Власть и мы бесплатное чтение

Вот что Константин Багрянородный, император Византии, написал одиннадцать веков назад в предисловии к трактату «Об управлении империей»:

«Послушай, сын, то, что, как мне кажется, ты [обязан] знать; обрети разумение, дабы овладеть управлением. Ведь и всем прочим я говорю, что знание есть благо для подданных, в особенности же для тебя, обязанного печься о спасении всех и править и руководить мировым кораблем».

Глава 1. Назначение преемника

Что же должен знать тот, кто претендует на престол или уже правит государством, если хочет избежать проблем, чреватых скверными последствиями? На этот вопрос попытался дать ответ Николо Макиавелли в своём трактате «Государь», сочинённом шесть веков назад. Наряду с изложением идей, благодаря которым Макиавелли заслужил ярлык злодея, в его труде есть немало интересных мыслей, многие из которых актуальны по сей день. Вот самый простой пример:

«У государя, унаследовавшего власть, меньше причин и меньше необходимости притеснять подданных, почему они и платят ему большей любовью, и если он не обнаруживает чрезмерных пороков, вызывающих ненависть, то закономерно пользуется благорасположением граждан».

Следуя этому совету, некоторые государи предпочитают назначать себе преемников – прежде всего, потому что им не безразлична судьба страны, к тому же было бы неразумно полагаться на волю случая, ведь в результате свободных, честных выборов главой государства может стать человек, который захочет всё переустроить в согласии с собственными представлениями. Конечно, в назначении преемника присутствует и забота о личном благе, о своей семье после выхода в отставку, однако мечты не всегда сбываются – сев на престол, новый глава государства со временем забывает о своих обещаниях либо приходит к выводу, что их выполнение пойдёт во вред народу. Тем не менее, преемственность правления можно счесть благом для страны, но только в том случае, если преемник этой должности достоин – тут следует учитывать и характер, и интеллектуальный уровень, и опыт управления, хотя на первом месте, безусловно, любовь с своей стране и своему народу.

Что же может случиться, если не удастся соблюсти принцип преемственности власти и в результате на престол взойдёт «случайный человек?

«Трудно удержать власть новому государю … прежде всего вследствие той же естественной причины, какая вызывает перевороты во всех новых государствах. А именно: люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого. Что опять-таки естественно и закономерно, так как завоеватель притесняет новых подданных, налагает на них разного рода повинности и обременяет их постоями войска, как это неизбежно бывает при завоевании. И таким образом наживает врагов в тех, кого притеснил, и теряет дружбу тех, кто способствовал завоеванию, ибо не может вознаградить их в той степени, в какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязан – ведь без их помощи он не мог бы войти в страну, как бы ни было сильно его войско».

Если применить эти слова Макиавелли к нынешним временам, то под завоеванием следует понимать всеобщие выборы, а под войском – людей, которых новый правитель назначит на ключевые государственные посты. Притеснения и повинности – это даже нет смысла пояснять: к примеру, если к власти придут «левые», неизбежно произойдёт повышение налогов, будет введён запрет на использование интернета, а там и до «сухого закона» совсем недалеко. Приход «правых» ничем не лучше – снижение налогов и дальнейшее углубление пропасти между бедными и богатыми вполне может привести даже к бунту. Понятно, что такие крайности народу ни к чему, ну а поиски золотой середины могут изрядно затянуться – одни, другие выборы, но где гарантия, что будет нужный результат хотя бы в отдалённой перспективе? Так что без преемственности в той или иной форме никак не обойтись.

Есть и ещё один аргумент в пользу достойного преемника:

«Завоеванные и унаследованные владения могут принадлежать либо к одной стране и иметь один язык, либо к разным странам и иметь разные языки. В первом случае удержать завоеванное нетрудно, в особенности если новые подданные и раньше не знали свободы. Чтобы упрочить над ними власть, достаточно искоренить род прежнего государя, ибо при общности обычаев и сохранении старых порядков ни от чего другого не может произойти беспокойства. … В подобных случаях завоевателю следует принять лишь две меры предосторожности: во-первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати – тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с исконным государством завоевателя.

Если под искоренением рода понимать снятие людей, близких к прежнему правителю, со всех государственных постов, это то самое, что мы наблюдаем в любой стране после очередных выборов, в результате которых приходит к власти новая партия или новый клан. И тут компетентность людей, претендующих на высшие посты в государстве уже не играет решающей роли – тут ценятся лишь преданность и послушание. В случае же назначения преемника «искоренение рода» не потребуется, а значит не увеличится количество недовольных властью за счёт уволенных чиновников и сохранится надежда на сохранение прежнего курса экономического развития страны.

Уж если речь зашла о «завоевании» власти в такой многонациональной стране, как Россия, имеет смысл привести ещё один совет Макиавелли:

«Но если завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то тут удержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большое искусство. И одно из самых верных и прямых средств для этого – переселиться туда на жительство. Такая мера упрочит и обезопасит завоевание».

В царской России и в СССР следовали этому принципу, и в результате много русских переехало на жительство в страны Прибалтики и Средней Азии. Но вот ведь что случилось – слабые правители по злому умыслу или по недомыслию не воспользовались этим преимуществом и не воспрепятствовали отделению от России этих стран. Ну и кому от этого стало лучше? Во всяком случае, не русским людям в этих государствах. Одна из причин распада Советского Союза состоит в том, что его правитель напрочь утратил свой авторитет среди местных руководителей – иными словами, властная вертикаль существовала только на словах, а тут ещё в прессе появились призывы к подлинной демократизации в стране. Вот и Макиавелли подчёркивает важную роль правителя в достижении единства власти и народа:

«Там, где государь правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним никакой особой привязанности».

Почему же у Горбачёва, выдвиженца и в какой-то степени преемника Юрия Андропова, толком ничего не получилось, если иметь в виду коренные преобразования в стране в интересах всего народа? Вероятная причина в том, что не удосужился прочитать вот эти строки из трактата флорентийского философа:

«Люди обычно идут путями, проложенными другими, и действуют, подражая какому-либо образцу, но так как невозможно ни неуклонно следовать этими путями, ни сравняться в доблести с теми, кого мы избираем за образец, то человеку разумному надлежит избирать пути, проложенные величайшими людьми, и подражать наидостойнейшим, чтобы если не сравниться с ними в доблести, то хотя бы исполниться ее духа».

Кому же мог подражать Горбачёв? Вряд ли Андропову, поскольку тот недолго руководил страной. Тогда, например, Дэн Сяопину. Однако тактику, которая легла в основу «новой экономической политики» Китая, он применил не так, как поступил бы разумный человек, руководитель коммунистической партии Советского Союза. Вместо того, чтобы либерализовать экономику, поначалу не затрагивая политическую власть, он, что называется, выпустил вожжи из рук, так что последствиям не стоит удивляться. Ельцин на первых порах обладал значительным авторитетом, однако не был самостоятельным политиком – это тот самый случай, когда «хвост» в лице его соратников «вертел собакой». Вот и получилось так, что многое было сделано не столько для улучшения жизни подданных, а для того, чтобы по возможности скопировать политическое и экономическое устройство западных стран. Вряд ли в этом случае можно говорить о «подражании достойнейшим».

Горбачёв стал генсеком по решению Политбюро, да и народ не возражал, воодушевлённый обещаниями «ускорения» и «перестройки». А вот Ельцин получил власть, по существу, из рук ГКЧП – опрометчивые действия организаторов переворота и нерешительность Горбачёва не оставили иного выбора народу – люди возвели на престол Ельцина, потому что других вариантов просто не было. С Путиным получилось несколько иначе – до 1996 года мало кому известный чиновник петербургской мэрии был приглашён на должность заместителя делами президента, через год он становится заместителем главы Администрации президента, ещё через год – директором ФСБ, ещё через год – председателем правительства, а всего через четыре месяца после этого – счастливцем, которому уготован пост президента, поскольку Ельцин назначил Путина своим преемником. Вряд ли в мировой истории можно найти пример, когда вполне легитимным путём, а не с помощью госпереворота, человек за относительно короткое время достигал таких высот. Тут самое время снова обратиться к трактату «Государь»:

«Тем, кто становится государем милостью судьбы, а не благодаря доблести, легко приобрести власть, но удержать её трудно. Как бы перелетев весь путь к цели, они сталкиваются с множеством трудностей впоследствии. Я говорю о тех гражданах, которым власть досталась за деньги или была пожалована в знак милости. … В этих случаях государи всецело зависят от воли и фортуны тех, кому обязаны властью, то есть от двух сил крайне непостоянных и неприхотливых; удержаться же у власти они не могут и не умеют. Не умеют оттого, что человеку без особых дарований и доблести, прожившему всю жизнь в скромном звании, негде научиться повелевать; не могут оттого, что не имеют союзников и надежной опоры».

В случае с Путиным сошлись и доблесть, и дарования, и милость судьбы. Если первые два качества уже не вызывают ни у кого сомнений, то с милостью судьбы не всё так просто. Подробнее об этом рассказано в главе «Крёстный отец президента» из книги «Загадочная Русь: от Рюрика до Путина». Здесь только стоит пояснить, что в 1999 году Путин устраивал всех, кто мог бы тем или иным способом повлиять на избрание его преемником – и мировую финансово-промышленную элиту, и госдепартамент США, и сторонников либеральных перемен в стране. Все были уверены, что им можно управлять так же, как и Ельциным, что Путин вынужден будет идти по тому же пути либерализации в политике и экономике, ну а опыт работы в КГБ и ФСБ поможет ему утихомирить особо недовольных среди обедневших жителей страны. К счастью, «стратеги» просчитались.

