Координата Z бесплатное чтение

Захар Прилепин
Координата Z

Часть первая. Слово, сказавшее себя само

Он улыбался

18 февраля 2022 года, в день смерти моего отца, умершего за 28 лет до этого, мне приснился Александр Владимирович Захарченко.

Мне и сны снятся редко. И со дня своей смерти Захарченко – не снился ни разу.

Но этот сон – случился, и был на редкость, по-детски явственный.

Сияло солнце, и Захарченко будто светился от радости. Он тормошил меня, требуя, чтоб я разделил его настрой.

Я тоже улыбался, но всё никак не мог понять, в чём всё-таки дело.

Весь вид его говорил: видишь, сбылось же, всё сбылось! Смотри же, ну!

При этом он молчал, словно держа при себе одно заветное слово. Желая, чтоб я сам догадался.

Так и не сообщил ничего.

Быть может, это слово нельзя было произносить вслух.

…Открыв глаза, я некоторое время думал: о чём этот сон?

Втайне догадавшись в первую же минуту, я сам себе не захотел ни в чём признаться.

Не может быть, – решил.

По весьма сомнительной привычке современного человека вести публичный дневник, днём я сделал запись: мне приснился Захарченко, он хотел рассказать какую-то новость, но сон был немой.

Читатели отреагировали по-доброму: приснился – значит, помнит о нас. Значит, всё будет хорошо.

Ещё сутки я размышлял, время от времени возвращаясь к своему сну.

Все знавшие Захарченко помнили, что никакой иной мечты у него, кроме низложения Киева, – не было. Он был рождён – для сражений, и противостояние в бою стало его судьбой.

Он болел будущей победой. Он говорил об этом каждый день. Любая другая тема – полевые работы, музыка, женщины, жизнь вообще – неизбежно сопрягалась на каком-то этапе с темой неизбежной схватки.

И вдруг мне явилось это слово.

Упало в ладонь, как тяжёлая капля.

На следующий день я написал об этом в своём публичном дневнике: «Я понял слово, которое хотел произнести Захарченко!».

Я так и не решился назвать его, чтоб не накликать беду. Я хотел, чтоб это слово произнесли другие. Я попросил их догадаться.

Люди называли много разных слов, но это – не решились.

Наверное, по тем же причинам, что и я.

22 февраля, когда давным-давно назревавшая история начала отзываться явственными толчками, предвещающими извержение и роды, я сам назвал это слово вслух.

Война.

Он пришёл сообщить мне, что будет война.

Живые и жившие

В России проживает куда больше, чем 145 млн человек.

В России решают куда больше, чем 145 млн человек.

В России живут те 5 млн человек, что жили в Древней Руси.

В России живут те 7 млн человек, что жили при Иване Грозном.

В России живут те 15 млн человек, что жили при Петре Великом.

В России живут те 37 млн человек, что жили при Екатерине Великой.

В России живут те 170 млн человек, что выжили здесь после великой войны к 1945 году.

Они все тут, все с нами. Все жившие прежде. Мы им обязаны.

Мы обязаны не себе, а им.

Это бесконечный стол родни. Их лица уходят до горизонта.

В 1654 году Киев был взят воеводами Алексея Михайловича.

В декабре 1919 года красный командир Щорс выбил из Киева Петлюру. По месту рождения Щорс был украинец, по национальности, что характерно, белорус.

В ноябре 1943 года Киев был взят в результате наступательной операции под руководством генерала армии Ватутина.

Все, кто погиб, освобождая Киев, и все, кто погиб, освобождая земли Тавриды, Новороссии, Полтавщины, Слобожанщины, Правобережной Украины, и все, кто сражался за эту победу до и после, – участники нынешнего разговора.

Включая тех, кто давил бандеровщину ещё несколько лет по завершении великой войны.

Они смотрят за нами. Они никогда не оставят нас в покое.

Иной досужий человек скажет: мне там, в той стороне, ничего не нужно.

Но можно спросить его: с чего ты взял, что ты сам нужен здесь?

С чего ты взял, что ты необходим?

Что твоё слово вообще что-то весит?

Ты встаёшь, словно бы поднимая тост за этим бесконечным столом, на тебя устремлены бессчётные глаза предков, – и ты вдруг говоришь: я свободен! Я снимаю с себя все обязательства.

Если ты свободен – иди.

Иди и будь свободен.

Оставь этот стол.

Остальные здесь скреплены своими павшими и памятью о них.

Чем ты дороже одного генерала Ватутина, убитого бандеровцами?

Только в 1943-м, при освобождении Киева, погибли шесть с половиной тысяч человек. Чем ты лучше их?

Потери же за все боевые операции на Левобережье Украины – в ходе «Битвы за Днепр» – составили 417 323 человека.

С чего ты взял, что твой голос весит больше этого необъятного кладбища?

Ты решил это лишь потому, что ты живой?

Но это всё – ненадёжно, это всё – переменчиво.

Сегодня мы здесь, а завтра мы – за тем бесконечным столом.

Разве смерть обнуляет наши голоса?..

Когда я вижу коллективные «антивоенные» письма новейших времён – я вижу лишь листок бумаги, положенный на весы, где с другой стороны – 417 тысяч 323 человека, павших в битве за Днепр.

Украина должна быть освобождена не только во имя живых.

Она должна быть освобождена во славу всех павших.

Это – литургия.

Я был в Киеве, и мне показывали камень, где написано, что отсюда пошла земля Русская.

Показывавшие этот камень смотрели на меня с гордостью: понял, откуда ты, москаль?

Я понял, откуда я.

Я москаль, я рязанец, я потомок верхнедонских однодворцев.

Я хочу вернуться к своему камню.

Та, прежняя Русь, откуда пошли мы все, была разделена на княжества.

Она распалась на княжества, чтобы вновь воссоединиться.

Потом она распадалась ещё и ещё раз. Но всякий раз – воссоединялась.

Назрел новый распад. Земли, вошедшие в состав того, что ещё вчера называлось Украиной, отпадут, чтобы осмотреться, одуматься и понять: кто они, зачем они, где они?

Где они – не сегодня, а сразу во всей долготе и широте русской истории.

Где они в 863-м.

Где они в 1654-м.

Где они в 1919-м.

Где они в 1943-м.

Это – жизнь, она так выглядит. Пересборка сущего во имя прошлого и во славу будущего.

Навыворот

Украина и Донбасс пришли к 2022 году не просто отдельными, а взаимоисключающими понятиями.

Наполнились чёткими и действенными, но чужеродными друг другу смыслами.

В самом начале этой истории была большая Украина с одной стороны – и малый Донбасс с другой. Донбасс просил себе – всего лишь право на самостоятельную жизнь в самом углу Украины.

Спустя восемь лет Донбасс, несмотря на свою малость географическую, стал огромен. Теперь даже молчание его перекрывало неумолчный крик Украины. Донбасс же к тому времени – всё сказал.

В красноречии привычно соревновались все, кроме Донбасса. И всё острее было ощущение: в том диалоге, что вёлся между мировыми игроками, стоило слышать не сказанное, а – непроизносимое. Главное – не перепутать. Потому что зачастую произносимое имело противоположный умалчиваемому смысл.

Коллективный Запад вслух утверждал: Россия готовится напасть на Украину, всё мы про вас знаем, ха! Втайне при этом коллективный Запад насмехался: никуда вы не нападёте, духу не хватит, иначе мы вас отключим в клочья от всего и введём санкции Судного дня.

Россия вслух отвечала: нет, я не хочу никуда нападать, у меня Олимпиада и скоро посевная. Втайне при этом Россия говорила: если вы не уймётесь – пеняйте на себя.

Но ей не слишком верили. Причём, как ни парадоксально, ни первой части утверждения не верили, ни второй.

Остановившись на миг, стоило бы вспомнить: они всякий раз сомневаются – и теперь даже непонятно, почему.

Было лето 1999-го, и было вторжение в Дагестан с территории буйствующей Чечни. Тогда ведь тоже на коллективном Западе были уверены, что ничего не случится, и происходящий кошмар Россия станет терпеть вечно.

Были уверены они и в 2008-м, что никакой реакции на буйный порыв Саакашвили не будет, и Грузия захватит Южную Осетию.

Были уверены, что русские смирятся с изгнанием президента Януковича из Киева в 2014-м.

Были уверены, что в августе того же года ВСУ тихо добьют ополчение на Донбассе, а Москва – отвернётся.

Были уверены, что в Сирии русские не решатся ни на что.

Были уверены, что в Нагорном Карабахе 2021 года обойдутся без русских.

Были уверены, что в Казахстане очередная, накануне украинской войны, «цветная революция» сойдёт им с рук: ну, не будут же русские вводить войска.

Они пугали, пугали, пугали весь мир русскими – а сами всякий раз думали: нет, на этот раз точно ничего не случится, на этот раз мы их продавим, унизим, сомнём.

Российская прогрессивная интеллигенция тем временем вела свой привычный надрывный монолог, где явное скрывало тайное, но тайное было явно настолько, что торчало наружу, как хвосты и рога у бременских музыкантов.

«Остановите безумие, остановите войну», – твердила интеллигенция в феврале 2022-го, но обращалась при этом исключительно к России, как будто Россия бегала с палкой по опушке, где на каждом пенёчке притаилось по пушистому зайчонку.

Смысл призыва был до оскомины обычен: Россия, исчезни ж ты, наконец! Без тебя всем будет только лучше. Донбасс всё равно почти обезлюдел – пусть Украина его поскорее вернёт себе. А если тебе, Россия, так до́роги твои луганские и донецкие шахтёры, то засунь их себе за пазуху, рассели в ростовских землянках и больше никому не показывай.

И вот этот диалог – где всяк стремился выглядеть прилично, дипломатично, человечно, но изнутри смотрел зверем, – всё длился, и длился, и длился. Все вводили друг друга в заблуждение, и каждый кривлялся на свой лад.

И оттого всё болезненнее чувствовалось, что посреди этого гомона и тарарама вдруг прозвучит одно усталое слово на русском языке.

«Заколебали».

Смска

За два дня до, 22 февраля, я успел написать и опубликовать письмо, которое, кажется, так и не пришло к адресату.

Вот оно.

«Нам нужна Украина – без НАТО, без любых мыслей о ядерном оружии, с правом выхода областей из её состава, с осуждённой на государственном уровне неонацистской идеологией, с русскими школами, с восстановленными памятниками и улицами с возвращёнными именами, с проведением расследований и судебных разбирательств по донецким и луганским обстрелам, по одесскому кошмару, по убийству Олеся Бузины, по убийству Александра Захарченко, по убийству Михаила “Гиви” Толстых и Арсена “Моторолы” Павлова.

Нам нужно выпустить на волю сотни политзаключённых и сидящих по украинским тюрьмам ополченцев и прорусских активистов.

Нам нужна Украина, не побоюсь этого слова, демократическая – с открытым для всех политических партий парламентом, с реальной свободой СМИ, с русскими телеканалами и газетами.

Нам нужна Украина без агентов ЦРУ на каждом этаже власти.

Если для создания такой Украины найдутся политические силы в Киеве, готовые брать на себя ответственность, – можно садиться за стол переговоров.

Мы думаем о будущих поколениях россиян, которые имели бы в соседях русофобскую, получившую ядерное оружие державу, направляемую извне и презирающую не только наших граждан, но и своих.

Мы желаем мира всем, но думаем – о себе и своих детях: это наш долг.

Мы не считаем своих соседей врагами, в разговоре с которыми уместны все средства убеждения.

Если нас окликнут – мы услышим.

Попросите Зеленского написать в Москву одно смс: “Я понял”.

Если у вас друзья в Киеве – попросите, чтоб они вышли на Майдан и потребовали написать это чёртово смс в Москву.

Вместе с ним можно отправить факсом договор о безъядерном статусе Украины навсегда и об отказе даже помыслить о вступлении в НАТО.

И это реально даст результат. Одно смс и пара факсов!

Нет?

Ну, на нет – и суда нет».

Докричаться

Никогда уже не покинет горькое ощущение давней обиды.

У той обиды – почти детская болезненная обострённость, которая, знаете, иной раз не даёт покоя целую жизнь.

Это чувство я впервые испытал в марте 96-го. Мы выезжали из Ханкалы в Грозный и сидели в кузове открытого грузовика.

Ханкала была тогда военной базой федералов под Грозным. Многие московские журналисты находились там безвылазно, но в компании с нами в тот раз решилась поехать в страшный город одна московская корреспондентка со своим оператором.

Они были с телеканала, который неустанно показывал нас как мародёров и живодёров.

Они долго размещались посреди кузова.

Грозный простреливался насквозь, и журналистке было страшно выезжать из Ханкалы.

Но поразительным образом её страх оказался слабее её брезгливости. Она насмешливо разглядывала нас. Её словно бы поместили между животных. Она смотрела – на животных.

Она приехала только что, и ещё несла запахи столицы. Это мучило моё обоняние. Только тогда я вдруг понял, что мы – люди в камуфляже – друг для друга не пахнем, а для неё – пахнем. Так же резко, как она для нас, только хуже.

«Глупые дети, – говорил весь её вид, – куда вас занесло? Неужели вы не понимаете, что ваше государство преступно?»

С тех пор прошло 23 года. И вот они вернулись – этот запах, этот взгляд, эта брезгливость.

Что мы увидели вокруг в первый же день войны?

России поднесли зеркало – и она ужаснулась. Она ужаснулась вся, но по-разному.

Одни ужаснулись неизбежным смертям.

Другие ужаснулись ликующему предательству российской интеллигенции, российской финансовой аристократии.

Интеллигенция и аристократия прокричали множеством глоток: «Позор! Уберите прочь всех этих ваших военных!..»

Мы знаем, как славно, как приятно быть добрым.

Но люди!

Это же ваша армия. Она существует на ваши налоги.

Наконец, это ваши дети. Братья, отцы, соседи, сограждане.

Надо учиться нести за всё это ответственность.

Что ж вы сразу бросили себе это под ноги, маловеры?

Выяснилось тогда, что в России живёт огромное количество людей, озабоченных исключительно своим реноме, которое они пытаются выдать за совесть.

Есть, верю, и другие: имеющие совесть, и даже измученные ей, – но болеющие только о своей совести. В те дни, когда стоило болеть – совсем о другом.

О согражданах, которые ночуют на земле, в броне, под бронёй – на той стороне земли, на иной стороне бытия. Внутри необъятной смерти, в её животе.

Они не ведали сна. Если им удавалось заснуть на час, посреди грохота и ада, им снилась Родина.

И в этой Родине – те, что не замолвили о них ни слова. Отрекшиеся от них сразу, тут же, немедленно, скоротечно, поспешно, прилежно, старательно.

Эти люди, на другой стороне реальности, в любые времена, – моя родня.

У них нет голоса, они даже не могут вскрикнуть, чтоб их услышали.

Но они – счастье и соль моей земли.

А вы? – кто вы такие, с вашим городским запахом, с вашим взглядом сквозь них?

Я не знаю вам имени.

Подписывайте из века в век ваши миротворческие письма, выстраивайтесь на очередь в свой рай. Пока они – там, в аду.

Вас так раздражали тысячу раз повторённые слова про «восемь лет»…

Ну что, меня они тоже раздражали – особенно повторённые в устах тех, кто мог бы в эти восемь лет туда хоть раз явиться, но так и не явился.

Не меньше вас меня раздражали московские аналитики и сетевые стратеги, двигающие полки и дивизии, отдающие приказы о наступлении, и особенно вот эти, которые: «Пленных не брать! Никаких переговоров!».

Но я всё равно никогда не пойму, почему главным вопросом в тот день для вас стал «Как же мы будем жить?» – с ударением на «мы».

Хотя главный вопрос – всегда иной: как они там сейчас, будут ли они живы завтра – наши дети?

Зачем вы плюнули в них раньше, чем вас кто-то попросил об этом?

Да, у вас есть объяснения, оправдания. Ведь этих детей – их послал дурной, тёмный человек. Кто же любит быть на стороне темноты?

И вот вы, морщась от запаха, говорили: «Пусть эти дети как-нибудь выберутся, пусть там всё само по себе рассосётся: мы их туда не отправляли, и мы хотим их вернуть. Я против войны».

Знаете, и я тоже.

Я хотел бы остановить войну в тот же миг, когда она началась.

И застыть на этой точке.

Иначе этот урок не будет выучен. Иначе он забудется и рассосётся.

И мы опять вернёмся в этот мир, который царил ещё позавчера.

В мир людей, которые в любой миг сдадут конкретно тебя – в бушлате под последней утренней звездой.

…Я всё хочу сказать той московской девушке, что тогда смотрела на нас в грузовике.

Ты думаешь, мы мечтали о том, чтоб ты нас вернула домой?

Нет, мы мечтали о том, чтоб ты оставила нас в покое.

Ясно тебе, нет? Могу я до тебя докричаться, наконец?!

Оставила нас в покое – со своими коллективными письмами, репортажами и своим ароматом правоты.

Среди вас страшно жить – в том виде, который вы явили в первый же день войны. В том виде, который вы раз за разом воспроизводите в любую мрачную годину.

Едва ли мы достойны этого пространства, что раскинулось вокруг нас.

Наше прошлое огромней и тяжелее нас.

Нас не разглядеть в тени прошлого: настолько измельчали слишком многие, неустанно мельтешащие перед глазами.

Вера только в тех – лежащих в ночи под своей звездой.

И я хочу сказать им, и я говорю.

Сынок. Я люблю тебя. Всё будет хорошо.

Ты непобедим. Ты рождён самой щедрой и самой мудрой землёй. Делай своё дело.

Наши святые не оставят нас.

Других толковых заступников для тебя на сегодня нет.

Свои

В первые дни СВО вся страна взахлёб пересматривала ролик с короткой заповедью артиста и режиссёра Сергея Бодрова. Где он, улыбаясь своей самой простой на свете и самой очаровательной в мире улыбкой, сказал предельно нужное всем нам и предельно точное.

«Во время войны нельзя говорить плохо о своих. Никогда. Даже если они неправы».

Тем более нельзя говорить плохо, если ситуация спорная.

Человек не обязан разбираться в тонкостях мировой политики. Он, может, только позавчера взрослеть начал, земную свою жизнь зайдя за середину. Ну и пусть он молчит, этот человек, это не главная его обязанность – иметь мнение по любому поводу.

И вовсе преступление – говорить плохо о своей армии, когда правота твоих солдат и офицеров очевидна.

Для меня, схоронившего на Донбассе самых главных друзей, лучших людей в моей жизни, выше этой правоты ничего нет.

Но это – для меня. Люди вовсе не обязаны верить мне на слово.

Они хотят доводов.

Якобы пацифистские и якобы прогрессивные доводы общеизвестны: каждый день противостояния с Украиной – это десять лет будущего раздора, это вечная взаимная ненависть.

Эти люди не знают, какой я старый. Они даже не догадываются, что я это уже слышал.

Только я слышал это по рации в городе Грозном, в кровавой серединке девяностых, когда на нашу волну – федералов и спецназа – вылезал один ныне забытый московский правозащитник.

И он ныл, ныл, ныл, занимая волну, про вечный раздор и вечную, предстоящую русским, войну. А люди служивые – они спорить не горазды; они морщились, как будто им зуб сверлили без заморозки, и смотрели друг на друга с одной мыслью: вот нахер он сюда влез?

Потом, конечно, посылали его прямым текстом.

Но вспомнил я вовсе не о правозащитнике, а как раз о Бодрове и его словах.

Он ведь, давайте призна́емся, про ту войну говорил. Она как раз шла тогда, когда он это говорил. И артисты, и музыканты, и прочие правозащитники любых прав, кроме прав русских людей, требовали в те дни «мира» – и русской капитуляции.

У них работа такая по совместительству – время от времени кричать: «Рус, сдавайся!».

И они даже добились её тогда – этой ненужной и подлой капитуляции.

И получили в итоге, спустя два года, прямое вторжение на нашу территорию отрядов террориста Хаттаба.

Но они, эти артисты, не испытали в связи с этим ни малейшей вины. Они никогда не испытывают никакой вины ни за что.

И только в ответ на вторжение, стремительно, без оглядки на всё это нытьё, была разрешена та проблема: противостояние, длившееся к тому времени всё те же восемь лет.

Что мы имели бы сегодня под боком, на юге страны, если б этого не случилось? Если б страна не увидела однажды в выпуске новостей Хаттаба, переставшего дышать и навек присмиревшего?

Какого размера и какой степени накачки наркотой, оружием и наёмниками террористический анклав был бы у нас в подбрюшье?

И вообразить страшно.

Но главное даже не это.

Прошли считаные годы. Не столетия, которые обещал нам тот правозащитник, а годы.

И вдруг накачанный добрыми советами своих партнёров грузинский лидер Саакашвили решил осуществить один всем нам памятный блицкриг.

И тут мы впервые увидели в числе самых боевых подразделений, что этот блицкриг свернули в бараний рог, знакомых бородатых ребят.

– А вы чего здесь? – поразились мы.

– Главнокомандующий приказал, да.

– Какой такой главнокомандующий?

– Какой такой, Владимир Владимирович, брат, а какой же.

И мы засмеялись. И мы обнялись.

Потом помню уже другую историю: я заезжаю в Донецк в солнечный день 2014 года, город пронизан канонадой, пуст, машин почти нет, и у кафе «Легенда» меня тормозят ополченцы, но только не местные.

– Ты, – говорят, – кто?

– А вы, – говорю, – ребята, случаем, не из Грозного?

– Да, а что?

Ну и познакомились. И тоже чуть попозже обнялись.

И теперь, когда мы пересматриваем этот ролик Бодрова, мы пересматриваем его вместе с моими бородатыми товарищами. С этими вот самыми.

И странным образом они тоже любят Бодрова. И, что вовсе поразительно, не считают, что сказанные им слова касаются их.

Потому что этот ролик не против них. Этот ролик – за них.

Ещё в том, 2014 году, сидя с ополченцами на луганской окраине, я рискнул и сказал вслух то, что скажу сейчас.

Сначала будет победа. Надо убить змея.

А потом пройдёт совсем небольшой срок, по земным меркам и вовсе смешной, – и мы увидимся с этими вот заблудшими душами с той стороны линии соприкосновения, на очередном перекрёстке судьбы.

И вдруг узна́ем друг друга.

Потому что в одном окопе будет сложно не узнать друг друга.

И мы спросим тогда: «А ты чего здесь?».

А нам ответят: «Ты шо, брат? Верховный главнокомандующий приказал».

Потому что этот бодровский завет – он про что-то большее, не про сиюминутное. Он – про вечное.

Мы – свои.

