Свобода от воспитания бесплатное чтение

Дима Зицер
Свобода от воспитания

© ООО Издательство «Питер», 2016

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Введение

Однажды я представил, как могло бы выглядеть письмо родителей к детям. Ну вот если бы действительно мы по-честному написали то, что думаем. Представил и написал такое письмо.

И вот что получилось:

Дорогие наши!

Пришло время признаться: мы очень вас любим. Почти всегда. Любим, как умеем, ведь никто не учил нас любить. Но мы, правда, очень-очень стараемся. Когда есть на это силы.

Мы ужасно боимся. Боимся всего на свете: ваших новых друзей, болезней, осуждения соседей, проблем в школе, прошлого и будущего. Мы цепенеем от этого страха и поэтому совершаем многие ошибки. Знайте: в большинстве случаев, когда мы выглядим такими агрессивными и несправедливыми, мы просто находимся в состоянии шока и не можем, не умеем из него выйти. Потому так часто мы кажемся вам несдержанными, раздраженными, злыми. Пугаясь самих себя и своего поведения, мы раз за разом повторяем одно и то же, надеясь, что именно это и запомнится вам, надеясь на ваше прощение в будущем: «Мы делаем все это любя, потом будете нас благодарить». Какое там благодарить… Честно говоря, мы и сами в это не верим, но нужно же что-то говорить, как-то держаться на плаву. И мы уныло повторяем, что благодарны своему прошлому. Каждый раз мы даем себе слово измениться, но снова и снова проваливаемся в эту пропасть жуткого страха, выходом из которой становится новая агрессия. Так вели себя по отношению к нам, поэтому еще до того, как мы успеваем подумать, сама собой выскакивает привычная подсказка: «Отругай его, лиши его воли, отними у него право на ответ». И мы делаем это, оставляя вас незащищенными и растерянными, выдавая собственный кошмар за воспитание, прикрываясь изощренными формулировками. Что нам делать? Мы и сами не знаем, как вырваться из этого порочного круга…

Мы мешаем вам идти своим путем. Поверьте, мы делаем это не специально: мы просто очень сильно запутались. Со всех сторон нам твердят, что и как НУЖНО делать, и никто – НИКТО – не спрашивает, чего нам хочется. В определенном смысле мы и забыли, как это – хотеть. Потому мы и вас лишаем права на хотение: так мы стремимся оправдать себя. Так мы делаем вас себе подобными, ведь тогда мы сможем сказать: «Все люди такие». И получить иллюзию спокойствия хотя бы на время. Чтобы потом снова усомниться и сорваться.

Мы прерываем вас в тот самый момент, когда делать этого нельзя ни в коем случае. Когда вы останавливаетесь посмотреть на яркий цветок, мы немедленно вспоминаем, что пора домой; когда вы задаете нам неудобный вопрос, мы вместо того, чтобы вместе найти ответ, начинаем что-то врать о срочных делах; мы не даем вам сделать ни одного шага, поскольку боимся, что он окажется ошибочным. Мы уже попросту привыкли в любом поступке искать опасность и подвох. В глубине души мы знаем: это просто наша родительская галлюцинация, но нас так часто учили, что мир опасен, что мы и сами в это поверили.

Мы отчаянно убеждаем вас в том, что знаем правильные ответы на любые вопросы, и при этом впадаем в ступор при первых же отклонениях от заданного когда-то курса. И потому не позволяем вам отступать ни на йоту от правил, которые для нас самих давным-давно уже ничего не значат.

Мы хотим быть успешными родителями. Нам кажется, что общество требует этого от нас. Но общество огромно и аморфно и, конечно, ничего не может от нас требовать. Но так страшно всерьез задуматься о том, какой вывод из этого следует. И мы вновь и вновь выдаем собственную дурную привычку за норму общепринятой морали.

Пожалуйста, помогите нам, дайте второй шанс! Научите нас пробовать мир на ощупь, научите не бояться, удивляться, хотеть. К сожалению, сила находится на нашей стороне: научите нас правильно ею пользоваться, а лучше – не пользоваться вовсе. Будьте терпеливы с нами – мы так часто сами не ведаем, что творим.

У нас есть лишь одно смягчающее обстоятельство. Мы вас любим. Почти всегда.

Примите это, если получится, и простите нас.

И, прощая, поступайте по-своему.

Почему и зачем я написал это? Дело в том, что я уверен: начинать наш разговор нужно с правды. С той правды, которая касается лично нас, а вовсе не детей, учителей, общества. Если мы не осознаем, что именно с нами происходит, что движет нами, заставляет совершать такие разные, порой странные поступки, делать резкие заявления, часто понимая, что они способны испортить не только отношения с близкими людьми, но и всю нашу жизнь, нам никогда не удастся ни изменить эти отношения так, как нам мечтается, ни тем более измениться самим.

Поэтому давайте постараемся построить максимально честный диалог. Будем сомневаться, спорить, останавливаться и возвращаться назад, повторяться и перепрыгивать с одной темы на другую, но договоримся все это делать действительно честно. Да и стоит ли иначе? Ведь говорить мы будем о самых важных людях на земле – о себе. Ну и, конечно, о тех, кто призван сделать нашу жизнь по-настоящему счастливой и гармоничной, – о тех, кого мы любим…

* * *

Ох уж эта детско-родительская тема! Ну сколько же можно? Писано-переписано, сказано-пересказано… И все-таки… Все-таки я сажусь за книгу именно об этом, более того, делаю это с огромным удовольствием, поскольку совершенно уверен: отношения между любимыми людьми, в частности между родителями и детьми, должны привносить в нашу жизнь радость поиска и удовлетворение познания, быть легкими и приятными, полезными и наполненными смыслом.

Отчего же они не всегда (мягко говоря) таковы?

Дело в том, что есть здесь один любопытный парадокс, о котором было бы интересно поразмышлять.

А именно: большинство книг и статей о детско-родительских отношениях написаны с точки зрения наших взрослых обязательств: как поступать в тех или иных ситуациях, как нужно реагировать на то либо другое поведение чада, как дóлжно вести себя в его присутствии, в чем состоит родительская ответственность и т. п. Одним словом, одно сплошное наше родительское долженствование. Которое неминуемо тянет за собой и тотальное долженствование детское.

А собственно говоря – почему? Ведь отношения любви непременно включают в себя свободу, право на самих себя: не теряем ли мы в погоне за тем, «как должно», суть счастливых отношений, то есть то, «как хочется»?

Если дети и родители личностно равны (это утверждение может вызывать вопросы или несогласие – ответы обещаю дать чуть позже), значит мы имеем полное право обсуждать и нашу взрослую свободу, и наши взрослые права наравне с детскими.

Вот я и предлагаю взглянуть на детско-родительские отношения именно с этой точки зрения – с позиции наших прав и нашей свободы.

Мы, родители, слишком часто сами загоняем себя в расставленные нами же капканы. Начинается этот процесс еще задолго до рождения ребенка. Нередко появление нового человека воспринимается родителями как возникновение ограничений и окончание счастливого периода беззаботной свободной жизни…

А ведь отношения между детьми и родителями нужно рассматривать в первую очередь (а возможно, и только) как отношения между любимыми. Разве не так? Мы любим наших детей (во всяком случае, большинство из нас часто об этом говорят), и они нас тоже любят (во всяком случае, большинство из нас на это сильно надеются). Конечно, читателям понятно, что природа родительской любви – штука особенная, иррациональная и субъективная. Поэтому мы поговорим о проявлениях этой любви. Попробуем рассуждать не столько о том, что и кому мы должны, сколько о том, чего хотим мы сами.

Вероятно, на такой вопрос мы ответили бы примерно так: хотим дружить с любимым, разговаривать на разные интересные темы, ходить в театр, кино, заниматься вместе всякой всячиной, спорить иногда, возможно, иногда ссориться, снова радостно мириться. Одним словом, хорошо проводить время.

Что же мы делаем в реальности?

«В девять ты должен быть в постели», «Пока не скажешь “пожалуйста”, ничего не получишь», «Пока не доешь – никуда не пойдешь» и т. д. Список родительских указаний бесконечен.

Откуда же он берется, этот список? Почему необходимо соблюсти именно эти правила? Нет-нет, погодите говорить, что так надо. Я спрашиваю: почему, зачем? Разве от выполнения подобных установок наша жизнь становится счастливее, радостнее? Разве не наоборот?! И уже много лет мои оппоненты в ответ на это не находят ничего лучше, как полушутя-полусерьезно цитировать фразу из известного фильма: «Живут не для радости, а для совести…»

Очевидно, что в большинстве случаев мы сами становимся разрушителями собственного спокойствия, придумывая неприятные нам правила. Разве не так? Предоставляю читателям возможность честно проверить рациональный смысл большинства вводимых родителями законов.

Попробуем определить моторы, которые заставляют нас действовать подобным образом.

Вообразим чудную картину: выходной весенний день, поют птицы, играют дети, народ прогуливается по парку. Вы идете со своим пятилетним сыном (или дочерью) на обед к бабушке. Прекрасное настроение у вас обоих. Вы держитесь за руки и чувствуете, что живете в той самой минуте, о которой говорят: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!» И тут полный того же светлого чувства ваш ребенок говорит: «Купи мороженое»…

Остановимся на секунду. И скажем правду: как же много родителей в подобной ситуации готовы разрушить эту замечательную атмосферу одним словом! Наш ответ всегда готов, например: «Нет, тогда ты не будешь обедать», или «Ты же знаешь, мороженое можно только после еды!», или «Ты что, забыл, у тебя больное горло». Ну и так далее, вы в курсе.

Это тот самый случай, когда модель срабатывает за нас. Тот самый случай, когда нам стоит сделать паузу, кое-что вспомнить, немного подумать – и мы непременно поступим единственно верным способом. Догадываетесь каким? Правильно, поднимем отличное настроение еще на пару градусов и вместе съедим по мороженому. Неужели вам не нравится такой путь?

«А как же все-таки обед у бабушки?» – спросит кто-то. «Не знаю», – отвечу честно. Знаю только, что одно практически никак не связано с другим. Вам важны отношения с любимым человеком? Тогда придумайте что-нибудь. Неужели съеденный борщ важнее вашего общего счастья?!

Напомню, мы говорим о любви. Давайте в качестве дополнительного эксперимента изменим формулировку на чуть более абстрактную: мы идем с любимым человеком весенним днем, и он захотел мороженого. Как мы поступим? Большинство из нас ни за что не будут воспитывать своего возлюбленного на тему больного горла, бабушкиного борща и прочего. Во всяком случае, если мы не планируем в ближайшее время прекратить отношения с этим человеком.

Что изменилось в описании ситуации? Да практически ничего. И любимый на месте, и мороженое, и бабушка. Что же с нами происходит в этот момент? Ну в самом деле – не жалко же нам нескольких рублей! Похоже, действительно просто срабатывает знакомая модель. В приведенном примере – в ситуации, когда нам хорошо, мы разрушаем это состояние, включая мотор ложной ответственности. Мы успели подумать о бабушке, о принятых нормах, обо всем, кроме самих себя. Не жалко ли? Есть, однако, еще один мотор.

Нам, родителям, страшно, все время страшно. Мы живем в постоянном страхе за ребенка. Одним из путей выхода из этого состояния зачастую становится резкое повышение родительского контроля; мы стараемся проконтролировать каждую минуту его жизни, влезть внутрь, во все детали. Именно поэтому так часто нашим первым ответом является «нет». Даже когда мы так сильно хотим сказать «да».

«А вдруг я что-то делаю не так? А вдруг наврежу?..» В моей практике я видел очень мало родителей, которые специально портили жизнь собственным детям. Подавляющее же большинство действительно хотело «как лучше».

Кстати, давайте скажем пару слов о принципе «хочу как лучше». А заодно и о фразе-близнеце «Вырастешь – благодарить меня будешь». Нужно ли доказывать, что использование этих клише представляет собой создание капкана – и для себя и для ребенка? Совсем не всегда мы хотим «как лучше». В случае с мороженым, например, как раз наоборот: мы все делаем, чтобы было хуже.

Еще раз подчеркну: большинство родителей вообще не останавливаются для того, чтобы задать себе вопрос «Чего я хочу?» Какое там «лучше-хуже»! Опять-таки это вовсе не оттого, что мы хотим зла. Напротив, изо всех сил мы стремимся быть успешными родителями. Но ведь «хорошо» и «плохо» – понятия относительные. Поэтому слова наподобие «Я желаю тебе добра» – очень уж виртуальное оправдание. А зачастую (как в ситуации с мороженым) и не вполне честное…

Та же история и с обещанием «благодарить будешь». В большинстве случаев никто никого не благодарит. Да и за что?! За то, что в то время, когда ребенок мог веселиться во дворе, его заставляли пиликать на скрипке? Нет-нет, я вовсе не против занятий музыкой и, поверьте, понимаю необходимость образовательных рамок. Но объективно: игра в прятки с друзьями для большинства из нас гораздо интереснее, чем занятия математикой. Разве нет?

А вырастая, мы многое забываем и снисходительно говорим нашим родителям: «Да, наверное, и правда меня стоило заставлять…» И так из поколения в поколение…

Из этого же корня произрастают постоянные проверки, звонки, допросы и прочее. Давайте-ка честно ответим на вопрос: можем ли мы реально контролировать ребенка? Очевидно, что ответ сегодня один: конечно нет. Тогда что же мы делаем, превращая собственную и чужую жизнь в кошмар? Зачем? Это ведь всего лишь НАШИ страхи, с которыми НАМ нужно как-то взаимодействовать и, возможно, бороться, но уж точно не за счет близкого нам человека.

Следующий мотор нашего поведения запускает оценочная система координат, в которой так или иначе все мы существуем. Мы должны быть успешны, в том числе и как родители. Кто из нас не помнит чувства стыда за своего ребенка? И поводы для этого могут быть самые разные (чаще всего, однако, надуманные). Почему другие что-то умеют, а он – нет? Почему на нее жалуются учителя? Почему он ходит в мятой футболке? Что скажут соседи?! (О, эти соседи, которые так часто диктуют нам нормы жизни!) Заметим, мы вновь действуем в интересах некой виртуальной модели, а вовсе не в собственных и тем более не в интересах любимого человека. Опять реализовываем некую программу.

На деле получается, что мы воюем с химерами: окружающих много, у каждого своя жизнь и свои представления. В любом случае нереально соответствовать всем моделям сразу. Так не обидно ли портить нашу собственную жизнь ломкой дорогих нам людей?

Еще один сильнейший фактор влияния на нас, родителей, – это модели, в которых росли мы сами. Так уж устроена наша жизнь, что неминуемо побеждает тот способ взаимодействия, который знаком нам с детства. Причем что интересно: многие, очень многие молодые люди заявляют в 16–17 лет: «Ни за что не буду воспитывать своих детей так, как воспитывали меня». Но проходит всего несколько лет, и – оп! – знакомая модель побеждает. А что поделаешь? Привычка…

В результате в ответ на вопрос, почему вы воспитываете детей именно так, часто приходится слышать: «Хочу, чтобы он был похож на меня» А если честно? Хотите? Во всем? Или опять стереотип?

Вот и получается, что главное лекарство от наших родительских болезней – осознание. Иными словами, произвольная остановка и ответ на вопрос: «Что и зачем я сейчас делаю?» Или чуть сложнее: «Я это сейчас делаю действительно любя?» Или еще лучше: «Чего я на самом деле сейчас хочу?»

Честные ответы на эти вопросы поразят вас. И они – эти ответы – способны изменить ситуацию на прямо противоположную. За осознанием следует правда. Представим себе обычную для семьи картину: вечер, мама и папа хотят провести время вдвоем – посмотреть фильм, поговорить и т. д. Разве мы не имеем права на это? Так вот, если вместо придумывания дурацких правил о том, что ровно в девять… и так далее, честно сказать: «Мы хотим отдохнуть, побыть вдвоем. Дай нам время на себя», обещаю: пусть не с первого раза, но вы непременно будете поняты. Еще пример: вместо ультиматума по поводу наведения порядка в комнате («Пока не уберешь – гулять не пойдем») соберите разбросанные вещи вместе – будет быстрее, проще, веселее. В первую очередь ВАМ – проще и веселее. Перестаньте постоянно долженствовать: я должен научить его порядку, правильному питанию, режиму и прочему. Просто живите в любви! Результат не замедлит явиться.

У честной родительской свободы есть еще несколько положительных сторон.

Во-первых, это право на себя. Право быть именно такими, каковыми мы являемся. Это сильнейший педагогический фактор, который воспитывает уже сам по себе.

Во-вторых, привычка формулировать собственные желания и мотивации дает нам возможность намного легче взаимодействовать с другими: у нас исчезает необходимость все время заниматься воспитанием, можно позволить себе просто жить, хотя бы время от времени.

И еще одно: когда человек находится в обществе свободных людей, он и сам вырастает свободным; знает, чего хочет, а чего нет; умеет выбирать, выражать свои мысли и желания. Не этого ли мы добиваемся?

Отступление № 1 (серьезное)

Зачем вообще все это надо?

Да, вот именно: зачем нужно вести бесконечные разговоры о педагогике, об отношениях? Зачем раз за разом спорить, отстаивать свое мнение, выспрашивать советы других? Мне кажется, ответ очевиден: мы просто хотим быть счастливыми. Общо? Банально? Да, вероятно, это так. Но сути дела это не меняет. Чего мы, строго говоря, хотим? Конкретно.

Хотим покоя, хотим любить и быть любимыми, хотим, чтобы наши отношения не омрачал бесконечный воспитательный процесс.

«Да помилуйте, возможно ли это?» – воскликнет возмущенный родитель. Во все времена дети были шалунами и нуждались в строгости. Во все времена родительство было не удовольствием, а обязанностью. Нет, даже не обязанностью – бременем…

Отвечаю: это не просто возможно, это НОРМАЛЬНО. Нормой являются как раз отношения любви, а не отношения между воспитателем и воспитуемым. Норма – это когда близкий человек по-настоящему близок, причем не по принципу «Я делаю ему сейчас больно ради него, вырастет – спасибо скажет». Ибо не скажет. Может, и процедит сквозь зубы что-то типа: «Хорошо, что меня заставляли», на самом деле не веря в это. Норма – это когда мы не думаем постоянно о том, что можно и чего нельзя любимому, а просто живем вместе, ежеминутно наслаждаясь общением, да и самой возможностью быть рядом.

Утопия? Нет, нет и нет. Как этого достичь? Вот об этом я и предлагаю поговорить.

Существуют лишь два фактора, которые мешают нам прийти к этому «царствию божьему на земле»: страх и привычки.

Действительно, страх – едва ли не главная движущая сила родительского поведения. В сумасшедшем разрыве между страхом и любовью и лежит большинство наших поступков.

В состоянии страха практически любой человек может совершить множество ошибок. Что же мы делаем? Мне кажется, часто мы и сами этого не знаем. Значит, опять получается: нужно заниматься собой. Не ими, а собой. Чтобы хотя бы начать понимать.

Что касается привычек, тут дело одновременно проще и сложнее. Большую часть поступков мы совершаем почти автоматически, именно по привычке. Стоит ребенку произнести фразу: «Мам, а можно…», как наши уста сами собой готовятся артикулировать твердое «нет». Еще и подумать мы не успели, как уже родилось, неведомо откуда, это самое рычащее «нет».

Привычка возникает из многократно повторенного действия – и того, которое мы просто наблюдали, и того, в котором сами участвовали. Приведу простой пример: если в детстве вне зависимости от того, жарко нам или холодно, нас заставляли надевать шапку, то в 90 % случаев мы станем поступать так же по отношению к собственному ребенку в будущем. И вовсе не из-за того, что мы повзрослели и наши взгляды изменились. «Немедленно надень шапку», – мы говорим машинально.

Если раз за разом в детстве нам отказывали в покупке мороженого под разными предлогами, если мы неоднократно становились свидетелями твердого «нет» в отношении других, есть высочайшая вероятность, что и сами мы автоматически будем запрещать (конечно, если на секунду не остановимся и не задумаемся).

Если реакцией на какие-либо наши действия зачастую является агрессия, она непременно впитается и в нас и станет первой непроизвольной реакцией. Модель поведения фиксируется очень просто.

Именно поэтому, несмотря на клятву, данную себе в возрасте 15–16 лет: «Я никогда не буду воспитывать детей так, как воспитывали меня», большинство из нас с появлением ребенка скатывается в родительскую модель. А что поделать? Мы так привыкли и иначе не умеем. Руки машинально сжимаются, в горле рождается крик, неведомо откуда возникает дичайшее раздражение, основной формой диалога становится запрет. Нам трудно и страшно находиться в таком состоянии, но из этой ловушки как будто нет выхода.

Однако, друзья, выход есть! Чтобы выбраться, нам нужно лишь осознать, что мы находимся в плену всех этих страхов и привычек. И тогда, словно по мановению волшебной палочки, все начнет меняться. Стоит только заметить, что происходит с нами в этот конкретный момент, что творится с руками, дыханием и мыслями. Стоит только осознать, чего мы сейчас хотим, зачем настаиваем на своем…

У меня такой характер…

Что и говорить, с рождением ребенка родители оказываются в сложнейшей ситуации. Посудите сами: жена выбирает мужа, муж – жену. Мы выбираем друзей, приятелей по работе, иногда даже соседей. Ребенок же приходит сам. Таким, каким он появляется на свет. Что же тут поделать? Нужно научиться как-то с этим жить. А бывает непросто, ох как непросто… Впрочем, вы и сами знаете. «Родителей не выбирают» – гласит поговорка. Позвольте, но ведь детей не выбирают тоже! Вот только эту истину мы частенько забываем.

В семье появляется новый человек: каков он? Из всего бесконечного многообразия характеров какой достался ему? Будет он порывист или рассудителен, решителен или опаслив? Из тех ли он, кто с удовольствием засыпает при первой возможности, или из тех, кто может часами куролесить, будучи уверенным, что стоит только заснуть, как начнется самое интересное. Будет ли он верить каждому слову старших или ему обязательно нужно все проверить, потрогать, во всем убедиться самому?

Все люди разные, и в большинстве случаев они просто не могут стать другими. Педагогическая фантазия о том, что любое качество возможно воспитать, – не более чем шарлатанский домысел… Ах, как хотелось бы, чтобы именно так и было. По-нашему. Скажем, по маминым представлениям, ребенку жизненно необходимо есть вареную морковь, и вот пожалуйста – дочь очень любит этот овощ. Считает папа, что мальчик обязательно должен увлекаться игрой в конструктор, прошептал заклинание – и каждый вечер получает собранный сыном самолет.

На деле, конечно, все иначе. Губительное для развития человека противостояние характеров может происходить практически с рождения. И начинается оно с отрицания самого факта наличия характера у ребенка. «Неважно, что ты любишь, будешь есть морковь, и все тут!» Или того хуже: «Нет у детей никакого вкуса! Все формируется!» Думаете, я это придумал? Если бы…

Такая позиция, чаще всего подкрепленная неким дремучим мифом о пользе и вреде, делает несчастными в первую очередь самих родителей. И они снова получают борьбу вместо любви.

А ведь, казалось бы, как просто: если мой друг не любит эту самую морковь, мне, естественно, не придет в голову насильно кормить его этим продуктом. Еще бы, о вкусах ведь не спорят! Но нас как будто подменяют, когда мы имеем дело с детьми.

Мы часто слышим: «Это же ненормально, что она не спит днем!» или «Он совершенно не готов ходить со мной на лыжах, но часами может собирать конструктор». И как поразительно меняется жизнь родителей, воспользовавшихся советом: так не укладывайте ее днем, пусть пораньше ляжет вечером. Да что вы?! А разве так можно?! Ну а почему же нет? Ведь это и есть проявление личности вашего ребенка. И, заметим, свободу удивительным образом обретают оба.

