Ружья Авалона бесплатное чтение

Роджер Зилазни
Хроники Эмбера
I  II

II
РУЖЬЯ АВАЛОНА

1

Сойдя на берег, я сказал: «Прощай, „Бабочка“».

Парусник медленно развернулся и поплыл в глубину вод. Я знал, что он вернется в бухточку Кабры, потому что маяк находился неподалеку от отражения, на котором я высадился.

Обернувшись, я посмотрел на темную линию деревьев, понимая, что мне предстоит долгий путь. Я пошел вперед, производя нужные изменения. В молчаливом лесу царил предрассветный холодок, и это было здорово.

Я еще не добрал в весе фунтов пятьдесят, изредка у меня рябило в глазах, но постепенно я обретал прежнюю форму. Сумасшедший Дворкин помог мне бежать из темницы Эмбера, пьянчужка Жупен окончательно поставил меня на ноги, и теперь я хотел найти подобие отражения, которого больше не существовало. Избрав тропинку, я продолжал идти вперед.

Через некоторое время я остановился у высокого дерева, которое и должно было стоять на этом самом месте, засунул руку в большое дупло, вытащил свою серебряную шпагу и пристегнул ее к поясу. То, что она осталась в Эмбере, не имело ровным счетом никакого значения. Сейчас она была здесь, потому что лес находился на отражении.

Я шел в течение нескольких часов, оставляя невидимое солнце за левым плечом, затем немного передохнул и снова пустился в путь. Мне было приятно смотреть на опавшие листья, камни, пни, зеленеющие деревья, траву, темную землю. Я с наслаждением впитывал в себя маленькие запахи жизни, прислушивался к жужжащим, звенящим и чирикающим звукам вокруг. Боже! Как я восторгался своими глазами! Чувства, которые я испытывал после четырех лет полной тьмы, невозможно было передать словами. А ощущать свободу…

Полы моего старенького рваного плаща раздувались и хлопали под порывами ветра. Должно быть, я выглядел сейчас лет на пятьдесят: худой, если не тощий, и с морщинистым лицом. Разве кто-нибудь сможет меня узнать?

Я шел, меняя отражение за отражением, но так и не попал куда хотел. Наверно, я стал излишне сентиментален. Вот что произошло…

На обочине дороги я увидел семь человек: одного живого и шесть мертвых. Трупы лежали в самых разнообразных позах, и из многочисленных отсеченных конечностей кровь давно перестала течь. Оставшийся в живых находился в полусидячем положении и опирался на покрытый мхом ствол гигантского дуба, держа шпагу поперек колен. Его серые глаза были открыты и подернуты поволокой, костлявые пальцы судорожно сжаты, громадная рваная рана в боку сильно кровоточила. Доспехов на нем, в отличие от некоторых мертвецов, не было. Дышал он медленно и, насупив мохнатые брови, не отрывал взгляда от ворон, которые выклевывали трупам глаза. Меня он, казалось, не заметил.

Я поднял капюшон плаща и опустил голову, пряча лицо. Потом сделал несколько шагов вперед. Когда-то я знал этого человека, а может, такого же, как он, хотя с тех пор прошло много лет.

Когда я приблизился, он чуть поднял шпагу, направив острие мне в грудь.

— Я — друг, — сказал я. — Хотите глоток воды?

Какое-то мгновение он колебался, затем кивнул.

— Да.

Я протянул ему открытую фляжку; он выпил, закашлялся и вновь приложился к горлышку.

— Благодарю вас, сэр, — произнес он, отдышавшись. — Жаль, у вас нет ничего покрепче. Черт бы побрал эту царапину!

— Есть и покрепче. А вам можно?

Вместо ответа он протянул руку, и я дал ему другую фляжку. После первого глотка водки, которую пьет Жупен, он закашлялся секунд на двадцать, не меньше, а затем улыбнулся левой стороной рта и доверительно мне подмигнул.

— Сразу полегчало. Не возражаете, если я смочу этой штукой свой бок? Жаль, конечно, хорошего напитка, но…

— Забирайте все, если надо. Но ведь у вас трясутся руки. Хотите, помогу?

Он кивнул, и я расстегнул его кожаную куртку, не обращая внимания на многочисленные царапины на руках, груди и плечах, а затем срезал кинжалом рубашку, прилипшую к ране. Рана выглядела достаточно неприятно и тянулась по всему животу, доходя до верхней части бедра. Стянув ее края руками, я вытер кровь шейным платком.

— Начали, — сказал я. — Сожмите зубы и отвернитесь.

Когда я стал лить водку на открытую рану, тело его судорожно дернулось, потом задрожало мелкой дрожью. Но он так и не вскрикнул. Я был уверен, что он смолчит. Сложив платок в несколько раз, я положил его на рану и туго перевязал полосой, которую оторвал от полы плаща.

— Хотите еще выпить? — спросил я.

— Воды. И мне необходимо хоть немного поспать.

Он сделал несколько глотков, и голова его склонилась на грудь. Я соорудил ему некое подобие подушки, накрыл плащами мертвецов, сел рядом и стал наблюдать за красивыми черными птичками.

Он меня не узнал. Неудивительно. Если бы я ему открылся, он, возможно, вспомнил бы меня — ведь мы были знакомы, хотя никогда не встречались.

Я отправился в далекое путешествие на поиски отражения, которое когда-то хорошо знал. Правда, оно было уничтожено, но я мог воссоздать его, поскольку Эмбер отбрасывает бесконечное количество отражений и любой человек королевской крови может управлять ими, как ему заблагорассудится. В моих жилах текла королевская кровь. Если вам больше нравится, можете называть отражения параллельными мирами, альтернативными вселенными или плодом воображения расстроенного мозга. Лично я — впрочем, как и все мои братья и сестры — называю их отражениями. Таким образом, можно сказать, что каждый из нас выбирает нужную ему вероятность и создает собственный мир, и хватит об этом.

На паруснике, а затем пешком я отправился в Авалон.

Я жил там много веков назад. Это долгая, сложная, удивительная и болезненно-мучительная история, и, может, я расскажу ее потом, если останусь в живых и успею закончить свое повествование.

Я подходил все ближе и ближе к Авалону, когда увидел раненого рыцаря и шесть трупов. Я, конечно, мог пройти мимо и на другом участке дороги встретиться с рыцарем, убившим шестерых бандитов и не получившим ни царапины, или, наоборот, с шестью целыми и невредимыми бандитами, которые весело смеялись бы, стоя над трупом рыцаря. Впрочем, многие скажут, что это не имеет значения, так как я перечисляю лишь вероятности, каждая из которых существует на одном из отражений.

Окажись на моем месте любой из членов нашей семьи — пожалуй, за исключением Жерара и Бенедикта, — он прошел бы мимо, не останавливаясь, ни на секунду не задумавшись. А я в последнее время стал самым настоящим мямлей. Раньше я таким не был. Возможно, пребывание на отражении Земля смягчило мой характер, а может, длительное заключение в темнице Эмбера заставило по-иному относиться к человеческим страданиям. Не знаю. Знаю только, что не смог остаться равнодушным, встретившись с тяжело раненным человеком, двойник которого был когда-то моим другом. Но если бы я прошептал ему на ухо свое имя, то скорее всего услышал бы в ответ проклятья и наверняка приобрел смертельного врага.

Что ж, долги надо отдавать. Я помогу ему, чем смогу, а затем пойду своей дорогой. Вряд ли я задержусь здесь надолго, и мне будет приятно оставить о себе добрую память.

Через несколько часов он проснулся.

— Привет, — сказал я, вынимая пробку из фляжки с водой. — Хотите пить?

Он протянул руку и, напившись, облегченно вздохнул.

— Спасибо. А теперь прошу простить меня за плохие манеры, ведь я не успел представиться. Но…

— Я вас знаю, — перебил я. — Меня зовут Кори.

Он вопросительно поднял бровь, словно на языке у него вертелся вопрос: «Кори, кто?», но промолчал, понимающе кивнув.

— Очень рад, сэр Кори, — обратился он ко мне как к равному. — Примите мою глубокую благодарность за все, что вы сделали.

— Лучшей благодарностью для меня является то, что вам стало легче, — не ударил я в грязь лицом. — Хотите перекусить?

— Да, если можно.

— Могу предложить вяленое мясо и хлеб, правда черствый. И большую головку сыра. Кушайте на здоровье.

Он не заставил себя долго упрашивать.

— А вы не составите мне компанию, сэр Кори?

— Я пообедал, пока вы спали. — Я многозначительно посмотрел на мертвых бандитов. Он улыбнулся. — …Неужели вы справились с ними в одиночку? — спросил я. — Он кивнул. — Великолепно! Так что же мне с вами делать?

Он попытался заглянуть мне в глаза, но у него ничего не вышло.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Куда вы идете?

— Мои друзья живут примерно в пяти лигах к северу. Встреча с бандитами лишила меня возможности добраться до них. Сильно сомневаюсь, что найдется на свете человек, который смог бы взвалить меня на спину и пронести пять лиг. Это и дьяволу не под силу! Если б я выпрямился во весь рост, вы бы поняли, что я имею в виду, сэр Кори.

Я молча встал, вытащил шпагу и одним ударом свалил молодое деревце примерно двух дюймов толщины. Затем я срубил с него ветки и укоротил до нужной длины. Сделав то же самое со вторым деревцем, я соорудил некое подобие носилок, используя ремни и плащи мертвецов.

— Удары вашей шпаги смертельны, сэр Кори. К тому же она, кажется, серебряная.

— Вы в состоянии совершить небольшое путешествие? — спросил я.

Грубо говоря, пять лиг — примерно пятнадцать миль.

— А что будет с покойниками?

— Может, вы хотите предать их земле согласно христианскому обычаю? Черт с ними! Природа позаботится о том, что ей принадлежит. Нам пора уходить. Трупы уже начали смердеть.

— Хорошо бы хоть чем-нибудь их прикрыть. Они честно бились и заслуживают уважения.

Я вздохнул:

— Будь по-вашему, если это поможет вам спокойно спать. Лопаты у меня нет, так что придется завалить их камнями. Не обессудьте, но могила будет общей.

— Конечно, — сказал он. — И спасибо вам большое.

Я уложил шесть тел рядом, одно подле другого.

Раненый рыцарь что-то забормотал себе под нос — похоже, молитву.

Камней повсюду валялось великое множество, поэтому я работал быстро, выбирая самые большие, чтобы долго не возиться. В этом и заключалась моя ошибка. Один из камней весил фунтов четыреста, и я не стал катить его, а просто поднял и поставил на место.

Я услышал изумленный возглас, который говорил о том, что рыцарь прекрасно понял, сколько весит этот камень.

Я выругался про себя. Потом — вслух!

— Вот черт, чуть было не надорвался!

Я стал выбирать камни поменьше и, завалив тела, выпрямился.

— Все. Теперь вы готовы?

— Да.

Я поднял его на руки и положил на носилки. Когда я укладывал его, он изо всех сил стиснул зубы.

— В какую сторону надо идти? — спросил я.

— В обратную. Свернете налево и дойдете до развилки. Потом свернете направо. А как же вы меня…

Не говоря ни слова, я взял носилки, как мать берет перепеленатого ребенка, и пошел по дороге.

— Кори? — сказал он.

— Что?

— Вы один из самых сильных людей, которых я когда-либо встречал, и мне кажется, я должен вас знать.

Чуть помедлив, я небрежно заметил:

— Стараюсь все время поддерживать форму. Живу на свежем воздухе, занимаюсь физическим трудом…

— И голос ваш кажется мне знакомым…

Он приподнялся, пытаясь рассмотреть мое лицо, и я решил как можно скорее переменить тему разговора.

— Куда мы идем?

— В крепость, которая принадлежит Ганелону.

— Этому сутяге! — воскликнул я, чуть не выронив носилки.

— Хоть я и не понимаю значения произнесенного вами слова, — заявил он, — ваш тон говорит о том, что оно оскорбительно. Если это действительно так, я вынужден требовать сатисфакции…

— Минутку, — перебил я. — У меня такое ощущение, что мы говорим о двух разных людях с одинаковым именем. Приношу свои извинения.

Сквозь ткань носилок я почувствовал, как напрягшееся тело расслабилось и обмякло.

— Несомненно, так оно и есть.

Я продолжал идти по дороге и вскоре свернул налево. Он заснул, даже захрапел, и тогда я ускорил шаг, а потом перешел на бег. В голову мне пришла мысль о том, что у шестерых бандитов, чуть было не отправивших рыцаря на тот свет, имеются товарищи, которые могут устроить засаду и напасть на меня, выскочив из-за какого-нибудь куста.

Когда мой подопечный заворочался и вздохнул, я вновь перешел с бега на обычный шаг. К этому времени я уже прошел развилку дороги и свернул направо.

— Кажется, я спал, — заявил рыцарь.

— …И храпели, — добавил я.

— Сколько мы прошли?

— Около двух лиг.

— И вы не устали?

— Немного устал, — признался я. — Но отдыха мне пока не требуется.

— О боже! — воскликнул он. — Признаться, я рад, что мы с вами не враги. Послушайте, а вы уверены, что вы не дьявол?

— Конечно, дьявол, — ответил я. — Разве вы не чувствуете запах серы? И мое левое копыто сейчас отвалится от усталости.

Он и в самом деле несколько раз потянул носом воздух, прежде чем усмехнуться шутке, что меня задело.

Вообще-то, по моим подсчетам, мы прошли уже больше четырех лиг, и я надеялся, что он опять заснет, и все расстояния у него в голове перепутаются. Руки мои налились свинцовой тяжестью.

— Почему бандиты на вас напали? — спросил я.

— Они были Хранителями Круга. Одержимыми. И давно перестали походить на людей. Нам надо молиться богу, сэр Кори, чтобы души их нашли покой.

— Хранителями Круга? Какого Круга?

— Черного Круга, места беззакония, в котором обитают мерзкие твари. — Он глубоко вздохнул. — Источника всех несчастий на нашей земле.

— Эта земля не кажется мне особенно несчастной, — заметил я.

— У Ганелона сильное княжество, и он может дать отпор любому врагу. Но Круг расширяется, и я чувствую, что недалек день решительной битвы.

— Ваши речи возбудили мое любопытство.

— Сэр Кори, если вы до сих пор ничего не знали, постарайтесь забыть то, что я рассказал. Обойдите Черный Круг стороной и идите своей дорогой. И хотя я дорого бы дал, чтобы вы сражались в наших рядах, я не смею ни о чем вас просить, потому что никто не может предугадать, чем закончится битва.

Дорога стала подниматься в гору, и внезапно сквозь просвет деревьев я увидел знакомую мне до боли картину. От неожиданности я застыл на месте.

— В чем дело? — спросил рыцарь, повернув голову. Затем, присмотревшись, он облегченно вздохнул. — Оказывается, мы шли гораздо быстрее, чем я думал. Это — замок Ганелона.

Невольно я стал думать о Ганелоне, хотя это не доставило мне удовольствия. Он был предателем и убийцей, которого я выставил из Авалона и бросил на другом отражении и в другом времени — примерно так поступил со мной брат Эрик. Жаль, если Ганелон окажется именно здесь. Это было невероятно, но возможно. Он был обычным смертным, а я отправил его в изгнание более шести веков назад, но по времени этого отражения могло пройти всего несколько лет. Время — одна из функций отражений, и даже Дворкин не знал всех его особенностей. А может, он-то как раз и знал, и знание это свело его с ума. Как бы то ни было, я не верил, что речь шла о моем бывшем помощнике, товарище и старом недруге, потому что он никогда не стал бы сопротивляться беззаконию, напротив, творил бы его, управляя самыми мерзкими из всех тварей.

Я подумал о человеке, которого нес на руках и который тоже жил в Авалоне более шестисот лет назад. Время совпадало.

Мне совсем не хотелось встречаться с Ганелоном и быть узнанным. Он ничего не знал об отражениях и считал меня черным магом, который пощадил его жизнь, но обрек на жалкое существование. И кто знает: предложи я ему выбор, он мог бы предпочесть смерть изгнанию.

Тем не менее раненый рыцарь нуждался в уходе и крыше над головой, и поэтому я продолжал идти вперед.

Все же интересно…

Он меня вспомнил, хотя, конечно, не узнал. Может, ему пришлось иметь дело с моим двойником, который правил в этой стране, так похожей на Авалон? А как меня примут, когда поймут, кто я такой?

Солнце начало заходить. Подул прохладный ветерок. Мой подопечный храпел вовсю, и я вновь перешел на бег. Мне вовсе не улыбалось встретиться ночью в лесу с неизвестными тварями из какого-то Круга. Я бежал, наступая на удлиняющиеся тени, и старался не думать о погоне, засаде и прочих ненужных вещах. Мысли в моей голове окончательно перепутались, у меня появилось странное предчувствие, и внезапно я услышал за своей спиной мягкий топот: «топ, топ, топ».

Я положил носилки на землю, повернулся и вытащил шпагу из ножен.

Две кошки.

По внешнему виду — сиамские, но каждая — величиной с тигра. Твердый взгляд ярко-желтых глаз без зрачков.

Когда я встал к ним лицом, они уселись и уставились на меня, не мигая. Нас разделяло шагов тридцать. Кошка, сидевшая слева, открыла пасть, и я поднял шпагу. «Интересно, зарычит она или замурлыкает?» — почему-то подумал я.

Но кошка заговорила:

— Человек. Смертный.

— И все еще живой, — сказала вторая кошка голосом первой.

— Убьем его, — заявила первая.

— А что делать с тем, кто его охраняет? Вид этой шпаги мне не нравится.

— Он смертный?

— Подойдите и узнаете, — спокойно ответил я.

— Он тощий и старый.

— Но он нес тяжелую ношу быстро и не отдыхая. Давай зайдем с двух сторон.

Как только они встали, я бросился вперед, и правая кошка тут же прыгнула на меня. Моя шпага расколола ей череп, прошла до лопаток. Я быстро повернулся, и в это время вторая кошка проскользнула к носилкам. Я рубанул сплеча.

Удар пришелся по спине, и клинок вошел в тело, как в масло, разрубив кошку пополам. Раздался дикий визг, напоминающий многократно усиленный скрип мела по доске. Мохнатое тело вспыхнуло ярким пламенем. Первая кошка тоже горела.

Но та, которую я разрубил, была еще жива. Она посмотрела на меня, встретилась со мной взглядом и не опустила сверкающих глаз.

— Я умираю последней смертью, — сказала она, — а значит, я знаю тебя, Открыватель Пути. Почему ты убиваешь нас?

А затем голова ее загорелась.

Я отвернулся, вытер клинок о траву и вложил шпагу в ножны. Потом поднял носилки и, не обращая внимания на град сыпавшихся вопросов, пошел вперед.

Кажется, ситуация стала проясняться.

До сих пор я часто вижу во сне охваченную пламенем голову кошки и просыпаюсь в дрожи и в поту, а ночь кажется мне темной и полной видений, которые я никак не могу различить.

Замок Ганелона окружал глубокий ров. Подъемный мост с четырьмя башенками по углам был поднят и прикреплен к толстой крепостной стене, за которой высились другие башни. Казалось, они достигали до неба и щекотали животики низким тучным облакам, затмевающим ранние звезды и отбрасывающим тени на высокий холм, на котором стоял замок. Ветер донес до меня неясный шум голосов.

Я остановился напротив моста, опустил носилки, сложил ладони рупором и крикнул:

— Э-гей! Ганелон! Два путника заплутали в ночи!

Послышалось звяканье металла о камень, и я почувствовал, что меня рассматривают. Я тоже поднял голову и прищурился, стараясь хоть что-нибудь разглядеть, но ничего не увидел. Все-таки зрение еще не вернулось ко мне полностью.

— Кто там? — спросил громкий гулкий голос.

— Ланс, тяжело раненный, которого я, Кори из Кабры, принес в замок.

Я услышал, как часовой передал мои слова по цепочке. Спустя некоторое время пришел ответ:

— Отойдите в сторону! Сейчас мы опустим мост! Вы можете войти!

Послышался тягучий скрип, и деревянная конструкция легла на землю рядом со мной. Я поднял носилки и пересек ров.

Вот и весь сказ о том, как я принес сэра Ланселота дю Лака в Замок Ганелона, которому я верил, как брату. Иными словами, не верил вовсе.

Я очутился в толпе и, присмотревшись, понял, что окружен солдатами. Враждебности они, однако, не проявляли, скорее наоборот — на лицах у многих было участливое выражение. Меня провели в большой двор, освещенный множеством факелов. Повсюду лежали спальные мешки. Пахло потом, дымом, лошадьми и готовящейся пищей. Похоже, здесь расположилась на ночлег небольшая действующая армия.

Люди подходили к нам, о чем-то спрашивали, но я не успел ничего ответить, потому что сквозь толпу протолкались двое стражников, вооруженных до зубов, и один из них обратился ко мне, слегка дотронувшись до плеча:

— Пойдемте с нами.

Они встали у меня по бокам, и солдаты расступились, давая нам дорогу. Сзади послышался скрип поднимающегося моста. Мы вошли в замок, сложенный из черного камня.

Миновав большой зал и комнату, похожую на приемную, мы стали подниматься по лестнице и на втором этаже остановились перед тяжелой дубовой дверью. Стражник постучал.

— Войдите, — произнес голос, который, к великому моему сожалению, был мне знаком.

Мы вошли.

Ганелон сидел за большим столом у широкого окна, выходящего во двор. На нем были черные брюки поверх черных сапог, черная рубашка и черная кожаная куртка. На широком поясе висел кинжал с рукоятью в форме копыта. Короткая шпага лежала на столе. У Ганелона были рыжие с проседью волосы и борода. Его черные, как эбеновое дерево, глаза блестели.

Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на двух стражников, которые внесли в комнату носилки.

— Положите его на мою кровать, — сказал он и добавил, не поворачивая головы: — Родерик, займись им.

Родерик, его врач, был старичком, который, как мне показалось, не мог причинить пациенту особого вреда. Это меня утешило. В конце концов, я не для того тащил Ланса пятнадцать миль, чтобы он истек кровью.

Затем Ганелон вновь обратился ко мне:

— Где вы его нашли?

— В пяти лигах к югу.

— Кто вы такой?

— Меня зовут Кори, — ответил я.

Он пристально посмотрел на меня и чуть улыбнулся в густые усы. Губы у него были тонкими и напоминали извивающихся червей.

— На чьей вы стороне? — спросил он.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

Я слегка наклонился, чтобы спина моя выглядела согбенной. Говорил я медленно, тихо и слегка заикаясь. Моя борода была длиннее, чем у Ганелона, а забившаяся в нее дорожная пыль создавала впечатление седины. Я не сомневался, что выгляжу как пожилой человек.

— Я спрашиваю, почему вы ему помогли?

— Человек человеку — брат.

— Вы иностранец?

Я кивнул.

— Что ж, вы — мой гость. Оставайтесь в моем замке, сколько пожелаете.

— Спасибо. Но, наверное, я уйду завтра.

— Как вам будет угодно. А сейчас давайте выпьем по стаканчику вина, и вы расскажете, при каких обстоятельствах нашли Ланса.

Ганелон слушал, не перебивая, не отрывая от меня взгляда. Я всегда считал, что выражение «сверлить глазами» — глупое, но в этот вечер изменил свое мнение. Он не просто сверлил, он пронзал меня глазами, словно кинжалами. Интересно, какие выводы он сделал, о чем догадался?

Внезапно я почувствовал, как на меня наваливается усталость. Язык мой стал заплетаться. Нервное напряжение, стакан вина, теплая комната сказались на мне не лучшим образом, и неожиданно у меня создалось впечатление, что я стою в углу и наблюдаю за самим собой. Видимо, длительные нагрузки были мне пока что не под силу. Я заметил, что руки мои дрожат.

— Простите, — услышал я собственный голос. — Мне необходимо немного отдохнуть…

— Ну конечно! — сказал Ганелон. — Поговорим завтра. А сейчас идите спать и спите спокойно.

Он позвал охранника и приказал отвести меня в свободную комнату. Должно быть, я все время спотыкался, потому что ясно помню, как меня поддерживали за локоть.

В ту ночь я спал как убитый. Сон мой был без сновидений, и я проспал четырнадцать часов кряду.

Когда я проснулся, у меня ломило все тело.

Я тщательно помылся. На высоком столике стояла лохань с водой, а рядом лежали мыло и полотенце, предусмотрительно оставленные в комнате. Мне никак не удавалось избавиться от ощущения, что горло мое забито пылью, а глаза — песком.

Я сел в кресло и задумался.

В прежние времена я мог пронести Ланса пять лиг и глазом не моргнуть. В прежние времена я сражался целый день на горе Колвир, а затем вошел в Эмбер.

Но прежние времена прошли. Внезапно я понял, что выгляжу со стороны самой настоящей развалиной.

О этим нельзя было мириться. Силы возвращались ко мне слишком медленно, и я должен был набрать вес, причем как можно скорее.

Неделя-другая жизни на свежем воздухе, физические нагрузки помогут мне обрести прежнюю форму. Похоже, Ганелон меня не узнал. Вот и прекрасно. Воспользуюсь его гостеприимством.

Приняв это решение, я вышел из комнаты и отправился на поиски кухни, где съел обильный завтрак. Правда, уже наступило время ленча, но я предпочитаю называть вещи своими именами. Мне сильно хотелось курить, и я злорадно подумал о том, что мои запасы табака иссякли. Судьба была за то, чтобы я встал на ноги как можно скорее.

Стоял прохладный ясный день. Я вышел из замка и долгое время наблюдал за солдатами, проводившими военные учения.

В дальнем конце двора стояли мишени, прикрепленные к мешкам соломы. Лучники, надевшие кольца на большие пальцы рук, упражнялись в стрельбе, пуская стрелы в восточном стиле, держась за тетиву не тремя (к чему я привык), а двумя пальцами. Я стал думать об этом отражении, на котором очутился случайно. Шпажисты использовали обе стороны и острие оружия, демонстрируя разнообразные приемы ведения боя. Всего во дворе упражнялось человек восемьсот, а остальные, видимо, располагались в замке. Они отличались один от другого телосложением, цветом волос и глаз и говорили на разных языках, среди которых преобладал авалонский, он же — эмберийский.

Пока я стоял, размышляя, один из учебных боев закончился. Солдат поднял руку, опустил шпагу, отер пот со лба и сделал шаг назад. Его противник, казалось, вообще не устал. Мне предоставился шанс заняться физическими упражнениями, которые я сам себе прописал.

Я подошел к солдату, улыбнулся и сказал:

— Я — Кори из Кабры. Мне понравилось, как вы фехтуете. — Обернувшись, я обратился к победителю, темноволосому гиганту, который, ухмыляясь, смотрел на своего отдыхающего товарища. — Не возражаете, если я поупражняюсь с вами, пока ваш друг отдыхает?

Продолжая ухмыляться, он покачал головой и указал пальцем на свои рот и ухо. Я попытался заговорить с ним на нескольких других языках, но безуспешно. Тогда я прибегнул к языку жестов, и он быстро понял, чего я хочу.

Побежденный солдат протянул мне шпагу, и по его глазам я понял, что он очень ею гордится. Шпага была короткой и значительно тяжелее, чем Грейсвандир. (Так называется моя шпага, имени которой я до сих пор не упоминал. Впрочем, это совсем другая история, и, может, я расскажу ее, а может, нет, прежде чем вы узнаете, почему я оказался сейчас в Царстве Хаоса. Но если я еще раз упомяну Грейсвандир, вы по крайней мере поймете, о чем идет речь.)

Я несколько раз взмахнул шпагой, чтобы привыкнуть к ней, отбросил плащ в сторону и встал в позицию.

Атака последовала мгновенно. Я отпарировал и перешел в наступление. Он отклонил корпус в сторону и сделал прямой выпад. Я отбил. Через пять минут я понял, что он был прекрасным фехтовальщиком. Естественно, не таким хорошим, как я. Дважды он просил меня прервать поединок и повторить неизвестные ему приемы. Схватывал он на лету. Минут через пятнадцать он начал улыбаться, наверняка считая, что долго я не продержусь. Видимо, четверти часа ему вполне хватало, чтобы сломить любого противника, если тот, конечно, не сдавался раньше. Через двадцать минут на лице его появилось недоуменное выражение. Я не был похож на человека, который может так долго выстоять. Но ведь ни один смертный не подозревает об истинной силе принца Эмбера.

Через двадцать минут он взмок от пота, но продолжал нападать. Мой брат Рэндом иногда выглядит, как пятнадцатилетний задохлик, и действует, как астматик, но однажды мы с ним устроили поединок на шпагах и бились в течение двадцати шести часов, чтобы выяснить, кто сдастся первым. (Если вам интересно, первым сдался я. На следующий день у меня было назначено свидание, и я не хотел приходить на него выжатым, как лимон.) Хотя для такого представления силенок у меня было маловато, я знал, что спокойно могу измотать своего противника. В конце концов, он был обычным человеком.

Через полчаса дыхание его участилось, атаки замедлились. Еще немного, и он сообразил бы, что я валяю дурака, и поэтому я поднял руку, опустил шпагу и сделал шаг назад. Он тут же бросился меня обнимать. Я не понял, что он сказал, но его удовольствие было очевидным. Я тоже был доволен.

Правда, я сильно расстроился, почувствовав, что устал. К тому же у меня закружилась голова.

Тем не менее тренировка была мне необходима. Я поклялся, что загоняю себя до полусмерти, наемся до отвала, высплюсь и на следующий день начну все сначала.

Поэтому я подошел к лучникам, одолжил лук и выпустил сотню стрел в «трехпалом стиле». Процент попадания был у меня не самым низким. Некоторое время я наблюдал за битвой всадников, вооруженных копьями, булавами и щитами, затем подошел к группе людей, отрабатывающих приемы ведения боя без оружия.

Я вошел в круг, победил трех солдат одного за другим и почувствовал, что больше ни на что не способен. Я тяжело дышал, с меня ручьем тек пот. Присев на скамейку, стоявшую в тени, я стал думать о Лансе, о Ганелоне и об ужине. Минут через десять я с трудом поднялся, пошел в свою комнату и принял ванну.

К этому времени я был голоден, как волк, и поэтому отправился на поиски обеда и последних новостей.

Я не успел сделать и двух шагов по коридору, как стражник — тот самый, который вчера вечером поддерживал меня за локоть, — подошел ко мне и сказал:

— Милорд Ганелон просит вас отобедать с ним в его покоях после того, как зазвонит колокол.

Я поблагодарил его, заверил, что приду, вернулся к себе и растянулся на постели. Колокол зазвонил через несколько минут. Я встал и вышел из комнаты.

Мускулы у меня разболелись не на шутку, я был весь в синяках и царапинах. Что ж, тем труднее будет меня узнать. На мой стук дверь открыл мальчик, который тут же подбежал к другому пареньку и стал помогать ему накрывать на стол, стоявший у камина.

На Ганелоне были зеленая рубашка, зеленые брюки, зеленые сапоги и зеленый пояс, и сидел хозяин замка на стуле с высокой спинкой.

