По праву рождения бесплатное чтение

Вера Колочкова
По праву рождения

* * *

Любви моей ты боялся зря –
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Новелла Матвеева. «Любви моей ты боялся зря…»

«Матвей, я люблю тебя… Я очень тебя люблю. И знаю – ты тоже любишь меня. Казалось бы – вот оно, наше счастье… Но прошу тебя, не сердись, не обижайся, когда будешь читать это письмо. Обещаешь, правда?

Еще в детстве я прочитала где-то, что каждому положена только одна главная встреча своего человека, любимого, единственного, – по праву рождения. Но только одна, понимаешь? И нельзя ее пропустить… Нельзя, чтобы она мимо прошла, а человек не заметил, не увидел, не понял… И, что бы мне ни говорили, я свято верила, что эта встреча у меня будет. Судьбой положена, предназначена.

Так случилось, да… Случилось, что мы с тобой увидели друг друга, все поняли, не пропустили. Нам повезло. Это счастье, Матвей. Ты – мой, а я – твоя. Мы – избранные. И это счастье всегда будет с нами, что бы ни произошло, как бы мы ни были с тобой разделены, ведь правда?

И потому… Не сердись на меня, пожалуйста! Как это ни странно звучит, но… Если мы все про себя знаем теперь, нам и расстаться легче, Матвей. Так надо. Ты же понимаешь. Счастью не страшно, когда оно жертвует собой ради счастья других. Я очень люблю свою маму, и я должна… Пусть она будет счастлива. Она тоже любит, она тоже имеет право…

Это мой выбор, Матвей.

Не ищи меня, ладно? Я уеду. Я всегда буду любить тебя. Помни это, пожалуйста. Ты мой единственный… Тот самый, по праву рождения.

Прости, что не объяснила тебе всего этого там, на крыше… Я не могла. У меня бы не получилось, недостало бы сил. Письмом как-то легче.

Прощай. Твоя Анеля. Навсегда твоя».

* * *

Маргарита Сергеевна сидела за столом, подперев щеку ладонью, с улыбкой смотрела на внучку. И в который уже раз думала про себя: хороша как, чертовка! Вроде гадким утенком росла, худеньким заморышем, а теперь, смотри-ка, белым лебедем вылупилась. Век бы смотрела, и насмотреться бы не хватило! Да и вообще… Если со стороны на них посмотреть сейчас…

До чего же вся эта картинка милотой смотрится! Сердце радуется! Дорогая внучка Анеля пришла навестить в кои-то поры, и сидят они вдвоем, чаевничают тихо. Можно сказать, слишком тихо. Будто обе боятся эту благословенную тишину единения разрушить. Ведь как ни крути, а любое словцо преувеличением будет казаться. И это еще хорошо, что уговорила милую внученьку кусок пирога съесть, обычно ведь не заставишь…

Да и не скажешь, что Анеля этот пирог ест. Просто жует равнодушно, чтобы ее не обидеть. Жует и молчит. Вот заговори с ней сейчас – наверняка не услышит. Вся в себе, в мыслях-фантазиях варится. Такие глаза, будто слепые… И тоже будто в себя смотрят. Нет ее, нет… И в кого она такая выросла, марсианка большеглазая? И что дальше будет, как суровая жизнь с ней обойдется, даже подумать страшно…

Маргарита Сергеевна вздохнула, провела сухой ладонью по столешнице, проговорила тихо:

– Да уж… Сижу сейчас, смотрю на тебя и думаю… Как ты жить-то будешь, Анеля? Не знаю даже… Такая ты…

– Какая? – эхом откликнулась Анеля и даже изобразила на лице нечто похожее на удивление. То есть подняла брови, оттопырила нижнюю губу и сдула упавшую на глаза легкую русую прядку.

– Да такая вот… Сама знаешь какая… К жизни не приспособленная. Ты ее будто и не видишь, жизнь-то. Будто обтекаешь ее легкомысленно. Сейчас-то, конечно, можешь себе позволить… А потом? Когда надо будет в эту самую жизнь штопором ввинчиваться, зубами ее грызть?

– А зачем ее грызть, бабушка? Не хочу я грызть…

– Ну, не грызть. Замечать хотя бы. Учиться за себя постоять, не дрожать перед каждой дверью.

– А я дрожу?

– Да ты и под дверью еще не стоишь, если на то пошло. Надо заранее смелость в себе вырабатывать, зоркость, выходить надо из фантазий своих! Социум любит смелых и решительных, которые все видят, которые ухо с глазом рвут! Которые любую дверь ногой открыть могут!

– Ой, ну и выражения у тебя, бабушка! – тихо засмеялась Анеля, откидывая голову назад. – Прямо хоть записывай за тобой, честное слово! Дверь ногой открывают, ухо с глазом рвут… Я прям представила даже, как это ухо вместе с глазом летит в сторону!

– А ты давай не смейся, ты лучше прислушайся к тому, что тебе говорят!

– Зачем, бабушка? Я все равно так не умею и не хочу… И вообще… Зачем дверь ногой открывать, если ее и рукой открыть можно? Нет, не хочу…

И что, что ей на это ответить? Ведь правда – рукой открыть можно. И даже нужно, если по большому счету. Но если бы все в нынешней жизни было устроено так, чтобы по большому и правильному счету… Ведь нет! Жизнь нынче другая, любит именно тех, кто ногой может любую дверь открыть! А тех, кто не может, так и вовсе не жалует! Не хочешь ногой, стучишь в нее робко – так и не жди, значит, что она перед тобой распахнется!

– Дело не в твоем хотении, Анеля… Понятно, что ты не хочешь. И многие не хотят. Дело в том, что не можешь. Не умеешь… Зоркой наглости в тебе нет, необходимой для жизни, понимаешь? Вот что меня беспокоит, дорогая моя внученька.

– Хм… Ты хочешь сказать, что родители меня неправильно воспитали?

– Нет, не это я хочу сказать… Воспитание тут ни при чем. Просто… Просто мне жалко, что тебе не мамины гены достались.

– А мама, значит, такая? Ухо с глазом рвет, да? – насмешливо спросила Анеля.

– Да, мама у тебя такая… Может, и не рвет ничего, но коня на скаку остановит. И не только остановит, но и вспрыгнуть на него сумеет! И в горящую избу тоже… Если надо… А в тебе ничего этого нет, тебе не досталось. А жаль…

– А, поняла… Ты хочешь сказать, что у меня папины гены, да?

– Да, папины. Все к тебе перешли, до последней крошечки. И это не есть хорошо, вот в чем дело…

– Ну, бабушка… Не понимаю тебя. Папа же твой сын, а ты о нем говоришь… будто с сожалением.

– Да почему сразу с сожалением? Нет… Нет, конечно. Просто я констатирую факт… Да, ты вся в папу… Он такой же в твоем возрасте был. Да и сейчас тоже…

– Ну какой? Какой он, бабушка?

– Да такой вот… Из общего строя выбившийся. Рукой на себя махнувший.

– По-моему, с папой все хорошо… Живет своей жизнью и радуется. Как ему хочется, так и живет.

– Ну, допустим, это только звучит красиво. В этих самых новомодных тенденциях и звучит. Мол, надо жить так, как хочется.

– А разве это неправильно, бабушка?

– Нет. Неправильно. Потому что папа твой неудачник по большому счету. Потому что не смог натуру свою преодолеть. Он же… Он же внутри себя просто цветок нежный… А мужику не полагается цветочную душу иметь, ему камень внутри иметь надо, железобетон! Чтобы вперед идти, добиваться чего-то!

– Ой, бабушка… Ну что ты прям зациклена на этом стремиться и добиваться! Чем плохо цветочную душу иметь?

– Да я ж не говорю, что плохо… Я говорю, что жить с ней трудно. В любой момент можно под чужим сапогом оказаться, который этот цветок раздавит походя.

– Выходит, и я цветок, да?

– Конечно, еще какой… Сразу цветком родилась. У тебя натура, как нежная хризантема. И сама ты как хризантема… Любоваться на тебя можно, а трогать нельзя. Ну что ты смеешься, что? Разве я не правду сейчас говорю, Анеля?

– А может, мне нравится быть цветком, бабушка? И осознавать себя именно так… Нравится?

– А кому ж не нравится? Все бы хотели… Да только не все себе такое удовольствие могут позволить! Вернее, жизнь позволить не может… Ей ведь наплевать, как ты себя ощущаешь, ей главное, как ты с препятствиями борешься, которые она не устает перед тобой выстраивать! Вот потому я и боюсь – как ты жить будешь… Ветер холодный подует – и снесет хризантему к чертовой матери!

– Понятно… Вот и мама говорит, что я вся в папу… Особенно когда бывает мной недовольна.

– А ее-то он чем обидел, интересно? – обиженно произнесла Маргарита Сергеевна, пожав плечами. – По-моему, наоборот все было… Хотя я твою маму могу понять, что ж. Мало любить женщину, надо еще и силу характера ей демонстрировать. А мой Ваня… Да, он умный, тонкий, ранимый… А, да что там говорить, господи…

Маргарита Сергеевна махнула рукой, вздохнула, замолчала. Анеля смотрела на нее озадаченно, не зная, что сказать. Потом произнесла осторожно:

– Так ты ж его сама таким воспитала, он же твой сын… А теперь так говоришь, будто мама в их разводе виновата. По крайней мере, нотки у тебя в голосе такие…

– Да ничего я такого не говорю, не придумывай! Я ж тебе объясняю, что человеческая природа от воспитания не зависит! Кто родился хризантемой, тот всегда хризантемой и будет. А кто родился чертополохом, тот любой камень снесет с дороги и через асфальт пробьется! И сам себе все добудет, перед всеми ветрами устоит. Вот твоя мать – чистый чертополох, тут уж ни убавить, ни прибавить!

– Ты сейчас опять про нее с обидой говоришь, бабушка!

– Да нет, что ты… Это я просто так удивляюсь, как ее угораздило за моего Ваню замуж выйти? С Ваней-то все понятно – он любил… И до сих пор любит…

– Думаешь, любит? – тихо спросила Анеля.

– Конечно. Еще как любит. И не хотел бы, а любит.

– Как ты странно говоришь, ба…

– А чего странного ты услышала?

– Ну, что не хотел бы… Разве можно не хотеть, но любить?

– Можно. Еще как можно. Только не каждый с таким положением дел соглашается. Ну да ладно, оставим этот никчемный разговор… Скажи лучше, как у тебя складываются отношения с этим мальчиком… Кажется, Егором его зовут?

– Да никак. Вроде и есть эти отношения, и вроде их нет. Даже не знаю, как тебе ответить.

– Но он же вроде нравился тебе поначалу? Симпатичный такой…

– Да, внешне вполне симпатичный. А на самом деле он одноклеточный, ба. Скучный до ужаса.

– Что, книжек совсем не читает? – с явной иронией в голосе спросила Маргарита Сергеевна.

Анеля, конечно же, уловила эту иронию, глянула на бабушку с удивленной досадой. И произнесла тихо:

– Да не в книжках дело, ба… Хотя… И в них тоже, если честно. Он и правда ничего не читает, он только в телефоне все время сидит. Везде в Сети зарегистрировался и теперь считает святой обязанностью все отслеживать и везде след свой оставить. Знаешь, как собака… Она тоже озабочена обязательной меткой под каждым кустиком…

– Эк ты о нем, Анеля! Нехорошо, знаешь ли! – едва сдерживая смех, покачала головой Маргарита Сергеевна. – Больно уж строга, матушка! Тем более все теперь этой заразе подвержены!

– Да я разве против? Ради бога… Только он ведь и ко мне все время с расспросами пристает, почему я так же не делаю. Ну… Вроде как я ненормальная какая-то. Белая ворона. Я начинаю объяснять, почему этого не делаю, а он еще больше возмущается!

– А как ты ему объясняешь?

– Ну, вот вчера, например… Начала ему рассказывать про свою курсовую работу, там у меня такая тема интересная! Про социальное и духовное расслоение общества… В общем, я взяла за основу книгу Галины Щербаковой «Яшкины дети»…

– Ого! Спорная основа-то, не находишь?

– Нет. Но мы же сейчас не об этом, ба… Мы о Егоре…

– И что же Егор? Что ты ему поведала про духовное расслоение общества?

– Ба! Если ты будешь иронизировать, я вообще ничего рассказывать не стану!

– Все, все, молчу… Давай, с удовольствием послушаю. Я так полагаю, что в данном контексте «яшкины дети» звучат как имя нарицательное? Имеются в виду дети того Яшки, который хам-лакей из чеховского «Вишневого сада»?

– Ну да… Все правильно. Какая ты у меня умная, ба… Сразу все понимаешь. А вот Егор ничего не понял… Я ему рассказываю, что хам-лакей Яшка образно расплодил своих детей по белому свету и что они теперь правят миром… И что мы все в той или иной степени потомки этого самого Яшки… Нет, ну правда, если внимательно кругом посмотреть, ба! Ведь сплошные «яшкины дети» везде, одно хамство и чванство, и во времена Чехова со всем этим еще цветочки были! А наша современность более жестокая, хамство еще наглее стало и мнит себя определяющим новую духовность… И лезет везде, и командует… Что, разве не так?

– Понятно, что ж… А Егору, стало быть, твои рассуждения совсем не понравились.

– Ну да. Мне кажется, он меня и не понял… И обиделся даже. Долго молчал, потом спросил со злостью – я тоже, по-твоему, хам? Тоже Яшкин потомок? Зачем ты мне все это рассказала, мол, с какой целью? Еще и глянул так, знаешь… Будто я бред какой-то несу, будто я ненормальная и меня пожалеть надо. Да и не в этом даже дело, ба…

– А в чем тогда дело?

– Ну… В общей тональности, что ли… В том, что он все время раздражается будто…

– Чем раздражается? Что ты не такая, как он?

– Да нет… Понимаешь, он все время мне доказать что-то пытается, виноватой сделать… Что я… Что не тороплюсь с этим самым… Ну, ты понимаешь, ба…

– А… Да, я поняла… Он сердится, что ты не хочешь близости, да? Но отчего он тебя торопит? Зачем? Так же нельзя… Дикость какая-то, ей-богу…

– Да не дикость, ба. Сейчас так принято, понимаешь?

– У кого так принято? У тех самых «яшкиных детей» так принято?

– Ой, не смеши! Хотя да, если по большому счету… Да, у «яшкиных детей» так принято. Если парень уделяет свое внимание девушке, то она априори обязана… Без этого просто никак…

– А ты, стало быть, увиливаешь от обязанностей, да?

– Хм… Слово-то какое – увиливаешь… Нет, я не увиливаю, ба. Просто не хочу, и все.

– А как ты хочешь?

Анеля озадаченно уставилась на Маргариту Сергеевну, не зная, что ответить. Потом спросила вкрадчиво:

– Ба… Ты из любопытства интересуешься или действительно понять меня хочешь?

– Конечно, понять хочу! И помочь…

– Чем помочь?

– Да я и сама не знаю. Советы мои по времени наверняка давно устарели… В наше время не так все было, в наше время, помню, бабки своим юным внучкам говаривали что-нибудь этакое… романтическое… Мол, не отдавай поцелуя без любви…

– Как ты сказала? – тихо засмеялась Анеля. – Не отдавай поцелуя без любви?

– Ну да… Смешно тебе, ага?

– Нет, совсем не смешно. Знаешь, в этом есть что-то, смысл какой-то сакральный… Я бы с удовольствием этот постулат и в наше время перенесла… Если б у меня такая возможность была, конечно. Жалко, что я раньше не родилась, в твое время не попала…

Анеля вздохнула, улыбнулась каким-то мыслям, потом глянула на Маргариту Сергеевну, будто решалась, надо ли озвучивать эти самые мысли или нет. Маргарита Сергеевна подтолкнула ее осторожно:

– Ну, давай, говори… Я ж вижу, сказать что-то хочешь.

– Да, хочу. Только ты не смейся, ладно? И не называй это моими фантазиями…

– Не буду. Давай, говори.

– Ну, в общем… Я долго думала над этим, ба, и пришла к определенному выводу… Я считаю, что каждый человек должен встретить того, кого должен встретить. Такая возможность дается ему всего лишь один раз…

– Ну-у-у, Анеля… – насмешливо перебила внучку Маргарита Сергеевна. – По-моему, ты сейчас Америку открываешь, тебе не кажется? Уж сколько раз твердили миру про эту пресловутую половинку! Мол, у каждого где-то бродит по свету его человек, лично для него предназначенный, и задача у этих половинок вполне определенная – надо обязательно встретиться и соединиться в единое целое. И будет вам счастье, как говорится. Разве не так? Это ведь еще Платон придумал такую легенду, а люди ее подхватили да выдали всю эту романтику в разных ипостасях, кто на что горазд! Мол, только встретившись, эти две половинки обретают единую целостность, покой и счастье. А на самом деле все не так, вовсе не так…

– А как, бабушка? – тихо спросила Анеля, нахмурив недовольно брови.

– А так… Нет на самом деле никаких половинок. И даже четвертинок нет. Люди просто встречаются, влюбляются, женятся. У одних получается, у других нет. Одни дружат, другие конфликтуют. Все от характеров зависит. Вот твои мать с отцом… Они ж вроде любили друг друга, и вроде все должно было срастись… Ан нет, не срослось. Характеры помешали. А если б характеры меж собой переплелись… Жили бы себе дальше, вели общий быт, детей бы еще рожали… Вместе – так проще и легче. Так жить веселее. Вот тебе и вся легенда про эти пресловутые половинки…

– Нет, бабушка, я с тобой не согласна! То есть все ты правильно говоришь, да… Но я бы не хотела при этом исключать само предназначение, понимаешь? Когда именно этот человек предназначен другому человеку, и больше никак… Оно ведь не просто предназначение, оно ведь как обязательство дается, я думаю. Как статус. Как документ… Ну, как свидетельство о рождении, например, только не на бумаге. Ты родился на свет, и у тебя возникает право на счастье – любить… Того самого любить, твоего единственного, тебе по праву рождения предназначенного. Потому и обязательство возникает – найти его и не ошибиться.

– Хм… По праву рождения, значит?

– Ага. По праву рождения.

– И кто ж его выдает, этот документ интересный?

– Ну, не знаю… Судьба, провидение… Бог… Это уже другой вопрос, кто выдает… Главное, надо правильно им распорядиться. Не торопиться, не бежать впереди паровоза, а думать и приглядываться, сердце слушать.

– Ну, знаешь… Так можно до пенсии сердце слушать и куковать одной…

– Вот-вот, ба! Многие так и рассуждают! И все делают впопыхах, а еще от страха… Боятся не соответствовать законам, которые диктует социум! Не с тем в постель ложатся, не за того замуж выходят, не на той женятся… Потом, когда разочаруются, разбегаются в разные стороны и снова торопятся с кем-то соединиться, опять наступают на те же грабли! Вместо того чтобы слушать себя, ныряют в следующее по счету обманное очарование. Нет, я так не хочу, бабушка…

– Ох, Анеля… Какая ты еще… Даже слова подобрать не могу…

– Какая, ба? Наивная и романтическая, да? Слишком сентиментальная? Неправильная?

– Ну да, в общем… Нет, про вторую половинку я, может, и согласна, да… Но это ведь еще не значит, что надо на одном месте сидеть в ожидании этой половинки! А как же тогда опыт, сын ошибок трудных? Ведь надо же опыта набираться, чтобы на основе его понять, встретила ты свою половинку в конце концов или нет!

– А я пойму, бабушка. Я это сразу пойму, я знаю. Я дождусь.

– Ну, если так рассуждать… А вдруг не поймешь? А вдруг совсем не дождешься? Я считаю, что нельзя себя загонять в рамки одного только ожидания неприкаянного. Законы мироздания и продолжения рода никто еще не отменял. Я думаю, тебе надо пересмотреть свои взгляды на этот щекотливый вопрос. А если уж речь зашла о лимитах, которые даются человеку по праву рождения… У меня тоже свои соображения по этому поводу есть.

– Какие, бабушка? Скажи…

– И скажу! Может, они не совсем романтические, но я долго на свете живу, мне романтики по возрасту уже не положено. Исчерпала я всю романтику, если опять о лимитах толковать. Так вот, если без романтики… Я считаю, что при рождении каждому выдается сертификат не только на встречу любимого, но и на саму любовь. Вернее, на силу любви, на ее качество.

– Хм… Ты считаешь, любовь определяется силой и качеством?

– А как же! Конечно. Кто-то может молниеносно влюбиться и так же молниеносно разлюбить, оставив объект любви в несчастном недоумении. Потом опять так же влюбиться и разлюбить… И везде после себя деток оставить. И потом забыть о них благополучно. И в итоге лимит на любовь у него истончается, сходит на нет… Остается злая несчастная оболочка – вроде и есть человек, и вроде нет его… А кто-то всю жизнь несет в себе любовь в полном объеме, и достается она одному только объекту, да вот незадача – не нужна объекту эта любовь. Совсем не нужна. И что тогда делать? Молить небеса, чтобы освободили его от этого дара? Так ведь не освободят… И не знаешь почему. Может, там, наверху, считают, что это грех большой – отказываться от подарка… Что только избранных им награждают… По праву рождения, как ты говоришь… И ведь не спрашивают при этом, каково с этим подарком через всю жизнь пройти!

Маргарита Сергеевна вздохнула горько, оплела пальцами пустую чайную чашку. Анеля глянула на нее осторожно, спросила тихо:

– Это ты сейчас о папе говорила, да, бабушка?

– Да, о папе. О ком же еще…

– Но если бы папа любил маму, как ты говоришь… Зачем тогда он сам ушел?

– Это тебе мама сказала, что он сам ушел?

– Ну да… Почему он ушел, бабушка? Кому от этого лучше стало, не понимаю? Ну скажи, а?

– Да не знаю я… Что ты мне допрос устроила?

– Я? Допрос? Да ты же первая начала, бабушка!

– Ну ладно, ладно… Какая разница, кто первый начал, кто не первый… И вообще, не будем больше говорить об этом, слишком уж спорная тема, согласись? Да и не мне с тобой спорить… Мне уж и по возрасту не положено.

– Да при чем тут возраст, бабушка! Сразу уж и возраст…

– А ты как думала? С возрастом ведь все представления о мире меняются, да… Вот хотя бы относительно этой пресловутой теории двух половинок… Я ведь раньше тоже во все эти бредни романтические верила, а сейчас все больше понимаю, что я сама, как есть, и представляю собой единое целое, и никто мне рядом не нужен. И даже не приведи господь, правда! Вот она я, какая есть, и мне с собой хорошо! Смотреть в себя куда интересней, чем горевать о том, что могло случиться, да не случилось. Но это уже отдельная тема, тебе неинтересная…

– Почему же? Мне интересно, бабушка.

– Да ну… – махнула рукой Маргарита Сергеевна. – Налей-ка мне еще чаю, и покрепче! Посуетись… Ой, я ж забыла! У меня же варенье абрикосовое есть, соседка вчера угостила! Такое вкусное, с грецким орехом… Достань там, в холодильнике, на верхней полке!

Анеля поднялась из-за стола, начала неловко передвигаться по кухне. Маргарита Сергеевна исподтишка наблюдала за ее суетой, тихо удивляясь про себя, как в этой девочке совмещается несовместимое – эта угловатость, эта детская худоба и грация, и прелесть короткого взмаха руки, и этот жест, каким она откидывает с лица волосы… Да уж. Будет кому-то счастье, ничего не попишешь. Во все это ведь очень легко влюбиться именно потому, что оно такое неловкое и такое нежно грациозное. А еще эти светлые волосы, эти синие глаза… Которые смотрят на тебя и не видят. И это ведь тоже стимул для влюбленности, коварная замануха – отчего ж, мол, не видят-то? Вот он я, претендент на вторую половинку, как меня можно не видеть? И что там внутри такое у этой девочки спрятано, отчего синий взгляд внутрь направлен, отчего же не на меня? Неправильно это, несправедливо! Надо постараться, чтоб на меня смотрела! А пока стараюсь, и не пойму, что увяз коготок, и всей птичке конец… Даже жалко стало заранее этого претендента на вторую половинку, ей-богу!

