Загадка старого дома. Приключения частных детективов бесплатное чтение

© Коренев Ю.Д., 2023

© Игорь Лесков, иллюстрации, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Золотой треугольник

Я люблю ловить рыбу, но не умею готовить снасти и подбирать нужную наживку. Мне не нравится собираться на рыбалку, грести на веслах, пробираться по непроходимой тайге. Я выезжаю порыбачить, только когда кто-нибудь из моих знакомых предлагает взять меня с собой. Поэтому за тридцать лет моего земного пребывания я по-настоящему рыбачил не более десяти раз.

Однажды ко мне обратился Алексей Викторович Краснощеков, отец моего ученика, с просьбой дополнительно позаниматься с его чадом русским языком и литературой для поступления в университет. Его сын был способным молодым человеком, и я согласился. Алексей Викторович тогда был одет по-походному, и это меня заинтересовало. Он признался, что после разговора со мной поедет на рыбалку, и оказалось, что этим делом он занимается очень давно и серьезно. Оттого вместо платы за свои услуги я попросил приобщить и меня к его достойному делу. Так началось мое незабываемое приключение.

Середина августа – самое удачное время для путешествий по Сибири, когда активность клещей и других кровососущих паразитов идет на убыль и одновременно созревают многие сибирские плоды, а погода еще балует теплотой земных покровов и водоемов. Именно в это время Краснощеков предложил мне поучаствовать в рыбалке на северо-востоке Иркутской области, где, как он сказал, много нетронутых мест и лов крупной рыбы гарантирован. Так я оказался на быстрой и горной реке Киренге – мощном притоке самой длинной в России реки Лены. Об этом я даже мечтать не мог. По рассказам бывалых людей, она очень богата разнообразной рыбой, особенно хариусом, ленком и тайменем.

В Карам мы прилетели в полдень на маленьком самолете. В этом большом селе у Краснощекова жил старый знакомый Платон Сафонов – бывший сослуживец по Афганистану, родом из этих мест. Он работал в местной школе учителем истории, а в свободное время занимался охотой и рыбалкой. У него была деревянная удлиненной формы лодка, которую он сам смастерил и приспособил к ней движок «Вихрь».

На рыбалку мы отправились ранним солнечным утром втроем. Киренга в верхнем течении стремительна и извилиста. Берега с отвесными скалами сплошь покрыты лиственницей, кедром и невиданной высоты елями, стоящими стеной у самой воды, а там, где берега подмыты, эти исполины каким-то чудом держатся корнями за землю, наклонившись над рекой. Лодка летела вниз по течению. За одним из многочисленных поворотов мы увидели одинокую круглую слегка накренившуюся юрту, построенную из лиственничного кругляка. Она стояла примерно на метра полтора выше береговой черты на небольшом полуострове, образовавшемся в результате разрушения части крутого склона. Жилье пустовало, и мы решили здесь организовать стоянку. Мои спутники занялись восстановлением дома, а я взял спиннинг, настроенный Краснощековым на верховую ловлю. Уже первый заброс на незнакомом плёсе принес мне добычу: не успел я натянуть настрой с искусственными мушками, как почувствовал резкий рывок, и через несколько секунд у меня в руках был киренгский хариус. Он был значительно меньше ангарского и другой расцветки. Голова разных фиолетовых оттенков, брюшко золотистое, а все остальное тело матового серебра с крапинками. К вечеру рыбы было поймано на хорошую уху. К тому времени мои партнеры закончили ремонтные работы, превратив зимовье в пригодный для ночлега дом. Посередине его крыши было небольшое отверстие, через которое выходил дым от костра-очага в центре жилища. По краям юрты из досок были сооружены нары, а возле очага небольшой стол и лавки. Было очень тепло и в доме, и на сердце. На такой рыбалке мне бывать не приходилось. Раньше мой самый большой улов представлял несколько окуней или сорожек. Доводилось мне ловить и хариуса на Байкале. Но там можно было просидеть целый день и в итоге остаться без рыбы.

Бывшие сослуживцы после ужина увлеклись военными воспоминаниями, а мне захотелось подышать свежим воздухом. Вечерняя рыбалка отменялась, все устали. Платон попросил меня затащить лодку на берег и получше ее закрепить. Выйти на лов рыбы решили с утра пораньше.

Уже стемнело. Яркие звезды заполонили все безоблачное небо. Светила полная луна. Дул легкий ветерок. Я подтащил лодку поближе к юрте и привязал ее якорным тросом к толстому стволу лиственницы, валявшейся вблизи нашего жилища. Проверив надежность узлов, я, удовлетворенный, присел на берегу. Течение было быстрым и шумным, движение воды сопровождалось эхом, отраженным от противоположного высокого скалистого берега. Гнуса и комаров не было, видно, ветерок от течения сдувал их. Из-за него и я продрог, ежась в брезентовой куртке, и, хотя не хотел уходить, все же сдался. Костер в очаге догорал. Мои попутчики уже спали…

Я проснулся от нарастающего шума. Платон уже был на ногах, он будил Краснощекова. Мы выскочили на улицу. Моросил дождь. Быстро прибывала вода в реке. Она дошла уже до основания юрты. Лодки нигде не было.

– Куда ты привязал лодку? – заорал на меня Платон.

– Сюда, – показал я на место, где должна была быть она.

– Но ведь здесь не за что ее было уцепить?!

– Здесь лежало большое бревно… – неуверенно заговорил я, понимая, что лодку вместе с ним унесло вниз по течению.

– Так, все ясно, – прокричал сквозь шум Платон, – надо срочно собирать вещи и перебираться, иначе нас может затопить.

Он побежал в юрту, мы за ним. Новую базу соорудили на косогоре, выше прежнего дома метров на десять. Берег был крутой, и мы с трудом по нему взбирались с грузом. Вскоре увидели небольшую площадку, которую как будто специально подготовили для нас. Между деревьями натянули прорезиненный брезентовый тент и сложили под него вещи.

– Теперь нам придется здесь куковать несколько дней, – уверенно сказал Платон. – Река будет прибывать. Видно, ночью в горах прошел ливень, и пока вода не сойдет, нам никуда не деться. Лодку унесло и ее теперь не найти. Ее не жаль, но мотор… И почему я не снял его с лодки? Расслабился вчера за разговорами. А ведь у нас этого делать никак нельзя.

– Но кто же мог знать? – попытался я оправдаться. – Ведь когда я вечером выходил, небо было идеально чистое, ни одного облачка.

– Нашему небу, паря, верить нельзя. У нас север с резко континентальным климатом. Погода может на дню несколько раз измениться. Это я маху дал. Черт меня попутал! – Он в задумчивости почесал затылок.

– А рыба будет ловиться в такую погоду? – не к месту спросил я.

– С рыбой тоже придется немного повременить. Но ничего, потом наверстаем. – Платон залез в спальный мешок и быстро уснул.

Я днями засиживался на берегу реки и смотрел, как прибывающая бурлящая мутная вода несла множество деревьев, траву, сено, доски, бревна и даже иногда мелких животных. Наблюдая за рекой, я случайно обратил внимание на то, что под нами, ниже метра на три, напротив юрты, из земли торчало бревно, как будто направленное на вершину скалы противоположного берега. Оно явно не могло само закрепиться, и даже самое сильное течение не в силах было его так глубоко и аккуратно установить. Кроме того, оно и не могло само вырасти из берега. Ствол верхушкой был в земле. Веток на нем не было. Я спросил товарищей, что бы это могло значить. Они внимательно посмотрели и равнодушно отвернулись.

– Ничего.

– Но как это? Посмотрите. Ведь это дерево явно было установлено руками человека. Может, это древняя стоянка эвенков?

Но они только улыбнулись и промолчали. Я стал рассматривать ствол. На его свободном конце я заметил какую-то полоску, отличавшуюся от общего фона дерева. Тогда я не выдержал и осторожно стал спускаться к нему под неодобрительные взгляды. Но взобраться на бревно самостоятельно я не смог. Платон и Краснощеков мне помогли. Медленно передвигаясь по нему к краю, я осторожно периодически проверял его устойчивость, но оно не давало повода усомниться в своей прочности. На основании дерева я обнаружил кожаную полоску сантиметров десять шириной, опоясывающую ствол. На ней посередине был прикреплен металлический треугольник, на сторонах которого были выбиты буквы – по одной на каждой.

– Вы представляете, – возбужденно заговорил я, – на конце дерева какие-то обозначения. На металлическом треугольнике выбиты буквы.

– А какие буквы? – поинтересовался Краснощеков.

– Их трудно различить, они выцвели.

– А вы поплюйте на них, – предложил он.

– Действительно, стало виднее. Треугольник равносторонний, слева буква С, справа – Ч, а на основании – Б.

– СБЧ?! – удивился Краснощеков. – Вы не путаете? Посмотрите повнимательнее.

– А вы что, где-то раньше это уже встречали? – изумился я.

– Встречал, встречал, – произнес в задумчивости Краснощеков, – было дело. Попробуйте хорошенько запомнить, как выглядит треугольник, и точно перерисуйте его на бумаге, когда слезете. Я должен обязательно его увидеть.

Я так и сделал.

– Да, это он. Тот самый! Около двух лет назад я расследовал одно дело по факту ограбления антиквара. При осмотре его найденных вещей я обнаружил на многих золотых изделиях клеймо в виде треугольника с указанными буквами. Он сказал мне, что ему те вещи достались от матери, а та, в свою очередь, получила их в наследство от своего дяди Якова Черных, который был купцом. Оказывается, тот до революции в Бодайбо владел магазинами, скупал пушнину, а затем стал хозяином нескольких золотых приисков. И это клеймо было его фирменным знаком.

– А буквы что означают? – заинтересовался я.

– «Б» – означает Бог, «Ч» – это первая буква фамилии купца, а «С» – начальная буква фамилии Сюткина Никифора, старателя, который в 1842 году на Урале на Царево-Александровском прииске нашел самый крупный золотой слиток на земле весом в тридцать шесть килограммов. Он до сих пор хранится в нашем национальном Алмазном фонде под названием «Большой треугольник» из-за своей формы.

– Тридцать шесть килограммов?! – вскрикнул я. – Ничего себе! Разве такое бывает?

– Было всего один раз. История этого открытия удивительна, – продолжил Краснощеков. – Я этим фактом, как и вы теперь, так был поражен, что и после закрытия уголовного дела не мог успокоиться и полазил по библиотекам и архивам. Никифору Сюткину, крепостному крестьянину, тогда было всего семнадцать лет. Он оказался молодым да ранним знатоком старательского дела. Самородок был облеплен со всех сторон плотным слоем глины. Она прикипела к золотому гиганту так, что когда его вытащили на поверхность, огромный золотой кусище нужно было, чтобы очистить от нее, обколачивать молотком, потом варить несколько часов в мыльном щелоке, потом вытирать медной проволочной щеткой. Да, самородок-исполин на трехметровой глубине в земле был надежно «упакован» в слой глины, попадаться на глаза не собирался. Прятался и тем не менее был обнаружен. Руководство рудника вначале даже не решалось Никифору из-за его возраста премию выдать за находку. Но затем ему дали вольную и деньги в сумме 1266 рублей. По сохранившимся сведениям, после этого он якобы, не выдержав свалившего как снег на голову счастья от воли и шальных денег, запил вглухую и кончил плохо. Потом про него просто все забыли. Но я докопался до других данных. Он действительно хорошо погулял, но ум и немалую часть денег сохранил. Впоследствии Никифор продолжал работать на том же прииске еще несколько лет, пока его не позвали на работу в Бодайбо иркутские купцы. Но это – отдельная история.

– Но вы же не хотите на этом закончить? – возмутился я.

Все это время Платон молчал, внимательно слушая рассказ Краснощекова, и, видимо, не выдержав, заговорил:

– Я ведь при нашей школе создал археологический музей. И мне попадалась информация про купца Якова Черных. Он родился в тысяча восемьсот сорок втором году в крестьянской семье в деревне Игнатьевой под Нижне-Илимском. У него был старший брат Иван Андреевич, но он умер, когда Яков был еще молодым парнем. У брата было два сына – Яков Иванович и Лаврентий Иванович, которые впоследствии стали компаньонами своего дяди. Будущий миллионер и его жена были людьми совершенно неграмотными, только впоследствии Яков Андреевич научился расписываться и стал коряво выводить на документах «Я. Черных». Товары в Нижне-Илимск раньше завозили из Енисейска на карбасах – больших деревянных лодках – бурлацкой тягой по рекам Ангаре и Илиму, преодолевая множество коварных порогов и перекатов. Товар закупали у купца Тонконогова. Он же был монополистом на Илимской территории по закупке пушнины от охотников, используя для этого сеть своих заготовителей и зависимых местных купцов.

Яков Черных работал бурлаком. Неожиданно для всех в возрасте двадцати трех лет он в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году стал торговать мелкими товарами, ходил по деревням с ящиком. Товар брал у местных купцов, произвольно делал наценку. В народе не без интереса рождался вопрос: где же взял деньги парень из бедной крестьянской семьи? Ходившие вместе с Черных бурлаки рассказывали, что за год до этого, когда они грузились товарами в Енисейске, в городе был пожар, и наряду с другими постройками горел магазин купца Тонконогова, в тушении которого Яков участвовал. По утверждению бурлаков, Черных прихватил некоторую сумму денег из кассы магазина купца, после чего стал торговать.

– Да, я знаю эту историю. Но согласитесь, если бы это было на самом деле, купец Тонконогов нашел бы способ заставить бурлака отдать деньги. А следовательно, есть другой ключ к разгадке, где Черных взял деньги для организации торговли. – Краснощеков хитро улыбнулся, протирая свои очки.

– Какой же? – не выдержал я.

– Оказывается, иркутские купцы первой гильдии Павел Баснин и Петр Катышевцев, которые учредили паевое Ленское золотопромышленное товарищество, или сокращенно «Лензото», как раз в те годы пригласили на работу к себе Никифора Сюткина, к тому времени уже опытного добытчика. Работа товарищества строилась так, что его благополучие полностью зависело от удачи: нашли много золота – получили прибыль, мало – компания приходила в упадок. Поначалу золото добывали открытым способом. На речке же Бодайбинке оно залегало на глубине от трех до тридцати метров, и, чтобы его найти, приходилось строить шахты. Кому как не Никифору, самому удачливому добытчику на земле, было хорошо известно, как добывать золото. Добирался он до Бодайбо по воде на карбасе через Енисейск и Нижне-Илимск. Догадываетесь, что дальше? – Краснощеков выдержал паузу, оценивающе разглядывая нас.

– Получается, что Черных и Сюткин могли там познакомиться? – предположил я.

– Вот именно! Это и произошло. Когда Сюткин узнал, что Черных родился в тот год, когда он нашел слиток, он посчитал это добрым знамением, и у них завязалась дружба. Тогда-то он и одолжил деньги Якову. Тот быстро поставил свое дело на широкую ногу. Накопив некоторую сумму, он в своей деревне Игнатьевой открыл небольшую лавку-магазин. Его торговая точка оказалась расположенной в густонаселенной крестьянами-охотниками части Илима. Для обеспечения текущих семейных и хозяйственных потребностей жителей Черных стал давать в долг, «выручая», но с одним условием. Должники добытую пушнину должны были сдавать только ему. Он обладал исключительной памятью: знал в лицо всех своих сручных – так он называл тех, кому отпускал товары в долг и даже, будучи неграмотным, без долговой расписки. Такой якобы доверчивостью он расположил к себе охотников и постепенно переманил всех сдатчиков пушнины на свою сторону. Позже Яков привлек к работе племянников, после чего узаконил свое торговое заведение – «Торговый дом Якова Андреевича Черных с племянниками». К началу двадцатого века Черных был уже монополистом по торговле и заготовке пушнины, мяса и зерна на Нижне-Илимской территории. Для размещения своего капитала он открыл магазины на Лене и Витиме: в Усть-Куте, Киренске, Якутске и Бодайбо. Через магазин в Бодайбо потекло золото. Вот тогда-то в честь Никифора Сюткина он и стал клеймить свое золото и другое имущество треугольником с буквами. Он был убежден, что знакомство с Сюткиным, благодаря которому он развернул свой бизнес, произошло по воле Божьей. Так и появились эти инициалы.

– Да, это очень интересно! Так что же получается, что торчащее из-под земли бревно как-то связано с купцом Черных? – не удержался я.

– Я бы не стал утверждать, – возразил Краснощеков. – Пока мы просто увидели совпадение, которое может быть случайным.

– Но вы же сами только что нам объяснили, что буквы имеют смысл. Не думаю, что кто-то другой просто вкопал бревно, предварительно обтянув его кожей и прибив металлическую пластину с инициалами.

– Я тоже так не думаю, – принял мою сторону Платон. – У нас в селе ходит легенда, что когда случилась Ленская забастовка на рудниках с расстрелом рабочих в тысяча девятьсот двенадцатом году, то Черных, тогда уже пожилой мужчина, решил вывезти все свои золотые запасы в Иркутск. Какие ценности и сколько их было увезено – неизвестно. Причем он разделил их на три части, чтобы обезопасить себя от разбойников. Время тогда было неспокойное. Сам он добрался до Иркутска из Нижне-Илимска через Братск. Наверное, хотел, чтобы выезд был засекречен. Племянник Яков вез ценности по Лене через Качуг. А другой его племянник, который руководил магазинами по Витиму, Лаврентий, повез золото из Бодайбо по реке Киренге. Так что, возможно, он проезжал по этим местам и мог останавливаться на ночлег в этой юрте.

– Вот именно! – обрадовался я поддержке моей идеи Платоном. – Значит, можно прийти к выводу, что, по крайней мере, это торчащее бревно могло быть закопано им или его людьми.

– Но какой был смысл его закапывать? – возразил Краснощеков. – Я уверен, что провианта и людей у них было достаточно, чтобы пройти маршрут без особых проблем. Хотя… насколько я помню, один из племянников так и не добрался до Иркутска. Я, правда, не знаю какой. Предполагали даже, что он сбежал за границу. Он был известным заядлым картежником. Точно то, что все они добирались разными путями и не в одно время. Всех трудней было тому, кто выехал из Бодайбо – дорога дальше и опаснее. После того расстрела население нередко мстило хозяевам и грабило путников. Ведь многие кормильцы – работники шахт – погибли, и надо было на что-то существовать.

– А когда состоялась та забастовка? – поинтересовался я.

– Четвертого апреля, – сказал Платон, – а это значит, что, если они добирались по реке, лед был уже непрочным. И ежели они везли груз на лошадях, не пешком же, то как раз в этом месте мог начаться ледоход, который остановил их движение. Тогда им ничего не оставалось, как только переждать вскрытие реки в юрте. Можно сказать, что если это так случилось, то они оказались в ловушке: с одной стороны – непроходимая тайга, а с другой – высокие скалы.

– Поэтому, – подхватил я, – они могли здесь сделать остановку, причем не однодневную. Значит, и столб они вкопали.

– Но зачем? – задумался Платон. – Здесь ведь никого, кроме них, не было. Территорию метить им не надо было.

– Территорию метить? – воскликнул Краснощеков. – А что, это правильная мысль! Попав в сложные условия, они могли часть своего груза зарыть, чтобы потом за ним вернуться, а сами пойти пешком до ближайшей деревни, взять лодки и приплыть за ним.

– Тогда почему столб остался вкопанным? – возразил я. – Разве он не доказывает, что они груз не забрали? Вы только посмотрите на него, он ведь не мог быть снова помещен на свое место, в этом нет никакого смысла.