— Сэр Кори, мне доложили о том, как вы провели сегодняшний день, — сказал он, крепко пожав мне руку. — Теперь я перестал удивляться, что вы пронесли Ланса пять лиг. Глядя на вас, не скажешь, что вы настоящий мужчина… только поймите меня правильно, не обижайтесь, пожалуйста.

Я усмехнулся.

— Я не обижаюсь.

Он усадил меня за стол и протянул стакан белого вина, слишком сладкого, на мой вкус.

— Вы кажетесь мне таким немощным, хотя несли Ланса на руках, не отдыхая, убили двух мерзких тварей и сложили надгробие из больших камней. Ланс мне рассказал…

— Как он себя чувствует? — спросил я.

— Пришлось приставить к нему охрану, чтобы лежал смирно. Представьте, эта гора мускулов решила пойти прогуляться! Клянусь богом, он не встанет с постели раньше чем через неделю!

— Значит, ему лучше.

Ганелон кивнул.

— За его здоровье.

— За это я выпью с удовольствием.

Мы выпили.

Помолчав, он сказал:

— Если бы в моей армии было больше таких людей, как вы и Ланс, дело приняло бы другой оборот.

— О чем вы говорите?

— О Черном Круге. Неужели вы ничего не знаете?

— Нет. Ланс лишь упомянул о его существовании.

Один из мальчиков поджаривал огромный кусок говядины на малом огне. Поворачивая вертел, он поливал мясо вином, и когда до меня доходил вкусный запах, в моем животе начинало бурчать, а Ганелон ухмылялся в усы. Второй мальчик отправился на кухню за хлебом.

Долгое время Ганелон молчал. Он пил уже второй бокал вина, а я никак не мог справиться с первым.

— Вы когда-нибудь слышали об Авалоне? — неожиданно спросил он.

— Да, — ответил я. — Давным-давно читал мне стихи один странствующий бард, и я их запомнил: «На берегу реки благословенной сидели мы и, вспомнив Авалон, заплакали. В руках остались сломанные шпаги, щиты развесили мы на деревьях. Разрушены серебряные башни, утоплены в потоках крови. Так сколько миль до Авалона? И все, и ни одной. Разрушены серебряные башни».

— Авалон разрушен?.. — спросил он.

— Лично я считаю, что бард был сумасшедшим. Сам я не знаю никакого Авалона.

Наступило молчание. Ганелон отвернулся и заговорил лишь через несколько минут. Голос его неуловимо изменился.

— Авалон существует. Я жил там много лет назад. Трудно поверить, что он разрушен.

— А почему вы сейчас живете здесь? — просил я.

— Меня изгнал из Авалона злой колдун, повелитель Эмбера — Корвин. Он отправил меня в эту страну сквозь тьму и безумие, обрек на мучительные страдания и верную смерть. Боже, как я страдал! Сколько раз был близок к смерти! Я все время пытался найти дорогу домой, но никто не знал, как попасть в Авалон. Я говорил с волшебниками и даже с одной пленной тварью из Круга, прежде чем мы ее убили. Безуспешно. Как сказал бард, Авалон «и вблизи, и вдали», — перефразировал он мои стихи. — Вы не помните имя этого барда?

— К сожалению, нет.

— А где находится Кабра?

— Далеко на востоке. Это — островное королевство.

— Можно ли навербовать там солдат? Я хорошо заплачу.

Я покачал головой.

— Кабра — маленький остров с небольшим отрядом милиции, которая поддерживает порядок. Я уже не говорю о том, что путешествие в оба конца — по суше и по морю — займет несколько месяцев. У нас нет ни войска, ни наемников, и наш народ не отличается воинственностью.

— Глядя на вас, этого не скажешь. — Он бросил на меня быстрый взгляд.

Я сделал глоток вина.

— Я работал военным инструктором и обучал Королевскую Стражу.

— Не откажетесь поработать у меня в той же должности?

— Я останусь на несколько недель и помогу, чем могу.

Ганелон кивнул, чуть раздвинув губы в мимолетной улыбке.

— Вы принесли мне печальную весть. Но если чудесный Авалон разрушен, значит, тот, кто отправил меня в изгнание, погиб. — Он залпом выпил бокал вина. — Оказывается, демоны тоже смертны. Это меня утешает. Значит, и у нас есть шанс победить.

— Прошу прощения, — сказал я, решив сыграть ва-банк, чтобы отвести от себя подозрения. — Если вы говорите о Корвине из Эмбера, то он погиб.

Бокал выпал у него из рук и разбился.

— Вы знаете Корвина? — воскликнул он.

— Нет, но я знаю о нем. Несколько лет назад я встретил одного из его братьев, человека по имени Бранд. Он рассказал мне об Эмбере и о битве, в которой Корвин и Блейз сражались во главе огромного войска против узурпатора Эрика, захватившего власть. Блейз упал с горы Колвир, а Корвина взяли в плен. После коронации Эрика Корвину выжгли глаза, а затем бросили в самую мрачную темницу Эмбера, где он сейчас и сидит, если, конечно, не умер.

Лицо Ганелота стало белым как мел.

— Имена, которые вы назвали… Бранд, Блейз, Эрик, — повторил он. — В те дни, которые никогда уже не вернутся, Корвин рассказывал об этих людях. Скажите, вы давно разговаривали с Брандом?

— Года четыре назад.

— Корвин заслужил лучшей доли.

— Несмотря на то, что он поступил с вами безжалостно?

— Что мне вам ответить? — Ганелон вздохнул. — Я много размышлял и не могу сказать, что у него не было причин отправить меня в изгнание. Он был человеком веселым и сильным, сильнее, чем вы или Ланс. Я не люблю Корвина, но моя ненависть к нему тоже угасла. Лучше бы Эрик его убил.

Второй мальчик вернулся с корзинкой хлеба. Поваренок, готовивший мясо, снял его с вертела и положил на блюдо в центре стола.

Ганелон кивнул.

— Приступим, — сказал он, придвигаясь к столу.

Я не заставил себя упрашивать. Во время еды мы почти не разговаривали.

Наевшись до отвала, я запил обильную трапезу бокалом все того же сладкого вина и начал зевать. После третьего зевка Ганелон не выдержал.

— Черт побери, Кори! Прекратите! Это заразительно! — С трудом удержавшись от зевка, он встал со стула. — Пойдемте, подышим свежим воздухом.

Мы поднялись на крепостную стену и стали неторопливо прогуливаться. При виде нас часовые вытягивались, отдавая честь, и Ганелон отвечал каждому. У невысокой зубчатой башенки мы решили отдохнуть и уселись прямо на каменный пол, вдыхая ночной воздух и глядя, как звезды одна за другой появляются на быстро темнеющем небе. Сидеть на каменной стене было холодно. Мне показалось, что где-то далеко-далеко шумит морской прибой. Снизу до нас донесся крик ночной птицы. Ганелон вытащил из-за пояса кисет, достал трубку, набил ее табаком и закурил. Его лицо, на мгновение освещенное светом спички, можно было назвать сатанинским, если бы не опущенные углы губ и печаль в глазах. Считается, что у дьявола злобная усмешка, у Ганелона же она была угрюмой.

Запахло табачным дымом. Прошло несколько минут, прежде чем мой спутник нарушил молчание.

— Я помню Авалон. — Голос у него был тихим, но внятным. — Я там родился и вырос в самой обычной семье, но особой добродетелью никогда не отличался. Я получил наследство, промотал его и сам не заметил, как стал обычным разбойником с большой дороги. Сначала я грабил путников в одиночку, потом вступил в шайку и, когда понял, что я умнее и сильнее других бандитов, стал их предводителем. За голову каждого из нас была назначена цена. За мою — самая большая.

Вспоминая свое прошлое, он заговорил быстрее, чеканя каждое слово:

— Да, я помню Авалон. Помню его серебряные башни, отбрасывающие длинные тени, и прохладные воды, в которых звезды сверкали по ночам, как костры. Я помню траву и деревья, вечно зеленые, словно весной. Молодость, любовь, красота… все это я познал в Авалоне. Гордые иноходцы, благородный металл, мягкие губы, темный эль. Честь…

Он покачал головой.

— Когда началась война, правитель пообещал полное прощение всем разбойникам, которые выступят вместе с ним против инсургентов. Этим правителем был Корвин. Я присоединился к нему, стал офицером, а позже — членом его штаба. Мы выиграли много сражений, подавили восстание, затем Корвин вернулся во дворец, а я стал его генералом. Хорошие были годы. Правда, изредка происходили столкновения на границах, но мы всегда выходили победителями. Корвин доверял мне, зная, что я не подведу. Но однажды он пожаловал герцогство мелкопоместному дворянчику, на дочери которого решил жениться. Этого герцогства добивался я, и Корвин неоднократно намекал, что когда-нибудь оно будет моим. Я был в бешенстве, и когда меня отправили на южную границу, где всегда были какие-нибудь нелады, я его предал. Армия моя была разбита, и враг вошел в государство. Тогда Корвин сам взялся за оружие. Захватчики прорвались большими силами, и я надеялся, что они одержат победу, но Корвин, благодаря своей лисьей хитрости, разбил их наголову. Я бежал, но был схвачен и приведен во дворец. Я проклял Корвина, плюнул ему в лицо. Я отказался преклонить перед ним колени. Я ненавидел землю, по которой он ходил. Впрочем, перед лицом неизбежной смерти любой осужденный должен вести себя как мужчина. Корвин сказал, что помилует меня за прошлые заслуги, а я крикнул, что он может засунуть свое помилование псу под хвост. Неожиданно я понял, что надо мной издеваются. Корвин приказал освободить меня и подошел ко мне почти вплотную. Я знал, что он необычайно силен, но все равно попытался оказать сопротивление. Безуспешно. Он ударил меня всего один раз, и я упал без сознания. Очнулся я, крепко привязанный к луке седла. Корвин о чем-то спрашивал, но я не стал отвечать ни на один из его вопросов. Мы скакали мимо удивительных, странных земель — некоторые из них не привидятся в кошмарном сне, — и тогда я понял, что Корвин обладает волшебной силой. Когда мы остановились, он объявил, что эта страна — место моей ссылки, а затем повернул коня и ускакал прочь.

Ганелон умолк, запыхтел погасшей трубкой, разжег ее и продолжал свой рассказ:

— Я часто оказывался на краю гибели, терпел побои, спасался от диких зверей, получал множество синяков и царапин. Корвин бросил меня в самой ужасной части государства. Но однажды мне повезло. Вооруженный рыцарь в доспехах приказал мне убраться с дороги. Мне было все равно: продолжать жить, как я жил, или умереть, поэтому я обозвал его вислоухим сыном шлюхи и послал к дьяволу. Он бросился на меня, но я схватил его за копье, вышиб из седла и сделал улыбку под подбородком его собственным кинжалом. Таким образом я добыл себе коня и оружие. Затем я решил отомстить своим обидчикам и взялся за старое ремесло: стал разбойником с большой дороги. Я вновь набрал шайку, которая росла не по дням, а по часам и вскоре насчитывала несколько сот человек. Как правило, мы занимали какой-нибудь небольшой городок и грабили его. Местная милиция тряслась от страха при одном упоминании моего имени. Хорошая была жизнь, но, конечно, ее нельзя сравнить с той, что я вел в Авалоне. Мы были грозой придорожных гостиниц, а путешественники накладывали полные штаны, заслышав стук копыт наших коней. Против нас высылали большие отряды солдат, но мы либо избегали столкновений, либо нападали на них из засады и уничтожали полностью. Затем неизвестно откуда появился Черный Круг.

Ганелон еще яростнее запыхтел трубкой и уставился вдаль невидящими глазами.

— Он появился далеко на западе. Мне говорили, что сначала на земле возникла большая, словно жабья, проплешина, в центре которой лежал мертвый ребенок. Несчастную девочку обнаружил отец, скончавшийся через несколько дней в страшных муках. Это место немедленно было объявлено проклятым. Прошло всего несколько месяцев, и оно сильно разрослось, образовав круг диаметром в пол-лиги. Трава в круге не погибла, но почернела и сверкала, как металлическая, а деревья искривились, и листья их тоже почернели. Стволы скрипели и раскачивались даже в безветренную погоду, а в ветвях танцевали и прыгали летучие мыши. В сумерках внутри круга начинали двигаться странные тени и загорались огни небольших костров. Он продолжал расширяться, и жители окрестных деревень поспешили покинуть давно обжитые места. Но некоторые из них все же решили остаться. Говорят, они заключили договор с темными силами. А Круг продолжал расти и людей в нем оставалось все больше и больше. Я разговаривал с ними, убивал их, и у меня сложилось впечатление, что они омертвели. В их голосах не слышалось интонаций, лица стали похожими на маски. Эти нелюди выходили из Круга группами, убивая беспощадно, оскверняя храмы, сжигая все на своем пути, занимаясь мерзкими непристойностями. Но они никогда не крали предметов из серебра. Через несколько месяцев к ним присоединились другие твари, вроде тех кошек, которых вы убили. Затем Круг замедлил рост, почти прекратил его, как будто достиг предела. Но зато из него полезла всякая нечисть, уничтожавшая окрестности. Когда страна была опустошена, Круг увеличился до ее размеров. И вновь начался его рост. Старый король Утер, который долго за мной гонялся, позабыл о моей шайке и все силы бросил на охрану и патрулирование Круга. Честно говоря, мне тоже не улыбалось в один прекрасный день проснуться в объятиях какого-нибудь вампира, и я решил отправиться на разведку. Со мной вызвались идти пятьдесят пять добровольцев — малодушным мне приказывать не хотелось. Мы пересекли границу Круга, углубились в него и вскоре увидели нелюдей, которые сжигали живьем козла на каменном алтаре. Мы перебили всех, кроме одного, а этого последнего привязали к алтарю и допросили на месте. Он сказал, что Круг будет расширяться, пока не поглотит всю землю до океана, а затем сольется с Кругом на другой стороне планеты Он предложил нам объединить усилия, если мы хотим сохранить наши шкуры. Затем один из моих людей не выдержал и заколол его. Он умер, в этом я могу поклясться — достаточно мертвецов я повидал на своем веку. Его теплая кровь стекала на каменный алтарь, и неожиданно он рассмеялся. Громче этого смеха я еще не слыхал. Мертвое недышащее тело уселось на землю, вспыхнуло ярким пламенем и стало меняться, превращаясь в козлиное, только очень больших размеров, а из уст козла раздался голос: «Бегите, смертные! Но вам никогда не удастся покинуть Круг!» И можете мне поверить, мы побежали. Небо почернело от летучих мышей и прочей нечисти, которую я даже не берусь описать. Сзади слышался стук копыт. Мы неслись во весь опор, отражая нападение кошек — с ними вы уже познакомились, — летучих змей и страшных скачущих и прыгающих зверей. У самой границы Круга один из патрулей Утера увидел нас и бросился на помощь. Из пятидесяти пяти людей, поехавших со мной, вернулись шестнадцать. А патруль потерял тридцать солдат. Когда они увидели, кто я, меня тут же отвели во дворец. Тот самый, в котором мы сейчас находимся — когда-то здесь жил Утер. Я рассказал ему все без утайки, и он поступил так же, как в свое время Корвин: предложил мне и моим людям полное прощение, если мы поможем ему в борьбе с Хранителями Круга. Я конечно, согласился, ведь мне было ясно, что Круг необходимо уничтожить. В ту ночь я заболел и три дня лежал без сознания в горячечном бреду. Я ослаб, как мальчишка, и мои товарищи чувствовали себя не лучше. Трое умерли. Затем я вернулся к своим людям и передал им предложение короля Утера. Никто не отказался. Патрули были усилены, но мы ничего не добились. Все последующие годы Круг продолжал увеличиваться в размерах, а стычки с его Хранителями происходили повсеместно. Утер доверял мне и сделал своим генералом, совсем как Корвин. Постепенно стычки переросли в сражения, и мы проиграли несколько битв. Часть наших патрулей была захвачена в плен. Однажды ночью на нас напала огромная орда нечисти. Никогда еще не приходилось нам сражаться с таким большим войском. Утер, вопреки моему совету, — ведь он был стар и немощен, — решил принять участие в битве и погиб. Страна лишилась своего короля. Я хотел, чтобы трон занял Ланселот, мой помощник, человек честный и благородный… Странно… Я знал в Авалоне одного Ланселота, как две капли воды похожего на этого, но когда мы встретились, он сказал, что видит меня впервые… Очень странно. Как бы то ни было. Ланселот наотрез отказался занять место короля Утера, и тогда меня сделали правителем. Мне ненавистно положение, в которое я попал, но у меня нет выхода. Вот уже три года, как я сдерживаю натиск Круга. Внутренний голос твердит мне, что я должен бежать отсюда как можно дальше. В конце концов, что я должен этим проклятым людишкам? Какое мне дело, будет Круг расширяться или нет? Я могу переплыть море, поселиться в тихом, спокойном месте, куда Круг не дойдет, пока я жив, и забыть обо всех этих ужасах. Черт побери! Я не желаю брать на себя ответственность за судьбы мира! Но мне пришлось сделать это!

— Почему? — спросил я, и голос мой прозвучал необычно для меня самого.

Ответа не последовало.

Он выколотил трубку. Набил ее. Зажег. Попыхтел.

Молчание затянулось.

— Трудно сказать, — задумчиво произнес он спустя несколько минут. — Я бы убил человека ударом ножа в спину за пару сапог, чтобы не отморозить себе ноги. Однажды я так и сделал, так что знаю, о чем говорю. Но сейчас… Опасность грозит всем нам, и я единственный, кто может с ней справиться! Проклятье! В один прекрасный день все мы погибнем! Но я не могу бежать! Я буду сопротивляться, пока хватит сил!

Тело мое онемело от холода, но свежий ночной ветерок прогнал сон, и мысль работала ясно.

— Разве Ланс не может вас заменить?

— Конечно, может. Он прекрасный воин. Но есть и другая причина, по которой я должен здесь остаться. Мне кажется, что козел-оборотень, кем бы он ни был, немного меня боится. Он сказал, что я никогда не выйду живым из Круга, а я остался жив. Я тяжело болел, но поправился. И он знает, что я сражаюсь с Хранителями и прочей нечистью. Мы выиграли ту битву, в которой погиб Утер, и я встретился с оборотнем еще раз, правда в другом обличье. Он узнал меня. И, может, благодаря тому, что я остаюсь, Круг не расширяется так быстро, как раньше.

— В каком обличье?

— Он походил на человека, но у него были козлиные рога и маленькие красные глазки. Он сидел на пегом коне. Некоторое время мы бились друг с другом, но, на мое счастье, волна сражения нас разъединила. Он здорово меня теснил. Когда мы скрестили шпаги, я вновь услышал его голос, который никогда не забуду. Он сказал, что я глупец и что мне нечего даже надеяться на победу. Но наутро поле битвы осталось за нами, и мы убили множество тварей, а остальных загнали обратно в Круг. Всадник на пегом скрылся, и больше я ни разу его не видел. С тех пор на нас не нападали большими силами, но если я исчезну, другая армия тварей — а она существует — ринется из Круга на наши земли, уничтожая все на своем пути. Оборотень мгновенно узнает, что я уехал, так же как он узнал, что Ланс везет мне данные о расположении войск в Круге. А теперь он наверняка знает о вас и задумывается, кто вы такой? О вашей силе нельзя не задуматься. Нет, я останусь и буду биться до последнего. Это мой долг. И не спрашивайте почему. Я только надеюсь, что, когда придет мой час, я пойму, откуда и зачем появился этот Черный Круг.

Внезапно над моей головой раздался какой-то шум. Я быстро отклонил корпус в сторону, чтобы избежать сам не знаю какой опасности. Лишнее движение. Это была всего-навсего птица. Белая птица. Она опустилась на мое левое плечо и замерла, издавая тихие звуки. К ноге птицы была привязана записка. Я отвязал ее, прочитал, смял в руке. Затем начал изучать горизонты, не видимые моему собеседнику.

— В чем дело, сэр Кори? — вскричал Ганелон.

Записка, которую я послал сам себе, написанная моей рукой и принесенная птицей моей судьбы, могла попасть только в то место, где я должен был остаться надолго. Я никогда не думал, что мне придется здесь остаться. Но я не мог спорить со своей судьбой.

— В чем дело? — повторил Ганелон. — Что у вас в руке? Письмо?

Я кивнул и протянул ему записку. У меня просто не было выхода, ведь Ганелон видел, что я прочел ее.

В записке было сказано:

«Я иду».

И стояла моя подпись.

Ганелон раскурил трубку и при ее свете прочитал написанные мною две строчки.

— Он жив?! И придет сюда! — воскликнул он.

— Видимо, да.

— Странно… — пробормотал он. — Не понимаю.

— Похоже, он обещает вам помощь, — сказал я, незаметно отпуская птицу, которая два раза вскрикнула, сделала круг над башней и исчезла.

Ганелон покачал головой.

— И все же не понимаю.

— Зачем смотреть дареному коню в зубы? — спросил я. — Если он придет, вы только выиграете.

— Верно, — согласился он. — Может, ему удастся уничтожить Круг.

— А может, это шутка, причем жестокая.

Он опять покачал головой.

— Вряд ли. Это не в его духе. Интересно, чего он хочет?

— Может быть, завтра все выяснится, — сказал я. — Утро вечера мудренее.

— Мне только и остается, что лечь спать. — Ганелон подавил зевок.

Мы встали, спустились с крепостной стены и пожелали друг другу спокойной ночи. Я пошел к себе в комнату, лег в постель и уснул, едва коснувшись головой подушки.

2

Утро. Ломит все тело. Болят мускулы.

Кто-то оставил в моей комнате новый коричневый плащ. Слава богу, не черный. Мне совсем не хотелось, чтобы Ганелон вспомнил цвет моих одежд, когда я обрету прежнюю форму. В целях конспирации я не стал также сбривать бороду — он знал меня куда в менее волосатом состоянии. Разговаривая с ним, я старательно изменял голос, и Грейсвандир упрятал далеко под кровать.

Всю следующую неделю я занимался самоистязанием, упражняясь каждый день до изнеможения. Боль в мускулах почти прошла, я прибавил в весе фунтов пятнадцать и постепенно стал чувствовать себя здоровым человеком.

Страна, в которую я попал, называлась Лорен, и ее звали точно так же. Если б я любил приврать, то обязательно сочинил бы стихи о том, как мы встретились в долине за замком, где она собирала цветы, а я прогуливался, дыша свежим воздухом. Чушь.

Таких женщин, как она, вежливо называют «походными подругами». Я встретил ее вечером, когда руки мои, казалось, отваливались от усталости после упражнений с булавой и саблей. Лорен стояла в сторонке, поджидая очередного солдата, назначившего ей свидание. В этот день я впервые обратил на нее внимание. Она улыбнулась, я ответил ей улыбкой, подмигнул и пошел отдыхать. На следующее утро я опять ее увидел и, проходя мимо, сказал: «Привет». Вот и все.

Но она все время попадалась мне на глаза. В конце второй недели, когда у меня ничего больше не болело, а весил я сто восемьдесят фунтов, мне захотелось провести с ней вечер. Я, конечно, уже знал, кто она такая, и меня это нисколько не волновало. Но той ночью мы не занимались тем, ради чего встретились. Не получилось.

Сначала мы разговаривали, а затем произошло непредвиденное.

В ее волосах цвета ржавчины проглядывала седина. Тем не менее я был уверен, что ей нет и тридцати. Ярко-голубые глаза. Чуть вздернутый подбородок. Белые ровные зубы, улыбающийся рот. Говорила она, немного гнусавя, волосы у нее были слишком длинными, большое количество косметики скрывало следы усталости на лице, кричащее платье туго обтягивало начинающую полнеть фигуру. Но Лорен мне нравилась, хотя я не могу сказать, что испытывал к ней в тот вечер какие-либо чувства. Ведь я пригласил ее совсем для другого.

Нам пришлось пойти ко мне, больше было некуда. Теперь я стал капитаном и, пользуясь привилегиями своего ранга, заказал обед в комнату и попросил принести лишнюю бутылку вина.

— Люди вас боятся, — сказала она. — Говорят, вы никогда не устаете.

— Устаю, — признался я. — Можешь мне поверить.

— Ну конечно! — Она встряхнула кудряшками и многозначительно улыбнулась. — Все мы устаем, верно?

— Сколько вам лет?

— А тебе?

— Джентльмен никогда не задает подобных вопросов.

— Леди тоже.

— Когда вы впервые здесь появились, мы решили, что вам за пятьдесят.

— А сейчас?

— Никто не знает. Сорок пять? Сорок?

— Нет, — ответил я.

— И я думаю, что меньше. Это ваша борода всех обманула.

— Бороды часто лгут.

— С каждым днем вы выглядите все лучше и лучше. Сильнее…

— С каждым днем я чувствую себя все лучше и лучше.

— Сэр Кори из Кабры, — сказала Лорен. — Какая она, Кабра? Где находится? Вы возьмете меня с собой на Кабру, если я очень попрошу?

— Могу соврать, что возьму.

— Соврите. Все равно будет приятно.

— Хорошо. Я возьму тебя на Кабру. Отвратительный остров.

— Вы действительно такой необыкновенный, как говорят?

— Боюсь, что нет. А ты?

— Наверное, тоже нет. Мне раздеваться?

— Не надо. Сначала поболтаем. Выпей бокал вина.

— Большое спасибо… За ваше здоровье.

— И за твое.

— Где вы научились так здорово драться на шпагах?

— У меня были прекрасные учителя.

— …И вы пронесли Ланса целых пять лиг, убили двух тварей…

— Каждый новый рассказчик преувеличивает. Эдак я стану настоящим героем.

— Но я наблюдала за вами. Вы очень сильный и ловкий. Недаром Ганелон заключил с вами договор, правда не знаю какой. Ганелон своего не упустит. У меня было много друзей, и я всегда смотрела, как они фехтуют. Вы могли бы изрезать их на мелкие кусочки. Люди говорят, вы хороший учитель. Они вас любят, хоть и боятся.

— Почему боятся? Потому что я сильный? Но сильных людей много. Или потому, что я хорошо фехтую?

— Все считают, что вы — сверхъестественное существо.

Я рассмеялся.

— Не беспокойся, я всего лишь второй шпажист в мире. Прости, может быть, третий. Но я учусь.

— Кто лучше?

— Возможно, Эрик из Эмбера.

— Кто он?

— Сверхъестественное существо.

— И он лучший?

— Нет.

— Тогда кто же?

— Бенедикт из Эмбера.

— А он тоже сверхъестественное существо?

— Да, если жив.

— Странный вы какой-то, — сказала она. — Не могу понять почему. Скажите, а вы — сверхъестественное существо?

— Хочешь еще вина?

— Я опьянею.

— Вот и прекрасно.

Я наполнил бокалы.

— Мы все погибнем, — сказала она.

— Рано или поздно.

— Я имею в виду Черный Круг. Он нас уничтожит.

— Почему ты так думаешь?

— Мы слишком слабы.

— В таком случае зачем ты здесь остаешься?

— Мне некуда идти. Я ведь просила вас взять меня на Кабру.

— И ты согласилась провести со мной ночь в надежде, что я исполню твою просьбу?

— Нет. Я хотела узнать, кто вы такой.

— Я — атлет, нарушивший режим тренировки. Ты родилась в этих краях?

— Да. В лесной деревушке.

— Почему ты занимаешься своим ремеслом?

— Что здесь такого? Это лучше, чем каждый день торчать по колено в навозе.

— Разве у тебя никогда не было постоянного мужчины?

— Был. Он умер. Это он… обнаружил Круг.

— Мне очень жаль. Прости.

— А мне нет. Он всегда напивался, если ему удавалось занять денег или что-нибудь украсть, а потом приходил домой и избивал меня. Я рада, что встретила Ганелона.

— Значит, ты уверена, что Круг невозможно уничтожить?

— Да.

— Может быть, ты права. Хотя лично я так не думаю.

Она пожала плечами.

— Хотите остаться и воевать с темными силами?

— Да.

— Впервые слышу прямой ответ на этот вопрос. Наши ребята ни в чем не уверены. Интересно. Я хотела бы посмотреть на ваш поединок с козлом-оборотнем.

— Почему?

— Потому что он их предводитель, и если вы его убьете, у нас появится шанс. Вдруг вам удастся его убить?

— Мне придется его убить.

— По какой-нибудь особой причине?

— Да.

— Личного характера?

— Да.

— Желаю удачи.

— Спасибо.

Лорен допила вино, и я тут же наполнил ее бокал.

— Я знаю, что он — сверхъестественное существо, — сказала она.

— Давай переменим тему разговора.

— Ладно. Но могу я попросить вас об одном одолжении?

— О каком?

— Наденьте завтра доспехи, возьмите копье, сядьте на хорошего коня и задайте взбучку кавалерийскому офицеру по имени Гарольд.

— Зачем?

— Он избил меня на прошлой неделе, совсем как мой муж, Джарл. Вы сможете его проучить?

— Да.

— И выполните мою просьбу?

— Почему бы нет? Считай, я его проучил.

— Я люблю вас, — сказала она.

— Глупости.

— Ну и пусть Вы мне очень нравитесь.

— Это другое дело. Я…

Холодный ветерок пробежал по моей спине, позвоночник онемел. Я напрягся и начал сопротивляться, стараясь полностью отключиться, выкинуть все мысли из головы.

Кто-то меня искал. Один из членов нашей семьи воспользовался моей картой и пытался со мной связаться. Ошибиться я не мог. Если это был Эрик, он оказался куда храбрее, чем я думал, ведь при последнем контакте я чуть не сжег его мозг. От Рэндома вестей ждать не приходилось, разве что его выпустили из тюрьмы, в чем я сильно сомневался. Джулиан и Каин могли убираться ко всем чертям. Блейз скорее всего погиб. Бенедикт тоже. Оставались Жерар, Бранд и наши сестры, а кроме Жерара, я ни с кем не хотел разговаривать. Поэтому я сопротивлялся, и довольно успешно. Минут через пять меня оставили в покое Я дрожал как осиновый лист, и по спине моей ручьями тек пот. Лорен бросила на меня странный взгляд.

— Что случилось? — спросила она. — Вроде бы вы не пьяный, и я тоже.

— Припадок. У меня часто бывают припадки. После болезни, которую подцепил на островах.

— Я видела лицо, — сказала Лорен. — Может, на полу, а может — просто перед глазами. Это было лицо старика. Воротник его камзола был зеленым, борода седой, и он был очень похож на вас.

Вот тут я не выдержал и влепил ей пощечину.

— Ты лжешь! Ты не могла…

— Я говорю правду! Не бейте меня! Я не понимаю, в чем дело! Кто это был?

— Думаю, мой отец. О боги, как это странно…

— Но что случилось? — повторила она.

— Я ведь уже ответил. Иногда у меня бывают припадки, и людям кажется, что они видят лицо моего отца на стене замка или на полу. Ты не беспокойся. Это не заразно.

— Глупости, — сказала она, — Вы лжете.

— Сам знаю, что лгу. Забудь, что ты видела.

— Почему?

— Потому что я тебе нравлюсь. Разве ты забыла? И потому, что завтра я собираюсь проучить Гарольда.

— Это верно.