Надо перетерпеть, перемучиться, пройти через эти жуткие роды.

И нам снова не будет равных нигде.

Иван, Хасан, Микола. И этот, как его, который бурятский танкист.

Свои.

…Что до людей, которым всякий раз очень стыдно и которые болеют за кого угодно, кроме своих, я одно у них спросил бы.

Теперь они знают, как к ним относятся эти вот бородатые ребята в чёрном, которые 24 февраля 2022 года маршировали с утра по Грозному – а следом стремительно оказались в одной соседней стране.

Знают наверняка. Эти бородатые ребята их – презирают.

Ну, вот и украинские ребята будут относиться к ним так же.

Миротворцы думают, что наживают себе друзей, слезясь и отекая в приступах доброты.

Нет, они наживают себе будущих врагов.

Ведь миротворцы вводили их в смертное заблуждение.

Те, кто были введены в заблуждение, давно перешли бы к своим – к нам. Они были бы среди нас, если б их не обманули.

Если б не эти фарисейские слёзы, если б не эти лукавые пацифистские песни, если б не эти позорные миротворческие аватарки.

Они бы – выжили.

Поражение их всех

Почему Киев не сдался сразу же?

Зачем Запад начал бешеные поставки оружия на Украину?

Помимо очевидных ответов, есть ещё один, который стоит проговорить вслух. Он состоит в том, что никто из них не был заинтересован в масштабном судебном разбирательстве по итогам всех этих восьми (и даже более) лет.

В ходе суда должны были возникнуть – и получить ответы – следующие вопросы.

Какие тайные договоры о сотрудничестве в военной сфере подписал Киев с его западными партнёрами и кураторами?

Какие консультации и с какой целью проводились все эти годы? Что конкретно было запланировано? Что успели запустить в работу?

Пресловутые химические лаборатории; планы зачистки Донбасса; планы возврата Крыма; планы любой деятельности на территории Российской Федерации, вплоть до террористической.

Не стоит думать, что все документы успели сжечь или уничтожить. У любого дела есть свидетели, исполнители, консультанты. Есть отсканированные и спрятанные в сейф бумаги, есть затерявшиеся в пиджаках и ящиках стола флешки. Есть, наконец, такая вещь, как чистосердечное признание. Много чего есть.

И шаг за шагом должно было выясниться слишком многое, слишком катастрофичное.

Кто стоял за «майданом» 2014 года?

Кто стрелял сначала в «Беркут», а потом и в протестантов?

Как реально выглядела ситуация 2 мая в Одессе? И если это была спланированная акция, то кто её планировал?

Сколько людей были убиты и замучены в Харькове, Запорожье, Мариуполе и других городах за подозрения в прорусских настроениях?

Что успела продать Западу украинская власть: недра, секреты, предприятия – весь список?

Кто отдавал приказ о бомбёжках ядерного могильника в Донецке?

Кто стоял за массовыми обстрелами жилых кварталов Луганска?

Кто конкретно приказал убить Арсена Павлова, Михаила Толстых, Александра Захарченко? Кого ещё собирались убить, но не успели или не смогли? Кого планировали своровать, вывезти, взорвать, отравить, запугать?

Кто и как на Украине помогал попытке совершить «майдан» в Белоруссии и «майдан» в Казахстане?

Вы думаете, это весь список? Это даже не половина списка. Даже не треть его.

Если такой суд пройдёт – разумный мир ахнет.

Нет, мы не строим иллюзий: демократические институции отвернутся и сделают вид, что ничего этого нет вообще. Что это скучный, ненужный разговор. Российская миротворческая интеллигенция всё так же привычно прикроет усталый взгляд и скажет: «Ну, сколько можно об этом говорить…»

Однако все, кому надо, сделают выводы. Все государственные лидеры на постсоветском пространстве. Все представители элит иных государств мира. Реальные интеллектуалы, озабоченные будущим человечества.

Западные страны будут поставлять любым противникам России на постсоветском пространстве оружие не потому, что им так дорога украинская (и любая другая) демократия. Но потому, что они – соучастники преступления.

Это единственный выход для них: помогать тем, кого они растили для того, чтобы убить Россию.

Единственный выход для нас: никогда не останавливать начатое.

Во благо всех живых и мёртвых.

Заповедь на все времена.

Главный страх Америки

Почему Америке, Европе, НАТО, всем этим политическим и финансовым мировым игрокам было так важно, чтоб Украина не проиграла?

Потому что американская разведка работала на Украину в режиме реального времени.

Вообразите, как выглядело поражение Украины в глазах американцев.

Украина – это 35 млн населения. Бесконечные человеческие ресурсы! Колоссальный боевой опыт украинской армии! Вышколенной, между прочим, по натовским образцам, но при этом сохранившей и советские навыки. Построившей в Донбассе под руководством натовских специалистов лучшие в мире укрепы и три линии обороны. Обстрелянные офицеры! Колоссальная мотивированность! Вера в идею и готовность умирать за неё! Умирать, не считаясь с потерями, в огромных количествах.

Но вдруг эту Украину победит Россия.

Украину! С её американской космической разведкой; немецким, британским, американским и прочим оружием; бесконечным ленд-лизом, траншами и займами; наёмниками со всего мира; западными военными консультантами экстра-уровня.

Если Украина проиграет – значит, у России космическая разведка лучше, чем у США; ракеты лучше; танки лучше; командиры лучше; военные специалисты всех профилей тоже лучше.

А то, что у русских самые смелые и выносливые солдаты, там и так знают.

Для всего мира это будет означать, что в неядерном конфликте русские побьют США. На любом континенте в прямом столкновении русские побьют США и любую европейскую армию. Потому что никто из них не имеет такой смертельной мотивации, как Киев и факельные добробаты.

Именно поэтому американцы, а также их сателлиты всеми зубами и когтями – за Украину.

Поражение Украины – не моральное, а военное их поражение.

Это поражение выводит Россию в мировые лидеры.

Отдельный плюс России ещё и в том, что мировым лидером она быть не хочет. Она хочет только одного: чтоб её оставили в покое.

Большую, добрую, никому не желающую зла Россию оставили в покое с её Донецком, Луганском, Славянском, Севастополем, Мариуполем, Черниговом, Николаевом, Харьковом, Одессой и Киевом.

Часть вторая. Будущее хранит победу

Армия – это про войну

Воевать – тяжело, больно, муторно, грязно.

Но и это – работа. И к этой работе тоже возникает привычка.

Мы не знаем точную цифру «контрачей», что до начала спецоперации успели принять участие в тех или иных боевых действиях. Кампания на Северном Кавказе была давно. И даже грузинская – давно: к 2022 году – 14 лет пролетело! Да и прошла она слишком быстро: тот опыт не успел укорениться.

Оставалась Сирия. Но едва ли даже четверть от общего числа участников спецоперации имела сирийский, к тому же крайне специфический, опыт.

Спустя месяц после начала специальной военной операции мы обсуждали в Донецке текущую повестку с легендарным комбатом Ахрой «Абхазом» Авидзба. И он вдруг спросил: «А когда Россия последний раз всерьёз воевала с регулярной армией? Не с бандитами и террорюгами, а с регулярной армией? В 1945 году?..»

Это был серьёзный повод задуматься.

Россия обладала достойной армией и частями Росгвардии, имеющими весомый контртеррористический опыт.

Но, увы, огромное количество людей в форме у нас не имели опыта того, что в Донбассе именовалось «лютая война». Опыта лобовых столкновений с организованным противником, имеющим чёткую и продуманную цель: убить тебя.

Сколько в своё время издевались досужие аналитики над донбасским ополчением! Писали, что там остались одни алкоголики и наркоманы. Что боеспособность донецких и луганских частей – на нуле.

Но начало войны показало совсем иное.

Армии ДНР и ЛНР продемонстрировали уникальные возможности.

Объяснения тому просты: донбасские бойцы в самом прямом смысле обстреляны. Очень многие вещи их уже не пугали и не дезориентировали: они давно на слух научились определять, что куда летит и какова доля реальной опасности. Они научились с честью выносить тяготы и лишения воинской службы зимой, весной, летом, осенью – а служба, как известно, во всякую пору года имеет свою непростую специфику.

Наконец, они с первого дня знали, за что воюют, и врага различали в лицо. Он им был не страшен. Ведь они сами «такие же, только хуже». (Лучше.)

В те, прежние годы даже российские штабные военспецы, заезжавшие в Донбасс, терялись при обстрелах, которые у донецких уже не вызывали ни малейших эмоций. («Это не по нам – это в соседний двор».)

Да, конечно же, лучшие части российской армии – сильней и подготовленней, чем даже элитные донбасские спецназы. Но средний уровень донбасского ополченца был куда выше среднего уровня российского солдата, сержанта, офицера: просто в силу, повторимся, элементарного многолетнего опыта.

Увы, весомая часть украинской армии обладала тем же опытом, что и донбасские части. Ну, почти тем же – потому что, признаться, серьёзного победного опыта у них не имелось: в своё время они вошли в оставленный Славянск, они вошли в оставленный Краматорск, они вошли в оставленный Мариуполь и щедро наградили себя за это медалями и званиями. Но они проиграли Дебальцево, Иловайск, луганский аэропорт и донецкий аэропорт: то есть все ключевые сражения донбасской войны первого периода.

Ополченцы, хоть и не без весомой помощи северян, уделали нацбаты и ВСУ – и обе стороны про это помнили все восемь лет.

Тем не менее, привычка к позиционным боям у ВСУ и нацбатов имелась: они тренировались и готовились к реваншу всё те же восемь лет.

Зашедшая на Украину российская армия в огромной своей массе была не готова к тотальному сопротивлению, вспыхнувшему с первых даже не дней, а часов.

Эффект «вежливых людей» сыграл с нами дурную шутку. Мы сами себя дезориентировали.

В первые недели с фронта снимались целые подразделения, отказываясь воевать. Они не думали, что здесь их ждёт такой кошмар. Их увольняли с позором.

Но тот кризис был преодолён.

Отдадим должное русскому солдату и офицеру: угодив в полымя, он не сдался, но выполнил поставленные задачи – блокировал с трёх сторон Киев, окружил Чернигов и Сумы, превозмог шок первых часов, дней, недель.

Мы ничего не проиграли в бою, но, напротив, всё, что смогли, – выиграли. И, как и в 2014 году, мы подарили за так противнику «перемоги», оставляя населённые пункты, где могли бы стоять.

Если в феврале мы имели только малую часть армии и подразделений Росгвардии, обученных самой войной, то вскоре этот опыт обрели сотни тысяч солдат, сержантов, командного состава.

И этот опыт, что бы ни говорили на той стороне, чаще всего победный.

Русские в первый же месяц элементарно прошли, проползли, проехали больше, чем украинская армия за восемь лет.

Русские в основной своей массе стремительно нагнали опыт лучших донбасских подразделений. Учиться пришлось на ходу, в муках, но иной формы обучения не было предусмотрено.

Да, потом случались неудачи. Но опыт неудач в конечном итоге – если он не ломает дух – может и должен обогащать. Так не раз уже бывало.

Грустно, что учиться войне с регулярной и беспримерно мотивированной армией пришлось на ходу.

Хорошо, что это наконец случилось.

Легко не будет и впредь. Но зато армия точно узнала, в чём её предназначение и как эту жуткую работу следует выполнять.

Невежливая работа людей, поставивших функцию «вежливость» на стоп. Данная функция пригодится несколько позже.

Армия – это про войну.

Почему мы победим

Почему мы победим.

Победим не всю Украину, а бесноватую её часть, больной аппендикс.

Победим потому, что.

Потому что мы не издеваемся над пленными. А они издеваются, как невменяемые. Они унижают людей, по-детски не понимая, что так же могут быть унижаемы сами. Но им не отвечают зверской взаимностью. Поэтому и победим.

Потому что мы не смакуем вид мёртвых – а они смакуют, млея от восторга. Тошнотворная психологическая некрофилия творится в их душах.

Потому что наши женщины не желают им зла и страшной смерти, а их женщины – из числа тех самых, бесноватых, – ходят туда-сюда, таская фотографии убитых и сгоревшей техники, и, закатывая глаза, хохочут, и белые зубы влажно блестят.

Потому что мы тащим, не бросая, свою хворую и болезненную правду, а они лгут, лгут, лгут, и ложь – единственная форма подачи ими материала, новости, смысла как такового.

Потому что они – враги украинского, малорусского, русского народа и казачьего рода, а мы и есть этот народ, этот род.

Потому что за нами стоят Гоголь, и его Тарас, и его Остап, а за ними – Андрий и лях. Потому что за нами – Богдан Хмельницкий, матрос Кошка, маршал Рыбалко, и советский поэт, харьковчанин, участник Отечественной Михаил Кульчицкий, и его отец, русский офицер, автор «Кодекса чести русского офицера» Валентин Кульчицкий, а за ними – Мазепа, Петлюра и Бандера, общее имя которым – Иуда.

Наши павшие стоят за нами стеной – их вурдалаки летают над ними зудливым роем, и с них отекает гной.

Скажу, что произошло. Случилась битва подделки с оригиналом. Это – выморочные, липовые квазиукраинцы, недомалороссы, антирусские.

Перед нами тот самый «чёрный человек» – инфернальный двойник, о котором писали Пушкин и Есенин. Он кривлялся в зеркале и корчил нам рожи.

Мы увидели «маску», которая «с той стороны зеркального стекла».

Мы увидели ту самую обезьяну из рассказа Эдгара По, что с бритвой пародировала бреющегося человека, а потом перерезала ему горло: она не ведала зла, ей никто не объяснил, что́ это такое.

Взбесившееся отражение взяло в руки оружие.

Оно угрожало не «русским оккупантам». Оно угрожало всему сущему. Не щадя своих детей, грабя церкви, запугивая священников и травя беззащитных.

Это было невыносимо терпеть.

Это нельзя не победить.

Из века в век это придётся побеждать.

Второй украинский фронт

С 2014 года в армиях ДНР и ЛНР воевали сотни, а потом уже и тысячи выходцев из Киева, Одессы, Николаева, Запорожья, Харькова. Я встречал бойцов родом из Львова! Чернигов, Сумы, Винница, Полтава – вся география была представлена в ополчении.

Мы никогда не стеснялись вслух произносить словосочетание «гражданская война», говоря о событиях в Донбассе.

Гражданская война в очередной раз неизбежно окатит всю Украину.

Однажды нам снова понадобится харьковское подразделение, названное в честь маршала Павла Семёновича Рыбалко, местного уроженца. И ещё одно – в честь Сидора Артемьевича Ковпака, который тоже из тех краёв.

В Одессе появится отряд, названный в часть маршала Родиона Яковлевича Малиновского, местного уроженца. И ещё один – в честь маршала Семёна Константиновича Тимошенко, он оттуда родом.

Черниговский батальон имени Олега Васильевича Кошевого, героического молодогвардейца, обязан появиться. Сумской батальон имени лётчика Ивана Никитича Кожедуба должен быть. И херсонский батальон имени Сергея Фёдоровича Бондарчука – уроженца Херсона, советского режиссёра, участника Великой Отечественной.

Выбор – преогромный. История работает на нас. История самой Малороссии – пышной, героической, гоголевской, великолепной, родной нам.

Богдан Хмельницкий родился на территории нынешней Черкасской области – значит, быть там полку Хмельницкого.

В Виннице сам бог велит собрать полк в честь родившегося там запорожского атамана Ивана Серко – великого воителя, присягнувшего русскому царю. Серко – истинная украинская легенда, герой несчётного количества песен и сказов, в отличие от всех этих богомерзких мазеп.

Пусть поклонники Мазепы рискнут выйти против бойцов полка имени Серко. Пусть наследники Шухевича и Мельника рискнут поднять голос на последователей Рыбалко и Кошевого.

Нам ещё предстоит возвращать Украине – Украину, России – Россию, нас – нам, историю – правде.

Великая война символов шла и будет идти впредь.

Но испокон веков наши символы – стократ сильнее.

Праздник тьмы

Вся Украина знала, что сидевшие в подземельях Мариуполя их бойцы – обречены на поражение.

Но в Киеве были способны заранее смиряться с любыми человеческими потерями. И когда потери случались – они умели забывать о них немедленно, навсегда.

Киевская власть сидела на одной чаше весов, а на другую валила фарш из миллионов людей. Произошла трансформация самой формы государственного мышления. Где люди, в сущности, не значат ничего – зато невероятно значимо идолище великой имперской украйны (никогда на самом деле не существовавшей). Где политическая нация – абсолют всего сущего.

В начале войны, в 2014-м, мы думали, что они настолько ненавидят Донбасс, что готовы убивать не переставая.

Но в 2022-м мы увидели своеобразное политическое людоедство как форму поддержки и продолжения существования. Несмотря на цивилизованный вид Зеленского и Арестовича, эти приличные, приторные люди успешно подогревали глубоко архаичное верование с неизбежным принесением жертв. Мы увидели политическую нацию – людоеда, который ест не только других, но способен в минуты резкого голода жрать самого себя.

И в этом смысле Украина начала XXI века реально обратилась в древнюю цивилизацию, как их новейшие историки в дурацких колпаках рассказывают. Но древняя – только вот в этом конкретном смысле.

Поразительное варево из неонацистских гнилых кореньев, крепко привитого спесивого шляхетского снобизма, распухшей до невероятных величин прокисшей обиды, ложной богоизбранности Зеленского, который совершенно серьёзно играет в «страсти Христовы», то и дело срываясь на обличающий тон ветхозаветных пророков, и «европейского либерального выбора», этого вот пахучего сыра, которого они якобы возжелали «всем народом».

Но тянет от этого варева – не европейскими кафе.

Эта – архаика. Это – позапрошлое. Из этого чана торчат человеческие руки и ноги.

Ворующий имена

Помнится одно ночное обращение Зеленского, вдруг заговорившего на русском языке. Ему важно было, чтобы его поняли в России. Он сам в этом признался.

Цель выступления даже не скрывалась: посеять внутри России межнациональную рознь.

Главным тезисом речи было нехитрое утверждение, что кремлёвский тиран решил извести все российские нацменьшинства, скормив их войне.

И дело даже не в том, что Зеленский врал (а он врал). Дело было в дичайшем абсурде происходящего.

К России обращался президент страны, где украинизировалось – всё живое, все малые народы! Где и гуцулы оказались не гуцулы, и русины – не русины…

А там ведь ещё живут венгры, поляки, белорусы, румыны, болгары, лемки, буковинцы. Про русских даже не вспоминаем. Да и нелепо именовать «малым народом» как минимум половину населения Украины.

И все они – последовательно и принудительно обращались в неразличимую квазихохлятскую массу. В душу каждому приживляли трезубец и ждали, когда его зубья полезут из ушей. Только тогда представитель нацменьшинства был вправе считаться нормальным человеком.

Мазанные одной краской, заключённые в одну потную футболку, как в мешок, в котором их понесли топить за великую псевдоукраинскую незалежность.

На Украине миллионы русских людей принудили, приучили умирать за иллюзорную ложноукраинскую, уродливую, бесстыдную идею «Украины», объявив им, что теперь они – «украинцы».

Отняли их род, обокрали их на тысячу лет, плюнули в самую душу – и потащили на убой. Иванов с вырванной из сердца памятью, с выпитой кровью.

В каждом списке украинских убитых – половина великоросских фамилий, и густо насыпано иных: гуцульских, венгерских, греческих…

Они что, за свои интересы умерли?

Они умерли за чёрт знает что!

За американский протекторат над бандеровским гомункулом, присосавшимся к территории, которой управляло говорящее тело, не имеющее никакого отношения ни к малороссам, ни к запорожским казакам, ни к тавричанам, ни к подолянам. Оно мимо проходило – и по пути выучило мову, чтоб обокрасть сразу всех.

И обокрало ведь!

И у этого неслыханного прохиндея хватило совести обращаться к многонациональной, многоконфессиональной стране – к России! – где национальные автономии имеют огромные преференции, – и что-то там по-русски затирать про свободу.

Кумык, татарин, аварец, калмык – да кто угодно, живущий в России, – если б ты был украинцем, у тебя было б одно имя.

Ты был бы коллективный Мыкола с трезубцем, воткнутым в темечко. С мозгом, забитым мелко пережёванной ложью, которую нёс человек, у которого не имелось за душой ни Мухаммеда, ни Христа, ни Будды.

То обращение Зеленского было обращением президента тотальной унификации и постыдной простоты – к стране безусловной сложности.

Его совершенно по делу именовали шайтаном. Он воровал имена, и это было главной его заботой.

Русские – имена возвращают.

Воин, ты за белых аль за красных?

Никакой социологии относительно политических убеждений российской армии у меня нет. Думаю, таких данных нет вообще.

В конце концов, армия воюет потому, что она армия, а что там у неё на душе – вопрос двадцать пятый. Институт политруков в 2022 году только начали воссоздавать, и политруки, признаться, сами толком не знали, как с точки зрения идеологической объяснять бойцам и офицерам наши задачи на Украине, да и вообще где угодно. В стране идеология была запрещена – а на войне она вдруг понадобилась. Приходилось выкручиваться.

Но за восемь донбасских лет мне довелось перевидать многие сотни людей, идущих воевать. У меня было время, чтобы составить представление об идеологическом портрете среднестатистического ополченца.

Если в двух словах: портрета нет. Среди ополченцев имелись почти все.

Были казаки со всеми вытекающими: высокая, даже нарочитая идейность, антибольшевизм, монархизм, культ императорской семьи.

Были леваки, которые где можно и нельзя находили изображения не только Сталина или Ленина, но и товарища Артёма (он же – основатель Донецко-Криворожской советской республики Фёдор Сергеев), и немедленно размещали в красном углу. Так, расположение подразделения «Кальмиус» было увешано красными флагами и портретами советских вождей в необычайном многообразии.

К моему удивлению, среди ополченцев оказалось реально много – до четверти личного состава – убеждённых язычников. Любую часовню, молельню, церковь они обходили стороной.

Большинству же ополченцев было в целом всё равно. Если б кто-то повесил рядом с Лениным портрет Николая II, восемь из десяти ополченцев отреагировали бы благодушно или никак.

Наибольшую симпатию в ополченской среде традиционно вызывала любая атрибутика, связанная с Великой Отечественной; Жуков и Рокоссовский, красное знамя над Рейхстагом – тут вообще никаких вопросов ни у кого не возникало: ни у язычников, ни у православных, ни даже у монархистов.

Идеологически ориентированных подразделений имелось не так много, но они случались. Стрелков был правый. Мозговой был левый.

