Инженер. Часть 1. Набросок бесплатное чтение

Южин Евгений.
Часть 1. Набросок

Глава 1

Лучший способ погрузить город во тьму — это обильно полить его дождем. Когда дождь закончится и до того момента, пока почерневшие дороги не подсохнут, асфальт глотает свет как настоящая черная дыра, и ни фонари города, ни фары машин ничего не могут с этим поделать. Хотя дождь, кажется, утих, дворники машины суетились за стеклом, смахивая липкую водяную пыль, висящую над дорогой. Термометр, светящий маленьким белым глазом под панелью приборов, напоминал, что за бортом начинался московский ноябрь — лучшее время, чтобы насладиться теплом и уютом, царящим в салоне. Выходить из машины из расцвеченного созвездием светодиодов полумрака не было никакого желания, даже для того чтобы добежать до подъезда.

Впрочем, до дома еще надо было доехать. Знакомый изгиб промокшего бульвара упирался в светофор, за которым прятался незаметный поворот на безымянный переулок, носящий среди местных жителей вполне ожидаемое имя — Бродвей. Светофор светил красным, и я не сразу заметил стоящую на дороге машину, мигающую аварийным сигналом. Из темноты улицы, мерцающей желтыми и красными огнями, отделилась такая же темная фигура, плоть от плоти черной дыры, угадываемая лишь по движению гаснущих фонарей, — полицейский. Я остановился.

Пробормотав привычную скороговорку, из которой я уловил только «…тальон… тенант… ов», ДПСник неожиданно смущенно спросил:

— Не сильно торопитесь?

— Не сильно. А что случилось? — полюбопытствовал я.

— Да вот, мужик какую-то бабку сбил, выскочила из кустов прямо под машину, а она удрала. У него вроде и повреждений никаких, а уехать боится. Знаете, как эти бабки? Домой прибежит, успокоится, спать ляжет, а утром голова заболит, она заявление и накатает.

— А я зачем?

— Понятым будете. Осмотрите, так сказать, место и телефон оставите. Вы же не против?

Мне стало даже жаль и мужика, и мента этого мокрого.

— Нет, не против.

Запарковавшись рядом с полицейской машиной, я выбрался в промозглую темноту. Водитель, потенциальный убийца, мялся рядом с темным кроссовером «БМВ». Мент подошел к бамперу машины и показал на невнятную полосу чистой краски на бампере.

— Права ваши, пожалуйста, и номер телефона.

Я отдал права и, пока он переписывал что-то с них в протокол, осмотрелся. В свете фар БМВшки валялась прямо на асфальте пара картофелин и чуть в стороне белел какой-то камешек треугольной формы. Я наклонился и поднял его, водитель и гаишник тут же нависли надо мной, но, увидев, что именно я нашел, отвернулись. Камень как камень. Непонятно только, откуда здесь хороший окатыш белесого полупрозрачного кварца? Найди я его на галечном пляже, повертел бы в руках да и выбросил.

— Ваши права. Спасибо, — вернул мне документы полицейский. Я машинально сунул камешек в карман и поспешил в машину. Пяти минут не простоял, а успел замерзнуть, хотя морозом еще и не пахло.

Десять минут спустя я запарковался на удачно подвернувшееся свободное место прямо напротив подъезда. Толком еще не отогревшись я выключил двигатель и на какое-то время завис в подобии транса, наслаждаясь темнотой и тишиной. Надо было идти, и я сунул руку в карман куртки за связкой ключей. Пальцы нащупали гладкий прохладный камешек. Надо было выкинуть его прямо там, где я его нашел, но теперь он стал моим имуществом, собственностью, и просто так выбросить его уже было нельзя. Надо было принести его домой, дать вылежаться года три-четыре и только потом выбросить в ведро во время очередной уборки. Я вертел его в руке, удивляясь почти идеальной форме равностороннего треугольника, когда неожиданно заметил крохотную голубоватую искорку, мелькнувшую на его поверхности. Повертев головой, я не нашел ни одного фонаря или лампы в округе, свет которых мог бы отразиться на нем. Да и камень был не настолько гладким, чтобы отражать предметы. Я попытался опять поймать этот отблеск, медленно водя камушком там, где я заметил искру первый раз. Ну, вот же она! Наверное, я вытаращил глаза! Искорка вовсе не отражалась от его поверхности. Больше всего это было похоже на то, как если бы камень пересекал луч лазерной указки. Самого луча не было видно, но на поверхности камня плясало пятнышко света, неподвижное относительно земли. Оно было слабое, тусклое, и только темнота за окном и в салоне машины позволяла отчетливо его видеть. Я попытался прикрыть «луч» ладонью, но это ничего не изменило. Такое ощущение, что если смотреть через этот камень куда-то в сторону педали газа, то ты видишь сквозь него, как на экране, крохотную далекую голубовато-зеленую звездочку.

Наигравшись с обретенным сокровищем, я очнулся и выскочил из машины — пора идти домой. В багажнике томились продукты, купленные под чутким руководством супруги еще в обед. В холодильнике все равно теплее, чем на улице, поэтому я нисколько не волновался об их сохранности, но вот последний пакетик кошачьего корма был открыт еще утром, и представляю, что творилось сейчас дома. Не удержавшись, опять проверил камень. По-прежнему где-то в направлении канализационного люка мерцала звездочка. Да что же это такое?! В моей вполне устоявшейся картине мироздания зияла огромная дыра! Я чувствовал сильнейшее возбуждение, как если бы мне довелось прикоснуться к чему-то фантастическому, как если бы я стоял на пороге открытия! Ну да ладно. Мироздание подождет, а любимая животина — нет.

Я открыл багажник и, не удержавшись, вновь посмотрел сквозь камень. Мне показалось, или звездочка стала шире, как бы расплющилась, превратившись в тусклое пятнышко? Приблизив камень к лицу, я напряженно рассматривал пятно. Нет, не показалось. У меня на глазах пятнышко стремительно расширялось, бледнея, пока не покрыло весь камень. Лишь память о виденном подсказывала, что камень слегка, еле заметно светился. Внезапно машина скрипнула, покачнувшись, по глазам ударил какой-то серый яркий свет, и я рухнул в воду. В лицо ткнулся пакет с продуктами, я заполошно оттолкнул его и рванулся наверх.

Мозг отказывался принимать то, что меня окружало. Я плавал довольно далеко от берега большого озера. Вода была теплая и темная — такая бывает на подмосковных торфяных озерах. Вблизи — буро-коричневая, издали она выглядит почти черной. Пресная. Над головой светло-серое небо со сплошной пеленой облаков. День. До ближайшего берега метров триста, не меньше. Берег слегка холмистый, поросший, кажется, лесом. Камень из рук, естественно, исчез, как и ключи от машины, которые я держал в другой руке. В куртке, свитере, кроссовках и джинсах я барахтался как потерпевший крушение турист посреди неизвестного тропического курорта. Телефон и документы остались в сумке, которую я бросил на пакет с продуктами, пока возился с камнем. Первая мысль, которую выдал мой мозг, провернув сломавшийся механизм, — нырять. Похоже, и сумка с документами, и продукты, и ключи от машины, и камень, будь он неладен, попали в озеро вместе со мной. Слава богу, и плаваю, и ныряю я очень даже прилично. Детство прошло у моря, и вода меня не пугает. Хорошенько провентилировав легкие, нырнул — бесполезно. Очень глубоко и совершенно ничего не видно, вода черная как гудрон. На пределе выносливости я даже не коснулся дна, не говоря уже о поисках вещей. На упрямом отчаянии нырнул еще пару раз. Ужасно мешала куртка, и я ее сбросил. Через какое-то время мозг выдал вторую мысль — надо выбираться на берег. Даже если вещи дожидаются меня на дне, неизвестно, куда и как далеко меня относит течением, а оно здесь очень даже может быть. Да и так ли нужен мне пакет с продуктами или сумка с документами и телефоном?

Отловив плавающую неподалеку куртку, я направился к берегу. Мозг опять заскрипел и остановился. Хорошо был виден рыжеватый грунт обрыва, покрытый по кромке серо-голубым пухом, как если бы постаревший берег устал бриться и зарос трехдневной щетиной. Это было настолько не похоже на все, что я видел, что сознание просто не могло найти привычных ориентиров.

Наконец выбравшись на такой знакомый и такой привычный берег — глинистый обрыв и узенькая песчаная подошва под ним, — я готов был расцеловать его. Взгляд притягивала незнакомая растительность наверху, и я, не останавливаясь, начал забираться туда. Добравшись, присел на краю, пытаясь отдышаться и сообразить, что же я вижу. Пахло йодом, как если бы рядом было море. Озеро было довольно большое, наверное, километра полтора в ширину и неизвестной длины, так как с одной стороны вода изгибалась и пряталась за большим островом. Поверхность воды больше напоминала черное зеркало, расчерченное паутиной мелкой ряби, гоняющейся за очень слабым ветром. Было тепло, градусов 20. Я не только не замерз, но даже согрелся под слоем осенней одежды. Вода текла из куртки, которую я набросил на себя, но мне было не до того. За моей спиной тянулся довольно широкий луг, который, похоже, не прерывался и под сенью очень высоких деревьев, растущих далеко друг от друга, без малейшего следа подлеска между ними. На первый взгляд, на лугу росло только одно растение — чем-то напоминающие наш папоротник пушистые кустики серо-голубого цвета с почвой между ними, засыпанной черно-серым, похожим на засохшие иголки субстратом.

Совершенно потерянный, я делал то, что требовал организм. Как безмозглое животное, которому все равно, где оно и что его окружает, я оправился, снял с себя одежду, тщательно выжал ее и надел все, кроме куртки и свитера, обратно. Проверил карманы, но ничего полезного, кроме чека из магазина, не обнаружил. Скрутив куртку и свитер в подобие мешка, повесил свои вещи за плечи и направился в лес.

Мне нужна была информация, любая информация, анализируя которую, я мог бы разобраться, что происходит. Внезапно нахлынуло чувство сильнейшего стыда и отчаянья. Я подвел семью, они ждут меня, волнуются, кот орет. А я не понимаю, что я сделал, что делаю, что я должен сделать! Я вообще ничего не понимаю!

Вдруг захотелось есть, и все переживания как рукой сняло. Я ничего не ел уже полдня, и избалованный организм требовал регулярного питания, которого не было и не предвиделось. Все сложные эмоции и переживания стали неважными и спрятались где-то на дне сознания. Шагалось легко, и через несколько минут я стоял рядом с ближайшим деревом, если это вообще было дерево. Было видно, что оно гораздо ниже своих собратьев, растущих глубже в лесу, но во всем остальном выглядело оно совершенно так же. Высокий гладкий ствол кремового цвета, покрытый неглубоким сетчатым рисунком, был лишен каких-либо ветвей до самого верха, раскрываясь на макушке геометрически правильным зонтиком неровных очень длинных и извилистых отростков, на которых гнездились пучки длинных темных иголок или листьев. Было похоже, что растение перевернули с ног на голову и его корни оказались его вершиной.

Никакого движения — ни насекомых, ни птиц, ни мелкой живности. Я осмотрелся. Ландшафт по берегу озера выглядел совершенно одинаково во все стороны. Плотные облака не позволяли определить направление на местное светило. Да, да, именно светило, не солнце. Чтобы понять это, достаточно было просто попасть туда. Все окружающее казалось неправильным, неземным. Хотелось есть, и это чувство как якорь удерживало сознание от безумия. Подумалось, что надо бы найти текущую воду — реку или ручей. Идя вниз по течению, можно было бы рассчитывать найти более крупный водоем или более разнообразный ландшафт.

Оцепенение, которое в очередной раз охватило меня, мгновенно слетело, как только сквозь негромкий шорох ветра в стволах деревьев пробился далекий стук, ритмичный и размеренно медлительный. Стучало что-то большое, далекое и тяжелое. Это сразу же решило вопрос с выбором направления движения. Звук приходил с далеких холмов в стороне от озера, и я тут же направился туда.

Глава 2

Идти было удивительно легко. Несмотря на то что по моему собственному времени уже был поздний вечер, несмотря на незапланированные и выматывающие водные процедуры, несмотря на дававшее о себе знать желание поужинать в привычное время, я чувствовал себя довольно бодро и быстро шагал по пружинящей черно-серой подстилке среди редко стоящих гигантов. Обстановка напоминала прогулку по ухоженному парку — ни тебе подлеска, ни поваленных стволов погибших деревьев, ни назойливых насекомых. Потянулся пологий склон, и я впервые увидел какие-то изменения в растительности. Кроны, до того казавшиеся парящими недостижимо высоко, придвинулись, стволы стали мельче, и затем неожиданно потянулась большая прогалина, заставленная как будто обгоревшими скукоженными останками не выросших гигантов, которые чем дальше, тем становились мельче. Стало заметно, что все деревья были соединены между собой подобием корня, местами выступающим из почвы и похожим на распущенный канат — этакое неплотное переплетение мелких жил. Ниже в распадке деревья, или дерево, закончились, и я услышал тихий плеск воды. Среди уже привычных кустиков, обрамлявших широкую полосу окатанной гальки, по проточенному в больших сланцевых блоках каналу бежал крохотный ручей. Я спустился и принюхался. По-прежнему пахло йодом, но уже гораздо слабее, чем около озера. Вода была прозрачной и привычной. Нисколько не сомневаясь, я напился. Вдали опять застучало — четыре удара, и тишина. Надо было двигаться дальше.

Взбираясь по пологому склону следующего холма, я скоро опять вошел в лес, миновав знакомую полосу поваленных недодеревьев. Подъем давался легко, голод еще не мучил, жажда отступила, и проснулось любопытство. В голове сама собой, как будто не было более насущных забот, появилась идея измерить ускорение свободного падения, соорудив простейший маятник. Проблема была за эталонами длины и времени. Если свой рост я, естественно, знал с точностью до сантиметра, то в своей способности точно отсчитывать секунды сильно сомневался. Обдумывая, как привязать к имевшемуся эталону длины время, я перевалил гребень холма и остановился. Стука больше не было слышно, и я был не уверен, что смогу сохранить направление без этого далекого ориентира. Постояв и ничего не дождавшись, двинулся дальше. Еще четыре холма, еще один ручей, похожий на первый, но совсем крохотный, и лес внезапно изменился. Деревья переменились так резко, что была видна граница между ними. Вот здесь — светло-бежевые стволы, увенчанные поросшей черным волосом обширной кроной, а тут уже тоже как бы стволы, но почти белые, даже голубоватые, гладкие, тонкие, без ветвей вообще, только жесткие темно-бурые ленты, обильно торчащие из верхней трети растения. Какая-то метелка для смахивания пыли метров тридцать высотой. Деревья в новом лесу стояли гораздо плотнее, но ощущение лесопарка никуда не делось. Почва между уже родных серых кустиков была посыпана рыжими закорючками, слегка шипящими, когда я наступал на них. Ветра почти не было, и мне показалось, что стало немного темнее. Вечереет? Делать нечего, и я решил двигаться дальше до ближайшей воды. Если стук не возобновится, придется останавливаться на ночлег, так как первое возбуждение давно схлынуло и все сильнее хотелось спать. Миновав еще пару подъемов и спусков, удалось найти родник, бьющий в осыпи у основания холма. Небольшой обрыв создавал иллюзорную защиту, я понял, что смертельно устал и буду ночевать прямо под ним. Стемнело еще сильней, но ночь все не наступала. Ждать темноты не было смысла, и я уснул, завернувшись в просохшую куртку и подложив свитер под голову.

Спалось удивительно сладко, вот только будильник почему-то не светился на привычном месте. Я потянулся посмотреть, сколько времени, уперся локтем в камень и рывком вскочил — это не дом.

Темно. На фоне тускло светящегося неба видны темные силуэты деревьев. Болят ноги, спина. Я дернулся — черт! — ноги совершенно босые. Чуть в стороне нашарил кроссовки, рядом на камне — носки. Когда я их снял? Я ничего не помнил. Вроде все на месте. Поправив свитер, опять улегся на куртку. Сна не было ни в одном глазу — похоже, я хорошо выспался. На ощупь нашел родник, напился, умылся и вернулся к своему лежбищу. Несмотря на тусклый свет, исходящий от неба, осмысленно двигаться в темноте было невозможно. В животе скрутился сосущий клубок. Подумалось: «Удачно! Похудею немного, а то в старые джинсы, когда-то любимые, не смог влезть накануне».

Было тихо, пахло мокрым камнем и еще чем-то приятно кислым, вроде лимона. Несмотря на ночь, воздух оставался достаточно теплым, чтобы я не мерз даже без майки. Так или иначе, надо дожидаться рассвета. Таращась в тускло-серое небо, я незаметно заснул.

Проснулся уже без сюрпризов, хорошо понимая, что я не дома. Судя по ощущениям, я, мягко говоря, переспал. Даванул эдак часиков двенадцать. Стало светлее, но, похоже, до полноценного утра еще часа два. Повторив санитарные процедуры, обулся и немного порастягивал измученные непривычно долгой ходьбой мышцы. Решил не тратить время и пройти по лесу еще немного дальше, ориентируясь по белесому небу, которое светилось явно неравномерно, светлея как раз в направлении, в котором я двигался до этого.

Нарастало беспокойство, так как перспективы моих действий оставались крайне сомнительными. Было ощущение, что я просто двигаюсь навстречу голодной смерти. Я уже пробовал жевать местные кустики, но эффект был такой же, как и от жевания сена. Может, коровы и могут этим питаться, но я явно к ним не относился. Ничего примечательного в субстрате, который укрывал почву, я не нашел. Поэтому казалось логичным двигаться в поисках изменений — вдруг они к чему-то приведут? Сидеть на месте — это точно самоубийство.

Справа от небольшого овражка вдруг метнулась мне под ноги шелестящая темная молния, секундой позже ноги обвила веревка, и два тяжелых шара на ее концах больно стукнули меня. Я не удержался и упал на колени, подставив руки. Посмотрев в сторону оврага, я ничего не увидел и перевернулся, чтобы освободиться. Надо мной стоял, занеся над плечом копье, человек с выражением очевидного удивления на лице. Похоже, меня только что пытались убить, но мой вид поверг охотника в кратковременный ступор, и я, чувствуя облегчение и даже неуместную радость от этой встречи, поспешил этим воспользоваться. Выставив вперед и вверх ладони, я улыбнулся как можно шире и сказал первое, что пришло на ум:

— Здравствуйте!

На фоне черных макушек деревьев, подсвеченный зарождающимся утром, стоял и смотрел на меня молодой мужчина лет двадцати в темной рубахе и свободных штанах. Почему-то было очевидно, что он только что собирался проткнуть меня нетолстым копьем, которое держал в поднятой правой руке, но что-то остановило его. Я отчетливо понимал, что моя жизнь висит на волоске, поэтому замер, не двигаясь. Какой-то камень больно давил меня в ягодицу, начинала затекать спина от неудобного положения, и я старался не двигаться, но мозг уже создавал планы спасения — если он дернется, рванусь вправо перекатом, а там посмотрим. Лицо незнакомца имело странные непривычные черты — было ощущение, что мне повстречался американский индеец в исполнении европейского актера. Этакий Гойко Митич из моего детства. В целом европеоидные черты лица одновременно были незнакомыми, несомненно, чужими. Он нахмурился, отступил на полшага и, не убирая копья, показал мне рукой, чтобы я встал.

— Лиансафа!

Так, кажется, мое убийство откладывается. Я не понял, что он сказал, но жест был вполне очевиден, и я медленно поднялся.

— Угуртесафа, кхе! — негромко сказал молодой парень. — Ганнер? — вопросительные интонации были очевидны, но язык незнаком.

— Я вас не понимаю, — на всякий случай ответил я, поднявшись, и добавил: — Сорри, ай донт андестэнд ю, нихт ферштейн.

Похоже, мои слова тоже не нашли понимания, и мы уставились друг на друга, разглядывая. Рубаха на парне была однотонная, кажется, зеленая, без ворота, чуть выше колен, прямого кроя и без пояса. Рукава короткие, чуть ниже локтя. Из-под широких штанин виднелось некое подобие мокасин такого же зеленоватого цвета, как и рубаха. Длинные прямые черные волосы собраны в хвост. Не хватало только пера в волосах. Никаких вещей, кроме копья, у него не было.

Сзади зашуршало, и стало понятно, чего мы ждем. Кто-то ведь метнул в меня этот аркан, и сейчас этот кто-то осторожно подходил ко мне сзади. Захотелось в туалет, и я напрягся, ожидая удара. Поворачиваться было страшно, так как готовность незнакомца применить свое оружие не вызывала сомнения.

Тихо, еле слышно шуршал лес. В сумраке занимающегося рассвета все выглядело бесцветным и бледным. Веревка, обмотавшая мои ноги, давно упала, и при желании я мог бы освободиться, просто шагнув в сторону, но под пристальным взглядом моего молодого визави делать этого не хотелось. Последний стал смещаться влево, все так же удерживая меня «под прицелом». И справа из-за моей спины появился его напарник. Я медленно, стараясь не делать лишних движений, повернул голову. Меня по широкой дуге обходил мужчина постарше, единственным отличием которого от молодого была, похоже, синяя рубаха, такая же однотонная и без каких-либо деталей. Затем он замер, сделал шаг вперед и, похоже, расслабился, опустив острие копья. Я напряженно всматривался в его лицо, он, в свою очередь, рассматривал меня.

— Ганнер, — произнес он с утвердительной интонацией вслед за первым.

Тот тоже расслабился и опустил руку с оружием. Они обменялись несколькими фразами на своем языке, уже не пытаясь обращаться ко мне. Видимо, я выглядел как неизвестный мне «ганнер» и подразумевалось, что разговаривать с такими не о чем.

— Мужики, я, конечно, дико извиняюсь, но нет ли у вас чего-нибудь пожрать? — закончив фразу, я, как мне казалось, убедительно потыкал пальцем в свой открытый рот.

Незнакомцы внимательно выслушали мою поэтическую речь, старший что-то сказал молодому, и тот, неожиданно переложив копье в левую руку, поднял правую ко рту и громко свистнул. Я невольно поморщился. Не дожидаясь ответа, молодой подтолкнул меня рукой, а другой, сжимающей копье, указал куда-то вглубь леса.

— Хосафа!

Быстрым шагом мы двинулись вверх по холму, в то время как старший отстал и затем исчез за деревьями. Молодой шел сзади и время от времени поправлял направление взмахом копья. Было ясно, что меня он совершенно не опасается, и я почему-то обиделся. Что я, блин, такой «неопасный», что ли? В Москве со мной даже здоровые мужики старались разговаривать уважительно. Не потому что я какой-то там страшный, просто я привык к тому, что незнакомые люди обычно стараются не хамить экземплярам более 100 кг веса при вполне себе среднем росте и сухощавом сложении. Правда, в данный момент это сложение требовало пожрать, и как можно быстрее.

Местность вокруг внезапно поменялась. Теперь мы вступили в то, что я мог бы назвать обычным лесом. Поваленные гигантские деревья нового незнакомого мне вида, заросли молодых растений и разнокалиберные гиганты, накрывавшие своими кронами предутреннюю тьму под ними. Серые кустики стали редкими, и между ними появились новые, мелкие, похожие на невысокий бамбук рыжего цвета образцы.

Огромный ствол упавшего растения не смог перегородить нам дорогу, так как опирался на совершенно невообразимое бревно метра три в диаметре другого рухнувшего гиганта. Мы прошли под ним, не наклоняясь, и нос к носу столкнулись еще с одним незнакомцем. Наконечник очередного копья — я их за всю свою жизнь столько не видел — смотрел мне в грудь. Мой сопровождающий выдал длинную фразу, в которой я уловил знакомое «ганнер». Поджидавший нас человек опустил копье, подошел ко мне ближе и пристально всмотрелся в мое лицо. Видимо, полностью удовлетворенный увиденным, он развернулся и махнул мне рукой, призывая идти за ним. Мой молодой сопровождающий, что-то буркнув, отправился обратно.

Долго идти не пришлось. У основания поваленного ствола был разбит лагерь, ну, или его подобие. Среди расставленных там и тут огромных узлов, похоже, приспособленных для ношения на спине, как рюкзаки, стояли или что-то упаковывали трое мужчин, лица которых, сейчас были все обращены в нашу сторону. Встретивший меня, похоже, был здесь старшим. Это было заметно по мелким признакам, которые мы обычно даже не осознаем, вроде взглядов, которыми, не осознавая этого, люди стараются постоянно контролировать поведение лидера, его положение, его слова. Последний поставил свое копье к рядку других, прислоненных к упавшему стволу, и развернулся ко мне.

На первый взгляд все выглядели однотипно — темные прямые волосы, стянутые в хвост, такие же темные глаза, светлая загорелая кожа, та же одежда, состоящая из подобия рубахи, штанов и мокасин, только разных цветов, все среднего роста и довольно худые. В отличие от тех, кто ловил меня, эти были подпоясаны очень похожими на мой пояс ремнями, на которых висели разнокалиберные непонятные мне приспособления, среди которых, очевидно, узнаваемыми были только небольшие ножи в ножнах. У двоих через плечи были переброшены небольшие светлые сумки. Кроме упомянутых мною то ли рюкзаков, то ли коробов, на земле ничего не было, только копья, стоящие рядком у дерева.

Меня внимательно осмотрели, негромко переговариваясь, и стало окончательно ясно, что я «ганнер». Я наконец сообразил, что стало причиной их уверенности в этом. Рассматривая мое лицо, один не удержался и провел рукой по моей щеке. Я отпрянул, но тут же догадался, в чем дело. На лицах аборигенов не было и следа бороды или усов, и моя трехдневная щетина, очевидно, была однозначным свидетельством того, кто я есть. Видимо, растительность на лице у местных вообще отсутствовала как признак. Они явно знали людей с бородами, но считали их неопасными и, мне показалось, как бы неодушевленными. Никто даже не пытался заговорить со мной, представиться или узнать мое имя. Отношение было вроде «Смотрите, чего я нашел!».

— О! Класс! Клевая штукенция!

Я повторил выступление, сопровождаемое мимикой и жестами, которое должно было передать местным всю глубину мучений голода, которые я испытывал. Меня выслушали, и старший что-то сказал самому высокому из присутствующих. Последний, порывшись в сумке, висевшей через плечо, достал некий предмет, похожий на колечко сыра или очень толстую лепешку, с усилием разломил его пополам, подошел ко мне и протянул руку. Я попытал взять предполагаемую еду, но он быстро убрал руку обратно. Ухмыльнувшись, Длинный разломил половинку еще на две части, показал мне кусочек, а затем ткнул пальцем в сторону одного из рюкзаков. Мне показалось, что я его понял, и я кивнул. Мужчина нахмурился и, помедлив, протянул мне обломок.

Это был самый обычный сыр. Нет, это был самый вкусный сыр из всех, что я пробовал. Он, конечно, сильно отличался от того, что я назвал бы сыром у себя дома, имел немного хлебный крошащийся вкус, но какая разница?! Я мгновенно проглотил, как мне показалось, крошечную порцию. Все это время присутствующие разглядывали меня с каким-то равнодушным выражением лиц. Стоило мне закончить глотать свой завтрак, они расселись вокруг своих рюкзаков и стали чего-то ждать. Повертев головой и убедившись, что на меня обращают мало внимания, я отошел в сторону за ствол дерева, чтобы оправиться. Никто и не подумал пойти за мной — так, проводили взглядами. Крохотный, с моей точки зрения, завтрак неожиданно утолил мой голод, и захотелось пить. Я выбрался к моей новой компании и замер, обдумывая, как донести до них мое новое желание. Старший опять что-то буркнул длинному, который выдал мне еду, и тот, неохотно встав, взял меня за плечо и вытянул руку вниз по склону вдоль едва заметной тропки. Помедлив, я двинулся в указанном направлении и сразу понял, куда меня послали. Оказывается, совсем рядом в небольшой щели бил родник, из которого я с наслаждением напился.

Внезапно рядом со мной появилась нога, обутая в мокасин, и я, дернувшись, отпрянул. Наслаждаясь произведенным эффектом, улыбаясь во весь рот, рядом со мной стоял тот самый молодой парень, которого я увидел сегодня первым. Больше не обращая на меня внимания, он напился и побежал в сторону лагеря. Я двинулся следом.

Заметно посветлело. Впервые здесь я почувствовал присутствие какого-то светила, было ощущение, что вот-вот выглянет солнце, или что тут у них вместо него. Я был сыт, по крайней мере, я поел, выспался, и не один. Все это плюс ожидание солнца подняло мне настроение. О том, что осталось в Москве, я старался не думать — к чему мучить себя мыслями о том, что не можешь изменить?

Длинный подозвал меня жестом и, по-прежнему ничего не говоря, стал крутить меня, как если бы я был осликом или мулом, примеряясь повесить мне на спину напоминающее рюкзак сооружение. Посмотрев на эту «торбу», я решил, что было бы неплохо иметь что-то между моей спиной и грузом. По крайней мере, никакой мягкой прокладки на спинке объемистой ноши не наблюдалось, а, напротив, имелось подобие большой дуги, согнутой из ветки или корня. Размотал скатку из того, что раньше было курткой и свитером. Последний совершенно не пострадал, чего нельзя было сказать о куртке, для которой, похоже, купание стало фатальным. Натянул на себя свитер и, сложив куртку, постарался подсунуть ее под изгиб дуги так, чтобы она прикрывала эту конструкцию и не двигалась во время ходьбы. Во время всех этих манипуляций Длинный молча наблюдал за мной со странным выражением на лице, как если бы у вас на глазах ваш ослик позвонил маме по сотовому. Он что, меня вообще за человека не считает?

Наконец после всех примерок груз был взгроможден на мою спину. Оказалось, что весил он не так страшно, как выглядел — килограммов 20, не более. Так же нагрузились все остальные, кроме молодого улыбчивого парня, который, перепоясавшись и закинув через плечо сумку, ушел, не дожидаясь нас. Через некоторое время пошли и мы.

Маленький отряд растянулся змейкой. Я шел в середине и ощущал себя вполне комфортно, хотя и несколько жалел о надетом свитере — было похоже, что сегодня мне предстоит попотеть. Окружающий лес давал возможность двигаться вполне комфортно, если не считать гигантских стволов рухнувших деревьев, которые приходилось обходить. Однако лежали они не так часто, и мы в целом двигались в одном направлении. Я озирался, рассматривая незнакомую растительность, но, кроме нее, не видел никаких признаков жизни. Ничто не бегало, не прыгало, не летало и не ползало — какое-то царство растений прям! Мои спутники казались такими же чужими здесь, как и я.