Внезапно меня опять затрясло, и она быстро накинула на меня одеяло и протянула бокал с вином. Я выпил с удовольствием. Лорен прильнула ко мне, положив голову на мое плечо, а я обнял ее за талию. За окном завывал ветер и слышался дробный стук капель дождя. Начинался шторм. В какое-то мгновение мне показалось, что кто-то постучал в ставни. Лорен всхлипнула.

— Какая страшная ночь, — сказала она.

— Ты права. Закрой дверь на засов.

Пока она орудовала у двери, я передвинул кресло, чтобы сидеть лицом к окну. Затем вытащил Грейсвандир из-под кровати, отложил ножны в сторону и загасил все свечи, кроме одной, стоявшей на столике справа от меня. Усевшись поудобнее, я положил шпагу на колени.

Лорен села рядом со мной.

— Что будем делать? — спросила она.

— Ждать.

— Чего?

— Сам не знаю. В такую ночь всякое может случиться.

Она вздрогнула и прижалась ко мне.

— Я думаю, тебе лучше уйти, — сказал я.

— Знаю. Но мне страшно. Вы ведь сможете защитить меня, если я останусь?

Я покачал головой.

— Я не уверен, что сумею защитить самого себя.

Она дотронулась до Грейсвандир.

— Какая прекрасная шпага. Никогда такой не видела.

— Другой такой и нет.

При каждом моем движении отблески света играли на клинке, и он то казался забрызганным оранжевой нечеловеческой кровью, то становился холодным и белым, как снег или грудь женщины.

Я подумал о Лорен, которая видела моего отца, когда со мной пытались войти в контакт. Выдумать она не могла: описание было слишком точным.

— Какая ты странная, — сказал я.

Свеча мигнула четыре или пять раз, прежде чем она заговорила.

— Я немного ясновидящая. Моя мать знала больше, чем я, а бабушка была колдуньей. Мне до нее далеко. Я ведь почти ничего не умею и много лет ничем таким не занималась. К тому же я всегда теряю больше, чем получаю.

Она вздохнула.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Я наколдовала себе мужа, и мне страшно вспомнить, каким он оказался. Если бы я не произнесла тогда заклинаний, все было бы по-другому. Потом мне захотелось иметь красивую дочку и…

Лорен умолкла на полуслове, и я понял, что она плачет.

— В чем дело? Не понимаю.

— Я думала, вы знаете, — сказала она.

— Что именно?

— Моя маленькая девочка стала первой жертвой Круга. Я думала, вы знаете, — повторила она.

— Прости, я не хотел…

— Лучше бы у меня не было этой силы. Я никогда больше ею не пользовалась, но она не оставляет меня в покое. Я вижу вещие сны, предзнаменования и, зная все наперед, ничего не могу изменить. Как бы я хотела, чтобы она покинула меня и ушла к другому!

— Так не бывает, Лорен. Ты хочешь невозможного.

— Вы уверены?

— Да. Таких, как ты, много.

— Вы ведь тоже обладаете какой-то силой?

— Да.

— Значит, чувствуете, что там, за окном, кто-то есть?

— Да.

— И я чувствую. Как вы думаете, что ему надо?

— Он ищет меня.

— Зачем?

— Чтобы испытать мою силу. Он не может не задумываться, какую опасность я для него представляю.

— Рогатый?

— Вряд ли.

— Почему?

— Если я действительно тот, кого он должен бояться, с его стороны будет глупо искать меня в стане врага. Скорее он пошлет одного из своих слуг. Может, дух моего отца пытался меня предупредить… трудно сказать. Если его слуга поймет, кто я такой, рогатый успеет подготовиться к битве. Если его слуга меня убьет, рогатому не о чем будет беспокоиться. Если я убью его слугу, рогатому станет известна моя сила. В любом случае он останется в выигрыше. Зачем же ему рисковать собственной шкурой?

Мы ждали, глядя на причудливые тени в углах, а фитиль догорающей свечи отсчитывал минуты.

Лорен первая нарушила молчание.

— Вы сказали, слуга рогатого может понять, кто вы такой. Кто вы такой?

— Человек из дальних стран, который случайно здесь оказался.

— И рогатый вас знает?

— Думаю, да.

Она отпрянула от меня.

— Не бойся, — сказал я. — Я не причиню тебе вреда.

— Я боюсь, и ты причинишь мне вред! — воскликнула она. — Я вижу! Но я хочу тебя. Почему я хочу тебя?

— Не знаю, — ответил я.

— Там кто-то есть! — Голос ее стал истеричным, сорвался на крик. — Близко, совсем близко! Слушай! Слушай!

— Заткнись! — резко сказал я, почувствовав холод и покалывание в области шеи. — Пойди спрячься под кровать.

— Я боюсь темноты.

— Уходи немедленно, или я применю силу. Ты мешаешь.

Она молча повиновалась. Несмотря на ураган, я услышал свист рассекаемого воздуха и скрежет карниза, на который опустилось что-то тяжелое.

Я увидел горящий взгляд красных глаз и быстро отвернулся. Существо осматривало меня с головы до ног.

Рост его превышал шесть футов, по обеим сторонам черепа росли большие ветвистые рога. Обнаженное тело пепельно-серого цвета было бесполым. Распростертые крылья сливались с ночной мглой.

В правой руке демон держал короткую шпагу из тяжелого черного металла, клинок которой был испещрен рунами. Левой рукой он вцепился в решетку окна.

— Входи, если хочешь, но потом пеняй на себя, — громко сказал я и направил острие Грейсвандир ему в грудь.

Демон фыркнул. Он фырчал и хихикал, неподвижно стоя на карнизе, а затем вновь попытался встретиться со мной взглядом. Если бы мы посмотрели друг другу в глаза, он узнал бы меня, как та кошка, которую я убил, направляясь в замок Ганелона.

Демон заговорил, и голос его звучал как фагот, только не играющий, а произносящий слова.

— Ты — не он. Ты слабее и старше. Но… эта шпага… Она может принадлежать ему. Кто ты?

— А ты?

— Я — Страйгаллдвир. Не шути с этим именем, или я пожру твои печень и сердце.

— Не шутить с этим именем? Я и выговорить-то его не могу, язык можно сломать. А от моего цирроза у тебя будет несварение желудка. Убирайся.

— Кто ты? — повторил, демон.

— Мисли, гамми, гра-адилл, Страйгаллдвир, — сказал я, и он подпрыгнул, как будто в зад ему всадили заряд дроби.

— Ты хочешь изгнать меня таким простым заклинанием? Я не из каких-то там низших существ.

— Однако по тебе не видно, чтобы ты был от этого заклинания в особом восторге.

— Кто ты? — вновь спросил он.

— Не твое дело, Чарли. Птичка, птичка, лети к себе домой..

— Четыре раза должен я спросить и четыре раза не получить ответа, прежде чем мне позволено будет войти и убить тебя. Кто ты?

— Нет, — ответил я, поднимаясь с кресла. — Входи и гори ярким пламенем!

Тогда он сломал решетку окна, и ветер, ворвавшийся вместе с ним в комнату, загасил свечу.

Я бросился вперед, Грейсвандир скрестилась с его рунной шпагой, посыпались искры. Я сделал шаг в сторону. Мои глаза привыкли к темноте, и я видел не хуже Страйгаллдвира. Мы кружили по комнате, и ледяной ветер кружил вместе с нами, а холодные капли дождя изредка падали мне на лицо. Когда я первый раз ранил демона, он не произнес ни слова, хотя крошечные огоньки заплясали по краям раны через всю грудь. Затем я рассек ему мускулы предплечья, и на этот раз он закричал, осыпая меня проклятьями:

— Сегодня я высосу мозг из твоих костей! Я высушу их, натяну на них струны! И когда я стану играть, твоя душа познает вечные муки!

— Как красиво ты горишь, — сказал я.

На мгновение он замешкался, и я тут же воспользовался предоставленной мне возможностью. Отбив черный клинок в сторону, я сделал прямой выпад. Шпага пронзила тело насквозь и вышла под левой лопаткой.

Демон взвыл, но остался на ногах. Грейсвандир вырвало из моей руки. Он стоял, глядя на шпагу, торчавшую у него из груди, и на пламя, пожиравшее его плоть, а затем сделал шаг вперед. Я подхватил небольшой стул и, держа его на вытянутых руках, попятился.

— Я не храню сердце там, где оно находится у людей, — воскликнул Страйгаллдвир, кидаясь на меня, но я отпарировал удар стулом, и его ножкой выбил демону правый глаз. Затем я схватил его за кисть правой руки, резко вывернул и что было сил ударил по локтю ребром ладони. Раздался треск ломающихся костей, и рунная шпага отлетела в сторону. Демон не остался в долгу и тоже ударил меня по голове левой рукой. Я упал, а он кинулся за шпагой, но я схватил его за лодыжку, дернул, и Страйгаллдвир растянулся на полу. Я навалился на него, обхватив шею руками. Он попытался выцарапать мне глаза, но я отвернул голову и прижал подбородок к груди.

Руки мои медленно, но верно сдавливали его горло. Он снова стал искать моего взгляда, и на этот раз я не отвел глаз. Он узнал меня и вздрогнул, увидев, что я это понял.

— Вы! — с трудом произнесли его синеющие губы, а потом руки мои сомкнулись, и красные глаза демона остекленели.

Я поднялся на ноги, наступил на труп и рывком вытащил Грейсвандир из раны. Как только шпага оказалась в моей руке, серое тело вспыхнуло ярким пламенем и продолжало гореть до тех пор, пока на полу не осталось ничего, кроме грязного пятна.

Потом ко мне подошла Лорен, и я обнял ее за плечи, а она попросила меня проводить ее домой и остаться с ней спать. Я выполнил ее просьбу, но в ту ночь у нас ничего не было. Мы просто лежали, и она плакала мне в плечо, пока не уснула. Вот так я встретил Лорен.

Ланс, Ганелон и я остановили коней на высоком холме. Полуденное солнце пригревало нам спины. Мы смотрели вниз, и то, что я видел, подтверждало все мои подозрения.

Искореженный лес был точно таким же, как в Гарнатской долине к югу от Эмбера.

О, отец мои, что я натворил?! — воскликнул я в душе своей глядя на Черный Круг, простиравшийся цо горизонта.

Не поднимая забрала, я смотрел на выжженную пустынную местность. Пахло гнилью. Я не поднимал забрала уже две недели, а шлем надел на следующее утро после битвы с демоном, прежде чем исполнил данное мною обещание и задал взбучку Гароаьду. Я решил скрыть лицо, потому что боялся быть узнанным. Меня считали чудаком, но чин капитана давал мне право на эксцентричность.

Я весил уже четырнадцать стонов и чувствовал себя прежним Корвином. Если мне удастся помочь людям на этом отражении, значит, не все потеряно, и может быть, я смогу исправить свою ошибку.

— Значит, вот он какой, Черный Круг, — сказал я. — А где армия рогатого?

— Думаю, дальше к северу, — ответил Ланс. — Но увидим мы ее не раньше, чем наступит ночь.

Мы скакали уже в течение двух дней. Сегодня утром солдаты одного из патрулей сообщили нам, что войско противника проводит какие-то учения, а с рассветом исчезает в искореженном лесу.

— Далеко нам ехать? — поинтересовался я.

— Лиги три-четыре.

— Может, сначала перекусим?

— Конечно, — ответил Ганелон. — Я тоже проголодался, а время у нас есть.

Мы спешились и принялись уплетать вяленое мясо, запивая водой из фляжек.

— Никак не пойму смысла той записки, — задумчиво произнес Ганелон, удовлетворенно рыгнув, погладив себя по животу и закурив трубку. — Поможет он нам или нет? И если поможет, почему он до сих пор не появился? День решающей битвы близок.

— Забудьте о нем, — посоветовал я. — Наверное, он просто пошутил.

— Не могу я забыть, черт побери! Тут дело нечисто!

— О чем ты говоришь? — спросил Ланс, и я понял, что Ганелон ничего ему не рассказал.

— Мой старый повелитель, милорд Корвин, прислал с почтовой птицей записку, в которой сказано, что он идет. А я сижу и гадаю, в чем тут дело.

— Корвин?! — вскричал Ланс, и я затаил дыхание. — Корвин из Эмбера?

— Да. И еще из Авалона.

— Забудь о его письме.

— Почему?

— Это человек без чести и совести. Его обещания ничего не стоят.

— Ты его знаешь?

— Я знаю о нем. Он правил Лорен задолго до того, как я появился на свет. Разве ты не слышал легенды о демонах-повелителях? Корвин разорил страну, а затем, испугавшись восстания, отрекся от короны и позорно бежал.

Это было неправдой!

Или нет?

Эмбер отбрасывает бесконечное количество отражений, и Авалон тоже их отбрасывал, благодаря моему в нем присутствию. А значит, несовершенные отражения Корвина неуклюже копировали мои поступки и образ жизни в тех странах, куда моя нога никогда не ступала.

— Я никогда не верил легендам, — сказал Ганелон. — Неужели Лорен правил тот самый человек, которого я знал? Интересно.

— Вряд ли, — вмешался я в разговор, чтобы мое молчание не вызвало подозрений. — Если с тех пор прошло так много времени, он либо стал дряхлым старцем, либо умер.

— Корвин был волшебником, — заметил Ланс.

— Тот, кого я знал, вне всякого сомнения, был волшебником. — Ганелон вздохнул. — Он изгнал меня из своего королевства, а вернуться я не смог. Нет такой дороги, которая вела бы в Авалон.

— Тебя изгнали? — спросил Ланс. — Ты никогда мне об этом не рассказывал. Как это произошло?

— Не твое дело, — отрезал Ганелон, и Ланс умолк.

Я вытащил кисет и трубку — позавчера я наконец обзавелся глиняной трубкой, — и Ланс последовал моему примеру. Некоторое время мы сидели и молча курили.

— Как бы то ни было, он поступил правильно, — пробормотал Ганелон, нарушив затянувшуюся паузу. — И давайте забудем о Корвине и его письме.

Забыть мы, конечно, не забыли. Но на эту тему больше не разговаривали.

Погода стояла прекрасная, и если бы Черный Круг не маячил перед нашими глазами, можно было бы греться на солнышке и ни о чем не думать Внезапно я почувствовал близость к двум своим спутникам. Мне захотелось сказать им что-нибудь очень хорошее, но в голову лезли какие-то дурацкие мысли.

Ганелон вывел меня из затруднительного положения, заговорив о деле.

— Вы продолжаете настаивать, чтобы мы напали первыми? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Предпочитаю вести войну на чужой территории.

— Беда в том, что это действительно чужая территория, — сказал он. — Мы даже не знаем, какими силами располагает противник внутри Круга.

— Если убьем рогатого, сопротивление будет сломлено.

— Возможно. Но не обязательно. Не знаю, как вам, а мне это не под силу. Разве что повезет. Рогатый слишком хитер, а я уже не тот, что был, хотя часто обманываю сам себя и говорю, что я такой же сильный и ловкий, как раньше. Почему я должен за все отвечать? Видит бог, я этого не хотел!

— Я знаю, — сказали мы с Лансом в один голос.

— А ты как считаешь, Ланс? — обратился к нему Ганелон. — Прислушаемся к совету нашего друга? Нападем первыми?

Я решил, что он пожмет плечами и промолчит, но Ланс ответил, не задумываясь:

— Да. В ту ночь, когда погиб король Утер, мы чуть не проиграли сражения. И если они как следует подготовятся, второй раз нам не удастся победить. Я это чувствую. И считаю, что нам надо как следует все разведать и напасть.

— Хорошо, — сказал Ганелон. — Честно говоря, мне тоже надоело ждать. Если только твое мнение не изменится, когда мы вернемся домой, считай, я согласен.

Мы отправились на разведку.

Весь день мы скакали к северу, не останавливаясь, затем укрылись в холмах и стали наблюдать за Кругом. Мы видели богослужение (как они его понимали), боевые учения солдат. Я насчитал примерно четыре тысячи человек. У нас было две тысячи пятьсот. Помимо Хранителей Круга, в их армии были разнообразные летающие, прыгающие и ползающие твари, издававшие довольно странные звуки. К счастью, нервы у нас были крепкими.

Лично мне нужно было только одно: встретиться с их предводителем хотя бы на несколько минут. От нашей встречи зависел исход битвы. Но я не мог сказать этого своим спутникам.

В том, что Круг появился, была доля моей вины. Я его сотворил, сделал возможным беззаконие, а следовательно, обязан был бороться с ним, пока хватит сил.

Я боялся, что сил у меня не хватит.

Ослепленный яростью, ужасом и болью, я допустил ошибку, последствия которой не могли не сказаться на всех существующих отражениях. Проклятье принца Эмбера всегда сбывается.

Мы наблюдали за Черным Кругом всю ночь, а на рассвете поскакали домой.

Решение было принято: атаковать!

На обратном пути никто на нас не напал, и мы довольно быстро добрались до замка Ганелона, где занялись обсуждением дальнейших планов. Войско наше находилось в полной боевой готовности, и мы решили выступить не позже чем через две недели.

Мы с Лорен лежали в постели, и я рассказал ей все без утайки. Я чувствовал, что она должна знать правду о предстоящем сражении. Если бы только она согласилась, я в ту же ночь увел бы ее на другое отражение. Но Лорен не согласилась.

— Я останусь с тобой, — сказала она.

— Будь по-твоему.

Я не сказал ей, что исход битвы зависел от моей встречи с рогатым, но у меня было ощущение, что она это знает и безоговорочно мне верит. Я бы на ее месте поостерегся, но в конце концов, вера — личное дело каждого.

— Всяко может случиться. — Я посмотрел ей в глаза.

— Да, — согласилась Лорен, и я увидел, что она все понимает не хуже меня.

Мы перестали разговаривать и занялись более насущными делами, а потом заснули.

Ей приснился сон.

Наутро она сказала:

— Мне приснился сон.

— Какой? — спросил я.

— Я видела сражение, а потом тебя и рогатого. Вы дрались не на жизнь, а на смерть.

— Кто победил?

— Не знаю. Но пока ты спал, я кое-что для тебя сделала. Надеюсь, это сможет тебе помочь.

— И совершенно напрасно. Уверяю тебя, я могу сам о себе позаботиться.

— Потом мне приснилась моя собственная смерть.

— Разреши мне увести тебя туда, где ты будешь в полной безопасности.

— Нет. Мое место здесь.

— Я не заявляю на тебя никаких прав, — сказал я, — но могу спасти от того, что тебе приснилось. Можешь поверить, это в моей власти.

— Я тебе верю. Но я останусь.

— Ты просто упрямая дура.

— Позволь мне остаться.

— Как хочешь… Послушай, я могу увезти тебя на Кабру…

— Нет.

— Ты упрямая дура.

— Я люблю тебя.

— Глупости. Я тебе нравлюсь. Забыла?

— У тебя все будет хорошо, — сказала она.

— Иди к черту.

Она тихо заплакала, а я принялся ее утешать. Теперь вы знаете, какая была Лорен.

3

Однажды утром я стал вспоминать свое прошлое. Я вспомнил своих братьев и сестер и стал тасовать их в уме, как колоду карт, которые лежат вперемешку. Я вспомнил госпиталь, в котором очнулся, битву за Эмбер, Лабиринт в Ребмэ, Муари, с которой мне было так хорошо и которая, быть может, принадлежит сейчас Эрику. Я вспомнил Блейза и Рэндома, Дейдру, Каина и Жерара. Я много что вспомнил этим утром. Как вы, наверное, догадались, это было утро перед битвой. Мы маршировали несколько дней, успешно отражая атаки небольших отрядов противника, а когда подошли к Черному Кругу, разбили лагерь на холмах, выставили часовых и легли спать. Наш сон никто не потревожил. Утром я открыл глаза, недоумевая спросонок, почему мои братья и сестры не думают обо мне, как я о них. Это была очень печальная мысль.

В небольшом овражке, где никто не мог меня видеть, я снял шлем, налил в него мыльную воду и побрился. Затем надел свою старую драненькую одежду — черную с серебряной отделкой. Я вновь был тверд, как камень, черен, как земля, и жесток, как дьявол. Сегодняшний день будет моим днем. Я опустил забрало, одернул кольчугу, затянул пояс и пристегнул Грейсвандир. Свой плащ я заколол у шеи застежкой в форме серебряной розы, и тут меня обнаружил посыльный, сообщивший, что приготовления закончены.

Я поцеловал Лорен, которая настояла на том, что будет меня провожать, вскочил на коня — мерина по кличке Чемпион — и отправился в лагерь.

Увидев меня, Ганелон и Ланс в один голос сказали: «Мы готовы».

Я подозвал офицеров, отдал последние распоряжения. Отсалютовав, они ускакали.

— Теперь скоро, — сказал Ланс, закуривая трубку.

— Как ваша рука?

— В полном порядке. После тренировочного боя, который мы вчера провели, я чувствую себя абсолютно здоровым.

Я поднял забрало и тоже закурил.

— Да вы сбрили бороду! — воскликнул Ланс. — Честно говоря, никогда не мог представить вас без бороды.

— Так удобнее носить шлем.

— Желаю удачи всем нам, — торжественно произнес Ганелон. — Не знаю, существуют ли на свете боги, но если они есть, пусть окажутся сегодня на нашей стороне.

— Бог один, — сказал Ланс. — И я молюсь, чтобы он не оставил нас.

— Аминь. — Ганелон запыхтел трубкой.

— Мы победим! — убежденно заявил Ланс.

— Да, — согласился я, глядя на солнце, позолотившее горизонт на востоке, и слушая беззаботное пение птиц. — Все предвещает нам победу.

Докурив, мы выколотили трубки, и каждый спрятал свою за пояс. Затем мы в последний раз проверили доспехи, подтянули где надо ремни, и Ганелон провозгласил:

— Пора!

Офицеры вернулись ко мне с донесениями. Отряды были готовы.

Мы подъехали к границе Круга. Внутри него царила мертвая тишина.

— Я все еще думаю о Корвине, — сказал Ганелон. — Где-то он сейчас?

— Корвин с нами, — ответил я, и Ганелон как-то странно на меня посмотрел, увидел серебряную розу и резко кивнул.

— Ланс, — обратился он к своему другу и помощнику, — отдавай приказ.

И Ланс выхватил шпагу из ножен.

— Вперед! — вскричал он.

Ему ответило громкое эхо.

Наш авангард составлял отряд из пятисот всадников. Мы углубились в Круг на полмили, прежде чем увидели черную кавалерию, которая неслась нам навстречу. Мы сломали их строй за пять минут и продолжали скакать вперед во весь опор.

Затем мы услышали гром.

Засверкали молнии, пошел дождь.

Разыгралась буря.

Неровная тонкая линия копьеносцев, стоически ожидающих нападения, загородила нам путь. Мы почувствовали ловушку, но не остановились.

И черная кавалерия ударила по нашим флангам.

Закипела битва.

Прошло минут двадцать…

Мы сдерживали их натиск, поджидая подхода основных войск.

Затем двести наших воинов продолжили свой путь…

Люди. Мы убивали людей, а они убивали нас, эти существа с серыми лицами, двигающиеся, словно автоматы. Марионетки. Мне же необходимо было уничтожить их предводителя…

Интересно, какова пропускная способность пути, который я им открыл? Я этого не знал. Скоро…

Бешеная скачка привела нас на вершину холма, и далеко внизу я увидел темную цитадель.

Я поднял шпагу.

Мы начали спускаться, и тут на нас напали.

Они шипели, рычали и били крыльями. Значит, людей у него не осталось. Грейсвандир стала похожа на язык пламени, молнию, портативный электрический стул. Я уничтожал мерзких тварей по мере их приближения, и, умирая, они сгорали. Справа от меня Ланс прорубал дорогу, творя хаос и что-то бормоча себе под нос. Не иначе как молился за тех, кого убивал. По левую мою руку скакал Ганелон, и за хвостом его лошади струилась огненная река. Сверкали молнии, цитадель росла прямо на глазах.

В нашем авангарде осталось не более ста человек.

Когда мы подъехали к воротам, нас встретил отряд из людей и зверей. Мы атаковали.

Они превосходили нас численностью, но я не жалел, что мы так далеко оторвались от своей пехоты. Я знал, что время не ждет.

— Я должен пробиться! — закричал я. — Рогатый в цитадели!

— Он мой! — прокричал мне в ответ Ланс.

— Лично я вам не конкурент! — воскликнул Ганелон, рубя шпагой направо и налево. — Но я с вами! Креститесь, когда сможете!

Мы убивали, убивали и еще раз убивали, но вскоре они стали одерживать верх. Звери, похожие на людей, и люди, похожие на зверей, окружали нас со всех сторон. Мы отчаянно защищались, и в это время подтянулась наша основательно потрепанная пехота. Бой закипел с новой силой. Мы вновь бросились в атаку (в нашем авангарде осталось человек сорок-пятьдесят), ворвались в ворота и очутились во дворе, где на нас напал еще один отряд противника.

Двенадцать всадников, которым удалось пробиться к входу в высокую черную башню, были встречены ее часовыми и стражниками.

— Вперед! — вскричал Ганелон, спешившись и кидаясь в бой.

— Вперед! — вскричал Ланс, и я подумал, что они имеют в виду либо меня, либо друг друга.

Я решил отнести этот призыв на свой счет, отделился от сражающихся и побежал вверх по лестнице.

Я не сомневался, что найду рогатого в верхнем помещении башни. Мне придется вызвать его на дуэль и победить, потому что именно я был виновен в том, что он появился на этом отражении. Может, у меня не хватит сил, но попытка не пытка. К тому же никто, кроме меня, не знал, кто он такой.

На верхней площадке лестницы я остановился перед тяжелой деревянной дверью, запертой изнутри на засов. Я отступил на шаг, ударил ногой что было сил, и дверь рухнула с громким треском.

Он стоял у окна, человек, одетый в легкие доспехи, с козлиной головой на широченных плечах.

Я переступил через порог.

Когда дверь упала, он повернулся и теперь смотрел на меня в упор, пытаясь заглянуть в глаза сквозь прорезь шлема.

— Смертный, ты зашел слишком далеко, — сказал он. — Ведь ты смертный?

— Спроси у Страйгаллдвира, — ответил я.

— Ты тот, кто убил его, — бесстрастно произнес он. — Скажи, он узнал тебя?

— Может быть.

На лестнице послышались шаги, и я быстро отступил влево. В комнату ворвался Ганелон.

— Стой! — крикнул я.

Он вздрогнул, остановился как вкопанный и медленно повернулся ко мне.

— Это — оборотень. Кто он такой?

— Грех, который я совершил, прокляв то, что любил всем сердцем. Отойди в сторону и не мешай. Он мой.

— Я не помешаю. — Ганелон остался стоять на месте.

— Ты сказал правду? — спросил рогатый.

— Сейчас узнаешь, — ответил я и бросился на него.

Но он не скрестил со мной шпаги. Его поступок назвал бы глупостью любой, даже самый неумелый фехтовальщик.

Он бросил в меня свою шпагу, сверкнувшую подобно молнии. Когда она летела по воздуху, громыхнул гром. За окном разбушевалась буря.

Я сделал легкое движение Грейсвандир, словно парируя простой выпад. Шпага вонзилась в пол и тут же вспыхнула ярким пламенем. За оном сверкнула молния.

Ослепленный, я замешкался, и в это мгновение оборотень кинулся на меня. Он прижал мои руки к бокам; рога ударили по забралу шлема раз, другой…

Затем я напряг мускулы, и захват начал слабеть. Я бросил Грейсвандир, рванулся, высвободился от железных объятий, и в этот момент глаза наши встретились.

— Повелитель Эмбера, почему ты убиваешь нас? — спросил он. — Ведь это ты открыл нам путь.

— Я сожалею о своем безрассудном поступке и надеюсь исправить ошибку.

— Слишком поздно. К тому же отсюда ли надо начинать?

И вновь ударил меня рогами. Реакция у него была просто фантастической. Я не успел защититься и отлетел к стене.

А затем он поднял руку, сделал знак, и внезапно я увидел придворных Хаоса на марше — видение, от которого волосы дыбом встали на моей голове и холодом сковало душу. Что я натворил?

— … Вот видишь? — говорил оборотень. — Ты открыл путь. Так помоги нам сейчас, и мы вернем тебе то, что ты считаешь своим по праву.

Какое-то мгновение я колебался. Возможно, он выполнит свое обещание, если я помогу. А дальше что? Мне придется все время быть начеку. Союзники на короткое время, мы будем рады перегрызть друг другу глотки, как только каждый добьется своего. И все же если в моих руках окажется вечный город..

— Значит, договорились? — спросил резкий блеющий голос.

Я подумал об отражениях и об отражениях отражений…

Не торопясь, расстегнул застежки шлема…

…И швырнул его в оборотня, который, казалось, не сомневался в моем согласии. По-моему, Ганелон в эту минуту шагнул вперед.

Я стремительно кинулся на рогатого и прижал его к противоположной стене.

— Нет! — сказал я.

Его руки, похожие на человеческие, сомкнулись на моей шее в ту самую секунду, когда я сдавил ему горло. Сжав пальцы, я резко перекрутил ладони. Думаю, он сделал то же самое.

Я услышал хруст — так ломается сухая хворостина. Помню, мне стало любопытно, чья шея сломана. Моя болела изо всех сил.

Я открыл глаза и увидел небо. Я лежал на одеяле, а одеяло лежало на земле.

— Боюсь, он останется жить, — сказал голос, и, медленно повернув голову, я увидел Ганелона.

Он сидел на краешке одеяла рядом с Лорен.

— Как дела? — спросил я.

— Мы победили. Вы сдержали слово. Когда погиб оборотень, Хранители упали без сознания, а животные и прочая нечисть сгорели.

— Хорошо.

— А я сижу и размышляю, почему я перестал вас ненавидеть.

— И к какому выводу ты пришел?

— Трудно сказать. Может быть, потому, что мы очень похожи друг на друга. Хотя нет… не знаю.

Я улыбнулся Лорен.

— Твои предсказания не сбылись. Сражение закончилось, а ты все еще жива.

— Смертям дан ход. — Она не ответила на улыбку.

— Что ты имеешь в виду?

— В памяти людей живы рассказы о том, как король Корвин казнил моего деда — сначала публично избил плетьми, а затем четвертовал — за то, что он восстал против его тирании.

— Я здесь ни при чем. Это было одно из моих отражений.

Лорен покачала головой.

— Корвин из Эмбера, я такая, какая есть. — И с этими словами она встала, повернулась и ушла.

— Вы так и не ответили, кем был оборотень, — напомнил мне Ганелон, не обращая на ее уход ни малейшего внимания.

— Слугой Хаоса. Прокляв Эмбер, я распахнул дверь в реальный мир темным силам. Пользуясь предоставленной возможностью, они пытаются захватить все отражения и постепенно добраться до Эмбера, следуя по пути наименьшего сопротивления. Таким образом на Лорен появился Черный Круг. Но я его уничтожил, так что можешь спать спокойно. Я закрыл им путь на это отражение.

— И вы за этим сюда пришли?

— Нет. Честно говоря, я шел в Авалон, когда увидел Ланса. Не мог же я бросить его в беде. А потом мне пришлось расхлебывать кашу, которую я сам заварил.