Тревожная мама заявляет: «Мой сын слишком присматривается к людям, он долго устанавливает контакт, очень долго… Он будет оставаться один, пока не удостоверится, что это именно тот человек, который ему нужен. У него мало друзей. Он будет одинок».

Другая, наоборот, сетует на то, что пятилетняя дочь уже через несколько минут оказывается лучшей подругой любого ребенка на детской площадке: «Как она будет жить, ведь нужно сначала изучить человека, а потом уже дружить с ним».

Два таких разных характера. Вернее, четыре характера. (Иногда я думаю: хорошо бы этим мамам поменяться детьми – всем на радость.) А ведь по сути ситуация проста. Да и ситуации-то никакой нет: такой ребенок вам достался. И все тут. А вот из этой точки уже существуют разные пути. Можно принять этот характер и дальше взаимодействовать, обсуждать, предлагать попробовать новое, вместе изобретать модели поведения. А можно пойти в прямо противоположном направлении: потратить неимоверное количество сил на то, чтобы поменять человека. Шансы невелики, но они есть. Однако в погоне за очередной химерой – собственным представлением о том, каким должен быть другой человек, – мы снова теряем так много: отношения, непосредственность, собственный покой, наконец.

Человек уже не знает, чего хочет, не может разделить себя и других и в итоге начисто лишается субъективного понимания «что такое хорошо, а что такое плохо».

Можно только пожалеть самих себя, если мы действуем таким образом. Где радость общения? Где познание другой личности? Где непосредственное взаимодействие?

Как же скучно жить, когда твердо знаешь, как правильно и как неправильно поступать другому человеку! Не говоря уже о том, что такой подход неминуемо приводит к страшнейшим разочарованиям: никогда другие не будут вести себя так, как хочется нам.

Мне кажется, необходимо снова и снова повторять эту истину, как бы банально она ни звучала: все люди разные! Разумеется, этот принцип действует и внутри семьи. Любой.

Я, конечно, не веду речь о привычках, общественных нормах и т. п. Естественно, человек приобретает навыки, учится взаимодействовать с миром, обучается, социализируется. Но всегда – в полном соответствии со своей индивидуальностью, с собственным характером.

Главное педагогическое действие, которое должны совершать родители, – это наблюдение.

Следует наблюдать, изучать, познавать, каков он, ваш ребенок. Ведь без этого знания так трудно помочь и посоветовать.

Вас ждет множество неожиданных и, поверьте, удивительных открытий. Только главное – не сотворить себе кумира из собственного детства, привычек, уверенности в своей безоговорочной правоте.

Никогда не помешает проверить, не забыли ли вы познакомиться. Я знал людей, которые и после 20 лет совместной жизни так и не были знакомы со своими детьми, так и считали, что имеют дело с прихотями, неумением жить по правилам, а не с человеческим характером.

Не будем забывать, однако, и о разнице между характером и моделями поведения. Скажем, человек никак не научится чистить зубы: характер тут совершенно ни при чем. Это определенная модель, которая принята (или, увы, не принята) в семье. Мама чистит, папа чистит, я чищу… Ну, или скоро начну чистить. Или другой пример: ребенок в возрасте трех лет вдруг начинает капризничать по любому поводу. Вероятно, он принимает чью-то модель поведения. Проверьте, чью именно. Может ли такое поведение стать частью характера? Конечно. Как мы помним: посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер. А бывает и обратное. «Он с рождения плачет по любому поводу». Что ж, вероятно, мы имеем дело с определенным характером. Ребенок пессимист, и пока он не умеет выражать свои чувства иначе. Давайте вместе учиться, давайте пробовать другие модели, но ни в коем случае не ломать маленького человека. Для этого достаточно просто помнить, что мы имеем дело с другой личностью.

И еще одно. Как всегда в педагогике, все действия взаимны. Педагогическое действие ребенка подобно нашему. Он тоже наблюдает. С самого начала. Так и происходит взаимодействие характеров, взаимознакомство, если хотите – взаимная притирка. Взаимная! Это очень важно!

Такое отношение способно подарить удивительные и очень дорогие моменты, когда родители могут позволить себе сказать: «Вот он какой! А я и не знал!»

«У меня ведь совсем нет такого качества – надо бы перенять его от сына», «Какая же чувствительная у меня дочь. Буду учиться этому у нее». И конечно, противоположная ситуация: когда дети могут воспринимать подобным образом собственных родителей.

А дальше – практика.

Еще одно коротенькое объяснение

Должен признаться: я очень не люблю читать лекции. Мне все время кажется, что я говорю совсем не о том, что важно слушателю. Прежде всего это касается лекций по педагогике: ну откуда мне знать, на чем именно стоит сделать акцент, какой вопрос не дает покоя тому или иному родителю, что для него является наиболее актуальным. Поэтому вместо лекций я предпочитаю диалог или дискуссию и свято верю, что именно эта форма общения помогает нам вместе сомневаться и исследовать, искать и находить ответы на вопросы, связанные с воспитанием детей.

Вот так и появилась идея добавить к некоторым главам этой книги живые диалоги. Родились они из настоящих вопросов настоящих родителей. А моя знакомая журналистка Елена Пасынкова обобщила их, добавила свои и записала мои ответы, которые были даны на разных площадках в течение года.

Вероятно, кто-то сочтет их лишними, а кто-то, напротив, почерпнет из них то, что ему необходимо. Все интервью в книге выделены, поэтому, с одной стороны, их легко найти, а с другой – можно намеренно их пропустить.

ИТАК, НАЧИНАЕМ РАЗГОВОР…

Как понять, где находится грань между врожденным характером человека, который невозможно изменить, и моделью поведения, сформированной окружением? Нужны ли разные подходы к общению с ребенком в случаях, когда, скажем, крик по любому поводу – проявление характера или выработанная модель поведения?

Характер действительно в значительной мере определяется врожденными предрасположенностями, но накладывающиеся на него модели поведения сливаются с ним настолько, что отличить одно от другого часто невозможно. Определить в данный конкретный момент, капризничает ребенок из-за того, что у него такой темперамент, или потому, что его папа все время повышает голос на маму, крайне сложно, если вообще реально. Но это и не нужно: обе ситуации не слишком приятные. Попробую привести конкретный пример. Когда-то к нам в школу пришел мальчик семи лет, который воспитывался в неблагополучной среде и по любому поводу проявлял сильнейшую агрессию. Мы, разумеется, не стали выяснять, насколько эта стратегия поведения у него врожденная или приобретенная, а просто общались с ним. В основном мы работали с рамками его поведения, то есть старались сделать так, чтобы он сам видел и осознавал, когда и почему у него рождаются те или иные реакции, а главное – какие они. Сейчас ему 11, и у него остались спонтанность и эмоциональность, он может завестись с пол-оборота, но теперь в большинстве случаев сам знает, как с этим справляться.

Так что я бы сказал, что проще и продуктивнее просто принимать характер человека как данность, чем ломать голову над тем, от какой бабушки ему досталось определенное качество.

В каком возрасте начинается воспитание? С детского сада? С первого слова? С рождения? До рождения?

Мне представляется, что педагогика – это наука о человеческом взаимодействии, наука не только о других, но и о себе, поэтому в определенном смысле в педагогических рамках мы находимся всегда. Помните, как это слово переводится? «Пайдос, гогос» – с древнегреческого «вести ребенка», или «детоведение». Мы ведь движемся и тогда, когда совсем не думаем об этом. И ведем. Речь идет о том, чтобы хотя бы минимально понимать, что и зачем мы делаем в этом процессе дето-, а по сути – взаимоведения.

Можно ли говорить о свободном подходе к воспитанию ребенка в возрасте до года?

Конечно да. Ведь когда человек рождается – он уже личность, у него уже есть свои желания, поступки и очень скоро появятся привычки. Поэтому чем раньше мы начнем принимать человека таким, какой он есть, тем проще в дальнейшем будет и нам, и ему.

Разве можно относиться как к личности к тому, кто нуждается только в еде, сне и чистом подгузнике? В чем, собственно, состоит общение с новорожденным и где здесь место свободному общению?

С самого момента рождения человек выражает чувства, эмоции, желания. В определенном смысле эти проявления у маленького ребенка даже интереснее, потому что они не опираются на набор кодов, представлений и норм, которым научились следовать взрослые. Сообщения малыша нам нужно постоянно разгадывать – это сложно, но невероятно увлекательно. Причем не успеваем мы привыкнуть к чему-то одному, как появляются новые навыки и желания, потому что период первого года жизни самый динамичный: изменения происходят каждый день, если не сказать каждый час.

Хотя у ребенка в этом возрасте еще совсем мало навыков, на многое он намекает, многое нам диктует. Пусть большая часть взаимодействия сводится к заботе, помощи, наблюдению за тем, как быстро он обучается, как сообщает нам то, что для него важно, знакомству с ним, но это тоже является частью общения.

Этот самый набор кодов у взрослого человека складывается в то, что вы называете рамками. Какие рамки в общении с родителями нужны ребенку в первые месяцы жизни?

Важнейшей рамкой для любого возраста является любовь. И это вещь не банальная. Любовь – это понимание и демонстрация понимания того, что человеку в этом мире рады, с ним готовы и хотят общаться. Данная рамка непростая, поскольку ее нужно создавать произвольно, помня об этом созидании каждую минуту, но она и самая важная, потому что именно благодаря ей закладываются характер, привычки, мировоззрение.

Более прикладные вещи, такие как еда, организация пространства, одежда, удобные и родителям, и ребенку, только на первый взгляд кажутся мелочами. На самом деле это тоже важные составляющие взаимодействия. Ведь на наше общение часто влияют именно мелочи: свет, звук, вкус, случайное слово, интонация и т. п.

Надо ли приучать новорожденного к режиму сна/бодрствования и еды или лучше подстраиваться под его потребности и желания?

Новорожденный достаточно быстро входит в рамки, которые ему предлагает семья. Однако при этом он их формирует и сам. Напомню: мы говорим о взаимодействии, то есть о совместном построении рамок. Конечно, бывает огромное количество неудобств и трудностей, режимы дня порой могут не совпадать, но все опасения, например, по поводу того, что ребенок непременно перепутает день и ночь, если его вовремя не отправить в кровать, не стоит воспринимать всерьез. Напротив, человеку нужно помочь осознать, когда он хочет спать, а когда этого не хочет. А сделать это получится, только если дать ему возможность самостоятельно «исследовать предмет».

То же касается и еды. В младенческом возрасте это очень сильная рамка, причем одна из основных, потому что сама жизнь человека в определенном смысле структурирована именно приемами пищи. Есть два крайних метода: кормление по требованию и кормление по режиму, созданному родителями. Нетрудно догадаться, что я скорее тяготею к первому, чем ко второму. Однако постоянно сидеть наготове рядом с ребенком мало кто сможет и захочет. Поэтому я советую создавать такой режим, который будет удобен и для ребенка, и для родителей. Как? Путем наблюдений, переговоров и компромиссов.

Обязательно ли родителям изучать специальную литературу по уходу за маленьким ребенком и общению с ним или родительский инстинкт всегда подскажет верное решение?

Знаете, ничего конкретного я советовать не буду. Сегодня наша жизнь устроена так, что, даже если человек не будет что-то специально читать, нужное знание его все равно настигнет. Может быть, подруга расскажет, или родственники, или врач.

Специальная литература ведь очень разная, часто противоречивая, и легко запутаться в том, кому верить, а кому нет, поэтому давать рекомендации с моей стороны было бы самонадеянно. Единственное – я бы не советовал опираться только на один-два источника. Следует критически относиться к любой, даже самой авторитетной информации.

В раннем возрасте моей первой дочери мы старались прислушиваться ко всем советам врачей, но лет через пять пришли к подходу, который был практически противоположен главенствующему в то время в СССР: процесс взаимодействия с ребенком должен основываться на самостоятельном поиске и ставить во главу угла индивидуальные особенности каждой ситуации. Только значительно позже мы узнали, что есть огромное количество исследований, базирующихся на этих принципах, и оказалось, что мир намного шире, чем мы предполагали. Слушать себя, задавать вопросы и сомневаться – вот что я посоветую. У меня, как вы понимаете, есть много знакомых семей, за которыми я наблюдаю, и этот подход так или иначе всегда себя оправдывает.

Методу поощрений и наказаний вы противопоставляете две стратегии: ребенок либо сам делает то, что нужно, потому что он так устроен, и тогда ему нужно просто не мешать; либо он руководствуется родительским примером. Мне кажется это не совсем понятным во многих вопросах, касающихся взаимодействия с маленькими детьми. В частности, вопрос приучения к горшку. Это не заложено в природе человека, а пример показывать проблематично.

Хорошо, давайте рассмотрим ситуацию с приучением к горшку. Ответственно заявляю, что ребенок пойдет на горшок, потому что родители ходят в туалет, а не писают в штаны, ребенок это видит и понимает, особенно если с ним об этом говорить.

Между стратегиями заставлять и пустить на самотек есть еще множество разных ступеней, и одна из них – предлагать. Другое дело, что предлагать нужно в тот момент, когда ребенок способен вас понять.

В чем, собственно говоря, состоит в данном случае наш родительский страх? В том, что сын или дочь всю жизнь будут щеголять в подгузниках? Ну, полно, возможно ли это? Это как раз пример ситуации, когда можно было бы остановиться и подумать: чего я вообще добиваюсь. Зачем мне нужно, чтобы мой ребенок уже в год непременно ходил на горшок?

Есть такая постсоветская игра – мериться, чей ребенок раньше научится пользоваться горшком. Так, может, признаемся, что ребенок тут ни при чем, а это я, родитель, сам того не заметив, принял участие в каком-то навязанном мне соревновании?

Или я испытываю леденящий ужас из-за того, что моего ребенка сочтут недостаточно развитым, а меня – нерадивым родителем? Опять получается, что дело в нас самих…

Не мешают ли подгузники, в которых ребенок всегда остается сухим, приучению к горшку?

Не мешают – знаю это совершенно точно. Я не уверен в том, что в подгузниках ребенку очень комфортно двигаться, тем не менее это удобная вещь и для ребенка, и для родителей, позволяющая экономить очень много времени и сил. Здесь получается, что действует логика наоборот: чтобы сделать ему хорошо (приучить к горшку), сначала надо, чтобы ему стало некомфортно (мокро, сыро и т. п.). Не странно ли?

Ребенок стремится выглядеть и вести себя как родители и другие окружающие его люди, поэтому он не будет вечно находиться в подгузниках. К тому же у него есть жажда знаний, так что он непременно рано или поздно попробует сходить в туалет по-другому.

Нужно ли пеленать ребенка?

К сожалению, главенствующая традиция общения с ребенком – это усилия, направленные на создание удобства для взрослого мира, что проявляется во многом. И пеленать ребенка – это ведь тоже очень удобно.

На своих лекциях я не раз проводил такое исследование: спрашивал у родителей, почему ребенка пеленают. Вначале никто не говорит правду. Придумывают оправдания вроде «ребенку холодно», и мы очень быстро разбираемся, что, когда человеку холодно, его можно просто укрыть. Или другое опасение: он себя поцарапает. Но здесь сразу же выясняется удивительное: чтобы человек себя не поцарапал, нужно постричь ему ногти. Некоторые делают и вовсе потрясающее предположение: ребенок может напугать себя рукой. Это повторяют так часто, что у меня даже появился любимый прием: я провожу рукой перед лицом и страшно кричу. Естественно, все слушатели дружно смеются, понимая абсурд данной ситуации. Еще говорят, что пеленание необходимо, чтобы ноги не были кривые…

Кстати, у моей старшей дочери, когда она была маленькой, были сильно искривленные ноги. Мы, молодые советские родители, отправились к врачу, где нам, разумеется, посоветовали пеленать – и как можно жестче, потому что «как же она замуж выйдет» и все такое. Переехав после серого Питера в Израиль, мы пришли к русскоязычному врачу и обеспокоенно стали рассказывать ему о неровных ножках нашего несчастного ребенка. Он посмотрел на нашу дочь долгим внимательным взглядом и с характерным грузинским акцентом сказал: «На солнышкэ надо болшэ гулат, да?» В первый момент у нас, конечно, сработали все советские рефлексы, и этого врача нам хотелось по меньшей мере казнить. Но мы начали больше гулять в солнечную погоду и пеленать ребенка все же перестали. Ровно через два месяца у нашей дочери были абсолютно прямые ноги. Я не знаю, была ли тут какая-то связь с ультрафиолетовыми лучами, но тогда я впервые очень хорошо понял, что все эти легенды, как и во многих других областях, рождаются для оправдания кошмарного насилия, которое под благим прикрытием практикуется исключительно для иллюзорного удобства родителей.

Однако справедливости ради надо сказать, что растить ребенка сегодня стало намного легче. Появляется все больше разных приспособлений на все вкусы, дорогих и дешевых, которые позволяют ухаживать за детьми более демократичным образом без ущерба для времени и спокойствия родителей.

И все-таки, несмотря на все вышесказанное, я никогда не брошу камень в родителей, потому что хорошо понимаю: ими движет страх. Я знаю, насколько это страшно: что-то сделать не так. Но важно осознавать, что чаще всего это страх выглядеть неуспешным родителем, а не страх за жизнь и здоровье ребенка.

А ведь подобный подход распространяется на все сферы жизни: родитель хочет оградить своего ребенка от всего, где тот может встретить хоть какую-то опасность, и стремится спеленать его (уже в переносном смысле) как можно туже.

Надо ли специально закаливать ребенка?

Вовсе не обязательно обливать детей холодной водой. Конечно, если у вас такая семейная культура и все обливаются, то почему нет. Хотя я бы в очередной раз посоветовал быть осторожными и наблюдать за тем, как к этому относится сам ребенок.

Настоящее закаливание связано прежде всего с наблюдением за тем, как человек себя ощущает. Наиболее простой способ лишить человека умения чувствовать, тепло ему или холодно, – это одевать его по нашему усмотрению. Мы считаем, что зимой нужно носить шапку, и надеваем ее на ребенка, не принимая во внимание то, что ему, возможно, будет жарко. Особенно в России, стране с постоянным перепадом температур, очень часто можно наблюдать сцену, когда мама или папа силой укутывают кричащих сына или дочь. Это ужасная глупость. У ребенка теплообмен ничуть не хуже, чем у нас с вами. И если, допустим, ребенку до года еще трудно выразить, что он чувствует, то начиная с 12 месяцев можно полностью полагаться на то, что он сам нам об этом расскажет.

Позволю себе еще один пример из личной жизни: когда мы жили в Иерусалиме (а там довольно сильные перепады температуры), у нас был дворик с каменным полом, по которому моя дочь постоянно бегала босиком. Когда ей становилось холодно, она просто заходила в дом. Мы ни разу не сделали ей замечание, нам было интересно понаблюдать за этим, пусть даже ценой простуды. И представьте себе, три года она вообще ничем не болела.

Вот так и выясняется, что зачастую не только социальные нормы, но даже советы врачей основываются на чистой мифологии.

Хотите защитить ребенка от холода? Носите теплую одежду с собой. Если малыш замерзнет, он сам попросит, чтобы его одели. И вас заодно научит понимать, чего вы хотите. Многие из нас потратили огромное количество сил на то, чтобы разучиться чувствовать самих себя и начать соотносить собственные потребности и желания с чистой символикой: «Сейчас зима – значит мне холодно».

Надо ли спать вместе с маленьким ребенком? Если да, то до какого возраста?

Я думаю, что у каждого человека должно быть свое место для сна. Я плохо понимаю, зачем спать с ребенком. Удовольствие это сомнительное, потому что и ему, и родителям отдыхать таким образом неудобно.

Это ведь отличный навык – умение отделять себя от среды и окружающих людей, находиться наедине с собой, развлекаться самостоятельно, засыпать в одиночестве. И этот навык человек приобретает очень-очень быстро: маленькие дети могут даже сами себя укачивать. Покачался в разные стороны, помурлыкал что-то и уснул.

В противном случае человек в какой-то момент просто не сможет существовать без телевизора или гаджетов, начнет терять себя как личность.

С другой стороны, нам всем приятно иногда побаловать себя и поваляться вместе на диване.

Говорят, ребенку и даже беременной женщине необходимо слушать классическую музыку. Насколько это правда? И вообще, воспринимает ли грудной ребенок музыку? Какие музыкальные произведения для него предпочтительны?

Музыку ребенок начинает воспринимать уже в период внутриутробного развития, причем в самом широком смысле: слушает мамин голос, собственно музыку, шумы окружающего мира. И он, как ни удивительно, на данном этапе привыкает к определенным звукам, связанным для него с комфортом, и помнит об этом после рождения.

Что касается прослушивания классической музыки – не хочу сказать, что это неправда, потому что классическую музыку слушать, конечно, хорошо. Но когда мама, которая никогда в жизни не увлекалась классикой, постоянно включает ее ради ребенка, подавляя рвотный рефлекс, это абсолютно бессмысленная жертва.

Иными словами, я бы, например, не поставил засыпающему младенцу Rammstein, потому что сам под такую музыку не засыпаю. Но вообще все индивидуально, так что не стоит придавать слишком большого значения этому вопросу – слушайте то, что вам нравится, вот и все. А если вкус или настроение ребенка с вашими не совпадают – он, как и взрослый, непременно даст вам об этом знать.

Давайте поговорим о том, как вообще у ребенка формируется вкус.

Знаете, однажды я почувствовал, что мне порядком надоело отвечать на бесконечно похожие вопросы и давать бесконечно похожие советы родителям и педагогам. И вот я взял да и позволил себе некоторое хулиганство: написал несколько статей «наоборот», которые как бы учат родителей не хорошему, а плохому. Получилась своеобразная методичка от обратного. С частью таких советов вы еще встретитесь на страницах этой книги. А пока в качестве ответа на последний вопрос хочу предложить вашему вниманию первое несерьезное отступление.

Отступление № 2 (несерьезное)

Как правильно портить вкус

Порча детского вкуса, уважаемые читатели, – дело непростое. Решение поставленной задачи требует системного подхода.

Вкус – понятие многозначное. И говорить мы будем о вкусе вообще, ведь несмотря на то, что еда, одежда, искусство – суть вещи разные, с точки зрения науки о порче вкуса они находятся в одном поле.

Для начала в голове ребенка все должно смешаться, напоминая положение дел в доме Облонских. И вопрос здесь даже не столько в том, чтобы заставлять его есть или носить то, что вам нравится, а ему нет. На первом этапе важно попросту сбить его с толку. Отсутствие вкуса (любого!) – это в первую очередь дезориентация, состояние, в котором человек говорит: «Я сам не знаю, что я люблю». Следовательно, именно его – это состояние – и необходимо всячески поддерживать. Проиллюстрируем данное утверждение примером. Предположим, вы настаиваете на том, чтобы ребенок съел то или иное блюдо. Организм подсказывает ему, что делать этого не следует, однако маму надо слушаться – она ведь лучше знает! А мы, застигнув его в этой точке сомнений, еще и надавим – самую малость. Вот он, первый шаг. Тут-то мы и наблюдаем первичный разрыв логики, который приведет нас к полной победе.

Продолжая разговор о еде, необходимо упомянуть несколько важнейших правил. Нужно есть первое, второе и третье. Установите норму употребляемых продуктов. Меньше – малоежка, больше – обжора. Заставьте себя не думать о сочетаемости ухи с киселем – прочь сомнения! В юном возрасте ребенок действительно ощущает эти тонкости, наша же задача – как можно скорее с этими чувствами расправиться.

Понимаю, что у вас может не подняться рука положить второе в суп и залить все это компотом, как поступали решительные воспитательницы в моем детском саду, но вам, безусловно, необходимо совершенствоваться в этом направлении.

