Хочу всем нравиться. Как исцелиться от стремления быть идеальной и выстроить гармоничные отношения с собой и окружающим бесплатное чтение

Что собой представляет женский нарциссизм?

Нарциссизм и нарциссический – вот два понятия, на которые в последние несколько десятилетий все сильнее становится направлен вектор интереса ученых, работающих в области психологии, психотерапии. Кроме того, они к тому же находят все более частое употребление и в разговорном языке. В общем эти два слова означают нечто такое, что имеет отношение к себялюбию/самовлюбленности[2]. Часто они употребляются применительно к неадекватной самооценке, проявляющейся в «заносчивости, честолюбии и чрезмерной зацикленности человека на своей личности»[3]. Термин «нарциссизм» и относящееся к нему прилагательное «нарциссический» характеризуют фундаментальный недостаток, который ограничивает жизненные возможности и отчасти делает невозможным установление качественных поддерживающих отношений, основанных на любви. Понятие «нарушение» предполагает такое представление, что будто бы есть некое другое, нормальное состояние. По моему мнению, оно проявляется в виде более или менее неадекватного чувства самолюбия и самоощущения человека. Нарциссические расстройства личности – это элемент нашей жизни, и они иногда заставляют любого человека колебаться в своей самооценке, по крайней мере на какое-то время. Разница между кратковременным изменением и расстройством заключается в силе и качестве такого нарушения. Человек со стабильной системой самооценки, то есть личность без нарциссического расстройства, может быть, рассердится или опечалится в ответ на замечание или критику, однако при этом не утратит собственного достоинства и не усомнится в смысле своего существования. Человек с нарциссическими нарушениями отреагирует на критику бо́льшим разуверением в себе и не сможет сохранить чувство собственной значимости. Возможно, он будет до такой степени травмирован неприятным высказыванием, что даже посчитает себя лишним и ненужным этому миру. «Какое же право имеет такой человек, как я, вынужденный выслушивать такую резкую критику, ходить по земле грешной и топтать ее твердь?»

Доктор философии Стивен Джонсон проводит различия между нарциссическим складом личности и нарциссическим расстройством. Он располагает эти два понятия на одной прямой, где первое означает «бытовой нарциссизм», а второе, в отличие от первого, – уже серьезное расстройство, потому что образ себя[4] и защитный механизм[5] оказываются более надломленными и поврежденными. Я соглашусь с психоаналитиком Карин Аспер, которая понимает под нарциссическим расстройством «поврежденную любовь к себе, обусловленную эмоциональными травмами детства»[6].

Однако наряду с любовью к себе (в смысле принятия себя и заботы о себе) есть еще один аспект, который относится к нарциссизму, а именно уверенность в себе, то есть вера как в собственную компетенцию, так и в принятие себя со стороны остальных[7]. Только тот, кто чувствует себя принятым окружающими и считает себя компетентным человеком, не заставляет других полюбить себя за какие-то особенные умения или же за идеальную внешность, чтобы тем самым компенсировать отсутствие уверенности в себе.

Я разработала концепцию женского нарциссизма, когда начала глубже изучать личности «булимиков» (т. е. страдающих от переедания и вызывающих у себя искусственную рвоту)[8]. Эти женщины взволновали меня и пробудили во мне интерес и любопытство к ним. Но дело было не только в этом. Я была одновременно тронута страданиями, что я видела в них. При первом знакомстве у меня создалось впечатление, что я общаюсь с осознанными, активными женщинами, которым нужно было всего лишь выработать у себя правильное отношение к еде и больше ничего. Они показались мне бодрыми, открытыми, откровенными в разговоре о самих себе и мотивированными к работе над собой. Мучения – это то, что никогда не выходило на поверхность. Они страдали на протяжении многих лет, потому что по нескольку раз на дню буквально обжирались, после чего вызывали у себя искусственную рвоту, чтобы избавиться от съеденного. Они стыдились говорить откровенно об этом, и только в ходе подробных бесед мне удавалось узнать истинные масштабы болезни, вызванной глубокими сомнениями в себе, сильным непринятием себя, одиночеством, изоляцией и хаосом чувств. Пациентки неохотно рассказывали о своих страданиях и отчаянии, а если вдруг и начинали приоткрывать завесу тайны, то эмоционально дистанцировались от своих проблем. Поскольку все женщины весьма преуспели в искусстве прятаться за идеальным фасадом, часто я попадалась на подкинутую ими приманку. Пациенткам удавалось убедить меня в том, что их привычка объедаться и тотчас бежать в туалет – это нормально и в этом будто бы нет ничего плохого. Они делали это по шесть раз в день или даже чаще, не говоря ни слова о болях, которые испытывали при этом, не упоминая о страхе быть разоблаченными, не намекая на противостояние с другими людьми, потому что те могли удержаться от объедания и последующей рвоты. Это продолжалось довольно долго, но потом женщины наконец сообщали мне о своем отчаянии и прекращали обманывать себя и мир, что у них будто бы все под контролем.

Такое же противоречие мы находили и на соматическом уровне. Как правило, все эти женщины были привлекательными, придавали первостепенное значение своему внешнему облику, имели в большинстве случаев хорошие фигуры, однако начисто отвергали объективную реальность, считая себя страшными, толстыми, некрасивыми и прежде всего недостойными симпатии! Они стремились к близости и любви, однако убегали от них, когда им нравился кто-то. Они снова обрекали себя на одиночество, хотя больше всего страдали именно от чувства покинутости. Они играли выбранную роль под девизом «У меня все здорово», чтобы добиться внимания и признания окружающих, однако при этом чувствовали себя жалкими, несчастными и депрессивными. Все их чувства и поступки характеризовались сильными противоречиями и неспособностью узнать, кто же они есть на самом деле.

Все выглядело так, как если бы они танцевали вокруг себя, двигаясь по кругу, однако никогда не приходили к себе. Они были чужды самим себе и страдали от самоотчуждения[9]. Глубоко внутри они не знали, какие они: грустные, депрессивные женщины или же пребывают в эйфории, заражая других своим хорошим настроением. Также они не получали достаточных ориентиров извне, которые помогли бы им получить ответ на вопрос, кто же они есть на самом деле. Так как окружающие воспринимали их адекватно, были готовы оказать помощь, в хорошем настроении, консолидированно и стабильно. Но таковыми они чувствовали себя только в очень редкие, звездные часы. Порочный круг вроде бы замкнулся, и не было выхода из этой дилеммы.

Так, например, Бриджит, 30-летняя женщина, которая испытывает трудности в отношениях и обладает нарциссической структурой личности по женскому типу, описывает свою раздвоенность следующим образом:

«Я устала и измотана из-за постоянного напряжения, ведь мне постоянно приходится скрывать свое стремление к любви, близости и защищенности. Но нет, никто не должен видеть меня такой, какая я на самом деле! Я бы сгорела от стыда, если бы кто-то углядел за моим фасадом осознанной независимой женщины мою нуждаемость.

Такой я представляюсь другим. Я прилагаю усилия, чтобы хорошо выглядеть, приветливо общаться, и выбираю любезные формы обхождения с окружающими. Другие должны думать обо мне так: вот идет молодая, энергичная, активная, осознанная и открытая женщина. Она может делать разные вещи в жизни, смело подходит к людям, отстаивает свое право на существование и свою позицию, не позволяет переступить через себя, выполняет работу, которую хорошо знает, и всегда готова постоять за себя. Свою истинную личность я не показываю никогда и никому, а концентрируюсь на поддержании впечатления успешной в профессиональном плане женщины. К тому же она еще и социально активна.

Так я себя и чувствую. Никому не позволено знать, что на самом деле творится у меня в душе. Улыбайся, Бриджит, улыбайся. Может быть, прямо сейчас за тобой наблюдают. Эти люди все равно держат тебя за дурочку, никогда не воспринимают всерьез. Я должна вести себя так, как будто счастлива, словно все знаю и понимаю и ничто не может сдвинуть меня с правильного пути. Я действую уверенно и безошибочно, потому что другие оценивают меня именно по моим поступкам. Но часто я чувствую себя такой неуверенной, что почти готова залезть под ковер. Тогда у меня появляется страх, что я ничего не могу делать правильно, что я веду себя неверно, говорю всякие глупости и все меня отвергают. Я очень много размышляю над тем, что думают обо мне другие, и лучше бы поступала так, чтобы всем угодить. Однако в большинстве случаев я чувствую себя незначительной и посредственной личностью. Как же, будучи такой, я могу кому-то понравиться?»

Эта история ярко демонстрирует масштаб расщепления, пропасть между внешней маской сильной личности и внутренней неуверенностью с обесцениванием. Никто не должен узнать об этом! Ведь если вдруг выяснится, кто она есть на самом деле, то обман раскроется: женщина играет образ осознанной личности. А в действительности пациентка считает себя неуверенной и нуждающейся.

Впрочем, не только некоторые женщины-булимики чувствуют себя подобным образом и отдалены от того, что мы называем истинной идентичностью. Есть много женщин, которые ведут себя уверенно, хотя чувствуют себя далеко не так, на самом деле не знают, кто они такие есть; они же страдают от сильной неуверенности в себе, испытывают проблемы в близких отношениях и при сожительстве.

Поэтому я пишу эту книгу для женщин, которые страдают от комплекса неполноценности, хотя довольно успешны; обесценивают себя, но при этом хорошо выглядят; не позволяют себе выстроить крепкие отношения, хотя испытывают сильное желание. Книга создана для женщин, зависимых от какой-нибудь мании или от вредных пристрастий к чему-либо, страдающих булимией или алкоголизмом, нервной анорексией или испытывающих тягу к употреблению лекарств. Но она же пригодится и тем, кто не стал жертвой никакого влечения. Я пишу для женщин, сталкивающихся с трудностями в отношениях, потому что по-прежнему эмоционально завязли в детских чувствах. Я хочу обратиться к женщинам, чувствующим пустоту внутри. К тем, кто никогда не ощущает себя любимыми, и к тем, кто, испытывая сильное психическое напряжение, ищут близости и внимания, но никак не могут получить желаемого. Я пишу для тех, кто считает себя в душе брошенным, а вместо доверия к себе и к миру воспринимает его как бездну, таящую множество угроз и опасностей.

При помощи концепции женского нарциссизма можно описать психические процессы, протекающие в душе таких женщин, поведать о том, чему они не сумели научиться в детстве, какие шаги в личностном развитии им нужно предпринять сегодня и какие пути выхода из внутренней тюрьмы у них есть уже сейчас. Для этой цели я расскажу о нескольких предпосылках, которые приводят к развитию нарциссической структуры личности. Я неохотно говорю о причинах, потому что из-за этого у читателя может создаться следующая смысловая связь: когда есть условие А, это неизбежно приводит к состоянию В. Такая точка зрения неуместна при рассмотрении фактических обстоятельств в психологии, так как на формирование личности оказывают влияние множество факторов, причем все они оказывают друг на друга взаимное воздействие. Поэтому я приведу несколько случаев, часто происходивших в детстве с большинством людей, одержимых нарциссизмом. Впрочем, отдельные меры воспитания или переживания прошлого редко когда оказываются решающими для развития личности, а способ переработки и восприятие этих событий ребенком значат куда больше. В некоторых местах я указываю на значимость булимии, однако делаю акцент на динамике, характерной для нарциссического расстройства женского типа. Еда может играть определенную роль также для людей, не имеющих нарушений в пищевом поведении. Многие едят, чтобы успокоиться, избавиться от неприятных чувств, заполнить пустоту внутри, поэтому пища служит для них эрзацем[10] удовлетворения каких-то других потребностей.

У большинства женщин с нарциссическим расстройством по женскому типу есть проблемы с принятием своего тела и веса, и поэтому у них складываются сложные отношения с едой, даже если у них нет расстройства пищевого поведения. Они также страдают, например, от ложного чувства пустоты в желудке, и это чувство нельзя удовлетворить никакими продуктами, потому что речь идет не о физиологическом, а о душевном голоде. Прежде всего мы говорим о фрустрации, скуке, грусти и одиночестве, так как именно они определяют тот душевный настрой, при котором многие женщины начинают есть слишком много или же отказываются от пищи, даже если в целом могут нормально относиться к ней. Сколько женщин связывают свое хорошее самочувствие с собственным весом, полагая, что получат больше любви и внимания от окружающих, если станут стройнее? Нередко такой образ мышления приобретает черты навязчивой идеи и одержимости, что только ухудшает качество жизни.

Такой тип мышления характерен для определенной формы расстройства пищевого поведения, которое еще не стало навязчивой идеей и не превратилось в болезненную страсть, но может вылиться в зависимое поведение: в латентную булимию[11]. По ней можно отчетливо распознать постепенный переход от нормального пищевого поведения к ненормальному. Под латентным расстройством понимается строго контролируемое потребление еды пациентом или образ жизни, в котором пациент сидит на диетах постоянно. Больные при помощи воли и разума обуздывают свое стремление к еде, боятся набрать вес и часто раздумывают над тем, что им можно съесть, а что нет, и это становится навязчивой мыслью. Они не доверяют или слишком мало доверяют собственным потребностям, игнорируют сигналы своего тела и очень редко способны по-настоящему наслаждаться едой. Эти характеристики, впрочем, относятся также и к булимии (болезненная тяга к еде, после которой появляется желание вызвать искусственную рвоту), и к анорексии (нездоровое стремление похудеть)[12]. Существенная разница состоит в том, что женщина, страдающая от латентной булимии, как правило, не бежит в туалет извергать из себя съеденное, едва ли демонстрирует колебания в весе, а ее гастрономические пристрастия не так уж и бросаются в глаза. У нее все под контролем, она еще не съехала с катушек, как зависимые женщины. Когда же этот самоконтроль дает осечку, тогда возникает опасность появления явной булимии.

На этом месте было бы уместно привести еще одно указание. В ходе терапевтической работы с пациентками с пищевыми расстройствами я узнала, что еда или голод не были существенной проблемой этих женщин, даже если на первый взгляд и создавалось такое впечатление. Ведь они обращаются к врачу, потому что не могут правильно обращаться с едой, поэтому вызывают у себя рвоту или голодают. Несмотря на это, булимия представляет собой нечто большее, чем просто поверхностный симптом, так как она тесно связана с самооценкой и нарушениями отношений с окружающими, о чем и пойдет речь в книге. Поэтому при лечении должны приниматься во внимание и приведенные выше обстоятельства, чтобы обеспечить долговременное выздоровление больных.