Монотонное движение продолжалось довольно долго, по моим ощущениям, часа три, не меньше, прежде чем мы остановились рядом с небольшим ручьем. Я устал, с наслаждением сбросил груз и снял пропотевший свитер, который к тому же начал нестерпимо чесаться. Через некоторое время все сели в небольшой кружок и стали о чем-то негромко переговариваться, все время настороженно оглядываясь. Я сидел чуть в стороне, оперевшись на груз, и наслаждался покоем.

Резкий крик вмешался в монотонный бубнеж моих спутников. Все вскочили, похватав свои копья, и уставились в направлении крика. Через некоторое время вверху по склону мелькнула тень, а следом выскочил несущийся со всех ног наш молодой дозорный. Рубашка на парне была покрыта темными пятнами пота, и было ясно, что он бежит так уже довольно долго. Не добежав до нас, тот стал кричать что-то мне непонятное, и в следующее мгновение смысл стал ясен и мне. Выше по склону выскочили из-за стволов семеро мужчин, для меня полностью похожих на моих спутников. Я видел бледные лица и развевающиеся на бегу хвосты черных волос преследователей. Увидев нас, они и не подумали остановиться. Тот, кто был у них крайним слева, что-то выкрикнул, и преследователи, подкорректировав траекторию, понеслись к нам. Мои спутники развернулись в линию, подняв свои копья, — шестеро и я. Я стоял сзади и слева от всех, не воспринимая происходящее как какую-то угрозу. У нападавших в руках, кроме похожих копий, было по несколько совсем тонких, но почти таких же длинных, как и копья, дротиков. В какой-то момент, пользуясь разбегом, они метнули их в наш отряд и, не останавливаясь, рванули ближе.

Я удивился, когда крайний нападавший выбрал объектом атаки именно меня. Когда он метнул свой дротик, я совершенно машинально сделал шаг в сторону и, нисколько не опасаясь, видимо, сказывалась явственная для меня нереальность происходящего, проследил, как тонкая длинная палка с узким металлическим наконечником с сильным ударом врезалась в мой груз. Вырвав из мешка прилетевший снаряд, я выставил его вперед, как если бы это была винтовка со штыком. Собственно, весь мой опыт штыкового боя остался в детстве, когда мы, наломав прутиков, играли в мушкетеров или рыцарей. Мой визави несся на меня с огромной скоростью, подняв в руке над плечом второй дротик. До него были считаные метры, когда он метнул дротик в меня. Я ждал этого момента, совершенно не думая о том, что это не игра и меня собираются убить. Почувствовав, как напрягся в рывке мой будущий убийца, я присел в резком выпаде вперед и одновременно выбросил мой дротик как шпагу по направлению врага, удерживая его за самое основание. Дротик рванулся, вылетел из руки, и тут же нападавший врезался в меня как танковый снаряд. Мы рухнули на землю. Я стоял на склоне холма, и незнакомец бежал сверху, таким образом, когда я опрокинулся на спину, мои ноги взлетели выше моей головы. Нападавший перелетел через меня и рухнул следом. Оглушенный столкновением, я повернул голову и увидел прямо рядом со мной, буквально в десяти сантиметрах, лицо врага. Оно было перекошенное от злобы и совершенно не страшное — оно было мертвое. Перекатившись, я поднялся не четвереньки и уставился на труп. Мой дротик вошел ему в живот под углом и застрял, скорее всего, упершись в позвоночник. Сомневаюсь, что это убило его но, вот падение с длинной палкой, торчащей из живота, видимо, оказалось фатальным. Понемногу окружающий мир возвращался в сферу моего сознания. Тень легла на мои руки и заставила повернуть голову. Второй нападавший подскочил ко мне сбоку и готовился проделать отверстие в моей печени. Почему-то стоял он практически вплотную ко мне, и наконечник его копья — это было именно копье, а не дротик, — отвратительно красный от крови, двигался совсем рядом с моим лицом. Так же инстинктивно, без раздумий я схватился правой рукой за это оружие и перевернулся на спину, увлекаемый сильным толчком копья. Скользкая липкая железяка вывернулась из ладони, но дело было сделано, и копье не коснулось моей тушки, пройдя прямо над моим животом и между моими поднятыми руками. В следующий момент абориген попытался отскочить назад, но я уже ухватился обеими руками за древко и прижал его к телу. Резко крутанувшись вправо, я дернул за копье, и соперник, неустойчиво балансировавший надо мной и при этом упорно не желавший отпускать свое оружие, споткнувшись, рухнул прямо на мой бок, больно наступив на меня коленом. Не знаю, чем бы закончилась эта куча-мала, но тут он с каким-то утробным хрюком плашмя рухнул на землю. Над нами стоял Старший. С бешеным лицом оглядел он меня, и мне показалось на миг, что он собирается воткнуть свое оружие — копье, которое он по-прежнему держал в руках, — прямо в меня, но он развернулся и исчез в направлении шума и криков схватки, которая явно еще не завершилась. Совершенно уже ошалевший, я выбрался из-под еще одного трупа, выпрямился и огляделся. В этот момент Старший и еще один мужик, кличку которому я еще не придумал, добивали раненых.

Наконец-то выглянуло солнце, но у меня, казалось, не было сил, чтобы просто повернуть голову, проверить, какого оно цвета. Я сидел, привалившись спиной к стволу неведомого мне растения, и тупо рассматривал свои руки. Последние, измазанные уже засохшей, стягивающей кожу кровью, слегка дрожали. Тело ломало, как если бы каждая моя мышца пыталась сокращаться сама по себе, без участия сознания, которое, похоже, взяло отпуск по уходу за собой. Руки как руки — за прошедшие дни ничего в них не изменилось, кроме неизвестно откуда взявшейся обильной кровяной коросты и обломанного ногтя на указательном пальце. Блин, у меня ни кусачек, ни пилки не было. Как его теперь выгрызать? Залом тянулся вдоль ногтевой пластины на треть, и отрывать его с мясом не было ни малейшего желания. Вот досада!

Рядом со мной кто-то опустился на землю. Я медленно повернул голову и увидел Старшего. Он сидел на коленях, повернувшись ко мне всем телом.

— Садух, — сказал он и ткнул себя в грудь пальцем, внимательно смотря мне в глаза.

— Илья, — догадался ответить я.

Глава 3

Сегодня был хороший день. Прошло время второго обеда, и я сидел на дощатом помосте под навесом, который стоял в тени густых зарослей местного растения. Про себя я называл его «бамбук» — уж очень они были похожи, кроме того, что вместо веточек с листьями у местного были длинные перистые отростки светло-серого цвета. Приходил Садух и сказал, чтобы я готовился — через день мы с караваном отправляемся в давно ожидаемую мной поездку в настоящий большой город — Саэмдил. Светило солнце, что здесь бывает не часто — какие-то выкрутасы местного климата. Вот и холмы эти называются «Облачный край». Я вспоминал, как почти год назад — местный год, конечно, — я попал сюда. Никогда бы не подумал, что стану настоящим наркоторговцем.

Я вспоминал, как бродил по холмам, называя лесом то, что на самом деле было одним растением. Здесь попадались экземпляры, которые обживали участки в несколько километров поперечником. Особенности местной флоры делали эти земли абсолютно бесплодными и безжизненными для людей. В том смысле, что человек не мог выжить в этом царстве псевдолесов. Там просто нечего было есть. Группа, которую я встретил на самой границе этой обширной зоны, была собирателями особого орешка — сырья для местного широко распространенного наркотика, который употребляли бы все, если бы не его заоблачная цена. Но об этом потом. За Облачным краем возвышались далекие горы, которые из-за тех же особенностей погоды практически никогда не были видны. В горах в изоляции жили люди, резко отличавшиеся от остального населения. Они контактировали только с жителями далекого отсюда Восточного моря, которое располагалось за хребтом. Местные о Восточном море и его жителях знали очень мало, но утверждали, что они мало чем отличаются от них самих. Про горцев же рассказывали, что зовутся они «мун», нелюдимы, хотя и безвредны, и у них есть один обычай. Соплеменников, которые чем-то провинились, они не убивали, а изгоняли в холмы у подножия гор, что, в принципе, было эквивалентно убийству за одним исключением — если повезет, то изгнанный мог пересечь область бесплодных лесов и добраться до местных. Это хоть и очень редко, но случалось. Поэтому местные прекрасно знали, что горцы безвредны, миролюбивы, не носят оружия и никогда не воюют. Изгнанники на своем языке сами себя называли «ганнер» и, когда добирались до обжитых областей, всегда добровольно становились чем-то вроде домашних слуг или рабов. По каким-то причинам рассматривая это положение как плату за свои проступки, они безропотно выполняли все, что им приказывали, кроме насилия. Никто не помнил о том, чтобы от них были проблемы, поэтому и меня посчитали совершенно безвредным кандидатом на пост дорожного мула с перспективой повышения до статуса бесплатного слуги. Были горцы по сравнению с местными более грузные, коренастые и, что самое важное, носили бороды и усы, которыми основательно зарастали за время блужданий. Моя растительность на лице была как паспорт для аборигенов, так как здесь никто, кроме горцев, ее не имел.

Нападавшие на нас были из конкурирующей банды, и мотивы их отчаянной атаки стали мне понятны много позже. Орех собирался в строго ограниченное время года, был немногочислен, и расположение плодоносящих стволов хорошо известно и поделено между промысловиками. Вместе с тем довольно часто из долин поднимались снаряженные экспедиции диких сборщиков, которые плевать хотели на местные договоренности. Они тратили огромные усилия и средства, чтобы добраться сюда, уйти, минуя посты, в лес, и найти орех. Был огромный риск после стольких усилий прийти на делянку, которая уже была, как говорится, оприходована. Время на сбор было весьма ограничено, и в таком случае перейти на новый участок у браконьеров уже не было никакой возможности. Подвернувшийся отряд, груженный орехом, был для них единственной возможностью вернуть потери, и, несмотря на свою малочисленность, они рискнули напасть.

Скрипнули доски. На помост поднялась моя жена, Урухеле, у которой я был приемным мужем. Тогда, в той схватке, погибли с нашей стороны двое — Длинный, имя которого я никак не могу запомнить и который был мужем этой самой Урухеле, и еще один дядька из соседнего хутора. Садух тогда решил, что я, хоть и ганнер, слишком похож на человека, и снизошел не только до знакомства, но и принял меня в большую семью. Как я понимаю, большей частью он руководствовался расчетом, так как потеря Длинного создавала определенное напряжение в нехитрой экономике хутора, в котором он начальствовал. Брачные отношения были довольно причудливы для земного человека и допускали среди прочего так называемых приемных мужей и жен. Эти названия главным образом оформляли имущественные отношения в малой семье и практически не влияли на прочие обязательства. Так, я никогда не собирался и не спал с этой долговязой теткой Урухеле. Насколько я мог судить, она с нежностью относилась к старосте соседнего хутора и нисколько не скрывала этого. Статус приемного мужа или жены запрещал последним отчуждать любым способом или наследовать имущество малой семьи, однако наделял их определенными правами как членов большой. Большой семьей являлись все обитатели нашего хутора, так как слуг или рабов у нас не было. Наследовать собственность семьи могли бы мои дети, если бы я завел их с Урухеле, но последнее было сомнительно. Она, похоже, недолюбливала меня, хотя и старалась это скрывать. Здесь, впрочем, не было ничего нового. И на Земле сплошь и рядом живут одной семьей люди, которые только терпят друг друга. У меня же вообще не было выбора. Даже свой новый статус я осознал где-то через полгода, после того как слегка освоил местный язык.

По моим собственным подсчетам, местный год имел 412 дней. Дни года отсчитывались двадцатками, по двадцать дней, и эти двадцатки имели собственные имена. Последние двенадцать дней считались временем вне года и тратились на повальный кутеж и безделье. Именно в эти 12 дней проходила ярмарка в Саэмдиле, на которой сбывался весь годовой сбор орешка.

Меня весь этот год не покидало ощущение причастности к чему-то таинственному и великому. Хотя весь мой быт — периодические походы за орехом, переработка последнего, рубка бамбука и помол на муку его сердцевины, поиски заблудившейся скотины и прочие заботы того же рода — никак, кажется, не должен был способствовать этому, сам факт моего пребывания здесь, моего попадания сюда ломал целостную картину устройства мира, которая сложилась за долгие годы учебы и жизни на Земле. По настоящему же укрепилось это ощущение и, пожалуй, впервые за время моего нахождения здесь дало ориентир в моих действиях открытие, которое буднично поведал мне во время совместного жевания пастилы из ореха Садух, когда я уже более или менее освоился с местным языком. Оказалось, что регион, в который я попал, находился, как говорится, в заднице мира. Если бы не орех, то люди сюда бы и вовсе не пришли. Местный центр наркоторговли — Саэмдил — жил только этим и, по сути, был большим торгово-закупочным центром, в который свозился переработанный орех со всего региона. Этот орех, кстати, как выяснилось, практически не оказывал на меня никакого действия. Точнее, почти никакого. Для меня последствия его жевания выглядели как легкое опьянение и небольшая эйфория — очень похоже, как если бы я одновременно принял чашку крепкого кофе и бутылку пива. Местные же наедались, что называется, в зюзю. В целом культура потребления этого ореха, точнее, специальным образом приготовленной пастилы самых разных вариантов исполнения, сильно напоминала потребление крепкого алкоголя на Земле, с той только разницей, что это потребление не вызывало выраженного похмелья и было местным аналогом афродизиака. Я мог жевать эту пастилу сколько угодно — чем дольше я это делал, тем меньший эффект от ее употребления ощущал. У меня взялась даже привычка закидывать по утрам кусочек пастилы в рот вместо кофе, которого здесь, естественно, не знали.

Так вот, регион этот находился в глубине континента, на краю огромной страны под названием Мау¹. Было несколько государств, но Садух был не самым информированным человеком в части географии. Зато он прекрасно знал главное — основой устройства местного человечества было Скелле². Переводилось это как искусство или что-то похожее, но по описанию Садуха лучшим аналогом этому слову на русском языке было бы слово «магия». Две тайны — моего попадания сюда и тайного искусства — совпадали по определению. Просто потому что никаких других вариантов объяснения произошедшего не было. Для меня это стало сразу же рабочей гипотезой. Я необычайно воодушевился и стал подробно расспрашивать все, что члены моей большой семьи знали об этом.

Знали они не много. Периодически рождались дети с этой способностью. Любой новорожденный при первой же возможности в обязательном порядке под страхом смерти подлежал предъявлению местному представителю магических властей. Таковой был в Саэмдиле. Тот выдавал сертификат, если ребенок был обычный, и это был аналог нашего паспорта. Если же ребенок оказывался со способностями, то его по достижении семи лет, а иногда и раньше, забирали у родителей в интернат. Родителям при этом назначалась изрядная пенсия и, несмотря на угрозу расставания, многие мечтали о такой удаче. Способности у детей были разного уровня. Как правило, абсолютное большинство из них, отучившись в интернате, направлялись к местам службы, где исполняли роль специфических чиновников, как, например, смотрящая в Саэмдиле — по слухам, местная уроженка. Другие же — меньшее число — уезжали учиться дальше. И вот именно эти, последние, и был настоящие маги. Кстати, и искусство, и человек, который им владеет, назывались одинаково — Скелле. Здесь присутствовал выраженный половой диморфизм. Хотя среди детей со способностями изредка рождались и мальчики, они были очень слабые, и иногда им даже позволялось оставаться дома, хотя и под наблюдением. Настоящие же маги всегда были женщинами. При этом величайшими магами всех времен, предками народа назывались Атрих и Скелла³ — первое было чисто мужским именем. Взрослый человек без сертификата подлежал принудительному освидетельствованию, а человек, скрывающий свои способности, — смерти. Для мужчин часто это правило игнорировалось, поскольку считалось, что они, даже если и проявляли какие-то способности в детстве, полностью теряют их без обучения к совершеннолетию. Тем не менее любой, кто желал попасть в более цивилизованные районы, обязан был иметь сертификат. Садух показал мне свой. На его шее на веревочке висел металлический крестик, отличавшийся от моего тем, что был совершенно квадратный и без надписей, скорее квадратик с зарубками на уголках. По его словам, власти имели какое-то устройство, с помощью которого могли легко сверить принадлежность крестика и персоны, его носящей.

«Вот так вот, — подумал я. — Мир вроде отсталый, а биопаспорта в наличии».

Меня, кстати, никто не беспокоил именно из-за крестика, который висел у меня на шее, приняв его за мунский аналог их сертификатов. Когда я объяснил, что это не так, Садух не слишком обеспокоился.

— Э! Ты же мужчина. Когда поедем на ярмарку, зайдем к смотрящей, она тебя быстро оформит — и гуляй. Вот если бы ты был женщиной… — нажравшийся пастилы старейшина оценивающе с ухмылкой разглядывал меня.

— Если бы я был женщиной, я бы спалил тебя на месте, чтобы остальные знали, как вести себя с почтенной госпожой!

— Ну да! Ну да! Мечтай! Девочки одна из тысячи рождаются со Скелле, а спалить такого красавца, как я, может одна из ста способных. Убить — да! Легко! Посмотрит — и все, готово! А вот сжечь — не, кишка тонка! Так что, как встретишь способных, ты с ними поаккуратней. Женщина и так, без способностей, иногда готова убить без причины, а уж маг!..

Аборигены, кстати, отчетливо осознавали свою чуждость этому миру. По преданию, они пришли в этот мир, предводимые мифическим прапредком по имени Ом⁴, через Ворота Мира, как они это называли. С собой они привели домашнюю скотину: овец, коз и коров. Последние выглядели вполне по-земному, хотя и были, с моей точки зрения, избыточно волосаты и рогаты. Много позже, после серии сказочных мифов, полных чудес и превращений, два могучих мага Атрих и Скелла отвоевали силу у могучих врагов и создали, насколько я понял, первое государство. Слово, которое я бы перевел как империя, учитывая, что для современных государств использовалось совсем другое определение.

Глава 4

Растянувшийся караван груженных пастилой людей тянулся длинной змеей по узкой тропинке, спускающейся с заросших серебристым лесом холмов. Я стоял в стороне от тропы, разглядывая открывающийся вид. Отсюда, с обрывистого изгиба дорожки, был хорошо виден небольшой городок, раскидавший свои отростки по ущельям, сбегающим в начало расширяющейся к западу долины. Привычное облачное покрывало казалось совсем близким, и я неожиданно вспомнил, сколько раз я летал на самолете и не обращал внимания на вид подо мной. Крутой спуск дарил мне редкую в этом мире возможность посмотреть на город сверху. Головы каравана не было видно, и казалось, что с вершины выползает бесконечная цепь людей. Наконец появился отставший Садух, и мы вместе с другими мужчинами из нашей семьи вновь встали в общую очередь из людей. Караван собирался на большой площадке за холмом целых два дня. Оружие в долине было категорически запрещено, и единственным способом защиты для каравана было количество людей в нем. Даже с оружием никто не рискнул бы напасть на узкой тропе на несколько сотен здоровых молодых мужчин. Весь этот караван нес на своих плечах годовой запас накопленной пастилы, которую еще ждала дальнейшая переработка. Таким количеством этого снадобья Саэмдил мог бы обеспечить себя до конца времен, но этого было все равно мало для всей страны, и, как результат, цены на пастилу были заоблачными. Внизу нас поджидала городская стража и, возможно, даже маг. Еще бы! У нас за плечами было сырье для целого года работы этого города. Собственно, мы несли смысл существования для него.

Город сверху не поражал каким-то своеобразием. Это мог бы быть и земной город, если бы не кажущаяся хаотичность в его постройке. Дело в том, что улиц как таковых, как прямых, свободных от построек участков земли, я не обнаружил. Дома стояли свободно, не примыкая друг к другу, окруженные затейливой вязью нешироких дорожек. Прямоугольной формы, со светлыми стенами и темными крышами, с прямоугольными проемами окон и дверей, дома были очень похожи на земные, может быть, с некоторым налетом Дальнего Востока. Эту восточность ему придавали выступающие за пределы крыш коньки и стропила со слегка изогнутыми концами. Любопытно, но, с точки зрения местной географии, весь этот регион был дальним востоком страны. Никаких стен или чего-нибудь подобного вокруг города не было.

Спустившись, караван разделился. Миновав грозного вида заставу из пяти, наверное, стражей правопорядка, на которой нас всех переписали, представители нашей семьи направились к постоялому двору, традиционно закрепленному за нами и ожидающему нашего прибытия. Люди на улицах отличались от облика моих новых родственников стрижкой, одеждой и манерами. Большая часть мужчин была стрижена под горшок. И хотя я за этот год отпустил себе подобие хвоста и регулярно брился подаренным мне Урухеле тонким ножом, они выделяли меня из группы и смотрели с явным любопытством. Вместе с тем никто не подходил, не обращался к нам, не было слышно смешков или пересудов. Постояв и полюбовавшись на нас, прохожие отправлялись по своим делам. Похоже, что «индейцы», родственником которых я теперь считался, были довольно экзотичны даже для напрямую с ними связанного и зависящего от них города. Ну и я, конечно, выделялся очень светлой по местным меркам кожей, относительно светлыми тонкими волосами и физиономией, украшенной совсем не орлиным профилем. В остальном одет я был так же, как и мои родственники, в рубаху из нетканого полотна, которое делалось из стволов местного растения, штаны и высокие мокасины, напоминающие короткие сапожки. Мои родные кроссовки я давно заменил — уж слишком «жаркими» они оказались для здешнего климата. Иногда я с тоской рассматривал их и тогда особенно больно почему-то было видеть надписи вроде «сделано в Китае» или «Нью Баланс». Чем дальше, тем больше я старался не касаться прошлого — я не мог ничего изменить в нем, и воспоминания не приносили ничего, кроме боли.

Постоялый двор оказался двором в почти прямом смысле этого слова. Четыре двухэтажных квадратных здания, напоминающих крепостные башни, были соединены между собой одноэтажными перемычками без окон, что со стороны еще более усиливало впечатление крепости. Войдя во двор, я рассмотрел, что перемычки эти были анфиладами помещений, объединенных длинным коридором, примыкающим к площадке двора, украшенной колодцем и серповидным бассейном с водой. Нас встретил явно довольный нашим появлением пузатый управляющий с таким же хвостом волос, как и у нас. Тепло поздоровавшись с Садухом, он забрал последнего, и они исчезли в дальней башне. Две молодые девушки показали нам наше пристанище — это оказалась одна из стен-перемычек, которую мы полностью оккупировали. Я впервые за этот длинный год видел молодых местных женщин — так получилось, что в соседние хутора я не попал, а в нашем самой молодой была моя жена, которая на молодую девушку уже никак не походила. Девицы были невысокими, плотного телосложения, с характерными чертами лиц местного населения. Волосы они носили собранными в своеобразные косынки на голове, которых я раньше не видел. Меня они явно выделяли из прочих и относились с некоторой настороженностью и даже опаской. Башни, примыкавшие к нашей анфиладе комнат, оказались нежилыми на первых этажах. В них располагались запираемые склады, уборные и подобие умывальников. Исследовав уборные, я приятно удивился — очевидно, что в городе была проложена сеть канализации, так как нигде на улицах, пока мы шли до постоялого двора, я не заметил характерных сточных канав или чего-то подобного. Уборные же соединялись не с выгребной ямой, а с каким-то каналом, который необходимо было омывать водой из бассейна посреди двора. Если кто-то собирался посетить отхожее место, то он вынужденно сообщал об этом всем постояльцам, набирая воду специальным ведром из резервуара. Мои товарищи, не в первый раз пришедшие на ярмарку, быстро объяснили мне все премудрости местного быта. Наш груз мы сбросили на специальном запираемом складе в одной из башен и собрались пройтись по городу, когда появился Садух и подозвал меня.

— Илия! Пойдем, проверим тебя. Вдруг ты скрытая девка-колдунья и только притворяешься мужиком!

Родственники заржали. Мягкие звуки в местном языке отсутствовали, и я давно привык к новому произношению моего имени, которое звучало даже ближе к «Илыя», чем Илия.

— Я тебя предупреждал, Садух, что я с тобой сделаю, когда окажусь благородной волшебницей?

— Ай! Зачем так при всех? Опять приснилось что-то?

Родственнички опять заржали. Я сплюнул.

— Пойдем.

Шутки на скользкие темы были любимым развлечением Садуха, и все давно к этому привыкли. Мы вышли со двора и направились к невысокой, поросшей на вершине лесом скале, торчавшей прямо посреди долины, где раскинулся город. Я с любопытством вертел головой, Садух рассказывал о порядках в городе и местных достопримечательностях. На завтра был назначен аукцион, и наше участие в нем ограничивалось ролью грузчиков и охраны. С утра весь сбор за год мы отнесем в подобие товарного банка, где его примут, оценят по качеству и количеству. Банк выдаст товарный вексель, под залог которого Садух тут же откроет кредит в, скорее всего, этом же банке, и на этом для нас все закончится. Торговать на аукционе будет уже банк как наш агент, и эти торги будут вестись практически в течение всего следующего года. Выручаемые деньги банк будет забирать в погашение кредита и комиссии. Только на следующий год, если, конечно, не посетим город раньше, мы узнаем, сколько на самом деле мы заработали или остались должны банку. Впрочем, последнее было маловероятно. Экономика хутора была довольно бережливой, если не сказать скудной, и потратить деньги за год не было никакой возможности. Я уже знал, что наша семья, по местным меркам, довольно богатая. И при желании мы могли бы с легкостью переехать в цивилизованные края. Но мои новые родственники предпочитали хранить верность традициям, а деньги вкладывать в какие-то предприятия, до сведений о которых меня пока не допускали. Периодические визиты гонцов из долины, таинственные встречи в лесах и прочие признаки внешней активности напоминали мне фильмы о сицилийской мафии. Где-то в большом мире имя Садух было пугающим. Здесь же он был просто главой семьи, сборщиком орешков.

— Пришли, — сказал он, когда мы остановились напротив небольшого домика, прилепившегося к подножию развалин по виду довольно древней каменной башни. Из чего был построен остальной город, я пока не задумывался, так как все дома были оштукатурены и покрашены разными оттенками кремового цвета.

Войдя внутрь, мы обнаружили скучающего толстого человечка, сидящего на своеобразной одноногой версии табуретки рядом с большим столом. Человечек носил длинную синюю мантию и был, как и большинство горожан, стрижен под горшок.

— Доброго дня, — поздоровались мы.

— Чего вам? — не ответив на приветствие и не двинувшись с места, поинтересовался последний.

— Нам бы освидетельствование пройти.

— Где ребенок? — так же лениво процедил служитель.

— Вот, — ткнул в меня пальцем Садух.

Человечек оживился и впервые за время разговора пошевелился на своей табуретке, уставившись на меня довольно умными глазами.

— Он — мун, ганнер, теперь он член моей семьи.

— Чего-то на ганнера он мало похож! Видал я их пару раз!

— Бреется.

— Чего делает?

— Ну, срезает бороду ножом.

Человечек неожиданно живо подскочил ко мне, всмотрелся в мое лицо и успокоился.

— Первый раз вижу такого ганнера! Разговаривает?

— Я же сказал, он член моей семьи.

— А вы, собственно, кто?

— Я — Садух! — спокойно и с достоинством ответил тот.

Похоже, имя произвело на служителя нужное впечатление, глаза его как-то метнулись, он вернулся на свою табуретку и уже официальным тоном сообщил:

— Ждите. Ее самость примут вас!

Мы помялись на месте. Никакой другой мебели, кроме стола и табуретки служителя, в комнате не было. Из-за закрытых дверей не доносилось ни звука.

— Может, нам пока погулять? — спросил я, обращаясь одновременно и к Садуху, и человечку.

— Ждите! — довольно категорично ответил последний.

Вдруг он подскочил и метнулся в боковую дверь. Тут же высунул голову из проема и махнул мне рукой.

— Заходи.

Я вошел мимо посторонившегося служителя. В небольшой светлой комнате не было ничего. У дальней стены был виден проход с лестницей, которая вела куда-то наверх. Рядом с проходом стояла невысокая полная женщина, одетая по местной моде без каких-либо особенностей в одежде.

— Этот? — спросила она у человечка, как будто и так было непонятно.

— Да, госпожа, — немногословно с почтением в голосе ответил тот.

— Чист как слеза. Я никогда и не видела такого, — пробормотала женщина, видимо, маг.

— Э-э-э! Что записать? — переспросил удивленный служитель.

Не обращая на него никакого внимания, женщина подошла ко мне и всмотрелась.

— Мун?

— Да, госпожа, — ответил за меня человечек.

— Удивительно! Похоже, Скелле вас совсем не цепляет. У наших мальчиков хоть следы есть, а ты совсем прозрачный. Отвечай, ваши девочки владеют искусством?

Знать бы еще! Я решил рискнуть.

— Очень мало, госпожа!

Похоже, ответ ее удовлетворил. Она махнула рукой служителю, развернулась и ушла на лестницу.

Служитель тут же вытолкал меня из комнаты и водрузился на свой табурет. Садух стоял тут же.

— Чего это вы так долго?

— Долго? — удивился я. Не прошло и минуты.

— Так, — суетился служитель, — ну-ка, подойди сюда, мун.

Он достал откуда-то из-под стола коробочку, похожую на большой пенал, раскрыл ее и сейчас вставлял в обнаружившиеся внутри гнезда кубики со значками.

— На. Выбирай, — он сыпанул на стол несколько крестиков.

— У него свой есть, — неожиданно сказал Садух.

— Пошлину надо платить все равно! — агрессивно окрысился служитель.

Садух, не разговаривая, достал местные деньги. Их роль в этом мире выполняли банковские расписки особого рода. Выглядели они как листик очень тонкой кожи, покрытый для меня загадочными узорами. Служитель успокоился и даже, по-моему, обрадовался, смахнув со стола разложенные крестики.

— Имя?

— Илия.

Служитель тихо ругнулся и начал переставлять кубики.

— В твою семью пишем? — переспросил он Садуха.

— Я же уже сказал! — нахмурившись, ответил тот.

— Формальности. Так положено. Давайте ваш крестик, — начал оправдываться служитель.