Глава 2. Создание лояльной знати

Владимиру Путину пришлось восстанавливать то, что осталось от некогда могущественного государства. В значительной степени это удалось, но вот кому он «подражал», с этим ещё придётся разбираться. Трудности, которые ему пришлось преодолевать на этом пути, довольно точно описал Макиавелли:

«Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые. Холодность же эта объясняется отчасти страхом перед противником, на чьей стороне – законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое, пока оно не закреплено продолжительным опытом. Когда приверженцы старого видят возможность действовать, они нападают с ожесточением, тогда как сторонники нового обороняются вяло, почему, опираясь на них, подвергаешь себя опасности».

Если бы не оппозиция новой власти, возможно, Путину удалось бы добиться более значительных результатов в возрождении страны. Однако обструкции, которые устраивали правые депутаты в Госдуме, мешая принятию законов, и попытки растащить по карманам то, что ещё не успели украсть при Ельцине, вынудили Путина прибегнуть к жёстким методам для того, чтобы лишить «приверженцев старого» возможности влиять на принятие решений. Главе государства удалось сплотить своих сторонников в борьбе за построение могущественного государства на основе социально ориентированной экономики. Однако и здесь обнаружилось множество «подводных камней», которые Путину удалось преодолеть. Снова обратимся к трактату «Государь»:

«Кто овладевает государством, должен предусмотреть все обиды, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; тогда люди понемногу успокоятся, и государь сможет, делая им добро, постепенно завоевать их расположение. Кто поступит иначе, из робости или по дурному умыслу, тот никогда уже не вложит меч в ножны и никогда не сможет опереться на своих подданных, не знающих покоя от новых и непрестанных обид. Так что обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше. Самое же главное для государя – вести себя с подданными так, чтобы никакое событие – ни дурное, ни хорошее – не заставляло его изменить своего обращения с ними, так как, случись тяжелое время, зло делать поздно, а добро бесполезно, ибо его сочтут вынужденным и не воздадут за него благодарностью».

Понятно, что не имея должного опыта Путин не смог бы «покончить с обидами разом», да и время сейчас не то, чтобы выигрывать битвы одним ударом без ущерба для себя. А с благодеяниями и впрямь не следует спешить, иначе никакой казны не хватит. Судя по всему, Путин знаком с трудами Макиавелли либо до всего дошёл своим умом, что вполне возможно.

Однако не следует считать Путина баловнем судьбы, ведь за него голосовал народ, и не единожды. Тут всё куда сложнее, чем при простом наследовании власти:

«Перейду теперь к тем случаям, когда человек делается государем своего отечества не путем злодеяний и беззаконий, но в силу благоволения сограждан – для чего требуется не собственно доблесть или удача, но скорее удачливая хитрость. Надобно сказать, что такого рода единовластие – его можно назвать гражданским – учреждается по требованию либо знати, либо народа. Ибо нет города, где не обособились два эти начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо беззаконием, либо свободой».

Путина приблизила к трону знать, но возвёл на престол народ – есть ли тут неразрешимый конфликт или противоречие? Возможно, Макиавелли знал ответ:

«Единовластие учреждается либо знатью, либо народом, в зависимости от того, кому первому представится удобный случай. Знать, видя, что она не может противостоять народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает его государем, чтобы за его спиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя, что он не может сопротивляться знати, возвышает кого-либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту. Поэтому тому, кто приходит к власти с помощью знати, труднее удержать власть, чем тому, кого привел к власти народ, так как если государь окружен знатью, которая почитает себя ему равной, он не может ни приказывать, ни иметь независимый образ действий. Тогда как тот, кого привел к власти народ, правит один и вокруг него нет никого или почти никого, кто не желал бы ему повиноваться».

Проблема в том, что к тому времени, когда Путин был избран президентом, знать уже существовала – со временем её ряды немного поредели, однако с её существованием всё равно пришлось считаться. Ведь это не просто люди, близкие к трону, но те, в чьих руках находятся банки и промышленные предприятия, то есть значительная часть экономики страны. Ну и как поступить в подобном случае?

«Нельзя честно, не ущемляя других, удовлетворять притязания знати, но можно – требования народа, так как у народа более честная цель, чем у знати: знать желает угнетать народ, а народ не желает быть угнетенным. Сверх того, с враждебным народом ничего нельзя поделать, ибо он многочислен, а со знатью – можно, ибо она малочисленна».

Вроде бы всё ясно – необходимо всё делать в интересах народа, а на знать можно наплевать. Но не тут-то было:

«Народ, на худой конец, отвернется от государя, тогда как от враждебной знати можно ждать не только того, что она отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо она дальновидней, хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее. И еще добавлю, что государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать, приближать или подвергать опале».

Итак, Макиавелли советует новоявленному государю создать свою знать. Вполне разумный совет, но можно ли этой новой знати доверять? Если позволить разбогатеть друзьям либо людям, с которыми долгое время работал рука об руку, станет ли это гарантией их преданности до гробовой доски? А тут ещё часть знати, которая досталась по наследству. Чего от них можно ожидать?

«С их же стороны возможны два образа действий: либо они показывают, что готовы разделить судьбу государя, либо нет. Первых, если они не корыстны, надо почитать и ласкать, что до вторых, то здесь следует различать два рода побуждений. Если эти люди ведут себя таким образом по малодушию и природному отсутствию решимости, ими следует воспользоваться, в особенности теми, кто сведущ в каком-либо деле. Если же они ведут себя так умышленно, из честолюбия, то это означает, что они думают о себе больше, нежели о государе. И тогда их надо остерегаться и бояться не меньше, чем явных противников, ибо в трудное время они всегда помогут погубить государя».

Интриги, заговоры – этого только не хватало! Нельзя же, уподобившись Сталину, ждать коварного удара от любого из особо приближённых и «сажать на кол» любого, кто вызовет подозрение или на кого напишут донос. По мнению Макиавелли, выход всегда есть:

«Если государь пришел к власти с помощью народа, он должен стараться удержать его дружбу, что совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не угнетали. Но если государя привела к власти знать наперекор народу, то первый его долг – заручиться дружбой народа, что опять-таки нетрудно сделать, если взять народ под свою защиту. Люди же таковы, что, видя добро со стороны тех, от кого ждали зла, особенно привязываются к благодетелям, поэтому народ еще больше расположится к государю, чем если бы сам привел его к власти. Заручиться же поддержкой народа можно разными способами, которых я обсуждать не стану, так как они меняются от случая к случаю и не могут быть подведены под какое-либо определенное правило».

Что ж, примерно это мы и наблюдаем, но вот вопрос, на который пока нет ответа: достаточно ли будет тех благодеяний, если вдруг настанут трудные времена, и сможет ли всенародная поддержка защитить государя от коварства знати?

Глава 3. Милосердие и жестокость

Макиавелли предлагает действовать на опережения, не дожидаясь, когда начнётся бунт или созреет заговор:

«Государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает всё население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица».

С этим можно согласиться, если под жестокостью понимать суровый приговор суда. Ну а за примерами далеко ходить не надо – достаточно вспомнить дело ЮКОСа, суд над министром экономики Улюкаевым и генералом МВД Сугробовым. Здесь вот на что следует обратить внимание – никто из пострадавших не принадлежал к ближайшему окружению президента. Когда же подозрение в совершении какой-либо провинности падало на «ближний круг», люди как правило отделывались порицанием или переводом на менее значимую должность. В этом есть своя логика, поскольку, если бить по «своим», можно в итоге остаться в одиночестве, пополнив униженными и оскорблёнными лагерь оппозиции.

Макиавелли не вдавался в такие тонкости взаимоотношений государя и придворных, полагая, что среди придворных нет своих или чужих – все равны и никто не спасётся от расправы, если совершил непростительный проступок. Но не так всё просто – прежде правили династии, то есть рядом с королём находились его братья и другие родственники, а теперь только друзья или хотя бы те, кто таковыми называют себя. Легко ли поднять руку на родного человека даже во благо государства? Выходит, что ни родню, ни друзей нельзя отнести к придворным – они принадлежат к особой знати, и в самом крайнем случае им грозит изгнание либо отставка, что почти одно и то же. Если придворные должны бояться, то эта особая знать обязана любить. Макиавелли попытался разобраться, что лучше – страх или такая вот странная любовь:

«Может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая даётся за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время».

Проблема в том, как определить – рядом с тобой надёжный друг или временщик, преданный тебе, пока ты осыпаешь его благодеяниями? Цезарю это не удалось, да и теперь ситуация ничуть не лучше – человеку в душу не заглянешь, а богатство постепенно развращает, дружба становится лишь средством достижения материального благополучия. В сущности, человек уже не тот, что прежде, поэтому остаётся лишь одно средство, чтобы избежать предательства:

«Государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти».