Гунди, 30-летняя женщина, которая долгие годы страдала от обжорства и желания избавиться от съеденного, описывает в конце первого стационарного пребывания в клинике особенности своего ненормального отношения к еде. Здесь одновременно можно отследить описание проблематики, наблюдающейся при нарциссических расстройствах по женскому типу:

«Я не могла себе представить, что приступы обжорства и желание вызвать рвоту когда-нибудь пропадут. А теперь знаю, что могу жить без этого. Я узнала не только о симптомах моего заболевания, но и о причинах его возникновения. Всю свою жизнь я постоянно страдала от низкой самооценки. Никакого чувства собственной значимости, никакой уверенности в себе. У меня появлялось чувство вины, когда вдруг поднималось настроение, но чаще всего такое псевдосчастье было связано с приемом алкоголя, еды или сексуальной активностью, поэтому на самом деле мне было плохо. Я замечала только негативные стороны жизни, не могла воспринимать свои границы, была одержима желанием контролировать свои мысли. Я понимала, что моя жизнь шла под откос и я сама катилась под гору. Прежде всего в том были виноваты мои навязчивые мысли, которые постоянно ввергали меня в смятение, но теперь я понимаю это. Я все время принимала свои мрачные представления за реальность и была уверена в своей никчемности. Теперь же я знаю, что такой образ мышления происходил из-за моей болезни. Благодаря такому осознанию я смогла начать жить лучше, чем прежде. Это также очень помогло мне понять, что я несу ответственность за собственные чувства. До начала лечения, когда на меня нападала хандра, я пыталась изменить лишь внешние обстоятельства, на которые была не в силах повлиять. Так что я продолжала вязнуть в депрессии и ела потом через силу. Теперь я знаю, что дело во мне. От меня зависит, буду ли я злиться или наносить себе вред. Я никогда не задумывалась над тем, что могу управлять собственным душевным настроем, предотвращать нервозность и беспокойство. Я полагала, что просто у меня такой характер и что все можно исправить лишь валерьяновыми каплями. Слава богу, теперь я знаю, что могу хоть что-то изменить в себе, потому что сама вгоняю себя в стрессовое состояние.

В любом случае, я надеюсь, что мне не только удастся завязать, но и протрезветь[13]. Я стала очень дерзкой, несдержанной и нескромной, потому что действительно хочу быть счастливой. Я не хочу каждый день конфликтовать с жизнью и пребывать в кислом настроении. Я хочу хоть что-то сделать со своим внутренним миром. В данный момент я все еще пребываю в эйфории, у меня такое чувство, что началась новая жизнь. Но вести ее, конечно же, в самом деле будет непросто. И тем не менее я все чаще испытываю в душе прекрасное, приятное, теплое чувство, о котором я могу сказать, что это и есть настоящая жизнь. Такая всезаполняющая теплота. Оно все еще вызывает у меня небольшую тревогу, однако это самое сильное ощущение, что я когда-либо испытывала. И я буду прилагать все усилия для того, чтобы оно стало смыслом моей жизни».

Жажда признания

«Зеркальце, зеркальце на стене, кто всех прекрасней в этой стране?» В этой строчке из сказки про Белоснежку стоит главный вопрос, что задает себе любая женщина, которая не уверена в себе или же разуверяется в себе, как только на горизонте появляется похожая на нее девушка или даже еще красивее, чем она. Ответ «Госпожа королева, вы всех прекрасней в этой стране» успокаивает и восстанавливает ее внутреннее душевное равновесие. Она довольна собой и всем миром, потому что уверена в том, что она уникальное и особенное создание.

Это противоречие между желанием быть самой прекрасной и страхом перед тем, что другая обскачет ее, в результате чего сама мечтательница автоматически станет хуже, уродливее, посредственнее, и есть стержень конфликта нарциссической личности. Нарциссическое расстройство по сути своей есть посягательство на самое ее существование, на чувство собственной значимости или самолюбие. Женщина с нарциссической структурой страдает от нестабильной самооценки, которая подвержена сильным колебаниям то в одну, то в другую сторону. С одной стороны, она считает себя величайшей или наикрасивейшей, а с другой – полагает, что не обладает никакой ценностью сама по себе или же что эта ценность очень незначительна. Ее жизнь проходит между грандиозностью и посредственностью, она мечется туда-сюда. То она чувствует себя самой-самой и непревзойденной, а в другой раз сомневается в себе, обесценивает себя, считает себя полным ничтожеством и погружается в депрессию. Элис Миллер, на своей шкуре испытавшая все прелести нарциссического расстройства, считает грандиозность и депрессию двумя сторонами одной медали[14]. Женщина мечтает о собственном величии, а в другую минуту представляется себе посредственной – и то, и другое выражают неадекватную самооценку. Великие фантазии призваны защитить от неполноценности, а она, в свою очередь, от глубокой боли, которая связана с потерей себя, собственного Я (деперсонализацией).

Это означает, что женщина-нарцисс не научилась адекватно оценивать свою личность. В принципе она считает себя посредственной, слабой, плохой и непривлекательной. Поскольку признаться в этом даже самой себе ей чрезвычайно неприятно, на помощь приходят яркие фантазии, оберегая ее от плохих ощущений. Становясь особенно привлекательной внешне, пытаясь добиться каких-то достижений, демонстрируя исключительную приспособляемость и изъявляя право на заслуженную любовь, она создает видимость для себя и других, будто бы она – самоценный человек, то есть совсем непосредственный.

Грандиозность проявляется в потребности постоянно получать от окружающих восторги, при этом женщине-нарциссу кажется, будто она не может прожить без них. Выражения восхищения, по представлениям грандиозной личности, она должна получать не просто так, не потому, что она такая, какая она есть, а скорее за ее красоту, способности, ум или другие свойства. Только эти качества она ценит в себе и зависит от слов, какая она прекрасная во всей стране, как королева из сказки про Белоснежку. Если же она чувствует, что теряет восторги и восхищения со стороны, то ее чувство собственной значимости может просто упасть ниже плинтуса. Поэтому женщины с нарциссической структурой личности постоянно стремятся хорошо выглядеть, быть все время в наилучшей физической форме, всегда оставаться на высоте и в любое время излучать радость и позитив, то есть, другими словами, стремятся быть вечно молодыми, красивыми и демонстрировать наивысшие достижения. Конечно, кто же не мечтает о подобном? Дилемма же заключается в том, что нарциссы зависимы от достижения своих целей и могут хорошо чувствовать себя, только если добиваются их. Если они не получают эту подпитку для своего гипертрофированного чувства собственной значимости извне в виде восхищений, признаний и похвал, у них может развиться депрессия. Такие ситуации наступают, например, вследствие каких-либо заболеваний, но также при старении или при смене жизненных обстоятельств: когда дети съезжают из дома, развод, расставание с любимым, невостребованность в профессии, критика или неприятные замечания.

У всех этих случаев одна общая черта: они подразумевают расставание с определенными привлекательными качествами или с людьми, которые готовы восхвалять эти привлекательные качества. До тех пор пока стареющая женщина выглядит моложе своих лет и получает комплименты, она кормит ими негативный образ самой себя. Пусть даже она стара, что уже достаточно плохо, но по крайней мере она выглядит молодо и слышит восторженные отклики от окружающих и благодаря этому чувствует себя привлекательной. Когда ее дети съезжают из дома, у нее может развиться депрессивное состояние, потому что теперь последует конфронтация с возрастом и обусловленная этим новая роль. Когда дети отделяются от родителей, для самовлюбленных людей это означает одно: они стали старыми и ненужными. А в нашем обществе, зацикленном на молодости, красоте и физическом здоровье, возраст означает прежде всего утрату важного свойства, потому что человек – хоть мужчина, хоть женщина – больше уже не обладает такой же высокой ценностью для других. Если теперь чувство собственной значимости преимущественно зависит от внешних качеств и собственного КПД, тогда неудивительно, что с приходом старости у человека падает самооценка. Впрочем, не только эти весьма резкие формы разочарования перерабатываются в депрессию, но и незначительные тоже. Если кто-то отказывается от совместного времяпрепровождения, то в результате его могут отвергнуть и обидеть. Многие женщины на самом деле воспринимают отказы других, как неприятие их самих как личностей.

Другой пример – высокие притязания в плане достижений, которые женщины-нарциссы предъявляют по отношению к себе. Если они показывают на работе хорошие, но не исключительные результаты, это может привести к формированию гложущего чувства «провала». Нарциссы боятся, что перестанут представлять ценность для других, быть любимыми или яркими, если они хоть раз провалились или показали себя несовершенными. Они полагают, что люди будут любить и замечать их только тогда, когда они исключительны и показываются перед ними такими, какими их ожидают все видеть.

В таком контексте можно прекрасно понять панику многих женщин, когда они становятся утром на весы и обнаруживают, что прибавили один килограмм. Или несколько граммов. Согласно их собственному представлению, они достойны любви и ласки, только когда стройны и изящны. Даже незначительный набор веса сильно ударяет по их самолюбию. Еще большее прибавление веса означает вердикт: «Ты толстая!» То есть в любом случае непривлекательная, не обладаешь ничем таким, за что можно было бы полюбить тебя. Они отторгают и не принимают свою внешность, считая себя уродливыми или неприглядными.

«Когда я по утрам смотрю на весы и вижу, что прибавила в весе, то для меня весь день идет насмарку. Я тут же начинаю думать, что все сброшенные килограммы непременно вернутся на прежнее место. Если у меня в такой день запланирована встреча, я отчаиваюсь особенно сильно, потому что совершенно не нравлюсь себе. Лучше я изменю планы и спрячусь куда-нибудь подальше».

В этом высказывании становится видно, что автор придает чрезмерную значимость собственной внешности как предмету восхищения. В данном случае речь идет не о желании хорошо выглядеть и получать за это комплименты. Речь идет об абсолютности мышления и ощущения, при которых требуется достичь определенного веса, чтобы выглядеть состоятельной в собственных глазах: ты достойна любви только тогда, когда твоя масса не превышает 55 кг. К тому же она пишет, что хочет спрятаться. Это также означает, что при весе 56 кг женщина отказывает себе в праве привлекать внимание окружающих и нравиться им. И тогда в душе не остается больше ничего, кроме чувства собственной никчемности и ущербности.

У людей, страдающих от нарциссического расстройства личности, наблюдается «трагическое переплетение чувств восхищения и любви», которые, как кажется им, совершенно невозможно отделить друг от друга[15]. Они ошибочным образом приравнивают восхищение к любви. То есть, не слыша восторгов и не видя удивленных взглядов, они чувствуют себя нелюбимыми, поэтому из кожи лезут вон, чтобы добиться признания и благорасположенности других людей. Только в этом случае они ощущают себя принятыми, нормальными и привлекательными. Впрочем, стремление к получению восторгов окружающих все время остается неудовлетворенным, потому что восхищение и любовь – понятия, не идентичные друг другу. Первое понятие связано с особенными свойствами личности, а второе, напротив, направлено на принятие всего человека с его сильными и слабыми сторонами. Так что поэтому восхищение остается суррогатом, служащим для удовлетворения на самом деле никогда не исполняющегося желания добиться от окружающих внимания, признания и обожания.

Успех и признание также служат нарциссам для утешения полученных в прошлом обид или заполнения нарциссической пустоты[16]. Они призваны поднять сниженную самооценку личности. Это удается на какое-то время, но, впрочем, не приводит к долговременному удовлетворению, так как истинный недостаток ничем не компенсируется. Я вовсе не хочу сказать, что стремление к успеху и признанию – это всего лишь следствие нарциссического расстройства. Говорить так было бы, очевидно, ошибочно, поскольку и то, и другое можно назвать неотъемлемыми элементами качественной, наполненной жизни. И кроме того, повышение чувства собственной значимости – одна из основных потребностей человека. Проблема больше заключается в функции, приписываемой успеху и признанию. Они должны восполнить эмоциональный дефицит, что им удается сделать лишь отчасти. Человек все равно продолжает испытывать сильную жажду принятия и стремление к любви, которые нельзя утолить даже при помощи исключительных достижений. Здесь цифры просто не сходятся. Такой эмоциональный дефицит польско-швейцарский психолог Алис Миллер называет утратой собственного Я. Нарциссическая личность, к несчастью, никогда не приходит к самой себе и никогда не находит себя.

Как только страдает самооценка и оказывается затронутым достоинство человека, тут же всплывает тема нарциссизма. Здоровый эгоизм выражается в адекватном чувстве собственной значимости, которое испытывается на прочность реальностью. Человек, адекватно оценивающий себя, знает о своих сильных сторонах, но также признает и свои недостатки. Нарциссическое расстройство, напротив, идет рука об руку с нестабильным чувством собственной значимости, и оно при малейшей опасности грозит распасться на части. Самоуважение не может регулироваться изнутри, а зависит от внешнего мира, то есть от мнения окружающих или от объективных успехов личности.

Она рассердилась, хотя ей было грустно

Карин очень долго ждала звонка от друга. Он ведь обещал объявиться в ближайшее время. А вот нет – телефон стоит на тумбочке и молчит. Она смотрит на аппарат, он смотрит на нее, но не звонит. Девушка начинает беспокоиться. Уж не случилось ли с приятелем что-нибудь? Никогда нельзя сказать наверняка. Мир полон опасностей, недалеко и до беды. А ведь он так быстро ездит на машине. Карин успокаивает себя, потому что знает, что она часто тревожилась из-за таких мыслей, а ничего плохого не происходило. Ну тогда почему же он не звонит? Вот ведь какой мерзкий парень. В чем же может быть причина? Может быть, у него много работы, поэтому просто руки не доходят? Но ведь он же обещал. Может быть, он сейчас проводит время с другой женщиной? Ну нет, не может быть… Но ведь все же это возможно… Отчаянье понемногу растет в ее душе. Может быть, приятель в самом деле проводит время с другой? Ну нет, это ерунда. Абсолютная чушь. И все же с каждой минутой она все больше погружается в сомнения, страхи и тревоги, а потом ее обуревает гнев. Какой бесстыдный парень! Он никогда не звонит, когда должен. Он совершенно неблагонадежный и ни грамма не заботится обо мне, а думает только о себе. Я для него совершенно ничего не значу.

Но когда-нибудь приятель Карин все же позвонит ей, но уже будет поздно. С одной стороны, девушка рада снова слышать его голос, но с другой – разочарована и обижена, потому что ей пришлось так долго ждать. Если ей не удастся сообщить ему о своем разочаровании, она начнет упрекать его, и дело дойдет до ссоры. Он увидит нападки со стороны своей подруги, а она будет чувствовать себя непонятой. Он посчитает ее за истеричную дурочку, которая все время закатывает сцены, а он станет для девушки самым неблагонадежным человеком в мире. Оба в итоге расстроятся.

Истинная проблема же состоит в том, что Карин уязвлена и обижена, потому что ее друг не сдержал обещания и не позвонил вовремя. Ее первичное, лежащее на поверхности чувство – гнев и отторжение. Никто не поддерживает своего партнера, каждый стремится лишь защитить самого себя и обвинить другого. Если она в итоге разозлится, то будет чувствовать себя одинокой и брошенной.