Садух снял и протянул свой крестик. Человечек, развязав шнурок, на котором висел крест, вставил последний в пенал. И протянул руку мне. Я догадался, сняв свой крестик, расстегнул цепочку и протянул его служителю. Тот повертел крестик в руках, хмыкнул, но ничего не сказал и тоже вставил его в пенал. Щелкнула крышка, и тут же нам вернули наши крестики.

— До свидания, уважаемые! — прорезалась неожиданная вежливость у служителя.

— До свидания! — ответили мы и вышли на улицу.

Глава 5

Я стоял на крошащемся каменном балкончике над глубоким, метров пять, оврагом, дно которого и противоположный склон заросли какими-то местными кустами, походившими на высоченные пучки пушистых перьев, торчавших из земли. Часть балкончика обрушилась вместе с половиной небольшого то ли домика, то ли сарайчика, который был выстроен на нем, и теперь громоздилась на дне оврага кучей пыльных обломков. Уцелевшая часть, по-видимому, кухня с подобием туалета, опиралась на несколько деревянных балок, заделанных в скалу, и, вероятно, по этой причине уцелела. Овраг располагался в самом дальнем конце сужающейся долины и был окружен высокими склонами нависающих над городом холмов. Фактически здесь уже никто не строился, и рухнувший домик был чей-то попыткой соорудить себе нечто вроде загородного поместья. Попыткой тем более понятной, что в черте города любое строение облагалось налогом. Светило солнце, ну, или что тут у них, и я, щурясь, обозревал мою новую недвижимость.

Как я уже говорил, меня беспокоили две тайны, и эти же тайны манили меня. Тайна моего попадания сюда и тайна Скелле. Прав я или не прав, но мне казалось, что они связаны. Ничего другого мне в голову просто не могло прийти, так как только эти факты никак не вписывались в мою картину мира. Я двигался, как акула двигается на запах крови. И, конечно, я не мог оставаться с Садухом и его семьей. Магия и разгадка моего путешествия были не в лесах Облачного края — они были там, в городах у побережья далекого океана. Мне было жаль, что я не был до конца откровенен с ним, но, в конце концов, мне кажется, он меня понял. Во всяком случае, расстались мы по-дружески, хотя и понимали оба, что шанс увидеться еще раз был минимальным.

Он помог устроиться мне грузчиком и уборщиком на местной бирже, хотя мне показалось, что у него был какой-то тайный расчет на это — какие-то планы, в которых ему нужен был свой человек на складах. Он же договорился о выкупе в местном подобии мэрии этих останков за погашение чьего-то штрафа за незаконное строительство. Подозреваю, что проштрафившемуся было уже все равно, так как при катастрофе, как я слышал, погиб владелец этой халупы, а для мэрии это был внезапный подарок судьбы — получить штраф там по понятным причинам и не надеялись.

Я уже осмотрел сарай. Уцелела крохотная комната с маленькой печкой, скорее даже плитой, развалившейся кушеткой и выделенным дощатой перегородкой углом, в котором было организовано подобие сортира — круглая дырка в полу над оврагом. Теперь мне предстояло испражняться на останки того, что было раньше этим домом. В наличии также было одно окно без стекла и одна дверь без замка.

Ну что же? Жизнь продолжается. В течение местного года отчетливо выделялись лишь два сезона — очень теплый, даже жаркий и влажный сезон Воды, как это называли местные, и умеренно теплый и сухой сезон Солнца. Однако в отличие от Земли местные года тоже чередовались — за парой теплых лет следовала пара холодных. Эти пары носили названия «пара любви» и «пара верности». Первый холодный и первый жаркий года считались женскими, а вторые — мужскими. Я попал сюда в год мужской верности, и теперь наступал год женской любви — по рассказам самый холодный год из всех. Правда, о снеге местные знали, но только в рассказах о горах, так что, видимо, самый холодный год все равно будет теплее московского. Меня настораживал только тот факт, что на биржевом складе большую часть помещений занимали банальные дрова. Хотелось на всякий случай и самому утеплиться.

Садух с товарищами ушли сегодня с утра. Я вынужден был также оставить гостеприимный отель и переселяться в свою собственность. Четкого недельного цикла здесь не было — любой наемный рабочий имел право истребовать один выходной за пять рабочих дней. Можно было работать без перерыва весь год, а затем отгулять длинные каникулы. Правда, меня сразу же предупредили, что работать без перерыва более двадцати дней на бирже нельзя. К тому же запрещалось единовременно брать более пяти дней выходных. Так что не разгуляешься. Я уже имел в запасе один выходной и сегодня им воспользовался.

Вздохнув, я направился на местный рынок, где уже присмотрел большую кучу необходимого для жизни барахла, начиная с двухколесной тележки, напоминающей наши тачки для бетона. Без нее притащить всю эту утварь было нереально. Тропинка, ведущая вниз, основательно заросла тем, что я называл папоротником, опять же за чисто внешнее сходство. И было похоже, что никто, кроме меня, ее уже давно не тревожил, что меня, честно говоря, полностью устраивало. Тропинка огибала заднюю стену крайнего дома и выскакивала на широкую дорожку. На ней два пацана и маленькая девочка играли с какими-то камушками. Прямо под ногами они насыпали кучку из разнокалиберных белесых камней и вертели их, похоже, сортируя. Одни камни признавались годными и откладывались в сторону, другие зашвыривались безжалостно в овраг. Я остановился, присматриваясь. С моим опытом общения с камнями можно было стать параноиком. Неудивительно, что меня заинтересовало их занятие. Детвора тут же остановилась и уставилась во все глаза на меня.

— Здрасьте! — сказал я. — А чего это вы делаете?

— Фонарики собираем, — недоуменно ответил старший. Типа «Ты чего, дядя? Сам не видишь?».

— Чего? — тупил я.

— Фонарики, — снизошел до меня второй. Девочка застыла, открыв рот. Похоже, таких, как я, она еще не видела. Впрочем, и вряд ли еще увидит.

— Запускать вечером будем. Те, что плохо светятся, мы выкидываем, а хорошие берем, — продолжил пацан.

— Как так светятся? Покажите, — не унимался я.

— Ну как? Вот так! — пацан взял годный камешек и замер, держа его неподвижно. Затем по прошествии нескольких секунд перевернул камень на 180 градусов, и тот засветился. Свечение продолжалось от силы секунду и было едва видимым, но, вероятно, вечером это было бы довольно ярко. Подождав еще несколько секунд, пацан опять перевернул камень, и тот вновь озарился неярким светом.

Я офонарел.

— Подарите один!

Малышня, похоже, офонарела тоже. Помолчав секунду, старший из них спросил:

— А вы сами чего не возьмете?

— А где?

— Да вот же, — второй показал рукой на осыпь в ближайшем склоне холма. Малышня, похоже, надолго впадала в ступор, дивясь тугодумию взрослого незнакомца.

— Ага. Спасибо! — забыв про свои дела, я ринулся к галечной осыпи. После нескольких минут поисков и экспериментов я стал обладателем трех волшебных камушков. Похоже, что вся галька в осыпи обладала нужными свойствами в большей или меньшей степени. Однако критическую роль играл размер камушков. Слишком большие «заряжались» долго и светились еле видно, а при превышении некоторого размера свечение и вовсе не было видно. Маленькие же, наоборот, вспыхивали, но гасли так быстро, что, опять же при достижении определенного размера, я не успевал рассмотреть вспышку. Свойства их определенно зависели от какого-то минерала, примешанного к основной породе. И, кроме правильного размера, необходимо было отсортировать их еще и по качеству.

Вот оно — что-то, чего не было в моей прежней жизни! А значит, я на правильном пути! С трудом справившись с возбуждением, я отправился на рынок. До вечера времени еще предостаточно, и у меня будет возможность поэкспериментировать.

Рынок жил здесь по своим правилам. Он нисколько не напоминал веселое ярмарочное гулянье народа где-нибудь на Земле, это был, скорее, полупустой громадный супермаркет, с той только разницей, что размещался он не в одном огромном здании, а в целом районе, состоящем из домов торговцев, которые одновременно являлись складами товаров, и крытых полукруглых галерей, которые окружали эти комплексы и где, собственно, и происходила торговля. Я уже бывал здесь, поэтому уверенно шел по разведанному маршруту, загружая свою тележку рукомойниками, ведрами, кастрюлями, замками, инструментом и прочим, и прочим. Финансы ощутимо просели, а конца покупкам не было видно. Дома торговцев выделялись своей вычурной архитектурой — крыши были с очень крутыми скатами и поднимались на огромную высоту, украшенные разноцветной разнокалиберной резьбой. Мне было любопытно, как использовалось пространство под этими крышами, — прямо храмы торговли, по-иному и не сравнить. Но пока мое любопытство оставалось неудовлетворенным — все, что было мне нужно, я покупал прямо в открывающихся на улицу галереях. Надо признать, что эти высоченные крыши играли важную роль в планировке города, у которого отсутствовали привычные нам прямые улицы — они позволяли сразу видеть направление на дом интересующего вас торговца, а не блуждать в этих лабиринтах. Я уже заметил, что еще одной особенностью города было отсутствие тупиков и непроходимых переулков — ступая по любой дорожке, вы могли быть уверены, что впереди вас ждет выход на следующую, видимо, это регулировалось отдельным правилом.

— Почем топор, уважаемый? — остановился я у галереи местного кузнеца и неожиданно заметил несколько камушков, похожих на те, что я отобрал на осыпи, которые лежали на прилавке.

— Тебе почти даром! — ответил немолодой то ли дядька, то ли старик — я плохо угадывал возраст аборигенов, — стриженный не под горшок, как это было здесь принято, а с длинным конским хвостом, и назвал цену.

— Хрена себе! Если это даром, то спасибо, мне это и даром не надо!

— Бестолочь! — упрекнул меня беззлобно старикашка. — Это же магические, зачарованные, не простые топоры!

— Ну так я не местный! Разницы не вижу. Топор — он и в горах топор! Что с ним такого?

— Ты чего? Из мун, что ли? — поинтересовался дядька, давно уже заприметивший мой нестандартный облик.

Я кивнул и добавил на всякий случай:

— Из семьи Садух я.

— Слышал, слышал. Тут уж полгорода, поди, судачит, что Садух приволок какого-то полоумного ганнера. Вот, смотри, вот это — обычный топор. Куется сам знаешь как, а кромку мы потом подкаливаем, но не сильно, в маслице. А этот — магический. Его после поковки сразу магу отдали, он уголь из нутра его наружу вытянул, кристаллики подправил и сразу заморозил! Он теперь снаружи твердый, внутри пластичный, да не просто так, а по уму. Ежели ты им гвозди рубить будешь, то, конечно, сколется. А так бамбук какой рубить — сносу не будет! — рекламировал топор продавец.

— По виду они одинаковые, — указал я на топор, который дядька назвал обыкновенным.

— Да вот же, дурья башка! Мун! Ну что ты с него возьмешь?! Смотри, клеймо видишь?

— Вижу. Ну и что?

Старикашка аж замолчал.

— Как что? У тебя что, линзы нет?

Сказано это было таким тоном, словно у меня штанов не было.

— Нет, — признался я, понимая, как низко сейчас падаю в его глазах.

— Да ладно?! — старикашка вперился в меня взглядом, как будто ища подвох. — А как же ты деньги, к примеру, проверяешь?

Кажется, я начинал догадываться, о чем он.

— Возьмешь топор — я тебе, так и быть, подарю одну.

Я помялся, но решил, что я не топор покупаю, а информацию, и согласился:

— Беру.

Старикашка получил деньги, выдал мне топор и тут же достал из-под прилавка натуральную такую линзу в бронзовой тонкой оправе и на шнурке. Хихикнул.

— Пользоваться-то умеешь?

Не дожидаясь ответа, он провел линзой над клеймом, и я увидел, как подернулось радугой последнее при взгляде сквозь стекло, или что там это было. Я взял в руки лупу и навел на сдачу, которую вручил мне разговорчивый продавец. Ну, конечно же, узоры на купюре переливались яркой радугой при взгляде сквозь линзу. Мне тут же страшно захотелось проверить, будет ли видна радуга без света солнца или в тени, но я обуздал свое нетерпение и решил выжать максимум за свои деньги из хитрого продавца, который выглядел подозрительно довольным после сделки.

— И где же такие делают? — поинтересовался я.

— Да много где. Любой мастер-стекольщик тебе такую сварганит, если ему сырье дать.

— А что за сырье? — продолжал я допрос. Но, кажется, старикашке в отсутствие покупателей тоже было скучно, и он охотно отвечал мне:

— Песок особый собирают, потом дробят его в пыль, отделяют на особой машине нужный компонент от основы, плавят, отливают и шлифуют под нужный размер.

— И все это без магии?

— Ну, на серьезных заводах, конечно, мага-то держат — для контроля, там, и управления, но у мастеров помельче кишка тонка на мага — так делают.

— А у нас делают?

— Нет у нас того песочка. Он больше в долине Дона, там многие города тем и живут, что песочек этот перерабатывают.

Я уже знал, что одна из крупнейших рек страны называлась здесь Дон. Простое ли это совпадение или за этим что-то стоит, я сейчас не мог определить. Сбоку возникла пара каких-то то ли любопытных, то ли покупателей. Не обращая на них внимания, я указал на знакомые камешки, лежащие на прилавке.

— А эти не годятся? Ну, там, если смолоть и все такое?

— Фонарики, что ли? Не, они бесполезны. Это я внучку набрал, отдам Фуртаху-ювелиру, пусть обточит их в шарики.

Он собрал камешки в горсть и зашевелил пальцами, перегоняя их с места на место в ладони. Камешки вспыхнули и какое-то время, подольше, чем у меня, переливались.

— Я такими в детстве играл, — вздохнул продавец.

Любопытная парочка, ничего не спросив, отправилась дальше, а я, поблагодарив старика, двинулся к себе, в гору.

Под вечер опять все затянуло облаками, да и склоны ущелья после полудня начинали затенять мою хибару. Я сидел на обрыве, свесив ноги в овраг, и возился с камушками и линзой. Рядом стояла приобретенная сегодня кружка из самого натурального алюминия. Похоже, местная цивилизация вовсе не была такой примитивной, как я решил, когда впервые увидел отряд Садуха с копьями. По местной городской моде я не жевал пастилу, а разводил маленький кусочек в горячей воде. Получался довольно вкусный с ореховым ароматом напиток, от которого местный житель уже хрюкал бы под кустами, я же с моей врожденной толерантностью мог пить сколько влезет.

Мне казалось, что я разобрался с механизмом свечения камушков. В кварцевой основе были равномерно распределены кристаллики неизвестного мне минерала. Каждый такой кристаллик при определенном положении относительно источника также неизвестного мне излучения заряжался, как маленький конденсатор. При перевороте его на 180 градусов он сбрасывал накопленную энергию в виде света. Так как кристаллики были распределены хаотично в теле камушка, то и камушек в целом светился всякий раз, как я его переворачивал. Строго говоря, я не был уверен, что есть какое-то направление на источник вообще. Но сам факт получения энергии из невидимого источника наводил на мысль об использовании его в, как говорится, мирных или не очень целях.

Линза же вела себя как обыкновенное увеличительное стекло, с тем только исключением, что она расщепляла свет, отраженный от магических узоров на банкнотах, в спектр. Я предполагал, что свет, отраженный от узора, содержал некоторую невидимую глазом частоту излучения, а может, даже и неизвестное мне излучение как таковое. Проходя через линзу, оно расщеплялось на обыкновенный свет и становилось видимым глазу.

Для себя я выделил две задачи. Во-первых, выделить неизвестный минерал, который содержался в фонариках в чистом виде. А во-вторых, заказать изготовление серии оптических инструментов из стекла, которое шло на изготовление линзы: призмы с разными углами, собственно линзы с различными фокусными длинами и зеркала, если это было возможно. Традиционный метод исследования — чтение литературы — в данном случае был невозможен. Местные пояснили мне, что вся информация о Скелле засекречена и никаких книг я не увижу, если только не поступлю в магическую школу, что мне, как говорится, не светило. Был еще вариант — сдаться. Пойти к магическим властям и рассказать все, как оно было. По некоторым причинам, а среди них была смертная казнь за утаивание любой информации о магии, я решил пока воздержаться от этого.

Нет ничего лучше продуманного плана действий — как только вы понимаете, что нужно делать, так сразу же олимпийское спокойствие приходит к вам. И в эту ночь я спал как младенец.

Глава 6

Задрав голову, я рассматривал крутой склон горы, переходивший выше в скалу, на вершине которой когда-то я стоял, разглядывая город, где теперь я, как мне казалось, уже освоился. Не надо смеяться — день, как обычно, был пасмурный, но серьезные дожди начнутся много позже, уже летом, а сейчас сыпалось нечто невесомое — то ли туман садился, то ли морось начиналась. За последнее время я стал знатоком окрестностей, и эта скала была многообещающей возможностью найти качественный материал для фонариков. Я рассматривал подходы, раздумывая, как добраться до нее, когда заметил, что у подножия скалы кто-то ползает. Интересно, что самого человека я сначала не заметил, а заметил переливающиеся огоньки от осыпающихся под его ногами камешков. «Качественный материал, должно быть!» — подумал я. Интересно, что он там делает? Я заметил, что незнакомец начал спускаться по невидимой тропинке, и поспешил ему навстречу. По крайней мере, стало понятно, где удобнее всего было бы забираться наверх.

Это была самая настоящая козья тропа, тем более что козы, хоть и гораздо более волосатые, чем те, к которым я привык, здесь были. Я не рискнул подниматься навстречу и стал ждать незнакомца у подножия горы. Какое-то время спустя он появился из-за горбатого склона и остановился, увидев меня. Я смотрел на него, задрав голову. Невысокий человек в длинной черной хламиде, подпоясанной цветным поясом. Издалека он напомнил мне наших священников, только без головного убора и бороды. Я уже узнал его. Хотя мы и не были знакомы, но несколько раз я видел его в городе, который оказался по московским меркам совсем крохотным. Человек, похоже, тоже узнал меня и, кивнув, продолжил свой спуск.

— Добрый день! — поздоровался я, когда он спустился.

— Добрый. А вы что здесь ищете? — неприветливо поинтересовался он.

— Да вот. Камушки собираю.

— Чего? Какие камушки? — неожиданно он уставился на меня с подозрением.

Я ничего не понимал. Никто не говорил мне о каких-либо запретах на геологические изыскания. Ищи себе сколько хочешь. Главное, не рой ям, где не надо.

— Обычные. Ну, не совсем обычные. Разные. Вот, пришел для фонариков поискать сырье получше.

— Зачем это тебе? — не оттаивал незнакомец. В глазах его было явственное подозрение.

— Вы извините, если я чего не знаю. Я в городе человек новый. Но вроде собирать камни всякие, минералы никто не запрещает?

— Тебе-то они зачем? — тем не менее настаивал собеседник.

— Ну, я всякие эксперименты с ними провожу! Хочу вот линзу сам сделать.

— А желсулит тебе зачем? — незнакомец, кажется, немного расслабился. Я же, наоборот, сделал стойку. Желсулит? Ну, ты попался!

— Это вы так минерал называете? — тот кивнул. — Да, я думал, может, можно из него выделить активный компонент.

Незнакомец уставился на меня, едва не открыв рот.

— Половины не понял, что ты сказал, но у тебя ни хрена не получится, парень!

— Почему? — я демонстрировал крайнюю заинтересованность.

— По кочану! — неожиданно грубо ответил он и, развернувшись, двинулся в сторону города.

Я решил, что еще найду его там, и начал взбираться по тропе.

Оглянувшись на ближайшем повороте, заметил, что он не ушел далеко, а стоит и наблюдает за мной. Помахав ему рукой, я продолжил подъем.

Как выяснилось, на работу меня устроили не абы куда. Все грузчики и охранники, включая мастеров, носили длинные хвосты, что красноречиво говорило об их происхождении. Эдакая мафия в местном варианте. Так что больших проблем со своей адаптацией я не испытывал. С одной стороны, все они были немного чужаками в городе, с другой, я быстро примелькался и уже считался за своего. Статус людей с холмов, кроме того, ограждал от излишнего любопытства горожан. Вместе с тем этот же статус делал моих товарищей плохо ориентирующимися в жизни города, и во время перерыва я обратился к вознице, который развозил по городу и окрестностям все, что мы ему грузили. Это был местный болтливый малый, правивший повозкой под воловьей тягой. Волы, как это здесь и было заведено, были страшно волосатые и больше напоминали мамонтов в миниатюре.

— Послушай, любезный! — обратился я к нему. — Ты не знаешь, что это за человек приходил сюда не так давно — в длинной черной одежке и с цветным поясом?

— А! Это Фуртах, ювелир. Он с севера — у них все так ходят.

Имя мне было знакомо.

— А где его найти?

— На рынке, ясно. Дом с синим коньком и желтой резьбой по нему, — получил я местный вариант домашнего адреса.

Поблагодарив возницу и выслушав в ответ кучу вопросов о том, что мне от этого Фуртаха надо и не спер ли он чего, я отделался от него.

Дом ювелира я нашел легко. Недалеко от центра рядом с рынком тело города взрезала торчащая, как плавник какой-то гигантской акулы, скала, густо поросшая бамбуком. Вот к этой самой скале и прижимался дом Фуртаха — очередная вариация на тему «на хрена такая крыша?». В отличие от других домов торговцев этот не имел галереи, окружавшей его первый этаж полукругом, да и в целом был гораздо мельче остальных, но, так как стоял на небольшом холмике у подножия скалы, казался монументально высоким — его конек доминировал над всем торговым районом. Я не брал очередной выходной и решил зайти к ювелиру сразу же после работы, благо рабочий день здесь, возможно, благодаря очень длинным суткам, заканчивался рано. За свое эксклюзивное положение дом ювелира расплачивался ранними сумерками, так как тень от скалы накрывала его во второй половине дня. Вместо галереи наличествовало небольшое крыльцо с несколькими высокими ступенями и приоткрытой дверью. По земной привычке я постучал костяшкой пальца по косяку двери и вошел.

Довольно темная небольшая комната была перегорожена прилавком, за которым сейчас никого не было. Горел фонарь. Я осмотрелся и не обнаружил ничего примечательного — аскетичное помещение, несколько стульев, похожих на барные табуреты у прилавка, и все. За прилавком скрипнула дверь, и в комнату выглянул незнакомый молодой парень.

— Вы к кому? — спросил он меня, не здороваясь.

— Могу я увидеть господина Фуртаха?

— А вы, собственно, по какому вопросу? — настаивал он.

— Хочу заказать изготовление нескольких стеклянных изделий, если это возможно.

— Возможно, конечно. Заказ я могу принять сам.

Меня это вполне устраивало — не было никакого желания объясняться с ювелиром.

— Ну, давайте, — я присел на один из табуретов у прилавка и достал наброски нескольких линз и призм, которые приготовил заранее.

Парень с любопытством разглядывал чертежи.

— Очень странная манера изображения! Но, впрочем, вполне понятно. А это что за стрелочки?

— Это размеры в миллиметрах, — понятно, что никаких миллиметров аборигены не знали, и так я перевел для себя местный аналог единицы длины.

— Офигеть! А из чего делать? Из стекла?

— Я, честно говоря, не знаю, что это, но вы из этого материала делаете линзы. Вот из него мне все это хозяйство и надо сделать.

— А для чего это? — в глазах парня горело любопытство.

— Ну, хочу сделать такое украшение из всего этого.

— Украшение? Украшение чего? — не унимался тот.

— Секрет. Сделаю — покажу. У нас дома такие делают, — соврал я, рассчитывая на то, что мое происхождение спишет все на чудачество горцев.

— Ну, ладно. Мое дело — заказ принять. Посидите, пока я все посчитаю.

Он достал лист местной бумаги, принялся выписывать длинный столбец размеров и прочих подробностей. Закончив, объявил результат.

— Половину вперед, пожалуйста. У нас строгие правила.

Я рассчитался. На удивление цена была вполне умеренной, и я даже приободрился.

— А когда будет готово?

Парень пошевелил бровями и сообщил:

— Да к утру все сделаю.

— Тогда до завтра!

Моя идея состояла в следующем: если минерал, который содержался в фонариках, или желсулите, как он здесь назывался, способен накапливать энергию от неизвестного мне излучения, то, очевидно, это излучение присутствует в этом мире повсеместно. Во всяком случае, фонарики исправно функционировали везде и во всякое время дня и ночи. С другой стороны, магически измененные метки на предметах или на деньгах предположительно преобразовывали обычный свет в это излучение, меняли какие-то его свойства, так что измененное излучение, попадая на линзу, преобразовывалось в обычный свет и расщеплялось на ней на радужный спектр. Излучение же, которое не взаимодействовало с метками, никак себя на линзе не проявляло. Я надеялся, что, манипулируя с оптическими инструментами, которые могли бы взаимодействовать с этим неведомым излучением, я смогу получить инструмент для наблюдения того, что, я предполагал, было основой Скелле. Кроме меток на деньгах, я надеялся использовать фонарики как первичный объект для наблюдения. Экспериментируя вечером на камешках из желсулита, я заметил, что во время «зарядки» через лупу было видно, как поверхность камешка словно переливалась радужным туманом, но эффект этот был заметен едва-едва, так как лупа работала только на свету.

У меня в голове громоздилась череда планов и идей, я собирался смолоть фонарик и, наблюдая за размолом через лупу, попытаться тем или иным способом отделить активную фракцию, а для этого мне была нужна ступа как минимум.

Уснул я поздно, так был сильно возбужден своими мыслями и идеями, но благодаря длинной ночи все равно хорошо выспался. С утра, позавтракав лепешками из бамбука — как-нибудь расскажу о них — и выпив кружку орехового настоя, я пошагал на работу. Заказ уже должен был быть выполненным, но времени для похода на рынок не было, и мне пришлось терпеть до вечера.

К вечеру начался нудный, бесконечный, моросящий дождь, и пока я добрался до ювелира, я был уже порядком вымокший. В маленькой комнате с прилавком было ощутимо теплее, чем на улице, а горящая лампа создавала некое подобие уюта. Увидев меня, вчерашний парень исчез, не поздоровавшись, и я, слегка опешив от такой неприветливости, решил просто подождать и заодно погреться — ведь он меня видел, а значит, вернется с заказом. Но вместо него неожиданно появился Фуртах собственной персоной. В руках у него был небольшой сверток — хотелось надеяться, с моим заказом.

— Здравствуйте! — приветствовал я его как старого знакомого.

— Добрый вечер, — как-то сухо ответил он и замялся. — Я сделал ваш заказ.

— Чудесно. Можно взглянуть?

— Да, да, конечно, — ювелир бросил на меня быстрый взгляд и развернул сверток. На столе лежали, переливаясь в свете лампы, заказанные мной инструменты. Я схватил линзы и стал придирчиво рассматривать качество их изготовления.

— Позвольте поинтересоваться? — спросил Фуртах тоном, который выдавал смесь смущения и настороженности. Я кивнул.

— Для чего вам все это? Ну, я уже понял, что у вас в горах это для чего-то используют, но я, сколько ни прикидывал, так и не понял зачем, — внимательно смотрел на меня ювелир.

— Как вам сказать? — на ходу импровизировал я. — У нас принято исследовать минералы с помощью похожих инструментов. Это было моей работой до того, как меня выгнали. Правда, ничего похожего на то, что было у нас в горах, я здесь не нашел, но все равно любопытно. Просто безобидное хобби!

Фуртах помолчал с высокомерным видом, а затем неожиданно признался:

— Я вот тоже камни коллекционирую, минералы, там, всякие. В здешних холмах даже жилы полудрагоценных камней встречаются, — ювелир выглядел одновременно смущенным и высокомерным, и я подумал, что, вероятно, он просто боится признаться в своем увлечении.

— В наше время так сложно встретить по-настоящему увлеченных людей, если, конечно, не считать тех, кто увлекается деланием денег! — запустил я пробный шар в его направлении.

— Да уж! То, что люди не понимают, им кажется подозрительным! — буркнул ювелир, и я подумал: «Блин! Этот чувак явно мне нужен! От него просто воняет информацией, которую я безуспешно ищу».

— Скажите, уважаемый, а почему вы считаете, что из желсулита нельзя отделить активный компонент? — зашел я сразу с козырей.

Фуртах вздохнул, как вздохнул бы ученый профессор, если бы его внучек попросил быстренько объяснить, что такое химия, к примеру, а то он с друзьями на футбол опаздывает.

— То, что вы, молодой человек, называете компонентом, — дефекты в структуре минерала. Не очень сложно? Вы понимаете, о чем я?

— Конечно, — часть моих планов только что пошла псу под хвост, и я лихорадочно обдумывал, как это могло работать и можно ли это воспроизвести.

— Меня, кстати, Илья зовут, — представился я.

— Здесь весь город, ну, или, по крайней мере, все, кому это интересно, знают, как вас зовут. Полагаю, как меня зовут, вы знаете?

— Очень приятно познакомиться! Уважаемый Фуртах, а не попадается ли желсулит с дефектами, ориентированными в одном направлении? — меня больше интересовало мое больное место, чем проблема моей приметности.

— Хм! Кажется, я начинаю понимать ход вашей мысли! Но, к сожалению, нет, я такого не встречал.

Внутренняя дверь открылась, выглянул давешний молодой человек и что-то негромко сказал ювелиру. Тот поморщился.

— Иду. Извините, Илия! Буду рад вас увидеть у себя, поболтать. Заходите, не смущайтесь, — и он, развернувшись, исчез в двери.

Оставшийся со мной парень, похоже, был озадачен любезностью своего начальника. Мы с ним рассчитались, я забрал заказ и ушел, не прощаясь. Похоже, у аборигенов это было заведено — они воспринимали приветствия и прощания как не очень уместный в простых ситуациях ритуал.

Весь следующий день я обдумывал то, что сообщил мне Фуртах. Дефекты в минералах могут быть самой разнообразной природы. При моих, прямо скажем, скудных возможностях я решил исследовать то, что мне было доступно. Если предположить, что особыми свойствами обладают нарушения в однородной кристаллической структуре, то мне были доступны для исследования только такие неоднородности на границах разных кристаллов.