– Нет, он не мог бы так долго сохраниться на одном месте. Его бы давно уже кто-нибудь нашел и вырыл, – не согласился Краснощеков. – Тем более местные жители передавали из уст в уста легенду о путешественниках с грузом.

– Почему, мог! – Платон закурил, рассматривая ствол. – Ведь его со стороны реки совсем не видно. Он сливается с растущими деревьями. Я сколько раз здесь проплывал и даже иногда останавливался, но ни разу его не заметил. Со стороны нашего берега тоже не разглядеть. Да сюда никто и не пойдет, проще на лодке добраться. По скалам тоже никто не ходит. Так что он мог сохраниться нетронутым.

– Правда, – засомневался я, – смущает время, которое он здесь мог простоять. Ведь прошло около ста лет, и дерево бы не выдержало столько.

– Как раз в этом вы ошибаетесь! – Краснощеков улыбнулся. – Это ствол лиственницы, а под действием воды он только прочнее становится.

– Это точно, – подтвердил Платон. – Вкопана лиственница.

Воцарилось молчание. Я не выдержал и принес походную лопатку.

– Что это вы задумали, – поинтересовался Краснощеков, – уж не копать ли?

– Но почему нет? Если все сходится.

– Все, да не все, – возразил Платон. – Уж как-то странно оно закопано. Чтобы лучше скрыть от посторонних глаз, надо было его вертикальнее закопать, как растут в этом месте деревья.

– А может, оно наклонилось со временем? Например, от воды или от землетрясения? – предположил я.

– Все может быть. Но не похоже. – Платон, по лицу было видно, что-то прикидывал в уме. – Во-первых, река до этого уровня никогда не доходила и не дойдет. А землетрясения тоже не было. В наших местах его никогда не бывало.

– Бревно, может, на что-то показывает? Ведь вершина треугольника строго направлена по линии ствола. – Я стал прикидывать, куда смотрит дерево. Получалось так, что на скалу противоположного берега. Смысл потерялся. – Я все же считаю, что надо начать с раскопки, а если ничего не найдем, то тогда подумаем, что делать дальше.

– Копать так копать! – согласился Платон. – Может, и вправду что-нибудь обнаружим. Я не верю, что найдем золото или что-то в этом роде, было бы слишком похоже на сказку, но попытка не пытка. Может, откопаем какие-нибудь ненужные вещи, а может, и покойника. Ведь путь-то их был непростой.

После этих слов Платона мой пыл несколько поостыл, но тем не менее я с энтузиазмом направился к дереву. Копать было непросто. Лопата маленькая, а конец штыка овальной формы. Грунт же, каменистый и слежавшийся десятилетиями, поддавался с трудом. Устав, я присел на корточки, развернувшись к реке. Оглянувшись на крик пролетавшей птицы, посмотрел на скалу и увидел какое-то пятно в нескольких метрах от вершины, отличавшееся от основной структуры горы. Вглядевшись через бинокль, обнаружил вход в пещеру.

– Представляете?! – радостно воскликнул я. – Оказывается, на том берегу в скале есть отверстие, очень похожее на вход в пещеру. Я проверил, треугольник точно направлен на него. Теперь понятно, что дерево зарыто под таким углом не случайно. Оно указывает на пещеру, в которой может находиться груз! Понимаете?

Краснощеков с Платоном по очереди через бинокль внимательно осмотрели гору.

– Действительно, – сказал Краснощеков, – похоже на пещеру. Но как они могли ее найти, а тем более со стороны вершины горы? В том месте скала нависает.

– Меня больше другое смущает. – Платон нахмурился в задумчивости. – Как они туда смогли забраться? Ведь снизу явно не попадешь.

– А я думаю, что вкопанный ствол дважды им пригодился, – предположил я. – Во-первых, он указывал на пещеру, ее ведь сразу не заметишь с берега, а только с нашей точки, а во-вторых, и со скалы можно определить, где находится пещера, если встать на линию со столбом.

– А ведь точно! – поддержал Краснощеков. – Вам бы к нам в прокуратуру пойти, для разработки версий преступлений. Очень хорошая фантазия. – Он улыбнулся. – Через указатель с той стороны реки можно пещеру найти.

– Что будем делать? – возбужденно спросил я своих товарищей.

– Ну уж нет! – видно, прочитав мои мысли, запротестовал Краснощеков. – Как вы себе это представляете? Сколотить плот и высадиться десантом на том берегу? А как же одолеть скалу? Да и плот наш там закрепить не удастся – течение его сразу вырвет вместе с веревкой.

– Мы поступим по-другому, – растягивая слова, сказал Платон. – Мы доберемся до нашего села, возьмем коней, капроновые толстые веревки и по тому берегу дойдем до скалы. Где она находится, я примерно знаю. И конная тропа вдоль реки есть. По ней к нам в деревню эвенки приезжают за товаром. Она, конечно, немного в стороне проходит, но до горы мы сможем дорогу проложить.

– Тогда давайте начнем собираться, – нетерпеливо предложил я.

– Нет, – возразил Платон. – Сейчас нам лучше еще несколько дней здесь побыть, река не даст легко добраться до дому. Лучше переждать! Ты же хотел порыбачить, – он посмотрел на меня и широко улыбнулся, – вот и пришло время. Тем более что вода стала прозрачней, а значит, будет возможность поймать ленков и, может быть, тайменя.

Я было запротестовал, но, все тщательно взвесив, согласился с доводами Платона. Немного пройдя со спиннингом вдоль берега выше по течению, около огромного, нависшего над водой куста черемухи я метнул под него настрой. Выждав немного, пока тяжелая колеблющаяся блесна из латуни опустится на дно, я начал подмотку лесы. Сделав несколько оборотов, катушка остановилась. «Видимо, коряга или крупный валун, – подумал я, – не потерять бы блесну». К тому времени и товарищи в поисках лучшего рыбного места подошли ко мне. Я им объяснил свою проблему. Все мои попытки вместе с ними вытащить блесну из воды закончились неудачей. Однако в самый неожиданный момент «коряга» оторвалась и пошла вниз по реке значительно быстрее, чем само течение. Я запаниковал, бурно выражая свои эмоции.

– Это таймень взял наживку! – сказал Платон. – Надо его потихоньку вываживать на берег, где мы стоянку организовали, там поположе и деревьев поменьше.

Я, позабыв обо всем на свете, стал сматывать лесу на катушку, стараясь подтянуть рыбину к себе. После упорной борьбы это наконец удалось, и вот более чем метровый красавец боком подходит к уступу подмытого берега. Казалось, устав бороться, он уже сдался, но Платон, зная повадки крупных тайменей, предупредил, что в нем пока много силы, а отдыхая у берега, он восстановит ее полностью и еще долго будет сопротивляться. И, к немалому моему удивлению, Платон попросил Краснощекова бросить в тайменя камень. От резкого рывка рыбы катушка разматывалась, обжигая пальцы. Стравив метров тридцать лесы, я остановил хищника и начал снова подводить его к берегу. Затем пришлось повторить ту же самую процедуру, но не в столь стремительном темпе. И вот опять таймень стоит на расстоянии двух метров от нас и мирно шевелит ярко-красным оперением и жаберными крышками.

– Надо убить его морально, – сказал Платон и попросил потуже натянуть лесу и рукой постучать по удилищу. После этого утомленная рыба, собрав последние силы, сделала несколько отчаянных прыжков-«свечек» вверх. Затем она, не сопротивляясь, пошла к берегу, где мы ее и забагрили. Победа!.. Но, глядя на распростертого на песке красавца, с которым мы втроем боролись более получаса, я испытывал чувство неловкости и грусти. Таймень оказался с икрой, которую мы засолили.

Стояла ясная, теплая погода. Мы не упускали случая полакомиться спелой черемухой и черной смородиной, которой здесь было несметное количество. На следующее утро решили половить рыбу с другой стороны нашего жилища – ниже по течению. Там река круто заворачивала вправо и терялась в еще более мрачной и непроходимой тайге. Дремучие заросли кедровника и ельника, захламленные буреломом, несомненно, давали приют немалому количеству медведей, следы которых довольно часто встречались в зарослях смородины. Скалистый берег был загроможден валунами, обросшими серым мхом и черным лишайником. Вскоре мы попали в царство ленков. Круто уходящее вниз дно ямы было покрыто темным шерлоном и захламлено коряжником. О блесне нечего и думать!.. Решили попробовать ловить в проводку. Привязав по совету Платона к поводку крупную искусственную мушку, я закинул снасть. Думая, что отошедший по течению наплав скрылся под водой, задев что-то, я чуть потянул его на себя, но оказалось, что взял ленок. После двух-трех оборотов катушки он благополучно сошел, или, как говорят рыбаки, «отстегнулся». То же повторялось почти при каждой проводке, когда за одну из них наблюдалось до шести поклевок и по два-три схода. У моих партнеров получалось намного лучше. Они поймали несколько крупных ленков. Изрядно устав, мы решили перекусить. Настроение было приподнятое. Вдруг на наших глазах немного в стороне всплеснулся таймень. Утром яркое солнце с противоположного берега не давало возможности нам осмотреться. А сейчас мы почти одновременно заметили ниже по течению метрах в ста от нас лодку Платона. Она качалась, привязанная к листвяку, который запутался в больших валунах возле берега. Мы тут же отложили удилища и устремились к лодке. Мотор в день нашего приезда Платон хоть и не вытащил на берег, но приподнял и закрепил на болтах к задней спинке. Но этого оказалось недостаточно, и, видимо, раскачиваясь, лопасти винта задевали камни и сильно повредились. Зато сама лодка не пострадала. Нашему ликованию не было границ.

– Главное, лодка цела! – радовался Платон. – Значит, есть шанс добраться до селения намного быстрее. Может, и мотор удастся запустить. У меня в рюкзаке есть запасной винт – это обязательный запас. В реке много порогов и перекатов, а также невидимых торчащих камней в воде, поэтому винты нередко ломаются.

Мы отвязали от бревна лодку, загрузили в нее свои вещи и медленно, с трудом передвигаясь вдоль берега, потянули к своей базе. Мотор удалось завести. Возвращаясь в село, мы видели, как мимо нас пролетали стаи уток, как иногда на противоположной стороне вспархивал испуганный рябчик или взыгрывала рыба на плёсе.

– Какой богатый край! – восхищался я.

– Да, наша местность всегда славилась урожаями, рыбой и мясом, – горделиво сказал Платон. – И мужики наши ценятся местными женщинами. Карамский значит сильный, здоровый и трудолюбивый. – Он широко улыбнулся.

– А как карамских узнать можно? – поинтересовался я.

– Очень просто. У карамских говор отличительный. Карамские вместо сена, соломы, сосны, скажут: шено, шолома, шошна. И никто в округе так больше не говорит. По Киренге ниже Карама другие говоры. Они в наших деревнях сохранились благодаря крепкой оседлости и из поколения в поколение передавались. И фамилии тоже. В Караме проживают почти одни Сафоновы, а в райцентре, в селе Казачинском и около этого села в спутниках-деревушках почти одни Антипины. При таких множествах одинаковых фамилий отличали по старинным именам и отчествам: Калистрат, Ксенофонт, Платон, Савва, Анисья, Степанида, Конон, Сидор, Силиверст. Казачинские еще подразделялись по говору и по фамилиям: Верховские – выше Казачинска и Низовские – ниже Казачинска.

– Теперь понятно, почему тебя Платоном назвали, – усмехнулся Краснощеков.

– Будто ты, Алексей, раньше этого не знал, – просиял улыбкой Платон. – Сколько раз я тебе уже рассказывал! В этих деревнях и селах очень крепко укоренилась христианская вера, и гостеприимством здесь люди славились. В наших местах любого постороннего человека всегда принимали как дорогого гостя. А в любой деревне между собой жили очень дружно, иначе не могло и быть в таких таежных глубинках. Причем семьи у всех были большими, раньше не было никаких абортов, и во многих до пятнадцати и больше детей имели, которые, вырастая, уже составляли полдеревушки. И так «на виду» русское население росло.

– Теперь, наверное, многое что изменилось, – задумчиво произнес Краснощеков.

– Конечно, не без этого. Но немало и сохранилось. Здесь люди хорошие живут.

Переночевав в доме у Платона, собрав все необходимое, через день мы отправились в конный поход. К вечеру добрались до того места, где на противоположном берегу стояла юрта. Нужно отдать должное Платону, который в тайге ориентировался, как мы в городе. Переночевали в палатке. Ночь была теплой и светлой. Я посмотрел на небо. Оно было ясным, как и в тот раз, но я уже был готов к тому, что утром оно может стать другим.

Мы проснулись на рассвете, который наступил раньше, чем на другом берегу, – ведь мы были на вершине горы. С погодой нам повезло. Я предложил товарищам, чтобы они меня перевязали тросом и спустили к входу в пещеру. Раньше в студенчестве я увлекался туризмом, и нередко в компаниях с друзьями-альпинистами приходилось бывать в горах. Кое-какие навыки приобрел. Мои товарищи согласились. Определив направление по шесту, я смело шагнул в пропасть. Пещеру нашел не сразу, ее закрывали выступы в скале. Не просто было и попасть в нее, так как вход находился как бы в глубине нависающей скалы. Немного раскачавшись на веревке, мне удалось ухватиться за выступ. Так я оказался в пещере.

Она представляла жуткое зрелище. По-видимому, летучие мыши и птицы нередко посещали ее. Меня сразу обдало неприятным запахом. Пещера состояла из нескольких небольших отсеков, соединяющихся между собой отверстиями разной величины. Осмотрев те из них, что были проходимы, я не увидел ничего интересного. Кругом валялись скальные фрагменты, перемешанные с фекалиями, покрытые толстым слоем пыли. Настроение испортилось. Мне предстоял неприятный разговор с товарищами, которые меня ждали наверху. Ведь именно я их взбаламутил и убедил, что мы найдем клад. Теперь было очевидно, что я сильно ошибался. И, возможно, Краснощеков оказался прав, когда предположил, что это могло быть просто случайным совпадением. Ведь С, Б, Ч, может, были не буквы, а каракули, похожие на буквы. И разве какой-нибудь ребенок или рыбак от нечего делать не мог вкопать столб просто так и обить его чем-нибудь? Мог! Значит, я безответственный фантазер, который подвел товарищей, оказавших мне доверие. Так я думал, когда обходил в последний раз самый большой отсек перед выходом. Случайно моя нога зацепилась за что-то, и я чуть не распластался прямо перед входом в пещеру, едва не свалившись вниз. Упасть в пропасть я, конечно, не смог бы, ведь не отвязывался, но от неожиданности вздрогнул. Направив луч фонаря на место, где споткнулся, я увидел торчащие из-под слоя камней и грязи пальцы руки, точнее, то, что от них осталось. Мне стало страшно. Я достал лопатку и начал откапывать. Вскоре показались другие части тела. Так я раскопал хорошо сохранившийся скелет человека. В его руке, прижатой к туловищу, я увидел желтый предмет, крепко зажатый между фалангами пальцев. Когда я потянулся к нему, угловым зрением заметил какое-то движение. На меня из норы смотрела змея, выбрасывая в мою сторону раздвоенный язык, готовая к нападению. На мгновение я оторопел, но автоматически опустил лопатку на ее голову и перерубил одним движением. Убедившись, что больше мне никто не угрожает, я с трудом извлек найденный предмет и протер его. Это оказались карманные массивные золотые часы на цепочке. На задней крышке был отчеканен треугольник с инициалами. Мое сердце сильно заколотилось, выскакивая из груди. Рядом с костями лежали кусочки истлевшей ткани. И больше ничего. «Ну что ж, – подумал я, – хоть не с пустыми руками вылезу!» Все же находка подтвердила мое предположение о кладе. А то, что она небольшая, так этому есть объяснение: зачем же слишком высоко было затаскивать ценности? Правда, не понятно, для чего сюда вообще кто-то залез, но это, по-видимому, теперь навсегда останется тайной.

Взяв рюкзак, я потянул на себя веревку, чтобы меня начали поднимать, и вдруг неожиданно остановился, сам не зная почему. Мое внимание привлекло небольшое отверстие в отсек, в который трудно было пролезть крупному и высокому человеку, каким я являлся. Он находился недалеко от обнаруженного скелета. Я направил в проход свет от фонаря и возле ближайшей стены в небольшом углублении на расстоянии вытянутой руки обнаружил несколько мешков. Они были достаточно легкие. Когда я вскрыл один из них, увидел какие-то пожелтевшие бумаги, похожие то ли на акции, то ли на старинные иностранные деньги большой величины. Раньше я таких не видел. По крайней мере, это точно были не доллары, с которыми мне приходилось встречаться. «Ну что же, – обрадовался я, – для археологического музея в школе годятся. Хоть Платона будет чем порадовать!» Последний мешок оказался тяжелым. Я его едва подтянул к отверстию, вскрыл и осветил фонариком содержимое. Меня ослепило отражением от слитков золота конусообразной формы небольших размеров. На дне их четко прорисовывался треугольный штамп с буквами. Эмоции переполняли. Мне захотелось закричать, чтобы товарищи услышали меня. Но в последний момент что-то остановило. Где-то глубоко внутри появилось волнение, а затем окутал страх, на фоне которого зародились ужасные мысли: «Ведь я могу так же, как и хозяин скелета, закончить свою жизнь в пещере! А вдруг мои партнеры дадут слабину и не захотят меня вытаскивать наверх, когда поднимут золото. Без моей помощи его не достать. Значит, я его должен подать раньше, чем сам вылезу. А что будет потом? Даже если я скажу, что это еще не все, они все равно могут меня здесь бросить, а сами когда-нибудь вернутся за оставшимся золотом, когда я уже умру. Они прошли войну в Афганистане, и для них убить человека ничего не стоит. Ведь я хорошо не знаю Краснощекова. Подумаешь, помог его сыну, он теперь поступил и больше не нуждается во мне. А Платон? Охотник! У него и сейчас с собой ружье. Даже если и вылезу, он возьмет и пристрелит меня. А может, заодно, и Краснощекова. Ведь мешок золота – это мечта каждого. Он говорил, что в сказку не верит. А когда узнает, что она стала реальностью, сможет ее пережить?» От неприятных мыслей мне стало жарко, я вспотел. Как поступить, я не знал. Из оцепенения меня вывел трос, привязанный к моему телу. Он задергался. Видимо, товарищи наверху меня уже потеряли. Да, надо было на что-то решаться. И тут пришла спасительная идея: «Я разделю золото на две части и переложу в два мешка, примерно равными долями. Затем те мешки вставлю в новые и в них положу побольше обнаруженных бумаг, чтобы было нельзя сразу прощупать, что внутри. Мешки завяжу узлами, которые трудно быстро развязать, – таким меня научил мой приятель моряк». Я подошел к входу в пещеру и крикнул, чтобы они немного подождали.

– Я что-то нашел, но разобраться трудно, и мешки сильно истлели. Поэтому мне надо их переложить в свои. Подождите немного. Вы слышите?

Эхо повторяло мои слова, многократно отражаясь вдоль ущелья. Не знаю точно, расслышали меня или нет, но дерганье веревки прекратилось. И вот когда все было готово, я привязал первую партию, дернул за веревку и крикнул «Тяните!», осторожно подтаскивая мешок к краю пещеры. Веревка натянулась, и мешок стал медленно подниматься вверх. Напряжение мое нарастало. Но вот конец веревки вновь опустился. Мы заранее продумали, как возвращать ее, привязав дополнительно к тонкому шнуру, который я не выпускал из рук. Вскоре наступила моя очередь. И хотя все происходило быстро, у меня было ощущение, что я от страха так вспотел, что расстался не с одним килограммом своего веса. Меня, как мне показалось, они вытащили наверх быстрее, чем мешки. Настроение у партнеров было приподнятое.

