Убийство на поле для гольфа бесплатное чтение

Агата Кристи
Убийство на поле для гольфа

Глава 1
Попутчица

Есть один старый анекдот о молодом писателе, который, желая привлечь внимание редакторов, начал свой рассказ оригинальной фразой: «Черт побери!» — вскричала герцогиня».

Как ни странно, мой рассказ начинается так же. Только дама, произнесшая эту фразу, не была герцогиней!

Шли первые дни июля. Я закончил дела в Париже и возвращался утренним поездом в Лондон, где проживал в одной квартире с моим старым другом, бывшим бельгийским детективом, Эркюлем Пуаро.

«Кале-экспресс» был необычно пуст — фактически со мной в купе находился еще только один пассажир. Мой отъезд из отеля был несколько поспешным, и я занимался проверкой вещей, когда поезд тронулся. До этого момента я лишь мельком заметил свою попутчицу, но она внезапно напомнила о своем существовании самым неожиданным образом. Вскочив с места, она опустила оконную раму и высунула голову наружу, но тут же убрала, громко воскликнув: «Черт побери!»

Ну, мои взгляды старомодны. Я считаю, что женщина должна быть женственной. У меня не хватает терпения смотреть на современных неврастеничных девиц, которые танцуют с утра до вечера, курят, как паровозные трубы, и употребляют слова, которые заставили бы покраснеть торговку рыбой из Биллингсгейта!

Слегка нахмурясь, я поднял глаза на хорошенькое, задорное личико, над которым красовалась щегольская красная шляпка, выбивались длинные черные локоны. Я подумал, что ей немногим больше семнадцати лет.

Она встретила мой взгляд нисколько не смутившись и сделала выразительную гримасу.

— Боже мой, добрый господин возмущен нашим поведением! — произнесла она, обращаясь как бы к публике. — Я прошу извинения за свои выражения! Это, конечно, неженственно, но, честное слово, у меня есть достаточно причин для этого! Знаете ли вы, что я разминулась со своей единственной сестрой?

— Неужели? — ответил я вежливо. — Какое несчастье!

— Он осуждает! — воскликнула девица. — Он осуждает и мою сестру, что совершенно несправедливо, так как он даже не видел ее!

Я открыл было рот, но она опередила меня.

— Ничего больше не говорите! Меня никто не любит! Я удаляюсь в леса и буду питаться червями! Я убита!

Она спряталась за большим журналом французских комиксов. Через минуту-две я заметил ее глаза, которые потихоньку рассматривали меня поверх журнала. Я невольно улыбнулся. Она тут же отбросила журнал и весело рассмеялась.

— Я знала, что вы не такой уж болван, каким кажетесь, — произнесла она.

Ее смех был таким заразительным, что я не мог не рассмеяться сам, хотя мне едва ли могло понравиться слово «болван». Поведение девушки безусловно было как раз таким, которого я терпеть не мог, но это не значило, что я должен был представлять себя в смешном свете. Я решил проявлять снисходительность. В конце концов, она действительно была хорошенькой!

— Ну вот! Теперь мы друзья! — объявила шалунья. — Признайтесь, что вы сожалеете об отсутствии моей сестры.

— Я в отчаянии…

— Вот какой вы паинька! — перебила попутчица.

— Дайте мне договорить. Я хотел добавить, что, несмотря на отчаяние, я вполне могу примириться с ее отсутствием, — и я слегка поклонился.

Самая непостижимая из всех девиц нахмурилась.

— Прекратите. Я предпочитаю открытое неодобрение. Ведь ваше лицо говорит: «Она не нашего круга». И тут-то вы правы, хотя, учтите, в наши дни это довольно трудно определить. Не всякий сможет отличить сейчас даму полусвета от герцогини. Ну вот, мне кажется, я опять вас шокирую! Вас, наверное, раскопали в какой-нибудь глуши? Мне-то все равно, но обществу еще могут пригодиться несколько таких, как вы. Я просто ненавижу нахалов. Они меня выводят из себя.

Она выразительно потрясла головой.

— Как же вы выглядите, когда сердитесь? — спросил я, улыбаясь.

— Нормальным чертенком! Мне становится все равно, что я говорю или делаю! Я однажды чуть не убила парня! Ей-богу. Но он заслужил, между прочим. Во мне итальянская кровь. Я когда-нибудь попаду в беду из-за этого.

— Ну, тогда уж не сердитесь хоть на меня, — произнес я умоляюще.

— Не буду. Вы мне нравитесь, понравились сразу, как я увидела вас. Но вы смотрели так осуждающе, что я никак не могла предположить, что мы подружимся.

— Считайте, что мы подружились. Расскажите о себе.

— Я актриса. Нет, не такая, как вы думаете — завтраки в отеле «Савой», усыпана драгоценностями, фото в каждой газете с указанием, какой крем предпочитаю для лица. Я кувыркаюсь на подмостках с шести лет.

— Простите, как это? — спросил я удивленно.

— Разве вы не видели детей-акробатов?

— О, теперь понимаю.

— Я родилась в Америке, но большую часть жизни провела в Англии. У нас сейчас новый номер.

— У кого?

— У моей сестры и у меня. Номер состоит из пения, танцев и акробатики. Он производит впечатление. Мы надеемся подзаработать.

Моя новая знакомая наклонилась вперед и принялась пространно объяснять свой номер. При этом большинство употребляемых ею терминов было для меня совершенно непонятно. И все же я почувствовал, что она мне интересна. Она казалась и ребенком, и женщиной. Хотя, по ее словам, она была стреляный воробей и могла постоять за себя, все же было что-то наивно-бесхитростное в ее одностороннем подходе к жизни и чистосердечном намерении «выбиться в люди». Ее вожделенный взгляд в будущее не был лишен очарования, и мне приятно было видеть ее миловидное личико, разгоряченное рассказом.

Мы проехали Амьен. Это название невольно пробудило во мне воспоминания. Моя попутчица, казалось, интуитивно поняла, о чем я задумался.

— Вы думаете о войне?

Я кивнул.

— Я полагаю, вы воевали?

— Да. Был ранен и получил инвалидность, потом кое-что делал для армии, А сейчас я нечто вроде личного секретаря у одного члена парламента.

— Ой! Это, наверное, очень ответственная работа?

— Совсем нет. Фактически делать почти нечего. Обычно я управляюсь со всеми делами за пару часов. Работа эта даже скучная. Честно говоря, я не знаю, что бы стал делать, если бы у меня не было хобби.

— Не признавайтесь, если вы собираете жуков!

— Нет. У меня очень интересный товарищ, с которым я живу в одной квартире. Он бельгиец, работает в Лондоне как частный детектив, и дела его идут необыкновенно успешно. Он на самом деле замечательный человек. Вновь и вновь он одерживает победу там, где официальные чины полиции терпят неудачу.

Моя попутчица слушала, широко раскрыв глаза.

— Как же это интересно, правда? Я обожаю преступления. Я смотрю все детективные фильмы. А когда бывает сообщение об убийстве, я просто проглатываю газеты.

— Вы помните дело об убийстве в поместье Стайлз? — спросил я.

— Дайте мне подумать… Это про старую даму, которую отравили? Где-то в Эссексе?

Я кивнул.

— Это было первое крупное дело Пуаро, Несомненно, если бы не он, убийца остался бы безнаказанным. Это была замечательная работа по расследованию.

Я коротко обрисовал дело, закончив его описанием победной и неожиданной развязки. Девушка слушала, как зачарованная. Фактически мы были так поглощены разговором, что не заметили, как поезд прибыл в Кале.

— Боже мой! — воскликнула спутница. — Где моя пудреница?

Девица принялась щедро пудриться, потом намазала губы помадой, обозревая полученный эффект в маленькое зеркальце. Она одобрительно улыбнулась и убрала его вместе с карманным несессером в сумочку.

— Теперь лучше! Следить за своей наружностью — такая волынка! Но если девушка себя уважает, она не должна распускаться.

Я подозвал двоих носильщиков, и мы вышли на перрон. Спутница протянула мне руку.

— Прощайте, я обещаю, что буду следить за своими выражениями в будущем.

— Но разве вы не позволите мне помочь вам сесть на пароход?

— Может быть, мне не надо будет садиться на пароход. Я должна сначала найти свою сестру. Но я благодарна вам все равно.

— И все же мы должны снова встретиться, не правда ли? Я… — я заколебался. — Я хочу познакомиться с вашей сестрой.

Мы оба рассмеялись.

— Мило с вашей стороны. Я передам ей это. Но, мне кажется, нам не стоит встречаться, хоть вы и хорошо отнеслись ко мне во время нашей поездки, несмотря на то, что я нагрубила вам. Но то, что было написано на вашем лице в самом начале, абсолютно верно. Я не вашего поля ягода. А это приводит к беде, я-то достаточно хорошо это знаю.

Ее лицо изменилось. На мгновение вся беспечная веселость исчезла с него. Оно стало взрослым.

— Итак, прощайте, — заключила она более мягким тоном.

— Неужели вы даже не скажете мне свое имя? — вскричал я, когда она повернулась, чтобы уйти.

Девушка оглянулась через плечо. На ее щеке играла ямочка. Она была словно прелестная картина Греза.

— Синдерелла,^[1] — произнесла она и весело засмеялась.

Признаться, я мало верил в то, что мне придется встретиться с Синдереллой снова.

Глава 2
Обращение за помощью

На следующий день ровно в 9.05 утра я вошел в нашу общую столовую, намереваясь позавтракать. Мой друг Пуаро, будучи, как всегда, пунктуальным, только что начал очищать скорлупу со второго яйца.

Увидев меня, он просиял.

— Вы хорошо спали? Вы пришли в себя после столь ужасной переправы? Удивительно, что вы появились почти вовремя к столу в это утро. Извините меня, но ваш галстук сбился. Разрешите мне его поправить.

Я уже описывал Эркюля Пуаро в других записках. Необыкновенный человек! Рост 5 футов 4 дюйма, голова яйцевидной формы слегка наклонена набок, глаза, загорающиеся зеленым огнем в минуты волнения или гнева, жесткие военные усы и колоссальное чувство собственного достоинства! Пуаро очень аккуратен и всегда щегольски одет. У него врожденная страсть к порядку любого рода. Если он увидит у кого-нибудь криво приколотое украшение, пылинку или беспорядок в одежде, то будет мучиться до тех пор, пока не исправит. «Порядок» и «логика» — его боги. Он питает нескрываемое презрение к таким вещественным доказательствам; как следы ног или папиросный пепел, и утверждает, что в отрыве от других улик они никогда не помогут детективу разоблачить преступника. Распутав сложное дело, Пуаро может радоваться, как ребенок, при этом любит постучать пальцем по своей яйцевидной голове и поучительно произнести: «Настоящая работа происходит там. Решают все маленькие серые клеточки, запомните это, мой друг!»

Я занял свое место за столом и в ответ на приветствие Пуаро вскользь заметил, что часовая поездка по морю от Кале до Дувра вряд ли может быть квалифицирована как «ужасная».

Пуаро замахал чайной ложкой, выразительно опровергая мое замечание.

— Несомненно! Если в течение часа человек испытывает самые ужасные ощущения и эмоции, это значит, что он прожил много часов! Весьма образно сказал один из ваших английских поэтов, что время исчисляется не часами, а ударами сердца.

— Мне кажется, что Браунинг имел в виду все-таки нечто более романтическое, чем морская болезнь.

— Это потому, что он был англичанином. О, вы — англичане! У нас все иначе.

Неожиданно он замер и драматическим жестом указал на тостер.

— Вот, например, ну уж это слишком! — воскликнул он.

— Что случилось?

— Этот ломтик. Вы заметили его или нет? — Он выхватил удививший его кусочек хлеба из тостера и протянул мне для обозрения.

— Разве он квадратный? Нет. Треугольный? Снова нет. Может быть, круглый? Нет. Имеет ли он хоть какую-нибудь форму, приятную для глаз? Где здесь симметрия? Отсутствует.

— Этот ломтик отрезан от круглой булки, Пуаро, — пояснил я спокойно.

Пуаро бросил на меня презрительный взгляд.

— Как сообразителен мой друг Гастингс! — произнес он саркастически. — Понимаете вы или нет, что я запрещаю подавать такой хлеб. Это бесформенная булка, кое-как слепленная, которую ни один пекарь не должен иметь права выпекать!

Я попытался переменить тему разговора, указав на принесенную им почту.

— Пришло ли что-нибудь интересное?

Пуаро неудовлетворенно покачал головой.

— Я еще не просматривал письма, но ничего интересного в наши дни не поступает. Великих преступников, у которых были свои методы, более не существует. Дела, которыми я занимался последнее время, сверхбанальны. Честное слово, я дошел до того, что разыскиваю потерявшихся домашних собачек для великосветских дам! Последним преступлением, которое представляло хоть какой-то интерес, было то маленькое запутанное дело с бриллиантом Ярдли. А было оно сколько месяцев назад, мой друг?

Он горестно покачал головой.

— Не унывайте, Пуаро, счастье вам улыбнется. Распечатывайте ваши письма. Кто знает, может быть, на горизонте маячит великое дело.

Пуаро улыбнулся и, взяв аккуратный ножичек для вскрытия конвертов, разрезал несколько из них, лежавших возле него на столе.

— Счет. Еще один счет. Это значит, что я становлюсь транжиром в мои преклонные годы. А это записка от Джэппа.

— Да? — Я навострил уши. Инспектор Скотланд-Ярда Джэпп неоднократно подключал нас к интересным делам.

— Он всего-навсего благодарит меня за небольшой совет по делу Абериствита, направивший его на верный путь. Я рад был ему помочь.

— А в каких выражениях он вас благодарит? — полюбопытствовал я, хорошо зная Джэппа.

— Он любезно пишет, что я еще парень что надо для своего возраста и что он был рад возможности подключить меня к этому делу.

Это было так типично для Джеппа, что я не удержался и улыбнулся. Пуаро продолжал спокойно читать корреспонденцию.

— Предложение прочитать лекцию нашим местным бойскаутам. Графиня Форфанок будет благодарна, если я посещу ее. Без сомнения, пропала еще одна комнатная собачка! И теперь последнее письмо… Ах!

Я насторожился, услышав это восклицание. Пуаро внимательно читал. Через минуту он швырнул листок мне.

— Это выходит за рамки обычного, мой друг. Прочтите сами.

Письмо было написано на бумаге иностранного образца, твердым, характерным почерком:

Вилла «Женевьева». Мерлинвиль-сю-Мер, Франция

Уважаемый сэр!

Я нуждаюсь в услугах детектива, но по причинам, которые сообщу позднее, не хочу обращаться официально в полицию. Я слышал о Вас от разных людей, и все говорили, что Вы не только безусловно талантливый человек, но и умеете хранить секреты. Я не хочу доверять подробности дела почте, но из-за тайны, которую знаю, моя жизнь каждый день подвергается смертельной опасности. Убежден, что опасность серьезна, и поэтому умоляю не терять времени и переправиться во Францию. Я пошлю автомобиль в Кале, как только Вы протелеграфируете о прибытии. Буду крайне обязан, если Вы откажетесь от всех дел, которые сейчас ведете, и посвятите себя полностью моим интересам. Готов заплатить любую необходимую сумму за Ваши услуги. Я буду в них нуждаться в течение значительного отрезка времени, поскольку, быть может, Вам придется поехать в Сантьяго, где я жил несколько лет. Повторяю, я готов заплатить любую сумму, которую Вы назовете.

Заверяю Вас еще раз, что вопрос не терпит отлагательства.

Уважающий Вас

П. Т. Рено

Ниже подписи была поспешно нацарапана почти неразборчивая фраза: «Бога ради, приезжайте!»

Я вернул письмо Пуаро, сердце мое забились сильнее.

— Наконец-то! — воскликнул я. — Здесь есть что-то явно необыкновенное.

— Да, в самом деле, — произнес Пуаро монотонно.

— Вы, конечно, поедете, — продолжал я.

Пуаро кивнул, глубоко задумавшись. Наконец, он очнулся и взглянул на часы. Его лицо было очень серьезным.

— Заметьте, мой друг, мы не можем терять времени. Континентальный экспресс отходит от станции Виктория в 11 часов. Но не волнуйтесь. Мы еще можем уделить десять минут на совещание. Вы поедете со мной, не правда ли?

— Хотел бы…

— Вы же сами говорили, что не потребуетесь шефу еще несколько недель.

— О, в этом полный порядок. Меня расхолаживают намеки мистера Рено, что это личное дело.

— Не торопитесь с выводами. Кстати, его имя мне кажется знакомым.

— Есть известный южноамериканский миллионер. Его фамилия Рено, хотя, я думаю, что он англичанин. Я не знаю только, одно ли это лицо.

— Не исключено, что это именно он, если учесть упоминание Сантьяго. Сантьяго находится в Чили, а Чили — в Южной Америке. Ах, мы продвигаемся вперед отлично.

— Бог мой, Пуаро, — сказал я с возрастающим волнением, — здесь пахнет большими деньгами. Если нам повезет, мы сделаем себе состояние!

— Не стоит быть таким оптимистом, мой друг. Богатый человек не так легко расстается со своими деньгами. Я видел однажды, как известный миллионер выгнал из трамвая всех пассажиров, чтобы найти оброненные им полпенса.

Я кивнул в знак согласия.

— Во всяком случае, — продолжал Пуаро, — здесь меня привлекают не деньги. Приятно иметь карт-бланш для ведения расследования, ну и неплохо быть уверенными, что мы не теряем времени даром. Но меня заинтересовало нечто странное в этом деле. Вы заметили постскриптум? Какое он произвел на вас впечатление?

Подумав, я ответил:

— Ясно, что он писал, пытаясь сдерживаться, но под конец не выдержал и под влиянием чувств нацарапал эти четыре отчаянных слова.

Пуаро отрицательно покачал головой.

— Вы ошибаетесь. Разве вы не видите, что в то время как подпись сделана черными чернилами, постскриптум — совсем бледными?

— Ну и что? — спросил я с удивлением.

— Боже, друг мой, пошевелите немножко мозгами! Разве не очевидно? Мистер Рено написал письмо, не промокая его, и тщательно перечитал содержание. Затем не под влиянием мгновенного чувства, а намеренно добавил эти последние слова и промокнул их.

— Но зачем он их написал?

— Черт возьми! Да затем, чтобы это произвело на меня такое же впечатление, какое произвело на вас.

— Не понимаю…

— Короче говоря, чтобы заручиться моим приездом! Он перечитал письмо и остался им недоволен. Оно недостаточно сильно написано!

Пуаро помолчал и затем добавил мягко, при этом его глаза засветились зеленым светом, что всегда говорило о душевном беспокойстве.

— Итак, мой друг, поскольку постскриптум был добавлен не под влиянием мгновенного чувства, а сознательно и хладнокровно, безотлагательность этого дела совершенно очевидна и мы должны приехать к Рено как можно скорее.

— Мерлинвиль, — прошептал я задумчиво. — Мне кажется, я слышал о нем.

Пуаро кивнул.

— Это тихое местечко, но шикарное! Оно находится приблизительно на полдороги между Болоньей и Кале. Ездить туда модно. Богатые англичане, ищущие тишину, любят его. У мистера Рено есть в Англии дом, я полагаю.

— Да, в Ратланд Гейтс, насколько я помню. А также большое поместье в сельской местности, где-то в Гертфордшире. Но я, право, знаю о Рено очень мало: он почти не занимается общественными делами. Я думаю, что у него в Сити крупные капиталовложения и что он провел большую часть своей жизни в Чили и Аргентине.

— Ну, подробности мы услышим от него самого. Давайте пойдем укладываться. Захватим по небольшому чемоданчику, а затем доедем на такси до вокзала Виктория.

— А как же графиня? — спросил я с улыбкой.

— Не стоит обращать внимания! Ее дело, безусловно, неинтересно.

— Почему вы в этом так уверены?

— Потому что иначе она бы приехала сама, а не написала. Женщины не умеют ждать, запомните это, Гастингс.

В 11 часов мы отбыли со станции Виктория в Дувр. Перед отъездом Пуаро отправил телеграмму Рено, сообщив время нашего прибытия в Кале.

— Я удивлен, что вы не разорились на покупку нескольких бутылок с лекарством от морской болезни, Пуаро, — заметил я с ехидством, вспоминая наш разговор за завтраком.

Мой друг, с беспокойством следивший за погодой, посмотрел на меня укоризненно.

— Неужели вы забыли прекрасный метод, предложенный Лавержье? Его систему я всегда применяю. Надо балансировать в такт качке, если вы помните, поворачивая голову слегка направо, вдыхая и выдыхая, при этом считая до шести между каждым вздохом.

— Х-м-м, — усмехнулся я. — Вы чересчур устанете, балансируя и считая до шести, когда доберетесь до Сантьяго.

— Что за идея! Не думаете ли вы, что я поеду в Сантьяго?

— Мистер Рено сделал такое предположение в своем письме.

— Он не знал о методах Эркюля Пуаро. Я не мечусь туда и сюда, совершая путешествия и изнуряя себя. Моя работа производится внутри — здесь, — и он выразительно постучал себя по лбу.

Как обычно, этот жест разбудил во мне спорщика.

— Все это очень хорошо, Пуаро, но мне кажется, что вы впадаете в крайность, презирая некоторые улики. Отпечаток пальца иногда приводил к аресту и опознанию убийцы.

— И, без сомнения, привел на виселицу не одного невинного человека, — заметил Пуаро сухо.

— Но изучение отпечатков пальцев, следов ног, различных видов почвы и других улик является очень важным!

— Несомненно, я никогда и не считал иначе. Наблюдательный человек, грамотный эксперт, безусловно, полезны! Но такие, как Эркюль Пуаро, выше экспертов! Эксперты собирают факты, а роль детектива — разгадать преступление методом логической дедукции, правильно восстановить цепь событий, увязав их с уликами. Но превыше всего — понять психологию преступника. Вы охотились когда-нибудь на лисицу?

— Ну, охотился в прошлом, — сказал я, несколько удивленный внезапной переменой темы. — А что?

— Сейчас поясню. Вы использовали собак при охоте на лису?

— Гончих, — уточнил я мягко. — Да, конечно.

— Но при этом, — Пуаро погрозил мне пальцем, — вы не слезали с лошади, и не бежали по следу, уткнувшись носом в землю, и не кричали «гав, гав»?

Невольно я громко рассмеялся. Пуаро закивал с видом удовлетворения.

— Вот так. Вы предоставляете черновую работу гончим. Вместе с этим требуете, чтобы я, Эркюль Пуаро, выставлял себя в смешном виде, разлегшись на траве, возможно мокрой, с целью выявления вероятных отпечатков ног. Вспомните тайну Плимутского экспресса. Добрый Джэпп отправился проверять железнодорожный путь. Когда он вернулся, я, не выходя из своей квартиры, смог точно описать то, что он нашел.

— Значит, вы считаете, что Джэпп даром потратил время.

— Нисколько, так как найденные им улики подтвердили мою версию. Но я бы потратил зря время, если б туда поехал. То же самое происходит и с экспертами. Вспомните дело Кавендишей. Во время допроса, который вел прокурор, была установлена идентичность почерков, а защита цеплялась за показания, указывающие на несовпадения. Все это делалось на строго юридической основе. А результат? Тот, который мы знали с самого начала, то есть, что сличаемый почерк был очень похож на почерк Джона Кавендиша. И перед логическим мышлением встает вопрос: «Почему?» Потому ли, что это действительно его почерк? Или кто-то хотел внушить нам это? Я ответил, мой друг, и ответил правильно.

Вот так эффектно Пуаро заставил меня замолчать, хотя и не убедил, и откинулся на спинку кресла с довольным видом.

Я хорошо знал, что на борту парохода лучше не расстраивать моего друга, и отошел. Во время поездки погода была роскошной, море гладкое, как зеркало. Поэтому я не был удивлен, услышав, что метод Лавержье еще раз оправдал свою репутацию, когда во время высадки в Кале улыбающийся Пуаро подошел ко мне. Но здесь нас ждало разочарование: автомобиль не приехал встретить нас.

Пуаро высказал предположение, что его телеграмма задержалась в пути.

— Поскольку у нас есть карт-бланш, мы наймем машину, — произнес он не унывая.

Через несколько минут мы выехали в направлении Мерлинвиля. Нас со, скрипом покачивало в самой старой развалине из всех автомобилей, предлагавшихся когда-либо для найма.

Мое настроение было прекрасным.

— Какой дивный воздух! — воскликнул я. — Это путешествие обещает быть приятным.

— Для вас — да. А мне предстоит поработать. О прелестях поездки поговорим в конце нашего путешествия.

— Ба! — продолжал я жизнерадостно. — Вы все раскроете, обеспечите безопасность мистеру Рено, выследите злодеев, и все закончится в сиянии славы!

— Вы оптимистичны, мой друг.

— Да, я абсолютно уверен в успехе. Разве не вы являетесь непревзойденным Эркюлем Пуаро?

Но мой друг не попался на эту удочку. Он наблюдал за мной с серьезным видом.

— У вас настроение, которое шотландцы называют «фей», Гастингс. Оно предшествует катастрофе.

— Чепуха. Жаль, что вы не разделяете моих чувств.

— Напротив, я чувствую страх.

— Чего же вы боитесь?

— Я не знаю. Но у меня предчувствие какой-то беды. Он говорил так серьезно, что я непроизвольно поддался его настроению.

— У меня такое ощущение, — сказал он медленно, — что это будет сложное дело, длинная, темная история, которую не легко будет распутать.

Я бы продолжил расспросы, но в этот момент мы подъехали к Мерлинвилю и притормозили, чтобы спросить у прохожего дорогу к вилле «Женевьева».

— Все прямо, месье, через город. Вилла «Женевьева» находится приблизительно в полумиле за городом. Вы ее не проедете. Большая вилла, с видом на море, — ответил он.

Мы поблагодарили и двинулись дальше, оставив городок позади. Вскоре дорожная развилка вынудила нас остановиться вторично. В нашу сторону брел крестьянин. Мы подождали его. Неподалеку около дороги стоял крошечный полуразрушенный домик. Его невозможно было принять за разыскиваемую виллу. Пока мы ждали, калитка у домика распахнулась, и из нее вышла молодая девушка.

Крестьянин поравнялся с нами и на расспросы шофера ответил:

— Вилла «Женевьева?» Всего несколько шагов по этой дороге, затем направо, месье. Вы бы ее уже увидели, если бы не поворот дороги.

Шофер кивнул, и машина двинулась дальше. Я смотрел как зачарованный на девушку, которая, положив руку на калитку, наблюдала за нами. Я поклонник красоты, и здесь была такая красавица, мимо которой никто бы не прошел равнодушно. Высокая, стройная, словно молодая богиня, с золотыми длинными волосами, блестевшими на солнце. Я бы мог поклясться, что она была одной из самых красивых девушек, которых я когда-либо видел. Когда мы стали удаляться по проселочной дороге, я невольно оглянулся.

— Клянусь Юпитером, Пуаро, — воскликнул я, — вам стоит обратить внимание на эту молодую богиню!

Пуаро поднял брови.

— Начинается, — пробормотал он. — Вы уже нашли богиню!

— А разве я не прав, черт возьми?

— Возможно, но я не заметил в ней ничего божественного.

— Не может быть, чтобы вы не заметили!

— Мой друг, двое людей редко видят одно и то же. Вы, например, увидели богиню. А я… — он помедлил.

— Что?

— Я увидел только девушку с тревожными глазами, — сказал Пуаро серьезно.

В этот момент мы подъехали к большим зеленым воротам и у нас одновременно вырвалось восклицание. Возле ворот стоял дюжий полицейский. Он поднял руку, преграждая нам дорогу.

— Проезд запрещен, месье!

— Но мы бы хотели видеть месье Рено, — заявил я. — У нас назначена встреча. Ведь это его вилла?

— Да, месье, но… Пуаро наклонился вперед.

— Но что?..

— Месье Рено убит сегодня утром.

Глава 3
На вилле «Женевьева»

В одно мгновение Пуаро выскочил из машины, его глаза сверкали от возбуждения. Он схватил полицейского за плечо.

— Что вы такое говорите? Убит? Когда? Как?

Полицейский нахмурился.

— Я понимаю. — Пуаро раздумывал с минуту. — Комиссар полиции безусловно в доме?

— Да, месье.

Пуаро достал визитную карточку и нацарапал на ней несколько слов.

— Вот! Будьте так добры, позаботьтесь, чтобы это немедленно передали комиссару.

Полицейский взял карточку, внимательно рассмотрел, затем нажал на воротах кнопку звонка. Через несколько секунд появился второй полицейский, которому он передал просьбу Пуаро. Прошло еще некоторое время, прежде чем показался низенький толстячок с огромными усами. Он поспешно семенил к воротам. Полицейский отсалютовал ему и отступил в сторону.

— Мой дорогой месье Пуаро, — вскричал пришедший, — я рад вас видеть! Ваш приезд — просто удача!

Лицо Пуаро просветлело.

— Месье Бекс! Вот это действительно радость. — Он повернулся ко мне. — А это мой английский друг капитан Гастингс — месье Люсьен Бекс.

Комиссар и я церемонно раскланялись, затем Бекс вновь повернулся к Пуаро.

— Боже мой, я не виделся с ним с той истории в Остенде. Я слышал, что вы расстались с полицией?

— Да. У меня теперь частная контора в Лондоне.

— И вы говорите, что можете предоставить информацию, которая, возможно, нам поможет?

— Не исключено. Вы знаете, что меня сюда вызвали?

— Нет. Кто же вас вызвал?

— Покойник. Похоже, что он знал о готовившемся покушении на его жизнь. К сожалению, он обратился ко мне слишком поздно.

— Черт побери! — воскликнул француз. — Выходит, что он предвидел свое собственное убийство? Это значительно меняет наши предположения! Но давайте зайдем в дом.

Он распахнул калитку, и мы двинулись по направлению к дому. Бекс продолжал говорить:

— Наш следователь месье Оте должен немедленно все это зафиксировать. Он только что закончил осмотр места преступления и готовится к опросу свидетелей. Милейший человек. Он вам понравится. Очень доброжелательный. Оригинален в своих методах и суждениях.

— Когда было совершено преступление?

— Тело обнаружили сегодня утром около 9 часов. Показания мадам Рено и заключение докторов указывают, что смерть, очевидно, наступила около 2 часов ночи. Входите, прошу вас.

Мы подошли к парадному входу на виллу. В холле сидел еще один полицейский. Он поднялся, увидев комиссара.

— Где сейчас месье Оте? — спросил комиссар.

— В гостиной, месье.

Комиссар Бекс открыл дверь, находившуюся в холле слева, и мы прошли в гостиную. Оте и его секретарь сидели у большого круглого стола. Они оторвались от бумаг, когда мы вошли. Комиссар представил нас и объяснил причину нашего появления. Следователь Оте был высоким худощавым мужчиной с проницательными темными глазами и аккуратно подстриженной седой бородой, которую он по привычке гладил, когда говорил. У камина стоял пожилой человек, слегка сутулый, которого представили нам как доктора Дюрана.

— Очень странно, — заметил Оте, когда комиссар закончил свой рассказ. — У вас письмо с собой, месье?

Пуаро протянул письмо, и следователь прочел его.

— М-да. Он говорит о тайне. Какая жалость, что он не написал подробнее. Мы вам очень обязаны, месье Пуаро. Я надеюсь, что вы удостоите нас своей помощью в расследовании этого дела. Или вы намерены вернуться в Лондон?

— Господин следователь, я предпочитаю остаться. Я не сумел прибыть вовремя, чтобы предотвратить смерть моего клиента, но я считаю своим долгом отыскать убийцу.

Следователь поклонился.