Анеля почуяла ее взгляд, обернулась, улыбнулась…

Да, и эта улыбка ангельская – тоже хорошая замануха. И не захочешь, а улыбнешься в ответ, и зазвенит в душе тонкая струнка счастья, невесть откуда взявшаяся. Помнится, Ваня в детстве так же ей улыбался, да…

– Ты давно у отца была, Анеля? – неожиданно для себя спросила Маргарита Сергеевна.

– Давно, бабушка… – эхом откликнулась Анеля, пытаясь открыть банку с абрикосовым вареньем. Пыхтела от натуги, елозя тонкими пальчиками по жестяной крышке – не получалось никак.

– Дай сюда, я сама открою… А к отцу надо бы съездить, чего он там один да один… Хочешь, в этот выходной вместе поедем?

– Давай… Но я только в воскресенье могу, ба. В субботу мне надо к преподавателю на дом идти… курсовую показывать.

– Ту самую курсовую про «яшкиных детей»? Про то, как они комфортно устроились в новых реалиях?

– Ну да…

– И кто ж тебе такую щекотливую тему посоветовал, интересно?

– Да почему сразу щекотливую, ба? Не я же эту параллель провела, правда? Курсовая – всего лишь тематика повести Галины Щербаковой. Не забывай, что я в гуманитарном университете учусь, на факультете журналистики. Сейчас у нас идет курс литературного редактирования. И курсовую эту давно бы написать пора, да преподаватель заболела, Анна Антоновна… В деканате говорят, она после болезни может совсем уволиться. Так жалко, знаешь… Анна Антоновна такая… Я прям влюбилась в нее, ба! В субботу она обещала меня дома с курсовой принять… С ней так интересно разговаривать, если б ты знала! Я каждое слово ловлю… Так жалко, что она заболела, правда!

Анеля говорила и все больше распалялась восторгами, взмахивала руками и чуть не смахнула со стола стеклянную банку с вареньем – едва Маргарита Сергеевна успела ее удержать в последний момент. И глянула на внучку с укором, да только куда там… Никаких укоров и взглядов Анеля все равно бы не заметила. Так увлеклась своим рассказом о преподавательнице по имени Анна Антоновна. Взахлеб увлеклась. Даже ревность немного пробила…

Вот с детства она такая, Анеля. То слова из нее не вытащишь, то восторгами вдруг зайдется. И фантазии эти вечные… Сначала сказки сочиняла, потом стихи. Потом чтением увлеклась, причем страстно-запойно, на улицу не могли выгнать. А если выгоняли, то все равно обнаруживали где-нибудь на скамейке с книжкой в руках. Бывало, отрываешь ее от книги, а она глаза поднимет, полные синевы да отчаяния такого безысходного, что вздрогнешь испуганно и рукой махнешь – ладно, читай дальше, что ж…

И в школе белой вороной была, с трудом в коллектив вписывалась. Хорошо, что Юля, невестка, умела как-то все опасные ситуации разруливать, с учителями запанибрата якшалась, подружек для Анели приваживала. Нет, что ни говори, а Юля – хорошая мать…

Маргарита Сергеевна так задумалась, что не услышала вопроса Анели. Очнулась только тогда, когда Анеля тронула ее за руку:

– Ба… С тобой все в порядке? Я спрашиваю, а ты не слышишь…

– Да, извини, я что-то в мысли утекла… О чем ты меня спросила, дружочек?

– Да я говорю, мне пора уже… Меня Егор ждет. Мы договорились встретиться в семь часов. А сейчас уже без пятнадцати.

– А, ну да… Иди, конечно. Нехорошо заставлять себя ждать. Хотя и полагается даме опаздывать.

– Ну так это даме… А я ж не дама. Ну ладно, бабуль, я побежала, пока! Я позвоню вечером…

Маргарита Сергеевна подошла к окну, стала смотреть, как Анеля идет по двору. Как же, торопится она, бежит… Да не дождетесь! Так идет, будто никуда не опаздывает. Еще и голову задрала, словно к ветру прислушивается – нельзя ли его поймать, да вверх взмыть, да полететь…

Бедный, бедный Егор. Похоже, попался на эту удочку. Если девушка не торопится на свидание – плохи твои дела, Егор…

Пока мыла посуду, все крутилась в голове фраза, произнесенная Анелей. Как она там сказала – только одна любовь дается по праву рождения? Та самая, единственная и неповторимая? А остальное все – от лукавого?

Надо же, как сурово внучка разобралась с любовью-то. Молодая еще, максималистка. И сама еще не успела влюбиться, а рассуждает… Господи, да у некоторых людей к возрасту столько этих любовей набирается, что и пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать! И каждая из них единственная и неповторимая…

Или нет? Не каждая все же?

Маргарита Сергеевна вытерла руки кухонным полотенцем, прошла в гостиную, села на диван, включила телевизор. Тут же ворвались в гостиную звуки скандала, который сопровождает передачу, выходящую в эфир каждый вечер. Две женщины вполне благополучного интеллигентного вида сидели на мягких диванах и выясняли отношения, перекрикивая друг друга. Спорили о том, кого больше любит мужчина… Законную жену или любовницу.

И тут про любовь, надо же… И тут она единственная и неповторимая. Кричит во весь голос обиженной женщины – меня он любит, меня! А ты, дрянь такая, в мою семью ворвалась, любовь у меня отнять собралась!

Даже вникать не хочется в этот скандал, надоело уже – каждый день одно и то же. Лучше на другую программу переключить, там фильм старый идет… Классикой уже стал. С молодой Дорониной в главной роли. Как она страстно спрашивает своего физика, как смотрит ему в глаза… «Я не могу объяснить. Я все понимаю, но ничего не могу объяснить. Как собака. Кошка, собака… Я люблю тебя. Я тебя люблю. Ты меня любишь?»

Да, героиня права. Невозможно ничего объяснить. Если даже к своему опыту обратиться… Разве мало она в жизни любила? Два мужа было, и обоих любила. И умирала от горя, когда хоронила… И романы тоже были, и переживания всяческие, и ожидание телефонных звонков до обморока. Все, все было…

Да, было. Только если самой себе честно признаться… Ведь может она себе это позволить сейчас, когда поневоле приходится оглянуться и понять, что в памяти остался только один мужчина! Много их было, но помнит по-настоящему только одного, да! Хотя и особых страстей с ним не случилось, а помнит…

В студенчестве эта встреча была, на каникулах. Она тогда впервые к морю одна отправилась, мама путевку в пансионат достала. Он был местный, на мотоцикле ее возил по побережью, и ничего такого страстно романтического меж ними и не было… Вместо него были шум ночного прибоя да край скалы, на которой они сидели, свесив ноги. И молчали. Смотрели сверху на лунную дорожку. И такая внутри нежность была, такой покой…

Потом она домой уехала, он каждый вечер ей звонил. В одно и то же время. Мама еще шутила – какой, мол, кавалер пунктуальный… И она спешила каждый вечер домой, чтобы не пропустить звонок. Спешила и была счастлива. А потом это ощущение счастья сошло на нет… И новые отношения появились, и закружилась в них легкой бабочкой. Замуж за своего первого мужа выскочила…

Да, много времени с тех пор прошло. Целая жизнь утекла. Только память осталась. И вот поди ж ты, какой коварной эта память оказалась, а? Ничего толком в себе не сохранила, можно сказать, отторгла почти, отсеяла, а тот мальчик из ее студенческих каникул таким ярким видится! Смотрит на нее грустными карими глазами, будто спрашивает – ну что же ты… Мимо прошла… Ведь это я был, твой единственный, а ты моя…

Интересно, что с ним стало потом? Вспоминал ее или нет? Может, он сейчас тоже о ней думает… Черт возьми, может, Анеля не так уж и не права в этом своем открытии, а? Может, и впрямь только одна любовь дается по праву рождения, но мы часто мимо нее проходим? Другими дорогами идем? И пока идем, она прячется внутри нас обиженно… И только в конце дороги дает о себе знать яркой памятью, сожалением… Да, именно так, сожалением, причем довольно горьким! Когда понимаешь, что главное что-то сама упустила, и любишь эту память уже запоздало…

Да, жаль. И Электрона из старого фильма жаль. Не понял вовремя своего счастья.

Хорошо, что телефонная трель выдернула ее из грустных мыслей. Увидела, что Ваня звонит, поторопилась ответить:

– Да, сынок… Здравствуй, мой дорогой…

– Как ты, мам? Все хорошо?

– Да, все хорошо. Анеля недавно приходила, посидели с ней немного. Решили, что скоро к тебе соберемся, давно не виделись. Успели соскучиться.

– Да, я тоже по вам скучаю. Буду рад, если приедете.

– У тебя голос грустный, сынок…

– Да все хорошо со мной, мам, не волнуйся. Жизнь идет своим чередом. Сегодня мой класс контрольную писал, отличные результаты показали, я даже не ожидал…

– Ну отчего ж не ожидал? Ты прекрасный учитель… И студенты твои на руках тебя носили, я помню… И мне очень жаль, что…

– Мам! Не начинай, а? Мы же все давно уже решили!

– Ну почему, Вань, почему? Ты же докторскую написал, ты кафедрой руководил в институте! Ну что ты там не видел, в богом забытом Ясеневе?

– Да перестань, мам… Везде люди живут. И детей надо кому-то учить, правда?

– Но ты ж там совсем один…

– Мам, перестань… Чего ты вдруг жалеть меня вздумала?

– Да сама не знаю… Настроение у меня сегодня такое… Плаксивое. Хотя вроде и не случилось ничего такого из ряда вон выходящего. Ладно, я больше не буду, Вань. Все, все! Честное слово, не буду!

– Ну, вот и молодец… Выпей пустырника и ложись спать пораньше.

– Да, так и сделаю…

– Тогда пока, мам?

– Да, сынок, пока. Спасибо, что позвонил…

Нажала на кнопку отбоя, откинулась на спинку дивана, сглотнула слезы. Нет, что это она, в самом деле, раскисла? Теперь и Ваня станет за нее переживать…

Но ведь и правда досадно, что все у него так сложилось! Будто шел по прямой дороге, шел и жизни радовался, и вдруг эта дорога свернула куда-то в сторону, и сплошное бездорожье пошло! Как Юля подала на развод, так и пошло…

Юля, Юля… До сих пор вспоминается тот вечер, когда Юлю увидела. И будто почувствовала сразу опасность какую-то, тревогу за сына. Хоть и не предвещало ничего… Счастливый был, возбужденный. Так на Юлю смотрел… Так хотел, чтобы она маме понравилась! И ведь знал, что она не скажет ничего такого, что в их совместное счастье не впишется. Да и как бы она сказала? Видела же, как Ваня влюблен…

И Юля тоже видела. И все понимала. Смотрела на нее медовым хитрованским прищуром, улыбалась вежливо. И за этой вежливостью тоже сквозили решительность и готовность к борьбе за Ваню. Мол, не сопротивляйся даже, дорогая потенциальная свекровь, все равно он мой будет. Сколько мне надо, столько и будет.

Нет, Юля хорошей женой была, тут уж не убавить, не прибавить. Сильная, пробивная, решительная. Ваня ведь, чего уж греха таить, слегка инфантильным рос, весь в своей математике-физике… В школе отличник, в институте тоже в первых рядах. Потом, после института, в аспирантуре остался, потом на кафедру его взяли… Юля ему помогала вперед идти, конечно. Вдохновляла, давала эмоциональный заряд. При ней он кандидатскую защитил, потом докторскую. Только-только место завкафедры получил, и вдруг…

Анеле тогда двенадцать лет исполнилось, когда Юля решила развестись. Объявила об этом как-то вдруг… Так объявила, будто обухом по темечку вдарила. Все враз, без подготовки. Разлюбила, мол, извини. Полюбила другого. Иди своей дорогой, Ваня, а я пойду своей.

И все… Будто не стало Вани. Сломался, как хризантема под тяжелым ботинком. Юля только плечами пожала в недоумении – ты чего, мол, ты ж мужик… Не положено тебе так по природе, ты что…

Ну вот как она могла рассуждать о природе, а? Будто не знала, какая у него природа! Все она прекрасно знала, все понимала… И знала, как Ваня любит ее. И что больше никого и никогда полюбить не сможет. Что она и есть та самая, единственная, которая на всю жизнь…

Нет, осуждать ее за это нельзя, конечно же. Никто и не спорит, если разумом на всю ситуацию смотреть. А если сердцем материнским… Как пережить это осознание, что счастье у сына кончилось? Да что там счастье… Вся жизнь будто кончилась. Когда узнала, что он из института уволился, чуть с ума не сошла… Да еще и объявил, что жить уезжает на дачу в Ясенево!

Они ж в это Ясенево всей семьей ездили… Дом там справный был, родители второго мужа наследство оставили. И летом, и зимой жить можно. Баньку топить, шашлыки жарить, в гамаке под березами нежиться. Можно сказать, дом безмятежного счастья… Кто ж знал, что Ваня его своим пристанищем выберет и поселится там, в школу местную пойдет учителем, и никакими силами его оттуда не выманишь! Живет теперь как бобыль, несет в себе любовь невостребованную, оскорбленную. Они с Анелей приезжают к нему на выходной. Мать да дочь. И каждый раз пытаются уговорить уехать… Да без толку. Ваня одно твердит – не надо, мол, это мой выбор. Я так хочу, мне так лучше, и все тут…

И Юля живет вдвоем с Анелей, никто у нее не появился. Кого она там полюбила – неизвестно… Не станешь ведь ее спрашивать, правда? Свекровкам такие вопросы не положено задавать, особенно бывшим свекровкам. Хорошо, что хоть Юля совсем отношения не разорвала, общается с ней иногда. Все же Анеля ей внучка, никуда от этого не денешься…

* * *

– …Извини, я опять опоздала… – тихо проговорила Анеля, подходя к Егору. – Давно меня ждешь, да?

– Я пришел, как договаривались, ровно в семь! И жду тебя полчаса! Ты что, на время не смотришь?

– Смотрю…

– Тогда зачем спрашиваешь, давно или не давно? Это ж и так понятно!

– Ты сердишься, да? – удивленно спросила Анеля.

Егор улыбнулся одним уголком рта, слегка дернул плечом. Анеля подумала виновато – как странно он сейчас улыбнулся… Будто его нервным тиком дернуло. И тут же устыдилась мысли – ну зачем она так? Сама же опоздала, сама же придумывает себе что-то. Но вслух произнесла весело:

– Не сердись, чего ты! Между прочим, девушке положено немного опаздывать!

– Это где такое написано, не понял? С чего ты взяла?

– Ну как, с чего… В книгах написано, которые я читала… И вообще… Так принято, понимаешь?

– Кем принято? Ну вот конкретно – кем? Покажи мне, где это черным по белому написано?

– Да нигде не написано… Это такой этикет негласный. Давно уже установленный. Девушка, когда идет на свидание, может и опоздать… По крайней мере, обижаться на это смешно. Это же общеизвестная истина, Егор! Ты что, правда никогда об этом не слышал?

– Да ерунда… Мы ж не в прошлом веке живем, чтобы этикеты всякие соблюдать. Скажи еще, что я должен сейчас перед тобой расшаркаться, как гусар, или в реверансе склониться – ах, мол, прекрасная маркиза, как я рад, что вы все-таки появились!

– В реверансе только дамы склоняются, Егор. Ты все перепутал.

– Ой, да какая разница, блин… Просто я считаю, что никто не должен опаздывать, ни я, ни ты. У нас же это, как его… Равенство, да?

– То есть по гендерному признаку равенство, хочешь сказать?

– Ой, вот только не надо сейчас умничать, ладно? Терпеть не могу, когда умничать начинают. Или ты хочешь показать мне, что я не такой умный, как ты?

– Да ничего я не хочу показать…

– Вот именно, что хочешь! Все время стремишься меня уесть. И вот еще что, я не понял… Ты специально, что ли, так делаешь? Чтобы я стоял тут, психовал, придешь или не придешь? Чтобы звонил тебе через каждые пять минут?

– Ой, а ты звонил?

– Да, я звонил! Еще полчаса назад звонил, ты не ответила!

– Прости, я не слышала… Я у бабушки была, мы с ней заболтались, и я не заметила, как время прошло.

– С бабушкой? Не понимаю… Как можно вообще заболтаться с бабушкой? Ну ладно… с подругой… Но с бабушкой? Даже не представляю себе такое… Вот я бы сидел и болтал со своей бабкой… Слушал бы ее причитания, как она всех подряд костерит… Да на фига?

– Моя бабушка не причитает, Егор. И никого не костерит. Она очень умная, с ней интересно общаться. И я ее очень люблю.

Егор долго смотрел на нее, нахмурив лоб, будто пытался понять, серьезно она сейчас говорит или нет. Может, издевается над ним просто. Потом вздохнул, проговорил тихо:

– Странная ты все-таки, будто не в себе какая-то… Иногда я тебя совсем не понимаю. Будто с луны свалилась. На других девчонок совсем не похожа. Может, поэтому меня к тебе так тянет, а? Даже сам удивляюсь! Ну вот какого черта я стою тут как идиот, названиваю тебе, психую! Делать мне больше нечего, да?

– Так я ж тебя не заставляю, Егор… Ты сам позвонил и пригласил меня погулять… Если хочешь, я прямо сейчас могу уйти.

Анеля сделала движение, намереваясь развернуться, но Егор удержал ее за локоть, проговорил обиженно:

– Чего сразу уйти-то? Я ж просто так сказал… Я парень простой, что думаю, то и говорю. И ты тоже… Это… Не обижайся на меня, чего уж… Я просто боялся, что ты вообще не придешь, кинешь меня… Ну не обижайся, Анель, правда!

– Ладно, я не обижаюсь. Мы ж не для этого встретились, чтобы друг на друга обижаться, ведь правда?

– Ну да… Мамка моя привет передает тебе, кстати.

Анеля кивнула, улыбнулась вежливо. Вспомнила, как три дня назад Егор знакомил ее со своей мамой. Она не хотела идти, отказывалась долго, но все же сдалась. И чувствовала себя в гостях очень скованно. И жалела, что согласилась. Почему-то казалось, что этим походом к маме она на себя какие-то обязанности взваливает, и вообще… Очень терялась, чувствуя, как ее разглядывают с любопытством. И ругала себя – ну зачем она пришла, зачем…

– А чего ты не спросила даже, понравилась моей мамке или нет? Я все жду, когда спросишь…

– А это так важно, да?

– Ни фига себе… Тебе все равно, что ли? – снова спросил Егор обиженно.

– Нет, почему же… Не все равно…

– Так спроси, если не все равно!

– Ну хорошо… Понравилась я твоей маме или не понравилась?

– Даже не знаю, что тебе и сказать… – моментально напыжился Егор, тяжко вздохнув. Так тяжко, будто не сам с трудом выудил из нее интерес, а она долго приставала к нему с вопросом. – С одной стороны, ты ей понравилась, конечно, а с другой… Ты ж молчала все время, как партизан на допросе. Мамка к тебе со всей душой, с вопросами всякими, а ты не больно в ответ разбежалась… Что, разве не так было, скажи?

Анеля только плечами пожала, вспоминая свое неуклюжее общение с мамой Егора. Да, чего уж там говорить, встретила она ее очень благожелательно. Даже слишком. Чуть ли не с объятием к ней кинулась. Усадила за стол, суетилась по комнате, говорила без умолку.

– Я сейчас, Анелечка, я сейчас… Чай будем пить с вареньем, я блинов напекла… Ты вишневое варенье любишь, Анелечка? Надо же, имечко какое у тебя необычное… Кто ж такое придумал-то, интересно? Папа? Мама?

– Не знаю… Они вместе придумали, наверное.

– А они у тебя каких кровей, папа-то с мамой?

– Простите, не поняла…

– Ну… Фамилия у тебя какая? Поди, не русских кровей-то? А?

Мама Егора даже замерла на секунду, востренько на нее глянув, будто иголкой насквозь пронзила. И, не дождавшись ответа, тут же снова заговорила быстро:

– Хотя вроде смотрю на тебя и не вижу ничего такого… Красивенькая ты, личико чисто русское. А мамка-то с папкой вместе живут или как?

– Нет. Они в разводе давно.

– Ишь ты… В разводе, значит… И я тоже с отцом Егорки в разводе, одна напрягаюсь, сына ращу. Нынче все бабы так и живут, куда ни сунься! Мужикам-то деточки совсем не нужны! И попробуй-ка вырасти вас! Одень, обуй, образование дай! Да смотри еще, чтобы дитенок твой с плохой компанией не связался, где пьют да всякую дрянь употребляют… Ты уж присматривай за Егоркой-то, ладно? Вишь, он тянется к тебе… Со мной вот знакомиться привел…

Анеля кивнула неловко и глянула на Егора, будто ждала, когда он остановит мать, скажет хоть что-нибудь. Но лицо у него было очень довольным, слегка снисходительным даже. И потом, когда ее домой после гостевания провожал, тоже молчал многозначительно. И только сейчас спросил вдруг, почему она не интересуется тем, как отнеслась к ней мама…

– …Ты ж сидела как истукан, даже не улыбнулась ни разу, помнишь? Мамка и так и сяк перед тобой выплясывала, а ты…

– Значит, я ей не понравилась, да?

– Ну, я этого не сказал… Говорю же, с одной стороны, вроде ты ей понравилась, а с другой… С одной стороны, говорит, хорошая ты, не шалава. Приличная вроде девушка. А с другой… Малахольная какая-то. Разговор не поддерживаешь, сидишь, будто чужая. Трудно тебе было хоть пару слов сказать, что ли? Вот скажи – трудно? Чего ты все время из себя состроить что-то пытаешься, а? Ну чем ты лучше меня, скажи?

– Егор… Извини, но я не знаю, как отвечать на подобные вопросы. Наверное, мы с тобой разные очень, извини.

– То есть я все же плохой для тебя, да?

– Нет, ты не плохой… Я ж тебе объясняю – мы разные. И, наверное, зря согласилась прийти…

– Ну чего ты опять начинаешь, а? Зря да не зря… Ну зачем ты? Я стоял тут, ждал тебя… Звонил…

– Извини. Ладно, пойдем гулять. Мы ж гулять хотели, правда?

– Ну да… Хотели. Да только погулять мы всегда успеем… У меня к тебе другое предложение есть.

– Какое, Егор?

– У меня сегодня у одного знакомого пацана днюха наметилась. Там тусовка такая будет – зашибись! Пацан-то не из бедных, и бухло хорошее будет, и музон клевый… Пойдем, а?

Анеля растерялась, не зная, что ему ответить. То есть как бы так вежливо отказаться, чтобы он не обиделся. Да и вообще… Не надо было сразу идти на это свидание, ведь не хотела, а согласилась зачем-то! Просто неловко было отказывать… Подумала – ну что будет плохого в том, что они с Егором просто погуляют? Он сам так и сказал – мы просто погуляем, и все…

– Ну вот чего ты опять напряглась, чего? – немного нервно спросил Егор, не выпуская ее локоть из руки. – Ну что я такого сказал, а? Всего лишь в гости позвал… Говорю же тебе – там тусовка классная будет… И нас уже ждут, мне пацан недавно звонил! А мы тут стоим, время теряем!