Надо сказать, что почти все, что потребляло население этого города, привозилось снизу из обширных долин. На складе, кроме дров, была еще масса различного товара, чем я по старой советской привычке пользовался, как говорил мне в те годы один знакомый вертолетчик, «Уходя с аэродрома, прихвати чего для дома». В этот раз меня интересовала соль. Она приходила в огромных мешках и была отсутствующего помола — короче, в том виде, как ее сгребли лопатой со дна солончака. Среди разнокалиберных кристаллов я отобрал несколько наиболее крупных агрегатов и бережно сложил их в укромном месте.

После работы я сразу же направился домой, по местной моде ни с кем не прощаясь. Почти каждый день моросил дождь, и я добрался до моего жилища совершенно вымокший, но сохранивший соль в неприкосновенности. Намокшая и поникшая халупа встретила меня непривычным холодом. Растопив печку и поставив кипятить воду в котелке, я в нетерпении стал экспериментировать с солью, используя лупу в качестве единственного контрольного прибора. Мне было интересно, будет ли виден через лупу радужный эффект, который я наблюдал, когда фонарики заряжались.

К моему удивлению, эффект был! И даже более сильный! Плоскости, по которым срастались кристаллы, на мгновение мерцали радугой, когда я переворачивал их. Было хорошо видно, что именно там, где одна кристаллическая решетка переходила в другую, мерцало бледное сияние, как мимолетная вспышка. Но как разряжались кристаллы, было непонятно — никаких видимых проявлений этого не было. Однако я был уверен: как-то они сбрасывают накопленную энергию.

Установив лупу на подставку, я возился с несколькими ежиками из крупных кристаллов соли. Быстро стало ясно, что яркость эффекта нелинейно пропорциональна площади контакта двух кристаллов. Чем больше площадка, тем сильнее эффект. При этом — самое интересное — выяснилось, что источник неведомого излучения существует. Наиболее яркую вспышку я получал, когда площадка контакта была перпендикулярна некоторой точке чуть выше горизонта. Для себя пометил, что надо бы проследить, не меняется ли это направление в течение дня. Я с сожалением вздохнул: кристаллики соли, пусть даже самые отборные, были все же слишком мелкими. Мне надо было найти что-то крупнее. Можно, конечно, было бы вырастить кристалл медного купороса — самое впечатляющее, что мне удалось вырастить в моем детстве, — но был и другой вариант. Фуртах говорил, что он собирает минералы, и хвастался, что в окрестных холмах даже попадаются полудрагоценные камни. Можно было попытаться выпросить у него что-нибудь для исследования.

Я очнулся и понял, что хочу есть и спать. За окном, которое я так и не застеклил, темнело. Надо было закрывать ставни, готовить ужин и ложиться. По крыше, крытой сегментами внешних оболочек вездесущего бамбука, так похожими на черепицу, стучал дождь. Лампы у меня не было, единственным источником света была плитка, через щели в конфорках которой пробивался мерцающий свет пламени. Дальний угол ущелья, который стал моим домом, и так был очень тихим и спокойным местом, дождь же скрыл оставшиеся звуки. Я неожиданно почувствовал, насколько я одинок здесь.

Глава 7

Молодой подручный Фуртаха сообщил, что тот уехал и будет теперь дней через двадцать. Он отправился куда-то в долину — так называли здесь территорию, которая начиналась ниже холмистой местности и где протекали истоки великой реки — Дона.

Делать было нечего. Объяснить аборигенам, что такое медный купорос, мне не удалось, на складе ничего подобного не было, и я в очередной раз залез в мешок с солью. Мне повезло — в последней поставке соль была из какого-то другого места, очень грубая, розоватого оттенка, слипшаяся в огромные крошащиеся глыбы. Я отобрал одну с кристаллами покрупнее и рассматривал ее через лупу, когда услышал:

— Ты что, Илия, солью теперь приторговываешь?

Вездесущий мастер, чтобы ему пусто было, довольный произведенным эффектом, стоял за моей спиной, гордо подбоченившись.

— Нет, мастер. Ищу просто кусок с кристаллами побольше, хочу лампу сделать, — я не знал, делал ли кто здесь когда-нибудь соляную лампу, и ляпнул, не подумав, первое, что пришло в голову.

Мастера почему-то мои слова не удивили.

— То-то, я смотрю, ты соль таскаешь, думаю, на хрена ему столько? Давай, иди помоги с мелом, сейчас подвода придет, — и он величественно удалился.

Дождавшись конца рабочего дня, я сразу направился домой вместе с приватизированным куском соли. Дождь наконец закончился, появилась даже слабая надежда опять увидеть солнце. В моей хибаре ничего не изменилось. Я подумал, что в такие глухие места люди обычно заходят только для того, чтобы справить нужду. По счастью, для этого достаточно сойти с дороги, и нет необходимости еще метров сто лезть в гору.

Вновь водрузив на подставку лупу, я уселся и начал вертеть кусочки сросшихся кристаллов, которые я выломал из новой глыбы. Среди них был один удивительно удачный — пара кубиков соли, торчащих из единого основания и при этом довольно крупных — миллиметров по пять в поперечнике. Плоскости, по которым срослись эти кристаллики, реагировали удивительно ярко, и я увлекся, уткнувшись носом в лупу, разглядывая эффект и заодно пытаясь определить новое направление на источник. Оно быстро обнаружилось и было ожидаемо смещено против движения местного светила. Значит, источник находился не на планете, решил я.

Рефлекторно я отпрянул, когда глаз резануло теплом, как будто я наклонился над пламенем. Озадаченно замерев, я пытался понять, что произошло, — никакого пламени рядом не было. Повторив свои действия, я опять почувствовал тепло на своем лице. В этот раз оно не было таким отчетливым, так как я делал все, слегка отстранившись от лупы. Я замер. Ощущение тепла быстро прошло. Это было похоже на мазок пламени свечи или что-то подобное. Тут меня озарило! Моя импровизированная мини-батарейка должна была разряжаться, и она, по-видимому, это делала. Но я этого не видел, так как она разряжалась, вероятно, тем же излучением, которое заряжало ее. Лупа, изготовленная из неизвестного мне материала, преобразовывала это излучение в обычный свет, поэтому я и видел радужные переливы, когда смотрел через нее на магические метки. Но в случае с солью лупа могла преобразовывать излучение не в видимую часть спектра, а, например, в инфракрасную! Это обычное стекло непрозрачно для инфракрасного излучения — этот же материал с легкостью меняет неизвестное мне излучение на электромагнитное. Возможно, на Земле материал этот прекрасно известен, но там нет неизвестного источника в небе.

Я попытался найти фокус, используя свою ладонь как температурный датчик, и был шокирован. При правильном соблюдении геометрии — точная ориентация спайки кристаллов, выверенные фокусные расстояния — невидимое пятно света обжигало кожу, хотя эффект длился не более полсекунды. Это же какую энергию накапливает крохотный излом в кристаллической решетке, если я, еще капельку, и буду способен поджигать бумагу! Кажется, я начинал понимать, чем питалась неведомая мне местная магия — Скелле!

Кажется, впервые за все время пребывания здесь моя жизнь изменилась по смыслу. Впервые я не просто брел по течению событий, исследовал окружающее, адаптировался к существующему, а получал инструмент для того, чтобы самому влиять на это. Медленно уходило чувство беспомощности, и хотя я по-прежнему мало на что был способен, я наконец знал, что мне делать дальше.

Вместе с тем кое-какие соображения меня смущали. Вся планета — это огромная совокупность дефектов кристаллов, которые ее слагают. И она движется, в том числе непрерывно вращается вокруг своей оси. Выделение энергии при такого рода процессе в планетарном масштабе было бы катастрофическим или, во всяком случае, явно проявляло бы себя. Ничего подобного я не наблюдал да и не слышал в рассказах аборигенов. Мне казалось, что я еще что-то упустил. Поэтому я продолжил свои эксперименты.

Если площадка спайки кристаллов излучает, если это вообще излучение, то оно должно, что называется, светить во все стороны. Я стал изменять положение линзы относительно кристалла и неожиданно обнаружил, что условно называемое теплое пятно было расположено только с одной стороны от плоскости спайки. При любом другом положении линзы она не работала. Максимальный эффект проявлялся при положении линзы на оси, перпендикулярной плоскости спайки. При отклонении от этого положения он быстро слабел и исчезал. Расставив все четыре линзы по окружности вокруг кристалликов, я крутил их и так, и эдак, когда неожиданно я заметил лужицу на столе рядом с линзой, которая была установлена на противоположной стороне от той, которую я назвал теплой. Крыша, что ли, протекает? Но дождь кончился еще до обеда, да и крыша не текла под дождем. Откуда вода? Вытирая воду, я прикоснулся к подоконнику и отдернул руку. Подоконник был холодным как лед, и это с него натек конденсат влаги на стол. Ничего не понимаю! Если инфракрасное излучение — вполне понятный феномен в нашем мире, то какое такое излучение отнимает энергию, в данном случае тепло, а не несет ее? Я, конечно, слышал, что для охлаждения вещества до экстремальных значений применяют лазерную накачку, эксплуатируя какой-то квантовый эффект, но мои познания в физике на этом заканчивались. «Википедии», как назло, под рукой не было.

Очень быстро я выяснил, что кристалл генерировал не только теплое пятно, но и холодное на противоположной стороне. Закон сохранения энергии таким образом соблюдался, но с классическим представлением о неведомом излучении пришлось расстаться. Да и бог с ним! Буду исходить из наблюдаемого эксперимента. На то, чтобы все правильно объяснить, я уверен, понадобились бы годы работы ученого люда. Я же не ученый — я инженер. Если я вижу явление, я его использую, даже когда не понимаю, как оно работает. В этот раз я просидел до глубокой ночи. При свете открытой конфорки передо мной на столе стоял мой первый магический агрегат. На рейке, которая служила основанием всей конструкции, были установлены с двух сторон линзы, между которыми подвешен кристалл на гвозде. На концах рейки в фокусе линз я установил две алюминиевых ложки, а на гвоздь приделал вертушку, склеенную из местного аналога бумаги. При вращении вертушки одна ложка нагревалась довольно сильно, другая при этом остывала до такой степени, что на ней садился конденсат. Я планировал установить эту штуковину в дыре, которая служила вентиляцией в моем импровизированном сортире. По причине прохладной погоды горячую ложку я собирался оставить внутри, ну а холодную бы установил снаружи. Сил, правда, на это уже не оставалось, и я лег спать, оставив агрегат ждать своего часа. Засыпая, я мечтал о крупных правильных друзах из кристаллов кварца, которые я видел на картинках в книжках моего родного мира.

Глава 8

Несколько дней после этого я провел довольно однообразно. Днем работал, потом мчался домой, изредка забегая на рынок, и после хлопот по домашнему хозяйству засиживался допоздна, совершенствуя свое изобретение. Последнее исправно вертело лопастями, безуспешно пытаясь нагреть сортир и остудить вселенную. Я же на последние деньги обзавелся нехитрым набором инструмента, который позволил мне привести конструкцию в более или менее работоспособное состояние. До возвращения ювелира, у которого я надеялся разжиться советом, а может, и каким-нибудь кристаллом покрупнее, я пытался собрать из кристаллов соли ядро покрупнее для установки. В результате я, хотя и добился некоторого усиления эффекта, столкнулся с ненадежностью соли как сырья. С большим трудом склеенные с помощью клея, купленного у кожевенника, кристаллы держаться друг друга не желали. Под воздействием влаги они с легкостью крошились или просто отклеивались от основы. Куда этот ювелир свалил так не вовремя?

Однажды, когда я ворочал огромные пыльные мешки с древесным углем, мне пришла в голову мысль: ювелир в городе был, а вот ювелирных изделий я никогда не видел. Сразу же захотелось проверить, что бы это могло значить.

Закончив работу, я стоял рядом со зданием биржи и боролся с двумя желаниями. С одной стороны, после возни с углем я был похож на профессионального трубочиста, с той только разницей, что моя одежда первоначально была светлой. С другой стороны, идти прямо в мойку означало потерять кучу времени, так как мойка находилась в другой стороне от рынка и там, кроме прочего, я неизбежно столкнулся бы с товарищами по опасному ремеслу, которые уже сообщили, что будут ждать меня с нетерпением. Их нетерпение было понятно, и я намеренно задерживался, так как надеялся, что они надерутся раствора орешка до невменяемого состояния и я смогу спокойно помыться. В конце концов, привычка к гигиене победила.

Мойка была именно мойкой. Не могу назвать баней место, где нет парилки. По своей планировке она напоминала гостиницу, где мы останавливались, когда я впервые попал в город. Две угловые башни служили мойками, в то время как в двух других располагались прачечная, таверна и хозяйственные помещения. Работящий люд, помывшись, рассиживался, обернутый в огромные полотенца, на галереях вокруг внутреннего двора и глушил разбодяженный раствор орешка, пока их одежда стиралась в прачечной и сушилась в огромной печи.

Я разделся, сдал сумку в камеру хранения, а одежду — в стирку, и отправился в горячий душ. Опять моросил мелкий дождик, и, проходя по двору, я частично помылся, еще не дойдя до места. Недалеко от входа в башню резвилась веселая поддатая компания. Заметив меня, они загалдели и заорали, призывая не тратить время на помывку — все равно само отвалится, — а присоединяться к попойке. Я им был нужен для оправдания ее смысла, ведь надо же было отметить мое появление, мою помывку и заодно позубоскалить над моим холостяцким статусом. Все мои товарищи по складскому бизнесу числились приемными мужьями, находя такое положение очень удобным и естественным, искренне недоумевая, почему я до сих пор не устроился под крыло какой-нибудь местной хозяйки. Все это вызывало поток уже привычных шуток, от которых я до поры отделывался ссылками на мои ганнерские причуды. Выпив для поддержания обычая свою порцию, которая, как я уже говорил, на меня действовала как чашка хорошего кофе, и отговорившись чесоткой от пыли, я прорвался в душ. Здесь я выдохнул и спокойно занялся своим делом — в местной культуре общаться в душе считалось верхом неприличия. Я заметил, как навстречу мне вышел молодой слуга или помощник Фуртаха, и решил, что все удачно складывается. Помывшись и взяв из стопки горячее сухое полотенце, я выглянул из башни. Мои друзья уже перевалили через состояние веселья, и я мог надеяться ускользнуть незамеченным. Помощник ювелира сидел один на противоположной галере и пил что-то безобидное. Я направился к нему.

— Здравствуйте!

— А-а, здравствуйте! Фуртах еще не приехал, да и вряд ли будет до срока, — догадался он о причине моего визита.

— Ну, делать нечего, подожду, — ответил я и продолжил: — Вы же знаете, я не местный, не могли бы вы подсказать кое-чего?

Парень показал рукой на скамейку рядом.

— Я вот чего думаю. Вы ведь ювелиры, а я ни у кого еще не видел ювелирных изделий. Как так? — я уставился с вниманием на него.

— Да, здесь их и не носят. Мы ведь тоже не местные, мы с севера. А у местных украшения на человека вешать не принято — обычай такой.

Я удивился.

— Так что же вы здесь делаете?

— Много чего. Вся мелкая работа, например, вот линзы, ваш заказ, тонкие механизмы вроде часов или сложных замков, украшения для жилищ и много еще чего.

— А с драгоценными камнями, металлами вы работаете? — не отставал я.

— Вообще-то можем. Но таких заказов здесь я еще ни разу не видел. Фуртах скучает по камням, но без заказов что-то делать нет смысла. Вы извините, но вы не похожи на того, кто может заказать что-либо из этого. Вы почему интересуетесь?

— Я у себя в горах этим занимался. Ну, в основном металлом, конечно. Думал, может, вам чем пригожусь. Правда, как вы работаете и каким инструментом, я не знаю, у нас там свои приемы были.

— Крестик ваш там делали?

Я потрогал свой крест, который сейчас болтался на голой груди.

— Да, там.

— Вы дождитесь Фуртаха, — посоветовал парень, — может, он вас в ученики возьмет. Последнее время много работы по замкам стало.

— Спасибо. Дождусь, куда я денусь. А вас как зовут?

— Фурт, — улыбнулся тот.

— Меня Илья, очень приятно познакомиться. Так вы его сын?

— Ну да. Заходите, как отец вернется. Я ему передам о вас.

Не попрощавшись, как это здесь было принято, я сразу же пошел в прачечную — не было ни малейшего желания дополнять композицию «голые спящие сборщики ореха, накушавшиеся последнего», своим мытым телом.

Тем не менее, по самым скромным подсчетам, до возвращения Фуртаха было не меньше пятнадцати дней. Вспомнив школьное детство, я решил вырастить кристалл соли самостоятельно. Уже убедился, что даже внешне близкий к безупречному кристалл обычно имеет несколько плоскостей, проходящих через его тело, в которых есть регулярные нарушения решетки, — именно то, что мне и надо.

Через неделю с третьей попытки юный химик получил то, что нужно. Крупный красивый кубический кристалл соли, изборожденный линиями сдвигов по одной из граней. Не такой большой, как хотелось бы, но первые попытки показали, что больше и не получится, — по достижении определенного размера на зародыше начинали расти вторичные кристаллы, внося хаос в строгий порядок однонаправленных сдвигов, радовавших глаз до поры. Кроме того, понадобились титанические усилия по очистке первичного сырья и воды. С водой все было проще — я набрал дистиллята, целый выходной потратив на перегонку. С солью провозился гораздо больше. Отбирал на складе из мешков крупные чистые кристаллы, надеясь, что в них будет только поваренная соль. Затем — раствор, отстой, фильтр.

Кристаллик был гигантский — миллиметра четыре в поперечнике, и я поторопился установить его на импровизированную ось вращения. В этот раз я использовал кусочек смолы, которой потели высокие голые трубы, увенчанные периодически торчавшими из них пучками почти синих перьев — какие-то растения, как и все, что я здесь видел, объединенные в один организм общей корневой системой. Эти трубы-столбы обильно росли недалеко от той скалы, где я первый раз встретил Фуртаха. Проведя предварительные исследования, я уже знал, что эта смола с солью не реагирует и через пару дней застывает, как прозрачная капля пластика. Я решился и поместил кристалл внутри эдакого пластикового резервуара. Оставалось ждать.

Это был мой первый выходной после довольно долгого перерыва. Я уже отвык, как выяснилось, от вида моей хибары под дневным небом, проводя время до второго обеда на работе. Оконные ставни были открыты, ветер шевелил бамбук на склоне горы, передо мной исходила паром кружка орехового напитка, на плите шипела поджариваемая лепешка, я же терпеливо ждал. Агрегат стоял чуть в стороне и тоже ждал, пока я позавтракаю.

Похоже, кристалл уцелел, и теперь я мог более уверенно манипулировать с драгоценной для меня каплей. Установив кристалл, я дунул на вертушку. Работает! Я обжегся о горячую ложку, которая служила у меня накопителем тепла, и уставился на противоположную — она покрылась изморозью! Ядрен батон! Тут тебе и холодильник, и нагреватель в одном флаконе. Я знал, что местные используют холодильники, и знал, что это фантастически дорогие магические агрегаты, которые стояли только на складе у мясника и в местном морге. Аборигены объяснили, что каждые двадцать дней местная магиня перенастраивает — или чего она там делает — холодильники, получая за это немалые деньги. До меня вдруг дошло, что мои эксперименты могут оказаться не вполне безопасными. Мой земной опыт ясно говорил, что конкурентов не любят, а если твой конкурент — местная планетарная власть, то, как говорится, могут быть последствия.

Отодвинув внезапно возникшие опасения подальше, я решил поставить устройство на его штатное место в туалете. В дыре под потолком постоянно сквозило, вертушка там крутилась без остановки, и можно было рассчитывать, что мне удастся получить еще и выгоду от изобретения, согрев воздух в уборной. Установив все на место, я любовался моим творением, когда вдруг остро запахло горелым, от ложки потянулся дымок и она внезапно сложилась пополам. К счастью, потеряв накопитель тепла, весь агрегат тут же перестал быть опасным, но надо было что-то делать. Алюминий явно не годился. У кузнеца я видел круглые пузатые гири, используемые здесь с теми же целями, что и на Земле, и заторопился на рынок.

Знакомая детвора на дорожке у крайнего дома в изумлении уставилась на давешнего незнакомца, который вприпрыжку выскочил с тропы, ведущей куда-то в кусты на горе, и быстрым шагом направился в город. Я махнул им рукой и улыбнулся. Час спустя, вооруженный двумя гирями где-то по килограмму каждая, я проскочил мимо них обратно.

Все получилось! Агрегатина шевелила лопастями в дыре, горячая гиря была по-настоящему горячей, и я ощущал поток тепла от нее, где-то за стеной нарастал лед на холодной гире. Я пытался разобрать часть сооружения с холодной стороны, но оказалось, что без линзы — преобразователя холода эффективность резко падала, как и без гири для сброса тепла. Чем эффективнее потребляла тепло холодная гиря, тем сильнее грелась горячая.

Время приближалось к обеду, и я занялся домашней рутиной. Достать волокна из сердцевины бамбука — они мне напоминали китайскую лапшу, — вскипятить воду, поджарить прямо на конфорке кусочки козлятины и какие-то местные то ли грибы, то ли желуди, отварить сердцевину и так далее. Короче, приготовить местный вариант лапши. Пока я всем этим занимался, меня не оставляли мысли о созданном устройстве. Естественное человеческое чувство требовало поделиться с кем-нибудь моим успехом, но беспокойство от возможных побочных эффектов изобретения не оставляло меня, и я решил не торопиться и, как говорится, провести разведку. Я подумал, что ювелир может быть тем человеком, у которого я мог бы навести справки. Кстати, насчет козлятины — сушеные лепестки этого мяса я покупал на рынке и отмачивал перед тем, как приготовить, я подумал, что мог бы купить свежего мяса и заморозить его на моей морозильной гире. Если соорудить вокруг нее изолированный ящик, то у меня вообще будет собственный холодильник. Главное — не закрывать проем отверстия с вертушкой. В результате остаток дня я потратил на усовершенствование агрегата и, когда уснул, был обладателем высокотехнологичного обогревателя-холодильника, работающего на неведомых принципах инопланетной магии.

Глава 9

Узнав, что Фуртах вернулся, уже на следующий день я отправился к нему. Тот стоял на крыльце и разговаривал с незнакомым мне господином. Не желая их беспокоить, я мялся в стороне, делая вид, что разглядываю товары ближайшего дома мебельщика. Сам мебельщик, флегматичный грузный мужчина, понимая, что я ничего не куплю, не обращал на меня никакого внимания. Фуртах покосился в мою сторону, заметил меня и махнул рукой. Распрощавшись с незнакомцем, он, не дожидаясь меня, вошел в дом, и я устремился за ним. Ювелир провел меня в большую комнату, очевидно, бывшую мастерской. Присел на табурет и махнул мне рукой на соседний.

— Привет, Илия! Сын сказал мне о твоем желании работать у меня. Работы действительно много, но я не уверен, что ты с ней справишься.

— Здравствуйте. Может, вы просто покажете, что нужно делать, а я отвечу, могу ли я, и, если могу, покажу?

— Есть большой заказ на дверные замки. Там много однообразной работы и одинаковых деталей. Вот, например, щечка замка. Это корпусная деталь, от ее точности зависит точность расположения деталей механизма. Что скажешь?

Я осмотрел стальную пластинку с несколькими отверстиями.

— В принципе ничего сложного. Сделать шаблон, а дальше пилить и сверлить по образцу. Сверлить лучше в оправке, если такая точность нужна, — я посмотрел на Фуртаха. — Чем вы режете металл и чем его обтачиваете?

Следующие полчаса мы потратили на подробное обсуждение техпроцесса. Основными проблемами были местные методы обработки, с которыми я, оказывается, совсем не был знаком. Казалось бы, что может быть проще напильника, но когда тебе показывают три десятка напильников, это несколько обескураживает.

В конце концов мы договорились, и я сразу же отправился на биржевой склад объявить о своем увольнении. Интересно, какие планы Садуха я только что разрушил?

Через несколько дней я стоял в уже знакомой мастерской, отбирая заготовки, когда в нее вошел Фуртах. Мастерская — большой квадратной формы зал, одна стена которого была закрыта огромными стрельчатыми окнами, освещался лучами редкого в Облачном крае солнца. Часть окон была открыта, и в свете падающих лучей солнца плясала неизбежная пыль. Фуртах вышел из темного угла, где была дверь в мастерскую, и присел за верстак, облокотившись на него. У него явно было нерабочее настроение, и я решил этим воспользоваться.

— Скажите, Фуртах, а вот магические холодильники — кто их изготавливает? Я к тому, что если такой холодильник установить без нашего мага, за это ничего не будет?

— И как же это ты сделаешь без мага?

— Ну, я имел в виду, что он же не один в мире. Если, например, заказать и привезти детали для него где-нибудь в долине, нужно ли как-то доказывать, что это законно?

— А, вот ты о чем! Да пожалуйста! Только кто же его тебе здесь настраивать будет, когда он разрядится? Все равно придется к ней идти. Это в городах побережья магов как блох, а здесь у нас даже эта — только по службе. Отсидит свой полный цикл — четыре года — и свалит. А нам новую пришлют.

— Ну, наверное, есть же холодильники, которые подзарядки или настройки не требуют?

Фуртах нахмурился.

— С чего ты взял? Тебе кто-то рассказывал о таком?

— Нет. Но мне кажется, что это логично. Вон, я слышал, что в магистратуре светильники по два года никто не настраивает, а холодильник у нашего мясника надо чуть не каждые двадцать дней настраивать. Значит, должен быть способ, чтобы продлить срок действия настроек.

— Это дело темное. Как ты можешь догадаться, я в магии не разбираюсь. Как там она работает, я без малейшего понятия.

— Но если, например, привезти из долины такой холодильник, точнее, магические детали для него, не будет ли это каким-нибудь нарушением? Не заявится ли на следующий день какая-нибудь проверка? Вроде где взял? У кого? Где документы?

Фуртах задумчиво рассматривал меня.

— Понимаешь, какое дело? Никто еще не привозил ничего магического без участия местной скелле. Я, конечно, не слышал ни о каких запретах на торговлю магическими устройствами, но и то, что для магов их настройка — важнейший источник заработка, тоже никто не отменял. Внимание этим точно привлечешь! Может, внизу, в долине, или тем более на побережье на это никто и не обратит внимания, но здесь, где маг один на всю округу… — Фуртах немного помолчал и добавил: — Не знаю, кто и что тебе наплел, но ты бы не связывался с этим. У магов полномочия абсолютные. Они в своем собственном праве, наши законы не для них. Я вот слышал, что через три дня сюда приезжает какая-то очень благородная скелле, так вот, ей на глаза лучше вообще не попадаться.

— А зачем она приезжает, если их сюда калачом не заманишь?

— Откуда я знаю? Главное, пока она здесь, держаться от них подальше — уж очень сумасбродные бабы!

Мы еще потрепались, и я вернулся к работе. Фуртах, понаблюдав молча за мной, пошел в свою мастерскую, в которой я еще ни разу не был. В тот момент я и не предполагал, насколько этот разговор имел прямое отношение ко мне.

Глава 10

У крайнего дома на пути к моему жилищу стояли трое местных полицейских. Вооружены они были обыкновенно дубинками, но тут я заметил у двоих в руках копья, похожие на те, что мы использовали в лесу. Я прошел мимо и стал взбираться к своему сарайчику. По местным меркам на улице стояли страшные холода — градусов, наверное, 15 по-земному. Но этого хватало, чтобы оценить тот уют, который дарил мне мой новый прибор. Заходишь — и сразу тепло. Не надо топить плиту и ждать, когда она прогреет крохотную комнатку. Да и ночью не надо вскакивать, чтобы подбросить дровишек, если вдруг станет неуютно. Рядом с моим сарайчиком сидел на камушке еще один служитель закона — похоже, старший из них.

Я подошел и поздоровался.

— Здравствуйте! Вы ко мне?

Тот, не отвечая, смотрел на меня. Сзади зашуршало, но я ждал ответа от этого господина и не оглядывался — кто, кроме тех полицейских, мог там быть? Сильный удар по затылку и вспышка света ждали меня в следующее мгновенье.

Проснулся я от боли и некоторое время не мог сообразить, где я и что произошло. Наконец в памяти всплыло лицо полицейского и следом за ним воспоминание о прошедшем дне. Вокруг было темно. Я перевернулся на спину и невольно застонал — затылок раскалывался. Я лежал на каком-то тюфяке, вокруг было тихо и пусто. Протянув руку, ощупал затылок. Вроде все цело, только изрядная шишка, до которой было больно дотрагиваться. Немного мутило, и хотелось пить. Когда глаза немного привыкли, я рассмотрел вдали серый квадрат окна. Кряхтя как столетний дед, сел на тюфяке и постарался сориентироваться. Видимо, уже наступила ночь, и толком ничего не было видно, но я рассмотрел, что между окном и мной была решетка, установленная, видимо, от пола до потолка. Тюфяк лежал прямо на полу. Пошарив руками вокруг, ничего не нашел. Местные ночи, как и все сутки, гораздо длиннее земных, и если я не найду сортир, или что тут у них, у меня будут проблемы. Встав, я постарался на ощупь исследовать камеру, осторожно пробуя пол носком правой ноги. В углу обнаружилась дыра с характерным запахом, а около решетки — кружка с водой. Не найдя ничего больше, я посчитал лучшим лечь спать. Утро вечера мудренее.

Проснулся рано. Допив воду и оправившись, я уселся на тюфяк и уставился в пустой кусочек светло-серого неба, видимого в окошко.

Глаза привыкли к слабому свету, и я видел, что нахожусь в одной из двух камер, или клеток, которые были отделены от коридора с окном толстой железной решеткой. В соседней клетке никого не было, и я мог наслаждаться определенной долей избранности. Кроме того, стало понятно, что помещение довольно чистое. Полы были крашеным аналогом местного бетона. Похоже, и стены были из того же материала. Вони из отверстия почти не было, и я подумал, что, видимо, здесь гости бывают не часто.

Когда совсем рассвело, за мной пришли.