Моторола позиционировал себя как русский националист, при том, что кондовый правый движ в России его зачастую на дух не переносил. Моторолу это удивляло. Он считал, что, с одной стороны, власть задушила народный русский национализм, а с другой, что его приватизировали какие-то мутные личности. Однако русский национализм Моторолы (и пришедшего ему на смену Вохи) не имел никакого отношения к подчёркнутому белогвардейству Стрелкова, и уж точно ни Арсен, ни Воха не были монархистами.

Захарченко был и правым, и левым сразу. К Ленину относился скорей прохладно, но «русскую весну» осознанно начал под его памятником в Донецке. Николая II вовсе не считал за политического деятеля и определял как банкрота, не справившегося со страной. Советский проект в целом принимал, артефакты его ценил, но ассоциировал себя сразу и с бойцом Красной армии, и с воином армии имперской, досоветской. В роду у него были и белые, и красные, и он всеми гордился. В церковь ходил, все обряды знал назубок, устремлён был в русское, многонациональное, соборное, военизированное будущее.

Когда, освобождая территории, одновременно рисуют двуглавых имперских орлов и тут же восстанавливают памятники Ленину – это нормально.

Если провести опрос среди ополченцев, выясняя наиболее значимые для них фигуры, первое место там неизбежно занял бы Путин.

Причём Путин был бы у каждого свой. Существовал казацкий Путин, Путин имперский, Путин чеченский.

И советский Путин, порождение КГБ, наследник по прямой Сталина и Андропова, тоже, конечно, имелся в наличии.

Следом, конечно же, шёл бы Сталин. Тоже у многих свой. Сталин бывает не только советский, но и антисоветский, что исторически парадоксально, но разве людям запретишь думать, как им нравится.

За ними, примерно в равных долях, оказались бы вперемешку Святослав, Ленин, Махно, Николай II и кто угодно – могли бы выпасть такие фамилии, что вы сказали бы «Свят-свят-свят» и немедленно прекратили опрос.

На донбасскую войну ехали и закоренелые коммунисты, и радикально правые, и анархисты, и сектанты самых необычных мастей.

Я видел в офицерских кабинетах бюстики Дзержинского и портреты Потёмкина-Таврического. Замечал у бойцов наколотые солнцевороты и татуировки с Че Геварой.

Был батальон Боба Марли (Боб был левым, исповедуя при этом одно из ответвлений христианства, но вообще он любил траву).

И был батальон Евпатия Коловрата (безусловно правый, бойцы которого могли сойтись с батальоном Боба Марли если только по вопросам употребления травы).

Были те, кто считал украинскую нацию фикцией. Их всегда имелось много.

Но были и те, кто считал себя правильными украинцами, – они пели на мове, знали и ценили свою культуру.

Я скажу, кого там, на Донбассе, никогда не было.

За восемь лет я так и не встретил там ни одного либерала, пришедшего помочь русскому миру отстоять свои законные права.

Все либеральные россказни «про нашу и вашу свободу» на поверку оказались блефом.

Их волнует чья угодно свобода, только не наша.

Европейцы попутали Эфиопию и Новороссию

Весной 2022-го, в самый разгар военной кампании, я общался с итальянской журналисткой. Потратил полтора часа на вялое переругивание по поводу русской военщины и бесконечных преступлений моего Отечества перед миром.

Европейские журналисты всегда приезжают к нам не только с готовыми вопросами, но и с готовыми ответами, которые мы обязательно должны произнести, полностью признав вину и раскаявшись.

В былые времена подобные интервью я давал то по чеченской теме, то по грузино-осетинскому конфликту, то о крымской, а затем и донбасской весне, – так что нам не привыкать.

Всякое такое интервью порождало неизбежное ощущение, что по окончании разговора тебя отведут в камеру.

Итальянская это пресса, английская, французская, немецкая, испанская или польская – значения не имеет: русские для всех них априори виноваты.

При этом внешне эти журналисты ведут себя почти безупречно: в спор стараются не вступать и, главное, никаких эмоций не проявляют – но лишь выдержанность и такт. Будто разведчик перед тобой.

Но на этот раз журналистка не выдержала – и процедила в финале:

– Знаете, у Италии тоже были колонии. Но Италия рассталась с ними – и не жалеет об этом.

Я засмеялся в голос.

– Странно, – ответил я ей, – что вы об этом сообщаете – мне.

Она вскинула взор.

– Это надо Киеву сообщать, – пояснил я. – Украина вообразила себя империей и вцепилась в Крым, в Донецк, в Луганск – вместо того чтобы дать юго-востоку, при чутком внимании европейских наблюдателей, решить, как они хотят жить. Но вы, напротив, накачиваете Украину ложным имперским чувством и ощущением вседозволенности.

А ранее это надо было вам сообщать Тбилиси, чтоб и они не воображали себя империей, а позволили осетинскому и абхазскому народам самим выбрать, как им жить. Отчего ж вы, итальянцы, не научили их своему антиколониальному опыту? Зачем вы их учите ровно противоположному?

Журналистка, до сих пор имевшая ответы на любой вопрос, тут вдруг смешалась и замолчала.

Зато я не замолчал – и поведал ей одну историю.

Однажды, рассказал я, довелось мне выступать в итальянском городе Турине. Ещё до войны, до киевского «майдана», давно, – когда я мог выезжать в Европу, а не находился под всеми мыслимыми санкциями.

Ожидалось прямое включение итальянского телевидения с книжной ярмарки, и меня, как почётного гостя, поставили рядом с местным мэром.

Так совпало, что в тот день Италия отмечала очередной юбилей объединения страны. Италия, кстати, совсем молодое государство, не то что мы. Эту страну объединил Гарибальди только в XIX веке. И даже в силу возраста, имея разницу с Россией примерно в тысячу лет, им стоило бы чуть аккуратнее давать нам советы.

Тогда, в Турине, за минуту до того, как мне должны были передать слово, я шёпотом спросил у переводчика: а можно мне поздравить итальянцев с этим великим днём?

Он на меня буквально замахал руками: ни в коем случае, нет, нет, нет. «Итальянцы ненавидят этот праздник!» – прошептал он.

Вечером мы сидели за дружеским столом с итальянскими приятелями, и они мне признались: если б вокруг не было полиции и армии, Италия давно бы передралась и распалась. Причём даже не север с югом подрались бы, а самые ближайшие территории.

– Вот, – говорили они, – есть у нас, например, город Пиза. Если пизанцам шепнуть, что вся полиция ушла в отпуск на неделю, они пойдут и сожгут соседний городок.

Я запомнил тот разговор: итальянцы были искренни и говорили об этом чуть устало, как про давно очевидное.

– Но если у вас восстанут Сицилия и Венеция, – сказал я итальянской журналистке, – и начнут войну против Рима, – русские не полезут в итальянские ваши дела, и уж точно не начнут Сицилию или Венецию накачивать оружием. А я не приеду к вам брать наглое интервью, снисходительно допрашивая вас, почему вы ущемляете свободу слова.

Удивительно, но журналистка опять смолчала.

Напоследок я напомнил ей про итальянские колонии, ведь и это крайне любопытная история.

Есть Украина, отпавшая от России всего 30 лет назад, населённая в основном русскими людьми и уставленная городами, построенными русскими царицами и царями, а также советскими вождями.

И есть (вернее, были) итальянские колонии. Итальянская Ливия в Северной Африке. Итальянская Эритрея, итальянская Эфиопия и итальянское Сомали в Восточной Африке. Итальянские концессии в Китае. В Европе Италии принадлежало королевство Черногория. Кроме того, итальянцы совместно с Третьим рейхом имели протекторат над Хорватией.

– Все мы знаем, что Сомали, Эритрея и Эфиопия – настоящая родина для миллионов итальянцев, не правда ли? – спросил я.

И мне снова не ответили.

Видимо, я что-то перепутал, и она тактично решила меня не поправлять.

Или они сами что-то путают? Только не признаю́тся в этом.

Напротив, они смотрят на нас оловянными глазами и говорят: «Мы же ушли из Сомали, Китая и Эфиопии – значит, и вы должны оставить в покое Харьков и Одессу».

И что нам сказать в ответ?

И надо ли что-то говорить?

Реваншисты против рашистов

Наверняка вы часто слышали, как России, русским презрительно бросают: «Реваншисты». Что имеется в виду?

Россия, мол, испытывает фантомные боли о распаде империи – и желает реванша.

Словно это что-то ужасно стыдное.

Ну, реваншисты; ну и что?

Разве мы не окружены со всех сторон другими реваншистами?

Бандеровская Украина проиграла и желает бандеровского реванша. Петлюровская Украина проиграла и желает петлюровского реванша. И мазепинская проиграла – и тоже мечтает отыграться.

Политические немцы делают приличное европейское лицо – и никогда не призна́ются себе вслух, что им вечно будет нужен реванш за пережитое кромешное поражение, однажды нанесённое варварским народом. Опять же, не забудем про «миллион изнасилованных немок» – как часть послевоенного немецкого мифа. Некоторые немцы явно хотят кого-нибудь изнасиловать в ответ. Хотя бы фигурально, символически.

Поляки – самые главные реваншисты – мечтают о страшном реванше за все унизительные разделы Речи Посполитой и за отнятые у них русскими украинские земли, которые они, конечно же, считают своими. Поэтому нужно однажды проломить череп Московскому Кремлю, а затем быстро разобраться с украинскими холопами.

Остальная Европа?

У неё кипит под сердцем тайная и неизбывная обида: СССР запустил антиколониальные процессы, которые лишили колоний и заморских территорий все европейские империи – Британскую, Французскую, Итальянскую, Португальскую, Бельгийскую, Голландскую… Британская империя занимала 21% земной суши. Пятую часть планеты! Она была больше СССР!

И эти русские большевики поломали им всю конструкцию.

Распавшаяся Османская империя тоже желает реванша. И активно, до навязчивости, работает в этом направлении.

Но это если брать страны и государства. А есть ведь ещё и политические классы, вожделеющие реванша.

В 1991 году в России к власти пришёл класс либерально-буржуазной западнической элиты, так или иначе контролировавший нашу страну в течение десяти лет. В начале нулевых этому классу нанесли ряд ударов. Березовский, Гусинский и почти вся их компания (в процессе, кстати, тоже войны, но на Северном Кавказе) выкатились из страны. Бывший российский министр Алик Кох в Германии неустанно рисовал картины, как он на бандеровском танке под польским флагом вернётся в Москву. И не он один мечтал об этом.

Но другая часть этого класса – перезагрузилась и снова присосалась к России. В 2022 году начали выкатывать и эту часть элиты. Но разве она не возжелала реванша?

Или, скажем, американские демократы: разве их желание мести меньше? Позавчерашний американский президент Обама обещал разорвать экономику России в клочья, и его клан был уверен: это выполнимо. Вы думаете, они забыли о своём фиаско? Беспрецедентные антироссийские (экономические, политические, спортивные и прочие) санкции 2022 года – которые ни к одной воюющей стране никогда не применялись в таком количестве и близко! – показывают: нет, не забыли.

В мире все хотят реванша. Одним не нравится Нюрнберг, другим – казаки в Париже 1814 года, третьим – русские ЧВК, вернувшиеся на советские базы в Африке, четвёртым – греческая православная вера…

Мы стоим посреди гремучей толпы обломавшихся реваншистов – и они кричат нам: «Реваншисты!»

Смешно.

Просвещённый эгоизм белых джентльменов

Как это было в прошлый раз, расскажу.

Впервые мне довелось побывать за границей в 2005 году – я приехал в Париж на презентацию французского перевода моего романа о чеченских событиях.

Когда я туда собирался, мой русский издатель по фамилии Иванов сказал: «Знаешь, какое самое любимое блюдо во Франции? Плохие новости из России!»

На месте я понял, что он не слишком шутил.

В книжных магазинах были выставлены на самые видные места фотоальбомы о зверствах российской армии на Кавказе, рядом с ними стояли такие же страшные тома про ГУЛАГ, наблюдалось какое-то аномальное количество книг о Политковской – эта правозащитница имела тогда во Франции воистину культовый статус; надо ли пояснять, что все французы были уверены, что её убили по приказу Кремля.

Я несколько раз выступал то один, то в компании других русских писателей.

Писатели наши делились на две категории: одни везли те самые «плохие новости из России», рассказывая доверчивым парижанам про неизжитые имперские комплексы и мерзость русского бытия, другие – куда меньшее число – нехотя отбивались от атак.

Киоски французских газет пестрили путинскими фотографиями – в основном милитаристского свойства. Создавалось ощущение, что антитеррористическая операция проводится не в Дагестане и Чечне, а где-то на юге Франции.

Каждое интервью было похоже на заседание суда. Каждый журналист был немного судья и чуть-чуть прокурор. Обязательно интересовались: «Вы убивали людей?» До сих пор не пойму, зачем им была нужна эта странная информация.

Французы отчаянно любили чеченцев. Города Франции с распростёртыми объятиями принимали целые поезда беженцев. По телевизору шли бесконечные сюжеты с душераздирающими историями про них.

Потом я много раз бывал во Франции. Во Франции переводили все мои книги, и я приезжал туда несколько раз в год. И году в 2007-м, в десятый, должно быть, приезд, давая сотое, может быть, интервью, я вдруг поймал себя на мысли: они ничего не спросили о Чечне и чеченцах.

Тема схлынула.

В 2008 году был новый шумный всплеск в связи с грузинскими событиями. Я приехал на книжную ярмарку как раз 09.08.08 – и был озадачен тем, что все французские газеты написали, что это Россия атаковала первой.

Путин снова был на всех обложках – с чёрными усиками, на танке, верхом на ракете и как угодно. С ним соперничал очень красивый Саакашвили. Французам, конечно, нравился Саакашвили.

Они спрашивали наперебой: что вы натворили? Почему в России так много агрессии? Скоро ли вы свергнете Путина?

Но когда я был во Франции спустя полгода, там даже фамилию Саакашвили не вспомнил никто.

В 2013 году, приехав в Париж, я не увидел на очередной ярмарке ни одной книги о Политковской, ни одного фотоальбома о Чечне и уж тем более ни одной обложки с Саакашвили.

Французы отвлеклись на иное.

То же самое, с отдельными поправками на местный менталитет, наблюдалось в Англии, Германии, Испании, Италии и тем более в США. Американцам вообще пофиг на всё.

Да, иностранцы не переставали говорить о Путине, они так любят говорить о Путине, эта тема заводит их, – но все эти грузины, осетины, абхазы, чеченцы, дагестанцы путались в их головах и в новом сезоне осыпа́лись как листва.

Как только картинка покидает новости, сознание европейца и тем более американца или австралийца отказывается хранить эту информацию.

Очередной свиной грипп или птичья ангина, или новая военная авантюра американцев, или очередная трещина посреди Евросоюза переключат однажды внимание мира с украинского вопроса, как переключали уже многократно.

За смешные 20 лет фразу «России этого не простят» я слышал дюжину раз, и столько же – про «военного преступника Путина», которого больше не пустят в приличное общество демократических лидеров.

Мы так горестно удивляемся цинизму и двуличию коллективного Запада.

Не стоит удивляться. Они не только по отношению к нам циничны. Они вообще циничны, по своей природе. В них течёт гордая кровь колонизаторов.

Столь же цинично и бесстрастно они закроют для себя украинский вопрос.

…Последний раз я был в Лондоне году, кажется, в 2015-м. Выступал перед английской аудиторией.

На встречу пришла профессиональная беженка из Чечни. Прервав меня, она произнесла давно отработанный монолог о России, которую презирает всё просвещённое человечество.

Англичане сохраняли бесстрастный вид все эти три минуты и, едва она замолчала, вернулись к прежнему разговору, словно это была шумовая помеха – но сейчас уже всё в порядке, и связь восстановлена.

Будто на лужайку в саду, где джентльмены пили чай, прилетела птица.

Здравствуй, птица. До свидания, птица. «Не знаете, что это была за птица?» – «Нет, не знаю». – «Интересное оперение». – «Да? Не рассмотрел».

Часть третья. Бесстыдство стыдящихся

Их постоянство

Новейшая российская государственность выкармливала свою культуру, вспаивая грудным молоком и сливками, тепло дыша в темя.

И вдруг в одни сутки, с 24 на 25 февраля 2022 года, осознала: почти все эти люди ненавидят эту самую государственность. Одни – вслух, другие – молча. Ну, почти все, кроме отдельных кадров – советской ещё, как правило, выделки.

Впервые это открытие случилось достаточно давно, ещё когда была война чеченская. А потом, когда была война грузинская, – подтвердилось. И, когда Крым случился, закрепилось.

Давно пора было всем нам запомнить это открытие, но мы всё никак не могли взять это на веру – и оттого всякий раз удивлялись. Неизменно удивлялись тому, что происходило в сфере культуры и медиа в эти пресловутые минувшие восемь донбасских лет.

В канун 2014 года я вёл колонки в восьми глянцевых журналах – и был отключён сразу от всех за позицию по Киеву и Донбассу. Но это мелочи, я ещё вышивать умею, выжил.

На Донбасс заехало за все эти годы войны с целью помочь восставшим русским людям считаное количество артистов и музыкантов.

Мы, между тем, приглашали многих. Не буду называть всех, но, например, я лично приглашал группу «Аквариум». Гребенщиков категорически отказался.

Зато сейчас группа всем составом выступила против войны. Но мы за тем же и звали эту группу в Донецк! Чтоб она остановила бомбёжки! Приглашение лично Александр Захарченко согласовал и визировал. Но те бомбёжки были кого надо бомбёжки.

В Донецком художественном театре, помню, не было в 2014 году режиссёра. Руководители попросили меня помочь в поиске дельного постановщика. И я пригласил своего знакомого режиссёра на эту должность. Он, кажется, всерьёз раздумывал и был уже готов согласиться, но его сын, знаменитый российский артист, сказал: «Отец, если ты поедешь туда работать, моя профессиональная карьера здесь, в России, закончится. Мне больше не дадут ни одной роли».

И режиссёр не поехал. Потому что сын его – не обманывал.

Мне не раз и не два говорили молодые российские актёры и актрисы: «Захар, я хотел бы приехать к вам в Донецк, но главреж, худрук и директор моего театра сразу сказали мне: “Пиши заявление об увольнении – и вали”».

В 2015 году я подготовил антологию стихов о донбасской трагедии. Получилась яркая книга – почти все поэты имели всероссийского значения имена, – но странным образом в её публикации отказали все ведущие российские издательства. Неприлично было такие книги выпускать.

Затем мы сделали спектакль донбасской поэзии, но нас не пустили ни в один московский театр.

Этот список нелепых поражений слишком длинен, чтоб его приводить целиком; тем более, покажется, что здесь кто-то сводит счёты.

Нет. Я не свожу счёты. Я хвалюсь.

У меня прекратились переводы на иностранные языки, потому что даже российские агенты не решались работать со мной на мировом рынке.

Я, как и большинство литераторов, поддержавших Донбасс, вылетел изо всех премиальных процессов; а однажды, забравшись зачем-то на сайт «Журнального зала», захохотал в голос – обнаружив, что ни один толстый литературный журнал за минувшие восемь лет не упомянул даже имени моего. А это 20 журнальных редакций!

Я для них умер в 2014 году.

Нет, это прекрасно, подумал я.

Мог бы гордиться этим концентрированным невниманием; но мне, в сущности, всё равно.

Зато мне не всё равно, когда Юнна Мориц, большой русский поэт, говорит, что не может издать свои новые книги. Почему? Потому что она в своей собственной стране, где действует множество издательств, для этих издательств – персона нон грата.

Мне не всё равно, когда великий русский поэт Юрий Кублановский спокойно сообщает, что он с 2014 года загнан либералами – по той же причине – в «патриотическое гетто».

Мне не всё равно, когда на крупнейших музыкальных радиостанциях из года в год гоняют по кругу тех, кому со времён «аннексии» Крыма невыносимо стыдно, а все мои товарищи, что приезжали с концертами на Донбасс, признаю́тся, что в их отношении действуют теневые баны – радийные, сетевые, фестивальные.

Старые песни у старых звёзд, посещавших Донбасс, ещё крутят, но ни одна из многочисленных песен донбасского сопротивления за все пресловутые восемь лет не попала в ротацию ни одного российского радио.

Это исключено! При всём том, что это по-настоящему любимые народом песни.

Разговор всегда короткий: «О, у вас песенка (стишок, спектакль, киношка) про Донбасс?» – и перед вами тут же закрываются двери и ставни приличных салонов, журналов, каналов, порталов.

В первой четверти XXI века только наивные люди думали, что империалистами и милитаристами в России оккупировано всё. На самом деле ими были оккупированы телевизионные студии трёх политических ток-шоу.

Российское культурное пространство занимали совсем другие люди.

В первый же день специальной военной операции мы увидели все эти душеспасительные списки тех, кто «против войны»: артистов, учёных, музыкантов, режиссёров, – но целую неделю нам не показывали даже короткий перечень тех, кто из числа культурных деятелей понял и принял происходящее.

Знаете, почему нам их не показывали?

Да потому что почти все они боялись! Боялись, что свои же съедят, если они голос подадут!

Как едва не съели замечательного поэта Александра Кушнера за цикл стихов о Крыме после «аннексии».

У нас даже гуманитарку на Донбасс самые смелые представители артистического мира отправляли тайно. Тайно! Лишь бы никто не узнал!

Зато писать «Прости, Украина» в бложиках, имитируя необычайное мужество, можно было в открытую.

Потому что это лишь выглядело как «пощёчина общественному вкусу». На самом деле так подавался сигнал сильным мира сего: «Я с вами, я ваш! Я не с ними! Видите?»

И они видели.

Приличные люди испохабили мир

Уже вовсю шла война, и счёт погибших русских парней шёл не на сотни, а на тысячи, когда группа «Би-2», явившись в один сибирский город, увидела на сцене букву Z – и тут же своё выступление отменила.

Особый флёр этой ситуации придавал тот факт, что несколькими днями раньше та же самая группа за многомиллионный гонорар выступала на оборонном предприятии в Северодвинске, в качестве корпоративного подарка сотрудникам и особенно сотрудницам.

Там на сцене буквы Z не было, а то, что зал полон оборонщиками, которые день и ночь куют воинскую победу, группу не смутило.

Не смутило и организаторов концерта, что фронтмены группы, вечные Шура и Лёва, уже восемь лет последовательно занимали, мягко говоря, миротворческую позицию по Крыму, который «не наш», и Донбассу, куда «лезть не стоило», а спецоперацию и вовсе не приняли самым жёстким образом, подробно расписав в своих соцсетях катастрофы, которые последуют за охватившим страну припадком, цитата, «липовой русской духовности».

