Целитель-10 бесплатное чтение

Глава 1

Пятница, 18 апреля 1980 года. Утро

Минск, улица Подлесная

…Минские скверы только-только окутываются зеленым листвяным маревом. На яблонях робко набухают почки, ловя неверный сугрев. Без куртки на улицу не выйдешь – зябко, и стылый ветер задувает. В небе – хмарь, на земле – слякоть…

– Слово предоставляется кандидату физико-математических наук Михаилу Гарину!

«А на Украине всё цветет и пахнет…», – перебирал я весенние думки, шагая к трибуне.

Актовый зал во 2-м корпусе МРТИ впечатлял большим и светлым объемом – наружу сквозили не окна даже, а стеклянный фасад от пола до недосягаемого потолка, словно забранный в гигантскую раму узкими полуколоннами. И по всему лучистому пространству расходился волнами гул людских голосов.

Зал набился битком, девятьсот мест – и ни одного пустующего!

Первый ряд, как водится, отдали почетным гостям – со сцены я различил и ректора Ильина, и физика Борисевича, рулившего Академией наук Белоруссии, и Колмогорова с Александровым. Академики зажали самого Машерова, и шушукались втроем.

Слава богу, каменеть в президиуме не пришлось, но приветить ученую братию надо. Как-никак, всесоюзный конгресс посвятили высокотемпературным сверхпроводникам, а уж тут приоритет за вашим покорным слугой – сей факт даже амеры не оспаривали. Мои губы изогнулись в усмешке – хронофизика не скоро станет темой научных сборищ…

– Товарищи!

Шиканье прошелестело от партера к задним рядам, и гомон стих.

– Не буду утомлять вас историей открытия, этапами развития и прочей шелухой, – начал я резво и дерзко. – Сразу отмечу главное – советская наука лидирует в раскрытии секретов сверхпроводимости едва ли не комнатной температуры. Более того, мы первыми в мире реализуем добытые знания. На днях запущена ВТСП-ЛЭП протяженностью два с половиной километра, она соединила две мощные подстанции в Ленинграде.

Обычно ВТСП-кабель создается на основе сверхпроводящей керамики в серебряной матрице, но это, так сказать, технология первого поколения. А мы уже пробуем наносить керамическую пленку на ленту из никель-вольфрамового сплава…

Говорил я минут двадцать. Рассказал, как в ленинградском Физтехе мудрят над сверхпроводящими магнитами для Новосибирского адронного коллайдера, и бездиссипативными тоководами. В общем, наука на марше.

На место я вернулся под бурные аплодисменты, и плюхнулся, тесня по-барски развалившегося Киврина. Володька тут же пришатнулся, шепча и давясь от хиханек:

– Представляешь, какой бы ор поднялся, объяви ты про ускоритель!

– Тише ты, несерьезная личность! – сердито зашипел я. – Лучше внимай.

– Да кому там внимать! – пренебрежительно фыркнул Киврин. – Отстающим всяким…

После меня выступил Келдыш, Капица-отец и Сахаров.

* * *

В обширном вестибюле с двумя рядами круглых колонн было людно, но глаз по привычке выцепил Вайткуса – тот по-дружески болтал с Машеровым. А генсек с жаром убеждал в чем-то техдира.

Старые знакомые, видать. Таких у Ромуальдыча – полстраны.

– Миша! – грянул Вайткус, подзывая. – Етта… Знакомься! Петр Миронович!

– Просто Миша, – я крепко пожал сухую, твердую руку Машерова, и бегло улыбнулся. – До отчеств пока не дорос.

– О, это вопрос времени! – отзеркалил мою улыбку Генеральный секретарь ЦК КПСС. – Послушайте, Михаил… Я тут с Арсением побалакал…. Понимаете, для меня очень важна репутация республики. Кто бы что не говорил – или не шипел про мой «бульбашский» национализм, а только вот это всё, – он повел руками в широком жесте, – моя родная земля! Как же за нее не порадеть? Да только «МАЗа» с «БелАЗом» мне мало. Хочется, знаете ли, чего повыше! Я, вот, как послушал вас, так сразу и замечталось мне. Знаете, о чем? О поезде «Москва – Минск», да не простом, а на магнитной подвеске! И чтоб магниты – сверхпроводящие!

– О-о… – завел я, качая головой. – Ну, и размах у вас, Петр Миронович! М-м… В принципе… Фришман в Гомеле, насколько я помню, ставил опыты еще года три назад… А прошлой осенью в Раменском запустили первый вагон на магнитной подушке… ТП-04, по-моему. Но там пути – с полкилометра всего, разогнаться не успеешь. Хотя… – мои губы повело в ухмылку. – Армяне уже вовсю пробивают строительство первой магнитной трассы от Еревана до Севана, а это километров шестьдесят, как минимум.

– Ну уж нет! – возмутился Машеров. – Белорусы должны быть первее! Михаил, а давайте мы это дело обсудим где-нибудь… э-э… на природе?

– Давайте, – улыбнулся я.

– Тогда приглашаю всю вашу группу в «Вискули»! – энергично толкнул Генеральный. – Беловежская пуща… Красотища… – искушал он. – Сосны, зубры – и тишина…

– Готов… – разморенно вымолвил Ромуальдыч. – Вези в свою пущу. И чтобы зубры… Володька! – трубно воззвал он. – Корнеев где?

– Тута! – отозвался Киврин.

– Зови его, и поехали!

– А куда?

– По дороге объясню. Поехали!

Мы всей толпой влезли в старую «Чайку». Машеров умостился рядом с водилой, пожилым, но крепким Евгением Федорычем, а наша четверка разделила салон с охранником генсека, бравым майором Чесноковым.

– Здорово, – загудел Вайткус, поручкавшись с прикрепленным. – И как ты его только терпишь? – кивнул он на посмеивавшегося «Мироныча». – Кортеж, называется…

– Притерпелся, – скупо улыбнулся офицер, подав мне жесткую ладонь. – Валентин Федорович.

– Михаил.

– Владимир, – потянулся Киврин.

– Витя… – ляпнул Корнеев, и побагровел. – Мн-э-э… Виктор.

Мощный двигун ГАЗ-13 басисто заурчал, и лимузин тронулся, плавно разгоняясь. Вперед вырвалась белая «Волга» без мигалки, но с «крякалкой» СГУ. Вот и весь эскорт.

Тот же день, позже

Брестская область, Вискули

Беловежская пуща – последний клочок древней европейской тайги. По счастью, охотились здесь лишь короли, да императоры. Стало быть, и живность уцелела, и растительность – дровосеков сюда, понятное дело, не пущали. Вот и укрепились в тутошних местах великанские ели в три обхвата, да дубы по шестьсот лет.

Даже воздух здесь иной, напоенный травами, каких в округе не сыщешь.

Выйдя из машины, я постеснялся хлопнуть дверцей – здешняя природа представала в образе именно храма, а не мастерской. Даже от названия здешней охотничьей усадьбы – «Вискули» – веяло древностью, идущей от ятвягов.

– Когда-то Хрущева, прибывшего с визитом в Югославию, Тито позвал на охоту, – оживленно заговорил Машеров, кивая на двухэтажный охотничий «домик», выстроенный в державном сталинском стиле. – Позавидовал Никита, да и решил себе такой же отгрохать. А ему вместо простенькой избушки выстроили какой-то Петродворец! Вот так и маемся… – хохотнул он.

Щурясь на солнце, я оглядел и помпезный павильон, и основательные коттеджи в сторонке, рубленные из бревен.

– Тишина-то какая… – убавил голос Петр Миронович, и с улыбкой кивнул на парочку прикрепленных, откинувших капот «Волги». – Мои знают уже – раз приехали сюда, то, чтобы никаких транзисторов! Успеют еще музычки своей наслушаться, а тут птахи поют…

Ветерок стих, перестав колыхать теплынь, и та сгустилась, ласково обволакивая. Прикрепленные скинули пиджаки, открывая плечевые кобуры, и запустили руки в моторную утробу.

Я улыбнулся: Ромуальдыч уже наводил мосты с кряжистым, заросшим бородой егерем, а Володька с «Витей» распускали хвосты перед егерской дочкой, краснощекой грудастой блондинкой. Хорошо!

И тут же контрапунктом птичьему пению засвиристели турбины, заколотились лопасти. Роняя свистящий рев и гул, проплыл над деревьями зеленый вертолет с красной звездой на борту.

Глядя из-под руки на «Ми-8», пропадавший за лесом, Генеральный секретарь прокричал, обарывая удалявшийся грохот винтов:

– Погранцы! Тут до Польши километров восемь всего!

– Ку-уша-ать! – разнесся зов.

Давешняя дивчина, румяная и синеглазая, с густой гривой волос цвета спелой соломы, приглашала за длинный «монастырский» стол, накрытый в павильоне. Голодный позыв скрутил нутро.

На расписных блюдах парили желтые, обсыпанные зеленым укропом, клубни «бульбы» – они сахарились и блестели, оплывая тающим маслом. Одуряюще пахли сочные колбаски и щедро нарубленные куски жареной кабанятины. Ну, и водочка с ледника, куда ж без нее, а, для городских коньячок припасен.

– Ну, Мироныч! – восхитился Вайткус. – Ну, вообще!

– Чем дальше в лес, тем толще партизаны! – посмеивался Машеров, плеская «Столичную» по мелким стакашкам. – Ну, будем!

Хлестко клацая, сошлась стеклопосуда. Армянские «пять звездочек» согрели меня, растекаясь и чуток кружа голову.

Что может быть лучше вареной картошечки? Только вареная картошечка с хрусткой капусточкой…

– Помню, фрицы как-то наш лагерь заприметили, и «Юнкерсы» наслали, – прижмурился Петр Миронович, хрупая огурчиком. – Ну, короче, отбомбилась немчура. У нас только деда одного оглушило, а вот зубра приблудного – наповал! Ох, и досталось же нам тогда мясца… И жарили мы его, и варили, и коптили! Да-а… Коль, не смотри на меня так, – заворчал он, – включай свой телик.

– Да там новости как раз, – оживился смущенный Николай, молоденький офицер охраны.

– Включай, включай…

«Рубин Нео» на старомодном комоде ожил, расцвел красками, а тут и голос диктора прорезался:

– На Минском автомобильном заводе освоен выпуск микрогрузовиков, прозванных в народе «полуторками»…

– Пр-равильно! – энергично кивнул Машеров. – А то гоняют пятитонный «ЗиЛ» за всякой ерундой!

– Продолжаются учения «Щит-80», – приняла эстафету строгая Анна Шатилова, похожая на завуча. – Министр обороны ПНР Войцех Ярузельский встретился с маршалом Куликовым, главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора…

На экране высокий. нескладный поляк в черных очках старательно улыбался и тряс руку коренастому маршалу, а на заднем плане газовали танки. Свеженькие «Т-80», только что с Урала, лихо прокатывались по улочкам польского местечка, с ленцой пошевеливая башнями. Десантники весело скалились с брони, а туземное население робко помахивало им, будто прячась от недобрых глаз.

– Танкисты прославленной Кантемировской дивизии входят в город Бяла-Подляска, – жестко комментировала дикторша. – В тысяча девятьсот сорок четвертом году полки дивизии, тогда еще 4-го гвардейского танкового корпуса, заслужили почетные наименования Шепетовского, Житомирского, Тернопольского – за мужество и героизм, проявленные при освобождении городов Советской Украины. А за освобождение Кракова корпус был награжден орденом Ленина. И вот танки кантемировцев снова на польской земле – вооруженные силы СССР, Польши, Чехословакии и ГДР принимают участие в военных учениях «Щит-80»…

– И не придерешься! – хохотнул довольный Ромуальдыч. – Какое такое вторжение? Ученья идут!

– Да-а… – помрачнел Петр Миронович, качая головой. – Вот же ж, людишки… Немцы – вояки, но в спину нам не стреляли, как пшеки!

Глянув на Володьку с Витьком, я кисло улыбнулся. Для них откровения генсека звучали дико – нынешнее поколение знало поляков, разве что по сериалу «Четыре танкиста и собака». А как можно ненавидеть пана Владека или пани Монику из «Кабачка «13 стульев»?..

Мои дедовские мысли оборвала очередь из автомата. Лопнул кинескоп, брызгая осколками. Вздрогнул и поник Николай – белая рубашка страшно набухала алым. Его напарник успел выхватить табельный «Макаров», но пуля из «калаша» оборвала пульс.

– Рэце до гори! – разнесся гортанный грубый голос. – Руки вверх, российски швыни!

Человек восемь пшеков в мешковатом камуфляже заполнили собой всё, забегали, затопали кованными башмаками, завоняли…

Рука Чеснокова дернулась на рефлексе, спеша выцепить «Стечкин» из хитрой кобуры за спиной.

– Не время, Валентин Федорыч! – процедил я, рыская глазами по обветренным, но сытеньким мордам напавших.

– Да… – выдохнул майор.

– Что происходит? – рявкнул Машеров, привставая.

Самый большой и грузный из поляков глумливо ухмыльнулся, и ткнул толстым пальцем в манере Вия:

– Вот он!

Двое в изгвазданных «камках» моментально схватили Петра Мироновича.

– По какому праву… – каркнул генсек, вырываясь, но договорить не успел – немытый кулак ударил его под дых.

– По праву панов, быдло! – лязгающим голосом выдал грузный, и скомандовал: – Увести!

– А этих? – мотнулось дуло автомата у подручного.

– Они большие ученые… – со стоном выдавил Машеров, согнувшись в лапах боевиков.

– Большие ученые жрут яблоки моченые… – старшак задумчиво почесал за ухом, решая нашу судьбу, и махнул рукой: – И этих до кучи! Шибко, шибко!

Тумаками и прикладами нас выгнали во двор. Около «Волги» корчился бородатый егерь, зажимая руками распоротый живот. Повар в белом колпаке лежал недвижимо, уставив в небо широко раскрытые глаза.

Пахло потом, бензином и гарью.

Пара деревянных коттеджей уже пылала, а тощий дрыщ в камуфляже деловито обливал «Чайку» из канистры.

