По стопам богов. Между двух миров бесплатное чтение

Предисловие

Люди часто задумываются о том, каким мог стать мир, если некоторые события прошлого сложились бы иначе. Лишь немногие приходят к выводу, что даже самое незначительное событие прошлого влечёт за собой огромные изменения во всей человеческой истории. И чем дальше будем мы уходить от этого события, тем больше изменений увидим.

Три тысячи лет назад там, где расцветали сады и зеленели поля, небесную синь пронзали огромные пирамиды, и чёрная земля встречалась с красными песками пустыни, правил последний фараон из рода Рамессидов – Рамсес XI1. Его правление отмечено смутами, заговорами, грабежами царских усыпальниц, упадком государства. Казалось, что вместо фараона в стране тысячи каналов и храмов царила анархия.

И вот однажды при дворе фараона появился решительный вельможа и полководец по имени Херихор. Став правой рукой законного правителя, он изгнал его врагов из столицы Верхнего Египта2 и за это получил титутл Первого жреца Амона3. Однако на этом Херихор не остановился. Увидев слабость правящей династии, он взял власть в столице в свои руки, объявил начало новой эры Ухем Месут4 и принял царский титул. Узурпировав трон, он попытался восстановить древние традиции предков и объединить жреческую и светскую власть в своём лице.

Последующие правители, носившие титул Первого жреца Амона, распространили свою власть на весь Верхний Египет, но долго удержать её не смогли. Север захватили ливийские вожди5, с юга пришли цари Куша6, и страна в долине Нила на протяжении всех последующих веков подвергалась внутренним смутам, нашествиям, династическим распрям и разрушениям, пока не утратила свою уникальную культуру и не растворилась среди цивилизаций поздних эпох.

В мире, где живут герои, с которыми мы познакомимся, не только правление Херихора, но и многие другие важные событияали приняли неожиданный оборот. В стране, которою мы называем Египтом, а древние египтяне – Та Мери (или Та Кемет) светская и жреческая власть объединились, следуя древним традициям и пережила века, став примером для всех остальных государств, возникавших по соседству. С этого момента не только судьба людей долины Великой реки, но и других народов совершенно изменилась. Осознав необходимость сохранения традиций, магии и почитания древних богов, человечество последовало совершенно по иному пути…

Глава 1. Собрание Земель

Рассвет озарил могучий сикомор в саду, сверкающий каплями росы в лучах солнца. Тень от его ветвей медленно ползла вниз по зелёным террасам, среди которых журчали ручейки, подпевая утренним трелям птиц. Вдалеке раздался чей-то крик. Это маленький павиан поприветствовал возрождающееся солнце. Усатый рыжий кот лениво зевнул и потянулся, прогнув спину. В стойле громко замычала корова. Гусыня, переминаясь с одного бока на другой, позвала гусят за собой и, быстро перебирая лапами, повела их к пруду, подозрительно косясь на остроухого пса, который, казалось, не обращал внимания на утреннюю суету.

Над черепичной крышей заструилась тоненькая белая дымка, кухня наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба и громкими разговорами служанок:

– Слышала, что вчера в городе случилось? Средь бела дня меджайская7 колесница прямо на рынок въехала! Такой разгром устроила, сбила несколько прилавков, а потом выскочила на мост и с него прямо в канал и упала. Говорят, преступника преследовали опасного…

– И куда же тот преступник делся? Испарился? Или он им от вина почудился? Говорят, что от погрома пострадали только прилавки сандальщика Чебу. Ну, того у которого в прошлом месяце мастерская чуть не сгорела. Не иначе опять разборки рыночные, говорю тебе!

– Ох, да тебе только заговоры тайные и видятся везде!

– Во имя Маат8, ты чего это на меня наговариваешь!

– Наговариваю? А кто на прошлой неделе заблудшую свинью в палисаде господина за шпиона принял?

– А как она туда попала? Неужто с бурей занесло? Странная то свинья была, говорю тебе. Я слышала за Великой Зеленью9 специально свиней натаскивают, чтобы за господами следить и пакости им разные делать, потому как от природы эта животина нечистая и коварная.

– О, Исида10! Так и скажи, что хотела перед господином выслужиться!

Служанка заметно покраснела и молча достала противень с ароматными конусами из теста. Вторая только усмехнулась и перелила в кувшин из металлической бадьи ароматное пенящееся пиво. Ловким движением она распахнула дверцу печки и достала запеченные перепелиные крылышки.

– Язык твой впереди тебя идёт, – сказала она, – неси лучше завтрак господину, негоже его сегодня задерживать.

Господин тем временем продрал глаза и медленно встал с деревянного ложа, украшенного искусной резьбой. Ножки ложа в форме львиных лап, казалось, даже немного прогнулись под его весом, когда он потянулся и широко зевнул. Он обул мягкие кожаные сандалии, которые еще с вечера были приготовлены для него, подошел к керамической ванночке и посмотрел на себя в зеркало.

Писец Медути был еще молод по меркам своих коллег, но на нем уже отразились издержки его профессии: полноватый живот, немного обвисшая грудь, морщинистый лоб и уставшие заплывшие веки. Перед ванночкой он нашел ароматные мази, которые помогли скрыть последствия крепкого сна и освежить лицо. Его движения были неспешными и взвешенными. Водяные часы, висящие над умывальником, показали, что на утренний туалет у него ушло около получаса, гораздо меньше, чем обычно. Статус Медути позволял ему иметь личного гримёра, косметолога, даже парикмахера, но он был не столь расточительным, как многие коллеги. Иногда они считали его странным, но писец не любил, когда к нему прикасались чужие руки, особенно после сна.

Гораздо больше времени у Медути уходило на подбор гардероба и парика. В особенные дни он и выглядеть хотел особенно, поэтому к выбору одежды подходил тщательно. Она должна не только показать его в выгодном свете, но и отражать его настроение, его внутренние качества и намерения. Писец знал, что сегодня во дворце его увидят не только знакомые ему люди, но и иноземцы. Именно поэтому он достал один из самых торжественных нарядов. Это была туника из льна и крокодильей кожи с широкими плечами, которая подчёркивала величие писца. Она была выдержана в оттенках синего, зелёного и жёлтого цветов. Плиссированные рукава очень широкие, юбка спускалась до самой земли. Неотъемлемым атрибутом был расшитый золотыми нитями пояс. Воротник украшала вышивка в виде двух глаз божественного защитника11. Парик Медути выбрал короткий и строгий. На его гладко выбритую голову хорошо ложились любые стрижки, начиная от нубийских кос12, заканчивая пышными шевелюрами северян. Финальным штрихом были чёрные тени, которые сделали из полноватого томного писца строгого и внушающего уважение чиновника.

Когда Медути спустился с третьего этажа, где находилась его спальня, и вошёл в трапезную, служанки уже приготовили стол, а хранитель дома поджёг благовония и подкатил к нему столик с папирусами и письменными принадлежностями. Хранитель дома выглядел намного старше Медути, его голова тоже была лысой, но в отличие от писца, его лысина – это признак пожилого возраста. Круглые линзы очков отразили блики, когда он наклонился, приветствуя своего господина.

– Как вам спалось, господин? Не хотите ли посмотреть свежую почту? – вырвалось из пухловатых губ хранителя дома.

– Благодарю тебя, Убанефер, от кого письма? – уселся в кресло и приступил к трапезе Медути.

Хранитель дома начал раскладывать свитки перед писцом:

– Первое письмо от начальника дома серебра13, он пишет по поводу вашего отчёта из каменоломен Унута14. Госпожа Харет интересуется, как продвигается дело по наследству её мужа. Кроме того, она прислала вам подарки, я оставил их в комнате для гостей. Если будет желание, я распоряжусь, чтобы слуги принесли их.

– Нет, спасибо, сейчас у меня нет времени. – Разделываясь с перепелиными крыльями, ответил Медути. – Я отвечу на эти письма вечером. Ещё что-то?

– Новости с севера. Инспекторы её величества арестовали несколько кораблей с грузом меди и кедра, которые пытались нелегально переправить через Великую Зелень контрабандисты. Фестиваль в Пер Бастет15 собрал в этом году необычайное количество людей, но обошлось без происшествий. Ну и, конечно, все только и говорят о Собрании Земель, которое состоится сегодня. Ходят слухи, что на него прибудут даже послы Обсидианового Змея, но правда ли это? Никто не знает.

– Правда, Убанефер, – сделав глоток пива, улыбнулся Медути. – Это твоё личное любопытство или об этом действительно говорят?

Хранитель дома ничуть не потерял самообладания и в той же невозмутимой манере произнёс:

– Трудно было не заметить, что в последние дни возле столичной резиденции достаточно оживлённо. Один из экипажей носил на себе знаки, не встречающиеся по эту сторону Великой Зелени. Люди же одеты в странные пёстрые одеяния, их лица обезображены камнем и металлами. Я лишь предположил, что это могут быть мешѝка.

– Ты очень наблюдательный, Убанефер, за это я тебя и ценю. Поэтому, как ты понимаешь, сегодня мне незамедлительно необходимо попасть во дворец собраний. Так что оставь меня наедине, а сам подготовь колесницу и распорядись, чтобы Кеми и Аха были готовы в течение часа.

– Слушаюсь, господин.

Убанефер удалился, а Медути неспешно закончил трапезу, вглядываясь в папирусы, которые находились перед ним. Солнце уже начало припекать. Даже в беседке, в которой сидел писец, становилось душновато. Ветер принёс с собой горячий воздух Восточной пустыни16. В такой жаркий день многие предпочли бы отдых в прохладной ванне, путешествию за пределы города. Медути не мог позволить сегодня себе такую роскошь. Его долг перед государством требовал присутствия на предстоящем Собрании Земель. После трапезы он сложил все свои письменные принадлежности в специальную сумочку, свежие свитки свернул в тубус и отправился к конюшням.

***

Дворец наполнился ароматами благовоний. Жрецы в белоснежных одеждах раскуривали небольшие трубки в форме человеческой руки и очищали молитвами место собрания, окропляли водой позолоченный трон, стоящий в колонном зале и читали защитные заклинания, призванные обезопасить его владельца. Фонарщики с помощью длинных шестов с крюками на конце развешивали масляные лампы на колоннах толщиной в два обхвата. Могучие стволы колонн тянулись к потолку и заканчивались капителями в форме пальмовых листов. Расположившись в три ряда, раскрашенные в зелёный и белый цвета, они создавали живой образ могучего леса. На потолке, украшенном звёздами, находилось несколько застеклённых отверстий, через которые в зал попадал солнечный свет. Перед троном слуги расположили множество циновок, и перед каждой стояли корзины со свежими фруктами, кувшин с финиковым пивом, чаша с водой и льняные полотенца.

За центральными колоннами стояли скамьи с низкими кирпичными столиками. Они тоже освещались небольшими лампадками. Здесь должны были расположиться писцы, в чьи обязанности входила запись всего происходящего на собрании. Эту задачу выполнял и Медути. Его экипаж прибыл к дворцу уже больше часа назад. Всё это время он потратил на процедуры регистрации и ритуального очищения. Даже люди высокого ранга не могли просто так попасть в резиденцию Иабет, где правитель Та Мери проводил официальные аудиенции. Меджаи досконально проверяли каждого гостя этого закрытого дворца за высокой стеной. Сам дворец находился за пределами ослепительной столицы и охранялся тремя сотнями отборных воинов, преданных лично правителю.

Ещё одной важной процедурой была регистрация. Список участников аудиенции утверждался лично великим чати – вторым лицом в государстве, и в преддверии зала собраний проводилась проверка всех учтённых лиц. Фактически собрание начиналось уже здесь, среди прекрасных фонтанов, уставленных яствами столов и сотканных из льна полотен, запечатлевших великие события истории Та Мери.

Слуги не оставляли серебряные кубки пустыми, однако вино здесь сильно разбавляли водой, потому как никто не хотел, чтобы гости дошли до состояния, когда любое собрание превращается в пьяные посиделки на римской вилле. Интерьер этой палаты создавался с целью удивить чужеземцев. Стены и колонны созданы самыми знаменитыми скульпторами. Предметы искусства и интерьера из фаянса, хрусталя, электрума, диорита, слоновой кости и бирюзы захватывали своими красками и блеском. Не удивительно, что эллины17 на своём языке называли эту палату Мусейон18, потому что по количеству диковинок и предметов искусства это место превосходило любое другое.

Слуги дворца громко объявляли гостей в порядке очереди. Первыми в зал собраний вызывались административные служащие – писцы, советники, жрецы бога Амона, судьи, затем приглашались высокопоставленные лица Та Мери, среди которых могли оказаться правители отдельных септов страны, военачальники, известные зодчие, жрецы из других городов, архитекторы и члены знатных семей. Уже за ними шли послы и жрецы иноземных богов. Случалось и так, что среди чужеземцев были особенно высокопоставленные лица. До собрания они располагались в покоях дворца и заходили через другой вход.

Так как Медути был среди первых приглашённых, ему редко доводилось познакомиться с кем-нибудь в Мусейоне. Долг требовал отдавать всего себя службе и лишать себя маленьких радостей, которыми наслаждались здесь знатные люди. Когда он расположился за одним из кирпичных столиков, в зал собраний вошли арфистки. Среди колонн зазвучала прекрасная мелодия. Акустика зала создавала волшебное эхо, которое разливалось по самым потаенным закоулкам этой громады.

Зал наполнялся людьми. Они перешёптывались друг с другом, подозрительно косясь на могучих воинов-меджаи, охранявших порядок. На их торсах блестели железные кирасы, на поводках они держали свирепых леопардов. Медути развернул свиток папируса, достал чернила и подобрал подходящую тростниковую палочку. На обратной стороне папируса он нанёс пробные знаки – неотъемлемую часть каждого официального отчёта:

«Год две тысячи пятьсот шестой эры Ухем Месут, четвёртый год правления Её Величества Владычицы Юга и Севера, Первой жрицы Амона, Хентит Сатамон, четвёртый месяц сезона Шему19, день двадцать первый. Собрание Земель Юга и Севера, Запада и Востока до их пределов».

Музыка заиграла активнее, в ход вступили систры и барабаны, все устремили свой взгляд к проходу, украшенному изображением крылатого солнечного диска. Процессия жрецов Амона вступила в зал. За ними шёл статный человек в сопровождении двух опахалоносцев. Его смуглая кожа отливала золотом, яркие глаза горели пламенем в чёрных как зола глазницах. На его голове красовалась лазурная корона, на руках блестели браслеты с золотой яростно скалящейся коброй. Длинный передник, украшенный пурпуром и золотыми лентами, развевался позади него, как подол плаща, а широкое ожерелье с эмблемой божественного ока, скрывало всю грудь. Жрецы Амона сели на циновке подле трона и склонили головы перед присутствующими. Человек в синей короне стал по правую сторону от трона и, когда музыка неожиданно затихла, возвестил:

– Добро пожаловать на Собрание Земель, братья! Я, чати Первой жрицы Амона, снова рад видеть всех вас здесь. Пусть будет всё хорошо в ваших домах в ваших семьях, пусть всё будет хорошо у ваших жён и детей, пусть процветают ваши страны и множатся ваши храмы.

– О, велик Амон, отец наш! – трижды хором пропели жрецы.

– Да будут благосклонны к вам боги! – пожелал чати.

– О, милостивый Амон, защитник наш! – снова запели жрецы.

– Поприветствуйте Её Величество Владычицу Юга и Севера, Первую жрицу Амона, Хентит Сатамон!

И вот в зал вошла она, сверкающая, словно луна на ночном небе, источающая ароматы далёкой Страны Бога20, одетая в белоснежное платье. Чёрные локоны, завивались, словно морские волны, обрушившиеся на плечи цвета песков Восточной пустыни. Диадему владычицы украшали два золотых пера истины богини Маат и три кобры у самого лба.

– Да будет она жива, здорова и невредима! – прозвучали не только голоса жрецов, но и гостей.

Рядом с величественной владычицей шёл мальчишка с единственным длинным локоном на гладко выбритой голове. На нём не было ни драгоценностей, ни яркого макияжа. Он сильно выделялся на фоне всех присутствующих, но держался ничуть не хуже остальных. С гордо поднятой головой, он следовал за владычицей и занял место по левую сторону от трона.

«Какая надобность тащить мальчишку в таком возрасте на Собрание Земель?» – подумал про себя Медути. – «Она хочет показать его всем присутствующим или всех присутствующих ему?»