— Авалон? Значит, вы солгали, что он разрушен?

Я покачал головой.

— Нет. Наш Авалон пал, но на отражениях существует другой, похожий на него.

— Возьмите меня с собой!

— Ты сошел с ума!

— Хочу хоть одним глазком взглянуть на те места, где родился и вырос, чего бы это ни стоило.

— Я не собираюсь там оставаться. Мне необходимо попасть в Авалон, чтобы раздобыть себе розовый порошок для чистки ювелирных изделий. Однажды я совершенно случайно поджег его в Эмбере. Произошел взрыв. Я использую порошок, как порох, вооружу солдат ружьями, осажу Эмбер и займу трон, который является моим по праву.

— А как быть с темными силами, которые, как вы говорите, пытаются захватить все отражения?

— Дойдет и до них очередь. А если я проиграю битву, ими займется Эрик.

— Вы сказали, что он ослепил вас и бросил в темницу.

— Да. Я вырастил новые глаза. Потом сбежал.

— Вы — демон.

— Мне так часто это говорили, что я больше не спорю.

— Вы возьмете меня с собой?

— Если хочешь. Но ты увидишь не тот Авалон, где родился и вырос.

— В Эмбер!

— Да ты действительно сумасшедший!

— Нет. Я всегда мечтал попасть в этот сказочный город. Поброжу по Авалону, а дальше что? Не просиживать же штаны на одном месте. Разве я был плохим генералом?

— Нет.

— Тогда научите меня пользоваться этими штуковинами, которые называются «ружья», и я помогу вам в великой битве. Не так уж долго мне осталось жить на свете. Возьмите меня с собой.

— Может статься, кости твои побелеют под горой Колвир рядом с моими.

— Исход какой битвы известен заранее? Я готов рискнуть.

— Как хочешь. Я не возражаю.

— Спасибо, милорд.

Мы разбили лагерь, переночевали, а на следующее утро пустились в путь. Вернувшись в замок, я первым делом отправился на поиски Лорен и сразу узнал, что накануне она сбежала со своим бывшим любовником, армейским офицером по имени Мелкин. Хотя я понимал ее состояние, мне было неприятно что она не дала мне возможности объясниться и поверила слухам. Я решил догнать их.

С трудом ворочая головой на негнущейся шее, я оседлал Чемпиона и поскакал следом. Мне не в чем было упрекнуть Лорен. В замке меня тоже не чествовали как победителя. Слишком свежи были в памяти людей рассказы о том Корвине, который правил этой страной. На меня смотрели, как на дьявола. Солдаты, которых я обучал, с которыми сражался бок о бок, бросали на меня косые взгляды и тут же опускали глаза или отворачивались. Должно быть, они испытали сильное облегчение — все, кроме Ганелона, — когда я стал собираться в дорогу. Ганелон же, я думаю, боялся, что я не вернусь за ним, как обещал. Он хотел поехать со мной, но я не позволил. Мне необходимо было самому во всем разобраться.

К своему удивлению, я понял, что Лорен стала мне далеко не безразлична, а ее поступок причинил мне боль. Прежде чем уйти, она должна была по крайней мере меня выслушать. Я расскажу ей о себе и, если она все-таки выберет бравого, но смертного капитана, благословлю их и не буду мешать. Если же она окажет предпочтение мне… я понял, что хочу удержать Лорен, чего бы это ни стоило. Прекрасный Авалон подождет. Никуда не денется. Сначала я устрою свои личные дела, а там видно будет.

Я ехал по дороге, а птицы пели мне песни, порхая с ветки на ветку. Стоял ясный, погожий день — на голубом небе сверкало солнце, деревья шелестели зелеными листьями, а я радовался в сердце своем, потому что мне удалось избавить землю от беды, которую я на нее накликал. Зло? Какого черта! Я причинил больше зла, чем кто-либо другой, но не потерял совести и сейчас наслаждался столь редкими для меня минутами счастья. Когда Эмбер будет моим, совесть не помешает мне порадоваться еще сильней! Ха!

Я ехал на север по лесистой долине, изредка спешиваясь, чтобы не потерять свежие следы двух всадников. К вечеру у меня устали глаза и, приметив ярдах в ста от дороги небольшой овражек, я устроился на ночлег.

Наверное, от того, что шея у меня разболелась не на шутку, мне снился рогатый и наш с ним поединок. «Помоги мне сейчас, и мы вернем тебе то, что ты считаешь своим по праву», — говорил он, и в этот момент я проснулся от собственной громкой ругани.

Предрассветное небо побледнело, и я оседлал коня и пустился в путь. Ночь была морозной, а трава сверкала от инея. Плащ, на котором я спал, отсырел.

К полудню солнышко стало пригревать, а след двух всадников выглядел совсем свежим. Я нагонял их.

Когда я увидел ее, я соскочил с коня и подбежал к тому месту, где она лежала, — под кустом диких роз, на котором не было цветов и который оцарапал колючками ее щеку и обнаженное плечо. Она умерла не так давно, потому что тело было теплым, а из раны в груди, куда вонзился клинок, текла кровь.

Камней вокруг не оказалось, и я положил ее в могилу, которую вырыла Грейсвандир. Пусть отдохнет. Он снял с нее ее браслеты, ее кольца и ее драгоценные гребешки — все ее богатство. Мне пришлось закрыть ей глаза, прежде чем я покрыл ее своим плащом, и тут рука моя дрогнула, а зрение затуманилось. Время текло незаметно.

Я вскочил на коня и очень скоро догнал его, скачущего во весь опор, как будто за ним гнался сам Дьявол, в чем он был не так уж не прав. Я не сказал ни единого слова, когда вышиб его из седла, и я не взялся за шпагу, когда он вытащил свою из ножен.

Его сломанное пополам тело я зашвырнул на высокий дуб и, оглянувшись, увидел черную тучу птиц в ветвях.

Я надел на нее ее браслеты, ее кольца и ее драгоценные гребешки, а потом забросал могилу. Вы ведь знали, какая была Лорен. То, что она пережила, и то, к чему стремилась, закончилось смертью. Вот и весь сказ о том, как мы встретились и как расстались. Лорен и я, в стране Лорен, и такова моя жизнь, потому что принц Эмбера — частичка Вселенной и в какой-то мере виновен во всех мерзостях, которые в ней творятся. Поэтому я и говорю «Ха!», когда речь заходит о моей совести. В зеркалах многих суждений мои руки обагрены кровью. Я являюсь частью Зла, которое царит в реальном мире и на отражениях. Иногда мне кажется, что я — то самое Зло, которое необходимо, чтобы бороться с другим Злом. Я уничтожаю Дворкиных, которые попадаются на моем пути, и в тот Великий День, о котором говорят все пророки, но в который они не очень верят в тот день, когда мир будет избавлен от Зла, я тоже кану во тьму, осыпаемый проклятьями. Возможно, это будет скорее, чем я думаю. А пока…

Пока это время еще не наступило, я не умою рук своих и не стану бездействовать.

Пришпорив коня, я поскакал в замок Ганелона, который знал, но никогда не сможет понять.

4

Вскачь, вскачь, Ганелон и я пробирались чуть заметным таинственными тропами в Авалон; вскачь по аллеям снов и кошмаров; вскачь, когда палящее солнце обжигало спины; вскачь по жарким белым островам ночи. И палящее солнце стало золотым, и острова ночи рассыпались осколками бриллиантов, а луна поплыла по небу, словно лебедь. День принес зеленое дыхание весны, мы переплыли бурную реку, горы покрылись инеем от мороза. Ровно в полночь выпустил я стрелу своей Судьбы, и она загорелась в небе и унеслась, как метеор, на север.

Единственный дракон, который нам встретился, был хром на обе ноги. При нашем приближении он быстро заковылял в сторону, пыхтя, сопя и сминая маргаритки. Птицы с ярким оперением летели подобно стрелам судьбы, указывая нам путь, а хрустальные голоса озер отзывались эхом, когда мы проезжали мимо. Я громко запел, и через некоторое время Ганелон стал подпевать. Пошла вторая неделя нашего путешествия, и небо, земля и ветер говорили мне, что Авалон близко.

Мы разбили лагерь у глухого лесного озера, когда солнце село за гору, а день угасал. Ганелон принялся распаковывать седельные сумки, а я решил искупаться. Вода была холодной, освежающей, и я долгое время плескался, не желая выходить на берег.

Затем мне показалось, что я слышу какие-то крики, и хоть мне не было дела до того, что происходит в этом загадочном лесу, я быстро вышел из воды, оделся и поспешил в лагерь.

По пути я вновь услышал крик и мольбу о пощаде. Подойдя ближе, я понял, что в лагере разговаривали.

Я вышел на небольшую полянку. Седельные сумки были разобраны, костер сложен, но не разожжен.

Ганелон сидел на корточках у высокого дуба. На дубе висел светловолосый худощавый паренек. Я отметил себе на будущее, что очень трудно сказать что-либо о человеке или получить ясное представление о чертах его лица, когда он висит вверх ногами в нескольких футах над землей.

Руки его были связаны сзади, и он висел на большом суку, привязанный к нему веревкой за правую лодыжку.

Он отвечал на вопросы Ганелона быстрыми короткими фразами, лицо его было мокрым от пота, а изо рта текли слюни. Он раскачивался то взад, то вперед, на щеке его проступило красное пятно от пощечины, а на рубашке еще не засохли капельки крови.

Я решил не вмешиваться и остановился неподалеку. Ганелон никогда не стал бы мучить мальчишку без особой на то причины, и поэтому жалость к нему не переполняла моего сердца. Я не одобрял подобных методов допроса, но не сомневался, что полученная информация будет представлять интерес. К тому же мне хотелось понять, зачем и почему Ганелон поступил подобным образом, ведь что ни говори, сейчас он стал моим соратником. А несколько лишних минут головой вниз не могут причинить пареньку особого вреда…

Когда тело перестало раскачиваться, Ганелон подтолкнул его острием шпаги. На груди появилось очередное красное пятно, а паренек закричал. Он был очень молод. Ганелон вытянул шпагу, держа ее в нескольких дюймах от горла своей жертвы, отдернул клинок в самый последний момент и ухмыльнулся, когда мальчишка извернулся, как уж, и взмолился:

— Пожалуйста, не надо!

— Говори! — сурово приказал Ганелон. — Говори, что было дальше!

— Я все сказал! Я больше ничего не знаю!

— Почему?

— Они промчались мимо!

— И ты не поскакал вслед?

— У меня не было коня.

— Почему ты не пошел пешком?

— Меня контузило!

— Контузило! Ты просто дезертировал. Ты — трус!

— Нет! — вскричал паренек.

Ганелон вновь поднес шпагу к его горлу и вновь отдернул клинок в самый последний момент.

— Да! — завопил мальчишка. — Я струсил!

— И удрал?

— Да! Я побежал в другую сторону и спрятался в лесу!

— И ты не знаешь, чем все закончилось?

— Нет!

— Ты лжешь!

Ганелон поднял шпагу.

— Я клянусь! — вскричал паренек. — Пожалуйста…

Я решил вмешаться и сделал шаг вперед.

— Ганелон, — сказал я.

Он взглянул на меня, ухмыльнулся и опустил шпагу. Мальчишка посмотрел на меня умоляющими глазами.

— Кто он такой? — спросил я.

— Ха! — ответил Ганелон и ударил свою жертву шпагой плашмя по весьма интимному месту, с удовлетворением слушая очередной вопль. — Вор, дезертир и врет презабавно!

— Что ж, отвяжи его. Я тоже хочу послушать.

Ганелон повернулся, взмахнул шпагой и одним ударом перерубил веревку. Мальчишка упал на землю и принялся рыдать.

— Я поймал его, когда он воровал еду из седельных сумок, и решил допросить, чтобы узнать, где мы с вами находимся, — сказал Ганелон. Оказывается, он прямехонько из Авалона. Бежал оттуда так, что пятки сверкали.

— Почему?

— Его взяли в солдаты. Два дня назад, во время битвы, он струсил и дезертировал.

Мальчишка попробовал было возразить, и Ганелон ткнул его носком сапога.

— Молчать! Сейчас говорю я, и говорю то, что ты сам мне рассказал!

Бывший солдат отполз в сторону, как краб, и посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами.

— Что за битва? — спросил я. — Кто с кем сражался?

Ганелон угрюмо улыбнулся.

— Вы услышите историю, вам знакомую. Авалон бросил все свои силы в бой с армией сверхъестественных существ, которые долгие годы разоряли страну.

— Вот как? — Я посмотрел на мальчишку, и он опустил голову, но я успел заметить, что лицо его исказилось от страха.

— …Женщины, — говорил Ганелон. — Прекрасные и неприступные фурии. Вооруженные до зубов и одетые в доспехи. С длинными светлыми волосами и леденящим взором. Верхом на белых огнедышащих скакунах, которые питаются человеческой плотью, они выезжают из пещер, образовавшихся несколько лет назад после землетрясения. Совершая набеги по ночам, они берут в плен молодых мужчин и убивают всех остальных. Уж больно эта картина напоминает мне Черный Круг и его Хранителей.

— Но после смерти рогатого многие Хранители остались живы, — возразил я. — И ни один из них не показался мне лишенным души. Скорее, я бы сказал, что они частично потеряли память. Мне непонятно только, почему авалонцы не завалили камнями все выходы из пещер.

— Они пытались это сделать, но безуспешно. Завалы таинственно исчезали, а женщин становилось все больше и больше.

Я посмотрел на паренька, и он кивнул в знак согласия. Лицо его было пепельно-серым.

— Отряды генерала, которого здесь называют Протектором, — продолжал Ганелон, — все чаще вступали в бой с этими ведьмами, а сам он провел ночь с их предводительницей, Линтрой, то ли развлекаясь, то ли пытаясь заключить перемирие. Однако все осталось по-прежнему. После их встречи набеги возобновились, и тогда Протектор решил атаковать всеми силами в надежде раз и навсегда избавить страну от нечисти. А этот, — Ганелон указал на парнишку острием шпаги, — удрал с поля боя, и теперь мы не знаем, чем закончилось сражение.

— Это правда? — спросил я дезертира, который смотрел на шпагу, как зачарованный. Вздрогнув, он на мгновение встретился со мной глазами и медленно кивнул.

— Интересно, — сказал я, обращаясь к Ганелону. — Похоже, перед ними стоит задача, которую мы совсем недавно решили. Жаль, конечно, что исход битвы не известен.

Ганелон вздохнул и сжал эфес шпаги.

— Ничего не поделаешь. А с дезертиром пора кончать. Он действительно больше ничего не знает.

— Постой, постой. Насколько я понял, он пытался украсть у нас какую-то еду?

— Да.

— Развяжи ему руки. Мы его накормим.

— Но ведь он — вор.

— Не ты ли говорил мне когда-то, что убил человека за пару башмаков?

— Конечно! Но здесь нельзя сравнивать.

— Почему?

— Мне это удалось.

Я расхохотался. Смех помог мне снять нервное напряжение, но я никак не мог остановиться. Сначала Ганелон насупился, потом на лице его появилось изумленное выражение, в конце концов он тоже рассмеялся.

Мальчишка смотрел на нас, как на сумасшедших.

— Ох ты! — всхлипнул Ганелон, вытирая выступившие от смеха слезы. Он схватил паренька за шиворот повернул спиной и одним движением перерезал стягивающие его руки веревки. — Пойдем, сосунок. Я тебя накормлю.

Мы подошли к седельным сумкам. Мальчишка, ковыляя, шел сзади. Он с жадностью накинулся на еду и громко зачавкал, не отрывая взгляда от Ганелона. Я задумался. В стране, где бушевала война, мне будет трудно добиться желаемого. К тому же меня одолели былые страхи и сомнения при мысли о том, что отражениям грозит смертельная опасность.

Я помог Ганелону разжечь небольшой костер.

— Что будем делать? — спросил он.

У меня не было выхода. Битвы кипят на всех отражениях, где существует Авалон. На то они и отражения. А необходимый мне порошок я мог достать только в Авалоне. Пускаясь в путь, я преследовал определенную цель, и если на моем пути мне все время встречались силы Хаоса, значит, от них зависело, сумею ли я достичь этой цели. Таковы были правила игры, и я не мог жаловаться, потому что сам их придумал.

— Пойдем в Авалон, — ответил я. — И пусть мое желание исполнится!

Паренек испуганно вскрикнул и — возможно, испытывая ко мне чувство признательности за то, что я не позволил Ганелону наделать в нем дыр, — предупредил:

— Не ходите в Авалон, сэр! Ваше желание не может исполниться! Вас убьют!

Я улыбнулся и кивнул, а Ганелон, ухмыляясь, небрежно произнес:

— Давайте прихватим его с собой! Пусть предстанет перед военным трибуналом за дезертирство!

Он еще не успел договорить, а паренек уже улепетывал со всех ног. Продолжая ухмыляться, Ганелон выхватил из-за пояса кинжал и отвел руку для броска. Я ударил его по плечу, и кинжал вонзился в землю. Паренек исчез, будто его ветром сдуло, а Ганелон расхохотался.

— Напрасно вы мне помешали, — сказал он, подбирая кинжал.

— Пусть живет.

— Если он вернется сегодня ночью и перережет нам глотки, вы даже не успеете пожалеть о своем решении.

— Не спорю. Но он не вернется, и ты это прекрасно знаешь.

Ганелон пожал плечами, отрезал большой кусок мяса и начал разогревать его над костром.

— По крайней мере война научила его показывать врагу пятки. Вы правы, мы можем спать спокойно.

Он принялся за еду, и я последовал его примеру.

Глубокой ночью я проснулся и долго лежал, глядя на звезды сквозь завесу листьев. Я думал о мальчишке-дезертире, и у меня возникло такое чувство, что наша с ним встреча — плохое предзнаменование. Я долго не мог уснуть.

Наутро мы закидали костер землей и отправились в путь. К полудню мы очутились в горах, а на следующий день спустились с них и поехали по дороге, на которой виднелись свежие следы кавалеристов и пехотинцев. Однако мы никого не встретили.

На другой день мы увидели несколько ферм и коттеджей, разбросанных в небольшой долине, но решили не останавливаться. Я не хотел быстро менять отражения, как в той «демонической» скачке, когда изгнал Ганелона из страны. Мне нужно было время, чтобы все обдумать, и наш маршрут вполне меня устраивал. Но сейчас до Авалона было рукой подать. К полудню третьего дня над нами раскинулось небо Эмбера, и я молча любовался им, проезжая лес, похожий на Арденнский. Правда, в нем не звучал рог Джулиана, не было Моргенштерна и гончих, которые гонялись за мной и Рэндомом несколько лет назад. Слышались лишь птичьи голоса в ветвях огромных дуплистых деревьев, беличьи разговоры, тявканье лис и журчание воды в ручейке. Повсюду цвели белые, голубые и розовые цветы.

В воздухе веяло прохладой, и я совсем было настроился на лирический лад, когда увидел за поворотом дороги свежевырытые могилы. Чуть дальше чернели следы пепелищ, и дорога заканчивалась, уступая место изломанному кустарнику, сквозь который, видимо, прошло большое войско. Я отвернулся, проезжая мимо полусъеденного трупа лошади с вывалившимися внутренностями. Пахло дымом.

Вскоре пейзаж вновь стал мирным, но небо Эмбера больше меня не радовало.

К вечеру лес значительно поредел, и Ганелон заметил далекие огни костров к юго-востоку от Авалона. Мы свернули на первую боковую тропинку, ведущую в этом направлении, и пришпорили коней.

— Может, это стоит лагерем армия Протектора? — стросил Ганелон.

— Или того, кто разбил его наголову, — ответил я.

Он покачал головой, и рука его невольно потянулась к эфесу шпаги.

Поздно вечером мы сделали привал у звонкого прозрачного ручейка, стекавшего с гор. Я выкупался, подстриг бороду и тщательно почистил одежду. Наше путешествие подходило к концу, и мне хотелось хорошо выглядеть. Ганелон долго на меня смотрел, а потом тоже привел себя в порядок: ополоснул лицо и громко высморкался.

По небу плыла ясная полная луна, и неожиданно я понял, что не вижу перед глазами привычной туманной дымки. На секунду у меня перехватило дыхание, и я начал вглядываться в ранние звезды края белых облаков, вершины далеких гор. Потом вновь перевел взгляд на луну. Она оставалась такой же ясной и сверкающей. Зрение вернулось ко мне полностью!

Услыхав мой смех, Ганелон вздрогнул, но не спросил, почему я смеюсь.

С трудом сдерживаясь, чтобы на запеть, я вскочил в седло. Тени удлинились, крупные звезды одна за другой загорались на небосводе. Я вдохнул полную грудь ночи, задержал дыхание, выдохнул. Я снова был самим собой.

Ганелон поравнялся со мной и тихо спросил:

— Как вы думаете, они выставили часовых?

— Безусловно.

— И я так думаю. Может, свернем в лес?

— Нет. Зачем вызывать лишние подозрения? Если нас проводят в лагерь под конвоем, меня это не волнует. Мы — путешественники.

— Они захотят выяснить, с какой целью мы путешествуем.

— Хотим наняться на службу. Мы — вольнонаемные солдаты, узнавшие, что в этом государстве идет война.

— Правдоподобно. Остается надеяться, что им не придет в голову отправить нас на тот свет, не допросив.

Я вслушивался в стук копыт наших лошадей. Тропинка, по которой мы ехали, была извилистой, лес поредел. Преодолев подъем, мы очутились на вершине небольшого холма. Лагерь был виден как на ладони. Повсюду горели костры, стояли палатки, сидели и ходили люди, человек двести, насколько я мог судить. Неподалеку пасся табун лошадей.

Ганелон вздохнул.

— По крайней мере они похожи на обычных людей.

— Да.

— Значит, за нами наблюдают в эту самую минуту. Здесь слишком хороший наблюдательный пункт, чтобы не выставить часовых.

— Да.

Позади нас послышался какой-то шум, и резкий голос произнес:

— Не двигайтесь!

Я медленно повернул голову и увидел четырех солдат. Двоих — с арбалетами, двоих — со шпагами наголо. Один из них сделал шаг вперед.

— Сойдите с лошадей! С правой стороны! И никаких резких движений!

Мы спешились и встали поодаль друг от друга, чуть отведя руки в стороны.

— Кто вы? Откуда? — спросил он.

— Наемники из Лорен, — ответил я. — Мы слышали, что в Авалоне идет война, и ищем человека, который взял бы нас на службу. Мы ехали в лагерь… надеюсь, это ваш лагерь?

— А если я отвечу: «Нет, мы собираемся на него напасть»?

Я пожал плечами.

— В таком случае я спрошу, не хотите ли вы нанять еще двух солдат.

Он сплюнул.

— Протектор не нуждается в таких, как вы. Где находится Лорен?

— На востоке.

— Не встречались ли вам по пути… какие-нибудь препятствия?

— Что вы имеете в виду?

— Ничего, — чуть помедлив, ответил он. — Сдайте оружие. Я отправлю вас в лагерь. Вам придется рассказать обо всем необычном, что вы видели на востоке.

— Но мы не видели ничего необычного!

— Неважно. В любом случае вас накормят. Хотя сильно сомневаюсь, что Протектор захочет воспользоваться вашими услугами. Война закончилась. А сейчас — сдайте оружие.

Повинуясь его приказу, из-за деревьев вышли двое солдат. Мы отдали им шпаги, взяли лошадей под уздцы и пошли вниз по склону холма.

— Стойте! — внезапно воскликнул тот, кто нас допрашивал. Я повернулся и вопросительно посмотрел на него. — Как вас зовут?

— Кори.

— Не двигайтесь! — Он подошел ко мне вплотную и стал вглядываться в мое лицо. Секунд через десять я не выдержал.

— А в чем, собственно, дело?

Вместо ответа он стал рыться в кошельке, пристегнутом к поясу, достал пригоршню монет и поднес их к глазам.

— Черт! Слишком темно! Жаль, нельзя посветить!

— Зачем? — спросил я.

— Ваше лицо показалось мне знакомым, и я только сейчас вспомнил, где его видел. На старых монетах. Они все еще имеют хождение. Он нахмурился и повернулся к одному из лучников. — Правда, похож?

— Да, — согласился тот. — Похож, и даже очень.

— А ты не помнишь, кем он был?

— Откуда мне помнить? Одним из бывших, должно быть. Меня тогда и на свете-то не было.

— И я не помню. Впрочем, неважно. Идите, Кори, — вновь обратился он ко мне. — Отвечайте на все вопросы честно, и с вами поступят по справедливости.

Спускаясь с холма, я почему-то представил себе, что он смотрит мне в спину и чешет в затылке.

Солдаты, которых выделили нам в провожатые, оказались неразговорчивыми. Меня это устраивало.

Шли мы очень медленно, и я вспомнил рассказ паренька о сражении, которое неизвестно кто выиграл. Я достиг цели, попал в Авалон, вернее, аналог Авалона. Теперь, чтобы совершить задуманное, мне необходимо было действовать, исходя из обстоятельств.

В лагере приятно пахло дымом, жареным мясом, лошадиным потом, промасленной упряжью. Отовсюду доносились разговоры, бряцало оружие, горели костры. Люди ели, пили, играли, развлекались и смотрели, как мы проходим мимо, направляясь к трем стареньким палаткам, стоявшим одна подле другой.

Мы остановились у первой из них, и сопровождавший нас солдат о чем-то спросил часового, совершавшего обход. Тот отрицательно покачал головой. Они разговаривали несколько минут, а затем наш солдат вернулся, перекинулся парой фраз со своим товарищем и подошел ко мне.

— Протектор собрал всех офицеров на военный совет, — сказал он. — Мы сейчас стреножим ваших лошадей и отведем их на пастбище. Заберите свои вещи. Вам придется подождать нашего капитана.

Мы сняли седельные сумки и вытерли лошадей насухо. Хромой пастух взял Чемпиона и Огнедышащего (коня Ганелона) под уздцы и повел их в табун Мы уселись на сумки. Кто-то принес нам горячего чаю и одолжил у меня немного табаку. Наши стражники отошли в сторонку и расположились на отдых.

Я наблюдал за входом в самую большую палатку стоявшую в центре, прихлебывал чай и думал о маленьком ночном кафе на Rue de Char et Pain в Брюсселе, на отражении Земля, где я так долго жил. Достав необходимый мне ювелирный порошок, я поеду в Брюссель и заключу сделку с торговцами оружием. Мой заказ будет очень сложным, и сдерут за него три шкуры, потому что военному заводу придется строить новые поточные линии. По собственному опыту я знал, что заказать оружие можно помимо «Интерамко». На все про все у меня уйдет три месяца. Я стал обдумывать детали, и время потекло незаметно.

Часа через полтора в большой палатке зашевелились тени. Затем полог распахнулся, и люди стали выходить на улицу, оглядываясь и оживленно беседуя. Двое задержались на пороге. Я услышал их голоса, но не разобрал, о чем идет речь. Ясно было только, что командир, оставшийся в палатке, дает им последние инструкции. Он даже подошел к выходу, что-то объясняя, и я успел разглядеть, что он был худ и очень высок.

Наши солдаты все еще сидели в сторонке; один из них указал мне на офицера, стоявшего справа, как на капитана, который должен нас допросить. Я все еще пытался получше рассмотреть командира, но сквозь спины офицеров, естественно, ничего не увидел.

Затем он вышел из палатки.

Сначала я подумал, что это — игра света и тени… но нет! Он сделал шаг вперед, и я вздрогнул. У него не было правой руки от локтя и ниже. Окровавленные бинты говорили о том, что руку он потерял совсем недавно.

Левая его рука неожиданно рубанула воздух, и я почувствовал, что во мне оживают давно забытые воспоминания. У человека, на которого я смотрел, были прямые каштановые волосы, сильный волевой подбородок…

Ветерок раздул полы его плаща, и я увидел желтую рубашку и коричневые брюки. Неестественно быстрым движением левой руки человек запахнулся, прикрывая обрубок.

Я резко встал, и голова его мгновенно повернулась в мою сторону.

Глаза наши встретились, и оба мы замерли, глядя друг на друга.

Затем он оттолкнул изумленных офицеров и пошел ко мне. Я услышал, как Ганелон хмыкнул и быстро поднялся на ноги.

Человек остановился в нескольких шагах от меня, и его карие глаза блеснули. Он редко улыбался, но на этот раз позволил себе слабое подобие улыбки.

— Пойдем со мной, — сказал он и, повернувшись, направился в палатку. Мы пошли следом, оставив седельные сумки на земле.

Он отпустил взглядом двух офицеров, остановился перед входом, пропустил нас вперед и закрыл за собой полог. Я увидел походную постель, маленький стол, скамейки, сундучок. На столе горела масляная лампа, лежали карты местности, стояли бутылка вина и несколько кружек. На сундучке горела еще одна лампа.

Человек сжал мне руку и вновь улыбнулся.

— Корвин, — сказал он. — Все еще живой.

— Бенедикт. — Я улыбнулся в ответ. — И тоже не мертвый. Сколько воды утекло.

— Да Кто твой друг?

— Его зовут Ганелон.

— Ганелон, — повторил Бенедикт, кивая а затем подошел к столу и налил три кружки вина. — Твое здоровье, брат.

— Твое здоровье.

Мы выпили.

— Садитесь, — сказал он, указывая на ближайшую скамейку. Приветствую вас в Авалоне.

— Спасибо… Протектор.

Он поморщился.

— Этот титул заслужен. Интересно, мог ли прежний их правитель похвастаться тем же самым?

— Поверь мне, мог. Но только в другом Авалоне.

Бенедикт пожал плечами.

— Естественно. И хватит об этом! Где ты был? Что делал? Зачем пришел? Расскажи о себе. Мы так давно не виделись.

Я кивнул.

На мое несчастье фамильный этикет (не говоря о расстановке сил) требовал, чтобы я первым ответил на все его вопросы. Он был старше меня, и я вмешался — пусть по незнанию — в сферу его деятельности. Не могу сказать, что мне не хотелось быть почтительным: Бенедикт был одним из немногих, кто мне нравился и кого я уважал. Но мы действительно слишком давно не виделись, и мне не терпелось расспросить его, чтобы выведать все интересующие меня подробности.

К тому же я не знал, как вести разговор. Мне было неизвестно, кому Бенедикт симпатизирует, на чьей стороне находится. Я не понимал, почему он не живет в Эмбере, и боялся оказаться в неловком положении, сморозив какую-нибудь глупость. Разговаривая с ним, мне придется быть предельно осторожным, пока я не выясню, что к чему.

— Не знаешь, с чего начать? — спросил он, внимательно изучая мое лицо. — Мне безразлично, под каким соусом ты себя подашь.

— Не в этом дело. Мне трудно… А, ладно. Начну с самого начала. — Я сделал глоток вина. — Так проще, хотя все, что со мной произошло, я вспомнил сравнительно недавно.