– Дошч, Яцек, – обронил командир боевиков. – Отходичь!

Дрыщ угодливо поклонился, боднув воздух головой, и бросил зажженную спичку. «ГАЗ-13» полыхнула.

А я будто замертвел. Ни страха не испытывал, ни бешенства. Просто запоминал с холодной ясностью всё вокруг – мерзкие рожи торжествующих подонков, покойные лица убитых, горящий дом, заполошные крики, словно на съемках фильма «про войну»…

Напряженное тело было готово взорваться движениями, но рано, рано… Какой бы быстротой ты не хвалился, а пуля всё равно догонит.

Нас выстроили колонной, и повели. Вороненые стволы хищно кивали – шаг влево, шаг вправо… Memento mori.

Впереди брел Машеров, шаркая модельными туфлями. Конвоиры по очереди цеплялись за Генерального, и толкали, придавая ускорения. Следом косолапил Ромуальдыч – бесстрастный, как ирокез, привязанный к столбу пыток. Он щурил глаза, будто целясь. Скользнул взглядом по мне, и чуть заметно качнул головой. Не вздумай, мол. Я опустил веки, соглашаясь потерпеть.

За мной шагали, сбиваясь в кучку, Чесноков, Корнеев и Киврин.

– Ядвига… – сипло вытолкнул Виктор. – Она… Ядзя в них из отцовой двухстволки, а они…

– Гады, – процедил Владимир.

– Молчат! – рявкнул дрисливый Яцек по-русски, но с противным местечковым акцентом, и саданул прикладом Киврину по почкам.

Старший научный сотрудник упал на колено, но шустро встал, кряхтя и кусая губы.

Миновав огромные, как пагоды, двухвековые ели, мы выбрались на просторную поляну, посреди которой свесил лопасти вертолет.

– Грузимся! – скомандовал старшак. – Бегом!

Я упал на жесткую откидную скамейку. Гулкие недра «вертушки» задрожали, полнясь надсадным воем турбин. Боевики, затолкав наших, согнали меня на пол, заняв сидячие места.

Поерзав, мне удалось привалиться к широкой спине Чеснокова – и в поясницу уперся «Стечкин».

– Чуешь? – шевельнул губами майор.

– Чую, – вымолвил я.

Двигун взревел, раскручивая хлещущие воздух лопасти. «Ми-8» наклонился, и взлетел, трепля верхушки ёлок и стряхивая с них хвою.

– До дому! – гаркнул старшак, и загоготал, хлопая себя по коленям. – Курс на заход!

Глава 2

Пятница, 18 апреля. Вечер

Польша, Августовская пуща

Вертолет летел понизу, скользя над бесчисленными озерками и топями – тяга секущего винта теребила камыши и распускала рябь по волнам. Пилот старательно уводил «Ми-8» от редких дорог, от костелов, торчком встававших на плоскости Мазурских болот.

Впрочем, картину, открывавшуюся за пыльным иллюминатором, не назовешь безрадостной – земли и воды польской окраины выглядели живописно. Торфяники да верещатники перемежались роскошными сосновыми борами, а обливная влага то отражалась просторным зеркалом, то рассыпалась тысячью блесток – сущий кошмар для топографа. Попробуй-ка, нанеси на карту причудливые берега тутошних заводей, извивы речушек и проток, несчетные прудки!

Судя по солнцу и по времени лёта, винтокрылая машина уносила нас куда-то в район Сувалок, а пейзажами я любовался в те моменты, когда вертолет слегка кренился на вираже.

Боевики дремали, но бдели, приглядывая за пленниками… Да чего уж там – нас взяли в заложники. «В нагрузку» с Машеровым.

«Эх, Петр Миронович, Петр Миронович…»

В моей прошлой жизни тыща девятьсот восьмидесятый стал последним для персека – осенью он погиб в автокатастрофе. А всё из-за легкомыслия! Старый партизан стеснялся выезжать «при полном параде». Без замыкающего авто, без лидирующего… Вот, если бы впереди мчался «ЗиЛ-117», то удар «газона», везшего картошку, принял бы он, а не «Чайка».

Ныне Машеров вознесся в Генеральные секретари, а привычки остались прежними. Генсеку полагались четыре лимузина в кортеже и десять охранников! Одолели бы их пшеки? Да ни в жисть!

Тут я ощутил мучительное чувство падения, как во сне – «Ми-8» шел на посадку. Замерев в воздухе, «вертушка» коснулась земли, и грузно осела.

– Выходим!

Боевики пинками подняли «больших ученых» и выгнали наружу. Пригибаясь под разлетом лопастей, я отбежал грузной трусцой, и завертел головой, осматриваясь.

Нас высадили на холмистом островке, заросшем вереском. Кое-где траву прорывали серые ноздреватые глыбы – не то скалы, не то валуны. Ближе к берегу озера дыбились руины тевтонского замка из красного кирпича. Остатки крепостной стены возвышались в полтора человеческих роста, а единственная башня с верхом, изгрызенным временем, достигала метров пяти.

Перехватив смятенный взгляд Киврина, я подмигнул. Володя неуверенно шевельнул губами, словно опасаясь улыбки. А Витька свои губы сжал, чтобы не тряслись.

«Всё будет хорошо, – подумал я с вызовом, – и даже лучше!»

«Ми-8» зарокотал, плавно ввинчиваясь в небо, и улетел, некультурно развернувшись хвостовой балкой.

– Шибче! – буркнул давно небритый, губастый Збигнев, направляя нас к развалинам громадного донжона. С покатого склона холма я высмотрел большое озеро, плескавшееся вокруг – и тонкий перешеек-загогулину, песчаную косу с растрепанными соснами в рядок. Коса «швартовала» остров у лесистого «причала» – берег тянулся, да выгибался метрах в ста за озерной гладью.

М-да… Вроде, и есть, куда бежать, но весь перешеек – в секторе обстрела. Снять беглецов – нечего делать…

– Ходчь! – пихнул в спину Збышек.

Я прибавил шагу, косясь на яркие палатки, выставленные в низине. А боевики не сильно-то и шифруются. Никаких тебе схронов – туристы стали лагерем, и культурно отдыхают…

Откуда-то из подземелья вынырнули еще четверо «отдыхающих» в одинаковых комбезах, но в разных головных уборах. Один щеголял в старенькой конфедератке, лысый череп другого покрывала обычная шляпа с обвисшими полями. Третий носил фуражку без кокарды, а четвертый и вовсе нахлобучил кепку-шестиклинку, да еще и роскошный чуб выпустил, походя на удалого тракториста.

Поляка в фуражке я узнал сразу – Томаш Платек собственной персоной, – но виду не подал. Когда-то Томек гонялся за мной во славу «Опус Деи», а позже присягнул в верности, но чьих он теперь?

Четверка деловито и сноровисто обыскала похищенных, скидывая в картонный ящик всё подряд – пачки сигарет и спичечные коробки, документы, мелочь… Туда же полетел и «Стечкин» в кобуре.

– Томусь! – крикнул старшак, закидывая автомат за спину.

Из того, что он добавил на польском, я не понял ни слова, а Платек бросил к фуражке два пальца, и махнул рукой в приказном жесте: шагом марш, без разговоров.

По выщербленным каменным ступеням мы спустились в подвал, окунаясь в холод и сырость. Желтый свет фонарика заскакал по сводам коридора, мазнул по толстым прутьям, зарешетившим камеры – настоящие узилища, каменные мешки с кольцами, вделанными в кладку, да с проржавевшими цепями.

Вряд ли сей обезьянник сохранился со времен великого магистра Зигфрида фон Фейхтвангена, но свирепым романтизмом повеяло – так и мерещатся прикованные скелеты…

– Ты и ты! – гулко велел Томаш, загоняя в темницу Машерова с Чесноковым.

Лязгнула, скрежетнула с завизгом низенькая дверца, сваренная из арматуры. Запиралась она на засов, да только изнутри открыть – проблема. Разве что орангутан дотянется, у него лапы длинные.

– Ты, ты и ты! – зиндан по соседству заняли Вайткус, Киврин и Корнеев.

А меня поместили в «одиночку».

– Ты! – рокотнул Платек, сжимая мое плечо, и быстро прошептал: – Загляну позже!

Я молча, сгибаясь в три погибели, пролез в мрачный застенок. Сколоченный из досок топчан – вот и вся меблировка. Вонючая дыра в каменном полу – вот и все удобства.

Окружающую тьму слегка разбавляли отсветы фонарей, а тишину – слабые эхо невнятных голосов.

«А вот тебе и ретрит, – вяло подумалось мне, – сиди и медитируй вволю…»

Примостившись на ложе, я выдохнул, унимая взвинченность. Раздерганные, заполошные мысли потекли спокойней.

Я ни на кого не надеялся, ни на Платека, ни на друзей. Понятно, что нас будут искать, но сидеть и ждать подмоги – дело гиблое. Не ясно даже, кому мы занадобились. Польская оппозиция – тот еще гадюшник. Сборная из церковного отребья, продажных профсоюзных бонз, неопилсудчиков… И все лезут наверх, по головам, поближе к кормушке, чтобы всеми конечностями хапать слетающие доллары и фунты.

Мои губы перетянуло кривой усмешкой. Володька с Витьком до сих пор в шоке, а вот меня давно уж отпустило. Опыт был.

Покидало меня изрядно, и сам убивал, и меня убивали… Но промахивались пока.

Я согнал напряг, усаживаясь в «позу кучера». Не след измучивать себя лишними переживаниями. Уж коли влип, то будь настороже – и в полной боевой.

Больше часа по коридору шатался Збигнев, нацепивший кобуру с трофейным «Стечкиным». Он без перерыва смолил дешевое курево, и в моменты затяжек калившийся кончик сигареты подсвечивал круглое, плоское лицо.

Мои глаза привыкли к темноте, и улавливали малейшие отблески уходившего дня. Похоже, что коридор продолжался дальше, загибаясь буквой «Г» – оттуда тянуло сквозняком, а в воздухе реяли закатные краски. Запасный выход?

Бубнившие голоса доносились оттуда же. Порой наплывали запахи съестного, слегка возбуждая желудочно-кишечный тракт, но шлейф горелого и кислого перебивал всякий аппетит.

Я замер. Глухая скороговорка – и окурок ударился о каменные плиты, роняя оранжевые искры. Мимо камер засновала иная тень.

Шаркнул ботинок. Сдержанное дыхание послышалось совсем рядом, даже мурашки пошли по спине.

– Миха… – опал шепот.

Упруго встав, я шагнул к решетке.

– Привет, Томаш.

– Привет. Я тут… В общем, я не с группой Малютки Гжеся. У меня свое задание. Гжегож ждет важного гада – и я тоже…

– Понимаю, – мой кивок был невидим. – Гжегож… Здоровый такой, толстый?

– Он. Я, когда в Польшу вернулся… Тут только с виду всё спокойно. «Зомовцы» разогнали «Свободные профсоюзы Побережья», похватали многих из «Комитета социальной обороны», так уцелевшие спелись! Кто в подполье сейчас, а кто в боевых мобильных группах. Нападают на ваших, а сами стреляют в своих, чтоб визжать потом о «зверствах советских оккупантов»!

– А кого ждут?

– Яна Рулевского, он сейчас заместо Леха Валенсы… Тс-с! – Платек затих, вслушиваясь, и быстро договорил: – Всё, надо идти. Да, забыл сказать – второй прут с краю вынимается…

Оттолкнувшись от решетки, Томаш будто растворился в черноте. Гортанный окрик… Сердитый говор…

И по коридору затопал Яцек. Пакостливо ухмыляясь, он светил в глаза «зэкам».

– Слышь, ты? – гулко разнесся голос Вайткуса. – Ты еттот фонарь в дупу себе засунь!

Дрыщ явственно хихикнул. Свет погас, зато ствол «калаша» прошелся по решетке, выбивая дребезжащий звон.

– Не шпи, швыни!

Желтый луч фонарика тускло мигнул, мотнувшись по ступеням, и Яцек поднялся наверх. Я выждал минут пять.

Спасибо дрыщу, хоть осветил темницу. В углу валялась куча тряпья и дырявое одеяло с разводами плесени. Соорудить инсталляцию «Спящий узник» было минутным делом.

Повертев, пошатав второй с краю холодный стержень, сыпанувший чешуйками ржавчины, я вытянул его из скважины, пробуренной в полу, и протиснулся по ту сторону решетки.

Звякнул, неслышно отпустив матерок, и бережно вернул на место увесистый штырь.

«Типа, свободен…»

Я понимал, что действую наобум, но смирно сидеть, когда есть возможность хотя бы мнимой воли… Не утерпел.

Крадучись, свернул за угол. Коридор расширялся, выходя к тупичку – через широкий пролом в стене слышалось журчание воды. Видел я смутно – закуток освещался огнем крошечного очага, обложенного битым средневековым кирпичом. Хворост догорал, и ладони сами потянулись к слабому теплу.

– Это ты, Стась? – буркнул Збышек, шаркнув за моей спиной.

Мгновенный испуг сработал как взрыватель. Развернувшись, я ударил боевика в горло, сложив пальцы в «они кен» – и пораженно вздрогнул. Неужто вернулось утраченное?

Костяшки вошли в мускулистую шею, как в густой холодец. Трахея лопнула, словно смятый бумажный стаканчик, позвонки хрустнули ломкими сухариками.

Закидывая подрубленную голову, боевик беззвучно повалился на пол, а я, задыхаясь от прилившего адреналина, обшарил мертвое тело. Сдернул ремень с кобурой, суетливо нацепил на себя.

Унимая дыхание и торопливый перестук сердца, я прислушался. Сквозь щель в своде, куда завивался дымок очага, слышались отдаленные голоса – мобгруппа изображала посиделки туристов.

Вдо-ох… Вы-ыдо-ох…

Подхватив труп, я доволок его до щербатого проёма в стене, и перевалил в бурливую протоку. Збышек канул, уносимый течением.