Для достижения успеха в этом деле нельзя делить людей на своих и чужих – все должны быть равны перед законом, иначе возникает сомнение в том, что государь честен перед своим народом. Макиавелли тоже писал о честности, но в совсем другом контексте:

«Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность. Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму».

Этот совет годится лишь в том случае, когда перед тобой явный, а не скрытый враг, либо человек, который может стать врагом при удобном случае – например, захочет надолго удержать власть в своих руках, если на время стал преемником. Тут вроде бы все средства хороши, однако государь вновь встаёт перед дилеммой – наказать старого друга или же простить? Довольно часто отпущение грехов становится ошибкой – либо вовремя не разглядел в друге некое «дурное начало», либо сущность человека необратимо изменилась под влиянием богатства. А если к этому добавится и безнаказанность, тогда совсем беда!

В борьбе со скрытыми врагами поможет хитрость:

«Государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание».

Этот совет особенно ценен, если речь идёт о внешней политике, где главная цель – не допустить войны, но получить для своей страны экономическую или политическую выгоду. Нельзя рассчитывать на благородство другого государя – в этом деле побеждает самый хитрый, и, если удалось добиться цели без войны, история простит, а уж народ будет безмерно благодарен.

«Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить».

Примерно так же надо вести себя и в своей стране, но в гораздо меньшей степени – так уж устроена жизнь, что обещание, данное вчера, сегодня становится невыполнимым. Всё потому, что изменились обстоятельства – снизилась цена на нефть или случилась эпидемия. Тут уж не до выполнения прежних обещаний – надо новые давать, и так до тех пор, пока не удастся выполнить хотя бы часть из них. При этом важно сохранять лицо и не утратить доверие народа:

«Надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым – и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранить готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. … Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстаёт как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим».

Тут снова возвращаемся к обсуждению «особой знати», её роли в сохранении власти государя:

«Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату».

Всё верно сказано, но вот вопрос: а не потому ли государь так снисходителен к «особой знати», что эти люди знают кое-что о нём – кое-что такое, что навредит и государю, и государству, если станет широко известно? Враги возрадуются, народ как-нибудь простит, но авторитет государя пострадает и возникнет повод требовать его отставки. Как бы то ни было, нельзя ссориться с друзьями – либо наживёшь себе врагов, либо рискуешь лишиться своего поста. Ну а каков на самом деле государь, об этом можно лишь догадываться.

Глава 4. Что лучше – страх или презрение?

Итак, огласки неприятных эпизодов прошлой жизни можно избежать либо свести последствия до минимума. Но что делать, если начинают презирать?

«Презрение государи возбуждают непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Этих качеств надо остерегаться как огня, стараясь, напротив, в каждом действии являть великодушие, бесстрашие, основательность и твёрдость. Решение государя касательно частных дел подданных должны быть бесповоротными, и мнение о нём должно быть таково, чтобы никому не могло прийти в голову, что можно обмануть или перехитрить государя. К правителю, внушившему о себе такое понятие, будут относиться с почтением; а если известно, что государь имеет выдающиеся достоинства и почитаем своими подданными, врагам труднее будет напасть на него или составить против него заговор».

Тут важны не столько бесстрашие и твёрдость, сколько последовательность в принятии решений. Ещё свежи в памяти события 2011 года – тогдашний президент пошёл на поводу у политиков ЕС и США во время кризиса в Ливии, да и во внутренней политике он попытался сделать ряд уступок либералам вопреки линии, проводимой прежним руководством страны. Понятно, что о «выдающихся достоинствах» нет смысла говорить, но легкомыслие было очевидно.

Самое время обратиться к одной из самых сложных, подчас нерешаемых проблем, с которыми сталкивались многие государи, и не всем удавалось найти эффективное её решение:

«Когда снаружи мир, то единственное, чего следует опасаться, – это тайные заговоры. Главное средство против них – не навлекать на себя ненависти и презрения подданных и быть угодным народу, чего добиться необходимо, как о том подробно сказано выше. Из всех способов предотвратить заговор самый верный – не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда рассчитывает на то, что убийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духа пойти на такое дело, ибо трудностям, с которыми сопряжен всякий заговор, нет числа. Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью».

В России этому было множество примеров – нет никакого смысла все перечислять. Всегда есть много недовольных и обиженных, но особенно опасны те, что в какой-то степени вкусили власти, но затем по решению государя лишились своих должностей и утратили столь милые сердцу привилегии.

Типичным представителем «обиженных» является экс-премьер Михаил Касьянов. Главный переговорщик с зарубежными кредиторами в 90-х, затем председатель правительства, он внезапно, как раз накануне президентских выборов 2004 года, оказался за пределами того избранного круга, который в прежние времена принято было называть партноменклатурой. Ну как было не обидеться? Говорят, что одной из причин отставки стали его высказывания в защиту Ходорковского. И в этом есть определённая логика – не мог Касьянов обмануть надежд своих друзей в Европе и США. Вторым по степени обиды на действующую власть следовало бы назвать Бориса Немцова, вице-премьера в конце 90-х годов. Не сложилась карьера во власти и у Андрея Илларионова. В течение пяти лет дипломированный экономист, кандидат наук вынужден был оставаться всего лишь советником президента Путина, тратя силы на бессмысленные споры с дилетантами вроде автодорожника Касьянова – такая перспектива способна отбить охоту продолжать служение Отечеству и действующей власти. Илларионов не смог усмирить свою обиду, ушёл в отставку, найдя пристанище уже не в Кремле, а в Вашингтоне. В отличие от политических недоучек, Григорий Явлинский имеет солидное образование и опыт. Дипломированный экономист, автор знаменитой программы «500 дней» недолгое время был вице-премьером при Горбачёве. Увы, его программе не суждено было стать основой для реформ в России, а её создателю – обрести желанное премьерство. Не сбылись эти надежды и с приходом Ельцина – первый президент России отдал предпочтение Гайдару и его команде реформаторов. Пришлось Явлинскому выбрать иной путь для участия в управлении страной – на свет появилась избирательный блок «Яблоко», позже преобразованный в политическую партию. К обиженным можно причислить и Навального – вот как он в одном из интервью ответил на вопрос «как вы пришли к своему методу борьбы?»:

«Я торговал на бирже, всегда внимательно за этим следил. На каком-то этапе я часть своих личных сбережений инвестировал в компании, потому что я понимаю: по всем признакам даже Транснефть – государственный монополист, конкурентов у них нет, должны развиваться и приносить мне, как акционеру, кучу денег. А ничего же нет! Денег нет! При этом каждый день в газетах читаем: на одной полосе читаем, что из компании украли миллиард, на второй полосе читаем, как те, кто украл, в Куршевеле славно покатались на лыжах и купили пятнадцать шале».

Причина радикализации действий и мышления понятна, хотя не исключено, что это не причина, а всего лишь повод либо побудительный мотив. Однако можно ли видеть потенциальных заговорщиков во всех обиженных и недовольных? Вполне очевидно, что у них нет и не было никаких возможностей для организации госпереворота. Всё, на что способны, – это организовать протестную акцию, но с недавних пор и это стало невозможно.

Если поверить тому, что написал Макиавелли, возникает подозрение: а не сама ли власть создаёт себе врагов?

«Без сомнения государи обретают величие, когда одолевают препятствия и сокрушают недругов, почему фортуна,– в особенности если она желает возвеличить нового государя, которому признание нужней, чем наследному,– сама насылает ему врагов и принуждает вступить с ними в схватку для того, чтобы, одолев их, он по подставленной ими лестнице поднялся как можно выше. Но многие полагают, что мудрый государь и сам должен, когда позволяют обстоятельства, искусно создавать себе врагов, чтобы, одержав над ними верх, явиться в ещё большем величии».

В принципе, такой метод можно взять на вооружение, однако непримиримая оппозиция тут совершенно ни при чём – никому и в голову не придёт лишить Навального денег на пропитание семьи, заставив его тем самым пойти на баррикады, а затем упрятать на несколько лет в тюрьму. Нет, это слишком мелкая фигура, а вот отправить на скамью подсудимых министра экономики и генерала МВД – в этом есть резон, особенно если чиновники, что называется, от рук отбились.

При кажущейся выгоде, создавать врагов для повышения своего авторитета – это дело весьма хлопотное. Гораздо проще привлечь врага на свою сторону, если он способен принести пользу государству:

«Нередко государи, особенно новые, со временем убеждаются в том, что более преданные и полезные для них люди – это те, кому они поначалу не доверяли. … Расположением тех, кто поначалу был врагом государя, ничего не стоит заручиться в том случае, если им для сохранения своего положения требуется его покровительство. И они тем ревностнее будут служить государю, что захотят делами доказать превратность прежнего о них мнения. Таким образом, они всегда окажутся полезнее для государя, нежели те, кто, будучи уверен в его благоволении, чрезмерно печется о своём благе. … Следует вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно».

Вдуматься следует, но дел невпроворот, поэтому придётся понадеяться на интуицию. Если же она подведёт, как не раз бывало, ничего страшного не произойдёт – власть по-прежнему в твоих руках, а народ простит, что и на этот раз ошибся. Сколько уж губернаторов и заместителей министров не оправдали государева доверия, нахапав денег из бюджета, и ничего – экономика не рухнула. И даже если со следующим назначенцем не повезёт, всегда есть что сказать народу: каждого казнокрада и мздоимца ожидает суд и суровая кара. Увы, сажать, не пересажать!