– Ну что, рассказывайте! Что собой представляет пещера? – Краснощеков пронизывающим взглядом, не моргая, через очки рассматривал меня. Хотя, может, мне это показалось из-за недоверия к нему, возникшего от страха за свою жизнь.

– Пещера как пещера. Только маленькая, хотя там разместиться двум-трем людям можно. Но долго находиться тяжело. Птицы или мыши все загадили. Запах стоит прескверный. Я сразу ничего не нашел и, когда хотел уже вам кричать, чтобы подняли, вдруг запнулся о труп человека, точнее, о кости, едва выглядывавшие из-за камней, покрытых толстым слоем грязи. С этого момента я усилил поиск и тщательно все осмотрел. Вообще пещера состоит из нескольких небольших отсеков с проходами разной величины. В одном из них я и нашел мешки.

– А что в них, ты сумел посмотреть? – спросил Платон. – Мы что-то попытались в них заглянуть, но ты завязал такими узлами, что сразу не открыть, а резать веревку мы не стали.

– Посмотрел. Там всякая кухонная утварь и деньги. Много старых денег или акций, которые сейчас, наверное, уже вышли из обращения, но для вашего школьного музея очень сгодятся. – И почему я им соврал, не знаю. Они несколько сникли. Их горящие взгляды потускнели.

– И все? – разочарованно спросил Краснощеков.

– Нет, еще часы золотые нашел. – Я достал их из кармана и показал.

– Все же мы не ошиблись! – радостно произнес Краснощеков. – Часы-то явно с клеймом купеческим. Именно такое я и видел у антиквара в Иркутске.

Возникшее напряжение разрядилось.

– А мешки будем вскрывать? – спросил Платон. – Хотелось бы увидеть то, что достали.

– Знаете, – предложил я, – мы уже вечером будем дома, там и вскроем. Не хотелось бы развязывать. Да и не просто это будет сделать. Я ведь завязал на совесть, чтобы не дай бог не раскрылись на весу. А резать жалко.

– Да и правда, Платон, зачем их сейчас вскрывать? Дома все сделаем. Пока светло, надо до села добраться. Там и рассмотрим находку.

Было видно, что Краснощеков очень обрадовался часам. Конечно, товарищам я соврал не случайно. Я еще в пещере решил, что если меня вытащат из нее, то мои опасения на этом не закончатся. Ведь предстояла непростая дорога по тайге в глуши, где можно легко убить человека и затерять его следы навсегда. И хотя я не заметил с их стороны никаких проявлений агрессивности, все же для надежности не признался в находке, отложив это до лучшего момента. Хотел ли скрыть от них найденное? Конечно же нет! Но я много читал про золотую лихорадку, когда люди резко менялись и убивали друг друга. Чего только рассказы Джека Лондона стоят! Там много сказано о сильных людях, но еще больше о коварствах слабой человеческой души.

И вот мы дома. Жена Платона накрыла богатый стол. Я не знал, как и когда начать свое признание. Ведь я им соврал. И как я буду выглядеть, когда во всем признаюсь? После ужина я отозвал их в сторонку:

– Ну что, хотите посмотреть, что мы нашли в пещере?

Платон широко зевнул:

– А может, утром посмотрим? Что-то спать уже хочется.

Краснощеков его поддержал. Тут уж категорически воспротивился я. И хотя сомнения полностью в моей душе не развеялись, я не мог допустить, чтобы мешки простояли ночью бесхозными. А вдруг их кто-нибудь украдет? Что тогда? Стоило ли так рисковать, чтобы потерять все в последний момент. Я настоял на своем. Мы закрылись в комнате. Когда вскрыли первый мешок, из него посыпались купюры. Это оказались акции «Лензота».

– А что, неплохо сохранились, – разглядывая бумаги, сказал Платон. – Для музея пойдут! Только их слишком много. Можно будет и с другими музеями поделиться или обменять на что-нибудь. – Его глаза засветились. Он мечтательно улыбнулся.

– Но это не все, – таинственно заговорил я, внимательно оценивая реакцию собеседников, и раскрыл второй мешок. Блеснуло золото. Они окаменели. Молча разглядывали содержимое и не шевелились. Я даже испугался за них. Но затем их руки потянулись к мешку. Было видно, как моих товарищей стало окутывать возбуждение. И я снова испугался за себя.

– Вы специально нам про него не рассказали? – удивился Краснощеков. – Почему?

– Но разве так получилось плохо? – отпарировал я. – Хотел сделать сюрприз.

– Да… – задумчиво сказал Платон. – Сюрприз получился! И что нам теперь с ним делать?

Он посмотрел на Краснощекова.

– Не знаю, – ответил тот. – Сколько же оно может стоить? А во втором мешке тоже есть?

– Да и во втором примерно столько же.

– Ничего себе! – изумился Платон. – Что называется, приехали.

Краснощеков поднял вскрытый мешок, затем второй.

– Килограммов двадцать пять червонного золота будет. Цена золота постоянно меняется. Но, если примерно оценить один грамм в тысячу рублей, то сумма составит около двадцати пяти миллионов.

– Сколько, сколько?! – удивился Платон.

Я присвистнул от услышанного.

– Ничего себе!

– Я оценил приблизительно и, скорее всего, очень неточно, так как сделками с золотом не занимаюсь и цены на него не знаю. Кроме того, продать его будет практически невозможно, как и вывезти отсюда незаметно. Да и нужно ли это делать? Я думаю, что надо заявить о находке. По закону нам причитается двадцать пять процентов от суммы клада. Это тоже неплохие деньги. Примерно шесть миллионов рублей, или каждому по два. Как вы считаете, мужики? Согласны?

– Я согласен! – быстро согласился Платон. – На эти деньги можно новый дом построить и хороший мотор купить.

– А вы? – Краснощеков внимательно посмотрел на меня.

– Согласен. Конечно согласен! Хотя хотелось бы по одному слитку оставить на память. Это можно? Ведь никто потом не поверит, что мы такое нашли. Антиквару же разрешается дома иметь золотые вещи с клеймом.

– Государство не отдаст, нет такого закона, чтобы за найденный клад рассчитываться его частью вместо денег. Предусмотрен только один порядок получения вознаграждения – в рублях. – Краснощеков знал толк в таких делах.

– Жаль, – разочарованно сказал я.

– Конечно, – поддержал Краснощеков. – Но, если мы утаим хотя бы один слиток и его позже у нас найдут, мы можем вообще лишиться всего: и денег, и свободы. Стоит ли рисковать?

– Не стоит! – уверенно сказал Платон. – Сделаем, как ты сказал, Алексей.

– Ну что, понравилась рыбалка? – спросил меня Краснощеков, когда мы выходили из самолета в Иркутске. – А в отношении работы в органах подумайте. – Он выдержал паузу, улыбнулся, глядя на меня. – Шучу! У вас и так, наверное, интересная жизнь? Ведь вы пишете, правда?

– Как вы догадались? – удивился я.

– Только с богатой фантазией, как у вас, можно было докопаться до истины. Часто люди не верят чудесам. А видите, как у нас получилось? Ваша наблюдательность и настойчивость помогли. А хотите, и я вам сюрприз сделаю? – Я насторожился. – Когда мы сдавали мешки с грузом, то перебрали найденные бумаги, ведь надо все было пересчитать и записать. И там обнаружился один листок, который не имел ценности для приемщиков клада. Хотите посмотреть? – Он достал свернутый пожелтевший листок из кармана и протянул мне.

«Дорогой Яков Андреевич! Пишу вам, хотя и не надеюсь, что письмо вы когда-нибудь прочтете. Я всю жизнь был честен перед вами, ведь вы мне и моему брату заменили отца. Спасибо вам за все. Бог все ваши добрые дела видит и обязательно отблагодарит.

Мы по вашему совету отправились с грузом в Иркутск по Киренге. Но не учли, что весна в этот год ранняя. Лед прогрелся и стал под нами разрушаться. Вскоре мы вовсе вынуждены были остановиться, чтобы переждать ледоход. Мы нашли хорошую площадку с юртой, видимо, раньше в ней проживали эвенки. Поначалу было все хорошо. Но затем случился затор, и река стала быстро прибывать. И мы поняли, что попали в ловушку. Реку мы не могли перейти – на противоположном берегу были высокие скалы. И где мы остановились, берег был непроходим для наших лошадей. Нам пришлось их забить. Но главное, борясь со стихией, мы сильно намокли. Это привело к болезни. Вскоре два человека умерло, а потом заболел и я. Мы остались без лошадей и без лодки. Кругом непроходимая тайга, а до Карама идти еще много километров. В ожидании окончания вскрытия реки мы случайно обнаружили пещеру в скале и решили имущество там припрятать, пока не раздобудем лошадей. Я с мешками спрятался в пещере, а людей – их осталось двое – отправил в село за помощью. Это надежные люди, но, видимо, они не дошли. Прошло уже десять дней, мой провиант закончился, воды давно уже нет. Я погибаю. Но знайте. Я не хотел вас подвести. Так сложилась судьба. Простите меня за все.

Ваш племянник Лаврентий. 27.04.1912»

– Наверное, это очень важно будет узнать родственникам погибшего, – обратился я к Краснощекову, – как вы считаете?

– Возможно. Хотя былое уже не вернуть. Я сдам записку в архив. Не знаю, кому она теперь может понадобиться. Купец Яков Черных умер в тысяча девятьсот двадцать пятом году в Иркутске в своем двухэтажном доме на пятой Солдатской – ныне Богдана Хмельницкого, глубоким стариком восьмидесяти пяти лет. Доживал он свой век с племянницей первой жены – Куклиной Александрой Серафимовной. По-видимому, антиквар был ее потомок. Возьмите, – он протянул мне золотые часы, – это вам на память о нашей рыбалке.

– Но как это?! – изумился я, разинув рот от удивления. – Вы ведь говорили…

– Перестаньте. Государство не обеднеет, а вы заслужили. Вы эту вещь могли приобрести где угодно. – Я стоял, оторопев, и не знал, что сказать. – Кстати, вы не разлюбили рыбачить? – спросил Краснощеков.

Проклятие шамана

Через два месяца мне позвонил Краснощеков и предложил стать его компаньоном в частном детективном агентстве. Я колебался недолго.

Мы арендовали офис в доме на пересечении улиц Горького и Ленина напротив памятника писателю. И на следующий день после выхода объявления в газете о начале нашей деятельности к нам зашел худой смуглый мужчина лет тридцати, с морщинистым лицом, в черной кожаной куртке и темно-синих джинсах, обтягивающих кривые ноги. Выглядел он озадаченным.

– Меня зовут Вадим, а фамилия Карась. Понимаете, – начал он, – у меня была баня на берегу Ангары, напротив Шаман-камня. Мы с приятелем построили ее всего полгода назад. И вот недавно она сгорела.

– И вы к нам пришли, чтобы найти виновных? – уточнил Краснощеков.

– Не совсем так. Когда баня сгорела, мы с другом подумали в первую очередь о том, что ее подожгли наши конкуренты. Место, вы сами понимаете, очень престижное и хорошо посещаемое иностранцами. Поэтому доход мы ожидали хороший. И не ошиблись. Уже с первых дней к нам потекли приличные деньги. Но мы были на этом рынке не первыми. Рядом с нами за несколько лет до нас построил баню бывший военный – Витя Черный.

– Почему черный? Не русский, что ли? – спросил я.

– Русский. У него просто фамилия такая. Так вот, конечно же, мы ему составили хорошую конкуренцию. У нас баня лучше. Поэтому туристы охотнее к нам ходили. Когда она сгорела, мы нашли Черного и с ним поговорили. Но он отнекивался и вины не признал. Вскоре стали происходить странные события. На месте сгоревшей бани начали появляться ямы глубиной два-три метра. Причем их копали по ночам, кто копал – никто не видел. Мы опросили, кого смогли. Я сам там бываю с утра до позднего вечера.

– А зачем копают ямы? – заинтересовался я.

– Я же говорю вам, никто не знает. Вначале мы подумали, что Черный из вредности нам решил таким образом пакостить. Но, когда их стало несколько, мы поняли, что он к ямам не имеет никакого отношения. Если, конечно, только с ума не сошел. Но по его виду этого не скажешь.

– Копают под бывшим строением или возле него? – уточнил Краснощеков.

– Вначале под строением, а теперь и возле. Как-то бессистемно.

– А глубина ям одинаковая или разная?

– Примерно равная, хотя никто специально не измерял. А что, надо было это сделать? – Он с интересом посмотрел на Краснощекова.

– Пока не знаю. И когда все это началось?

– Дней десять назад. По крайней мере, об этом мы тогда узнали. Сразу после пожара у нас был с компаньоном шок. Мы вложили немалые средства в строение и даже половины не успели вернуть. Деньги-то на строительство заняли в банке. А застраховать не успели, документы не все еще готовы были. И что особенно странно: когда начали копать ямы, почти одновременно с этим исчез мой приятель.

– Как это исчез? – удивился я.

– Так просто. Его нигде найти не могут, и никто не знает, где он находится: ни жена, ни его родители, ни друзья.

– А когда вы его видели в последний раз? – уточнил Краснощеков.

– Когда выкопали вторую яму.

– И как он к ней отнесся?

– Так же как и я. Удивился и возмутился. После чего мы опять пошли к Черному, но его не оказалось на месте. А на следующий день мой компаньон исчез.

– Вы обращались в полицию? – спросил Краснощеков.

– Да, но они руками разводят. Говорили, что в розыск его пока было рано объявлять, мало времени прошло. И веры им особой нет. Просто отпишутся, и все. Поэтому я пришел к вам.

– Так вы пришли к нам, чтобы мы помогли вам найти приятеля? – высказал я свое предположение.

– И да и нет. Конечно, меня интересует, где он находится, и я беспокоюсь за него. Но не меньше меня волнует, кто копает ямы и зачем. Я даже был вынужден нанять охрану из местных, чтобы по ночам дежурили и попытались поймать землекопов. Я с семьей в Иркутске живу.

– А кто ее охранял, когда она работала? – поинтересовался Краснощеков.

– Банщики. Двое ребят, которые там жили, топили, убирались и предоставляли ее туристам.

– И как баня загорелась?

– Примерно в три утра они обнаружили, что она горит. Стали тушить самостоятельно, не смогли. Вызвали пожарных, но они приехали, когда баня уже догорала.

– Но они видели кого-нибудь? Что они говорят?

– Ничего они не видели и не слышали. Последние гости ушли в два часа ночи. Парни убрались и легли спать, как всегда.

– Может, они сами ее подожгли? Например, уснули с сигаретой? Или в отместку вам из-за невыплаты зарплаты или по другим причинам? – спросил я.

– Мы это проверяли. Утверждают, что курили на улице. Алкоголь они вообще не употребляют, мы это точно знаем. Они и зарабатывали неплохо, никаких конфликтов у нас с ними не было.

– То есть вы думаете, что сауну подожгли?

– Я не могу так утверждать. Может, конечно, она и сама загорелась. Но я думаю, что ее подожгли. Уж очень она мешала конкуренту. Хотя ямы и исчезновение моего друга…

– Да, действительно интересно, – задумавшись, произнес Краснощеков.

– Так вы поможете мне? – Вадим с надеждой посмотрел на нас. – Мне не к кому больше обратиться.

Так началось наше первое дело в роли частных иркутских детективов.

Сгоревшая баня находилась на въезде в поселок Листвянку в семидесяти километрах от Иркутска. Она располагалась на небольшой площадке крутого берега метрах в десяти от реки. Напротив, посередине Ангары, возвышался Шаман-камень – надводный выступ ангарского порога. От бани остался только фундамент, внутри которого и за ним со стороны реки было несколько глубоких прямоугольных ям длиной примерно по два метра и шириной метра полтора. Внутри контура были вырыты три ямы, снаружи еще две. Располагались они хаотично на первый взгляд. Стены ям были гравийно-песчаные с примесью глины. На дне оставалось небольшое количество осыпавшегося грунта. Сами ямы напоминали могилы. В местах раскопов был тщательно убран мусор и сложен аккуратно в кучу. Кругом были следы тупоносой с каблуком обуви размером 42–43. Ни в мусоре, ни возле ям, ни на территории вокруг сгоревшей сауны ничего существенного не обнаружили. Повсюду валялись головешки бревен, листы перекошенного и местами почерневшего крашеного гофрированного железа и осколки оконных стекол. Территория бани была обнесена оградой из сетки рабицы, которая в некоторых местах сильно перекосилась, а со стороны асфальтированной магистрали, которая как бы нависала над баней, полностью отсутствовала.

– А как тушили здание? – вдруг спросил Краснощеков. – Ведь пожарные машины подъехать сюда близко не смогли бы.

– Вначале мои парни тушили водой из баков, а затем из реки. А пожарные водой заливали со стороны тракта, прямо сверху.

– И как же туристы сюда заезжали? – поинтересовался я.

– Никак. Они машины оставляли на дороге, а сами спускались по деревянной лестнице, по которой вы и попали сюда. Я думаю, вы успели заметить, что она была нашей лучшей рекламой, произведением искусства. Сделана она из лиственницы, без единого гвоздя, ручной работы.

– Да, необычная лестница, – согласился Краснощеков. – И вид на реку очень красивый. Наверное, не просто было здесь земельный участок взять под строительство?

– Очень непросто. Мы нашли местного жителя – ветерана войны, фронтовика, который был в родственных связях с главой поселковой администрации. Конечно, не бесплатно он согласился.

– А сейчас участок на кого оформлен?

– В том-то и дело, что на этого фронтовика. Мы начали переоформлять документы, но он недавно умер. А наследница, его дочь, стала с нас деньги дополнительные просить, хотя у нас расписка была, что он от нас получил кругленькую сумму.

– И что, договорились?

– Почти. Торговались, конечно, и она согласилась. Должны были к нотариусу поехать, чтобы на нас генеральную доверенность оформить, но не успели. Ведь вначале надо было строение узаконить, и затем только земельный участок можно было продать.

– А не могла она или ее люди поджечь? – спросил я.

– Зачем? – удивился Карась. – Она деньги от нас получила бы, а теперь ничего.

– А от других она теперь сможет больше получить, ведь место-то уникальное, больших денег стоит, – предположил я.

– Это будет очень непросто сделать, – нахмурился Вадим. – Мы предполагали такой ход событий и сразу предупредили, что мы не лыком шиты и сможем постоять за себя. Да и переоформить участок с нашим строением было бы сложно. У нас же все документы на строительство имеются, и договор с ветераном, и расписка о получении им денег. Больше мороки для нее, чем выгоды.

– Но теперь строения нет, – уточнил Краснощеков, – и все ваши документы уже ничего не стоят. А земельный участок на фронтовике числится и подлежит передаче наследникам.

У Карася заиграли желваки. Он втянул голову в плечи, прикусил губу, затем резко выпрямился.

– Нет! Не могла она этого сделать. Она должна была стать директором нашей бани, и за доверенность пообещали мы дать ей сумму немалую.

– Возможно, – согласился Краснощеков. – А когда вы должны были оформить доверенность?

– Я точно не знаю. Этим занимался мой партнер. У него юридическое образование. Он говорил, что необходимо было еще собрать документы: оформить техпаспорт на баню и еще что-то.

– А кто-нибудь предлагал вам продать баню? – спросил Краснощеков.

– Многие. Кто хоть раз побывал в бане, почти все спрашивали о возможности ее купить. И деньги хорошие предлагали. Место классное! Напротив Шаман-камня – его было видно из окна. И после парной можно было в реке искупаться. Туристы сюда приезжают, чтобы просто посмотреть камень, а у нас еще и попариться можно, и посидеть в приятных условиях, и чай попить из местных трав с вареньем, и домашнюю настойку под омулечек. Но один предлагал аж несколько раз.

