Разговор с трупом. О самых изощренных убийствах, замаскированных под несчастные случаи бесплатное чтение

Филипп Боксо
Разговор с трупом: о самых изощренных убийствах, замаскированных под несчастные случаи

Les morts ont la parole: Philippe Boxho, médecin légiste, fait parler les cadavres. Âmes sensibles s abstenir! by Philippe Boxho

Copyright ©Kennes Éditions 2023

© Бондаревский Д.В., перевод на русский язык, 2023

© Гусарев К.С., художественное оформление, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Введение

Замысел книги, которую вы держите в руках, родился у меня благодаря желанию рассказать о буднях судебно-медицинского эксперта. Я в этой профессии уже более 30 лет. Несмотря на огромную роль судебной медицины, этой областью не очень интересуется широкая публика. Исключением являются только криминальные сериалы и детективы, но часто все, что там происходит, имеет мало общего с действительностью. Для меня было важно показать, как все происходит на самом деле. Мне хочется приоткрыть занавес профессии, окутанной многочисленными мифами и легендами, и познакомить читателей с реальностью. Я предлагаю вам посетить места некоторых преступлений и несчастных случаев.

Стоит сказать, что я специально решил не рассказывать вам о самых известных трагедиях, случившихся в период моей работы в Льеже (моя профессиональная деятельность охватывает главным образом провинции Льеж и бельгийский Люксембург). Так, например, я не буду говорить об автомобильной катастрофе в Ставло в 1998 году, когда грузовик понесло на крутом спуске и он взорвался в исторической части города; о деле Стаси и Натали – двух маленьких девочек, которых похитили и убили в 2006 году в районе Сен-Леонар в Льеже; о взрыве газа на улице Леопольда в Льеже, жертвами которого стали 14 человек, погибшие в результате пожара и обрушения двух зданий; о террористическом акте на площади Сен-Ламбер в 2011 году, когда некий Нордин Амрани открыл огонь по толпе, убив и ранив многочисленных прохожих, в том числе и школьников; о теракте на бульваре д’Авруа в 2018 году, когда Бенжамен Эрман убил двух женщин-полицейских и одного молодого человека, перед тем как его застрелили сотрудники правоохранительных органов. Каждый может получить всю необходимую информацию по этим трагедиям, так как воспоминания о них все еще ярки как у родственников жертв, так и у обеспокоенного общества.

Я принял решение познакомить вас с менее выдающимися происшествиями – обычными историями из практики судмедэксперта. Такие лучше всего отражают нашу работу: как особенности расследуемых дел, так и открытия, которые мы совершаем на службе правосудию и на благо науки. Именно поэтому речь пойдет о самых изобретательных самоубийствах, замаскированных под несчастные случаи убийствах, бурных дебатах во время заседаний суда присяжных и некоторых очень необычных несчастных случаях. Разумеется, повествование будет деликатным и беспристрастным в соответствии с общими принципами профессиональной этики.

Я также решил не писать об этих историях в слишком жалостливом тоне: для умершего человека смерть не является трагедией, как не является ею и для специалиста – это всего лишь часть его работы. Каждый исследуемый мной умерший человек – неодушевленный объект изучения, который обретает личность лишь тогда, когда ко мне обращаются его родственники. Вот поэтому я не люблю встречаться с ними до того, как изучу покойного. Лучше всего – только после вскрытия по желанию родственников и с разрешения судьи.

Судебная медицина – увлекательная профессия. Вы сами убедитесь в этом по мере чтения моих рассказов. Все они основаны на реальном опыте. То уважение, которое следует проявлять по отношению к покойному, ничем не отличается от уважения к живому человеку, и я всегда считал, что провожу исследования и вскрытия во имя этого уважения – в поисках причин смерти. Поэтому не следует удивляться тому, что я описываю эти истории в юмористическом стиле – это ни в коем случае не говорит о пренебрежении к покойному.

Мы так привыкли к смерти, что нас может забавлять она и даже ее обстоятельства, но мы всегда уважаем умершего.

Наконец, все эти истории достоверны в той же степени, в какой достоверны судебно-медицинские выводы. Разумеется, чтобы сделать чтение более приятным, я придал им художественную форму, иначе они бы так и остались обычными судебно-медицинскими протоколами. Я использовал вымышленные имена, а также сформулировал внешний контекст этих историй или, по крайней мере, ту их часть, которая оставалась для меня неизвестной. В остальном все, что вы прочитаете в этой книге, является отражением реальности. К тому же в выдумках нет никакой необходимости, ведь действительность богаче всех фантазий, а человеческое воображение – вы убедитесь в этом сами – воистину безгранично, когда речь идет о том, чтобы убивать других, убивать себя или прятать тело после убийства.

Как становятся судмедэкспертом?

Я легко представляю себе первый вопрос, который приходит вам в голову – именно его мне задают чаще всего на протяжении всех 30 лет моей карьеры: «Как становятся судмедэкспертом?» Если вы думаете, что одним прекрасным утром я проснулся с осознанием, что хочу стать судмедэкспертом, то вы заблуждаетесь. Как и во всех остальных случаях (в конечном счете судмедэксперт – это такая же или почти такая же профессия, как и любая другая), этот выбор стал результатом долгого размышления, определенных встреч и стечения ряда обстоятельств.

Когда мне было 18 лет (а в этом возрасте нет ничего невозможного), я хотел быть священником.

Я вырос в католической семье, постоянно бывал на мессах по субботам и воскресеньям и даже читал Евангелие и участвовал в причащении вместе с кюре^[1] нашего прихода – священнослужителем со строгим видом и доброй душой. Я учился в церковной школе у отцов-иезуитов и все еще не мог определиться со своим будущим. Меня очень привлекал духовный сан, я обожал изучать Евангелие, встречаться с людьми, помогать тем из них, у которых была в этом потребность, и чувствовал себя готовым к служению Богу.

На протяжении многих лет я сопровождал друзей, совершавших паломничество в Лурд; среди них был один отец-иезуит, с которым я поддерживаю прекрасные отношения с моих 15 лет. Нас на несколько недель летних каникул гостеприимно приняли монахи Братства Лурдской Богоматери. Это было летом 1983 года. Я помогал в церкви при купели, когда туда пришел епископ диоцеза^[2]. Совершив омовение, он вышел из помещения, и я пошел за ним, чтобы поговорить о своем призвании. Мы сели на скамейку на берегу реки Гав-де-По, на которой и стоит город Лурд, и пробеседовали не многим менее часа. Епископ посоветовал мне сначала получить аттестат о среднем образовании и поступить в университет, а затем уже прийти к нему, если мои намерения останутся прежними. Эта встреча буквально окрылила меня, и я решил последовать его совету.

Университет располагался в большом, довольно мрачном и впечатляющем здании, которое находилось в самом центре моего города, Льежа. Я долго не мог выбрать между медицинским и юридическим факультетом. Эти профессии очень отличались друг от друга, но их объединяло то, что и в том и в другом случае они обращались к человеку общим образом и позволяли разрешать проблемы, с которыми он сталкивался. Я поднялся по широкой лестнице, которая вела на этаж, где находился ректорат – там принимали документы. Тогда они заполнялись от руки, так как компьютеры еще были в диковинку, интернет не существовал, а телефоны висели на стене. Рассказывая об этом сейчас, чувствую себя динозавром. Так вот… я стоял в коридоре и долго не решался войти. Какой все-таки факультет – юридический или медицинский? Принимая решение, я столько раз подбрасывал монетку, что количество результатов в пользу каждого факультета сравнялось, а это мне нисколько не помогало. Так я провел целый час. Приемная комиссия должна была уже закончить свою работу. Я отдавал себе отчет в том, что, если я вернусь туда на следующий день, ситуация вряд ли изменится. И тогда меня осенило: я войду вслед за студентом, работающим в приемной комиссии, который первым придет вызывать очередного абитуриента. На медицинский факультет документы принимала девушка, а на юридический – парень. Они подошли к двери одновременно. Парень вежливо пропустил девушку вперед, и поэтому я поступил на медицинский.

Учиться мне было очень интересно: профессора увлекательно читали лекции, и я открывал для себя науку. Раньше я специализировался только на греческом и латинском языках, изучение которых имело мало общего с естественными дисциплинами. После первого курса я снова встретился с льежским епископом ван Зейленом и признался ему в том, что отказался от своего намерения стать священником. Он не выразил особого удивления. По его словам, я не верил в Бога по-настоящему, а просто испытывал интеллектуальную жажду. Епископ был прав, но мне понадобилось еще несколько лет, чтобы окончательно убедиться в этом. Я стал атеистом, но мой атеизм не носит антиклерикальный характер, а среди моих друзей даже есть несколько священников, в том числе и из религиозной организации Opus Dei, а также священники, лишенные духовного сана. Впрочем, мне жаль, что я утратил веру. Иметь надежду – это так прекрасно!

Время шло, и я начал изучать топографическую анатомию, то есть специализироваться на вскрытиях. Это обучение продлилось четыре года, и оно позволило мне получить очень глубокие знания в области строения человека. Тогда я еще не знал о том, что в жизни эти знания мне очень пригодятся. В течение месяца вместе со своим однокурсником я участвовал в исследовательских работах, посвященных пересадкам кожно-мышечных лоскутов. В частности, мы занимались пересадкой широкой мышцы спины под руководством профессора Фиссетта. Тот однокурсник, ставший в дальнейшем блестящим нейрохирургом, разработал метод, который позволял визуализировать кровеносные сосуды и их различные разветвления, но для этого нужен был специальный рентгенологический аппарат. Ближе всего ко мне тогда был аппарат судмедэкспертов – так я впервые установил контакт с Институтом судебно-медицинской экспертизы. Меня заинтересовала техника вскрытия, и я обратился к профессору Андре с просьбой разрешить мне присутствовать на аутопсии. Такая просьба могла быть выполнена только в случае прохождения стажировки по судебно-медицинской экспертизе на законных основаниях, что вполне было возможно, учитывая перечень направлений, предлагаемых нам университетом, и поэтому я выбрал именно ее. По ее окончании профессор Андре и сменивший его профессор Браи предложили мне место ассистента, но я от него отказался. Тогда я хотел быть врачом-терапевтом.

По завершении учебы я должен был отслужить в армии. У меня не было никакой возможности уклониться от службы, так что я с радостью согласился с неизбежным. Я говорил себе, что служба в армии могла бы быть очень полезным опытом, а поскольку у меня также не было никаких законных оснований оставаться в Бельгии, я был вынужден на год оказаться в составе бельгийских вооруженных сил, дислоцированных в Германии. После месячной подготовки в Генте меня отправили в Германию, в Верль, в третий артиллерийский батальон. Я прослужил там год и участвовал во всех передислокациях и маневрах, во время которых мне довелось дважды попасть на остров Крит и много раз летать на вертолете Alouette II. Но самым интересным для меня стала возможность оказывать медицинскую помощь не только военным, но и их семьям. В число моих потенциальных клиентов сразу попали 1500 человек – в обычной жизни о таком количестве пациентов начинающему врачу, не имеющему опыта, можно было только мечтать. Я был очень счастлив в то время – это был прекрасный период. Признаюсь, что я расстался с армией с большим сожалением.

Возвращение на гражданку оказалось для меня резким и болезненным. Я открыл кабинет общей терапии и уже через 2 недели получил звонок, который изменил всю мою жизнь. Профессор Браи пригласил меня на обед, чтобы поговорить о моих планах. Через несколько дней, 8 октября 1991 года, мы встретились в ресторане L’Entrecôte недалеко от Института судебно-медицинской экспертизы. Мне очень нравилось не только расположение ресторана, но и его анатомическое название, ведь «антрекот» буквально значит «между ребрами». Жорж ждал меня, погрузившись в изучение меню, хотя и знал его наизусть. Мы поговорили, и, так как мне не хотелось отказываться от общей врачебной практики, мы договорились, что я буду работать в отделении судебной экспертизы на полставки. С 9 октября я стал внештатным ассистентом судмедэксперта.

В течение 2 лет я занимался частной практикой в качестве терапевта и изучал судебную медицину, а также проходил стажировку по определению степени тяжести причиненного вреда здоровью. Мне было очень трудно совмещать эти профессии, ведь работа врачом-терапевтом требует готовности в любой момент приехать по вызову… и того же требует работа судмедэкспертом. К тому же, чтобы продолжать учебу в качестве судмедэксперта, мне надо было получить степень магистра в области криминалистики. В то время судебная медицина еще не существовала в качестве самостоятельной профессии, поэтому этот этап был обязательным условием. Итак, я столкнулся со сложным, но неизбежным выбором в духе Корнеля – между чувством и долгом, – но в конце концов выбрал судебную медицину. Она стала моим настоящим увлечением и призванием, хоть я и пришел к ней не сразу. И я никогда не пожалею об этом выборе.

Место преступления

Сериалы невозможно не знать: с начала 2000-х годов они заполонили экраны телевизоров и прочно вошли в нашу жизнь. На них выросло целое поколение. Не будем скрывать: во многом они способствовали популяризации профессий в области криминалистики и судебно-медицинской экспертизы. Но прежде чем перейти к основной части моей книги, мне бы сначала хотелось объяснить, как все происходит на самом деле, а потом – развенчать самые распространенные мифы и заблуждения.

Всем известна аббревиатура, соответствующая английскому названию сериала «C.S.I.: Место преступления» – Crime Scene Investigation («Расследование на месте преступления»). Это новое направление, получившее широкое распространение с тех пор, как ДНК-экспертиза стала решающим фактором в раскрытии многих преступлений. Для регламентирования использования результатов ДНК-экспертиз в тексты законов ряда стран даже были внесены соответствующие изменения, и расследование на месте преступления стало проводиться с учетом этих поправок.

Основой современной криминалистики служат 3 принципа, и цель у них двойная – идентифицировать преступника и установить способ совершения преступления.

Первый принцип стал базовым для криминалистики, получив известность как принцип Локара. В 1910 году врач и юрист Эдмон Локар (1877–1966) учредил в Лионе первую в мире научную полицейскую лабораторию. В память об этом событии Интерпол разместил свою штаб-квартиру в этом же городе. В упрощенном виде идею Локара можно выразить следующим образом: «Каждый контакт оставляет след». Этот гениальный судмедэксперт опередил свое время: о ДНК тогда не догадывались, а современные методы расследования преступлений еще не существовали, но Локар уже знал о том, что любой контакт преступника с предметом или человеком из его окружения не проходит бесследно.

Нить из одежды, оставленная преступником на теле его жертвы, или одного только волоса уже достаточно для продвижения расследования… но действительность отличается от американских сериалов, в которых преступления всегда раскрываются благодаря одним лишь следам. На самом деле это помогает не так уж часто – за 30 лет работы судмедэкспертом я знаю только 3 таких случая. Очень часто результаты, предоставленные лабораторией, полезны для расследования и являются одной из его движущих сил, но для разоблачения преступника необходимы и другие доказательства.

Поиск следов на месте преступления привел к появлению специализации сотрудников лаборатории в уголовном розыске. Эти сотрудники входят в состав оперативно-технической службы полиции – так называемые эксперты-криминалисты или просто лаборанты. Их специально обучают идентификации, взятию проб и сохранению следов, обнаруженных на месте преступления – проще говоря, улик.

Чтобы находить максимальное количество значимых следов, потребовалось научить всех тому, как сохранить место преступления в неприкосновенном виде. Так появился сам термин «место преступления», соответствующий английскому crime scene. Он может применяться ко всем местам, где произошло то или иное правонарушение, поэтому в широком смысле речь идет не только о местах, где происходили убийства, но и о местах кражи или даже несчастных случаев, хотя в последнем примере больше уместно понятие «место происшествия».

Каждое место преступления уникально в своем роде, но тем не менее оно соответствует общей схеме. Территория вокруг того места, где произошло преступление, огораживается сигнальной лентой, и доступ к нему ограничивается. Это может быть комната, в которой находится тело жертвы, или зона в несколько квадратных метров, если убийство произошло вне помещения. Зайти в эту область могут только эксперты-криминалисты в специальных защитных комбинезонах из материала тайвек (Tyvek): он не выделяет волокнистого ворса, что позволяет обнаружить только те ворсинки, которые остались после встречи жертвы и преступника. Комбинезоны из тайвека химически нейтральны и закрывают все тело, включая волосы. Как известно, в среднем в сутки мы теряем около 100 волосинок, каждая из которых содержит ДНК – наш уникальный, безошибочно идентифицирующий нас генетический код. Словом, есть чем загрязнить место преступления. Эксперты также используют перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и маску, чтобы не допустить попадания слюны, в которой также присутствует ДНК. Кроме того, им необходимы бахилы, чтобы обеспечить сохранность улик на месте преступления. Эти бахилы должны быть сделаны из наиболее нейтрального материала, чтобы ни в коей мере не помешать исследованиям. Никто не может проникать на огороженную территорию без разрешения экспертов-криминалистов.

Вокруг нее создается еще одна – так называемая территория изоляции. На ней находятся все участники расследования, полицейские, судьи и криминалисты перед тем, как войти непосредственно на место преступления. Это зона безопасности, где судья получает первоначальную информацию и принимает решение о первых мерах в рамках расследования. Именно здесь оно и начинается. После этой зоны идет третья, последняя – «зона сдерживания». Там присутствуют близкие умершего человека, перед тем как ими займутся врачи и психологи, а также следователи, соседи, журналисты и даже зеваки.

Если актеры в сериалах обладают модельной внешностью и разъезжают в роскошных автомобилях, то в действительности все обстоит несколько иначе. Однажды в доме произошла кража. Полиция, приехав, констатировала, что там царит полный беспорядок. Так как собственница ни к чему не прикасалась и, выходит, место преступления осталось в нетронутом виде, полицейские позвонили в криминалистическую лабораторию для обнаружения следов, которые могли оставить преступники. В тот день дежурил мой друг Жан-Робер – крупный мужчина ростом 1 метр 86 сантиметров и весом 105 килограммов. Он носил бороду и почти всегда улыбался. Полицейские уехали, но предупредили собственницу: «Ничего не трогайте. Сейчас приедут эксперты-криминалисты». «Вот это да! – подумала хозяйка. – Эксперты-криминалисты! Все будет как в сериале “C.S.I.: Место преступления”». Она думала, что в качестве утешения воочию увидит красавчика из сериала, но Жан-Робер приехал за рулем… служебного «Рено-Кангу». Пока он пытался припарковаться, хозяйка подошла к нему и сказала: «Нет, нет! Пожалуйста, не ставьте здесь машину – это место для экспертов-криминалистов». На что Жан-Робер ответил: «Мадам, эксперт-криминалист – это я». Хозяйка явно была разочарована, но Жан-Робер стоически пережил этот удар по самолюбию.

Второй принцип криминалистики связан с именем бельгийского математика и одного из родоначальников научной статистики Адольфа Кетле (1796–1874). Я резюмирую его идею следующим образом: «Каждый объект уникален». Он был убежден в этом еще во времена, когда в его распоряжении не было средств, которыми мы располагаем сегодня. В наши дни существуют методы, позволяющие поразительно точно установить связь между оружием и выпущенной из него пулей, следом и подошвой обуви, волосом и его хозяином, автокраской на придорожном столбе и типом машины, волокном и свитером, отпечатками пальцев и человеком и т. д. Для каждого типа этих вещественных доказательств есть отдельный эксперт-криминалист с соответствующей специализацией.

Не следует путать судебных экспертов с экспертами-криминалистами, присутствующими на месте преступления. В жизни, в отличие от сериалов, это разные профессии, которыми хоть и может заниматься один и тот же человек, но это скорее исключение, нежели правило. Существуют самые разные эксперты: специалисты по синтетическим волокнам, по волокнам животного происхождения, по лампочкам для фар, по автокраске, по транспортным средствам, по пожарам, по информатике, по баллистике, по отпечаткам следов обуви, по пороху, по земле, по токсикологии, по отпечаткам пальцев, по судебной медицине и так далее. На самом деле в любой области, в том числе и в самой неожиданной, бывают соответствующие научные специалисты. Я даже встречался с экспертом по зонтикам! Такие люди входят в число тех, кого принято называть представителями научной полиции, хотя среди них очень мало настоящих полицейских.

Моя специальность, судебная медицина, относится к криминалистике. В мои задачи входит поиск преступника и определение способа совершения преступления. Для этого прежде всего необходимо ответить на 2 вопроса: «От чего скончалась жертва?» и «Когда наступила смерть?»

Для рассказа о третьем принципе криминалистики я не нашел никаких выдающихся персоналий, но я могу передать его следующим образом: «Если след утрачен, то он никогда не возвращается». След неустойчив. Волос или волокно улетит, отпечатки пальцев или следы крови сотрутся. А эксперты-криминалисты и сам концепт места преступления нужны как раз для того, чтобы сохранить улики.

Так в чем же разница между сериалами и реальностью?

Прежде всего в одежде. В сериалах на месте преступления никто не надевает защитные комбинезоны, хотя они действительно необходимы. Во Франции, как и в Бельгии, отсутствие защитной экипировки свидетельствовало бы о профессиональной ошибке. Все дело в том, что комбинезоны, которые надевают эксперты-криминалисты, скорее напоминают мешки – они не очень элегантны и не производят должного кинематографического эффекта.

В сериалах также есть и другие нелепости – одни несуразнее других, особенно с точки зрения экспертов, к которым принадлежу и я. Так, в одном из сериалов я видел кровоточащий деревянный протез. Судя по всему, речь шла о первом в мире нейроваскулярном деревянном протезе! В другом сериале я столкнулся с тем, что проломленный череп точно воспроизводил форму того предмета, которым был нанесен удар, подобно отпечаткам пальцев, что на практике невозможно. Еще в одном сериале было имитировано разложение тела в жидкой среде, но вместо раздувшегося тела обнаружилось, что кожа жертвы отделилась от лица. По сценарию девушка утонула в бассейне с шампанским, на дне которого нашли контактную линзу с возможными следами ДНК, но и это невозможно из-за разрушительного воздействия спирта на клетки и содержащуюся в них ДНК.

Это еще не все! Когда тело обнаруживают, то само место преступления всегда очень чистое, что особенно заметно, если речь идет о жилой комнате. Складывается впечатление, что это место специально убирали перед совершением преступления с одной-единственной целью – убедиться в том, что все следы, которые там присутствуют, связаны с убийством. В действительности те места преступлений, на которые выезжают специалисты, обычно находятся в ужасно грязном состоянии. Вы удивились бы, узнав, сколько людей живет в невероятной грязи! Вакцинация от столбняка будет явно не лишней.

В сериалах 20-летней давности эксперты-криминалисты могли делать все что угодно. К счастью, сегодня дело обстоит не так однозначно, и у каждого из экспертов есть своя специализация. Это отличный повод напомнить одно правило: «Хорошо получается та работа, которая привычна». Хотя неудачи бывают и в этом случае.

Эксперты-криминалисты, которых показывают в сериалах, существуют только в зрелищных сценах – например, когда с помощью паров цианоакрилата в своеобразном стеклянном аквариуме на предметах обнаруживаются отпечатки пальцев, после чего они фотографируются и вводятся в базу данных. Действительно, так и происходит, когда речь идет о предметах среднего размера. И я всегда поражаюсь, какое огромное число идентификаций в сериалах осуществляется именно благодаря отпечаткам пальцев! Возникает ощущение, что база данных включает все население страны, но во Франции и Бельгии это не так.