Возникает вопрос: как поддержать или упрочить свой авторитет в глазах подданных, если экономика ещё не достигла должного уровня – в немалой степени потому, что чиновники пекутся, прежде всего, о своём личном благе. Макиавелли даёт такой совет:

«Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки. … Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого – это всегда лучше, чем стоять в стороне. … Нерешительные государи, как правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и, как правило, это приводит их к крушению».

Что касается внешней политики, то Россия постепенно поднимается с колен. Крым наш, не по дням, а по часам растёт мощь вооружённых сил и теперь голыми руками нас не возьмёшь. Россия, по сути, выдвинула ультиматум Западу, требуя гарантий безопасности в Европе. Так что Макиавелли несомненно прав – надоело уже называть врагов партнёрами, пора «раздать всем сестрам по серьгам». И ещё один дельный совет:

«Лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к другим государям».

Но вот с чем невозможно согласиться:

«Поистине страсть к завоеваниям – дело естественное и обычное; и тех, кто учитывает свои возможности, все одобрят или же никто не осудит; но достойную осуждения ошибку совершает тот, кто не учитывает своих возможностей и стремится к завоеваниям какой угодно ценой».

Впрочем, если под завоеванием понимать подчинение, политическое или экономическое, тогда всё встаёт на свои места. И впрямь, ошибка нынешних «завоевателей» как раз в том, что они не учли своих возможностей. Казалось бы, странно объяснять таким образом неудачи США в Сирии и Афганистане, но факт остаётся фактом – военная мощь крупнейшей мировой державы была недостаточна, чтобы подчинить себе эти азиатские страны. Судя по всему, военная мощь не может компенсировать недостатки интеллекта.

Глава 5. Умы бывают трёх родов

Конечно, вести себя жёстко по отношению к врагам – этого явно недостаточно для процветание независимого государства. Нельзя забывать о техническом прогрессе, о кадрах, которые по-прежнему «решают всё»:

«Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо ремесле или искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие – открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами».

Но и это ещё не всё:

«Более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или государства. Он должен также занимать народ празднествами и зрелищами в подходящее для этого время года. Уважая цехи, или трибы, на которые разделен всякий город, государь должен участвовать иногда в их собраниях и являть собой пример щедрости и великодушия, но при этом твердо блюсти свое достоинство и величие, каковые должны присутствовать в каждом его поступке».

С этим, на первый взгляд, всё в порядке – и награды раздают по случаю очередного юбилея, и публичные встречи ежегодно устраивают, тому пример «Прямая линия». Однако иногда возникает подозрение, что награждают не по достигнутым результатам, а за выслугу лет либо на основе чьего-то предпочтения, да и на «Прямую линию» не прорваться, чтобы неудобный вопрос задать. Тут уж ничего не поделаешь – народу много, а президент один, поэтому многое решает свита, исходя из личных симпатий или интересов. Вот и письма президенту слать совершенно бесполезно – переправят в какое-нибудь министерство, ну а там, по сути, «отфутболят», то есть пришлют в ответ стандартную «отписку».

Приходится признать, что поддержание должного авторитета государя во многом зависит от советников, которыми он окружил себя. Вот и флорентийский философ о том же говорит:

«Немалую важность имеет для государя выбор советников, а каковы они будут, хороши или плохи, – зависит от благоразумия государей. Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает: если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность. Если же они не таковы, то и о государе заключат соответственно, ибо первую оплошность он уже совершил, выбрав плохих помощников».

Особое опасение вызывают советники президента по культуре и по здравоохранению. Первый по профессии – журналист, а по увлечениям – музейный работник. Вторая – геолог-геофизик. Что они могут президенту насоветовать? Если всего лишь номинальные фигуры – это полбеды, но если и пост министра культуры занимает журналист, тогда дело плохо. До назначения на высокую должность была главой департамента кинематографии, и в результате её деятельности российское кино упало ниже плинтуса. Многое объясняет признание, которое будущий министр сделала в своём блоге в 2008 году:

«Выяснила неожиданно для себя, что я ни хрена не культурный человек… Я просто не переношу: ходить на выставки, в музеи, оперу, балет, классическую музыку, для меня сущий ад вечера памяти распрекрасных и давно ушедших людей… Я была в Париже, но не была в Лувре… Я не хочу своими глазами увидеть Мону Лизу & Co… Я плохо знаю мировой кинематограф…»

Тут не обошлось без эпатажа, но теперь понятно, почему деградирует российская культура, а сохранилось лишь то, чего министр на дух не переносит – классическая музыка, опера, балет.

Вот и с министром здравоохранения всё совсем не просто. Через четыре года после окончания мединститута – главврач республиканской клиники, а ещё через десять лет занял пост министра здравоохранения республики. Потрясающая скорость продвижения по карьерной лестнице! На этой самой лестнице он и споткнулся – в 2011 году проходил свидетелем по уголовному делу, связанному с закупкой по завышенным ценам компьютерных томографов для лечебных учреждений. Споткнулся, но не упал, и прямо из кабинета следователя будущий министр переместился в Москву на должность заместителя главы Росздравнадзора, а через три года возглавил эту службу. Говорят, что принимал непосредственное участие в становлении новой фармакологической индустрии всей России. Ну и с наградами полный порядок – всего за три года восемь медалей, не считая благодарностей и почётных грамот. Можно только позавидовать… Вот только состояние первичного звена нашей медицины огорчает, и платной, и бесплатной, и нет уверенности, что в ближайшее время что-нибудь изменится. Но тут претензии, в основном, к прежнему министру, и даже упрёк в выборе ошибочной тактики борьбы с распространением ковида следует адресовать не министру, а главе Роспотребнадзора – это фактически ещё один советник. По наущению таких советников все силы бросили на разработку вакцин на основе сложнейших биотехнологий, а необходимость создания простейших средств для обеззараживания верхних дыхательных путей упустили – то ли по злому умыслу, то ли по недомыслию. Понятно, что сложная работа хорошо оплачивается, да и фармкомпании умело лоббируют свой интерес, так что легко поддаться искушению и ради личной выгоды дать президенту совет, чреватый скверными последствиями.

Здесь вот что странно – советников в сфере здравоохранения полным-полно, а толку никакого. Это к слову об оплошности и благоразумии при выборе советников. Макиавелли предлагает алгоритм, который можно использовать как при отборе кандидатов на должности советников и министров, так для оценки их деятельности на своём посту:

«Умы бывают трех родов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый; третий – сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может. Первый ум – выдающийся, второй – значительный, третий –негодный… Когда человек способен распознать добро и зло в делах и в речах людей, то, не будучи сам особо изобретательным, он сумеет отличить дурное от доброго в советах своих помощников и за доброе вознаградит, а за дурное – взыщет; да и помощники его не понадеются обмануть государя и будут добросовестно ему служить. Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он больше заботится о себе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будет хорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на него положиться. Ибо министр, в чьих руках дела государства, обязан думать не о себе, а о государе, и не являться к нему ни с чем, что не относится до государя. Но и государь со своей стороны должен стараться удержать преданность своего министра, воздавая ему по заслугам, умножая его состояние, привязывая его к себе узами благодарности, разделяя с ним обязанности и почести, чтобы тот видел, что государь не может без него обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств и почестей, не возжелал новых богатств и почестей, а также чтобы, занимая разнообразные должности, убоялся переворотов. Когда государь и его министр обоюдно ведут себя таким образом, они могут быть друг в друге уверены, когда же они ведут себя иначе, это плохо кончается либо для одного, либо для другого».

Что касается почестей, то с этим всё в порядке, а вот излишнюю заботу о личной выгоде искоренить никак не удаётся. Есть немало примеров, когда чиновники лишались должности из-за утраты доверия президента, а сколько ещё удержались на своих постах, поскольку оказались умнее и хитрее, чем упомянутые неудачники. Важную роль в многотрудном деле сохранения чиновниками своих властных полномочий играет умение преподнести государю ложь как истину и притом ещё польстить, отметив его способность разобраться в том, в чём он не должен разбираться в силу недостатка знаний:

«Нет другого способа оградить себя от лести, как внушив людям, что, если они выскажут тебе всю правду, ты не будешь на них в обиде, но, когда каждый сможет говорить тебе правду, тебе перестанут оказывать должное почтение. Поэтому благоразумный государь должен избрать третий путь, а именно: отличив нескольких мудрых людей, им одним предоставить право высказывать всё, что они думают, но только о том, что ты сам спрашиваешь и ни о чём больше; однако спрашивать надо обо всём и выслушивать ответы, решение же принимать самому и по своему усмотрению. На советах с каждым из советников надо вести себя так, чтобы все знали, что чем безбоязненнее они выскажутся, тем более угодят государю; но вне их никого не слушать, а прямо идти к намеченной цели и твердо держаться принятого решения. Кто действует иначе, тот либо поддается лести, либо, выслушивая разноречивые советы, часто меняет свое мнение, чем вызывает неуважение подданных».

Проблема возникает, когда среди советников царит единодушие, а тех, кто имеет иную точку зрения, они в свой круг не допускают либо ставят непреодолимые препоны, чтобы эта точка зрения не дошла до государя. И тут Макиавелли категорически не прав – вот что читаем в трактате «Государь»:

«Государь всегда должен советоваться с другими, но только когда он того желает, а не когда того желают другие; и он должен осаживать всякого, кто вздумает, непрошеный, подавать ему советы. Однако сам он должен широко обо всем спрашивать, о спрошенном терпеливо выслушивать правдивые ответы и, более того, проявлять беспокойство, замечая, что кто-либо почему-либо опасается творить ему правду. Государю, который сам не обладает мудростью, бесполезно давать благие советы, если только такой государь случайно не доверится мудрому советнику, который будет принимать за него все решения. Но хотя подобное положение и возможно, ему скоро пришел бы конец, ибо советник сам сделался бы государем. Когда же у государя не один советник, то, не обладая мудростью, он не сможет примирить разноречивые мнения; кроме того, каждый из советников будет думать лишь о собственном благе, а государь этого не разглядит и не примет меры. Других же советников не бывает, ибо люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость. Отсюда можно заключить, что добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудрости государей, а не мудрость государей родится из добрых советов».

Нельзя согласиться с тем, что «других советников не бывает», и столь же наивно полагаться на мудрость государя, если он попросту дилетант, то есть не имеет должных знаний по конкретной проблеме, которая стала темой обсуждения. Тут уж как повезёт – либо мудрости государя окажется достаточно, чтобы разобраться в сложном деле, либо стараниями своекорыстных советников всё пойдёт наперекосяк. Однако есть шанс успешно завершить начатое дело и избежать огорчительных последствий – тут многое зависит от личности государя, от его способности быстро исправлять ошибки и производить переоценку ценностей:

«Сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим жребием. Особенно многие уверовали в это за последние годы, когда на наших глазах происходят перемены столь внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно. … Судьба: она являет своё всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против неё заграждений. Пока для того, кто действует осторожностью и терпением, время и обстоятельства складываются благоприятно, он процветает, но стоит времени и обстоятельствам перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо он не переменил своего образа действий».

Глава 6. Опыт катастрофы

Михаил Бакунин в статье «Коррупция. – О Макиавелли. – Развитие государственности» привёл пример того, к чему может привести недальновидность власти:

«Банда разбойников, воспользовавшись глубокими разногласиями между классами французского общества, ночной порой внезапно и дерзко овладела Францией и, захватив власть, удерживала её двадцать лет. Опорой её послужили три огромных порока Франции, или три великих её несчастья: неизлечимая отныне трусость её буржуазии, неорганизованность рабочих масс и невежество крестьян. Её поддерживали три в равной степени отвратительных обстоятельства, которые за эти двадцать лет весьма способствовали гибели Франции».

Каковы же причины этой катастрофы?

«Бюрократическая организация, которая в конце концов убила всякое стихийное национальное движение, дезорганизовала все живые силы Франции; жестокая и тупая военная дисциплина, насаждаемая в преторианской армии, опустившейся до состояния огромной наемной гвардии, специально обученными офицерами. Такая дисциплина делает солдата орудием в руках неспособных и глубоко порочных офицеров. И наконец, бич католической церкви, представленной огромным количеством "черных людей" с главой в Риме, которые, считая эту несчастную Францию благородной добычей, могущей ускользнуть от них в любой момент, насаждают в ней наряду с грубыми суевериями все разногласия и политические взгляды, способные держать сельское население в вечном рабстве».

О бюрократии верно сказано – недаром говорят, что миром ныне правят чиновники. К чему это привело, видно на примере Европейского Союза, забюрократизированного донельзя. Что до военной дисциплины, то это неизбежное зло, которое сохраняется и в нынешние времена. Но это зло во благо, поскольку вероятность вооружённых конфликтов по-прежнему очень высока, и причиной этому – желание властей США распространить своё влияние на все страны мира. А вот роль церкви неоднозначна – кому-то она помогает сохранять душевное спокойствие, но в некоторых странах сеет вражду между «правоверными» и всеми остальными.

Допустим, страна избежала кровавого бунта либо возродилась, сумела «встать с колен» после катастрофы. Есть ли надежда на духовное и материальное процветание при нынешней организации общества?

«Чем больше интересы класса противостоят общественным интересам, тем более облегчается коррупция его членов, что обусловлено аморальностью принципа, лежащего в основе его существования; если только эта безнравственность не прикрывается в их глазах каким-либо вымышленным идеалом, например, патриотическим или религиозным. Именно это и произошло с церковью и аристократией, и потому они были так могущественны в прошлом и так упорно цепляются за жизнь ещё и сегодня, когда все общественные условия этому противоречат. Это также объясняет, почему буржуазия, едва придя к власти, начинает обнаруживать бесспорные признаки разложения и упадка…».

С тех пор, как Бакунин написал эти строки, по сути, ничего не изменилось. По-прежнему общество делится на классы – на сей раз по уровню материального обеспечения и доступа к верховной власти – тот, кто ближе, имеет шанс разбогатеть. Не всем так повезло, но в их распоряжение есть другие средства – залогом успеха тут является безнравственность чиновников. Именно поэтому коррупция зашкаливает, а в народе зреет протест.

Бакунин не мог предвидеть нынешней реальности, поэтому в качестве примера использовал историю Италии:

«В течение пяти веков свободы и торгового, промышленного, художественного, литературного, философского и общественного процветания итальянские города развивали и испробовали все политические формы, начиная с кратковременной тирании её маленьких деспотов, умных, но жестоких, – до народной демократии. На новой основе католицизма они возродили опыт городов античной Греции, что с необходимостью привело к новому искусству – искусству побеждать и сохранять власть всеми возможными способами и новой науке – науке о государстве, которую представляли профессиональные политики, поразившие мир своими дерзкими и жестокими преступлениями и глубокой изысканностью своего опыта и коррупции…».

Нас такой вывод ничуть не удивит, поскольку у всех на памяти захватнические войны, социалистические и «цветные» революции, судебные процессы над министрами и губернаторами, запустившими руку в государственный карман. Бакунин приходит к следующему выводу:

«Только с помощью преступления можно создать, укрепить и сохранить государственную власть: но с того момента, когда преступление начинает служить орудием государства, оно становится добродетелью. Таков великий принцип Макиавелли, таков и вечный принцип политической борьбы всех минувших, настоящих и грядущих государств».

На самом деле причины преступлений, которые совершаются в экономической сфере и в политической борьбе, нужно искать не только в злом умысле правителей, которые пытаются сохранить свою власть любым путём. Многое зависит от психологии людей, ради личной выгоды готовых переступить границу, за которой безнравственное поведение становится нормой, а цель оправдывает средства.

Глава 7. Инстинкт или приобретённое свойство?

Проблема возникновения нравственности занимала умы философов с давних пор. Сократ, Платон, Аристотель, Эпикур и другие искали ответ на вопрос: откуда берутся в человеке нравственные правила, противоречащие его страстям и нередко сдерживающие их? То ли это заложено самой природой, то ли является плодом воспитания.

Иммануил Кант поначалу пришел к убеждению, что в основе нравственности – наше сознание долга. Причем это сознание есть свойство человеческого разума: «Действуй так, чтобы правило, руководящее твоей волей, могло быть также основой всемирного законодательства». Но это не объясняет происхождения чувства долга, так же, как и более поздний тезис Канта: «Есть, однако, в нашей душе одно, к чему мы не можем относиться иначе, как с величайшим удивлением и восхищением – это наша прирожденная нравственная способность». Поиски закончились недвусмысленным признанием: «Нужно открыто признаться, что тут получается род круга, из которого, по-видимому, нет выхода».

По мнению Иоганна Фихте, главным препятствием к исполнению долга являются привычные ассоциации между известными представлениями и чувствами. Эти ассоциации влекут нас нередко роковым образом в противоположную сторону и парализуют наши добрые намерения. Чтобы ослабить власть аффектов над духом, надо как можно чаще размышлять над ними. Пожалуй, единственное, с чем можно согласиться в рассуждениях Фихте, это следующий принцип: совесть никогда не должна руководствоваться авторитетом, а тот, кто действует, опираясь на авторитет, поступает положительно бессовестно.

Джон Локк утверждал, что в нравственном поступке человек находит для себя высшее благо. Вот Джеймс Макинтош полагал, что нравственные поступки вытекают у человека из чувств, а не из разума. По мнению Иеремии Бентама, человек жертвует немедленным удовольствием ввиду больших будущих. Джон Стюарт Милль пытался построить всё учение о нравственности на одном основном начале – стремлении разума к наибольшему счастью, но в то же время признавал, что нравственность – это продукт взаимодействия личности и общества. С этим трудно согласиться, поскольку безнравственным может быть даже поведение человека, выросшего в лесу, где нет никакого общества – если он убивает зверей или птиц для развлечения.

Жан-Жак Руссо настаивал на заключении общественного договора, поскольку «переход от состояния естественного к состоянию гражданскому производит в человеке весьма приметную перемену, заменяя в его поведении инстинкт справедливостью и придавая его действиям тот нравственный характер, которого они ранее были лишены». Однако вряд ли такая перспектива прельстит людей, для которых высшим приоритетом стала личная выгода, а в справедливость они уже давно перестали верить.

Огюст Конт пытался объяснить общественные наклонности человека только врожденным стремлением к общественному сожитию, пониманием чужого блага через познание своего собственного личного интереса. Возникновение нравственности Конт объяснял совместным действием трёх могучих сил: чувства общительности, взаимной симпатии и рассудка. На самом деле, чувство общительности – характерно для тех, кто не видит другого смысла в жизни, кроме постоянного общения с людьми. Взаимная симпатия – не исключает насилия, если возьмёт верх инстинкт, а вероятность наказания минимальна. Личный интерес – всего лишь производное от инстинкта продолжения рода, поскольку, не имея интереса к жизни, бессмысленно продолжать свой род.

Понятно, что решить эту проблему нелегко, ну а напряжённый интеллектуальный труд чреват неприятными последствиями, поэтому неудивительно, что Людвиг Фейербах пришёл к такому умозаключению:

«Если всякая этика имеет своим предметом человеческую волю и её отношения, то к этому надо тут же прибавить, что не может быть воли там, где нет побуждения, а где нет побуждения к счастью, там нет вообще никакого побуждения. Побуждение к счастью – это побуждение всех побуждений».

А вот Прудон нравственное начало обнаружил в чувстве собственного достоинства, которое в свою очередь якобы вмещало в себя чувство справедливости. С этим мнением невозможно согласиться. Дело в том, что справедливость как понятие – производное от зависти. Кому-то не хватило жизненных благ, поэтому у него возникло недовольство – не взирая на то, что люди не равны по своим физическим и умственным способностям, он требует всё поделить поровну. Даже если не доходит до подобной крайности, настаивает на перераспределении материальных благ. Но какое отношение это имеет к нравственности? Богатые богатеют – это одно из следствий либеральной экономики. Безнравственно ли богатеть, если кто-то пребывает в нищете? За дурной поступок могут наказать, но увеличение личного дохода не противозаконно, если человек сполна заплатил налоги. Чтобы всё было «по справедливости», надо изменить государственный строй, но и тогда будут недовольные, поскольку приемлемого для всех понятия справедливости нет и не может быть. Человек несовершенен, а уж государственное устройство, которое является его порождением, тем более несовершенно. Если же под справедливостью понимать равенство прав, то и тут всё совсем не просто – есть право открыть собственное дело, но не у всех есть возможность получить банковский кредит на льготных условиях, и не у всех есть папа в министерстве или хотя бы приятель в городской администрации. А ведь от доброго отношения к тебе власть имущих очень многое зависит. Ну а чувство собственного достоинства – это вообще ни к селу, ни к городу. Понятно, что каждый считает, что он достоин лучшей жизни, но это субъективное мнение и, как правило, оно ничем не обосновано.

Несовершенство государства и его законов привело к возникновению Интернационала, международного союза рабочих, целью которого было установление социальной справедливости в обществе. Увы, социальная справедливость – это призрак, который бродит по Земле. В лучшем случае, это белое здание на горизонте, до которого никому не суждено добраться. Всё потому, что по дороге люди разбредутся кто куда – кто-то найдёт кошелёк в придорожных кустах и не захочет найденным богатством поделиться, кому-то такой длинный путь уже невмоготу, ну а бродящий философ пораскинет умом и поймёт, что человек несовершенен, а потому не заслуживает справедливости.

Этика Дарвина предельно проста: якобы в человеке существует нравственное чувство, вот только непонятно, каким таким волшебным образом оно возникло. По мнению Дарвина, причина кроется во взаимопомощи, которое изначально присуще всем животным. Спиноза тоже пишет о взаимной помощи у животных, как о важнейшей черте их общественной жизни – якобы в борьбе за существование только те виды могли выжить, у которых такой инстинкт был максимально развит.

На самом деле взаимопомощь – это производное от инстинкта самосохранения. Одинокому волку трудно выжить в лесу поэтому волки собираются в стаи, но в современном человеке этот квазиинстинкт постепенно угасает – в какой-то ситуации человек надеется на помощь других людей, однако не факт, что он ответит тем же. Всё зависит от того, чем ему придётся пожертвовать для того, чтобы оказать ответную услугу, и может статься, что инстинкт самосохранения подскажет: этого делать категорически нельзя!

Так есть ли в человек врождённое нравственное начало? Увы, есть только два основных инстинкта. Проблема в том, что инстинкт самосохранения может привести к предательству, а инстинкт продолжения рода, понимаемый в широком смысле, может стать причиной воровства, если у человека нет иных возможностей обеспечить материальное благополучие своих потомков. Почему же одни люди поступают нравственно, а другие нет? С инстинктами всё ясно – они даны человеку от рождения, это основа его существования и гарантия продолжения рода человеческого. А вот понятие о нравственности он приобретает лишь на основе жизненного опыта – за дурной поступок последует наказание, за хороший поступок – поощрение. В итоге и формируется то, что условно можно назвать нравственностью человека.

Но не всё так просто. Казалось бы, страх наказания способен удержать человека от таких проявлений инстинктов, которые принято называть дурными поступками. Однако всегда есть надежда наказания избежать – поэтому имеет смысл рискнуть, особенно, если судья и прокурор тоже готовы рисковать, спасая виновного от наказания, причём не безвозмездно. Тут уж как кому повезёт. Что же до поощрения, то этот способ воспитания нравственности эффективен только в детстве и отчасти в юности, а в зрелом возрасте его эффективность близка к нулю, особенно если учесть, что ордена и премии нередко раздают кому ни попадя. Поэтому со временем человек теряет веру в справедливость и тогда сфера проявления нравственности сужается до размеров семьи и узкого круга ближайших друзей.

Глава 8. Нравы в обществе

Но тогда чем объяснить способность к самопожертвованию, стремление спасти кого-то с риском для собственной жизни? Если бы человек был уверен, что погибнет, его действия можно объяснить желанием искупить прежние грехи либо тем, что угрызения совести, вызванные бездействием, не дадут покоя ему всю оставшуюся жизнь. Тут многое определяется особенностями психики. Впрочем, оправдания бездействию всегда можно найти.

Есть ли связь между нравственностью и обществом, на чём настаивали многие древние философы? Выше уже сказано, что безнравственным может быть даже поведение человека в лесу, если он убивает зверей или птиц для развлечения. И мнения других людей тут совершенно ни при чём. Что бы ни разрушил человек в этом мире, если нет крайней необходимости, – всё это заслуживает осуждения, всё это безнравственно, поскольку понятие нравственности рождается при столкновении человека с окружающим миром, не обязательно с людьми. Человек боится наказания за дурной поступок, желает поощрения за добрые дела, но помимо этого, не сразу, но со временем, понимает, что нельзя разрушать мир, в котором он живёт, частью которого он является – разрушая мир, он разрушает самого себя. Но если человек потерял веру в справедливость, веру в чистоту помыслов других людей, тогда всякое возможно.

Особое место в учениях о нравственности занимает проблема зла. Бернард де Мандевиль придерживался такого мнения:

«То, что мы называем в этом мире злом, как моральным, так и физическим, является тем великим принципом, который делает нас социальными существами, является прочной основой, животворящей силой и опорой всех профессий, и занятий без исключения; здесь должны мы искать истинный источник всех искусств и наук; и в тот самый момент, когда зло перестало бы существовать, общество должно было бы прийти в упадок, если не разрушиться совсем».

С этим утверждением можно лишь отчасти согласиться, но с непременным уточнением. Добро – это оборотная сторона зла, друг без друга они существовать не могут. Злом можно считать действия конкурента в бизнесе, но без конкуренции не может быть развития. Точно так же и во всех других сферах нашей жизни происходит борьба противоположностей.

Мандевилю вторит Томас Гексли в своей лекции «Эволюция и этика»:

«Космическая эволюция не в состоянии дать ни одного аргумента, чтобы показать, что то, что мы называем добром, предпочтительнее того, что мы называем злом».

Пётр Кропоткин, анализируя слова Гексли, пишет в книге под названием «Этика»:

«И тем не менее неизвестно, почему в человеческом обществе начинается "социальный прогресс", не составляющий части "космического процесса" (т.е. мировой жизни), но "представляющий сдерживание на каждом шагу космического процесса и замещение его чем-то другим, что можно назвать этическим процессом (нравственной жизнью); процесс, в результате которого получается не выживание тех, кто случайно оказался наиболее приспособленным по отношению к существующим условиям, но тех, кто этически (нравственно) лучше". Почему, откуда эта внезапная революция в путях природы, ведущих к органическому прогрессу, т.е. к совершенствованию строения? Об этом Гексли не обмолвился ни единым словом; но он продолжал упорно напоминать, что этический процесс – вовсе не продолжение космического: он явился в противовес космическому процессу и находит в нём «упорного и могучего врага». Таким образом, Гексли утверждал, что урок, даваемый природой, был, в сущности, уроком зла, но как только люди соединились в организованные общества, неизвестно откуда явился «нравственный процесс», безусловно противоположный всему тому, чему природа учит человека. Затем закон, обычай и цивилизация продолжали развивать этот процесс».

Тут нет ничего удивительного – человек умнее волка, он способен анализировать события, просчитывать последствия принимаемых решений и в итоге иногда приходит к выводу, что доброе отношение к другим людям вернётся к нему сторицей. Есть надежда, что ему повезёт, и он не нарвётся на тех, кто придерживается иных жизненных понятий и не признаёт ничего, кроме сиюминутной выгоды.

Герберт Спенсер утверждал, что у людей, живущих в обществе, постепенно развивается взаимное сочувствие, чувство симпатии, образующее впоследствии то, что называется нравственным чувством. Он убежден, что благодаря эволюции и прогрессу создастся такое социальное равновесие, при котором каждый, удовлетворяя всем потребностям своей жизни, естественно и добровольно будет содействовать удовлетворению потребностей других.

Ну что ж, мечтать никто не запретит, однако мы наблюдаем совершенное противоположное явление: по мере развития общества происходит его расслоение, углубляется пропасть между богатыми и бедными, и конца этому процессу не видно. Можно ли в таких условиях рассчитывать на какое-то «содействие»? Ну разве что богач немного отщипнёт от щедрот своих, кого-нибудь облагодетельствует, а потом всю оставшуюся жизнь будет бить себя в грудь кулаком, мол, я меценат, я спонсор, покровитель искусств, надеясь при этом, что господь отпустит ему все грехи.

Довольно странный вопрос задаёт Кропоткин, пытаясь таким образом подвести читателя к однозначному ответу:

«Не учит ли нас жизнь и вся история человечества, что если бы люди (руководствовались) одними соображениями выгоды лично для себя, то никакая общественная жизнь не была бы возможна?»

Всё дело в том, что понимать под личной выгодой. Если каждому человеку будет выгодно, чтобы его окружали добрые, умные люди, а материальная выгода отошла бы на второй план, тогда и общественная жизнь возможна, и до процветания рукой подать. Вот только где найти людей, у которых именно такое представление о выгоде?

Наивны и советы, которые читаем в индийской Махабхарате:

«Обращайся с другими так, как ты хотел бы, чтобы обращались с тобою. Не делай соседу ничего такого, чего бы ты впоследствии не желал себе. Смотри на соседа, как на самого себя».

Многие люди так и поступают, но стоит нарваться на соседа, которому наплевать на остальных, как сразу же понимаешь, что добро бессильно против зла. Возможно, поэтому Карл Маркс пришёл к следующему выводу:

«Если человек черпает все свои ощущения, знания и т. д. из внешнего мира и из опыта, приобретаемого от этого мира, то надо, стало быть, так устроить окружающий его мир, чтобы человек получал из этого мира достойные его впечатления, чтобы он привыкал к истинно человеческим отношениям, чтобы он чувствовал себя человеком…»

Утопия! Кто будет переустраивать этот мир? Власть имущие озабочены другими проблемами, а нравственность пытаются воспитать примитивными методами: с помощью убогой идеологии, а то и вовсе дурят людей, не задумываясь о том, что эта ложь когда-то выйдет власти боком.

В заключение этого раздела придётся повторить, что вопреки общепринятому мнению в человеке заложены всего лишь два инстинкта – самосохранения и продолжения рода, а понятие нравственности формируется в мозгу на основе жизненного опыта. Невозможно воспитать нравственность увещеваниями – только использование кнута и пряника даст нужный результат. Однако наказывать надо всех, кто преступил закон, не взирая на чины, звания и прошлые заслуги, ну а награждать только за добрые дела.

В последние годы, когда Россия стала активно защищать свои интересы на международной арене, в трудах философов и политологов всё чаще поднимается тема одиночества России. При этом речь идёт не только о геополитической, но и о культурной изоляции страны в современном мире. Так ли это? И надо ли избавляться от такого одиночества?

Глава 9. Почему мы одиноки?

«Что касается до Русии, то находится она на острове, окружённом озером. Остров этот, на котором живут они [русы], занимает пространство трёх дней пути: покрыт он лесами и болотами; нездоров и сыр до того, что стоит наступить ногою на землю, и она уже трясётся по причине обилия в ней воды. Они имеют царя, который зовется хакан-рус. Они производят набеги на славян, подъезжают к ним на кораблях, высадятся, забирают их [славян] в плен, отвозят в Хазран [город в низовьях Волги, входил в состав Хазарского каганата] и Булгар [город на Волге, входил в состав Волжской Булгарии] и продают там. Пашен они не имеют, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян. Когда у кого-то из них родится сын, то он берет обнажённый меч, кладёт его пред новорожденным и говорит: "не оставлю тебе в наследство никакого имущества, а будешь иметь только то, что приобретёшь себе этим мечом". Они не имеют ни недвижимого имущества, ни городов (или селений), ни пашен; единственный промысел их – торговля соболями, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим… Все постоянно носят при себе мечи, потому что мало доверяют они друг другу, и что коварство между ними дело обыкновенное: если кому удастся приобрести хотя малое имущество, то уж родной брат или товарищ тотчас же начинает завидовать и домогаться, как бы убить его или ограбить…»

Это отрывок из «Книги драгоценных ожерелий» Ибн Русте, арабского географа первой половины X века. Автор этого трактата описал нравы основателей Руси, которых арабы в то время называли русами. Надо признать, что групповой портрет русов получился весьма непривлекательный, но дело в том, что это прозвище получили пришельцы, обосновавшиеся в Поднепровье к середине IX века. Позже они подчинили себе население на западе и на востоке – почти до самой Волги. Так зарождалось русское государство, где власть на первых порах принадлежала чужакам, но основным населением Руси были славяне и финно-угорские племена, которых не в чем упрекнуть, разве что в неспособности противостоять пришельцам.

Однако о каком же острове писал географ Ибн Русте? Однозначного ответа на этот вопрос пока что нет – по мнению автора, изложенному в книге «Конец норманской теории», всё указывает на Житный остров, междуречье Дуная, Малого Дуная и Вага. В V в. недалеко от этих мест недолгое время существовало государство Ругиланд, образованное ругами, пришедшими с юга Балтики, затем следует несколько веков забвения, когда о ругах никто не вспоминал, но в 30-х годах IX в. под натиском наступавших моравов жившие в Карпатской котловине руги двинулись в сторону Днепра, где основали новое государство. О том, что на Руси в Х в. правили руги, свидетельствуют несколько независимых источников Х в.

В X веке Русь – уже не остров, а через несколько столетий протяжённость её территории составляла много тысяч километров. От Балтики до Тихого океана, от северных широт до Кавказских гор – всё это Русь, Россия, объединившая народы разных национальностей и вероисповеданий. И ни один человек, будучи в здравом уме, не назовёт теперь Россию островом. Это так, но только если речь идёт о географии. Если же использовать этот термин как некий образ, то здесь простор для самых невероятных догадок и умозаключений, основанных на анализе культуры, экономики, научных достижений и внешней политики России. И вот в философских трактатах и журнальных статьях появляется термин «цивилизационное одиночество России», а «Остров русский» оказывается окружённым «странами-проливами». Но если для философов такие понятия являются средствами, которые позволяют обосновать особую роль России в нашем мире, то для некоторых западных политиков изоляция России, а ещё лучше сокращение её территории до размеров крохотного острова, о котором писал Ибн Русте, это желанная цель, ради достижения которой все средства хороши. Эти политики навязывают людям своё собственное представление, согласно которому русские – это всё те же варвары, что и в IX веке, которые грабят и убивают соплеменников и строят планы по захвату новых земель на территории сопредельных государств.

Если иметь в виду бандитский беспредел и расцвет коррупции, то в 90-е годы прошлого века Россия дала повод для возникновения подобных обвинений. Однако об агрессивных намерениях российских властей в ту пору никто на Западе не решался говорить, поскольку Россия воспринималась как страна, проигравшая в холодной войне с США и их союзниками. По мнению американских политологов, после развала СССР ближайшей перспективой был раздел России на несколько самостоятельных государств – для начала довольно крупных, с центрами в Москве, в Сибири и на Дальнем Востоке. В те трудные годы предпринимались реальные попытки создать Уральскую республику, государство Татарстан и халифат на Северном Кавказе, однако осуществить эти замыслы не удалось.

Проблемы в финансах и экономике поставили под удар не только единство народов России, но и сказались на взаимоотношениях с ближайшими соседями – внезапно обнищавшая Россия никому из них была не интересна. Зато возникла иллюзия интеграции страны в глобальную экономику на основе тесного сотрудничества с США и европейскими странами. Вот что нынешний министр иностранных дел Сергей Лавров писал в статье «Геополитическое одиночество России», опубликованной в 1998 году:

«Мы теряем влияние в СНГ, вообще в бывшем советском пространстве, зато мы вроде бы вошли в "европейский дом", примостившись где-то вблизи «семерки», всё время именуя её "восьмёркой". Увы, и это миражи! И в речах политиков, и в серьёзных статьях учёных всё чаще фигурирует тезис одиночества России. А. Лебедь называет Россию великой державой, обречённой быть одинокой в современном мире; В. Жириновский считает, что она "осталась один на один с НАТО, лишившись своих союзников на Западе, Севере, Юге и Востоке". И, пожалуй, здесь нет популистских перегибов. Серьезный политолог, профессор МГУ А. Панарин в академическом журнале задаёт вопрос: долго ли продлится одиночество России?»

На самом деле, куда важнее задуматься о том, надо ли нам отказываться от такого одиночества. Но прежде необходимо ответить на другой вопрос: почему Россия одинока уже много лет?