Нарциссы чрезвычайно восприимчивы, когда их обижают или бросают, поэтому реагируют на такие поступки гневом, возмущением и желанием отомстить, вместо того чтобы испытывать истинные огорчение и грусть[17]. Этот так называемый нарциссический гнев чаще всего по масштабу эмоций ярче и сильнее самого повода и сопровождается желанием отплатить обидчику той же монетой. Он имеет признаки ресентимента[18] и направлен на то, чтобы наказать другого человека или же уколоть, обидеть, уязвить его. Поскольку виновник воспринимается как враг или преследователь, подобно другу Карин из примера выше. При нарциссическом гневе речь идет больше о мести, чем о чистом агрессивном столкновении[19]. Причина заключается в том, что нарциссы легко оскорбляются, если другие люди ведут себя как-то иначе, а не так, как хочет нарцисс, или поступают каким-либо другим образом, чем этот нарцисс ожидает от них. Карин чувствует себя обесцененной своим другом и обиженной, раненной в душе, уязвленной: «Как он смеет заставлять меня ждать?» Ей, конечно, хочется поговорить с ним, но именно поэтому ей не стоило бы делать из ситуации такую драму. Она могла бы побеседовать с другом и на следующий день или через несколько часов. Но тот факт, что она не в состоянии подождать, говорит о том, что речь идет о большем, чем о простом разговоре с приятелем. На самом деле самый серьезный проступок молодого человека, по мнению Карин, состоит в том, что он осмелился не объявиться и не сообщил о себе. Это неимоверно сильное оскорбление для девушки, просто-таки «оскорбление чести ее королевского величества»[20].

К разочарованию добавляются еще и сильный гнев, и уничижение от человека, и на него сваливается вся вина за произошедшую драму. Из-за него Карин теперь плохо, потому что она целый день не могла выйти из дома, так как ждала его звонка, и теперь ее настроение на нуле. Он виноват в том, что у нее плохое настроение. Упрек за упреком. Возможно, она думает о мести: «Если теперь зазвонит телефон, я к нему не подойду, пускай трезвонит на здоровье». Или же так: «Я ему покажу! Вот возьму и пойду на свидание с другим». Ей удастся уязвить его настолько же сильно, насколько она чувствует себя обиженной им.

Впрочем, при этом не происходит никакого осознания своих чувств, соизмеримого с реальностью. При таком осознании можно было бы зафиксировать чувство разочарования, признать его, сообщить другому человеку о его наличии и одновременно сохранить отношения с ним. Но всего этого нарциссы делать просто не умеют. Внутри они рвут отношения, так как просто не могут выносить, когда другой человек ведет себя не так, как они от него ожидают. Они чувствуют себя тогда глубоко обиженными и наказывают его лишением внимания и любви. В их глазах обидчик этого точно заслуживает. Когда они думают о мести и разрывают отношения, они тем самым избегают чувства грусти, но также упускают из внимания то, что другой человек – самостоятельная личность, принимающая решения без оглядки на желания других людей. Они лучше закончат отношения с гордостью, чем почувствуют, что контакт с другим человеком также всегда подразумевает отказ и требует признания его индивидуальных особенностей и недостатков. Нарциссы отталкивают других людей и отказываются видеть противоречие в своем поведении и устранить конфликт[21].

Нарциссический гнев не идентичен злобе на кого-то, так как она всегда направлена на разрушение. Чувство мести, желание кому-то несчастья или же действительное причинение вреда представляют собой нечто отличное от того, когда при ссоре с другим человеком индивид выражает свой гнев к нему. Так, Карин могла бы сказать своему другу, что была рассержена, потому что ей пришлось целый день просидеть дома в ожидании звонка. Но такой гнев в столь безобидном случае оказался бы относительно слабым, если бы вообще проявился. Отношения как таковые в любом случае сохранились бы, а агрессивный настрой стал бы средством столкновения и выяснения отношений. Нарциссический гнев, напротив, направлен против отношений и другого человека. Его цель – сделать так, чтобы тот почувствовал себя так же плохо, как и обиженный. Гнев и злость могут послужить укреплению отношений, а вот желание отомстить и нанести встречную обиду ведут к одиночеству. Чувство одиночества подтверждает страх нарциссов, запрятанный глубоко в душе: они боятся быть нелюбимыми и отвергнутыми. Из своего поступка они выносят следующий урок: когда они обрывают контакт с другим человеком, они на самом деле оказываются в одиночестве. Получается, они навсегда заперты в порочном круге.

Бросается в глаза интенсивность, с которой, как правило, вспыхивает нарциссический гнев: именно так личность реагирует на разные события, не соответствующие ее ожиданиям. Я предполагаю, что во многих случаях причиной тому вынесенный из детства опыт, связанный с угрозой собственному существованию, как если бы «инаковость» другого человека была бы не фактом, пусть даже злящим и раздражающим, но принимаемым как данность, а большой опасностью, угрожающей существованию и целостности личности. Во гневе защищается не только собственная позиция, но и жизнь. Столкновение с опасным для жизни опытом, например, с угрозой физической целостности со стороны родителей или старших братьев или сестер в виде сексуального, телесного или эмоционального насилия, переживание удушения, несчастные случаи или опасные заболевания – все это может оставить глубокие стигмы в душе, ассоциирующиеся с чувством угрозы, беспомощностью. Эти чувства возникают, когда другой оставляет и когда невозможно защититься и дать отпор. Подобное может быть спровоцировано расставанием, отказом, порицаниями и обесцениванием со стороны других. Такая беспомощность заставляет личность подвергать себя самобичеванию.

В нарциссическом гневе проявляется еще один аспект. Она или он могут именно одновременно интерпретироваться и как «жест оставления», и как «крик о близости»[22]. Если желание близости и контакта у ребенка постоянно не удовлетворяется, например, при крике младенца в течение долгого времени, то по теории английского психиатра Джона Боулби у него развивается «дисфункциональный гнев, который преобладает над первоначальной целью и объединяет в себе два сигнала: «Не подходи ко мне близко» и «Подойди ко мне поближе, ты мне нужен». В этом смысле нарциссический гнев есть жест покидания. Он хотя и выражает покинутость, но одновременно обесценивает ее»[23].

Чрезмерная реакция Карин означает, что ее сильная потребность в принятии и нежелание оставаться в одиночестве были не удовлетворены и даже пренебрежены. Впрочем, вместо того чтобы сообщить другу о своей обиде, о своем гневе и желании близости, в своем нарциссическом гневе, отмеченном желанием мести, она в качестве наказания посылает своего друга подальше за его неверность. Выигрыш – избегание боли, которую девушка, по ее мнению, не может выдержать. Цена – потеря отношений. С другой стороны, сильная реакция на поведение друга показывает, что Карин очень нуждается в нем. Ее ссора с приятелем послужила бы хорошей аналогией к образу жеста покидания, созданному Боулби. При помощи его она одновременно выражает и свое желание сохранить контакт с другом и свое отторжение к нему. Американский клинический психолог Хантер Бомон[24] указывает, что в интенсивности разочарования и боли проявляется то, насколько сильно страсти и желания направлены на других.

Когда ребенок должен соответствовать какому-то особому образу

Это случилось однажды зимой, когда снежинки падали с неба, как пух. Королева сидела у окна, рама которого была сделана из черного дерева, и вышивала. И пока она работала и посматривала на улицу, случайно уколола себе палец иглой, и три капли крови упали на снег. Поскольку красный цвет выглядит так красиво на белом фоне, она подумала: «Вот было бы хорошо, если бы у меня был ребенок с лицом белым, как снег, щеками красными, как кровь, и черными, как это дерево, волосами».

Так начинается сказка про Белоснежку, к которой мы будем еще не раз обращаться на страницах этой книги. Ведь она очень точно обрисовывает ситуацию и внутреннее мироощущение женщины, обладающей нарциссической личностью по женскому типу. Прежде всего я снова вернусь к этой сказке в главе про терапию. Из нее можно многое узнать о женщинах-нарциссах[25].

Вот королева сидит одна зимой у окна с рамой из черного дерева и вышивает. Зима – холодное время года, на улице никого нет, а все вокруг покрыто белым саваном (снег). Холод символизирует душевное состояние окоченения и замерзания (зима в душе). Королева одна и работает покинутая и забытая всеми, даже король до сих пор так и не был упомянут. Работа, которую она производит (шитье), не соответствует ей по сану, а, скорее, должна принадлежать служанке. Время шумных праздников, похоже, уже прошло, королева скромно сидит в простом наряде, мучаясь от комплекса неполноценности и депрессии, что символизируется оконной рамой из черного дерева, откуда виден лишь только скучный пейзаж. Время действия – середина зимы, когда разыгрывается сцена, указывает, впрочем, на предстоящий поворот в жизни женщины, так как она подсознательно чувствует, что так дальше продолжаться не может и не должно.

Из-за неожиданного укола иглой происходит движение, которое оживляется желанием иметь ребенка. К этому моменту у королевы уже имеется конкретное представление о том, как должен выглядеть малыш: лицо белое, как снег, щеки красные, как кровь, и волосы черные, как дерево оконной рамы. Ребенок появляется на свет согласно задуманному образу и соответствует идеалу, что вообразила его мать. К тому же он должен выполнить определенную функцию: избавить королеву от депрессии и придать смысл ее существованию. Ситуация с ребенком тем самым несет в себе отпечаток нарциссической эксплуатации. Чтобы угодить родительнице, младенец должен пожертвовать собственной жизненной силой и самостоятельностью. Тем самым кровь, снег и рама из черного дерева приобретают новое значение: кровь становится символом жертвенности (также нарциссической), снег есть аллегория окоченения – от ребенка мать должна освободиться, а рама выступает как символ образа ребенка, который любим и обожаем родителями.

Такая ситуация характерна для раннего детства и юности поздних нарциссических личностей. Два ключевых слова играют при этом важную роль: нарциссическая эксплуатация и нарциссическое расширение. Оба понятия могут прозвучать немного необычно, но они очень точно описывают, о чем идет речь. Эксплуатация означает использование одного человека другим, то есть получение личной выгоды за счет другого. Нарциссическая эксплуатация подразумевает то, что извлекаемая польза повышает самооценку. Родители чувствуют себя лучше благодаря ребенку, они становятся радостнее и приобретают большую ценность в своих глазах. То обстоятельство, что они обретают счастье после появления ребенка на свет или же радуются ему, благодаря чему их жизнь обогащается, разумеется, не подлежит критике, а заслуживает лишь одобрения. Так и должно быть, и положительные эмоции не имеют никакого отношения к нарциссической эксплуатации. А она появляется тогда, когда повышение самооценки родителей и улучшение их самообраза происходят за счет ребенка и его индивидуальности.

Если, по мнению родителей, ребенок должен обладать определенными качествами, способностями и вести себя определенным образом, даже если все это идет вразрез с его природой или личностными качествами, то они его эксплуатируют. Такие специальные желания и требования предъявляются к младенцу иногда еще до его рождения, но чаще всего после появления малыша на свет. Если ребенок отклоняется от установленного стандарта, то он сталкивается с разочарованием со стороны отца и матери. Однако он может попытаться приноровиться к ним через приспособление.

Одержимые нарциссизмом взрослые будут точно так же эксплуатировать других, как их самих использовали в детстве. Они будут выбирать людей по критерию, насколько сильно те могут дать самолюбцу необходимую подпитку для поднятия его самооценки. Они ищут близости с другим равноценными или стоящими выше по рангу партнерами, но любят и ценят их не самих по себе, а из-за их статуса, достижений или же престижа. Для нарциссов партнер имеет значение, потому что благодаря ему сам нарцисс приобретает бо́льшую значимость.

Понятие «нарциссическое расширение» означает, что родители при помощи своего ребенка или же взрослые женщины благодаря мужу как бы расширяют самих себя: теперь они обладают не только своими качествами, но и одновременно присваивают себе свойства других людей. Если, например, ребенок красивый, резвый, учится быстро и опережает в развитии своих сверстников, то родители могут идентифицировать себя с вышеперечисленными достоинствами своего отпрыска. Похвала и восхищение, что получает сын или дочь, родители автоматически относят на свой счет, поднимая свою значимость в собственных глазах. В дальнейшем ребенок продолжает излучать на родителей свет своей ауры, делая их лучше. Они его любят тем больше, чем больше извлекают выгоды благодаря своему отпрыску. Однако такая любовь – скорее, одна из форм восхищения, нежели настоящее чувство, так как она нацелена в меньшей степени на ребенка как такового, а больше на его положительные качества, при помощи которых родители поднимают свою низкую самооценку.

Для здорового развития ребенку необходимо отзеркаливание его личности окружающими: он должен быть увиденным, понятым и всерьез принятым другими людьми. Британский детский психоаналитик и педиатр Винникотт описывает это: «Мать смотрит на ребенка у себя на руках, а он соответственно глядит в лицо матери и находит в нем себя самого… при условии, что мать в самом деле смотрит на маленькое, уникальное, беспомощное существо, а не на собственную интроекцию и не видит в нем свои ожидания, страхи, планы, которые она переносит с себя на младенца, проецирует на него свое состояние. В последнем случае ребенок найдет в лице матери не себя самого, а нужду родительницы. Он сам же останется неотраженным и будет всю свою оставшуюся жизнь напрасно искать зеркало, необходимое ему»[26]. Те же самые требования, конечно же, предъявляются и к отцу.

Отражение означает необходимость признавать разные способы реакций ребенка, его чувства и восприятия и о чем надо сообщать ему вербально или невербально. Например, ребенок расстроен из-за сломанной игрушки. Адекватная и полная сочувствия реакция родителя, которая отразит внутреннее состояние ребенка сообразно ситуации, может быть такой: отец или мать берут дитя за руку и утешают его. «Я понимаю, как сильно это тебя огорчает. Давай посмотрим, можно ли отремонтировать ее». А вот черствый и сухой ответ, сопровождающийся недостаточным отражением со стороны родителя, проявится в том, если он или она попытается отговорить ребенка от его грусти и успокоить его другим образом – ведь у него, мол, есть много других игрушек. «Эх, это ведь не так уж и страшно. Нельзя же устраивать рев из-за разбитой игрушечной посуды». После таких слов ребенок не будет знать, кому верить: своим чувствам, которые говорят ему о наличии боли вследствие утраты, или же своей матери, которая утверждает, что из-за этого не может возникать боли. Истинные чувства, если они не отражаются или даже подделываются из-за царящих в семье нравов (внутренняя идеология), будут расщепляться, а вместо них у ребенка будет вырабатываться неспонтанное, приспосабливающееся поведение.