Герои телеэкранов всегда раскрывают преступления благодаря оставленным следам. Представление о том, что дела обстоят именно так, настолько прочно укоренилось в сознании, что некоторые американские суды присяжных отказывались признавать преступников виновными только потому, что на месте преступления не обнаружилось никаких следов ДНК. Нет ДНК – нет и преступника. Проблема заключается в том, что реальность необязательно соответствует тому, что показывают в сериалах, и на месте преступления не всегда находят следы. Если гиперболизировать это предположение, то можно прийти к выводу, что без следов нет и преступления.

Наконец, в сериалах профессионалов часто представляют как людей, охваченных сильными эмоциями, вероятно, чтобы сделать их более привлекательными и понятными зрителю. Между тем судебный эксперт должен быть как можно более уравновешенным, что гарантирует беспристрастное отношение ко всем сторонам конфликта. Уравновешенность предполагает умение владеть своими эмоциями. Это не значит, что следует быть бесчувственным – просто эмоции не должны брать верх над разумом. Такой баланс поддерживать не всегда легко. Особенно если проводятся вскрытия детей!

Итак, всем этим я хотел сказать, что сериалы нужно воспринимать только как средство развлечения. К тому же их создатели никогда не претендовали на большее.

А теперь я приглашаю вас проследовать за мной на места преступлений. Разумеется, при условии, что вы не забудете о защитной экипировке…

Оживший покойник

«Алло, доктор? Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели на умершего. Смерть выглядит естественной, но я бы предпочел, чтобы вы это подтвердили».

В то время (по крайней мере, в Льеже) судмедэксперта отправляли для осмотра всех тел с признаками насильственной смерти, то есть почти всех убийств и самоубийств, а также людей, умерших у себя дома в одиночестве. Такая система эффективна, потому что позволяет выявлять убийства, которые иначе остались бы незамеченными. Сегодня судмедэксперта вызывают, только если смерть кажется подозрительной – когда есть основания предполагать, что она произошла не без вмешательства другого человека. При таком раскладе у нас нет возможности выявления убийства, если оно не оставило очевидных следов. Выходит, некоторые преступники не были и никогда не будут найдены.

Приезд по вызову прокурора имеет то несомненное преимущество, что можно припарковать машину даже там, где это запрещено (разумеется, при условии, что она не будет мешать проезду других машин). Как правило, полицейские рады прибытию судмедэксперта, так как он снимает с их плеч невыносимый груз ожидания. Иногда нас действительно приходится ждать долго, так как в городе много пробок, а в том, что мы делаем, нет такой срочности, как в действиях скорой помощи. Несколько лет назад некоторые судмедэксперты попросили разрешить им использование проблескового маячка синего цвета и сирены, но министерство транспорта отказало, объяснив это тем, что с осмотром мертвого тела всегда можно повременить. Спорить с этим, конечно, не приходится, но такой подход оттягивает начало нашей работы.

Когда я приезжаю на улицу, где находится тело покойного, мне никогда не надо искать номер дома – около него, как правило, припаркована полицейская машина. В тот день я остановился перед 11-этажным зданием. Возле места происшествия я заметил одного из полицейских в состоянии легкого стресса. Он был явно раздражен: «Поднимайся быстро, он жив».

Мне показалось, что я ослышался, и у меня непроизвольно вырвалось вопросительно-изумленное «Что?!».

– Он жив, и я жду скорую помощь. Врачи скоро будут, поднимайся быстро.

Я тут же отправился к лестнице. Уже на втором этаже я понял, что не знаю, на каком этаже мне следует остановиться. Впрочем, я был уверен, что там будет открыта дверь и все сразу станет ясно. Так и случилось: дверь оказалась открыта на третьем этаже. В однокомнатной квартире на полу лежал мужчина. Возле стояли двое полицейских. Я поприветствовал их и спросил у лежащего на полу человека – скажем, его звали Бернар, – что с ним произошло. По его словам, он упал и не смог подняться. Во время нашей беседы я пытался выяснить, почему он упал. Спросил, болит ли у него что-нибудь и как давно он лежит на полу. Бернар объяснил, что у него ничего не болит с тех пор, как ему протезировали бедро, но он не знает, сколько времени лежит на полу. Я пришел к выводу, что он оступился, потерял равновесие и рухнул на пол.

Я наступил на разбросанные на полу запечатанные письма и отметил, что на конвертах стоит позавчерашняя дата. А осмотрев комнату, увидел разбросанные повсюду пустые банки из-под известного дешевого пива, горячим поклонником которого Бернар явно являлся.

Наконец приехали врачи скорой помощи, которых очень удивило мое присутствие на месте происшествия, ведь обычно они приезжают гораздо раньше меня. Я поделился с ними своими наблюдениями и уточнил, что, судя по всему, Бернар оставался в таком положении не менее 2 дней. Это имело значение, так как нельзя исключать возможность гипотермии – то есть Бернар, лежа на холодном плиточном полу, мог переохладиться. Помимо прочего, это повышало риск развития crush syndrome – синдрома длительного сдавливания, представляющего собой патологию, которая возникает, когда мягкие ткани испытывают кислородное голодание в результате нарушения кровообращения. Так бывает в том числе и когда тело остается в одном и том же положении на протяжении долгих часов.

Бригада скорой помощи забрала Бернара. Моя миссия оказалась выполнена, даже не начавшись. Как окажется впоследствии, Бернар прожил еще много лет. После того как его увезли, я попросил полицейских объяснить, что произошло. Их вызвали в связи с тем, что «человек не отвечал ни на звонки, ни на стук в дверь» – классическая формулировка, передающая беспокойство в связи с отсутствием реакции от одиноких людей. Приехав по вызову, полицейские выломали дверь и обнаружили Бернара без признаков жизни на полу. Затем они обратили внимание на присутствие личинок насекомых рядом с телом и посчитали это признаком начала разложения тела, что представляется абсолютно логичным. Тогда они предупредили заместителя прокурора, а тот позвонил мне с просьбой приехать на место.

В ожидании моего приезда полицейские попытались точно идентифицировать Бернара, что является обязательной процедурой. С этой целью они начали искать его документы, но в комнате их, к сожалению, не нашлось. Так как на Бернаре был костюм с пиджаком, они предположили, что во внутреннем нагрудном кармане его пиджака должен находиться бумажник – так чаще всего бывает, если мужчины носят костюм. Бернар лежал на животе, и один из двух полицейских – самый отважный – просунул руку между полом и телом Бернара, залез во внутренний карман пиджака, нашел там бумажник, схватил его и попытался вытащить, как вдруг… «покойник» схватил его за руку. Только представьте всю степень изумления и тот ужас, который испытал полицейский! Любой другой, более чувствительный человек на его месте легко бы получил инфаркт. А ведь их мысли шли в правильном направлении, так как рядом находились личинки мух. Но раз Бернар был жив, как объяснить присутствие личинок? На самом деле они могут обнаруживаться и в двух других случаях.

Но давайте пойдем по порядку. Запах разлагающегося трупа привлекает насекомых вообще и мух в частности, и на каждом этапе разложения на различные запахи слетаются разные насекомые. Их называют «некрофаги» или «мертвоеды» в зависимости от того, питаются ли они трупами или пожирают насекомых-некрофагов. Вместе они образуют энтомофауну, или фауну насекомых, трупа, а изучающая их дисциплина называется судебно-медицинской энтомологией.

Они появляются на трупе уже через несколько часов после смерти, а это означает, что, хотя мы их не чувствуем, труп очень быстро начинает распространять запахи, привлекающие насекомых. Первыми к телу устремляются зеленые, синие или серые мясные мухи. У них есть разнообразные латинские научные названия: например, Musca domestica (комнатная муха), Luculia sericata (зеленая мясная муха), Calliphora vomitoria (красноголовая синяя падалица) и Calliphora vicina (синяя мясная муха). Иногда они прилетают издалека, преодолевая дистанцию в несколько десятков километров, так как их привлекает запах, который проходит сквозь едва приоткрытое окно. Мы можем испытывать по отношению к мухам какое угодно отвращение, но они помогают точно установить момент наступления смерти – иногда с невероятной точностью, как мы увидим в следующей главе.

Первых мух привлек распад аммиака, который охватывает ткани. Бернар помочился под себя, и мух привлек запах мочи. Они прилетели и отложили яйца – поэтому полицейские решили, что Бернар умер, а его тело уже находится в состоянии разложения.

Мухи приносят и другую пользу: в то время как одни из них являются съедобными и служат ценным источником кормового протеина, другие отлично очищают раны. Их личинки поедают исключительно мертвые, поврежденные некрозом ткани. Таким образом, они обрабатывают рану, когда она инфицирована.

В один прекрасный летний день я смог убедиться в этом на личном опыте. Мне позвонили по очень необычному поводу: речь шла о мужчине, жившем со своей 82-летней супругой, скончавшейся в постели. Каждый вечер он приходил, ложился в кровать и спал рядом с ней. Когда полицейские обнаружили ее, они решили, что она умерла. То же самое решил и врач, которого они вызвали для констатации смерти. Судья же позвонил мне в связи с очень странными обстоятельствами этой истории, и во время осмотра я сразу же понял, что эта женщина не умерла – у нее не было никаких обычных признаков смерти. Тогда я немедленно вызвал бригаду скорой помощи, и врачи быстро приехали на место. Мы вместе оценили ситуацию и пришли к выводу, что любые попытки перемещения тела могут привести к смерти женщины. Она находилась практически в бессознательном состоянии, ее организм был полностью обезвожен, но она чувствовала боль – об этом явно сообщало выражение ее лица, если кто-то к ней прикасался.

Прилетевшие мухи отложили яйца, из которых вылупились личинки, во влажных местах – там, где кожа контактировала с простынями, где проступал пот, а также в местах, где была ее моча, поскольку за женщиной не ухаживали, а сама она не была в состоянии встать с постели. Именно присутствие личинок убедило полицейских и приехавшего вслед за ними врача в том, что женщина скончалась. Трудно сказать, сколько времени это продолжалось, но с учетом размера личинок прошло не меньше одной недели.

Очистив пролежни, образовавшиеся в результате отмирания кожи на спине (кислородное голодание клеток кожи приводит к их некрозу), мы отметили, что неподвижное существование сделало свое дело и явно порадовало прожорливых личинок. Я приподнял женщину, чтобы посмотреть, в каком состоянии была ее спина, и очень удивился тому, как далеко зашел некроз: на отдельных участках кожа полностью исчезла, и можно было даже увидеть грудную клетку.

Когда я осторожно поднимал ее, женщина издавала отчетливые болезненные стоны, которые свидетельствовали о том, что она все еще находилась в сознании. Врачи скорой помощи сделали ей обезболивающий укол и отвезли в больницу, где она вскоре скончалась.

Что касается мужа, то его направили в дом престарелых, где он восстановил свои силы. Он не помнил тот отрезок времени, в течение которого умирала его супруга: он и сам был обезвожен, что привело его к состоянию, близкому к безумию.

«Алло, доктор? Вы не могли бы приехать, чтобы осмотреть умершую? Вы сами убедитесь в том, что здесь что-то не так…» Заместитель спешил: судя по всему, у него было много работы, раз уж он не стал объяснять мне, в чем именно заключались сомнения. Приехав на место, я с удивлением обнаружил, что похоронное бюро уже организовало траурное убранство при входе в дом. Я подумал о том, что работники ритуальных агентств в наших краях отличались особой расторопностью. В этот момент ко мне подошел полицейский и объяснил, что произошло. Эта история была настолько невероятна, что я никогда не поверил бы, что такое возможно, если бы о ней мне рассказал кто-то другой.

Люсетт умерла естественной смертью в возрасте 85 лет. Обычно в таких случаях говорят «прекрасная смерть», что всегда вызывает у меня грустную улыбку – она не бывает прекрасна. Врач констатировал смерть и выписал соответствующее свидетельство. Семья обратилась в похоронное бюро, и ритуальщики подготовили тело, обмыли и одели его, а затем положили Люсетт в гроб, который установили на специальный постамент в ее доме. В тот же день проститься с ней пришли люди, в том числе ее соседка Жаннин, с которой они общались с раннего детства. В тот момент, когда Жаннин стояла рядом с гробом, Люсетт внезапно приподнялась и сказала: «О, Жаннин, как хорошо, что ты зашла ко мне!» Жаннин тут же лишилась сознания – у нее случился сердечный приступ.

У Люсетт была продолжительная каталепсия, которую как лечащий врач, так и служащие похоронного бюро приняли за настоящую смерть.

Такие истории напоминают нам о страхе быть погребенными заживо, который испытывают некоторые люди. Своего апогея этот страх достиг в Викторианскую эпоху (1837–1901).

Чтобы ослабить этот страх и заработать на нем, некоторые производители гробов проявили незаурядную изобретательность – они создали модели, открывающиеся изнутри или оборудованные колоколом снаружи, который можно привести в действие прямо из гроба с помощью веревки. Забавно представлять кладбища, по которым от каждого дуновения ветра разносится колокольный звон.

По этой теме можно вспомнить немало историй. Всем известны рассказы о том, как при эксгумации обнаруживались отросшие волосы и борода покойника, что покойник перевернулся в гробу, что он поцарапал обшивку гроба изнутри ногтями и т. д. Не все из этих рассказов является неправдой. Дело в том, что после смерти не все клетки умирают одновременно. Так, например, клетки кожи, которые обеспечивают рост бороды и волос, какое-то время сохраняют свою активность, и именно поэтому они отрастают на несколько миллиметров. Если заметить отросшие волосы почти невозможно за исключением тех случаев, когда голова была обрита наголо, то щетина, появившаяся у мужчины, не носившего бороду, очень заметна.

В том, что умерший мог перевернуться в гробу, сомнений гораздо больше. Почти наверняка можно говорить о явном преувеличении того факта, что покойник изменил положение тела. Кроме того, это может быть связано с перемещением гроба. Приведу пример из личного опыта. Когда я был подростком, я прислуживал на мессах в приходе района Куант в Льеже. Иногда, когда кого-то хоронили в крипте, служащим похоронного бюро приходилось наклонять гроб вбок, чтобы он мог пройти через слишком узкие двери.

По поводу поцарапанной изнутри обшивки гроба могу сказать только то, что я никогда такого не видел. Полагаю, речь идет всего лишь о городской легенде.

В заключение я скажу только то, что похороненный заживо человек не проживет в гробу более 15 минут. Наш организм нуждается в атмосферном кислороде – это жизненная необходимость. В гробу под землей на глубине как минимум 1,5 метра воздух не может циркулировать и обновляться, и потому смерть наступит в результате так называемого карбонаркоза – угнетения дыхательного центра. Иначе говоря, повышение уровня углекислого газа СО₂, который организм выделяет сам, потребляя кислород, погружает в сон, после чего наступает смерть из-за остановки сердца. То есть время выживания подойдет к концу еще до того, как все участники похорон покинут кладбище.

12 октября 2019 года. Мы в Ирландии, на маленьком местном кладбище. Холодно, но ярко светит солнце. Гроб с телом Шея Брэдли опускают в могилу, и вдруг раздается его голос: «Let me out!» («Эй! Выпустите меня отсюда!») Всеобщее изумление сменилось хохотом: Шей всегда был большим шутником и любителем розыгрышей – это была его прощальная шутка.

Эта сцена снималась на видео, и вы легко можете ее найти в интернете по запросу Shay Bradley (Шей Брэдли). «Нужно улыбаться смерти прежде, чем она улыбнется нам». Шей улыбнулся ей даже после того, как она унесла его с собой, и сумел удивить и развеселить всех!

Убийца или почти

Филипп – счастливый отец красивой девушки по имени Мари. У него не было других детей, а с супругой он расстался много лет назад. После развода он стал жить в квартире один, но одну неделю из двух он проводил с Мари. Когда Мари достигла совершеннолетия, у нее появилась возможность решать самой, стоит ли продолжать такую практику в соответствии с постановлением суда или нет. Тем не менее она следовала ей по привычке.

В 20 лет Мари очень интересовались мальчики, но она умела держать их на расстоянии и отбивать у них желание заигрывать с ней. Сблизиться с ней и стать ее молодым человеком удалось только одному парню, но их отношения быстро закончились. А ведь Макс был очень вежлив, тактичен, внимателен и неназойлив, и ее отец был очень рад, когда она их познакомила. По этому поводу он даже открыл бутылку хорошего вина.

Нужно сказать, что Филипп ненавидел геев – «этих выродков, чье существование претит самой природе». «Доказательством противоестественности такого поведения является то, что у животных гомосексуальности не бывает… Этим больным нужно лечиться – они же настоящие извращенцы». Но Мари знала, что предпочитает девушек. Она догадывалась об этом всегда и долго подавляла свои предпочтения, но ей следовало признать очевидное: она гомосексуальна, и ее первые отношения абсолютно однозначно подтвердили эти предположения.

Мари представляет Амели отцу как простую подругу. При первой же встрече Филипп немедленно пустился в свои обычные рассуждения: «Сразу видно, что ты не лесбиянка. Тем лучше. Дело в том, что моя дочь никогда не приводит домой парней, и я начинаю тревожиться, когда она приводит девушек». Дальше все продолжалось в том же духе.

Время шло, и отношения между Мари и Амели развивались. Они любили друг друга, и это стало заметно даже Филиппу. Между Мари и ее отцом произошла бурная ссора, во время которой он ударил обеих девушек. У Мари сдали нервы: она считала, что отец разрушает ее жизнь, и приняла решение покончить с ним раз и навсегда. Ничего не сказав Амели, Мари вернулась ночью в отцовский дом. Свет нигде не горел – он наверянка спал. Незаметно, стараясь не шуметь, она вошла в дом, отключила сигнализацию и прошла в гостиную, где в ящике шкафа находилось оружие ее отца.

Филипп часто показывал ей это оружие под предлогом, что им необходимо уметь пользоваться, чтобы защитить себя от всех этих «эмигрантов», если они попробуют напасть на кого-то из них или попытаются проникнуть в дом. В ожидании этого момента Филипп регулярно чистил свой пистолет каждый раз, когда возвращался из стрелкового тира. Судя по всему, он неплохо умел стрелять. Впрочем, как и Мари, которая часто ходила в тир вместе с отцом и знала правила обращения с огнестрельным оружием. Отец этим очень гордился.

Оружие только и ждет своих жертв. И Мари было известно об этом. Она взяла его в руки, сняла с предохранителя и вошла на цыпочках в спальню отца. В полутьме она различила на кровати контуры тела под одеялом и нажала на спусковой курчок, выпустив все патроны в собственного отца. Тринадцать выстрелов. После Мари положила разряженный пистолет на кровать и убежала из спальни.

На следующее утро мне позвонил заместитель прокурора: «Алло, доктор? Вы не могли бы подъехать по адресу N? Там из огнестрельного оружия убили мужчину. Его обнаружила домработница, пришедшая утром». Когда я приехал, эксперт-криминалист уже закончил свою работу. Необходимо было дождаться следователя. Воспользовавшись свободным временем, я вошел в дом, чтобы сделать предварительные выводы.

Вот уже 30 лет я всегда действую по одной и той же схеме: оставляю свою сумку с инструментами и принадлежностями возле входа рядом с инструментами эксперта-криминалиста или внутри огороженной зоны, засовываю руки в карманы, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, и осматриваю место преступления. Я ищу элементы, которые могли бы дать мне некоторую информацию о произошедшем: намеки на состояние здоровья покойного, записку, которую он мог бы оставить, различные следы (например, кровь). Любую представляющую интерес мелочь. Затем я измеряю температуру в помещении и обращаю внимание на то, включено ли отопление, открыто ли окно – иначе говоря, отмечаю термические условия, в которых находится тело, так как они будут иметь важнейшее значение для определения давности наступления смерти.

Только потом я приближаюсь к телу, чтобы рассмотреть и изучить его в том виде, в котором оно было перед моим приходом, ни к чему не прикасаясь. Я фиксирую все: положение тела; накрыто ли оно, а если да, то до какого уровня; чем именно накрыто – простыней или одеялом; из какого это материала и сколько в нем слоев; есть ли следы физиологических жидкостей на простынях. Тело Филиппа лежало на левом боку, а руки и ноги были поджаты. Для обозначения положения тела обычно используется специальная терминология, но чаще всего спящий человек находится в позе зародыша. Лицо Филлипа было направлено в сторону входной двери, а тело – накрыто до шеи одним не очень толстым одеялом. Я убрал одеяло и простыню, раскрывая тело, и увидел пижаму из синтетической ткани.

«Что скажешь, доктор?» Эта следователь – одна из первых женщин, назначенных на эту должность в Льеже. Я не услышал, как она вошла в комнату. «Он мертв». Выдержал паузу. Мне очень нравилось давать неожиданные ответы немного невпопад, но эта следовательница хорошо меня знала и догадалась, во что я играл, а потому ждала продолжения, улыбаясь. Я наконец добавил: «Это все, что я могу тебе сказать. Я еще не осматривал тело как следует, но вижу следы пуль, которые убеждают меня в том, что использовалось огнестрельное оружие».

Тем временем я измерил температуру тела, что позволяет определить давность наступления смерти, а следователь попросила вызвать эксперта по баллистике Эдура Томбера.

После выхода на пенсию главного инспектора полиции Жана Жамара сменивший его Эдуар Томбер являлся вторым известным мне экспертом по баллистике. Он вышел на пенсию после многолетней работы в FN Herstal в качестве торгового агента. По долгу службы он объехал весь мир, продавая оружие, выпущенное FN Herstal – это самая крупная оружейная компания в Бельгии с центром производства в Эрстале недалеко от Льежа. Чаще всего он отправлялся в командировки в Латинскую Америку – там оружие покупали особенно охотно. Так он оказался в Никарагуа во время диктатуры семейства Сомоса. С этим семейным кланом он поддерживал тесные торговые отношения вплоть до того дня, когда отряды сандинистов не свергли Сомосу 19 июля 1979 года, и тогда Томберу пришлось бежать из страны в самом разгаре партизанской войны. Также в одной из стран Латинской Америки его расстреляли из пулемета, сделав из ног решето. Он восстановился, но всю жизнь его мучили боли при перемене погоды. Впрочем, ему крупно повезло, что он выжил в той передряге – такому обычному для ранений последствию можно было не придавать особого значения. Чего только не случалось в жизни Эдуара, и я всегда с удовольствием слушал его невероятные истории во время наших обедов или ужинов, которые мы устраивали, возвращаясь после вызовов.

По моим предварительным расчетам, смерть наступила около 23 часов предыдущего дня. Но дело в том, что система сигнализации была отключена в 2 часа 30 минут, и это могло означать, что я допустил ошибку, а потому мне требовалось узнать вес тела, чтобы уточнить расчеты. Взвесить его удастся только при поступлении тела в морг. Эта процедура действительно необходима, так как не возникало никаких сомнений в том, что в помещение проник тот, кто и отключил сигнализацию.

Домработница тоже удивилась, когда увидела, что сигнализация была отключена во время ее прихода в дом. Филипп никогда не забывал включать сигнализацию на ночь. Между тем, по ее словам, кроме Филиппа и ее самой, код знал только один человек – Мари. А ее оказалось очень сложно найти…

Я приступил к работе в зале вскрытия после взвешивания тела. Вскрытие всегда выполняется по одной и той же схеме. Полное исследование проводится даже в том случае, если визуально можно выявить одно-единственное пулевое ранение или дырчатый перелом черепа. Иногда высказываются пожелания, чтобы в целях пресловутого уважения к телу с учетом очевидной травмы черепа ограничиваться вскрытием только черепной коробки. Однако в соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона необходимо исключить все сомнения.