– А кто именно?

– Да москвич-банкир. Ему очень понравилось у нас. Говорил, что готов все бросить и поселиться на окраине России. Это он про нас! А какая у нас окраина? Иркутск находится посередине между Владивостоком и Москвой!

– Банкиры хорошо деньги считают, а географию плохо знают, – пошутил я.

– И что тот банкир? – продолжил Краснощеков. – Он был настойчив?

– Еще как настойчив. Несколько раз приезжал и деньги был готов сразу отдать. Но мы не согласились.

– Почему?

– Деньги быстро разойдутся, а мы дело хотели создать, чтобы и наших детей кормило. Поэтому мы ему отказали.

– А угроз с его стороны или еще от кого-нибудь не было?

– Нет. Он, когда мы ему отказали, даже всплакнул немного, а затем напился и пообещал сюда весной с семьей приехать и арендовать баню на все лето. Посоветовал даже нам второй этаж построить для гостей, чтобы как гостиницу ее использовать. И денег пообещал нам в счет своего будущего отдыха взаймы дать.

– А те последние посетители не могли баню поджечь? Может, напились сильно и поругались с вашими работниками?

– В тот день парилась молодая семья с ребенком. Они ничего не пили, приехали на своей машине и в два часа ночи уехали. Они из Красноярска и специально под утро поехали, пока встречных машин на дороге мало.

– Мы можем поговорить с вашими охранниками, которые сейчас по ночам дежурят?

– Конечно. Они в поселке живут. Я вам покажу.

Листвянка растянулась вдоль берега Байкала узкой полосой и уходила в широкую падь между двумя холмами. Охранники, отец с сыном, жили возле церквушки в стареньком почерневшем от времени деревянном домике с небольшим участком, на котором росла одинокая раскидистая черемуха и в сторонке стоял покосившийся сарай. Злая хромоногая беспородная собака лаяла охрипшим голосом. Хозяева не ждали гостей, вид у них был заспанный.

– Михалыч, – обратился к нему Вадим, – мы к тебе по делу. Это мои друзья, помогают мне разобраться с пожаром и этими ямами. У них к тебе несколько вопросов.

– Слушаю. – Михалыч хмуро посмотрел на нас. – Закурить бы. – Краснощеков достал из кармана пальто пачку сигарет «Петр». – Крепкие предпочитаете?

– Я использую мундштук, и мне хватает одной-двух сигарет в день.

– А мне одной-двух пачек. – Михалыч улыбнулся, прикуривая. – Я особо все равно ничего не видел.

– Как вы узнали о пожаре? – спросил Краснощеков.

– О бане, что ли? Так про нее сразу весь поселок узнал. У нас деревня маленькая, слухи быстро разносятся. Да и свет от огня издалека было видно, хоть и за горой она стояла. Я как раз на улицу вышел, у меня живот прихватило. Еще подумал, не Витьки ли Черного баня загорелась, она ближе к нам стоит.

– А почему про Черного подумали, а не про них? – Краснощеков кивком показал в сторону Карася.

– Так у Витьки баня старая. Печь вся потрескалась, того и гляди загореться может. Я ему говорил. А он все про сезон толковал, что вот скоро закончат ездить туристы. За зиму хотел ее обновить.

– Вы давно Виктора Черного знаете? – поинтересовался Краснощеков.

– Давненько уже. Лет двадцать. Он раньше военным был, до майора дослужился. На пенсию списали, переехал сюда жить. Он женился на местной нашей вдове – в школе мы с ней учились. Работы у нас мало было, да и толком он ничего не умел делать, кроме как за юбками бегать. Но тут скумекал, когда перестройка началась, организовал бизнес. Жена его тряпки возила из Китая и продавала, а он баню построил на берегу Байкала. Местные над ним вначале смеялись: какой дурак деньги будет платить, чтоб попариться? У нас у всех своя баня есть. Да крепко ошиблись. У него деньги рекой полились! А он еще договорился с начальством, чтоб к нему строиться рядом никого не пущали. Так Витька один долго простоял, пока ребята из Иркутска его не потеснили.

– И он сильно переживал из-за этого?

– Переживал, конечно. Новая банька получше получилась. Я ее строил! – Он гордо посмотрел на нас. – Небось, видели лестницу-то. Красавица, а?

– Да, успели полюбоваться. И что, к нему ходить перестали?

– Не, какой там. Туристов-то тоже сейчас больше стало. Бывало, в очередь стояли аж в две бани, какая раньше освободится. Хотя сезон маленький. Зимой за каждого туриста пришлось бы им бороться. Теперь у него конкуренции не стало.

– А не мог он поджечь баню? – спросил я.

– Кто, Витька-то? Нет конечно. Зачем ему свою жизнь портить. Все равно ведь узнали бы рано или поздно, что он замешан. Ему дочку с сыном поднимать надо. Скоро школу окончат, без отца пропадут. Да и характер у него не тот. Вот за девками приударить – это он горазд! Говорят, всем посетительницам массаж предлагает сделать. Бабы его любят. Знаем мы, чем массаж заканчивается. – Он хмуро улыбнулся и сплюнул себе под ноги.

– А баню, значит, вы строили? – уточнил Краснощеков.

– Так точно. Я с сыном. Плотников хороших у нас мало. Раз-два и обчелся.

– Не могла она сама загореться? Например, труба прогорела, и искра попала на дерево.

– Оно, конечно, все могло быть. Но я думаю, ее подожгли. Она ведь новая, и труба от печи была из толстого железа и замурована в кирпич. Я сам клал печь. Ни один дом еще не сгорел после моей работы!

– Когда вы дежурить начали?

– Когда нас Вадим попросил, уже пять ночей.

– И что вы думаете о раскопках?

– А черт его знает. Ничо не понять. Но при нас ям не копали.

– Что они могут означать? Может, поверье здесь какое-нибудь у местного населения?

– Про это я не слышал. Сам понять не могу, кому это надо. Если бы я увидел одну, подумал бы, что колодец для воды копали. Хотя зачем, если там рядом река течет. А пять ям для чего, не знаю. Может, клад какой ищут? – Он хитро улыбнулся. – Но до этого только могут сумасшедшие додуматься. Если бы он там был, Черный давно бы его уже выудил. Он до денег жадный.

Когда Михалыч ушел в дом, Краснощеков обратился к Карасю:

– А вы сможете на время прекратить охранять баню?

– Зачем? – удивился Вадим. – Тогда как же мы узнаем, кто копает ямы?

– Вот именно для этого я и прошу вас это сделать. А обо всем остальном мы сами позаботимся.

– Как скажете. – Он направился в дом к Михалычу, а мы на «уазике» – стареньком вездеходе Краснощекова – вернулись в свой офис, где он меня удивил своим предложением.

– Знаете, Владимир Федорович, давайте назовем наше агентство «ФЗО».

– Почему ФЗО? – удивился я.

– Это начальные буквы слов: фантазия, знание и опыт. Это те качества, которые очень важны в нашем деле. У вас, и я вам уже об этом говорил, голова творческая, с фантазией. У меня есть опыт в сыскной деятельности, а знание – это то, что нас объединяет.

– «ФЗО», – вслух повторил я, – фантазия, знание, опыт. А что, в этом есть определенный смысл. Правда, где-то я уже слышал такое сочетание букв. Я согласен!

– Теперь давайте поговорим о деле. Что вы думаете?

– Все выглядит очень странно. Но можно сделать предварительные выводы: во-первых, баню, скорее всего, подожгли. Есть три подозреваемых, это хозяин соседней бани – Черный, наследница участка и москвич. Но явной заинтересованности, кроме Черного, ни у кого не просматривается. Во-вторых, не ясно, кто копает ямы и зачем?

– Давайте вместе разберемся. Все же у наследницы был мотив избавиться от бани и навязанной договоренности с ее хозяевами. Ведь ей мог кто-то предложить больше денег. Причем могли дать даже аванс под будущее оформление документов на нового собственника. Этим «кем-то» вполне мог оказаться москвич-банкир, который неоднократно обращался с предложением продать ему строение, но получил отказ. Он практически был одержим идеей купить, даже заплакал. О том, что ребята пока не являются хозяевами, ему могли рассказать. И этим же «кем-то» мог быть и Черный, который наверняка знал о состоянии дел своих конкурентов, ведь он местный житель и хорошо знаком с руководством поселка.

Теперь Черный. С приближением зимы туристов становилось меньше, и он прочувствовал это своим карманом. Он мог просто поджечь сам, зная, когда работники Карася спят, или кого-то нанять. Хотя в таком деле лучше не рисковать, и если он поджег, то сам. Но он мог не просто спалить баню, а еще и договориться с наследницей переоформить участок на себя. Ведь Михалыч сказал, что он известный в поселке бабник. Вдруг они любовники, которые договорились о совместной работе в будущем. Он имел клиентов, а она – участок и желание жить лучше. Но организовать поджог мог и банкир. Денег у него много, сумел бы нанять кого угодно.

– Вы все правильно говорите, только не все сходится.

– Что именно? – удивился Краснощеков.

– Ямы. Ни в какой версии они не могут фигурировать как значимые. Для чего преступникам возвращаться постоянно на место преступления, где их могут поймать и обвинить в содеянном? И уж совсем непонятно исчезновение партнера Карася.

– Да, вы правы. Конечно, можно предположить, что их копали, чтобы запутать следы. Но для этого хватило бы одной-двух. Тем более, чтобы вырыть ямы такой глубины в слежавшемся сотнями лет грунте, надо очень хорошо постараться, а быстро этого не сделать.

– А что, если они выкопаны не случайно и поджог был только для того, чтобы освободить место и начать раскопки?

– Допускаю, но зачем? Что там в земле можно найти, кроме гравия и песка?

– А если клад?

– Вы уже включили свою фантазию? – Краснощеков улыбнулся. – Я понимаю, если бы это было на реке Киренге, где, как известно, проходил маршрут купца с золотом. Но здесь? Трудно представить, чтобы кто-то закопал что-то стоящее. Клад можно было обнаружить даже случайно. Постоянный подмыв берега рекой создает угрозу его сохранения.

– Но вы забыли, что Шаман-камень был не просто вершиной торчащей из воды скалы. Это место всегда почиталось местным населением.

– Вы имеете в виду легенду о старике Байкале, от которого сбежала дочь Ангара, и он, чтобы ее остановить, кинул ей вслед скалу?

– Почему же. Не только это. Ведь этот камень не зря зовут Шаманским. Здесь бурятские шаманы совершали свои обряды. Вдруг они что-то зарыли?

– Ну, это можно предположить, – нехотя согласился Краснощеков. – Однако шаманы совершают обряды с жертвоприношением животных, а не драгоценностей. Мне надо подумать.

Он откинулся на спинку качающегося плетеного кресла, которое привез в офис со своей дачи. Раскачиваясь с закрытыми глазами, Крснощеков скрестил руки на груди, и казалось, что задремал, но неожиданно заговорил:

– Шаман-камень стал объектом многих легенд и мифов о Байкале и Ангаре. С древности его наделяли необычной силой. По верованиям коренных жителей Приангарья, Шаман-камень был местом обитания хозяина Ангары – Ама Сагаан Нойона. Здесь молились и проводили важные шаманские обряды, также привозили преступника и оставляли его на камне. И если ночью воды Байкала его не смывали, то преступника оправдывали. Говорят, что если разгневается Байкал, то сорвет Шаман-камень, и хлынувшая вода затопит весь мир. Поэтому испокон веков приносили ему на камень богатые жертвы. Согласно той же легенде, человеческие лица, которые можно увидеть, всмотревшись в скалу, – это лица древних шаманов.

– То, что вы процитировали, вы это где узнали? – восхитился я. – Читали? Я тоже слышал, что скала начала разрушаться. И, как говорят местные жители, это плохое предзнаменование.

– Я не могу утверждать, что только читал. Может, что-то слышал по телевизору или радио. Это выдало мое подсознание. Итак, продолжим. Получается то, что шаманы или их последователи, видя, что Шаман-камень разрушается, могли поджечь баню, думая, что туристы оскверняют святое место и создают угрозу затопления мира. Это серьезная причина для совершения преступления.

– Тогда бы и вторую баню подожгли! – возразил я. – У Черного она простояла долго и никому не мешала.

– Да, вы правы. Необходимо нам обратиться к истории. Я предлагаю вам поработать в областной библиотеке, а я пороюсь в архиве.

– Но как же с охраной территории бани?

– Об этом можете не беспокоиться. Тем, кто копал, нужно время, чтобы узнать об отсутствии сторожей. А пока давайте воспользуемся возможностью лучше подготовиться к встрече с неизвестным.

На следующий день, во время обеда в кафе «Азия» на Шанхайском рынке, Краснощеков в очередной раз поразил меня своей памятью.

– По одному из преданий, до прихода бурятов в Сибири возле Байкала жили тунгусы. Около семисот лет назад к озеру начали кочевать буряты с Алтая. Селились они около богатых рыбой рек, недалеко от тайги, рядом со степями, пока вся земля до самого Байкала не была ими занята. А затем они освоили Забайкалье. Позже сюда же начали двигаться разные роды бурятов из Монголии. Они селились по среднему течению Селенги, Джиды и Темника. Особенно много бурятов из Монголии пришло в Тункинскую долину.

– Но какое это отношение имеет к нашему вопросу?

– Очень большое. Нам необходимо понять, кто и в каких традициях мог совершать возле Шаман-камня обряды и жертвоприношения. Как ясно из процитированной мной информации, Прибайкалье заселялось бурятами разных родов, как с запада, так и с юга. Нам необходимо выяснить, кто непосредственно жил здесь, и установить, было ли это святое место общим для всех. А что вам удалось узнать?

– О значении Шаманского камня для бурятов. – Я достал блокнот и стал читать. – С ним связано множество местных легенд. Так, булагатские буряты, почитая его священным, верили, что там живет хозяин истока Ангары. О чем вы уже говорили.

По другим бурятским преданиям, Шаманский камень заслонял вход в страшное подземное царство, где обитают души больных людей. Во время молитвы души шаманов спускались в подземные царства теней и встречались там с душами заболевших людей. Чем быстрее выпустит владыка Эрленхан заблудившиеся души больных из темницы, тем скорее наступит выздоровление. Потому-то и нужно было как можно больше молебствий, тучных баранов и тарасуна, чтобы насытился владыка и отпустил души на волю. А если будут скудны дары Эрленхану, если плохо будут молиться шаманы, то приключится великая беда – в гневе отворит страшный владыка Шаманский камень и откроет вход в подземное царство теней. Тогда выбьются черные воды из-под земли, потекут беспощадным потоком и затопят все, что лежит далеко и близко.

– А согласно третьему бурятскому преданию, у Шаманского камня лежит вход в царство богини Справедливости.

– Что ж. Ваша информация подтверждает, что для местного населения Шаман-камень имел и, по-видимому, имеет очень большое культовое значение. Однако она отметает версию о том, что шаманы одаривали богов драгоценностями, а не животными и водкой. Это усложняет нашу задачу выяснения причины появления раскопок.

– А что, если напротив Шаман-камня осуществляли захоронения шаманов? Тогда в могилы могли вместе с ними класть и их вещи, в том числе и золотые украшения.

– Мне видится, что если хоронить людей возле святыни, то пребывание их тел может осквернить то место, где живут боги и духи. Предполагаю, что на это они бы не решились.

– Хорошо. А почему мы уцепились только за бурятский фольклор? – Я опять прибег к своим записям. – Может, причина раскопок лежит в истории освоения Сибири? Ведь известно, что с Листвянкой – старинным поселением русских людей – связаны подвиги первопроходцев, развитие торгового пути из Сибири в Монголию, Китай и даже Индию. Здесь начиналась дорога на восток России, отсюда отчаливали казачьи суда, уплывавшие в поисках новых земель. Через Листвянку добирались и золотоискатели. Ведь Ангара – единственная река, которая вытекает из Байкала, и по ней можно было добраться через Енисей до Северного Ледовитого океана. А через Верхнюю Ангару на северо-западе Байкала – до Витимских золотоносных приисков.

– Вас так и тянет вернуться к Золотому треугольнику – пошутил Краснощеков. – Хотя в этом что-то есть. Ведь казаки были крещеные и шаманам не верили. Они могли здесь хоронить.

– Я просто пытаюсь вам рассказать про то, что узнал, чтобы вы сделали объективные выводы. Место, где стояла баня, действительно уникально не только тем, что там когда-то совершали обряды шаманы, но и большим количеством людей, которые через него прошли и проплыли. А также это единственная постоянная зимовка водоплавающих птиц в Северной Азии – здесь вода никогда не замерзает. И еще необычность в том, что ширина истока составляет около километра, и на выходе из озера река пересекает уступ, который, как природный регулятор, пропускает в Ангару только определенное количество байкальской воды. Воистину святое место!

– Да, но именно его универсальность затрудняет наше понимание происходящего. Оно – и место поклонения бурят, и перевалочная база казаков, и путь золотодобытчиков, и купцов в Монголию и Китай, и уникальное природное явление. Только непонятно, кому и зачем понадобилось копать ямы. Что ж, будем надеяться, что нам сегодня ночью повезет с поимкой землекопов и мы сможем это выяснить. У нас еще остается одна загадка: куда делся друг Карася? Я по своим каналам попросил выяснить, покупал ли он куда-нибудь билеты на поезд или самолет в ближайшие дни. А сейчас надо хорошо выспаться. Ночью нам придется поработать. Да, оденьтесь потеплее. Возле воды по ночам особенно хорошо продирает холод.

Машину мы оставили невдалеке от сгоревшей бани на смотровой площадке, где нередко засиживаются туристы в местном кафе. «УАЗ» не мог вызвать подозрений у землекопов – это самый ходовой автомобиль в сибирских селах. Хотя в этот раз можно было не прятаться вовсе – все побережье было завешено плотным туманом. Краснощеков дал мне большой фонарь и веревку, сам захватил с собой какой-то мешок.

– Что это у вас, спальники? – поинтересовался я.

– Нет, рыболовные сети. Мы ведь с вами рыбаки.

– А, это для конспирации? – догадался я.

– Совсем нет. Для ловли. И сети я выбрал специально с крупной ячеей.

– Понял. Пока нам все равно делать нечего, мы сеть закинем: и рыбу поймаем, и покараулим заодно. Чтобы время зря не терять.

– Я могу только сделать вывод, – улыбнулся Краснощеков, – что вы соскучились по рыбалке. Те, кто хочет посидеть у реки и отдохнуть, берут с собой удочки. Но у нас сегодня цель приезда другая. Наша задача поймать как можно больше и крупнее. Сети нам пригодятся для ловли землекопов.

– Что?! – Я от удивления остановился. – И как же мы их будем ловить? Выставим сеть по периметру фундамента?

– Доверьтесь мне. Я имею достаточный опыт в этом способе отлова преступников.

Мы устроились ниже дороги в небольшом ольховнике между банями, чтобы контролировать пространство сверху. До трех часов ночи никаких признаков земляных работ не наблюдалось, кругом было тихо, слышен только шум реки. Иногда мимо нас по тракту на скорости проезжали одинокие машины. Было прохладно. Свернувшись калачиком, как ребенок, я задремал. Меня разбудил осторожный толчок в бок.

– Вы слышите? – прошептал Краснощеков в мое ухо.

– Что? – прохрипел я заспанным голосом. – Что слышу?

– Тише! Они пришли. Их не видно, шаги гасятся туманом. Они пришли примерно полчаса назад. Тихонько все обошли и теперь готовятся продолжить работы. Я слышал, что собираются копать со стороны реки. По-моему, они или буряты, или монголы.