— Ваши чувства делают вам честь. К тому же, безусловно, мадам Рено захочет воспользоваться вашими услугами. Мы ожидаем с минуты на минуту месье Жиро из полицейского управления в Париже, и я уверен, что вы поможете друг другу в расследовании. А пока, я надеюсь, вы не откажетесь присутствовать при опросе свидетелей? Едва ли мне надо говорить, что, если вам потребуется хоть какая-нибудь помощь, она будет предоставлена немедленно.

— Благодарю вас, месье. Вы понимаете, что в данный момент я нахожусь в абсолютном неведении. Я не знаю ровным счетом ничего.

Оте кивнул комиссару, и тот рассказал:

— Сегодня утром старая служанка Франсуаза, спустившись вниз, чтобы начать уборку, увидела входную дверь открытой настежь. Испугавшись, что в доме могли побывать грабители, она заглянула в гостиную. Но, увидев, что серебро на месте, успокоилась и больше об этом не думала, решив, что, очевидно, ее хозяин поднялся рано и вышел прогуляться.

— Извините, месье, что я вас прерываю, но была ли у него такая привычка?

— Нет, не было, но у старухи Франсуазы укоренилось общеизвестное представление об англичанах: они все сумасшедшие и в любой момент могут совершать самые непонятные поступки! Когда горничная вошла к мадам Рено, чтобы, как всегда, разбудить ее, то, к своему ужасу, увидела ее связанной, с заткнутым ртом. В это же время было обнаружено уже остывшее тело месье Рено — он был убит ударом ножа в спину.

— Где?

— Вот это-то и есть одна из наиболее удивительных особенностей происшествия, месье Пуаро. Он лежал лицом вниз в свежевырытой яме.

— Что?

— Да. Яма была свежевырытой — всего в нескольких ярдах от границы участка виллы.

— И сколько времени он был мертв?

На этот вопрос ответил доктор Дюран.

— Я осмотрел тело сегодня в 10 часов утра. Смерть, должно быть, наступила по крайней мере за 7 или, возможно, за 10 часов до этого.

— М-да, отсюда вытекает, что убийство совершено между полночью и тремя часами утра.

— Совершенно верно. Показания мадам Рено также подтверждают, что убийство произошло после 2 часов ночи Смерть, видимо, была мгновенной и, естественно, насильственной, ибо такой удар нельзя нанести себе самому.

Пуаро кивнул, и комиссар продолжал:

— Перепуганные слуги поспешно освободили мадам Рено от веревок, которыми она была связана. Она ужасно слаба, почти без сознания от страха и боли, причиняемой путами. Мадам Рено показала, что двое мужчин в масках вошли ночью в спальню, заткнули рот, связали ее и насильно увели мужа. Слуги в это время спали. Когда трагическая весть стала известна мадам Рено, она тут же впала в тяжелое нервное состояние. Доктор Дюран немедленно прописал ей снотворное, и мы до сих пор не могли ее подробно допросить. Но, безусловно, она проснется более спокойной и сможет перенести напряжение, связанное с дознанием.

Комиссар помедлил.

— А кто еще проживает в доме, месье?

— Старая служанка Франсуаза, которая жила много лет у предыдущих владельцев виллы «Женевьева», затем две молодые горничные — сестры Дениза и Леони Олард. Они родом из Мерлинвиля, из вполне приличной семьи. Еще есть шофер, которого месье Рено привез с собой из Англии, но он сейчас в отпуске. И, наконец, мадам Рено и ее сын Жак Рено. Он сейчас тоже в отъезде.

Пуаро наклонил голову. Следователь Оте позвал:

— Маршан!

Появился полицейский.

— Приведите эту женщину, Франсуазу.

Полицейский козырнул и исчез. Через пару минут он вернулся, сопровождая испуганную Франсуазу.

— Вас зовут Франсуаза Арише?

— Да, месье.

— Вы давно служите на вилле «Женевьева»?

— Одиннадцать лет жила у мадам графини. Затем, когда она продала виллу этой весной, я согласилась остаться с английским милордом Рено. Никогда бы я не подумала…

Следователь оборвал ее:

— Несомненно, несомненно. А теперь, Франсуаза, по поводу этой входной двери. Кому полагалось запирать ее на ночь?

— Мне, месье. Я всегда делала это сама.

— А прошлым вечером?

— Я заперла ее, как обычно.

— Вы в этом уверены?

— Клянусь всеми святыми, месье.

— В котором часу это было?

— Как обычно, в 10.30, месье.

— А что делали в это время остальные обитатели виллы, они уже легли спать?

— Мадам удалилась в спальню немного раньше. Дениза и Леони поднялись вместе со мной. Месье был в своем кабинете.

— Тогда, если кто-нибудь и отпер дверь позднее, то это должен был быть сам месье Рено?

Франсуаза пожала широкими плечами.

— Зачем бы ему это делать? Ведь грабители и убийцы так и шныряют вокруг! Что вы! Месье не был дураком. Разве когда он выпускал эту даму…

Следователь резко прервал ее:

— Какую даму? Кого вы имеете в виду?

— А как же, ту даму, которая пришла к нему вечером.

— Так в тот вечер его посетила дама?

— Ну, конечно, месье. Она приходила много вечеров и до этого.

— А кто она? Вы ее знаете?

На лице женщины появилось довольно хитрое выражение.

— Откуда мне знать, кто она? — проворчала старуха. — Я ее не впускала вчера вечером.

— Ага! — взревел следователь, стукнув кулаком по столу. — Перестаньте шутить с полицией! Я требую, чтобы вы немедленно назвали мне имя женщины, которая навещала месье Рено по вечерам.

— Полиция, полиция, — ворчала Франсуаза. — Никогда я не думала, что буду иметь дело с полицией. Но я прекрасно знаю, кто это был. Это была мадам Добрейль.

Комиссар вскрикнул и подался вперед, не скрывая изумления.

— Мадам Добрейль с виллы «Маргерит», что находится ниже по дороге?

— Я это и сказала, месье. О, она хороша, чертовски соблазнительна! — Старуха скорчила презрительную гримасу.

— Мадам Добрейль! — прошептал комиссар. — Немыслимо!

— Все вы одинаковы, — проворчала Франсуаза. — Говорю правду, а они уж и про дело забыли.

— Отнюдь, — сказал следователь, оправдываясь. — Мы удивились, вот и все. Значит, мадам Добрейль и месье Рено были… — он деликатно замолчал. — А? Это была, безусловно, интимная связь.

— Откуда мне знать? А что бы вы подумали? Месье был очень богатым английским милордом, а мадам Добрейль, она бедная, живет так скромно со своей дочерью, но одеваются обе шикарно. Уж наверняка мадам Добрейль — женщина с прошлым! Она уже не молодая, но будьте уверены! Я сама видела, как мужчины оборачиваются ей вслед, когда она идет по улице. Кроме того, последнее время у нее появились деньжонки, весь город об этом знает. Они перестали экономить на мелочах. — И Франсуаза покачала головой в знак непоколебимой уверенности в правоте своих слов.

Оте задумчиво гладил бороду.

— А мадам Рено? — спросил он, наконец. — Как она воспринимала эту «дружбу»?

Франсуаза пожала плечами.

— Она всегда была такой дружелюбной, такой вежливой. Внешне казалось, что она ничего не подозревает. Но все же, я думаю, это было не так, ведь сердце не обманешь, месье! День за днем я наблюдала, как мадам худеет и бледнеет. Она была уже не такой, какой приехала сюда месяц назад. Месье тоже изменился. У него были свои заботы. Он словно свихнулся… Да и что удивляться, когда роман велся в такой манере? Ни сдержанности, ни осмотрительности. Английский стиль, без сомнения!

Я возмущенно заерзал на стуле, но следователь продолжал задавать вопросы, будто не замечая выпадов Франсуазы.

— Значит, месье Рено сам выпустил из дома мадам Добрейль?

— Да, месье. Я слышала, как они вышли из кабинета и подошли к входной двери. Месье попрощался и закрыл за ней дверь.

— В котором часу это было?

— Около двадцати пяти минут одиннадцатого, месье.

— А когда месье Рено пошел спать?

— Я слышала, как он поднялся в спальню минут десять спустя после того, как мы улеглись. Лестница у нас скрипит так, что слышно каждого, кто идет вверх или вниз.

— И это все? Вы не слышали никаких звуков или шума в течение ночи?

— Абсолютно ничего, месье.

— Кто из слуг спустился утром первым?

— Я спустилась, месье. И сразу увидела, что дверь открыта настежь.

— Как насчет окон на нижнем этаже? Были ли они все закрыты?

— Абсолютно все. Нигде ничего подозрительного.

— Хорошо, Франсуаза, вы можете идти.

Старуха зашаркала к двери. На пороге она оглянулась.

— Я хочу сказать, месье. Эта мадам Добрейль темная личность! О да, женщины понимают друг друга. Она скверная, помяните мое слово! — И, глубокомысленно качая головой, Франсуаза вышла из комнаты.

— Леони Олард, — позвал следователь.

Леони появилась, утопая в слезах, и была на грани истерики. Но следователь Оте живо с ней справился. Показания Леони сводились в основном к тому, как она обнаружила хозяйку с кляпом во рту, связанную по рукам и ногам. Она, как и Франсуаза, ночью ничего не слышала.

Ее сестра Дениза на допросе тоже всплакнула. Она подтвердила, что ее хозяин в последнее время очень изменился.

— День ото дня он становился все более и более мрачным. Месье Рено очень мало ел, был все время подавленным.

Но у Денизы была своя собственная версия.

— Без сомнения, мафия напала на его след! — утверждала она. — Двое мужчин в масках, кто же еще это мог быть? Мафия — ужасная организация!

— Это, конечно, возможно, — сказал спокойно следователь. — А теперь, моя девочка, скажите, это вы впустили мадам Добрейль в дом вчера вечером?

— Не вчера вечером, месье, а накануне вечером.

— Но Франсуаза только что сказала нам, что мадам Добрейль была здесь вчера вечером?

— Нет, месье. Какая-то дама действительно приходила к месье Рено вчера вечером, но это была не мадам Добрейль.

Удивленный следователь засомневался, но девушка стояла на своем. Она прекрасно знает мадам Добрейль по внешности. А эта дама хотя тоже была брюнеткой, но ниже ростом и гораздо моложе. Ничто не могло заставить Денизу изменить свои показания.

— Видели ли вы эту даму когда-нибудь раньше?

— Никогда, месье, — и затем девушка добавила застенчиво:

— Но я думаю, что она была англичанкой.

— Англичанкой?

— Да, месье. Ее французский язык, когда она спросила про месье Рено, был вполне приличным, но слышался акцент. По нему ведь всегда можно узнать иностранца, не правда ли? Кроме того, когда они выходили из кабинета, то говорили по-английски.

— А вы слышали, о чем они говорили? Могли вы понять содержание их беседы? Это меня очень интересует.

— Я? Я очень хорошо говорю по-английски, — сказала Дениза с гордостью. — Та дама болтала слишком быстро, поэтому я не могла уловить все, что она сказала, но слышала последние слова месье Рено, когда он открывал дверь. Дама приостановилась в дверях, а он повторил вполголоса: «Да-а, да-а. Но, ради бога, теперь уходите!»

— «Да, да, но, ради бога, теперь уходите!» — повторил следователь, записывая фразу.

Он отпустил Денизу и после минутного размышления вновь позвал Франсуазу. Ей он задал вопрос, уверена ли она, что вчера вечером к месье Рено приходила мадам Добрейль? Но старуха настаивала на своем, утверждая, что это, без сомнения, была она. Дениза якобы хочет представить себя в радужном свете, вот и все! Для этого она и состряпала эту прекрасную историю о даме-незнакомке. С той же целью демонстрировала и знание английского языка! Возможно, месье никогда и не говорил этой фразы по-английски, а даже если он ее и сказал, это ничего не подтверждает, так как мадам Добрейль прекрасно говорит по-английски. И вообще в доме был принят английский язык.

— Видите ли, Жак, сын месье, часто находился здесь у родителей, а по-французски он говорит очень плохо. Поэтому во время его приездов говорили по-английски, — пояснила Франсуаза.

Следователь кивнул головой, затем он осведомился о шофере и узнал, что только вчера месье Рено объявил шоферу Мастерсу, что в ближайшее время машина вряд ли понадобится и что Мастере может взять отпуск.

Морщинки, признак озадаченности, начали собираться меж бровей Пуаро.

— Что такое? — прошептал я.

Он нетерпеливо шагнул вперед и спросил:

— Извините меня, месье Бекс, но, несомненно, месье Рено мог водить машину сам?

Комиссар взглянул на Франсуазу, и старуха быстро ответила:

— Нет, месье не водил машину.

Морщинки на лбу Пуаро углубились. Мне надоело молчать, и я вмешался:

— Мне бы хотелось, чтобы вы объяснили, что вас беспокоит.

— Неужели вы не понимаете? В своем письме месье Рено говорит, что пошлет машину за мной в Кале.

— Может быть, он хотел нанять автомобиль? — предположил я.

— Без сомнения, так оно и есть. Но зачем нанимать автомобиль, когда есть свой собственный? И почему именно вчера надо было отослать шофера отдыхать, неожиданно, в спешном порядке? Не было ли это сделано потому, что по какой-то причине месье Рено хотел убрать его до нашего приезда?

Глава 4
Письмо с подписью «Белла»

Франсуаза вышла из комнаты. Следователь задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Месье Бекс, — сказал он наконец, — у нас получаются абсолютно разноречивые показания: кому мы должны верить. — Франсуазе или Денизе?

— Денизе, — сказал комиссар решительно. — Ведь это она впустила посетительницу. Франсуаза стара, упряма и, что совершенно очевидно, не любит мадам Добрейль. Кроме того, мы располагаем сведениями, что месье Рено был в связи с другой женщиной.

— Послушайте! — вскричал месье Оте. — Мы забыли сообщить месье Пуаро об этом. — Он порылся в бумагах на столе и передал одну из них моему другу. — Это письмо, месье Пуаро, мы обнаружили в кармане пальто убитого.

Пуаро взял письмо и развернул его. Оно представляло собой потертый листок. На нем неуверенным почерком было написано по-английски:

«Мой драгоценный!

Почему ты так давно не пишешь? Ты все еще любишь меня, не правда ли? Твои письма последнее время так изменились, стали холодными и странными, а сейчас это продолжительное молчание… Я стала бояться. Что, если ты разлюбишь меня? Но это невозможно — какая я дурочка — всегда что-то выдумываю. А если ты действительно разлюбил меня, я не знаю, что сделаю, может, убью себя! Я не смогу жить без тебя. Иногда мне кажется, что между нами встала другая женщина. Пусть она побережется! И ты тоже! Я скорее убью тебя, чем дам ей завладеть тобой!

Но что это я, пишу несусветную чушь, ты меня любишь, и я тебя люблю. Да, люблю, люблю, люблю тебя!

Боготворящая тебя Белла»

Ни адреса, ни даты на письме не было. Пуаро протянул его обратно с серьезным лицом.

— И каковы ваши предположения, господин следователь?

Оте пожал плечами.

— Очевидно, месье Рено был как-то связан с этой англичанкой — Беллой. Он приезжает сюда, встречает мадам Добрейль и затевает с ней флирт. Его чувства к Белле остывают, и она тут же начинает что-то подозревать. В этом письме содержится явная угроза. Месье Пуаро, на первый взгляд дело кажется наипростейшим. Ревность! Тот факт, что месье Рено был убит ударом в спину, ясно говорит о том, что это преступление было совершено женщиной.

Пуаро кивнул.

— Удар в спину — да, но не вырытая яма! Ведь это трудоемкая, тяжелая работа. Нет, не женщина копала эту могилу, месье. Это дело рук мужчины.

Комиссар возбужденно воскликнул:

— Да, да, вы правы! Мы об этом не подумали.

— Как я уже говорил, — продолжал Оте, — на первый взгляд, преступление кажется простым, но появление неизвестных в масках и письмо месье Рено, полученное вами, усложняет дело. Здесь мы имеем совершенно различные обстоятельства без какой-либо связи между ними. Что касается письма, написанного вам, не думаете ли вы, что оно в какой-то мере связано с этой Беллой и ее угрозами?

Пуаро покачал головой.

— Едва ли. Такой человек, как месье Рено, который вел жизнь полную приключений в разных частях света, не стал бы просить защиты от женщины.

Следователь выразительно закивал головой.

— Совпадает с моим мнением. Теперь мы должны найти объяснение этому письму.

— Объяснение в Сантьяго, — заключил комиссар. — Я немедленно пошлю телеграмму в полицию этого города с просьбой прислать полные данные о жизни убитого: его любовных историях, деловых занятиях, друзьях и врагах. Будет странно, если после этого у нас не окажется улик против таинственного убийцы.

Комиссар посмотрел вокруг в поисках знаков одобрения.

— Отлично, — сказал Пуаро.

— Его жена, быть может, тоже сможет указать нам правильное направление, — добавил следователь.

— Вы больше не нашли писем от этой Беллы среди вещей месье Рено? — спросил Пуаро.

— Нет. Конечно, первым долгом мы просмотрели все его личные документы в кабинете. Однако мы не нашли ничего интересного. Все оказалось в полном порядке, разные деловые бумаги. Единственно, что было из ряда вон выходящим, так это его завещание. Вот оно.

Пуаро просмотрел документ.

— Так. А вот 1000 фунтов, завещанные мистеру Стонору. Кто он, между прочим?

— Секретарь месье Рено. Он живет в Англии, но приезжал сюда пару раз.

— А все остальное остается его любимой жене Элоизе. Юридически все оформлено правильно. Заверено двумя свидетелями — служанками Денизой и Франсуазой. Ничего необычного в этом нет. — Пуаро вернул завещание следователю.

— Может быть, — начал Бекс, — вы не заметили…

— Дату? — засветился улыбкой Пуаро. — Ну конечно, заметил. Две недели назад. Возможно, она указывает на время, когда месье Рено впервые почувствовал опасность. Многие богатые люди умирают, не оставив завещания, так как не думают о возможности близкой кончины. Однако текст завещания говорит о большой привязанности и любви месье к супруге, несмотря на любовные интриги.

— Так-то оно так, — произнес Оте с сомнением в голосе. — Но все это несколько несправедливо по отношению к сыну, поскольку делает его полностью зависимым от матери. Если она вновь выйдет замуж и ее второй муж будет иметь на нее влияние, этот юноша, возможно, не получит ни одного пенни из денег отца.

Пуаро пожал плечами.

— Человек — самоуверенное существо. Месье Рено, возможно, считал, что его супруга больше никогда не выйдет замуж. Что же касается сына, то, пожалуй, было мудро оставить деньги в руках его матери. Общеизвестно, что сыновья богатых людей бывают необузданными транжирами.

— Может быть, это и так, как вы говорите. А теперь, месье Пуаро, вы, наверное, хотите посетить место преступления. К сожалению, тело уже перенесено, но все было сфотографировано во всех возможных ракурсах, и снимки поступят в ваше распоряжение, как только будут готовы.

— Благодарю, месье, за вашу любезность.

Комиссар поднялся.

— Пойдемте со мной, господа.

Он открыл дверь, церемонно поклонился Пуаро, пропуская его вперед. Пуаро с не меньшей вежливостью отступил и поклонился комиссару.

Наконец они вышли в холл.

— Это кабинет? — спросил Пуаро, кивнув в сторону двери, обитой кожей.

— Да, вы хотели бы осмотреть его? — спросил комиссар, распахивая дверь и входя. Все последовали за ним.

Комната, которую Рено выбрал для своих нужд, была мала, но обставлена с большим вкусом и комфортом. Удобный письменный стол с многочисленными отделениями для бумаг размещался напротив двери у окна. Два больших, обитых кожей кресла были повернуты к камину, между ними стоял маленький круглый столик, заваленный последними выпусками книг и журналов. Полки с книгами в дорогих переплетах покрывали две стены, а у третьей находился темный дубовый буфет, украшенный искусной резьбой. Светло-зеленые шторы гармонировали с ковром того же тона.

Пуаро постоял немного, затем сделал шаг вперед, провел слегка ладонью по спинкам кожаных кресел, взял журнал со столика и осторожно провел пальцем по поверхности дубового буфета. Его лицо выразило полное одобрение.

— Никакой пыли? — спросил я, улыбаясь.

— Ни единой пылинки, мой друг! Но на этот раз, возможно, к сожалению!

Его острый, подобный птичьему, взгляд перебегал с предмета на предмет.

— Ах! — произнес он внезапно с облегчением в голосе. — Коврик перед камином сдвинут в сторону. — Пуаро наклонился, чтобы поправить его.

Внезапно с его губ сорвалось восклицание, и он выпрямился, держа в руке небольшой клочок бумаги.

— Во Франции, так… э, как и в Англии, — заметил он, — прислуга забывает подметать под коврами.

Бекс взял у него из рук находку, а я подошел поближе, чтобы рассмотреть ее.

— Вы узнаете это, а, Гастингс?

Я отрицательно покачал головой. И все же этот характерный розовый цвет бумаги показался мне знакомым. Сообразительность комиссара была быстрее моей.

— Обрывок чека, — воскликнул он.

Обрывок был приблизительно в два квадратных дюйма, и на нем чернилами было написано слово «Дювин».

— Отлично, — сказал Бекс. — Этот чек был выписан на имя Дювина или подписан им.

— Впервые, если я не ошибаюсь, — сказал Пуаро, — мы видим почерк месье Рено.

Это было тут же проверено путем сравнения с памятным завещанием, взятым с письменного стола.

— Боже мой, — прошептал комиссар с убитым видом, — я в самом деле не могу себе представить, как я проглядел этот злополучный чек.

Пуаро рассмеялся.

— Отсюда мораль, — всегда заглядывай под коврики! Мой друг Гастингс, находящийся здесь, скажет вам, что видеть любой предмет, стоящий криво, для меня сущая пытка! Как только я увидел, что коврик перед камином лежит криво, я сказал себе: «Стоп!» Он зацепился за ножку кресла, когда его отодвигали. Возможно, под ним что-нибудь есть, что проглядела старенькая Франсуаза.

— Франсуаза?

— Или Дениза, или Леони. Та из них, которая убирала эту комнату. Поскольку здесь совершенно нет пыли, комнату, очевидно, убрали сегодня утром. Я могу восстановить происшедшее следующим образом. Возможно, вчера вечером месье Рено выписал чек на имя некоего Дювина. Впоследствии этот чек был разорван и клочки его разбросаны по полу. Сегодня утром…

Тут Бекс раздраженно прервал его, дернув за шнур звонка.

Франсуаза тотчас явилась на зов. Да, на полу было очень много обрывков бумаги. Что она с ними сделала? Бросила их в печку, конечно! Что же еще?

Жестом, выражающим отчаяние, Бекс выпроводил ее. Затем его лицо просветлело, он подбежал к письменному столу. Через минуту он уже листал чековую книжку покойного. Затем он повторил свой жест отчаяния. Последний корешок в чековой книжке был не заполнен.

— Мужайтесь! — вскричал Пуаро, похлопывая его по спине. — Без сомнения, мадам Рено сможет рассказать нам все, касающееся таинственной личности по имени Дювин.

Лицо комиссара просветлело.

— Это верно. Давайте продолжим.

Когда мы собирались покинуть комнату, Пуаро произнес улыбаясь:

— Мне кажется, месье Рено здесь принимал свою гостью вчера вечером.

— Как вы догадались? — спросил комиссар, насторожившись.

— А вот по этому.

И Пуаро поднял двумя пальцами со спинки кожаного кресла длинный черный женский волос.

Мы вышли через заднюю дверь и направились к небольшому сарайчику, прилегавшему к стене дома. Комиссар достал из кармана ключ и отпер сарай.

— Тело находится здесь. Мы его перенесли с места преступления как раз перед вашим приездом, как только фотографы закончили свою работу.

Он открыл дверь, и мы вошли внутрь. Убитый лежал на земле, — покрытый простыней. Комиссар Бекс быстрым жестом сдернул простыню. Рено оказался человеком среднего роста, сухощавым и хилым, судя по фигуре. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, его темные волосы обильно расцвечивала седина. Он был гладко выбрит, с длинным, тонким, похожим на клюв птицы, носом и довольно близко расположенными глазами. Кожа казалась бронзовой от загара, как у всех людей, проведших большую часть жизни под небом тропиков. Губы приоткрылись, и виднелись сжатые зубы. Выражение крайнего изумления и ужаса застыло на посиневшем лице.

— По его лицу видно, что удар в спину нанесли неожиданно, — заметил Пуаро.

Очень осторожно он перевернул мертвеца спиной кверху. Там между лопаток на светло-сером плаще проступило темное круглое пятно. В середине его ткань была прорезана. Пуаро внимательно исследовал тело.

— А где вы обнаружили оружие, которым совершено преступление?

— Оно было оставлено в ране.

Комиссар снял с полки большой стеклянный кувшин. В нем находился предмет, более похожий на нож для разрезания бумаги, чем на что-либо еще. Я рассмотрел черную ручку и узкое блестящее лезвие. Нож весь был не длиннее десяти дюймов. Пуаро осторожно попробовал острие ножа кончиком пальца.

— Ах, черт возьми! Какое острое! Премилое, простое орудие убийства!

— К несчастью, мы не нашли на нем никаких следов отпечатков пальцев, — заметил Бекс с сожалением. — Должно быть, убийца орудовал в перчатках.

— Конечно, в перчатках, — сказал Пуаро презрительно. — Даже в Сантьяго преступники достаточно осведомлены на этот счет. Все равно меня очень интересует тот факт, что вы не нашли отпечатков пальцев. Ведь это же так просто оставить отпечатки пальцев не убийцы, а кого-нибудь другого! И сделать полицию счастливой! — Он покачал головой. — У меня есть большие опасения, что наш преступник или не профессионал, или у него было мало времени. Ну, мы посмотрим.

Пуаро повернул тело в прежнее положение.

— Я вижу, что на убитом под плащом только нижнее белье, — заметил он.

— Да, следователь считает это довольно любопытным фактом.

В этот момент раздался стук. Бекс подошел к двери и открыл ее. За дверью стояла Франсуаза. С нескрываемым любопытством она пыталась заглянуть внутрь.

— Ну, что еще? — спросил Бекс нетерпеливо.

— Мадам послала сказать, что ей гораздо лучше и она готова принять господина следователя.

— Хорошо, — сказал Бекс быстро. — Уведомьте об этом месье Оте и скажите мадам, что мы сейчас придем.

Пуаро помедлил немного, глядя в сторону мертвого тела. На мгновение я подумал, что он хочет обратиться к нему с клятвой «не знать ни сна, ни отдыха, пока не обнаружит убийцу». Но, когда Пуаро заговорил, его слова оказались банальными и прозвучали до смешного неуместно:

— Месье Рено носил слишком длинный плащ.

Глава 5
Рассказ мадам Рено

Следователь Оте уже ждал нас в холле, и мы все направились наверх. Франсуаза шагала впереди, показывая дорогу. Пуаро шел зигзагами, что приводило меня в замешательство, пока он, прикрыв рот ладонью, не шепнул мне:

— Ничего удивительного, что слуги слышали, как месье Рено поднимался по лестнице, этот скрип может разбудить и мертвого.

Наверху от лестничной площадки тянулся узкий коридор с дверями по обе стороны.

— Комнаты слуг, — пояснил Бекс.

Мы двинулись в конец коридора, Франсуаза постучала в последнюю дверь справа.

Слабый голос пригласил нас войти, и мы оказались в большой солнечной комнате, из окна которой на расстоянии с четверть мили было видно, голубое, сверкающее море.

На кровати, опершись на подушки, лежала бледная женщина. Она была уже в возрасте, ее когда-то темные волосы почти полностью посеребрила седина, но во взгляде чувствовалась внутренняя сила. Сразу было видно, что это энергичная женщина. Она поздоровалась с нами, с достоинством наклонив голову.

— Прошу садиться, месье.

Мы сели перед кроватью, секретарь следователя устроился за круглым столом.

— Надеюсь, мадам, — начал Оте, — вас не слишком затруднит рассказ о событиях прошлой ночи?

— Совсем нет, месье. Я знаю цену времени, когда речь идет о том, чтобы поймать и наказать подлых убийц.

— Очень хорошо, мадам. Я думаю, что вы меньше устанете, если я буду задавать вопросы, а вы ограничитесь ответами. В котором часу вы легли спать вчера вечером?

— В половине десятого, месье. Я устала вчера за день.

— А ваш муж?

— По-моему, часом позже.

— Не показалось ли вам, что он чем-то обеспокоен или расстроен?

— Нет, не больше, чем обычно.

— Что произошло потом?

— Мы спали. Я проснулась, когда чья-то рука зажала мне рот. Я хотела крикнуть, но мне не удалось. В комнате было двое мужчин. Оба в масках.

— Можете ли вы что-нибудь сказать об их внешности, мадам?

— Один высокий, с длинной черной бородой, другой низкий и полный. У него борода рыжеватая. Шляпы у обоих были надвинуты на глаза.

— Хм, — задумчиво сказал следователь, — мне кажется, что здесь слишком много бород.

— Вы думаете, они были фальшивыми?

— Да, мадам. Но продолжайте ваш рассказ.

— Меня держал низкий мужчина. Он засунул мне в рот салфетку, а потом связал веревкой по рукам и ногам. Его сообщник тем временем стоял наклонившись над мужем. Он схватил с туалетного столика мой нож для разрезания бумаги и приставил его острым концом прямо к сердцу мужа. Потом они заставили мужа встать и пройти вместе с ними в соседнюю комнату — гардеробную. От ужаса я была на грани обморока и все же изо всех сил прислушивалась к тому, что там происходит.

Но они говорили слишком тихо, я ничего не смогла разобрать. Я расслышала только, что разговор велся на ломаном испанском языке, на котором говорят в некоторых местах Южной Америки. Видимо, они что-то требовали от мужа и очень злились. Вскоре их голоса стали громче. По-моему, говорил высокий. «Ты знаешь, что мы хотим? — сказал он. — Секретные бумаги! Где они?» Я не знаю, что ответил мой муж, но другой ожесточенно крикнул: «Ты лжешь! Мы знаем, они у тебя. Где ключи?» Тут я услышала звук выдвигаемых ящиков. На стене в гардеробной у мужа находится сейф, в котором он всегда держал довольно много денег. Леони говорит, что сейф был ограблен, но, очевидно, они не нашли того, что искали, потому что затем я услышала, как высокий с ругательствами приказал мужу одеться. По-моему, вскоре их насторожил какой-то шум в доме, и они втолкнули мужа в мою комнату полураздетым.

— Пардон, — прервал Пуаро, — так значит, из гардеробной нет другого выхода?

— Нет, месье, только в мою комнату. Они очень торопились увести мужа, низкий тянул его спереди за одежду, а высокий подталкивал сзади, держа в руке кинжал. Поль попытался вырваться и подойти ко мне. На его лице был страх. Он обернулся к бандитам: «Я должен поговорить с ней», — сказал он. Потом, подойдя к постели, он проговорил: «Все в порядке, Элоиза, не бойся. Я вернусь к утру». Но хотя он старался говорить спокойно, я видела в его глазах ужас. Потом они вытолкали его за дверь, высокий при этом произнес: «Помни, один звук — и ты будешь мертв».

— После этого, — продолжала мадам Рено, — я, должно быть, потеряла сознание. Придя в себя, я увидела Леони, которая растирала мне кисти рук и вливала в рот брэнди.

— Мадам Рено, — проговорил следователь, — имеете ли вы представление о том, что искали убийцы?

— Никакого, месье.

— Знали ли вы, что ваш муж чего-то боится?

— Да. Я видела, что он изменился.

— Как давно?

Мадам Рено задумалась.

— Пожалуй, дней десять.