Лично я знаю четырех человек, которые все еще живы, несмотря на сквозные ранения головы, включая генерала армии одной центральноевропейской страны.

Пуля попала ему в лоб и вышла через затылок, благополучно миновав оба полушария и разрушив лишь затылочную кость, которую позже закрыли каучуковой пластиной. Генерал теперь страдает от приступов эпилепсии и почти всегда должен носить специальный шлем, защищающий его от любых травм черепа, каждая из которых с учетом отсутствия костного фрагмента может стать для него смертельной. Выходит, что от пулевых ранений в голову (даже очень серьезных, когда речь идет о боевой пуле) умирают не всегда – бывают и исключения. И с помощью вскрытия мне как раз предстояло определить, исключение это или нет.

На самом деле вскрытие необходимо не только для того, чтобы установить причину смерти, – нужно убедиться в отсутствии любой другой причины, которая могла бы привести к летальному исходу.

То есть следует доказать, что пулевое ранение в голову – единственная возможная причина смерти. При этом судмедэксперт должен быть беспристрастен – это необходимое условие для проведения вскрытия. Он не имеет права исходить из предубеждений – он обязан быть готовым к восприятию любого следа и любой улики и предрасположенным к любой трактовке событий при условии, что она не будет противоречить здравому смыслу.

Вскрытие в обязательном порядке должно соответствовать индуктивному методу. То есть прежде всего следует собрать воедино все следы и улики, обнаруженные на теле и в теле, преже чем вынести окончательный вердикт по поводу причины смерти. Этот метод противостоит дедуктивному, который заключается в проверке соответствия действительности выдвигаемых гипотез, что является наиболее надежным способом так и не установить настоящую причину смерти. Как раз для того, чтобы избежать такой ловушки, мы всегда проводим вскрытия вдвоем – это создает благоприятные условия для столкновения идей. Когда я провожу вскрытие с одним из моих помощников, то ситуация меняется: я больше не преподаватель, направляющий ученика, – мы оба судмедэксперты, делающие свою работу на равных.

Уважение, которое следует проявлять по отношению к мертвому, заключается вовсе не в отказе от вскрытия – это скорее относится к эпохе Средневековья, когда Церковь запрещала трогать тела умерших.

Возникновение современной анатомии неизбежно ассоциируется не только со знаниями в области строения человеческого тела, но и с представлениями о том, как это все работает, что приводит, в свою очередь, к развитию физиологии. Тогда появляются вопросы о том, может ли душа управлять телом, где она находится и существует ли вообще. Уважение по отношению к мертвому прежде всего заключается в том, чтобы восторжествовала справедливость, а вскрытие является важнейшим шагом к достижению этой цели.

Мари хорошо усвоила уроки отца: все пули вошли в его тело, а некоторые даже прошли насквозь. Он мог бы гордиться ее умением точно стрелять. Тем более в состоянии стресса и в темноте. Даже если стрельба ведется с близкого расстояния, это задача не из простых.

Уже на этапе осмотра первых пулевых ранений я столкнулся с проблемой. Похоже, что все они имели характер post mortem, то есть пули вошли в тело жертвы уже после смерти или во время ее наступления. К такому выводу можно прийти, если судить по внешнему виду ранений.

После смерти крови^[3] больше нет ни в артериях, ни в капиллярах – она остается только в венах. Этот феномен известен со времен Клавдия Галена (129–201) – одного из самых знаменитых античных врачей, считающегося на Западе отцом медицины (конечно, после Гиппократа, жившего в 460–377 гг. до нашей эры). Гален, наблюдая за телами умерших, убедился в том, что в их артериях не было крови, но в венах она оставалась (о капиллярах тогда еще не знали). На протяжении многих веков на основе этого наблюдения считалось, что в венах циркулировала кровь, а в артериях – воздух, в то время как обмен между артериями и венами происходил в сердце через поры перегородки сердца, отделяющей его правую и левую стороны. Сегодня мы знаем, что Гален всего лишь открыл распределение крови post mortem.

Что касается повреждения кожи, даже поверхностного, то кровь течет из-за травмированных капилляров. Если разрезать кожу мертвого человека, то этого не происходит, так как капилляры пусты. Вот в этом и состоит принципиальное отличие!

После осмотра я был озадачен: все повреждения на спине жертвы имели посмертный характер, но это ненормально. Мне не терпелось перевернуть тело и осмотреть другие пулевые ранения. Вскрыв грудную клетку, я мог проверить, прошла ли пуля сквозь сердце, но крови вытекло мало. По мере изучения, я быстро понял, что ранения со стороны груди тоже произошли post mortem. Следовательно, я должен был решиться на то, чтобы поискать другую причину смерти. И я нашел ее, вскрыв черепную коробку.

Сначала я снял черепную кость с помощью медицинской пилы, потом открыл твердую мозговую оболочку, находящуюся ближе всего к поверхности и лучше всего защищающую головной мозг. Как раз на участке между оболочкой и мозгом я обнаружил следы кровоизлияния, которые убедительно говорили о так называемой субдуральной гематоме. Это гематома огромных размеров, которая часто связана с разрывом аневризмы в сосудах Виллизиева круга – настоящего перекрестка, где встречаются все сосуды, обеспечивающие питание головного мозга и распределяющие кровь по различным его частям. Этот участок хорошо известен тем, что именно там происходит чрезвычайно опасный разрыв аневризмы – чаще всего это приводит к летальному исходу. Гематома вызывает повышенное давление в полости черепа, а поскольку черепная коробка не способна расширяться, то мозг смещается к большому затылочному отверстию, находящемуся у основания черепа, где головной мозг переходит в спинной. Из-за этого сдавливаются некоторые участки головного мозга (ствол головного мозга), кровь туда больше не поступает, и нейроны на этих участках отмирают.

Проблема заключается в том, что как раз в этом месте находятся 2 так называемых центра скопления клеток, особенно важных для нашего выживания: один центр контролирует работу сердца, а другой управляет работой органов дыхания. Если клетки этих центров сдавлены, то они больше не получают крови и, следовательно, кислорода. Из-за этого они отмирают, а работа органов дыхания и сердца останавливается, что приводит к смерти. Этот процесс смещения одних мозговых структур относительно других называется дислокацией мозга.

Судя по всему, все это и произошло с Филиппом. Похоже, что в развитии субдурального кровоизлияния виноват был разрыв аневризмы во время сна с учетом того положения, в котором обнаружили его тело. Он не чувствовал того, что происходило с ним, и умер, не имея ни малейшего представления о том, что прожил свой последний день.

В таких случаях я – не без доли черного юмора – обычно говорю: «Покойный не знает, что он умер». Эта шутка лишена рациональности, но понятна тем, к кому я обращаюсь, – часто я использую ее, когда говорю с родственниками покойного. Эта фраза бессмысленна, так как покойному больше ничего неизвестно – его головной мозг не работает, а сознание как результат деятельности отсутствует. Однако для того человека, который слышит эту фразу, она означает, что покойный умер, не приходя в сознание, и не страдал.

Это и есть решение проблемы с разницей во времени между моментом смерти, которая, по моим расчетам, наступила к 23 часам, и отключением сигнализации к 2:30. Когда Мари стреляла в отца, тот был мертв уже более 3 часов.

Но из этого следует, что если Филипп был уже мертв, когда в него стреляли, то Мари не убивала его, а потому не была виновна в его смерти и не могла быть привлечена к суду в качестве убийцы. Стоит признать, что она наверняка убила бы его, будь он жив той ночью, так как одна из пуль прошла сквозь сердце. Следовательно, она не стала убийцей, несмотря на то что намеревалась это сделать и использовала идеально подходящее оружие для достижения своей цели.

Мари очень повезло. Будем надеяться, что она сумеет обратить это везение себе на пользу.

Алло, папа?

Повседневная работа судмедэксперта прежде всего заключается в определении причины смерти и выяснении того, не имела ли она насильственный характер. Также необходимо установить давность наступления смерти и идентифицировать человека при осмотре тела и вскрытии. Что касается идентификации, в этом нам помогают полиция и наличие таких элементов, как личные документы покойного, его адрес и так далее. В большинстве случаев проблем с идентификацией не возникает, но иногда установить личность умершего человека бывает действительно очень сложно.

В холодильной камере морга моего отделения более 3 лет хранилось тело утопленника, которого так и не удалось идентифицировать.

Я собрал все необходимые элементы и произвел забор биологических материалов для идентификации, но в итоге прокуратура была вынуждена выдать разрешение о захоронении неопознанного трупа.

Жак находится у себя дома, в котором кроме него после смерти его супруги Франсуазы живет только их дочь Морин. Франсуаза умерла после «продолжительной болезни». Этот эвфемизм широко используется для того, чтобы не употреблять слово «рак», разрушавший ее организм более 10 лет. Ее уход из жизни принес всем облегчение – перед смертью она очень страдала.

Из-за некоторых обстоятельств Морин была поздним ребенком. Супружеская пара пыталась завести ребенка несколько раз, но у них ничего не получалось. Дело в том, что у Франсуазы случались выкидыши и врачи никак не могли установить их причину. Они уже смирились с тем, что у них не будет детей, как неожиданно перед наступлением менопаузы Франсуаза забеременела, и у них родилась Морин – настоящий дар небес. Ее рождение стало для супругов огромным счастьем.

Франсуаза умерла в самом начале летних каникул. После похорон у Морин возникла потребность немного прийти в себя и куда-нибудь съездить – «наугад», как сказала она отцу, укладывая вещи в рюкзак. Морин – смелая девушка, которая не боится в том числе агрессивного поведения по отношению к себе. Она часто путешествовала автостопом и таким способом, одна или со своей давней подругой Сандрой, уже объездила всю Францию и Италию. Но в тот раз Сандра не смогла поехать с ней. Тогда Морин решила, что поедет одна, – ей необходимо куда-нибудь вырваться.

Морин – психически и физически здоровая 17-летняя девушка. Она миниатюрная: ее рост не превышал 158 сантиметров, и весила она как перышко. Она очень внимательно следила за весом, желая удержать его на том же уровне. У нее длинные вьющиеся светло-каштановые волосы, которые она всегда оставляла распущенными, и миловидное личико с тонкими чертами и очень выразительным взглядом голубых глаз. Она училась в старшей школе (лицей во Франции) и хотела стать врачом.

Морин уехала, и вот уже 3 недели, как отец не получал от нее никаких известий. Он начал тревожиться, так как обычно она не забывала время от времени звонить. Морин не очень любила социальные сети, куда многие подростки выкладывали все, что делали на каникулах, в том числе показывали каждый прием пищи. Морин предпочитала хранить молчание еще и потому, что в соцсетях одну из ее подружек затравили до такой степени, что в 14 лет она попыталась покончить жизнь самоубийством. Морин тогда была потрясена случившимся и приняла решение игнорировать соцсети. У нее был сотовый телефон, который она использовала преимущественно для звонков, и Жак недоумевал, зачем он оплачивал абонемент, если она никогда не отвечала на его звонки. Многие другие родители подростков тоже не понимали, почему не могут дозвониться до своих отпрысков, хотя те почти весь день не отрывают глаз от экранов своих смартфонов. Должно быть, дети были поражены избирательной слепотой, так как постоянно отвечали, что не видели уведомления о пропущенных звонках от родителей.

В последний раз Морин звонила через несколько дней после своего отъезда: тогда она находилась в окрестностях Лиона. Она еще не знала, когда вернется, но сообщила, что познакомилась с какими-то ребятами и собиралась провести с ними несколько ближайших дней.

Жак был очень встревожен, и его тревога росла изо дня в день. Он неоднократно пытался дозвониться до нее, но на звонки никто не отвечал – сразу же включался автоответчик. Ежедневно Жак отправлял многочисленные сообщения, которые оставались без ответа. Тогда Жак пошел в полицию и официально заявил о пропаже дочери. В тот день его принял дежурный офицер полиции.

– Она сбежала из дома?

– Сбежала? Нет, нет, она отправилась в путешествие по Франции, но вот уже больше 2 недель у меня нет от нее никаких вестей.

– Ох уж эта молодежь. Когда мы были молодыми, все было по-другому. Мой сын, например…

И полицейский начал рассказывать бесконечную историю, которая совершенно не успокаивала Жака – он хотел только, чтобы нашли его дочь. «Ну вот, я включил вашу дочь в ЦБД, и теперь она официально числится в розыске. Вам позвонят, когда будет соответствующая информация», – сказал дежурный офицер. И на этих словах Жака выпроводили из отделения полиции. Он не знал, что такое ЦБД, но понадеялся, что полиция будет действовать быстро. Впрочем, небрежный вид и поведение полицейского не внушили Жаку особого доверия, и от визита в отделение полиции у него сложилось впечатление, что все было напрасно. ЦБД – это центральная база данных, прикладное программное обеспечение полиции, позволяющее распространять информацию по всей стране. Сообщение о розыске Морин было отправлено, и вскоре это должно дать некоторые результаты.

В то утро Жак находился у себя дома и готовился выйти в магазин за покупками. В это же время на работу в отделение полиции уже вышел Меди. Полицейского очень ждали коллеги: они хотели поручить ему ту миссию, которую ненавидят все, – сообщить родственникам плохие вести. Они считали, что Меди «хорошо с этим справляется». Меди относился к такого рода делу немного не так, как все. К тому же он был молод и не так давно работал в полиции, а потому ему перепоручали самые неприятные обязанности. В тот день ему предстояло сообщить о смерти дочери отцу, который только что похоронил свою жену. Меди мысленно благодарил судьбу, что она послала ему возможность отлично провести выходные, ведь для того, чтобы начать такую тяжелую рабочую неделю, действительно нужны силы.

Звонок в дверь. Жак уже на пороге со списком продуктов в руках. Это Меди. Он в полицейской форме. Вместе с ним еще один сотрудник – молодой стажер полиции.

– Добрый день! Господин Жак Н. – это вы?

– Да, это я.

Удивительное дело, но Жак сначала и не догадался, что полицейские пришли к нему из-за его дочери. Он задался вопросом, что такого плохого он сделал, чтобы полиция удостоила его визитом. «Наверное, неоплаченный штраф или неправильная парковка», – его мысли развивались в этом направлении. «Скорее всего, нарушение правил дорожного движения: их сейчас столько, что иногда нарушаешь правило, даже не подозревая о его существовании».

– Мы можем войти?

– Честно говоря, вы застали меня уже на выходе, но ничего не поделаешь. Проходите, пожалуйста. Сделать вам кофе?

– Спасибо, не надо. У нас для вас плохая новость. Сядьте, пожалуйста.

Жак присел. Ему по-прежнему не приходило в голову, что полицейские пришли, чтобы сообщить о смерти его дочери, которая должна была находиться во Франции. Это известие оглушило его, но никаких хороших способов для сообщения таких печальных вестей не существует, а полицейские выполняют свою миссию так деликатно, насколько это возможно. Преследующим Жака несчастьям нет конца.

Ему казалось, что это ночной кошмар. Его жизнь разрушилась буквально за несколько секунд, и Жак отдавал себе отчет в том, что она больше никогда не будет прежней. Ему и так довелось пережить немало, но бедствия не прекращались. Это несправедливо, ведь он никогда никому не причинял вреда, однако жизнь несправедлива по определению. Хотя нам всем хотелось бы, чтобы людей вознаграждали за хорошие поступки, а за плохие – наказывали, но для самой природы такие различия бессмысленны. Совершенно в шоковом состоянии, до конца не осознавая происходящее, Жак спросил, что произошло с его дочерью. Меди ответил, что она была убита. «Убита? Морин? Это невозможно… она ведь так добра со всеми! Но кто ее убил? За что?» У Меди не было ответов на эти вопросы, поскольку убийцу еще не поймали. «Как ее убили?» – спросил Жак, даже не испугавшийся услышать ответ, так как все казалось ему абсолютно нереальным. «Ее задушили», – ответил Меди. В голову Жака тут же пришла очевидная мысль: «Ее изнасиловали?» Меди ничего не смог сказать ему по этому поводу.

«Где она?» Жак хотел увидеть тело дочери. Меди сообщил отцу, что скоро ему выдадут тело, но он не сможет его увидеть, потому что оно находится в состоянии сильного разложения. Жак окончательно потерял способность воспринимать информацию: он уже знал, что его дочери нет в живых, ее убили, а убийство произошло некоторое время назад. Выяснилось, что она умерла 10 дней назад. Он начал корить себя, что должен был позвонить ей раньше, должен был быть настойчивее в своих попытках дозвониться ей. Но что это изменило бы? В любом случае от смерти бы ее это не спасло.

– Когда я смогу увидеть ее?

– Ее гроб? – уточнил Меди. Ему нужно быть удостовериться в том, что Жак способен воспринимать информацию. – Сегодня во второй половине дня гроб привезут из Турне.

– Из Турне? Но она же была во Франции, а не в Бельгии.

– Это все, что я могу вам сказать. Другие детали мне неизвестны. Тело обнаружил не я, – ответил Меди.

В похоронном бюро Жак выбрал гроб. Такой же, как у Франсуазы, его супруги. Он принял решение похоронить Морин рядом с ее матерью, в том месте, что приготовил для себя. На прощание в ритуальный зал пришло много людей – Морин очень любили за ее веселый и жизнелюбивый характер. Церковь во время отпевания была переполнена, и участники траурной церемонии тепло вспоминали девушку.

После погребения на кладбище все собрались за столом во время поминального обеда. Ближе к вечеру Жак вернулся к себе – в дом, где стало невыносимо пусто. Он опустился в кресло и по привычке включил телевизор, чтобы узнать новости из мира живых людей. У него все еще не хватало сил собраться с духом и переодеться – снять тот костюм, который он уже надевал на похоронах своей жены. В этот момент раздался телефонный звонок. Необходимо уточнить, что Жак все еще пользовался стационарным проводным телефоном, который молодое поколение воспринимало исключительно в качестве древнего артефакта. Жак никак не мог решить, будет ли он снимать трубку, – в последние дни ему так часто звонили, что он устал от разговоров, и ему хотелось, чтобы его наконец оставили в покое. Он не ответил, и через некоторое время телефон перестал звонить.

Спустя несколько минут телефон зазвонил снова, и на этот раз Жак поднял трубку, чтобы бросить немного раздраженное «Алло!».

– Алло, папа? Я вернулась. Ты можешь встретить меня на вокзале?

Это была Морин. Живая. Представьте себе изумление отца! К счастью, у него оказалось здоровое сердце, но ноги подкосились, и он разрыдался, пока его дочь на том конце провода замерла в недоумении.

Он еще не успел оплакать смерть своей дочери, как теперь плакал потому, что она жива.

Жак тут же поехал на вокзал, привез Морин домой, и они наконец обсудили, что произошло. Оказалось, что через несколько дней после отъезда у Морин разбился сотовый телефон и потому дозвониться ей было невозможно. В тот же вечер Жак позвонил Меди, чтобы сообщить ему о счастливом финале истории – Меди оставил ему свой номер, чтобы Жак мог позвонить ему в случае проблем. Разумеется, это была не проблема, но полицию требовалось поставить в известность. Меди задался вопросом: «Кого же тогда похоронили?»

Это им и предстояло выяснить. История получила широкую огласку – о ней писали все местные газеты. Чтобы взять интервью, к Морин и Жаку даже приезжали журналисты с телевидения. Отец и дочь были счастливы, что произошла ошибка. Жак был настолько добр, что ни на кого не сердился по этому поводу: он предпочитает видеть в этом только хорошее и наслаждаться своим вернувшимся счастьем, которое немного сглаживало боль от недавней утраты жены.

«Алло, доктор? У нас проблема». Именно такие слова произнес следователь, когда позвонил мне с просьбой помочь разобраться с этим непредвиденным осложнением. Работавший до меня судмедэксперт совершил ошибку идентификации, и теперь дело нужно было начинать заново. Тело эксгумировали, чтобы я провел повторное вскрытие. Это действительно было тело молодой женщины – никаких ошибок ни с ростом, ни с весом, ни с описанием, ни с возрастом. Именно эти совпадения и сыграли злую шутку: все показалось настолько очевидным, что дальнейшие действия по идентификации сочли бессмысленными. К тому же состояние тела препятствовало визуальному опознанию: лицо было сильно обезображено разложением. Как бы то ни было, я не доверяю визуальному опознанию, поскольку из-за этого мне уже приходилось попадать в неловкое положение.

Однажды ко мне пришла женщина для идентификации своего сына. Я показал ей предполагаемое тело, но она не подтвердила, что оно принадлежит ее сыну. Я был немного удивлен, так как при трупе были найдены удостоверяющие личность документы и лицо казалось мне полностью соответствующим фотографиям. На теле также была татуировка, и я спросил у женщины, нет ли татуировок на теле у ее сына. Она ответила утвердительно и рассказала, что на его правой руке изображен дельфин, что полностью соответствовало описанию увиденного мной рисунка. Я показал ей эту татуировку, но она сказала, что это больше похоже на рыбу, и отказалась признавать, что на столе лежало тело ее сына. Мне пришлось прибегнуть к ДНК-идентификации, чтобы доказать, что личность определена верно. Мать продолжала отрицать смерть своего ребенка, так как это причиняло ей слишком сильную боль.

Приведу противоположный пример. Я принимал в морге другую женщину для идентификации ее дочери. Получилось так, что этикетки к холодильным камерам прикрепили ненадлежащим образом, и я достал другое тело, которое принадлежало молодому человеку. Женщина тотчас же заявила, что это было тело ее дочери.

Что касается тела вскрываемой мной девушки, которую похоронили вместо Морин, то получить ее отпечатки пальцев помешало разложение, а потому самое эффективное, что можно было сделать для идентификации, – это, во-первых, позвонить стоматологу и, во-вторых, провести ДНК-экспертизу. Что и было сделано. Стоматолог пришел в тот же день и принес зубную карту, а я взял все необходимые биоматериалы для проведения ДНК-экспертизы.

Через несколько дней девушка была безошибочно идентифицирована по зубной карте. ДНК-экспертиза однозначно подтвердила полученный благодаря стоматологу результат.

В настоящее время сталкиваться с подобными эксцессами больше, судя по всему, не придется, так как сейчас в федеральной полиции существует специальный отдел по опознанию жертв – DVI (Disaster Victim Identification). Отдел был создан в 1987 году Джоаном де Винне для идентификации жертв в сложных случаях. В нем на постоянной основе работают находящиеся в столице Бельгии федеральные полицейские, которым в рамках деятельности DVI по мере необходимости помогают местные сотрудники.

Продуманная вплоть до мельчайших деталей система на практике осуществляется следующим образом. Когда пропадает человек, полиция составляет прижизненную карточку ante mortem, в которой приводятся все его физические параметры: рост, вес, цвет и длина волос, очки или их отсутствие, возможное наличие шрамов и/или татуировок, серьги в ушах и/или пирсинг. Все это описание сопровождается фотографиями и, главное, медицинскими и стоматологическими данными.

Что касается стоматологических данных, то полиция обращается к лечащему стоматологу, чтобы тот предоставил зубную карту своего пропавшего пациента, а также рентгеновские снимки, которые могли делаться при лечении. Также полиция обращается к врачу-терапевту, так как иногда при идентификации личности используется история болезни, в которой фигурируют прошлые или нынешние заболевания пациента, перенесенные хирургические операции, возможные протезы. Словом, это крайне тяжелая, но очень полезная работа.