Зримо воображаю ситуацию, как принималось решение о концерте в Северодвинске. Это ж не мужики – сорокапудовые управленцы – такие решения принимают. А какие-нибудь дамы в отделе маркетинга и продвижения. А то и, что не менее вероятно, жёны руководства. «Лёлик, давай позовём “Би-2”: они такие милые, такие приличные мальчики – просто одуванчики!»

Мы вовсе не хотим обидеть или огорчить северодвинских товарищей из оборонки. Ну, позвали и позвали – лишь бы жёны были довольны, а также дамы из отдела маркетинга. Мы ж о другом.

Это не в Северодвинске так было устроено. Наши управленцы из сферы культурного маркетинга по всей стране, повсеместно, – такие. Они ценят всё «приличное». И ещё «успешное».

В стране более 80 регионов, в каждом – по министру культуры, у каждого министерства – по бюджету. Вы знаете, какой невероятный подъём патриотической культуры могли б они обеспечить, если б захотели?

Но у нас же буржуазная страна.

Вернее, снизу – народная, лапотная, косолапая, а сверху – буржуазная, умытая, белозубая.

Буржуазия любит, чтоб всё было успешно и пристойно.

Ну не сумели б они никогда на концерт оборонного или любого другого предприятия позвать Алексея «Джанго» Поддубного. Он же с передовой не вылезает – наверное, весь порохом пропах. Да и со сцены может что-то эдакое сказать.

А Дмитрия «Калинов мост» Ревякина – как его позовёшь? Он смотрит, как филин, своими сибирскими глазами, и песни у него про казаков, монахов и Даурию какую-то – разве устроить с такими песнями симпатичный корпоратив?

И так везде и всюду.

Список рекомендованной литературы для старшеклассников у нас открывает небезызвестный автор детективов про сыщиков. То, что он восемь лет писал из своей Франции письма о скором падении российской сатрапии, своровавшей Крым и Донбасс, – это ж мелочи. Зато какой приятный, интеллигентный, с манерами человек. Почти как Чехов, только фамилия другая.

Наши чиновники и специалисты сферы маркетинга будто из русской классики вышли – но нет, не с той стены, на которой Ярославна оплакивала своего Игоря, и уж точно не со страниц романа «Молодая гвардия». Они вышли будто бы из числа второстепенных героев пьес XIX века – Островского, что ли, или какого-нибудь Сухово-Кобылина, – где неизменно имеется прислуга, которая вечно подглядывает, как там у господ-с.

У господ-с сидит в гостях Борис Акунин. А ещё забегали Шура и Лёвочка – такие душки, такие душки. А какой милый Антоша Долин – вы видели его в гостях у Вани? Ой, я просто не могу, какие милые. Просто красавчики и так смешат, так смешат, даже заплакала от смеха.

Специалисты по маркетингу и чиновники не догадываются, что русская культура прилично никогда не выглядела. Им кажется, что русская культура всегда была похожа на Акунина. Но на самом деле она всегда была похожа бог знает на что.

Пушкин играл в карты, писал злобные эпиграммы на всех подряд и рвался на любую войну, которую вело его Отечество.

Достоевского на каторгу отправили, был он всклокоченный и нервный, и в рулетку играл, и любой войне, ведущейся Родиной, не поверите, оправдания находил.

Лев Толстой войне оправданий не находил, хотя сам, было время, во все стороны из пушки стрелял, – но он и либерализм на дух не выносил, и европейские ценности презирал, и буржуазию клеймил не хуже, чем Маяковский.

Маяковский – это который в тюрьме сидел за антибуржуазные деяния и жёлтую кофту носил из презрения к толпе. А Есенин – это который всё хотел с Маяковским подраться, и пил в чёрную голову, и стихи писал матом, как Пушкин, а если не матом – то про Ленина. Такие же, как Пушкин – про Петра, Державин – про Екатерину, а Твардовский – про Сталина. Панегирические – о сатрапе. Ещё там были Фадеев, Симонов, Шолохов – литераторы и сталинские полковники, – которые то в запой впадут, то на очередную войну уедут, то с актрисами свяжутся, а когда Сталину про это докладывали, он в ответ говорил, пыхая трубкой: «Что делать будем, что делать будем – завидовать будем».

Неприличные были люди, ужасные.

Это лишь вблизи казалось, что Александр Андреич Проханов – милитаристский зубр с брежневскими бровями, а Лимонов – психопат с тюремным сроком и бесконечными жёнами, но, если отойти чуть дальше, оказывалось, что они ровно такие же, как Пушкин и Денис Давыдов, Маяковский и Шолохов.

Зато Акунин – идеальная помесь Анастасии Вербицкой с безымянными авторами копеечных книжек начала века о сыщике Пинкертоне, если вы понимаете, о чём я.

Даже царские вельможи в своих дурацких причёсках – и те могли догадаться, что в страшные дни войны воззвания к народу должен писать ретроград, ненавистник европейских ценностей и адмирал Александр Семёнович Шишков. Что царскую семью должен воспитывать тот ещё тип Василий Жуковский. Что на сложнейшие дипломатические задачи стоит направлять Грибоедова и Тютчева – ещё двух повес и, кстати, неистовых хулителей европейского либерализма. То есть людей, стоявших на ровно противоположных мировоззренческих позициях, чем Лёва, Шура, Боря и кто там ещё у вас.

Даже советские квадратные чиновники, годами пребывавшие в лёгком бессознании, делали ставку на вечно поперечного Шукшина и вовсе перпендикулярного Тарковского – ровно потому, что они оба – русские до мозга костей и к тому же одарённые до невозможности.

Мало того, эти квадратные чиновники чего б потом ни говорили, но буйного и временами помешанного Высоцкого не переставали и в кино снимать, и в театре показывать, и на свои тайные корпоративы, замаскированные под обычные пьянки, звали если не Кобзона, тоже с войны на войну кочевавшего, то либо Владимира Семёновича, либо Александра Яковлевича с его 15 командировками в Афган, а не эту вот гламурную спесь, что воцарилась у нас к началу XXI века.

Как так вышло, что страна, где живут дети и внуки великих воинов, не смогла среди своих артистов найти хоть одного реального викинга вместо такого приличного, такого душечки Данечки Козловского с его пацификом на аватарке, явленным 24 февраля 2022 года?

А разве в кинематографе хуже, чем Антоша Долин, разбирался Михаил Трофименков из Питера – блистательный специалист, умница, интеллектуал высшей пробы и, кстати, совершенный ватник? Трофименков разбирался лучше, но в телевизоре всё равно Долин сидел и вещал. Потому что Трофименков – какой-то фу: он совсем радикальный, мало ли что он вздумал бы сообщить зрителям.

Давайте лучше на экране будут Тотоша и Кокоша, на корпоративе будут Тотоша и Кокоша, в телевизоре будут Тотоша и Кокоша, в Кремлёвском дворце будут Тотоша и Кокоша, в учебнике будут Тотоша и Кокоша и в новогоднем «Огоньке» будут Тотоша и Кокоша.

«Лёлик, сделай мне красиво, чтоб как у господ-с».

Откорм могильщиков

В своё время либеральная политическая элита и креативный класс негласно заключили с российской буржуазией особый пакт.

Пакт гласил: мы, либеральная политическая элита, тоже, как и вы, буржуазия и креативный класс, с некоторым сомнением, а то и с неприязнью смотрим на все эти скрепы, танки, донбасских ополченцев и прочие калинки-малинки. Но нам вместе надо понять: это надо народу. Не слишком богатый, а то и просто бедный народ любит – скрепы, пушки, ополченцев и калинку-малинку. У него просто ничего нет больше.

А у нас есть.

Мы, либеральная политическая элита России и креативный класс, как и вы, буржуазия, любим европейские ценности, шоу поперечных комиков, шутки Невзорова и «глубокие» мысли Антона Долина. Мы, как и вы, ненавидим «совчину», портянки и кагэби. В сущности, мы одно.

Поэтому давайте договоримся так. У этой хтонической звероватой массы есть Министерство обороны с их железными игрушками – им вполне достаточно. Пусть любуются на своих десантников и вертолётики. Народу мы оставим политические шоу, чтоб злокипучий зоопарк «экспертов» заливал там про великую русскую миссию.

А себе мы оставим всё остальное: бюджеты, театры, радиоточки, арт-площадки, фестивали, журналы, награды и все прочие вкусные расклады.

И за это вы, креативный класс и просвещённая буржуазия, будете дарить нам, политической элите, лояльность. Мы будем вас поливать, как в теплице, а вы нам – дарить. Потому что мы одной крови – вы и мы.

И так они дарили друг другу тепло и верность. Этот союз был неразделим. Началась война – и за первый год войны он не дал ни одной трещины.

Выяснилось: так называемый «простой народ» любит свою страну, верен своей стране, и, едва случилась война, – потянул, как один он умеет, вместе со своей армией эту страшную лямку войны, работы на результат – и на фронте, и в тылу.

Зато буржуазия и «креативный класс» – в абсолютном своём большинстве – сразу же признались в ненависти к происходящему. Ведь втайне они всей душой презирали грубый и нелепый народ.

Догадываюсь, какие доклады поступали императору о ситуации в стране в начале войны. Нормальные доклады поступали! «Народ безмолвствует, пятая колонна купирована, революции не будет, отдельные эксцессы с руководителями театров, университетов, а также рестораторами, декораторами и звёздами блогосферы случились, но не играют особой роли».

Но они не играли особой роли вовсе не вследствие безупречной работы управляющего класса. Они не играли особой роли только по той элементарной причине, что в России остался к тому времени – один народ.

Наполовину плюнутый, на вторую половину выживавший как умеет, презираемый своей буржуазией и «креативным классом», замордованный всепожирающей, тупой и бесстыжей поп-культурой, но потрясающим образом не растерявший по пути из страшного прошлого в безобразное будущее своих святых, своих полководцев, свою калинку-малинку и веру в ангелоподобных десантников.

Именно и только этот народ обеспечивал сохранность государству и лично либеральной политической элите.

Беда же состоит в том, что народ этот – подтаивает, надрывается, томится, а на смену ему идёт поколение младое, незнакомое.

Из всех своих университетов, с каждой парты элитных школ, с каждой заметной тусовки, из всех сетевых ресурсов с тьмой подписчиков с первых дней войны шли тоскливые сигналы: «Нет войне, долой армию, мы ненавидим власть, верните TikTok, сатрапы».

Если выстроить в рядок всех топовых рок- и рэп-музыкантов, которые высказались против войны, а то и прямым текстом топили за армию Украины, а после сосчитать их подписчиков, – получится безумная цифра миллионов в 50.

Если к ним плюсануть миротворца Митю Глуховского и миротворца Даню Козловского, пяток самых молодых и модных кинорежиссёров и дюжину самых клёвых продюсеров, – это и будет портрет «элиты», которую у нас воспитали и выкормили к 2022 году.

Эта «элита» могла бы выжрать весь мозг и старшему поколению, но не справилась. Недоработочка! Зато с младшим она поработала от души.

Младшие вырастут. Они расправят, как те самые, из дурацкой книжки, атланты, свои белые плечи и скажут: «Мы здесь».

И тогда буржуазия и креативный класс разорвут этот негласный пакт с властью и заключат с ними.

И власть сожрут.

Проблема только в одном: её сожрут вместе со страной.

Заткнуться на чужих похоронах

Когда противостояние вспыхнуло с новой страшной силой, нет-нет да и начали доходить слухи о том, что в приличных культурных кругах мне ставят на вид: как-де мне не стыдно публично поддерживать одних писателей (тех, кто «за войну») и обижать других писателей (которые якобы «за мир»).

Нехорошо-с: мы ведь все – дети русской словесности, и должны возлюбить друг друга.

Избыточная литературоцентричность сознания видна была здесь.

Мне и в голову никогда не приходило завидовать своим коллегам по ремеслу: у меня всегда имелось своё место, и я был им удовлетворён.

Но когда случается война – любой разговор о литературе и литераторах сразу приобретает несколько иные смыслы.

Позиция моя была прозрачна с самого начала: я вёл речь не о писателях. Я вёл речь о людях, которые желают поражения моей армии. Моим собратьям. Моим друзьям.

Вот у меня был добрый приятель, позывной Воха. Его убили.

Вот у меня был близкий друг, позывной Граф. Он погиб. Я его похоронил.

За первые месяцы спецоперации я недосчитался дюжины знакомых и бывших однополчан.

У меня гибли земляки с Рязанщины, где я родился. Гибли с Верхнего Дона, где я вырос. Гибли с Нижегородчины, где я жил.

Тут вылезал из-под куста мудреватый кудрейка или кудреватый мудрейка в статусе светила отечественной словесности – и цедил, буквально, следующее: российская армия должна с позором проиграть, а следом Россия понесёт заслуженное наказание.

Я переводил это так: пусть они ещё раз убьют твоего Воху и ещё сто раз убьют Графа, пусть они убьют всех, кто стоит на их пути, пусть ваша армия бежит до Урала, а мы будем улюлюкать вам вслед, потому что вы – агрессоры и мерзавцы.

Для меня не имело и никогда не будет иметь никакого значения – писатель это говорит, музыкант или продавец бубликов.

Я говорю ему в ответ то, что думаю о нём.

Я говорю ему: ты урод.

Я говорю: я не хочу тебя видеть и слышать, равно как ты не хочешь слышать меня.

Ты – против моих мёртвых. Почему я должен сидеть с тобой за одним столом?

Мне отвечают: у него другое мнение.

Какое ещё «другое мнение»? Вы в своём уме?

У меня – убили брата! А у него по этому поводу «другое мнение»: он рад, что его убили. И я должен его понять, ведь у него такой хорей, такие ямбы.

У меня кровь приливает к голове, когда я это слышу.

Между прочим, у нас есть отличие, и оно весомо.

Я вовсе не хочу, чтоб его убили, этого человека с другим мнением. Я просто хочу, чтоб он заткнулся – на похоронах, где мы провожаем товарищей.

А вот он хочет, чтоб нас не было.

Говоря на каждой новой, ведомой Россией войне о необходимости нашего поражения, на самом деле он знает, как это поражение выглядит. Он хочет, чтоб нас, взявших в руки все виды оружия, – наказали, лучше – посадили, но если убили – тоже не беда. Так надёжнее.

Здесь меня опять перебивают и почему-то именно мне начинают объяснять, что русская культура обеднеет без них, что у неё должно быть два крыла, и очень длинный хвост, и глаза, которые смотрят в разные стороны.

А меня, говорю, тошнит. Я слышать это не могу уже.

Россия хоронит своих сыновей, своих детей и братьев, – а мне подсовывают очередное ехидное лицо литератора или артиста, и говорят: ну это же твой собрат по ремеслу, возлюби его, напрасно вы ссоритесь.

Пишут, что зря я «идеологизирую литературу».

Да что с вами вообще?..

Люди, которые многоумно и благообразно рассуждали об эмпатии, о гуманизме русской словесности, оказались напрочь лишены этой эмпатии по отношению к собственной армии. На эту армию не распространяется их гуманизм. Вместо этого они расчёсывают свою тоску о том, что без Симеона Харитоновича и Соломона Соломоновича обеднеет картина русской поэзии.

Ничего с вашей поэзией не случится. Пусть цветёт сто цветов.

Просто передайте Симеону Харитоновичу и Соломону Соломоновичу, что моё сердце навсегда болит – только о русском солдате.

Я давно потерял надежду докричаться до всех оглохших в своём литературном, кинематографическом, театральном эгоцентризме.

Тёплые инфантильные люди, не знавшие никогда ни крови, ни горечи, ни опыта национальной беды, – откуда им знать о том, с чем они не встречались?.. Они выросли, видя только друг друга, гладя друг друга, теша друг друга.

Но если всякий раз являться на похороны и по-вороньи каркать: «Покойник был убийцей! Мало вас убили!», – я не знаю, какой ещё реакции на свои речи желают эти люди.

Поломали монстров Кинга

Американский писатель Стивен Кинг отреагировал на русские наши ратные дела бурно, настойчиво, навязчиво.

Едва началась война, он стал выдавать один за другим посты в поддержку политического Киева, традиционно добавляя в финале «Слава Украине!».

Кажется, в психологии есть этому объяснение: Кинг так долго пестовал и разбирал на составные зло, что втайне его полюбил.

Нет, конечно же, он сам это видел иначе.

Помните, у него был роман про одинокую девочку, которую все обижали, а она научилась усилием воли бросать огромные камни с неба и закидала этими камнями свой городок?

Кинг был уверен, что эта девочка – Украина. Он возжелал подать ей свой камень, чтобы она уронила его на Москву.

Увы, политическая Украина – не одинокая девочка. Украина – девочка, с которой все дружат.

Одиноким мальчиком восемь лет был Донбасс, до которого никакому Кингу не было дела. Донбасс на всей планете признавала одна Южная Осетия. Донбасс воззвал к небесам – и полетели камни.

Это и напугало Кинга.

Втайне он испугался за потусторонний, инфернальный мир, который великолепно описал и выучил наизусть. Едва явилась в мир политическая Украина с воркующим голосом Вакарчука, древесным интеллектом Берёзы, в зелёной майке Зеленского – он сразу же узнал созданных им чудовищ.

Не без оснований он считал, что русские их всех поломают.

…Впрочем, американского гражданина Стивена Кинга можно и не усложнять. Он обычный старик с того континента, посмотревший за свою жизнь сотню фильмов, где русские всегда были плохими. Кроме зла, о котором он сочинял полвека по роману в год, Кинг, в сущности, ничего не знал. Перепрошить такое сознание – в любые времена практически невозможно.

Несмотря на то, что в знак протеста Кинг запретил продавать права на свои новые романы русским издательствам, уже изданные ранее его книги весь первый год войны были представлены в книжных магазинах по всей России необычайно широко.

Меня тронули данные, предоставленные российской социологией по результатам книжных продаж за первое полугодие войны.

Хорошая новость состояла в том, что книжный рынок рос. Люди, оглушённые войной, стали больше читать.

Но что́ они читали – стало в известном смысле открытием.

Первое место безоговорочно занял тот самый Стивен Кинг: только в 2022 году в проклятой им России было продано полмиллиона экземпляров.

Далее шли: Достоевский, Агата Кристи, Эрих Мария Ремарк.

Одно из призовых мест, обогнав по тиражам Льва Николаевича Толстого, Алексея Константиновича Толстого, Алексея Николаевича Толстого, а также Михаила Булгакова, Шолохова и Пушкина, заняла скандальная книга двух барышень, посвящённая любви пионеров нетрадиционной ориентации.

Я сразу вообразил себе следующий весёлый сюжет.

Шёл шестой месяц военной спецоперации.

– Товарищ Сталин, мы подготовили доклад о достижениях на книжном рынке.

– Слушаю вас, товарищи.

– Сложная картина, товарищ Сталин.

– Говорите, не стесняйтесь. Мне докладывали, что список книжных продаж возглавляют первая книга романа Алексея Толстого «Пётр Первый», четвёртая книга романа «Тихий Дон» Шолохова, «Повесть о настоящем человеке» молодого писателя Полевого… Это верная информация? Или есть изменения?

– Да, товарищ Сталин. В числе лидеров рынка – повесть про пионеров-педерастов.

– Интересная информация, минуточку, я запишу. «В числе лидирующих…» Так. А кто лидер рынка?

– Стивен Кинг, товарищ Сталин.

– Это который приветствовал наш польский поход?

– Нет, это который активно болеет на весь мир за поляков, Петлюру, Бандеру и США. И заканчивает каждое выступление словами «Слава Украине!».

– Что ж, пусть будут разные писатели в продаже. Он же мастер. Пастернак сказал, что Кинг – мастер. Но что у нас с продажами книг наших военкоров, наших поэтов, что на передовой и в тылу творят победу? Они есть хотя бы в первой сотне продаж?

– Нет, товарищ Сталин.

– Почему?

– Строго говоря, их вообще нет в продаже. Пока они не представлены в книжных сетях.

– Хорошо, товарищи, идите. Вас проводят. Вернее, встретят… Да, за Достоевского спасибо. Впрочем, не вам. Вы тут ни при чём.

…Тем временем российские книгоиздатели горевали: если Кинг уйдёт с рынка – люди, потерявшие возможность его читать, не встанут в очередь за книгами ватников и милитаристов!

В этом утверждении имелась своя формальная логика, которая выставляла Россию деспотией, лишающей своих читателей выбора. Но здесь, однако, не наблюдалось общей картины, которую стоило б лёгкими мазками дорисовать.

Был такой писатель – Максим Горький. В начала XX века его популярность казалась беспрецедентной. Он был одним из самых популярных писателей в мире. В пятёрку точно входил. Более того, он был самым популярным драматургом в мире, обгоняя по количеству постановок Ибсена и Чехова, и лишь Шекспир мог соперничать с Горьким. Собрания сочинений Горького – дорогие многотомники! – выходили на всех основных языках мира. Он был натуральной мировой суперзвездой.

Но потом Горький вернулся в СССР, поддержал политику Сталина, и в течение последующего полувека по его репутации нанесли невероятной силы удары. Имя Горького приобрело почти неприличное звучание. Ни один западный интеллектуал не рисковал сказать вслух о том, что ценит Горького. Его книги не стали менее гениальны, но его самого – отменили.

Оглушительной мировой популярностью обладала в тридцатые годы прошлого века вообще советская литература как таковая.

Роман Николая Островского «Как закалялась сталь» был переведён к 1938 году на 78 языков, а тиражи на всех континентах со временем пошли на миллионы.

Шолохов был звездой уровня Хемингуэя и Ремарка: «Тихий Дон» перевели к 1938 году на 55 языков, а «Поднятую целину» – на 53.

На 43 языка были переведены повести «Тимур и его команда» Гайдара и «Белеет парус одинокий» Катаева – ими зачитывались дети всего мира наряду с книгами Киплинга и Марка Твена.

После войны безо всякого преувеличения мировым бестселлером стала «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого, военная проза Константина Симонова, а чуть позже – Юрия Бондарева и Юлиана Семёнова.

В какой-то момент определённым силам стало понятно, что советская литература слишком востребована. И её, невзирая на законы рынка и очевидный читательский запрос, начали гласно и негласно отменять. Неспешно, тихо, но очень уверенно.

И в течение не слишком долгого периода времени – отменили.

Никто, знаете, не волновался там, что «наши читатели не будут вместо Горького, Шолохова и Полевого читать Флеминга». Нет новых переизданий советских авторов – нет проблем.