Дело в том, что изначально каждый из нас не только различает вкусы, но и интуитивно знает, что именно и когда ему следует съесть. Поэтому вместо того, чтобы осторожно предлагать человеку новые блюда, следует просто пихать в него все то, что вы сами считаете нужным. Почаще успокаивайте себя утверждениями типа: «Традиции – наше все!», «Наши бабушки и родители питались именно так – и ничего, выжили!» (Как выжили и за счет чего – неважно. Качество и продолжительность жизни ребенка – это все потом…)

Обойдем общие места: вы, наверное, и сами знаете, что заставлять есть то, что вы считаете нужным, добавляя к этому неизменную приправу, «полезно, важно и правильно». Но этого мало. Необходимо вводить жесткие законы и понятия. Нет, еда – слово не вполне точное. Не еда, а питание! Именно этот термин должен занять достойное место в нашем сознании и лексиконе. Именно он наряду с глаголом «кушать» явится чудесной рамкой, обрамляющей процесс поглощения пищи и способной вызвать отвращение даже у самого бездушного существа.

Одним из безошибочных признаков успеха является начало охоты ребенка за сладким. Происходит это, когда ваш миф о том, что «сколько ему сладкого ни предложи – он все слопает», постепенно на ваших глазах становится правдой. Ну, знаете, когда ребенок уже настолько дезориентирован вами, что пытается съесть все конфеты, до которых может дотянуться. Понятное дело, организм подсказывает ему, что пора остановиться. Но вы продвинулись к цели настолько, что он просто пересиливает себя и ест, ест, ест – ведь через минуту он может быть этого лишен! Ест, уже практически не чувствуя вкуса, понимаете? У нас получилось! Ура! Главное – не останавливаться на достигнутом. Теперь нам предстоит еще и создать у него комплекс вины. Что-то вроде такого: не мы привели его к такому состоянию, это он сам настолько слабоволен и распущен, что трескает все подряд.

Сходную тактику следует использовать и в вопросах одежды. Ведь что такое детская одежда? Она должна быть удобной (на наш, конечно, взгляд) и немаркой. Между этими Сциллой и Харибдой вам и предстоит пройти.

Не допускайте никакого проявления творчества! Именно оно является матерью вкуса. Никаких игр с цветами и размерами. Зимой – зимнее, летом – летнее. В остальное время – демисезонное. Четко определите для себя, что это значит, и не отступайте ни на шаг.

К счастью, именно в ваших руках находится монополия на определение того, что красиво, а что нет, годится или не подходит, вкусно или невкусно… Вот и используйте ее по максимуму.

Просто не соглашаться с их предпочтениями – мало! Высмеивайте их! «Одет, как чучело», «Ешь, как свинья» и т. п.

Чрезвычайно полезной прикладной областью в вопросах порчи вкуса является музыка. Смело навязывайте ребенку свои предпочтения. Помните: мы имеем дело с очень музыкальным поколением. Они постоянно взаимодействуют с ритмом и звуком. Это пугает, но одновременно дает и множество поводов для качественных реакций наподобие: «Как ты можешь это слушать?!» Не позволяйте, чтобы в вашем доме звучала «не ваша» музыка. Если музыка станет частью жизни ребенка, это может быть «началом конца», ведь это чрезвычайно личностный вид искусства. Важно не допустить этот порочный контакт.

Не забывайте: вкус во многом иррационален, поэтому побольше рацио. Скажем, может многократно использоваться требование: «Объясни, что вообще нормальному человеку в этом может нравиться». Это сбивает с толку и создает ощущение, что в вопросах вкуса нужно и можно быть логичным. А заодно исподволь и ставит ребенка на место: ведь нормальному человеку ЭТО нравиться не может.

Вообще – требуйте последовательности: «Если ты решил, что носишь (слушаешь, ешь) именно это, так нужно и продолжать». Ребенок должен забыть об экспериментах – рано или поздно они обернутся самовыражением, а оттуда и до тонкого вкуса недалеко. Сделайте это своим девизом: любой поиск себя – наш враг!

Наконец, последний достойный упоминания способ работы со вкусом – манипуляция, когда вы умышленно позволяете ребенку выбрать нечто заведомо неприятное. Ага, он недоволен? Немедленно подкрепляйте результат нравоучением: «Вот видишь, я же говорил, что тебе не понравится/будет холодно/скучно/больно/горько…»

Одним словом, сбивайте его с толку везде, где только представляется возможным.

Будьте уверены: следуя проложенным нами путем, совсем скоро он не сможет отличить вкус яблока от вкуса котлеты, произведение Моцарта от песни Rammstein, картину Ренуара от наскальной живописи. Ему станет просто все равно.

Не беда, что в переходном возрасте ваш воспитанник начнет лихорадочно наверстывать упущенное. Его шансы к этому моменту будут ничтожно малы.

Все в порядке. У нас снова получилось.

Ненормальная норма

Один из самых ярких и частых страхов, с которыми мне довелось встречаться, – это, пожалуй, страх несоответствия. Когда родители пугаются уже самого факта, что их детей (или их самих?) могут счесть недостаточно развитыми (умными/читающими/аккуратными/бойкими/скромными/…). Иными словами, родители боятся, что их ребенок не соответствует некой норме, якобы существующей, всем без исключения известной и всеми безоговорочно принимаемой. Уверен, вы не раз становились свидетелями проявления этого страха: то родитель зашипит прилюдно: «Что надо сказать?»; то вдруг испуганно прикрикнет на ребенка, когда тот ведет себе чуть более шумно, чем кажется допустимым; то зальется краской, если ребенок не смог дать «правильный» ответ на вопрос чужого человека.

Давайте попробуем вместе порассуждать об этом странном явлении.

Да, нелегко приходится человечеству с подрастающими поколениями! И ведь что характерно: всякий раз одно и то же – ну никак не хотят дети понимать «что такое хорошо, а что такое плохо». Так и норовят восстать против всего понятного, привычного, нормального. Мы же, в свою очередь, придумываем критерии, по которым могли бы судить, насколько человек адекватен (с нашей точки зрения, конечно), предлагаем системы координат для «личностной классификации» – одним словом, изо всех сил стараемся ухватиться хоть за что-то реальное и осязаемое.

А в результате зачастую главной темой отношений становятся многочисленные упреки типа: «Ну как же так можно! Это же ненормально! Я помню себя в твои годы…», «Посмотри-ка на соседского мальчика – уж какой молодец!» и т. п.

Как быть? На что ориентироваться? Должны же мы, в конце концов, понимать, нормален ли наш ребенок, в верном ли направлении он развивается.

Вот и получается, что вопрос о норме – уже не просто интересная тема для досужей беседы, а серьезный разговор о нашем будущем, будущем наших детей и внуков.

Итак, давайте поразмышляем. Начнем с определения. Вот несколько из академического словаря русского языка: «Норма – 1. Узаконенное установление, обычный, общепринятый обязательный порядок, образец, правило. 2. Установленная мера, размер чего-л. 3. Средняя величина, характеризующая какую-либо массовую совокупность случайных событий, явлений».

Общепринятый порядок… средняя величина… массовая совокупность случайных явлений… Интересно, не правда ли? Неужели мы действительно хотим проверять успехи и саму жизнь наших детей «средней величиной, характеризующей какую-либо массовую совокупность случайных событий»?

Чтобы разобраться в происходящем, необходимо для начала просто посмотреть вокруг. Нынешний мир не похож на прежний. Он оказывает, если можно так выразиться, многоканальное влияние на личность. Именно поэтому представляется совершенно логичным тот факт, что у человека может быть лучше развит один канал и отстает другой. За всем сразу успеть невозможно. Человек может запросто оказаться более отзывчивым к языку образов, чем к языку цифр. Вот и все. И математика ему, понятное дело, будет даваться хуже, чем рисование. Кто-то может быть добрым, чутким, обладать удивительным чувством юмора, однако не начать читать вовремя. А его взаимодействие с миром при этом вовсе не отстает – он лишь использует для этого другие инструменты. Ведь нынче действительно востребован принципиально иной тип личности (в первую очередь в сравнении с недалеким прошлым). Нам приходится иначе реагировать, иначе действовать, иначе самовыражаться. Вот вам и индиго!

Взрослому миру очень хотелось бы, чтобы ребенок умел все, и желательно лучше других. На это настроены большинство родителей и педагогов. А что, собственно, это «все»? Читать, считать и писать? Нет-нет, хорошо бы, конечно, и рисовать, и кувыркаться, и разбираться в архитектуре, и помогать бабушке, однако это как бы менее существенно. А уровень личности в пять-шесть лет определяется как раз по счету и чтению. Такова норма. Люди могут различаться тем, как они мыслят, играют, видят мир. Но счет и чтение – вынь да положь! При этом мы не перестаем вспоминать известные всем и каждому истории о выдающихся личностях, демонстрировавших в разное время серьезное отставание от так называемой нормы. Троечник Эйнштейн, молчаливый Андерсен, которого долго считали умственно отсталым, да сколько их было!..

А вот со своими детьми все происходит по-другому: нам ведь зачастую действительно проще, если они оказываются «средними», похожими друг на друга, понятными… Они же, представьте, не желают! А напротив, идут в русле современного мира и развиваются, демонстрируя в первую очередь разность. То есть получается вот какая штука: мир изменился, а норма, извините, нет.

Вследствие трансформации самой сути мироздания растет новое поколение, которое многим отличается от предыдущих. Они демонстрируют поразительную способность к многозадачности (а нормой считается последовательное выполнение задач), их восприятие многоканально (а им говорят: «Достань наушники из ушей, иначе ты не сможешь как следует сосредоточиться»), они чуть ли не с рождения готовы взаимодействовать с любой техникой (а мы твердим: «Сначала выучи теорию, потом перейдем к практике»).

Вот так мы и продолжаем играть в термины, пытаясь облегчить себе жизнь: индиго, кристальные дети и т. п. А на деле – очередная попытка классификации людей. Между тем в начале каждой эпохи были свои индиго. И сегодня вновь как будто найдено определение для ненормальных. Однако это как раз самые что ни на есть нормальные. То есть те, которые наиболее точно отражают в своем развитии современную норму. Не желают они, скажем, читать в четыре года – так им это и не нужно! Мир они познают не менее активно, чем их образованные мамы и папы. Что их предкам когда-то оставалось для познания мира, кроме чтения? Ни тебе путешествий, ни видео, ни представлений… А ведь все это инструменты, которые требуют от человека не меньшего осмысления, чем грамота. Чем же они хуже? Человек пяти лет, отправляющийся в путешествие, тратит огромное количество интеллектуальной и чувственной энергии. И узнает о мире, возможно, больше, нежели его коллега того же возраста, оставшийся дома читать. И выразить свои впечатления первый ребенок иногда может намного интереснее, чем второй (и рисунком, и рассказом, а иногда и просто без слов).

Утверждение, что все дети гениальны, настолько избито, что его каждое повторение уже само по себе вызывает тоску. Поголовная детская гениальность – пример наиболее распространенного клише. Об этом говорят на каждом углу, каждый второй педагог под этим подпишется. Неужели и правда все в это верят? В чем же тогда смысл подгона под определенные критерии? Ведь гениальность как раз и есть несоответствие норме.

Человечество, придающее все большее значение тому, что люди все-таки разные, обратило некоторое внимание и на детей. В самом деле: мы различаемся по цвету кожи, национальности, вере, полу, возрасту, наконец… А о детях мы как бы все понимаем? Мы устремляемся в дальние страны исследовать другие культуры, загоняя при этом собственных детей в «нормальное» прокрустово ложе. Зачем? Опять взрослый эгоизм? Опять пытаемся облегчить себе жизнь? То, что сегодня происходит с официальным понятием нормы, – просто дикость! Трудно найти иное слово для определения творящегося беспредела. По самым что ни на есть косвенным признакам определяется развитие сегодня и судьба навсегда.

Вспоминается так много печальных историй на эту тему. Помню, как к нам обратились родители мальчика, который к семи годам еще не научился читать. Его, конечно, объявили умственно отсталым и рекомендовали вспомогательную школу. Рекомендовали!.. Это не совсем верное слово, поскольку с подобным «диагнозом» в обычную школу его просто не готовы были принять. Так вот: этот мальчик начал читать уже через пару месяцев. Почему? Причин несколько, включая, конечно, и личностный подход. Но главная из них такая: просто не время было. Ну как бы это сказать… Действительно было не до того. Конечно, хотелось бы, чтобы человек начинал читать пораньше. Но что поделаешь – не у всех получается.

Эта история закончилась неплохо. А сколько их с печальным финалом? Всех не перечесть!

Не стану утомлять читателей и углубляться в эту тему. Суть состоит в том, что различия в развитии личностей и есть норма!

У нас ведь не вызывает удивления, что один человек умеет танцевать, а другой и шагу ступить не может под музыку. А ведь это так просто: знай себе переставляй ноги. То же и про пение: казалось бы, что сложного в том, чтобы издавать звуки разного тона, однако получается не у всех. Мне возразят: но ведь это же врожденные способности. А вот и нет, вполне себе приобретаемые, как, впрочем, и умение читать и писать. И кстати, не менее важные, чем последние.

По моим (думаю, и по вашим) многолетним наблюдениям, человеческие особенности воистину непредсказуемы. Скажем, никак не хочет человек трех лет начинать говорить. Ну ни в какую! Однако гениально рисует. И что же? А то, что с точки зрения так называемой нормы этот человек отстает. Это именуют задержкой речевого развития. Когда же человек и в два раза старше не может изобразить ничего подобного – это так, бывает. Заметим, что второй, тот самый, который и кисть держать в руке не умеет, считается безусловно нормальным. Кажется, для обозначения именно этого явления взрослые стыдливо изобрели специальное понятие «индиго».

Вот так мы беремся определять, что нормально, а что нет, не давая себе труда понять саму природу личности.

Сделаем паузу: мне бы хотелось на всякий случай перестраховаться. Думаю, читатели понимают: автор вовсе не утверждает, что нет никакой нужды в изучении, описании, исследовании развития человека. Напротив, наблюдение за развитием, личностное сотрудничество приобретают сегодня особую роль. Однако сегодня у человека формируется и крепнет его основное право – право на самого себя, причем в любом возрасте. И право быть понятым, надеюсь.

И еще одно: то, что человек в три года не говорит, в пять не знает букв, в шесть не считает, может значить многое. Это, бесспорно, причина для пристального внимания. Но может быть и так: ребенку просто сильно не повезло с родителями, которых, как известно, не выбирают, – достались ленивые и равнодушные. И не его вина в том, что он отстает в навыках (не в развитии!) от сверстников. Пишу эти строки, ибо не хотелось бы, чтобы люди находили оправдания безразличию, лени и черствости.

Из всего вышесказанного вытекает вопрос: что же со всем этим делать?

Давайте представим себе класс, в котором собрались действительно разные люди. Один – гениальный певец, другая – художница, третий – танцор, остальные – писательница, спортсмен, конструктор и т. д. Неужели не нравится? Уверен: нравится! Невозможно – скажете вы? Еще как возможно! Для реализации данного подхода нужен как раз пересмотр норм. Только не детских, а наших с вами. Конечно, для работы с таким необычным коллективом требуются особые профессиональные навыки. В первую очередь необходимо умение строить образовательные рамки, в которых человек может, с одной стороны, реализовывать свои способности, а с другой – обучаться новому, причем в темпе, являющемся для него нормальным. Еще раз повторюсь: не для нас с вами – для него.

И давайте, наконец, договоримся: если мы не способны разглядеть в человеке искру божью – ненормальны МЫ. Точка.

«Хорошо, – скажете вы, – мы поняли, что нам снова необходимо заняться собой и отделить наши представления и фантазии на тему того, как выглядит наш ребенок в глазах других, от его реальной жизни. Ну а что же делать родителям, если они все-таки видят явные и более или менее объективные признаки отставания от сверстников?»

Ответ прост: помогать. Но для этого нужно понять, что с человеком происходит, нуждается ли он в нашей помощи. Очевидно, что иногда стоит обратиться за советом и консультацией. Но мы ни в коем случае не должны путать необходимость помощи и собственный страх несоответствия чужим представлениям.

Этот самый страх несоответствия часто приводит к гораздо более тяжелым последствиям, например боязни и отрицанию детства как такового. Не верите, что подобное случается? Тогда предлагаю поговорить об этом явлении.

О детобоязни

«Я сама была такою триста лет тому назад», – пела черепаха Тортила. И мы подпевали.

А вот интересно: какой – такою? Что мы имеем в виду, когда упоминаем детскость? На вопросы о том, что такое женственность, мужественность, старость, ответить легко. И даже на более сложные вопросы о французскости, русскости. А детскость? В той же песне говорится о некоторых ее проявлениях: «Будь веселым, дерзким, шумным! Драться надо – так дерись! Никогда не знай покоя, плачь и смейся невпопад…»

И рядом наше взрослое: «Смех без причины – признак дурачины», «Что льешь крокодиловы слезы?», «Не дерзи!», «Успокойся наконец», ну и т. д. Как это ловко у нас получается! С одной стороны, петь с такой веселой ностальгической многозначительностью, с другой же – старательно выключать эти самые детские черты при первом их проявлении. Почему? Что пугает нас? Отчего мы ведем себя так, как будто, в отличие от черепахи Тортилы, такими не были? Забыли? Вытеснили?

Что видится нам в этом зеркале, которое мы так часто пытаемся занавесить черной тряпкой, – несбывшиеся надежды? Свобода, которую мы утратили? Способность к спонтанному юмору? Вообще – к спонтанности?

Скорее избавиться от этого, скорее сделать детей похожими на нас: рассудительными, пунктуальными, благоразумными. Скорее представить детскость как что-то, от чего следует бежать и чего следует стыдиться.

Происходящее можно назвать синдромом голого короля. Помните Андерсена? Сказка о ребенке, который говорил правду? Не в этом ли все дело?

Если мы позволим детям излишнюю детскость, они могут нечаянно, а точнее, походя, даже и не заметив, рассказать нам тяжелую правду. Про нас, про нашу жизнь, про их жизнь с нами… Что для них наш статус? Что наши выученные позы? Наши пафос, эпос и логос? Кто еще столь безжалостно правдиво смеет говорить с нами? Кто может так смутить нас собственной непосредственностью? Чей вопрос способен загнать нас в такие пещеры, из которых – мы уверены – выхода просто нет? Не из-за этого ли учителя так часто виснут на рычаге выключения детскости, стремясь внедрить вместо нее «всем молчать, глаза на доску»?

История детобоязни, понятное дело, начинается не с нас. Многие века, поколения за поколениями ее ткали из страхов, неудобств, взрослой беспомощности. Соткали. Ткань для нового платья короля. Вернее, королей-взрослых. В этих-то платьях мы и щеголяем, еще и хвалясь время от времени друг перед другом фасоном и ценой. И, воровато озираясь, при первой же возможности выключаем детскость, а то, не приведи господь, услышим слова, которых мы так боимся.

Ну, те самые: «А король-то – того…»

Вот и получается, что боязнь детскости сродни шовинистическим или расистским проявлениям: во всех подобных случаях люди отрицают или не позволяют другим быть самими собой, не принимают самость других людей (женскую, расовую, национальную). Только в ситуации с детскостью, боюсь, все намного тяжелее: ребенок ведь до определенного момента не может постоять за себя, более того, он привычно считает, что взрослые правы – как же иначе! Получается, что он становится двойным заложником: как собственной веры в нас, так и наших родительских страхов и комплексов. И он может вырасти, так никогда и не узнав о своем праве на себя, о праве «быть веселым, дерзким, шумным».

И помочь ребенку мы можем только одним способом: остановившись на мгновение и подумав. Перед тем как сделать замечание, перед тем как прервать песню, остановить танец, омрачить беспричинное веселье. Нужно остановиться, глубоко вдохнуть и заняться собой. Простите, что я опять о том же…

Вдруг подумалось, что тут читатель может попробовать меня осадить, приведя жесткий пример, скажем, такой: «А если мы идем по улице, а мой ребенок вырывается и бежит на красный свет?» Что ж, разберемся с этой «сложной» ситуацией. Если человеку угрожает опасность (любому – белому или черному, мужчине или женщине, молодому или пожилому), мы, безусловно, постараемся его защитить и, если нужно, спасти. Поэтому останавливать ли ребенка, бегущего на красный свет, вопрос праздный – вы ведь знаете ответ?

Конечно, останавливать. И предупреждать об опасности, объяснять, каковы правила перехода через дорогу. Однако при этом следует помнить, что это ребенок. И преуменьшение существующей опасности – одно из проявлений детскости. Поэтому мы, бесспорно, должны, оставляя место для его самости, помогать ему и защищать его. Ведь у нас не вызывает сомнений необходимость помощи старикам: мы безоговорочно принимаем их слабость в качестве возрастной принадлежности. И не стремимся изменить человека, а лишь стараемся сделать его жизнь более комфортной. В чем же разница? Давайте и детям дадим возможность спокойно взрослеть, познавая мир в их собственном ритме и темпе.

А уж о ситуациях, когда человек поет на улице, прыгает и бегает, и говорить нечего. Вам стыдно за ребенка? А может быть, просто что-то вспомнилось независимо от вас самих? Например, как вас когда-то ругали именно за это? Или краем глаза вы заметили неодобрительный взгляд прохожего? Или – что тоже бывает – просто представили себе такой взгляд?..

Вот и снова получается, что ответственность лежит непосредственно на нас. Это наши ощущения, наши воспоминания, наши фантазии. Значит, в нас и дело.

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР

Часто бывает так: ребенок сломает что-нибудь, испортит, нахулиганит, а потом не может сам объяснить причину своего поступка. Стоит ли с ним об этом говорить?

Знаете, мне иногда кажется, что требование дать ответ на вопрос: «Почему ты это делаешь?» – самое глупое взрослое требование.

Давайте вместе подумаем, чего именно мы добиваемся, спрашивая ребенка об этом.

Полагаю, здесь есть два важных момента: во-первых, таким странным образом мы заявляем, что нам что-то не нравится. Причин, по которым мы формулируем это именно так, много, но к ним мы вернемся чуть позже. А во-вторых, мы в определенном смысле с помощью этой манипулятивной формулировки хотим обезопасить себя на будущее: дескать, сам поймет, почему ведет себя так, и перестанет. И первое и второе вызывает один и тот же вопрос: «Почему бы нам не сказать прямо о том, что нас волнует, не поделиться своими мыслями?» Впрочем, и ответ ясен: чтобы сообщить об этом, нужно по меньшей мере осознать, чего мы хотим, что нас раздражает, какую цель мы преследуем.

Вот так и получается раз за разом: говорим одно, имеем в виду другое, думаем третье. В самом деле, что можно ответить на вопрос: «Почему ты это сделал(а)?» Попробуйте-ка сами, только честно. Не очень-то получается, не так ли? Да и важно ли – почему? «Почему ты кричишь?» – «Потому что ты меня раздражаешь…» «Почему ты не поставил чашку на место?» – «Потому что забыл…» Разве такой диалог мы имеем в виду? Не проще ли просто сказать, что нам неприятно слышать крик, что чашка на своем месте для нас – основа порядка (ой ли?) и т. д.?

«Почему ты это сделал?» – вопрос, возникающий из недр нашего сознания почти всегда независимо от нас. Иллюзия тянет за собой другую иллюзию и запутывает нас все больше.

И еще одно. Когда-то Нина Михоэлс научила меня важнейшему педагогическому принципу: природа тренируется.

Это о многом: когда ребенок примеряет разные выражения лица, кривляясь перед зеркалом, когда пробует произносить новые слова и выражения, когда хочет есть не одно, а другое. Или когда отвечает не то, что хотели бы услышать взрослые, или когда нам кажется, что холодно, а он утверждает, что ему жарко, или когда он вообще ведет себя не так, как мы считаем правильным…

На исступленно повторяемый вопрос взрослого: «Почему ты так поступаешь?» – ответа часто просто нет. Не существует. Нужно понять: единственное, что скрывается за этим бездумным вопросом, – это желание управлять. Точнее, обретение иллюзии управления. Без которой иногда так трудно справиться с самим собой.

