Susan M. Johnson

Attachment theory in practice

EMOTIONALLY FOCUSED THERAPY (EFT) WITH INDIVIDUALS, COUPLES, AND FAMILIES

THE GUILFORD PRESS

Серия Psychologies PRO

Сью Джонсон

Сила привязанности

ЭМОЦИОНАЛЬНО-ФОКУСИРОВАННАЯ ТЕРАПИЯ ДЛЯ СОЗДАНИЯ ГАРМОНИЧНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Москва
«Манн, Иванов и Фербер»
2021

Информация
от издательства

Научный редактор Инна Хамитова

На русском языке публикуется впервые

Джонсон, Сью

Сила привязанности. Эмоционально-фокусированная терапия для создания гармоничных отношений / Сью Джонсон ; пер. с англ. Э. Каировой, Ю. Распутиной ; [науч. ред. И. Хамитова]. — Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2021. — (Psychologies PRO).

ISBN 978-5-00169-935-4

Очередная книга известного психотерапевта, создателя метода эмоцио­нально-фокусированной терапии Сью Джонсон посвящена терапевтическому процессу и работе с клиентом. Автор рассматривает теорию привязанности Боулби и ее практическое применение в психотерапии. Кейсы из практики и упражнения направлены на помощь в «перенастройке» избегающего и тревожного типа привязанности и улучшения не только отношений, но и общего благополучия.

Книга предназначена как для психотерапевтов и психологов, так и для тех, кто желает глубже разобраться в механизмах личности и отношений.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Оглавление

Моему партнеру Джону, главному чуду моей жизни; человеку, который стал для меня тихой гаванью, откуда я каждый день отправляюсь на поиски приключений; человеку, который зажигает мои сердце и душу и делает меня сильнее.

И моим коллегам — первопроходцам теории привязанности взрослых Марио Микулинсеру и Филу Шейверу, а также выдающимся клиницистам и тренерам из моей ЭФТ-семьи. Вместе мы растем.

Предисловие

О тело, что влекомо музыкой, о взор,

В той пляске, где неразличим танцор.

Уильям Батлер Йейтс

Мне нужно писать. Я пишу, чтобы попытаться удержать хоть на мгновение хаос движущегося калейдоскопа жизни. Я пишу, когда принимаю клиентов. Я пишу, когда не знаю, как осмыслить то или иное переживание, или когда нахожу что-то особенно важное или прекрасное. Мне нужно записывать, когда клиенты учат меня чему-то во время сеансов — а они всегда меня чему-то учат. Удивительно, но каждый новый сеанс и каждое письменное размышление до сих пор кажутся мне приключением, еще одним шансом забраться на территорию под названием «быть человеком». Что я там найду? Всегда что-то, чего еще толком не понимаю.

Как у психолога у меня также есть возможность быть вечным студентом, слушать выдающихся коллег — психологов и психотерапевтов, которые делятся своими идеями, выводами и мнениями о том, как эта область должна развиваться в XXI веке. Я обучаю психотерапевтов со всего мира и узнаю об их страстях, разочарованиях и дилеммах. Так что вполне естественно, что за последние десять лет у меня сформировалось собственное видение психотерапии, в том числе стоящих перед нами проблем и возможных путей развития. И я не могу не написать об этом видении.

Я возлагаю большие надежды на нашу профессию. Мы сделали и продолжаем делать много открытий, особенно в сфере отношений между людьми, о том, как отношения влияют на нас и меняют нашу жизнь — к лучшему и к худшему. Но часто я также испытываю полное отчаяние, причины которого, я уверена, станут понятны из первой главы.

Мир нуждается в хороших психотерапевтах больше, чем когда-либо. А хорошие психотерапевты нуждаются в надежном инструменте, который даст им возможность понять, что из себя представляет человек и почему он страдает. Он также поможет научиться работать с клиентами на пути к психологическому здоровью. Только когда мы сами чувствуем себя безопасно, когда у нас есть уверенность и осознанность, мы можем помочь клиентам обрести эту безопас­ность, уверенность в себе и осознанность.

В своей книге я предлагаю краткий обзор теории привязанности как ключевого фактора влияния на развитие личности и на отношения, которые человек строит, а также даю выводы из этой теории для общей психотерапевтической практики. В книге рассматриваются четкие связи между теорией привязанности и эмпирической гуманистической моделью вмешательства (используя эмоционально-фокусированную терапию (ЭФТ)). Описывая то, как понимание сущности и механизмов привязанности трансформируется в эффективное взаимодействие с клиентами в индивидуальной, супружеской и семейной терапии, я использую интегративный подход. Каждому виду терапии (индивидуальной, семейной и для пар) посвящены отдельные главы, за которыми следуют главы с примерами из практики. В первой и — более кратко — в последней главе я описываю перспективы теории и науки о привязанности для психотерапевтической практики. В этой книге основное внимание уделяется депрессии и тревоге, которые также называют эмоциональными расстройствами.

Те из вас, кто знаком с моей работой, вряд ли удивятся моим аргументам или выводам. Я считаю, что мы должны учитывать значение отношений и эмоций в практике психотерапии, а наука о привязанности может стать хорошим ориентиром в нашем ремесле. Наука о привязанности — это наука о биологии, но она также и о здравом смысле. О том, как важно научиться слышать подсказки интуиции. О том, что в первую очередь делает нас людьми, — о наших взаимоотношениях. Чувство прочной позитивной связи с другими людьми — это лучший и, возможно, единственный работающий способ помочь людям найти свою «тихую гавань».

ГЛАВА 1

Теория привязанности: ориентир для научно обоснованной практики

Самые захватывающие открытия XXI века будут посвящены не технологиям, а новым аспектам и представлениям о том, что значит быть человеком.

Джон Нейсбитт

Близость к социальным ресурсам значительно облегчает покорение как буквальных, так и фигуральных вершин, которые встречаются у нас на пути, потому что мозг интерпретирует социальные ресурсы так же, как биоэнергетические — кислород или глюкозу.

Джеймс Коан и Дэвид Сбарра1

В современной психотерапии насчитывается больше тысячи разных направлений и 400 конкретных подходов2. К этому следует добавить множество терапевтических «семей», у каждой из которых свой взгляд на реальность. Все подходы различаются степенью конкретизации, глубиной теории, на которую опираются, и количеством эмпирического опыта. Нельзя обойти вниманием и сотни терапевтических методов для решения потенциальных проблем. Акцент в этих методах делается на избавлении от симптомов, а не на анализе личности и контексте, в котором эти симптомы возникают. Глядя на все это (кстати, некоторые техники не меняются уже довольно долгое время), я поражаюсь хаосу, царящему в психотерапии.

ЧЕТЫРЕ ПУТИ ВЫХОДА ИЗ ХАОСА

Постоянно растущее число расстройств, которые множатся с каждой новой версией классификационных систем (например, DSM — «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам»), моделей и подходов, явно диктует необходимость найти общие четкие и эффективные способы обучения и терапии. Довольно многообещающими выглядят четыре пути. Первый — целенаправленный эмпиризм. Добросовестных психотерапевтов призывают встать на путь науки, ознакомиться с исследованиями, а затем выбирать оптимальные для каждого клиента и его ситуации подход и модель. Это непростая, а может быть, и невыполнимая задача даже для самого преданного своему делу психотерапевта, особенно если учесть, что руководства и протоколы становятся все сложнее для понимания и освоения. Целенаправленный эмпиризм превращает терапевтическую практику в следование набору конкретных когнитивных схем, а терапевт исполняет роль технического специалиста.

Второй путь предлагает сосредоточиться на процессе изменений в терапии. Экономия усилий, по-видимому, достигается за счет того, что терапевт фокусируется на общих факторах в процессе терапевтических изменений, независимо от того, что они из себя представляют. Вполне разумно, если учесть, что по результатам крупных исследований все методы лечения одинаково эффективны. На самом деле такие выводы несостоятельны, поскольку основаны на метаанализе: множество исследований различного качества помещаются в общий котел, из которого извлекаются усредненные и чаще всего бессмысленные результаты. Идея взаимозаменяемых эффектов в разных методах лечения, по-видимому, артефакт методологии оценки3. У большинства стандартизированных методик и подходов много общих «активных ингредиентов». Некоторые терапевтические методики признаны более подходящими и эффективными для конкретных расстройств4, хотя неясно, сохраняются ли такие различия при последующем наблюдении5.

Терапевтический альянс и вовлеченность клиента в процесс — те переменные, которые чаще всего упоминаются при оценке факторов успешности терапии. Вы подумаете, что знание этих общих факторов значительно упростит задачу терапии — приводить к желаемым изменениям. Положительный психотерапевтический альянс и внимание к уровню вовлеченности клиента, безусловно, важны, но они едва ли могут полностью определять результаты терапии. По расчетам, вариативность результатов работы в альянсе с терапевтом составляет примерно 10%6. Кроме того, общие факторы становятся более размытыми в кабинете терапевта. Будет ли альянс, выстроенный с терапевтом — приверженцем эмпирической гуманистической терапии, работать так же, как альянс со сторонником когнитивно-поведенческого направления? Концепция вовлеченности клиента в этом смысле представляется более перспективной. В исследовании депрессии, проведенном Национальным институтом психического здоровья США (NIMH), Кастонгуэй и коллеги обнаружили, что большая эмоциональная вовлеченность или глубина переживаний со стороны клиентов — предикторы позитивных изменений в различных моделях терапии7, в то время как после окончания терапии, фокусированной на когнитивных искажениях, связанных с отрицательными эмоциями, у клиентов отмечалось усиление симптомов депрессии (на примере классической когнитивно-поведенческой терапии). Конечно, уровень вовлеченности, который считается достаточным для изменений, будет варьироваться в зависимости от целей конкретной модели.

Третий путь к ясности и эффективности психотерапии предлагает сосредоточиться на общем. В этом случае можно объединить методы, направленные на работу с так называемыми латентными структурами, например эмоциональными расстройствами (панические расстройства, генерализованное тревожное расстройство, депрессия и пр.), и рассматривать все эти проблемы как более общий синдром негативных эмоций. В этом случае терапевтам придется работать с небольшим количеством эмпирически выделенных ключевых симптомов. Например, синдром негативных эмоций можно определить как чрезмерную чувствительность к угрозе, привычное избегание пугающих ситуаций и автоматические негативные реакции в ответ на триггер8. Терапевт помогает клиенту провести переоценку таких угроз, снизить «катастрофичность» и благодаря этому перестать избегать пугающих ситуаций (что мешает учиться новому и парадоксальным образом подпитывает тревогу). Изменение заключается в том, что клиент учится иначе реагировать на негативный триггер. Конечно, идеальные способы, как направить клиента по этому пути, пока еще неизвестны.

Четвертый путь призывает сосредоточиться на глубинных процессах — не только том, как возникло расстройство, но и том, как в целом человек функционирует в «светлые» и «темные» моменты жизни. Иными словами, необходимо изучать, как человек развивается, делает выбор и взаимодействует с другими людьми. Это довольно выигрышная позиция. Мы понимаем, как эволюционировала психотерапия: не только используем конкретные, эмпирически обоснованные терапевтические методы, выделяем общие элементы в терапии и каталогизируем описания проблем клиентов (хотя все это, несомненно, полезно), но также изучаем общие модели человеческой личности, то есть пытаемся понять, что из себя вообще представляет человек. В таких моделях определения психологического здоровья и позитивного функционирования, расстройств и стресса гораздо шире терминов, принятых в официальных системах классификации (таких, как уже упомянутая DSM или МКБ). В наиболее современных и обоснованных моделях терапия должна рассматривать человека как целостную личность и учитывать жизненный контекст. Такие модели расширяют программу терапии и призывают изучать развитие личности, а не сосредотачиваться исключительно на облегчении одного или нескольких конкретных симптомов. Благодаря множеству таких концептуальных моделей мы можем включить описания расстройств и основные элементы изменений в единую систему. Такая система позволяет учитывать сильные и слабые стороны клиента и выбирать оптимальные способы работы с ними. Мы также можем оценивать, какие изменения по-настоящему важны и сохранятся надолго. Все терапевтические подходы основываются на некой имплицитной модели функционирования человека, но часто им недостает целостности или исследовательской базы. Например, когнитивно-поведенческая терапия для пар основана на рациональной экономичной модели близких отношений, где удовлетворенность отношениями зависит от умения вести переговоры. ЭФТ для пар, напротив, исходит из модели отношений, в которых главное место отводится эмоциям и привязанности. Ключевым фактором, определяющим удовлетворенность и стабильность, в такой терапии считается эмоциональная отзывчивость.

Ни одно направление или модель не может охватить все богатство и сложность человеческой природы. Однако для оптимальной и эффективной работы психотерапевтов необходима целостная научно обоснованная теория, объясняющая, как функционирует человеческая личность. Такая теория могла бы лечь в основу лечения эмоциональных, когнитивных, поведенческих и межличностных расстройств. Эта теория должна быть применима во всех видах терапии: индивидуальной, семейной и парной. Как и любой научный проект, она должна состоять из трех блоков: наблюдение, выделение и систематическое описание паттернов, возможность предсказать связь между факторами и общую аналитическую систему, опирающуюся на значимое количество исследований. Теория должна предлагать убедительные и опровергаемые гипотезы об оптимальном функционировании и устойчивости, о развитии личности, о расстройствах и их закреплении и о необходимых и достаточных условиях для значимых длительных изменений.

В частности, психотерапии нужна теория (карта, схема), которая стала бы опорой для помощи людям в изменении основных организующих переменных: как обычно происходит управление эмоциями, как образуются и обрабатываются основные убеждения о себе и других, как формируются основополагающие формы поведения и взаимоотношений с другими людьми. Эта теория должна выйти за пределы изучения того, что происходит внутри психики человека, она должна систематически и экономно связать личность и систему, интрапсихические реальности и паттерны межличностного взаимодействия. Она должна следовать самым современным исследованиям в области нейробиологии и учитывать, что люди в первую очередь являются социальными животными, жизнь которых без связи друг с другом невозможна.

ТЕОРИЯ ПРИВЯЗАННОСТИ: КТО МЫ И КАК МЫ ЖИВЕМ

Я считаю, что перечисленным в предыдущем пункте критериям соответствует только одна теория — это теория развития личности, которую Джон Боулби называет теорией привязанности9. Изначально теория привязанности разрабатывалась в рамках изучения развития детей в первые годы жизни, но потом (особенно в последние несколько лет) ее начали применять также ко взрослым людям и отношениям между ними. Как отмечают Ролс и Симпсон: «За последнее десятилетие мало какие теории и научные области дали бы столько плодотворных результатов, сколько теория привязанности. <…> Впечатляющая масса исследований, подтвердивших основные принципы теории привязанности, относятся к наиболее важным достижениям в современной психологической науке»10. Кроме того, наука о привязанности соответствует современным исследованиям в области нейробиологии, социальной психологии, психологии здоровья и клинической психологии, центральным посылом в которых является мысль о том, что люди — это в первую очередь социальный вид, для которого жизненно важны отношения и связи. На протяжении всей жизни потребность в общении с другими людьми формирует нервную систему человека, обуславливает его реакцию на стресс, организует повседневную эмоциональную жизнь и определяет ситуации межличностного взаимодействия, которые лежат в основе этой жизни.

Совсем недавно психотерапевты Магнавита и Анчин11 предложили использовать теорию привязанности как основу для унифицированной психотерапии. Они называют эту теорию найденным после многолетних поисков «Святым Граалем», который позволит наконец сформировать единый подход к широкому спектру психологических расстройств, изменений характера и постоянных симптомов. Кроме того, теорию привязанности можно использовать в качестве фундаментальной основы для индивидуальной терапии12, терапии для пар13 и семейной терапии14. Все авторы подчеркивают интегративную природу теории привязанности, позволяющую отойти от фрагментированного подхода и перейти к тому, что Уилсон называет «непротиворечивостью»15. Это понятие берет свое начало от веры древних греков в упорядоченность космоса, которую можно выявить и описать в виде системы правил и процессов. Эти правила возникают в результате совмещения эмпирических данных, полученных при наблюдении самых разных явлений и объединенных в реалистичные «чертежи» мира и человеческой личности.

ПРИНЦИПЫ ТЕОРИИ ПРИВЯЗАННОСТИ

Итак, каковы же основные положения современной теории привязанности, развившейся из первой модели, столь блестяще описанной Джоном Боулби16 и затем разработанной социальными психологами17? Я назову десять принципов. Но сначала упомяну о трех общих аспектах этой теории. Во-первых, теория привязанности по своей сути — интерперсональная теория, помещающая индивида в контекст отношений с близкими людьми. Она рассматривает человека не только как социальное существо, но также как Homo vinculum — «человека привязывающегося». Установление связей с другими людьми — наиболее важная стратегия выживания человека. Во-вторых, эта теория в основном занимается эмоциями и управлением ими, уделяя особое внимание страху. Страх рассматривается не только в контексте повседневных тревог, но также на экзистенциальном уровне — как отражение чувства беспомощности и уязвимости, то есть как отражение угрозы для выживания, связанной со смертью, изоляцией, одиночеством и утратой. Ключевым фактором ментального здоровья и благополучия считается возможность справиться со страхами и повысить стабильность и жизнестойкость. В-третьих, теория привязанности изучает развитие, а именно способность личности к адаптации и, кроме того, факторы, блокирующие или подпитывающие эту способность. Теория привязанности предполагает, что тесная связь с людьми, заслуживающими доверия, — это экологическая ниша, в которой развивались мозг, нервная система и основные поведенческие паттерны человека.

Ниже я попытаюсь простыми словами изложить десять основных принципов теории и науки о привязанности.

1. От рождения и до самой смерти люди запрограммированы на поиск не только социальных контактов, но и физической и эмоциональной близости с отдельными людьми, которые кажутся незаменимыми. Желание такой связи занимает первое место в иерархии целей и потребностей человека. Наиболее остро человек осознает ее в ситуациях угрозы, риска, боли или неопределенности. Угрозы, запускающие систему привязанности, могут исходить извне или изнутри: например, неверная интерпретация отказа со стороны любимого человека, негативные образы или напоминание о собственной смертности18. В отношениях люди открываются в своей уязвимости друг другу. Благодаря этому образуется связь, потому что потребность в привязанности, необходимая для ощущения комфорта, выдвигается на первый план и побуждает вступать в контакт с другими людьми.
2. Прогнозируемая физическая и (или) эмоциональная связь с объектом привязанности (зачастую в его качестве выступает один из родителей, брат или сестра, старый друг, супруг или духовная фигура) успокаивает нервную систему и формирует физическое и ментальное ощущение тихой гавани, где человек точно почувствует себя в комфорте и безопасности и сможет восстановить эмоциональный баланс. Благодаря эмоциональному отклику со стороны других людей, особенно в подростковом возрасте, нервная система менее чувствительна к угрозам и воспринимает мир как относительно безопасное и поддающееся контролю место.
3. Эмоциональный баланс способствует развитию целостного, положительного и уверенного самоощущения и способности преобразовывать внутренний опыт в единое целое. Уверенность также помогает сообщать объектам привязанности о своих потребностях. Так создается более прочная связь, на основе которой формируются положительные модели близких людей как доступных источников поддержки.
4. Ощущение того, что человек может положиться на партнера, создает безопасный фундамент, позволяющий безбоязненно выходить во внешний мир, рисковать, получать новый опыт и развивать чувство уверенности и самостоятельности. Такая эффективная зависимость — источник силы и спокойствия. В то же время отрицание потребности в привязанности и псевдосамодостаточность ослабляют человека. Способность взаимодействовать с другими, полагаться на них и ощущать безопасную связь с другими людьми — единственный ресурс, позволяющий нашему виду выживать и процветать в этом неустойчивом мире.
5. Ключевым фактором, определяющим качество и безопасность привязанности, является восприятие объектов привязанности как отзывчивых, неравнодушных и взаимно искренних. Эти качества можно представить в виде акронима О. Н. И.
6. Если что-то угрожает привязанности или безопасная связь нарушается, возникает стресс разлучения. Такой стресс может развиваться также при нарушении других видов эмоциональных связей, основанных на совместной деятельности или уважении. Но он не идет ни в какое сравнение с той «ломкой», которую вызывает угроза потери связи с объектом привязанности. Эмоциональная и физическая разлука с объектами привязанности травмирует человека, развивает обостренное чувство не только уязвимости и ощущения опасности, но и беспомощности19.
7. Безопасная связь определяет ключевые взаимодействия в близких отношениях и то, как люди перекодируют паттерны взаимодействия в ментальные модели или типичные реакции. Ощущение общей надежности связи не застывшая черта характера, оно меняется при появлении новых переживаний, которые позволяют пересмотреть когнитивные рабочие модели привязанности и связанные с ними стратегии управления эмоциями20. Можно чувствовать себя небезопасно в одних отношениях и безопасно — в других. Рабочие модели в первую очередь связаны с доверием к другим и принятием себя (правом на заботу). Они одновременно транслируют два вопроса: «Я могу на тебя положиться?» и «Я достоин твоей любви?» Они включают в себя ожидания, провоцирующие автоматические предубеждения, эпизодические воспоминания, убеждения и установки, а также имплицитные представления о том, как вести себя в близких отношениях21. Становясь ригидными и автоматическими, такие модели могут искажать восприятие и заставлять реагировать предвзято. Они воспринимаются не как что-то искусственное, а как реальность — «просто все так и есть».
8. Безопасная привязанность позволяет комфортно воспринимать близость и свою потребность в другом человеке. Основная стратегия в этом случае представляет собой признание потребности в привязанности и соответствующее взаимодействие (например, сопоставление вербальных и невербальных сигналов в единое четкое целое), направленное на установление или поддержание контакта с объектом привязанности. Реакция объекта привязанности воспринимается как искренняя и успокаивает нервную систему. Такая эффективная стратегия позволяет справляться со стрессом и быть готовым к трудностям на протяжении всей жизни.
9. Если в ситуациях, когда человеку необходима поддержка, близкие люди воспринимаются как далекие, равнодушные или даже угрожающие, активизируются вторичные модели и стратегии. Эти модели связаны с утратой чувства безопасности и могут принимать форму чрезмерной бдительности, гиперактивности или тревоги во взаимодействии с другими людьми, форму сдерживания эмоций привязанности или избегания, отвержения и отказа действовать. Первая из таких моделей — тревожно-амбивалентный тип привязанности — характеризуется крайней чувствительностью к любым негативным словам от значимых людей и немедленной ответной «атакой», направленной на сокращение дистанции, привлечение внимания объекта привязанности и получение поддержки. Другая модель — избегающий тип — представляет собой «побег», цель которого — минимизировать фрустрацию и стресс путем дистанцирования от близкого человека, который кажется враждебным, опасным или безразличным. В этом случае потребность в привязанности сводится к минимуму, а нормой становится навязчивая уверенность в том, что полагаться можно только на себя. Собственная уязвимость или видимая уязвимость другого человека запускает избегание. Все люди время от времени используют в отношениях стратегию «бей или беги», по своей сути она не является разрушительной. Однако она может стать нормальной и привычной, единственным способом взаимодействия, который в конечном счете ограничивает возможность выбирать и способность конструктивно взаимодействовать с другими людьми.

   Третий тип вторичных моделей развивается в случае получения травмы от объекта привязанности. Человек оказывается в парадоксальной ситуации, где партнер одновременно и источник страха, и способ от него защититься. В таких условиях человек часто колеблется между желанием и страхом, то приближаясь, то отдаляясь и даже нападая в ответ на предложение сблизиться. Такой тип привязанности называется дезорганизованной у детей или тревожно-избегающей22 у взрослых и провоцирует особенно высокий уровень стресса во взрослых отношениях.

   Для понимания вторичных моделей (и небезопасных стратегий), описанных выше, необходимо рассмотреть психодинамические концепции внутренней двой­ственности, конфликта и защитных блоков. Ребенок с избегающим типом привязанности может выглядеть спокойным и сдержанным, но на самом деле сильно волноваться из-за разлуки с матерью. Аналогичным образом взрослые с избегающим типом привязанности внешне не проявляют эмоциональный стресс или потребность в других людях, но, как показывает практика, на более глубоком и менее осознаваемом уровне испытывают крайне сильные чувства из-за разрыва связи23. Кроме того, такие люди недоверчивы и не используют самый важный ресурс для борьбы со стрессом и угрозой — безопасную связь с близкими24.

10. В отличие от отношений между детьми и родителями отношения между взрослыми равноправны и не так сильно зависят от физической близости. Для создания ощущения близости достаточно представить объект привязанности (создать его когнитивный образ). Помимо привязанности, Боулби выделяет еще две поведенческие системы в близких отношениях (особенно между взрослыми): заботу и сексуальную жизнь. Эти системы не связаны друг с другом, но они действуют вместе с привязанностью, и первоопределяющей является именно привязанность, именно она является основой и определяет главные характеристики этих систем. Безопасная привязанность и эмоциональный баланс, возникающий на основе этой безопасности, способствуют более тонкой настройке на другого человека и более отзывчивой заботе. Конечно, чувство безопас­ности должно постоянно поддерживаться, это состояние не застыло раз и навсегда, а может меняться в зависимости от ситуации.

    Кроме того, безопасность связана с более высоким уровнем возбуждения, интимности и удовольствия — следовательно, с большей удовлетворенностью сексуальной жизнью в отношениях25. Секс, который сам по себе устанавливает связь между людьми, имеет эмоциональную наполненность, которая зависит от типа привязанности и соответствующих стратегий обращения с эмоциями и взаимодействия с другими людьми. Люди с избегающим типом привязанности склонны разделять секс и любовь, сосредотачиваясь в сексуальных отношениях на телесных ощущениях и действиях, в то время как люди с тревожным типом привязанности считают влечение и секс доказательством любви, а не эротическим аспектом сексуальной жизни26.