Эдуард Лимонов к 1991 году был среднеуспешный европейский писатель, переведённый на два десятка языков и премированный их институциями. Только во Франции к тому моменту вышло 22 его книги. Но он вернулся в Россию и выступил против демократических реформ, а потом поехал на югославскую войну поддержать сербов. Его сфотографировали с пулемётом (за которым в тот момент, признаться, он просто красовался) – и отменили на мировом книжном рынке в считаные недели. С тех пор его там не переводили, не распространяли и не рецензировали два десятилетия подряд. И никто во всей Европе не тосковал на тему: «Чего теперь читателям Лимонова – Кинга читать?» Убрали – и всё.

Когда я в 2005 году приехал во Францию и спросил о Лимонове, мне тихо ответили: «У нас не принято об этом человеке говорить вслух». «А книги его – они есть хотя бы в букинистических?» – спросил я. «Книг его нет нигде», – сказали мне.

И реально их не было нигде.

На Западе давно научились регулировать свой рынок по своему усмотрению.

Мои книги были переведены на 25 языков, в том числе на украинский – и в 2014 году я был самым продаваемым зарубежным писателем на Украине.

Потом меня отменили, и я их понимаю. Я их тоже хочу отменить.

Но отменили не только там, но вообще на всех континентах. Теперь мои книги есть только на Кубе и в Китае. Мои бывшие агенты даже не шлют мне приветов: я заразен для них.

И едва ли есть хоть одна газета в Европе, которая напишет: «Знаете, это нехорошо. Чего ж нам теперь, Бегбедера читать вместо Прилепина?».

У них давно всё это – норма. И лишь у нас воздевают руки и говорят: «Лукьяненко не заменит Кинга…».

Но Кинг – не Горький и не Шолохов. Не та трагедия, чтоб возрыдать.

Но наши либералы, конечно, всё равно будут печалиться и заламывать руки: ах, у нас снова железный занавес.

На фоне западных циников и манипуляторов мы такие смешные.

Такие смешные, что даже не смешно.

Лютый погиб

Актёр Артур Смольянинов, он же – боец Лютый из кинофильма о войне в Афганистане «9-я рота», едва началась большая украинская война, произнёс весьма показательный монолог.

– Покажите мне документы, – твёрдо сказал актёр Смольянинов.

За все эти восемь лет ни одного, сказал, документа ему так и не показали – о страданиях Донбасса, о неонацистских батальонах, о преследовании русскоязычных.

Услышав это, я развёл руками. Ну, разве что на донецкое и луганское кладбища стоило бы свозить этого стареющего паренька, но туда он не поедет.

– Если украинец говорит по-русски, как вы отличите его от русского человека? – спросил Смольянинов. Намекая на то, что война бессмысленна, так как идёт – между своими.

И здесь мне пришлось взять на себя эту печальную обязанность: ответить ему.

Ему – и всем, кто думает подобным образом.

Верно, Артур, ответил я, украинца никак нельзя отличить от русского. Правда, к нашему сожалению, среднестатистический украинец последнее время так не думает, и мог бы, знаешь, тебя за такие предположения стукнуть, – но в России-то знают: мы – один народ.

Отличить же нас с нынешними политическими украинцами можно по одному признаку: этот квазиукраинец не хочет говорить по-русски, заставляет забыть этот язык и себя, и своих детей, принуждает детей поверить, что они – ветвь Мазепы, Петлюры и Шухевича, а не Хмельницкого, Гоголя и Олега Кошевого.

Возможно, ты не имеешь, Артур, ничего против сотен памятников Петлюре, Бандере и Шухевичу, но мы имеем. Извини, что я на «ты». Мы когда-то были на «ты».

Тем же самым вопросом, что якобы мучает актёра Смольянинова, могли бы задаваться люди в XVII веке, и в Гражданскую войну, в 1919-м, и в Отечественную, в 1944-м.

Подобные эксцессы, увы, уже случались на территории Украины. Когда одна половина жившего там народа вдруг решала, что она не Россия больше, а Речь Посполитая или Османская империя, а другая половина ей говорила: хлопцы, мы – ветвь русского корня, не позорьте предков, мы никогда не уйдём от Москвы.

И начиналась битва. И никто уже не спрашивал, как Артур: «Зачем мы бьём братьев из войска гетмана Петра Дорошенко?» Или: «Чего ж мы не поделили с Петлюрой? Там такие же ж, как мы!..»

Ибо становилось ясно: да, они такие же, но они пошли по пути Андрия из повести «Тарас Бульба» и выродились в нерусь. Посему их надо либо спасти, либо победить.

– Почему происходящее на территории, занятой «этими образованиями», – спросил актёр Смольянинов, имея в виду Донецкую и Луганскую республики, – была с 2014 по 2022 год «трагедия», а на территории, где стояли ВСУ, – трагедии не было? Чем одна трагедия, – удивлялся он, – от другой отличается?

Потому что, смиренно ответим мы актёру Смольянинову, из 13 тысяч погибших мирных жителей Донбасса – 95% погибли в результате обстрелов ВСУ, а ещё 5% погибли, когда ополченцы выбивали ВСУ и нацбаты из Иловайска и Дебальцево. Этим и отличается.

Смольянинов верно заметил, что в 2020 году и в 2021-м количество погибших мирных жителей Донбасса стало единичным. Но, увы, ополченцев, которые стояли на передовой, как хоронили, так и продолжали хоронить сотнями – и в 2017-м, и в 2018-м, и в 2019-м, и в 2020-м, и в 2021 годах.

И посему логика, явленная им, оказалась ущербной: мирных почти перестали убивать, ну, одного в месяц, ну, двух – зачем же было обострять?

Ну да, надо было ещё тридцать лет иметь передовую под Донецком и под Луганском, и хоронить своих братьев, мужей и отцов. И растить детей под звуки канонады. Это Артуру Смольянинову казалось нормальным.

Но нам – нет.

– Почему, – спросил актёр Смольянинов, – Харьков развивался, а ЛДНР был и оставался, – актёр долго искал подходящее цензурное слово, и наконец нашёл его, – …кострищем?

Потому что, ответим мы, Харьков никто все эти восемь лет не обстреливал, а в Донецке последовательно выбивали всю инфраструктуру, делая жизнь народа Донбасса невыносимой.

И ещё потому, что трёхмиллионный народ Донбасса тащил войну, и был измотан этой войной, ему было сложно – ведь с той стороны была 35-миллионная страна, накачанная мировым баблом и усиленная специалистами и вооружением НАТО.

Вот и кострище образовалось – на том месте, где люди отстаивали право на русский язык и свою русскую историю.

– И что, из-за языка воевать? – спрашивал ошарашенно Смольянинов. – Это – линия раздела?!

Да, Артур, да.

Даже этой линии раздела – хватило бы.

Да, из-за языка надо воевать, если его отнимают.

Язык – это совесть и память народа.

Странно, что актёру этого никто не объяснил.

– А чего вы их оттуда не забрали? – спросил актёр Смольянинов про людей Донбасса. – Если им так плохо, – (во что он, впрочем, не верит), – забрали бы их тогда, – предложил он.

Но мы не вправе забирать народ с его земли. У народа Донбасса там – могилы, он там родился, живёт и умирает. Он никому не обязан уступать свою землю.

Выгнать народ с земли – это и есть форма геноцида.

В ответ нам актёр неизбежно должен был рассказать про народ Украины, который тоже проживает на своей земле, но, опережая его, мы сразу бы согласились с этими словами.

Совершенно верно: украинцы, русские, греки, гуцулы и русины живут там на своей земле, у них там свои могилы. Но ведь что удивительно: с тех территорий Херсонской и Запорожской областей, что были приняты в состав России, – подавляющее большинство населения никуда не уехало, а осталось жить на месте.

Оттого, что там не тронули права ни русского языка, ни украинского, не стали унижать ни русскую, ни украинскую культуру, и, главное, никто не позволял больше глумиться над могилами советских воинов – тех самых, которых Смольянинов так убедительно играл в кино.

Потому что для него это – кино.

Возмущённый актёр воскликнул в сердцах в финале своего монолога:

– …удивлён, что так много людей поддерживают спецоперацию, и это не боты!..

Артур не от жителей Донбасса, отстаивавших своё право на жизнь, отказался.

Он отказался – от своего Лютого.

…Спустя несколько месяцев Смольянинов покинул Россию и публично сообщил, что не испытает никаких эмоций, если на месте бывшей своей страны увидит радиоактивный пепел.

Обелиск во тьме

Осенью 2022-го услышал одну вроде бы простую, но поразившую и долго не отпускавшую меня историю.

Юг России, небольшой городок, год примерно 2021-й, идёт литературно-историческая экскурсия по памятным местам Гражданской войны.

Экскурсовод взволнованно рассказывает о той братской бойне, о забытых именах, о трагедиях. Призывает помнить каждого павшего. Выказывает недюжинные знания о кровавых перипетиях давних лет.

Экскурсия завершается затемно, и тут у экскурсовода кто-то спрашивает: «А что за обелиск вон там?» На что экскурсовод брезгливо отмахивается: «Памятник донбасским ополченцам, пропади они пропадом…»

В этой истории удивительно точно и столь же болезненно отразился моральный слом, постигший постсоветскую либеральную интеллигенцию.

О, как они страдали – верю, вполне искренне – по всем героям и жертвам Гражданской! Особенно, конечно, если это не большевики.

По белогвардейцам страдали, по махновцам тоже страдали, по анархистам страдали, по Донскому казачьему войску плакали, и по Кубанскому, и по Терскому, и по какому угодно.

Но ведь за очередное воссоединение Украины с Россией сто лет назад не только Щорс и прочие красные командиры воевали, но и белые генералы, и казаки, и, странным образом, даже Махно.

Донбасские ополченцы тем и удивительны, что могут наследовать сразу и красным, и белым, и казакам, и махновцам.

Но, пролив горючие слёзы о последствиях той Гражданской, сняв об этом десятки фильмов, написав тысячи текстов о том, что «…нельзя те уроки забыть», – и столкнувшись с продолжением истории на новом витке, наши литераторы и журналисты, наши артисты, наши режиссёры разом заткнули глаза и уши и брезгливо процедили: «Ополченцы эти, пропади они пропадом…»

«Да как же так? – хотелось воскликнуть все эти восемь лет. – Вы же так страстно играли белых офицеров, так горько рассуждали о трагедии Махно, так любили ставить в театре Михаила Булгакова, такими крестами себя осеняли в память о сражавшихся и погибших, – что с вами разом стало? Это ж такие же люди, но только не сто лет назад, а сейчас! Чего вы лицо воротите от их имён, от их трагедий?»

Показательна в этом смысле одна литературная семья.

Леонид Юзефович – замечательный писатель, человек, которого я считаю своим учителем, как бы он к этому ни относился, – написал небывалую книгу об одном из эпизодов Гражданской войны под названием «Зимняя дорога». Удивительно зримо была там дана прошлая братоубийственная война.

А его дочь – Галина Юзефович, известный критик и обозреватель, – оказалась готова отстаивать право на существование любых литературных сюжетов: о пионерах-педерастах, о комсомолках-лесбиянках, о гуманоидах и рептилоидах, – лишь бы не про ополченцев и ополченок. Потому что про ополченцев и ополченок, при каждом удобном случае так или иначе повторяла она, – это всё скучно, это всё никому не нужно, это никто не будет читать.

«Но о чём же писал твой отец? – всё время хотелось мне её спросить. – И почему то, о чём он писал, это было и нужно, и так интересно, – а вот это, происходящее сейчас, разом стало лишним, скучным и навязанным?»

Но дело, конечно, не в том экскурсоводе и не в этой литературной семье; это лишь единичные примеры из бесчисленной череды подобных.

Прогрессивные исследователи Михаила Булгакова презирают всех этих «ополченцев и ополченок». Прогрессивные исследователи Николая Гумилёва тоже презирают всех этих «ополченцев и ополченок». Прогрессивные исследователи Владимира Луговского – страсть как презирают. И автор книг о Пушкине и Блоке – и он презирает!

Их целая рать!

И лишь звучит в ушах, бесконечно воспроизводясь, этот ночной диалог: «А что это там за обелиск в ночи?» – «Да ополченцам, пропади они пропадом, не пойдём туда, темно уже… Давайте лучше молча помянем всех тех, кто пал в годы кровавой розни столетней давности…»

Да-да. Давайте.

Дьявол – в ворованных деталях русского языка

Однажды русскоязычный поэт Аля Кудряшова переехала жить из Санкт-Петербурга в Германию.

Когда началась война, Аля Кудряшова сочинила стих и назвала его «Урок географии». Неплохой, кстати, стишок.

Эти синие жилки – реки,

Полоски – горы.

Голубое пятно огромное – это море.

Здесь живут, поют, разговаривают разговоры,

Но в последнее время всё больше поют о горе.

Это жёлтое – поле. Подсолнухи, рожь, пшеница.

А зелёное – лес. Дубы, бересклет, рябина.

Знаешь, скольким сейчас вдали это снится, снится?

Для скольких сейчас оно навсегда любимо?

В классе стало тихо и гулко, как будто в зале.

Посмотри на цвета, запомни неровный контур.

Будто шёпотом издалёка тебя позвали,

Ты не знаешь кто, но ты будешь скучать о ком-то.

На дом будет – прошу, внимательнее послушай.

Запиши. Извини, что длинно,

Но будет длинно.

Умань,

Киев,

Рахов,

Алчевск,

Ингулец,

Николаев,

Алушта —

Украина.

Всё это – Украина.

В этом стихотворении надо только одну строчку исправить – самую последнюю.

Дьявол, как известно, в деталях. Мы поправим одну деталь – и дьявола погубим.

Итак, дети, повторяем:

На дом будет – прошу, внимательнее послушай.

Запиши. Извини, что длинно,

Но будет длинно.

Умань,

Киев,

Рахов,

Алчевск,

Ингулец,

Николаев,

Алушта —

Украина.

Обычная русская Украина.

Монолог на тему, что́ сказали бы этой немецкой певчей птице – как минимум в Алчевске и Алуште – за эти её стихи, оставим при себе.

Монолог о том, что, пока о горе пел Донбасс, – Аля не посвятила ему ни строчки, – тоже пропустим.

Монолог о том, что она живёт и пишет свои складухи на земле, освобождённой русским солдатом под красным знаменем – за которое теперь на Украине сажают в тюрьму взрослых, а детей бьют, – опустим.

Аля как Аля. Ничему мы уже не удивляемся.

Новейшая российская история выучила нас простым вещам.

Демократия – это не про демократов.

Либерализм – это не про либералов.

В их мире у русских права голоса нет.

Но то, что они используют русский язык, чтобы сообщить нам об этом, – противно, конечно.

Дьявол стал изворотливей, изысканнее и работает тоньше.

Но он всё равно – дьявол.

Изыди.

Мы вас оставили на час, а ну скорей любите нас

Десятки, сотни, тысячи уехавших в феврале и марте 2022 года российских деятелей из сфер медиа, спорта, бизнеса, культуры – спустя какое-то время начали возвращаться. Кому нескольких дней добровольного изгнания хватило, кому – нескольких месяцев, кому – года на чужбине.

Чаще всего – молча, ни с кем не объясняясь, они занимали свои, не слишком запылившиеся со времён отъезда места.

Редко когда какой артист или музыкант лениво ронял: вы меня неправильно поняли, я пошутил, да и вообще – это всё не имеет значения.

Во всём происходящем был повод для умеренного оптимизма, но и причина для некоторой меланхолии.

Европа, увы, однажды поведёт себя так или почти так, как иные наши артисты или музыканты: скажет, что её поставки оружия и санкции «не имеют больше значения».

Как и все наши дети, братья, отцы, убитые этим оружием.

«Россия, давай уже включай своё тепло, мы тебя в Канны пригласим позырить на проход гостей по красной дорожке. Если будешь хорошо себя вести – и сама там пройдёшь через год. Или два».

Это, наверно, хорошо. Красная дорожка, вспышки фотоаппаратов… Поощрительный приз за новую серию «Левиафана».

Плохо то, что наша страна, так и не избавившаяся от европоцентризма, снова попадёт в ту же западню: как минимум моральная зависимость от Запада будет здесь реанимирована. И эта зависимость снова распустится пышным цветом, пожирая мозги очередных поколений молодых людей.

Несмотря на все катастрофы 2022 года, у огромной части российской элиты так и осталась разнообразная недвижимость за рубежом. Все эти их отнятые в первые месяцы спецоперации яхты – не более 1% от того, что наша буржуазная аристократия там за тридцать лет и три года накопила.

Буржуазии нужен мир с Западом, и они будут пытаться вернуть страну в недавнее прошлое всеми возможными способами.

Старания нашей буржуазии настолько унизительны, что даже забавны.

Что до российской интеллигенции – здесь ещё смешней. Они мнили себя потомками Бунина и Цветаевой – но Бунин, сколько его ни звали домой, так и не вернулся, а Цветаева приехала только в 1940 году. Не через полгода, а через почти два десятилетия.

Цена убеждениям Бунина (Зайцева, Шмелёва, Мережковского, Ильина) – была пожизненной и огромной. Цена убеждениям многих из их «преемников» в XXI веке – ломаный грош.

Может, оно и к лучшему, но тут тоже таится как минимум одна проблема: заняв оставленные места, они ещё с большей страстью, хоть и незримо, будут топить своих ватных оппонентов.

Помню, как в кругу основных наших культурных фигурантов «Русской весны» 2014 года – всех тех, кто вложился в те события словом, песней, поступком, – из уст одного моего доброго знакомого прозвучала простая мысль: «Никогда русская патриотическая культура не жила так униженно, как с 2015 года по 2022-й».

Призванные в 2014 году на телевидение, в газеты, в эфиры радиостанций добровольные патриоты выполнили своё дело: легитимизировали и объяснили народу возвращение Крыма, праведность донбасского восстания – и… неизбежно вернулись в свою культурную среду, где их встретили всё те же прогрессивные лица с кислой ухмылкой: «Ну что, поддержали аннексию? Ну вот идите теперь в Кремль за своей новой ролью, за новой выставкой и за ротацией на радио, вам там дадут…»

Сделаем ли мы хоть однажды какие-то выводы из сказанного выше?..

Нет. Выводов нет и не будет.

Люди действительно имеют право на мнение, и было бы странно преследовать артистов в административном или уголовном порядке за кратковременный отъезд из страны, за произнесённое ими сгоряча или даже осмысленно.

Не менее, кажется, странно было бы отказываться от мерцающих перспектив перезагрузки отношений с Европой.

Но безусловно странным и постыдным будет тот день, когда Россия опять посадит себе на шею «европейских партнёров», а также их деятельных культурных агентов здесь, и повезёт всех их дальше.

По крупу её будут постукивать ножками, приговаривая: «Н-но, кобыла, пошевеливайся, тебе ещё платить и каяться, платить и каяться…»

Я для себя ещё в 2015 году решил: да наплевать – возвращённая русская земля и миллионы обретённых новых русских граждан важнее всего этого липкого безобразия.

…Но всё равно, знаете, противно иногда.

Колчак был неправ

Всякий раз, когда во время войны поднимается тема российских артистов, решивших поддержать не свою, а какую-то другую армию, досужие люди с завидным постоянством повторяют одни и те же, увы, ложные доводы. Пафос этих высказываний мы, может быть, и разделяем, но суть их всё равно хромает.

Стало правилом хорошего тона цитировать слова якобы Колчака, призывавшего не трогать «артистов и проституток», которые будто бы «служат любой власти».

Иной человек напишет это – и как-то даже приподнимается над собой.

Но, цитируя дурацкие высказывания якобы Колчака, того ещё специалиста по культурной политике, вы оскорбляете вообще всех артистов.

Зачем? Навязчивая антикультурная позиция, вошедшая у нас в моду, не доведёт до добра.

Дмитрий Ревякин, Алексей Поддубный, Иван Охлобыстин, Антон Шагин и скрипач Пётр Лундстрем – тоже артисты.

Или и этих, в числе прочих, слушать не надо, как Колчак завещал?

Недавно ушедший Владимир Валентинович Меньшов был артист.

Иосиф Кобзон был артист.

Василий Лановой был артист.

Николай Губенко был артист.

Василий Шукшин был артист.

Марк Бернес был артист.

Александр Вертинский был артист.

И даже Маяковский был артист. И современник Колчака, кстати.

Не менее привычно стало повторять: «С чего мы взяли, что у них есть собственные мысли? Зачем их вообще слушать?».

Не питая никаких иллюзий касательно артистического и музыкального мира, я всё-таки спрошу: а кого надо слушать? Какая профессия у нас обрела право на проговаривание истины – взамен утратившей авторитет артистической среды?

Да никакая не обрела. В любой среде количество одарённых и умных людей и количество кретинов примерно одинаковы.

Я долгое время работал в ОМОНе, оттуда ушёл в писатели, затем из писателей – в ополченцы, а из ополченцев – в политики. И ответственно заявляю: везде одно и то же.

И говорить сегодня, что артисты поголовно недоумки и проститутки, – значит уподобляться либералам, которые искренне считают, что все омоновцы – дегенераты, как, впрочем, вообще силовики. Кроме того, в либеральных иерархиях не отличаются большим умом шахтёры, особенно донецкие и луганские. Да и пролетариат как таковой всегда под вопросом: чего они там на своих заводах могут понять в сложных материях…

Едва ли я стал бы писать этот текст, если б не получил однажды трогательное и преисполненное боли и чести письмо профессора Московской консерватории, в минувшие годы неоднократно посещавшего Донецк с концертами.

«Мне очень хотелось бы, чтобы кто-то произнёс вслух на фоне нынешнего негатива по отношению к культуре какие-то слова в её поддержку, – писал он. – Да, многие деятели культуры сейчас заблуждаются – вольно или невольно.

Но этот негатив в адрес культуры дорого обойдётся в перспективе и несправедлив по отношению к огромному количеству артистов, музыкантов, актёров, художников и т.д., которые, не пользуясь никакой властной поддержкой, остаются в своём, не побоюсь этого слова, служении и искренне любят Россию.

В годы Великой Отечественной войны об этом помнили и эту их деятельность использовали и уважали, сейчас же происходящее по отношению к культуре меня очень тревожит».

…Как-то, гуляя по Новодевичьему кладбищу, я невольно обратил внимание на то, кого люди помнят и чтят более всего: на чьих могилах всегда свежие цветы.

Это в самом широком смысле артисты: музыканты, композиторы, поэты, режиссёры. И ещё военные. Потому что именно в их деятельности наиболее полно и остро отражается история государства – воинов и поэтов, музыкантов и – о, да! – артистов.

Все 1990-е мы унижали нашу армию – пока не догадались, что делали это напрасно. И начали перестраивать армию и силовые службы.

Теперь мы взъелись на артистов.

Но здесь тоже всего лишь надо сменить настройки.

