Ты бесплатное чтение

ISBN 978-5-0053-9672-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Почему

Всё вру. Безбожно. Простодушно.
Тебе, себе. Стихи… слова…
Всего -то малость. Всё, что нужно —
Тра-та-та-та, тра-та-та-та

Лавочка. Фонарь.
И снег не тронут.
Ждёт кого-то?
Может быть меня?

Расстреляла я свои патроны.
Но один остался – для себя.

Отниму рассвет – не будет утра.
Зацелую до смерти луну.
И пойду. И не была как будто.
Быстро. Незаметно

Почему…

Я какая есть – такая буду,
Можешь закопать и сжечь меня,

Я тебя приравниваю к чуду,
Любят потому что, а не для.

такИтак

Я когда-нибудь себя добью
Этими проклятыми стихами
Буду руку долго ждать твою
Постепенно превращаясь в камень

плохо мне без тебя,
мир замирает, злится,
мне и с тобой нельзя,
мне так и так не спится,

кружит себя земля,
солнце встаёт-заходит,
воет на ноте Ля
шар голубой, на взводе

лето пройдёт и вновь
осень, а мне б другую,
вздрагиваю от снов
и по тебе тоскую.

Змея

Шёпотом

-1-
Шёпотом тихим, не размыкая губ,
Дыханием, бризом ресниц,
Вибрацией пульса, впившихся в кожу пут
Живущих во мне птиц,
Шелестом взгляда, не поднимая глаз,
Танцами легкими на воде,
Туманностью мятной, выпорхнувшей из фраз,
Я прикоснусь к тебе.

Шорохом летним, не потревожив рос.
Пением нежных дождей струн,
Еле заметным светом выспавшихся звёзд,
Зовущим теплом лун.
Шагом воздушным, не приподняв пыль,
Объятием сквозняка рук,
Радугой неба, стелющейся в ковыль,
Я разомкну круг…

Твой голос

-2-
Мне ветер приносил твой голос.
Рассказывал о важных пустяках.
За новостью одной другая новость
Скучала и болтала. Впопыхах
Спросить забыла я о самом важном:
"Когда растает снег и ручейки,
Как щупальца, корабликов бумажных
Цветные стайки в омуты реки
Погонят,чтобы выплеснуться в море?
И, складывая синий океан,
Не ты со мною и ни я с тобою
Не сможем излечить больной туман?".

Мне ветер приносил твой шепот.
Запутывался нагло в волосах.

Не надо.
Помолчи.

Словесный топот
Мешает мне
мечтать о чудесах.

ЗВОНАРИ

Мне снился лес осенний,
Нежный дождь,
Сухие листья,
Тишина и птицы,
И солнца золотистые ресницы.
И этот лес так на тебя похож.

Висели на березах фонари,
Промокли все насквозь тропинки,
Мои любимые печальные осинки
Шептались. Ручейки, как звонари,
На тысячи разноголосых бом -
Бом – бом и подпевал им колокольчик
Прозрачной трелью, под большим зонтом
Из лопуха. Мой сон за самый кончик
Той осени цеплялся и любил
В ней каждый лист и каждую травину,
И мошек, и жуков, и паутинку.
Он так старался … , из последних сил,

Хоть как- нибудь, пусть вкривь, наискосок,
Меня заставить верить и смеяться,
Пусть не любить, а только попытаться,
Но так болит и ноет так висок.

Змея

– 2-

Знаю, что если сорвусь, то потом пожалею.
Знаю, что если уйду, никогда не вернусь.
До сумасшествия мне надоели метели -
Круглогодично метут, и я с ними сопьюсь.

Больно ходить по осколкам разбитой посуды.
Склеенной чашке не место на полках в шкафу.
Выбросить надо , а я: "Пусть побудет покуда …".
И на руках, как ребёнка грудного, ношу.

Если урод да родной – его любят сильнее.
Жалость давно надломила изменой меня.
Снова держу эту тварь у себя на коленях,
Глажу, сквозь зубы цежу : " Чтоб ты сдохла, змея".

Синичка-птичка

день белой простыней, застывшей на морозе,
и хруст его скрипуч, без пятен и морщин,
окутывает ночь, запутавшись в вопросе,
двуполые ничто от женщин и мужчин,

с запястьями беда – тонки и жутко ломки,
сгибаются в часах – огромен цифер блат,
и гроздья пальцев, как поникшие головки
проснувшихся цветов под самый снегопад,

на каждый тонкий перст – по толстому колечку,
под каждый ноготок – шипы отчаянья роз,
увядший интерес горбом торчит заплечным,
на перепонки лап сменив крыла стрекоз.

разомкнуты луга, расставлены капканы:
побольше – на людей, поменьше – на зверье,
приняв за русла рек отходные канавы,
прикармливают рыб волшебных на старье.

чем глубже синева – тем уже расстояние
от неба до земли, но не наоборот,
не сами по себе врут тени на экране,
и пантомима тел – не признаком пород,

я слушала ветра, сушила листопады,
ждала снеговиков, топила жарко печь,
а ты построил хлев на трех столбах для стада,
зачем тебе зима, на снег тебе не лечь.

цветов тебе не рвать, не пить ручья в предгорье,
не пчелы и не мед – здесь осы гнезда вьют.
свой шик на пшик давно бездарностям проспорил,
журавль – высоко, синичка-птичка – фьють!

Ночные фиалки

мои ночи – фиалки ночные
после лёгких и тёплых дождей,
обглодают меня до костей,
кости – выплюнут на чаевые
несмышлёным рассветам, уйдут
неспеша, благородно-вальяжно,
на тарелках салфеткой бумажной,
перепачканной жирностью губ,
недосказанность фальши ответной
на чужую щербатую фальшь,
да по лужам гоняется ветром
цвет черёмух, измолотый в фарш.

а на стуле за скатертью белой,
разрисованной каплями вин,
за столом, с недоеденной верой,
сон один, стон один, он один…

Ты спишь

Ты спишь. Конечно же ты спишь.
Пусть будет сон спокойным, ровным
Дыхание твоё. Огромный
Внутри тебя чудесный мир.

А я не знаю почему,
зачем мне подарили это.
Твоя вселенная планету
Мою не видит. Ни к чему
Ей замечать такие вспышки,
Вокруг полно ещё чудес,
Но только задыхаюсь без
Тебя, тобой . Кричу – не слышишь
Абсурдность выдохов моих.
Ты спишь. Конечно же, ты спишь.