– Ты иди один, Егор, без меня… Мне не хочется что-то…

– Почему тебе не хочется, объясни? Ну почему?

Анеля снова дернулась, пытаясь освободить локоть из его цепких пальцев. Пробормотала тихо:

– Да ничего я не хочу тебе объяснять… Не хочу… Пусти… Пусти меня, Егор!

– А, понял… Понял, кажется. Ты боишься, что все будет как в прошлый раз? Все еще помнишь, что ли? Вроде уж забыть пора…

– Да ничего я не боюсь… Пусти!

Конечно же, она помнила, как все было в прошлый раз. Как пошли в гости на день рождения к девушке по имени Кристина, как там грохотало что-то из динамиков, лишь отдаленно напоминающее музыку, как отплясывала под нее распаренная алкоголем и бестолковым весельем тусовка. И как она себя чувствовала во всем этом безобразии – просто ужасно… Как Егор увел ее в пустую комнату и плотно закрыл за собой дверь, жадно принялся целовать, елозить руками по телу, и она жутко растерялась от такого напора. И опомнилась, когда он повалил ее на кровать, и выскользнула ужом, бросаясь к двери и проговаривая почти истерически:

– Не смей! Не смей меня больше трогать! Ты с ума сошел, что ли? Как тут дверь открывается, я не могу ее открыть…

Егор сел на кровати, смотрел, как она мучается с дверью, потом проговорил сердито:

– Да открою сейчас, не суетись… Объясни мне лучше… Ты совсем тупая, что ли? Сколько можно меня мучить, объясни? Ты издеваешься надо мной так, да? Кайфуешь от этого?

– Почему… Почему я издеваюсь? Я не понимаю…

– Да все ты прекрасно понимаешь! Ну сколько можно уже, а? Что мы как пятиклассники ходим туда-сюда по улице, гуляем, на луну смотрим? Так и будем дальше гулять? Ты меня за идиота держишь, что ли? Объясни?

– Да не буду я ничего объяснять… Потому что я не знаю, как и что тебе объяснять… Я домой хочу! Выпусти меня, открой дверь!

– Да иди, господи… Связался с тобой, дурак… Сразу надо было сообразить, что ты такая мутная! Динамо бежит, физкульт привет!

Встал, открыл дверь, и она выскочила в прихожую, оттолкнув по пути кого-то. Нащупала дверной замок, но дрожащие пальцы не слушались, и чья-то рука протянулась сзади и повернула собачку замка в нужную сторону. Выпрыгнула в открывшуюся дверь и услышала позади досадливый голос Егора:

– Да погоди ты, ненормальная… Я провожу…

Потом бежала по улице, как испуганная газель. Успокаивала себя мыслью: чего она, в самом деле… Все равно бы он с ней ничего силой не сделал. Наверное, и правда очень глупо себя повела!

На следующий день Егор позвонил, долго извинялся. Мол, пьяный был, не соображал ничего. Просил встретиться, но она наотрез отказалась. Потом еще Кристину прислал, их общую знакомую. Ну, как общую… Кристина была хозяйкой вчерашней вечеринки, и она даже в лицо ее не помнила. То есть совсем не помнила. Открыла дверь, спросила удивленно:

– Вам кого? Вы дверью ошиблись, наверное?

– Чего сразу дверью-то? – обиженно спросила Кристина, пожав плечиком. – Ты что, меня и в самом деле не узнала или придуриваешься? Ты же вчера с Егором ко мне в гости приходила! Я Кристина, это мой день рождения вчера праздновали!

– А… Ну да. Теперь вспомнила…

– А если вспомнила, так пригласи в хату войти! Не на лестничной же клетке нам разговаривать!

– Да, проходи, Кристина. Только я не понимаю, о чем нам говорить…

– Да я и сама толком не знаю. Но Егор с ножом к горлу пристал – иди да иди! Мол, объясни ей, чтоб не обижалась! Куда мне проходить-то? На кухню? Может, кофейку нальешь, а?

– Да, проходи… Да только я и не обижаюсь вовсе… По-моему, мы с Егором все решили, мы больше не встречаемся. О чем еще говорить?

– Ну, допустим, это ты так решила. А Егор иначе считает. Слушай… Меня прям распирает, так спросить хочу… А ты правда того… Ну… Ты правда девственница? Или просто ему мозги пудришь, цену себе набиваешь?

– Я не буду это обсуждать, Кристина.

– Почему?

– Потому. Не хочу, вот и все. Ты кофе с сахаром пьешь?

– Да… И с молоком тоже. И я бы какой-нибудь бутербродец еще зажевала. Я не слишком нагло себя веду, нет? Просто я есть хочу… А на голодный желудок ни одной мысли в голову не приходит, сама понимаешь.

Анеля отвернулась к холодильнику, достала масло, сыр, нарезала тонкими ломтиками белый батон. Кристина тем временем сидела, гнула свою линию:

– В общем, Егор меня просил, чтобы я тебе… Как бы это сказать… Все правильно объяснила. Как девушка девушке. Ты уж не обижайся, но я прямо говорить буду, ага?

Не дождавшись ответа на свой вопрос, заговорила еще решительнее:

– Ну в самом деле, подруга, ты сильно косячишь, только зачем… непонятно! Вот что ты себя ведешь как маленькая? Ну кому нужна эта твоя девственность, ты что, решила ее продать подороже, что ли?

– Как это… Продать? Я не понимаю… Да и кому какое дело до моей девственности! – ставя перед ней тарелку с бутербродами, тихо возмутилась Анеля. – Это сугубо личная территория, ты что, этого не понимаешь?

– Ой, вот не надо мне сейчас про какую-то там территорию заливать… Я вижу, что ты вроде как умная, но и Егор тоже не из последних лохов! Егор вполне нормальный пацан, его все уважают, а ты! Да он же любит тебя, неужели ты этого не понимаешь?

– И что? Я ему чем-то за это обязана?

– Да не обязана ты… При чем тут обязана, не обязана? Я ж тебе объясняю, что его просто задело… Динамо твое задело. Он же пацан, он должен во что бы то ни стало свое взять, это для него вопрос принципа! Понимаешь ты это или нет?

– Нет, не понимаю. Пусть сам со своими принципами разбирается, я тут при чем? Я должна как-то отвечать за его эго? С какой это стати?

Кристина глянула на нее осторожно, отхватила крепкими зубами от бутерброда, потом принялась внимательно рассматривать длинный красный ноготь на указательном пальце. Долго разглядывала, потом вздохнула тихо:

– Вот завидую я тебе, Анеля, честное слово, завидую… Вроде ты и того… Не в себе немного, а по факту получается, что Егора будто на привязи держишь… Вот скажи, ты с ним тоже так разговариваешь, да?

– Как?

– Ну, такими словами… Эго, не эго…

Анеля пожала плечами, ничего не ответила. Ей очень хотелось, чтобы эта Кристина доела все бутерброды и ушла поскорее, но та и не собиралась уходить, наоборот, устроилась на стуле поудобнее, по всей видимости, собиралась довести до конца порученную ей функцию переговорщика.

– Ты молодец, конечно… Я хоть и на стороне Егора должна сейчас быть, но честно говорю – ты молодец! Я бы так не смогла, правда. И знаешь, что я тебе еще скажу? А так ему и надо, вот что! Это же, знаешь… Это как по щам дать… Я бы так не посмела, честное слово… У меня ведь с Егором все было, а потом он меня просто бросил, и все дела… Выходит, я проиграла, а ты выиграла, да? Победила?

– Ну, мы ж не на войне, чтобы кто-то из нас побеждал…

– Ну да, не на войне, кто ж спорит. Но любовь – она ведь та же война, разве не так? Чтобы быть с парнем, надо свои хитрости и подходы к нему знать! И пути отступления знать, и правила нападения!

– Нет, Кристина. Любовь – это не война.

– А что это, по-твоему?

– Да я сама не знаю… Когда полюблю, может, и смогу объяснить…

– А Егора ты не любишь, стало быть? Так ему и передать, да?

– Не надо ничего передавать, Кристина. Мы сами как-нибудь разберемся.

– Выходит, зря я к тебе приходила, что ли? Ты на это намекаешь, да?

– Выходит, что зря…

Кристина тогда ушла, на нее обидевшись. А Егор снова позвонил и снова просил прощения. И они снова встретились, гуляли, в кино ходили, сидели в кафе… И он вел себя так, будто ничего меж ними и не случилось. И вот опять… Опять к кому-то в гости ее зовет!

– Ну, чего ты задумалась, а? Идем или нет? – снова спросил нетерпеливо, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Нет, Егор… Я не хочу, правда. Настроения нет. А ты иди, если тебя ждут…

– Ну что я пойду один? Я ведь уже сказал, что с тобой приду… Ну пойдем, а? Ну что ты, в самом деле… На колени перед тобой встать прикажешь? А что? Уже к этому и идет… С ума меня скоро сведешь, ей-богу…

– Нет, Егор. Не уговаривай, я все равно не пойду.

– А чего так? Компания тебе не подходит? Скучно тебе, да? Или ты как хочешь, скажи? Чтобы все на днюхе по диванчикам сидели и книжки читали? А потом по-умному разговаривали, да? Ну уж прости, не все такие умные, как ты! Презирать нас теперь за это, что ли? А за такое презрение, между прочим, и по щам схлопотать можно!

– Ты сейчас угрожаешь мне, да?

– Нет. По-моему, я унижаюсь, какие уж там угрозы… Или ты правда хочешь, чтобы я на колени перед тобой падал да умолял?

– Ну зачем ты так, Егор… Не обижайся… Мне и правда домой надо, у меня курсовая работа не закончена, а завтра идти к преподавателю и показывать ее… Иди один, повеселись от души! Не обижайся, ладно?

– Да ладно, понял. Иди, что ж… Я позвоню тебе завтра.

– Хорошо… Тогда до завтра?

– До завтра, до завтра…

Все-таки скользнула обида в его голосе, когда произносил это «до завтра». И не обида, а что-то, что было похоже на злость, на раздражение. Так и несла она в себе эту нотку его раздражения, когда шла домой. И пожимала плечами в недоумении – зачем тогда все, непонятно… Зачем тогда звонит, зачем зовет встретиться, если злится? Неужели Кристина права и Егором только вопрос принципа руководит? Мол, пацан должен своего добиться во что бы то ни стало, иначе он не пацан?

Господи, как глупо все это, как пошло… И надо ему сказать, чтобы не звонил больше. И не приглашал никуда… Надо как-то разом покончить со всем этим, правда! Но как-то так, чтоб Егор не обиделся… Или не получится, чтоб его не обидеть? Так не бывает, наверное…

* * *

– …Ты чего такая опрокинутая, доченька? Что с тобой? Я так всегда пугаюсь, когда ты такая…

Юля присела на диван рядом с Анелей, обняла ее за плечи, притянула к себе. Анеля ответила тихо:

– Да все нормально, мам… Просто задумалась немного, и все.

– Да уж, знаю я твое немного! Задумчивость – это твое обычное состояние! И не просто задумчивость, а полный уход в себя! Ну, где ты сейчас обитаешь, в каких облаках? Какой такой печалью опять маешься? С мальчиком поссорилась, да? С этим, как его… С Егором?

– Да я и сама не знаю, поссорилась или нет, мам…

– Как это? В данном вопросе промежуточного состояния не должно быть, по-моему! Он тебя обидел, да? Расскажи, что произошло, вместе разберемся!

– Ой, да я даже не знаю, как об этом рассказать… Нет, мам, я лучше не буду. Нет…

Юля отстранилась от дочери, долго смотрела на нее с улыбкой. Потом проговорила тихо, чуть вкрадчиво:

– А хочешь, я сама догадаюсь, что произошло? Мальчик близости с тобой добивается, да? Он решил, что время пришло, что пора бы… Сколько ж можно по улицам тебя выгуливать да по киношкам водить? Правильно я догадалась, да?

– А… А откуда ты знаешь, мам?

– Оттуда, Анеля, оттуда… Нынешние мальчики на раз-два просчитываются, они все на этом зациклены. Это они диктуют сейчас алгоритм отношений, и ничего с этим не поделаешь, время такое пришло. У каждого времени свои правила, понимаешь?

– Мам… Ты сейчас так говоришь… Мне не нравится, как ты все это говоришь. Это… Это пошло, я даже слушать этого не хочу! И вообще, прекратим этот дурацкий разговор, ладно?

Юля кивнула, снова улыбнулась грустно. Потом произнесла с тихой печалью в голосе:

– Что ж ты у меня такая, доченька… Такая несовременная. Учти, что тургеневские барышни сейчас не только не в моде, но и вообще бывают гонимы и осмеяны социумом… И как это я тебя упустила, а? Не знаю, как так получилось… Ведь я никогда тебе тургеневских барышень в пример не приводила! Но, выходит, воспитала совсем неправильно! И где я так ошиблась, в чем ошиблась, не понимаю?

– А бабушка говорит, что воспитание не играет никакой роли в становлении личности. Каким человек родился, с какой душой, с какой натурой, таким на всю жизнь и останется. А еще она говорит, что я вся в папу пошла…

– Ну, если бабушка говорит… – с едва скрытой досадой в голосе проговорила Юля и замолчала. Потом вздохнула так, будто попыталась подавить досаду, и продолжила: – Да, ты в папу, бабушка тут права, спорить не буду. А еще что она говорит, интересно? Что папа у тебя добрый и хороший, а я плохая и злая, да? Что испортила папе жизнь, верно?

– Нет, мам. Ничего такого она не говорит. То есть… Про тебя ничего такого не говорит, правда.

– Ой ли… Свежо предание, да верится с трудом. Ты просто говорить мне всей правды не хочешь, я ж понимаю. И то понимаю, какую обиду твоя бабушка на меня затаила.

– Ну, может, и затаила… Но это вовсе не значит, что надо эту обиду на меня вываливать. Бабушка, она ж такая…

– Ну да, ну да… Еще одна тургеневская барышня, только состарившаяся. Наверное, они все-таки неистребимы, эти тургеневские барышни. Жизнь их и так и сяк поколачивает, а они все со своей тонкой духовностью носятся.

– Мам… Духовность не может быть тонкой или толстой или еще какой-нибудь. Она просто духовность, и все.

– Ну ладно, ладно… Не учи мать жизни. Я ж ничего против твоей бабушки не имею, если по большому счету. Да и не о ней сейчас речь…

– Между прочим, бабушка за меня тоже переживает, мам. Как и ты. Говорит, как же я жить дальше буду, мол… Перед каждой дверью дрожать…

– В смысле – перед дверью дрожать?

– Ну, это она образно так говорит, понимаешь? Что я не смогу в нужное время нужную дверь открыть!

– А, теперь поняла, да… Но ведь и я с тобой о том же хочу поговорить, Анелечка! Вот хотя бы мальчика твоего взять… Ведь нормальный мальчик, видела я его, симпатичный такой! И что страшного в том, что он следует установленному алгоритму… То есть хочет того, чего все мужчины хотят…

– Мама, перестань! Прошу тебя! Мне неприятно!

– А ты спрячь пока свое неприятие и послушай, что мать тебе говорит! Я ж тебе не чужая, правда? Вот чего ты испугалась, скажи? Ты можешь четко и внятно сформулировать это свое неприятие? Ведь не можешь, правда? А если не можешь, я тебе помогу…

– Чем ты мне можешь помочь, мама? Ну чем?

– Не бойся, свечку держать не буду. Я тебе просто посоветую – открой свой паспорт, Анеля, и глянь в него повнимательнее. И подумай. Тебе уже двадцать лет, а ты… Еще никак и ни с кем… Да это же нонсенс по нашим временам, Анеля!

– Мам… Ты это серьезно сейчас? Ты… Мне… Серьезно сейчас говоришь?

Анеля отстранилась от матери, глядела на нее с ужасом. Так глядела, будто и не мать она ей вовсе, а незнакомая чужая женщина. Юля даже поежилась слегка под ее взглядом, проговорила чуть насмешливо:

– Ой, ой… Ну что я такого сказала, чего ты так всполошилась, господи? Да, тебе уже двадцать лет! Половина девчонок из твоего класса уже детей родили, а ты все сидишь и сказки себе придумываешь! Так и будешь до пенсии сидеть, да? Ждать, когда сказочная любовь нагрянет? Опомнись, Анеля, опомнись… Распахни глаза, оглядись вокруг. Ты уже не ребенок, милая моя, ты женщина! Стало быть, пора уже иметь какое-то представление о женской жизни!

– Мам, ты что… Я не понимаю тебя сейчас… Ты хочешь сказать, чтобы я… Вот так, с кем попало?

– Да отчего же сразу с кем попало, Анеля? Ты же встречаешься с этим мальчиком, правда? Значит, он тебе нравится?

– Да, я встречаюсь. Но только потому… Потому что не хочу его обижать… Я будто ответственна перед ним за то, что нравлюсь ему. Боюсь виноватой оказаться, понимаешь? Он звонит, приглашает меня встретиться, и мне отказаться неудобно.

– И вот опять ты рассуждаешь как маленькая! Что значит – не хочу обижать? Да ты его как раз и обижаешь тем, что соглашаешься встретиться, а потом отвергаешь, понимаешь ты это или нет? Лучше тогда совсем не встречайся, чем так! Хотя я бы на твоем месте… Ведь неплохой мальчик на самом деле! Ты присмотрись к нему, присмотрись… Как раз в этом отношении и присмотрись!

– В каком… в этом?

– Ну чего ты спрашиваешь! Сама понимаешь в каком!

– А зачем, мам?

– Ну вот опять… Зачем, главное. Да затем, Анеля, затем! Да хотя бы опыт какой-никакой у тебя бы проклюнулся! Пусть неудачный, но все же опыт! Как говорится, сын ошибок трудных! Опыт для женщины – вещь необходимая, доченька.

– Ну, так уж и необходимая…

– Да, необходимая! Чтобы не ошибиться потом… Чтобы знать, что к чему! Да чтобы вообще женскую жизнь как таковую иметь, если хочешь! Надо же когда-то ее начинать, чтобы представление какое-то о ней было! Зачем тебе такая дремучесть в этом щекотливом вопросе? И не смотри на меня так, ради бога, будто я какие-то ужасные вещи тебе говорю! Я ж вынуждена их говорить, никуда не денешься, если уж такая планида материнская мне выпала… Другие матери не знают, как своих дочек от лишнего опыта уберечь, а у меня – все наоборот… И ведь не знаешь даже, что лучше, что хуже!

– А я не хочу так, мам. Я верю, что у меня все будет не так… Все по-другому будет!

– О господи… – вздохнула Юля, в изнеможении прикрыв глаза. – Не понимаешь ты меня, не понимаешь… До такой степени не понимаешь, что я боюсь за тебя – как ты жить дальше собираешься, а? По-прежнему в своей невесомости плавать?

– Вот-вот, мам, точно… – тихо засмеялась Анеля, осторожно оглаживая мать по плечу. – И ты вслед за бабушкой сейчас повторяешь… И даже голос у тебя такой же тревожно-печальный, те же самые нотки – как жить дальше будешь, как! Еще скажи про каждую дверь, перед которой я стану дрожать…

– Но ведь и в самом деле так получается, согласись? Ведь надо же когда-то выплывать из своей невесомости и начинать жить нормальной человеческой жизнью?

– А я что, нечеловеческой жизнью живу?

– Нет.

– А какой тогда?

– Марсианской.

– Хм, здорово звучит… Мне нравится, да…

– Ну, мало ли что тебе нравится! Всякому бы понравилось, да выходить на земную орбиту все равно надо!

– А зачем, мам? Разве я кому-то мешаю?

– Да как это – зачем? Затем, чтобы жить! Вперед идти! Шишки набивать, коленки вдрызг, морду всмятку, но – вперед! Или ты собралась всю жизнь прожить в состоянии инфузории-туфельки? Ты пойми, все живут в постоянном преодолении, мир так устроен… И время от времени раны залечивают, становятся сильнее. Мальчики мужчинами становятся, а девочки – женщинами. И тебе тоже надо! Учись на мир смотреть не распахнутыми глазами-блюдцами, а хитрым прищуром! Учись видеть людей, понимать их!

– А я и так всех вижу и понимаю, мам… Вижу, кто хороший, а кто плохой.

– Да что ты там видишь? У тебя ведь свои оценочные критерии, довольно-таки однозначные… Кто книги читает да философствует, да кто в облаках витает, как ты, тот для тебя и хороший! Нет, я не спорю, может, и хороший, конечно… Но где ты сейчас такого парня найдешь? Разве что ботаника какого…

– Я не собираюсь никого специально искать, мам. Ну как ты себе это представляешь, а? Вот хожу я и ищу… Даже звучит смешно, согласись!

– Ой, Анелька… Страшно мне за тебя, страшно… Вот возьмешь и влюбишься не в того! В какого-нибудь абьюзера влюбишься, и он тебе всю жизнь испоганит! С твоей-то фантазийной эмпатией, да запросто… Начнешь потом страдать… Вот зачем, зачем ты этого Егора отшиваешь, можешь объяснить вразумительно? Нормальный же парень… Такой же, как все сейчас… Он что, совсем тебе не нравится, да?

– Мам, ну что ты опять про Егора…

– Так нравится или нет? Ведь ты же с ним встречаешься, значит, нравится?

– Да, мы встречаемся. Но я ж тебе объясняю – мне просто не хочется его обижать. И я прекрасно знаю, что он не тот… Он все равно не тот, мам… Не тот… Он скучный, мам…

– Что значит – скучный? Но ведь о чем-то ты с ним разговариваешь, верно? Не молча же вы гуляете?

– Ну, как сказать… Наверное, ему тоже со мной скучно. Поэтому он все время в телефоне сидит. Ой, да что говорить! Он же общаться умеет только смайликами и сложенными вместе ладошками! И без конца себя фотографирует! И со мной пытается селфи делать! Я однажды увидела, как он подписал такую фотографию, когда ее в Сеть выложил!

– Ну и как же он ее подписал?

– Моя прикольная чика… Представляешь, я чика прикольная, мам… Только и всего…

– Ну пусть чика, и что? Это сленг такой… Просто парень живет на волне этого сленга, что тут страшного? Это жизнь сейчас такая, Анеля… И надо ее принимать, хочешь ты этого или не хочешь!

– Я не хочу, мам. Не хочу…

– Не хочешь, да жизнь заставит. Ты просто не влюбилась еще…

– Вот когда влюблюсь, тогда и посмотрим! Я все равно встречу того, своего, я знаю!

– А, ну про него я уже слышала… Про того единственного и неповторимого, который подарок судьбы, который всем дается только один раз по праву рождения! Да ты хоть помнишь, в каком месте ты об этом читала? Какой-то идиот написал про этот подарок, а ты и поверила!

– Я нигде про это не читала, мам… Я сама к такому выводу пришла. И я знаю, что так и будет.

– Да ерунда это все, Анеля! Полная ерунда! Если бы все женщины сидели и ждали того самого, который по праву рождения им предназначен, то человечество давно бы уже вымерло! К счастью, никто никого не ждет. Берут то, что могут взять по возможности, и живут счастливо, детей рожают! И думают при этом, что жизнь вполне себе удалась!

– Ну чего ты опять сердишься, мам? И вообще, разговор у нас какой-то странный выходит…

– Да не сержусь я, вовсе не сержусь! Просто боюсь за тебя, вот и все! Нельзя жить одними только фантазиями, надо отделять мух от котлет! Фантазии в одной комнате, а реальная жизнь – в другой. И если уж тебе так хочется, можешь плавать из одной комнаты в другую… Будто тебе пятнадцать лет, а не двадцать. Но ведь пора когда-то и жить начинать, правда?