Отпыхиваясь, я счастливо улыбнулся. Не-ет, товарищи, упорные занятия каратэ тут ни при чем! Да я пшеку чуть башку не снес! Это сверхскорость, как раньше… Очень даже вовремя

– Вооружен и очень опасен! – прошептал я, нервно хихикнув.

Плана по-прежнему не было. Бежать «на рывок»? Пробиваться с боем? Ага, с пистолетом наперевес – против взвода автоматчиков!

Вопрос: уцелеет тогда хоть кто-нибудь, кроме тебя?

Ответ отрицательный…

Выдохнув, я вернулся к камерам.

– Петр Миронович! – уплыл тихий зов.

– Миша?!

– Я, я… Тут, среди чужих один свой есть, – коротко изложив сидельцам последние известия, я сунул сквозь прутья кобуру с пистолетом. – Держите. Пригодится в хозяйстве…

Расслышать легкие шаги Яцека мне не удалось, зато дуло автомата, упертое под лопатку, ощутил четко.

– Рэце до гори!

Тот же день, раньше

Москва, площадь Дзержинского

Иванов нервно перелистал пухлое досье. Фотографии, черно-белые и цветные, выпадали сами, словно дразня.

«До чего же похожа…» – затрудненно вздохнул генлейт.

Проклятая проблема выбора снова накрывала его своей леденящей тенью, а увильнуть – никак…

Толстая дверь заглушала шаги, но вот она скрипнула, отворяясь, и Елена фон Ливен перешагнула, даже так – перепорхнула порог.

– Приве-ет! – запела девушка в цвету, порываясь чмокнуть «Борюсика». Тот уворачивался, но довольно вяло, так что от прицельного поцелуя не ушел. – Твой водитель всё торопил меня, торопил… Я уже невесть что подумала! – она сощурилась. – Ты чего такой скучный?

– Машерова похитили, – разлепил губы Борис Семенович.

Елена мигом построжела, а зоркие глаза глянули внимательно и цепко.

– Кто?

– Поляки, – буркнул Иванов. – Высадились с вертолета под видом пограничников, и похватали. И генсека, и его телохрана, и четверых ученых. Мишу Гарина, в том числе.

– Я согласна! – выпалила Фон Ливен.

– Да подожди ты! – рассердился хозяин кабинета.

– А чего ждать? Рассказывай, давай!

– Да что там рассказывать… – начал генерал-лейтенант брюзгливо, но Елена оборвала его нетерпеливым жестом.

– Подробности потом! Зачем тебе я?

Борис Семенович тяжело поднялся, засопел – и сел обратно. Сцепил пальцы, и уронил руки на столешницу.

– Там всякие недобитки, что убереглись от ЗОМО и Службы Безопасности, сколотили новое движение. «Свобода и Солидарность» называется…

– Сокращенно – «СС», – недобро усмехнулась Елена.

– Что? – выплыл Иванов из тяжких дум. – А, ну да… У этих… э-э… «эсэсовцев» десятка два мобильных боевых групп. Вот одна такая и взяла наших в заложники… Первым дозвонился раненый водитель Машерова. Доложил… Мобгруппа напала на «Вискули». Двое убитых – повар и егерь. Дочка егеря в реанимации. Ну, пожгли, как водится, нагадили… Андропов позвонил… Приказал найти наших. Я как будто против! Всех оперов ввел в курс дела. Ребята – молодцы, сразу всё прочухали, и тут им крупно повезло. Устроили облаву в Августове, и попалась одна дамочка… «Эсэсовка». Ирена Зарембская, – он нахохлился, глядя исподлобья. – Смотрела «Ставку больше, чем жизнь»? Там наши поймали немецкого офицера, Ганса Клосса, что ли, а он – копия нашего разведчика…

– Короче, Склифосовский, – мягко улыбнулась Елена. – Я похожа на Ирену?

Борис Семенович придвинул фотки. С них томно улыбалась или надменно щурилась красивая молодая женщина.

– Ага… – вытолкнула Фон Ливен, перебирая снимки. – Оттенок волос темнее моих, надо покрасить… Угу… И прическа другая… А где сама Ирена?

– Здесь, – вздохнул генлейт, чувствуя себя неловко, да и просто погано. – Во «внутрянке».

– Мне нужно незаметно понаблюдать за нею на допросе, – деловито сказала Елена, откладывая фото. – Какие у нее манеры, жесты… Какой голос, говорит как…

– Для того ты и здесь, – вздохнул Иванов, понурясь.

Девушка вскочила, и притиснула его.

– Спасибо! – заворковала она. – Спасибо тебе!

– Дура… – печально вздохнул мужчина. – Там же убить могут.

– Боречка, – ласково засюсюкала Фон Ливен, – я, конечно, не бессмертна, но сжить меня со свету очень даже не просто. Сама кого хочешь сживу! Всё, хватит болтать попусту. Пошли, послушаем, как эта… С-с-ирена поет!

Вечер того же дня

Польша, Августовская пуща

Расслышать легкие шаги Яцека мне не удалось, зато дуло автомата, упертое под лопатку, ощутил четко.

– Рэце до гори!

Вбитый тренировками рефлекс сработал тут же.

Молниеносно разворачиваюсь – ствол скользит по спине. Если у дрыща хорошая реакция и он выстрелит, пуля попортит куртку…

Бью без замаха, локтем в шею…

Поправка – я не учел малый рост Яцека… Удар пришелся в ухо – череп вмялся с противным мокрым хрустом…

В темноте я сумел поймать АКМ, и отшагнуть – мертвяк выстелился на каменных плитах.

– Ромуальдыч!

– Етта… Ты?!

– Держи! – автомат грюкнул, задевая решетку. – И спрячь пока.

Твердые пальцы Вайткуса на мгновение сжали мою руку, благодаря. А я, облизывая сухие губы, поволок Яцека к знакомому пролому, благо «груз 200» легкий.

«Темно… – шарахались мысли. – Ночь скоро… Заметят пропажу бойцов? Будут искать? Мало ли… Может, те храпят в палатках…»

Покойник нырнул в воду без всплеска и брызг. Подвсплыл, отсвечивая пузырем «камка», и пропал.

«Всё, хватит приключений на нижние девяносто…»

Я шустро отворил «черный ход», проникая в свою предварилку, и вставил прут на место. Напряг слух, выхватывая из вечернего затишья тихий одинокий голос, прерывистый писк рации и даже перебор гитарных струн.

«Утро вечера мудренее?..»

Мне снилась Марина.

Суббота, 19 апреля. Утро

Первомайск, улица Киевская

Малолетний Искандер мальчиком рос ласковым и понятливым. Не капризничал, не ныл, не падал в магазине на пол, визжа и топая ногами: «Купи! Купи! Купи!»

Паки херувим.

Правда, порой на Сашу находило, и тогда в упорстве и настойчивости он мог превзойти и папу, и даже маму. Вот, как вчера.

В знойном Багдаде Искандер ибн Джирджир ни в чем не знал отказа, но такого яства, как баранки, у арабов не водилось. Стоило же Марине прикупить «бубликов», как Ершов-младший тут же уяснил, в чем смысл жизни. За вечер он сгрыз все баранки, и сидел скучный, в сотый раз затягивая:

– Да-ай бубу!

А Марина в сотый раз отвечала, что нету, кончились, ты всё съел, мелкий жрун, но утром мама купит целую связку «бубликов»…

Искандер горестно кивал, понурясь. Вздыхал, и твердил, как пароль:

– Понимаю, понимаю… Да-ай бубу!

Так, под душераздирающие вздохи, и заснул. С мечтой о баранке.

В субботу садик не работал, а единственная бабушка Долорес, прописанная в Ленинграде, никак не могла оторваться от переводов Федерико Гарсиа Лорки, чтобы заняться, наконец, истинным призванием всех советских бабушек – тетешкать любимых внучат.

Но «Росита» нашла выход, обратившись к родственницам не по крови, а по духу. Рита с Настей с удовольствием взялись воспитывать малыша. Шурик, он же «херувимчик», он же «мелочь пузатая», он же «попа самоходная» (в зависимости от настроения), с удовольствием дозволял себя укладывать спать, кормить и выводить гулять – «Лите» и «Насе» он доверял…

* * *

По выходным в секретном «ящике» не стыла тишина. Конечно, мало кто являлся в субботнюю рань, но часам к десяти половину сотрудников легко было найти на рабочих местах. В аналитическом отделе, в техническом, у программистов или у эксплуатационников… Да везде! И лишь в лаборатории локальных перемещений, вокруг которой всё и вертелось, стыла тишина.

Миша выехал в командировку. У него там, в Минске, научный конгресс…

Марина набрала код, и открыла дверь. В гулкой тишине высился ускоритель тахионов. Ершова кивнула своим мыслям: и впрямь, похоже на космический корабль. Вот-вот решетчатые стойки раздвинутся, отроется люк на крыше, и загрохочут двигатели на старте…

Женщина вздохнула. Странная эта жизнь…

Почему-то нельзя быть вместе с человеком, которого любишь. Вечно какие-то преграды, препоны, предрассудки… И ты поступаешь единственно верным образом – никакой аморалки, а счастья нет…

Гулкие шаги в коридоре сбили настрой. Марина выглянула – и воскликнула удивленно:

– Игорь Елисеич? Вот это да! Вы опять к нам?

– Опять! – посмеиваясь, развел руки Синицын. – Поверите ли, даже малость заностальгировал по здешним местам! Я сюда автобусом, из Одессы, вчера только приехал. Кстати, будет время – забегайте! Адрес вы знаете.

– Опять на Мичурина?

– Снова, Мариночка, снова! И Вальцев там, и Славин, майор уже, и Славина… – Синицын задорно подмигнул.

– Наташка? – ахнула Ершова, захлопав в ладоши. – Вот молодцы! Обязательно зайду. – Внимательно посмотрев на Игоря Елисеевича, она встревожилась: – Что-то случилось?

Ее визави закряхтел.

– Да как вам сказать… – промямлил он. – В общем, я тут как бы замещаю Бориса Семеновича, а сам он… М-м… У него секретное задание, Марина. Об этом в новостях не сообщали еще… Польские боевики похитили Машерова. А с ним еще несколько человек. Прикрепленного и ученых…

– Миша… – побледнела Марина.

– Да, – признал Синицын, отворачиваясь, словно стыдясь собственного благополучия. – Вы только не волнуйтесь, Мариночка, их ищут! И обязательно найдут! В Польше работают «Царевичи», и Рустам с Умаром – вся наша «великолепная пятерка»! Простите, – он смущенно прижал пятерню к груди, – не хотел вам рассказывать о захвате, но тогда… вышло бы нечестно!

– Всё нормально, Игорь Елисеевич, – женские губы дернулись, складываясь в искусственную улыбку. – Переживать за мужчин – извечный женский удел. И спасибо, что не скрыли ничего!

Неловко поклонившись, гость удалился, а Марина поспешила в первый отдел. Привалов где-то бегал, но «Коминтерн-2» работал – таращил экран монитора.

Присев, женщина опустила пальцы на клавиатуру, и набрала электронный адрес Рехевама Алона. Письмо получилось коротким, как сигнал SOS:

«Рабби!

Поляки похитили Миху вместе с генсеком Машеровым. Наши ищут его, но мне будет спокойнее, если и вы подключитесь к поискам. Тем более что я знаю, кто из похищенных важнее для вас.

Росита»

Глава 3

Суббота, 19 апреля. Утро

Польша, Августовская пуща

Проснулся я затемно – сложновато почивать в позе эмбриона. А иначе не согреешься. Пар изо рта не шел, но стылая сырость, как в глубоком погребе, донимала.

Скинув с себя заплесневелое одеяло, я сел и отер ладонями лицо. Горячим толчком вспомнилось вчерашнее, и губы повело в злую улыбку.

«Мне отмщение, и аз воздам. Так воздам, что мало не покажется!»

Мелькнула мысль, что свой житейский долг я выполнил и перевыполнил. Старинное научение отдает наивом даже без купюр: «Мужчина должен построить дом, вырастить сына, посадить дерево и убить врага». Ну, недвижимости у меня хватает, да и саженцев на субботниках повтыкал изрядно… Сын растет, хоть и нечаянный. А уж вражья я схоронил… Целое кладбище.

Хотя вчерашние двое, помноженные на ноль, все же не справедливый размен – за смерть хорошего человека, вроде егеря в Вискулях, надо выпиливать десятки негодяев. Чтобы всё было по-честному.

«Ничего, выпилим», – подумалось мне.

О том, что я обрел некогда утерянное оружие, незримое, но весьма действенное, никому не догадаться. А подсказок не будет.

Пускай чешут маковки, гадая, куда это запропали губастый с дрисливым! Неизвестность пугает сильнее явной опасности.

Поприседав, я отжался раз тридцать, лишь бы согреться, и подумал, что мои тренировки вполне могли растормозить подкорку – и вернуть навык сверхскорости. В самом деле, «пустая рука» развивает быструю силу и реакцию, мышцы со связками делаются крепче…

Моя ситуация смахивает на восстановление человека, обездвиженного инсультом. Будешь упорно заниматься – встанешь и пойдешь!

– Эй! – раздался грубый голос, и зажегся фонарь, обжигая светом. – Три шага назад!

Моргая и морщась, я исполнил приказ. Грюкнул засов, и в камеру просунулся дюжий боевик. Мрачно глянув на меня, он выставил бутылку минералки и пакет хлебцев.

– Жри! – буркнул он.

Напарник, переминавшийся в коридоре, опустил автомат, выпуская «кухаря».

– Дзекую, – вежливо поблагодарил я.

Автоматчик пристально глянул на меня, и отвел глаза. Брякнул засов.

«Интереснейшее племя – ляхи, – размышлял я, хрустя хлебцем, – лилипуты с самомнением великанов. И уроки не учат! Сколько раз чванливая шляхта с имперскими замашками выводила из себя соседей? Трижды делили Польшу, а пшеки никак не уймутся! Какой-то у них комплекс национальной неполноценности… «Польска од можа до можа»! Да не просто от Балтийского до Черного, а и до Адриатики, чтоб и Румынию хапнуть, и Югославию с Чехословакией! И Белоруссию им подай, и Прибалтику, и даже Финляндию. А не сбылось, не стала Варшава столицей великой державы – и страдает «Гиена Европы», мается неуемной гордыней…»

Позавтракав, я ополовинил бутылку нарзана. В сознании бродили яркие воспоминания о жареных колбасках… Но облизываться позже будем.

