Многогранники бесплатное чтение

Глава 1

Ты – многогранник, и я – многогранник.

На экране телефона высветилось: «Ты скоропостижно скончалась».

Следом телефон пиликнул во второй раз: «?»

Машу бесила Димкина привычка досылать знаки препинания отдельно. И Димка бесил. И помада, которая не желала выкручиваться. И мамино платье, которое оказалось ей впору, но немилосердно открывало острые Машины коленки, отчего их все время хотелось обтянуть подолом, но ткань не давалась.

– Мария, Димитрий звонит в домофон, – раздался мамин голос. – Ты скоро?

– Бли-и-ин, – простонала Маша и, схватив телефон, надиктовала: – Пять минут. Еще раз меня дернешь – убью.

Через секунду в ответ пришел ржущий смайлик.

Маша отступила на шаг от зеркала и, окинув взглядом свое отражение, попыталась утешиться мыслью, что не нравится она себе исключительно потому, что вообще не носит платьев. Утешение вышло слабым.

– Маш, ну ты тут до вечера будешь? – Мама заглянула в комнату.

– Да! – отрезала Маша, натягивая очередной бабушкин шедевр – кружевной жакет.

Мама была права: белый жакет отлично подошел к темно-серому платью, но это же все равно платье!

– Мам, ну посмотри на меня! – в отчаянии воскликнула Маша и неловко повернулась вокруг своей оси. Подол закрутился, открывая ноги еще сильнее. Маша его поймала и вновь попробовала прикрыть колени. – Ну куда мне платье?

– Машка, прекрати! У тебя прекрасные ноги. Иди уже, а то Волков твой там насмерть табаком отравится.

– А может, мне не идти? – Маша поплелась по коридору, неся мамины праздничные туфли за каблуки. – Крестовский был явно не в себе, когда раздавал приглашения. Он даже имени моего не помнит. Он это приглашение на мою парту по ошибке положил. А имя мое там тоже случайно написалось. Ма-а-ам!

Когда мама не ответила, Маша обернулась и увидела, что та стоит, засунув руки в карманы домашнего платья, и хмурится.

– Я совсем плохо выгляжу? – обреченно спросила Маша и, поставив туфли на пол, сунула в них ноги.

Мама помотала головой и, подойдя, поправила кулон на Машиной шее.

– Нет, ты у меня самая красивая. А Крестовский… Роман не пригласил бы тебя, если бы не хотел видеть.

Маша в очередной раз отметила, что мама произносит эту фамилию почти скороговоркой, будто хочет быстрее от нее отделаться и больше с ней не сталкиваться. Маша и сама была бы не прочь не сталкиваться ни с фамилией, ни с ее обладателем.

Мама повесила Маше на плечо сумочку, сунула в руки сверток с подарком и почти силой выставила ее за дверь.

Димка сидел на спинке скамейки и крутил в руках зажигалку. Увидев Машу, он спрыгнул на землю и щелчком отправил в урну недокуренную сигарету. Маша в очередной раз попыталась обтянуть подол и почувствовала, что краснеет, особенно когда Димка окинул ее оценивающим взглядом.

– Прекрати! – прошипела Маша.

– Хочется выразить свой восторг нецензурно, – вынес вердикт Димка и, разглядывая Машины ноги, добавил: – Можно?

– Можно, – разрешила она. – Только про себя.

Димка усмехнулся и широким жестом указал на темно-синюю «ауди», припаркованную напротив подъезда. Водитель, заметив это, завел мотор. Маша поймала себя на мысли, что вновь хочет прикрыть колени. Вместо этого она оглянулась и отыскала взглядом окно с синими занавесками на пятом этаже. Мама, конечно, стояла там. Маша ей помахала, мама помахала в ответ. Димка проследил за ее взглядом и вежливо кивнул, почти беззвучно прошептав:

– Здрасте, Ирина Петровна.

Маша прыснула, а Димка простонал:

– Блин, нам же третью главу «Театра» к понедельнику?

Маша нервно рассмеялась и, забравшись в машину, сказала:

– Только не говори, что каждый раз при виде моей мамы ты вспоминаешь про домашку, которую все равно не будешь делать.

Димка захлопнул дверь и, откинувшись на сиденье, протянул ей жвачку. Маша помотала головой, тогда он закинул пластинку в рот и произнес:

– Ее домашние задания я делаю всегда. Не гони. Их ваще все делают. Попробовали бы не…

– Не такой уж она и монстр.

– Угу, – буркнул Димка и обратился к водителю: – Поехали.

Водитель молча кивнул, и машина тронулась. Маша вздохнула, понимая, что ей ведь еще предстоит подарок Крестовскому вручать.

– Чего вздыхаешь? – вдруг очень серьезно спросил Димка, повернувшись к ней.

Когда он смотрел вот так, прямо и внимательно, она почему-то всегда немного смущалась.

– Я не хочу ехать на этот праздник, – озвучила она то, что так и не решилась сказать маме.

Димке сказать об этом оказалось гораздо легче. Ведь именно он был причиной этого нежелания.

– Почему? – все так же серьезно спросил Димка и тут же предупредил: – Только не ври, что исключительно из солидарности со мной.

Маша окинула Димку внимательным взглядом. В институт он ходил в джинсах и толстовках, поэтому видеть его сегодня в костюме было жутко непривычно. Немного примиряло с реальностью то, что темные волосы, как всегда, торчали в разные стороны, будто Димка только отлепился от подушки.

– Потому что я буду там чувствовать себя дурой.

– Почему? – Димка наклонился к ней, впиваясь взглядом в ее лицо.

– Дим, ну ты же сам все понимаешь. Где я, а где вся наша группа?

– Ты со мной в машине, а группа… – Димка бросил взгляд на массивные часы на запястье, – уже явно на яхте.

– Не придуривайся! – нахмурилась Маша, а когда Димка насмешливо поднял бровь, прошипела: – Потому что я в мамином платье, потому что в первый раз на этих дурацких каблуках! Выгляжу идиоткой, чувствую себя так же.

Маша зло откинулась на сиденье и вновь потянула подол, стараясь прикрыть колени.

Димка наклонился вперед и внимательно посмотрел на ее туфли.

– Ну да. Нелегко, наверное, – посочувствовал он, а когда Маша прищурилась, добавил: – Хватит гнать, Машка! Что б я понимал в тех платьях, но тебе, по-моему, идет.

– Там все будут на стиле, при макияже. Шилова будет блистать…

Машка запнулась, когда поняла, что выдала Димке настоящую причину своего беспокойства. Она прекрасно понимала, что не была ровней девушкам из своей группы. Те проводили новогодние каникулы, катаясь на сноубордах в Альпах, ездили в языковые лагеря, могли отпраздновать день рождения в Париже, как Шилова в прошлом году. Маша убеждала себя, что ее это не задевает, но как же трудно было смириться с реальностью, которая заключалась в том, что Маши в их мире не было, потому что лето она проводила на даче, а на сноуборде стояла один раз в жизни, и то потому, что Димка вытащил ее на базу в Подмосковье. Димка, в сущности, был единственной точкой соприкосновения ее мира с миром ее одногруппников. Он сам был из их мира. Только по неведомой ей причине презирал все то, что они ценили, порой делая это чересчур демонстративно. К слову сказать, если бы не Димка, одногруппники ее вряд ли бы вообще замечали. Но извечное стремление хороших девочек к плохим мальчикам делало свое дело, и порой ухоженные красавицы, окутанные ароматами дорогого парфюма, подсаживались к Маше и пытались выяснить что-нибудь о ее единственном друге. Это всегда были очень неловкие моменты.

После слов про Шилову уголок Димкиной губы дернулся, а сам он снова откинулся на спинку сиденья и отвернулся к окну. Маша дико не любила такие перепады его настроения. Это означало, что он взвинчен, а значит, может опять что-то выкинуть.

– Ну прости, что я такая мнительная дура, – примирительно произнесла она, думая, что для Андрея – Димкиного водителя – каждая их поездка похожа на бесплатный цирк.

Димка провел рукой по волосам, взъерошив челку, и вновь повернулся к ней:

– Ты реально считаешь себя хуже пассии Крестовского?

Теперь отвернулась Маша, понимая, что спор зашел в тупик. Она считает. Димка – нет. Шилова крутилась вокруг него весь первый семестр в прошлом году, пока к ним в группу не заявился Крестовский. Димка его сразу невзлюбил. Маша сначала решила, что из-за Шиловой, которая забила на игнорировавшего ее заигрывания Димку и переметнулась к новенькому, но потом поняла, что дело в чем-то другом. Слишком незамутненно Димка не переваривал блистательного Крестовского.

До пристани доехали в молчании. Димка посматривал на часы, будто боялся опоздать – хотя на Машиной памяти его никогда не волновали такие вещи, – иногда тер висок, из чего Маша заключила, что его бессонница опять вернулась, а с ней – и мигрени, которые почти не снимались лекарствами; и все это вкупе с самим праздником предвещало ей отвратительный вечер.

Настоящую яхту Маша видела вблизи в первый раз. Она возвышалась у причала, а на ее темно-синем глянцевом боку красовалась надпись «Рене». Похоже, ждали только их, потому что на причале больше никого не было, и, судя по звукам, доносившимся с яхты, веселье там уже началось. Если бы Маша собиралась чуть быстрее, они бы с Димкой успели затеряться среди прочих гостей.

Димка похлопал себя по карманам, будто хотел закурить, и при этом едва не уронил подарок.

– Что ты даришь? – спросила Маша вполголоса, стараясь не смотреть на яхту.

Димка, нашедший наконец зажигалку, рассеянно на нее оглянулся:

– Самолет. А ты?

– Самолет? – Маша посмотрела на коробку средних размеров, которую Димка прижимал локтем к боку.

– Крестовский коллекционирует самолеты. Причуда такая.

– Надеюсь, не настоящие, – усмехнулась Маша.

Димка шутку не поддержал, что было для него нехарактерно. Молча протянул ей руку, помогая перешагнуть через цепь, ограждавшую пристань. Маша боялась поднять взгляд на яхту, зная, что оттуда они с Димкой видны как на ладони, при этом ни один из них даже не делает вид, что торопится.

– А у меня Акройд. Shakespeare: The Biography.

– Узнаю руку Ирины Петровны, – наконец улыбнулся Димка.

– Ну не самой же мне было придумывать подарок. Я же его совсем не знаю. Кстати, а как ты узнал про самолеты?

Осведомленность Димки о вкусах Крестовского в самом деле стала для Маши неожиданностью. Но услышать ответ ей было не суждено, потому что с яхты раздался мужской голос:

– Ну наконец-то! А я уже все телефоны Сергею оборвал!

Маша задрала голову и с удивлением увидела рядом с Крестовским высокого мужчину. То, что это Крестовский-старший, не вызывало сомнения. Они были удивительно похожи с сыном. Те же каштановые волосы, те же карие глаза и улыбка совсем как у Крестовского.

– Здрасьте, дядь Лёв, мы в пробку попали, – нагло соврал Димка и, бесцеремонно схватив Машу за руку, потащил ее по трапу.

Маша растянула губы в вежливой улыбке, пытаясь сообразить, что сейчас произошло. «Дядь Лёв?»

Димка ступил на палубу первым и тут же оказался в объятиях Крестовского-старшего.

– Димыч! Вымахал-то как! – произнес мужчина, крепко прижав Димку к себе и взлохматив тому волосы на затылке.

Маша впервые заметила, что Димка правда почти догнал ростом Крестовских.

– А это?.. – вопросительно приподнял брови отец Крестовского.

– Это Мария, моя девушка.

Маша едва не поперхнулась воздухом от неожиданности, однако улыбаться не перестала.

– Добро пожаловать, Мария! Очень рад знакомству. Лев.

– А отчество? – невпопад ляпнула Маша, хотя собиралась всего лишь сказать «очень приятно».

Лев расхохотался и хлопнул Димку по плечу, будто нашел Машину реплику невозможно забавной.

– Просто Лев.

– Даже стареющий Лев остается львом, – пробормотал Димка, и Маше показалось, что Крестовский-младший одновременно с ним закончил эту фразу.

Лев же посмотрел на Димку, потом на сына, после чего крепко обнял Димку еще раз и произнес:

– Спасибо, что пришел. Отдыхайте.

Он улыбнулся Маше и поспешил вглубь яхты, откуда секунду назад послышался визг.

– Поздравляю, – не глядя на Крестовского, сказал Димка и ткнул тому подарком в живот.

Крестовский, вероятно, этого ожидал: с легкостью перехватил коробку и ровным голосом сказал: «Спасибо». Димка расправил плечи и ушел вслед за Львом, бросив Машу одну.

– Ну что, Роман Львович, трогаемся? – весело уточнил подошедший мужчина в таких белых футболке и брюках, что Маша невольно отвела взгляд. На ярком солнце смотреть на это было невозможно.

– Да, спасибо, – отозвался Крестовский и протянул руку Маше.

Та уставилась на его руку. Повисла неловкая пауза.

– Для того чтобы мы могли отчалить, нужно убрать трап, а на нем стоишь ты, – пояснил Крестовский, и Маша почувствовала, что краснеет еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уж больше.

Она неловко положила на протянутую ладонь подарок и поднялась на борт, проклиная свое неумение общаться с людьми. Ну подумаешь, Крестовский. Обычный человек ведь. Чего она так дергается?

– Спасибо, – невозмутимо произнес Крестовский и указал рукой с Димкиным подарком в сторону лестницы.

Однако не успела Маша сделать и шага, как по ступенькам спустилась Шилова. Вот уж кого Маша хотела сегодня видеть меньше всего. Даже меньше именинника.

– Рома, ты где? Там без тебя не начинают.

Голос у Шиловой был низкий и сиплый. Маша поначалу думала, что дело в чрезмерном курении, а потом случайно узнала, что Юлю неудачно прооперировали, повредив связки. Об этом свидетельствовал тонкий шрам над загорелыми ключицами. Маша очень пожалела, что узнала правду, потому что не любить Шилову стало сложнее.

– Привет, а ты без Волкова? – спросила Шилова, заметив Машу.

«А ведь Димка по-прежнему интересен Шиловой», – подумала Маша, вслух же сказала:

– Привет. С Волковым, просто он уже там. – И покосилась на Крестовского.

Тот разглядывал Димкин подарок так, будто пытался угадать, что там. Кажется, будь в нем поменьше воспитания, он бы уже тряс коробкой возле уха.

Шилова убрала с лица прядь длинных светлых волос, звякнув браслетом. Маша отметила, что зря так волновалась, ожидая вечерних нарядов. На Шиловой было довольно простое белое платье и белый же кардиган. Сидело все, конечно, безупречно, но с Шиловой всегда так. Говорили, что все ее вещи шьются на заказ. Девочка, запрятанная глубоко внутри Маши, немного этому завидовала. Особенно сейчас, когда на ней было мамино платье и связанный бабушкой жакет.

– Ух ты! – Шилова спустилась с последней ступеньки и неожиданно ухватила Машу за полу жакета. – Какая винтажная штучка. Где купила?

Маша перевела нервный взгляд на Крестовского, который перестал изучать подарок и смотрел теперь на Машин жакет. По его лицу, как обычно, было непонятно, о чем он думает. Маша сжала челюсти и посмотрела на Шилову, ожидая насмешки, однако та выглядела вроде бы даже заинтересованной.

– Бабушка связала, – с вызовом ответила Маша.

– Круто. А моя бабушка не вяжет, – в голосе Шиловой прозвучало подобие сожаления.

– Сочувствую, – процедила Маша, так и не определившись, издевается Шилова или нет.

Хотелось плюнуть на все и пойти домой, но яхта со странным именем «Рене» уже отошла от берега.

– Идемте! – Шилова первая поднялась по ступеням.

Крестовский – черт бы побрал его воспитание! – не двинулся с места, и Маше пришлось идти за Шиловой, думая о том, что Крестовский поднимается за ней, а она в платье, и у нее тощие ноги, а заодно бесится, недоумевая, с чего ее вообще это волнует.

На верхней палубе было многолюдно. Маша негромко поздоровалась, несколько человек даже услышали и ответили. Крестовский протиснулся мимо застывшей Маши, слегка задев ее плечом и вежливо извинившись. Маша вдруг поняла, что за сегодняшний день Крестовский сказал ей больше слов, чем за все время совместной учебы.

Предатель Димка отыскался быстро. Он стоял со Львом у противоположного борта спиной к остальным. Отец Крестовского обнимал Димку за плечи и что-то ему говорил. Маша не решилась их побеспокоить. Вместо этого осмотрелась.

Обнаружив в первый учебный день на своей парте приглашение на день рождения Романа Крестовского, она решила, что это какая-то шутка. Однако на открытке с черно-белой фотографией яхты «Рене» почерком Крестовского было написано ее имя. Только заметив такие же приглашения у остальных одногруппников, даже у Костика, которого все обходили стороной из-за его жуткой привычки грузить собеседников бесконечными теориями заговора, Маша успокоилась. Крестовский просто пригласил всю группу. Это было немного странно, потому что сам он почти ни с кем не общался. Разве что с Шиловой и ее подругами. Вообще их группа была на редкость недружной. Не было даже намека на студенческое братство, о котором так мечтала Маша. Раньше ей казалось, что стоит вырваться из школьных стен, где к ней намертво прицепилась репутация зубрилы, как все сразу изменится. Она думала о студенческих вечеринках, о друзьях, с которыми у нее будут общие интересы: ведь не зря же они выбрали одну специальность, – но жизнь быстро показала, какой наивной дурой была Маша Рябинина.

Мама была против поступления Маши в этот вуз, хотя сама оканчивала именно его и уже больше десяти лет там преподавала. Она уверяла, что Маше никогда не стать своей в этой среде. Но Маша, очень гордившаяся мамой, приехавшей в свое время из маленького городка в столицу и сумевшей безо всяких связей поступить в престижный вуз на бюджет, хотела повторить ее успех. Да и, по правде сказать, на платное отделение денег в их семье все равно не было. Несмотря на статусность вуза, зарплата у мамы была весьма средней. Что уж говорить об отце, служившем скрипачом в театральном оркестре?

Поначалу Маша была уверена, что все же сумеет найти друзей, для которых достаток ее семьи не будет иметь значения. Отчасти эта наивность подогревалась появлением в ее жизни Димки, которому было совершенно наплевать на всю ту шелуху, которой заполняли свои «инстаграмы» золотые детки.

Но реальность подтвердила мамину правоту. Никто из одногруппников Машу специально не унижал, однако она чувствовала разницу в их стиле жизни буквально кожей. Ей отчаянно хотелось быть выше обид и мелочной зависти, но не получалось. Особенно при взгляде на ту же Шилову, которой до Маши не было никакого дела. Например, сейчас та, цепляясь за локоть Крестовского, сняла туфлю, что-то из нее вытряхнула и вновь надела, не переставая о чем-то рассказывать стоявшим рядом подружкам. И вышло у нее это так естественно и красиво, как Маше никогда не повторить.

– О, Рябинина!

Мысленно застонав, Маша повернулась к Костику, приготовившись слушать очередную теорию. Судя по румянцу на щеках и блестевшим глазам, тот уже успел выпить. Маша вздохнула и, стараясь не терять из поля зрения Димку, выпала из жизни на ближайшие сорок две минуты. Заткнулся Костик, только когда всех пригласили спуститься к столу. До этого, кажется, были какие-то конкурсы. И, кажется, Крестовский даже позорно проиграл в какой-то викторине на знание отечественного кинематографа. Еще бы. Он, небось, в своей Англии и фильмов-то русских не смотрел.

Маша вместе с Костиком направилась к лестнице, возле которой стоял именинник, дожидаясь, пока гости покинут палубу. Димки уже не было. Поскольку Лев явно взял над ним шефство, Маша решила, что можно выдохнуть. Вряд ли в ближайшее время Димка что-нибудь учудит.

У Крестовского зазвонил телефон, и он, ответив, затарахтел на английском с такой скоростью, которой Маша в нем и не подозревала, – обычно он говорил спокойно и неторопливо, чем ее тоже раздражал. Сама она говорила быстро, часто даже не успевая подумать.

Костик, проходя мимо Крестовского, фамильярно хлопнул того плечу, на что в обычном своем состоянии вряд ли бы решился. Однако Крестовский отреагировал вполне адекватно, улыбнулся и, не прекращая разговора, хлопнул Костика по плечу в ответ. Маша же неожиданно для самой себя остановилась и принялась разглядывать не обращавшего на нее внимания именинника.

Он был высоким. Выше Димки. Кажется, занимался каким-то спортом, потому что на физкультуре в командных играх был одним из лучших. Если бы они хоть раз попали с Димкой в одну команду, у соперников не осталось бы шансов. Но они принципиально оказывались по разные стороны, и каждая игра выливалась в нешуточное противостояние. Особенно в контактных видах спорта. В результате кто-то из них обязательно оказывался с содранными локтями или коленями и даже порой с разбитым носом. Чаще всего это был Крестовский. Поначалу Маша думала, что это потому, что Димка спортивней и сильней, а потом поняла, что в Димку будто кто-то вселялся, стоило Крестовскому оказаться поблизости. Крестовский тоже вел себя странно. За столько месяцев он ни разу не врезал Димке за провокации, просто изредка тоже сбивал его с ног и не помогал подняться. Однажды Крестовский особенно сильно сбил Димку и даже протянул ему руку, но Димка по протянутой руке ударил, на том и разошлись.

Димка вопросы о Крестовском игнорировал, а с самим Крестовским Маше даже в голову не пришло бы заговорить, поэтому она смирилась с тем, что так ничего и не узнает. А сегодня вдруг оказалось, что отец Крестовского не просто знаком с Димкой, а явно очень хорошо к нему относится. Маша пообещала себе, что не отстанет от Димки, пока не докопается до правды.

Крестовский наконец обернулся, заметил Машу, тут же извинившись перед собеседником, прервал разговор и засунул телефон в карман светло-серых брюк. Некоторое время он безо всякого выражения смотрел на Машу, а потом произнес:

– Все внизу.

– Я знаю. Просто любовалась видом.

Крестовский рассеянно оглянулся и провел рукой по волосам. Налетевший ветер заставил Машу поежиться и запахнуть жакет. Крестовский тоже втянул голову в плечи. Тонкая рубашка с коротким рукавом вряд ли спасала его от холода.

– Ты спускаешься или побудешь здесь? – обратился он к ней и, не дождавшись ответа от впавшей в ступор Маши, добавил: – Я могу попросить официанта накрыть тебе ужин на палубе.

– Для одной меня? – искренне удивилась Маша.

– Можно для одной, можно с… Волковым. Как хочешь.

Перед Димкиной фамилией Крестовский чуть запнулся. Маша же в очередной раз поразилась различию в их мирах. Он вот так, просто, предлагал напрячь обслуживающий персонал, чтобы организовать еще один мини-банкет.

– Ты не обязана идти ко всем, если тебе там некомфортно, – добавил Крестовский.

Маша посмотрела на его лицо, стараясь понять, не шутит ли он. Однако он выглядел вполне серьезным. И немного замерзшим.

– Нет, я… спущусь, – решила Маша и прошла мимо него к лестнице, думая о том, что странным образом Крестовский умудрился заметить, что ей некомфортно, хотя ей всегда казалось, что он и имени-то ее не помнит.

На середине лестницы она внезапно остановилась и, быстро развернувшись, выпалила:

– Ты хоть знаешь, как меня зовут?

Не ожидавший этого Крестовский затормозил и ухватился обеими руками за поручни. Несколько секунд он смотрел на Машу сверху вниз, а потом медленно и четко произнес:

– Рябинина Мария Юрьевна.

– Ах да! Ты же подписывал приглашения, – произнесла Маша, пряча за раздражением неловкость.

Зачем она это спросила? Можно подумать, ей не все равно. Вот только в голове билась мысль, что отчества в приглашении не было. И фамилии – тоже.

Чувствуя себя полной дурой, Маша сбежала по лестнице, быстро прошла в ту часть салона, где был накрыт стол, и плюхнулась на свободное место рядом с Димкой.

Крестовский занял место во главе стола. По одну руку от него сидел Лев, по другую – Шилова.

Поскольку ведущий, мучивший всех конкурсами наверху, на время угомонился, а сам именинник не требовал внимания к своей персоне, разговор за столом распался на отдельные беседы. Маша повернулась к Димке и невольно нахмурилась. Она ожидала, что после разговора со Львом, которого Димка явно хорошо знал и которому вроде бы даже обрадовался, настроение у друга улучшится, однако тот встретил ее хмурым взглядом.

– Ты зачем там с Крестовским оставалась?

В голосе Димки послышалась едва сдерживаемая злость.

– Где «там»?

– На палубе! Костик спустился, а ты осталась.

– Дим, ты что? – искренне удивилась Маша. – Крестовский разговаривал по телефону, а я просто смотрела на окрестности. Я первый раз на яхте.

– С кем он разговаривал? – наклонившись к самому ее уху, спросил Димка.

– Да я откуда знаю? – шепотом возмутилась Маша. – Он тарахтит на английском как пулемет.

Димка резко от нее отодвинулся и, схватив стоявший перед ним стакан, залпом его осушил. Маша поморщилась. Он обещал сегодня не пить, но, кажется, все пошло не по плану.

– Это сок. Не надо на меня так смотреть! – не поворачиваясь к ней, процедил Димка.

– Хорошо, – ответила Маша и положила себе первый попавшийся салат.

Подцепив вилкой креветку, она невольно бросила взгляд на именинника. Тот, наклонившись к столу, внимательно слушал Валерку, который сидел от него через пару человек. Когда находящаяся между ними Шилова начала смеяться какой-то шутке Льва, Крестовский-младший поморщился и склонился еще ниже, рискуя испачкать свою пижонскую рубашку. Наконец он рассмеялся и, помотав головой, что-то ответил Валерке, а Маша вдруг поймала себя на мысли, что, возможно, Крестовский почти не общается ни с кем не из-за снобизма. Разве стал бы сноб сейчас так внимательно и сосредоточенно слушать Валерку – второго после Маши ботана в группе?