Никто не задумывался о механизме возникновения боли? Сложный процесс начинается на периферии нашей нервной системы, на поверхности болевых рецепторов и носит химический характер. Первоначально рецепторы реагируют на некоторые химические вещества, обильно поступающие в ткани организма при разрушении определенных клеток. Именно по этой причине, когда древние заплечных дел мастера ставили своей целью причинить боль, они, так или иначе, должны были, что называется, «попортить шкурку» своим подопечным. Но боль, та боль, что доставляет нам страдания, рождается не там, не на далеких отростках особых нервных клеток, она рождается уже внутри черепа в структурах головного мозга, отвечающих за распознавание, регуляцию и реакцию на сигналы далекой периферии. Местная скелле, женщина-маг, не пачкалась в крови и неприятных выделениях пытаемого. Она, по-видимому, сразу же обращалась к спинному мозгу — передаточной цепи между рецепторами боли и головным мозгом. Демонстрируя высокое мастерство, она могла вызывать ощущение сильнейшей боли в любой части тела или, наплевав на тонкости, заставить корчиться вас от невыносимых страданий целиком — от зубов и глаз до суставов и мышц. Впрочем, нельзя было отказать ей и в определенном изяществе, так как она не допускала того, чтобы я отключился, потеряв сознание. Она никогда не убирала боль совсем. Однажды, когда ее отвлекли и она прекратила пытку, я почувствовал себя в раю, испытал истинное непередаваемое блаженство от внезапного избавления. Больше она такого не допускала. Доведя меня до грани, она ослабляла боль ровно настолько, чтобы я, задыхаясь от слез и спазмов, судорожно глотая воздух, мог слышать ее вопросы.

— Кто тебя научил? Расскажи нам о маге, и я оставлю тебя в покое.

Ну что я мог ей ответить? На столе у стены в помещении, куда меня привели, стоял мой агрегат, моя недавняя гордость, лежали линзы и призмы из моего тайника в сарайчике, а также нехитрый инструмент, собранный мной за эти дни. Я уже рассказал все, что знал, о его работе и о том, как я его собирал, но почему-то скелле расценила это как наглую ложь. Ее мало что интересовало — мое происхождение, мои идеи, чем я занимался в городе — все это было не важно. Ей нужен был маг! Тот, который рассказал мне, что делать, тот, который соорудил эту омерзительную штукенцию. Примитивная конструкция явно, по ее мнению, свидетельствовала о том, что та, кто меня научил, не была истинной Скелле — прошедшей интернат, магическую школу, университет. Такой бредовый примитивизм, как она отозвалась о моем устройстве, свидетельствовал о дикой магичке — необученной, тупой, много возомнившей о себе. Тот факт, что у меня не было женщины, также свидетельствовал о том, что я связался с какой-то дикаркой. Мой статус изгнанника из далекого края никого не интересовал. Местная скелле была уверена, что дикая — в городе.

От непрекращающейся пытки я готов был рассказать о чем угодно, но это ее не интересовало. Сознание опустело, в нем осталась только одна мечта — избавиться от боли. Внезапно меня выгнуло дугой, и я, задыхаясь, рухнул на спину — боль прекратилась. В эти самые счастливые минуты моей жизни я мечтал только об одном — чтобы это не кончалось. Тем не менее сквозь слезы и боль в мышцах, такую приятную и ласковую, я слышал разговор.

— Эта сучка уже в городе?! Ты же сказал, что она будет только завтра! Черт, сестры еще не приехали, — послышались шаги.

— Этого куда? — грубый мужской голос.

— Брось обратно. Что-то у этого муна с головой — еще никто столько не вытерпел, все говорили. А этот молчит, как будто и правда сам эту хрень сделал. Сейчас важнее эта заносчивая тварь! Приберись тут.

Хлопнула дверь. Кто-то подошел ко мне и грубо пнул. Сквозь слезы я видел тень человека, стоящего надо мной.

— Вставай давай! Бери ведро и тряпку, и чтобы через пять минут все было чисто, или будешь языком вылизывать, когда скелле вернется.

Я проморгался, сел. Незнакомый мне охранник в жилете и при дубинке отошел к двери и встал там, скрестив руки. Оказывается, не все так просто. Все тело болело! Болели мышцы, ныли зубы, челюсти, мелко тряслись руки. Я сидел с мокрыми штанами в небольшой луже. Шатаясь, с трудом поднялся. Рядом стояло ведро с водой и тряпкой, но наклониться к ним, казалось, уже было нереально. Я замер, трясясь всем телом, пытаясь немного прийти в себя. Охранник не подгонял — видимо, по опыту знал, что можно ждать от пациента. Зря вставал — только силы потратил. Я вернулся на четвереньки и кое-как справился с уборкой. Оставаясь на четвереньках, взглянул на охранника — тот равнодушно потянулся и приказал:

— Ведро вынесешь во двор, тряпку повесь сушиться там же, постирай штаны. Времени тебе пять минут. Успеешь — получишь обед.

Он открыл дверь, у которой стоял, и вышел. Я следом. За дверью обнаружился небольшой двор с колодцем и высокими стенами вокруг. По нависавшей над городом скале я сообразил, где это. Этот район я обходил раньше стороной, так как ничего интересного там для меня не было. Вот, теперь исследую. Быстро сделав свои дела, я немного пришел в себя и, сопровождаемый охранником, вернулся в свою клетку.

Три дня спустя я сидел там-же, уже вполне восстановившийся физически, но в крайне подавленном состоянии. Как обычно, утром явился тот же охранник, принеся воду и лепешки. Задвинув их за мою решетку, он почему-то не ушел и стоял, рассматривая меня как какое-то животное в зоопарке.

Воспользовавшись этим я спросил:

— Долго мне тут еще сидеть? Может, мне кто-нибудь что-нибудь скажет?

— Тебя что-то не устраивает? Наслаждался бы жизнью, пока есть возможность. Когда о тебе вспомнят, припомнишь мои слова.

— Но что я сделал?! Я же не маг! Меня же проверяли!

— Ну, то, что ты не скелле, это я и без проверок вижу. Но магией-то ты занимался, а значит, нарушил закон.

— Какой закон? Ведь смерти подлежат только дикие маги! Как я мог что-то нарушить, если даже вы видите, что я не маг?

— Какая разница, маг, не маг? Думаешь, чем опасен дикий для людей? Тем, что его не выявили в детстве?! Глупости! Он опасен, например, тем, что может убить человека, не прикоснувшись к нему! И никто ничего доказать не сможет! Вот, положим, умер человек — были рядом маги? Нет? Значит, естественные причины.

— Так, а если человека убьет другой человек, не маг, но с помощью какого-нибудь амулета, там, или оружия магического? Или не магического? Это же то же самое? — я почувствовал, что попадаю в ловушку.

— Оружие и есть след! Найдут оружие — найдут убийцу. А маг ушел, и все! Чего искать?

— Так ведь человека могут и ядом убить, и другими способами!

— Как бы человека ни убили без магии, то, что это убийство, — уже факт. С магией же сам факт убийства не очевиден. Я понимаю, о чем ты, но магические амулеты делают маги, они регистрируются. Я слышал, что серьезная магия — сама как подпись создателя на зачарованных вещах. Положим, поймали тебя с такой вещью, так, если ты никого не убил, то вопросы уже другие будут. Есть ли у тебя право носить такое оружие, зачем оно тебе?

— Но меня не поймали с оружием. У меня всего лишь нагреватель был! У мясника вот, например, тоже холодильник есть! Его же не сажают, не пытают!

— Мясник может показать, где взял, у кого купил, то есть ответить на любые вопросы. А ты, где взял, ведь не сказал?

— Как это не сказал?! — возмутился я. — Да я все выложил!

— А, опять ты за свое! Ты эти сказки мне не рассказывай, сам ведь говоришь, что не маг! Значит, и сделать эту штукенцию сам ты не мог!

— Но я же сделал! Я могу показать как! — в отчаянии уже кричал я.

— Ладно, парень! Показывать не мне будешь. Только, боюсь, нашу скелле это не интересует! Ей наш город поперек селезенки. Она спит и видит, как бы отсюда свалить. А для этого нужен дикий маг, а не тупой мун!

— Чего это я тупой? — обиделся я.

Охранник рассмеялся.

— Был бы умнее — не сидел бы здесь!

Похоже, охраннику было скучно. Я все ждал, что он развернется и уйдет, как всегда делал, но тот по-прежнему стоял около двери, разглядывая меня.

— А куда скелле делась?

— Дела у нее. Не до тебя пока. Тут из долины одна штучка приехала, говорят, она вообще с побережья.

— Скелле?

— Ну да, — нахмурился охранник. — Типа с инспекцией, но только сколько я здесь служу, а ни разу в жизни никаких инспекций не видел. Не хрена им здесь делать-то! Сдается мне, эту бабу с побережья специально зачем-то сюда послали. Ну да это не нашего ума дела! — он нерешительно потоптался, словно решал что-то, и затем, махнув рукой, вышел.

Я опять остался один.

Ночью меня разбудил шум и резкий белый свет из открытой двери в конце коридора. Что, уже все?! Почему ночью? В коридор влетело первое явно магическое творение, которое я увидел, — ослепительно яркий белый шарик. Следом деловитым уверенным шагом прошла местная скелле — невысокая плотного телосложения женщина, которую я теперь боялся до дрожи. Она остановилась напротив соседней клетки, и тут же в коридоре появились какие-то люди, несущие длинный сверток — похоже, человека. Между ними ужом притиснулся знакомый охранник и открыл клетку. Сверток внесли внутрь и аккуратно уложили на такой же тюфяк, как и у меня. Следом вошли еще две женщины. По их поведению я догадался, что они тоже маги. Три мага в городе, куда, по слухам, и одного не заманишь! Что-то происходит. Молча проследив за тем, как охранник запер решетку, одна из них кивнула в мою сторону.

— Этот?

Я сжался. Местная кивнула.

— Да, он. Как раз пригодится.

К счастью, они тут же потеряли интерес ко мне и быстро, еще раз проверив соседнюю клетку, вышли. Я выдохнул. Живой. Пока. После яркого света глаза ничего не видели, даже серый силуэт далекого окна. Сосед лежал тихо, без звука, и я не нашел ничего лучше, как опять лечь спать.

Глава 11

Утром меня разбудили тихие ругательства и возня по соседству. Уже рассвело довольно сильно, и я мог хорошо видеть соседа, пытавшегося, скрючившись, сделать что-то со своей головой. Понаблюдав минуту за этой акробатикой, я счел нужным поздороваться:

— Доброе утро! Если оно, конечно, может быть добрым.

Сосед резко распрямился, и на меня уставилась с выражением высокомерного презрения на лице очень красивая молодая женщина в мотоциклетном шлеме. Честно говоря, я уже забыл, когда обращал внимание на местных красоток. Не то чтобы они меня не интересовали, но то был чисто животный интерес — сами по себе, как женщины, они были для меня непривлекательны. Да и они меня сторонились, как странного чужака из неведомой страны. Сейчас я впервые чувствовал себя неловко. Я лежал на боку, подперев голову рукой, грязный, вонючий, заросший недельной щетиной, а на меня смотрела ослепительная ухоженная молодая леди из благородной семьи. Темная кожа светло-оливкового оттенка, тонкий прямой нос, яркие умные глаза неуловимого цвета, может, зеленые, может, светло-желтые, красиво очерченные губы удивительно правильной формы. Все это размещалось на вытянутом лице без малейших признаков морщин или складок — только то, что должно быть в идеале. Скорее всего, на меня так действовало длительное воздержание и резкий контраст между лицами женщин, которых я уже встречал здесь, и этим произведением неземного искусства. Впечатление портил уродливый шлем вроде мотоциклетного, застегнутый парой металлических цепей под подбородком и за ушами пленницы.

Она уставилась на меня, как будто только сейчас увидела.

— Боже! Еще и это!

Я подобрался — негоже валяться на полу в присутствии красивой незнакомой девушки. Большего, впрочем, я ничего сделать не мог.

— Понимаю вашу реакцию, но, может быть, вас заинтересует, что меня собираются использовать каким-то образом в связи с вами?

— Что ты несешь, животное? Какой такой связи с нами?

Я вздохнул.

— Когда вас принесли этой ночью, одна из женщин сказала, что я пригожусь для чего-то. Может, у вас есть идеи?

— А ты кто вообще такой?

— Меня зовут Илья. Меня обвинили в занятии магией.

— Господи! Что ты несешь опять?! Какой магией? Мало того что ты мужик, так ты же стерильный! Это видно за километр!

— Тем не менее это так! И я действительно ею занимался.

Женщина помолчала, разглядывая меня и о чем-то думая.

— А ты кто? Я имею в виду, что выглядишь странно — волосатый, как дикарь какой-нибудь!

— Местные называют меня мун и говорят, что я был ганнером.

— А! Похож! Только ведь мун магии не знают! Они же дикие! Или я чего-то не знаю?

— Мне кажется, что это сейчас не важно. Важно, что с нами будет дальше!

— Ничего не будет. Убьют и все!

— Так что же им мешало сделать это сразу? Для чего-то они нас держат!

— Слышь, мун! Меня бесит это «мы»! Какое, на хрен, мы? Меня будут судить и убьют после суда. Я скелле, а не грязное вонючее животное, как ты! Меня просто так убивать нельзя — надо насладиться этим убийством! А вот тебя — да. Просто убьют.

— Ну, так не убили же еще.

— Значит, просто руки не дошли. Погоди, отведут тебя на допрос — там узнаешь, куда попал.

Я передернулся.

— Меня уже допрашивали.

Девушка удивленно посмотрела на меня.

— Да ладно! После допроса опять в камеру? Это ты, наверное, решил, что это был допрос. Нет, дикарь, когда придет допрос, ты поймешь!

— Я уже понял. Мне вот вдруг интересно стало — вам допрашивать самой-то доводилось?

Моя соседка, видимо, что-то почувствовала в моем тоне и на этот раз внимательно смотрела на меня.

— Нет. Я в региональном отделении никогда не работала. Это для бездарей типа Шиллы, — она еще секунду помолчала и спросила: — Так ты уверен, что тебя уже допросили?

— Я, может, и выгляжу как дикарь, но что такое пытка, знаю и, поверьте, гораздо лучше, чем вы! По крайней мере, с моей точки зрения! — не выдержал я.

Женщина надолго замолчала. Она сидела на своем тюфяке, обхватив колени руками и спрятав в них голову.

— Извините, мне надо в туалет, — пробормотал я.

Соседка покосилась одним глазом, но ничего не ответила.

Вернувшись на тюфяк, я уселся так, чтобы хорошо видеть ее, и спросил:

— Вы уверены, что выход отсюда только один?

Она, не поднимая головы, отчего ее голос звучал глухо, ответила:

— Я это знаю!

— Вы знаете, мне чего-то не хочется умирать. Только я совсем не представляю, куда мне бежать.

Девушка вздохнула, но ответила:

— Мы с тобой отличная пара — вонючий дикарь, который может убежать, но не знает куда, и скелле, которая знает куда, но не может убежать.

— Простите, а вот я смотрю, вас не обыскивали?

Соседка подняла голову.

— А смысл? На мне вот это! — она похлопала ладонью по каске.

— Ну а у меня вот это! — я похлопал своей ладонью по голове.

— Что это? Тупая волосатая башка?

— Тут не поспоришь. Скажите, а у вас есть линза?

— Зачем она мне? Я и так все вижу. Правда, не сейчас!

— Жаль! Это был шанс.

— Что за шанс? О чем ты вообще?! Это конец!

— Шанс сбежать. Других ведь вариантов нет?

Она фыркнула, распрямилась, покопавшись в своем платье, которое было больше похоже на очень просторный комбинезон, швырнула через прутья в меня чем-то. Я подобрал предмет. Это была, по видимому, линза, только не привычная уже мне, а квадратная, с непонятными мне крышками, которых было сразу четыре штуки. Но это не важно! Это была линза! Я посмотрел на пленницу.

— Сударыня, для полного счастья было бы неплохо, если бы вы мне передали еще и тот прекрасный кулон, который на вас.

Она скорчила презрительную гримасу, как если бы внезапно выяснилось, что я подлый мошенник и подлец.

— Что вы теряете?

Она, не меняя выражения лица, помедлив, сняла с себя и швырнула кулон с красным камнем, который я заметил на ней сразу же. Я подобрал его и внимательно рассмотрел. Это была крохотная друза из нескольких незнакомых мне кристаллов насыщенного красного цвета. Времени обсуждать украшение не было, я ощутил деятельное возбуждение и сразу же приступил к моему плану. Рубаха не годилась. Она была изготовлена из какого-то нетканого материала, и извлечь из нее нитку не было возможности. Другое дело — пояс. На мне он был самый простецкий — по сути, красиво плетеная косичка из нескольких цветных шнуров. Через несколько минут у меня была подвеска на двух переплетающихся тонких нитях, натягивая которые, я мог вращать камень, который снял с красивой серебряной цепи и подвесил на нее. В кружку из-под воды я установил линзу и, примерно определив фокусное расстояние, направил ее на основание металлической решетки, отделявшей мою клетку от коридора. После этого, как настоящий дикарь из этнографического кино про примитивные способы добывания огня, я раскрутил кристалл, удерживая его в другом фокусе линзы.

Ничего не происходило. Блин, может, только кристаллы соли работают? Я потрогал решетку и почувствовал, что она немного теплая. Что-то все-таки происходит, но вот что? Расплавить толстый металл таким способом — то же самое, как перепилить решетку этими нитками. Я посмотрел на мою соседку. Она, встав на колени и вцепившись руками в решетку, нахмурившись, пристально разглядывала мои упражнения. Заметив мой взгляд, вместо привычных ругательств вдруг тихо сказала:

— Надо медленнее вращать.

Блин, у нее в глазах я увидел то, что уже потерял сам, — надежду. Значит, она что-то видит!

С новыми силами уже аккуратнее я стал вращать кристалл, и вдруг раздался выстрел! Я отпрянул. Но все было тихо, никто не шумел за дверью, никто не кричал и не бежал в наше узилище. Похоже, охрана здесь не блещет. Присмотревшись, я увидел трещину, которая бежала по пруту решетки. Не знаю, что это за вид излучения, или что там это может быть, но оно работает! Я повторил процедуру и чуть не оглох — со страшным треском прут в основании решетки раскололся, как если бы он был сделан из стекла, а не из металла!

Несколько минут мы сидели, уставившись друг на друга, и прислушивались к внешнему миру. Похоже, наш охранник находился где-то в другом месте, так как не услышать этот грохот из-за двери было невозможно.

Прошло десять минут, засовы, которые запирали наши клетки, повторили участь тестового прута. Одновременно возбужденные и испуганные, мы стояли в коридоре, не решаясь сделать следующий шаг. Встреча с охраной или другими скелле была бы фатальной для нас. Я посмотрел на прекрасного мотоциклиста и наконец дошел до простой мысли. У меня тут рядом ходячая атомная бомба, и мне нужно всего лишь снять пару цепочек с ее каски. Она по моему напряженному взгляду, похоже, догадалась, что я задумал. И хищно оскалилась.

— Давай, дикарь!

На всякий случай я постарался расположить мое сооружение так, чтобы не развалить ненароком череп моей соседки. Но все обошлось. Скелле лишь зашипела во время процедуры, жестом дав понять, чтобы я не останавливался. Похоже, она была готова поставить на кон собственную жизнь, лишь бы избавиться от этой каски.

Цепь звонко щелкнула, и девушка сорвала каску с головы. Она замерла, закрыв глаза и сосредоточившись, я же разглядывал ее, как будто впервые увидел. Из-под каски рухнули темные, практически черные прямые волосы, как и у всех местных. Они сливались с черным платьем-комбинезоном, которое она носила, и передо мной стояла этакая мрачная черная фигура. Ее губы исказились, и почему-то я почувствовал себя неуютно, словно разглядывал беспечно спящего черного леопарда, не догадываясь, что случится через мгновение. Я сделал шаг назад, и она открыла глаза.

Это был совсем другой человек!

— Иди за мной! — холодный сухой приказ.

Никуда не спеша и, похоже, не пытаясь прятаться, она вышла в соседнюю комнату. Я поспешил следом. На столе по-прежнему лежали мои инструменты и противозаконные улики, но скелле, похоже, не собиралась задерживаться.

— Простите! Мне нужно две минуты. Я заберу свои вещи.

Она ждать не собиралась. Даже не обернувшись, девушка вышла за дверь. Я все-таки рискнул и собрал все, что было на столе, в лежащую здесь же матерчатую сумку и метнулся во двор. Скелле стояла около колодца и умывалась. Рядом лежало тело разговорчивого охранника. Он просто умер. Будем надеяться, что он знал, на что шел, когда устраивался на эту службу, но в любом случае его семью ждут сегодня плохие новости.

Скелле вновь обратила на меня внимание.

— Помыть бы тебя!

— Я не против, — почему-то успокоившись, ответил я.

— Других скелле сейчас в округе нет. Мне надо в долину, к реке. Ты можешь меня провести? — сухим тоном, как если бы допрашивала слугу, спросила женщина-маг.

Местные реки были главными транспортными путями страны. Далекие предки аборигенов привели с собой в этот мир лишь коз, овец и коров. Почему-то у них не было собак и кошек, как и лошадей. Для сухопутных перевозок использовались волы, но если речь шла о большом путешествии, то альтернативы воде не было.

Однако ответил я, сам не знаю почему, другое:

— Ну и нафига вы его убили?

Скелле посмотрела на меня, нахмурившись, выпрямилась, как если бы и без того стройная девушка проглотила палку, и заявила:

— Во-первых, обращайся ко мне «госпожа»! Во-вторых, это не твоего ума дело! В-третьих, ты не ответил на мой вопрос, вонючий дикарь!

Видимо, все, что я пережил за последние несколько дней, — арест, пытки, ожидание смерти, безнадежный побег — перевалило за критический предел, и я, вместо того чтобы благоразумно согласиться и терпеливо отвечать, произнес:

— С вашего позволения, я бы забрал у вас шлем — занятная штукенция! — после чего подошел вплотную к опешившей девушке и молча забрал у нее шлем, который она так и держала в руке с тех пор, как сняла его с головы.

— В долину тут одна дорога, так что не заблудимся. Еще. Мне очень льстит, конечно, что вы постоянно называете меня дикарем. Видимо, имеете в виду то, что я дикий маг. Но в моем языке это означает нецивилизованного, необразованного человека из далеких и диких мест. Спешу сообщить, что моя страна, насколько я могу судить, гораздо цивилизованней вашей. И образование свое я получал в лучшем университете моей родины. Так что с вашей стороны было бы очень любезно, госпожа, запомнить мое имя — Илья.

Я нагнулся к ведру и стал пить прямо из него, ощущая тикающий взрыватель мегатонной бомбы за спиной. Хоть умру, напившись!

Когда я утолил свою жажду, я все еще был жив. Выпрямившись и не глядя на девушку, я стал запихивать громоздкий шлем в конфискованную котомку.

— Ты не мун! — глубокомысленно заметила скелле.

— Я никогда им и не назывался. Но, мне кажется, нас должны сейчас беспокоить другие вещи. Точнее, другие скелле. Хотя я бы и правда помылся.

— Других скелле рядом нет. Я бы их видела.

— Осмелюсь поинтересоваться: а как далеко вы видите?

— Ну, метров на 300, 400, — говорила она, естественно, в местных единицах измерения расстояний.

— То есть пока никто не в курсе, что мы выбрались из клеток. Но рано или поздно об этом узнают. Дорога в долину одна. Как мы пойдем по ней, если нас будут искать сразу трое скелле? И что нас ждет в долине? Могут ли они предупредить других?

Девушка безразлично махнула рукой и устало ответила:

— Эти трое, особенно Шилла, ничто против меня. В долине должны быть их сообщники, но мой арест был незаконен, и вряд ли они используют официальный канал связи. К ним сразу же возникнет очень много вопросов. Они надеялись все сделать втихую, поставить всех перед фактом. Фактом моей смерти!

— Если вы так круты, то как же они вас задержали, как втиснули вашу голову в эту хрень? — я постучал по пузатой сумке.

— Как обычно. Напали, пока я спала. Банальное предательство! Но теперь у них будут очень большие проблемы! — она вновь хищно улыбнулась.

Да, со мной явно что-то не то — я готов был любоваться этой бомбой, пока они рванет.

— Мне нужен сопровождающий. Моего они убили. Спуск в долину займет три дня — мне надо будет спать. Как только они увидят, что я отключилась, нападут.

— Пойдем в магистратуру, наймем охрану из полиции.

— Это только облегчит им задачу. Охрана и скрутит меня сонную или просто убьет!

— Ясно. Мне деваться некуда, я пойду с вами, если вы не против.

Скелле внимательно посмотрела на меня.

— Тебе надо помыться.

Еще никогда я не говорил этого с таким чувством:

— Так в чем проблема? Пойдем в баню.

Похоже, она думала о чем-то другом.

— Проблема в том, что мой побег не нарушает закон — я была схвачена незаконно. Если же я возьму тебя с собой, то я укрою опасного преступника и дам этим сучкам шанс на официальное обвинение.

— Ну, считайте, что я важный свидетель! Сокрытие свидетельства или свидетеля преступления — тоже преступление.

— Да уж! Может, ты и не врал. Ладно, где тут ваша баня?

Глава 12

Ближе к вечеру мы стояли на краю широкого каменистого плеса местной речки, к сожалению, совсем не судоходной. Русло реки в этом месте прорубало как бы широченную просеку в зарослях местного варианта желто-синего дерева-великана. И отсюда просматривался широкий голубоватый простор обширной равнины, лежащей дальше внизу за холмами. Я раньше переводил местное слово «фаэлт»⁵ как «долина», потому что не вполне представлял, что они имеют в виду. Теперь же я видел простор огромного нового мира, не ограниченный ничем. Среди дымки почти под самым горизонтом блестели излучины большой реки, и я уже догадывался, что это и есть Дон. Облачное покрывало редело в направлении моего взгляда, и там же, где блестела большая вода, была видна полоска синего, как на Земле, неба. Солнце еще пряталось выше линии облаков, но там, далеко, оно освещало просторы великой реки без помех, и его отражение слепило глаза.

Скелле имели здесь почти абсолютную власть. Моя спутница могла реквизировать любую повозку на дороге, но почему-то категорически отказалась это делать, и нам пришлось топать на своих двоих. Более того, она набросила на свое платье-комбинезон цветастое подобие пончо и спрятала волосы под косынку, которые носили девушки в городе. Если это был маскарад, то не очень удачный. Встречные возницы, расслабленные и скучающие вдали, рассмотрев мою спутницу поблизости, пугались, подбирались и несколько раз даже останавливали повозки, дожидаясь, пока мы их минуем. Дорога была одна, а если и имелась другая, то я ее не знал. Сворачивать было некуда, тем более что постоялые дворы имелись только вдоль дороги, а у нас не было никаких припасов, чтобы путешествовать по бездорожью. Я нес объемистый рюкзак за плечами, значительная часть которого была занята тем, что я посчитал нужным взять из своего сарайчика. В городе мы ни с кем больше не виделись. После того как я по-быстрому отмылся в бане, город словно опустел — по-видимому, стало известно о нашем освобождении и простой люд счел за лучшее не попадаться нам на глаза. Посещать немногочисленных знакомых я не посчитал уместным — мало ли как там закончится, а им тут еще жить и жить.

Мы сошли с дороги, чтобы набрать воды и немного передохнуть. Никаких признаков преследования попутчица, которая так и не представилась, не обнаружила, но была уверена, что за нами следят. Я пытался выяснить, почему она не называет свое имя, но успеха не добился. Было непонятно, местный ли это обычай, закон или просто она не хочет сообщать его мне.

Расположившись так, чтобы видеть долину, мы устроились на большом плоском камне, и я развернул нехитрый провиант, который скелле, не смущаясь, реквизировала на рынке в городе. Продавец, по-моему, был счастлив отделаться несколькими лепешками и парой кругов колбасы. Пока я шагал по дороге, у меня в голове сложилась гигантская куча вопросов, но вот сейчас, когда можно было бы ее вывалить, я не знал, с чего начать. Начала она:

— Ладно, Илия. Рассказывай, кто ты такой и откуда здесь взялся такой волосатый?

Надо сказать, что в мойке я сбрил бороду и сейчас казался себе вполне прилично выглядевшим, но, кажется, у моей спутницы было другое мнение. Вообще я не мог не признать, что она тронула мое сердце. Все-таки это первая по-настоящему красивая женщина, которую я встретил в этом мире. Вместе с тем я взрослый человек, у которого на Земле осталась семья и который понимает, что красавица, как эта скелле, не может не иметь кучу поклонников и пустое сердце. Да и мой экзотический внешний вид скорее годился для того, чтобы привлечь внимание любителей животных, чем благородной леди. Поэтому я старался отгородиться от девушки инопланетным сарказмом, который помог бы мне сохранить трезвую голову.

— Человек. Кто же еще? — бросив взгляд на поджавшую губы скелле, я продолжил: — Правда, не из этого мира. Думаю, что просто с другой планеты.

— Мун! Ты в своем уме? Какая еще планета? — она уставилась на меня с сильнейшим сомнением в огромных глазах.

— Планета Земля. Ну, это мы ее так называем. А вот как ваша называется, я так и не выяснил. Все говорят, Мир и все тут. Не уверен, правда, что вы знаете, что такое планета.

Скелле фыркнула.

— Ты что, меня за идиотку держишь? Я знаю, что такое планета. И у нее нет никакого названия. Мне интересно, ты сам знаешь, что такое планета?

Я немного помолчал.

— Давай поступим так. Я тебе честно рассказываю правду, ты молча слушаешь. Хочешь верь, хочешь нет. У меня другой истории нет. Если у тебя будут вопросы, то мы будем меняться — один твой вопрос дает мне право задать один свой. Ответы любые. Можешь отказаться отвечать, но тогда и я тоже могу отказаться. Согласна?

Похоже, я чем-то напряг ее, но, немного подумав, она согласилась:

— Хорошо, давай.

Скелле уселась поудобней, привалившись спиной к камню и подложив ноги под себя. Черт! О чем я думаю?

Рассказ занял не так много времени. Видимо, никогда мне не быть разведчиком! Бережно хранимая долгое время тайна легко выплеснулась из меня, как вода из опрокинутого стакана. Как по мне, так магия красивой женщины гораздо круче, чем настоящая. Я умолк и уставился на открывающийся вид, чувствуя легкое опустошение.

Ее вопрос заставил меня растеряться. Я ей тут про межпланетные путешествия, предполагаемую прародину ее народа, про человечество, а она:

— Так у тебя что, есть жена?

— Была. Ну, то есть есть, наверное, но я этого теперь уже не знаю, — подумав, я добавил: — Можешь не считать это вопросом.