— Не раньше?

— Возможно, но я заметила это недавно.

— Задавали ли вы мужу вопросы о причине его страха?

— Однажды. Но он уклонился от ответа. Тем не менее я уверена, что он ужасно волновался. Но так как он, по-видимому, пытался скрыть это от меня, я старалась делать вид, что ничего не замечаю.

— Знали ли вы, что он обратился за помощью к детективу?

— Детективу? — удивленно воскликнула мадам Рено.

— Да, к этому господину — месье Эркюлю Пуаро. — Пуаро поклонился. — Он прибыл сегодня по вызову вашего мужа.

И, достав из кармана письмо месье Рено, он подал его мадам Рено.

Она прочла его явно с искренним удивлением.

— Я ничего об этом не знала. Видимо, он полностью сознавал опасность…

— Теперь, мадам, я попрошу вас быть откровенной. Не было ли при жизни вашего мужа в Южной Америке какого-нибудь случая, который мог бы пролить свет на убийство?

Мадам Рено глубоко задумалась, потом отрицательно покачала головой.

— Я ничего не могу вспомнить. Конечно, у моего мужа было много врагов, людей, над которыми он взял верх, но я не могу вспомнить ничего определенного. Я не говорю, что такого случая не было, только я о нем не знаю.

Следователь неторопливо погладил бороду.

— Вы можете уточнить время преступления?

— Да, отчетливо помню, что часы на камине пробили два раза. — Она кивнула на массивные часы с восьмидневным заводом, стоявшие посередине каминной полки.

Пуаро встал и внимательно их осмотрел. Удовлетворенный, он кивнул и вернулся на свое место.

— Что это? — воскликнул вдруг комиссар Бекс наклоняясь. — Кажется, ручные часы, их, несомненно, уронили с туалетного столика убийцы. Они разбились вдребезги. Думали ли преступники, что часы могут стать уликой против них?

Он принялся осторожно собирать кусочки разбитого стекла. Вдруг на его лице появилось выражение изумления.

— Это интересно! — вскричал он, рассматривая часы.

— Что такое?

— Стрелки показывают семь часов!

— Любопытно! — проворчал следователь, подходя к комиссару.

Часы заинтересовали и Пуаро. Он взял их у растерянного комиссара, поднес к уху и улыбнулся.

— Да, стекло разбито, но часы ходят.

Все рассмеялись. Не улыбался лишь следователь, он с озадаченным видом сказал:

— Но сейчас, конечно, не семь часов?

— Нет, — учтиво согласился Пуаро, — сейчас несколько минут шестого. Наверное, часы всегда спешили, мадам?

Мадам Рено озадаченно нахмурилась.

— Они спешат немного, — подтвердила она, — но никогда не уходили вперед на столько.

Следователь сделал жест, означавший, что вопрос о часах исчерпан, и задал следующий вопрос:

— Мадам, сегодня утром входная дверь в дом была найдена распахнутой. Почти наверняка убийцы воспользовались ею, однако она не взломана. Можете ли вы предложить какое-нибудь объяснение?

— Возможно, мой муж выходил перед сном на прогулку и забыл закрыть ее, когда вернулся.

— Могло ли это случиться?

— Конечно. Мой муж был рассеяннейшим человеком.

Говоря это, она снова нахмурилась, как будто воспоминание об этой черте покойного доставляло ей боль.

— Думаю, мы можем заключить, — неожиданно заметил комиссар, — что, поскольку преступники настаивали на том, чтобы месье Рено оделся, место, куда они его повели, находилось довольно далеко от дома. А там и были спрятаны «секретные бумаги».

Следователь кивнул.

— Далеко, но не очень, так как он говорил, что вернется к утру.

— Когда от станции в Мерлинвиле отходит последний поезд? — спросил Пуаро.

— На запад — в 11.50, на восток — в 12.17, но, возможно, у них была машина.

— Конечно, — согласился Пуаро, вид у него был довольно удрученный.

— Ну и что? Машина поможет нам обнаружить преступников, — сказал следователь. — Автомобиль с двумя иностранцами мог быть замечен. Вариант с поездом тоже надо серьезно проверить, месье Бекс.

Он на мгновение улыбнулся, а затем обратился к мадам Рено.

— У меня есть еще один вопрос. Знаете ли вы кого-нибудь по имени Дювин?

— Дювин? — задумчиво повторила она. — Нет, не могу припомнить.

— И вы никогда не слышали, чтобы ваш муж упоминал это имя?

— Никогда.

— Знаете ли вы кого-нибудь по имени Белла?

Задавая этот вопрос, он пристально наблюдал за мадам Рено, стараясь обнаружить на ее лице признаки смятения или замешательства, но она лишь покачала головой. Следователь продолжал:

— Знаете ли вы, что вчера вечером у вашего мужа был посетитель?

Теперь он увидел легкую краску на щеках мадам Рено, но она спокойно ответила:

— Нет. Кто это был?

— Женщина.

— В самом деле?

Но следователь не стал задерживаться на этом вопросе. Вряд ли мадам Добрейль имела какое-нибудь отношение к убийству, а ему не хотелось травмировать мадам Рено больше, чем того требовала необходимость.

Он вопросительно посмотрел на комиссара, и тот кивнул в знак согласия перейти к другим вопросам. Следователь встал, пересек комнату и вернулся со стеклянным кувшином, который мы видели в сарайчике. Он достал из него нож, которым было совершено убийство.

— Мадам, — произнес он мягко, — узнаете ли вы это?

Она тихо вскрикнула.

— Да, это мой нож.

Тут она увидела окрашенное кровью лезвие и отпрянула, ее глаза расширились от ужаса.

— Это… кровь?

— Да, мадам. Ваш муж был убит этим предметом.

Следователь быстро спрятал нож.

— Вы абсолютно уверены, что это тот самый нож, который лежал на вашем туалетном столике прошлой ночью?

— О да. Это подарок моего сына. Во время войны он был в авиации. — В ее голосе звучала материнская гордость. — Нож сделан из авиационной стали и подарен мне сыном в память о его службе в армии.

— Я понимаю, мадам. Тогда возникает еще один вопрос. Где сейчас ваш сын? Необходимо немедленно послать ему телеграмму.

— Жак? Он на пути в Буэнос-Айрес.

— Что?

— Да. Мой муж дал ему вчера телеграмму. До этого он послал его по делу в Париж, но вчера выяснилось, что сыну надо без отлагательств ехать в Южную Америку. Прошлой ночью из Шербура в Буэнос-Айрес отплывал пароход, и муж уведомил сына телеграммой о необходимости уехать с этим пароходом.

— Знаете ли вы что-нибудь о деле в Буэнос-Айресе?

— Нет, месье, я ничего об этом не знаю, но Буэнос-Айрес не был конечной точкой путешествия. Оттуда он должен был ехать в Сантьяго.

В один голос следователь и комиссар воскликнули:

— Сантьяго! Опять Сантьяго!

В тот момент, когда все мы были удивлены упоминанием Сантьяго, Пуаро подошел к мадам Рено. Во время разговора он стоял у окна, полностью погруженный в свои мысли, и вряд ли внимательно следил за происходящим. С поклоном он остановился около кровати.

— Пардон, мадам, позвольте мне осмотреть ваши руки.

Мадам Рено, хотя и немного удивленная, протянула ему руки. Вокруг ее кистей были глубокие красные полосы, оставленные веревкой.

Мне показалось, что огонек волнения исчез из его глаз, когда он закончил осмотр.

— Должно быть, вам было очень больно? — грустно спросил он.

Следователь взволнованно перебил его:

— Надо немедленно связаться по радио с молодым месье Рено. Необходимо узнать все, что он может рассказать о своем путешествии в Сантьяго. — Он запнулся. — Если бы месье Жак был здесь, нам не пришлось бы причинять вам столько страданий, мадам.

— Вы имеете в виду опознание тела моего мужа? — тихо спросила мадам Рено.

Следователь кивнул головой.

— Я сильная женщина, месье. Я вынесу все, что от меня потребуется. Я готова это сделать сейчас же.

— О, завтра тоже будет еще не поздно. Уверяю вас…

— Я предпочитаю покончить с этим сразу.

На ее лице отразилось душевное горе.

— Доктор, будьте добры, дайте мне руку.

Доктор поспешил к ней и накинул плащ на плечи. Все медленно спустились вниз. Комиссар Бекс вышел вперед, чтобы открыть дверь в сарайчик. Минуты через две мадам Рено показалась в дверном проеме. Она была очень бледна, но решительна. Прежде чем взглянуть на тело, она подняла руку к лицу.

— Минуту, месье, сейчас я соберусь с духом.

Мадам Рено опустила руку и посмотрела на мертвого.

И тут удивительное самообладание, так помогавшее следствию, оставило ее.

— Поль! — закричала она. — Мой муж! О боже!

И, качнувшись вперед, она без сознания упала на землю.

В то же мгновение Пуаро оказался около нее. Он приподнял веко, пощупал пульс. Когда убедился, что она в самом деле в обмороке, отошел в сторону. Схватив меня за руку, он прошептал:

— Мой друг, я полнейший дурак! Если когда и звучали любовь и горе в голосе женщины, я их сейчас слышал. Моя идея была ошибочна. Ну, хорошо! Начну сначала.

Глава 6
Место преступления

Доктор и следователь Оте понесли бездыханную женщину в дом. Комиссар смотрел им вслед, качая головой.

— Бедная женщина, — пробормотал он себе под нос. — Удар слишком силен. К сожалению, ничем нельзя ей помочь. Теперь, месье Пуаро, давайте пройдем на место преступления.

— Как вам угодно, месье Бекс.

Мы вернулись в дом и вышли на улицу через парадную дверь. Проходя по дому, Пуаро посмотрел на лестницу и недовольным голосом произнес:

— Мне не верится, что слуги ничего не слышали. Когда трое людей спускаются по этой лестнице, скрип может разбудить даже мертвого!

— Вы забыли, что это было среди ночи. Все крепко спали.

Но Пуаро раздраженно ворчал, не желая согласиться с этим объяснением. На повороте аллеи он остановился и посмотрел на дом.

— Прежде всего, что побудило преступников войти в дом через парадную дверь? Ведь было маловероятно, что это удастся. Скорее они должны были бы попробовать взломать окно.

— Но все окна на первом этаже были заперты железными ставнями, — возразил комиссар.

Пуаро указал на второй этаж.

— Это окно спальни, где мы только что были, не так ли? Посмотрите: забраться туда по этому дереву — сущие пустяки.

— Возможно, — согласился комиссар. — Но они не могли этого сделать, не оставив следов на клумбе.

Я почувствовал справедливость его слов. По обе стороны ступенек, ведущих к парадной двери, находились большие овальные клумбы с алой геранью. Дерево, о котором шла речь, росло на краю одной из клумб, и к нему невозможно было подобраться не наступив на нее.

— Видите ли, — продолжал комиссар, — вследствие сухой погоды и на тропинках, и на аллее не осталось никаких следов, но совсем другое дело рыхлая земля на клумбах.

Пуаро подошел к клумбе и стал внимательно изучать ее. Как и говорил Бекс, земля на клумбе была ровной. Нигде не виднелось никаких углублений.

Как будто бы удовлетворенный, Пуаро кивнул, и мы пошли прочь. Но вдруг он устремился к другой клумбе и стал ее осматривать.

— Месье Бекс! — позвал он. — Посмотрите. Здесь много следов.

Комиссар присоединился к нему и улыбнулся.

— Дорогой месье Пуаро, без сомнения, это следы сапог садовника. Во всяком случае, это не имеет никакого значения, так как с этой стороны нет дерева, а следовательно, и никакой возможности забраться на верхний этаж.

— Верно, — сказал Пуаро сухо — по-видимому, его самолюбие было задето. — Так вы считаете, что эти отпечатки не имеют никакого значения?

— Ни малейшего.

И тут, к моему полному удивлению, Пуаро произнес следующие слова:

— Я с вами не согласен. У меня есть маленькая надежда, что эти следы — самое важное из того, что мы сегодня видели.

Месье Бекс ничего не сказал, только пожал плечами. Он был слишком учтив, чтобы спорить с известным пожилым детективом.

— Продолжим? — спросил он.

— Конечно. Я могу заняться следами позже, — бодро ответил Пуаро.

Вместо того, чтобы идти по аллее прямо к воротам, Бекс свернул на одну из тропинок, которые расходились по парку. Она вела вверх по отлогому склону, огибая дом справа, и была обсажена каким-то кустарником. Неожиданно мы очутились на маленькой площадке, откуда открывался вид на море. Здесь находилась скамеечка и неподалеку от нее довольно ветхий навес. Немного дальше проходила граница виллы «Женевьева» — ровная линия низкого кустарника. Бекс пролез через него, и мы очутились на широкой открытой площадке. Я огляделся, увиденное изумило меня.

— Да это же поле для игры в гольф! — воскликнул я. Бекс кивнул.

— Оно еще не доделано, — пояснил он, — его предполагалось открыть в следующем месяце. Утром один из рабочих здесь и обнаружил тело месье Рено.

У меня перехватило дыхание. Слева от меня виднелась узкая яма. Около нее лицом вниз лежал человек. Сердце мое екнуло, и на мгновение в голову пришла дикая мысль, что трагедия повторилась. Но комиссар рассеял мои страхи, двинувшись вперед. Он громко и раздраженно произнес:

— И чем только занимаются полицейские? У них ведь есть строгий приказ никого сюда не пускать без соответствующих документов.

Человек, лежавший на земле, повернул голову.

— Но у меня они есть, — сказал он и медленно поднялся.

— Дорогой месье Жиро! — воскликнул комиссар. — Я и не знал, что вы уже приехали. Следователь ждет вас с огромным нетерпением.

Имя известного детектива из Парижской сыскной полиции я слышал неоднократно, и с интересом посмотрел на него. Это был человек высокого роста, примерно тридцати лет от роду, с каштановыми волосами и усами и военной выправкой. В его поведении проскальзывала надменность, указывающая на то, что он полностью осознавал собственную значимость. Бекс познакомил нас, представив Пуаро первым. В глазах детектива появился огонек интереса.

— Я слышал о вас, месье Пуаро, — сказал он. — Раньше вы были заметной фигурой. Но теперь другие методы.

— Однако преступления мало изменились, — мягко заметил Пуаро.

Я сразу понял, что Жиро настроен враждебно. Его приводила в негодование мысль, что Пуаро тоже занимается этим делом, и я чувствовал, что если Жиро и нападет на след, то скорее всего скроет это от нас.

— Следователь… — начал было Бекс. Но Жиро грубо его прервал:

— Плевал я на следователя! Важно все осмотреть, пока светло. Через полчаса здесь уже нельзя будет работать. Я все знаю об этом деле. Мои помощники в доме будут трудиться до утра. Но если мы найдем ключ к разгадке преступления, то только здесь. Это полицейские затоптали площадку? Я думал, что в наше время они лучше знают свое дело.

— Конечно, они его знают. Следы, на которые вы жалуетесь, оставлены рабочими, обнаружившими тело.

Жиро презрительно хмыкнул.

— Я нашел следы там, где все трое пробирались через кусты. Но преступники были хитры. Остались только отпечатки ботинок месье Рено в середине, а по бокам все следы тщательно уничтожены. Правда, вряд ли можно было что-нибудь разглядеть на этой твердой земле, но они решили не рисковать.

— Вы ищете непосредственные улики, — сказал Пуаро.

Жиро пристально посмотрел на него.

— Разумеется.

Легкая улыбка появилась на губах старого детектива. Казалось, он хотел заговорить, но сдержался, наклонившись к лежавшей лопате.

— Несомненно, ею копали могилу, — сказал Жиро. — Но тут не за что зацепиться. Лопата принадлежит месье Рено, а на человеке, который ею пользовался ночью, были перчатки. Вот они — он указал ногой на лежащие на земле испачканные глиной перчатки. — И они тоже принадлежат Рено или его садовнику. Уверяю вас, эти люди все продумали, не желая рисковать. Человек был заколот своим собственным ножом и положен в могилу, вырытую его же лопатой. Они старались не оставить никаких следов. Но я разоблачу их! Всегда остаются какие-нибудь улики, и я их найду.

Пуаро заинтересовался коротким сероватым куском свинцовой трубы, который валялся рядом с лопатой. Он осторожно тронул его пальцем.

— А это тоже принадлежит убитому? — спросил он, и мне показалось, что в его голосе прозвучала легкая ирония.

Жиро пожал плечами, показывая, что он не знает этого и знать не хочет.

— Этот предмет мог валяться здесь всегда. Во всяком случае, он меня не интересует.

— А мне, напротив, он кажется очень любопытным, — вкрадчиво сказал Пуаро.

Я догадался, что он просто хочет позлить парижского детектива, и если так, то это удалось. Жиро резко отвернулся, буркнув, что не может тратить время впустую. Он нагнулся и снова принялся тщательно исследовать землю.

Видимо, в это время какая-то мысль неожиданно возникла у Пуаро, он перешагнул кустарник и попробовал открыть дверь сарайчика, стоявшего у границы виллы.

— Он заперт, — сказал через плечо Жиро, — там садовник держит всякий хлам. Лопата взята не оттуда, а из сарая для инструментов около дома.

— Великолепно, — восторженно прошептал мне комиссар. — Он здесь не более получаса, а уже все знает! Что за человек! Несомненно, Жиро — величайший детектив современности.

Хотя я всем сердцем невзлюбил Жиро, все же в глубине души был поражен. Этот человек излучал деловитость. Я не мог не чувствовать, что Пуаро до сих пор ничем не отличился, и это меня раздражало. Казалось, он все время занимается пустыми и глупыми вещами, не имеющими никакого отношения к делу. Тут Пуаро неуверенным тоном спросил:

— Месье Бекс, будьте добры, скажите, что означает эта белая линия вокруг ямы? Это сделано полицией?

— Нет, месье Пуаро, это связано с гольфом. Линия показывает, что здесь будет сооружаться бункер.

— Бункер? — Пуаро повернулся ко мне. — Это яма с песком и насыпью с одной стороны, не так ли?

Я подтвердил.

— Месье Рено, без сомнения, играл в гольф?

— Да, он был хорошим игроком. Работа здесь двигалась именно благодаря ему, его большим пожертвованиям. Он даже участвовал в составлении проекта.

Пуаро задумчиво кивнул. Потом заметил:

— Преступники выбрали не слишком удачное место, чтобы спрятать тело. Они должны были понимать, что его обнаружат сразу, как только начнутся работы.

— Совершенно верно, — победно воскликнул Жиро. — Это доказывает, что преступники были не знакомы с местностью. Это отличная косвенная улика.

— Да, — неуверенно сказал Пуаро, — тот, кто знает местность, не станет прятать здесь тело, если только он не хочет, чтобы его обнаружили. А это совершенно нелепо, не так ли?

Жиро даже не потрудился ответить.

— Да, — разочарованным голосом продолжал Пуаро. — Да, несомненно, нелепо!

Глава 7
Таинственная мадам Добрейль

Когда мы направились обратно к дому, комиссар Бекс извинился и покинул нас, объяснив, что должен немедленно сообщить следователю о прибытии Жиро.

Вслед за ним Пуаро объявил, что увидел все, что хотел, и намерен удалиться, чему Жиро явно обрадовался. Покидая поле для гольфа, мы бросили прощальный взгляд на Жиро. Он ползал на четвереньках, продолжая поиски улик с такой тщательностью, что я не мог им не восхищаться. Пуаро угадал мои мысли, потому что, как только мы остались одни, он заметил с иронией:

— Наконец-то вы увидели настоящего детектива, который привел вас в восхищение: человек-ищейка! Не так ли, мой друг?

— Во всяком случае, он занимается делом! — сухо сказал я. — Если там что-нибудь есть, он найдет. В то время как вы…

— Ну хорошо! Я тоже кое-что нашел! Например, кусок свинцовой трубы.

— Чепуха, Пуаро. Вы хорошо знаете, что это не относится к делу. Я имел в виду прямые улики, как, например, следы ног, которые безошибочно приведут нас к убийцам.

— Мой друг, улика длиной в два фута не менее ценна, чем улика в два миллиметра. Только романтики считают, что все важные улики бывают крохотных размеров. Что касается свинцовой трубы, то вы говорите, что она не имеет отношения к преступлению, потому что так сказал Жиро. Но он мог ошибаться, и я готов доказать это. Но оставим эту тему. Пусть Жиро занимается своими поисками, а я — своими догадками. Дело выглядит довольно простым. И все же… и все же, мой друг, я недоволен. И знаете, почему? Из-за того, что ручные часы спешат на два часа. И, кроме того, есть всякие мелочи, которые не вписываются в общую картину. Например, если целью убийства была месть, почему они не убили его спящим и не покончили с этим делом разом?

— Им были нужны «секретные бумаги», — напомнил я ему.

С недовольным видом Пуаро стряхнул с рукава пылинку.

— Ну и где же эти «секретные бумаги»? Возможно, довольно далеко, так как они приказали ему одеться. И все же он найден убитым поблизости, на расстоянии слышимости выстрела от дома. И опять же нож оказался под рукой по чистой случайности.

Нахмурившись, он замолчал, а потом продолжал:

— Почему слуги ничего не слышали? Им дали снотворное? Был ли у них соучастник, и не он ли позаботился о том, чтобы парадная дверь была открыта? Интересно…

Он резко остановился. Мы подошли к аллее рядом с домом. Внезапно Пуаро повернулся ко мне.

— Мой друг, я должен вас удивить и обрадовать! Я принял близко к сердцу ваши упреки! Мы будем изучать отпечатки обуви.

— Где?

— Там, на правой клумбе. Месье Бекс говорит, что это следы садовника. Посмотрим, так ли это. Глядите, он движется сюда с тележкой.

В самом деле, какой-то старик с садовой тележкой, нагруженной саженцами, пересекал аллею. Пуаро позвал его, и он, оставив тележку, направился к нам прихрамывая.

— Мы что, будем брать у него отпечатки сапог, чтобы сравнить с теми следами? — пошутил я. Но моя вера в Пуаро стала немного оживать. Если он считает важными отпечатки сапог на правой клумбе, возможно, в них и кроется ключ к разгадке.

— Именно, — сказал Пуаро.

— Но не покажется ли ему это странным?

— Он и не догадается.

Мы не могли продолжать разговор, так как старик уже приблизился.

— Вам что-нибудь нужно, месье?

— Да. Вы уже давно работаете здесь садовником, не так ли?

— Двадцать четыре года, месье.

— И как вас зовут?

— Огюст, месье.

— Меня восхитила эта роскошная герань. Она великолепна. Давно ли она посажена?

— Довольно давно. Но, конечно, чтобы содержать клумбы в порядке, надо не только аккуратно срезать отцветшую герань, надо время от времени сажать новые растения и удалять увядшие.

— Вчера вы посадили несколько новых растений, не так ли? Те, в середине, и еще на другой клумбе.

— Месье очень наблюдателен. Нужно, чтобы прошел день или два, чтобы они прижились. Да, вчера вечером я посадил на каждой клумбе по десять новых растений. Месье, конечно, знает, что растения нельзя сажать при жарком солнце. — Огюст был очарован вниманием Пуаро и не прочь поболтать.

— Вон там я вижу прекрасный экземпляр, — показал Пуаро. — Не могли бы вы срезать его для меня?

— Ну, конечно, месье. — Старик шагнул на клумбу и осторожно срезал растение, которым восхищался Пуаро.

Пуаро рассыпался в благодарностях, и Огюст ушел к своей тележке.

— Видите? — сказал с улыбкой Пуаро, указывая на углубление, оставленное сапогом садовника. — Все довольно просто.

— Я не догадался…

— Что сапоги оставляют отпечатки? Вы недостаточно пользуетесь своими серыми клеточками. Ну что вы скажете об этом отпечатке?

Я внимательно осмотрел клумбу.

— Все следы оставлены одним и тем же сапогом, — сказал я после внимательного осмотра.

— Вы так думаете? Ну хорошо! Я согласен с вами, — сказал Пуаро.

Казалось, что ему это более не интересно и что он уже думает о чем-то другом.

— Во всяком случае, — заметил я, — в вашем улье теперь на одну пчелу меньше.

— Боже мой! Что за выражение! Что оно означает?

— Я хотел сказать, что теперь вы забудете об этих отпечатках.

К моему удивлению, Пуаро покачал головой.

— Нет-нет, мой друг. Наконец-то я на верном пути. Я все еще в потемках, но, как я уже намекал Бексу, отпечатки сапог — самое важное и интересное в этом деле. Не удивлюсь, если бедный Жиро не обратил на них никакого внимания.

В этот момент открылась парадная дверь, и Оте с комиссаром спустились по ступенькам.

— О, месье Пуаро, а мы шли за вами, — сказал следователь. — Становится уже темно, а мне хотелось бы еще зайти в гости к мадам Добрейль. Без сомнения, смерть месье Рено ее очень огорчит. Но, может быть, мы узнаем у нее о какой-нибудь подробности. Эти «секретные бумаги», которые Рено не доверил своей жене, возможно, спрятаны у женщины, любовь к которой так зачаровала его. Мы знаем слабости наших самсонов, не так ли?

Больше никто ничего не сказал, и мы двинулись под гору. Пуаро со следователем шагали впереди, а мы с комиссаром шли следом.

— Без сомнения, рассказ Франсуазы в основном верен, — доверительно заметил он. — Я навел справки. За последние шесть недель, то есть со времени приезда месье Рено в Мерлинвиль, мадам Добрейль вносила на свой счет в банке большие суммы денег. Всего она внесла двести тысяч франков!

— Боже, — произнес я, подсчитав, — это около четырех тысяч фунтов!

— Именно. Да, вне сомнения, он был безумно влюблен. Но посмотрим, доверил ли он ей свои «секретные бумаги». Следователь надеется, но я не разделяю его оптимизма.

Разговаривая, мы шли по переулку к развилке дороги, где утром останавливался наш автомобиль. И только теперь до меня дошло, что домик, откуда выходила та красивая девушка, и был виллой «Маргерит», где жила таинственная мадам Добрейль.

— Она живет здесь много лет, — сказал комиссар, кивая головой в сторону дома, — очень тихо, очень скромно. Кажется, у нее нет ни друзей, ни родственников, только знакомства, которые она завязала в Мерлинвиле. Она никогда не рассказывает ни о прошлом, ни о своем муже. Никто даже не знает, жив он или мертв. Вы поняли, она окружена тайной.

Я кивнул, испытывая все больший интерес:

— А… дочь? — осмелился спросить я.

— По-настоящему красивая девушка, скромная, искренняя. Чувствуешь к ней жалость, потому что она, вероятно, ничего не знает о прошлом родителей. Но человека, который захочет попросить ее руки, это обязательно будет интересовать, и тогда… — комиссар выразительно пожал плечами.

— Но это не ее вина! — воскликнул я, чувствуя, как во мне закипает негодование.

— Да, но женились бы вы на ней? Всякий мужчина щепетилен в отношении предков своей жены.

Наш спор прервался, так как мы подошли к двери. Месье Оте позвонил. Прошло несколько минут, затем послышался звук шагов, и дверь открылась. На пороге появилась моя утренняя богиня. Увидев нас, она мертвенно побледнела, ее глаза расширились от мрачных предчувствий. Не было сомнений, она испугалась!

— Мадемуазель Добрейль, — сказал Оте, снимая шляпу с головы, — нам бесконечно жаль беспокоить вас, но требования закона… вы понимаете? Передайте мой поклон вашей матушке. Не будет ли она так любезна уделить нам несколько минут для беседы?

Мгновение девушка стояла без движения. Ее левая рука была прижата к груди, будто хотела успокоить внезапное и болезненное биение сердца. Но она овладела собой и сказала тихим голосом:

— Я пойду спрошу. Пожалуйста, подождите.

Она пошла в комнату, находившуюся слева от холла, и мы услышали ее приглушенный шепот. Затем другой голос похожего тембра, в мягкости которого чувствовалась немного более жесткая интонация, произнес:

— Ну разумеется. Попроси их войти.

В следующую минуту мы оказались лицом к лицу с таинственной мадам Добрейль.

Она была значительно ниже дочери, более полная, но с такой же грациозной фигурой. Темные волосы, причесанные на прямой пробор, придавали мадам Добрейль сходство с мадонной. Голубые глаза и длинные ресницы. Хотя она была уже не молодой, ей удалось сохранить очарование, не зависящее от возраста.

— Вы желали видеть меня, месье? — спросила она.

— Да, мадам. — Оте кашлянул, прочищая горло. — Я расследую дело о смерти месье Рено. Конечно, вы об этом слышали?

Она молча наклонила голову. Выражение ее лица при этом не изменилось.

— Мы пришли спросить, не можете ли вы… э… пролить свет на обстоятельства дела?

— Я? — в ее голосе прозвучало удивление.

— Да, мадам. У нас есть основание предполагать, что вы регулярно посещали покойного на его вилле по вечерам. Это так?

— У вас нет права задавать мне такие вопросы.

— Мадам, я расследую убийство.

— Ну и что? Я не имею к убийству никакого отношения.

— Мадам, в настоящий момент мы этого и не утверждаем. Но вы хорошо знали покойного. Не говорил ли он вам доверительно, что ему угрожает опасность?

— Никогда.

— Не упоминал ли он о своей жизни в Сантьяго и о врагах, которые у него там могли остаться?

— Нет.

— Можете ли вы оказать нам хоть какую-нибудь помощь?

— Боюсь, что нет. Я вообще не понимаю, почему вы пришли ко мне. Неужели его жена не может рассказать вам то, что вы хотите? — в ее голосе прозвучала тонкая ирония.

— Мадам Рено рассказала нам все, что могла.

— А… — произнесла протяжно мадам Добрейль. — Интересно…

— Что вас интересует, мадам?

— Ничего.

Следователь посмотрел на нее. Он осознавал, что сражается с сильным противником.

— Вы настаиваете на своем заявлении, что месье Рено ничего вам не сообщал?

— Почему вам кажется вероятным, что он мог бы что-то мне сообщить?

— Потому, мадам, — сказал месье Бекс с рассчитанной жестокостью, — что мужчина говорит любовнице то, что он не всегда говорит жене.

— О! — она вскочила. — В ее глазах сверкал огонь. — Месье, вы оскорбляете меня! Да еще в присутствии моей дочери! Я ничего не могу вам сказать. Будьте добры, покиньте мой дом!

Победа, несомненно, осталась за ней. Словно пристыженные школьники, мы покинули виллу «Маргерит». Следователь что-то зло бормотал себе под нос. Пуаро, казалось, погрузился в раздумья. Вдруг он встрепенулся и спросил у Оте, нет ли поблизости отеля.

— В этой части города есть небольшая гостиница — отель «Де Бэн». Она находится в нескольких сотнях ярдов вниз по дороге. Не исключено, что там можно почерпнуть полезную информацию для расследования. Полагаю, мы увидимся завтра утром?

— Спасибо, месье Оте.

Мы расстались с взаимными любезностями. Я и Пуаро направились в Мерлинвиль, а остальные возвратились на виллу «Женевьева».

— Французская полицейская система великолепна, — сказал Пуаро, глядя им вслед. — Просто удивительно, какой информацией они располагают о каждом, они знают все до банальных подробностей. Хотя месье Рено жил здесь только шесть недель, они прекрасно знакомы со всеми его вкусами и привычками, в одну минуту они могут сообщить о материальном положении мадам Добрейль и о том, какие суммы она вносила в последнее время на банковский счет! Без сомнения, ведение досье — великое дело. Но что это? — Он резко повернулся.

По дороге за нами бежала стройная девушка. Это была Марта Добрейль.