— Прошло всего несколько лет после битвы с Лунными Всадниками Генеша, когда ты отбыл в неизвестном направлении, а у нас с Эриком уже возникла первая крупная ссора, — начал я свой рассказ. — Сам понимаешь, спор шел о наследстве. Отец, как всегда, грозил, что отречется от престола, но отказывался назвать своего преемника. Естественно, все мы только и говорили о том, кто из нас является законнорожденным, а кто нет. Конечно, и ты, и Эрик старше меня, но в то время, как Файла, наша с Эриком мать, стала женой Оберона после смерти Климнеи, она…

— Хватит! — вскричал Бенедикт, ударив по столу кулаком с такой силой, что деревянная доска треснула. Лампа подпрыгнула, но каким-то чудом не перевернулась. Полог немедленно откинулся, и в палатку заглянул насмерть перепуганный стражник. Бенедикт бросил на него один только взгляд, и стражника как ветром сдуло. — Я не желаю слушать, кто из нас ублюдок. Это нечистоплотно. Вечные склоки в нашей семье явились одной из причин, по которой я скрылся и живу здесь. Пожалуйста, продолжай, но без ссылок на родословную.

— Гм-мм… да, — сказал я, слегка ошарашенный. — Итак, как я уже говорил, мы с Эриком крупно поссорились. И дело не ограничилось одними словами.

— Дуэль?

— О, мы не стали соблюдать формальностей. Просто пришли к выводу, что мы друг другу мешаем, и одновременно выхватили шпаги из ножен. Дрались мы долго, и в конце концов Эрику удалось одержать верх. Забегая вперед, должен тебе сказать, что все это я вспомнил не далее как пять лет назад.

Бенедикт кивнул, словно знал, о чем идет речь.

— Я могу только предполагать, что произошло после того, как я потерял сознание, — продолжал я. — Эрик не стал меня убивать. Очнулся я на отражении Земля в городе Лондоне. Повсюду свирепствовала чума, и я, естественно, заразился, а выздоровев, потерял представление о том, кто я такой и где я нахожусь. У меня начисто отшибло память. Я жил на Земле много веков, воевал, учился в университетах, говорил с мудрецами, консультировался с выдающимися врачами, но так и не нашел ключа к своему прошлому. Мне было совершенно очевидно, что я не похож на других людей, и я совершал героические усилия, чтобы этот факт не стал общеизвестен. Меня бесило, что я могу добиться всего, чего захочу, кроме одного: вернуть себе память.

Шли годы, чувство ностальгии овладевало мною все сильнее и сильнее. Затем в результате автомобильной катастрофы я получил шок, и у меня появились отрывочные воспоминания о прошлой жизни. Это произошло примерно пять лет назад. Ирония судьбы: у меня есть веские основания предполагать, что аварию подстроил Эрик. И с самого начала моей ссылки Флора жила на Земле, не выпуская меня из виду.

Вернемся к нашему поединку. Эрик, должно быть, удержал руку в последний момент, не желая, чтобы его обвинили в братоубийстве. Затем он бросил меня на отражении Земля, не сомневаясь, что я там погибну. Таким образом, он всегда мог сказать, что мы поссорились и что в порыве гнева я решил уйти из Эмбера по каким-то своим делам. В тот день мы охотились в Арденнском лесу.

— Мне это кажется странным, — заметил Бенедикт. — Ваши отношения ни для кого не были тайной и вдруг вы отправляетесь на охоту вдвоем.

Я сделал глоток вина и улыбнулся.

— Может, я упрощаю. Наверно, мне тоже хотелось остаться с Эриком наедине.

— Понятно. Значит, не исключено, что роли ваши могли поменяться.

— Трудно сказать. Мне кажется, лично я никогда не зашел бы так далеко. Но ведь я говорю, исходя из своего сегодняшнего опыта. А тогда? Может, и я поступил бы так же, как он. Утверждать не могу, но это возможно.

Бенедикт вновь кивнул, и я почувствовал, что его гнев сменился изумлением.

— Как ты понимаешь, я не собираюсь оправдываться или объяснять мотивы своих поступков, — продолжал я. — Если мои догадки верны, Эрик, разочарованный тем, что я остался жив, решил не выпускать меня из виду. Эту миссию он возложил на Флору. Затем, насколько я понял, отец отрекся от престола и исчез, а вопрос о преемнике так и остался открытым…

— Черта с два! — воскликнул Бенедикт. — Никакого отречения не было. Однажды вечером Оберон ушел к себе в спальню, а наутро его там не оказалось. Записки он не оставил. Постель была застлана, и, судя по всему, в ней никто не спал. Сначала нас это не тревожило. Все думали, что он путешествует по отражениям, быть может, в поисках очередной невесты. Прошло много времени, прежде чем заподозрили неладное и решили считать таинственное исчезновение отца новой формой отречения от престола.

— Я этого не знал, — сказал я. — Твои источники информации точнее моих.

Он промолчал, и это меня насторожило. Было очевидно, что Бенедикт поддерживает связь с Эмбером. Вдруг он стал сторонником Эрика?

— Ты давно был в Эмбере? — рискнул спросить я.

— Лет двадцать назад. Но я поддерживаю связь.

Вот как? Члены нашей семьи, с которыми я разговаривал, не знали (или делали вид, что не знают) о судьбе Бенедикта. И он должен понять, что его слова я не могу воспринимать иначе, как предостережение… или угрозу? Мысли мои понеслись вскачь. Рэндом утверждал, что ничего не слышал о Бенедикте. Бранд исчез. Я знал, что он жив, находится в плену и лишен возможности общаться с кем бы то ни было. Флора не могла быть связной Бенедикта, потому что до недавнего времени находилась на отражении Земля. Льювилла жила в Ребмэ. Дейдра тоже, и, насколько я помнил, в Эмбере ее не очень-то жаловали. Фиона? Джулиан говорил, что она где-то на юге, но не знал, где именно.

Оставались Эрик, Джулиан, Жерар и Каин. Исключим Эрика. Он никогда не рассказал бы Бенедикту об исчезновении отца в невыгодном для себя свете. Скорее, это мог сделать Джулиан, который, хоть и поддерживал Эрика, метил занять куда более высокое положение. Каин тоже не был лишен амбиций. Один только Жерар всегда производил на меня впечатление человека, который больше думает о судьбе Эмбера, чем о власти. Жерар не благоговел перед Эриком и согласился помочь мне и Блейзу, когда мы собрались захватить трон. Да, именно Жерар, заботясь о благополучии государства, мог информировать Бенедикта обо всех событиях в Эмбере.

Итак, Джулиан, Каин, Жерар. Джулиан меня ненавидел, Каину я был безразличен, а с Жераром нас связывали общие воспоминания времен нашей юности. Так кто же? Вопрос первостепенной важности, от которого зависела моя судьба, и Бенедикт мне не ответит на него до тех пор, пока не узнает моих планов. Сказав, что поддерживает связь с Эмбером, он ясно дал понять, что, во-первых, может в любую минуту со мной расправиться, а во-вторых, что ему обеспечена защита в случае опасности. И он сказал об этом в самом начале разговора, даже не успев меня выслушать. Возможно, лишившись руки, Бенедикт стал осмотрительнее, ведь я никогда не давал ему поводов для недовольства. Значит, мне тоже придется быть предельно осторожным. Жаль, конечно, ведь мы были братьями и не виделись целую вечность — в буквальном смысле слова.

— Получается, все мы действовали преждевременно, — заметил я, вертя кружку с вином в руках.

— Не все, — сказал он.

Я почувствовал, что краснею.

— Извини.

Он коротко кивнул.

— Я тебя слушаю.

— Что ж, видимо, Эрик посчитал, что трон пустует слишком долго, и для начала решил избавиться от беспомощного, но опасного соперника. Однако я остался жив, хоть Эрик и подстроил ту самую автомобильную катастрофу, о которой я тебе говорил.

— Откуда ты знаешь? Или это опять догадки?

— Флора практически созналась, что он имел непосредственное отношение к аварии.

— Любопытно. Что было дальше?

— Травма черепа помогла мне куда лучше, чем Зигмунд Фрейд, к которому я когда-то обращался. Я начал смутно вспоминать прошлое, в особенности после встречи с Флорой. Мне удалось убедить ее, что память вернулась ко мне полностью, и Флора разоткровенничалась. Затем появился Рэндом, спасаясь от погони, и я…

— Спасаясь от погони? Кто за ним гнался? Что случилось?

— Какие-то странные существа с одного из отражений. Я не знаю, в чем там дело.

— Любопытно, — повторил Бенедикт, и я согласно кивнул.

Будучи узником, я часто вспоминал громил, ворвавшихся в дом Флоры. Мне было непонятно, зачем Рэндом убегал от них и почему обратился за помощью именно ко мне. С момента нашей встречи нам постоянно грозила какая-нибудь опасность. К тому же я был занят своими мыслями, а он не объяснил, с какой целью пришел на отражение Земля. Тогда это не показалось мне странным, а потом события развивались слишком стремительно — вплоть до того момента, как меня посадили в камеру. Бенедикт был прав. Любопытная история. И над ней стоило серьезно поразмыслить.

— Мне удалось обмануть Рэндома, — продолжал я. — Он поверил, что я хочу захватить трон, в то время как мне нужно было только одно: вернуть память. Мы отправились в Эмбер, но волею судеб очутились в Ребмэ. По пути я рассказал Рэндому все без утайки, и он посоветовал мне пройти Лабиринт. Как только мне представилась эта возможность, я ею воспользовался, а оказавшись в центре Лабиринта и став прежним Корвином, немедленно переместился в Эмбер.

Бенедикт улыбнулся.

— Бедный Рэндом, — сказал он.

— Да, несладко ему пришлось. По приговору Муари, он должен был жениться на слепой девушке по имени Вайа и остаться в Ребмэ ровно на год. Рэндом согласился, и позже я узнал, что он сдержал слово. Кстати, Дейдра, которая спаслась бегством из Эмбера, тоже осталась в Ребмэ.

Я допил вино, и Бенедикт, увидев, что бутылка пуста, достал из сундука новую. Вино было лучше прежнего — должно быть, из личных запасов.

— Оказавшись во дворце, я пробрался в библиотеку и обзавелся колодой карт. Я добился того, чего хотел. Затем в комнату неожиданно вошел Эрик, а спустя несколько минут мы уже бились на шпагах. Я ранил его и наверняка убил бы, если б не подоспела стража. Я бежал, связался с Блейзом, и он переманил меня на свое отражение. Остальное ты наверняка знаешь от своего человека. Мы с Блейзом стали союзниками, объявили Эрику войну и проиграли сражение. Блейз упал с вершины Колвира, но я успел кинуть ему колоду карт, и он ее поймал. Насколько я понял, тело его не было обнаружено. Я не знаю погиб он или нет.

— И я не знаю, — сказал Бенедикт.

— Таким образом, я попал в плен, и меня заставили присутствовать на коронации Эрика. Я короновал себя раньше, чем этот ублюдок, — извини, я выругался без всякой задней мысли. Затем он приказал выжечь мне глаза и бросить в самое мрачное подземелье Эмбера.

— Да, — сказал Бенедикт. — Это я слышал. Как тебя ослепили?

— Раскалили железный прут и… — Я невольно вздрогнул и еле удержался, чтобы не закрыть глаза рукой. — Слава богу, я потерял сознание и ничего не помню.

— Но глазные яблоки были выжжены?

— Да.

— Сколько времени заняла регенерация?

— Прошло около четырех лет, прежде чем я начал видеть и только на днях зрение вернулось ко мне полностью. В общей сложности получается пять лет.

Он облегченно вздохнул и улыбнулся.

— Хорошо. Ты дал мне надежду. Многие из нас теряли части тела, но не столь значительные, как руки и глаза.

— Что правда, то правда, — согласился я. — Я давно потерял счет пальцам и ушным раковинам, которые регенерировали у членов нашей семьи. Думаю, что рука тоже отрастет, дай срок. Хорошо еще, что ты одинаково владеешь обеими руками.

Бенедикт улыбнулся. Он то улыбался, то мрачнел, прихлебывая вино маленькими глоточками, и явно не собирался разговаривать на интересующие меня темы.

Я тоже сделал глоток вина и задумался. Мне не хотелось рассказывать Бенедикту о Дворкине. Он был той козырной картой, которую я приберег на конец игры, — мало ли может случиться? Ни один из нас не знал возможностей этого человека. Он, конечно, был сумасшедшим, но от него можно было добиться чего угодно, — разумеется, не силой, а хитростью. Даже отец его боялся и посадил в тюрьму после того, как он сообщил, что нашел способ уничтожить Эмбер. Не знаю, было ли это болтовней шизофреника, но если Дворкин сказал правду, отец поступил с ним более чем великодушно. Лично я казнил бы его, не задумываясь. Но Оберон пришел к другому выводу. Дворкин явно говорил о врагах, которых он отпугивал или уничтожал, используя свою волшебную силу. Я помнил его с детских лет как мудрого, доброго старичка, обожавшего отца и всю нашу семью. Трудно, конечно, убить человека, если есть надежда на его исцеление. Поэтому отец и заточил Дворкина в подземелье, убежать из которого было невозможно. Тем не менее в один прекрасный день, когда ему стало скучно, он взял и вышел оттуда. Никто, ну просто никто не мог уйти из Эмбера на отражения по той простой причине, что Эмбер — реальный мир, который не может меняться, а Дворкин походя нарушил законы Вселенной и очутился в моей камере. Мне удалось обмануть его, и, сам того не зная, он помог мне бежать на Кабру. Я жил там, пока не окреп, а затем отправился путешествовать и волею судеб попал на Лорен. Я думаю, никто так и не понял, как мне удалось бежать. Все члены нашей семьи обладали особыми силами, но только Дворкину удалось их проанализировать и заставить действовать с помощью Лабиринта и Карт. Он часто пытался изложить нам свои теории, но все его рассуждения были настолько абстрактными, утомительными и наконец, просто скучными, что их почти никто не слушал. Все мы слишком практичны, черт побери! Бранд был единственным, кто интересовался лекциями Дворкина. И еще Фиона. Чуть было не забыл: Фиона слушала Дворкина очень внимательно. И конечно, отец. Оберон обладал огромными знаниями, но был очень скрытен. Он уделял нам мало времени, и мы почти ничего о нем не знали. Думаю, отец разбирался во всем не хуже Дворкина, но задачи перед ними стояли разные. Дворкин был гениальным художником, создавшим Лабиринт и Карты. Кем был отец, оставалось тайной. Он не пытался с нами сблизиться, хотя его нельзя было назвать недобрым отцом. Когда Оберон вспоминал, что мы существуем, он делал нам прекрасные подарки. Но воспитание наше он доверил различным придворным, а сам не принимал в нем никакого участия. Мне кажется, отец просто терпел нас, считая неизбежными последствиями своей страсти. Честно говоря, меня всегда немного удивляла малочисленность нашей семьи. За полторы тысячи лет похотливый монарх обзавелся всего шестнадцатью отпрысками, трое из которых погибли. Правда, ни один из нас тоже не может похвастаться большим потомством. Как только мы немного подросли и научились путешествовать по отражениям, отец стал поощрять нас, предлагая выбрать место себе по вкусу и обосноваться там. Поэтому я и очутился в Авалоне, которого больше нет. Где родился Оберон, не знал никто. Я не встречал человека, помнящего те времена, когда Оберона не было на свете. Вам это кажется странным? На протяжении многих веков не интересоваться, откуда родом твой отец? Вы правы. Но король Эмбера был могуществен, немногословен и умен — качества, которыми все его дети обладали в той или иной степени. Он хотел, чтобы мы жили счастливо, не представляли угрозы его правлению. Я думаю, отец боялся, что мы узнаем о нем или о его прошлом какую-то тайну, которую он тщательно скрывал, и воспользуемся ею в своих целях. И я не верю, что Оберон представлял себе те времена, когда он не будет сидеть на троне… Иногда либо в шутку, либо чтобы подзадорить нас, отец говорил о своем отречении. Но я понимал, что разговоры эти рассчитаны только на одно: посмотреть, как мы на них отреагируем. Король Эмбера не мог не знать, в каком положении окажутся дела, если он исчезнет. Как ни обидно мне было в этом признаться, ни один из нас не был достоин занять его место. Конечно, в нашей несостоятельности можно было упрекнуть отца, но знакомство с Фрейдом научило меня многому, и я понимал, что во всем виноваты мы сами. К тому же сейчас смешно рассуждать, кто должен стать монархом. Если отец не отрекся от престола и был жив, каждый из нас может надеяться в лучшем случае на регентство. Мне бы, например, не хотелось короновать себя, а потом встретиться лицом к лицу с Обероном, вернувшимся в Эмбер. Я боялся отца и не стыдился в этом признаться. Только глупец не боится тех сил, которых не понимает. И тем не менее у меня было больше прав на трон, чем у Эрика (я не придавал значения титулу — какая разница, король или регент), и я был полон решимости осуществить свой замысел. И именно поэтому о Дворкине, который казался мне чуть ли не всемогущим, никто ничего не должен знать до тех пор, пока я не захочу прибегнуть к его услугам.

А если он действительно нашел способ уничтожить Эмбер? Ведь тогда исчезнут не только отражения, но и все сущее на планете.

Тем более я не имею права говорить, что Дворкин жив. Нельзя допустить, что в руки моих братьев и сестер попало такое грозное оружие.

Как я уже говорил, все члены нашей семьи очень практичны.

Я допил вино, вытащил трубку, прочистил ее и туго набил.

— Вот, собственно, и весь мой рассказ, — сказал я, приподнимаясь и прикуривая от лампы. — Когда зрение ко мне вернулось, я бежал из Эмбера. Некоторое время я жил на Лорене, где и встретился с Ганелоном. Затем пришел сюда.

— Для чего?

— Это место напоминает мне Авалон, который я знал.

Я намеренно вскользь упомянул о Ганелоне, надеясь, что теперь Бенедикт не станет меня о нем расспрашивать. Мне бы не хотелось говорить, что когда-то мы были знакомы, и я думаю, мой спутник тоже понял, что ему надлежит держать язык за зубами.

Как я и предполагал, Бенедикт не обратил на Ганелона ни малейшего внимания. Моего брата интересовало другое.

— Как тебе удалось бежать? — спросил он.

— Мне помогли выйти из камеры, — признался я. — А дальше… во дворце много потайных мест, о которых Эрик ничего не знает.

Я улыбнулся и запыхтел трубкой.

— Хорошо иметь друзей, — заметил он как бы в ответ на мою невысказанную мысль.

— Думаю, у каждого из нас найдутся друзья в Эмбере.

— Хочется верить, — коротко сказал он и, на секунду задумавшись, добавил: — Насколько мне известно, ты частично выдолбил двери в камере, нарисовал на стенах какие-то картинки и поджег постель. Верно?

— Да. Видимо, длительное заключение влияет на психику. Я и сам понимаю, что вел себя более чем странно.

— Я не завидую тебе, брат. Скажи, что ты собираешься делать?

— Честно говоря, еще не решил.

— Может, ты хочешь остаться здесь?

— Сам не знаю. Как обстоят дела в Авалоне?

— Здесь командую я. — Судя по его тону, это был не вызов, а констатация факта. — Думаю, мне удалось избавить Авалон от грозящей ему опасности. Если я прав, сейчас настанут спокойные времена. Цену я, конечно, заплатил высокую, — тут он невольно бросил взгляд на свою культю, — но игра стоила свеч.

И он начал говорить о том, что я уже слышал от мальчишки-дезертира, а потом рассказал о битве. Когда предводительница ведьм погибла, ее солдаты разбежались в разные стороны. Авалонцы бросились вдогонку и почти всех перебили, а пещеры вновь завалили камнями. На всякий случай Бенедикт оставил рядом с ними несколько патрульных отрядов.

Он ни слова не сказал о своей встрече с Линтрой.

— А кто убил предводительницу? — поинтересовался я.

— Это сделал я, — отчеканил он, и культя его непроизвольно дернулась. — Но я заколебался, прежде чем нанести первый удар. Нельзя было медлить.

Я отвел глаза в сторону, и Ганелон последовал моему примеру. Когда я вновь посмотрел на Бенедикта, лицо его было спокойным.

— Мы искали тебя. Ты хоть знаешь об этом, Корвин? — спросил он. — И Бранд, и Жерар с ног сбились, исходив множество отражений. Ты действительно угадал то, что сказал Эрик, объясняя причину твоего отсутствия. Никто не поверил ему на слово. Много раз мы пытались связаться с тобой, но твоя карта оставалась холодной. Видимо, поврежденный мозг блокирует контакт. Любопытная деталь. Тем не менее мы решили, что ты погиб. Затем к поискам присоединились Джулиан, Каин и Рэндом.

— Вот как? Я польщен.

Он улыбнулся.

— О! — воскликнул я, ругая себя за непонятливость, и тоже улыбнулся.

Они бросились искать не меня, а мой труп, чтобы обвинить Эрика в братоубийстве и либо лишить его власти, либо шантажировать.

— Лично я искал тебя в окрестностях Авалона, — продолжал Бенедикт, — и мне так здесь понравилось, что я решил остаться. В те дни государство было в ужасающем состоянии, и я трудился в поте лица, чтобы вернуть ему былую славу. Я сделал это в память о тебе, но мне полюбилась эта страна и ее жители. Они привыкли к мысли о том, что я — их Протектор, и, честно говоря, я к ним тоже привык.

Я был одновременно и тронут, и встревожен его словами. Не хотел ли он сказать, что ему пришлось исправлять ошибку неумелого нашкодившего младшего брата? Или он не лукавил, а действительно ощутил мою любовь к Авалону — правда, другому Авалону — и решил как бы выполнить мою последнюю волю? Нет, все-таки я стал излишне сентиментален.

— Приятно слышать, что обо мне не забыли, — сказал я, — а еще приятнее, что ты взял на себя роль защитника этой страны. Мне бы очень хотелось побродить по знакомым местам, которые так живо напоминают мне прежний Авалон. У тебя нет возражений, если я немного погощу?

— И это все, чего ты хочешь?

— Это все, чего я хочу.

— Тогда знай, что воспоминания о твоем отражении, которое правило здесь, отнюдь не из приятных. Ребенка тут никто не назовет Корвином, и я не брат ему.

— Понимаю, — сказал я. — Меня зовут Кори. Ведь мы можем быть старыми друзьями?

— Все будут очень рады, если мой старый друг останется у меня погостить.

Я улыбнулся и кивнул. Он оскорбил меня, еще раз намекнув, что я виновен в плачевном состоянии этого отражения отражения; меня, который пусть на секунду — ощутил холодный огонь короны Эмбера на своем челе.

Интересно, как повел бы себя Бенедикт, узнав, что я имею прямое отношение к нашествию женщин-ведьм? Сделал бы он вывод, причем достоверный, что потерял руку по моей вине? Лично я предпочитал оценивать ситуацию в целом: не прикажи Эрик выжечь мне глаза, я не произнес бы проклятья.

И все же пусть лучше Бенедикт ничего не знает.

Мне необходимо было выяснить, окажет ли он поддержку Эрику, или будет на моей стороне, или просто не станет вмешиваться, когда я начну действовать. Бенедикт был слишком умен и наверняка сейчас думал о том, что я намерен предпринять. Итак…

Кто начнет разговор?

Я раскурил трубку, плеснул в кружку вина, выпустил облако дыма. Я вслушивался в звуки, доносящиеся из лагеря, посвист ветра, бурчание в моем животе…

Бенедикт выпил.

— Что ты намерен предпринять? — небрежно спросил он.

Я мог бы ответить, что еще не решил, что я счастлив, оказавшись на свободе, что мне ничего не надо…

И он тут же понял бы, что я вру и не краснею. Бенедикт знал меня как облупленного.

— Ты знаешь, что я намерен предпринять, — ответил я.

— Если ты попросишь меня о помощи, я откажу. Эмбер переживает тяжелые времена, и нечего устраивать в нем грызню за власть.

— Эрик — узурпатор.

— Я предпочитаю видеть в нем регента. Любой из нас, попытайся он сейчас захватить трон, будет узурпатором.

— Значит, ты веришь, что отец жив?

— Я знаю, что Оберон жив и попал в беду. Он несколько раз пытался со мной связаться.

На моем лице не дрогнул ни один мускул. Значит, я был не единственным. Расскажи я о нашем с отцом разговоре, меня назвали бы лжецом и обвинили бы в лицемерии — пять лет назад он практически приказал мне занять трон.

— Ты не поддержал Эрика, когда он объявил себя королем. — Я пытливо посмотрел на Бенедикта. — Скажи, ты окажешь ему помощь, если будет сделана попытка скинуть его с престола?

— Я уже говорил, что считаю его регентом. И независимо от моего к нему отношения, я не хочу междоусобиц в Эмбере.

— Следовательно, ты окажешь ему помощь.

— Я сказал все, что хотел сказать. Ты волен оставаться в Авалоне, сколько пожелаешь, но я не позволю использовать его как плацдарм для нападения на Эмбер. Это ясно?

— Вполне.

— Вот и отлично. А раз мы так хорошо поняли друг друга, ответь мне, ты все еще намерен здесь остаться?

— Не знаю. Твое желание избежать междоусобиц дает гарантии только Эрику?

— Не понимаю. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что во имя спокойствия ты можешь принять решение вернуть меня в Эмбер силой. Но если со мной попытаются сделать то, что уже один раз сделали, я натворю таких бед, перед которыми любые междоусобицы покажутся тебе веселым пикником.

Бенедикт покраснел и опустил глаза.

— Я не хотел сказать, что предам тебя, Корвин. Неужели ты думаешь, у меня нет сердца? Я не допущу, чтобы по моей вине ты попал в тюрьму или ослеп… если не хуже. И я с радостью приму тебя как гостя, но только оставь, пожалуйста, и свое тщеславие, и свой страх на границе моего государства.

— В таком случае я остаюсь, — сказал я. — У меня нет армии, и я не собираюсь набирать ее в Авалоне.

— Я рад.

— Спасибо, Бенедикт. Хоть и не ожидал тебя здесь увидеть, я тоже рад нашей встрече.

Он снова покраснел и кивнул.

— Взаимно. Неужели я первый из нас, с кем ты встретился после побега?

— Да. И меня интересует, как поживают мои братья и сестры. Что новенького?

— Никто не умер.

Оба мы усмехнулись, и я понял, что Бенедикт не собирается со мной откровенничать. Он вообще не любил сплетен и слухов и предпочитал больше молчать. Что ж, его право.

— Я останусь в районе пещер еще на неделю, — сообщил он после непродолжительного молчания. — Хочу убедиться, что все в порядке.

— Разве это не очевидно?

— Думаю, да, но я не хочу рисковать. Неделя — не срок, а я должен быть уверен, что с ведьмами покончено.

— Осмотрительность… — пробормотал я.

— …и если ты не жаждешь жить походной жизнью, отправляйся прямо в Авалон. Неподалеку от города у меня есть небольшое поместье. Надеюсь, оно тебе понравится.

— Спасибо, Бенедикт.

— Утром я набросаю тебе карту местности и дам письмо управляющему, а когда покончу с делами, приеду и тоже как следует отдохну.

— Вот и отлично.

— Тогда подыщи себе в лагере место для ночлега и ложись спать. Смотри, не пропусти завтрак.

— Постараюсь. Ты не возражаешь, если мы устроимся на ночь там, где оставили седельные сумки?

— О чем ты говоришь! — воскликнул он, и мы допили вино.

Выходя из палатки, я высоко поднял полог и сжал большой кусок полотна в руке. Бенедикт пожелал нам доброй ночи и вернулся к столу, не заметив образовавшегося сбоку отверстия.

Я соорудил постель справа от седельных сумок и постепенно стал их подтаскивать, роясь в вещах. Ганелон с любопытством на меня посмотрел. Я кивнул и указал глазами на палатку. Он задумался, кивнул в ответ и тоже постелил правее.

Я прикинул расстояние на глазок, подошел к своему спутнику и громко спросил:

— Не возражаешь, если мы поменяемся местами? Мне здесь больше нравится. — Для полной ясности я ему подмигнул.

— Мне безразлично, — так же громко ответил Ганелон и пожал плечами.

Одни костры погасли, другие угасали — солдаты улеглись спать. Часовые не обращали на нас внимания, в лагере было тихо, на небе — ни облачка, лишь слепящая синева звезд. Запах дыма и влажной земли приятно щекотал мне ноздри, напоминая об иных временах. Я очень устал.

Но вместо того чтобы закрыть слипающиеся глаза, я положил под голову жесткую седельную сумку, набил трубку и закурил.

Мне дважды пришлось переменить позу — Бенедикт все время ходил по палатке и на какое-то время вообще исчез из поля зрения. Очевидно, он копался в сундучке, потому что свет дальней лампы заколебался. Затем Бенедикт подошел к столу, освободил его от посуды, отошел куда-то, вернулся и сел на старое место. Я изогнул шею, стараясь не терять из виду его левую руку.

Он листал небольшую книжку или…

Карты?

Естественно.

Дорого бы я дал, чтобы узнать, какую карту он вытащил из колоды и положил перед собой. Дорого бы я дал и за Грейсвандир — на тот случай, если в палатке появится человек, вошедший не через тот полог, в котором я сделал такое удобное отверстие. Я почувствовал зуд в ладонях и в подошвах ног, как бывает у меня перед битвой.

Но в палатке никто не появился.

Бенедикт сидел не шевелясь, минут пятнадцать, а затем собрал карты в колоду, запер ее в сундучок и погасил свет.

Часовые продолжали обход. Ганелон храпел.

Я выколотил трубку, повернулся на бок и устроился поудобнее.

«Завтра, — сказал я сам себе. — Если завтра я проснусь живым и невредимым, все будет в порядке».

5

Я сосал пустой стебелек и смотрел, как крутится мельничное колесо. Я лежал на животе на берегу ручья, подперев голову руками. От брызг и пены в воздухе стоял туман, в котором сверкала маленькая радуга, и до меня изредка долетали капли воды. Мерное плескание, шум колеса заглушали все звуки в лесу. На мельнице сегодня никто не работал, и я испытывал наслаждение, глядя на нее, — много веков не видел я ничего подобного. Смотреть на колесо и слушать плеск воды было так приятно, что я чуть не впал в гипнотическое состояние.

Мы жили в поместье Бенедикта третий день, и Ганелон ушел в город на поиски развлечений. Я остался, потому что был там позавчера и узнал все, что мне было нужно. Пришла пора действовать. Из лагеря Бенедикта мы уехали беспрепятственно, после того как он угостил нас завтраком и дал обещанные карту местности и письмо к управляющему. Мы отправились в путь с восходом солнца, а к полудню уже прибыли в небольшой уютный домик, где нас любезно приняли и показали отведенные нам комнаты. Мы быстро привели себя в порядок, ушли в город и остались в нем до вечера.

Бенедикт должен был вернуться в конце недели. Мне необходимо спешить, чтобы закончить с делами до его возвращения и успеть вовремя унести ноги.

Страна, в которую я попал, удивительно напоминала мне прежний Авалон, и если бы не засевшая в голове мысль, превратившаяся в навязчивую идею, я наслаждался бы покоем и чувством свободы. Но я ничего не мог с собой поделать. Стоило мне ненадолго отвлечься, и я вновь ловил себя на том, что строю всевозможные планы.

Мне предстояло совершить небольшое путешествие. Если выйдет так, как я задумал, и никто о нем не узнает, я решу сразу две проблемы. Правда, мне не удастся уложиться за ночь, но я проинструктировал Ганелона на тот случай, если мое отсутствие будет замечено.

