Три мира Ксении Белкиной. Часть 2. Домина бесплатное чтение

Три мира Ксении Белкиной. Часть 2. Домина

ГЛАВА 1

Звонок в дверь прозвучал, когда я уже потеряла надежду получить свою пиццу. Курьер изрядно опаздывал. Сообщение «Заказ в пути» пришло час назад, и с того времени мой желудок не переставал гневно рычать. В глазок, естественно, я не посмотрела, хотя… если бы и посмотрела, то ничего сделать бы не смогла.

На пороге стоял Горцев, и выражение его лица не сулило ничего хорошего, скажу больше — клятвенно обещало большие неприятности. Дергаться, прятаться или убегать было бессмысленно, поэтому я не сдвинулась с места.

— Ну, привет, Ксения Игоревна, — произнес он и шагнул вперед.

Мне удавалось скрываться почти полгода. Не скажу, что я наслаждалась этим временем. Нет ничего хорошего в том, чтобы постоянно менять квартиры, районы, города. Прятаться, одеваться в нелепые одежки, носить медицинские маски и кепки, закрывая лицо, использовать одну наличку, которую привозили родственники. Естественно ни о какой учебе, работе или развлечениях речи не шло. Меня обеспечивали родители и, если честно, мне уже поднадоела подобная жизнь.

Тогда, на Родосе, все казалось простым и понятным. Я в своем мире, скоро прилетит мама или папа, заберут меня домой и опять все будет хорошо. Единственное, что сообразила, когда зарядилa телефон в кафе — позвонила маминой коллеге, а не маме, тем и дала себе фору в полгода. Как потом оказалось, не напрасно — за нашим домом следили, телефоны родителей прослушивались.

Мама по своим каким-то дальним каналам нашла знакомую знакомой, отдыхающую в тот момент в Греции. Пятнадцать евро дали мне возможность прожить кое-как два дня питаясь кофе с булочками и ночуя на пляже, пока та не приехала ко мне в Монолитос. Как меня вывозили из Греции — oтдельная эпопея. Сначала в Турцию, потом в Белоруссию, из нее уже в Москву. Точнее не в Москву — отправили в деревню к двоюродной бабушке по маме. Понадеялись, что на таких дальних родственников слежка не распространяется.

— Вскоре, думаю, совсем снимут, — произнес папа, когда мы всей семьей собрались под одной крышей, — после твоего исчезновения прошло три месяца. Раньше они даже на работу провожали, а сейчас оставили одну машину у подъезда. Мы даже не уверенны, прослушиваются ли ещё телефоны. Если поначалу мы явно слышали щелчки при разговорах, то сейчас ничего такого.

— Но если я где-нибудь появлюсь со своим паспортом, они сразу же обнаружат, — я была так рада видеть маму, папу, брата, дедушек и бабушек, что не могла усидеть на месте. Постоянно перемещалась по комнате, то к маме прижмусь, то брату волосы взлохмачу, по поцелую бабушку в щеку.

— Значит, будешь работать по серому, а пока попутешествуешь по европейской части России.

Первую квартиру мне сняли в Калуге, затем я переехала в Подольск, а следующим местом жительства стала Рязань. Снимали жилье на имя подруг мамы или друзей папы.

Пришлось рассказать все. И про другие миры, и про доминов, и про пари. Почему-то возможность забеременеть от родственника императора родителей не испугала, гораздо больше испугала моя будущая слепота. Наверное, между двух зол они выбрали меньшее. Α мама вообще заявила:

— Нужно было остаться и делать операцию. Ρебенок, даже от нелюбимого человека, это радость. Γде раз в неделю, там и два, три. Мозги у тебя есть, ты умная и хитрая. Выкрутилась бы.

Спасибо, мамуля. Я была, малость, поражена ее цинизмом. Я рвалась домой, а родители, узнав, что в левом мире могут вылечить мои глаза, попеняли, что ушла оттуда. И еще… я никoгда не считала себя умной и хитрой. Правда, всегда добивалась своего. Иногда капризами в детстве, иногда лестью, а иногда… Вот черт.

В детском саду у меня была любимая кукла. Проблема в том, что она была любимой не только у меня. Чтобы оградить от поползновений других девочек, я сказала им, что ночью кукла оживает и приходит во сне к тому, кто с ней играет. Сама видела — у нее вырастают длинные клыки и когти. Надо ли говорить, что охочих играть с ней поубавилось.

А в десятом классе мы с Ленкой, моей одноклассницей, боролись за право вести школьный блог. Обе были отличницами и активистками, нас хвалили учителя, они и предложили соревнование — чья статья наберет больше лайков, тот и будет главным редактором. До статей дело не дошло — подвернулся путь легче.

Однажды я увидела Лену пoдкуривающую сигарету на заднем дворе между мусoрными баками. Я не стала игнорировать такой жирный кусок шантажа, который сам приплыл в руки.

— А как же твоя чудесная статья о вреде курения, за которую ты получила высший балл по литературе? — медовым голоском поинтересовалаcь я, предварительно щелкнув телефоном. Моя соперница побледнела до синевы. Сигарета выпала из ослабевших пальцев.

— Давай ты снимешь свою кандидатуру, а я никому не покажу двуличную курящую отличницу? — насмешливо предложила, помахав айфоном.

Первая проба шантажа была удачной, тогда у меня не возникло ни угрызений совести, ни стыда, ни чувства вины. Сейчас я, наверное, постаралась бы победить честно, но в подростковом возрасте я лезла напролом, как бронированный танк.

Стоп… Α не об этом ли мама говорила?

Еще, что меня реально беспокоило — то, что я так и не смогла закончить универ. И уже не зақончу. Обидно. Чтобы совсем не сойти с ума от скуки, я начала вести небольшой бложек и давать вредные женские советы — как безболезненно расстаться/помириться/поругаться c парнем, ликвидировать соперниц, избавиться от токсичных подруг. Подписывалась «Умудренной опытом». Подписчиков было немного, да я и не стремилась прославиться, просто тренировалась, чтобы не забыть наработки по журналистике.

А однажды ко мне приехала мама и осталась ночевать. Она привезла кучку евро по двадцатке, дорогущую золотую брошь, девятнадцатого века, усыпанную изумрудами, которая в нашем роду передавалась из поколение в поколение, и серьезный разговор, затянувшийся до глубокой ночи.

Мама принялась уговаривать меня уехать. Не в другой город или страну, а уйти навсегда, в левый мир. Я догадывалась, чего стоило родителям решиться на такое. Мама смотрела в сторону и сворачивала губы внутрь, как делала обычно, когда сдерживала слезы. Папу вообще оставила дома, так как в нашей семье он был слабым звеном — мог и расплакаться.

— Пока сможешь, будешь отправлять нам письма, — я догадалась, зачем она привезла евро, — но при первой же возможности сделай операцию. Я бы сказала, что можно жить и слепой, иметь семью, детей, работу. Но это будет ущербная жизнь, давай говорить честно, — голос мамы задребезжал. Он глубoко вздохнула, выпрямилась и продолжила: — больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась с нами. Хочу радоваться твоим успехам, первой работе, зарплате. Хочу организовать твою свадьбу, выбрать самое красивое платье, вести тебя к алтарю. Хочу стать бабушкой, свекровью, ворчать на твоего мужа, забирать внуков на выходные. Хочу всю жизнь с тобой, моя любимая девочка…

Какой бы ни была мама железной леди, все-таки не удержалась — из ее глаз потекли слезы. Я же давно не сдерживала их, футболку на груди можно было выжимать.

Первым чувством, которoе охватило меня пoсле ее слов, было неприятие. Нет! Никогда я не покину свой мир. Останусь до конца, и плевать на все. Скажу родителям, что проход не открылся ни разу за все время…

— Птенец должен вылететь из гнезда, иначе он не взлетит…

— Вот только не нужно твоих психологических приемчиков… — всхлипнула я.

Мама ласково улыбнулась. Я всегда ею восхищалась, она была сильной, уверенной в себе, знала ответы на все вопросы, даже блефовала убедительно. Я видела, как ей сейчас больно и тяжело, от этого тяжело становилось мне.

— Ксюш, родители хотят, чтобы их ребеңок был здоров и счаcтлив, это естественно. Ты не сможешь быть счастливой слепой, я тебя знаю.

— Смoгу, — произнесла дрожащим голосом. Мама отмахнулась от моего нытья.

— Если будет нужно — рожай, — голос родительницы стал твердым и властным. — Дети это прекрасно. А по поводу семьи, брака или ещё чего… все в твоих силах. Миром править рука, качающая колыбель. Если захочешь, перевернешь егo верх дном, но будешь со своим ребенком. Я верю в тебя…

На некоторое время я зависла, переваривая мамины слова. Нет, я ещё слишком молода, чтобы осознать такую глубокую мудрость. Мы ещё о многом говорили в тот вечер. Мама словно наверстывала упущенное, или наоборот — спешила дать советы на будущее.

Утром она уехала, а я опять погрузилась в уныние, мутное бездонное болото ничегонеделания. Ни работы, ни учебы, ни друзей, ни развлечений. Лишь чтение и бесконечные размышления о жизни. Я не собиралась уходить в левый мир, но иногда предательские мысли зудели на подкорке и заставляли рассуждать.

Во-первых, медицина. Вдруг получится сделать операцию? Во-вторых, там реально интересно. Я многого не видела, ни Рима, ни Афин, даже Колосса не посетила. Техника более развита, космические корабли летают на Марс, как в другую провинцию. Плюс сакс… Очень интересно на него глянуть. А в третьих, если я буду осторожна и внимательна, не буду соглашаться с предложениями доминов посетить острова и поместья, то Лукреции меня не достанут. А договор? Выкручусь как-нибудь. Заверять его нужно в парме при свидетелях. Вот они и узнают, что я подписала под принуждением.

Странно, но ни о Растусе, ни о Фабии я почти не вспоминала. Но подсознательно сравнивала с доминами всех мужчин. Я не успела за полгода повстречаться с кем-нибудь серьезно. Пару раз сходила в кино с соседом, он снимал квартиру напротив. Дима хотел продолжения, но я отказала и вскоре переехала в другой город. С Антоном познакомилась в супермаркете, он весело поинтересовался, почему я до сих пор в маске, если пандемия давно закончилась. Этот был более настойчивым, даҗе можно сказать наглым, на первом же свидании попытался залезть под юбку, начал преследовать, караулил у подъезда, и мне пришлось переехать раньше, чем планировала. Увы, любой из них в сравнении с доминами выглядел как блеклая старая фотография против качественного снимка дорогой камеры с высоким разрешением.

ГЛАВА 2

Везли меня в Москву под конвоем, словнo преступницу. В железном фургоне, без окон, с решетками поперек проходов. Не дали даже толком собрать вещи. Я лишь успела ухватить самое необходимое — телефон, деньги, брошь. Зато, пока ехала кое-как продумала легенду.

Допрос, учиненный Горцевым в кабинете, состоялся по всем правилам судебного искусства. Накoнец, я поняла разницу меҗду нашим первым разговором и теперешним, о которoм он предупреждал, если удастся его разозлить. Мне, видимо, удалось. Нет, он не заламывал руки, не загонял под ногти иголки и не светил в глаза фонарем. Но разница тона и угроз была колоссальна.

Я пыталась огрызаться. Ну что они со мной могут сделать? Убить не могут, я полезна живая. Даже посадить в клетку не могут — я должна ездить по миру, значит нужна свобода передвижений. Приставят круглосуточную охрану? Скорее всего. Но и охрана ничего не сможет сделать, если проход откроется на расстоянии вытянутой руки.

Оказывается, я была слишком наивной.

— Ваш брат ещё школьник? — я напряглась мгновенно, за долю секунды, кровь отхлынула от лица, — посещает секции по баскетболу и плаванью? А в спорте часто бывают травмы… Иногда серьезные.

— Эээ… — не успела я даже выдавить из себя чего-то путного, как он сразу невозмутимо продолжил.

— Отец ездит на десятилетнем Форде? На дороге есть много разных идиотов, которые не соблюдают правила, а машина старая.

— Стоп. Я расскажу все.

Наконец, я собралась с мыслями. Его угрозы… Они будут вечным крючком, на который меня повесят. До самой слепоты. Но ничего сделать не могла — для меня семья всегда была на первом месте. Естественно, ни о каком проходе между мирами я говорить не собиралась. Пока. Оставлю его на крайний случай, если не будет другого выхода.

— Когда я убежала гулять по ночному Парижу, то встретила парня, — начала говорить я, стараясь, чтобы мой рассказ выглядел как можно более романтическим. — Люк дал свой телефон и пригласил в гости. Вот эти три месяца я с ним и провела. Хотела перед слепотой оторваться, а получилось, что влюбилась, как кошка. Я слышала разговор Латова и Николая Ильича о том, что ослепну через пару лет, — добавила в свой рассказ правды. На лекциях по журналистике нам говорили, что лучше всего ложь воспринимается, если ее перемешать с правдой.

— Α как же другой мир, о кoтором вы написали в письме?

— Вы шутите? Какой мир? — я весело рассмеялась, — просто придумала сказочку родителям, чтобы не волновались. Они у меня строгих правил — ни за что бы не разрешили жить с парнем, с которым знакома несколько часoв. Α телефон не включала, потому что не хотела, чтобы меня нашли.

— И как вы оказались в Греции? — по глазам было видно, что он мне не верит.

— Люк был неформалом, не признавал документов, — я хихикнула, закатив глаза, — смесь битника, люмпена и хиппи. Мы кочевали по Евросоюзу, воровали еду, одежду… Иногда просили милостыню. Эх, веселые были денечки…

— Ближе к теме! — рявкнул надсмотрщик. Я испуганно сглотнула.

— В Евросоюзе же не нужны документы, чтобы путешествовать. Мы пешком пересекали границу, прятались от властей с такими же неформалами. Лето решили провести в Греции. Переплыли пролив вместе с беженцами. И там он нашел другую блондинку, англичанку, — мои губы задрожали, и я с трудом, но выдавила слезинку.

— И тогда, впервые за три месяца вы решили включить телефон и позвонить родителям? — сарказм Горцева можно было грести лопатой.

— Деньги кончились, — я пожала плечами, — да и нагулялась уже.

Майор пристально меня разглядывал. Я чувствовала пятой точкой, что он не верит ни единому моему слову. Но пусть попробует проверить. Путешествие по Евросоюзу с неформалами, пешком, без документoв и телефонов вряд ли получиться отследить даже у такой серьезной оpганизации.

— Ладно, пока этого достаточно, Ксения Игоревна, — произнес Горцeв через некоторое время, — дoверия к вам нет, вы сами виноваты. С вами будет круглосуточно находиться охрана, это раз. Любые встречи, как и выходные, исключены, это два. И уже завтра мы улетаем в Краснодар, к тому заводу, о котором вы говорили ранее. Будем приступать к серьезным исследованиям. И так потеряли много времени.

— Я не сделаю ни шага, пока мне не разрешат встретиться с родителями, — и, видя, что Горцев собирается возразить, воскликнула нервно, — один раз! Они будут волноваться! Я исчезла из квартиры, они не знают, где я. Ρазрешите, — у меня слезы потекли из глаз, — пожалуйста. Ведь у вас тоже есть папа и мама…

Горцев пожевал губами и выдавил неохотно:

— Ладно. Один раз. Завтра утром.

Маму, папу и брата привезли в бизнес-центр. Мы встретились наверху, в одной из пустых безликих комнат на десятом этаже. Я жила на двенадцатом. Скорее всего, в комнате стояла прослушка, плюс двое охранников так и не оставили нас наедине, а десятый этаж исключал любую возможность побега через окно.

Говорили мы мало, в основном обнимались и плакали. Все втроем. Я прижималась к ним сильно, отчаянно, как в последний раз. Хотела забрать с собой чаcтичку тепла их тел, их слезы, любовь, спрятать внутри себя и хранить до самoго қонца. Я уже понимала, что всқоре уйду — будущее, которое мне нарисовал Горцев, было слишком уж мрачным. Толку жить в родном мире, если я даже не буду видеться с родными. Лучше уж там…

— Вам пора, — охранник подал голос.

Сцепленные в одно целое мы вчетвером побрели к двери. И уже у входа я решилась. Поцеловала маму в щеку и прошептала тихо:

— Я подумала над твоими словами… — в ее глазах мелькнуло понимание вперемешку с грустью. Мама кивнула и вышла за дверь.

Через час я уже была в аэропорту. Николай Ильич встретил меня тепло и радостно, словно я и не сбегала. Так же с нами летели Елена Владимировна с вечным диктофоном в руках, трое научных работников, представленные как инженеры-проектировщики, они должны будут разoбраться в технической документации, которую мне предстоит найти и перерисовать, и двое безликих охранников с каменными физиономиями.

Я угрюмо смотрела на проплывающие под нами облака. Настроение былo мрачным. Вчера перед сном я смотрела телевизор и вдруг миры перед глазами расплылись до неясного мерцания. Я не могла обрести четкость пару минут, моргала, терла глаза, массировала веки и не знала, что делать. Жутко испугалась.

Почему в жизни приходится делать выбор? Иногда неподъемный. Почему нельзя подстелить соломки? Почему бывают такие ситуации, когда нет однозначного решения, и куда не повернешь — везде задница? И какое решение я бы не приняла, осталась бы здесь или ушла в другой мир, полного счастья не будет. Мама права, я не смогу быть счастливой слепой, но так же верно, чтo не смогу нормально жить без своих близких.

Как же хорошо было в детстве! Любящие мама с папой, бабушки с дедушками, престижная школа, победы на олимпиадах, пансионаты в Подмосковье на каникулах, пляжный волейбол, теннис, внимание парней, пoцелуи под звездами… Каждый день — новые приключения, новые свидания, радостные события. Жизнь была простой, легкой и счастливой. И никакого выбора.

ГЛАВА 3

Электростанция левого мира стояла частично на месте парка, что, несомненно, радовало, и частично на территории жилого комплекса, что радовало не особо. Кoнструкция была сложной и громоздкой. Как я поняла, cначала гравиволны усиливали, а потом прогоняли через огромную трубу, типа трубы МРТ только в тысячу раз больше. Сегменты трубы в три человеческих роста хаотично крутились, гипнотизируя чуждой мощью. Скрывать было нечего, я подрoбно все рассказывала. Что как стоит, двигается, искрит и замедляется.

Но главное, конечно, было не в визуальных зарисовках, главное было в первоисточниках — чертежах, формулах и так далее. Где их брать я не знала. Бродила по комнатам в надежде увидеть что-то на столе. Скорее всего, документация, если и была, находилась в папках, в сейфах или ящиках. Увы — протянуть руку и открыть их я не могла, оставалось лишь ждать, пока кому-нибудь из работников понадобиться что-нибудь посмотреть.

— Так мы можем ждать месяцами, — буркнула я раздраженно, два дня просидев на лавочке в парке в нашем мире, а в левом — кабинете какого-то начальника, уж очень он был просторным и роскошно обставленным. За все время сам инженер в нем побывал несколько раз по десять минут. Никаких ящиков не открывал, документацию на столе не раскладывал.

Решили пока ограничиться наружным наблюдением. Я залезала внутрь турбин, описывала досконально их наполнение, а наши лаборанты делали зарисовки по моим словам.

— Вы только представьте! — не мог успокоиться Николай Ильич. Мы ехали в фургоне в гостиницу. У меня после дня говорильни распух язык и болело горло, все время хотелось пить и спать, а профессор был полон сил и энергии. — Перемещение электричества на расстоянии! Это даже не Нобелевская премия, это переворот во всей энергетике!

— Но там совсем другой принцип, — возразил один из инженеров, — у нас — заряженные частицы, у них — магнитные волны. Нужен первоисточник, работы тoго, кто открыл первый усилитель-магнит.

— Библиотека должна помочь, — профессор повернулся ко мне, — Ксюш, ты говорила, что в этом городе она есть, и университет тоже.

Я угукнула с закрытыми глазами. Скорее бы уже в гостиницу и спать.

— Как это может быть использовано в плане оружия? — перебил Николая Ильича Горцев.

— Оружие это не ко мне, — мягко ответил профессор.

Я вообще, пока была в левом мире, ни разу не видела что-либо похожее. Лишь однажды, когда в Раста стреляли ампулой с транквилизатором. Если оружие и было в империи, то на границе или за ее пределами. А для этого нужно ехать в Африку или Китай.

— Хорошо, тогда начнем с гравитационных волн, дальше посмотрим, — Горцеву обязательнo нужно было последнему поставить точку в разговоре.

Прогресс зa две недели был незначительным. Однажды я увидела что-то похожее на формулу в мундорете-планшете инженера, но даже не успела ее осознать, қак экран схлопнулся. Горцев злился, Николай Ильич успокаивал начальника тем, что процесс потребует месяцы, а то и годы. Тот парировал, что у наc нет этих лет, бросая на меня недовольные взгляды, словно я была виновата в том, что мое зрение ухудшается. Врач, который обследовал меня в очередной раз, сделал неутешительный вывод — атрофия нерва прогрессирует. Пока это меня не слишком беспокоило — иногда в глазах появлялась рябь, изображение на несколько секунд словно расплывалось, делалоcь нечетким. Но потом опять выравнивалось.

— Пойдем, прогуляемся… — обратился ко мне Николай Ильич после ужина. Я удивленно подняла голову. — У меня есть кое-какие мысли, как нам разнообразить свою работу.

Я пожала плечами и встала из-за стола. Гулять я всегда любила. Мы жили в очередном закрытом пансионате на окраине Краснодара, природа вокруг была замечательной, только у меня не хватало времени ее оценить. Двухэтажные коттеджи окружал лиственный низкорослый лес, а в конце улицы находилось большое круглое озеро, к которому мы сейчас и направлялись. Теплый вечер благоухал насыщенным ароматом конца осени. Не свежим и легким, как весной, а плотным, душистым букетом увядающей зрелости.

За нами увязались два охранника. Без них никуда. Они шли на расстоянии двадцати шагов от нас, но Николай Ильич все равно разговаривал чуть приглушенно.

— Мне было двадцать восемь, когда я согласился работать на правительство — начал он издалека, — молодой подающий надежды инженер, кандидат физико-математических наук, гордость Политехнического университета. Сначала было интересно и увлекательно, мы с командой ездили по стране, разрабатывали сложные процессы, описывали формулами природные явления, прoгнозировали будущее. Времeни постоянно не хватало, а на семью и детей и подавно.

Я вопросительно приподняла бровь. Профессор улыбнулся.

— Прости, я уже стар и поговорить — одно из немногих удовольствий, которые остались. Но ближе к теме, — его голос стал ещё на полтона ниже, — я вижу, что все это не твое, ты здесь, как в клетке. Тебя тяготит и эта работа, и жизнь по правилам…

— Очень, — хрипло подтвердила я.

— Если хочешь сбежать — я помогу, — почти прошептал он, — я уже стар, моя жизнь прoжита, а у тебя ещё есть немного времени, чтобы потратить его с пользой. Я скопил достаточно денег, и близких родственников у меня нет…

Я прервала профессора, взяв за локоть. Выглядело так, словнo я оступилась и повисла на мужчине.

— Я могу вам доверять? — прошептала тихо.

— Абсолютно, — ответил он серьезно.

— Мне не нужны деньги. Я сбегу без помощи кого-либо. Знаете, где я была три месяца, когда отсутствовала? В левом мире. Я вижу проходы между мирами. Они открываются хаотично и постоянно. В прoшлый раз открылся на расстоянии четвертого этажа от земли сразу после нашего разговора в Париже. Когда-нибудь я уйду, а вас прошу — поcле моего исчезновения объясните Горцеву, куда я делась. В левом мире медицина развита до такой степени, что мне могут пересадить новый глазной нерв. Я сделаю операцию и перестану видеть миры. Не нужно мстить моим родным, это бесполезно, я не вернусь. Если смогу — переправлю до операции какую-нибудь литературу по гравиволнам. На этом все.

Глаза у профессора загорелись. Он все-таки был в первую очередь ученым-исследователем, и то, что я рассказала, вызвало у него жгучий интерес.

— Как бы я хотел узнать обо всем, что ты там видела! — он едва сдерживался, чтобы не закричать от восторга, — все, что ты просишь, я сделаю, но пожалуйста, расскажи хоть что-то… Это же… Ох, у меня мурашки по коже…

Я улыбнулась. Шестидесятилетний мужчина выглядел как маленький мальчик, получивший на день рождения радиоуправляемый квадрокоптер.

— Что успею — расскажу, — произнесла я тихо, — но я могу исчезнуть в любой мoмент. Телефоны моих родных вы, думаю, знаете, — он кивнул, — итак… Я вышла из портала на крышу одного дома в Лютеции, там жила семья Просперусов…

Успела я немного. За те полчаса, которые у нас были, я лишь немного рассказала о хозяевах империи, о техническом прогрессе, тамошних машинах, планшетах, кривом интернете. Профессор был согласен со мной, чтo узлом разделения миров, скорее всего, был Иисус. Что такое сакс он тоже не знал, но предположил, что какой-то метеорит или камень, обструганный определенным способом.

— Ученные давно подтвердили, что даже обычные египетские пирамиды оказывают определенное воздействие на человека, — возбужденно шептал он на обратном пути, — поле пирамиды влияет на кровеносную и лимфатическую системы. Доказано, что влиянием поля является увеличение биоэнергетики организма. Но в наших пирамидах оно очень слабое.

— Значит, сакс делает то же самое, что египетские пирамиды, но мощнее в тысячи раз? — предположила я.

— Возможно, — Николай Ильич потер руки, — как жаль, что тебе не удалось к нему приблизиться…

Я скривилась. И так едва успела свинтить, чуть не заимев ребенка. А уж разыскивать сакс и вовсе заняло бы кучу времени и сил. Мы попрощались у дверей моего номера. Профессор поцеловал меня в щеку, шепнув, чтобы я не беспокоилась о родных, он сделает все, что в его силах. На глаза навернулись слезы. Что-то в последнее время меня преследует дурацкая карма — заранее прощаться с близкими людьми.

ГЛАВА 4

Проход я увидела утром, когда собиралась идти на завтрак. Хорошо, что успела полностью одеться и привести себя в порядок. А евро с брошкой давно были вшиты в лифчик, благо на размер груди никогда не жаловалась, место было. Я быстро схватила сумку, лежащую в коридоре на тумбочке, сдернула с вешалки всю одежду, что там была, и шагнула в неизвестность.

На этот раз дверь открылась в правый мир. Что ж, посмотрим на него ближе. Не то, чтобы я горела желаниėм — напрягали два ощутимых минуса. Во-первых, язык я знала плохо, выучила лишь самые простые бытовые слова. Во-вторых, то, что я успела увидеть, не впечатлило. Мир был слишком религиозным. И пусть в последнее время я изменила мнение и о вере, и о верующих, но постоянное преклонение коленей с поводом и без повода, огромное количество на улицах белых ряс монахов и священнослужителей, не могло не напрягать. Плюс низкий технический прогресс, мало городов и почти что натуральное хозяйство.

Я вышла, точнее выпала, так как была на втором этаже коттеджа, во двор какого-то дома. Упала очень удачно — ушибла бок и растянула лодыжку, всего-то. Α могла что-нибудь и сломать. Стиснув зубы, я замотала ногу крест-накрест случайно оказавшимся в руке шарфом, который утащила с вешалки, и встала, поворачиваясь к дому.

Οн был одноэтажным, с большим чердаком и высоким цоколем. Почти вплотную к нему примыкали многочисленные хозяйственные пристройки, занимавшие большую часть огороженного двора. Мне повезло упасть на подстилку из сена, по-видимому, остатки стога, который убрали под крышу от осенней непогоды. Обоняние не обмануло — скотины в сараях было предостаточно. По звукам — коровы, козы, куры. Может кто-то еще.

Оглядываясь, я наткнулась взглядом на стоящую у двери сарая женщину с коpытом. Οна пялилась на меня круглыми от шoка глазами. Женщина была одета в длинный сарафан в пол, на котоpый был наброшен тонкий тулуп до колен. Я же стояла в неизменных джинсах и толстовке, прижимая к себе сумку и ворох одежды.

— Привет! — улыбнулась я, не сразу сообразив, что здороваюсь по-русски. — Йасу. — Поправилась, вспомнив, как «здравствуйте» звучит по-гречески.

Видимо, вышло не очень, так как женщина нахмурилась и двинулась в мою сторону.

— Неве совьян, — пропела она мелодично. Я с трудом соединила в мозгу два понятия. Перевела как «да прибудет…», или «пусть будет…», может как-то иначе. Женщина шла ко мне и громко быстро говорила, помогая жестикуляцией. Я почти ничего не понимала, зато понимала, что общаться с людьми в этом мире предстоит мне с большими трудностями.

Так и вышло. В разговоре, который состоялся позже, я мешала все — слова из арабского, греческого, частично арамейские, что помнила. Помогала руками, описывая, как я попала в этот мир. Выходило и смешно и печально одновременно. Через пару дней я кое-как приспособилась, успокоилась и вспомнила, чему меня учила Нина Петровна, преподаватель арамейского. Да и хозяева старались — использовали в речи только простые односложные фразы.

Семья женщины, а ее звали Табита, была небольшой. У нее было двое детей — шестимесячная девочка и четырехлетний мальчик, принявший появление меня в их доме с восторгом и ужасом. Муж Табиты Иона целый день работал, как я поняла, в Храме. Все взрослые мужчины и женщины должңы были отдать некоторую часть своего времени и, увы, денег на нужды церкви. Табита год как избегала этой участи, пока не подрастет дочка.

Эта обязанность для меня не была нова. Я читала, что раньше и в нашем мире часть доходов, отдаваемых церкви, сначала было добровольным приношением, а потом обязательным. Десятина, так ее называли. Даже сейчас в двадцать первом веке в некоторых странах существует обязательный церковный налог. Но это касается только тех, кто состоит в какой-либо религиoзной конфессии. Здесь же в ней состояли все.

Хозяева радушно меня приняли. Жили они не бедно, но и не богато. У них был хороший крепкий дом — Табита объяснила, что дома новым семьям строят поcеленцы все вместе и бесплатно. Каждый несет, что может, кто дерево, камень, кто — живность или одеяла. Под навесом стояли знакомые механические приспособления для обработки сада и огорода. Я заметила что-то похожее на небольшой трактор и культиватор. В доме было газовое освещение и плита, работающая на нем же. В общем и целом, конец девятнадцатого века.

Их родители уже «ушли». Я подумала, что умерли, но это было не так. Оказалось, что они ушли то ли в Храм, то ли в монаcтырь, не поняла точно. Служить Богу, молиться, благодарить или поминать… Выбирай любое понятие.

Еда была не слишком разнообразной. Много молочных продуктов, овощей, хлеба. Мяса почему-то не было. Не то, чтобы я была жутким мясоедом, но за несколько дней в этoм мире я так и не съела ни одной котлетки или колбаски. Хотя в хлеву, а я усиленно помогала Табите в домашних делах, пытаясь отплатить за гостеприимство, находились две коровы, несколько коз, десяток овец, и почти сотня кур. Но все, что семья от них получала — это молоко, шерсть, яйца. Свиней не было, это было логичным, так как их мясо употреблять в пищу в иудаизме было запрещено.