Бледно-розовый луч зари высветил свод коридора, и тут же, словно дождавшись сигнала о восходе солнца, послышались торопливые шаги.

Томаш Платек пришатнулся к решетке, расплываясь в откровенно людоедской улыбке. В руке он сжимал АКМ, еще один автомат висел за спиной. Да пара «рожков» за поясом…

Что-то грядет?

– Миха! – торопливо заговорил Томек, оглядываясь. – Катер показался, с «гостями»! Я их встречу салютом! – он качнул «калашом». – Станет очень шумно…

– …И мы, в суматохе… – я жестом изобразил зигзаг.

– Да! – выдохнул поляк. – Больше ничем не помогу!

– Дзекую! – ухмыльнулся я. – Удачи!

Мы крепко пожали руки через решетку, и Платек широко пошагал вон.

«Надо закругляться. Погостили, и будя…» – мелькнуло в голове.

Минуты не прошло, как боевики забегали, наводя суету. Пропыхтел вразвалочку давешний «кухарь», закидывая «Калашников» на жирное плечо. Гомон голосов наплывал снаружи волнами, и вот на них наложился рокот мощного мотора.

«Пора!»

Я резво вынул прут, бочком выскальзывая в коридор. Пробежался на носочках, сдергивая засовы – и слыша, как радостно голосят наверху.

– Ромуальдыч! – окликнул тихонько. – Федорыч!

– Етта… Строимся! Хе-хе…

Первыми в дверцу просунулись Корнеев с Кивриным, помятые и растрепанные. Следом, кряхтя, вылез Вайткус с «калашом», болтавшимся на шее.

– Что за шум, а драки нет? – вытолкнул он, кивая на выход.

– Щас будет, – по моим губам зазмеилась нехорошая улыбка.

Показался осунувшийся Машеров, за ним маячил Чесноков со «Стечкиным» в опущенной руке.

– Подвел я вас, ребята… – заохал генсек.

– Не говорите ерунды, Петр Миронович, – неожиданно высказался Киврин. Володька хотел развить тему, но ему помешали – по ступенькам, пригибая голову, ссыпался Малютка Гжесь.

– Не стрелять! – выдохнул я, бросаясь навстречу старшаку.

Командир мобгруппы, оживленный, весь на позитиве, не сразу сообразил, что происходит. Лишь долю секунды спустя до него дошло – морда покраснела, кривясь от напряга и гнева, толстые пальцы суматошно лапали кобуру, но я уже был рядом, с разгона всекая кулак в солнечное сплетение.

Вислое брюхо не ослабило удар – жировые складки с кишками сотряслись, плющась и лопаясь, и я тут же саданул по печени, уже не кулаком, а сводя пальцы в «остриё копья».

Плотная ткань комбеза и трепещущая кожа разлезлись, как сырые промокашки. Содрогаясь от гадливости, я выдернул ладонь из красно-сизого месива, а Гжегож сполз по стене и завалился набок, мерзко чвакая развороченным нутром.

– Готов! – выдохнул майор.

До чего ж не хотелось демонстрировать свои умения, если бы только кто-нибудь знал! Ну, а как еще?

– Здоровски! – слабо выдохнул Корнеев, и сглотнул, бледнея впрозелень.

Ромуальдыч с Федорычем, не сговариваясь, вытянули большие пальцы: люкс!

– Да ну вас, – буркнул я, кривясь. Кое-как обтер руку, и, не сдерживая злости, выдернул «калаш», придавленный грузной тушей.

Снаружи радостно взревели – и тут же затарахтел автомат.

«Время, время!»

Я стартовал по лестнице вверх, и замер, вжимаясь в холодную кирпичную стену. Картина маслом.

У дощатого причала покачивался большой белый катер. На мостках растянулся мужичок в костюме, простроченный короткой очередью, а по берегу метались обе стороны, принимающая и прибывающая, в одинаковом камуфляже.

Томаш напомнил мне Шварценеггера в фильме «Командо» – он шагал спокойно и невозмутимо, в полный рост, стреляя с обеих рук. АКМ злобно тряслись, распуская веера пуль, а Платек лишь ловко менял магазины. Щелк! – пустой долой. Щелк! – полный на место.

– Етта… Бьем по флангам!

Я метнулся к валуну, затянутому мхом, и открыл огонь по левому краю. Трое упало, но пули нашли лишь одного, а парочка залегла, отстреливаясь.

Ромуальдыч бил справа, гвоздя неприятеля экономными очередями. Злобно рявкал «Стечкин», минусуя автоматчиков. Корнеев, пластаясь, едва не падая в наклоне, добежал до ближайшего мертвяка. Отнял у того «калаш», и пальнул одиночным. Замешкался, но допёр-таки, перевел с «ОД» на «АВ» – и застрочил, скалясь от напряга.

Боевики метались недолго. Разобравшись, что в тылу – бывшие заложники, они перенесли огонь на нас, паля из доброго десятка стволов.

Я скорчился за валуном, сильно щурясь – пули щелкали по камню, и отлетали рикошетом с противным зуденьем, а выбитые крошки гранита чиркали, как мелкие осколки. Окриветь – нечего делать…

Пластаясь, я выглянул, касаясь щекой песка – и очень удивился. В суматохе перестрелки никто не смотрел за спину, в сторону озера. А там творились странные дела – из камышовых зарослей, из проток, разрубавших перешеек, вылетали надувные «Зодиаки», глиссируя на мелкой волне, и с ходу выбрасывались на узкий пляжик.

Бойцы в темно-синей форме и в касках с прозрачными забралами лихо спрыгивали на песок, тут же пуская в ход пистолет-пулеметы «РАК».

– Зомоле! – проверещал кто-то.

– Сдаемся! Поддавач ще!

Бесполезно – высадившиеся патронов не жалели.

– Бросить оружие! – зарявкал мегафон, бряцая жестяным призвуком. – Работает ЗОМО!

«Бьющий отряд партии», грюкая черными ботинками-скутерами, живо разбежался по острову. Отыскав выживших боевиков, их тут же прикончили, а десяток «зомовцев» окружил нас.

Честно говоря, очередная перемена в житии не шокировала, принеся не облегчение, а опустошенность.

Томаш с достоинством швырнул в траву оба «калаша», я добавил свой. Сверху звякнул автомат Ромуальдыча. Витёк очень не хотел расставаться с убойной игрушкой, однако пришлось разоружиться и ему.

Расслабленной походкой приблизился офицер – длинный как жердь, с лицом, посеченным шрамами, – и небрежно отдал честь.

– Поручик Вихура! Кто есть пан Машеров?

Петр Миронович вышел из строя, с подозрением взглядывая на поручика.

– Добже! – хищно оскалился тот. – Кто есть ваши товажеш… товарищи?

– Это – ученые, – генсек неловко повел рукой в мою сторону – Вайткус и Корнеев с Кивриным кучковались у меня за спиной. – А это, – он всем корпусом развернулся к Чеснокову и Платеку, – мои люди, водитель и переводчик.

Томаш, получив новое «назначение», удержал на лице бесстрастную мину.

– Добже! – Вихура махнул рукой на катер. – Пшеходичь… Проходим на палубу!

Десятью минутами позже за кормой белого кораблика, слегка покоцанного пулями, вспух бурун. Островок с тевтонскими руинами, измаранными в крови бойцов Малютки Гжеся, отдалялся во времени и пространстве, над озерным краем распахивалось лазурное небо, а вот опаска всё никак не пропадала, не замещалась тихой радостью.

Я покосился на Вайткуса. Ромуальдыч перехватил мой взгляд, нахмурился и покачал головой – он тоже уловил фальшь.

И мне стало чуток полегче.

Там же, позже

Отряд Рахимова высадили у Сейны, а еще четыре вертолета группы «А» кружили над Августовской пущей – следы похищенных вели к заповедным дебрям. Вычислить банду Малютки Гжеся оказалось самым простым, а вот разыскать их в краю озер, болот и лесов… Та еще задачка.

Помогли умники из Голицыно-2. На снимках со спутника они разглядели тот самый «Ми-8», садившийся на крохотный островок, отмеченный разве что руинами тевтонской крепости.

Переброска по воздуху отпадала, слишком шумно, а спецназ должен появляться незамеченным, иначе сомнут числом. Приданный отряду Дудусь Колицкий, вдумчивый здоровяк из польской СБ, раздобыл три «каюка» – рыбацкие лодки с мотором, и прозвучала команда: «Выдвигаемся!»

Моторок на здешних водах – масса, к ним привыкли и не замечают. Мало ли кому вздумалось рыбку потягать? Тем более, на выходных…

В узком проливе между озер каюки заглушили движки, качаясь в дрейфе. Вода в борт толкалась черно-зеленая, с ошметками ряски.

– Иван Второй и ты, Дудусь, на разведку, – распорядился Рустам. – Малым ходом. В контакт не вступать, даже если пошлют далеко.

– Понял, – серьезно кивнул «царевич».

– Давай… На связи.

Моторка негромко зарокотала, острым носом раздвигая тростники. Шум быстро стих, мешаясь с шелестом камышей и птичьим распевом, а десятью минутами позже пискнула рация.

– Третий – Первому. Ждем. Можно полным ходом.

– Принято, – буркнул Рахимов, морщась.

Видать, никого. Опоздали, упустили…

Действительность удивила бывалого спецназовца. Весь остров был завален трупами. Причем, вместе с боевиками, лежащими вповалку, попадались рядовые ЗОМО.

– Так не бывает! – выпалил обычно сдержанный Дудусь, энергично помогая языку руками. – Трупаки свежие, бой случился часа три назад. Если на группу Малютки вышел отряд ЗОМО, то почему не забрали убитых товарищей? А документы их где? Зато – вот! – он протянул большой картонный ящик из-под макарон. – Паспорта Машерова, Гарина, Киврина… и еще кого-то из захваченных. Они были здесь!

– Та-ак… – подобрался Умар, зорко вглядываясь в следы недавней заварушки. – А этот… Малютка?

– Убит. Правда, как-то странно – ему печенку, будто кайлом пробило. И Рулевский тут…

– Яхши, – кивнул Рустам. – Вызывай местного коменданта ЗОМО! Если они сняли наших – отлично. Но… – он задумчиво покусал губу. – Меня терзают смутные сомненья… Вань, видел последние серии «Рожденной революцией»?

– А-а… – затянул Иван Первый. – «Оборотни»?

– Да! – с силой выдохнул Рахимов. – Ну, не настоящие это «зомовцы», нутром чую! Значит, что?..

– Будем искать! – хищно оскалился Юсупов.

Тот же день, позже

Варшава, улица Маршалковская

Елена фон Ливен прошлась немного, копируя упругую походку пани Зарембской, и обернулась. Она никогда раньше не бывала в Варшаве, но главная улица польской столицы казалась ей удивительно знакомой, виденной то ли в Берлине, то ли в Москве. А вон и сталинская высотка маячит в перспективе – Дворец культуры и науки!

Да и прохожие ничем особым не отличались от нарядных толп, гуляющих по Карл-Либкнехт-штрассе или вдоль Пешков-стрит, как «центровая» молодежь обозвала улицу Горького.

Поправляя кончиками пальцев модный «сэссун», фон Ливен направилась к явочной квартире. Можно было говорить даже о явочном подъезде – люди Леха Валенсы, профсоюзного радикала, а заодно и агента Службы безопасности (оперативный псевдоним «Болек»), занимали всю жилплощадь.

Елена поднялась на третий этаж, к Юзефу Шавелло. Оригинальный был человек. В Америке профбоссы давно спелись с мафиози, вот и Шавелло играл в Польше этакого дона – совал взятки, кому надо, устраивал «силовые акции» – избиения неугодных или чего похуже, да и рэкетом не гнушался.

Великий комбинатор, Юзек по локоть запускал руки в кассы взаимопомощи; злотых он нагреб миллионы, но разве жадность знает меру?

Накачанному Польдеку фон Ливен кивнула с холодной надменностью записной стервы, хотя в душе и затеплилась радость – охранника она узнала влёт. Да-а, выжали Зарембскую изрядно. Полячка выболтала под гипнозом мельчайшие детали, а портреты действующих лиц хоть на выставке вешай – не фотороботы, а шедевры графики.

Вот и «нехорошая квартира» узнаваема – двери настежь, сизая пелена табачного дыма стелется под потолком, из комнат накатывают громкие голоса и перекрестный стрекот пишущих машинок – Эльжбета с Ольгицей обмолачивают протоколы.

Елена храбро зацокала по немытому полу прихожей. Да и чего бояться? Польский она знает, хоть и говорит с акцентом. Так ведь и у Зарембской выговор не идеальный – родилась и выросла в Лондоне. Папочка ее служил в Армии Крайовой – охотился на бежавших в леса пленных красноармейцев, а заодно истреблял партизан и евреев…

Из гостиной, отдуваясь и щелкая подтяжками, вынырнул Шавелло, огромный розовый кабан.

– О, пани Ирена! – зажурчал он, медоточиво улыбаясь. – Вы здесь! А то слух прошел, будто бы… Ну, вы понимаете!

– Привет, Юзек, – полные губы фон Ливен скривились в брюзгливой гримаске. – Я, как Ленин, живее всех живых! Ты мне лучше скажи, какая сволочь додумалась похищать Машерова? Я еле прорвалась через границу! Полдня плюхала по болоту в холодной грязи!

– Это всё Гвязда! – пылко поклялся Юзеф.

– Анджей? – бровки Елены недоверчиво вскинулись. – Этот болтунишка?