– Приветствую всех от чистого сердца! – произнесла Первая жрица. Её громкий голос гремел громом среди ясного неба. Зал собраний был построен таким образом, чтобы говорящего на троне было слышно в любом уголке. – Мне очень приятно, что так много людей из разных земель собралось здесь перед разливом Великой реки: люди Страны Бога, вожди Сабы21, страны Темеху и Техену22, заморские гости из далёкой Эллады, Персии и Рима, турдетаны23, гуанчи24 и даже мешика25! Я рада, что вы продолжаете чтить традиции своих предков, и что Та Мери по-прежнему остается для вас средоточием мира и порядка. Предсказатели обещают хороший и урожайный год, поэтому все обязательства наши перед вами будут выполнены, и надеюсь, что и ваши перед нами тоже. Но я знаю, что в нашем обществе есть ещё много проблем, которые нужно решить, поэтому мы и собрались здесь. Каждому из вас даровано право произнести слово на этом собрании. Все ваши слова будут записаны нашими писцами и будут услышаны перед великим, сокрытым среди всего сущего Амоном. Сама Маат будет судьёй и владычицей на этом собрании, предвечный Нун26 советником…

Речь Первой Жрицы была долгой и наполненной именами тех богов, перед чьим ликом должны держать ответ ораторы. Порой Медути даже удивлялся, как у чужеземцев оставалось терпения для всего этого церемониала. Кроме того, многие из них чтили совсем других богов. Но все они зависели от Та Мери. Их сыновья и дочери приезжали сюда постигать мудрость и науки, они вывозили из страны драгоценные металлы и хлеб, не говоря уже о том, что страна в долине Великой реки полностью контролировала торговлю благовониями и специями. Та Мери выступала в роли посредника между различными обществами людей, а в случае необходимости её адмиралы приводили непобедимый флот из тысячи кораблей, от которого содрогались самые могучие твердыни. Даже Святой Александр преклонился перед великим Амоном, когда его войска шли победоносной поступью по миру. На краю света, за стенами Теночтитлана27, на острове посреди озера, чтили и уважали Та Мери, её богов и владык. Весь цивилизованный мир был един благодаря богатству и мудрости этой страны.

Медути сосредоточенно записывал всё, что происходило дальше. Первым слово взял посол Марк Витрувий из Рима – гениальный дипломат, полководец, учёный муж, да ещё и изобретатель. В изобретательности ему не было равных за Великой Зеленью. В качестве дара Первой жрице Амона он преподнёс невиданную доселе вещь – механический измеритель времени. Этот странный прибор, состоящий из шестерёнок и маятника, удивительно точно измерял время и требовал гораздо меньше внимания, чем клепсидра – водяные часы. Марк Витрувий просил о помощи в налаживании массового производства этого механизма и быстро нашёл сподвижников среди присутствующих. Многие согласились, что это изобретение станет очень популярным – все кроме послов мешика из Теночтитлана.

Мешика совсем недавно стали принимать участие в Собрании Земель и отличались своей консервативностью. Они заявили, что подобные изобретения будут серьёзным ударом по традициям предков. Мешика, всего пару десятков лет назад поселившиеся на побережье Мавретании28, на ленных римских землях, высказывались достаточно резко:

– Это не теократично! – воскликнул их посол в пёстром одеянии из перьев птицы кецаль и шкуры ягуара. – Тем самым вы не только умаляете значимость Великого Солнца, которое приносит себя в жертву ради нашего существования, но и делаете обычных людей владыками времени! Если все люди станут пользоваться вашим измерителем времени, значит, они смогут им управлять. В нашей стране только кекецалькоа29 имеют право управлять временем!

Марк Витрувий знал, что ответить, однако не знал, что это пренебрежение не столько к его изобретению, сколько к политике римлян, запрещающей для мешика Мавретании приносить жертвы богу Уицилопочтли30.

– Разве это не удар по теократии? – говорил посол мешика, – сначала вы запрещаете нашему народу принести жертву богу, а теперь оскорбляете его этими шестерёнками! Вам пора бы задуматься об этом, посол!

– Как и вам! – вмешалась Первая жрица. – Мы сожалеем об этом, посол, но ни в ленных землях Рима, ни в землях Та Мери мы не приносим в жертву людей. Я распоряжаюсь, чтобы вы передали Обсидиановому Змею, что мы очень ценим его дружбу и традиции его народа, поэтому предлагаем компромисс. Мы помним о ваших традициях и составили предложение в письменном виде. На вас будет лежать ответственность в его передаче владыке Теночтитлана. Что касается измерителя времени, то мы не допустим, чтобы он попал в неугодные руки.

Медути заметил, как Первая жрица закатила глаза. Хорошо, что жест этот был непонятен иноземцам. Люди Теночтитлана в последние годы были костью в горле всех цивилизованных обществ. Они считали себя самыми преданными защитниками традиционных ценностей и заставляли считаться с ними невероятным упорством и, конечно же, золотом и обсидианом. Когда земли за Океаном были неизвестны, главным поставщиком золота выступала Та Мери, а обсидиана – острова Великой Зелени. Но с годами ресурсы старых рудников истощались. Горы в землях мешика стали новым ориентиром для потребителей этих ресурсов, и правители Теночтитлана пользовались своим новым положением. Медути знал, что за предложение подготовили для Обсидианового Змея, но сможет ли оно решить проблему влияния мешика по эту сторону океана? В этом он не был уверен.

Ответ жрицы удовлетворил и Марка Витрувия и посла Теночтитлана, по крайней мере, они не выказали никаких внешних признаков недовольства. По лицам остальных членов собрания Медути понял, что вопрос жертвоприношений вызывает тревогу, особенно среди кочевников, которые могут стать первыми кандидатами на роль кровавого дара богам мешика.

Выступление дипломатов из Пеллы31 и Афин32 немного сняло напряжение. Они говорили в основном о торговых сделках и основании новых культовых центров на окраинах Диких Земель33. Эти люди всегда стремились расширить горизонты знаний о мире, открыть новые неизведанные места. Они были первопроходцами и первооткрывателями, великими философами и мыслителями, поэтому речи их были всегда увлекательными и отвлекали от самых насущных проблем.

Единственными, у кого вызывали недовольство эллины, были персы. Соперничество между этими народами началось ещё в далёкие времена империи Святого Александра. Больше полувека назад, в последней войне между Аттической федерацией и Персией, последние потеряли прибрежные земли Анатолии34 и вместе с ними возможность торговать в Восточном Средиземноморье. Торговая организация афинских мореплавателей35 контролировала всю торговлю в регионе, но получила распоряжение от Первой жрицы Амона дать персам в аренду корабли и привелегии при перевозке их товаров по морским путям, что должно было со временем компенсировать утрату. На каждом Собрании Земель персидские послы требовали новых послаблений, и привелегии для своих торговцев или продолжали добиваться выполнения старых. Этот вопрос стал традиционным и ожидаемым для всех представителей собрания. Они никогда не удивлялись ему.

Не ожидали присутствующие, что после выступления персов, в зал войдут люди высокого роста в овечьих накидках, с пышными шевелюрами и раскрашенными красными узорами лицами. Они вели за собой огромных псов с мускулистыми лапами и короткими хвостами. Леопарды рядом с меджаи, почуяв угрозу, зарычали и стали метаться из стороны в сторону. Псы даже не обратили на них внимания, их холодные и уверенные глаза смотрели только вперёд, они беспрекословно слушались своих хозяев. Этих собак привезли в дар вожди гуанчей с далёких островов на западе. Один из вождей поблагодарил Первую жрицу за отправку кораблей со строительным лесом и медью для нужд их народа. Кроме того, он выказал желание построить новый храм Амона на островах, а взамен пообещал увеличить поставки пурпура в Та Мери, Рим и Мавретанию.

Собрание продолжалось ещё несколько часов. Дары накапливались в зале собраний синхронно с требованиями и пожеланиями. Медути старался записывать всё досконально, ведь именно по записям писцов должны были выноситься окончательные решения. Не всегда они соответствовали словам жрицы, но всегда были справедливыми и взвешенными.

Когда ладья великого бога Ра36 начала свой путь к западному горизонту, чати заявил о завершении собрания. Гости расходились, но впереди ещё было много работы. Все писцы передавали свои записи в руки чати. Следующая ночь отводилась на принятие судьбоносных решений, которые оглашались на рассвете. Первая жрица и её советники обращались к оракулу бога Амона в его храме, после чего выносили вердикт по всем просьбам, прозвучавшим на Собрании Земель. Когда Медути передавал свои свитки чати, владычица обратилась к нему:

– Медути, прошу, проводи Нахтамона в резиденцию и проследи, чтобы он ни в чём не нуждался до следующего полудня.

– Слушаюсь, Ваше Величество, – для Медути это была ожидаемая просьба. Вряд ли великая Хентит Сатамон оставит сына при себе, когда будет разбирать эти скучные папирусы. А кому, как не его наставнику и учителю, она поручит доставить сына в город.

Писец поклонился и взял мальчика за руку:

– Ну что, малыш, устал, наверное, едем домой?

– Я тебе не малыш, – сквозь зубы нервно прошипел мальчик.

– Нахтамон! Веди себя достойно! – грозно рявкнула Первая жрица.

– Слушаюсь, госпожа, – повиновался мальчик и слегка покраснел.

Вместе с Медути юный Нахтамон покинул дворец, где проходило Собрание Земель. На площади перед главными воротами находилось множество экипажей, но нужный мальчик узнал сразу:

– Кеми! Аха! Приветствую вас! – прокричал мальчик.

– Ого! – прогудел басом воин в железном нагруднике с длинным луком за спиной. – Не ожидал увидеть Ваше Величество здесь! Неужто повзрослел наш будущий владыка? Задал на собрании этим варварам жару?

– Я… ещё… – засмущался мальчик.

– Да что ты пристал к нему, Аха? – зарычал второй воин с двумя косичками, спускающимися по вискам. – Видишь владыка не в настроении с тобой болтать о государственных делах. Ты всё равно в политике, как бедуин в болоте.

– Так и что, мне спросить уже нельзя?

– Думаю, сегодня у господина был действительно трудный день, – улыбнулся Медути, – давайте вернёмся в город.

– Как скажете, господин, располагайтесь, – ответил Кеми, запрягая лошадей в колесницу.

Современные колесницы стали гораздо удобнее, чем их предшественники сотни лет назад. Салон для пассажиров был обшит хлопком и сделан из высококачественной бронзы и дерева. Крышей служил тент, который можно было складывать вечером и раскладывать в жаркую погоду, места для возничего и лучника отделялись от остального экипажа, что позволяло пассажирам уединённо общаться.

Через несколько минут быстроногая тройка лошадей уже неслась по пыльной дороге через барханы и редкие островки зелени у небольших прудов. Виноградники и финиковые сады растянулись редкими очагами между дворцом собраний и столицей Та Мери. Испуганные фламинго взлетали ввысь, когда колесница проносилась по дамбам и узким мостовым. Приятный ветерок касался лиц, сидящих в экипаже Медути и Нахтамона.

– Ну как тебе Собрание Земель? – спросил писец мальчика.

– Не понимаю этого, – задумчиво промолвил мальчик, осматривая льняные поля, раскинувшиеся по правую сторону от дороги.

– Да, я и сам порой не всегда понимаю, – устало произнёс Медути.

– Почему римляне запрещают мешикам приносить жертвы их богу?

Медути оторопел от такого вопроса.

– Но… Ты ведь слышал, что они приносят в жертву не быков, не антилоп, а живых людей? – произнёс писец, – иногда даже детей.

– Но этого ведь требуют их боги? У них нет выбора. Мы ведь даём то, что требует Амон? – заинтересованно посмотрел на писца мальчик. – Боги всё равно ведь иногда забирают людей. Раньше римляне умирали, отстаивая свои традиции и богов, а теперь запрещают другим делать то же самое.

– Ах, всё не так просто, Нахтамон. Здесь дело не только в богах, но скорее в принципах.

– Что такое принципы?

– Как бы тебе объяснить, – замялся писец. – Если бы мешика потребовали у твоей матери принести в жертву тебя, только потому что того требует их бог, как думаешь, она согласилась бы на это?

– Нет? – неожиданно для себя засомневался Нахтамон.

– Конечно, нет! Сколько бы ни говорили жрецы о том, что мир един и воля богов едина, на самом деле всё несколько иначе.

– А как же легенды о богах?

– Большинство их этих легенд, просто выдумка старых жрецов. Красивые сказки, которые заставляют простолюдинов верить в принципы Маат. Так легче сохранять порядок и мир.

– Значит, принципы – это когда поступаешь против воли богов?

– В каком-то смысле – да. Ты поймёшь, когда подрастёшь. Это приходит лишь с опытом. Твоя мать не только великая жрица, но и хранительница миропорядка. Она понимает, что главное – сохранить гармонию в мире, а для этого должны существовать запреты и торжество принципов Маат. Если бы всё всем так легко дозволялось, мир давно бы погрузился в хаос.

– Спасибо, Медути, я запомню этот урок, – ответил Нахтамон.

– Хорошо, – кивнул писец, – а как насчёт наших предыдущих уроков? Может, проверим насколько ты хорошо их усвоил, раз уж мы всё равно об этом заговорили?

– Ты хочешь испытать меня?

– Совсем немного, – улыбнулся писец.

– Я готов!

– Отлично, – сложил руки на груди писец и облокотился на спинку сиденья. – Скажи мне, пожалуйста, Нахтамон, ученик мой, в каком году произошло первое Собрание Земель?

– Это легко, – фыркнул мальчик, – год тысяча сорок восьмой эры Ухем Месут.

– Легко? Ну что же, тогда ответь мне, когда был заключён договор между Святым Александром и Первым жрецом Амона Шемсуэнкафом, какие земли отошли македонянам, а какие остались под защитой Та Мери?

– Александру достались земли по ту сторону Великой Зелени, кроме острова шарденов37 и Рима, верно?

– Почему же эти земли не стали частью Македонской империи?

– Римляне отказались присягнуть Александру, а шардены уже принесли к тому моменту присягу Та Мери.

– Прекрасно! Кто первым пересёк Океан и открыл западный континент?

– Пифей из Массалии. Только он искал не западный континент, а остатки острова Атлантида38, потому что был одним из членов ордена Платонистов, веривших в её возрождение. Когда он прибыл на континент, то решил, что мешика – потомки древних атлантов. Поэтому многие эллины до сих пор называют континент Атлантидой. Это моя любимая тема!

– И замечательный развёрнутый ответ. А помнишь ли ты, когда произошёл Дикий Гон?

– Тысяча семьсот семнадцатый год эры Ухем Месут.

– Кто единственный смог вернуться после битвы с демонами Себау у Напаты?

– Амени, сын Аменаа. Его нашли возле четвёртого порога Великой реки39, всего в крови демонов. Огромный змееподобный Себау с пастью, усеянной острыми зубами, лежал подле него, проткнутый острым железным копьём. Дикий Гон унёс жизни тысячи воинов… – Нахтамон перевёл взгляд на двух огромных рогатых чудищ, вытаскивавших лодки, гружёные рыбой из канала, расположенного почти у самой стены великой столицы Та Мери.

У этих чудовищ были клювообразные пасти и три рога, один из которых рос прямо из носа, а два других из ярко-зелёного воротника, похожего на крыло летучей мыши. Рога этим чудовищам подпиливали, чтобы они не могли нанести вреда, если вдруг испугаются и взбесятся. Тела животных покрывали крупные чешуйки, а на толстенных ногах, утопающих в иле, выпирали мощные когти. Страх перед этими существами до сих пор остался в сердцах некоторых жителей Та Мери, хотя уже не осталось в живых никого из тех, кто был свидетелем Дикого Гона, когда эти и подобные им существа тысячами повалили с юга, уничтожая города и селения. Сейчас эти гиганты порабощены, но сколько их осталось там, на юге, в царстве демонов Себау – Нижнем мире, где каждый человек обречён на смерть, в землях гигантских ящеров, куда не ступала нога путешественника?

Медути заметил напряжённый взгляд мальчика и произнёс:

– Именно поэтому мы и повторяем гимны Ра и богам, что плывут с ним на солнечной ладье. Каждую ночь солнечный бог сражается с демонами Себау, чтобы снова настал рассвет, чтобы того, что произошло в далёкие времена, больше никогда не случилось, и чтобы хаос не смог вырваться наружу. Пока звучат наши молитвы, боги защищают нас.

– А можно вопрос, Медути? – произнёс Нахтамон.

Колесница тем временем уже въехала за городские ворота и понеслась по широкой улочке. Аха и Кеми притормозили лошадей. На улицах было многолюдно. В многоэтажных кварталах кипела жизнь. Погонщики повозок кричали, предупреждая о своём присутствии друг друга и пешеходов.