Мы сами превратили национальную культуру в кабак. Стоило бы вернуть культуре её истинное предназначение: воспитывать и растить в человеке – человеческое.

Но если вы желаете относиться к артистам, как Колчак, – то и закончите, как Колчак.

Часть четвёртая, краткая. Родня

Даша

В тот день Даша Дугина подходила ко мне несколько раз.

Мы знакомы лет восемь – да, вот эти восемь лет. Время от времени встречались по всяким мимолётным делам, и даже работали в одном театре некоторое время.

Я её не сразу узнал – она сменила прическу, покрасила волосы, и была какой-то неизъяснимой и удивительной красоты.

Я поздоровался, конечно, – но в течение фестивального дня здороваешься с доброй сотней людей, иной раз отчёта себе не отдавая, кто перед тобой.

А тут – словно птица пролетела мимо, крылом задев щёку. «…кто это? – подумал озадаченно. – Я же её знаю… Такое лицо прекрасное».

Но подошли другие люди, отвлекли.

* * *

…Она ещё раз возникла где-то на краю кадра, а потом – снова.

Переходила с одной площадки фестиваля на другую, жадно слушала музыку, стихи, хоры.

И спустя то час, то полчаса вдруг снова появлялась рядом, улыбаясь.

Она была изящно одета: женственная, светлая, тонкая.

Шумела музыка, радовались люди – но у неё словно бы внутри играла другая, своя мелодия.

Эта мелодия – переливалась, серебрилась.

* * *

Тем временем те, кто явился за её жизнью, – сидели на автомобильной стоянке и ждали.

Приехали и ждали, чтобы убить.

Они так делают. Это давно легализованный для них метод. Цивилизованный мир, вся эта Европа, коллективная Анджелина Джоли посол мира, все эти наши письменники и песенники, все эти лукавые праведники, – они приучили киевскую власть, их элиту, их многомиллионный актив к мысли, что они слабые, они ж дети, им всё можно, их же обижают.

Приучили, говорю, не сейчас, а тогда, за восемь лет до.

«На, деточка, тебе гранату, иди и отнеси им смерть».

* * *

То, что они так делают, стало понятно давно.

Когда они подорвали в лифте Арсена «Моторолу» Павлова.

Когда они подорвали Михаила «Гиви» Толстых.

Когда шли покушение за покушением на Александра Захарченко.

Да, названные мной были солдаты, это понятно.

Но тогда уже стоило осознать, что для заказчиков, для исполнителей значения не имело – как, кого, в каком составе убить. У Захарченко несколько раз едва не погибала вследствие покушений вся семья – включая его самого младшего сына, совсем малыша. Арсен должен был в тот вечер подниматься в лифте вместе с женой и с грудным ребёнком. Просто они не дождались его на улице – Арсен задержался – и поднялись одни.

Мы всё это знали, пока та сторона в блогах устраивала свои хиханьки да хаханьки по поводу каждой смерти.

Впрочем, что я. Хиханьки да хаханьки устраивали и здесь, в России. Для наших записных гуманистов всё это не имело ни малейшего значения.

Давно надо было понять: они перешли этот рубеж.

Этот их кумир из бесконечного комедийного сериала, вечно невыспавшийся человек в маечке, – он тоже давал добро на такие действа. И потом проникновенно тряс руки партнёрам и послам добра.

– Я ведь убью, ведь убью, ведь убью? – словно бы повторял он.

– Да, конечно. Безусловно. Да, – отвечали ему.

* * *

20 августа 2022 года под машину Дарьи Дугиной было подложено взрывное устройство, которое буквально выбросило её «Ленд Крузер» с трассы. Автомобиль разнесло так, что даже номера не могли найти.

Она могла ехать вместе с отцом. Могла ехать без отца. В любом случае она бы ехала в машине. Они спланировали убийство девушки тридцати лет.

Место было выбрано не случайно. Фестиваль «Традиция» был придуман нами за восемь лет до этого чёрного дня. И сама дата – восемь лет – конечно же, неслучайна. Все эти годы фестиваль объединял, по сути, одних и тех же людей. Тех, для которых Донбасс – личная боль.

С первого же фестиваля он стал местом сбора для всех наших. Для тех, кто там, на Донбассе, поёт, работает, служит. Для тех, кто разделяет эту трагедию.

А потом фестиваль стал ещё и семейным праздником. На него стали приходить и приезжать и участники, и гости – вместе со своими детьми.

Философ Александр Гельевич Дугин был постоянным нашим гостем и другом. И Даша всегда была с ним.

С той же общей стоянки уезжал в тот вечер соорганизатор фестиваля, давний друг Донбасса и его ополченских командиров, режиссёр Эдуард Бояков вместе со всей своей семьёй.

Наш друг и брат все эти годы музыкант Алексей «Джанго» Поддубный со своей семьёй уезжал тогда же.

Наш друг и брат музыкант Дмитрий Ревякин со своей семьёй и командой.

Наш друг и брат скрипач Пётр Лундстрем со своей семьёй.

Были и уезжали оттуда же чуть раньше, тогда же или чуть позже: военкор и музыкант Аким Апачев, военкор и поэт Анна Долгарева, ещё один поэт из Донецка Анна Ревякина, друг Донбасса и актёр Сергей Пускепалис, друг Донбасса артист Сергей Маховиков, группа «Зверобой»… Вся наша родня по бесконечной русской весне. Были бойцы, ополченцы, донецкие и луганские резервисты.

И было огромное количество детей.

Там у всех машины стояли рядом, и все двигались в общей пробке домой.

Даша выехала на считаные минуты раньше общего потока.

Нелюди, совершившие это, – они толкались меж наших детей, ждали, жевали жвачку, курили.

Они готовились. Они дождались.

Это невыносимо.

* * *

Во гробе Даша словно бы сияла.

Случалось бывать на похоронах, но такое – увидел впервые.

Она светилась: вся чистая, вся небесная.

В один день она стала дочкой всей стране.

Дочкой, сестрой, роднёй.

Сергей

С первого его фильма, с первой роли был поражён им. Вся его физиогномика, жестикуляция его, голос – подкупали.

Я старообразный человек: если мне нравится артист – я собираю диски с ним. Уже и дисков не выпускали, а я всё собирал, и ставил на полочку.

«Простые вещи» и «Как я провёл этим летом» стали откровением, открытием, очарованием.

Человек, снимавшийся в этих фильмах, – сразу стал мне друг. Такой, знаете, о каком в детстве мечтается.

Но я ж не приду к нему, не скажу: давай дружить. Мы ж взрослые мужики; в конце концов, занятые люди.

Когда режиссёр Алексей Учитель снимал фильм по моей повести «Восьмёрка», я предложил ему Сергея Пускепалиса на роль командира ОМОН. Уговаривать Учителя не пришлось. Пускепалис тоже согласился.

Я и сам там снимался – но съёмки были где-то под Питером, я отыграл свою маленькую роль и уехал, а он, явившись в другие съёмочные дни, сыграл крохотную свою. Мы не увиделись.

Потом были съёмки фильма «Гайлер» – и, пользуясь тем, что и на этой съёмочной площадке ко мне прислушивались, я предложил на вторую главную роль всё того же Сергея Пускепалиса. А первая главная – была у меня.

И тут уж нам было не отвертеться друг от друга.

И мы сошлись, как и было задумано судьбой.

Я ж его видел в кино – неужели ж и он меня не узнал бы?

* * *

Словно с детства всю жизнь дружили. Предчувствия меня не обманули.

Тогда уже был Донбасс, уже полыхало.

Сергей с лёту – не осведомляясь, как тут кто на съёмочной площадке относится к его убеждениям, – рассказал про свои приключения в Киеве посреди Майдана, в зиму с 2013-го на 2014-й. Как он там ходил из палатки в палатку, заполненные то ли одурманенными, то ли бесноватыми, и нарывался на драку.

Вид у Сергея был – вдруг вы не разглядывали его вблизи – более чем убедительный: огромный человек медвежьей стати. Добрейшей при этом души (но кто ж про это знал на Майдане).

Его, короче, там не убили, зато он их невзлюбил – последовательно и неумолимо.

У нас была крепкая почва для дружбы.

Я не помню толком, где мы, когда, сколько раз встречались – наверное, много, – но если и не встречались: он всегда был рядом.

То был, как с годами понимаешь, исключительный случай: когда человека вроде и нет постоянно – а он всё равно рядом.

Он ни разу за все эти годы не дал усомниться в том, что протянет руку – в любой ситуации. Руби дальше, брат, дави их, жми: вот так то говорил, вдруг появляясь в телефоне, то писал, то иной раз наговаривал голосовым.

Это едва ли не единственный случай в моей жизни, когда человек из кино переместился в жизнь – и себя не растерял.

Он был не по-актёрски открыт.

Он не по-актёрски, напрочь, был лишён нарциссизма.

Он умел смеяться, как ребёнок. Он очень часто смеялся, а хмурился – совсем редко. Но хмуриться тоже умел. Горевать умел. Наверное, и плакать умел, но я этого не видел.

Он никогда не ставил себя выше тех, кого считал настоящими мужиками – это были люди в погонах, вояки, ополченцы, спецура, главные его друзья-товарищи. Всем видом он давал им понять: вот вы – вы делом занимаетесь, а я – ну чего я, в кино играю вас, дай бог, если хорошо получается.

И, наконец, главное.

Литовец по отцу и болгарин по матери – он был невероятно, абсолютно, идеально русским человеком.

Больше всего на свете он болел за Донбасс. За наших.

Ничего не волновало его в схожей, соразмерной, хоть сколько-нибудь сравнимой степени.

* * *

Режиссёр Тигран Кеосаян снял военный фильм «Бессмертные» – про десантников, с Пускепалисом в главной роли.

Пускепалис там играл смертельно больного, но сохранившего бойцовскую стать человека, знающего о том, что он приговорён, и никому вида не показывающего.

У него в фильме спрашивают:

– Сколько тебе осталось?

Он спокойно отвечает:

– Два-три месяца.

Фильм вышел в июле 2022 года.

Глядя на Пускепалиса, главная героиня кричит:

– Что ж вы уходите и уходите?!.

20 сентября 2022 года Сергей Витауто Пускепалис погиб в автокатастрофе – по дороге на Донбасс. Он вёз гуманитарный груз своим братьям.

* * *

После гибели Арсена «Моторолы» Павлова, Александра Владимировича Захарченко, моего однополчанина и собрата Радика Графа, – Сергей Пускепалис был самым любимым моим товарищем. Самым щедрым в дружбе.

Для меня он – в числе погибших на этой войне. Поднимая третий тост за Мотора, Гиви, Батю, Воху, Графа – поднимаю его и за Сергея, как за равного в этом небесном ряду.

Ровно за двадцать лет до – в Кармадонском ущелье погиб актёр Сергей Сергеевич Бодров.

Они оба успели снять по одному фильму как режиссёры. Оба сыграли в фильмах, которые составили золотой запас русского кинематографа смутного времени.

Бодров сыграл свою первую заметную роль в 1992 году, и снимался 10 лет: «Кавказский пленник», «Брат», «Брат-2», «Война». В 2002 году Бодров сыграл последнюю роль в фильме «Медвежий поцелуй».

В 2003 году Пускепалис сыграл в кино свою первую роль – словно бы приняв у Бодрова незримое рукопожатие – и снимался следующие 20 лет: «Как я провёл этим летом», «Сибирь. Монамур», «Жизнь и судьба», «Ледокол».

Главные, основные, лучшие роли у обоих – служивые люди, военные.

20.09.2002.

20.09.2022.

В один день страна лишилась двух братьев.

Сергей и Сергей.

Часть пятая. Предыстория и подоплёка

Украина, которая бывала

Чтобы принять Украину в Россию – а мы обязаны принять (и примем) Украину в Россию, – надо знать и понимать Украину.

Мы иной раз не вполне её понимаем, и тому есть объективные объяснения.

Многие сведения, касавшиеся малороссийских земель, до революции были исключены из обихода – в силу самых разных причин, в том числе идеологических.

После 1917-го о столь же многом умалчивали по другим, но тоже зачастую идеологическим причинам.

После 45-го здесь тем более не хотели обижать украинское самосознание, бередя трагедию бандеровщины и некоторые аспекты истории правобережной Украины.

Обставленная лакунами история отомстила нам.

Для общего потребления в новейшие дни была зачем-то выбрана весьма упрощённая концепция: никакой Украины вообще нет и не было. Украинцев тоже нет – это обычные русские. И языка у них нет. Культуры тем более нет. И вообще их Ленин со Сталиным придумали.

Это всё легко запомнить, а потом за минуту произнести, испытывая при этом чувство снисходительного удовлетворения. Но легче всё равно не становится.

Потому что реальная картина, как обычно, несколько сложней.

Иные у нас любят расставаться с правобережной Украиной, говоря, что там-то точно русским делать нечего – и надо всё это отдать. А вот левобережная и Киев – это да. Это берём.

Но стоило бы помнить про Галицко-Волынское княжество – между прочим, одну из колыбелей русской цивилизации. Огромнейшая древнерусская территория, оказавшая на европейские дела колоссальное влияние. В течение двухсот лет эти земли органично пребывали в общем ряду с Новгородской землёй, Рязанским княжеством, Ростовским и Смоленским. Везде жили тогда люди в целом общей культуры, любившие свою огромную землю и говорившие на одном языке.

200 лет – это, заметим, на 170 лет больше, чем вся история «независимой» украинской государственности, и всего на 40 лет меньше, чем вся, ко времени написания данного текста, история США.

Иные скажут: когда это было!..

В ответ рискну напомнить, что ещё накануне Первой мировой войны – сто с небольшим лет назад! – многие территории самой Западной Украины являлись местом циркуляции… радикально прорусских националистических взглядов.

Стоило бы задуматься, как так вышло, что сегодня мы наблюдаем картину ровно противоположную.

Украинству как идеологии дали волю в начале XIX века, при императоре Александре I. Российская администрация сквозь пальцы смотрела на осуществлявшиеся (как правило, поляками) разнообразные филологические изыскания по малороссийской истории.

Именно тогда в светском культурном поле начало оформляться украинское национальное самосознание.

К середине XIX века Украина уже имела собственную литературу – и даже свои, местного разлива, литературные шедевры, – что всегда является своеобразной сдачей экзамена для языка. Язык, на котором создаётся авторская литература, неизбежно покидает раздел «диалекты».

В глубине времён многие народы имели общий язык и общую систему понятий – а потом расходились и забывали о родстве напрочь. Скажем, венгры происходят из уральской языковой семьи и пребывают в родстве с ханты и манси – но сегодня этот фактор, увы, уже не имеет никакого принципиального значения.

Другой вопрос, что венгры с местными их родственниками разошлись слишком далеко, а мы с украинцами – нет. И здесь надо очень аккуратно подшивать надрез.

Они пытаются разодрать, раскорчевать рану, сочиняя дичайшие выдумки про древнюю укропию и украинского князя Святослава. Их историческая наука управляема дикарями.

Но и огульное утверждение, что хохлы – это кошмарный сон разума, – тоже крайность.

Читая великий роман Михаила Шолохова «Тихий Дон», сложно не заметить, что там с первых же страниц действуют хохлы, у которых в 1913 году существуют свои станицы; заметьте – на Верхнем Дону. Они спокойно проживают среди казаков и великороссов, но при этом заметно отличаются от них. Одна из первых сцен «Тихого Дона» – драка на мельнице, где дерутся как раз хохлы с казаками.

Но если «никаких украинцев до 1917 года не было» – о чём же тогда писал Шолохов?

И если б только он! Хохол – постоянный герой русской классической литературы.

Задайтесь простым вопросом: о ком говорит Пушкин в «Полтаве»?

Украйна глухо волновалась.

Давно в ней искра разгоралась.

Друзья кровавой старины

Народной чаяли войны,

Роптали, требуя кичливо,

Чтоб гетман узы их расторг,

И Карла ждал нетерпеливо

Их легкомысленный восторг.

«Друзья старины» – представители украинского политического класса той эпохи, помнящие историю Сечи, – делали ставку на, внимание, малоросский народ, который они желали склонить к восстанию против имперской России.

Да, Пушкин уже тогда метко подметил их, позаимствованную у поляков, «кичливость», а также «легкомысленность», – но это не означает, что проблемы не было. Эта проблема, оказывается, ровно в том же, что и сегодня, качестве существовала уже при Петре Великом!

Говорить о том, что хохол – то же самое, что рязанец или туляк, – очевидная натяжка. Нет, конечно. Рязанец и туляк для русского классического писателя были русскими людьми, равно как воронежцы или новгородцы. А хохлы – это хохлы. Представитель стремительно развивавшегося субэтноса, дорожившего своим малороссийским именем.

В общих чертах данный субэтнос сформировался уже к XVII веку. За последующие триста лет своих черт не утратил. И, общинно проживая, к примеру, на юге Великороссии, или в Новороссии, или на землях Войска Донского, – в русском народе чаще всего не растворялся.

Чего ж отрицать очевидное? Кого мы хотим обмануть?

В конце XIX века на Украине сформировался настоящий культ Тараса Григорьевича Шевченко. Когда у народа появляется свой национальный поэт – народ обращается в нацию. Современник писал:

«…крестьяне массами идут на могилу, чтоб поклониться праху любимого поэта – с обнажёнными головами поют и читают Шевченко – относятся с благоговением к портретам его, что висят в украинских светлицах, – так ведут себя в молитвенных домах».

У нас имеют привычку напоминать в этом месте, что Шевченко писал и на русском языке тоже. Да, конечно: и на русском, и на украинском. Но основные его классические сочинения – украинские.

Зародившаяся украинская интеллигенция в течение всего XIX века шаг за шагом последовательно отстаивала права своего языка.

И вот любопытная статистика.

К середине того столетия на Украине публиковалось на мове всего 5% печатных изданий, а 95% – на русском.

Ещё в 1863 году министр внутренних дел российской империи Пётр Валуев, озадаченный ростом украинских настроений, сказал, как отрезал: «Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может».

Но было поздно.

К 1875 году процент печатных изданий на украинском вырос почти до 25%.

К тому времени ежегодно выходило примерно 65 тысяч экземпляров книг на украинском языке. По тем временам это были очень серьёзные цифры. Украинский язык стремительно становился модным и востребованным.

При том, что до 1917 года оставалось ещё почти полвека.

В 1876 году российская власть, осознавая, как запущена эта проблематика, решила запретить театральные представления, концерты и публичные чтения на украинском. Увы, всё это привело к обратным результатам… А по итогу – к натуральной катастрофе, разрешать которую пришлось уже в другие времена.

В начале 1890-х годов на Украине было создано общество под названием «Братство тарасовцев», названное так, естественно, в честь Тараса Шевченко.

Российская власть от греха подальше погнала активистов общества прочь из страны – в сторону Галиции и Буковины. И вот там украинство – именно как антироссийская идеология – и начало пускать свои злые ростки.

При всём том, что изначально в тех местах не было никаких благоприятных условий для распространения зловредного русофобствующего украинства.

«…поляки и русины не верят друг другу и носят каменюки за пазухой, – писала поэтесса и драматург Леся Украинка, – вся галицкая общественность лучше с чёртом примирится, чем с поляками».

И это 1891 год!

Но весьма скоро русофобию словно бы приживили на этих землях, организовав там плацдарм самого вульгарного и превратно понятого украинства.

В университетах Львова и Черновцов начали открываться украинские кафедры. Учёные, поэты, историки Украины хлынули в Галицию.

Украинское самосознание год от года крепилось даже не вопреки, а благодаря запрету. Раз запрещают – значит, мы точно украинцы.

Тем временем российское дореволюционное научное сообщество – быть может, отчасти в пику самодержавию, – начало признавать малоросскую идентичность.

Дореволюционный словарь Брокгауза и Ефрона – самый авторитетный, основной, главный в России – констатировал: «Быт, жилища, костюм, способы землепользования, народная поэзия, отношение к промыслам, музыка и т.д. малороссов представляют многия отличия от великороссов».

Один из отцов российской филологии, академик Александр Алексеевич Шахматов доказывал, что украинский язык существует уже самостоятельно. Крупнейшие российские дореволюционные филологи Фортунатов и Корш поддерживали его.

Согласно переписи 1897 года, 18% населения признали малороссийское наречие родным языком. Не от населения Украины 18%, а от населения всей Российской империи.

Этнографы конца XIX века отмечали повсеместный и поразительный брачный бойкот: малороссийские девушки редко шли замуж за великороссов, а русские – за малороссов.

Казачьи и малороссийские станицы – как правило, не смешивались.

Шолохов, кстати, был скорее исключением: отец его – великоросс, отчим – казак, а мать – малоросска. Звали её в девичестве Анастасия Даниловна Чорняк, в русской транскрипции – Черникова. Несмотря на то, что сама Анастасия Даниловна на Украине не была никогда, и родилась уже на Дону, – она размовляла, пела украинские песни и любила поэзию Шевченко, позже привив эту любовь и сыну.

Шолохов был бы несказанно огорчён тем обстоятельством, что русские и украинцы впали в очередную вражду. Но не менее он удивился бы, если б ему сказали, что никаких украинцев не существует, потому что их придумал Ленин.

Учёный Владимир Вернадский в 1916 году констатировал: «Украинская (малорусская) народность выработалась в определённо очерченную этнографическую индивидуальность».

С этим наследством мы вступили в Первую мировую войну.

Несмотря на оформившееся этническое самосознание, сторонники независимости Украины всё равно оставались меньшинством внутри украинского общества. Малороссы хотели себе вернуть право на язык, на литературу, на концерты и публичные выступления, – но верхом политических их мечтаний являлась в те годы исключительно федерализация.

На Украине помнили и ценили нашу общую родовую историю. Отрицать её было уделом совсем уж специфических персонажей.

Когда грянула Первая мировая, журналист Симон Петлюра – да-да, тот самый – писал: «Противники России при переходе границы будут, конечно, стараться привлечь украинское население на свою сторону и всякими обещаниями политическими и национальными посулами посеять смуту среди него. Украинцы не поддадутся провокационным воздействиям и выполнят свой долг граждан России…»

Не знаем, насколько искренним был в 1914 году Петлюра, но главный запрос от украинской интеллигенции формулировался элементарно: снимите запреты 1876 года – и Украина поклонится России в ноги.

Однако, цитируем современного историка Сергея Белякова, «…политическая программа российских украинцев сразу же провалилась. Киевская газета “Рада”, призвавшая украинцев стать на защиту ОБЩЕГО Отечества, была закрыта, несмотря на свою лояльность и патриотизм. Из 18 газет, выходящих на украинском, оставили 7. Само слово “Украина” цензоры начали вычёркивать из газетных статей. В Киеве под запрет попали театральные афиши на украинском, в Полтаве запретили украинские вывески».