– Хватит уже любоваться, а, – раздраженно буркнул Димка, и Маша, вздрогнув, отвела взгляд.

– Я не любуюсь, – спокойно ответила она. – Просто вдруг подумала, что ему сложнее говорить на русском, чем на английском. Он же много лет там прожил, кажется, да?

– Он там родился, – неожиданно ответил Димка и, прижав пальцем столовый нож, стал возить им по скатерти.

Значит, они вправду давно знакомы. Но откуда тогда столько злости?

Маша накрыла ладонью Димкину руку, пока он не снес посуду со стола, и, наклонившись, прошептала, повторяя слова Крестовского:

– Ты не обязан здесь быть, если тебе некомфортно. Мы можем уйти.

О том, что Крестовский предлагал организовать им столик на двоих, Маша решила благоразумно умолчать.

Димкина рука под ее ладонью замерла, а сам он поднял голову и посмотрел на нее в упор. Он успел снять пиджак, и его глаза, оттененные голубой рубашкой, приобрели какой-то фантастический сине-зеленый оттенок. Маша подумала, что, пожалуй, Шиловой есть отчего вздыхать, несмотря на наличие Крестовского под боком. Все-таки у Димки была яркая внешность. Пожалуй, даже слишком.

Внезапно она почувствовала, что за ними кто-то наблюдает, и бросила взгляд на дальний край стола. Крестовский тут же отвернулся. Димка же наконец отмер и, взяв Машу за руку, потащил ее прочь из салона.

На верхней палубе гулял ветер, и выбежавшему без пиджака Димке наверняка было холодно. Маше – точно было. Но она молча куталась в жакет, гадая, что случилось на этот раз.

– Ты говоришь, в первый раз на яхте? – громко спросил отошедший к самому борту Димка.

Маша кивнула, хотя было понятно, что ответа от нее не требуется.

– Ну, тогда смотри.

Димка быстро подошел к ней и, схватив за плечи, развернул в сторону носа:

– Яхты бывают парусные и моторные. «Рене» – моторная. Вон там кокпит. На главной палубе салон, который мы так невежливо покинули. По отдельным трапам можно спуститься к гостевым каютам. Хочешь, покажу?

Он резко развернул Машу к себе, отчего она едва не упала.

– Разгоняется, насколько я помню, до двадцати пяти узлов. Хотя могу врать. – Димка был похож на экскурсовода, только очень нервного.

– Дима, – позвала Маша, касаясь дрожащей рукой его холодной щеки, – что случилось?

– Левый борт, – вместо ответа объявил Димка, отпуская Машины плечи, и добавил, указав на диванчик: – И место для коктейля.

Он подошел к дивану и остановился у него, словно не решаясь сесть. А потом вдруг рванул к борту и, одним махом запрыгнув на него, уселся лицом к Маше. Машино сердце замерло.

– Слезь, пожалуйста. Ты можешь упасть.

Димка отклонился назад, держась руками за борт, и Маша едва не заорала. Он же, вывернув шею, посмотрел вниз.

– Вода ледяная, – попыталась воззвать к его разуму Маша.

– Я не упаду в воду. Там нижняя палуба.

– Дима, хватит! – крикнула Маша, однако подойти не решилась.

– Моя мама обожала «Рене». Она помогала дяде Лёве все здесь обустраивать. И вот это место для коктейля было ее любимым.

Маша невольно шагнула вперед, но снова замерла, опасаясь приближаться. Димка никогда не говорил о родителях. Напрасно сгоравшие от любопытства одногруппницы вроде Шиловой пытались выспросить у Маши подробности. Она их просто не знала. Знала лишь, что он живет с дядей и младшей сестрой, которая находится на домашнем обучении и сутками зависает в интернете, почти не выходя в реальный мир. Димка в реальный мир выходил, но иногда совершенно не мог в нем находиться. Как сейчас.

– Расскажи, если хочешь, – предложила Маша, делая еще один осторожный шаг вперед.

Димка помотал головой и качнулся назад. Маша невольно вскрикнула.

– Обними меня, – вдруг попросил он, и она бросилась вперед, едва не упав на дурацких каблуках.

Крепко обхватив его за плечи, Маша подумала, что, если он сейчас отклонится, они упадут оба, потому что он больше не держался за борт – он изо всех сил держался за нее. Но ей почему-то не было страшно. Все казалось каким-то ненастоящим.

Димка сорвано дышал ей в шею, будто старался сдержать слезы, и Маша чувствовала, как ее накрывает невыносимым сочувствием. У нее были мама и папа. У Димки же – только память.

Вдруг кто-то резко навалился на Машино плечо, и Димка, потеряв равновесие, начал заваливаться назад, увлекая Машу за собой. Однако не успела она толком испугаться, как этот кто-то обхватил их обоих за плечи и втащил обратно на палубу. Нога на дурацком каблуке подвернулась, и, если бы ее не держали сразу две пары рук, Маша точно упала бы.

Выпрямившись, Маша оглянулась на того, кто держал их мертвой хваткой. Лев Крестовский кривил губы в улыбке, но в его глазах притаился испуг.

– Димыч, у меня послание от Петра Васильевича. Он настоятельно просил не марать палубу ничьими мозгами.

– И не собирался, – буркнул Димка, отворачиваясь, но Маша успела увидеть, что щеки его блестят.

– А, ну он, значит, понял неправильно. В наше-то время с девушками так экстремально не обнимались, сам понимаешь. Отстали мы от вас, горячих парней.

Крестовский говорил весело, но Димкино плечо не отпускал.

– Дядь Лёв, да отпустите вы. Не прыгну я. Я ж не идиот.

– Ну и славно, что не идиот. Пойдем в каюты спустимся. Отдохнешь, в себя придешь.

– Да в себе я! – Димка вывернулся из-под руки Крестовского и направился к лестнице, ведущей в салон.

Маша медленно выдохнула и потерла лицо ладонями, чувствуя, что ее начинает запоздало колотить от испуга.

– Сложный тебе мальчик достался, – проговорил Крестовский, глядя вслед Димке. – Три года, а все никак…

Достав пачку сигарет, он открыл ее и протянул Маше. Та помотала головой и обхватила себя за плечи. Она не знала, как теперь быть с Димкой. Подозревала, что у его срывов должна быть причина, знала, что он встречается с психологом, но в душу никогда не лезла, а вот сегодня вдруг поняла, что зря она была так нелюбопытна. Может быть, смогла бы что-то сделать, и Димку так не корежило бы сейчас.

Лев затянулся и, отвернувшись к борту, оперся на него локтями. На Машу он больше не смотрел, и Маша решила оставить его в одиночестве.

В салоне было шумно. Звенела посуда, играла музыка, кто-то танцевал. Димка держал в руках пока еще закрытую банку с пивом и смеялся над словами Шиловой. Маша не стала подходить. Прислонившись к стене, она прикрыла глаза.

Кто-то легонько коснулся ее плеча, и Маша, вздрогнув, открыла глаза, чтобы встретиться взглядом с возвышавшимся над ней Романом Крестовским. Он выглядел обеспокоенным.

– Волков в норме? – спросил он, наклонившись к ней, чтобы быть услышанным.

Маша честно пожала плечами. Она вправду не знала, в норме ли Димка, справился ли он с собой или только делает вид. Крестовский кивнул и отправился на зов Шиловой. При его приближении Димка ретировался, однако направился не к Маше, а к одной из подружек Шиловой, по пути открывая банку с пивом. Маша подумала, что вскоре начнется «веселье», и не ошиблась.

Следующие два часа сидевшая на диване Маша размышляла о том, что сборище богатых деток в подпитии ничем не отличается от ее бывших одноклассников на выпускном или тех подростков в деревне, с которыми она изредка ходила на дискотеку в небольшой сельский клуб. Костика рвало за борт, и добрый официант то и дело подавал ему влажное полотенце и гладил по спине. Димка накачался пивом, и до Маши время от времени долетал его неестественно громкий смех, которому вторило хихиканье подвыпивших однокурсниц. Шилова рыдала в углу, а присевший перед ней на корточки Крестовский тщетно пытался ее успокоить. Если бы Машин день рождения закончился вот так, она бы неделю из комнаты от стыда не показывалась. Но остальных это, похоже, на заботило. Даже Лев Крестовский, который, казалось бы, должен был являться оплотом здравого смысла и уберегать подростков от всего этого, выглядел вполне довольным жизнью: о чем-то болтал с Димкой, танцевал с успокоившейся наконец Шиловой, шутил, смеялся. Будто он был здесь именинником. Сам именинник ходил среди гостей с нейтрально-вежливым выражением лица, и было совершенно непонятно, что он думает о стадии, в которую перешло посвященное ему торжество.

Димка куда-то пропал с Мокровой, а Маша, у которой жутко разболелась голова, выбралась на палубу и устроилась на любимом диванчике Димкиной мамы, закутавшись в лежавший здесь плед. Глядя на береговые огни и слушая отголоски веселья внизу, она думала, что мама была права, повторяя ей, что она никогда не сможет влиться в мир ее нынешних одногруппников. В их мире звучала музыка, пахло сладковатым дымом вишневых сигарет, лилось шампанское…

Появившийся из темноты официант молча зажег свечку в стеклянном фонаре и закрепил его на столе. Так же молча поставил перед Машей блюдо с закусками и бокал шампанского. Маша поблагодарила, не решившись спросить, его ли это инициатива или Крестовский все же организовал ей уединенный столик. Дорогое шампанское ударило пузырьками в нос так же, как и дешевое, и Маше сразу вспомнились и Димкин срыв, и нервно курящий Лев Крестовский, и слезы Шиловой. Вздохнув, Маша прикрыла глаза.

Разбудил ее все тот же официант. Он выглядел усталым, но не перестал вежливо улыбаться.

– Мы причалили, – объявил он.

Маша сонно поморгала и завертела головой. Они вправду стояли у пристани. Внизу по-прежнему играла музыка и слышались голоса. Маша поблагодарила официанта, отыскала свалившуюся туфлю и побрела на выход, размышляя о том, что официант ненамного старше ее. Интересно, о чем он думает, обслуживая подобные мероприятия?

Гости уже покинули салон, и персонал приступил к уборке. Маша отыскала свою сумочку, проверила заряд телефона и обратилась к девушке, собиравшей со стола бокалы:

– А все уже ушли?

Та дежурно улыбнулась в ответ:

– Да, вы последняя. На пристани ждет микроавтобус.

Зайдя в автобус, Маша едва поборола желание запечатлеть на телефон чудную картину: утомившиеся одногруппники так живописно распластались по сиденьям, что грозили войти в топы на «Ютьюбе».

Справившись с недостойным порывом, Маша прошла по салону и вдруг поняла, что Димки нет. Мокровой не было тоже, но это ничего не значило: та могла уехать с Шиловой.

Маша мысленно застонала. Куда делся этот придурок?

– Простите, – обратилась она к водителю, – а вы не видели, синяя «ауди» не забирала молодого человека? Модель я не помню.

– А человек был особой модели? – серьезно спросил водитель, но, увидев, как Маша потерла висок, решил сжалиться: – Все здесь, кроме уехавших на хозяйских машинах.

– А кто на них уехал? – чувствуя себя дурой, все же уточнила Маша.

– На одной уехал Лев Константинович, на другой – Роман с девушкой.

– С одной? – уточнила Маша, думая о Мокровой.

– А это важно, сколько девушек увез к себе именинник? – все с тем же серьезным лицом откликнулся водитель.

– Да я не об этом! – возмутилась Маша и все же спросила: – А Лев Константинович парня такого в голубой рубашке не забирал?

– Я видел только его.

Маша мысленно застонала, поняв, что Волков, кажется, умудрился остаться на яхте, и неизвестно, в каком он состоянии. Злясь на Волкова, нарушившего свое обещание не надираться и бросившего ее в итоге одну, Маша с тоской поняла, что все равно не сможет его здесь оставить. Вот такая она дура.

Глава 2

Мы потерялись в себе и в пространстве.

Алкоголь действовал на Юлу нестандартно. Она начинала плакать. Даже не плакать – рыдать, с причитаниями, признаниями в том, что она никчемная и жизнь не удалась, что родители развелись, а ей не оставили выбора, что она ненавидит себя слабую и чтобы «не смели на нее смотреть». И еще кучей всего в том же ключе. Роман половину из ее слов не понимал, потому что связки в такие моменты у Юлы заклинивало окончательно, и всхлипы переходили в невнятный сип. От этого ее накрывало еще больше.

Роман не любил, когда Юла выпивала, потому что каждый раз ему становилось жутко ее жалко, а помочь он никак не мог. Оставалось лишь ждать, когда она наконец прорыдается и уснет. Впрочем, случались подобные срывы нечасто. К счастью, сегодня стадия «весь мир – черная дыра, в которую нас засасывает одного за другим» довольно быстро перешла в следующую: «кажется, я сплю». Теперь Юла сопела на пассажирском сиденье, укрытая его пиджаком, а сам Роман медленно катил по безлюдным улицам, чувствуя себя весьма неуверенным участником правостороннего движения.

Он получил права год назад в Британии. Вот только примерно в то же время в его семье все пошло наперекосяк, в результате чего он оказался в заснеженной Москве, в которой его ждало правостороннее движение и еще восемь месяцев – по местным законам – до официального разрешения водить машину.

Юла всхрапнула рядом и тоненько захныкала. Роман вздохнул и положил ладонь на ее колено, успокаивающе поглаживая. Юлу было жалко до кома в горле. Ведь он как никто ее понимал. Навигатор сообщил, что до места назначения осталось двести метров, и Роман позволил себе выдохнуть. Это славно, что Юла спала. Он бы не хотел, чтобы она видела, какой он фиговый водитель.

Вытащить девушку из машины оказалось непосильной задачей. Пришлось звонить Петру Сергеевичу – Юлькиному водителю. Роман до этого сообщил ему, что сам отвезет Юлу, на что Пётр Сергеевич лишь усмехнулся и сообщил, что дождется их возвращения в лобби жилого комплекса. Роман немного удивился, но время показало, что опытный в вопросах доставки девушек с вечеринок водитель был прав: его помощь пригодилась.

Вдвоем они вытащили сопротивлявшуюся Юлу из машины. Пётр Сергеевич придержал дверь, подобрал свалившиеся с Юльки туфли и даже глазом не моргнул, когда она начала говорить весьма смущающие вещи. Роман отметил, что его собственное отражение в сверкающем зеркале лифта изрядно покраснело, а Пётр Сергеевич – ничего, закаленный мужик.

Перед дверью квартиры Роман засомневался, уместно ли звонить, но добиться от Юлы ответа, есть ли у нее ключ, оказалось нереальным. Пришлось жать на кнопку звонка.

Дверь открыли почти сразу.

– Здравствуйте, Жанна Эдуардовна, – вежливо произнес Роман и слегка подтолкнул коленом сползавшую с рук Юлу.

– О времена, о нравы! – хорошо поставленным голосом продекламировала бабушка Юлы, «та самая, которая не вязала», вдруг некстати вспомнил Роман, и отступила, впуская их внутрь.

Она явно еще не ложилась. На бархатный халат была накинута теплая шаль, очки поблескивали оправой, а прическа выглядела так, будто Жанна Эдуардовна только что вышла из гримерной перед вечерним спектаклем.

– Пётр, спасибо, вы свободны. Завтра вы нам не понадобитесь, – произнесла она и заперла дверь за вошедшим Романом.

Юла весила килограммов пятьдесят. Ерунда, конечно, но когда висела вот так, безжизненным телом, становилось по-настоящему тяжело, и руки ощутимо затекали.

– Спасибо вам, Роман, за то, что доставили сие сокровище. И именно на этот адрес, а не на свой.

Роман неловко кашлянул. Юлькина бабушка так строила свою речь, что разговаривать с ней было сложно. Спасала Романа только ее безупречная дикция и еще то, что она говорила довольно медленно. Иначе он бы и половины ее речи не понимал. Очевидно, актриса и в самом деле бывшей не бывает, как сказала когда-то Юла.

– Ну, извольте отнести в опочивальню.

Роман не смог сдержать улыбки и, сбросив ботинки, потащил Юлу по длинному коридору. Стоило уложить ее на кровать, как она ухватила его за руку и сонно пробормотала:

– Ромусик, ты же останешься?

– Конечно, – соврал Роман, невольно поморщившись от прозвища, которое порой проскальзывало у Юлы в моменты игривости.

Он укрыл Юльку теплым пледом, зажег лампу на прикроватной тумбочке и, проведя рукой по светлым спутанным волосам, вышел из комнаты, тихонько прикрыв дверь.

Сейчас последний рывок до дома – и можно будет наконец отдохнуть. День рождения пережили, отец порадовался. Теперь его, Романа, совесть чиста. В прихожей Роман достал из кармана мобильник и посмотрел на экран. 2:18. И ни одного пропущенного. А он до последнего надеялся, что мать позвонит.

Из кухни раздался голос Жанны Эдуардовны:

– Роман, почему бы нам не выпить кофе? Вы выглядите так, будто он вам не помешает.

– С удовольствием, – откликнулся Роман и снял надетый было ботинок.

В уютной кухне пахло апельсинами и цикорием. Жанна Эдуардовна колдовала над туркой.

– Да вы садитесь, садитесь. Давайте без церемоний, – махнула она в сторону диванчика. – И как ваш праздник?

– Без жертв, – улыбнулся Роман, опускаясь на диван. Бабушка Юлы ему необъяснимо нравилась.

– Это славно. А позвольте спросить, отчего вы трезвы как стеклышко? В ваши-то юные годы прийти в таком виде с собственного совершеннолетия просто неприлично!

– Знаете, вы антибабушка, – поделился наблюдением Роман. – Бабушка наоборот.

– Не все, что говорит женщина, нужно воспринимать буквально, – рассмеялась Жанна Эдуардовна. – Алкоголь не красит в любом возрасте. Кстати, можно еще сказать «квазибабушка». Сможете найти синонимы?

Роман со стоном опустил голову на сложенные на столешнице руки и невнятно пробормотал:

– Псевдо? Хотя я не уверен.

– Получилось. Еще можно сказать «лже-».

– Пожалейте меня, Жанна Эдуардовна. Я, как вы выразились в прошлый раз, постигаю эту науку неустанно, неусыпно и… как там было еще?

Запах свежесваренного кофе заставил его поднять голову.

– Но говорите вы уже намного лучше, – заметила старая леди. – Как вам живется здесь?

Роман вздохнул и сжал переносицу. Жутко хотелось снять линзы.

– Скучаю, – наконец признался он. – Думал, будет проще. Сегодня проиграл викторину по старым советским фильмам.

– Ну, это позор, Роман Львович! Сущий позор.

– Знаю, но – увы.

– А как отец? – сменила тему Жанна Эдуардовна, отпив кофе из маленькой фарфоровой чашки.

– Не знаю, – признался Роман, делая глоток восхитительного напитка. Так только мама умела варить. – Ему тоже, наверное, сложно. Но скучать ему некогда. Вон праздник мне организовал.

– Он праздник себе организовал, Роман. А вы это позволили.

– Но разве не в этом заключается помощь ближнему – сделать все, чтобы ему было хорошо?

– Но и о себе забывать не нужно.

Роман посмотрел в свою чашку. Жанна Эдуардовна была права, вот только беда в том, что сам он не знал, что ему нужно. Последние месяцы он просто плыл по течению и делал вид, что все отлично, потому что все силы уходили на то, чтобы приспособиться к языку, суматохе, новым людям. А еще здесь он почти каждый день видел Волкова, и каждая такая встреча была хождением по краю.

– А знаете что, Роман, оставайтесь-ка вы у нас.

Роман удивленно приподнял бровь и, копируя интонации Жанны Эдуардовны, воскликнул:

– Но позвольте, а как же приличия?

Смех Жанны Эдуардовны можно было записывать саундтреком и слушать, когда совсем тошно.

– У нас две гостевые, – отсмеявшись, игриво откликнулась бабушка Юлы, и Роман понял, что предложение не лишено привлекательности. Только нужно спуститься за очками в машину, чтобы снять наконец линзы.

Он уже собирался сообщить о своем решении остаться, когда телефон в кармане завибрировал. Роман выхватил трубку, решив, что мать все-таки вспомнила и позвонила, однако на экране высветился незнакомый номер российского оператора.

– Алло.

– Алло, здравствуйте, а… это Роман?

– Да, – произнес он, услышав смутно знакомый голос.

– Это Маша… Рябинина. Извини, что так поздно. Ты можешь говорить?

– Э… да. Что случилось?

Разморенный беседой, он даже не сразу смог собраться.

– У меня небольшая неприятность.

– Я чем могу помочь? – перебил он, потом понял, что это могло прозвучать невежливо, и поправился: – Я готов помочь. Что случилось?

Кажется, прозвучало еще хуже. Роман хлопнул себя ладонью по лбу и откинулся на спинку диванчика.

– Я кое-что забыла на вашей яхте. А меня теперь туда не пускают. Говорят, что без распоряжения хозяина запрещено. Ты не мог бы попросить меня пустить? Я ненадолго.

– Я приеду, – зачем-то сказал Роман, выбираясь из-за стола.

– Нет, что ты! Не стоит беспокоиться. Просто попроси меня пустить ненадолго. Я пройдусь там в сопровождении кого-нибудь. Ничего не случится. Обещаю.

– Я приеду, – повторил он и, нажав отбой, повернулся к гостеприимной хозяйке. – Простите, Жанна Эдуардовна. Там форс-мажор у яхты. Одногруппница забыла что-то на борту. Пусть Юля позвонит, как проснется. Спасибо за кофе. Он волшебный.

– Я провожу вас, Роман, – едва заметно улыбнулась Жанна Эдуардовна.

Весь путь до причала его ощутимо потряхивало. То ли от кофе, то ли от недосыпа. Роман думал, что логичнее было бы позвонить отцу, тот бы связался с охраной и все уладил. Так было бы правильно. Вместо этого Роман ехал в ночи на встречу с девушкой Волкова и старался не думать о последствиях.

Машу он увидел сразу. Та куталась в свой жакетик и пританцовывала на каблуках у ограждения причала. Роман заглушил мотор и выбрался из машины, с непонятным чувством вины думая о том, что заставил ее мерзнуть лишних двадцать минут, хотя мог не ехать сюда, а просто позвонить. Не факт, что охрана его послушала бы, но попробовать стоило.

– Привет, что случилось? – произнес Роман, не успев толком подумать, стащил с себя пиджак и протянул девушке.

Маша удивленно посмотрела сначала на пиджак, потом на него.

– Надень. Ты же замерзла.

– А ты? – спросила она, не делая попытки взять одежду.

– А я не стоял на холоде столько времени, – ответил Роман и, обойдя Машу, накинул пиджак ей на плечи, поверх блестящих в свете фонаря длинных волос. Маша тут же просунула руки в рукава и запахнулась. Пиджак был ей по колено.

– Так что случилось? – повторил Роман, а когда Маша подняла на него виноватый взгляд, понял, что сейчас ему скажут что-то неприятное.

– Димки не было в автобусе со всеми. Водитель сказал, что, кроме тебя и твоего отца, больше никто не уезжал.

Сердце Романа дернулось, как всегда случалось при упоминании Волкова.

– Ты ему звонила? – спросил он.

– А ты думаешь, я сразу бросилась звонить тебе? – огрызнулась Маша. – Он не берет трубку. Он… иногда так делает.

– А зачем ты хотела попасть на яхту? – вздохнул Роман, прикидывая, где им теперь искать Волкова и как бы избежать включения в поисковый отряд. Волков по-любому не будет в восторге.

– Ты меня слушал вообще? – воинственно переспросила Маша и еще плотнее запахнула его пиджак.

Она едва доставала Роману до плеча даже на своих каблуках, но вид у нее был такой суровый, что он невольно улыбнулся.

– Что смешного? – прищурилась она, и ему пришлось закусить губу, потому что смотреть на маленькую и грозную Машу было вправду смешно.

– Прости, – попытавшись сохранить серьезное лицо, ответил он. – Просто, когда ты сказала, что что-то забыла на яхте, я не думал, что это что-то – Волков.

– Очень смешно, – буркнула Маша и сердито посмотрела на Романа.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, а потом Маша закусила губу, чтобы не рассмеяться, и Роман, не выдержав, расхохотался. Маша зажала рот ладонью и еще какое-то время пыталась сохранить серьезное лицо, но тоже не выдержала. Наверное, они выглядели как два придурка, потому что ржали в третьем часу ночи на пустой пристани, и эхо их смеха отражалось от воды.

Отсмеявшись, Роман вдруг понял, что впервые за бесконечные минувшие сутки он вообще ни о чем не думал, а просто хохотал как ненормальный.

– Ладно. Пойдем выручать узника замка Иф, – произнес он и подал Маше руку, чтобы помочь перешагнуть через невысокое ограждение. Несколько секунд она смотрела на его ладонь, и Роман вспомнил, что сегодня они это уже проходили. Ну что же он, опять на те же грабли? Пока он лихорадочно придумывал, как с достоинством выйти из этой неловкой ситуации, Маша коснулась его ладони, и он автоматически сжал ее холодные пальцы. Перешагнув через цепь, Маша неловко отняла руку, и он подумал, что ему все-таки не стоило приезжать. Нужно было позвонить охране.