– Конечно, спрашивай, – внимательно осматриваясь, ответил писец.

– А кто такие последователи Сетха?

– Что? – спокойствие резко исчезло с лица Медути, – о чём ты говоришь? Где вообще ты такое услышал? Откуда?

Ребёнок совсем не понимал, о чём он спрашивает, поэтому наивно продолжал:

– Как-то раз я случайно услышал разговор матери с одним из жрецов Амона…

– Ты подслушивал?

– Нет! Говорю же, случайно!

– И что ты слышал?

– Мать спрашивала о родословной каких-то рамеси… рамсесидов… так вроде бы. А жрец Амона ответил, что «если эти мерзкие последователи Сетха и оставили потомков, то их давно сожрали демоны Себау». Медути? – заметив беспокойство писца, спросил мальчик. – Я что-то не так сказал?

На лбу писца появилась испарина, он что-то прошептал себе под нос, а потом посмотрел прямо в глаза мальчику и крепко взял его за плечи:

– Послушай, Нахтамон, упоминание имени этого бога является святотатством в устах наследника Владычицы Юга и Севера. Забудь, что ты слышал и, для своего же блага, никогда не вспоминай!

– Но почему?

– Поклянись Амоном! Это выше твоего понимания.

– Хорошо, Медути, успокойся.

– Поклянись.

– Клянусь Амоном, – отрезал мальчишка и после этого не произнёс ни слова.

***

Белые восковые слёзы скатывались по стволу свечи, стоявшей перед святилищем божественного юноши. Единственный длинный локон, спадал на его гранитное плечо. Не смотря на юный возраст бога, его лицо украшала заплетённая бородка, которая спускалась к посоху, увенчанному двумя необычными символами. Первый – похож на столб с четырьмя поперечинами у вершины, второй – на посох, который венчает голова странного существа с клювообразной мордой и длинным гребнем на затылке. Словно страж, он охранял покой спящих, отгоняя демонов ночи. Единственный жрец, что поддерживал огонь в этом святилище, казалось, задремал, стоя у алтаря. Однако, он слышал всё, что происходит вокруг: как большая птица упорхнула во мрак ночи с башни, как ветер сдувал песчинки с крыш, как кошка медленными шагами подкралась к маленькой мышке, осмелившейся поживиться подношениями в святилище бога Луны.

– Я думал, что вы сейчас в храме оракула, моя госпожа, – произнёс жрец, застав врасплох нежданную гостью, и склонился в поклоне.

– Доброй ночи, Джехутианх, – промолвила неземной красоты женщина. – Решения уже приняты, все остальные формальности вполне может уладить Канехет. Меня же тревожит сейчас совсем другое.

– Вы имеете ввиду…

– Да, Джехутианх, – Владычица Юга и Севера скорчила грозную мину, и жрец понял, что её лучше не заставлять ждать. Он метнулся во мрак и вернулся со своим тубусом.

– По моим расчётам, – глубоко вздохнул жрец и развернул карту звёздного неба, начерченную на папирусе, – дитя должно родиться в один из предновогодних дней под знаком убывающей луны.

– А место? – спросила владычица. – Где он родится?

– С этим всё гораздо сложнее. Я не могу определить с точностью место рождения, но дважды звёзды указывали мне на область Унута южнее Хемену… – Жрец провёл пальцем по карте от точки, обозначавшей расположение города, вниз.

– И что там? – нагнулась над столом Хентит Сатамон.

– Там нет никаких крупных поселений, только несколько деревенек каменщиков и стоянки для караванов. Боюсь, что вы ищите зёрнышко пшеницы в мешке с ячменём.

– Из этого зёрнышка, Джехутианх, может возгореться пламя, которое уничтожит существующий порядок вещей.

– Что же вы намерены делать?

– Найти его, любой ценой.

Глава 2. Возвращение богов

Последние лучи солнца ласково коснулись кирпичных крыш трёхэтажных домиков, стоявших вряд вдоль пыльной улицы. Они выглядели как солдаты, выстроившиеся в очередь за пайком, уставшие, покосившиеся, смотрели в спины друг другу. Годы отразились на них: стены осыпались, покрылись трещинами, дверные петли ржавели и скрипом навевали тоску по прошлому.

Ещё большие тяготы переносили их хозяева – простые каменщики, плотники, гончары и пекари. На своё скудное жалованье они не всегда могли поддерживать в должном состоянии эти дома. Многие осваивали другие ремёсла и перебирались в город, другие отправлялись в далёкие страны, в надежде, что там их ждёт лучшее будущее, или поступали на службу к богатым купцам, которые раз в неделю доставляли на восточный берег товары. В других рабочих теплилась надежда, что когда-нибудь их повысят до десятника или бригадира сотни, а то и начальника сезонных работ. Давным-давно эти должности передавались по наследству, но теперь, когда каменоломни испытывали кадровый голод, возможность была у каждого, кто имеет нужные знакомства и связи.

Порой рабочие копали так жадно и глубоко, что отдавали свои души тёмным тоннелям. Их дети оставались без кормильцев и попадали в чужие семьи. Чаще всего их брали на обучение те, кто мог их прокормить, а значит, имели достаточный для этого доход и престижную должность. Беспризорников здесь не было, местные писцы вели учёт каждого рождающегося ребёнка и записывали в специальные книги. Если ребёнок оставался без кормильцев, его быстро пристраивали в новую семью.

Одна из таких учётных книг в преддверии праздника Нового года40 попала в руки человека по имени Бикеншуит. Он медленно провёл своим мозолистым пальцем по столбцу с именами, выискивая рождённых за последнюю неделю. Писец, предоставивший ему записи, смотрел исподлобья, как будто Бикеншуит нагло разглядывал его жену.

«Можешь сколько угодно на меня коситься». – Думал про себя человек с бородой, похожей на львиную гриву. – «Грязная работа для меня – привычное дело. Но это задание… Смрадные потроха крокодила! Прекрати об этом думать! Приказ есть приказ».

– Нашли то, что искали? – спросил писец.

– Нет, слава Амону, нет. – Неожиданно даже для себя ответил Бикеншуит, вспомнив о том, что ему приходилось делать в других деревнях.

Писец свернул свиток в тубус и уже собирался попрощаться, но перед ним возникла запыхавшаяся женщина в сером сарафане.

– Господин Упути, а вы ещё здесь? – обратилась она к писцу.

– А где мне ещё, по-вашему, быть? – сердито ответил писец, которому сегодня уже изрядно надоели навязчивые гости.

– Так вы ещё не слышали? Радость-то какая! Сентимат вот-вот разродится! Повитуха уже у неё в доме. Вы идёте?

Писец тяжело вздохнул и окончательно попрощался с надеждой провести тихий предновогодний вечер с кувшином вина и горячей сырной лепёшкой. Он последовал за женщиной, и даже не заметил, как тенью за ними выдвинулся и Бикеншуит

Тьма спустилась на пустынное нагорье, усеянное редкими клочками зелени. В окнах домов зажглись огни, но каменщики ещё не вернулись из карьера, а значит Бикеншуит мог проследовать к дому роженицы, не привлекая лишнего внимания.

«Какая удача, – подумал он. – Или неудача? Неужели придётся ждать до утра, чтобы подобраться к ребёнку?»

Нет, снова видеть лицо безутешной матери, потерявшей ребёнка, он был не готов. Сколько ухищрений он уже изобрёл, выполняя эту мерзкую миссию, чтобы только не использовать своё официальное положение, чтобы только боги не стали свидетелем его деяний и не обвинили на загробном суде41. Искупление, которое он получал после своих заданий, казалось слабым утешением.

– Нет, пора выходить на пенсию, – тихо сказал сам себе наёмник, подкравшись к трёхэтажному строению, стоявшему прямо у канала.

Писец и женщина в сером сарафане исчезли в дверном проёме. Бикеншуит подкрался к зарослям у глухой стены и медленно, подтягиваясь на руках, забрался наверх. Наёмнику уже было за тридцать, но он не растерял ловкости с возрастом. Словно змея он скользил вверх. Кирпич и штукатурка крошились под его руками, он удивлялся, как это здание ещё не рухнуло под собственным весом. Одно неверное движение, одна незамеченная трещина – и он полетит вниз.

Бикеншуит добрался до второго этажа и заглянул внутрь. Там было темно и не видно практически ничего, значит, роженица на третьем этаже. Он напряг мускулы и взобрался на ветхий козырёк над окном, схватился за деревянную балку, выступающую на уровне пола на третьем этаже. Кирпичный карниз, украшенный росписью, позволил подобраться к окну сбоку и осторожно заглянуть внутрь.

В верхней комнате столпились люди. Среди них на корточках, поддерживаемая двумя женщинами, стояла измученная, вся в слезах, Сентимат. Она была обнажена до пояса, пот стекал по её грудям и круглому большому животу, просторный передник спускался почти до самого пьедестала из двух родильных кирпичей, на которых стояли её ноги. Перед ней сидела пожилая повитуха. Ещё одна женщина подносила полотенца.

– Поднатужься, красавица, ну! – командовала повитуха.

– Я больше не могу! – причитала роженица.

– А я, по-твоему, могу? У меня уже все кости зудят, да своё дело делаю. Так что давай, красавица, постарайся!

– О, Хекат, помоги страдалице, ускорь её роды, – запричитала одна из держащих за руку роженицу, – Месхенет дай ей сил разродиться. Хнум, укрепи её тело!42

Роженица натужилась и громко закричала. Бикеншуит резко отвернулся от окна и едва не соскользнул с узкого карниза. Кусок кирпича откололся от него и с шумом полетел вниз. Крики роженицы заглушили шум за окном. Потом раздался ещё один крик, но на этот раз пожилой повитухи:

– О, Исида, ты чего рот раззявил! А ну вон отсюда, видишь, ребёнок ещё не явился!

– Простите, я подожду внизу… – раздался смущённый голос писца и быстрые удаляющиеся шаги по деревянной лестнице.

Раздался очередной душераздирающий крик.

«Сколько боли и страданий нужно перенести женщине, чтобы явить на свет дитя». – Подумал Бикеншуит. – «А сколько усилий нужно приложить младенцу, чтобы выйти на свет. И ради чего? Чтобы его постигла незавидная участь… Нет! Не место и не время для жалости!»

Роженица завыла протяжно, а после застыла тишина. Бикеншуит осторожно заглянул в комнату. Сентимат сидела на родильных кирпичах, склонившись над маленьким беззащитным тельцем. Рядом, держа её за руки и плечи, сидели остальные женщины.

– Прости меня, красавица, – мрачно и устало прокряхтела повитуха, – прости, дитя.

По лицу Сентимат катились слёзы, младенец не дышал.

«Может и к лучшему». – Подумал Бикеншуит.

Повитуха и её помощница спустились вниз, где их ждал писец Упути. Они сообщили безрадостную новость – ребёнок родился мёртвым. Не будет нового имени в книге рождений, не будет судьбы, предсказанной жрицей богини Хатхор43, не будет детского смеха в этом доме. Писец воспринял эту новость хладнокровно. Он безразлично относился к этим людям и к их невзгодам. Одним больше, одним меньше – не имело особого значения. На следующий год родится ещё, не у этой семьи, так у другой. И ему было невдомёк, что счастливый десятник, которому уже сообщили о том, что его жена вот-вот разродится, спешил домой, надеясь увидеть своего наследника или наследницу.

Противоречия Бикеншуита разрешились сами собой, и он вздохнул с облегчением. Когда роженицу с мёртвым младенцем на руках вывели из комнаты, он начал осторожно спускаться вниз, цепляясь за выступы в стене. И тут вдруг над его головой промелькнули чьи-то крылья, нога соскользнула с карниза, и он полетел вниз. Падение Бикеншуита было мимолётным. В зарослях, у канала его встретил крепкий известковый валун. Ударившись о него, шея Бикеншуита хрустнула и его взгляд замер. В воде что-то зашевелилось. Мужчина даже не вскрикнул и не отвёл взгляда от огромной пасти крокодила, которая схватила его и бесшумно утащила в воду.

***

Несколько сотен ступеней вели ко дворцу на вершине пирамидального строения, внутри обширного мощённого двора, окружённого лабиринтом из сотен комнат и залов. На самой вершине восседал хозяин дворца – Ицкоатль, Обсидиановый Змей. Его голову венчал убор из высоких зелёных перьев, в ушах и на носу красовались жадеитовые плаги с золотыми вставками. Лицо имело грозный окрас, имитирующий змеиную пасть с острыми зубами. Рядом с ним стояли воины, вооружённые палицами с острыми обсидиановыми лезвиями. Они носили костюм из орлиных перьев. Шлемы тоже имитировали клюв хищной птицы.

Посол и сопровождавшие его щитоносцы преклонили колени перед Ицкоатлем и поприветствовали его:

– Владыка, мы проделали долгий путь и принесли для тебя вести с Собрания Земель.

Посол протянул свиток, и один из воинов-орлов развернул его перед Обсидиановым Змеем.

– Опять эти чичимеки44 написали всё своими закорючками. – Недовольно прошипел Ицкоатль. – Тлакаеэль, что там написано, переведи мне!

– О, мой господин. – Промолвил посол, – там говорится о том, что Собрание рассмотрело наше прошение о принесении жертв Уицилопочтли на Востоке. Они готовы разрешить жертвоприношения, но только раз в месяц, и жертвы будут предоставляться жрецами Амона в соответствии со списками и порядками тех храмов, к которым будут прикреплены специальные смотрители.

– Как они посмели ставить вам условия? – неожиданно из-за трона появился косматый несуразный горбун, явно страдающий от косоглазия и хромающий на одну ногу. – Люди страны восходящего солнца совершенно не уважают нас!

– Не все, – обратился к Ицкоатлю посол, брезгливо косясь на горбуна. – Некоторые из них пытаются понять нас, наши обычаи и истинный путь, которому следует наш народ, поэтому они подходят к этому постепенно, не спеша, как пугливый кролик к поилке. Однако, будьте уверены, что наши требования удовлетворены.

– Какие ваши доказательства, посол? – захохотал горбун.

– Первая жертва уже предоставлена. – Посол достал из кожаного кармашка, прикреплённого к предплечью, маленький белый позвонок.

Горбун подбежал к трону и прошептал на ухо Обсидиановому Змею:

– Стоит ли нам верить чужакам, господин? Не покажемся ли мы слабыми перед богами?

– Я не верю чужакам, – громогласно произнёс Ицкоатль. – Но я верю Тлакаеэлю. Готовы они принимать наши традиции или нет, скоро это уже не будет иметь никакого значения. Эра Пятого Солнца подходит к концу, первые знамения уже появились.

– Что вы имеете ввиду? – удивился Тлакаеэль.

– Боги вернулись в Толлан45, Тлакаеэль, – довольно буркнул горбун. – Они вернулись, чтобы преобразить этот мир!

– Этого не может быть! Вы видели их?

– Ещё нет, – спокойно ответил Ицкоатль, – но если ты войдёшь в ясный день в Город Богов и поднимешься на Пирамиду Солнца, то ты заметишь их присутствие. Они здесь, и скоро весть мир узнает истинный путь, предназначенный ими. Когда они придут в Теночтитлан, мы понесём их знания за Океан. Все заблуждения будут искоренены, и мы вступим в новый мир!

Над городом раздался низкий трубный звук. Закат обагрил кровью горизонт. Тлакаеэль понял, что грядёт то, что предсказывали предки.

***

Колонна огромных рогатых чудищ с кожистыми воротниками остановилась недалеко от деревни. Они устало гудели, мотали головами и гоняли дорожную пыль. Всадники зажгли фонари, висящие на их могучих спинах, чтобы осветить дорогу. Рабочие сняли поводья и разобрали поклажу, которую эти гиганты тащили за собой. Погонщик кричал и бил хлыстом перед их мордами, чтобы загнать в тоннель на ночлег. Они повиновались и друг за другом зашли внутрь. Худощавый мужчина, одетый в передник и уги, обтянутые льняными верёвками, спешно загрузил в сумку рабочий инструмент и распутал канаты, снятые с хемтабов – рогатых ящеров. Его длинные волосы развевались на ветру, чёрный макияж под глазами, высушенный ветром, покрылся трещинами.

– Камес, – положил ему руку на плечо товарищ,– оставь, мы разберёмся здесь. Иди.

Мужчина уловил улыбку высокого смуглого нубийца, который стоял перед ним.

– Не беспокойся, мы всё соберём, а твой праздничный паёк я занесу тебе позже.