– Что?! Как вы догадались?

– Я родился в Тункинской долине в селе Зун-Мурино. Вы уже заметили, что у меня хорошая память. Я легко изъяснялся с местными бурятами на их языке. Разные роды говорят иногда по-своему, и хотя много у них общего, отдельные слова могут сильно отличаться по смыслу и произношению. Те, кто сюда пришел, иногда переспрашивали друг друга, повторяя слова, видно, уточняя их смысл. Так и я бы сделал. Разговаривают они на знакомом мне диалекте. В Тункинскую долину, как мы уже знаем, переехало много бурятов из Монголии. Из чего я сделал вывод, что это буряты и бурят-монголы.

– Но как? Что здесь могут делать монголы? В чужой стране копать ночью?

– То-то и оно. Не зря мы с вами сидели в архиве и библиотеке. Возможно, они родственники.

– И о чем они говорят?

– Я не все понял, но ясно, что они скоро начнут копать.

Недалеко от нас послышался негромкий звон металла, ударившегося о камень. Затем наступила тишина. Через некоторое время шум повторился, и опять молчание. Вскоре послышался царапающий звук лопаты о грунт на фоне ритмичных ударов чего-то металлического.

– Почему мы бездействуем, – спросил я Краснощекова, – ведь они могут бесследно исчезнуть?

– Мы не бездействуем, а выбираем наиболее подходящий момент для нападения. Пусть они окончательно поверят, что никого нет. Уменьшат бдительность, погрузятся в яму, и тогда нам понадобится только сбросить в нее сеть, чтобы поймать всех разом. Давайте немного подождем.

Но ждать мне было трудно. Я нетерпеливо ерзал на месте, пока не задел ногой камень, покатившийся с нарастающим шумом по склону горы вниз. Копание прекратилось. Тогда Краснощеков быстро вытащил из мешка сеть и, легонько ударив меня по плечу, устремился в сторону недавнего шума.

– Быстрее, больше ждать нельзя! Они уйдут! – прошептал он.

Я вскочил, но, потеряв равновесие из-за коряги под ногой, упал и покатился вниз по склону. Кода я все же подбежал к новой яме, чуть не угодив в нее сам, Краснощеков уже сидел на ее краю, направив луч фонаря на неизвестного человека в рыжей круглой меховой шапке, по форме напоминающей шляпу. Тот пытался освободиться от сети, но только сильнее в ней запутывался.

– Что здесь происходит? – не удержался я. – Где остальные? Или он был один?

– Нет, он был не один. Но другие, я видел только одного, сбежали. А этот не успел вылезти, я и накинул на него сеть.

– Может, мне попытаться их догнать?

– Бесполезно. Теперь их и ветер не догонит. Помогите лучше мне вытащить из ямы этого загадочного незнакомца. Уж очень хочется на него взглянуть поближе и поговорить.

Достать из канавы человека было непросто. Он постоянно вырывался, пытаясь вылезти из сети. Наконец он обессилел, и я его поднял, как мешок картошки.

По дороге в машине незнакомец молчал, глубоко дыша. Было видно, что он незаметно пытается распутать сеть, надеясь сбежать.

– Итак, рассказывайте! – Краснощеков уже в офисе налил в кружку крепкий зеленый чай с молоком. – Что вы делали на месте сгоревшей бани?

Смуглый незнакомец с раскосыми глазами и лицом в форме луны, с теряющимся на нем плоским носом, молча рассматривал рисунок нашего линолеума. Было такое впечатление, что он вообще глухой и все вопросы были бесполезны в общении с ним.

– Ну что же. Нам торопиться некуда. Вы в наших руках, и рано или поздно придется с нами заговорить. Кстати, не желаете зеленого чаю? Я заварил его по-монгольски специально для вас, с пережаренной мукой, пшеном и немного добавил соли.

Землекоп из-под бровей зло посмотрел на Краснощекова, потом на меня и вновь опустил глаза. Он был одет в короткую, грубо выделанную овчинную дубленку с длинным ворсом. На ногах – кирзовые сапоги на меху, в руке – шапка. Держался он спокойно, видно, готовый ко всему.

– Ну что ж. Раз вы молчите, нам придется произвести досмотр найденных на месте преступления вещей без вашего согласия.

В его брезентовом мешке мы обнаружили фонарь, рулетку на двадцать метров, большую катушку капронового жгута, кусок отварной говядины, булку хлеба и китайский термос на полтора литра с ароматно пахнущей темной горячей жидкостью.

– Настой травы саган-дайля? – усмехнулся Краснощеков. – Хороший выбор: и пахнет вкусно, и силы дает. Небось, на всю ночь рассчитывали? Молчите, молчите! Мы и без вас немало уже знаем. Владимир Федорович, – обратился он ко мне, – посмотрите-ка, что в карманах нашего гостя скрывается.

Я подошел к незнакомцу, тот, не сопротивляясь, позволил проверить их содержимое. Оказалось, что он по паспорту Шулуунбата Борджигин – гражданин Монгольской Народной Республики и в настоящее время учится на втором курсе Иркутского технического университета.

– Как вы сказали? Шулуунбата? Это «крепкий камень» в переводе с тибетского.

Незнакомец с удивлением посмотрел на Краснощекова. После этого он глаз своих не опускал.

– Итак, Шулуунбата! Для удобства я вас буду называть Шулуун. Хотя больше вам подошло бы имя Шалун – по-русски. Я могу сказать вам, молодой человек, что вы крепко влипли. Теперь вам не отделаться экстрадицией. Вы совершили тяжкое преступление – уничтожение частной собственности путем поджога, причинение материального ущерба гражданам России. Поэтому вас осудят в Иркутске, и никакое консульство или родственники вам не помогут. И светит вам немало лет провести в наших тюрьмах.

– Я ничего не поджигал! – немного коверкая слова, резко возразил монгол. – Мы с другом решили накопать червей для рыбалки.

– О, это очень интересно. Мы, – Краснощеков посмотрел на меня, улыбаясь, – тоже любим рыбачить. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека! Только скажите, а почему вы решили их накопать ночью?

– Мы учимся много, сильно много, и пока приехали, стемнело.

– Что ж, хорошая правдивая версия. Это вы ее придумали или ваш приятель?

– Это правда!

– Тогда где же ваши удочка и снасти? Мы их что-то не нашли, – вмешался я в разговор.

– Они у друга. Он подумал, что вы бандиты, и убежал.

– Что же он вас бросил в беде?

– Я тоже хотел уйти. Было темно и туман…

– И в таком тумане вы хотели отыскать червей? – Краснощеков улыбнулся. – Давайте так поступим. Мы не полицейские, а частные детективы. И в вашей власти решить, что делать дальше. Если вы нам все расскажете честно – зачем вы подожгли здание и копали ямы, – мы поможем вам выпутаться из этой переделки. Если нет, то сдадим в полицию.

Шулуун молчал долго. Затем сказал:

– Мы не поджигали. Когда приехали, дома уже не было. Только угли от костра.

– Мы знаем, что все эти ямы выкопали вы, – не выдержал я. – Отпираться нет никакого смысла. Пусть вы не поджигали, но зачем вели раскопки?

– Мы не поджигали. Больше я ничего не скажу.

– Да, вы действительно «крепкий камень», – сказал Краснощеков. – Ваши документы мы оставим у себя до выяснения всех обстоятельств. Если вы захотите убежать, то не сомневайтесь, мы вас быстро отыщем. Но для надежности вам придется побыть некоторое время с нами, пока мы приятеля вашего не найдем. Вы бы, конечно, могли нам помочь, – Шулуун отрицательно закачал головой, – что ж, и сами справимся! Есть у меня кое-какие мысли на этот счет.

Надев на руки пленника наручники, мы вышли в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь. Было уже около восьми утра.

– Что вы думаете по поводу услышанного? – спросил меня Краснощеков.

– То, что он говорит правду, и дом он не поджигал.

– Почему вы так решили?

– Очень уверенно заявляет об этом и глаза не прятал, когда говорил.

– О, поверьте мне, что многие преступники никогда не сознаются в содеянном и тогда, когда все доказано. И после суда, когда отбывают срок в местах лишения свободы. Даже друзьям и родственникам своим не признаются. А по виду восточного человека вообще трудно сделать правильный вывод. Они могут говорить о веселом и печальном с одним и тем же непроницаемым выражением лица и ничего не выражающими глазами. Но в данном случае я тоже склоняюсь к тому, что этот парень не имеет отношения к поджогу. А ямы копали они. Это точно. Но зачем?

И тут мне пришла неожиданная мысль.

– А что, если они искали вход в пещеру под Шаман-камнем? Помните, булагатские буряты верили, что там живет Ама Сагаан Нойона – хозяин истока Ангары. По другим бурятским преданьям, Шаманский камень заслонял вход в страшное подземное царство, где обитают души больных людей. А согласно третьему бурятскому преданию, у Шаманского камня лежит вход в царство богини Справедливости. – Я подчеркнул в своем блокноте слова с общим смыслом. – Таким образом, можно предположить, что под камнем посередине реки находится большая пещера, вход в которую располагается на нашем или противоположном берегу. Но это было очень давно, еще до прихода русских. И тогда становится понятным, что могут искать потомки древних бурятов. Но при чем здесь монголы, не ясно.

Краснощеков, улыбаясь, молча смотрел на меня.

– Что, вам не нравится моя версия? – расстроился я.

– Как раз наоборот. Я поражаюсь, откуда у вас берутся такие оригинальные мысли? Я всегда предполагал, что люди с хорошей памятью, как правило, почему-то ограничены в ее использовании для творчества. Другое дело люди-интеллекты, я так называю тех, кто хорошо мыслит, но не обладает многими знаниями, как эрудиты. Они могут свободно синтезировать идеи. Вы тому явное подтверждение. Поэтому я рад, что мы с вами вместе. Что касается вашего предположения, то оно заслуживает всяческих похвал. Другое логическое объяснение просто трудно придумать. Тогда становится понятно их стремление копать только напротив камня и так глубоко. По-видимому, они обладают какой-то информацией, например картой расположения входа, но не могут правильно рассчитать расстояние и глубину.

– Расстояние от чего? Извините, что перебиваю. Если они расстояние измеряют от Шаман-камня, то на глаз это сложно сделать. Лодку, скорее всего, они не брали, их бы сразу заметили местные, и о них узнали бы сторожа. Хотя в сумке мы и обнаружили капроновый жгут.

– Это легко измерить с помощью лазерного монокулярного дальномера. Сейчас техника на грани фантастики. Он компактен, луч можно с любой точки берега направить на предмет и получить тут же показания. Правда, чем длиннее расстояние, тем больше погрешность. Камень от берега находится примерно в пятистах метрах. Значит, и ошибка в измерении может составлять до метра. Отсюда и такое количество ям. Хотя многое еще зависит и от соблюдения условий измерения. Если его производить не строго горизонтально, то величина ошибки увеличивается. Но если для точности определения места на берегу еще им важен уровень воды в реке, тогда они долго не смогут отыскать нужное место. Осенью он максимальный. Я думаю, по всем этим причинам они выкопали не одну яму.

– Все сходится! – торжественно заключил я. – Мы с вами докопались до грандиозной тайны. Под Шаман-камнем есть пещера! Это же открытие века! И не важно, есть ли в той пещере что-нибудь. Ведь никто даже не подозревал о ее существовании.

– Не распаляйте себя, – дружелюбно сказал Краснощеков. – Мы еще ничего не нашли. У нас есть только предположение, которое необходимо проверить. А для этого надо, чтобы наш несчастный друг, сидящий в соседней комнате, разговорился.

Но наш пленник спал, устроившись на диване, мирно посапывая. Он еще не догадывался, что половину тайны мы уже знали. Осталось решить, что теперь с ней делать.

– Скажите, – продолжил я разговор, когда мы вновь вышли. – А при чем здесь монголы? Ведь это очень далеко отсюда. Если местное население не знает, то как узнали об этом они?

– Я пока затрудняюсь дать вам однозначный ответ. Тем более что с нашим Шалуном был в компании бурят, который мог знать больше. Какая у них связь между собой, нам предстоит выяснить. А для этого давайте не будем терять времени. Вы пока посторожите молодого человека, а я займусь поиском его партнера.

Часам к шести вечера Краснощеков пришел с каким-то парнем. Его лицо было вытянутым, с выступающим узким носом, но раскосые глаза и смуглая кожа выдавали восточное происхождение.

– Знакомьтесь, это Лосол. Он согласился нам помочь. Он тот самый, который был ночью с нашим гостем. Кстати, как он?

Я изумленными глазами смотрел на Краснощекова.

– Он в соседней комнате. Но как?.. – начал я.

– О, это занимательная история, но об этом я расскажу позже. Приведите к нам Шулуунбата.

Когда тот вошел, заспанный и неумытый, и увидел перед собой Лосола, его глаза расширились. Он молча разглядывал своего товарища, пытаясь сообразить, почему он здесь находится. Лосол сидел на стуле без наручников и пил чай с конфетами. Их взгляды встретились.

– Садись пить чай, Шулуун, – предложил Краснощеков. – Нам есть о чем поговорить. – Тот молча поставил стул возле приятеля и взял конфету со стола. Затем потянулся за чаем.

– Мы знаем, зачем вы копали ямы. Не беспокойся, нам об этом не рассказывал твой приятель. Мы сами догадались. Все легенды о Шаман-камне говорят, что там была пещера, о которой люди забыли. Как я понял, кто-то из вас нашел упоминание о ней в музее или узнал от родственников. Нас не интересует, что в пещере, и мы вам не конкуренты в плане поиска клада. Однако хочу сказать, что без нас вход в нее вы явно не найдете, потому что вы его неправильно ищете, а во-вторых, вам теперь никто не даст довести дело до конца, если мы вам не поможем. Вас просто арестуют за поджог бани.

– Мы ее не поджигали! – резко перебил Шулуун.

– Я верю. Но вы главные подозреваемые. Вы оставили столько следов после себя, что как бы вы ни старались доказать обратное, вам никто не поверит. Тем более что есть люди, заинтересованные, чтобы посадили в тюрьму именно вас. Я имею в виду тех, кто действительно ее поджег. Мы с Лосолом это обсудили и пришли к выводу, что можем помочь друг другу. Тем более что, даже обнаружив вход, вы не сможете туда незаметно проникнуть и взять в пещере то, что хотели. Как вы себе это представляете?

– Мы не думали об этом, – сказал Шулуун. – Для начала мы хотели просто найти вход и сразу зарыть его. Потом бы решили, что дальше делать.

– Интересная восточная логика, – улыбнулся Краснощеков. – Найти его быстро вам не удалось, а когда вы выкопали несколько ям возле сгоревшей бани, тайный поиск вообще стал невозможным.

– Да, это мы сегодняшней ночью поняли, – согласился Лосол. – Поэтому я считаю, что нам надо объединить свои усилия. – Он посмотрел на Шулууна.

– В чем? – спросил Шулуун. – Ты рассказал им все?

– Ничего я не рассказывал. Но думаю, что это надо будет сделать, если ты согласишься. Ведь они правильно говорят. Наши поиски нельзя будет продолжить без поддержки. По крайней мере, их не так много, – он посмотрел на нас, – всего двое, и мы можем найти компромисс. Жадность до добра никого не доводила.

– В этом ты прав. – Шулуун отхлебнул чай из кружки. Было видно, что он что-то обдумывал. – Хорошо! Я расскажу вам. Мой давний предок был на службе у самого Чингисхана. Его звали Норжон, что означает «хранитель ценностей». Ему Чингисхан очень доверял. И когда наступило время смерти полководца, он решил сделать дары во все святые места, почитаемые предками и богами. Чингисхан взял часть своего имущества и разделил на несколько долей. Мой предок повез дары на Байкал и вместе со здешними шаманами спрятал их глубоко в пещеру. Когда он умирал, эту тайну передал своему старшему сыну, тот – своему. Так до меня дошла эта легенда. Я точно знаю, что сокровища спрятаны в пещере шаманской скалы, стоящей в Байкале, но место ее расположения никто не знает. Зато известно, что скалу можно узнать по лику коричневого дракона с ее западной стороны. Именно в ней находятся сокровища. Я бы никому об этом не сообщил и сам бы никогда не пошел против воли предков. Но сейчас многое решают деньги. Очень хочу найти дары. Поэтому после окончания школы я поступил в Иркутский университет. Там встретил Лосола, моего дальнего родственника, которому все рассказал. Он мне поведал о Шаман-камне – вершине скалы у истока Ангары. Но про пещеру он ничего не знал. И когда я уже почти отчаялся, Лосол вспомнил, что его дед – потомственный шаман – ему про нее рассказывал, но он посчитал это сказкой. Дед ему еще говорил, что тайну о пещере хранили.

– Да, – продолжил Лосол. – Эту тайну так хранили, что сами про нее забыли. Когда я был маленьким, мне дед рассказывал, что раньше, очень давно, обряды совершали у истока Ангары на правом ее берегу, и там была большая пещера под камнем, где шаманы общались с духами. Я про эту историю совсем забыл, и дед уже давно умер. Но когда Шулуун мне рассказал про Чингисхана, я вспомнил и стал расспрашивать отца. Но он ничего не знал. Тогда я изучил вещи деда и нашел очень старый кусок белого сатина, на котором был какой-то рисунок со стрелками и иероглифами. На нем, по-видимому, сам дед уже подписал по-русски слово «Байкал». Я внимательно все рассмотрел и понял, что там нарисован Шаман-камень, только его сразу не узнать было. Он сильнее из воды выступал, как раздвоенная скала, и почему-то от него шла полоса к берегу. Я подумал, что так обозначен проход в пещеру. Краски сильно поблекли.

– И у вас сохранился этот рисунок? – заинтересовался я.

– Конечно, я сделал его ксерокопию. Смотрите. – Он достал лист бумаги с небольшим нечетким рисунком. Мы с Краснощековым стали его внимательно изучать. Был нарисован Шаман-камень, только его пропорции не соответствовали руслу реки, если это была река. Он занимал почти одну треть ее ширины.

– А что, разве после строительства Иркутской ГЭС так сильно изменился вид Шаман-камня? – спросил я у Краснощекова.

– Уровень воды поднялся, но, думаю, не так значительно у истока Ангары. Может, метра на полтора-два.

– Странно. Тогда, может, нарисован не Шаман-камень?

– Я точно знаю, что сокровища спрятаны в пещере шаманской скалы, стоявшей в водах Байкала, – сказал Шулуун.

– Слушай, Шулуун! – не выдержал я. – Ты уже дважды, когда рассказываешь про камень, называешь его скалой, стоящей в Байкале. Шаман-камень стоит не в Байкале, а в Ангаре и называется именно камнем, а не скалой. Это оттого, что ты плохо знаешь русский язык или так тебе сказал предок?

– А разве это большая разница?

– По-моему, никакой разницы нет, – сказал Лосол. – Разве Шаман-камень – это не вершина скалы? И разве Ангара не является продолжением Байкала?

– Логично! – согласился Краснощеков. – Все сходится.

– Но что-то я не вижу никаких стрелок на рисунке. Где они? – обратился я к Лосолу.

Он хитро улыбнулся.

– Зачем же я все буду носить с собой? Завтра принесу.

– Тогда надо подумать, как нам продолжить поиски входа в пещеру, – предложил я.

– Я думаю, давайте это отложим на утро, – не согласился Краснощеков. – А сейчас лучше немного отвлечемся от сокровищ и пещер. Что вы знаете о поджоге бани? – Он неожиданно перевел тему разговора и, не моргая, смотрел на парней. Они переглянулись и, как по команде, одновременно потянулись за кружками. – Вы когда там впервые оказались? Парни! Мы же договорились с вами, что все, что здесь происходит, останется между нами. Так что вы видели?