– Так не сам же! – хихикнул «дон Юзек». – Он Малютку Гжеся послал! – Шавелло оглянулся на гостиную, откуда валил сигаретный дым, и увлек «пани Ирену» в кабинет. Плотно прикрыл за собой дверь, и заговорил вполголоса: – Буквально пять минут назад звонили. Вся группа Гжегожа уничтожена! Полностью!

Фон Ливен изобразила вздрогнувшую панночку.

– Спецназ КГБ?

– В том-то и дело, что нет! Нам перебежали дорогу! Францишека Вихуру помнишь?

– Это… – задумалась Елена, вспоминая. – Который из ЗОМО переметнулся?

– Он! – кивнул Юзеф, как клюнул. – Франек всю свою группу вырядил в зомовскую форму, перебил бойцов Гжеся, да и скрылся вместе с заложниками! Еще и Рулевского прикончил – у того, надо полагать, свои были виды на генсека… Гвязда истерит, как ненормальный – такая возможность была поторговаться с русскими!

– Ну-ка, сядь, – властно молвила фон Ливен.

Шавелло медленно присел на край стула.

– Ч-что?

В испуг «великого комбинатора» девушка не поверила. Наклонясь, так, чтобы мужчине открывались потаенные глубины декольте, она резко выговорила:

– К черту политику, Юзек! И к черту всех наших начальничков! Оппозиции конец, скоро их всех переловят или перебьют, а меня, уж ты извини, тюряга или могилка не манят. Валить надо, пока Польша не сгинела! И валить не с голым задом!

– Ну, твой зад… – мечтательно закатил глаза Шавелло. – Да еще голый…

– Заткнись! – холодно бросила Елена. – И слушай. Франека надо найти – и самим сторговаться с русскими! К дьяволу «Свободу и солидарность»! Никаких уступок и послаблений! Только деньги! Пусть заплатят за Машерова, и… кто там еще с ним? За всех разом! Понял? Вник?

– Понял, – булькнул Юзеф, – вник, – и выпалил: – Фифти-фифти! Пятьдесят на пятьдесят! Идет, партнерша?

Фон Ливен усмехнулась, глядя в глаза пройдохе – у того зрачки блестели, будто колесики игрового автомата. Вот-вот прокрутятся и звякнут – бинго!

– Идет, партнер!

Тот же день, позже

Гданьск, улица Виленьская

Перелет с массой пересадок утомил изрядно – Ариэль Кахлон отер лицо и со смущением подумал, что рад сидеть рядом с водителем, а не за рулем. Он покосился на Гилана Пеледа, уверенно крутившего баранку «Полонеза». Выспался тот, что ли?

«Получается, мне одному не везет? – уныло подумал Ариэль. – Заснуть в самолете – проблема!»

А Ливлат с Ювалем, похоже, дремлют на заднем сиденье…

Ари глянул в зеркальце, и снова устыдился – товарищи вдумчиво чистили оружие.

– А он точно здесь? – заинтересовался Гилан, сворачивая на Виленьскую. – Тут его дом или что?

– Или что, – дернул губами Кахлон. – «Независимые» профсоюзы запретили, вот он и прячется. Помнишь, нас в венском аэропорту к телефону звали? Это рабби дозвонился, адрес передал!

– А как еще? – буркнул Юваль Регев, любовно протирая ствол. – Тут не то, что день, каждый час на счету!

– Вижу дом! – отрывисто сказал Пелед.

Тормозить он даже и не думал – обогнав кургузую «Нысу», проехал метров сто, и припарковался.

– Юваль, – вытолкнул Ари, – вы с Ливлатом заходите со стороны сада. Там должен быть свой вход.

– Понял.

Регев вылез, поправляя куртку, и зашагал неспешной, развалистой походкой. Ливлат аккуратно хлопнул дверцей, потянулся, как следует, и двинулся за Ювалем.

– Выдвигаемся, – бросил Кахлон.

Покинув машину, он машинально провел рукою по боку – не выделяется ли пистолет? Нормально… Плоское орудие убийства лишь под смокингом станет заметным.

Гилан догнал командира группы, отставая на шаг.

– С посторонними как? – негромко спросил он.

– Свидетели нам ни к чему, – безмятежно ответил Ариэль, подставляя лицо солнцу.

– Понял. Разговаривать будешь ты?

– Угу… Мой дед из варшавского гетто.

«Посторонний» нарисовался за стеклянными дверьми веранды – дородный мужик скрипел хрупким креслом-качалкой. Шевельнув пшеничными усами, он демонстративно уложил на колени ружье-двухстволку, и невнятно пробасил, пряча щербатые зубы:

– Пан Гвязда занят! Приходите завтра.

– Нам некогда, – спокойно ответил Кахлон.

Пелед отшагнул, вскидывая «Вальтер» с накрученным глушаком. Выстрел хлопнул, и пуля вколотилась в голову с рыжеватым венчиком волос вокруг блестящей плеши.

Не доглядев чужую смерть, Ариэль вошел в дом, распуская «молнию» на куртке.

В комнатах было натоплено, и веяло горьким запахом углей.

Хозяин обнаружился в кабинете. Анджей Гвязда сидел за столом, заваленным папками, исписанными бумагами, сложенными газетами и парой мятых журналов «Poprostu».

Помятый, в несвежей рубашке, профсоюзник мрачно шевелил клочковатой бородой.

– Я же сказал, что не принимаю! – раздраженно выговорил он, вскидывая голову.

«Беретта» с глушителем глянула ему в глаза круглым черным дулом.

– Ты приказал похитить генсека Машерова, – спокойно, даже чуть рассеянно молвил Кахлон, упершись в мишень холодным взглядом.

– Это не я! – просипел Гвязда, откидываясь в кресле. – Это не я, панове! – заюлил он. – Вы же понимаете, решение вырабатывалось коллегиально, и…

– Нам это не интересно, – оборвал его Ари. – Где Машеров и все остальные сейчас?

– Я не знаю… – заскулил профбосс, вжимаясь в резную спинку. – Да правда! – взвыл он. – Да, да, я приказал! А захватила русских боевая группа Гжеся Брыльского! Но его убили! Сегодня! И всю группу положили!

– Кто?

– Францишек Вихура! – выпалил Гвязда, водя дрожащими руками по столешнице и разгребая бумаги, будто выплывая. – Вихура своих парней переодел в форму ЗОМО! Представляете?! Да, панове, он такой, на всё способен! Курва маць! С ним человек двадцать или больше! Их видели в Августове – они садились в милицейские фургоны «Стар-200». Да! Да! – задыхался он, глядя моляще и отчаянно. – Мне звонили минут десять назад – вихуровцы засветились в Элке. Похоже, двигаются по дороге в Мронгово… Это всё, что я знаю, поверьте!

– Верю, – вымолвил Кахлон, и нажал на спуск.

Глава 4

Суббота, 19 апреля. Вечер

Варшава, улица Маршалковская

Елена порядком устала за безумный, суматошный день. А впереди безумная, суматошная ночь! Юбку она сменила на польские джинсы «Одра», и переобулась в чешские кроссовки «Ботас».

«Сплошной дефицит!» – вздохнула с сожалением «пани Ирена», пряча изящные туфельки на шпильке, но блистать некогда, ее ждет беготня…

Однако дух был бодр! Пожалуй, впервые за двадцать лет взрослой жизни фон Ливен ощущала спокойствие и уверенность. «Прямые действия» – ее удел, тут она – профи, но сколько же нервов потрачено на все эти тайные миссии во славу доллара!

А сейчас стрелка душевного барометра указывает «ясно», и крутятся в голове слова, сказанные глуховатым сталинским голосом: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

Пыхтя и отдуваясь, в комнату вломился Юзеф.

– Фу-у! – выдохнул он, с размаху садясь на стул.

– Осторожно, – буркнула Елена, – сломаешь!

Хихикнув, Шавелло полез к ней лапами загребущими, получил леща и успокоился. Похоже, учинял проверку на покладистость – вдруг, да выйдет чего?

– Я слушаю, – спокойно выговорила фон Ливен, стягивая волосы в практичный «хвост».

– Франек проехал Мронгово, и движется к Ольштыну, – зажурчал Юзек. – Мой человечек видел обе машины – милицейские «Стары», заляпанные до крыши.

– Ошибиться твой человечек не мог? – вздернула бровку «партнерша».

– Нет-нет-нет! – Шавелло замотал вислыми подбородками. – Вихуру он знает в лицо, а тот сидел за рулем второго… э-э… ну, того, что сзади ехал!

Елена внимательно посмотрела на «партнера», и фыркнула:

– Выкладывай, давай! А то у тебя уж больно довольный вид, как у кота, стащившего хозяйскую колбасу.

Юзеф затрясся в неслышном смехе.

– Да-а, Иренка, да! – он замер, но не смог длить паузу: – Я знаю, куда Франек так спешит!

Фон Ливен глянула с нетерпением, покачивая расческу.

– В Мальборк! – вытолкнул Шавелло. – Франек там родился, всё облазил, и поселился рядом с замком, на Пястовской. С виду – дом, как дом. Старый, с мезонином. Посмотришь со двора – окошки, занавесочки… Думаешь, пенсионеры какие доживают. А внутри как бы гараж! Там рядом склад, с аркой такой. Въезжаешь под нее – и налево, сразу в га… в дом! Прямо из подворотни!

– Ага! – с ехидцей улыбнулась Елена. – И Франек, вот так, запросто открыл тебе свой схрон!

– Язва! – умилился Юзеф. – Франек не в курсе, а я совершенно случайно пересекся с ним, да когда еще… Лет десять назад! Он тогда свою «Варшаву» парковал… И схрон вовсе не в доме! Я думаю, Вихура отыскал тайный ход в замок! Нет, я, конечно, могу ошибаться, но… Сказать, почему он так держится за ту развалюху?

– Сказать, – улыбнулась девушка.

– Франек клад ищет! – выпалил «партнер». – Как начал, ребенком еще, так до сих пор и шарится по Мариенбургу! А замок не просто огромный – он самый большой в мире, там что угодно спрятать можно!

– Короче, – оборвала его Елена. – Ты предлагаешь выдвигаться в Мальборк?

– Да! И встретить Франека в его же доме. Устроим засаду! В худшем случае придется делиться, в лучшем – всё достанется нам. Вихура тоже не дурак, ему все эти политические игрища – до одного места! Двадцать к одному – он хочет сорвать куш, обменять Машерова на чемодан с деньгами! Большо-ой чемодан!

– Обойдется! – отрезала фон Ливен, и покусала губку. – Ладно… А успеем?

– Взял два билета на ночной рейс до Гданьска! – похвастался Юзек. – Через час – вылет. Успеем! Оттуда час езды до Мальборка…

– Молодец! – деланно восхитилась девушка. – А в засаде будем вдвоем сидеть?

– Ну, я думал, из аэропорта звякнуть… – промямлил Шавелло.

– Тоже мне, додумался… Иди! – с силой толкнула «Ирена». – И звони! Только самым проверенным! Троих будет довольно.

– Слушаюсь! – Юзеф проворно вскочил, качнув бегемотьими телесами, и выкатился из комнаты.

Поглядывая на дверь, Елена выцепила из сумочки радиофон «Тесла». Быстро нащелкала код, как бы пароль, разрешающий доступ к абоненту. Знакомый отчетливый щелчок проник в ухо. Клацая ногтем по кнопкам, девушка набрала номер резидента.

– Алло?

– Это «Люцина».

– Слушаю! Включаю запись…

Фон Ливен резво доложила, и вернула плашку радика на место.

Из глубин квартиры докатился жирный голос Шавелло:

– Ирена-а! Пора!

– Иду-у! – в тон отозвалась девушка, и глянула на часы.

«Успеваем!»

Воскресенье, 20 апреля. Ночь

Варшава, Уяздовские аллеи

Пятиэтажное здание посольства из стекла и бетона всегда казалось Майклу Андерсону островом спасения. Юркнешь за ограду – и опасная Польша отходит на задний план. Тут вам не логово дипломатов, тут оплот свободы и демократии! Бастион!

А нынче жизнь усложнилась кратно. Майкл обессиленно вздохнул. Они так долго подбирали фигуры, чтобы сыграть на «Великой шахматной доске» и поставить мат русским, что известие о ликвидации Кароля Войтылы стало сущим ударом в спину.

Хитроумного кардинала прочили в папы. Ватикан и без того вертел поляками, как хотел, а уж понтифик из Кракова… М-да.

Не вышло.

Пришлось резидентам Штатов и Западной Германии «крепить единство», да уныло пестовать «независимые профсоюзы». И вдруг новый удар – Москва ввела войска. С виду всё выглядело прилично – советская, польская, чехословацкая и гэдээровская армии затеяли совместные учения «Щит-80». Не придерешься.

А под шумок развернулась самая настоящая «тихая война» – подпольщиков, профсоюзников, диссидентов, клерикалов, короче, всю ту шушеру, что ЦРУ так старательно холило и лелеяло, выпиливали в промышленных масштабах! Сотнями, тысячами! И «эсбэки» с «зомовцами», и «шпицели» с чекистами – всем поганым интернационалом взялись…

Андерсон мрачно глянул за окно лимузина. До позднего вечера он просидел на вилле Яна Кулая, этого «безусого Валенсы». Бесполезно – СБ запугала Янека, сгоняя с политического поприща. Идея профсоюза крестьян-единоличников утухла.

«И что мне строчить в Лэнгли? – горько усмехнулся резидент. – Чем хвастаться?»

«Линкольн» мягко затормозил, и Майкл выбрался наружу. Теплый вечерний воздух, напоенный запахом первых цветов, не радовал. Раздраженно грюкнув дверцей, Андерсон зашагал к «оплоту», на релаксе кивая паре морпехов.

Конечно, должность второго секретаря посольства не бог весть какое прикрытие, а вот ранг шефа варшавской «станции» ЦРУ значил многое. Вопрос в том, надолго ли? Зачтутся ли прежние успехи, или пора готовиться к переводу куда-нибудь в Верхнюю Вольту?

«Быть или не быть?» – продекламировал Майкл про себя гамлетовскую сентенцию.