Колесо равномерно скрипело, голова моя кивала в такт. Я попытался как можно отчетливее представить то место, куда собирался сегодня отправиться, — цвет и фактуру песка, чуть заметный запах соли в воздухе, облака на небе…

Затем я уснул и увидел сон, не имеющий ни малейшего отношения к тому, о чем я думал.

Мне приснилось, что я вижу огромное колесо рулетки, на котором были мы все: мои братья, мои сестры, я сам и другие люди, которых я знаю или когда-то знал, и что каждый из нас подпрыгивал в отведенной для него лунке. Все мы требовали, чтобы колесо немедленно остановили, и вскрикивали, опускаясь сверху вниз. Колесо начало замедлять свой бег, поднимая меня все выше и выше, и я увидел белобрысого паренька. Он висел передо мной головой вниз, грозя и умоляя, но голос его почти не был слышен в общей какофонии звуков. Лицо мальчишки потемнело, исказилось, налилось кровью так, что стало страшно, и я рубанул по веревке, которой он был привязан за лодыжку, глядя, как его тело падает и исчезает из виду. Колесо почти остановилось, и я увидел Лорен. Она отчаянно жестикулировала, звала меня, выкрикивала мое имя. Я наклонился и увидел ее ясно-ясно. Во мне проснулось желание обладать этой женщиной, помочь ей как можно скорее. Но колесо продолжало вращаться, и она скрылась.

— Корвин!

Я решил не обращать внимания на ее крики. Когда я окажусь наверху, то постараюсь заклинить эту проклятую штуковину, даже если падение грозит мне гибелью. Я приготовился к прыжку. Еще немного…

— Корвин!

На какое-то мгновение рулетка потеряла свои очертания, и ее колесо, мелькавшее у меня перед глазами, превратилось в мельничное. Голос, звучавший у меня в ушах, растворился в шуме воды.

Я несколько раз моргнул и пригладил волосы. На землю посыпались одуванчики, а за моей спиной кто-то захихикал.

Я быстро повернул голову.

Она стояла в дюжине шагов от меня — высокая стройная девушка, черноглазая, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Она была в куртке для фехтования, в правой руке держала рапиру, а в левой — маску. Незнакомка смотрела на меня и смеялась. У нее были ровные белые зубы, довольно крупные, и веснушки на маленьком носу и высоких скулах. В ней чувствовалась жизненная сила, которая привлекает больше, чем женственность. В особенности такого умудренного опытом старца, как я.

— En garde, Корвин! — сказала она, отсалютовав.

— Какого дьявола! Кто ты такая? — спросил я и неожиданно увидел, что рядом со мной лежит такой же фехтовальный костюм, как у нее.

— Я не скажу ни слова, пока не закончится наш поединок, — ответила она, надев маску и становясь в позицию.

Я нехотя поднялся на ноги. Мне было ясно, что проще удовлетворить ее просьбу, чем спорить. Пусть позабавится. Меня лишь тревожило, что она знает мое имя; и чем больше я на нее смотрел, тем больше ее лицо казалось мне знакомым.

— Будь по-твоему, — сказал я, натянул жилет, поднял рапиру, надел маску и сделал несколько шагов вперед.

Она пошла навстречу, и наши рапиры скрестились. Я позволил ей начать атаку.

Она сделала вид, что собирается нанести прямой удар, а потом неожиданно нанесла его. Неплохо! Ответ мой был в два раза быстрее, но она парировала. Я начал медленно отступать, выманивая ее на себя. Она засмеялась и кинулась в атаку. Фехтовала она просто великолепно и, зная это, старалась показать все, на что была способна. Мне совсем не понравилось, когда ей дважды чуть не удалось пробить мою защиту одним и тем же ударом, а когда на третий раз я встретил ее рапиру батманом снизу, она не по-женски (хоть и не грубо) выругалась, как бы признавая мое превосходство, и тут же вновь атаковала. Я никогда не любил фехтовать с женщинами, независимо от их мастерства, но сейчас понял, что получаю огромное удовольствие. Ее изящество, грациозность и агрессивный стиль боя сказали мне многое о характере этой девушки. Сначала я думал, что мне удастся быстро измотать ее, заставить признать себя побежденной, а потом как следует расспросить. Сейчас же я понял, что не хочу заканчивать поединка.

По-видимому, она не знала, что такое усталость, и это тоже наводило на размышления. Я потерял счет времени, передвигаясь взад и вперед по берегу ручья. Сталь звенела.

В конце концов она опустила рапиру, сделала шаг назад, стукнула каблучками сапог, соединив ноги, и отсалютовала недрогнувшей рукой.

— Спасибо, — Дышала она все-таки тяжело.

Я отсалютовал в ответ, снял маску, расстегнул застежки жакета и совсем не заметил, как она подошла ко мне и неожиданно чмокнула в щеку. Ей даже не пришлось становиться на цыпочки. Не давая мне опомниться, девушка взяла меня за руку и повела за собой.

— Я принесла корзинку для пикника, — сообщила она.

— Прекрасно. Я голоден, как волк. И любопытен, как…

— Я отвечу на любой твой вопрос, — весело заявила она.

— В таком случае, как тебя зовут?

— Дара. Мне дали это имя в честь моей бабушки, — она бросила на меня многозначительный взгляд, словно я должен был понимать, о чем идет речь, и, не желая ее разочаровывать, я кивнул.

— Дара, — повторил я. — Скажи, почему ты решила, что я — Корвин?

— Но ведь ты — Корвин! Я тебя сразу узнала!

— Откуда?

— Вот она где! — Девушка отпустила мою руку, наклонилась и подняла корзинку, стоявшую на выступающих корнях деревьев. — Надеюсь, муравьи туда не забрались. — Она подошла ближе к берегу, выбрала место в тени и расстелила на земле полотенце.

Я повесил фехтовальный костюм на ближайший куст.

— Как ты умудрилась притащить на себе столько вещей? — спросил я.

— Моя лошадь привязана за поворотом ручья. — Она мотнула головой и принялась распаковывать корзинку.

— Почему?

— Я хотела подойти к тебе незаметно. Если б ты услышал стук копыт, сразу бы проснулся.

— Логично.

Она сделала вид, что глубоко задумалась, но не выдержала и захихикала.

— А в первый раз ты меня не заметил. Я…

— В первый раз? — переспросил он. Ей ведь очень хотелось, чтобы я задал этот вопрос.

— Да. Я чуть было на тебя не наехала. Ты так сладко спал! Я тебя сразу узнала и вернулась домой за корзинкой для пикника и фехтовальными костюмами.

— Понятно.

— А теперь садись к столу. И открой бутылку с вином, если не трудно.

Она поставила бутылку рядом со мной, развернула большую салфетку и достала два хрустальных бокала.

— Это — любимые бокалы Бенедикта, — заметил я, усаживаясь и откупоривая бутылку.

— Да. Наливай осторожнее. Чокаться не будем.

— Согласен.

Я наполнил бокалы, и она тут же произнесла тост:

— За встречу друзей!

— Каких друзей?

— Нас с тобой.

Roger Zelazny

The Guns of Avalon

© 1972 by Roger Zelazny

© Соколов Ю., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1

Выпрыгнув на берег, я сказал: «Прощай, «Бабочка»!» – и суденышко скользнуло с отмели на глубоководье. Я знал, что лодка вернется к маяку на Кабре – остров находился неподалеку, в самом начале Царства Теней.

Потом я обернулся к черной гряде деревьев вдоль берега – дальний путь предстоял мне теперь – и направился к ним, слегка забирая в сторону. Лес зябко цепенел в предутренней прохладе, однако все было чудесно. Правда, я потерял фунтов пятьдесят веса и порой в глазах у меня двоилось, но дело повернулось к лучшему. Мне удалось бежать из темниц Амбера – помогли сперва свихнувшийся Дворкин, а потом пропитой Джонин. Я стремился в страну, похожую на края, что теперь исчезли навеки. Заметив уходящую в лес тропу, я направился по ней.

Недалеко от опушки возле тропы оказалось дуплистое дерево – именно там, где я и предполагал. Пошарив в дупле, я извлек свой серебряный клинок и пристегнул к поясу. Пусть мой меч только что был где-то в Амбере – теперь он при мне; ведь этот лес уже в Царстве Теней.

Так я шел несколько часов, оставив солнце за левым плечом. А потом передохнул и пустился дальше. Как здорово это было: видеть листья и скалы, стволы деревьев и пни, траву и черную землю. И вновь ощущать дивные летние запахи, слышать ни с чем не сравнимое лесное жужжание и чириканье. Бог мой! Как дорожил теперь я глазами! После почти четырехлетней тьмы я обрел их вновь… Не хватало слов. Даже просто идти по земле…

И я шел. Утренний ветерок колыхал мой изодранный плащ. Должно быть, я выглядел лет на пятьдесят: изможденный, морщинистый, тощий. Кто теперь меня узнает?

И я все шел в этом Царстве Теней, шел, зная ведь, куда надо идти, но пришел не туда. Значит, я сдал. Тут все и началось…

На обочине валялись семеро в разной мере изрубленных людей. Шестеро были уже мертвы. Седьмой вроде бы отдыхал, привалившись к обомшелому стволу древнего дуба. Клинок его лежал на коленях. Из обширной раны в правом боку все еще сочилась кровь. Он был без доспехов, хотя на нескольких убитых они имелись. Серые глаза его уже начинали стекленеть. Костяшки пальцев были ободраны, дыхание еле заметно.

Из-под кустистых бровей незнакомец следил за воронами, что клевали глаза у трупов. Меня он, похоже, не видел.

На всякий случай я надвинул капюшон пониже и подошел к раненому. Я знал этого человека – точнее, другого, похожего на него.

Клинок шевельнулся. Острие обратилось ко мне.

– Я друг, – сказал я. – Пить хочешь?

Немного поколебавшись, он кивнул:

– Да.

Я откупорил фляжку и подал ему.

Он отхлебнул, закашлялся, выпил еще.

– Благодарю вас, сэр, – сказал раненый, возвращая фляжку. – Неплохо бы только чего-нибудь покрепче. Чертов порез!

– Есть и покрепче, если выдюжишь.

Я вытащил пробку из малой фляжки и вложил ее в протянутую руку. После глотка того зелья, что пьет Джонин, он зашелся кашлем едва ли не на полминуты. А потом улыбнулся левой стороной рта и подмигнул мне.

– Теперь много лучше. Вы не будете возражать, если я капну этого на бок? Ужасно жаль доброе виски, но…

– Если надо, выливай все. Правда, у тебя руки трясутся… Давай-ка я помогу.

Он согласился; я распахнул на нем кожаный колет и вспорол кинжалом рубаху, чтобы видеть рану. Выглядела она скверно – глубокий опоясывающий разрез повыше таза. На руках, груди и плечах порезы были полегче.

Кровь все еще сочилась из большой раны. Я промокнул платком и досуха вытер кровь.

– Отлично, – сказал я. – Теперь сожми зубы и отвернись. – И плеснул жидкость на рану.

Резкая судорога передернула его тело, а затем перешла в мелкую дрожь. Он даже не вскрикнул – я и не ожидал иного. Я стряхнул носовой платок и приложил его к ране, забинтовав длинной полосой ткани, которую пришлось оторвать от собственного плаща.

– Выпьешь еще?

– Воды бы, – ответил раненый. – И поспать.

Он попил, и тут же голова его склонилась на грудь. Я сделал ему что-то вроде подушки и прикрыл плащами убитых.

А потом сел рядом и стал следить за веселенькими черными птицами.

Он не узнал меня. Но кто мог бы узнать меня теперь? Если бы я открылся ему, тогда, возможно, другое дело. В этом мире мы с ним никогда и не встречались, но в другом…

Я не шел наобум, я искал в Царстве Теней хорошо знакомое место. Пусть его уничтожили – мне было по силам воссоздать его, ведь Амбер отбрасывает бесконечное множество Теней. И принц королевской крови по праву рождения может свободно перемещаться среди них. Зовите Тени параллельными мирами, если хотите, или сообщающимися вселенными, если угодно, или воплощенным бредом, если достанет дерзости. Я же зову их Царством Теней, так называют их все, кто способен двигаться от Тени к Тени. Мы выбираем цель – мир, который требуется, и просто идем в нужную сторону и приходим, куда нам надо. А значит, в известном смысле и творим такой мир. Но пока хватит об этом.

Я отправился в путь к Авалону[1], и лодка от маяка несла меня именно к нему. Я жил там давно, много столетий назад. Долгая это история, в ней переплелись и боль, и гордость… Может быть, когда-нибудь я расскажу об этом, если сумею дожить…

Так я приближался к моему Авалону, но по пути набрел на раненого рыцаря и шестерых мертвецов. Пройди я тут несколько раз, то, возможно, обнаружил бы и такое место, где рыцарь стоит невредимым в окружении шестерых покойников, или место, где он лежит недвижим, а шестеро над ним хохочут. Некоторые говорят, что так или этак – безразлично, ведь в Царстве Теней нет истинного, а есть только возможное, и мертвецы одной Тени живы в другой.

Мои братья и сестры – пожалуй, кроме Джерарда и Бенедикта – даже и не оглянулись бы. Но я стал довольно мягкосердечен. Прежде я таким не был. Наверное, долгое заточение в Царстве Теней, на Земле, размягчило меня, а муки в темницах Амбера напомнили о людских страданиях. Не знаю. Только я не сумел пройти мимо того, кто был похож на давнишнего друга – друга в беде. Шепни я теперь ему на ухо свое имя, не горькими ли упреками осыплет он меня, поведав печальную повесть.

Ну что же, теперь я могу отплатить ему добром: поставлю на ноги и исчезну. И не причиню вреда, а может быть, даже помогу, пусть это не тот человек, которого я знал когда-то.

Я терпеливо сидел и ждал. Через несколько часов он проснулся.

– Привет, – сказал я, откупоривая флягу. – Еще выпьешь?

– Спасибо. – Он протянул руку.

Сделав несколько глотков, он возвратил мне флягу и произнес:

– Прошу прощения, я не представился, с моей стороны это невежливо…

– Я знаю тебя. – Я не стал дожидаться, пока он договорит. – А меня зови Кори.

Он взглянул с удивлением, словно собираясь спросить: «Кори? Государь?» – но передумал и кивнул.

– Прекрасно, сэр Кори, – понизил он меня в ранге. – Я должен поблагодарить вас.

– Ты выглядишь уже пободрее, и для меня это лучшая благодарность, – ответил я. – Есть хочешь?

– Да, весьма.

– У меня найдется немного вяленого мяса, ломоть черствого хлеба и большой кусок сыра. Если хочешь – съешь все.

Я достал еду, он потянулся за ней.

– А вы, сэр Кори? – спросил раненый.

– Я уже поел. Пока ты спал.

Я многозначительно огляделся по сторонам, он ухмыльнулся.

– И ты один уложил всех шестерых? – спросил я.

Он кивнул.

– Неплохо смотрится. Что же мне теперь с тобой делать?

Раненый попытался заглянуть мне в глаза, но не сумел.

– Не понимаю, – ответил он.

– Куда ты направлялся?

– К друзьям, лиг за пять к северу. Все случилось как раз по пути. Только я сомневаюсь, чтобы кто-то, будь то сам дьявол, способен пронести меня на спине даже одну лигу. Могу подняться, сэр Кори, чтобы вы увидели, какого я роста.

Я встал, обнажил клинок и единым взмахом перерубил деревце дюйма два толщиной, ободрал кору и подрубил ствол до нужной длины. Повторил все еще раз, а потом поясами и плащами убитых связал обе жерди в носилки.

Он внимательно наблюдал за мной:

– Смертельный у вас клинок, сэр Кори, да к тому же, похоже, серебряный…

– Как насчет небольшого путешествия? – спросил я.

Пять лиг – это около пятнадцати миль.

– А как насчет убитых? – вопросом ответил он.

– Ты что, хочешь устроить им христианское погребение? – удивился я. – Плюнь, пусть природа сама позаботится о своем добре. Отсюда пора уходить, они уже разлагаются.

– Следовало бы хоть прикрыть их. Бились они храбро.

Я вздохнул.

– Ну ладно – если потом тебе будет спокойнее спать. Лопаты у меня нет, но можно набросать кэрн, холм из камней. Ты ведь знаешь – воинов нередко так хоронят.

– Хорошо, – ответил раненый.

Пока я укладывал всех шестерых рядом, он бубнил себе что-то под нос, должно быть, молитву об убиенных.

Потом я оградил мертвых камнями – их вокруг было довольно. Хотелось побыстрее закончить, поэтому я выбирал камни побольше. И чуть было не раскрылся. Один из камней весил фунтов четыреста, я не стал перекатывать его, а просто ухватил и поставил куда надо.

Раздался изумленный вздох – конечно, он все заметил.

Пришлось изобразить гнев:

– Проклятый камень, чуть не переломился из-за него! – крикнул я, но впредь выбирал камни поменьше.

Закончив, я спросил:

– Ну, готов в путь?

– Да.

Я обхватил его руками и уложил на носилки.

Раненый закусил губу.

– Куда теперь? – спросил я.

Он махнул рукой в ответ:

– Обратно по тропе. Надо идти влево до развилки, а там направо. И как вы собираетесь…

Словно колыбель с младенцем я поднял его перед собой. Потом направился к тропе.

– Кори? – спросил он.

– Да?

– Из всех, кого мне доводилось встречать, вы один из самых сильных… Такого человека я должен бы знать…

Я не хотел торопиться с ответом. Но все же произнес:

– Пытаюсь сохранить форму. Веду здоровый образ жизни.

– …и голос ваш мне как будто знаком.

Он посмотрел вверх, пытаясь разглядеть мое лицо.

Я поспешил сменить тему разговора:

– Кто же эти друзья, к которым мы идем?

– Мы направляемся в Твердыню Ганелона.

– Поганый штрейкбрехер! – невольно вырвалось у меня, и я едва не выронил раненого.

– Я не понимаю употребленное вами слово, – сказал раненый, – но, судя по вашему тону, оно выражает неодобрение. И если это так, я должен заступиться…

– Погоди, – опомнился я. – Мы, видно, говорим о разных людях, хоть имя и одно. Извини.

Тело его заметно расслабилось.

– Несомненно, это так, – согласился он.

Тем временем дошли мы до тропки, и я повернул налево.

Раненый опять уснул, так что я мог как следует прибавить шагу и после развилки просто бежал, а он тем временем храпел. Как-то вдруг припомнились те шесть типов, что собирались расправиться с этим рыцарем и едва не преуспели в своем намерении. Хорошо бы у них не оказалось приятелей, слоняющихся по кустам.

Его дыхание изменилось, и я опять перешел на шаг.

– Я, кажется, заснул, – констатировал он.

– И храпел при этом, – добавил я.

– Далеко мы отошли?

– Лиги на две…

– И вы не устали?!

– Слегка, – отвечал я. – Но отдыхать еще рано.

– Мой Бог! Не хотелось бы когда-нибудь поссориться с вами. Уж не дьявол ли вы, случайно?

– Истинно так, – подтвердил я. – Принюхайся, разве ты не чувствуешь запашок серы? И учти, мое правое копыто разболелось и просто не дает мне шагнуть как следует!

И он действительно глубоко вдохнул пару раз – меня это задело, – а потом ухмыльнулся.

На самом деле, как я считал, мы прошли тогда около четырех лиг. Я надеялся, что он снова уснет и не будет интересоваться длиной пройденного пути. Мускулы у меня уже начинали побаливать.

– Кем же были эти шестеро мертвецов? – спросил я.

– Это стражники Круга, – ответил он. – И они уже не люди, а одержимые злом. Молите Бога, сэр Кори, чтобы души их обрели мир.

– Стражники Круга? – переспросил я. – Какого Круга?

– Круга Тьмы, где творятся беззакония и разгуливают мерзкие твари… – Раненый глубоко вздохнул. – Там источник зла, поразившего страну.

– Незаметно, чтобы эта страна была поражена злом, – ответил я.

– Мы далеко от Круга, а владения Ганелона – пока еще слишком крепкий орешек для врага. Но Круг все ширится, и последний бой разразится, похоже, неподалеку отсюда.

– Ты будишь во мне любопытство.

– Сэр Кори, если вы еще не слыхали о Круге, лучше вам вовсе забыть о нем, не расспрашивать дальше, обойти его стороной и отправиться своей дорогой. Ох, как бы я хотел биться рядом с вами, но враг этот не ваш… Да кто знает, чем окончится бой?

Тропа стала изгибаться вверх, и за какой-то прогалиной я увидел нечто, напомнившее мне знакомые места.

– Что?.. – вырвалось у моего подопечного. – Да вы словно летели!.. Сюда-то нам и надо. Это Твердыня Ганелона.

И тут я стал думать о Ганелоне – не хотелось, но пришлось. Он был предателем и убийцей, и я выгнал его из моего Авалона много столетий назад. Иными словами, я просто увел его в другую Тень, то есть забросил в другое пространство и время… Таким же образом впоследствии обошелся со мной мой брат Эрик. Теперь оставалось лишь надеяться, что я не заслал Ганелона именно сюда. Такое возможно, хотя и не слишком вероятно. Он был смертен, и жизнь его была отмерена раз и навсегда. Я изгнал его лет шестьсот назад, но могло оказаться, что в этом мире годы равны столетиям. Время – тоже свойство Царства Теней, и даже сам Дворкин не знает всех его концов и начал. А может быть, и знает. Не оно ли свело его с ума? Самое трудное, как я понял, это творить время. И уж во всяком случае, едва ли этот Ганелон был некогда моим лютым врагом, а потом стал верным помощником: уж тот никогда не стал бы бороться со злом, поразившим страну, а скорее напротив – постарался бы побыстрее попасть в самую сердцевину зла, плюхнуться в самую мерзость.

Беспокоил меня и тот, кого я нес. В том Авалоне он тоже присутствовал при опале Ганелона; выходило, что времени здесь прошло действительно немного.

Ганелона – того, что я когда-то знал, – можно было не опасаться, и меня не заботило, узнает ли он меня. О Царстве Теней он не ведал ничего. Должно быть, решил, что я даровал ему жизнь, но околдовал, и если он и выжил, то, возможно, даже сожалел об этом.

Но человек на моих руках нуждался в помощи и покое, поэтому я все шел и шел.

И думал…

Наверно, было во мне что-то знакомое этому человеку. Это место не было моим Авалоном, но очень напоминало его… Быть может, здесь не забыли одну из моих собственных теней? А если помнят, то как? И как отнесутся они ко мне – истинному, если придется открыться?

Солнце уже садилось, подул свежий бриз. Приближалась холодная ночь. Мой подопечный снова захрапел, и я решил пробежать большую часть оставшегося пути. Не нравился мне этот лес; в потемках здесь в любой момент могли появиться служители мерзкого Круга, о котором я не знал пока ничего, но в том, что он реально существовал, сомневаться не приходилось.

Солнце клонилось к закату, и я бежал, не обращая внимания на свои ощущения, а они говорили о том, что за мной кто-то следит – гонится и преследует. Наконец я вынужден был перейти на шаг, ощущения переросли в предчувствие боя, я уже слышал за спиной мягкие шаги: топ-топ-топ.

Поставив на землю носилки, я обнажил клинок и обернулся.

Их было две… кошки!

Ну точно как сиамские кошки, только величиной с тигра. Ярко-желтые глаза их светились огоньками, зрачков не было. Увидев, что я обернулся, они сели на задние лапы и не моргая уставились на меня.

Они были шагах в тридцати. Загородив собою носилки, я двинулся на них.

Левая кошка открыла пасть. Я ожидал услышать рык или мурлыканье. Но она заговорила:

– Человек при смерти, еле живой… – Голос был слишком высок для человеческого.

– Пока живой, – согласилась вторая кошка похожим голосом.

– Убить надо, – произнесла первая.

– А что делать со вторым, что с мечом? Мне не нравится этот меч.

– Он смертелен?

– Подойди – узнаешь, – тихо сказал я.

– Человек худ и, должно быть, стар.

– Но он нес раненого от кэрна бегом и не отдыхал. Заходим с боков.

Они шевельнулись. Я прыгнул навстречу той, что была справа.

Клинок рассек череп, перерубил плечо. Едва успел я повернуться и вырвать клинок из раны, как вторая скользнула мимо меня к носилкам. Я в бешенстве размахнулся.

Удар пришелся по спине, клинок перерубил ее. Кошка взвизгнула, словно мел по доске, тело ее развалилось надвое. Обе половины тут же загорелись. Первая кошка уже полыхала вовсю.

Но голова той, что я разрубил пополам, еще была жива. Пылающие глаза ее обратились ко мне.

– Я умираю последней смертью, – сказала она, – и я знаю тебя, открыватель Пути. Зачем ты убил нас?

Тут пламя охватило ее голову.

Я повернулся, протер клинок, вложил его в ножны, подобрал носилки и, отмахнувшись от вопроса, пустился дальше. Похоже, я начал догадываться, откуда взялась эта тварь и что имела в виду.

Но и до сих пор иногда вижу во сне горящую кошачью голову и, дрожа, в поту просыпаюсь; ночь тогда становится еще темнее, и смутно проступает в ней нечто.

Твердыню Ганелона окружал ров, и подъемный мост был поднят. Четыре башни высились там, где сходились мощные стены. А за стенами свечами тянулись к небу еще более высокие башни, словно присосавшиеся к низким мрачным облакам. Они затмевали первые звезды и бросали длинные черные тени на высокий холм. Кое-где уже светились окна, ветер доносил дальний невнятный говор.

Я встал перед мостом, опустил раненого на землю, поднес руки ко рту и крикнул:

– О-ла-ла! Ганелон! Мы припозднились!

Раздалось звяканье металла о камень. Нас явно разглядывали откуда-то сверху. Я попытался приглядеться, но острота зрения еще не вернулась ко мне.

– Кто там? – загремел громкий голос.

– Ланс, он ранен, и я, Кори с Кабры, что доставил его сюда.

Мои слова первый стражник прокричал другому, тот третьему и далее. Через несколько минут тем же способом проследовал ответ.

А потом стражник крикнул:

– Отойдите подальше! Мы опускаем мост! Можете входить!

Сразу же раздался скрип, и вскоре подъемный мост с глухим стуком ударился о землю по нашу сторону рва. Я поднял раненого и вошел в замок.

Так внес я сэра Ланселота Озерного в Твердыню Ганелона, которому верил, словно родному брату, а это значит – не доверял ни на грош.

К нам тут же бросились люди, и я вдруг обнаружил себя в кольце воинов. Вражды, однако, не чувствовалось, только озабоченность была на их лицах. Я вошел на освещенный факелами просторный мощеный двор, заполненный скатанными походными постелями. Пахло потом, дымом, лошадьми, кухней. Здесь уместилась едва ли не целая армия.

Люди подходили ко мне, глядели, что-то говорили друг другу. Наконец приблизились двое в полном боевом снаряжении, один из них тронул меня за плечо.

– Иди туда, – показал он.

Я последовал приказу, а они сопровождали меня по обе стороны. Подъемный мост со скрипом возвращался на место. Мы направились к главному зданию из темного камня. Через просторную прихожую в зал приемов, а потом к лестнице. Провожатый справа жестом пригласил меня подняться. На втором этаже мы остановились перед тяжелой деревянной дверью. Стражник постучал.

– Войдите, – раздался в ответ, к несчастью, слишком знакомый мне голос.

Мы вошли.

Он сидел у окна во двор за большим деревянным столом. Коричневая куртка наброшена поверх черной рубашки, черные брюки свободно заправлены в темные сапоги. За широким поясом – кинжал с роговой рукояткой. На столе перед ним лежал короткий меч. Рыжие волосы и бороду припудрила седина. Глаза его были черны, как ночь.

Ганелон посмотрел на меня, а потом обернулся к двум стражникам, что внесли следом носилки.

– Положите его на мою кровать, – распорядился он. – Родерик, за дело.

Его личный врач Родерик был немолод и не производил впечатления человека, способного натворить бед. Не затем тащил я Ланса из такой дали, чтобы его уморили каким-нибудь кровопусканием.

А потом Ганелон вновь обернулся ко мне.

– Где вы нашли его? – спросил он.

– В пяти лигах к югу отсюда.

– Кто вы?

– Меня зовут Кори, – отвечал я.

Он внимательно разглядывал меня, тонкие губы змеились в усмешке.

– И какова же ваша роль в этой истории?

– Не знаю, что вы имеете в виду, – ответил я.

Я сгорбился, старался говорить медленно, тихо и неуверенно. Моя убеленная дорожной пылью борода была длиннее, чем у него. Я надеялся, что кажусь стариком. Слова его свидетельствовали пока, что мне это удалось.

– Я спрашиваю, почему вы помогли ему?

– Как говорится, человек человеку брат, – отвечал я.

– Вы иностранец?

Я кивнул.

– Тогда рад видеть вас своим гостем столько времени, сколько вы пожелаете.

– Благодарю. Скорее всего я уйду отсюда завтра.

– А теперь прошу разделить со мной ужин и поведать обо всем случившемся.

Так я и сделал.

Ганелон слушал внимательно, не отрывая от меня колючих глаз. Выражение «разить взглядом» всегда казалось мне поэтическим преувеличением, но только не в тот вечер. Он буквально пронзал меня взором. Я пытался понять, что знает он обо мне и о чем догадывается.

А потом нахлынула усталость, голова моя вдруг отяжелела. Усталость, вино, теплая комната – все навалилось разом. Я словно бы стоял где-то в углу, слушал оттуда разговор и видел себя. И понял, что хоть на короткие усилия я уже способен, однако выносливости еще не хватает. Я заметил, что руки мои трясутся.

– Прошу прощения, – услышал я свой голос. – Усталость от дневного перехода одолевает меня…

– Сочувствую, – ответил Ганелон. – Договорим утром, а теперь спите, спокойного сна.

Он подозвал одного из стражей и приказал проводить меня. Должно быть, по дороге я спотыкался – помнится, стражник поддерживал меня под локоть.

Всю ночь я спал мертвецким сном, и был он беспробудным и долгим… часов четырнадцать или больше того.

Утром все мои суставы ломило.

Я умылся. На высоком столике стоял таз с водой, рядом кто-то предусмотрительно положил мыло и полотенце. Горло еще першило от пыли, в глазах то и дело двоилось.

Я сел, чтобы прийти в себя.

Некогда я мог пройти весь этот путь с Лансом на руках, даже не почувствовав его веса. В ту пору у меня хватило сил, чтобы пробиться к Колвиру, в сердце Амбера.

Те дни миновали. Я словно бы постарел. Да я, должно быть, и выглядел стариком.

Надо было что-то делать.

Вес и силы не торопились возвращаться ко мне. Этот процесс следовало ускорить.

И я решил, что неделя-другая спокойной жизни и упражнений только пойдут на пользу. Пока Ганелон ни словом, ни жестом не показал, что узнал меня. Отлично. Я воспользуюсь его гостеприимством.