ВЛИЯНИЕ БЕЗОПАСНОЙ СВЯЗИ НА ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ

Систематические исследования практически всегда связывают безопас­ную привязанность, которая стала привычной, с положительными показателями психического здоровья и общего благополучия, описанными в социологии27. На уровне отдельного человека это стрессоустойчивость, оптимизм, высокая самооценка, уверенность и любознательность, толерантность, чувство принадлежности и способность раскрываться и утверждаться, выдерживать неопределенность, управлять сложными эмоциями, рефлексировать и понимать разные точки зрения28. Важные элементы — способность эффективно управлять сильными эмоциями и поддерживать эмоциональный баланс, умение обобщать информацию и не терять самообладание. Даже в травматических ситуациях, таких как трагедия 11 сентября, безопасная привязанность не только смягчает последствия болезненных переживаний, но и способствует посттравматическому восстановлению29.

На уровне межличностных отношений среди показателей способность настраиваться на чувства других, эмпатия, отзывчивость, сопереживание, толерантность и склонность к альтруизму. Исследования показывают, что эмоционально устойчивые люди лучше понимают сигналы окружающих, осознают их потребность в заботе и действуют так, что эту заботу понимают и принимают. Ощущая себя в безопасности, мы можем уделить больше внимания и ресурсов другим людям. И наоборот, люди с тревожным типом привязанности, как правило, слишком заняты собственным стрессом или предлагают заботу, которая не соответствует потребностям другого человека. Избегающие игнорируют собственные потребности и потребности других людей, выражают меньше эмпатии и оказывают меньше взаимной поддержки. Они склонны отворачиваться от уязвимости в себе и других.

«Тихая гавань» и надежный фундамент, который дают отношения с любимым человеком, становятся источником сил для борьбы с неприятностями и конфликтами. Безопасная связь формирует уравновешенность и приспособляемость, обеспечивающие более высокое качество отношений с любимыми и друзьями, что, в свою очередь, способствует укреплению психического здоровья и усилению способности устанавливать связи с другими людьми.

Учитывая тему нашего разговора, следует отдельно отметить влияние безопасной привязанности на управление эмоциями, социальную адаптацию и психическое здоровье. Именно этими вопросами Боулби занимался в первую очередь. Небезопасная привязанность повышает вероятность депрессии и тревожности. Конкретные проявления этого процесса у каждого клиента свои, но в целом специалист, опирающийся на теорию привязанности, начинает с управления эмоциями. Люди с надежным типом привязанности лучше способны управляться с неприятными переживаниями, они не боятся потерять контроль над собой. Им не нужно менять, блокировать или отрицать эти эмоции, и потому они могут адаптивно использовать их для ориентирования в мире, достижения целей и удовлетворения потребностей. Кроме того, они быстрее переживают отрицательные чувства, например печаль и гнев30. Я считаю, что эффективное управление сильными эмоциями — это процесс движения через эмоцию и вместе с ней, без подавления или усиления, так что в конечном счете эмоция становится чем-то вроде ориентира в жизни.

С другой стороны, очевидно, что отсутствие безопасности существенно повышает риск дезадаптации. В частности, тревожный и тревожно-избегающий типы привязанности связываются со склонностью к депрессии и различным формам стрессовых и тревожных расстройств, включая посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) и генерализованное тревожное расстройство (ГТР)31. Более сотни исследований связали тяжесть депрессивных симптомов с ненадежной привязанностью. Можно полагать, что для тревожного типа привязанности характерны депрессивные переживания с чувством утраты, одиночества, отверженности и беспомощности, а для игнорирующего — депрессивные переживания с перфекционизмом, повышенным уровнем критичности к себе и компульсивной самостоятельностью32. Небезопасную привязанность также ассоциируют со многими расстройствами личности: в частности, тревожный тип с пограничным расстройством личности, а избегающий — с шизоидным и избегающим расстройством. Наблюдается также связь между отсутствием безопасности и нарушениями поведения, такими как расстройства поведения у подростков или асоциальное поведение и зависимости у взрослых людей33.

Особое внимание в научных источниках уделяется связи привязанности и ПТСР. Тяжесть проявлений ПТСР у пациентов после операций на сердце34, у ветеранов и военнопленных в Израиле35, а также у людей, переживших в детстве сексуальное или физическое насилие, коррелирует с ненадежным типом привязанности36. Недавнее проспективное исследование показало четкую причинно-следственную связь между процессами привязанности и развитием ПТСР37. Было доказано, что симптомы отстранения и избегания, характерные для ПТСР, у людей, переживших вторжение США в Ирак в 2003 году, напрямую связаны с уровнем безопасности привязанности, измеренным до начала военных действий. У людей с тревожным типом привязанности чаще проявлялось отстранение, а у людей с избегающим типом привязанности — избегание. Практический опыт показывает, что терапия для пар, основанная на теории привязанности, может помочь людям, пережившим травму (в частности, пережившим в детстве насилие со стороны объекта привязанности), сделать отношения более здоровыми38. Кроме того, такой подход уменьшает тяжесть проявления симптомов травмы39. Не так страшен враг, если бороться с ним рука об руку с любимым, а не в одиночку!

И Джон Боулби40, и Карл Роджерс41 считали, что клиентам психотерапевта присуще врожденное стремление к исцелению. Образ психического здоровья, который рисует наука о привязанности, особенно хорошо согласуется с «экзистенциальным образом жизни». Под этим словосочетанием Роджерс — ключевая фигура в истории психотерапии и развитии гуманистической модели терапии — подразу­мевал открытость новым переживаниям и умение в полной мере проживать каждый момент42. Согласно Роджерсу, основные характеристики полноценной личности — организмическое доверие (умение прислушиваться к внутренним ощущениям и руководствоваться ими в действиях), эмпирическая свобода (способность активно выбирать разные направления действий и принимать ответственность за этот выбор) и креативность (гибкость и открытость к восприятию нового и развитию). Роджерс пришел к выводу, что у «полноценно функционирующего» человека более насыщенная и разнообразная жизнь, поскольку он глубоко уверен, что способен встретиться с жизнью лицом к лицу»43. Такая уверенность возникает из надежной и безопасной связи с другими людьми. Несомненно, можно говорить о широком спектре положительных эффектов при восстановлении хронически разрушенной связи.

Так, например, я совсем не удивилась значительной перемене в Адаме, который проходил у меня семейную терапию. Всего за три сеанса до этого Адам, несмотря на свой юный возраст, казался квинтэс­сенцией враждебного отношения, избегания и криминальных наклонностей. Но когда Стив, его отец, потянулся к нему и, всхлипывая, рассказал, как ему больно терять сына, Адам сказал: «Ну я все время злился. Я чувствовал себя никчемным, жалким неудачником и думал, что ты такого же мнения. Так что я не видел смысла ни в чем. Не видел смысла стараться что-то делать. Но теперь я начинаю верить, что нужен тебе как сын. И мне стало легче справляться со своими чувствами, легче понять тебя и себя, и я стал меньше злиться. Это все меняет. Похоже, что я что-то для тебя значу. Я недавно сказал маме, что, возможно, все еще можно изменить. Возможно, я смогу научиться и стать тем человеком, которым хочу быть».

РАСПРОСТРАНЕННЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ О ПРИВЯЗАННОСТИ

Теория привязанности разрабатывалась и постоянно уточнялась в течение нескольких десятилетий, к тому же первые исследования в этой области были посвящены связям между матерью и ребенком. Возможно, поэтому нередко возникают определенные заблуждения, когда психотерапевты рассуждают о привязанности у взрослых. Эти заблуждения можно разделить на четыре типа.

Зависимость: конструктивная или деструктивная?

На протяжении многих лет психология развития личности описывала переход ко взрослой жизни как отказ от потребности в других и способность к самоопределению и самостоятельным действиям. К сожалению, в клинической терапии зависимость стала ассоциироваться со многими разрушительными формами поведения, которые теоретики науки о привязанности характеризовали как крайние выражения тревожного типа привязанности, возникающие в условиях постоянного страха потерять связь с близким человеком. В клинической практике до сих пор используются такие ярлыки, как слияние, созависимость и отсутствие индивидуализации. В действительности же теория привязанности утверждает, что люди определяют себя через взаимодействие с окружающими, а не противопоставление им. Отрицание необходимости связи с другими людьми — это не признак сильной личности, а барьер для развития и адаптации.

Уверенность в надежности отношений повышает чувство собственного достоинства, самооценку и стрессоустойчивость. В безопасной связи развивается эффективная, конструктивная зависимость: близкие люди выступают в роли ценного ресурса, подпитывающего позитивное, четко сформулированное и целостное самоощущение. Многочисленные исследования связей между родителями и детьми, а также между взрослыми подтверждают, что связь с надежным близким человеком повышает способность ощущать себя в безопасности44. Люди с тревожным или избегающим типом привязанности часто стремятся контролировать других. Первым сложно напрямую заявить о своих потребностях, но такие люди искусно используют критику или жалобы. Вторые, как правило, занимают более ярко выраженную доминирующую позицию45.

Как говорят Микулинсер и Шейвер в своей книге о привязанности во взрослом возрасте: «испытывая боль или беспокойство, полезно искать утешения у других. Облегчение страданий дает возможность заняться другими делами и обратить внимание на другие цели. В здоровых отношениях человек понимает, что дистанция и автономность абсолютно совместимы с близостью и доверием»46.

Суть в том, что между самостоятельностью и зависимостью нет противоречия.

Безопасная связь развивает способность с уверенностью встречать неизвестное. Модель безопасного фундамента похожа на сценарий с определенным алгоритмом ожиданий, что улучшает процесс познания47. Я часто привожу пример из личного опыта. Как надежная связь с отцом помогла мне, неопытной 22-летней женщине, покинуть Англию и пересечь Атлантический океан, чтобы обосноваться в Канаде, где я никого не знала и вообще слабо представляла, как буду выживать? Во-первых, доступность и отзывчивость отца сформировали доверительное отношение к людям. Раз на других можно положиться в случае необходимости, то мир по своей сути безопасное место. Связь с отцом и его поддержка сделали меня уверенной в себе и своих силах. Отец принимал все мои ошибки и трудности, утешал в сомнениях, и я научилась переживать моменты неуверенности и неудачи. Более того, отец заверил меня, что, если жизнь в Канаде окажется мне не по силам, он найдет деньги, чтобы я вернулась домой. Отец также дал мне понять, что с любым риском можно справиться.

Акцент на надежном фундаменте, который создает привязанность, позволяет теории привязанности выйти за пределы традиционной области, направленной в основном на изучение связи между родителями и детьми. Некоторые терапевты не придают особого значения привязанности, полагая ее основными функциями защиту и управление страхом в момент угрозы. Именно поэтому они считают, что теорию привязанности сложно применить для терапии взрослых. Между тем постоянное ощущение безопасности рядом с другими людьми создает основу для оптимального развития и стабильности в течение всей жизни, а также способность уверенно справляться со стрессом в неизбежных жизненных кризисах и переходных периодах и сохранять эмоциональную стабильность. Люди, знающие, что у них есть надежный тыл, и чувствующие себя в безопас­ности, способны идти на обдуманный риск и преодолевать сложности, что позволяет им реализовывать себя наилучшим образом. У них в буквальном смысле слова больше ресурсов (внимания и энергии), которые можно использовать для развития, а не для защиты.

Модели: статичные или гибкие?

Еще одно довольно распространенное заблуждение относительно теории привязанности заключается в том, что прошлое в жизни человека или семьи рассматривается как единственный фактор, определяющий личность и будущее человека. Работы Боулби часто ассоциируются с аналитическими и объектно-отношенческими точками зрения — подходами, описывающими, как отношения в раннем возрасте формируют подсознательные модели, которым клиент следует на протяжении жизни. Однако в описании таких моделей Боулби использовал эпитет «рабочие» и предполагал, что их можно пересмотреть в случае необходимости. С годами стало понятно, что эти модели подвижнее, чем считали ранние теоретики науки о привязанности, и могут изменяться под воздействием новых переживаний. Например, в одном исследовании у 22% семейных пар тип привязанности изменился (изучалась привязанность за три месяца до заключения брака и через полтора года после)48. В целом наиболее склонны к изменениям люди с высоким уровнем тревожного типа привязанности. Можно было бы предположить, что люди с избегающим типом привязанности, которые менее открыты новым переживаниям и информации, будут и менее склонны к изменениям. Однако недавнее исследование, посвященное терапии для пар на основе привязанности49, показало, что после каждого сеанса избегающие партнеры все же немного меняют свои модели привязанности. Исследования в области индивидуальной терапии также доказали возможность изменения рабочих моделей привязанности50. Таким образом, детский опыт влияет на развитие, но, если модели не стали статичными и замкнутыми, траектория этого развития может измениться. В противном случае человек избегает и игнорирует новые переживания или использует негативные паттерны взаимодействия с близкими как подтверждение самых отрицательных элементов таких моделей.

Очень важно понимать, как именно опыт прошлых отношений влияет на настоящее. Наука о привязанности предполагает, что ранний опыт формирует спектр реакций человека на действия или слова других людей, порождает стратегии управления сильными эмоциями, а также модели себя и других. Они могут развиваться и изменяться — а могут работать как самосбывающиеся пророчества. Адам говорит мне: «Знаете, я никогда ни от кого не ждал любви. Я чувствовал себя самозванцем. Моя жена вышла за меня замуж по ошибке. Именно поэтому я все время прятался и не подпускал ее к себе. И, конечно же, она бросила меня!» Хронический характер отсутствия связей усугубляется еще одним фактором. Несмотря на то что стремление образовывать любовные связи естественно (оно «вшито» в мозг млекопитающих), очень трудно понять, что это возможно, и не сдаваться, если живого примера такой связи никогда не было перед глазами. Адам отмечает: «В жизни бы не поверил, что люди могут разговаривать вот так — как мы с вами. Я не знал, что с таким сильным гневом все-таки можно совладать, и это помогает говорить о своих чувствах вслух. В моей семье такое было не принято. Но я учусь этому сейчас».

Сексуальная жизнь и надежная привязанность

Некоторые современные авторы считают, что привязанность не имеет ничего общего с романтическими сексуальными отношениями, которые в нынешнем обществе лежат в основе установления связи между взрослыми людьми. Эти исследователи утверждают, что привязанность можно ощущать к хорошим друзьям, что на корню убивает любую эротику. К тому же новизна и риск — обязательное условие хорошего секса, и потому надежная привязанность может фактически препятствовать полноценно удовлетворяющей сексуальной жизни.

Проблема взаимосвязи сексуальной жизни и привязанности более подробно рассматривается в главе 6, посвященной терапии для пар. Если вкратце: есть практически неопровержимые доказательства того, что связь между родителем и ребенком и романтическая связь между взрослыми — это «варианты одного и того же процесса»51. Параллели очевидны. И та и другая связь включают одинаковый спектр моделей поведения: пристальные взгляды, объятья, прикосновения, ласки, улыбки и плач. Связи обоих типов наполнены сильными эмоциями: боль и страх при разлуке, радость при воссоединении, гнев и печаль в случае опасения лишиться таких отношений. В обоих случаях люди стремятся сблизиться и чувствуют себя комфортно при сближении. Качество как отношений между родителем и ребенком, так и взрослой романтической связи определяется тем, насколько любимый человек чувствителен, доступен и отзывчив. Успешное начало отношений порождает чувство уверенности, безопасности и открытости, помогает научиться эмпатии. Утрата связи вызывает тревогу, гнев и протестное поведение, за которыми могут последовать депрессия и отстраненность. И взрослые, и дети могут тревожно «цепляться» или защитно дистанцироваться, что может стать привычными реакциями.

Понимание сути надежного фундамента показывает, что между эротизмом романтической любви и безопасной привязанностью нет никакого внутреннего конфликта. Согласно исследованиям, партнеры с надежным типом привязанности отмечают большую удовлетворенность сексуальной жизнью, а в целом безопасная связь способствует более полной и менее напряженной сексуальности в отношениях. Отрицательно же влияет на сексуальную жизнь как раз разрушение связи, в частности привязанность избегающего типа. Избегающие партнеры уделяют больше внимания телесным ощущениям и «результативности» секса. Секс у них происходит реже и приносит меньше удовлетворенности52. Если определить страсть как стремление к привязанности, связанное с эротическими переживаниями и игрой, то безопасная связь становится ключевым фактором оптимальной сексуальной жизни. Безопасность позволяет с максимальной смелостью принимать риски, повышает игривость и способность отпустить себя и погрузиться в приятные ощущения. Доказано, что безопасная связь особенна важна для женщин, которые более физически уязвимы в сексе и поэтому, естественно, более чувствительны к характеру отношений во время сексуальных контактов.

Хотя сексуальная жизнь может существовать отдельно от привязанности (исключительно как развлечение), она спокойно интегрируется в сценарии установления связи. В конце концов, многие называют секс «занятием любовью». Это отражение того факта, что для спаривающихся млекопитающих, которые вместе растят потомство и вкладываются в свои отношения, сексуальное взаимодействие, как правило, способствует установлению связи. При оргазме происходит выброс окситоцина — гормона любви, и именно в сексуальном взаимодействии взрослых наиболее ярко проявляется физическая сонастройка и зеркальное поведение, которое часто наблюдается во взаимоотношениях между матерью и ребенком.

Теория привязанности: аналитический или системный подход?

Еще одно заблуждение, особенно популярное среди терапевтов, работающих с парами и семьями, связано с тем, что теория привязанности возникла с точки зрения объектных отношений, как это сформулировали Фэйрбейрн53 и Винникотт54. Таким образом, изначально эта теория представляла собой аналитический подход. Именно поэтому ее считают не системной и малопрактичной. Большую часть жизни Джона Боулби подвергали остракизму как еретика, посмевшего бросить вызов традиционной аналитической теории. Современные аналитические подходы, отходя от классической теории влечений, ориентированной на секс и агрессию, по-новому воспринимают теорию привязанности. В психоанализе совершился «реляционный поворот»55, сделавший его открытым к диалогу и ориентированным на честное взаимодействие терапевта и клиента, между которыми происходит «взаимопроникновение умов»56. Современные аналитические и другие подходы обозначают такое взаимодействие термином «интерсубъективность». Он подчеркивает, что во время сеансов между клиентом и терапевтом возникает связь, подобная той, что рассматривается в теории привязанности57. Тем не менее характерным элементом психоанализа является его акцент на внутреннем субъективном состоянии, в то время как Боулби рассматривал близкие отношения как «центр, вокруг которого вращается жизнь человека в младенчестве <…> и до старости»58. Боулби живо интересовался поведенческими драмами между людьми и, подобно Дарвину, уделял пристальное внимание тому, как животные увеличивают шансы на выживание и особенно как они управляют своей уязвимостью.

Вполне логично, что Боулби поставил перед собой четкую задачу сформулировать системный подход, в котором паттерны межличностного взаимодействия и циклические петли обратной связи («внешний цикл» поведения) объединены с внутренними когнитивными и эмоциональными процессами («внутренним циклом» реакций)59. Как я и другие ученые уже отмечали в своих работах60, одна из самых сильных сторон теории Боулби — ее обширность: возможность прояснить ключевые паттерны циклических петель обратной связи. Системные терапевты подвергались критике за сосредоточенность на ограниченных и ограничивающих паттернах взаимодействия или танцев между близкими людьми без учета живого опыта танцоров. Теория привязанности элегантно объединяет все это. Паттерны взаимодействия и вызываемые ими эмоции подтверждают и поддерживают субъективное восприятие танцором и отношений и себя в них. Это восприятие определяет реакции, которые формируют танец межличностного взаимодействия. Так, требовательная позиция, которую мой клиент Эндрю занимает по отношению к своей жене Саре, — это его обычный способ справиться с паникой, которая возникает вместе с ощущением, что его отвергают. К сожалению, его агрессивные требования провоцируют Сару привычно отстраниться. Такой паттерн «требование — отказ» подпитывает наихудшие страхи Эндрю и его чувство неполноценности, из-за чего он начинает еще навязчивее преследовать Сару.

И теория привязанности, и классическая системная теория61 рассматривают дисфункцию как ограничение, то есть потерю открытости и гибкости. В свою очередь, человек становится неспособен обновлять и пересматривать свои способы реагирования на новые сигналы. И теория привязанности, и системная теория изучают процесс — развитие причинно-следственных связей, а не их статичную линейную модель, и обе теории направлены на то, чтобы не ухудшить состояние клиента. Клиенты не «неправильные» сами по себе — они лишь застряли в узких способах восприятия и реагирования. Наука о привязанности дополняет системную точку зрения, в которой внутренний опыт скорее не учитывается, поскольку постулирует обработку эмоций как организующий элемент в застывших паттернах взаимодействия с другими людьми.

РАЗВИТИЕ НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ БАЗЫ

За последние полвека появились сотни исследований, посвященных изучению связи с родителями, детьми, взрослыми партнерами и даже Богом. Благодаря этому сформировалась огромная и логически связная база данных, в которой впервые признается и называется основной элемент природы человека: мы социальные животные, стремящиеся устанавливать связи друг с другом. На первом этапе создания этого массива знаний психологи наблюдали за поведением матерей и младенцев: сначала мать и ребенка разлучали в незнакомой ситуации, а потом воссоединяли. Эти исследования позволили обнаружить повторяющиеся паттерны в их реакциях. Эксперимент, получивший название «Незнакомая ситуация», возможно, самый обширный протокол психологических исследований за всю историю науки (включая эксперименты на крысах). Выводы навсегда изменили не только отношение к родительству, но и понимание детской психологии. Второй этап начался в конце 1980-х, когда социальные психологи попросили взрослых людей заполнить анкеты, посвященные любовным отношениям. Исследователи обнаружили те же самые паттерны реакций на разлуку и воссоединение, что и в эксперименте «Незнакомая ситуация». Тогда же появилось направление исследований62, в которых родителей как основных объектов привязанности постепенно замещали равноправные партнеры. Первые исследования представляли собой наблюдения. Ученые изучали, как взрослые партнеры взаимодействуют друг с другом, как утешают, когда один из них находится в ситуации тревоги и неопределенности63, и нашли явные доказательства наличия трех основных стратегий (надежный, тревожный и избегающий типы привязанности). Кроме того, выяснилось, что у взрослых есть эквивалент детской дезорганизованной привязанности — так называемый тревожно-избегающий тип, при котором человек мечется между крайне тревожными и крайне избегающими стратегиями64. Стало понятно, что взрослые с надежным типом привязанности способны рассказать о своей тревоге, открыться партнеру и использовать его утешение, чтобы успокоиться, а также способны сами оказать поддержку и утешить партнера в стрессе. В то же время взрослые, которые называли себя избегающими, отталкивали партнеров в тревожных ситуациях и отказывали другим в утешении и заботе. Психологи наблюдали за поведением пар при расставании, например в аэропорту65, и анализировали общее влияние типов привязанности. Например, Микулинсер обнаружил, что партнеры с надежной связью меньше проявляют агрессию в спорах и менее склонны приписывать другому злой умысел66. Он также выяснил, что такие люди более любознательны и открыты к новой информации и спокойнее чувствуют себя в условиях неопределенности67. Наконец, ученые стали исследовать, как проявляются в целом в жизни взрослых людей основные принципы теории привязанности. Они обнаружили, что, например, тип привязанности определяет поведение в военных конфликтах68 и при построении карьеры69.

Эта последняя волна исследований значительно расширила понимание привязанности у взрослых людей и ее влияния на жизнь. Масштабность всех исследований, проведенных за последние десять лет, не поддается описанию, но мы можем остановиться на наиболее интересных открытиях. В некоторых проспективных исследованиях за людьми наблюдали в течение всей жизни, начиная с детства, и сравнивали выявленный в детстве тип привязанности с поведением и качеством отношений во взрослом возрасте. В рамках лонгитюдного проекта Университета Миннесоты Симпсон и другие ученые70 провели исследования, в результате которых обнаружили, что реакция ребенка на мать в эксперименте «Незнакомая ситуация» довольно точно предсказывает социальную компетентность таких детей в начальной школе, близость их отношений с друзьями в подростковом возрасте и качество любовных отношений в 25 лет. Однако не стоит забывать, что даже в более ранних исследованиях доказали, что траектория детского опыта и его влияние по мере взросления поддаются изменениям. В браке с отзывчивым мужчиной, способным установить безопасную связь, женщины с тревожным типом привязанности способны воспитывать детей с любовью, и их дети демонстрируют реакции надежной привязанности на разлуку и воссоединение71.

Исследование привязанности уже вышло за пределы изучения близких отношений. В книге «Обними меня крепче»[1]^, 72 я подчеркиваю, что основа гуманного общества — любящие семьи. Такое общество зиждется на отзывчивости. Надежная привязанность развивает эмпатию и альтруизм, готовность действовать на благо других людей. Многочисленные исследования Микулинсера и других ученых73 выявили связь между альтруизмом и эмпатией. Например, даже если человек просто сделает паузу и вспомнит время, когда кто-то заботился о нем или ней, активизация системы привязанности мгновенно (пусть и ненадолго) снизит уровень его или ее враждебности по отношению к чужакам. Активное сострадание и готовность помочь даже в ущерб себе обусловлены надежной привязанностью74. Люди с избегающим типом привязанности менее эмпатичны и реже заботятся о чужом благополучии или предлагают помощь75, а люди с тревожным типом хоть и способны к эмпатии, но зацикливаются на собственных бедах, вместо того чтобы прислушаться к потребностям другого человека.