Когда обнаруживается неопознанный труп, вместе с DVI мы составляем посмертную карточку post mortem, которая содержит все антропометрические показатели (как и в прижизненной карточке). Затем делается рентген для обнаружения возможных недавних переломов, которые могут быть связаны с причиной смерти или насильственными действиями, а также старых переломов, так как все они обладают характерными для каждого перелома особенностями. Если у нас есть рентгеновские снимки того времени, когда произошел перелом, то мы сможем сравнить их со снимками обнаруженного тела. Конечно, такой способ не позволяет однозначно и точно идентифицировать человека, но это еще один инструмент. Для надежной идентификации следует принимать во внимание все, что только возможно.

Идентификация людей была проблемой до появления судебной фотографии в 1870 году, которая стала – в хронологическом порядке – первым из трех главных технических новшеств на службе современной криминалистики.

До этого времени, в прошлые века, для идентификации живых или мертвых людей применялись различные методы, эффективность которых тоже была очень разной. Так продолжалось до тех пор, пока писарь полицейской префектуры Парижа, Альфонс Бертильон (1853–1914), не изобрел антропометрический метод, который заключается в том, чтобы обмерять как можно больше частей тела человека – рост, вес, расстояние между центрами глаз, расстояние между кончиками вытянутых рук, длину стопы и т. д. Идея Бертильона зключалась в том, что если некоторые параметры действительно могли быть идентичными у двух или нескольких человек, то размеры всех частей тела одновременно одинаковыми не бывают, что и позволяет безошибочно идентифицировать того или иного человека. Так что называть себя Дюпоном в Париже, становиться Дюраном в Марселе и совершать преступления под другими именами в других городах стало бессмысленно: этот метод позволил найти многих рецидивистов после 1832 года, когда выжигать раскаленным железом клеймо на той или иной части тела после осуждения запретили. Все работало отлично, и Бертильону благодаря своему методу в период с 1882 по 1893 год удалось идентифицировать около 5000 рецидивистов. Этот метод органично дополнил появившуюся в 1870 году судебную фотографию и стал обязательной частью заполняемых сведений в карточке каждого осужденного. Но у этого метода были и определенные недостатки, самый серьезный из которых заключался в невозможности поиска преступника, так как он не оставлял своих антропометрических данных на месте совершения преступления.

На этом фоне возникает второе техническое новшество современной криминалистики, и оно становится настоящей сенсацией, поскольку позволяет доказывать присутствие определенного человека на месте преступления. Об отпечатках пальцев было известно еще с 1826 года. С подачи одного из инспекторов Скотленд-Ярда, Эдварда Генри, лондонская полиция взяла этот метод на вооружение с 1897 года, а первая картотека отпечатков пальцев была сформирована уже в 1901 году.

Во Франции первая идентификация по отпечаткам пальцев относится к 1902 году.

Некий Шеффер совершил кражу в доме зубного врача на улице Фобур-Сент-Оноре, за которой его обнаружил слуга. Вор убил его, после чего сбежал с места преступления, оставив, однако, опечатки своих пальцев на стеклянном шкафу, которые позже были сняты уголовной полицией. Шеффера заподозрили в убийстве, но он отрицал свою причастность; тогда его отпечатки пальцев сравнили с отпечатками, оставшимися на месте преступления, и это позволило раскрыть преступление. Шеффер стал первым во Франции преступником, идентифицированным этим методом.

22 августа 1911 года произошла другая нашумевшая и получившая огласку в прессе история с отпечатками пальцев. В тот день в Лувре украли знаменитую «Мону Лизу». Это была дерзкая кража средь бела дня, которую совершил музейный работник Винченцо Перуджа. Вместе с другими сотрудниками он проводил ремонтные работы в некоторых залах Лувра. Воспользовавшись тем, что 21 августа музей был закрыт, Перуджа снял со стены картину, извлек полотно из рамы и унес с собой. Альфонс Бертильон снял опечатки пальцев, оставшиеся на стекле рамы «Моны Лизы», и долго сравнивал их с отпечатками пальцев 257 работников Лувра. Кража взбудоражила всю Францию. Для расследования этого дела даже назначили следователя, что было скорее большой редкостью, исключением – речь шла всего лишь о краже. Под подозрением оказались известные люди, в том числе и Пабло Пикассо. А поэту Гийому Аполлинеру даже пришлось провести неделю в тюрьме! За помощь в раскрытии этой кражи предлагалось вознаграждение, но все было напрасно. Никто ничего не знал. Картину обнаружили только 2 года спустя. В течение всего этого времени «Мона Лиза» находилась у своего похитителя в доме на улице де л’Опиталь-Сен-Луи, в 10-м округе Парижа. Перуджу даже допрашивала полиция, но крайне нищая обстановка в его комнате убедила полицейских в том, что он не мог быть грабителем. Они даже не стали проводить обыск в его жилище, хотя картина была спрятана именно там. В 1913 году он вместе с картиной отправился во Флоренцию, намереваясь продать ее, и полиция задержала его как раз во время встречи с флорентийским антикваром. Перуджа выдавал ее за высококачественную копию, но антиквар заподозрил, что имеет дело с оригиналом, и предупредил полицейских. Незадачливого похитителя арестовали. О его причастности к преступлению свидетельствовали отпечатки пальцев, хотя сам преступник сначала не признавался в краже, уверяя, что у него была только копия. Потом он поменял показания и стал утверждать, что действовал из чистого патриотизма: он хотел вернуть в страну полотно, которое принадлежало ей по праву. По всей видимости, он не знал, что король Франции Франциск I купил картину у Леонардо да Винчи в 1518 году, за год до смерти художника. По мнению некоторых историков, за картину заплатили 4000 золотых экю (более 1,6 миллиона евро). Перуджа был осужден – его приговорили к 1 году и 15 дням тюрьмы. Такое сравнительно мягкое наказание, судя по всему, объясняется его патриотизмом. Более того, его даже освободили раньше окончания этого срока. «Мона Лиза» вернулась в Лувр 4 января 1914 года после триумфального турне по Италии.

Вернемся к нашему трупу. Мы наконец провели вскрытие, чтобы установить причину смерти, а также обнаружить любой полезный для идентификации элемент или след от хирургических операций. На месте ли желчный пузырь? Была ли операция шунтирования сердца? Удалена ли щитовидная железа? Если да, то полностью или частично? Мы также искали любые следы переломов и пластины для остеосинтеза, так как в некоторых случаях у них есть идентификационный номер, по которому возможно установить личность человека. Позвонив в компанию, изготовившую протез, и сообщив обнаруженный на нем номер, иногда мы получаем информацию о том, в какую больницу он был продан, а потом эта больница сообщает, кому именно он был установлен.

В ходе вскрытия к работе подключился стоматолог. Он сделал ортопантомограмму, то есть панорамный рентгеновский снимок верхней и нижней челюсти, а затем составил полную зубную карту, отмечая отсутствие зубов, наличие протезов и так далее. Так у него будет возможность сравнить данные с зубными картами людей, числящихся среди пропавших.

При вскрытии мы осуществили забор крови и мышечной ткани с целью проведения анализа ДНК.

ДНК-дактилоскопия – это третье главное техническое новшество современной криминалистики: она стала «королевой доказательств». Изобретатель этого метода, Алек Джеффрис, получил мировое признание. Все началось с убийства и изнасилования двух 15-летних девушек, Линды Манн и Доун Эшворт, в графстве Лестершир в Великобритании в 1983 и 1986 годах. Расследование зашло в тупик, но в 1987 году в рамках данного дела полиция обратилась к Алеку Джеффрису, разработавшему за 2 года до этого совершенно новый метод. В совершении этих убийств обвинили простого рабочего, но он признался только в одном из них, а затем метод Джеффриса сумел полностью его оправдать. После ДНК-тест пришлось пройти 5000 мужчинам этого региона, но следствие так и не нашло человека, чьи ДНК-данные соответствовали бы сперме насильника. Расследование снова зашло в тупик, но 1 августа 1987 года в полицию пришла женщина и рассказала, что накануне услышала в пабе, как какой-то мужчина хвастался, что получил 200 фунтов стерлингов от своего друга, Колина Пичфорка, за то, что сдал кровь вместо него в рамках расследования этих изнасилований. Так был арестован Колин Пичфорк. Он стал первым человеком, осужденным на основании так называемой генетической дактилоскопии. С тех пор этот метод значительно усовершенствовался, улучшился и достиг очень высокой точности. Когда он только был открыт, для проведения ДНК-экспертизы нужно было несколько миллилитров крови – сейчас достаточно нескольких клеток.

Для идентификации человека могут использоваться и другие методы, но я предпочел ограничиться лишь самыми главными. Развитие криминалистики продолжается, и я не сомневаюсь, что в ближайшие годы наука преподнесет нам немало сюрпризов в этой области.

Спонтанное самовозгорание и другие гниения

После наступления биологической смерти, post mortem, тело подвергается изменениям в соответствии с тремя сценариями, основной из которых – гниение, а остальные – мумификация и сапонификация, оно же омыление (процесс превращения жирных кислот в мыло и спирты под действием щелочи).

Когда мы умрем, наше тело больше не будет производить энергию, что, в свою очередь, приведет к смерти клеток.

Произойдет то, что называется трупным аутолизом, то есть самоперевариванием тканей из-за нехватки энергии для обеспечения их жизни. Все клетки организма не умирают одновременно, так как некоторые из них результативнее сопротивляются недостатку кислорода. В первую очередь отмирают клетки нервной системы (особенно те, из которых состоит мозг), а также клетки сердца.

После гибели клеток происходит второй феномен – гниение. В первую очередь оно связано с гнилостными бактериями, обитающими в нашем кишечнике. После смерти человека эти бактерии выходят за пределы своей обычной зоны обитания и могут пройти через стенку кишечника, благодаря чему достигают кожного покрова, причем сначала – в нижней части брюшной полости, там, где толстая кишка соединяется с брюшной стенкой (а точнее, в правой подвздошной области, так как именно здесь слепая кишка прилегает к передней брюшной стенке). В этом месте по прошествии периода от 24 до 48 часов после смерти появляется зеленое пятно (мы это называем трупной зеленью), которое постепенно увеличивается, и в конечном счете весь кожный покров приобретает темно-зеленый цвет.

Одновременно эти бактерии образуют гнилостные газы, увеличивающие объем тканей организма: они раздуваются и создается впечатление, что они в любой момент могут вырваться наружу (такой труп мы называем гигантским). Эти газы состоят из метана, сероводорода, аммиака, меркаптана и диоксидов серы и обладают характерным запахом, который сложно с чем-либо спутать.

Эпидермис отделяется от дермы в результате совместного действия не только гнилостных газов, но и гнилостных жидкостей, образуя поверхностные плоские пузыри – так называемые фликтены. От внешней среды их отделяет только тонкий эпидермальный слой. Фликтены очень хрупкие и лопаются при малейшем прикосновении, разливая находящуюся внутри них жидкость – она имеет сильный запах, который долго держится на всех типах ткани.

Если однажды столкнуться с этими запахами, их уже не забудешь. Но хуже всего то, что после формирования прочной ассоциации этого запаха с трупом, есть любую пищу даже с легким душком становится невозможно. Однажды я оказался в ресторане с друзьями-охотниками по случаю окончания охотничьего сезона. Мы хотели поесть блюда из мяса молодого кабана и оленины, хотя сам я не охотник и ем мясо дичи очень редко. Молодой кабанчик, которого нам принесли, был немного «с душком» – мясу специально дали немного полежать для приобретения более яркого вкуса. Только прикоснувшись к нему, я сразу же понял, что есть его не смогу – у дичи был вкус разлагающегося трупа. Не стоит беспокоиться: я никогда не ел разлагающуюся человечину, но тем не менее мне знаком ее вкус. Все объясняется человеческой физиологией. Дело в том, что запахи гниения смешиваются со слюной, тем самым создавая некоторое вкусовое ощущение, в то время как центры обоняния и вкуса взаимодействуют друг с другом и обусловливают причинно-следственную связь: если чувствуешь запах, то можешь попробовать и на вкус. То же самое относится и к запахам разложения. Так что молодым кабанчикам, ланям и другим диким животным ничего не угрожает – я никогда больше к ним не прикоснусь!

Уже после вздутия тканей, появления фликтенов и отслоения эпидермиса у трупа происходит выпадение языка и глазных яблок.

Во всех полостях тем временем скапливаются гнилостные газы – главным образом в брюшной полости, из-за чего она увеличивается в объеме, а давление повышается до такого уровня, что это нередко приводит к выделению мочи, фекальных масс и даже выпадению прямой кишки через анус или матки через вагину. Для достижения этой стадии с момента наступления смерти должно пройти от 2 до 3 недель при окружающей температуре около 18 °C. Через несколько недель цвет трупа становится темно-зеленым или даже черным.

Через несколько месяцев сохраняются только более прочные органы: матка, простата и сердце, а также связочная система, соединяющая мышцы со скелетом. В наших широтах на открытом воздухе такое состояние наступает приблизительно через 12–18 месяцев, после чего возможно последующее скелетирование трупа – на него, опять же с учетом нашего климата, уходит около 3 лет.

Это все, что касается изменений тела умершего человека, пусть и в очень кратком изложении. Другие детали представляются мне лишними. Но также тело может избежать (по крайней мере, частично) гниения, мумификации или сапонификации.

Мумификация происходит в случае намеренного обезвоживания тела или если окружающий воздух очень сухой.

Необходимости в очень высокой температуре для мумификации нет. Широко распространено представление о том, что жара создает отличные условия для мумификации тела, так как в голову сразу же приходят мысли о египетских мумиях. В Египте – стране, расположенной вдоль пересекающей всю пустыню реки, – действительно очень жарко. Без Нила Египет был бы сплошной и невыносимо жаркой пустыней. Но если бы для мумий требовалась только жара, то их находили бы и в тропиках, и в экваториальных джунглях – вот только там слишком влажно. Для мумификации нужна не жара, а сухость.

В отличие от мумификации, сапонификация тела, или жировоск (адипоцир), представляет собой то состояние, в которое превращаются тела в условиях влажной и даже жидкой среды.

В контексте гниения мне бы хотелось рассказать о спонтанном самовозгорании и эксгумации. О мумиях и телах в состоянии сапонификации мы поговорим в других главах («Восхитительная мумия» и «Потеющая покойница и другие утопленники»).

«Алло, доктор? Вы не могли бы осмотреть тело господина N? Полицейские говорят о спонтанном самовозгорании». Накануне вечером я смотрел по французскому телевидению репортаж о так называемых спонтанных возгораниях. Передача производила сильное впечатление – до такой степени, что я сказал себе, что кому-нибудь в голову явно могут прийти по этому поводу определенные мысли. И я не ошибся. Уже на следующий день мне сообщили о похожем случае.

Спонтанное самовозгорание – это ситуация, когда тело человека внезапно охватывается огнем, чаще всего частично и без видимой причины. О таких явлениях сообщалось в различных уголках мира: например, широкую известность получили случаи, когда одну девушку огонь охватил на балу, а другую – на дискотеке. Но чаще всего оказывалось, что они связаны с употреблением алкогольных напитков, а иногда жертвами спонтанных самовозгораний становились откровенные алкоголики. На сегодняшний день самой правдоподобной гипотезой считается действие ускорителя реакции – например, спирта – на скопившихся в большом количестве жировых отложениях. Свою роль в воспламенении также играет выступающая в качестве триггера высокая температура: все начинается с ускорителя, после чего огонь переходит на жировые отложения. Такую реакцию называют эффектом «человеческой свечи», но это всего лишь гипотеза, а не объективно подтвержденная реальность.

Итак, я приехал на место происшествия. Журналисты телевидения и радио, печатных и электронных СМИ уже были там. Случай, которым мне предстоит заняться, наделал немало шума, на что во многом повлияла передача, показанная накануне по телевидению.

Тело находилось на кухне квартиры на втором этаже. Оно, совершенно черное, лежало на спине, и на нем не было никакой одежды. По всей видимости, именно черный цвет навел полицию на мысли о спонтанном самовозгорании, хотя на теле не было никаких следов ожогов, а на полу – следов горения. Зато пол покрыт белым линолеумом, почерневшим под действием гнилостных жидкостей. Эти участки были ограничены контурами тела и не охватывали ту поверхность пола, на которую попали в результате вытекания, что частично подтверждало идею о самовозгорании.

Мне приходилось видеть тела людей, совершивших самосожжение.

Такой способ самоубийства крайне мучителен и встречается чрезвычайно редко, но тем не менее такой опыт у меня был. Самоубийца обливает себя горючей жидкостью – например, бензином – и поджигает с помощью обычной зажигалки. Горючая жидкость воспламеняется, одежда сгорает, огонь повреждает кожный покров, но далее горение никогда не распространяется. В результате на теле человека остаются обширные повреждения в форме ожогов, которые невозможно спутать с гниением.

Труп, обнаруженный полицией, на самом деле разлагался уже несколько недель. Почту обитатель квартиры не забирал уже 3 недели, и в течение этого же времени его не видел никто из соседей. Так что ни о каком спонтанном возгорании речи не шло – это было обыкновенное гниение.

Эксгумация часто связана с ошибочными выводами и сомнениями, которые так и остались не опровергнутыми до похорон умершего человека, или с нераскрытым убийством, как мы увидим в главе «Лишние разговоры». Эксгумация – это как коробка шоколадных конфет: никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется. Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в том, что эксгумация – крайне тяжелое зрелище, а вскрытие эксгумированного трупа никогда не бывает лучшим моментом рабочего дня.

На вполне законный вопрос судьи, спрашивающего «найдем ли мы еще что-нибудь», я всегда даю один и тот же ответ: «Вот откроем гроб и узнаем». Степень разложения тела зависит от типа почвы, в которой оно было погребено.

В большинстве случаев эксгумации проводятся для проверки причины смерти: чаще всего из-за того, что сэкономили на работе судмедэксперта при обнаружении тела или в случае отложенной смерти (см. главу «Лишние разговоры»). Однако существуют и другие причины для эксгумации, о которых я сейчас расскажу. Во время катастрофы на улице Леопольда в Льеже (27 января 2010 года), когда после взрыва обрушились 2 дома вместе с находящимися там жителями, после чего последовал пожар, мне надо было идентифицировать одну женщину, притом что у меня было лишь ее имя – Полетт. Она жила одна, и ее идентификация оказалась возможна только с помощью ДНК-экспертизы, так как огонь почти полностью уничтожил ее тело. Между тем для ДНК-экспертизы нужны некоторые элементы для сравнения – например, зубная щетка, подушка или другие личные вещи, с которыми она контактировала. Но после взрыва, пожара и обрушения дома все это было уничтожено.

В таких случаях необходимо найти родственников и взять у них ДНК-образцы, чтобы затем сравнить их с данными ДНК идентифицируемого тела. Проблема заключалась в том, что женщина жила одна, и у нее не было родственников: ее единственный сын Эдуар был наркоманом и умер двумя годами ранее от передозировки. Пока он был еще жив, Полетт отдавала ему все имеющиеся у нее деньги – она даже не смогла оплатить его похороны. Расходы по погребению взяла на себя городская мэрия, и Эдуару предоставили простой гроб и место на кладбище. Раньше в таких случаях хоронили в так называемых братских могилах, но от этой практики уже давно отказались. К счастью для судмедэкспертов, теперь у каждого есть свое отдельное место, и поиски захоронения не представляют особого труда – мы знаем, где искать, если требуется эксгумация.

Пожар на улице Леопольда был настоящей катастрофой, в результате которой погибли 14 человек, и нам непременно требовалось выяснить, кем они были.

В установленный день я отправился на кладбище для эксгумации в сопровождении федеральных полицейских, сотрудников отдела по опознанию жертв (DVI). Мы дождались работников кладбища, которые приехали с экскаватором, и начали копать.

Яма становилась все глубже, 1 метр, потом 1,5, потом 2, но гроб так и не показывался. Стало ясно, что копать дальше бессмысленно. Пришлось признать очевидное: гроб был полностью разрушен, как и тело, что связано с особенностями почвы на месте захоронения. Земля оказалась рыхлой, а значит, пропускала воду и воздух, что обеспечило ее эффективный дренаж. В результате нам все же удалось обнаружить несколько фрагментов костной ткани Эдуара, анализ ДНК которых дал нам его генетический код. Мы сравнили его с генетическим кодом предполагаемого тела Полетт и смогли идентифицировать погибшую.

Я бы ни за что не поверил в то, что тело Эдуара окажется в состоянии такого сильного разложения всего лишь через 2 года после погребения, если бы не убедился в этом на собственном опыте. Особенно учитывая, что мне доводилось эксгумировать тела умерших через 20 лет после похорон и их можно было даже узнать по внешнему виду – их тела практически не разложились. Все зависит от особенностей земли, в которой они оказались после смерти.

Мухи и скелет

Уже на входе в это 7-этажное здание без лифта я понимаю, почему я здесь нахожусь. Соседи сообщили полиции об усилившемся в последние дни неприятном запахе, исходящем, как они считали, с самого верхнего этажа. Полицейские сразу же поняли, что на седьмом этаже явно есть труп, и поставили в известность дежурного помощника прокурора, тот уведомил следователя, а следователь позвонил мне. Обычная процедура.

Когда я приехал, все уже были на месте. Они ждали меня на лестничной площадке седьмого этажа. Никто не входил в квартиру, что, впрочем, было неудивительно – из нее шел отвратительный запах.

Итак, я вошел в квартиру в сопровождении эксперта-криминалиста. Окна квартиры выходили на фасадную сторону здания, а комнаты располагались анфиладой, без коридора. Проходя через них, я ориентировался по запаху, и в определенный момент он подсказал, что пора повернуть направо.

Это тот самый запах, привыкнуть к которому невозможно: он просто невыносим, и таким он будет на протяжении всей карьеры судмедэксперта. Тем не менее всегда находится возможность приспособиться к нему. Мой личный способ заключается в том, чтобы войти в помещение, где находится труп, как можно быстрее, но без излишней поспешности. «Торопись медленно», как говорили в древности. Затем следует остановиться и дождаться, пока нос не наполнится этим запахом так, что перестанет так остро его воспринимать. Приятного мало, но эффективно.

Это прикладная физиология. Феномен хорошо известен, но никто не догадывается о его универсальности: если нанести на кожу духи или лосьон после бритья, то через несколько минут обонятельные рецепторы, которые находятся в носу, точнее, у корня носа, насыщаются этим ароматом. С запахом гниения все работает точно так же. Если запах очень резкий, чувствовать его не перестаешь, но он уже не кажется таким сильным. Самое главное – никогда не чередовать с неприятным ароматом свежий воздух: это верный способ заболеть. Также не стоит надевать шерстяную одежду, так как она отлично впитывает запахи. Однажды один мужчина покончил с собой в машине марки Porsche, наглотавшись таблеток. Его тело обнаружили лишь спустя несколько дней. К несчастью, это произошло летом, и жаркое солнце ускорило процессы гниения. Когда самоубийцу обнаружили, его тело уже было сильно разложено – выделившаяся из него жидкость пропитала сиденье машины. Заменили сначала кресло, потом всю внутреннюю тканевую обивку, но это было бесполезно – запах так и не исчез, и пользоваться машиной было невозможно. Красавец Porsche отправился на автосвалку.

Вернемся к происшествию на седьмом этаже. Я шел вперед и краем глаза видел, как слева от меня сменяют друг друга окна. В квартире царил привычный для таких случаев беспорядок. По мере моего продвижения запах усиливался.