Теперь-то я точно знаю: бывают самые неожиданные и странные для нас «тренировки». Я не должен все понимать. Да и не способен. Почему? Так природа захотела. Его и моя.

И ведь как иногда хочется занять почетное тренерское место… Ничего не поделаешь: оно уже занято.

Вот так-то.

Часто приходится слышать, что с ребенком нужно вести себя на равных. Вы с этим согласны?

Честно говоря, я не до конца понимаю, о чем идет речь. Что такое «на равных»? Как со взрослым? А как мы говорим со взрослым? И почему, интересно, с ребенком нужно так говорить? Почему мы не пытаемся говорить с мужчиной как с женщиной (если, конечно, вы действительно способны определить разницу), с собакой как с козой, с пешеходом как с водителем?..

Думаю, я не открою секрет, если заявлю во всеуслышание: ребенок – не взрослый!

Попробуйте представить, что он с вами говорит как с ребенком. В этом случае вы ни за что бы его не поняли. Еще, пожалуй, и разозлились бы! Ребенок ведь тоже вынужден вертеться ужом на сковородке, использовать самые неожиданные ходы и формулировки, чтобы достучаться до нас и быть понятым.

Мы разные. У нас разный опыт, разные взгляды на жизнь, разные характеры – в этом и заключается один из главных принципов гуманистического подхода. В принятии и признании этой разности. Поэтому мне кажется, что с любым человеком нужно стараться говорить не как с равным, а как с другим. И конечно, стремиться понять, что для него важно, что ему интересно, в чем мы похожи, а чем отличаемся друг от друга.

И да, мы не равны. Не станем прекраснодушничать. На нашей стороне сила, поддержка общества, права.

Как с этим неравенством жить? Как не ущемлять, не унижать, не ломать, беречь, оставлять достойное место себе и ему? Как всегда помнить об этом?

Вот они, главные вопросы родительства, разве нет?

Многие считают, что поведение ребенка в раннем детстве неосознанно, нелогично. Так ли это?

Давайте-ка вместо ответа я расскажу одну историю, которая мне кажется уместной и вполне поучительной.

Дело в том, что я собираю рассказы тех, кто хранит воспоминания о раннем детстве. Я сам к таковым не отношусь, но встречал многих, которые утверждали, что помнят себя еще до того, как начали говорить.

Одна знакомая как-то рассказала мне следующее.

Лежит она в кроватке днем и вдруг замечает, как прямо над ней в паутине качается огромный паук. От ужаса она, конечно, начинает самозабвенно рыдать. Подходит мама и берет ее на руки. Девочка сразу перестает плакать. Почему? Ну, понятно: паука больше нет. Что думает мама? Вероятно, что девочка успокоилась в ее объятиях. Через некоторое время она укладывает ребенка обратно в кровать. Что происходит? Паук появляется, дочка опять начинает плакать. Что думает мама? Что девочка капризничает и снова просится на руки… Берет… Все повторяется сначала. И так несколько раз. А паук не исчезает…

Ну и как вам кажется, дорогие любители сравнивать, кто более несовершенен? Девочка, которая осознает происходящее, или мама, которая раз за разом делает ложные выводы?

А если обойтись без притч, то получается, что часто поведение других людей кажется нам нелогичным или непонятным. Думаю, это вполне естественно: мы ведь не можем залезть в голову к другому человеку. Но почему-то, только имея дело с детьми, мы позволяем себе делать такие далеко идущие выводы: они нелогичны. Не потому ли, что, как и в других ситуациях, то, что нам трудно объяснить, проще объявить нелогичным и не имеющим права на существование?..

Ответить проще? Пожалуйста: поведение ребенка совершенно логично, да только нам не всегда удается (хочется, можется) постичь эту логику. Совсем как при общении других людей с нами самими.

А насчет объявления детей нелогичными неплохо когда-то высказался Эзоп: «Лиса, увидев виноград, что висел высоко, сказала, что он зелен…»

Принято считать, что дети очень быстро забывают обиды. Так ли это?

Знаете, у детей, в отличие от нас, совсем нет времени ждать изменений в отношениях. Пока мы учимся, как с ними взаимодействовать, и осознаем правильность выбранного пути, у них, представьте, безвозвратно проходит детство. Что поделаешь, они ведь растут прямо сейчас. Для нас три года могут показаться мгновением, а для них это бóльшая часть сознательной жизни (если, к примеру, им шесть или семь). И никакие разговоры о том, что у них «вся жизнь впереди», совершенно не помогают, да и кто знает, что там – впереди… Мы не можем сказать им: «Подожди пару лет – я научусь, как не обижать тебя». У них этой пары лет нет – они за это время превратятся из младенцев во вполне самостоятельных людей, из детей в подростков, а то и вовсе окончательно вырастут.

Ведь совсем не одно и то же: «Меня в детстве несколько лет унижали» и «Меня больше половины жизни унижали». А если второе и сейчас является правдой? Может быть, когда-то этот период и станет для них коротким мигом (хотя вероятность в любом случае невысока). Но пока это ведь и есть суть их жизни.

Мы снова катастрофически не совпадаем. А они все равно готовы ждать, пока мы научимся, готовы помогать, готовы прощать.

Так что мне думается, что обиды дети не забывают. Они учатся жить с ними. И, к сожалению, эти обиды влияют на их будущую жизнь намного сильнее, чем наши, так как удельный вес каждой из них относительно общей продолжительности жизни получается значительно больше. Поэтому и нам, взрослым, важно не уговаривать самих себя, что все забудется и простится, не ругать себя за каждую оплошность, а учиться жить и с собственными обидами, и с обидами, которые мы походя наносим другим. Учиться признавать, просить прощения, предлагать помощь, исправлять положение. Учиться говорить об этом.

И единственный путь к этому – опять-таки понимание того, что, зачем и почему я делаю (сделал), признание самого себя.

Отступление № 3 (серьезное)

Опасение синдрома сороконожки

Я уже так много раз в этой книге успел призвать к осознанности, что, вероятно, невольно вызвал некоторое раздражение части читателей. Поэтому, думаю, пришло время озвучить один вопрос, который мог у вас возникнуть и с которым мне нередко приходится иметь дело. Он примерно таков: вы постоянно призываете к осознанию, к анализу того, что происходит в отношениях. Не опасно ли это? Не станет ли наше взаимодействие с людьми механическим, не приведет ли такой подход к отсутствию спонтанности, искренности? Ведь иногда кажется, что если мы будем задумываться о каждом шаге, то превратимся в сороконожку из известной сказки. (Напомню: сороконожка, задумавшись, в каком порядке и какой ногой следует двигать, окаменела навсегда.)

Рискуя прослыть занудой, все-таки решусь предложить еще один вопрос: а что, собственно говоря, мы называем спонтанностью? Неужели то самое состояние бездумной безнаказанности, когда мы совершаем поступки, не отдавая себе отчета ни в наших целях, ни в вероятных результатах? Разве не является спонтанность правом на самого себя, возможностью сознательно выбрать способ поведения, который хочется?

В случае с нашими обычными реакциями дело обстоит с точностью до наоборот. Мы чаще всего понятия не имеем, почему ведем себя именно так и именно сейчас. Почему мы кричим, почему сжимаем кулаки, почему говорим «да» или «нет», а иногда даже почему едим то или иное блюдо и почему настаиваем на том, чтобы его ели другие.

Спонтанность – это в первую очередь возможность и свобода выбора. Именно об этом я и говорю, именно к этому и призываю. Мы позволяем себе быть спонтанными, быть самими собой, только когда хоть чуточку понимаем, что это означает. Лишь тогда мы можем из нескольких вариантов реакции выбрать ту, которая кажется нам наиболее комфортной или, если хотите, наиболее «своей».

В большинстве же случаев мы вообще ничего не выбираем и стыдливо называем спонтанным единственный способ поведения, давно известный, изученный, да и, если честно, чаще всего не нами придуманный. А подсказан этот способ давным-давно нашими родителями, знакомыми, которые на наших глазах раз за разом вели себя так же – и по отношению к нам, и по отношению к другим, фильмами, в которых этот стиль поведения неоднократно демонстрировался. А затем мы хорошенько его выучили, сроднились с ним и пользуемся бездумно – за неимением другого.

А до спонтанности-то всего один шаг. Нужно лишь остановиться на мгновение и выбрать: так я хочу вести себя или иначе. Ну а если, сделав паузу, вы все-таки решите продолжить нескончаемую войну, называемую воспитательным процессом, если сознательно предпочтете истерически биться с собственными детскими обидами, нервно дышать, срываться на крик, шипеть с лицом, перекошенным от неведомо откуда взявшегося гнева, судорожно сжимать кулаки, спорить с любимыми людьми из-за каждой мелочи, стремясь лишить их уверенности в себе, доказывать раз за разом собственную значимость, пользуясь всяким поводом, – тогда, конечно, все в порядке. Это поведение можно назвать спонтанным.

Только почему-то я не уверен, что, подумав, вы выберете именно такой путь сосуществования.

Поэтому я бы сказал, что окаменевшей сороконожкой мы являемся, как раз пока действуем инстинктивно, не останавливаясь, не задумываясь. А дальше сороконожка наша может только ожить. И стать по-настоящему спонтанной. По собственному выбору.

Чего я вам всей душой и желаю.

«Легковозбудимый субъект» или тонкая организация нервной системы?

А теперь предлагаю снова вернуться к практике.

В поиске примера детского поведения, гарантированно приводящего большинство взрослых в состояние исступления, раз за разом возвращаюсь к так называемым детским истерикам. Ни одной встречи, ни одной консультации не обходится без того, чтобы взрослые всерьез не пожаловались на те или иные истеричные проявления их детей (а вслед – и на собственные). Похоже, большинству родителей они действительно представляются неизбежным злом, созданным природой, чтобы держать нас в тонусе.

Истерики (или то, что ими принято называть) – отличный пример взаимодействия с детьми в стрессовой ситуации, поэтому данная тема заслуживает отдельного разговора.

Истерики – штука практичная, поэтому и я постараюсь быть практичным.

Вообще, истериками часто называют все подряд – самые разные человеческие проявления: нытье, настойчивые просьбы, долгие слезы, крик (неумение выразить желание спокойно) и т. п.

Разделим наш разговор на две части и обсудим, откуда такие проявления берутся и что со всем этим делать.

Главное, что хотелось бы сказать: мы, взрослые, истерик чаще всего просто боимся. А собственно – почему? Что в них такого страшного? Не в том ли дело, что мы в очередной раз оказываемся в неудобной и неприятной для нас ситуации и, соответственно, стараемся как можно скорее из нее выбраться, не особо обращая внимание на суть происходящего? С другой стороны, нас можно понять: ну как оставаться безучастными, когда любимому человеку явно плохо? Вот и начинаем мы сами ужасно нервничать, теряя возможность понять, что с ним и нами происходит.

А между тем причины, равно как и процесс, в данном случае очень важны.

Начнем, как обычно, с вопроса: почему, собственно, детские истерики выделяются в некий особый подвид истерик? Разве есть в данном случае принципиальная разница между детьми и взрослыми? Это, позвольте, какая же?

В состоянии истерики человек вне зависимости от возраста не может совладать с собой, ему по-настоящему плохо, он не в силах поменять реальность привычным способом, не справляется с осознанием происходящего.

Вот из этого, мне кажется, и нужно исходить.

Не потому ли мы выделяем детские истерики в отдельную группу, что слабых проще обвинить в несдержанности и невоспитанности, что легче подвести теоретическую базу под этот неприятный для нас процесс?

Конечно, в разном возрасте, а тем более у разных людей реакции на действительность несколько отличаются.

И в случае с детьми нам проще объявить причины расстройств несущественными. Подумаешь, игрушку не купили! Или не дали доиграть. А ведь причина обиды – штука суперсубъективная: как о ней спорить, как оценить ее значимость?

Я бы предложил вместо того, чтобы привычно искать манипулятивные способы прекращения неприятных нам проявлений близких, отнестись к ним по-человечески.

Думаю, что в первую очередь человека в истерике жаль. Это нормально – жалеть того, кому плохо, не так ли? Вот и давайте сообщим ему об этом. Ведь так важно услышать, что тебя жалеют. Понимаю, что я сейчас отторгаю группу читателей, находящихся внутри подростково-военного комплекса – уверенности, что жалость унижает (впрочем, про это, боюсь, невозможно говорить всерьез без клинического психотерапевта, поэтому предлагаю эту тему отложить до лучших времен). Однако очень важно просто сообщить человеку, что мы его ВИДИМ, что заметили его огорчение. Да-да – просто сообщить, желательно спокойно, обняв, так, чтобы он нас услышал.

Далее. Предлагайте помощь. Спрашивайте в первую очередь о том, что нужно человеку, чтобы справиться с этим тяжелым состоянием. Принесите стакан воды, отведите умыться. Не уставайте помогать. Если помощь отвергнута, просто отойдите – пусть он побудет наедине с собой. Предоставьте ему возможность проверить собственные механизмы перехода в другое состояние.

Третье. Стоит объяснить нашу позицию. В частности, что мы не умеем, не готовы общаться сейчас и таким образом (что чаще всего является правдой). Это может звучать примерно так: «Честное слово, мне очень тебя жаль, я с радостью помогу тебе, чем могу, но разговаривать в такой форме не стану, поскольку не умею (мне это неприятно, мы ничего не достигнем, я нервничаю и т. п.)».

Разговор по существу сейчас невозможен, не злитесь – злиться просто не на что! Ведь истерика в 90 % случаев не имеет отношения к ее изначальному предмету. И поверьте: ребенок способен это понять. Важно разделить – и для самих себя тоже – состояние и предмет разговора. И позиция наша должна быть твердой.

Если же мы чувствуем, как сами впадаем в пограничное состояние, пришло время заняться собой: тот же стакан воды, глубокий вздох, наблюдение за собственным физическим состоянием нам наверняка помогут (см. об этом подробнее в главе «Тело как педагогический инструмент»). Если и мы окажемся «там же», ничего хорошего не выйдет, мы попросту не сможем помочь человеку и защитить его. Поэтому, если мы действительно хотим быть опорой для ребенка в этой непростой для него ситуации, нам следует заниматься собой. Здесь и сейчас.

О предмете истерики можно и нужно говорить только через некоторое (достаточно значительное) время после того, как человек успокоится. Ведь внутри процесса он ничего не услышит, так как будет переполнен горечью и жалостью к себе (справедливой жалостью).

Чтобы добиться когнитивной фиксации, то есть осознания человеком какого-то факта (на улице холодно; мы торопимся; я не согласен с тем, что ты льешь воду на пол; не хочу и не могу слышать, как ты кричишь; у меня нет денег на игрушку), необходимо вести беседу, когда все ее участники спокойны и когда им комфортно. В противном случае мы только распаляем и обижаем и собеседника, и себя.

Я беру на себя смелость гарантировать, что при соблюдении этих простых человеческих правил постепенно от истерик не останется и следа. Проверено и исследовано. Неоднократно.

Тот факт, что у ребенка не хватает опыта для изменения своего состояния, делает его не плохо воспитанным, распущенным, избалованным, а лишь более уязвимым. А это значит, что пора привычно вспомнить о нашей родительской роли. И предложить защиту и помощь.

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР

Истерики – это вообще нормально? Могут ли они появляться у человека, живущего в комфортных условиях, или они всегда указывают на противоречия в отношениях с близкими?

Нет, истерика необязательно указывает на глубокие проблемы, она, как правило, свидетельствует о том, что человек – сколько бы лет ему ни было – не может справиться с ситуацией, что у него нет для этого нужного инструмента. Например, привычки самонаблюдения. Мы все знаем это по себе и по своим знакомым.

Но у истерики могут быть и другие причины. Например, ребенок где-то увидел, что этот метод общения приносит какое-то облегчение или позволяет добиться своей цели через манипуляцию.

Что в поведении ребенка при истерике указывает на то, что поддержки близких недостаточно и нужна помощь специалиста?

Я бы подождал с обращением к специалисту. Наверное, имеет смысл прибегать к его помощи разве что в случае уже глубокого невроза, на который указывает невозможность взаимодействовать с миром даже при нахождении в комфортном состоянии.

Но если человек иногда впадает в такое состояние (а это бывает с большинством из нас) и при этом учится правильно действовать в нем, а мы предлагаем ему для этого разные инструменты, которыми он постепенно начинает пользоваться, – все в порядке, со временем это пройдет.

Следует ли использовать один и тот же подход к истерикам вне зависимости от причины их возникновения (например, недостаток внимания, усталость, непривычная ситуация)?

Боюсь, градация истерик по причинам как бы освобождает нас от ответственности: «он избалован», «он жадина», «он ненавидит бабушку», «он устал» – и этим все сказано.

Я бы говорил о том, что во время истерики человек оказывается в состоянии, в котором ему плохо. Он как будто попадает в закрытую коробку, которую без посторонней помощи не открыть и тем более из которой самостоятельно не выбраться.

Поэтому в любом случае наше дело – помогать.

Вы часто говорите, что причина родительского раздражения не так уж важна и победить его можно, акцентируя внимание на телесных симптомах. Справедливо ли это в отношении детских истерик?

Безусловно да. Я не раз становился как свидетелем, так и участником ситуаций, когда вне зависимости от того, что являлось причиной истерики или даже невроза, все проходило или, во всяком случае, значительно изменялось, если ребенок учился обращать внимание на тело.

Например, у нас в школе учится молодой человек, который пришел к нам в шесть лет. Тогда он часто оказывался в состоянии, близком к истерической агрессии. Общаясь, мы вместе с ним заметили, что перед этим у него всегда сжимаются кулаки, и первым делом научились обращать внимание на них во время «приступа». «И если после того, как ты разожмешь кулаки, тебе захочется упасть на пол и закричать, – говорил я ему, – пожалуйста». Как вы понимаете, в тот момент, когда он разжимал кулаки, это состояние проходило. Как будто по мановению волшебной палочки. Само собой. Это наиболее простая телесная практика, и дети обучаются ей очень быстро, потому что еще не успели накопить арсенал уловок, который есть у взрослых.

Так ведь можем поступать и мы сами? Или я не прав?

Истерика всегда обращена ко взрослым или может возникнуть и без зрителей?

Истерика обращена ко взрослым часто, но не всегда.

Истерика наедине с собой – это такое состояние исступления, которое многим из нас в той или иной мере знакомо. Думаю, что оно, с одной стороны, более тяжелое, настоящее, но с другой – намного более осознанное. При этом имеется высокая вероятность успешного самостоятельного выхода из него. Ведь в отсутствие зрителя человеку приходится наблюдать за самим собой и действительно пытаться справиться с ситуацией.

Иногда можно услышать, что если уделять ребенку достаточно внимания, то истерик для привлечения внимания не будет. Но разве малыш не хочет, чтобы родитель всегда был рядом и полностью посвящал себя ему (что по определению невозможно)?

Я уверен, что каждая личность в том или ином возрасте интуитивно чувствует, что такое зоны внимания, что такое свое и чужое личное пространство. Желание взаимодействовать с другим человеком вовсе не обязательно означает, что этого нужно добиваться любой ценой. Мы достаточно рано учимся принимать отказ, оказываясь в ситуации, когда мама говорит, что она занята. Это отсылает ребенка к собственному опыту, когда и он бывает занят и не может общаться с кем-то. Тяжело переживать такой отказ ребенок не будет, потому что даже грудной младенец способен занимать себя (если не приучать его к тому, что в его личном пространстве постоянно кто-то находится). Поэтому я бы сказал, что одно дело – уделять человеку внимание, а другое – не давать ему возможности оставаться наедине с собой.

Что касается самой формулировки «истерики для привлечения внимания», еще раз оговорюсь: я не думаю, что стоит выделять их в отдельную группу.

Человек в истерике не только не способен справиться со своими чувствами – нередко он даже не может сказать, чего он хочет. Например, ребенок отталкивает близкого человека, желая, чтобы тот обнял его сильнее, или громко плачет, чтобы кто-то помог ему успокоиться. Поэтому спрашивать у ребенка, чем ему помочь, может оказаться проблематичным.

Я согласен, что зачастую в этом состоянии мы не можем ничего толком сказать. Поэтому важен скорее сигнал, свидетельствующий о том, что близкий человек рядом: «Я не знаю, чем тебе помочь, возможно, и ты не знаешь, но я могу, я готов, мое внимание сейчас обращено на тебя». Это не значит, что человек тут же вытрет слезы и спокойно объяснит, чего он хочет, но он непременно услышит и поймет, что вы вместе с ним и что помощь может прийти. Именно это мне кажется наиболее важным.

Как быть, если ребенок хочет чего-то трудновыполнимого, например, чтобы ему купили что-то слишком дорогое, и на отказ реагирует истерикой? Стоит ли родителю выполнять такую просьбу или это верный путь к воспитанию истерика?

Это верный путь даже не столько к воспитанию истерика, сколько к жизни во лжи. Я не считаю, что если родитель действительно не может выполнить просьбу ребенка, он должен сделать это любой ценой, лишь бы выйти из ситуации. Это тупик. Более того, если это возникло в первый раз – нам и карты в руки. Мы должны быть тверды – не жестоки, здесь тонкая грань, – но тверды. У нас есть шанс зафиксировать какую-то положительную модель, сделать так, чтобы малыш нас услышал. При этом, если мы находимся в начале ситуации, часто бывает достаточно однозначно дать понять: я не согласен, я сказал правду, что у меня нет денег, услышь меня. И он услышит. Потому что родитель сказал это решительно и честно.

Есть очень важный момент, который нельзя упускать: существуют права второй стороны, которые не менее важны, чем права первой. Перекос куда бы то ни было ни к чему хорошему не приведет. Вечно страдающий родитель из-за того, что он не может выполнить все желания своего чада, – это не отношения.

Но повторюсь: твердость не означает жесткость и жестокость. Если речь идет о какой-то очень нужной для ребенка вещи, будет более правильным обсудить, можно ли ее купить и когда это можно сделать. Впрочем, это уже не об истериках.

Надо ли обсуждать с ребенком причину истерики? Если да, то в какой момент?

Причину истерики обсуждать можно, особенно если она значимая. Бывает, что причина одна, а истерика как бы на другую тему. Такое случается и со взрослыми, но они хитрее и умеют это скрывать. С ребенком может произойти, например, такая ситуация. Его заставили надеть шапку, когда он этого не хотел. Ребенок затаил обиду и через некоторое время закатил истерику якобы из-за того, что мама его не слушает.

В любом случае порядок действий будет такой же: сначала нужно помочь человеку выйти из этого состояния, а уже потом поговорить с ним. Это очень полезно для всех сторон: спокойная беседа позволит ребенку осознать и высказать истинную причину его расстройства, а нам – понять, что, возможно, стоит изменить в будущем.

Все знают, что в состоянии истерики сознание человека меняется, как и его желания (или их трактовка). И когда истерика ребенка вызывает ответную истерику у взрослого, позиция «я хочу мира и взаимопонимания» становится просто холодной, отчужденной установкой, которую человек помнит, но не переживает в данный момент. Где взять энергию для того, чтобы отвернуться от разрушительного, но очень сильного желания, существующего в эту минуту, ради объективного и верного, но сильно ослабевшего?

Забыть вторую часть вопроса, не принимать во внимание все эти «ради чего-то». Конечно, у взрослого в силу его привычек и моделей, с которыми он вырос, часто возникает желание закричать и затопать ногами в ответ. Родитель может не понимать, что этот путь ведет в тупик, однако, как я уже говорил, если он обратит внимание на себя, на собственное тело, свои поведенческие проявления и реакции, конфликта удастся избежать. Это займет несколько секунд – проверить, насколько ты вообще хочешь войти в это состояние и так ли сложно это сделать.