Надежная привязанность наблюдается в разных областях человеческой жизни, в том числе в отношении к Богу76 и сексуальной ориентации77. Даже характер молитвы зависит от типа привязанности78. Христиане с безопасным типом привязанности склонны обращаться к Богу в более медитативном, диалогическом стиле, а тревожные требуют и просят милости. У любовников с безопасной связью мотивация к сексу может быть разной, но все они подчеркивают наличие желания. Они больше наслаждаются сексом, более открыты к экспериментам и способны обсуждать сексуальные потребности друг друга.

ИЗМЕНЕНИЕ ПРИВЯЗАННОСТИ В ПРОЦЕССЕ ПСИХОТЕРАПИИ

Уместно остановиться на исследованиях, посвященных изменению привязанности в процессе психотерапии. Каким образом можно измерять и изучать изменения привязанности, которая включает в себя так много всего: эмоции и способы обращения с ними, модели мышления, ожидания, конкретные реакции? Наиболее популярным и проверенным способом остается «Переработанный опросник: опыт близких отношений»79 (Experiences in Close Relationships Scale — Revised, ECR-R), который приводится в Приложении 1 к этой книге. Этот опросник поможет вам уловить суть конкретных вопросов, которые используют исследователи и психотерапевты для оценки тревожного и избегающего типов привязанности. Надежный тип привязанности в этом случае характеризуется низкими баллами по шкалам и тревожного, и избегающего типов. Респондентам нужно согласиться или не согласиться с такими утверждениями, как «Я боюсь, что недостоин других людей» или «Мне сложно позволить себе зависеть от партнера». Вы можете использовать этот опросник для самооценки, чтобы получить представление о том, как изучается привязанность. Кроме того, исследователи изучают изменения в конкретных моделях поведения при взаимодействии с другими людьми (например, в конфликтных разговорах) с помощью поведенческих шкал, таких как Система оценки безопасности в отношениях80 (Secure Base Scoring System). По этой шкале можно измерить, например, способность посылать четкие сигналы о нахождении в стрессе и формулировать, что требуется от другого человека, способность принимать заботу и утешение, а также распознавать стресс другого человека и реагировать в определенных условиях. Как изменяется восприятие привязанности и как обрабатывается информация о привязанности, можно оценить также в процессе опроса о детских привязанностях и недавних потерях. При этом ответы оцениваются по методу, который называется «Интервью привязанности для взрослых»81 (Adult Attachment Interview, AAI). Вопрос может звучать, например, так: «Опишите отношения с матерью пятью прилагательными». У человека с надежным типом привязанности ответы и рассказы гибкие и согласованные, респондент охотно идет на контакт с интервьюером. В целом оценку безопасности по этой шкале можно рассматривать как оценку интеграции личности. У людей с ненадежным типом привязанности ответы характеризуются неопределенностью, противоречивостью, кроме того, респонденты могут отходить от темы или молчать. Так, например, Сэм отвечает интервьюеру: «Моя мать была прекрасной и ласковой. Правда, ее почти никогда не было рядом — она вечно была слишком занята [смеется], но ничего страшного. Если честно, я не хочу говорить об этом». По ответам на эту анкету можно предсказать модели поведения в самых разных ситуациях: возможность справиться с трудностями во время базовой подготовки в армии Израиля82, управление плохим настроением и тактики преодоления конфликта в романтических отношениях83, а также появление симптомов депрессии, осо­знание и принятие эмоций у несовершеннолетних матерей из бедных семей84.

Как отмечают Дозье, Стовалл-МакКлаф и Альбус, подавляющее большинство клиентов психотерапевта не чувствуют себя в безопас­ности, когда приходят на терапию85. Пока что нет единого мнения о том, какие конкретно модели терапии лучше подходят для конкретных типов привязанности86. Доказано, что люди с надежным типом привязанности легче образуют положительный альянс с терапевтом. При этом некоторые ученые полагают, что клиентам с тревожным типом привязанности больше подойдет деактивирующая терапия, например КПТ, а более интенсивные, эмоционально насыщенные психодинамические методы лучше подействуют на отстраняющихся клиентов, отрицающих свои эмоции. Другие ученые приходят к прямо противоположному выводу: отстраняющимся клиентам больше подойдет терапия, созвучная их типу привязанности, чем отличная от него87.

Нельзя также забывать о типе привязанности у самого терапевта. Терапевты с надежным типом привязанности более отзывчивы и гибки, умеют как подстраиваться под тип клиента, так и «бросать ему вызов»88. В индивидуальной психодинамической терапии наблюдается тенденция к повышению безопасности89. Семейная терапия, основанная на привязанности90 (Attachment-based family therapy, ABFT), направленная на помощь подросткам в восстановлении разрушенных отношений, продемонстрировала впечатляющие результаты: она помогает снизить градус депрессии, тревоги и семейных конфликтов, связанных с отсутствием безопасности в отношениях. Исследования, посвященные ЭФТ для пар, показали, что у тревожных и избегающих партнеров наблюдается сдвиг в сторону безопасности. Такая терапия способна уменьшить чувствительность мозга к страху и боли и ослабить симптомы стресса и депрессии91.

Однако мы забегаем вперед, поскольку теме привязанности и достижению изменений в процессе терапии, по сути, посвящены следующие девять глав книги. Хотя за последние несколько десятилетий теория привязанности радикальным образом повлияла на построение концепций личности, психопатологии, психологического здоровья и даже самой психотерапии92, нам все еще есть куда расти. Ближе к концу жизни Джон Боулби сказал, что «разочарован тем, что психотерапевты не торопятся проверять эту теорию на практике»93. И я думаю, что сейчас он сказал бы так же!

В следующей главе мы начнем описывать значение науки о привязанности для психотерапевтической практики в целом.

• Модели психотерапии, конкретные методы и представления о психологических расстройствах множатся с каждым днем. Как терапевту найти путь в этом хаосе? Как сделать психотерапию более согласованной и упорядоченной наукой? Один из способов состоит в том, чтобы уделять основное внимание эмпирическим исследованиям и, подобно техническим экспертам, пытаться точно сопоставить конкретное расстройство с теоретической моделью и методом терапии. Второй путь — выявлять только общие факторы, влияющие на изменение, и работать на сеансах именно с ними. Третий подход — сосредоточиться на общем, особенно на глубинных процессах, в проблемах клиента и отказаться от длинных списков ярлыков для расстройств. Четвертый путь заключается в том, чтобы найти эмпирически обоснованную целостную систему, которая отражает суть человеческой личности, ее развитие как индивидуальности и части социума, а также биологические императивы, и использовать эту систему как руководство для терапии. В этой книге я придерживаюсь позиции, что лучше всего отказаться от длинных списков ярлыков для расстройств и взять за основу для психотерапии теорию привязанности и науку о ней.
• Теория привязанности представляет собой обоснованную теорию развития личности, в которой приоритет отдается роли управления эмоциями и связи с людьми, которым человек доверяет. Эти показатели считаются основными признаками, определяющими психологическое здоровье и благополучие. Основное преимущество этой точки зрения заключается в том, что она объединяет биологию и взаимодействие, сообщение и ментальную модель, личность и систему, выделяя основные потребности и страхи человека. Она отвечает на извечный вопрос: «Что такое любовь и почему она так важна?»
• Надежная привязанность предсказывает почти каждый выявленный показатель полноценного функционирования личности, в то время как отсутствие безопасности — фактор риска почти всех изученных расстройств. Надежная привязанность хранит человека на протяжении всей жизни. Чтобы измениться и исцелиться, мы должны познать себя. Мы социальные млекопитающие, и установление связей с окружающими и эмоцио­нальная сонастройка — наша базовая стратегия выживания и процветания. Это лучший ориентир на пути к безопасности, здоровью и благополучию.

ГЛАВА 2

Теория привязанности в терапии

На протяжении всей взрослой жизни наличие отзывчивого объекта привязанности остается для человека источником чувства безопасности. Все мы с момента рождения и до смерти чувствуем себя счастливым лишь тогда, когда жизнь наша организована как череда познавательных вылазок — коротких или длинных — в большой мир из зоны безопасности, которую обеспечивают нам собой близкие люди.

Джон Боулби1

Здоровые отношения благотворно влияют на нас не только с точки зрения биологии — наша личность также более склонна к изменениям при наличии связи с другими. Присутствие близкого человека активизирует зеркальные нейроны и нейронные цепи, благодаря чему мы больше узнаем о других и себе, что способствует росту и развитию.

Луис Козолино и Ванесса Дэвис2

Большую часть жизни Боулби описывал, как формируется привязанность и как она работает в близких отношениях: способствует оптимальному развитию и балансу или вызывает разрушительные последствия. На такую масштабную задачу не хватит и жизни, а у Боулби было не слишком много времени на создание систематизированного подхода к терапии. Однако он полагал, что успешная терапия должна завершится конструктивной зависимостью, в которой клиент обретет более адаптивные «рабочие модели себя и окружающих» (как их называл Боулби). Такие модели создают основу встроенной схемы по эмоциональному и ментальному конструированию позитивного внутреннего и внешнего мира. В свою очередь, это позволяет открыто и заинтересованно взаимодействовать с тем, что происходит в жизни человека, гибко реагировать на изменения и эффективно устанавливать связи с другими людьми. Боулби подчеркивает, что способность взаимодействовать с людьми — главный показатель здорового и позитивного отношения к жизни: «Способность создавать тесные связи с другими людьми в роли нуждающегося в помощи или оказывающего помощь может считаться главным отличительным признаком эффективного функционирования личности и психического здоровья»3. Однако первоначальная формулировка теории привязанности не объясняла, как психолог или психотерапевт может помочь клиентам перейти от стресса и потери опоры к такому «эффективному функционированию», открытости и отзывчивости.

В одной из последних работ Боулби заявляет, что суть терапии заключается в том, чтобы помочь клиентам переоценить и преобразовать динамические схемы или модели себя и окружающих4. В таком случае перед терапевтом встают пять задач: 1) обеспечить «принимающую среду», в которой клиенту будет нестрашно работать со своей болью; 2) помочь увидеть, как поведение клиента в отношениях создает ранящие его ситуации; 3) помочь исследовать отношения с терапевтом как пример такого способа вовлеченности; 4) выявить причины такого стиля поведения в прошлом клиента и «пугающие, чуждые и (или) неприемлемые» эмоции, которые вызывает этот процесс; 5) помочь понять, как опыт прошлого ограничивает восприятие мира клиента и управляет его мыслями, чувствами и поступками в настоящем, а потом помочь найти более подходящие модели поведения. Сама по себе эта концепция описывает, по-видимому, классическую терапию, ориентированную на психологическую динамику, хотя особое внимание уделяется такой функции отношений, как выживание. В этом кратком описании нет того, что Боулби добавляет в других теоретических замечаниях и разборах клинических случаев: четкий акцент на уникальную силу эмоций и способность терапевтических эмоциональных переживаний исправлять привычные паттерны поведения. Наука о привязанности привнесла в клиническую практику две основные идеи: использование силы эмоций клиента — самый мощный механизм изменений (слово модели в теории привязанности рассматривается как «горячее», то есть наполненное эмоциями), и эти изменения по своей природе межличностные, их формирует эмоциональное взаимодействие с другими людьми.

ЭФТ: ПСИХОТЕРАПИЯ, ОСНОВАННАЯ НА ПРИВЯЗАННОСТИ

Процесс здоровой адаптации (конечная цель любой терапии) на основе теории привязанности можно описать так: ощущение связи с другими людьми (через ментальные модели, в которых имитируется общение, или через реальное позитивное взаимодействие) способствует созданию эмоционального баланса и умения справляться со своими эмоциями. Этот баланс, в свою очередь, делает возможным изучение и построение гармоничного и адаптивного внутреннего мира (с позитивными образами себя и окружающих). Полное, открытое и гибкое взаимодействие с собой и другими людьми становится нормой. Отзывчивость способствует установлению безопасных связей, устраняя страх перед жизнью и формируя уверенность в своей способности преодолеть трудности. В основе этого процесса лежат управление эмоциями и взаимодействие с другими людьми. Он постоянно повторяется на микроуровне в ежедневном общении и на макроуровне — на всех этапах развития личности.

Наука о привязанности взрослых уже оказывает влияние на терапевтическую практику, подходы в которой (например, когнитивно-поведенческая терапия) изначально связывались не с моделью Боулби5, а с динамической терапией, направленной на попытки разобраться в себе6. Однако в действительности гуманистические эмпирические модели терапии — это наиболее гармоничный пример практического применения современной теории привязанности. Эти модели развились на основе психодинамической модели изменений и усовершенствовали ее, в частности более четкой ориентацией на работу непосредственно с эмоциями. ЭФТ изначально предназначалась для работы с парами и семьями, и, следовательно, ее межличностная природа отражает как оригинальное видение Боулби, так и основные достижения в современной науке о привязанности, изложенные такими социальными психологами, как Шейвер, Микулинсер, и другими7. Современные версии ЭФТ — в форматах индивидуальной терапии и терапии для пар и семей — отражают суть теории привязанности и способы ее конкретного применения. В настоящее время в ЭФТ используются шесть основных методов.

• Прежде всего, практическая ЭФТ постоянно фокусируется на проактивной рефлексии и управлении эмоциями. В этом случае эффективное управление подразумевает постепенное создание эмоционального равновесия и — одновременно с этим — совместное управление эмоциональными взаимоотношениями, что в совокупности составляет основу теории привязанности. Как утверждает Боулби: «Многие из самых интенсивных эмоций человека возникают во время формирования, поддержания, разрыва и возобновления связей, которые затрагивают самые глубокие чувства и поэтому называются эмоциональными связями. <…> Страх утраты порождает тревогу и печаль, как если бы утрата уже произошла. <…> И то и другое может вызвать гнев, <…> а возобновление связи — радость»8. Наиболее мощный триггер эмоций — проблемы в отношениях, а позитивная эмоциональная связь — наиболее интуитивный и эффективный путь к эмоциональному равновесию. Баланс достигается за счет полного принятия эмоций и восприятия их как части своей личности — а не отвергания, блокировки или фрагментирования, в результате которых эмоция остается, по словам Боулби, чужой. Наиболее естественным образом этого можно добиться во взаимодействии с другим человеком, даже если он присутствует только на ментальном уровне — в воображении. Чтобы выявить и интегрировать отдельные эмоции, необходимо определять их элементы: триггер, начальное восприятие, телесное ощущение, трактовку и побуждение к действию или мотивацию9. В процессе клиенты меняют отношение к эмоциональному опыту, понимая свою активную роль в нем. Непосредственно, явно и наглядно они обнаруживают, как их привычный способ взаимодействия с эмоциями создает боль и страдание. После этого интеграция новых способов взаимодействия с эмоциями и управления ими может привести к более позитивному восприятию себя и повышению уверенности. Это естественный процесс снизу вверх, в основе которого лежит настройка на «ощущение себя». В этом случае недостаточно научиться просто сдерживать эмоции (такой процесс идет сверху вниз).
• Во-вторых, во время сеанса обязательно нужно создать эмоциональную безопасность. Терапия должна стать для клиента «тихой гаванью» для изучения новых и сложных эмоций. Эмоциональная безопасность формируется за счет особого вида взаимодействия между клиентом и терапевтом — они образуют нечто вроде альянса. В этом альянсе клиент должен интуитивно ощущать, что его принимают и понимают. Терапевт выступает в роли суррогатного объекта привязанности, который должен быть доступным, отзывчивым и понимающим — как родитель. Для этого терапевт должен быть искренне вовлечен на эмоцио­нальном уровне и показывать это, как предлагает Роджерс10. Словно любящий родитель, терапевт открыто выражает уважение, сострадание и непредвзятое отношение, помогая клиенту справиться с внутренней борьбой. Такое терапевтическое взаимодействие создает у клиента чувство уверенности: его чувства принимают, предлагают ему дозированно принимать риски, успокаивают и придают уверенность, когда клиент погружается в переживание сложных отрицательных эмоций. Терапевт должен быть способен выдержать сильные эмоции и сохранить открытость и желание разобраться, даже если клиент сопротивляется, а сам терапевт испытывает неуверенность. Сам Боулби говорил о том, что при работе с женщиной, потерявшей мужа, необходимо настроиться на ее утрату чувства реальности происходящего, сопереживать ее гневу и ощущению несправедливости этой потери. Он не предлагал учить ее справляться с гневом или возвращать в реальность.

  В таком союзе терапевт не пытается изменить клиента — он настраивается на клиента и принимает чувства клиента. Вместе с каждым клиентом терапевт открывает точный смысл проблем, с которыми тот сталкивается. Как указывает Гарри Стэк Салливан11, очень часто чувства, которые называют подавленными, на самом деле просто не сформулированы должным образом. Терапевт постоянно настроен на эмоции клиента, и это помогает тому открыть, понять и принять свой внутренний мир. Таким образом, основная цель терапии — это не навешивание ярлыка разрушительного поведения и даже не стремление к изменениям, а постоянный фокус на развитие индивидуальности клиента. Главная задача терапевта — установить связь с клиентом, которая поддержит это развитие. Модель ЭФТ имеет четкие границы, которые позволяют терапевту сохранить собственный эмоциональный баланс и не утрачивать связь с клиентом, когда последний делится своим эмоциональным опытом, проблемами и желаниями.

• В-третьих, ЭФТ и теория привязанности одновременно фокусируются на «внутри» и «между». Они объединяют в целое личность и систему, внутреннюю реальность и проблемы в отношениях, контекст и клиента. Они изучают и работают с тем, как каждый из этих элементов влияет на остальные в конкретном моменте жизни. Реальность, образованная взаимодействием с другими людьми, и внутренняя (эмоциональная и ментальная) реальность постоянно влияют друг на друга. Внутренние качества личности (например, способность справляться со слишком сильными эмоциями) динамическим образом определяют качество и характер близких отношений клиента. Танцор и танец, личность и система становятся единой взаимосвязанной реальностью. С точки зрения как ЭФТ, так и теории привязанности отзывчивость и принятие со стороны близких людей (в число которых входит и терапевт) играют решающую роль в умении клиента распознавать и упорядочивать личный опыт. Осознание его смысла становится руководством на пути изменения поведения.

  В системных моделях, к которым относятся ЭФТ и теория привязанности, причинно-следственные связи представляют набором взаимозамкнутых петель, а не линией, идущей от одной причины к одному следствию и строго в одну сторону. В таких моделях постоянное внимание уделяется взаимодействию между процессами и внутри них, а также тому, каким образом они определяют реальность клиента. Как отмечает Салливан: «Личность никогда не изолируется от комплекса межличностных отношений, в которых находится»12. Уровень психического здоровья человека определяется степенью, в которой он «осо­знает свои отношения с другими»13. В теории привязанности и ЭФТ личность рассматривается как непрерывно развивающаяся система — не объект, а процесс, который формируется в контексте взаимодействий с другими людьми. Ключевыми этапами этого процесса являются переживание и выражение эмоций. Эмоции способствуют развитию индивидуума, создают его внутренний опыт. Кроме того, способ выражения эмоций во многом определяет взаимодействие со значимыми людьми. Здоровая личность гибкая, уравновешенная, принимает себя и окружающих и постоянно развивается. Это точка зрения вторит определению моделей Боулби, который обозначил их как «рабочие», ведь функциональные, рабочие модели открыты для пересмотра и изменения при получении нового опыта. Тревожный тип привязанности, напротив, порождает хаотическое ощущение себя, когда личность постоянно пытается приспособиться к другим. Избегающий тип формирует личность с жестко очерченными границами, но уязвимую, закрытую для нового опыта.

  Для Боулби индивидуум — это не замкнутое само на себя целое, а часть межличностных отношений. В современной же психотерапии приспособление рассматривается как физическая и эмоциональная саморегуляция, а не как эмоциональная сонастройка с другими. Она также трактует приспособление как независимость от других, а не как конструктивную зависимость. Боулби говорит, что людей соединяют переплетенные друг с другом петли обратной связи — непрерывные процессы, которые структурируют внутренний опыт и формируют взаимодействие между людьми14. Такие схемы поддерживают сами себя: способы управления сильными эмоциями и когнитивные модели смещают восприятие и реакцию; восприятие и реакция призывают привычные способы взаимодействия с другими и ограничивают возможные способы реагирования; ответная реакция подпитывает управление сильными эмоциями и отпечатывается на ментальном уровне.

• В-четвертых, в методах терапии, построенных на науке о привязанности и гуманистическом подходе (как ЭФТ), здоровая функциональность и дисфункциональность понимаются одинаковым образом. Здоровая функциональность — это набор гибких и адаптивных стратегий управления эмоциями, которые позволяют человеку восстановить утраченное эмоцио­нальное равновесие и конструктивно работать со своими уязвимыми местами. Это комплекс позитивных, гармоничных рабочих моделей себя и окружающих, которые открыты для пересмотра в случае необходимости и задают реалистичные, но конструктивные ожидания. Это набор паттернов поведения, направленных на установление связи с другими людьми и умение реагировать на чужие потребности. Здоровый человек способен принимать и отстаивать свои потребности, но при этом обладает эмпатией, чтобы реагировать на чужие потребности. Дисфункциональность представляется в виде блоков, которые мешают открываться новому опыту, полностью осо­знавать эмоции, настраиваться на чувства других людей и взаимодействовать с ними. В гуманистически ориентированной терапии, разработанной Карлом Роджерсом, подразумевается, что в правильных условиях люди естественным образом будут развиваться и исцеляться. Аналогичным образом теория о привязанности утверждает, что в правильных условиях и с поддержкой человек естественным образом будет стремиться к установлению связей с другими людьми. Если это стремление встречено признанием и принятием, положительный эффект начнет расти в геометрической прогрессии. Терапевт не композитор, переписывающий для клиента партитуру, чтобы исключить из нее фальшивые ноты. Скорее, терапевт выступает в роли дирижера, который знает, что вот-вот зазвучит яркая, впечатляющая мелодия. Его задача — просто направить клиента и помочь услышать, как раскрывается эта мелодия. Безопасная привязанность не просто обеспечивает комфорт или баланс. Она создает надежный фундамент для развития личности и делает жизнь полной и полноценной.

  В природе эмпирических моделей терапии, разработанных на основе теории Роджерса15 и теории привязанности (например, ЭФТ), лежат сострадание и совместная работа. Цель таких моделей — не ухудшить состояние клиента, а помочь ему преодолеть сложности. Терапевт не должен отмахиваться от того, что клиенту необходимо определить собственную реальность и сформулировать ее уникальным образом. Терапевт не выступает в роли наставника для клиента, ведя его по пути заранее определенных, узких критериев улучшения. Терапия — это совместная работа клиента и терапевта. Боулби говорит об этом так: «Роль терапевта можно сравнить с ролью матери, которая создает ребенку безопасную базу для исследования мира»16. Терапевт настроен на клиента и эмоционально вовлечен — он становится источником сил для управления сильными эмоциями и раз за разом предлагает поддающиеся решению задачи, которые помогают клиенту развиваться в течение сеанса.

• В-пятых, ЭФТ, гуманистические модели терапии и наука о привязанности признают влияние прошлого опыта, в частности, на формирование чувствительности к угрозе и привычных способов самозащиты. Однако признание важности прошлого опыта не отменяет того, что ЭФТ занимается тем, что происходит в настоящем. Терапевт настраивается на переживания или взаимодействия во время сеанса и помогает клиенту глубже их осознать здесь и сейчас, чтобы позволить появиться новым элементам реальности. Например, терапевт замечает, как клиент переключается на абстрактные размышления каждый раз, когда речь заходит о вопросах, связанных с тревогой, поэтому он снова и снова возвращается к тревоге, чтобы пробиться к той внутренней угрозе, которая блокирует переживание этого страха во время сеансов. В современной теории привязанности больше нет твердой уверенности в том, что прошлый опыт незыблемо отпечатывается в рабочих моделях себя и окружающих. Наоборот, сегодня признается, что эти модели гораздо более гибкие, чем считалось раньше. Во многих случаях рабочие модели могут изменяться — и изменяются, например когда люди вступают в счастливый брак17. Наука о привязанности подчеркивает, что именно постоянный процесс подтверждения в важных ежедневных взаимодействиях стабилизирует рабочие модели и стратегии управления эмоциями. И он же блокирует восприятие нового опыта, необходимого для пересмотра негативных небезопасных моделей. Новые (то есть не подтверждающие) эмоциональные взаимодействия, происходящие в процессе терапии и вне его, как раз помогают изменить эти модели и стратегии.

  Сосредоточенность на том, что происходит в настоящий момент, требует внимания к «рабочему» аспекту моделей себя и других, то есть к тому, как они воссоздаются из имплицитной памяти и поддаются или не поддаются пересмотру, а не к смысловому содержанию таких моделей (чрезмерный акцент на содержании запускает процесс изменений, ориентированный на создание понимания, что недостаточно для значительных перемен в эмпирической терапии). Например, Кен обвиняет жену в том, что она лжет, когда говорит, что жалеет его и беспокоится о нем. Вместо того чтобы указать Кену на наличие ненадежной и опасной рабочей модели, основанной на его прошлом опыте, ЭФТ-терапевт скорее скажет: «Прямо сейчас вам трудно поверить словам своей жены — поверить в ее заботу. Что вы чувствуете, когда она говорит то-то и то-то? Что мешает вам хоть на мгновение поверить в ее заботу? Что произойдет, если прямо сейчас вы на мгновение позволите себе поверить ей?»