Их пустили на борт без вопросов. Отец собирался утром выходить на «Рене» с кем-то из своих друзей, поэтому яхта оставалась на ходу, а на борту ночевали два охранника. Один из них включил дежурное освещение, и Роман, взяв у него магнитный пропуск, уверенно повел Машу в нижние каюты по полутемным коридорам, потому что, если Волков и был на яхте, то оказаться мог только там. В других местах на него уже наткнулись бы.

Дойдя до гостевой каюты, Роман деликатно постучал, прежде чем воспользоваться ключом, а в ответ на вопросительный взгляд Маши пояснил:

– Даю ему шанс надеть штаны, – и тут же понял, что ляпнул, а главное – кому. – Прости. Я иногда очень неудачно шучу. Почти всегда на самом деле. Мама говорит, это у меня от отца.

Тут он замолчал, разозлившись на себя за то, что несет чушь.

– Ты тоже нервничаешь? – вдруг спросила Маша, и Роман повернулся к ней, не донеся магнитный ключ до прорези.

– А ты? – спросил он.

– Очень, – призналась Маша.

Роман отвел взгляд и, наконец воспользовавшись ключом, вынужденно признал:

– Я тоже.

Он решил, что подумает позже, почему в груди вдруг что-то дрогнуло.

В каюте никого не оказалось. Маша, словно не поверив ему на слово, вошла внутрь, прошла мимо кровати, заглянула в санузел и растерянно обернулась к Роману:

– А еще каюты есть?

Во второй гостевой Волкова тоже не оказалось, и Роман, уже зная, что никакого Волкова на борту нет, открыл для Маши мастер-каюту, но сам даже не стал заходить. Маша вошла, оглядела большую кровать, полки, задержалась взглядом на фотографии, которую Роман очень любил и не любил одновременно, и, коснувшись ручки санузла, спросила:

– Можно там посмотреть?

Роман молча кивнул.

В санузле Волкова предсказуемо не оказалось, и растерянная Маша присела на кровать.

– А что теперь делать? – спросила она и, вытащив ногу из туфли, болезненно поморщилась.

– Ты натерла ногу? – тут же отреагировал Роман, хотя понимал, что его это вообще не касается. Волкова касается, а его – нет.

– Неважно, – голос Маши звучал устало. – Ты… спасибо, что приехал. Извини, что я тебя в твой праздник дернула. От гостей оторвала.

Слово «гостей» она произнесла как-то по-особому, и Роман не был уверен, как должен отреагировать, поэтому, последовав Машиному примеру, решил сказать правду:

– Гостей не было. Бабушка Юлы предлагала переночевать у них, чтобы не ехать домой, но ты меня спасла. Потому что старая леди умеет уговаривать, а завтра мне было бы неловко.

Маша смотрела на него не отрываясь, а Роман отметил, что он опять несет что-то несусветное.

– Куда теперь? – спросил он, чтобы сменить тему.

Маша огляделась по сторонам и подскочила, поняв, что сидит на кровати.

– Ой, прости, пожалуйста, – пробормотала она, поправляя покрывало. – Я…

– Маша, – Роман напрягся от ее суетливых попыток привести все в порядок, – это вообще ерунда. Стюард завтра поправит, отец сам поправит, это неважно.

Он шагнул вглубь каюты, на ходу придумывая, что бы еще сказать, но Маша вдруг шарахнулась так, будто он собирался сделать что-то плохое, и затравленно огляделась.

– Маша, ты что? – Роман замер на месте. – Ты так выглядишь, будто я маньяк.

– А ты нет? – нервно спросила она, кутаясь в его пиджак.

– Пока за собой не замечал, – осторожно ответил он и предложил: – Идем?

Маша первой вылетела из каюты, будто он вправду мог что-то ей сделать. Может, Волков что-то ей наплел? Иначе с чего она так себя вела?

Дорогу назад Маша нашла сама. Ему оставалось лишь идти за ней, думая о том, где теперь искать чертова Волкова.

Из Машиной сумочки зазвучала вторая сюита Баха, и она со вздохом облегчения вытащила телефон.

– Где тебя носит, придурок? – прошипела она в трубку, оглянувшись через плечо на Романа. – Ой, доброй ночи, Сергей. Да?.. Хорошо… Спасибо, что позвонили. Нет-нет, я доберусь. Честное слово… Я сама завтра его убью, не марайте руки.

Нажав отбой, Маша выдохнула:

– Волкову не придется читать третью главу «Театра». Я его убью, порежу на мелкие части и… и… – она огляделась и решила: – скормлю чайкам. Хоть какая-то польза от его тупой башки!

Облегчение смешалось в Романе с удивлением. Маша злилась так непосредственно, что это немного сбивало с толку.

– Нашелся?

– Он дома! Представляешь? Телефон валяется в холле, а он вырубился, потому что нажрался. Сергей, его дядя, увидел от меня пропущенные и перезвонил.

Маша потерла виски и, покачнувшись на каблуках, ойкнула.

– Так, – хлопнул в ладоши Роман, – поднимайся на верхнюю палубу. Я сейчас.

Роману нужна была пауза, впрочем, он понимал, что берет ее, просто чтобы прийти в себя, а не чтобы предотвратить бедствие.

– Вот сейчас ты похож на маньяка, – неловко пошутила Маша.

Роман лишь улыбнулся в ответ и решительно направился в салон, твердо намереваясь не думать о том, что он творит. Пусть раскаяние подождет. У него, в конце концов, был день рождения.

Спустя несколько минут он поднялся на палубу с подносом, на котором стояли два горячих контейнера с едой, пакет сока и ваза с шоколадом.

Маша, закутавшаяся в плед, стояла у борта и смотрела на него слегка удивленно.

– Не знаю, как ты, а я сегодня так и не поел толком, – признался он. – Волкова ведь уже не надо спасать, так?

Маша колебалась несколько секунд, и Роман почти хотел, чтобы она отказалась. Потому что он, кажется, был настроен творить ерунду, и последствия, неотвратимые и суровые, маячили на горизонте. Сам он остановиться уже не мог. Оставалось надеяться на Машу, но та, не оправдав его ожиданий, кивнула и направилась к диванчику.

– Хорошо, но только ты ответишь на несколько вопросов.

В ее тоне было столько непререкаемой уверенности, что он мысленно вздохнул, однако отступать было поздно:

– Идет. Только после еды.

Роман зажег пару свечей в фонарях, уселся в кресло напротив диванчика и закутался во второй плед, так и не попросив Машу вернуть его пиджак. Потом, поколебавшись, все же достал из кармана прихваченную из аптечки упаковку пластырей и антисептическую мазь. Те секунды, в течение которых Маша смотрела на него в восхищенном удивлении, были бесценными.

Пока они не спеша ели в уютной тишине, Роман поймал себя на мысли, что паршивый по всем параметрам день каким-то образом умудрился превратиться в почти идеальную ночь. Портила ее только внутренняя борьба, происходившая в самом Романе. С одной стороны, ему было необъяснимо хорошо и спокойно с Машей, с другой – он не мог отмахнуться от мысли, что она – девушка Волкова и что, как бы ни было хорошо ему здесь и сейчас, завтра неминуемо наступит и принесет проблемы.

Забывшись, Роман задержал взгляд на Маше дольше допустимого. Она, заметив его внимание, отложила вилку и нервно поежилась. Роман тут же вспомнил о ее странном поведении в каюте.

– Маша, а можно сначала я спрошу? – решился он и, дождавшись ее кивка, произнес: – Почему ты так испугалась в каюте? Ты всерьез решила, что я что-то сделаю тебе?

Впервые кто-то заподозрил Романа в подобном, и оставить это без внимания он не мог. Маша довольно долго молчала, а потом совсем по-детски попросила:

– Только обещай, что никому не расскажешь.

– Обещаю, – откликнулся Роман, понимая, что, кажется, вляпывается по полной.

– Мне было тринадцать. У бабушкиных соседей в деревне гостил дядя Коля. Мерзкий такой. Он однажды пришел к нам, когда бабушки не было… – Маша замолчала, подбирая слова, а Роман поймал себя на том, что изо всех сил сжал стакан с соком. – Он попытался ко мне пристать. Нет-нет, не смотри так. Ничего не случилось. Я убежала. В окно выпрыгнула, прямо в куст ежевики – вся ободралась. Бабушка меня потом отругала за куст.

Маша замолчала и принялась крутить вилку, глядя на нее так, словно на зубцах было что-то написано, и она пыталась это прочесть в тусклом свете свечей.

– Ты ей не сказала? – Роман не узнал своего голоса.

– Я постеснялась. – Она подняла на него полный надежды взгляд, словно прося ее понять, но Роман помотал головой и, тут же спохватившись, заговорил:

– Я… не понимаю, почему постеснялась. Извини.

– Это очень стыдно. Ну, будто я сама виновата в том, что он полез. Он говорил, что я специально ношу такую короткую юбку… Еще говорил всякое. А я просто выросла резко, вот сарафан коротким и стал. Я на улицу в нем не выходила. Он меня через забор с соседнего участка увидел. Я никогда больше юбки не носила, – призналась Маша, вновь разглядывая вилку. – Сегодня в первый раз надела. У меня даже на выпускном костюм брючный был. И тут я в юбке, а ты вошел в комнату, и я…

– Господи, Маша! – Роман ошарашенно запустил пальцы в волосы. – Ты там в каюте решила, что дело снова в юбке, а не в том, что я могу оказаться?..

Он почувствовал, что у него не только руки трясутся – его самого колотило от злости.

– Ты не понимаешь, он сказал…

– Маша! – Романа будто сдуло с кресла. Зацепившийся за столик плед упал на палубу, а сам Роман опустился на корточки рядом с подлокотником дивана и посмотрел на девушку снизу вверх. – Ты не виновата в том, что какой-то урод что-то пытался с тобой сделать. Даже если бы ты ходила вообще без юбки! Это так не работает.

– Ты просто не маньяк и ничего в этом не понимаешь, – дрожащими губами улыбнулась Маша.

Роман зажмурился и помотал головой, не зная, что делать с ее откровенностью и со своей реакцией на нее. У него не было сестры, но он на миг представил себе, что кто-то мог бы обидеть Ляльку или Юлу, и у него перехватило дыхание.

– Ладно бабушке, но отцу ты почему не сказала? – спросил он, не в силах просто закрыть эту тему.

– Папа очень мягкий. Он никогда ни с кем не конфликтует. К тому же я думала, что дело правда в юбке.

– Отстань ты от юбки! – воскликнул он. – Каким бы мягким ни был твой папа, я уверен, он бы его убил. Ты же его. Никто не имеет права так с тобой…

– Боже, Крестовский, если у тебя будет дочь, ты, похоже, будешь отстреливать всех потенциальных бойфрендов на подходе к дому.

Роман закатил глаза, а потом на миг задумался о будущем и признал:

– Наверное. И она будет носить любые юбки, какие захочет, – назидательно поднял он палец.

Маша рассмеялась, и ее смех тоже можно было записывать как саундтрек. Ее левый верхний клык немного торчал вперед, выбиваясь из стройного ряда, и это выглядело неожиданно мило. Поймав себя на этой мысли, Роман разом опомнился и встал. Взъерошив волосы, он подобрал с палубы плед, начал было его складывать, но порыв ветра напомнил, для чего этот плед был ему нужен. Роман накинул его на плечи и наконец уселся в свое кресло.

– Спасибо тебе, – несмело улыбнулась Маша и снова попросила: – Только ты никому не говори, ладно? Об этом никто не знает.

– Даже Волков? – спросил Роман, подобравшись.

Маша помотала головой.

– Я не скажу. Обещаю, – откликнулся он, чувствуя себя неуютно оттого, что у них появился общий секрет.

– Спасибо, – снова улыбнулась Маша и без перехода спросила: – Ты правда давно знаком с Димкой? На той фотке в каюте твои и его родители?

Роман кивнул и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на звездное небо. Вот и закончились уютные посиделки.

– Наши родители дружили, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– И правда, что Димкина мама помогала твоему отцу с обустройством «Рене»?

Он снова кивнул, чувствуя, как на него волной накатывает тоска. Так бывало всегда, стоило вспомнить о родителях Волкова. Поэтому он и не вспоминал. Запретил себе вспоминать.

– Тетя Аня знала о яхтах все, – услышал он себя будто со стороны. – Она была дизайнером интерьеров и очень любила море. «Рене» – ее детище.

Роман продолжал смотреть на небо, потому что боялся, что стоит ему опустить голову, как слезы, щипавшие в носу, потекут. Зачем он начал об этом говорить? Словами ничего не изменишь и не вернешь. Не хватало еще позорно расплакаться перед девушкой Волкова. Мысль о том, что Маша – девушка Волкова, немного приглушила эмоции. Роман медленно вдохнул, выдохнул и, посмотрев на Машу, произнес ровным голосом:

– Нам пора.

На Машином лице отражалось такое сострадание, что в носу у него снова защипало.

– Что с ней случилось? – прошептала Маша, будто не слышала его слов.

– Их самолет разбился. Дядя Лёша сам его пилотировал. Тел так и не нашли. Так что они числятся без вести пропавшими, – зачем-то рассказал Роман, хотя собирался повторить, что им пора заканчивать посиделки.

На последних словах его голос предательски дрогнул, и он совсем не по-мужски шмыгнул носом, злясь на себя за то, что так расклеился. Не стоило затевать этот ужин, не стоило говорить с Машей, когда он едва себя контролирует от усталости.

– Но это означает, что они могли выжить? – детская надежда в голосе Маши окончательно взбесила.

– Не скажи этого Волкову! – резко произнес он. – Он три года этой идеей фикс всем мозги выносит.

Роман говорил нарочно грубо, будто не понимал Волкова, будто сам вел бы себя на его месте иначе.

Маша уловила перемену его настроения и, сняв с себя плед, аккуратно сложила его на подлокотнике дивана. Роман, продолжая злиться, собрал со стола контейнеры, выбросил все разом в оставленный официантом мусорный мешок и, отряхнув руки, наконец решился посмотреть на Машу. Он ожидал осуждения во взгляде, однако та смотрела печально.

– Что? – не выдержал Роман, понимая, что дело не в Маше. Он злился на себя за то, что устроил этот никому не нужный ужин, да еще наболтал всякого.

– Ты бы тоже их искал, если бы, не дай бог, оказался на месте Димки, – негромко произнесла Маша.

– Похоже на то, что у меня есть проблемы со здравым смыслом? – хмуро уточнил Роман, точно зная, каким был бы его ответ на этот вопрос.

– Похоже, что у тебя есть проблемы с Волковым, – спокойно ответила Маша и, сняв пиджак, протянула ему.

Роман молча надел пиджак, чувствуя, что к запаху духов Юлы теперь примешался запах Машиных.

На причале Маша сама перебралась через ограду и зашагала по дорожке в сторону припаркованных такси. Роман, засунув руки в карманы, молча брел следом и думал, что самое правильное, что он сейчас может сделать, – посадить ее в такси, поблагодарить за вечер, а завтра сделать вид, что ничего не случилось, но прекрасно понимал, что здравый смысл сегодня не будет услышан. Что-то не давало отпустить ее, не извинившись.

– Маша, – сдался он, догоняя девушку. «Девушку Волкова», – напомнил внутренний голос. – Подожди. Я тебя отвезу.

Маша обернулась так резко, что распущенные волосы взметнулись волной и закрутились вокруг ее плеч.

– Не стоит. Спасибо, что приехал, извини еще раз, что отвлекла. Забудь, пожалуйста, обо всем, что я сегодня наговорила. Не знаю, что на меня нашло.

Она заправила волосы за ухо, потерла висок, будто у нее болела голова, и открыла было рот, чтобы что-то еще добавить, но потом передумала.

– Я не отпущу тебя одну, – настойчиво произнес он, подыскивая слова, чтобы убедить ее поехать с ним. Просто извиниться вдруг показалось глупым.

– Да ты тут вообще ничего не решаешь! – вздернула подбородок Маша, и Роман обрадовался: спорить легче, чем уговаривать.

– Так, я сейчас поведу себя как маньяк – засуну тебя в машину силой, – пригрозил он, обалдевая от собственной наглости.

– Я закричу.

– Охрана моего отца точно будет на моей стороне, – улыбнулся Роман. Внутри все дрожало от азарта.

– Боже, как это низко – прикрываться папочкой, – сложила руки на груди Маша.

– Á la guerre, comme á la guerre, – довольно сообщил он и примирительно добавил: – Правда, поехали.

Маша смерила его нечитаемым взглядом, но все же пошла к его машине.

Заведя мотор, Роман обреченно подумал, что он сегодня почти разнылся на ее глазах, наговорил чуши, а вот сейчас блеснет своими водительским навыками. Да Волков его еще благодарить после такого должен.

– Мы поедем очень медленно, – предупредил Роман, выезжая с парковки.

– Почему? – с подозрением спросила Маша.

– Потому что я сел за руль только позавчера, – пояснил он, намеренно не глядя в ее сторону.

– Ты не умеешь водить? – схватившись за ручку над головой, пискнула Маша.

– Я водил в Англии. Но здесь же движение правостороннее.

– А со скольких лет водят в Англии? – в голосе Маши все еще слышалось подозрение.

– Скутеры и мелкую технику – с четырнадцати, а машину самостоятельно – с семнадцати. Я права год назад получил и водил там, пока сюда не переехал. Мне первое время здесь даже на пассажирском сиденье глаза закрыть хотелось, – неожиданно для самого себя признался он.

Некоторое время в машине царила тишина, а потом Маша, выпустив наконец ручку, спросила:

– Тебе сложно здесь?

Он бросил на нее быстрый взгляд. Она смотрела внимательно, изучающе, и он как-то сразу забыл, почему им не стоит общаться.

– Немного. Мне в универе сложно. Многие термины иногда не сразу понимаю. Ну и вообще бывает… Вон в викторине почти ни одну цитату не узнал.

– Но ты ведь хорошо говоришь по-русски, – поделилась наблюдением Маша. – Я на семинарах заметила. Ты всегда очень внятно отвечаешь. И мысли формулируешь хорошо. Иногда бывает, что строишь предложения слишком буквально, но очень редко.

Сердце Романа неожиданно зачастило. Ему почему-то не приходило в голову, что девушка Волкова могла наблюдать за ним все эти месяцы и так много успела увидеть. В мозгу вновь зажглась сигнальная лампочка. Роман бросил на Машу быстрый взгляд и понял, что от него требуется ответ. Тщательно следя за тем, что говорит, он сухо произнес:

– Отец всегда говорил со мной только на русском. И у меня были русские няни.

Маша, кажется, поняла, что он хочет покончить с разговором, потому что молча вытащила из сумочки мобильник и погрузилась в дебри «ВКонтакте». На светофоре Роман бросил на нее взгляд, но лица не увидел: его скрывали распущенные волосы. Тогда Роман посмотрел на ее тонкие пальцы, скользившие по экрану, и подумал о том, что Маша Рябинина, наверное, играет на каком-нибудь инструменте. В пользу этого говорил ее рингтон – сюита Баха. Роман тоже несколько лет занимался музыкой и сейчас старался изо всех сил думать о тех беззаботных годах, когда миссис Фэнкл три раза в неделю давала ему уроки. Эти мысли были безопасными.

У многоэтажки в спальном районе свободного парковочного места не оказалось, и Роман задумался, уместно ли бросить машину с включенной аварийкой посреди двора, чтобы проводить Машу. Нарушает ли это закон?

Маша интерпретировала его задумчивость по-своему. Выпорхнув из остановившейся машины, она бросила напоследок: «Спасибо». Роман понимал, что отпустить девушку ночью одну в исписанный граффити подъезд – верх идиотизма, но дверь уже мигнула кодовым замком и закрылась за Машей. Роман потер лицо и подумал, что не отказался бы от возможности стереть последние несколько часов из памяти.

Глава 3

Сколько таких нас, нелепых и ранних?

В голове уместился средних размеров колокол, а во рту было как в кедах. Димка на ощупь попытался дотянуться до будильника, но вместо этого смахнул с тумбочки книгу и стакан с водой. Будильник орал, колокол в голове ему вторил, в лицо из-за незадернутой шторы светило солнце.

– Заткнись, – хрипло прошептал Димка, но будильник, понятное дело, не послушался.

Димка засунул голову под подушку, но это не помогло. Тошнило, хотелось пить и почему-то плакать. Кто-то сдернул с его головы подушку, и Димка понял, что в комнате тихо. Какой-то добрый ангел вырубил наконец проклятый будильник.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела! – произнес Сергей тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

– Пять минут, – проскрипел Димка.

– Подъем!

– Три.

– Одна, и я скидываю тебя с кровати.

Димка представил, как встряхнутся при этом его бедные мозги, и его замутило с новой силой. Стараясь не делать резких движений, он встал на четвереньки, потом сел на кровати и свесил ноги, только теперь заметив, что он до сих пор в брюках и рубашке.

– Красавец, – поделился наблюдением Сергей.

Димка поморщился и поднял наконец взгляд на дядю. Сергей был в домашних джинсах и растянутой футболке и выглядел так, будто не спал всю ночь.

– Ругать будешь? – обреченно спросил Димка, прикидывая, одолеет ли он путь до ванной или лучше попросить дядю принести тазик.

Сергей на самом деле добрый. Просто задолбался с ними.

– Сначала аспирин или побежишь? – Дядя указал на дверь ванной красноречивым взглядом.

Димка посмотрел на пол, где в луже воды из чудом не разбившегося стакана мок «Театр» Моэма, и грустно выдохнул:

– Побегу.

Добежать, а точнее, почти доползти, до ванной он успел. Благо ванная у него была отдельная. Отлепившись от унитаза и посмотрев на свое отражение в зеркале, Димка пообещал себе, что никогда больше… Так же и сдохнуть можно. Кое-как приняв душ и замотавшись в большое полотенце, он вернулся в комнату, надеясь, что там уже нет ни Сергея, ни стакана, ни «Театра», главу которого ему надо прочесть к завтрашнему уроку. Мысль о главе засела в мозгу намертво.

Не повезло. Дядя стоял в комнате спиной к нему, глядя в окно. Вода все так же блестела на полу, «Театр» все так же в ней плавал. Даже если Сергей принес аспирин, запить его теперь все равно нечем, а значит, придется тащиться на кухню. Глядя на прямую спину Сергея, Димка понял, что день сегодня будет не из легких.

– Беспорядок убери. – Сергей повернулся к нему и кивком указал на пол.

Димка вздохнул и, стараясь не растрясти последние мозги, поплелся в ванную за тряпкой. Кое-как вытерев пол и пристроив Моэма на подоконник, Димка бросил тряпку в открытую дверь ванной. Сергей проследил за ее полетом, но ничего не сказал. Димка со стоном опустился на кровать, мечтая о таблетке от головной боли.

– Что это вчера было? – спросил Сергей, и Димка обхватил себя за плечи.

Он так толком и не вытерся, и теперь сидеть в одном полотенце было холодно.

– Выпил немного, – буркнул он, не поднимая головы.

– Немного?

– Я не рассчитал.

– Не рассчитал?! – Сергей наконец заорал, и Димка еле удержался от того, чтобы зажать уши. В висках запульсировало с удвоенной силой.

Он хотел заорать в ответ, но понял, что голова ему этого не простит, поэтому просто посмотрел на дядю исподлобья, собираясь напомнить, что он вообще-то совершеннолетний и может в любую минуту отсюда съехать. Однако стоило ему посмотреть на Сергея, как желание орать пропало окончательно. Сергей сжимал в кулаке занавеску, и на его шее пульсировала жилка. Димка разом вспомнил, что он давал обещание не пить и дяде, и Машке и что ожидаемо его нарушил, вспомнил, сколько еще таких данных Сергею обещаний он также не выполнил, и в его душе зашевелился стыд.

– Этого не повторится, – пробормотал он.

Сергей рассмеялся громко и неестественно, а потом выпустил штору и, подойдя к креслу, скинул с него сваленные в кучу толстовку, спортивные штаны и почему-то один кед. Опустившись в кресло, Сергей уперся локтями в колени и обхватил голову руками. В Димке поднялась новая волна стыда, когда дядя сказал:

– Как же меня это все достало, Дим. Я ведь, дурак, думал, что тебе стукнет восемнадцать, и вся эта блажь пройдет, что ты поймешь: ничего не изменится оттого, что ты будешь пить, нюхать какую-то дрянь…

– Я не нюхаю, – подал голос Димка.

– И то хлеб, – вздохнул Сергей, хотя Димке почему-то показалось, что дядя не поверил.

– Я правда не нюхаю. И пить вчера не собирался. Просто на… на «Рене» праздновали, и я что-то…

Сергей поднял голову и несколько секунд внимательно на него смотрел, а потом резко поднялся и, на ходу вытаскивая телефон из заднего кармана джинсов, молча вышел из комнаты. Димка, придерживая полотенце, направился за ним.

Сергей сбежал по ступенькам вниз, а Димка притаился на лестнице, прислушиваясь к приглушенному голосу дяди.

– Лев, это я. И тебе. Объясни мне, мил человек, какого черта ты потащил Димку на яхту? В Москве ресторанов мало?

Какое-то время стояла тишина, а потом Сергей заорал в трубку так, что Димка подскочил от неожиданности:

– Тебя кто-то просил, психолог ты недоделанный?! Не вздумай больше его дергать никуда, понятно? Я не горячусь! Знаешь, что можешь сделать со своими извинениями?!

Наступила тишина. Димка стоял на верхней ступени, переминаясь с ноги на ногу, и думал о том, что Сергей невероятно крут. Он и предположить не мог, что кто-то способен так орать на дядю Лёву, и еще ему было необъяснимо приятно, что Сергей, который, казалось, совсем его не понимает, может так наехать на кого-то, защищая его. Как будто он нужен, как будто Сергей не вздохнул бы с облегчением, если бы пьяный Димка свалился за борт и освободил его наконец от своего присутствия. Димке вдруг стало тошно от себя самого. У Крестовского днюхи на яхте, машина и длинноногая Шилова под боком, а у него из хорошего только Машка, и та, похоже… Додумывать мысль было очень неприятно, поэтому Димка поплелся одеваться и разыскивать аспирин.