Под истинными чувствами я понимаю сообразные ощущениям реакции, такие, как горе от утраты, боль при травме, радость при счастливых переживаниях, страх при угрозе и гнев, когда кто-то нарушает границы личности. Скольким детям на свете прививалась привычка не переживать определенных чувств, то есть не воспринимать их осознанно! Высказывание, которое часто слышат дети: «Индейцы не чувствуют боли». В переводе на обычный язык это означает: «Мальчики не плачут». Жаль. Ведь куда же им теперь деваться со своей грустью? То, что он мальчик или мужчина, еще не значит, что он не может испытывать печаль. Однако представителям сильного пола нельзя показывать, что нечто причиняет ему боль, даже если это и правда. Ребенок научится обращаться со своими болью и горем по-другому и, возможно, даже выплеснет их в форме насилия, направленного на других людей или против самого себя. Если обуздывать, подделывать чувства ребенка или же не отражать их, тогда у него возникнет неуверенность в них. Он будет сомневаться в собственных ощущениях и постепенно станет подделывать их у себя. Позже он таким же образом будет отмахиваться от истинных психологических состояний, обесценивать или слишком быстро рационализировать их, потому что когда-то давно он выучился не давать выхода тому, что требует выпуска.

Недостаток эмпатии, возникающий при подделывании или «переиначивании» детских чувств, приводит к нарушениям в самовосприятии и формирует образ фальшивого Я, который будет больше соответствовать ожиданиям окружающих, чем собственной личности[27].

У девочек наблюдается еще один интересный феномен. Он может возникнуть при воспитании в атмосфере вседозволенности и избалованности – синдром принцессы. Если, например, она с младенчества получает слишком много внимания и восхищения благодаря своей внешности и если с ней обращаются, как с куклой. Часто отцы грешат тем, что делают из своих дочерей принцесс, завышают их ценность и идеализируют. Такие девочки испытывают своего рода обожествление, не чувствуя истинной любви. Позже такие девочки вырастают в гордых женщин, которые в определенном смысле не связаны ни с кем. Они живут подобно снежным королевам в своем прекрасном замке, однако все вокруг них холодно, а они сами недосягаемы для других.

Когда теряется истинная личностная идентичность

Предпосылки для развития нарциссического расстройства лежат большей частью в несчастливых отношениях между матерью и ребенком, которые выражаются либо в недостатке любви и сочувствия к малышу, либо в его избалованности, либо в его гиперопеке[28]. Здесь также стоит упомянуть о важности отношений между ребенком и отцом, потому что и постоянное одергивание, и узурпация, что исходит от отца, противоречат сущности ребенка[29]. Из-за такого отношения он воспринимает себя брошенным, оставленным в одиночестве, потому что его не принимают и не любят таким, какой он есть. На строгое воспитание или отсутствие любви ребенок реагирует робостью чувств, озлобленностью или же самоизоляцией. Чрезмерная забота о ребенке, напротив, приводит к формированию у него зависимости от объекта привязанности, потому что он постоянно ощущает поддержку извне и ожидает, что все препятствия будут всегда убираться с его пути[30]. В обоих случаях, как при отторжении ребенка, так и при его гиперопеке, происходит разочарование. В первом случае из-за недостаточной заботы о нем, а во втором – из-за избалованности. Ведь и «изначально избалованные дети всегда в итоге сталкиваются со вторичной фрустрацией»[31].

Реальное отсутствие матери или же родителей, долгие расставания, насилие, катастрофы, войны или другие перипетии оказывают травмирующее воздействие на ребенка при его развитии. Если эти переживания не уравниваются чем-то другим и не могут быть должным образом переработаны, потому что ребенок не получил другого объекта привязанности взамен утраченного или у него нет возможности погрустить, тогда он должен развивать у себя стратегии выживания. Именно они помогут ему справиться с травмирующей ситуацией. Поскольку ребенок зависит от поддержки родителей и его выживание обеспечивается ими, он будет делать все возможное, чтобы понравиться им. То есть пытаться выполнить все требования окружения и стараться делать все правильно. Он станет взращивать в себе другое Я, которое будет показывать внешнему миру, но оно не будет соответствовать сути его истинной личности. Можно назвать это фальшивым Я, маской или фасадом. Создание ложного Я представляет собой механизм выживания, гарантирующий жизнь ребенку. Однако если он слишком рано начинает примерять на себя такую маску приспособления, то впоследствии начинает все меньше ощущать свое истинное Я. Во взрослом возрасте такие люди часто не в состоянии сказать, каково им на душе на самом деле. Во-первых, потому что они этого не чувствуют, а во-вторых, потому что не осмеливаются сообщить другим об этом.

Алис Миллер называет людей, проживающих не свою жизнь, «недоличностями», и они настолько сильно отдалены от своего истинного Я или изначальной сущности, что полностью сливаются с проецируемым вовне поведением. За этим «скрытым самоосознанием»[32] стоит истинная персона, часто имеющая очень мало общего с той личностью, которую человек показывает другим. Такое самоотчуждение, отдаление от своей истинной сущности – это результат приспособления ребенка к условиям его жизненной ситуации. «Истинное Я не может развиться и дифференцироваться, потому что не может быть пережито»[33]. Результат – внутреннее опустошение, истощение и частичное уничтожение личности, потому что при таком раскладе все спонтанное и живое исключается из жизни человека.

Чтобы не потерять расположения и любви родителей к себе, ребенок подделывает свои чувства и ощущения, подавляя те, что не подобает испытывать, и выказывает те, что приветствуются. Как правило, речь идет о гневе и агрессии, но желание и боль также настолько сильно отделяются, что они уже больше не воспринимаются личностью. Чтобы не потерять родителей (ведь это означало бы смерть для ребенка), он лучше уничтожит в себе собственные чувства и тем самым раздавит свое истинное Я. Он будет теперь показывать только те чувства, которые требуется и разрешено проявлять, а все прочие станет подавлять. Все это происходит за счет уничтожения своего истинного Я и приводит к тому, что ребенок проецирует вовне другую личность, на самом деле не принадлежащую ему. Это означает, что он взращивает в себе ложное Я. Однако именно это умение приспосабливаться к потребностям и желаниям окружения, которым обладают даже младенцы, служит фактором для возникновения нарциссического расстройства, как утверждает Алис Миллер. Чувствительность ребенка к своему окружению и его ожиданиям, его умение подстраиваться к ним действуют на него положительно, так как другие восхищаются им и дарят ему свое расположение и внимание. Однако это имеет и негативные последствия в форме самоотторжения, поскольку такое приспособление происходит за счет уничтожения своего истинного Я. Возможно, в данном случае следовало бы говорить о сверхприспособлении, поскольку приспособление в совместной жизни неизбежно и необязательно происходит за счет участников процесса. А вот сверхприспособление, напротив, означает принесение в жертву своей самобытности, чтобы угодить желаниям другого. И из-за такого самоотречения человеку становится очень трудно или даже невозможно воспринимать и выражать свои истинные чувства и потребности.

Женщины с нарциссической структурой личности остаются спрятанными за своим фальшивым Я. Оно представляет собой фасад, персону или маску, в которой эти женщины показываются себе и своим партнерам по отношениям: самостоятельной, крутой, независимой, идеальной личностью с высоким КПД, не обладающей никакими потребностями и нуждами. Истинное Я у них не показывается на свет или появляется очень редко, но и тогда представляется самим больным, странным, незнакомым и чужим. Происходит идентификация с персоной (маской), и она отодвигает истинную сущность в тень[34]. При помощи фальшивого Я компенсируется, впрочем, и низкая самооценка, потому что маска состоит большей частью из так называемых положительных или достойных восхищения качеств, скрывающих неуверенность и комплекс неполноценности.

Гунди описывает это следующим образом:

«Я всегда подаю себя окружающим как самоосознанного и сильного человека. Я могу все, я открыта и уверена в себе. Но внутри у меня часто появляется чувство, что я веду себя неправильно, сомневаюсь в себе и боюсь смотреть в глаза другим людям. Я думаю, что каждый сразу заметит, какая я неуверенная. Если моя маска упадет, тогда у меня возникнет чувство, будто рухнули все надежды, и у меня не останется больше ничего, кроме ничтожного, непонятного, незначительного ощущения внутри. И тогда у меня появляется ужасный страх быть брошенной, стать незначительной, неинтересной и непримечательной. Тогда я чувствую боль из-за своей слабости и вижу, какая я есть на самом деле: слабая, не приспособленная к жизни, неправильная, нелюбимая».

Из-за недостатка отражения в детстве женщины-нарциссы не только не способны разобраться в своих чувствах, но и не имеют доступа к своему истинному Я. Страх быть отвергнутой настолько велик, что они выбирают стратегию приспособления, вместо того чтобы чувствовать и вести себя аутентично.

Что же понимается под Я или под переживанием истинной жизни, то на этот счет в литературе нет единого мнения[35]. Каждое описание может считаться лишь попыткой определить трудно определимую категорию в понятиях и терминах. Немецкий философ Христиан фон Вольф описывает это как психическую структуру, которая воспринимается как «чувство собственной целостности». Здоровое Я переживается в виде чувства собственной значимости, здоровья, хорошего самочувствия и комфорта, обладает структурой, стабильной на протяжении всей жизни, то есть человек знает, что сегодня он точно такой же, каким был вчера и каким будет завтра. Это Я само по себе не может быть показано, а раскрывается только лишь через различные способы выражения. Это означает, что здоровое чувство собственной значимости можно распознать по тому, как личность обходится сама с собой и с другими людьми, как она оценивает себя, принимает ли она свои способности, умения и границы. Человек, обладающий стабильным Я, не испытывает потребности обесценивать себя, других или превозносить чью-либо значимость сверх меры.

А вот женщина с низким чувством собственного достоинства, напротив, будет не уверена относительно того, кто она есть на самом деле, и будет транслировать во внешний мир что-либо другое, а не то, что она на самом деле чувствует. Она совершенно не знает своего истинного Я или знакома с ним весьма поверхностно, зато находится в слишком тесном контакте со своим фальшивым Эго. Понятия истинного Я описывает больше истинную сущность человека, а фальшивое – выученное поведение и выдуманные представления, которые необязательно подходят личности и воспринимаются ею как неправильные или же неистинные. А если же человек, напротив, живет в согласии с самим собой, с собственными чувствами, потребностями и желаниями, а также ведет себя соответствующим образом, тогда он переживает свое истинное Я. Я и его проживание, или восприятие, часто употребляются как синонимы. Потому что Я не является конечным и неизменным состоянием, а состоит из переживаний или опыта, получаемых человеком.

Понятия истинное и ложное Я не такие уж однозначные, поскольку содержат в себе оценочные характеристики: ложный – плохо, истинный – хорошо. Я осведомлена об этих трудностях, однако примыкаю к понятиям старых традиций[36], потому что ложный для меня означает в этой связи то, что женщины не находятся в согласии с собой и воспринимают себя фальшиво или же неаутентично. А при проживании истинного Я им не нужно притворяться ни для самих, ни для других.

Переживание истинного Я означает для меня в упрощенном виде тот психический процесс, благодаря которому человек обретает чувство целостности. К нему принадлежат все истинные чувства, потребности и желания и основополагающие человеческие качества: мотивация, интуиция, любопытство, творческая сила и жизненная энергия. Если женщина в контакте со своим истинным Я, тогда она больше не воспринимает себя как две или более персоны, а выступает как единый человек. Это и есть то чувство самости и собственной идентичности. Упрощенный образ истинного Я – это внутренний ребенок, скрывающийся в каждом человеке[37]. Это весьма условная вспомогательная категория, но ее можно представить и почувствовать. Ощущать себя свободным ребенком означает спонтанно смеяться, радоваться, но также и плакать, когда грустно, и говорить о том, что хочется в данный момент. Это также означает развитие собственного Я, как и другие авторы, я вижу как результат раннего шаблона отношений с матерью и другими объектами привязанности[38]. Это Я создается в ходе счастливых «первобытных» отношений, на основе которых строится первая модель поведения, служащая в дальнейшем моделью при установлении всех остальных связей и сношений. Нарциссизм, таким образом, всегда подразумевает наличие аспекта взаимодействия с людьми. Если межличностное общение изначально протекало ненормально, то ребенок оказывается в такой ситуации, что «характеризуется наличием голода, боли, пустоты и холода, бессилия и полной зависимости от одиночества, утратой всякой уверенности и защищенности, она представляет собой падение в бездну страха и пустоты»[39]. Нарушенное развитие образа Я приводит к самоотчуждению, боязни, неуверенности, недоверию к себе, трудностям в отношениях, пораженческим настроениям, зависимостям и развитию многих невротических симптомов, таких как депрессии, фобии, склонность к насилию и принуждению, а также ко многим другим отклонениям.

Когда я пишу о ранних отношениях между матерью и ребенком, это нужно понимать двояко. Часто речь идет в меньшей степени об одной только матери как таковой, а больше о ее качествах, которые требуются ребенку для положительного развития. Также мы не должны забывать, что отношения между матерью и ребенком хотя и характеризуются особенной интенсивностью и качеством, но в его жизни не должна присутствовать только одна лишь родительница, оказывающая ребенку поддержку и предоставляющая любовь, и именно на их основе строится первичное доверие. Принятие со стороны отца, братьев и сестер, дедушек и бабушек и других людей играет такую же важную роль. Впрочем, если мать приобретает значимость, которая ей, с одной стороны, не свойственна, то с другой – она оказывается перегруженной. Одна мать не может быть виновата во всем. Но она, конечно же, оказывает первоочередное влияние на формирование личности дочери, что снова и снова подтверждается в ходе терапии. Однако выстроит ли дочь впоследствии нарциссическую защиту или нет, это будет зависеть также и от климата в семье в целом, от особенностей характера ребенка и других членов, их сплоченности, социального окружения и т. д. Все факторы связаны друг с другом и никогда не работают по отдельности.

Но даже если и возникает ущербное чувство собственной значимости на основе ранних опытов в отношениях, это еще не означает, что такой человек на всю жизнь обречен остаться в одиночестве и жить без любви. Несмотря на то что первые годы жизни важны, на них развитие не останавливается, и человек может через новые, положительные опыты строить свою жизнь в другом направлении. Налаживая здоровые и качественные отношения или посредством психотерапевтических методов, старые раны и обиды могут быть вылечены и скорректированы.

Мужской и женский нарциссизм

Когда я только начинала работать с женщинами, страдающими булимией, мне и в голову не приходила мысль о том, что в психической структуре личности этих женщин присутствует нарциссическое расстройство. Для меня нарциссы представлялись, во-первых, мужчинами, а во-вторых, принадлежали к определенному типу – к категории так называемых мачо. Они налаживали отношения через соблазнение и обман, устанавливали власть над другими, а в случае необходимости сблизиться тотчас же обрывали все связи с партнершей. Именно такие представители сильного пола, ориентированные вовне или даже самовлюбленные, всемогущие, часто заносчивые, наглые и агрессивно настроенные, больше занимались собой, чем другими. Им нужно всегда находиться в центре внимания, они видят в других людях, включая своих партнерш, аудиторию, которая служит им для украшения собственной жизни и усиления их сияния. В отношениях они ведут себя точно так же, как и во время психотерапии: занимают негативную позицию, становятся недостижимыми, ускользающими, устанавливают дистанцию, проявляют мало эмпатии и скупы на проявления чувств. Такой тип нарциссической акцентуации называют в литературе стремительным или открытым, грандиозным нарциссом[40].