– Мы видели, как ее поджигали, – неуверенно заговорил Лосол. – Мы как раз решили в ту ночь начать копать. Но в тот день, точнее ночь, долго парились посетители. На дороге стояла их машина. Мы ждали, когда они закончат и уедут. Мы выбрали место за кустами между банями на пригорке, – мы с Краснощековым улыбнулись, – там нас не было видно, но мы видели все. Машина уехала, хозяева закончили уборку и легли спать. И когда мы решили заняться делом, увидели парня, который подкрался к зданию, подложил солому и чем-то облил стену. Затем поджег.

– А как он выглядел?

– Сперва мы его плохо разглядели. Но потом, когда пламя разгорелось, увидели, что это был высокий русский парень, в красном с белой полосой спортивном костюме и таком же по цвету мотоциклетном шлеме. На ногах его были то ли короткие сапоги, то ли высокие белые кроссовки. Затем он побежал в сторону города, и вскоре мы услышали шум заведенного мотоцикла. Тогда мы тоже убежали оттуда.

– Он был в очках?

– Нет.

– А вы могли бы его узнать?

Парни задумались.

– Если он так же будет одет, мы его узнаем, – сказал Шулуун. – У него походка необычная. Мне показалось, что он немного хромал на левую ногу. Она как бы волочилась.

– Ну что же, спасибо за помощь. Теперь я предлагаю сделать паузу в пути. – Краснощеков встал и надел пальто.

– Что сделать? – удивился Шулуун, приподнимаясь со стула.

– Немного отдохнуть. Предлагаю встретиться завтра здесь в девять утра и все обсудить. Вы сможете?

– Лучше часа в три. Нам ведь на учебу идти, и так сегодня пропустили, – предложил Лосол.

Когда парни ушли, мы с Краснощековым направились поужинать в «Васаби» – кафе японской кухни, расположенное недалеко от нашего офиса.

– Итак, подведем итоги уходящего дня, – сказал Краснощеков.

– Во-первых, мы выяснили, что баню подожгли, – начал я. – Во-вторых, те, кто копал ямы, не имеют к этому никакого отношения. В-третьих, ямы копали с целью обнаружить вход в пещеру, о которой все забыли, но она имеет большое историческое и культурное значение для всего человечества. В-четвертых, в ней могут находиться сокровища.

– Неплохо для одного дня. Осталось выяснить, кто поджег и где приятель Карася. Исходя из показаний землекопов, обозначилась спортивная фигура поджигателя. Им мог быть как наемник, так и лицо, непосредственно заинтересованное в поджоге.

– А не мог поджечь баню друг Карася?

– Вы продолжаете поражать меня свободой мысли. Теоретически мог. Но тогда мы не должны исключать и возможность того, что все это сделал сам Карась.

– Но мне не показалось, что он высокий. Да я и не заметил, что он хромает.

– Я тоже на него не думаю. Но и исключать нельзя.

– А как мы будем искать поджигателя?

– Необходимо опросить подозреваемых. Мы с вами займемся этим завтра до обеда, до встречи с землекопами.

– Вы думаете, они к нам придут?

– Уверен, что это так и будет. Мы для них теперь важнее, чем они сами. Ведь без нас они ничего не смогут предпринять. Так что будет день, будет пища!

– Вы обещали рассказать, как сумели быстро найти Лосола.

– Это было несложно. Когда мы с вами предположили, что они копали ямы по заданным координатам, я понял, что им без прибора не обойтись. Помните, я вам говорил про лазерный дальномер. Так вот. Строители обычно используют лазерные рулетки с возможностью измерения расстояния до двухсот метров. А до камня было не менее пятисот. Поэтому ребятам надо было достать прибор, позволяющий определять расстояния до километра. Он в свободной продаже отсутствует – такие расстояния измеряют редко, но его могли иметь специальные организации и лаборатории, проводящие аналогичные исследования. Когда мы выяснили, что Шулуун учится в Техническом университете, я понял, что там такой прибор мог быть и ребята, возможно, брали его на время. У меня в университете работает приятель – декан горного факультета. Он мне посоветовал, к кому обратиться, и я быстро выяснил, что лазерный монокуляр в лаборатории брал студент четвертого курса Лосол. Оставалось только найти его. Он оказался смышленым парнем, быстро сообразил, что отпираться глупо. Кстати, Лосол с тибетского переводится как «ясный ум».

– Действительно, все просто. Хотя я бы до этого не додумался.

– Как и я о пещере под Шаман-камнем. – Краснощеков широко улыбнулся.

Опрос подозреваемых мы начали с Виктора Черного. Он оказался на месте – у себя в бане. Это был высокий худой мужчина лет пятидесяти, в спортивном костюме. Внешне держался спокойно, хотя глаза бегали, когда он отвечал на наши вопросы.

– Вы давно организовали свой бизнес? – спросил Краснощеков.

– Лет десять назад.

– И как идет?

– Неплохо. Много ли нам, пенсионерам, надо: на еду и на одежду.

– Говорят, что у вас не было конкуренции, пока рядом не построили баню?

– Да какая здесь конкуренция. Всем заработать хватит. Туристов каждый год все больше и больше. Им местное население теперь и в своих дворах предлагает баню – многие ее имеют. Иностранцам ведь что надо – экзотики. А что для них экзотика, то для нас обычная жизнь. Они по сто долларов в день платят, чтобы пожить в доме, где туалет на улице стоит. Им нравится, когда печь в доме топится, любят за водой к колодцу ходить. – Он засмеялся. – Представляете, какие идиоты! Нам бы их проблемы. Они совсем зажрались у себя, а нам только выгода. Так что никакой конкуренции у меня не наблюдается. Места всем хватает.

– Особенно теперь, когда рядом баня сгорела, – язвительно вставил я.

– Да и когда работала, тоже. У меня свои постоянные клиенты парились. А они только новеньких привлекали. Я ведь и массаж делаю.

– Да, об этом мы уже слышали, – сказал Краснощеков. – Говорят, многим нравится.

Черный заулыбался.

– А что, и вашим приходилось ко мне заходить?

– А то как же! Скажите, а когда баня загорелась, вы где были?

– В тот день у меня клиенты в двенадцать ночи ушли, и я сразу домой уехал.

– На чем?

– На мотоцикле.

– Он у вас с коляской?

– А на кой черт она мне нужна? Вы же сами видите, что до бани можно только пешком дойти. На дороге мотоцикл не оставишь, его быстро угонят. А такой я ко входу подкатываю.

– Скажите, а вы знали, что документы на сгоревшую баню не были оформлены до конца?

– Нет, не знал. Как же тогда они работали? У нас ведь, сами знаете, только начни что-нибудь делать, проверяющие быстро набегут.

– Видно, им как-то удавалось договариваться. А когда вы узнали, что баня сгорела?

– Часов в шесть утра. Я рано приезжаю, ведь баню натопить надо и прибраться. А в то утро ко мне должны были клиенты к девяти часам подъехать.

– И что вы думаете по этому поводу? Как она могла загореться, может, ее подожгли?

– А что мне думать? Это вы решайте. Мое дело маленькое.

– Но все же. Вы не знаете, от чего она загорелась?

– Ну, если порассуждать, то ее, скорее всего, подожгли. Если бы она сама загорелась, например от печи, то она бы равномерно сгорела. Но она больше с одной стороны обгорела, аж до самого фундамента.

– Но, может, так ветер помог?

– Нет, в тот день погода стояла ясная и к вечеру не изменилась. А это значит, что, кроме берегового бриза, другого ветра не было. Если бы баня загорелась от середины, то обгорела бы больше правая сторона, которая ближе ко мне, а в действительности сгорела больше левая, что против ветра. Значит, ее с той стороны и подожгли.

– Что ж, убедительно, – заключил Краснощеков. – А когда вы приехали, что увидели? Может, что-то подозрительное заметили?

– Самым подозрительным было то, что я чужой бани не увидел. И дыма было очень много. Она еще долго тлела. – Он скупо улыбнулся уголком рта.

– Спасибо за помощь. А можно мы вашу баню посмотрим? Мы тоже с другом парильщики. – Краснощеков взял меня за локоть и, не дожидаясь ответа, направился в сторону здания.

В бане никого не было. Почерневшее дерево, скрипучая входная дверь, прогибающиеся под нашей тяжестью половицы. Паутина мелких трещин, как и рассказывал Михалыч, окутывала печь в парной.

– Не боитесь, что ваша баня может тоже сгореть? Тогда совсем туристам пойти будет некуда, – спросил Краснощеков.

– Да что ей будет. Я планировал в ноябре закрыться. Но теперь придется до января подождать. Нельзя клиентов обижать – все они захотят попариться по старой русской традиции перед Новым годом. Я-то надеялся на соседей, думал, подстрахуют, а теперь придется самому отдуваться.

– Все рассчитал! – не удержался я, когда мы с Краснощековым садились в его машину. – Знает, что перед праздником у него отбоя не будет от клиентов.

– Если, конечно, предположить, что он был организатором или исполнителем поджога. Но я думаю, что ему просто подфартило. Конечно, он непростой мужик, но не думаю, что он замешан в этом деле. Хотя время покажет.

Недалеко от кафе старенький дом прикрывал забор. На недавно покрашенной зеленой калитке висела красная металлическая звезда, обозначающая, что это дом ветерана Великой Отечественной войны. У калитки на скамейке сидела раздобревшая женщина лет шестидесяти, в выцветшем пуховике и коротких сапогах. Голова ее была прикрыта пуховым платком.

– Здравствуйте! Слушаю вас. – Хозяйка с интересом рассматривала нас. Глаза были приветливыми, она улыбалась. – Хотите комнату снять?

– Нет, – сказал Краснощеков, – мы пришли поговорить по поводу сгоревшей бани.

Она нахмурилась.

– А вы кто? Из полиции?

– Нет, мы частные детективы, расследуем это дело по поручению хозяев бани. Но, как мы знаем, на самом деле хозяйкой ее являетесь вы.

– С чего вы взяли?

– Насколько нам известно, после смерти вашего отца вы стали его единственной наследницей.

– Это правда. Только чего было у него наследовать-то? Дом да небольшое имущество, которое я сама покупала. Он инвалидом с фронта пришел. Почти не работал. Мама все хозяйство на себе тащила, а когда она умерла, мне пришлось.

– А земельный участок под сгоревшей баней? Разве он не вам принадлежит?

– С какой это радости, если его отец для парней оформил? Они с ним рассчитались полностью, хоть на похороны денег не пришлось искать.

– Но для его переоформления надо было выписать генеральную доверенность, что, как нам известно, вы еще не сделали.

– Кто вам сказал? Я ее подписала еще три месяца назад. Ко мне парень ихний приходил, показал все документы, расписку папы. Мы в тот же день и оформили доверенность. Больше я их не видела.

– То есть вы хотите сказать, что без всяких дополнительных условий вы подписали доверенность и никаких денег больше не просили?

– А за что я должна была их просить?

– Интересно получается, – произнес Краснощеков. – А что вы слышали про сгоревшую баню? Что у вас говорят в поселке?

– У нас всякое говорят. И то, что они сами ее подожгли, чтобы за страховку деньги получить и на том месте гостиницу построить, и то, что Витька мог поджечь из-за своей жадности. И завистники из нашего поселка могли, и бандиты из Иркутска. Народ сами знаете какой: им бы только дать повод посудачить. У нас особо и говорить-то не о чем. А тут такое событие.

– А вы не могли бы описать того, кто к вам приходил? Вы на него оформили доверенность?

– А на кого же еще. Он же мне все документы показал, значит, не врал.

– И паспорт он вам показывал?

– Конечно.

– И как его звали? Может, фамилию запомнили?

– Нет, ничего не запомнила. Фамилия у него такая странная была. Сейчас, – она задумалась, – как-то с рыбой связана.

– Может, Карась? – возбужденно выпалил я.

– Нет, вроде другая.

– Омулев, Окунев, Пискарев, Тайменев. – Я стал быстро предлагать «рыбьи» фамилии. Но женщина только мотала головой.

– Нет, не помню. Это же давно было.

– А какой он на вид? – спросил Краснощеков. – Высокий или низкий? Сколько ему лет было?

– Повыше меня. Наверное, высокий. Молодой. Сколько лет, не знаю. Я его особо не разглядывала.

– А на чем вы ездили к нотариусу?

– А мы не ездили. Он его сам привез ко мне домой.

– То есть вы подписали доверенность дома?

– Да.

– И копия у вас есть?

– Зачем мне она?

– Тоже верно. Ну что же. Большое вам спасибо! Извините, что отвлекли от дел.

– А у меня и дел-то никаких нет, пока туристы не поселятся. Но сейчас сезон уже отошел. Может, вы кого порекомендуете? У меня условия хорошие. Комнаты чистые. Вид из окна на Байкал. И готовлю я неплохо. Пройдите в дом, посмотрите.

– Нет, спасибо. Нам еще поработать надо.

Мы прошлись по набережной и зашли на рынок. Здесь продавались поделки из местного сырья и омуль в широком ассортименте. Мы не удержались и съели по одной рыбине горячего копчения, которую приготовили при нас.

– Что вы думаете по поводу доверенности? – спросил я у Краснощекова. – Может, она обманывает?

– Не похоже. Другое дело, кто к ней приходил? Ведь мог любой назваться груздем и полезть в кузов.

– При чем здесь груздь? – не понял я.

– Это народная поговорка. Прийти за доверенностью мог человек, который не имел к Карасю и его партнеру никакого отношения, а представиться от их имени.

– Теперь понятно. Но откуда у него оказалась расписка ветерана?

– Да, теперь понятно, что еще больше не понятно! – Краснощеков достал из кармана желтый мундштук и вставил в него сигарету, предварительно оторвав от нее фильтр. – Надо будет проверить, не зарегистрировано ли право собственности на баню с земельным участком. И на кого.

В офисе мы заварили прессованный плиточный зеленый чай. Нам вначале пришлось расколотить его на небольшие кусочки. Потом их положили в кастрюльку с холодной водой и кипятили минут двадцать, затем добавили молоко и немного соли.

– Я думаю, что нашим гостям чай понравится, – сказал Краснощеков.

– Наверное. Но пока их нет, я хочу вас спросить. Слышали ли вы раньше о том, что Чингисхан мог иметь к Байкалу какое-нибудь отношение? Мне представляется все это очень странным и крайне неправдоподобным. Он – завоеватель половины мира, вдруг послал дары в святые места Прибайкалья.

– Я подумаю. – Краснощеков замолчал, но долго ждать себя не заставил. – Мне вспомнилась одна легенда. Это было давно, когда на берегу Южного Байкала жили только буряты. Во время одного из завоевательных походов против северных народов Чингисхан во главе своих войск вышел к Байкалу. Стремительно пронеслась легкая монгольская конница по льду озера и ворвалась в Тункинскую долину. Здешние жители, буряты, вынуждены были покориться грозному завоевателю. Чингисхану понравилась долина, и он приказал своим людям похоронить его на берегу величественного Иркута. Когда полководец умер, его тело, а также награбленные им богатства привезли в Тункинскую долину, положили на берегу реки Иркут и насыпали над могилой огромный курган. А рядом похоронили любимую жену Чингисхана, русскую княжну, которую взяли в плен во время вторжения на Русь.

– Таким образом, – заключил Краснощеков, – получается, что Чингисхан мог быть как на Байкале, так и перед своей смертью послать дары в святые места, в том числе и в пещеру под Шаман-камнем.

– Но не могла та пещера быть под другим Шаман-камнем? – спросил я.

– Под каким это?! – удивился Краснощеков.

– Я вчера вечером просидел долго за компьютером в интернете. И выяснил, что на Байкале и в его окрестностях, кроме Шаман-камня на Ангаре, есть скала Шаманка на острове Ольхон и целых два Шаманских мыса – один на северо-востоке Байкала, второй – в его самой южной части.

– Это очень интересно, – проговорил Краснощеков в задумчивости. – Получается, что перед тем, как нам начать искать вход в пещеру, необходимо все тщательно проанализировать. Расскажите поподробнее о них.

Я достал блокнот.

– Я думаю, что из мысов для нас большее значение имеет южный, который примыкает к Тункинской долине. Раньше его называли мысом Айха Шулун – «страшный камень». В прошлом он служил местом жертвоприношения бурятам-шаманистам. Как гласит предание, когда-то очень давно в пещере Шаманского мыса похоронили шамана. После чего там стали совершать священные обряды и приносить жертвы духам. На Шаманском мысе останавливались и русские купцы и тоже приносили жертвы в надежде, что поклонение шаману должно было улучшить их торговые дела. Так со временем и укрепилось за мысом название Шаманский.

– То есть получается, что название Шаманский появилось уже при русских?

– Я понял, что именно так.

– Тогда есть предложение его убрать с рассмотрения.

– Согласен. Я уверен, что информация Шулууна больше всего подходит к Шаманской скале, расположенной вблизи поселка Хужир на острове Ольхон, которую после распространения буддизма среди бурятов начали называть Бурхан Мыс, Бог, Будда. Она относится к девяти святыням Азии. Ее раньше называли даже Камень-храм. Нигде буряты не приносили в таком изобилии жертвы, как у этой скалы. Особенно суеверный ужас вызывала пещера, расположенная в ней. По преданию, пещера эта считалась местопребыванием Эжина – хозяина Ольхона. Никто не имел права приближаться и тем более входить в нее, кроме шамана.

По форме скала двухвершинная и сильно напоминает рисунок Лосола. В ближайшей к берегу скале есть сквозная пещера, в которой проходили шаманские обряды, а позже, после ламаизации бурят, в ней находился алтарь Будды. У подножия скалы сохранились загадочный наскальный рисунок и надпись на санскрите. Монахи верили, что в пещере живет монгольский бог, переселившийся из Монголии в незапамятные времена. Поэтому ламы из всех дацанов Бурятии приезжали молиться туда.

– Да, эта скала заслуживает внимания.

– Я что-то сразу не сообразил вчера, когда записывал. Получается, не зря уточнял у Шулууна, почему он вместо слова «камень» использовал «скала» и говорил, что она находится в Байкале, а не в Ангаре.

– Припоминаю! Шаманская скала действительно больше подходит под описание Шулууна. И то, что она почиталась не только бурятами, но и монголами, подтверждает ваше предположение. Я думаю, вчера нам землекопы не все рассказали. Будем надеяться, что сегодня мы узнаем больше.

В дверь постучали.

– Входите! – громко сказал Краснощеков. Дверь открылась, но вместо ожидаемых копателей мы увидели Карася с каким-то высоким мужчиной. Он был одет в длинное черное кашемировое пальто, из-под которого выглядывал дорогой темно-синий костюм. Приход Вадима был неожиданным. Мы молча ожидали пояснений.

– Знакомьтесь, – обратился он к мужчине, – это те люди, которым я поручил расследование. Как видите, я вас не обманывал.

Мужчина внимательно посмотрел на нас и представился:

– Выгодовский Яков Михайлович. Я прилетел из Москвы для оформления сделки по покупке участка и бани у Шаман-камня. Две недели назад ко мне приехал Николай Опарыш, партнер Вадима, и предложил купить ее. Мы заключили договор купли-продажи и договорились, что я вскоре прилечу в Иркутск, где мы перерегистрируем право собственности на меня. После подписания договора я выдал Николаю всю сумму денег наличными, так как он объяснил, что для сохранения бани необходимо срочно вернуть просроченный кредит банку, который они получили на ее строительство. Я поверил. Но сегодня я узнал, что баня сгорела и партнер Вадима исчез. Поэтому, узнав, что вы занимаетесь этим делом, я решил пойти к вам и расспросить, что вам удалось выяснить.