Квартиру снимали наркоманы. Их легко обнаружила полиция. После задержания они объяснили полицейским, что, как-то вернувшись в квартиру – они точно не помнили когда, – они обнаружили висящее на кронштейне карниза тело одного из своих друзей. Так как им было страшно обращаться в полицию, они решили снять тело с крюка и спрятать его в дальней комнате под ворохом одеял. Вначале, когда запах становился сильнее, они набрасывали сверху больше тряпок, но потом запах стал невыносимым, и наркоманы ушли из квартиры.

Чем ближе мы были к трупу, тем сильнее становился запах. Но это было еще не все. Нарастал какой-то шум, похожий на тот, что издает рой насекомых.

Я сразу понял, что пир у мух шел горой. Прежде чем войти в злополучную комнату, я сказал своему товарищу по несчастью, эксперту-криминалисту из уголовной полиции: «Сейчас я открою дверь. Самое главное – не открывай рот и зажми нос. Я сейчас войду и открою окно, а потом посмотрим».

В комнате было совершенно темно, ничего не видно, от жужжания насекомых стоял звон в ушах. От каждого шага под ногами раздавался треск. Дело в том, что я наступал на мертвых мух – трещал их хитиновый покров. Когда я подошел к окну, мне показалось, что его должны скрывать плотные шторы, не пропускающие свет, но не нащупал их. Зато я нашел ручку от окна и, не поворачиваясь, широко открыл окно. На свежий воздух тут же вырвались десятки тысяч мух.

Комната оказалась усыпана трупами мух. Ими же были облеплены оконные стекла – вот почему они не пропускали свет – и гора тряпья посередине комнаты.

Вместе с экспертом-криминалистом мы снимали покрывало за покрывалом, пока после шестого не обнаружили труп. Он был почти полностью скелетирован, то есть от тела остался только скелет, за исключением отдельных клочков кожи и суставных связок, удерживающих кости вместе.

Такое состояние разложения говорит о том, что смерть произошла несколько недель назад. Однако полиция приходила сюда 10 дней назад и обязательно заметила бы труп, если бы он уже был в активной фазе гниения.

Я перевез труп к себе в лабораторию и в зале для вскрытия сделал все необходимое для выявления причины смерти и идентификации покойного. С идентификацией проблем не возникло – в стоматологической поликлинике быстро нашлась карта умершего.

Что касается причины смерти, то, когда тело находится в таком состоянии, установить ее очень сложно. Дело в том, что если только кость не была задета пулей или лезвием ножа, то по скелету о причине смерти сказать почти нечего. В нашем же случае, благодаря перелому подъязычной кости, которая находится у основания шеи, я смог подтвердить, что покойный действительно перенес удушение. Предположительно, смерть могла наступить в результате сдавливания дыхательных путей извне или повешения. Да, слишком много предположений и неопределенности, но это лучше, чем ничего, к тому же это могло подтвердить версию соседей-наркоманов.

Оставалось установить давность наступления смерти. С этой целью мы обращаемся к услугам доктора Марселя Леклерка^[4] (1924–2008). Он работал врачом-терапевтом в одной маленькой деревушке недалеко от Льежа. Это был маленький, очень жизнерадостный, всегда улыбающийся человек. Я вспомнил о нем потому, что с ним связана одна заслуживающая внимания история о мухах.

Каждый понедельник Марсель присутствовал на нашем консилиуме – собрании врачей отделения, где мы обсуждали все рабочие моменты недели. Марселя всегда интересовали мухи. Будучи еще студентом первого курса медицинского факультета, он принес с собой на экзамен по биологии мух, чтобы поговорить о них с профессором, а во время поездок на конференции или в отпуска Марсель брал с собой черный зонт, небольшую лейку и мелкую сетку типа москитной. Он раскрывал зонт на солнце, поливал его водой и дожидался, чтобы насекомые прилетели утолить жажду, после чего набрасывал сверху москитную сетку. Так с течением времени он собрал коллекцию, включающую более 2 000 000 различных мух и насекомых.

Марсель известен во всем мире как уникальный специалист в области судебно-медицинской энтомологии. Благодаря его познаниям в этой сфере появилась возможность получить информацию, необходимую для раскрытия некогда громких дел. Мы зовем его «Повелитель мух», что не имеет никакого отношения к козлу отпущения в лице капитана Крюка из «Питера Пэна».

Как-то Марсель рассказал мне необычную историю. В одном очень деликатном деле на трупах после эксгумации обнаружились мухи. Для следователей и судей это дело имело столь большое значение, что им потребовалась самая качественная экспертиза в этой области, и они обратились к американцам, в частности к ФБР. Мы заметно отставали от них в судебно-медицинской энтомологии, но, стоит отметить, американских ученых поддерживало правительство. Как бы то ни было, ответ американцев удивил своей категоричностью: «Мы не можем вам помочь». Они объяснили отказ тем, что американские мухи отличались от бельгийских и европейских, что в полной мере соответствует действительности: американцы их совершенно не знали, и у них не было никаких возможностей изучить их лучше, не покидая территорию США. Более того, они добавили, что самым крупным ученым в этой области в настоящее время является некий Марсель Леклерк, врач из Льежа. Мне бы очень хотелось посмотреть на физиономии следователей и судей в тот момент, когда они узнали, что зря обратились к коллегам из-за океана.

В мире судебной медицины Марсель Леклерк является общепризнанным авторитетом. Он умер в 2008 году, но его и сегодня продолжают цитировать как автора 353 публикаций и 3 книг, одна из которых была опубликована еще в 1978 году – Entomologie et médecine légale («Энтомология и судебная медицина»). Один экземпляр стоит на почетном месте и в моем шкафу. Помимо авторства книг, он также принимал участие в работе над 3 научно-популярными фильмами, в том числе в одном – вместе со мной (La guerre des mouches – «Война мух» компании Mona Lisa Production). Фактически он вернул из забвения, переосмыслил и значительно доработал книги доктора Жан-Пьера Меньена (Jean-Pierre Mégnin, 1828–1901), французского ветеринара и энтомолога, автора фундаментального произведения по судебно-медицинской энтомологии – La faune des cadavres («Фауна трупов»). Эта книга вышла в 1894 году, но ее переиздают и сейчас, хотя в судебной медицине она была основательно забыта на долгие годы.

Вернемся к нашему трупу. Марсель доказал, что мухи размножились за рекордно короткое время из-за повышенной температуры в помещении, что позволило предположить наступление смерти 8 днями ранее, то есть через 2 дня после визита полицейских для обыска. Такой вывод подарил судмедэкспертам чрезвычайно полезный опыт.

В первый и единственный раз за всю свою карьеру я видел, чтобы мухи вычистили тело с такой головокружительной скоростью. Но следует иметь в виду, что для этого были исключительно благоприятные условия: лето, самый разгар жары и маленькая комнатка, окна которой – с двойным стеклопакетом – выходили на юг. Настоящий инкубатор для мух.

Скелеты повсюду

Нередко бывает и так, что нас вызывают для проведения осмотра скелета, что соответствует последней стадии гниения. Анализ костей скелета требует особых компетенций. К счастью, как во Франции, так и в Бельгии есть отличные судебно-медицинские антропологи. Среди французских специалистов я бы отметил профессора Жеральда Катрома из Ниццы и профессора Эрика Баччино из Монпелье, а в Бельгии в случае обнаружения скелета с признаками насильственной смерти я регулярно обращаюсь к Филиппу Лефевру из Шарлеруа. Я тоже проходил специальную подготовку в этой области, но, поскольку мне не так часто доводится иметь дело со скелетами, я предпочитаю использовать опыт тех людей, которые являются настоящими профессионалами. Так я не нарушаю свое излюбленное правило: «Хорошо получается та работа, которая привычна».

Кристиан любил спелеологию и занимался ей каждую неделю. Ему повезло, ведь пещеры находились рядом с его домом, а он очень любил совершать в них прогулки. В подземные лабиринты вели многочисленные входы, которые он хорошо знал, потому что излазил все их вдоль и поперек. «Я не потеряюсь там даже с завязанными глазами», – говорил он. Около полудня к нему домой зашел его друг Пьер, с которым он обычно отправлялся на такие прогулки, но Кристиана не оказалось дома. Как и его спелеологической экипировки. Мать Кристиана ответила Пьеру, что тот, наверно, все еще бродил «по своим пещерам», поэтому Пьер вернулся домой.

На следующее утро к Пьеру пришла полиция. «Доброе утро. Кристиан, случайно, не у вас?» Выяснилось, что Кристиана не было дома ночью, и утром его встревоженная мама позвонила в полицию.

– Нет, он не у меня, но его мать сказала, что он ушел в пещеры.

– Мы в курсе, но перед тем, как начать поиски Кристиана в пещерах, мы обзваниваем всех его друзей.

– Я пойду с вами. Я хорошо знаю эти пещеры, и, если он там, мы обязательно его найдем.

На этих словах Пьер на время расстался с полицейскими, чтобы взять свою спелеологическую экипировку. Он был преисполнен решимости отправиться на поиски Кристиана и, самое главное, найти его во что бы то ни стало. Пьер подумал, что Кристиан, вероятно, упал и получил серьезную травму, а потому действовать надо было как можно быстрее – он отсутствовал уже почти сутки. Когда Пьер понял, что Кристиан остался без света, его охватил страх. Дело в том, что Кристиан не любил темноту, и, вероятно, одной из причин его увлечения спелеологией стало желание преодолеть эту фобию. Тем временем для поисков Кристиана полицейские собрали небольшую группу спелеологов-любителей из числа местных жителей – в этих краях пещерами увлекались многие.

Поиски начались около полудня. Если на открытом воздухе чувство времени определяется по яркости света и положению солнца, то под землей оно утрачивается. Пещеры огромны и сложны, а поиски проводились стихийно, без какой-либо системы. Все надеялись быстро найти Кристиана, но, к глубокому сожалению, успехов не наблюдалось. К 20:00 поиски прекратились из-за всеобщей усталости, но они приняли решение возобновить их в 7 часов утра на следующий день.

В то же время на поверхности земли другая группа обходила окружающие леса. Ее участники обнаружили расщелину в земле – глубокую вертикальную яму, напоминающую колодец, с привязанной к дереву веревкой. Они вытащили веревку и убедились, что та была слишком короткой и не доставала до дна расщелины – судя по рваному краю, она просто не выдержала и лопнула. В ход пошла другая веревка, по которой в расщелину спустился один из поисковиков, чтобы проверить, нет ли там раненого Кристиана: он мог получить серьезную травму при падении и находиться на дне колодца в бессознательном состоянии. Но никаких следов Кристиана там не обнаружилось.

На следующий день администрация коммуны предоставила полицейским план пещер. Комиссар разбил карту на квадраты и определил секторы для формирования групп, каждая из которых должна была исследовать закрепленный за ней участок. В конце дня, как и накануне, людей ждал все тот же результат – полная неудача.

Дни шли, а найти Кристиана не удавалось. Пещеры действительно очень большие, но за 5 дней все они были основательно проверены. Следовало признать очевидное: Кристиана в пещерах не было. Тогда появились другие версии. Побег из дома? В 23 года из дома не сбегают. Спонтанная поездка? Но все его документы находились дома, как и чемодан, и все личные вещи. Похищение? Но семья Кристиана небогата, и ей было бы нечем заплатить выкуп. Оставалось убийство. Возбудили дело, но и эта версия тоже казалась не очень убедительной.

Проходили дни, недели, месяцы, годы. Исчезновение Кристиана стало местной легендой, которая вдохновляла местных спелеологов посещать пещеры в поисках его тела – его обнаружение можно было бы сравнить с находкой кубка святого Грааля. Но прошло 25 лет, и люди перестали в это верить.

Однажды днем двери полицейского комиссариата раскрылись: в приемную вошли трое молодых людей в снаряжении спелеологов и положили каску перед дежурной.

– Мы нашли тело Кристиана.

– Кого? – переспросила молодая женщина-полицейский. Она работала в этом комиссариате совсем недавно, к тому же была родом из другого города.

– Тело Кристиана, того парня, который исчез 25 лет назад.

К ним подошел другой полицейский, случайно услышавший разговор. Он оказался местным, а потому хорошо знал эту историю:

– Послушайте, ребята, сегодня не 1 апреля, так что можете не стараться с вашими шутками.

– Мы не разыгрываем вас, это действительно Кристиан. Посмотрите на каску – там написано его имя.

С недоверчивой улыбкой полицейский взял в руки каску, которую ему протянул молодой человек, рассмотрел ее со всех сторон, и улыбка тут же сошла с его лица. Он побледнел как полотно и позвал начальника: «Комиссар, идите сюда! Кристиан нашелся!»

Через 2 часа я уже стоял в комиссариате и держал в руках снаряжение спелеолога – меня жадала первая в моей жизни прогулка по пещере. После часа ходьбы с элементами спусков и подъемов вместе с уголовной полицией, экспертом-криминалистом и даже помощником прокурора, мы оказались на месте обнаружения останков.

Кристиан лежал, ожидая нас вот уже 25 лет. Разумеется, время сделало свое дело – произошло полное скелетирование, – и все же это точно был Кристиан.

Не думаю, что когда-нибудь еще увижу скелет в таком состоянии. В пещере, на совершенно ровном полу, в условиях отсутствия ветра и осадков, а также стабильной температуры и одного и того же уровня влажности кости отлично сохранились и остались на своем месте за исключением небольшого участка на уровне шейных позвонков. Его повредили ребята-спелеологи, когда снимали с Кристиана каску, чтобы им поверили в полиции. На скелете по-прежнему были куртка и ботинки. Остальная одежда отсутствовала – разрушилась под действием влажности.

Кости сохранились отлично. Рядом с ними я подобрал следы жизнедеятельности насекомых – многочисленные пустые куколки, – чтобы затем передать их доктору Леклерку, нашему судебно-медицинскому энтомологу. Через несколько дней он их тщательно изучил и обнаружил, что трупы принадлежали неизвестным в нашей местности насекомым. Зато они оказались хорошо известны в Англии, что привело к широкому обсуждению факта их присутствия в континентальной части Евразии.

Эксперт-криминалист сфотографировал место обнаружения тела и той среды, которая окружала Кристиана в последние часы его жизни, а потом стала его могилой на долгие годы. Я же собрал кости и поднял их на поверхность, чтобы наконец, 25 лет спустя, вызволить Кристиана из пещер.

В зале для вскрытий я лучше исследовал кости, но внешний осмотр не дал ничего, кроме вывода об отсутствии переломов. Тогда я приступил к антропологическому исследованию, что уже привело к некоторым результатам: скелет совершенно точно принадлежал мужчине около 20 лет, европеоидного типа, что соответствовало описанию Кристиана. Судебный стоматолог сравнил зубы скелета с зубной картой Кристиана, сохранившейся несмотря на долгие годы ожидания и смерть лечащего врача Кристиана, и эта экспертиза окончательно подтвердила предварительные выводы: останки принадлежали Кристиану.

Кости вернули родственникам, которые наконец смогли его похоронить. Но дело было не только в погребении – эта находка положила конец всем сомнениям. Ведь если Кристиана не нашли несмотря на долгие тщательные поиски, то оставалась вероятность, что он не умер в этих пещерах, а жил где-то в другом месте. Конечно, тогда он мог дать о себе знать, но надежда жила в сердцах родственников. Предположений было много.

Человеческие кости обнаруживают время от времени, но все же это происходит довольно редко, и в большинстве случаев речь идет об отдельных костях, а не о полном скелете. Приблизительно раз в месяц я получаю коробку или пакет с костями, найденными в ходе тех или иных земляных работ. Чаще всего эти посылки сопровождаются просьбой дать экспертное мнение. Как правило, кости принадлежат животным, но иногда встречаются и кости человека.

Несколько лет назад один спелеолог занялся поиском новых пещер. В основном он интересовался обрушениями, накапливающимися у подножия больших каменных стен, которые могли скрывать другие пещеры. Расчищая такие обрушения, он наткнулся на костные останки и сообщил об этом в полицию.

Мы отправились на место обнаружения вместе с прокурором Жаком, и на дорогу от моего дома нам потребовалось около получаса. Когда мы приехали, к нашему величайшему удивлению, там уже были представители СМИ. Кто им сообщил? Загадка. Журналисты сделали нам отличную рекламу, опубликовав нашу фотографию на первой странице местной газеты – нас запечатлели во время изучения останков.

Неожиданно для себя я обнаружил неизвестные мне костные конфигурации. Это несомненно были человеческие кости, но они отличались некоторыми особенностями, в частности наличием третьего трохантера – выступа на верхнем конце бедренной кости. Проще говоря, на задней части бедренной головки присутствовало три костных нароста вместо обычных двух.

На костях не было никаких следов травм или переломов. Так как череп еще не обнаружили, моя миссия временно приостановилась до его обнаружения. Дело в том, что череп является единственной частью скелета, позволяющей осуществить идентификацию.

Жак попросил меня проверить, не наступила ли смерть этого человека больше 20 лет назад. Я провел исследование, которое в то время предполагало использование лампы Вуда для освещения внутренней структуры кости ультрафиолетовым светом. Никакого свечения не обнаруживалось, что свидетельствовало о том, что возраст костей намного превышал 20 лет, но определить его точнее не представлялось возможным – в любом случае он превышал максимальный срок давности по преступлениям. Именно поэтому это так интересует судебные власти: если смерть произошла более 20 лет назад, то уголовное преследование преступников исключается. Это частично успокоило Жака, но тем не менее оставалось идентифицировать покойного.

Жак позвонил мне через несколько дней, чтобы рассказать о том, как продвигалось наше дело. «Ты там сидишь?» – загадочно поинтересовался Жак, явно пытаясь разбудить мое любопытство, что было хорошим предзнаменованием. По голосу чувствовалось, что ему не терпится сообщить мне сенсационную новость. «Да, да, сижу. Что там у тебя?» – отреагировал я. На самом деле я стоял, но ему удалось заинтриговать меня, и мне очень хотелось узнать, что он скажет. «Это человек неолита», – ответил он наконец.

Жак объяснил мне, что какой-то археолог, случайно увидев нашу фотографию в газете, обратился в полицию с просьбой показать ему найденные кости. Он определил, что речь шла о костных останках из захоронения эпохи неолита. Участку присвоили статус «зоны археологических раскопок», и земляные работы, начатые нашим спелеологом-любителем, продолжились. Археологи не без некоторого юмора окрестили это место «ямой уголовной полиции».

В другой раз мне поступил звонок от дежурного прокурора: «Алло, доктор? У меня для вас скелет». Это было в двух шагах от Института судебно-медицинской экспертизы. Погода стояла хорошая, а я люблю дышать свежим воздухом, поэтому надел на спину рюкзак со всеми необходимыми инструментами для работы и отправился туда пешком. Еще много лет назад я предпочел рюкзак чемодану для транспортировки инвентаря – это делает меня более мобильным и освобождает обе руки.

Тело было на четвертом, последнем этаже дома. Входная дверь вела прямо в гостиную, где находилось тело. Мужчина умер сидя в кресле перед телевизором, пульт от которого лежал на подлокотнике рядом с его рукой. В этот момент по каналу TF1 шла развлекательная передача Les Douze coups de Midi («12 ударов полудня»), которую вел Жан-Люк Рейхман. Мне очень нравился этот ведущий, и я мысленно пошутил: «Тебя смотрят даже покойники». Так как эксперт-криминалист не фотографировал место происшествия, то фотографии сделал я. У судебно-медицинских фотографий есть одно странное свойство – они придают реальности гораздо более тягостный, мрачный вид, чем дела обстоят на самом деле, и это неизменно вызывает мое удивление. Не стали исключением и те фотографии, которые я сделал в тот день. Они были еще более гнетущими, потому что на заднем плане работал телевизор: на некоторые снимки попало лицо Жан-Люка Рейхмана, что неуместно свидетельствовало о том, что жизнь мира продолжается, несмотря на чью-то смерть.

Сидящее тело было полностью лишено плоти. Под лохмотьями все еще покрывающей скелет одежды, а точнее на конечностях и в области грудной клетки, оставались отдельные фрагменты высохшей в результате мумификации кожи. Я не знаю, каким чудом на месте удерживалась голова, но, как только я к ней прикоснулся, она оторвалась от туловища и упала покойному на колени. Этот момент произвел на всех присутствующих огромное впечатление – особенно на полицейских, которые были шокированы гораздо больше меня.

Рядом не было никаких трупов мух или куколок. Если говорить научным языком, то активность энтомофауны отсутствовала. Окна были плотно закрыты, никаких щелей тоже не было, а температура держалась все время на уровне около 20 °C. В таких условиях для скелетизации тела нужно не менее 4–6 месяцев.

Полицейские опросили соседей. Те несколько месяцев назад почувствовали довольно неприятный запах, но решили, что дело в мусорных контейнерах, и их попросту убрали. Самое удивительное – в течение нескольких месяцев никто не интересовался судьбой этого мужчины, пока не возникла необходимость в ремонте центрального отопления. Потребовалось слить воду из системы и после ремонта прочистить радиаторы, а мужчина не отвечал на звонки. У него были для этого основания, но соседи, забеспокоившись, вызвали полицию.

В виде мертвых нет ничего шокирующего – рано или поздно смерть настигнет нас всех, но картина социального упадка, одиночества и даже забвения некоторых живых людей производит гораздо более гнетущее впечатление.

Восхитительная мумия

– Алло, доктор? Вы бы не могли приехать по адресу N? Думаю, вы знаете, где это находится.

– Нет, не знаю. А почему я должен знать эту улицу?

– Вы все увидите на месте. И очень удивитесь.

Я задумался, какой сюрприз мог ждать меня на этот раз. Моя профессия не переставала удивлять меня на протяжении всей карьеры.

Приехав на место, как обычно, я принялся искать взглядом полицейскую машину и нашел ее в самом начале улицы – у классического дома 1970-х годов, здания коттеджного типа с бельэтажем.

Полицейские встретили меня, широко улыбаясь.

– Так что, доктор, вы уверены, что не знаете эту улицу?

– Да что вы все так носитесь с этой улицей? Что в ней такого особенного?

Она заканчивалась тупиком, и я подумал, что это противоречит ее оживленности. Полицейским не терпелось увидеть мою реакцию. Я прошел несколько шагов и обнаружил то, что привлекало внимание всех автомобилистов: в витрине стояли девушки. Все верно, я оказался на самой оживленной улице города – улице красных фонарей. Тайна наконец разрешилась. Позже мне еще не раз придется возвращаться сюда в связи с убийствами или попытками убийств.

Дом, в котором нашли труп, находился в ужасном состоянии – даже входная дверь больше не закрывалась.

Некоторое время второй этаж служил ночлежкой для бродяг, первый – туалетом: прохожие заходили сюда, чтобы сначала облегчить мочевой пузырь, а затем, немного далее, снять половое возбуждение.

Собственник дома исчез. Работающие на улице жрицы любви только обрадовались этому: каждый раз, когда они проходили рядом с домом, он выглядывал из окна второго этажа и осыпал изощренными оскорблениями как их, так и их клиентов, которые начинали переходить на другую сторону тротуара, доходя до этой части улицы. Регулярные посетители знали, что машину рядом с этим домом лучше не оставлять, чтобы не вызвать настоящий град ругательств в свой адрес.

А потом все внезапно прекратилось: не было ни ругательств, ни грубостей, ни мужчины в окне второго этажа. Одна из проституток встревожилась и даже сообщила об этом одному из своих обычных клиентов – местному полицейскому. Служебный долг превыше всего: полицейский постучал в дверь хозяина дома. Не дождавшись реакции, он заглянул в окна первого этажа и увидел в комнатах ужасный беспорядок, который, впрочем, для некоторых людей является нормой. Тем не менее, вернувшись на работу, он поставит в известность работников социальных служб. «Да, нам хорошо знаком господин Шлитц. Он отказывается от нашей помощи и оскорбляет каждый раз, когда мы приходим к нему домой, так что мы прекратили попытки». Вскоре полицейский забыл о господине Шлитце – у него много других дел по работе.