• В-шестых, теория привязанности и ЭФТ как варианты гуманистической терапии прочно основаны на эмпиризме — постоянном наблюдении, разграничении паттернов поведения, что со временем дает возможность предугадывать и проверять теоретически обоснованные связи. Формулируя теорию привязанности, Боулби использует этологию — науку о поведении животных, которая рассматривает социальную организацию с биологической точки зрения. Он изучал работы Конрада Лоренца, который исследовал привязанность гусят к первому объекту, попавшему в поле их зрения, и Гарри Харлоу, который исследовал реакцию детенышей приматов на изоляцию. ЭФТ начиналась с целенаправленного наблюдения за повторяющимися отрицательными эмоциями и взаимодействием между взрослыми партнерами, а также за изменением этих паттернов в процессе применения конкретных терапевтических методов. Такое обоснование научного метода едва ли можно назвать антинаучным, особенно когда практические модели зачастую получают распространение за счет простоты идеи или даже личной харизмы их популяризаторов. В лучшем случае методы клинической терапии разрабатываются на основе многократного изучения естественным образом возникающих поворотных моментов, которые формируют внутренний мир и межличностное взаимодействие, и расшифровки ключевых элементов таких моментов. На терапевтических сеансах можно инсценировать воспроизведение таких поворотных моментов, чтобы добиться определенных сдвигов в том, как клиенты строят свой опыт и взаимодействуют с другими людьми.

  Терапевты, практикующие ЭФТ, являются истинными эмпириками: они настраиваются на то, что происходит, и по возможности описывают это еще до того, как оно произойдет, будь то борьба человека за самоопределение, изменение эмоциональных оттенков или повторяющийся паттерн взаимодействия между партнерами — танец отношений. Смысл конструируется в процессе сеанса эксплицитным путем, в сотрудничестве с клиентом и на основе объективно существующей реальности. Теория привязанности оперирует простой феноменологией и предлагает определение боли, страхов и желаний, которые выделяют и изучают ЭФТ-терапевты. С такой позиции темы брошенности, травмирующей изоляции, отвержения, беспомощности, тревоги и неадекватности, то, как клиенты справляются с ними — закрываясь и ограничивая себя либо проявляя активность, — помещаются в экзистенциальный контекст. Руководствуясь теорией привязанности и наукой о привязанности, ЭФТ-терапевт получает ясную, эмпирически обоснованную схему негативных переживаний и ключевых жизненных мотивов человека.

Подводя итог, можно сказать, что естественная интеграция науки о привязанности в клиническую терапию (как это реализовано в ЭФТ) открывает для клинических терапевтов множество возможностей: схему основных аспектов эмоциональной жизни клиента, способ направлять силу эмоций в русло изменений, четкие границы терапевтического альянса как основы для развития, фокус на личности как отношенческом процессе, ясное понимание здоровой функциональности как цели терапии, а также четкий набор указаний для терапевта, как сохранять твердую почву под ногами, — что стимулирует изменения к лучшему, естественным образом вступая в созвучие с основными элементами человеческой природы.

ЭПИЗОДЫ ИЗМЕНЕНИЙ

Почти все терапевтические модели описывают процесс изменений как несколько стадий, первая из которых включает в себя некую форму оценки и стабилизации — сдерживания отрицательных внутри- или межличностных симптомов. За ней следуют стадия активной реструктуризации, цель которой — усилить способность к адаптации. И по завершении последней стадии — консолидации — клиенты готовы выйти из терапии и самостоятельно поддерживать достигнутые изменения. В ЭФТ, которая изначально разрабатывалась как терапия для пар, но используется и в работе с отдельными людьми и семьями, эти стадии обозначаются как ослабление напряжения, реструктуризация привязанности и консолидация. Однако в разных терапевтических моделях очень по-разному понимаются уровень стимулируемых изменений, динамика этих изменений и то, какие факторы необходимы и достаточны для достижения значительных сдвигов в терапии. Например, в моделях КПТ отдельно выделяется момент, когда клиент осознает разрушительную силу конкретных мыслей и стремится заменить их новыми мыслями и поведенческими паттернами.

Нередко довольно сложно определить, что именно служит толчком для сдвига в терапии. По некоторым исследованиям, теории изменений, типичные для конкретных общепринятых терапевтических моделей, на самом деле не учитывают ключевые переменные, возникающие в фактическом процессе изменения. Например, одно критическое исследование показало, что сосредоточенность на изменении «разрушительных мыслей» вовсе не гарантирует успешного излечения депрессии в КПТ, а наоборот, связано с негативными результатами18. С положительными результатами же связываются позитивный союз и эмоциональные переживания.

С точки зрения теории привязанности ключевой эпизод изменения в терапии включает в себя открытие, выявление и раскрытие эмоций, что помогает в дальнейшем ими управлять и повышает эмоциональный интеллект19. В терапии, ориентированной на привязанность, эмоции, воспринимаемые как чуждые и враждебные, становятся знакомыми и значимыми — частью личности. Такие эпизоды достаточно сильны, чтобы изменять клиентские модели себя и других. После этого клиент может начать по-новому оценивать поведение и критически посмотреть на прежние, ограничивающие его ожидания и убеждения. Клиент готов к открытию новых паттернов поведения и принятию новых рисков, связанных с базовой потребностью установления связей с другими людьми и наличия ощущения личной ценности, подкрепленного чувством собственного достоинства. Клиент может начать устанавливать «рабочую дистанцию»20 между собой и эмоциями и таким образом использовать эмоции как руководство для своих гибких реакций. Например, Барбара никогда не позволяла себе сердиться ни на кого и ни на что, и мы обнаруживаем, что она всегда «отрицает и отвергает» свои потребности в общении с другими людьми и считает, что не вправе рассчитывать на заботу. Осознав часть своей боли, она понимает, что «принятие» позволяет ей выдержать эту боль, но оставляет ощущение «беспомощности и подавленности». Она начинает сожалеть о том, что проводит жизнь впустую и не имеет никаких надежд на свое будущее. Встречаясь в воображении с отцом и мужем (эти встречи наполнены мощными эмоциями), она позволяет себе прочувствовать и заявить о своих обидах и потребностях, открывает свои потаенные желания и возмущается тем, что сама пренебрегает собой и отвергает близких. Она начинает использовать свой гнев, чтобы найти опору для своих потребностей и обрести больше уверенности в себе.

Девять исследований выделили ключевые эпизоды изменений в ЭФТ для пар21. Эти эпизоды были классифицированы и связаны с положительными результатами, что иллюстрирует шесть изложенных выше принципов ЭФТ. Последующие исследования могут быть направлены на изучение того, как на основе этих эпизодов можно предугадать аналогичные результаты для семейной (эмоционально фокусированной семейной терапии, ЭФСТ) и индивидуальной (эмоционально фокусированной индивидуальной терапии, ЭФИТ) терапии.

Такие эпизоды, происходящие на терапевтических сеансах, возникают в контексте положительного альянса между терапевтом и клиентом. Как показала практика, в них можно выделить два ключевых элемента. Во-первых, это углубление взаимодействия с основным эмоциональным опытом, которое меняет его структуру: человек ощущает себя как личность, которая может определять свой опыт, принимать его и доверять ему. Во-вторых, это новые, более открытые и честные схемы взаимодействия с другими людьми. После прояснения и выявления основных элементов эмоционального опыта клиент делится им с близким человеком (партнером в ЭФТ, членом семьи в ЭФСТ, терапевтом или воображаемым партнером в ЭФИТ). По записям многих сеансов ЭФТ видно, что по мере развития эпизоды изменений проходят определенные этапы (их можно назвать микроэлементами). К ним относятся:

• разграничение и активное взаимодействие с базовыми уязвимостями и потребностями;
• формулирование утверждений, которые последовательно и прямо подтверждают эти потребности;
• развитие способности принимать утешение и поддержку от другого человека;
• развитие способности настраиваться на потребности другого человека и оказывать ему соответствующую поддержку.

Такие изменения совершаются в моменты конструктивной зависимости, которая способствует целостному переживанию своего опыта и включению его в свою личность. В такие моменты клиент способен принять свою уязвимость и благодаря этому становится сильнее и адаптивнее.

ПРИРОДА ЭМОЦИИ

Прежде чем переходить к изучению того, как в ЭФТ происходит оценка, обработка, управление, углубление и использование эмоций для мотивирования клиента, необходимо понять природу самой эмоции. В нашу так называемую эпоху разума следует помнить, что «мозг — это <…> социальный и эмоциональный орган. Обучение является социальным и эмоциональным процессом, обусловленным культурой»22. Сама по себе эмоция не является иррациональной реакцией или просто чувством, сопровождающим мысль. Скорее это система высокого уровня, которая включает в себя осознание врожденных потребностей и целей и восприятие обратной связи от окружения, а также прогнозирование возможных последствий определенных поступков23. Эмоции — это система обработки информации, направленная на выживание. В 1894 году Уильям Джеймс описал эмоции как «адаптивные поведенческие и физиологические типовые реакции, которые напрямую вызываются эволюционно значимыми ситуациями», — и современная наука согласна с этой точкой зрения24. И эмпирические модели, и теория привязанности определяют эмоции как адаптивные и непреодолимые, как нечто, что организует основу опыта и познания себя, а также реагирования на других людей. Неспособность управлять сильными эмоциями рассматривается как основная проблема, которая сужает спектр реакций и является причиной обращения к терапии.

Боулби отмечает, что основной функцией эмоций является сообщение о потребностях, мотивах и приоритетах самому себе и другим людям25. Это созвучно с концепцией ЭФТ, где отсутствие настройки на эмоциональный опыт сравнивается с пребыванием в открытом море без компаса. Ниже мы кратко рассмотрим основные функции эмоций.

1. Эмоции ориентируют и направляют. Как говорил Эйнштейн: «Информация в чистом виде — это не знание. Настоящий источник знания — это опыт». Когда информация выходит на такой уровень, что ее можно уже называть опытом? Ответ кроется в эмоциональной значимости и активном взаимодействии с эмоциональными сигналами. К любому набору фактов эмоции добавляют интуитивное понимание и то, что Боулби называет «чувственным ощущением». По своей природе эмоция захватывает внимание и направляет восприятие. Она заставляет сосредоточиться на потребностях и желаниях, указывает на существенное и полностью завладевает вниманием. Студенты могут быть поглощены захватывающей лекцией, но, если раздастся сигнал пожарной тревоги, их страх мгновенно возьмет верх над ситуацией. Они прекрасно осознают потребность немедленно покинуть здание.
2. Эмоции формируют смыслы. Эмоции можно назвать штурвалом, который управляет мышлением26. Люди, которые из-за травм головного мозга не испытывают эмоции, не способны принимать рациональные решения27. Они просто не могут выбрать из всех возможных вариантов. Ничто не направляет их, ничто не помогает им осознать их желания и потребности — ничто не помогает им понять, что действительно имеет значение. И эмпирическая терапия, и теория привязанности также рассматривают эмоции как основополагающие внутренние модели себя и окружающих и сопутствующие им наборы убеждений и ожиданий. Исследования показывают, что сильные эмоции могут действовать словно клей, который связывает информацию и ментальные представления28. Безопасная привязанность и позитивные рабочие модели способствуют развитию эмоционального баланса, который, в свою очередь, помогает выстраивать и формулировать целостное представление о прошлых отношениях29.
3. Эмоции мотивируют. Эмоции в буквальном смысле слова заряжают энергией и побуждают к определенным действиям. Слово эмоция происходит от латинского глагола emovere, означающего «приводить в движение». Эмоции — это программы действий: например, гнев обычно побуждает бороться с тем, что воспринимается как угроза благополучию, а стыд — спрятаться и убежать.
4. Эмоции определяют общение с другими людьми. Это происходит быстро и на интуитивном уровне, что не только позволяет нам предвидеть реакцию другого человека (и таким образом сотрудничать и совместно решать задачи), но и укрепляет эмоциональные связи и желание заботиться друг о друге. Нейробиолог Марко Якобони в своей блестящей работе «Отражаясь в людях: почему мы понимаем друг друга» указывает, что нервная система человека устроена таким образом, чтобы быть максимально чувствительной к невербальным сигналам других людей, особенно к выражению лица и тону голоса30. Мы отражаем или имитируем эти сигналы, например мимикой, а зеркальные нейроны помогают нам почувствовать «на собственной шкуре» то, что мы видим у других. Выражение эмоций или, по крайней мере, восприятие собеседником этого выражения организует рефлекторные реакции и общий тон реакций собеседника. Эмоции — это музыка для танца, который называется отношениями. Эмоциональное взаимодействие формирует, развивает, поддерживает и — что особенно важно для терапевта — помогает пересмотреть рабочие модели привязанности31.

Вдобавок к тому, что мы всё лучше понимаем функции эмоций, в настоящее время теоретики и исследователи приходят к общему мнению относительно видов эмоций — форм, которые они принимают. Выделяют от шести до восьми основных эмоциональных реакций32, однако некоторые теоретики расширяют этот набор, добавляя несколько более конкретных, например разделяя стыд на чувство вины и отвращение33. Экман указывает, что основные эмоции включают в себя мимику, которая распознается и наделяется одинаковым смыслом в разных культурах34. Такие эмоции, по-видимому, являются универсальными и связаны со специфическими нейроэндокринными паттернами и участками мозга35. Зачастую эмоции имеют «главный приоритет»36 и легко перебивают другие сигналы и поступки, особенно в процессе взаимодействия с человеком, от которого мы больше всего зависим. Очень вкратце основные эмоциональные реакции можно разделить на следующие группы.

• Эмоции сближения:
  • радость, вызывающая непринужденное взаимодействие и открытость;
  • удивление, пробуждающее любопытство;
  • гнев, стимулирующий двигаться к цели.
• Эмоции избегания:
  • стыд, побуждающий отстраняться и прятаться;
  • страх, провоцирующий желание убежать или застыть на месте;
  • грусть, вызывающая желание отстраниться или утешить.

Конечно же, это грубая обобщенная классификация. Например, некоторые теоретики считают, что стыд включает в себя отвращение и чувство вины за определенные поступки или мысли. Грусть может включать в себя горе и быть частью чувств, которые мы обычно называем болезненными. Эмоция, которую мы обозначаем как боль, на самом деле является сочетанием разных эмоций. Она разделяется на основные элементы (гнев или обида, печаль и чувство потери, чувство уязвимости или беспомощности), одним из которых является страх37, в частности страх, что значимые люди не оценят нас и, следовательно, отвергнут и покинут. Страх всегда включает чувство угрозы и беспомощности и может выражаться как отключение от реальности, замирание или стремление убежать от опасности.

Определив основные элементы, функции и виды эмоций, мы получили возможность во время терапевтического сеанса переформулировать эмоциональный опыт в положительном и эффективном ключе. Цель терапии — не только привести эмоции в равновесие и даже не только придать им более целостную форму, но также использовать их в качестве основы для создания новых перспектив, знаний, определенных поступков и умения настраиваться на других и реагировать на их сигналы, что в конечном счете ведет к позитивным изменениям.

ИЗМЕНЕНИЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО УРОВНЯ

Идея изменения уровня эмоций появилась одновременно с самой психотерапией. Однако в разных терапевтических моделях очень сильно разнятся способы достижения этой цели и представления об оптимальном или наиболее функциональном уровне эмоционального взаимодействия во время сеанса. Теория привязанности с самого начала апеллировала к эмоциям, однако по мере ее развития исследования, посвященные эмоциям, стали более конкретными, а роль эмоций в разных формах терапии была сформулирована более четко. Некоторые ученые, занимающиеся теорией привязанности, склонны считать главным механизмом изменений в терапии спокойное, рациональное осознание эмоций38. В то же время терапевты, практикующие ЭФТ, стремятся скорее не пытаться понять эмоции как таковые, а создавать новые, зачастую весьма сильные, терапевтические эмоциональные переживания. Некоторые эмпирические терапевты называют определенные эмоции дезадаптивными, особенно если они основаны на травмирующем опыте39. ЭФТ фокусируется скорее на том, как эмоции возникают и управляются и почему некоторые формы управления более гибкие и адаптивные, чем другие. Чтобы сформировать оптимальную концепцию управления, которая позволит клиенту использовать свои эмоции как основу для развития и жизни, терапевту необходимо обеспечить активное взаимодействие с клиентом на эмоциональном уровне. Именно такие переживания должны быть базисом терапевтического сеанса и активно задействоваться во время него. Чаще всего терапевт не в состоянии изменить эмоцию извне — путем разговора, когнитивной манипуляции или смены поведения. Чтобы изменить эмоцию, сначала нужно позволить себе ее прочувствовать. После этого терапевт должен принять эмоцию, распаковать, понять или вычленить ее суть, а в итоге — изменить. Концепция углубления в сильные эмоции отражает этот процесс, помогая клиенту отойти от очевидных и хаотичных поверхностных реакций или перестать подавлять свои эмоции. В этом случае клиент способен сменить автоматическую эмоциональную реакцию на более глубокую, конкретную или основную. Чаще всего это происходит, когда терапевт помогает клиенту перейти от привычного гнева или оцепенения к осознанию угрозы — глубинного страха, который вызывает эти более поверхностные реакции.

Боулби и Айнсворт изучали, что происходит с ребенком, когда значимый объект привязанности оставляет его в одиночестве в незнакомой обстановке40. Точно так же терапевт отслеживает, как эмоция возникает у клиента, как клиент справляется с ней в ключевых жизненных ситуациях, когда чувствует себя чрезвычайно уязвимым. Природа такой эмоциональной уязвимости, ее отражение в страхах, потаенных желаниях и боли клиента — изведанная территория для терапевта, использующего в своей практике теорию привязанности, что помогает ему уверенно направлять клиента в этом хаосе (в главе 3 рассказывается о конкретных случаях терапии). Экзистенциальные модели терапии выделяют четыре универсальных вопроса жизни и смерти, которые пробуждают самые глубинные тревоги: 1) страх смерти, конечность жизни и неотвратимость потери; 2) беспокойство о том, как сделать жизнь осмысленной, несмотря на ее преходящесть; 3) сомнения в правильности выбора и страх принять ответственность за свой образ жизни; 4) страх изоляции и одиночества41. Теория привязанности включает в себя этот философский взгляд на уязвимость человеческой натуры, но выделяет эмоциональную изоляцию как первоопределяющую основу чувства беспомощности. Такая изоляция усиливает чувство опасности и апеллирует к страху смерти, усиливает ощущение бессмысленности (зачем это все, если люди не важны друг для друга) и снижает способность твердо стоять на ногах и делать осознанный выбор. С другой стороны, ощущение безопасной связи с другими людьми представляется для нашего вида основным и наиболее эффективным способом справляться с экзистенциальной уязвимостью.

МЕЖЛИЧНОСТНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ: ПРОИГРЫВАНИЕ ЭПИЗОДОВ ИЗМЕНЕНИЯ

Углубление взаимодействия с основными эмоциональными точками уязвимости (страхами, неудовлетворенными скрытыми желаниями, печалью и чувством утраты, стыдом и страхом перед самим собой) — это первый ключевой элемент процесса изменений в эмпирической терапии на основе теории привязанности. Второй элемент заключается в том, что новые грани переживаний явно воплощаются в поступки или проигрываются клиентом. Такие переживания осознаются и выражаются в контексте межличностного взаимодействия. И после этого новое эмоциональное переживание становится эпизодом взаимодействия с другими людьми. Клиент вместе с терапевтом изучает и выявляет эмоцию, а затем проигрывает ее на сеансе в сцене общения со значимым человеком. Как правило, таким человеком является объект привязанности (реально присутствующий или воображаемый), но иногда в его роли может выступать терапевт, замещая собой объект привязанности. Таким образом, например, Лесли может открыть в себе глубинный страх быть замеченной и с пренебрежением отвергнутой, который является причиной ее в целом враждебного отношения к людям и непринятия близости. Именно в тот момент, когда я прошу ее посмотреть мне в глаза и вслух сказать, как она боится, что я тоже ее предам и брошу, этот страх становится по-настоящему осязаемым. Только в этот момент Лесли может овладеть им.

Аспект межличностного взаимодействия — важная часть эпизодов изменения, описанных и опробованных в ЭФТ для пар и используемых в практике индивидуальной и семейной терапии. Новые эмоции вызывают новые реакции на значимых людей и у значимых людей. Во время сеанса взаимодействие создает терапевтическую жизненную ситуацию, в которой становится возможным конструктивно справиться с уязвимостью и потаенными желаниями. В большинстве случаев такая ситуация порождает у клиента чувство более безопасной связи или по крайней мере помогает примириться с потерей и открыться новым отношениям. Стоит подчеркнуть, что такое проигрывание внутренней реальности со значимым человеком одинаково необходимо для эпизодов изменений во всех видах ЭФТ — не только для семей и пар, но и в индивидуальной терапии. Если рассматривать индивидуальную терапию как улучшение внутриличностных стратегий саморегуляции, работа на межличностном уровне может показаться ненужной. Однако, действуя с точки зрения привязанности, важно помнить, что суть привязанности — это совместное управление эмоциональными отношениями, что выступает базовой реальностью человека, а успешная саморегуляция является частью этого процесса.

Нейробиолог Джеймс Коан предполагает, что не саморегуляция, а именно сонастройка на эмоции друг друга и совместное ими управление являются базовой, нормальной и наиболее эффективной стратегией для людей как социальных животных42. Мозг словно постоянно подсчитывает ресурсы и на уровне нейронов воспринимает поддерживающие отношения как один из ресурсов. Именно по­этому социальное взаимодействие представляется ему более важным, чем саморегуляция. Коан изучал, как мозг человека воспринимает и реагирует на угрозу удара электрическим током, когда его за руку держит кто-то близкий43. Его вывод о положительном влиянии присутствия близкого человека созвучен с концепцией Боулби о мощном положительном влиянии «комфорта контакта» и мысли о том, что доверительные отношения буквально формируют восприятие окружающего мира как безопасного места. Исследования зрительного восприятия также показывают, что, если человек стоит перед горой в одиночестве, она кажется ему более высокой, чем когда рядом с ним находится друг. Мозг учитывает наличие социальных ресурсов даже в базовых процессах восприятия44. Концепция привязанности, согласно которой стресс и нагрузку лучше делить друг с другом, выглядит более основанной на физиологии, чем на чувствах. Результаты исследований показывают, что объекты привязанности, к которым относятся и партнеры в отношениях, встроены в нейронные представления о личности как важные ресурсы, необходимые для выживания, снижения риска, распределения нагрузки и управления отрицательными эмоциями, и поэтому они имеют огромное значение для жизни в целом. Интересно, что, рассматривая объекты привязанности как продолжение собственного «я», мозг воспринимает угрозу близким людям примерно так же, как угрозу для самого себя45. Это согласуется с выводами других исследований, которые предполагают, что утрата партнера ведет к немедленному размыванию самоощущения46.

Следует также отметить, что социально обусловленное управление сильными эмоциями представляет собой процесс, направленный скорее снизу вверх, тогда как саморегуляция, как правило, направлена сверху вниз, требует больше усилий и вовлекает больше когнитивных процессов и ресурсов внимания для подавления уже запущенных соматических реакций47.

Все эти исследования имеют непосредственное отношение к терапии. Во-первых, ЭФТ-терапевт больше всего внимания уделяет процессу расшифровки эмоций по мере их возникновения и помогает клиенту упорядочить эмоции в тот момент, когда они возникают. Кроме того, терапевт чутко прислушивается к настроению клиента и остается эмоционально вовлеченным в этот процесс, помогая клиенту управлять эмоциональными переживаниями. Опираясь на помощь терапевта, клиент с меньшим страхом смотрит на «гору», на которую ему предстоит взобраться.

Во-вторых, проигрывая межличностное взаимодействие, терапевт помогает клиенту использовать объекты привязанности как опору для эффективного управления сильными эмоциями. Клиенту становится понятнее, как происходит совместное управление эмоциональными отношениями. Например, отзывчивость матери деактивирует миндалевидное тело и активирует префронтальную кору головного мозга ребенка48. Когда это становится нормой, гипоталамо-гипофизарная система, выделяющая гормоны стресса (например, кортизол), переходит в сбалансированное состояние и поэтому медленнее включается и быстрее отключается49.

Не секрет также, что мы постоянно ведем внутренние диалоги с другими людьми, особенно в условиях любой угрозы, используя такие диалоги для переоценки сложных переживаний. Одним из примеров такого эффективного совместного управления является молитва, в которой Бог выступает в качестве защищающего объекта привязанности50.

В хорошо изученных классических эпизодах изменений в ЭФТ для пар один из партнеров выражает другому заново сформулированные эмоции открыто, выражая самую суть этих эмоций, без избегания, пассивного обвинения или зацикливания. Часто такой процесс принимает форму признания отрицаемых эмоциональных ран, просьбы об удовлетворении потребностей (которые партнер теперь осознает) или утверждения своего права быть услышанным и принятым во внимание. Такая откровенность переопределяет личность и систему — положение человека в отношениях и саму природу отношений. Такое проигрывание немедленно делает доступными ключевые схемы или модели себя и других, что позволяет их переформулировать. Аналогичный процесс изменений происходит на сеансах ЭФИТ и ЭФСТ. Например, Эми показывает мне, что теперь способна обратиться к своей доминирующей, отстраненной матери, которую видит мысленным взором и воспринимает как реальную для себя в настоящий момент. Эми готова последовательно и ясно рассказать о своих потребностях и боли. Сделав это, она говорит мне: «Вот сейчас я внезапно ощущаю себя уверенно и спокойно. Она больше не кажется мне опасной. На самом деле я вижу — она просто не знает, что делать. Она боится меня. Вот так-так! Совсем другое дело. Я начинаю испытывать к ней нежность. Я не была плохим ребенком. Она просто не умела быть матерью!»

На пятнадцатом сеансе ЭФТ Терри поворачивается к жене и говорит: «Когда я позволяю себе ощутить это зыбкое чувство и отказываюсь от своего обычного оружия — указаний на твои недостатки, я действительно боюсь. Я понимаю, что тебе может не нравиться такой вот мягкий, неуверенный я. Мне казалось, что такой Терри вообще никому не нужен. Но вот я здесь, с открытым забралом, и мне очень нужно, чтобы ты исцелила мои страхи. Чтобы ты сказала, что хочешь быть со мной».