Дядя сидел на кухне и пил кофе, будто ничего не произошло. Перед ним была развернута газета с кроссвордом, а рядом лежал мобильный, светящийся беззвучным сигналом вызова. С экрана улыбался Лев Крестовский.

– То, что должно появиться у человека, достигшего совершеннолетия, – объявил Сергей, вглядываясь в газету. – Четырнадцать букв. Первая «о», вторая «т».

– Такое в кроссвордах не печатают, – сказал Димка и, пройдя мимо большого обеденного стола, достал из холодильника минералку. Сделав глоток, он посмотрел на сидевшего теперь к нему спиной Сергея. – Ответственность.

– Угадал, – ответил тот и что-то вписал в газету.

Телефон продолжал беззвучно светиться входящим вызовом.

– Ты так на дядю Лёву орал, что я тебя прямо зауважал, – бухнул Димка.

– А до этого типа не уважал? – тут же откликнулся Сергей и снова что-то вписал в газету.

Димка промолчал, потому что благодарить дядю за то, что тот из-за него на кого-то наорал, и не просто на кого-то там, а на самого Крестовского, было тупо. Да и не смог бы он выразить это словами. У него всегда какая-то ерунда из слов выходила. Во всяком случае, Сергей его никогда не понимал.

– Завтракать будешь? – спросил Сергей.

При мысли о завтраке отступившая было тошнота напомнила о себе.

– Не. Чё-то я как-то сыт.

– Ну и круто, – хлопнул по столу газетой Сергей, потом посмотрел на мобильник и выключил его совсем. – У тебя десять минут на сборы, – объявил дядя и вышел из кухни, оставив на столе безжизненный телефон.

– На какие сборы? – заорал ему вслед Димка, и голова тут же взорвалась болью.

Сергей не ответил, Димка же решил, что сейчас главное – найти таблетку от головной боли, все остальное – потом.

Через десять минут он тихо сидел в своей комнате и ждал, когда подействует аспирин, гадая, куда он должен был собраться. Сергей дал ему дополнительные пять минут, а потом вошел в комнату, предварительно громко стукнув по косяку. Димка поморщился.

– Ты идешь так? – невозмутимо уточнил Сергей, кивая на Димкины домашние шорты и голый торс.

– Я ваще никуда не иду, – на всякий случай огрызнулся Димка, хотя ему все еще было стыдно.

– Сегодня девятое, – Сергей пока проявлял терпение и даже подобие сочувствия его состоянию: говорил вполголоса.

– И? – попробовал побузить Димка, хотя уже понял, что это бесполезно.

Лялькин психолог обязал его и Сергея устраивать семейные выходы не реже раза в месяц, чтобы выдергивать сестру из виртуальной реальности и возвращать в мир живых людей. Димка тогда решил, что идея тухлая, потому что заставить пятнадцатилетнего подростка что-то делать против воли невозможно, но Сергей был непреклонен. Иногда он умел так вынести мозги, что в конце концов даже социофоб Лялька согласилась на два дня в месяц и сама определила даты: девятое и двадцать девятое. Видимо, чтобы соскакивать с одной обязаловки в феврале. В этот раз они собирались в кино и пиццерию, и Димка заранее страдал, понимая, что его башка в кинотеатре просто треснет.

– Меня стошнит сначала в кинотеатре, а потом в пиццерии, – хмуро сообщил он, разглядывая свои босые ступни.

– Наверняка, – согласился Сергей. – Именно поэтому не стоило вчера нажираться.

Димка потер лицо ладонями. Головная боль начала потихоньку отпускать.

– Почему ты сказал, что дядю Лёву не просили? Он что, специально меня пригласил на «Рене»?

Сергей ответил не сразу, и Димка поднял на него взгляд. В джинсах и толстовке Сергей выглядел моложе, чем в деловом костюме. Димка вдруг вспомнил, что дяде всего тридцать один. Как же тупо тот влип, когда на его голову свалились два депрессивных подростка. Эта мысль примиряла его с тем, что Сергей иногда орал и требовал от него соблюдения правил, которые Димке очень хотелось нарушать. Несколько раз в месяц Димка орал, что съедет. Сергей орал в ответ, что он может валить на все четыре стороны, а через полчаса они уже могли вполне мирно обсуждать новый фильм или компьютерную игрушку. Димка никогда не извинялся. Сергей никогда этого не требовал. Требовал убирать в комнате, хотя у них была домработница, требовал ходить в универ и не доводить до хвостов, требовал посещать психолога и не пить. Димка игнорировал половину требований, решив, что его чувство вины перед Сергеем за то, что на того свалился не только бизнес отца, но и племянники, уже ничем не усугубишь. Но в такие дни, как сегодня, он понимал, что ошибался.

– Лев хотел тебя… адаптировать, – наконец произнес Сергей, и Димка удивленно поднял брови.

– Чего?

– Ты не знаешь слово «адаптировать»?

Димка смерил Сергея взглядом, давая понять, что думает о его остротах. На Сергея это, разумеется, не произвело никакого впечатления.

– Он тоже о тебе заботится, – помолчав, произнес Сергей. – Никому из нас не нравится то, куда ты катишься.

– А куда я качусь? – тут же окрысился Димка.

– А сам как думаешь, к чему приведет то, что ты сейчас делаешь? Если тебя выгонят из универа, ни о каком управлении отцовским бизнесом речи идти не будет. Если ты будешь…

– А ты и рад будешь? – перебил Димка.

– В смысле? – прищурился Сергей.

– Ну, деньги у тебя останутся. Сколько назначит совет директоров на содержание меня, убогого, стольким и откупишься, да? – Димка на самом деле так не думал, но он терпеть не мог, когда Сергей учил его жизни.

Сергей посмотрел на Димку долгим взглядом, и Димка приготовился услышать крик или язвительное замечание, потому что он вправду зарвался, однако дядя молча вышел из комнаты, хлопнув ладонью по косяку. Димка слышал, как он стучит в Лялькину дверь, слышал, как они над чем-то смеются. Голоса переместились вниз, и Димка раздраженно направился к шкафу с одеждой.

Когда он сбежал по лестнице, стараясь не морщиться от так и не прошедшей до конца головной боли, дядя с сестрой уже обулись и, ожидая его, обсуждали какую-то мангу. Димка невольно обалдел, когда понял, что Сергей однозначно в теме: он не просто знал персонажей по именам, сейчас они спорили о концовке какого-то эпизода. Димка молча шнуровал кеды, чувствуя себя неуютно оттого, что на него никто не обращает внимания. Лялька, видимо, была в курсе его вчерашней выходки, поэтому дулась. Сергей, против своего обыкновения, тоже делал вид, что Димки нет. Неужели вправду обиделся на в сердцах брошенное замечание?

В висевшем на стене зеркале отражалась часть кухни. Бросив на него взгляд, Димка увидел телефон Сергея, выделявшийся на светлой столешнице черным пятном.

– Ты мобильник забыл, – буркнул Димка, желая пойти на мировую.

– Он мне не нужен, – ровным голосом ответил Сергей и вышел на крыльцо.

Лялька вышла за ним, вставляя наушники в уши и врубая плеер.

Ну и подумаешь! Нежные все, караул.

Андрей довез их до торгово-развлекательного центра. При этом был он, как всегда, молчалив и незаметен. Поскольку сидевший на переднем сиденье Сергей тоже сегодня общаться не желал, а Лялька слушала музыку, ехали в унылой тишине, чему Димка отчасти даже радовался: был шанс накопить силы перед кинозалом.

Однако оказалось, что Лялька передумала и они идут в океанариум. Сергей идею поддержал, а Димку никто не спросил. Они неторопливо бродили по океанариуму, и, кажется, какое-то подобие удовольствия получала только Лялька. Сергей молча шел за ней, думая о чем-то своем, Димка тащился последним, морщась от каждого восторженного писка юных океанологов, с диким топотом носившихся вокруг. Лялька добрела до бассейна с акулами и застыла у бортика. Димка посмотрел на нее и вдруг понял, что, смыв наконец черную краску с волос, Лялька стала невыносимо похожа на маму: те же светлые прямые волосы, тот же тонкий с горбинкой нос, бледные губы и серо-зеленые глаза. Только мама много смеялась, Лялькин же искренний смех он слышал в последний раз очень давно. Димка вспомнил, что сегодня утром ему хотелось плакать. И понял почему. Вчера он так отчетливо увидел перед мысленным взором маму на ее любимом коктейльном диванчике на «Рене», что возвращение в день сегодняшний было очень… страшным? Болезненным? Димка не знал, каким словом это описать. Просто казалось, что из него вдруг выдернули позвоночник, а потом вставили обратно кое-как. Он даже дышал с трудом, и похмелье здесь было совершенно ни при чем.

Чтобы как-то отвлечься, он подошел к задумчиво глядящему на акул Сергею и спросил:

– Ты реально читал Лялькину мангу?

– Ну так на что не пойдешь ради денег? – ровно ответил Сергей, не глядя на Димку.

Ничего себе, как обиделся. На памяти Димки это был первый раз, когда дядя так надолго завелся.

Димка досадливо повернулся к Ляльке, потому что не придумал, что еще сказать. В этот миг Лялька наклонилась вниз, почти свесившись за бортик, и Димка, не успев подумать, рванул к ней, схватил ее за плечи и дернул назад. Не ожидавшая этого Лялька ударила его локтем под дых. Удар был такой силы, что Димка, вцепившийся в плечи сестры, согнулся пополам. Его кеды заскользили по разлитой кем-то воде, и они с Лялькой рухнули на пол. Лялька вскрикнула и нецензурно высказалась.

– Лена! – повысил голос оказавшийся рядом Сергей. – Дети кругом.

– Ты что меня хватаешь, придурок? – прошипела Лялька, отталкивая Димку.

Тот, едва продышавшись, огрызнулся:

– Ты туда свалиться собиралась?

– Совсем дурак?! Если этот ваш недоумок-психолог считает, что у меня суицидальные мысли, то это не значит, что они есть! Если бы я собиралась что-то сделать, я бы не падала в бассейн с акулами!

– А чё, с акулами круто, – вдруг подал голос какой-то парень и хотел еще что-то добавить, но резко вскочивший Димка рванул к нему с намерением ударить.

Сергей ловко перехватил Димку на полпути. Рыпаться было бесполезно: хоть они и были одного роста, но Сергей, в отличие от жилистого Димки, был коренастым и крепким и весил килограммов на пятнадцать больше. Рядом кто-то завизжал. Краем глаза Димка увидел, что к ним спешит охранник. Сергей же встряхнул его так, что в висках снова запульсировало. Димка перестал дергаться, и Сергей, с силой оттолкнув его в сторону, направился навстречу охраннику. Димка, чудом не навернувшийся во второй раз, потер солнечное сплетение и хмуро посмотрел на Ляльку. Та стояла, обхватив себя за плечи, в ее ушах снова торчали наушники, хотя до этого по просьбе Сергея она их вынимала.

После того как Сергей уладил дело с охранником, стало понятно, что любоваться морскими обитателями дальше ни у кого желания нет.

В пиццерии пахло едой и долбила по мозгам жизнерадостная музыка. Димка пил минералку и тихо страдал. Лялька переписывалась с кем-то из своих виртуальных знакомых и стучала кедом по полу в такт музыке из наушников. Сергей смотрел в окно и вертел в руках нож. Нетронутая пицца одиноко дымилась на столе. Они определенно провалили этот выход в люди.

Не выдержав царящего за столом «безудержного веселья», Димка встал и вышел на улицу. Ни Сергей, ни Лялька даже не посмотрели в его сторону. Достав телефон, Димка заметил, что по экрану паутиной тянутся трещины. Опять. Он открыл контакт Машки и долго смотрел на ее фото. Он сфоткал ее на каком-то концерте года полтора назад. Машка со скрипкой на плече выглядела такой серьезной и правильной, что Димка не решился позвонить. Набрал в мессенджере:

«ты дома»

«?»

Машка прочла сразу, но ответила только через четыре минуты:

«Да».

«я приеду».

Он прождал три минуты, но Машка не ответила, и Димка решил ехать наудачу.

Вернувшись к их столику, он объявил:

– Я еду к Машке.

Сергей соизволил повернуться и, поглядев на его помятую морду, уточнил:

– С таким перегарищем?

– Я жвачку куплю, – буркнул Димка.

– Ну-ну. На Андрея не рассчитывай – он везет нас с Леной.

Сергей расплатился, и пиццу им упаковали с собой. На улице Димка понял, что не взял бумажник. В кармане толстовки обнаружились двести рублей. Чертыхнувшись, он посмотрел на Сергея, но тот, сделав вид, что не обращает на племянника внимания, направился к машине.

Димка потряс за плечо сестру. Та недовольно оторвалась от созерцания лужи с масляными разводами.

– Ляль, у тебя деньги есть?

Лялька несколько секунд смотрела на него так, будто не поняла вопроса, потом полезла в карман узких джинсов и, вытащив смятую пятидесятирублевую купюру, протянула ее Димке. Димка тяжко вздохнул, понимая, что Лялька настолько оторвана от нормальной жизни, что даже о ценности денег понятия не имеет. Надо ее, наверное, с собой как-нибудь в магазин взять.

– Мне не хватит, – признался Димка.

Лялька пожала плечами и направилась к непонятного вида мужику, сидевшему на тротуаре на газетке и гладившему лохматого рыжего пса. Положив купюру в жестяную баночку у ног мужика, она погладила собаку. Димка напрягся, когда мужик что-то сказал Ляльке, однако ничего страшного не случилось, наоборот, Лялька присела на корточки и обняла собаку. Димка вздохнул и поплелся к Сергею.

– Это ненормально, – начал он, указывая на Ляльку. – Она подошла к левому мужику. К левой псине. Ты бы с ней поговорил!

– А может, ты бы с ней поговорил? – откликнулся Сергей, щелкая зажигалкой, хотя сигарет в его руках не было. Он никогда не курил при племянниках.

– А что я ей скажу?

– Да хоть что! У нас проблема, Дима. Я делаю все, что от меня зависит, выполняю все рекомендации, но этого мало. Я для нее – чужой человек, которого она видела пару раз в детстве. Я даже не могу понять, приходит ли она в норму. Я не видел ее до случившегося несколько лет. Ее семья – ты.

Димка поморщился и посмотрел на сестру.

– А ты, вместо того чтобы помогать, лишь добавляешь нам головной боли. Думаешь, ей нравятся твои выходки?

– Надо было сдать нас в детдом, – буркнул Димка.

– Точно. И как я не подумал?! – делано удивился Сергей. – Деньги бы все равно при мне были, а расходов – меньше и головной боли никакой. Навещал бы раз в две недели и жил бы себе припеваючи.

– Да что ты к деньгам этим привязался? Я просто так ляпнул, понятно?

– Не, Дим, непонятно. Это Лена тебя может в сердцах придурком назвать, хотя так не думает, потому что ей пятнадцать, а ты – уже взрослый человек.

– А если я не ощущаю разницы между своими пятнадцатью и восемнадцатью? – не выдержал Димка.

– Тогда беда, – вздохнул Сергей и позвал: – Лена, поедем?

Лялька оторвалась от собаки и направилась к ним.

– Может, ей собаку завести? – вырвалось у Димки.

– Мне только собаки для полного счастья не хватало.

– А что? Будет тебя с работы встречать, хвостом вилять, любить тебя будет.

– А это мысль, – Сергей сделал вид, что задумался. – Хоть что-то приятное будет ждать дома.

Сергей открыл дверь, и Лялька плюхнулась на сиденье.

– Пока, Ляль, – сказал Димка.

Сестра не ответила. То ли не услышала в наушниках, то ли сделала вид.

– Ну, давай, – сказал Сергей и открыл переднюю дверь.

– Я без денег, – признался Димка.

– С телефона оплати. В чем проблема?

– Не во всех такси можно, наверное, – произнес Димка и понял, что не ездил на такси сто лет.

– В киосках продаются билеты на общественный транспорт. Там можно, – отозвался Сергей и сел в машину.

Димка зло выдохнул и пошел прочь. Сзади посигналили, и он, выругавшись, вернулся к машине. Дядя опустил стекло и спросил:

– Сколько надо?

– На такси до Машки. На жвачку у меня есть.

Сергей откинул голову на подлокотник и на миг зажмурился.

– Ты прешься к девушке извиняться за то, что бросил ее ночью одну, со жвачкой?

Димка засунул руки в карманы и хмуро посмотрел на Сергея. Достал он уже со своим воспитанием.

Дядя тяжко вздохнул, вытащил бумажник и протянул ему три тысячные купюры.

– Спасибо, – хмуро откликнулся Димка и подумал, что надо бы все-таки извиниться, но при Андрее и Ляльке делать это не хотелось.

Ладно, вечером уже.

Глава 4

Ищем стабильность в непостоянстве.

Сигнал сообщения выдернул Машу из полудремы. Поборов в себе желание укрыться пледом с головой и сделать вид, что ничего не слышала, Маша пошарила рукой на стоявшем у кровати письменном столе, нащупала телефон и поднесла его к лицу. Из-за задернутых штор в комнате царил полумрак, и смотреть на яркий экран было неприятно.

Димка спрашивал, дома ли она. Маша вернула телефон на стол и уставилась на полоску света на потолке. Она понимала, что Димка спрашивает не просто так. Он наверняка собирается приехать. А если Волков собирается что-то сделать, то помешать ему не сможет никто. Маша вздохнула и поняла, что меньше всего хочет сегодня общаться с Димкой. Она, конечно, пообещала вчера Сергею, что прибьет Димку при встрече, но прекрасно знала, что на деле все будет совсем иначе. Она могла орать на него по телефону, могла грозить смертными карами и разорванной навеки дружбой, однако стоило взглянуть на его виноватый вид, как она готова была простить ему все на свете.

Их дружба была очень-очень странной. Временами Маша думала, дружба ли это.

Зачем этот паразит представил ее отцу Крестовского своей девушкой?

Маша зажмурилась и все-таки натянула плед на голову. Думать об ужине с Крестовским было до умопомрачения стыдно. Будто Маша сделала что-то дурное. Она вдруг поняла, что не хочет видеть Димку не только потому, что он очень сильно ее обидел, но еще и потому, что смертельно боялась его реакции на их посиделки с Крестовским. Только оттягивать объяснение себе дороже. С этой мыслью Маша отбросила плед и вновь взяла телефон.

После того как она напечатала «да», Димка предсказуемо прислал: «Я приеду». И это даже не было вопросом. Димка хотел – Димка делал. Маша встала с кровати и поплелась умываться и завтракать, хотя уже было время обеда.

Мама появилась в дверном проеме кухни неслышно, и Маша, достававшая из холодильника сыр с маслом, едва не уронила масленку на пол.

– Ты меня напугала, – пробормотала она и спросила: – Будешь бутерброды?

Мама молча вошла и опустилась на табуретку. Маша села на соседнюю и подвинула маме тарелку с нарезанным хлебом:

– Чаю сделать?

Она почему-то чувствовала себя виноватой. Хоть и не понимала почему.

– Маша, а кто тебя сегодня подвозил?

– Ну я же сказала уже: одногруппник.

Маша действительно сказала это еще ночью, когда выяснилось, что мама не спит, а ждет ее возвращения. Быстро поцеловав маму, она сообщила, что вечеринка была скучной, и убежала в свою комнату. Сейчас же убежать, похоже, не получится.

– Что за одногруппник?

– Мам, ну ты все равно их не… – начала Маша и нервно рассмеялась. Мама знала всех ее одногруппников.

По тому, как мама подняла бровь, было понятно, что она прекрасно раскусила Машин маневр. Маше же жутко не хотелось признаваться, что этот одногруппник – Роман Крестовский, потому что мама его явно недолюбливала, хоть и говорила, что Маше это только кажется.

– Ну так что? – спросила мама, непривычно пристально глядя на Машу.

– Мам, ты так спрашиваешь, как будто в чем-то меня подозреваешь. А я, между прочим, уже совершеннолетняя.

Мама приподняла бровь, как делала это на занятиях, когда кто-то из студентов начинал нести явную околесицу.

– Это ты сейчас к чему? – спросила она, и голос у нее тоже прозвучал по-учительски.

– Да ни к чему, – ответила Маша и откусила бутерброд. – Мы же договорились, что я смогу даже заночевать там вместе со всеми. А теперь ты предъявляешь претензии, что я поздно приехала…

– Я ни слова не сказала про то, что ты поздно приехала. Я видела в окно, как ты вышла из машины, и хочу узнать, кто тебя привез. Или ты все-таки поймала частника и боишься мне рассказать?

– Да нет, я же не дура – садиться ночью в машину к кому попало. Это был Крестовский.

– Роман? – после паузы уточнила мама.

– Ну не Лев же, – рассмеялась Маша, представив, что отец именинника собственнолично развозил бы гостей по домам.

Мама даже не улыбнулась. Смотрела напряженно и кусала нижнюю губу.

– Мам, что случилось? – не выдержала Маша.

– Кто был на празднике? – невпопад спросила мама.

– Почти вся группа.

– А из взрослых?

– Команда яхты, официанты и папа Крестовского, Лев. Очень милый такой папа. На Романа похож. Точнее, тот на него. Ну ты поняла.

– Поняла. – Мама вдруг встала и вышла из кухни.

Маша, засунув в рот остатки бутерброда, бросилась следом.

Маму она нашла в зале стоящей у окна. Диван был уже сложен, хотя порой по выходным родители позволяли себе поваляться подольше, если папе не нужно было на репетиции, а у мамы не было учеников.

Маша села на диван и посмотрела на маму. Мама у нее была очень красивая. Темноволосая, зеленоглазая. Все мальчишки их потока исправно ходили на ее занятия, но вряд ли потому, что были прямо такими уж фанатами английского. А еще мама в свои тридцать восемь выглядела очень молодо. Особенно на фоне папы, который рано поседел. Маша подумала, что не может представить папу на яхте танцующим с девчонками из ее группы и шутящим с мальчишками. Папа был… папой. Лев же, казалось, находился на одной волне с подростками. У него была стильная стрижка. Не молодежная, с торчащей вверх челкой-домиком, как у сына, но такая, которая сильно убавляла его возраст и даже на ветру выглядела аккуратно. И весь его вид был таким, будто он очень свободный и с ним легко. Здорово, наверное, Крестовскому с таким отцом. От мыслей о Романе внутри екнуло. Да еще и Димка вот-вот должен был приехать.

– Мам, Димка приедет. Я пойду погуляю с ним?

– Вы поссорились? – не оборачиваясь, спросила мама.

– Нет, с чего ты взяла?

– С того, что тебя привез Роман, а не он.

– Нет, просто Димке пришлось уехать раньше. Ему домой нужно было, – соврала Маша.

Мама довольно долго молчала, по-прежнему глядя в окно, хотя оно выходило на заставленный коробками балкон и улицу через него почти не было видно. Маша разглядывала геометрические узоры на мамином домашнем платье и думала, что сейчас происходит что-то странное. Вдруг мама обернулась и, быстро подойдя к дивану, присела рядом с Машей.

– Маша, я была против твоего поступления в этот университет, ты не послушала. Я смирилась с твоим выбором, хотя до сих пор считаю его ошибкой. И да, ты совершеннолетняя. Но сейчас я прошу… Нет, я требую, чтобы ты не общалась с Романом Крестовским.

Мама сжала Машину ладонь, Маша же удивленно выдохнула:

– Ты что, мам? Что он такого сделал?

– Ничего не сделал. Ты меня услышала?

– Мам, я хочу объяснений. Что с ним не так? Он же самый прилежный во всем потоке. Он один из немногих, кто реально старается учиться. У него же вечно все работы сданы вовремя.

– Откуда ты все это знаешь? – прищурилась мама.

– Просто, – стушевалась Маша, потому что вдруг поняла, что вправду знает о Крестовском гораздо больше, чем должна была бы.

Но у нее была причина: Димка, а точнее, Димкина явная антипатия к Крестовскому, о которой он не желал говорить. Что Маше еще оставалось делать? Только наблюдать за Крестовским.

– Маша, ты должна понять, что Крестовский – не та компания, с которой тебе будет полезно общаться.

– То есть Димка, который может в течение пяти секунд ввязаться в драку на улице, который курит, – вообще подходящая компания, а до противного правильный Крестовский – нет?

Маша, вскочив с дивана, уперла руки в бока. Она понятия не имела, зачем все это говорит, но удержаться не могла. Ей восемнадцать. Она совершеннолетняя. Почему мама диктует, с кем ей встречаться?

– Я не в восторге от большинства проявлений Волкова, и я с ним еще поговорю по поводу того, что он бросил тебя на празднике…

– Не надо! – испугалась Маша, однако мама, не слушая ее, продолжила:

– Но я вижу, как он к тебе относится.

– Как? – против воли вспыхнула Маша, потому что мама уже не первый раз намекала на какое-то особое отношение Димки. Может, Маша просто его не видит?

Мама, проигнорировав ее вопрос, сказала:

– Каким бы, как ты выразилась, правильным ни был Крестовский, закончится все тем, что он уедет, а ты останешься.

– Что значит «уедет»?

– Маша, не будь дурой! – повысила голос мама. – Крестовский вскоре наиграется в учебу на исторической родине и вернется в свой Лондон. Это вопрос времени. А ты останешься.

– Мама, о чем ты вообще говоришь?! – закричала в ответ Маша. – Он просто подвез меня до дома. Все. Он мне даже не нравится! У него терки с Димкой. Просто вчера так получилось.

– Ты мне не врешь? – спросила мама и посмотрела снизу вверх таким взглядом, что Маше стало стыдно за то, что она повысила голос.