Поднявшись в кабинет, он открыл папку для входящих. Угу… Опять от Лонэма… Резвый мальчик…

Стоило Билли Лонэму возглавить мюнхенскую подрезидентуру, как он забурлил инициативами, смыкая БНД и ЦРУ.

«Вот и кандидат на мое место», – поморщился Андерсон.

Разобрав первые строки послания, он вчитался. Не поверил. Вскочил и пробежался по тексту стоя.

– Ага… – сорвавшись с места, Майкл бросился к послу.

Уильям Шауфеле-младший, похоже, как раз собирался покинуть свое рабочее место, и вбежавшего резидента встретил кисло.

– Ну, что еще, Майк? – капризно затянул он. – Я еще не ужинал, а уже, по-хорошему, спать пора!

– Прочтите, сэр!

Посол сердито выхватил распечатку.

– «Боевая группа «Свободы и Солидарности» под командованием Ф.Вихуры захватила заложников, похищенных в СССР и вывезенных в Польшу. В числе захваченных П. Машеров, Генеральный секретарь ЦК КПСС; А. Вайткус, технический директор секретного НИИ, а также ученые из того же института: М.Гарин, старший научный сотрудник; В.Корнеев и В.Киврин, младшие научные сотрудники…» И что? – повысил он голос.

– Сэр! – с чувством вытолкнул Андерсон. – Внимательно перечитайте!

Морщась, Уильям Эверетт Шауфеле-младший перечел, и его зрачки будто споткнулись.

– М-м… – замычал он. – Михаил Гарин?

– Бинго! – выдохнул резидент.

– Создатель ускорителя… этих… как их… тахионов?

– Да-да-да! – почти выкрикнул Майкл.

Посол рассеянно глянул в темноту за окном, и встрепенулся.

– Собирайте свою группу, Майк! – отчеканил он. – Немедленно! Сию минуту! Найдите этих заложников! Делайте с ними, что хотите, но Гарин должен быть здесь!

– Да, сэр! – Андерсон лихо отдал честь, и выскочил из кабинета.

Та же ночь, позже

Гданьск, Рембехово

«Ан-24» авиакомпании LOT мерно гудел, наматывая темноту на винты.

– Проше, запьечь пасе! – прощебетала миловидная стюардесса, и Рехевам Алон послушно пристегнул ремень.

Самолет снижался, а за иллюминатором сверкал и переливался Гданьск, разбросанный широко и вольно, по старой деревенской привычке. Освещенная бетонная полоса будто всплыла из глубин ночи, медленно и плавно подставляясь выпущенному шасси.

Толчок – и земная твердь приняла лайнерок, разлучив его с небом. Пассажиры разом оживились, подхватываясь и хлопоча.

Алон обратил внимание на странную парочку – красивую, фигуристую шатенку «с холодной дерзостью лица» и бесформенного пузана, непонятно как вмещавшегося в кресле. Молодая женщина вволю издевалась над спутником, а тот лишь отшучивался, но оба поглядывали вокруг внимательно и зорко.

Помахивая чемоданчиком, полковник вышел в гулкие, полупустые залы аэропорта, и сразу приметил своих «гвардейцев» – четверка встречала его в полном составе.

– Шалом! – негромко обронил Алон, и усмехнулся, заметив недовольное выражение на лице Регева. – Что, задержал, да? Не волнуйся, Юваль, всё нормально. Опозданий не будет, – бегло осмотревшись, он продолжил, понижая голос: – Мой человек преследует конвой Францишека Вихуры от самого Элка. Минут пять назад отзвонился – говорит, подъезжают к Ольштыну. Так что в Мальборк приедем первыми…

– В Мальборк, рабби? – задрал бровь Ари Кахлон.

Алон утвердительно кивнул.

– Вихуру после армии пристроили в замок Мариенбург – там работал смотрителем его отец. Дембель охотно согласился, хотя платили мало, зато он мог вволю искать сокровища – то ли тевтонов, то ли тамплиеров. Клада Вихура не нашел, зато обнаружил несколько тайных комнат и ходов в подземелье, замурованных веке в шестнадцатом, чтобы уберечь тогдашних хозяев цитадели – польских королей – от неприятных сюрпризов и ловушек. В ЗОМО Францишек записался лишь в прошлом году, но живет по-прежнему в Мальборке, в старинном доме неподалеку от крепостных стен…

– И он везет заложников именно туда! – прищелкнул пальцами Ливлат. – К себе!

– Там мы его и встретим, – мягко заключил Рехевам. – Поехали!

Та же ночь, позже

Мальборк, улица Пястовская

Винт молотил с неумолчным рокотом, отбиваясь лопастями от черноты ночи. Внизу и немного в сторонке тянулось шоссе, высвеченное редкими фонарями и фарами машин. Два грязных фургона «Стар-200» катились почти впритык, синея крышами – борта и кабину покрывали разводы и потеки грязи.

Рустаму невмоготу стало высматривать команду Вихуры через маленький иллюминатор, и он пролез в кабину к пилотам – тут обзор куда лучше.

Грузный вертолетчик обернулся к нему, поправляя наушники с «ларингами».

– «Люцина» адрес не сообщала? – громко спросил он.

– Только улицу! – сообщил Рахимов, перекрикивая ревущий, клокочущий гул. – Пястовская!

Пилот развернул карту и ткнул толстым пальцем.

– Это близко к замку! У парка! Сесть не сможем, будете высаживаться на спусковых веревках!

– Шуму наделаем…

Грузный развел руками, и вдруг скомкал жест.

– Они там что, – заорал он, – совсем с ума посходили?!

Рустам и сам дивился – на перекрестке, залитом светом, «Стары» затормозили. Блокпост. Рядом – капонир из мешков, набитых песком.

Хоть в Польше и не ввели военное положение, но на улицах частенько мелькали бэтээры, там и сям вставали импровизированные КПП. Поляки помалкивали – пары расстрелов «мирных» демонстраций хватило, чтобы даже самые отмороженные уяснили – шутки кончились.

Вот и тут – опустился шлагбаум возле БМД, перегородившей встречную полосу, и два десантника зашагали к притормозившим авто. Проверка документов, прошу пана…

И вдруг из переднего «Стара» забили злые огни очередей – они скосили добрых молодцев в голубых беретах, прошлись по балку, изображавшему контрольно-пропускной пункт…

Башенка боевой машины шевельнулась, разворачиваясь, и мощные трассеры КПВТ прошлись вдоль грузовика, расколачивая движок, пропарывая кабину и кунг.

– Там же… – охнул штурман.

– Да они ж не знают! – страдальчески переморщился пилот. – Никто ж не объявлял про захват!

– Смотрите!

Второй из «Старов» резко сдал назад, сминая капот зазевавшейся малолитражке, и съехал с дороги. Пока крупнокалиберный пулемет колол и рубил ведущий «зомовский» фургон, ведомый рванул через кусты, шатаясь на рытвинах, а по грунтовке дал газа.

– Они там! За ними!

Вертолет легонько завиражил, сворачивая. Одинокий «Стар-200» на пустынной, пускай и темной дороге, потерять было трудно – красный накал «стопов» невольно оказывался в фокусе внимания.

«Только бы они были в «беглом» фургоне! – взмолился Рустам. – Да должны, должны! По логике, по всему… Кто же пропускает вперед тех, кого надо беречь? Только бы…»

– Выезжают на шоссе! Погони нет!

– Следуем за ними! Высоты добавь… Харэ!

Башни и шпили замка зачернели впереди, пробиваясь на фоне Ногата, рукава разлившейся Вислы – река отливала серебром, отражая лунное сияние.

– Эти выехали на аллею Войска Польского!

– Вижу… Снижайся!

– Свернули на Пястовскую!

– Приготовиться к высадке!

Раскрытая дверь впустила вовнутрь грохочущую тягу винта. Вертолет завис, сдувая с крыш наносы пыли, и «царевичи» заскользили по канатам вниз, тормозя карабинами.

Рустам спустился последним. В окнах уснувших домов зажигался свет, но источник шума уже сваливал прочь, хлеща лопастями и забираясь вверх.

– За мной! Они въехали вон туда!

«Великолепная пятерка» вбежала под каменную арку со ржавыми коваными решетками, вросшими в землю. Рустам заметил, как впереди и сбоку закрывались ворота, пропуская отблески фар, и ускорился. Орать, надсаживаясь, команды – лишнее, тут всякий знает свой маневр.

Пригашенная, блеснула вспышка выстрела. Пуля из бесшумного пистолета чиркнула по стене, выбивая крошки. Рахимов вскинул «калаш» с глушителем, и тот протарахтел короткой очередью. В стробоскопическом мельтешеньи шарахнулась пара смутных фигур. Умар выстрелил одиночным «по памяти», и под сводами разнесся гаснущий вопль.

«Минус один!» – мелькнула мысль.

Шаркнули ботинки, приотворилась щель ворот, куда выживший стрелок в синей форме ЗОМО буквально втесывался. Пуля вошла ему между лопаток.

– Вход!

Иван Третий, укрываясь за створкой, потянул ее на себя.

– Глаза!

Парочка свето-шумовых рванула за воротами, исторгая слепящие вспышки. Рахимов ворвался в странное помещение – беленые стены, окна с кокетливыми занавесочками, под потолком качается абажур с бахромой… Вот только посередине комнаты глыбился «Стар-200». Дверцы и кунга, и кабины – настежь, внутри пусто.

Рустам проморгался, свыкаясь со светом, затененным грузовиком, и переступил убитого «зомовца». Пискнула рация.

– Осторожно! – Рахимов узнал сипловатый баритон Умара. – Здесь еще три трупа – двоим делали контроль. Кто – не знаю.

Командир сунулся к другу, огибая громоздкий, угловатый грузовик. Слева тянулись стеллажи, как во всяком гараже, а в узком проходе лежали трое в синих штанах и куртках, сжимавших или обронивших пистолет-пулеметы «РАК».

«Да, были схватки боевые… Интересно, с кем?»

Присевший на колено Юсупов сделал жест, понятный любому спецназовцу, а «переводился» он просто: «Глядим в оба!»

«Лучше перебдеть, – кивнул Рустам, – чем недобдеть!»

Навороченная рация издала тонкий писк, и крошечный наушник заговорил голосом Ивана Второго:

– В мезонине еще четверо, наповал. Вроде гражданские, но у каждого по огнестрелу, а то и по два…

– Внимание! – вклинился Иван Первый. – Тут шкаф… М-м… Потайная дверь – и ступеньки вниз!

– Понял! – обронил Рахимов, пальцем поджимая усик микрофона. – Выдвигаемся!

Там же, чуть позже

Елена сидела тихонько, как мышка, забившись на заднее сиденье «Волги» Юзефа. Зато обзор – прекрасный.

И темную подворотню видать, и приземистый склад, и высокий каменный забор. А над оградой поднимается пологая крыша «дома-гаража» Вихуры, и мезонин во всей красе.

«Сидишь, как в партере», – усмехнулась фон Ливен.

Шавелло со своими молчаливыми «ребятишками» лично устроил засаду, важно указав женщине ее место – сиди, мол, и жди, пока суровые мужчины сделают свое дело! А она и не рвалась особо…

Троица с «партнером» во главе шмыгнула через улицу, и пропала под аркой. Минут через пять в окне мезонина мигнул фонарик – все на месте, ждем. И дождались…

Тихонько зафырчал мотор, и неподалеку от «Волги» припарковался «Полонез». Четверо парней в спецовках покинули машину, пружинисто шагая и покачивая большими сумками с трафаретом «Sport». Работяги возвращаются с тренировки…

Елена поежилась – отточенные, скупые движения «работяг» пугали, вызывая память о ночных рейдах.

Четверка растворилась во мраке, но несколькими минутами позже девушка вздрогнула, разглядев «спортсменов» на крыше у мезонина. Зачастили оранжевые вспышки, колко посыпалось стекло – и тишина…

Но спектакль продолжался. Бесцеремонно взревывая, по улице прокатился заляпанный грязью «Стар-200». Притормозил, омахивая подворотню светом фар, и, ворча, заехал под арку.

«Мишка там! – ворохнулось глухое беспокойство. – Где же наши?»

«Наши» вышли на сцену эффектнее всех – улицу и парк накрыл громовой клекочущий свист. Вертолет опустился ниже третьего этажа, сбрасывая канаты, раскрутившиеся плетьми, и спецназ мигом соскользнул с небес на грешную землю.

Какая-то пани, разбуженная шумом, выглянула на балкончик, зябко кутаясь в халат, и сокрушенно покачала головой.

Тишь да гладь, да божья благодать. Наверное, ей приснилось…

А стрекот вертолета удалялся, сливаясь с шорохом ветвей.

Пять минут долой… Десять… Всё. На большее у нее терпения не хватит!

Фон Ливен гибко выскользнула из машины, и торопливо перешла улицу, ныряя под арку, словно в холодную воду. Слабый луч фонарика не дрогнул, осветив труп бойца ЗОМО. Видать, Франек выставил дозорного… Ну, не всем везет.

Из-за полуоткрытых ворот сеялся слабый свет. Убрав фонарик, Елена вооружилась, накрутив на ствол цилиндрик глушителя.

И тут трупы… Раз, два, три… Четыре «зомовца». Ну, туда им и дорога…

«А где все?»

Методом тыка фон Ливен сыскала шкаф, за дверцами которого прятались не полки, а ступени – холодные, выщербленные, они уводили под землю.

«Не-е… – усмехнулась девушка. – Там я точно ничего не забыла…»

Обойдя «Стар», она взобралась по деревянной лестнице наверх. Уже с порога мезонина ей открылось зрелище в жанре «хоррор».

Просторную комнату заливал голубоватый лунный свет, и мертвецы в холодном сиянии выглядели особенно зловеще – блики неподвижных глаз или оскалов наполняли душу готической жутью.

В углу привалился к стене пузан Шавелло. На лбу у него блестело запекшееся пулевое отверстие, чернея струйкой крови.

Елена застыла, едва сдерживая крик – туша «партнера» шевельнулась.

– Что, страшно? – хихикнул Юзек, сдирая с переносицы ужасную «кровоточащую» наклейку.