На сеансе ЭФСТ Тим говорит сыну (а жена держит его за руку в этот момент): «Я хочу быть хорошим отцом. Я запутался во всех этих правилах, которые мне в голову вложили родители. Я так раскаиваюсь, сынок. Мне кажется, я подвел тебя. Говорить все это трудно. Я не хочу потерять тебя или причинить тебе боль. Все, чего я хочу, — найти для нас способ сблизиться. И говорить это вслух немного странно, но очень приятно». После слов Тима его холодный, дерзкий и отстраненный сын начинает плакать и протягивает руки к отцу. Происходит масса внутриличностных и межличностных изменений.

Во время эпизодов изменений клиенты лицом к лицу встречаются со своими страхами, осознают и выражают свои потребности, включают и распознают привычные способы управления эмоциями, восприятия себя и других. Они переходят на этап пересмотра этих способов.

Сила так называемого терапевтического эмоционального переживания, часто упоминаемого в психотерапевтической литературе, обретает конкретность и ясность, если поместить ее в контекст привязанности. Когда такое переживание возникает во время сеанса, клиент вовлекается полностью, но его эмоции упорядочиваются и очищаются, он принимает их реальность и честно говорит о них. Другой человек становится свидетелем появления нового, насыщенного переживания и новых способов, которые помогают клиенту собрать воедино разрозненные части своих потребностей и страхов, представлений о себе и других. Принятие — исходит ли оно от действительного объекта привязанности или его заместителя (терапевта) — обладает великой силой, которая подтверждает уязвимость и потребности клиента, поддерживает его способность активно пересмотреть свой опыт в новом ключе. Такое подтверждение не только закрепляет новые измерения переживаний и новые паттерны отношений, но также формирует у клиента большую уверенность в себе, позволяющую ему осознавать свой внутренний мир и доверять ему.

В следующей главе я расскажу о ключевых процессах и терапевтических методах ЭФТ, которые систематически создают эпизоды изменений и способствуют естественному развитию и возникновению терапевтических переживаний. Я намеренно использую выражение естественное развитие, так как для ЭФТ-терапевта очевидно, что это естественный процесс, начинающийся внутри клиента. Точно так же, как хороший врач знает, как помочь телу исцелиться, терапевт, который умеет настраиваться на привязанность и эмоции, использует силу естественных процессов для стимулирования конструктивных изменений.

• Тесные связи с другими людьми составляют основу эффективного функционирования и психического здоровья. Мы можем помогать клиентам «рассмотреть» способы, которыми они взаимодействуют с другими людьми, и эмоции в основе этого взаимодействия, а также найти конструктивную замену привычным реакциям. Для этого крайне важно направлять эмоции клиента и управлять ими совместно с ним, помогать ему обрести эмоциональный баланс.
• Эмпирические модели терапии, к которым относится ЭФТ, лучше всего отражают открытия науки о привязанности и используют ее принципы в терапевтической практике.
• Привязанность заставляет терапевта уделять основное внимание процессам управления эмоциями и созданию эмоциональной безопасности во время сеанса — а для этого требуется активное присутствие, настройка терапевта на клиента, открытость и принятие. Терапевт работает не только с конструированием личности и эмоциональной реальности, но и с изменением паттернов взаимодействия со значимыми людьми в конкретный момент. Конструктивная зависимость помогает добиться эффективного совместного управления эмоциями и развить здоровое целостное самоощущение.
• Теория привязанности предоставляет схему основных эмоций, ключевых моментов взаимодействия, определяющих личность и систему, а также говорит о важных и достаточных элементах для процесса изменений.
• Процесс изменения проходит в три этапа: стабилизация, реструктуризация привязанности и консолидация. Углубление эмоционального взаимодействия и инсценировка новых способов взаимодействия с другими людьми являются ключом, запускающим процесс изменений. Эмоции ориентируют, формируют смыслы, мотивируют и определяют общение. Выделяют шесть основных эмоций (радость, удивление, гнев, стыд, страх и печаль), и терапевт использует их для переориентации клиента, создания новых смыслов и стимулирования новых реакций и способов взаимодействия с другими людьми. В ЭФТ используются терапевтические эмоциональные переживания (в частности, эффективное совместное управление эмоциями), которые позволяют клиенту по-новому взглянуть на себя и систему.

ГЛАВА 3

Терапия: работа с эмоциями

Наши чувства — это алгоритмы принятия решений, которые развивались наиболее благоприятным для выживания и размножения образом.

Майя Шалавиц1

Только когда человек переживает истину всем своим существом, он может принять ее. <…> Таким образом, основная проблема терапии всегда состоит в том, как перейти от интеллектуального признания истины о себе к ее эмоциональному переживанию. Только когда в терапию вовлекаются глубокие чувства, она становится по-настоящему мощным двигателем изменений.

Ирвин Ялом2

В своей последней книге Боулби кратко описывает ситуацию молодой матери, применяющей насилие по отношению к своему ребенку. Ее терапевт, зная историю ее жизни, предположил, что на самом деле эта женщина в детстве чувствовала страх, гнев и беспомощность — остро нуждалась в надежной и безопасной привязанности. Женщина смогла признаться самой себе в этих эмоциях, после чего в терапии наметился прогресс, и она стала лучше справляться с ролью матери3.

Начинающий терапевт может посчитать этот пример обычным сеансом, на котором была предпринята попытка разобраться в травмах клиентки. На самом деле в представленной ситуации можно было использовать самые разные виды терапевтического вмешательства, особенно если учесть, что речь шла о риске для ребенка. Мы не знаем точно, что произошло с женщиной на том сеансе и что в ней изменилось. Однако, если на том сеансе в целом использовался эмпирический эмоционально-фокусированный подход, нам будет довольно просто восстановить примерную картину.

• Женщина чувствовала себя в безопасности рядом с терапевтом, ощущала от него поддержку, а не осуждение. Ей не казалось, что терапевт свысока поучает ее, как изменить поведение и стать лучшей матерью.
• Терапевт помог женщине раскрыть ее глубинные страхи и желания, скрытые чувства, которые, скорее всего, возникали у нее при взаимодействии с ребенком.
• Разобравшись в своих детских воспоминаниях, встретившись лицом к лицу со своими желаниями и печалями, клиентка смогла интуитивно понять, как ее реакции влияют уже на ее ребенка.
• Возможно, она также начала чувствовать себя более уверенно — как взрослый человек, который может признать, принять и осмыслить свой опыт.
• Терапевт стал для нее суррогатным объектом привязанности, который установил с ней действительно поддерживающие отношения, отвечающие ее стремлению к близости.
• Если она смогла отрефлексировать и осознать этот опыт, она поняла, что другие люди совсем необязательно будут отталкивать или оставлять ее. Ее модель представлений о других расширилась, и она смогла ощутить, что может обращаться к ним за поддержкой.

Упоминавшийся раньше основатель гуманистической психотерапии Карл Роджерс, возможно, рассматривал бы этот сеанс как совместное изучение чувства тоски и утраты, в результате которого расширился эмоциональный репертуар женщины и изменились отношения с ребенком. Основное внимание на сеансе уделялось пробуждению эмоций и их способности управлять взаимодействием с другими людьми, а не изменению исключительно когнитивных функций или поведенческих паттернов. Затронутые на сеансе эмоции также были особыми: гнев, страх и тоска — скрытая обратная сторона нехватки любви. Признав наличие этих эмоций, клиентка смогла преобразовать свою ключевую межличностную драму. Боулби сказал бы, что холодная, лишенная эмпатии реакция этой женщины на ее ребенка совершенно оправданна, учитывая ее прошлое. Роджерс начал бы аналогичным образом и показал клиенте, что понимает ее сложности и сочувствует им, тем самым предлагая ей чуткий отклик, какого у нее никогда не было в детстве.

И Роджерс, и Боулби были как исследователями, так и практиками, но у них не было в распоряжении того богатого материала, который существует сейчас благодаря многочисленным исследованиям привязанности у взрослых, эмоций и управления эмоциями, а также процессов изменения в терапии. И все равно они использовали в терапии способы, которые вполне согласуются с современными точками зрения. Независимо от вида терапии (индивидуальной, семейной или для пар) можно наметить набор оптимизированных терапевтических приемов, которые отражают как первоначальные формулировки модели Роджерса и теории привязанности, так и примеры практики психотерапии и результаты последних исследований в сфере модели эмоций. Во всех видах терапии изменение является эмоциональным и межличностным событием. Отдельно конкретные виды терапии рассматриваются в следующих главах, а в этой приводится более общий обзор терапии в целом и использования в ней результатов последних исследований по нашей теме.

ЭМОЦИИ И ИЗМЕНЕНИЯ В ЭМПИРИЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ

В эмпирической терапии всегда особое внимание уделялось тому, как именно происходят изменения, при этом главное место отводилось активной роли клиента в процессе изменений. Эмпирическая терапия исходит из того, что клиенты стремятся к самоактуализации. В этом случае роль терапевта заключается только в том, чтобы запустить естественный процесс развития и помогать клиенту преодолевать возникающие на этом пути препятствия. Непосредственная работа с эмоциями — это огромный шаг в начале этого пути.

Чтобы что-то изменить, нужно это понимать, поэтому давайте для начала разберемся в природе и уровнях эмоций, а затем уже продолжим обсуждение метасистемы конкретных терапевтических приемов, используемых в ЭФТ. Следует отметить, что в эмпирической терапии эмоции всегда считались главным источником изменений в силу их адаптивности. Эмпирические модели основаны на вере в ценность и достоверность эмоциональных переживаний, которые часто не учитываются в других моделях. Эмпирический подход позволил отказаться от поляризации в терапии, когда эмоции рассматривались либо как готовый взорваться вулкан (которому необходимо дать разрядиться), либо как хаотическая дезорганизующая сила, требующая сдерживания и контроля с помощью разума или поведения.

На сегодняшний день во многих клинических моделях, которые раньше отодвигали эмоции на задний план, теперь эмоциям отводится больше места в сценарии терапии. Например, так называемая третья волна когнитивно-поведенческой терапии включает принятие эмоций4. Более пристальное внимание сильным эмоциям уделяется во многих современных моделях поведенческой, психодинамической и межличностной терапии. Однако все же в этих моделях эмоции занимают гораздо менее важное место, чем в эмпирическом подходе. Например, часто эмоция просто называется в контексте преобладающего фокуса на мысли или поведении. Основным подходом при работе с эмоциями является их сдерживание с помощью техник самоуспокоения или использование для более глубокого понимания причин того или иного поведения.

В эмпирической же терапии эмоциям уделяется основное значение. Именно они становятся целью изменений (клиент учится их обрабатывать и более адаптивно регулировать) и фактором изменений (эмоции стимулируют клиента перестроить восприятие и поведение). Обработка эмоциональных переживаний является основной частью сеанса и помогает направлять клиентов в новые смысловые рамки, побуждать их к новым поступкам или изменять их взаимодействие с другими людьми. Все эмпирические подходы (ЭФТ, ускоренная экспериментальная динамическая психотерапия (AEDP), процессуально-экспириентальная терапия (ПЭТ), которую сейчас чаще называют более общим термином «эмоционально-фокусированная терапия») систематически отслеживают, вызывают и активно формируют эмоции, хотя и используют разные практические приемы. В любом случае эмоция становится главным инструментом для начала изменений5.

Все больше эмпирических исследований процесса терапевтических изменений признают, что эмоции способны менять точку зрения и открывать путь к новым, более гибким представлениям о себе и других. Эмоции организуют внутренний мир и взаимоотношения с другими людьми. Например, печальный человек менее склонен распознавать позитивные сигналы от других людей и реагировать на них, часто он закрывается и отталкивает близких. Сигналы ощущаются и воспринимаются совсем не так, как, например, когда человек испытывает гнев, — это объясняется разными физиологическими реакциями в организме. Эмоции влияют на то, как человек обрабатывает информацию и укладывает ее в смысловые рамки, соответствующие физиологической реакции. Люди по-разному двигаются в пространстве и по-разному относятся к окружающим. Например, в порыве гнева человек ощущает, как кровь приливает к щекам, сердце начинает биться чаще, вспоминаются все полученные раны, собеседник видится неприятным и презрительным. Мы непроизвольно наклоняемся вперед и повышаем голос, чтобы заставить себя выслушать.

С точки зрения ЭФТ лучший путь к изменениям в жизни и терапии — это формирование новых эмоциональных переживаний. Если точнее, это значит, что клиент испытывает новые эмоции, расширяет свой эмоциональный опыт, учится определять скрытое под поверхностными автоматическими реакциями и управлять эмоциями так, чтобы более гибко подстраивать свое восприятие и поведение под конкретную ситуацию. В ЭФТ работа с эмоциями — это естественный процесс, в котором техническая сторона может быть сведена к минимуму, а для переноса клиента в другую вселенную достаточно внутренней силы самих эмоций. Здесь стоит повторить, что и Роджерс, и Боулби прямо говорили, что хороший терапевт настраивается на врожденное стремление клиента к развитию и поощряет его. Как писал Боулби: «Работа психотерапевта, как и работа хирурга, состоит в том, чтобы обеспечить наилучшие условия для самоисцеления»6. Признав эмоции частью биологической, врожденной и ориентированной на выживание системы привязанности, мы можем предположить, что процессы изменения в ЭФТ связаны с так называемой биологической готовностью к обучению. В процессе эволюции люди научились раз и навсегда избегать источника неприятных ощущений, столкнувшись с ним всего лишь единожды. Точно так же чувство безопасности и эмоционального равновесия, испытанное в процессе самоисцеления (например, в эмпирической психотерапии), навсегда остается с человеком.

Управление эмоциями

Прежде чем перейти к обсуждению процессов изменения в терапии, ориентированной на привязанность (например, ЭФТ), давайте разберемся, что такое управление эмоциями. Что конкретно мы имеем в виду, когда говорим об этом? Управление — это способность осо­знавать и принимать эмоции, четко их идентифицировать, изменять — делать сильнее или слабее у себя и у других, — и, наконец, использовать их для выяснения значения происходящего, а также направления мыслей и действий таким образом, который наиболее соответствует приоритетам в конкретной ситуации. Во время сеанса ЭФТ-терапевт активно помогает клиенту управлять эмоциями, сглаживая или дозируя интенсивность и вовлеченность, чаще всего помогая клиенту сохранять рабочую дистанцию со вспыхивающими эмоциями. Терапевт модулирует эмоции — увеличивает или уменьшает их силу, чтобы клиент, сталкиваясь с новыми, сложными ощущениями, не выходил за пределы того, что может выдержать.

Новые концепции и подходы к пониманию эмоций помогают работать с ними более эффективно, и многие из этих способов отлично сочетаются с ЭФТ. Книга Лизы Фельдман Барретт о дифференциации эмоционального опыта, который она называет гранулярностью7, освещает различия между тем, как разные люди переживают, воспринимают и понимают эмоции. Барретт предполагает, что люди, способные в ситуации стресса выразить эмоции словами с высокой долей точности, менее склонны к негативным стратегиям саморегуляции, например агрессии, самоповреждению или чрезмерному употреблению алкоголя. Они также демонстрируют меньшую реакцию нейронов в ситуациях отвержения, и, как правило, тревожность и депрессия у таких людей имеют менее выраженный характер. Одно исследование показало, что люди, которые, описывая сложную ситуацию в дневнике, могли точно обозначить испытанные эмоции, лучше справлялись со стрессом, чем те, кто затруднялся четко определить и дифференцировать свои реакции. Способность более точно формулировать эмоции является инструментом для более разумных действий и эффективного решения проблем8. Люди с диагностированным большим депрессивным расстройством и социальной тревожностью гораздо менее способны дифференцировать эмоции, даже если принимать во внимание уровень стресса. Положительное влияние ведения эмоционального дневника на психологическое здоровье также подтверждает идею о том, что выражение чувств словами само по себе помогает управлять эмоциями9. Ведение такого дневника — лишь один из многих способов сделать эмоции более конкретными, и он полностью соответствует приемам отслеживания, рефлексии и упорядочивания эмоциональных переживаний клиента, которые являются ключевыми в практике ЭФТ. ЭФТ-терапевт постоянно преобразует еле уловимые и неопределенные намеки на эмоции в конкретные переживания. Для этого нужно быть экспертом в гранулярности!

Как уже говорилось, управление может быть более или менее адаптивным. Сейчас принято считать, что управление эмоциями играет решающую роль в происхождении и развитии психопатологий. Подавление или избегание эмоций, зацикливание на них связаны с целым рядом психологических расстройств, в частности с тревожными и депрессивными расстройствами. У более адаптивных стратегий, например принятия (то есть ухода от избегания эмоций) и переоценки, такой связи не наблюдается10.

Например, подростки в депрессии склонны абстрагироваться от своих чувств — они обвиняют самих себя в том, что чувствуют отвержение, склонны зацикливаться и катастрофизировать, сосредотачиваются на темах отвержения, личных неудач и ошибок11. Неумение управлять эмоциями часто крайне усложняет взаимодействие с другими людьми, вселяет ощущение неподконтрольности собственных эмоций и затягивает человека в черную дыру депрессии, из которой нет выхода.

Стратегии управления эмоциями можно рассматривать с точки зрения эмоционального интеллекта. Саловей, Майер, Гоулман, Терви и Пэлфей считают, что эмоции являются важным источником информации и у людей по-разному развита способность ее обрабатывать12. Обработка включает в себя умение обращать внимание на эмоции, понимать их и управлять ими. Например, люди очень по-разному воспринимают эмоциональные сигналы, передаваемые выражением лица и голосом13. Как уже говорилось выше, у нас разная точность или гранулярность (специфичность и сложность), с которой мы автоматически воспринимаем эмоциональные переживания.

РОЛЬ ПРИВЯЗАННОСТИ В УПРАВЛЕНИИ СИЛЬНЫМИ ЭМОЦИЯМИ

В целом надежная привязанность, ощущение связи с другими людьми способствуют развитию позитивных стратегий и процессов управления сильными эмоциями (см. главу 2). Такая безопасность создает эмоциональное равновесие. Люди, ощущающие себя в полной безопасности, лучше поддерживают баланс в любой точке переживания. На них меньше действуют триггеры, они склонны толковать ситуации более мягко и лучше переносят неопределенность. Они способны понять, что у нежелательных событий есть контролируемые, контекстуально обусловленные и временные причины. Они знают, что стрессом, как правило, можно управлять. Они легче переносят тревожное перевозбуждение и быстрее выходят из этого состояния, не закрываются и не глушат свои эмоции. Они лучше понимают значение происходящего, доверяют информации, которую получают от эмоций, и используют ее для ориентирования и влияния на ситуацию. Кроме того, они способны рефлексировать и упорядочивать эмоциональные переживания — эта способность, скорее всего, развивается в младенчестве при наличии любящего объекта привязанности. Такой человек был способен отражать ментальные переживания ребенка и «переводить их на язык действий, которые младенец в состоянии понять. Таким образом у ребенка создается впечатление, что процесс рефлексии психологических процессов происходит в его ментальных границах. Это необходимая основа для развития способности к уверенной саморефлексии»14. Благодаря эмоциональному равновесию люди, чувствующие себя в безопасности, менее склонны отрицать, искажать или преувеличивать свои эмоциональные переживания15. Они открыты своим эмоциям и эмоциям других людей, способны их выражать и воспринимать, а также использовать как руководство к эффективным действиям.

Избегающий или тревожный тип привязанности, напротив, способствует «защитному исключению» или подавлению эмоций16, а также усилению или хронической активации эмоций. Подавление, как уже говорилось, имеет тенденцию вызывать эффект отмены. Это хрупкая стратегия, которая дает сбой при сильном стрессе. Хроническую активацию можно наблюдать у людей с тревожно-амбивалентным типом привязанности, которые попадают в ловушку одних и тех же эмоций, постоянно думая о реальных или потенциальных угрозах и обобщая негативные переживания. При этом один триггер может вызвать поток других, и человек оказывается полностью запутавшимся в своих эмоциях, как в паутине. Легко понять, почему партнеры с ненадежными типами привязанности более склонны к гневу, враждебности и насилию — такое поведение особенно характерно для людей с тревожным типом привязанности, но встречается и у избегающих, несмотря на их попытки отрицать уязвимость. Особенно интересно, что перед лицом реальной экзистенциальной угрозы, связанной с мыслями о смерти, тревожные люди зацикливаются на страхе, а избегающие подавляют страх, но бессознательно более восприимчивы к сигналам о смерти. Люди с обоими типами ненадежной привязанности с большей готовностью осуждают и наказывают других. В отличие от них, люди с надежным типом привязанности справляются со страхом смерти, направляя энергию на мысли о символическом бессмертии, например о наследии, которое они могут оставить после себя, и стремятся к более тесной связи с близкими.

Разобравшись в природе эмоций, давайте перейдем к обзору процессов изменений в ЭФТ как терапии, ориентированной на привязанность.

ЭМПИРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС ИЗМЕНЕНИЙ В ЭФТ

Изучение процесса изменений при успешном лечении неоднократно выявляло два основных фактора: углубление взаимодействия с эмоциями и создание ассоциативных взаимодействий с объектами привязанности17. Такие результаты подтверждают официальную теорию изменений в модели ЭФТ.

Терапевты, опирающиеся в своей практике на теорию привязанности, очень серьезно относятся к вере Боулби в силу эмоций. Цель каждого сеанса — изменить способ взаимодействия клиента со своими эмоциональными переживаниями. Терапевт помогает клиенту постичь мудрость эмоций и использовать их для направления в жизни, более эффективно упорядочивать эмоции или управлять ими, точно определять свои потребности и понимать особые пути, которыми активное выстраивание эмоциональных переживаний формирует самоощущение и ключевые паттерны взаимодействия с другими людьми. В этой части главы мы поговорим о том, как работать с эмоциями, чтобы достичь этих целей.

Терапевт должен уметь различать уровни взаимодействия клиента с эмоциями, чтобы быть в состоянии вызывать и распознавать эмоции у клиента. Теоретически обоснованные методы измерения позволяют точно определить конкретные ситуации в клинической практике. В ЭФТ-исследованиях для создания концепции уровней взаимодействия с эмоциями и определения того, на что похоже углуб­ление эмоционального взаимодействия, используется «шкала переживаний» (Experiencing Scale, EXP)18. По шкале EXP клиент проходит семь стадий взаимодействия со своими эмоциями. На ранних стадиях уровень взаимодействия у клиента очень низкий: как правило, он описывает их безличными, поверхностными или абстрактными предложениями. Затем клиент начинает распознавать, узнавать и более явно выражать телесные ощущения. На более продвинутых стадиях новые, корректирующие переживания создают новые смысловые рамки, и клиент активно использует эмоции в качестве компаса, ведущего на неизвестную территорию. По мере прохождения этих стадий эмоциональные переживания углубляются, и межличностная связь во взаимодействии клиента и терапевта, клиента и воображаемых объектов привязанности или (в семейной терапии и терапии пар) клиента и присутствующего объекта привязанности также становится более открытой и честной.

На первом сеансе Джеймс, жалующийся на депрессию, говорит мне, что все люди — нарциссы из-за политических и экономических условий. Он явно не первый раз говорит эти слова, и его рассказ звучит холодно и отчужденно. Такой скорее безличный разговор соответствует стадии 1 или 2. По мере прогресса терапии Джеймс переходит на стадию 3 и изучает свои отношения с умирающей матерью. Он говорит о конкретных ситуациях в зрелом возрасте, когда чувствовал гнев и навязанную вину — совсем как в детстве, и рассказывает, каким образом пытался уменьшить влияние этих происшествий: отказывался от общения с другими людьми, не доверял их добрым намерениям. В процессе терапии Джеймс переходит на стадии 4 и 5: он дает более конкретную оценку таким событиям, излагая свои мысли в подробных личных утверждениях. На сеансах он распознает эмоции, связанные со слабостью и уязвимостью, говорит, что чувствует себя маленьким рядом с матерью и хочет сохранить свою броню и спрятаться даже теперь, когда она так слаба. Наконец, на стадиях 6 и 7 Джеймс активно изучает и открывает свои настоящие чувства: печаль, что он никогда не чувствовал себя любимым в детстве, чувство безнадежности и беспомощности. Он описывает, какое влияние эти эмоциональные переживания оказали на его жизнь. Джеймс ощущает эмоции живо и конкретно и выражает их таким образом, что вызывает во мне сочувствие. Джеймс научился выдерживать свою уязвимость и сохранять равновесие. Он полностью в настоящем. Новые уровни осознанности становятся трамплином к мотивациям, действиям и жизненным позициям. Джеймс говорит мне: «Я не могу горевать о маме. На самом деле у меня ее никогда не было [плачет]. Ее никогда не было рядом со мной. Наверное, она не могла. Я вырос в одиночестве, думая, что со мной что-то не так. Вот почему я могу горевать о том маленьком Джеймсе, который чувствовал себя таким маленьким в этом холодном и пугающем мире. И я все еще прячусь. Очень сложно научиться снова надеяться. Вот сейчас я смотрю на вас и вижу, что вы мне сочувствуете. Это приятно, но мне нужно немного поплакать. Может быть, я смогу найти силы искать то, чего у меня никогда не было». В конце терапии Джеймс становится более открытым к переживаниям. Эмоциональное равновесие и доверие к новому опыту становятся для него руководством к будущим действиям. В терминах теории привязанности его переживания становятся целостными. Формулировки стадий довольно растяжимы — клиент не застревает на какой-то из них, а находится в постоянном движении. Новый уровень эмоционального взаимодействия изменяет оттенки отношений Джеймса с другими людьми, открывает дверь к более открытой связи с ними, большему сочувствию к себе и другим, а также к способности рисковать, начинать взаимодействие и реагировать в близких отношениях.