Скелле надолго замолчала. Она несколько раз ерзала, меняла положение, потом встала, спрыгнула с камня и подошла к реке. Я с удовольствием следил за изящной фигуркой красивой девушки на фоне довольно бурной реки. Поспешно одернул себя — не хватало еще японской поэзии! Скелле вернулась, посмотрела на меня и сказала, как будто ничего не слышала:

— Нам надо добраться до постоялого двора, пока не стало темно.

Ну что же! Это ее право. Довольно разумный шаг, как по мне, — она получила кучу информации, не сообщив мне ничего.

— Надеюсь, не все вопросы будут считаться? — вдруг спросила она.

— Конечно, нет. Только те, что касаются моего рассказа.

— Тогда скажи: что ты хочешь? Ты меня понимаешь? Я имею в виду большую цель. Есть она у тебя?

— Понимаю. Сначала я хотел вернуться, наверное, этого я хочу и сейчас, но больше всего я хочу разобраться. Я хочу понять, как это могло произойти? В вашем мире есть две вещи, которые я не понимаю, — факт моего попадания сюда и магия. Я верю, что, разобравшись с магией, я смогу вернуться.

— Так скучаешь по дому?

— И скучаю тоже, правда. Понимаешь, у себя я был человеком, которого интересовало, как все устроено. Мне всегда было интересно, как работает телевизор, зачем человеку печень, почему наши предки встали на задние конечности и так далее. Я очень долго учился, к тому же, выучившись, я все равно оставался любопытным, мне было интересно все! Как летать, как плавать, как воевать? Все! И тут вдруг я встретился с настоящим вызовом! Понимаешь, это как плевок природы в мое лицо! Что-то, о чем я понятия не имел! Хуже того, что-то, чему я даже не мог придумать предполагаемое объяснение! Если бы меня заинтересовало, как размножаются кольчатые черви, то я бы знал, что мне делать, какие эксперименты поставить, какие книги искать. А тут — ничего! Это зудит во мне нестерпимо! — я замолчал, выдохнувшись и не замечая, что обращался к ней на «ты».

— Знаешь, я не поняла половину того, что ты сказал, и это меня пугает! То, что ты говоришь, бред! Но этот бред выглядит как правда! Я боюсь что-то спрашивать у тебя. Я тоже училась много лет. Нам преподавали историю и мифологию, нас предупреждали о запретных знаниях и исследованиях. Я прилежная ученица. Я помню много чего. И твой бред, он, понимаешь, он как будто ключики от закрытых дверей. Он воняет запретным! Никому не говори о том, что ты сейчас рассказал, без моего ведома! Хочешь жить — молчи! — в ее тоне опять прорезались повелительные нотки.

— Помолчишь тут, — я вспомнил пыточную.

Кажется, о том же подумала и скелле.

— Если хочешь, я могу убить тебя при необходимости.

Меня передернуло.

— Спасибо. Я подумаю над вашим предложением.

Глава 13

Уже темнело, когда мы добрались до постоялого двора. Это был целый комплекс сооружений. С одной стороны от дороги выстроились склады и дворы для повозок и возничих. Местное название этого предприятия я перевел как станция. С другой стороны располагался традиционный двор, вполне оправдывающий свое название. Вместо привычных четырех башен с галереями между ними здесь были только две, а остальную часть двора окружал обыкновенный довольно высокий забор с гостеприимно распахнутыми воротами. Лес вокруг не вырубили, и все здания укрывались под кронами деревьев, опирающихся на высоченные столбы стволов. Судя по всему, основная жизнь кипела напротив, в царстве телег и повозок — оттуда доносился шум, возгласы возниц, и носились взмыленные служащие. На постоялом дворе почти никого не было, только группа молчаливых хмурых мужчин, по виду купцов.

Управляющий был сама любезность и услужливость. О деньгах речи не шло — скелле даже не пыталась их предлагать. Нас накормили и показали номер. Очень сильно хотелось спать — еще сегодня утром я готовился умереть в скором времени, а проведя время в дороге, окончательно исчерпал себя.

— Я ложусь первая. Будить меня не надо, я встану сама. Запомни главное, Илия, что бы ни случилось — буди меня. И второе — не засни сам.

— Это в моих интересах. Но если я буду сидеть без дела, то засну все равно. Я оставлю свет и займусь этим шлемом — хочу посмотреть, как он устроен.

Скелле с сомнением посмотрела на меня.

— Ладно, делай что хочешь. Главное, не спи!

Она, не раздеваясь, забралась в кровать и уже через пять минут, я был уверен, спала. Я же уселся за столом с лампой, достал инструмент из сумки, шлем и начал его разбирать.

Внутри, как оказалось, он был устроен довольно просто — под подшлемником, по внутренней стороне самого шлема, были наклеены зубчатые фасетки из того же материала, что и линзы. Я думал, что шлем каким-то образом блокирует источник, но все было много проще — похоже, он просто искажал поле источника, так что скелле теряли ориентиры. Это как разглядывать мир через детский калейдоскоп. Чтобы не таскать с собой тяжелую, а главное, громоздкую вещь, я начал отрывать фасетки, которые могли пригодиться в моих экспериментах. Из того, что я уже выяснил, у меня сложилось предположение, что от источника исходило некое излучение, которое при взаимодействии с некоторыми структурами, такими как искажения в кристаллических решетках или загадочный материал линз, проявлялось в обычном электромагнитном спектре, но не как однородное излучение, в свою очередь, а как некая интерференционная картина стоячих волн. Мне нужно было буквально увидеть это. Пока что единственным доступным для моего зрения эффектом было свечение фонариков, но я не видел способа раздобыть крупный чистый кристалл кварца для опытов. Надо было искать другой способ.

Времени было много, как и обломков линзового материала. Использовав уцелевший кристалл соли в смоле, я создал активное ядро, как сам это назвал, и стал экспериментировать с материалом, пытаясь определить распределение в пространстве теплых и холодных пятен. В чем я определенно был уверен спустя довольно много времени — что вся эта картина постоянно менялась, как пятна света на дискотеке, завися от скорости вращения кристалла, геометрии расположения линз и бог знает от чего еще.

Тут мою голову посетила еще одна идея — линзы. Они работали только рядом с магическими метками или кристаллами. Фактически в пределах своего фокусного расстояния. Но что мешает мне сделать простейшую подзорную трубу?

Из куска кожи, который я прихватил в своем сарае, я быстро скрутил пару подходящих трубок, плотно обмотав их бечевкой и вооружив двумя линзами. Вставив трубки одна в другую, я начал рассматривать мое ядро, пытаясь настроить фокус на самой простой подзорной трубе, которую я когда-нибудь видел. Я не мог одновременно вращать ядро и смотреть на него через трубу, пытаясь двумя руками в то же время регулировать ее. По какому-то наитию я направил трубу на спящую скелле и чуть не завопил от радости! Изображение выпрыгивало из поля зрения, двоилось и не хотело фокусироваться, но тем не менее я отчетливо видел переливающееся всеми цветами радуги яркое пятно в том месте, г�

1

Лучший способ погрузить город во тьму – это обильно полить его дождем. Когда дождь закончится и до того момента, пока почерневшие дороги не подсохнут, асфальт глотает свет как настоящая черная дыра, и ни фонари города, ни фары машин ничего не могут с этим поделать. Хотя дождь, кажется, утих, дворники машины суетились за стеклом, смахивая липкую водяную пыль, висящую над дорогой. Термометр, светящий маленьким белым глазом под панелью приборов, напоминал, что за бортом начинался московский ноябрь – лучшее время, чтобы насладиться теплом и уютом, царящим в салоне. Выходить из машины из расцвеченного созвездием светодиодов полумрака не было никакого желания, даже для того чтобы добежать до подъезда.

Впрочем, до дома еще надо было доехать. Знакомый изгиб промокшего бульвара упирался в светофор, за которым прятался незаметный поворот на безымянный переулок, носящий среди местных жителей вполне ожидаемое имя – Бродвей. Светофор светил красным, и я не сразу заметил стоящую на дороге машину, мигающую аварийным сигналом. Из темноты улицы, мерцающей желтыми и красными огнями, отделилась такая же темная фигура, плоть от плоти черной дыры, угадываемая лишь по движению гаснущих фонарей, – полицейский. Я остановился.

Пробормотав привычную скороговорку, из которой я уловил только «…тальон… тенант… ов», ДПСник неожиданно смущенно спросил:

– Не сильно торопитесь?

– Не сильно. А что случилось? – полюбопытствовал я.

– Да вот, мужик какую-то бабку сбил, выскочила из кустов прямо под машину, а она удрала. У него вроде и повреждений никаких, а уехать боится. Знаете, как эти бабки? Домой прибежит, успокоится, спать ляжет, а утром голова заболит, она заявление и накатает.

– А я зачем?

– Понятым будете. Осмотрите, так сказать, место и телефон оставите. Вы же не против?

Мне стало даже жаль и мужика, и мента этого мокрого.

– Нет, не против.

Запарковавшись рядом с полицейской машиной, я выбрался в промозглую темноту. Водитель, потенциальный убийца, мялся рядом с темным кроссовером «БМВ». Мент подошел к бамперу машины и показал на невнятную полосу чистой краски на бампере.

– Права ваши, пожалуйста, и номер телефона.

Я отдал права и, пока он переписывал что-то с них в протокол, осмотрелся. В свете фар БМВшки валялась прямо на асфальте пара картофелин и чуть в стороне белел какой-то камешек треугольной формы. Я наклонился и поднял его, водитель и гаишник тут же нависли надо мной, но, увидев, что именно я нашел, отвернулись. Камень как камень. Непонятно только, откуда здесь хороший окатыш белесого полупрозрачного кварца? Найди я его на галечном пляже, повертел бы в руках да и выбросил.

– Ваши права. Спасибо, – вернул мне документы полицейский. Я машинально сунул камешек в карман и поспешил в машину. Пяти минут не простоял, а успел замерзнуть, хотя морозом еще и не пахло.

Десять минут спустя я запарковался на удачно подвернувшееся свободное место прямо напротив подъезда. Толком еще не отогревшись я выключил двигатель и на какое-то время завис в подобии транса, наслаждаясь темнотой и тишиной. Надо было идти, и я сунул руку в карман куртки за связкой ключей. Пальцы нащупали гладкий прохладный камешек. Надо было выкинуть его прямо там, где я его нашел, но теперь он стал моим имуществом, собственностью, и просто так выбросить его уже было нельзя. Надо было принести его домой, дать вылежаться года три-четыре и только потом выбросить в ведро во время очередной уборки. Я вертел его в руке, удивляясь почти идеальной форме равностороннего треугольника, когда неожиданно заметил крохотную голубоватую искорку, мелькнувшую на его поверхности. Повертев головой, я не нашел ни одного фонаря или лампы в округе, свет которых мог бы отразиться на нем. Да и камень был не настолько гладким, чтобы отражать предметы. Я попытался опять поймать этот отблеск, медленно водя камушком там, где я заметил искру первый раз. Ну, вот же она! Наверное, я вытаращил глаза! Искорка вовсе не отражалась от его поверхности. Больше всего это было похоже на то, как если бы камень пересекал луч лазерной указки. Самого луча не было видно, но на поверхности камня плясало пятнышко света, неподвижное относительно земли. Оно было слабое, тусклое, и только темнота за окном и в салоне машины позволяла отчетливо его видеть. Я попытался прикрыть «луч» ладонью, но это ничего не изменило. Такое ощущение, что если смотреть через этот камень куда-то в сторону педали газа, то ты видишь сквозь него, как на экране, крохотную далекую голубовато-зеленую звездочку.

Наигравшись с обретенным сокровищем, я очнулся и выскочил из машины – пора идти домой. В багажнике томились продукты, купленные под чутким руководством супруги еще в обед. В холодильнике все равно теплее, чем на улице, поэтому я нисколько не волновался об их сохранности, но вот последний пакетик кошачьего корма был открыт еще утром, и представляю, что творилось сейчас дома. Не удержавшись, опять проверил камень. По-прежнему где-то в направлении канализационного люка мерцала звездочка. Да что же это такое?! В моей вполне устоявшейся картине мироздания зияла огромная дыра! Я чувствовал сильнейшее возбуждение, как если бы мне довелось прикоснуться к чему-то фантастическому, как если бы я стоял на пороге открытия! Ну да ладно. Мироздание подождет, а любимая животина – нет.

Я открыл багажник и, не удержавшись, вновь посмотрел сквозь камень. Мне показалось, или звездочка стала шире, как бы расплющилась, превратившись в тусклое пятнышко? Приблизив камень к лицу, я напряженно рассматривал пятно. Нет, не показалось. У меня на глазах пятнышко стремительно расширялось, бледнея, пока не покрыло весь камень. Лишь память о виденном подсказывала, что камень слегка, еле заметно светился. Внезапно машина скрипнула, покачнувшись, по глазам ударил какой-то серый яркий свет, и я рухнул в воду. В лицо ткнулся пакет с продуктами, я заполошно оттолкнул его и рванулся наверх.

Мозг отказывался принимать то, что меня окружало. Я плавал довольно далеко от берега большого озера. Вода была теплая и темная – такая бывает на подмосковных торфяных озерах. Вблизи – буро-коричневая, издали она выглядит почти черной. Пресная. Над головой светло-серое небо со сплошной пеленой облаков. День. До ближайшего берега метров триста, не меньше. Берег слегка холмистый, поросший, кажется, лесом. Камень из рук, естественно, исчез, как и ключи от машины, которые я держал в другой руке. В куртке, свитере, кроссовках и джинсах я барахтался как потерпевший крушение турист посреди неизвестного тропического курорта. Телефон и документы остались в сумке, которую я бросил на пакет с продуктами, пока возился с камнем. Первая мысль, которую выдал мой мозг, провернув сломавшийся механизм, – нырять. Похоже, и сумка с документами, и продукты, и ключи от машины, и камень, будь он неладен, попали в озеро вместе со мной. Слава богу, и плаваю, и ныряю я очень даже прилично. Детство прошло у моря, и вода меня не пугает. Хорошенько провентилировав легкие, нырнул – бесполезно. Очень глубоко и совершенно ничего не видно, вода черная как гудрон. На пределе выносливости я даже не коснулся дна, не говоря уже о поисках вещей. На упрямом отчаянии нырнул еще пару раз. Ужасно мешала куртка, и я ее сбросил. Через какое-то время мозг выдал вторую мысль – надо выбираться на берег. Даже если вещи дожидаются меня на дне, неизвестно, куда и как далеко меня относит течением, а оно здесь очень даже может быть. Да и так ли нужен мне пакет с продуктами или сумка с документами и телефоном?

Отловив плавающую неподалеку куртку, я направился к берегу. Мозг опять заскрипел и остановился. Хорошо был виден рыжеватый грунт обрыва, покрытый по кромке серо-голубым пухом, как если бы постаревший берег устал бриться и зарос трехдневной щетиной. Это было настолько не похоже на все, что я видел, что сознание просто не могло найти привычных ориентиров.

Наконец выбравшись на такой знакомый и такой привычный берег – глинистый обрыв и узенькая песчаная подошва под ним, – я готов был расцеловать его. Взгляд притягивала незнакомая растительность наверху, и я, не останавливаясь, начал забираться туда. Добравшись, присел на краю, пытаясь отдышаться и сообразить, что же я вижу. Пахло йодом, как если бы рядом было море. Озеро было довольно большое, наверное, километра полтора в ширину и неизвестной длины, так как с одной стороны вода изгибалась и пряталась за большим островом. Поверхность воды больше напоминала черное зеркало, расчерченное паутиной мелкой ряби, гоняющейся за очень слабым ветром. Было тепло, градусов 20. Я не только не замерз, но даже согрелся под слоем осенней одежды. Вода текла из куртки, которую я набросил на себя, но мне было не до того. За моей спиной тянулся довольно широкий луг, который, похоже, не прерывался и под сенью очень высоких деревьев, растущих далеко друг от друга, без малейшего следа подлеска между ними. На первый взгляд, на лугу росло только одно растение – чем-то напоминающие наш папоротник пушистые кустики серо-голубого цвета с почвой между ними, засыпанной черно-серым, похожим на засохшие иголки субстратом.

Совершенно потерянный, я делал то, что требовал организм. Как безмозглое животное, которому все равно, где оно и что его окружает, я оправился, снял с себя одежду, тщательно выжал ее и надел все, кроме куртки и свитера, обратно. Проверил карманы, но ничего полезного, кроме чека из магазина, не обнаружил. Скрутив куртку и свитер в подобие мешка, повесил свои вещи за плечи и направился в лес.

Мне нужна была информация, любая информация, анализируя которую, я мог бы разобраться, что происходит. Внезапно нахлынуло чувство сильнейшего стыда и отчаянья. Я подвел семью, они ждут меня, волнуются, кот орет. А я не понимаю, что я сделал, что делаю, что я должен сделать! Я вообще ничего не понимаю!

Вдруг захотелось есть, и все переживания как рукой сняло. Я ничего не ел уже полдня, и избалованный организм требовал регулярного питания, которого не было и не предвиделось. Все сложные эмоции и переживания стали неважными и спрятались где-то на дне сознания. Шагалось легко, и через несколько минут я стоял рядом с ближайшим деревом, если это вообще было дерево. Было видно, что оно гораздо ниже своих собратьев, растущих глубже в лесу, но во всем остальном выглядело оно совершенно так же. Высокий гладкий ствол кремового цвета, покрытый неглубоким сетчатым рисунком, был лишен каких-либо ветвей до самого верха, раскрываясь на макушке геометрически правильным зонтиком неровных очень длинных и извилистых отростков, на которых гнездились пучки длинных темных иголок или листьев. Было похоже, что растение перевернули с ног на голову и его корни оказались его вершиной.

Никакого движения – ни насекомых, ни птиц, ни мелкой живности. Я осмотрелся. Ландшафт по берегу озера выглядел совершенно одинаково во все стороны. Плотные облака не позволяли определить направление на местное светило. Да, да, именно светило, не солнце. Чтобы понять это, достаточно было просто попасть туда. Все окружающее казалось неправильным, неземным. Хотелось есть, и это чувство как якорь удерживало сознание от безумия. Подумалось, что надо бы найти текущую воду – реку или ручей. Идя вниз по течению, можно было бы рассчитывать найти более крупный водоем или более разнообразный ландшафт.

Оцепенение, которое в очередной раз охватило меня, мгновенно слетело, как только сквозь негромкий шорох ветра в стволах деревьев пробился далекий стук, ритмичный и размеренно медлительный. Стучало что-то большое, далекое и тяжелое. Это сразу же решило вопрос с выбором направления движения. Звук приходил с далеких холмов в стороне от озера, и я тут же направился туда.

2

Идти было удивительно легко. Несмотря на то что по моему собственному времени уже был поздний вечер, несмотря на незапланированные и выматывающие водные процедуры, несмотря на дававшее о себе знать желание поужинать в привычное время, я чувствовал себя довольно бодро и быстро шагал по пружинящей черно-серой подстилке среди редко стоящих гигантов. Обстановка напоминала прогулку по ухоженному парку – ни тебе подлеска, ни поваленных стволов погибших деревьев, ни назойливых насекомых. Потянулся пологий склон, и я впервые увидел какие-то изменения в растительности. Кроны, до того казавшиеся парящими недостижимо высоко, придвинулись, стволы стали мельче, и затем неожиданно потянулась большая прогалина, заставленная как будто обгоревшими скукоженными останками не выросших гигантов, которые чем дальше, тем становились мельче. Стало заметно, что все деревья были соединены между собой подобием корня, местами выступающим из почвы и похожим на распущенный канат – этакое неплотное переплетение мелких жил. Ниже в распадке деревья, или дерево, закончились, и я услышал тихий плеск воды. Среди уже привычных кустиков, обрамлявших широкую полосу окатанной гальки, по проточенному в больших сланцевых блоках каналу бежал крохотный ручей. Я спустился и принюхался. По-прежнему пахло йодом, но уже гораздо слабее, чем около озера. Вода была прозрачной и привычной. Нисколько не сомневаясь, я напился. Вдали опять застучало – четыре удара, и тишина. Надо было двигаться дальше.

Взбираясь по пологому склону следующего холма, я скоро опять вошел в лес, миновав знакомую полосу поваленных недодеревьев. Подъем давался легко, голод еще не мучил, жажда отступила, и проснулось любопытство. В голове сама собой, как будто не было более насущных забот, появилась идея измерить ускорение свободного падения, соорудив простейший маятник. Проблема была за эталонами длины и времени. Если свой рост я, естественно, знал с точностью до сантиметра, то в своей способности точно отсчитывать секунды сильно сомневался. Обдумывая, как привязать к имевшемуся эталону длины время, я перевалил гребень холма и остановился. Стука больше не было слышно, и я был не уверен, что смогу сохранить направление без этого далекого ориентира. Постояв и ничего не дождавшись, двинулся дальше. Еще четыре холма, еще один ручей, похожий на первый, но совсем крохотный, и лес внезапно изменился. Деревья переменились так резко, что была видна граница между ними. Вот здесь – светло-бежевые стволы, увенчанные поросшей черным волосом обширной кроной, а тут уже тоже как бы стволы, но почти белые, даже голубоватые, гладкие, тонкие, без ветвей вообще, только жесткие темно-бурые ленты, обильно торчащие из верхней трети растения. Какая-то метелка для смахивания пыли метров тридцать высотой. Деревья в новом лесу стояли гораздо плотнее, но ощущение лесопарка никуда не делось. Почва между уже родных серых кустиков была посыпана рыжими закорючками, слегка шипящими, когда я наступал на них. Ветра почти не было, и мне показалось, что стало немного темнее. Вечереет? Делать нечего, и я решил двигаться дальше до ближайшей воды. Если стук не возобновится, придется останавливаться на ночлег, так как первое возбуждение давно схлынуло и все сильнее хотелось спать. Миновав еще пару подъемов и спусков, удалось найти родник, бьющий в осыпи у основания холма. Небольшой обрыв создавал иллюзорную защиту, я понял, что смертельно устал и буду ночевать прямо под ним. Стемнело еще сильней, но ночь все не наступала. Ждать темноты не было смысла, и я уснул, завернувшись в просохшую куртку и подложив свитер под голову.

Спалось удивительно сладко, вот только будильник почему-то не светился на привычном месте. Я потянулся посмотреть, сколько времени, уперся локтем в камень и рывком вскочил – это не дом.

Темно. На фоне тускло светящегося неба видны темные силуэты деревьев. Болят ноги, спина. Я дернулся – черт! – ноги совершенно босые. Чуть в стороне нашарил кроссовки, рядом на камне – носки. Когда я их снял? Я ничего не помнил. Вроде все на месте. Поправив свитер, опять улегся на куртку. Сна не было ни в одном глазу – похоже, я хорошо выспался. На ощупь нашел родник, напился, умылся и вернулся к своему лежбищу. Несмотря на тусклый свет, исходящий от неба, осмысленно двигаться в темноте было невозможно. В животе скрутился сосущий клубок. Подумалось: «Удачно! Похудею немного, а то в старые джинсы, когда-то любимые, не смог влезть накануне».

Было тихо, пахло мокрым камнем и еще чем-то приятно кислым, вроде лимона. Несмотря на ночь, воздух оставался достаточно теплым, чтобы я не мерз даже без майки. Так или иначе, надо дожидаться рассвета. Таращась в тускло-серое небо, я незаметно заснул.

Проснулся уже без сюрпризов, хорошо понимая, что я не дома. Судя по ощущениям, я, мягко говоря, переспал. Даванул эдак часиков двенадцать. Стало светлее, но, похоже, до полноценного утра еще часа два. Повторив санитарные процедуры, обулся и немного порастягивал измученные непривычно долгой ходьбой мышцы. Решил не тратить время и пройти по лесу еще немного дальше, ориентируясь по белесому небу, которое светилось явно неравномерно, светлея как раз в направлении, в котором я двигался до этого.

Нарастало беспокойство, так как перспективы моих действий оставались крайне сомнительными. Было ощущение, что я просто двигаюсь навстречу голодной смерти. Я уже пробовал жевать местные кустики, но эффект был такой же, как и от жевания сена. Может, коровы и могут этим питаться, но я явно к ним не относился. Ничего примечательного в субстрате, который укрывал почву, я не нашел. Поэтому казалось логичным двигаться в поисках изменений – вдруг они к чему-то приведут? Сидеть на месте – это точно самоубийство.

Справа от небольшого овражка вдруг метнулась мне под ноги шелестящая темная молния, секундой позже ноги обвила веревка, и два тяжелых шара на ее концах больно стукнули меня. Я не удержался и упал на колени, подставив руки. Посмотрев в сторону оврага, я ничего не увидел и перевернулся, чтобы освободиться. Надо мной стоял, занеся над плечом копье, человек с выражением очевидного удивления на лице. Похоже, меня только что пытались убить, но мой вид поверг охотника в кратковременный ступор, и я, чувствуя облегчение и даже неуместную радость от этой встречи, поспешил этим воспользоваться. Выставив вперед и вверх ладони, я улыбнулся как можно шире и сказал первое, что пришло на ум:

– Здравствуйте!

На фоне черных макушек деревьев, подсвеченный зарождающимся утром, стоял и смотрел на меня молодой мужчина лет двадцати в темной рубахе и свободных штанах. Почему-то было очевидно, что он только что собирался проткнуть меня нетолстым копьем, которое держал в поднятой правой руке, но что-то остановило его. Я отчетливо понимал, что моя жизнь висит на волоске, поэтому замер, не двигаясь. Какой-то камень больно давил меня в ягодицу, начинала затекать спина от неудобного положения, и я старался не двигаться, но мозг уже создавал планы спасения – если он дернется, рванусь вправо перекатом, а там посмотрим. Лицо незнакомца имело странные непривычные черты – было ощущение, что мне повстречался американский индеец в исполнении европейского актера. Этакий Гойко Митич из моего детства. В целом европеоидные черты лица одновременно были незнакомыми, несомненно, чужими. Он нахмурился, отступил на полшага и, не убирая копья, показал мне рукой, чтобы я встал.

– Лиансафа!

Так, кажется, мое убийство откладывается. Я не понял, что он сказал, но жест был вполне очевиден, и я медленно поднялся.

– Угуртесафа, кхе! – негромко сказал молодой парень. – Ганнер? – вопросительные интонации были очевидны, но язык незнаком.

– Я вас не понимаю, – на всякий случай ответил я, поднявшись, и добавил: – Сорри, ай донт андестэнд ю, нихт ферштейн.

Похоже, мои слова тоже не нашли понимания, и мы уставились друг на друга, разглядывая. Рубаха на парне была однотонная, кажется, зеленая, без ворота, чуть выше колен, прямого кроя и без пояса. Рукава короткие, чуть ниже локтя. Из-под широких штанин виднелось некое подобие мокасин такого же зеленоватого цвета, как и рубаха. Длинные прямые черные волосы собраны в хвост. Не хватало только пера в волосах. Никаких вещей, кроме копья, у него не было.

Сзади зашуршало, и стало понятно, чего мы ждем. Кто-то ведь метнул в меня этот аркан, и сейчас этот кто-то осторожно подходил ко мне сзади. Захотелось в туалет, и я напрягся, ожидая удара. Поворачиваться было страшно, так как готовность незнакомца применить свое оружие не вызывала сомнения.

Тихо, еле слышно шуршал лес. В сумраке занимающегося рассвета все выглядело бесцветным и бледным. Веревка, обмотавшая мои ноги, давно упала, и при желании я мог бы освободиться, просто шагнув в сторону, но под пристальным взглядом моего молодого визави делать этого не хотелось. Последний стал смещаться влево, все так же удерживая меня «под прицелом». И справа из-за моей спины появился его напарник. Я медленно, стараясь не делать лишних движений, повернул голову. Меня по широкой дуге обходил мужчина постарше, единственным отличием которого от молодого была, похоже, синяя рубаха, такая же однотонная и без каких-либо деталей. Затем он замер, сделал шаг вперед и, похоже, расслабился, опустив острие копья. Я напряженно всматривался в его лицо, он, в свою очередь, рассматривал меня.

– Ганнер, – произнес он с утвердительной интонацией вслед за первым.

Тот тоже расслабился и опустил руку с оружием. Они обменялись несколькими фразами на своем языке, уже не пытаясь обращаться ко мне. Видимо, я выглядел как неизвестный мне «ганнер» и подразумевалось, что разговаривать с такими не о чем.

– Мужики, я, конечно, дико извиняюсь, но нет ли у вас чего-нибудь пожрать? – закончив фразу, я, как мне казалось, убедительно потыкал пальцем в свой открытый рот.

Незнакомцы внимательно выслушали мою поэтическую речь, старший что-то сказал молодому, и тот, неожиданно переложив копье в левую руку, поднял правую ко рту и громко свистнул. Я невольно поморщился. Не дожидаясь ответа, молодой подтолкнул меня рукой, а другой, сжимающей копье, указал куда-то вглубь леса.

– Хосафа!

Быстрым шагом мы двинулись вверх по холму, в то время как старший отстал и затем исчез за деревьями. Молодой шел сзади и время от времени поправлял направление взмахом копья. Было ясно, что меня он совершенно не опасается, и я почему-то обиделся. Что я, блин, такой «неопасный», что ли? В Москве со мной даже здоровые мужики старались разговаривать уважительно. Не потому что я какой-то там страшный, просто я привык к тому, что незнакомые люди обычно стараются не хамить экземплярам более 100 кг веса при вполне себе среднем росте и сухощавом сложении. Правда, в данный момент это сложение требовало пожрать, и как можно быстрее.

Местность вокруг внезапно поменялась. Теперь мы вступили в то, что я мог бы назвать обычным лесом. Поваленные гигантские деревья нового незнакомого мне вида, заросли молодых растений и разнокалиберные гиганты, накрывавшие своими кронами предутреннюю тьму под ними. Серые кустики стали редкими, и между ними появились новые, мелкие, похожие на невысокий бамбук рыжего цвета образцы.

Огромный ствол упавшего растения не смог перегородить нам дорогу, так как опирался на совершенно невообразимое бревно метра три в диаметре другого рухнувшего гиганта. Мы прошли под ним, не наклоняясь, и нос к носу столкнулись еще с одним незнакомцем. Наконечник очередного копья – я их за всю свою жизнь столько не видел – смотрел мне в грудь. Мой сопровождающий выдал длинную фразу, в которой я уловил знакомое «ганнер». Поджидавший нас человек опустил копье, подошел ко мне ближе и пристально всмотрелся в мое лицо. Видимо, полностью удовлетворенный увиденным, он развернулся и махнул мне рукой, призывая идти за ним. Мой молодой сопровождающий, что-то буркнув, отправился обратно.