В определенном смысле женщины-нарциссы также подходят под приведенное выше описание. В бытовом общении они ведут себя самоосознанно, сдержанно, непринужденно, уверенно и независимо. Они также прибегают к соблазнению при общении, часто незаметно, а взамен получают – прежде всего от мужчин – внимание и благосклонность. Однако такие женщины могут обвести вокруг пальца и женщин, так как давно выучились быстро приспосабливаться к ожиданиям и желаниям окружения и демонстрировать дружеское или открытое расположение.

Тут проявляется различие между женской и мужской формой нарциссизма. В то время как мужчины борются за свою независимость и все время боятся утратить ее, женщины в большинстве своем приспосабливаются, надеясь тем самым получить признание окружающих. Приспособление может достигать масштабов полной самоотдачи и отказа от себя. Нарцисс-мужчина живет и подчеркивает дистанцию, которую он воспринимает как признак личной независимости. Можно назвать его «избегающим отношений», потому что он уклоняется от связей и считает себя самодостаточным[41]. Нарциссы-женщины, наоборот, реагируют сверхприспособлением и отказом от собственной идентичности. Они ведут себя в отношениях по принципу симбиоза, цепляясь за партнера; однако они настолько же неспособны к реальной адаптации, как и мужчины-нарциссы. В отношениях они ищут безопасности и избегают оставаться в одиночестве. Они принадлежат к группе принимающих отношения. Они тяготеют к тому типу, что в литературе называется скрытый нарцисс. Такие люди чувствительны, легкоранимы, обидчивы, страдают от низкой самооценки, робкие и стараются не привлекать внимания к себе.

Есть также много мужчин, которые обладают структурой нарциссической личности женского типа, то есть больше относятся к «прилипалам». О них, впрочем, я не говорю в своей книге, но могу себе представить, что они себя узнают в приведенных описаниях. И наоборот, есть много женщин, страдающих от нарциссизма мужского типа, то есть являются грандиозными нарциссами. Необходимо принимать во внимание, что существует много смешанных типов расстройства, поэтому многие из них нельзя отнести к какому-то одному приведенному здесь идеальному, чистому варианту, так как людей нельзя втиснуть в предписанные рамки узких категорий. Однако же для прояснения темы описание типов очень даже полезно, поскольку по ним можно точнее выявить различия.

Обе формы нарциссизма, как мужская, так и женская, – это две стороны одной медали, а все пациенты имеют сходные нарушения личности. Однако при социальных контактах они демонстрируют окружающим совсем другую сторону: женский тип – навязчивость, а мужской тип – избегание. Женскую форму расстройства можно отнести к депрессивному полюсу, а мужскую – к грандиозности. При этом нужно принимать во внимание, что другая сторона тоже включается в любой из типов, просто она никогда не показывается наружу. Это означает, что под прекрасным фасадом скрывается депрессия, а за нею – грандиозность.

Различные выражения мужского и женского вариантов нарциссизма зависят в основном от специальных социальных условий полов и ролей в нашем социуме. Девочек реже приучают позиционировать себя агрессивно и больше тренируют у них умение приспосабливаться. А вот мальчики воспитываются другим образом: они должны пробиваться в жизни, защищаться в случае нападения, быть сильными и мужественными. Именно так и ведет себя мужчина-нарцисс.

«Я помню одного пациента лет сорока, который добился больших успехов в профессиональном плане, однако был неспособен выстроить долговременные отношения. Он обратился в нашу клинику в связи с проблемами с алкоголем. В самом начале лечения было очень трудно выстроить с ним отношения, так как он постоянно проверял меня как терапевта на компетентность, да к тому же еще испытывал на прочность как женщину. Он все время пытался доказать мне и остальным, что он все равно разбирается во всем лучше всех. Из-за такого поведения он вызывал недовольство и неприятие в терапевтическом коллективе, так как все чувствовали обесценивание и унижение с его стороны. Он постоянно вступал в конфликт со своей обесценивающей и критической позицией и дерзко реагировал. В случае критики он чувствовал себя отверженным, начинал напирать, чтобы взять реванш и отыграться. Однако, несмотря ни на что, все же не уходил из клиники и не прекращал лечения, и это было большим шагом для него. Раньше он ушел бы от нас с руганью, раздраженный тем, что ему предлагают в качестве лечения.

В жизни он научился всегда отстаивать свою правоту при любом конфликте. Он владел различными хитростями, приемами аргументации, которые он перенял от своего отца, и становился неуязвимым, применяя их. Благодаря своим знаниям и интеллектуальным способностям ему никогда не приходилось опасаться проигрыша при противостоянии. Эти сила и напор долгое время были необходимы ему для выживания, так как он только таким способом мог доказать своему отцу собственную состоятельность. С течением лет он чувствовал, что хоть он и разбирается в жизни лучше остальных, однако почему-то остается в одиночестве. Его успех достигался за счет личных отношений, так как отстаивать свою правоту – это не состоять с кем-то в близкой связи. Он чувствовал себя одиноким, потому что не имел настоящих друзей, а был окружен только почитателями или врагами.

В клинике он смог научиться отстаивать правоту не силой, а позволять другим людям включаться в разговор, слушать их, беседовать с ними и учитывать мнения остальных. Ему это удавалось неимоверно трудно. Со временем он открылся и сбросил с себя панцирь, которым сковал свое сердце и чувства, после чего стал более откровенным. Перелом наступил, когда он сблизился со своей подругой и в первый раз на самом деле почувствовал нежность и симпатию к ней. Он сказал ей тогда, что ему было больно, когда она снова уехала; и этим дело не ограничилось. Теперь он мог свободно говорить в группе, но сейчас включал в работу не только ум, но и душу, и свои чувства. Он сейчас мог плакать, когда рассказывал о своих отношениях, а терпел боль раньше из-за своей неспособности испытывать настоящие чувства.

Его эмоциональная открытость охватила всю группу. Между всеми членами возникла глубокая взаимная симпатия и принятие. Таким нам пока что еще не приходилось видеть нашего пациента. Насколько неприятно он вел себя вначале и неохотно позволял другим вступать с ним в отношения, не говоря уже об оскорблениях, которые он раздавал направо и налево, заставляя других ограждаться и защищаться от его нападок, настолько же интенсивным было его эмоциональное раскрытие, когда он обнаружил и показал другую сторону своей личности. Все было так, как будто бы мы все ждали именно этого момента.

Путь из собственной тюрьмы для нарцисса-мужчины очень долог. Так, опыт, полученный на коллективных сеансах психотерапии в группе, стал для этого пациента только первым шагом. Во время лечения у него наблюдалось несколько срывов на старую модель поведения, в рамках которой он привык быть всезнайкой и обесценивать людей. Было заметно, какие усилия ему приходилось прикладывать, чтобы снова и снова возвращаться на новый путь. Отношения пациента с его подругой также грозили разрушиться, пока он не изъявил готовность идти на большие компромиссы».

Нарциссический конфликт состоит в несовместимости чувства грандиозности и посредственности как двух крайних полюсов проживания своего Я. В нашей культуре, как кажется, женщины больше тяготеют к посредственности, а мужчины больше склоняются к грандиозности. Это же еще не означает, что женщина не может вообразить себя грандиозной, если она, например, считает себя самой красивой, сбросив 2 кг веса, или же мужчина не может ощущать себя посредственным. Впрочем, при эмоциональном стрессе, который вызывают отношения у таких людей, каждый прибегает к любимому средству защиты. Мужчины стремятся стать все более недосягаемыми, а женщины чувствуют еще бо́льшую ничтожность и бесполезность.

Далее приводится сопоставление двух основных моделей нарциссического расстройства.

* Комплементарная (созависимая) женщина-нарцисс[42]

Мужчины-нарциссы в соответствии с традиционно принятым образом пытаются компенсировать свою низкую самооценку при помощи завышенных представлений. Эта жизненная позиция широко распространена среди успешных предпринимателей, однако при профессиональных неудачах они начинают демонстрировать свой потенциал посредством других атрибутов, не через достижения и успех, а например, неприкрытым хвастовством и бахвальством: например, рискованной ездой на машине. В терапевтических группах они склонны к установке грандиозного нарциссического группового Я, с которым они себя идентифицируют и тем самым компенсируют свою низкую самооценку, потерю своего истинного Я и невозможность жить той жизнью, какую они хотели бы вести[43].

В противовес им в группах женщин с нарциссическими чертами отмечены частые настроения негативизма, безнадежности и отторжения, которые быстро распространяются на других членов коллектива и оставляют у них неприятный осадок в душе. Это связано с тем, что женщины сильно цепляются за негативные чувства и постоянно генерируют их в себе. Это может проявляться при нарушениях пищевого поведения в том, что они очень долго говорят о своих откатах, срывах и расписывают, насколько было ужасно вернуться в прежний кошмар[44]. Из-за таких рецидивов их самооценка очень сильно падает и они страдают. Тем временем во всей группе возникает всеобщее чувство жалости, переживаемое в виде сильного коллективного сочувствия на основе личного опыта. Такая позиция больше способствует сохранению прежнего состояния, нежели ведет к изменениям симптоматики.

Женщины с нарциссической структурой очень покладисты, и поэтому они идеальные пациентки. Они с готовностью принимают все советы врача, никогда не спорят, не задают вопросов, даже когда им не все однозначно понятно, и выполняют все требования терапевта. При общении они показывают больше свою беспомощную и депрессивную сторону, которую часто пытаются компенсировать достижениями и внешней привлекательностью. Даже если они успешны в профессиональном плане, в личном плане часто выступают в роли жертвы, многое принимают молчаливо, смиряются без всяких протестов и противятся в большинстве своем только отказам. При лечении они проявляют несамостоятельность и хотят, чтобы терапевт сделал всю работу за них, сказал бы им, что хорошо для них и что они должны делать. При таком поведении уже на первом сеансе видно внешнее приспособление. Ведь все, что им предлагается, либо недостаточно или неправильно, а то и просто происходит не в тот момент времени. Одним словом, ничего уж тут не поделаешь, ничем не поможешь. При помощи такой формы отказа и снижения самооценки женщины устанавливают отсутствующую дистанцию, которую мужчины, наоборот, выражают в более прямой и агрессивной форме.

Обе формы нарциссизма, т. е. и мужская, и женская, имеют в основе своей те же самые нарциссические расстройства в самооценке, а отличаются они лишь по способу формирования отношений. Мужчина-нарцисс ищет себе подругу, согласную выполнять роль комплементарной женщины-нарцисса, посредством которой он смог бы повысить свою низкую самооценку и собственную значимость[45]. Он находит в подчиненной ему женщине ту самую обожательницу, нужную ему для стабилизации личности. Она же вкладывает в своего партнера свое безупречное Я, идеализирует его, отдается ему полностью и растворяется в нем. Она не предъявляет никаких претензий или требований, которые тот должен выполнить, и служит ему так называемой материнской питательной средой. При слиянии со своим обожаемым партнером она получает необходимое повышение самооценки, подпитку для своего Я, в то же время разделяя успехи мужчины. Тем самым она идентифицирует себя с ним, он становится идеализированным эрзацем ее Эго. То есть собственная низкая самооценка компенсируется при помощи качеств идеального партнера.

Женскую форму нарциссической позиции мы также часто находим у современных карьеристок. Они раззадорены стремлением все время быть лучшими, захватить все больше власти и забраться повыше на карьерной лестнице. Они выстраивают в своих фантазиях некий образ лучшей, обесценивают других, поступая так в том числе из-за страха быть потесненными со своей позиции, но быстро теряют имидж сильной и уверенной бизнес-леди, когда их критикуют. В такие моменты они боятся, что вся тщательно выстроенная ими конструкция развалится и весь мир увидит, какие они неудачницы. Многие женщины также оказываются обманщицами, показывая внешнему миру и окружению, какие они умные, однако в принципе считают себя глупыми и некомпетентными. Внешние стабилизаторы самооценки, такие как признание, завышенные притязания, призваны укрепить созданный ими образ. Стройность, как и перенятые мужские черты и позы, используются для достижения той же цели. С ней же связано и представление о всереализуемости и возможности тотального контроля с некой более рациональной, чем эмоциональной позиции. Фатальность заключается не в ее существовании, а в ее господстве. Выраженная мужская позиция становится идеалом, к которому приспосабливаются женщины. Однако видимость часто оказывается обманчивой, и за таким проецируемым вовне самоосознанным поведением скрывается эмоциональная и очень зависимая женщина. Там, где она работает, она становится зависимой и боится критики или отторжения прежде всего со стороны мужчин.

Последствия ранних расставаний

Нарушения чувства собственной значимости, то есть нарциссическое расстройство личности, сильно взаимосвязано с изъянами в развитии в течение первых двух лет жизни. Чем раньше происходит какое-нибудь отклонение и чем меньше благоприятных возможностей предоставляется растущему ребенку для своевременного устранения недостатка, тем серьезней окажется психическая травма, что может возникнуть в будущем у взрослого человека. Сказанное большей частью относится к формированию Я и саморазвитию: чем старше ребенок, тем целостнее его Я и тем больше Я-функций находится в его распоряжении, чтобы переработать актуальные конфликты и расставания. Для ребенка важно развитие в течение первого года жизни, что подтверждается результатами исследований, проведенных на маленьких детях.

Если родители оставляют детей в раннем возрасте, то у этого возникают далеко идущие последствия. Благодаря исследованию австро-американского психоаналитика Рене Шпица мы теперь знаем, что для маленького ребенка возрастом от 6 до 8 месяцев расставание на 3–5 дней приводит к возникновению депрессивных настроений, если в течение этого времени у него не появится другой объект привязанности, который примет на себя заботу о ребенке, как, например, отец, брат или сестра, дедушки и бабушки или же приемная мать. Шпиц наблюдал за детьми в домашних ситуациях и установил, что после расставания они реагируют на уход родительницы сначала протестом, потом отчаянием, а в конце отказом от общения и погружением в себя. Ребенок все больше и больше избегает контактов с другими людьми, становится грустным, плаксивым, депрессивным и начинает заниматься самостимуляцией: качать головой или всей верхней половиной тела. В дальнейшем развитии те агрессивные импульсы, которые ребенок не может направить вовне, он начинает обращать против себя (например, бьется головой о стену).