Бывает ли, что человек действительно не может сдержаться? Что ж, разожмите кулаки – а потом проверьте. Но только задумайтесь об этом на входе, когда не войти – проще, чем после жалеть и снова злиться на ребенка и себя.

Отступление № 4 (несерьезное)

Как организовать качественный невроз

Для начала нужно запастись терпением: дети обычно чертовски выносливы, и первые признаки невроза вы получите только со временем. Ребенок верит, что вы на его стороне, что вы принимаете его любым; и чтобы основательно разрушить эту веру или хотя бы существенно ее поколебать, вам придется как следует потрудиться.

Нужно постоянно подчеркивать, что ребенок для вас недостаточно хорош, что вы ожидаете от него большего, что его нельзя считать достаточно послушным/усердным/успешным и т. п. Желательно при этом как можно чаще приводить в пример других детей и самих себя в детстве. Сравнение должно быть не в пользу ребенка, а его недовольство собой – основа хорошего невроза. Постепенно у него расшатается вера в себя, и он начнет проявлять долгожданные первые невротические признаки.

Теперь главное – не останавливаться на достигнутом. Предположим, у ребенка появилось навязчивое обкусывание ногтей. Начинайте почаще вспоминать об этом, а еще лучше – категорически запрещайте подносить руки к лицу. Если чувствуете в себе силы бить по рукам – просто идеально. Это вгонит его в еще большее напряжение, появится несколько взаимоисключающих очагов внимания, и дело будет продвигаться намного быстрее.

То же самое касается кусания губ, отведения взгляда в сторону, верчения чего-либо в руках и т. д. Употребляйте в момент «серьезного разговора» побольше фраз и оборотов типа: «Смотри мне в глаза, у тебя что, совесть нечиста?», «Опусти руки, перестань все время что-то теребить!», «Прекрати кусать сам себя, лучше бы зубы почистил» и т. п. Все это закрепляет неуверенность в себе и приводит к желаемым результатам.

Также очень хорошо посильнее напугать сына или дочь, например: «Будешь кусать ногти – с тобой никто не захочет общаться», «Такие плаксы никогда ничего не достигнут» или «Если продолжишь так себя вести, я с тобой больше не буду разговаривать».

Подчеркивайте все время, что вас интересует не ребенок, а его достижения: учеба, умение играть в правильные игры, способность вызывать похвалу других и прочее. Прекрасно, если у вас есть союзники: школа, в которой часто публично демонстрируется совершенная никчемность учеников, родственники и знакомые, выражающие неприятное удивление теми или иными качествами ребенка. Не забывайте напоминать, что для вас исключительно важно мнение окружающих людей о нем.

Старайтесь в любой ситуации находить причину для недовольства. Ребенка нужно довести до состояния, когда он станет думать, что не может быть в безопасности. В любой, даже очень комфортной ситуации мама и папа способны найти признаки его плохого поведения. Обращайте внимание на мелочи: «Не беги», «Не кричи», «Сиди ровно», «Правильно держи ложку», «Надень другую одежду», «Переделай задание» – все годится в дело.

Не оставляйте ему времени на самого себя: он должен быть постоянно занят чем-то важным (важным, естественно, с вашей точки зрения). Ему следует хорошо уяснить: только вы решаете, что в жизни действительно имеет смысл.

Как можно чаще организовывайте для него ситуацию унижения: задавайте неприятные вопросы при других; если он чего-то не сделал – требуйте переделать, если есть возможность – в максимально извращенной форме. Например, один мой знакомый родитель спросил сына при гостях, что ему понравилось в просмотренном спектакле, ответ оказался неудовлетворительным – и он потребовал написать рецензию на постановку, а потом прочесть ее всем. Мальчик плакал, отказывался, но в результате все сделал, как велел отец. Такие прекрасные ходы многократно увеличивают шансы на успех. В описываемом случае одного верного поступка взрослого хватило для качественного нервного срыва, который со временем превратился в хронический невроз.

На каком-то этапе нужно обелить себя и обратиться к специалисту. Ребенок должен понимать, что с ним объективно что-то не так: вы о нем заботитесь, а он действительно плох. Помните: родитель не может ошибаться! Вам нечего менять в своем поведении. Долой рефлексию и сомнения, воистину: у всех дети как дети, а у вас черт знает что!

Действуя подобным образом, вы сможете задать верное направление на всю его жизнь. Он никогда не будет счастлив, есть огромная вероятность, что он навсегда останется инфантильным ребенком и непременно издергает всех, кто окажется рядом в будущем. А главное, если повезет, ваша энергия достигнет и следующих поколений. Он перенесет все происходящее с ним и на ваших внуков. А дальше – да здравствует невротичная непобедимая вечность!

Читательская обсессия

Одна из причудливых форм проявлений наших страхов – так называемые родительские навязчивые идеи в отношении своего ребенка. Наверняка с этой формой вы неплохо знакомы: происходит это, когда взрослая боязнь приводит к поистине фундаменталистскому догматизму. В частности, нельзя смотреть мультфильмы более получаса в сутки. До шести лет ребенок обязан спать днем. Или необходимо непременно есть суп. Или вот еще: нужно гулять не менее двух часов в день. Поговорим об этом замечательном явлении на одном примере, на мой взгляд, наиболее характерном.

Из всех родительских навязчивых идей эта, кажется, является самой сильной и распространенной, во всяком случае в России. «О, если они не будут читать, их жизнь будет пуста и никчемна…»

А ведь действительно: читают нынче наши дети немного. По крайней мере намного меньше, чем их сверстники лет 30 назад.

Отчего же? Этот вопрос я слышу со всех сторон от учителей, родителей и просто случайных собеседников.

А давайте-ка проверим, насколько справедлив этот тезис. Ах, какая буря поднимается, стоит только мне усомниться в правильности данного высказывания: «Да я его (ее) с книжкой уже сто лет не видел!», «Вот у нас все было иначе».

И то и другое – чистая правда. И то, что с книгой в руках многих из них мы давно не видели, и то, что у нас все было по-другому. Однако это не меняет положения вещей, а заодно и моей уверенности: нынешнее поколение читает не меньше, а больше нас!

Сколько времени современный молодой человек проводит в социальных сетях? Не правда ли, мы считаем, что слишком много… И все это время, заметим, он только и делает, что читает, а также еще и пишет. Скажете, это совсем другое дело? Разве? Почему же?

Во-первых, по объему воспринимаемой информации современные дети совершенно точно опережают и наше, и предыдущие поколения, то есть читают они много, регулярно, осмысляя прочитанное и живо реагируя на него. Во-вторых, приличная френд-лента включает не только фотографии трусов и котят, но и статьи, музыку, фильмы, книги, картины и т. п. Таким образом, текст в современном понимании этого слова окружает нынешнее поколение со всех сторон – молодежь попросту вовлечена в него, от него никуда не деться. Вследствие этого шансы современного человека на личностное взаимодействие с классической литературой намного выше, чем когда-то. Разве это можно сравнить с тем, что было, скажем, 20 лет назад, когда единственная дорожка к литературе прокладывалась семьей и иногда школой? Современное чтение стало намного более массовым.

Нет-нет, пожалуйста, не думайте, что я против «классического» чтения. Я – за! Вопрос состоит в том, что с этим «за» можно и нужно делать. Я, конечно, счастлив, когда дети читают хотя бы некоторые из тех книг, что читал я (по крайней мере, это дает нам больше тем для общения, сходные ассоциации и прочее). И обещаю: я буду продолжать делать все, чтобы волшебный мир литературы стал для человека «своим». Но мне кажется, что достигать эту цель следует с учетом того, что мы имеем дело с совершенно новым явлением, которое называется «читающее поколение». Именно читающее, а не наоборот! (Помню, помню: «читающее, но не то, что нам хотелось бы». Однако это сути дела не меняет.) А то, что у кого-то из нас есть претензии к качеству текстов, так тут ничего не поделаешь: такова судьба всех предыдущих поколений по отношению к последующим…

Еще раз: взаимодействие, которое складывается у молодого человека с текстом, сегодня просто невозможно судить по законам, существовавшим всего несколько лет назад. Ну вы же видите – не получается! Так может, не стоит отмечать галочкой всякую книгу, прочтенную нашими детьми, а вместо этого попробовать осознать и принять нынешнюю культуру чтения? Или хотя бы поближе познакомиться с ней… Тогда дальше можно идти с ними рука об руку. И – обещаю – все будет иначе.

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР

Как вы оцениваете роль книги в современном мире, переполненном планшетами, интерактивными играми и Интернетом? Насколько важно читать?

Это непростой вопрос.

С одной стороны, очень хочется сказать, что человек без книги не может жить, но я считаю, что жить без книги можно. Вопрос только в том, что это будет за жизнь. Книга и чтение не делают человека счастливым, зачастую наоборот. Как говорил царь Соломон: «Многие знания – многие печали». И должен признаться: я с ним согласен. Не нужно заставлять детей читать с самого раннего возраста, как и вообще не нужно заставлять другого человека что-либо делать. Подобная позиция родителей приводит к плохим последствиям. В тот момент, когда начинается насилие, у ребенка, естественно, появляется желание противодействия, и ни о каком чтении не может быть и речи. Именно поэтому я придержал бы коней. Да, книга – это прикольно, книга – это здорово, книга – это правильно. С технической точки зрения роль книги огромна. Из книг мы получаем знания, знакомимся со взглядами других людей, обогащаем себя, самосовершенствуемся. Но еще раз со всей ответственностью заявляю: без книг жить можно.

С другой стороны, в современном мире, где мы не проводим и часа без того, чтобы не посмотреть новости в Facebook, «ВКонтакте» или «ЖЖ», роль чтения огромна, равно как и роль письма. И с учетом этого сегодня читают и пишут намного больше, чем в недалеком прошлом. Если 20 лет назад непишущие и нечитающие люди действительно не писали и не читали, то сегодня человек, о котором мы говорим, что он не пишет и не читает, в реальности делает это практически постоянно. Он может писать неграмотно, может писать глупости или читать не то, что нам хочется, однако фактически он пишет и читает.

При этом я, конечно же, думаю, что книги – это целый мир. И чем раньше и шире мы открываем в него окно и приглашаем туда детей, тем лучше. Благодаря чтению я получаю такие инструменты, которые не способен приобрести иным образом. Я имею в виду воображение – то, что я могу сделать с собой и миром. Роль чтения огромна.

Как вы думаете, с какого возраста нужно приобщать ребенка к чтению, показывать ему книги, рассматривать картинки, листать страницы?

С рождения. Если дома читают, ребенка не придется приобщать к чтению. Если папа читает, мама читает, то и ребенок заинтересуется чтением. Это должно быть естественно. Мы же не приобщаем детей к дыханию. Книги – это часть мира. Если в семье она является источником радости, то чем раньше человек познакомится с ней, тем лучше. Но при этом не забывайте об одном очень важном моменте: книга и насилие несовместимы! Если на каком-то этапе ребенок не хочет читать, значит ему это не нужно. Значит пока рано. Вот и все.

А с какого возраста лучше начинать обучать чтению?

В педагогике есть направление (хотя я и не вполне являюсь его сторонником), суть которого состоит в том, что с ребенком нужно двигаться в том темпе, который он задает сам. Условно говоря, пока ребенок не спрашивает о чтении, мы и не настаиваем. Но мы внимательно за ним следим и улавливаем его интересы. Чтение – это инструмент, а не самоцель. Неправильно бегать за человеком в год-полтора с азбукой. Должно произойти осознание букв, понимание процесса сложения букв в слова и слов в предложения. Нужно дать время на рождение интереса. У каждого ребенка это происходит по-разному. Да, хорошо, если в шесть лет человек читает. Но является ли достижением, когда он читает уже в четыре года? Если ему это действительно интересно, то да. Но нет ничего страшного, если четырехлетнему малышу больше нравится рисовать, играть или вырезать. Это не менее важно, чем читать. Конечно, по так называемым педагогическим нормам ребенок должен уметь читать в шесть-семь лет. Но мы ведь уже говорили об условности самого понятия «норма».

И еще раз: простейший способ научить человека читать – это читать. И не создавать очередную фобию ни у себя, ни у него.

Должны ли родители смотреть все мультфильмы и читать все книжки своих детей, чтобы можно было обсудить их вместе? Стоит ли проверять их, перед тем как показать детям? И вообще, как надо смотреть мультфильмы?

Конечно, здорово, если есть традиция совместного просмотра, чтения или любой другой совместной практики, когда рядом с ребенком находится кто-то, кто может ответить на вопрос, с кем можно обменяться мнением. Это дает переживание близости. Но совсем не обязательно, чтобы это был взрослый, важно общение с кем-то интересным.

Нужно ли заранее просматривать материал? Мне кажется, что нет. На начальном этапе все равно иначе не бывает – мы выбираем по собственному усмотрению, какие книжки будет читать ребенок, какой мультфильм он будет смотреть. Одна из наших дальнейших целей – научить человека фильтровать, что он хочет смотреть или читать, а что не хочет. В идеале ребенок, придя в книжный магазин, должен уметь определить, какая книга ему нужна. Чтобы выйти на этот уровень, нужно опять-таки развивать самостоятельность, независимость суждений. А это не может произойти само по себе, человек должен учиться выбирать. И это действительно работает. Я, например, почти про все мультфильмы сегодня узнаю от детей, и большинство из них мне нравится.

А выстраивать жесткие рамки, в которых ребенок будет смотреть только то, что выбрал родитель, – это совсем не полезно и даже, напротив, очень вредно. Если у вас есть фобия, что ребенок сядет за компьютер и наткнется на порнографию, поставьте «родительский контроль» и не мучайтесь.

Есть распространенное мнение, что детские книжки, сказки, фильмы должны быть добрыми. При этом создается впечатление, что в данное понятие вкладывается совсем не очевидное для него значение. Есть ли у вас какие-то критерии удачного искусства для маленьких детей с точки зрения заложенных в нем идей?

Говоря о чем-то добром (хотя я согласен, что это слово-клише, с которым надо быть очень аккуратным), я имею в виду что-то, что, с одной стороны, позволяет человеку сопереживать, а с другой – дает ему возможность эмоционального выхода. Если рассказать маленькому ребенку сказку о том, как девочку и бабушку съел волк, эмоционального выхода у него не будет, да и сопереживание окажется довольно слабым: все, героиню съели, некому больше сопереживать. Добрый для меня – это в первую очередь дающий способность человеку проявить себя через сочувствие. (Помните ведь определение катарсиса Аристотеля? Страх и сострадание, которое облагораживает душу, делая ее чище, человечнее.)

К этой проблеме относится и такое понятие, как глубина. Есть глубина, которую человек не готов постигать, которая может его ранить. Это вопрос не возраста, а инструментов. Далеко не все взрослые воспринимают, скажем, фильмы Алексея Германа вовсе не потому, что они молоды, а потому, что у них по какой-то причине нет средств, чтобы работать с этими кинокартинами, они боятся в них погружаться, а если и погрузятся, им будет ужасно плохо. В детстве может произойти то же самое. Видимо, отсюда и идет это стремление защитить ребенка. Однако не стоит забывать, что все люди разные, и есть дети, которые больше других любят ощущение разрыва привычного мира, а есть более ранимые. Здесь нужно смотреть по ситуации.

Конечно, если я решил посмотреть какой-то очень серьезный фильм и не смог сделать это незаметно для ребенка, а он заинтересовался и захотел посмотреть со мной – ничего не поделаешь. Сразу же выключать телевизор или выгонять маленького человека из комнаты просто невозможно.

А нет ли в том, что взрослые придают такое значение добру, желания защитить себя от детства, от его непредсказуемости, открытости и непринужденности?

Да, мне нечего сказать, кроме того, чтобы выразить согласие. Вот я, например, недавно посмотрел мультфильм «Буревестник». Отличный по всем параметрам. Но те взрослые, о которых вы говорите, его не одобрили бы, потому что в нем неприкрыто высмеивается школа. Однако именно такие мультфильмы и нужны: остроумные, построенные на сопереживании, работающие с практикой узнавания, развивающие воображение.

Отступление № 5 (несерьезное)

Как с гарантией и навсегда отучить ребенка читать

Вы, наверное, думаете, что сейчас я призову вас почаще приставать к ребенку с угрюмым нытьем: «Ну почитай уже что-нибудь, наконец»? Ничуть не бывало!

То есть, конечно, приставание такого толка постепенно может сделать свое дело, однако с другими формами отучения от чтения оно не идет ни в какое сравнение.

Возьмем, к примеру, так называемый метод лозунгов. Ну, вы знаете: «Книга – источник знаний!», «Книга в счастье украшает, а в несчастье утешает», «Книга – друг человека» (на последнее, кстати, когда-то один мальчик, запутавшийся во взрослых мудростях, удивленно возразил: «А разве не собака – друг человека?»). Ничто так не дискредитирует любой предмет, как бессодержательные лозунги, смысл которых ускользает раз за разом, поэтому именно их, безусловно, стоит повторять как можно чаще, причем на полном серьезе.

К этому методу примыкает его подвид, основанный на безумной идее, что малочитающий человек не способен прожить достойную жизнь. Или еще проще: без книги не прожить. Ни за что! Больше, больше клише на тему чтения: разочарование в этих так называемых истинах со временем сослужит неоценимую службу. Необходимо довести ребенка до исступления разговорами о пользе чтения и о связи ума и количества прочитанных страниц. (Сравните: «Не будешь читать – не сможешь рассуждать как умный человек, тебя не будут уважать, ты не сможешь сам принимать верные решения» и т. п.) Важно прочно связать будущее человека, его счастье с привычкой читать. Это ничего, что мы не видим никакой корреляции между начитанностью и человеческим счастьем (а иногда видим как раз обратное относительно желаемого), – отбросим сомнения! Напоминаю: наша задача – не исследование феномена чтения, а формирование отвращения к этому занятию.

Следующий важнейший шаг – сделать из чтения невыносимо тяжкий труд. Ребенок ни в коем случае не должен заподозрить, что чтение, пусть отдаленно, может напоминать удовольствие. Чтобы вступить на этот путь, поначалу нужно просто произносить что-то наподобие: «Займись чем-нибудь, наконец – иди почитай!» Этого обычно достаточно, чтобы чтение начало ассоциироваться с самыми неприятными занятиями.

Дальше – больше. Необходимо ввести чтение в ряд ежедневных обязанностей, например уборка-уроки-чтение. Еще раз о главном: нельзя допускать чтение в свое удовольствие. Впрочем, спешу успокоить: ни о каком удовольствии и речи быть не может, если отвести книге место среди обязанностей между уроками и уборкой.

Давайте побольше заданий по принципу «от сих до сих». Подбадривайте ребенка неминуемым наказанием за невыполнение читательского задания по принципу «не прочтешь – не получишь…».

Важно: непременно спрашивайте о прочитанном. Максимально жестко выясняйте все подробности сюжета. Скрупулезный допрос с пристрастием о деталях (типа цвета волос героя, его настроения, точности сказанного им, описаний природы) окончательно закрепляет уже возникшую и усиливающуюся вследствие ваших стараний ненависть к написанному слову. По полезности с такими вопросами может сравниться только требование галлюцинирования на тему «Что хотел сказать автор?». Если чувствуете в себе силы, действуйте непременно и на этом поле. Излишне доказывать, что такие упражнения неминуемо приводят к распаду смысла, формы и личной связи с текстом. Чего мы, напомню, и добиваемся.

Следующий метод большинство практиков отлучения от чтения нередко нащупывают самостоятельно. Вот он: старайтесь сами не читать при ребенке! Более того, чем чаще вы заявляете об удовольствии от чтения, тем меньше следует читать самим! Впрочем, как правило, так и происходит. «Я читаю, – запальчиво заявляет мама, – каждый день перед сном!» Вот и правильно! Главное, чтобы ребенок не видел вас с книгой. Если вы и грешите время от времени публичным чтением, делайте это только с электронным устройством в руках – пусть дети думают, что вы играете, а чтение – очередная взрослая манипуляция.

Помните: как только вы начнете читать вечерами бумажные книги при ребенке, вся ваша работа грозит пойти насмарку! Он ведь может заподозрить, что книга действительно доставляет удовольствие, которое вы себе позволяете. Так что крепитесь. Вместо этого лучше лишний раз отправьте малыша почитать, а сами займитесь просмотром телепередач. Естественно, не забывая при этом повторять главную мантру, что чтение – истинное удовольствие для интеллигентного человека (или ту же мысль в любой другой формулировке).

Постепенно даже самый глупый ребенок уяснит: главное в чтении – пустые декларации. Ведь такого быть не может, что мама и папа не делают вовсе или делают тайно то, что, по их мнению, является таким важным и к тому же приятным занятием!

Появлению того же желаемого эффекта способствует жесткая тренировка с самого раннего возраста техники (именно техники!) чтения.

Так, большинство моих знакомых с гордостью рассказывают, что начали читать с четырех лет. Четыре года вообще предстают каким-то мистическим возрастом, не замечали? Я с четырех лет то, я с четырех лет это…

Впрочем, не будем отвлекаться. Одним словом, непременно подгоняйте ребенка и немедленно начинайте комплексовать, если в четыре он не читает. Ваши комплексы на тему его чтения – залог успеха всей операции. Убедите себя в том, что чтение является единственным достойным вашего внимания навыком. Неважно, что интересует ребенка, неважно, к чему он тянется и что умеет. Наиболее общественно значимыми являются умение читать и объемы прочитанного.

Одним из решающих штрихов, так сказать вишенкой на торте, как обычно, становится сравнение. Заставляйте ребенка слушать, как читают другие, сопровождая это пассивное действие фразами: «Ах, как девочка читает», «Послушай других хотя бы», «Видишь, это не так уж трудно» и т. п. С последним, к счастью, вполне справляется школа, устраивая из уроков чтения настоящую ярмарку тщеславия вкупе с жестоким соревнованием и унижением слабых.

Помните еще один принцип: наиболее полезные книги – те, которые читали вы. Носов, Барто и Бианки – наше все! Неважно, что дети по этому поводу думают, считают ли они эту литературу современной и чувствуют ли ее. Не имеет значения, насколько это «их» язык, – они обязаны прочесть именно ваш контрольный список. Решительно отнимите у ребенка право на самостоятельный выбор книги. Строгий неослабевающий контроль за читаемым материалом – залог успеха.

С годами, в моменты, когда ребенок становится своевольным и может заподозрить неладное, не забывайте повторять и такое: «То, что ты читаешь в социальных сетях, – не чтение!» Пусть как следует и окончательно запутается: что чтение, а что нет. И пусть, дабы выбраться из этих дебрей, отбросит, наконец, книгу навсегда.

Решайте за него и ограничивайте любой выбор. Помните: даже намек на самостоятельность мышления может рано или поздно привести человека к книге.

Все получится: мир за окном решительно за нас!

Естественным образом разговор о чтении не может не перейти в обсуждение темы мультфильмов, гаджетов и компьютеров. Вот где взрослые навязчивые идеи по-настоящему дают о себе знать! Это ведь поле, в котором наш собственный детский опыт ничем не может помочь, поскольку его попросту нет: мы-то в детстве обходились без цифровых устройств (напомню, их в то время еще не изобрели). Поэтому наши страхи расцветают буйным цветом, подтверждая теории известных психотерапевтов о том, что сильнейший из страхов – страх неизведанного…

«А поговорить?..»

Одним из результатов нашего панического состояния становится так называемое родительское неделание. Нет-нет, я имею в виду вовсе не восточный принцип великого бездействия, который основан на понимании, что человек сам способен к познанию мира, а нам остается лишь жить честно и правильно. Я говорю о своеобразном родительском ступоре, в котором мы не только не можем помочь человеку развиваться, а напротив – тормозим его становление. Словно инстинктивно выбираем в рамках «воспитательного процесса» не вести себя никак – избегаем искреннего слова, поступка, вопроса, сомнения.