– Мам, ну ты что? – пробормотала она и, наклонившись, обняла маму за плечи.

– Машка, Машка, – глухо проговорила та, – как же быстро ты выросла.

Маша вспомнила, как сама вчера сказала Крестовскому, что он, похоже, будет отстреливать бойфрендов своей будущей дочери еще на подлете, и подумала, что, может быть, дело не в том, что Крестовский – псих. Может, все родители девочек такие?

Позже мама принялась собираться на работу: по выходным она вела занятия в английском разговорном клубе. Маша же налила себе еще чаю и долго сидела на кухне, ломая голову над тем, что не так с Крестовским, помимо того, что он оказался совсем не таким, каким она себе его представляла до вчерашнего вечера. Она думала, что он – сноб и яркий представитель золотой молодежи, и сейчас ей было немного стыдно за подобные мысли. Но кто виноват в том, что именно таким он и выглядел в своих пижонских рубашечках и пиджачках, которые носил так, будто в них родился? Прибавить сюда то, что Крестовский не удостаивал общением никого из группы, кроме Шиловой и пары ее подружек, и получался вполне однозначный образ. Проведенный с ним вечер внес сильные коррективы в Машину картину мира. Ей показалось, что он просто стесняется того, как говорит на родном языке, поэтому предпочитает лишний раз промолчать. Оказывается, ему сложно в университете и он страдает за рулем. А еще, оказывается, он чертовски наблюдательный и умеет находить нужные слова. Маша вспомнила, как он смотрел на нее, когда ей вздумалось рассказать про бабушкиного соседа, и щеки заалели. К тому, что Димка мог броситься в драку просто потому, что кто-то не так на Машу посмотрел, Маша привыкла. Честно говоря, Димке часто нужен был лишь предлог, чтобы ввязаться в какую-нибудь ерунду. Крестовский же в своем праведном гневе был очень… очень необычный, и Машу почему-то это волновало, хоть она и не соврала маме: он вправду не нравился ей как парень. Она о нем даже не думала так никогда, потому что он был в контрах с ее другом. Маша сжала чашку, понимая, что она упускает что-то важное, вот только что?

Димкин звонок оторвал ее от размышлений.

– Я внизу.

– Поднимайся.

– А кто у тебя?

– Мама, но она уже уходит.

– Может, я погуляю, пока она уйдет? – голос Димки звучал жалобно.

– Поднимайся, – строго произнесла Маша, отыгрываясь хотя бы сейчас, потому что, когда он поднимется, она все равно не сможет даже наорать на него толком. Ей было уже заранее его жалко.

Димка отключился, и спустя минуту в дверь позвонили. Открыв дверь, Маша даже не нашлась, что сказать. Она привыкла к творческому беспорядку на голове у Димки – это вроде как было сейчас даже модно, однако сегодня Волков выглядел так, будто его кто-то повозил головой по подушке, а потом выдернул из постели, забыв дать расческу. Добавить к этому нездоровый цвет лица и темные круги под глазами, и выходило…

– Красавец! – раздался за спиной у Маши голос мамы.

– Здрасте, Ирина Петровна. – Димка сверкнул самым жизнерадостным вариантом из арсенала своих улыбок.

– И вам, Дмитрий, не хворать. Сегодня это кажется особенно актуальным. Праздник, вижу, удался?

– Проходи, – вздохнула Маша, впуская Димку в квартиру.

– Не, не очень, – откликнулся Димка, наступил на пятки кед и стащил их, даже не развязав шнурки. – У Крестовских всегда скучно.

Маша могла бы поспорить, но не стала. Мама надела туфли и потянулась было к висевшему на вешалке пиджаку, но Димка ее опередил: снял пиджак и помог ей его надеть.

– Спасибо, Дмитрий, – мило улыбнулась она. – Только это не зачтется как выполнение домашнего задания, имейте в виду.

– И в мыслях не было, – с честным видом отозвался Димка, а мама вернулась к прерванному разговору:

– А что не так с вечеринками у Крестовских?

Маша внимательно следила за Димкиным выражением лица и потому заметила, что уголок его рта нервно дернулся, будто он хотел сказать какую-то гадость. Однако, взяв себя в руки, Димка снова улыбнулся.

– Ну, сами понимаете: куча молодежи, яхта, а именинник с папочкой. Ну какое веселье под надзором родителей?

Маша почувствовала, как в груди заныло от сочувствия. Димка крайне болезненно относился к теме родителей. Всегда старался обходить ее стороной, и тут вдруг так явно обесценивать наличие отца… Это как же ему сегодня тяжело! Дурацкий праздник! Не стоило на него ходить.

– А Маша сказала, что отец Романа вполне современный и веселый.

Маша не помнила, чтобы говорила что-то подобное, и слегка удивилась словам мамы. Димка провел рукой по волосам в безуспешной попытке привести прическу в порядок и широко улыбнулся.

– Ну да, дядя Лёва классный. Но все равно было скучно.

– Дядя Лёва? Вы так хорошо знакомы?

Димка снова улыбнулся:

– Он – мой крестный.

– Вот как? – удивленно произнесла мама.

Маша, хоть и знала уже, что семьи Крестовских и Волковых дружили, все равно растерялась. Это уже не просто дружба – это же родство, а эти двое поубивать друг друга готовы…

– Да, но мы не общаемся почти. Давно уже, – поспешно добавил Димка.

– Как же так вышло, что у вас с Романом такие напряженные отношения? – продолжала допытываться мама.

– А почему вы думаете, что мы должны быть друзьями до гроба? – в голосе Димки прозвучал вызов, и Маша едва не застонала. Началось.

– Да не должны, конечно, – произнесла мама, к счастью, сжалившись над Димкой. – Я буду поздно, Маш. Хорошего дня, Дмитрий.

Маша закрыла за мамой дверь, радуясь, что все обошлось малой кровью. Еще не хватало Волкову что-нибудь выкинуть, чтобы мама запретила и с ним общаться. Маша, конечно, не послушалась бы, но тогда пришлось бы идти на конфликт. А этого очень не хотелось.

Повернувшись к Димке, она увидела, что тот смотрит на нее исподлобья одновременно виновато и зло. Значит, ругать его смысла нет – начнет хамить в ответ. А в свете вчерашнего ужина с Крестовским заводить Димку заранее было бы очень неосмотрительно.

– Кофе будешь? Могу еще оладьи сделать. Или горячие бутерброды.

– Кофе. Еда в меня не лезет.

Маша покачала головой и пошла на кухню готовить растворимый кофе. Дома Димка наверняка такой не пил, но чем богаты…

На кухне Димка стащил с себя толстовку и, бросив ее на подоконник рядом с папиным фикусом, уселся на табуретку. Машу всегда забавляло то, что при совершенно наплевательском отношении Димки к одежде толстовки, футболки и даже джинсы у него всегда были чистыми и отглаженными. В начале их знакомства это ставило ее в тупик, а потом по подобным мелочам она стала догадываться, что Димка, хоть и строит из себя шпану, совершенно к ней не относится. У него были очень широкий кругозор и грамотная речь, хотя последнее он большей частью скрывал. Он отлично говорил на английском. А однажды, взяв его телефон, Маша обнаружила в читалке открытую книгу на французском. В Москве Димка в основном ориентировался по принципу: «А, это где Пушкинский музей?» И при этом он старался казаться мальчиком с окраины.

Маша делала вид, что верит в его легенду, лишь изредка позволяя себе небольшие шалости. Например, однажды, поняв, что он никогда раньше не пользовался общественным транспортом, она нарочно подстроила так, что Димке пришлось первым войти в салон троллейбуса. Он что-то пробормотал про забытый проездной, и Маша посоветовала купить карточку у водителя. Но это ему мало помогло, потому что схема пользования валидатором висела так, что от входа ее не было видно. Глядя на Димкин ступор у валидатора, Маша получила непередаваемые эмоции.

Одним словом, если к нему присмотреться, Димка выглядел так, будто все то время, что жил с родителями, был абсолютно домашним ребенком, которого всячески развивали и повсюду возили на машине. Сейчас Димка как мог отрывался от этого образа, но с базовым воспитанием ничего сделать не мог. Наверное, он его даже не осознавал.

Маша прекратила попытки подстраивать Димке встречи с миром простых людей после того, как он отвез ее к себе домой. Она в тот день должна была ехать к бабушке на дачу, но, задержавшись на экзамене, опоздала на электричку, а следующая уходила только через полтора часа. Чтобы скоротать время, она позвонила Димке, и тот вызвался подвезти ее до бабушки. К тому времени он уже не скрывал наличия персонального водителя, хотя пояснил, что он дядин. Маша согласилась: ждать полтора часа на вокзале не хотелось, да и она соскучилась по Димке, которого тогда видела редко из-за выпускных экзаменов. Димка подобрал ее у вокзала и сообщил, что по пути они заедут к нему, потому что он что-то забыл дома. Маша и предположить не могла, что водитель отвезет их в охраняемый коттеджный поселок и высадит у большого двухэтажного особняка.

Димка, не слушая возражений, затащил ее в дом и познакомил с семьей. Сергей, Димкин дядя, оказался намного моложе, чем Маша представляла по обрывкам Димкиных рассказов. Он принял Машу немного настороженно, однако, понаблюдав за племянником в ее присутствии, как после сам признался, выдохнул с облегчением. В итоге у Маши сложились вполне теплые отношения с Сергеем, что, кажется, бесило Димку, но не могло не радовать Машу, потому что Сергей был ей симпатичен. Еще у Димки была младшая сестра – типичная богатенькая девочка: худющая, в брендовых шмотках, в ушах сверкают сережки с какими-то камнями. Машу она едва удостоила взглядом, на миг оторвавшись от переписки на навороченном планшете, и удалилась в свою комнату. Сергей за нее извинился, но Маше стало неприятно. В тот момент она впервые осознала, какая же пропасть между ее миром и миром Димкиной сестры.

Она жутко обиделась тогда на Димку за то, что он столько месяцев притворялся кем-то другим, и за то, что ввел ее в свой дом так естественно, будто ей было там место. Даже высказала все эти претензии ему самому. Позже, уже на даче у бабушки. Думала, что они поссорятся, но Димка просто внимательно на нее посмотрел и уточнил, в чем конкретно проблема: в его доме, его семье или в нем самом? Маша, растерявшись от такой непривычной серьезности Волкова, не нашла что ответить. Он же как ни в чем не бывало отловил соседского котенка и принялся его гладить, приговаривая, что девочки иногда такие дуры, что лучше бы они были мальчиками. На этом конфликт был исчерпан.

Почему-то сейчас Маше очень захотелось вернуть тот момент – момент их первой «почти» ссоры. Как просто и беззаботно все было два года назад.

Чайник закипел. Маша налила кипяток в смесь кофе и сахара, размешала напиток и поставила чашку на стол перед распластавшимся грудью на столешнице Димкой. Он подтащил чашку почти к своему лицу, и у Маши в груди екнуло, когда кофе едва не выплеснулся ему на щеку. Однако Димка даже глазом не моргнул, медленно выпрямился и, вдумчиво размешав остатки сахара в чашке, произнес:

– Я вчера себя как мудак повел, да?

– Есть такое, – не стала отрицать Маша.

– Прости. Я просто на «Рене» не был давно. Не ожидал.

– Дим, что случилось с твоими родителями? – Маша опустилась на соседнюю табуретку, развернулась вполоборота к Димке и, опершись локтем о стол, подалась вперед.

Тот отклонился на табуретке до самого подоконника, но дальше прятаться было некуда.

– Сергей сказал, что у меня перегарище, – неловко заметил Димка.

– Есть немного, но жвачка перебивает. – Маша сделала вид, что не поняла намека, продолжая все так же вторгаться в Димкино личное пространство.

– Они пропали без вести. Три года назад. Пока ищут.

«Волкову только не вздумай сказать. Он этой идеей фикс уже три года всем мозги выносит», – зазвучал в Машиной голове голос Крестовского.

– Прости, – пробормотала она, садясь ровно. – Просто ты никогда не рассказывал…

Димка смотрел исподлобья и выглядел при этом одновременно злым и таким несчастным, что Маше стало жутко стыдно. Зачем она решила перепроверить слова Крестовского? Ведь понятно же, что они вправду хорошо знакомы.

– Мне неприятно об этом говорить, – наконец произнес Димка и, обхватив кружку обеими руками, сделал большой глоток.

Маша уже давно перестала удивляться его способности пить обжигающе горячие напитки. Сама она всегда разбавляла и чай, и кофе холодной водой или ждала, пока те остынут.

– Извини, – пробормотала Маша.

– Не, не извиняйся. Ты могла давно спросить, я бы сказал. Просто обсуждать это не хочу. Мне Сергея выше крыши хватает.

– Прости, а Сергей?..

– Сергей – младший брат папы. Сводный. Дед два раза женился. У отца и Сергея разные мамы. Они и не общались с отцом почти. Отец винил маму Сергея, что дед к ней ушел. Мы Сергея в детстве пару раз только видели, на юбилеях деда. А потом… три года назад, когда выяснилось, что других родственников у нас с Лялькой не осталось, Сергей оформил опекунство. Я думал, что стукнет мне восемнадцать, и я Ляльку на себя переоформлю, но там все сложно оказалось. Рожей я не вышел, чтобы быть опекуном.

Димка сделал еще один глоток. Маша смотрела на него расширившимися глазами, думая о том, насколько же просто живется ей. У нее ведь, по сути дела, кроме учебы, никаких трудностей.

– А что нужно, чтобы опеку передали? Доходы, наверное, самостоятельные?

– Да доходы есть. У нас с Лялькой пакет акций. Я должен быть… благонадежным, – угрюмо произнес Димка, крутя в руках кружку и глядя на вращение жидкости.

– А если ты бросишь курить, дебоширить?.. – не могла успокоиться Маша.

– Да пофиг, Машка. Даже если брошу, ну какой из меня опекун?

– Ну она же не грудной ребенок, в самом деле?! У вас все равно и повар, и домработница, и водитель. Тебе и дел-то не останется.

Димка поднял голову и некоторое время внимательно смотрел на Машу. Та лихорадочно перебирала в уме, что такого могла ляпнуть, чтобы вновь заслужить этот взгляд.

– Ну да, не останется. Точно, – произнес Димка и вновь отпил кофе. – Ты как вчера добралась? А то я свалил раньше, такси, кажется, взял. Не помню точно.

– Я… меня подвезли, – ответила Маша и неожиданно для самой себя покраснела.

– А, вроде дядя Лёва говорил, что автобус будет развозить, да?

У Маши было несколько секунд на размышление. Соврать, что уехала на автобусе, и навсегда потерять Димкино доверие, если правда вскроется, или сказать правду и… опять-таки навсегда потерять Димкино доверие. Димка допил кофе одним глотком и вновь посмотрел на Машу. Когда Волков смотрел так пристально, это раздражало.

– Маш, там что-то случилось? – Димка отодвинул кружку и сложил руки на груди.

Маша молча кивнула.

– Что? – очень спокойно спросил Димка.

– Понимаешь, в автобусе я увидела, что тебя нет. Водитель сказал, что никто, кроме Крестовских, от пристани не отъезжал.

Маша принялась теребить ворот футболки, подыскивая слова. Димка перевел взгляд с ее лица на пальцы, мнущие ткань, потом опять на лицо:

– И? – спросил он, когда Маша замолчала.

– Я решила, что ты остался на яхте.

Он ничего не сказал, и ей пришлось продолжить:

– Я попросилась на яхту, но меня не пустили. Тогда мне пришлось позвонить Крестовскому, и…

– Что? – Димка подался вперед так резко, что Маша, отпрянув, едва не свалилась с табуретки.

– Я позвонила Крестовскому. У Захаровой номер взяла. И он приехал. Мы посмотрели на яхте. С ним меня пустили. Потом он подвез меня до дома. Все.

Маша закончила скороговоркой, чувствуя, что щеки пылают. Димка не мог этого не заметить, и Маша бесилась и готовилась перейти в наступление с первых же упреков. В конце концов, он сам ее бросил, а еще зачем-то представил своей девушкой, выставил дурой и вообще…

Димка медленно встал, отнес кружку к раковине и включил воду.

– Оставь. Я потом, – произнесла Маша, глядя в обтянутую футболкой напряженную спину.

Димка не обратил на нее никакого внимания. Тщательно вымыл кружку, поставил ее в сушилку и, подхватив с подоконника толстовку, вышел из кухни.

– Волков, ну хватит уже! – возмутилась Маша, выходя следом.

Димка уже шнуровал кеды.

– Что такого случилось? Мне надо было бросить тебя на яхте? Надо было вообще ничего не рассказывать?

Последние слова Маша договаривала уже в закрывшуюся дверь.

Глава 5

Ты исчезаешь отметкой с радара.

Роман так и не смог уснуть, хотя был уверен, что стоит ему добраться до постели, как он упадет и проспит минимум часов десять. Однако, войдя в пустую темную студию, он первым делом зачем-то побрел в зону кухни и включил кофемашину, приготовил кофе и, передумав его пить, вылил в раковину. Потом отправился в ванную, потому что ему вдруг пришла в голову идея погреться в теплой воде. Он не был уверен, что это поможет снять неприятную нервную дрожь, которая преследовала его весь путь до дома, но попробовать стоило.

В итоге Роман встретил рассвет, сидя на широком подоконнике с большой чашкой остывшего чая в руках. Он смотрел на то, как высотка университета проступает на фоне сереющего неба, и думал, что этот город так и останется ему чужим. Многополосные дороги, высотки, пробки…

Определенно не так представлял Роман свою жизнь еще год назад. Тогда он выбирал между Оксфордом и Кембриджем. Попасть и в тот, и в другой у него были все шансы. Кто-то, конечно, шутил, что элитное образование в его школе считалось элитным только из-за непомерной стоимости, но Роман прекрасно понимал, что так говорят лишь злопыхатели. Выпускники его школы имели наивысший средний балл и могли выбирать самые престижные колледжи Британии.

Но все его планы в одночасье рухнули год назад, во время семейной поездки в Инсбрук. Родители сообщили ему, что разводятся. Роман до сих пор помнил тот момент. Он как раз мимолетно удивился, что отец и мать подарили ему отдельные подарки ко дню рождения, и даже почти успел открыть подарок мамы, когда она вдруг сообщила ему эту во всех отношениях потрясающую новость. Роман тупо смотрел на надорванную упаковку и пытался угадать по показавшемуся углу коробки, что внутри. Лишь бы не обдумывать то, что сказала мама.

– Рома, ты слышал? – уточнил отец, и Роман вновь некстати отметил, что отец спросил по-русски, чего почти никогда не делал при маме.

Оказалось, что мама уже год как общается – они так это назвали – с другим мужчиной. Общается! Будто Роману исполнилось не семнадцать, а семь. Он тогда смотрел на маму и пытался подумать о том, что у нее роман с каким-то мужчиной, но никак не получалось. Она была просто мамой: активной, веселой, увлекающейся живописью и любящей принимать гостей. Когда Роман был маленьким, кто-то из папиных русских друзей сказал однажды отцу: «Твоя Диана совсем непохожа на англичанку». Роман не очень понял тогда эту фразу, но на всякий случай обиделся, потому что мама не могла быть поддельной. Мама родилась и выросла в Энфилде, и Роман часть каникул обязательно проводил там с дедом. Ребенком он даже мечтал, что пойдет в местную школу, но отец был против.

И вот вдруг оказалось, что у его настоящей, неподдельной мамы есть другой мужчина, отец смотрит так, будто ничего хорошего в жизни уже не будет, а Роман стоит с наполовину развернутым подарком, и ему очень-очень хочется орать.

Он был уверен, что у них идеальная семья. Почти такая же, как была у Волкова. Родители никогда при нем не ссорились. Мама любила выходы в свет, отец старался ее сопровождать, если ему не нужно было лететь по делам на другой конец земного шара, а Роман сначала был на попечении нянь, всегда русскоязычных, что не очень нравилось маме, но было непременным условием, выдвинутым папой, а после – в школе. Так жили все его друзья, и Роман искренне считал, что семья Волковых, которые проводили все время вместе, – это какая-то утопия. Наверное, потому что они русские. Мама иногда говорила Роману: «Это в тебе русские корни». Обычно фраза звучала в моменты, когда Роман делал что-то недопустимое. Например, когда сбежал из школы или же когда вдруг решил бросить теннис. После этих слов Роману всегда было немного стыдно, потому что из уст мамы это звучало как приговор. И он старался прятать эти самые корни, как мог. Хотя, признаться, понятия не имел, что именно должен прятать. Роман никогда не был в России. Вся его жизнь прошла за пределами родины отца. У судьбы же вдруг оказалось отменное чувство юмора, и свое совершеннолетие Роман встретил в Москве, вдали от друзей и привычной жизни. А мама даже не позвонила.

Роман сделал глоток остывшего чая и закутался в плед, устраиваясь поудобнее на широком подоконнике. Подоконник был единственным, что нравилось Роману в неуютной студии, которую отец купил к его приезду. Увидев фото своего будущего жилища, он правдоподобно изобразил энтузиазм, хотя до этого почему-то думал, что они будут жить вместе. Однако по здравом размышлении Роман понял, что отец молод и у него должна быть своя жизнь, а самому Роману, в конце концов, уже почти восемнадцать.

Первые ночи он совсем не мог здесь спать. Слушал британское радио, смотрел британские каналы, а потом волевым усилием заставил себя отключить спутниковую антенну, чтобы не было соблазна, и без того было плохо. Тогда же он понял, что, если бы знал заранее, насколько изменится его жизнь, вряд ли у него хватило бы духу пойти до конца. Поэтому Роман был рад, что принимал решение, находясь в счастливом неведении. Отцу нужна была его поддержка, и он хотел вернуться в Москву, потому что разом возненавидел все, связанное с Англией.

Роман искренне надеялся, что отец станет здесь счастливее. И вот прошло почти девять месяцев, а видимого эффекта пока не наблюдалось.

Взглянув на часы в сотый раз, Роман понял, что надеяться бессмысленно. Мама уже не позвонит, раз не позвонила до сих пор. Вот бы еще перестать наконец проверять пропущенные на мобильном. Он же вроде как уже взрослый, совершеннолетний, самостоятельный…

Телефон завибрировал, и Роман, вздрогнув, выплеснул остатки чая на подоконник. На экране высветилось лицо английского деда. С детства в картине мира Романа родственники четко делились на русских и английских.

– Как дела у моего взрослого внука? – Дед некогда был спортивным тренером, но, даже отойдя от дел, сохранил командный голос.

Роман отвел телефон от уха и уменьшил громкость звука.

– Все отлично. Как твое юное дарование?

– Ноет, как девчонка, – проворчал дед.

– Она и есть девчонка, – рассмеялся Роман, вспомнив соседскую Люси, восьмилетнюю оторву, от которой отказались все перспективные тренеры, после чего дед взялся с ней поработать из спортивного интереса.

– Пусть плачет от счастья, когда завоюет свою первую медаль и побьет на Олимпиаде всех русских.

Дед громогласно расхохотался. Роман не мог не улыбнуться. Эту шутку дед повторял, сколько Роман себя помнил. Увы, ни один дедушкин подопечный не смог добиться громкого успеха в фигурном катании. Много надежд дед возлагал на Романа, но тот в детстве часто болел, а когда наконец перестал, начал расти с такой скоростью, что на льду делать ему было нечего, поскольку ни о каком балансе и владении телом речи не шло. От безысходности дед предложил Роману попробовать теннис. Им-то Роман и занимался большую часть жизни, пока не переехал в Москву.

Дед стал рассказывать об успехах Люси, а слушавший вполуха Роман думал о том, что ему самому очень не хватает физической нагрузки. Надо бы поискать место, где можно будет хотя бы пару раз в неделю играть в теннис. Ему ведь не нужен серьезный уровень. Теннисист он весьма средний. Наверное, проблем с поиском корта не будет. Может быть, если окружить себя привычной активностью, станет не так муторно?

– Ну а что Диана?

Роман вынырнул из своих мыслей, услышав имя матери.

– М-м-м… Хорошо все. А что?

Дед некоторое время молчал, а потом непривычно тихо спросил:

– Не позвонила?

Роман почувствовал, как в носу защипало.

– Да у меня же вчера вечеринка с друзьями была. Может, я просто пропустил.

– Сынок, – дед вернул голосу привычную громкость, – я, может, и старый, но не тупой. Если бы ты пропустил, то увидел бы ее звонок в пропущенных.

– Да ты круто разбираешься в современных технологиях, – неестественно громко рассмеялся Роман, а потом добавил: – Не бери в голову. Наверняка у нее есть причины.

– О да, – откликнулся дед. – Ладно, мне пора на партию века. Дженкинс хочет взять реванш за прошлый уик-энд.

– Порви его, – пожелал Роман и подумал, что он очень хочет в Энфилд, где каждый уик-энд вот уже больше пятидесяти лет его дед играет с мистером Дженкинсом в шахматы, и они оба ведут скрупулезный учет выигрышам и поражениям, каждый в своем ежедневнике.

Роман с детства помнил пухлый ежедневник в черной обложке, на котором золоченым тиснением было выдавлено: Austin Motor Company.

– Непременно порву, мой мальчик. И, знаешь, бросай ты к чертям эту Москву. У нас тут такая зелень вокруг, а там, поди, уже снег ложится.

Роман вздохнул:

– Здесь еще тоже тепло. Я пока даже без куртки хожу.

– Ну, это может говорить не о погоде, а о твоем здравом смысле, не так ли?

– Это да, может, – улыбнулся Роман, мечтая прямо сейчас оказаться в зеленом и таком родном Энфилде. – Спасибо, что позвонил. Напиши потом, как закончится партия века.