Такая форма психического расстройства была названа «анаклитической депрессией»[46]. Она проходит, если расставание не превышает по длительности временной промежуток, названный выше, и если до того у ребенка были хорошие отношения с матерью.

В другом исследовании британские психоаналитики Джойс Робертсон и Джеймс Робертсон показали, что переработка переживаний расставания в решающей мере зависит от возраста ребенка, его личностного развития и наличия постоянных объектов привязанности. Чем старше были дети и чем более развито было их Я, а также их способность устанавливать отношения с другими людьми, тем скорее они проявляли реакцию грусти, преодолевая и перерабатывая таким образом расставание. Если дети до того жили с отцом или матерью или другими постоянными объектами привязанности, то они становились не депрессивными, а переживали период разлуки без всякого вреда для себя. Они также могли снова принять впоследствии свою мать без проблем. В случае с одной маленькой девочкой расставание оказало даже положительный эффект на ее развитие. Расстройство пищевых привычек пропало во время пребывания в приемной семье, а отношения с родительницей существенно улучшились.

Только один ребенок, принимавший участие в исследовании (он взращивался в приюте), испытал горе и глубокое отчаяние. В течение 9 дней расставания он все больше уходил в себя, а впоследствии прошло несколько недель, прежде чем он смог восстановить отношения с собственной матерью, которые до того были весьма хорошими. Кроме того, мальчик еще три года после пребывания в приюте страдал от сильного страха перед расставанием, а периодически у него наблюдались сильные вспышки агрессии – побочный эффект травмы, возникшей в результате отправки в интернат в раннем возрасте.

Такие исследования показывают, что у непроработанных переживаний расставания травматические последствия для ребенка. Для маленького человека, который еще целиком зависит от родителей, покидание представляет большую угрозу для его выживания. Ведь оставшись в одиночестве, он умрет. Младенец зависит от стабильных отношений – так он может развиваться благоприятно. Пока ребенок живет в отношениях и поддерживает контакт с другими людьми, он может лучше переживать расставания с родителями. Игнорирование, к сожалению, широко распространено сегодня в семьях. Даже когда ребенок живет с родителями, это еще не значит, что он чувствует принятие и любовь с их стороны. Если ему не хватает такого опыта, то он будет считать себя брошенным, ненужным и отреагирует на такое отношение нарушением в самооценке.

Новые исследования в психологии развития подтвердили большую значимость эмоциональных отношений для младенца. Дети, которые выросли без стабильной связи со своими родителями, развиваются хуже не только в эмоциональном и когнитивном плане, но и подвержены более сильной опасности: игнорированию или телесному насилию. Ведь ребенок, не чувствующий личностной привязанности со стороны родителей, может быть легче забыт или к нему можно относиться хуже. Также отношение к ребенку как к обузе или уверенность родителей в том, что его рождение будто бы помешало воплощению их жизненных планов, нарушает стабильную связь и приводит к ощущению критики.

«Не будь! Не существуй!»

«Было бы лучше, если бы ты вообще не рождалась. Из-за тебя мне пришлось выйти замуж, хотя я только что получила диплом о профессиональном образовании и хотела найти себе работу по специальности. Все мои планы я выбросила на помойку, и все лишь для того, чтобы у тебя была семья».

С таким посланием от своей матери выросла одна женщина, которая страдала от сильного комплекса неполноценности и страхов. В ходе лечения эти ранние послания из прошлого, что она отрицала в течение многих лет, снова возродились и всплыли в памяти. Она вспоминала свое детство как прекрасное время и прикладывала большие усилия, чтобы честно себе признаться в том, что не все было так уж хорошо, как ей того хотелось бы. Напротив, все было очень даже плохо. Она была нежеланным ребенком, но родители все же решили оставить ее. Между тем девочке прямо или косвенно постоянно напоминали о том, что она была обузой и лишила мать ее светлого будущего. Она так часто слышала подобные упреки в свой адрес, что в какой-то момент перестала воспринимать их всерьез. В ходе терапии она почувствовала глубокую душевную рану, из-за которой страдала, и грусть из-за того, что ее рождение так мало приветствовалось родителями.

Став взрослой женщиной, она часто боялась быть в тягость кому-либо, мешать другим людям или как-то стеснять их. Эти чувства не оставляли ее, поэтому она старалась быть как можно незаметнее: не выделялась, не выпендривалась и вела себя так, как окружающие, по ее мнению, ожидали от нее. Последствиями такого чрезмерного приспособления стали сильный страх перед жизнью и частые мысли о самоубийстве, которые она никогда не воплощала на практике. Она переживала их больше как сильный экзистенциальный страх, испытывая желание спрятаться куда-нибудь, когда на нее наваливалось слишком много проблем. Косвенно же она травмировала себя и пережила целый ряд тяжелых несчастных случаев. Она замечала, что все это имеет отношение к ее психике, однако истинное осознание пришло к ней в ходе лечения, когда она обратилась к нам с жалобами по поводу отсутствия желания жить. До того она придерживалась установки: «Я должна жить», а не «Мне можно жить, как это прекрасно быть на свете». Отторгающая позиция ее матери, но также и ее отца оставили в ее душе много ран и не позволяли ей взрастить в себе чувство базового (первичного) доверия[47].

Чувство базового доверия или же базового недоверия в сущности формируется в течение первых месяцев жизни в зависимости от того, как сложились отношения у родителей и ребенка. Однако один лишь настрой по отношению к нерожденному пока что младенцу влияет на формирование у него впоследствии базовых чувств и эмоций. Базовое доверие – возможность положиться на кого-либо, и оно возникает при условии наличия надежной поддержки и принятия ребенка другими людьми. Оно создается, когда появление ребенка на свет приветствуется окружающими и если они проявляют любовь к нему. Если же младенец отторгается во гневе и страхе, тогда он будет смотреть на весь свет и находящихся рядом с ним людей с недоверием.

Дело в том, что качество первых отношений формирует базис для построения связей в дальнейшем и влияет на поведение и настрой ребенка к другим людям, а также и к себе самому. Как именно человек принимается или отторгается в миру, так позднее он будет принимать или отторгать себя. При этом родители и братья и сестры в рамках определенного сложившегося положения вещей в семье выполняют важную функцию, поскольку могут предложить ребенку благоприятные или неблагоприятные условия для развития у него здорового чувства первичного доверия. В течение первых месяцев жизни чаще всего мать – наиважнейшая личность, так как она состоит в наиболее тесном контакте с младенцем. Отцы также могут принять ответственность за раннюю заботу о потомстве. Предоставляя ребенку достаточно питания и заботы, мать удовлетворяет базовые потребности младенца (обеспечение едой, теплом и физической безопасностью) и тем самым способствует созданию у него хорошего самочувствия. Оказывая заботу, она формирует у ребенка чувство целостности в мире, где его присутствие приветствуется[48]. Находясь в эмпатическом контакте с матерью, ребенок обретает защищенность, утешение и защиту. Такая близость двух существ также называется симбиозом. Это еще не означает, что ребенок должен лишь пассивно принимать жизненные обстоятельства, в которых он рожден. Мы сегодня знаем, что младенцы со своей стороны также активно устанавливают отношения с людьми и реагируют на среду своего проживания. Поэтому принятие между матерью и ребенком взаимное, так как последний также может отвернуться от родительницы и осложнить заботу о нем или же положительно повлиять на отношение к нему с ее стороны.

Если ребенок принимается с пониманием, позволяет принять себя и может выстроить с матерью взаимовыгодное единство, он приобретает внутреннюю уверенность, которая позднее поможет ему дать утешение и оказать внимание себе самому, при условии что его развитие и в дальнейшем будет протекать без нарушений[49].

Люди со слабым чувством базового доверия воспринимают мир как опасное место и видят в окружающих скорее противников, чем партнеров. Они на самом деле никогда не чувствуют себя в безопасности, так как в детстве усвоили, что не могут полностью положиться на других. По реакции малыша на чужих людей можно увидеть, развилось ли у него базовое доверие или нет. Дети, которые прошли фазу симбиоза успешно, реагируют на незнакомых с любопытством и постоянным ожиданием чего-то нового и интересного, в то время как реакции страха и отторжения по отношению к посторонним, напротив, – признаки наличия нарушений при формировании базового доверия[50].

То же самое можно сказать и о страхе расставания. Когда люди реагируют страхом и паникой на уход близких или оставление в одиночестве, им, как правило, не хватает уверенности в том, что отношения сохранятся и на период отсутствия любимого человека и что их друг или подруга обязательно вернется снова. Страх расставания в этом случае – выражение того, что личность не научилась по прошлому опыту полагаться на других. К тому же такая эмоциональная реакция указывает на нестабильность собственного Я. Ведь только тот, кто считает себя незначительным, посредственным и не достойным любви, полагает, что в один прекрасный момент его без всякой причины оставит друг или подруга. Заниженная самооценка идет рука об руку с потерей основополагающего чувства доверия и поэтому тесно связана с опытом, приобретенным в первых отношениях.

Недостаток внимания или питания приводит к созданию негативного самообраза и превратного представления о других людях. В зависимости от того как окружающие ведут себя по отношению к ребенку, так он и будет себя чувствовать. Если он удовлетворен существующим положением вещей, то есть когда с ним обращаются хорошо, у него разовьется положительный образ самого себя и такой же образ матери. Если же с ним будут обращаться плохо и он будет постоянно оставаться неудовлетворенным, то создастся негативный образ собственного Я и образ злой матери. Если окружение враждебно, то это означает, что и ребенок сам также становится злым, то есть не имеет права на существование и недостоин любви.

Послания «хоть бы ты не рождался» или «лучше б тебя не было» воспринимаются как отторжение и отказ. Это первые основополагающие выражения нежелательного появления ребенка на свет, его присутствия в мире, неимения им права на жизнь. Понятие происходит из области транзакционного анализа, одной из форм гуманистической психотерапии. Фраза «не будь» или «хоть бы тебя не было» – внушение невербального послания, которое сообщается ребенку внешним миром. Оно ввергает его в состояние неуверенности, формирует у него страх, чувство угрозы и взращивает в нем недоверие к миру, окружающим людям и самому себе. Даже если это послание родом из детства, оно все еще продолжает работать и во взрослом возрасте, большей частью неосознанно, и становится частью так называемого сценария жизни. Действенность послания особенно сильна потому, что оно неосознанное и не может быть изменено сознательно и целенаправленно. Цель терапии – расшифровать неосознанные негативные послания, сделать их осознанными, преодолеть и заместить новыми, положительными внушениями.

Подобные послания сообщаются ребенку по-разному. Большей частью сообщение направляется без слов и работает атмосферно. Если, например, мать тяготит присутствие детей или же она несчастлива в браке, то новорожденный становится дополнительной обузой, и это отношение выражается в подсознательном отторжении. Но даже нежелательные дети появляются на свет в такой парадигме: из сообщений пациентов известно, что большинство из них родились в неблагоприятных условиях. Поздние женщины-нарциссы очень рано узнают, что было бы лучше, если бы их не было вообще или если бы они были другими. Многие матери высказывают нежелание иметь ребенка также и в прямой форме, вербально.

Одна пациентка вспоминает, что мать часто била ее, повторяя: «Еще один звук – и я тебя убью!»

Особенно в семьях, в которых один или оба родителя обладают зависимостью – страдают алкоголизмом или испытывают болезненное пристрастие еще к чему-нибудь, – часто ситуация обостряется: ребенок подвергается физическому насилию или же им пренебрегают и отвергают эмоционально. Частые побои, дефицит эмоциональной теплоты и физической ласки, а потом и возникшие из-за них несчастья и болезни могут создать у ребенка глубокое и стойкое чувство угрозы. Такое же негативное воздействие на чувство собственной значимости оказывают унижения, отторжение или пренебрежение. Дети зависимых родителей сталкиваются с большими трудностями при развитии у себя истинной идентичности, так как из-за непредсказуемого поведения отца или матери им постоянно приходится подчиняться. В своих поступках и при выражении чувств они ориентируются в первую очередь на состояние родителей, а не на собственное самочувствие. Развитие отклонений у таких детей может зайти настолько далеко, что они даже начинают отказывать себе в собственном праве на жизнь, лишь бы не обращать на себя внимания, не мешать другим и не провоцировать ссор.

«Илона выросла без отца с матерью-алкоголичкой. В семье и среди родственников зависимость от спиртного отрицалась, что заставило Илону считать, будто бы она неправильно воспринимала ситуацию. Не у матери проблемы, а сама девочка – проблема, причина запоев родительницы и ее отсутствия. Если мать в пьяном угаре запиралась в квартире, то Илона стояла перед дверью покинутая, одинокая, растерянная и испуганная. С течением времени она выучилась приспосабливаться, подавлять в себе это чувство и стала примерной дочерью. Когда мать уходила в запой, Илона оставалась у родственников. Там она чувствовала себя чужой, ненужной и обузой для всей семьи. Ее стратегия выживания состояла в том, чтобы не иметь никаких потребностей, не привлекать к себе внимания, не занимать много места, а лучше всего вообще не существовать. На фоне такого отрицания жизни у нее развилась булимия, а став взрослой женщиной, она страдала от ощущения, что будто не имеет права находиться в этом мире. Кто она есть на самом деле, какие у нее имеются потребности и как она может проявить их и показать себя – обо всем этом она узнала в ходе психотерапии».

Послания «не будь», «не делай», «не проси» и другие запреты, обращенные к ребенку, подсознательно заставляют его в детстве и во взрослом возрасте исполнять эти приказы. Такие люди начинают вести себя согласно принятому посылу, нанося вред самим себе. Они могут стать жертвой какой-нибудь зависимости, причинить вред себе или же будут попадать в опасные ситуации, в которых будут подвергать риску свою жизнь или даже прибегать к суициду. В любом случае, они ведут себя в соответствии с установкой, озвученной им когда-то в детстве, подтверждая и выполняя «приказ».

Деструктивность, содержащаяся в послании «не будь», находит выражение также и в различных болезненных пристрастиях[51]. Зависимое поведение реализуется в этой связи двояко и, как кажется, в парадоксальных функциях. С одной стороны, мания служит для подавления чувства опасности, грозящей существованию человека, которое несет в себе послание «не будь», потому что оно заглушается алкоголем, наркотиком или еще чем-либо. В наркотическом опьянении угроза больше не чувствуется. С другой стороны, именно во время приема алкоголя или наркотиков исполняется приказ, содержащийся в послании, так как болезненное пристрастие к тому или иному веществу может на самом деле привести человека к реальной смерти.