Я смешиваю в битой чашке
Сегодняшний и день вчерашний,
Через соломинку тяну
И за соломинку хватаюсь,
На цыпочках нелепый танец
В пустынном зале, наяву
Или в забытом сонном царстве,
Затёрта грань и переход
Не может разделить на части,
Не может и наоборот.

А я на площади знакомой,
Но в полумраке и одна.
Вокруг дома, дома, дома…
Чужая, страшная страна…
А всё могло быть по-другому (?)

Осталось ровно полчаса,
Свобода требует терпенья,
Синица выдохлась, теперь я
Забуду магию числа.

Полёт не станет слишком долгим.
Зависит он от высоты.
А знаешь, там ведь есть мосты,
Но мы про них, увы, не помним.

Полумиры твоих снов

я тебе расскажу про такие далекие дали,
про такие бездонные полумиры и моря,
что доехать до них нам не хватит ни ног, ни педалей,
не достанут до дна ни оплошности, ни якоря,

я тебе покажу необычно заблудшее небо,
уведу на поля, где стрекозы роняют крыло,
я тебя напою не березовым соком, а светом,
что течет через край непонятного "произошло".

на обычном песке нарисую следы всех животных,
на соленой воде напишу переборы из слов,
не растущих ресниц на ветру ледяном, подноготном,
обещания вырву и выплету в молитвослов,

я тебя научу не молиться ни богу, ни черта
не бояться, когда с головой накрывает волна,

это будет во сне у тебя, по моим же расчетам,
в этот миг на земле я останусь одна.

А капелла

нет, не для тебя, но о тебе,
ночи разговаривают шёпотом,
света переломанный хребет
штопанный шагами перештопанный,

нет, не о тебе кричит с утра
пачканый рассвет росою, пачками
сложены, как на зиму дрова,
все слова и между них заначками
старое линялое не то,
и не так, и вовсе не ко времени,
сеет через строчек решето
не любовь, а глупость наваждения.

в а капелла капельной вина,
не допитой мной, тобой не налитой,
я тону, и не достать до дна
девочке стареющей, но маленькой.

Весенний снег

а ты мне нужен, просто, ни зачем.
такой, как есть,
такой, каким не будешь,
вокруг меня чужие ходят люди,
и плач чужой, и инородный смех,

а за окном моим весенний снег
хлопочет и встречает март безусый,
как снеговик растаял человек,
безвкусицу оставив после вкуса.

отшепчет март, прошелестит апрель,
разденет май сирень до сарафанов,
а я не знаю, как дышу теперь,
но знаю, что дышать не перестану,

на автомате углекислый газ
в обмен на кислород отдам листочкам,
и постараюсь, чтоб ни в бровь, но в глаз,
и если не строкой, то многоточием

добить в себе того, кого люблю,
но нихрена, похоже, не выходит,
в который раз так беспардонно лгу
сама себе "при всем честном народе",

умение истерик избежать
еще не есть свободное падение,
и, понимаешь, мне ведь наплевать,
обычный рифмоплет ты или гений.

и я, как снег, перетеку в ручей,
и понесу к реке попутный мусор,
да что ж такое? тысяча чертей!
ты нужен мне,
но
нах*й ты мне нужен?

Как-то так

До свиданья, мой любимый мальчик,
жаль, к тебе приехать не смогу:
У меня закончились задачи,
Камни собираю, жгу москву.

Ты живешь у северного моря,
У тебя глаза под цвет волны,
А душа твоя, как птица. Спорим,
Ты летать умеешь и полны

Сны твои других, забытых жизней,
Тех, что будут, хочешь или нет,
знаю, без меня, я буду лишней
на любой из выбранных планет.

Знаешь, я была когда-то нежной,
бесшабашной, глупой, озорной,
среди самых грешных самой грешной,
понимаешь, я была живой.

и ветра гоняла, и дышала,
дергала за хвостики грозу,
и везде всегда тебя искала
вот нашла… сижу теперь, грызу
локотки, кусаю нервно губы,
злюсь, что я так рано родилась,
всё прошла: огонь с водой и трубы
медные и очень много раз.

Я тебя люблю, мой милый мальчик,
Больше жизни (ты прости за штамп),
надо бы получше, но иначе
не выходит у меня никак.

Хочешь знать, зачем я подбираю
всех бездомных кошек и собак?

потому что я сама такая,
я жила не там,
не тем,
не так.

Фак

Когда я пойду и лягу на стол цинковый,
Холодной спиной на холодный стол,
Красивые бирки с кривыми цифрами…
А санитар пьяный достанет свой "ствол"
И неспеша станет меня насиловать
И губы синие целовать,

Я обниму его сильно-сильно,
К-а-а-к заору – Да твою ж ты мать!
Зяблик ты конченный,
Пес вонючий,
кто же так трахает бедный труп?
Думаешь, мертвая – можно мучить?
Вывернуть все до маточных труб?

Мне и при жизни хватило боли,
А так хотелось счастливой быть.
Я ж никого теперь не беспокою…
Можешь хоть мертвую полюбить.

Шутка

Я думала – это временное
Моё помутненье рассудка,
Прихоть, как у беременной
Сдвиг гормональный, шутка.

Глупости от безделия,
Насморк, простая простуда,
Лёгкий мандраж похмельный,
Завышенная амплитуда
Мышечного сокращения,
От быстрого бега одышка,
Крен от нехватки общения,
Случайная фотовспышка.

Смена погоды, давление
Или магнитные бури.
Но, к моему сожалению,
Это плоды моей дури.

Выросли. Вызрели. Что теперь
Мне с этой пакостью делать?
Мая последняя оттепель
На голове моей белой.

Не по инстинктам

скоропостижно кончилась любовь,
без судорог, без обмороков, вздохов,
ни хорошо мне без неё, ни плохо,
зерно от плевел, шишки ото лбов
перебрала да отряхнула руки,
спалила на задворках, как грешок,
браслет переменив на ремешок
дешёвый, не от жадности, от скуки.

когда хочу узнать который час,
цепляет глаз поношенное время,
а ремешок безвремньем проверен,
и нет у время времени для нас.

ну, что часы? обычный циферблат,
однообразно суетятся стрелки
одним концом, другой, как у сиделки,
приклеен намертво крупообразный зад.