Спустя полгода после его исчезновения пожарные пытались найти Шлитца в доме из-за начавшегося на втором этаже пожара – один из бездомных развел там огонь, который перекинулся на все помещение. В итоге пожарные ограничились внимательным осмотром пострадавших от пожара верхних этажей, затем опечатали помещение, но этой меры хватило всего лишь на неделю, после чего дом опять заняли бездомные. Возможно, те же, что и раньше. Однако надолго они там не задержались, так как огонь сделал помещения совершенно непригодными для проживания и даже для ночлежки.

Пожар возвращает к приостановленной несколько месяцев назад дискуссии: «Так где же все-таки господин Шлитц?» Если речь идет об эмигранте, то самой популярной версией считается его возвращение на далекую родину, и у нее есть преимущество – она всех устраивает.

Между тем дом медленно, но верно продолжал разрушаться. Время шло, а о господине Шлитце по-прежнему не было никаких сведений. Пока не приехал Леон, который на тот момент еще не знал, что именно ему предстоит разрешить тайну исчезновения господина Шлитца – как и о существовании этой тайны.

Леон работал менеджером в крупной страховой компании. Ему недавно исполнилось 35 лет, он был молод и красив. Разве что имя казалось немного старомодным – родители назвали его так в память о дедушке. Девушку Леона звали Натали, и он очень ее любил, но она была совершенно равнодушна к сексу. Он страдал от этого равнодушия, так как находился в самом расцвете сил, и его переполняли желание и способность заниматься любовью. Приятели говорили ему: «Бросай ее, найдешь себе другую девушку», но Леон обожал Натали, и ему даже в голову не приходила мысль расстаться с ней. Тогда его друзья, которые явно очень любили давать другим советы, зашли еще дальше: «Заведи себе любовницу». Но здесь Леон их опередил. Нора – очень красивая незамужняя девушка родом из Марокко. Ей 22, и ее совсем недавно взяли на стажировку в один из отделов страховой компании, а руководителем стажировки назначили Леона. Сами обстоятельства способствовали тому, чтобы между ними что-то произошло. Нора жила с матерью и тремя сестрами – отец умер несколько лет назад в результате несчастного случая. В Бельгию они приехали как раз из-за работы отца. Родственники не раз пробовали выдать Нору замуж за парней из Марокко, но она уже впитала западную свободу и была даже готова уйти из семьи в случае, если ей будут навязывать женихов. На ее новой родине женихов и так хватает – она уже влюблялась в одного парня, но их отношения продлились всего несколько месяцев. Расставание принесло Норе много боли, и она решила, что больше не ошибется, и следующий ее молодой человек будет хорошим.

И вот в ее жизни появился рыцарь нашего времени. Ему 35 лет, он серьезен, хорош собой, трудолюбив. Человек, который передавал ей свои знания и профессиональный опыт. Словом, настоящий Пигмалион. У него была подружка, но не жена и не дети, так что все казалось не таким уж и безнадежным. Леон нравился Норе, и она решила, что он будет ее избранником, о чем вскоре и узнает.

Итак, на сцене появляется Леон. Сначала он ничего не подозревал – он такой же работник компании, как и все остальные. Но вскоре он начал разрываться между любовью к Натали и любовью к Норе, ведь был уверен – нельзя любить двух человек одновременно. Дело не в том, что люди на это неспособны – скорее, это ситуация, которая нарушает наш привычный ход жизни, и все тайное рано или поздно становится явным. Однажды Натали узнала всю правду. Сказалась неопытность Леона: он не знал, что женскую подозрительность может разбудить любая мелочь и женщины способны различить не принадлежащий им черный волос на черном пиджаке с расстояния в 5 метров. Леон рассказал обо всем Натали, после чего отношения прекратились с обеими девушками – в момент, когда Леон потерял Натали, он понял, что любил ее гораздо больше, чем ему казалось. Но спустя некоторое время они все же помирились: Нора перешла в другой отдел компании, что позволило им больше не видеться.

Нельзя сказать, что этот эпизод повысил сексуальное влечение Натали. Скорее даже наоборот. Но Леон хорошо усвоил урок и навсегда отказался от постоянных отношений на стороне: он понял, что не в состоянии жить двойной жизнью. Оставался последний вариант – проститутки. Леон отправился на эту злачную улицу, но припарковался подальше от нее – не хватало еще, чтобы его кто-нибудь там увидел, – и пошел пешком. Время позднее, и, несмотря на неоновое освещение заведений, у него были все шансы остаться незамеченным. На таких улицах всегда царила совершенно особая атмосфера – будь-то в Париже, Лондоне или Льеже. Медленно проезжали и часто останавливались машины; мужчины делали вид, что не замечают друг друга; девушки в витринах призывно улыбались всем прохожим и приглашали зайти к ним; о деньгах говорили так, как если бы речь шла о покупке куска мяса на рыночном прилавке… И повсюду были очень красивые девушки самых разных этносов и рас.

Когда я совмещал судебную медицину с работой терапевта, я лечил многих проституток в другом квартале города.

Вероника позвонила мне в момент, когда я еще работал в своем кабинете, и, пожаловавшись на повышенную температуру и небольшой кашель, попросила меня заехать к ней домой. Это было не в первый раз – я привык заезжать к ней в перерыве между клиентами. 23-летняя Вероника была очень красива и пользовалась бешеным успехом у клиентов. В тот день я припарковался перед ее витриной, шторы которой были закрыты – это означало, что она работает, поэтому мне пришлось дождаться, пока не выйдет ее клиент. Им оказался довольно пожилой мужчина, явно старше 70 лет. Я подумал, что Веронике нужно иметь крепкие нервы, а затем вошел в дом, осмотрел Веронику и назначил ей лечение. Она заплатила мне за оказанные медицинские услуги, как обычно подшучивая над моими невысокими заработками, ради которых мне, в отличие от нее, пришлось долго учиться. И она была права! Когда я выходил из борделя, мимо проезжала полиция. Полицейские, знакомые со мной как с судмедэкспертом, разумеется, заметили меня – в нашем городе не очень много специалистов в этой сфере.

– Ну что, доктор, все получилось?

– Смею вас уверить, я приезжал оказывать мадам медицинские услуги.

– Да, да, все так говорят. Хорошего вам дня, доктор!

У меня был немного смущенный вид, и наблюдавшая за этой сценой Вероника укатывалась со смеху. Иногда кажется, что тебе никто не верит.

Тем временем Леон выбрал девушку по своему вкусу, но его охватило сильное желание опорожнить мочевой пузырь, и он принялся искать местечко, где мог бы справить нужду. Не самая простая задача на столь оживленной улице. В конце концов Леон заметил дом в самом начале улицы, который кажется заброшенным – то что нужно. Подойдя ближе, он увидел, что дверь открыта, и зашел внутрь. Уличного освещения вполне хватало, чтобы различать предметы как в прихожей, так и в комнате справа от коридора, которая похожа на гостиную, но настолько заставлена хламом, что в нее невозможно войти. Он решил пристроиться рядом с входной дверью, где его все равно никто не увидит, расстегнул ширинку и начал мочиться. И именно в этот момент он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд – с пола, тускло освещенного благодаря уличным фонарям, на него смотрело чье-то лицо. С криком ужаса и расстегнутой ширинкой Леон выскочил прямо на улицу – как раз в тот момент, когда мимо проезжала полицейская машина. Вот в каких обстоятельствах Леон обнаружил господина Шлитца. С тех пор молодой человек убежден в том, что его преследует проклятие. Я сомневаюсь, что он когда-нибудь еще раз отважится изменить Натали.

Итак, труп лежал на полу прямо перед нами с открытым ртом и смотрел на нас своими пустыми глазницами. На нем не было никакой одежды. Голова лежала рядом с одним ведром, левая нога упиралась в другое, а вокруг – невообразимая гора хлама. Такого я еще не видел. Труп был полностью мумифицирован.

С учетом немного странных обстоятельств следователь отдал мне распоряжение провести аутопсию. Мне еще ни разу в жизни не доводилось вскрывать мумии. В то время инспектором уголовной полиции был молодой человек, которого звали Филипп Жилон, и он, как мне кажется, надолго запомнил эту историю. Для транспортировки тела в Институт судебно-медицинской экспертизы он вызвал работников местного похоронного бюро; те приехали на катафалке с открытым остеклением салона. Когда они переложили тело господина Шлитца в гроб, обнаружилось, что из него торчит левая нога покойного. «Так в чем проблема? – скажете мне вы. – Достаточно просто распрямить ее». Все правильно. Но только в том случае, если речь идет об обычных трупах, а не о мумиях. Мумификация – это процесс, связанный с обезвоживанием тканей. Привести в движение высохшую конечность просто невозможно, если только ее не отпилить, от чего ритуальщики, разумеется, отказались. В итоге труп везли по всему городу с торчащим из гроба согнутым коленом, которое отчетливо можно было видеть через окна катафалка.

Как только мумия оказалась на моем столе для вскрытий, я начал с рентгенографии – попытался найти возможные поражающие элементы, но так и не увидел ни входных отверстий, ни переломов, ни других аномальных деформаций. Затем я продолжил внешний осмотр уже со стороны спины, вскрытие которой не составляло большого труда, так как была полностью лишена плоти. Тело обнаружили лежащим на спине, а это значит, что оно соприкасалось с полом, создавая влажную среду, из-за чего вся одежда полностью истлела. В результате обнажились и хорошо просматривались грудная клетка и позвоночник. Тогда я уже догадывался, что внутренняя часть тела пуста, потому что не видел никакого содержимого в грудной клетке.

Затем я все-таки повернул тело и попробовал его раскрыть. В условиях классического вскрытия для этого нужны колоссальные усилия – сделать срединный разрез, разделить ткани и раздвинуть их, – но в данном случае все это оказалось совершенно невозможно, так как мумификация привела к обезвоживанию всех тканей, и они стали твердыми как камень. Поэтому я принял решение разрезать кожный покров небольшими участками. Это непростая работа, и я в процессе я сломал несколько лезвий, а после и вовсе вооружился пилой для гипса. В таких условиях пользы от нее гораздо больше, чем от скальпеля. Итак, я вскрывал грудную клетку и убедился в том, что уже знал после внешнего осмотра: никакого содержимого. Затем я вскрыл брюшную полость и нашел там только немногочисленные скопления высохшей ткани в области печени и одной из почек. Все остальное исчезло, превратившись в жидкость в результате гниения. То же самое относилось и к содержимому черепной коробки, как выяснилось после трепанации, – внутри оставались лишь отдельные высохшие фрагменты головного мозга.

Но куда же исчезли все органы? Древние египтяне знали: для сохранения тела нужно избавиться от всех внутренних органов, так как они мешали мумификации.

Они извлекали все содержимое из тела покойного и помещали это в так называемые канопы – специальные ритуальные сосуды. Через носовую полость и специально сделанный в решетчатой кости пролом с помощью лезвия извлекался даже мозг, что открывало прямой доступ во внутреннюю часть черепной коробки. Они разжижали мозг, а затем вынимали с помощью маленьких крючков. После египтяне обезвоживали опустошенное тело, обмывали его едким натром или солевым раствором и обматывали льняными бинтами.

Итак, в судебно-медицинском плане аутопсия не дала никаких результатов. Смерть могла наступить и по естественным причинам, но с учетом степени разложения тела дополнительной информации я предоставить не мог. Разложение тела достигло такого уровня, что определить некоторые причины насильственной смерти, типа удушения или отравления, представлялось невозможным.

Оставался вопрос определения давности наступления смерти. В случае мумифицированного тела единственным способом решения этого вопроса является изучение насекомых, присутствующих на теле, то есть применение судебно-медицинской энтомологии. В очередной раз мы обратились к доктору Марселю Леклерку, известному во всем мире энтомологу из Льежа, и он заявил, что смерть наступила 547 дней назад, то есть за 1 год и 182 дня до обнаружения трупа.

Это была самая восхитительная мумия за всю мою карьеру, а потому фотографии ее вскрытия украсили мой курс судебно-медицинской танатологии.

Что касается мумий, то я также предлагаю совершить небольшое путешествие в Палермо, на Сицилию, на площадь Пьяцца Каппучини – в катакомбы капуцинов. В южной части Палермо в конце XVI века монахи-капуцины столкнулись с необходимостью расчистки кладбища, и с этой целью они начали эксгумировать тела своих братьев по ордену, чтобы перезахоронить их в другом месте. В процессе выяснилось, что 45 эксгумированных тел не подверглись разложению – они мумифицировались. Монахи посчитали это божественным вмешательством, но сегодня мы знаем, что мумификация обусловлена особенностями известковых почв, в которых были погребены члены братии. Иногда мне даже жаль, что все может объясняться сугубо рациональными причинами. Найденные мумии монахи перенесли в катакомбы, после чего заинтересовались способами мумификации и разработали особый метод. Он заключался в том, что умерших помещали в специальное место для высушивания, где их тела клали на решетку над текущей водой, чтобы создать благоприятные условия для циркуляции воздуха в течение некоторого времени, которое могло доходить до 8 месяцев. Затем тело обмывали уксусом и облачали в те одежды, которые давали родственники – в их обязанности входила забота о гардеробе усопшего. Более того, родственники были обязаны обновлять одежду покойного в день поминовения всех усопших. Ниши и полки, на которых вывешивали, выставляли или укладывали эти мумии, заранее продавались всем желающим их занять. Нередко бывало так, что будущий покойник проверял, сможет ли он поместиться в нишу или на полку после смерти. Услуги пользовались такой популярностью, что площадь крипты пришлось увеличивать, а упокоившихся там покойников – распределять по социальным классам или даже профессиям. Вот поэтому в катакомбах можно увидеть галерею священников, галерею монахов, галерею представителей либеральных профессий и так далее, а также галерею умерших девочек, не утративших свою девственность. Всего в катакомбах насчитывается не менее 8000 тел.

Похоже, что для этих 8000 покойников речь шла о том, чтобы в некотором смысле попытаться обмануть смерть. В XIX веке, несмотря на закон о запрете этой практики, все же провели несколько таких захоронений, включая особенно хорошо сохранившееся тело маленькой девочки, скончавшейся в 2-летнем возрасте в 1920 году.

Так что, если у вас будет такая возможность, обязательно посетите действующий или закрытый монастырь капуцинов – он непременно произведет на вас сильное впечатление.

Смерть на ферме

В знаменитых фильмах «Ганнибал» и «Рэмбо» есть сцены, когда свиньи нападают на людей и пожирают их. Мы говорим себе, что это всего лишь кино и фантазии авторов сценария, чтобы сделать фильм более зрелищным, а в жизни такого никогда не бывает. Между тем это не совсем так…

«Алло, доктор? Похоже, один фермер отдал свою жену на растерзание свиньям. Что нам делать?» Можно иметь большой опыт в области судебной медицины и ожидать всего, что угодно, но такие звонки всегда застают врасплох.

Два фермера – мы будем их звать Жан и Жозеф – никак не могли договориться по поводу земельного участка, который они ожесточенно делили, питая друг к другу настоящую корсиканскую ненависть. Жан и Жозеф – соседи, а потому они могли подсматривать друг за другом: со склонов холма можно следить за всем происходящим. Жозеф не отказывал себе в этом удовольствии. Однажды он увидел, как Жан несет тело какой-то женщины и кидает его в хлев свиньям, и тотчас сообщил в полицию – так на место приехали блюстители правопорядка.

Местные полицейские знали Жана. Ему уже диагностировали психические расстройства, он наблюдался у психиатра, угрожал другим и даже проявлял агрессию по отношению к незнакомым людям, которые затем жаловались в полицию. Одним словом, Жан вызывал подозрения.

Жену Жана – Жанну – не могли найти. У нее не было машины – как, в общем-то, и водительских прав, – поэтому уехать самостоятельно она не могла. К тому же все ее документы остались дома. В хлеву не было обнаружено никаких фрагментов тела – ни следов крови, ни одежды, ни лохмотьев. Полицейские тщательно осмотрели дом и не нашли ни следов борьбы, ни крови – вообще ничего. Если бы Жозеф не обратился в полицию, то Жанну можно было бы безуспешно искать на протяжении долгих лет.

Так куда же пропала Жанна? Жан молчал или говорил что-то совершенно непонятное и нечленораздельное: он выглядел таким потерянным, что я отдал распоряжение о его госпитализации и наблюдении у психиатра в течение некоторого времени.

Я поговорил по телефону с помощником прокурора, и тот был озадачен не меньше меня: никогда раньше он не сталкивался с такими ситуациями. Он спросил у меня, что делать. Я знал, что от момента уведомления полиции до обращения прокуратуры ко мне в среднем требуется 1–2 часа, и поэтому попросил прокурора немедленно забить самую толстую свинью на ферме Жана.

Сделать это было необходимо для остановки пищеварения, чтобы я еще смог найти что-нибудь в ее желудке – это позволило бы мне как минимум если не установить причину смерти, то хотя бы идентифицировать жертву. У нас не было времени дожидаться ветеринара, чтобы он усыпил свинью и сделал ей промывание желудка для извлечения его содержимого. В том, что забить необходимо именно самую толстую свинью, тоже не было особой загадки – я привык использовать простую и понятную всем логику: чем больше животное ест, тем оно толще. Разумеется, при условии, что животное здорово. Следовательно, больше всего шансов найти останки в достаточном количестве у самого толстого животного.

Идея забить свинью не вызвала большого энтузиазма у полицейских (и это понятно), но они быстро передумали, когда я объяснил им, что они стояли перед выбором либо убийства свиньи, либо тщательного изучения фекалий на следующий день, чтобы отыскать в них зубы и волосы Жанны – единственные элементы, которые свиньи неспособны переварить. На основании анализа зубов и волос возможна необходимая в данном случае генетическая идентификация. Полицейским повезло: они вспомнили, что один из их коллег раньше работал забойщиком скота, и тот быстро приехал на ферму и забил свинью, чем немало выручил своих товарищей.

Тем временем я позвонил ветеринару, Филиппу Шуттерсу. Этот звонок запомнится ему очень надолго: я тогда поинтересовался у него, где находится желудок у свиньи, и получил достойный ответ: «Там же, где и у людей». Такая информация существенно упростила дальнейшие действия.

Итак, я вскрыл желудок свиньи и обнаружил там многочисленные фрагменты, самые крупные из которых имели размер от 3 до 5 кубических сантиметров. Определить, принадлежали ли они человеку, невозможно, поэтому я отправил их на ДНК-экспертизу. Анализ фрагментов не позволяет узнать, была ли жертва съедена после смерти или при жизни, и не помогает определить причину ее смерти.

Эксперт-криминалист внимательно осмотрел дом Жана и, как и полицейские до него, не нашел никаких улик, способных пролить свет на произошедшее. Тайна осталась нераскрытой.

Спустя некоторое время Жан вышел из ступора благодаря соответствующему лечению в психиатрическом отделении больницы и рассказал, что нашел Жанну мертвой и бросил ее свиньям на съедение. Он оказался не в состоянии объяснить причину своего поступка.

Меня вызвали к следователю и психиатру, чтобы я ознакомился с историей болезни Жана и дал оценку правдивости его слов. По всей видимости, на момент госпитализации у него было серьезное психическое расстройство, известное как острый бредовый психоз, от которого он быстро восстановился. Этим болезненным состоянием можно было бы объяснить его странное поведение.

Тем не менее оставались сомнения, и наш совместный отчет с учетом осторожных формулировок не убедил ни полицейских, ни прокурора.

Через несколько дней после описываемых событий проводившая ДНК-экспертизу лаборатория подтвердила, что фрагменты останков, которые я извлек из желудка свиньи, принадлежали Жанне. На этом расследование прекратилось за отсутствием доказательств: я не мог определить причину смерти Жанны, а осмотр дома не выявил ничего подозрительного. Я даже не мог установить, была ли Жанна жива, когда Жан кинул ее на съедение свиньям, а поведение Жана объяснялось острым бредовым психозом, от которого он теперь вылечился.

Это очень удручающая история, так как в конечном счете кроме того, что тело Жанны было съедено свиньями, не удалось узнать практически ничего. От этой истории у меня осталось горькое чувство, так как все использованные методы судебной медицины оказались бессильны и не дали ответов на имевшиеся вопросы. Тем не менее эта история заслуживает внимания хотя бы за свою уникальность.

Если вы считаете, что нападать на человека способны только свиньи, вы заблуждаетесь!

Помимо них, проявлять агрессию могут кабаны, собаки, кошки, крысы и многие другие животные. Кабаны чаще всего терзают умерших, если их тела остались в лесу. Как правило, после кабанов кости скелета разбросаны по обширному участку, словно фрагменты пазла, из чего следует, что они утаскивают оторванные куски, чтобы съесть их в удобном, тихом и укромном уголке – судя по всему, подальше от других животных. Не отстают от кабанов и некоторые породы собак, о чем часто говорят по телевидению: иногда они нападают на других животных, иногда – на людей. Одна женщина приблизительно 60-ти лет присматривала за питбулем своего сына и кормила его, а затем пес неожиданно накинулся на нее и вцепился в шею. Обезглавленное тело пожилой женщины обнаружили, а вот недостающий шейный позвонок найти мне так и не удалось.

Некоторые собаки переживают сильнейший стресс, когда умирает их хозяин, о чем и пойдет речь в следующей истории. Мужчина работал в саду возле своего дома и внезапно умер. Рядом с ним находились две его собаки, доберман-пинчеры. Через несколько часов его стала искать жена, обеспокоенная тем, что муж долго не откликался, и нашла лежащим возле грядки. Приехавшим врачам скорой помощи оставалось только констатировать смерть мужчины и… отсутствие обеих кистей. Озадаченный таким по меньшей мере странным открытием, помощник прокурора вызвал меня для осмотра тела и поиска объяснения. Я смог установить, что двойная ампутация произошла уже после смерти мужчины и что бесследному исчезновению обеих рук было только одно объяснение – их съели собаки. Тогда судья вызвал ветеринара, и тот рассказал нам, что некоторые породы собак реагируют именно таким образом, когда не могут разбудить хозяина и впадают в состояние стресса.

На мертвых также нападают и кошки. Они повреждают некоторые хрящевые участки головы (уши и нос), но никогда не причиняют телу другого вреда и скорее умрут от голода, чем будут есть мертвечину.

Остается поговорить о крысах. Они повсюду. Им особенно нравится выбирать те места, где живут люди, из-за того, что возле них всегда есть бытовой мусор, представляющий собой колоссальный ресурс для пропитания. Крысы набрасываются на покойников, как правило, в области шеи, чтобы затем проникнуть в грудную полость.

Однажды я осматривал тело с отверстием выше грудины, и вдруг неожиданно из него выскочила крыса; она бросилась бежать по направлению к залу для вскрытий, вызывая многочисленные крики ужаса среди присутствующих. Вместе со мной была практикантка – она упала в обморок. Крысу так и не нашли, и мне пришлось раскладывать крысиный яд по всему зданию, чтобы наверняка убить грызуна в том случае, если он не вырвался на волю. Мне очень не хотелось, чтобы она повредила тела, хранившиеся в нашем отделении.