Как-то раз я случайно оказался у выхода из детского сада в конце рабочего дня. Мимо меня прошли подряд четыре мамы с детьми. Удивительно, но я услышал четыре совершенно одинаковых разговора (если это можно назвать разговорами):

Мама: Ну, что ты сегодня делал(а)?

Ребенок: М-м-м…

Мама (как бы помогая): Было в садике что-нибудь интересное?

Ребенок: Ну-у-у…

Вот и все. Что называется, вот и поговорили. Продолжения я не знаю, но с легкостью могу его представить. Мама задаст еще пару вопросов, ребенок, возможно, выдавит из себя в лучшем случае одно воспоминание, и мама успокоится. Как вариант: не успокоится, а придет к воспитателю и спросит его, делают ли они вообще что-то или почему ребенок такой скрытный.

Должен признаться, что среди вопросов, которые часто задают мне родители, в том числе и в нашей школе, есть такой: «Почему он(а) не рассказывает о том, что происходит?»

И правда, почему так? Они что, не хотят с нами делиться?

Дорогие родители, не волнуйтесь, еще как хотят! Только не умеют. Совсем как… мы с вами.

Спрашиваю маму, когда она в последний раз говорила с сыном о своей работе? Она удивленно отвечает: «Кажется, никогда…» Интересно, как же человеку научиться рассказывать о себе, если он не знает такой модели диалога? Разговор в одну сторону, даже с самой доброй и неравнодушной мамой в мире, неминуемо будет похож на допрос. А кому приятно участвовать в допросе, тем более в качестве подозреваемого?

Пора начинать общаться. Рассказывая человеку о наших переживаниях, интересных встречах, удивлении, радости, мы протягиваем ему руку и даем право на собственный рассказ. И заодно обнаруживаем, что интереснее собеседника не найти. Только не надо торопиться. И ему и нам нужно время, чтобы научиться. Постепенно, день за днем мы вместе будем открывать, как это здорово – общаться. В две стороны.

Вот и весь секрет. Хотите слышать об их жизни – говорите о своей.

Как и о чем говорить? Обо всем, что интересует и вас и ребенка. Вспоминаю любопытнейшую историю, рассказанную моим знакомым. Это произошло, когда ему было около восьми лет. Они с мамой и папой отправились на прогулку. По дороге болтали о разных мелочах. О чем была беседа он, конечно, уже не помнит. Навстречу им попался странный человек. Он был каким-то «очень бедным» (по воспоминаниям приятеля). Шел без обуви, в одних носках, был небрит, неряшливо одет. Мальчику запомнился его взгляд: усталый, внимательный и строгий. Такого взгляда у других людей он никогда не видел, поэтому остановился, чтобы внимательно рассмотреть прохожего. Но мама вдруг сказала: «Не смотри на него» и ускорила шаг, грубо потянув сына за собой. Дальше всю дорогу он был занят только тем, что вспоминал этого человека. Прошло много лет. В памяти моего приятеля не сохранилось никаких подробностей той прогулки. Кроме глаз человека, которого они встретили, и неожиданной маминой реакции.

Этой историей я хотел бы проиллюстрировать ответ на вопрос о том, нужно ли ограждать детей от неприятных личностей (неприятных, конечно, на наш взгляд), ограничивать их в общении с теми, с кем общаться, по нашему мнению, не следует.

Дело в том, что простой и очень важный (лично для меня) принцип «все люди разные» невозможно лишь декларировать. Чтобы человек пришел к пониманию, что мир многополярен, многозначен, необходимо позволить ему видеть его именно таким, позволить ему встречаться с ним, показать, что существует бесконечное множество разных людей, оценок, событий.

Никаких проблем при столкновении с новым и странным у ребенка нет. Для него практически всё – новое и непохожее на другое. Человеку в пять лет в определенном смысле совершенно все равно, видит он жука, самолет неизвестной конструкции или странного человека. У взрослого, напротив, чаще всего существует огромная проблема. Как быть? Объяснить, что «дяде холодно», но он сам предпочел так одеться? Сказать, что это плохой человек, поэтому он и дошел до такой жизни? Ускорить шаг и сделать вид, что ничего не видел?

Как об этом поговорить и при этом «выжить»?

То есть не испытать неприятного чувства неудобства (перед собой и ребенком), страха, отвращения, стыда. Ведь и популярные в последнее время разговоры о всяческой пропаганде среди детей вызваны только одним: глубочайшим чувством собственной неполноценности и нежеланием взаимодействовать с действительностью. Когда взрослый, с одной стороны, живет с пониманием того, что ребенок – недоразвитое существо, которое постоянно необходимо образовывать, воспитывать, контролировать, а с другой – не понимает или боится того или иного явления, он неминуемо приходит к единственно возможному выводу: явление (людей, события) нужно запретить. И запрещает. Вместо того чтобы проанализировать, понаблюдать, поговорить.

Когда родители заявляют, что ребенок является полноценной личностью, однако при этом скрывают от него события, к которым тот проявляет любопытство, ограждают от общения с определенными людьми, которые ему интересны, они не только противоречат себе – они затевают ужасную, огромную ложь, и с ней человеку придется долго-долго жить. Полнейшей глупостью, произрастающей из того же корня, является мнение о том, что ребенок, увидевший гей-парад, с большой вероятностью может стать гомосексуалистом (Заметьте: не захочет повеселиться, попрыгать с шариками, радостно спеть в веселой компании и осознать, что все люди разные.) Таким же нелепым представляется утверждение: «Он не должен видеть этого мальчика – тот может на него плохо повлиять».

Сильнее, чем папа, лежащий на диване с бутылкой пива из вечера в вечер, на ребенка не влияет никто. Так же как трудно «перебить» опыт мамы, кричащей: «Немедленно убери свои игрушки!»

Что касается нехорошего мальчика, лучшее, что с ребенком может произойти, – это такая встреча, в результате которой он укрепит свою самоидентификацию: «Человек может быть таким, может мне нравиться или не нравиться, следовательно, и я могу выбирать, каким быть, то есть могу быть собой». Самое страшное, что можно совершить по отношению к любимому человеку, – это отказать ему в самости, испытывая уверенность, что тот настолько не понимает, кем является, что немедленно примкнет к плохому мальчику, девочке-хулиганке, начнет пить, увидев алкоголика, и т. п.

Признаюсь, я абсолютно убежден: чем больше встреч с людьми, которые не похожи на тебя, – тем лучше. Человек должен как можно чаще видеть новое. В этом смысле у меня нет выхода: я должен восстать против принципа единства педагогических требований. Ведь он предполагает, что самые разные взрослые повторяют одно и то же, смотрят на мир одинаково, всячески доносят до ребенка, что «тут не о чем спорить – любой умный человек тебе это скажет». Круг сжимается, выбирать ребенку не из чего – все взрослые одинаковы, ибо у них «единство».

Замечательный случай произошел несколько лет назад у нас в школе, когда пришедшая на праздник бабушка обратилась к незнакомой девочке пяти лет с требованием причесаться. Девочка задала единственный вопрос: «Зачем?» Этого пожилая женщина явно не ожидала. Она огляделась в поисках поддержки и, не найдя ее, заявила: «Девочка должна быть причесана – это тебе любой доктор скажет!» Девочка несколько секунд подумала и с явной жалостью к собеседнице спросила: «Ну а доктор-то тут при чем?»

На самом деле все люди разные. Это и есть основной педагогический принцип.

Исходя из этого принципа и нужно действовать.

Люди разные. Некоторые из них могут обидеть, некоторые ведут себя скверно. И родители, конечно же, должны защищать детей от опасностей. Как правило, мы знаем, в каких ситуациях требуются наше вмешательство и наша защита. А в остальных?

Ведь защищать – не значит «лишать впечатлений, ограничивать взаимодействие с другими людьми, отнимать выбор, подменять своим страхом детскую свободу».

Мы должны позволить нашим детям научиться понимать, когда опасность существует и в чем она заключается. Научиться видеть мир, обращенный к ним лицом (каким он, если честно, и является до того момента, пока мы не развернем его в своем сознании). А может, предоставив им такую возможность, мы и сами сможем этому научиться?..

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР

Вы говорите, что ребенок вовсе не обязательно станет вести себя так же, как его новый знакомый, но при этом признаете, что «родители, конечно же, должны защищать детей от опасностей». Опасность/безопасность – довольно скользкая тема. Можете ли вы дать совет, как отличить истинную опасность от надуманных или внушенных тревог?

Разумеется, ситуацию опасности проще всего распознать, когда речь идет о жизни или здоровье человека. Большинство других опасений относятся к надуманным и вызываются прежде всего желанием родителя выглядеть успешным с точки зрения существующего общественного консенсуса. Следование им редко приводит к желаемому результату.

Самый распространенный пример надуманной опасности, о котором мы уже говорили, – так называемая плохая компания. Ломать человеку жизнь, указывая ему, с кем дружить, а с кем не дружить, бессмысленно. В первую очередь потому, что это очень часто вызывает обратную реакцию. Целесообразнее переключить свое внимание на то, что в этот момент человек познает жизнь, устанавливает новые связи, получает массу впечатлений.

Для распознания ложной угрозы я посоветовал бы учиться замечать и объяснять собственные страхи. Второй важный момент: классифицировать каждую жизненную ситуацию как ситуацию опасности/безопасности бесперспективно. Никто не может достоверно знать, где он или его близкие встретят опасность, кроме очевидных вещей (когда человек ухватился за оголенный провод или находится на поле боя). Гораздо важнее придавать значение интересам и личностному развитию.

Если родители не давят на ребенка, они помогают ему обрабатывать впечатления и, конечно, влияют на него, впрочем, как и он на них. При этом взрослые не лишают маленького человека самостоятельной жизни, не «выключают его из розетки», не пугают его тем, что в любую секунду его жизнь может превратиться в кошмар.

Если бы ваш знакомый захотел пообщаться с тем нищим, он мог бы заразиться какой-то болезнью, как боятся многие родители. Разве это не стоит рассматривать как реальную опасность?

Это не опасность, а пример того самого внушенного страха, потому что мы ведь понимаем, что нищий не равно болезнь. Это такой же расистский миф, как «все цыгане воруют».

К тому же мы не знаем, как будут развиваться события. Нищий для ребенка – другой, поэтому, вероятнее всего, ребенок не полезет к нему общаться, но он ему ужасно интересен. И мама, отреагировавшая так резко, испугалась чего-то, не имеющего непосредственной связи с реальностью, – себя, рассказов своей бабушки, общественного порицания. Вместо этого она могла бы помочь ребенку обработать впечатление: может быть, обсудить с ним причины нищеты, а может, и рассказать о собственных страхах – есть очень-очень много вариантов.

В книге «Мэри Поппинс» английской писательницы Памелы Трэверс (равно как и в одноименном американском фильме) есть замечательная сцена, которая не вошла в советский фильм: мальчик постоянно видит нищенку, просящую милостыню, чтобы кормить голубей. У ребенка есть монетка, которую, как настаивают папа и люди из банка, он должен вложить под проценты, и тогда у него будут новые деньги, а потом опять новые деньги. Но у мальчика появляется собственный ориентир, он дает эту монетку на корм голубям, и у него меняются настроение, самоощущение, появляется понимание своих желаний и убеждений.

Я уверен, что, если спросить вас, как бы вы хотели, чтобы ваши дети относились к нищим, вы станете говорить о принятии, справедливости и добре. Остановившись и задумавшись, мама моего приятеля произнесла бы то же самое, но она поддалась иррациональному страху. Тому самому, о котором мы говорим все время.

Родители не всегда могут пересилить себя. Можно ли, сохраняя свое отношение к миру, не мешать ребенку получать впечатления?

Если мировоззрение родителей действительно совпадает с тем, что они делают в такие моменты, если они на самом деле полны осознанного презрения к тем, кто не похож на них, и считают свой страх оправданным, то любые мои советы, к сожалению, будут бессмысленны. Но я не верю в такое мировоззрение, когда человек презирает других. Это не осмысленное мироощущение, это страх и комплексы. И если человек не хочет работать с собой сейчас, то при появлении проблем в семье ему следует посетить несколько семинаров по неформальному образованию. Другого способа я не знаю.

Но мне кажется, что ситуация и сложнее, и проще одновременно. Большинство родителей – такие же, как мы с вами. Откуда я это знаю? Открою страшную тайну: мои реакции такие же, как и у мамы моего товарища. Проходя мимо бездомного, я часто ловлю себя на мысли, что хочу отвести свою восьмилетнюю дочь в сторону.

Мне сложно представить взрослого человека, который много лет придерживался шовинистских взглядов, а потом в один момент переубедился. У вас есть такие знакомые?

Да, и много. Но они не сами такими стали. Изменения – это ведь непростой личностный процесс. Я приведу пример. Когда-то почти во все семинары по педагогике для взрослых профессионалов я встроил блок-разговор о толерантности, отношении к группам, которых принято называть меньшинствами, в частности о людях нетрадиционной сексуальной ориентации. Я нашел этот прием интуитивно, ведь в процессе обсуждения подобных тем скрытые страхи, неуверенность, ненависть проявляются максимально ярко – и тогда с ними (с этими проявлениями) можно взаимодействовать, как бы поймать их за хвост, понять, как они устроены, откуда берутся, пересмотреть их, наконец.

И – представьте – люди меняются, причем быстро. Пройдя через этап отрицания, участники очень скоро готовы начать конструктивный диалог, в процессе которого могут не только обсуждать подобные темы, как и любые другие, но и менять свое мнение.

По сути это очень похоже на работу с любым догматическим утверждением (или отрицанием), а потому имеет прямое отношение к педагогике.

Может быть, родительское волнение связано с уверенностью, что дурной пример заразителен?

Если честно, я вообще считаю, что поговорки – страшное зло, потому что это всегда отчужденные высказывания-штампы, скорее принуждающие нас строить жизнь по определенным лекалам, чем отражающие ее суть. Причем они еще и провоцируют невроз, поскольку к каждой пословице и поговорке можно подобрать пословицу с обратным смыслом. (Скажем, «Работа не волк – в лес не убежит» и «Без труда не выловишь и рыбку из пруда». И первое, и второе – полная чепуха! Все зависит от настроения, обстоятельств, желания и т. п.) А популярны они потому, что люди, полные страха и неуверенности, легче принимают навязанное сверху мировоззрение. Как бы готовый путь, по поводу которого не нужно думать, сомневаться, рефлексировать.

Относительно же того, что пример заразителен, это, конечно, правда. Но вера в то, что человек захочет подражать именно хулигану или наркоману, основана, на мой взгляд, на двух вещах. Во-первых, старшее поколение научили, что людей нужно делить на своих и врагов, – вот они и делят. Во-вторых, это страх собственного несовершенства, убежденность в том, что хулиган более привлекателен. Надо сказать, в одном случае так, как правило, и происходит: человек действительно выбирает дружбу с хулиганом, когда его тошнит уже от того, что происходит у него дома.

«Дурной пример заразителен, – говорит папа, лежа на диване с бутылкой пива и глядя в телевизор, – не ходи, дочка, к Васе в подворотню». Но Вася-то классный, Вася яркий, Вася на доске даст покататься. Там – жизнь. Фактически папа предлагает дочке выбор между Васей, про которого он мало что знает, и собой на диване с бутылкой пива. Так что родители просто врут, когда ищут дурные примеры где угодно, только не в собственной семье.

Если ребенок задает вопрос о представителе другой национальности, ориентации или какой-то субкультуры, понятно, что ответ в той или иной степени будет вариацией формулы «он такой, какой есть». А как объяснить ребенку, почему существует нищета (как в той ситуации, которую вы описали выше)?

Я не вижу принципиальной разницы между объяснением любого явления ребенку и взрослому. Нищета – это в значительной мере явление социальное, результат взаимодействия социума с человеком. Я думаю, дети это очень хорошо понимают, потому что, как и взрослые, видят примеры того, как общество не принимает кого-то. Почти у каждого ребенка в классе есть такой пример – это тоже важный повод задуматься о разных возможностях и о том, как и почему человек вытесняется на обочину в любой сфере – в экономической, социальной или культурной.

Процитирую вас: «Как об этом поговорить и при этом “выжить”. То есть не испытать неприятного чувства неудобства (перед собой и ребенком), страха, отвращения, стыда…» За что родитель может испытывать чувство стыда?

Как раз сегодня утром я услышал песню, в которой от лица представителя поколения 1970-х поется о том, что родители обещали новый прекрасный мир, в котором не будет места лжи и подлости, но обманули. Вот за это и стыдно. За то, что предлагаешь ребенку мир, полный несправедливости, который отчасти создал сам и за который несешь ответственность. Поэтому-то человек, видя нищего, старается представить, что его нет, – как маленький ребенок, закрывающий глаза ладошками в случае опасности. И вдруг ребенок обращает внимание на этого человека, в несуществовании которого родители пытаются убедить и себя, и сына. Представляете, что чувствует родитель в этот момент? Но опять-таки работать над этим предстоит именно взрослому. Он не может, подобно страусу, засунуть голову поглубже в песок и заявить, что явления нет. Часть – огромная часть – родительской ответственности заключается в том, чтобы ребенок знакомился с миром, который его окружает. Причем не избирательно, а целиком.

Отступление № 6 (серьезное)

Как грамотно отбить у ребенка желание рассказывать о себе

Это отступление, думаю, будет наиболее коротким. Дело-то простое – раз плюнуть!

Первое и главное: ни в коем случае не рассказывайте ничего о себе! Максимум, который вы можете позволить, – это сюсюкающие рассказы о собственном детстве. Только прошлое – никакого настоящего! Не говорить же с ним, в самом деле, о неприятностях на работе, встрече с подругой, последнем сериале, который вы смотрели, – что он в этом понимает!

Помните: как только вы начнете вести диалог, делиться своими сомнениями, радостями, горестями, это может открыть ящик Пандоры. Он неминуемо станет и сам говорить о себе. Пример заразителен: ребенок быстро осознает, что если он ничего не слышит о вас, вашей работе, времяпрепровождении, интересах, значит он имеет дело с очередной родительской манипуляцией. Люди так не живут, и это просто такая странная игра: расскажи мне о себе, а я о себе – ни слова!

Второе. Если ребенок стремится поделиться с вами чем-то, делайте все, чтобы у него выработалось стойкое убеждение, что он вам мешает. Никаких поблажек, помните: вы заняты важным делом, а он вас отвлекает! Всегда! А кроме того, что может быть интересного в рассказе этой малявки?! Ну кто-то у кого-то отнял игрушку, у подружки новая прическа, сегодня товарищ принес какую-то новую игру… Это же действительно очень-очень скучно.

Далее. Почаще задавайте два типа вопросов.

Первый – общий: «Как дела в школе?» Этот вопрос прекрасен тем, что подразумевает только два варианта ответа: «Хорошо» или «Плохо». Дайте понять, что именно этого вы и ждете. Отличный признак вашего продвижения к цели, если ребенок проявляет изобретательность и все-таки дает третий ответ: «Никак». Это свидетельствует о том, что он наконец начинает понимать: ему ни за что не удастся вас заинтересовать. Сделайте максимум для того, чтобы он запомнил раз и навсегда: этот вопрос относится только к учебе! Хорошо – получил пять, плохо – получил два. Это все. Ни шага в сторону! Понятия «хорошо» и «плохо», отнесенные к школе, имеют только одну коннотацию – учебную!

Второй вопрос – конкретный: «Что вы сегодня учили?» Он окончательно закрепляет убеждение ребенка в том, что его жизнь неважна, в отличие от материала, который ему преподавали. Это сочетание гарантированно отвратит его от рассказов о себе.

И последнее. Если все-таки вы за чем-то не уследили и какой-то рассказ о его жизни настиг вас, отнеситесь к нему критически и судите его построже. Никакого диалога – только допрос! «Почему ты повел себя так, а не иначе?», «Зачем ты вообще полез к нему (к ней) с этим разговором (делом)?», «Я же тебе много раз говорил, что этого делать нельзя!», «Ты что, хочешь, чтобы я запретил тебе туда ходить?» и т. п. Подобная реакция постепенно научит его ограждать вас от лишней информации, а после и вовсе замолчать (о дополнительных вариантах поведения ребенка в этом случае читайте в отступлении № 10 «Как вырастить вруна»).

Действуйте! Наградой для вас со временем станет чудесное чувственное одиночество, прерываемое время от времени лишь приказами и восклицаниями типа «Дай денег», «Не учи меня жить» и т. п. С чем, разумеется, и можно будет вас поздравить.

Крекс… Пекс… Секс…

Среди множества тем, которые традиционно считаются взрослым миром страшными и опасными, одна выделяется безусловно и однозначно. Это тема «про это», как стыдливо и лицемерно принято ее называть. То есть все, что касается секса и вообще человеческих интимных отношений. Поэтому с моей стороны было бы просто нечестно не посвятить ей хотя бы одну главу.

Как-то мне позвонил старый приятель. И, стараясь справиться со сбивающимся дыханием, сообщил, что произошло нечто ужасное и ему немедленно нужна моя квалифицированная помощь. «Представляешь, – зловещим шепотом поведал он мне, – после того как мой восьмилетний сын играл с айпадом, я обнаружил в Google запрос “большие сиси”!!!»

Не стану скрывать: напряженность момента была смазана моим хохотом. А когда я отсмеялся, мы с приятелем поговорили обо всем, и он, успокоенный, отправился болтать с сыном о «больших сисях» и не только о них. Я же всерьез задумался.

Чего же так испугался взрослый достойный человек? Ведь ситуация эта забавная, легкая. И конечно, она является чудесным поводом для интереснейшего разговора с сыном. Почему он, как и большинство родителей, впал в ступор, как только появился малейший намек на возможный разговор о сексе? И это при том, заметим, что у представителей взрослого мира в основном нет ни малейших проблем с обсуждением действительно сложных, тяжелых и опасных тем.

Скажем, нам ничего не стоит мимоходом поговорить о насилии. Ну, например: «Ударили – дай сдачи», или наоборот: «Объясни словами, что ты чувствуешь». Или о войне, которая, кажется, принудительно обсуждается уже не только в школах и даже детских садах, а чуть ли не в яслях. Про это можно, значит? О смерти, о предательстве, о разрухе, о ненависти – пожалуйста, а о любви и самой жизни – нельзя? Немного странно, не так ли?

Когда меня спрашивают, как с детьми говорить о сексе, я обычно задаю один и тот же вопрос: «А вы-то, взрослые, между собой как об этом разговариваете?» И знаете, очень редко мне удается добиться внятного ответа. Раз за разом я слышу некое глубокомысленное или смущенное мычание. Так, может, тема эта сложна и опасна вовсе не для детей, а для их родителей? Может быть, это не детям рано или вредно, а родителям страшно и непонятно? Как и в других подобных случаях, множество «специалистов» изобретают способы, как сделать жизнь комплексующих взрослых комфортнее, как поговорить о сексе максимально безопасно, а лучше – не поговорить вовсе в надежде, что в свое время они сами все узнают. Узнают… Сами…

Я прекрасно понимаю: в определенном смысле и наш язык против нас. Какими словами говорить об этом? Как и что объяснять? Право, не использовать же мерзкое слово «пися», от которого нам самим моментально становится противно и которое по своему значению категорически не подходит для обсуждения данной темы. А с другой стороны, и к словам «вагина» и «пенис» нас как-то не приучили… Как назвать сам сексуальный процесс? Половой, так сказать, акт. Может, и правда не надо? Может, действительно они как-нибудь без нас? К возможной войне подготовим, а с любовью… пусть сами разбираются.

Но ведь страхи, комплексы и табу рождаются как раз в многократно повторенных ситуациях наподобие этой. Когда одних слов не хватает, а другие мы не решаемся произнести (например, потому что их не произносили наши родители или потому что они определяли что-то, о чем и думать-то было запрещено). Трудно? Уверен, что непросто. Но ведь речь идет снова о той самой родительской функции, о которой так любит рассуждать взрослый мир. Вы на самом деле хотите обеспечить детям поддержку и помощь? Тогда научите их говорить о любви человеческими словами, а не пошлыми двусмысленными междометиями или скабрезными жестами.