Решив так, я отыскал кухню и с удовольствием поглотил плотный завтрак. На самом деле было уже время ленча, но следует называть вещи своими именами. Хотелось курить, хотя отсутствие табака доставляло мне даже некоторое извращенное удовольствие. Судьбы следили, чтобы я не изменял себе.

Неспешно я вышел во двор, на яркий солнечный свет, и долгое время следил за упражнениями расквартированных там воинов.

В дальнем конце двора звенели тетивой луки. Мишени были привязаны к снопам соломы. Я заметил на больших пальцах воинов наперстки. Тетиву воины брали по-восточному, а не тремя пальцами, как принято в Авалоне. Это различие заставило меня призадуматься о той Тени, куда я попал.

Мечники использовали и лезвия, и острия клинков, фехтовали мечами разной формы, демонстрировали различные приемы. Я попробовал сосчитать воинов и пришел к выводу, что во дворе замка их собралось около восьми сотен. Сколько еще могло находиться в замке, сказать было невозможно. Воины были самыми разными: и светлокожие блондины, и темноглазые брюнеты, и разных оттенков между ними. Стук и звон стали не заглушали голосов. По-разному выговаривали они слова, но все-таки по большей части вокруг звучала речь Авалона – язык Амбера.

Я заметил, что один из мечников поднял руку, опустил клинок, вытер взмокший лоб и отступил назад. Его соперник не казался уставшим. У меня появился шанс поразмяться.

Я шагнул к ним навстречу, улыбнулся и представился:

– Кори с Кабры, я следил за вами. А теперь, – обернулся я к рослому темноволосому мечнику, – что, если нам поразмяться, пока ваш друг отдыхает?

Не переставая улыбаться, он показал на рот и на ухо. Я попробовал еще несколько языков, но и они не возымели успеха. Поэтому я показывал то на клинок, то на него, а то на себя, пока он наконец не догадался. Его партнер, видимо, решил отдохнуть и предложил мне свой клинок.

Я взял меч. Он был немного короче и тяжелее, чем мой Грейсвандир. (Так зовется мой клинок; я пока не упоминал этого имени. Рассказ о нем будет долгим, и, может быть, я еще поведаю его, прежде чем вы узнаете окончание этой истории. Но когда я впредь назову его имя, вы будете знать, о чем речь.)

Я несколько раз махнул для пробы клинком, снял плащ, отбросил его подальше и встал в позицию.

Он атаковал. Я отразил удар и перешел в контратаку. Он парировал укол, сделал выпад и атаковал вновь. И так далее. Через пять минут я понял, что соперник отнюдь не слаб, но я сильнее его. Дважды он останавливал бой, чтобы я повторил прием. Усваивал он быстро. Через пятнадцать минут ухмылка его стала еще шире. Я понял, что приближается время, когда те соперники, что могли противостоять его ударам, пасовали, уступая его силе. Скажу вам: он был вынослив. Через двадцать минут на его лице появилось озадаченное выражение. Должно быть, по моему внешнему виду нельзя было даже предположить, что я продержусь так долго. Несведущий человек не может знать о том, что таит в себе отпрыск королевской династии Амбера.

Через двадцать пять минут он весь взмок, но продолжал бой. В таких случаях мой братец Рэндом становится похож на пыхтящего юного монаха. Однажды, правда, мы фехтовали с ним двадцать шесть часов, пока один из нас не сдался. (Если вам любопытно, признаюсь – сдался я. На следующий день у меня было назначено свидание, и я хотел появиться не в худшей форме.) Но мы могли бы тогда продолжать. Пока мне не хватало сил на подобные деяния, но все равно я был выносливее своего соперника. В конце концов, он был всего лишь человек.

Через полчаса, когда противник мой уже задыхался и опаздывал с контрударами, стало ясно: он вот-вот поймет, что моя усталость притворна, и я поднял вверх руку, опустив при этом клинок, – так, как это сделал его первый соперник. Он тоже остановился, а потом рванулся вперед и обнял меня. Что он говорил, я не понял – догадался только, что он был доволен. Как и я сам.

Но мне было мало. Я обещал себе, что весь день буду изнурять себя в боевых упражнениях, потом поплотнее набью желудок и улягусь спать – без просыпа, – а на следующее утро повторю все сначала.

Поэтому я направился к стрелкам. Через некоторое время я одолжил у кого-то лук и привычным способом, тремя пальцами, с относительным успехом выпустил сотню стрел. Затем какое-то время глядел на всадников, на их копья, щиты, булавы. Когда это мне надоело, отошел к тем, кто упражнялся в рукопашной.

Наконец я поборол по очереди троих и тут понял, что выдохся. Полностью. До конца.

Отдуваясь, насквозь пропотев, я сидел в тени на скамье. И думал о Лансе, о Ганелоне и еде. Минут через десять я вернулся в свою комнату и снова ополоснулся.

Тут я почувствовал волчий голод, а потому отправился на поиски обеда и новостей.

Не успел я отойти подальше от двери, как один из двух стражников, которых я запомнил с минувшего вечера, – тот, что провожал меня спать, – подошел ко мне и сказал:

– После удара обеденного колокола лорд Ганелон просит вас отобедать с ним в его апартаментах.

Я поблагодарил, обещал непременно явиться, вернулся к себе и отдыхал на кровати, пока не настало время. А потом направился к Ганелону.

Мышцы мои начинали болеть, добавилось и синяков. Что ж, это неплохо и поможет мне выглядеть старше. Я постучал в дверь Ганелона. Впустил меня мальчик, затем немедленно присоединившийся к другому юнцу, расстилавшему скатерть на столе перед очагом.

Ганелон в подпоясанной зеленой куртке, брюках, сапогах сидел в кресле с высокой спинкой. Когда я вошел, он поднялся и пошел навстречу поприветствовать меня.

– Сэр Кори, мне уже доложили о ваших сегодняшних подвигах, – сказал он, пожимая мне руку. – Теперь рассказ о том, как вы несли Ланса, кажется еще более достоверным. Должен признаться, что подобной доблести от человека вашего облика я не ожидал… Не хочу, конечно, вас этим обидеть…

Я усмехнулся:

– Какая там обида.

Он подвел меня к креслу, подал мне бокал с бесцветным вином, впрочем, слишком сладким, на мой вкус, и сказал:

– Глядя на вас, я мог бы решить, что справлюсь с таким воином одной левой… Но вы пронесли Ланса целых пять лиг да еще убили по дороге двух клятых кошек. Он рассказал мне и о кэрне, об этих камнях…

– И как он сегодня? – перебил я.

– Пришлось приставить к нему часового, чтобы он не поднимался с постели. Этот бугай захотел было встать и погулять по замку. Но, клянусь, я выпущу его лишь через неделю!

– Так, значит, ему лучше!

Ганелон кивнул:

– За его здоровье.

– За это стоит выпить.

И мы выпили. А потом он сказал:

– Если бы моя армия состояла из мужей вроде вас с Лансом, вся эта история могла бы сложиться и по-другому.

– Какая история?

– Да с Кругом и его стражами, – ответил он. – Вы слыхали?

– Ланс лишь упомянул об этом.

Один из мальчиков обжаривал на слабом огне насаженный на вертел громадный кусок говядины; время от времени, поворачивая вертел, он поливал мясо вином. Иногда запах мяса достигал моих ноздрей, вызывая раздраженное бурчание в желудке и ответный смешок Ганелона. Другой мальчишка отправился на кухню за хлебом.

Ганелон долго молчал. Он допил свой бокал, налил по новой. Я все еще смаковал первый бокал.

– А вы слыхали когда-нибудь об Авалоне? – наконец спросил он.

– Да, – ответил я. – Когда-то от бродячего барда довелось мне услышать такую песню:

«За рекою Блаженных сидели мы, ой да плакали горько, когда вспоминали об Авалоне[2]. Мечи расщепились в наших руках, а щиты мы развесили по ветвям дуба. Серебряные башни пали, утонули в кровавом море. Сколько же миль до Авалона? Да нисколько, – отвечу, – и не ищи, ведь серебряные башни повержены».

– Авалон пал? – удивился он.

– Певец, похоже, был помешанным. Больше я ничего не знаю об Авалоне. Просто мне запомнились эти стихи.

Ганелон отвернулся и молчал несколько минут, а потом проговорил дрогнувшим голосом:

– Было, было такое место. И я жил там много лет назад. Не знал я только, что Авалон пал.

– Почему же оставили вы это место? – спросил я.

– Повелитель Авалона, лорд Корвин, колдун из Амбера, прогневался на меня. Сквозь тьму и безумие послал он меня сюда, чтобы я страдал и умер… И я столько страдал и так часто был близок к смерти! Я искал дорогу назад, но ее здесь не знают. Я спрашивал у колдунов и даже у плененной твари из Круга, прежде чем мы убили ее. Дороги на Авалон не знает никто. Как сказал поэт? «Несколько миль до Авалона», – неправильно процитировал Ганелон. – А вы не помните имя того барда, что пел об Авалоне?

– К сожалению, не помню.

– А где находится Кабра, откуда вы держите путь?

– Далеко на востоке, за морем, это королевство расположено на островах.

– Есть какая-нибудь возможность нанять там небольшой отряд? Я могу хорошо заплатить.

Я отрицательно покачал головой:

– Страна невелика, там и армии-то нет, только немногочисленное ополчение, да и дорога в один конец займет несколько месяцев… Наемниками там никто никогда не служит – народ не слишком воинственный.

– Вы-то совсем не похожи на своих соотечественников. – Ганелон еще раз внимательно взглянул на меня.

Я медленно тянул вино, а потом ответил:

– Я был инструктором королевской стражи.

– Тогда, быть может, вы согласитесь остаться здесь и позаниматься с моими воинами?

– На несколько недель, пожалуй, задержаться могу.

С мгновенной строгой улыбкой он кивнул:

– Печально мне слышать, что дивный Авалон пал… Но если это так и властелин его, должно быть, мертв ныне… – Он осушил бокал. – Значит, бывают такие времена, когда и демону не защититься… Прекрасная мысль. Выходит, и у нас есть шанс одолеть своих демонов.

– Прошу прощения, – поспешил заметить я, посчитав причину удобной. – Если вы имеете в виду Корвина из Амбера – он не умер, когда все это произошло.

Бокал хрустнул в его ладони.

– Вы знаете Корвина?

– Нет, просто слыхал о нем, – ответил я. – Несколько лет назад я повстречался с одним из его братьев… его звали Брэнд. Он рассказал мне тогда об Амбере и о битве… Корвин и его брат по имени Блейз вели целую орду против брата своего Эрика, защищавшего город. Блейз сорвался с горы Колвир, а Корвина взяли в плен. После коронации Эрика его ослепили и заточили в темницу под замком. Там он сейчас, быть может, и пребывает, если уже не умер.

Пока я говорил, Ганелон побледнел.

– Все эти имена – Брэнд, Блейз, Эрик, – промолвил он, – я слыхал от него в былые дни. Давно ли все случилось?

– Года четыре назад!

– Он заслуживал лучшей участи.

– После того как он так обошелся с вами?

– Ну, – ответил Ганелон, – у меня было время поразмыслить… и оказалось, что все случилось не без моей вины. Он был силен – сильнее тебя и Ланса, – справедлив… и мудр. Иногда он даже бывал веселым. Уж лучше бы Эрик убил его сразу, а не мучил. Не скажу, чтобы я любил его, но моей ненависти поубавилось. Чертяка заслуживал лучшей доли…

Мальчик вернулся с корзинкой хлеба. Другой уже снял мясо с вертела и на блюде поставил его посреди стола.

Ганелон кивнул.

– Поедим, – предложил он, поднялся и подошел к столу.

Я направился следом. Во время еды мы по большей части молчали.

Набив желудок до отказа и утопив его содержимое в еще одном стакане слишком сладкого вина, я начал зевать. После третьего зевка Ганелон ругнулся:

– К чертям, Кори, вы меня заразили! – И подавил зевок. – Не пойти ли нам прогуляться? – сказал он, вставая из кресла.

И мы пошли вдоль стен, минуя часовых, что вышагивали каждый по своему маршруту. Завидев Ганелона, воины молодцевато приветствовали его, он отвечал дружелюбным словом, и мы следовали дальше. Так мы поднялись на стенку и уселись подышать на каменном парапете, с наслаждением втягивая в себя влажный, полный запахов леса вечерний воздух и глядя на звезды, что одна за одной появлялись на темнеющем небосклоне.

Вдалеке я как будто бы заметил колыхание морских волн. Где-то под нами завела песню ночная птица. Ганелон извлек трубку и табак из кисета на поясе, поплотнее набил ее, высек огонь. В мимолетном отблеске лицо его могло бы показаться сатанинским, если бы его рот кривился иначе. Известно, что у дьявола – злая ухмылка, но этот… этот был слишком печален для беса.

А потом он заговорил, сначала медленно и едва слышно:

– Я помню Авалон. Родился я в достаточно знатной семье. Но добродетель, увы, не была моим достоянием. Наследство быстро утекло сквозь пальцы. И я стал останавливать путников на дорогах. Потом прибился к банде таких же, как и я. А когда понял, что сильнее всех и лучше вожака, чем я, им не найти, то стал командовать шайкой. За наши головы назначили награду… Моя оказалась самой дорогой. – Теперь он говорил быстрее, голос его зазвучал благороднее, и даже сами слова его, словно эхо, доносились из прошлого. – Да, я помню Авалон: серебристые тени, прохладные воды… И костры звезд в небе, и всегда весенняя зелень листвы. Молодость, красота, любовь – все это осталось там, в Авалоне. Гордые кони, блестящий металл, нежные губы. Темный эль. Честь… – Он тряхнул головой. – Однажды, когда стране угрожала война, правитель объявил прощение всем разбойникам, кто последует за ним на поле боя. Таков был Корвин. Я последовал за ним на войну. Сперва был просто офицером, а затем, позже… пошел в его штаб. Мы выигрывали битвы, подавляли восстания. Потом Корвин вновь мирно правил, а я остался при дворе. Хорошие это были годы. Со временем начались пограничные стычки, но мы неизменно побеждали. Он доверял мне управляться с такими делами. А потом пожаловал герцогство главе второстепенного рода, на чьей дочери собирался жениться. Я же давно добивался этого герцогства, и он все обещал однажды сделать его моим. Тут я пришел в ярость и, когда он направил меня во главе своих войск на южную границу, где всегда что-то шевелилось, предал его… Многие из моих воинов погибли, враг ворвался в страну. Лорду Корвину пришлось снова взяться за оружие. Враг был очень силен, я думал, что государство падет – надеялся на это. Но хитрый лис Корвин справился с бедой. Я бежал, меня схватили и поставили перед ним для приговора. Я проклинал его и плевался. Я не склонил головы, я ненавидел даже землю, на которой он стоял… Обреченный может позволить себе сопротивляться до конца и уйти, как подобает мужчине. Корвин сказал, что помилует меня за прошлые заслуги. Я ответил, что он может катиться со своей милостью, и понял, что он смеется надо мной. Он приказал освободить меня и подошел ко мне. Я знал, что он может убить меня голыми руками. И все же попытался сопротивляться – безуспешно. Он ударил меня, один раз, и я упал. А когда пришел в сознание, то обнаружил, что лежу поперек его лошади и привязан к седлу. По пути Корвин все время сердито мне выговаривал. Я не стал пререкаться, но дивные края сменялись ужасными – тогда-то я и догадался, что он колдун: ведь с тех пор я не встречал никого, кто видел такие места. А потом он объявил мне свою опалу, освободил меня, бросил здесь и уехал.

Ганелон замолк, чтобы вновь разжечь погасшую трубку, потом раскурил и продолжил:

– Много ударов и ран досталось мне здесь от зубов, рук и дубинок, только чудом я сохранил жизнь. Он оставил меня в самом опасном месте страны. А потом судьба моя изменилась. Некий вооруженный рыцарь повелел мне убираться с дороги, дабы его светлость могла проехать. Мне было уже все равно – жить или умереть, поэтому я назвал его сыном рябой шлюхи и послал к дьяволу. Рыцарь поскакал на меня, но, перехватив копье, я выбросил противника из седла, а потом его же собственным кинжалом вогнал его наглую улыбку прямо ему в зубы. Так раздобыл я коня и оружие. Тут пришла расплата тем, кто притеснял меня. Я припомнил былые подвиги на проезжих дорогах и сколотил новую шайку. Она росла. Нас было уже несколько сотен, и потребности наши все увеличивались. Случалось, и небольшие городки обчищали. Местные нас боялись. Это тоже была неплохая жизнь, хоть и не столь приятная, как в Авалоне, которого я никогда больше не увижу. В придорожных постоялых дворах пугались даже стука копыт наших коней, а путники, завидев нас, мочили штаны. Ха! Так продолжалось не один год. На нас выступали большие отряды, но мы либо скрывались, либо одолевали их из засады. А потом вдруг появился Круг Мрака, и никто не знает почему.

Глядя вдаль, Ганелон яростно запыхтел трубкой.

– Мне говорили, что это случилось далеко на западе – появился небольшой круг из поганок. Внутри его нашли мертвую девочку. А нашедший ее мужчина, отец малышки, умер в судорогах через несколько суток. Место объявили проклятым. Круг стал быстро расти и через несколько месяцев был уже в целую лигу. Внутри Круга трава потемнела и стала блестящей, как металл, но не погибла. Деревья скрючились, их листья померкли. Они гремели, даже если не было ветра, и летучие мыши плясали и метались меж ними. В сумерках там бродили странные тени – но всегда внутри Круга, и какие-то огоньки, словно небольшие костры, горели там по ночам. Круг все разрастался, и те, кто жил неподалеку, бежали… в основном. Хотя некоторые остались. И говорят, что эти, кто остался, заключили какую-то сделку с порождениями тьмы. А Круг все ширился, словно волна от брошенного в воду камня. Все больше и больше людей оставалось в нем. Я говорил и бился с такими, убивал их. Они живы, но кажутся мертвыми. В их голосах нет силы и глубины, не наслаждаются они своим словом. И нет в лицах жизни, неподвижны они, словно маски. Потом их шайки начали выходить за Круг и мародерствовать. Людей убивали без сожаления. Много жестокостей совершили они, оскверняли и святые места. Все жгли за собой, но никогда не крали ничего серебряного. А спустя еще несколько месяцев стали появляться и другие – странные исчадия тьмы вроде адских кошек, что ты убил. Тогда Круг вдруг перестал расти, словно достиг своего предела. Орды налетчиков лезли и лезли оттуда даже днем и опустошали земли окрест. И когда они опустошили все, Круг двинулся и поглотил новые земли. Он растет теперь только таким образом.

Старому королю Утеру, что долго и безуспешно ловил меня, пришлось позабыть о нас. Все силы бросил он, чтобы обложить Круг. Забеспокоился и я: никому не хотелось оказаться ночью в когтях какого-нибудь адского кровопийцы. Поэтому я взял с собой половину из моих людей – всех, кто пожелал. Зачем брать трусов?.. И мы отправились прямо туда. Толпа этих мертволицых поджаривала живую козу на каменном алтаре, и мы обрушились на них. Одного взяли в плен, привязали к этому алтарю и допросили с пристрастием. Он сказал нам, что Круг будет расти, пока не поглотит всю сушу, от океана до океана, и когда-нибудь замкнется на другой стороне планеты. И если мы хотим спасти свои шкуры, лучше бы нам присоединиться к ним. Тогда один из моих воинов умертвил пленного кинжалом. И он умер, действительно умер, уж мертвого-то я могу отличить от живого – мне частенько приходится это делать. Но когда кровь несчастного попала на камень, рот его открылся и он разразился оглушительным хохотом – такого я в жизни не слышал. Словно гром, поразил нас этот смех. А потом он сел не дыша и начал гореть. И вид его менялся в этом огне, пока на алтаре не оказалось что-то вроде большого козла. А потом зазвучал голос: «Беги, смертный! Но ты не сумеешь выйти из этого Круга». И, поверь, мы бежали! Летучие мыши и другие твари затмили небо. За нами громыхали копыта. Мы мчались, обнажив клинки, разя направо и налево. Там были и кошки вроде твоих, змеи, какие-то прыгучие твари и Бог знает что еще… Когда мы оказались у края Круга, нас заметил один из патрульных отрядов короля Утера и пришел на помощь. Из пятидесяти пяти человек назад вернулось только шестнадцать. Патрульный отряд тоже потерял человек тридцать. Меня узнали и немедленно доставили ко двору. Сюда. Это был дворец Утера. Я рассказал ему обо всем: что я сделал, что увидел и услышал. Он поступил так же, как Корвин, – даровал всем прощение, если мы выступим на битву против стражей Круга. После того, что я испытал, не было у меня выбора. Круг следовало остановить. Пришлось согласиться. А потом я свалился с ног. Когда очнулся, мне рассказали, что в горячке я провел три дня. После выздоровления я был слаб, как дитя, и остальные, кто побывал в Круге со мною, тоже прошли через это: трое даже умерли. Я обошел всех, рассказал о предложении короля – ни один не отказался.

Король усилил патрули у Круга. Но сдержать его мы не могли, Круг рос. Стычек было немало. Наконец я стал правой рукой Утера, как и когда-то у Корвина. Схватки становились уже битвами. Из адской дыры валили все новые полчища. Несколько битв мы проиграли, враг захватил ряд форпостов. Однажды ночью Круг изрыгнул целую армию… орду… и людей, и прочих тварей, обитавших там. С такой силой мы еще не сталкивались. Король Утер отправился на поле боя – против моего совета, ведь ему было уже немало лет… Он пал в ту ночь, и страна сейчас не имеет властелина. Я хотел, чтобы наместником сел мой капитан Ланселот…

Ведь он куда достойнее меня. Странно. Я знал Ланселота – ну в точности его – в Авалоне… Но этот Ланселот не узнал меня, и пришлось знакомиться. Странно… Увы, он отказался от места, и меня поневоле заставили взять власть. Я не хочу этого, но деваться некуда. Во всяком случае, теперь я уже три года сдерживаю эту нечисть. Все во мне стонет и зовет бежать! Кто я этим проклятым людям? Что мне с того, если мерзкий Круг станет расти? Я мог бы сбежать за море, найти землю, куда Круг не дотянется при моей жизни, и забыть обо всем. Проклятие! Ни к чему мне это бремя! Но теперь оно мое!

– Почему? – спросил я, и звук собственного голоса показался мне незнакомым.

Ответом было молчание.

Ганелон выбил трубку. Набил, зажег, раскурил.

Молчание продолжалось.

А потом он проговорил:

– Не знаю. Я могу всадить человеку в спину кинжал за пару сапог, если они есть у него, а мне не во что обуться. Я знаю, что говорю, – так я и поступал когда-то. Однако тут… Тут что-то иное. Этот Круг – он против всех, но только мне по силам сопротивляться ему. Черт побери! Я знаю, когда-нибудь этот замок станет нашей общей могилой. Но я не могу оставить его. Я должен удерживать нечисть, сколько могу.

Ночной воздух освежил мою затуманенную голову, прояснил сознание, хотя оно существовало как бы в стороне от несколько расслабленного тела.

– А Ланс сумеет править ими? – спросил я.

– Я бы сказал – да! Он добрый человек. Но есть еще одна причина. Мне кажется, что та, похожая на козла, тварь, кем бы она ни была, все-таки немного побаивается меня. Я был в Круге; она заявила, что мне не выбраться оттуда, но я пробился наружу. И пережил эту болезнь. Та тварь знает, что это я противоборствую ей. Мы выиграли кровавое сражение в ночь смерти Утера. Тогда я снова встретил это существо – но уже в другом виде, – и оно узнало меня. Быть может, мое присутствие сдерживает эту тварь.

– Как она выглядела?

– Как человек на пегом коне, только с козлиными рогами и красными глазами. Мы бились, но битва развела нас. И к счастью – чудовищное создание уже одолевало меня. Когда мы скрестили мечи, оно заговорило, и я узнал этот оглушительный голос. Оно называло меня дураком и говорило, что нет у меня надежды на победу. Но наступило утро, поле боя осталось за нами, мы загнали всю мерзость обратно в Круг и убивали бегущих. Всадник на пегом коне исчез. С тех пор случались еще вылазки, но не такие. И если я уеду из этой страны, Круг немедленно извергнет подобную армию… Ее уже готовят, готовят сейчас. И тварь эта узнает о моем отъезде… так же как узнала она и о том, что Ланс везет мне диспозицию войск в Круге, и послала проклятых стражей убить его по дороге. Теперь она знает и о тебе и будет размышлять, как изменить ход событий. Чудовище будет гадать, кто ты и откуда у тебя такая сила. Я останусь здесь – сражаться с этой тварью, пока не паду. Это мой долг. Не спрашивай почему. Я надеюсь лишь, что, пока не наступил мой последний день, узнаю, как сузить этот Круг… И почему он объявился здесь.

Вдруг что-то затрепетало возле моей головы. Я быстро откинулся – на всякий случай. Впрочем, необходимости в этом не было. Птица. Белая птица уселась на мое плечо и тихо попискивала. Я поднял руку, она перебралась на ладонь. К ноге была привязана записка. Я отвязал ее, прочел и тут же смял в кулаке. А потом уставился вдаль.

– В чем дело, сэр Кори? – поинтересовался Ганелон.

Записку послал я сам, она была написана моей рукой, отправлена с ведомой мне птицей и могла попасть только в намеченное мной место. Но не в этот замок хотел я ее отправить! Однако я смог прочесть собственное предсказание.

– Что это? – спросил Ганелон. – Что это у вас в руках? Записка?

Я кивнул и передал ему бумажку. Выбросить ее было невозможно, ведь он видел, как я отвязывал ее.

Ганелон раскурил трубку и в ее тусклом свете прочитал несколько слов, что были на этом клочке. «Я иду» – гласила записка, после чего следовала моя подпись.

– Значит, он жив? Значит, он явится сюда?

– Похоже.

– Странно, – произнес Ганелон. – Ничего не понимаю.

– Выглядит как обещание помощи, – сказал я, отпуская птицу, которая дважды гулькнула, покружила над головой и исчезла.

Ганелон покачал головой:

– Не понимаю.

– Зачем считать зубы лошади, которая может достаться тебе даром? – сказал я. – Пока вы еле сдерживаете Круг.

– Верно. Быть может, он сумеет уничтожить его.

– Что, если это просто шутка? – возразил я. – Жестокая шутка.

Ганелон вновь покачал головой:

– Нет. Такие вещи не в его стиле. Интересно, что ему надо?

– Быть может, приснится – и узнаем, – предположил я.

– Верно, ничего больше не остается, – сказал он, подавляя зевок.

Мы встали, вместе прошли по стене и пожелали друг другу спокойной ночи. Я проковылял к кровати и провалился в нее, словно в яму, наполненную снами.

Глава 2

Снова день. Снова ломота. Снова боль.

Мне подарили новый коричневый плащ. Это было недурно, в особенности если учесть, что я скоро раздобрею, а Ганелон, несомненно, вспомнит мои цвета. Я не брился – ведь он помнил меня как раз бритым. Я старался изменять голос, когда он был рядом. Даже прятал Грейсвандир под кроватью.

Всю следующую неделю я немилосердно гонял себя, трудился, потел, пока ломота наконец не утихла и мускулы не обрели твердость. Похоже, я набрал за это время фунтов пятнадцать. Медленно, очень медленно возвращались ко мне силы.

Эту страну называли Лоррен. Так звали и ее тоже. Ну, можно было бы, конечно, наврать; дескать, познакомились мы на лугу за замком, она собирала цветы, а я вышел подышать свежим воздухом. Вздор это.

Ее следовало бы отнести к персоналу, обслуживающему лагерь. Дело было в конце дня, после тяжких трудов, в основном с саблей и булавой. Она стояла в сторонке, поджидала клиента – такой увидел я ее впервые. Она улыбнулась мне, я ответил улыбкой. На следующий день, проходя мимо, я сказал ей «привет». И все.

Она постоянно попадалась мне навстречу. К концу второй недели, когда мышцы перестало ломить и вес мой превысил сто восемнадцать фунтов, у меня снова появилась охота к этому занятию, и я провел с ней вечерок. К тому времени я уже знал, кто она, и это устраивало меня. Но той ночью мы не занимались обычным в таких случаях делом. Нет.

Напротив, сперва мы беседовали, а потом кое-что произошло.

Говорила она, чуть гнусавя, ржаво-рыжие волосы ее были слишком длинными, тронутыми сединой. Косметика густым слоем скрывала усталость и множество веснушек. Я понял, что ей под тридцать. Голубые глаза. Острый подбородок. Чистые ровные зубы и рот, что все улыбался мне. Одежда была слишком яркой и броской. Мне она нравилась. Но не это имел я в виду, когда попросил провести со мной ночь, – у меня и в мыслях не было тогда, что она мне нравится.

Идти было некуда, только в мою комнату. Так мы и сделали. Я стал уже капитаном и воспользовался преимуществами, которые давало мне мое положение: попросил принести обед в комнату и подать лишнюю бутылку вина.

– Люди боятся тебя, – сказала она. – Говорят, что ты не устаешь.

– Неправда, – ответил я, – поверь мне.

– Конечно, – сказала она, качнув слишком длинными локонами, – все устают.

– Естественно, – согласился я.

– Сколько тебе лет?

– А тебе?

– Джентльмен не станет задавать таких вопросов!

– Леди, наверно, тоже?

– Когда ты появился здесь, все решили, что тебе за пятьдесят.

– А?..

– А теперь никто не берется и предполагать. Сорок пять? Сорок?

– Нет, – отвечал я.

– Я тоже так не думала, но твоя борода всех обманула.

– Бороды часто вводят в заблуждение.

– С каждым днем ты выглядишь все лучше, все сильнее…

– Благодарю. Я действительно чувствую себя лучше, чем тогда.

– Сэр Кори из Кабры… – промолвила она. – Где эта Кабра? Какая она? А если я очень попрошу, ты возьмешь меня туда?

– Мог бы пообещать, – ответил я. – Но боюсь солгать.

– Знаю. Просто было бы приятно услышать такое обещание.

– Отлично. Я возьму тебя с собой в это вшивое местечко.

– А ты действительно столь хорош, как говорят мужчины?

– Боюсь, что нет. А ты?

– Не слишком. Ты хочешь уже в постель?

– Нет. Лучше поговорим. Хочешь вина?

– Благодарю… твое здоровье.

– И твое.

– Почему же ты так хорошо фехтуешь…

– Способности и хорошие учителя.

– …и как ты донес Ланса из этакой дали и справился с этими тварями?

– Люди всегда говорят больше, чем было на самом деле.

– Но я же сама видела. Ты сильнее остальных. Поэтому и Ганелон нашел общий язык с тобой. Как бы вы с ним ни порешили, но Ганелон видит всех насквозь. Многие мои приятели были мечниками. Я знаю, как они фехтуют. Ты искрошил бы их в куски. Люди говорят – ты хороший учитель. Ты нравишься им, но и внушаешь опасение.

– Чем же я пугаю их? Своей силой? В мире много сильных людей. Что удивительного в том, что я могу долго махать клинком?

– Они видят в тебе нечто сверхъестественное.

Я расхохотался:

– Нет. Просто я второй фехтовальщик в здешней округе. Впрочем, прости… Может быть, и третий. Но я стараюсь.