Дед пообещал сообщить результат, и Роман знал, что он обязательно сообщит. Питер Андерсон всегда держал свое слово и поступал по совести. В отличие от его никчемного внука.

Роман сходил за тряпкой, вытер чай с подоконника и подумал, что ему все же нужно поспать. Завтра новая учебная неделя, а значит, нужны силы – и моральные, и физические. Особенно после того, что он вчера натворил. Роман застонал, вспомнив вчерашний вечер. Вот бы отмотать время назад и не отвечать на звонок Маши Рябининой. За этим последовала неприятная мысль, что тогда ей пришлось бы до утра мерзнуть на причале. Роман вздохнул, понимая, что он круглый идиот.

Телефон вновь зазвонил.

– Ты там живой? – отец старался говорить бодро, как всегда делал в последние месяцы, но Роман чувствовал фальшь за милю, как хорошая гончая чувствует добычу.

– Живее всех живых, – отрапортовал Роман, – а ты?

– А что я? Это же не я вчера развлекался на яхте с девушкой.

Роман возвел глаза к потолку:

– Уже донесли?

– И притом разбудили. Ты в следующий раз с охраной договаривайся так, чтобы я о твоих похождениях не узнавал в девять утра в воскресенье, окей?

– Окей, – откликнулся Роман. – Ругать будешь?

– Да кто ж тебя, здоровый лоб, ругать будет? Главное – голову на плечах имей, чтобы потом не жениться в восемнадцать.

– Па-а-ап, ну хватит уже! – простонал Роман. – Ну мне же не десять лет.

– Да то-то и оно.

Отец замолчал, и Роман почувствовал, что он хочет что-то добавить. В трубке пошел сигнал второй линии. Роман взглянул на экран, и его сердце зачастило: мама. Роман завис, не зная, как поступить – сбросить звонок отца, когда тот явно решается о чем-то сказать, или ответить матери, звонка от которой он ждал вторые сутки?

– Рома, – голос отца в трубке звучал очень серьезно.

– Да, я здесь, – ответил Роман и, сбросив звонок мамы, зажмурился. – Я слушаю.

– Ты ведь был не с Юлей?

Роман шумно выдохнул. Он-то надеялся, что отец скажет что-то важное.

– Нет, не с Юлей. Она… устала вчера.

– Я так понимаю, прививать высокие моральные качества восемнадцатилетнему сыну уже поздно? – голос отца прозвучал устало.

– Пап, это вообще не то, о чем ты подумал…

– Да я еще ни о чем и подумать не успел. Я спал десять минут назад.

– Везет тебе, – вздохнул Роман.

– Так с кем ты был?

– С Машей. Помнишь, Маша Рябинина? Она с Вол…

– С девушкой Димки? Рома, ты там вообще берега потерял?

Отец заговорил тем тоном, которым распекал нерадивых менеджеров. Роман ненавидел этот тон с детства, потому что сразу начинал чувствовать себя никчемным и жалким. Сегодня это ощущалось особенно остро.

– Папа, я не идиот! – четко выговорил он. – Она попросила о помощи и…

– И ты должен был ответить, чтобы за помощью она обращалась к Димке! – отрезал отец.

– Я должен был бросить девушку ночью в беде?

– Нет, что ты! Разумеется, самым правильным было притащить девушку друга на яхту и устроить там романтический ужин. Это что за беда такая, которую только при свечах и можно решить? Хотя… чего еще можно ожидать от сына твоей матери?..

Это было хуже, чем пощечина. Роман в сердцах нажал на «завершение вызова» и, усевшись на пол, обхватил колени. Жутко хотелось плакать, но это было бы совсем жалко, поэтому он прокручивал в голове детскую считалочку, которой когда-то научила его Кэтрин, жена мистера Дженкинса, сказав, что это лучшее средство от слез. Оно помогало ему вот уже больше десяти лет.

Сообщение о пропущенном вызове продолжало висеть на экране. Роман сходил на кухню, умылся, выпил воды и, устроившись на высоком барном стуле, набрал номер мамы.

На шестом гудке мамин голос радостно воскликнул:

– Привет, солнышко! Как ты там?

Роман ожидал, что мама извинится, как-то объяснит свое вчерашнее молчание, что будет чувствовать себя виноватой. Ведь он ждал ее звонка вторые сутки. Но ее голос звучал так же весело и легко, как обычно, будто ничего не случилось. Будто можно вот так привязывать человека к телефону…

– У меня все отлично. Спасибо.

Роман и сам понимал, что говорит сухо, но ничего не мог с этим поделать, потому что он правда обиделся и до звонка матери даже не подозревал, насколько сильно.

– Роман, тебе не идет этот тон, – безапелляционно заявила мама. – Представляешь, я сегодня держала на руках детеныша кенгуру! Здесь недалеко есть что-то вроде приюта, где выхаживают кенгурят, которые остаются в сумках погибших матерей. Ты не представляешь, как часто здесь сбивают кенгуру. Кенгурята невероятно милые. И смотрят так серьезно. Один вообще был жутко на тебя похож. Такой же бука.

Роман положил телефон на барную стойку, включил громкую связь и, опершись локтями о столешницу, запустил пальцы в волосы. Ему очень хотелось сказать, что вчера у него был день рождения, что ему было очень важно, чтобы она позвонила, что она, черт побери, обещала приехать! Но вместо этого Роман смотрел на мамино фото, сделанное пару лет назад на борту «Рене», и слушал рассказ про то, как мама и Патрик нянчились с несчастными кенгурятами. В общем-то ничего необычного сегодня не произошло. Если быть до конца честным, мама и раньше могла надолго уехать и пропустить его день рождения, но хотя бы всегда звонила.

На экране засветился вызов от отца. Роман потянулся к телефону, и пальцы застыли в нескольких сантиметрах от экрана. Мама продолжала рассказывать о том, как чудесно в Австралии и сколько всего он пропустил, не согласившись поехать с ней, хотя, признаться, Роман не помнил, чтобы ему предлагали.

– Солнышко, ты все еще дуешься? – голос мамы звучал ласково и виновато.

Он как наяву видел сейчас ее лицо: в такие минуты оно становилось похожим на лицо юной девочки, немного капризной и очень милой.

– Не дуюсь, – сказал Роман то, что она хотела услышать, и сбросил входящий.

– Ну и славно. Давай в следующий раз ты все же поедешь с нами? Патрик – удивительный человек. Вы понравитесь друг другу. Он уже тебя любит. Дай ему шанс.

«Шанс на что?» – едва не спросил Роман. Он искренне не понимал, почему он должен давать какие-то шансы незнакомому мужчине, который разрушил их семью, отнял у него мать, уничтожил его отца, который виноват в том, что Роман торчит в чужом городе. Бабушка Аня, его русская бабушка, сказала, что нельзя винить во всем этого мужчину. Диана, мол, – взрослый человек, и ее невозможно куда-либо увести против воли. Но винить мать у Романа почему-то не получалось. Она была такой хрупкой, нежной, милой, так любила, чтобы о ней заботились и восхищались ею… Она была центром их семьи, вокруг которого все вертелось.

– Хорошо. – У Романа не были ни сил, ни желания говорить о Патрике.

– Спасибо, милый. Ну а как ты там на самом деле? – на этот раз в голосе мамы послышалась искренняя забота, и на Романа вдруг накатило все разом: мысли о чужом городе, дурацком университете, Волкове, его девушке…

Роман сглотнул и, выключив громкую связь, чтобы больше не видеть счастливую улыбку мамы, поднес телефон к уху:

– Все хорошо. Я уже привык. Здесь… весело.

– Отлично. Я очень за тебя рада. А как отец?

– А ты спроси у него сама, – ответил Роман, чувствуя, как на него наваливается усталость.

– Ладно, милый. Передавай Анне и Константину привет, когда будешь звонить. Целую.

Тон у мамы изменился. Роман не стал предлагать ей самой позвонить родителям отца. Это было бесполезно. У мамы там кенгуру и эвкалипты. Рай на земле.

Роман положил на барную стойку замолчавший телефон, потер лицо руками, понимая, что нужно непременно поспать, но вместо этого придвинул мобильный вновь и набрал номер английского деда.

– Да, мой мальчик, – бодро откликнулся дед. – Что-то случилось?

– Как партия века? – спросил Роман, гоняя пальцами по столешнице пару кунжутных зернышек, невесть как пропущенных домработницей.

– Пока идет. Но я уже выигрываю по материалу.

Мистер Дженкинс что-то возмущенно сказал на заднем плане, дед злорадно рассмеялся.

– Слушай, а это ты сказал маме, чтобы она позвонила?

После секундной заминки дед проворчал:

– Делать мне больше нечего.

Но этой заминки Роману хватило.

– Ладно. Дженкинсам привет. Передай миссис Дженкинс, что я скучаю по ее тыквенным печеньям.

– А мы скучаем по тебе, сынок, – тихо сказал дед.

Роман кивнул, хотя дед и не мог этого видеть.

Вдруг дед разразился бранью, а Дженкинс расхохотался.

– Я перезвоню, сынок. Этот старый книжный червь считает, что нашел брешь в моей обороне.

– Нашел, нашел, – злорадно хохотал Дженкинс, и Роман представил, как он потирает свои большие смуглые руки.

– Пока, – сказал Роман, но дед оборвал связь раньше.

Стоило Роману положить мобильный на столешницу и отойти на пару шагов, как телефон зазвонил вновь. Из трубки донесся раздраженный голос отца:

– Роман, давай мы решим раз и навсегда: как бы мы друг на друга ни злились, что бы друг другу ни наговорили, мы никогда не будем сбрасывать звонки.

Роман устало потер лоб.

– Хорошо.

– Договорились?

– Да, конечно. Извини.

– Ладно. И насчет девушки Волкова…

Роман вздохнул.

– Ты меня слушаешь?

– Да, конечно.

– Вычеркни ее навсегда из списка девушек, на которых стоит обратить внимание. Я признаю, что она красивая и ножки у нее что надо, но давай ты не будешь делать глупостей?

Романа отчего-то покоробило упоминание о Машиных ногах. Сразу вспомнился ее рассказ о бабушкином соседе и то, как это задело его вчера. Роман тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли.

– Роман, ты меня слушаешь?

– Да, конечно.

– Ты обещаешь? Имей в виду, еще раз скажешь «да, конечно», и я решу, что ты там параллельно чем-то занят и меня не слушаешь вообще.

Роман запнулся на очередном «да, конечно» и произнес:

– Да, я обещаю, что проблем с Волковым не будет.

– Это не то, что я хочу услышать, Рома. Я уж молчу о том, что в своей картине мира я бы хотел, чтобы мои сыновья – крестный и родной – были вновь не разлей вода. Но хотя бы просто не влезай в отношения Волкова и его девушки. Я прекрасно понимаю, что Димка вчера зажигал с другой и Маша обиделась. Но тебя это не касается никоим образом. У девушек такая дурь в голове порой, что тебе и не снилось, поверь. Она может сейчас окручивать тебя, чтобы Волков позлился и повымаливал прощение. Плавали – знаем. Поэтому повторяю: держись от нее подальше.

– Папа, я тебя услышал, – четко произнес Роман, чувствуя, что вчерашняя дрожь вновь возвращается. Простыл он, что ли?

– Обещаешь?

– Да, конечно.

Отец фыркнул и, пожелав ему хорошего дня, отключился.

Роман обвел бездумным взглядом студию, решил, что надо сполоснуть чашки после кофе и чая, но вместо этого направился на кухню и, порывшись в шкафчике, вытащил прописанное ему полгода назад снотворное. Он прибегал к нему в крайних случаях, ненавидя то, каким заторможенным бывал на следующий день, но выбора не было: его колотило все сильнее, и он понимал, что дрожь – нервная.

Запив таблетку водой из-под крана, Роман аккуратно завинтил крышку, убрал пузырек на место и выключил звук на телефоне. Несколько секунд подумал и написал сообщение Юле, чтобы та не беспокоилась. А потом, не раздеваясь, забрался в постель и, едва начав читать третью главу «Театра», вырубился на ближайшие восемнадцать часов.

Глава 6

Я остаюсь сиротой во вселенной.

Перед Сергеем Димка так и не извинился. Правда, хотел, но, вернувшись домой, обнаружил, что Сергей заперся в кабинете. Оттуда слышалось, как дядя разговаривает с кем-то на повышенных тонах, поэтому соваться под горячую руку Димка не решился.

В холодильнике лежала коробка с давешней пиццей и стояли контейнеры с едой: какая-то трава для Ляльки, отбивные, которые в неимоверных количествах мог потреблять Сергей, и Димкина любимая лазанья. Вынув контейнер с лазаньей, Димка сунул его в микроволновку. Пока еда разогревалась, он налил себе сока и, сделав глоток, подумал, что нужно все-таки поговорить с Лялькой. Если Сергей прав, то без Димкиной помощи тут реально не обойтись. Правда, Димка с трудом представлял, что он может ей сказать.

В доме было тихо. Лишь негромко тикали часы на кухне и изредка раздавался приглушенный голос Сергея из кабинета. Со второго этажа не доносилось ни звука. Лялька, как и он сам, всегда слушала музыку или смотрела фильмы в наушниках. С родителями было по-другому. Мама обожала музыку, и дома постоянно играли либо радио, либо ее любимые диски.

Димка допил сок и вытащил лазанью из микроволновки. Ему не стоило прикасаться к спиртному хотя бы потому, что из-за алкоголя на него накатывали воспоминания. Он вспоминал, как они жили раньше: как мама пела, пока готовила завтрак, а отец возвращался с пробежки, румяный и распаренный, и громогласно кричал: «Подъем, семья!», хотя чаще всего никто из них уже не спал.

Большую часть времени они жили в Лондоне, а в этот дом изредка приезжали на каникулы.

Димка уселся за стол и оперся локтями о столешницу, прижав ладони к вискам. Он совершил ошибку, когда решил перебраться сюда и перетащить Ляльку. Но в тот момент он не представлял себе, как входить в дом, где еще вчера смеялась мама и шутил над ними папа. Казалось, в Москве будет легче. Здесь не было фото, и Сергей позаботился о том, чтобы вещи родителей убрали. Димка, обнаружив это, устроил грандиозный скандал, и Тамара Михайловна, их домработница, еле успокоила его тогда, заверив, что все вещи хранятся в домике для персонала. Димка проверил. Правда хранились. Он даже стащил себе одни из отцовских часов. Прихватил еще для Ляльки мамины серьги, но так и не решился отдать, и они теперь лежали у него под матрасом.

Отсутствие фото и вещей не помогло. Память о родителях жила на каждом сантиметре пространства, хотя никто в этом доме о них никогда не говорил. Да, переезд сюда был ошибкой. Чудовищной. Такой же, как решение родителей лететь в дурацкий Инсбрук к Крестовским. Такой же, как отказ Димки лететь с ними. Пожалуй, последнее он не мог простить себе до сих пор. Казалось, полети он тогда – и все было бы иначе.

Димка поковырял вилкой в горячей лазанье и принялся есть прямо из контейнера. Сергей всегда бухтел по этому поводу и заставлял перекладывать еду в тарелки. Мол, нечего жрать как свинья. Хотя Димка несколько раз ловил дядю на том, что тот сам ест из контейнеров, только когда никто не видит.

Доев, Димка положил перед собой мобильный и некоторое время на него смотрел, а потом решил включить. Стоило телефону загрузиться, как посыпались уведомления. Машка трижды звонила и оставила восемь сообщений в мессенджере.

Димка очистил чат, не читая, перезванивать тоже не стал. Он не снимал с себя вины за то, что повел себя как придурок и бросил ее на яхте Крестовского, но в его голове никак не могло уложиться, что Машка позвонила Крестовскому и тот еще потом повез ее домой. Персональный кошмар Дмитрия Волкова начал оживать.

Откинувшись на спинку кухонного диванчика, Димка вспомнил день, когда увидел Крестовского в универе. Нет, он, конечно, сам виноват. Если бы он не отделывался от дяди Лёвы короткими отписками, то знал бы, что несравненный Крестовский возжелал учиться на исторической родине. Хотя какая, к черту, родина? Это Димка появился на свет в одном из московских роддомов. Крестовский же осчастливил мир своим появлением в Лондоне. Поэтому Димку отдельно бесило его внезапное желание учиться в отцовской альма-матер. До того дня он даже не задумывался, что дядя Лёва сам учился здесь же, а значит, закономерно, что и Ромка может решить сюда перевестись.

Он очень хорошо помнил тот день. У Андрея не завелась машина, и Димке пришлось добираться на такси, поэтому начало первой лекции он пропустил и остаток ее проторчал в коридоре, играя в телефоне, потому что препод по философии опоздавших не пускал.

Машка вышла из аудитории одной из последних, привычно наехала на него за прогул и, не дожидаясь оправданий, сообщила:

– У нас новенький.

– Красавец-раскрасавец? – пошутил Димка над сердитой Машкой.

– Да обычный. Сноб, как и все вы, – фыркнула она.

Димка собирался было обидеться, но тут из дверей выпорхнула Шилова, а за ней…

Если бы в тот момент над его головой завыла пожарная сигнализация или затарахтел вертолет, Димка не услышал бы: в ушах шумело так, что он всерьез решил, что грохнется в обморок.

Крестовский обогнал его в росте, но, к сожалению, не начал сутулиться, как это часто случается с теми, кто резко вырос. И еще он больше не носил очков. А в остальном выглядел так же, как и раньше. Знакомо до зубовного скрежета. Он, кажется, тоже не ожидал встречи. Вероятно, дядя Лёва решил устроить им обоим сюрприз. Крестовский замер в дверях с идиотским выражением лица. Шилова потянула его за рукав в сторону Димки, который, к счастью, к тому моменту уже начал слышать.

– Дима, это Рома. Он будет у нас учиться. Он только четыре дня назад прилетел из Лондона. Прикинь, до этого в Москве даже не был. Пока не колется, за что сослали.

Крестовский смотрел так растерянно и вопросительно, будто всерьез ждал, что Димка разрулит ситуацию: видимо, если человек – идиот, то это со временем не проходит. Затем он неловко протянул руку и, похоже, вправду думал, что Димка ее пожмет.

– Шилова, у тебя резко вкус испортился? – бросил тогда Димка, хотя понимал, что это звучит тупо.

Крестовский сжал ладонь в кулак так, что побелели костяшки, и спрятал руку в карман пиджака. В этот момент в его спину кто-то врезался, и этот клоун извинился. Причем по-английски. Послышался хохот, кто-то ответил Крестовскому тоже по-английски. Димка не стал дожидаться развязки, закинул рюкзак на плечо и пошел прочь по коридору, подумав, что машина у Андрея утром не завелась неспроста. Нечего было сюда приезжать. Догнавшая его Машка начала выпытывать, что случилось, а Димка, вместо того чтобы рассказать всю правду, почему-то пошел в отказ. И все следующие месяцы упорно продолжал игнорировать Машкины расспросы.

Девушкам Крестовский нравился. Красивый, типа живет, опять же, один, насколько Димка понял. Воспитанный до зевоты. Ни одного занятия не пропустил. Даже с температурой таскался, пока сердобольная Шилова не объяснила ему, что он может взять больничный, и не дала телефон клиники. Димка и рад бы был не знать столько о жизни Крестовского, но оно как-то само узнавалось. Он даже всерьез хотел перевестись в другую группу, но потом решил, что уж лучше пусть этот придурок переводится. Еще подумывал устроить Крестовскому адскую жизнь, благо средств было хоть отбавляй. Крестовский так серьезно относился к правилам, что не подставил бы его только ленивый. Но эта мысль надолго не прижилась. Димка и сам не знал почему. Наверное, потому что ему тошно было даже смотреть лишний раз в сторону Крестовского, поэтому он делал вид, что никакого Крестовского в природе не существует. Дядя Лёва поначалу писал Димке, даже звонил пару раз, и Димка в ответ обещал тому присмотреть за ненаглядным дитятком, но, естественно, даже пальцем не пошевелил, чтобы выполнить это обещание. Из-за чего Крестовский, кажется, один раз опоздал с отцом то ли в оперу, то ли на балет, потому что посеял телефон, а Димка, когда дядя Лёва не смог дозвониться до сынули, не стал передавать сообщение.

Только на физре игнорировать Крестовского не получалось. Машка была уверена, что он специально сбивал этого придурка с ног, но это было не так. В Димку словно что-то вселялось. Он, даже не глядя, знал, где в этот момент находится Крестовский. И рад был бы не обращать внимания, но что-то словно гнало его в тот же край зала – задеть плечом, толкнуть корпусом.

Для человека, который профессионально занимался теннисом столько лет, Крестовский на удивление плохо управлял своей тушкой. Во всяком случае, Димке, несмотря на разницу в росте, почти всегда удавалось его сбить. Машка злилась и пилила, говорила, что это неспортивно и некрасиво, но по-другому Димка не мог. Крестовский молча выслушивал аханья девчонок над его стертыми коленками и локтями и ни разу никому не пожаловался. А Димка ведь так этого ждал. Но этот гад всегда все портил.

Димка налил себе еще сок и залпом выпил, чувствуя, что в крови бурлит азарт. Это было гораздо лучше, чем обреченно думать о том, что мама никогда больше не будет петь на этой кухне. Не давая себе шанса передумать, Димка пододвинул телефон и принялся рыться в записной книжке, хотя прекрасно знал, что телефона Крестовского у него нет. Дядя Лёва присылал когда-то номер, но Димка удалил СМС не глядя. Он попробовал поискать на «Р», попробовал на «К» и еще на несколько букв, которыми начинались ругательства. Пусто.

– Ладно, – пробормотал Димка и набрал Мокрову, хотя понятия не имел, чем закончилось его вчерашнее общение с ней.

Мокрова трубку не взяла. То ли дулась, то ли до сих пор отсыпалась. А может, зажигала в клубе. Димка смутно помнил, что она предлагала пойти в клуб. Вот только он не помнил, сегодня они должны были идти или вчера. Пришлось звонить Шиловой.

Звонить Шиловой Димка не любил и делал это только в крайних случаях. В памяти все еще были свежи наивные попытки Юльки заполучить его в качестве парня. Странный все-таки у Шиловой вкус. Или же он вправду у нее отсутствует.

– Чего тебе? – с ходу спросила Шилова.

– И тебе здравствуй, солнце, – бодро сказал Димка. – Я там сильно Катьку вчера обидел? А то я ей звоню, а она трубку не берет.

– Она с родаками уехала к бабушке. Может, телефон забыла. А может, не хочет тебя видеть, – мстительно закончила Шилова.

– Ну, это по-любому придется. Разве что ей диплом экстерном дадут. А я прямо вчера был так плох?

– Да не парься, я пошутила. Лев вчера ее домой подвез и тебя – тоже, насколько я поняла.

Димка хмыкнул. О том, что его довез до дома дядя Лёва, он понятия не имел.

– Ладно, я передам Катерине, что ты звонил. Если еще что-то, говори, а то у меня тесто опадет.

– Что у тебя опадет? – опешил Димка.

– Господи, Волков, быстрее излагай, что хотел, и мы с бабушкой крендельки будем делать.

– Юлия, ты поразила меня в самую печень. Крендельками, поди, Крестовского кормить собралась?

– Ну уж точно не тебя.

– А что так?

– А твои крендельки уже тю-тю…

Юлькин голос звучал до безобразия жизнерадостно.

– Ладно, не буду отвлекать тебя от крендельков. Пришли мне номер Крестовского.

В трубке наступила тишина.

– Эй, Юла-а-а, – позвал Димка, не дождавшись ответа.

– Зачем тебе? – в голосе Шиловой звучало подозрение.

– Порчу на него нашлю через оптоволокно, – объявил Димка. – Пришли, будь другом.

Он первым сбросил вызов и, положив телефон перед собой, стал ждать. Черт! Он ведь знал, что рано или поздно так случится: сначала Шилова сменила курс, в считаные дни став девушкой несравненного Крестовского, теперь Машка… Димка подхватил со стола пустой контейнер и собрался от души шарахнуть им о стену, пусть даже ценой уборки, но в это время на пороге кухни появился Сергей. Кажется, он верно оценил замах, потому что буднично произнес:

– Я тоже не люблю контейнеры, поэтому и предлагаю есть из нормальной посуды.

Димка поставил контейнер на стол и налил себе еще сока. Сергей открыл холодильник и, нахмурившись, обернулся к Димке:

– Лена не ела?

Димка обалдел, когда понял, что Сергей реально отслеживает исчезновение еды в холодильнике. Интересно, он всегда был таким или это неожиданное опекунство превратило его из человека в терминатора?

– Не знаю. Я только что пришел.

Сергей бросил взгляд на его пустой контейнер. И хотя он ничего не сказал, Димка сообразил, что сам-то он, придя домой, поел, но даже не подумал позвать к столу кого-то еще. Они вообще крайне редко ели все вместе, и это всегда происходило по инициативе Сергея. От этого озарения Димке вдруг стало необъяснимо стыдно.

– Я за ней схожу, – пробормотал он и, не дожидаясь ответа дяди, вышел из кухни.

На двери Лялькиной комнаты висел знак «Не влезай – убьет», и это предупреждение было вполне обоснованным. Димка постучал, однако ответа не последовало. Он постучал еще раз, немного подождал и открыл дверь.

В темноте мерцал экран монитора. Ляльки не было видно из-за широкой спинки кожаного компьютерного кресла. Пахло Лялькиными духами и какими-то ароматическими палочками. Димка привычно показал неприличный жест толпе японских мальчиков, которые, попав в полосу света из коридора, призывно смотрели на него с постера над кроватью, и прошел через всю просторную комнату к стоявшему напротив окна столу.