Для ребенка отношения между людьми – часть мира, который он познает. Вот и все. И опасностей тут уж точно не больше, чем в любом другом вопросе. Помните: «В Лотлориэне существует лишь то зло, которое мы приносим с собой»? Вот и в разговоре о сексе то же самое: неоткуда взяться пошлости и ощущению разврата у ребенка, разве что вы сами привнесете их в разговор.

Тема секса, понятное дело, очень плотно связана с темой появления человека на свет. Однако они вовсе не идентичны, не правда ли? Отчего же в статьях типа «Детям – о сексе» эти вопросы так часто смешиваются и материал в лучшем случае превращается в «Детям об оплодотворении и зачатии»? Не оттого ли, что если уж и говорить «о чем-то таком», то не об удовольствии, а о необходимости… Мы как будто стыдимся своей человечности, как будто опасаемся разговора о том, что есть действия, которые мы делаем не по долгу, а по желанию, ради наслаждения, из любви.

Несколько строк придется, видимо, посвятить и невинному вопросу: «Откуда я взялся?» Мне хорошо знакомы рекомендации вроде: «Скажите, что папина клетка встретилась с маминой клеткой». Увы, боюсь, после такого откровения человек может почувствовать себя разве что недоумком. Ведь понять из этого объяснения нельзя ровным счетом ничего. А спрашивать дальше уже боязно: еще не понимая, ребенок уже чувствует, что становится свидетелем действия некоего табу – не случайно мама (папа) все на свете может объяснить просто и понятно, а тут – прямо наваждение какое-то. А непонятных моментов между тем при такой постановке вопроса множество. Где встречаются клетки? Как они знакомятся? Что им для этого нужно? Постоянно ли они встречаются? Чем занимаются при встрече? И так далее. Родным братом этой рекомендации предстает и совет: «Отвечайте только на поставленный вопрос». Ведь это не более чем очередная попытка защитить самих родителей от неудобных разговоров. Такова же и идея «просто дождаться вопросов». Их, как мы понимаем, может и не последовать. И совсем не потому, что эта тема неинтересна.

Заметим, что, когда ребенок спрашивает, например, о причинах дождя, мы не останавливаемся на фразе: «Происходит конденсация влаги в облаках при низких температурах». Мы стараемся максимально подробно, широко и понятно раскрыть тему, стремимся к диалогу, провоцируем вопросы и радуемся им, делимся ассоциациями, показываем картинки. Так же как не ждем мы вопросов и в тысяче других ситуаций, а напротив – смело и уверенно предлагаем темы для обсуждения. В случае же «клетка встречается с клеткой» мы даем совершенно закрытый и непонятный ответ, радуясь, если нет уточняющих вопросов. Неужели вы думаете, что наш внимательный, тонкий, умный ребенок не чувствует этого? Еще как чувствует! И ловит наше невербальное сообщение: говорить об этом не следует. А если и следует, то не с мамой – ей, похоже, не слишком-то удобно рассуждать на эту тему… И если вдруг в глубине души мы лелеем надежду, что, когда придет время, это табу не повлияет на его (ее) отношения, помыслы, действия, – это уж, извините, совсем утопия.

Что же творится с нами? Разве нам не интересно говорить об этом? Что заставляет нас превращаться из ярких, чутких людей в молчаливых истуканов, не способных вымолвить честного слова? Боюсь, что, как и всегда, всему виной – наши собственные привычки, модели, воспоминания. Мы пытаемся оправдать перманентный кошмар интимностью темы, а на деле снова путаемся в собственных страхах. Страхах, подаренных нашим прошлым, которое так пугающе похоже на организуемое нами настоящее детей. И будущее.

И мы совершаем очередное предательство, бросая близкого человека наедине с собой просто потому, что нам тяжело (мы не хотим, не умеем, нам страшно) говорить о том, что для него важно.

Пугая себя, мы смешиваем все неудобные темы в кучу: секс с менструацией, мастурбацию с родами, зачатие с порнографией. А в результате – сколько детей узнали о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной в таких словах и выражениях, что и повторить-то их не представляется возможным? Скольким заботливые старшие друзья рассказали о том, что сексуальные отношения – это грязь, в которой вымазаны все взрослые и в которой непременно вымажутся и сами дети?

Память хранит страшное воспоминание моего позднего детства: мальчик лет девяти пытается противостоять грязным и гадким подросткам, которые, захлебываясь собственным гоготом, повторяют: «Твой папа … твою маму». А он, несчастный, почти плача, лепечет: «Это неправда, не …». Ужас охватывает меня до сих пор. И я признаюсь: я не вмешался. Лет тогда мне было что-то около 13. И я совсем не знал, как поступать. И просто стоял в стороне. Социальное во мне убеждало: ты должен гоготать вместе с ними, а сердце сжималось. И сжимается до сих пор. У вас что же – есть сомнения в том, кто виноват в этой мерзкой ситуации? Думаете, не те, кто не смог выполнить своей базисной родительской функции и объяснить человеку суть простых (и прекрасных) аспектов человеческих отношений? Не смог объяснить не одному только несчастному мальчику, а всем участникам этой жуткой истории. Увы, виноваты мы. И в пошлости, и в гадости, и в бессилии, и в страхе.

Итак, могут ли родители вообще говорить с детьми о сексе? Ответ однозначен: должны! Да, именно так: не могут, когда их спрашивают (ибо есть вероятность и не дождаться вопроса), а ДОЛЖНЫ! Как и что говорить? Да правду говорить. О том, что люди любят друг друга. О том, что часто им хочется прижаться друг к другу тесно-тесно – так тесно, что они практически проникают друг в друга. О том, почему такие отношения называются интимными. О том, что бывают такие отношения между любящими людьми и что это настоящее счастье – испытывать такую любовь. О том, что это часть волшебных любовных приключений, до которых еще предстоит дорасти (да-да, у человека не возникает желания попробовать все, о чем он узнает, прямо здесь и сейчас – он хорошо понимает, что до многого нужно дорасти). О том, что речь идет о настоящем удовольствии – таком, что словами объяснить трудно. О том, что вы завидуете им, потому что когда-то у них будет их первый раз, которого у вас уже не будет. О том, что у женщин есть вагина, а у мужчин – пенис и что эти органы играют важнейшую роль в нашей жизни вообще и в любви в частности. О том, что друг к другу нужно относиться бережно. О том, что дети появляются в результате настоящей любви… И еще много о чем…

Смущаетесь? Объясните – почему. Только говорите! Разговор о сексе не имеет ничего общего с развратом, напротив, в определенном смысле сам факт такой беседы уже является прививкой от распутства и пошлости. Ответьте себе честно на вопрос о том, что вас пугает, это станет чудесным первым шагом.

Вы, конечно, знаете фразу, приписываемую Ж.-Ж. Руссо: «Если вы не уверены, что в состоянии сохранить тайну о взаимоотношениях полов до его 16-летия, постарайтесь, чтобы он узнал о них до восьми». Кажется, неплохо сказано, правда?

Помните: завтра может быть поздно. Если человек не узнает о любви от вас, если не услышит от самых близких людей (что любовные отношения бывают разными, что есть и прекрасное продолжение их влюбленности в первом классе – продолжение, связанное с возрастом, с ответственностью, с чувствами), он узнает об этом от ваших врагов. И они-то уж точно позаботятся о том, чтобы в сознание ребенка вошли грязь, пошлость, стыд и ложь. Враги, поверьте, в данном случае не слишком сильное слово. И они расскажут, что не существует никакой любви, а есть только похоть, что все женщины шлюхи, что под одеждой все люди голые, что настоящий мужик должен держать бабу в узде…

А что будет дальше – вы и сами знаете…

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР

Практически в любом обществе мужчины играют доминирующую роль, и это не может не отражаться на сексуальных отношениях. Значит ли это, что с мальчиками и девочками надо говорить о сексе по-разному: девочек учить распознавать опасность, а мальчиков – защищать девочек от себя? На каком этапе стоит рассказывать ребенку о проблеме сексуальной эксплуатации, объективации и сексуального подавления?

Я начну с последнего вопроса: обсуждать с ребенком эту проблему нужно в тот момент, когда он ей заинтересуется. А если мы открыто разговариваем с ним на разные темы, он непременно заинтересуется и рано или поздно спросит, например, почему многие мальчики выражаются так, а не иначе. Так что родителям совершенно не обязательно записывать в календаре день, когда мы поговорим о сексуальной эксплуатации.

Что касается первого вопроса, я бы сказал, что это не самый верный подход. Многие из нас усваивают гендерные стереотипы уже в самом раннем возрасте, поэтому было бы полезно поговорить о том, что такое мужское и что такое женское, в частности, чтобы разрушить некоторые предрассудки, но я не думаю, что доносить эту информацию надо изначально по-разному для представителей двух полов.

Наоборот, очень продуктивным может быть обсуждение этой темы в большом смешанном коллективе, когда есть возможность поговорить с каждым участником как бы с чистого листа. Вполне вероятно, что девочки и мальчики при этом станут задавать разные вопросы, но им будет весьма полезно послушать друг друга.

Часто родители внушают детям, что любовь – это то единственное, что может оправдать секс, причем представляют они ее как что-то заведомо невозможное. Вы также связываете секс с любовью. Нет ли здесь подобной попытки оправдания?

Я согласен, что эти две темы следует разделять, и я ни в коем случае не хотел сказать, что, говоря о сексе, мы непременно обязаны иметь в виду серьезные любовные отношения. Беседуя с человеком семи или восьми лет, мы чаще всего обсуждаем то, что он видит у себя дома, потому что так ему понятнее. А говоря об отношениях мамы и папы, довольно трудно (да и вряд ли необходимо) разделять сексуальные и любовные, дружеские отношения.

Далее эта тема, как и любая другая, должна расширяться, и в определенный момент, конечно, выяснится, что секс бывает разный, как и любовь.

Другая причина, по которой я не против того, чтобы на начальном этапе смешивать два данных вопроса, – родителям нужно с чего-то начинать. Говорить на некоторые темы им порой очень сложно, социальные модели давят на всех нас, поэтому ничего страшного, если взрослые прибегнут к маленькому (само) оправданию и какому-то культурно близкому формату, который поможет им завести разговор.

Ну а кроме этого, я – последовательный сторонник принципа, сформулированного Борисом Гребенщиковым вслед за многими мудрецами: «Любовь – это все, что мы есть». Говорим мы о сексе или о любых других отношениях – основой этого все равно является любовь.

Дети как игрушки

Моя младшая дочь (тогда ей было шесть с половиной) заявила: «Все-таки для многих взрослых дети – игрушки».

Выяснило�

Введение

Однажды я представил, как могло бы выглядеть письмо родителей к детям. Ну вот если бы действительно мы по-честному написали то, что думаем. Представил и написал такое письмо.

И вот что получилось:

Дорогие наши!

Пришло время признаться: мы очень вас любим. Почти всегда. Любим, как умеем, ведь никто не учил нас любить. Но мы, правда, очень-очень стараемся. Когда есть на это силы.

Мы ужасно боимся. Боимся всего на свете: ваших новых друзей, болезней, осуждения соседей, проблем в школе, прошлого и будущего. Мы цепенеем от этого страха и поэтому совершаем многие ошибки. Знайте: в большинстве случаев, когда мы выглядим такими агрессивными и несправедливыми, мы просто находимся в состоянии шока и не можем, не умеем из него выйти. Потому так часто мы кажемся вам несдержанными, раздраженными, злыми. Пугаясь самих себя и своего поведения, мы раз за разом повторяем одно и то же, надеясь, что именно это и запомнится вам, надеясь на ваше прощение в будущем: «Мы делаем все это любя, потом будете нас благодарить». Какое там благодарить… Честно говоря, мы и сами в это не верим, но нужно же что-то говорить, как-то держаться на плаву. И мы уныло повторяем, что благодарны своему прошлому. Каждый раз мы даем себе слово измениться, но снова и снова проваливаемся в эту пропасть жуткого страха, выходом из которой становится новая агрессия. Так вели себя по отношению к нам, поэтому еще до того, как мы успеваем подумать, сама собой выскакивает привычная подсказка: «Отругай его, лиши его воли, отними у него право на ответ». И мы делаем это, оставляя вас незащищенными и растерянными, выдавая собственный кошмар за воспитание, прикрываясь изощренными формулировками. Что нам делать? Мы и сами не знаем, как вырваться из этого порочного круга…

Мы мешаем вам идти своим путем. Поверьте, мы делаем это не специально: мы просто очень сильно запутались. Со всех сторон нам твердят, что и как НУЖНО делать, и никто – НИКТО – не спрашивает, чего нам хочется. В определенном смысле мы и забыли, как это – хотеть. Потому мы и вас лишаем права на хотение: так мы стремимся оправдать себя. Так мы делаем вас себе подобными, ведь тогда мы сможем сказать: «Все люди такие». И получить иллюзию спокойствия хотя бы на время. Чтобы потом снова усомниться и сорваться.

Мы прерываем вас в тот самый момент, когда делать этого нельзя ни в коем случае. Когда вы останавливаетесь посмотреть на яркий цветок, мы немедленно вспоминаем, что пора домой; когда вы задаете нам неудобный вопрос, мы вместо того, чтобы вместе найти ответ, начинаем что-то врать о срочных делах; мы не даем вам сделать ни одного шага, поскольку боимся, что он окажется ошибочным. Мы уже попросту привыкли в любом поступке искать опасность и подвох. В глубине души мы знаем: это просто наша родительская галлюцинация, но нас так часто учили, что мир опасен, что мы и сами в это поверили.

Мы отчаянно убеждаем вас в том, что знаем правильные ответы на любые вопросы, и при этом впадаем в ступор при первых же отклонениях от заданного когда-то курса. И потому не позволяем вам отступать ни на йоту от правил, которые для нас самих давным-давно уже ничего не значат.

Мы хотим быть успешными родителями. Нам кажется, что общество требует этого от нас. Но общество огромно и аморфно и, конечно, ничего не может от нас требовать. Но так страшно всерьез задуматься о том, какой вывод из этого следует. И мы вновь и вновь выдаем собственную дурную привычку за норму общепринятой морали.

Пожалуйста, помогите нам, дайте второй шанс! Научите нас пробовать мир на ощупь, научите не бояться, удивляться, хотеть. К сожалению, сила находится на нашей стороне: научите нас правильно ею пользоваться, а лучше – не пользоваться вовсе. Будьте терпеливы с нами – мы так часто сами не ведаем, что творим.

У нас есть лишь одно смягчающее обстоятельство. Мы вас любим. Почти всегда.

Примите это, если получится, и простите нас.

И, прощая, поступайте по-своему.

Почему и зачем я написал это? Дело в том, что я уверен: начинать наш разговор нужно с правды. С той правды, которая касается лично нас, а вовсе не детей, учителей, общества. Если мы не осознаем, что именно с нами происходит, что движет нами, заставляет совершать такие разные, порой странные поступки, делать резкие заявления, часто понимая, что они способны испортить не только отношения с близкими людьми, но и всю нашу жизнь, нам никогда не удастся ни изменить эти отношения так, как нам мечтается, ни тем более измениться самим.

Поэтому давайте постараемся построить максимально честный диалог. Будем сомневаться, спорить, останавливаться и возвращаться назад, повторяться и перепрыгивать с одной темы на другую, но договоримся все это делать действительно честно. Да и стоит ли иначе? Ведь говорить мы будем о самых важных людях на земле – о себе. Ну и, конечно, о тех, кто призван сделать нашу жизнь по-настоящему счастливой и гармоничной, – о тех, кого мы любим…

* * *

Ох уж эта детско-родительская тема! Ну сколько же можно? Писано-переписано, сказано-пересказано… И все-таки… Все-таки я сажусь за книгу именно об этом, более того, делаю это с огромным удовольствием, поскольку совершенно уверен: отношения между любимыми людьми, в частности между родителями и детьми, должны привносить в нашу жизнь радость поиска и удовлетворение познания, быть легкими и приятными, полезными и наполненными смыслом.

Отчего же они не всегда (мягко говоря) таковы?

Дело в том, что есть здесь один любопытный парадокс, о котором было бы интересно поразмышлять.

А именно: большинство книг и статей о детско-родительских отношениях написаны с точки зрения наших взрослых обязательств: как поступать в тех или иных ситуациях, как нужно реагировать на то либо другое поведение чада, как дóлжно вести себя в его присутствии, в чем состоит родительская ответственность и т. п. Одним словом, одно сплошное наше родительское долженствование. Которое неминуемо тянет за собой и тотальное долженствование детское.

А собственно говоря – почему? Ведь отношения любви непременно включают в себя свободу, право на самих себя: не теряем ли мы в погоне за тем, «как должно», суть счастливых отношений, то есть то, «как хочется»?

Если дети и родители личностно равны (это утверждение может вызывать вопросы или несогласие – ответы обещаю дать чуть позже), значит мы имеем полное право обсуждать и нашу взрослую свободу, и наши взрослые права наравне с детскими.

Вот я и предлагаю взглянуть на детско-родительские отношения именно с этой точки зрения – с позиции наших прав и нашей свободы.

Мы, родители, слишком часто сами загоняем себя в расставленные нами же капканы. Начинается этот процесс еще задолго до рождения ребенка. Нередко появление нового человека воспринимается родителями как возникновение ограничений и окончание счастливого периода беззаботной свободной жизни…

А ведь отношения между детьми и родителями нужно рассматривать в первую очередь (а возможно, и только) как отношения между любимыми. Разве не так? Мы любим наших детей (во всяком случае, большинство из нас часто об этом говорят), и они нас тоже любят (во всяком случае, большинство из нас на это сильно надеются). Конечно, читателям понятно, что природа родительской любви – штука особенная, иррациональная и субъективная. Поэтому мы поговорим о проявлениях этой любви. Попробуем рассуждать не столько о том, что и кому мы должны, сколько о том, чего хотим мы сами.

Вероятно, на такой вопрос мы ответили бы примерно так: хотим дружить с любимым, разговаривать на разные интересные темы, ходить в театр, кино, заниматься вместе всякой всячиной, спорить иногда, возможно, иногда ссориться, снова радостно мириться. Одним словом, хорошо проводить время.

Что же мы делаем в реальности?

«В девять ты должен быть в постели», «Пока не скажешь “пожалуйста”, ничего не получишь», «Пока не доешь – никуда не пойдешь» и т. д. Список родительских указаний бесконечен.

Откуда же он берется, этот список? Почему необходимо соблюсти именно эти правила? Нет-нет, погодите говорить, что так надо. Я спрашиваю: почему, зачем? Разве от выполнения подобных установок наша жизнь становится счастливее, радостнее? Разве не наоборот?! И уже много лет мои оппоненты в ответ на это не находят ничего лучше, как полушутя-полусерьезно цитировать фразу из известного фильма: «Живут не для радости, а для совести…»

Очевидно, что в большинстве случаев мы сами становимся разрушителями собственного спокойствия, придумывая неприятные нам правила. Разве не так? Предоставляю читателям возможность честно проверить рациональный смысл большинства вводимых родителями законов.

Попробуем определить моторы, которые заставляют нас действовать подобным образом.

Вообразим чудную картину: выходной весенний день, поют птицы, играют дети, народ прогуливается по парку. Вы идете со своим пятилетним сыном (или дочерью) на обед к бабушке. Прекрасное настроение у вас обоих. Вы держитесь за руки и чувствуете, что живете в той самой минуте, о которой говорят: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!» И тут полный того же светлого чувства ваш ребенок говорит: «Купи мороженое»…

Остановимся на секунду. И скажем правду: как же много родителей в подобной ситуации готовы разрушить эту замечательную атмосферу одним словом! Наш ответ всегда готов, например: «Нет, тогда ты не будешь обедать», или «Ты же знаешь, мороженое можно только после еды!», или «Ты что, забыл, у тебя больное горло». Ну и так далее, вы в курсе.

Это тот самый случай, когда модель срабатывает за нас. Тот самый случай, когда нам стоит сделать паузу, кое-что вспомнить, немного подумать – и мы непременно поступим единственно верным способом. Догадываетесь каким? Правильно, поднимем отличное настроение еще на пару градусов и вместе съедим по мороженому. Неужели вам не нравится такой путь?

«А как же все-таки обед у бабушки?» – спросит кто-то. «Не знаю», – отвечу честно. Знаю только, что одно практически никак не связано с другим. Вам важны отношения с любимым человеком? Тогда придумайте что-нибудь. Неужели съеденный борщ важнее вашего общего счастья?!

Напомню, мы говорим о любви. Давайте в качестве дополнительного эксперимента изменим формулировку на чуть более абстрактную: мы идем с любимым человеком весенним днем, и он захотел мороженого. Как мы поступим? Большинство из нас ни за что не будут воспитывать своего возлюбленного на тему больного горла, бабушкиного борща и прочего. Во всяком случае, если мы не планируем в ближайшее время прекратить отношения с этим человеком.

Что изменилось в описании ситуации? Да практически ничего. И любимый на месте, и мороженое, и бабушка. Что же с нами происходит в этот момент? Ну в самом деле – не жалко же нам нескольких рублей! Похоже, действительно просто срабатывает знакомая модель. В приведенном примере – в ситуации, когда нам хорошо, мы разрушаем это состояние, включая мотор ложной ответственности. Мы успели подумать о бабушке, о принятых нормах, обо всем, кроме самих себя. Не жалко ли? Есть, однако, еще один мотор.

Нам, родителям, страшно, все время страшно. Мы живем в постоянном страхе за ребенка. Одним из путей выхода из этого состояния зачастую становится резкое повышение родительского контроля; мы стараемся проконтролировать каждую минуту его жизни, влезть внутрь, во все детали. Именно поэтому так часто нашим первым ответом является «нет». Даже когда мы так сильно хотим сказать «да».

«А вдруг я что-то делаю не так? А вдруг наврежу?..» В моей практике я видел очень мало родителей, которые специально портили жизнь собственным детям. Подавляющее же большинство действительно хотело «как лучше».

Кстати, давайте скажем пару слов о принципе «хочу как лучше». А заодно и о фразе-близнеце «Вырастешь – благодарить меня будешь». Нужно ли доказывать, что использование этих клише представляет собой создание капкана – и для себя и для ребенка? Совсем не всегда мы хотим «как лучше». В случае с мороженым, например, как раз наоборот: мы все делаем, чтобы было хуже.

Еще раз подчеркну: большинство родителей вообще не останавливаются для того, чтобы задать себе вопрос «Чего я хочу?» Какое там «лучше-хуже»! Опять-таки это вовсе не оттого, что мы хотим зла. Напротив, изо всех сил мы стремимся быть успешными родителями. Но ведь «хорошо» и «плохо» – понятия относительные. Поэтому слова наподобие «Я желаю тебе добра» – очень уж виртуальное оправдание. А зачастую (как в ситуации с мороженым) и не вполне честное…

Та же история и с обещанием «благодарить будешь». В большинстве случаев никто никого не благодарит. Да и за что?! За то, что в то время, когда ребенок мог веселиться во дворе, его заставляли пиликать на скрипке? Нет-нет, я вовсе не против занятий музыкой и, поверьте, понимаю необходимость образовательных рамок. Но объективно: игра в прятки с друзьями для большинства из нас гораздо интереснее, чем занятия математикой. Разве нет?

А вырастая, мы многое забываем и снисходительно говорим нашим родителям: «Да, наверное, и правда меня стоило заставлять…» И так из поколения в поколение…

Из этого же корня произрастают постоянные проверки, звонки, допросы и прочее. Давайте-ка честно ответим на вопрос: можем ли мы реально контролировать ребенка? Очевидно, что ответ сегодня один: конечно нет. Тогда что же мы делаем, превращая собственную и чужую жизнь в кошмар? Зачем? Это ведь всего лишь НАШИ страхи, с которыми НАМ нужно как-то взаимодействовать и, возможно, бороться, но уж точно не за счет близкого нам человека.