– Чтоб ты сдох! – искренне пожелала фон Ливен. – Как ты меня напугал, скотина!

– Ага! – радостно поддержал ее Шавелло. – Тебя аж передернуло! Черт, еле успел наклеить… А те не разобрали!

– Кто – те? – нетерпеливо спросила девушка.

– Жиды!

– Какие, к черту, жиды?

– Да я откуда знаю? Из Моссада, наверное… Они по-своему балакали, я только одно слово разобрал – «рабби».

– Ах, вон оно что… – протянула Елена, складывая паззл.

– Не удалось нам куш сорвать, да, партнерша? – заворочался Юзеф. – Пошли отсюда, пока эти не вернулись! Я и так пересидел…

– Тебе лучше остаться, «партнер», – ровным голосом молвила фон Ливен, направляя пистолет. Верная «Беретта» дернулась в руке, и в гладком лбу великого комбинатора засквозило кровью зияние. Всамделишное.

Там же, раньше

Усталость накопилась такая, что мозг отупел, а тело оцепенело. Я сидел, прижимаясь спиной к стенке фургона, вяло сопротивляясь тряске с болтанкой. Даже, когда вэдэвэшники расстреляли «Стар-200», прущий впереди, у меня лишь холодок по хребтине оплыл.

Набожные «зомовцы» крестились, а я лишь поглядывал на них, безразлично и рассеянно.

Встряхнулся в пункте назначения.

– Выходичь! – рявкнул мордатый пшек, красноречиво дергая стволом.

Неловко выпрыгнув, я оказался будто в съемочном павильоне, где пьяный режиссер перепутал декорации – вымурзанный грузовик загнали в обычную комнату. Особенно меня впечатлили горшки с геранью на подоконнике.

– Шибче! Шибче, пся крев! – орал Вихура, суетливо распахивая исцарапанные дверцы шкафа. – Шибче!

Мало что разумея, я вскинул руки, готовясь наткнуться на вешалки со всякими куртками – и чуть не полетел с крутой лестницы, зажатой между темно-коричневых кирпичных стен. Спустился бегом, чтобы не упасть, не уйти в кувырок…

За мной топотал упитанный «зомовец», посвечивая фонарем. Луч метался со стен на сводчатый потолок, а в моей голове перекатывалась одна и та же мысль – сподобился, мол, в настоящий подземный ход спуститься! А то всё по траншеям каким-то шастал.

«Ух, и везет же мне…»

С разбегу я шлепнул ладонями по стене, и содрогнулся, до того она была стылой и склизкой. Зато стройматериал хорош – тевтоны лепили кирпичи из местной глины, замешивая раствор на яйцах и бычьей крови. Рыцарское ноу-хау.

– Янек, идешь пэрвше, – скомандовал Франек.

Упитанный, поправляя ремень «РАКа», молча кивнул и затопал впереди, освещая мрачный коридор – вздрагивающий круг света падал то на арку, то на свод, то вдруг выделял неглубокую нишу. А пол из каменных плит луч подметал особенно тщательно, как веник у домовитой хозяйки – во избежание. В подземельях Мариенбурга хватало сюрпризов…

Ромуальдыч ускорил шаг, равняясь со мной.

– Наверху сотни комнат и залов, – тихонько бубнил он, – десятки коридоров, а подвалы начинаются во дворце великого магистра…

– Бывали в замке? – шевельнул я губами.

– Приходилось, – хмыкнул Вайткус. – Эсэсовцы устраивали здесь свои радения…

– Молчать! – нервно рявкнул Вихура.

– Да чтоб вас… – выдохнул Машеров.

Киврин с Корнеевым пытались поддерживать его, но Петр Миронович лишь сердито пыхтел – дескать, крепки бульбаши, не сломить их всяким пшекам! Томаш незаметно страховал его, прикрывая спину.

Я покосился на «зомовцев». Те шагали в ногу, отставая от нас на пару метров, а пистолет-пулеметы так и дергали дулами – поляки были на взводе…

– Стачь! – глухо крикнул Янек, и заводил фонариком.

Луч проваливался в аккуратную яму-ловушку, выложенную кирпичом. Когда-то ее запирала железная крышка-решетка, поверх которой уложили тонкие каменные плиты – от пола не отличишь. А ступишь на них – тут же сработает нехитрый механизм…

Ахнуть не успеешь. Будешь лежать с переломанными ногами, и с ужасом думать о последних днях и ночах, которые проведешь тут, в каменном мешке – без еды, без воды, без надежды, пока смерть не избавит от мук…

Я осторожно заглянул в провал. Решетка сгнила, обвисая на ржавых петлях, а битые плиты валялись внизу, раздробив чьи-то кости.

– Прыгать? – с сомнением спросил Арсений Ромуальдович.

– Да нет, – буркнул Машеров. – Вон, тащат…

Двое подручных Вихуры перекинули пару толстых досок, и прошли первыми по шаткому мостику. Он сгибался и пружинил под ногами, но держал.

– Не спеши, Мироныч, – ворчал Вайткус, – чтобы не качало…

– Да уж как-нибудь…

Одолев старинную западню, мы вышли в «колонный зал» – коридор расширился, и четыре или пять необъятных колонн удерживали свод.

– Пришли! – торжественно объявил Вихура, и отворил скрежещущую железную дверь с мощными заклепками. Очередная КПЗ?..

Это случилось в следующую секунду. Гулко загоготали автоматы, выбивая «зомовцев». Крики умирающих взвились, перекрывая выстрелы, а вот сами стрелки почти не показывались, мечась стремительными тенями.

– Русские, не бойтесь! – пронесся гортанный крик. – Мы за вас!

Из-за могучей шестигранной колонны выскочил крепкий ладный парень с короткоствольным «Узи», и крикнул:

– Шалом, я Ливлат Цион!

Цион отсекал похищенных от похитителей, но вот Франек был резко против. Злобно взвизгнув, не хуже проржавевшей двери, он полоснул из «РАКа», задевая иудея, и развернулся к нам – оскаленная морда искажена ненавистью и страстным желанием убивать. Не вышло обменять на валюту? Так не достаньтесь же вы никому!

Крайняя мысль еще мелькала в голове, а руки действовали. Левой я перехватил пистолет-пулемет за цевье, а правой стегнул Вихуру по горлу. Поручик умер мгновенно, но палец продолжал давить на спуск – пули хлестали по своду, обсыпая кирпичное крошево. Я вырвал «РАК», очередь захлебнулась, но тут же захлопали одиночные выстрелы – вспышки наплывали из коридора, а в хаотичном свете брошенных фонарей перебегали неясные тени.

– Ми-иха!

Я даже ослабел, узнав голос Рустама, и крикнул:

– Здесь мы! Осторожно только!

– Эй, кто тут? – забасил один из «царевичей».

– Ой-вей, Ванёк! – насмешливо ответила полутьма. – Ну, ты даешь!

– Юваль?! – Рахимов захохотал. – Ах, ты, жидовская морда! Я уж думал, тебя саудиты уделали!

– Да хрен там…

– Контроль! – сипло предупредил Умар.

– Не! Не! – заверещал «трехсотый».

– Да! – рявкнул Юсупов.

Гулко треснул выстрел.

– Ливлату плохо! – закричал по-русски невысокий плотный парень, склоняясь над раненным.

«Мой выход!»

– Ну-ка… – я опустился на колени.

Ливлат, шевеля бледными губами, зажимал ладонью рану с краю живота, но кровь сочилась между пальцев, марая одежду и набухая лужицей.

– Нож! – скомандовал я.

Невысокий, словно ассистируя, мигом щелкнул пружинным «спринг-найфом». Я распорол рубашку и оголил трепещущую плоть.

– Спокойно, Ливлат, – заворковал я, – больно не будет…

– Навылет прошла, – выдавил «ассистент».

– Как звать?

– Ариэль… Ари.

– Одна навылет, Ари… Угу… А вот другая застряла… Но вроде селезенка цела… Угу… Сейчас мы…

Я сунул пальцы правой в рану, левой ладонью водя по окровавленному животу. Хриплое дыхание Ливлата сбилось.

– Потерпи секундочку… Ага! Ухватил!

Зажав пулю кончиками указательного и среднего пальцев, я вытянул зловредный кусочек металла, отшвыривая прочь.

– Рустам! – голос мой звучал напряженно. – Уводи наших! Чего зря стоять?

– А ты?

– Мне залечить надо… Топай, топай!

– Ладно… – заворчал Рахимов. – Умар! Остаешься, поможешь.

– Яхши…

– Етта… Миша, мы будем ждать!

– Да я быстро…

Сведя пальцами края раны, скользкие от крови, я наложил сверху ладонь. Посыл вышел мощный, сам не ожидал.

– Печет… – шепнул Ливлат.

– Нормально…

– Где это ты так навострился? – полюбопытствовал Умар, приседая на корточки.

– Дед научил, – соврал я. – Он у меня в НКВД служил и, вот так вот, руками, раны товарищам затягивал. У него позывной был – «Шаман».

– Здорово…

– Да тут ничего такого, просто организм тормошу. Тот пугается, и давай регенерировать…

Юсупов хихикнул.

Почти касаясь накачанного пресса Циона, я плавно водил ладонью вокруг раны, а болезный уже робко улыбался, чуя, что судьба снова явила милость.

Сверху давила толща земли, нагромождения стен и башен замка, а я бродил душою по ночному Первомайску. Сейчас там – на улице Ленина, на Автодоровской, на Киевской – стынет тишина. Изредка громыхнет кузовом заблудшая машина, залает пес – и снова опускается безмолвие. До рассвета еще далеко, но на востоке потихоньку зреет утро, проклевывается серая призрачная мгла, намекая на скорые сумерки.

Ритка спит… И Настька спит…

Я вздрогнул, выныривая из дремотной мути. Когда ж мне удастся лечь – и заснуть?

– Всё… – зевнул я, с усилием вставая. – Тащите! Только осторожно, рана едва-едва затянулась…

– Спасибо! – выдохнул Ариэль.

Сцепив руки с Умаром, они усадили Ливлата на дружеский насест, и понесли. Я поплелся следом.

Глава 5

Воскресенье, 20 апреля. Раннее утро

Мальборк, улица Пястовская

Когда мы вышли из подворотни, на улице стало чуть-чуть светлее. Неужто наши блужданья в подземельях замка отняли столько времени?

Черное небо потихоньку набирало синевы, а восточный край небосклона набухал сумраком, обещая зарю. Смутно очертились башни и высокие острые крыши Мариенбурга. Так я и не побродил по рыцарской общаге…

Предрассветная тишина не прятала даже шорохи, и отдаленный гул моторов услыхали все.

– Кому-то не спится, – хмыкнул Юваль.

– Спорим, воякам? – в Умаре проснулся азарт, тут же сменившийся настороженностью. – Сюда, вроде…

Из-за угла вывернула парочка бэтээров и БДМ – словно двое здоровенных парнюг провожали хрупкую барышню. Лучи фар мазнули по стенам домов, по темным окнам, и закачались на асфальте. Взревывая моторами, броневики болотного цвета подкатили к нашей гоп-компании и замерли, сыто клокоча.

Десантники, рассевшиеся на броне, мигом нацепили голливудские улыбки, а коренастый белобрысый офицер с пыхтением полез из люка. Грузно спрыгнув на землю, он небрежно сунул берет под погон с тремя крупными звездочками. Наверное, чтобы не мешать русой челке падать на глаза.

– Успели-таки! – сверкнул он зубами, и четким, заученным движением бросил ладонь к виску. – Полковник Кондратьев. Здравия желаю, товарищ Машеров! Мы за вами. За всеми гражданскими! Мне приказано доставить вас на аэродром, так что извините, автобусов не держим!

– Ничего, – проворчал генсек, – в тесноте, да не в опасности.

– Эт-точно! – ухмыльнулся Кондратьев.

– Разрешите ваши документы, товарищ полковник, – вежливо обратился Рустам.

Офицер серьезно кивнул.

– Правильно, бдительность прежде всего, – он передал бумаги с печатями Рахимову, и обвел спецназовцев спокойным взглядом. – Благодарю за службу, товарищи. Вы не только освободили заложников, но и спасли репутацию страны – о захвате Генерального секретаря ЦК КПСС не сообщали…

– …И не надо! – перебил его Машеров. – Едем.

Рустам молча вернул бумаги, и козырнул, отступая на шаг, как бы становясь в строй. Мавры сделали свое дело.

– По машинам! – гаркнул полковник.

– Товарищ командир, разрешите! – воскликнул юркий сержантик. Его белая нарукавная повязка с красным крестом напомнила мне школьные годы и строгих девчонок-санитарок, не пускавших в класс нерях. – Врачей нет, так хоть так… Вот! – он вытащил из рюкзачка несколько бутылочек. – Тут тонизирующий витаминный настой для космонавтов. Пейте!

С помощью Кондратьева он раздал «витаминчики», даже «царевичам» досталось. Мою порцию протянул сам полковник, и залихватски подмигнул: всё путем!

– Вкусненько! – заценил Ромуальдыч. – На «Байкал» смахивает…

– По машинам!

Выглотав настой, я вернул посуду бойкому сержанту, и поплелся, куда сказано – на усталость наложилась слабость после сеанса целительства. Просто никакого, меня усадили в БДМ с трафаретным изображением белого орла и номером «102».

«Как у «тридцатьчетверки» в «Четырех танкистах»…» – сонно подумал я, устраиваясь на сложенном брезенте.

– Будет шумно! – оскалился мехвод, повернувшись.

– Шумите…

Меня засасывало в теплое болото сновидений.

Там же, чуть раньше

Вернувшись, Елена устроилась за рулем «Волги» и длинно вздохнула. Сомнения лишь трогали ее легким касаньем – уголовники Вихуры скоро уподобятся мальчуганам Юзека. Спецназ свое дело знает.

Тянуло, конечно, в гущу, но она там точно лишняя…

Лишь теперь фон Ливен ощутила чужое присутствие, и накрыла рукой «Беретту». Впрочем, вопрос ее звучал спокойно, без тени раздражения:

– Кто вы?