В процессе анализа эмоций и углубления терапии (о чем будет говориться позже) можно выделить элементы эмоций Джеймса, представив его переживания как упорядоченное целое. Благодаря этому Джеймс более глубоко и полно погружается в свой внутренний мир, перестает избегать или подавлять эмоции. В процессе терапии эмоциональный диапазон клиента расширяется, появляются иные элементы — например, гнев уступает место осознанию утраты и горю (позже мы обсудим, как помочь клиенту включить новый уровень эмоциональных переживаний в процесс межличностного взаимодействия — так называемое проигрывание ситуаций). Более адаптивное, гибкое управление сильными эмоциями позволяет клиенту изменить модели себя и окружающих, даже свою личность и обрести более осознанное чувство безопасности. Процитируем исследователей привязанности Микулинсера и Шейвера.

«При управлении событиями, вызывающими эмоции, или переоценке их в более позитивном ключе людям с надежным типом привязанности нечасто приходится изменять или подавлять другие элементы эмоционального процесса. Они создают <…> “короткое замыкание угрозы”, обходя стороной мешающие и дисфункциональные аспекты эмоций и извлекая выгоду из своих адаптивных качеств. Они способны оставаться открытыми к своим эмоциям, свободно и точно рассказывать о своих чувствах другим людям и переживать их полностью, без искажений. Более того, на выражение своих эмоций они ожидают благоприятной реакции со стороны других людей»19.

В ЭФТ новая музыка эмоций переходит в новые танцевальные движения и другие уровни взаимодействия с другими людьми. Далее в этой главе я опишу, как терапевт постоянно создает каскад сдвигов в восприятии клиентом эмоций, что ведет к изменению восприятия и поведения, а затем — к положительному изменению паттернов в межличностном взаимодействии. Эта метапоследовательность называется «ЭФТ-танго». Почему именно танго? Потому что этот танец — постоянная импровизация под эмоциональную музыку. Партнеры могут двигаться несогласованно и расходиться на дальнюю дистанцию, переставая чувствовать друг друга, но также танго может приводить к возникновению физиологической и психологической гармонии и синхронности. В силу того, что танго — чистейшая импровизация, качество танца практически полностью зависит от связи между танцорами и их настроенности друг на друга. В танго, когда партнеры полностью синхронизированы друг с другом, сложно различить, где заканчивается танец и начинаются танцоры.

ИССЛЕДОВАНИЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С ЭМОЦИЯМИ В ТЕРАПИИ

Что результаты исследований, посвященных процессу изменений, говорят нам о роли, которую взаимодействие с эмоциями играет в эмпирической психотерапии?

Девять исследований ЭФТ для пар показали, что успех гарантируют эмоциональная глубина и более открытое и отзывчивое взаимодействие, которое в структурном анализе социального поведения (Structural Analysis of Social Behavior, SASB)20 обозначено как более аффилиативное, то есть способствующее поддержанию и укреп­лению связи21. Эпизоды изменений на стадии реструктуризации в ЭФТ, которые определяются баллами по шкалам EXP и SASB, влекли за собой положительные изменения по окончании терапии и при последующем наблюдении. Эпизоды изменений на поздних стадиях ЭФТ для пар описываются как смягчение: в таких эпизодах обвиняющий партнер смягчается, раскрывает свои страхи и просит удовлетворить его или ее потребности в привязанности. Для возникновения такого эпизода на сеансе нужно, чтобы более замкнутый партнер прошел через аналогичный процесс, то есть снова начал взаимодействовать на эмоциональном уровне, начал уделять больше внимания происходящему здесь и сейчас и стал более отзывчивым. Процессы изменений в ЭФСТ еще не изучались, но многолетние клинические наблюдения свидетельствуют, что между родителями и детьми происходят те же процессы, что и между взрослыми партнерами.

Конечно, эпизоды изменений могут быть и другими, но они обязательно включают в себя глубокое взаимодействие с эмоциями. Например, привнесение нового, «с пылу с жару», переживания в вызванные на сеансе воспоминания о прошлом трансформирует эти воспоминания, не противореча им, но ассимилируя новый материал в прошлые нарративы22. Как считают Александер и Френч, повторное переживание прошлых событий и формирование нового их завершения (как на внутриличностном, так и на межличностном уровнях) могут быть фактором всех значительных изменений в терапии23.

В индивидуальной терапии работа с эмоциями приносит плоды. Исследования, посвященные ПЭТ, которая основана на той же базе, что и ЭФТ, и потому похожа на нее (хотя ЭФТ отличается более системным подходом и большей ориентацией на привязанность), как правило, показывают такие же результаты, как при применении когнитивно-поведенческой терапии (КПТ) для лечения тревожности и депрессии. Глубина переживаний клиента в процессе терапии, измеряемая по опроснику ECR-R, напрямую связана с результатом. Чем глубже переживания, тем лучше результат терапии24. Недавний метаанализ десяти исследований показал, что, хотя в ПЭТ уровни переживания выше, чем в моделях межличностной или КПТ, во всех трех моделях положительный исход терапии прямо пропорционален уровню переживаний25. Повышение уровня переживаний клиента в процессе терапии также представляется более достоверным показателем, чем создание альянса, а высокое эмоциональное возбуждение и рефлексия различают хорошие и плохие результаты. Это логично: глубина переживания показывает не просто уровень возбуждения, но способность человека отрефлексировать свое возбуждение. Способность к обработке эмоций на ранних стадиях (возможно, врожденная) не показала такого влияния на результат терапии, как постепенное углубление эмоций. В ПЭТ «конфронтация» с воображаемым другим (базовая техника, которую используют и ЭФИТ, и ПЭТ) — работа с пустым стулом — также способствовала большей готовности клиента к терапевтическому взаимодействию и уменьшению проблем в отношениях с другими людьми.

Есть конкретные доказательства того, что глубина эмпирического фокуса терапевта помогает клиенту достичь большей глубины переживаний. Эмпатия, сонастройка и анализ терапевта влияют как на глубину переживаний клиента, так и на уровень их обработки26. Все упомянутые здесь исследования подтверждают силу активного вовлечения в происходящее эмоциональное переживание и его обработки.

Следует также отметить, что во всех эмпирических моделях терапии процесс изменений является совместной работой. Анализ данных исследования депрессии, проведенного Национальным институтом психического здоровья США27, включающий модели когнитивно-поведенческой и межличностной терапии, показал, что совместная работа над эмоциями способствовала положительному результату — в отличие от более директивного, как бы с позиции наставника, подхода, больше внимания уделяющего когнитивным темам и советам, чем эмоциям. Аналогичные результаты были получены в более раннем исследовании Джонса и Пулоса28.

Анализ случаев успешной терапии — полезное средство для выявления процессов, которые коррелируют с изменениями, и, следовательно, для определения направления работы на сеансе. Этот краткий обзор в основном был посвящен роли эмоций в процессе изменений, так как это ключевой момент ЭФТ. Способность отмечать ключевые эпизоды изменений или эмоционально заряженные моменты особенно важна, когда изменения происходят каскадом. В этом случае терапевт может работать с этими эпизодами, целенаправленно их направлять и помогать клиенту интегрировать изменения в жизнь.

В психотерапии существует направление, которое считает модели, конкретные процессы изменения и техники неважными и вместо них концентрируется на так называемых общих факторах, таких как терапевтический альянс. Если вам интересен этот вопрос или вы хотите ознакомиться с кратким обзором элементов, которые считаются необходимыми для любой эффективной терапии, в Приложении 2 вы найдете обсуждение этих моментов в их связи с содержанием всей книги. Если в двух словах: так называемые общие факторы вовсе не являются такими уж общими, и, хотя их необходимо знать и учитывать, они не задают достаточного направления для эффективной терапии.

КЛЮЧЕВОЙ АСПЕКТ ЭФТ-ТАНГО

Настало время обозначить базовый набор приемов, которые терапевт использует на всех стадиях и во всех формах ЭФТ. Концептуализация психотерапии, ориентированной на привязанность, естественным образом влечет за собой приоритизацию определенных процессов на сеансе и требует конкретной последовательности терапевтических приемов для создания таких процессов. На разных стадиях и отдельных сеансах использование элементов этого набора, конечно же, происходит на уровне импровизации, с разной скоростью и интенсивностью. Этот набор терапевтических приемов и связанных с ними процессов изменений клиента называется ЭФТ-танго. Проще всего его описать как набор из пяти «танцевальных движений».

1. Отражение текущего процесса в настоящем моменте. Терапевт настраивается на состояние клиента, отражает его и проясняет циклы управления сильными эмоциями (например, онемение переходит в ярость, которая растворяется в стыде и стремлении спрятаться), а также циклы взаимодействия с другими людьми (когда я прячусь, ты начинаешь злиться, я отстраняюсь еще сильнее, чем провоцирую рост твоей агрессии и т. д.). Здесь особое внимание уделяется тому, как клиенты активно и чаще всего бессознательно выстраивают самоподдерживающиеся циклы из внутренних эмоций и межличностных взаимодействий.
2. Углубление и анализ непризнаваемых эмоций. Терапевт вместе с клиентом выявляет и объединяет элементы эмоции, помещая их в межличностный контекст, который превращает эмоцию в единое целое — это часто приводит к более глубокому пониманию элементов или уровней эмоции.
3. Инсценировка важных взаимодействий. Расширенные и углуб­ленные внутренние реальности раскрываются в структурированных взаимодействиях под руководством терапевта, при этом новые внутренние процессы становятся новыми способами взаимодействия и установления связи с реальными или воображаемыми людьми.
4. Анализ важных взаимодействий. Клиент и терапевт изучают новые реакции и сопоставляют их с проблемами в настоящем. В семейной терапии и терапии пар терапевт сдерживает или подробнее анализирует любое застревание или негативную реакцию на новое поведение другого человека. В индивидуальной терапии негативная реакция, реакция неприятия может исходить от другой части личности клиента.
5. Интеграция и подтверждение. Новый опыт и новые позитивные реакции выделяются и анализируются, предлагается подтверждение их положительного эффекта для создания уверенности. Этот процесс отражает как внутренние переживания, так и формирование самоподдерживающихся паттернов межличностного взаимодействия, а также влияние межличностной связи на внутренние переживания и самоощущение.

Давайте рассмотрим эти движения немного подробнее.

Первое движение ЭФТ-танго: отражение текущего процесса в настоящем моменте

В контексте

Моему партнеру Джону, главному чуду моей жизни; человеку, который стал для меня тихой гаванью, откуда я каждый день отправляюсь на поиски приключений; человеку, который зажигает мои сердце и душу и делает меня сильнее.

И моим коллегам – первопроходцам теории привязанности взрослых Марио Микулинсеру и Филу Шейверу, а также выдающимся клиницистам и тренерам из моей ЭФТ-семьи. Вместе мы растем.

Предисловие

• О тело, что влекомо музыкой, о взор,
• В той пляске, где неразличим танцор.

Уильям Батлер Йейтс

Мне нужно писать. Я пишу, чтобы попытаться удержать хоть на мгновение хаос движущегося калейдоскопа жизни. Я пишу, когда принимаю клиентов. Я пишу, когда не знаю, как осмыслить то или иное переживание, или когда нахожу что-то особенно важное или прекрасное. Мне нужно записывать, когда клиенты учат меня чему-то во время сеансов – а они всегда меня чему-то учат. Удивительно, но каждый новый сеанс и каждое письменное размышление до сих пор кажутся мне приключением, еще одним шансом забраться на территорию под названием «быть человеком». Что я там найду? Всегда что-то, чего еще толком не понимаю.

Как у психолога у меня также есть возможность быть вечным студентом, слушать выдающихся коллег – психологов и психотерапевтов, которые делятся своими идеями, выводами и мнениями о том, как эта область должна развиваться в XXI веке. Я обучаю психотерапевтов со всего мира и узнаю об их страстях, разочарованиях и дилеммах. Так что вполне естественно, что за последние десять лет у меня сформировалось собственное видение психотерапии, в том числе стоящих перед нами проблем и возможных путей развития. И я не могу не написать об этом видении.

Я возлагаю большие надежды на нашу профессию. Мы сделали и продолжаем делать много открытий, особенно в сфере отношений между людьми, о том, как отношения влияют на нас и меняют нашу жизнь – к лучшему и к худшему. Но часто я также испытываю полное отчаяние, причины которого, я уверена, станут понятны из первой главы.

Мир нуждается в хороших психотерапевтах больше, чем когда-либо. А хорошие психотерапевты нуждаются в надежном инструменте, который даст им возможность понять, что из себя представляет человек и почему он страдает. Он также поможет научиться работать с клиентами на пути к психологическому здоровью. Только когда мы сами чувствуем себя безопасно, когда у нас есть уверенность и осознанность, мы можем помочь клиентам обрести эту безопасность, уверенность в себе и осознанность.

В своей книге я предлагаю краткий обзор теории привязанности как ключевого фактора влияния на развитие личности и на отношения, которые человек строит, а также даю выводы из этой теории для общей психотерапевтической практики. В книге рассматриваются четкие связи между теорией привязанности и эмпирической гуманистической моделью вмешательства (используя эмоционально-фокусированную терапию (ЭФТ)). Описывая то, как понимание сущности и механизмов привязанности трансформируется в эффективное взаимодействие с клиентами в индивидуальной, супружеской и семейной терапии, я использую интегративный подход. Каждому виду терапии (индивидуальной, семейной и для пар) посвящены отдельные главы, за которыми следуют главы с примерами из практики. В первой и – более кратко – в последней главе я описываю перспективы теории и науки о привязанности для психотерапевтической практики. В этой книге основное внимание уделяется депрессии и тревоге, которые также называют эмоциональными расстройствами.

Те из вас, кто знаком с моей работой, вряд ли удивятся моим аргументам или выводам. Я считаю, что мы должны учитывать значение отношений и эмоций в практике психотерапии, а наука о привязанности может стать хорошим ориентиром в нашем ремесле. Наука о привязанности – это наука о биологии, но она также и о здравом смысле. О том, как важно научиться слышать подсказки интуиции. О том, что в первую очередь делает нас людьми, – о наших взаимоотношениях. Чувство прочной позитивной связи с другими людьми – это лучший и, возможно, единственный работающий способ помочь людям найти свою «тихую гавань».

Глава 1. Теория привязанности: ориентир для научно обоснованной практики

Самые захватывающие открытия XXI века будут посвящены не технологиям, а новым аспектам и представлениям о том, что значит быть человеком.

Джон Нейсбитт

Близость к социальным ресурсам значительно облегчает покорение как буквальных, так и фигуральных вершин, которые встречаются у нас на пути, потому что мозг интерпретирует социальные ресурсы так же, как биоэнергетические – кислород или глюкозу.

Джеймс Коан и Дэвид Сбарра[1]

В современной психотерапии насчитывается больше тысячи разных направлений и 400 конкретных подходов[2]. К этому следует добавить множество терапевтических «семей», у каждой из которых свой взгляд на реальность. Все подходы различаются степенью конкретизации, глубиной теории, на которую опираются, и количеством эмпирического опыта. Нельзя обойти вниманием и сотни терапевтических методов для решения потенциальных проблем. Акцент в этих методах делается на избавлении от симптомов, а не на анализе личности и контексте, в котором эти симптомы возникают. Глядя на все это (кстати, некоторые техники не меняются уже довольно долгое время), я поражаюсь хаосу, царящему в психотерапии.

ЧЕТЫРЕ ПУТИ ВЫХОДА ИЗ ХАОСА

Постоянно растущее число расстройств, которые множатся с каждой новой версией классификационных систем (например, DSM – «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам»), моделей и подходов, явно диктует необходимость найти общие четкие и эффективные способы обучения и терапии. Довольно многообещающими выглядят четыре пути. Первый – целенаправленный эмпиризм. Добросовестных психотерапевтов призывают встать на путь науки, ознакомиться с исследованиями, а затем выбирать оптимальные для каждого клиента и его ситуации подход и модель. Это непростая, а может быть, и невыполнимая задача даже для самого преданного своему делу психотерапевта, особенно если учесть, что руководства и протоколы становятся все сложнее для понимания и освоения. Целенаправленный эмпиризм превращает терапевтическую практику в следование набору конкретных когнитивных схем, а терапевт исполняет роль технического специалиста.

Второй путь предлагает сосредоточиться на процессе изменений в терапии. Экономия усилий, по-видимому, достигается за счет того, что терапевт фокусируется на общих факторах в процессе терапевтических изменений, независимо от того, что они из себя представляют. Вполне разумно, если учесть, что по результатам крупных исследований все методы лечения одинаково эффективны. На самом деле такие выводы несостоятельны, поскольку основаны на метаанализе: множество исследований различного качества помещаются в общий котел, из которого извлекаются усредненные и чаще всего бессмысленные результаты. Идея взаимозаменяемых эффектов в разных методах лечения, по-видимому, артефакт методологии оценки[3]. У большинства стандартизированных методик и подходов много общих «активных ингредиентов». Некоторые терапевтические методики признаны более подходящими и эффективными для конкретных расстройств[4], хотя неясно, сохраняются ли такие различия при последующем наблюдении[5].

Терапевтический альянс и вовлеченность клиента в процесс – те переменные, которые чаще всего упоминаются при оценке факторов успешности терапии. Вы подумаете, что знание этих общих факторов значительно упростит задачу терапии – приводить к желаемым изменениям. Положительный психотерапевтический альянс и внимание к уровню вовлеченности клиента, безусловно, важны, но они едва ли могут полностью определять результаты терапии. По расчетам, вариативность результатов работы в альянсе с терапевтом составляет примерно 10 %[6]. Кроме того, общие факторы становятся более размытыми в кабинете терапевта. Будет ли альянс, выстроенный с терапевтом – приверженцем эмпирической гуманистической терапии, работать так же, как альянс со сторонником когнитивно-поведенческого направления? Концепция вовлеченности клиента в этом смысле представляется более перспективной. В исследовании депрессии, проведенном Национальным институтом психического здоровья США (NIMH), Кастонгуэй и коллеги обнаружили, что большая эмоциональная вовлеченность или глубина переживаний со стороны клиентов – предикторы позитивных изменений в различных моделях терапии[7], в то время как после окончания терапии, фокусированной на когнитивных искажениях, связанных с отрицательными эмоциями, у клиентов отмечалось усиление симптомов депрессии (на примере классической когнитивно-поведенческой терапии). Конечно, уровень вовлеченности, который считается достаточным для изменений, будет варьироваться в зависимости от целей конкретной модели.

Третий путь к ясности и эффективности психотерапии предлагает сосредоточиться на общем. В этом случае можно объединить методы, направленные на работу с так называемыми латентными структурами, например эмоциональными расстройствами (панические расстройства, генерализованное тревожное расстройство, депрессия и пр.), и рассматривать все эти проблемы как более общий синдром негативных эмоций. В этом случае терапевтам придется работать с небольшим количеством эмпирически выделенных ключевых симптомов. Например, синдром негативных эмоций можно определить как чрезмерную чувствительность к угрозе, привычное избегание пугающих ситуаций и автоматические негативные реакции в ответ на триггер[8]. Терапевт помогает клиенту провести переоценку таких угроз, снизить «катастрофичность» и благодаря этому перестать избегать пугающих ситуаций (что мешает учиться новому и парадоксальным образом подпитывает тревогу). Изменение заключается в том, что клиент учится иначе реагировать на негативный триггер. Конечно, идеальные способы, как направить клиента по этому пути, пока еще неизвестны.

Четвертый путь призывает сосредоточиться на глубинных процессах – не только том, как возникло расстройство, но и том, как в целом человек функционирует в «светлые» и «темные» моменты жизни. Иными словами, необходимо изучать, как человек развивается, делает выбор и взаимодействует с другими людьми. Это довольно выигрышная позиция. Мы понимаем, как эволюционировала психотерапия: не только используем конкретные, эмпирически обоснованные терапевтические методы, выделяем общие элементы в терапии и каталогизируем описания проблем клиентов (хотя все это, несомненно, полезно), но также изучаем общие модели человеческой личности, то есть пытаемся понять, что из себя вообще представляет человек. В таких моделях определения психологического здоровья и позитивного функционирования, расстройств и стресса гораздо шире терминов, принятых в официальных системах классификации (таких, как уже упомянутая DSM или МКБ). В наиболее современных и обоснованных моделях терапия должна рассматривать человека как целостную личность и учитывать жизненный контекст. Такие модели расширяют программу терапии и призывают изучать развитие личности, а не сосредотачиваться исключительно на облегчении одного или нескольких конкретных симптомов. Благодаря множеству таких концептуальных моделей мы можем включить описания расстройств и основные элементы изменений в единую систему. Такая система позволяет учитывать сильные и слабые стороны клиента и выбирать оптимальные способы работы с ними. Мы также можем оценивать, какие изменения по-настоящему важны и сохранятся надолго. Все терапевтические подходы основываются на некой имплицитной модели функционирования человека, но часто им недостает целостности или исследовательской базы. Например, когнитивно-поведенческая терапия для пар основана на рациональной экономичной модели близких отношений, где удовлетворенность отношениями зависит от умения вести переговоры. ЭФТ для пар, напротив, исходит из модели отношений, в которых главное место отводится эмоциям и привязанности. Ключевым фактором, определяющим удовлетворенность и стабильность, в такой терапии считается эмоциональная отзывчивость.

Ни одно направление или модель не может охватить все богатство и сложность человеческой природы. Однако для оптимальной и эффективной работы психотерапевтов необходима целостная научно обоснованная теория, объясняющая, как функционирует человеческая личность. Такая теория могла бы лечь в основу лечения эмоциональных, когнитивных, поведенческих и межличностных расстройств. Эта теория должна быть применима во всех видах терапии: индивидуальной, семейной и парной. Как и любой научный проект, она должна состоять из трех блоков: наблюдение, выделение и систематическое описание паттернов, возможность предсказать связь между факторами и общую аналитическую систему, опирающуюся на значимое количество исследований. Теория должна предлагать убедительные и опровергаемые гипотезы об оптимальном функционировании и устойчивости, о развитии личности, о расстройствах и их закреплении и о необходимых и достаточных условиях для значимых длительных изменений.

В частности, психотерапии нужна теория (карта, схема), которая стала бы опорой для помощи людям в изменении основных организующих переменных: как обычно происходит управление эмоциями, как образуются и обрабатываются основные убеждения о себе и других, как формируются основополагающие формы поведения и взаимоотношений с другими людьми. Эта теория должна выйти за пределы изучения того, что происходит внутри психики человека, она должна систематически и экономно связать личность и систему, интрапсихические реальности и паттерны межличностного взаимодействия. Она должна следовать самым современным исследованиям в области нейробиологии и учитывать, что люди в первую очередь являются социальными животными, жизнь которых без связи друг с другом невозможна.

ТЕОРИЯ ПРИВЯЗАННОСТИ: КТО МЫ И КАК МЫ ЖИВЕМ

Я считаю, что перечисленным в предыдущем пункте критериям соответствует только одна теория – это теория развития личности, которую Джон Боулби называет теорией привязанности[9]. Изначально теория привязанности разрабатывалась в рамках изучения развития детей в первые годы жизни, но потом (особенно в последние несколько лет) ее начали применять также ко взрослым людям и отношениям между ними. Как отмечают Ролс и Симпсон: «За последнее десятилетие мало какие теории и научные области дали бы столько плодотворных результатов, сколько теория привязанности. ‹…› Впечатляющая масса исследований, подтвердивших основные принципы теории привязанности, относятся к наиболее важным достижениям в современной психологической науке»[10]. Кроме того, наука о привязанности соответствует современным исследованиям в области нейробиологии, социальной психологии, психологии здоровья и клинической психологии, центральным посылом в которых является мысль о том, что люди – это в первую очередь социальный вид, для которого жизненно важны отношения и связи. На протяжении всей жизни потребность в общении с другими людьми формирует нервную систему человека, обуславливает его реакцию на стресс, организует повседневную эмоциональную жизнь и определяет ситуации межличностного взаимодействия, которые лежат в основе этой жизни.

Совсем недавно психотерапевты Магнавита и Анчин[11] предложили использовать теорию привязанности как основу для унифицированной психотерапии. Они называют эту теорию найденным после многолетних поисков «Святым Граалем», который позволит наконец сформировать единый подход к широкому спектру психологических расстройств, изменений характера и постоянных симптомов. Кроме того, теорию привязанности можно использовать в качестве фундаментальной основы для индивидуальной терапии[12], терапии для пар[13] и семейной терапии[14]. Все авторы подчеркивают интегративную природу теории привязанности, позволяющую отойти от фрагментированного подхода и перейти к тому, что Уилсон называет «непротиворечивостью»[15]. Это понятие берет свое начало от веры древних греков в упорядоченность космоса, которую можно выявить и описать в виде системы правил и процессов. Эти правила возникают в результате совмещения эмпирических данных, полученных при наблюдении самых разных явлений и объединенных в реалистичные «чертежи» мира и человеческой личности.