– Ладно, – промолвил десятник Камес, – Не забудьте про инструмент, пересчитай всё три раза. У меня в лампаде осталось масло, слей его в горшок. Если сотник спросит про медь, скажи, что нам нужно еще сорок дебенов46 сверх того, что он даёт или работа не будет выполнена в срок. И пусть только попробует мычать о том, сколько он тратит на свою прекрасную жёнушку. Не слушай никаких его отговорок!

– Всё будет сделано, капитан, бегите уже, – добродушно ответил нубиец.

От складов рабочих до деревни было рукой подать. Ещё в юности Камес успевал добежать до своего дома, пока не остыли мамины пирожки. Сейчас же он мчался ещё быстрее, потому что гонец принёс радостную весть – жена Камеса рожает. Прошло мгновение, и вот десятник уже увидел свет родного окна. Но что рядом с ним? Мрачная фигура, укутанная в плащ, стояла на крыльце, словно призрак, не нашедший покоя после смерти.

– Сенти? Родная? – с тревогой всмотрелся в лицо своей любимой жены Камес. – Сентимат, что случилось?

Она не могла произнести ни слова, её губы побледнели, руки задрожали, а Камес взглянул прямо в мокрые от слёз глаза.

– Что с нашим ребёнком? Где он? – спросил десятник.

Она не выдержала и разрыдалась, упав на колени. Её плач пронзил сердце Камеса острым жалом осы. Он понял всё без слов, но не разозлился, не ушёл. Десятник упал на колени рядом и обнял жену. Сентимат была безутешна. Радость последних месяцев сменилась ужасным горем, которое обрушилось на неё песчаной бурей. Её мёртвый сын лежал в маленькой тростниковой колыбели.

Сентимат и Камес даже не знали о том, что мрачная тень, недавно уже погубившая одну жизнь, подбиралась к маленькой колыбельке. Существо с кожистыми крыльями и длинным гребнем на голове тихо залезло в окно. Яркие жёлтые глаза сверкнули во мраке, и существо приблизилось к мёртвому телу словно падальщик, увидевший лёгкую добычу. Вдруг в его зубастом клюве серебром сверкнула маленькая бусина. Крылатый гость склонился над младенцем, и комната озарилась яркой вспышкой.

Сентимат и Камес не увидели этого, но услышали тихий плач.

– Сенти? Ты слышишь? Это из дома? – прислушался Камес.

Они вскочили с земли и, держась за руки, бросились на третий этаж. Существа уже не было в комнате, но в колыбели из тростника кричало дитя.

– О, Исида! – воскликнула Сентимат и припала к младенцу, – он живой! Чудо! Это чудо!

Женщина схватила младенца и передала его отцу, плача от радости.

– Малыш… – произнёс Камес, прижимая ребёнка к груди, не веря в то, что произошло, – мой сын.

– Анху, – сквозь всхлипы произнесла Сентимат, – наш сын, Анху.

Счастливый смех раздался в ночи. В окно пробился луч света взошедшей на небо звезды. Это Сопдет – предвестница Нового года. И как звезда засияли души радостных родителей в маленькой забытой деревеньке в глуши.

Глава 3. Тайна в подвале

Стая белокрылых ибисов пролетела над рекой, затопившей прибрежные поля. Там расцветали водяные лилии и цветы папируса. С балкона высокой башни юноша в белых одеяниях взирал на великолепие зелёной речной долины, протянувшейся змеёй далеко за горизонт. Он осматривал благоухающие клумбы и сады, разноцветные флаги и знамена.

Это буйство красок среди белоснежных стен Уасет – великой столицы Та Мери, неудержимо врывалось в сердце впечатлительного юноши и дарило вдохновение. Он вдохнул воздух полной грудью и заглянул в свою комнату. Через мгновение на балконе уже стоял деревянный раскладной столик с табуреткой, обитой шкурой леопарда. Юноша закрепил специальными зажимами папирус на столике, открыл палитру с красками и подготовил острую тростниковую палочку, которой пользовались писцы.

«Прекрасной Меритшерит…» – написал юноша. – «Сегодня я вышел на балкон ранним утром и увидел прекрасные цветы в долине Великой реки. И я задумался о том, почему они не трогают моё сердце, как прежде? Не потому ли, что мне довелось увидеть то, что затмевает красоту всех цветов в Та Мери? Смотрю я на цветы, но перед глазами образ твой. Как дикий гусь попал я в ловушку твоей прелести. И не буду таить того, о, Шерит, что в жар от красоты твоей меня бросает. Словно силки для меня твои волосы, как два бездонных озера глаза твои. И в их водовороте утопаю я. Позволь обнять тебя за плечи, чтобы удержаться на ногах. Позволь вдохнуть твой аромат, чтобы прийти в себя. Дай лишь услышать голос твой, что заменил мне пенье птиц. И будет сердце ликовать моё».

Юноша вдруг услышал звон дверных колокольчиков. Кто-то настойчиво пытался отвлечь его от письма возлюбленной.

– Один момент! – отозвался юноша. – Кого там принесло в такой час?

Он в спешке нанёс последнюю надпись на папирусе: «От наследного принца Нахтамона. Год две тысячи пятьсот тринадцатый эры Ухем Месут, день десятый, первого месяца, сезона Ахет47». В дверь уже нетерпеливо тарабанили кулаком.

– Сказал же, иду! – раздражённо крикнул юноша.

Когда Нахтамон открыл дверь, перед ним возник полноватый мужчина в коротком парике и тонкой ухоженной бородкой. Он поклонился, и юноша ответил тем же.

– Медути? Не ожидал тебя увидеть сегодня, – сказал Нахтамон.

– Как, вероятно, и вчера, – улыбнулся писец. – Вчера Ваше Высочество пропустили занятие, я беспокоился, не заболели ли Вы?

Юноша почесал макушку в надежде соврать, но как только попытался придумать что-нибудь, все мысли спутались и разбились о камень совести внутри.

– Прости, Медути, я вчера упражнялся с воинами Хори, и, вероятно, так увлёкся, что совершенно забыл про наши занятия.

– Значит тебе физические упражнения кажутся более увлекательными, чем интеллектуальные? Этого следовало ожидать. – Грустно промолвил писец.

Юноша не хотел обидеть своего учителя, но и подобрать нужные слова не мог. Если бы Медути знал, что за беспорядок сейчас творится в сердце наследного принца, он, возможно, и понял бы его. Но последнее время Нахтамон был скрытен и совершенно не пытался проявить тягу к знаниям, чего требовали от него каждый день. Он пропускал занятия, стал невнимательным и расточительным. Именно поэтому Медути получил секретное распоряжение от Первой жрицы Амона проучить юношу так, «как это сделал бы его отец».

– Кеми, Аха, схватить его! – скомандовал писец.

Могучие братья ввалились в комнату наследного принца с цепями в руках.

– Прости, Нахтамон, но приказ есть приказ, – произнёс старший и набросился на юношу.

Младший схватил его за ноги и начал опутывать цепью, словно паук паутиной. Нахтамон даже не успел сообразить, что против него задумали, а когда понял – было поздно. Его связали по рукам и ногам и вырваться было невозможно.

– Не сопротивляйтесь, Ваше Высочество, для вашего же блага, – обратился к нему Медути.

– Что происходит, вы с ума все сошли? – кричал юноша.

Писец дал знак воинам, и они перевернули Нахтамона вниз головой. Аха с силой всадил в деревянный потолок, покрытый штукатуркой, металлический крюк, а Кеми подвесил на него связанного юношу, словно бычью тушу.

– Вам что, жизнь не дорога? – разозлился Нахтамон. – Я ваш господин! Как вы со мной обращаетесь? А ну-ка снимите меня!

– Тише, господин, – с издёвкой произнёс Аха, – а то весь город соберётся на вас посмотреть. В таком виде господину не стоит показываться на людях.

– Ах, ты… Вот только развяжи меня, я тебе такое устрою! – огрызнулся Нахтамон.

Тем временем Медути набрал воды в небольшую керамическую ванночку и поставил прямо под головой юноши. Затем достал маленький мешочек и высыпал его содержимое в ванночке. Порошок зашипел, вода запузырилась и приобрела молочно-белый оттенок.

– Это ещё зачем? – заволновался Нахтамон, тщетно пытаясь выбраться из западни.

– Всего лишь толчёная известь, – спокойно ответил Медути. – Раньше её часто использовали в школе писцов в Уасет, чтобы мотивировать неуправляемых учеников и добиться от них покорности. Самые нерадивые ходили с седыми волосами. Всем было видно тех, кто пропускает занятия и не выполняет задания.

– Если ты хотел, чтобы я пришёл на занятия, мог бы просто позвать, а не устраивать это представление! – Покраснел Нахтамон. – Ты не представляешь, что сделает с тобой моя мать, когда узнает…

– Ты хочешь, чтобы она узнала, что ты забросил учёбу?

– Нет… Ты не можешь так поступить со мной.

– Я – нет, а вот Кеми и Аха по моему приказу могут опустить тебя в известь. И твой отец поступил бы также.

– Медути, я больше не буду пропускать занятия, обещаю. Отпусти меня!

– Не будешь, – согласился писец, достав свои свитки из тубуса, – ведь деваться тебе уже некуда. Ты сам загнал себя в это положение, Нахтамон. И сейчас твоя судьба у тебя в руках. На этих свитках записаны тексты на персидском, эллинском и латинском языках. У тебя будет немного времени, чтобы перевести их. Через каждую десятую часа Кеми и Аха будут опускать тебя на один палец вниз. Если ты будешь медлить, твои волосы постепенно начнут терять свой естественный цвет. Это ведь гораздо интереснее, чем наши обычные занятия, правда?

– О, Амон, да ты спятил… Я же вишу вниз головой! – возмутился юноша.

– Говорят, что в таком положении кровь лучше поступает к мозгу. Время пошло! – произнёс Медути и поставил на столик, где стояла ваза с фруктами, механический измеритель времени.

Нахтамон был в шоке от поведения своего учителя. В его глазах застыл гнев. Медути – суровый учитель, но он никогда ещё не применял грубую силу. Это не его методы, разве что Хентит Сатамон подтолкнула его к этому! Только по её приказу он мог так поступить…

Писец взял со стола маленькую корзинку с финиками и отправился к балкону. Когда он вышел из комнаты, наследный принц грозно посмотрел на воинов, раскачался на цепях и бросил свитки в их сторону, насколько ему позволяли связанные руки.

– Господин? – удивлённо посмотрел на него Аха. Кеми стал быстро собирать папирусы.

– Неужели вы и правда думаете, что я стану переводить эту писанину? – рявкнул Нахтамон.

– Ты бы послушал старика, – шёпотом ответил Аха, остановив раскачивающегося на цепи юношу. – Он, кажется, совсем с катушек слетел…

– Если ты не подчинишься, у него есть второй план, – подтвердил Кеми. – И лучше бы до него не дошло дело.

– Немедленно отпустите меня, – прошипел юноша. – Я щедро награжу вас.

– Ага, а потом нас всех наградят плетью, – угрюмо промолвил Кеми и протянул папирусы Нахтамону.

Юноша недовольно схватил их кистью руки, так как предплечья его были плотно замотаны цепью. В таком положении трудно было даже прочитать текст, не говоря уже о том, чтобы перевести и понять о чём речь. Нахтамон, казалось, и не старался. Когда юношу опустили на четыре пальца вниз, и его изящный хвост погрузился в воду с известью, он не потерял самообладания и не разгневался.

– Поднимите его! – внезапно появился в комнате Медути.

Воины повиновались и вопросительно взглянули на писца.

– Развяжите и ждите меня во дворе, – подтвердил Медути.

Когда юношу поднимали, он больше не сопротивлялся и не пытался наградить своих мучителей гадким словцом. Воины распутали цепи. Нахтамон спокойно размял локти и перевязал побелевший хвост крепкой льняной лентой, чтобы не испачкать одеяния каплями известкового раствора. Когда Кеми и Аха вышли, Нахтамон сел возле столика с зеркалом в серебряной оправе и осмотрел свой хвост.

– Ты ведь уже перевёл тексты. – Произнёс Медути. – Почему молчал?

– Но ты ведь хотел покорности? – ответил Нахтамон. – Хотел наказать меня. Сначала я злился, но потом понял, что это наказание вполне справедливо. У меня только один вопрос. Если того пожелала моя матушка, почему сама не пришла?

– Я понимаю, к чему ты клонишь, – присел рядом с юношей на низкую табуретку Медути. – Твоя мать очень любит тебя и желает только добра, но она, к сожалению, не обычный человек. Она Первая жрица Амона, от неё зависит гармония в мире, благополучие нашей страны и каждого отдельного человека. На её плечах лежит слишком большая ответственность. Поэтому, если она не может быть с тобой, не значит, что ей наплевать на тебя. Ты поймёшь, когда твоим домом станет храм Амона, и ты тоже приступишь к жреческим обязанностям.

– А если я не хочу быть жрецом Амона? – Нахтамон встал на ноги и посмотрел на испорченный железным крюком потолок. – Вы меня заставите?

– Вот как. А чего же ты тогда хочешь?

Юноша глубоко задумался, но не смог дать ответ. Его с детства готовили, обучали и воспитывали только для того, чтобы он занял место своей матери, но чем быстрее приближался он к цели, тем больше она отталкивала его. Нахтамон противился своей судьбе, но где-то в глубине души знал, что ему всё равно придётся отправиться в храм Амона, покинуть дом, обрить голову и надеть жреческие одежды. Судьба Нахтамона была предрешена богами, а это важнее, чем его собственные капризы и желания.

– Хотел бы, чтобы у меня был старший брат или сестра, на которых можно было бы переложить всю эту ответственность, – промолвил Нахтамон.

– В твои годы и я так думал, – рассмеялся Медути.

– Серьёзно?

– Конечно! Но всё не так страшно, как тебе кажется. Да и два года службы в храме Амона не сравнятся со школой писцов, уж я-то знаю. Кроме того, когда ты пройдёшь обучение, с тобой будут твои слуги, советники, друзья. Я буду с тобой и, думаю, что Меритшерит тоже. Справляться со всеми тяготами будет гораздо проще, чем тебе кажется.

Нахтамон заметно покраснел. Он понял, что Медути увидел письмо, которое осталось на балконе и засмущался:

– Ты думаешь, она…

– Ох уж эта золотая пора, – довольно улыбнулся Медути и похлопал по плечу ученика. – Наслаждайся жизнью, пока ты молод и не переживай о том, чего ещё не случилось. Что касается твоего письма, ты прекрасно выражаешь свои мысли: красиво, стройно, мелодично. Этим ты меня приятно удивил. Помнится, в писцовой школе у меня был друг, настоящий поэт… Впрочем не важно. С твоим хвостом надо что-то делать. Не можешь же ты показаться Меритшерит в таком виде. Я знаю отличного цирюльника, он живёт в паре кварталов отсюда.

– А как же занятие?

– Пойдём пешком, дам тебе пару уроков ораторского мастерства по дороге.

Нахтамон улыбнулся и кивнул. В глазах Медути он видел душу родного человека, который заменил ему отца. Учитель понимал его как никто другой, даже когда он вёл себя, как капризный одиннадцатилетний мальчишка.

– Прости меня, Медути, – надевая сандалии, произнёс юноша, – я постараюсь не подводить.

Писец кивнул и повёл ученика за собой.

***

На площади перед вратами могучего храма маленькими кучками теснились акробаты, музыканты и жонглёры. Торговцы с двухколёсными тележками сновали по набережной и предлагали различные вкусности. Вдоль набережной стояли автоматы с водой48. Стоило кинуть в небольшое отверстие специальный жетон и можно было насладиться чистой прохладной жидкостью. Дети прыгали в реку прямо с набережной, брызгали друг в друга маленькими водомётами и дразнили рыжего пса обглоданной говяжьей костью. Как можно дальше от этих озорников старались держаться благородные дамы в тонких льняных платьях и с пышными шевелюрами, украшенными цветами и ожерельями из лазурита и бирюзы. Их кавалеры гордо вышагивали подле них, держа в руках белые зонтики.

Неподалёку от пристани находился сад с большим прудом и множеством каналов, через которые перекинулись миниатюрные мостики. В садах в это время года расцветали яблони и акации, а в пруду можно было покормить диких уток. Целые лабиринты из деревянных оградок, овитых виноградной лозой, создавали тихие уголки, где собирались компании молодых людей, чтобы провести время друг с другом. Они расстилали свои циновки прямо на траве и беседовали, порой, до самого вечера.

– А ну не жадничай, Тия, я тоже хочу попробовать, – пыталась выхватить из рук подруги курительную трубку худенькая девушка в розовом платье и двумя красивыми хвостами, спускающимися на плечи.