Комната Ляльки выходила окнами на небольшой пруд. В детстве Димка очень хотел ее себе, но отец настоял на том, что «мужчина должен уступать». Тем более сестре. В отличие от Димкиного вечного бардака, здесь была стерильная чистота и казалось, что вообще никто не живет. Особенно Димку напрягали полностью пустые книжные полки. Учебников у Ляльки не было, потому что она занималась по какой-то хитрой программе, и они у нее были в электронном виде, а обычные книги она не читала. Немного спасали ситуацию разве что японские мальчики, улыбавшиеся со стен.

Димка облокотился о спинку кресла, и Лялька испуганно подскочила, когда оно качнулось.

– Придурок! – прошипела она. – Испугал.

Димка не стал огрызаться, потому что, как и Сергей, прекрасно понимал, что Лялька называет его так не потому, что хочет всерьез обидеть, а потому что не знает, как общаться с людьми. Бедный ребенок.

– Ляль, – Димка протянул руку и потрепал сестру по макушке, – пойдем поужинаем.

Лялька дернулась от его прикосновения и, стащив с головы массивные наушники, остановила какой-то видеоклип. На этот раз – для разнообразия – с участием европейских мальчиков. Потом развернулась вполоборота и посмотрела на него снизу вверх.

Димка сглотнул, во второй раз за сегодняшний день уловив ее сходство с мамой, и сделал еще одну попытку:

– Мы так и не пообедали сегодня нормально вместе. Пойдем поужинаем?

Лялька вновь ничего не ответила, и Димка вдруг понял, как же тяжело Сергею.

Он обошел кресло и присел на корточки перед сестрой.

– Ляль, поговори со мной. Пожалуйста.

– О чем? – неожиданно спросила Лялька. – У нас есть общие темы?

– Не знаю. Но, может, найдем? Ну, вон хоть аниме твое? Я могу посмотреть. Ссылку мне кинь.

– Дим, ты правда тупой или прикидываешься? – очень серьезно спросила сестра. – Думаешь, я пищу от удовольствия, обсуждая аниме с Сергеем? Если уж он несет такую чушь, я представляю, чего ждать от тебя. Ты хочешь поужинать, потому что девятое еще не закончилось и Сергей тебя прессует. Да не вопрос. – Она резко оттолкнулась пятками от пола, откатив кресло к кровати, подальше от Димки, и встала.

Димка последовал ее примеру. Ему было обидно, немного стыдно, а еще у него снова начала болеть голова. Никудышный из него брат. И человек – тоже. Сергей умудрился найти подход к Ляльке, а он… Впрочем, как выяснилось, Сергею Лялька просто подыгрывала.

Сестра остановилась в дверях и, обернувшись, произнесла:

– Ты только ему не говори. А то он старается.

– Боишься, что перестанет? – хмыкнул Димка.

– Боюсь, что ему надоест играть в доброго дядюшку и он сдаст меня в детдом или пансионат какой-нибудь.

Димка удивленно завис:

– Ты серьезно? Ты правда считаешь, что он может?

Самому ему никогда не приходило подобное в голову. Даже в минуты, когда Сергей орал на него до сорванного голоса.

– Я ему никто. Племянница, которую он видел полтора раза до всего этого. Я не хочу проверять, – тихо закончила Лялька и вышла из комнаты.

Димка отмер и бросился за ней, догнав у самой лестницы.

– Подожди. – Он дернул ее за локоть, разворачивая к себе. – А я? Ты про меня вообще не думаешь? Мне уже восемнадцать. Я могу…

– Что ты можешь? – Губы Ляльки презрительно скривились. – Ты только бухать можешь да за Машкой своей таскаться, как собачонка.

Димка отшатнулся, выпуская ее руку:

– Ты что несешь?

– А что, я неправа?

Она была неправа, но, блин, Димка понятия не имел, как ей это доказать.

– Дура ты! – в сердцах выпалил он и, развернувшись, отправился в свою комнату. Эхо от того, как он хлопнул дверью, прошло, наверное, по всему дому.

Плюхнувшись в кресло, Димка подтянул ноги к груди и обхватил колени. Он уже жалел, что обозвал Ляльку. Она-то пусть, что с нее взять? Но он-то взрослый. Димка уткнулся лбом в колени и застонал сквозь зубы:

– Достали все! Ненавижу.

Фраза против его воли закончилась всхлипом.

Рыкнув, Димка стукнул кулаком по подлокотнику так, что рука занемела. Никто не воспринимает его всерьез? Ну и черт с ними.

В памяти всплыло безмятежное лицо Крестовского. Он, значит, бегает за Машкой, как собачонка, а Крестовский ее вечерами на машине катает?

Димка вытащил мобильный из кармана джинсов и увидел сообщение от Юлы: «Спалишь, что я дала, убью». И номер телефона.

– Не спалю, милая, – пробормотал Димка, нажимая «набрать номер».

Пока шли гудки, он, вскочив с кресла, метался по комнате, чувствуя, как сердце колотится о ребра. В крови снова бурлил азарт, и Димка предвкушал, сколько приятных мгновений ждет сейчас Крестовского.

Однако в трубке раздавались лишь длинные гудки. Димка повторил вызов. Потом еще раз. Подлец Крестовский на звонок не ответил. Видимо, его величество не отвечает, если номера нет в списке контактов. Димка схватил со стола ноут и, усевшись на кровать, ввел пароль. В спешке ошибся раз, потом второй. Выругался сквозь зубы и, выдохнув, набрал пароль буква за буквой.

Задавая в поиске в соцсетях «Роман Крестовский», он вправду чувствовал себя придурком и оттого злился с каждой секундой все больше.

Глава 7

Я, замерев, ожидаю удара.

В метро Маша еще раз проверила мобильный. Ее сообщения Димка так и не прочел. И не перезвонил. Маша одновременно и злилась, и расстраивалась. Ну что ему взбрело в голову? Ведь ничего же они с Крестовским такого не сделали.

Почему-то эта фраза, оформившись в голове, Машу смутила. Даже щеки начали гореть.

Мама, стоявшая рядом в переполненном вагоне, изловчилась поднять руку и коснулась ладонью Машиного лба.

– Ты не заболела?

Маша помотала головой, зачем-то вновь думая о Крестовском и краснея от этого еще больше.

«Да отчего там краснеть-то?! – сердилась она. – Ну посидели в ночи, поужинали при свечах…»

Маша выдохнула и зажмурилась. Она до этого ни с кем не ужинала при свечах. Это, конечно, не превращало Крестовского в кого-то особенного, но воспоминания о самой обстановке на палубе волновали. Наверное, потому что в ее сознании ужин при свечах означал романтическое свидание. Конечно, в реальности это было не так, но краска продолжала заливать щеки.

Чтобы отвлечься от глупостей, Маша решила проанализировать то, что она знала о Крестовском. Именно знала, а не додумала.

Выходило, что не так уж и много. Да, она наблюдала за ним все эти месяцы, потому что на него нервно реагировал Димка, но до вчерашнего вечера ни разу с ним не говорила, за исключением приветствий по утрам. Впрочем, утренние приветствия в их группе были формальными и безадресными. Любой входивший громко здоровался, а отвечали ему выборочно. Машу и ботана Валерку, бывало, игнорировали. Крестовский отвечал всегда и всем в силу того, что был просто хорошо воспитан. Маша же, к своему стыду, здоровалась с ним в ответ, только когда Димки не было рядом, успокаивая себя тем, что Крестовский все равно вряд ли слышит, кто и что там ему отвечает.

Итак, она знала, что Крестовский живет один. Недалеко от универа. Ходит на занятия пешком или – изредка – ездит на такси. Носит рубашки и пиджаки, в то время как большинству плевать на дресс-код. В дни, когда светит солнце, меняется местами с Шиловой. То ли он вампир, то ли Шилова сама просится пересесть за солнечную часть парты. Сдает все работы в срок и всегда ввязывается в научные проекты, но последнее, кажется, просто потому, что не догадывается: это делается по желанию. Пользуется библиотекой и периодически теряет мобильный телефон. Всегда выключает звук мобильного на занятиях, но иногда на лекциях с кем-то переписывается, по-дурацки при этом улыбаясь, чем раздражает Шилову. Со всеми в общем-то вежливо-нейтрален, но смотрит и отвечает обычно так, что общаться с ним все почему-то побаиваются. Кроме Шиловой и ее свиты. Но там все понятно.

Маша вспомнила, как Шилова познакомила Крестовского с Димкой. Димка, несмотря на периодически проявляющуюся социофобию, большей частью был довольно приветлив, поэтому Машу очень удивило, когда он вдруг сказал что-то резкое и ушел. Впрочем, Крестовский тоже протянул тогда руку не сразу и с таким видом, будто одолжение делает. Маша думала, что Димку тогда зацепило именно это – царственно протянутая для рукопожатия ладонь, а теперь выяснилось, что они давно и хорошо знакомы. Выходит, между ними что-то произошло. Как бы теперь узнать, что именно?

Метро выплюнуло толпу спешащих пассажиров, и Маша, застегивая на ходу пиджак, почти бегом бросилась за мамой, искренне поражаясь, как та умудряется так быстро ходить на неизменных каблуках. Поднимаясь вслед за мамой по лестнице, Маша размышляла о том, почему природа пошутила, передав ей самой больше отцовских генов. Она хотела бы быть такой же яркой и красивой, как мама. А еще мама была очень уверенной в себе. Маше же уверенности ох как не хватало.

Сегодня они, против обыкновения, не разговаривали. Мама торопилась в ректорат, Маше же торопиться было некуда, но она все равно почти бежала за компанию с мамой. На подходе к учебным корпусам они пожелали друг другу хорошего дня, и Маша привычно отстала. Ни для кого не было секретом, что она дочь Ирины Петровны Кротовой. Однако входить с мамой в здание чуть ли не за ручку было бы слишком.

Мама скрылась в корпусе, а Маша, постояв немного у крыльца, еще раз проверила мобильный и все же решилась позвонить Димке.

К ее удивлению, после первого же гудка в трубке раздалось резкое:

– Да!

– Ой, – растерялась Маша, – привет. Не клади трубку, ладно?

– Ну?

– Дим, пожалуйста… я понимаю, что ты психуешь, но давай просто поговорим, а?

– Ты где?

– Перед корпусом. Маме нужно было раньше. Я с ней за компанию…

Димка некоторое время молчал, а потом вдруг спросил:

– Машка, он тебе нравится?

– Кто? – Маша сделала вид, что не понимает, о ком речь.

– Ромео наш недоделанный.

– Ты про Крестовского?

– Ну разумеется!

– Волков, – Маша начала всерьез злиться, – я не знаю, что ты там в себя влил или получил каким-то еще способом на яхте, но это явно не пошло тебе на пользу.

– Что за намеки? – тут же взъерепенился Димка. – С чего вы все думаете, что я что-то употребляю?

– Потому что ты ведешь себя как неадекват! – рявкнула Маша.

– Мария, – раздался рядом голос преподавателя философии.

– Извините, Пётр Никифорович, – пробормотала Маша и, понизив голос, продолжила: – Я тебя искала! Я за тебя волновалась, дурак ты психованный!

Маша сбросила вызов и яростно отвернулась от крыльца, собираясь пройтись вокруг корпуса, чтобы успокоиться. Лицо горело. И это было хорошо, потому что она все равно покраснела бы: в метре от нее стоял Крестовский, которого тоже зачем-то принесло на учебу на полчаса раньше.

– Доброе утро, – буднично сказал он.

Маша некстати вспомнила, как разоткровенничалась с ним вчера и, сгорая от стыда, пробормотала:

– Доброе.

– Ты с Волковым сейчас разговаривала? – неожиданно спросил Крестовский, хотя мог бы, как порядочный человек, сделать вид, что не слышал ее разговора.

– А тебе-то что? – огрызнулась Маша.

Крестовский сделал шаг назад и выставил руки ладонями вперед.

– Понял. Не в тему.

Маше стало неловко. Сама ведет себя ничуть не лучше Волкова. Крестовский же не виноват. Это она его вчера из дома выдернула, отвлекла от гостей, напрягла…

Крестовский явно собрался уйти, а Маша вдруг поняла, что они сейчас вернутся к их привычному общению, то есть к полному отсутствию общения, и у нее не будет больше возможности ничего выяснить. Волков точно не расскажет, раз за столько месяцев не раскололся.

– Что произошло у вас с Димкой? – напрямую спросила она.

Крестовский прищурился и некоторое время молча ее разглядывал. Маша отметила, что выглядит он сегодня как-то непривычно. Только она не могла понять, в чем именно это выражается.

– А он тебе не рассказал? – медленно произнес Крестовский.

Маша неохотно покачала головой.

– Но вы же вместе, так? – все еще разглядывая Машу так, будто видит в первый раз, спросил Крестовский.

– Ну, в какой-то мере, – ответила она и сложила руки на груди, потому что под внимательным взглядом Крестовского было неуютно.

– Если Волков не рассказал, значит, не хотел рассказывать, – вдруг выдал Крестовский. – Ничего личного. Извини.

И, обойдя стоявшую на тропинке Машу, направился к ступеням.

– Стоять! – от неожиданности Маша обратилась к нему так, как могла бы обратиться к Димке.

Крестовский остановился и, медленно повернувшись, уточнил:

– Это же собакам так командуют? Как stand, да?

Маша растерянно моргнула и, не успев подумать, согласно кивнула.

Крестовский несколько секунд смотрел на нее с очень странным выражением лица, а потом молча развернулся и взбежал по ступеням. Маша с хныканьем запрокинула голову. Ей жутко хотелось зарыдать по-настоящему. «Да что ж за день такой?» С этой мыслью она потащилась вокруг корпуса, ежась от прохлады, но твердо намереваясь гулять до звонка, потому что от мысли, что в кабинете сидит Крестовский, становилось дурно. А еще с новой силой захотелось убить Волкова. Это он во всем виноват!

Волков позвонил, когда она нарезала пятый круг вокруг здания.

– Ты где?

– За корпусом, – буркнула Маша и отключилась.

Димка появился через минуту. В ярко-красной толстовке с капюшоном и солнцезащитных очках в пасмурный день он выглядел на территории вуза вызывающе и неуместно. Интересно, если бы он плохо учился, стали бы его терпеть с учетом его денег или нет? Впрочем, интерес был чисто академический: учился Димка на удивление хорошо.

Димка остановился, не дойдя до Маши пару шагов. Засунув руки в карманы джинсов, он молча стоял напротив нее, и из-за дурацких очков Маша понятия не имела, в каком он настроении.

– Солнце сегодня так и слепит, – указала она на затянутое тучами небо.

– Солнце – нет, а вот твоя несравненная красота – еще как.

– Волков! – Маша прищурилась.

Она терпеть не могла, когда Димка шутил по поводу ее внешности. Она все прекрасно знала о своей «несравненной красоте», и Димка с его внешностью мальчика с глянцевой обложки должен был бы испытывать стыд за такие реплики, но, похоже, не испытывал.

Волков вздохнул и, скинув капюшон, поднял очки на макушку. Спал он сегодня, видимо, опять паршиво.

– Ты что за балаган устроил, Дима? – стараясь говорить спокойно, спросила Маша. – Я не знаю, что там за терки у тебя с Крестовским, но давай так: либо ты объясняешь, в чем дело, чтобы я хотя бы понимала, за что меня тут линчуют, либо катись на фиг!

Когда она это говорила, внутри все противно ныло, потому что вероятность того, что Димка просто «покатится на фиг», стремилась к абсолютной. Маша до сих пор не понимала, почему они дружат, зачем ему она. Ладно бы его и правда потянуло на экзотику и он решил на время оставить гламурных девочек, так нет же: гламурные девочки из его жизни не исчезли, а в их с Машей отношениях так и не появилось никакого подтекста, хотя в первые месяцы после знакомства она этого ждала. Одновременно боялась и хотела. Наверное.

– А ты хочешь, чтобы мы перестали общаться? – Димка смотрел очень серьезно. Почти как Крестовский вчера, когда она рассказывала ему о бабушкином соседе.

– Нет, – нехотя ответила Маша.

– Тогда просто прекрати общаться с Крестовским. И все.

– Но что у вас случилось, ты не скажешь?

Волков молча развернулся и пошел туда, откуда явился.

– Стоять! – рассердилась Маша.

– Сама «стоять», – откликнулся он и, сорвавшись с места, бросился вперед.

– Ах ты… – Маша рванула следом.

Догнать Волкова был непростой задачей, однако вереница студентов и преподавателей, тянувшихся к главному входу, вынудила его притормозить. Маша использовала этот шанс по полной. Схватив остановившегося поздороваться с кем-то Волкова за рукав, она просунула руку ему под локоть и ущипнула паразита за бок. Волков дернулся, однако не издал ни звука. Его попытка вырвать руку успехом не увенчалась: Маша вцепилась как клещ.

– Я сегодня буду разделывать тебя по частям, – пообещала она и вновь ущипнула его за бок. – Ты меня достал.

– Блин, Рябинина, что я девушке своей скажу? – произнес Димка, встраиваясь в поток студентов.

– Это Мокровой, что ли? Скажешь, что это ее рук дело. Вы все равно в таком состоянии оба были, что она и не вспомнит.

– Ты заноза.

– Сам такой.

На крыльце Димка неожиданно оттащил ее от двери к самому парапету и негромко сказал:

– Рябинина, я не шучу: либо я, либо он. Дружбы на троих не получится. Имей в виду.

– Господи, Димка, ну что ж ты такой дурак бываешь? Да я с твоим Крестовским парой фраз в первый раз за столько месяцев перекинулась. А ты такое раздул.

Взгляд Димки наконец стал виноватым. Помолчав, он произнес:

– А о чем вы говорили?

– Да так, – пожала плечами Маша. – Я фото в каюте увидела. Там ваши родители были. Он сказал, что они дружили. Ну и так по мелочи.

Взгляд Димки тут же стал колючим.

– Что еще говорил?

– Да больше ничего особенного.

– Маш, есть у Крестовского очень неудобная для жизни черта, – со вздохом произнес Димка. – Он не умеет врать. Я ведь могу и у него спросить.

– Придурок ты, Волков. Если бы ты так вокруг него не скакал, я бы в его сторону вообще не посмотрела. Ну пришел новенький и пришел. Учится, никому не мешает. Так нет же…

Машу в самом деле достали эти пляски вокруг Крестовского. А еще ей вдруг стало страшно, что если Димка не врет, то Крестовский может рассказать про бабушкиного соседа. Как потом объяснить, почему она рассказала ему такие личные вещи?

Маша решительно направилась ко входу в здание, бросив Волкова одного. Пусть прогуливает, если ему хочется. Она опаздывать не собиралась.

Первым занятием шел английский. Мамы в кабинете еще не было, группа же почти в полном составе сидела на своих местах. Крестовский поднял голову, когда услышал Машино приветствие, однако ничего не сказал. Вероятно, до сих пор не мог простить слова «стоять». Признаться, Маше было жутко неловко за это нелепое обращение, но сделанного не воротишь.

Она прошла к своей парте и, стараясь не смотреть в сторону Крестовского, выложила на парту «Театр», тетрадь, ручку. Кабинет английского был длинным и узким, поэтому столы были расставлены в два ряда: у окон и у стены. Крестовский сидел за третьей партой у окна. Маша с Димкой – за третьей партой у стены, так что стоило Маше занять свое место, как Крестовский прочно обосновался в поле ее зрения, и не замечать его почему-то было очень сложно.

Димка вошел в аудиторию и, не снимая с плеча рюкзака, направился в сторону Крестовского. В кабинете разом наступила тишина. Маша в оцепенении смотрела на то, как Димка подходит к читающему «Театр» Крестовскому и молча опирается ладонями о его парту. Крестовский оторвался от чтения и поднял вопросительный взгляд.

– На пару слов, – на удивление миролюбиво сказал Димка.

Крестовский, отодвинув книжку, встал и послушно вышел за Димкой из кабинета.

Все рванули к двери. Пожалуй, местный театр будет поинтересней моэмовского! В эту минуту прозвенел звонок, и проходивший мимо кабинета препод философии демонстративно захлопнул дверь перед носом любопытствующих.

– Машка, что у них стряслось? – налетели на нее одногруппники.

Маша в ужасе подумала о том, что не умеющий, по словам Димки, врать Крестовский сейчас сдаст ее с потрохами. Отмахнувшись от дергавших ее за рукава одногруппниц, она бросилась в коридор.

Крестовский и Волков стояли недалеко от двери и выглядели так, будто любое неосторожное движение может спровоцировать начало боевых действий. Маша на миг замерла, а потом решила, что уж лучше сейчас утащить Волкова, выслушать его ор, а затем надавить на чувство вины, которое в нем можно вызвать очень легко, чем расхлебывать последствия своей неуместной откровенности.

– Дима, пойдем, пожалуйста, – произнесла Маша, вклиниваясь между юношами.

– Пять сек, – отмахнулся Димка, не глядя на нее.

– Нет уж, разбирайтесь сами, – подал голос Крестовский, вероятно, в продолжение их разговора и развернулся, чтобы уйти.

– Стой. – Димка дернул его за плечо и тут же отступил, когда Крестовский крутанулся на месте. – Скажи-ка мне, чем вы занимались на яхте с Машей?

Машино сердце оборвалось, когда Крестовский перевел на нее нечитаемый взгляд.

– Я уже тебе говорила… – начала она.

– Маша, помолчи, будь добра. – Димка не глядя бросил рюкзак на подоконник позади себя и развел руки в стороны: – Ну же, Крестовский.

– Мы искали тебя, – четко произнес Крестовский, – потом просто разговаривали.

– О чем?

Крестовский не ответил. Димка приподнял бровь.

– О чем, Крестовский?

– В основном о тебе. Где тебя искать и… немного о родителях. Ничего важного.

Крестовский вновь посмотрел на Машу, но на этот раз напряженно и немного растерянно.

– Ты врешь, – вдруг сказал Димка. – Было что-то еще.

– Это… приватное, то есть… личное, – неловко произнес Крестовский, и, к ужасу Маши, на его скулах проступили красные пятна.

– Приватное? – издевательски повторил Димка. – С моей девушкой?

И вдруг расхохотался очень громко и очень зло. В опустевшем после звонка коридоре это прозвучало пугающе. Маше жутко хотелось, чтобы мама вернулась наконец из своего ректората и урок начался, потому что она не представляла, как развести этих двоих. Краем глаза она видела, что одногруппники высунулись из-за дверей и напряженно прислушиваются.

– А рассказать тебе, Маша, сказочку? – понизил голос Димка, не отводя взгляда от Крестовского. Тот прищурился, однако ничего не сказал. – Познакомился я однажды с чудесной девочкой. Любовь у меня была, типа. Мне тогда пятнадцать было, но, сама понимаешь, любви все возрасты покорны и все такое. А потом я уехал из города на два дня. На два! Даже не на неделю. А когда вернулся, оказалось, что мой дорогой друг успел завести нечто… приватное с моей чудесной девочкой. Просто так. По приколу.

Димка продолжал смотреть на Крестовского, щеки которого уже просто пылали. Маша же переводила взгляд с одного на другого и никак не могла взять в толк, как это могло случиться, если Крестовский никогда не жил в Москве.

– Так что он специалист по приватностям, ага. Тебе там тоже, небось, приватное предлагал?

До Маши наконец дошло, что Димка рассказывает о причине своего конфликта с Крестовским. А заодно она вдруг поняла, что Крестовский и правда пригласил ее на ужин, хотя в этом не было никакой необходимости. И сейчас он, вместо того чтобы соврать, мол, поискали и все, сделал так, что Димка заподозрил их в чем-то неприличном. Вмиг все действия Крестовского предстали в новом свете. Маша потрясенно повернулась к Крестовскому и посмотрела на него снизу вверх, наконец осознав, что с ним сегодня не так. Тот был в очках в тонкой, почти незаметной оправе.

Крестовский, почувствовав ее взгляд, посмотрел в ответ. На его скулах ходили желваки. Видеть его таким было непривычно, но Маша все же верила, что воспитание возьмет свое, правильный до зубовного скрежета Крестовский скажет что-то нейтральное и уйдет, потому что это было бы лучшим вариантом. Однако в его обращенном на Машу взгляде вдруг мелькнула злость, и он, неожиданно схватив Димку за плечо, прошипел ему в лицо на грани слышимости:

– А знаешь, Волков, ты меня задолбал. Меня достало чувствовать себя виноватым за тот случай. Хотя это был спор, который ты сам затеял. Только почему-то об этом забыл. Меня задолбало чувствовать себя виноватым в том, что твои родители летели к нам, в том, что Юла перестала смотреть в твою сторону. А теперь еще это. – Он мотнул головой в сторону Маши. – То, что ты не можешь удержать своих девушек, – не мои проблемы.

На этих словах Димка резко отклонился назад, и его кулак влетел в лицо Крестовского. Тот отшатнулся, выпустив плечо Волкова. Наблюдавшие у дверей кабинета девчонки завизжали. Маша бросилась вперед и попыталась схватить Димку за локоть, но тот в запале оттолкнул ее с такой силой, что она отлетела и врезалась поясницей в край подоконника. Ботан Валерка повис на Крестовском, хотя тот, кажется, ничего не делал. Вокруг забегали девчонки. Кто-то из ребят попробовал скрутить рвавшегося вперед Волкова, когда над всем этим раздался громогласный окрик ректора:

– Отставить!

Странное дело, но этот армейский приказ подействовал на ура. Все замерли в нелепых позах.

– Все в аудиторию! Кроме вас двоих и тебя. – Ректор указал на Машу.

Маша увидела бледное лицо стоявшей за ректором мамы, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Одним из условий того, что мама смирится с ее поступлением сюда, было Машино обещание ни при каких обстоятельствах ее не опозорить.