Долго идти не пришлось. У основания поваленного ствола был разбит лагерь, ну, или его подобие. Среди расставленных там и тут огромных узлов, похоже, приспособленных для ношения на спине, как рюкзаки, стояли или что-то упаковывали трое мужчин, лица которых, сейчас были все обращены в нашу сторону. Встретивший меня, похоже, был здесь старшим. Это было заметно по мелким признакам, которые мы обычно даже не осознаем, вроде взглядов, которыми, не осознавая этого, люди стараются постоянно контролировать поведение лидера, его положение, его слова. Последний поставил свое копье к рядку других, прислоненных к упавшему стволу, и развернулся ко мне.

На первый взгляд все выглядели однотипно – темные прямые волосы, стянутые в хвост, такие же темные глаза, светлая загорелая кожа, та же одежда, состоящая из подобия рубахи, штанов и мокасин, только разных цветов, все среднего роста и довольно худые. В отличие от тех, кто ловил меня, эти были подпоясаны очень похожими на мой пояс ремнями, на которых висели разнокалиберные непонятные мне приспособления, среди которых, очевидно, узнаваемыми были только небольшие ножи в ножнах. У двоих через плечи были переброшены небольшие светлые сумки. Кроме упомянутых мною то ли рюкзаков, то ли коробов, на земле ничего не было, только копья, стоящие рядком у дерева.

Меня внимательно осмотрели, негромко переговариваясь, и стало окончательно ясно, что я «ганнер». Я наконец сообразил, что стало причиной их уверенности в этом. Рассматривая мое лицо, один не удержался и провел рукой по моей щеке. Я отпрянул, но тут же догадался, в чем дело. На лицах аборигенов не было и следа бороды или усов, и моя трехдневная щетина, очевидно, была однозначным свидетельством того, кто я есть. Видимо, растительность на лице у местных вообще отсутствовала как признак. Они явно знали людей с бородами, но считали их неопасными и, мне показалось, как бы неодушевленными. Никто даже не пытался заговорить со мной, представиться или узнать мое имя. Отношение было вроде «Смотрите, чего я нашел!».

– О! Класс! Клевая штукенция!

Я повторил выступление, сопровождаемое мимикой и жестами, которое должно было передать местным всю глубину мучений голода, которые я испытывал. Меня выслушали, и старший что-то сказал самому высокому из присутствующих. Последний, порывшись в сумке, висевшей через плечо, достал некий предмет, похожий на колечко сыра или очень толстую лепешку, с усилием разломил его пополам, подошел ко мне и протянул руку. Я попытал взять предполагаемую еду, но он быстро убрал руку обратно. Ухмыльнувшись, Длинный разломил половинку еще на две части, показал мне кусочек, а затем ткнул пальцем в сторону одного из рюкзаков. Мне показалось, что я его понял, и я кивнул. Мужчина нахмурился и, помедлив, протянул мне обломок.

Это был самый обычный сыр. Нет, это был самый вкусный сыр из всех, что я пробовал. Он, конечно, сильно отличался от того, что я назвал бы сыром у себя дома, имел немного хлебный крошащийся вкус, но какая разница?! Я мгновенно проглотил, как мне показалось, крошечную порцию. Все это время присутствующие разглядывали меня с каким-то равнодушным выражением лиц. Стоило мне закончить глотать свой завтрак, они расселись вокруг своих рюкзаков и стали чего-то ждать. Повертев головой и убедившись, что на меня обращают мало внимания, я отошел в сторону за ствол дерева, чтобы оправиться. Никто и не подумал пойти за мной – так, проводили взглядами. Крохотный, с моей точки зрения, завтрак неожиданно утолил мой голод, и захотелось пить. Я выбрался к моей новой компании и замер, обдумывая, как донести до них мое новое желание. Старший опять что-то буркнул длинному, который выдал мне еду, и тот, неохотно встав, взял меня за плечо и вытянул руку вниз по склону вдоль едва заметной тропки. Помедлив, я двинулся в указанном направлении и сразу понял, куда меня послали. Оказывается, совсем рядом в небольшой щели бил родник, из которого я с наслаждением напился.

Внезапно рядом со мной появилась нога, обутая в мокасин, и я, дернувшись, отпрянул. Наслаждаясь произведенным эффектом, улыбаясь во весь рот, рядом со мной стоял тот самый молодой парень, которого я увидел сегодня первым. Больше не обращая на меня внимания, он напился и побежал в сторону лагеря. Я двинулся следом.

Заметно посветлело. Впервые здесь я почувствовал присутствие какого-то светила, было ощущение, что вот-вот выглянет солнце, или что тут у них вместо него. Я был сыт, по крайней мере, я поел, выспался, и не один. Все это плюс ожидание солнца подняло мне настроение. О том, что осталось в Москве, я старался не думать – к чему мучить себя мыслями о том, что не можешь изменить?

Длинный подозвал меня жестом и, по-прежнему ничего не говоря, стал крутить меня, как если бы я был осликом или мулом, примеряясь повесить мне на спину напоминающее рюкзак сооружение. Посмотрев на эту «торбу», я решил, что было бы неплохо иметь что-то между моей спиной и грузом. По крайней мере, никакой мягкой прокладки на спинке объемистой ноши не наблюдалось, а, напротив, имелось подобие большой дуги, согнутой из ветки или корня. Размотал скатку из того, что раньше было курткой и свитером. Последний совершенно не пострадал, чего нельзя было сказать о куртке, для которой, похоже, купание стало фатальным. Натянул на себя свитер и, сложив куртку, постарался подсунуть ее под изгиб дуги так, чтобы она прикрывала эту конструкцию и не двигалась во время ходьбы. Во время всех этих манипуляций Длинный молча наблюдал за мной со странным выражением на лице, как если бы у вас на глазах ваш ослик позвонил маме по сотовому. Он что, меня вообще за человека не считает?

Наконец после всех примерок груз был взгроможден на мою спину. Оказалось, что весил он не так страшно, как выглядел – килограммов 20, не более. Так же нагрузились все остальные, кроме молодого улыбчивого парня, который, перепоясавшись и закинув через плечо сумку, ушел, не дожидаясь нас. Через некоторое время пошли и мы.

Маленький отряд растянулся змейкой. Я шел в середине и ощущал себя вполне комфортно, хотя и несколько жалел о надетом свитере – было похоже, что сегодня мне предстоит попотеть. Окружающий лес давал возможность двигаться вполне комфортно, если не считать гигантских стволов рухнувших деревьев, которые приходилось обходить. Однако лежали они не так часто, и мы в целом двигались в одном направлении. Я озирался, рассматривая незнакомую растительность, но, кроме нее, не видел никаких признаков жизни. Ничто не бегало, не прыгало, не летало и не ползало – какое-то царство растений прям! Мои спутники казались такими же чужими здесь, как и я.

Монотонное движение продолжалось довольно долго, по моим ощущениям, часа три, не меньше, прежде чем мы остановились рядом с небольшим ручьем. Я устал, с наслаждением сбросил груз и снял пропотевший свитер, который к тому же начал нестерпимо чесаться. Через некоторое время все сели в небольшой кружок и стали о чем-то негромко переговариваться, все время настороженно оглядываясь. Я сидел чуть в стороне, оперевшись на груз, и наслаждался покоем.

Резкий крик вмешался в монотонный бубнеж моих спутников. Все вскочили, похватав свои копья, и уставились в направлении крика. Через некоторое время вверху по склону мелькнула тень, а следом выскочил несущийся со всех ног наш молодой дозорный. Рубашка на парне была покрыта темными пятнами пота, и было ясно, что он бежит так уже довольно долго. Не добежав до нас, тот стал кричать что-то мне непонятное, и в следующее мгновение смысл стал ясен и мне. Выше по склону выскочили из-за стволов семеро мужчин, для меня полностью похожих на моих спутников. Я видел бледные лица и развевающиеся на бегу хвосты черных волос преследователей. Увидев нас, они и не подумали остановиться. Тот, кто был у них крайним слева, что-то выкрикнул, и преследователи, подкорректировав траекторию, понеслись к нам. Мои спутники развернулись в линию, подняв свои копья, – шестеро и я. Я стоял сзади и слева от всех, не воспринимая происходящее как какую-то угрозу. У нападавших в руках, кроме похожих копий, было по несколько совсем тонких, но почти таких же длинных, как и копья, дротиков. В какой-то момент, пользуясь разбегом, они метнули их в наш отряд и, не останавливаясь, рванули ближе.

Я удивился, когда крайний нападавший выбрал объектом атаки именно меня. Когда он метнул свой дротик, я совершенно машинально сделал шаг в сторону и, нисколько не опасаясь, видимо, сказывалась явственная для меня нереальность происходящего, проследил, как тонкая длинная палка с узким металлическим наконечником с сильным ударом врезалась в мой груз. Вырвав из мешка прилетевший снаряд, я выставил его вперед, как если бы это была винтовка со штыком. Собственно, весь мой опыт штыкового боя остался в детстве, когда мы, наломав прутиков, играли в мушкетеров или рыцарей. Мой визави несся на меня с огромной скоростью, подняв в руке над плечом второй дротик. До него были считаные метры, когда он метнул дротик в меня. Я ждал этого момента, совершенно не думая о том, что это не игра и меня собираются убить. Почувствовав, как напрягся в рывке мой будущий убийца, я присел в резком выпаде вперед и одновременно выбросил мой дротик как шпагу по направлению врага, удерживая его за самое основание. Дротик рванулся, вылетел из руки, и тут же нападавший врезался в меня как танковый снаряд. Мы рухнули на землю. Я стоял на склоне холма, и незнакомец бежал сверху, таким образом, когда я опрокинулся на спину, мои ноги взлетели выше моей головы. Нападавший перелетел через меня и рухнул следом. Оглушенный столкновением, я повернул голову и увидел прямо рядом со мной, буквально в десяти сантиметрах, лицо врага. Оно было перекошенное от злобы и совершенно не страшное – оно было мертвое. Перекатившись, я поднялся не четвереньки и уставился на труп. Мой дротик вошел ему в живот под углом и застрял, скорее всего, упершись в позвоночник. Сомневаюсь, что это убило его но, вот падение с длинной палкой, торчащей из живота, видимо, оказалось фатальным. Понемногу окружающий мир возвращался в сферу моего сознания. Тень легла на мои руки и заставила повернуть голову. Второй нападавший подскочил ко мне сбоку и готовился проделать отверстие в моей печени. Почему-то стоял он практически вплотную ко мне, и наконечник его копья – это было именно копье, а не дротик, – отвратительно красный от крови, двигался совсем рядом с моим лицом. Так же инстинктивно, без раздумий я схватился правой рукой за это оружие и перевернулся на спину, увлекаемый сильным толчком копья. Скользкая липкая железяка вывернулась из ладони, но дело было сделано, и копье не коснулось моей тушки, пройдя прямо над моим животом и между моими поднятыми руками. В следующий момент абориген попытался отскочить назад, но я уже ухватился обеими руками за древко и прижал его к телу. Резко крутанувшись вправо, я дернул за копье, и соперник, неустойчиво балансировавший надо мной и при этом упорно не желавший отпускать свое оружие, споткнувшись, рухнул прямо на мой бок, больно наступив на меня коленом. Не знаю, чем бы закончилась эта куча-мала, но тут он с каким-то утробным хрюком плашмя рухнул на землю. Над нами стоял Старший. С бешеным лицом оглядел он меня, и мне показалось на миг, что он собирается воткнуть свое оружие – копье, которое он по-прежнему держал в руках, – прямо в меня, но он развернулся и исчез в направлении шума и криков схватки, которая явно еще не завершилась. Совершенно уже ошалевший, я выбрался из-под еще одного трупа, выпрямился и огляделся. В этот момент Старший и еще один мужик, кличку которому я еще не придумал, добивали раненых.

Наконец-то выглянуло солнце, но у меня, казалось, не было сил, чтобы просто повернуть голову, проверить, какого оно цвета. Я сидел, привалившись спиной к стволу неведомого мне растения, и тупо рассматривал свои руки. Последние, измазанные уже засохшей, стягивающей кожу кровью, слегка дрожали. Тело ломало, как если бы каждая моя мышца пыталась сокращаться сама по себе, без участия сознания, которое, похоже, взяло отпуск по уходу за собой. Руки как руки – за прошедшие дни ничего в них не изменилось, кроме неизвестно откуда взявшейся обильной кровяной коросты и обломанного ногтя на указательном пальце. Блин, у меня ни кусачек, ни пилки не было. Как его теперь выгрызать? Залом тянулся вдоль ногтевой пластины на треть, и отрывать его с мясом не было ни малейшего желания. Вот досада!

Рядом со мной кто-то опустился на землю. Я медленно повернул голову и увидел Старшего. Он сидел на коленях, повернувшись ко мне всем телом.

– Садух, – сказал он и ткнул себя в грудь пальцем, внимательно смотря мне в глаза.

– Илья, – догадался ответить я.

3

Сегодня был хороший день. Прошло время второго обеда, и я сидел на дощатом помосте под навесом, который стоял в тени густых зарослей местного растения. Про себя я называл его «бамбук» – уж очень они были похожи, кроме того, что вместо веточек с листьями у местного были длинные перистые отростки светло-серого цвета. Приходил Садух и сказал, чтобы я готовился – через день мы с караваном отправляемся в давно ожидаемую мной поездку в настоящий большой город – Саэмдил. Светило солнце, что здесь бывает не часто – какие-то выкрутасы местного климата. Вот и холмы эти называются «Облачный край». Я вспоминал, как почти год назад – местный год, конечно, – я попал сюда. Никогда бы не подумал, что стану настоящим наркоторговцем.

Я вспоминал, как бродил по холмам, называя лесом то, что на самом деле было одним растением. Здесь попадались экземпляры, которые обживали участки в несколько километров поперечником. Особенности местной флоры делали эти земли абсолютно бесплодными и безжизненными для людей. В том смысле, что человек не мог выжить в этом царстве псевдолесов. Там просто нечего было есть. Группа, которую я встретил на самой границе этой обширной зоны, была собирателями особого орешка – сырья для местного широко распространенного наркотика, который употребляли бы все, если бы не его заоблачная цена. Но об этом потом. За Облачным краем возвышались далекие горы, которые из-за тех же особенностей погоды практически никогда не были видны. В горах в изоляции жили люди, резко отличавшиеся от остального населения. Они контактировали только с жителями далекого отсюда Восточного моря, которое располагалось за хребтом. Местные о Восточном море и его жителях знали очень мало, но утверждали, что они мало чем отличаются от них самих. Про горцев же рассказывали, что зовутся они «мун», нелюдимы, хотя и безвредны, и у них есть один обычай. Соплеменников, которые чем-то провинились, они не убивали, а изгоняли в холмы у подножия гор, что, в принципе, было эквивалентно убийству за одним исключением – если повезет, то изгнанный мог пересечь область бесплодных лесов и добраться до местных. Это хоть и очень редко, но случалось. Поэтому местные прекрасно знали, что горцы безвредны, миролюбивы, не носят оружия и никогда не воюют. Изгнанники на своем языке сами себя называли «ганнер» и, когда добирались до обжитых областей, всегда добровольно становились чем-то вроде домашних слуг или рабов. По каким-то причинам рассматривая это положение как плату за свои проступки, они безропотно выполняли все, что им приказывали, кроме насилия. Никто не помнил о том, чтобы от них были проблемы, поэтому и меня посчитали совершенно безвредным кандидатом на пост дорожного мула с перспективой повышения до статуса бесплатного слуги. Были горцы по сравнению с местными более грузные, коренастые и, что самое важное, носили бороды и усы, которыми основательно зарастали за время блужданий. Моя растительность на лице была как паспорт для аборигенов, так как здесь никто, кроме горцев, ее не имел.

Нападавшие на нас были из конкурирующей банды, и мотивы их отчаянной атаки стали мне понятны много позже. Орех собирался в строго ограниченное время года, был немногочислен, и расположение плодоносящих стволов хорошо известно и поделено между промысловиками. Вместе с тем довольно часто из долин поднимались снаряженные экспедиции диких сборщиков, которые плевать хотели на местные договоренности. Они тратили огромные усилия и средства, чтобы добраться сюда, уйти, минуя посты, в лес, и найти орех. Был огромный риск после стольких усилий прийти на делянку, которая уже была, как говорится, оприходована. Время на сбор было весьма ограничено, и в таком случае перейти на новый участок у браконьеров уже не было никакой возможности. Подвернувшийся отряд, груженный орехом, был для них единственной возможностью вернуть потери, и, несмотря на свою малочисленность, они рискнули напасть.

Скрипнули доски. На помост поднялась моя жена, Урухеле, у которой я был приемным мужем. Тогда, в той схватке, погибли с нашей стороны двое – Длинный, имя которого я никак не могу запомнить и который был мужем этой самой Урухеле, и еще один дядька из соседнего хутора. Садух тогда решил, что я, хоть и ганнер, слишком похож на человека, и снизошел не только до знакомства, но и принял меня в большую семью. Как я понимаю, большей частью он руководствовался расчетом, так как потеря Длинного создавала определенное напряжение в нехитрой экономике хутора, в котором он начальствовал. Брачные отношения были довольно причудливы для земного человека и допускали среди прочего так называемых приемных мужей и жен. Эти названия главным образом оформляли имущественные отношения в малой семье и практически не влияли на прочие обязательства. Так, я никогда не собирался и не спал с этой долговязой теткой Урухеле. Насколько я мог судить, она с нежностью относилась к старосте соседнего хутора и нисколько не скрывала этого. Статус приемного мужа или жены запрещал последним отчуждать любым способом или наследовать имущество малой семьи, однако наделял их определенными правами как членов большой. Большой семьей являлись все обитатели нашего хутора, так как слуг или рабов у нас не было. Наследовать собственность семьи могли бы мои дети, если бы я завел их с Урухеле, но последнее было сомнительно. Она, похоже, недолюбливала меня, хотя и старалась это скрывать. Здесь, впрочем, не было ничего нового. И на Земле сплошь и рядом живут одной семьей люди, которые только терпят друг друга. У меня же вообще не было выбора. Даже свой новый статус я осознал где-то через полгода, после того как слегка освоил местный язык.

По моим собственным подсчетам, местный год имел 412 дней. Дни года отсчитывались двадцатками, по двадцать дней, и эти двадцатки имели собственные имена. Последние двенадцать дней считались временем вне года и тратились на повальный кутеж и безделье. Именно в эти 12 дней проходила ярмарка в Саэмдиле, на которой сбывался весь годовой сбор орешка.

Меня весь этот год не покидало ощущение причастности к чему-то таинственному и великому. Хотя весь мой быт – периодические походы за орехом, переработка последнего, рубка бамбука и помол на муку его сердцевины, поиски заблудившейся скотины и прочие заботы того же рода – никак, кажется, не должен был способствовать этому, сам факт моего пребывания здесь, моего попадания сюда ломал целостную картину устройства мира, которая сложилась за долгие годы учебы и жизни на Земле. По настоящему же укрепилось это ощущение и, пожалуй, впервые за время моего нахождения здесь дало ориентир в моих действиях открытие, которое буднично поведал мне во время совместного жевания пастилы из ореха Садух, когда я уже более или менее освоился с местным языком. Оказалось, что регион, в который я попал, находился, как говорится, в заднице мира. Если бы не орех, то люди сюда бы и вовсе не пришли. Местный центр наркоторговли – Саэмдил – жил только этим и, по сути, был большим торгово-закупочным центром, в который свозился переработанный орех со всего региона. Этот орех, кстати, как выяснилось, практически не оказывал на меня никакого действия. Точнее, почти никакого. Для меня последствия его жевания выглядели как легкое опьянение и небольшая эйфория – очень похоже, как если бы я одновременно принял чашку крепкого кофе и бутылку пива. Местные же наедались, что называется, в зюзю. В целом культура потребления этого ореха, точнее, специальным образом приготовленной пастилы самых разных вариантов исполнения, сильно напоминала потребление крепкого алкоголя на Земле, с той только разницей, что это потребление не вызывало выраженного похмелья и было местным аналогом афродизиака. Я мог жевать эту пастилу сколько угодно – чем дольше я это делал, тем меньший эффект от ее употребления ощущал. У меня взялась даже привычка закидывать по утрам кусочек пастилы в рот вместо кофе, которого здесь, естественно, не знали.

Так вот, регион этот находился в глубине континента, на краю огромной страны под названием Мау[1]. Было несколько государств, но Садух был не самым информированным человеком в части географии. Зато он прекрасно знал главное – основой устройства местного человечества было Скелле[2]. Переводилось это как искусство или что-то похожее, но по описанию Садуха лучшим аналогом этому слову на русском языке было бы слово «магия». Две тайны – моего попадания сюда и тайного искусства – совпадали по определению. Просто потому что никаких других вариантов объяснения произошедшего не было. Для меня это стало сразу же рабочей гипотезой. Я необычайно воодушевился и стал подробно расспрашивать все, что члены моей большой семьи знали об этом.

Знали они не много. Периодически рождались дети с этой способностью. Любой новорожденный при первой же возможности в обязательном порядке под страхом смерти подлежал предъявлению местному представителю магических властей. Таковой был в Саэмдиле. Тот выдавал сертификат, если ребенок был обычный, и это был аналог нашего паспорта. Если же ребенок оказывался со способностями, то его по достижении семи лет, а иногда и раньше, забирали у родителей в интернат. Родителям при этом назначалась изрядная пенсия и, несмотря на угрозу расставания, многие мечтали о такой удаче. Способности у детей были разного уровня. Как правило, абсолютное большинство из них, отучившись в интернате, направлялись к местам службы, где исполняли роль специфических чиновников, как, например, смотрящая в Саэмдиле – по слухам, местная уроженка. Другие же – меньшее число – уезжали учиться дальше. И вот именно эти, последние, и был настоящие маги. Кстати, и искусство, и человек, который им владеет, назывались одинаково – Скелле. Здесь присутствовал выраженный половой диморфизм. Хотя среди детей со способностями изредка рождались и мальчики, они были очень слабые, и иногда им даже позволялось оставаться дома, хотя и под наблюдением. Настоящие же маги всегда были женщинами. При этом величайшими магами всех времен, предками народа назывались Атрих и Скелла[3] – первое было чисто мужским именем. Взрослый человек без сертификата подлежал принудительному освидетельствованию, а человек, скрывающий свои способности, – смерти. Для мужчин часто это правило игнорировалось, поскольку считалось, что они, даже если и проявляли какие-то способности в детстве, полностью теряют их без обучения к совершеннолетию. Тем не менее любой, кто желал попасть в более цивилизованные районы, обязан был иметь сертификат. Садух показал мне свой. На его шее на веревочке висел металлический крестик, отличавшийся от моего тем, что был совершенно квадратный и без надписей, скорее квадратик с зарубками на уголках. По его словам, власти имели какое-то устройство, с помощью которого могли легко сверить принадлежность крестика и персоны, его носящей.

«Вот так вот, – подумал я. – Мир вроде отсталый, а биопаспорта в наличии».

Меня, кстати, никто не беспокоил именно из-за крестика, который висел у меня на шее, приняв его за мунский аналог их сертификатов. Когда я объяснил, что это не так, Садух не слишком обеспокоился.

– Э! Ты же мужчина. Когда поедем на ярмарку, зайдем к смотрящей, она тебя быстро оформит – и гуляй. Вот если бы ты был женщиной… – нажравшийся пастилы старейшина оценивающе с ухмылкой разглядывал меня.

– Если бы я был женщиной, я бы спалил тебя на месте, чтобы остальные знали, как вести себя с почтенной госпожой!

– Ну да! Ну да! Мечтай! Девочки одна из тысячи рождаются со Скелле, а спалить такого красавца, как я, может одна из ста способных. Убить – да! Легко! Посмотрит – и все, готово! А вот сжечь – не, кишка тонка! Так что, как встретишь способных, ты с ними поаккуратней. Женщина и так, без способностей, иногда готова убить без причины, а уж маг!..

Аборигены, кстати, отчетливо осознавали свою чуждость этому миру. По преданию, они пришли в этот мир, предводимые мифическим прапредком по имени Ом[4], через Ворота Мира, как они это называли. С собой они привели домашнюю скотину: овец, коз и коров. Последние выглядели вполне по-земному, хотя и были, с моей точки зрения, избыточно волосаты и рогаты. Много позже, после серии сказочных мифов, полных чудес и превращений, два могучих мага Атрих и Скелла отвоевали силу у могучих врагов и создали, насколько я понял, первое государство. Слово, которое я бы перевел как империя, учитывая, что для современных государств использовалось совсем другое определение.

4

Растянувшийся караван груженных пастилой людей тянулся длинной змеей по узкой тропинке, спускающейся с заросших серебристым лесом холмов. Я стоял в стороне от тропы, разглядывая открывающийся вид. Отсюда, с обрывистого изгиба дорожки, был хорошо виден небольшой городок, раскидавший свои отростки по ущельям, сбегающим в начало расширяющейся к западу долины. Привычное облачное покрывало казалось совсем близким, и я неожиданно вспомнил, сколько раз я летал на самолете и не обращал внимания на вид подо мной. Крутой спуск дарил мне редкую в этом мире возможность посмотреть на город сверху. Головы каравана не было видно, и казалось, что с вершины выползает бесконечная цепь людей. Наконец появился отставший Садух, и мы вместе с другими мужчинами из нашей семьи вновь встали в общую очередь из людей. Караван собирался на большой площадке за холмом целых два дня. Оружие в долине было категорически запрещено, и единственным способом защиты для каравана было количество людей в нем. Даже с оружием никто не рискнул бы напасть на узкой тропе на несколько сотен здоровых молодых мужчин. Весь этот караван нес на своих плечах годовой запас накопленной пастилы, которую еще ждала дальнейшая переработка. Таким количеством этого снадобья Саэмдил мог бы обеспечить себя до конца времен, но этого было все равно мало для всей страны, и, как результат, цены на пастилу были заоблачными. Внизу нас поджидала городская стража и, возможно, даже маг. Еще бы! У нас за плечами было сырье для целого года работы этого города. Собственно, мы несли смысл существования для него.

Город сверху не поражал каким-то своеобразием. Это мог бы быть и земной город, если бы не кажущаяся хаотичность в его постройке. Дело в том, что улиц как таковых, как прямых, свободных от построек участков земли, я не обнаружил. Дома стояли свободно, не примыкая друг к другу, окруженные затейливой вязью нешироких дорожек. Прямоугольной формы, со светлыми стенами и темными крышами, с прямоугольными проемами окон и дверей, дома были очень похожи на земные, может быть, с некоторым налетом Дальнего Востока. Эту восточность ему придавали выступающие за пределы крыш коньки и стропила со слегка изогнутыми концами. Любопытно, но, с точки зрения местной географии, весь этот регион был дальним востоком страны. Никаких стен или чего-нибудь подобного вокруг города не было.

Спустившись, караван разделился. Миновав грозного вида заставу из пяти, наверное, стражей правопорядка, на которой нас всех переписали, представители нашей семьи направились к постоялому двору, традиционно закрепленному за нами и ожидающему нашего прибытия. Люди на улицах отличались от облика моих новых родственников стрижкой, одеждой и манерами. Большая часть мужчин была стрижена под горшок. И хотя я за этот год отпустил себе подобие хвоста и регулярно брился подаренным мне Урухеле тонким ножом, они выделяли меня из группы и смотрели с явным любопытством. Вместе с тем никто не подходил, не обращался к нам, не было слышно смешков или пересудов. Постояв и полюбовавшись на нас, прохожие отправлялись по своим делам. Похоже, что «индейцы», родственником которых я теперь считался, были довольно экзотичны даже для напрямую с ними связанного и зависящего от них города. Ну и я, конечно, выделялся очень светлой по местным меркам кожей, относительно светлыми тонкими волосами и физиономией, украшенной совсем не орлиным профилем. В остальном одет я был так же, как и мои родственники, в рубаху из нетканого полотна, которое делалось из стволов местного растения, штаны и высокие мокасины, напоминающие короткие сапожки. Мои родные кроссовки я давно заменил – уж слишком «жаркими» они оказались для здешнего климата. Иногда я с тоской рассматривал их и тогда особенно больно почему-то было видеть надписи вроде «сделано в Китае» или «Нью Баланс». Чем дальше, тем больше я старался не касаться прошлого – я не мог ничего изменить в нем, и воспоминания не приносили ничего, кроме боли.

Постоялый двор оказался двором в почти прямом смысле этого слова. Четыре двухэтажных квадратных здания, напоминающих крепостные башни, были соединены между собой одноэтажными перемычками без окон, что со стороны еще более усиливало впечатление крепости. Войдя во двор, я рассмотрел, что перемычки эти были анфиладами помещений, объединенных длинным коридором, примыкающим к площадке двора, украшенной колодцем и серповидным бассейном с водой. Нас встретил явно довольный нашим появлением пузатый управляющий с таким же хвостом волос, как и у нас. Тепло поздоровавшись с Садухом, он забрал последнего, и они исчезли в дальней башне. Две молодые девушки показали нам наше пристанище – это оказалась одна из стен-перемычек, которую мы полностью оккупировали. Я впервые за этот длинный год видел молодых местных женщин – так получилось, что в соседние хутора я не попал, а в нашем самой молодой была моя жена, которая на молодую девушку уже никак не походила. Девицы были невысокими, плотного телосложения, с характерными чертами лиц местного населения. Волосы они носили собранными в своеобразные косынки на голове, которых я раньше не видел. Меня они явно выделяли из прочих и относились с некоторой настороженностью и даже опаской. Башни, примыкавшие к нашей анфиладе комнат, оказались нежилыми на первых этажах. В них располагались запираемые склады, уборные и подобие умывальников. Исследовав уборные, я приятно удивился – очевидно, что в городе была проложена сеть канализации, так как нигде на улицах, пока мы шли до постоялого двора, я не заметил характерных сточных канав или чего-то подобного. Уборные же соединялись не с выгребной ямой, а с каким-то каналом, который необходимо было омывать водой из бассейна посреди двора. Если кто-то собирался посетить отхожее место, то он вынужденно сообщал об этом всем постояльцам, набирая воду специальным ведром из резервуара. Мои товарищи, не в первый раз пришедшие на ярмарку, быстро объяснили мне все премудрости местного быта. Наш груз мы сбросили на специальном запираемом складе в одной из башен и собрались пройтись по городу, когда появился Садух и подозвал меня.