ПРИНЦИПЫ ТЕОРИИ ПРИВЯЗАННОСТИ

Итак, каковы же основные положения современной теории привязанности, развившейся из первой модели, столь блестяще описанной Джоном Боулби[16] и затем разработанной социальными психологами[17]? Я назову десять принципов. Но сначала упомяну о трех общих аспектах этой теории. Во-первых, теория привязанности по своей сути – интерперсональная теория, помещающая индивида в контекст отношений с близкими людьми. Она рассматривает человека не только как социальное существо, но также как Homo vinculum – «человека привязывающегося». Установление связей с другими людьми – наиболее важная стратегия выживания человека. Во-вторых, эта теория в основном занимается эмоциями и управлением ими, уделяя особое внимание страху. Страх рассматривается не только в контексте повседневных тревог, но также на экзистенциальном уровне – как отражение чувства беспомощности и уязвимости, то есть как отражение угрозы для выживания, связанной со смертью, изоляцией, одиночеством и утратой. Ключевым фактором ментального здоровья и благополучия считается возможность справиться со страхами и повысить стабильность и жизнестойкость. В-третьих, теория привязанности изучает развитие, а именно способность личности к адаптации и, кроме того, факторы, блокирующие или подпитывающие эту способность. Теория привязанности предполагает, что тесная связь с людьми, заслуживающими доверия, – это экологическая ниша, в которой развивались мозг, нервная система и основные поведенческие паттерны человека.

Ниже я попытаюсь простыми словами изложить десять основных принципов теории и науки о привязанности.

1. От рождения и до самой смерти люди запрограммированы на поиск не только социальных контактов, но и физической и эмоциональной близости с отдельными людьми, которые кажутся незаменимыми. Желание такой связи занимает первое место в иерархии целей и потребностей человека. Наиболее остро человек осознает ее в ситуациях угрозы, риска, боли или неопределенности. Угрозы, запускающие систему привязанности, могут исходить извне или изнутри: например, неверная интерпретация отказа со стороны любимого человека, негативные образы или напоминание о собственной смертности[18]. В отношениях люди открываются в своей уязвимости друг другу. Благодаря этому образуется связь, потому что потребность в привязанности, необходимая для ощущения комфорта, выдвигается на первый план и побуждает вступать в контакт с другими людьми.

2. Прогнозируемая физическая и (или) эмоциональная связь с объектом привязанности (зачастую в его качестве выступает один из родителей, брат или сестра, старый друг, супруг или духовная фигура) успокаивает нервную систему и формирует физическое и ментальное ощущение тихой гавани, где человек точно почувствует себя в комфорте и безопасности и сможет восстановить эмоциональный баланс. Благодаря эмоциональному отклику со стороны других людей, особенно в подростковом возрасте, нервная система менее чувствительна к угрозам и воспринимает мир как относительно безопасное и поддающееся контролю место.

3. Эмоциональный баланс способствует развитию целостного, положительного и уверенного самоощущения и способности преобразовывать внутренний опыт в единое целое. Уверенность также помогает сообщать объектам привязанности о своих потребностях. Так создается более прочная связь, на основе которой формируются положительные модели близких людей как доступных источников поддержки.

4. Ощущение того, что человек может положиться на партнера, создает безопасный фундамент, позволяющий безбоязненно выходить во внешний мир, рисковать, получать новый опыт и развивать чувство уверенности и самостоятельности. Такая эффективная зависимость – источник силы и спокойствия. В то же время отрицание потребности в привязанности и псевдосамодостаточность ослабляют человека. Способность взаимодействовать с другими, полагаться на них и ощущать безопасную связь с другими людьми – единственный ресурс, позволяющий нашему виду выживать и процветать в этом неустойчивом мире.

5. Ключевым фактором, определяющим качество и безопасность привязанности, является восприятие объектов привязанности как отзывчивых, неравнодушных и взаимно искренних. Эти качества можно представить в виде акронима О. Н. И.

6. Если что-то угрожает привязанности или безопасная связь нарушается, возникает стресс разлучения. Такой стресс может развиваться также при нарушении других видов эмоциональных связей, основанных на совместной деятельности или уважении. Но он не идет ни в какое сравнение с той «ломкой», которую вызывает угроза потери связи с объектом привязанности. Эмоциональная и физическая разлука с объектами привязанности травмирует человека, развивает обостренное чувство не только уязвимости и ощущения опасности, но и беспомощности[19].

7. Безопасная связь определяет ключевые взаимодействия в близких отношениях и то, как люди перекодируют паттерны взаимодействия в ментальные модели или типичные реакции. Ощущение общей надежности связи не застывшая черта характера, оно меняется при появлении новых переживаний, которые позволяют пересмотреть когнитивные рабочие модели привязанности и связанные с ними стратегии управления эмоциями[20]. Можно чувствовать себя небезопасно в одних отношениях и безопасно – в других. Рабочие модели в первую очередь связаны с доверием к другим и принятием себя (правом на заботу). Они одновременно транслируют два вопроса: «Я могу на тебя положиться?» и «Я достоин твоей любви?» Они включают в себя ожидания, провоцирующие автоматические предубеждения, эпизодические воспоминания, убеждения и установки, а также имплицитные представления о том, как вести себя в близких отношениях[21]. Становясь ригидными и автоматическими, такие модели могут искажать восприятие и заставлять реагировать предвзято. Они воспринимаются не как что-то искусственное, а как реальность – «просто все так и есть».

8. Безопасная привязанность позволяет комфортно воспринимать близость и свою потребность в другом человеке. Основная стратегия в этом случае представляет собой признание потребности в привязанности и соответствующее взаимодействие (например, сопоставление вербальных и невербальных сигналов в единое четкое целое), направленное на установление или поддержание контакта с объектом привязанности. Реакция объекта привязанности воспринимается как искренняя и успокаивает нервную систему. Такая эффективная стратегия позволяет справляться со стрессом и быть готовым к трудностям на протяжении всей жизни.

9. Если в ситуациях, когда человеку необходима поддержка, близкие люди воспринимаются как далекие, равнодушные или даже угрожающие, активизируются вторичные модели и стратегии. Эти модели связаны с утратой чувства безопасности и могут принимать форму чрезмерной бдительности, гиперактивности или тревоги во взаимодействии с другими людьми, форму сдерживания эмоций привязанности или избегания, отвержения и отказа действовать. Первая из таких моделей – тревожно-амбивалентный тип привязанности – характеризуется крайней чувствительностью к любым негативным словам от значимых людей и немедленной ответной «атакой», направленной на сокращение дистанции, привлечение внимания объекта привязанности и получение поддержки. Другая модель – избегающий тип – представляет собой «побег», цель которого – минимизировать фрустрацию и стресс путем дистанцирования от близкого человека, который кажется враждебным, опасным или безразличным. В этом случае потребность в привязанности сводится к минимуму, а нормой становится навязчивая уверенность в том, что полагаться можно только на себя. Собственная уязвимость или видимая уязвимость другого человека запускает избегание. Все люди время от времени используют в отношениях стратегию «бей или беги», по своей сути она не является разрушительной. Однако она может стать нормальной и привычной, единственным способом взаимодействия, который в конечном счете ограничивает возможность выбирать и способность конструктивно взаимодействовать с другими людьми.

Третий тип вторичных моделей развивается в случае получения травмы от объекта привязанности. Человек оказывается в парадоксальной ситуации, где партнер одновременно и источник страха, и способ от него защититься. В таких условиях человек часто колеблется между желанием и страхом, то приближаясь, то отдаляясь и даже нападая в ответ на предложение сблизиться. Такой тип привязанности называется дезорганизованной у детей или тревожно-избегающей[22] у взрослых и провоцирует особенно высокий уровень стресса во взрослых отношениях.

Для понимания вторичных моделей (и небезопасных стратегий), описанных выше, необходимо рассмотреть психодинамические концепции внутренней двойственности, конфликта и защитных блоков. Ребенок с избегающим типом привязанности может выглядеть спокойным и сдержанным, но на самом деле сильно волноваться из-за разлуки с матерью. Аналогичным образом взрослые с избегающим типом привязанности внешне не проявляют эмоциональный стресс или потребность в других людях, но, как показывает практика, на более глубоком и менее осознаваемом уровне испытывают крайне сильные чувства из-за разрыва связи[23]. Кроме того, такие люди недоверчивы и не используют самый важный ресурс для борьбы со стрессом и угрозой – безопасную связь с близкими[24].

10. В отличие от отношений между детьми и родителями отношения между взрослыми равноправны и не так сильно зависят от физической близости. Для создания ощущения близости достаточно представить объект привязанности (создать его когнитивный образ). Помимо привязанности, Боулби выделяет еще две поведенческие системы в близких отношениях (особенно между взрослыми): заботу и сексуальную жизнь. Эти системы не связаны друг с другом, но они действуют вместе с привязанностью, и первоопределяющей является именно привязанность, именно она является основой и определяет главные характеристики этих систем. Безопасная привязанность и эмоциональный баланс, возникающий на основе этой безопасности, способствуют более тонкой настройке на другого человека и более отзывчивой заботе. Конечно, чувство безопасности должно постоянно поддерживаться, это состояние не застыло раз и навсегда, а может меняться в зависимости от ситуации.

Кроме того, безопасность связана с более высоким уровнем возбуждения, интимности и удовольствия – следовательно, с большей удовлетворенностью сексуальной жизнью в отношениях[25]. Секс, который сам по себе устанавливает связь между людьми, имеет эмоциональную наполненность, которая зависит от типа привязанности и соответствующих стратегий обращения с эмоциями и взаимодействия с другими людьми. Люди с избегающим типом привязанности склонны разделять секс и любовь, сосредотачиваясь в сексуальных отношениях на телесных ощущениях и действиях, в то время как люди с тревожным типом привязанности считают влечение и секс доказательством любви, а не эротическим аспектом сексуальной жизни[26].

ВЛИЯНИЕ БЕЗОПАСНОЙ СВЯЗИ НА ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ

Систематические исследования практически всегда связывают безопасную привязанность, которая стала привычной, с положительными показателями психического здоровья и общего благополучия, описанными в социологии[27]. На уровне отдельного человека это стрессоустойчивость, оптимизм, высокая самооценка, уверенность и любознательность, толерантность, чувство принадлежности и способность раскрываться и утверждаться, выдерживать неопределенность, управлять сложными эмоциями, рефлексировать и понимать разные точки зрения[28]. Важные элементы – способность эффективно управлять сильными эмоциями и поддерживать эмоциональный баланс, умение обобщать информацию и не терять самообладание. Даже в травматических ситуациях, таких как трагедия 11 сентября, безопасная привязанность не только смягчает последствия болезненных переживаний, но и способствует посттравматическому восстановлению[29].

На уровне межличностных отношений среди показателей способность настраиваться на чувства других, эмпатия, отзывчивость, сопереживание, толерантность и склонность к альтруизму. Исследования показывают, что эмоционально устойчивые люди лучше понимают сигналы окружающих, осознают их потребность в заботе и действуют так, что эту заботу понимают и принимают. Ощущая себя в безопасности, мы можем уделить больше внимания и ресурсов другим людям. И наоборот, люди с тревожным типом привязанности, как правило, слишком заняты собственным стрессом или предлагают заботу, которая не соответствует потребностям другого человека. Избегающие игнорируют собственные потребности и потребности других людей, выражают меньше эмпатии и оказывают меньше взаимной поддержки. Они склонны отворачиваться от уязвимости в себе и других.

«Тихая гавань» и надежный фундамент, который дают отношения с любимым человеком, становятся источником сил для борьбы с неприятностями и конфликтами. Безопасная связь формирует уравновешенность и приспособляемость, обеспечивающие более высокое качество отношений с любимыми и друзьями, что, в свою очередь, способствует укреплению психического здоровья и усилению способности устанавливать связи с другими людьми.

Учитывая тему нашего разговора, следует отдельно отметить влияние безопасной привязанности на управление эмоциями, социальную адаптацию и психическое здоровье. Именно этими вопросами Боулби занимался в первую очередь. Небезопасная привязанность повышает вероятность депрессии и тревожности. Конкретные проявления этого процесса у каждого клиента свои, но в целом специалист, опирающийся на теорию привязанности, начинает с управления эмоциями. Люди с надежным типом привязанности лучше способны управляться с неприятными переживаниями, они не боятся потерять контроль над собой. Им не нужно менять, блокировать или отрицать эти эмоции, и потому они могут адаптивно использовать их для ориентирования в мире, достижения целей и удовлетворения потребностей. Кроме того, они быстрее переживают отрицательные чувства, например печаль и гнев[30]. Я считаю, что эффективное управление сильными эмоциями – это процесс движения через эмоцию и вместе с ней, без подавления или усиления, так что в конечном счете эмоция становится чем-то вроде ориентира в жизни.

С другой стороны, очевидно, что отсутствие безопасности существенно повышает риск дезадаптации. В частности, тревожный и тревожно-избегающий типы привязанности связываются со склонностью к депрессии и различным формам стрессовых и тревожных расстройств, включая посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) и генерализованное тревожное расстройство (ГТР)[31]. Более сотни исследований связали тяжесть депрессивных симптомов с ненадежной привязанностью. Можно полагать, что для тревожного типа привязанности характерны депрессивные переживания с чувством утраты, одиночества, отверженности и беспомощности, а для игнорирующего – депрессивные переживания с перфекционизмом, повышенным уровнем критичности к себе и компульсивной самостоятельностью[32]. Небезопасную привязанность также ассоциируют со многими расстройствами личности: в частности, тревожный тип с пограничным расстройством личности, а избегающий – с шизоидным и избегающим расстройством. Наблюдается также связь между отсутствием безопасности и нарушениями поведения, такими как расстройства поведения у подростков или асоциальное поведение и зависимости у взрослых людей[33].

Особое внимание в научных источниках уделяется связи привязанности и ПТСР. Тяжесть проявлений ПТСР у пациентов после операций на сердце[34], у ветеранов и военнопленных в Израиле[35], а также у людей, переживших в детстве сексуальное или физическое насилие, коррелирует с ненадежным типом привязанности[36]. Недавнее проспективное исследование показало четкую причинно-следственную связь между процессами привязанности и развитием ПТСР[37]. Было доказано, что симптомы отстранения и избегания, характерные для ПТСР, у людей, переживших вторжение США в Ирак в 2003 году, напрямую связаны с уровнем безопасности привязанности, измеренным до начала военных действий. У людей с тревожным типом привязанности чаще проявлялось отстранение, а у людей с избегающим типом привязанности – избегание. Практический опыт показывает, что терапия для пар, основанная на теории привязанности, может помочь людям, пережившим травму (в частности, пережившим в детстве насилие со стороны объекта привязанности), сделать отношения более здоровыми[38]. Кроме того, такой подход уменьшает тяжесть проявления симптомов травмы[39]. Не так страшен враг, если бороться с ним рука об руку с любимым, а не в одиночку!

И Джон Боулби[40], и Карл Роджерс[41] считали, что клиентам психотерапевта присуще врожденное стремление к исцелению. Образ психического здоровья, который рисует наука о привязанности, особенно хорошо согласуется с «экзистенциальным образом жизни». Под этим словосочетанием Роджерс – ключевая фигура в истории психотерапии и развитии гуманистической модели терапии – подразумевал открытость новым переживаниям и умение в полной мере проживать каждый момент[42]. Согласно Роджерсу, основные характеристики полноценной личности – организмическое доверие (умение прислушиваться к внутренним ощущениям и руководствоваться ими в действиях), эмпирическая свобода (способность активно выбирать разные направления действий и принимать ответственность за этот выбор) и креативность (гибкость и открытость к восприятию нового и развитию). Роджерс пришел к выводу, что у «полноценно функционирующего» человека более насыщенная и разнообразная жизнь, поскольку он глубоко уверен, что способен встретиться с жизнью лицом к лицу»[43]. Такая уверенность возникает из надежной и безопасной связи с другими людьми. Несомненно, можно говорить о широком спектре положительных эффектов при восстановлении хронически разрушенной связи.

Так, например, я совсем не удивилась значительной перемене в Адаме, который проходил у меня семейную терапию. Всего за три сеанса до этого Адам, несмотря на свой юный возраст, казался квинтэссенцией враждебного отношения, избегания и криминальных наклонностей. Но когда Стив, его отец, потянулся к нему и, всхлипывая, рассказал, как ему больно терять сына, Адам сказал: «Ну я все время злился. Я чувствовал себя никчемным, жалким неудачником и думал, что ты такого же мнения. Так что я не видел смысла ни в чем. Не видел смысла стараться что-то делать. Но теперь я начинаю верить, что нужен тебе как сын. И мне стало легче справляться со своими чувствами, легче понять тебя и себя, и я стал меньше злиться. Это все меняет. Похоже, что я что-то для тебя значу. Я недавно сказал маме, что, возможно, все еще можно изменить. Возможно, я смогу научиться и стать тем человеком, которым хочу быть».

РАСПРОСТРАНЕННЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ О ПРИВЯЗАННОСТИ

Теория привязанности разрабатывалась и постоянно уточнялась в течение нескольких десятилетий, к тому же первые исследования в этой области были посвящены связям между матерью и ребенком. Возможно, поэтому нередко возникают определенные заблуждения, когда психотерапевты рассуждают о привязанности у взрослых. Эти заблуждения можно разделить на четыре типа.

Зависимость: конструктивная или деструктивная?

На протяжении многих лет психология развития личности описывала переход ко взрослой жизни как отказ от потребности в других и способность к самоопределению и самостоятельным действиям. К сожалению, в клинической терапии зависимость стала ассоциироваться со многими разрушительными формами поведения, которые теоретики науки о привязанности характеризовали как крайние выражения тревожного типа привязанности, возникающие в условиях постоянного страха потерять связь с близким человеком. В клинической практике до сих пор используются такие ярлыки, как слияние, созависимость и отсутствие индивидуализации. В действительности же теория привязанности утверждает, что люди определяют себя через взаимодействие с окружающими, а не противопоставление им. Отрицание необходимости связи с другими людьми – это не признак сильной личности, а барьер для развития и адаптации.

Уверенность в надежности отношений повышает чувство собственного достоинства, самооценку и стрессоустойчивость. В безопасной связи развивается эффективная, конструктивная зависимость: близкие люди выступают в роли ценного ресурса, подпитывающего позитивное, четко сформулированное и целостное самоощущение. Многочисленные исследования связей между родителями и детьми, а также между взрослыми подтверждают, что связь с надежным близким человеком повышает способность ощущать себя в безопасности[44]. Люди с тревожным или избегающим типом привязанности часто стремятся контролировать других. Первым сложно напрямую заявить о своих потребностях, но такие люди искусно используют критику или жалобы. Вторые, как правило, занимают более ярко выраженную доминирующую позицию[45].

Как говорят Микулинсер и Шейвер в своей книге о привязанности во взрослом возрасте: «испытывая боль или беспокойство, полезно искать утешения у других. Облегчение страданий дает возможность заняться другими делами и обратить внимание на другие цели. В здоровых отношениях человек понимает, что дистанция и автономность абсолютно совместимы с близостью и доверием»[46].

Суть в том, что между самостоятельностью и зависимостью нет противоречия.

Безопасная связь развивает способность с уверенностью встречать неизвестное. Модель безопасного фундамента похожа на сценарий с определенным алгоритмом ожиданий, что улучшает процесс познания[47]. Я часто привожу пример из личного опыта. Как надежная связь с отцом помогла мне, неопытной 22-летней женщине, покинуть Англию и пересечь Атлантический океан, чтобы обосноваться в Канаде, где я никого не знала и вообще слабо представляла, как буду выживать? Во-первых, доступность и отзывчивость отца сформировали доверительное отношение к людям. Раз на других можно положиться в случае необходимости, то мир по своей сути безопасное место. Связь с отцом и его поддержка сделали меня уверенной в себе и своих силах. Отец принимал все мои ошибки и трудности, утешал в сомнениях, и я научилась переживать моменты неуверенности и неудачи. Более того, отец заверил меня, что, если жизнь в Канаде окажется мне не по силам, он найдет деньги, чтобы я вернулась домой. Отец также дал мне понять, что с любым риском можно справиться.

Акцент на надежном фундаменте, который создает привязанность, позволяет теории привязанности выйти за пределы традиционной области, направленной в основном на изучение связи между родителями и детьми. Некоторые терапевты не придают особого значения привязанности, полагая ее основными функциями защиту и управление страхом в момент угрозы. Именно поэтому они считают, что теорию привязанности сложно применить для терапии взрослых. Между тем постоянное ощущение безопасности рядом с другими людьми создает основу для оптимального развития и стабильности в течение всей жизни, а также способность уверенно справляться со стрессом в неизбежных жизненных кризисах и переходных периодах и сохранять эмоциональную стабильность. Люди, знающие, что у них есть надежный тыл, и чувствующие себя в безопасности, способны идти на обдуманный риск и преодолевать сложности, что позволяет им реализовывать себя наилучшим образом. У них в буквальном смысле слова больше ресурсов (внимания и энергии), которые можно использовать для развития, а не для защиты.

Модели: статичные или гибкие?

Еще одно довольно распространенное заблуждение относительно теории привязанности заключается в том, что прошлое в жизни человека или семьи рассматривается как единственный фактор, определяющий личность и будущее человека. Работы Боулби часто ассоциируются с аналитическими и объектно-отношенческими точками зрения – подходами, описывающими, как отношения в раннем возрасте формируют подсознательные модели, которым клиент следует на протяжении жизни. Однако в описании таких моделей Боулби использовал эпитет «рабочие» и предполагал, что их можно пересмотреть в случае необходимости. С годами стало понятно, что эти модели подвижнее, чем считали ранние теоретики науки о привязанности, и могут изменяться под воздействием новых переживаний. Например, в одном исследовании у 22 % семейных пар тип привязанности изменился (изучалась привязанность за три месяца до заключения брака и через полтора года после)[48]. В целом наиболее склонны к изменениям люди с высоким уровнем тревожного типа привязанности. Можно было бы предположить, что люди с избегающим типом привязанности, которые менее открыты новым переживаниям и информации, будут и менее склонны к изменениям. Однако недавнее исследование, посвященное терапии для пар на основе привязанности[49], показало, что после каждого сеанса избегающие партнеры все же немного меняют свои модели привязанности. Исследования в области индивидуальной терапии также доказали возможность изменения рабочих моделей привязанности[50]. Таким образом, детский опыт влияет на развитие, но, если модели не стали статичными и замкнутыми, траектория этого развития может измениться. В противном случае человек избегает и игнорирует новые переживания или использует негативные паттерны взаимодействия с близкими как подтверждение самых отрицательных элементов таких моделей.

Очень важно понимать, как именно опыт прошлых отношений влияет на настоящее. Наука о привязанности предполагает, что ранний опыт формирует спектр реакций человека на действия или слова других людей, порождает стратегии управления сильными эмоциями, а также модели себя и других. Они могут развиваться и изменяться – а могут работать как самосбывающиеся пророчества. Адам говорит мне: «Знаете, я никогда ни от кого не ждал любви. Я чувствовал себя самозванцем. Моя жена вышла за меня замуж по ошибке. Именно поэтому я все время прятался и не подпускал ее к себе. И, конечно же, она бросила меня!» Хронический характер отсутствия связей усугубляется еще одним фактором. Несмотря на то что стремление образовывать любовные связи естественно (оно «вшито» в мозг млекопитающих), очень трудно понять, что это возможно, и не сдаваться, если живого примера такой связи никогда не было перед глазами. Адам отмечает: «В жизни бы не поверил, что люди могут разговаривать вот так – как мы с вами. Я не знал, что с таким сильным гневом все-таки можно совладать, и это помогает говорить о своих чувствах вслух. В моей семье такое было не принято. Но я учусь этому сейчас».

Сексуальная жизнь и надежная привязанность

Некоторые современные авторы считают, что привязанность не имеет ничего общего с романтическими сексуальными отношениями, которые в нынешнем обществе лежат в основе установления связи между взрослыми людьми. Эти исследователи утверждают, что привязанность можно ощущать к хорошим друзьям, что на корню убивает любую эротику. К тому же новизна и риск – обязательное условие хорошего секса, и потому надежная привязанность может фактически препятствовать полноценно удовлетворяющей сексуальной жизни.

Проблема взаимосвязи сексуальной жизни и привязанности более подробно рассматривается в главе 6, посвященной терапии для пар. Если вкратце: есть практически неопровержимые доказательства того, что связь между родителем и ребенком и романтическая связь между взрослыми – это «варианты одного и того же процесса»[51]. Параллели очевидны. И та и другая связь включают одинаковый спектр моделей поведения: пристальные взгляды, объятья, прикосновения, ласки, улыбки и плач. Связи обоих типов наполнены сильными эмоциями: боль и страх при разлуке, радость при воссоединении, гнев и печаль в случае опасения лишиться таких отношений. В обоих случаях люди стремятся сблизиться и чувствуют себя комфортно при сближении. Качество как отношений между родителем и ребенком, так и взрослой романтической связи определяется тем, насколько любимый человек чувствителен, доступен и отзывчив. Успешное начало отношений порождает чувство уверенности, безопасности и открытости, помогает научиться эмпатии. Утрата связи вызывает тревогу, гнев и протестное поведение, за которыми могут последовать депрессия и отстраненность. И взрослые, и дети могут тревожно «цепляться» или защитно дистанцироваться, что может стать привычными реакциями.

Понимание сути надежного фундамента показывает, что между эротизмом романтической любви и безопасной привязанностью нет никакого внутреннего конфликта. Согласно исследованиям, партнеры с надежным типом привязанности отмечают большую удовлетворенность сексуальной жизнью, а в целом безопасная связь способствует более полной и менее напряженной сексуальности в отношениях. Отрицательно же влияет на сексуальную жизнь как раз разрушение связи, в частности привязанность избегающего типа. Избегающие партнеры уделяют больше внимания телесным ощущениям и «результативности» секса. Секс у них происходит реже и приносит меньше удовлетворенности[52]. Если определить страсть как стремление к привязанности, связанное с эротическими переживаниями и игрой, то безопасная связь становится ключевым фактором оптимальной сексуальной жизни. Безопасность позволяет с максимальной смелостью принимать риски, повышает игривость и способность отпустить себя и погрузиться в приятные ощущения. Доказано, что безопасная связь особенна важна для женщин, которые более физически уязвимы в сексе и поэтому, естественно, более чувствительны к характеру отношений во время сексуальных контактов.