Следующий мотор нашего поведения запускает оценочная система координат, в которой так или иначе все мы существуем. Мы должны быть успешны, в том числе и как родители. Кто из нас не помнит чувства стыда за своего ребенка? И поводы для этого могут быть самые разные (чаще всего, однако, надуманные). Почему другие что-то умеют, а он – нет? Почему на нее жалуются учителя? Почему он ходит в мятой футболке? Что скажут соседи?! (О, эти соседи, которые так часто диктуют нам нормы жизни!) Заметим, мы вновь действуем в интересах некой виртуальной модели, а вовсе не в собственных и тем более не в интересах любимого человека. Опять реализовываем некую программу.

На деле получается, что мы воюем с химерами: окружающих много, у каждого своя жизнь и свои представления. В любом случае нереально соответствовать всем моделям сразу. Так не обидно ли портить нашу собственную жизнь ломкой дорогих нам людей?

Еще один сильнейший фактор влияния на нас, родителей, – это модели, в которых росли мы сами. Так уж устроена наша жизнь, что неминуемо побеждает тот способ взаимодействия, который знаком нам с детства. Причем что интересно: многие, очень многие молодые люди заявляют в 16–17 лет: «Ни за что не буду воспитывать своих детей так, как воспитывали меня». Но проходит всего несколько лет, и – оп! – знакомая модель побеждает. А что поделаешь? Привычка…

В результате в ответ на вопрос, почему вы воспитываете детей именно так, часто приходится слышать: «Хочу, чтобы он был похож на меня» А если честно? Хотите? Во всем? Или опять стереотип?

Вот и получается, что главное лекарство от наших родительских болезней – осознание. Иными словами, произвольная остановка и ответ на вопрос: «Что и зачем я сейчас делаю?» Или чуть сложнее: «Я это сейчас делаю действительно любя?» Или еще лучше: «Чего я на самом деле сейчас хочу?»

Честные ответы на эти вопросы поразят вас. И они – эти ответы – способны изменить ситуацию на прямо противоположную. За осознанием следует правда. Представим себе обычную для семьи картину: вечер, мама и папа хотят провести время вдвоем – посмотреть фильм, поговорить и т. д. Разве мы не имеем права на это? Так вот, если вместо придумывания дурацких правил о том, что ровно в девять… и так далее, честно сказать: «Мы хотим отдохнуть, побыть вдвоем. Дай нам время на себя», обещаю: пусть не с первого раза, но вы непременно будете поняты. Еще пример: вместо ультиматума по поводу наведения порядка в комнате («Пока не уберешь – гулять не пойдем») соберите разбросанные вещи вместе – будет быстрее, проще, веселее. В первую очередь ВАМ – проще и веселее. Перестаньте постоянно долженствовать: я должен научить его порядку, правильному питанию, режиму и прочему. Просто живите в любви! Результат не замедлит явиться.

У честной родительской свободы есть еще несколько положительных сторон.

Во-первых, это право на себя. Право быть именно такими, каковыми мы являемся. Это сильнейший педагогический фактор, который воспитывает уже сам по себе.

Во-вторых, привычка формулировать собственные желания и мотивации дает нам возможность намного легче взаимодействовать с другими: у нас исчезает необходимость все время заниматься воспитанием, можно позволить себе просто жить, хотя бы время от времени.

И еще одно: когда человек находится в обществе свободных людей, он и сам вырастает свободным; знает, чего хочет, а чего нет; умеет выбирать, выражать свои мысли и желания. Не этого ли мы добиваемся?

Отступление № 1 (серьезное)

Зачем вообще все это надо?

Да, вот именно: зачем нужно вести бесконечные разговоры о педагогике, об отношениях? Зачем раз за разом спорить, отстаивать свое мнение, выспрашивать советы других? Мне кажется, ответ очевиден: мы просто хотим быть счастливыми. Общо? Банально? Да, вероятно, это так. Но сути дела это не меняет. Чего мы, строго говоря, хотим? Конкретно.

Хотим покоя, хотим любить и быть любимыми, хотим, чтобы наши отношения не омрачал бесконечный воспитательный процесс.

«Да помилуйте, возможно ли это?» – воскликнет возмущенный родитель. Во все времена дети были шалунами и нуждались в строгости. Во все времена родительство было не удовольствием, а обязанностью. Нет, даже не обязанностью – бременем…

Отвечаю: это не просто возможно, это НОРМАЛЬНО. Нормой являются как раз отношения любви, а не отношения между воспитателем и воспитуемым. Норма – это когда близкий человек по-настоящему близок, причем не по принципу «Я делаю ему сейчас больно ради него, вырастет – спасибо скажет». Ибо не скажет. Может, и процедит сквозь зубы что-то типа: «Хорошо, что меня заставляли», на самом деле не веря в это. Норма – это когда мы не думаем постоянно о том, что можно и чего нельзя любимому, а просто живем вместе, ежеминутно наслаждаясь общением, да и самой возможностью быть рядом.

Утопия? Нет, нет и нет. Как этого достичь? Вот об этом я и предлагаю поговорить.

Существуют лишь два фактора, которые мешают нам прийти к этому «царствию божьему на земле»: страх и привычки.

Действительно, страх – едва ли не главная движущая сила родительского поведения. В сумасшедшем разрыве между страхом и любовью и лежит большинство наших поступков.

В состоянии страха практически любой человек может совершить множество ошибок. Что же мы делаем? Мне кажется, часто мы и сами этого не знаем. Значит, опять получается: нужно заниматься собой. Не ими, а собой. Чтобы хотя бы начать понимать.

Что касается привычек, тут дело одновременно проще и сложнее. Большую часть поступков мы совершаем почти автоматически, именно по привычке. Стоит ребенку произнести фразу: «Мам, а можно…», как наши уста сами собой готовятся артикулировать твердое «нет». Еще и подумать мы не успели, как уже родилось, неведомо откуда, это самое рычащее «нет».

Привычка возникает из многократно повторенного действия – и того, которое мы просто наблюдали, и того, в котором сами участвовали. Приведу простой пример: если в детстве вне зависимости от того, жарко нам или холодно, нас заставляли надевать шапку, то в 90 % случаев мы станем поступать так же по отношению к собственному ребенку в будущем. И вовсе не из-за того, что мы повзрослели и наши взгляды изменились. «Немедленно надень шапку», – мы говорим машинально.

Если раз за разом в детстве нам отказывали в покупке мороженого под разными предлогами, если мы неоднократно становились свидетелями твердого «нет» в отношении других, есть высочайшая вероятность, что и сами мы автоматически будем запрещать (конечно, если на секунду не остановимся и не задумаемся).

Если реакцией на какие-либо наши действия зачастую является агрессия, она непременно впитается и в нас и станет первой непроизвольной реакцией. Модель поведения фиксируется очень просто.

Именно поэтому, несмотря на клятву, данную себе в возрасте 15–16 лет: «Я никогда не буду воспитывать детей так, как воспитывали меня», большинство из нас с появлением ребенка скатывается в родительскую модель. А что поделать? Мы так привыкли и иначе не умеем. Руки машинально сжимаются, в горле рождается крик, неведомо откуда возникает дичайшее раздражение, основной формой диалога становится запрет. Нам трудно и страшно находиться в таком состоянии, но из этой ловушки как будто нет выхода.

Однако, друзья, выход есть! Чтобы выбраться, нам нужно лишь осознать, что мы находимся в плену всех этих страхов и привычек. И тогда, словно по мановению волшебной палочки, все начнет меняться. Стоит только заметить, что происходит с нами в этот конкретный момент, что творится с руками, дыханием и мыслями. Стоит только осознать, чего мы сейчас хотим, зачем настаиваем на своем…

У меня такой характер…

Что и говорить, с рождением ребенка родители оказываются в сложнейшей ситуации. Посудите сами: жена выбирает мужа, муж – жену. Мы выбираем друзей, приятелей по работе, иногда даже соседей. Ребенок же приходит сам. Таким, каким он появляется на свет. Что же тут поделать? Нужно научиться как-то с этим жить. А бывает непросто, ох как непросто… Впрочем, вы и сами знаете. «Родителей не выбирают» – гласит поговорка. Позвольте, но ведь детей не выбирают тоже! Вот только эту истину мы частенько забываем.

В семье появляется новый человек: каков он? Из всего бесконечного многообразия характеров какой достался ему? Будет он порывист или рассудителен, решителен или опаслив? Из тех ли он, кто с удовольствием засыпает при первой возможности, или из тех, кто может часами куролесить, будучи уверенным, что стоит только заснуть, как начнется самое интересное. Будет ли он верить каждому слову старших или ему обязательно нужно все проверить, потрогать, во всем убедиться самому?

Все люди разные, и в большинстве случаев они просто не могут стать другими. Педагогическая фантазия о том, что любое качество возможно воспитать, – не более чем шарлатанский домысел… Ах, как хотелось бы, чтобы именно так и было. По-нашему. Скажем, по маминым представлениям, ребенку жизненно необходимо есть вареную морковь, и вот пожалуйста – дочь очень любит этот овощ. Считает папа, что мальчик обязательно должен увлекаться игрой в конструктор, прошептал заклинание – и каждый вечер получает собранный сыном самолет.

На деле, конечно, все иначе. Губительное для развития человека противостояние характеров может происходить практически с рождения. И начинается оно с отрицания самого факта наличия характера у ребенка. «Неважно, что ты любишь, будешь есть морковь, и все тут!» Или того хуже: «Нет у детей никакого вкуса! Все формируется!» Думаете, я это придумал? Если бы…

Такая позиция, чаще всего подкрепленная неким дремучим мифом о пользе и вреде, делает несчастными в первую очередь самих родителей. И они снова получают борьбу вместо любви.

А ведь, казалось бы, как просто: если мой друг не любит эту самую морковь, мне, естественно, не придет в голову насильно кормить его этим продуктом. Еще бы, о вкусах ведь не спорят! Но нас как будто подменяют, когда мы имеем дело с детьми.

Мы часто слышим: «Это же ненормально, что она не спит днем!» или «Он совершенно не готов ходить со мной на лыжах, но часами может собирать конструктор». И как поразительно меняется жизнь родителей, воспользовавшихся советом: так не укладывайте ее днем, пусть пораньше ляжет вечером. Да что вы?! А разве так можно?! Ну а почему же нет? Ведь это и есть проявление личности вашего ребенка. И, заметим, свободу удивительным образом обретают оба.

Тревожная мама заявляет: «Мой сын слишком присматривается к людям, он долго устанавливает контакт, очень долго… Он будет оставаться один, пока не удостоверится, что это именно тот человек, который ему нужен. У него мало друзей. Он будет одинок».

Другая, наоборот, сетует на то, что пятилетняя дочь уже через несколько минут оказывается лучшей подругой любого ребенка на детской площадке: «Как она будет жить, ведь нужно сначала изучить человека, а потом уже дружить с ним».

Два таких разных характера. Вернее, четыре характера. (Иногда я думаю: хорошо бы этим мамам поменяться детьми – всем на радость.) А ведь по сути ситуация проста. Да и ситуации-то никакой нет: такой ребенок вам достался. И все тут. А вот из этой точки уже существуют разные пути. Можно принять этот характер и дальше взаимодействовать, обсуждать, предлагать попробовать новое, вместе изобретать модели поведения. А можно пойти в прямо противоположном направлении: потратить неимоверное количество сил на то, чтобы поменять человека. Шансы невелики, но они есть. Однако в погоне за очередной химерой – собственным представлением о том, каким должен быть другой человек, – мы снова теряем так много: отношения, непосредственность, собственный покой, наконец.

Человек уже не знает, чего хочет, не может разделить себя и других и в итоге начисто лишается субъективного понимания «что такое хорошо, а что такое плохо».

Можно только пожалеть самих себя, если мы действуем таким образом. Где радость общения? Где познание другой личности? Где непосредственное взаимодействие?

Как же скучно жить, когда твердо знаешь, как правильно и как неправильно поступать другому человеку! Не говоря уже о том, что такой подход неминуемо приводит к страшнейшим разочарованиям: никогда другие не будут вести себя так, как хочется нам.

Мне кажется, необходимо снова и снова повторять эту истину, как бы банально она ни звучала: все люди разные! Разумеется, этот принцип действует и внутри семьи. Любой.

Я, конечно, не веду речь о привычках, общественных нормах и т. п. Естественно, человек приобретает навыки, учится взаимодействовать с миром, обучается, социализируется. Но всегда – в полном соответствии со своей индивидуальностью, с собственным характером.

Главное педагогическое действие, которое должны совершать родители, – это наблюдение.

Следует наблюдать, изучать, познавать, каков он, ваш ребенок. Ведь без этого знания так трудно помочь и посоветовать.

Вас ждет множество неожиданных и, поверьте, удивительных открытий. Только главное – не сотворить себе кумира из собственного детства, привычек, уверенности в своей безоговорочной правоте.

Никогда не помешает проверить, не забыли ли вы познакомиться. Я знал людей, которые и после 20 лет совместной жизни так и не были знакомы со своими детьми, так и считали, что имеют дело с прихотями, неумением жить по правилам, а не с человеческим характером.

Не будем забывать, однако, и о разнице между характером и моделями поведения. Скажем, человек никак не научится чистить зубы: характер тут совершенно ни при чем. Это определенная модель, которая принята (или, увы, не принята) в семье. Мама чистит, папа чистит, я чищу… Ну, или скоро начну чистить. Или другой пример: ребенок в возрасте трех лет вдруг начинает капризничать по любому поводу. Вероятно, он принимает чью-то модель поведения. Проверьте, чью именно. Может ли такое поведение стать частью характера? Конечно. Как мы помним: посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер. А бывает и обратное. «Он с рождения плачет по любому поводу». Что ж, вероятно, мы имеем дело с определенным характером. Ребенок пессимист, и пока он не умеет выражать свои чувства иначе. Давайте вместе учиться, давайте пробовать другие модели, но ни в коем случае не ломать маленького человека. Для этого достаточно просто помнить, что мы имеем дело с другой личностью.

И еще одно. Как всегда в педагогике, все действия взаимны. Педагогическое действие ребенка подобно нашему. Он тоже наблюдает. С самого начала. Так и происходит взаимодействие характеров, взаимознакомство, если хотите – взаимная притирка. Взаимная! Это очень важно!

Такое отношение способно подарить удивительные и очень дорогие моменты, когда родители могут позволить себе сказать: «Вот он какой! А я и не знал!»

«У меня ведь совсем нет такого качества – надо бы перенять его от сына», «Какая же чувствительная у меня дочь. Буду учиться этому у нее». И конечно, противоположная ситуация: когда дети могут воспринимать подобным образом собственных родителей.

А дальше – практика.

Еще одно коротенькое объяснение

Должен признаться: я очень не люблю читать лекции. Мне все время кажется, что я говорю совсем не о том, что важно слушателю. Прежде всего это касается лекций по педагогике: ну откуда мне знать, на чем именно стоит сделать акцент, какой вопрос не дает покоя тому или иному родителю, что для него является наиболее актуальным. Поэтому вместо лекций я предпочитаю диалог или дискуссию и свято верю, что именно эта форма общения помогает нам вместе сомневаться и исследовать, искать и находить ответы на вопросы, связанные с воспитанием детей.

Вот так и появилась идея добавить к некоторым главам этой книги живые диалоги. Родились они из настоящих вопросов настоящих родителей. А моя знакомая журналистка Елена Пасынкова обобщила их, добавила свои и записала мои ответы, которые были даны на разных площадках в течение года.

Вероятно, кто-то сочтет их лишними, а кто-то, напротив, почерпнет из них то, что ему необходимо. Все интервью в книге выделены, поэтому, с одной стороны, их легко найти, а с другой – можно намеренно их пропустить.

ИТАК, НАЧИНАЕМ РАЗГОВОР…

Как понять, где находится грань между врожденным характером человека, который невозможно изменить, и моделью поведения, сформированной окружением? Нужны ли разные подходы к общению с ребенком в случаях, когда, скажем, крик по любому поводу – проявление характера или выработанная модель поведения?

Характер действительно в значительной мере определяется врожденными предрасположенностями, но накладывающиеся на него модели поведения сливаются с ним настолько, что отличить одно от другого часто невозможно. Определить в данный конкретный момент, капризничает ребенок из-за того, что у него такой темперамент, или потому, что его папа все время повышает голос на маму, крайне сложно, если вообще реально. Но это и не нужно: обе ситуации не слишком приятные. Попробую привести конкретный пример. Когда-то к нам в школу пришел мальчик семи лет, который воспитывался в неблагополучной среде и по любому поводу проявлял сильнейшую агрессию. Мы, разумеется, не стали выяснять, насколько эта стратегия поведения у него врожденная или приобретенная, а просто общались с ним. В основном мы работали с рамками его поведения, то есть старались сделать так, чтобы он сам видел и осознавал, когда и почему у него рождаются те или иные реакции, а главное – какие они. Сейчас ему 11, и у него остались спонтанность и эмоциональность, он может завестись с пол-оборота, но теперь в большинстве случаев сам знает, как с этим справляться.

Так что я бы сказал, что проще и продуктивнее просто принимать характер человека как данность, чем ломать голову над тем, от какой бабушки ему досталось определенное качество.

В каком возрасте начинается воспитание? С детского сада? С первого слова? С рождения? До рождения?

Мне представляется, что педагогика – это наука о человеческом взаимодействии, наука не только о других, но и о себе, поэтому в определенном смысле в педагогических рамках мы находимся всегда. Помните, как это слово переводится? «Пайдос, гогос» – с древнегреческого «вести ребенка», или «детоведение». Мы ведь движемся и тогда, когда совсем не думаем об этом. И ведем. Речь идет о том, чтобы хотя бы минимально понимать, что и зачем мы делаем в этом процессе дето-, а по сути – взаимоведения.

Можно ли говорить о свободном подходе к воспитанию ребенка в возрасте до года?

Конечно да. Ведь когда человек рождается – он уже личность, у него уже есть свои желания, поступки и очень скоро появятся привычки. Поэтому чем раньше мы начнем принимать человека таким, какой он есть, тем проще в дальнейшем будет и нам, и ему.

Разве можно относиться как к личности к тому, кто нуждается только в еде, сне и чистом подгузнике? В чем, собственно, состоит общение с новорожденным и где здесь место свободному общению?

С самого момента рождения человек выражает чувства, эмоции, желания. В определенном смысле эти проявления у маленького ребенка даже интереснее, потому что они не опираются на набор кодов, представлений и норм, которым научились следовать взрослые. Сообщения малыша нам нужно постоянно разгадывать – это сложно, но невероятно увлекательно. Причем не успеваем мы привыкнуть к чему-то одному, как появляются новые навыки и желания, потому что период первого года жизни самый динамичный: изменения происходят каждый день, если не сказать каждый час.

Хотя у ребенка в этом возрасте еще совсем мало навыков, на многое он намекает, многое нам диктует. Пусть большая часть взаимодействия сводится к заботе, помощи, наблюдению за тем, как быстро он обучается, как сообщает нам то, что для него важно, знакомству с ним, но это тоже является частью общения.

Этот самый набор кодов у взрослого человека складывается в то, что вы называете рамками. Какие рамки в общении с родителями нужны ребенку в первые месяцы жизни?

Важнейшей рамкой для любого возраста является любовь. И это вещь не банальная. Любовь – это понимание и демонстрация понимания того, что человеку в этом мире рады, с ним готовы и хотят общаться. Данная рамка непростая, поскольку ее нужно создавать произвольно, помня об этом созидании каждую минуту, но она и самая важная, потому что именно благодаря ей закладываются характер, привычки, мировоззрение.

Более прикладные вещи, такие как еда, организация пространства, одежда, удобные и родителям, и ребенку, только на первый взгляд кажутся мелочами. На самом деле это тоже важные составляющие взаимодействия. Ведь на наше общение часто влияют именно мелочи: свет, звук, вкус, случайное слово, интонация и т. п.

Надо ли приучать новорожденного к режиму сна/бодрствования и еды или лучше подстраиваться под его потребности и желания?

Новорожденный достаточно быстро входит в рамки, которые ему предлагает семья. Однако при этом он их формирует и сам. Напомню: мы говорим о взаимодействии, то есть о совместном построении рамок. Конечно, бывает огромное количество неудобств и трудностей, режимы дня порой могут не совпадать, но все опасения, например, по поводу того, что ребенок непременно перепутает день и ночь, если его вовремя не отправить в кровать, не стоит воспринимать всерьез. Напротив, человеку нужно помочь осознать, когда он хочет спать, а когда этого не хочет. А сделать это получится, только если дать ему возможность самостоятельно «исследовать предмет».

То же касается и еды. В младенческом возрасте это очень сильная рамка, причем одна из основных, потому что сама жизнь человека в определенном смысле структурирована именно приемами пищи. Есть два крайних метода: кормление по требованию и кормление по режиму, созданному родителями. Нетрудно догадаться, что я скорее тяготею к первому, чем ко второму. Однако постоянно сидеть наготове рядом с ребенком мало кто сможет и захочет. Поэтому я советую создавать такой режим, который будет удобен и для ребенка, и для родителей. Как? Путем наблюдений, переговоров и компромиссов.

Обязательно ли родителям изучать специальную литературу по уходу за маленьким ребенком и общению с ним или родительский инстинкт всегда подскажет верное решение?

Знаете, ничего конкретного я советовать не буду. Сегодня наша жизнь устроена так, что, даже если человек не будет что-то специально читать, нужное знание его все равно настигнет. Может быть, подруга расскажет, или родственники, или врач.

Специальная литература ведь очень разная, часто противоречивая, и легко запутаться в том, кому верить, а кому нет, поэтому давать рекомендации с моей стороны было бы самонадеянно. Единственное – я бы не советовал опираться только на один-два источника. Следует критически относиться к любой, даже самой авторитетной информации.

В раннем возрасте моей первой дочери мы старались прислушиваться ко всем советам врачей, но лет через пять пришли к подходу, который был практически противоположен главенствующему в то время в СССР: процесс взаимодействия с ребенком должен основываться на самостоятельном поиске и ставить во главу угла индивидуальные особенности каждой ситуации. Только значительно позже мы узнали, что есть огромное количество исследований, базирующихся на этих принципах, и оказалось, что мир намного шире, чем мы предполагали. Слушать себя, задавать вопросы и сомневаться – вот что я посоветую. У меня, как вы понимаете, есть много знакомых семей, за которыми я наблюдаю, и этот подход так или иначе всегда себя оправдывает.

Методу поощрений и наказаний вы противопоставляете две стратегии: ребенок либо сам делает то, что нужно, потому что он так устроен, и тогда ему нужно просто не мешать; либо он руководствуется родительским примером. Мне кажется это не совсем понятным во многих вопросах, касающихся взаимодействия с маленькими детьми. В частности, вопрос приучения к горшку. Это не заложено в природе человека, а пример показывать проблематично.

Хорошо, давайте рассмотрим ситуацию с приучением к горшку. Ответственно заявляю, что ребенок пойдет на горшок, потому что родители ходят в туалет, а не писают в штаны, ребенок это видит и понимает, особенно если с ним об этом говорить.

Между стратегиями заставлять и пустить на самотек есть еще множество разных ступеней, и одна из них – предлагать. Другое дело, что предлагать нужно в тот момент, когда ребенок способен вас понять.

В чем, собственно говоря, состоит в данном случае наш родительский страх? В том, что сын или дочь всю жизнь будут щеголять в подгузниках? Ну, полно, возможно ли это? Это как раз пример ситуации, когда можно было бы остановиться и подумать: чего я вообще добиваюсь. Зачем мне нужно, чтобы мой ребенок уже в год непременно ходил на горшок?