При рассмотрении темы послания запрещений «не будь» мы коснулись еще одного важного аспекта жизни, включающего в себя нечто большее, чем индивидуальные отношения родителей к ребенку. Есть люди, у которых такие условия должны были бы вызвать глубокие душевные расстройства, согласно теории развития личности, но они, тем не менее, вовсе не пострадали психически сильнее других людей. А есть много индивидов, имеющих сильные эмоциональные проблемы, хотя их жизнь протекала в относительно спокойных обстоятельствах. Такие феномены невозможно объяснить, изучая только лишь поведение родителей и жизненные условия личности. Скорее можно сказать, что дети приходят в мир с разным «оснащением», и оно позволяет им по-разному справляться с трудностями, которые подкидывает им жизнь. Наши родители не такие уж и всесильные, чтобы взваливать на них ответственность за все то, что определило развитие нашей личности. На определенных этапах жизни мы обвиняем отца и мать в наших несчастьях и сталкиваемся с ними в жарких ссорах. Это также важно и нужно. К тому же мы можем воспринимать наши проблемы как часть своей судьбы, которую нам нужно прожить и с которой нужно примириться. Может быть, нам выпали именно такие родители для того, чтобы мы смогли обрести себя в отношениях с ними. Возможно, именно исправление человеческих ошибок прошлого и преодоление суровых условий бытия, что никогда не были полностью безопасными, движут людей на поступки и составляют часть нашей жизни. Я полагаю, что у многих проблем и кризисов жизни определенный смысл: они дают нам возможность обрести самих себя.

Столкновения с болезнью и собственной жизненной судьбой приводят нас к важному психологическому наблюдению. Когда мы осознаем все взаимосвязи, которые определяют наши бытие и поведение, мы перестаем выдвигать обвинения в адрес родителей, так как несправедливо относить ответственность полностью на их счет. К тому же здесь встает вопрос о смысле каждой отдельной жизни, что выходит далеко за рамки упреков к жизни. «Если бы у меня были другие родители, тогда все было бы по-другому», – думают люди, иногда озвучивая свою мысль. Но если бы у вас были другие родители, то вы не были бы тем человеком, каким являетесь сейчас.

«Ешь то, что дают!»

Еда – это жизнь. Ведь когда мы не получаем никакого питания, мы умираем. И то, как мы едим, так мы живем и так же обращаемся с отношениями. Новорожденный познает мир в большей степени через еду. Тем самым можно провести аналогию между едой и жизнью. Питание тесно связывает мать и ребенка: при кормлении молоком или чем-то другим ребенок одновременно познает суть эмоциональных отношений. В такой ситуации любовь, принятие или непринятие, физическая близость, прикосновения и связь идут рука об руку. Поэтому процесс кормления не ограничен только лишь предоставлением еды, это еще акт социального взаимодействия, при котором происходит эмоциональный обмен.

То, как кормят ребенка, не только определит его пищевое поведение в дальнейшем, но и отразится на его жизненном настрое. А он зависит от того, реагировало ли окружение адекватно на потребности малыша: пытались ли его родные расшифровать подаваемые им сигналы или же давали еду всякий раз, когда видели его недовольство. Если плач интерпретировался в первую очередь как выражение голода и если ребенка пытались успокоить бутылкой молочной смеси, то может такое отношение привести к запутанности или же к изменению эмоциональных и телесных потребностей подрастающего человека[52]. Если ребенка кормили, вместо того чтобы взять на руки, то позже он будет пытаться заполнить одиночество едой или заесть сладостями. Во взрослом возрасте женщине будет неимоверно трудно понять, что ей требуется в данный момент – еда или близость.

Если психологические потребности утоляются едой, то наступает лишь преходящее удовлетворение, потому что реальный эмоциональный дефицит остается. С другой стороны, такие люди приучаются заедать любое неприятное чувство любой нездоровой пищей. Это приводит к тому, что проблема, то есть специфический дефицит, воспринимается совершенно недифференцированно, поэтому человек не может предпринять никаких действий, способствующих решению проблем. Он не способен интерпретировать происходящее в душе и отреагировать на свои потребности нужным образом. Телесные и психологические нужды воспринимаются как чувство голода и утоляются едой. Такая взаимосвязь наблюдается также и у людей, которые не страдают от булимии, что подтверждается следующим примером.

«Дорис положила трубку и переместилась в гостиную. У нее вдруг возникло непреодолимое желание съесть что-нибудь сладкое, поэтому она принесла из кухни пакет с мармеладными мишками и открыла его. Только после того как он опустел наполовину, женщина осознала, что она натворила. У нее появилось легкое недомогание, одновременно возник вопрос: для чего она набила себе желудок сладостями? Поначалу она не смогла ответить на него. У нее просто появилась потребность, некое чувство где-то в районе живота. Но после того как она проанализировала случившееся, ей стало ясно, что все дело в только что состоявшемся телефонном разговоре. Во время него выяснилось, что свидание, которое она так предвкушала, не состоится. На самом деле Дорис сильно расстроилась именно из-за плохой новости. Однако она ничего не почувствовала в душе: ни грусти, ни разочарования, ни потребности утешения. Вместо этого у нее возникло сильное желание съесть порцию мармеладных мишек. В тот момент, когда ей стала очевидна связь между приступом обжорства и собственным разочарованием, желание поесть прошло, наступила грусть, и она захотела с кем-нибудь поговорить об этом».

Из разговоров со многими пациентками я узнала, что их матери не умели распознавать голод или сытость младенца или не принимали в расчет желания детей. Так, некоторых девочек кормили либо насильно, когда они не испытывали голода, игнорируя их «нет», нарушая границы их личности, либо же они, наоборот, – получали мало еды и оставались неудовлетворенными. Представление о том, что их как будто кормит чужой человек, наполняло души пациенток паникой и ужасом. Они боялись либо получить слишком мало еды, либо быть перекормленными, либо получить не то, что им требовалось. Неспособность правильно распознавать голод и сытость, улавливать другие сигналы тела и интерпретировать их обуславливается неправильным развитием, если реакции на потребности ребенка были несообразными[53]. Когда родители ведут себя неадекватно, то у малыша развивается убеждение, что его желания и склонности незначимы или неправильны. Во взрослом возрасте такие люди не осмеливаются сказать о том, что им нужно, и очень часто остаются у разбитого корыта, с пустыми руками. А вот удовлетворять желания других людей женщинам-нарциссам удается очень даже неплохо, но за счет игнорирования собственных потребностей.

Такая позиция показывает, что женщина не установила четких внутренних и внешних границ. Внутренняя граница означает способность воспринимать сигналы собственного организма, такие как голод или насыщение, и реагировать на них соответствующим образом. Если человек не способен на это, то он продолжает есть даже после наполнения желудка или отказывается от пищи, хотя и не против подкрепиться.

Отсутствие внешних границ проявляется в неспособности ставить границы другим людям и противостоять их желаниям. Такие женщины склонны растворяться в другом человеке и усваивать чужие чувства. Они испытывают грусть или депрессию только лишь потому, что находящийся рядом друг пребывает в таком расположении духа. Таким образом они делают проблемы других собственными проблемами, даже не замечая этого.

Если, например, партнер приходит домой в плохом настроении, то и сама женщина теряет хорошее расположение духа. Она переживает вместе с любимым его состояние, но делает это настолько интенсивно, что замещает собственные чувства ощущениями своего мужчины. Так что вскоре и ей становится кисло на душе, как и ему, даже если раньше она пребывала в прекрасном настроении.

«Где-то глубоко внутри меня ничего нет. Я реагирую только на настроения извне: если другие радуются, то и я веселюсь вместе с ними. Если люди, в кругу которых я нахожусь, грустят, то я тоже вскоре начинаю горевать вместе с ними. Однако все это не мои собственные чувства, так я сама по себе ощущаю что-либо редко. Нечасто выпадают такие моменты, когда я могу сказать наверняка, что теперь я на самом деле испытываю что-то свое, настоящее. Такое происходит, только когда я пою».

Как я уже сказала ранее, способ кормления ребенка влияет не только на его пищевое поведение, но и на его психическое развитие. Если, например, родители отвечают на голодный ор младенца гневом и подсознательным отторжением, то у ребенка могут развиться экзистенциальные страхи, ассоциирующиеся с кормлением. Позднее еда у такого человека, возможно, будет связываться с отторжением и неимением права на жизнь. В таком случае она будет выступать не как источник наслаждения и средство поддержания жизни, а как угроза или даже яд. Последствием может стать принудительное скудное питание и появление желания исторгнуть из себя опасную пищу.

Голод означает для младенца проблему, которая решается положительно, когда он насыщается. Если же он остается голодным или недокормленным, то ему недостает опыта благоприятной развязки. Во взрослом возрасте это может привести к тому, что женщина не может решать проблемы таким образом, чтобы в результате ей стало хорошо, поэтому она снова и снова получает один и тот же результат, как и раньше: «В итоге я все равно буду чувствовать себя плохо». Если такой настрой сохраняется у нее на всю жизнь, то она будет неспособна позволить себе испытывать положительные чувства, такие как радость и удовольствие, равно как и приятные состояния, такие как сытость и удовлетворенность.

«Сегодня я чувствую себя гораздо лучше, чем год назад. Я даже иногда позволяю назвать себя привлекательной. Но тогда у меня появляется чувство, что мне слишком уж хорошо на душе, и приходит страх, что потом мне придется расплатиться за это. Тогда я начинаю снова гнобить себя, считаю себя плохой и уродливой. Мне просто не удается долгое время пребывать в хорошем настроении, это как если бы мне приходилось все время рассчитываться за все хорошее, что я получила».

Такая жизненная позиция, такое неумение и непозволение сохранять у себя положительные ощущения на протяжении долгого времени может перерасти в «стремление к негативным чувствам»[54]. Плохое настроение женщины могут создавать сами, когда они обесценивают, критикуют себя и не обращают внимания на позитивные стороны жизни. Все дела, которые они совершают хорошо в течение дня, и ситуации, в которых они чувствуют себя расслабленной и спокойной, не воспринимаются ими осознанно и поэтому не служат источником самоподтверждения. Зависимость от еды и неудовлетворяющие отношения также создают возможности почувствовать себя плохо.

«Усваивай все, что я тебе говорю!»

Ребенок получает не только питание для тела за обедом, но и духовную пищу в форме сообщений, установок, указаний, идеологических правил и так далее. Немецкий врач-психиатр Фредерик Перлз писал, что воспитание в нашей, западной культуре требует таких установок, которые он называет препятствием. Под этим понимается некритичная позиция, когда человек усваивает все, что ему предлагают, вместо того чтобы проверить сказанное, осмыслить и уже потом принять его или отказаться. Критика, сомнение и любопытство – все эти модели поведения нежелательны и пресекаются в зародыше. Воспитание в послушании – глубоко укоренившаяся позиция у немецкого народа, но сегодня она подвергается сомнению многими педагогами и другими специалистами, работающими с детьми. Мне кажется, как будто те матери, которым когда-то отрезали путь к формированию самостоятельности и которые почти не имели доступа к своим потребностям, хотят во что бы то ни стало предоставить своим детям возможность ко всему, что они сами когда-то недополучили. Нередко дело доходит до крайностей: иногда ребенок занимает так много места, что родительница постоянно ущемляется в правах, а чадо узнает очень мало о таком понятии, как границы личности.

И то и другое способствует созданию повышенного напряжения в отношениях и нередко заканчивается материнским отчаянием; ребенку же потом приходится приспосабливаться к ее указаниям, или же мать сдается, потому что ей не удается претворить свое намерение в жизнь. Из-за этого у ребенка не всегда формируется истинная способность к критическому мышлению и к принятию самостоятельных решений. Наоборот, он может даже потерять ориентиры. Тем не менее позиция больше принимать во внимание потребности и личностные качества ребенка – хороший способ установить контакт со своим истинным Я и помешать выработке привычке «глотать» все подряд и некритично принимать любую новость, фрагмент информации или рекламный слоган.

Некритичное принятие мнений Перлз называет «тотальной интроекцией»[55]: человек принимает полностью другие мнения и в прямом смысле слова усваивает их. Тогда внедренные установки начинают действовать подспудно, присутствуя в организме как инородное тело, поскольку не являются частью человека, а существуют изолированно от него. Тотальная интроекция присуща детям на очень ранних этапах развития, в стадии младенчества, когда ребенок воспринимает себя и мир пока что еще приближенно. По мере психического созревания тотальные интроекции переходят в более дифференцированные формы. Ребенок больше не должен бездумно принимать все подряд, а может выбирать, какую информацию ему нужно потреблять. Если же на ранних этапах возникает препятствие для развития этой способности, например, из-за вынужденного приспособления, то у таких людей сохраняются ранние формы интроекции. Можно легко представить себе, что такие индивиды позднее становятся зависимыми и менее самоосознанными. Поскольку у них нет собственного мнения (или они не позволяют себе иметь его), они с готовностью принимают взгляды других, почти не задумываясь о том, правильны ли они и подходят ли они им. У них нет собственных стандартов суждения, поэтому они постоянно ориентируются на внешний образец или авторитетную личность.

У женщин с нарциссическим расстройством личности или с нарушениями пищевого поведения бросается в глаза одна особенность: они едят много всего, что им совершенно не нравится, и делают такие вещи, которыми им в принципе не хочется заниматься. То есть вместо того чтобы выбирать продукты по вкусу, они просто заталкивают в себя все подряд. И вместо того чтобы спрашивать себя, что им хочется, они ориентируются на предпочтения и пристрастия других.

Точно такого же подхода они придерживаются в отношении правил. Им предпочтительнее иметь четкие инструкции, чтобы можно было придерживаться их. Во время лечения такие пациентки принимают без всяких вопросов и возражений все предписания врача, прилежно следуют им и не осмеливаются критиковать их, даже когда возникают препятствия на пути к выздоровлению. Они либо терпят, либо приуменьшают значимость лечения и уничижают докторов, которые устанавливают правила. Им не приходит в голову самим включиться в процесс и разработать индивидуальное решение собственной проблемы, которое было бы в этот момент наиболее целесообразным для них. Происходит же все наоборот. Вопрос «Что же тебе нравится?» повергает их в неуверенность и вызывает сомнения. Неуверенность проистекает из-за того, что они совершенно не знают, чего же им хочется на самом деле, а сомнение появляется потому, что они не могут себе представить выражение собственных желаний, а уж тем более не рассматривают возможность, что кто-то может исполнить их.

Американские клинические психологи Ирвинг Польстер и Мириам Польстер говорят о склонности к интроекции как о триаде: нетерпение, лень и жадность. «Нетерпение выражается в желании побыстрее получить что-либо, лень – при правильном выполнении напряженной работы, а жадность – как можно больше и как можно скорее обладать чем-нибудь. Все эти привычки ведут к интроекции»[56].