— Прошу прощения, — задыхаясь, крикнула она, подбегая к нам. — Я… я не должна была этого делать, я знаю. Не говорите ничего моей матери. Но верно ли, что перед смертью месье Рено обратился к детективу и что это — вы?

— Да, мадемуазель, — мягко сказал Пуаро. — Все совершенно верно. Но как вы об этом узнали?

— Франсуаза сказала нашей служанке Амели, — покраснев, объяснила Марта.

Пуаро поджал губы.

— Секретность немыслима в таких делах. Но это не имеет значения. Итак, мадемуазель, что же вы хотите узнать?

Девушка колебалась. Казалось, она очень хотела что-то спросить, но боялась.

— Подозревают ли… кого-нибудь?

Пуаро пристально посмотрел на нее и уклончиво ответил:

— Конечно, подозревают, мадемуазель.

— Да, я знаю, но кого-нибудь определенного?

— Почему вас это интересует?

Казалось, девушка была испугана своим вопросом. Сразу же мне на ум пришли произнесенные раньше слова Пуаро: «Девушка с тревожными глазами».

— Месье Рено всегда был очень добр ко мне, — наконец ответила она. — Естественно, что меня это интересует.

— Понимаю, — сказал Пуаро. — Итак, мадемуазель, подозрение падает на двух людей.

— На двух?

Я бы мог поклясться, что в ее голосе послышалось облегчение.

— Их имена неизвестны, но предполагают, что они чилийцы из Сантьяго. Теперь, мадемуазель, вы видите, что значит быть молодой и красивой! Я выдал вам профессиональную тайну!

Девушка весело засмеялась и побежала прочь, напоминая юную амазонку. Я пристально смотрел ей вслед.

— Друг мой, — с мягкой иронией сказал Пуаро, — неужели мы останемся прикованными к этому месту только потому, что вы увидели молодую красивую женщину и у вас закружилась голова?

Я засмеялся и извинился.

— Но она действительно красива, Пуаро. Любому извинительно потерять из-за нее покой.

К моему удивлению, Пуаро очень серьезно покачал головой.

— Эх, дружище, не увлекайтесь Мартой Добрейль. Эта девушка не для вас! Поверьте старому Пуаро!

— Но почему?! — воскликнул я. — Комиссар уверял меня, что она так же добра, как и красива! Сама добродетель!

— У многих тягчайших преступников, которых я знал, были лица ангелов, — поучительно заметил Пуаро. — Патологические наклонности легко могут сочетаться с лицом мадонны.

— Пуаро, — ужаснувшись, прошипел я, — неужели вы подозреваете этого невинного ребенка?

— Та-та-та! Не надо волноваться! Я не говорил, что подозреваю ее. Но вы должны признать, что ее волнение и интерес к этому делу довольно необычны.

— На этот раз я вижу дальше, чем вы, — возразил я. — Она волнуется не за себя, а за мать.

— Мой друг, — сказал Пуаро, — как всегда, вы ничего не видите. Мадам Добрейль может прекрасно о себе позаботиться, ее дочери нечего волноваться. Я сознаюсь, что немножко дразнил вас, но повторяю искренний совет: не увлекайтесь этой девушкой. Она не для вас! Я, Эркюль Пуаро, знаю это! Черт побери! Если бы только я мог вспомнить, где видел это лицо?

— Какое лицо? — удивленно спросил я. — Дочери?

— Нет. Матери.

Заметив мое удивление, он многозначительно кивнул.

— Ну да — именно так. Это было давно, когда я еще служил в бельгийской полиции. Я никогда не видел эту женщину, но я видел ее фотографию и в связи с каким-то делом. По-моему…

— Да?

— Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, это было дело об убийстве.

Глава 8
Неожиданная встреча

Мы рано собрались на вилле на следующее утро. На этот раз полицейский у ворот не преградил нам дорогу. Наоборот, он вежливо отсалютовал, и мы прошли к дому.

Горничная Леони как раз спускалась вниз по лестнице и, оказалось, была не прочь немного поболтать.

Пуаро осведомился о здоровье мадам Рено.

Леони покачала головой.

— Она ужасно расстроена, бедняжка! Она ничего не ест — просто ничего! И бледна как привидение. Сердце разрывается, как посмотришь на нее. Я бы не стала так убиваться по человеку, который обманывал меня с другой женщиной!

Пуаро сочувственно кивнул.

— То, что вы говорите, весьма справедливо, но что поделаешь? Сердце любящей женщины прощает нанесенные ему удары. Но все же, я уверен, у них были в последние несколько месяцев многочисленные сцены, полные взаимных упреков!

Леони снова покачала головой.

— Никогда, месье. Никогда я не слыхала, чтобы мадам высказала протест или хотя бы упрек! У нее терпение и характер ангела, совершенно противоположный характеру мужа.

— Значит, месье Рено не обладал ангельским характером?

— Далеко нет. Когда он сердился, весь дом знал об этом. В тот день, когда он поссорился с месье Жаком, — боже мой, их можно было слышать на базарной площади, так громко они кричали!

— В самом деле? — спросил Пуаро. — А когда была эта ссора?

— О, это случилось как раз перед отъездом месье Жака в Париж. Он чуть не опоздал на поезд. Он вышел из библиотеки и схватил свой чемодан, стоявший в холле. Поскольку автомобиль был в ремонте, ему пришлось бежать на станцию. Я вытирала пыль в гостиной и видела, как он прошел мимо, лицо у него было белое-белое, а на щеках красные пятна. Ах, уж и зол он был!

Леони явно наслаждалась своим рассказом.

— А спор у них о чем шел?

— Этого-то я и не знаю, — призналась Леони. — Правда, они кричали, но их голоса были такими громкими и говорили они так быстро, что их мог бы понять только человек, хорошо владеющий английским. Но хозяин… он был как грозовая туча весь тот день! Все ему не нравилось.

Звук закрываемой двери наверху оборвал поток слов Леони.

— А Франсуаза-то меня ждет! — воскликнула она, вспомнив о своих обязанностях. — Эта старушенция всегда ругается.

— Одну минуту, мадемуазель! Где сейчас следователь?

— Они все пошли посмотреть на автомобиль в гараже. Господин комиссар думает, что им могли воспользоваться в ночь убийства.

— Что за идея? — прошептал Пуаро, когда девушка исчезла.

— Вы хотите пойти и присоединиться к ним?

— Нет, я подожду их возвращения в гостиной. В такое жаркое утро там, надеюсь, прохладно.

Спокойствие Пуаро было для меня не совсем понятным.

— Если вы не возражаете… — начал я и замолчал.

— Нисколько. Вы хотите заняться расследованием самостоятельно, да?

— Ну, мне бы хотелось взглянуть на Жиро, если он где-нибудь здесь, и узнать, что он придумал.

— Человек-ищейка, — прошептал Пуаро, откидываясь назад в удобное кресло и закрывая глаза. — Пожалуйста, мой друг. Всего доброго.

Я не спеша вышел из парадного входа и повернул вверх по дорожке, по которой мы шли вчера. Действительно было жарко. Я решил самостоятельно осмотреть место преступления. Однако я не прошел прямо к нему, а свернул в кусты, с тем, чтобы выйти на поле для гольфа правее ярдов на сто или даже подальше. Если Жиро там, мне хотелось бы понаблюдать за его приемами издали, прежде чем он обнаружит мое присутствие. Но кусты здесь были гораздо гуще, и я с большим трудом пролез через них. Наконец я выбрался на поле для гольфа, но так неожиданно и энергично, что налетел на молодую даму, которая стояла спиной к зарослям.

Нет ничего удивительного в том, что она приглушенно вскрикнула, я тоже издал восклицание изумления, поскольку это была моя попутчица с поезда — Синдерелла!

Удивление было взаимным.

— Вы! — воскликнули мы одновременно. Молодая особа пришла в себя первой.

— Здрасте, я ваша тетя! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?

— Если на то пошло, то что вы здесь делаете? — отпарировал я.

— Когда я видела вас в последний раз позавчера, вы трусили домой, в Англию, как паинька-мальчик. Вам что, дали сезонный билет для поездок туда и обратно вместо члена вашего парламента?

Я сделал вид, что не услышал конца фразы.

— Кстати, как поживает ваша сестра? — спросил я. И был вознагражден белозубой улыбкой.

— Как любезно с вашей стороны спросить о ней! С сестрой все в порядке, благодарю вас.

— Она здесь, с вами?

— Сестра осталась в городе, — ответила девушка с достоинством.

— Я не верю, что у вас есть сестра, — засмеялся я. — Если она у вас даже и есть, то ее зовут Сатаной!

— А вы помните мое имя? — спросила она с улыбкой.

— Синдерелла. Но вы теперь скажете мне свое настоящее имя, не правда ли?

Она отрицательно покачала головой с лукавым видом.

— Даже не скажете, зачем вы здесь находитесь?

— Я полагаю, что вы слыхали о людях «на отдыхе».

— На дорогом французском морском курорте?

— Можно и тут устроиться дешево, если знаешь, куда обратиться.

Я пристально посмотрел на нее:

— И все же у вас не было намерения ехать сюда, когда я встретил вас два дня назад.

— У всех бывают такие странности, — сказала Синдерелла напыщенно. — Ну теперь я рассказала достаточно. Маленькие мальчики не должны быть слишком любопытными. Вы все еще мне не сказали, что вы здесь делаете. Небось, притащили с собой члена парламента порезвиться на пляже.

Я покачал головой.

— Не отгадали. Помните, я говорил, что мой давний друг детектив?

— Да.

— И, возможно, вы слышали о преступлении, совершенном здесь, на вилле «Женевьева»?

Она уставилась на меня. Грудь ее вздымалась, а глаза сделались большими и круглыми.

— Вы хотите сказать, что участвуете в расследовании?

Я кивнул. Не было никакого сомнения, что я удивил Синдереллу. Ее чувства, когда она смотрела на меня, были слишком уж очевидны. В течение нескольких секунд она молчала. Потом воскликнула:

— Вот это интересно! Понесите меня туда на ручках. Я хочу видеть эти ужасы.

— Что вы хотите сказать?

— То, что говорю. Господи, разве я не рассказывала вам, что души не чаю в преступлениях? Как вы думаете, почему я подвергаю опасности свои щиколотки, шагая в туфлях на высоких каблуках по этой глине? Я ведь рыскаю здесь уже несколько часов. Пыталась проникнуть в дом через парадный вход, так эта старая растяпа — французский жандарм и слушать не захотел. Я думаю, что Елена Прекрасная, Клеопатра и Мария Стюарт — все в одном лице — не достигли бы с ним никаких результатов! Мне действительно ужасно повезло, что я встретила вас. Пойдемте, покажите мне все как полагается.

— Но постойте, подождите минутку, я не могу этого сделать. Никого внутрь не пускают.

— А разве вы и ваш друг не шишки?

Мне не хотелось сразу признаваться в своей малозначимости, и я спросил полушутя:

— А почему вы проявляете к этому делу такой большой интерес? И что конкретно вы хотели бы увидеть?

— О, абсолютно все! Место, где произошло убийство, оружие, мертвое тело, отпечатки пальцев и другие интересные вещи. Мне никогда раньше не случалось попадать в гущу событий, связанных с убийством. Этих впечатлений мне хватит на всю жизнь.

Такая кровожадность вызвала у меня легкий приступ тошноты. Я читал о толпах женщин, которые осаждают здания судов, когда судят какого-нибудь несчастного за преступление, наказуемое смертной казнью. Иногда я спрашивал себя, какими же должны быть эти женщины? Теперь я знаю. Они все похожи на Синдереллу: молодые, охваченные жаждой нездоровых впечатлений, сенсаций, добытых любой ценой, потерявшие всякую скромность и благородные чувства. Это странное увлечение заинтересовало меня против собственной воли. И все же в глубине души я сохранял первое впечатление: хорошенькое личико, а за ним кровожадные мысли!

— Бросьте задаваться, — неожиданно сказала девица. — И не напускайте на себя важность. Когда вас приглашали на эту работу, разве вы отворачивали нос в сторону и заявляли, что не хотите быть замешаны в это грязное дело?

— Да, но…

— А если бы вы были здесь на отдыхе, разве вы не стали бы интересоваться местными происшествиями, как я? Конечно, стали бы.

— Я — мужчина, а вы — женщина.

— Женщина в вашем представлении — это некто прыгающий на стул и вопящий при виде мыши? У вас доисторические понятия. Но вы все-таки проводите меня и покажете все, не правда ли? Это может иметь для меня большое значение.

— Каким образом?

— Они не допускают сюда репортеров. И я могла бы урвать большой куш в одной из газет. Вы же знаете, как хорошо они платят за сенсационные сведения.

Я колебался. Она сунула маленькую теплую ручку в мою руку.

— Очень прошу, ну будьте добры.

Я капитулировал. В глубине души я чувствовал, что с удовольствием возьму на себя роль гида. В конце концов, меня совершенно не касалась моральная позиция девушки. Я немного нервничал по поводу того, как отнесется к этому следователь, но я подбодрял себя, думая, что ничего плохого выйти не может.

Сначала мы направились к месту; где был обнаружен труп. Там был поставлен полицейский, который вежливо отдал мне честь. Он видел меня накануне и ничего не спросил о моей спутнице. Вероятно, он принял ее за служебное лицо. Я объяснил Синдерелле, как было обнаружено тело. Она слушала внимательно, иногда задавая разумные вопросы. Затем мы направились в сторону виллы. Я продвигался довольно осторожно, поскольку, откровенно говоря, мне совсем не хотелось кого-нибудь встретить. Я провел девушку сквозь зеленую изгородь позади дома к сарайчику. Но тут я вспомнил, что вчера вечером, после того, как комиссар Бекс запер дверь, он оставил ключ у полицейского Маршо «на случай, если ключ потребуется Жиро, пока мы будем заняты в доме». Я подумал, что скорее всего детектив из Сюрте, после того, как он воспользовался ключом, вернул его снова Маршо. Оставив девушку за зеленой изгородью, я вошел в дом. Маршо стоял на посту возле дверей в гостиную. Оттуда доносились приглушенные голоса.

— Месье нужен следователь Оте? Он в гостиной вновь допрашивает Франсуазу.

— Нет, — сказал я поспешно, — он мне не нужен. Но мне бы очень хотелось получить ключ от сарайчика, если это не противоречит правилам.

— Ну, конечно, месье. — Он протянул мне ключ. — Вот он. Месье следователь приказал, чтобы вам была оказана всевозможная помощь. Вы вернете мне его, когда покончите там с делами, вот и все.

— Конечно.

Я был приятно поражен, что в глазах Маршо, по крайней мере, я был такого же высокого ранга, как и Пуаро. Девушка ждала меня. Она вскрикнула от восторга, увидев в моей руке ключ.

— Так вы его достали все-таки?

— А как же, — ответил я спокойно. — Все равно вы знаете, что я делаю это в нарушение инструкции.

— Вы оказались просто душкой, и я не забуду этого. Пошли. Они не увидят нас из дома, нет?

— Подождите минутку, — сказал я, сдерживая ее. — Я не буду вам препятствовать, если вы действительно хотите туда войти. Но необходимо ли это? Вы видели место убийства, парк, виллу и слышали все подробности дела. Разве этого не достаточно для вас? Смотреть на мертвого будет страшно, и, знаете ли, неприятно.

Мгновение она смотрела на меня с выражением, которого я не мог толком понять. Затем рассмеялась.

— Мне нужны ужасы, — заявила она. — Пошли.

Мы молча подошли к двери сарайчика. Я открыл замок, и мы вошли внутрь. Я подошел к мертвому телу и легонько потянул простыню, как это делал Бекс вчера днем. Короткий, приглушенный крик сорвался с губ девушки. Я повернулся и увидел на ее лице ужас, все ее игривое, хорошее настроение моментально испарилось.

Она не послушалась моего совета и теперь была наказана. Но я чувствовал себя безжалостным. Пусть она пройдет через этот ужас, к которому так стремилась. Я осторожно повернул труп лицом вниз.

— Видите, — пояснил я, — его убили ударом в спину. Она проговорила почти беззвучно.

— Чем его ударили?

Я кивнул в сторону стеклянного кувшина.

— Вон тем ножом.

Внезапно девушка покачнулась и рухнула на пол. Я бросился ей на помощь.

— У вас закружилась голова? Давайте выйдем отсюда. Это зрелище не для вас.

— Воды, — прошептала она. — Скорей воды.

Я оставил ее и бросился в дом. К счастью, никого из слуг поблизости не было. Я смог схватить стакан с водой и добавить туда несколько капель брэнди из карманной фляжки. Девушка лежала там же, где я ее оставил. Несколько глотков воды с брэнди привели ее в чувство удивительно быстро.

— Уведите меня отсюда, о, быстрее, быстрее! — простонала она дрожа.

Взяв Синдереллу под руку, я вывел ее на воздух. Она глубоко дышала.

— Теперь лучше. О, это было ужасно! Зачем вы только пустили меня туда?

Ее слова прозвучали так по-женски, что я не мог удержаться от улыбки. В глубине души я был доволен, что Синдерелле стало плохо. Это доказало, что она не такая уж толстокожая, как я думал. Ведь она чуть постарше ребенка, и ее любопытство, по всей вероятности, было ребячеством.

— Я делал все, стараясь остановить вас, вы знаете, — сказал я мягко.

— Думаю, что да. Ну, прощайте.

— Постойте-ка, вы не должны идти совершенно одна. Вы слишком слабы. Я настоятельно прошу разрешить мне проводить вас обратно в Мерлинвиль.

— Чепуха. Я себя уже прекрасно чувствую.

— А вдруг вы опять упадете в обморок? Нет-нет, я пойду с вами.

Но от этого предложения Синдерелла начала весьма энергично отказываться. В конце концов, она уступила. Мне было разрешено проводить ее до окраины городка. Мы повторили наш путь мимо места убийства и, сделав небольшой крюк, вышли на дорогу. На окраине, где начинались первые лавчонки, она остановилась и протянула руку.

— Прощайте, огромное спасибо за проводы.

— Вы уверены, что теперь хорошо себя чувствуете?

— Вполне, благодарю вас. Я надеюсь, у вас не будет неприятностей, что вы мне все показали?

Я успокоил ее.

— Ну, прощайте.

— До свидания, — поправил я. — Если вы квартируетесь здесь, то мы должны встретиться с вами снова.

Она подарила мне сверкающую улыбку.

— Пусть будет по-вашему. До свидания.

— Подождите секунду, вы не сказали мне свой адрес!

— О, я остановилась в отеле «Дю Пар». Отель маленький, но вполне приличный. Приходите повидаться со мной завтра.

— Обязательно приду, — сказал я, возможно, с излишней интимной интонацией.

Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а затем повернулся и направился к вилле. Я вспомнил, что не запер дверь сарайчика. К счастью, никто не заметил моей оплошности. Повернув ключ, я вынул его из замка и вернул Маршо. Возвращая ключ, я внезапно подумал, что, хотя Синдерелла и сообщила мне свой адрес, я все еще не знаю ее настоящего имени.

Глава 9
Жиро находит улики

В гостиной я увидел следователя, который с деловым видом допрашивал старого садовника Огюста. Пуаро находился рядом. Оба приветствовали меня вежливыми поклонами и дружелюбными улыбками. Я тихонько опустился в кресло. Оте показал себя придирчивым и мелочным до крайности, но это не помогло ему добыть какие-либо важные факты.

Огюст признал, что садовые перчатки принадлежат ему. Он всегда надевает их, когда обрабатывает кусты ядовитой примулы. Но вот когда последний раз надевал их, не мог припомнить. Конечно, он их не хватился. Где они хранились? То в одном месте, то в другом. Лопата обычно стояла в маленьком сарайчике для садовых инструментов. Был ли он заперт? Конечно, его запирали. А где хранился ключ? Черт возьми, он был чаще всего в двери! В сарайчике не было ничего ценного, что можно украсть. Кто же мог ожидать шайку бандитов и убийц? Во времена мадам графини — прежней хозяйки — такого никогда не случалось. Оте махнул рукой и закрыл папку. Старик понял, что допрос окончен, и с ворчанием пошел к выходу.

Помня непонятный интерес Пуаро к следам на клумбе, я внимательно следил за Огюстом, когда он давал показания. Либо он не имел никакого отношения к преступлению, либо был отличным актером. Внезапно, как раз когда он приблизился к двери, меня осенила идея.

— Простите, месье Оте, — воскликнул я, — не разрешите ли задать один вопрос?

— Безусловно, месье.

Я повернулся к Огюсту.

— Где вы храните свои садовые сапоги?

— Иногда в бумажном пакете, — проворчал старик. — Но чаще всего у себя на ногах. Где же еще?

— А где они лежат ночью?

— Под моей кроватью.

— А кто их чистит?

— Никто. А зачем их чистить? Что я, молодой франт и хожу гулять на набережную? По воскресеньям я надеваю праздничные сапоги, а в другое время… — Он пожал плечами.

Обескураженный, я покачал головой.

— Ну и ну, — сказал следователь. — Мы не очень-то продвинулись вперед. Безусловно, нас задерживает отсутствие телеграфного ответа из Сантьяго. Кто-нибудь видел Жиро? Вот уж действительно кому недостает вежливости! Мне бы очень хотелось послать за ним и…

— Вам не придется далеко посылать, господин следователь.

Спокойный голос заставил всех вздрогнуть. Жиро стоял в саду и смотрел на нас через открытое окно.

Не торопясь он перешагнул подоконник и оказался у стола.

— Вот и я, господин следователь, к вашим услугам. Примите мои извинения по поводу запоздалого появления.

— Ничего, ничего, — пробормотал следователь, заметно смутившись.

— Конечно, я всего-навсего детектив, — продолжал Жиро. — Я ничего не смыслю в допросах. Но если бы я вел допрос, то постарался сделать это без открытого окна. Любой прохожий может легко подслушать все, что здесь происходит. Это между прочим.

Оте покраснел от злости. Было очевидно, что взаимной любви между следователем и детективом не предвидится. Они начали ссориться друг с другом с самого начала. Возможно, это было предрешено, ибо Жиро считал всех следователей дураками, а для Оте, относящемуся к своему служебному положению с уважением, небрежная манера парижского детектива не могла не быть оскорбительной.

— Ну хорошо, месье Жиро, — сказал следователь довольно резко. — Без сомнения, вы время зря не теряли и принесли нам список злоумышленников! И теперь можете точно указать место, где они сейчас находятся!

Не обращая внимания на иронию, Жиро ответил:

— По крайней мере я знаю, откуда они взялись.

— Что вы сказали?

Жиро вынул из кармана два небольших предмета и положил их на стол. Мы столпились вокруг. Предметы были самые обыкновенные: окурок папиросы и незажженная спичка. Детектив резко повернулся к Пуаро.

— Что вы здесь видите? — спросил он.

В его тоне было что-то почти грубое. Я вспыхнул, но Пуаро остался спокойным. Он пожал плечами.

— Окурок папиросы и спичку.

— А о чем это вам говорит?

Пуаро развел руками.

— Это мне не говорит ни о чем.

— А! — сказал Жиро с удовлетворением в голосе. — Вы не изучили эти предметы. Спичка не обычная, по крайней мере в этой стране. К счастью, она не была зажжена. Я бы не смог опознать ее в противном случае. Очевидно, один из бандитов выбросил окурок папиросы и закурил вторично, уронив при этом одну спичку из коробка…

— А где же другая спичка? — спросил Пуаро.

— Какая спичка?

— Да та, которой он зажег папиросу. Вы тоже нашли ее?

— Нет.

— Быть может, вы не слишком тщательно искали?

— Не слишком тщательно искал? — на мгновение показалось, что детектив взорвется от гнева, но усилием воли он сдержал себя. — Я вижу, вы любите пошутить, месье Пуаро. Но, во всяком случае, есть спичка или нет, окурка будет достаточно. Эта папироса из Южной Америки с гильзой из лакричной бумаги.

Пуаро поклонился. Заговорил комиссар:

— Окурок папиросы и спичка могли принадлежать и месье Рено. Вспомните, он вернулся из Южной Америки только два года назад.

— Нет! — ответил его оппонент уверенно. — Я уже осмотрел все вещи месье Рено. Папиросы, которые он курил, и спички, которыми он пользовался, совершенно другие.

— Вам не кажется странным, — сказал Пуаро, — что эти незнакомцы появились без оружия, перчаток и лопаты и так удачно нашли все эти предметы?

Жиро снисходительно улыбнулся.

— Безусловно, это странно. И без моей версии присутствия сообщника в доме необъяснимо.

— Ага! — воскликнул Оте. — Сообщник. Сообщник в доме!

— Или вне его, — сказал Жиро со странной улыбкой.

— Но ведь кто-то должен был их впустить? Мы не можем поверить, что они нашли дверь открытой благодаря невероятной удаче.

— Согласен, господин следователь. Дверь им открыли, но ее так же легко было открыть снаружи, как и изнутри, если у кого-то имелся ключ от дома.

— Но у кого есть такой ключ?

Жиро пожал плечами.

— Что касается ключа, то вряд ли тот, у кого он есть, признается. Но ключ мог быть у нескольких человек. У месье Жака Рено, например. Действительно он находится на пути в Южную Америку, но он мог потерять свой ключ или у него могли его украсть. Потом, у нас есть садовник. Он много лет здесь служит. У одной из молодых служанок может быть возлюбленный. Снять оттиск с ключа и изготовить по нему новый ключ очень просто. Возможностей много. Есть еще одна персона, которая, насколько я могу судить, наверняка обладает таким ключом.

— Кто же это?

— Мадам Добрейль, — сказал детектив сухо.

— Э-э! — произнес следователь. При этом лицо его сразу вытянулось. — Так вы тоже слыхали об этом, не так ли?

— Я слышу все, — пробасил Жиро самодовольно.

— Но есть одно обстоятельство, о котором, клянусь, вы не слыхали — сказал Оте, довольный тем, что может показать свою осведомленность, и не спеша рассказал о таинственном посетителе прошлой ночью, о чеке, выписанном на имя Дювина, и, наконец, протянул Жиро письмо, подписанное «Белла».

Жиро слушал молча, внимательно рассмотрел письмо и затем протянул его обратно.

— Все это очень интересно, господин следователь, но моя версия остается без изменений.

— А в чем состоит ваша версия?

— Я предпочитаю о ней сейчас не говорить. Вспомните, я ведь только начал вести расследование.

— Скажите мне, месье Жиро, — сказал Пуаро неожиданно, — ваша версия допускает, что дверь могла быть открыта, но не объясняет, почему она была оставлена открытой. Когда убийцы уходили, разве не было бы для них естественным закрыть за собой дверь? Если бы полицейский случайно подошел к дому, как это порой делается, чтобы проверить, все ли в порядке, они могли быть обнаружены и схвачены на месте.

— Допустили ошибку. Я согласен с вами, они просто забыли об этом.

И тут, к моему изумлению, Пуаро произнес почти те же слова, которые он сказал Бексу вчера вечером:

— Но я не согласен с вами. Дверь была оставлена открытой или преднамеренно, или по необходимости, и любая версия, которая не признает этого факта, обречена на неудачу.

Мы все смотрели на него с чувством большого недоумения. Казалось бы, просчет в оценке вещественных доказательств — окурка и спички — должен был унизить Пуаро. Но он сидел перед нами довольный собой, как никогда, и не моргнув глазом читал нотацию великому Жиро.

Детектив крутил ус, насмешливо разглядывая моего друга.

— Вы со мной не согласны, ну что же. Тогда ответьте, что вас особенно поражает в этом деле? Мне хотелось бы знать ваше мнение.

— Есть одно обстоятельство, которое обращает на себя внимание особо. Скажите, месье Жиро, вам ничего не кажется знакомым в этом деле? Оно вам ни о чем не напоминает?

— Я не могу сказать сразу. Хотя, мне кажется, что нет.

— Вы ошибаетесь, — сказал Пуаро спокойно. — Почти точно такое же преступление было совершено раньше.

— Когда? И где?

— Ах, этого, к сожалению, я не могу припомнить в данный момент, но я вспомню. Я надеялся, что вы сможете мне помочь.

Жиро скептически хмыкнул.

— Было много судебных дел, в которых фигурировали преступники в масках! Я не могу помнить все подробности, касающиеся их. Все преступления напоминают друг друга более или менее.

— Но есть такой факт, как индивидуальный почерк. — Пуаро лекторским тоном обратился к нам всем сразу. — Я говорю вам сейчас о психологии преступления. Месье Жиро очень хорошо знает, что у каждого преступника имеется свой особый метод и что полиция, когда ее приглашают расследовать дело, скажем, об ограблении, всегда может довольно точно определить личность правонарушителя по методу, которым совершено преступление. Джэпп сказал бы вам то же самое, Гастингс. Человек — существо неоригинальное. Он неоригинален в рамках закона, в своей повседневной личной жизни, но он равным образом неоригинален и в нарушении закона. Если он совершит преступление однажды, то и все другие преступления, совершенные им, будут походить на первое. Английский убийца, который избавлялся от своих жен, топя их в ванной, являл собой как раз такой пример. Если бы он изменял свои методы, то, возможно, избежал бы ареста по сегодняшний день. Но он стал жертвой стереотипного мышления, полагая, что один раз удалось — удастся и другой, и поплатился за отсутствие оригинальности.

— Ну, а в чем смысл этой пространной тирады? — насмешливо произнес Жиро.

— Смысл в том, что, когда перед вами два преступления, абсолютно схожих по плану и исполнению, можно предположить, что они плоды одного и того же ума. И я ищу этот ум, месье Жиро, и я найду его. В этом кроется ключ к разгадке, психологической разгадке. Вы, может быть, знаете абсолютно все о папиросках и спичечных головках, месье Жиро, а я, Эркюль Пуаро, знаю, как мыслит человек! — И мой друг выразительно постучал себя по лбу.

Но на Жиро эта речь не произвела никакого впечатления.

— Я хочу сообщить вам еще об одном факте, который, может, не был доведен до вашего сведения, — продолжал Пуаро. — Наручные часы мадам Рено в день после трагедии «убежали» на два часа. Быть может, вас это заинтересует.

Жиро уставился на Пуаро.

— Может быть, они всегда спешили?

— Мадам Рено утверждает, что да.

— Ну, тогда все в порядке.

— Тем не менее два часа — это многовато, — сказал Пуаро негромко. — Потом у нас есть еще история со следами на клумбе.

Он кивнул в сторону открытого окна. Жиро сделал два поспешных шага к окну и выглянул наружу.

— Здесь, на этой клумбе?

— Да.

— Но я не вижу никаких следов.

— Там их и нет, — сказал Пуаро, поправляя небольшую стопку книг на столе.

На мгновение дикая ярость исказила черты Жиро.

Он сделал два шага в сторону своего мучителя, но в этот момент дверь гостиной отворилась и Марию объявил:

— Месье Стонор, секретарь, только что прибыл из Англии. Он может войти?

Глава 10
Габриэль Стонор

Мужчина, вошедший в комнату, являл собой поразительную личность. Очень высокий, атлетического сложения, с бронзовыми от загара лицом и шеей, он высился над всеми собравшимися. Даже Жиро казался ничтожным в его присутствии. Позднее я узнал, что Габриэль Стонор был совершенно необычным человеком. Англичанин по происхождению, он объехал почти весь свет. Охотился на диких зверей в Африке, занимался фермерством в Калифорнии, торговал на островах Южных морей. Был секретарем у одного железнодорожного магната в Нью-Йорке и кочевал целый год по пустыне с каким-то арабским племенем.

Его взгляд безошибочно остановился на Оте.

— Вы — следователь, который ведет дело? Рад познакомиться. Какое ужасное происшествие. Как себя чувствует мадам Рено? Это для нее страшный удар.