Темная фигура на заднем сиденье шелохнулась.

– Извините, мадам, – мужской голос таил в себе нотку иронии, – привычка давней и глупой юности! Я вовсе не хотел вас пугать, но… мне стало интересно. Слишком много народу сошлось этой ночью. Ваше лицо я разглядел… Позвольте представиться: Рехавам Алон. То ли раввин, то ли полковник.

– Скорее, второе, – усмехнулась Елена, расслабляясь. – Наслышана о вас… рабби. Так это ваши ребятишки порезвились в мезонине?

– Мои. А…

– Нет, я не имею к тем «гориллам» никакого отношения, – ответила девушка, не дослушав вопрос. – Это люди Юзефа Шавелло.

– М-м… Вот как… А то мои «гвардейцы» лишь сообщили, что нейтрализовали четверых неизвестных.

– Троих, полковник, – улыбнулась Елена с оттенком превосходства. – Самого Юзека добила я.

– К-хм… М-да… – донеслось сзади.

– Меня зовут Елена фон Ливен, действую по заданию КГБ… Это я на тот случай, если вам вдруг придет в голову сделать контроль мне самой.

– Мадам! – голос Алона исполнился укоризны. – Как вы могли такое подумать! Ну, раз у нас ночь откровений… Меня попросили спасти заложников… Хотя бы одного из них.

– Петра Мироновича? – приподняла бровь девушка.

– Михаила Петровича.

– Мишу?! – возрадовалась фон Ливен.

– К-хм… Ну, да. Однажды он спас меня самого.

– И меня!

– М-да… Нити судьбы сплетаются так причудливо… О! – заелозил ночной гость. – Выходят! Быстро они…

Елена жадно всмотрелась – люди в комбезах мешались со штатскими, хотя выправкой отличались все. Ну, почти… Вон те двое молодых – явные шпаки.

– Миша жив! – облегченно выдохнул Алон. – О, Ливлата ранило…

– А вон Машеров! Выходим?

– Стойте!

По темной улице загуляли яркие лучи фар, и целый взвод бронетехники перегородил улицу. Буквально в двух шагах от «Волги» спрыгнул ладный полковник ВДВ, засовывая берет под полевой погон.

– А, это, наверное, за Машеровым, – догадалась фон Ливен. Она уже изготовилась открыть дверцу, как вдруг замерла. Бравый десантник отдал честь, прикладывая ладонь не по уставу. В памяти сразу всплыли сценки муштры на полях Форт-Брэгга. – Это же… Ч-черт… Это же Майкл Андерсон, агент ЦРУ!

– Берите выше, – процедил Алон. – Майк – резидент в Польше!

– Надо… – рванулась девушка.

– Сидеть! – шикнул моссадовец. – Вмешаемся – возникнет заварушка, и многие полягут! На броне десяток ряженых морпехов, а они хорошо обучены убивать!

Напряженный, шепча страшные проклятья из Каббалы, он внимательно следил за происходящим.

Проверяют документы… Пьют что-то… Рассаживаются… Миша залезает в БМД… Трогаются…

Дождавшись, пока бэтээры отъедут, Алон каркнул:

– Пошли!

Елена выскочила первой, и закричала:

– Это захват! Американцы это! А десантник без берета – резидент ЦРУ!

– Ах, я ишак! – зашипел спецназовец восточной наружности.

– По машинам! – скомандовал Алон.

За руль «Волги» упал Иван Второй, рядом плюхнулся тот самый азиат, а девушке достался широкий подлокотник, иначе не поместиться. Израильтяне набились в «Полонез», и обе легковушки, шаркнув шинами и газуя, бросились в погоню.

Тот же день, позже

Польша, окрестности Эльблонга

Томаш Платек чувствовал себя одураченным, но ситуация его даже забавляла. Ситком, да и только.

Цели своей он добился («И добил!» – мелькнуло в голове), а то, что ветер случайности снова спутал его судьбу с Мишиной, вызывало к жизни подзабытый азарт. Ничего не мешало остаться в Мальборке, но он-таки увязался за русскими, словно всерьез играя роль личного шофера генсека.

Не хотелось их бросать – уж очень подозрительными казались нежданные перевозчики. Почему полковник отдавал честь без берета? Это ведь у любого служивого из России – на уровне рефлекса! А почему на броне – орел Войска Польского? Что, у Северной группы войск СССР бронетранспортеры закончились? Неувязок и зазоров хватало, все их можно объяснить, каждое по отдельности, но, собранные в кучу, они вынуждают хмурить лоб в раздумьях и перебирать версии. Дедукция ему в помощь…

Томаш сдвинул манжет, и глянул на «Командирские». Пять минут прошло, как БТР замер на обочине. Десантники попрыгали с брони, и мехвод удалился, на пару со стрелком…

– Глухо, как в танке, – проворчал Машеров, заметно нервничая.

– Может, выйдем? – неуверенно спросил Чесноков.

– Да, наверное. Чего зря сидеть?

Через броню глухо донеслись шаги, и люк звучно лязгнул, отпираясь. Внутрь просунулся Вайткус.

– Никого, Мироныч! – со злостью обронил он. – Мы одни на трассе! Я в амбразуру подглядывал – там автобусик стоял. Вот весь еттот десант на нем и умотал!

– Десантники не настоящие, – вынес вердикт Платек.

Майор витиевато заматерился, а Генеральный брюзгливо скривил губы:

– Цирк уехал, а клоуны остались!

– Не все, – помрачнел Арсений Ромуальдович. – Володька с Витьком со мной, а вот Миши нигде нет!

Тот же день, позже

Вислинская коса, Морска-Криница

Разбудило меня солнце. Я проморгался, протер глаза – и похолодел. Вокруг меня шатался и подвывал автобус – наверное, местный «Ельч». А БМД? Она мне приснилась, что ли?

Сознание цеплялось за дурацкие измышления, лишь бы не признавать дурацкого факта – мою тушку во сне кантовали. И перегрузили…

Не думая, я отер ладонями лицо. Ага. Не связан. Это уже плюс. А муть какая в голове… Будто всю ночь самогон хлестал.

«Тонизирующий настой!» – зло скривились мои губы.

Сдерживая стон, я покрутил головой, и осмотрелся. «Ельч» катил по узкому шоссе, все пассажиры – бравые парни, стриженные «туго и упруго». Выправка в них чувствовалась даже в положении сидя. Утрешние десантники? Возможно, хотя лиц их я не рассмотрел в потемках.

Тут на меня оглянулся давешний полковник, прикинутый, как турист, и добродушно оскалился.

– Доброе утро! – весело крикнул он. – Как спалось?

– Вашими молитвами, – вытолкнул я. – Куда вы меня везете?

За окнами тянулись две бесконечные панорамы. Слева распахивалось море, пробующее по-летнему голубеть, справа высились сосны, запуская корни в мелкий желтый песок.

– На курорт! – воскликнул Кондратьев.

Кондратьев ли?

– Как вас звать по-настоящему? – брякнул я наугад, переходя на инглиш.

Дежурная улыбка сползла с полковничьих губ, трансформируясь в серьезное, даже немного торжественное выражение. Легко поднявшись, мой визави пересел ко мне.

– Меня зовут Андерсон, – отрекомендовался он, – Майкл Андерсон.

– Цэрэушник, что ли? – я пренебрежительно выпятил губу. – Резидент?

Андерсон сделал вид, что нисколько не уязвлен моим тоном, и даже выдавил снисходительную улыбку.

– Да, мистер Гарин, я представляю Соединенные Штаты Америки. Когда стемнеет, где-то там, – он махнул в сторону моря, – всплывет атомная субмарина «Халибут». У пляжей Гданьского залива мелко, но в полумиле от берега глубины достаточные, пятьдесят-семьдесят метров. Вас доставят на борт атомарины, и вы отправитесь в свободный мир!

– А я там ничего не забыл, мистер Андерсон, – глумливо усмехнулся я. – Тоже мне, нашли переходящее Красное знамя!

Рукоятка «Кольта», блеснувшая под пиджаком резидента, так и просилась в ладонь.

Какова диспозиция? Ага…

На диванчике впереди меня покачивался всего один «десантник», правда, могутный – плечи чуть ли не в два обхвата, шея толще головы. Сзади расселось двое.

Автобус как раз сбросил скорость, прокатываясь по улице курортного городишки, пустынного до самого лета. Такое впечатление, что осенью жители уехали вместе с отдыхающими.

Осталась позади окраина, замелькали причалы, а дюны с правой стороны устремились к небу, громоздя песчаные горы на десятки метров вверх.

– Подъезжаем, – мурлыкнул резидент.

Я вонзил костяшки пальцев в ту область его крепкой шеи, где бился жгутик сонной артерии. Сильный удар прикончит моего похитителя, а мне достаточно, чтобы он поплыл, впадая в грогги. Получилось.

Подхватывая левой никнущее тело, правой я выхватил пистолет. Сидящего впереди бугая саданул рукояткой по затылку, не экономя. И тут же направил «Кольт» на задних.

– Сидеть! – рявкнул я на хорошем английском. – Иначе пристрелю этого говнюка!

Морпехи – а кто ж еще? – замерли, переваривая полученную информацию. Андерсон застонал, зашипел, и я сунул ему ствол ниже подбородка.

– Вставай! И не дергайся! Иначе запачкаешь салон мозгами!

Водитель затормозил и остановился.

– Открывай!

Взвизгнув, хлопнув, дверцы распахнулись.

– Пошли, погуляем!

– Вы совершаете непоправимую ошибку, мистер Гарин, – прохрипел цэрэушник, задирая голову.

– Переживу!

Я спустился на ступеньку, подтягивая резидента, когда морпех напротив решил сыграть героя-одиночку. Он даже успел достать свой красивенький револьверчик, огромный «Магнум», а вот на то, чтобы вскинуть огнестрел и нажать на спуск, времени не хватило.

Я истратил патрон первым – кровью забрызгало стекло, а убитый морпех мягко кувыркнулся на пол. Немая сцена.

– Сказал же – сидеть! – зарычал я, изображая плохого русского парня из голливудских стрелялок, и выбрался наружу. Свежий морской воздух мигом развеял пороховой дым, а запах йода смешался в коктейль с густым хвойном духом.

Визжа тормозами, остановилась «Волга». Из нее чёртиками выпрыгнули «царевичи», Рустам и Умар. Последней показалась Елена фон Ливен, вооруженная «Береттой» – и ослепительной улыбкой.

– Миха, держись! – взревел Рахимов, бросаясь ко мне, и я с облегчением оттолкнул Андерсона. Резидент выстелился на песке, и поднял руки, не вставая – лежачего не бьют…

– Наши! – осклабился я. – Красные!

И опять рявкнул мотор. Мятый «Полонез», дрифтуя, остановился в заносе. Юваль… Ари… Имени четвертого я не знал, а Ливлат слабо махал мне с заднего сиденья. Зато во всей красе явил себя Рехевам Алон.

– Миха! – вскричал он, улыбаясь во все тридцать два своих и вставных. – Как же я рад вас видеть!

– А уж я как!

Сухая ладонь рабби сжала мою с неожиданной силой.

– Докладываю! – оживленно затараторил он. – Все живы и здоровы, едут на аэродром в Ольштыне! А, нет, вру – не все! Томаш… как его…

– Платек, – подсказал я.

– Да! Платек остался.

– У него свое задание, – улыбнулся я. – И свой путь.

– «Царевичи» – раздался зычный голос Рустама. – Пакуйте этих!

– Есть!

– Умар, отгони автобус, а то вид портит. Знаешь, куда? К нашим погранцам! Доложишь всё, вызовешь подкрепление… Генлейту отзвонишься!

– Есть!

– Обязательно!

– Да понял, понял…

– Р-распустились! Юваль! Поспрашивай нашего дорогого гостя!

– Я есть дипломат! – возмущенно завопил Андерсон.

– А мы-то не знали… – сокрушенно вздохнул Рахимов. Пнул «дипломата», и заорал: – Выкладывай всё, как на полиграфе! Иначе… – он зловеще улыбнулся: – Будем резать, будем бить…

Ари Кахлон молча щелкнул пружинным ножом, небрежно поводя лезвием.

– Люблю гласность! – расплылся я, и присел на облупленный лежак, забытый с осени.

– Миша, – мягко сказал Алон. – А вам домой не пора?

– Успе-ею… – меня потянуло на зевоту. – Надо ж кино досмотреть. Поп-корна нет, так хоть под сухпай…

Тот же день, позже

Нью-Йорк, Пятая авеню

– Заходите, Фри, – сказал Вакарчук, посмеиваясь. – Будьте, как дома!

Громадная квартира, раскинувшаяся на весь этаж, подавляла богатством и роскошью. Степан нарочно обставил жилье антикварной мебелью, устлал пол драгоценными коврами, сотканными в Исфахане и Тебризе, завешал стены подлинниками всяких Гейнсборо, да Караваджо. Привыкай, наследничек…

Фримен Уиллет бродил по комнатам, словно в музей угодил.

– Спасибо, сэр, – подал он слабый голос. – Это… непередаваемо! Понимаете… В детстве… Я тогда жил у бабушки с дедушкой, на ферме в Канзасе. Правда, оказалось, что никакие они не родственники, но оба по-настоящему привязались ко мне, особенно бабушка Элспет. Да и дед Джубал… Мы с ним катались на тракторе, и чинили его, и сажали кукурузу… А домик там маленький совсем. Глубинка! По воскресеньям мы наезжали в городишко по соседству, на дедушкином пикапе, уже тогда стареньком. Был скромный шоппинг, и пончики, и яблочный пирог… – Фримен вздохнул. – Как это не удивительно, я скучаю по тем временам. Да, бедненько, простенько, но кукурузное поле – это же настоящие джунгли! А у ручья я соорудил настоящий индейский типи. Только вместо оленьих шкур накрывал кусками брезента – дед дал… А потом был универ, и комната на троих студиозусов. Оболтусов. Понимаете, у меня никогда не было даже собственной комнаты! А тут…