Все три тенденции часто наблюдаются и у женщин-нарциссов. Они едва ли находят время на лечение и хотят стать абсолютно здоровыми немедленно (в этом выражается нетерпение). Наряду с этим они быстро принимают все то, что им говорят, снимают с себя всякую ответственность и отказываются от самостоятельного мышления, то есть от требующей усилий работы, которую они лучше предоставят выполнять другим. Они лучше спросят других и приспособятся к чужому мнению, чем будут ломать себе голову, определяясь с собственными желаниями (в этом видна лень). А жадность проявляется в неумеренности, так как они хотят пройти как можно больше видов лечения. При этом часто речь идет не о терапии, а о страхе что-то пропустить, чего-то не сделать или же недополучить. Они полагают, что чем больше они полечатся, тем лучше будут результаты и тем больше они смогут измениться.

Здесь интересна аналогия с пищевым поведением. Когда люди переедают, они, как правило, не чувствуют вкуса съеденного. Они просто глотают все подряд, что находится перед ними, не уделяя внимания отдельным блюдам, не замечая их вкуса и не отводя нужного времени на трапезу. Их нетерпение настолько велико, что они часто едят стоя или из пакета. Они просто не могут потратить время на то, чтобы разложить продукты, сесть за стол и нормально пообедать. Жадность выражается в проглатывании еды, которую они продолжают заталкивать в себя, даже если уже в принципе наелись. «Парадоксально, но мой рот все время требует все больше пищи, а мой желудок всегда переполнен», – описала одна пациентка с булимией свои ощущения.

Дети перенимают привычки и установки от родителей и других людей или общественных институтов (школа, церковь, общество). Как критичное, так и полное любви поддерживающее поведение родителей дает им ориентиры для выстраивания линии самостоятельного поведения. Тот отдел психики, где сохраняется эта информация, в зависимости от терапевтического подхода, называется Сверх-Я, или совесть, или Я-родитель[57]. Чем сильнее склонность человека к интроекции, тем выше у него тенденция принимать чужие мнения и «проглатывать» их без раздумья. Таким образом, у личности не создается своего собственного зрелого Сверх-Я, а присутствует только Эго-фигура родителей, которая воспринимается без изменений, поэтому взрослый ориентируется на полученные установки из детства всю свою жизнь[58]. Такие люди будут все время спрашивать себя, как бы на их месте поступили родители, и будут пользоваться чужими мнениями в качестве мерила для оценки собственных поступков.

Сверх-Я нарциссического человека состоит большей частью из требований, обязанностей, запретов, указаний и высоких идеалов, которые ему привили родители в детстве. Такие люди строго обращаются с самими собой. Они критикуют все свои действия и мысли, заставляют себя показывать высокие достижения, ведут себя безжалостно и беспощадно по отношению к самим себе. Их внутренний цензор, контролирующий все чувства, позволяет выражать лишь минимум эмоций. Показать себя такими, какие они на самом деле есть, и позволить другим понять, что они чувствуют, – на все это наложено абсолютное табу. Все их маневры нацелены на притворство, служащее для обмана себя и окружающих. Таким образом, сверхстрогая совесть – это своего рода агрессия, направленная на самого себя, в форме моральных угрызений, самообвинений или же наказаний. Непринужденное поведение и спонтанные реакции вызывают у таких людей чувство вины или же снижение самооценки, потому что они боятся сделать что-то неприемлемое и неподходящее. Впрочем, вместо того чтобы усомниться в правдивости содержащихся в Сверх-Я непререкаемых и строгих установках и признать свою тотальную зависимость от них, они критикуют самих себя.

Ригидное[59], принужденное Сверх-Я означает, что человек как бы слышит у себя в голове множество запрещающих голосов, ограничивающих его спонтанное поведение. Не делай этого, делай все правильно, не смейся так громко, будь прилежным, аккуратным, делай все должным образом – лучше всего на 200 %. Если эти указания не выполняются, что и происходит, потому что ни один человек не может быть совершенным, тогда проводится внутреннее самонаказание в виде самобичевания и самопоношения. «Какая же я дурочка, неудачница, ничего и никогда не могу сделать правильно». При провале или разочаровании такому человеку не хватает утешения, в отсутствие которого он чувствует себя виноватым во всем. Ему требуется проявить сочувственное понимание к самому себе и позаботиться о себе. Если женщина в детстве нечасто переживала подобный опыт, то она, скорее всего, станет нетерпеливой и будет обходиться с собой весьма строго. То, как с ней обращались ранее, будет определять то, как она будет относиться к себе сейчас. Однако о том, что она себе запрещает сегодня, она не может рассказать также и другим. У многих взрослых вызывает страх спонтанное поведение детей, если такие люди внутренне сильно контролируют себя.

«Я часто не понимаю чувств детей. Я пыталась постичь их, даже понимала их, но не хотела заходить дальше. Дети переживали такие чувства, которые мне не было позволено иметь, и поэтому мне пришлось их уничтожить. И я часто поступаю именно таким же образом, когда кто-нибудь хочет излить душу в моем присутствии, например, поплакать или погрустить. Я тотчас же начинаю отторгать такого человека: «Какая глупость. Нельзя ныть по таким пустякам». И при этом во мне говорит всего лишь зависть или ревность. Я блокирую у других людей то, что сама не могу и хочу почувствовать».

Когда тело не принадлежит тебе

Позитивный настрой по отношению к самому себе связан с позитивным отношением к собственному телу, так как самоосознание не может развиться у личности без принятия своей материальной оболочки. Не только тело принадлежит мне, но и я являюсь своим же телом. То, как я рассматриваю и оцениваю собственное тело, так же я рассматриваю и оцениванию себя саму, и наоборот.

Как же мало женщин чувствуют себя свободно в своем теле, а пытаются постоянно изменить и привести его в соответствие с каким-нибудь иллюзорным эталоном. По моему опыту могу сказать, что не только женщины с расстройствами пищевого поведения страдают из-за того, что чувствуют себя толстыми, но и те, у кого такое мышление. Они тихо страдают из-за несоответствия своему идеалу, хоть часто не дотягивают до него всего нескольких килограммов. За счет такого мышления живут журналы мод и индустрия продуктов питания, адепты которых выдумывают все новые диеты и рецепты для похудения. Эти адепты диет продают иллюзию, убеждая нас в том, что при помощи правильной диеты у нас не только будет вожделенная фигура супермодели, но и мы сможем обрести положительной образ себя. Сегодня к этому подключилась и пластическая хирургия, которая также обещает женщинам идеальную внешность. Именно внешность, по их мнению, могла бы повысить их самооценку. «Если бы я только была красивой, то стала бы более ценной как человек».

То, что такой подход ведет к краху, отрицается как женщинами, так и продавцами иллюзий. Последние преследуют финансовые интересы, а первые живут надеждой, что вдруг все же случится чудо и они однажды утром проснутся стройными, красивыми и счастливыми.

Такой тип мышления грандиозен, так как счастье включает в себя гораздо больше составляющих, чем стройность и внешняя красота. Мне бы хотелось даже сказать, что изящная комплекция и привлекательность – не всегда обязательные условия удовлетворенности, а вот условия удовлетворения – это принятие собственного тела и хорошее обращение с самим собой. И это выражается в том, что я предоставляю ему оптимальное питание (и не много, и не мало), забочусь о нем, даю ему достаточно отдыха и движения, однако также нагружаю его и стараюсь не причинять ему травм. Но для начала необходимо, чтобы женщина могла просто почувствовать себя в своей физической оболочке и научилась воспринимать свое тело. Насколько это тяжело для них или почти невозможно, мне рассказывало много пациенток, наблюдавшихся и лечившихся у меня.

Недостаточно внимательное или даже негативное отношение к своему телу выражается в том, что женщины используют свои физические оболочки преимущественно как вспомогательные средства выражения своего фальшивого Я. Внешне тело должно выглядеть красиво, быть стройным, тонким и спортивным, поэтому оно интенсивно истязается спортивными упражнениями, фитнес-программами, диетами, голоданием или рвотой, в результате чего некоторые часто доходят до пределов. Другая крайность – пренебрежение телом, которое из-за плохой еды становится непривлекательным, или его обладательница просто перестает ухаживать за собой. Естественное отношение к телу утрачивается или же никогда и не развивается вовсе.

Тело постоянно подвергается критике и обесценивается, потому что в некоторых местах наблюдается недостаток плоти, в других – ее избыток, а ведь женщина не может позволить себе так выглядеть. Не только тучные дамы избегают ходить в бассейны и сауны, но и обладающие нормальным весом также не появляются в таких местах, так как считают себя слишком толстыми. В таком случае часто наблюдаются искажения в восприятии собственной физической оболочки, так называемое нарушение в схеме тела. Под ним понимают образ и восприятие собственного тела и его размеров. Это означает, что больные не могут реалистично оценивать свои габариты, а считают себя толще или тоньше, чем они есть на самом деле. Даже стройные женщины часто чувствуют себя полнее, чем они есть, а полные, наоборот, считают себя стройнее.

Гунди, моя прошлая пациентка, испытывала проблемы с собственным телом: она полагала, что у нее слишком большой живот. Когда она пришла к нам в клинику, она все время бегала со втянутым животом и подбрюшьем, сама того не осознавая, потому что с течением времени такое поведение стало для нее нормой. Она хотела выглядеть стройнее и поэтому задерживала дыхание, тем самым блокируя свободный доступ к своим ощущениям. Если же она не втягивала живот, то просто не могла его принять.

«Мой идеал красоты – стройная женщина без живота, однако я ему не соответствую, потому что у меня есть пузо, которое совершенно не подходит пропорциям моего тела. Раньше я думала, что если оно пропадет, то я буду счастлива, поэтому пыталась избавиться от лишнего жира, ежедневно выполняя упражнения, но это было бесполезно. Хотя у меня и образовались безумно крепкие мышцы пресса, но сверху они были покрыты слоем сала. Несмотря ни на что, я продолжала тренировки, потому что боялась, что в противном случае жира станет еще больше. Мне не нравится мой живот, и он совершенно мне не идет, поэтому я хочу его просто взять, отрезать и выбросить. Это что-то чужое, лишнее, поэтому я хочу от него избавиться».

Решение сделать себе пластическую операцию покажется после этого не таким уж и серьезным шагом. Нарушения в схеме тела совершенно точно связаны с текущим идеалом красоты, в котором стройность приравнивается к великолепию, а мерилом становятся не индивидуальные особенности собственного организма, а габариты худой фотомодели. Перед желанием сравнить себя с девушкой с обложки могут устоять лишь немногие женщины, поэтому большинство из них чувствуют себя толстыми. Ведь большинство и в самом деле имеют более объемные формы, чем профессиональные манекенщицы, что, однако же, не означает, что все остальные автоматически становятся слишком толстыми. В главе об общественных предрассудках по поводу идеала красоты я еще вернусь к этому вопросу и разберу его поподробней.

А пока приведу всего лишь ряд высказываний нескольких женщин касательно чувства собственного тела:

«У меня нет никакого отношения к собственному телу. Оно представляет собой обузу, бремя, которое мне все время приходится таскать с собой».

«Отношение к своему телу у меня очень различно. Временами я ощущаю недомогание, скованность, тяжесть, напряжение, испытываю отвращение к себе, виню себя. Но одно время я очень вольготно чувствовала себя в своем теле. Все дело в психологическом настрое».

«Я чувствую себя уродливой и толстой, мне хочется выпрыгнуть из своей оболочки. Я испытываю смешанные чувства к своему телу. Оно очень тонко реагирует на мое психическое самочувствие. Образ моего тела нравится мне, и я довольна им, несмотря на небольшие изъяны».

«Я осознаю присутствие собственного тела, только когда у меня что-то болит. Я очень нечувствительна по отношению к себе, например, при голоде или холоде. Я никогда не чувствую себя совершенно в порядке, большей частью считаю себя пухлой и не могу принять себя такой. У меня странные представления об идеале, хотя мой разум говорит мне, что все это преходяще и не имеет значения».

«Я ненавижу свое тело. Я считаю свою фигуру отталкивающей».

Суждения этих женщин о собственном теле отчасти самоуничижающие, и лишь некоторые пытаются смириться с тем, чем их одарила природа. При этом речь идет не только о расстройствах пищевого поведения. Также среди респонденток не было ни одной, у которой была бы слишком избыточная масса. Наоборот, все опрошенные женщины, чьи высказывания приведены выше, имели нормальные фигуры и нормальный вес. Нормальный в этой связи означает такой вес и такое телосложение, что пропорционально подходят друг другу. Поэтому все их негативные суждения о себе основываются на нарушениях восприятия своего тела и непринятии собственной личности. Неспособность принять себя также означает и непринятие своего тела.

Есть еще одна причина нарушения схемы тела (наряду со стремлением к идеальным пропорциям), и ее корни следует искать в детстве. Первые основы восприятия схемы тела закладываются с опытом, который ребенок получает во время контактов с первичными объектами привязанности. Ощущения сытости и несытости влияют на формирование внутренних границ. Через прикосновения и телесную близость ребенок получает сведения о пределах своей физической оболочки. Соматическое Я развивается на основе информации, получаемой по этим двум каналам: через «внутреннее ядро образа тела и внешний слой, помогающий уточнить собственные пределы»[60]. Ядро Я составляет внутренние ощущения младенца. Отсюда становится ясно, что уже первые столкновения с желаниями и нежеланиями, сытостью и голодом позднее отражаются на переживании своего Я и соматического Я. У кожи как органа осязания при этом двоякое значение: с одной стороны, она служит источником тепла, а с другой – представляет собой тот орган, при помощи которого младенец вступает в контакт с матерью[61]. Прикосновение и происходящие вследствие них телесные ощущения влияют на развитие чувства собственного тела и формирование его внешних границ.

«Ребенок застревает в окружающем его теле матери, посредством которого он может почувствовать себя либо подавленным (слишком маленькое расстояние до матери), либо расширенным (оптимальное расстояние), либо покинутым (слишком большое расстояние)»[62]. Материнское тело формирует тесную связь с родительницей и физическую целостность малыша, и она переживается именно в таких отношениях. Восприятие ребенком собственного тела по мере его отделения от матери становится все более самостоятельным. В ходе развития обрисовываются границы физической оболочки и ее размеров. Если отделению от матери помешает что-либо, то это не только негативно отразится на самостоятельности ребенка, но и скажется на восприятии им своего тела, которое также будет искажено. Во взрослом возрасте у таких людей появятся трудности с различением границ между собой и другими людьми и с пониманием, где заканчивается их собственный организм. Многие описывают этот свой страх вдобавок к другому ощущению – боязни занимать много места в пространстве.

Стимуляция ребенка через касания, движения и взятие на руки – это все значимо для здорового развития. В сфере ухода и заботы о младенце лишь последние два столетия прикосновениям стало придаваться все больше внимания. Если ребенок кричит, то зачастую мать может быстро успокоить его, если положит ему руку на живот. Также благодаря частому непосредственному контакту с близким человеком новорожденные развиваются лучше.