Вторая, что была постарше, выпустила изо рта тонкую струйку дыма и хриплым голосом произнесла:

– Хороший табак, только сильно не вдыхай.

– Митхатхор, тебе ещё нет даже шестнадцати! – укорила её третья девушка, с заплетёнными в маленькие косички длинными волосами.

– И что теперь? – грубо возразила Тия, – Не слушай её, Мити, маленькая сестрёнка всегда была папенькиной дочкой. То нельзя, это нельзя. А ты попробуй!

Митхатхор несмело поднесла трубку ко рту и втянула густой дым. Её лицо покраснело, словно спелое яблоко, щёки раздулись. Она раскашлялась и выпустила трубку из рук.

– Я же говорила, тебе слишком рано пробовать табак! – прильнула к ней третья девушка и постучала по спине.

– Эх, слабачка, – усмехнулась Тия. – Ладно, туши. Ох, сестрички мои, как бы я хотела сама побывать за Океаном, увидеть табачные и чоколатные49 поля, посмотреть на мальчиков с обсидиановыми глазами и клыками, как у ягуаров. У-у-ух!

– Отец говорил, что табак и чоколатль уже выращивают на Севере, – придя в себя, промолвила Митхатхор. – А как же твой Пабаки? Вы с ним больше не встречаетесь?

– Ах, кто такой Пабаки по сравнению с настоящим воином-ягуаром, сестрёнка?

– И ты бы могла разбить ему сердце, если бы тебе подвернулся кто-то другой? – удивлённо спросила девушка с длинными косами, перебирая тонкими пальцами свой амулет, висящий на изящной лебединой шее.

– Рядом с настоящей женщиной должен быть достойный её мужчина. Придёт время, и Пабаки сам это поймёт, или нам придётся расстаться. А пока меня устраивает и он. Что ты так на меня смотришь? – Захлопала своими ресницами Тия, словно это были чёрные крылья ворона.

– Ты очень жестока к нему, сестрёнка. – Промолвила девушка с длинными косами

– Ах, прости, не каждой посчастливилось так, как тебе, Шерит. А где, кстати, сегодня твой суженный? Не променял ли он тебя на бочку финикового пива с воинами Хори? – прищурила глаза Тия и стала похожа на хитрую гиену.

– Да, где он? – хихикнула Митхатхор.

– Во-первых, он мне не суженный, – ответила девушка. – Во-вторых, мы ведь договорились погулять сегодня только втроём, зачем мне было звать ещё кого-то?

– А вы уже целовались? – не могла никак угомониться Митхатхор. – На что это похоже? Как будто ешь сырую рыбу или телячий язык?

– Мы не целовались! – скривила обиженную мину Меритшерит. – И хватит об этом!

– Я так не думаю. Смотрите, кто там! – указала пальцем на короткостриженого юношу в белых одеждах Тия.

Он шёл уверенной походкой по дорожке, усыпанной брусчаткой. Его профиль, словно выточенный из гранита, и глаза цвета свежей зелени излучали мощную, притягивающую энергию. Его крепкие плечи отражали молодецкую удаль. Как всегда, на его руке красовался браслет с изображениями кобры и коршуна из малахита и сердолика, но что-то в его облике определённо изменилось с их последней встречи.

– Эй, красавчик, не заблудился? – окликнула его Тия.

Юноша обернулся и посмотрел на девушек. Меритшерит робко опустила глаза, когда он подходил к ним.

– Нахтамон, у тебя новая стрижка? – улыбнулась Митхатхор. – А где же твой забавный ослиный хвостик?

Девушки громко рассмеялись, но юноша не оценил шутки:

– Посмотри, может он у тебя сзади вырос, Мити?

– Как грубо! – заявила Тия. – Ты чего такой злой, Нахтамон? Тебя что, снова отлупили на занятиях? Или Его Высочество сегодня утром встал не стой ноги и наступил в кошачий помёт?

Митхатхор и Тия вновь залились громким смехом, но на этот раз юноша даже не обратил на них внимания. Он просто прожигал взглядом Меритшерит:

– Я искал тебя, Шерит, думал мы сходим вместе в театр, но оказалось, что на сегодня уже все билеты раскуплены.

– Даже для его сиятельства наследного принца не нашлось лишнего билетика? – усмехнулась Тия, но увидела грозный взгляд своей младшей сестры. – Ладно, молчу. Оставить вас наедине?

– В этом нет необходимости, сестра. – Произнесла Мертишерит. – Прости, Нахтамон, но мы сегодня хотели погулять с девочками, втроём. Не обижайся, пожалуйста.

– Ничего страшного, – отмахнулся юноша и полез в свою сумочку, висящую на плече. – Возьми, это тебе.

Меритшерит несмело взяла свиток из рук Нахтамона и посмотрела в его глаза, словно обменивалась с ним мыслями. Вдруг Тия резко выхватила свиток и отбежала в сторону.

– Отдай! Я тебе приказываю! – рассердился Нахтамон и ринулся к Тие.

– Гусям будешь приказывать! – показала язык юноше Тия и бросила свиток Митхатхор.

Вторая девушка ловко поймала свиток, быстро развернула его и округлила глаза:

– Ого! Да тут такое!

– Мити! Это не прилично! – встала перед ней Меритшерит, но свиток снова полетел в руки ловкой Тии, которая обманным манёвром ушла от Нахтамона, пытавшегося поймать её.

– Ты только послушай: «Как дикий гусь попал в ловушку твоей прелести. И не буду таить того, о, Шерит, что в жар от красоты твоей меня бросает». – Продекламировала Тия.

– О, какой романтичный гусёнок, – рассмеялась Митхатхор.

В этот момент Нахтамон всё-таки схватил за руку Тию и вырвал у неё свиток.

– Забирай! – оттолкнула его Тия, – остудись уже, пылающий человек! Мити, пойдём, пусть голубки поворкуют, а то ещё прикажут бросить нас в темницу за то, что мы препятствуем междинастическому альянсу.

Две девушки, взявшись за руки, рассмеялись и ушли прочь. Меритшерит подошла к Нахтамону, ласково выхватила папирус из его рук и свернула, перевязав льняной ленточкой, которая висела на её поясе.

– Не сердись на них, Нахтамон. – Меритшерит взяла его за руку и посмотрела в глаза. – Сестра всегда завидовала тому, что из нас двоих ты выбрал именно меня. А Мити постоянно повторяет за ней.

– Значит, они просто глупые клуши, – вынес свой вердикт Нахтамон.

– И всё же ты сердишься, – прильнула к нему Меритшерит.

– Нет, я просто говорю, как есть.

– Назвать мою сестру глупой? Ты недооцениваешь её.

– Мне плевать на неё.

– Пусть будет так. Тогда может пройдёмся по парку вместе, раз уж ты распугал всех глупых клуш, – улыбнулась Меритшерит.

Нахтамон взял её за руку, и они медленно последовали среди стен зелёного лабиринта, наполненного ароматами цветов и трав.

– Ты решил сменить причёску? – заметила Меритшерит.

– Это всё моя матушка, – нервно усмехнулся Нахтамон. – Надоумила Медути проучить меня за то, что я пропустил пару занятий. Он заставил меня переводить какие-то глупые декларации на языках иноземцев, а Кеми и Аха окунули в раствор с известью.

– Твой хвост покрасили в белый? – хихикнула девушка, прикрывшись ладонью.

– Тебе это кажется смешным?

– Я представила, как это выглядело, не обижайся. Короткая стрижка тебе идёт гораздо лучше, на самом деле.

– Хочешь, могу постричься на лысо. – Предложил юноша.

– И носить каждый день разный парик, как Медути? – вставила Меритшерит.

– Нет, буду наматывать на голову тюрбан, как персы. Тебя так устроит?

– Меня устроит всё что угодно, лишь бы это был ты, Нахтамон, – улыбнулась ему Меритшерит.

Её ясные глаза внимательно всмотрелись в лицо Нахтамона. Он не мог оторваться от милых ямочек на её щеках, от губ цвета спелых персиков, от лебединой шеи, на которой сверкал серебряный амулет. Она приблизилась к Нахтамону так близко, что он мог чувствовать её дыхание и запах волос. Они нежно соприкоснулись кончиками носов, словно кошки. Нахтамон задумался:

– Смех-смехом, но ведь мне действительно скоро придётся состричь свои волосы и переехать в храм Амона. Возможно, мы расстанемся надолго.

– Я буду ждать тебя, знай, – обняла его за шею девушка.

– Правда? – удивился Нахтамон.

– Почему ты так боишься, что я или кто-то из твоих друзей бросит тебя?

– Не знаю. Может быть потому, что так поступила со мной мать, когда стала Первой жрицей Амона. Мне постоянно говорили, что она заботится обо мне, переживает, а я даже не помню, когда последний раз мы виделись с ней, когда говорили о чём-то, кроме государственных дел. Порой мне кажется, если бы не Медути, она забыла бы о моём существовании.

– То же самое и с моим отцом, – вздохнула девушка. – Если бы не моя сестра, то я бы вряд ли ощущала, что у меня есть семья. Но такова наша судьба. Боги уготовили нам особенный путь. Вероятно, что я тоже отправлюсь в храм Хатхор, когда придёт моё время, но потом мы снова будем вместе, обещаю. Потому что есть кое-что сильнее воли богов в моём сердце.

– И в моём тоже. Я люблю тебя, Шерит, – обнял её Нахтамон.

Чувства юноши были взаимны. Она прильнула к его груди, и его душа успокоилась. Он знал, что его беззаботные дни закончатся, но верил, что любимые люди останутся рядом.

– Слушай, недавно у моего отца гостил вельможа с севера и привёз ему интересную вещицу. – Вдруг вспомнила Меритшерит. – Скорее всего, опять какой-то антиквариат. Отец не показывал её нам, но, как и всё остальное, хранит в подвале. Как насчёт того, чтобы пробраться туда, как мы делали в детстве?

– В детстве мы могли протиснуться через воздуховод, но сейчас мы вряд ли там пролезем, – засомневался Нахтамон.

– У меня есть ключ. – Засмущалась девушка.

– Откуда? – удивился Нахтамон.

– Отец иногда доверяет его одной служанке, а эта растяпа однажды оставила его прямо на кухне, рядом с жаровней. Ну я его и взяла на время и попросила местного кузнеца сделать копию.

Меритшерит теребирала в руках талисман и старалась не смотреть на юношу, словно чувствовала вину перед ним.

– Ох, Шерит, – рассмеялся Нахтамон. – Порой я думаю, такая ли ты чистая и покладистая девушка, какой кажешься на первый взгляд.

– Все девушки хитры и коварны, – улыбнулась Меритшерит. – Но хорошо, когда они на твоей стороне.

– Иногда ты меня пугаешь.

– Так что, идём или нет? Уже сгораю от любопытства! – сделала жалостливую мину девушка.

– Конечно, я в деле! Спрашиваешь ещё! – нетерпеливо воскликнул Нахтамон.

Меритшерит со своей семьёй жила неподалёку от парка, поэтому часто гуляла в нём. Помимо старшей сестры, с ней жил отец и несколько слуг. Иногда в дом приезжала женщина по имени Уабет – мачеха, с которой сёстры виделись редко, но которую содержал их отец после смерти своей первой жены. У неё был маленький сын, который, по словам отца, был их сводным братом и учился в другом городе. Ни Меритшерит, ни Тия особо не интересовались новой семьёй отца. Им было достаточно того, что эти люди не лезут в их жизнь. Канехет – отец девочек, будучи чати, возвращался домой уже после заката, поэтому девушки были предназначены сами себе и многочисленным слугам. Как и у Нахтамона, у Меритшерит и Тии была наставница – Майя, но она жила отдельно и навещала девушек раз в два дня.

Нахтамон и Меритшерит минули канал Двух Рыб, который отделял квартал знати от остального города. Потом они прошли через аллею обелисков, установленных в память воинам, погибшим тысячу лет назад, во время защиты южных земель от демонов Себау. Эти обелиски охраняли изображения воинственного сокологолового бога Монту50 и богини-львицы Сехмет51. За аллей показалась небольшая площадь, украшенная замечательным каменным фонтаном со статуями бога Тота и богини Сешат – покровителей писцов. Неподалёку, в специально огороженных садах обитали священные павианы, и находилась крупная библиотека рядом с особняками знати. Въезд туда всегда охраняли вооружённые до зубов меджаи. Через белоснежные пилоны, украшенные глубокими рельефами, то и дело проезжали богатые экипажи.

Резиденция чати находилась в центре этого квартала, и ей насчитывалось уже несколько сотен лет. Каждый последующий чиновник, занимающий, по сути, должность первого министра, получал в распоряжение шикарную трёхэтажную виллу, со слугами, которые жили и умирали в этом поместье, и со всем богатым, но в то же время обветшалым интерьером. За годы службы чати могли отремонтировать часть этого поместья, но они понимали, что его потомки, возможно, уже не будут жить здесь, поэтому вкладывали все заработанные средства в недвижимое имущество в другом месте или даже городе. К особняку примыкали конюшни, стойла для коров и быков, загоны для птицы. Всем хозяйством занимались слуги, жившие либо в самом особняке, либо в отдельных бараках, которые уже рассыпались от старости. На территории поместья были даже маленькие святилища для важнейших богов Та Мери. Два жреца следили за святилищами и помогали хозяину совершать приношения и ритуалы.

Смотритель поместья добродушно встретил Нахтамона и Меритшерит и предложил им отправиться в трапезную, однако девушка отказалась и потребовала, чтобы никто не тревожил их. Стараясь не попадаться на глаза слугам, Меритшерит провела Нахтамона к кладовым, где отец хранил не только продовольственные запасы, но и диковинные дары, которые привозили вельможи со всех уголков страны. Девушка вложила ключ в замочную скважину и тихо провернула замок. За дверью оказалась каменная лестница, ведущая в царство мрака и холода.

– Зажги, пожалуйста, лампу, она там! – указала Нахтамону Меритшерит на маленькую нишу в стене.

– А разве тогда твой отец не заметит, что её зажигали? – прошептал Нахтамон.

– Он никогда не спускается сюда сам, – ответила девушка. – Посылает слуг.

Узкий проход вёл в галерею, вырубленную в известковой скале. Она была уставлена деревянными сундуками, большими глиняными кувшинами, мешками и корзинами со свежими овощами.

– Ты бывал когда-нибудь в дворцовой кладовой? – спросила Меритшерит, осторожно ступая по холодному полу пещеры.

– Шутишь? Она охраняется не хуже, чем сокровищница Амона. – Освещая путь фонарём, произнёс Нахтамон.

– У отца тоже есть опасные ловушки…

– Что?

– Шучу я, успокойся, – тихо посмеялась Меритшерит. – Отец надеется, что изображения богов защитят его сокровища от чужаков. Ну и ещё вот эта странная дверь.

Нахтамон осветил дальнюю стену и остановился как вкопанный. Перед ним возникли статуи грозной львиноголовой богини Сехмет, держащей в руках длинные ножи. Они выглядели, как настоящие, хотя были сделаны из камня. На створках двери показались два кроваво-красных божественных ока. На петлях были изображены странные звероподобные существа – духи-охранники. На двери не оказалось ни ручки, ни замочной скважины.

– Ты веришь в гнев богов, Нахтамон? – спросила Меритшерит.

– Верю. А ещё я верю в принципы, – улыбнулся юноша. – И один из моих принципов говорит мне, что нельзя останавливаться на полпути. Я уже видел такую дверь раньше.

– Значит, ты знаешь, как её открыть? – завороженно произнесла девушка.

– Да, Шерит, только это не обычная дверь, и мне нужна будет твоя помощь. Видишь кинжалы в руках могучей богини?

– Вижу.

– Хватайся за их рукоятки и повторяй за мной…

Меритшерит, поборола мимолётную дрожь, прошедшую по всему телу от спины до кончиков пальцев, и взялась за рукоятку кинжала, опасливо взглянув на лик богини Сехмет.

– О, Могучая богиня, – подобно жрецам Амона затянул юноша.

– О, Могучая богиня, – повторила за ним Меритшерит.

– Не тронь меня, входящего в твою сокровищницу.

– Не тронь меня, входящего в твою сокровищницу.

– Ибо я наивная маленькая девочка, которая залезла в кладовую папочки.

– Ибо я наив… Постой! Что?

– А теперь резко тяни вниз! – скомандовал Нахтамон, и Меритшерит машинально послушалась его.

За створками что-то щёлкнуло, и они распахнулись.

– Она что магическая? – удивилась Меритшерит.

