Сказка про трёх медведей и Машу бесплатное чтение

Осень давно вступила в свои права. На хуторе было тихо. Батраки давно отправились по домам. Урожай был собран, и дел на улице не осталось никаких. Скотина постепенно впадала в спячку. Тихо сопели в хлеву наевшие за лето толстый слой жира барсуки. Дремали козодои в крепко закрытом птичнике, все щели в котором хозяин законопатил мхом и лишайником, а крышу покрыл толстым слоем дерна. Внизу, под деревянным настилом пола, тлел компост. Даже юркие мясные хомячки, породистые, каждый весом по четверть пуда, перестали разбегаться и устроились в большом гнезде на чердаке. Михал Михалыч открыл стойла и выпустил на зимнюю волю обоих своих лосей. Следить за ними зимой было некому, а пропитание было припасено в привычных для животинок местах. Пускай гуляют до весны. Там вернутся, ничего с ними в безопасном лесу не случится.

Сами хозяева тоже готовились ко сну. Медведь придирчиво оглядел снаружи свою просторную бревенчатую избу, взял подмышку последний оставшийся сноп соломы и зашел внутрь. В сенях было тепло. Пахло медом, свежесваренной кашей с ягодами и сдобой. Последний ужин перед долгим сном. Под ногами лежала сплетенная из соломы циновка. Медведь открыл дверь и оказался в горнице, где его ждала красавица жена и сын.

– Ну что, все готово, сейчас чайку с медком, да на боковую! – сказал он, бросив солому через люк в подпол. Зимой она будет преть, обеспечивая подвал, пускай небольшим, но теплом. Взрослым оно не очень-то и нужно, скорее наоборот мешает, но вот детям необходимо. Иначе в трескучие морозы могут и заболеть.

– Пап! Но мне совсем не хочется! – закапризничал медвежонок.

– Ты так каждый год говоришь, – хмыкнул Михал Михалыч и потрепал сына по загривку своей тяжелой когтистой лапой, после чего опустился за стол полный еды и приступил к трапезе – как в бездне пропадали в пасти хозяина маринованные грибочки, соленая рыба, тушеная хомячатина. Набив живот кашей с грибами до отвала, он потянулся за скамью, прикрытую вышитым полотенцем, и достал бутыль с мутным самогоном. Жена бросила на него осуждающий взгляд и тихо заворчала.

– Чтобы кровь в мороз не смерзалась, – извиняющим тоном сказал медведь под бульканье переливающейся в кружку жидкости, – тебе налить?

Медведица покачала головой.

– А мне? – спросил медвежонок.

– Мал еще, – отрезал топтыгин и ухнул сразу грамм триста.

Смеркалось. Стол опустел. Медведь помог супруге помыть и убрать посуду, кинул в подпол остатки еды, после чего они сами спустились в теплый подвал, где им предстояло спать до весны. Там бок о бок стояли три кровати с толстыми одеялами и настоящими пуховыми перинами, доставшимися в приданое после свадьбы с Марфой. Несмотря на все протесты, медвежонок был выдворен в свою собственную постель из-под материнского бока.

– Хватит уже! Ты не пестун больше. В следующем году, может, в ученики пойдешь.

После этих слов Михал Михалыч задул вонючую сальную свечку в лапе и на ощупь заполз в свою кровать.

– А сказку?..

– Спи.

– Ну, пожалуйста!

– Эх… Про человека?

– На надо, пап. Она страшная. И ты ее мне уже много раз рассказывал. Я все помню, что их в дом нельзя пускать и словам никаким верить.

– Ну, ладно. Другую расскажу.

И медведь начал историю про то, как Михал Потапыч плавал за семь морей за чудо-ульем, что вместо меда злато давал, а вместо перги да прополиса – самоцветы. Наверху медленно остывала печь. Холод подбирался к устроившимся в подвале медведям.

Сказку Михал Михалыч рассказать не успел – заснул сам. Впрочем, его жена и сын погрузились в дрему гораздо раньше.

***

Уже в конце осени в том году ударили настоящие морозы. Снег выпал раньше срока и в середине ноября хутор Михал Михалыча накрыли настоящие сугробы. Медведь спал беспокойно. Пару раз поднимался перекусить, выглядывался в белесую муть, за окном, зябко вздрагивал и возвращался обратно. Но в третий раз пробуждение было совсем иным. В дверь стучали.

Хозяин поднялся и, еще не до конца придя в себя, поплелся в сени.

– Кого там нелегкая принесла? – пробормотал он, приоткрыв оконце вверху двери. Так далеко в лес, да еще зимой другие звери не забирались. Разве что, какой проезжий волк-охотник за пушным зверем? Но такой бы не стал беспокоить медвежью берлогу по пустякам.