– А кто лучше тебя?

– Ну, наверное, Эрик из Амбера.

– Кто это?

– Сверхъестественное существо.

– Он первый?

– Нет.

– А кто?

– Бенедикт из Амбера.

– И он тоже не человек, как и Эрик?

– Если он еще жив, да.

– Значит, и ты тоже, – сказала она. – Почему? Признавайся, ты тоже сверхъестественное существо?

– Подлить еще?

– Вино ударило мне в голову.

– И хорошо.

Я разлил вино по бокалам.

– Все мы умрем, – сказала она.

– Естественно.

– Это будет скоро, здесь. Все мы падем в бою с проклятым Кругом.

– Почему ты так говоришь?

– Он слишком силен.

– Что ж ты тогда делаешь здесь?

– Куда мне еще деваться! Поэтому я и спросила о Кабре.

– И поэтому согласилась прийти ко мне?

– Нет. Я хотела узнать, кто ты.

– Я атлет, нарушающий режим. Ты родилась где-нибудь неподалеку?

– Да, в лесах.

– А зачем ты путаешься с этими парнями?

– Почему бы и нет? Уж лучше такое занятие, чем каждый день счищать с пяток свиное дерьмо.

– А у тебя был когда-нибудь собственный мужчина? Постоянный то есть?

– Да, он умер. Это он нашел Кольцо Фей.

– Сожалею.

– А я – нет. Он обычно пропивал все, что удавалось ему занять или украсть, а потом шел домой и колотил меня. И когда я встретила Ганелона, то просто обрадовалась.

– Значит, ты считаешь, что Круг слишком силен и мы проиграем?

– Да.

– Быть может, ты и права. Хотя надеюсь, это не так.

Она поежилась.

– А ты будешь биться за нас?

– Похоже, придется.

– И никто ведь не скажет просто «да», все с оговорками! Уже это интересно. Мне бы хотелось поглядеть на твой бой с человеком-козлом.

– Почему?

– Кажется, он их предводитель. У нас появился бы шанс, если бы ты убил его. Только ты способен победить его.

– Придется убить, – отвечал я.

– У тебя есть на это свои причины?

– Да.

– Личные?

– Да.

– Тогда удачи тебе!

– Благодарю.

Она допила вино, я подлил еще.

– Уж он-то, без сомнения, сверхъестественное существо, – сказала она.

– Давай переменим тему.

– Хорошо. Только обещай кое-что сделать для меня.

– Говори.

– Завтра надень броню, возьми копье, покрепче держись в седле и вздуй одного детину из кавалерии… Харалда.

– Почему?

– Он побил меня на той неделе, словно покойный Джарл. Ты можешь это сделать?

– Да.

– А сделаешь?

– Почему бы и нет? Считай его уже наказанным.

Она встала и склонилась ко мне.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Чушь.

– Верно. А как насчет «ты мне нравишься»?

– Неплохо. Я…

Вдруг озноб и онемение ветром промчались вдоль моей спины. Застыв, я попытался отразить мысленный натиск, отключив разум. Меня искал кто-то из наших – член королевского рода Амбера, – причем с помощью колоды карт, моего Козыря, или как там его назвать. Ощущение это ни с чем не перепутать. Если то был Эрик, значит, он оказался крепче, чем я предполагал; в последний раз я обрушил на его мозг чуть ли не горящий напалм. Едва ли это Рэндом – в том, что его выпустили из тюрьмы, я сомневался. Если же меня искали Джулиан или Кейн, оба могли катиться в ад. Блейз, по-видимому, был мертв; Бенедикт, возможно, тоже. Оставались Джерард, Брэнд и сестры. Из них только от Джерарда мог ждать я добра. Поэтому я изо всех сил противился зову и справился с ним. Ушло на это минут пять, и, когда все кончилось, я был покрыт потом и тело мое сотрясал озноб, а Лоррен с удивлением смотрела на меня.

– Что случилось? – спросила она. – Ты еще не пьян, да и я тоже.

– Обычный приступ, – ответил я. – Иногда со мной такое случается. Эту болезнь я подцепил на островах.

– Я видела лицо, – сказала она. – Может быть, на полу, а может – в голове. Лицо старца. Воротник его одежды был зеленым, и он был похож на тебя, только борода седая.

Я шлепнул ее.

– Врешь. Не могла ты…

– А я говорю, видела! И не бей меня! Я не знаю, что это значит! Кто он?

– Думаю, это отец. Но, Боже, как странно…

– Что случилось? – повторила она.

– Обычный припадок, – ответил я. – Иногда они случаются со мной, и людям возле меня кажется, что они видят отца или на стене, или на полу. Не беспокойся, эта болезнь незаразна.

– Чушь, – отрезала Лоррен. – Ты все врешь.

– Не спорю. Только прошу, забудь об этом.

– Почему же я должна забыть?

– Потому что я нравлюсь тебе, – пояснил я. – Помнишь? И еще потому, что завтра я должен вздуть Харалда.

– Верно, – согласилась она.

Меня снова затрясло. Она взяла одеяло с кровати и набросила мне на плечи. А потом налила вина, я выпил. Она села рядом, прислонилась головой к плечу, я обнял ее. Снаружи бесом взвизгнул ветер, часто забарабанил прилетевший с ним дождь. И вдруг словно кто-то постучал в ставни. Лоррен слегка взвизгнула.

– Не нравится мне эта ночь, – объявила она.

– Мне тоже. Закрой дверь на засов, она лишь заперта.

Пока Лоррен выполняла мою просьбу, я развернул кресло так, чтобы сесть лицом к единственному окну. Достал из-под кровати Грейсвандир и обнажил его. Потом погасил все огни в комнате, оставив только свечу по правую руку от себя.

И снова сел, положив клинок на колени.

– Что мы делаем? – спросила Лоррен, усаживаясь слева от меня.

– Ждем, – отвечал я.

– Чего?

– Не знаю, просто ночь такова… Что-то должно случиться.

Она вздрогнула и прижалась ко мне.

– Знаешь, тебе лучше уйти, – сказал я.

– Знаю, – ответила она, – только я боюсь выйти из комнаты. А ты здесь сумеешь защитить меня?

Я покачал головой:

– Не уверен, сумею ли я защитить и себя самого.

Она тронула Грейсвандир.

– Что за дивный клинок!.. Такого мне еще не приходилось видеть.

– Подобного ему нет, – промолвил я.

Рука моя чуть подрагивала, и клинок слегка поворачивался, отражая свет. Меч то казался залитым нечеловеческой оранжевой кровью, то лежал на моих коленях белый как снег, то розовел женским соском, повинуясь моей лихорадке.

Я гадал, как сумела Лоррен увидеть во время попытки контакта то, чего не видел я сам. Она просто не могла придумать ничего столь подходящего случаю.

– Есть нечто странное и в тебе, – сказал я.

Она помолчала, пока пламя свечи не колыхнулось несколько раз, затем произнесла:

– Я немного умею видеть другим взглядом. Моя мать видела лучше меня. И мне говорили, что моя бабка была колдуньей. Ну, этому я не обучена… то есть немного знаю. А если честно, то давно не пробовала. Если я ворожу, то всегда теряю больше, чем получаю.

Потом она умолкла, и я переспросил ее:

– Что ты имеешь в виду?

– Я приворожила к себе моего мужа, – ответила она, – и кем он стал? Не пытайся я ворожить, была бы много счастливей. Я хотела хорошенькую дочку… а случилось совсем другое…

Лоррен вдруг умолкла, и я понял, что она плачет.

– В чем дело? Я не понимаю…

– Я думала, ты знаешь…

– Нет, боюсь, что нет.

– Она-то и была той маленькой девочкой, что нашли мертвой в Кругу Фей. Я думала, ты знаешь…

– Сожалею.

– Как я хотела бы, чтобы у меня никогда не было ни крохи этого умения!.. Теперь я не пользуюсь им. Но оно не покидает меня, приносит знаки и видения – и никогда о том, что я могу изменить. О, если бы только оно оставило меня и смущало кого-нибудь другого.

– Вот этого-то и не будет, Лоррен. Боюсь, что ты уже увязла.

– Откуда ты знаешь?

– В прошлом я знавал таких, как ты.

– И у тебя тоже есть это умение, так?

– Да.

– Значит, и ты чувствуешь, что снаружи есть нечто?

– Да.

– И я чувствую. А ты знаешь, что оно делает?

– Ищет меня.

– Я тоже чувствую это. А зачем?

– Может быть, чтобы испытать мою силу. Оно знает, что я здесь. И раз я – новый союзник Ганелона, оно хочет разобраться, кто я и что собой представляю…

– Это сам рогатый?

– Не знаю. Впрочем, не думаю.

– А почему?

– Если я действительно могу погубить эту тварь, едва ли она будет искать меня здесь – в твердыне своего врага, без помощи и поддержки. Должно быть, это кто-то из ее слуг. Может быть, именно об этом и хотел предупредить меня призрак отца… не знаю. Если посланец сумеет найти меня и открыть мое имя, рогатый будет знать, к чему готовиться. Если он сумеет войти и убить меня – проблема решена. Если я убью посланца, сила моя будет известна. Что бы ни случилось, инициатива на стороне рогатого. И ему пока незачем рисковать своей двузубой черепушкой.

Мы ожидали в полутемной комнате, минуты сгорали в пламени свечи.

– Что ты имел в виду, когда сказал «откроет мое имя»? Какое имя? – спросила Лоррен.

– Имя того, кто еще не пришел сюда, – ответил я.

– Значит, оно может откуда-то знать твое имя?

– Не исключено, – ответил я.

Лоррен отодвинулась подальше.

– Не пугайся, – сказал я, – я не обижу тебя.

– Боюсь, что ты-то меня и обидишь! – ответила она. – Я знаю! Но я хочу тебя! Почему я хочу тебя?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Что-то бродит там, за окном! – в легкой истерике крикнула Лоррен. – И все ближе! Ближе! Слушай! Слушай!

– Заткнись! – рявкнул я. Холодные мурашки побежали по спине, петлей сдавило горло. – Скорей, прячься туда, за кровать.

– Я боюсь темноты, – пожаловалась она.

– Живей, иначе мне придется самому запихивать тебя в эту щель. Здесь ты будешь только мешать.

Взмахи тяжелых крыльев заглушили рев непогоды. О камни что-то заскрежетало, и Лоррен рванулась исполнять мой приказ.

И тут на меня уставилась пара кровавых сверкающих глаз, стремившихся заглянуть прямо в душу. Я отвел взгляд. Тварь стояла перед окном на карнизе и разглядывала меня.

Более шести футов было в ней, изо лба выступали громадные ветвистые рога. Нагое тело было пепельно-серым – без признаков пола, громадные крылья исчезали в ночной тьме за окном. В правой руке тварь сжимала короткий тяжелый меч из темного металла. Вдоль клинка были выгравированы руны. Левой рукой она вцепилась в решетку.

– Входи себе на погибель, – крикнул я и поднял меч.

Существо хихикнуло, фыркнуло, хихикнуло снова. И попыталось опять заглянуть мне в глаза, но я отводил взгляд: если оно поглядит подольше, то узнает меня – как те кошки. Потом оно заговорило, словно фагот, выдувая слова.

– Ну, ты не тот, – сказало оно. – Ты ниже и старше. Но… клинок… похож. Кто ты?

– А ты кто? – спросил я.

– Стригаллдвир мое имя. Призови меня, чтобы я мог выесть твое сердце и печень.

– Призвать? Да я такое имя и не выговорю. А от моего цирроза у тебя будет несварение желудка. Убирайся!

– Кто ты? – повторило оно.

– Мисли гами градил, Стригаллдвир! – воскликнул я, и тварь дернулась, словно от пинка.

– И ты хочешь выгнать меня несколькими словами? – спросила она, вновь став на карниз. – Я не из малых.

– Похоже, что это и мешает тебе.

– Кто ты? – повторило существо.

– Не твое дело, Чарли. Пичужка, пичужка, лети быстрее домой…

– Четыре раза должен я спросить, и четыре раза можешь ты не отвечать, а потом я волен войти и убить тебя. Кто ты?

– Нет, – отвечал я, вставая, – входи и сгори!

Оно оторвало решетку, прыгнуло внутрь, загасив при этом свечу.

Я ударил навстречу, и посыпались искры, когда Грейсвандир рубанул по темному, исписанному рунами мечу. Потом отпрыгнул назад. Глаза мои привыкли к полутьме, и, хоть свеча и погасла, я видел тварь. Существо тоже видело меня и было посильнее смертного – как, впрочем, и я сам. Мы кружили по комнате. Из окна садил ледяной ветер, холодные капли хлестали в лицо. Когда я в первый раз ранил тварь в грудь – длинный порез, – она не проронила ни звука, хотя по краям раны заплясали огоньки. После второй раны – в плечо – существо разразилось проклятиями.

– Сегодня я высосу мозг из твоих костей, – орало оно, – а потом выварю их и сделаю дудки! И когда я буду играть на них, твой дух будет корчиться в бестелесной агонии!

– Неплохо горишь! – отвечал я.

Оно слегка замедлило движения, и у меня появилась возможность.

Я отбил в сторону темный клинок и сделал выпад. Он был великолепен, клинок вошел прямо в середину груди и вышел из спины.

Тварь взвыла, но не упала. Грейсвандир вырвался из моей ладони. Языки пламени охватили рану. Существо стояло передо мной и горело. А потом шагнуло ко мне. Я схватил небольшое кресло и выставил его вперед.

– У меня сердце не там, где у людей, – проговорило существо.

И ударило мечом, но я креслом отвел удар и ножкой попал ему в глаз. Затем, отбросив кресло, я ухватил его за правую руку, вывернул ее в сторону и изо всех сил ударил по локтю. Раздался треск, покрытый рунами меч звякнул об пол. Левой рукой существо ударило меня по голове, и я упал.

Оно метнулось к мечу, но я ухватил его за лодыжку и дернул. Оно растянулось на полу. Я навалился сверху и потянулся к горлу. Голову мне пришлось прижать к груди, упереться в плечо врага – левой рукой он терзал мое лицо.

Мои руки сдавили его горло смертной хваткой, и глаза его стремились к моим. На этот раз я не стал отводить взора. А потом что-то кольнуло в основание мозга, и мы оба узнали то, что хотели.

– Ты! – ухитрилось оно выдавить, прежде чем отчаянным усилием погасил я огонь этих кроваво-красных глаз.

Я встал, поставил ногу на труп и вырвал Грейсвандир.

Как только меч вышел из раны, тварь загорелась и полыхала до тех пор, пока от трупа не осталось ничего, только закоптелое пятно на полу.

А потом ко мне подошла Лоррен. Я обнял ее, и она попросила проводить ее домой… спать. Так я и поступил. Больше мы уже ничего не могли. Просто лежали вместе, пока она не выплакалась и не уснула. Вот так я и узнал Лоррен.

Не слезая с лошадей, мы втроем – Ланс, Ганелон и я – смотрели с высокого холма на проклятое место. Поднявшееся к полудню солнце светило нам в спину. Раскинувшаяся впереди картина подтвердила мои опасения.

Место было сродни тому искореженному лесу, что лежал к югу от Амбера.

«Ох, отец мой! Что же я натворил?» – проговорил я про себя, но ответ был уже перед моими глазами: Круг Тьмы, простиравшийся, доколе только хватал глаз.

Через прорези забрала рассматривал я его: обугленную, унылую землю, издававшую зловоние. В эти дни я не поднимал забрала. Люди смотрели на это как на прихоть, но мое положение давало мне право на чудачества. Прошло две недели после битвы со Стригаллдвиром. Я надел шлем наутро, прежде чем выполнить обещанное и вздуть Харалда. Раз лицо опухло, я решил скрывать его.

Теперь я весил уже стоунов четырнадцать и чувствовал себя почти как раньше. Если бы только я сумел помочь убрать эту грязь из страны по имени Лоррен… Я знал уже, что возьмусь за это дело и, быть может, справлюсь с ним.

– Так, – сказал я, – не вижу там собравшегося войска.

– Для этого надо ехать на север, – ответил Ланс, – и мы, вне сомнения, увидим их, когда начнет смеркаться.

– Далеко?

– Лиги три или четыре. Они маневрируют.

До Круга мы ехали два дня. От попавшегося рано утром навстречу патруля мы узнали, что внутри у границ Круга по ночам постоянно собираются войска. Проводят какие-то учения, а к утру исчезают в глубине Круга. А над ним постоянно висит темная туча, хотя гроза все не разражается.

– Позавтракаем здесь или поедем на север? – спросил я.

– Почему бы и не позавтракать? – ответил Ганелон. – Я просто умираю от голода, а время для еды у нас есть.

Мы спешились и перекусили вяленым мясом, запивая его влагой из фляжек.

– Не понимаю я этой записки. – Ганелон рыгнул, похлопал себя по животу и раскурил трубку. – В грядущей битве он будет рядом или нет? И где он? Где, если собирается помогать? День битвы все ближе и ближе.

– Забудь о нем, – ответил я. – Это, наверно, была шутка.

– Не могу, разрази меня гром! – воскликнул он в ответ. – Все кажется настолько странным!

– В чем дело? – удивился Ланс, и тут я понял, что Ганелон пока ничего еще не сказал ему.

– Мой прежний сеньор лорд Корвин прислал с почтовой птицей весть о своем прибытии, – объяснил Ганелон. – И я до сих пор не могу понять, что это значит.

– Корвин? – переспросил Ланс, и я затаил дыхание – Корвин из Амбера?

– Из Амбера и Авалона.

– Забудь про это послание.

– Почему?

– Он человек без чести, и слова его ничего не стоят.

– Ты знаешь его?

– Я слыхал о нем. Давным-давно он правил в этой стране. Разве ты не помнишь сказаний о демоне-властелине? Это о нем, только было это задолго до нас. Самым лучшим днем его правления оказался тот, когда он отрекся и бежал – все возненавидели его.

– Это было неправдой!

– Но так ли?

Бесконечное множество теней отбрасывает Амбер, много теней отбрасывает и мой Авалон – я был в нем. На многих землях знают меня; хотя никогда не ступал я там, но тени мои ходили, перевирая мои дела и мысли.

– Нет, – отвечал Ганелон. – Я никогда не придавал значения старым россказням. Интересно, неужели известный мне Корвин – тот самый, что правил здесь?

– Весьма вероятно, – вмешался я, решив перехватить инициативу в разговоре. – Но если он правил столь давно, то, верно, уж одряхлел или умер.

– Он был колдун.

– Тот, которого я знал, – тоже, – согласился Ганелон. – Он изгнал меня из страны, которую не обнаружить ни знанием, ни хитростью.

– Ты об этом никогда не говорил, – сказал Ланс. – Как же все произошло?

– Не твое это дело, – ответил Ганелон, и Ланс умолк.

Я извлек трубку – два дня назад я разжился ею. Ланс сделал то же. Она была из глины и тянула горячо и крепко. Раскурив, мы все трое молча потягивали дым.

– Да, сработано было крепко, – сказал Ганелон. – Давайте забудем об этом.

Забыть, конечно, никто не мог, но теперь мы тщательно избегали этой темы.

И если бы не темный Круг, посидеть и отдохнуть было бы, пожалуй, приятно. Вдруг я ощутил, что эти люди стали мне близкими. Захотел что-нибудь сказать, но ничего подходящего в голову не приходило.

Ганелон прервал молчание, возвратившись к насущным делам:

– Значит, ты хочешь поразить их, прежде чем они нападут на нас?

– Правильно, – согласился я. – Перенесем войну на их территорию.

– Беда-то вся в том и заключается, что это теперь их территория, – сказал он. – Они теперь знают ее лучше, и кому ведомо, какие силы способен враг призвать себе на помощь?

– Надо просто убить рогатого, и все рухнет, – ответил я.

– Может быть. А может, и нет. Возможно, ты сумеешь справиться с ним, – сказал Ганелон. – Я-то не надеюсь на свои силы, разве что повезет. Не так прост рогатый, чтобы легко умереть. Наверно, я обманываю сам себя, полагая, что остался прежним, как и несколько лет назад. Что, если я ослаб? Раньше я не был таким домоседом.

– Знаю, – сказал я.

– Я тоже, – согласился Ланс.

– Ланс, а не поступить ли нам, как подсказывает наш друг? – спросил Ганелон. – Не следует ли нам атаковать?

Тот хотел было пожать плечами и уклониться от ответа, но передумал.

– Да, – ответил он. – Они едва не одолели нас, когда умер король Утер. А теперь мы не нападаем, потому что боимся поражения. О, конечно, победа достанется им нелегко, мы нанесем врагу тяжкий урон. Но, я думаю, они пересилят… Посмотрим, что там у них, хорошо все обмозгуем, а потом решим, готовиться ли к нападению.

– Хорошо, – сказал Ганелон. – Меня уже тошнит от ожидания. Решим по возвращении.

И мы отправились в разведку.

Сперва мы ехали на север, потом выбрали удобное место и спрятались в холмах, откуда был виден Круг. Там, внутри, они поклонялись чему-то или упражнялись с оружием. Я прикинул – их было тысячи четыре. У нас – не больше двадцати пяти сотен. Были там и странные летучие, ползучие и прыгучие твари, издаваемые ими звуки разносились повсюду. Но сердца наши не дрогнули.

Мне нужно было только увидеться с глазу на глаз с их предводителем, и все стало бы ясно – так или иначе. Все, целиком. Я не мог сказать об этом друзьям, но такова была правда.

Дело в том, что я-то и был виноват во всем. Круг появился благодаря мне, и уничтожить его мог лишь я сам, если хватит сил.

Уверенности в этом у меня не было.

В страдании, ярости, ужасе и муке вызвал я это проклятие к жизни. И на всех землях отразилось оно. Такова цена крови принца Амбера.

Мы следили за воинами Мрака всю ночь, а утром уехали.

И решили – атаковать!

На обратном пути нас никто не преследовал. А когда мы вернулись в Твердыню Ганелона, то засели за планы. Наши силы были уже в отличной форме, и мы решили атаковать в ближайшие две недели.

Лежа рядом с Лоррен, я сказал ей об этом. Она должна была знать. Я мог унести ее отсюда в Царство Теней этой же ночью, если бы только она согласилась.

Но Лоррен возражала.

– Я останусь с тобой, – сказала она.

– Хорошо.

Я не раскрыл ей, что все будет решено моею рукой, но, похоже, она догадывалась об этом и по какой-то причине верила мне. Об этом не стоило думать – в конце концов, это ее право.

– Ты знаешь, чем все может обернуться, – предупредил я.

– Знаю, – отвечала она, и было ясно, что действительно знает.

Потом мы занялись любовью, а позже – уснули.

Ей приснился сон.

Утром Лоррен сказала мне об этом.

– И что же ты видела? – спросил я.

– Предстоящую битву, – объяснила она, – и ты бился с рогатым.

– И кто победил?

– Не знаю. Только пока ты спал, я сделала кое-что полезное для тебя.

– Уж лучше бы ты этого не делала, обычно я сам о себе забочусь.

– А потом я увидела свою смерть.

– Давай-ка я заберу тебя отсюда в укромное место.

– Нет, мое место здесь, – твердо заявила она.

– Я не собираюсь лишать тебя свободы, – сказал я, – просто мне по силам спасти тебя от привидевшейся во сне судьбы. Поверь, для меня в этом нет ничего сложного.

– Я верю тебе, но никуда отсюда не уеду.

– Чертова дура!

– Я хочу остаться.

– Ну, как хочешь… Слушай, а может, мне послать тебя на Кабру?

– Нет.

– Проклятая дура!

– Я знаю. Я люблю тебя.

– Глупая, правильно надо говорить: «Ты мне нравишься». Помнишь?

– Ты справишься с ним, – сказала она.

– Иди к черту! – ответил я.

И она тихо заплакала и не могла успокоиться, пока я не утешил ее еще раз.

Такова была Лоррен.

Глава 3

В то утро я задумался обо всем. И о своих братьях и сестрах, словно об игральных картах, что было вовсе несправедливо. Я вспомнил госпиталь, где очнулся, вспомнил, как ступил на Путь в Ребме, о Моэри, которая сейчас была, должно быть, с Эриком. Я подумал о Блейзе, о Рэндоме, Дейрдре, Кейне, Джерарде и Эрике…

Несколько раз на нас нападали – это были небольшие партизанские стычки. Истребив нападавших, мы следовали дальше. Достигнув заранее намеченного района, разбили лагерь в холмах у Круга, расставили стражу и отправились отдыхать. Наш сон не потревожил никто. Я проснулся, размышляя, неужели все сестры и братья думают обо мне то же, что и я о них. Это было бы грустно.

Уединившись в небольшой рощице, я налил в шлем воды, взбил пену и сбрил бороду. А потом, не торопясь, оделся в изношенное одеяние своих цветов. Теперь я вновь был тверд, как камень, черен, как земля, и скрытен, словно ад. Сегодня день испытания. Я надел кольчугу, шлем, надвинул забрало, перепоясался, сбоку пристегнул Грейсвандир. Потом заколол плащ на шее булавкой в виде серебряной розы.

Тут за мной явился посланец известить о том, что почти все готово.

Я поцеловал Лоррен, которая все же настояла на своем. А потом уселся на своего чалого по кличке Стар и отправился вперед.

По дороге ко мне присоединились Ганелон и Ланс.

– Мы готовы, – дружно сказали оба.

Я вызвал офицеров и дал им инструкции. Они отсалютовали, повернули коней и разъехались.

– Теперь недолго, – сказал Ланс, раскуривая трубку.

– Как твоя рука?

– Хорошо, – ответил он. – А после твоей вчерашней обработки даже чудесно.

Я поднял забрало и закурил.

– Ты сбрил бороду, – удивился Ланс. – Не могу даже представить тебя без нее.

– Так шлем прилегает лучше, – ответил я.

– Желаю нам удачи, – сказал Ганелон. – Не знаю я никаких богов, но, если кто-нибудь из них позаботится о нас, я буду ему благодарен.

– Бог един, – отвечал Ланселот. – Я молю его, чтобы не оставил нас своей милостью.

– Аминь, – закончил Ганелон, зажигая трубку. – На весь этот день.

– Он будет наш, – сказал Ланс.

– Конечно, – ответил я. А солнце своим краем растревожило восток и утренних птиц в ветвях. – Похоже на то.

Докурив, мы выбили трубки и упрятали в кисеты. Потом затянули все ремни и застегнули пряжки на броне.

Ганелон сказал:

– Ну что же, начнем.

Офицеры отрапортовали, мои воины были готовы.

Спустившись по склону, мы собрались у границы Круга. Внутри ничто не шевелилось, войска не было видно.

– Интересно, как насчет Корвина? – произнес Ганелон.

– Он с нами, – заверил я его, и Ганелон посмотрел на меня странным взглядом, словно впервые заметив розу, а потом резко кивнул.

– Ланс, командуй, – сказал он, когда все собрались.

Ланс извлек клинок. Отзвук его клича «Вперед!» эхом прогромыхал вокруг.

Мы беспрепятственно въехали в Круг на полмили, и тут началось. Впереди нас было пять сотен, все на конях. Появилась черная конница, мы встретили ее.

Через пять минут они были сломлены, мы двинулись дальше.

Тогда мы услышали гром.

Засверкали молнии, хлынул дождь. Наконец разразилась гроза.

Тонкая линия пехоты с копьями обреченно преграждала нам путь. Все чувствовали засаду, но обрушились на них.

Тотчас кавалерия навалилась на фланги.

Мы развернулись и схватились всерьез.

Прошло, наверно, минут двадцать…

Мы держались, поджидая главные силы.

А потом оставшиеся две сотни или около того поскакали дальше.

Люди. Мы убивали людей, и они убивали нас – мрачные люди с серыми лицами. Но мне нужен был один из них. Другой…

Перед нами открылся спуск, далеко впереди раскинулась цитадель Мрака.

Я поднял клинок.

Мы спускались, они нападали. Шипели, квакали… Это значило, что у него туго с людьми. Грейсвандир пламенем полыхал в моей руке – молния, так сказать, переносной электрический стул. Враги приближались. Я убивал их, и они сгорали, умирая. Справа Ланс сеял такой же хаос в рядах атакующих, что-то бормоча себе под нос, – разумеется, молился за убитых. Слева наотмашь косил Ганелон, оставляя за своей спиной только костры.

Цитадель в блеске молний все приближалась.

Оставшаяся сотня бурей мчалась вперед, адские твари ложились нам под ноги.

У ворот нас встретила пехота: люди и твари. Мы ринулись в бой.

Их было больше, но выбора у нас не оставалось. Ведь мы и так слишком оторвались от своей пехоты. Я, впрочем, не видел в этом беды. Время, теперь все решало время…

– Надо пробиться! – выкрикнул я. – Он там, внутри!

– Он мой! – отвечал Ланс.

– Отдаю его вам! – отозвался Ганелон, укладывая нечисть мечом. – Давайте, если сумеете! Я помогу!

И мы разили, разили и разили, а потом удача обратилась лицом к ним. Они напирали: уроды, в ком человеческое мешалось со звериным, и люди. Мы сбились в плотный клубок, отражая удары со всех сторон. Тут появилась наша пехота, с головы до ног заляпанная грязью, и с ходу бросилась на врага. Мы вновь пробились к воротам; теперь нас оставалось сорок или пятьдесят человек.

Мы ворвались во двор. Там тоже были воины противника…

Лишь дюжина сумела пробиться к подножию черной башни, где нас мечами встретила стража.

– Туда! – крикнул Ганелон, когда мы соскакивали с коней.

– Туда! – крикнул Ланс, и я не понял, кому кричат они – себе или мне. А потом решил, что мне. Оставил в стороне сражающихся и кинулся вверх по лестнице.

Он должен быть там, в самой высокой башне, и мне надлежит встретить его лицом к лицу и повергнуть. Я не знал, по силам ли мне это, но обязан попробовать. Ведь только я знал, откуда явился он сюда, и только благодаря мне он сумел сделать это…

Наверху была тяжелая деревянная дверь. Я толкнул – она оказалась запертой. Я ударил изо всех сил. Дверь с грохотом рухнула.

Он стоял у окна. Закованное в легкую броню мужское тело венчала голова козла.

Я переступил порог и остановился.

Он обернулся на грохот и теперь пытался уловить мой взгляд за сталью забрала.

– Смертный, ты зашел слишком далеко, – проговорил враг. – Впрочем, смертен ли ты? – И в руке его сверкнул клинок.

– Спроси Стригаллдвира, – ответил я.

– Значит, это ты убил его… Он узнал твое имя?

– Быть может.

На лестнице загремели шаги. Я отступил влево от дверного проема. В палату ворвался Ганелон. Я крикнул:

– Остановись!

Он встал как вкопанный и обернулся ко мне.

– Вот же эта тварь! – воскликнул он. – Что это?

– Это мой грех, грех против всего, что я любил, – сказал я. – Отойди. Он мой.

– Он в твоей власти.

Ганелон не шевельнулся.

– Ты действительно так считаешь? – спросило мерзкое существо.

– Проверь, – ответил я и ринулся на него.

Оно не стало фехтовать. Любой смертный мечник счел бы такой прием безумным…