– Мам… А правда, что папа тебя до сих пор любит? Столько лет прошло, как вы развелись, а он…

Юля моргнула от неожиданности, нахмурила лоб, долго глядела на дочь, не зная, что ответить. Потом спросила немного насмешливо, будто старалась укрыться от возникшей неловкости:

– Кто тебе сказал, что любит? Бабушка, что ли?

– Ну да… А что, разве не так?

Юля снова замолчала, резко отвернув от дочери взгляд. Никогда она раньше не задавала ей подобных вопросов. И сейчас не хотелось ничего отвечать… Вообще не хотелось трогать эту тему. Но Анеля снова спросила, уже более настойчиво:

– Ведь любит, мам, правда? Он и живет один… И ты тоже одна… Но если папа тебя любит, то почему тогда… Почему ты сама с ним развелась, мам, скажи? Ведь ты мне только что говорила, что…

– Ну, мало ли что я говорила! Да и не обо мне сейчас речь…

– Ну почему, мам? Почему?

– Потому что это моя территория, Анеля. Тебе не надо туда заходить. Ты прекрасно знаешь, что я очень люблю тебя, что папа любит тебя… А остальное…

– А остальное меня не касается, да?

– Да, если хочешь. Есть обстоятельства, о которых тебе знать не надо. И не обижайся на меня, ладно?

– Да я не обижаюсь, что ты… Просто я хотела знать, почему все так получилось… В какой момент ты вдруг поняла, что с папой жить не можешь? И вообще… Как это все бывает, мам?

– О господи, да все очень просто, Анеля! Так вышло, что поняла, и все тут! Потому что… Ладно, скажу все, если уж тебе хочется знать. Скажу… Мы с папой очень хорошо жили, да. Но я встретила того… Того самого, который, как ты говоришь, по праву рождения предназначен… И поняла, что смогу быть только с ним, а папу обманывать не смогу… Да и не хочу…

Анеля смотрела во все глаза на мать, казалось, даже дышать перестала. Потом спросила, тихо и удивленно:

– А почему вы тогда не вместе с ним… Который по праву рождения… Ведь он же твой, если по праву…

– А нет никакого права, Анеля, вот в чем дело. Право на такую встречу, может, и есть, а остальное – уж как у кого получится.

– Но почему, мам?

– Да все очень просто. Он женат. Он не может оставить свою семью.

– И вы никогда-никогда не будете вместе, выходит?

– Не знаю… Может, и будем. Все может быть…

– Но… Вы же встречаетесь, да?

– Да, Анеля, да… Только никто об этом не знает. Я даже не хотела, чтобы и ты знала, жалею уже, что сказала тебе.

– Ну, если уж сказала… Может, ты меня с ним познакомишь?

– Да как? Как я тебя познакомлю, с твоими-то представлениями о добре и зле? Да и зачем… Не надо, Анеля. Это моя боль, и я сама ее нести должна, понимаешь?

– Но почему же боль, мамочка… Это же счастье, что ты встретила того самого… Все равно счастье! И я тоже встречу, обязательно встречу, я знаю!

– Ну ладно, ладно, пусть будет так… И вообще, ну тебя, Анелька! Разбередила мне душу… Все, все, больше не будем об этом говорить, не будем! Все!

Юля смахнула быструю слезу из уголков глаз, шмыгнула носом, улыбнулась. Анеля хотела что-то сказать, но Юля опередила ее, выставив упреждающе ладонь вперед:

– Все, не надо… Давай сменим тему! Лучше скажи… Не думаешь ли ты, что ошиблась в выборе профессии? С твоим-то романтическим отношением к жизни… Все-таки журналистика предпочитает людей с другим складом характера…

– С каким другим, мам?

– Ну… С более пробивным, что ли… Журналист – он же материалист отъявленный, зоркий проныра, сыщик… Охотник за информацией, которую без боя и напористой наглости не получишь. А у тебя таких качеств и нет совсем…

– Да, согласна. Но мне нравится учиться, мам. Очень нравится.

– Ну… Учеба – это одно. А настоящая работа – другое. Сможешь ли ты заставить себя быть напористой, наглой даже?

– Да вовсе это необязательно, мам… Вот моя любимая преподавательница, Анна Антоновна, она совсем не такая, и тем не менее долго в литературном журнале работала, замечательные статьи писала. Она умная, тонкая, интересная… С ней разговаривать – одно удовольствие, мы с полуслова понимаем друг друга!

– Это та самая преподавательница, к которой ты завтра курсовую на дом понесешь?

– Ну да… Та самая. Представляешь, она только что из больницы выписалась и сразу мне позвонила, пригласила к себе… Жалко, если она из института уйдет.

– А что, может уйти?

– Ну да… Я ж говорю, она болеет. Врачи ей работать не разрешают. Жалко… Такой преподаватель замечательный! И человек тоже…

– Хм! Ты так о ней говоришь… Я даже ревную немного. Прям глаз у тебя горит, когда о ней рассказываешь!

Юля засмеялась, обнимая дочь за плечи и притягивая к себе. И тут же добавила быстро:

– Ладно, не буду к тебе с разговорами приставать, коли так… Дописывай свою курсовую! Вдруг тебе до завтра времени не хватит, и твоя Анна Антоновна недовольна будет! А я виноватой останусь…

Юля ушла, и Анеля вновь занялась курсовой, то есть перечитала еще раз готовый материал, внося необходимые правки. И так увлеклась, что с неудовольствием глянула на телефон, когда тот запел призывной мелодией. Когда увидела, что звонит Егор, поморщилась досадливо, но все же ответила:

– Да, Егор, слушаю…

– Слушаешь, говоришь? Снизойти решила и послушать меня, да? Ой, спасибо, я весь растекся по стакану от радости…

Анеля оторвала телефон от уха, глянула перед собой в недоумении – чего это он так с ней? Пьяный, что ли?

Наверное, пьяный. Музыка фоном слышна, и крики-визги какие-то. В полном разгаре тусовка, стало быть. Ну и пусть бы веселился на здоровье, зачем ей-то звонить?

– Эй… Ты где там? Обиделась, что ли? Ау…

– Я не обиделась, Егор. Это ты на меня все время обижаешься. Только я не пойму почему… Каждый ведь занимается тем, что ему нравится, правда? Тебе тусоваться нравится, а мне курсовую писать, только и всего.

– Ага… И ты думаешь, что вроде как лучше меня, да? Что ты вся из себя хорошая, а я плохой?

– Ты пьяный, Егор… Не умею с тобой разговаривать, когда ты такой.

– Да какой, блин? Какой? Да ты даже не хочешь попытаться расслабиться, голову свою освободить, гоняешь в голове про себя эту фигню, что ты какая-то особенная! А на самом деле… Сама же себе жизнь портишь, вот и все…

– Ну, чего ты замолчал? Какая я на самом деле, Егор?

– А вот приезжай, и скажу… Падай прямо сейчас в такси и приезжай. Ну, пожалуйста, Анель… А то я сижу тут как дурак, напиваюсь и все думаю о тебе, думаю… Приезжай, а? Пожалуйста…

– Нет, Егор. Никуда я не поеду.

– Ну почему? Почему?

– Не хочу.

– Ну и дура… Да кому ты вообще будешь нужна такая? И сиди тогда, больше вообще тебе не позвоню! Не думай, что я буду бегать за тобой как последний лох, поняла? Достала меня уже… До печенок достала! Да ты же…

Анеля не дослушала, быстро нажала на кнопку отбоя, потом подумала немного и совсем отключила телефон, даже положила его от себя подальше. Снова попыталась вникнуть в курсовую, но не получилось… Будто неуклюжая досада Егора поселилась в ней и царапалась изнутри, не давала покоя. И злые хмельные слова отдавались в голове эхом – кому ты будешь нужна такая? Кому? Кому?

* * *

– …Анна Антоновна, здравствуйте… Это Анеля Никонова, мы с вами договаривались о встрече… Моя курсовая работа уже готова. Вы обещали посмотреть…

– Да, Анеля, я помню! Как же, конечно! Сегодня можете прийти? Курсовая полностью готова?

– Да… А как вы себя чувствуете? Может, лучше в другой день? Вы же только что из больницы выписались?

– Да отлично я себя чувствую! Правда, преподавать пока не смогу… Говорят, нельзя. Но своих студентов я не брошу, особенно таких способных, как вы, Анеля!

– Спасибо… Спасибо большое! А в котором часу мне прийти?

– Давайте в четыре… Нормально? И занятия не пропустите…

– Да, я в четыре буду у вас.

– Ну, тогда до встречи… Жду…

Анеля сунулась было убрать замолчавший телефон в карман рюкзака, но он зазвонил снова, явив на дисплее знакомое имя. Господи, опять Егор… И ведь понятно, что он сейчас говорить будет! И каким голосом! Ясно же, что успел выспаться после тусовки, смелость хмельная прошла, и досадное чувство обиды за свое же хамоватое поведение теперь гложет… Опять извиняться начнет, занудно и в то же время с обидой. Вот, мол, смотри, как я перед тобой унижаюсь!

А может, вообще ему не отвечать? Сбросить звонок, отключить телефон… В конце концов, она имеет на это право. Но с другой стороны… Все это неправильно как-то. Нельзя так высокомерно к человеку относиться, тем более если он виноватым себя чувствует. Нельзя…

– Да, Егор, слушаю! – вздохнув, обреченно проговорила в трубку Анеля.

– Привет… Сердишься на меня, да? Я вчера опять накосячил… Наговорил тебе всякой фигни… Прости меня, а? Слово даю, больше не буду… Ну чего ты молчишь, а? Ну скажи хоть что-нибудь, чего ты…

– Я не знаю, что тебе сказать, Егор. И правда не знаю. Наверное, я не умею общаться в той тональности, которая для тебя привычна и удобна. И поэтому нам лучше все-таки…

– Нет! Нет, Анеля! Вот не надо мне сейчас говорить, что нам лучше вообще не встречаться! Я ж говорю – не буду больше… Давай мы это, ну… Как-то это…

Егор замолчал, мучаясь над нужной формулировкой, но так ничего и не вымучил, только сопел в трубку натужно. И Анеля маялась этим его молчанием, даже что-то похожее на чувство вины ощущала, что не может ему помочь… Не может и не хочет. Ну вот чем, чем она ему может помочь, интересно? Добрым советом? Иди, мол, книжек побольше читай, развивайся духовно, чтобы мы могли говорить на одном языке? Можно себе представить, как он на эти слова отреагирует… Лучше и совсем не представлять.

– Ну, в общем… Давай вечером с тобой встретимся и поговорим, а? – вырулил из неловкой паузы в разговоре Егор. – А потом в кафе сходим или в кино… А если хочешь, то и на выставку…

– Какую выставку?

– Ну, какие они там бывают… Тебе виднее, я ж в этом во всем не разбираюсь. Я ж для тебя лох дремучий, понятно. Вот и веди меня на выставку, развивай, чтобы я умным стал. Все в твоих руках, че!

Анеля поежилась от этого звонко произнесенного «че», понимая, что оно звучит неким вызовом. И тут же захотелось прекратить разговор, потому произнесла сурово, как только смогла:

– Нет, Егор, никуда я с тобой не пойду. То есть не смогу никуда пойти… Я иду курсовую показывать на дом к преподавателю. Не знаю, сколько это времени займет, может, весь вечер.

– Ну, так и нет проблем! Давай я с тобой пойду к твоему преподавателю!

– Как это – со мной? Как ты себе это представляешь?

– Да нормально как… Пока ты про свою курсовую трещишь, я рядом посижу тихонько, послушаю… Глядишь, к чему-нибудь умному приобщусь, ага! Получается двойная польза! О чем там твоя курсовая, а?

– Я тебе уже рассказывала, Егор… О «яшкиных детях»… Это по повести Галины Щербаковой, она так с Чеховым пытается спорить… Долго объяснять, да и не надо, в общем… Если ты не помнишь ничего.

– Да вспомнил я, вспомнил! Там еще этот лакей Яшка… Будто бы он страшный хам, наплодил хамских детей по белому свету! Прикольно, ага… Вроде того, что нынче кругом одни хамы, да? Ну, так и покажешь на меня пальчиком своему преподавателю, а чего? Скажешь – вот, гляньте… Я вам такого хама домой привела для живого примера… Ты ведь меня хамом считаешь, я знаю!

– Ну зачем ты так, Егор… Не надо…

– А чего не надо-то, если надо? Ну да, я хам… Так и возьмись за мое исправление и перевоспитание, и флаг тебе в руки! Вот он, сам тебе с потрохами сдаюсь, не побрезгуй! Чего опять замолчала, а? Ладно, ладно, не бойся, это я шучу так насчет того, что вместе к преподавателю пойдем… Не пойду я никуда, не бойся. Я тебя у подъезда подожду, на лавочке посижу. Ты где сейчас, дома?

– Нет… Я на занятия еду. У меня сегодня три пары. А потом сразу к преподавателю промчусь. Так что извини…

– А чего сразу извини? Я тебя после третьей пары встречу и провожу!

– Да не надо, Егор…

– Надо! Что тебе, жалко, что ли? Может, я тебя увидеть хочу? Все, давай, до встречи…

Выйдя после занятий из института, Анеля и впрямь увидела Егора. Стоял в сторонке с букетом розовых роз, вглядывался в толпу выходящих студентов. И держал эти розы так, будто и сам себя стыдился. Мол, стою тут как дурак с чистой шеей… Настя Петрова, которая шла рядом, даже засмеялась тихо и проговорила насмешливо, наклонившись к Анеле:

– Смотри, до чего ты парня довела… Такими темпами он скоро стихи начнет писать и по-гусарски шпорами щелкать! А ты напишешь диссертацию на эту тему… Дарвин со своей эволюцией будет просто нервно курить в сторонке!

– Да перестань, Насть… Нельзя же так пренебрежительно говорить о человеке, перестань…

– Ну-ну! Я понимаю, конечно, понимаю! Ладно, иди, твой потенциальный гусар уже увидел тебя, занервничал! Успехов тебе в будущей диссертации, Никонова!

Настя засмеялась и убежала, и Анеле ничего не оставалось, как подойти к Егору, взять в руки протянутый букет розовых роз. И проговорить с легкой досадой в голосе:

– Ну зачем ты, Егор…

– А что, не надо было? Не угодишь тебе… И так не нравится, и этак… Или ты розы не любишь, другие цветы любишь?

– Да я не про цветы, Егор… Не надо было меня встречать, зачем? Я ж тебе объяснила по телефону, что к преподавателю после занятий поеду!

– А я тебе объяснил, что проводить хочу! Ну что тебе опять не нравится, что? Может, мне еще на одно колено надо припасть и к ручке твоей приложиться?

В голосе Егора слышался явный вызов, похожий на раздраженную обиду. И в то же время глаза у него такие были… Почти собачьи. Мол, не видишь разве, что я не в своей тарелке ради тебя… А ты… Не надо было встречать, говоришь… И цветам не шибко обрадовалась!

– Ладно, пойдем на автобусную остановку, мне нельзя опаздывать! – решительно произнесла Анеля, поправив лямку рюкзака на плече.

– Да зачем? Я сейчас такси вызову…

– Не надо такси, Егор! Поедем на автобусе!

– Ну ладно, как скажешь… Если тебе хочется в толпе ехать, как скажешь…

На остановке и впрямь было много народу, но Егор проскочил первым и ловко занял два места, усадил ее у окна и даже успел огрызнуться на какую-то тетку, которая, пока Анеля не зашла в автобус, попыталась усесться на занятое для нее Егором место. Перепалка получилась короткой, но довольно яростной, была остановлена пробравшейся к ним кондукторшей, вставшей на сторону Егора:

– Женщина, ну что вы вредничаете-то, успокойтесь уже! Не видите, кавалер для барышни своей место занял? Вишь, какая у него барышня-то, с цветочками… Любо-дорого посмотреть… Где сейчас еще такое увидишь-то, а? И не надо скандалить, лучше полюбуйтесь на них, красавчиков…

Тетка, претендовавшая на Анелино место, насупилась, но смолчала, лишь глядела исподлобья обиженно. Анеля хотела было подняться, чтобы уступить ей место, но Егор силой усадил ее обратно, дернув за локоть:

– Сиди… Правильно ей кондукторша сказала – пусть нами любуется… И тебе пусть завидует… Такого парня себе отхватила, ага?

И сам же засмеялся своей неуклюжей шутке и подмигнул Анеле – сиди! Ей ничего не оставалось, как отвернуться к окну… И подумать при этом с грустью – вот что бы сказала Настя Петрова, если б ей удалось понаблюдать всю эту картинку? Что Дарвин перестал нервно курить в сторонке и в ужасе схватился за голову? Или совсем упал в обморок?

Когда подошли к подъезду дома Анны Антоновны, Анеля повернулась к Егору, произнесла решительно, как смогла:

– Не надо меня ждать, Егор, пожалуйста! Может, я там долго буду! Иди домой, а? Ну правда…

– Никуда я не пойду… Чего ты меня гонишь все время! Дождусь тебя, потом погуляем… Не до ночи же ты будешь сидеть!

– Ну зачем, Егор…

– Зачем, зачем! Хочу я так, вот зачем! Иди, я здесь буду, вон на той скамейке… Буду сидеть и о тебе думать… Иди, а то опоздаешь, уже без пяти четыре! Нехорошо к преподавателю опаздывать-то, поди!

– Да, нехорошо… Ладно, тогда цветы возьми!

– А чего так?

– Ну что я с цветами зайду, мне неловко… Анна Антоновна подумает, что я для нее цветы принесла! А я ведь не в гости иду, я по делу!

– Ну ладно, если так… Ладно, с цветами буду сидеть…

Анеля сунула ему в руки букет, быстро подошла к двери, набрала на домофоне номер квартиры и тут же услышала приветливый голос Анны Антоновны:

– Да, Анеля! Заходите, жду вас!

Дверь щелкнула и открылась, и Анеля нырнула в нее, даже не обернувшись. И досадливо подумала про Егора – вот же какой настырный, а? Еще и с цветами этими так некстати…

Наверное, со следами этой досады на лице и позвонила в дверь, и она тут же открылась… Только встретила ее вовсе не Анна Антоновна. В дверном проеме стоял высокий парень с яркими улыбчивыми глазами. Такими яркими, что ей тут же захотелось зажмуриться.

Она потом долго вспоминала, как увидела его впервые. И ему тоже рассказывала, никак слов нужных не могла подобрать, пытаясь объяснить, что с ней произошло… Но ведь произошло, в самом деле! Сразу! В одну секунду! И слов таких наверняка уже нет, чтобы объяснить, давно все слова по всяким местам разобраны! Ну как, как выразишь это чувство словами? Голову потеряла? Остолбенела? Солнечный удар сразил? Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь?

Не думала она тогда о любви, вообще никаких мыслей в голове не было. Только крутилось где-то на краешке подсознания – дверью ошиблась, наверное… Сейчас он так и скажет – вы дверью ошиблись, закроет ее перед ней, навсегда и навеки!

Так и стояла перед ним остолбеневшая. И глаза распахнула, и рот некрасиво приоткрыла – ну совершенная идиотка, если со стороны посмотреть! И он тоже стоял молча, внимательно ее разглядывал, продолжал улыбаться как ни в чем не бывало.

– Матвей! Я же тебе сказала – я сама дверь открою, Матвей… – услышала она откуда-то издалека голос Анны Антоновны, и как будто ласковой рукой кто-то по напряженным нервам огладил, подарил осознание – успокойся, мол, глупая, он не закроет перед тобой дверь… Здесь Анна Антоновна живет, в этой квартире. А вот и она сама появилась, накинулась насмешливо на этого парня:

– Ну что ты мчишься вперед меня, кто тебя просит! Я ж говорю, это ко мне пришли… Смотри, напугал девушку до смерти!

И, повернувшись к ней, проговорила с вежливой улыбкой:

– Заходите, Анеля, не стесняйтесь… Проходите в гостиную… Сейчас мы с вами курсовой займемся. А может, вы чаю хотите, Анеля?

– Нет, нет, спасибо… – скукожилась от неловкости Анеля, переступая порог.

Матвей по-прежнему стоял в прихожей, смотрел на нее внимательно. Потом проговорил тихо:

– Какое красивое имя – Анеля… Впервые такое встречаю…

– Да уйдешь ты или нет, в конце концов? – снова накинулась на него Анна Антоновна. – Не мешай, пожалуйста! Девушка тебя стесняется, уйди с глаз долой!

– А отчего вы чаю не хотите, Анеля? – не обращая внимания на гнев Анны Антоновны, спросил Матвей. – У нас такой чай вкусный, нигде такого нет… Папа из Шри-Ланки привез, он там полгода местных медиков обучал… Они ему в благодарность спецпрезент организовали, такого чая вы точно никогда и нигде больше не попробуете! Только для избранных персон предназначен! А в Шри-Ланке в чае разбираются, как известно! Вы когда-нибудь были в Шри-Ланке, Анеля?

Она хотела ответить – нет, мол, не была, но не успела. Анна Антоновна уже вполне серьезно рассердилась на Матвея, глянула так, что он и впрямь поспешил ретироваться из прихожей, выставив ладони успокаивающим жестом – все, все, ухожу…

– Вот же обормота приставучего вырастила, а? – повернулась она к Анеле с извиняющейся улыбкой. – Не обращайте на него внимания, он со всеми такой…

Почему-то Анеля вовсе не обрадовалась этому ее пояснению. Почему-то очень хотелось знать, что это он только с ней такой… Такой приставучий. Только с ней – и больше ни с кем…

В гостиной они расположились в мягких кожаных креслах, и Анеля проговорила с улыбкой:

– Я вам отправляла курсовую на электронную почту, но и распечатала тоже на всякий случай… Вот…

И тут же извлекла из рюкзака курсовую, положила аккуратно подшитые листы на журнальный столик перед Анной Антоновной.

– Да, спасибо, что распечатали… Ужасно не люблю с экрана читать. Восприятие не то получается. Я поэтому и книги не люблю с электронки читать… Кажется, будто предаю сам процесс чтения как таковой. Мне нужно, чтобы странички шелестели, чтобы перелистывать их… Наверное, это ужасно несовременно, да?

– Почему? Я тоже люблю бумажную книгу в руках держать… Я даже обниматься с ней люблю, и разговаривать люблю, и благодарить, если мне что-то очень понравилось!

– Правда? – с доброй улыбкой глянула на нее Анна Антоновна. – Как же мы с вами похожи, Анеля… Смотрю на вас и думаю – я такой же в юности была! Такой же немного неуклюжей и ужасно милой… Я помню, как глупо страдала от этой своей неуклюжести и скованности! И только потом поняла, что это и было моей изюминкой, моей отличительной особенностью. Как сейчас говорят – фишкой… Ну что же, давайте посмотрим, как вы свою курсовую написали? Небось, ударились в рассуждения по поводу нынешних «яшкиных детей», тоже с Чеховым поспорили, как Галина Щербакова? Сильно по ним прошлись, да?

– Ну что вы, Анна Антоновна… Как я могу…

– А отчего же нет? По-моему, эта тема просто неисчерпаема. Каждому времени полагаются свои «яшкины дети». Вы же будущий журналист, вы же должны уметь спорить, опровергать, на своем мнении настаивать!

– Да, я там высказываю свою точку зрения… Во второй части…

– И какова же ваша точка зрения?

– Ну, если коротко… По-моему, современные «яшкины дети» очень даже счастливы. Может, парадоксально звучит, но именно своим невежеством и счастливы. Оно дает им чувство уверенности в себе, в своей бездуховной по сути жизни. Разве не так, скажите?