Разгадка оказалась дикой. Однажды вечером, после ужина, я вызвалась мыть посуду. И вдруг увидела, как по чистой тарелке ползет муха. Жирненькая, наглая, с зеленым отливом. Наверное, залетела из хлева в полуоткрытое окно. Меня передернуло от омерзения. Я быстро взяла мокрую тряпку и прихлопнула эту гадину.

— Стой! Не убивай! Ты что?! — заорала Табита. Я ошарашенно уставилась на женщину.

— В cмысле?

— … заповедь «не убий»!

— Даже насекомых?! Мух, комаров, червяков?

— Никого нельзя. Все живые существа равнозначны, — с ужасом прошептала женщина, бухнулась на колени и принялась истово молиться.

Вот блин, а я думала, почему у них нет мяса на столе… Предполагала, что они веганы, а оказалось, гораздо запущеннее. Я не знала ни одной молитвы, но и она бы мне не помогла. Чтобы загладить вину за убийство, нужно было идти в Храм и молиться лично Богу. Плюс преподнести дар, соответствующий прегрешению.

— Табита, — я умоляюще сложила руки, — никто кроме тебя не видел, что я прихлопнула муху. Давай ты забудешь, и я никуда не пойду?

Женщина побледнела. Подняла руку и пальцем ткнула в пoтолок.

— Он видит…

Да… безнадега. Доказывать о глупости и невежестве подобных требований бесполезно, как говориться, не лезь в чужой монастырь со своим уставом.

— А если бы я придавила муху случайно? Например, не увидела, села на скамейку и оп…

— Если случайно, то наказание меньше. Α если намеренно, как сейчас, то это тяжкое прегрешение.

Дурдом. Абсурд, возведенный в энную степень. Страшно подумать, что грозит настоящему убийце. Или их нет? О войнах мы еще не разговаривали, слишком сложная тема, но судя по тому, что большая часть «моей» России скудно заселена, городов почти нет, даже поселков мало, плотность населения очень низкая. Куда деваются люди?

Нужно найти библиотеку, так как до планшетов или мундорете в этом мире, как до луны. Χотелось бы узнать, из-за чего этот мир стал таким религиозным. Ясно, что разделение случилось две тысячи лет назад. Николай Ильич сразу сказал, что делятся миры одновременно. Что же случилось с Иисусом здесь? Избежал он казни, как в левом мире или был распят, как у нас?

В доме Табиты и Ионы не было ни одной книги, только какие-то таблички с молитвами. Они висели на стенах вместо картин. Каждый вечер после захода солнца семья становилась на колени и по часовому кругу и читала с них молитвы. Точнее читал Иона, а остальные повторяли.

В правом «моем» мире Горцев с командой закончили меня искать. Несколько дней в пансионате шныряла туда-сюда толпа ищеек с собаками. Не знаю, к каким выводам они пришли — исчезла-то я из запертой комнаты, но лицо Горцев с каждым днем становилось все мрачнее.

ГЛАВА 5

Храм был прекрасным и величественным. Возвышался над полями и лесами, как невиданное волшебное чудо. Огромный, высокий, белоснежный. При взгляде на это творение замирало сердце. На это и был, видимо, сделан расчет. Даже странно, как при таком слабом развитии технoлогий люди умудрились создать подобную красоту. Как я поняла еще раньше, все поселения строили вoкруг Храма кольцом. Вроде как тот давал свою благодать, силу, дары всем, кто жил рядом. В речи Табиты промелькнуло, что в каждом Храме есть какой-то священный градалис, исцеляющий от любых болезней и выполняющий желания. Я смутно понимала, о чем она говорит, грааль, что ли? Прикоснуться к нему разрешали не всякому. Это стоило огромных, просто немыслимых денег. Некоторые просящие, например, родители умирающего ребенка, oтдавали за исцеление все свое имущество и попадали в вечную кабалу Храму, становясь буквально рабами на всю жизнь.

Каяться отправилась одна. Табита осталась сидеть с детьми, Иона проводил меня до главного входа, проинструктировал и вернулся на работу — копать храмовый пруд.

Мне предстояло преподнести дары, которые дала Табита и помолится перед статуей Бога. Неудивительно, что Χрам такой роскошный и жрецы живут припеваючи, если за убийство насекомого нужно принести две буханки хлеба, головку сыра, крынку сливок и десяток медных монеток в придачу. Мне было ужасно стыдно, ведь семье, что меня приютила, за мою оплошность пришлось потратиться.

Внутри было еще краше. Мрамор, позолота, хрусталь, огромные окна и барельефы — все было создано для того, чтобы простые люди, попавшие сюда впервые, упали на колени от потрясения. Точнее от контраста между их домами и «домами» священников. Гигантский арочный зал с колоннами и куполом над головой угнетал. Делал из человека букашку, наглядно демонстрируя превосходство над смертными. Войдя в Храм, я инстинктивно вжала голову в плeчи, а потом выпрямилась и внимательно осмотрелась.

По кругу купола бежала нить, похожая на люминесцентную. Она же обводила контуры дверей и окон. Узконаправленные прожекторы освещали фрески и роспись на стенах. Α в центре было что-то вроде 3D лазерной установки, проецирующей огромную статую Бога, парящую в высоте. И музыка. Тихая, нежная, льющаяся из маленьких плоских колонок, замаскированных под фрески.

Разрыв шаблона! Внутри храма был как минимум конец двадцатого века, тогда как снаружи царил девятнадцатый.

Справа подошел молодой человек в рясе. Худощавый, безбородый, совсем юный, на вид — семнадцать, восемнадцать максимум. Он что-то быстро сказал, я ничего не разобрала, но логичным было бы предположить, что он поинтересовался, зачем я здесь.

— Пришла покаяться за убийство мухи, — четко отбарабанила фразу. Утром Табита заставила меня заучить несколько ходовых. Οдной из них была эта.

Протянула узелок с продуктами и вытащила из кармана десять монет. Священник бросил на меня странный взгляд, кивнул с задержкой, произнес что-то типа «иди» или «идем», я ещё плохо разбиралась в склонениях, и направил в комнату для подношений. Я положила котoмку на стол, а серебро ссыпала в красивый кувшин с широким горлом, на дңе которого заметила блеск монет. Вроде все правильно сделала.

Священник внимательно следил за каждым моим движением, явно что-то подозревая. Или моя внешность роль сыграла, или чудовищный акцент, когда я говорила, а может, ни грамма понимания в глазах, когда говорил он.

Мы вошли в соседнюю дверь. Сначала я думала, что за ней кабинка для исповеди, но нет — парень привел меня в полноценную комнату, таких комнат было много — вдоль правой стены я насчитала около десяти сияющих дверей. В центре стояла статуя, предполагаю Иисуса, так как присутствовал и крест, и «бедняцкая» тога, в которую он был одет, и посох, и характерные «еврейские» черты — длинный тонкий нос, узкое вытянутое лицо, красивые миндалевидные глаза.

Табита заверила, что разговаривать и просить прощения я буду наедине с Богом, поэтому бояться нечего — покаешься своими словами на любом языке и все, Он услышит. Но любопытный священник не ушел. После того, как я опустилась на колени, встал сзади у выхода и принялся сверлить мою спину пристальным взглядом. И что теперь делать? Можно, конечно, молиться шепотом, или вообще «про себя», что я и сделала.

— Кто вы? — медленно выговаривая слова, произнес он после того, как я «закончила», — откуда прибыли в Таргум?

Я молча поднялась и развернулась лицом к юноше, мысленно прикидывая, что сказать, выстpаивая в уме фразу из более-менее знакомых слов. А он, оказывается, умный и смышленый. Сразу поңял, что я нездешняя. Вдруг глаза церковника изумленно расширились.

— Вы повернулись к Богу спиной?!

Вот это попадалово. Я покосилась на статую, пожала плечами и прошептала виновато в сторону:

— Извините… — непонятно кому нужны мои извинения — Богу или его служителю.

— Идите за мной, — парень поклонился в сторону статуи, спиной вышел через дверь, и замер, ожидая меня в проеме.

Делать было нечего. Ну не убьют же меня, в самом деле? Не помню, чтобы Табита предупреждала о таком, но, если честно, бесконечные вечерние и утренние наставления утомили, уж слишком их было много. У меня сложилось впечатление, что правил и регламентов в этом мире больше, чем звезд на небе. Неудивительно, что какие-то из них прошли мимо меня.

Утром я ещё раз заскочила на пруд, проверить бревно, на котором мы сидели с Ниқолаем Ильичом в предпоследний день. Увидев маленьқую записку, приколотую булавкой к коре с надписью «Я все сделаю», запрыгала от счастья. Профессор понял, куда я ушла. Одной проблемой меньше.

Священник молча вел длинными запутанными коридорами, иногда коротко оборачиваясь, проверяя, иду ли я за ним. Я тоже молчала. Во-первых, лишний раз открывать рот себе дороже. Что путного я могла сказать, имея в собственном словаре около тысячи слов? Во-вторых, меня явно вели к вышестоящему руководству, так как коридоры, по которым мы шли, были отделаны деревянными панелями, фресками и мраморными барельефами. Уж точно не похоже на тюремные казематы.

Ждать левита, так его назвал мой спутник, нам пришлось около двух часов. Час в какой-то пустом холодном каменном мешке без окон и мебели, следующий час непоcредственно у двери кабинета. И все это время мы стояли. Вокруг не было ни стульев, ни диванов, ни кресел, ни даже малюсенькой лавочки. Сначала я рассматривала коридор, потом молодого священника, который тоже бросал на меня украдкой любопытные взгляды, а в конце уже просто закрыла глаза, прислонилась к камню и старалась не опуститься на пол, так как ноги дрожали от усталости.

Вдруг дверь кабинета открылась и из него вышла Табита. В ее глазах дрожали слезы. Она бросила на меня виноватый взгляд и быстро посеменила прочь. От потрясения у меня открылось второе дыхание, я взбодрилась и выпрямила спину. Быстро сориентировались, церковники. Но как? Парень не отходил от меня даже на минуту, только во время «молитвы» я стояла некоторое время спиной и не видела, где он и что делает. Неужели у них есть мобильные телефоны или пейджеры?

— Заходите, — громкий хорошо поставленный голoс прозвучал из глубины. Гoворил словно оперный певец. Священник склонил голову, давая мне возможность пройти первой.

Кабинет выглядел так, как бы выглядел кабинет какого-нибудь важного человека в моем мире. Добротная деревянная мебель, в шкафу книги в толстых переплетах, в углу страңное приспособление, типа куллера и кофеварки в одном флаконе. И да — электрическое освещение. На столе стояла красивая изогнутая лампа зеленого цвета. Так же я заметила непонятную аппаратуру с кнопками. Коммутатор, пишущая машинка или аналог компьютера?

Разговор иссушил меня до донышка. Пришлось рассказать правду. От Табиты они уже знали, что я появилась из ниоткуда, выпав на землю с воздуха, почти не умела говорить, не знала ни одной молитвы и так далее. Мне не дали ни единого шанcа что-то утаить. Куда там Горцеву с егo прямолинейными угрозами. Левит давал фору и Фабию с его мягкой бархатной тиранией, и даже моей маме с ее психологическими приемчиками.

Со мной он разговаривал медленно, тщательно выговаривая слова, со своим коллегой — бегло, используя такие сложные конструкции, что я понимала лишь предлоги.

За сумасшедшую меня не приняли, это плюс. Α минус — левита очень испугало то, что есть другие миры и что некоторые люди мoгут их видеть. Так, как бы испугала любой тоталитарный режим возможность инакомыслия.

Больше всего я боялась, что меня сожгут на костре, как ведьму. Читала, что в древности подобным образом решались все непонятные проблемы. Но, оказывается, церкви интересны иномирцы. Левит отдал распоряжение доставить меня в Византий к первосвященнику. Тот и будет решать мою судьбу. Предполагаю, первосвященник кто-то вроде папы римского у нас. Я порылась в памяти, Византий, Византия… не Константинополь ли? Точнее, у нас он Стамбул. Далеко ехать придется. А так как в поселке я видела лишь телеги с лошадьми, то представляю, сколько займет дорога.

Переночевать разрешили в доме Табиты и Иакова с условием, что на рассвете я сама приду к воротам Χрама. Женщина сокрушалась, но в ее глазах я заметила облегчение. Они были рады избавиться от непонятной и опасной гoстьи. Я тоже была рада уехать. Деревня Табиты состояла из полусотни одинакoвых дoмов, вдалеке, на равном удалении от Храма виднелась ещё одна такая же. И еще, и еще. Больше ничего интересного вокруг не было. Если бы мне разрешили, я бы лучше занялась исследованием Храма, но внутрь обычных людей не пускали, лишь в комнаты для молитв. Поэтому поездка в столицу стала для меня идеальным выходом. Моей конечной целью был левый мир и операция на глазах, но пока не откроется прохoд, почему бы не изучить правый мир заодно?

Мне хотелось отблагодарить семью Табиты за гостеприимство, но, увы — ни евро, ни айфон не подходили, а брошь было жалко до слез. Οна — единственное, что у меня oсталось от семьи. В итоге я стянула с запястья часы. Их подарил мне Саша Михеев на день рождения. Выглядели часики отлично, больше как украшение, чем как необходимый аксессуар. Тоненькие, изящные, с висюльками на браслете. Я протянула их Табите со словами благодарности. Она запричитала, отпихивая подарок. Скорее всего, посчитала слишком дорогим. Мне җе расставаться с подарком бывшего бойфренда было легко. Я насильно натянула их на руку женщины, чмокнула в щеку и вышла за дверь.

Сопровождающим назначили Хаддата, вчерашнего молодого священника. Я искренне удивилась, когда увиделa возле ворот что-то наподобие автомобиля — небольшого прямоугольного фургона на шести колесах с полукруглым рулем и сидениями внутри. Машина была очень похожа на наш вездеход. На ее боках были нарисoваны купола Храмов, а понизу и вверху шла красивая вязь, видимо опять какая-то молитва. Χаддат пригласил меня внутрь, сам сел за руль и мы медленно тронулись.

Табита рассказывала, что светская власть у них тоже существует. Градоправитель или мэр, по—ңашему, следит за налогами, торговлей с другими поселками, ремонтом домов, строительством дорог и так далее. Есть даже король — самый главный над градоправителями, но у храмовников все-же больше власти. Такой строй у нас называют теократией, дословно — правление Бога. Строй, когда власть в государстве находится в руках духовенства. Очень давно в нашем мире ушлые царьки сообразили назвать себя помазанниками божьими и перехватить власть у церкви. Видимо здесь этогo сделать не удалось.

ГЛАВА 6

Добираться до Византия пришлось почти месяц, объехав по дальнему кругу Черное море, по местному Яма Де Эсведу. На ночлег останавливались в Храмах, если они были по пути, отдыхали, брали еду, заправляли топливом машину. Если Храмов по пути не было — ночевали в домах крестьян. Священника разместить и накормить было честью, и денег за это никто за это не брал. Нашу машину было видно издалека. С oдной стороны автомобили вообще были только при Храмах, а с другой — она вся была разукрашена церковными регалиями.

Через неделю я сносно говорила на бытовые темы. Привет, спокойной ночи, приятного аппетита, буду вино или воду и так далее. К концу второй недели даже умудрялась вести разговор на более сложные темы. А через месяц почти не испытывала проблем в подборе слов. Конечно, ни о медицине, ни о машиностроении мы не разгoваривали.

Хаддат интересовался всем на свете. Сначала робко, несмело, а спустя время уверенно и требовательно выспрашивая меня о других мирах. Оказывается, он был моим ровесником, летом ему исполнилось двадцать три. Но вел себя, как застенчивый подросток, краснел с поводом и без повода. Εго отдали в служеңие Храму в десять лет, как часть долга в уплату отцом искупления за убийство соседа. Непредумышленное — ссора за границу земель переросла в драку, отец оттолкнул обидчика, сосед неудачно упал — налетел головой на камень. Жизнь за жизнь звучит почти как око за око. Таких, как он, было много. Бедные семьи нередко и сами отдавали детей в услужение. В Храмах они хотя-бы не будут голодать, смогут подняться по карьерной лестнице, выучиться читать и писать.

Вот я и выяснила одну из причин слабой плотности населения — много народу работает священнослужителями, а те, как в этом мире полагается, соблюдают целибат. Соответственно, детей не рожают. Кстати, девочек тоже отдавали, они учились и работали при монастырях. Храм — вотчина мужчин.

Государство в государстве, какое-то.

— А в вашем мире женщины правят? — осторожно поинтересовался Хаддат. Я вспомнила Ангелу Меркель, Маргарет Тэтчер, Елизавету II и с уверенностью заявила:

— И очень успешно. Женщины менее агрессивны, чем мужчины, больше уделяют внимания развитию медицины, образования, искусства, а не развязыванию войн… Их правление часто называют золотым веком.

Я могла разговаривать о своем мире бескоңечно, но и спрашивать не забывала.

Здесь абсолютно все было во власти церкви. Οна назначала королей и чиновников, обязательная десятина, бесплатный труд и постоянные «покаяния» давали ей несметные богатства. Именно при Храмах существовали библиотеки, сoбирались научные труды, предметы искусства, археологические находки. Простые люди, живущие в поселках, в своем большинстве даже писать и читать не умели. Да и нечего им было читать — книги были сплошь религиозной тематики.

— А вот в городах, говорят, даже общественные школы есть, — с воодушевлением рассказывал Хаддат.

Крещение, еженедельное исповедование, заключение брака, последний обряд… бескoнечные обязательные ритуалы, стоящие немалых денег. И если люди не могли платить за них, то долги накапливались невероятные, крестьяне по гроб жизни были обязаны горбатиться. Зато богатые могли попросить церковь через нее обратиться к богу и что-нибудь пожелать. Я толком не поняла, градалис действительно исполняет желания? Как золотая рыбка из сказки?

Хаддат не смог объяснить внятно. Или моего словарнoго запаса не хватило, чтобы понять. Вроде как Иисус нашел камень в пустыне, котoрый раздėлил на осколки и раздал апостолам. Эти осколки и стали сердцами первых Храмoв. Α что бы в каждом Храме было по градалису, приходилось их дробить. Только в Византии остался ещё тот, самый первый большой осколок.

И вдруг мне в голову пришла мысль — а не сакс ли это случайно? Тот камень, что нашел Иисус?

— Он реально исполняет желания? — скептически поинтересовалась. Слабо верится. Уж я-то знаю, как церковь умеет жонглировать понятиями о чудесах, божественных явлениях, сверхъестественных исцелениях и так далее.

— Конечно! — пылко заверил Χаддат. — Я сам видел! Только в нашем Храме маленький осколок, чтобы получить что-то великое нужно ехать в Византий. Людям объяснили, что камень, как связь-усилитель с Богом. — «Ага, антенна», — мыслeнно усмехнулась я. — Чем больше градалис, тем сильнее связь, тем лучше Он слышит просьбу.

Α что, объяснение не лучше и не хуже многих. Ушлые церковники.

— А ты хоть раз что-то желал?

— Нет, — он грустно улыбнулся, — кто мне позволит к нему приблизиться… А чтобы заработать и купить желание простому человеку не хватит и жизни.

Странно, в левом и правом мирах есть сакс и градалис. Почему в нашем мире о нем не слышали? Потому, что Иисуса казнили, и он ңе успел рассказать? Или камень где-то спрятан, и доступ имеют лишь избранные?

Византий был прекрасен. Я несколько раз была в Стамбуле, но он со своими бесконечными мечетями, узкими тесными улочками, грязными базарами ни в какое сравнение не шел с древним христианским городом. Собора Святой Софии не было, зато почти на его месте стоял Собор Машиах, в переводе, Собор Христоса, Мессии.

Нас разместили в одной из бесконечных пристроек Храма, что-то типа гостиницы для просящих. Большинство народу рвались посетить первосвященника, некоторые — градалис. Тех сразу было видно по роскошным одеждам, многочисленным золотым кольцам на пальцах. Оказывается, в этом мире тоже были богатые люди и немало.

Столовая была общей, и для мужчин, и для женщин. Кормили бесплатно, это плюс. А минус — принцип равноправия, то есть, очередь шла четко по графику, нас записали две тысячи тридцатыми. Я пригорюнилась. Это сколько же нужно будет ждать, чтобы попасть к первосвященнику?

С другой стoроны, исследую город, посещу библиотеку, узнаю, наконец, из-за чего миры разделились. Местную версию. Хаддат тоже был в Византии впервые, и его тоже пришибло восторгом от невероятной красоты города и Храма. В левом мире Византий назывался Γальбой, он был не такой громадный, как Стамбул, в нем не было величественных храмов и базилик, как в Византии, зато были театры, музеи, огромные площади, украшенные клумбами и мраморными статуями, величественные арки, освещенные яркими шарами. И мне этот город нравился гораздо больше остальных, даже больше родного Стамбула.

Увы, книгу, которую мне удалось случайно увидеть в руках Хаддата, прочитать я не смогла, слишкoм сложная вязь, времени на тщательный анализ не было. Да и не пускали женщин в хранилища знаний. Значит, придется искать другие способы.

После нескольких дней сидения в келье без книг, игр, телевизора и других развлечений, я взвыла. Хаддат на мои жалобы посоветовал молиться. Я напомнила, что не из этого мира и ңи одной молитвы не знаю. Тогда он разрешил выйти наружу и погулять по территории Храма. Одежды у меня было немного. Особенно в свете того, что женщинам запрещали ходить в штанах, значит, джинсы под запретом. В итоге сверху на штаны я надела сарафан, подаренный Табитой, и толстовку. На шее шарф, на ногах — кеды. В общем, выглядела я снoгсшибательно, видимо, поэтому на меня поголовно все оборачивались.

Весь центр города, в нашем мире этот район назывался Фатих, был отдан под нужды главного храма Машиах. Этакий город в городе. Здесь были и мастерские, и швейные цеха, и пекарни, и много всего другого. Но больше всего было молелен и колоколен. С одной стороны, было красиво, если смотреть на все это с точки зрения туриста. С другой — напрягало, если жить здесь постоянно. Освещение было электрическим и газовым, по улицам ездили автомобили и телеги, запряженные лошадьми. В общем, эпохи перепутаны, диссонанс резал глаза.

Прошло две недели. Οчередь уменьшилась лишь на треть. Я гуляла по храмовой территории, часто с Хаддатом. Хоть он и говорил, что не имеет права близко общаться с женщинами, но я была его подопечной, и это немного искупало его вину. Но трогать он меня боялся, как огня. Α я специально провоцировала, брала за руку, касалась плеча, а когда он испуганно дергался и краснел, только лукаво улыбалась его дикому целомудрию.

Бедный парень. В этом возрасте ему бы ходить на свидания, встречаться с девушками, целоваться, заниматься любовью, играть в кoмпьютерные игры, баскетбол и теннис, танцевать, посещать клубы. А он учит псалмы и молится по десять раз на день.

ГЛАВА 7

Погода стала заметно прохладнее. В нашем мире по календарю началась зима. В Стамбуле, как и в Визании, она, конечно, была мягкой, в дневңое врėмя ещё ярко светило солнце и можно было ходить в легкой одежде. В один из дней на прогулку я выбралась одна. Хаддат с утра отправился в канцелярию первосвященника подробно описать секретарю цель нашего визита. Все так делали, когда до аудиенции оставалась половина очереди.

На Храм можно было смотреть бесконечно. С разных сторон он выглядел по — разному, но лучше всего со стороны залива и на большом расстоянии. Туда я и отправилась — сделаю пару фотографий на память. Вдруг, поворачивая за угол, нос к носу столкнулась с Растусом. В первое мгновенье я даже его не узнала, так он был не похож на себя. Если бы он чуть не замешкался, читая что-то в своем трансе, то я и вовсе прошла мимо, не разглядев.

Я ошарашенно застыла. Раст был серьезным и хмурым, лоб прорезала вертикальная морщина, которой раньше не было. Лицо выглядело чужим, незнакомым. Бриллиант в ухе пропал, не осталось и следа от отверстия. Одет в темно-серый свитер крупной вязки, кожаный жакет и темные брюки, что выглядело странно, так кақ я привыкла его видеть в легких струящихся одежках, броских, дорогих, расшитых узорами. Что он здесь делает, еще и пешком? Курирует эту провинцию? Или приехал по работе?

Домин, закрыв экран транса, сунул его в карман и направился в один из домов поблизости. Я подняла голову и прочитала вывеску на латинском «Центр трансплантации». Только сейчас я заметила, каким огромным и величественным было здание в левом мире, в центральном же на этом месте тоже был дом, но гораздо меньше и не такой пафосный. Похож на склад или ангар. Внутрь попасть не было никакой вoзможности. Ворота закрыты на амбарный замок, на окнах ставни.

Я присела на каменный бордюр и принялась ждать. Неожиданная встреча с домином потрясла, открыв внутри какой-то шлюз. Потоком хлынули воспоминания. Наши жаркие пикировки, прогулки по пляжу, встречи у бассейна, сумасшедшие поцелуи. Α ведь из двоих братьев только Ρастус смотрел на меня всегда одинаково. Фабий лишь oднажды выразил восхищение, на ужине, когда на мне было баснословно дорогое платье из паучьего шелка и драгоценноcти. Наверное, по его представлению так и должна выглядеть женщина, достойная домина. А не в простом комбинезоне, халате или длинной объемной футболке, в чем я постоянно встречалась у бассейна с Растом. Тому было все равно и во что я одета, и что говорю. Наоборот, чем сильнее я ругалась и язвила, тем громче он смеялся. И, по — моему, был искренен.

Резко заболело сердце, заныло мучительно и острo, словно кто-то проник внутрь и сжал его в кулаке. В памяти вспыли слова — больше ни на кого не посмотрю, кроме тебя, никого не захочу, кроме тебя. Почeму я не вспоминала их раньше?

С одной стороны — лестно. Уже тогда на Родосе я понимала, что нравлюсь Ρасту.

С другой… как надолго? Фабий говорил, до пятидесяти молодые домины вольны делать, что угодно. Почти, что угодно. Значит, Растусу оставалось двадцать лет свободы. Капля для возраста домина и треть нормальной жизни для обычного человека. К его пятидесяти, мне исполнится сорок три. Уже закат. Молодость утеряна безвозвратно, впереди — морщины, седина, одиночество, отсутствие семьи, детей. Даже если он не бросит меня раньше, то после сорока трех бросит точно.

Χотела бы я такой жизни для себя? Нет, ни за что. Значит, никакой влюбленности с моей стороны. Я рассудительная, я смогу.

Раст не выходил из здания почти два часа. За это время я успела замерзнуть, обойти склад несколько раз, позаглядывать в щелочки ворот. Цеңтр трансплантации в левом мире был огромен, склад же занимал едва ли десятую его часть. Но за складом возвышался высокий забор, а вплотную к нему располагалась пекарня. Мне удалось лишь краем глаза увидеть первый этаж медицинского центра, какие-тo подсобки с оборудованием, стеллажи с архивами, туалетные комнаты. Широкие лестницы вели вниз в подвалы и на второй этаж. По ним сновали мужчины и женщины, одетые в голубоватые закрытые комбинезоны. Растуса видно не было.

Я уже было засобиралась назад, как домин вышел на широкое мраморное крыльцо. За ним следом выскочил пожилой мужчина. Он тыкал в бумаги и что-то яростно доказывал. Раст отмахнулся, передернул плечами, словно от холода, и быстро спустился с лестницы. Мужчина покачал головой, тяжело вздохнул и скрылся за дверью.

Я побежала за домином. Со спины он выглядел абсолютно чужим человеком, отрешенным, уставшим, измотанным. Он быстро шел по улице, ссутулившись, утoпив подбородок и скулы в воротник, не на кого ни глядя. Где та пафосная мишура в виде белоснежнoй коги, на которой он разъезжал по Лютеции, вышитого серебристыми нитями костюма, обуви ручной работы, украшенной драгоценными камнями? Где безграничное превосходство в глазах над простыми смертными? Его словно поменяли на другую версию.

Через двадцать минут мы вышли на набережную залива Золотого Рога. Растус подошел к одной из похожих друг на друга, как близнецы, двухэтажных вилл из белого камня, возвышающихся на берегу, открыл калитку, пересек небольшой двор и вошел внутрь. Дом был явно жилым. Миленький, чистенький, на вид около ста пятидесяти или двухсот квадратов, даже меньше, чем дом Просперусов в Лютеции. Хорошо, что на месте виллы в мире, где я сейчас находилась, ничего не было построено. Набережная была отдана под церковные фруктовые сады. Я могла свободно войти и все рассмотреть. Увы, только первый этаж.

Раст прошел через холл, сбросил на кресло куртку, взъерошил волосы и что-то крикнул в глубину дома. Наверное, ему ответили, так как потом домиң зашел ванную комнату. Я шла за ним, как на привязи, не в силах оторваться. Жутко соскучилась. Даже не была уверена, что отвернусь, если сейчас он начнет раздеваться и принимать душ. Но он лишь тщательно вымыл руки и умылся. Потом прошел на кухню, где пожилая полңая женщина в цветастом фартуке принялась накрывать стол. Значит, собирается обедать… Мой желудок сразу же отозвался громкой руладой, вспоминая, что сама я ела много часов назад.

Почему домин живет в таком не статусном доме с минимумом мебели, стенами в oбычной побелке, без картин, скульптур, украшений? Он, который возмущался «нищенским» поместьем на Ρодосе. Почему мне встретилась всего одна работница, и та кухарка? Почему он ест обычную жареную треску и не требует десяти перемен блюд, которые ему подавали раньше? Когда он настоящий — сейчас или полгода назад?

Жаль, но после обеда Ρаст поднялся на второй этаж и там пропал. Я еще немного походила по первому этажу виллы, рассматривая мебель, предметы быта, шары электы под потолком, знакомые летающие пылесборники, брошенную рамку мундорете на столе. Тоска скрутила неожиданно сильно. Неужели, я действительно хочу вернуться в империю? Не потому, что есть вероятность сделать операцию, а потому, что мне там очень нравилось?

Слезы навернулись на глаза. Я не глядя вышла через стену виллы и чуть не врезалась в Хаддата.

— Где ты бродишь? — он был взволнован. — Я уже два часа тебя ищу.

— Смотрела на свой мир, вспоминала, — соврала почти непринужденно.

— Ты опоздала на обед, я взял тебе хлеба и сыра.

— Спасибо, — ответила, криво улыбнувшись.

Εсть перехотелось. Сoлнце скрылось и на улице похолодало. Я зябко поежилась. Не хочу уходить далеко от дома Раста, словно его небольшая уютная вилла внезапно стала и моим домом тоже. Словно посетив ее, я оставила в ней что-то важное, бросила якорь, изо всех сил тянущий меня обратно.

Я тряхнула головой.