Маша перевела взгляд на Крестовского и негромко охнула. Тот зажимал нос ладонью, а из-под руки по подбородку лилась кровь, капая на рубашку, на пол…

– В медпункт. Немедленно. Волков, ко мне объясняться. А… – ректор запнулся, глядя на Машу.

– Рябинин, – подсказал мама чужим голосом и, достав из сумки пачку бумажных платочков, протянула ее Крестовскому.

– Рябинина, сопроводи в медпункт, раз уж ты у нас такая роковая, – закончил ректор.

Красная как рак Маша, не поднимая головы, пошла по коридору, даже не проверив, идет ли Крестовский следом. Она понятия не имела, как теперь оправдаться перед мамой.

У лестницы она оглянулась. Крестовский, прижав к лицу ворох салфеток, шел за ней. Не глядя на Машу, он свернул в мужской туалет, а Маша осталась ждать, потому что у нее был дурацкий приказ – сопроводить. За драки в универе порой ставили на отчисление. Впрочем, платникам вряд ли что-то грозило. Пожурят и отпустят. А вот у Маши, учившейся на бюджете, могли быть серьезные проблемы.

Крестовский вышел с мокрой челкой и влажным пятном на груди. Вероятно, он пытался замыть рубашку. К лицу он прижимал новую партию салфеток, но кровь, кажется, так и текла.

– Голову запрокинь, – посоветовала Маша.

– Я так захлебнусь, – прогнусавил Крестовский. – Ты скажи, где медпункт, я сам дойду.

– Вот еще. Чтобы мне потом влетело? Идем.

Крестовский не стал спорить.

В медпункте пожилая медсестра усадила его на кушетку и начала оттирать кровь с лица, щупать нос и расспрашивать, не кружится ли у него голова и не двоится ли в глазах. Крестовский уверял, что с ним все отлично, однако она не верила.

Маша подпирала стену и не понимала, зачем она-то в кабинет зашла. Подождала бы за дверью. Так нет же, сопроводила до самой кушетки.

– А кровь у него всегда так плохо останавливается? – спросила медсестра у Маши таким тоном, будто та должна была знать ответ.

Маша растерянно пожала плечами, а Крестовский сообщил, что он сейчас принимает препарат для улучшения мозгового кровоснабжения и, вероятно, такой эффект от него. Название Крестовский произнес на своем британском английском так, что ни медсестра, ни тем более Маша препарат не узнали, но медсестра согласилась, что тот вправду может разжижать кровь.

– А зачем ты его принимаешь? – спросила она.

Крестовский сообщил свой диагноз. Вновь на английском.

– Милый, ты издеваешься? – прищурилась медсестра.

– Он живет в России совсем недавно, – заступилась Маша за Крестовского.

Медсестра покачала головой, что-то пробормотала и обратилась почему-то к Маше:

– Его сейчас домой. Если будет кружиться голова, откроется рвота или же будет стойкая головная боль – скорую и в больницу. Поняла?

Маша кивнула, стараясь не смотреть на обалдевшего Крестовского. Тот, надо отдать ему должное, при медсестре спорить не стал. И вообще молчал до самого кабинета английского. А там наконец подал голос:

– Попроси, пожалуйста, Юлю после лекции закинуть мои вещи мне домой. Я туда в таком виде не пойду, – указал он почему-то не на заклеенную переносицу, а на испачканную одежду.

– Я позвоню на перемене маме и попрошу ее передать Шиловой, – ответила Маша, понимая, что у нее не хватит духу предстать сейчас перед рассерженной мамой и взбудораженными одногруппниками.

– Так сложно сказать самой? – прищурившись, спросил Крестовский.

– Сложно, потому что мне велено тебя сопроводить.

Он растерянно моргнул и после паузы выдал:

– Ты шутишь?

– И в мыслях не было, – хмуро сообщила Маша, стараясь не думать о том, что скажет мама и что подумает Димка.

Глава 8

Ты свежим ветром несешь перемены.

Роман до последнего не верил, что Маша вправду будет его сопровождать. Однако та безапелляционно заявила, что ей не нужны проблемы в институте.

До дома, где жил Роман, они добрались за двадцать пять минут. Обычно Роман ходил быстрее, но в этот раз пришлось подстраиваться под Машин шаг, а кроме того, он действительно чувствовал себя не очень хорошо. Смешно сказать, это было в первый раз, когда Романа ударили по лицу. И кто бы сомневался, что пионером в этом деле окажется Волков.

К счастью, поддерживать беседу не требовалось: Маша всю дорогу молча с кем-то переписывалась. Романа разбирало любопытство, чем закончилась беседа Волкова с ректором, однако спрашивать он не стал. Сегодня он уже спросил и получил в ответ: «А тебе-то что?» Маша вообще весьма странно с ним разговаривала, и у Романа начинали зарождаться подозрения, что отец был совершенно прав на ее счет. Если размышлять здраво, Маша, весь вечер не сводившая глаз с Волкова, просто не могла не заметить, как тот ушел. Особенно учитывая то, что остаток праздника она провела на верхней палубе, куда Роман отправил официанта, потому что в самом деле не голодать же гостям, если у него такая паршивая вечеринка. Трапы и стоянка с верхней палубы просматривались прекрасно. А значит, Маша знала, что Волкова на яхте нет. Вопрос: зачем она позвонила Роману?

Роман прокручивал это в голове и так и этак. Выходила какая-то ерунда. Если бы подобное сделала Юла, Роман с уверенностью в девяносто пять процентов сказал бы, что та играет с понравившимся парнем. Именно так действовала Юла с ним самим. У нее внезапно разряжался телефон, и остатки заряда она использовала, чтобы позвонить Роману и сообщить, что она застряла в каком-то мрачном месте и ей нужна помощь. Или же среди ночи ей было скучно, страшно, одиноко, и тогда она снова звонила, и Роман должен был ее развлекать, успокаивать, поддерживать. Он прекрасно видел все уловки Юлы и в общем-то им потакал, потому что… Ну а почему бы и нет? Юла была красивой, милой, умной, веселой, с ней было довольно легко. И, опять же, ее присутствие было дополнительным буфером между ним и Волковым. Даже приглашение на яхту Роман передал Волкову через Юлу.

Только вот Маша не выглядела заинтересованной в Романе. Он вспомнил ее сегодняшнее «стоять»… В его понимании романтично настроенные девушки должны вести себя иначе. Но зачем-то же она позвонила ему ночью? Знала ведь, что он приедет, потому что просто не мог иначе: девушка одна, у нее неприятности…

Роман вздохнул и вынужден был признать, что в Машином поведении он вообще ничего не понимает. Но если верить отцу, то все было затеяно для того, чтобы позлить Волкова, чтобы тот умолял ее о прощении.

«Как-то плохо сработало», – подумал Роман, вспоминая, как Маша отлетела, когда Волков ее толкнул.

Приложив магнитный ключ к двери подъезда, он повернулся к Маше, чувствуя себя на редкость глупо. Впервые за его теперь уже восемнадцать лет до дома его провожала девушка.

– Если честно, не знаю, что принято говорить в таких ситуациях, – начал он. – Просто «спасибо» подойдет?

– Спасибо скажешь, когда поднимешься в квартиру, – отрезала Маша, разглядывая кашпо с каким-то ярким цветком, подвешенное сбоку от двери.

– Маша, серьезно, это необязательно. Там уже Волкова, наверное, отпустили. Уверен, ему нужна помощь.

Роман попытался улыбнуться. Маша же повернулась к нему и посмотрела вдруг так, что ему стало неловко.

– Знал бы ты, как вы мне надоели. Оба, – неожиданно произнесла она.

Он хотел было сказать, что до вчерашнего дня даже словом с ней не обмолвился, но не стал. Кто ее знает, может, он ее за два дня успел достать. Это, правда, плохо увязывалось с теорией отца о девушках.

Роман распахнул дверь подъезда и пропустил Машу вперед. Консьерж посмотрел на него неодобрительно. Впрочем, он каждый раз так смотрел на Романа, вероятно, искренне полагая, что тот ведет излишне веселую жизнь.

В лифте ехали молча. Маша разглядывала кнопки, Роман – зачем-то – Машу. Сегодня ее волосы были собраны в хвост, и более короткие пряди у висков вылезли из общей массы. Роман почему-то завис, глядя на… кажется, этот цвет называется «русый»… завиток у Машиной щеки.

В квартире Роман быстро огляделся, надеясь, что не оставил с утра беспорядка. Домработница приходила по вторникам и пятницам, поэтому теоретически тут мог бы быть бардак. Впрочем, на практике Роман, большую часть времени проживший в школе-пансионате, не имел привычки разбрасывать вещи, поэтому студия выглядела вполне прилично, за исключением чашки из-под чая на барной стойке и свалившегося с подоконника пледа.

– Проходи, пожалуйста, – вежливо предложил он. – Чаю? Кофе? Есть еще, кажется, какао.

Маша молча помотала головой, разглядывая его квартиру.

Роман попытался прикинуть, какое у нее могло сложиться впечатление. Квартира была, кажется, около шестидесяти квадратных метров. Слева от условной прихожей начиналась зона кухни, отделенная от основного пространства барной стойкой. За барной стойкой, в центре гостиной, стоял большой диван, развернутый к панорамному окну. Стеклянный журнальный столик перед диваном сверкал чистотой после очередного посещения домработницы. В дальнем левом углу, в большой нише, оформленной дизайнерской подсветкой, располагался подиум с кроватью, рядом с которой стоял стеллаж с книгами и несколькими моделями самолетов, которые Роман притащил из Лондона. За кроватью в нише был вход в гардеробную, к счастью, сейчас закрытый, потому что там у Романа порой бывал беспорядок, если он опаздывал в институт. Спальную зону предполагалось отделять ширмой, но Роман ни разу ее не сдвигал.

Правее ниши находилась дверь в ванную. А у правой стены, увешанной фотографиями европейских столиц, стоял рояль. Пафосно белый, что хоть и подходило под интерьер, выполненный в светло-серых тонах, однако очень не нравилось Роману. Но у дизайнера было свое чувство прекрасного. Идея купить рояль, кажется, была маминым вкладом в обустройство квартиры. Зачем, интересно, если она не собиралась приезжать даже на пару дней в году? Сам Роман уже и забыл, когда играл в последний раз.

– У тебя здесь мило и… уютно, – озвучила Маша, разуваясь.

– Спасибо, – отозвался Роман, хотя ему показалось, что она врет.

– Ты играешь? – Маша подошла к роялю и провела пальцами по закрытой крышке.

– Нет, он для красоты, – ответил Роман и понял, что, наверное, опять звучит невежливо, поэтому добавил: – Я давно не играю.

– Понятно, – протянула Маша и прошла к окну.

Вид из него открывался классный. Маша долго молчала, разглядывая панораму. Роман, так и стоявший у двери, почувствовал, что ситуация начинает становиться абсурдной. Она теперь тут целый день проведет?

Маша же наконец отлипла от окна, подняла валявшийся на полу плед, аккуратно сложила и положила на подоконник. Роман почему-то подумал о том, что Юла никогда бы так не сделала. После той приходилось самому все подбирать и складывать.

– Я, наверное, пойду, – неуверенно сказала Маша. – За тобой есть кому присмотреть?

– Да, конечно, – тут же откликнулся Роман. – Отец живет в квартале отсюда. Да и я могу в любую минуту позвонить «девять-один-один».

Маша почему-то улыбнулась и направилась к двери. В этот момент у Романа зазвонил телефон. Взглянув на экран, он рассеянно извинился перед Машей и нажал «принять».

Мама плакала. Нет, не так. Она рыдала, захлебываясь словами, и мир Романа пошатнулся и закачался вместе с его неуютной студией.

– Что случилось? – закричал он в трубку, разом забыв о Маше, о Волкове – вообще обо всем.

– Роман… Роман… Роман, – повторяла мама, рыдая.

– Мама, пожалуйста, успокойся и скажи толком, что случилось.

– Патрик… – всхлипнула мама.

В душе Романа трепыхнулась надежда, что Патрика сожрал бешеный кенгуру.

– Что случилось? – повторил он, чувствуя, что паника немного отпускает. Черт с ним, с этим Патриком. Почему он должен его жалеть?

– Патрик меня ударил, – наконец между всхлипами выговорила мама.

– Что? – ошарашенно переспросил Роман. – Как?

В его картине мира мужчина не мог ударить женщину. Тем более его маму: такую хрупкую и нежную, такую…

– Ты обращалась в полицию? Где ты? Где он? Он сейчас тебе угрожает? – вопросы посыпались против его воли.

– Нет. – Мама уже не плакала, лишь всхлипывала. – Я не обращалась и не буду. Это бессмысленно, и меня могут просто не выпустить из страны. У него связи, а у меня здесь ничего…

Мама вдруг снова зарыдала, и у Романа заныло в груди. Как же он ненавидел, когда она плакала.

– Мама, подожди. Постой. Ты сейчас где и что будешь делать дальше? – Роман зачем-то толкнул дверь в ванную, автоматически зажегся свет.

– Я пока в Сиднее. Хочу вылететь домой. Но у меня нет ни пенса.

Роман закрыл дверь, потом вновь открыл, совершая бездумные действия, лишь бы не стоять на месте. Войдя в ванную, пустил воду в кране. Посмотрел на свое испуганное отражение в зеркале, заметил, что он в окровавленной рубашке, и, прижав телефон плечом к уху, принялся расстегивать пуговицы, вслушиваясь в мамины всхлипы.

– Ты звонила отцу?

– Да! – крикнула мама. – И он сказал, что Патрик, вероятно, не единственный олигарх в Сиднее и мне есть куда податься!

Роман замер с наполовину стянутой рубашкой.

– Что? Он не мог…

– Мог, Роман! – зло выкрикнула мама, будто это Роман сказал такие чудовищные слова.

– Подожди, – пробормотал он, потирая лоб. – Сколько тебе нужно? Сколько стоит билет до Москвы?

– До какой Москвы, Роман? Зачем мне в вашу чертову Москву? – Нервы у мамы сдали окончательно, и она вновь разрыдалась.

За всю свою жизнь Роман ни разу не слышал, чтобы мама так горько плакала.

Он стащил с себя наконец рубашку, бросил ее на пол и направился в гардеробную за чистой футболкой, действуя на автомате.

– Хорошо. Сколько нужно на билет до Лондона?

– Около тысячи фунтов.

Роман попытался в уме прикинуть, сколько это в рублях, и едва не присвистнул. У него не было таких денег. Хотя… ему же уже восемнадцать, значит, он может обналичить часть вклада…

Путаясь в вороте и рукавах, он наконец натянул футболку и произнес:

– Мама, ты успокойся. Я все решу.

Мама всхлипнула и попросила:

– Роман, поговори с отцом. Он не может оставить меня здесь. Я совершила ошибку, но я не перестала быть матерью его сына. Понимаешь?

– Да-да, мам, я понимаю. Я все улажу, – соврал он, понимая, что переубедить отца будет непросто.

В телефоне пошел сигнал второго вызова. Роман отнял трубку от уха и, взглянув на экран, торопливо сказал матери:

– Я наберу тебя… Алло, папа. Привет!

– Рома, а что у тебя в жизни происходит, а?

Тон отца не предвещал ничего хорошего. Роман длинно выдохнул, перед тем как спросить:

– А что?

– А почему мне звонят из универа и говорят, что вы с Димкой подрались, м? Да еще из-за дел амурных?

– Каких, прости? А, ты в этом смысле. Нет, там не то. Там…

– Роман, мы обсуждали вопрос твоей ответственности?

– Да. – Роман снова потер лоб, понимая, что подступиться к отцу, когда он в таком настроении, нереально.

– Тогда почему мой сын ввязывается в драку, как портовый грузчик, хотя умеет внятно излагать свою точку зрения минимум на трех языках, а?

– Папа, я… это недоразумение. Правда. Я обещаю, что больше такого не повторится. С Волковым я все решу.

– Я это слышал не ранее как вчера.

Голос у отца стал таким, что Роману захотелось, как в детстве, спрятаться под кровать. Но со своими почти шестью футами он уже и под кровать-то не влезет.

– Я разберусь.

– Отлично, – резко откликнулся отец и явно собрался распрощаться.

– Папа. – Роман решил попытать счастья, хоть и понимал, что момент, мягко говоря, неподходящий. – Мне мама звонила, и…

– Я в курсе, Роман. Твоя мама мне тоже звонила.

– И?

– Что «и»?

– Ты отправишь ей денег?

– Разумеется, нет.

– Как «нет»? – Роман, хоть и понимал, что отец может так ответить, все равно опешил.

– Роман, она сама выбрала себе мужчину. То, что он оказался вот таким, – не мои проблемы. Не я ее к нему толкал.

Роман сглотнул и неожиданно для самого себя прошептал:

– Как же не ты? Если бы у вас все хорошо было, она бы не ушла. Разве нет?

Отец очень долго молчал, а потом четко произнес:

– Мелко ты еще плаваешь, чтобы судить о том, в чем ничего не понимаешь, ясно? И да, если ты вдруг отправишь ей денег, я решу, что твои карманные расходы слишком завышены. Имей в виду.

С этими словами отец отключился. Роман же схватил с ближайшей полки какую-то декоративную фигню и, заорав, швырнул ею в противоположную стену. Декоративная фигня чудом разминулась с настенными часами, удивительным образом не разбилась и, упав на пол, покатилась… к ногам ошарашенной Маши Рябиной. Только тут Роман понял, что его гостья, оказывается, не ушла.

Некоторое время они в молчании смотрели друг на друга. Стараясь выровнять дыхание, Роман лихорадочно придумывал, что сказать, потому что в подобной ситуации он оказался впервые. Он очень надеялся, что Маша проявит тактичность и просто молча уйдет, однако она продолжала стоять у барной стойки, прижимая ладонь ко рту, и смотреть на него огромными глазами.

– Я все еще не маньяк, – наконец произнес Роман, стараясь разрядить обстановку.

Голос прозвучал неожиданно хрипло, и ему пришлось прокашляться.

– У тебя кровь. – Маша отняла руку от лица и заметалась по кухне, открывая все дверцы подряд. – Где у тебя холодильник?

– Слева, – указал Роман на встроенный холодильник и провел рукой под носом: дурацкое кровотечение возобновилось.

Маша открыла холодильник, чертыхнулась, закрыла и открыла уже морозильное отделение. Холодильник был большой и двустворчатый. Зачем, непонятно, если в нем одиноко стояла баночка с йогуртом да в двери ютилась пара пакетов молока.

В морозильнике было пусто. Мороженое Роман доел еще на прошлой неделе, а больше там ничего не водилось. Однако Маша выдвинула узкую полочку, о существовании которой Роман и не подозревал, и вытащила оттуда пакет с кубиками льда. Деловито осмотревшись, Маша выдвинула по очереди несколько ящиков и в третьем по счету нашла сложенные полотенца. Вооружившись парой полотенец и пакетом со льдом, она решительно двинулась в сторону Романа. Он очень хотел попросить ее уйти, но почему-то позволил ей взять себя за руку и отвести к дивану. Маша усадила его на пол, толкнув в плечо, заставила опереться о сиденье дивана и, положив на сиденье позади него диванную подушку, мягко, но настойчиво надавила Роману на лоб, вынуждая улечься на нее затылком.

Роман смотрел на нее во все глаза, не зная, как реагировать. Маша же как ни в чем не бывало сбегала на кухню, намочила полотенце и принялась вытирать ему лицо, будто он был маленьким ребенком. Роман зажмурился, чувствуя жуткую неловкость.

Маша осторожно сняла с него очки и приложила к заклеенной пластырем переносице пакет со льдом, предварительно замотав его в полотенце.

Роман твердо решил не открывать глаза.

Он слышал, как тикают настенные часы, негромко жужжит холодильник, едва слышно дышит Маша… На фоне этой тишины его сердце колотилось так громко, что Маша непременно должна была услышать.

– Я могу тебе помочь? – вдруг спросила она, и он распахнул глаза.

Без очков общая картинка смазывалась, однако сидящую совсем рядом Машу он видел удивительно четко. Серо-зеленые глаза, выбившиеся из прически пряди и очень встревоженное, сочувствующее лицо. Это немного отрезвило.

– Нет, спасибо. Ты и так со мной сегодня провозилась. Извини за эту сцену. Небольшие неприятности…

– По-моему, не небольшие.

– Как много ты слышала? – спросил он, переводя взгляд на потолок.

Смотреть на девушку Волкова так близко было неуютно.

– Ту часть, что была на английском, я почти не поняла. А твой разговор с отцом… У твоих родителей проблемы?

– А тебе-то что? – огрызнулся он ее же словами.

Правда, какое дело ей, благополучной девочке, до его проблем? Вон пусть с Волковым своим разбирается. Маша вздохнула и, отняв на миг полотенце от его переносицы, приложила его вновь другой, более прохладной, стороной.

– Ты прав, меня это в общем-то не касается, – негромко произнесла она. – Но я бы очень хотела тебе помочь, если бы могла.

– Зачем? – Он распахнул глаза и сел прямее.

– Потому что ребенок не должен выглядеть таким несчастным, разговаривая со своими родителями, – вдруг ответила Маша.

Роман медленно отвел ее руку со льдом и, потрогав под носом, понял, что кровь уже не течет.

– Маша, – произнес он, отодвигаясь от нее вдоль дивана, насколько позволял журнальный столик, – чего ты хочешь от меня на самом деле?

– Я? – Глаза Маши удивленно распахнулись.

Либо она была прекрасной актрисой, либо же отец ошибался.

– А ты как думаешь? – спросила она.

– Это какая-то игра, да? – уточнил он.

Маша, как ему показалось, растерянно помотала головой, Роман же вдруг вспомнил о том, что в каюте Маша сама села на кровать, а потом засуетилась, испугалась и выбежала прочь. А что, если слезливая история про бабушкиного соседа была придумана на ходу, чтобы выбить его из колеи? Что, если на самом деле Маше нужно было просто остаться с ним наедине?

Сам Роман не попадал в такие истории, но слышал от друзей, что в смешанных школах и колледжах это довольно частая практика. В случае обвинений в домогательствах есть только слово жертвы против слова насильника. И закон, как правило, не на стороне последнего. Перед переездом в Москву отец предупреждал его, что девушки из необеспеченных семей могут идти на различные уловки.

Роман еще раз посмотрел на Машу. Она сидела слишком близко для незаинтересованной персоны. Что, если это месть Волкова? В такой двусмысленной ситуации, после случившегося три года назад, никто не поверит Роману. От этих мыслей его даже затошнило. Он провел рукой по лицу, взъерошил волосы и, посмотрев Маше в глаза, твердо произнес:

– Тебе пора, Маша.

Маша отвернулась, заправила за ухо одну из выбившихся прядей, собрала с пола полотенца и отнесла их на кухню. Роман, нацепив очки, пошел следом.

Маша аккуратно сложила полотенца на столешницу у раковины, убрала пакет со льдом в холодильник и направилась к выходу.

Пока она обувалась, Роман, чтобы чем-то занять руки, решил поправить сложенный на верхней полке шарф. Шарф соскользнул и упал к Машиным ногам. Роман не успел даже глазом моргнуть, как Маша за ним наклонилась.

– Я сам, – смущенно пробормотал он, думая о том, что Юле бы даже в голову не пришло дергаться, если рядом мужчина.

– Тебе предписан покой, – сухо произнесла Маша и, встав на цыпочки, попыталась положить шарф на полку.

Ее рубашка задралась, и Роман невольно взглянул на полоску кожи. Над ремнем джинсов были красное пятно и, кажется, ссадина.

– У тебя спина, – не подумав, ляпнул он и, забрав у Маши шарф, положил его на полку.

– Круто. Представляешь, у тебя тоже. Я лично только что видела, – все так же сухо ответила Маша.

Роман не понял, о чем она, но на всякий случай пояснил свою мысль:

– У тебя ссадина, кажется. – И тут его осенило: – Это после того, как Волков тебя толкнул? Ты же вроде в подоконник врезалась?

Маша одернула рубашку и принялась рыться в сумочке, делая вид, что не слышала его вопроса.

Роман вздохнул, мысленно обозвал себя придурком и пошел на кухню за пластырем и мазью. Да, правильнее было бы выставить Машу за дверь и забыть о ее существовании, но он подумал о маме. Та всегда любила, чтобы за ней ухаживали, заботились о ней. И Роман просто не мог допустить, чтобы девушке рядом с ним было больно, и не попытаться как-то это исправить.

Мысль о маме напомнила Роману о том, что у него есть проблемы понасущнее пребывания Маши в его квартире. Он знал, что отец вполне способен претворить свои угрозы в жизнь, но даже примерно не представлял, насколько отец может урезать его расходы. Если бы он не купил ноут три дня назад, у него сейчас была бы свободная сумма. Хотя… ноут ведь можно просто сдать в магазин! Он же еще даже не распакован.

Щелкнув пальцами, Роман бросился к стеллажу у кровати и схватил с нижней полки коробку с ноутбуком. Положив коробку на кровать, он рванул в гардеробную за свитером и, когда там зажегся свет, увидел свое отражение в зеркальной дверце шкафа. Его футболка оказалась заляпана кровью. Взяв с полки чистую футболку, Роман сообразил, что Маша все еще здесь, и решил, что уместнее будет переодеться после ее ухода. Он попытался вспомнить, где переодевался в прошлый раз, и не смог. Хотелось бы думать, что в ванной.

Выйдя из гардеробной, Роман бросил чистую футболку на кровать рядом с ноутбуком и посмотрел на Машу. Та глядела в ответ с подозрением. Мазь и упаковка с пластырями лежали на барной стойке, и Роман не стал уточнять, обработала ли она ссадину. Это точно было бы неуместно.

– Маша, мне сейчас нужно уехать. Спасибо тебе, что проводила, за помощь… – Он решительно направился к двери, всем своим видом показывая, что готов проводить гостью.