– Да, наверное… Только вы же ничего нового не открыли, Анеля. Это еще царь Соломон сказал, что многие знания порождают многие печали. А если человеку не нужны эти многие печали, то что ж… Это новая реальность такая, это вам теперь жить в новой реальности.

– И вам…

– Ну, моя молодость другие времена застала, слава богу. Когда за книгами в очереди стояли, когда журналы до дыр зачитывали, передавая из рук в руки… Я помню, как мои родители собирали в доме компанию друзей, чтобы читать вслух первую публикацию Солженицына в «Новом мире»… Маленькая еще была, а запомнила, как у всех глаза горели, какие лица были прекрасные. Как потом обсуждали прочитанное, спорили… Да что говорить, это другое поколение было. Своей духовностью счастливое.

– А в новой реальности, стало быть, счастливы бездуховностью? Так получается?

– Ну да… На то она и новая реальность. В ней есть социальные сети, есть огромные торговые центры с незамысловатыми развлечениями, есть телефоны, которыми можно фотографировать все подряд… И даже еду фотографировать. Я даже не представляю себе, как мои друзья в молодости взялись бы увлеченно фотографировать еду… Но еще раз повторю – да, это всего лишь новая реальность! И в ней надо жить… Вам жить, Анеля. Принимать ее надо уметь.

– Так я и принимаю… Как могу, так и принимаю. Тем более я знаю, что не все сейчас такие – «яшкины дети». Сейчас много умных ребят. И много читающих. Наверное, даже и параллели такой проводить нельзя – между наличием интеллекта и развлечением в торговом центре.

– Да, так, все так… Только все равно тебе трудно будет, я думаю. Таким, как ты, нынче трудно. Новая реальность умеет отстаивать себя, я бы даже сказала, стремится к превосходству. Это как в старом анекдоте, знаешь… Глупый уверен, что дважды два – пять, и счастлив по этому поводу. А умный знает, что дважды два – четыре, и мучается тем, что не имеет возможности это доказать… Вот и получается, что один счастлив, а другой только мучается! Смешно… Да и что я тебе рассказываю, ты и сама, наверное, не раз получала тумаки от этого превосходства!

– Да, можно и так сказать…

– И тему курсовой ты ведь тоже не зря выбрала, верно?

– Да… Во второй части я об этом и рассуждаю… Вы же всегда нам говорили на занятиях, что надо рассуждать, что курсовая работа у будущего журналиста не должна быть мертвой! Вот посмотрите на шестнадцатой странице… Сейчас я вам покажу…

– Да не надо, Анеля. Я вам верю. И знаете что? Вы оставьте мне курсовую, я потом внимательно ее прочту. На бегу не хочется, чтобы просто так пролистать… А сейчас и впрямь давайте-ка чаю выпьем! Матвей прав, чай у нас необыкновенный… Идемте на кухню, заодно я и бутерброд вам какой-нибудь сооружу, вы же голодная, наверное, прямо с занятий ко мне пришли!

Анеля вознамерилась отказаться, хотя и в самом деле была голодна. Автоматически вознамерилась от напавшего на нее смущения, но Анна Антоновна и слушать ее не стала, поднялась из кресла, проговорила решительно:

– Идемте, Анеля, идемте! Перестаньте смущаться, не бойтесь, никто вас здесь не обидит!

Пока Анна Антоновна передвигалась по кухне, Анеля разглядывала ее исподволь. Ей все, абсолютно все нравилось в этой женщине… Она и на лекциях так же за ней наблюдала и думала при этом, как же Анна Антоновна Петровская похожа на Анну Каренину… Именно такой ей толстовская героиня и представлялась. Да что там говорить, она даже по книжному описанию была на нее похожа! Та же легкая полнота, та же ленивая грация быстрых движений… И руки маленькие, ухоженные, и непослушные завитки волос на затылке. И так же всегда весела, доброжелательна, приятна в общении…

Анеля даже одергивала себя иногда – что за привычка везде искать литературные персонажи? Да и не всегда так удачно все совпадало, как в случае с Анной Антоновной. Она ж настоящая Анна Каренина, какой была бы к своему позднему возрасту! Была бы, если б Толстому не пришла охота ее под поезд столкнуть…

Анна Антоновна вдруг обернулась, спросила с улыбкой:

– Что-то не так, Анеля? Мне кажется, вы что-то сказать хотите, но стесняетесь. О чем вы сейчас так размышляете напряженно?

– Я не размышляю, я просто смотрю… Смотрю на вас… Вы очень похожи на Анну Каренину, Анна Антоновна. Я именно такой ее и видела, когда роман читала.

– Хм… Сочту за комплимент, что ж… Хотя совсем не мой характер, но все же приятно… А в каком возрасте вы «Анну Каренину» прочли?

– Не помню… Может, мне лет двенадцать было.

– Так рано? Но ведь вы ничего не поняли наверняка…

– Да, многое не поняла, но читать было здорово. Просто сам процесс доставлял удовольствие, я оторваться не могла… Даже в школу с собой книгу носила, на перемене доставала и читала… А надо мной все смеялись, пальцем крутили у виска… Мне так странно было – почему они так делают? Ведь интересно же!

– Понятно… Значит, вы белой вороной были в школе… Как это теперь называется? Буллинг?

– Нет, буллинга не было. А может, и был, но я просто не замечала… Читала много, мало с кем стремилась общаться.

– То есть весь буллинг разбивался о вашу рассеянность? Как говорится, сердился лакей, да барин не знал? – рассмеялась Анна Антоновна, ставя перед Анелей чашку с чаем.

– Ну, вроде того, да… Мне с самой собой более интересно, чем с другими. Мама говорит, что я вещь в себе, что мне трудно будет в жизни. И что я профессию неправильно выбрала.

– Да, мама где-то права… Журналистика требует выхода в социум, зоркого в него взгляда, чтобы не упустить ничего, ни одной важной детали. Но вы можете параллельным путем пойти… Критические статьи в литературные журналы писать, например… Хотя где их сейчас отыщешь, эти литературные журналы? Прошли те чудные времена…

Анна Антоновна вздохнула, улыбнулась грустно. Потом проговорила тихо:

– Да вы пейте чай, Анеля, он и впрямь очень вкусный…

– А мне чаю нальете? – услышала Анеля голос вышедшего на кухню Матвея и вздрогнула от неожиданности. – Можно мне к вам присоединиться, надеюсь, не помешаю?

– Помешаешь, конечно! – недовольно произнесла Анна Антоновна, коротко взглянув на сына. – Видишь, мы разговариваем?

– Так я тихо посижу, разговаривайте себе на здоровье… И вообще, у тебя телефон в гостиной два раза звонил, мамочка, а ты не слышишь!

– Ой! Это же Дима, наверное! Сейчас я ему перезвоню… А ты смотри… не обижай тут Анелю, понял? Я быстро вернусь…

Анна Антоновна ушла, а Матвей уселся напротив Анели, проговорил насмешливо:

– Как мне вас не обижать, подскажите? Или вы в принципе такая… Обидчивая?

– Нет… Совсем нет, что вы… – эхом откликнулась Анеля, неловко пожав плечами.

– А если нет, тогда, может, на «ты» перейдем? Я как-то не привык девушек на «вы» называть!

– Да, давайте… То есть давай…

– Ну, слава богу, не обидел… Уже хлеб. Значит, журналистом хочешь стать, да? Может, интервью у меня возьмешь? Согласен быть подопытным кроликом, дерзай!

– Нет… Не надо интервью… Я не готова как-то.

Анеля улыбнулась смущенно, отвела глаза. Подняла ладони, зачем-то потрогала себя за щеки и тут же отдернула их, будто обожглась. И не знала уже, куда деть эти ладони… Да что ж такое, господи, почему она такая неловкая? И смешная, наверное… Хотя вовсе не хочется быть сейчас неловкой и смешной! Хочется смелой быть, смотреть на Матвея так же весело. И не смущаться до обморока, словно она и впрямь тургеневская барышня! И сердце бы как-то остановить очень хотелось, чтобы не прыгало внутри заполошно!

– Тогда я у тебя интервью возьму, я готов… – произнес Матвей вкрадчиво, чуть наклоняясь вперед. – Пока мамы нет, можно? Вопрос первый… У тебя есть парень, Анеля?

Вместо ответа она опять пожала плечами, улыбнулась так, будто не знала, что сказать. Но ведь и впрямь не знала… Могла ли она считать Егора своим парнем? Наверное, могла. Но вот хотела ли…

– Понятно. Есть парень, стало быть. Есть, но сейчас тебе очень хочется ответить, что вроде и нет… Я правильно понял, да?

Она кивнула, глянула на него задумчиво. Хорошо, что хоть эта задумчивость на помощь пришла, прикрыла собой ее смешную неловкость. И хорошо, что Анна Антоновна заглянула на кухню, спросила быстро:

– Все в порядке, Анеля? Мне еще один звонок надо сделать, я быстро… Не скучай…

– А ты папе позвонила, мам? – строго спросил Матвей.

– Да, и папе тоже сейчас позвоню… Не забуду, не переживай, сынок!

Анна Антоновна ушла, а Матвей вдруг проговорил тихо и совсем не весело:

– Папа через каждый час звонит, беспокоится… И меня просил сегодня целый день с мамой побыть, мало ли что… У нее такой приступ ужасный был, «Скорая» едва успела доехать! Потом и в больнице мы с папой всю неделю дежурили. А он ведь очень занятой человек, он известный хирург, у него операции на год вперед расписаны! Дмитрий Васильевич Петровский… Может, слышала?

– Нет, не слышала…

– Ну и хорошо, здорова, значит.

– А что такое с Анной Антоновной? Я даже не знала, что она так серьезно больна!

– Да это даже не болезнь, это такие приступы удушья бывают… непонятно из-за чего… Будто на пустом месте. Отец говорит, у мамы так нервная система устроена, реагирует на какие-то сбои. Соматика, одним словом… А какие могут быть сбои, какая такая соматика, я понять не могу? Ладно бы поводы были для этих сбоев и мама бы нервничала… Ведь нет! Все у них отлично, папа любит маму, пылинки с нее сдувает! И она его очень любит… Полная идиллия, пример семейного счастья!

Анеля слушала его, затаив дыхание. Понимала, что все это он говорит для себя скорее, чем для нее. И огорчилась, когда он вдруг замолчал, будто спохватился, что сказал лишнее. И встрепенулся, и снова глянул на нее насмешливо, и проговорил весело:

– Так на чем мы остановились, не помнишь? Ладно, задаю следующий вопрос… На каком курсе ты учишься?

– На третьем…

– Занятия не пропускаешь?

– Нет…

– А в каком районе живешь?

– В Красногвардейском…

– Хорошо отвечаешь, молодец. А телефон у тебя какой? Диктуй быстро, я записываю…

Матвей выхватил из кармана джинсов телефон, и в этот момент на кухню зашла Анна Антоновна и проговорила строго:

– Ну, ты попил чаю, Матвей? Иди к себе, хватит паясничать!

– Ну мам…

– Иди, иди! Нам с Анелей еще кое-что обсудить надо!

Матвей поднялся нехотя, досадливо убрал телефон обратно в карман. Анна Антоновна молча подгоняла его взглядом. Когда Матвей вышел из кухни, произнесла с насмешливой досадой:

– Совсем заболтал вас, да? Не понимаю, в кого он такой несерьезный… Не обращайте на него внимания и не смущайтесь, он со всеми так разговаривает.

Анеля кивнула, стараясь изо всех сил скрыть свою досаду. Ей вовсе не хотелось «не обращать внимания», а хотелось наоборот… И до ужаса жалко было, что Матвей не успел записать номер ее телефона. Может, он потом бы ей позвонил. И она бы еще раз услышала его голос…

Наверное, эта досада была у нее на лице написана. И Анна Антоновна прекрасно ее разглядела, потому вздохнула тихо и головой покачала, думая о чем-то своем. Потом произнесла вдруг решительно:

– А знаете, Анеля, не надо завтра ко мне приезжать… Что я вас буду гонять туда-сюда? Я завтра сама в институт приеду, у меня там дела есть… Там курсовую со своим заключением и отдам. Если вас не найду, в деканате оставлю. Договорились?

– Да, Анна Антоновна, договорились… Спасибо за чай, я пойду…

– Да. Идемте, я вас провожу!

Они вместе вышли в прихожую, и тут же там появился Матвей, деловито сунул ноги в кроссовки, шагнул к двери.

– Ты куда собрался, сынок? – строго спросила Анна Антоновна.

– Я девушку провожу… Я скоро вернусь, мам…

– Нет, не надо ее провожать! Останься дома! Тебе что папа утром сказал, а? Чтобы ты весь день был со мной рядом! Я тебя не отпускаю, Матвей, слышишь?

– Ладно, мам, ладно… Все, я никуда не иду, все… – выставил вперед ладони Матвей и улыбнулся миролюбиво.

Анеля попрощалась торопливо и тут же испуганно выскочила за дверь, будто виновата была в чем. И так же торопливо начала спускаться по лестнице, не дожидаясь лифта. И не услышала, как Матвей тихо проговорил матери, закрывая за ней дверь:

– Ну чего ты так всполошилась-то, мам? Ну, проводил бы… Я даже не знал, что такие студентки у тебя есть… Глазищи огромные, так глядит ими, аж мороз по коже идет! Ух…

– Я тебе дам, мороз! Только посмей, пикапер несчастный! Знаю я тебя как облупленного! Эта девочка тебе не по зубам, даже не думай, слышишь?

– Мам, ну чего ты… Можно я как-нибудь сам буду решать, кто мне по зубам, а кто нет?

– Да решай на здоровье, но только именно эту девушку оставь в покое! С другими пикапом своим занимайся, кому это нравится, понял?

– Да чего сразу пикапом, мам… По-моему, ты преувеличиваешь мои способности в этом плане! – со смехом ответил Матвей, в то же время глянув на мать настороженно, и проговорил тихо: – Ну чего ты вдруг так завелась, чего… Тебе же нельзя нервничать… Все, успокойся, прошу тебя.

– А я вовсе не нервничаю, я говорю как есть. Мне не нравится, что ты размениваешь себя, сынок. Ну что это такое, скажи? Откуда эта мода взялась – вести счет своим кратковременным приключениям? И это еще если мягко сказать… А если грубо…

– Ой, не надо, мам. Вот грубо – не надо.

– Да отчего же? Ты же не любишь никого, ты же опошляешь само понятие любви, оскорбляешь своим поведением! И как девушки все это принимают, мне интересно?

– Да нормально, мам… Я же их всех люблю, только недолго. Но люблю!

– Нет, сынок. Ты путаешь любовь с распущенностью. Количество не может перейти в качество, как ты этого не понимаешь? Любовь бывает только одна… Одна и на всю жизнь… Вот как у нас с папой…

– Ну, вы с папой – это исключение, мам!

– Да, исключение. Что в общем итоге подтверждает правило. Нельзя разменивать себя походя, нельзя! Ты же так мимо себя ту самую любовь пропустишь, свою единственную!

– А я с тобой не согласен, мам… Я считаю, что у любви должно быть много лиц. Разных, других… И вообще! Почему я должен быть таким, каким вы меня с папой желаете видеть? Наоборот, вы радоваться должны?

– Чему, Матвей?

– Тому, что я другой… На вас не похожий. Ладно бы я другой ориентации придерживался в этом деле, тогда бы понятно было ваше горе родительское… А так…

– Да ну тебя, болтун! Не хочу больше с тобой разговаривать! Просто послушай меня, и все! Не трогай эту девочку, даже близко к ней не подходи и в мыслях не держи, понял? Я тебе запрещаю, слышишь?

– А может, она сама будет решать, подходить мне к ней близко или нет? А, мам?

– Да что она там решит… Она… Она не такая, с ней так нельзя… Она же все эти твои подходы да выкрутасы за чистую монету примет, пойми! Нельзя ее обижать, нельзя!

– Да я и не собираюсь ее обижать…

– А что ты собираешься делать? Именно обидеть и собираешься! Потому что для одной девушки такие вот отношения – это развлечение, а для другой – катастрофа! Не все же вокруг такие… Осовремененные и раскрепощенные, как бы тебе того хотелось!

– Ладно. Я понял тебя, мам…

– Вот и хорошо, что понял. Еще раз тебе повторяю – не смей… Не смей!

* * *

Анеля выскочила из подъезда и быстро пошла в сторону автобусной остановки, не видя ничего перед собой. Отчего-то очень хотелось плакать, и она никак не могла осознать причину своего отчаяния, хотя в голове все еще звучал строгий окрик Анны Антоновны – не надо ее провожать, я не отпускаю тебя, Матвей, слышишь?

– Анеля, погоди… – услышала она рядом голос Егора. – Куда ты мчишься так, погоди! Ты что, забыла, что я тебя жду? А если б я тебя не увидел? Так бы и сидел на той скамейке до ночи?

– Извини, я и правда забыла… – пробормотала она сердито, смахивая со щеки слезу. – Извини, Егор…

– А чего ты ревешь? Тебя что, преподавательница обидела? Курсовую твою разнесла, да? Ну стоит ли из-за такой ерунды расстраиваться! Ты же исправишь все ошибки… Снова ей отнесешь… Чего реветь-то, не понимаю?

Анеля удивленно потрогала щеки руками – и правда мокрые… Она что, действительно плачет? Господи, глупо как… Глупо идти по улице и плакать… А главное – из-за чего? Ведь нет никакого повода, в самом деле!

– Ну чего ты так бежишь, погоди… Объясни толком, что случилось, Анель…

Она только поморщилась и рукой махнула, ничего Егору не ответила. Он тут же проговорил довольно сердито:

– Не надо на меня рукой махать, я-то ведь ни в чем не виноват, правда? Ты даже объяснить не можешь, что случилось и как там тебя обидели!

– Да ничего не случилось, Егор… Просто… Просто мне домой надо быстрее…

– Вот те раз! Мы ж вроде гулять собирались! Зря я сидел целых два часа, ждал тебя, да? Еще и с цветами этими дурацкими! Возьми цветы, я ж тебе их принес! Ну?

– Не надо мне никаких цветов… Отстань от меня!

– Ни фига себе… И куда я теперь с этим букетом?

– Не знаю я! Выбрось, если хочешь!

– Ну погоди, Анель… Ну что ты, блин, как ненормальная… Давай в кафе зайдем, посидим, я шампанского тебе возьму… Глотнешь разок-другой и успокоишься сразу… Говорят, оно хорошо на нервы действует.

– Отстань от меня, а? Что ты идешь за мной? Отстань! Говорю же – мне домой надо! – обернулась она к нему сердито и так зло посмотрела, что Егор остановился в недоумении. И проговорил тихо:

– Да ты и в самом деле того… Ненормальная… А я хожу за тобой как дурак…

– Вот и не ходи! – снова обернулась к нему Анеля и прибавила шагу, увидев подъезжающий к остановке автобус.

Егор так и остался стоять с неприкаянными розовыми розами в руках, а она вскочила в автобус, плюхнулась на свободное сиденье, быстро утерла мокрые от слез щеки. Надо быстрее домой доехать, там уже поплакать по-настоящему и сообразить, что же такое произошло… Откуда эти нестерпимые слезы взялись, и вообще…

Квартира встретила ее тишиной и запахом ванили с печеным яблоком. Прошла на кухню, увидела мамину записку на столе: «Буду поздно или только утром приду, не жди меня. Испекла твою любимую шарлотку. Целую, пока».

Анеля улыбнулась грустно – у мамы личная жизнь… С тем самым, наверное, из-за которого с папой развелась. Который женат. Вот же подлец какой, жену обманывает! Если мама только утром собралась домой вернуться…

Шарлотка заманчиво устроилась в красивом синем блюде на кухонном столе, но есть совсем не хотелось. Очень поговорить с кем-то хотелось. То есть высказать вслух то, что творилось внутри. Словами облечь. Когда словами… всегда понятнее.

Может, бабушке позвонить? Но она сегодня вечером в гости к подруге собиралась. У нее как раз в этот день каждую неделю посиделки с подругами. Тоже, выходит, личная жизнь… Что ж она будет ей мешать?

А может, папе? Но как расскажешь об этом папе? Он же мужчина, он не поймет… Да и неловко как-то, давно ему не звонила, а тут сразу непонятно что ему вывалит…

Жалко, что у нее подруг нет настоящих. Есть добрые приятельницы, и с ними можно поболтать о том о сем, но вот об этом… что сейчас внутри происходит… тоже ведь не расскажешь. Потому что они так же скажут, как Егор давеча про нее сказал, – ненормальная. Из мухи слона раздула, проблемы нет никакой, о чем реветь-то? Подумаешь, преподавательница своему сыну проводить ее не разрешила! Да мало ли почему не разрешила! Может, он ей нужен в этот момент был? Может, она его в супермаркет отправить собиралась за молоком и хлебом?

И в самом деле… Неужели она сейчас только из-за этого страдает? Или от чего-то еще? Отчего так сердце болит и будто щекочет что-то в груди, крыльями трепыхается…

Побродив по квартире, легла в своей комнате на кровать, отвернулась к стене, закрыла глаза. И тут же ясно увидела лицо того парня, Матвея… Глаза яркие, зеленые, смотрят пронзительно. И улыбка… Боже, какая у него улыбка… И голос насмешливый… «Можно я у тебя интервью возьму? Скажи номер телефона, я запишу…»

Ну почему, почему он не успел его записать? Почему Анна Антоновна помешала ему это сделать? Сейчас бы, может, позвонил ей… И она бы не мучилась так, не лежала на кровати, свернувшись жалким калачиком? Почему, почему…

В комнате было уже темно, когда услышала, как в прихожей щелкнул дверной замок. И подскочила с кровати, и бросилась туда со всех ног – мама пришла! Стало быть, не получилось у того самого, которого мама любит, жену обмануть! Пришлось к жене на ночь возвращаться, а маме – к себе домой!

– Мам… Как хорошо, что ты пришла… Мне с тобой поговорить надо, мам…

– Ой, Анель! Поздно уже… – подняла на нее мама грустные и немного хмельные глаза. – Давай завтра поговорим, ладно? Без ума спать хочу…

– Но, мам…

– Завтра, Анелечка, завтра… Все завтра… – тихо пробормотала мама, уходя к себе. – И ты тоже спать ложись, поздно уже…

Легко сказать – спать ложись! А как спать-то? Только закрываешь глаза – и сразу его видишь, плакать хочется… И тревога сердечная никак не проходит, и птица с беспокойными крыльями бьется и бьется в груди…

Так и не уснула в ту ночь. Не смогла. Уже под утро встала у окна, кутаясь в плед, смотрела, как наливается розовой зарей небо, как первые лучи солнца осторожно трогают крыши домов, как просыпается двор, выпуская сонных собачников на прогулку.

А вот и совсем деловая движуха пошла, и слышно, как заурчали машины с дороги, как в дальней церквушке зазвонил колокол к заутрене. Наверное, и бабушка уже проснулась… Она рано встает, не спит долго. Можно ей позвонить…

Долго ждала ответа и уже хотела нажать на кнопку отбоя, но услышала сонный бабушкин голос:

– Да, Анелечка, слушаю… Случилось что-нибудь, да? Почему так рано звонишь?

– Ой, я тебя все-таки разбудила, прости… Я думала, ты уже встала…

– Нет, сплю еще. Вчера засиделась в гостях, поздно домой пришла.

– Ну, спи тогда… Я потом позвоню.

– Нет, Анелечка, нет! Что ты хотела мне сказать, говори! Все равно я уже проснулась!

– Ой, ба… Мне и правда надо сказать… Очень надо! Дело в том, что я вчера его увидела, ба…

– Кого – его? Объясни толком!