— Ужасно, ужасно, — ответил Оте. — Разрешите мне представить вам месье Бекса — нашего комиссара полиции. Это месье Жиро из Сюрте. А этот джентльмен — месье Эркюль Пуаро. Месье Рено послал за ним, но он приехал слишком поздно, чтобы предотвратить трагедию. Друг месье Пуаро — капитан Гастингс.

Стонор посмотрел на Пуаро с интересом.

— Он за вами послал?

— Так вы не знали, что месье Рено собирался пригласить детектива? — вмешался Бекс.

— Нет, не знал. Но это меня нисколько не удивляет.

— Почему же?

— Потому что старик перепугался. Я не знаю, в чем там было дело. Он не посвящал меня в свои секреты. У нас были другие отношения. Но испуган он был очень сильно.

— М-да, — протянул Ore. — И у вас нет никакой догадки по поводу причины страха?

— Именно так, сэр.

— Извините меня, месье Стонор, но мы должны начать с небольших формальностей. Как вас зовут?

— Габриэль Стонор.

— Как давно вы стали секретарем месье Рено?

— Около двух лет назад, когда он впервые приехал в Южную Америку. Нас свел один общий знакомый, и Рено предложил мне этот пост. Кстати, он был очень хорошим хозяином.

— Рассказывал ли он вам о своей жизни в Южной Америке?

— Да, довольно много.

— Не знаете ли вы, бывал ли он когда-нибудь в Сантьяго?

— Я полагаю, несколько раз.

— Не упоминал ли он о каком-либо особом происшествии в тех краях, которое могло послужить поводом для мести ему?

— Никогда.

— Не говорил ли он о какой-нибудь тайне, которую узнал, пребывая там?

— Нет.

— Говорил ли он вообще когда-нибудь о тайне?

— Насколько я помню, нет. Но, несмотря на все это что-то таинственное в нем было. Я никогда не слышал, например, чтобы он рассказывал о своем детстве или о каком-либо эпизоде из жизни до его прибытия в Южную Америку. Он был французом канадского происхождения, так я думаю, но я никогда не слыхал, чтобы он говорил о своей жизни в Канаде. Он был очень скрытным.

— Итак, по вашим словам, у него не было врагов и вы не можете помочь нам в разгадке тайны, из-за которой его могли убить?

— Так оно и есть.

— Месье Стонор, слышали ли вы когда-нибудь фамилию Дювин? Если да, то в каких отношениях он был с месье Рено?

— Дювин, Дювин… — Стонор повторил эту фамилию несколько раз задумчиво. — По всей вероятности, не слышал. И все-таки она мне кажется знакомой.

— Знаете ли вы даму, знакомую месье Рено, по имени Белла?

Стонор снова отрицательно покачал головой.

— Бэлла Дювин? Это ее полное имя? Странно? Я уверен, что слышал его. Но в настоящий момент не могу припомнить, в какой связи.

Следователь кашлянул.

— Вы понимаете, месье Стонор, дело серьезное. Здесь нельзя ничего утаивать. Вы, возможно, стараетесь щадить чувства мадам Рено, к которой, как я понимаю, испытываете глубокое уважение и сострадание. Но вы можете таким образом оказать ей медвежью услугу… — Тут Оте стушевался и, приложив руку к груди, продолжил:

— Ну, короче, здесь не должно быть никакой скрытности.

Стонор уставился на него, постепенно уясняя, что от него хотят.

— Я не совсем понимаю вас, — начал он мягко. — При чем тут мадам Рено? У меня действительно огромное уважение и симпатии к ней. Это во всех отношениях порядочная женщина. Но я не вполне понимаю, каким образом моя скрытность может отразиться на ней.

— Ну, например, если окажется, что эта Белла Дювин была для ее мужа не просто другом, а чем-то большим…

— Ах! — воскликнул Стонор. — Теперь я вас понимаю. Но я готов поставить свой последний доллар на то, что вы ошибаетесь. Старик никогда и взгляда не кинул на какую-нибудь юбку. Он просто обожал свою собственную жену. Они были самой любящей парой, какую я когда-либо знал.

Оте слегка покачал головой.

— Месье Стонор, у нас имеется неоспоримое подтверждение — любовное письмо Беллы к месье Рено, обвиняющее его в том, что он охладел к ней. Более того, у нас есть еще одно доказательство того, что у месье Рено была любовная связь с француженкой — некой мадам Добрейль, снимающей соседнюю виллу. И это человек, который, согласно вашему заявлению, никогда на юбки не глядел!

Глаза секретаря сузились.

— Подождите, месье следователь, вы находитесь на ложном пути. Я прекрасно знал Поля Рено. То, что вы сейчас говорите, абсолютно невозможно. Здесь должно быть какое-то другое объяснение.

Следователь пожал плечами.

— Какое другое объяснение здесь может быть?

— Что заставляет вас думать, что это была любовная история?

— У мадам Добрейль была привычка посещать его здесь вечерами. Кроме того, с тех пор, как месье Рено приехал на виллу «Женевьева», мадам Добрейль внесла в банк наличными четыре тысячи английских фунтов.

— Я думаю, что так могло быть, — сказал Стонор спокойно. — Я перевел месье Рено эти деньги по его просьбе. Но они были не для любовных интриг.

— Э! Боже мой! А для чего же тогда?

— Шантаж, — резко сказал Стонор, ударяя рукой по столу. — Вот для чего.

— Ах, вот так идея! — вскричал следователь, потрясенный услышанным.

— Шантаж, — повторил Стонор. — Старику пустили кровь и довольно лихо. Четыре тысячи за пару месяцев. Вот это да! Я говорил вам, что Рено окружала тайна. Очевидно, эта мадам Добрейль знала о ней достаточно, чтобы завернуть гайки.

— Это возможно! — воскликнул следователь взволнованно. — Определенно это возможно.

— Возможно? — загремел Стонор. — Это — точно! Скажите мне, спрашивали ли вы мадам Рено об этой вашей выдумке с любовной историей?

— Нет, месье. Нам не хотелось причинять ей беспокойство.

— Беспокойство? Да вы что? Она бы рассмеялась вам в лицо. Уверяю вас, они были самой дружной супружеской парой, какие только я знал.

— Это напомнило мне другой момент, — сказал Оте. — Посвящал ли вас месье Рено в свои планы в отношении завещания?

— Я знаю о завещании все, так как возил его адвокату после того, как Рено его написал. Я могу назвать вам его юристов, если вы хотите посмотреть завещание. Оно находится у них. Оно совсем простое. Половина — жене пожизненно, другая половина — его сыну. Мне помнится, что он оставил и мне тысячу. Затем указал несколько лиц, которым ничего не завещается.

— Когда было составлено это завещание?

— О, приблизительно полтора года назад.

— Очень ли вас удивит, месье Стонор, если мы вам скажем, что месье Рено написал новое завещание менее чем две недели назад?

Стонор был явно удивлен.

— Я не имею об этом ни малейшего представления. Каково же оно.

— Все это огромное состояние оставлено безоговорочно жене. Сын даже не упоминается.

Стонор протяжно свистнул.

— Я бы сказал, что это довольно жестоко по отношению к парнишке. Конечно, мать обожает его, но для окружающего мира это выглядит как недостаток доверия со стороны отца и будет ударом по гордости. Однако это еще раз подтверждает, что Рено и его жена были в самых лучших отношениях.

— Вполне возможно, — сказал Оте. Нам придется пересмотреть некоторые свои догадки. Мы, конечно, телеграфировали в Сантьяго и ждем ответа с минуты на минуту. По всей вероятности, это внесет ясность. С другой стороны, если ваше предположение о шантаже окажется правильным, мадам Добрейль должна будет дать нам ценную информацию.

Пуаро, молчавший до сих пор, спросил:

— Месье Стонор, шофер Мастере давно служит у месье Рено?

— Больше года.

— Не знаете ли вы, был он когда-либо в Южной Америке?

— Я совершенно уверен, что не был. До того, как стать шофером у месье Рено, он много лет служил в Глочестершире у людей, которых я хорошо знаю.

— Значит, вы можете поручиться за него как за человека вне всяких подозрений?

— Совершенно верно.

Пуаро казался несколько расстроенным. Между тем следователь вызвал Маршо.

— Передайте мое почтение мадам Рено и скажите, что я хотел бы побеседовать с ней несколько минут. Попросите ее не беспокоиться. Я поговорю с ней наверху.

Маршо козырнул и исчез.

Мы ждали несколько минут, а затем, к нашему удивлению, дверь отворилась, и мадам Рено, смертельно бледная, вошла в комнату.

Следователь Оте пододвинул ей стул, бормоча извинения, за что она поблагодарила его улыбкой. Стонор взял ее руку и долго держал, выражая этим свое сочувствие. Говорить он не мог. Мадам Рено повернулась к Оте.

— Вы хотели о чем-то спросить меня, господин следователь?

— С вашего позволения, мадам. Известно, что ваш муж был французским канадцем по происхождению. Можете ли вы рассказать что-нибудь о его юности или семье?

Она покачала головой.

— Мой муж всегда был очень скрытным в отношении своего прошлого, месье. Мне кажется, у него было тяжелое детство, так как он не любил говорить о тех временах. Наша жизнь протекала исключительно в настоящем и будущем.

— Не было ли в его прошлом какой-нибудь тайны? Мадам Рено чуть улыбнулась и покачала головой.

— Ничего такого романтичного не было, уверяю вас, месье следователь.

Оте тоже улыбнулся.

— Право, мы не должны впадать в мелодраматический тон. Но есть еще кое-что… — он заколебался.

Стонор прервал его поспешно.

— У них в голове возникла сверхъестественная идея, мадам Рено. Они не больше и не меньше вообразили, что месье Рено завел роман с мадам Добрейль, которая, кажется, живет по соседству.

Щеки мадам Рено залились алой краской. Она вскинула голову, потом закусила губу, лицо ее дрожало. Стонор смотрел на нее, пораженный, но комиссар Бекс наклонился вперед и осторожно спросил:

— Мы не хотели бы причинять вам боль, мадам, но были ли у вас основания думать, что мадам Добрейль была любовницей вашего мужа?

С мучительным рыданием мадам Рено закрыла лицо руками. Ее плечи судорожно вздрагивали. Наконец, она подняла голову и произнесла разбитым голосом:

— Она могла ею быть.

Никогда за всю жизнь я не видел такого неописуемого удивления, какое выражало лицо Стонора. Он был абсолютно ошеломлен.

Глава 11
Жак Рено

Трудно сказать, как бы дальше развивался разговор, потому что в эту минуту дверь резко распахнулась и в комнату широкими шагами вошел высокий молодой мужчина.

В первое мгновение у меня мелькнула несуразная мысль, что мертвый ожил. Потом я разглядел у бесцеремонно ворвавшегося к нам человека темные волосы, не тронутые сединой. В действительности это был довольно интересный юноша. Он бросился прямо к мадам Рено, не обращая внимания на присутствующих.

— Мама!

— Жак! — она обняла его. — Дорогой мой! Но почему ты здесь? Ты же должен был отплыть из Шербура на «Анзоре» два дня назад? — Потом, внезапно вспомнив о присутствующих, она с чувством собственного достоинства обернулась:

— Мой сын, месье.

— Очень приятно, — сказал Оте, отвечая на поклон юноши. — Значит, вы не отплыли на «Анзоре»?

— Нет, месье. Отплытие «Анзоры» было отложено на двадцать четыре часа из-за неполадок в двигателе. Я должен был отплыть прошедшей ночью вместо предыдущей, но, случайно купив вечернюю газету, я увидел сообщения об ужасной трагедии, которая нас постигла. — Его голос прервался, и в глазах появились слезы. — Бедный отец, бедный отец.

Уставившись на него как во сне, мадам Рено повторила:

— Так ты не отплыл? — И затем с жестом безграничной усталости она будто себе самой прошептала:

— В конце концов, теперь это не имеет значения.

— Садитесь, месье Рено, прошу вас, — сказал Оте, указывая на стул. — Я глубоко вам сочувствую. Должно быть, это ужасный удар — узнать обо всем так, как узнали вы. Однако, видимо, к лучшему, что вам не пришлось отплыть. Я надеюсь, что вы сможете сообщить нам именно то, что поможет прояснить тайну.

— Я в вашем распоряжении, месье. Задавайте какие угодно вопросы.

— Прежде всего, эта поездка совершалась, по-видимому, по просьбе вашего отца?

— Совершенно верно, месье. Я получил телеграмму, в которой отец просил меня без отлагательств отправиться в Буэнос-Айрес, оттуда через Анды в Вальпараисо и дальше в Сантьяго.

— Так. И какова же цель этой поездки?

— Не имею никакого представления.

— Неужели?

— Да. Посмотрите, вот телеграмма.

Следователь взял ее и громко прочитал:

— «Отправляйся немедленно Шербур, садись „Анзору“, отплывающую сегодня Буэнос-Айрес. Конечный пункт Сантьяго. Дальнейшие инструкции ждут тебя Буэнос-Айресе. Не опоздай. Дело крайней важности. Рено». А раньше вы не разговаривали об этом?

Жак Рено покачал головой.

— Нет. Конечно, я знал, что мой отец долго жил в Южной Америке и у него есть капиталовложения. Но раньше он никогда не предлагал мне поехать туда.

— Вы, конечно много раз бывали в Южной Америке, месье Рено?

— Я был там еще ребенком. Учился в Англии и потом проводил в этой стране большую часть свободного времени. Поэтому в действительности я знаю о Южной Америке гораздо меньше, чем это можно было бы предположить. Видите ли, война началась, когда мне было семнадцать.

— Вы служили в английских летных частях?

— Да, месье.

Оте кивнул и продолжил допрос, задавая уже хорошо известные нам вопросы. В ответ Жак Рено совершенно определенно заявил, что он ничего не знает о врагах, которые могли появиться у отца в Сантьяго или где-нибудь еще в Южной Америке, что за последнее время он не заметил никаких изменений в поведении отца и что он никогда не слышал, чтобы тот упоминал о каких-то «секретных бумагах». Он считал, что поездка в Южную Америку была обусловлена причиной чисто делового характера.

Когда следователь Оте на минуту замолчал, раздался спокойный голос Жиро:

— Со своей стороны, я бы тоже хотел задать несколько вопросов, господин следователь.

— Разумеется, месье Жиро, — холодно произнес следователь.

Жиро подвинул свой стул поближе к столу.

— Вы были в хороших отношениях с вашим отцом, месье Рено?

— Конечно, — с гордостью ответил юноша.

— Вы положительно это утверждаете?

— Да.

— У вас не было никаких споров?

Жак пожал плечами, невольно смутившись.

— У всех людей иногда возникают разногласия во мнениях.

— Именно, именно. Но если кто-нибудь стал бы утверждать, что в день вашего отъезда в Париж у вас с отцом была жестокая ссора, то он бы, без сомнения, солгал?

Я не мог не восхититься изобретательностью Жиро. Его хвастовство: «я знаю все» — не было пустым. Жак Рено был явно смущен вопросом.

— Мы… мы поспорили, — признался он.

— Так, значит, был спор! А в ходе спора вы произнесли фразу: «Когда ты умрешь, я смогу делать что захочу»?

— Может быть, — пробормотал Жак, — не помню.

— Сказал ли ваш отец в ответ на это: «Но я еще не умер!» — на что вы ответили: «Я бы этого хотел!»?

Юноша не ответил. Его руки нервно перебирали предметы, лежавшие на столе.

— Пожалуйста, месье Рено, я должен попросить вас ответить, — резко сказал Жиро.

Потеряв самообладание, юноша сделал неосторожный жест и смахнул на пол костяной нож для разрезания бумаги.

— Какое это имеет значение?! — воскликнул он. — Вы и так все знаете. Да, у нас с отцом действительно произошла ссора. Должен признаться, что говорил все это. Я был так зол, что даже не могу вспомнить, что я говорил! Я был в бешенстве, в этот момент я чуть было не убил его. Делайте свои выводы! — Весь красный от возбуждения, Жак откинулся на спинку стула.

Жиро улыбнулся, потом, немного отодвинув стул, сказал:

— Это все. Месье Оте, вы, без сомнения, хотите продолжить допрос?

— О да, именно так, — сказал Оте. — И какова была причина вашей ссоры?

— Я отказываюсь отвечать.

Оте выпрямился.

— Месье Рено, с законом нельзя шутить! — загремел его голос. — Какова была причина ссоры?

Молодой Рено продолжал молчать. Он сидел злой и мрачный. Но спокойно и невозмутимо прозвучал другой голос, голос Эркюля Пуаро:

— Если хотите, я сообщу вам это, месье.

— Вы знаете?

— Разумеется, я знаю. Предметом ссоры была Марта Добрейль.

Испуганный, Рено вскочил. Следователь подался вперед.

— Это так, месье?

Жак кивнул.

— Да, — произнес он. — Я люблю мадемуазель Добрейль и хочу жениться на ней. Когда я сообщил об этом отцу, он пришел в ярость. Конечно, я не мог слушать, как он оскорблял девушку, которую я люблю, и тоже вышел из себя.

Оте посмотрел на мадам Рено.

— Вы знали об этой… привязанности сына, мадам?

— Я боялась этого, — просто ответила она.

— Мама! — закричал юноша. — И ты тоже! Марта так же добра, как и красива. Что ты имеешь против нее?

— Я ничего не имею против мадемуазель Добрейль. Но я предпочла бы, чтобы ты женился на англичанке, а если и на француженке, то не на такой, у которой мать с сомнительным прошлым!

В ее голосе явно звучала затаенная враждебность к старшей Добрейль, и мне стало вполне понятно, что, когда она узнала о влюбленности ее единственного сына в дочь соперницы, это явилось для нее тяжелым ударом.

Мадам Рено продолжала, обращаясь к следователю:

— Возможно, мне следовало бы поговорить об этом с мужем, но я надеялась, что это только юношеский флирт, который кончится быстрее, если не обращать на него внимания. Теперь я виню себя за молчание, но мой муж, как я вам говорила, казался таким взволнованным и измученным, не похожим на самого себя, что я старалась вообще не беспокоить его.

Оте кивнул и спросил Жака:

— Когда вы сообщили отцу о ваших намерениях, относительно мадемуазель Добрейль, был он удивлен?

— Для него это явилось полной неожиданностью. Он безапелляционно приказал мне выбросить эту мысль из головы. Он поклялся, что никогда не даст согласия на наш брак. Я был уязвлен и хотел знать, что он имеет против мадемуазель Добрейль. Отец не мог дать удовлетворительного объяснения. Он лишь ограничился какими-то намеками на тайну, окружавшую жизнь матери и дочери. Я ответил, что женюсь на Марте, а не на ее происхождении, но он начал кричать на меня и отказался дальше обсуждать этот вопрос. Я должен был забыть эту девушку. Несправедливость и произвол взбесили меня, особенно потому, что он сам был необычайно любезен с мадемуазель и мадам Добрейль и постоянно предлагал пригласить их к нам. Я вышел из себя, и мы всерьез поссорились. Отец напомнил мне, что я полностью завишу от него, и, должно быть, в ответ на это я сказал, что смогу поступать как захочу после его смерти.

Пуаро прервал Жака неожиданным вопросом:

— Значит, вы знали о содержании завещания вашего отца?

— Я знал, что он оставил мне половину состояния, другую половину отдал под опеку моей матери, она перейдет ко мне после ее смерти, — ответил юноша.

— Продолжайте рассказ, — попросил следователь.

— После этого мы в бешенстве кричали друг на друга до тех пор, пока я не сообразил, что могу опоздать на парижский поезд. Времени оставалось мало, и мне пришлось бежать на станцию. Я все еще был вне себя. Но, удаляясь от дома, я постепенно успокаивался. Потом написал Марте обо всем, что произошло. Ее ответ утешил меня еще больше. Она писала, что мы должны проявлять твердость и настойчивость и тогда любое сопротивление будет сломлено. Нужно испытать временем наши чувства друг к другу, и, когда мои родители поймут, что это не легкое увлечение с моей стороны, они, без сомнения, смягчатся. Конечно, я не сообщил ей подробно о главном возражении отца против нашего брака. Постепенно я понял, что упрямством ничего не добьюсь.

— Чтобы покончить еще с одним вопросом, скажите, знакомо ли вам имя Дювин, месье Рено?

— Дювин? — повторил Жак. — Дювин? — Он медленно наклонился и поднял нож для разрезания бумаги, который перед этим уронил со стола. Когда он поднял голову, его взгляд встретился с внимательным взглядом Жиро. — Дювин? Нет, не знаю.

— Не прочтете ли вы это письмо, месье Рено? И скажите, имеете ли вы представление, что за особа писала вашему отцу?

Жак Рено взял письмо и прочел его от начала до конца. На его лице появилась краска.

— Моему отцу? — волнение и негодование в его голосе были очевидны.

— Да, мы нашли письмо в кармане его пальто.

— А… — он запнулся, скользнув взглядом в сторону матери.

Следователь понял, что Жак щадит ее, и спросил:

— Можете вы высказать предположение об авторе?

— Не имею ни малейшего представления.

Оте вздохнул.

— Крайне таинственное дело. Ну хорошо, мы можем оставить вопрос о письме. Итак, на чем мы остановились? О, орудие убийства! Боюсь, это может причинить вам боль, месье Рено. Насколько я знаю, это был ваш подарок матери.

Жак Рено подался вперед. Его лицо, покрасневшее во время чтения письма, стало мертвенно бледным.

— Вы хотите сказать, что именно самодельным ножом из авиационного металла был… убит мой отец? Но это невозможно! Безделушкой для вскрытия конвертов!

— Увы, месье Рено, совершенно верно! Боюсь, что это идеальное оружие. Острое и удобное в обращении.

— Где он? Могу я его видеть? Он все еще… в теле?

— О нет, он вынут. Вы хотели бы видеть его? Чтобы быть уверенным? Возможно, это было бы хорошо, хотя мадам уже опознала его. Все же… месье Бекс, можно вас побеспокоить?

— Разумеется. Я немедленно схожу за ним.

— Не будет ли лучше, если месье Рено сам пойдет в сарай? — вкрадчиво предложил Жиро. — Без сомнения, ему необходимо увидеть тело отца.

Вздрогнув, юноша сделал отрицательный жест, и следователь, всегда склонный перечить Жиро, когда это только возможно, ответил:

— Нет, не сейчас. Мы прибегнем к любезности месье Бекса, он принесет его сюда.

Комиссар вышел из комнаты. Стонор подошел к Жаку и стиснул его руку. Пуаро, уже успевший встать, поправлял слегка покосившиеся подсвечники. Следователь уже в который раз читал таинственное любовное письмо, отчаянно цепляясь за свою первую версию убийства на почве ревности.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вбежал комиссар.

— Господин следователь! Господин следователь!

— Да, да. Что случилось?

— Нож! Его там нет!

— Как нет?

— Пропал. Исчез. Стеклянный кувшин, в котором он лежал, пуст!

— Что?! — вскричал я. — Это невозможно. Ведь только сегодня утром я видел… — Слова замерли у меня на языке.

Я привлек внимание всех присутствующих.

— Да, я видел нож там сегодня утром, — медленно сказал я. — Точнее, полтора часа назад.

— Значит, вы ходили в сарай? Где вы взяли ключ?

— Я попросил его у полицейского.

— И вы пошли туда? Зачем?

Я заколебался, но, в конце концов, решил, что лучше все выложить начистоту.

— Месье Оте, — начал я. — Я совершил серьезный проступок, за который должен просить у вас снисхождения.

— Продолжайте, месье.

— Дело в том, — сказал я, желая быть где угодно, только не здесь, — что я встретил знакомую молодую леди. Она выразила горячее желание увидеть все, что можно, и я… ну, короче, я взял ключ и показал ей тело.

— О! — возмущенно вскричал следователь. — То, что вы совершили, — это серьезный проступок, капитан Гастингс! Вообще, это против всех правил. Вы не должны были позволять себе подобную глупость.

— Я знаю, — кротко произнес я. — Ничто сказанное вами не будет слишком суровым, месье.

— Вы не приглашали эту леди сюда?

— Конечно, нет. Я встретил ее совершенно случайно. Она англичанка и проездом остановилась в Мерлинвиле, хотя я и не знал об этом до нашей неожиданной встречи.

— Хорошо, хорошо, — сказал, смягчаясь, следователь. — Это нарушение всех порядков, но леди, без сомнения, молода и красива. Что значит быть молодой! — И он сентиментально вздохнул.

Но комиссар, менее романтичный, вернулся к вопросу:

— Но разве вы не заперли дверь, когда уходили?

— Именно в этом дело, — медленно сказал я. — Именно за это я так ужасно укоряю себя. У моей знакомой был расстроенный вид. Она была на грани обморока. Я принес ей брэнди с водой, а потом настоял на том, чтобы проводить ее в город. Разволновавшись, я забыл запереть дверь. Я сделал это только вернувшись на виллу.

— Тогда сарай был не заперт по меньшей мере двадцать минут… — медленно произнес комиссар и замолчал.

— Именно, — подтвердил я.

— Двадцать минут, — задумчиво повторил комиссар.

— Прискорбно, — с возвратившейся суровостью заключил Оте. — Неслыханно.

Вдруг зазвучал новый голос:

— Вы находите, что это прискорбно? — спросил Жиро.

— Разумеется.

— А я нахожу это восхитительным, — невозмутимо сказал Жиро.

Появление неожиданного союзника сбило меня с толку.

— Восхитительным, месье Жиро? — переспросил следователь, осторожно изучая его краем глаза.

— Вот именно.

— Но почему?

— Потому что теперь мы знаем, что убийца или сообщник убийцы час назад находился около виллы. Будет странно, если, зная это, мы не схватим его в скором времени. — В его голосе прозвучала угроза. Жиро продолжал:

— Он многим рисковал, чтобы овладеть ножом. Возможно, он боялся, что будут найдены отпечатки пальцев.

Пуаро обернулся к Бексу.

— Вы, кажется, говорили, что отпечатков не было?

Жиро пожал плечами.

— Возможно, нож был недостаточно тщательно осмотрен?

Пуаро посмотрел на него.

— Вы не правы, месье Жиро. На убийце были перчатки. Он должен был быть уверен.

— Я не говорю, что это был сам убийца. Это мог быть его сообщник, который не знал об этом.

Помощник следователя собрал бумаги со стола. Оте обратился к нам:

— Наша работа на сегодня окончена. Месье Рено, при желании вы можете ознакомиться с вашими показаниями. Я намеренно проводил следствие, насколько это возможно, в неофициальной обстановке. Мои методы называют оригинальными. Я утверждаю, что такими методами можно многого достичь. Дело теперь находится в умелых руках прославленного месье Жиро. Без сомнения, он отличится. В самом деле, удивительно, что убийцы еще не в его руках! Мадам, разрешите мне еще раз выразить вам сердечное сочувствие, счастливо оставаться, месье. — И в сопровождении помощника и комиссара он удалился.

Пуаро вытащил большую луковицу своих часов и посмотрел на нее.

— Давайте вернемся в отель и пообедаем, мой друг, — сказал он. — И вы подробно расскажете мне о ваших утренних неблагоразумных поступках. Никто на нас не смотрит. Мы можем уйти не прощаясь.

Мы тихо вышли из комнаты. Следователь только что отъехал на своей машине. Я уже собирался спуститься по ступенькам, как меня остановил голос Пуаро.

— Минутку, мой друг. — Он проворно достал из кармана рулетку и с серьезным видом начал измерять пальто, висевшее в холле. Раньше этого пальто я здесь не видел и догадался, что оно принадлежит месье Стонору или Жаку Рено.

Потом, напевая что-то себе под нос, Пуаро положил рулетку обратно в карман и последовал за мной на свежий воздух.

Глава 12
Пуаро проливает свет на некоторые вопросы

— Зачем вы измерили пальто? — с нескрываемым любопытством спросил я, когда мы шли неторопливым шагом по раскаленной дороге.

— Черт возьми! Чтобы узнать, какой оно длины, — невозмутимо ответил Пуаро.

Я был рассержен. Неисправимая привычка Пуаро делать тайну из ничего всегда раздражала меня. Я замолчал и предался ходу собственных мыслей. Мне вспомнились слова мадам Рено, обращенные к сыну: «Так ты не отплыл? — сказала она, а потом добавила:

— В конце концов, теперь это не имеет значения».

Что она имела в виду? Возможно, она знает больше, чем мы предполагаем? Она утверждает, что ей ничего не известно о таинственном поручении, которое доверил сыну ее муж. Но на самом деле так ли она несведуща, как притворяется? Не могла ли она пролить свет на тайну, если бы захотела, и не было ли ее молчание частью тщательно продуманного и подготовленного плана?

Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что прав. Мадам Рено знала больше, чем рассказала. Ее выдало удивление при виде сына. Я был убежден, что она знает если не убийц, то, по крайней мере, мотивы убийства. Но какие-то очень веские соображения заставляют ее молчать.

— Вы так глубоко задумались, мой друг, — заметил Пуаро, прерывая мои размышления. — Что это вас так заинтриговало?

Я рассказал о своих выводах, хотя и предполагал, что Пуаро может посмеяться над моими подозрениями. К моему удивлению, он задумчиво кивнул.

— Вы совершенно правы, Гастингс. С самого начала я был уверен, что она что-то скрывает. Сначала я подозревал, что она если не инсценировала, то по крайней мере потворствовала преступлению.

— Вы подозревали ее? — воскликнул я.

— Ну разумеется. Фактически она получает огромную выгоду от нового завещания. Она — единственная, кому оно выгодно. Поэтому с самого начала я обратил на нее особое внимание. Вы, может быть, заметили, что при первой возможности я осмотрел кисти ее рук. Мне хотелось убедиться, не сама ли она засунула себе в рот кляп и связала себя. Но, увы, я сразу же увидел, что веревки были так туго затянуты, что врезались в тело. Это исключало возможность совершения ею преступления в одиночку. Но все еще оставалась возможность, что она потворствовала преступлению или подстрекала к нему и у нее был сообщник. Более того, ее рассказ был мне необычайно знаком: мужчины в масках, которых она не могла узнать, упоминание о «секретных бумагах» — все это я слышал или читал раньше. Еще одна маленькая деталь подкрепила мое убеждение, что она не говорит правды. Наручные часы, Гастингс, наручные часы!

Снова наручные часы! Пуаро с любопытством разглядывал меня.

— Вы чувствуете, мой друг? Вы понимаете?

— Нет, — раздраженно ответил я, — не чувствую и не понимаю. У вас всегда эти запутанные загадки, которые вы не желаете объяснять. Вам всегда нравится до последней минуты что-то скрывать.

— Не злитесь, мой друг, — с улыбкой сказал Пуаро. — Если хотите, я объясню. Но ни слова Жиро, договорились? Он обращается со мной как с выжившим из ума стариком. Но посмотрим! Для пользы дела я дал ему совет. Если он не воспользуется им, это его дело.

Я заверил Пуаро, что он может положиться на мое молчание.

— Хорошо! Тогда давайте пользоваться нашими серыми клеточками! Скажите, мой друг, когда, по-вашему, произошла трагедия?

— Как когда? В два часа или что-то около этого, — удивленно ответил я. Помните, мадам Рено сказала, что слышала два удара часов, когда эти люди еще находились в комнате.

— Именно. И на основании этого вы, следователь, Бекс и все остальные без дальнейших расспросов определили время преступления. Но я, Эркюль Пуаро, говорю, что мадам Рено лжет. Преступление произошло по крайней мере двумя часами раньше.