– Пока можем сказать, что баню подожгли. И то, что друг Вадима билетов в ближайшие полмесяца никуда не покупал: ни на самолет, ни на поезд. Вы точно знаете, что общались именно с Николаем Опарышем?

– Конечно! Мы же с ним раньше виделись в Иркутске.

– А может, это был человек, похожий на него?

– Ну что вы! Это был точно он. У него своеобразная походка, ее не спутать ни с какой другой.

– И что же в ней такого особенного?

– Он немного волочит одну ногу.

– Левую или правую?

– Правую. А может, левую. Просто видел, что не все у него в порядке с походкой.

– Он хромает на левую ногу, – сказал Карась. – Колян – любитель быстрой езды на мотоцикле. Не раз падал и даже ломал ногу. Левую.

– А сейчас он ездит на мотоцикле? – спросил я.

– Нет, говорит, что перерос такой вид транспорта. Он купил себе праворукую «Тойоту».

– Скажите, – спросил Краснощеков у Выгодовского, – вы видели документы на строение и на земельный участок?

– Конечно. Иначе я бы деньги не выдал. Мне он показал свидетельство на право собственности.

– На чье имя?

– Опарыша Николая.

– И вас не удивило, что оно было оформлено только на одного человека, хотя он был сособственником Вадима?

– Нет. Это часто делают по тем или иным причинам. Я подумал, что у них такая договоренность. Тем более он всегда говорил «мы», а не «я». Никаких подозрений, что он совершает сделку без согласия партнера, у меня не возникло.

– А вы знали про сделку? – обратился Краснощеков к Карасю.

– Нет конечно! Я даже не знал, что он все документы оформил. Мне-то он говорил, что наследница ломается и не хочет подписывать без дополнительной оплаты. Мы накопили деньги, и он должен был к ней ехать.

– А где эти деньги?

– У него. Он ведь занимался оформлением.

– Понятно. Тогда для ускорения сбора информации я предлагаю вам, Вадим, вместе с Яковом Михайловичем съездить в Федеральную регистрационную службу. Необходимо сделать запрос о том, кому принадлежит ваш земельный участок и строение на нем. К нам сейчас должны прийти люди, и как только мы с ними переговорим, с вами свяжемся и обсудим, что делать дальше.

Кладоискатели не заставили себя ждать. Лосол показал другую ксерокопию обнаруженного им рисунка у деда. Там были обозначены стрелки, но никаких иероглифов не было.

– Вы решили нам дозированно выдавать информацию? – спросил Краснощеков.

Лосол улыбнулся.

– Там остались только иероглифы, которые мало нужны для поиска.

– Я бы так не сказал, – возразил Краснощеков, – именно они и могут рассказать нам, на что надо обратить внимание при поиске пещеры. Я вам вчера уже говорил, какое большое значение имеют маленькие детали, такие как уровень воды, время года и прочее. Так что вы зря не захватили с собой подлинник.

– Покажи им его, – сказал Шулуун. – Теперь нет смысла что-то скрывать. Надо торопиться. Не за горами зима, а тогда еще целый год придется ждать.

– Скажи, Шулуун, – обратился я к нему, – а ты сам все нам рассказал?

Он покраснел.

– Нет. У меня сохранилась копия рисунка, который соответствует наскальному. Если мы найдем пещеру, то наши рисунки должны будут совпасть почти полностью.

– Почему почти?

– Потому что при их наложении друг на друга выявится разница, которая подскажет, где находятся сокровища. Но главное не в этом. Вчера мы сказали вам неправду. Этот рисунок сохранился не у деда Лосола, а у меня. Когда мой предок Норжон передал ценности шаману и они вместе замуровали их в скале, на ней они обозначили место захоронения. Мой предок перерисовал обозначение и должен был передать Чингисхану, но не успел. Его уже похоронили. Норжон специально нарисовал с изменениями, чтобы было сложнее найти сокровища. На самом деле при наложении рисунков друг на друга соединяются части иероглифов и смысл текста меняется.

– Хитро придумано! – восхитился Краснощеков. – Но у нас появилась другая трудность. Для начала нам надо определиться, у какого Шаманского камня искать вход в пещеру.

– Как это?! – удивился Лосол. – Разве их несколько?

– Вот именно! – воскликнул я. – И мы думаем, что вход в пещеру вы ищете не у того камня, хотя много признаков у них общих. Давайте разберемся вместе. Во-первых, Шулуун вчера все время говорил о шаманской скале, стоящей в Байкале, помните? Так вот, такая скала есть и называется Шаманской. Она находится посередине Байкала на острове Ольхон. Во-вторых, там есть пещера, возле которой на скале имеется древний рисунок. В-третьих, Шаманская скала очень почиталась не только бурятами, но и монголами. Так что мы думаем, что вы производили раскопки не в том месте. При этом мы не исключаем, что под Шаман-камнем тоже находится пещера, но не та, которую вы ищете.

– Но, – продолжил Краснощеков, – можно на все взглянуть и с другой стороны. Шаман-камень стоит в Ангаре, вытекающей из Байкала, то есть тоже в байкальской воде, как говорил Шулуун. Он имеет две вершины – одна выше, другая ниже. В-третьих, по крайней мере три легенды подтверждают, что под камнем имеется пещера, в которую имели право входить только шаманы, и, значит, кроме них, про нее никто не знал. Именно поэтому не сохранились знания о ней. Получается, что полностью сбрасывать со счетов Шаман-камень нельзя. Однако я считаю, что лучше все же начать поиски с Шаманской скалы, так как предполагаю, что в ближайшее время нам производить работы у истока Ангары не дадут правоохранительные органы, которые начнут расследование поджога бани и пропажи человека.

– То есть вы предлагаете прекратить раскопки возле сгоревшей бани? – разочарованно спросил Лосол.

– Именно это я и предлагаю, – согласился Краснощеков. – Но одновременно настаиваю поехать на выходные дни на Ольхон и обследовать Шаманскую скалу и ее пещеру. Возможно, мы найдем то, что ищем. Вы согласны со мной?

В комнате воцарилось молчание.

– Я согласен, – произнес Шулуун. – Тем более что здесь пока копать нельзя, а зима приближается. Но скажите, если понадобится, когда мы сможем на Ангаре вернуться к исследованию берега?

– Думаю, через месяц, если морозы не ударят. Или уже тогда только весной. Не переживайте, мы все успеем!

– Что ж, мы пока пойдем? – спросил Лосол. – Когда и где встречаемся?

– Здесь в субботу в шесть утра, – предложил Краснощеков. – Устроит?

– Устроит, – ответил Лосол.

Когда они ушли, я спросил Краснощекова:

– Как мы сможем поехать, если дело Карася еще не закрыли? Ведь Вадим и банкир ждут окончания расследования.

– Не переживайте. Я думаю, оно подходит к завершению. Многое теперь становится ясным. Все данные за то, что партнер Карася, которого он считал своим другом и которому безгранично доверял, оказался мошенником. Бывает, человек много лет знаком с кем-нибудь и дружит с ним. Он думает, что за это время узнал его. Но затевают совместное дело, зарабатывают первые крупные деньги, и дружба рассыпается как карточный домик. Кто-то начинает считать, что он имеет право на большую долю, чем его партнер. Вначале возникает непонимание, которое перерастает в конфликт. Тогда невозможно договориться и найти компромисс. Так и случилось с Николаем и Вадимом. Опарыш решил сорвать большой куш, подставив своего друга. Он втайне оформил документы, забрал последние деньги у партнера, якобы на взятку наследнице, и одновременно продал баню банкиру.

– Но тогда зачем он ее поджег? Что-то в ваших рассуждениях не сходится. Кроме того, он исчез.

– Как раз все сходится. Я уверен, что он успел еще и застраховать баню на кругленькую сумму и уже, наверное, получить страховое вознаграждение. С такими деньгами он легко найдет себе место под солнцем в любой благополучной стране.

– И неужели не поделится с другом? Ведь еще остался долг перед банком, который надо гасить. Из-за него будут искать Опарыша повсюду.

– Я уверен, что Опарыш и это предусмотрел. Он или убедил Карася оформить кредит на себя, или сделал его поручителем. Поэтому Николая никто искать не будет, просто весь долг взыщут с Вадима.

– Но это же большое свинство! Разве могут так люди поступать друг с другом? – Возмущение переполняло меня.

– Еще как могут! И я думаю, нам с вами предстоит еще немало увидеть подобных случаев в своей практике. А пока давайте передохнем. – Краснощеков пододвинул чашки и разлил в них подогретый чай. Мы молча стали его пить, каждый думая о своем.

Вскоре вернулись Карась с банкиром. Они привезли справку, подтверждающую регистрацию права собственности на имя Николая Опарыша.

– Что нам теперь делать? – спросил банкир.

– Ждать, – ответил Краснощеков. – Я сейчас выясню, подавал ли Николай заявление в полицию о пожаре и успел ли он взять там справку для страховой компании.

– Мы не подавали заявление, – уверенно заявил Вадим. – Колян сказал, что для нас это будет хуже. Ведь мы работали без необходимых на то согласований.

– Я думаю, – возразил Краснощеков, – что он вас в очередной раз ввел в заблуждение. Вы имели разрешение работать. Опарыш специально от вас это скрывал, чтобы успеть закончить свои планы. После регистрации права собственности на недвижимость он, скорее всего, застраховал имущество. Я боюсь, что одновременно с этим он еще его и заложил, получив новый кредит в банке. А затем баню с участком продал Якову Михайловичу. Потом, уничтожив имущество, дополнительно получил страховое вознаграждение.

– Это сколько же он получил денег?! – возбужденно воскликнул Карась, спрашивая то ли нас, то ли самого себя.

– Не беспокойтесь, – нервно ответил банкир, – очень, очень много! Только я ему дал пятьсот тысяч зелеными.

– Сколько, сколько?! – вскричал Карась. – Пятьсот тысяч? А он мне говорил, что вы предлагали всего сто пятьдесят. Вот сволочь!

– Пока рано опускать руки, – вмешался в диалог Краснощеков. – Опарыш уверен, что про его деяния никто не знает. И даже если он попадется, у него будет возможность расплатиться, и, наверное, считает, что в тюрьму его не посадят. Но он ошибается! Люди видели, как он поджигал баню. И за мошенничество ему статья светит. Так что надо постараться найти Николая.

– Да уж не беспокойтесь! – сказал банкир. – Я все сделаю, чтобы вернуть свои деньги.

– Он сам поджег? – удивился Карась. – Этого не может быть! Ведь мы с ним вместе приезжали на следующий день, и он был расстроен. Как такое может быть? И когда ямы начали копать на нашем участке, мы вместе с ним к Черному ходили разбираться. Он что, и ямы сам копал?

– Нет, к ямам он точно не имеет никакого отношения. Это мы можем вам сказать твердо!

– А кто их копал, вы знаете? Зачем их копали?

– Мы выясняем эти обстоятельства. Пока рано еще говорить определенно, – слукавил Краснощеков. – Но мы обязательно разберемся!

В полиции и в страховой компании подтвердили, что Опарыш убедил руководство выдать справку и деньги в сжатые сроки. Как ему это удалось, ответить, никто не смог. И кредит он также успел получить. Оставалось только неясным, как он сумел добраться до Москвы без билета.

На переправе к острову Ольхон пришлось простоять два часа. И хотя туристический сезон заканчивался и через Малое Море стали ходить уже два парома, очередь машин растянулась на полкилометра. Мыс Бурхан находился в средней части западного побережья острова, на территории Прибайкальского национального парка. Тропинка вывела нас на длинный мыс, заканчивающийся крутым спуском к скалам Бурхана. Две скалы, соединенные между собой низиной, поросли яркими красными лишайниками, подчеркивающими белизну мраморных скал. Их вершины слегка были наклонены в сторону Приморского хребта, будто готовились противостоять самым сильным байкальским ветрам.

Странно, что, несмотря на большую историческую значимость Бурхана, Шаманская скала была доступна для свободного осмотра. Ее никто не охранял, и не было выставлено даже никакого ограждения. По дороге к мысу мы обратили внимание на деревянную доску, торчавшую из земли и слегка наклоненную, с надписью:

«Мыс Бурхан – одна из девяти святынь Азии, является земным дворцом владыки о. Ольхон, старшего из Хаатов. Мыс – один из центров шаманского культа. Каждый пришедший сюда надеется на благоволение духов. Но неизменно правило:

«Святое место чистым должно быть».

– Хааты – это высшие духи после тенгриев – божеств высшей реальности, у которой нет ни начала, ни конца, – пояснил Краснощеков.

Вход в пещеру находился в ближней к берегу скале, метрах в десяти над уровнем моря. У подножия лежала осыпь из крупных глыб. Сама пещера была длиной метров двенадцать. За долгие века вода и ветер проточили ее насквозь. Узкий поднимающийся проход с западной стороны Бурхана выводил из пещеры на восточную сторону скалы. В пещере имелся еще один узкий боковой коридор, который был завален обрушившимися скальными обломками.

– Легенды рассказывают, – сказал я, – что шаман, проходя сквозь скалу, вызывал священный трепет у верующих, которые не знали о существовании сквозной пещеры. А простых людей близко к скале не подпускали. Кстати, когда я еще раз просмотрел свои записи, обнаружил еще одну легенду о том, что в пещере какое-то время жил один из воинов Чингисхана, которого потом похоронили где-то недалеко от Бурхана или даже в шаманской пещере.

У Шулууна изменилось выражение лица.

– Мы нашли тебя! Мы нашли тебя! – шептал Шулуун, встав на колени перед скалой и целуя землю.

– Что нашли, кого нашли? – ничего не понимая, переспросил я.

– Мы предка моего нашли!

– Какого еще предка? – удивился я. – Шулуун, тебе плохо? Что случилось?

– Видишь дракона? Смотри там на скале!

Я посмотрел на скалу, но ничего не заметил.

– Коричневую породу видишь? Видишь дракона?

С западной стороны на поверхности мыса был виден природный выход коричневой породы на фоне беломраморной скалы. По-видимому, надо было обладать очень хорошим воображением, чтобы увидеть на скале изображение дракона. Я долго присматривался, пока сам не заметил определенное сходство.

– И что? – спросил я.

– Эта та скала, которую я искал. Видишь, она стоит в Байкале?!

– Вижу. Я очень рад, что мы нашли то, что вы с Лосолом искали.

– А рисунок возле входа в пещеру видел?

– Вытянутый овал, внутри которого горизонтально прочерчена линия и еще две наклонные линии изображены снаружи овала, справа и слева?

– Да!

Шулуун достал из кармана кусок ткани, на которой был изображен такой же рисунок, только наклонные линии проходили сквозь овал и продолжались за ним, образуя крест, похожий на букву «Х». Внутри овала получалось изображение песочных часов на пересекающей их посередине линии. Рисунок напоминал жука с четырьмя длинными ножками.

– Ты понял, что он означает?

– Нет, – признался я.

– Смотри. Овал – это ноль. А восьмерка внутри него, которая получилась путем пересечения линий, означает бесконечность. То есть начался отсчет времени с ноля и может продолжаться вечно, если его не пресечь. Мой предок Норжон, про которого я говорил, на самом деле не вернулся домой. Возвратился его младший брат, который привез этот рисунок. Когда предок передал дары Чингисхана шаману, тот их принял, но не разрешил ему войти в священную пещеру. Тогда Норжон приказал наказать шамана и сам вступил в нее. Никто не знает, что там произошло. Но после этого Норжон отказался из нее выходить. И никто не был в силах его уговорить. Рассказывали, что он не смог расстаться с дарами Чингисхана, но это неправда. Его брат был уверен, что его заколдовал шаман. А затем на наш род пришли многочисленные беды, которые преследуют до сих пор.

Шаманы говорят, что пока кто-нибудь из нашего рода не найдет скалу, где остался мой предок, и не войдет в пещеру, чтобы вымолить прощение духов, так будет продолжаться вечно. Но если скала разрушится, то ничто нам уже не поможет. Поэтому я торопился.

– То есть ты искал не сокровища?! – возмутился Лосол. – Зачем ты мне сказал неправду?

– Я искал пещеру, в которой могут храниться сокровища, поэтому я тебя не совсем обманывал. Но я уверен, что после истории нашего рода, которую ты сейчас услышал, ты не захочешь продолжать их поиск. А теперь мне надо идти. – Он, благоговейно склонив голову, молясь, стал на коленях медленно приближаться к входу пещеры.

– Что будем делать? – спросил Лосол нас с Краснощековым.

– Я думаю, надо прислушаться к словам Шулууна, – предложил Краснощеков. – Проклятие над его родом держится много веков. И было бы нам глупо испытывать влияние священного места на нашу жизнь. Если наша находка принесет ему и его семье покой, то это стоит дороже любого клада. Как ты считаешь, Лосол?

Лосол задумался. Затем на его лице появилась улыбка.

– В конце концов, не в деньгах счастье! А что будем делать с Шаман-камнем на Ангаре?

– Изучать место и историю. Может, действительно там есть пещера. Она многое бы могла рассказать про тех людей, которые когда-то заселяли берега Байкала. Возможно, мы вернемся когда-нибудь к поискам входа в пещеру, и можешь не сомневаться, что это произойдет обязательно вместе с тобой, – сказал Краснощеков.

– Побережье Байкала, – продолжил я, – изобилует ущельями, падями, вдающимися в озеро мысами. И во многих местах встречаются пещеры, только выявленных уже насчитывается более двухсот. Я думаю, что исследование озера принесет человечеству еще немало открытий и находок. Но я хотел бы кое-что уточнить у тебя, Лосол.

– Спрашивайте.

– По какой карте вы искали вход в пещеру на Ангаре? Ведь на той, что показал Шулуун, не было никаких цифр.

– Там было написано иероглифами, что скала с драконом находится на расстоянии пятисот сорока шагов от мыса. Я был уверен, что дракона мы не увидели из-за повышения уровня воды в Ангаре после строительства Иркутской ГЭС. А вход в пещеру мы искали на берегу, потому что река никогда не меняла своего русла в этом месте, и, значит, вход должен был находиться там, где шаманы совершали обряды. На схеме еще отдельно было написано двенадцать шагов. Я подумал, что это расстояние от воды до входа. А баня как раз располагалась в десяти метрах от реки.

– Логично, – согласился Краснощеков, – хотя я думаю, что вход в пещеру не был на виду. Иначе бы про него все знали. Не исключено и то, что вход может оказаться на противоположном берегу Ангары. Ведь расстояние от камня до обоих берегов почти одинаковое и шаги древних невысоких людей были короче, чем сейчас. Люди заметно подросли. Кроме того, за столетия вода могла просочиться через стены пещеры и затопить ее полностью. Может, поэтому и не осталось никаких от нее следов.

– А я думаю, что нам пора ехать домой. Шулуун вышел из пещеры и глаза его сияют. Посмотрите на него – предложил я.

Через три месяца к нам в офис зашел Карась.

– Знаете, где он был?

– Кто? – удивились мы.

– Опарыш. Он, оказывается, все это время скрывался в Красноярске. Его все искали далеко от Иркутска, в том числе и за границей, а он хитрым оказался.

– И как же его нашли? – поинтересовался я.

– Случайно! Представляете, Колян нарушил правила дорожного движения, и его остановили. Гаишнику он почему-то показался подозрительным. Тот пробил через компьютер его документы и выяснил, что Николай находится в розыске. Так его задержали.

– И он вернул деньги? – наивно спросил я.