И вот – февральская революция, Временное правительство, хаос. И появление Украинской Рады.

10 июня 1917 года, когда до прихода большевиков оставалось ещё пять месяцев, вышел знаменитый Универсал. Он гласил:

«Да будет Украина свободной! Не отделяясь от России, да будет украинский народ иметь право сам управлять на своей земле. Мир и порядок на Украине установит Всенародное Украинское собрание. Только наше Украинское собрание имеет право издавать и устанавливать законы, которые должны установить порядок у нас, на Украине. Никто, кроме нас, не может знать, какие законы для нас наилучшие».

Украинская власть ещё ощущала силу пуповины, связывавшей её с Россией, – но уже почувствовала явный вкус к разделению.

Во время чтения Универсала в Раде, писал современник, «…некоторые рыдали в голос, припав головами к спинкам кресел, многие вытирали слёзы рукавами, один человек от счастья упал в обморок, с ним случился нервный припадок».

11 июня 1917 года Универсал был оглашён перед народом, собравшимся на Софийской площади. Затем прошёл парад созданных к тому времени украинских войск.

К 16 июня семьдесят сельских сходов прислали в Раду свои решения: поддерживаем универсал.

В Киеве, Полтаве, Виннице, Умани отслужили благодарственные молебны, прошли многочисленные манифестации: люди несли иконы и портреты Шевченко – как иконы.

Более того: манифестации в поддержку украинского универсала прошли в Петербурге и в Москве. Российская интеллигенция радовалась подъёму украинского самосознания, и большевики тут были вообще ни при чём.

Всё это вполне уже напоминало так называемые «марши мира», случившиеся в Москве и Петербурге в 2014 году: когда чересчур прогрессивные москвичи вышли в поддержку киевского Майдана.

Но не вся, конечно, интеллигенция так себя вела и в 2014-м, и в 1917-м.

Художник Иван Билибин, например, в ответ на чтение Универсала в Петрограде запел «Боже, царя храни». Тот самый Билибин, что в Гражданскую войну эмигрирует, а в 1936 году вернётся в СССР. Здесь виден вполне логичный путь русского империалиста: тот, кто в 1917 году издевается над украинской независимостью, конечно же, должен оказаться в СССР как раз накануне того, как Сталин вернёт Западную Украину в состав России.

Но всё это случится позже. А в 1917 году, ещё до Октября, противниками украинского национализма окажутся и кадеты, и, внимание, большевики – из числа тех, что были допущены в состав Государственной Думы.

Пока в Киеве ширились массовые гуляния в красивых вышиванках и разрасталась истерика на тему «Москали сьели наше сало», в центральной России начали осознавать, какой катастрофой могут обернуться киевские события.

И тут уже оказалось не важно, как и откуда вырос сепаратистский извод украинства: то ли слишком либеральная политика Александра I по отношению к исследователям мовы послужила тому виной, то ли – слишком жёсткая Александра II, – но, как говорится, маемо шо маемо. В итоге февральской буржуазной революции украинцы заболели самостийностью в тяжёлой форме.

В Киеве лета 1917 года нашлись силы, которые пытались противостоять творящемуся.

В считаные недели появилось 19 политических и общественных организаций, которые создали Внепартийный блок русских избирателей. Программа блока формулировалась предельно просто: «Киев – русский город».

Совет профессоров Киевского университета св. Владимира выразил протест против «насильственной украинизации русской культуры» – 36 профессоров, в том числе и малороссийского происхождения, высказались в поддержку этого протеста, и только трое не поддержали.

Но вредоносную стихию было уже не остановить.

Стихию, представлявшую пусть не большинство населения Украины – но большинство стремительно сформировавшегося украинского политического класса, радикально сменившего вектор: прочь от России.

Раскол случился даже в церкви: украинские батюшки начали повально выступать за украинскую автокефалию. Епископы русского происхождения пытались отрезвить их, но безрезультатно.

Из всех национальных меньшинств, подметил историк Сергей Беляков, самыми лояльными украинской Раде оказались евреи. Если русские и поляки не могли примириться с победой украинства, то евреи сразу сделали ставку на новую силу. Представитель сионистов, прибыв в Раду, выступил на древнееврейском, выражая этим самым отношение сионистов к зарождавшейся «украинской государственности».

В июле 1917 года в Киев из Петрограда приехал политик, публицист Василий Шульгин – и констатировал: «Люди, которые ещё вчера считали себя русскими, которые всеми силами боролись за существование Руси <…> перечислены из русских в украинцы». Вину за происходящее монархист Шульгин прямо возлагал на Временное правительство – то ли потворствовавшее всему происходящему, то ли не умевшее справиться с этим.

Летом 1917 года, за три месяца до победы большевиков, Центральная Рада объявила, на какие земли претендует новая Украина: Малороссия, Новороссия, Слобожанщина, Кубань, Юго-Западный Край, Холмщина.

Крыма в списке не было, но аппетиты Рады, как мы видим, претендовали на большее количество территорий, чем те, что позже войдут в состав УССР.

На свою беду, Центральная Рада решила провести выборы. Фальсифицировать тогда их не умели – и по итогам выборов киевские политики выяснили для себя неожиданную картину: в ряде земель украинской автономии, полным ходом идущей к отделению, украинские партии – провалились.

Так, в Харьковской думе украинские партии получили всего 4 места из 116. В Екатеринославе (будущем Днепропетровске) русские эсеры и русские большевики взяли около 50 мест, еврейские партии – 19, а украинские националисты – лишь 9. В Полтаве украинские партии заняли третье место, а первое и второе – большевики и кадеты, выступавшие, напомним, против украинского сепаратизма.

Тем не менее, в октябре 1917-го – незадолго до большевистской революции – весь Киев был увешан плакатами, где Украина была нарисована как независимая страна с территорией от Карпат до Кавказа.

Аппетит пришёл во время еды!

Еле умерив аппетиты, в ноябре 1917 года пришедшим к власти большевикам Украинская Рада объявила о своей власти над девятью губерниями.

Украиной они теперь видели: Киевскую, Волынскую, Подольскую, Черниговскую, Полтавскую и Харьковскую губернии плюс Новороссию: Екатеринослав и север Таврической губернии, но без Крыма.

На Крым им претендовать было сложно: согласно переписи, там было всего 11% украинцев.

«Крымский полуостров останется крымчанам», – заявил расщедрившийся Симон Петлюра, теперь уже секретарь по военным делам Украины.

И покатилась история с высокой горки!

В условиях мировой войны, поддержанная немцами, Украина обрела полную независимость, создав полноценную, замечательно вооружённую армию и все сопутствующие институты.

Мировая война переросла в Гражданскую.

В ходе Гражданской большевики проявят обескураживающие умения – и дальнозоркости, и хватки, и цинизма, и зверства, – заманивая, загоняя, подбирая распавшиеся территории в состав России, теперь уже Советской.

В этих обстоятельствах большевики пошли на прямую, рискнём сказать, политическую демагогию.

Да, признавались они, до революции мы говорили о праве наций на самоопределение – но тогда имелось в виду самоопределение от буржуазных правительств и капиталистов. Теперь же пролетариату и крестьянству, обретшим свободу, самоопределение уже не нужно: ведь они хотят жить в общем социалистическом отечестве. И столицей его станет Москва. Поэтому мы всех сепаратистов – переубедим, перекупим или передушим (впрочем, о последнем большевики вслух не говорили).

Ленин пошёл на признание украинских границ по той формуле, которую прописала Рада, в силу вполне рациональных причин: большевики не могли оставить украинствующий Киев и ближние к нему регионы в одиночестве – тогда во всех Советах выигрывали бы украинские националисты, пусть даже и с большевистскими бантами на груди. Но Москве надо было, чтоб пророссийские малороссы составляли им конкуренцию. Для этого были нужны земли Харькова, Екатеринослава и так далее: это создавало нужный баланс. Без этого баланса Украина становилась неуправляемой. А ей надо было управлять.

Это сейчас легко рассуждать: надо было вот это оставить в УССР, а вот это и ещё вот то – не оставлять. С расстояния в сто лет всё кажется простым и лёгким – но на месте, в условиях кромешной войны, голода, санкций и разрухи, приходилось принимать самые разные решения: иногда компромиссные, иногда беспощадные.

И у большевиков получилось. В сущности, получилось. Получилось решить проблему, которую не они придумали.

Глядя на Украину из XXI века, иные рассуждали так: нам досталась в наследство УССР – слишком большая, перекормленная, богатая, справиться с ней тяжело; что ж, спасибо большевикам, удружили так удружили.

Но рассуждать стоило бы иначе. Большевикам досталась в наследство украинская проблема, Украинская Рада, украинская армия, украинские вывески, Скоропадский и Петлюра, а также глобус Украины от Карпат до Кавказа. Но они взяли и решили эту проблему.

Может, у них есть чему поучиться?

И напоследок, для успокоения сердца, одна история.

Июнь 1917-го. Рада объявляет Украину свободной. Рада невероятно популярна в украинском народе.

Украинцы-фронтовики шлют в Раду телеграммы, выражая поддержку новой, свободной Украине. Жители украинских сёл собирают по 10 копеек с десятины и собранные деньги отправляют на нужды Рады.

Один украинский солдат пожертвовал Раде свои боевые ордена и медали. «Эти медали и кресты, – сказал, – достались кровью, пролитой за Россию. Теперь они принесены в жертву на борьбу против России». «И при одном упоминании о России, – писал украинский современник, – глаза солдата блеснули ненавистью».

Что это нам напоминает?

Конечно же, Майдан 2014-го нам напоминает всё это. Когда одуревшие старики несли свои пенсии в помощь восставшим. Когда бывшие советские воины-афганцы, проливавшие кровь за общую страну, вдруг начали впадать в истерику от одного слова «Россия».

Но знаете, чем закончилось всё тогда, в 1917-м?

За несколько лет Рада утеряла свою популярность до отрицательных величин. Украинское население её возненавидело. Большинство украинцев разуверились в словесных бреднях, что лились с трибун Рады. И всю эту самостийность сами же украинцы в итоге сдали с потрохами новой московской власти.

Никогда никакие большевики не победили бы киевских самостийников и демагогов из Рады, если б сами украинцы не передумали.

А они – передумали.

Ленин, вождь краснокожих и чумазых

У Есенина, в классической поэме «Анна Снегина», собравшиеся рязанские мужики весной 1917 года спрашивают у автора: «Скажи, кто такое Ленин?». И автор рассказывает: «Я тихо ответил: “Он – вы”».

Есенин, национальный гений России, недвусмысленно сообщил в финальной своей, подводящей итоги жизни поэме, что Ленин был выразителем огромной, стихийной, страшной воли русского мужика, России как таковой.

У Есенина сказано так – и это, даже не принимая на веру, придётся учитывать.

Что такое Ленин, помню, очень коротко и очень ясно рассказал правый публицист, идеолог и замечательный, Царствие Небесное, человек – Александр Иванович Казинцев. Он был настоящий русский интеллигент, наследник по прямой классиков русского славянофильства, националист.

Ленин, сказал Казинцев, в 1917 году показал всему миру, что можно бросить вызов белому господину.

Для китайцев, индусов, африканцев, азиатов, латиноамериканцев, жителей Океании – для всех цветных, чумазых, униженных и оскорблённых – это был шок. Это было религиозное откровение. Они знали из всей своей истории, из веков унижений и рабства, что белый господин – непобедим. Что он вечно будет водить тебя на цепи и забирать результаты твоего труда.

Белый господин всегда считал, что и русские – никакие не белые. Они белые – по недоразумению, а на самом деле – они цветные, чумазые и уж точно не имеющие права на свою слишком богатую землю, распоряжаться которой должен белый господин.

Когда говорят, что Ленин разрушил Российскую империю, – это, конечно же, является риторической фигурой. Ленин пересобрал Российскую империю и, главное, запустил процессы мировой деколонизации. Ещё при Ленине рухнули четыре другие империи, пока он с необычайной энергией подшивал отпавшие территории к Советской уже России. А затем, в последующие несколько десятилетий, белые господа из Лондона, Рима, Парижа, Мадрида катастрофическим образом проиграли цветным и чумазым, утеряв свои колониальные приобретения. Это всё – Ленин.

Когда Ленина норовят навек поженить с марксистской теорией, это верно лишь отчасти. Ленин – мировой супербренд: он отец Че Гевары. Причём действующий супербренд – он не только отец Че Гевары, но и вечный противник белого господина: Наполеона, Муссолини, Гитлера, Байдена.

Их сражение продолжается.

Да, белые господа кое-чему научились – и теперь, путая карты, могут предъявить в качестве своего предводителя чёрного Обаму, – но едва ли это кого-то способно ввести в заблуждение.

Обама – белый господин. Ленин – индеец, индиец, русский. Ленин – китаец, монгол, бурят, кубинец и венесуэлец. Ленин – серб, потому что сербы тоже ненастоящие белые. Ленин – африканец.

Наконец, Ленин – донбасский шахтёр.

То, что фигура Ленина высилась над первыми митингами «русской весны», – вовсе не исторический парадокс, а явление истинной подоплёки событий.

Политический Киев решил присягнуть белому господину, совершив иудин грех «европейского выбора» и предав всех колонизированных. Наивный Киев хотел заполучить входной билет в число колонизаторов НАТО и Евросоюза, не зная, что белые господа никогда не примут их как равных.

Политический Донбасс ответил: нет, мы другие.

Спустя 100 лет сначала донецкие ополченцы, а затем и вся Россия вновь явились в прежнем качестве: как сила, бросившая вызов глобализму белых господ.

При всём этом мы, безусловно, должны помнить не только о решениях Ленина, имевших трагические последствия, но и о его великорусском, дворянском, имперском, благом цинизме: руша колониализм, он совершенно искренне был убеждён, что Советская Россия имеет право на всё, ибо она – добро. Масштабы ленинских имперских атак, пусть и не всегда удачных, поразительны: он не только ставил целью возвращение под власть Москвы территорий Западной Украины и Западной Белоруссии, но и отдал приказы о взятии Варшавы, походах на Константинополь (реализуя многовековую мечту России) и на Иран, в котором, напомню, участвовал другой русский поэтический гений – Велимир Хлебников, воспевший шествие Красной армии на восток, в Персию.

Да, Советская Россия была слишком истощена, чтоб немедленно реализовать все эти ленинские задумки, но, как в одной песне пелось, «вы оцените красоту игры!».

И Есенин, и Хлебников, и Маяковский смогли её оценить; с тех пор имя Ленина – ещё и неотъемлемая часть русской культуры. Когда рушат ленинские памятники, вместе с ними рушат русскую советскую поэзию, воспевшую всемирный масштаб этого человека.

Но если бы только они! В XX веке имя Ленина звучало как пароль на всех континентах, желавших свободы и независимости от белого господина.

100 лет пройдёт – и он по-прежнему будет стоять на том же месте: вождь краснокожих, супербренд, герой есенинских стихов, вечный ужас мирового буржуа, колонизатора, олигарха.

Что до «созданной» Лениным Украины – ему, напомним, пришлось иметь дело с готовым конструктом.

Ленин не отменил этот конструкт? Но, друзья мои, разве российские императоры в полной мере отменили – загибайте пальцы – Царство Польское, Великое княжество Финляндское, Хивинское ханство, Бухарский эмират, Якутскую область, Остзейский край, Внутреннюю Киргизскую орду, Область Войска Донского и все прочие формы автономий?

То, что Грузия именовалась Грузинской губернией, а Армения – Армянской, тоже ничего, по сути, не меняло. Они с тем же успехом отделялись в качестве губерний, как Финляндское княжество или Всевеликое Войско Донское.

Увы: и Пётр Великий, и Екатерина II, и Александр I тоже «закладывали бомбы» под империю, подшивали к национальным автономиям спорные – в том числе русские – земли, веря, что царство их нерушимо. Но, увы, и эти бомбы время от времени взрывались.

Равно как и все нынешние автономии в составе России имеют не только созидательный потенциал, но и порой разрушительный.

Что не мешает нам блюсти всю эту цветущую сложность на вверенной нам земле. Потому что мы – не белые господа. Мы – надежда человечества.

Как они это сделали

Армения, Нагорный Карабах и Азербайджан.

Гагаузия, Приднестровье и Молдавия в целом.

Абхазия, Южная Осетия и Грузия.

Киргизия и Таджикистан.

Казахстан…

Это – неполный список тех территорий, где сразу же возникли зоны напряжения, едва началась специальная военная операция на Украине.

И на все эти территории устремлены – как волчьи глаза в лесу – алчные взоры Польши, Румынии, Турции, Британии…

Спустя 100 лет мы вернулись в ту точку, где в прошлый раз были ввергнуты в жесточайшую свару, но сумели перейти через неё.

В советское время наши противники той эпохи именовались следующим образом: белополяки, петлюровцы, интервенты, басмачи… Много разных определений было, но суть всё та же.

Украина подала тогда на отделение, и немцы снабжали её оружием. Вместе с Украиной и через Скоропадского они снабжали оружием атамана Всевеликого Войска Донского Петра Краснова, также подавшего на отделение от Москвы.

Полыхал Кавказ. В Закавказье пришли турки. От России отторгали земли губерниями, краями, областями. Цвели все мыслимые и немыслимые сепаратизмы. Одновременно на воюющих территориях резали друг друга малые народы.

Перечитывая литературу той эпохи, поражаешься сходству контекста, идей, событий, географий, эмоций, типажей.

За прогнозами о нашем возможном будущем можно обращаться не к антиутопиям Оруэлла, а перечитать ещё раз «Тихий Дон», «Как закалялась сталь», «Хождение по мукам»: это написано не о прошлом. Это – о нас. Это, возможно, – о завтрашнем дне, который рискует быть таким же кровавым и жутким.

Черчилль: «Мы дали Деникину средства для вооружения и снаряжения почти четверти миллиона людей».

Как ново! Как цинично, наконец.

Колчаку американцы поставили 112 тысяч винтовок и военного имущества на $8 млн.

Всего в интервенции приняли участие 14 стран.

За помощь Белой армии интервенты требовали… зерно. Но вообще – вывозили всё подряд.

23 декабря 1917 года было заключено англо-французское соглашение о разделе сфер влияния в России: Великобритании – Кавказ и казачьи области, Франции – Украина, Бессарабия, Крым. Сибирь и Дальний Восток доставались Японии и США.

Отличие военной кампании, начавшейся в феврале 2022-го, состояло в том, что в этот раз за Россию воевали сразу словно бы и Красная армия, и Белая, и Войско Донское, и ещё ряд национальных армий и полков. Иной раз собравшиеся на битву переругивались между собой, но врагов на этот раз точно определили общих.

…А когда в России все желающие наиграются в декоммунизацию, однажды придёт пора, – и разумные люди спросят:

– Владимир Ильич. Мы уже произнесли положенные слова про то, что вы всё развалили, вы создали республики и вы, а не Скоропадский с Петлюрой, придумали украинцев, которых до вас не было даже у Гоголя. Теперь у нас следующий вопрос. Он куда более важный. А как вы потом всё это собрали? Имея по «украине» на каждой окраине страны – как? Объясните!

Вот вопрос, который будет волновать рациональных людей и в эту эпоху, и в следующую, и вообще, пока существует Россия.

Но можно, конечно, продолжать сводить счёты. Это увлекательнее.

Могу даже подсказать, как именно.

«А вот если бы не пломбированный вагон…»

«А вот если бы не большевистские агитаторы…»

«А вот если бы Антанта помогла ещё больше и поставила оружия на миллиард…»

Да, да, да.

«Если бы у бабушки были яйца…»

Всё было – как оно было. История не нуждается в наших оценках. Это мы нуждаемся – в правильно сделанных выводах.

Вывод во все времена будет всё тот же: победили вот эти.

Как они это сделали?

Ещё раз про бомбы

Известно любопытное письмо Ленина Инессе Арманд от 30 января 1917 года. Революция уже, как видно по дате, в дверях. И вот что Ленин пишет по поводу украинского вопроса.

«У нас было недавно двое бежавших пленных. Интересно было посмотреть “живых”, эмигрантщиной не изъеденных, людей. Типики: один – еврей из Бессарабии, видавший виды <…> Понатёрся, но лично неинтересен, ибо обычен.

Другой – воронежский крестьянин, от земли, из старообрядческой семьи. Черноземная сила. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать. Пробыл год в немецком плену (вообще там тьма ужасов) в лагере из 27 000 чел. украинцев. Немцы составляют лагеря по нациям и всеми силами откалывают их от России; украинцам подослали ловких лекторов из Галиции. Результаты? Только-де 2000 были за “самостийность” (самостоятельность в смысле более автономии, чем сепарации) после месячных усилий агитаторов! Остальные-де впадали в ярость при мысли об отделении от России и переходе к немцам или австрийцам.

Факт знаменательный! Не верить нельзя. 27 000 – число большое. Год – срок большой. Условия для галицийской пропаганды – архибла

Часть первая. Слово, сказавшее себя само

Он улыбался

Мне и сны снятся редко. И со дня своей смерти Захарченко – не снился ни разу.

Но этот сон – случился, и был на редкость, по-детски явственный.

Сияло солнце, и Захарченко будто светился от радости. Он тормошил меня, требуя, чтоб я разделил его настрой.

Я тоже улыбался, но всё никак не мог понять, в чём всё-таки дело.

Весь вид его говорил: видишь, сбылось же, всё сбылось! Смотри же, ну!

При этом он молчал, словно держа при себе одно заветное слово. Желая, чтоб я сам догадался.

Так и не сообщил ничего.

Быть может, это слово нельзя было произносить вслух.

…Открыв глаза, я некоторое время думал: о чём этот сон?

Втайне догадавшись в первую же минуту, я сам себе не захотел ни в чём признаться.

Не может быть, – решил.

Читатели отреагировали по-доброму: приснился – значит, помнит о нас. Значит, всё будет хорошо.

Ещё сутки я размышлял, время от времени возвращаясь к своему сну.

И вдруг мне явилось это слово.

Упало в ладонь, как тяжёлая капля.

Люди называли много разных слов, но это – не решились.

Наверное, по тем же причинам, что и я.

Война.

Он пришёл сообщить мне, что будет война.

Живые и жившие

В России проживает куда больше, чем 145 млн человек.

В России решают куда больше, чем 145 млн человек.

В России живут те 5 млн человек, что жили в Древней Руси.

В России живут те 7 млн человек, что жили при Иване Грозном.

В России живут те 15 млн человек, что жили при Петре Великом.

В России живут те 37 млн человек, что жили при Екатерине Великой.