Человек, который хотел умереть

Флоран принял решение покончить с жизнью. Это не блажь и не каприз – он все осознал, обдумал и взвесил. Ему уже за 60; 2 года назад в результате реструктуризации завершилась его карьера; дети выросли и стали самостоятельными, а любовь после 30 лет брака уступила место рутине. Ему казалось, что жизнь подошла к концу, потому что она потеряла смысл – у него больше не было никакой цели. Он добился всего, чего хотел: женился, построил дом, вырастил детей, обрел любимую работу, а потом все закончилось. С точки зрения неумолимой логики бывшего инженера, жизнь утратила всякий смысл.

За 7 дней до… Близким, видевшим его постепенное погружение в депрессию, показалось, что Флоран воспрял духом, но никто не знал причины. На самом деле это произошло потому, что он принял решение. Флоран отправился в местную администрацию и попросил зарегистрировать его в качестве донора органов после смерти. Служащая поблагодарила его за правильный выбор и выразила пожелание, чтобы это «произошло как можно позже». Но Флоран уже знал не только день, но даже час своей смерти, хотя ничего об этом и не сказал.

За 6 дней до… Флоран зашел к нотариусу и оставил у него свое завещание, согласно которому все останется его жене Полетт. Он уже давно не любил ее, но она стала его подругой и спутницей жизни, и он желал, чтобы все имущество перешло к ней.

За 5 дней до… Флоран зашел в похоронное бюро и выбрал гроб – красивый гроб из белого дерева без украшений и, самое главное, без распятия, так как он убежденный атеист. Он оплатил и его, и погребение.

За 4 дня до… Флоран зашел к своему лечащему врачу. Зачем проверять состояние своего здоровья, когда знаешь, что вот-вот умрешь? Уместный вопрос. Но на прием к врачу он записался задолго до принятия рокового решения. Обычная консультация, чтобы проверить, есть ли проблемы с сердцем. Несколькими годами ранее Флорану имплантировали электрокардиостимулятор, так как его предсердия больше не сокращались как обычно, а их фибрилляция могла привести к образованию сгустков крови и закончиться либо легочной эмболией, либо инсультом.

Врач знал Флорана уже 30 лет: он был одним из его первых пациентов. Встречались они нечасто, так как у Флорана до установки электрокардиостимулятора всегда было хорошее здоровье. В зале ожидания Флоран увидел небольшой плакат: «Вы думаете о самоубийстве? Поговорите об этом с вашим врачом». Он терпеливо ждал своей очереди. Всем хорошо известно, что врачи никогда не принимают вовремя. Особенно доктор Поль, пациентам которого следует быть исключительно терпеливыми. Флоран не жаловался, так как у него все еще был врач-терапевт, в то время как их становилось все меньше и меньше – правительство решило сократить их количество, полагая, что это приведет к сокращению числа больных. Следовать такой идиотской логике – все равно что думать, будто увольнение гробовщиков заставит людей реже умирать. Глупость решений государства окончательно укрепила Флорана в его намерении отказаться от участия в выборах: бессмысленно голосовать за кретинов, которые приносят здоровье людей в жертву ради интересов правительства – лично он был убежден в том, что все должно быть наоборот.

Доктор Поль пригласил следующего пациента войти в кабинет. Флоран привычно разделся, чтобы врач послушал, как работает его сердце.

– Как ваше здоровье? Все хорошо?

– Да, доктор. Все хорошо.

– Справились ли вы с депрессией?

– Мне уже намного лучше. Выписанные вами лекарства пошли мне на пользу.

Флоран действительно начинал принимать их, но потом отказался от таблеток – считал, что они ослабляют его. Впрочем, он никогда не говорил об этом доктору.

– Доктор, во вторник вам позвонят по поводу меня. Думаю, что часам к 8, не раньше.

– Вот как? Спасибо, что предупредили меня. Но по какому поводу?

– Позвоню не я, а моя жена. Вы все узнаете потом.

– Какие-то проблемы?

– Ничего особенного.

Врач не настаивал – у него много других пациентов. К тому же он хорошо знал Флорана, который никогда не говорил больше, чем требовалось.

– Ну что ж, тогда до вторника.

– Да доктор, до вторника.

За 2 дня до… Полетт собрала всех родственников, как и всегда по воскресеньям. Она радовалась тому, что Флоран улыбался – она так давно не видела улыбки на его лице. Он играл с внуками, и все четверо ласково звали его дедулей. Все было хорошо. Они не подозревали, что расстаются с ним навсегда, когда Флоран прощался с ними, крепко прижимая к себе.

Тот самый день… В 9:30 раздался телефонный звонок. Я был дежурным.

– Алло, доктор? У нас не совсем обычная смерть. Мне бы хотелось, чтобы вы подъехали и посмотрели сами.

Я немедленно сел в машину. Нужное место было в 20 минутах езды, так что на дорогу много времени не ушло. Приехав на улицу, я, как всегда, стал искать глазами полицейский автомобиль, а затем припарковал свою машину и подошел к двери дома. В этот момент передо мной появился полицейский. Он отвел меня прямо в гараж, где находилось тело Флорана – никогда прежде мне не доводилось видеть такой чистый гараж. На гладком бетонном полу не было ни пятнышка, ни соринки, а все инструменты занимали строго отведенное им место, обозначенное соответствующим рисунком на стене. Я сказал себе, что это должен быть человек, для которого порядок играл важнейшую роль – судя по всему, с выраженной психологической ригидностью.

Тело Флорана лежало на полу, застеленном покрывалом, а руки были вытянуты вдоль тела. Жена обнаружила его в этом положении и ни к чему не прикасалась. Полетт рассказала, что Флоран встал в 5 часов утра, чтобы как обычно сходить в туалет. В последнее время его стала беспокоить простата, и он избегал употребления жидкости по вечерам. Полетт не обратила на его пробуждение особого внимания, но, проснувшись, заметила, что Флоран не вернулся в кровать, что показалось ей странным. Она искала его, но он так и не отозвался. Накануне вечером он не стал ставить машину в гараж, а оставил ее на аллее, и, выглянув из окна, Полетт убедилась, что машина по-прежнему стояла там. Там же он оставил свой пиджак со всеми документами. Следовательно, он все еще был где-то в доме. Полетт охватило беспокойство. Что такого могло произойти, из-за чего он не отвечал? При входе в гараж, который также служил ему мастерской и местом хранения инструментов, Полетт обнаружила его лежащим на полу без признаков жизни. Полетт сразу же позвонила доктору Полю. Это было во вторник, в 8:10.

Доктор Поль приехал и, практически не прикасаясь к телу, без труда констатировал смерть Флорана, с момента которой, по всей видимости, прошло всего несколько часов. Только тогда он понял весь смысл состоявшегося у них четырьмя днями ранее разговора. К несчастью, он не обратил на него должного внимания. Хотя даже если бы он все понял, он бы все равно ничего не смог сделать. Когда кто-то преисполнен решимости довести задуманное до конца, ничто не может помешать ему в этом. Доктор Поль выписал свидетельство о смерти, позвонил в полицию, так как речь явно шла о самоубийстве, и дождался приезда полицейских вместе с Полетт, чтобы поддержать ее.

Рядом с телом Флорана находились документы, копия завещания, которое он оставил у нотариуса, а также заявление с разрешением об изъятии у него органов после смерти и договор, подписанный с похоронным бюро пятью днями ранее. Все было в полном порядке – искать ничего не приходилось.

Полетт не понимала, что происходит, ведь уже неделю ей казалось, что Флоран чувствует себя лучше. У него на лице даже вновь появилась улыбка. Доктор Поль объяснил ей, что так часто бывает именно перед самоубийством: с момента принятия окончательного решения настроение у человека заметно улучшается, потому что он знает, что будет дальше.

Теперь для Полетт все стало ясно: почему он особенно тепло прощался с детьми и внуками и почему около недели назад у него так изменилось настроение – то, что ее так радовало, на самом деле было предвестником конца. Как и всегда в таких случаях, близкие самоубийц упрекают себя в том, что ничего не видели и не понимали. Упрекала себя и Полетт. Но как она могла догадаться о том, что творилось в душе Флорана? Никто ничего не подозревал. Она сердилась на Флорана за то, что он причинил ей эти страдания.

Возле тела обнаружили открытую медицинскую аптечку, щипцы-кусачки, пустой шприц с иглой и канцелярский нож. Щипцы-кусачки не отличались ничем примечательным, зато на канцелярском ноже остались явные следы крови и жирной жидкости, какая бывает на моих скальпелях после вскрытий при надрезании кожи.

Из одежды на Флоране были пижамные брюки и домашние тапки. Верхняя часть пижамы лежала рядом с ним – торс был обнажен. По привычке я начал внешний осмотр с головы и отметил характерные признаки асфиксии, а именно цианоз (заметное посинение лица, вызванное избытком углекислого газа в крови) и петехии на веках (маленькие красные точки, появляющиеся в результате точечных кровоизлияний из-за возросшего давления скапливающейся крови, неспособной вернуться обратно к сердцу).

В области шеи я увидел след от петли (странгуляционную борозду), но саму петлю не нашел. Поиски полицейских тоже не увенчались успехом, а потому они спросили Полетт, не видела ли она что-нибудь вокруг шеи Флорана. Полетт действительно вспомнила, что она что-то машинально сдернула с шеи мужа и положила это на верстак. На самом деле шла о медицинском резиновом жгуте, используемом для взятия крови – обычно его накладывают чуть выше локтя. Жгут находился в аптечке, которая теперь лежала рядом с Флораном. Ни Полетт, ни доктор Поль не приносили ее с собой – она уже была на этом месте, когда Полетт обнаружила безжизненное тело мужа.

Добравшись до грудной клетки, я заметил рану длиной 5 сантиметров, в которой был виден провод электрокардиостимулятора. Она была сделана каким-то режущим инструментом типа находящегося рядом с телом канцелярского ножа – при разрезе грудной клетки лезвие как раз могло испачкаться. Сам провод, по всей видимости, пытались перерезать – пусть и безуспешно.

В ходе обследования верхних конечностей я обнаружил след укола в локтевом сгибе левой руки. Рука выглядела немного вспухшей – это было не похоже на гематому, поэтому я прощупал этот участок и понял, что под кожей есть воздух. Он мог оказаться там только в результате укола воздухом из шприца.

Никаких других повреждений на теле не было, и поэтому я мог начать обработку уже полученных сведений с целью объяснения того, что произошло. В первую очередь мне в голову пришла мысль о том, что Флоран попытался перерезать провод имплантированного прибора, чтобы воспрепятствовать фибрилляции предсердий, но в этом случае он мог бы дожидаться образования тромба месяцами или даже годами. К тому же следующий за этим инфаркт необязательно оказался бы смертельным. Проще говоря, не самая хорошая идея, тем более что провода электрокардиостимуляторов отличаются невероятной прочностью: даже при наличии кусачек для их повреждения требуются колоссальные усилия. Впрочем, перерезать провод Флорану не удалось, и он отказался от этого намерения.

Затем Флоран попытался с помощью шприца ввести себе в вены воздух, чтобы вызвать воздушную эмболию. Он использовал медицинский жгут из своей аптечки, чтобы блокировать венозный отток от предплечья, после чего наполнил шприц воздухом и попытался сделать себе укол в вену локтевого сгиба левой руки. Но Флорану не повезло: он так и не нашел ее, а потому ввел воздух себе под кожу, добившись всего лишь подкожной эмфиземы, которую я обнаружил при прощупывании этого участка руки. Но даже если бы он попал в вену, он бы не умер – шприц объемом 5 кубических сантиметров слишком мал для того, чтобы вызвать массивную эмболию, способную привести к смерти.

Наконец, отчаявшись, он использовал жгут, пытаясь сжать им шею. Так он вызвал асфиксию через удушение петлей, что также привело к цианозу и петехиям, которые я обнаружил во время внешнего осмотра.

По всей видимости, Флоран твердо решил умереть.

– Алло, доктор? Вы не могли бы приехать по адресу N, чтобы осмотреть тело госпожи M? Она повесилась, но есть довольно странные следы.

Все просто: на место происшествия вызвали врача-терапевта, и он немного растерялся, когда увидел произошедшее. И он правильно поступил, когда не стал предпринимать никаких самостоятельных шагов. Когда не знаешь, что делать, лучше сказать об этом – ничего постыдного в этом нет; это даже разумнее.

Я начинал привыкать к району, в котором жили родственники покойной. За последние 3 недели там произошло уже третье самоубийство. С такой скоростью самоистребления скоро на этой улице не останется жильцов.

Как обычно, я увидел полицейский автомобиль и припарковался. Нужно сказать, что мою машину отлично знали работники правоохранительных органов, и всегда – примерно раз в 4 года, – когда я менял машину, они впадали в ступор.

– Доктор, это вы?

– Да-да, я. Не беспокойтесь, я просто поменял машину.

– Ах, а я уже испугался!

Мне следовало бы, конечно, спросить, что в этом факте так напугало доблестного стража правопорядка.

Полицейский объяснил мне, как обнаружили тело. Почти всегда одно и то же: человек не отвечал на телефонные звонки, близкие начали волноваться и вызвали полицию, которая пришла в дом, вскрыла дверь, осмотрела помещение и нашла тело. Тело Мартин нашли в подвале, висящим на потолочной трубе. Повешение неполное, так как обе ступни касались пола, а точнее, влажной тряпки. Рядом 2 электрических провода без изоляции.

На Мартин была надета белая блузка со следами крови в области сердца. На других предметах одежды никаких следов. Как обычно, я воспользовался положением тела, чтобы раздеть покойную, потом снял ее с трубы и положил на пол, соблюдая максимальные меры предосторожности, на какие только способен. Блузку я снял, когда тело уже лежало на полу.

Как и в случае с Флораном, внешний осмотр выявил наличие цианоза и петехий. От петли на шее остался впечатляющий след – совершенно классическая странгуляционная борозда, идущая к задней части головы и прерывающаяся на уровне затылка (незамкнутая странгуляционная борозда).

Дальнейшее обследование показало наличие пяти особенных дугообразных абразивных повреждений в области сердца длиной от 2 до 7 сантиметров, а также двух проколов диаметром 6 миллиметров в левой передней час�

Les morts ont la parole: Philippe Boxho, médecin légiste, fait parler les cadavres. Âmes sensibles s abstenir! by Philippe Boxho

Copyright ©Kennes Éditions 2023

© Бондаревский Д.В., перевод на русский язык, 2023

© Гусарев К.С., художественное оформление, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Введение

Замысел книги, которую вы держите в руках, родился у меня благодаря желанию рассказать о буднях судебно-медицинского эксперта. Я в этой профессии уже более 30 лет. Несмотря на огромную роль судебной медицины, этой областью не очень интересуется широкая публика. Исключением являются только криминальные сериалы и детективы, но часто все, что там происходит, имеет мало общего с действительностью. Для меня было важно показать, как все происходит на самом деле. Мне хочется приоткрыть занавес профессии, окутанной многочисленными мифами и легендами, и познакомить читателей с реальностью. Я предлагаю вам посетить места некоторых преступлений и несчастных случаев.

Стоит сказать, что я специально решил не рассказывать вам о самых известных трагедиях, случившихся в период моей работы в Льеже (моя профессиональная деятельность охватывает главным образом провинции Льеж и бельгийский Люксембург). Так, например, я не буду говорить об автомобильной катастрофе в Ставло в 1998 году, когда грузовик понесло на крутом спуске и он взорвался в исторической части города; о деле Стаси и Натали – двух маленьких девочек, которых похитили и убили в 2006 году в районе Сен-Леонар в Льеже; о взрыве газа на улице Леопольда в Льеже, жертвами которого стали 14 человек, погибшие в результате пожара и обрушения двух зданий; о террористическом акте на площади Сен-Ламбер в 2011 году, когда некий Нордин Амрани открыл огонь по толпе, убив и ранив многочисленных прохожих, в том числе и школьников; о теракте на бульваре д’Авруа в 2018 году, когда Бенжамен Эрман убил двух женщин-полицейских и одного молодого человека, перед тем как его застрелили сотрудники правоохранительных органов. Каждый может получить всю необходимую информацию по этим трагедиям, так как воспоминания о них все еще ярки как у родственников жертв, так и у обеспокоенного общества.

Я принял решение познакомить вас с менее выдающимися происшествиями – обычными историями из практики судмедэксперта. Такие лучше всего отражают нашу работу: как особенности расследуемых дел, так и открытия, которые мы совершаем на службе правосудию и на благо науки. Именно поэтому речь пойдет о самых изобретательных самоубийствах, замаскированных под несчастные случаи убийствах, бурных дебатах во время заседаний суда присяжных и некоторых очень необычных несчастных случаях. Разумеется, повествование будет деликатным и беспристрастным в соответствии с общими принципами профессиональной этики.

Я также решил не писать об этих историях в слишком жалостливом тоне: для умершего человека смерть не является трагедией, как не является ею и для специалиста – это всего лишь часть его работы. Каждый исследуемый мной умерший человек – неодушевленный объект изучения, который обретает личность лишь тогда, когда ко мне обращаются его родственники. Вот поэтому я не люблю встречаться с ними до того, как изучу покойного. Лучше всего – только после вскрытия по желанию родственников и с разрешения судьи.

Судебная медицина – увлекательная профессия. Вы сами убедитесь в этом по мере чтения моих рассказов. Все они основаны на реальном опыте. То уважение, которое следует проявлять по отношению к покойному, ничем не отличается от уважения к живому человеку, и я всегда считал, что провожу исследования и вскрытия во имя этого уважения – в поисках причин смерти. Поэтому не следует удивляться тому, что я описываю эти истории в юмористическом стиле – это ни в коем случае не говорит о пренебрежении к покойному.

Мы так привыкли к смерти, что нас может забавлять она и даже ее обстоятельства, но мы всегда уважаем умершего.

Наконец, все эти истории достоверны в той же степени, в какой достоверны судебно-медицинские выводы. Разумеется, чтобы сделать чтение более приятным, я придал им художественную форму, иначе они бы так и остались обычными судебно-медицинскими протоколами. Я использовал вымышленные имена, а также сформулировал внешний контекст этих историй или, по крайней мере, ту их часть, которая оставалась для меня неизвестной. В остальном все, что вы прочитаете в этой книге, является отражением реальности. К тому же в выдумках нет никакой необходимости, ведь действительность богаче всех фантазий, а человеческое воображение – вы убедитесь в этом сами – воистину безгранично, когда речь идет о том, чтобы убивать других, убивать себя или прятать тело после убийства.

Как становятся судмедэкспертом?

Я легко представляю себе первый вопрос, который приходит вам в голову – именно его мне задают чаще всего на протяжении всех 30 лет моей карьеры: «Как становятся судмедэкспертом?» Если вы думаете, что одним прекрасным утром я проснулся с осознанием, что хочу стать судмедэкспертом, то вы заблуждаетесь. Как и во всех остальных случаях (в конечном счете судмедэксперт – это такая же или почти такая же профессия, как и любая другая), этот выбор стал результатом долгого размышления, определенных встреч и стечения ряда обстоятельств.

Когда мне было 18 лет (а в этом возрасте нет ничего невозможного), я хотел быть священником.

Я вырос в католической семье, постоянно бывал на мессах по субботам и воскресеньям и даже читал Евангелие и участвовал в причащении вместе с кюре[1] нашего прихода – священнослужителем со строгим видом и доброй душой. Я учился в церковной школе у отцов-иезуитов и все еще не мог определиться со своим будущим. Меня очень привлекал духовный сан, я обожал изучать Евангелие, встречаться с людьми, помогать тем из них, у которых была в этом потребность, и чувствовал себя готовым к служению Богу.

На протяжении многих лет я сопровождал друзей, совершавших паломничество в Лурд; среди них был один отец-иезуит, с которым я поддерживаю прекрасные отношения с моих 15 лет. Нас на несколько недель летних каникул гостеприимно приняли монахи Братства Лурдской Богоматери. Это было летом 1983 года. Я помогал в церкви при купели, когда туда пришел епископ диоцеза[2]. Совершив омовение, он вышел из помещения, и я пошел за ним, чтобы поговорить о своем призвании. Мы сели на скамейку на берегу реки Гав-де-По, на которой и стоит город Лурд, и пробеседовали не многим менее часа. Епископ посоветовал мне сначала получить аттестат о среднем образовании и поступить в университет, а затем уже прийти к нему, если мои намерения останутся прежними. Эта встреча буквально окрылила меня, и я решил последовать его совету.

Университет располагался в большом, довольно мрачном и впечатляющем здании, которое находилось в самом центре моего города, Льежа. Я долго не мог выбрать между медицинским и юридическим факультетом. Эти профессии очень отличались друг от друга, но их объединяло то, что и в том и в другом случае они обращались к человеку общим образом и позволяли разрешать проблемы, с которыми он сталкивался. Я поднялся по широкой лестнице, которая вела на этаж, где находился ректорат – там принимали документы. Тогда они заполнялись от руки, так как компьютеры еще были в диковинку, интернет не существовал, а телефоны висели на стене. Рассказывая об этом сейчас, чувствую себя динозавром. Так вот… я стоял в коридоре и долго не решался войти. Какой все-таки факультет – юридический или медицинский? Принимая решение, я столько раз подбрасывал монетку, что количество результатов в пользу каждого факультета сравнялось, а это мне нисколько не помогало. Так я провел целый час. Приемная комиссия должна была уже закончить свою работу. Я отдавал себе отчет в том, что, если я вернусь туда на следующий день, ситуация вряд ли изменится. И тогда меня осенило: я войду вслед за студентом, работающим в приемной комиссии, который первым придет вызывать очередного абитуриента. На медицинский факультет документы принимала девушка, а на юридический – парень. Они подошли к двери одновременно. Парень вежливо пропустил девушку вперед, и поэтому я поступил на медицинский.

Учиться мне было очень интересно: профессора увлекательно читали лекции, и я открывал для себя науку. Раньше я специализировался только на греческом и латинском языках, изучение которых имело мало общего с естественными дисциплинами. После первого курса я снова встретился с льежским епископом ван Зейленом и признался ему в том, что отказался от своего намерения стать священником. Он не выразил особого удивления. По его словам, я не верил в Бога по-настоящему, а просто испытывал интеллектуальную жажду. Епископ был прав, но мне понадобилось еще несколько лет, чтобы окончательно убедиться в этом. Я стал атеистом, но мой атеизм не носит антиклерикальный характер, а среди моих друзей даже есть несколько священников, в том числе и из религиозной организации Opus Dei, а также священники, лишенные духовного сана. Впрочем, мне жаль, что я утратил веру. Иметь надежду – это так прекрасно!

Время шло, и я начал изучать топографическую анатомию, то есть специализироваться на вскрытиях. Это обучение продлилось четыре года, и оно позволило мне получить очень глубокие знания в области строения человека. Тогда я еще не знал о том, что в жизни эти знания мне очень пригодятся. В течение месяца вместе со своим однокурсником я участвовал в исследовательских работах, посвященных пересадкам кожно-мышечных лоскутов. В частности, мы занимались пересадкой широкой мышцы спины под руководством профессора Фиссетта. Тот однокурсник, ставший в дальнейшем блестящим нейрохирургом, разработал метод, который позволял визуализировать кровеносные сосуды и их различные разветвления, но для этого нужен был специальный рентгенологический аппарат. Ближе всего ко мне тогда был аппарат судмедэкспертов – так я впервые установил контакт с Институтом судебно-медицинской экспертизы. Меня заинтересовала техника вскрытия, и я обратился к профессору Андре с просьбой разрешить мне присутствовать на аутопсии. Такая просьба могла быть выполнена только в случае прохождения стажировки по судебно-медицинской экспертизе на законных основаниях, что вполне было возможно, учитывая перечень направлений, предлагаемых нам университетом, и поэтому я выбрал именно ее. По ее окончании профессор Андре и сменивший его профессор Браи предложили мне место ассистента, но я от него отказался. Тогда я хотел быть врачом-терапевтом.