– Ну, того самого… Который по праву рождения, который мой, который единственный… Помнишь, мы о нем говорили?

– Помню, как же… И где ж ты его увидела?

– Он сын Анны Антоновны, моей преподавательницы! Вчера я к ней домой курсовую относила и его увидела… Его Матвеем зовут, ба! Я сразу поняла, что это он… Вернее… не сразу, а потом, когда домой пришла… Я всю ночь не спала, бабушка, все о нем думала! Это он, точно он… И что мне теперь делать, не знаю… Как дальше теперь жить…

Анеля говорила и говорила, захлебываясь словами и чувствуя, что так и не может объяснить по-настоящему, что с ней происходит. Не те были слова, не те! А как объяснить – не знала. Чтобы бабушка ее поняла… Лишь повторяла последнюю фразу, будто сознание зацепилось за нее, как за спасительную соломинку:

– Не знаю, как мне теперь дальше жить, не знаю… Не знаю…

– Да обыкновенно, как раньше жила! – перебила ее Маргарита Сергеевна. – Что значит – не знаю, как жить? Ну, встретила того самого, и слава богу, и хорошо… И дальше живи с этим счастьем!

– Ну что ты, теперь уже не получится так, как раньше! Теперь уже все будет по-другому… Я ведь теперь знаю, что это он… Матвей… Какое имя у него чудесное, правда? Матвей… Звучит как музыка! Слышишь, ба?

– Ну да, чудесное… А главное… редкое… – тихо вздохнула Маргарита Сергеевна. – Теперь ведь одни Матвеи кругом, Денисы да Степаны… Никто теперь своих деток Сережами да Колями не назовет.

– Это ты так шутишь, бабушка, да? Но мне вовсе сейчас не до шуток… Я всю ночь не спала, говорю же тебе!

– Ой, Анелечка, я тебя умоляю, не надо так… Не надо ничего преувеличивать и так уж до предела одухотворять. Ну встретила и встретила, и хорошо… Пусть дальше все идет своим путем…

– Да каким путем, бабушка! Каким путем! Он хотел меня проводить, а Анна Антоновна его не отпустила, представляешь? И что теперь будет? Как я его снова увидеть смогу, а? И как я теперь жить буду?

– Успокойся, моя милая, успокойся! Не надо так… Все, что тебе по судьбе положено, все придет… И вообще, не торопись с выводами и не суетись. Может, это не он вовсе, может, ты просто ошиблась?

– Да он, бабушка, он! Ты что, мне не веришь, что ли?

– Да верю, верю… Просто хочу, чтобы ты в лишнюю экзальтацию не ударилась, чтобы ночами спокойно спала. Давай-ка приди в себя, выпей какое-нибудь лекарство успокоительное. Валерьянка у вас в доме есть, надеюсь?

– Да какая еще валерьянка, бабушка… Ну что ты, в самом-то деле… Я с тобой серьезно разговариваю, а ты… Будто я маленькая!

– Не обижайся на меня, Анелечка. Я и правда рада, что ты его встретила. Правда. Я просто хочу сказать, что всему свое время, не надо его тревожными мыслями подгонять. Если он тот самый, то все равно никуда не денется, найдет тебя сам… А если не твой… Значит, не твой…

– Нет. Он тот самый. Я это совершенно точно знаю. Я спокойна, бабушка, не волнуйся за меня. Я очень спокойна, потому что я знаю, я уверена… Вот проговорила все тебе и впрямь успокоилась. Даже спать захотела…

– Ну так ложись и поспи! Так-то лучше будет!

– Да, так и сделаю… Пока, бабушка! Я потом еще тебе позвоню…

Анеля снова легла в постель, снова свернулась калачиком и заснула. А Маргарита Сергеевна так и продолжала сидеть в постели, прижимая телефон к груди. Потом прошептала тихо, с тревогой:

– Господи, помоги ей… Помоги моей внучке, господи… Что же теперь будет-то с ней, подскажи? Надо бы как-то помочь ей, но как… Не знаю… Может, Ване позвонить, посоветоваться? Или Юле? Но Юля точно ее на смех поднимет, и Ваня наверняка уже в школу на первый урок идет… Бедная моя Анелечка, что же теперь с тобой будет?

Если б она знала тогда, что будет на самом деле… Что ее страхи окажутся цветочками по сравнению с тем, что ждет ее внучку Анелю. И что Юлю ждет… И всех ждет, кто будет вовлечен в последствия этой встречи! Той самой Анелиной встречи по праву рождения…

Благополучно проспав первую пару, Анеля поехала в институт. Чувствовала себя уже легче, и птица в груди успокоилась немного, не так хлопотала крыльями. Когда проходила мимо открытой двери деканата, увидела, как оттуда выскочила секретарша Марина, окликнула ее громко:

– Никонова! Анеля! Зайди, тут тебе твою курсовую вместе с рецензией передали!

– Да, сейчас… А что, разве Анна Антоновна приезжала?

– Нет… Утром ее муж принес.

– Ну зачем же он… Я бы сама могла съездить и забрать… Зачем…

– А чего ты расстроилась, не пойму? Почему вдруг лицо несчастное? Анна Антоновна тебе такую рецензию написала – закачаешься! Никому такую хорошую рецензию не писала! Получается, ты у нас какая-то гениальная, Никонова… Будущая звезда журналистики. Забирай курсовую, звезда! Некогда мне тут с тобой…

Анеля забрала курсовую, повернулась, тихо пошла в аудиторию. Услышала, как Марина удивленно проговорила вслед:

– Даже рецензию не прочитала… Вот ведь какая, а…

Весь день потом сыпался как песок меж пальцев. Ничего не помнила, что видела, что слышала, кто о чем говорил… А еще казалось, этот песок в глаза попадал – смотрела как через слезный туман. Сидела на лекциях и не понимала, что она здесь делает, зачем… И домой шла будто сомнамбула. Даже птица в груди перестала хлопать крыльями, застыла в испуге – что теперь будет, что будет… И как все будет… И неужели вообще ничего не будет и все на этом зыбучем страдании и закончится?

* * *

– …Мам! Давай я курсовую той студентки в деканат отвезу! Ну, той, которая вчера приходила, помнишь?

Матвей смотрел на мать в ожидании, даже напрягся немного, словно просил о чем-то очень важном и почти несбыточном. Анна Антоновна вздохнула, улыбнулась и развела руками:

– Поздно, сынок… Отец утром отвез эту курсовую, я его попросила в институт по дороге на работу заехать. Опоздал ты с благими намерениями, сынок!

– Жалко… Я бы и сам…

Услышав в голосе сына нотки горестного разочарования, она переспросила насмешливо:

– И откуда у тебя вдруг такая прыть появилась? То не допросишься помощи, то вдруг такое горе, что не успел? Вчерашнее знакомство с Анелей тебе покоя не дает? Что, очень она тебе понравилась, да?

– Да, мам… Врать не буду. Понравилась.

– Но мы ж обо всем уже договорились, разве не так? Эта девушка – не твоя добыча… Скажи, ведь договорились?

– Да, договорились. Но…

– Никаких «но», Матвей! Слышать об этом не хочу! Я уж думала, ты забыл обо всем за ночь…

– Нет, мам, не забыл. Я тебе больше скажу – я думал о ней всю ночь… Об этой девушке, об Анеле… Заснуть не мог, все думал. Зацепила она меня, очень сильно зацепила. Я бы даже сказал, впервые со мной такое… Чтобы вот так… Даже объяснить не могу…

– Матвей, и не начинай даже, прошу тебя! Ну не будем же мы все по второму кругу проговаривать, правда? Оставь эту девушку в покое, она другая совсем! Не та, с которыми ты привык общаться! Забудь, слышишь?

– Да я понимаю твою тревогу, мам… Прекрасно понимаю, не дурак. Ты боишься, что я… Что я обижу ее… Понимаю…

– Вот и прекрасно, что понимаешь. Иди завтракать, сырники на столе стынут.

– Я не хочу есть, мам… Совсем не хочу…

– И сон потерял, и аппетит в придачу? И правда, не к добру это все, не к добру…

– Ну что ты смеешься, мам? Я с тобой серьезно говорю, а ты…

– И я с тобой серьезно говорю. Как хорошо, что мы оба серьезны, что понимаем друг друга, правда?

– Нет, не понимаем! То есть ты меня не хочешь понять! Я вовсе не собираюсь обижать эту девушку, я… Я просто поговорить с ней хочу… Просто поговорить, понимаешь? Просто увидеть еще раз… В глаза посмотреть… Может, я в нее влюбился, мам? Ты разве этого не допускаешь?

– Так ты во всех быстро влюбляешься, а потом быстро уходишь, как верткий карась в тину… Что я, твоих пикаперских уловок не знаю, что ли? Я даже имена твоих девушек стараюсь не запоминать, чтобы потом не расстраиваться. Сам же меня к этому приучил, заставил привыкнуть к своему легкомыслию. Ты ж как мотылек, перелетаешь от цветка к цветку… Вот я тебя теперь так и воспринимаю, что ж…

– Нет, мам, нет… С Анелей – это другое. Я всю ночь не спал и думал – это другое что-то, никогда со мной такого не было… Умер этой ночью мотылек, мам. Умер.

– Да правда ли? Свежо предание, да верится с трудом!

– Правда, мам… Мне и правда от нее ничего не надо, просто хочу еще раз ее увидеть…

– Вот-вот! Один раз увидеть, в душу девчонке запасть, а потом…

– Нет, мам… Боюсь, что все как раз наоборот – это она мне в душу запала. Дай мне ее номер телефона, а?

Анна Антоновна долго смотрела на сына и тихо удивлялась про себя, откуда вдруг что взялось… Этот просительный голос, этот взгляд грустно тревожный, эти круги под глазами… И боялась поверить, боялась ответить сама себе. И потому снова произнесла вслух насмешливо:

– Ой, да неужели, сынок? Неужели свершилось наконец? Неужели появился шанс, что ты сможешь по-настоящему влюбиться? Или ты меня обманываешь сейчас?

– Нет, мам, не обманываю. Честное слово. Я и сам себе удивляюсь, сам поверить не могу… Так дашь мне ее телефон или нет?

– Нет, не дам!

– Почему?!

– Потому! Потому что влюбленные легких путей не ищут! Ишь, чего захотел, чтобы все просто было… Тем более и с точки этики нельзя так делать, нельзя, чтобы преподаватель давал кому-то личные данные студента!

– Но я же все равно ее найду… Я же знаю, где она учится, я легко ее найду! Ну сделай для меня исключение, мам… Пожалуйста…

– Ладно, черт с тобой. Достал меня уже… Но только дай мне слово, что…

– Да я уже тысячу раз тебе сказал, что не собираюсь ей сделать ничего плохого! Я понял, что она не из тех… Понял, что с ней так нельзя… Ну что мне, кровью еще расписаться, чтобы ты мне поверила? Все будет нормально, мам…

– Ладно, ладно… Иди и звони своей Джульетте, Ромео несчастный… Иди…

Матвей быстро ушел к себе в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. А ее телефон запел привычной мелодией, и она поспешила ответить с улыбкой:

– Да, Дима, слушаю!

– Как ты, Ань? Как себя чувствуешь? Таблетки с утра не забыла принять?

– Нет, не забыла. И чувствую себя просто великолепно, по-прежнему не понимаю, почему я должна дома сидеть, когда…

– Все, Ань! Перестань! Даже слушать этого не хочу! Мы же договорились, что ты на работу пока не пойдешь! После такого приступа, да разве можно? Зачем тебе лишние нагрузки и стрессы? Я как врач тебе говорю – нельзя, и все тут! Слышишь меня, Ань?

– Да слышу я, слышу… Но ведь без нагрузок и стрессов тоже не жизнь, Дим… Я себя старухой чувствую, древней пенсионеркой.

– Ну ты же знаешь, что не старуха… Ты женщина, которую без ума любит муж. И бережет. И ценит. И счастлив как мальчишка.

– Вот именно – мальчишка… Все-таки двенадцать лет разницы в возрасте дают право на разные статусы… Мне шестьдесят скоро будет, Дим!

– Ну, допустим, не скоро… Только через два года…

– Да какая разница, Дим! Как ты не понимаешь, что совсем не хочется сидеть дома! Что именно потому я себя старухой и чувствую! А на работе… Я же там с молодежью общаюсь, будто и лет своих не ощущаю… Понимаешь меня или нет?

– Я все прекрасно понимаю, Ань. И еще раз тебе говорю – выбрось эти мысли из головы. Нельзя тебе на работу, нельзя… И про двенадцать лет разницы в возрасте я тоже слышать не хочу! Чего ты вдруг о них вспомнила-то, не понимаю? Знаешь ведь, что для меня ты самая молодая, самая красивая и самая умная. И знаешь, как я тебя люблю, Ань… Ведь знаешь, правда?

– Знаю, Дима. Знаю. И я тебя очень люблю. Да я жить без тебя не могу, что ты! Но эти двенадцать лет разницы, будь они прокляты… Ведь они есть, их не отменишь. И я сама не понимаю, почему вдруг стала так остро эту разницу ощущать… Почему-то после этого проклятого приступа и стала. Хотя чего я на тебя нападаю, вот ненормальная, правда? Тебе работать надо, а я у тебя время отнимаю. Тем более ты не отдыхаешь совсем… Сутками в больнице торчишь…

– Иначе нельзя, Ань. Сама понимаешь.

– Понимаю… А ты вчера в котором часу пришел? Я спала уже…

– В первом часу ночи. Но я прочитал твою записку на столе и утром заехал к тебе в институт, передал в деканат то, что ты просила.

– Спасибо, Дима… Я думала, что это важно, вот и напрягла тебя просьбой. Ну, чтобы ты курсовую моей студентки срочно отвез… А оказалось, это вовсе не важно…

– Это ты о чем сейчас, не понял?

– Да это нашего обормота касается. Долго рассказывать, но если в двух словах, то… Дим, ты не поверишь, но он, кажется, влюбился! По-настоящему влюбился, представляешь?

– Правда? Не может быть… А в кого?

– Да в студентку мою… Хорошая девочка. Умная, тонкая. Знаешь, тургеневская барышня такая… Ой, даже не знаю, что из всего этого получится…

– Да все будет хорошо, Ань. Вот увидишь. Ну ладно, не могу больше говорить… Пора к операции готовиться…

– Пока, Дим! Удачи тебе!

– Да, Анечка. До вечера…

* * *

Анеля увидела высветившийся на дисплее незнакомый номер и сразу поняла, кто это звонит. По ощущению поняла, по наитию… Да кто его знает, как это все называется, но поняла, поняла! И прохрипела нервно, будто сглотнула это «да», и повторила потом испуганно:

– Да, да! Я слушаю, да!

– Ты чего кричишь? Я не вовремя позвонил, наверное? Может, позже перезвонить?

– Я не кричу, нет… Я… растерялась просто…

– Узнала меня?

– Конечно… Как же я могла тебя не узнать, что ты…

– А ты где сейчас?

– В институте… У меня только что занятия закончились.

– Да? Может, подождешь меня около института? Я быстро… Я сейчас в такси прыгну и примчусь… Подождешь?

– Да… Я у парадного входа буду… Я обязательно тебя дождусь…

– Все, я мчу! Я быстро! Не уходи только, прошу тебя!

– Нет, нет, я не уйду, что ты…

Анеля так крепко сжимала телефон в ладони, что та даже онемела слегка. Казалось, если выпустит его из руки, случится что-то ужасное. Например, что Матвей ей больше не позвонит и она никогда не услышит его голоса… Вот бы он совсем не прекращал с ней разговора и еще бы тысячу раз повторил эти слова – подожди, прошу тебя, не уходи, я быстро… Да разве смогла бы она уйти, не дождавшись его, что он такое говорит? Хотя… Пусть говорит, пусть… А она будет стоять соляным столбом посреди коридора и слушать. И не замечать, как толпа сорвавшихся с лекции студентов обтекает ее с двух сторон, как что-то говорят ребята из группы, оглядываясь на нее насмешливо.

Потом еще долго стояла, прижимая телефон к груди и жадно вбирая в себя воздух. А вместе с ним входило в нее и новое счастливое понимание – он позвонил, позвонил! Он помнит ее! Он хочет с ней встретиться! О господи, как такое счастье пережить, дай сил! И сердцебиение успокоить, и в себя прийти, начать двигаться как-то! Ведь он же скоро приедет, а она все еще в коридоре стоит…

Потом опомнилась, бросилась бегом в вестибюль – в зеркало же надо посмотреться! Вдруг у нее волосы торчат в разные стороны? И вообще… Выражение на лице глупое… А еще утром она забыла глаза подкрасить, а ресницы у нее светлые, оттого глаза выглядят круглыми и смешными, как у совы! Господи, да где у них тут зеркало есть? Ведь было же, она точно знает! Ах да, вот оно… Огромное такое, во весь рост…

Рванула к зеркалу, на ходу пытаясь отыскать в рюкзаке расческу. Не нашла, даже зарычала от досады. И засмеялась нервно – надо же, никогда раньше сама на себя не рычала…

Волосы пришлось причесывать растопыренными пальцами рук, а вот с лицом ничего уже сделать было нельзя. Бледное было лицо, круги под глазами темные после бессонной ночи. Да если б она знала, что он позвонит… Если б знала! Проспала бы тогда счастливо всю ночь, не мучилась отчаянной неизвестностью.

Хотя этот ужасный испуг можно с лица убрать – надо просто улыбнуться и плечи расслабить. Вот так, вот так… И футболку в джинсы заправить, как модно сейчас… Чтобы с одной стороны заправлена была, а с другой наружу торчала.

Все, можно идти! Он уже скоро приедет, наверное…

Первым, кого она увидела, выйдя из парадных дверей, был Егор. Тут же расплылся в улыбке, пошел ей навстречу:

– Вот ты где! А я стою тут, смотрю, смотрю… Все выходят, а тебя нет и нет! Думал даже, что пропустил…

– Зачем… Зачем ты здесь? – отступила на шаг испуганно и даже ладонью махнула, будто Егор был привидением и его можно было таким образом отогнать от себя.

– Не понял… Как это – зачем? – пожал плечами Егор, автоматически продолжая улыбаться. – Вот встретить тебя решил… Погулять… Ты куда хочешь, в кино? К фонтанам? Или, может, в кафе посидим? Ты ж после занятий голодная, наверное?

– Я никуда не хочу… То есть мне надо… Иди домой Егор, а? Ну зачем ты…

– Опять не понял! Чего сразу домой-то? Почему ты меня гонишь, что я тебе сделал? Вроде вчера не обидел ничем… Наоборот, это же ты от меня убежала, я даже не успел в автобус запрыгнуть! Знаешь, как я потом психовал? Думал, что все, на пушечный выстрел к тебе после этого не подойду! Все ждал, что ты позвонишь, извинишься хотя бы… Меня-то, наверное, хамом считаешь, а сама… Что я тебе, мальчик, чтобы так со мной поступать? Ну чего ты опять молчишь, а? Ну скажи хоть что-нибудь!

– Я… Я не знаю, что тебе сказать, Егор. Если я тебя обидела, то прости меня, пожалуйста. Но сейчас… Сейчас тебе надо уйти… Очень надо…

– Да с чего это? Я через весь город пилил, чтобы тебя встретить, а ты говоришь – уйди? За идиота меня держишь, что ли? Я ведь и в самом деле могу психануть, между прочим… Еще как могу… Ты еще не знаешь, каким я могу быть…

Егор еще что-то говорил, она уже не слышала. Потому что увидела, как невдалеке остановилось такси, как из него выскочил Матвей и побежал прямо к дверям, уже увидел ее и улыбнулся… А потом улыбаться перестал, потому что увидел рядом с ней Егора. И надо было что-то делать, выходить как-то из положения. Придумывать срочно что-то…

Ничего она не успела придумать. Просто повернулась к Егору спиной и пошла навстречу Матвею, и он снова ей улыбнулся, был совсем уже рядом, в двух шагах. Еще один шаг, и…

И не получилось. Потому что Егор встал меж ними – к ней спиной, лицом к Матвею – и проговорил противным, с высоким прононсом голосом:

– Э, чувак… Ты че здесь? Че ручонки к моей девушке тянешь? Офонарел совсем, да? А ну брысь отсюда, чтоб на счет «три» я тебя не видел! А я быстро умею считать, чувак, ну?!

– Может, мы у девушки спросим, кому из нас до трех надо считать, а? – насмешливо переспросил Матвей, не трогаясь с места. – Зачем дискутировать попусту, время терять?

– А я не собираюсь с тобой это… Как его… И вообще… Ты че так разговариваешь со мной, а? Рамсы попутал, чувак? Хочешь, чтобы я тебе по щам дал? Так это я могу…

Егор отступил на шаг и будто собрался весь в комок, и Анеля нутром почуяла, что сейчас будет… И, не отдавая себе отчета, кинулась на Егора сзади, пытаясь оттолкнуть его от Матвея, и заверещала испуганно:

– Егор, не смей, не надо! Не трогай его, Егор! Не надо, слышишь? Ну, пожалуйста!

Егор сбросил ее с себя, даже не оглянувшись. Так сбросил, что она свалилась кулем, больно ударившись коленками об асфальт. И услышала, как Матвей проговорил грозно:

– Ну, парень, этого я тебе не прощу… Сейчас ты получишь и рамсы, и по щам, и все остальное в придачу!

– Ах ты, сука… – тихо прошелестел Егор, волком набрасываясь на Матвея. – Ах ты ж…

Драка их была безобразной и быстрой, и оба вскоре упали и завертелись на асфальте клубком, пока чьи-то крепкие руки не растащили их в разные стороны. Кто-то помог подняться и Анеле, и она стояла, дрожа, прижимая ладони ко рту, потом бросилась к Матвею и обхватила его руками, будто пыталась запоздало оградить от кулаков Егора. Подняла голову и охнула тихо – все лицо Матвея было в крови…

Егор стоял в стороне, тяжело дыша, смотрел, как она обнимает Матвея. Потом плюнул и матюкнулся тихо в ее адрес, и Матвей снова было дернулся в его сторону, но Анеля удержала его. Обернувшись к Егору, проговорила так решительно, как раньше и не умела:

– Уходи же, ну? Чего ты стоишь? Уходи! Попробуй только еще раз его ударить! Я сейчас ребят из нашей группы позову и еще кого-нибудь позову! Вон охранник с вахты уже к нам бежит, видишь?

Егор и впрямь будто обмяк после ее угроз, повернулся, медленно пошел прочь, расталкивая плечами собравшуюся вокруг них толпу зевак. Анеля усадила Матвея на скамью, сердобольная пожилая женщина протянула ей влажные салфетки, и она принялась осторожно стирать кровь с его лица. Та же пожилая женщина посоветовала тихо:

– Надо бы ссадины обработать, нехорошие ссадины-то… Веди его куда-нибудь, милая, до аптеки веди, что ли… Или лучше домой… Да только как он по улице в таком виде пойдет, не знаю…

– Я сейчас такси вызову! – решительно проговорила Анеля, доставая телефон из кармана рюкзака. – Да, нам лучше домой… Вы правы, спасибо!

Она и сама не понимала, откуда в ней взялась такая решительность, такая четкость движений, и даже голоса своего не узнала, когда вызывала такси. Другой был голос, почти безапелляционный, приказывающий. Потому и машина подъехала сразу, и водитель быстро домчал их до Анелиного дома, ловко объезжая пробки.

И дома она тоже действовала без лишней суеты и перепуганных причитаний, и даже руки не дрожали, когда обрабатывала глубокие ссадины на лице Матвея. Благо, что антисептик в домашней аптечке нашелся. И вата, и пластырь.