Хотя сексуальная жизнь может существовать отдельно от привязанности (исключительно как развлечение), она спокойно интегрируется в сценарии установления связи. В конце концов, многие называют секс «занятием любовью». Это отражение того факта, что для спаривающихся млекопитающих, которые вместе растят потомство и вкладываются в свои отношения, сексуальное взаимодействие, как правило, способствует установлению связи. При оргазме происходит выброс окситоцина – гормона любви, и именно в сексуальном взаимодействии взрослых наиболее ярко проявляется физическая сонастройка и зеркальное поведение, которое часто наблюдается во взаимоотношениях между матерью и ребенком.

Теория привязанности: аналитический или системный подход?

Еще одно заблуждение, особенно популярное среди терапевтов, работающих с парами и семьями, связано с тем, что теория привязанности возникла с точки зрения объектных отношений, как это сформулировали Фэйрбейрн[53] и Винникотт[54]. Таким образом, изначально эта теория представляла собой аналитический подход. Именно поэтому ее считают не системной и малопрактичной. Большую часть жизни Джона Боулби подвергали остракизму как еретика, посмевшего бросить вызов традиционной аналитической теории. Современные аналитические подходы, отходя от классической теории влечений, ориентированной на секс и агрессию, по-новому воспринимают теорию привязанности. В психоанализе совершился «реляционный поворот»[55], сделавший его открытым к диалогу и ориентированным на честное взаимодействие терапевта и клиента, между которыми происходит «взаимопроникновение умов»[56]. Современные аналитические и другие подходы обозначают такое взаимодействие термином «интерсубъективность». Он подчеркивает, что во время сеансов между клиентом и терапевтом возникает связь, подобная той, что рассматривается в теории привязанности[57]. Тем не менее характерным элементом психоанализа является его акцент на внутреннем субъективном состоянии, в то время как Боулби рассматривал близкие отношения как «центр, вокруг которого вращается жизнь человека в младенчестве ‹…› и до старости»[58]. Боулби живо интересовался поведенческими драмами между людьми и, подобно Дарвину, уделял пристальное внимание тому, как животные увеличивают шансы на выживание и особенно как они управляют своей уязвимостью.

Вполне логично, что Боулби поставил перед собой четкую задачу сформулировать системный подход, в котором паттерны межличностного взаимодействия и циклические петли обратной связи («внешний цикл» поведения) объединены с внутренними когнитивными и эмоциональными процессами («внутренним циклом» реакций)[59]. Как я и другие ученые уже отмечали в своих работах[60], одна из самых сильных сторон теории Боулби – ее обширность: возможность прояснить ключевые паттерны циклических петель обратной связи. Системные терапевты подвергались критике за сосредоточенность на ограниченных и ограничивающих паттернах взаимодействия или танцев между близкими людьми без учета живого опыта танцоров. Теория привязанности элегантно объединяет все это. Паттерны взаимодействия и вызываемые ими эмоции подтверждают и поддерживают субъективное восприятие танцором и отношений и себя в них. Это восприятие определяет реакции, которые формируют танец межличностного взаимодействия. Так, требовательная позиция, которую мой клиент Эндрю занимает по отношению к своей жене Саре, – это его обычный способ справиться с паникой, которая возникает вместе с ощущением, что его отвергают. К сожалению, его агрессивные требования провоцируют Сару привычно отстраниться. Такой паттерн «требование – отказ» подпитывает наихудшие страхи Эндрю и его чувство неполноценности, из-за чего он начинает еще навязчивее преследовать Сару.

И теория привязанности, и классическая системная теория[61] рассматривают дисфункцию как ограничение, то есть потерю открытости и гибкости. В свою очередь, человек становится неспособен обновлять и пересматривать свои способы реагирования на новые сигналы. И теория привязанности, и системная теория изучают процесс – развитие причинно-следственных связей, а не их статичную линейную модель, и обе теории направлены на то, чтобы не ухудшить состояние клиента. Клиенты не «неправильные» сами по себе – они лишь застряли в узких способах восприятия и реагирования. Наука о привязанности дополняет системную точку зрения, в которой внутренний опыт скорее не учитывается, поскольку постулирует обработку эмоций как организующий элемент в застывших паттернах взаимодействия с другими людьми.

РАЗВИТИЕ НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ БАЗЫ

За последние полвека появились сотни исследований, посвященных изучению связи с родителями, детьми, взрослыми партнерами и даже Богом. Благодаря этому сформировалась огромная и логически связная база данных, в которой впервые признается и называется основной элемент природы человека: мы социальные животные, стремящиеся устанавливать связи друг с другом. На первом этапе создания этого массива знаний психологи наблюдали за поведением матерей и младенцев: сначала мать и ребенка разлучали в незнакомой ситуации, а потом воссоединяли. Эти исследования позволили обнаружить повторяющиеся паттерны в их реакциях. Эксперимент, получивший название «Незнакомая ситуация», возможно, самый обширный протокол психологических исследований за всю историю науки (включая эксперименты на крысах). Выводы навсегда изменили не только отношение к родительству, но и понимание детской психологии. Второй этап начался в конце 1980-х, когда социальные психологи попросили взрослых людей заполнить анкеты, посвященные любовным отношениям. Исследователи обнаружили те же самые паттерны реакций на разлуку и воссоединение, что и в эксперименте «Незнакомая ситуация». Тогда же появилось направление исследований[62], в которых родителей как основных объектов привязанности постепенно замещали равноправные партнеры. Первые исследования представляли собой наблюдения. Ученые изучали, как взрослые партнеры взаимодействуют друг с другом, как утешают, когда один из них находится в ситуации тревоги и неопределенности[63], и нашли явные доказательства наличия трех основных стратегий (надежный, тревожный и избегающий типы привязанности). Кроме того, выяснилось, что у взрослых есть эквивалент детской дезорганизованной привязанности – так называемый тревожно-избегающий тип, при котором человек мечется между крайне тревожными и крайне избегающими стратегиями[64]. Стало понятно, что взрослые с надежным типом привязанности способны рассказать о своей тревоге, открыться партнеру и использовать его утешение, чтобы успокоиться, а также способны сами оказать поддержку и утешить партнера в стрессе. В то же время взрослые, которые называли себя избегающими, отталкивали партнеров в тревожных ситуациях и отказывали другим в утешении и заботе. Психологи наблюдали за поведением пар при расставании, например в аэропорту[65], и анализировали общее влияние типов привязанности. Например, Микулинсер обнаружил, что партнеры с надежной связью меньше проявляют агрессию в спорах и менее склонны приписывать другому злой умысел[66]. Он также выяснил, что такие люди более любознательны и открыты к новой информации и спокойнее чувствуют себя в условиях неопределенности[67]. Наконец, ученые стали исследовать, как проявляются в целом в жизни взрослых людей основные принципы теории привязанности. Они обнаружили, что, например, тип привязанности определяет поведение в военных конфликтах[68] и при построении карьеры[69].

Эта последняя волна исследований значительно расширила понимание привязанности у взрослых людей и ее влияния на жизнь. Масштабность всех исследований, проведенных за последние десять лет, не поддается описанию, но мы можем остановиться на наиболее интересных открытиях. В некоторых проспективных исследованиях за людьми наблюдали в течение всей жизни, начиная с детства, и сравнивали выявленный в детстве тип привязанности с поведением и качеством отношений во взрослом возрасте. В рамках лонгитюдного проекта Университета Миннесоты Симпсон и другие ученые[70] провели исследования, в результате которых обнаружили, что реакция ребенка на мать в эксперименте «Незнакомая ситуация» довольно точно предсказывает социальную компетентность таких детей в начальной школе, близость их отношений с друзьями в подростковом возрасте и качество любовных отношений в 25 лет. Однако не стоит забывать, что даже в более ранних исследованиях доказали, что траектория детского опыта и его влияние по мере взросления поддаются изменениям. В браке с отзывчивым мужчиной, способным установить безопасную связь, женщины с тревожным типом привязанности способны воспитывать детей с любовью, и их дети демонстрируют реакции надежной привязанности на разлуку и воссоединение[71].

Исследование привязанности уже вышло за пределы изучения близких отношений. В книге «Обними меня крепче»[72], [73] я подчеркиваю, что основа гуманного общества – любящие семьи. Такое общество зиждется на отзывчивости. Надежная привязанность развивает эмпатию и альтруизм, готовность действовать на благо других людей. Многочисленные исследования Микулинсера и других ученых[74] выявили связь между альтруизмом и эмпатией. Например, даже если человек просто сделает паузу и вспомнит время, когда кто-то заботился о нем или ней, активизация системы привязанности мгновенно (пусть и ненадолго) снизит уровень его или ее враждебности по отношению к чужакам. Активное сострадание и готовность помочь даже в ущерб себе обусловлены надежной привязанностью[75]. Люди с избегающим типом привязанности менее эмпатичны и реже заботятся о чужом благополучии или предлагают помощь[76], а люди с тревожным типом хоть и способны к эмпатии, но зацикливаются на собственных бедах, вместо того чтобы прислушаться к потребностям другого человека.

Надежная привязанность наблюдается в разных областях человеческой жизни, в том числе в отношении к Богу[77] и сексуальной ориентации[78]. Даже характер молитвы зависит от типа привязанности[79]. Христиане с безопасным типом привязанности склонны обращаться к Богу в более медитативном, диалогическом стиле, а тревожные требуют и просят милости. У любовников с безопасной связью мотивация к сексу может быть разной, но все они подчеркивают наличие желания. Они больше наслаждаются сексом, более открыты к экспериментам и способны обсуждать сексуальные потребности друг друга.

ИЗМЕНЕНИЕ ПРИВЯЗАННОСТИ В ПРОЦЕССЕ ПСИХОТЕРАПИИ

Уместно остановиться на исследованиях, посвященных изменению привязанности в процессе психотерапии. Каким образом можно измерять и изучать изменения привязанности, которая включает в себя так много всего: эмоции и способы обращения с ними, модели мышления, ожидания, конкретные реакции? Наиболее популярным и проверенным способом остается «Переработанный опросник: опыт близких отношений»[80] (Experiences in Close Relationships Scale – Revised, ECR-R), который приводится в Приложении 1 к этой книге. Этот опросник поможет вам уловить суть конкретных вопросов, которые используют исследователи и психотерапевты для оценки тревожного и избегающего типов привязанности. Надежный тип привязанности в этом случае характеризуется низкими баллами по шкалам и тревожного, и избегающего типов. Респондентам нужно согласиться или не согласиться с такими утверждениями, как «Я боюсь, что недостоин других людей» или «Мне сложно позволить себе зависеть от партнера». Вы можете использовать этот опросник для самооценки, чтобы получить представление о том, как изучается привязанность. Кроме того, исследователи изучают изменения в конкретных моделях поведения при взаимодействии с другими людьми (например, в конфликтных разговорах) с помощью поведенческих шкал, таких как Система оценки безопасности в отношениях[81] (Secure Base Scoring System). По этой шкале можно измерить, например, способность посылать четкие сигналы о нахождении в стрессе и формулировать, что требуется от другого человека, способность принимать заботу и утешение, а также распознавать стресс другого человека и реагировать в определенных условиях. Как изменяется восприятие привязанности и как обрабатывается информация о привязанности, можно оценить также в процессе опроса о детских привязанностях и недавних потерях. При этом ответы оцениваются по методу, который называется «Интервью привязанности для взрослых»[82] (Adult Attachment Interview, AAI). Вопрос может звучать, например, так: «Опишите отношения с матерью пятью прилагательными». У человека с надежным типом привязанности ответы и рассказы гибкие и согласованные, респондент охотно идет на контакт с интервьюером. В целом оценку безопасности по этой шкале можно рассматривать как оценку интеграции личности. У людей с ненадежным типом привязанности ответы характеризуются неопределенностью, противоречивостью, кроме того, респонденты могут отходить от темы или молчать. Так, например, Сэм отвечает интервьюеру: «Моя мать была прекрасной и ласковой. Правда, ее почти никогда не было рядом – она вечно была слишком занята [смеется], но ничего страшного. Если честно, я не хочу говорить об этом». По ответам на эту анкету можно предсказать модели поведения в самых разных ситуациях: возможность справиться с трудностями во время базовой подготовки в армии Израиля[83], управление плохим настроением и тактики преодоления конфликта в романтических отношениях[84], а также появление симптомов депрессии, осознание и принятие эмоций у несовершеннолетних матерей из бедных семей[85].

Как отмечают Дозье, Стовалл-МакКлаф и Альбус, подавляющее большинство клиентов психотерапевта не чувствуют себя в безопасности, когда приходят на терапию[86]. Пока что нет единого мнения о том, какие конкретно модели терапии лучше подходят для конкретных типов привязанности[87]. Доказано, что люди с надежным типом привязанности легче образуют положительный альянс с терапевтом. При этом некоторые ученые полагают, что клиентам с тревожным типом привязанности больше подойдет деактивирующая терапия, например КПТ, а более интенсивные, эмоционально насыщенные психодинамические методы лучше подействуют на отстраняющихся клиентов, отрицающих свои эмоции. Другие ученые приходят к прямо противоположному выводу: отстраняющимся клиентам больше подойдет терапия, созвучная их типу привязанности, чем отличная от него[88].

Нельзя также забывать о типе привязанности у самого терапевта. Терапевты с надежным типом привязанности более отзывчивы и гибки, умеют как подстраиваться под тип клиента, так и «бросать ему вызов»[89]. В индивидуальной психодинамической терапии наблюдается тенденция к повышению безопасности[90]. Семейная терапия, основанная на привязанности[91] (Attachment-based family therapy, ABFT), направленная на помощь подросткам в восстановлении разрушенных отношений, продемонстрировала впечатляющие результаты: она помогает снизить градус депрессии, тревоги и семейных конфликтов, связанных с отсутствием безопасности в отношениях. Исследования, посвященные ЭФТ для пар, показали, что у тревожных и избегающих партнеров наблюдается сдвиг в сторону безопасности. Такая терапия способна уменьшить чувствительность мозга к страху и боли и ослабить симптомы стресса и депрессии[92].

Однако мы забегаем вперед, поскольку теме привязанности и достижению изменений в процессе терапии, по сути, посвящены следующие девять глав книги. Хотя за последние несколько десятилетий теория привязанности радикальным образом повлияла на построение концепций личности, психопатологии, психологического здоровья и даже самой психотерапии[93], нам все еще есть куда расти. Ближе к концу жизни Джон Боулби сказал, что «разочарован тем, что психотерапевты не торопятся проверять эту теорию на практике»[94]. И я думаю, что сейчас он сказал бы так же!

В следующей главе мы начнем описывать значение науки о привязанности для психотерапевтической практики в целом.

ЗАПИШИТЕ И ЗАПОМНИТЕ

• Модели психотерапии, конкретные методы и представления о психологических расстройствах множатся с каждым днем. Как терапевту найти путь в этом хаосе? Как сделать психотерапию более согласованной и упорядоченной наукой? Один из способов состоит в том, чтобы уделять основное внимание эмпирическим исследованиям и, подобно техническим экспертам, пытаться точно сопоставить конкретное расстройство с теоретической моделью и методом терапии. Второй путь – выявлять только общие факторы, влияющие на изменение, и работать на сеансах именно с ними. Третий подход – сосредоточиться на общем, особенно на глубинных процессах, в проблемах клиента и отказаться от длинных списков ярлыков для расстройств. Четвертый путь заключается в том, чтобы найти эмпирически обоснованную целостную систему, которая отражает суть человеческой личности, ее развитие как индивидуальности и части социума, а также биологические императивы, и использовать эту систему как руководство для терапии. В этой книге я придерживаюсь позиции, что лучше всего отказаться от длинных списков ярлыков для расстройств и взять за основу для психотерапии теорию привязанности и науку о ней.

• Теория привязанности представляет собой обоснованную теорию развития личности, в которой приоритет отдается роли управления эмоциями и связи с людьми, которым человек доверяет. Эти показатели считаются основными признаками, определяющими психологическое здоровье и благополучие. Основное преимущество этой точки зрения заключается в том, что она объединяет биологию и взаимодействие, сообщение и ментальную модель, личность и систему, выделяя основные потребности и страхи человека. Она отвечает на извечный вопрос: «Что такое любовь и почему она так важна?»

• Надежная привязанность предсказывает почти каждый выявленный показатель полноценного функционирования личности, в то время как отсутствие безопасности – фактор риска почти всех изученных расстройств. Надежная привязанность хранит человека на протяжении всей жизни. Чтобы измениться и исцелиться, мы должны познать себя. Мы социальные млекопитающие, и установление связей с окружающими и эмоциональная сонастройка – наша базовая стратегия выживания и процветания. Это лучший ориентир на пути к безопасности, здоровью и благополучию.

Глава 2. Теория привязанности в терапии

На протяжении всей взрослой жизни наличие отзывчивого объекта привязанности остается для человека источником чувства безопасности. Все мы с момента рождения и до смерти чувствуем себя счастливым лишь тогда, когда жизнь наша организована как череда познавательных вылазок – коротких или длинных – в большой мир из зоны безопасности, которую обеспечивают нам собой близкие люди.

Джон Боулби[95]

Здоровые отношения благотворно влияют на нас не только с точки зрения биологии – наша личность также более склонна к изменениям при наличии связи с другими. Присутствие близкого человека активизирует зеркальные нейроны и нейронные цепи, благодаря чему мы больше узнаем о других и себе, что способствует росту и развитию.

Луис Козолино и Ванесса Дэвис[96]

Большую часть жизни Боулби описывал, как формируется привязанность и как она работает в близких отношениях: способствует оптимальному развитию и балансу или вызывает разрушительные последствия. На такую масштабную задачу не хватит и жизни, а у Боулби было не слишком много времени на создание систематизированного подхода к терапии. Однако он полагал, что успешная терапия должна завершится конструктивной зависимостью, в которой клиент обретет более адаптивные «рабочие модели себя и окружающих» (как их называл Боулби). Такие модели создают основу встроенной схемы по эмоциональному и ментальному конструированию позитивного внутреннего и внешнего мира. В свою очередь, это позволяет открыто и заинтересованно взаимодействовать с тем, что происходит в жизни человека, гибко реагировать на изменения и эффективно устанавливать связи с другими людьми. Боулби подчеркивает, что способность взаимодействовать с людьми – главный показатель здорового и позитивного отношения к жизни: «Способность создавать тесные связи с другими людьми в роли нуждающегося в помощи или оказывающего помощь может считаться главным отличительным признаком эффективного функционирования личности и психического здоровья»[97]. Однако первоначальная формулировка теории привязанности не объясняла, как психолог или психотерапевт может помочь клиентам перейти от стресса и потери опоры к такому «эффективному функционированию», открытости и отзывчивости.

В одной из последних работ Боулби заявляет, что суть терапии заключается в том, чтобы помочь клиентам переоценить и преобразовать динамические схемы или модели себя и окружающих[98]. В таком случае перед терапевтом встают пять задач: 1) обеспечить «принимающую среду», в которой клиенту будет нестрашно работать со своей болью; 2) помочь увидеть, как поведение клиента в отношениях создает ранящие его ситуации; 3) помочь исследовать отношения с терапевтом как пример такого способа вовлеченности; 4) выявить причины такого стиля поведения в прошлом клиента и «пугающие, чуждые и (или) неприемлемые» эмоции, которые вызывает этот процесс; 5) помочь понять, как опыт прошлого ограничивает восприятие мира клиента и управляет его мыслями, чувствами и поступками в настоящем, а потом помочь найти более подходящие модели поведения. Сама по себе эта концепция описывает, по-видимому, классическую терапию, ориентированную на психологическую динамику, хотя особое внимание уделяется такой функции отношений, как выживание. В этом кратком описании нет того, что Боулби добавляет в других теоретических замечаниях и разборах клинических случаев: четкий акцент на уникальную силу эмоций и способность терапевтических эмоциональных переживаний исправлять привычные паттерны поведения. Наука о привязанности привнесла в клиническую практику две основные идеи: использование силы эмоций клиента – самый мощный механизм изменений (слово модели в теории привязанности рассматривается как «горячее», то есть наполненное эмоциями), и эти изменения по своей природе межличностные, их формирует эмоциональное взаимодействие с другими людьми.

ЭФТ: ПСИХОТЕРАПИЯ, ОСНОВАННАЯ НА ПРИВЯЗАННОСТИ

Процесс здоровой адаптации (конечная цель любой терапии) на основе теории привязанности можно описать так: ощущение связи с другими людьми (через ментальные модели, в которых имитируется общение, или через реальное позитивное взаимодействие) способствует созданию эмоционального баланса и умения справляться со своими эмоциями. Этот баланс, в свою очередь, делает возможным изучение и построение гармоничного и адаптивного внутреннего мира (с позитивными образами себя и окружающих). Полное, открытое и гибкое взаимодействие с собой и другими людьми становится нормой. Отзывчивость способствует установлению безопасных связей, устраняя страх перед жизнью и формируя уверенность в своей способности преодолеть трудности. В основе этого процесса лежат управление эмоциями и взаимодействие с другими людьми. Он постоянно повторяется на микроуровне в ежедневном общении и на макроуровне – на всех этапах развития личности.

Наука о привязанности взрослых уже оказывает влияние на терапевтическую практику, подходы в которой (например, когнитивно-поведенческая терапия) изначально связывались не с моделью Боулби[99], а с динамической терапией, направленной на попытки разобраться в себе[100]. Однако в действительности гуманистические эмпирические модели терапии – это наиболее гармоничный пример практического применения современной теории привязанности. Эти модели развились на основе психодинамической модели изменений и усовершенствовали ее, в частности более четкой ориентацией на работу непосредственно с эмоциями. ЭФТ изначально предназначалась для работы с парами и семьями, и, следовательно, ее межличностная природа отражает как оригинальное видение Боулби, так и основные достижения в современной науке о привязанности, изложенные такими социальными психологами, как Шейвер, Микулинсер, и другими[101]. Современные версии ЭФТ – в форматах индивидуальной терапии и терапии для пар и семей – отражают суть теории привязанности и способы ее конкретного применения. В настоящее время в ЭФТ используются шесть основных методов.

• Прежде всего, практическая ЭФТ постоянно фокусируется на проактивной рефлексии и управлении эмоциями. В этом случае эффективное управление подразумевает постепенное создание эмоционального равновесия и – одновременно с этим – совместное управление эмоциональными взаимоотношениями, что в совокупности составляет основу теории привязанности. Как утверждает Боулби: «Многие из самых интенсивных эмоций человека возникают во время формирования, поддержания, разрыва и возобновления связей, которые затрагивают самые глубокие чувства и поэтому называются эмоциональными связями. ‹…› Страх утраты порождает тревогу и печаль, как если бы утрата уже произошла. ‹…› И то и другое может вызвать гнев, ‹…› а возобновление связи – радость»[102]. Наиболее мощный триггер эмоций – проблемы в отношениях, а позитивная эмоциональная связь – наиболее интуитивный и эффективный путь к эмоциональному равновесию. Баланс достигается за счет полного принятия эмоций и восприятия их как части своей личности – а не отвергания, блокировки или фрагментирования, в результате которых эмоция остается, по словам Боулби, чужой. Наиболее естественным образом этого можно добиться во взаимодействии с другим человеком, даже если он присутствует только на ментальном уровне – в воображении. Чтобы выявить и интегрировать отдельные эмоции, необходимо определять их элементы: триггер, начальное восприятие, телесное ощущение, трактовку и побуждение к действию или мотивацию[103]. В процессе клиенты меняют отношение к эмоциональному опыту, понимая свою активную роль в нем. Непосредственно, явно и наглядно они обнаруживают, как их привычный способ взаимодействия с эмоциями создает боль и страдание. После этого интеграция новых способов взаимодействия с эмоциями и управления ими может привести к более позитивному восприятию себя и повышению уверенности. Это естественный процесс снизу вверх, в основе которого лежит настройка на «ощущение себя». В этом случае недостаточно научиться просто сдерживать эмоции (такой процесс идет сверху вниз).

• Во-вторых, во время сеанса обязательно нужно создать эмоциональную безопасность. Терапия должна стать для клиента «тихой гаванью» для изучения новых и сложных эмоций. Эмоциональная безопасность формируется за счет особого вида взаимодействия между клиентом и терапевтом – они образуют нечто вроде альянса. В этом альянсе клиент должен интуитивно ощущать, что его принимают и понимают. Терапевт выступает в роли суррогатного объекта привязанности, который должен быть доступным, отзывчивым и понимающим – как родитель. Для этого терапевт должен быть искренне вовлечен на эмоциональном уровне и показывать это, как предлагает Роджерс[104]. Словно любящий родитель, терапевт открыто выражает уважение, сострадание и непредвзятое отношение, помогая клиенту справиться с внутренней борьбой. Такое терапевтическое взаимодействие создает у клиента чувство уверенности: его чувства принимают, предлагают ему дозированно принимать риски, успокаивают и придают уверенность, когда клиент погружается в переживание сложных отрицательных эмоций. Терапевт должен быть способен выдержать сильные эмоции и сохранить открытость и желание разобраться, даже если клиент сопротивляется, а сам терапевт испытывает неуверенность. Сам Боулби говорил о том, что при работе с женщиной, потерявшей мужа, необходимо настроиться на ее утрату чувства реальности происходящего, сопереживать ее гневу и ощущению несправедливости этой потери. Он не предлагал учить ее справляться с гневом или возвращать в реальность.

В таком союзе терапевт не пытается изменить клиента – он настраивается на клиента и принимает чувства клиента. Вместе с каждым клиентом терапевт открывает точный смысл проблем, с которыми тот сталкивается. Как указывает Гарри Стэк Салливан[105]