Вадим нахмурился.

– У него их не оказалось. Все спустил!

– Как это может быть?! – удивился я.

– Он влюбился. Все сделал из-за девушки, а она оказалась аферисткой почище его. Уже через месяц вместе с деньгами исчезла.

– Это типичный финал тех людей, которые хотят жить лучше за счет других, – подытожил Краснощеков.

– Незавидная судьба, – отреагировал я, представляя Опарыша: еще недавно перспективного, сильного и богатого, а теперь опустившегося на самое дно человека.

– А не махнуть ли нам на подледную рыбалку, Владимир Федорович? – предложил Краснощеков. – Мои друзья уже неделю назад организовали «камчатку» – лагерь на льду Байкала. Уверен, что скоро их посетит хороший косяк омуля. Тогда только успевай вытягивай. Неописуемое удовольствие получите!

Загадка старого дома

Однажды, когда теплые лучи весеннего солнца разъедали последние остатки почерневшего снега на улицах Иркутска, мы с Краснощековым традиционно заварили зеленый плиточный чай.

– Скажите, – спросил меня Краснощеков, – задумывались ли вы когда-нибудь о том, что такое время?

– Время? – удивился я. – Ну это все знают. Все человечество живет по времени.

– Это, конечно, так, – согласился Краснощеков. – Но все же какое бы определение понятию «время» вы дали? Попробуйте сформулировать.

Я задумался.

– Для конкретного человека время возникает с момента его рождения. А если вообще сказать, что такое время – это… движение, сама жизнь. Сразу приходят на ум такие слова, как «часы», «скорость». Я думаю, без них нельзя охарактеризовать понятие «время», но…

– Не мучайте себя, – улыбнулся Краснощеков. – На самом деле девяносто процентов человечества никогда не задумываются об этом. Но вы очень близки к ответу. Вы дали характеристики времени и вспомнили о приборе для его измерения. Время, как считают ученые, – это изменение. А часы – прибор для измерения величины изменений, происходящих в мире. Хотя до сих пор нет единого определения времени.

– Но к чему вы начали этот разговор? – удивился я.

– К тому, чтобы лучше разобраться, чем мы с вами занимаемся. С одной стороны, мы живем по времени, а с другой – над временем.

– Как это? – не понял я.

– Когда человек рождается, он не знает о существовании часов и живет во времени. Поэтому – он спит, ест, ходит в туалет, когда хочет. Но его близкие, а потом и все общество вначале рекомендуют, а затем жестко навязывают человеческие ритмы. Ночью ты должен спать, а утром завтракать, принимать душ, идти на работу или учебу. И таким образом человек начинает жить по времени. Улавливаете разницу?

– В общем, да, – согласился я. – Хотя разве это мешает человеку?

– Очень. Ведь тогда он делает не то, что для него лучше, а то, что надо. А это начало потери одаренности и движение навстречу сообществу под названием «как все». И только немногим удается вырваться из стандартов, но именно они и совершают открытия, и встают над временем, изменяя горизонты пространства. И после их смерти их идеи продолжают жить. Вспомните открытие закона земного тяготения Ньютона или теорию относительности Эйнштейна. Я думаю, что наши расследования, затрагивая разные исторические эпохи, с помощью нас соединяют их и становятся над временем. Ведь мы с вами раскрываем тайну веков как машина времени, преодолевая временные пространства и бороздя просторы истории.

– Да, наверное. Трудно лучше сказать!

Неожиданно в дверь постучали. Как бы крадучись вошла молодая рыжая девушка лет семнадцати, в светлой стеганой короткой куртке и высоких сапогах.

– Извините, здесь находится детективное агентство «ФЗО»? – спросила она тихим голосом, с интересом глядя на нас большими глазами.

– Да, – произнес Краснощеков, рассматривая ее. – У вас что-то случилось?

– И да и нет. Меня зовут Рита. Понимаете, прошлым летом я поступила в Иркутский университет и переехала из Братска к бабушке, которая живет на улице Желябова в старом деревянном доме. Она там жила всегда, и я раньше нередко у нее гостила вместе со своими родителями. Несколько дней назад в нашем доме начало происходить что-то странное.

– Что именно? – уточнил Краснощеков.

– По ночам стали появляться какие-то звуки. Я вначале подумала, что это просто мыши, и, может, так оно и есть. Но звуки с каждым днем все ближе к моей комнате, и мне стало очень страшно. Я теперь по ночам не могу спать, ожидая их появления.

– Это, наверное, не к нам, – предположил я. – Вам необходимо обратиться в службу по борьбе с грызунами. Они вам выдадут яды, и проблем не станет.

– А у вас подвал есть? – спросил Краснощеков, не обратив внимания на мою реплику.

– В том-то и дело, что нет. Только имеется небольшое подполье на кухне, но оно расположено в другой стороне.

– Вы одни проживаете в доме?

– Нет. Дом состоит из трех квартир, каждая имеет отдельный вход. Но у нас общий огороженный двор.

– А звук появился с улицы или со стороны соседей?

– Не знаю. Ведь я заметила его не сразу. Просто однажды я готовилась к зачету и долго не ложилась спать. Тогда и услышала его впервые. А затем через несколько дней проснулась от странного звука. Я не могу сказать, на что он похож. Он бывает разным. Но точно он не стоит на месте, а продвигается, усиливаясь по направлению к моей комнате.

– Что по этому поводу говорит ваша бабушка?

– Она мне не верит. Советует меньше смотреть телевизор про вампиров и читать больше хорошей литературы.

– Что ж, дельное предложение! – поддержал я.

– А звук, – спросил Краснощеков, – сильнее за стеной, сверху или снизу?

– Снизу. Но мне кажется, что иногда я слышу скрип потолочин. Хотя какая между ними может быть связь?

– Да, очень странно, – заключил Краснощеков. – Я думаю, мы займемся вашим делом, правда, Владимир Федорович? – Он посмотрел на меня.

Хотя я и не понимал, что могло заинтересовать Краснощекова в рассказе девушки, но согласился. Она в благодарность одарила меня счастливой улыбкой.

– Тогда не будем откладывать решение вопроса, – оживился я. – Давайте пойдем к вам и все посмотрим.

Одноэтажный почерневший большой дом располагался в глубине большого двора на углу улиц Желябова и Декабрьских Событий. Вход в квартиру Риты на фоне остальных выделялся резным высоким козырьком. Входная дверь была массивная, сколоченная из толстых досок. Квартира состояла из двух комнат и кухни, которую разместили в бывшем вытянутом коридоре без окон. Из кухни налево располагалась маленькая комнатка, где проживала бабушка Риты – Клавдия Илларионовна. Сама Рита занимала большую комнату, являющуюся продолжением кухни-коридора, за ней жили соседи. В комнату пробивался солнечный свет через три окна, близко расположенных друг к другу в единственной наружной стене.

– Очень давно, когда дом был единым целым, комната Риты была проходной, – сказала Клавдия Илларионовна. – Напротив входа из кухни и в правом ближнем углу ее комнаты раньше были дверные проходы, которые мы давно заделали, когда дом поделили на три части. С нашей стороны теперь их не видно за толстым слоем штукатурки. А со стороны обоих соседей остались красивые филенчатые двери – они решили их не убирать.

– Почему? – удивился я.

– Не знаю. Наверное, поленились, а может, надеялись когда-то, после моей смерти, занять весь дом. Но им со мной не повезло. – Пожилая женщина улыбнулась. Она выглядела моложе своих восьмидесяти пяти лет. – А до революции весь дом принадлежал моим предкам. Они из купцов были.

– А когда подполье вырыли, при советской власти? – спросил Краснощеков.

– Когда дом на квартиры поделили. Раньше запасы продуктов хранились в соседнем двухэтажном доме. Вы, наверное, обратили на него внимание, когда сюда шли? Он тоже нашей семье принадлежал. Там до революции прислуга жила и кухня располагалась, где еда готовилась для господ.

– Ваши соседи давно поселились?

– В двадцатых годах прошлого века, когда в половине дома разместили какого-то комиссара с семьей, а потом, после их переезда, его квартиру разделили еще на две. Затем много раз соседи менялись. Сейчас в одной квартире уже лет тридцать живут Никитины – пенсионеры. А в другую недавно заехали новые соседи – молодая семья. Я их мало знаю. У них вход в квартиру с противоположной стороны.

– Скажите, – спросил Краснощеков Клавдию Илларионовну, – а вы здесь давно живете?

– Я здесь родилась, – ответила она. – И мои родители жили в этом доме с незапамятных времен.

– С какого года?

– Мой отец родился в тысяча девятисотом году. А до этого его родители жили. Дом наш очень старый, ему больше ста лет.

– Вы в последнее время ничего не замечали странного?

– Если вы о таинственных ночных звуках, про которые говорит внучка, я думаю, что это есть результат ее бурной фантазии. В старом доме шумы не редкость. Наш дом доживает свои последние деньки. Нижние бревна давно уже сгнили. И мыши могут шумно поедать запасы продуктов.

– Вы вообще хорошо слышите?

– Мы же с вами разговариваем.

– Извините. Но вы сами слышали какие-нибудь звуки ночью?

– Бывало. Но еще раз подчеркиваю, что меня это не удивляет.

Мы с Краснощековым осмотрели подполье на кухне. Оно было небольшим, глубиной два с половиной метра. Возле наружной стены располагался небольшой отсек из досок, где хранилась картошка. На стене, ближней к комнате Риты, под лестницей были сделаны полки, на которых стояли в стеклянных банках консервированные продукты домашнего приготовления. Стены были земляные. Потолком служили массивные широкие половицы кухни.

– Скажите, – обратился Краснощеков к бабушке Риты, – вы не будете против, если мы сегодня подежурим ночью у вас в квартире?

– Если это поможет моей внучке успокоиться. – Она улыбнулась. – Хотя я не думаю, что вы что-нибудь обнаружите интересное.

В наше распоряжение предоставили кухню. Мы традиционно заварили зеленый чай с молоком, прихватив его с собой из офиса. Примерно в час ночи Краснощеков достал из кармана свой желтый мундштук и вставил в рот. Увидев мой возмущенный взгляд, он успокоил:

– Не переживайте, Владимир Федорович, я вовсе не намерен курить. Мундштук поможет мне сохранить бодрость духа. Все же по ночам я больше предпочитаю спать, чем ловить преступников.

– Скажите, – обратился я к Краснощекову, – а зачем вы вообще курите?

– Я это делаю крайне редко. Один, иногда два раза в день.

– А разве большая разница: одна сигарета или двадцать? Вы курильщик, и этим все сказано.

– Насколько я понимаю, разница есть. Ведь и змеиный яд может быть полезен в маленьких дозах. Хотя, если честно сказать, я не раз подумывал о том, чтобы избавиться от вредной привычки, и сделал бы это, если бы не мой мундштук.

– Мундштук?! – удивился я. – Вы хотите сказать, что он управляет вами?

– Вы, наверное, заметили, что он сделан из янтаря. Это необычно для наших мест, не правда ли? Мне его подарил сослуживец из Калининграда, который в Афганистане, спасая меня, погиб сам. С тех пор я постоянно его ношу с собой: он и память о друге, и мой талисман.

– Но при этом не обязательно носить с собой сигареты.

– Да, вы правы, – согласился Краснощеков. – Надо об этом подумать.

– Вы слышите?! – вбежала к нам Рита в халатике, подчеркивающем ее юную прекрасную фигурку. – Началось!

Мы прислушались. Со стороны ее комнаты, куда мы тут же прошли, доносилось едва уловимое шуршание. Позже шум стал нарастать. Он напоминал то ритмичные удары часов, то скрип дверей, то звуки работы челюстей грызунов. Периодически он то терялся, то вновь усиливался, медленно смещаясь то больше влево, то вправо. В подполье ощущалась небольшая вибрация. Звуки раздавались до четырех часов утра, затем исчезли.

– Убедились, что я была права? – возбужденно спросила Рита. – А бабушка мне не верит.

– Да, действительно очень странные звуки, – согласился Краснощеков. – Хотя, – он улыбнулся, – я не думаю, что это происки дьявола. Им явно есть земное объяснение.

Наутро мы решили обойти двор. В дальнем углу находился небольшой сарай из свежих досок, на двери которого висел большой замок. Сквозь узкие щели в стене сарая мы разглядели несколько перевязанных белых мешков, стоящих недалеко от входа.

– Кому он принадлежит? – спросил Краснощеков Клавдию Илларионовну.

– Новым соседям, его недавно построили. Они купили дачный участок и в сарае хранят инвентарь и урожай. Хорошие, трудолюбивые молодые люди.

– Я думаю, – обратился ко мне Краснощеков, – пришло время познакомиться со всеми соседями.

Никитины оказались общительными стариками. О странных звуках по ночам они услышали от нас впервые. Других, молодых соседей, дома мы не застали.

– Что вы думаете? – спросил меня Краснощеков по результатам дежурства.

– Можно уверенно сказать, что, во-первых, посторонние шумы в доме действительно имеются, причем их лучше слышно в комнате Риты. Во-вторых, они смещаются в пространстве и, возможно, по направлению к ее комнате, хотя это трудно подтвердить объективно. В-третьих, звук появляется только ночью и длится непродолжительное время. В-четвертых, шумы имеют физическую природу.

– Что ж, прекрасно! – похвалил Краснощеков. – Правда, хотелось бы сделать несколько уточнений. Все же днем мы не проверяли их наличие, так что их ограниченное по времени присутствие в доме носит пока предположительный характер. О природе шума мы тоже пока ничего не можем сказать определенного. Давайте подумаем, что может стать причиной его появления.

– Я думаю, что его могут производить обычные грызуны. Шум может быть и следствием проводимых в ночное время работ коммунальными службами поблизости от дома, например, из-за какой-нибудь аварии. Кроме того, звуки, а также вибрация в подполье могут быть результатом землетрясений, которые не редкость в нашем городе. Я где-то читал, что на Байкале их регистрируют в течение года несколько тысяч и немало сейсмических волн доходит до Иркутска. Но вибрация может быть и результатом работы каких-нибудь механизмов, например отбойных молотков.

– Да, предположительных причин много. Но все их надо проверить. Я могу добавить еще одну – кто-то просто пытается проложить путь в комнату Риты. – Краснощеков улыбнулся.

– А что, правда! – поддержал я шутку Краснощекова. – Может, копает по ночам какой-нибудь Ритин поклонник.

– Может, – согласился Краснощеков, – хотя это был бы очень необычный способ признания девушке в любви.

– Это точно!

Мы осмотрели улицы вокруг двора. Нигде поблизости следов земляных работ не наблюдалось. Двухэтажный деревянный дом, про который говорила бабушка Риты, на половину первого этажа врос в землю – снаружи была видна только верхняя часть окон. Одной стороной он выходил на улицу. Рядом с другими деревянными строениями он выглядел самым старым.

– Удивительно, – сказал я. – Хозяева жили в одноэтажном доме, а прислугу поселили в двухэтажный, который загораживал их от улицы. Странно как-то.

– Я думаю, для этого было несколько причин. Во-первых, прислуги было немало, и думаю, что большой дом имел несколько функций: он был и жильем, и складом, где хранились вещи и продукты, и кухней, где готовилась еда для всех. Да и вопросы безопасности для господ были не на последнем месте.

– Да, наверное, – согласился я.

Вечером мы встретились в офисе.

– Вы обратили внимание на то, что двухэтажный дом так глубоко врос в землю? – спросил меня Краснощеков. – Я покопался в архиве и узнал, почему это произошло. Оказывается, он и дом Риты – единственные в квартале, уцелевшие во время страшного пожара в Иркутске в июне тысяча восемьсот семьдесят девятого года. В Иркутской летописи говорится, что это было большое бедствие для города, началось оно двадцать второго июня. Стоял жаркий и ветреный день. Около четырех часов дня вспыхнул пожар в Глазковском предместье, а в пять часов вспыхнул пожар на Баснинской[1] улице, во дворе, где сейчас слюдяная фабрика. Загорелись амбары, сеновалы, и из-за скученности построек огонь перебросило на смежную усадьбу, а от нее он, подгоняемый ветром, перекинулся на улицу Большую Трапезниковскую[2]. Огонь шел сплошной стеной, остановить его не было никакой возможности. Тучи дыма затмили солнце. Жители, видя, что огненное море разливается именно в их сторону, бросили свои дома и имущество и бежали на берег реки Ушаковки. Всеми овладела паника, думали только о спасении жизни. К ночи догорало уже четырнадцать кварталов, а двадцать третьего июня пожар возобновился, и сгорело еще немало построек. Но, что удивительно, когда огонь уже почти дошел до данного двора, ветер переменил направление, и дома уцелели.

– Повезло! Но что это нам дает для понимания происходящего в квартире Риты?

– То, что эти два дома были построены до тысяча восемьсот семьдесят девятого года и значит, то, что происходит в квартире Риты, может уходить корнями в девятнадцатый век. Поэтому нам надо подробно изучить, кто здесь проживал.

– Но мы можем говорить только о двухэтажном доме. Ведь одноэтажный внутри двора не врос в землю.

– Это легко объяснить. Дорогу по улице много раз подсыпали и асфальтировали, существенно приподняв ее уровень. Кроме того, двухэтажный дом тяжелее, и под его весом нижние прогнившие бревна могли просесть. А дом господ находился внутри двора, и, следовательно, уровень земли существенно не менялся.

– Логично, – согласился я.

В этот вечер мы наконец-то застали дома молодую пару – соседей Риты.

– Давно вы переехали жить сюда? – спросил Краснощеков хозяина квартиры Льва – молодого человека лет тридцати.

– Около года. Раньше мы жили на окраине города. Но мама моей жены с нами обменялась, и мы переехали. Мы работаем недалеко отсюда.

– Говорят, что у вас есть дача?

– Да, ее приобретение по времени почти совпало с переездом. Мы во дворе построили небольшую кладовку, для хранения садового инвентаря. Соседи не возражали.

– А что вы можете сказать о ночных шумах? – спросил я.

Показалось, что парень немного смутился.

– Что вы имеете в виду?

– По ночам вы не слышите какие-нибудь странные звуки?

– По ночам?! – удивился парень. – Нет, мы с женой крепко спим. За день так устаем, что едва ноги доносим до дома. Перекусим – и сразу спать.

– А в кладовке, кроме инвентаря, что храните? Урожай? – спросил Краснощеков.

– Что вы, какое там. Мы ведь купили неразработанный земельный участок. Сами знаете, пока раскорчевали, землю перекопали, и зима наступила.

– Тогда что вы держите в мешках, которые стоят в сарае?

– В мешках? – смутился парень. – В сарае? – Глаза его забегали.

– Вы уж извините, – сказал Краснощеков. – Мы случайно заглянули к вам в кладовку.

– Ах, эти, – наигранно засмеялся парень. – Там стоят удобрения. Навоз. Мне родственники из деревни его привозят.

– Какой, коровий или конский? – зачем-то уточнил Краснощеков. – Я тоже хочу удобрить землю на своем участке и не знаю, какой лучше выбрать. Это ведь дело не простое. Он бывает свежим, и тогда можно весь урожай погубить. Кстати, вы не боитесь пожара, ведь если навоз не высох, может воспламениться, и тогда труба дело – кладовка сгорит. А там и до дома пламя может добраться. Вы не покажете нам его?

– Вам показать? – удивился парень. – Зачем? Нет, он точно сухой и старый. Хотя, если вы считаете нужным… – Он стал обшаривать свои карманы. – Извините, я ключи случайно оставил в машине, – было видно, что парень расстроился, – а она в гараже. Я покажу вам завтра, если у вас к мешкам останется еще интерес.