Матвей тихо сидел на кухонном стуле, смотрел на нее припухшим глазом. Другой глаз и вовсе затек, и Анеля проговорила со вздохом:

– Здорово он тебя… Будешь теперь красавцем ходить несколько дней… Все из-за меня получилось, прости, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так все получилось, правда…

– Ну, было бы странно, если б ты этого хотела, ведь так?

– Да, так… Сильно болит, да?

– Нормально болит. А еще мне тебя обнять очень хочется. Прямо по всем канонам нужно тебя обнять, понимаешь?

– Нет… По каким канонам? О чем ты?

– Да по киношным, каким! – рассмеялся Матвей и тут же охнул, осторожно потрогав пальцами рассеченную губу. – Сто раз в кино видел такую вот ситуацию… Герой заступается за девушку, получает по щам, и эта девушка обязательно тащит к себе героя домой и начинает эти разбитые щи усердно ремонтировать… Вот как ты сейчас, ага. А потом…

Матвей замолчал, будто жалел, что произнес это загадочное «потом». Анеля даже переспросила настойчиво:

– Ну что потом? Ну?

– А потом он у нее остается… Ну и… В общем, все как в кино…

– А ты что, хочешь у меня остаться?

Матвей снова глянул припухшим глазом, помолчал, потом проговорил тихо:

– Вопрос интересный, конечно… Я даже не знаю сейчас, как на него и ответить, правда.

– Честно ответить… – проговорила Анеля, отводя глаза и чувствуя, как птица в груди снова затрепыхалась, да так сильно, что по всему телу прошла колкая изморозь. И даже положила на горло ладонь, пытаясь сглотнуть.

– Если честно… Да, я хочу. Но не останусь. Потому что… Потому что мы не в кино. И еще потому… Что это ты, а не другая.

– А у другой бы остался?

– Да. У другой бы остался. И вообще… В кино, между прочим, героя после драки еще и сладким горячим чаем отпаивают! И где мой чай, а? Я тебя спрашиваю? Что это такое вообще? И где бутерброд с колбасой и сладкие плюшки?

– А у меня нет плюшек, только бутерброды могу сделать… – растерянно проговорила Анеля, бросаясь к холодильнику. – И котлеты еще есть, и макароны… Ой, шарлотка же еще есть, я забыла! Шарлотку будешь, Матвей?

– Буду. Я все буду. Я с утра ничего не ел. И еще я ночь не спал. И дрался… Вон сколько стрессов получил за короткое время! Мне ж силы восполнять надо как-то!

– А почему ночь не спал?

– Почему, почему… Потому!

– Знаешь, я ведь тоже совсем не могла уснуть. Я о тебе думала. Боялась, что больше никогда тебя не увижу.

– А я о тебе думал. И тоже боялся… Что ты не захочешь, чтобы я тебя еще раз увидел…

Они замолчали оба, будто споткнулись об это признание, и Анеля снова принялась хлопотать по кухне, накрывая на стол. И все равно было понятно, что после этого признания меж ними произошло что-то важное. Такое важное и большое, что о нем больше можно не говорить. Чтоб не испортить, не испугать…

– А хочешь, я завтра тебе одно место классное покажу? – деловито спросил Матвей, отхватывая зубами основательный кусок бутерброда. – Я знаю, тебе точно понравится… Ты по крышам не боишься гулять, скажи?

– Нет, не боюсь… Это же так здорово, наверное!

– Ну все… Завра пойдем на прогулку по крышам. А я сейчас все съем и домой поеду, отец просил маму надолго одну дома не оставлять… Я позвоню тебе завтра, ладно?

– Хорошо… Хорошо, Матвей. Я буду ждать…

Проводив Матвея, она села на тот же стул, на котором он только что сидел, смотрела в пустоту, улыбалась. Так было хорошо сидеть, так спокойно… Даже мыслей в голове никаких не было, одно только ощущение счастья. И еще маленький страх где-то в глубине затерялся, совсем маленький – а вдруг он завтра не позвонит? Вдруг с ним случится что-нибудь и он возьмет и не позвонит?

* * *

– …О боже, Матвей! Это еще что такое! – всплеснула руками Анна Антоновна, увидев сына в дверях. – На кого ты похож? Кто тебя так разукрасил?

– Я подрался, мам. Так получилось, иначе никак нельзя было.

– Ты? Подрался? И с кем, интересно? Я думала, ты к Анеле на свидание поехал… Так быстро из дома убежал, номер ее телефона у меня выпрашивал…

– Я к ней и поехал. И мне за нее драться пришлось.

– Даже так? А мне казалось…

– Что тебе казалось, мам? Ну да, ее парень какой-то после занятий встречал…

– И?!

– И мы с ним подрались. Потом к ней домой поехали, она мои раны обработала. Звучит как красиво, правда? Раны мои обработала…

– Ну уж не знаю. Ничего красивого я здесь не нахожу. Значит, ты уже и дома у нее был… Прыткий какой… Надеюсь, ты…

– Мам, ну хватит уже, а? Не продолжай, не надо! Если тебя это волнует, я лучше сам скажу – не было у нас ничего! Не было и быть не могло!

– Так уж и не могло…

– Да. Вот так. Да я… Я даже прикоснуться к ней лишний раз не могу… Меня будто обжигает всего, и теряюсь, и даже дышать не получается будто. Никогда со мной такого не было, чтоб вот так! Чтоб напрочь всего расколбасило, перевернуло в обратную сторону… Сам себя не узнаю, правда, мам! Неужели я действительно влюбился?

– Ну, что ты у меня об этом спрашиваешь… Лучше сам у себя спроси… А вообще, я рада за тебя, Матвей. Только позволь мне еще раз повторить: помни, что эту девочку очень легко обидеть, у нее психика довольно хрупкая. И защищать себя она не умеет.

– Да я буду ее защитой, мам. И буду очень осторожен, не волнуйся. Я и сам сейчас таким же себя чувствую… Будто меня очень легко обидеть. Мне это все еще обдумать надо, привыкнуть к новому своему состоянию. Я к себе пойду, ладно?

– Что же, и ужинать не будешь?

– Нет, не хочу. Я у Анели ужинал.

– Дай я хоть лицо твое осмотрю, раны обработаю…

– Нет, Анеля уже все сделала. Не надо.

– Ну, все понятно… – с улыбкой вздохнула Анна Антоновна. – Теперь у нас только Анеля все делает, и ужином кормит, и раны лечит…

– А ты, мам, уже ревнуешь, что ли?

– Нет. Нет, конечно. Я ж говорю – очень за тебя рада. Ладно, иди к себе…

Анна Антоновна проводила сына взглядом, устроилась поудобнее на диване, открыла том Чехова, попыталась вникнуть в знакомый текст. Хотя и вникать было без надобности – уже много раз она эту «Дуэль» чеховскую перечитывала. Но странное дело – отчего-то возвращалась и возвращалась к ней вновь, будто вбирала в себя этот умный и грустный дух любимого Антона Палыча, щедро заложенный в энергии междустрочия. Будто лечилась им как лекарством. И будто легче становилось, и жить дальше хотелось в тихой радости бытия… Ведь прекрасно ее бытие, и на самом деле прекрасно! И радостей в нем достаточно! Сын вот влюбился, к примеру… Чем же не радость, правда? А муж Дима? Ведь он ее любит, очень любит… Иногда кажется, что она материально ощущает эту любовь. Вот и сейчас… Подумала о Диме, и будто легкий теплый ветер подул в лицо и огладил его вполне ощутимо. Нет Димы рядом, но будто он здесь… А скоро и сам домой с работы придет…

Кстати, пора бы уже ему и прийти. Может, пойти на кухню ужин ему разогреть? Или лучше позвонить и спросить, когда приедет?

Нет, лучше не звонить. Она ему редко сама звонила, боялась, что в привычку войдет. Пусть лучше он сам… Когда выберет свободное время. Время, которого у него всегда так мало! И еще бы она сама ему при таком дефиците времени названивала, ага! Совсем бы превратилась в подозрительную женушку, контролирующую молодого мужа! Нет уж, не станет она его подозрениями унижать, не станет. Всегда лучше верить, чем не верить. Неверие может любую женщину с ума свести. Нет…

О! А вот и дверь в прихожей хлопнула, Дима пришел!

Подскочила с дивана резво, как девчонка, и сама удивилась этой невесть откуда взявшейся резвости – в ее-то годы, эка невидаль! Ветром унеслась в прихожую и не успела ничего сказать, Дима опередил ее:

– Прости, Ань, опять я поздно домой заявился… Совещание срочное было, проблемы решали. Надо к операции тяжелой готовиться, нерядовой случай.

– Да я и не собиралась тебя упрекать, что ты! Сейчас ужин тебе разогрею…

Так же резво умчалась на кухню, унося с собой возникшее исподволь сомнение. Да, да, будь оно проклято, это сомнение, которое всплывает вот так, исподволь! Так же, как неожиданная боль вдруг сердце пронзит… Не ждешь ее, а она тут как тут, и пугаешься ее, и стоишь, и вдохнуть боишься!

Пока накрывала к ужину стол, пыталась прогнать это сомнение, ругала себя почем зря. А оно никак не хотело уходить, шевелилось внутри нагло-настойчиво – какое, мол, совещание может быть поздним вечером? Ну, допустим, тяжелая операция… Но не вечером же! Обычно их утром делают…

И вздрогнула, когда услышала от дверей Димин голос:

– Что-то случилось, Ань? Почему ты такая тревожная?

– Да с чего ты взял? Нормальная я… – обернулась она с улыбкой.

– Ну, не надо меня обманывать… Ты же знаешь, что я любое твое движение чувствую, любое душевное переживание. Рассказывай, что случилось!

– Да ничего, Дим… Просто из-за Матвея немного поволноваться пришлось.

– А что такое? Я ж ему говорил, тебе совсем нельзя сейчас волноваться! Что он такое вытворил, а? Сейчас я сам с ним поговорю…

– Нет, Дима, не надо! Не ходи к нему! Я все тебе расскажу, не надо! Давай лучше за стол садись, все готово уже!

– Ну ладно, рассказывай, я слушаю… Что случилось?

– Случилось, Дим, случилось! Я уже говорила тебе… Но тогда еще сомневалась, а теперь уже точно знаю! Наш мальчик влюбился, по-настоящему влюбился, по уши. Наконец-то это произошло, представляешь?

– Да уж… Только не верится как-то. С его-то замашками Казановы… И на чью же девичью голову такое счастье свалилось, а?

– Да на голову студентки моей, Анели Никоновой. Она ко мне вчера домой приходила, я обещала ее курсовую посмотреть и рецензию написать…

– Аня! Ну что это такое, а? Мы же договорились, что ты не будешь пока работать! Ты перенесла очень тяжелый приступ, Аня, едва жива осталась! Ну что это такое, Аня, скажи?

– Ну не ругайся, Дим, не ругайся… Просто я эту девочку бросать не хотела, я с самого начала ее курсовую работу вела и тему сама ей советовала… Это особенная девочка, она все очень тонко чувствует, все через себя пропускает… Наивная, трогательная, нежная, как цветок. Я такой же в юности была. Не могла я ее бросить, не могла! Тем более тема у курсовой работы слишком уж такая… щекотливая. Не знаю, как бы другой преподаватель к этой теме отнесся. Жалко мне стало девочку… Я ж не знала, что все так получится, что Матвей что-то в ней разглядит! Не предполагала даже…

– Да, теперь понятно… И впрямь странно, как же нашего Матвея в этот цветок угораздило влюбиться, а? Уж про него точно не скажешь, что он трогательный и тонко чувствующий!

– Не знаю, Дим… Угораздило как-то, да. Может, потому что они такие разные с Анелей…

– Хочешь сказать, противоположности притягиваются, да?

– Ничего я не хочу сказать, я просто боюсь за них, Дим. И за Анелю боюсь, и за Матвея. Ты бы видел, как он сегодня у меня ее телефон выпрашивал, как смотрел на меня жалко! Потом умчался к ней так быстро, что я и сказать ничего не успела! А потом вернулся домой с разбитым вдрызг лицом… Уже и подраться из-за нее успел, представляешь?

– Матвей? Подраться? Да не может быть… Он же сроду ни с кем не дрался!

– А вот и может, Дим. Так быстро события развиваются, у меня аж голова кругом идет! Не удивлюсь, если он через пару дней заявит, что жениться собрался!

– Да ну… Не преувеличивай, Ань. У нынешних молодых так быстро все не происходит, они отвергают такую скороспелую романтику, насколько я понимаю. Это мы умели вот так… С первого взгляда влюбиться, и на всю жизнь потом… А они нет, они не такие.

– Да такие же, Дим, такие же… Если отбросить всю шелуху, все эти призраки соцсетей и осовремененных поведенческих категорий, то под ними обязательно обнаружишь тех же Ромео с Джульеттой… Они ж наверняка живы, курилки! Так и пойдут рука об руку из века в век, и ничего им не сделается! Любовь сама по себе неистребима, слава богу. В любых ее проявлениях.

– Значит, ты готова, если Матвей вдруг так вот заявит? Женюсь, и все тут?

– Готова, Дим. Возражать не буду. Да и права не имею… Твои родители ведь тоже не возражали, когда ты им заявил, что женишься после недельного знакомства, помнишь? А ведь могли бы возражать, еще как… Тебе тогда было всего двадцать три, а мне…

– Ань! Ну что ты опять наш возраст считаешь, а?

– …А мне было уже тридцать пять! – словно не услышав его возражений, договорила она фразу до конца. – И я представляю, что пережила тогда твоя мама. Да и отец тоже…

– Да никакой трагедии не было, уверяю тебя! Они просто поняли меня и поверили… Поверили, что я люблю, что это на всю жизнь… И если у Матвея случилось так же… Если он так же влюбился… Это же счастье, Ань, правда? И пусть будет так…

– Да, Дим. Пусть будет…

– А как, ты говоришь, ее зовут? Анеля? А фамилия…

– Никонова. А что?

– Да нет, ничего… Я просто так спросил. Может, мы спать уже пойдем, Ань? Я так сегодня устал, голова почти не соображает…

– Пойдем, Дим. Ты будешь спать, я с книжкой еще поваляюсь. Я сегодня поздно встала, потому так рано не усну. Никак не могу привыкнуть к этому режиму безделья…

– Ань, и не начинай даже… Обойдется твоя кафедра без тебя. Ну, хотя бы полгода…

– Да я же с ума сойду за эти полгода, как ты этого понять не можешь!

– Не сойдешь. Привыкнешь. Да и вообще, тебе и по возрасту уже пора…

Сказал и осекся, глянул на нее быстро – как она отреагирует на эту неосторожную фразу. А она только улыбнулась понимающе, вздохнула, проговорила тихо-насмешливо:

– Ладно, идем спать… А то еще чего-нибудь скажешь такое… И будешь потом переживать да себя ругать! Идем…

Дима быстро уснул, а она лежала долго, смотрела в потолок. Некстати расшевелилась память, и поплыли перед глазами картинки, одна за другой, одна за другой… Как они тогда познакомились интересно, если вспомнить!

Хотя ничего интересного для нее не было. Загремела в больницу с банальным приступом аппендицита, и операцию ей делал молодой хирург, без пяти минут бывший ординатор. Чуть ли не первой пациенткой у него была, которую ему доверили резать. Помнится, она сама же и подбадривала его, пока эфиром не надышалась:

– Да вы не волнуйтесь так, что вы! Все будет хорошо! Вон какие руки у вас уверенные! Как вас зовут, кстати?

– Дмитрий…

– Очень хорошее имя! И представьте, я совсем не боюсь, потому что доверяю вам, Дмитрий…

Он глянул на нее с благодарностью, улыбнулся. То есть по-настоящему она его улыбки не увидела, потому как половина лица пряталась под маской, зато увидела, как улыбаются глаза, и еще что-то для себя в этих глазах увидела… Как ей потом объяснил Дима, он сразу успел влюбиться в нее и сразу решил для себя – мол, это моя жена сейчас на операционном столе лежит. Моя жена по имени Анна…

И потом так же все быстро случилось, она и в себя не успела прийти. То есть из больницы еще после операции не выписалась, а он уже успел ей предложение сделать. Поначалу так забавно было – какое такое предложение, господи! О чем этот симпатичный молодой хирург ей толкует! Шутит, что ли? Даже спросила через насмешливую улыбку:

– Дима, вы о чем… Какое предложение, я не понимаю? Вы что, историю болезни мою не смотрели? Мне же тридцать пять лет, Дима! А вам наверняка едва за двадцать перевалило, вы что!

– Ну почему же едва… Мне уже двадцать три… И вообще, возраст тут ни при чем, не имеет никакого значения! Просто я сразу полюбил вас… Я понял, что мне никто больше не нужен…

– И потому обращаетесь ко мне на «вы», да? Не изволите ли вы, Анна Антоновна, принять мое предложение руки и сердца?

Говорила и продолжала улыбаться вполне себе легкомысленно. Конечно, не приняла тогда его всерьез… Подумала – вот выпишет меня скоро домой и забудет, и так и должно быть… Ну ведь правда смешно – двенадцать лет разницы!

У нее тогда за плечами был первый неудачный брак, и замуж она вообще больше не собиралась. Так и решила для себя – хватит. Конечно, жалко было, что ребенка в браке не получилось, но ведь многие женщины без детей живут, и ничего! Тем более любимая работа есть, которая все силы и эмоции забирает… Приятно, конечно, что этот Дима на нее внимание обратил, до ужаса приятно, и спасибо ему за это! А кому ж будет не приятно, когда вот так… влюбленными глазами на тебя смотрят… Но и помнить надо, что хорошенького помаленьку, и место свое возрастное знать… Выписалась домой, и… чао, дорогой влюбленный, иди своей молодой дорогой, а я пойду своей…

Но Дима оказался упорным влюбленным. Очень настойчивым. Родителям своим сразу объявил – женюсь, и точка. И с ней гнул свою линию так, что поверила ему в итоге. Не сразу, конечно… Где-то полгода гнала его от себя, все внушала ту самую данность про разницу в возрасте, про невозможность семейной жизни. Пугала, что ребенка ему не сможет родить… Но он был настойчив, и она сдалась. К тому же давно поняла – и сама его любит. Так сильно любит, что уже и не представляет себе, как могла раньше без него жить.

Но первый год все равно с оглядкой жила, будто ждала – вдруг он спохватится, что совершил ошибку. Готова была отпустить его в любой момент. Потом как-то успокоилась, расслабилась… А вскоре поняла, что беременна, и только удивлялась тихо – надо же, успела вскочить в последний вагон! Впервые стать матерью в тридцать семь лет, это ж еще постараться надо!

А потом и сама не заметила, как с ней эта метаморфоза случилась. Как ушла оглядка, и легкость ушла, и насмешливость, а осталась вот эта больная привязка. Будто проросла в молодом муже корнями, будто ее самой без него уже не было, и страх в душе постоянный рос, и это пресловутое «вдруг» покою никак не давало… Вдруг он в другую влюбится, в более молодую! Вдруг она уже у него есть, эта другая? Вдруг он завтра объявит ей, что уходит к другой?

Чувствовала, что с каждым прожитым счастливым днем это «вдруг» разрастается все больше и больше и превращается в немыслимый ужас, хватает за горло, душить начинает… И даже от одной мысли, самой малюсенькой, от одного мелькнувшего внутри испуга уже начинается это удушье, и не остановишь его никак! Не остановишь эту цепочку, хотя умом все понимаешь и прекрасно эту цепочку отслеживаешь. Да вот же она, как на ладони… Сначала мысль на пустом месте, потом сразу паническая атака, а после нее обязательный приступ… И расстояние между мыслью и панической атакой практически никакое, то есть неуправляемое, вот что страшно само по себе. Остается только руками разводить в отчаянии – как? Как она это все допустила? Как так вышло, что жить получается только тогда, когда Дима с ней рядом? А без него – нет, не получится уже… Другого выбора нет. Или с ним вместе, или никак.

Но самое страшное даже не это. Самое страшное то, что Дима тоже это знает и понимает. Получается, что она его своими приступами по рукам и ногам связывает. Хоть он и не стремится эти путы разорвать, но все же… Неправильно это, нечестно по отношению к нему. В конце концов, он же такой молодой, он мужчина в расцвете сил и талантов! А она…

Вздохнула, перевернулась на другой бок, тихо положила ладонь на плечо спящему мужу. Спи, Дима, спи. И я скоро засну. По крайней мере, на сегодняшний день все у нас хорошо с тобой, и я могу жить дальше… И хорошо, что мысли больше Матвеем заняты, и проклятое «вдруг» душу не гложет.

Да. Пусть у Матвея все хорошо сложится, пусть его любовь будет счастливой…

На этой мысли и уснула. Но ненадолго. Потому что странный сон увидела, и пребывание в нем показалось невозможным… Таким невозможным, что сознание наверняка включило защитную реакцию, и проснулась, как от толчка, долго потом лежала, обдумывала этот короткий сон…

И самой смешно было, ей-богу! Ну приснится же такое, а? Вот откуда что взялось, неужели все из той же цепочки? Сначала глупая мысль на пустом месте, потом паническая атака, а потом… Ну нет уж, только приступа удушья ей сейчас не хватало! Потому что смешно, смешно…

Снилась ей свадьба Матвея и Анели. Будто все за столом сидят, и жених с невестой, и родители… И вдруг мама Анели, очень красивая молодая женщина, поднимается с места, чтобы произнести тост за молодых… И вместо нужных фраз произносит кошмар какой-то! Мол, мы все за вас радуемся, дети дорогие, все… И Дима, и его жена, и я, его вторая жена… Да, я ведь тоже его жена, вы просто не знали… И не ссориться же нам по этому поводу, правда?

Смешно. Очень смешной сон. Приснится же такое, в самом деле. Ведь глупость же, глупость… И нечего тут обдумывать и в цепочку включать нечего! Но лучше бы настоящий и полноценный кошмар приснился, чем эта глупость…

* * *

– …Ты как? Голова не кружится? Все хорошо?

Матвей повернул голову, пытаясь заглянуть Анеле в лицо. Они давно уже сидели на крыше, плечом к плечу, и ему казалось, что девушка замерла и не дышит, и страшно было оттого, что она молчит…

– Да, хорошо… – тихим эхом откликнулась Анеля. – Мне очень хорошо, Матвей… Почему мне это самой в голову не приходило – взять и подняться на высокую крышу? Странно, правда?

– Да отчего же странно… Наоборот… Было бы странно, если б это у тебя в привычку вошло – по крышам гулять.

– Но здесь же так здорово, Матвей! Я так себя ощущаю… Будто сейчас встану, оттолкнусь и полечу над городом! Кажется, что это так просто… Просто оттолкнуться, и все!

– Да. Мне первый раз тоже показалось, что это очень просто. Здесь какой-то воздух другой, небо другое…

– Да, небо другое. Так и тянет в него улететь!

– Нет, в небо лучше не надо… Лучше над городом пару кругов сделать и обратно на это же место приземлиться, ага?

– Ага… Знаешь, я сейчас вспомнила тот самый монолог Катерины из «Грозы»… Помнишь, в школе проходили?

– Это та, которая луч света в темном царстве? Отчего люди не летают, как птицы?

– Ну что ты смеешься, Матвей… Ничего смешного тут нет… Я сейчас тоже на эту Катерину похожа, мне тоже хочется громко спросить: отчего, ну отчего люди не летают, как птицы? Ведь жалко же, в самом деле? Ведь как было бы хорошо, согласись?

– Да. Было бы неплохо, согласен. И я вовсе не смеюсь… А у тебя, наверное, в школе пятерка по литературе была, да?