По завершении учебы я должен был отслужить в армии. У меня не было никакой возможности уклониться от службы, так что я с радостью согласился с неизбежным. Я говорил себе, что служба в армии могла бы быть очень полезным опытом, а поскольку у меня также не было никаких законных оснований оставаться в Бельгии, я был вынужден на год оказаться в составе бельгийских вооруженных сил, дислоцированных в Германии. После месячной подготовки в Генте меня отправили в Германию, в Верль, в третий артиллерийский батальон. Я прослужил там год и участвовал во всех передислокациях и маневрах, во время которых мне довелось дважды попасть на остров Крит и много раз летать на вертолете Alouette II. Но самым интересным для меня стала возможность оказывать медицинскую помощь не только военным, но и их семьям. В число моих потенциальных клиентов сразу попали 1500 человек – в обычной жизни о таком количестве пациентов начинающему врачу, не имеющему опыта, можно было только мечтать. Я был очень счастлив в то время – это был прекрасный период. Признаюсь, что я расстался с армией с большим сожалением.

Возвращение на гражданку оказалось для меня резким и болезненным. Я открыл кабинет общей терапии и уже через 2 недели получил звонок, который изменил всю мою жизнь. Профессор Браи пригласил меня на обед, чтобы поговорить о моих планах. Через несколько дней, 8 октября 1991 года, мы встретились в ресторане L’Entrecôte недалеко от Института судебно-медицинской экспертизы. Мне очень нравилось не только расположение ресторана, но и его анатомическое название, ведь «антрекот» буквально значит «между ребрами». Жорж ждал меня, погрузившись в изучение меню, хотя и знал его наизусть. Мы поговорили, и, так как мне не хотелось отказываться от общей врачебной практики, мы договорились, что я буду работать в отделении судебной экспертизы на полставки. С 9 октября я стал внештатным ассистентом судмедэксперта.

В течение 2 лет я занимался частной практикой в качестве терапевта и изучал судебную медицину, а также проходил стажировку по определению степени тяжести причиненного вреда здоровью. Мне было очень трудно совмещать эти профессии, ведь работа врачом-терапевтом требует готовности в любой момент приехать по вызову… и того же требует работа судмедэкспертом. К тому же, чтобы продолжать учебу в качестве судмедэксперта, мне надо было получить степень магистра в области криминалистики. В то время судебная медицина еще не существовала в качестве самостоятельной профессии, поэтому этот этап был обязательным условием. Итак, я столкнулся со сложным, но неизбежным выбором в духе Корнеля – между чувством и долгом, – но в конце концов выбрал судебную медицину. Она стала моим настоящим увлечением и призванием, хоть я и пришел к ней не сразу. И я никогда не пожалею об этом выборе.

Место преступления

Сериалы невозможно не знать: с начала 2000-х годов они заполонили экраны телевизоров и прочно вошли в нашу жизнь. На них выросло целое поколение. Не будем скрывать: во многом они способствовали популяризации профессий в области криминалистики и судебно-медицинской экспертизы. Но прежде чем перейти к основной части моей книги, мне бы сначала хотелось объяснить, как все происходит на самом деле, а потом – развенчать самые распространенные мифы и заблуждения.

Всем известна аббревиатура, соответствующая английскому названию сериала «C.S.I.: Место преступления» – Crime Scene Investigation («Расследование на месте преступления»). Это новое направление, получившее широкое распространение с тех пор, как ДНК-экспертиза стала решающим фактором в раскрытии многих преступлений. Для регламентирования использования результатов ДНК-экспертиз в тексты законов ряда стран даже были внесены соответствующие изменения, и расследование на месте преступления стало проводиться с учетом этих поправок.

Основой современной криминалистики служат 3 принципа, и цель у них двойная – идентифицировать преступника и установить способ совершения преступления.

Первый принцип стал базовым для криминалистики, получив известность как принцип Локара. В 1910 году врач и юрист Эдмон Локар (1877–1966) учредил в Лионе первую в мире научную полицейскую лабораторию. В память об этом событии Интерпол разместил свою штаб-квартиру в этом же городе. В упрощенном виде идею Локара можно выразить следующим образом: «Каждый контакт оставляет след». Этот гениальный судмедэксперт опередил свое время: о ДНК тогда не догадывались, а современные методы расследования преступлений еще не существовали, но Локар уже знал о том, что любой контакт преступника с предметом или человеком из его окружения не проходит бесследно.

Нить из одежды, оставленная преступником на теле его жертвы, или одного только волоса уже достаточно для продвижения расследования… но действительность отличается от американских сериалов, в которых преступления всегда раскрываются благодаря одним лишь следам. На самом деле это помогает не так уж часто – за 30 лет работы судмедэкспертом я знаю только 3 таких случая. Очень часто результаты, предоставленные лабораторией, полезны для расследования и являются одной из его движущих сил, но для разоблачения преступника необходимы и другие доказательства.

Поиск следов на месте преступления привел к появлению специализации сотрудников лаборатории в уголовном розыске. Эти сотрудники входят в состав оперативно-технической службы полиции – так называемые эксперты-криминалисты или просто лаборанты. Их специально обучают идентификации, взятию проб и сохранению следов, обнаруженных на месте преступления – проще говоря, улик.

Чтобы находить максимальное количество значимых следов, потребовалось научить всех тому, как сохранить место преступления в неприкосновенном виде. Так появился сам термин «место преступления», соответствующий английскому crime scene. Он может применяться ко всем местам, где произошло то или иное правонарушение, поэтому в широком смысле речь идет не только о местах, где происходили убийства, но и о местах кражи или даже несчастных случаев, хотя в последнем примере больше уместно понятие «место происшествия».

Каждое место преступления уникально в своем роде, но тем не менее оно соответствует общей схеме. Территория вокруг того места, где произошло преступление, огораживается сигнальной лентой, и доступ к нему ограничивается. Это может быть комната, в которой находится тело жертвы, или зона в несколько квадратных метров, если убийство произошло вне помещения. Зайти в эту область могут только эксперты-криминалисты в специальных защитных комбинезонах из материала тайвек (Tyvek): он не выделяет волокнистого ворса, что позволяет обнаружить только те ворсинки, которые остались после встречи жертвы и преступника. Комбинезоны из тайвека химически нейтральны и закрывают все тело, включая волосы. Как известно, в среднем в сутки мы теряем около 100 волосинок, каждая из которых содержит ДНК – наш уникальный, безошибочно идентифицирующий нас генетический код. Словом, есть чем загрязнить место преступления. Эксперты также используют перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и маску, чтобы не допустить попадания слюны, в которой также присутствует ДНК. Кроме того, им необходимы бахилы, чтобы обеспечить сохранность улик на месте преступления. Эти бахилы должны быть сделаны из наиболее нейтрального материала, чтобы ни в коей мере не помешать исследованиям. Никто не может проникать на огороженную территорию без разрешения экспертов-криминалистов.

Вокруг нее создается еще одна – так называемая территория изоляции. На ней находятся все участники расследования, полицейские, судьи и криминалисты перед тем, как войти непосредственно на место преступления. Это зона безопасности, где судья получает первоначальную информацию и принимает решение о первых мерах в рамках расследования. Именно здесь оно и начинается. После этой зоны идет третья, последняя – «зона сдерживания». Там присутствуют близкие умершего человека, перед тем как ими займутся врачи и психологи, а также следователи, соседи, журналисты и даже зеваки.

Если актеры в сериалах обладают модельной внешностью и разъезжают в роскошных автомобилях, то в действительности все обстоит несколько иначе. Однажды в доме произошла кража. Полиция, приехав, констатировала, что там царит полный беспорядок. Так как собственница ни к чему не прикасалась и, выходит, место преступления осталось в нетронутом виде, полицейские позвонили в криминалистическую лабораторию для обнаружения следов, которые могли оставить преступники. В тот день дежурил мой друг Жан-Робер – крупный мужчина ростом 1 метр 86 сантиметров и весом 105 килограммов. Он носил бороду и почти всегда улыбался. Полицейские уехали, но предупредили собственницу: «Ничего не трогайте. Сейчас приедут эксперты-криминалисты». «Вот это да! – подумала хозяйка. – Эксперты-криминалисты! Все будет как в сериале “C.S.I.: Место преступления”». Она думала, что в качестве утешения воочию увидит красавчика из сериала, но Жан-Робер приехал за рулем… служебного «Рено-Кангу». Пока он пытался припарковаться, хозяйка подошла к нему и сказала: «Нет, нет! Пожалуйста, не ставьте здесь машину – это место для экспертов-криминалистов». На что Жан-Робер ответил: «Мадам, эксперт-криминалист – это я». Хозяйка явно была разочарована, но Жан-Робер стоически пережил этот удар по самолюбию.

Второй принцип криминалистики связан с именем бельгийского математика и одного из родоначальников научной статистики Адольфа Кетле (1796–1874). Я резюмирую его идею следующим образом: «Каждый объект уникален». Он был убежден в этом еще во времена, когда в его распоряжении не было средств, которыми мы располагаем сегодня. В наши дни существуют методы, позволяющие поразительно точно установить связь между оружием и выпущенной из него пулей, следом и подошвой обуви, волосом и его хозяином, автокраской на придорожном столбе и типом машины, волокном и свитером, отпечатками пальцев и человеком и т. д. Для каждого типа этих вещественных доказательств есть отдельный эксперт-криминалист с соответствующей специализацией.

Не следует путать судебных экспертов с экспертами-криминалистами, присутствующими на месте преступления. В жизни, в отличие от сериалов, это разные профессии, которыми хоть и может заниматься один и тот же человек, но это скорее исключение, нежели правило. Существуют самые разные эксперты: специалисты по синтетическим волокнам, по волокнам животного происхождения, по лампочкам для фар, по автокраске, по транспортным средствам, по пожарам, по информатике, по баллистике, по отпечаткам следов обуви, по пороху, по земле, по токсикологии, по отпечаткам пальцев, по судебной медицине и так далее. На самом деле в любой области, в том числе и в самой неожиданной, бывают соответствующие научные специалисты. Я даже встречался с экспертом по зонтикам! Такие люди входят в число тех, кого принято называть представителями научной полиции, хотя среди них очень мало настоящих полицейских.

Моя специальность, судебная медицина, относится к криминалистике. В мои задачи входит поиск преступника и определение способа совершения преступления. Для этого прежде всего необходимо ответить на 2 вопроса: «От чего скончалась жертва?» и «Когда наступила смерть?»

Для рассказа о третьем принципе криминалистики я не нашел никаких выдающихся персоналий, но я могу передать его следующим образом: «Если след утрачен, то он никогда не возвращается». След неустойчив. Волос или волокно улетит, отпечатки пальцев или следы крови сотрутся. А эксперты-криминалисты и сам концепт места преступления нужны как раз для того, чтобы сохранить улики.

Так в чем же разница между сериалами и реальностью?

Прежде всего в одежде. В сериалах на месте преступления никто не надевает защитные комбинезоны, хотя они действительно необходимы. Во Франции, как и в Бельгии, отсутствие защитной экипировки свидетельствовало бы о профессиональной ошибке. Все дело в том, что комбинезоны, которые надевают эксперты-криминалисты, скорее напоминают мешки – они не очень элегантны и не производят должного кинематографического эффекта.

В сериалах также есть и другие нелепости – одни несуразнее других, особенно с точки зрения экспертов, к которым принадлежу и я. Так, в одном из сериалов я видел кровоточащий деревянный протез. Судя по всему, речь шла о первом в мире нейроваскулярном деревянном протезе! В другом сериале я столкнулся с тем, что проломленный череп точно воспроизводил форму того предмета, которым был нанесен удар, подобно отпечаткам пальцев, что на практике невозможно. Еще в одном сериале было имитировано разложение тела в жидкой среде, но вместо раздувшегося тела обнаружилось, что кожа жертвы отделилась от лица. По сценарию девушка утонула в бассейне с шампанским, на дне которого нашли контактную линзу с возможными следами ДНК, но и это невозможно из-за разрушительного воздействия спирта на клетки и содержащуюся в них ДНК.

Это еще не все! Когда тело обнаруживают, то само место преступления всегда очень чистое, что особенно заметно, если речь идет о жилой комнате. Складывается впечатление, что это место специально убирали перед совершением преступления с одной-единственной целью – убедиться в том, что все следы, которые там присутствуют, связаны с убийством. В действительности те места преступлений, на которые выезжают специалисты, обычно находятся в ужасно грязном состоянии. Вы удивились бы, узнав, сколько людей живет в невероятной грязи! Вакцинация от столбняка будет явно не лишней.

В сериалах 20-летней давности эксперты-криминалисты могли делать все что угодно. К счастью, сегодня дело обстоит не так однозначно, и у каждого из экспертов есть своя специализация. Это отличный повод напомнить одно правило: «Хорошо получается та работа, которая привычна». Хотя неудачи бывают и в этом случае.

Эксперты-криминалисты, которых показывают в сериалах, существуют только в зрелищных сценах – например, когда с помощью паров цианоакрилата в своеобразном стеклянном аквариуме на предметах обнаруживаются отпечатки пальцев, после чего они фотографируются и вводятся в базу данных. Действительно, так и происходит, когда речь идет о предметах среднего размера. И я всегда поражаюсь, какое огромное число идентификаций в сериалах осуществляется именно благодаря отпечаткам пальцев! Возникает ощущение, что база данных включает все население страны, но во Франции и Бельгии это не так.

Герои телеэкранов всегда раскрывают преступления благодаря оставленным следам. Представление о том, что дела обстоят именно так, настолько прочно укоренилось в сознании, что некоторые американские суды присяжных отказывались признавать преступников виновными только потому, что на месте преступления не обнаружилось никаких следов ДНК. Нет ДНК – нет и преступника. Проблема заключается в том, что реальность необязательно соответствует тому, что показывают в сериалах, и на месте преступления не всегда находят следы. Если гиперболизировать это предположение, то можно прийти к выводу, что без следов нет и преступления.

Наконец, в сериалах профессионалов часто представляют как людей, охваченных сильными эмоциями, вероятно, чтобы сделать их более привлекательными и понятными зрителю. Между тем судебный эксперт должен быть как можно более уравновешенным, что гарантирует беспристрастное отношение ко всем сторонам конфликта. Уравновешенность предполагает умение владеть своими эмоциями. Это не значит, что следует быть бесчувственным – просто эмоции не должны брать верх над разумом. Такой баланс поддерживать не всегда легко. Особенно если проводятся вскрытия детей!

Итак, всем этим я хотел сказать, что сериалы нужно воспринимать только как средство развлечения. К тому же их создатели никогда не претендовали на большее.

А теперь я приглашаю вас проследовать за мной на места преступлений. Разумеется, при условии, что вы не забудете о защитной экипировке…

Оживший покойник

«Алло, доктор? Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели на умершего. Смерть выглядит естественной, но я бы предпочел, чтобы вы это подтвердили».

В то время (по крайней мере, в Льеже) судмедэксперта отправляли для осмотра всех тел с признаками насильственной смерти, то есть почти всех убийств и самоубийств, а также людей, умерших у себя дома в одиночестве. Такая система эффективна, потому что позволяет выявлять убийства, которые иначе остались бы незамеченными. Сегодня судмедэксперта вызывают, только если смерть кажется подозрительной – когда есть основания предполагать, что она произошла не без вмешательства другого человека. При таком раскладе у нас нет возможности выявления убийства, если оно не оставило очевидных следов. Выходит, некоторые преступники не были и никогда не будут найдены.

Приезд по вызову прокурора имеет то несомненное преимущество, что можно припарковать машину даже там, где это запрещено (разумеется, при условии, что она не будет мешать проезду других машин). Как правило, полицейские рады прибытию судмедэксперта, так как он снимает с их плеч невыносимый груз ожидания. Иногда нас действительно приходится ждать долго, так как в городе много пробок, а в том, что мы делаем, нет такой срочности, как в действиях скорой помощи. Несколько лет назад некоторые судмедэксперты попросили разрешить им использование проблескового маячка синего цвета и сирены, но министерство транспорта отказало, объяснив это тем, что с осмотром мертвого тела всегда можно повременить. Спорить с этим, конечно, не приходится, но такой подход оттягивает начало нашей работы.

Когда я приезжаю на улицу, где находится тело покойного, мне никогда не надо искать номер дома – около него, как правило, припаркована полицейская машина. В тот день я остановился перед 11-этажным зданием. Возле места происшествия я заметил одного из полицейских в состоянии легкого стресса. Он был явно раздражен: «Поднимайся быстро, он жив».

Мне показалось, что я ослышался, и у меня непроизвольно вырвалось вопросительно-изумленное «Что?!».

– Он жив, и я жду скорую помощь. Врачи скоро будут, поднимайся быстро.

Я тут же отправился к лестнице. Уже на втором этаже я понял, что не знаю, на каком этаже мне следует остановиться. Впрочем, я был уверен, что там будет открыта дверь и все сразу станет ясно. Так и случилось: дверь оказалась открыта на третьем этаже. В однокомнатной квартире на полу лежал мужчина. Возле стояли двое полицейских. Я поприветствовал их и спросил у лежащего на полу человека – скажем, его звали Бернар, – что с ним произошло. По его словам, он упал и не смог подняться. Во время нашей беседы я пытался выяснить, почему он упал. Спросил, болит ли у него что-нибудь и как давно он лежит на полу. Бернар объяснил, что у него ничего не болит с тех пор, как ему протезировали бедро, но он не знает, сколько времени лежит на полу. Я пришел к выводу, что он оступился, потерял равновесие и рухнул на пол.

Я наступил на разбросанные на полу запечатанные письма и отметил, что на конвертах стоит позавчерашняя дата. А осмотрев комнату, увидел разбросанные повсюду пустые банки из-под известного дешевого пива, горячим поклонником которого Бернар явно являлся.

Наконец приехали врачи скорой помощи, которых очень удивило мое присутствие на месте происшествия, ведь обычно они приезжают гораздо раньше меня. Я поделился с ними своими наблюдениями и уточнил, что, судя по всему, Бернар оставался в таком положении не менее 2 дней. Это имело значение, так как нельзя исключать возможность гипотермии – то есть Бернар, лежа на холодном плиточном полу, мог переохладиться. Помимо прочего, это повышало риск развития crush syndrome – синдрома длительного сдавливания, представляющего собой патологию, которая возникает, когда мягкие ткани испытывают кислородное голодание в результате нарушения кровообращения. Так бывает в том числе и когда тело остается в одном и том же положении на протяжении долгих часов.

Бригада скорой помощи забрала Бернара. Моя миссия оказалась выполнена, даже не начавшись. Как окажется впоследствии, Бернар прожил еще много лет. После того как его увезли, я попросил полицейских объяснить, что произошло. Их вызвали в связи с тем, что «человек не отвечал ни на звонки, ни на стук в дверь» – классическая формулировка, передающая беспокойство в связи с отсутствием реакции от одиноких людей. Приехав по вызову, полицейские выломали дверь и обнаружили Бернара без признаков жизни на полу. Затем они обратили внимание на присутствие личинок насекомых рядом с телом и посчитали это признаком начала разложения тела, что представляется абсолютно логичным. Тогда они предупредили заместителя прокурора, а тот позвонил мне с просьбой приехать на место.

В ожидании моего приезда полицейские попытались точно идентифицировать Бернара, что является обязательной процедурой. С этой целью они начали искать его документы, но в комнате их, к сожалению, не нашлось. Так как на Бернаре был костюм с пиджаком, они предположили, что во внутреннем нагрудном кармане его пиджака должен находиться бумажник – так чаще всего бывает, если мужчины носят костюм. Бернар лежал на животе, и один из двух полицейских – самый отважный – просунул руку между полом и телом Бернара, залез во внутренний карман пиджака, нашел там бумажник, схватил его и попытался вытащить, как вдруг… «покойник» схватил его за руку. Только представьте всю степень изумления и тот ужас, который испытал полицейский! Любой другой, более чувствительный человек на его месте легко бы получил инфаркт. А ведь их мысли шли в правильном направлении, так как рядом находились личинки мух. Но раз Бернар был жив, как объяснить присутствие личинок? На самом деле они могут обнаруживаться и в двух других случаях.

Но давайте пойдем по порядку. Запах разлагающегося трупа привлекает насекомых вообще и мух в частности, и на каждом этапе разложения на различные запахи слетаются разные насекомые. Их называют «некрофаги» или «мертвоеды» в зависимости от того, питаются ли они трупами или пожирают насекомых-некрофагов. Вместе они образуют энтомофауну, или фауну насекомых, трупа, а изучающая их дисциплина называется судебно-медицинской энтомологией.

Они появляются на трупе уже через несколько часов после смерти, а это означает, что, хотя мы их не чувствуем, труп очень быстро начинает распространять запахи, привлекающие насекомых. Первыми к телу устремляются зеленые, синие или серые мясные мухи. У них есть разнообразные латинские научные названия: например, Musca domestica (комнатная муха), Luculia sericata (зеленая мясная муха), Calliphora vomitoria (красноголовая синяя падалица) и Calliphora vicina (синяя мясная муха). Иногда они прилетают издалека, преодолевая дистанцию в несколько десятков километров, так как их привлекает запах, который проходит сквозь едва приоткрытое окно. Мы можем испытывать по отношению к мухам какое угодно отвращение, но они помогают точно установить момент наступления смерти – иногда с невероятной точностью, как мы увидим в следующей главе.

Первых мух привлек распад аммиака, который охватывает ткани. Бернар помочился под себя, и мух привлек запах мочи. Они прилетели и отложили яйца – поэтому полицейские решили, что Бернар умер, а его тело уже находится в состоянии разложения.

Мухи приносят и другую пользу: в то время как одни из них являются съедобными и служат ценным источником кормового протеина, другие отлично очищают раны. Их личинки поедают исключительно мертвые, поврежденные некрозом ткани. Таким образом, они обрабатывают рану, когда она инфицирована.

В один прекрасный летний день я смог убедиться в этом на личном опыте. Мне позвонили по очень необычному поводу: речь шла о мужчине, жившем со своей 82-летней супругой, скончавшейся в постели. Каждый вечер он приходил, ложился в кровать и спал рядом с ней. Когда полицейские обнаружили ее, они решили, что она умерла. То же самое решил и врач, которого они вызвали для констатации смерти. Судья же позвонил мне в связи с очень странными обстоятельствами этой истории, и во время осмотра я сразу же понял, что эта женщина не умерла – у нее не было никаких обычных признаков смерти. Тогда я немедленно вызвал бригаду скорой помощи, и врачи быстро приехали на место. Мы вместе оценили ситуацию и пришли к выводу, что любые попытки перемещения тела могут привести к смерти женщины. Она находилась практически в бессознательном состоянии, ее организм был полностью обезвожен, но она чувствовала боль – об этом явно сообщало выражение ее лица, если кто-то к ней прикасался.

Прилетевшие мухи отложили яйца, из которых вылупились личинки, во влажных местах – там, где кожа контактировала с простынями, где проступал пот, а также в местах, где была ее моча, поскольку за женщиной не ухаживали, а сама она не была в состоянии встать с постели. Именно присутствие личинок убедило полицейских и приехавшего вслед за ними врача в том, что женщина скончалась. Трудно сказать, сколько времени это продолжалось, но с учетом размера личинок прошло не меньше одной недели.