под колпаком сотрутся письмена,
арабские и римские цифиры,
и шестерёнки, упокоясь с миром,
оставят без вращенья времена.

и вот тогда мы выучимся жить
не как учили и не по инстинктам,
и не кусочничать любовь по половинкам,
«я» – целое, прошу его любить
и жаловать, не жалуясь на то,
что, мол, не так свистит, не так летает,
летают одинаково лишь в стае,
и не летает вовсе кое кто.

на плече у сентября

опять все вру, и ложь моя, как выкуп
за мелкий вдох, похожий на упрек,
заходится закат нервозным всхлипом,
рассветный упреждая экивок,

мечтать бы под луной, вздыхать истомно,
глаза закрыть и представлять тебя,
а я опять осиною бездомной
краснею на плече у сентября,
придуманного мной, зачем все это (?),
не вылечит наркотик метастаз,
не уберечь листов от ветра, веток
не спрятать обреченных на показ,

по языку невыметенных улиц
погонит твой нечаянный порыв
меня как лист… а ты, собой любуясь,
на ширпотреб сменяешь индпошив.

Блик

я выдула тебя из раскаленного стекла
над газовой горелкой времени чужого,
и в переливах радужек не радуга текла,
но огрубевшая от выродков основа.

Дыхание мое теперь живет в тебе,
ты хрупок и прозрачен беспробудно,
ты клетка для меня, ночь в оголенном дне,
ребенок под завалами рассудка,

застывший и смешной в замесах серых дней,
испуганный вчерашний недогений,
забыв о пустоте построил мавзолей,
в зеркальном отражении светотени.

Между мной и тобой

Я сама себе доктор, медсестра и убийца,
Хороню по карманам снега,
без башки и шарфа не боюсь простудиться,
психбольная тобой навсегда,

Ни постельный режим безлюбовного ложа,
Ни отрава смешного питья,
Ни горячее солнце – ничто не поможет -
Мальчик вылеплен был для битья.

Напишу бюллетень, прочерк в строчке "диагноз",
Закорючки в названии лекарств,
И зараза моя, эта многообразность,
мне покоя и в смерти не даст.

Я люблю до животного вопля от страха
Никогда не увидеть тебя,
И до судорог в области мертвого паха
Ненавижу за это себя.

Будет день и рвану, стиснув зубы до скрипа,
Как привязанный к ручке дверной
Зуб молочный … от боли взлечу и затихну
Где-то там, между мной и тобой.

I WOKЕ YOU

не ходи по моим следам,
не заглядывайся на окна.
синеокое небо сдам
за одно лишь твое,«I woke you»

чтоб увидеть твои глаза,
а потом навсегда ослепнуть,
на один только миг назад,
а потом и по ветру пеплом.

только краешком взгляда чтоб
да по самой по острой кромке,
и до самых костей озноб
и без имени в похоронке.

Нелюбовь

о чём страдать , коль в сердце нет любви,
состарилась, бессмертье опровергнув,
ты, проколов неаккуратно вену,
и доказав убийственность воды,
предпочитаешь пункты наблюдения,
с завидным безразличьем ко всему,
обычный грешник до грехопадения,
у собственной никчёмности в плену.
казалось бы, ну что такого в этом,
ещё один надломленный поэт,
себя нечаянно возомнил поэтом,
не понимая, что поэтов нет.

а плещутся приливы и отливы,
закаты тухнут рыбой с головы
и, сплюнув косточки черёмушные мимо
руки протянутой помойной похвалы,
глядишься в небо сквозь немытость окон,
но оставляешь взгляды не на том,
что высоко над проводами с током,
а вновь пятно считаешь за пятном.

ни мне жалеть, ни мне надменно плакать,
ни мне теперь вопросами сорить,
я с детства ненавидела плакаты,
и не могла ни слова повторить
придуманных и, может быть, красивых
движений в безвоздушности времён,
я горечь вижу в сладких апельсинах,
из мертвечины не люблю бульон.

Реквизит

мне сегодня хочется бузить,
бить посуду, целовать собаку,
весь перелопатить реквизит,
в сундуки запрятанный со страху,

обойти периметр годов,
в каждый угол вставить наказание,
формами неправильными слов
обозначить в нелюбви признание.

наломать букет из молодых
веток и беспочвенно беспочечных,
повтыкать в обломки без воды,
чтобы не испортились листочками.

разобрать на камушки камин,
всю золу – в глаза, как пыль обычную,
высыпать безветрию руин,
выдохнуть неискренне и сбивчиво,

так , о самой пошлой ерунде,
ради звука, а не содержания,
ррраз! – и в задымлённом сентябре …
и зима … «ранимая и ранняя».

С мизинчика колечко

Пока дышать умеют те, кто дорог,
И совпадают отраженья их,
я буду верить в честность разговоров,
на тет-а-тет выдергивая стих
неправильный, с ободранной спиною,
с побитыми костяшками руки,

с полуденным, невыносимым зноем
в сачке у детства спят громовики,
размазаны пыльцою махаоны
на пожелтевших сказках и мечтах,
и буквы тихо между перепонок
о чем-то мной непонятом шуршат,

подмигивает выбитое солнце
в фонарике безглазом и … молчи,
лежит на дне в засыпанном колодце
с мизинчика колечко девочки.

О любви

скажи мне, когда я умру,
если сама не замечу
и приравняю к утру
дурно воспитанный вечер.
скажи мне, когда отпущу
птицу из клетки за грудью,
тушкой бульонной к борщу,
стану как все эти люди,

ты не молчи, говори
шепотом, молча, руками,
памятью, полушагами,
мы заключаем пари.
видишь, смеется над нами,
слышишь, какими глазами
смотрят на нас фонари,

знаешь, ведь я о любви…

Под копирку

и кто бы мог подумать, что теперь,
теперь, когда расставлены все точки,
из почек также вырастут листочки,
и также в май перетечет апрель,

не рухнет мир, и свет не зашипит,
макнув себя в простуженные лужи,
и воздух нужен, когда ты не нужен,
и ничего не полетит с орбит.

и в магазинах та же колбаса,
по-прежнему затюканы кассиры,
и я все та же дура и транжира,
и на своих ошибках дурака
не научили, что с него возьмешь,
раззявит всю себя нарастопырку,
сдерет и спустит шкуры под копирку
поверхности расписывая кож.

рванет по бездорожью до весны,
своей весны, а не сезонной драмы,
где господа, ну, и, конечно, дамы,
на слизистой зашорканой десны,
химических карандашей следы
вылизывают тщетно друг у друга,
а глубоко запрятанная вьюга
балдеет от подобной ерунды.

Богиня мётел

твои глаза из соли и стекла,
ни шторма в них, ни ласкового бриза,
искусственного моря берег – призма,
непеременчива погода, некапризна,
вода не зеленела, не цвела.

плевком залипли чайки на стекле,
ожогом сигаретным тлеет солнце,
всё пеплом вместо гальки обойдётся,
и зацветёт, по случаю негоций,
бумажная весна на помеле.

богиня мётел, демон кочерёг,
раскалывая дождевой стеклярус,
жевательного червяка – на парус,
и вместо вёсел – отражений пару,
и ветру костью в горле поперёк.

Перегоны

открываю себя, как консервную банку,
режу руки, ломаю метал,
ем томатную кильку со сладкой баранкой,
из рогатки палю по мечтам,

во дворе есть ручей, чёрных досок до чёрта,
в оцинковке ведра – искривление зеркал -
улыбается мимо обречённых с почетом
по нечётным и чётным оскал,

обыгралось до дыр, до сквозных перегонов,
скрежет стёрся прозрачностью дней,
и газетный киоск на распутье перронов
не меняет бумажных коней,

отсобачились дни, одиноко похмелье,
под засохшим куском недоступен стакан,
говорила мне мама : "не пей это зелье,
не пускай посторонних без вопроса "кто там".

а сама-то, сама, как алкашка, запоем,
от рожденья пила и пила,
за вино дорогое принимая помои
под названием "жизнь прожила",

не смотрела в глазок, до звонка выбивала
в стенах вмятины ручкой дверной,
говорила, что ждать – это пошло и мало,
если рак на горе, кто тогда за горой.

ничему ты меня так и не научила,
я, как дура, учусь на ошибках своих,
если рак на горе – я беру с собой пиво
и креветок беру… на двоих.

Между было и прошло

ты себя нашел не на помойке,
я себя ищу полсотни лет,
ты на вкус то приторный, то горький,
а на звук – расстроенный кларнет,

у тебя глаза хамелеоны,
у меня – с корицей изумруд,
ты на берегу воды соленой,
тиной мой затягивает пруд.

ты себя (шутя) считаешь богом,
для меня в психушке есть кровать,
для тебя – фальшивая подмога,
мне на все давным-давно плевать,

я живу , точнее, существую,
где-то между было и прошло,
в голову вместив свою больную
божество твое как барахло.

Квадраты

и небо на куски, и сушу на квадраты,
и форму придаем бесформенной воде,
и в прошлое ушли шуты и конокрады,
и за календарем лишь дырка на стене,

ортодоксальный мир без парадоксов скушен,
от шишек шишек шиш – не топает медведь,
а звезды – не сапфир, ушибы – не укусы,
и краешками крыш касается нас смерть,

уйти бы в никуда раздетой и разутой,
с пустою головой, туманом и росой,
мы строим города, на душах наших путы,
и улицы толпой, и жизнь – не долгострой,

а я "тебя люблю" царапаю на каплях,
пугающих окно безличием своим,
опять пересолю все завтраки в спектаклях,
а с ними заодно и мир, и пир, и рим

Не в переводе

И Лира прочитал
не в переводе, точно,
и не предпочитал
шум трубам водосточным,

и рыбу под мостом
под колокольчик ночью,
и разность цвета в том,
что разным быть не хочет,

"оттаяли когда -
в бездомный , прошлогодний,
до омута окна,
потерянный до боли"

на пепелище птиц,
и многоточий волны,
и в отраженьях лиц
собой стирая черный,

ну, как, скажи, потом
стал смазкой для уключин,
прирученным котом,
обычным,
сытым,
скучным.

Саранка

Прощай,
прощенья не проси,
на воскрешение прошенных,
сквозь пальцы оголенности,
чужие прикрывают шоры,
под снегопады под зонтом,
по лужам на коньках и санках,
язык, намыленный саранкой,
и пустота под языком.

Растрепан пух по берегам,
и небо утопилось в речке,
прилипла перьями к рукам
несогласованность наречий,
всё, до последнего пера,
как кур подохших, ощипали,
потом коптили и прощали
за вымершее не вчера,

и золотинкой в кулаке
последнее зажато солнце,
и сказкою о дураке
пытались высушить болотце,
гоняли глупых куликов,
да с кочки прыгали на кочку,
вымучивали к строчке строчку
под низким сводом потолков,

прощай,
прощение оставь,
пусть вместо камня сердце точит,
перед глазами стаи точек,
да из-за пазухи платочек
и без обратного состав.

Крылом мотылька

Бестелесным крылом мотылька,
Не выпавшими росами,
Ветром слегка-слегка,
Удушающими вопросами ,

Листьями в прошлом опавшими,
Истоками высохших рек,
Немеющими пальцами,
Шепотом сонных век,

Восходами не рожденными,
Застывшими водопадами,
Десятибальными волнами,
Цунами смерчем торнадами,

Ласковым солнцем не выспавшимся,
Холодом вечных странников,
Только что оперившимися
Крыльями. Вечностью льдов избранников,

Лютиками неспелыми,
Непостоянством зайчиков
Солнечных. Белыми первыми
Пушинками одуванчиков,

Взглядом ресниц не сомкнутых,
Шелестом снов оправданных ,
Темным бездонным омутом
Я прикоснусь…
А надо ли…?

Там там тарам

Вот что я скажу тебе, дружочек,
Казаки-разбойники не в моде,
Можно жить без запятых и точек,
Говорить при встрече о погоде,

Можно опрокидываться навзничь,
Можно даже днем увидеть звезды,
Можно заменить себя как картридж,
Наплевать на пошлые прогнозы,

И нырять с закрытыми глазами,
Сберегая голос, петь фальцетом,
Запросто не мытыми ногами,
В белое обутыми при этом,
Прошвырнуться, интереса ради,
По пустым наполненным колодцам,
Можно даже плюнуть и нагадить,
Все пройдет, сойдет и обойдется,

Можно все, конец дорожным знакам,
Поворот в сторонке нервно курит,
И смеяться можно там, где плакать,
Че тебе еще здесь делать, дурень

Нет, цветов с тобой не поливать нам,
А балконы -точки отправлений,
Ну. Давай сюда свои тетради
Внутренних своих переплетений,

Голубей налепим мы бумажных,
Загадаем каждый по желанью,
Ты -чтоб мы не встретились однажды,
Я? Да мне все пох@й, до свиданья

А был ли мальчик

а был ли мальчик
или два прихлопа,
притопа два
и пыль до потолка,
кольцо на пальчик,
искренность холопа,
и нет и да,
двусмыслие полка,

читаемое станет очевидным,
под свежею мазней старинный холст,
и лошади, в санях тулуп овчинный,
и хлыст, и в ледяных горошках ворс,

полозья оставляют след двузначный,
растает снег, поставят колесо,
а все-таки, скажите, был ли мальчик,
а может девочка здесь вовсе ни причем,

стоят скульптуры дряхлые в аллеях,
облуплен нос, поломано весло,
и ни о чем на свете не жалеют,
им повезло, а вам – не повезло

Антибиотик

оказывается, что в этом мире
и без твоих стихов прожить возможно,
и мир от этого не уже и не шире,
и внутривенно можно, и подкожно
инъекции втыкать, антибиотик
готовится из плесени обычной,
конечно, он не победит наркотик,
последствия полуночного спича
не ликвидирует без шрамов безобразных,
мне с длинным рукавом носить и кожу,
и строки, и бескровные рубашки,
воспоминаний он не уничтожит,
и капельницы загоняют воздух
еще отравленный и ложью, и притворством,
но …
через тучи мне шепнуло солнце,
что быть счастливой не бывает поздно,
что у дорог конца нет и начала,
обочины не все в следах вороньих,
выбрасывают старое мочало,
и не пускают в душу посторонних,
а если двери будут нараспашку,
и за столом полным-полно народа,
то будь готова убирать какашки
на удобрения – для огорода…

Без тебя

Жить не стало ни лучше, ни хуже
без тебя, все осталось собой,
испаряясь на солнышке, лужи
снова станут водой дождевой,

Никуда не исчезли рассветы,
также ходит по кругу Земля,
и еще, как ни странно, при этом
я дышу и люблю без тебя.

Минус ты

когда умру, узнаю что там дальше,
и как-нибудь шепну тебе во сне -
последнее пристанище нам ящик
или еще есть что-нибудь извне,

ну, а пока гоняю вдохом воздух,
и оскверняю лужи башмаком,
на солнце щурюсь, раскрываю звездам
глаза, сжимая радужку зрачком,

обыскиваю воровски карманы
побитой молью памяти манто,
считаю перед сном чужих баранов
и, на осла надев пальто не то,
как в детстве на закрытой карусели,
пришпориваю вмятые бока,
скачу на месте без нужды и цели,
а белогривые лошадки-облака
плывут дурашливо, меня не замечая,
я им кричу и очень тороплюсь,
осел упрям и туча кучевая,
и минус ты и бесконечность плюс.

Отвальное

похоронила тебя не без почестей
ночью за кладбищем самоубийц,
бросила горсть между строк многоточия,
кляксами плакала между страниц,
пеленговала свои ощущения,
баррикадировала боль и страх,
это как в прорубь нырять на крещение,
или удар неожиданный в пах,
впрочем, к чему эти полуподробности,
метафорическое барахло,
только остались на сердце потертости,
и на душе – говница полкило

Где-то за дверью

я люблю тебя где-то за дверью
ощущений забытых вчерашних
разбросает капель канителью
брызг дурашливых холодность павших

затрусит по- смешному шажками
осторожно чтоб не поскользнуться
на нечаянно брошенных нами
корках выгрызанных проституций

унесут ручейки суматошно
не достиранных слов ворох в омут
невозможное станет возможно
потому что нельзя по другому

потому что рассвет неизбежен
у болячек отвалятся корки
через снег промурлычет подснежник
до зимы зафрактуются горки

теплотой от пирожных песочных
им повяжут платочки цветные
мы, как вешние воды, проточны
и бессмысленны как рулевые

на плоту в атлантических водах
среди льдин и торосов флотилий
нам на ушко шепнули при родах
не расслышали.. или забыли

я не умею любить по-русски

я не умею любить по-русски
и по-французски любить не умею,
меня обучали другим искусствам,
гастроном"ию от бакалеи
не отличаю, от рыбы мясо
не отличаю, моча и росы -
божьи в глаза мои, точат лясы
утром на кухне моей отбросы,
гоголем ходит по небу солнце,
выскочки звезды давно истлели,
я перешагиваю до донца
криво и косо, но как умею,
на языке моем стынут бляшки
и гнойники от дурного слова,
ах, ты, потерянный мной, болящий,
где ж тебя носит, давно готово -
ждет под столом тебя скверный ужин
в миске немытой с застывшим жиром,
ты мне совсем, ну, совсем не нужен,
я отравилась тобой и в жилах
скачет мышьяк твоих откровений,
а когда к сердцу подкатит резко -
больно, возможно, что ты есть гений,
но для меня ты – пустое место.

Мне повезло

мне повезло потрогать пустоту,
вселенную заткнувшую за пояс,
через нее за поездом шел поезд,
там кожу, как с березы бересту,
за слоем слой до самой сердцевины,
соленым смехом раны залепив,
снимали, не обрезав пуповины,
не возводя себя в суперлатив.

но там теперь другие пироги
пекутся в электрической духовке,
китайские на плечиках обновки,
отдали богу обжигать горшки,

в местах отхожих, заменив биде,
бумаг рулоны, мыло, полотенце,
вылизывают тщательно везде,
и на себя не могут наглядеться
в зеркальность гладко выбритых яиц,
сосут взахлеб, сосут благоговейно,
уткнувшись носом в ямку ягодиц
того, кто больше не "блюет портвейном".

и я там был, испытывал оргазм,
и колотил об угол дома душу,
пока ни понял, что мне ссали в уши,
используя меня, как унитаз.
мне щекотали ершиком нутро,
мне забивали горло под завязку
божественной комедиальной смазкой
из бутылька с нашлепкой «божество».

Нас рисовали наугад

я все равно тебя люблю,
как родину, как мать, как воздух,
и бога перед сном молю,
чтобы сложил как надо звезды,
люблю я вовсе не тебя,
мне безразлично кто и где ты,
и по законам бытия
мы – только отражение света,
и преломление лучей -
игра теней в обмане зрения,
и мы ничьи, и мир ничей
в четырехмерном измерении,

нас рисовали наугад,
макая пальцы в краску, дети,
и с детских пальцев суррогат
в замысловатые сюжеты
размазывался по холсту,
пересекаясь где попало,
черта ложилась на черту,
пошла возня под покрывалом
листов, форматом А и Б,
внушая индивидуальность
случайно выбранной черте,
предполагая не случайность.

я непонятно говорю?
заносит мозг на поворотах.
да, я тебя, тебя люблю,
но мне неважно, где и кто ты.

Семена

я жду весну и покупаю
попутно с хлебом семена
а с полки пялится папайя
недружелюбно на меня
насупившись в черту сплошную
на переносице зима
зудит и прячу под полу я
тепло чужое задарма
несу домой
сугробов сгустки
пинком израненная дверь
собачья стая
чувств моллюски
я пью без закуси по-русски
сердечные скулят нагрузки
давно несмазанных петель
и чужестранная папайя
мне собутыльница теперь

Фантазёры

нам лето танцевало енку
сверкая неглиже ромашек
ободранные жгло коленки
зеленкой пашен

а мы в стогу валялись сена
в трусы букашки заползали
и пахло солнцем небом спермой
и облаками

фривольно стрекотал кузнечик
бесцельно бабочки слонялись
гуляли кони без уздечек
цветы влюблялись

в друг друга в нас в горячий воздух
в полет шмеля в пчелы жужжанье
и день как есаул на роздых
прилег в пижаме

из сгустка знойного пошитой
застегнутой на все озера
и мы одни все шито-крыто
у фантазеров

Ни о чём и очень молча

давай мы будем говорить и ни о чем и очень молча
давай мы станем не любить и не молчать о чем-то общем
с собой на ты и до следов белесых на щеках пощечин
кричали с разных берегов сворачивались в трубки ночи
я их курила за двоих табак отплевывала горький
сидели на плечах моих откормленные перепелки
лениво клювом ткнув в висок сказала та что была справа
"а ты уже на волосок от пропасти и переправа
твоя разрушена давно и (это прозвучит банально)
но мост сгорел пробито дно у лодки берег скользкий скальный
ты до него не доплывешь а доплывешь – не заберешься
у моря ледяная дрожь в нем утонуло даже солнце"
а та что слева говорит "не слушай разбегись и прыгни
подумаешь всего на миг зато сбежишь из камер жизни"

две полуптицы неживых вы ничего не понимали
нет шансов больше никаких для игроков в полуфинале
и кто б из них ни победил в финал всегда выходят оба
победа – примитивный тыл нет конуры у ездового
в шеренги выстроены дни не бесконечны вереницы
а триумфальные огни лишь стопари в глазах возницы
сровнял ухабистость дорог снег оголтелый чисто белый
а пьедесталы – есть порог – черта между душой и телом

свет победителей судил сквозь пальцы весело не строго
тела снимал сдавал в утиль а души ставил у порога
как обувь кончился сезон снегов оторвана подошва
башмачник вырежет шаблон гвоздями пришпандорит к доскам

На берегу зимы

на пустом берегу зимы
лед мешая с песком и галькой
посыпая холсты волны
в сундуках моря снежным тальком

неприкаянный ветер дул
обмораживал скалам щеки
и одну превращал в сто лун
а другую – в сто одиноких

у одной забирал тепло
а другой выдавал отчаянье
осыпалось как оргстекло
небо битое клювом чаек

там вальяжные валуны
придавили собою сушу
на пустом берегу зимы
где никто никому не нужен

Навеки ваша

не говорите о любви
я впечатлительная очень
как к течной суке кобели
прилипли к небу звездок точки
смотрю во все глаза на них
считаю и со счета сбившись
раскраиваю до интриг
невразумительности кипиш

в многообразии крючков
петелек палок закорючек
пеньков и бляшек от сучков
сажу себя на детский стульчик
послушно открываю рот
и по щекам размазав кашу
глотаю молча "вот урод"
и мямлю вслух "навеки ваша"

не говорите о любви
давно рассказано не вами
глубокий выдох и на три -
идите…
к маме

Эхо

не о чем говорить нечего вспоминать
сбивчивый биоритм размежевал тетрадь
справа черным-черно слева еще черней
в пятнах чернильных нор белых полно червей
возятся ни о чем в замкнутом ничего
крошечным ночником сводами потолков
отгородился дом мир окрещен мирком
снежный прибили ком к горлышку молотком
нитками проводов крепко привязан свет
звуком твоих шагов эхо талдычит – нет

Зима на года

зима опять на год на два
на жизнь мою застряла
по дому ходят холода
налево и направо

соединились полюса
сторонних полушарий
глубокий сон на полчаса
как обухом ударит

подскочишь где и почему
и для чего все это
я полюбила бы тюрьму
когда бы знала где ты

Слова и буквы

не узнаю слова и буквы
счет начинаю забывать
я горьким медом мажу губы
два пальца чтобы выблевать
мной в детстве съеденные булки
конфеты к пасхе куличи
спирт счастье веру и окурки
уютное тепло печи
скрип снега первого и первой
листвы липучее клеймо
и трон трущобной королевы
и жизнь – костяшки домино
гремят не струганные доски
у полусгнившего стола
любви не ношенной обноски
не сказанные мной слова.

Зима и голуби

раз – скальпелем по старым швам
привыкло тело
душа ужом под шрам но вам
какое дело
в комок свернулась и к себе
поближе ноги
сегодня видно не в себе
и я и боги
снег вытирает пот с лица
смеется сволочь
зима воркует у крыльца
гулит не в помощь
а по карнизам голубей
ох матерь божья
и чем нежнее тем грубей
и невозможно

погладь по белой голове
мне станет легче
в последний раз приснишься мне
arrivederci

А у нас

а у нас мороз под сорок
снег зашкварен
дом застужен
достаю варенье с полок
в топке спален
дни утюжу

по растрескавшимся стеклам
бронированного завтра
неуклюже боком боком
тенью от многоэтажек
умирающей походкой
отцелованное напрочь
разбросались туч ошметки
распаковывая старость
под промасленной оберткой
устаревшие запчасти
ночь минусовой отверткой
мне откручивает счастье.

Не боится снег

куст колючий замерз не боится снег
ни шипов его и ни пустых ветвей
ни сварливо клюющих постылый свет
перепачканных в красное снегирей

посмотри у меня на руках следы
тонких лапок совсем одичалых птиц
я не знаю зачем мне так нужен ты
но опять убиваю себя на бис

кто-то раньше ее обозвал любовь
это слово – каракули чьих-то душ
да – до выбитых я колочусь зубов
матерюсь зло выплевываю и чушь

Лучше так

ничего у нас с тобой не получится
закрывай глаза и спи будет лучше так
я на ухо нашепчу непонятное
спи усни да будут сны необъятными

на опушке дом стоит с палисадником
в доме тоже кто-то спит ну и ладненько
видит сон про дом другой позаброшенный
я прошу тебя усни по хорошему

пусть пустыми будут сны и бесцветными
бесконечными прости мой безветренный

Джин и бутерброд

Вот и все.
Мне нечего сказать
Твой ответ пробелы и молчание
Дни чужие ночи одичалые
В минус сорок даже снегопад
Не рискует выползти из дома
Кобели пометили луну
Солнцу оперируют саркому
Рты плюют тягучую слюну

у лопат надорванные спины
волдыри набухли фонарей
Ночи не хватает керосина
Чешуей сверкают карасей
за капроном вымерзших колготок
выпавшие искры чьих-то глаз
как неограненный самородок
выставила лампа напоказ
тонкое вольфрамовое сердце
или это кровеносный круг
рвет огонь из внутренностей дверцы
самопальной печки за испуг
саечку ехидно ставит ветер
режут подкидного дурака
как свекла в прокисшем винегрете
сморщенная у соска рука
левого выслушивает ритмы
выдержать пытается удар
алкоголь сменив на алгорифмы
перегара жжет репертуар
от "хочу е*ать" до забитлз
двадцать пар парсек кровать трусы
пара спиц клубок паршивых ниток
джин и бутерброд из колбасы.

Выхожу за какой-нибудь мелочью

Выхожу за какой-нибудь мелочью
Забываю зачем через пять минут
Я за дверь а мороз змеем в щелочку
И сидит ну и пусть значит ждут

* * *
Подостывшие к вечеру трупики
под кровать мной запинанных снов
где-то там между этими хлюпиками
запылилась издохла любовь

я ее достаю куцым веником
и как дохлую крысу ногой
я боюсь их до оп*здинения
а она оказалась живой

еле дышит черна и уродлива
выбит глаз запеклась на губе
кровь ? варенье из черной смородины?
юшка красная по бороде

я перчатки одела из латекса
морду в сторону мечусь за хвост
двумя пальцами как же мне пакостно
на кровати лютует мороз

а любовь мне в глаза очень жалостно
(я глаза от нее отвожу)
заползла под кровать и там сжалась вся:
«не убий я тебе пригожусь»

Дышать не дышать

Я зиму грею выдохом и телом
Сгребаю снег тащу в ведре домой
Ну почему так много в белом-белом
Того, что называется водой

Зима ко мне как я к железной ручке
Рванешь и с мясом прямо до костей
Мы с ней на жесткой сцепке сук на случке
В тепле исчезнем обе. Лед горстей
Вчерашних мотыльков закрыл вкрапленья
Нам рук не разомкнуть не сделать шаг
Зима моя давай простимся с тенью
Пока могу дышать и не дышать

LOVE KISS

Когда бы я умела говорить
в полголоса в полшепота глазами
тобой собой не выжившими нами
неважен ни размер ни слог ни ритм

Когда бы научиться полюбить
тебя себя компот и простоквашу
кефир на полдник и на завтрак кашу
все может быть когда не может быть

когда бы мне умели объяснить
а я бы научилась молча слушать
даже тогда когда смертельно скушно
не путать с матом слово эбонит

заткнулась исподлобья на весь свет
смела в совок осколки от искомых
резинкой от трусов пучок скоромный
Люблю. Целую. Все. Пока.
The End.

Дороги разошлись

весенние дороги разошлись
набрякла беспросветная зима
подробности сезонных антреприз
для содержанки взяты задарма

балетная несносная пурга
навынос непочатое тепло
пестреют сноски глаз снеговика
прикукло под снегами барахло

невидимой тропою волчьих стай
задворки перевязанные спят
черемуховый вязкий привкус май
ночной сорочкой с головы до пят

запеленал в холодном забытьи
извечных недоносков нищеты
распаренным изюмом для кутьи
в снежинок рис ошметки черноты

подмешивает плакальщица ночь
на ладан дышит струпчатый дымок
от наговоров ледяных и порч
не в шутку занемог дверной замок

мои с весной дороги разошлись
по нраву беспробудная зима
длинною в три метели эпикриз
ценою в три снежинки я сама

Последний

последний из могикан раскрошен батоном черствым
граненый разбит стакан фальшивый парик расчесан
жгу спичку от спички зря потухло вулкана сердце
слиняла от нас заря в бомжатники по соседству
озлобленным мотыльком в шершавости серой ночи
в мышином дерьме плафон немытою пяткой топчет
засушенные цветы вонючего розмарина
считает до десяти картонная балерина

запачканной пачкой трет заплеванное огниво
охрипший от ржавчин треп окалинами игриво
слетается на паркет с поношенных шестеренок
считает в уме парсек не выношенный ребенок
в расплавленности времен штандарты отпеты в нормы
в заиграности корон стандартные униформы
сидящих на облучке пропавшего экипажа
заначкой значка в зрачке не выклеванная сажа

сквозные розетки ход поверенных тараканов
уроды в показах мод дубовым вратам баранов
атласный продет шнурок в серебряный колокольчик
заложен шедевр в вещдок поклон на горе в поклончик
и ярче чем Вифлеем сусальные блещут звезды
кислотные губы клемм целуют взасос прогнозы
опричники чинных чад чаруют кадилом души
а мне бы чуть-чуть назад и доброе богу в уши.

Слишком громко

я бродила во тьме ночевала в коробках
говорила себе о тебе слишком громко
и к холодному сердцу подходила так близко
что не знала где свет проникает сквозь призму

я лечила себя безразличьем к болезни
и просила шутя хоть немного отвесь мне
равнодушного сна беспробудного утра
тонкость нетто сменить безобразностью брутто

я таскала мечту в продуктовой авоське
покупала не ту пропадала не в осень
я носила чулки и короткие юбки
на рассвете -"люби" на закате -"забудь ты"

уходила в себя из себя выходила
ненавидела для потому что любила
оглянулась темно впереди беспросветно
стало очень смешно а смеяться не вредно.

Где пчёлы

вот по кругу как кот ученый
с боку на бок и на цепи
и опять это "где те пчелы"
не до пчел нынче мотыльки
со цветка на цветок порхают
лапки пачкаются пыльцой
море высохло и в барханы
ветер южный сгребает соль

как изношенный плед оазис
расползается на куски
и просвечивают сквозь запись
светлячками глаза тоски

ледяные цветы не вянут
пчелы снежные не жужжат
хирургические поляны
и над ними завис дур шлак

закрывает собой все небо
а в отверстия как от пуль
искры падают для ночлега
из космических катапульт

прогорели насквозь окошки
дыма нет если нет огня
не ходи по золе не трожь ты
пережжености сентября

перепачкаются подошвы
грязь растащат по снегу зря
не старайся там не найдешь ты
ни рябины ни снегиря

Под ворохом одеял

пить одной начиная с невинного пива
не пристало приличным дамам но я не дам
то короткой а то надоедливой длинной
перебежкой от таинств врат до разврата ям

спать одной не грешно неуютно свободно
ноги стынут в носках под ворохом одеял
раньше нравилось голой гулять принародно
горлопанить и лихо рвать на себе баян

жизнь моя тренировка предчувствие смерти
лучше быстро цинично выйти как ляжет масть
так и будет а я вольный вылюблю ветер
до костей до «не жалко теперь и пропасть»

Утро в три кипяток

Утро в три кипяток заменитель фальшивый
вместо сахара и вместо секса слова
неумение жить в неуемность транжиры
нежелание быть в оголтелости сна

заменитель любви не влияет на печень
не засахарит кровь и не йокнет комок
не застрянет в груди и не выклюет Стечкин
и под грудью молчок и волчок между ног

и в иглу натощак рассекреченный скрытный
на молекулы все составные распад
безопасные врут и гондоны и бритвы
фотосинтез снегов мотыльков снегопад

некрасиво зато так как есть не иначе
если все понимать – быстро сходишь с ума
смотришь пошленький фильм и как дурочка плачешь
утро в три кипяток и сама все сама

Когда думаю о тебе

когда думаю о тебе
сухари в чай кладу
забываю
превращаются в кашу
внутри так: ку-ку ку-ку
не считаю – неважно
подушки пальцев – игольница
в ней иголки
была дошкольницей
сделала из картонки
куска поролона
атласной ткани
по шаблону
не могу
не умею
не катит
но когда думаю о тебе
или не думаю вовсе
вижу игольницу на стене
иголки и гвозди…

Завтра кончится зима

послушай, завтра кончится зима
ну пусть не завтра но когда-то точно
конечно все и бесконечно срочно
в весенней куртке скомканным платочком
и фантиком и чем-то очень прочным
и птицы беспардонно нахамят

и вспомнишь запах снега и чернил
согретых пусть пока холодным солнцем
и пробужденье первое эмоций
ручьями щурится как глазки у японца
но скоро диким ржанием взорвется
и чебурашку гена крокодил

найдет и в апельсиновой коробке
еще хранящей цитрусовый рай
освободится место так и знай
для вязанных носков и рукавичек
и ставших непривычными привычек
засунуть нос под шарф чтоб самый край
цеплял ресниц запутанность неловко
сдвигая бровки прижиматься к бровке
скормить скворцам снеговиков морковки
и лужами и пузырьками в май
кричащий и грозы дождаться первой
когда еще дрожишь но прешь под дождь
и как дурак надеешься и ждешь
и нового и старого и нервы -
ножовка разгрызает лист фанерный
и до крови прокушена губа
послушай, завтра кончится она
ну пусть не завтра но когда-то точно
в весенней куртке в скомканном платочке
ты счастья сохранила семена.

За кругом

в этой ладье очень долго болталась
вот объявили мою остановку
жалась к причалу и хрустнув бортами
остров чужой пришвартовывал лодку

мой капитан надоевший команде
слишком досужий и слишком узнавший
мог прочитать по губам и помаде
в общем то все и буквально о каждом

знал про меня больше чем натворила
видел вперед я забыла о прошлом
пальцы немеют сжимая перилла
тросы на кнехты и якорь заброшен

остров совсем ну совсем неприветлив
тени ни тени ни камня на камне
соль завалящая волны как петли
а капитан так ехидно "пока" мне

вещи мои непригодные вовсе
тряски да дрязги оскалы да склянки
вот и стою здесь непрошенным гостем
не ожидала подобной подлянки

мы собирались в поход за три моря
мы доверяли себе и друг другу
мы наблюдали как рушится Троя
только однажды я вышла из круга

там все другое там время собачкой
скачет как в цирке за сладость и ласку
все продается за ложь и подачку
всем выдаются красивые маски

там никогда не бывает морозно
если дожди только манной небесной
я поняла все конечно но поздно
воду соленую пью вместо пресной

на корабле ты и важные крысы
врет даже компас с ним в сговоре ветер
в шторме и штиле неравные смыслы
я не люблю тебя и ты бессмертен

По разные стороны

мы по разные стороны речки
мне никак если только с обрыва
танцевали от печки до свечки
до огарка до нервного срыва

мы не слушали музыку нам бы
устоять на краю удержаться
непорочные звездные дамбы
мне до них никогда не добраться

у тебя кто-то есть там я знаю
почему перестал ты мне сниться
вспоминаю когда засыпаю
ночь в окно словно клювом синица

и опять первый снег и последний
в ноябре небо в черных заплатах
и дрожат так противно колени
и до чертиков хочется плакать

а я голову вверх и как-будто
уничтожить хочу все на свете
и того кто украл наше утро
обжигающий северный ветер
расцарапает кожу до трещин
заморозит снежинками слезы
и прогонит в платках черных женщин
мне чужих и до смеха серьезных

вот и все так бывает конечно
не читаются в тучах послания
знаешь это ведь бесчеловечно
после взлета менять расписание

Снега мои

снега мои рассольные
тону я в вас тону
а он меня нашел и мы

Продолжение книги