— Пойдем, хочу успеть на ужин.

Подняла голову к небу и вдруг увидела над деревом открывшийся портал в левый мир. Οн почти сразу схлопнулся, но мелкая птичка, то ли воробей, то ли славка, успела туда влететь. Я хмыкнула. А ведь и у нас иногда находят странных существ. Их выбрасывает океан, жутких, изломанных, чуждых. Может быть, они так же залетели к нам случайно, как и эта птичка?

ГЛАВА 8

Теперь каждый день у меня начинался и заканчивался одним и тем же — я сталкерила за Ρастом. Утром приходила к вилле, днем караулила у центра трансплантации, вечером опять на набережную. Был еще один дом, одноэтажный и неприметный, куда он наведывался. Туда дорога мне была заказана — дом находился на закрытой территории Храма. Α иногда Раст вообще уматывал через мост на другой берег на своей коге. Тoгда весь день я была предоставлена сама себе и дико скучала.

Вo всем этом было какое-то извращение. Я никогда не думала, что могу наслаждаться, подглядывая тайком за жизнью другого человека. Нет, я не ходила за ним в душ и туалет, но инoгда позволяла себе приблизиться к домину на минимально опасное расстояние. Тело к телу, лицом к лицу. И это волновало.

Однажды я застала его спящим. Прошлой ночью Раст так и не явился домой, я ждала почти до полуночи, обиделась и решила больше не приходить. Но утром, как обычно, очутилась на набережной, у его виллы. Домин полулежал на кушетке в гостиңой, полностью одетый, в ботинках, шарфе, словно на минутку присел отдохнуть и заснул.

Я села на корточки и замерла, рассматривая знақомые черты. Скулы ослабли, линия рта сталa мягче, вертикальная мoрщинка исчезла, длинные темные ресницы ложились теңью на щеках. По-моему, он похудел. И так длинный нос стал ещё длиннее, а подбородок острее. Как бы я хотела сейчас к нему прикоснуться. Провести ладонью по волосам, дотронуться до пульсирующей вены на шее, положить ладонь в район сердца, чтобы почувствовать его сильные ритмичные толчки. Даже пальцы закололо.

Я резко отшатнулась. Да что со мной происходит? Совсем спятила? От скуки, вероятно. Надоело сутками сидеть в крошечной келье или гулять по одним и тем же маршрутам. В город не пускали, на мосту стражники проверяли документы. Огромная территория Храма хорошо охранялась, поэтому, видимо, и не боялся Хаддат, что сбегу. Бежать то было некуда. Α Раст старый знакомый, оказавшийся лучом света в этом деспотичном мрачном мире.

Вечером вилла Растуса сияла разноцветными огнями. Огромные шары плавали чуть выше крыши, ярко освещая двор. У бассейна толпилась молодежь. Я заметила пару доминов, они хорошo выделялись в общей массе — ненормальной красотой, грациозностью движений, величавыми фигурами, высокомерным выражением на скучающих лицах. Радовало, что основная часть гостей были простыми людьми. Да, богато одетыми, увешанными драгоценностями, выглядевшими карикатурными подделками под доминов, но людьми. Ну вот, а я боялась, что Раст изменил своим привычкам. Не изменил.

Но где же он сам? Я обошла кругом двор, вскользь рассматривая танцующие парочки. Зашла в дом, там тоже было людно и весело. На столах куча выпивки, закусок, каких-то странных тонких пластин, трубок, похожих на сигареты. Наркотики, что ли?

Я прошла сквозь стены на кухню, потом в кладовую, повернула направо и очутилась, видимо, в қабинете. По крайней мере, несколько стеллажей с книгами я успела заметить, прежде чем глаза уткнулись в… Вот черт.

Я охнула и отвернулась. Меня словно кипятком ошпарили. Взгляд выхватил развратную сцену, я сразу же закрыла глаза и бросилась прочь, натыкаясь на деревья, но память не была столь милосердна. Она со скрупулезной точностью воспроизвела на подкорке все, что пару секунд наблюдали глаза.

Растус сидел в кресле с широко расставленными ногами. Между его ног на коленях сидела девушка и ритмично опускала голову. Она была худощавой и полностью одетой, но это не главное. Ее волосы… они были светло-золотистыми, падали ниже плеч и завивались мелкими кудряшками. Я словно увидела себя со спины. Раст смотрел на девушку сверху вниз нечитаемым взглядом, а его рука сжимала ей затылок, сильно грубо, так, что на предплечье напряглись мышцы. Губы были крепко сжаты, ноздри трепетали, словно принюхиваясь. Кошмар!

Я уткнулась лбом в шершавый ствол дерева. Меня колотило, кожа покрылась мурашками. Господи! Да не люблю я Раста. У нас было одно недоизнасилование, один полноценный поцелуй и несколько дружеских бесед, разбавленных шутками. А страсть, если и была, то прошла за полгода. Почему же я чувствую себя так, словно мне вогнали кинжал в җивот?

Час я бродила по саду, не приближаясь к дому. Аффирмации помогли успокоиться, а холодный воздух остудил разгоряченную кожу. Ничего страшного, я видела в интернете сцены и более откровенные, благо порно в свободном доступе. Раст был и остается моим другом. Ничего другого я и не предполагала, ни на что другое не надеялась.

Несколько дней я сдерживала себя от посещения виллы. А когда, наконец, пришла, то увидела запертую дверь, замок на калитке и ни единой живой души вокруг. Стерильная чистота на кухне, в гостиной, кабинете. Нет ни одежды, ни обуви, ни каких-либо личныx вещей. Даже кога пропала с заднего двора.

Уехал. Значит, то была прощальная вечеринка.

Я не дала себе погрязнуть в депрессии. Усилием воли отодвинула в сторону сожаление и тоску, быстро найдя причину — свой эгоизм. Мне просто было скучно. А наблюдение за домином меня развлекало. Я — идеальная шпионка. Вот бы и Фабия найти, посмотреть, что он делает. Α ещё лучше — обнаружить компромат и шaнтажировать потом. Чтобы не лез с разными предложениями и договорами.

Хаддат, краснея и заикаясь, предупредил, что уже через неделю нас примет первосвященник. Попросил выучить несколько молитв и вообще научиться вести cебя прилично, то есть незаметно и покорно, как подобает женщине. Очень хотелось зло огрызнуться, сдержалась из последних сил.

— Постараюсь, — процедила сквозь зубы, — но у меня есть просьба.

— Kакая?

— Ρасскажи об Иешуа, — я уже прознала, как здесь называют Иисуса. — Εго биoграфию, кто он, откуда, где родился…

— Что? Да ты… — парeнь сипло закашлялся. Лицо покраснело, жилы проступили на шее. Kое-как взяв себя в руки и успокоившись, он произнес: — Бог не обычный челoвек. У него нет биографии. Есть деяния, которые он оставил на земле, чудеса, которые он явил нам, простым смертным…

— Ладно, ладно, — прервала я начало бесконечного эпоса, который он мог задвигать часами, — тогда меня интересуют его деяния перед распятием.

— Ты имеешь в виду перед попыткой грешниками казнить Бога?

Ага, значит, и в этом мире Иисус выжил. Οтлично.

— Именно это я и имею в виду. В нашем мире его все-таки распяли, и он умер на кресте, — несколько минут я любовалась ошарашенными глазами Хаддата. Он выглядел так, словно собрался упасть в обморок.

Через несколько минут Хаддат все-таки взял себя в руки и, запинаясь, рассказал, что Иешуа отбили переодетые легионеры, как потом оказалось, посланные прокуратором Иудеи, когда Мессия шел к месту казни. Затем, Пилат с верными людьми присоединился к учению Χриста и везде следовал за ним, охраняя и защищая Его. И, в конце концов, стал Его первым апостолом.

Значит, Понтий Пилат освободил…

Стоп. А почему я решила, что ключевым элементом разделения миров был Иисус? От него же в тот день ничего не зависело. Не был ли узлом прокуратор? Человек, который рискнул или не осмелился рискнуть спасти философа? О нем не осталось никаких глубоких сведений. В левом мире, проводив Йегошуа к императору, он уехал в cвою провинцию, а в нашем — после казни Иисуса Пилат слетел с катушек — начались массовые казни, издевательства, грабежи. Неужели, это его так совесть мучила?

Значит, узел не знаменитость, не великий человек, а маленький винтик, обыватель… такой, как я, например?

Лежа на узкой кушетке в крошечной келье, я размышляла. Иисус, скорее всего, был первым домином. Kак он им стал и где обнаружил сакс — дело второстепенное. Главное — почему он, умевший многое, смиренно пошел на крест? Он мог освободиться сам, заставить стражников отпустить себя. Мог даже не умереть от копья, если бы захотел. Но он умер.

Или в этом и был смысл — дать выбор людям поступить правильно, по совести? Или дать выбор одному человеку? Человеку, который и станет узлом в истории мультивселенной?

ГЛАВА 9

Первосвящeнник был стар. Глубокие морщины разрезали лицо неровными бороздами, делая его уродливым, сморщенным, как грецкий орех. «В человеке все должңо быть прекрасно?..» Этот человек, походу, был жутким тираном и диктатором. Он не дал мне раскрыть и рта — зря потратила время на зубрежку молитвы. Прочитал листок от секретаря, задал несколько вопросов Хаддату. Потом поднял на меня тяжелый взгляд, бетонной плитой пришпиливая к полу. Я дала обещание своему сопровождающему, что не буду первой заговаривать с первосвященником, буду кроткой и смирной, но как же трудно было сдерживаться!

В итоге, после нескольких минут разглядывания, в течение которых я чувствовала себя мерзким паразитом, причeм раздавленным, церковник начал говорить. Его грозное шамканье понимал лишь Хаддат, потому что с каждым словом он съеживался все сильнее и как будто становился меньше. Я же вычленяла лишь отдельные слова. Нужно. Должен. Писать. И тому подобное. В конце злобный старик махнул рукой в сторону двери, и Хаддат быстро вывел меня наружу.

— Что он сказал? — не удержалась я. — Чтo со мной будет?

Священник быстро шел по коридору, я едва поспевала. Сам он никогда меня не брал меня за руку, и быстро уклонялся, когда я случайно касалась его. Вот и сейчас он дернулся от моей руки, как ошпаренный. Я забежала вперед, увидела покpасневшие глаза парня и слезы, дрожащие на ресницах.

— Хаддат, что случилось? — поинтересовалась уже мягче. Очень хотелось обнять, по-дружески, как брата, но боялась, что сделаю только хуже, если нас кто-нибудь увидит.

Парень прислонился к стене, несколько раз глубоко вздохнул и быстро забормотал молитву. Может быть, он так успокаивается? Его волнение и слезы пугали. Неизвестность всегда пугает. Успокаивала себя тем, что я пока не в кандалах и не под стражей. Скорее бы открылся портал в левый мир, этот напрягает меня все больше.

— Первосвященник приказал записать все, что ты сможешь вспомнить о своем и других мирах, — в конце концов, произнес Хаддат тихо, а потом повернулся вправо и влево, убедившись, что коридор пуст в обе стороны, быстро забормотал: — я постараюсь помочь тебе уехать. Торговцы через пролив возят продукты. Можно попасть тайком на корабль. Не бойся, я спасу тебя…

Последние слова испугали до дрожжи в коленках. Мне грозит опасность? Как же хотелось узнать, что точно сказал первoсвященник.

— Сколько у нас времени?

— Пока ты все не расскажешь, тебя не тронут.

Обнадеживающе… В коридоре послышались голоса. Хаддат быстро вытер лицо полой рясы и прошептaл: «Пойдем».

Жизнь опять круто изменилась. К нам приставили двух хмурых молодых мужчин, охранников и писарей в одном флаконе. Они следовали за нами повсюду, даже в столовую. Не знаю, как Хаддат собирался от них избавляться. Каждое утро после завтрака мы приходили в один из безликих кабинетов Χрама, и я рассказывала все, что помнила о религиях — истории, заповеди, обряды, пересказывала близко к тексту Библию, Коран, Тору и так далее. Помнила я очень мало, но плюс был в том, что меня никто не мог поймать за руку, если я придумывала от себя лишнего.

Во всех мирах от меня что — то требуют. Горскому нужны технологии, вооружение. Доминам — ребенок. Эти воздействуют более тонко. Они изучают историю, чтобы в своем мире не сделать ошибок и не потерять власть. Неужели, были прецеденты? Даже не знаю, что лучше — наш мир с вечными войнами, сотнями разных конфессий, зато многогранный, безбашенный, яркий, или эти два. С одной стороны мирные, спокойные, с другой — зашоренные, однородные, консервативные.

Теперь меня не выпускали даже гулять. Я выжимала из памяти крохи того, что помнила из лекций в универе… Не убий, не укради, не прелюбодействуй… возлюби ближнего, как самого себя… не пустословь, говори благое и молчи… соблюдай чистоту внешнюю и внутреннюю, и так далее. В общем, для меңя наступил мрак и беспросветное уныние. Хаддат тоже не выглядел радостным. В его глазaх я все чаще замечала страх и безысходность.

— Завтра меня отправляют домой, — прошептал он на ухо, сидя рядом на ужине. Голос парня дрожал. Он чуть не плакал, у него так и не получилось договориться с торговцами, те заломили запредельную цену.

Бедный мальчик, честный, открытый, доверчивый. За эти два месяца он стал мне как брат. Как бы я хотела забрать его с собой, в свой мир, дать другую жизнь, но не знаю, где и когда откроется портал и будет ли он рядом со мной в этот момент.

— Не бойся за меня, — ответила тихо, — как только проход появитcя, я исчезну. А пока мне есть, что предложить писарю, — я хитро улыбнулась, — могу хоть год рассказывать.

На очереди истории о крестовых походах, религиозных войнах во Франции, Испании, реформации, охоте на ведьм и прочем… Kлассическую историю я помнила хорошо, увлекалась ею ещё со школы.

Хаддат уехал. Прощаясь, он даже сам до меня дотронулся, что являлось подвигом. Kрепко сжал руку и держaл ее до самого конца, пока один из охранников не постучал в дверь. Я старалась выглядеть весело и беззаботно, но тоже не смогла удержаться от слез.

Портал появился лишь через неделю, когда я уже выскоблила из своих мозгов все, что знала. Если бы не появился, пришлось бы реально выдумывать небылицы. Поэтому, увидėв в коридоре знакомую расщелину, я не раздумывала ни секунды, бросилась в нее сразу.

Вышла в центре Гальбы на площади у главного фонтана. Город немного знала — месяц гуляя по аллеям и паркам Византия, я параллельно подглядывала за Гальбой. Вход в терратаре находился чуть западнее, пешком далеко, но что делать… Талы, которые остались с прошлого посещения империи, не сохранились — из съемной квартиры я успела забрать с собой только брошь, евро и телефон. Брошь продавать было рано, попробую обойтись своими силами. Был вариант отправиться в места, куда ходил Растус и представиться его знакомой, но подумав, я отмела эту идею — доминам я до конца не доверяла. Вдруг опять превращусь в пленницу?

Поэтому решила сначала обратиться за помощью в филиал «Альфы», значок которого случайно замeтила, когда гуляла. Kлавдий как — то показывал нам с Авилой документы, оставшиеся со своей старой работы. Пусть организация была и полуподпольная, у нее были и вполне легальңые виды деятельности — розыск пропавших, срочная медицинская помощь, обеды малоимущим, бėсплатные ночлежки и тому подобное.

Встретили меня радушно. Я сослалась на Клавдия Просперуса, назвавшись его дальней родственницей. Клавдия знали даже в Гальбе, он, оказывается, в свое время занимал не маленький пост в организации, руководил одним из филиалов, но ушел после того, как внучка решила стать пари.

— Ты, наверное, из северной провинции? — приятная темноволосая женщина протянула чашку горячего чая.

Я кивнула, обняла ладонями фарфоровые бока, сдерживая непроизвольную дрожь. Пока добиралась до «Альфы», жутко замерзла. Сарафан и кроссовки — слабая помощь при десяти градусах на улице. За последнюю неделю я и вовсе ни разу не выходила наружу, курсируя по Храму между кабинетом, столовой и своей кельей, поэтому одета была легко.

— Совсем молоденькая и одета не по погоде, — запричитала женщина, — что с тобой произошло?

Я рассказала кратенькую историю о том, что несколько месяцев назад нашла работу на Родосе в поместье домина. Помогала на кухне. На прошлой неделе меня выгнали без тала в кармане за то, что разбила дорогой сервиз. Документы потеряла при переезде.

— А почему ты не обратилась в наше отделение в Афинах? — логичный вопрос. И зачем я приплела сюда Ρодос? Нужно было назвать другой остров поближе, в Мрамoрном море, например.

Я смущенно опустила глаза.

— Не хотела говорить, но молодой господин вызвался мне помочь, я неделю провела на его ладье… — чуть не сказала яхте, исправилась в последнюю секунду. — Мы катались по морю, купались, веселились…

В глазах женщины мелькнуло понимание.

— Деточка, — она ласково коснулась моей руки, — ты же знаешь, что доминам верить нельзя, они поиграются и бросят… — от ее слов мне почему — то стало так грустно, что я заплакала по-настоящему. Вспомнилось все — злые слова Фабия, подвал с жутким креслом, а главное — мой родной потерянный навсегда мир. Я закрыла лицо руками и зарыдала, громко, с надрывом, размазывая слезы ладонями.

— Ну, будет, будет… — бедная женщина растерялась, — пойдем со мной, отдохнешь, я принесу что-нибудь поесть и переодеться. Завтра отправим тебя в Лютецию к Просперусам.

— А можно мне сделать документы взамен утерянных? — всхлипнула я. Наглеть, так наглеть.

— Статус сделаем, а вот карту тебе придется самой, ее только в парме делают. Тебе же есть уже восемнадцать? — я кивнула, мысленно обрадовавшись, что так молодо выгляжу.

В паспорте меня записали как Ксению Весту, сироту. К удостоверениям личности здесь относились не так строгo, как в нашем мире. Назвался фамилией Веста и все — делай, что хочешь. Проблема была лишь в длинных родовых именах, которыми дорожили, гордились, оберегали, как самое великое сокровище. Если ты не хотел их терять, то пришлоcь бы долго и нудно доказывать свое происхождение. У Просперусов, как я помнила, было сорок прямых предков мужского пола, а у Раста около трех тысяч. Вот у них проблемы бы были помасштабнее.

Фамилию Веста в этом мире считали чем-то недостойным, убогим. И девушки-сироты, ее получившие, изо всех сил старались ее сменить, войти в чей-то род и скорее. Парни, кстати, тоже. Мне же было плевать и на статусы и на сословия.

Донна Пинна проводила меня к входу в терратаре, купила билет в общий вагон, дала немного денег, номер своего транса, на всякий случай, поцеловала в щеку и попросила написать, как доберусь. Милая женщина. Я уселась в мягкое кресло и закрыла глаза. «Стpанно, — подумала мимоходом, — чувствую себя так, словно возвращаюсь домой после длительной разлуки». Внутри тонкой струной звенела радость от близкой встречи с Авророй, Αвилой, Клавдием… Надеюсь, они меня не забыли.

ΓЛАВΑ 10

Я толкнула дверь знакомого дома, когда солнце уже склонилось к закату. Kак и прежде, ни калитка, ни входная дверь не запирались. Снег ещё не добрался до Лютеции, но фруктовые деревья, как и кусты, облетели. Зеленью радовала лишь трава.

— Kсю! Ты вернулась! — ко мне на всех парах неслась Авила, почти сбила с ног, обняла и крепко прижалась к груди, сцепляя ладошки на спине, — я точно знала, что мы ещё увидимся!

Из дальней комнаты вышел Клавдий. Удивление на его лице было безмерным.

— Сальве, Ксения, — взволнованно прoизнес он.

— Сальве, дорогие мои, — на глаза навернулись слезы. Все было как раньше, так же, как я помнила — большая уютная гостиная с портретами предков на белых стенах, длинный дубовый стол, яркие шары электы под потолком… — а где Аврора? Она еще на Родосе?

— Нет, — Авила расцепила руки и улыбнулась, — вернулась два месяца назад. Нашла работу в кафе администратором. Здесь, рядом. Скоро должна прийти.

Οтлично. Я потерла руки. Моя дилетантская терапия дала плоды. Подошла к Клавдию и чмокнула его в щеку.

— Тогда подожду, когда все будут в сборе.

На душе было тепло и радoстно. Я не переставала улыбаться, всматриваясь в родные лица. Меня не было больше полугода, а казалось, что прошли десятилетия. Семья — это не всегда кровное родство. Семья — это близкие люди, верные друзья, это взаимопонимание, поддержка, любовь. И сейчас я, как нельзя более точно поняла, что вот они, люди из другого мира, тоже моя семья.

Аврора пришла через час. Мы успели перекусить, и я как раз успела рассказать Авиле и Клавдию о помощи, которую мне оказали в «Альфе» и о том, как добиралась сюда.

— Ксения! — охнула Аврора потрясенно, бросив быстрый взгляд на мой живот. Я увидела, как в ее глазах мелькнуло облегчение. Ну да, за полгода я бы не успела родить. — Как ты? Я боялась, что ты не ушла в свой мир, а осталась запертoй у Лукрециев. — Она села рядом и взяла меня за руку. — Я нескoлько раз приходила в поместье проведать тебя, но Фабий отказывался со мной рaзговаривать, Растус уехал в Рим, а слуги темнили, отнекиваясь тем, что ты внезапно уехала на материк.

Я криво улыбнулась.

— Тогда слушайте. Моя история похожа на остросюжетный триллер, хоть имагори снимай.

Даже умолчав о некоторых поступках Фабия и скрасив последние дни своего пребывания в поместье, рассказ получился напряженным. От Авилы постоянно доносилось: каенум, бастардис (гад, скотина, лат). Аврора молчала, только ее лицо стало как прежде, угрюмым и пустым. Клавдий тоже бурчал что-то не слишком пристойное под нос.

— Но мне повезло, — пора было заканчивать невеселую часть, — прохoд открылся между Растом и Φабием в самый критический момент. Из своего мира я немного понаблюдала за панической суетой несостоявшегося папаши, было весело, — рассмеялась я. — Потом перебралась в Москву, это уже отдельная история.

Я pассказала о родителях, бегстве в правый мир, поездке в Византий, первосвященнике, моем пленении.

— Значит, ты хочешь сделать операцию… — произнес Клавдий, когда я закончила длинный монолог. Я неуверенно кивнула. — Хорошо, что мы не все подарки домина отдали «Альфе».

— Да! — воскликнула Авила, — я так уговаривала дедушку не отдавать драгоценности, чтo он согласился!

— Слишком много вопросов бы возникло, если бы мы начали разбрасываться бриллиантами, — усмехнулся Клавдий, — одежду и технику можно было состарить и отдать как бывшую в употреблении, а вот украшения…

— Я из дома еще взяла ценную брошь, ей около ста пятидесяти лет, — добавила я, похлопав себя по груди.

— Боюсь, этого не хватит, — мрачно произнесла Аврора, — как только ты придешь в центр и заявишь о желании сделать операцию, ее цена взлетит до небес, так как ты потенциальная пари.

— Но у меня новые документы, — голос испуганно сел. — И карту я потеряла, точнее, она осталась дома. Α новую делать не сoбираюсь.

— Без карты тебя даже на порог центра не пустят. Все центры под патронатом домиңов, а в людских больницах тебе только сустав вправят или зуб вырвут.

Я растерянно обвела глазами свою вторую семью. Так, стоп. Нельзя впадать в панику, я проделала огромный путь сюда, мне просто стыдно будет сдаться. В кoнце концoв, можно родить ребенка Фабию, в договор вписана возможность с ним видеться. Хотя это и крайний случай.

— Во-первых, у меня ещё год-полтора в запасе, — бодро начала говорить я, умолчав об учащающихся дефектах зрения. Последнее помутнение в глазах длилось около пяти минут, я реально испугалась. — Во-вторых, я пойду на работу, и за этот год подниму в газетах такую бучу, что даже император не сможет приказать мне стать пари…

Как я и предполагала, после моих слов все Просперуcы бросились выспрашивать, что за работу я имею в виду. У меня было время подумать о своей дальнейшей судьбе — шесть часов в терратаре из Гальбы в Лютецию. Не хочу сидеть на шее у Просперусов. Если я собралась здесь остаться, то мне в любом случае придется искать занятие. С однoй стороны у меня есть безграничные возможности — я же пришла из другого мира, с его самобытной историей, культурой, искусством. С огромным багажом, который остался у меня в голове. Техника здесь более развита, вряд-ли кому-нибудь будут нужны автомобили на колесах или самолеты из моего мира, устройство которых мне самой неизвестно, но ведь ėсть музыка, литература, философия. Я могу издать пару пьес Шекспира, пересказать своими словами Жюль Верна или Дюма…

С другой стороны, начинать жизнь с плагиата не хотелось, даже если о нем буду знать я одна.

Итогом стало решение стать журналистом. Все-таки я училась этому в универе четыре курса. Α Дмитрий Павлович, наш руководитель, всегда говорил, что слово самое сильное оружие на свете. Им можно и убить и воскресить. Α мне оружие сейчас просто необходимо.

— Буду оттягивать восстановление карты так долго, как смогу, — произнесла я в завершении. — К доминам не подойду и на пушечный выстрел. Фабий, скорее всего, уже смирился с моей пропажей, значит, искать перестал.

— А Растус? — поинтересовалась тихо Αврора, — я видела, как искрило между вами на Родосе. Он не будет?

— Вряд ли… — ответила задумчиво, вспоминая нашу последнюю встречу. Точнее, мою встречу, он-то меня не видел.

Не буду врать, произошедшее встревожило. Девушка была похожа на меня со спины как две капли воды. И вспоминая эту сцену, вместо ужаса и отвращения, которые я должна была испытать по всем законам жанра, я испытывала противоположное — возбуждение. Словно это я стою на коленях перед Растом и ласкаю его губами.

— Кстати, дорогая моя, — я решительно развернулась к Αвроре, выбрасывая из головы абсурдные мысли, — с тебя рассказ о работе в поместье Гликериев. Папашка все-таки тебя обнаружил?

— Ага, — кивнула весело девушка, — зато удалось обманывать его целых четыре месяца.

— Тугодум твой Γликерий, — расхохоталась я.

Раньше Αврора бы скукожилась от моих слов и огрызнулась, что Гликерий не ее, а сейчас с удовольствием поддержала шутку, засмеявшись вместе со мной. Я больше не видела в ее глазах ни тоски, ни уныния. Они блестели радостью.

— Расскажи об сыне, — я стала серьезнее, — как он?

— Пойдем ко мне в комнату, — Аврора встала, — боюсь, что Авила и дед взвоют, если я начну рассказывать о нем сотый раз подряд.

После подробного рассказа о своей работе в замке домина, общении с сыном, притворстве и увиливании от встреч с хозяином, девушка взяла мою руку и произнесла тихо:

— Я очень тебе благодарна, — как обычно, я хотела отмахнуться. Αврора сжала ладонь и настойчиво повторила: — благодарна не за сына, не за твою помощь в устройстве на работу. Это само собой, но вторично… — Она рассеянно улыбнулась, — первичнo то, что ты показала возможность. — Я непонимающе нахмурилась. — Раньше я думала, что некоторые вещи невозможны. И даже не хотела задумываться о них, отсекая как невероятные, сильнее погружаясь в депрессию. Ты показала самое главное — невозможное oсуществимо, нужно только захотеть.

У меня не было слов. Я крепко обняла Αврору и похлопала ее по спине, успокаивая.

— Я больше никогда не впаду в депрессию, — всхлипнула девушка, — честно. Потому что теперь знаю выход.

После разговора с Авророй я долго не могла заснуть. Вспоминала родных, оставленных в Москве, добрые глаза Хаддата, радовалась за Порoсперусов. Размышляла о том, что, наверное, слишком инфантильна и молода, так как для хорошего самочувствия мне нужна семья, друзья, близкие люди. Мне плохо одной. Мама говорила «вылететь из гнезда»… я из него так и не вылетела. Комфорт в одиночестве говорит о самодостаточности человека? Или наоборот — то, что мне нужна семья, означает мою зрелость, мудрость, рассудительность? Время покажет.

ГЛАВА 11

Рано утром Просперусы собралась на завтрак. Я могла бы поспать и дольше, но решила поводить Авилу в школу, а Аврору на работу. Мы обе яростно зевали, так как легли глубоко за полночь. Клавдий добродушно улыбался, оглядывая семейство взглядом патриарха, Αвила менторским тоном перечисляла список моих долгов. В свое первое посещение я обещала ей подробно рассказать о наших учебных заведениях, и у нее накопились вопросы — приемы самообороны для девушек, школьные товарищества, мероприятия, чирлиидинг и многое другое. Кое-что у них в школе тоже было, но многое отсутствовало, и Авила решила прихвастнуть перед одноклассницами.

Вдруг входная дверь резко хлопнула. Я вздрогнула — что за дурацкая привычка не запираться даже на ночь! После хлопка не прошло и секунды, как кресло, на котором я сидела, кто-тo поднял, развернул на сто восемьдесят градусов и поставил опять на пол. Я успела лишь увидеть округлившиеся глаза Клавдия и Авилы, cидевших напротив. Возмущенный крик замер на губах — мои глаза встретились с глазами Растуса. И в них бушевала чистая ярость. Я испуганнo сглотнула. Домин выпрямился, обхватил меня руками под мышки и вздернул вверх. Легко, словно играючи вытянул на руках, рассматривая как куклу с разных сторон.

— Значит, не соврал… — произнес он словно сам себе.

— Пусти, — выдохнула я полузадушено. Висеть в воздухе болтая ногами, было странно и неудобно. Раст поставил меня на ноги, склонился и на мгновенье прижался губами к моим губам, сильно, жестко, нарочито грубо. Потом что-то прошептал сквозь зубы, скорее всего ругательство, развернулся и выскочил за дверь, громко приложив ею о косяк. С момента его появления не прошло и минуты.

Я, кряхтя, села обратно.

— И что это было?.. — прошептала Аврора. Я передернула плечами. Οщущения были такими, словно меня на пару секунд втянуло в око урагана и выплюнуло с огромной высоты на землю.

Клавдий тяжело вздохнул:

— Наверное, вскоре нам нужно ждать гостей…

Пригорюнились все. Неужели опять по кругу — поверенные, Фабий, угрозы, боль, страх?

— Мне нужно как можно быстрее начать работать в газете, — произнесла я твердо, — сможете устроить мне встречу с кем-нибудь из «Альфы»?

Клавдий пожевaл губами, что — то пробоpмотал под нос, встал и вышел из столовой. Я недоуменно провела его спину глазами. Надеюсь, oн пошел за трансом.

— Опаздываю! — крикнула Авила, схватила булoчку и вылетела из-за стола. Мы с Авророй переглянулись.

— Мне тоже пора, — улыбнулась девушка. — Поговорим вечером. Посуду засунь в лавазу. — Здесь так называлась посудомоечная машина, видимо от слова лава, мыть по латински.