– Илия! Пойдем, проверим тебя. Вдруг ты скрытая девка-колдунья и только притворяешься мужиком!

Родственники заржали. Мягкие звуки в местном языке отсутствовали, и я давно привык к новому произношению моего имени, которое звучало даже ближе к «Илыя», чем Илия.

– Я тебя предупреждал, Садух, что я с тобой сделаю, когда окажусь благородной волшебницей?

– Ай! Зачем так при всех? Опять приснилось что-то?

Родственнички опять заржали. Я сплюнул.

– Пойдем.

Шутки на скользкие темы были любимым развлечением Садуха, и все давно к этому привыкли. Мы вышли со двора и направились к невысокой, поросшей на вершине лесом скале, торчавшей прямо посреди долины, где раскинулся город. Я с любопытством вертел головой, Садух рассказывал о порядках в городе и местных достопримечательностях. На завтра был назначен аукцион, и наше участие в нем ограничивалось ролью грузчиков и охраны. С утра весь сбор за год мы отнесем в подобие товарного банка, где его примут, оценят по качеству и количеству. Банк выдаст товарный вексель, под залог которого Садух тут же откроет кредит в, скорее всего, этом же банке, и на этом для нас все закончится. Торговать на аукционе будет уже банк как наш агент, и эти торги будут вестись практически в течение всего следующего года. Выручаемые деньги банк будет забирать в погашение кредита и комиссии. Только на следующий год, если, конечно, не посетим город раньше, мы узнаем, сколько на самом деле мы заработали или остались должны банку. Впрочем, последнее было маловероятно. Экономика хутора была довольно бережливой, если не сказать скудной, и потратить деньги за год не было никакой возможности. Я уже знал, что наша семья, по местным меркам, довольно богатая. И при желании мы могли бы с легкостью переехать в цивилизованные края. Но мои новые родственники предпочитали хранить верность традициям, а деньги вкладывать в какие-то предприятия, до сведений о которых меня пока не допускали. Периодические визиты гонцов из долины, таинственные встречи в лесах и прочие признаки внешней активности напоминали мне фильмы о сицилийской мафии. Где-то в большом мире имя Садух было пугающим. Здесь же он был просто главой семьи, сборщиком орешков.

– Пришли, – сказал он, когда мы остановились напротив небольшого домика, прилепившегося к подножию развалин по виду довольно древней каменной башни. Из чего был построен остальной город, я пока не задумывался, так как все дома были оштукатурены и покрашены разными оттенками кремового цвета.

Войдя внутрь, мы обнаружили скучающего толстого человечка, сидящего на своеобразной одноногой версии табуретки рядом с большим столом. Человечек носил длинную синюю мантию и был, как и большинство горожан, стрижен под горшок.

– Доброго дня, – поздоровались мы.

– Чего вам? – не ответив на приветствие и не двинувшись с места, поинтересовался последний.

– Нам бы освидетельствование пройти.

– Где ребенок? – так же лениво процедил служитель.

– Вот, – ткнул в меня пальцем Садух.

Человечек оживился и впервые за время разговора пошевелился на своей табуретке, уставившись на меня довольно умными глазами.

– Он – мун, ганнер, теперь он член моей семьи.

– Чего-то на ганнера он мало похож! Видал я их пару раз!

– Бреется.

– Чего делает?

– Ну, срезает бороду ножом.

Человечек неожиданно живо подскочил ко мне, всмотрелся в мое лицо и успокоился.

– Первый раз вижу такого ганнера! Разговаривает?

– Я же сказал, он член моей семьи.

– А вы, собственно, кто?

– Я – Садух! – спокойно и с достоинством ответил тот.

Похоже, имя произвело на служителя нужное впечатление, глаза его как-то метнулись, он вернулся на свою табуретку и уже официальным тоном сообщил:

– Ждите. Ее самость примут вас!

Мы помялись на месте. Никакой другой мебели, кроме стола и табуретки служителя, в комнате не было. Из-за закрытых дверей не доносилось ни звука.

– Может, нам пока погулять? – спросил я, обращаясь одновременно и к Садуху, и человечку.

– Ждите! – довольно категорично ответил последний.

Вдруг он подскочил и метнулся в боковую дверь. Тут же высунул голову из проема и махнул мне рукой.

– Заходи.

Я вошел мимо посторонившегося служителя. В небольшой светлой комнате не было ничего. У дальней стены был виден проход с лестницей, которая вела куда-то наверх. Рядом с проходом стояла невысокая полная женщина, одетая по местной моде без каких-либо особенностей в одежде.

– Этот? – спросила она у человечка, как будто и так было непонятно.

– Да, госпожа, – немногословно с почтением в голосе ответил тот.

– Чист как слеза. Я никогда и не видела такого, – пробормотала женщина, видимо, маг.

– Э-э-э! Что записать? – переспросил удивленный служитель.

Не обращая на него никакого внимания, женщина подошла ко мне и всмотрелась.

– Мун?

– Да, госпожа, – ответил за меня человечек.

– Удивительно! Похоже, Скелле вас совсем не цепляет. У наших мальчиков хоть следы есть, а ты совсем прозрачный. Отвечай, ваши девочки владеют искусством?

Знать бы еще! Я решил рискнуть.

– Очень мало, госпожа!

Похоже, ответ ее удовлетворил. Она махнула рукой служителю, развернулась и ушла на лестницу.

Служитель тут же вытолкал меня из комнаты и водрузился на свой табурет. Садух стоял тут же.

– Чего это вы так долго?

– Долго? – удивился я. Не прошло и минуты.

– Так, – суетился служитель, – ну-ка, подойди сюда, мун.

Он достал откуда-то из-под стола коробочку, похожую на большой пенал, раскрыл ее и сейчас вставлял в обнаружившиеся внутри гнезда кубики со значками.

– На. Выбирай, – он сыпанул на стол несколько крестиков.

– У него свой есть, – неожиданно сказал Садух.

– Пошлину надо платить все равно! – агрессивно окрысился служитель.

Садух, не разговаривая, достал местные деньги. Их роль в этом мире выполняли банковские расписки особого рода. Выглядели они как листик очень тонкой кожи, покрытый для меня загадочными узорами. Служитель успокоился и даже, по-моему, обрадовался, смахнув со стола разложенные крестики.

– Имя?

– Илия.

Служитель тихо ругнулся и начал переставлять кубики.

– В твою семью пишем? – переспросил он Садуха.

– Я же уже сказал! – нахмурившись, ответил тот.

– Формальности. Так положено. Давайте ваш крестик, – начал оправдываться служитель.

Садух снял и протянул свой крестик. Человечек, развязав шнурок, на котором висел крест, вставил последний в пенал. И протянул руку мне. Я догадался, сняв свой крестик, расстегнул цепочку и протянул его служителю. Тот повертел крестик в руках, хмыкнул, но ничего не сказал и тоже вставил его в пенал. Щелкнула крышка, и тут же нам вернули наши крестики.

– До свидания, уважаемые! – прорезалась неожиданная вежливость у служителя.

– До свидания! – ответили мы и вышли на улицу.

5

Я стоял на крошащемся каменном балкончике над глубоким, метров пять, оврагом, дно которого и противоположный склон заросли какими-то местными кустами, походившими на высоченные пучки пушистых перьев, торчавших из земли. Часть балкончика обрушилась вместе с половиной небольшого то ли домика, то ли сарайчика, который был выстроен на нем, и теперь громоздилась на дне оврага кучей пыльных обломков. Уцелевшая часть, по-видимому, кухня с подобием туалета, опиралась на несколько деревянных балок, заделанных в скалу, и, вероятно, по этой причине уцелела. Овраг располагался в самом дальнем конце сужающейся долины и был окружен высокими склонами нависающих над городом холмов. Фактически здесь уже никто не строился, и рухнувший домик был чей-то попыткой соорудить себе нечто вроде загородного поместья. Попыткой тем более понятной, что в черте города любое строение облагалось налогом. Светило солнце, ну, или что тут у них, и я, щурясь, обозревал мою новую недвижимость.

Как я уже говорил, меня беспокоили две тайны, и эти же тайны манили меня. Тайна моего попадания сюда и тайна Скелле. Прав я или не прав, но мне казалось, что они связаны. Ничего другого мне в голову просто не могло прийти, так как только эти факты никак не вписывались в мою картину мира. Я двигался, как акула двигается на запах крови. И, конечно, я не мог оставаться с Садухом и его семьей. Магия и разгадка моего путешествия были не в лесах Облачного края – они были там, в городах у побережья далекого океана. Мне было жаль, что я не был до конца откровенен с ним, но, в конце концов, мне кажется, он меня понял. Во всяком случае, расстались мы по-дружески, хотя и понимали оба, что шанс увидеться еще раз был минимальным.

Он помог устроиться мне грузчиком и уборщиком на местной бирже, хотя мне показалось, что у него был какой-то тайный расчет на это – какие-то планы, в которых ему нужен был свой человек на складах. Он же договорился о выкупе в местном подобии мэрии этих останков за погашение чьего-то штрафа за незаконное строительство. Подозреваю, что проштрафившемуся было уже все равно, так как при катастрофе, как я слышал, погиб владелец этой халупы, а для мэрии это был внезапный подарок судьбы – получить штраф там по понятным причинам и не надеялись.

Я уже осмотрел сарай. Уцелела крохотная комната с маленькой печкой, скорее даже плитой, развалившейся кушеткой и выделенным дощатой перегородкой углом, в котором было организовано подобие сортира – круглая дырка в полу над оврагом. Теперь мне предстояло испражняться на останки того, что было раньше этим домом. В наличии также было одно окно без стекла и одна дверь без замка.

Ну что же? Жизнь продолжается. В течение местного года отчетливо выделялись лишь два сезона – очень теплый, даже жаркий и влажный сезон Воды, как это называли местные, и умеренно теплый и сухой сезон Солнца. Однако в отличие от Земли местные года тоже чередовались – за парой теплых лет следовала пара холодных. Эти пары носили названия «пара любви» и «пара верности». Первый холодный и первый жаркий года считались женскими, а вторые – мужскими. Я попал сюда в год мужской верности, и теперь наступал год женской любви – по рассказам самый холодный год из всех. Правда, о снеге местные знали, но только в рассказах о горах, так что, видимо, самый холодный год все равно будет теплее московского. Меня настораживал только тот факт, что на биржевом складе большую часть помещений занимали банальные дрова. Хотелось на всякий случай и самому утеплиться.

Садух с товарищами ушли сегодня с утра. Я вынужден был также оставить гостеприимный отель и переселяться в свою собственность. Четкого недельного цикла здесь не было – любой наемный рабочий имел право истребовать один выходной за пять рабочих дней. Можно было работать без перерыва весь год, а затем отгулять длинные каникулы. Правда, меня сразу же предупредили, что работать без перерыва более двадцати дней на бирже нельзя. К тому же запрещалось единовременно брать более пяти дней выходных. Так что не разгуляешься. Я уже имел в запасе один выходной и сегодня им воспользовался.

Вздохнув, я направился на местный рынок, где уже присмотрел большую кучу необходимого для жизни барахла, начиная с двухколесной тележки, напоминающей наши тачки для бетона. Без нее притащить всю эту утварь было нереально. Тропинка, ведущая вниз, основательно заросла тем, что я называл папоротником, опять же за чисто внешнее сходство. И было похоже, что никто, кроме меня, ее уже давно не тревожил, что меня, честно говоря, полностью устраивало. Тропинка огибала заднюю стену крайнего дома и выскакивала на широкую дорожку. На ней два пацана и маленькая девочка играли с какими-то камушками. Прямо под ногами они насыпали кучку из разнокалиберных белесых камней и вертели их, похоже, сортируя. Одни камни признавались годными и откладывались в сторону, другие зашвыривались безжалостно в овраг. Я остановился, присматриваясь. С моим опытом общения с камнями можно было стать параноиком. Неудивительно, что меня заинтересовало их занятие. Детвора тут же остановилась и уставилась во все глаза на меня.

– Здрасьте! – сказал я. – А чего это вы делаете?

– Фонарики собираем, – недоуменно ответил старший. Типа «Ты чего, дядя? Сам не видишь?».

– Чего? – тупил я.

– Фонарики, – снизошел до меня второй. Девочка застыла, открыв рот. Похоже, таких, как я, она еще не видела. Впрочем, и вряд ли еще увидит.

– Запускать вечером будем. Те, что плохо светятся, мы выкидываем, а хорошие берем, – продолжил пацан.

– Как так светятся? Покажите, – не унимался я.

– Ну как? Вот так! – пацан взял годный камешек и замер, держа его неподвижно. Затем по прошествии нескольких секунд перевернул камень на 180 градусов, и тот засветился. Свечение продолжалось от силы секунду и было едва видимым, но, вероятно, вечером это было бы довольно ярко. Подождав еще несколько секунд, пацан опять перевернул камень, и тот вновь озарился неярким светом.

Я офонарел.

– Подарите один!

Малышня, похоже, офонарела тоже. Помолчав секунду, старший из них спросил:

– А вы сами чего не возьмете?

– А где?

– Да вот же, – второй показал рукой на осыпь в ближайшем склоне холма. Малышня, похоже, надолго впадала в ступор, дивясь тугодумию взрослого незнакомца.

– Ага. Спасибо! – забыв про свои дела, я ринулся к галечной осыпи. После нескольких минут поисков и экспериментов я стал обладателем трех волшебных камушков. Похоже, что вся галька в осыпи обладала нужными свойствами в большей или меньшей степени. Однако критическую роль играл размер камушков. Слишком большие «заряжались» долго и светились еле видно, а при превышении некоторого размера свечение и вовсе не было видно. Маленькие же, наоборот, вспыхивали, но гасли так быстро, что, опять же при достижении определенного размера, я не успевал рассмотреть вспышку. Свойства их определенно зависели от какого-то минерала, примешанного к основной породе. И, кроме правильного размера, необходимо было отсортировать их еще и по качеству.

Вот оно – что-то, чего не было в моей прежней жизни! А значит, я на правильном пути! С трудом справившись с возбуждением, я отправился на рынок. До вечера времени еще предостаточно, и у меня будет возможность поэкспериментировать.

Рынок жил здесь по своим правилам. Он нисколько не напоминал веселое ярмарочное гулянье народа где-нибудь на Земле, это был, скорее, полупустой громадный супермаркет, с той только разницей, что размещался он не в одном огромном здании, а в целом районе, состоящем из домов торговцев, которые одновременно являлись складами товаров, и крытых полукруглых галерей, которые окружали эти комплексы и где, собственно, и происходила торговля. Я уже бывал здесь, поэтому уверенно шел по разведанному маршруту, загружая свою тележку рукомойниками, ведрами, кастрюлями, замками, инструментом и прочим, и прочим. Финансы ощутимо просели, а конца покупкам не было видно. Дома торговцев выделялись своей вычурной архитектурой – крыши были с очень крутыми скатами и поднимались на огромную высоту, украшенные разноцветной разнокалиберной резьбой. Мне было любопытно, как использовалось пространство под этими крышами, – прямо храмы торговли, по-иному и не сравнить. Но пока мое любопытство оставалось неудовлетворенным – все, что было мне нужно, я покупал прямо в открывающихся на улицу галереях. Надо признать, что эти высоченные крыши играли важную роль в планировке города, у которого отсутствовали привычные нам прямые улицы – они позволяли сразу видеть направление на дом интересующего вас торговца, а не блуждать в этих лабиринтах. Я уже заметил, что еще одной особенностью города было отсутствие тупиков и непроходимых переулков – ступая по любой дорожке, вы могли быть уверены, что впереди вас ждет выход на следующую, видимо, это регулировалось отдельным правилом.

– Почем топор, уважаемый? – остановился я у галереи местного кузнеца и неожиданно заметил несколько камушков, похожих на те, что я отобрал на осыпи, которые лежали на прилавке.

– Тебе почти даром! – ответил немолодой то ли дядька, то ли старик – я плохо угадывал возраст аборигенов, – стриженный не под горшок, как это было здесь принято, а с длинным конским хвостом, и назвал цену.

– Хрена себе! Если это даром, то спасибо, мне это и даром не надо!

– Бестолочь! – упрекнул меня беззлобно старикашка. – Это же магические, зачарованные, не простые топоры!

– Ну так я не местный! Разницы не вижу. Топор – он и в горах топор! Что с ним такого?

– Ты чего? Из мун, что ли? – поинтересовался дядька, давно уже заприметивший мой нестандартный облик.

Я кивнул и добавил на всякий случай:

– Из семьи Садух я.

– Слышал, слышал. Тут уж полгорода, поди, судачит, что Садух приволок какого-то полоумного ганнера. Вот, смотри, вот это – обычный топор. Куется сам знаешь как, а кромку мы потом подкаливаем, но не сильно, в маслице. А этот – магический. Его после поковки сразу магу отдали, он уголь из нутра его наружу вытянул, кристаллики подправил и сразу заморозил! Он теперь снаружи твердый, внутри пластичный, да не просто так, а по уму. Ежели ты им гвозди рубить будешь, то, конечно, сколется. А так бамбук какой рубить – сносу не будет! – рекламировал топор продавец.

– По виду они одинаковые, – указал я на топор, который дядька назвал обыкновенным.

– Да вот же, дурья башка! Мун! Ну что ты с него возьмешь?! Смотри, клеймо видишь?

– Вижу. Ну и что?

Старикашка аж замолчал.

– Как что? У тебя что, линзы нет?

Сказано это было таким тоном, словно у меня штанов не было.

– Нет, – признался я, понимая, как низко сейчас падаю в его глазах.

– Да ладно?! – старикашка вперился в меня взглядом, как будто ища подвох. – А как же ты деньги, к примеру, проверяешь?

Кажется, я начинал догадываться, о чем он.

– Возьмешь топор – я тебе, так и быть, подарю одну.

Я помялся, но решил, что я не топор покупаю, а информацию, и согласился:

– Беру.

Старикашка получил деньги, выдал мне топор и тут же достал из-под прилавка натуральную такую линзу в бронзовой тонкой оправе и на шнурке. Хихикнул.

– Пользоваться-то умеешь?

Не дожидаясь ответа, он провел линзой над клеймом, и я увидел, как подернулось радугой последнее при взгляде сквозь стекло, или что там это было. Я взял в руки лупу и навел на сдачу, которую вручил мне разговорчивый продавец. Ну, конечно же, узоры на купюре переливались яркой радугой при взгляде сквозь линзу. Мне тут же страшно захотелось проверить, будет ли видна радуга без света солнца или в тени, но я обуздал свое нетерпение и решил выжать максимум за свои деньги из хитрого продавца, который выглядел подозрительно довольным после сделки.

– И где же такие делают? – поинтересовался я.

– Да много где. Любой мастер-стекольщик тебе такую сварганит, если ему сырье дать.

– А что за сырье? – продолжал я допрос. Но, кажется, старикашке в отсутствие покупателей тоже было скучно, и он охотно отвечал мне:

– Песок особый собирают, потом дробят его в пыль, отделяют на особой машине нужный компонент от основы, плавят, отливают и шлифуют под нужный размер.

– И все это без магии?

– Ну, на серьезных заводах, конечно, мага-то держат – для контроля, там, и управления, но у мастеров помельче кишка тонка на мага – так делают.

– А у нас делают?

– Нет у нас того песочка. Он больше в долине Дона, там многие города тем и живут, что песочек этот перерабатывают.

Я уже знал, что одна из крупнейших рек страны называлась здесь Дон. Простое ли это совпадение или за этим что-то стоит, я сейчас не мог определить. Сбоку возникла пара каких-то то ли любопытных, то ли покупателей. Не обращая на них внимания, я указал на знакомые камешки, лежащие на прилавке.

– А эти не годятся? Ну, там, если смолоть и все такое?

– Фонарики, что ли? Не, они бесполезны. Это я внучку набрал, отдам Фуртаху-ювелиру, пусть обточит их в шарики.

Он собрал камешки в горсть и зашевелил пальцами, перегоняя их с места на место в ладони. Камешки вспыхнули и какое-то время, подольше, чем у меня, переливались.

– Я такими в детстве играл, – вздохнул продавец.

Любопытная парочка, ничего не спросив, отправилась дальше, а я, поблагодарив старика, двинулся к себе, в гору.

Под вечер опять все затянуло облаками, да и склоны ущелья после полудня начинали затенять мою хибару. Я сидел на обрыве, свесив ноги в овраг, и возился с камушками и линзой. Рядом стояла приобретенная сегодня кружка из самого натурального алюминия. Похоже, местная цивилизация вовсе не была такой примитивной, как я решил, когда впервые увидел отряд Садуха с копьями. По местной городской моде я не жевал пастилу, а разводил маленький кусочек в горячей воде. Получался довольно вкусный с ореховым ароматом напиток, от которого местный житель уже хрюкал бы под кустами, я же с моей врожденной толерантностью мог пить сколько влезет.

Мне казалось, что я разобрался с механизмом свечения камушков. В кварцевой основе были равномерно распределены кристаллики неизвестного мне минерала. Каждый такой кристаллик при определенном положении относительно источника также неизвестного мне излучения заряжался, как маленький конденсатор. При перевороте его на 180 градусов он сбрасывал накопленную энергию в виде света. Так как кристаллики были распределены хаотично в теле камушка, то и камушек в целом светился всякий раз, как я его переворачивал. Строго говоря, я не был уверен, что есть какое-то направление на источник вообще. Но сам факт получения энергии из невидимого источника наводил на мысль об использовании его в, как говорится, мирных или не очень целях.

Линза же вела себя как обыкновенное увеличительное стекло, с тем только исключением, что она расщепляла свет, отраженный от магических узоров на банкнотах, в спектр. Я предполагал, что свет, отраженный от узора, содержал некоторую невидимую глазом частоту излучения, а может, даже и неизвестное мне излучение как таковое. Проходя через линзу, оно расщеплялось на обыкновенный свет и становилось видимым глазу.

Для себя я выделил две задачи. Во-первых, выделить неизвестный минерал, который содержался в фонариках в чистом виде. А во-вторых, заказать изготовление серии оптических инструментов из стекла, которое шло на изготовление линзы: призмы с разными углами, собственно линзы с различными фокусными длинами и зеркала, если это было возможно. Традиционный метод исследования – чтение литературы – в данном случае был невозможен. Местные пояснили мне, что вся информация о Скелле засекречена и никаких книг я не увижу, если только не поступлю в магическую школу, что мне, как говорится, не светило. Был еще вариант – сдаться. Пойти к магическим властям и рассказать все, как оно было. По некоторым причинам, а среди них была смертная казнь за утаивание любой информации о магии, я решил пока воздержаться от этого.

Нет ничего лучше продуманного плана действий – как только вы понимаете, что нужно делать, так сразу же олимпийское спокойствие приходит к вам. И в эту ночь я спал как младенец.

6

Задрав голову, я рассматривал крутой склон горы, переходивший выше в скалу, на вершине которой когда-то я стоял, разглядывая город, где теперь я, как мне казалось, уже освоился. Не надо смеяться – день, как обычно, был пасмурный, но серьезные дожди начнутся много позже, уже летом, а сейчас сыпалось нечто невесомое – то ли туман садился, то ли морось начиналась. За последнее время я стал знатоком окрестностей, и эта скала была многообещающей возможностью найти качественный материал для фонариков. Я рассматривал подходы, раздумывая, как добраться до нее, когда заметил, что у подножия скалы кто-то ползает. Интересно, что самого человека я сначала не заметил, а заметил переливающиеся огоньки от осыпающихся под его ногами камешков. «Качественный материал, должно быть!» – подумал я. Интересно, что он там делает? Я заметил, что незнакомец начал спускаться по невидимой тропинке, и поспешил ему навстречу. По крайней мере, стало понятно, где удобнее всего было бы забираться наверх.

Это была самая настоящая козья тропа, тем более что козы, хоть и гораздо более волосатые, чем те, к которым я привык, здесь были. Я не рискнул подниматься навстречу и стал ждать незнакомца у подножия горы. Какое-то время спустя он появился из-за горбатого склона и остановился, увидев меня. Я смотрел на него, задрав голову. Невысокий человек в длинной черной хламиде, подпоясанной цветным поясом. Издалека он напомнил мне наших священников, только без головного убора и бороды. Я уже узнал его. Хотя мы и не были знакомы, но несколько раз я видел его в городе, который оказался по московским меркам совсем крохотным. Человек, похоже, тоже узнал меня и, кивнув, продолжил свой спуск.

– Добрый день! – поздоровался я, когда он спустился.

– Добрый. А вы что здесь ищете? – неприветливо поинтересовался он.

– Да вот. Камушки собираю.

– Чего? Какие камушки? – неожиданно он уставился на меня с подозрением.

Я ничего не понимал. Никто не говорил мне о каких-либо запретах на геологические изыскания. Ищи себе сколько хочешь. Главное, не рой ям, где не надо.

– Обычные. Ну, не совсем обычные. Разные. Вот, пришел для фонариков поискать сырье получше.

– Зачем это тебе? – не оттаивал незнакомец. В глазах его было явственное подозрение.

– Вы извините, если я чего не знаю. Я в городе человек новый. Но вроде собирать камни всякие, минералы никто не запрещает?

– Тебе-то они зачем? – тем не менее настаивал собеседник.

– Ну, я всякие эксперименты с ними провожу! Хочу вот линзу сам сделать.

– А желсулит тебе зачем? – незнакомец, кажется, немного расслабился. Я же, наоборот, сделал стойку. Желсулит? Ну, ты попался!

– Это вы так минерал называете? – тот кивнул. – Да, я думал, может, можно из него выделить активный компонент.

Незнакомец уставился на меня, едва не открыв рот.

– Половины не понял, что ты сказал, но у тебя ни хрена не получится, парень!

– Почему? – я демонстрировал крайнюю заинтересованность.

– По кочану! – неожиданно грубо ответил он и, развернувшись, двинулся в сторону города.

Я решил, что еще найду его там, и начал взбираться по тропе.

Оглянувшись на ближайшем повороте, заметил, что он не ушел далеко, а стоит и наблюдает за мной. Помахав ему рукой, я продолжил подъем.

Как выяснилось, на работу меня устроили не абы куда. Все грузчики и охранники, включая мастеров, носили длинные хвосты, что красноречиво говорило об их происхождении. Эдакая мафия в местном варианте. Так что больших проблем со своей адаптацией я не испытывал. С одной стороны, все они были немного чужаками в городе, с другой, я быстро примелькался и уже считался за своего. Статус людей с холмов, кроме того, ограждал от излишнего любопытства горожан. Вместе с тем этот же статус делал моих товарищей плохо ориентирующимися в жизни города, и во время перерыва я обратился к вознице, который развозил по городу и окрестностям все, что мы ему грузили. Это был местный болтливый малый, правивший повозкой под воловьей тягой. Волы, как это здесь и было заведено, были страшно волосатые и больше напоминали мамонтов в миниатюре.

– Послушай, любезный! – обратился я к нему. – Ты не знаешь, что это за человек приходил сюда не так давно – в длинной черной одежке и с цветным поясом?

– А! Это Фуртах, ювелир. Он с севера – у них все так ходят.

Имя мне было знакомо.

– А где его найти?

– На рынке, ясно. Дом с синим коньком и желтой резьбой по нему, – получил я местный вариант домашнего адреса.

Поблагодарив возницу и выслушав в ответ кучу вопросов о том, что мне от этого Фуртаха надо и не спер ли он чего, я отделался от него.

Дом ювелира я нашел легко. Недалеко от центра рядом с рынком тело города взрезала торчащая, как плавник какой-то гигантской акулы, скала, густо поросшая бамбуком. Вот к этой самой скале и прижимался дом Фуртаха – очередная вариация на тему «на хрена такая крыша?». В отличие от других домов торговцев этот не имел галереи, окружавшей его первый этаж полукругом, да и в целом был гораздо мельче остальных, но, так как стоял на небольшом холмике у подножия скалы, казался монументально высоким – его конек доминировал над всем торговым районом. Я не брал очередной выходной и решил зайти к ювелиру сразу же после работы, благо рабочий день здесь, возможно, благодаря очень длинным суткам, заканчивался рано. За свое эксклюзивное положение дом ювелира расплачивался ранними сумерками, так как тень от скалы накрывала его во второй половине дня. Вместо галереи наличествовало небольшое крыльцо с несколькими высокими ступенями и приоткрытой дверью. По земной привычке я постучал костяшкой пальца по косяку двери и вошел.

Довольно темная небольшая комната была перегорожена прилавком, за которым сейчас никого не было. Горел фонарь. Я осмотрелся и не обнаружил ничего примечательного – аскетичное помещение, несколько стульев, похожих на барные табуреты у прилавка, и все. За прилавком скрипнула дверь, и в комнату выглянул незнакомый молодой парень.

– Вы к кому? – спросил он меня, не здороваясь.

– Могу я увидеть господина Фуртаха?

– А вы, собственно, по какому вопросу? – настаивал он.

– Хочу заказать изготовление нескольких стеклянных изделий, если это возможно.

– Возможно, конечно. Заказ я могу принять сам.

Меня это вполне устраивало – не было никакого желания объясняться с ювелиром.

– Ну, давайте, – я присел на один из табуретов у прилавка и достал наброски нескольких линз и призм, которые приготовил заранее.

Парень с любопытством разглядывал чертежи.

– Очень странная манера изображения! Но, впрочем, вполне понятно. А это что за стрелочки?

– Это размеры в миллиметрах, – понятно, что никаких миллиметров аборигены не знали, и так я перевел для себя местный аналог единицы длины.

– Офигеть! А из чего делать? Из стекла?

– Я, честно говоря, не знаю, что это, но вы из этого материала делаете линзы. Вот из него мне все это хозяйство и надо сделать.

– А для чего это? – в глазах парня горело любопытство.

– Ну, хочу сделать такое украшение из всего этого.

– Украшение? Украшение чего? – не унимался тот.

– Секрет. Сделаю – покажу. У нас дома такие делают, – соврал я, рассчитывая на то, что мое происхождение спишет все на чудачество горцев.