В России живут те 170 млн человек, что выжили здесь после великой войны к 1945 году.

Они все тут, все с нами. Все жившие прежде. Мы им обязаны.

Мы обязаны не себе, а им.

Это бесконечный стол родни. Их лица уходят до горизонта.

В 1654 году Киев был взят воеводами Алексея Михайловича.

Включая тех, кто давил бандеровщину ещё несколько лет по завершении великой войны.

Они смотрят за нами. Они никогда не оставят нас в покое.

Иной досужий человек скажет: мне там, в той стороне, ничего не нужно.

Но можно спросить его: с чего ты взял, что ты сам нужен здесь?

С чего ты взял, что ты необходим?

Что твоё слово вообще что-то весит?

Если ты свободен – иди.

Иди и будь свободен.

Оставь этот стол.

Остальные здесь скреплены своими павшими и памятью о них.

Чем ты дороже одного генерала Ватутина, убитого бандеровцами?

Только в 1943-м, при освобождении Киева, погибли шесть с половиной тысяч человек. Чем ты лучше их?

Потери же за все боевые операции на Левобережье Украины – в ходе «Битвы за Днепр» – составили 417 323 человека.

С чего ты взял, что твой голос весит больше этого необъятного кладбища?

Ты решил это лишь потому, что ты живой?

Но это всё – ненадёжно, это всё – переменчиво.

Сегодня мы здесь, а завтра мы – за тем бесконечным столом.

Разве смерть обнуляет наши голоса?..

Украина должна быть освобождена не только во имя живых.

Она должна быть освобождена во славу всех павших.

Это – литургия.

Я был в Киеве, и мне показывали камень, где написано, что отсюда пошла земля Русская.

Показывавшие этот камень смотрели на меня с гордостью: понял, откуда ты, москаль?

Я понял, откуда я.

Я москаль, я рязанец, я потомок верхнедонских однодворцев.

Я хочу вернуться к своему камню.

Та, прежняя Русь, откуда пошли мы все, была разделена на княжества.

Она распалась на княжества, чтобы вновь воссоединиться.

Потом она распадалась ещё и ещё раз. Но всякий раз – воссоединялась.

Где они – не сегодня, а сразу во всей долготе и широте русской истории.

Где они в 863-м.

Где они в 1654-м.

Где они в 1919-м.

Где они в 1943-м.

Это – жизнь, она так выглядит. Пересборка сущего во имя прошлого и во славу будущего.

Навыворот

Украина и Донбасс пришли к 2022 году не просто отдельными, а взаимоисключающими понятиями.

Наполнились чёткими и действенными, но чужеродными друг другу смыслами.

Но ей не слишком верили. Причём, как ни парадоксально, ни первой части утверждения не верили, ни второй.

Остановившись на миг, стоило бы вспомнить: они всякий раз сомневаются – и теперь даже непонятно, почему.

Были уверены, что русские смирятся с изгнанием президента Януковича из Киева в 2014-м.

Были уверены, что в августе того же года ВСУ тихо добьют ополчение на Донбассе, а Москва – отвернётся.

Были уверены, что в Сирии русские не решатся ни на что.

Были уверены, что в Нагорном Карабахе 2021 года обойдутся без русских.

«Заколебали».

Смска

За два дня до, 22 февраля, я успел написать и опубликовать письмо, которое, кажется, так и не пришло к адресату.

Вот оно.

Нам нужна Украина без агентов ЦРУ на каждом этаже власти.

Мы желаем мира всем, но думаем – о себе и своих детях: это наш долг.

Мы не считаем своих соседей врагами, в разговоре с которыми уместны все средства убеждения.

Если нас окликнут – мы услышим.

Попросите Зеленского написать в Москву одно смс: “Я понял”.

И это реально даст результат. Одно смс и пара факсов!

Нет?

Ну, на нет – и суда нет».

Докричаться

Никогда уже не покинет горькое ощущение давней обиды.

У той обиды – почти детская болезненная обострённость, которая, знаете, иной раз не даёт покоя целую жизнь.

Они были с телеканала, который неустанно показывал нас как мародёров и живодёров.

Они долго размещались посреди кузова.

Грозный простреливался насквозь, и журналистке было страшно выезжать из Ханкалы.

С тех пор прошло 23 года. И вот они вернулись – этот запах, этот взгляд, эта брезгливость.

Что мы увидели вокруг в первый же день войны?

России поднесли зеркало – и она ужаснулась. Она ужаснулась вся, но по-разному.

Одни ужаснулись неизбежным смертям.

Другие ужаснулись ликующему предательству российской интеллигенции, российской финансовой аристократии.

Интеллигенция и аристократия прокричали множеством глоток: «Позор! Уберите прочь всех этих ваших военных!..»

Мы знаем, как славно, как приятно быть добрым.

Но люди!

Это же ваша армия. Она существует на ваши налоги.

Наконец, это ваши дети. Братья, отцы, соседи, сограждане.

Надо учиться нести за всё это ответственность.

Что ж вы сразу бросили себе это под ноги, маловеры?

Они не ведали сна. Если им удавалось заснуть на час, посреди грохота и ада, им снилась Родина.

Эти люди, на другой стороне реальности, в любые времена, – моя родня.

У них нет голоса, они даже не могут вскрикнуть, чтоб их услышали.

Но они – счастье и соль моей земли.

А вы? – кто вы такие, с вашим городским запахом, с вашим взглядом сквозь них?

Я не знаю вам имени.

Вас так раздражали тысячу раз повторённые слова про «восемь лет»…

Хотя главный вопрос – всегда иной: как они там сейчас, будут ли они живы завтра – наши дети?

Зачем вы плюнули в них раньше, чем вас кто-то попросил об этом?

Знаете, и я тоже.

Я хотел бы остановить войну в тот же миг, когда она началась.

И застыть на этой точке.

Иначе этот урок не будет выучен. Иначе он забудется и рассосётся.

И мы опять вернёмся в этот мир, который царил ещё позавчера.

В мир людей, которые в любой миг сдадут конкретно тебя – в бушлате под последней утренней звездой.

…Я всё хочу сказать той московской девушке, что тогда смотрела на нас в грузовике.

Ты думаешь, мы мечтали о том, чтоб ты нас вернула домой?

Нет, мы мечтали о том, чтоб ты оставила нас в покое.

Ясно тебе, нет? Могу я до тебя докричаться, наконец?!

Оставила нас в покое – со своими коллективными письмами, репортажами и своим ароматом правоты.

Едва ли мы достойны этого пространства, что раскинулось вокруг нас.

Наше прошлое огромней и тяжелее нас.

Вера только в тех – лежащих в ночи под своей звездой.

И я хочу сказать им, и я говорю.

Сынок. Я люблю тебя. Всё будет хорошо.

Ты непобедим. Ты рождён самой щедрой и самой мудрой землёй. Делай своё дело.

Наши святые не оставят нас.

Других толковых заступников для тебя на сегодня нет.

Свои

«Во время войны нельзя говорить плохо о своих. Никогда. Даже если они неправы».

Тем более нельзя говорить плохо, если ситуация спорная.

И вовсе преступление – говорить плохо о своей армии, когда правота твоих солдат и офицеров очевидна.

Но это – для меня. Люди вовсе не обязаны верить мне на слово.

Они хотят доводов.

Эти люди не знают, какой я старый. Они даже не догадываются, что я это уже слышал.

Потом, конечно, посылали его прямым текстом.

Но вспомнил я вовсе не о правозащитнике, а как раз о Бодрове и его словах.

У них работа такая по совместительству – время от времени кричать: «Рус, сдавайся!».

И они даже добились её тогда – этой ненужной и подлой капитуляции.

И получили в итоге, спустя два года, прямое вторжение на нашу территорию отрядов террориста Хаттаба.

И вообразить страшно.

Но главное даже не это.

Прошли считаные годы. Не столетия, которые обещал нам тот правозащитник, а годы.

– А вы чего здесь? – поразились мы.

– Главнокомандующий приказал, да.

– Какой такой главнокомандующий?

– Какой такой, Владимир Владимирович, брат, а какой же.

И мы засмеялись. И мы обнялись.

– Ты, – говорят, – кто?

– А вы, – говорю, – ребята, случаем, не из Грозного?

– Да, а что?

Ну и познакомились. И тоже чуть попозже обнялись.

Потому что этот ролик не против них. Этот ролик – за них.

Ещё в том, 2014 году, сидя с ополченцами на луганской окраине, я рискнул и сказал вслух то, что скажу сейчас.

Сначала будет победа. Надо убить змея.

И вдруг узна́ем друг друга.

Потому что в одном окопе будет сложно не узнать друг друга.

И мы спросим тогда: «А ты чего здесь?».

А нам ответят: «Ты шо, брат? Верховный главнокомандующий приказал».

Потому что этот бодровский завет – он про что-то большее, не про сиюминутное. Он – про вечное.

Мы – свои.

Надо перетерпеть, перемучиться, пройти через эти жуткие роды.

И нам снова не будет равных нигде.

Иван, Хасан, Микола. И этот, как его, который бурятский танкист.

Свои.

Знают наверняка. Эти бородатые ребята их – презирают.

Ну, вот и украинские ребята будут относиться к ним так же.

Миротворцы думают, что наживают себе друзей, слезясь и отекая в приступах доброты.

Нет, они наживают себе будущих врагов.

Ведь миротворцы вводили их в смертное заблуждение.

Они бы – выжили.

Поражение их всех

Почему Киев не сдался сразу же?

Зачем Запад начал бешеные поставки оружия на Украину?

В ходе суда должны были возникнуть – и получить ответы – следующие вопросы.

И шаг за шагом должно было выясниться слишком многое, слишком катастрофичное.

Кто стоял за «майданом» 2014 года?

Кто стрелял сначала в «Беркут», а потом и в протестантов?

Как реально выглядела ситуация 2 мая в Одессе? И если это была спланированная акция, то кто её планировал?

Что успела продать Западу украинская власть: недра, секреты, предприятия – весь список?

Кто отдавал приказ о бомбёжках ядерного могильника в Донецке?

Кто стоял за массовыми обстрелами жилых кварталов Луганска?

Кто и как на Украине помогал попытке совершить «майдан» в Белоруссии и «майдан» в Казахстане?

Вы думаете, это весь список? Это даже не половина списка. Даже не треть его.

Если такой суд пройдёт – разумный мир ахнет.

Это единственный выход для них: помогать тем, кого они растили для того, чтобы убить Россию.

Единственный выход для нас: никогда не останавливать начатое.

Во благо всех живых и мёртвых.

Заповедь на все времена.

Главный страх Америки

Потому что американская разведка работала на Украину в режиме реального времени.

Вообразите, как выглядело поражение Украины в глазах американцев.

Но вдруг эту Украину победит Россия.

А то, что у русских самые смелые и выносливые солдаты, там и так знают.

Именно поэтому американцы, а также их сателлиты всеми зубами и когтями – за Украину.

Поражение Украины – не моральное, а военное их поражение.

Это поражение выводит Россию в мировые лидеры.

Часть вторая. Будущее хранит победу

Армия – это про войну

Воевать – тяжело, больно, муторно, грязно.

Но и это – работа. И к этой работе тоже возникает привычка.

Это был серьёзный повод задуматься.

Россия обладала достойной армией и частями Росгвардии, имеющими весомый контртеррористический опыт.

Но начало войны показало совсем иное.

Армии ДНР и ЛНР продемонстрировали уникальные возможности.

Эффект «вежливых людей» сыграл с нами дурную шутку. Мы сами себя дезориентировали.

Но тот кризис был преодолён.

И этот опыт, что бы ни говорили на той стороне, чаще всего победный.

Русские в первый же месяц элементарно прошли, проползли, проехали больше, чем украинская армия за восемь лет.

Грустно, что учиться войне с регулярной и беспримерно мотивированной армией пришлось на ходу.

Хорошо, что это наконец случилось.

Армия – это про войну.

Почему мы победим

Почему мы победим.

Победим не всю Украину, а бесноватую её часть, больной аппендикс.

Победим потому, что.

Наши павшие стоят за нами стеной – их вурдалаки летают над ними зудливым роем, и с них отекает гной.

Мы увидели «маску», которая «с той стороны зеркального стекла».

Взбесившееся отражение взяло в руки оружие.

Это было невыносимо терпеть.

Это нельзя не победить.

Из века в век это придётся побеждать.

Второй украинский фронт

Гражданская война в очередной раз неизбежно окатит всю Украину.

Нам ещё предстоит возвращать Украине – Украину, России – Россию, нас – нам, историю – правде.

Великая война символов шла и будет идти впредь.

Но испокон веков наши символы – стократ сильнее.

Праздник тьмы

Вся Украина знала, что сидевшие в подземельях Мариуполя их бойцы – обречены на поражение.

В начале войны, в 2014-м, мы думали, что они настолько ненавидят Донбасс, что готовы убивать не переставая.

Но тянет от этого варева – не европейскими кафе.

Эта – архаика. Это – позапрошлое. Из этого чана торчат человеческие руки и ноги.

Ворующий имена

Цель выступления даже не скрывалась: посеять внутри России межнациональную рознь.

И дело даже не в том, что Зеленский врал (а он врал). Дело было в дичайшем абсурде происходящего.

Они что, за свои интересы умерли?

Они умерли за чёрт знает что!

И обокрало ведь!

Его совершенно по делу именовали шайтаном. Он воровал имена, и это было главной его заботой.

Русские – имена возвращают.

Воин, ты за белых аль за красных?

Если в двух словах: портрета нет. Среди ополченцев имелись почти все.

Причём Путин был бы у каждого свой. Существовал казацкий Путин, Путин имперский, Путин чеченский.

И советский Путин, порождение КГБ, наследник по прямой Сталина и Андропова, тоже, конечно, имелся в наличии.

Были те, кто считал украинскую нацию фикцией. Их всегда имелось много.

Но были и те, кто считал себя правильными украинцами, – они пели на мове, знали и ценили свою культуру.

Я скажу, кого там, на Донбассе, никогда не было.

Все либеральные россказни «про нашу и вашу свободу» на поверку оказались блефом.

Их волнует чья угодно свобода, только не наша.

Европейцы попутали Эфиопию и Новороссию

Всякое такое интервью порождало неизбежное ощущение, что по окончании разговора тебя отведут в камеру.

Но на этот раз журналистка не выдержала – и процедила в финале:

– Знаете, у Италии тоже были колонии. Но Италия рассталась с ними – и не жалеет об этом.

Я засмеялся в голос.

– Странно, – ответил я ей, – что вы об этом сообщаете – мне.

Она вскинула взор.

Журналистка, до сих пор имевшая ответы на любой вопрос, тут вдруг смешалась и замолчала.

Зато я не замолчал – и поведал ей одну историю.

Я запомнил тот разговор: итальянцы были искренни и говорили об этом чуть устало, как про давно очевидное.

Удивительно, но журналистка опять смолчала.

Напоследок я напомнил ей про итальянские колонии, ведь и это крайне любопытная история.

И мне снова не ответили.

Видимо, я что-то перепутал, и она тактично решила меня не поправлять.

Или они сами что-то путают? Только не признаю́тся в этом.

И что нам сказать в ответ?

И надо ли что-то говорить?

Реваншисты против рашистов

Наверняка вы часто слышали, как России, русским презрительно бросают: «Реваншисты». Что имеется в виду?

Россия, мол, испытывает фантомные боли о распаде империи – и желает реванша.

Словно это что-то ужасно стыдное.

Ну, реваншисты; ну и что?

Разве мы не окружены со всех сторон другими реваншистами?

Остальная Европа?

И эти русские большевики поломали им всю конструкцию.

Распавшаяся Османская империя тоже желает реванша. И активно, до навязчивости, работает в этом направлении.

Но это если брать страны и государства. А есть ведь ещё и политические классы, вожделеющие реванша.

Мы стоим посреди гремучей толпы обломавшихся реваншистов – и они кричат нам: «Реваншисты!»

Смешно.

Просвещённый эгоизм белых джентльменов

Как это было в прошлый раз, расскажу.

На месте я понял, что он не слишком шутил.

Я несколько раз выступал то один, то в компании других русских писателей.

Тема схлынула.

Они спрашивали наперебой: что вы натворили? Почему в России так много агрессии? Скоро ли вы свергнете Путина?

Но когда я был во Франции спустя полгода, там даже фамилию Саакашвили не вспомнил никто.

Французы отвлеклись на иное.

Мы так горестно удивляемся цинизму и двуличию коллективного Запада.

Столь же цинично и бесстрастно они закроют для себя украинский вопрос.

…Последний раз я был в Лондоне году, кажется, в 2015-м. Выступал перед английской аудиторией.

Будто на лужайку в саду, где джентльмены пили чай, прилетела птица.

Часть третья. Бесстыдство стыдящихся

Их постоянство

И режиссёр не поехал. Потому что сын его – не обманывал.

Затем мы сделали спектакль донбасской поэзии, но нас не пустили ни в один московский театр.

Нет. Я не свожу счёты. Я хвалюсь.

Я для них умер в 2014 году.

Нет, это прекрасно, подумал я.

Мог бы гордиться этим концентрированным невниманием; но мне, в сущности, всё равно.

Это исключено! При всём том, что это по-настоящему любимые народом песни.

Российское культурное пространство занимали совсем другие люди.

Знаете, почему нам их не показывали?

Да потому что почти все они боялись! Боялись, что свои же съедят, если они голос подадут!

Как едва не съели замечательного поэта Александра Кушнера за цикл стихов о Крыме после «аннексии».

Зато писать «Прости, Украина» в бложиках, имитируя необычайное мужество, можно было в открытую.

И они видели.

Приличные люди испохабили мир

Но у нас же буржуазная страна.

Вернее, снизу – народная, лапотная, косолапая, а сверху – буржуазная, умытая, белозубая.

Буржуазия любит, чтоб всё было успешно и пристойно.

И так везде и всюду.

Неприличные были люди, ужасные.

«Лёлик, сделай мне красиво, чтоб как у господ-с».

Откорм могильщиков

А у нас есть.

Именно и только этот народ обеспечивал сохранность государству и лично либеральной политической элите.

И тогда буржуазия и креативный класс разорвут этот негласный пакт с властью и заключат с ними.

И власть сожрут.

Проблема только в одном: её сожрут вместе со страной.

Заткнуться на чужих похоронах

Нехорошо-с: мы ведь все – дети русской словесности, и должны возлюбить друг друга.

Избыточная литературоцентричность сознания видна была здесь.

Вот у меня был добрый приятель, позывной Воха. Его убили.

Вот у меня был близкий друг, позывной Граф. Он погиб. Я его похоронил.

За первые месяцы спецоперации я недосчитался дюжины знакомых и бывших однополчан.

Я говорю ему в ответ то, что думаю о нём.

Я говорю ему: ты урод.

Я говорю: я не хочу тебя видеть и слышать, равно как ты не хочешь слышать меня.

Ты – против моих мёртвых. Почему я должен сидеть с тобой за одним столом?

Мне отвечают: у него другое мнение.

Какое ещё «другое мнение»? Вы в своём уме?

У меня кровь приливает к голове, когда я это слышу.

Между прочим, у нас есть отличие, и оно весомо.

А вот он хочет, чтоб нас не было.

А меня, говорю, тошнит. Я слышать это не могу уже.

Пишут, что зря я «идеологизирую литературу».

Да что с вами вообще?..

Ничего с вашей поэзией не случится. Пусть цветёт сто цветов.

Поломали монстров Кинга

Американский писатель Стивен Кинг отреагировал на русские наши ратные дела бурно, настойчиво, навязчиво.

Нет, конечно же, он сам это видел иначе.

Увы, политическая Украина – не одинокая девочка. Украина – девочка, с которой все дружат.

Это и напугало Кинга.

Не без оснований он считал, что русские их всех поломают.

Хорошая новость состояла в том, что книжный рынок рос. Люди, оглушённые войной, стали больше читать.

Но что́ они читали – стало в известном смысле открытием.

Далее шли: Достоевский, Агата Кристи, Эрих Мария Ремарк.

Я сразу вообразил себе следующий весёлый сюжет.

Шёл шестой месяц военной спецоперации.

– Товарищ Сталин, мы подготовили доклад о достижениях на книжном рынке.

– Слушаю вас, товарищи.

– Сложная картина, товарищ Сталин.

– Да, товарищ Сталин. В числе лидеров рынка – повесть про пионеров-педерастов.

– Интересная информация, минуточку, я запишу. «В числе лидирующих…» Так. А кто лидер рынка?

– Стивен Кинг, товарищ Сталин.

– Это который приветствовал наш польский поход?

– Нет, товарищ Сталин.

– Почему?

– Строго говоря, их вообще нет в продаже. Пока они не представлены в книжных сетях.

Продолжение книги

Координата Z бесплатное чтение

Захар Прилепин Координата Z

Часть первая. Слово, сказавшее себя само

Он улыбался

Живые и жившие

Навыворот

Смска

Докричаться

Свои

Поражение их всех

Главный страх Америки

Часть вторая. Будущее хранит победу

Армия – это про войну

Почему мы победим

Второй украинский фронт

Праздник тьмы

Ворующий имена

Воин, ты за белых аль за красных?

Европейцы попутали Эфиопию и Новороссию

Реваншисты против рашистов

Просвещённый эгоизм белых джентльменов

Часть третья. Бесстыдство стыдящихся

Их постоянство

Приличные люди испохабили мир

Откорм могильщиков

Заткнуться на чужих похоронах

Поломали монстров Кинга

Лютый погиб

Обелиск во тьме

Дьявол – в ворованных деталях русского языка

Мы вас оставили на час, а ну скорей любите нас

Колчак был неправ

Часть четвёртая, краткая. Родня

Даша

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Сергей

* * *

* * *

* * *

Часть пятая. Предыстория и подоплёка

Украина, которая бывала

Ленин, вождь краснокожих и чумазых

Как они это сделали

Ещё раз про бомбы

Часть первая. Слово, сказавшее себя само

Он улыбался

Живые и жившие

Навыворот

Смска

Докричаться

Свои

Поражение их всех

Главный страх Америки

Часть вторая. Будущее хранит победу

Армия – это про войну

Почему мы победим

Второй украинский фронт

Праздник тьмы

Ворующий имена

Воин, ты за белых аль за красных?

Европейцы попутали Эфиопию и Новороссию

Реваншисты против рашистов

Просвещённый эгоизм белых джентльменов

Часть третья. Бесстыдство стыдящихся

Их постоянство

Приличные люди испохабили мир

Откорм могильщиков

Заткнуться на чужих похоронах

Поломали монстров Кинга

Захар Прилепин
Координата Z