— Но врачи…

— Они объявили после обследования тела, что смерть наступила от семи до десяти часов назад. Мой друг, по каким-то причинам убийцам было крайне необходимо создать впечатление, что преступление произошло позже, чем на самом деле. Вы читали о разбитых вдребезги часах и будильниках, фиксирующих точное время преступления? Чтобы время было определено не только на основании показаний мадам Рено, кто-то передвинул стрелки наручных часов на два часа и изо всех сил ударил их об пол. Но, как это часто бывает, он не достиг цели. Стекло разбилось, а механизм часов не пострадал. Со стороны убийц это было самым опрометчивым шагом. Потому что он дает основание предположить, во-первых, что мадам Рено лжет и, во-вторых, что преступникам было необходимо изменить время преступления.

— Но какие могут быть для этого причины?

— О, в этом все дело, вся тайна. Пока что я не могу этого объяснить. Мне пришла в голову только одна мысль, которая может иметь к этому отношение.

— И что это за мысль?

— Последний поезд отходит из Мерлинвиля в семнадцать минут первого.

Медленно я начал догадываться.

— Значит, если преступление произошло двумя часами позже, любой уехавший на этом поезде обладает безукоризненным алиби!

— Прекрасно, Гастингс! Вы попали в точку!

Я вскочил.

— Мы должны навести справки на станции! Наверняка они заметили двух иностранцев, уехавших на этом поезде! Мы должны сейчас же пойти туда!

— Вы так думаете, Гастингс?

— Конечно. Пойдемте же.

Пуаро охладил мой пыл, прикоснувшись к моей руке.

— Пожалуйста, идите, если хотите, дружище, но не вздумайте там говорить о приметах двух иностранцев.

— О-ля-ля, неужели вы верите вздору о людях в масках и всей этой истории?

Его слова привели меня в такое замешательство, что я просто не знал, что ответить. А он неторопливо продолжал:

— Вы слышали, я сказал Жиро, что все детали преступления мне знакомы? Так вот, из этого вытекает следующее: либо человек, совершивший первое преступление, совершил и это,

Agatha Christie

The Murder on the Links

© перевод с английского Е. Калявина

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

* * *

Глава 1. Попутчица

Полагаю, многим известен анекдот о молодом авторе, который решил во что бы то ни стало сразить наповал пресыщенных редакторов и начал рассказ оригинальной и захватывающей репликой:

«– Чёрт побери! – вскричала герцогиня».

Как ни странно, мое повествование начинается практически в том же духе, разве что особа, употребившая столь экспрессивное восклицание, отнюдь не герцогиня!

Это был обычный день в начале июня. Закончив кое-какие дела в Париже, я возвращался утренним поездом в Лондон, где мы с моим старинным другом – удалившимся от дел бельгийским сыщиком Эркюлем Пуаро – по-прежнему вместе снимали квартиру.

Экспресс до Кале был совершенно пуст – кроме меня в купе находилась всего одна пассажирка. Гостиницу я покинул в некоторой спешке, и когда поезд тронулся, был поглощен пересчитыванием багажа и попытками убедить себя в том, что должным образом собрал все свои пожитки. И почти не обращал внимания на попутчицу до тех пор, пока она не напомнила о своем существовании весьма решительным способом. Вскочив с места, она рывком открыла окно, высунула голову наружу, а мгновение спустя втянула ее обратно, издав краткий и мощный вопль:

– Чёрт!

Да, я старомоден. Я считаю, что женщине надлежит вести себя женственно. И мне претит образ современной невротической девицы, которая с утра до ночи слушает джаз, дымит, как паровоз, и употребляет такие словеса, от коих торговка рыбой с рынка Биллингсгейт[1] покраснела бы как рак!

И вот, я слегка нахмурил брови и воззрился на миловидное, дерзкое личико под лихо заломленной красной шляпкой. Густые черные кудри скрывали оба уха. На вид я дал бы ей не больше семнадцати, хотя физиономия девушки была чересчур густо напудрена, а губы алели просто-таки нестерпимо.

Она выдержала мой взгляд безо всякого смущения и скорчила в ответ весьма выразительную гримасу.

– Господи боже, я повергла в ужас добропорядочного джентльмена! – объявила она воображаемым зрителям. – Ах, прошу прощения за мой дерзкий язык! Недостойно леди и все такое прочее, но, ради всего святого, у меня есть веская причина волноваться! Представляете, моя единственная сестра пропала!

– Правда? – вежливо произнес я. – Какое несчастье.

– Они не одобряют! – заметила девушка. – Крайне не одобряют – и меня, и мою сестру, хотя даже в глаза ее, бедняжку, не видели. Какая несправедливость!

Я открыл было рот, но она меня опередила:

– Ни слова больше! Никто меня не любит! Пойду в вишневый садик, наемся червячков! Ыыыыы! Горе мне, горе!

Она уткнулась в широченный разворот французского юмористического листка. Минуту-другую спустя я заметил, что ее глаза украдкой следят за мной поверх газеты, и улыбнулся помимо воли, а еще через минуту она отшвырнула газету, рассмеявшись весело и звонко.

– Я знала, знала, что вы не такой остолоп, каким кажетесь! – крикнула она.

Хохотала она так заразительно, что я не смог удержаться и тоже рассмеялся, хотя слово «остолоп» мне совершенно не понравилось. Девица определенно была воплощением всего того, что я терпеть не мог, но это же действительно не повод вести себя как последний дурак. Я был готов смягчиться. Тем более, что девушка-то оказалась прехорошенькая…

– Ну вот, мы и подружились! – объявила кокетка. – Признайтесь, вы сожалеете, что моя сестра…

– Я безутешен!

– Вот и умница!

– Позвольте мне договорить. Я хотел сказать, что, хоть я и безутешен, но постараюсь как-нибудь смириться с ее отсутствием, – сказал я с легким поклоном.

Но в ответ эта самая непостижимая на свете девица нахмурилась и тряхнула головой.

– Да бросьте вы. Я предпочитаю открытое «благопристойное неодобрение». А лицо-то, лицо! На нем прямо так и написано: «Не нашего поля ягода». И тут вы правы – хотя, имейте в виду, в наши дни так сразу и не скажешь. Не всякий сумеет отличить кокетку от кокотки. Ну вот, даю голову на отрез, я снова вас ужаснула! Вас будто в лесной глухомани откопали, не иначе. Но я совсем не против. Побольше бы этому миру таких как вы. Вот что я по-настоящему ненавижу, так это когда парень начинает клеиться. Я просто впадаю в бешенство.

Она яростно тряхнула кудрями.

– А какая вы в бешенстве? – с улыбкой спросил я.

– Сущий черт в юбке! Что угодно могу наговорить или сделать! Одного нахала как-то раз чуть не прибила. Правда-правда! И поделом ему. Во мне ведь течет итальянская кровь. Подведет она меня однажды под монастырь, как пить дать.

– Умоляю вас, только не впадайте в бешенство в моем присутствии.

– Уговорили. Вы-то мне нравитесь – понравились с первого взгляда. Но у вас был такой чопорный вид поначалу – я и не думала, что мы поладим.

– Ну, раз уж мы поладили, расскажите немного о себе.

– Я актриса. Нет – не из тех, о которых вы подумали. Те увешаны драгоценностями, ходят обедать в «Савой», во всех газетах их фотографии, и под каждым снимком сообщается, что они в восторге от мадам Такой-то и мадамтакойтиного крема для лица. А я на подмостках с шести лет – кувыркаюсь.

– Простите, не понял, – сказал я озадаченно.

– Вы что, детей-акробатов никогда не видели?

– А, теперь понятно.

– Я родилась в Америке, но большую часть жизни провела в Англии. А теперь мы подготовили новое представление…

– Мы?

– Мы с сестренкой. Песни там, танцы, репризы всякие, ну и старая добрая акробатика – куда же без нее. Совершенно оригинальная программа, публика всякий раз прямо на ушах. И сборы наверняка будут…

Моя новая знакомая подалась вперед и начала посвящать меня во все подробности, причем многие термины и понятия были мне в диковинку. Но неожиданно я почувствовал возрастающий интерес к этой девушке. В ней причудливо сочетались ребячливость и женственность. Она старалась казаться умудренной опытом, способной, по ее словам, «постоять за себя», и все же было что-то удивительно наивное в ее целеустремленном отношении к жизни и отчаянной решимости «преуспеть» во что бы то ни стало. Я будто бы одним глазком заглянул в совершенно неведомый мир, не лишенный, однако, своего очарования, и мне нравилось смотреть, как озарялось светом ее живое личико, пока она говорила.

Тем временем мы миновали Амьен[2], всколыхнувший во мне множество воспоминаний. Моя попутчица, похоже, интуитивно поняла, что творится у меня на душе.

– Вспоминаете о войне?

Я кивнул.

– Довелось понюхать пороху, а?

– Да уж, еще как. Сперва был ранен, а после Соммы меня вообще объявили негодным к службе. Какое-то время я занимал армейскую должность на полставки. А теперь – что-то вроде личного секретаря у одного члена парламента.

– Божечки! Это ж как надо мозгами шевелить!

– Вовсе нет. По правде сказать, делать практически нечего. Работа отнимает у меня от силы пару часов в день. И скучно к тому же. Просто не знаю, что бы я делал, если бы не нашел для себя по-настоящему увлекательное занятие.

– Только не говорите, что собираете коллекцию жуков и бабочек!

– Нет. Дело в том, что я снимаю квартиру вместе с одним очень интересным человеком. Раньше он служил сыщиком в бельгийской полиции. А теперь поселился в Лондоне и стал частным детективом – причем, непревзойденным. Он поистине великий человек, даром что ростом маловат. Раз за разом ему удается докопаться до правды там, где полиция совершенно бессильна.

Глаза у моей попутчицы стали как блюдца.

– Это ведь так интересно! Обожаю преступления. Не пропускаю ни одной детективной картины. А когда случается убийство, так я газеты прямо пожираю.

– Помните «Дело об отравлении в Стайлзе»? – спросил я.

– Погодите-ка, там еще старушку прикончили? Где-то в Эссексе, что ли?

Я кивнул.

– Это было первое крупное дело Пуаро. Если бы не он, убийце несомненно удалось бы выйти сухим из воды. Да уж, потрясающая была работа!

Усевшись на любимого конька, я проскакал по основным пунктам этого расследования до неожиданной и триумфальной развязки. Девушка слушала затаив дыхание. Вообще мы оба настолько увлеклись, что даже не заметили, как поезд подкатил к станции Кале.

– Матерь божья! – вскрикнула моя попутчица. – Где моя пуховка?

Она нанесла на щеки новый слой пудры, затем щедро намазала губы помадой и оценила результат, глядя в карманное зеркальце – причем без малейшего стеснения.

– Осмелюсь заметить, – начал я нерешительно, – это, конечно, нахальство с моей стороны, но к чему вам все это?

Девушка прервала свое занятие и уставилась на меня с нескрываемым удивлением.

– Такая красивая девушка вполне могла бы позволить себе обходиться без пудры и прочего, – запинаясь произнес я.

– Дружочек мой! Без этого никак. Все девушки обязаны следить за собой. Уж не думаете ли вы, что я хочу выглядеть отсталой деревенщиной? – Она в последний раз посмотрелась в зеркальце, одобрительно улыбнулась своему отражению и спрятала косметичку в сумку. – Так-то лучше. Согласна, следить за своей внешностью – довольно хлопотное дело, но если девушка себя уважает – нельзя распускаться!

Мне было нечего ответить на эту в высшей степени нравственную сентенцию. Как много порой зависит от точки зрения!

Я подозвал двоих носильщиков, и мы сошли на платформу. Попутчица протянула мне руку.

– Ну, до свиданьица, и впредь обещаю следить за речью.

– Но вы, конечно, позволите мне составить вам компанию на борту парохода?

– А до парохода дело может и не дойти. Я должна выяснить, не отчалила ли моя сестричка куда-то по суше. Но все равно, спасибо вам.

– Мы, конечно же, еще увидимся с вами, правда? Я… – Тут я запнулся. – Я хочу познакомиться с вашей сестрой.

Мы оба рассмеялись.

– Это и правда очень мило с вашей стороны. Я передам ей ваши слова. Но вряд ли мы свидимся снова. Вы были так добры ко мне всю поездку, особенно учитывая мои выходки. Но то, что было написано у вас на лице с самого начала – истинная правда. Не вашего я поля ягода. Чуть что – беды не оберешься, я это слишком хорошо знаю…

Лицо у нее вдруг изменилось. На миг легкомысленная веселость померкла. Оно показалось гневным – даже мстительным…

– Так что прощайте, – сказала моя попутчица, и голос ее снова звучал легко и непринужденно.

– И вы даже не скажете, как ваше имя? – крикнул я ей вслед.

Девушка обернулась, поглядела на меня через плечо. На щеках заиграли ямочки. Она будто сошла с очаровательной картины Грёза[3]

– Синдерелла, – сказала она и засмеялась.

Я не думал и не гадал, когда и при каких обстоятельствах встречу вновь свою Золушку из поезда.

Глава 2. Призыв о помощи

На следующее утро, когда я вышел к завтраку в нашу общую гостиную, на часах было пять минут десятого.

Мой друг Пуаро, как всегда пунктуальный до минуты, как раз принялся срезать верхушку со второго яйца.

Увидев меня, он лучезарно улыбнулся.

– Хорошо выспались, да? Оправились после ужасного морского вояжа? Это чудо чудное, нынче утром вы почти вовремя. Пардон, но ваш галстук несимметричен. С вашего позволения, я его поправлю.

Где-то я уже описывал внешность Эркюля Пуаро. Потрясающий человек потрясающе маленького роста – всего пять футов четыре дюйма! Голова яйцевидной формы и слегка клонится набок, в глазах в минуты возбуждения вспыхивает зеленая искорка, напомаженные усы закручены вверх на армейский манер, и безмерное, величавое достоинство во всем облике! Одет с иголочки, щеголеват и опрятен. Страстный аккуратист во всем без исключения. Вид криво пристегнутой брошки или булавки для галстука, или крохотная пылинка на чьем-нибудь костюме – невыносимая пытка для этого маленького педанта, если только у него нет возможности облегчить свои страдания, собственноручно все исправив. Его божества – Порядок и Метод. Он всегда испытывал некоторое презрение к вещественным доказательствам, таким как следы обуви или сигаретный пепел, утверждая, что сами по себе они никоим образом не помогут сыщику в расследовании. Бывало, постучит пальцем по яйцеобразной своей голове с каким-то нелепым самодовольством и скажет: «Истинная работа совершается вот здесь, внутри. Серые клеточки, мон ами – всегда помните о серых клеточках!»

Я проскользнул на свое место и, отвечая на приветствие Пуаро, заметил между прочим, что часовой переезд по морю между Кале и Дувром едва ли может удостоиться эпитета «ужасный».

Пуаро энергично возразил, потрясая ложечкой.

– Отнюдь! Если человек целый час испытывает ужасные чувства и эмоции, это равносильно нескольким часам ужаса! Не даром же один ваш английский поэт сказал, что время исчисляется не часами, а ударами сердца!

– Мне кажется, Браунинг имел в виду нечто более романтическое, нежели морская болезнь.

– Потому что он был англичанин, островитянин, для коего Ла-Манш – ничто. Ах, но вы ведь тоже англичанин! Мы – другие. Представьте себе, в начале войны одна моя знакомая бежала на побережье, в Остенде. И там у нее приключился кошмарный нервный припадок. Бежать дальше было невозможно, разве что пересечь море! А она испытывала ужас – панический! – перед морской стихией! Что ей было делать? Боши с каждым днем приближались. Только представьте весь ужас ее положения!

– И как же она поступила? – полюбопытствовал я.

– К счастью муж ее был, что называется, практи́к. И к тому же невозмутимый, нервные припадки его не трогали. Он просто на руках отнес ее на корабль. Естественно, по приезде в Англию она находилась в полной прострации, но все еще дышала.

Пуаро совершенно серьезно покачал головой. Я как мог старался сохранить невозмутимое выражение лица.

Внезапно мой друг напрягся и драматически указал пальцем на подставку с тостами.

– А вот это, пар экзампль, уже чересчур! – вскричал он.

– Что именно?

– Этот кусочек тоста. Заметили вы его или нет? – Он извлек нарушителя из тостера и протянул мне, дабы я смог его осмотреть во всех подробностях. – Квадратен ли он? Нет. Треуголен? И снова нет. Может, он по крайней мере кругл? Нет. Имеет ли он какую-нибудь форму, хоть отдаленно приятную для глаз? Есть ли в нем симметрия? Ни малейшей.

– Этот ломтик отрезан от домашней буханки, – объяснил я, стараясь примирить его со злополучным тостом.

– До чего разумен мой друг Гастингс! – воскликнул Пуаро с явным сарказмом в голосе. – Неужели вы не понимаете, что я отрицаю такие буханки – беспорядочные и бесформенные, ни одному булочнику не должно быть дозволено выпекать такие!

Я предпринял попытку отвлечь его.

– А не пришло ли чего-нибудь занятного по почте?

Пуаро расстроенно тряхнул головой.

– Писем я еще не читал, но последнее время ничего интересного не происходит. Великих преступлений, преступников, обладающих собственной методой, больше не существует. Расследования, которые мне предлагают нынче, банальны в высшей степени. В сущности я низведен до того, что возвращаю модным дамам потерянных болонок! Последним делом, представлявшим хоть какой-то интерес, была та хитроумная история с бриллиантом Ярдли, и было это – сколько месяцев назад это было, друг мой?

Он покачал головой с таким удрученным видом, что я расхохотался.

– Приободритесь, Пуаро, удача переменчива. Прочтите письма. Как знать, может, величайшее дело уже маячит на горизонте.

Пуаро усмехнулся и, вооружившись изящным ножиком для писем, аккуратно вскрыл несколько конвертов, лежавших рядом с его тарелкой.

– Счет. Еще один. Похоже, к старости я становлюсь транжирой. Ага! Записка от Джеппа.

– И? – навострил я уши. Инспектор Скотленд-Ярда уже не раз подбрасывал нам интересные дела.

– Он просто выражает благодарность (в своей обычной манере) за то, что я немного помог ему в деле Эберстуайта, направил, так сказать, в верное русло. Я в восторге, что мог быть ему полезен.

– И как же он выражает свою благодарность? – спросил я заинтересованно, поскольку хорошо знал старину Джеппа.

– Он достаточно любезен, чтобы сказать, что для своего возраста я в отличной форме и он рад, что ему представилась возможность привлечь меня к этому делу.

В этом был весь инспектор Джепп, и я не смог удержаться от смеха. Пуаро же невозмутимо продолжал просматривать корреспонденцию.

– Предлагают прочесть лекцию местным бойскаутам. Графиня Форфанок будет мне признательна, если я навещу ее. Снова какая-нибудь собачонка убежала, не иначе! Так, а вот и последнее. Ага…

Я вскинул глаза, мгновенно уловив перемену в его голосе. Пуаро внимательно читал. Через минуту он подвинул листок ко мне.

– Это не совсем обычно, мон ами. Прочтите сами.

Письмо было написано на заграничной бумаге твердым и весьма характерным почерком.

Вилла «Женевьева»,

Мерлинвиль-сюр-Мер,

Франция

Дорогой сэр, я нуждаюсь в услугах детектива, но по некоторым причинам, о коих я сообщу Вам позднее, не желаю официально обращаться в полицию. Сведения о Вас я получил из разных источников, но все утверждают, что Вы человек не только весьма решительный, но и весьма осмотрительный, и на Вашу сдержанность можно положиться. Не могу доверить бумаге все подробности моего дела, скажу лишь, что обладаю некоторыми секретными сведениями и каждый день опасаюсь за свою жизнь. Уверен, что страхи мои не беспочвенны, надо мною нависла беда, поэтому умоляю Вас, не откладывая, прибыть во Францию. Если Вы соблаговолите телеграфировать мне о своем приезде, в Кале Вас будет встречать автомобиль. Буду чрезвычайно признателен, если Вы оставите все свои текущие расследования и всецело посвятите себя моим интересам. Я готов заплатить любую компенсацию, какую Вам будет угодно востребовать. Не исключено, что Ваши услуги понадобятся мне на более длительный период времени, поскольку может возникнуть необходимость Вашего путешествия в Сантьяго, где я провел несколько лет. Заранее согласен с любой суммой вознаграждения, какую Вы назначите.

Еще раз заверяю Вас, что дело не терпит отлагательств.

Искренне Ваш,

П. Т. РЕНО.

Внизу, уже под самой подписью, была приписка торопливым, почти неразборчивым почерком:

Ради всего святого, приезжайте!

Я вернул письмо Пуаро, чувствуя, что пульс мой участился.

– Наконец-то! – воскликнул я. – Вне всякого сомнения это что-то из ряда вон.

– Да, в самом деле, – задумчиво произнес Пуаро.

– И вы, конечно же, поедете.

Пуаро кивнул, глубоко погруженный в свои мысли. Наконец он будто бы принял решение и взглянул на часы. Лицо его посуровело.

– Заметьте, мой друг, нельзя терять ни минуты. Континентальный экспресс отправляется с вокзала Виктория ровно в одиннадцать. Но не волнуйтесь. Мы можем позволить себе еще десять минут для беседы. Вы же составите мне компанию, нес-па?

– Нуу…

– Вы же сами говорили, что в ближайшие несколько недель не понадобитесь вашему шефу.

– А, с этим-то все в порядке. Но мистер Рено явственно намекнул, что его дело сугубо конфиденциальное.

– Полноте. С мсье Рено я все улажу. Кстати, почему это имя кажется мне знакомым?

– Есть один известный миллионер из Южной Америки. Его фамилия Рено. Не знаю, он это или нет.

– Без сомнения это он. Теперь понятно, почему он упомянул Сантьяго. Сантьяго находится в Чили, а это Южная Америка! Ах, как быстро все разъяснилось!

– Боже правый, Пуаро, – сказал я, крайне воодушевившись, – а дело-то пахнет деньжатами. В случае успеха мы сколотим состояние!

– Не слишком на это рассчитывайте, друг мой. Богатый человек не так-то легко расстается с деньгами. Однажды на моих глазах известный миллионер выгнал всех пассажиров из трамвая, чтобы найти оброненный им полпенни.

Я не мог не признать мудрость его замечания.

– Так или иначе, не деньги привлекают меня в этом деле, – продолжил Пуаро. Конечно, будет приятно получить карт-бланш в нашем расследовании. В таком случае мы, несомненно, не потратим время зря, но меня привлекает во всем этом одна маленькая странность. Вы прочли постскриптум? Вас он ничем не поразил?

– Совершенно очевидно, что письмо Рено писал, всецело владея собой, но под конец утратил самообладание и, повинуясь внезапному импульсу, последние четыре слова нацарапал в припадке отчаяния.

Но друг мой энергично замотал головой.

– Вы ошибаетесь. Обратите внимание: хотя на месте подписи чернила почти черны, постскриптум смотрится довольно бледным.

– Да? – изумился я.

– Мон дьё, мон ами, напрягите ваши серые клеточки! Это же очевидно! Мсье Рено написал письмо. Но не промокнул и внимательно перечитал. А потом, вовсе не повинуясь импульсу, а умышленно прибавил последние слова и промокнул письмо пресс-папье.

– Но зачем?

– Милль дьябль! Да затем, чтобы оно произвело на меня такой же эффект, как только что на вас.

– Да?

– Конечно – чтобы я непременно приехал! Он перечитал письмо, и остался недоволен. Оно казалось недостаточно убедительным!

Пуаро помолчал, а затем прибавил вкрадчиво, причем в глазах у него вспыхнул тот самый зеленый огонек, который всегда свидетельствовал о внутреннем возбуждении:

– И таким образом, мон ами, именно потому, что постскриптум был дописан не в порыве мгновенного чувства, а в трезвом рассудке, хладнокровно, дело становится крайне срочным, и мы должны как можно скорее добраться до мсье Рено.

– Мерлинвиль, – задумчиво пробормотал я. – Кажется, я уже слышал это название.

Пуаро кивнул.

– Тихое местечко – но шикарное! На полпути между Булонью и Кале. Быстро входит в моду. Туда устремляются богатые англичане, ищущие тишины и покоя. Полагаю, у мсье Рено есть дом в Англии?

– Да, на Ратленд-Гейт[4], насколько я помню. И еще большое поместье где-то в Хартфордшире. Но я об этом человеке почти ничего не знаю, он мало вращается в обществе. У него наверняка крупные дела в Сити, связанные с Южной Америкой, ведь большую часть жизни он провел в Аргентине и Чили.

– Что ж, узнаем все подробности от него самого. Пойдемте-ка собираться. Упакуем по чемоданчику – и на такси до Виктории.

– А как же графиня? – с улыбкой спросил я.

– Ах, мне нет до нее дела! Бог с ней, ее случай не представляет интереса.

– Почему вы так уверены в этом?

– Потому что иначе она не стала бы писать, а пришла сама. Женщины не способны ждать – всегда помните об этом, Гастингс.

В одиннадцать часов мы отправились в Дувр с вокзала Виктория. Перед посадкой Пуаро послал мистеру Рено телеграмму, в которой уведомил его о времени нашего прибытия в Кале.

– Я удивлен, Пуаро, что вы не разорились на пару флаконов какого-нибудь средства от морской болезни, – съехидничал я, вспомнив наш разговор за завтраком.

Мой друг, тревожно поглядывавший на небо, дабы уловить малейшие признаки ухудшения погоды, повернул ко мне укоризненное лицо.

– Как, разве вы забыли преотличнейший метод Лавержье́? Я всегда прибегаю к его системе. Как вы помните, нужно держать равновесие, вращать головой слева направо, глубоко дыша, и считать до шести между каждым вдохом и выдохом.

– Хм, – возразил я. – Вы здорово устанете держать равновесие и считать до шести, пока доберетесь до Сантьяго или Буэнос-Айреса, или куда там еще.

– Вот так идея! Вы же не думаете, что я поеду в Сантьяго?

– Мистер Рено предположил такую вероятность в своем письме.

– Он не знаком с методами Эркюля Пуаро. Я не мотаюсь по миру туда-сюда, как заведенный. Моя работа совершается внутри – вот здесь. – Он многозначительно постучал себя пальцем по лбу.

И как всегда его замечание возбудило во мне дух противоречия.

– Это все хорошо, Пуаро, но я думаю, что вы впадаете в крайность, презирая традиционные способы расследования. Порой убийцу арестовывают и осуждают благодаря отпечатку пальца.

– И, несомненно, уже не раз и не два повесили невиновного, – сухо заметил Пуаро.

– Но вы же не станете отрицать, что изучение отпечатков пальцев и обуви, сигаретного пепла, всевозможных видов грязи и прочих улик, словом, тщательное наблюдение за деталями – все это очень важно?

– Безусловно. Я никогда и не утверждал обратного. Опытный наблюдатель, эксперт – несомненно полезен и нужен! Но есть и другие – Эркюли Пуаро – они выше любых экспертов! Это им эксперты приносят факты и улики, а уж работа Эркюлей Пуаро – выяснить мето́ду, как именно было совершено злодеяние, сделать логические выводы, расположить факты в верной последовательности и прежде всего – узнать, какова психологическая подоплёка преступления. Вам ведь случалось охотиться на лису, не так ли?

– Да, я охочусь – время от времени, – сказал я, сбитый с толку внезапной переменой темы. – И что?

– Э бьен, и для такой лисьей охоты вам нужны собачки, да?

– Лисьи гончие, – мягко поправил я. – Да, разумеется.

– Но сами-то, – погрозил мне пальцем Пуаро, – сами-то вы не спрыгиваете с лошади, не мчитесь по полю, вынюхивая след, и не кричите заливисто: «Гав-гав!»

От неожиданности я покатился со смеху. Пуаро кивнул, весьма довольный собой.

– Итак, вы доверяете собачью службу собакам. Но требуете, чтобы я, Эркюль Пуаро, выставлял себя дураком, ползая на четвереньках по траве (может, даже по мокрой траве!) в поисках гипотетических следов и собирая сигаретный пепел, в сортах коего я совершенно не разбираюсь. Помните тайну Плимутского экспресса? Как наш добрый Джепп отправился обследовать железнодорожную колею? А когда он вернулся, я, не выходивший из своей квартиры, смог рассказать ему, что именно он нашел.

– То есть, по вашему мнению, Джепп попусту потратил время?

– Вовсе нет, поскольку его улики подтвердили мою теорию. Но если бы на рельсы пошел я, то потратил бы свое время попусту. То же самое и с так называемыми «экспертами». Помните написанную от руки анонимку в деле Кавендиша? Обвинение предоставляет свидетельства о сходстве, адвокат приводит доказательство, что почерк отличается. Все это делалось по всем правилам юриспруденции. И что в результате? Что все мы и так знали с самого начала. Почерк очень похож на руку Джона Кавендиша. И тогда склонный к психологическому анализу разум задается вопросом: «Почему?» не потому ли, что это и есть его почерк? Или потому, что кто-то хочет заставить нас так думать? Я ответил на этот вопрос, мон ами, и ответил совершенно правильно.

Мой друг не то чтобы убедил меня, просто мне нечего было на это сказать, и я примолк, а Пуаро удовлетворенно откинулся на сиденье.

На борту парохода я счел благоразумным не нарушать уединение моего друга. Погода стояла великолепная, море было гладким, словно зеркало, так что я нимало не удивился, когда при высадке в Кале Пуаро ступил на трап, сияя улыбкой – метод Лавержье в очередной раз доказал свою действенность. Однако в порту нас ожидало разочарование: обещанный автомобиль нас не встретил. Пуаро предположил, что телеграмма о нашем прибытии просто задержалась в пути.

– Поскольку у нас карт-бланш, наймем авто сами, – бодро сказал он, и несколько минут спустя мы уже тряслись в скрипучем, разболтанном драндулете по ухабам дороги на Мерлинвиль.

Настроение у меня было превосходное.

– До чего роскошный воздух! – восторгался я. – Поездка обещает быть восхитительной!

– Для вас, мой друг, да. А вот меня, как вы помните, в конце поездки ожидает работа.

– А! – беспечно отмахнулся я. – Вы раскроете все заговоры, обеспечите безопасность мистера Рено, выследите коварных наемных убийц и покроете себя славой.

– Вы большой оптимист, мой друг.

– Да, я абсолютно уверен в успехе. Ведь вы – единственный и неповторимый Эркюль Пуаро!

Но мой маленький друг не попался на удочку. Он окинул меня суровым взглядом.

– Вы, как говорят шотландцы, «фей», Гастингс. Предвестник беды.

– Чепуха. Выходит, вы не разделяете моих чувств?

– Нет, наоборот, я боюсь.

– И чего же вы боитесь?

– Не знаю. Но у меня дурные предчувствия – сам не знаю, почему…

Он произнес это так мрачно, что я невольно поддался его настроению.

– Я опасаюсь, Гастингс, – медленно сказал он, – что нас ожидает дело очень серьезное – долгое, запутанное расследование, с которым будет нелегко справиться.

Я бы и дальше его расспрашивал, но мы как раз въехали в местечко Мерлинвиль и притормозили, чтобы спросить дорогу на виллу «Женевьева».

– Все время прямо, мсье, нужно пересечь весь город. Вилла «Женевьева» примерно в километре от него. Мимо не проедете. Большая такая, смотрит на море.

Мы поблагодарили прохожего и двинулись в путь, вскоре оставив городишко позади. На развилке нам опять пришлось остановиться. К нам не спеша приближался какой-то крестьянин, и мы дожидались его, чтобы снова справиться о дороге. Неподалеку стоял обшарпанный домик, но по виду эта развалюшка никак не походила на виллу «Женевьева». Пока мы ждали, калитка домика распахнулась и оттуда вышла девушка.

Крестьянин наконец доплелся до нашего автомобиля, и шофер высунулся, чтобы спросить, на какую дорогу нам свернуть.

– Вилла «Женевьева»? Да она тут в двух шагах, мсье, езжайте направо. Кабы не поворот, вы бы ее сразу заприметили.