Одна из причин состоит в том, что, несмотря на пережитые за последние сто с лишним лет политические и экономические потрясения, Россия по-прежнему остаётся империей – государством, которое контролирует огромные пространства на Евразийском континенте и объединяет многие народы. Империя по определению должна быть одинока, поскольку мелкие государства не годятся ей в друзья, к тому же сторонятся империи, боясь быть поглощёнными, ну а крупные завидуют её возможностям и потому стремятся изолировать, тем самым снизив её влияние на то, что происходит в мире. Такие мысли наверняка возникли у глав европейских государств в отношении России после того, как в 1815 году казаки атамана Платова появились на улицах Парижа.

Вот и Римская империя в период своего наивысшего расцвета не имела ни союзников, ни друзей. То же можно сказать и о Британской империи, поскольку временные союзы не в счёт, а борьба с другими крупными государствами за колонии всегда стояла на первом месте для британских королей. Признаки империи имеют и Соединённые Штаты, но если Рим погиб из-за нашествия варваров, а Британия лишилась своих колоний в результате борьбы населения этих территорий за независимость, то с нынешней Америкой ситуация иная. Формально власти США не управляют никакими государствами кроме пятидесяти штатов, а в отношениях с другими странами используются термины «сотрудничество», «партнёрство» или «солидарность». На самом же деле Соединённые Штаты имеют политические и экономические средства давления на своих «партнёров» – при этом США не требуют подчинения во всём, что характерно для империй прошлого, однако имеют возможность настоять на решении, выгодном для Вашингтона. Поскольку американская империя оказывается как бы размытой по поверхности земного шара, тема имперского одиночества в этом случае становится неактуальной. Но лишь до тех пор, пока доллар остаётся самой популярной валютой, американская массовая культура является эталоном в мире, а европейцы верят в агрессивные намерения России.

Понятно, что Россия оказалась в одиночестве не в одночасье, поскольку ситуация усугублялась по мере того, как во второй половине XIX века национальные интересы царской России стали всё более расходиться с интересами других крупных стран, прежде всего Великобритании, Франции и Турции. Но геополитическое одиночество России дошло до крайней степени своего выражения сто лет назад, когда власть в стране захватили большевики.

Глава 10. Сделать сказку былью!

Фёдор Достоевский в «Дневнике писателя» высказал мысль о предназначении России, о её роли в установлении справедливого мироустройства:

«Римское католичество, продавшее давно уже Христа за земное владение, заставившее отвернуться от себя человечество и бывшее таким образом главнейшей причиной материализма и атеизма Европы, это католичество естественно породило в Европе и социализм. Ибо социализм имеет задачей разрешение судеб человечества уже не по Христу, а вне бога и вне Христа, и должен был зародиться в Европе естественно, взамен упадшего христианского в ней начала, по мере извращения и утраты его в самой церкви католической. Утраченный образ Христа сохранился во всём свете чистоты своей в православии. С Востока и пронесётся новое слово миру навстречу грядущему социализму, которое, может, вновь спасёт европейское человечество. Вот назначение Востока, вот в чём для России заключается Восточный вопрос».

В этих словах слышится обвинение в адрес «просвещённой» Европы, утратившей веру в христианские ценности, что и привело к появлению идеи переустройства общества на основе принципов социальной справедливости. Увы, благими намерениями нередко бывает вымощена дорога в ад. Российские социал-демократы надеялись построить социалистический рай в своей стране, не прибегая к помощи религии, однако не представляли, какие препятствия возникнут на этом пути и чем в итоге их подвижничество обернётся.

После поражения революции 1905 года меньшевики разуверились в возможности скорого захвата власти, эсеры отдали предпочтение индивидуальному террору, надеясь таким образом заставить царя провести либеральные реформы, а большевики стали готовиться к вооружённому восстанию. Для осуществления этой задачи внутри руководства РСДРП было создано некое подобие нелегального ЦК, получившее название «Большевистский центр». Его лидеры – Владимир Ленин (Ульянов), Александр Богданов (Малиновский) и Леонид Красин – сосредоточили в своих руках распоряжение финансовыми средствами, поступавшими из различных источников. При выборе методов пополнения партийной казны большевики не ограничивали себя соображениями морали – цель оправдывала средства.

Одним из спонсоров большевиков накануне первой русской революции был миллионер Савва Тимофеевич Морозов. Всё началось с его знакомства с актрисой Марией Фёдоровной Андреевой. Богатый фабрикант не устоял перед чарами красивой женщины и не жалел денег, чтобы завоевать её сердце, поэтому стал финансировать большевистские газеты, нелегально провозил на свою фабрику запрещённую литературу и типографские шрифты. Немалую роль в «перевоспитании» текстильного магната сыграли большевики Николай Бауман и Леонид Красин. Вполне вероятно, что именно Красин уговорил Морозова оформить страховой полис на крупную сумму, которую должна была получить Андреева после его смерти. Так оно и случилось после того, как Морозов под влиянием личных неурядиц свёл счёты с жизнью – деньги были получены, и большая их часть пошла на нужды большевиков.

Другим источником поступления денег в то время стало наследство Николая Шмидта. После смерти его отца всё оставшееся имущество следовало поделить между детьми, но Савва Морозов выделил деньги на выкуп паёв остальных детей, и в 1904 году Николай вступил в права наследства. Не без участия своего благодетеля Николай Шмидт сблизился с революционерами – это были всё те же опытные агитаторы, Николай Бауман и Леонид Красин. Нет ничего удивительно, что Шмидт давал немалые средства на покупку оружия для боевых дружин, а мебельная фабрика стала очагом восстания в 1905 году. Это послужило основанием для ареста Шмидта после подавления восстания. Через год он скончался в тюрьме, а большая часть его капитала, согласно завещанию, перешла через подставных лиц в руки большевиков.

Трагическая судьба Саввы Морозова и Николая Шмидта не способствовала появлению новых богатых спонсоров в России, поэтому большевики обратили свои взоры на заграничные источники. Леонид Красин, финансовый гений «Большевистского центра», предложил организовать поездку Максима Горького в Америку. Летом 1906 года «буревестник революции» отправился за океан, имея на руках письма к лидерам Нью-йоркской группы содействия РСДРП, Американской социалистической партии и еврейских рабочих организаций. Конечно, доступа к капиталам зажиточных американцев он не получил, однако поездка была признана успешной.

Ещё одним источником пополнения кассы «Большевистского центра» стали доходы от экспроприаций – этим делом занимались специально созданные «боевые дружины» и другие вооружённые группы. Самыми успешными акциями стали ограбление почтового поезда в Уфе и филиала Государственного банка в Тифлисе в 1907 году. Позднее у Леонида Красина возникла идея печатать фальшивые трёхрублёвки – никто не станет интересоваться происхождением мелких купюр. Но эта авантюра сорвалась ещё на начальной стадии. В итоге из-за недостатка денег и активизации царской охранки многим большевикам пришлось уехать заграницу, а подготовка вооружённого восстания была отложена на неопределённый срок.

Новые перспективы появились после начала первой мировой войны. В 1915 году царская армия потерпела ряд чувствительных неудач на фронте, а солдатам стала надоедать бессмысленная бойня, в то время как их семьи голодали без кормильцев. Ленин счёл необходимым воспользоваться сложившейся ситуацией, однако в условиях острого денежного дефицита готовить захват власти невозможно. Поэтому лидеры большевиков готовы были согласиться на любую финансовую помощь, не забивая себе голову мыслями об источнике происхождения денег. Понятно, что из числа спонсоров следовало исключить людей, связанных с правительствами воюющих держав, но верно и то, что не каждому дарителю заглянешь в душу. В результате такого отношения большевистских лидеров к решению финансовых проблем основным спонсором грядущей революции оказалось правительство Германии. Впрочем, передача денег осуществлялась через подставных лиц из числа европейских социал-демократов и через датскую фирму, созданную на средства германского правительства, так что нет никаких оснований утверждать, что большевики знали об источнике, из которого к ним поступали эти деньги. Есть сомнения и в том, что возвращение Льва Троцкого из США было оплачено правительством Вудро Вильсона. Скорее всего, деньги Троцкому выделил Американский еврейский комитет – святой обязанностью его членов была помощь российским евреям в возвращении на родину. К тому же, членов АЕК наверняка увлекала перспектива увидеть еврея во главе такого огромного государства как Россия.

Конечно, американское правительство не собиралось финансировать большевиков. А вот в Берлине были заинтересованы в том, чтобы у власти в России как можно дольше оставались люди, которые не хотят продолжения войны. Намерения германского правительства оказать помощь правительству большевиков подтверждаются содержанием телеграммы, которую заместитель статс-секретаря иностранных дел 28 ноября 1917 года направил германскому посланнику в Швейцарии:

«По полученным здесь сведениям, правительство в Петрограде терпит огромные финансовые затруднения. Поэтому чрезвычайно желательно, чтобы им выслали деньги».

Итак, на первых порах новая власть в России рассчитывала на поддержку кайзеровской Германии. Но вскоре надежды рассеялись как дым – неудачи на западном фронте заставили Германию изменить свою политику в отношении России. Сначала советское правительство вынуждено было согласиться на условия Брестского мира, а вслед за этим Германия потребовала выплаты огромной контрибуции. От полного разорения Россию спасла только революция в Германии.