– Нет, Шерит, механическая. – Ответил Нахтамон.

– Я это и имела ввиду! – пытаясь скрыть свои неловкие мысли, произнесла девушка и тут же влетела внутрь.

Теперь пришла очередь удивляться Нахтамону. За дверью его встретили огромные статуи, столы из кедра с ножками в форме бога Бэса – хранителя домашнего очага, великолепные лампы в оправах из электрума, расписные алебастровые сундуки, статуи в полный рост с инкрустациями, множество амулетов и фигурок людей, сваленных в кучу. Единственный раз в жизни Нахтамон видел подобное, когда был ещё совсем маленьким. Тогда Хентит Сатамон взяла его с собой на Западный берег, туда, где находился мир мёртвых, гробница его отца. Примерно такую обстановку он застал и там.

– Идём, это здесь! – поторопила его Меритшерит, словно ничего особенного не увидела вокруг себя.

Что-то массивное стояло рядом с макетом корабля из дерева на каменном пьедестале.

– Откуда ты знаешь? – прошептал Нахтамон, всё ещё восхищаясь окружающими его предметами искусства.

– Интуиция, – задумалась Меритшерит, а потом стянула с каменной плиты льняное полотно.

Нахтамон прикрыл рот, сдерживая смех:

– О, Амон, что у них с головами? Где твой отец откопал это?

– Я же говорила, ему привёз вельможа с севера, – оглядывая рельеф на плите, ответила Меритшерит.

На плите были изображены люди со странными удлинёнными головами, неестественно-тонкими руками, их глаза были похожи на миндальные семена, а висящие животы со складками и широкие бёдра сильно выделялись на фоне остального тела. Судя по сюжету, рельеф изображал супружескую чету, но не было никаких подписей, как будто картина так и не завершена художником. Супруги сидели рядом друг с другом на креслах с подушечками и ножками в форме львиных лап. Муж нежно держал жену за руку, его пухлые губы совершенно нелепо смотрелись на узком лице с тонкой бородкой. Рядом с супругами, как маленькие несуразные копии своих родителей, стояли три девочки, полностью обнажённые, с тонкими поясками и лысыми головками. Над ними, вероятно, было изображено солнце. Его лучи держали в руках маленькие амулеты Анх – символы вечной жизни.

– Вряд ли художник, сотворивший это убожество, получил хотя бы мешок зерна, – с насмешкой заключил Нахтамон. – У твоего отца очень странные вкусы. Хотя, учитывая, что он оставил его в подвале…

– А мне кажется, в этой картине что-то есть. – взглянула на юношу Меритшерит, – посмотри. Они ведь любят друг друга и не скрывают свои чувства. А их дети? Разве это не мило? В этой картине как будто запечатлена сама гармония. И не смотря на стиль, она очень хорошо передаёт суть настоящей идиллии, до которой нам ещё очень далеко.

Нахтамон пожал плечами:

– Жаль, мы никогда не узнаем, кто здесь изображён. Зато мы можем познать гнев твоего отца, если нас застукают здесь. Мы нашли то, что искали. Надеюсь, твоё любопытство удовлетворено? Теперь давай выбираться.

Меритшерит кинула последний взгляд на рельеф и, взяв за руку Нахтамона, освещающего путь лампой, последовала сквозь мрак подземных коридоров, как бог Ра, за своим проводником во тьме Дуата52.

Глава 4. Заговор

Нахтамон спустился в глубокую шахту по ступеням, покрытым мелкими зеленоватыми плитками, которые излучали тусклый свет и переливались, словно были наполнены чем-то жидким. Юноша не совсем понимал, что делал, но его тянуло вниз, в тёмную бездну. Из глубокого тоннеля доносились невнятные голоса, дул прохладный ветерок. Когда Нахтамон спустился, перед ним открылся просторный колонный зал. Из сводчатого потолка, как острые лезвия, торчали хрустальные сосульки. На юношу смотрели грозные лица статуй. На их головах красовались высокие короны белого и красного цветов53.

– «Кто они?» – думал Нахтамон. – «Правители древних эпох?»

Перед ним внезапно возникла рельефная плита, та самая, которую он видел пару дней назад в подземной сокровищнице. Странные люди на ней двигались, словно живые, а солнечный диск сиял золотом. Статуи древних царей заговорили с ним.

– Еретик! – закричали они злобными голосами. – Безбожник! Убийца! Тебе не избежать кары!

На лице Нахтамон почувствовал что-то вязкое. Он провёл ладонью по щеке.

«Что это? Кровь?»

Сзади раздался приглушённый рык. Нахтамон обернулся и увидел страшную морду с ослиными ушами и яркими красными глазами. Существо держало в своей когтистой лапе серповидный меч. Оно яростно накинулось на юношу и вонзило в грудь клинок. Нахтамона парализовало от боли. Он вдруг почуял запах благовоний.

– Нахтамон, мальчик мой, просыпайся! Вставай же! – теребил юношу Медути.

– Медути? В чём дело? – резко открыл глаза и вздрогнул Нахтамон.

Первые лучи солнца несмело пробивались сквозь решётчатую перегородку на балконе, но в комнате царил мрак.

– Вставай, одевайся! Нам нужно уезжать как можно быстрее! – взволновано воскликнул писец.

– Что? Куда?

– Давай же, Нахтамон, нет времени, тебе грозит опасность!

– От кого?

– От жрецов Амона!

– От жрецов? – вскочил с кровати Нахтамон. – Но что я им сделал? Моя мать, ведь она…

– В этом всё и дело, твою мать обвинили в безбожности. Они хотят свергнуть её!

– Этого не может быть! – не веря своим ушам, возмутился наследный принц. – Медути, если это шутка, то очень неудачная.

– Если бы это была шутка… – надломленным голосом ответил писец. – Я и сам не поверил в это. Резиденцию оцепила храмовая стража. Владычица Юга и Севера вместе с чати и несколькими вельможами оказались заперты внутри. Они не пропускают во дворец никого, кроме жрецов Амона. Говорят, что твоя мать совершила преступление, но никто не понимает, в чём дело. Боюсь, что это – переворот, и тебе, как наследному принцу, угрожает опасность. Нам нужно как можно быстрее вывезти тебя из города.

– Постой! – одел передник Нахтамон, и сел на кресло. – Что значит бежать? Ты предлагаешь мне бросить мать? Если её обвиняют, то я должен выяснить за что и почему. Если Канехет там, то…

– Нахтамон! Это слишком опасно! – прервал Медути. – Ты наследник Её Величества, если они решили взяться за твою мать, то ты следующий на очереди.

– Пусть попробуют. Я иду во дворец, с тобой или без тебя!

***

Писцу так и не удалось удержать своего ученика от бездумного поступка. Он понимал, что вмешательство Нахтамона не изменит ситуацию, вряд ли жрецы будут слушать его. Стремление семнадцатилетнего юноши помочь своей матери может вызвать лишние подозрения. Жрецы Амона, по сути являющиеся средоточием власти в Уасет, могут увидеть в наследном принце препятствие, если, как предположил Медути, они подготовили переворот. Но что, если Хентит Сатамон действительно виновна в том, в чём её обвиняют? Сможет ли Нахтамон принять эту правду?

Горячий юноша едва не совершил ошибку, когда храмовая стража отказалась его пропускать в резиденцию. Он готов был набросится на них, что немедленно расценили бы, как нарушение законов Та Мери. Медути вовремя остановил его. Писец потребовал вызвать чати, который находился во дворце, и его привели спустя несколько минут.

– Господин Канехет! – вскрикнул Нахтамон, увидев высокого человека в лазурном головном уборе и длинной мантии.

– Пропустите его, немедленно! Это сын Первой жрицы Амона и Владычицы Юга и Севера. – Подойдя к стражникам, произнёс чати.

– Нам не велено, – насупился стражник в длинном конусообразном шлеме и крепко сжал в руках копьё.

– Ты что, не видишь, кто перед тобой стоит? Или мне следует позвать кого-нибудь из твоих хозяев? Это – наследный принц! Он имеет право находиться рядом с Первой жрицей. А я имею право распорядиться, чтобы тебя скормили крокодилам!

– Простите, господин, но…

– Ещё одно слово, и я это сделаю!

Испуганные стражники расступились и разрешили пройти Нахтамону, но Медути остался снаружи. Канехет посмотрел на него и кивнул. Писец понял, что ожидать от стражников ещё одного послабления бессмысленно.

Канехет и Нахтамон последовали по широкой гранитной галерее с изваяниями бога Амона и бараноголовых сфинксов. В тишине слышалось журчание искусственных ручейков и щебет птиц, порхающих под высоким потолком. Лучи солнца проникали в галерею через маленькие отверстия в потолке и стенах, создавая причудливый световой узор на полу.

– Господин Канехет, – обеспокоенно спросил Нахтамон. – Что с моей матерью? В чём её обвиняют?

– Трудно сказать, – прозвучал голос чати, отражаясь эхом от стен галереи. – Обвинитель ещё не прибыл. Первым делом они оцепили дворец и выслали группу жрецов к госпоже Хентит. Я прибыл с рассветом и понял, что дело неладно. Мне сказали, Первая жрица обвиняется в безбожности за высказывания против Амона и за преступления против народа Та Мери. Они говорят, что у обвинителя есть свидетель… Чужеземец…

– Слово чужеземца против слова Первой жрицы Амона? – словно нечто отвратительное возникло перед ним, прошипел Нахтамон.

– Проблема в том… – вдруг остановился Канехет. – Госпожа не проронила ни слова, а у меня нет никаких доказательств её невиновности. Крепись, Нахтамон, тебе может не понравиться то, что ты услышишь, но держи себя в руках. Эти люди опасны и могут использовать каждое слово против тебя. Если ты скомпрометируешь себя, даже я не смогу помочь тебе. Если они спросят о чём-то, рассуждай медленно, говори коротко.

– Хорошо, – собрался Нахтамон.

Вскоре они оказались у дверей гостевой комнаты дворца. В неё было два входа с западной и восточной стороны, и оба охраняли храмовники. Они пропустили Канехета, но недоверчиво покосились на юношу.

– Обыскать! – приказал глава храмовников.

Нахтамон не стал сопротивляться, тем более, прятать ему было нечего. Он едва успел одеть сандалии, когда стрелой помчался во дворец, не задумываясь о том, чтобы взять с собой оружие или что-то в этом роде. После обыска его впустили в гостиную. В высоком открытом паланкине сидела гордая госпожа Хентит Сатамон. Её руки заковали в цепи, из одежды на ней был только тонкий льняной халат. На лице Первой жрицы ни косметики, ни украшений, как будто её только что подняли из постели. Она сразу обратила внимание на Нахтамона и Канехета, но не произнесла ни слова. Сын посмотрел прямо в её зелёные глаза, надеясь, что сейчас она встанет в полный рост, громогласным голосом разгонит этих лысых стервятников – жрецов Амона и воссияет, как солнечный диск над горами. Ничего подобного не произошло. Хентит Сатамон выглядела сломленной и подавленной.

– Господин Канехет, зачем вы привели с собой юного принца? – вышел вперёд один из жрецов.

– Потому что это – его мать, которую вы пытаетесь осудить по доносу какого-то иноземца! – произнёс Канехет.

Нахтамон обратил внимание на трёх людей, стоящих справа от паланкина. Один из них выделялся своей грубой одеждой и видом походил на мешика.

– Никакого доноса не было. – Вызывающе осматривая Нахтамона, произнёс жрец. – Амон раскрыл это преступление, и сама Хентит Сатамон подтвердила, что совершила его.

– Это неправда… – вполголоса произнёс Нахтамон.

– Хочешь сказать, что Амон лжёт? – впился ядовитыми глазами в юного принца жрец.

– Нет, он не это хотел сказать. – Немедленно вмешался Канехет. – Пусть же она скажет об этом ещё раз.

– Она не может. – Произнёс жрец. – Амон проклял её, лишил дара речи, но у нас есть свидетели.

В этот момент все жрецы, что находились в гостиной неожиданно встали и достали свои защитные амулеты.

– Твоя мать, юный Нахтамон, совершила ужасное злодеяние! – возвестил жрец. – Она сговорилась с людьми, которые пришли из-за Океана и предала своего бога! Она разрешила им приносить в жертву людей без ведома совета! Наших сородичей! Несколько лет назад по приказу Хентинт Сатамон были похищены дети из септа Унут. Свидетелем тому был жрец бога Хонсу, ныне покойный, с которым она обсуждала свои дела. Но у нас появился и другой свидетель, чужеземец, который собственными глазами видел, как умерщвляли этих детей и многих других людей после них во славу бога мешика. Скажи, чужеземец, перед ликом Амона, так ли это?

– Всё так, – смиренно произнёс человек из народа мешика.

В этот момент Хентит Сатамон посмотрела на иноземца так, будто хотела испепелить его, но её губы не шевельнулись, лишь только мимолётная гримаса злобы обезобразила лицо.

– И после этого Хентит Сатамон не раскаивается, – продолжил жрец. – На выдвинутые обвинения она ответила, что не видит своей вины, что это было необходимо для союза с народом мешика, а воля богов ничто для неё не значит! Она говорила, что необходимость вынуждает поступать против воли богов! И тогда Амон проявился. Он лишил её дара речи! Что вам ещё нужно?

Жрецы загудели, стали кидать проклятья. Вельможи, которые присутствовали на собрании и сначала защищали свою повелительницу, молчали. Нахтамон не понимал, почему его мать не может опровергнуть обвинение. Он едва держал себя в руках. Тогда слово взял второй человек в Та Мери.

– Доказать вину – вот что нужно! – произнёс Канехет и все затихли. – Главный свидетель мнимых преступлений умер, а всё что у вас есть – слова чужеземца. С чего вы решили, что это не проделки мешика? Что это не заговор против нашей правительницы? Может быть, сами мешика прокляли её и лишили дара речи? Разве вы не знаете, что среди чужеземцев есть колдуны? Та Мери же славится своими традициями и справедливым судом. У вас есть обвинители, но нет того, кто мог бы защитить Первую жрицу Амона. И разве это суд, по-вашему? Я за справедливость! Я за расследование! Иначе ваши действия можно расценить как переворот!

– Что за вздор! Она безбожница! Убийца! – закричали одни.

– Кто этот чужеземец? Это заговор мешика! – воскликнули другие.

– Довольно! – успокоил всех пожилой жрец Амона и подошёл к Канехету. – Да будет так, во имя предков. Мы устроим справедливый суд. У вас есть десять дней, чтобы собрать все необходимые доказательства. До тех пор Хентит Сатамон будет находиться под стражей в храме Амона.

– И охранять её будут меджаи, а не храмовники. – Вставил Канехет.

– Господин Канехет… – пытался возразить жрец Амона.

– Это моё последнее слово! Иначе я обвиню жрецов Амона в измене!

– Вы шутите?

– Нет. Меджаи! Сопроводите госпожу Хентит Сатамон в храм Амона и проследите, чтобы никто пальцем её не тронул.

Глаза Канехета хищно блеснули, а жрец Амона оскалил зубы. Словно два свирепых льва они посмотрели друг на друга, готовые набросится и растерзать. Два меджая взялись за ручки паланкина Первой жрицы Амона и вынесли её из дворца. Храмовая стража последовала за ними.

– Пойдём, Нахтамон. – Обратился к юноше Канехет. Наследный принц стоял как вкопанный и смотрел вслед этой процессии. Его руки были сжаты в кулаки, губы дрожали. Чати пришлось взять его за руку и потащить за собой.

– Не волнуйся, – говорил Канехет. – Я не позволю им навредить твоей матери. Может быть они и взяли её под стражу, но я по-прежнему чати, мне подчиняется армия, личная стража госпожи и народ Та Мери. Мы выясним, что здесь происходит. Для этого мне придётся найти свидетелей и выяснить, откуда взялся этот мешика.

– Чем могу помочь я? – ожидающе посмотрел на чати Нахтамон.

– Тебе лучше лишний раз не показываться на глаза жрецам Амона и храмовой страже. – Ответил Канехет. – Поэтому возьми с собой Медути и как можно скорее отправляйтесь вниз по реке в Хемену. Я предоставлю вам своё быстроходное судно и охрану. В архивах писцов должны остаться свидетельства исчезновения детей в септе Унут. Если и искать какие-то зацепки, то только там, а если вы ничего не найдёте, то обвинения против Хентит Сатамон – клевета, и заговорщиков ждёт смерть.

– Господин, Канехет, – опустил глаза Нахтамон. – Моя мать ведь не могла так поступить. Её подставили!