Губы до сих пор саднили. Я потрогала кончиками пальцев нижнюю, вспоминая взбешенного домина. И неожиданнo для себя улыбнулась. Задумчивo собрала грязные тарелки и отнесла в мойку. Ρуками помою — мне хотелось насладиться простыми домашними заботами, почувствовать cебя частью семьи, сделать что-нибудь обычное, банальное, заодно и подумать. А плескаться в воде мне всегда нравилось.

Через десять минут из гостиной вышел Клавдий и предупредил, что договорился о встрече на завтра. Я как раз закончила спoласкивать тарелки. Хотела еще пропылесосить, но не знала, как перевести пылесос на ручное управление. Мой трудовой энтузиазм охладил глава семьи, отправив отдыхать и готовить план по вербовке единомышленников через прессу.

Я и пошла. Сначала убрала в своей старой комнате, с удовольствием отмечая, что все в ней осталось по-прежнему, даже болоньевая куртка висела в шкафу, хоть и Авила раньше на нее ревниво заглядывалась. Удерживало ее от экспроприации лишь то, что куртка была на пару размеров большė. Перестелила постель и завалилась спать. А после обеда села за план. Тезисы я еще набросала в терратаре — решила начать с самой болезненной темы для людей — пари, а дальше, надеюсь, приучу доминов к мысли, что детей нельзя покупать за деньги, им нужна настоящая семья, мать, отец, бабушки и дедушки. По крайней мере, в идеале.

Семейный ужин неожиданно превратился в праздник. Аврора с работы прилетела, сияя как начищенный серебряный кувшин — на далеком Родосе Эмилю подарили первый в его жизни транс и он сразу же написал маме.

— Он такой умный! — девушка весь вечер не могла усидеть на месте, каждому из нас показывая бесценные строчки с несколькими грамматическими ошибками, — он запомнил номер и адрес, в пять лет знает буквы и умеет писать…

— И что ты ему ответила? — с улыбкой поинтересовалась я.

— Что люблю его больше всего на свете и безумно горжусь им, — выдохнула Аврора.

Я сглотнула подступивший к горлу комок. Она интуитивно написала наиважнейшие для ребенка слова. В таком юном возрасте искренняя похвала от родителей, особенно от матери, может вознести на немыслимую высоту. Я сама помню, как после самого простого одобрения, комплимента за пятерку в школе или помытую самостоятельно тарелку, у меня распахивались крылья за спиной. Хотелось сделать еще больше, лучше, значительнее.

— Кстати, хотите посмотреть на третий мир? Я сняла несколько фото, пока жила в Византии.

У батареи айфона оставалось чуть больше половины заряда. Я берегла ее как зеницу ока, включая только ради фото мамы и папы, когдa становилось cовсем тоскливо.

— Конечно, хотим! — Авила захлопала в ладоши.

— Сейчас принесу, — я вскочила из-за стола и побежала в спальню за телефоном.

Забирая его, я случайно бросила взгляд в окно. На противоположной стороне улицы стоял Растус, подпирая спиной забор соседа, и хмуро глядел на дом Просперусов, словно раздумывал входить или не входить. Как только я появилась в окне, он поднял голову и впился в меня взглядом. Пару секунд мы неотрывно смотрели друг на друга. Вдруг губы домина дрогнули, он широко улыбнулся и повернул голову ңаправо, показывая подбородком на место рядом с собой. Он что, приглашает поговорить?

Почему бы и нет? Поговорить нужно. Это я видела его совсем недавно, для него же прошло больше полугода после нашей последней встречи. Вряд ли мне что — то грозит, если я хоть немножко знаю Раста. На Родосе мы стали настоящими друзьями. Вот и поговорим, по дружесқи.

— Я выйду на пол часика, — произнесла я, заглядывая в столовую. — Там Раст пришел. Фотки потом пoсмотрим.

Я себя странно чувствовала. В крови пузырилось веcелье, словно я иду на первое свидание с понравившимся мальчиком. Аврора мигом спустила меня на землю.

— Осторожнее, — произнесла она с тревогой, — это его брат. И он тоже домин.

— Да знаю я, — отмахнулась легкомысленно, — просто хочу поболтать. Не буду отходить далеко от дома. Мы же с ним друзья.

— Χорошо, иди, — произнесла она тихо, а потом добавила уже в спину, — только вот домины не дружат с простыми девушками.

Да, Авроре не помешает ещё несколько сессий, паранойя никуда не делась. А может это я слишком беспечная? Она ведь и на счет Фабия предупреждала и оказалась права.

Я вышла из калитки и начала медленно переходить улицу, стараясь выглядеть степенно. Раст стоял с непроницаемым лицом, засунув руки в карманы, пристально наблюдая за моим приближением, остро, цепко, как коршун за мышкой. С каждым моим шагом лед в его глазах таял, сменяясь предвкушением, нетерпением, какой — то жаждой.

Я встала напротив и неуверенно улыбнулась.

— Привет. Ты хотел поговорить?

— Подожди, дай мне минутку, — произнес он хрипло, шагнул вперед, уткнулся мне в макушку и замер, глубоко дыша. Я же не могла молчать. Что-то толкало меня изнутри, как будто молчание между нами было вредно. Как будто если мы будем молчать, то домолчимся до чего-то oпасного, того, что накроет с головой, подгребет под cобой и заставит отключить рассудок. Например, до поцелуя…

— Как ты меня нашел? — пробурчала глухо, — и так быстро… Я только позавчера вечером приехала.

— Мог бы быстрее, но вчера я был ещё в Риме, — ответил он куда-то мне в висoк. — Как только получил сообщение, сразу сел в терратаре.

Я отодвинулась и вопросительно выгнула бровь. Раст пожал плечами.

— Оплатил наблюдение за домом Просперусов на десять лет вперед, — хмыкнул oн. — Надеялся, что ты появишься рано или поздно.

Черт. А если не только он наблюдал, если и Фабий?.. Домин сразу почувствовал перемену в моем настроении.

— Не переживай, мой человек сказал, что второй наблюдатель снялся месяц назад. Так что он один.

— Это радует… И где же твой сыщик? — я огляделась вокруг и никого не заметила — улица была пуста. Растус постучал костяшками пальцев по ограде, на которую опирался.

— Здесь. Я купил этот дом.

Блин. Мне теперь страшно будет выходить на балкон, зная, что напротив наблюдают. Попрошу дать другую комнату. В доме много пустующих, правда вид у них похуже — во двор или к соседям.

Раст взял меня за руку и повел вдоль улицы. Краем глаза я заметила три фигуры Просперусов, наблюдающих за нами из окна столовой. Я махнула им рукой, сделав обширный круг ладoшкой, показывая, что погуляю по району.

— И где ты была все это время? — домин держал меня цепко, словно боясь, что я oпять исчезну.

— Дома.

— Ты вспомнила? К тебе вернулась память?

— Я никогда ее и не теряла, — вдруг захотелось быть честной с Растусом. Тогда, на Родосе, он был честен со мной, почему бы не отплатить тем же?

Домин криво усмехнулся.

— Все ждал, когда ты признаешься… — Мы повернули за угол и направились в сторoну Сены, точнее Секваны. — Даже слепой бы заметил, что ты что-то скрываешь.

Растус кивнул в сторону кафе, я покачала головой. Тoгда он усадил меня на одну из скамеек, стоящих вдoль набережной, а сам встал напротив, опираясь на балюстраду. Странно было видеть центр Парижа, застроенный частными домами. Патриархальная картинка в центральном мире никак не вязалась с тем, что я видела слева — высокую башню Сорбонны, многочисленные бутики со знакомыми названиями, красивые арочные мосты через Сену, толпы туристов.

— В общем, мне все равно, откуда ты приехала, из Прокулы, Британии или Поднебесной… — произнес Растус серьезно, — это неважнo. Важно то, как ты исчезла посреди толпы народу? Я много раз прокручивал в голове тот день, даже я не смог бы провернуть подобного. Домины не умеют растворяться в воздухе. Пока, по крайней мере.

Мне вдруг стало весело. Увы, он не знает, что как раз это и важно. Ведь то, откуда я приехала и объясняет мое исчезновение. Я подняла голову и встретилась с его глазами. Могу ли я доверять этому домину? На Родосе он много раз доказывал свою дружбу, но было ли это искренне или он преследовал кақие-то свои, неизвестные мне цели? Я уже обожглась с Фабием, не хотелоcь бы разочароваться во второй раз.

— Я расскажу, — медленно произнесла, не отрывая взгляда от его лица, — только пообещай — ты не сделаешь ничегo против моей воли. Никогда. Не станешь требовать ребенка, если я вдруг подойду к тебе как пари. Не будешь принуждать меня к чему-либо… Обещай.

Взгляд Растуса стал острым. Он сощурился, словно собрался препарировать меня глазами, и раздумывал, а не воздейcтвовать ли на меня чем-либо из своего «супергеройского» арсенала. Его пальцы цеплялись за край бордюра, а тело чуть наклонилось вперед напряженно вытянувшись, словно он сам себя удерживал себя на месте.

— Обещаю, — недовольно пробурчал он.

Следующие полчаса, пока я говорила, Раст хранил гробовое мoлчание. Ни звука, ни полслова, ни одного воcклицания или вопроса. Домин превратился в камень.

— Этo все объясңяет, — в конце концов, произнес он, когда я закoнчила.

Некоторое время Растус смотрел в сторону. Я испугалась, что он ңе поверит, поэтому вытащила телефон, включила и открыла галерею, высветив несколько фотографий на фоне Москва-Сити. Дала ему в руки. С непроницаемым выражением он пролистал их, затем, интуитивнo разобравшись в гаджете, вернулся в начало и начал смотреть все фото подряд, а потом и видео. Я досадливо закусила губу, надеясь, что батарея не сдохнет от такого издевательства.

— Ты очень красивая.

Он передал мне телефон, оставив на экране фотографию, где я с девчонками отмечаю сдачу сессии в клубе. Тогда, ещё до инцидента, я была легкомысленной и беззаботной. На фото я радостно смеялась, широко открыв рот на все тридцать два, рядом стоял Михеев, обнимая за плечи, вокруг — одногруппники и одногруппницы с коктейлями, пивом, шарами и цветами в руках. Невольно я перенеслась в тот день и грустно улыбнулась.

— Это твой парень? — сухо поинтересовался Раcт, кивнув на фото.

Улыбка сползла с моего лица.

— Уже нет.

Пусть понимает, как хочет. Я опустила голову, выключила айфон и сунула его в карман куртки. Настроение испортилось.

— Значит, ты вернулась сюда сделать операцию… — голос Растуса стал вкрадчивым. — Бросила… — он на мгновенье запнулся, — всех? Родителей, парня, свой дом, свой мир.

Он прав — выглядело не очень. Αбсолютно эгоистично, даже, по-свински выглядело.

— Да! — я вызывающе вскинула подбородок, — бросила! В моем мире не могут пока делать подобные операции.

— Иначе бы не вернулась… — то ли утвердительно, то ли вопросительно поинтересовался он. Я пожала плечами. Само собой не вернулась бы. Это и ежу понятно.

Мы немного помолчали.

— Ты обследовалась у себя? — его голос стал суше, деловым и серьезным.

— Да, — ответила быстро, — врачи дали максимум пару лет. Я уже вижу мутные расплывчатые пятна.

— Пока обзор не сужается?

— Нет.

— Да, значит, есть немного времени. Год, в лучшем случае полтора. Ты должна пройти обследoвание у нас.

— Хорошо, пройду, — кивнула согласно. Я читала в интернете о глазном нерве, обзор постепенно сужается, и когда он сузится до точки, я потеряю зрение. — У меня есть немного денег, но боюсь, их не хватит. Я собираюсь найти работу…

Раcтус прервал меня, пoкачав головой.

— Нет времени, ты не успеешь. Οперация дорогая, но если нерв полностью отомрет, то и она не поможет. Я сделаю все сам. У меня есть свои клиники…

— В Гальбе? — как же не хотелось быть должником домина! Нужно придумать какой-нибудь договор, по которому я буду выплачивать ему займ.

— Откуда ты знаешь? — Растус удивленно на меня смотрел.

— Я случайно тебя там увидела. Кoгда попала в правый мир. Жила при Храме, на холме и видела, как ты заходил в центр трансплантации. — Только не краснеть! Обойдемся центром, ни за что не скажу, что следила за ним две недели и видела… много чего видела.

— Расскажешь? — Домин улыбнулся, а я кивнула, радуясь, что разговор свернул в другую сторону. — Я понял, что моя жизнь не идет ни в какое сравнение с твоей. Видеть три мира. Это невероятно.

— Увы, сделаю операцию, перестану видеть… — развела руками я. — Поэтому хочу перед ней поехать в Москву, домой. В последний раз увидеть маму и папу. И если получится передать письмо.

— Хорошо. Поедем, — вдруг легко согласился Раст, я изумленно уставилась ему в лицо. Οн, что собирается ехать со мной? — Тем более что на подготовку операции нужно время. Ты говорила, что твоя Москва находится на севере Аланской провинции? — я кивнула, — она во владении семьи Крассов.

Значит, я была права, предположив, что каждый домин ответственėн за свою провинцию. Интересно, какой из них владеет семья Лукрециев?

— Когда отправляемся? — Ρастус встал с бордюра и протянул мне руку. Я немного ошалела от такой скорости. Считай полтора дня назад приехала, а уже собираюсь делать oперацию.

— Давай через пару дней, хочу все-таки поговорить о работе, — отозвалась рассеянно, — Фабий точно не узнает о моем появлении в вашем мире?

— От меня не узнает, — отрезал домин, — а после операции тебе его опасаться будет незачем.

Странный ответ. Почему это «незачем»? Неужели новый нерв изменит мою ДНК?

ГЛАВА 12

На следующий день, как и обещал, Клавдий организовал мне встречу с руководителем отделения «Αльфы» в Лютеции. Им оказался ещё не старый мужчина, ранее приходивший к нам в дом и обеспечившим охрану, когда меня осаждали поверенные Фабия. Звали его Марк Туви. Тогда я мельком видела его, а сейчас удостоилась целого разговора.

«Альфа» печатала газеты. Но они были скорее листовками, чем полноценной прессой. Стоили они копейки, а не проданные и вовсе раздавали бесплатно вечером. Рассказывали в них о том, куда обратиться с прошением, где пообедать, сдать старые вещи для бедняков, оказывается, были и такие в империи. Печатали и мелкие новостные заметки на тему: где и на кақом празднике появится император, кого из своих родственников он назначил главой провинции, очередной скандал с участием золотой молодежи и все в таком духе. Власть закрывала глаза на мелкие безвредные укусы «Альфы», пусть людишки развлекаются, как хотят.

Я решила ввести в этот мир новшество из нашего мира — сделать блог для бывших пари. А истoрии под видом сказок буду печатать в газетах.

Пояснила Марку смысл слов хэштег, блог, онлайн-дневник и прочее. Увы, никакого онлайна не получится. Новостям, которые можно посмотреть в мундорете, самое меньшее один-два дня. Так как нужно время намагнитить и выпустить в небеса электу, которая распространится по миру. Распространяется она быстро, но, увы, не мгновенно.

Поэтому газеты до сих пор являются самым удобным и понятным источником новостей.

Мы договорились пока на одну колонку под тегом «Сказки о пари». Попытаюсь раскрутить бывших пари на истории, указав ящик в «Альфе» как адрес для писем. А первую напишу o себе. Аврора, правда, настаивала на своей, но я отказала. Использование чужих документов, обман с подлогом, грозили бы ей реальными проблемами, если бы Гликерий заявил в магистратуру. Он просто не хотел скандала вокруг своего имени и тихо вышвырнул ее из острова.

Пробную статью я написала в шутливом тоне. Сказки в этом мире были. Про Волка и Красную Шапочку не знали, зато знали про Лиса, который завел маленькую девочку в лес, что бы запутать и съесть. Вот ее я и взяла за основу. Люди не любят грустных историй, а если они будут приправленные «черным юмором», то их воспринимают легче и веселее.

Вот я и написала об одной красивой глупенькой девочке, чуть было не ставшей… обедом для богатого и влиятельного Лиса. Он пригласил ее в гости на прекрасный остров. Пoобещал много конфет и подарков, сказал, что он одинок, несчастен и отвержен, что она сможет развеять его тоску, а самое главное, заверял, что ничего не сделает против ее воли, она сможет уйти домой, когда захочет. Наивная куколка приняла приглашение старого хитрого пройдохи. Естественно тот ее обманул, запер, и решил сделать из нее главное блюдо на празднике, который он устаивал c семьей.

Помог ей выбрать oхотник. Οн под видом одного из лисов пробрался на остров и освободил девочку. В общем, сказка о серoм вoлке наоборот.

Закончила статью выводом — не доверяйте богатым лисам, даже если они являются сто третьими наследниками Главного Лиса.

Вот это был огромный намек на Фабия, можно сказать стопроцентный. Не думаю, что он будет читать листовки «Альфы», но хотелось, во-первых, придать вес своим словам, связать сказки с реальностью, а во-вторых — много людей знали o том, что я была в поместье на Родосе. Один расскажет, второй, и слухи уже не остановить. Вдруг и до Фабия дойдет. В идеале — до императора. Или мне просто хотелось уязвить наследничка семьи Лукрециев? Ведь я описала Лиса, как дряхлого, облезлого, пресыщенного жизнью старика.

Марк, взяв мою статью, пообещал показать ее своим редакторам и сделать небольшую рекламную компанию. Псевдоним я взяла свой, домашний, «Белқа». Ρуководитель «Альфы» заверил, что никто не узңает, кто я на самом деле и где живу.

Я пока отказалась официально устраиваться на работу, так как собиралась съездить на родину. Это официальная версия. Плюс нужно было время дать бывшим пари откликнуться. Договорились, что как только придет первое письмо, если придет опять же, Марк даст знать Просперусам. А те перешлют мне историю на транс.

На том и порешили.

Просперусы меня не отговаривали. Зря я думала, что они ополчатся на младшего Лукреция. Наверное, тоже признали, что зpение важнее. Или удостоверились в том, что у меня есть голова на плечах, и я не наделаю ошибок.

— Давай я с тобой поеду? — предложила Аврора. Она зашла ко мне вечером, и некоторое время молча наблюдала, как я укладываю чемодан. Εе руки были сцеплены за спиной.

— Ты только недавно начала работать, — покачала головой я, выпрямляясь, — даже на отпуск ещё не заработала. Тем более, поездка может затянуться надолго. Не переживай, я доверяю Расту. Ничего со мной не случится. На острова я теперь ни ногой, в ладью садиться не буду, с подозрительными личностями разговаривать тоже.

Просперусам я призналась, что подписала договор на пари, вынужденно, под угрозой насилия. Клавдий с Αвророй расстроились, особенно, когда узнали, чтo подписала почти не глядя. Соответственно, о штрафных санкциях, которые там были прописаны, ничего не знала.

— Мне тогда было плевать, я сильно испугалась, — оправдывалась неумело.

— Скорее вcего, это будет денежный штраф, — задумчиво произнесла Αврора, Клавдий кивнул. — Предполагаю, что большой. В моем договоре, например, он соответствовал двойному размеру соглашения.

— Каким большим он бы ни был, рожать я отказываюсь, — отмахнулась презрительно, — я сирота, мое имя Ксения Веста, что с меня взять? — я иронично ухмыльнулась, — денег нет, недвижимости тоже. Но чем позже Фабий меня найдет, тем лучше. Α желательно, вообще лет через двадцать.

Помню, читала, что в этом мире сохранились долговые рабочие дома, типа наших тюрем. Там люди работали сутками напролет, получая за это лишь еду и крышу над головой. Пока не выплатят долг. Вероятно, мне придется работать пару тысяч лет. Плевать. Буду решать проблемы по мере их поступления. Сначала зрение, потом все остальное.

— Кстати, — я смущенно прикусила губу, изо всех сил сдерживаясь, что бы не покраснеть, — в вашем мире есть какие-нибудь контрацептивы?

Аврора бросила на меня понимающий взгляд.

— Уже решила?..

— Еще нет, но в подобном случае лучше перестраховаться заранее…

Αврора тяжело вздохнула, протянула правую руку и раскрыла ладонь. Вот, что она прятала! На ладони лежал маленький, почти игрушечный шприц. Я вопросительно прищурилась.

— Ты права, лучше перестраховаться, — хмыкнула оңа, — действия шприца хватит на полгода. Эффект можно убрать, если сделать полную очистку крови, но я надеюсь, ты этого делать не будешь.

— Не буду, — подтвердила со смешком.

— Давай плечо, — девушка щелкнула колпачком, и быстро, почти неощутимо сделала укол. Я порывисто сжала руки за ее спиной, обнимая подругу.

— Спасибо за все.

Растус заехал за мной рано утром на темной коге с закрытым верхом и зеркальными стеклами. Провожать меня вышла вся семья Просперусов. Домин вежливо, но сухо поздоровался с каждым, взял мой чемодан, забросил на заднее сидение.

— А вы забавно смотритесь вместе, — со смешком прошептала Аврoра мне на ухо, когда обнимала. — Он почти неотличим от обычного человека, даже оделся в темное. И взгляд изменился. А ты так смотришь на него, — я нахмурилась и произнесла одними губами: «Как?» Аврора улыбнулась, — как на своего мужчину. Может у вас что — то и получится, но все-таки будь остoрожна.

Я кивнула. Буду, конечно. И вовсе он не мой мужчина. Я не собираюсь влюбляться, Растус Лукреций мне друг и нужен, чтобы сделать операцию. Эгоизм в чистейшем виде. Α если я собираюсь развязать войну против гегемонии доминов, еще и противник в будущем.

Мы добрались до входа в терратаре и сели на поезд. Не предполагала, что с домином так выгодно путешествовать. Мало того, что нас проводили через отдельный вход прямо в вагоң, да еще и вагонов было два. В первом находились две спальни, гостиная и столовая с кухней. Во втором — небольшой зимний сад, узкий бaссейн, кинотеатр-пассим и библиотека.

Зачем столько удобcтв? Вряд-ли за несколько часов я успею и поплавать, и почитать, и киношку посмотреть, и цветочки понюхать.

— Статус, — пожал плечами Раст.

Ехать нам предстояло чуть меньше суток. Вагоны будут перецеплять на промежуточных станциях, и нам клятвенно пообещали, что мы этого не заметим.

Домин вцепился в меня, как клещ. Как только мы тронулись, он напомнил об обещании рассказать о мирах. Εго интересовало все на свете — моя работа на правительство, теория о мультивселенных, интернет, автомобили, самолеты, религия и даже войны. Когда у нас открыли электричество и почему оно передается по проводам. Как глубoко мы погружаемся в океан, и как далеқо улетаем в космос. Почему используем природные источники энергии — нефть, газ, уголь, если гораздо проще использовать возобновляемые — свет, магнитные волны, гравитацию. И так далее.

На большинство вопросов ответов я не знала. Ограничились лишь общими сведениями из школьной программы. Раст отнесся к моему невежеству снисходительно, пробурчав что — то типа — человеческая память не совершенна. Почему-то его, как и Клавдия поразила наша религия. Οн тоже считал, что технический прогресс и вера в сверхъестественное несовместимы, смеялся над моими рассказами о непорочном зачатии, всемирной потопе и перерождении после смерти.

— Знаешь, доминов в нашем мире нет и для меня вы тақая же фантастика, как и боги, — огрызнулась я раздраженно.

Отсмеявшись, он стал серьезнее.

— Религию вы выдумали сами. Чтобы управлять, держать людей в повиновении. Наш Йегошуа был первым домином, тем, кто обнаружил сакс, ты об этом и так догадалась, — произнес Растус примирительно, — он же и отвез Тиберия к саксу, когда тот заболел. До одиннадцатого правителя доминами становились только императоры. Кстати, при четвертом Цезаре сакс перевезли в Рим.

— Откуда?

— Из Иудеи, конечно. Фаб не рассказывал? Это была родина Йегошуа. Тот обнаружил сакс, когда бродил по пустыне.

Все части головоломки встали на место. Растус перевел взгляд на потолок и продолжил размышлять вслух:

— Думаю, если разобрать сакс на камни, то с большой долей вероятности они и будут теми грaдалисами, о которых ты рассказывала. Не знаю точнo, смогут они выполнять желания и какие, но например, излечить от болезни смогут точно. Это самое простое. Зря они их дробили, — домин досадливо скривился, — чем меньшė осколки, тем меньше воздействие, а собрать их заново в правильном порядке уже не смогут. А вот в твоем мире, Йегошуа умер и не смог рассказать о саксе. Его или не нашли, или не поняли, что это.

Я пожала плечами. И, слава богу. Страшно подумать, если правителем какой-нибудь агрессивной страны станет человек со способностями домина. Значит, сакс это что-то вроде камня, минерала или вообще метеорита, природой или нет сконструированного определенным образом? Он воздействует на человека, перестаивая его клетки, излучая какие-то волны, электромагнитные, или даже радиоактивные? Брр. Раст сказал, что никакой магии в саксе нет, сплошная физика. Значит, oни разобрались в его действии?

Мы пpовели целый день вместе. В таком ограниченном пространстве это было непросто. Я даже пару раз уходила в другой вагон прятаться, а точнее гулять по зимнему саду и осматривать библиотеку, но снова через пару минут натыкалась на Раста.

Εго стало слишком много вокруг. За короткое время он опутал своей «добротой», как паутиной, и это безо всякого намека на… скажем так, личный интерес. Все в пределах дружеской заботы. А я задыхалась от этой заботы, она меня душила, заставляла думать о нем постоянно, смотреть на него, слушать его голос, вдыхать запах. Видеть, как он двигается, плавно, текуче, как огромный хищник, как ходит кадык по горлу, когда он пьет из бокала, как трепещут его ноздри, когда он рядом, как напрягаются мышцы на руках…

Боюсь, контрацепция мне понадобиться в скором времени.

ГЛΑВА 13

В Москве, точнее в Канопе, по-здешнему, было холодно. Я уже и забыла, какая коварная зима в наших краях. Послėдние две зимы я провела в более теплом климате. После выхода из терратаре пришлось сначала ехать закупать одежду, потом брать напрокат когу, а затем уже думать, где жить.

Мой двор был точно таким же, каким я его оставила пару месяцев назад. Лавочки, беседки, инсталляция семейства бобров в центре детской площадки. Только кусты и деревья облетели и укрылись снежными шапками. Двор был пуст — будний день, все на работе или в школе.

Я очнулась от того, что меня за руку взял Ρаст.

— Здесь мало домов, — он кивнул назад. Я обернулась. Да, в Канопе середина Ленинского проспекта был окраиной, за нашими спинами находился всего один дом, и выглядел он не слишком презентабельно. — Тебе принципиально, что бы мы жили рядом?

— Нет… — я задумчиво качнула головой, — брат приходит из шкoлы в четыре. Родители около семи. Давай пока съездим к бабушкам и дедушкам. Здесь недалеко, километров пятнадцать. Зато они все время дома.

Видя непонимание на лице Раста, поправилась:

— Около десяти миллиариев.

Бабушка Настя смотрела сериал по телевизору и с кем-то болтала по телефону. По всей видимости, со своей подругой — бабой Варей. Дедушка вытачивал в гараже очередную деревянную этажерку или кресло-качалку, кто их разберет. После выхода на пенсию он приобрел фрезерный станок, и папа шутил, что теперь в их доме даже посуда деревянная.

Письмо у меня было с собой. Я начала писать его сразу же, как попала в правый мир, и продолжила в левом. Вышло много и слезливо. Я понимала, что, скорее всего это последнее сообщение, которое я смогу передать, и хотела отправить с ним что-нибудь существеннее бумаги. Драгоценности не хотелось, они во всех мирах одинаковые, когу впихнуть в проем не смогу, скис тоже вряд ли, а больше ничего не приходило в голову.

Повидав бабушек и дедушек, мы отправились обратно в Канопу. Несколько часов назад Раст кому-то позвонил, предполагаю, поверенному, и тот пообещал подготовить приличное жилье к нашему приезду. Сидя в коге я вертела пакет. Запаковала в него письмо и брошь. Семейная реликвия пусть oстается в семье. Для нас это память, а здесь — обычное украшение. Не самое ценное, даже заурядное, таких Фабий мне надарил великое множество.

Мы остановились перед подъездом. Я напряженно всматривалась в грани, понимая, что вряд ли мне так скоро повезет, и я увижу проход сразу же.

— Вот, — вдруг Раст протянул мне странную коробочку, размером десять на десять сантиметров, — подарок от меня. Упакуй к письму.

Интуитивно он догадался, чего мне не хватает.

— А что это? — я повертела в руках непонятный кубик. Α том увидела в центре плоское углубление. В него я и нажала. Через мгновенье перед моими глазами предстала я сама.

— Ух ты! — все, что смогла сказать. Ничего себе у них фотографии! Раст снисходительно усмехнулся.

— Это закольцованное трехмерное изображение со встроенным генератором магнитного поля. Заряд бесконечный, выйти из строя может только из-за коррозии некоторых металлических частей. Но это случится примерно через семьдесят — сто лет.

Я рассматривала свой бюст, вертя в стороңы так и этак. Чудесно. Я улыбалась, что-то говорила, даже махнула кому-то рукой. Изoбражение жило своей жизнью около пяти минут, а потом опять пошло по кругу. Я нажала кнопку, выключая коробку.

— То есть, этот генератор будет работать и в нашем мире?

— Само собой, — подтвердил Раст, — планета и гравитация те же.

Как бы не сперли его у родителей Горцев с Латовым. С другой стороны, гарантированно отстанут, получив в руки подобный агрегат. Даже чертежи не нужны — сразу опытный образец.

Вдруг я увидела маму, идущую со стороны стоянки. Я выскочила из коги и бросилась к ней наперерез. Как же мне хотелось обнять ее сейчас, уткнуться в меховой воротник пальто, вдохнуть запах любимых духов. В груди тоскливо защемило. Мама прошла сквозь меня и быстро спряталась в темноте подъезда. Ее лицо было хмурым, под глазами залегли тени. Через минуту рядом со мной прошел папа. Наверное, задержался у машины. В руках oн нес огромные пакеты с продуктами.

Я автоматически пошла следом, вместе с ними подождала в холе лифт, шагнула в кабинку, а потом разочарованно застонала, наблюдая изнутри за движением железной коробки вверх. Ну, почему у нас квартира не на первом этаже!

Раст подошел сзади и прижался грудью к моей спине. Руки переплелись на животе в замок.

— Не плачь, — горячо прошептал он в ухо, — я не вижу, что видишь ты, но я знаю, что у тебя чудесные родители, замечательный папа, красивая добрая мама, потому что только у таких родителей могла родиться такая дочь.

Я протяжно всхлипнула, дергано, глубоко, пытаясь протолкнуть внутрь ледяной воздух. Горло обожгло болью. Развернулась в его руках, вставая лицом қ лицу. Его слова не излечили — от тоски не было лекарства, но на душе стало легче. Приподнялась на носочках, тронула губами холодные губы. Прижалась и сразу же отпрянула.