Шофер поблагодарил его и снова завел машину. А я все не мог оторвать взгляд от девушки, которая так и стояла, держась одной рукой за калитку, и смотрела нам вслед. Признаюсь, я большой поклонник женской красоты, но тут никто бы не устоял. Она была высокого роста, сложена как юная богиня, ее непокрытые золотистые волосы искрились в лучах солнца – и я готов был поклясться, что красивее девушки никогда в жизни не встречал. Я чуть не вывихнул шею, глядя на нее, пока наша колымага переваливалась по ухабистому проселку.

– Вот это да, Пуаро! – воскликнул я. – Видели эту юную богиню?

Пуаро вскинул брови.

– Началось! – пробормотал он. – Ну вот, вам уже богини мерещатся.

– Но, разрази меня Юпитер, разве она не божественна?

– Возможно. Я не заметил.

– Но вы же видели ее!

– Мон ами, два разных человека редко видят одно и то же. К примеру, вы узрели богиню. А я… – Он помедлил.

– А вы?

– Я увидел девушку с тревожными глазами, – серьезно ответил Пуаро.

Но в эту самую минуту мы подъехали к большим зеленым воротам и оба не удержались от возгласа удивления. У ворот стоял весьма внушительного вида полицейский. Он поднял руку, преграждая нам путь.

– Сюда нельзя, мсье.

– Но мы к мистеру Рено, – крикнул я. – У нас с ним назначена встреча. Это ведь его вилла?

– Да, мсье, но…

Пуаро подался вперед.

– Но что?

– Сегодня утром мсье Рено был убит.

Глава 3. Вилла «Женевьева»

Пуаро стремглав выскочил из машины, глаза его возбужденно горели. Он схватил полицейского за плечо.

– Что вы сказали? Убит? Когда? Каким образом?

Полицейский выпятил грудь.

– Нам не положено отвечать на вопросы, мсье.

– В самом деле. Я понимаю. – Пуаро поразмыслил минуту. – А комиссар полиции – он, я полагаю, в доме?

– Так точно, мсье.

Пуаро достал визитку и черкнул на ней пару слов.

– Вуаля! Не могли бы вы немедленно передать эту визитную карточку комиссару?

Полицейский взял карточку и, обернувшись, свистнул. Через несколько секунд подошел его коллега, которому и вручили записку Пуаро. Ждали мы недолго – вскоре к воротам торопливо засеменил низенький пышноусый толстяк. Полицейский отдал честь и отошел в сторонку.

– Мой дорогой Пуаро! – воскликнул толстяк. – Как я рад вас видеть. Вы прибыли как нельзя вовремя!

Пуаро просиял.

– Мсье Бекс! Вот уж действительно радость. – Он повернулся ко мне. – Это мой английский друг, капитан Гастингс – мсье Люсьен Бекс.

Мы с комиссаром церемонно раскланялись, а затем мсье Бекс снова обратился к Пуаро.

– Старина, последний раз мы виделись, кажется, году в девятьсот девятом, в Остенде. Я слыхал, вы оставили службу?

– Да. Занимаюсь частной практикой в Лондоне.

– Так вы говорите, у вас имеется информация, которая может нам помочь?

– Возможно, вам она уже известна. Вы знаете, что меня сюда вызвали?

– Нет. И кто же?

– Ваша жертва. Вероятно, мсье Рено знал, что кто-то покушается на его жизнь. К несчастью, он слишком поздно обратился ко мне.

– Силы небесные! – воскликнул француз. – Значит, он предвидел собственное убийство? Это совершенно меняет дело! Однако, пойдемте же в дом.

Он распахнул ворота и мы направились к вилле. Мсье Бекс продолжил на ходу:

– Надо немедленно сообщить об этом следственному судье – мсье Отэ. Он только что завершил осмотр места преступления и как раз собирается опрашивать свидетелей. Милейший человек. Он вам понравится. Очень благожелательный. Методы у него своеобразные, но судья он отменный.

– Когда было совершено преступление? – спросил Пуаро.

– Тело обнаружили утром, около девяти часов. Опираясь на слова мадам Рено и свидетельство врача, можем сказать, что смерть наступила в районе двух часов ночи. Но входите, прошу вас.

Мы как раз подошли к парадному крыльцу. В холле дежурил, сидя на стуле, еще один полицейский, при виде комиссара он вскочил и вытянулся по стойке смирно.

– Где сейчас мсье Отэ? – спросил у него комиссар.

– В гостиной, мсье.

Мсье Бекс отворил дверь по левую руку, и мы вошли. Мсье Отэ и его помощник сидели за большим круглым столом. При нашем появлении они подняли головы. Комиссар коротко нас отрекомендовал и объяснил причину нашего приезда.

Следственный судья мсье Отэ был высокий, худощавый человек с проницательными темными глазами и аккуратно подстриженной седой бородкой, которую он имел обыкновение поглаживать во время разговора. У камина стоял, слегка ссутулившись, пожилой господин, которого нам представили, как доктора Дюрана.

– Просто поразительно, – заметил мсье Отэ, когда комиссар закончил рассказ. – Письмо у вас с собой, мсье?

Пуаро отдал ему письмо, и судья принялся читать.

– Хм… Мсье Рено пишет о каких-то секретных сведениях. Как жаль, что он не был более откровенным. Премного вам обязаны, мсье Пуаро. Надеюсь, вы окажете нам честь и поможете в расследовании. Если только вас не ждут в Лондоне неотложные дела.

– Я намерен остаться, мсье судья. Я не смог приехать вовремя, чтобы предотвратить смерть моего клиента, но чувствую себя обязанным найти убийцу.

Судья поклонился.

– Ваши чувства делают вам честь. К тому же мадам Рено несомненно пожелает воспользоваться вашими услугами. С минуты на минуту мы ожидаем мсье Жиро из уголовной полиции Парижа, и я уверен, что вы с ним окажете друг другу содействие в расследовании. А пока я надеюсь, вы согласитесь поприсутствовать при допросе свидетелей. Само собой, если вам потребуется любая помощь, она тотчас будет вам предоставлена.

– Благодарю вас, мсье. Как вы понимаете, пока что я, как говорится, блуждаю во мраке. Мне совершенно ничего не известно.

Мсье Отэ кивнул комиссару, и тот начал рассказ:

– Нынче утром старая служанка Франсуаза спустилась в холл, чтобы приступить к своим обязанностям, и обнаружила, что парадная дверь открыта. Испугавшись, что в дом проникли воры, она бросилась в столовую, однако все серебро оказалось на месте, и Франсуаза решила, что ее хозяин, наверное, рано поднялся и вышел на прогулку.

– Пардон, мсье, что перебиваю, но было ли такое в порядке вещей?

– Нет, не было, но старуха Франсуаза, как и многие другие, полагает, что все англичане – чокнутые, и в любую минуту способны выкинуть какой угодно фортель! Молодая горничная Леони́, войдя, как обычно, в спальню своей хозяйки, чтобы разбудить ее, с ужасом обнаружила, что мадам Рено связана, а во рту у нее кляп. И почти в то же время было найдено уже остывшее тело мсье Рено с ножом в спине.

– Где найдено?

– В том-то и заключается самая большая странность этого дела, мсье Пуаро. Тело лежало ничком в свежевырытой могиле.

– Что?

– Да-да. Яму выкопали совсем недавно – всего в нескольких метрах от границы поместья.

– И как же долго он был мертв?

Доктор Дюран ответил на этот вопрос:

– Я начал осмотр тела сегодня в десять часов утра. Смерть, вероятно, наступила самое малое за семь, а, возможно, и десять часов до этого.

– Хм, стало быть, все случилось между полуночью и тремя часами.

– Совершенно верно. К тому же мадам Рено свидетельствует, что нападение произошло в два часа ночи, так что временной интервал сужается. Скорее всего, смерть была мгновенной. Самоубийство, естественно, исключено.

Пуаро кивнул, и комиссар продолжил:

– Перепуганные служанки поспешили освободить мадам Рено от пут. Она была очень слаба и почти без сознания от боли, которую причиняли ей веревки. Как выяснилось, двое мужчин в масках вошли в спальню, заткнули ей рот и связали, а ее мужа силой куда-то уволокли. Это нам сообщили служанки со слов мадам Рено. Узнав трагическую новость, она пережила сильнейший нервный припадок. Доктор Дюран сразу по приезде дал ей снотворное, и мы не имели возможности опросить ее. Будем надеяться, что сон ее успокоит, и она сможет вынести такое нелегкое испытание, как допрос.

Комиссар умолк.

– А кто проживает в доме, мсье?

– Франсуаза – старая экономка, она здесь много лет, служила еще у прежних владельцев виллы «Женевьева». Также две девицы, сестры Дениза и Леони Улар. Родители у них весьма почтенные люди, живут в Мерлинвиле. Шофер, которого мсье Рено привез из Лондона, но сейчас он в отъезде, у него отпуск. И наконец мадам Рено и ее сын, мсье Жак Рено. В настоящее время он тоже отсутствует.

Пуаро склонил голову. Мсье Отэ позвал:

– Маршо!

Явился полицейский.

– Приведите Франсуазу.

Полицейский козырнул и удалился. Минуту-другую спустя он вернулся, в сопровождении перепуганной Франсуазы.

– Вас зовут Франсуаза Аррише́?

– Да, мсье.

– Как давно вы служите на вилле «Женевьева»?

– Двенадцать лет у мадам виконтессы. А весной, когда она продала виллу, я согласилась остаться у английского милорда. Это же ведь уму непостижимо…

Следственный судья перебил ее.

– Несомненно, несомненно. Итак, скажите мне, Франсуаза, чья обязанность запирать на ночь парадную дверь?

– Моя, мсье. Я всегда сама ее проверяю.

– А прошлой ночью?

– Я заперла ее, как обычно.

– Вы в этом уверены?

– Клянусь святыми угодниками, мсье!

– В котором часу это было?

– Как и всегда, в половине одиннадцатого, мсье.

– Что насчет остальных обитателей виллы? Они уже легли спать?

– Мадам удалилась незадолго до этого. Дениза и Леони пошли наверх одновременно со мной. Мсье все еще сидел у себя кабинете.

– Значит, если после вашего ухода кто-то открыл входную дверь, то это мог быть только сам мсье Рено?

Франсуаза пожала широкими плечами.

– Зачем бы он стал это делать? Грабители и убийцы повсюду так и шастают! Хорошенькое дело! Мсье не был идиотом. Вот, разве что, когда он выпускал ту даму…

Судья нетерпеливо прервал ее:

– Выпускал даму? О какой даме речь?

– Ну, какую-какую, ту, что приходила к нему.

– Значит, вчера вечером его посещала дама?

– Посещала, мсье, и не только вчера, она и до этого часто приходила к нему по вечерам.

– И кто она такая? Вы ее знаете?

Экономка хитро прищурилась.

– Как я могу ее знать, – проворчала она, – ежели вчера ее впускала не я.

– Ах, вот как! – рявкнул следственный судья и треснул кулаком по столу. – Вздумали водить полицию за нос? Я требую, чтобы вы немедленно сообщили мне имя женщины, которая посещала мсье Рено по вечерам.

– Полиция-молиция, – буркнула Франсуаза. – Вот уж никогда не думала, что придется якшаться с полицией. Ладно, знаю я, кто она такая. Это была мадам Добрей.

Комиссар издал удивленный возглас и подался вперед, будто был потрясен до крайности.

– Мадам Добрей – с виллы «Маргарита», что тут неподалеку?

– Так и я же о чем, мсье. Да, она красотка, эта мадам, прям куколка! – старуха презрительно тряхнула головой.

– Мадам Добрей, – пробормотал комиссар. – Невероятно.

– Поглядите-ка на них, – сварливо проворчала Франсуаза. – Вот и говори им правду после этого.

– Нет-нет, что вы, – примирительным тоном отозвался судья. – Просто мы удивились, вот и все. Значит, мадам Добрей и мсье Рено, они были… – Он деликатно замялся. – А?… Так оно и было?

– Я-то почем знаю? А если и было, чего тут удивляться? Мсье, он английский милорд – богач, а мадам Добрей – бедна, как церковная мышь, но очень шикарная дамочка, хоть они и живут с дочкой тише воды. У нее есть о чем помалкивать, тут и думать нечего! Теперь-то она уже далеко не девочка, но, ей-богу, я собственными глазами видела, как мужчины оборачиваются ей вслед, когда она идет по улице. К тому же в последнее время она стала больше тратить – у нее явно завелись деньжата, об этом весь город судачит. А прежде каждый грош считала. – И Франсуаза тряхнула головой с непоколебимой уверенностью в своей правоте.

Мсье Отэ машинально погладил бородку.

– А мадам Рено? – спросил он наконец. – Как она относилась к их… дружбе?

Франсуаза пожала плечами.

– Хозяйка всегда такая вежливая – сама любезность. Никто бы не сказал, что она подозревает мужа. Но сердце-то ведь чует. Я заметила, как мадам день ото дня все бледнеет, худеет, бедняжка. Это была уже совсем не та женщина, что приехала сюда месяц назад. Да и мсье изменился. Тоже, небось, переживал. Прям весь на нервах – того и гляди сорвется. А чего удивляться, при таких-то отношениях. Все на виду, никакой выдержки, ни капли благоразумия. Типично английская манера, скажу я вам!

Я прямо-таки подпрыгнул на стуле от негодования, но судья невозмутимо продолжил допрос и гнул свою линию.

– Так вы говорите, мсье Рено не стоило самому провожать мадам Добрей? А она вообще уходила?

– Да, мсье. Я слышала, как они вышли из кабинета и направились к выходу. Мсье сказал: «Доброй ночи!» и захлопнул за ней дверь.

– И в котором часу это было?

– Да минут двадцать-двадцать пять одиннадцатого, мсье.

– Вы знаете, когда мсье Рено пошел спать?

– Мы уже легли, а через десять минут я слышала, как он шел к себе по лестнице – она у нас скрипучая, и всем слышно, когда кто-то по ней спускается или поднимается.

– И это все? Ночью вас никакой шум не беспокоил?

– Нет, мсье, я ничего не слышала.

– А утром кто из прислуги первым спустился в холл?

– Я, мсье. И тут же заметила, что дверь настежь.

– А окна внизу? Все ли они были закрыты на шпингалеты?

– Все. И ничего подозрительного или странного в холле не было.

– Хорошо, Франсуаза, можете идти.

Старуха зашаркала к двери. На пороге она обернулась.

– Я вам кое-что скажу, мсье. Эта мадам Добрей – скверная особа. Мы, женщины, друг дружку насквозь видим. Попомните мое слово, злодейка она, – сказала Франсуаза и, покачав глубокомысленно головой, удалилась.

– Леони Улар! – вызвал следственный судья.

Явилась зареванная Леони, она вся дрожала и так и норовила удариться в истерику. Мсье Отэ виртуозно справился с нею. Ее несколько экзальтированные свидетельские показания в основном касались того, какой ужас она испытала, обнаружив связанную хозяйку с кляпом во рту. Ночью же она, как и Франсуаза, никаких посторонних звуков не слышала.

Следом за Леони пришла очередь ее сестры – Денизы. Служанка подтвердила, что хозяин в последнее время сильно изменился.

– С каждым днем он все мрачнел и мрачнел. Потерял аппетит. Все время был подавлен. – Но на этот счет у Денизы имелась собственная теория: – Это все мафия, точно вам говорю, она его выследила! Те двое в масках – кто такие, как вы думаете? Страшные люди!

– Разумеется, такое возможно, – не стал спорить судья. – А теперь, милая, скажите, не вы ли вчера вечером впустили в дом мадам Добрей?

– Вчера вечером – не я. А вот позавчера – да, впускала.

– Но Франсуаза только что сказала, что мадам Добрей была здесь вчера вечером.

– Нет, мсье. Вчера действительно приходила дама, но не мадам Добрей.

Удивленный судья попробовал поднажать, но девушка стояла на своем. Она-де прекрасно знает, как выглядит мадам Добрей. А та дама, хоть и тоже брюнетка, но ниже ростом и куда моложе. Ничто не могло поколебать уверенность юной горничной.

– А приходилось ли вам раньше встречать эту даму?

– Никогда ее не видела, мсье. – И тут девушка неуверенно добавила: – Но думаю, что она англичанка.

– Англичанка?

– Да, мсье. Она спросила, дома ли мсье Рено на весьма неплохом французском, но вот акцент – его же всегда заметно, правда? К тому же, когда они вышли из кабинета, то говорили по-английски.

– А вы слышали, о чем они разговаривали? То есть, вы поняли, о чем шла речь?

– Я очень хорошо говорю по-английски, – сообщила Дениза не без гордости. – Дама говорила слишком быстро, и я не уловила смысла, но зато я слышала последние слова, которые произнес мсье Рено, когда отпирал для нее парадную дверь. – Она сделала многообещающую паузу, а затем воспроизвела, старательно выговаривая каждое слово.

– «Да… да… но бога рради́, теперрь ступайти уже»!

– Да, да, но, бога ради, теперь ступайте уже! – повторил судья.

Он отпустил Денизу и, поразмыслив минуту-другую, решил снова вызвать Франсуазу. Он выдвинул предположение, что она перепутала, в какой именно вечер приходила мадам Добрей. Однако Франсуаза проявила неожиданное упорство. Прошлым вечером сюда приходила мадам Добрей – и все тут. Это несомненно была она. Дениза просто решила поинтересничать перед господами, так-то! Вот и состряпала сказочку о странной незнакомке. Да еще как не похвалиться умением болтать по-английски! Да мсье, может, вообще никогда не произносил ту английскую фразу, а даже если и произносил, это ничего не доказывает, потому что мадам Добрей тоже превосходно знает этот язык, и только на нем обычно и общалась с мсье и мадам Рено.

– Между прочим, мсье Жак, их сын – он часто гостит у родителей – вообще скверно говорит по-французски.

Судья не настаивал больше. Он поинтересовался местопребыванием шофера и узнал, что вчера мсье Рено отпустил его: мол, скорее всего, машиной он пользоваться не будет, и Мастерс может отдыхать.

Тут Пуаро недоуменно нахмурился – над переносицей прорезалась глубокая морщинка.

– В чем дело? – шепнул я ему.

Он нетерпеливо тряхнул головой и спросил:

– Простите, мсье Бекс, по-видимому, мсье Рено сам умел водить машину?

Комиссар вопросительно посмотрел на Франсуазу, и старуха твердо ответила:

– Нет, мсье машину не водил.

Пуаро нахмурился еще сильнее.

– Жаль, что вы не хотите сказать, что вас так встревожило, – заметил я нетерпеливо.

– Как вы не понимаете? В своем письме мсье Рено пообещал прислать автомобиль за мной в Кале.

– Может, он собирался нанять машину? – предположил я.

– Вероятно. Но к чему арендовать, если у тебя есть собственный автомобиль? С какой стати нужно было именно вчера – заметьте, внезапно, в один момент – отправлять шофера в отпуск? Если только по какой-то причине мсье Рено не хотел убрать его из поля зрения к нашему приезду?..

Глава 4. Письмо, подписанное «Белла»

Франсуаза вышла из комнаты. Следственный судья в задумчивости барабанил пальцами по столу.

– Мсье Бекс, – произнес он наконец. – Мы имеем два взаимоисключающих свидетельства. Кому следует верить – Франсуазе или Денизе?

– Денизе, – твердо сказал комиссар. – Это она впустила гостью. Франсуаза – старая упрямица и явно недолюбливает мадам Добрей. Кроме того, мы и сами располагаем сведениями, которые наводят на мысль, что у мсье Рено была связь с другой женщиной.

– Ах, да! – спохватился Отэ. – Мы забыли сообщить мсье Пуаро вот об этом. – Он порылся в бумагах на столе, отыскал нужный листок и протянул его моему другу. – Это письмо, мсье Пуаро, мы нашли у погибшего в кармане плаща.

Пуаро взял листок и развернул его. Письмо было написано по-английски, торопливым почерком. Листок выцвел и измялся.

Мой драгоценный!

Почему ты не писал мне так долго? Ты ведь по-прежнему любишь меня? Твои весточки в последнее время изменились – стали холодными и отчужденными, а теперь и вовсе такое долгое молчание. Оно меня пугает. Что, если ты разлюбил меня? Нет, это невозможно, я просто дурочка и вечно придумываю всякое. Но если ты и правда меня больше не любишь, я даже не знаю, что я сделаю – убью себя, наверное! Я не могу жить без тебя. Иногда мне кажется, что между нами стоит другая. Пусть поостережется, да и ты тоже – берегись! Я скорее убью тебя, чем позволю ей тебя заполучить! Так и знай.

Полно, что за несусветную высокопарную чушь я несу. Ты меня любишь, и я люблю тебя, люблю, люблю!

Обожающая тебя

Белла.

Там не было ни адреса, ни даты. Пуаро возвратил письмо, лицо его помрачнело.

– И каково ваше заключение, мсье судья?..

Следственный судья пожал плечами.

– Очевидно, что мсье Рено имел связь с этой англичанкой – Беллой. А приехав сюда, он встречает мадам Добрей и затевает с ней интрижку. Он охладевает к прежней возлюбленной, и та начинает что-то подозревать. В письме содержится явная угроза. На первый взгляд, мсье Пуаро, дело кажется совсем простеньким. Ревность! Недаром мсье Рено закололи в спину – это прямо указывает, что преступление совершила женщина.

Пуаро кивнул.

– Удар в спину – да, но не свежая могила! Это кропотливый, тяжкий труд – женщине не вырыть могилу в одиночку, мсье. Тут замешан мужчина.

Комиссар взволнованно воскликнул:

– Да-да, вы правы! И как мы об этом не подумали!

– Я и говорю, – продолжил мсье Отэ, – что на первый взгляд дело кажется простым, но двое в масках и письмо, полученное вами от мсье Рено, запутывают его. Таким образом перед нами совершенно иной ряд обстоятельств, не имеющий никакой связи с уже известными нам фактами. Что касается письма, отправленного вам мсье Рено, как вы думаете, возможно ли, что оно имеет хоть какое-то отношение к упомянутой Белле и ее угрозам?

– Сомневаюсь, – покачал головой Пуаро. – Человек вроде мсье Рено, чья жизнь прошла в дальних странах и была полна опасностей и приключений, вряд ли станет просить защиты от женщины.

Судья энергично кивнул.

– И я так считаю. Получается, объяснение этому письму нужно искать…

– В Сантьяго, – закончил за него комиссар. – Я немедленно отправлю каблограмму в полицейское управление Сантьяго, запросив все подробности тамошней жизни нашего покойника: его любовные связи, деловые операции, друзья, враги, которых он там нажил. Будет очень странно, если после этого мы не отыщем ключ к разгадке его убийства.

Комиссар оглядел присутствующих, ища поддержки и одобрения.

– Блестяще, – откликнулся Пуаро.

– Его супруга тоже могла бы дать нам подсказку, – прибавил судья.

– А не было ли других писем этой самой Беллы среди бумаг мсье Рено? – спросил Пуаро.

– Нет. Мы, разумеется, первым делом просмотрели всю личную корреспонденцию у него в кабинете. Впрочем, ничего интересного мы там не нашли. Обычная переписка и деловые бумаги, всё в рамках приличий. Единственное, что бросилось в глаза, так это его завещание. Вот оно.

Пуаро пробежал документ глазами.

– Итак. Наследство в тысячу фунтов получает мистер Стонор – кто это, кстати?

– Секретарь мсье Рено. Он остался в Англии, но пару раз приезжал сюда на выходные.

– А все остальное без каких-либо оговорок наследует его возлюбленная жена Элоиза. Написано от руки, но оформлено по всем правилам. Свидетельницы – две служанки: Дениза и Франсуаза. Ничего необычного. – Пуаро вернул бумагу.

– Возможно, – начал Бекс, – вы не обратили внимания…

– На дату? – В глазах Пуаро мелькнул огонек. – Да, конечно же обратил. Две недели назад. Должно быть, именно тогда он впервые осознал опасность, которая ему грозила. Многие богачи умирают, не оставив завещания, поскольку и в мыслях не допускают вероятность своей кончины. Впрочем, делать поспешные выводы довольно опасно. Однако завещание указывает, что, несмотря на свои любовные похождения, мсье Рено питал искреннюю любовь и уважение к своей супруге.

– Да, но… – с сомнением протянул мсье Отэ. – Здесь, кажется, возникает маленькая несправедливость по отношению к его сыну, поскольку тот оказывается в полной зависимости от матери. Если она снова выйдет замуж и попадет под влияние второго супруга, то не видать тогда парнишке ни гроша из отцовского состояния.

Пуаро пожал плечами.

– Мужчины – создания тщеславные. Мсье Рено, очевидно, воображал, что его вдова больше никогда не вступит в брак. А что касается его сына – возможно, мсье Рено поступил мудро и осмотрительно, оставив деньги в руках матери. Сыновья богачей известны склонностью к мотовству.

– Может быть, вы и правы. Итак, мсье Пуаро, вам, несомненно, хочется увидеть место преступления. К сожалению, тело убрали, но мы, разумеется, предварительно сфотографировали его во всех возможных ракурсах, и как только снимки будут готовы, тотчас же предоставим их в ваше распоряжение.

– Благодарю вас, мсье, вы очень любезны.

Комиссар поднялся из-за стола.

– Следуйте за мной, господа.

Открыв дверь, он поклонился, пропуская Пуаро вперед. Пуаро, не уступая ему в галантности, попятился и отвесил поклон комиссару.

– После вас, мсье.

– Прошу вас, мсье.

Наконец они все-таки вышли в холл.

– А кабинет – это вон та комната, не так ли? – внезапно спросил Пуаро, кивком указав на дверь напротив.

– Да. Желаете взглянуть? – С этими словами комиссар отворил дверь, и мы вошли.

Комната, которую мсье Рено выбрал для личных нужд, была невелика, но весьма уютна и обставлена с большим вкусом. У окна стоял практичный письменный стол со множеством ящиков и ячеек. Два больших кожаных кресла расположились напротив камина, а между ними – круглый журнальный столик, на нем – стопки свежеизданных книг и последних выпусков журналов. Две стены занимали книжные полки. В дальнем конце комнаты, против окна, стоял красивый дубовый буфет, а на нем – изящная подставка с графинами. Бледно-зеленые тюль и портьеры, а также ковер им в тон завершали убранство кабинета.

Пуаро на мгновение замер на пороге, охватывая взглядом комнату, а потом вошел, на ходу легонько погладил спинки кресел, взял со столика журнал, аккуратно начертал невидимые знаки пальцем на крышке письменного стола. Лицо его выразило полнейшее одобрение.

– Что, пыли нет? – спросил я с улыбкой.

Он улыбнулся в ответ, оценив мое знание его маленьких слабостей.

– Ни пылинки, мон ами! Но, кажется, я впервые сожалею об этом.

Его по-птичьи острый взгляд метался с одного предмета на другой.

– Ага! – вдруг заметил он с явным облегчением в голосе. – Каминный коврик лежит криво. – И наклонился, чтобы поправить его, но внезапно издал короткий возглас и выпрямился. В руке он сжимал клочок бумаги.

– Во Франции, как и в Англии, прислуга ленится подметать под ковром! – Бекс взял у него обрывок, и я подошел ближе, чтобы получше его рассмотреть. – Узнаете, что это… а, Гастингс?

Я недоуменно покачал головой, однако… этот характерный розоватый оттенок бумаги что-то отдаленно напоминал мне.

Мыслительный процесс в голове комиссара происходил куда быстрее моего.

– Обрывок чека! – воскликнул он.

На клочке размерами примерно квадратный дюйм чернилами было выведено: «Дювин».

– Отлично, – сказал Бекс. – Этот чек был выписан кем-то, либо кому-то по фамилии Дювин.

– Думаю, второе, – сказал Пуаро. – Поскольку, если я не ошибаюсь, это почерк мсье Рено.

Вскоре все подтвердилось путем сравнения с запиской, лежавшей на столе.

– Боже мой, – удрученно пробормотал комиссар. – Не представляю, как я это проглядел!

Пуаро издал смешок.

– Отсюда следует мораль: всегда заглядывайте под ковер! Мой друг Гастингс расскажет вам, какая пытка для меня видеть малейший беспорядок хоть в чем-то. Как только я обратил внимание, что коврик у камина лежит криво, я тут же сказал себе: «Вот так так! Потянулся за ножкой кресла, когда его отодвинули. Под ним может оказаться то, чего не заметила добрая Франсуаза».

– Франсуаза?

– Или Дениза, или Леони. Та, что прибралась в этой комнате. Поскольку пыли здесь нет, стало быть уборку сделали нынче утром. Я реконструировал события следующим образом: вчера, возможно прошлым вечером, мсье Рено выписал чек кому-то по фамилии Дювин. Который впоследствии кто-то разорвал в клочки и швырнул на пол. А сегодня поутру…

Но мсье Бекс уже нетерпеливо дергал шнур звонка.

Явилась Франсуаза. Да, на полу валялось множество бумажных обрывков. Куда она их дела? Само собой, бросила в печку на кухне! Куда же еще?

Бекс отмахнулся от нее в отчаянии и отпустил. Затем его лицо просветлело, он бросился к письменному столу. Минуту спустя он уже лихорадочно листал чековую книжку покойного мсье Рено. И снова расстроенно махнул рукой. Последний корешок был пуст.

– Мужайтесь! – похлопал его по плечу Пуаро. – Мадам Рено обязательно расскажет нам об этом таинственном человеке по фамилии Дювин.

Лицо комиссара прояснилось.

– А ведь верно. Давайте продолжим.

Мы уже выходили из комнаты, когда Пуаро небрежно заметил:

– Это ведь здесь он принимал свою гостью прошлым вечером, а?

– Да… но как вы узнали?

– А вот как. Я нашел это на спинке кресла.

И он двумя пальцами поднял на всеобщее обозрение длинный черный волос – женский волос!

Мсье Бекс проводил нас на задний двор, где к дому притулилась небольшая сараюшка. Он вынул из кармана ключ и отпер ее.

– Тело здесь. Мы перенесли его с места преступления перед самым вашим приездом, как только фотограф закончил делать снимки.

Открыв дверь, он вошел внутрь. Мертвец лежал на полу, накрытый простыней. Мсье Бекс проворно откинул покров. Рено был среднего роста, худощав и хорошо сложен. На вид ему было около пятидесяти, и его темные волосы уже сильно посеребрила проседь. Чисто выбритые щеки, длинный, тонкий нос, довольно близко посаженные глаза, кожа – насыщенного бронзового оттенка, как у человека, который большую часть жизни провел под тропическим солнцем. Зубы оскалены, а на лице застыло выражение крайнего изумления и ужаса.

– По лицу сразу понятно, что его ударили в спину, – сказал Пуаро.

Очень осторожно он перевернул тело. Там, промеж лопаток, на бежевом плаще расплылось круглое темное пятно. В самом его центре на ткани зиял разрез. Пуаро наклонился, чтобы рассмотреть его поближе.

– У вас есть предположения насчет орудия убийства?

– Оно осталось в ране. – Комиссар снял с полки большую стеклянную банку. Внутри находился довольно заурядный предмет. На первый взгляд в нем не было ничего зловещего. Он был похож на обычный нож для разрезания бумаги длиной дюймов десять с черной рукояткой и узким блестящим лезвием. Пуаро осторожно потрогал кончиком пальца окровавленное острие.

– Ого! Какой острый! Милое, маленькое и простое орудие убийства!

– К сожалению, отпечатков пальцев на нем мы не нашли, – сказал Бекс. – Видимо, убийца был в перчатках.