– Ну да… Любимый предмет был. Я ведь всю классику перечитала еще в раннем детстве… И Чехова, и Толстого… Мало что понимала, но все равно читала. Мне сам процесс нравился, я так жила. Да я и вообще такой была… Надо мной все в школе смеялись. Да и сейчас тоже… Тебе, наверное, скучно со мной, да, Матвей?

– Нет, что ты. Вовсе не скучно. С чего ты взяла? Наверное, твой бывший парень говорил, что ему с тобой скучно, да? Тот, с которым я подрался?

– Ну, в общем… Да… Я же молчу все время. Как моя бабушка говорит, будто я вещь в себе.

– Ну и молчи, если хочешь. Все равно я тебя слышу. Сижу рядом и слышу.

– Правда?

– Правда. Со мной раньше никогда такого не случалось, чтоб вот так… Просто сидеть рядом и просто молчание слушать. Оно у тебя необыкновенное и само по себе очень интересное.

– Молчание интересное? – удивленно переспросила Анеля, поворачивая к нему голову.

Они встретились глазами, и Матвей забыл, что хотел сказать. А может, Анеля и не ждала от него никакого ответа. А может, забыла тут же, о чем спросила… Да и забудешь тут, когда их так обожгло вдруг обоих! Смотрели друг на друга пару секунд, а так обожгло!

– Ты… Ты и впрямь не такая, как все… Я даже сказать не могу, какая ты… – хрипло проговорил Матвей, отводя взгляд. – Мне даже страшно, что ты такая особенная, а я… Я обыкновенный. То есть до вчерашнего дня был обыкновенный…

– И какой же ты был? Что делал?

– Да то же, что и все делают. В соцсетях все время сидел, с девушками знакомился. На свидания бегал, суетился… Слишком много суетился, теперь и вспомнить стыдно.

– А меня вообще в соцсетях нет. Я как-то не понимаю этого – зачем… Зачем выставлять себя напоказ? Писать друг другу всякие банальные глупости – зачем? Я думаю, что это всеобщее сумасшествие какое-то, оболванивание самих себя. Ведь они, которые пишут, и не думают даже, как это жалко звучит! Все выражение чувств, к примеру, сводится к двум расхожим словам… Первое слово – бомба, второе слово – огонь. И весь словарный запас на этом закончился. Бомба! Огонь! И все на этом, и хватит! Ну разве я не права, скажи?

– Да права, права… – со смехом поднял руки Матвей. – И сам грешен, каюсь…

– А все эти соцсети… Ну что такое… – продолжала тихо удивляться Анеля, пожимая плечами. – Ведь это же тоже своего рода ужасный самообман… Стремление выставить себя в более выгодном свете, похвастать собой… И это для того только, чтобы другие увидели, как ты успешен и счастлив! Хотя в реальной жизни нет ни успеха, ни счастья, а есть сплошные серые будни. Никто не хочет никому правду сказать… Ведь это же гордыня всеми владеет, это страстное доказывание благополучия! А в результате какой-то всеобщий свальный грех получается, только и всего. Никто ж не задумывается, что гордыня – это грех, а не показатель успешности!

– Да уж, интересно ты рассуждаешь! Я даже и не задумывался никогда… С другой стороны, знаешь… Вне социума тоже не проживешь. Соответствовать как-то его законам надо, ты не находишь?

– Не-а. Не нахожу. Зачем обязательно соответствовать, кто может меня заставить соответствовать, если я не хочу?

– А чего тогда ты хочешь. Анеля?

– Я? Я жить хочу, мир видеть хочу, слышат его, осязать… Ветер этот вдыхать, лететь вместе с ним куда-то и радоваться, что лечу. Самой собой жить, с тем, ч

* * *

Любви моей ты боялся зря –
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Новелла Матвеева. «Любви моей ты боялся зря…»

Это мой выбор, Матвей.

Прощай. Твоя Анеля. Навсегда твоя».

* * *

Маргарита Сергеевна вздохнула, провела сухой ладонью по столешнице, проговорила тихо:

– Да уж… Сижу сейчас, смотрю на тебя и думаю… Как ты жить-то будешь, Анеля? Не знаю даже… Такая ты…

– А зачем ее грызть, бабушка? Не хочу я грызть…

– Ну, не грызть. Замечать хотя бы. Учиться за себя постоять, не дрожать перед каждой дверью.

– А я дрожу?

– А ты давай не смейся, ты лучше прислушайся к тому, что тебе говорят!

– Хм… Ты хочешь сказать, что родители меня неправильно воспитали?

– А мама, значит, такая? Ухо с глазом рвет, да? – насмешливо спросила Анеля.

– А, поняла… Ты хочешь сказать, что у меня папины гены, да?

– Да, папины. Все к тебе перешли, до последней крошечки. И это не есть хорошо, вот в чем дело…

– Ну, бабушка… Не понимаю тебя. Папа же твой сын, а ты о нем говоришь… будто с сожалением.

– Ну какой? Какой он, бабушка?

– Да такой вот… Из общего строя выбившийся. Рукой на себя махнувший.

– По-моему, с папой все хорошо… Живет своей жизнью и радуется. Как ему хочется, так и живет.

– А разве это неправильно, бабушка?

– Ой, бабушка… Ну что ты прям зациклена на этом стремиться и добиваться! Чем плохо цветочную душу иметь?

– Выходит, и я цветок, да?

– А может, мне нравится быть цветком, бабушка? И осознавать себя именно так… Нравится?

– Понятно… Вот и мама говорит, что я вся в папу… Особенно когда бывает мной недовольна.

– Ты сейчас опять про нее с обидой говоришь, бабушка!

– Думаешь, любит? – тихо спросила Анеля.

– Конечно. Еще как любит. И не хотел бы, а любит.

– Как ты странно говоришь, ба…

– А чего странного ты услышала?

– Ну, что не хотел бы… Разве можно не хотеть, но любить?

– Да никак. Вроде и есть эти отношения, и вроде их нет. Даже не знаю, как тебе ответить.

– Но он же вроде нравился тебе поначалу? Симпатичный такой…

– Да, внешне вполне симпатичный. А на самом деле он одноклеточный, ба. Скучный до ужаса.

– Что, книжек совсем не читает? – с явной иронией в голосе спросила Маргарита Сергеевна.

Анеля, конечно же, уловила эту иронию, глянула на бабушку с удивленной досадой. И произнесла тихо:

– А как ты ему объясняешь?

– Ого! Спорная основа-то, не находишь?

– Нет. Но мы же сейчас не об этом, ба… Мы о Егоре…

– И что же Егор? Что ты ему поведала про духовное расслоение общества?

– Ба! Если ты будешь иронизировать, я вообще ничего рассказывать не стану!

– Понятно, что ж… А Егору, стало быть, твои рассуждения совсем не понравились.

– А в чем тогда дело?

– Ну… В общей тональности, что ли… В том, что он все время раздражается будто…

– Чем раздражается? Что ты не такая, как он?

– Да не дикость, ба. Сейчас так принято, понимаешь?

– У кого так принято? У тех самых «яшкиных детей» так принято?

– А ты, стало быть, увиливаешь от обязанностей, да?

– Хм… Слово-то какое – увиливаешь… Нет, я не увиливаю, ба. Просто не хочу, и все.

– А как ты хочешь?

Анеля озадаченно уставилась на Маргариту Сергеевну, не зная, что ответить. Потом спросила вкрадчиво:

– Ба… Ты из любопытства интересуешься или действительно понять меня хочешь?

– Конечно, понять хочу! И помочь…

– Чем помочь?

– Как ты сказала? – тихо засмеялась Анеля. – Не отдавай поцелуя без любви?

– Ну да… Смешно тебе, ага?

– Ну, давай, говори… Я ж вижу, сказать что-то хочешь.

– Да, хочу. Только ты не смейся, ладно? И не называй это моими фантазиями…

– Не буду. Давай, говори.

– А как, бабушка? – тихо спросила Анеля, нахмурив недовольно брови.

– Хм… По праву рождения, значит?

– Ага. По праву рождения.

– И кто ж его выдает, этот документ интересный?

– Ну, знаешь… Так можно до пенсии сердце слушать и куковать одной…

– Ох, Анеля… Какая ты еще… Даже слова подобрать не могу…

– Какая, ба? Наивная и романтическая, да? Слишком сентиментальная? Неправильная?

– А я пойму, бабушка. Я это сразу пойму, я знаю. Я дождусь.

– Какие, бабушка? Скажи…

– Хм… Ты считаешь, любовь определяется силой и качеством?

– Это ты сейчас о папе говорила, да, бабушка?

– Да, о папе. О ком же еще…

– Но если бы папа любил маму, как ты говоришь… Зачем тогда он сам ушел?

– Это тебе мама сказала, что он сам ушел?

– Ну да… Почему он ушел, бабушка? Кому от этого лучше стало, не понимаю? Ну скажи, а?

– Да не знаю я… Что ты мне допрос устроила?

– Я? Допрос? Да ты же первая начала, бабушка!

– Да при чем тут возраст, бабушка! Сразу уж и возраст…

– Почему же? Мне интересно, бабушка.

Анеля почуяла ее взгляд, обернулась, улыбнулась…

– Ты давно у отца была, Анеля? – неожиданно для себя спросила Маргарита Сергеевна.

– Ту самую курсовую про «яшкиных детей»? Про то, как они комфортно устроились в новых реалиях?

– Ну да…

– И кто ж тебе такую щекотливую тему посоветовал, интересно?

– Ба… С тобой все в порядке? Я спрашиваю, а ты не слышишь…

– Да, извини, я что-то в мысли утекла… О чем ты меня спросила, дружочек?

– А, ну да… Иди, конечно. Нехорошо заставлять себя ждать. Хотя и полагается даме опаздывать.

– Ну так это даме… А я ж не дама. Ну ладно, бабуль, я побежала, пока! Я позвоню вечером…

Или нет? Не каждая все же?

Да, жаль. И Электрона из старого фильма жаль. Не понял вовремя своего счастья.

– Да, сынок… Здравствуй, мой дорогой…

– Как ты, мам? Все хорошо?

– Да, я тоже по вам скучаю. Буду рад, если приедете.

– У тебя голос грустный, сынок…

– Мам! Не начинай, а? Мы же все давно уже решили!

– Да перестань, мам… Везде люди живут. И детей надо кому-то учить, правда?

– Но ты ж там совсем один…

– Мам, перестань… Чего ты вдруг жалеть меня вздумала?

– Ну, вот и молодец… Выпей пустырника и ложись спать пораньше.

– Да, так и сделаю…

– Тогда пока, мам?

– Да, сынок, пока. Спасибо, что позвонил…

* * *

– …Извини, я опять опоздала… – тихо проговорила Анеля, подходя к Егору. – Давно меня ждешь, да?

– Я пришел, как договаривались, ровно в семь! И жду тебя полчаса! Ты что, на время не смотришь?

– Смотрю…

– Тогда зачем спрашиваешь, давно или не давно? Это ж и так понятно!

– Ты сердишься, да? – удивленно спросила Анеля.

– Не сердись, чего ты! Между прочим, девушке положено немного опаздывать!

– Это где такое написано, не понял? С чего ты взяла?

– Ну как, с чего… В книгах написано, которые я читала… И вообще… Так принято, понимаешь?

– Кем принято? Ну вот конкретно – кем? Покажи мне, где это черным по белому написано?

– В реверансе только дамы склоняются, Егор. Ты все перепутал.

– То есть по гендерному признаку равенство, хочешь сказать?

– Да ничего я не хочу показать…

– Ой, а ты звонил?

– Да, я звонил! Еще полчаса назад звонил, ты не ответила!

– Прости, я не слышала… Я у бабушки была, мы с ней заболтались, и я не заметила, как время прошло.

Анеля сделала движение, намереваясь развернуться, но Егор удержал ее за локоть, проговорил обиженно:

– Ладно, я не обижаюсь. Мы ж не для этого встретились, чтобы друг на друга обижаться, ведь правда?

– Ну да… Мамка моя привет передает тебе, кстати.

– А чего ты не спросила даже, понравилась моей мамке или нет? Я все жду, когда спросишь…

– А это так важно, да?

– Ни фига себе… Тебе все равно, что ли? – снова спросил Егор обиженно.

– Нет, почему же… Не все равно…

– Так спроси, если не все равно!

– Ну хорошо… Понравилась я твоей маме или не понравилась?

– Не знаю… Они вместе придумали, наверное.

– А они у тебя каких кровей, папа-то с мамой?

– Простите, не поняла…

– Ну… Фамилия у тебя какая? Поди, не русских кровей-то? А?

– Нет. Они в разводе давно.

– Значит, я ей не понравилась, да?

– Егор… Извини, но я не знаю, как отвечать на подобные вопросы. Наверное, мы с тобой разные очень, извини.

– То есть я все же плохой для тебя, да?

– Нет, ты не плохой… Я ж тебе объясняю – мы разные. И, наверное, зря согласилась прийти…

– Ну чего ты опять начинаешь, а? Зря да не зря… Ну зачем ты? Я стоял тут, ждал тебя… Звонил…

– Извини. Ладно, пойдем гулять. Мы ж гулять хотели, правда?

– Ну да… Хотели. Да только погулять мы всегда успеем… У меня к тебе другое предложение есть.

– Какое, Егор?

– Ты иди один, Егор, без меня… Мне не хочется что-то…

– Почему тебе не хочется, объясни? Ну почему?

Анеля снова дернулась, пытаясь освободить локоть из его цепких пальцев. Пробормотала тихо:

– Да ничего я не хочу тебе объяснять… Не хочу… Пусти… Пусти меня, Егор!

– Да ничего я не боюсь… Пусти!

– Не смей! Не смей меня больше трогать! Ты с ума сошел, что ли? Как тут дверь открывается, я не могу ее открыть…

Егор сел на кровати, смотрел, как она мучается с дверью, потом проговорил сердито:

– Почему… Почему я издеваюсь? Я не понимаю…

– Да погоди ты, ненормальная… Я провожу…

– Вам кого? Вы дверью ошиблись, наверное?

– А… Ну да. Теперь вспомнила…

– А если вспомнила, так пригласи в хату войти! Не на лестничной же клетке нам разговаривать!

– Да, проходи, Кристина. Только я не понимаю, о чем нам говорить…

– Я не буду это обсуждать, Кристина.

– Почему?

– Потому. Не хочу, вот и все. Ты кофе с сахаром пьешь?

Не дождавшись ответа на свой вопрос, заговорила еще решительнее:

– И что? Я ему чем-то за это обязана?

– Как?

– Ну, такими словами… Эго, не эго…

– Ну, мы ж не на войне, чтобы кто-то из нас побеждал…

– Нет, Кристина. Любовь – это не война.

– А что это, по-твоему?

– Да я сама не знаю… Когда полюблю, может, и смогу объяснить…

– А Егора ты не любишь, стало быть? Так ему и передать, да?

– Не надо ничего передавать, Кристина. Мы сами как-нибудь разберемся.

– Выходит, зря я к тебе приходила, что ли? Ты на это намекаешь, да?

– Выходит, что зря…

– Ну, чего ты задумалась, а? Идем или нет? – снова спросил нетерпеливо, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Нет, Егор… Я не хочу, правда. Настроения нет. А ты иди, если тебя ждут…

– Нет, Егор. Не уговаривай, я все равно не пойду.

– Ты сейчас угрожаешь мне, да?

– Да ладно, понял. Иди, что ж… Я позвоню тебе завтра.

– Хорошо… Тогда до завтра?

– До завтра, до завтра…

* * *

– …Ты чего такая опрокинутая, доченька? Что с тобой? Я так всегда пугаюсь, когда ты такая…

Юля присела на диван рядом с Анелей, обняла ее за плечи, притянула к себе. Анеля ответила тихо:

– Да все нормально, мам… Просто задумалась немного, и все.

– Да я и сама не знаю, поссорилась или нет, мам…

– Ой, да я даже не знаю, как об этом рассказать… Нет, мам, я лучше не буду. Нет…

Юля отстранилась от дочери, долго смотрела на нее с улыбкой. Потом проговорила тихо, чуть вкрадчиво:

– А… А откуда ты знаешь, мам?

Юля кивнула, снова улыбнулась грустно. Потом произнесла с тихой печалью в голосе:

– Нет, мам. Ничего такого она не говорит. То есть… Про тебя ничего такого не говорит, правда.

– Ну, может, и затаила… Но это вовсе не значит, что надо эту обиду на меня вываливать. Бабушка, она ж такая…

– Мам… Духовность не может быть тонкой или толстой или еще какой-нибудь. Она просто духовность, и все.

– В смысле – перед дверью дрожать?

– Ну, это она образно так говорит, понимаешь? Что я не смогу в нужное время нужную дверь открыть!

– Мама, перестань! Прошу тебя! Мне неприятно!

– Чем ты мне можешь помочь, мама? Ну чем?

– Мам… Ты это серьезно сейчас? Ты… Мне… Серьезно сейчас говоришь?

– Мам, ты что… Я не понимаю тебя сейчас… Ты хочешь сказать, чтобы я… Вот так, с кем попало?

– Да отчего же сразу с кем попало, Анеля? Ты же встречаешься с этим мальчиком, правда? Значит, он тебе нравится?

– В каком… в этом?

– Ну чего ты спрашиваешь! Сама понимаешь в каком!

– А зачем, мам?

– Ну, так уж и необходимая…

– А я не хочу так, мам. Я верю, что у меня все будет не так… Все по-другому будет!

– А я что, нечеловеческой жизнью живу?

– Нет.

– А какой тогда?

– Марсианской.

– Хм, здорово звучит… Мне нравится, да…

– Ну, мало ли что тебе нравится! Всякому бы понравилось, да выходить на земную орбиту все равно надо!

– А зачем, мам? Разве я кому-то мешаю?

– А я и так всех вижу и понимаю, мам… Вижу, кто хороший, а кто плохой.

– Мам, ну что ты опять про Егора…

– Так нравится или нет? Ведь ты же с ним встречаешься, значит, нравится?

– Что значит – скучный? Но ведь о чем-то ты с ним разговариваешь, верно? Не молча же вы гуляете?

– Ну и как же он ее подписал?

– Моя прикольная чика… Представляешь, я чика прикольная, мам… Только и всего…

– Я не хочу, мам. Не хочу…

– Не хочешь, да жизнь заставит. Ты просто не влюбилась еще…

– Вот когда влюблюсь, тогда и посмотрим! Я все равно встречу того, своего, я знаю!

– Я нигде про это не читала, мам… Я сама к такому выводу пришла. И я знаю, что так и будет.

– Ну чего ты опять сердишься, мам? И вообще, разговор у нас какой-то странный выходит…

– Мам… А правда, что папа тебя до сих пор любит? Столько лет прошло, как вы развелись, а он…

– Кто тебе сказал, что любит? Бабушка, что ли?

– Ну да… А что, разве не так?

– Ну, мало ли что я говорила! Да и не обо мне сейчас речь…

– Ну почему, мам? Почему?

– А остальное меня не касается, да?

– Да, если хочешь. Есть обстоятельства, о которых тебе знать не надо. И не обижайся на меня, ладно?

Анеля смотрела во все глаза на мать, казалось, даже дышать перестала. Потом спросила, тихо и удивленно:

– А почему вы тогда не вместе с ним… Который по праву рождения… Ведь он же твой, если по праву…

– Но почему, мам?

– Да все очень просто. Он женат. Он не может оставить свою семью.

– И вы никогда-никогда не будете вместе, выходит?

– Не знаю… Может, и будем. Все может быть…

– Но… Вы же встречаетесь, да?

– Да, Анеля, да… Только никто об этом не знает. Я даже не хотела, чтобы и ты знала, жалею уже, что сказала тебе.

– Ну, если уж сказала… Может, ты меня с ним познакомишь?

– С каким другим, мам?

– Да, согласна. Но мне нравится учиться, мам. Очень нравится.

– Это та самая преподавательница, к которой ты завтра курсовую на дом понесешь?

– А что, может уйти?

– Хм! Ты так о ней говоришь… Я даже ревную немного. Прям глаз у тебя горит, когда о ней рассказываешь!

Юля засмеялась, обнимая дочь за плечи и притягивая к себе. И тут же добавила быстро:

– Да, Егор, слушаю…

Анеля оторвала телефон от уха, глянула перед собой в недоумении – чего это он так с ней? Пьяный, что ли?

– Эй… Ты где там? Обиделась, что ли? Ау…

– Ага… И ты думаешь, что вроде как лучше меня, да? Что ты вся из себя хорошая, а я плохой?

– Ты пьяный, Егор… Не умею с тобой разговаривать, когда ты такой.

– Ну, чего ты замолчал? Какая я на самом деле, Егор?

– Нет, Егор. Никуда я не поеду.

– Ну почему? Почему?

– Не хочу.

* * *

– Да, Анеля, я помню! Как же, конечно! Сегодня можете прийти? Курсовая полностью готова?

– Да… А как вы себя чувствуете? Может, лучше в другой день? Вы же только что из больницы выписались?

– Спасибо… Спасибо большое! А в котором часу мне прийти?

– Давайте в четыре… Нормально? И занятия не пропустите…

– Да, я в четыре буду у вас.

– Ну, тогда до встречи… Жду…

– Да, Егор, слушаю! – вздохнув, обреченно проговорила в трубку Анеля.

– Какую выставку?

– Ну, так и нет проблем! Давай я с тобой пойду к твоему преподавателю!

– Как это – со мной? Как ты себе это представляешь?

– Ну зачем ты так, Егор… Не надо…

– Нет… Я на занятия еду. У меня сегодня три пары. А потом сразу к преподавателю промчусь. Так что извини…

– А чего сразу извини? Я тебя после третьей пары встречу и провожу!

– Да не надо, Егор…

– Надо! Что тебе, жалко, что ли? Может, я тебя увидеть хочу? Все, давай, до встречи…

– Да перестань, Насть… Нельзя же так пренебрежительно говорить о человеке, перестань…

– Ну зачем ты, Егор…

– А что, не надо было? Не угодишь тебе… И так не нравится, и этак… Или ты розы не любишь, другие цветы любишь?

– Да зачем? Я сейчас такси вызову…

– Не надо такси, Егор! Поедем на автобусе!

– Ну ладно, как скажешь… Если тебе хочется в толпе ехать, как скажешь…

Когда подошли к подъезду дома Анны Антоновны, Анеля повернулась к Егору, произнесла решительно, как смогла:

– Не надо меня ждать, Егор, пожалуйста! Может, я там долго буду! Иди домой, а? Ну правда…

– Ну зачем, Егор…

– Да, нехорошо… Ладно, тогда цветы возьми!

– А чего так?

– Ну ладно, если так… Ладно, с цветами буду сидеть…

– Да, Анеля! Заходите, жду вас!

И, повернувшись к ней, проговорила с вежливой улыбкой:

– Нет, нет, спасибо… – скукожилась от неловкости Анеля, переступая порог.

Матвей по-прежнему стоял в прихожей, смотрел на нее внимательно. Потом проговорил тихо:

– Какое красивое имя – Анеля… Впервые такое встречаю…

В гостиной они расположились в мягких кожаных креслах, и Анеля проговорила с улыбкой:

– Я вам отправляла курсовую на электронную почту, но и распечатала тоже на всякий случай… Вот…

– Ну что вы, Анна Антоновна… Как я могу…

– Да, я там высказываю свою точку зрения… Во второй части…

– И какова же ваша точка зрения?

– И вам…

– А в новой реальности, стало быть, счастливы бездуховностью? Так получается?

Продолжение книги

По праву рождения бесплатное чтение

Вера Колочкова По праву рождения

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Вера Колочкова
По праву рождения