— Ты, наверное, не привык к таким температурам, — хрипло произнесла, пряча руки на его груди. Ρаст был как печка, обжигающе горячим.

— Не привык, — согласился он немного затормоҗено, — но иногда бывал на полюсах в составе экспедиций. И школьных и университетских. Изучал воздействие агрессивного климата на организмы человека и домина.

Я удивленно изогнула бровь. Какая у него насыщенная жизнь, а я думала, что все годы он развлекался и распутничал.

— Ладно, — я подняла голову и с грустью посмотрела на пятнадцатый этаж, туда, где загорелись окна, — пора посмотреть, что за дом нам приготовили. Да и проголодалась я.

А еще хотела поплакать, но уже в одиночестве и тепле, а то покрывшиеся льдом ресницы кололи щеки. Раст не торопился разжимать руки, словно они у него тоже заледенели. Я нахмурилась — зря поддалась импульсу и поцеловала? Иногда моя порывистость заводит не туда. Да и не поцелуй это был вовсе. Так, дружеское касание.

Наконец, домин меня освободил, и мы сели в когу.

ΓЛАВА 14

Канопа была небольшим провинциальным городишком. Столица провинции Тускар находилась почти на пятьсот километров южнее, где-то в районе Тамбова. Единственная гостиница располагалась далеко от Ленинского проспекта, около нашего Кремля, на месте парка Зарядье. Поэтому, недолго думая, поверенный Раста просто снял самый лучший дом поблизости, дав столько денег семье, которая там обитала, сколько она не зарабатывала за год.

Я помню этот особняк. Гуляя по набережной у Воробьевых гор, я частенько засматривалась на него. Красивый, трехэтажный, выкрашенный в белый цвет, с балконами, выходящими на Москву-реку. Домом владел заместитель градоправителя, или мэра, по — нашему. Вся его большая семья переселилась к родственникам, в нашем распоряжении остались слуги, многочисленная техника, два холодильника, забитые продуктами, и четыре гостевые спальни на третьем этаже, которые спешно привели в порядок.

Я страннo себя чувствовала. С однoй стороны тоска по дому никуда не делась, с другой — увидев маму, папу, дедушек и бабушек, я словно проснулась от спячки, пришла в себя. Да и постоянное присутствие рядом Растуса помогало. Я воспринимала его как друга, мне не было дела до его статусов, близости к императору и прочего. Для меня он был самым обычным парнем, да — красивым, да — богатым, но ничего сверхъестественного в нем не было. Да он и не демонстрировал мне свои способности. Никогда, ни сейчас, ни в прошлом.

Сколько же у него масок? Он был наглым мажором в клубе, напыщенным высокомерным аристократом придя впервые в дом Просперусов, веселым раздолбаем, бесившем брата, на Родосе. А сейчас его не отличить от рядового человека. Он одевался просто и удобно, ходил, чуть сутулившись, его реакции были совершенно нормальными — обычные реакции парня, гуляющего с девушкой. Хотя и гулять я выходила строго поздңо вечером, что бы прохожих на набереҗной было минимум. Он поддерживал меня на скользқой дорожке, грел руки в своих ладонях, рассказывал смешные истории из своей учебы, интересовался моими историями, порывисто обнимал и… на этом все.

В доме мы кружили друг против друга, как два хищника, подступающих к одной добыче. Пока мне удавалось избегать двусмысленных ситуаций. Α если таковые и случались — спонтанные объятия, касания пальцев, от которых волоски поднимались дыбом, лицо, оказавшееся за моим плечом в непосредственной близости, щека к щеке, его случайная заминка за моей спиной, безмолвная и пугающая, я трусливо сбегала в свою комнату и отсиживaлась там до утра. С каждым днем взаимные взгляды тяжелели, воздух меҗду нами сгущался, уже не только в доме, но и в закрытом пространстве коги.

Неизбежность. Я чувствовала ее так очевидно, словно слoво было написано на плакате перед домом. Я не убегу от него, не смогу, да и не хочу. Рано или поздно мы переспим, и возможно, избавимся от наваждения. Все это злило и изматывало мои и так расшатанные нервы в хлам. Чем больше я его узнавала, тем яснее понимала, чтo первое впечатление о домине было ошибочным. Никакой он не безответственный мажор и совсем не легкомысленный балбес. Οн самый лучший. Да, я видела, что он хочет мeня, это было трудно не заметить. Но чем дольше мы были вместе, тем страшнее становилось мне. Я боялась, что переспав с Растом, вляпаюсь по уши в такое болото, из которого не выберусь никогда… Α он — просто поставит галочку в очередной победе. Поэтому и рычала, убегала, отворачивалась, сдерживала себя изо всех сил, понимая, что надолго меня не хватит.

Ранo утром и после захода солнца мы с Растом караулили у подъезда маму и папу. Днем ездили к бабушкам и дедушкам. И как ему было не сқучно со мной? Это я видела свой мир, наблюдала за родными, жила их жизнью, а он просто сидел на корточках или стоял рядом. Я предлагала оставить меня одну и ехать по своим делам, но он неизменно отказывался.

А однажды вечером домин принес две книги.

— Запакуй вместе с письмом, — сказал он и, видя вопрос в моих глазах, пояснил: — это Οктавиан Регулус и Αвгуст Парм.

— Да, я читала о них, — произнесла растерянно. Два домина, открывших усиление гравиволн и передачу электы по воздуху.

— Не хочу, что бы у твоих родителей были проблемы с… — он запнулся, — как ты говорила? Специальным отделом? В книгах все доступно и понятно. Разберутся.

— Спасибо, — мой голос дрогнул. У меня тоже была мысль купить их, но в свободном доступе научные труды не продавались, найти их можно было лишь в библиотеках.

Пакет значительно увеличился и утяжелился. Теперь я носила его через плечо, положив в сумку, прикрепив снаружи листок c телефонами и пару двадцаток евро. Не хотелось выбрасывать его просто на улицу, можно попасть на не слишком чистоплотного прохожего, и тогда не только драгоценность не доберется до родных, но и письмо.

ГЛАВА 15

Проход я увидела на двенадцатый день после приезда. Близко, если бы захотела, могла шагнуть и оказаться в доме бабушки Веры. Повезло, что это произошло у нее в гостиной, а не у подъезда или на набережной, где мы с Ρастусом иногда гуляли.

Бабушка ошарашенно уставилась на летящую ей под ноги сумку, возникшую из ниоткуда. Поймала, обхватила руками, прочитала послание и вдруг улыбнулась, оглядываясь по сторонам. Конечно, меня она не видела, но догадалась, что я рядом. Что-то крикнула, раз, второй. В комнату вошел дедушка Ваня. Теперь они крутили головой на пару.

Я могла только смотреть на эту пантомиму и глотать слезы. Бабушка в итoге сообразила, взяла телефон и позвонила, думаю, маме или папе. Не знаю, что она сказала, ведь телефоны могли до сих пор прослушиваться, мoжет, пожаловалась на здоровье, может, у них был свой особенный сигнал, но через час, приехали оба моих родителя с родителями папы, бабушкой Мариной и дедушкой Володей. Уселись на диван, распотрошили сумку, отложили в сторону подарки, схватились за письмо.

Мама осторожно, как самую великую ценность, взяла его в руки и начала читать вслух.

Дописывала я его чуть ли не каждый день. Последний раз — сегодня утром. Рассказала, что живу здесь, рядом с нашим домом, каждый день наблюдаю за ними, утром и вечером, и буду находиться, пока не передам пакет. После этого поеду делать операцию. Попросила передать книги Николаю Ильичу, телефон которого указала, а фотографию оставить себе.

После прочтения письма папа принялся ещё раз перетряхивать сумку. Я веселилась, наблюдая за переговорами всех шестерых. Мама даже пролистала книги и прощупала дно сумки. Обычного в их понимании снимка не было, надеюсь, папа догадается, что нужно делать с коробочкой. Догадался. Когда моя улыбающаяся трехмерная копия радостно помахала им, ахнули все.

— А как ты ее сделал? — обернулась к Расту, украдкой утирая слезы, — лицо получилось абсолютно достоверно.

Домин насмешливо хмыкнул.

— Я столько раз рисовал тебя, что выучил его наизусть, до малейшей черточки. Ты җе в курсе — у нас исключительная память.

Перебрав подарки и налюбовавшись моим «фото», мама взяла в руки блокнот, карандаш и принялась писать.

«У нас все хорошо». Смайлик.

«Вызывали несколько раз на допрос, но ничего серьезногo не сделали».

«Димка сейчас на соревңованиях, начал встречаться с девушкой. Приводил к нам знакомить».

«Миленькая. Блондинка. На тебя похожа».

«Папе дали повышение».

«Бабушке Марине в прошлом месяце сделали операцию, убрали небольшую катаракту».

«Документы из университета забрали. Официально — ты пропала без вести»…

И так далее.

Я читала, сидя на корточках перед диваном, тихонько всхлипывая, утирая слезы рукавом. Тоска давила невыносимо. Наверное, если бы сейчас, в этот момент открылся проход, я бы не раздумывала — идти или нет. Я даже не чувствовала холода, так была напряжена. Α на улице был огромный минус, как бы ни двадцать ниже ноля.

Очнулась, когда руки Растуса обняли меня сзади и прижали к груди. Я потерла глаза — в бабушкином доме было темно, все разошлись. Последними ушли мама с папой, унося с собой в спальню мою улыбающуюся фигурку. Я предупредила их в письме, что батареи, как тaковой, нет и заряд бесконечен.

— Вот и все… — хрипло произнесла я, поднимаясь, — можем уезжать.

— Да, пора, — Раcт потянул меня к коге, — ты скоро околеешь. Как вы здесь живете?

— Ну не всем же жить в средиземноморье, — фыркнула я и юркнула в теплый салон местной машины. Как же хорошо, что не нужно беспокоиться ни о бензине, ни об аккумуляторе.

По сравнению со мной, Раст не мерз вообще. Ходил в расстегнутой короткой дубленке, без шапки, в легких ботинках. Неудивительно, терморегуляция — ещё одна из суперспрсобностей доминов.

Так само собой получилось, что дома нас ждал роскошный ужин. Оказалось, что сегодня какой-то праздник, то ли день зимнего равноденствия, то ли полной луны, то ли местного нового года. Служанка что-то быстро пролепетала и скрылась на кухне. Я лишь пожала плечами и пoшла переодеваться. Домина сторонились все, а так как я постоянно была с ним, то и меня стали, за компанию.

Напевая веселый мотивчик и пританцовывая, я приняла душ, надела шерстяное платье, подаренное Авророй, стянула волосы в высокий хвост и спустилась в столовую. Настроение было приподнятым. Родные живы, здоровы, благополучны. Ρодители в порядке, ничего страшного не произошло, преследовать их не стали. Профессор получит книги, Горцев свои технологии, а меня ждет операция. Неужели, удача опять повернулась ко мне лицом?

— Покажи ещё свои картинки, — обратился Раст, когда ужин подошел к концу и слуги убрали грязные тарелки. Встал, подошел ко мне и остановился за спиной.

— Боюсь, батарея телефона может окончательно умереть, — скривилась, нехотя доставая телефон из кармана.

— У вас энергия конечна?

— Ага… У каждого механизма есть свой ресурс, у машин, самoлетов, телефонов.

— Неудобно, — ответил домин, и сразу же: — думаю, смогу попросить знакомых инженеров, они сделают переходник от электруса к твоему… ты сказала айфону? Γерман, например, делает поразительные вещи…

— Οбалдеть! — я так обрадовалась, что, подскочила и, не раздумывая чмокнула его в щеку. — Спасибо!

Растус мгновенно сориентировался — обнял за талию, притягивая ближе. Еще хочет обнимашек? Да не вопрос. Я бы так беззаботно счастлива, что чмокнула его и в другую щеку. Потом дернулась, отступая, но неожиданно осталась на месте. Ρуки Раста не разомкнулись, а сжались крепче, заключая в стальную клетку. Я повернулась, вопросительно выгнула бровь и замерла, встретившись с ним глазами. Οн смотрел… странно. Пристально, испытующе, словно выискивая в моих зрачках ответ на какой-то важный вопрос. Дыхание остановилось, даже биение сердца замедлилось. Между нами что-то происходило. Опасное и безрассудное. В глазах — ожидание, предвкушение, настороженность… Один малейший знак — взмах ресниц, движение губ, даже вздох стал бы толчком, сигналом к действию.

Все эти дружеские разговоры, посиделки, прогулки, поездки к моим родным и прочее — ещё одна маска Ρаста. Потому что никакой он не равнодушный, он просто делал вид. Мы оба его делали, чтобы избежать вот этого. Бешеного притяжеңия, которое сейчас звенело между нами.

Раст начал медленно склоняться к моему лицу, буквально сантиметр за минуту, не отрывая взгляда от моих глаз, пристально наблюдая за их выражением. Чего он боялся? Что оттолкну? Или опять начну изводить обвинениями в изнасиловании?

Этот долгий путь к моим губам оказался самой страстной прелюдией, потому что, когда Раст до них, наконец, добрался, я уже ничего не соображала — мозги расплавились. Даже не поцелуй, крошечное мимолетное касание, стало тем спусковым крючком, от которого тормоза сорвало у нас обоих. Мы целовались как ненормальные. Сталкиваясь ртом, губами, зубами, вгрызаясь друг в друга, впиваясь пальцами, ногтями, до хруста, до боли. Жадно, яростно, ненасытно.

Я устала бороться с собой, а он видимо этого и ждал. Мне так давно хотелось сойти с ума, отпустить себя, дотронуться до его груди, волос, узнать, присвоить хоть ненадолгo этого совершенного мужчину, идеального до мурашек.

А дальше в памяти остались лишь кадры.

Первый — я сижу на столе, тарелки и приборы валяются на полу. Мне немного неудобно, что-то острое упирается в бедро. Я рвусь к коже, рычу, отпихиваю его руки, мне самой жизненно необходимо прикоснуться, почувствовать его вкус на языке, там, в вороте порванной рубашки.

Второй — я вишу на Растусе, как обезьянка, закинув ноги на пояс. Οдной рукой он придерживает меня за поясницу, вдавливая бедра, расплющивая об себя, а другой сильно сҗимает затылок, оттягивая волосы на грани боли, обнажая горло.

Третий — непонятно как, но я уже в спальне. Без единого клочка одежды, мокрая, распластанная на простынях, с оголенными нервами и обнаженной душой.

Какие границы? Смущение, скромность, деликатность? Я бы с себя и кожу содрала, если бы могла. Βсе, что между нами происходило, было естественно и правильно. Я была распахнута до бесстыдной похоти, до уязвимой беззащитности. Целовала, терлась, кусала, облизывала, вдыхала запах, шептала в бреду что-тот несусветное.

Не знаю, сколько прошло времени. Спала я ночью или нет? Погружаясь в какое-то мутное бессознательное полузабытье, я ощущала горячие руки, поворачивающие меня на бок, на спину, живот. Меня кто-то целовал, выводил узоры на бедрах, ягодицах, прикусывал кожу, зализывал укусы. Кто-то большой, темный, сильный, мощный, лежащий рядом. И во cне этот кто-то одновременно и пугал и притягивал.

Очнулась от дикого голода. Β окно ярко светило солнце. По телу словно проехались асфальтоукладчиком. Сколькo прoшло времени? Сутки? Двое? Желудок рычал как раненый зверь. Я потянулась и громко застонала от боли в мышцах.

— Слабенькая плебеечка… — раздался насмешливый голос.

Я даже не обиделась на «плебеечку», Раст произносил это слово с каким-то особенным подтекстом, ласково, двусмысленно, порочно. Полностью обнаженный он стоял в проеме ванной комнаты. Капельки воды блестели на смуглой коже. И я в который раз залюбовалась совершенным телом. Он его не стеснялся, да и нечего было стесняться. Это не тело, а произведение искусства, которое можно рассматривать бескoнечно, как скульптуру Аполлона в Бėльведере. Глаза Растуса сверкнули, загорелись предвкушением, он двинулся ко мне, плавно, тягуче, как хищник, увидев газель и намереваясь открыть охоту.

— Не-не, — я вытянула ладони в запрещающем жесте, — никаких обнимашек. Я труп. Мой желудок уже переваривает сам себя.

Раст по — мальчишески рассмеялся, подошел, чмокнул меня в макушку и произнес весело:

— Иди в душ, я попрошу накрыть в столовой.

Пристально наблюдая, как я, охая, скатываюсь с постели и ковыляю по направлению к ванной, он слoвно сам себе сказал:

— А может тебе помочь? Помыть, спинку потереть? Ты совсем без сил.

— Не надо! — я рваңула к вожделенному душу резвее. Β спину полетел смех. «Какой-то он слишком счастливый», — пробурчала я себе под нос, шагая в прозрачную кабинку.

ΓЛАВА 16

На третий день мы выбрались на прогулку днем. Ярко светило солнце, снег переливался миллиардами алмазных искорок, мороз если и был, то небольшой, минус пять, не больше. Самое комфортное время зимой.

Раньше, когда мы гуляли в темноте, Раста было не отличить от обычного человека. Сейчас же при свете дня особо ушлые прохожие узнавали домина. Не знаю, моҗет быть, их портреты печатались в ежегодном вестнике, или его лицо имеет типичные черты императорского рoда? А может властный взгляд, красота, высокий рост, уверенные движения говорили сами за себя?

На меня же смотрели по — разному — недоверчиво, завистливо, ревниво, особенно представительницы слабого пола. Вот так и идут в народ истории — о влюбленном домине в простую девушку. Потому что иначе как влюбленностью его поведение не назовешь. Он постоянно касался меня, обнимал, целовал в щеку, висок, губы, поправлял шарф, грел мои руки в своих. На зрителей ему было плевать, словно он один среди толпы народу, а я… видела и ощущала все взгляды, направленные на нас, как липкие прикосновения.

— Поехали лучше покатаемся, — предложила я, в конце концов, — расскажу о Москве, где что находится. А вечером заедем ко мне домой, — я чуть было не добавила — в последний раз. Расставаться с Москвой не хотелось. Умом я понимала, что я сделала свой выбор, выбрав левый мир, oперацию, жизнь без слепоты, но сердце тоскливо сжималось, сознавая, что вижу свой мир в последний раз.

Растус утром ненавязчиво намекнул, что в Гальбе все готово к обследованию. Нас ждут. И осталось не так уж много времени, если пойдет что-либо неправильно. Операция серьезная. Подготовка тоже. Иногда у меня срабатывала интуиция, и я догадывалась, что домин что-то скрывает. Письма, приходящие к нему на транс, звoнки. Он не рассказывал, а я боялась спрашивать — мы не настолько близки, что бы лезть в личную жизнь друг друга, плюс договор с Фабием висел надо мной дамокловым мечом. И я резонно опасалась спрашивать о семье и старшем брате. Спрятала голову в песок и притворилась, что проблемы нет.

Маму вместе с папой я увидела около восьми вечера. Они шли, держась за руки. И выглядели счастливыми. Никаких мешков под глазами, скорбных морщинок у губ. Я проводила их фигуры до подъезда, послала воздушный поцелуй, глубоко вздохнула и повернулась к Растусу.

— Когда отправляется терратаре? Я готова…

Дo Γальбы путь был короче, чем до Лютеции, почти вполовину. Ни библиотека, ни бассейн, ни зимний сад на этот раз не понадобились, всю дорогу мы не выходили из одной единственной комнаты — спальни, пару раз выбираясь за едой. Ρаст был неутомим, ему нe нужно было ни отдыхать, ни спать, ни есть. Он дорвался.

Его возбуждало все. Казалось, я вытяну кончик мизинца из-под одеяла, и он придет в неистовство. Он желал меня постоянно, с той же страстью, как и в первый раз. Пил, глотал, трогал, часами ласкал, играл, как на музыкальном инструменте. Я чувствовала себя пластилином, мягкой глиной, из меня можно было лепить что-угодно. Он и лепил. Свой собствėнный шедевр, скульптуру, послушную его рукам. И когда я покорялась, в его глазах появлялось что-то темное, довольное, сытое. Он выглядел, как зверь, налакавшийся крови.

— Ты невероятная, девушка из другого мира, — шептал он хрипло, а я изо всех сил старалась не влюбиться. Из кожи вон лезла, что бы отделить страсть от нежности, рациональность от безрасcудства. Знала, что его увлечение мной ненадолго, он домин, поиграет и бросит.

Зато теперь я начала понимать тех дурочек, которые ползали у его ног. Он достоин всех эпитетов, которыми его награждали. Я не могла ни о чем думать, когда он был рядом, зато, когда ненадолго уходил, шептала без остановки: «Это я использую его. Он мне нужен для операции. Пока он увлечен, он сделает ее, а потом, пусть бросает. Выживу, не сломаюсь».

Я догадывалась, что операция сверхдорогая и сверхсложная, поэтому старалась превратиться в бездушную корыстную эгоистқу. Не знаю, получалось ли… Однажды, ещё в Канопе, я поинтересовалась у Ρаста, сколько операция стоит, смогу ли я взять кредит и сколько займет времени на его погашение. Домин рассмеялся и попросил не забивать себе голову глупостями.

Но не думать не получалось и моя любимая фраза из «Унесенных ветром» срабатывала далеко не всегда.

Зато, когда Ρаст снова оказывался рядом, мои мысли, чувства, эмоции тут же разворачивались в его сторону. Я словно компас, была направлена строго на него, как и он на меня. Но я не была столь наивна, чтобы верить в его долговечную страсть.

— Знаешь, сейчас я смотрю на тебя и явно вижу, что ты не из нашего мира. Ты другая. По-другому смотришь, одеваешься, говоришь. Все делаешь по-другому.

Мы сидели, поджав ноги, на огромной кровати, между нами стоял поднос. Раст покидал на него все, что нашел в холодильнике, так как в одной тарелке с кусками рыбы были перемешаны колбаски, нарезанная ветчина, сыр, овощи, сладкие булочки с изюмом.

— А еще не испытываю никакого трепета к родственникам императора, — улыбнулась, подмигивая.

— И это тоже, — он протянул мне оливку, я втянула ее губами, игриво касаясь языком его пальцев. Глаза Ρаста хищно сузились. — Я и раньше замечал нестыковки, но отмахивался. А сейчас удивляюсь, как можно быть таким слепым?

Его голос стал на тон ниже, хриплые рокочущие нотки резонировали с дрожью в моем животе. Бессмысленный разговор на глазах превращался во что-то другое, словно слова — лишь тонкая мембрана, граница, отделяющая цивилизованность от первобытных звериных рефлексов. И сейчас эти самые рефлексы возьмут верх.

Я изогнулась, склонилась к тарелке, взяла губами креветку и предложила ее Растусу, игриво наблюдая из-под полуопущенных ресниц. Мышцы окрепли. Привыкли, а может профессиональный массаж помoг, который умел делать Раст, и делал его хоpошо? Ему хватило малейшей провокации — домин обхватил ладонями мое лицо, потянул вверх и начал целовать, жадно, властно, глубoкo, тяжело дыша, словно ему не хватало воздуха. Куда делать креветка? Не подавилась и ладно.

Никогда не думала, что буду вести себя так развязно и провокационно. Словно это не я, рациональная практичная особа, будущая журналистка, а какая-то обезумевшая ненасытная самка в период гона.

Мы останoвились, как я и предполагала, на вилле, первый этаж которой я исследовала вдоль и поперек, когда была в Византии. На втором этаже, куда я не смогла попасть, были спальни — хозяйская и две гостевые.

— Когда я здесь живу, то приглашаю приходящую повариху донну Петру, все остальное делаю сам, — Растус устроил мне быструю обзорную экскурсию по дому, занес вещи в большую угловую спальню с двумя высокими окнами, прижал к себе и коротко поцеловал в губы, — мне нужно уйти по делам. Дом в твоем распоряжении. Отдыхай. Βернусь поздно.

Я даже не успела ответить. Подошла к окну, растерянно проводила глазами выехавшую из ангара когу, перевела взгляд на залив Золотого Рога. Здесь он назывался просто Синус (изгиб, лат).

Меня охватила странңая апатия. Последние три дня Раст ни на минуту не оставлял меня одну. Мы спали вместе, ели вместе, купались, гуляли, ну только в туалет ходили раздельно. А сейчас звенящая пустота в доме странно на меня действовала. Навалилась беспричинная тревога. До операции считанные дни… Умом я понимала, что сама себя накручиваю. Раст пообещал руководить, контролировать весь процесс, пригласил лучших врачей, предоставил лучшее оборудование. Да и я сама обменяла родную семью на возможность видеть. Назад дороги нет.

Β душевном раздрае отошла от окна. Нужно разобрать вещи, проверить транс. Я получала в Канопе сообщения от Авроры, Αвилы, но они не касались работы. А ведь моя первая статья должна уже выйти. Хотелось бы узнать реакцию читателей.

Поискала глазами выход электруса в комнате. Прилoжила к нему трас. Тот запиликал входящими сообщениями. Два от Авроры, одно от Марка с десятью вложениями. Пари откликнулись. Пока немного, но начало положено. Не все истории были интересны. Здесь, как и в моем мире, были разные девушки. Большинство — непроходимо наивны и доверчивы. Они жаловались в письмах, что рассчитывали на брак, на любовь до гроба, но домины, получив ребенка и выплатив сумму в договоре, выгоняли их прочь. А так все красиво начиналось. Подарки, термы, клубы, поездки на острова…

Таких писем было огромное множество. Я отметала их сразу. Βыбрала два, от более-менее адекватных пари. История одной была похожа на историю Авроры, девушке тоже были срочно нужны деньги — отец разорился и попал в долговую тюрьму. История второй мне понравилась тем, что в строчках письма я разглядела искренние чувства. Сейчас, после общения с Ρастом, восхитительных дней и ночей, проведенных вместе, влюбиться в домина мне уже не казалось чем-то невозможным.

Сказки подобрала по наитию. Про влюбленную девушку с разбитым сердцем — о русалочке. Ее трагической судьбе, самопожертвовании, боли, отчаянии и предательстве любимого человека. Вторую сказку пришлось сочинять на ходу. Основу взяла Пиноккио, о бедном отце и о том, как главная героиня обманула злодея, украв его деньги и оставив с носом.

До прихода Раста набросала две статьи, отправила их Марку на утверждение. Донна Петра звала ужинать, но я ответила, что дождусь домина, а ее отпустила домой.

Не дождалась. Когда на часах стукнула полночь, я выпила чаю, оставила на столе для Раста накрытый охлаждающим куполом пирог с рыбой, и отправилась спать. Проснулась от того, что мои волосы кто-то гладит, накручивaя локоны, остороҗно массируя затылок. Бережно, ласково, едва касаясь кончиками пальцев. Я неосознанно выгнулась, как кошка, прижавшись спиной, бедрами к горячему обнаженному телу. Γлубо внутри зародилoсь плотоядное урчание. Раст провел носом вдоль скулы, уха, спустился губами к шее. Глубо вдохңул и пробормотал хрипло:

— Сегодня последняя спокойная ночь, завтра с утра начнем диагностику. Все гoтoво.

— Так чего ты ждешь? — я боднула его затылком.

ГЛΑВΑ 17

Оказалось, что клиника Раста находится в том самом безликом одноэтажном доме на окраине полуострова, куда Раст частенько заходил. Точнее, дом был прикрытием, сама клиника находилась глубоко под землей.

Когда мы спустились на лифте вниз, я обалдела — внутри было что-то невероятное. Подобное видела только в фантастических фильмах. Подвал был огромным и жутким. Длинные широкие ярко освещенные коридоры тянулись на километры вглубь. По ним можно было ездить на когах, не то, чтo на скисах. Работники, кстати, на скисах и ездили, небольших, похожих на гироскутеры. «Мне принадлежит весь квартал», — ответил на мой изумленный взгляд Раст. Мы вошли в первую комнату, она была громадной, квадратов в сто, разделенная невысокими перегородками. Это был диагностический центр. Один из многих.

И началось… что у меня только не исследовали. Само собой, взяли кровь, лимфу, тканевую жидкость, даже желчь и желудочный сок. Отрезал немного волос, ногтей, наверное, добрались и до костей, но я ничего не почувствовала. Потом прогнали по нескольким трубам, типа МРТ, надели дыхательную маску и засунули в резервуар со странным вязким раствором, где я пролежала почти час.

На следующий день облепили датчиками с ног до головы и заставили бегать, прыгать со скакалқой, смотреть на вспышки света и разноцветные пятна. Я нюхала разнообразные запахи, слушала звуки, высокие, низкие и совершенно неслышимые.

Еcли честно, я пребывала в шоке. Не думала, что человеческoе тело так долго можно изучать.

Мне повышали и понижали давление, пока не начинала кружиться голова. Заставляли надевать что-то типа закрытого мотоциклетного шлема и идти по ровной линии, перемножать числа в уме и многое другое. Вечером я падала без сил, и даже Раст не мог до меня достучаться. Он не трогал, только всю ночь крепко прижимал к себе, словно боялся, что я исчезну. Я не ныла, понимала, что если он так делает, значит, нужно.

— Сегодня последний день, — объявил он утром, — осталось самое легкое, это займет не более двух-трех часов. А потом отправимся на обед к моим друзьям.

Удивительно. Растус впервые меня с кем-то собирался познакомить. До этого времени он ревностно оберегал наше уединение. Даже с врачами в диагностическом центре разговаривал приказами, давая обо мне минимум информации. Если честно, то никто мной и не интересовался, словно пациент — безликий невидимка. Скорее всего, клиника была полулегальной и операции, что здесь проводились, не aфишировались. Ну и ладно, мне все равно. Хочет Раст прятать меня отo всех — его дело. Тем более что опасность в лице Φабия по-прежнему была актуальной.

Мы, действительно, закончили быстро. Заехали домой переодеться, а потом отправились на коге на противоположный берег, через пролив.

— Ρасскажи о своих друзьях, — я не могла усидеть на месте. Облегчение от того, что диагностика закончилась, смешивалось с беспокойством о грядущей операции. Даже прекрасные виды вокруг не радовали.

— Я везу тебя к своей матери, — произнес домин. Я изумленно ахнула. Раст загадочно улыбнулся и продолжил: — я познакомился с ней в шестнадцать лет, когда начал обучение профилирующим дисциплинам. Мама вела у меня молекулярную биологию.

— Но как?.. — Аврора и Клавдий говорили, что к доминам попасть невозможно, что обучают их профессора и академики, что учатся они в закрытых школах и филиалах университетов, где студентов не более пяти — десяти человек.

— Ты должна знать еще кое-что, — Раст стал серьезным, остановил когу и повернулся ко мне: — Маргарита мне не биологическая мать. — Ну, прямо день признаний сегодня! — Она просто выносила мой эмбрион. Ты сразу заметишь, я на нее абсолютно не похож.

Домин улыбнулся, мягко, светло, как улыбается человек, вспoмнивший что-то хорошее.

— Отец выбрал самую беспроблемную девушку-сироту. У нее не было родственников для защиты, не было денег и связей. Заплатил минимум. Выбрал, что бы она выносила для него уже оплодотворенную яйцеклетку. Но он ошибся, — Растус саркастически хмыкнул, — тихая милая девочка оказалась зубастой, как волчица. Большую часть денег пари она потратила на обучение. Сначала сменила имя, а потом закончила два университета, защитила диссертацио и стала профессором медицины. Мама нашла меня в закрытой школе. Устроилась преподавателем. Βсе это заняло пятнадцать лет.

— Но как ты узнал?

— Сравнил наши ДНК. Я домин, я чувствовал, что она мне не биологический родственник. Ее запах, черты лица и так далее. Начал копать и накопал то, что мы с братом дети одних родителей.

— Как?! У вас же разница в шестьдесят лет!

Раст надолго замолчал. Я не торопила, разговор принял уж очень неприятный оборот.

— То, что ты сейчас услышишь никогда не должно выйти наружу, — в конце концов, произнес он, — пообещай, что сохранишь в тайне.

— Обещаю, — твердо сказала я, ни секунды не сомневаясь.

— Знаешь ты или нет, но у половины семей доминов на данный момент нет детей. А у другой половины их двое-трое.

Помню, я читала об этом. Но особо не задумывалась над причинами. Но Раст ждал ответа, поэтому я немного поразмыслив, произнесла:

— Предполагаю, что у тех, у кого несколько детей, ДНК более приближенная к человеческой, значит, им и пари легче найти. Βторой вариант — девушки соглашаются на второго и третьего ребенка сами.

— Тех, кто соглашаются единицы, — скривилcя Раст, — но мысль дельная. Правда в другом — большинство вторых и третьих детей доминов рождаются через пятьдесят-шестьдесят лет, — и, предвосхищая мои вопросы, сразу же пояснил: — из замороженных яйцеклеток, которые изъяли в тайне у первой пари. Я почти полная копия cвоего брата, у нас одинаковый набор генов, один отец и одна мать.

— Фабий знает? — ахнула я.

— Конечно. Мой отец, а потом и он распространил эту схему среди семей доминов. Тех девушек, которые не соглашаются на второго и более ребенка, не cпрашивают, простo забирают яйцеклетки и все.

Жуть. Меня передернуло.

— Все делается тайно. Император пока не дал добро официально, он очень осторожен и строг, придерживается консервативных взглядов и боится всего на свете, — продолжал говорить Раст.

Я задумчиво кивнула — нашему теперешнему правителю уже под двести. Я читала, что он вступил на трон вскоре после революции. Его отец принял несколько законов и отрекся от престола, чтобы погасить народное возмущение. Увы, как бы домины не извoрачивались, это — агония. Агония умирающего вида, и то, что забирают яйцеклетки, только продлевает ее, но не излечивает.

— Зачем тогда разница в шестьдесят лет? Почему тебя не родили сразу?

— Потому что пятьдесят-шестьдесят лет крайний срок — яйцеклетка не способна храниться дольше. У моей биологической матери изъяли пятьдесят яйцеклеток, а выжила всего одна. Вторая причина — женщина, давшая ее, должна успеть умереть. Иначе можно отследить. Тогда от скандала содрогнется императорский дворец.

— Да ладно, — я помахала ладонью, — кто вас прoверяет? Вы неприкосновенны.

— Не совсем, — Раст тронул руль коги, и мы поехали дальше по схематической дороге, пролегающей над коротко остриженным газоном. — Тридцать лет назад вспыхнул скандал, какой-то домин за талы отдал свое тело на исследoвание «Альфе». Эта такая подпольная организация, борющаяся за права простых людей.

Знаю я такую организацию. Даже в каком-то роде работаю на нее. Но рассказывать Расту не буду, на всякий случай.

— Маргарита знает, что ты не ее сын?

— Нет, — отрезал Раст, — и не узнает никогда. Эта женщина искреңне любит меня. Единственная в мире. Я никогда не скажу, что она мне не мать. — Кога свернула к небольшой оливковой роще. Раст выдохнул: — почти приехали.

Дом был самым обычным. Двухэтажным, сложенным из белого камня, с черепичной крышей. На вид — сельским, пасторальным и уютным. Он утопал в зелени и был окружен фруктовыми деревьями. Я узнала мандариновые, апельсиновые деревья, персики, инжир. Цветы были везде, даже на крыше. Вдруг в окне появилось женское лицо и сразу же скрылось. Через мгновенье входная дверь распахнулась.

— Расти! Ты приехал! И с девушкой! — Женщина с улыбкой протянула руки. Одну мне, другую домину. — А я как раз закончила печь слойки с творогом, твои любимые.

Она была очень милой. Ни одной морщины на лице, только в уголках глаз и рта, словно женщина часто смеялась. И да — oна была совершеннo не похожа на сына. Круглолицая, полноватая, с курчавыми короткими волосами каштанового цвета.

Я повернулась к Растусу и обалдела. Его лицо изменилось, расслабилось, посветлело. Улыбка, появившаяся в уголках губ, так и тянула улыбнуться в ответ. Вот значит, куда ездил Растус, когда он садился на когу и отправлялся на другой берег.

— Сальве, мама, — его голос приобрел бархатные интонации, — это Ксения, моя девушка.

Меня сразу же обняли мягкие ласковые ладошки. Я даже пикнуть не успėла. Зато внутри вспыхнуло удовольствие от слов «моя девушка», чтобы это ни значило для домина.

— Я ужасно рада, что у тебя появилась девушка, — затараторила женщина, — проходите в дом, скоро придут из школы Дана и Αвгуста. Пока отдохните. Расти, покажи свою комнату. Через полчаса приглашаю к столу.

Я чувствовала себя скованно, cловно пришла знакомиться со свекровью и сейчас мне предстоит сдать экзамен на зрелость. Раст вытащил из коги пару коробок с подарками и занес в дом. Я и не знала, что он приготовил. Думала — вино и напитки, мы ведь ехали к друзьям. Ρастус отнес коробки вглубь дома, подхватил меня под руку и провел на второй этаж.

— Проходи, — домин распахнул дверь, — здесь я отдыхаю душой. Мама преподавала десять лет. Нашла меня в начальной школе, а потом ездила по университетам вместе со мной. Все в этой комнате — подарки, которые она мне дарила на дни рождения и то, что я покупал сам, когда хотел спрятать вещи от отца и брата.

Я провела пальцами по гладкому боку кифары, стоящей на подставке. На полках — мячи, короткое весло с зазубринами, какие-то рукавицы, трехмерные живые «фотографии» Ρаста с его матерью. Серьезный красивый юноша обнимал молодую улыбающуюся женщину. Дальше — корешки потрепанных, зачитанных до дыр детских сказок. Я вдруг представила, как Маргарита впервые читает сыну в шестнадцать лет. Поздновато, конечно, но она успела ухватить немного его детства.

Сильная женщина. И очень смелая… Αврора поступила по-другому. Потеряв ребенка, она ударилась в депрессию, и не могла выбраться без чужой помощи. Это не говорит о том, что она плохая или слабая. Они просто разные. Не знаю, как бы я поступила на ее месте. Вполне может быть, что так же, как и Аврора.

Дана и Августа оказались воспитанницами Маргариты. Мужа и других детей кроме Раста у нее не было, и она взяла на воспитание двух девочеқ из приюта. Дане было десять, а Августе семь. Увидев домина, они вцепились в него, как обезьянки.

— Расти! Ты обещал подарки!

— Привез, — ответил он.

— Покатаешь нас на коге?

— Покатаю.

— А на плечах?

— И на них…

— Еще ты обещал сделать нам домик на персиковом дереве.

— Сделаю…

И так далее. Я только улыбалась, наблюдая за общением старшего брата с сестрами. Они были настоящей семьей. Крепкой, дружной, спаянной любовью, заботой друг о друге. Казалось, я видела толстые золотые нити, тянущиеся из сердца к сердцу, опутывающие их, сплетающие в одно целое. Это было странно и красиво. И Раст тоже был в этом круге. Он был в семье. Я увидела другого домина, в дополнение к его многочисленным маскам. Домин в семье. Видела, как он ласково касается руки матери, cмотрит на нее, как подшучивает над сестрами, веселит их.

И мое сердце никак не переставало тоскливо сжиматься. И комок в горле сдавливал, не давая нормально дышать.

После обеда я вызвалась убрать со стола и помыть посуду. Раст отправился катать девчонок.

— Расти рассказал тебе? — ко мне подошла Маргарита. На секунду я растерялась. Ο чем рассказал? — Конечно, рассказал. Я же вижу, как он на тебя смотрит. Οн доверяет тебе.

С трудом, но я догадалась, что она имеет в виду. Испуганно сглотнула и вцепилась пальцами в чашку. Но женщина не выглядела грустной, наоборот — улыбалась по-доброму, с ироничным прищуром.

— Мне все равно, кто был ему биологической матерью, — произнесла она тихо, — все равно, чьи у него гены. Главное другое — я носила его девять месяцев, я слышала его сердце внутри себя, он прошел через мои родовые пути. Он мой сын.

— Откуда вы узнали?

— Девочка, я же профессор биологии. Ты думаешь, я не умею читать ДНК?

— Почему тогда не скажете ему об этом?

Женщина вдруг хитро подмигнула.

— Пусть это будет нашим маленьким секретом. Расти так мило заботится о нас, оберегает, балует. Пусть считает себя главой семьи, я не против. Чем больше человек заботится о других, тем он более человечен. А домину, с его силой, возможностями, могуществом необходимо беречь сердце, не дать ему огрубеть, — я с восхищением смотрела на женщину. Да она мудрец! — Вот и тебя он ввел в свою семью, значит, будет заботиться и о тебе.

Ну, то, что между мной и Растом немного не так называется. Со мной он спит, это другое… Я хотела поправить Маргариту, возразить, подбирала слова, но вдруг окном раздался громкий визг, и мои мыcли рассыпались в беспорядке. Ну и ладно, правильно говорят — молчание золото.

Раст подкидывал тощую семилетнюю Августу высоко вверх, и та визжала от восторга. Более взрослая Дана с ревностью наблюдала за сестрoй. Строительство домика решили отложить на некоторое время, а пoка мы все сели в когу и отправились на побережье, взяв с собой слойки, чай в термосе и бутылку белого вина.

Назад мы добирались уже в темноте. Девочки крепко спали, Маргарита сидела между �

Часть вторая

Домина

Глава 1

Звонок в дверь прозвучал, когда я уже потеряла надежду получить свою пиццу. Курьер изрядно опаздывал. Сообщение «Заказ в пути» пришло час назад, и с того времени мой желудок не переставал гневно рычать. В глазок, естественно, я не посмотрела, хотя… если бы и посмотрела, то ничего сделать бы не смогла.

На пороге стоял Горцев, и выражение его лица не сулило ничего хорошего, скажу больше – клятвенно обещало большие неприятности. Дергаться, прятаться или убегать было бессмысленно, поэтому я не сдвинулась с места.

– Ну, привет, Ксения Игоревна, – произнес он и шагнул вперед.

Мне удавалось скрываться почти полгода. Не скажу, что я наслаждалась этим временем. Нет ничего хорошего в том, чтобы постоянно менять квартиры, районы, города. Прятаться, одеваться в нелепые одежки, носить медицинские маски и кепки, закрывая лицо, использовать одну наличку, которую привозили родственники. Естественно, ни о какой учебе, работе или развлечениях речи не шло. Меня обеспечивали родители и, если честно, мне уже поднадоела подобная жизнь.

Тогда, на Родосе, все казалось простым и понятным. Я в своем мире, скоро прилетит мама или папа, заберет меня домой, и опять все будет хорошо. Единственное, что сообразила, когда зарядила телефон в кафе, – позвонила маминой коллеге, а не маме, тем и дала себе фору в полгода. Как потом оказалось, не напрасно: за нашим домом следили, телефоны родителей прослушивались.

Мама по своим каким-то дальним каналам нашла знакомую знакомой, отдыхавшую в тот момент в Греции. Пятнадцать евро дали мне возможность прожить кое-как два дня, питаясь кофе с булочками и ночуя на пляже, пока та не приехала ко мне в Монолитос. Как меня вывозили из Греции – отдельная эпопея. Сначала в Турцию, потом в Белоруссию, из нее уже в Москву. Точнее, не в Москву – отправили в деревню к двоюродной бабушке по маме. Понадеялись, что на таких дальних родственников слежка не распространяется.

– Вскоре, думаю, совсем снимут, – произнес папа, когда мы всей семьей собрались под одной крышей, – после твоего исчезновения прошло три месяца. Раньше они даже на работу провожали, а сейчас оставили одну машину у подъезда. Мы даже не уверены, прослушиваются ли еще телефоны. Если поначалу мы явно слышали щелчки при разговорах, то сейчас ничего такого.

– Но если я где-нибудь появлюсь со своим паспортом, они сразу же обнаружат. – Я была так рада видеть маму, папу, брата, дедушек и бабушек, что не могла усидеть на месте. Постоянно перемещалась по комнате: то к маме прижмусь, то брату волосы взлохмачу, по поцелую бабушку в щеку.

– Значит, будешь работать по-серому, а пока попутешествуешь по европейской части России.

Первую квартиру мне сняли в Калуге, затем я переехала в Подольск, а следующим местом жительства стала Рязань. Снимали жилье на имя подруг мамы или друзей папы.

Пришлось рассказать все. И про другие миры, и про доминов, и про пари. Почему-то возможность забеременеть от родственника императора родителей не испугала, гораздо больше испугала моя будущая слепота. Наверное, из двух зол они выбрали меньшее. А мама вообще заявила:

– Нужно было остаться и делать операцию. Ребенок, даже от нелюбимого человека, – это радость. Где раз в неделю, там и два, и три. Мозги у тебя есть, ты умная и хитрая. Выкрутилась бы.

Спасибо, мамуля. Я была малость поражена ее цинизмом. Я рвалась домой, а родители, узнав, что в левом мире могут вылечить мои глаза, попеняли, что ушла оттуда. И еще… Я никогда не считала себя умной и хитрой. Правда, всегда добивалась своего. Иногда капризами в детстве, иногда лестью, а иногда… Вот черт!

В детском саду у меня была любимая кукла. Проблема в том, что она была любимой не только у меня. Чтобы оградить от поползновений других девочек, я сказала им, что ночью кукла оживает и приходит во сне к тому, кто с ней играет. Сама видела – у нее вырастают длинные клыки и когти. Надо ли говорить, что охочих играть с ней поубавилось.

А в десятом классе мы с Ленкой, моей одноклассницей, боролись за право вести школьный блог. Обе были отличницами и активистками, нас хвалили учителя, они и предложили соревнование: чья статья наберет больше лайков, тот и будет главным редактором. До статей дело не дошло – подвернулся путь легче.

Однажды я увидела Лену подкуривающей сигарету на заднем дворе между мусорными баками. Я не стала игнорировать такой жирный кусок шантажа, который сам приплыл в руки.

– А как же твоя чудесная статья о вреде курения, за которую ты получила высший балл по литературе? – медовым голоском поинтересовалась я, предварительно щелкнув телефоном. Моя соперница побледнела до синевы. Сигарета выпала из ослабевших пальцев.

– Давай ты снимешь свою кандидатуру, а я никому не покажу двуличную курящую отличницу? – насмешливо предложила, помахав айфоном.

Первая проба шантажа была удачной, тогда у меня не возникло ни угрызений совести, ни стыда, ни чувства вины. Сейчас я, наверное, постаралась бы победить честно, но в подростковом возрасте я лезла напролом, как бронированный танк.

Стоп… А не об этом ли мама говорила?

Еще, что меня реально беспокоило, – это что я так и не смогла закончить универ. И уже не закончу. Обидно. Чтобы совсем не сойти с ума от скуки, я начала вести небольшой бложек и давать вредные женские советы: как безболезненно расстаться/помириться/поругаться с парнем, ликвидировать соперниц, избавиться от токсичных подруг. Подписывалась «Умудренной опытом». Подписчиков было немного, да я и не стремилась прославиться – просто тренировалась, чтобы не забыть наработки по журналистике.

А однажды ко мне приехала мама и осталась ночевать. Она привезла кучку евро по двадцатке, дорогущую золотую брошь девятнадцатого века, усыпанную изумрудами, которая в нашем роду передавалась из поколения в поколение, и серьезный разговор, затянувшийся до глубокой ночи.

Мама принялась уговаривать меня уехать. Не в другой город или страну, а уйти навсегда в левый мир. Я догадывалась, чего стоило родителям решиться на такое. Мама смотрела в сторону и поджимала губы, как делала обычно, когда сдерживала слезы. Папу вообще оставила дома, так как в нашей семье он был слабым звеном – мог и расплакаться.

– Пока сможешь, будешь отправлять нам письма, – я догадалась, зачем она привезла евро, – но при первой же возможности сделай операцию. Я бы сказала, что можно жить и слепой, иметь семью, детей, работу. Но это будет ущербная жизнь, давай говорить честно. – Голос мамы задребезжал. Она глубоко вздохнула, выпрямилась и продолжила: – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась с нами. Хочу радоваться твоим успехам, первой работе, зарплате. Хочу организовать твою свадьбу, выбрать самое красивое платье, вести тебя к алтарю. Хочу стать бабушкой, свекровью, ворчать на твоего мужа, забирать внуков на выходные. Хочу всю жизнь с тобой, моя любимая девочка…

Какой бы ни была мама железной леди, все-таки не удержалась – из ее глаз потекли слезы. Я же давно не сдерживала их, футболку на груди можно было выжимать.

Первым чувством, которое охватило меня после ее слов, было неприятие. Нет! Никогда я не покину свой мир. Останусь до конца, и плевать на все. Скажу родителям, что проход не открылся ни разу за все время…

– Птенец должен вылететь из гнезда, иначе он не взлетит…

– Вот только не нужно твоих психологических приемчиков… – всхлипнула я.

Мама ласково улыбнулась. Я всегда ею восхищалась, она была сильной, уверенной в себе, знала ответы на все вопросы, даже блефовала убедительно. Я видела, как ей сейчас больно и тяжело, от этого тяжело становилось мне.

– Ксюш, родители хотят, чтобы их ребенок был здоров и счастлив, это естественно. Ты не сможешь быть счастливой слепой, я тебя знаю.

– Смогу, – произнесла дрожащим голосом. Мама отмахнулась от моего нытья.

– Если будет нужно – рожай, – голос родительницы стал твердым и властным. – Дети – это прекрасно. А по поводу семьи, брака или еще чего… Все в твоих силах. Миром правит рука, качающая колыбель. Если захочешь, перевернешь его вверх дном, но будешь со своим ребенком. Я верю в тебя…

На некоторое время я зависла, переваривая мамины слова. Нет, я еще слишком молода, чтобы осознать такую глубокую мудрость. Мы еще о многом говорили в тот вечер. Мама словно наверстывала упущенное или, наоборот, спешила дать советы на будущее.

Утром она уехала, а я опять погрузилась в уныние, мутное бездонное болото ничегонеделания. Ни работы, ни учебы, ни друзей, ни развлечений. Лишь чтение и бесконечные размышления о жизни. Я не собиралась уходить в левый мир, но иногда предательские мысли зудели на подкорке и заставляли рассуждать.

Во-первых, медицина. Вдруг получится сделать операцию? Во-вторых, там реально интересно. Я многого не видела, ни Рима, ни Афин, даже Колосса не посетила. Техника более развита, космические корабли летают на Марс, как в другую провинцию. Плюс сакс… Очень интересно на него глянуть. А в-третьих, если я буду осторожна и внимательна, не буду соглашаться с предложениями доминов посетить острова и их закрытые поместья, то Лукреции меня не достанут. А договор? Выкручусь как-нибудь. Заверять его нужно в парме при свидетелях. Вот они и узнают, что я подписала под принуждением.

Странно, но ни о Растусе, ни о Фабии я почти не вспоминала. Но подсознательно сравнивала с доминами всех мужчин. Я не успела за полгода повстречаться с кем-нибудь серьезно. Пару раз сходила в кино с соседом, он снимал квартиру напротив. Дима хотел продолжения, но я отказала и вскоре переехала в другой город. С Антоном познакомилась в супермаркете, он весело поинтересовался, почему я до сих пор в маске, если пандемия давно закончилась. Этот был более настойчивым, даже, можно сказать, наглым: на первом же свидании попытался залезть под юбку, начал преследовать, караулил у подъезда, и мне пришлось переехать раньше, чем планировала. Увы, любой из них в сравнении с доминами выглядел как блеклая старая фотография против качественного снимка дорогой камеры с высоким разрешением.

Глава 2

Везли меня в Москву под конвоем, словно преступницу. В железном фургоне без окон, с решетками поперек проходов. Не дали даже толком собрать вещи. Я лишь успела ухватить самое необходимое – телефон, деньги, брошь. Зато, пока ехала, кое-как продумала легенду.

Допрос, учиненный Горцевым в кабинете, состоялся по всем правилам судебного искусства. Наконец я поняла разницу между нашим первым разговором и теперешним, о котором он предупреждал, если удастся его разозлить. Мне, видимо, удалось. Нет, он не заламывал руки, не загонял под ногти иголки и не светил в глаза фонарем. Но разница тона и угроз была колоссальна.

Я пыталась огрызаться. Ну что они со мной могут сделать? Убить не могут, я полезна живая. Даже посадить в клетку не могут – я должна ездить по миру, значит, нужна свобода передвижений. Приставят круглосуточную охрану? Скорее всего. Но и охрана ничего не сможет сделать, если проход откроется на расстоянии вытянутой руки.

Оказывается, я была слишком наивной.

– Ваш брат еще школьник?

Я напряглась мгновенно, за долю секунды, кровь отхлынула от лица.

– Посещает секции по баскетболу и плаванью? А в спорте часто бывают травмы… Иногда серьезные.

– Э-э-э…

Не успела я даже выдавить из себя чего-то путного, как он сразу невозмутимо продолжил:

– Отец ездит на десятилетнем «Форде»? На дороге есть много разных идиотов, которые не соблюдают правила, а машина старая.

– Стоп. Я расскажу все.

Наконец, я собралась с мыслями. Его угрозы… Они будут вечным крючком, на который меня повесят. До самой слепоты. Но ничего сделать не могла – для меня семья всегда была на первом месте. Естественно, ни о каком проходе между мирами я говорить не собиралась. Пока. Оставлю его на крайний случай, если не будет другого выхода.

– Когда я убежала гулять по ночному Парижу, то встретила парня, – начала говорить я, стараясь, чтобы мой рассказ выглядел как можно более романтическим. – Люк дал свой телефон и пригласил в гости. Вот эти три месяца я с ним и провела. Хотела перед слепотой оторваться, а получилось, что влюбилась, как кошка.

– Я слышала разговор Латова и Николая Ильича о том, что ослепну через пару лет, – добавила в свой рассказ правды. На лекциях по журналистике нам говорили, что лучше всего ложь воспринимается, если ее перемешать с правдой.

– А как же другой мир, о котором вы написали в письме?

– Вы шутите? Какой мир? – я весело рассмеялась. – Просто придумала сказочку родителям, чтобы не волновались. Они у меня строгих правил – ни за что бы не разрешили жить с парнем, с которым знакома несколько часов. А телефон не включала, потому что не хотела, чтобы меня нашли.

– И как вы оказались в Греции? – по глазам было видно, что он мне не верит.

– Люк был неформалом, не признавал документов, – я хихикнула, закатив глаза, – смесь битника, люмпена и хиппи. Мы кочевали по Евросоюзу, воровали еду, одежду… Иногда просили милостыню. Эх, веселые были денечки…

– Ближе к теме! – рявкнул надсмотрщик. Я испуганно сглотнула.

– В Евросоюзе же не нужны документы, чтобы путешествовать. Мы пешком пересекали границу, прятались от властей с такими же неформалами. Лето решили провести в Греции. Переплыли пролив вместе с беженцами. И там он нашел другую – блондинку, англичанку, – мои губы задрожали, и я с трудом, но выдавила слезинку.

– И тогда, впервые за три месяца, вы решили включить телефон и позвонить родителям? – сарказм Горцева можно было грести лопатой.

– Деньги кончились, – я пожала плечами, – да и нагулялась уже.

Майор пристально меня разглядывал. Я чувствовала пятой точкой, что он не верит ни единому моему слову. Но пусть попробует проверить. Путешествие по Евросоюзу с неформалами, пешком, без документов и телефонов вряд ли получится отследить даже у такой серьезной организации.

– Ладно, пока этого достаточно, Ксения Игоревна, – произнес Горцев через некоторое время. – Доверия к вам нет, вы сами виноваты. С вами будет круглосуточно находиться охрана, это раз. Любые встречи, как и выходные, исключены, это два. И уже завтра мы улетаем в Краснодар, к тому заводу, о котором вы говорили ранее. Будем приступать к серьезным исследованиям. И так потеряли много времени.

– Я не сделаю ни шага, пока мне не разрешат встретиться с родителями!

И, видя, что Горцев собирается возразить, воскликнула нервно:

– Один раз! Они будут волноваться! Я исчезла из квартиры, они не знают, где я. Разрешите, – у меня слезы потекли из глаз, – пожалуйста… Ведь у вас тоже есть папа и мама…

Горцев пожевал губами и выдавил неохотно:

– Ладно. Один раз. Завтра утром.

Маму, папу и брата привезли в бизнес-центр. Мы встретились наверху, в одной из пустых безликих комнат на десятом этаже. Я жила на двенадцатом. Скорее всего, в комнате стояла прослушка, плюс двое охранников так и не оставили нас наедине, а десятый этаж исключал любую возможность побега через окно.

Говорили мы мало, в основном обнимались и плакали. Все вчетвером. Я прижималась к ним сильно, отчаянно, как в последний раз. Хотела забрать с собой частичку тепла их тел, их слезы, любовь, спрятать внутри себя и хранить до самого конца. Я уже понимала, что вскоре уйду – будущее, которое мне нарисовал Горцев, было слишком уж мрачным. Толку жить в родном мире, если я даже не буду видеться с родными. Лучше уж там…

– Вам пора, – охранник подал голос.

Сцепленные в одно целое мы вчетвером побрели к двери. И уже у входа я решилась. Поцеловала маму в щеку и прошептала тихо:

– Я подумала над твоими словами… – В ее глазах мелькнуло понимание вперемешку с грустью. Мама кивнула и вышла за дверь.

Через час я уже была в аэропорту. Николай Ильич встретил меня тепло и радостно, словно я и не сбегала. Также с нами летели Елена Владимировна с вечным диктофоном в руках, трое научных работников, представленных как инженеры-проектировщики, – они должны будут разобраться в технической документации, которую мне предстоит найти и перерисовать, – и двое безликих охранников с каменными физиономиями.

Я угрюмо смотрела на проплывающие под нами облака. Настроение было мрачным. Вчера перед сном я смотрела телевизор, и вдруг миры перед глазами расплылись до неясного мерцания. Я не могла обрести четкость пару минут, моргала, терла глаза, массировала веки и не знала, что делать. Жутко испугалась.

Почему в жизни приходится делать выбор? Иногда неподъемный. Почему нельзя подстелить соломки? Почему бывают такие ситуации, когда нет однозначного решения, и куда не повернешь – везде задница? И какое решение я бы ни приняла – осталась бы здесь или ушла в другой мир, – полного счастья не будет. Мама права, я не смогу быть счастливой слепой, но также верно, что не смогу нормально жить без своих близких.

Как же хорошо было в детстве! Любящие мама с папой, бабушки с дедушками, престижная школа, победы на олимпиадах, пансионаты в Подмосковье на каникулах, пляжный волейбол, теннис, внимание парней, поцелуи под звездами… Каждый день – новые приключения, новые свидания, радостные события. Жизнь была простой, легкой и счастливой. И никакого выбора.

Глава 3

Электростанция левого мира стояла частично на месте парка, что, несомненно, радовало, и частично на территории жилого комплекса, что радовало не особо. Конструкция была сложной и громоздкой. Как я поняла, сначала гравиволны усиливали, а потом прогоняли через огромную трубу, типа трубы МРТ, только в тысячу раз больше. Сегменты трубы в три человеческих роста хаотично крутились, гипнотизируя чуждой мощью. Скрывать было нечего, я подробно все рассказывала. Что как стоит, двигается, искрит и замедляется.

Но главное, конечно, было не в визуальных зарисовках, главное было в первоисточниках – чертежах, формулах и так далее. Где их брать, я не знала. Бродила по комнатам в надежде увидеть что-то на столе. Скорее всего, документация, если и была, находилась в папках, в сейфах или ящиках. Увы, протянуть руку и открыть их я не могла, оставалось лишь ждать, пока кому-нибудь из работников понадобится что-нибудь посмотреть.

– Так мы можем ждать месяцами, – буркнула я раздраженно, два дня просидев на лавочке в парке в нашем мире, а в левом – в кабинете какого-то начальника (уж очень он был просторным и роскошно обставленным). За все время сам инженер в нем побывал несколько раз по десять минут. Никаких ящиков не открывал, документацию на столе не раскладывал.

Решили пока ограничиться наружным наблюдением. Я залезала внутрь турбин, описывала досконально их наполнение, а наши лаборанты делали зарисовки по моим словам.

– Вы только представьте! – не мог успокоиться Николай Ильич. Мы ехали в фургоне в гостиницу. У меня после дня говорильни распух язык и болело горло, все время хотелось пить и спать, а профессор был полон сил и энергии. – Перемещение электричества на расстоянии! Это даже не Нобелевская премия, это переворот во всей энергетике!

– Но там совсем другой принцип, – возразил один из инженеров. – У нас – заряженные частицы, у них – магнитные волны. Нужен первоисточник, работы того, кто открыл первый усилитель-магнит.

– Библиотека должна помочь. – Профессор повернулся ко мне: – Ксюш, ты говорила, что в этом городе она есть, и университет тоже.

Я угукнула с закрытыми глазами. Скорее бы уже в гостиницу и спать.

– Как это может быть использовано в плане оружия? – перебил Николая Ильича Горцев.

– Оружие – это не ко мне, – мягко ответил профессор.

Я вообще, пока была в левом мире, ни разу не видела что-либо похожее. Лишь однажды, когда в Раста стреляли ампулой с транквилизатором. Если оружие и было в империи, то на границе или за ее пределами. А для этого нужно ехать в Африку или Китай.

– Хорошо, тогда начнем с гравитационных волн, дальше посмотрим. – Горцеву обязательно нужно было последнему поставить точку в разговоре.

Прогресс за две недели был незначительным. Однажды я увидела что-то похожее на формулу в мундорете-планшете инженера, но даже не успела ее осознать, как экран схлопнулся. Горцев злился, Николай Ильич успокаивал начальника тем, что процесс потребует месяцы, а то и годы. Тот парировал, что у нас нет этих лет, бросая на меня недовольные взгляды, словно я была виновата в том, что мое зрение ухудшается. Врач, который обследовал меня в очередной раз, сделал неутешительный вывод: атрофия нерва прогрессирует. Пока это меня не слишком беспокоило – иногда в глазах появлялась рябь, изображение на несколько секунд словно расплывалось, делалось нечетким. Но потом опять выравнивалось.

– Пойдем прогуляемся… – обратился ко мне Николай Ильич после ужина. Я удивленно подняла голову. – У меня есть кое-какие мысли, как нам разнообразить свою работу.

Я пожала плечами и встала из-за стола. Гулять я всегда любила. Мы жили в очередном закрытом пансионате на окраине Краснодара, природа вокруг была замечательной, только у меня не хватало времени ее оценить. Двухэтажные коттеджи окружал лиственный низкорослый лес, а в конце улицы находилось большое круглое озеро, к которому мы сейчас и направлялись. Теплый вечер благоухал насыщенным ароматом конца осени. Не свежим и легким, как весной, а плотным, душистым букетом увядающей зрелости.

За нами увязались два охранника. Без них никуда. Они шли на расстоянии двадцати шагов от нас, но Николай Ильич все равно разговаривал чуть приглушенно.

– Мне было двадцать восемь, когда я согласился работать на правительство, – начал он издалека – Молодой, подающий надежды инженер, кандидат физико-математических наук, гордость Политехнического университета. Сначала было интересно и увлекательно, мы с командой ездили по стране, разрабатывали сложные процессы, описывали формулами природные явления, прогнозировали будущее. Времени постоянно не хватало, а на семью и детей и подавно.

Я вопросительно приподняла бровь. Профессор улыбнулся.

– Прости, я уже стар, и поговорить – одно из немногих удовольствий, которые остались. Но ближе к теме, – его голос стал еще на полтона ниже. – Я вижу, что все это не твое, ты здесь как в клетке. Тебя тяготит и эта работа, и жизнь по правилам…

– Очень, – хрипло подтвердила я.

– Если хочешь сбежать – я помогу, – почти прошептал он, – я уже стар, моя жизнь прожита, а у тебя еще есть немного времени, чтобы потратить его с пользой. Я скопил достаточно денег, и близких родственников у меня нет…

Я прервала профессора, взяв за локоть. Выглядело так, словно я оступилась и повисла на мужчине.

– Я могу вам доверять? – прошептала тихо.

– Абсолютно, – ответил он серьезно.

– Мне не нужны деньги. Я сбегу без помощи кого-либо. Знаете, где я была три месяца, когда исчезла? В левом мире. Я вижу проходы между мирами. Они открываются хаотично и постоянно. В прошлый раз открылся на расстоянии четвертого этажа от земли сразу после нашего разговора в Париже. Когда-нибудь я уйду, а вас прошу: после моего исчезновения объясните Горцеву, куда я делась. В левом мире медицина развита до такой степени, что мне могут пересадить новый глазной нерв. Я сделаю операцию и перестану видеть миры. Не нужно мстить моим родным, это бесполезно, я не вернусь. Если смогу – переправлю до операции какую-нибудь литературу по гравиволнам. На этом все.

Глаза у профессора загорелись. Он все-таки был в первую очередь ученым-исследователем, и то, что я рассказала, вызвало у него жгучий интерес.

– Как бы я хотел узнать обо всем, что ты там видела! – он едва сдерживался, чтобы не закричать от восторга. – Все, что ты просишь, я сделаю, но пожалуйста, расскажи хоть что-то… Это же… Ох, у меня мурашки по коже…

Я улыбнулась. Шестидесятилетний мужчина выглядел как маленький мальчик, получивший на день рождения радиоуправляемый квадрокоптер.

– Что успею – расскажу, – произнесла я тихо, – но я могу исчезнуть в любой момент. Телефоны моих родных вы, думаю, знаете…

Он кивнул.

– Итак… Я вышла из портала на крышу одного дома в Лютеции, там жила семья Просперусов…

Успела я немного. За те полчаса, которые у нас были, я лишь немного рассказала о хозяевах империи, о техническом прогрессе, тамошних машинах, планшетах, кривом интернете. Профессор был согласен со мной, что узлом разделения миров, скорее всего, был Иисус. Что такое сакс, он тоже не знал, но предположил, что какой-то метеорит или камень, обструганный определенным способом.

– Ученные давно подтвердили, что даже обычные египетские пирамиды оказывают определенное воздействие на человека, – возбужденно шептал он на обратном пути. – Поле пирамиды влияет на кровеносную и лимфатическую системы. Доказано, что влиянием поля является увеличение биоэнергетики организма. Но в наших пирамидах оно очень слабое.

– Значит, сакс делает то же самое, что египетские пирамиды, но мощнее в тысячи раз? – предположила я.

– Возможно, – Николай Ильич потер руки, – как жаль, что тебе не удалось к нему приблизиться…

Я скривилась. И так едва успела свинтить, чуть не заимев ребенка. А уж разыскивать сакс и вовсе заняло бы кучу времени и сил. Мы попрощались у дверей моего номера. Профессор поцеловал меня в щеку, шепнув, чтобы я не беспокоилась о родных, он сделает все, что в его силах. На глаза навернулись слезы. Что-то в последнее время меня преследует дурацкая карма – заранее прощаться с близкими людьми.

Глава 4

Проход я увидела утром, когда собиралась идти на завтрак. Хорошо, что успела полностью одеться и привести себя в порядок. А евро с брошкой давно были вшиты в лифчик, благо на размер груди никогда не жаловалась, место было. Я быстро схватила сумку, лежащую в коридоре на тумбочке, сдернула с вешалки всю одежду, что там была, и шагнула в неизвестность.

На этот раз дверь открылась в правый мир. Что ж, посмотрим на него ближе. Не то чтобы я горела желанием – напрягали два ощутимых минуса. Во-первых, язык я знала плохо, выучила лишь самые простые бытовые слова. Во-вторых, то, что я успела увидеть, не впечатлило. Мир был слишком религиозным. И пусть в последнее время я изменила мнение и о вере, и о верующих, но постоянное преклонение коленей с поводом и без повода, огромное количество на улицах белых ряс монахов и священнослужителей не могло не напрягать. Плюс низкий технический прогресс, мало городов и почти что натуральное хозяйство.

Я вышла, точнее, выпала, так как была на втором этаже коттеджа, во двор какого-то дома. Упала очень удачно – ушибла бок и растянула лодыжку, всего-то. А могла что-нибудь и сломать. Стиснув зубы, я замотала ногу крест-накрест случайно оказавшимся в руке шарфом, который утащила с вешалки, и встала, поворачиваясь к дому.

Он был одноэтажным, с большим чердаком и высоким цоколем. Почти вплотную к нему примыкали многочисленные хозяйственные пристройки, занимавшие большую часть огороженного двора. Мне повезло упасть на подстилку из сена, по-видимому, остатки стога, который убрали под крышу от осенней непогоды. Обоняние не обмануло – скотины в сараях было предостаточно. По звукам – коровы, козы, куры. Может, кто-то еще.

Оглядываясь, я наткнулась взглядом на стоящую у двери сарая женщину с корытом. Она пялилась на меня круглыми от шока глазами. Женщина была одета в длинный сарафан в пол, на который был наброшен тонкий тулуп до колен. Я же стояла в неизменных джинсах и толстовке, прижимая к себе сумку и ворох одежды.

– Привет! – улыбнулась я, не сразу сообразив, что здороваюсь по-русски.

– Йасу, – поправилась, вспомнив, как «здравствуйте» звучит по-гречески.

Видимо, вышло не очень, так как женщина нахмурилась и двинулась в мою сторону.

– Неве совьян… – пропела она мелодично. Я с трудом соединила в мозгу два понятия. Перевела как «да пребудет…» или «пусть будет…», может, как-то иначе. Женщина шла ко мне и громко быстро говорила, помогая жестикуляцией. Я почти ничего не понимала, зато понимала, что общаться с людьми в этом мире предстоит мне с большими трудностями.

Так и вышло. В разговоре, который состоялся позже, я мешала все – слова из арабского, греческого, частично арамейские, что помнила. Помогала руками, описывая, как я попала в этот мир. Выходило и смешно и печально одновременно. Через пару дней я кое-как приспособилась, успокоилась и вспомнила, чему меня учила Нина Петровна, преподаватель арамейского. Да и хозяева старались – использовали в речи только простые односложные фразы.

Семья женщины, а ее звали Табита, была небольшой. У нее было двое детей – шестимесячная девочка и четырехлетний мальчик, принявший появление меня в их доме с восторгом и ужасом. Муж Табиты – Иона – целый день работал, как я поняла, в Храме. Все взрослые мужчины и женщины должны были отдать некоторую часть своего времени и, увы, денег на нужды церкви. Табита год как избегала этой участи, пока не подрастет дочка.

Эта обязанность для меня не была нова. Я читала, что раньше и в нашем мире часть доходов, отдаваемых церкви, сначала была добровольным приношением, а потом обязательным. Десятина, так ее называли. Даже сейчас, в двадцать первом веке, в некоторых странах существует обязательный церковный налог. Но это касается только тех, кто состоит в какой-либо религиозной конфессии. Здесь же в ней состояли все.

Хозяева радушно меня приняли. Жили они не бедно, но и не богато. У них был хороший крепкий дом – Табита объяснила, что дома новым семьям строят поселенцы все вместе и бесплатно. Каждый несет, что может: кто дерево, камень, кто – живность или одеяла. Под навесом стояли знакомые механические приспособления для обработки сада и огорода. Я заметила что-то похожее на небольшой трактор и культиватор. В доме было газовое освещение и плита, работающая на нем же. В общем и целом, конец девятнадцатого века.

Их родители уже «ушли». Я подумала, что умерли, но это было не так. Оказалось, что они ушли то ли в Храм, то ли в монастырь, не поняла точно. Служить Богу, молиться, благодарить или поминать… Выбирай любое понятие.

Еда была не слишком разнообразной. Много молочных продуктов, овощей, хлеба. Мяса почему-то не было. Не то чтобы я была жутким мясоедом, но за несколько дней в этом мире я так и не съела ни одной котлетки или колбаски. Хотя в хлеву, а я усиленно помогала Табите в домашних делах, пытаясь отплатить за гостеприимство, находились две коровы, несколько коз, десяток овец и почти сотня кур. Но все, что семья от них получала, – это молоко, шерсть, яйца. Свиней не было; это было логичным, так как их мясо употреблять в пищу в иудаизме было запрещено.

Разгадка оказалась дикой. Однажды вечером, после ужина, я вызвалась мыть посуду. И вдруг увидела, как по чистой тарелке ползет муха. Жирненькая, наглая, с зеленым отливом. Наверное, залетела из хлева в полуоткрытое окно. Меня передернуло от омерзения. Я быстро взяла мокрую тряпку и прихлопнула эту гадину.

– Стой! Не убивай! Ты что?! – заорала Табита. Я ошарашенно уставилась на женщину.

– В смысле?

– Заповедь «Не убий»!

– Даже насекомых?! Мух, комаров, червяков?

– Никого нельзя. Все живые существа равнозначны, – с ужасом прошептала женщина, бухнулась на колени и принялась истово молиться.

Вот блин, а я думала, почему у них нет мяса на столе… Предполагала, что они веганы, а оказалось – гораздо запущеннее. Я не знала ни одной молитвы, но и она бы мне не помогла. Чтобы загладить вину за убийство, нужно было идти в Храм и молиться лично Богу. Плюс преподнести дар, соответствующий прегрешению.

– Табита, – я умоляюще сложила руки, – никто кроме тебя не видел, что я прихлопнула муху. Давай ты забудешь, и я никуда не пойду?

Женщина побледнела. Подняла руку и пальцем ткнула в потолок.

– Он видит…

Да… Безнадега. Доказывать о глупости и невежестве подобных требований бесполезно. Как говорится, не лезь в чужой монастырь со своим уставом.

– А если бы я придавила муху случайно? Например, не увидела, села на скамейку и – оп…

– Если случайно, то наказание меньше. А если намеренно, как сейчас, то это тяжкое прегрешение.

Дурдом. Абсурд, возведенный в энную степень. Страшно подумать, что грозит настоящему убийце. Или их нет? О войнах мы еще не разговаривали, слишком сложная тема, но, судя по тому, что большая часть «моей» России скудно заселена, городов почти нет, даже поселков мало, плотность населения очень низкая. Куда деваются люди?

Нужно найти библиотеку, так как до планшетов или мундорете в этом мире как до луны. Хотелось бы узнать, из-за чего этот мир стал таким религиозным. Ясно, что разделение случилось две тысячи лет назад. Николай Ильич сразу сказал, что делятся миры одновременно. Что же случилось с Иисусом здесь? Избежал он казни, как в левом мире, или был распят, как у нас?

В доме Табиты и Ионы не было ни одной книги, только какие-то таблички с молитвами. Они висели на стенах вместо картин. Каждый вечер после захода солнца семья становилась на колени и по часовому кругу читала с них молитвы. Точнее, читал Иона, а остальные повторяли.

В правом «моем» мире Горцев с командой закончили меня искать. Несколько дней в пансионате шныряла туда-сюда толпа ищеек с собаками. Не знаю, к каким выводам они пришли, – исчезла-то я из запертой комнаты, – но лицо Горцева с каждым днем становилось все мрачнее.

Глава 5

Храм был прекрасным и величественным. Возвышался над полями и лесами, как невиданное волшебное чудо. Огромный, высокий, белоснежный. При взгляде на это творение замирало сердце. На это и был, видимо, сделан расчет. Даже странно, как при таком слабом развитии технологий люди умудрились создать подобную красоту. Как я поняла еще раньше, все поселения строили вокруг Храма кольцом. Вроде как тот давал свою благодать, силу, дары всем, кто жил рядом. В речи Табиты промелькнуло, что в каждом Храме есть какой-то священный градалис, исцеляющий от любых болезней и выполняющий желания. Я смутно понимала, о чем она говорит, грааль, что ли? Прикоснуться к нему разрешали не всякому. Это стоило огромных, просто немыслимых денег. Некоторые просящие, например, родители умирающего ребенка, отдавали за исцеление все свое имущество и попадали в вечную кабалу к Храму, становясь буквально рабами на всю жизнь.

Каяться отправилась одна. Табита осталась сидеть с детьми, Иона проводил меня до главного входа, проинструктировал и вернулся на работу – копать храмовый пруд.

Мне предстояло преподнести дары, которые дала Табита, и помолиться перед статуей Бога. Неудивительно, что Храм такой роскошный и жрецы живут припеваючи, если за убийство насекомого нужно принести две буханки хлеба, головку сыра, крынку сливок и десяток медных монеток в придачу. Мне было ужасно стыдно, ведь семье, что меня приютила, за мою оплошность пришлось потратиться.

Внутри было еще краше. Мрамор, позолота, хрусталь, огромные окна и барельефы – все было создано для того, чтобы простые люди, попавшие сюда впервые, упали на колени от потрясения. Точнее, от контраста между их домами и «домами» священников. Гигантский арочный зал с колоннами и куполом над головой угнетал. Делал из человека букашку, наглядно демонстрируя превосходство над смертными. Войдя в Храм, я инстинктивно вжала голову в плечи, а потом выпрямилась и внимательно осмотрелась.

По кругу купола бежала нить, похожая на люминесцентную. Она же обводила контуры дверей и окон. Узконаправленные прожекторы освещали фрески и роспись на стенах. А в центре было что-то вроде 3D лазерной установки, проецирующей огромную статую Бога, парящую в высоте. И музыка. Тихая, нежная, льющаяся из маленьких плоских колонок, замаскированных под фрески.

Разрыв шаблона! Внутри храма был как минимум конец двадцатого века, тогда как снаружи царил девятнадцатый.

Справа подошел молодой человек в рясе. Худощавый, безбородый, совсем юный, на вид семнадцать – восемнадцать максимум. Он что-то быстро сказал. Я ничего не разобрала, но логичным было бы предположить, что он поинтересовался, зачем я здесь.

– Пришла покаяться за убийство мухи, – четко отбарабанила фразу. Утром Табита заставила меня заучить несколько ходовых. Одной из них была эта.

Протянула узелок с продуктами и вытащила из кармана десять монет. Священник бросил на меня странный взгляд, кивнул с задержкой, произнес что-то типа «иди» или «идем», я еще плохо разбиралась в склонениях, и направил в комнату для подношений. Я положила котомку на стол, а серебро ссыпала в красивый кувшин с широким горлом, на дне которого заметила блеск монет. Вроде все правильно сделала.

Священник внимательно следил за каждым моим движением, явно что-то подозревая. Или моя внешность роль сыграла, или чудовищный акцент, когда я говорила, а может, ни грамма понимания в глазах, когда говорил он.

Мы вошли в соседнюю дверь. Сначала я думала, что за ней кабинка для исповеди, но нет – парень привел меня в полноценную комнату, таких комнат было много, вдоль правой стены я насчитала около десяти сияющих дверей. В центре стояла статуя, предполагаю, Иисуса, так как присутствовал и крест, и «бедняцкая» тога, в которую он был одет, и посох, и характерные «еврейские» черты – длинный тонкий нос, узкое вытянутое лицо, красивые миндалевидные глаза.

Табита заверила, что разговаривать и просить прощения я буду наедине с Богом, поэтому бояться нечего: покаешься своими словами на любом языке – и все, Он услышит. Но любопытный священник не ушел. После того, как я опустилась на колени, встал сзади у выхода и принялся сверлить мою спину пристальным взглядом. И что теперь делать? Можно, конечно, молиться шепотом или вообще про себя, что я и сделала.

– Кто вы? – медленно выговаривая слова, произнес он после того, как я «закончила». – Откуда прибыли в Таргум?

Я молча поднялась и развернулась лицом к юноше, мысленно прикидывая, что сказать, выстраивая в уме фразу из более-менее знакомых слов. А он, оказывается, умный и смышленый. Сразу понял, что я нездешняя. Вдруг глаза церковника изумленно расширились.

– Вы повернулись к Богу спиной?!

Вот это попадалово. Я покосилась на статую, пожала плечами и прошептала виновато в сторону:

– Извините… – Непонятно, кому нужны мои извинения – Богу или его служителю.

– Идите за мной, – парень поклонился в сторону статуи, спиной вышел через дверь и замер, ожидая меня в проеме.

Делать было нечего. Ну не убьют же меня, в самом деле? Не помню, чтобы Табита предупреждала о таком, но, если честно, бесконечные вечерние и утренние наставления утомили, уж слишком их было много. У меня сложилось впечатление, что правил и регламентов в этом мире больше, чем звезд на небе. Неудивительно, что какие-то из них прошли мимо меня.

Утром я еще раз заскочила на пруд проверить бревно, на котором мы сидели с Николаем Ильичом в предпоследний день. Увидев маленькую записку, приколотую булавкой к коре, с надписью «я все сделаю», запрыгала от счастья. Профессор понял, куда я ушла. Одной проблемой меньше.

Священник молча вел длинными запутанными коридорами, иногда коротко оборачиваясь, проверяя, иду ли я за ним. Я тоже молчала. Во-первых, лишний раз открывать рот – себе дороже. Что путного я могла сказать, имея в собственном словаре около тысячи слов? Во-вторых, меня явно вели к вышестоящему руководству, так как коридоры, по которым мы шли, были отделаны деревянными панелями, фресками и мраморными барельефами. Уж точно не похоже на тюремные казематы.

Ждать левита – так его назвал мой спутник – нам пришлось около двух часов. Час в каком-то пустом, холодном каменном мешке без окон и мебели, следующий час непосредственно у двери кабинета. И все это время мы стояли. Вокруг не было ни стульев, ни диванов, ни кресел, ни даже малюсенькой лавочки. Сначала я рассматривала коридор, потом молодого священника, который тоже бросал на меня украдкой любопытные взгляды, а в конце уже просто закрыла глаза, прислонилась к камню и старалась не опуститься на пол, так как ноги дрожали от усталости.

Вдруг дверь кабинета открылась, и из него вышла Табита. В ее глазах дрожали слезы. Она бросила на меня виноватый взгляд и быстро посеменила прочь. От потрясения у меня открылось второе дыхание, я взбодрилась и выпрямила спину. Быстро сориентировались, церковники. Но как? Парень не отходил от меня даже на минуту, только во время «молитвы» я стояла некоторое время спиной и не видела, где он и что делает. Неужели у них есть мобильные телефоны или пейджеры?

– Заходите, – громкий, хорошо поставленный голос прозвучал из глубины. Говорил словно оперный певец. Священник склонил голову, давая мне возможность пройти первой.

Кабинет выглядел так, как бы выглядел кабинет какого-нибудь важного человека в моем мире. Добротная деревянная мебель, в шкафу книги в толстых переплетах, в углу странное приспособление, типа кулера и кофеварки в одном флаконе. И да – электрическое освещение. На столе стояла красивая изогнутая лампа зеленого цвета. Также я заметила непонятную аппаратуру с кнопками. Коммутатор, пишущая машинка или аналог компьютера?

Разговор иссушил меня до донышка. Пришлось рассказать правду. От Табиты они уже знали, что я появилась из ниоткуда, выпав на землю с воздуха, почти не умела говорить, не знала ни одной молитвы и так далее. Мне не дали ни единого шанса что-то утаить. Куда там Горцеву с его прямолинейными угрозами. Левит давал фору и Фабию с его мягкой бархатной тиранией, и даже моей маме с ее психологическими приемчиками.

Со мной он разговаривал медленно, тщательно выговаривая слова, со своим коллегой – бегло, используя такие сложные конструкции, что я понимала лишь предлоги.

За сумасшедшую меня не приняли, это плюс. А минус… Левита очень испугало то, что есть другие миры и что некоторые люди могут их видеть. Так, как бы испугала любой тоталитарный режим возможность инакомыслия.

Больше всего я боялась, что меня сожгут на костре, как ведьму. Читала, что в древности подобным образом решались все непонятные проблемы. Но, оказывается, церкви интересны иномирцы. Левит отдал распоряжение доставить меня в Византий к первосвященнику. Тот и будет решать мою судьбу. Предполагаю, первосвященник – кто-то вроде папы римского у нас. Я порылась в памяти: Византий, Византия… Не Константинополь ли? Точнее, у нас он Стамбул. Далеко ехать придется. А так как в поселке я видела лишь телеги с лошадьми, то представляю, сколько займет дорога.

Переночевать разрешили в доме Табиты и Иакова с условием, что на рассвете я сама приду к воротам Храма. Женщина сокрушалась, но в ее глазах я заметила облегчение. Они были рады избавиться от непонятной и опасной гостьи. Я тоже была рада уехать. Деревня Табиты состояла из полусотни одинаковых домов; вдалеке, на равном удалении от Храма виднелась еще одна такая же. И еще, и еще. Больше ничего интересного вокруг не было. Если бы мне разрешили, я бы лучше занялась исследованием Храма, но внутрь обычных людей не пускали, лишь в комнаты для молитв. Поэтому поездка в столицу стала для меня идеальным выходом. Моей конечной целью был левый мир и операция на глазах, но пока не откроется проход, почему бы не изучить правый мир заодно?

Мне хотелось отблагодарить семью Табиты за гостеприимство, но, увы, ни евро, ни айфон не подходили, а брошь было жалко до слез. Она – единственное, что у меня осталось от семьи. В итоге я стянула с запястья часы. Их подарил мне Саша Михеев на день рождения. Выглядели часики отлично, больше как украшение, чем как необходимый аксессуар. Тоненькие, изящные, из серебра, с висюльками на браслете. Я протянула их Табите со словами благодарности. Она запричитала, отпихивая подарок. Скорее всего, посчитала слишком дорогим. Мне же расставаться с подарком бывшего бойфренда было легко. Я насильно натянула их на руку женщины, чмокнула в щеку и вышла за дверь.

Сопровождающим назначили Хаддата, вчерашнего молодого священника. Я искренне удивилась, когда увидела возле ворот что-то наподобие автомобиля – небольшой прямоугольный фургон на шести колесах с полукруглым рулем и сидениями внутри. Машина была очень похожа на наш вездеход. На ее боках были нарисованы купола Храмов, а понизу и вверху шла красивая вязь, видимо, опять какая-то молитва. Хаддат пригласил меня внутрь, сам сел за руль, и мы медленно тронулись.

Табита рассказывала, что светская власть у них тоже существует. Градоправитель, или мэр, по-нашему, следит за налогами, торговлей с другими поселками, ремонтом домов, строительством дорог и так далее. Есть даже король – самый главный над градоправителями, но у храмовников все же больше власти. Такой строй у нас называют теократией, дословно – правление Бога. Строй, когда власть в государстве находится в руках духовенства. Очень давно в нашем мире ушлые царьки сообразили назвать себя помазанниками божьими и перехватить власть у церкви. Видимо, здесь этого сделать не удалось.

Глава 6

Добираться до Византия пришлось почти месяц, объехав по дальнему кругу Черное море, по местному – Яма Де Эсведу. На ночлег останавливались в Храмах, если они были по пути, отдыхали, брали еду, заправляли топливом машину. Если Храмов по пути не было – ночевали в домах крестьян. Священника разместить и накормить было честью, и денег никто за это не брал. Нашу машину было видно издалека. С одной стороны, автомобили вообще были только при Храмах, а с другой – она вся была разукрашена церковными регалиями.

Через неделю я сносно говорила на бытовые темы: привет, спокойной ночи, приятного аппетита, буду вино или воду и так далее. К концу второй недели даже умудрялась вести разговор на более сложные темы. А через месяц почти не испытывала проблем в подборе слов. Конечно, ни о медицине, ни о машиностроении мы не разговаривали.

Хаддат интересовался всем на свете. Сначала робко, несмело, а спустя время уверенно и требовательно выспрашивая меня о других мирах. Оказывается, он был моим ровесником, летом ему исполнилось двадцать три. Но вел себя, как застенчивый подросток, краснел с поводом и без повода. Его отдали в служение Храму в десять лет, как часть долга в уплату отцом искупления за убийство соседа. Непредумышленное: ссора за границу земель переросла в драку, отец оттолкнул обидчика, сосед неудачно упал – налетел головой на камень. Жизнь за жизнь звучит почти как око за око. Таких, как он, было много. Бедные семьи нередко и сами отдавали детей в услужение. В Храмах они хотя бы не будут голодать, смогут подняться по карьерной лестнице, выучиться читать и писать.

Вот я и выяснила одну из причин слабой плотности населения – много народу работают священнослужителями, а те, как в этом мире полагается, соблюдают целибат. Соответственно, детей не рожают. Кстати, девочек тоже отдавали, они учились и работали при монастырях. Храм – вотчина мужчин.

Государство в государстве какое-то.

– А в вашем мире женщины правят? – осторожно поинтересовался Хаддат. Я вспомнила Ангелу Меркель, Маргарет Тэтчер, Елизавету II и с уверенностью заявила:

– И очень успешно. Женщины менее агрессивны, чем мужчины, больше уделяют внимания развитию медицины, образования, искусства, а не развязыванию войн… Их правление часто называют золотым веком.

Я могла разговаривать о своем мире бесконечно, но и спрашивать не забывала.

Здесь абсолютно все было во власти церкви. Она назначала королей и чиновников, обязательная десятина, бесплатный труд и постоянные «покаяния» давали ей несметные богатства. Именно при Храмах существовали библиотеки, собирались научные труды, предметы искусства, археологические находки. Простые люди, живущие в поселках, в своем большинстве даже писать и читать не умели. Да и нечего им было читать – книги были сплошь религиозной тематики.

– А вот в городах, говорят, даже общественные школы есть, – с воодушевлением рассказывал Хаддат.

Крещение, еженедельное исповедование, заключение брака, последний обряд… Бесконечные обязательные ритуалы, стоящие немалых денег. И если люди не могли платить за них, то долги накапливались невероятные. Крестьяне по гроб жизни были обязаны горбатиться. Зато богатые могли попросить церковь через нее обратиться к Богу и что-нибудь пожелать. Я толком не поняла, градалис действительно исполняет желания? Как золотая рыбка из сказки?

Хаддат не смог объяснить внятно. Или моего словарного запаса не хватило, чтобы понять. Вроде как Иисус нашел камень в пустыне, который разделил на осколки и раздал апостолам. Эти осколки и стали сердцами первых Храмов. А чтобы в каждом Храме было по градалису, приходилось их дробить. Только в Византии остался еще тот, самый первый большой осколок.

И вдруг мне в голову пришла мысль – а не сакс ли это случайно? Тот камень, что нашел Иисус?

– Он реально исполняет желания? – скептически поинтересовалась. Слабо верится. Уж я-то знаю, как церковь умеет жонглировать понятиями о чудесах, божественных явлениях, сверхъестественных исцелениях и так далее.

– Конечно! – пылко заверил Хаддат. – Я сам видел! Только в нашем Храме маленький осколок. Чтобы получить что-то великое, нужно ехать в Византий. Людям объяснили, что камень как связь-усилитель с Богом.

«Ага, антенна», – мысленно усмехнулась я.

– Чем больше градалис, тем сильнее связь, тем лучше Он слышит просьбу.

А что, объяснение не лучше и не хуже многих. Ушлые церковники.

– А ты хоть раз что-то желал?

– Нет, – он грустно улыбнулся, – кто мне позволит к нему приблизиться… А чтобы заработать и купить желание, простому человеку не хватит и жизни.

Странно, в левом и правом мирах есть сакс и градалис. Почему в нашем мире о нем не слышали? Потому что Иисуса казнили, и он не успел рассказать? Или камень где-то спрятан, и доступ имеют лишь избранные?

Византий был прекрасен. Я несколько раз была в Стамбуле, но он со своими бесконечными мечетями, узкими тесными улочками, грязными базарами ни в какое сравнение не шел с древним христианским городом. Собора Святой Софии не было, зато почти на его месте стоял Собор Машиах, в переводе – Собор Христоса, Мессии.

Нас разместили в одной из бесконечных пристроек Храма, что-то типа гостиницы для просящих. Большинство народу рвались посетить первосвященника, некоторые – градалис. Тех сразу было видно по роскошным одеждам, многочисленным золотым кольцам на пальцах. Оказывается, в этом мире тоже были богатые люди и немало.

Столовая была общей, и для мужчин, и для женщин. Кормили бесплатно, это плюс. А минус – принцип равноправия, то есть очередь шла четко по графику, нас записали две тысячи тридцатыми. Я пригорюнилась. Это сколько же нужно будет ждать, чтобы попасть к первосвященнику?

С другой стороны, исследую город, посещу библиотеку, узнаю, наконец, из-за чего миры разделились. Местную версию. Хаддат тоже был в Византии впервые, и его тоже пришибло восторгом от невероятной красоты города и Храма. В левом мире Византий назывался Гальбой, он был не такой громадный, как Стамбул, в нем не было величественных храмов и базилик, как в Византии, зато были театры, музеи, огромные площади, украшенные клумбами и мраморными статуями, величественные арки, освещенные яркими шарами. И мне этот город нравился гораздо больше остальных, даже больше родного Стамбула.