– Конечно, он был в перчатках, – сказал Пуаро небрежно. – Даже в Сантьяго уже наслышаны о системе Бертильона[5]. А уж в Англии о ней знает любой зеленый дилетант – спасибо публикациям в прессе. И все же, меня больше всего интересует именно отсутствие отпечатков пальцев. Ведь так поразительно просто было бы оставить на ноже чужие отпечатки! Полиции на радость! – Он покачал головой. – Я очень страшусь, что наш преступник либо действовал безо всякого метода, либо очень торопился. Впрочем, еще посмотрим.

Пуаро вернул тело в прежнее положение.

– Вижу, под плащом у него только нижнее белье, – сказал он.

– Да, судья посчитал это довольно странным.

Тут раздался стук в дверь, которую Бекс предусмотрительно закрыл за нами. Комиссар пошел отпирать. За дверью стояла Франсуаза. С жадным любопытством она попыталась заглянуть внутрь.

– Ну? Что такое? – нетерпеливо спросил Бекс.

– Мадам просила передать, что ей уже гораздо лучше и она готова принять мсье судью.

– Хорошо. Найдите мсье Отэ и скажите, что мы скоро придем.

Пуаро помедлил, глядя на убитого. На миг мне показалось, что он хочет обратиться к нему, пообещать, что не успокоится, пока не отыщет убийцу. Но когда маленький бельгиец заговорил, мне стало за него неловко – его смехотворно нелепая реплика разительно не соответствовала торжественности момента.

– Плащ он носил слишком длинный.

Глава 5. Рассказ миссис Рено

Мсье Отэ дожидался нас в холле. Ведомые Франсуазой, мы вместе пошли наверх по лестнице. Пуаро поднимался зигзагообразными перебежками, чем очень меня озадачил. Он заметил это и прошептал, скорчив недовольную гримасу:

– Неудивительно, что горничные слышали, как мистер Рено ходит по лестнице. Доски так скрипят, что и мертвого разбудят!

На верхней площадке от основного коридора вбок ответвлялся небольшой проход.

– Там комнаты прислуги, – пояснил Бекс.

Мы пошли дальше, и Франсуаза постучала в последнюю дверь справа по коридору.

Слабый голос пригласил нас войти, и мы переступили порог просторной, залитой солнцем комнаты с видом на море, которое голубело и искрилось примерно в четверти мили от виллы.

На диване высоко в подушках лежала статная, поразительно красивая женщина. Над ней хлопотал доктор Дюран. Мадам была уже немолода, волосы ее, когда-то темно-каштановые, нынче подернулись серебром, но все равно в ней чувствовалась энергичная, волевая личность. Это явно была женщина с характером – метресса, как говорят французы.

Миссис Рено с достоинством склонила голову, приветствуя нас.

– Прошу вас, садитесь, господа.

Мы заняли кресла, а помощник следственного судьи устроился за круглым столом.

– Надеюсь, мадам, – начал Отэ, – вы сможете поведать, что случилось прошлой ночью, если только это не будет для вас слишком тяжело.

– Конечно, мсье. Я знаю, дорога каждая минута, эти подлые убийцы должны были схвачены и наказаны.

– Благодарю вас, мадам. Думаю, вам будет легче, если я начну задавать вопросы, а вы ограничитесь ответами на них. В котором часу вы легли спать вчера вечером?

– В половине девятого, мсье. Я очень устала.

– А ваш супруг?

– Где-то через час, кажется.

– Не был ли он встревожен чем-то – или расстроен?

– Нет, все было как всегда.

– А что произошло потом?

– Мы спали. Я проснулась от того, что кто-то зажал мне рот. Я попыталась позвать на помощь, но не смогла. В комнате было двое мужчин. Оба в масках.

– Вы можете их описать?

– Один очень рослый, с длинной черной бородой, а второй – приземистый и толстый. У этого борода рыжеватая. Шляпы у обоих надвинуты по самые брови.

– Хмм, – задумчиво сказал судья. – Боюсь, бород многовато.

– Вы считаете, бороды были фальшивые?

– Да, мадам. Но рассказывайте дальше, прошу вас.

– Меня удерживал тот, что ниже ростом. Он заткнул мне рот кляпом, а потом связал руки и ноги веревками. Другой стоял над мужем. Он схватил с туалетного столика мой нож для разрезания бумаг и приставил его к груди Поля – к самому сердцу. Когда низкорослый связал меня, они вдвоем заставили моего мужа встать и втащили его в гардеробную. Я чуть не лишилась чувств от ужаса и все же изо всех сил прислушивалась. Но бандиты говорили слишком тихо, и я ничего не разобрала. Однако язык я узнала – ломаный испанский, на котором говорят в некоторых регионах Южной Америки. Кажется, они что-то требовали от моего мужа, а потом что-то их сильно разозлило, и голоса стали громче. По-моему, это высокий сказал: «Ты знаешь, что нам нужно! Секретные бумаги! Где они?» Не слышала, что им ответил Поль, но другой бандит яростно прохрипел: «Ты лжешь! Мы знаем, они у тебя. Где ключи?» Потом я услышала, как выдвигаются ящики. В стене гардеробной муж устроил сейф, там он всегда на всякий случай хранит довольно большую сумму наличных. Леони говорит, что бандиты перерыли сейф и забрали деньги, но они явно искали что-то другое, и этого в сейфе не нашлось, потому что я услышала, как высокий выругался и велел моему мужу одеться. Вскоре после этого мне показалось, что какой-то шум в доме их потревожил, потому что они втащили полуодетого Поля ко мне в спальню.

– Простите, мадам, – прервал ее Пуаро, – а нет ли другого выхода из гардеробной?

– Нет, мсье, гардеробная соединяется только с моей комнатой. Бандиты выволокли мужа в спальню, впереди шел коротышка, а высокий – позади, угрожая мужу ножом. Поль попытался вырваться и броситься ко мне. Я видела в его глазах невыносимую муку. Он с мольбой обратился к своим похитителям: «Я должен поговорить с ней! – А потом подошел к моей постели и сказал: «Все в порядке, Элоиза. Не бойся. К утру я вернусь». Он старался говорить спокойно, но я видела ужас в его глазах. Потом они потащили его к двери и высокий сказал: «Только пикни – и ты покойник!» А после этого, – продолжила миссис Рено, – я, наверное, потеряла сознание. Следующее, что я помню – как Леони растирает мне запястья и поит меня бренди.

– Мадам Рено! – спросил судья. – Есть ли у вас предположения, что именно искали убийцы?

– Ни малейших, мсье.

– А не знаете, может быть, ваш муж чего-то или кого-то опасался?

– Да, я заметила, что он очень изменился.

– И как давно?

Миссис Рено задумалась.

– Пожалуй, дней десять назад.

– Но не ранее?

– Возможно, но я именно тогда заметила перемену.

– Вы не спрашивали у мужа, в чем причина?

– Однажды. Но он уклонился от ответа. И все же я была уверена, что он чем-то ужасно встревожен. А поскольку он явно не желал делиться со мной своими опасениями, я притворилась, что ничего не замечаю.

– Вы знали, что он обратился за помощью к детективу?

– К детективу? – удивленно воскликнула миссис Рено.

– Да, позвольте вам его представить – мсье Эркюль Пуаро. – Пуаро поклонился. – Он прибыл сегодня по вызову вашего мужа. – Судья достал из папки письмо и протянул его миссис Рено.

Она прочла послание с неподдельным изумлением.

– Я понятия об этом не имела. Совершенно очевидно, что он знал о грозившей ему опасности.

– А теперь, мадам, очень прошу вас быть со мной предельно откровенной. Не было ли в южноамериканском прошлом вашего мужа каких-то событий, которые могли бы пролить свет на причину его убийства?

Миссис Рено погрузилась в глубокие раздумья, но в конце концов покачала головой.

– Не могу припомнить. Конечно, у мужа были враги, многих он обошел так или иначе, но ничего определенного я не припоминаю. Это не значит, что подобных случаев не было – просто мне о них ничего не известно.

Судья удрученно погладил бороду.

– А можете уточнить, в котором часу произошло нападение?

– Да. Я помню, как часы пробили два. – Она кивнула на каминную полку, где стояли дорожные часы с восьмидневным заводом в кожаном футляре.

Пуаро встал, придирчиво осмотрел часы и кивнул, по-видимому удовлетворенный результатом.

– А вот еще часы, – воскликнул мсье Бекс. – Наручные. Убийцы, вероятно, смахнули их с туалетного столика и разбили вдребезги. Вряд ли они знали, что часы могут стать уликой против них.

Он аккуратно собрал осколки. Внезапно его лицо вытянулось.

– Боже мой! – вскрикнул комиссар.

– Что такое?

– Стрелки показывают семь!

– Неужели? – воскликнул потрясенный судья.

Но Пуаро, находчивый как всегда, взял разбитые часы из рук растерянного комиссара и поднес к уху. И улыбнулся.

– Стекло разбито, да, но часы по-прежнему идут.

Все облегченно заулыбались, услышав столь простую разгадку. Но судья обратил наше внимание на другую странность:

– Но сейчас ведь еще нет семи?

– Нет, – мягко сказал Пуаро. – Сейчас минут десять шестого. Возможно, часы спешат, что скажете, мадам Рено?

Миссис Рено озадаченно нахмурилась.

– Они иногда спешат, – признала она. – Но я не помню, чтобы они спешили так сильно.

Нетерпеливым жестом судья решил покончить с обсуждением часов и продолжил допрос.

– Мадам, парадная дверь оказалась открытой. Вроде бы совершенно очевидно, что убийцы вошли именно этим путем, но замок не был взломан. Можете ли вы как-то объяснить этот факт?

– Наверное, муж выходил прогуляться перед сном и забыл запереть дверь, когда вернулся.

– Такое возможно?

– Весьма. Мой муж был ужасно рассеянным человеком.

Она слегка нахмурилась, словно ей давно уже досаждала эта черта покойного.

– Думаю, напрашивается логический вывод, – внезапно сказал комиссар. – Поскольку похитители настаивали, чтобы мсье Рено оделся, все выглядит так, будто место, куда они его увели, и где был тайник, находилось на некотором отдалении.

Судья кивнул.

– Да, но не слишком далеко, раз он сказал, что вернется домой к утру.

– А когда со станции Мерлинвиль отправляется последний поезд? – спросил Пуаро.

– В одиннадцать пятьдесят в одну сторону и в семнадцать минут пополуночи – в другую, но скорее всего, их ждал автомобиль.

– Конечно, – согласился Пуаро, но вид у него был при этом несколько огорченный.

– Таким образом мы непременно сможем их выследить, – обрадовался судья. – Автомобиль с двумя иностранцами не могли не заметить. Это же великолепно, мсье Бекс.

Он чему-то улыбнулся про себя, но тут же снова посуровел и обратился к миссис Рено:

– Есть еще один вопрос, мадам. Знаете ли вы кого-то по фамилии Дювин?

– Дювин? – задумчиво повторила за ним миссис Рено. – Нет, так сходу не могу припомнить.

– И ваш муж никогда при вас не называл эту фамилию?

– Ни разу.

– А имя Белла вам о чем-нибудь говорит?

Он не сводил цепкого взгляда с лица миссис Рено, стараясь уловить малейшие признаки замешательства, гнева или стыда, но она только покачала головой – и это выглядело совершенно естественно. Тогда судья продолжил.

– А вы знали, что у вашего мужа прошлым вечером были гости?

На этот раз щеки ее чуть порозовели, и это не укрылось от судьи, но ответила она совершенно невозмутимо.

– Нет, и кто же это был?

– Дама.

– Неужели?

Но судье этого было довольно, и он не стал продолжать допрос. Непохоже, что мадам Добрей имела хоть какое-то отношение к преступлению, а ему крайне не хотелось понапрасну усугублять горе миссис Рено.

Он сделал знак комиссару, тот кивнул в ответ, встал, прошел в дальний конец комнаты и вернулся с уже знакомой нам стеклянной банкой. Мсье Отэ вынул оттуда нож.

– Мадам, – спросил он мягко, – вы узнаете этот предмет?

Она негромко вскрикнула.

– Да, это мой кинжальчик. – Затем, увидев пятно на лезвии, она отшатнулась, ее глаза расширились от ужаса. – Это… кровь?

– Да, мадам. Вашего мужа убили этим оружием. – Судья поспешил убрать лезвие с глаз долой. – Вы уверены, что это именно тот нож для бумаг, что вчера вечером лежал на вашем туалетном столике?

– О, да. Это подарок от сына. Во время войны он служил в военно-воздушных силах. Приписал себе пару лет, чтобы его взяли. – В голосе ее слышалась материнская гордость. – Нож сделан из аэропланного троса, сын подарил мне его на память о войне.

– Понятно. И это, мадам, приводит нас к следующему вопросу. Ваш сын, где он сейчас? Необходимо, чтобы ему незамедлительно отправили телеграмму.

– Телеграмму? Но Жак на пути в Буэнос-Айрес.

– Что?

– Да, вчера муж телеграфировал ему. Сперва он послал его в Париж, но вчера выяснилось, что сын должен незамедлительно отправиться в Южную Америку. Вечером из Шербура в Буэнос-Айрес отплывал пароход, и Поль послал Жаку телеграмму, чтобы тот на него успел.

– Вам известно, что за дела требуют его присутствия в Буэнос-Айресе?

– Нет, мсье, я ничего об этом не знаю. Но Буэнос-Айрес – не конечная точка путешествия моего сына. Оттуда ему предстоит по суше ехать до Сантьяго.

– Сантьяго! Опять Сантьяго! – воскликнули судья и комиссар в унисон.

И в этот момент, когда мы все были как громом поражены новым упоминанием этого слова, Пуаро подошел к миссис Рено. До этого он стоял у окна с задумчивым, даже мечтательным видом, и я не удивлюсь, если он вообще вполуха слушал допрос. Он поклонился миссис Рено и мягко сказал:

– Простите, мадам, позвольте взглянуть на ваши запястья.

Просьба слегка озадачила бедную женщину, но она выполнила ее, протянув ему обе руки. Грубые отметины багровели вокруг каждого запястья, там где путы врезались в нежную плоть. Пока Пуаро осматривал рубцы, я заметил, что огонь возбуждения, прежде вспыхнувший в его глазах, мгновенно погас.

– Наверно, вам было очень больно, – сказал он, и снова мне показалось, что он как будто сбит с толку.

Но тут судья взволнованно заметил:

– Надо срочно связаться с мсье Рено-младшим по радио. Нам чрезвычайно необходимо узнать от него цель его поездки в Сантьяго и все возможные подробности. – Поколебавшись, он прибавил. – Я надеялся, что он где-то неподалеку, так мы могли бы уберечь вас от лишних мучений. – Он умолк.

– Вы имеете в виду, – глухо сказала она, – опознание тела моего мужа?

Судья склонил голову.

– Я сильная женщина, мсье. И сумею вынести все, что от меня требуется. Я готова – прямо сейчас.

– О, это вполне может подождать до завтра, уверяю вас…

– Нет, я хочу покончить с этим, – негромко сказала она, и болезненная судорога исказила ее лицо. – Доктор, будьте любезны, позвольте опереться на вашу руку.

Доктор поспешил к ней, на плечи миссис Рено набросили манто, и вся наша процессия стала медленно спускаться по лестнице. Мсье Бекс ускорил шаг, чтобы отворить дверь сарая. Минуту или две спустя миссис Рено показалась на пороге. Она была бледна, но полна решимости. Позади, словно переполошенная наседка, сочувственно топтался и кудахтал соболезнования мсье Отэ.

Она поднесла руку к лицу.

– Погодите минутку, мсье, я соберусь с силами.

Убрав руку, он взглянула на покойника. И тут поразительное самообладание, с которым она держалась все это время, внезапно ее покинуло.

– Поль! – закричала она. – Это же мой муж! О, господи!

Она качнулась вперед и рухнула без чувств.

Пуаро мгновенно оказался подле нее, он приподнял ей веко, пощупал пульс. Убедившись, что миссис Рено действительно в обмороке, он схватил меня за плечо и отвел в сторону.

– Я полный идиот, мой друг! В ее голосе я услышал подлинную любовь и неподдельное женское горе. Как же я ошибался. Э бьен! Начнем сначала!

Глава 6. Место преступления

Доктор и мсье Отэ перенесли потерявшую сознание миссис Рено в дом. Комиссар шел следом.

– Бедняжка, – пробормотал он, качая головой. – Удар был слишком тяжел для нее. Но что же тут поделаешь. А теперь, мсье Пуаро, давайте пойдем туда, где совершилось это преступление.

– Как вам будет угодно, мсье Бекс.

Мы пересекли холл и покинули дом через парадную дверь. Проходя мимо лестницы, ведущей наверх, Пуаро посмотрел на нее и недовольно покачал головой.

– Совершенно невероятно, чтобы прислуга ничего не слышала. По этой скрипучей лестнице спускались три человека – да они мертвого разбудили бы!

– Но ведь было далеко за полночь. К тому времени все уже крепко спали.

Однако Пуаро продолжал качать головой – видимо, мое объяснение его совершенно не удовлетворило. На повороте подъездной аллеи он остановился и оглянулся на дом.

– Прежде всего, почему преступники решили, что входная дверь незаперта? Это ведь крайне маловероятно. Скорее, они должны были попытаться проникнуть через окно.

– Но все окна первого этажа забраны железными ставнями, – возразил комиссар.

Пуаро указал на одно окошко на втором этаже.

– Это ведь та самая спальня, в которой мы только что побывали? Глядите – дерево растет прямо под окном, забраться по нему не составило бы ни малейшего труда.

– Возможно, – согласился мсье Бекс, – но это нельзя сделать, не оставив следов на цветочной клумбе.

В его словах было здравое зерно. Две большие овальные куртины, засаженные алыми геранями, с обеих сторон обрамляли парадное крыльцо. Упомянутое дерево росло в глубине цветочной композиции, и до него невозможно было добраться, не наступив на клумбу.

– Сами видите, – продолжил комиссар. – Благодаря сухой погоде ни на аллее, ни на дорожках никаких следов не видно. Но мягкая и влажная почва на клумбе – дело другое.

Пуаро подошел поближе и внимательно исследовал куртину. Как и сказал Бекс, почва была совершенно ровной. Нигде ни единой вмятинки.

Пуаро кивнул, будто бы соглашаясь, и мы уже повернулись, чтобы уйти, когда он ринулся к другой клумбе и начал ее разглядывать.

– Мсье Бекс! – позвал он. – Посмотрите-ка. Здесь полно следов!

Комиссар подошел поближе – и усмехнулся.

– Дорогой мой мсье Пуаро, это, вне всякого сомнения, следы огромных, подбитых гвоздями садовничьих башмаков. Но они не имеют никакого значения, поскольку на этой клумбе нет деревьев, и, следовательно, добраться до второго этажа невозможно.

– И правда, – согласился Пуаро, явно расстроенный. – Значит, вы считаете, что эти следы ни при чем?

– Абсолютно.

Тогда, к моему изумлению, Пуаро сказал:

– Не могу с вами согласиться. Есть у меня маленькая идея, что эти следы – самая важная улика из всех, что мы видели до сих пор.

Бекс молча пожал плечами. Он был слишком учтив, чтобы высказать вслух то, что он на самом деле думает.

– Может, продолжим? – вместо этого предложил он.

– Конечно. А следами этими я смогу заняться и позже, – весело сказал Пуаро.

Мсье Бекс не повел нас к воротам, куда вела подъездная аллея, а свернул под прямым углом на дорожку. Обсаженная кустарником по обе стороны, она полого поднималась в гору, огибая дом справа. Внезапно тропка вывела нас на небольшую полянку, с которой открывался вид на море. Здесь была вкопана скамейка, а чуть поодаль стоял довольно обшарпанный сарай. В нескольких шагах от него ряд аккуратно подстриженных кустов обозначил границы виллы. Мсье Бекс продрался сквозь кустарник, и вслед за ним мы оказались на просторном поле. Я огляделся и увидел нечто, заставившее меня вскрикнуть от удивления.

– Ба! Да это же площадка для гольфа!

Бекс кивнул.

– Недоделанная пока, края еще не размечены, – объяснил он. – Ее собирались открыть в следующем месяце. Как раз рабочие-то и обнаружили тело сегодня с утра пораньше.

И тут я ахнул. Чуть левее я увидел узкий ров, который поначалу не заметил, а рядом с ним ничком лежало тело! Мое сердце екнуло от ужаса, и меня охватило дикое ощущение, что трагедия повторяется. Но комиссар развеял мою иллюзию, устремившись вперед с гневным окриком:

– И куда только смотрит моя полиция? У них был строгий приказ никого не подпускать к месту преступления без соответствующих документов!

Лежащий на земле человек обернулся и посмотрел на комиссара через плечо.

– Но у меня есть соответствующие документы, – сообщил он и медленно поднялся на ноги.

– Мой дорогой мсье Жиро! – обрадовался комиссар. – Я и не знал, что вы уже приехали. Следственный судья ожидает вас с величайшим нетерпением.

Во время этого разговора я разглядывал незнакомца с живейшим любопытством. Я много слышал о знаменитом детективе из парижской уголовной полиции, и мне было чрезвычайно интересно увидеть его во плоти. Жиро был весьма крупный мужчина лет тридцати – каштановые волосы и усы, военная выправка. Держался он довольно высокомерно, как человек, целиком и полностью осознающий собственную важность. Бекс нас представил, отрекомендовав Пуаро в качестве коллеги по ремеслу, и в глазах французского сыщика мелькнула искра заинтересованности.

– Мне знакома ваша фамилия, Пуаро, – сказал он. – В прошлом вы были весомой фигурой, не так ли? Но теперь-то у нас другие методы.

– Зато преступления все те же, – мягко парировал Пуаро.

Я сразу заметил, что Жиро воспринял нас в штыки. Он ревниво относился к присутствию другого детектива, и чувствовалось, что, если бы он нашел какую-то важную улику, то скорее всего не стал бы о ней распространяться.

– Следственный судья… – снова начал Бекс. Но Жиро грубо перебил его:

– Да плевать мне на следственного судью! Дневной свет – крайне важная вещь, в расследовании он многое решает. Через полчаса начнет темнеть, и тут ничего не увидишь. Я знаком с материалами дела, а обитатели дома прекрасно подождут и до завтра. Но если мы собираемся поймать убийц, то искать улики его следует именно здесь. Это ваши полицейские всё здесь вытоптали? Я думал, что нынче они стали умнее.

– Это не они. Следы, которые вас так возмутили, оставили рабочие, обнаружившие тело.

Мсье Жиро презрительно хмыкнул.

– Я заметил следы, которые оставили трое, продираясь через живую изгородь, но каковы подлецы! Теперь можно разглядеть только центральную цепочку следов, принадлежащих мсье Рено, а отпечатки обуви по обе стороны от нее тщательно затерты. Правда, на этом сухом грунте и так-то много не разберешь, но они не оставили нам ни единого шанса.

– Косвенные доказательства? – сказал Пуаро. – Их вы ищете, а?

Француз воззрился на него.

– Конечно.

По губам Пуаро пробежала легкая улыбка. Он, кажется, хотел было что-то сказать, но передумал и наклонился к лежащей на земле лопате.

– Это ею вырыли могилу, – пробурчал Жиро. – Но она вам ничего не скажет. Лопата принадлежит Рено, а тот, кто копал, был в перчатках. Вот они. – Носком башмака он указал на пару выпачканных землей рукавиц. – И они тоже принадлежали Рено, или его садовнику. Говорю вам, те, кто спланировал это преступление, не хотели рисковать. Рено закололи его собственным кинжалом и выкопали ему могилу его собственной лопатой. Они намеренно не оставили никаких следов! Но я их обыграю! Всегда есть какая-то зацепка. И я намерен ее найти.

Но Пуаро в данный момент отвлекло нечто более интересное – короткий потускневший отрезок свинцовой трубы, лежавший рядом с лопатой. Он осторожно потрогал находку пальцем.

– А как вы думаете, это тоже принадлежало убитому? – спросил он, и я уловил еле заметную иронию в его голосе.

Жиро передернул плечами – мол, не знаю и знать не хочу.

– Она, может, уже месяц тут валяется, да и вообще, меня она не интересует.

– А меня – напротив – чрезвычайно интересует, – произнес Пуаро елейным голосом.

Я подумал, уж не задался ли он целью вывести из себя парижского сыщика. Если да, то это ему удалось. Француз неучтиво повернулся к нему спиной и бросил через плечо, что ему, дескать, некогда время терять, и наклонившись, снова принялся что-то внимательно разглядывать на земле.

А тем временем Пуаро, словно осененный какой-то внезапной идеей, отошел к сарайчику и толкнул дверь.

– Заперто, – буркнул Жиро, не поворачивая головы. – Но это всего лишь сарай, где садовник держит свой хлам. Лопату взяли не оттуда, а из чулана с инструментами в пристройке.

– Великолепно, – восторженно прошептал мсье Бекс. – Он пробыл здесь от силы полчаса, а уже знает все подробности! Вот это человек! Вне всякого сомнения, Жиро – величайший детектив из ныне живущих.

И хотя я всем сердцем невзлюбил детектива Жиро, он произвел на меня неизгладимое впечатление. Казалось, этот человек прямо-таки излучает эффективность. Я не мог отделаться от ощущения, что Пуаро до сих никак себя не проявил, и это не давало мне покоя. Почему-то мой друг отвлекался на всякие глупые, второстепенные мелочи, которые не имели никакого отношения к расследованию. И конечно же, стоило мне об этом подумать, как он внезапно спросил:

– Мсье Бекс, будьте столь любезны, объясните мне значение вот этой белой линии, тянется по всему периметру могилы – это какой-то полицейский знак?

– Нет, мсье Пуаро, это разметка для гольфа. Она показывает, что здесь будет так называемый «бункер».

– Бункер? – Пуаро повернулся ко мне. – Это такая песчаная яма неправильной формы с насыпью по одну сторону?

Я утвердительно кивнул.

– Вы играете в гольф, мсье Пуаро? – спросил комиссар.

– Я? Ни в коем случае! Что это за игра? – возмутился Пуаро. – Только представьте себе: все лунки на разном расстоянии. А препятствия? Никто не удосужился рассчитать их с математической точностью. И даже на грине одна сторона часто выше другой! Единственное, что радует глаз, это – как вы их там называете? – ти-боксы! Они хотя бы симметричной прямоугольной формы!

Я не мог удержаться от смеха, до того забавным показалось мне представление Пуаро об игре, и мой маленький друг улыбнулся мне ласково, явно не питая недобрых чувств. Затем он спросил:

– А мистер Рено, конечно же, играл в гольф?

– Да, он был заядлым гольфистом. Ведь в основном его стараниями и благодаря его крупным вложениям появилось это поле. Он даже приложил руку к его проектированию.

Пуаро задумчиво кивнул, а потом заметил:

– Не очень-то удачно они выбрали место, чтобы спрятать тело, а? Ведь как только рабочие начали бы копать, они бы сразу его обнаружили?

– Именно! – торжествующе отозвался Жиро. – И это доказывает, что убийцы были здесь чужаками и местности не знали. Вот вам отличный пример косвенного доказательства.

– Да, – неуверенно произнес Пуаро. – Никто из местных не стал бы хоронить тело здесь… разве что… кто-то хотел, чтобы покойника нашли. Это, конечно же, полная бессмыслица, не правда ли?

Жиро даже не удосужился ответить.

– Да, – произнес Пуаро слегка разочарованно. – Да – несомненная чепуха!

Глава 7. Таинственная мадам Добрей

Когда мы направили свои стопы к дому, мсье Бекс, извинившись, покинул нас. Он объяснил, что должен немедленно сообщить следственному судье о прибытии Жиро. Сам Жиро явно обрадовался, когда Пуаро объявил, что он увидел все, что хотел. Последнее, что мы узрели, покидая место преступления, был Жиро, ползающий на четвереньках, и я не мог не восхититься его дотошностью. Пуаро будто прочел мои мысли, и когда мы остались наедине, иронически заметил:

– Наконец-то вы воочию увидели ваш обожаемый вид сыщика – лисью гончую в человеческом обличье! Не так ли, мой друг?

– Ну, по крайней мере, он занят делом, – сказал я запальчиво. – Если здесь есть, что искать, то он это найдет. А вот вы…

– Ну, я тоже кое-что нашел. Кусок свинцовой трубы.

– Чепуха, Пуаро. Вы сами прекрасно знаете, что она не имеет ни малейшего отношения к делу. А я говорю про улики – мелочи, которые могут безошибочно вывести на след убийц.

– Полуметровая улика, мон ами, не менее важна, чем двухмиллиметровая! Какое романтическое заблуждение – полагать, что все важные улики обязательно микроскопически малы! А что до обрезка свинцовой трубы, то вы считаете, что она не имеет отношения к преступлению, только потому, что так вам сказал Жиро. Нет! – предотвратил он мой вопрос. – Не будем об этом. Оставим Жиро его расследование, а мои идеи останутся при мне. Дело кажется весьма незамысловатым – и все же – и все же, мон ами, я недоволен! И знаете, почему? Потому что наручные часы спешат на два часа. А еще есть множество маленьких деталей, которые не вписываются в общую картину. Например, если убитый стал жертвой мести, то почему бы не зарезать Рено во сне – да и дело с концом?

– Им нужны были какие-то «бумаги», – напомнил я ему.

Пуаро раздраженно смахнул пылинку со своего рукава.

– Ну, и где они, эти бумаги? Предположительно, в тайнике на некотором отдалении отсюда, раз преступники заставили Рено одеться. Однако он найден мертвым рядом с домом, почти в пределах слышимости. И потом, ведь это чистая случайность, что такое оружие, как этот кинжал, небрежно лежало на туалетном столике – прямо под рукой.

Он помолчал, нахмурившись, а потом продолжил:

– Почему прислуга ничего не услышала? Их что, усыпили? Был ли у убийц сообщник, и значит ли это, что именно сообщник оставил парадную дверь приоткрытой? А что, если…

Он резко умолк. Мы вышли на аллею, ведущую к дому. Внезапно Пуаро повернулся ко мне.

– Друг мой, а у меня для вас сюрприз – приятный! Я принял ваши упреки близко к сердцу! Мы сейчас изучим кое-какие следы.

– Где?

– Вон на той клумбе, по правую руку. Мсье Бекс говорит, что это следы садовника. Давайте проверим, так ли это. Глядите-ка, а вот и он сам, катит тачку.

И действительно, какой-то старик катил по дорожке тачку, полную саженцев. Пуаро окликнул его, тот оставил тачку и поковылял к нам.

– Вы хотите взглянуть на подошву его башмаков, чтобы сравнить со следами на клумбе? – шепотом спросил я. Моя вера в Пуаро немного воспряла. Раз он сказал, что следы на правой клумбе важны, значит, скорее всего так оно и есть.

– Совершенно верно, – ответил Пуаро.

– А он не решит, что это очень странно?

– Он об этом вообще ничего не подумает.

Больше мы не сказали ни слова, потому что садовник подошел к нам.

– Вы что-то хотели от меня, мсье?

– Да. Вы ведь давно служите садовником на этой вилле?

– Двадцать четыре года, мсье.

– А ваше имя…

– Огюст, мсье.

– Я как раз восхищался этими роскошными цветами герани. Они превосходны, честное слово. Давно ли вы их высадили?

– Да уже давненько. Но, чтобы клумба выглядела опрятно и красиво, нужно время от времени высаживать несколько новых кустиков и удалять те, что уже отжили свое. А еще надо вовремя обрывать увядшие цветы.

– И вчера вы посадили несколько новых растений, не так ли? Вон те, в самом центре, и на другой клумбе тоже?

– У вас острый глаз, мсье. Им всегда нужен день-другой, чтобы очухаться и прижиться на новом месте. Да, я посадил по десять новых кустиков на каждую куртину вчера вечером. Мсье наверняка известно, что нельзя сажать растения при жарком солнце.