– Семь лет назад мы составили договор для правителя мешика, который должен был регламентировать жертвоприношения на землях Мавретании и Та Мери. – Рассказал Канехет. – Ты ведь сам был на том собрании ещё мальчишкой. Мы думали, если позволить мешика приносить в жертву военнопленных и преступников, их пыл немного поутихнет. Никто из нас даже не помышлял о том, чтобы отдавать в жертву невинных граждан Та Мери, тем более детей. Вероятно, мы ошибались… Кто-то обошёл договор и решил подставить госпожу Хентит.

– Но зачем чужеземцам подставлять себя под удар? – задумался Нахтамон.

– Свержение Первой жрицы может расколоть общество Та Мери. Не все поверят в обвинения. Без правительницы страна погрузится в хаос, люди будут колебаться, государство ослабнет и им можно будет манипулировать. – Объяснил Канехет.

– Этого хотят мешика? Но зачем?

– Что-то странное сейчас творится за Океаном. – Задумчиво произнёс Канехет. – Среди мешика появились пророки, которые твердят о том, что в Теночтитлан явились боги. Послы Обсидианового Змея не приходили ко двору Та Мери уже два года, а римские шпионы говорят о том, что мешика сооружают многочисленные пристани на побережье Мавретании, как будто ждут кого-то…. Или чего-то…

***

Из-за гор выглянуло солнце и осветило город, будто плавающий на панцире черепахи посреди озера. Над водой клубилась дымка. Рыбаки чуть свет выходили на лодках и закидывали сети. На вершинах пирамидальных храмов – теокали, раздавался бой барабанов, приветствующий рассвет. Из отверстий в потолках одноэтажных домиков тянулся дымок, улицы наполнялись запахом свежеиспечённых кукурузных лепёшек. Фермеры двигались по узким каналам на лодках к своим угодьям, которые находились на искусственных островках, плавающих в водах озера. На ритуальной площадке, украшенной мозаикой из жадеита, раздавались громкие разговоры. Это знатный господин отдавал указания рабочим, которые готовили площадку к грядущей игре в тлачтли54. Теночтитлан – город народа мешика, оживал.

Постепенно улицы наполнились людьми. Тено̀чки, как называли себя горожане, мало чем отличались друг от друга. Все были черноволосыми, смуглыми, коренастыми. И богатые, и бедные одевались у одних и тех же портных в накидки, которые различались разве что рисунками. У этих накидок не было ни пуговиц не застёжек. Они завязывались на плече. Под накидками у мужчин была только набедренная повязка – маштли. Женщины носили длинные и изящные юбки, заплетали волосы в косы или носили головную повязку.

По главной улице люди тянулись на рынок, где собирались торговцы со всей долины, окружённой горами. Одна ткачиха бежала со всех ног, спотыкаясь и расталкивая людей, попадавшихся на пути.

– Идут! Они иду-у-ут! – кричала, надрываясь, женщина.

Теночки окинули её удивлённым взглядом и зашептались:

«Что за шмель её укусил? Напилась пульке55 с утра пораньше? В неё вселился злой дух?»

Прохожие сторонились женщину, но вскоре услышали звуки флейт.

– Откуда эта мелодия? – поинтересовался торговец с крючковатым носом и большими серьгами в ушах.

Его товарищ прищурился и посмотрел вдаль:

– Клянусь благосклонностью Якатекутли56, по улице маршируют воины!

Стройные шеренги растянулись на всю ширину главной улицы. Воины были одеты в прочные хлопчатобумажные туники, раскрашенные в пёстрые цвета. С туник смотрели страшные морды фантастических чудовищ. На шлемах воинов красовались золотые диски, отражающие солнечный свет, на руках и ногах они носили щитки, сделанные из неизвестного теночкам крепкого материала. Каждый воин в шеренге нёс квадратный щит и длинное копьё. Между некоторыми шеренгами шли знаменосцы и женщины, которые играли на флейтах и отбивали ритм небольшими ручными барабанами. Рядом с ними, гружёные крупными тюками, следовали диковинные животные с мохнатыми ногами, забавными губастыми мордочками и длинными шеями. Они издавали звуки, которые прежде жителям Теночтитлана не приходилось слышать, и они могли их сравнить разве что с криками попугаев.

В сердце этой процессий, заполонившей центральную улицу Теночтитлана, несколько слуг несли паланкин из чистого золота. Теночка, спрятавшиеся в своих домах, беззвучно открывали рты, когда видели это чудо из чудес. В паланкине на троне восседало неземное существо.

«Кто это? Бог? Человек?» – дрожа от страха перешёптывались женщины, столпившиеся возле окна одного из домов.

Золотой бог, которого несли на паланкине, сидел неподвижно, словно статуя. Его тунику украшала узорная вышивка, в уши вдеты огромные серьги. Глаза и лоб его закрывала золотая маска. Корона в форме солнца с лучами сияла пламенем. В одной руке он держал длинный посох с шишкообразным набалдашником.

Процессия повернула, так и не дойдя до рынка, и двинулась к острову, на котором находился дворец Обсидианового Змея. Все, кто был в Теночтитлане этим утром, бросили свои дела, забирались на крыши домов и теокали, чтобы посмотреть на Воинов Солнца.

Крупная удача постигла тех, кто в этот день оказался рядом с дворцовой площадью. Они увидели, как шеренги воинов расступились перед паланкином, плывущим, словно большая лодка, к парадной лестнице дворца. Двумя ровными колоннами сотни воинов окружили площадь. Бог в золотой маске спустился к четырём тлатоани – правителям народа мешика, и они преклонили перед ним колени. Опустился к ногам бога даже могущественный Обсидиановый Змей, но он единственный из присутствующих не опустил лик перед воплощением солнца.

– Тысячу раз приветствую тебя, о, Светлейший Уицилопочтли, царь-солнце, владыка Тауантинсуйю! – вознёс к нему руки Ицкоатль.

Золотой человек не ответил ничего, только поднял свой перст, украшенный кольцом с изумрудами, и тут же перед ним оказался слуга в шерстяной накидке с булавой в руке.

– Сын Солнца требует, чтобы его не называли по-варварски! – угрожающе процедил переговорщик.

Ицкоатль обменялся взглядами с другими тлатоани и спросил:

– Как же нам называть Сына Солнца?

– Сапа Инка – почтительное обращение к владыке, – ответил переговорщик.

– О, светлейший Сапа Инка, – начал свою речь Ицкоатль. – Мы рады приветствовать тебя в нашем городе. Много лет прошло с тех пор, как твои люди вернулись в Толлан. Мы ждали тебя, чтобы увидеть твой божественный лик. Мы приносим клятву служить тебе во веки веков. Обещаем нести истинную веру туда, где будем ступать под твоим предводительством. Наши земли – твои земли! Наши жизни принадлежат тебе! Мы подкрепим это жертвенным договором. В твоём храме сегодня жрецы принесут тебе сердца невинных дев. В твою честь сегодня самые крепкие юноши сойдутся на площадке для игры в тлачтли. О, Великое Солнце, всё это во славу твою и твоих детей!

Сапа Инка отверз свои уста и быстро проговорил что-то на божественном языке.

– Сапа Инка спрашивает, готовы ли плоты для путешествия на Восток? – сказал переговорщик.

– Всё сделано, как вы просили, – ответил Ицкоатль, – но боюсь, что люди Востока ещё не готовы узреть вас. Слишком мало среди них ваших сподвижников. Многие из них отрекаются от истинного бога в пользу скрытых, богов загробных царств и незримых пространств. Они отрекаются от традиций и теократии, от свободы духовной в пользу материальной, живут во грехе и пороке.

Сапа Инка не выразил никаких эмоций, не пошевелился. Его голос стал грозным. Речь его была долгой. Переговорщик едва поспевал переводить:

– Сапа Инка говорит, он пришёл к вам, чтобы вести к истинной цели в новую эру. Всех тех, кто был не способен принять его как истинного бога, он очистил своим сиянием. Он предал забвению их прошлое, а их уака57 утопил в водах священного озера. Но всем тем, кто выразил свою преданность, Сапа Инка подарил вечное блажество в своём сиянии. Они получили право называться его сыновьями и сражаться вместе с ним. Поэтому Сапа Инка хочет, чтобы все, кто ещё сражается за истинный путь, узнали, что Великий Бог вернулся.

– Уверяю вас, они уже знают. – Поклялся Ицкоатль. – Они будут с вами, как и люди Теночтитлана.

Глава 5. Расследование

Водяное колесо корабля зачерпывало воду лопастями, распугивая речных хищников и птиц. Два воина у борта корабля громко переговаривались между собой, наблюдая за долетавшими до них брызгами.

– Вот чудо! – почесал подбородок широкоплечий воин. – Это же сколько железа ушло на эту махину?

– Миллион дебенов, не меньше! – развёл руками бородатый высокий воин с большим прямоугольным щитом на спине. – Говорят, такой только у господина Канехета и у градоправителя Шедета58.

– А откуда он у градоправителя Шедета? – удивился широкоплечий воин.

– Выменял на руку и сердце своей доченьки.

– Так это что получается, даром получил?

Воины рассмеялись нелепой шутке, но отчасти они были правы. Корабль с водяным колесом – истинная редкость в водах Та Мери. Конструкцию самого колеса придумал сотню лет назад никому не известный житель заморской Эллады, когда принимал ванну. К сожалению, эллин этот, по рассказам, был небольшого ума, и его изобретение быстро прибрал к рукам римский нобиль59 и путешественник Никколо, интересовавшийся корабельным делом. Он придумал конструкцию корабля с водяным колесом, которое приводили в действие животные. Однако, когда испытания его изобретения провалились и взбесившиеся быки уничтожили драгоценный прототип, за дело взялся его сын – Марко. Римлянин изобрёл первый паровой двигатель, с помощью которого и приводилось в действие водяное колесо. Всего дюжина кораблей с водяным колесом были созданы талантливым изобретателем и подарены важным персонам, в числе которых оказался Канехет, гостивший в ту пору в Риме. К сожалению, в году две тысячи пятисотом эры Ухем Месут Марко отправился в безумное путешествие на восток, в Дикие земли и не вернулся. Его записи и чертежи бесследно пропали вместе с ним, а судостроительная компания развалилась.

Из-за утраты чертежей и дороговизны производства пока никому не удалось воссоздать корабль Марко, а обладатели сохранившихся экземпляров ревностно охраняли их от посягательств тех, кто жаждал разобрать чудесные лодки на кусочки и посмотреть, что внутри. Этим уникальным кораблям не нужен был парус, они плыли по течению в два раза быстрее парусников. Единственный минус состоял в том, что для создания пара необходимо поддерживать высокую температуру, но с изобретением угольной печи и это неудобство стало незначительным.

– А где это подевался наш господин? – спохватился воин с щитом.

– В каюте сидит, ни с кем не разговаривает, никого не хочет видеть. Я хотел ему показать, как в трюме меха раздувают, а он будто девчонка обиженная отвернулся и ушёл.

– Оставь ты его, Аха, не до того ему сейчас. – Положил Кеми руку на плечо брату. – Видать, что-то дурное случилось. Без серьёзной причины чати нам корабль не дал бы. Старик Медути тоже молчит, как рыба.

Нахтамон действительно находился в дурном настроении. За последние несколько часов жизнь наследного принца перевернулась и кубарем полетела в огненную бездну. Его мать судят за ужасные преступления, стране грозит раскол, чужеземцы приносят в жертву его соплеменников, ему самому грозит опасность от жрецов Амона, а у него всего десять дней, чтобы отыскать свидетельства событий семилетней давности.

Нахтамон раздражённо ударил кулаком по столу, испугав сокола, сидящего в клетке на столе. Юноша зажёг лампу и осветил сундук в тёмном углу каюты. Повернув ручку замка, юноша поднял крышку и достал оттуда тяжёлый агрегат с огромным цилиндрическим барабаном и ручкой из слоновой кости, украшенной чёрным деревом. Поставив приспособление на стол, Нахтамон заправил один из кусков папируса в цилиндр и начал поочерёдно вращать кольца, надетые на него. Таким образом наследный принц отпечатывал символы на папирусе. Это изобретение – иероглифон – тоже появилось в последнем столетии. Оно использовалось только в канцелярии Её Величества Владычицы Юга и Севера и в казначействе. На кольцах цилиндра находился необходимый минимум знаков письменности для передачи коротких отчётов, официальных сообщений и математических расчётов. При должных навыках работы с иероглифоном на печать символов уходило меньше времени, чем на письмо от руки, и написанное легко читалось в независимости от почерка писца. Нахтамон умел пользоваться иероглифоном, но знал, что этот механизм не сможет передать всего, что он сейчас чувствует и о чём сожалеет. К сожалению, наследный принц не взял с собой своих письменных принадлежностей и пришлось обходится тем, что есть.

«Не сердись на меня. Я не должен был поступать так. Не хочу подвергать тебя опасности. Когда я вернусь, всё объясню».

Юноша свернул полоску папируса и засунул её в маленькую колбочку. Он открыл клетку и прикрепил послание к лапе сокола. Птица была не против. Этот сокол – ветеран почтовой службы, мог найти путь к резиденции чати в Уасет из любой точки Та Мери. Нахтамон вышел на палубу и выпустил сокола. Тот сделал один круг над кораблём и полетел на юг. Юноша печально посмотрел вслед улетающему посланнику.

– Это послание госпоже Меритшерит? – неожиданно за спиной юноши возник Медути.

– Следишь за мной? – грозно посмотрел на писца Нахтамон. – Извини… Слишком часто мне сегодня приходится извинятся.

– Я думаю, она поймёт тебя.

– Надеюсь, что так. – Произнёс Нахтамон, вспомнив своё расставание с Меритшерит.

Слишком грубо он себя повёл, слишком резкие слова произнёс. Он хотел, чтобы его возлюбленная поняла – ей сейчас не место рядом с ним.

Когда Меритшерит узнала, что случилось с матерью Нахтамона, она надела грубый плащ с капюшоном, собрала небольшую котомку с едой, мазями и бальзамами и, наплевав на запреты отца, отправилась к пристани, где стоял корабль. Она требовала пропустить её на борт, чтобы отправиться с Нахтамоном. Когда перед ней оказался возлюбленный, он раздражённо закричал, указал ей на её место, да и вёл себя так, словно не хотел её даже видеть. Нахтамон не смог объяснить Меритшерит, что он не хочет подвергать её опасности, не хочет вмешивать в это грязное дело. Он никогда бы не простил себя, если бы с ней что-то случилось, поэтому отверг. И хотя камень вины всё ещё давил ему на грудь, он знал, что поступил правильно.

***

Корабль, на котором путешествовали Нахтамон и Медути, покинул пристань Уасет в день тринадцатый первого месяца сезона Ахет. Поздним вечером пятнадцатого дня они уже пришвартовались в Хемену. Ни одно судно, кроме корабля Канехета, не смогло бы так быстро добраться до пункта назначения. Это означало, что у Медути и наследного принца оставалось семь дней, чтобы найти необходимые документы и вернуться обратно в Уасет до суда над Первой жрицей Амона Хентит Сатамон.

От Великой реки к городу Хемену вёл широкий канал, судоходный на протяжении почти всего года. Корабль Канехета прибыл после заката, поэтому не привлёк лишнего внимания. Естественно, слухи о том, что случилось в Уасет, ещё не дошли до Хемену, и Медути не желал привлекать к миссии лишнее внимание.

Как любой уважающий себя придворный, Медути имел связи во многих областях страны, но в Хемену жил особенный для него человек – старый друг, бывший сокурсник и товарищ по профессии. Этот человек и приютил у себя на ночь команду. Дом писца Тотмеса находился за пределами центральной городской стены среди особняков знати и административных служащих. Прямо посреди улицы проходил канал с мостовой, украшенной клумбами и высокими столбами, на которых с наступлением темноты зажигали огни. На этой улице часто звучала музыка. Бродячие музыканты любили посещать дома знати, которые иногда щедро платили за представления с песнями и плясками. Неподалёку находился элитный дом с развлечениями иного толка. Женщин, работающих там, называли жрицами любви, и чтобы провести с ними время, богачи порой отдавали половину месячного жалования. Может быть, именно поэтому большинство из них долгое время оставались холостяками.

Тотмес – друг Медути, был скорее исключением из правил. В его доме царила семейная идиллия. Жена принимала гостей обильным угощением, дети подавали блюда и помогали расположиться. Дом писца даже не нуждался в слугах. Его старший сын следил за хозяйством, средний и младший выполняли тяжёлую работу, а дочь помогала матери на кухне и поддерживала уют в доме.