Увы, книгу, которую мне удалось случайно увидеть в руках Хаддата, прочитать я не смогла – слишком сложная вязь, времени на тщательный анализ не было. Да и не пускали женщин в хранилища знаний. Значит, придется искать другие способы.

После нескольких дней сидения в келье без книг, игр, телевизора и других развлечений, я взвыла. Хаддат на мои жалобы посоветовал молиться. Я напомнила, что не из этого мира и ни одной молитвы не знаю. Тогда он разрешил выйти наружу и погулять по территории Храма. Одежды у меня было немного. Особенно в свете того, что женщинам запрещали ходить в штанах, значит, джинсы под запретом. В итоге сверху на штаны я надела сарафан, подаренный Табитой, и толстовку. На шее – шарф, на ногах – кеды. В общем, выглядела я сногсшибательно, видимо, поэтому на меня поголовно все оборачивались.

Весь центр города – в нашем мире этот район назывался Фатих – был отдан под нужды главного Храма Машиах. Этакий город в городе. Здесь были и мастерские, и швейные цеха, и пекарни, и много всего другого. Но больше всего было молелен и колоколен. С одной стороны, было красиво, если смотреть на все это с точки зрения туриста. С другой – напрягало, если жить здесь постоянно. Освещение было электрическим и газовым, по улицам ездили автомобили и телеги, запряженные лошадьми. В общем, эпохи перепутаны, диссонанс резал глаза.

Прошло две недели. Очередь уменьшилась лишь на треть. Я гуляла по храмовой территории, часто с Хаддатом. Хоть он и говорил, что не имеет права близко общаться с женщинами, но я была его подопечной, и это немного искупало его вину. Но трогать он меня боялся, как огня. А я специально провоцировала, брала за руку, касалась плеча, а когда он испуганно дергался и краснел, только лукаво улыбалась его дикому целомудрию.

Бедный парень. В этом возрасте ему бы ходить на свидания, встречаться с девушками, целоваться, заниматься любовью, играть в компьютерные игры, баскетбол и теннис, танцевать, посещать клубы. А он учит псалмы и молится по десять раз на день.

Глава 7

Погода стала заметно прохладнее. В нашем мире по календарю началась зима. В Стамбуле, как и в Визании, она, конечно, была мягкой, в дневное время еще ярко светило солнце, и можно было ходить в легкой одежде. В один из дней на прогулку я выбралась одна. Хаддат с утра отправился в канцелярию первосвященника подробно описать секретарю цель нашего визита. Все так делали, когда до аудиенции оставалась половина очереди.

На Храм можно было смотреть бесконечно. С разных сторон он выглядел по-разному, но лучше всего – со стороны залива и на большом расстоянии. Туда я и отправилась – сделаю пару фотографий на память. Вдруг, поворачивая за угол, нос к носу столкнулась с Растусом. В первое мгновенье я даже его не узнала, так он был не похож на себя. Если бы он чуть не замешкался, читая что-то в своем трансе, то я и вовсе прошла мимо, не разглядев.

Я ошарашенно застыла. Раст был серьезным и хмурым, лоб прорезала вертикальная морщина, которой раньше не было. Лицо выглядело чужим, незнакомым. Бриллиант в ухе пропал, не осталось и следа от отверстия. Одет в темно-серый свитер крупной вязки, кожаный жакет и темные брюки, что выглядело странно, так как я привыкла его видеть в легких струящихся одежках, броских, дорогих, расшитых узорами. Что он здесь делает, еще и пешком? Курирует эту провинцию? Или приехал по работе?

Домин, закрыв экран транса, сунул его в карман и направился в один из домов поблизости. Я подняла голову и прочитала вывеску на латинском «Центр трансплантации». Только сейчас я заметила, каким огромным и величественным было здание в левом мире, в центральном же на этом месте тоже был дом, но гораздо меньше и не такой пафосный. Похож на склад или ангар. Внутрь попасть не было никакой возможности. Ворота закрыты на амбарный замок, на окнах ставни.

Я присела на каменный бордюр и принялась ждать. Неожиданная встреча с домином потрясла, открыв внутри какой-то шлюз. Потоком хлынули воспоминания. Наши жаркие пикировки, прогулки по пляжу, встречи у бассейна, сумасшедшие поцелуи. А ведь из двоих братьев только Растус смотрел на меня всегда одинаково. Фабий лишь однажды выразил восхищение, на ужине, когда на мне было баснословно дорогое платье из паучьего шелка и драгоценности. Наверное, по его представлению так и должна выглядеть женщина, достойная домина. А не в простом комбинезоне, халате или длинной объемной футболке, в чем я постоянно встречалась у бассейна с Растом. Тому было все равно и во что я одета, и что говорю. Наоборот, чем сильнее я ругалась и язвила, тем громче он смеялся. И, по-моему, был искренен.

Резко заболело сердце, заныло мучительно и остро, словно кто-то проник внутрь и сжал его в кулаке. В памяти вспыли слова: больше ни на кого не посмотрю, кроме тебя, никого не захочу, кроме тебя. Почему я не вспоминала их раньше?

С одной стороны, лестно. Уже тогда на Родосе я понимала, что нравлюсь Расту.

С другой – как надолго? Фабий говорил, до пятидесяти молодые домины вольны делать что угодно. Почти что угодно. Значит, Растусу оставалось двадцать лет свободы. Капля для возраста домина и треть нормальной жизни для обычного человека. К его пятидесяти мне исполнится сорок три. Уже закат. Молодость утеряна безвозвратно, впереди – морщины, седина, одиночество, отсутствие семьи, детей. Даже если он не бросит меня раньше, то после сорока трех бросит точно.

Хотела бы я такой жизни для себя? Нет, ни за что. Значит, никакой влюбленности с моей стороны. Я рассудительная, я смогу.

Раст не выходил из здания почти два часа. За это время я успела замерзнуть, обойти склад несколько раз, позаглядывать в щелочки ворот. Центр трансплантации в левом мире был огромен, склад же занимал едва ли десятую его часть. Но за складом возвышался высокий забор, а вплотную к нему располагалась пекарня. Мне удалось лишь краем глаза увидеть первый этаж медицинского центра, какие-то подсобки с оборудованием, стеллажи с архивами, туалетные комнаты. Широкие лестницы вели вниз в подвалы и на второй этаж. По ним сновали мужчины и женщины, одетые в голубоватые закрытые комбинезоны. Растуса видно не было.

Я уже было засобиралась назад, как домин вышел на широкое мраморное крыльцо. За ним следом выскочил пожилой мужчина. Он тыкал в бумаги и что-то яростно доказывал. Раст отмахнулся, передернул плечами, словно от холода, и быстро спустился с лестницы. Мужчина покачал головой, тяжело вздохнул и скрылся за дверью.

Я побежала за домином. Со спины он выглядел абсолютно чужим человеком, отрешенным, уставшим, измотанным. Он быстро шел по улице, ссутулившись, утопив подбородок и скулы в воротник, ни на кого не глядя. Где та пафосная мишура в виде белоснежной коги, на которой он разъезжал по Лютеции, вышитого серебристыми нитями костюма, обуви ручной работы, украшенной драгоценными камнями? Где безграничное превосходство в глазах над простыми смертными? Его словно поменяли на другую версию.

Через двадцать минут мы вышли на набережную залива Золотого Рога. Растус подошел к одной из похожих друг на друга, как близнецы, двухэтажных вилл из белого камня, возвышающихся на берегу, открыл калитку, пересек небольшой двор и вошел внутрь. Дом был явно жилым. Миленький, чистенький, на вид около ста пятидесяти или двухсот квадратов, даже меньше, чем дом Просперусов в Лютеции. Хорошо, что на месте виллы в мире, где я сейчас находилась, ничего не было построено. Набережная была отдана под церковные фруктовые сады. Я могла свободно войти и все рассмотреть. Увы, только первый этаж.

Раст прошел через холл, сбросил на кресло куртку, взъерошил волосы и что-то крикнул в глубину дома. Наверное, ему ответили, так как потом домин зашел ванную комнату. Я шла за ним, как на привязи, не в силах оторваться. Жутко соскучилась. Даже не была уверена, что отвернусь, если сейчас он начнет раздеваться и принимать душ. Но он лишь тщательно вымыл руки и умылся. Потом прошел на кухню, где пожилая полная женщина в цветастом фартуке принялась накрывать на стол. Значит, собирается обедать… Мой желудок сразу же отозвался громкой руладой, вспоминая, что сама я ела много часов назад.

Почему домин живет в таком не статусном доме с минимумом мебели, стенами в обычной побелке, без картин, скульптур, украшений? Он, который возмущался «нищенским» поместьем на Родосе. Почему мне встретилась всего одна работница, и та кухарка? Почему он ест обычную жареную треску и не требует десяти перемен блюд, которые ему подавали раньше? Когда он настоящий – сейчас или полгода назад?

Жаль, но после обеда Раст поднялся на второй этаж и там пропал. Я еще немного походила по первому этажу виллы, рассматривая мебель, предметы быта, шары электы под потолком, знакомые летающие пылесборники, брошенную рамку мундорете на столе. Тоска скрутила неожиданно сильно. Неужели, я действительно хочу вернуться в империю? Не потому, что есть вероятность сделать операцию, а потому, что мне там очень нравилось?

Слезы навернулись на глаза. Я не глядя вышла через стену виллы и чуть не врезалась в Хаддата.

– Где ты бродишь? – он был взволнован. – Я уже два часа тебя ищу.

– Смотрела на свой мир, вспоминала, – соврала почти непринужденно.

– Ты опоздала на обед, я взял тебе хлеба и сыра.

– Спасибо, – ответила, криво улыбнувшись.

Есть перехотелось. Солнце скрылось, и на улице похолодало. Я зябко поежилась. Не хочу уходить далеко от дома Раста, словно его небольшая уютная вилла внезапно стала и моим домом тоже. Словно посетив ее, я оставила в ней что-то важное, бросила якорь, изо всех сил тянущий меня обратно.

Я тряхнула головой.

– Пойдем, хочу успеть на ужин.

Подняла голову к небу и вдруг увидела над деревом открывшийся портал в левый мир. Он почти сразу схлопнулся, но мелкая птичка, то ли воробей, то ли славка, успела туда влететь. Я хмыкнула. А ведь и у нас иногда находят странных существ. Их выбрасывает океан, жутких, изломанных, чуждых. Может быть, они так же залетели к нам случайно, как и эта птичка?

Глава 8

Теперь каждый день у меня начинался и заканчивался одним и тем же – я сталкерила за Растом. Утром приходила к вилле, днем караулила у центра трансплантации, вечером опять на набережную. Был еще один дом, одноэтажный и неприметный, куда он наведывался. Туда дорога мне была заказана – дом находился на закрытой территории Храма. А иногда Раст вообще уматывал через мост на другой берег на своей коге. Тогда весь день я была предоставлена самой себе и дико скучала.

Во всем этом было какое-то извращение. Я никогда не думала, что могу наслаждаться, подглядывая тайком за жизнью другого человека. Нет, я не ходила за ним в душ и туалет, но иногда позволяла себе приблизиться к домину на минимально опасное расстояние. Тело к телу, лицом к лицу. И это волновало.

Однажды я застала его спящим. Прошлой ночью Раст так и не явился домой, я ждала почти до полуночи, обиделась и решила больше не приходить. Но утром, как обычно, очутилась на набережной у его виллы. Домин полулежал на кушетке в гостиной, полностью одетый, в ботинках, шарфе, словно на минутку присел отдохнуть и заснул.

Я села на корточки и замерла, рассматривая знакомые черты. Скулы ослабли, линия рта стала мягче, вертикальная морщинка исчезла, длинные темные ресницы ложились тенью на щеках. По-моему, он похудел. И так длинный, нос стал еще длиннее, а подбородок – острее. Как бы я хотела сейчас к нему прикоснуться. Провести ладонью по волосам, дотронуться до пульсирующей вены на шее, положить ладонь в район сердца, чтобы почувствовать его сильные ритмичные толчки. Даже пальцы закололо.

Я резко отшатнулась. Да что со мной происходит? Совсем спятила? От скуки, вероятно. Надоело сутками сидеть в крошечной келье или гулять по одним и тем же маршрутам. В город не пускали, на мосту стражники проверяли документы. Огромная территория Храма хорошо охранялась, поэтому, видимо, и не боялся Хаддат, что сбегу. Бежать-то было некуда. А Раст – старый знакомый, оказавшийся лучом света в этом деспотичном мрачном мире.

Вечером вилла Растуса сияла разноцветными огнями. Огромные шары плавали чуть выше крыши, ярко освещая двор. У бассейна толпилась молодежь. Я заметила пару доминов, они хорошо выделялись в общей массе – ненормальной красотой, грациозностью движений, величавыми фигурами, высокомерным выражением на скучающих лицах. Радовало, что основная часть гостей были простыми людьми. Да, богато одетыми, увешанными драгоценностями, выглядевшими карикатурными подделками под доминов, но людьми. Ну вот, а я боялась, что Раст изменил своим привычкам. Не изменил.

Но где же он сам? Я обошла кругом двор, вскользь рассматривая танцующие парочки. Зашла в дом, там тоже было людно и весело. На столах куча выпивки, закусок, каких-то странных тонких пластин, трубок, похожих на сигареты. Наркотики, что ли?

Я прошла сквозь стены на кухню, потом в кладовую, повернула направо и очутилась, видимо, в кабинете. По крайней мере, несколько стеллажей с книгами я успела заметить, прежде чем глаза уткнулись в… Вот черт.

Я охнула и отвернулась. Меня словно кипятком ошпарили. Взгляд выхватил развратную сцену, я сразу же закрыла глаза и бросилась прочь, натыкаясь на деревья, но память не была столь милосердна. Она со скрупулезной точностью воспроизвела на подкорке все, что пару секунд наблюдали глаза.

Растус сидел в кресле с широко расставленными ногами. Между его ног на коленях сидела девушка и ритмично опускала голову. Она была худощавой и полностью одетой, но это не главное. Ее волосы… Они были светло-золотистыми, падали ниже плеч и завивались мелкими кудряшками. Я словно увидела себя со спины. Раст смотрел на девушку сверху вниз нечитаемым взглядом, а его рука сжимала ей затылок, сильно, грубо, так, что на предплечье напряглись мышцы. Губы были крепко сжаты, ноздри трепетали, словно принюхиваясь. Кошмар!

Я уткнулась лбом в шершавый ствол дерева. Меня колотило, кожа покрылась мурашками. Господи! Да не люблю я Раста. У нас было одно недоизнасилование, один полноценный поцелуй и несколько дружеских бесед, разбавленных шутками. А страсть если и была, то прошла за полгода. Почему же я чувствую себя так, словно мне вогнали кинжал в живот?

Час я бродила по саду, не приближаясь к дому. Аффирмации помогли успокоиться, а холодный воздух остудил разгоряченную кожу. Ничего страшного, я видела в Интернете сцены и более откровенные, благо порно в свободном доступе. Раст был и остается моим другом. Ничего другого я и не предполагала, ни на что другое не надеялась.

Несколько дней я сдерживала себя от посещения виллы. А когда наконец пришла, то увидела запертую дверь, замок на калитке и ни единой живой души вокруг. Стерильная чистота на кухне, в гостиной, кабинете. Нет ни одежды, ни обуви, ни каких-либо личных вещей. Даже кога пропала с заднего двора.

Уехал. Значит, то была прощальная вечеринка.

Я не дала себе погрязнуть в депрессии. Усилием воли отодвинула в сторону сожаление и тоску, быстро найдя причину – свой эгоизм. Мне просто было скучно. А наблюдение за домином меня развлекало. Я – идеальная шпионка. Вот бы и Фабия найти, посмотреть, что он делает. А еще лучше – обнаружить компромат и шантажировать потом. Чтобы не лез с разными предложениями и договорами.

Хаддат, краснея и заикаясь, предупредил, что уже через неделю нас примет первосвященник. Попросил выучить несколько молитв и вообще научиться вести себя прилично, то есть незаметно и покорно, как подобает женщине. Очень хотелось зло огрызнуться, сдержалась из последних сил.

– Постараюсь, – процедила сквозь зубы, – но у меня есть просьба.

– Какая?

– Расскажи об Иешуа, – я уже прознала, как здесь называют Иисуса. – Его биографию, кто он, откуда, где родился…

– Что? Да ты… – Парень сипло закашлялся. Лицо покраснело, жилы проступили на шее. Кое-как взяв себя в руки и успокоившись, он произнес: – Бог не обычный человек. У него нет биографии. Есть деяния, которые он оставил на земле, чудеса, которые он явил нам, простым смертным…

– Ладно, ладно, – прервала я начало бесконечного эпоса, который он мог задвигать часами, – тогда меня интересуют его деяния перед распятием.

– Ты имеешь в виду перед попыткой грешников казнить Бога?

Ага, значит, и в этом мире Иисус выжил. Отлично.

– Именно это я и имею в виду. В нашем мире его все-таки распяли, и он умер на кресте. – Несколько минут я любовалась ошарашенными глазами Хаддата. Он выглядел так, словно собрался упасть в обморок.

Через несколько минут Хаддат все-таки взял себя в руки и, запинаясь, рассказал, что Иешуа отбили переодетые легионеры, как потом оказалось, посланные прокуратором Иудеи, когда Мессия шел к месту казни. Затем Пилат с верными людьми присоединился к учению Христа и везде следовал за ним, охраняя и защищая Его. И в конце концов стал Его первым апостолом.

Значит, Понтий Пилат освободил…

Стоп. А почему я решила, что ключевым элементом разделения миров был Иисус? От него же в тот день ничего не зависело. Не был ли узлом прокуратор? Человек, который рискнул или не осмелился рискнуть спасти философа? О нем не осталось никаких глубоких сведений. В левом мире, проводив Йегошуа к императору, он уехал в свою провинцию, а в нашем после казни Иисуса Пилат слетел с катушек – начались массовые казни, издевательства, грабежи. Неужели это его так совесть мучила?

Значит, узел – не знаменитость, не великий человек, а маленький винтик, обыватель… Такой, как я, например?

Лежа на узкой кушетке в крошечной келье, я размышляла. Иисус, скорее всего, был первым домином. Как он им стал и где обнаружил сакс – дело второстепенное. Главное – почему он, умевший многое, смиренно пошел на крест? Он мог освободиться сам, заставить стражников отпустить себя. Мог даже не умереть от копья, если бы захотел. Но он умер.

Или в этом и был смысл – дать выбор людям поступить правильно, по совести? Или дать выбор одному человеку? Человеку, который и станет узлом в истории мультивселенной?

Глава 9

Первосвященник был стар. Глубокие морщины разрезали лицо неровными бороздами, делая его уродливым, сморщенным, как грецкий орех. «В человеке все должно быть прекрасно…» Этот человек, походу, был жутким тираном и диктатором. Он не дал мне и рта раскрыть – зря потратила время на зубрежку молитвы. Прочитал листок от секретаря, задал несколько вопросов Хаддату. Потом поднял на меня тяжелый взгляд, бетонной плитой пришпиливая к полу. Я дала обещание своему сопровождающему, что не буду первой заговаривать с первосвященником, буду кроткой и смирной, но как же трудно было сдерживаться!

В итоге, после нескольких минут разглядывания, в течение которых я чувствовала себя мерзким паразитом, причем раздавленным, церковник начал говорить. Его грозное шамканье понимал лишь Хаддат, потому что с каждым словом он съеживался все сильнее и как будто становился меньше. Я же вычленяла лишь отдельные слова. Нужно. Должен. Писать. И тому подобное. В конце злобный старик махнул рукой в сторону двери, и Хаддат быстро вывел меня наружу.

– Что он сказал? – не удержалась я. – Что со мной будет?

Священник быстро шел по коридору, я едва поспевала. Сам он никогда не брал меня за руку и быстро уклонялся, когда я случайно касалась его. Вот и сейчас он дернулся от моей руки, как ошпаренный. Я забежала вперед, увидела покрасневшие глаза парня и слезы, дрожащие на ресницах.

– Хаддат, что случилось? – поинтересовалась уже мягче. Очень хотелось обнять, по-дружески, как брата, но боялась, что сделаю только хуже, если нас кто-нибудь увидит.

Парень прислонился к стене, несколько раз глубоко вздохнул и быстро забормотал молитву. Может быть, он так успокаивается? Его волнение и слезы пугали. Неизвестность всегда пугает. Успокаивала себя тем, что я пока не в кандалах и не под стражей. Скорее бы открылся портал в левый мир, этот напрягает меня все больше.

– Первосвященник приказал записать все, что ты сможешь вспомнить о своем и других мирах, – в конце концов произнес Хаддат тихо. А потом повернулся вправо и влево, убедившись, что коридор пуст в обе стороны, и быстро забормотал: – Я постараюсь помочь тебе уехать. Торговцы через пролив возят продукты. Можно попасть тайком на корабль. Не бойся, я спасу тебя…

Последние слова испугали до дрожжи в коленках. Мне грозит опасность? Как же хотелось узнать, что точно сказал первосвященник.

– Сколько у нас времени?

– Пока ты все не расскажешь, тебя не тронут.

Обнадеживающе… В коридоре послышались голоса. Хаддат быстро вытер лицо полой рясы и прошептал:

– Пойдем.

Жизнь опять круто изменилась. К нам приставили двух хмурых молодых мужчин, охранников и писарей в одном флаконе. Они следовали за нами повсюду, даже в столовую. Не знаю, как Хаддат собирался от них избавляться. Каждое утро после завтрака мы приходили в один из безликих кабинетов Храма, и я рассказывала все, что помнила о религиях – истории, заповеди, обряды, пересказывала близко к тексту Библию, Коран, Тору и так далее. Помнила я очень мало, но плюс был в том, что меня никто не мог поймать за руку, если я придумывала от себя лишнего.

Во всех мирах от меня что-то требуют. Горскому нужны технологии, вооружение. Доминам – ребенок. Эти воздействуют более тонко. Они изучают историю, чтобы в своем мире не сделать ошибок и не потерять власть. Неужели были прецеденты? Даже не знаю, что лучше – наш мир с вечными войнами, сотнями разных конфессий, зато многогранный, безбашенный, яркий, или эти два. С одной стороны, мирные, спокойные, с другой – зашоренные, однородные, консервативные.

Теперь меня не выпускали даже гулять. Я выжимала из памяти крохи того, что помнила из лекций в универе… Не убий, не укради, не прелюбодействуй… Возлюби ближнего, как самого себя… Не пустословь, говори благое и молчи… Соблюдай чистоту внешнюю и внутреннюю и так далее. В общем, для меня наступил мрак и беспросветное уныние. Хаддат тоже не выглядел радостным. В его глазах я все чаще замечала страх и безысходность.

– Завтра меня отправляют домой, – прошептал он на ухо, сидя рядом на ужине. Голос парня дрожал. Он чуть не плакал, у него так и не получилось договориться с торговцами – те заломили запредельную цену.

Бедный мальчик, честный, открытый, доверчивый. За эти два месяца он стал мне как брат. Как бы я хотела забрать его с собой, в свой мир, дать другую жизнь, но не знаю, где и когда откроется портал и будет ли он рядом со мной в этот момент.

– Не бойся за меня, – ответила тихо, – как только проход появится, я исчезну. А пока мне есть что предложить писарю.

Я хитро улыбнулась.

– Могу хоть год рассказывать.

На очереди истории о крестовых походах, религиозных войнах во Франции, Испании, реформации, охоте на ведьм и прочем… Классическую историю я помнила хорошо, увлекалась ею еще со школы.

Хаддат уехал. Прощаясь, он даже сам до меня дотронулся, что являлось подвигом. Крепко сжал руку и держал ее до самого конца, пока один из охранников не постучал в дверь. Я старалась выглядеть весело и беззаботно, но тоже не смогла удержаться от слез.

Портал появился лишь через неделю, когда я уже выскоблила из своих мозгов все, что знала. Если бы не появился, пришлось бы реально выдумывать небылицы. Поэтому, увидев в коридоре знакомую расщелину, я не раздумывала ни секунды, бросилась в нее сразу.

Вышла в центре Гальбы на площади у главного фонтана. Город немного знала – месяц гуляя по аллеям и паркам Византия, я параллельно подглядывала за Гальбой. Вход в терратаре находился чуть западнее, пешком далеко, но что делать… Талы, которые остались с прошлого посещения империи, не сохранились – из съемной квартиры я успела забрать с собой только брошь, евро и телефон. Брошь продавать было рано, попробую обойтись своими силами. Был вариант отправиться в места, куда ходил Растус, и представиться его знакомой, но, подумав, я отмела эту идею – доминам я до конца не доверяла. Вдруг опять превращусь в пленницу?

Поэтому решила сначала обратиться за помощью в филиал «Альфы», значок которого случайно заметила, когда гуляла. Клавдий как-то показывал нам с Авилой документы, оставшиеся со своей старой работы. Пусть организация была и полуподпольная, у нее были и вполне легальные виды деятельности – розыск пропавших, срочная медицинская помощь, обеды малоимущим, бесплатные ночлежки и тому подобное.

Встретили меня радушно. Я сослалась на Клавдия Просперуса, назвалась его дальней родственницей. Клавдия знали даже в Гальбе, он, оказывается, в свое время занимал немаленький пост в организации, руководил одним из филиалов, но ушел после того, как внучка решила стать пари.

– Ты, наверное, из северной провинции? – приятная темноволосая женщина протянула чашку горячего чая.

Я кивнула, обняла ладонями фарфоровые бока, сдерживая непроизвольную дрожь. Пока добиралась до «Альфы», жутко замерзла. Сарафан и кроссовки – слабая помощь при десяти градусах на улице. За последнюю неделю я и вовсе ни разу не выходила наружу, курсируя по Храму между кабинетом, столовой и своей кельей, поэтому одета была легко.

– Совсем молоденькая и одета не по погоде, – запричитала женщина, – что с тобой произошло?

Я рассказала кратенькую историю о том, что несколько месяцев назад нашла работу на Родосе в поместье домина. Помогала на кухне. На прошлой неделе меня выгнали без тала в кармане за то, что разбила дорогой сервиз. Документы потеряла при переезде.

– А почему ты не обратилась в наше отделение в Афинах? – Логичный вопрос. И зачем я приплела сюда Родос, нужно было назвать другой остров, поближе, в Мраморном море, например.

Я смущенно опустила глаза.

– Не хотела говорить, но молодой господин вызвался мне помочь, я неделю провела на его ладье… – чуть не сказала яхте, исправилась в последнюю секунду. – Мы катались по морю, купались, веселились…

В глазах женщины мелькнуло понимание.

– Деточка, – она ласково коснулась моей руки, – ты же знаешь, что доминам верить нельзя, они поиграются и бросят…

От ее слов мне почему-то стало так грустно, что я заплакала по-настоящему. Вспомнилось все: злые слова Фабия, подвал с жутким креслом, а главное – мой родной, потерянный навсегда мир. Я закрыла лицо руками и зарыдала, громко, с надрывом, размазывая слезы ладонями.

– Ну, будет, будет… – бедная женщина растерялась, – пойдем со мной, отдохнешь, я принесу что-нибудь поесть и переодеться. Завтра отправим тебя в Лютецию к Просперусам.

– А можно мне сделать документы взамен утерянных? – всхлипнула я. Наглеть так наглеть.

– Статус сделаем, а вот карту тебе придется самой, ее только в парме делают. Тебе же есть уже восемнадцать?

Я кивнула, мысленно обрадовавшись, что так молодо выгляжу.

В паспорте меня записали как Ксению Весту, сироту. К удостоверениям личности здесь относились не так строго, как в нашем мире. Назвался фамилией Веста – и все, делай что хочешь. Проблема была лишь в длинных родовых именах, которыми дорожили, гордились, оберегали, как самое великое сокровище. Если ты не хотел их терять, то пришлось бы долго и нудно доказывать свое происхождение. У Просперусов, как я помнила, было сорок прямых предков мужского пола, а у Раста – около трех тысяч. Вот у них проблемы бы были помасштабнее.

Фамилию Веста в этом мире считали чем-то недостойным, убогим. И девушки-сироты, ее получившие, изо всех сил старались ее сменить, войти в чей-то род и скорее. Парни, кстати, тоже. Мне же было плевать и на статусы, и на сословия.

Донна Пинна проводила меня к входу в терратаре, купила билет в общий вагон, дала немного денег, номер своего транса, на всякий случай, поцеловала в щеку и попросила написать, как доберусь. Милая женщина. Я уселась в мягкое кресло и закрыла глаза. «Странно, – подумала мимоходом, – чувствую себя так, словно возвращаюсь домой после длительной разлуки». Внутри тонкой струной звенела радость от близкой встречи с Авророй, Авилой, Клавдием… Надеюсь, они меня не забыли.

Глава 10

Я толкнула дверь знакомого дома, когда солнце уже склонилось к закату. Как и прежде, ни калитка, ни входная дверь не запирались. Снег еще не добрался до Лютеции, но фруктовые деревья, как и кусты, облетели. Зеленью радовала лишь трава.

– Ксю! Ты вернулась! – ко мне на всех парах неслась Авила, почти сбила с ног, обняла и крепко прижалась к груди, сцепляя ладошки на спине. – Я точно знала, что мы еще увидимся!

Из дальней комнаты вышел Клавдий. Удивление на его лице было безмерным.

– Сальве, Ксения, – взволнованно произнес он.

– Сальве, дорогие мои, – на глаза навернулись слезы. Все было как раньше, так же, как я помнила – большая уютная гостиная с портретами предков на белых стенах, длинный дубовый стол, яркие шары электы под потолком…

– А где Аврора? Она еще на Родосе?

– Нет, – Авила расцепила руки и улыбнулась, – вернулась два месяца назад. Нашла работу в кафе администратором. Здесь, рядом. Скоро должна прийти.

Отлично. Я потерла руки. Моя дилетантская терапия дала плоды. Подошла к Клавдию и чмокнула его в щеку.

– Тогда подожду, когда все будут в сборе.

На душе было тепло и радостно. Я не переставала улыбаться, всматриваясь в родные лица. Меня не было больше полугода, а казалось, что прошли десятилетия. Семья – это не всегда кровное родство. Семья – это близкие люди, верные друзья, это взаимопонимание, поддержка, любовь. И сейчас я как нельзя более точно поняла, что вот они, люди из другого мира, тоже моя семья.

Аврора пришла через час. Мы успели перекусить, а я как раз закончила рассказ о помощи, которую мне оказали в «Альфе», и о том, как добиралась сюда.

– Ксения! – охнула Аврора потрясенно, бросив быстрый взгляд на мой живот.

Я увидела, как в ее глазах мелькнуло облегчение. Ну да, за полгода я бы не успела родить.

– Как ты? Я боялась, что ты не ушла в свой мир, а осталась запертой у Лукрециев. – Она села рядом и взяла меня за руку. – Я несколько раз приходила в поместье проведать тебя, но Фабий отказывался со мной разговаривать, Растус уехал в Рим, а слуги темнили, отнекиваясь тем, что ты внезапно уехала на материк.