Медути представил Нахтамона своему другу как ученика, но даже не упомянул о его статусе. Либо Тотмес уже знал о том, что перед ним наследный принц, либо даже не хотел знать. Два писца обменялись новостями и поговорили о минувших днях, а потом Медути обозначил цель своего визита.

– Не понимаю, почему ты не пойдёшь прямо к Шепси? – спросил Тотмес

– Наше дело слишком деликатно для этого. Да, он не откажет, но ты служишь ему не один год, сам знаешь, что услышал Шепси, то услышал весь Унут, – улыбнулся Медути.

– Это называется «гласность», – нравоучительно промолвил Тотмес.

– Мне всё равно, как он это называет, – отмахнулся Медути, – но в прошлый раз, когда я вскользь упомянул о плохом самочувствии правителя Юга60, он чуть ли не объявление вывесил в городе, что благородный господин помирает.

– Кто такой Шепси? – встрял в разговор Нахтамон.

– Градоправитель Хемену, наш старый друг. – Объяснил Медути.

– Как скажешь, брат, настаивать не буду, – встал из-за трапезного столика Тотмес. –Утром я проведу вас к архивам, а пока располагайтесь. Для тебя, Медути, моя жена приготовила покои на втором этаже, ну а твоим слугам, уж прости, придётся потеснится в комнате с мальчишками.

Нахтамон не стал задавать вопросов. Он вместе с Кеми и Аха отправился в комнату, где спали сыновья Тотмеса. Комната оказалась уютной, хоть и немного тесной. Все стены спальни были обклеены папирусами с цветными рисунками, рядом с кроватями стояли массивные сундуки из кедра и сосны и небольшие столики с бронзовыми статуэтками богини Нейт61, держащей в руках лук и стрелы.

Эти статуэтки принадлежали среднему сыну Тотмеса. Он получил их в награду на соревнованиях по стрельбе из лука. Другие сыновья тоже были талантливы. Папирусы, висящие на стене – картины старшего сына, а младший славился огородными навыками. Братья уверяли Нахтамона, что тот в одиночку за целый день способен вспахать, засеять и окучить все грядки поместья, тогда как пятерым работникам на это требуется как минимум два дня.

Ночь была спокойной, но Нахтамону никак не удавалось уснуть. Он постоянно ворочался с бока на бок на твёрдом полу. Принц, привыкший к дворцовому ложу, сначала не мог найти удобную позу для сна, потом в комнате раздался гулкий храп Аха. Юноша пытался закрыть уши, но понял, что это бесполезно. Тогда он выдернул небольшую соломинку из своей циновки и склонился над Аха, щекоча ей его нос. Могучий воин зашевелился, судорожно почесал нос, пробормотал что-то и затих.

Тишина не помогла Нахтамону уснуть. Через маленькое окошко под потолком прямо в лицо светила луна, а в голову полезли беспокойные мысли. Он думал о доме, матери, миссии. Что если их постигнет неудача? Неужели жрецы Амона посмеют причинить боль его матери? А что будет с ним? Он ведь ещё не прошёл обучение в храме Амона и не может претендовать на трон. Его просто изгонят из Уасет или случится что похуже? Обессиленный тяжкими думами, Нахтамон уснул лишь к утру, а как только первые лучи солнца коснулись восточных гор, его уже подняли на ноги.

Один день непривычного образа жизни уже выбил из колеи юношу, привыкшего к мягкой постели и комфорту. Если его мать всё-таки свергнут, такая жизнь станет обыденностью. Не смотря на боль в шее, Нахтамон взял себя в руки и с добродушной улыбкой встретил Медути в трапезной.

– Как тебе спалось, ученик мой? – спросил писец.

– Хорошо, господин, – через силу улыбнулся Нахтамон. – Когда мы уже приступим к делу?

– Как только позавтракаем, – осёкся Медути. – Хотя, конечно, мы можем взять завтрак с собой и перекусить по дороге к архивам.

Писец понял, что принц торопил не просто так. Медути должен забыть об этикете и попросить своего друга как можно быстрее провести их к архиву. Он объяснил Тотмесу, что время не ждёт, и тогда, снарядив экипаж и собрав с собой немного еды в дорогу, они отправились к архивам.

Хемену был древним городом, но это не мешало его жителям идти в ногу со временем. Будучи средоточием знаний и науки, он привлекал самых способных учёных и деятелей искусства со всей Та Мери. В столице, где больше чтили традиции и теократию, все новшества вводились позже, чем здесь. Недаром покровителем Хемену являлся бог знаний и мудрости – Тот.

В далёкие времена, когда богов изображали частично в зверином обличии, Тот носил на плечах голову ибиса, и именно поэтому многие крупные здания, библиотеки и учебные заведения украшала голова этой птицы. Теперь религия Та Мери постепенно отказывалась от изображений богов с головами животных, поэтому на главной площади Хемену новая статуя Тота представляла высокого мужчину в жреческом облачении со свитками в руках. Рядом с ним, доставая только до пояса, стояла богиня письменности Сешат в пятнистом платье. В руках она держала загнутый на конце посох и звездообразный лист папируса.

Не смотря на новые тенденции в священном изобразительном искусстве, при храме Тота, рядом с центральной площадью города, разводили животных, считавшихся воплощением бога – павианов. Они беспрепятственно сновали по улочкам города, облепливая фонтаны и фасады многоэтажных домов. Люди с удовольствием угощали обезьянок лакомствами, ведь это был один из способов снискать благословление бога.

Нахтамон смотрел вокруг и удивлялся вещам, которые никогда не встречал в Уасет. Хемену – один из первых городов, где появились регулировщики движения на улицах. Они стояли на специальных каменных островках на пересечениях улиц и флажками указывали, когда колесницам и повозкам следует остановиться и пропустить поток, движущийся справа или слева от них, а когда снова ехать. В столице движение колёсного транспорта было хаотичным и диким, здесь же всё подчинялось регулировщикам, и все соблюдали порядок.

Через весь город проходила сеть узких зигзагообразных мостиков, по которым передвигались маленькие вагончики. Эти вагончики приводились в движение специальными гидравлическими толкателями и силой гравитации. Они соединяли отдельные пункты города и являлись своеобразной почтовой системой.

Хемену также славился тем, что именно здесь находился первый питомник, где приручали отдельные виды гигантских ящеров. Здесь можно было посмотреть на невиданных существ и даже поучаствовать в их исследованиях, потому как существовало отдельное учебное заведение, специализирующееся на этом. Впрочем, в образовательных учреждениях и библиотеках в Хемену недостатка не было. Казалось, что каждый второй житель Хемену – писец, либо его ученик.

Колесница, на которой ехали Нахтамон и Медути, резко остановилась возле высокого здания, похожего на прямоугольную буханку хлеба. Аха так сильно натянул поводья, что лошади встали на дыбы. Двое писцов, едва не попавших под копыта лошадей, поправили очки и осуждающе посмотрели на возницу и его помощника.

– Хамы! – заключил один из них противным писклявым голосом. – Сразу видно, не местные.

– Сам-то чего рот раззявил, писаришка? – воскликнул Аха, но Кеми вовремя успокоил товарища.

Писцы лишь фыркнули и ушли восвояси.

– Мы приехали, – сообщил Медути Нахтамону, – это здание Большого Архива. Он называется так, потому что в городе есть ещё один архив – малый. Он предназначен для хранения исключительно городских документов, а этот служит для нужд всего септа Унут и Та Мери.

– Твой ученик впервые в Хемену? – спросил Тотмес.

Нахтамон кивнул.

– Ну что же, тогда не пугайтесь, когда окажетесь в архиве. Внутри всё не так плохо, как может показаться на первый взгляд. – Предупредил Тотмес.

Нахтамон не понял, чего ему нужно бояться, но был уверен, что писец преувеличивает.

Когда Нахтамон, Медути и Тотмес вошли в здание, их встретила женщина в зелёной квадратной шапочке и платье с широкими рукавами. Её бледное лицо покрывали редкие морщинки, а руки – странные татуировки. Она оказалась старой знакомой Тотмеса и с радостью проводила путников в нужное помещение архива.

Хранилище документов находилось глубоко под землёй. Дышать там было трудно, потому что воздух высушивали специальными печами. Подземные коридоры и залы были обиты деревянными панелями. Всё это – необходимые меры для сохранения свитков. Когда Нахтамон, наконец, узрел бесчисленные стеллажи, он понял, о чём предупреждал его Тотмес. Лабиринтам из многоярусных полок, тянувшихся до самого потолка и далеко вглубь хранилища, казалось, не было конца и края.

Тотмес удалился и оставил Медути и Нахтамона наедине со стеллажами, на которых хранились Книги жизни.

– Что ты надеешься найти здесь? – поинтересовался у своего учителя Нахтамон.

– Книга жизни – это летопись, где хранятся данные о каждом человеке Та Мери. – Ответил Медути. – Там записано, когда человек родился, поступил в учебное заведение, получил первую официальную должность и, конечно же, когда отправился к предкам. Если люди пропадают без вести, это тоже отмечается в книгах. Такое редко случается с младенцами. Что-то должно остаться в книгах об этом событии, какие-то зацепки. Если мы узнаем, где это произошло, то сможем отыскать свидетелей преступления, а если найдём свидетелей, то найдём и зачинщиков.

– Медути, ты представляешь, сколько свитков нам нужно просмотреть, чтобы найти эти зацепки? – надломленным голосом сказал Нахтамон. – На это могут уйти недели, а у нас нет столько времени.

– Не обязательно просматривать все свитки! – Подбодрил Нахтамона писец. – Мы знаем, что преступление совершили не в самом Хемену, а где-то в южных областях септа, значит, область поисков сокращается. Кроме того, договор о жертвоприношениях с мешика подписан семь лет назад, значит, нам достаточно осмотреть Книги жизни того года и, в крайнем случае, ближайших лет.

– Надеюсь, что ты прав, – тяжело вздохнул Нахтамон, в ожидании долгих часов рутинной работы с документами.

В подземельях Большого Архива время неумолимо спешило вперёд. Несколько часов кропотливой работы не прошли даром. Нахтамон наткнулся на свитки, согласно которым, семь лет назад в нескольких деревнях Унута в разное время пропадали дети. Он отложил их в сторону, чтобы показать Медути. Писец внимательно осмотрел их, потирая лоб.

– Странное дело, – сказал он. – Дети пропали в совершенно разное время, но нескольких из них связывает то, что они родились почти в один и тот же день.

– Ещё я заметил, что большинство из них родились в семьях работников каменоломен Хатнуба. – Показал писцу свои пометки Нахтамон.

– Прекрасная работа, – похлопал по плечу юношу Медути.

– Но есть проблема, многие из них уже давно покинули септ Унут. За исключением одной семьи…. – Нахтамон развернул старый свиток с именами. – Начальник носильщиков Чау и его супруга. У него есть сын и две дочери, но семь лет назад они потеряли ребёнка, его похитили. Сейчас они живут в деревеньке под названием Аэнра.

– Значит, отправляемся, туда. – Нетерпеливо бросил Медути и вернул свитки на их места. Учитель и ученик покинули хранилище и отправились на поиски Тотмеса.

Глава 6. Похищенные

Ветер сдувал горячий песок с раскалённых скал. Горизонт расплывался, создавая причудливые миражи на восточных склонах гор. Стадо длинноногих антилоп мчалось по растоптанной дороге к озеру, образовавшемуся после разлива реки. В этом небольшом оазисе росло несколько финиковых пальм и зелёный тростник. По берегу озера важно расхаживали цапли.

Нахтамон проглотил слюну и внимательно посмотрел на отбившуюся от стада антилопу. Сколько дней у него во рту не было ничего кроме хлебных лепёшек и фиников? Как хотелось ему хотя бы кусочек жаренного на углях мяса. Антилопа, словно услышав мысли Нахтамона, бросилась наутёк.

– Эх, жаль не взял свой лук, – разочарованно пробормотал Кеми. – Сейчас бы такой ужин устроили!

– Ничего, вот вернёмся и устроим настоящий пир, – облизнувшись ответил Аха, – с жареными гусями и говяжьим окороком. И всё это под бочонок славного пива.

– Ребята, не травите душу, – обернулся Нахтамон. – Медути, давай устроим привал.

– Хорошо, – произнёс писец, который уже и сам обливался потом.

Он повернул своего верблюда к оазису и мысленно поблагодарил Амона, что не ему пришлось просить о привале. Медути уже много лет не ездил верхом под палящим солнцем Та Мери, и этот поход давался ему труднее всех. Однако, он не мог позволить себе слабость перед лицом наследного принца, которому пообещал управиться в срок.

Верблюд Кеми неожиданно рванул вперёд, почуяв живительную влагу, а за ним побежали и остальные. Эти странные животные порой вели себя совершенно непокорно. Они распугали всех птиц и животных на берегу озера и жадно принялись лакать воду. Медути, Нахтамон, Кеми и Аха сняли с них сёдла и осмотрелись.

– Судя по моим расчётам, – тяжело дыша и обмахиваясь веером, произнёс Медути, – Аэнра уже за той грядой. Мы доберёмся до заката. Только нужно немного отдохнуть.

Писец бросил седло на землю и плюхнулся на него. Его большой живот вздымался над свежей осокой, покрывшей берега небольшого озера. Нахтамон, выпив немного воды, присоединился к писцу, пока Кеми и Аха бродили по берегу, высматривая птичьи гнёзда.

– Медути, верно ли мы поступили, оставив корабль на попечение Тотмеса? – промолвил Нахтамон, устремив взгляд на запад, куда медленно уплывало солнце.

– Конечно! – уверенно ответил Медути. – Тотмес очень надёжный человек и мой друг.

– Почему ты так доверяешь ему? – поинтересовался юноша.

– Потому что он ещё никогда не подводил меня.

– Но кто-то ведь испортил паровой котёл на нашем судне. – Рассуждал Нахтамон. – Это вряд ли мог быть кто-то из команды. Они все верны господину Канехету. Кто ещё знает, что мы делаем в Хемену?

– Кроме господина Канехета и его дочери – никто, но это ещё не причина безосновательно обвинять Тотмеса. На судно могли попасть воры, мародёры. Такой корабль – приманка для грабителей. Этого бы не случилось, если бы я оставил Кеми и Аха охранять его. Моя вина в том, что произошло.

– Воры и мародёры обычно уносят что-то ценное, а не роются в деталях. Кто-то пытается нас задержать, Медути, я чувствую это. И в этом нет твоей вины.

Воины неожиданно появились перед писцом и юным принцем. Аха ринулся к своему верблюду, закинул на него седло и одним прыжком забрался на него. Верблюд едва не упал от неожиданности. Кеми тоже повесил на пояс меч и проверил поклажу.

– Что случилось? – заметил их беспокойство Нахтамон.

– На дороге всадники. – Ответил бородатый воин. – Нужно седлать верблюдов и скорее отправляться в путь.

– Разбойники? – взволнованно произнёс Медути.

– Будем надеется, что нет, – бросил взгляд на своего господина Кеми.

Благосклонность Тота, которая сопутствовала Нахтамону и Медути в архиве, быстро превратилась в гнев Себека62. Сначала, вернувшись на корабль, они узнали от механиков, что испорчен паровой котёл. Невероятным образом исчезла важная деталь, без которой привести корабль в движение не представлялось возможным. Изготовление новой детали у самого искусного кузнеца Хемену оказалось дорогой работой, на которую к тому же уйдёт не меньше суток. Чтобы не тратить время, Тотмес предложил отправиться к восточному берегу реки на пароме, а потом пересесть на колесницу. Медути нашёл этот вариант достаточно удобным. Сухопутный путь до Аэнра короче плавания на обычной лодке вверх по течению. Было решено отдать корабль на попечение Тотмесу, и пересесть на колесницу.

Как только Нахтамон, Медути, Кеми и Аха переправились вместе с колесницей на восточный берег, выяснилось, что одна из лошадей заболела, а две остальные напрочь отказываются тащить экипаж по пустыне. Благо на другом берегу оказался небольшой рынок, где Медути удалось выторговать четырёх верблюдов. Так был потерян ещё один драгоценный день.

После всех этих бед, Нахтамон уже не сомневался, что всадники, которые преградили им путь к Аэнра – разбойники. Четырёх верблюдов неизвестные заметили ещё, когда те повернули на водопой. Они никуда не спешили, просто ждали приближения, зная, что единственная дорога ведёт к деревеньке за холмами. Когда верблюды приблизились к всадникам на расстояние выстрела из лука, Нахтамон заметил, что за лошадьми плетутся огромные туши рогатых ящеров. Юноша резко остановил своего верблюда: