Пена дней бесплатное чтение

Борис Виан
Пена дней

Посвящается Мишель

Предисловие

В этой жизни очень важно судить обо всем a priori. В самом деле, толпа легко впадает в заблуждение, а отдельные особи — никогда. Не воспринимайте сказанное как руководство к действию: живите по наитию. Ведь самое главное — это любовь, любовь во всех ее проявлениях, любовь к красивым девушкам, а еще — музыка, музыка Нового Орлеана, музыка Дюка Эллингтона. Все остальное несущественно, все остальное уродливо, и доказательством тому служит история, которую я собираюсь вам рассказать. История эта совершенно реальная, потому что я выдумал ее от начала до конца. Я просто спроецировал действительность под углом, отличным от прямого, на предметную плоскость нерегулярной волнообразной структуры с элементами дисторсии в условиях нагретой среды. Более строгого метода для написания историй в природе не существует.

Новый Орлеан 10 марта 1946 года

I

Колен завершал свой утренний туалет. Он вышел из ванной, обмотавшись большим мохнатым полотенцем, из которого торчали только ноги и обнаженный торс. Взяв со стеклянной полочки пульверизатор, он побрызгал себе на волосы ароматным летучим маслом. Янтарный гребень с легкостью разделил шелковистую копну на аккуратные оранжевые пряди, между которыми образовались борозды, подобные тем, что юный пахарь, вооружившись вилкой, прокладывает на гладкой сладкой поверхности абрикосового желе. Водрузив гребень на место, Колен вооружился щипчиками для ногтей и подрезал в уголках на манер челки кожицу век. По его мнению, это придавало взгляду особую выразительность. Подобную процедуру ему приходилось проделывать довольно часто, поскольку веки отрастали с неимоверной быстротой. Покончив с веками, Колен включил лампочку над увеличительным зеркалом, чтобы проверить состояние своего кожного покрова. Несколько угрей у крыльев носа нагло бросились ему в глаза, но, увидев свое отражение, в ужасе юркнули под кожу.

Довольный Колен выключил лампочку. Сняв с бедер полотенце, он принялся промокать последние капли влаги между пальцами ног. В зеркале напротив возник его блондинистый лик, и нельзя было не заметить, что Колен удивительно похож на Слима из Hollywood Canteen. Круглая голова, маленькие ушки, прямой нос, золотистая кожа. Колен часто улыбался своей блаженной младенческой улыбкой, и в такие минуты на его подбородке возникала маленькая складка. Он был высок, худощав, длинноног и ужасно мил. Имя Колен вполне ему подходило. Он был ласков с девушками и беззаботно-весел с друзьями. Он вообще всегда был бодр, если, конечно, не спал.

Колен проткнул пальцем дно ванны, и вода сразу же устремилась в это отверстие. Пол, выложенный светло-желтой керамической плиткой, имел необходимый наклон, и, стекая по желобу, вода лилась, как полагал наш герой, прямо на письменный стол нижнего соседа. Колен не подозревал, что совсем недавно сосед тайно переставил свой стол в другой конец комнаты, и, таким образом, вода теперь стекала на буфет с вермишелью.

Колен сунул ноги в тапочки из кожи летучей мыши и облачился в элегантный домашний костюм — вельветовые брюки с лампасами бутылочного цвета и атласную ореховую куртку. Он повесил полотенце сушиться, а коврик перекинул через край ванны и густо посыпал крупной солью, чтобы та впитала всю его влагу. Коврик тут же распустил слюни и покрылся гроздьями крошечных мыльных пузыриков.

Колен вышел из ванной и направился на кухню, чтобы проконтролировать финальный этап готовки. По понедельникам он всегда ужинал в компании Шика, жившего неподалеку. Несмотря на то что до понедельника еще оставалось целых два дня, Колену не терпелось увидеть друга и попотчевать изысканными блюдами, которые разработал и воплотил вдохновенный Николя, новый повар Колена. Шик и Колен имели много общего. Они оба были двадцатидвухлетними холостяками, им нравились одни и те же книги, только вот денег у Шика было поменьше. Колен был достаточно богат, чтобы жить в свое удовольствие и не работать на других, а Шик был вынужден каждую неделю навещать своего дядюшку в министерстве и занимать у него деньги. Скромное жалованье инженера не позволяло Шику жить так же, как рабочие, которыми он, по идее, должен был командовать. А управлять людьми, которые одеваются и питаются лучше, чем вы, прямо скажем, непросто. Колен помогал ему чем мог и часто приглашал на ужин. Шик, однако, был горд и старался гостеприимством друга не злоупотреблять, чтобы никто не знал, сколь живое участие Колен принимает в его судьбе.

В кухню вел светлый, застекленный с двух сторон коридор, с каждой стороны коего сияло по солнышку, потому что Колен любил свет. Повсюду сверкали до блеска начищенные латунные краны. Солнечные лучи, бесконечно отражаясь, создавали поистине феерическую картину. Кухонные мыши любили танцевать под звуки этих лучей, бьющих в краны раковины, и бегать наперегонки с солнечными зайчиками, которые в конце концов рассыпались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил грациозную серую мышь с блестящей шкуркой и очень длинными черными усами. Повар хорошо их кормил, но не раскармливал. Днем мыши вели себя скромно и тихонько игрались в коридоре.

Колен открыл эмалированную дверь кухни. Повар Николя внимательно наблюдал за показаниями приборов. Он сидел за светло-желтым эмалированным пультом управления. Многочисленные индикаторы отображали состояние кулинарных агрегатов, стоявших вдоль стен. Стрелка электроплиты, запрограммированной на зажаривание индейки, нервно подрагивала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот нужно было вынимать. Николя надавил на зеленую кнопку, и сенсорный щуп пришел в движение. Он с легкостью вошел в индюшку как раз в тот момент, когда индикаторная стрелка застыла на отметке «готово». Быстрым движением Николя обесточил печь и включил подогреватель тарелок.

— Вкусно будет? — спросил Колен.

— Можете не сомневаться, месье, — заверил его Николя, — индюшка была оптимального калибра.

— А на закуску что?

— Увы… — вздохнул Николя, — на этот раз я ничего не изобрел, а совершил чистейшей воды плагиат. Я позаимствовал идею у Гуффе.

— Да лучшего образца для подражания и быть не может! — воскликнул Колен. — Какой же фрагмент его творения вы воплотили в жизнь?

— Я обратился к странице 638 его «Поваренной книги». Я позволю себе, месье, зачитать вам этот рецепт.

Колен присел на табурет, обитый пористым каучуком, поверх которого был натянут промасленный шелк в тон стен, и Николя начал читать:

— «Запеките паштет в тесте, как положено для приготовления горячих закусок. Разделайте крупного угря и нарежьте его ломтями толщиной в три сантиметра. Переложите куски рыбы в кастрюлю, добавьте белого вина, соли, перца, нарезанного лука, несколько веточек петрушки, тмина, лаврового листа и один зубчик чеснока…» Зубчик, правда, вышел не слишком острый, — мимоходом заметил Николя, — точильный камень подкачал.

— Я велю купить новый, — сказал Колен.

Николя продолжал:

— «…Варите с полчаса. Затем переложите угря на противень, а сами процедите бульон сквозь шелковое сито, добавьте немного темного соуса и томите на медленном огне, пока масса не загустеет. Пропустите соус сквозь волосяное сито, залейте им рыбу и кипятите две минуты. Разложите куски угря на паштете, вокруг паштета выложите ряд жареных шампиньонов, воткните в середину букет из карповых молок, еще раз залейте соусом».

— Прекрасно, — одобрил Колен. — Думаю, что это доставит Шику удовольствие.

— Я не имею чести знать господина Шика, — торжественно произнес Николя, — но, если ему не понравится, в следующий раз я приготовлю что-нибудь другое. Таким образом, я получу возможность исследовать с высокой степенью точности весь спектр его вкусовых пристрастий.

— Вы правы, — согласился Колен. — Но сейчас я вынужден покинуть вас, Николя, я намереваюсь заняться столом.

Он пошел по другому коридору, мимо кладовых, и попал в столовую, служившую также и гостиной. Ее мягкий бледно-голубой ковер и бежевато-розовые стены призваны были служить отдохновением для глаз.

В этой комнате размером приблизительно четыре на пять метров было всегда много света. Он струился потоками из двух больших продолговатых окон, выходивших на бульвар Луи Армстронга. Стекла легко раздвигались, и тогда в комнату проникали весенние ароматы, если, конечно, за окном действительно была весна. В противоположном углу комнаты стоял дубовый стол. По двум его сторонам располагались скамьи, по двум другим — дубовые стулья с подушечками из синего сафьяна на сиденьях. Кроме того, в комнате находился длинный низкий шкафчик, где хранились диски и новейшего образца проигрыватель. Другой шкафчик, идентичный первому, содержал в себе рогатки, тарелки, стаканы и прочие необходимые атрибуты светского ужина.

Колен выбрал голубую скатерть — под цвет ковра. В центр стола он поставил колбу с формалином, в котором находились два куриных эмбриона, словно исполнявшие па из балета «Видение Розы» в постановке Нижинского. Вокруг он разложил веточки мимозы особого сорта: этот сорт вывел садовник его друзей путем скрещивания мимозы шарообразной с черными ленточками лакричника, которые продаются во всякой галантерейной лавке. Затем он достал белые фарфоровые тарелки с золотыми прожилками, по две для каждого, и приборы из нержавеющей стали. В ажурной ручке каждого прибора между двумя пластинами из плексигласа находилось чучело божьей коровки, приносящей, как известно, счастье. Сервировку завершали хрустальные бокалы и салфетки, которые издали можно было принять за разложенные на столе шляпы кюре. Между тем время шло. Едва Колен накрыл на стол, как звонок возвестил о прибытии Шика.

Колен разгладил чуть заметную складочку на скатерти и пошел открывать дверь.

— Привет, — сказал Шик.

— Привет, — ответствовал Колен. — Снимай свой плащ, пойдем посмотрим, что там делает Николя.

— Это что, твой новый повар?

— Да, — ответил Колен, — я выменял его у моей тетушки. Я отдал за него килограмм бельгийского кофе и моего старого повара в придачу.

— И что, хорошо готовит?

— Похоже, он большой мастер своего дела. Ученик самого Гуффе!

— Того самого, чей труп нашли в чемодане? — ужаснулся Шик, и кончики его черных усов трагически опустились книзу.

— Да нет же, болван, знаменитого Жюля Гуффе, непревзойденного классика кулинарного искусства.

— Ах вот ты о ком, ну, этого я не знаю… я ведь, кроме Жан-Соля Партра, мало кого читаю.

Они пошли по облицованному плиткой коридору, Шик погладил мышек и попутно зарядил свою зажигалку несколькими солнечными искорками.

— Николя, — произнес Колен, переступая порог кухни, — позвольте вам представить моего друга Шика.

— Здравствуйте, месье, — произнес Николя.

— Здравствуйте, Николя, — ответил Шик. — Нет ли у вас, случайно, племянницы по имени Ализа?

— Есть, месье, — ответил Николя. — И если я могу позволить себе высказать мое собственное мнение — это красивая девушка, месье.

— Вы с ней похожи как две капли воды, — отметил Шик. — Хотя и имеются существенные различия в области бюста.

— Если месье позволит мне такую вольность, то я уточню его мысль: у меня грудь широкая, а у нее выпуклая, то есть они у нас развиты в строго перпендикулярных направлениях.

— Ну вот, оказывается, мы все здесь свои, — улыбнулся Колен. — А ведь вы мне никогда не говорили, что у вас есть племянница.

— Моя сестра плохо кончила, месье, — произнес Николя, — занялась философией. Для девушки из порядочной семьи это, прямо скажем, не самый удачный исход.

— Что ж… пожалуй, вы правы. Во всяком случае, я вас понимаю. Покажите-ка нам лучше ваш паштет с угрем.

— Было бы неосмотрительно и даже небезопасно открывать сейчас духовку. Очень вероятно обезвоживание блюда вследствие проникновения туда потока воздуха, менее обогащенного влагой, нежели тот, что имеется внутри.

— Я бы предпочел познакомиться с этим блюдом прямо за ужином, — сказал Шик. — Люблю сюрпризы.

— Со своей стороны я могу лишь поддержать точку зрения, только что высказанную месье, — отметил Николя. — Могу ли я просить вас, месье, позволить мне вернуться к моей работе?

— Прошу вас, Николя, продолжайте.

Николя достал формочки и принялся выкладывать на блюдо заливное из морского языка, украшая его ломтиками трюфеля.

— Хочешь аперитив? — спросил Колен. — Мой шейкерояль готов к работе, и ты можешь его опробовать.

— Ну да? — изумился Шик.

— Он уже работает, — подтвердил Колен, — да еще как. Мне пришлось потрудиться, чтобы довести его до кондиции, но результат превзошел все ожидания. Из «Black and Tan Fantasy» получился действительно поразительный коктейль.

— И по какому принципу он работает?

— Каждой клавише соответствует какой-нибудь крепкий напиток, ликер или сироп. При нажатии правой педали добавляется взбитое яйцо, при нажатии левой — лед. Для получения сельтерской воды нужна трель в высоком регистре. Дозы ингредиентов пропорциональны длительности: одной шестьдесят четвертой соответствует шестнадцатая часть объема, четверти — единица объема, а целой ноте — четыре единицы. При исполнении мелодий lente включается особая система, дополнительно регулирующая объемы, чтобы порция коктейля не оказалась чрезмерной, возрастает только его крепость. Имеется также особая клавиша, которая в зависимости от длины отрывка способна изменять единицу объема, подобно тому, как это делается в геометрии, и тогда мы можем получить напиток, в котором учтены все законы гармонии.

— Все это очень сложно, — отметил Шик.

— Механизм управляется системой электрических импульсов с помощью реле. Я не буду вдаваться в подробности, ты и сам все прекрасно понимаешь. Но главное, что работа рояля никак не нарушена и на нем можно прекрасно играть.

— Просто чудо! — воскликнул Шик.

— Есть, правда, одна маленькая проблема, — признался Колен, — дело в том, что правая педаль, которая взбивает яйца… В общем, пришлось приладить к ней особое сцепление, а то начнешь играть что-нибудь слишком «hot», и в коктейль падают куски омлета. А потом такой коктейль трудно пить. Но я что-нибудь придумаю. А пока нужно просто играть внимательней. Да, сливки — это «соль» в контроктаве.

— Дай-ка я попробую сделать себе коктейль «Loveless Love». Думаю, получится адская смесь.

— Шейкерояль пока что стоит в чулане, который я переоборудовал под мастерскую, — сказал Колен, — я не успел еще собрать корпус. Ладно, пойдем. Для начала я его настрою на два двухсотграммовых коктейля.

Шик сел за шейкерояль. Не успел он доиграть, как передняя панель откинулась и показалась шеренга стаканов. Два из них были до краев наполнены аппетитной смесью.

— В какой-то момент я испугался, — сказал Колен, — ведь ты взял фальшивую ноту. Но, слава Богу, гармонии она не нарушила.

— А он что, и за гармонией следит? — спросил Шик.

— Не всегда, — ответил Колен. — Это было бы чересчур сложно. Но некая взаимосвязь все же есть. Допивай, и пойдем за стол.

II

— Паштет с угрем у вас замечательный, — похвалил Шик. — Кто, интересно, додумался изготовить такое чудо?

— Николя, — ответил Колен. — У нас здесь водится угорь, точнее, водился, который выползал в умывальник из холодного крана.

— Надо же, — изумился Шик, — а зачем?

— Он высовывал голову и поедал зубную пасту. Прямо из тюбика. Николя покупает себе американскую зубную пасту, ананасовую, вот к ней-то наш угорь и пристрастился.

— Как же Николя его поймал? — спросил Шик.

— Он положил на место пасты целый ананас. Угорь имел обыкновение, наглотавшись пасты, уползать обратно в кран. А с ананасом у него ничего не вышло: чем сильнее он втягивал голову в кран, тем крепче его зубы вонзались в ананас. И тут Николя…

Колен внезапно замолчал.

— Что Николя? — переспросил Шик.

— Не буду говорить, у тебя аппетит пропадет.

— Ничего, — сказал Шик, — я уже почти все съел.

— И тут Николя взял бритву и отрезал ему голову. Потом он открыл кран, и в умывальнике оказался целый угорь, точнее, все его компоненты.

— И всего-то? Дай мне добавки. Я надеюсь, родственники этого угря по-прежнему живут у тебя в кране.

— Посмотрим, Николя туда специально подложил малиновую пасту… Послушай, а эта Ализа, которую вы обсуждали… кто она такая?

— Я как раз о ней сейчас думаю, — сказал Шик. — Я встретил ее на лекции Жан-Соля. Мы оба лежали на полу у кафедры. Вот тут-то я с ней и познакомился.

— Она красивая?

— Ну, как тебе сказать, — ответил Шик, — она такая милая…

Колен вздохнул.

Вошел Николя с индейкой.

— Поужинайте с нами, Николя, — предложил Колен. — Как верно заметил Шик, мы здесь все свои.

— Я хотел бы прежде заняться мышами, если вы, месье, конечно, не возражаете, — ответил Николя. — Но я скоро вернусь. Индейка нарезана… Вот соус…

— Ты никогда не ел такого соуса, — сказал Колен. — Он приготовлен из мякоти манго и можжевельника, и все это завернуто в мешочки из хорошо отбитого телячьего филе. Нужно нажать сверху, и соус будет вытекать струйками.

— Потрясающе! — воскликнул Шик.

— Объясни мне, как тебе удалось познакомиться с ней поближе, с этой Ализой? — не унимался Колен.

— Видишь ли, — начал Шик, — я спросил ее, нравится ли ей Жан-Соль Партр, и она ответила, что собирает все его книги… И я тогда сказал: «Какое совпадение, я тоже». И каждый раз, когда я ей что-нибудь говорил, она отвечала: «Какое совпадение, я тоже». Ну и я, соответственно, так же ей отвечал. Я решил довести свой экзистенциальный эксперимент до конца и сказал ей: «Я вас люблю…», и она вскрикнула от неожиданности.

— Ты провалил опыт, — заметил Колен.

— Это верно, — согласился Шик, — но она не ушла. И тогда я сказал: «Мне — туда». А она ответила: «А мне — совсем в другую сторону».

— Невероятно, — вздохнул Колен.

— Тогда я сказал: «Какое совпадение, мне тоже» — и пошел ее провожать.

— И что потом? — нетерпеливо спросил Колен.

— Время было позднее, и мы отправились в постель.

Колен поперхнулся. И только бутылка бургундского смогла привести его в чувство.

— Завтра я иду с ней на каток, — сказал Шик. — Это как раз воскресенье, пойдешь с нами? Мы отправимся туда с утра, когда народу поменьше. Я, правда, не очень рад этой затее, катаюсь я отвратно, но зато мы сможем поговорить о Партре.

— Хорошо, я приду, — пообещал Колен. — Возьму с собой Николя. Вдруг у него найдется еще племянница…

III

Колен вышел из метро, поднялся по лестнице, понял, что попал не туда, и, чтобы сориентироваться, пошел к противоположному выходу. Он достал желтый шелковый носовой платок в надежде, что ветер укажет ему дорогу. Ветер отделил платок от надежды и понес его в сторону большого здания неправильной формы, которое на поверку оказалось катком «Молитор».

Обогнув зимний бассейн, Колен через боковую дверцу проник в каменные недра катка. Створки стеклянной двери в медном переплете вели с ним двойную игру, предлагая одновременно и войти и выйти. Он протянул свой абонемент, который кокетливо подмигнул контролеру двумя уже пробитыми глазками. В ответ контролер улыбнулся и окончательно добил абонемент. Колен без зазрения совести сунул карточку в свой замшевый порттрублон, повернул налево и по резиновому ковру двинулся в раздевалку. На первом этаже свободных кабинок не оказалось, и он решил подняться выше. По дороге ему то и дело попадались гиганты на коньках. Очевидно, прямохождение давалось им нелегко. Служащий в белом свитере открыл кабинку, взял чаевые, на которые он обыкновенно покупал себе кофе, записал инициалы Колена на черном табло и оставил его одного. Колен заметил, что голова у служащего была не человеческая, а голубиная. «Странно, — подумал он, — с такой головой ему бы лучше в бассейне работать, а не на катке».

Над правильным овалом катка стоял гвалт. Из динамиков, бесконечно усложняя шумовую гамму, раздавалась музыка. В этот утренний час звук полозьев был еще не столь отчетлив, как в разгар дня, когда кажется, что где-то неподалеку по хлипкой мостовой марширует полк солдат. Колен поискал глазами Ализу и Шика, но их видно не было. Николя должен был прийти позже: он готовил обед.

Колен расшнуровал ботинки и обнаружил, что подошвы куда-то укатили. Он достал из кармана рулон пластыря, но его оставалось немного. Тогда он положил ботинки в лужицу, образовавшуюся под цементной скамейкой, и полил их навозным концентратом, чтобы на месте удравших подошв выросли новые. Затем он надел шерстяные носки в желто-лиловую полоску и натянул коньки. Спереди полозья коньков раздваивались, что позволяло Колену ловко лавировать на поворотах.

Он вышел из раздевалки и спустился вниз. Его ноги то и дело вихлялись, пока он шел по пористому резиновому ковру. Колен уже собирался ступить на лед, когда мимо него резвой ласточкой промчалась фигуристка. Колен спешно отскочил на деревянную лестницу, и снесенное ласточкой яйцо разбилось о его ноги.

Пока один из дворников собирал осколки скорлупы, Колен заметил на противоположном конце катка Ализу и Шика. Он сделал им знак не менять направление и кинулся навстречу. Он забыл, однако, скоординировать действия остальных конькобежцев, и в результате на катке образовалась внушительная куча, которая росла с каждой секундой. Маленькие человечки беспомощно барахтались, болтали руками, ногами и падали, падали, падали. Солнце растопило лед, и внизу уже раздавалось бульканье.

В считанные минуты полчища конькобежцев оказались повержены, и Шик с Ализой скользили теперь почти в одиночестве. Они подкатили к месту происшествия. Узнав Колена по двурогим полозьям коньков, Шик схватил его за ногу и извлек из живописного ансамбля конькобежцев. Друзья пожали друг другу руки. Шик познакомил Колена с Ализой, и они стали кататься втроем: в центре Ализа, а по бокам Шик и Колен.

Они скользили вдоль правого бортика, поскольку все остальное пространство катка занимали теперь дворники. Отчаявшись найти в беспорядочной куче хоть что-нибудь человеческое, они принялись сносить в сточную яму жалкие останки тех, кто еще недавно твердо стоял на ногах. При этом дворники гордо распевали гимн катка «Молитор», придуманный самим Вайяном-Кутюрье еще в 1709 году. Первый куплет гимна звучал так:

Эти песнопения сопровождались душераздирающими звуками сирен, что приводило в ужас даже самых закаленных наблюдателей.

Уцелевшие конькобежцы шумно приветствовали действия уборщиков. Процедура завершилась торжественным хлопком крышки мусорного бака. Шик, Ализа и Колен после краткой молитвы продолжили катание.

Колен не спускал глаз с Ализы. По странной случайности на ней был белый свитер, желтая юбка, белые с желтым ботинки и хоккейные коньки. На ней были также дымчатые шелковые чулки и белые носочки, закатанные над ботинками, белые шнурки коих трижды обхватывали лодыжки. Довершали картину ярко-зеленый шелковый платок и чрезвычайно пышные золотистые кудри. Ализа смотрела на мир широко раскрытыми голубыми глазами, и ее нежная кожа как бы служила границей между ней и всем, что было вокруг. Ее руки и икры были округлы, талия — тонка, а бюст великолепен.

Колен отвел взгляд, чтобы обрести утерянное душевное равновесие. С поставленной задачей он справился и, опустив глаза, спросил у Шика, не доставил ли ему паштет с угрем каких-либо неприятностей.

— Не сыпь мне соль на рану, — отозвался Шик. — Я всю ночь дежурил в ванной. Думал поймать угря. Но мне попалась только одна несчастная форель.

— Ничего, Николя с ней поработает, — заверил его Колен. — Ваш дядя, — обратился он к Ализе, — талантлив до невозможности.

— Им гордится вся наша семья, — ответила Ализа. — Моя мама до сих пор не может себе простить, что вышла замуж за математика, в то время как ее брат сделал такую блистательную карьеру.

— Ваш отец — математик?

— Да, он профессор в Коллеж де Франс и член Французской академии… — ответила Ализа. — Это все, чего он смог добиться к тридцати восьми годам. Мой папочка — неудачник. Дядя Николя — это наше единственное утешение.

— Он, кстати, придет сюда? — спросил Шик.

Волосы Ализы источали божественные ароматы.

Колен сделал шаг в сторону.

— Он опоздает. Сегодня его осенила гениальная кулинарная идея. А кстати, не пообедать ли вам сегодня у меня? Заодно оценим…

— Замечательно, — воскликнул Шик, — но если ты думаешь, что я приму подобное предложение, то ты ничего в этой жизни не понимаешь. Нужен четвертый, точнее, четвертая. Иначе Ализа к тебе не пойдет, я ее не пущу.

— Ну и ну! Вы только послушайте, что он несет!

Но ответа он так и не дождался, поскольку в эту минуту невероятных размеров субъект разогнался и, согнувшись, проскочил у него между ног. Образовавшийся воздушный поток оторвал Колена от земли, подняв в воздух приблизительно метра на три. Хорошо еще, что Колен сумел ухватиться за балюстраду второго этажа. Он подтянулся не в ту сторону и очутился на льду у ног Шика и Ализы.

— Я бы им запретил так носиться, — возмутился Колен и тут же перекрестился, поскольку конькобежец, врезавшись в стенку кафе на противоположном конце дорожки, расплющился, словно пластилиновая медуза, брошенная малолетним хулиганом.

Дворники снова взялись за дело, и один из них водрузил на месте происшествия ледяной крест. Пока тот таял, служитель ставил пластинки с траурными маршами.

Но вскоре жизнь взяла свое, и наши герои продолжали скользить по ледяной глади.

IV

— А вот и Николя! — воскликнула Ализа.

— А вот и Исида! — сказал Шик.

На контроле показался Николя, а в конце дорожке — Исида. Николя направился наверх в раздевалку, а Исида — к Шику, Колену и Ализе.

— Здравствуйте, Исида, — проговорил Колен, — познакомьтесь, это Ализа. Ализа, это Исида. С Шиком вы уже знакомы.

Пока все здоровались, Шик с Ализой потихоньку укатили. Вслед за ними заскользили Исида и Колен.

— Я очень рада вас видеть, — сказала Исида.

Колен тоже был рад ее видеть. К восемнадцати годам Исида успела разжиться каштановой шевелюрой, белым свитером, желтой юбкой, ядовито-зеленой косынкой, желто-белыми ботинками и солнечными очками. Она была очень мила, но Колен слишком хорошо знал ее родителей.

— У нас на той неделе будет маленький праздник, — сказала Исида, — день рождения Дюпона.

— А кто это?

— Мой пудель. Я пригласила всех своих друзей. Вы придете? К четырем часам…

— С удовольствием, — согласился Колен.

— И друзей своих захватите, — сказала Исида.

— Шика с Ализой?

— Да, они такие милые… Ну, ладно, пока, увидимся в следующее воскресенье!

— А вы уже уходите? — с недоумением спросил Колен.

— Да. Я никогда не катаюсь слишком долго. Я здесь уже десять часов, это все-таки чересчур, как вы думаете?

— Десять часов?! Но ведь сейчас только одиннадцать утра! — удивился Колен.

— Я была в баре! — призналась Исида. — До встречи!

V

Колен мчался по освещенным улицам. Сухой пронзительный ветер дул ему в лицо, под ногами трещали льдинки.

Прохожие прятали подбородки куда придется: кто в воротник, кто в шарф, кто в муфту, а один даже умудрился засунуть его в клетку из-под канарейки, и пока он шел, металлическая дверца клетки хлопала его по лбу.

«Завтра я иду в гости к Глупарям», — думал Колен.

Так звали родителей Исиды.

«А сегодня вечером у меня ужинает Шик…

Я должен поскорее вернуться домой и приготовиться к завтрашнему визиту…»

Он перепрыгнул через щель в тротуаре. В этой щели ему виделось что-то зловещее.

«Если я сумею сделать двадцать шагов и при этом ни разу не наступлю на щель, завтра у меня не будет прыща на носу…»

— Не будем расстраиваться, — произнес Колен, всей массой своего тела наваливаясь на трещину между девятым и десятым камнем, — все эти приметы — полная чушь. Прыща у меня все равно не будет.

Он нагнулся, чтобы поднять озябшую розово-голубую орхидею, которая высунулась из своей норки.

От нее пахло так же, как от волос Ализы.

«Завтра, завтра я увижу Ализу…»

Не думать об этом. Ализа по праву принадлежала Шику.

«Может быть, я завтра на вечеринке познакомлюсь с другой девушкой?»

Но не думать об Ализе он не мог.

«Неужели они действительно обсуждают Жан-Соля Партра, когда остаются наедине?»

Лучше не думать, чем они занимаются, когда остаются наедине.

— Интересно, сколько статей Жан-Соль Партр написал за этот год? — спросил Колен самого себя, желая отвлечься.

Но эта уловка ни к чему не привела: все равно он дойдет до дома раньше, чем успеет их сосчитать.

«Тогда попробую угадать, что Николя приготовил нам сегодня на ужин».

Если вдуматься, нет ничего необычного в том, что Николя и Ализа так похожи. Все-таки родственники. Но это соображение опять приводило Колена к запретной теме.

«Так что же Николя, — спрашиваю я себя во второй раз, — приготовит нам сегодня на ужин?»

«Понятия не имею, что Николя, который так напоминает мне Ализу, приготовит нам сегодня на ужин…»

Николя на одиннадцать лет старше Ализы. Таким образом, ему двадцать девять лет. Он прекрасный повар. Он, вероятно, приготовит фрикандо.

Колен уже подходил к дому.

«Витрины цветочных магазинов никогда не закрывают железными шторами, потому что цветы никто не ворует».

Что неудивительно. Колен сорвал еще одну орхидею, розово-серую, с хрупким подрагивающим венчиком. Она переливалась, как перламутровая раковина.

«Совсем как моя мышка с черными усами… Вот я и дома».

Колен поднялся по устланной шерстяными коврами лестнице, подошел к своей серебристо-зеркальной двери и вставил в замочную скважину золотой ключ.

«Ко мне, мои верные слуги. Все сюда! Я вернулся!»

Он швырнул плащ на стул и пошел на кухню. Ему не терпелось взглянуть, чем занимается Николя.

VI

— Николя, вы готовите нам на ужин фрикандо? — спросил Колен.

— Боже мой, — воскликнул Николя, — у меня были совсем другие планы. Вы ведь, месье, не предупредили меня.

— Какого черта вы все время называете меня месье? — взорвался Колен.

— Если вы разрешите мне, месье, мотивировать мое поведение, то я, с вашего позволения, нахожу, что фамильярность в общении приемлема лишь в тех случаях, когда люди вместе пасут свиней. К нам это, к счастью, не относится.

— Николя, вы сноб, — констатировал Колен.

— У нас, у поваров, своя гордость, — с достоинством ответил Николя, — и вы не должны меня за это упрекать.

— Разумеется, — сказал Колен. — Но я бы предпочел, чтобы у нас были менее официальные отношения.

— Моя к вам привязанность, месье, искренна и глубока, я просто не намерен ее афишировать, — ответил Николя.

— Я горд и счастлив этим, Николя, и наши чувства вполне взаимны. Да, кстати, что вы сегодня готовите нам на ужин?

— Я решил и на этот раз не отступать от традиций великого Гуффе и приготовить молочного колбасенка в мускатном портвейне по-экзотически.

— А это, вообще, возможно?

— О, разумеется. Это делается так: возьмите молочного колбасенка и, невзирая на визг, спустите с него семь шкур. Шкуры сохраните. Нашпигуйте колбасенка мелконарезанными лапками омара, предварительно поджарив их в кипящем от злости масле. Положите в кастрюльку и бросьте на лед. Раздуйте огонь и заполните образовавшуюся пустоту красиво разложенными ломтиками тушеной зобной железы. Когда колбасенок издаст трубный зов, быстро снимите его с огня и залейте хорошим портвейном. Помешайте платиновой лопаткой. Смажьте форму маслом и спрячьте ее в холодильник, чтобы не заржавела. Перед тем как подать на стол, сделайте подливу из гидрата окиси лития и одной четверти литра холодного молока. Обложите ломтиками зобной железы, подайте на стол и ступайте прочь.

— Ничего не скажешь, — отметил Колен, — Гуффе действительно был великим человеком. Скажите, Николя, у меня завтра будет прыщ на носу?

— Ответ отрицательный, — констатировал Николя, взглянув на коленовский нос.

— Кстати, Николя, вы умеете танцевать «Подмигнуль»?

— Я остаюсь приверженцем «Разболтан» в стиле буассьер и «Сдвигпофаза», который так популярен в Нейи последние полгода, — сказал Николя. — Что касается «Подмигнуля», то с ним я знаком весьма поверхностно.

— Вы думаете, этот танец можно освоить за одно занятие? — спросил Колен.

— Думаю, что да, — ответил Николя. — Танец не особо сложный. Следует, однако, избегать грубых ошибок и проявлений дурного вкуса. В частности, «Подмигнуль» не рекомендуется танцевать в ритме буги-вуги.

— Это что, грубая ошибка?

— Нет, это — дурной вкус.

Николя положил на стол грейпфрут, который он потрошил во время беседы, и вымыл руки.

— Я вас отвлекаю? — спросил Колен.

— Отнюдь, — ответил Николя. — Ужин прекрасно готовится сам.

— В таком случае я буду вам бесконечно признателен, если вы познакомите меня с основами «Подмигнуля», — сказал Колен. — Пойдемте в гостиную, я поставлю музыку.

— Я посоветовал бы вам, месье, какую-нибудь мелодию, создающую настроение, что-нибудь в духе «Хлои» в аранжировке Дюка Эллингтона или «Концерта для Джонни Ходжеса», — сказал Николя. — То, что в Америке называют «moody» или «sultry tune».

VII

— Вам, должно быть, известно, месье, что главный принцип танца «Подмигнуль» есть интерференция колебаний, производимых двумя одушевленными источниками, вибрирующими синхронно и с высокой степенью интенсивности, — сказал Николя.

— Я не подозревал, что мы имеем дело с последними достижениями физической науки, — удивился Колен.

— В роли одушевленных источников в данном случае выступают партнер и партнерша, — продолжал Николя. — Они располагаются на бесконечно малом расстоянии друг от друга и производят волнообразные колебания в полном соответствии с музыкой.

— И что дальше? — нетерпеливо спросил Колен.

— В результате образуется статическая волновая система, которая, как и в акустике, имеет свои узлы и пучности, что в немалой степени способствует созданию на танцплощадке особой атмосферы.

— Вот как, — прошептал потрясенный Колен.

— Истинные профессионалы «Подмигнуля» могут также породить дополнительный источник колебаний, заставляя синхронно вибрировать различные части своего тела. Я не являюсь специалистом, месье, тем не менее я попытаюсь вам продемонстрировать, как это делается.

Следуя совету Николя, Колен поставил «Хлою». Он аккуратно пристроил иглу на самый край пластинки и стал наблюдать за усердно вибрирующим Николя.

VIII

— У вас получится, вот увидите! — сказал Николя. — Попробуйте еще разок.

— Я не понимаю — почему его танцуют под медленную музыку? — спросил взмокший Колен. — Ведь это же гораздо труднее.

— Я вам сейчас объясню, — ответил Николя. — Дело в том, что партнер и партнерша должны в принципе держаться на среднем расстоянии друг от друга. Если же танцевать в медленном темпе, то можно согласовать колебания таким образом, чтобы на полпути между вибрирующими частями тела, то есть между головой и ногами, образовалась неподвижная точка. Но это в теории. А на практике некоторые добросовестные чайники подражают неграм и танцуют «Подмигнуль» в быстром темпе.

— То есть?

— То есть вибрируют у них зачем-то не только ноги и голова, но и то, что посередине, а неподвижными точками оказываются колени и грудная кость.

— Да, я понимаю, — сказал Колен и покраснел.

— А если танцевать «Подмигнуль» в ритме буги-вуги, — заключил Николя, — то все это смотрится уже откровенно непристойно.

— А вас-то кто научил его танцевать?

— Племянница… — ответил Николя. — Я вывел теорию «Подмигнуля», пообщавшись с шурином. Он у меня, как вам известно, действительный член Академии, поэтому он без труда додумался до тайной стороны «Подмигнуля» еще девятнадцать лет тому назад.

— А сколько лет вашей племяннице, восемнадцать?

— Восемнадцать лет и три месяца, — сказал Николя. — А теперь, месье, я с вашего позволения вернусь на кухню.

— Конечно, Николя, спасибо. — И с этими словами Колен снял с проигрывателя остановившийся диск.

IX

«Я надену бежевый костюм и голубую рубашку, бежевый с красным галстук и ажурные замшевые ботинки и носки надену красные с бежевым.

А для начала я помоюсь и побреюсь и посмотрю на себя в зеркало».

Потом он пошел на кухню и спросил:

— Николя, вы не хотите со мной потанцевать?

— Боже мой, месье, — вздохнул Николя, — если вы будете настаивать, я, конечно, соглашусь, хотя, честно говоря, я был бы счастлив заняться делами, срочность которых не позволяет мне…

— Николя, вы меня заинтриговали…

— Дело в том, что меня избрали президентом Общества любителей философии при Клубе домашней прислуги нашего округа. Это почетное звание обязывает меня аккуратно посещать заседания.

— Я хотел бы поинтересоваться, Николя, темой сегодняшнего заседания, но не смею.

— Сегодня речь пойдет об ангажированности. Мы попытаемся выявить взаимосвязь между ангажированностью в понимании Жан-Соля Партра, вербовкой в колониальные войска и наймом прислуги в частные дома.

— Шик был бы счастлив поприсутствовать на вашем заседании! — воскликнул Колен.

— Я сожалею, месье, но у нас закрытый клуб, поэтому господин Шик пополнить наши ряды не сможет. Только домашняя прислуга…

— Интересно, почему об этом роде занятий принято говорить собирательно: «прислуга».

— Ну, знаете ли, если слово «слуги» звучит еще достаточно безобидно, то понятие «служанки» с некоторых пор так опошлили…

— Пожалуй, вы правы, Николя. Кстати, как вы думаете, я сегодня встречу девушку своей мечты? Вроде вашей племянницы…

— Вам не следует все время думать о моей племяннице, — возразил Николя. — Насколько я понимаю, господин Шик задумался о ней первый.

— Николя, я тоже хочу влюбиться…

В эту минуту из чайного носика донесся свисток и Николя пошел открывать дверь. Консьерж принес два письма.

— Кто это мне пишет? — спросил Колен.

— Прошу меня извинить, месье, но оба письма адресованы мне, — констатировал Николя. — А вы что, ждете писем?

— Да, от девушки моей мечты. Только я ее еще не встретил.

— Уже двенадцать часов, — сказал Николя. — Вы будете завтракать? Я приготовил вам дробленый бычий хвост, ароматизированный пунш и гренки в анчоусном масле.

— Николя, почему Шик не соглашается прийти ко мне в гости с вашей племянницей, если я не приглашу еще одну девушку?

— Простите меня, месье, но на месте вашего друга я бы поступил точно так же. Вы так хороши, месье…

— Если я сегодня вечером не влюблюсь, то соберу все сочинения Лимоны де Будуар. Назло Шику.

X

— Я хочу влюбиться, — сказал Колен. — Ты хочешь влюбиться. Он хочет влюбиться. Мы, вы, хотим, хотите. Они тоже были бы не прочь влюбиться.

Он завязывал себе галстук перед зеркалом в ванной.

— Сейчас я надену пиджак и пальто, потом шарф, потом правую перчатку и, наконец, левую. И никакой шапки, а то прическа испортится. Что это ты здесь делаешь?

Вопрос относился к серой мышке с черными усами, которая с очаровательной непосредственностью развалилась в стакане для зубной щетки, и, облокотившись о бортик, отрешенно смотрела вдаль.

— Давай представим, — сказал Колен, присаживаясь на край желтой эмалированной ванны и склоняясь над мышью, — что я сегодня встречу у Глупарей моего старого знакомого по фамилии Штук…

Мышь жестом допустила такую возможность.

— А теперь давай представим, что он придет с кузиной. И на ней будет белый свитер и желтая юбка. А звать ее будут Ал… я хотел сказать — Онезима.

Мышь скрестила лапки на груди и изобразила искреннее удивление.

— Имя, конечно, не особо красивое, — продолжал рассуждать Колен, — ну и что с того? Возьмем, к примеру, тебя: ты мышь, у тебя есть усы, так устроен мир!

Он встал.

— Три часа. Мы с тобой заболтались. Шик и… Шик наверняка придет вовремя.

Он пососал палец, поднял его над головой и быстро опустил. Ему показалось, что он обжегся.

— В воздухе витает любовь, — заключил Колен. — Аж припекает. Я встаю, ты встаешь, он встает… и так далее. Ну-ка, вылезай из стакана!

Мышь преспокойно выбралась наружу, прихватив по дороге зубами кусочек мыла, напоминавший по форме леденец.

— Смотри, не измажь мне тут все мылом, — пригрозил ей Колен. — Ты ведь у нас известная гурманка!

Он вышел из ванной, заскочил к себе в комнату и надел пиджак.

«Николя уже ушел… Он, наверно, знаком со множеством красивых девушек… Говорят, что отейские девушки поступают горничными к философам и делают абсолютно все…»

Он вышел из комнаты, закрыл дверь.

«На левом рукаве порвалась подкладка… Скотча не осталось, придется гвоздиком…»

Дверь хлопнула, как голая рука по голой ягодице… Колен вздрогнул…

«Я не буду об этом думать… Предположим, что я упаду с лестницы и разобью себе нос…»

Лестница была устлана фиолетовым ковром, на уровне каждой третьей ступеньки намечалась дыра, поскольку Колен всегда перепрыгивал через две ступеньки. Он зацепился ногами за прут, придерживавший ковровую дорожку и едва не полетел. Его спасло только то, что он вовремя схватился руками за перила.

«Так тебе и надо, — сказал он сам себе. — Нечего глупости болтать. Я, ты, он болван!»

У него болела спина. Он понял почему, когда, спустившись вниз, извлек из-под воротника кусок прута.

Наружная дверь закрылась со звуком, напоминающим поцелуй в голое плечо…

«Ну и чем нас порадует улица?»

Сначала ему в глаза бросились два землекопа, игравшие в классики. Один из них был с брюшком, которое подпрыгивало в противофазе со своим хозяином. Вместо битки землекопы использовали красное распятие без креста.

Колен пошел дальше.

Справа и слева возвышались красивые строения из саманного кирпича. Окна с нависающими фрамугами напоминали гильотину. В одном из окон показалась женщина. Колен послал ей воздушный поцелуй, а она в ответ вытряхнула ему на голову покрывало из черного серебристого мольтона, которое до судорог ненавидел ее муж.

Одни только магазины несколько оживляли зловещий вид зданий. Внимание Колена привлекла витрина факирной лавки. Он отметил, что за последнюю неделю сильно подскочили цены на стеклянный салат и гвозди для лежания.

Потом ему попалась собака и еще какие-то двое. Холод разогнал людей по домам. Те, кто все-таки отваживались выйти, по возвращении, с трудом сорвав с себя обледенелые лохмотья, умирали от ангины.

Полицейский на перекрестке укутался в пелерину и походил на огромный черный зонт. Вокруг него водили хороводы замерзшие официанты из окрестных кафе.

У подъезда целовались влюбленные.

«Я не хочу их видеть… Не хочу их видеть… Я их ненавижу».

Он закрыл глаза и бросился прочь.

Ему пришлось очень быстро их открыть, ибо целые стайки девушек закружились под его веками, сбивая тем самым с пути. Одна из них шла прямо перед ним. Вероятно, им было по дороге. Колен явственно видел ее белые ноги в сапожках из белой овчины, облезлое пальто из бандитской кожи и шляпку того же цвета. Ее рыжие волосы выбивались наружу. Широкое пальто развевалось на ветру.

«Я должен ее обогнать. Я хочу заглянуть ей в глаза…»

Но обогнав ее, Колен заплакал. Девушке было как минимум пятьдесят девять лет. Колен сел на тротуар, чтобы как следует нареветься. Ему стало легче. Замерзшие слезы с хрустом падали на тротуар.

Через пять минут Колен оказался перед домом Исиды Глупарь. Две девушки, обогнав его, скрылись в подъезде.

Сердце Колена сделалось внезапно таким огромным и легким, что он взлетел и, словно птичка, впорхнул вслед за ними.

XI

Из квартиры Глупарей доносились шумные возгласы гостей. Их можно было расслышать даже в вестибюле. Лестница, свернувшись клубочком в своей клетке, усиливала звук, подобно цилиндрическому резонатору виброфона. Поднимаясь вверх вслед за девушками, Колен не спускал с них глаз. Перед ним мелькали их массивные каблуки из светлого нейлона, высокие ботинки из тонкой кожи и изящные щиколотки. Чуть выше виднелись приспущенные чулки, на манер гусениц обвивавшие стройные ножки с острыми коленками. Колен замедлил шаг. Расстояние между ним и девушками увеличилось на две ступеньки. Теперь он видел застежки на чулках у девушки, шедшей слева, двойной ряд кружев и белый ломтик ягодицы. На девушке справа была юбка в крупную складку, не позволявшая взгляду проникнуть выше. Зато бобровый полушубок выгодно подчеркивал округлость ее бедер и интригующую складочку между ними. Колен скромно потупил глаза и увидел, что обе пары ног остановились на третьем этаже.

Горничная открыла девушкам дверь. Колен вошел вслед за ними.

— Здравствуйте Колен, — приветствовала его Исида. — Как вы поживаете?

Колен обнял ее и поцеловал в висок. Он вдохнул ее нежный запах.

— Сегодня Дюпон именинник, а не я, — с деланным удивлением сказала Исида.

— И где же этот Дюпон? Я его сейчас поздравлю.

— С этим Дюпоном одно расстройство. Утром мы сводили его к парикмахеру, хотели, чтобы он был неотразим. Его там выкупали, причесали, а в два часа сюда явились трое его дружков с отвратительным старым пакетом костей и увели у нас именинника. Можно себе представить, в каком виде он вернется домой!

— В конце концов, у него сегодня праздник! — заметил Колен.

Сквозь дверной проем он увидел гостей. Человек двенадцать танцевали. Остальные стояли, мальчики с мальчиками, девочки с девочками, и с крайне неубедительным видом обменивались крайне неубедительными замечаниями.

— Снимайте пальто, — сказала Исида, — я вас провожу в мужскую раздевалку.

Колен последовал за ней. По дороге они повстречали двух девушек, которые, шурша сумочками и косметичками, возвращались из Исидиной комнаты, временно переоборудованной в женскую раздевалку. С потолка свешивались железные крюки, которые по случаю праздника одолжил мясник из ближайшей лавки. На крайние крюки Исида повесила две бараньи головы, уже освежеванные и скалившие зубы в приветственной улыбке.

Импровизированная мужская раздевалка располагалась в кабинете Исидиного отца, из которого предварительно убрали всю мебель. Приглашенные сбрасывали верхнюю одежду прямо на пол. Колен поступил так же. Перед зеркалом он задержался.

— Давайте быстрее, — торопила его Исида. — Сейчас я вас буду знакомить с красивыми девушками.

Он взял ее за оба запястья и прижал к себе.

— На вас чудесное платье, — сказал он.

Это было совсем простое шерстяное платье миндального цвета с большими позолоченными керамическими пуговицами и тонкой кокеткой из железных прутьев на спине.

— Вам, правда, нравится? — спросила Исида.

— Потрясающее платье, — подтвердил Колен. — Интересно, если я просуну руку через прутья, оно меня не укусит.

— Этого я вам не могу обещать, — ответила Исида.

Она высвободилась из объятий Колена, решительно взяла его за руку и увлекла в самую гущу гостей. По дороге они столкнулись с двумя только что прибывшими представителями сильнейшего из полов, проскользнули по паркету за угол, миновали столовую и влетели в общую кучу.

— Оказывается, Ализа и Шик уже здесь! — воскликнул Колен.

— Да, — сказала Исида. — А теперь я вас буду представлять.

Среди девушек и впрямь попадались весьма интересные. Но одна из них была в шерстяном платье миндального цвета с большими позолоченными керамическими пуговицами и оригинальной кокеткой на спине.

— Больше всего я хочу познакомиться именно с ней, — сказал Колен.

Исида хорошенько тряхнула Колена, чтобы тот успокоился.

— Ведите себя прилично, — сказала она.

Тем временем Колен уже углядел в толпе другую девушку и потянул хозяйку дома по направлению к ней.

— Познакомься, это Колен, — сказала Исида. — Колен, познакомьтесь, это Хлоя.

Колен проглотил слюну. Во рту у него сделалось горько, словно от подгоревшего пирожка.

— Здравствуйте, — сказала Хлоя.

— Здравствуйте, Хлоя. Вас, случайно, не аранжировал Дюк Эллингтон?

Тут Колен понял, что ляпнул полнейшую глупость, и решил смыться.

Шик поймал его за полу пиджака.

— Куда ты направился? Ты что, уже уходишь? Смотри!.. — Он достал из кармана маленькую книжку в красном сафьяновом переплете. — Это оригинал «Парадокса тошнотности» Партра…

— Добыл-таки?

Тут Колен вспомнил, что решил смыться, и пошел смываться.

На этот раз путь ему преградила Ализа.

— Неужели вы со мной не потанцуете? — спросила она.

— Простите меня, но я повел себя как полнейший болван. Оставаться здесь дальше мне просто неприлично.

— А отказываться, когда девушка намекает, чтобы вы с ней потанцевали, это что, прилично?

— Ализа… — простонал Колен. Он обнял ее и потерся щекой о ее волосы.

— Ну что, мой милый?

— Тсс… тсс… тише! Черт! Видите ту девушку?

— В смысле Хлою?

— А вы разве знакомы? — удивился Колен. — Я сказал ей жуткую глупость, поэтому я и решил уйти.

Ализа не подозревала, что внутри у него в этот момент гремел военный оркестр, причем громыхавший на полную мощь большой барабан заглушал все прочие инструменты.

— Хорошенькая, правда? — сказала Ализа.

У Хлои были красные губы, каштановые волосы и счастливое лицо. На ее платье Колен не обратил внимания.

— Я никогда не посмею… — начал Колен.

С этими словами он оставил Ализу и пошел приглашать Хлою. Взглянув на него, Хлоя рассмеялась и положила руки ему на плечи. Колен почувствовал нежное прикосновение ее ладоней. Он резко сократил расстояние между их телами, прибегнув для этого к помощи правого бицепса. Команду бицепсу подал его головной мозг и передал по безошибочно выбранным внутричерепным нервам.

Хлоя снова взглянула на него. У нее были голубые глаза. Она помотала головой, чтобы откинуть назад свои блестящие кудри, и решительно прижалась виском к щеке Колена.

Их обступила тишина, и весь оставшийся мир уже не значил для них ничего.

Однако через некоторое время пластинка, как и следовало ожидать, остановилась. Вернувшись к действительности, Колен обнаружил, что в комнате был прозрачный потолок, сквозь который за ними с интересом наблюдали верхние соседи. Он увидел, как пышная пестрая пена выступила над плинтусами и разноцветные клубы какого-то газа заструились из специальных отверстий в стенах. И, наконец, он заметил Исиду, которая предлагала им пирожные, красиво разложенные на подносе эпохи герцинской складчатости.

— Спасибо, Исида, — сказала Хлоя, тряхнув локонами.

— Спасибо, Исида, — сказал Колен и взял безмолвное безе.

— Зря вы отказались, — сказал он Хлое. — Безе — изумительные.

И тут он закашлялся, потому что в пирожном была запечена ежовая иголка.

Хлоя рассмеялась, обнажив ровные зубки.

— Что случилось? — спросила она.

Колен отошел в сторону, чтобы как следует откашляться, и постепенно пришел в себя. К нему подошла Хлоя с двумя стаканами.

— Пейте, — сказала она. — Вам станет лучше.

— Спасибо, — поблагодарил Колен. — Это что, шампанское?

— В том числе, — ответила Хлоя.

Сделав большой глоток, Колен побледнел. Хлоя расхохоталась пуще прежнего. На ее смех прибежали Шик с Ализой.

— Что случилось? — спросила Ализа.

— Он не умеет пить, — сказала Хлоя.

Ализа похлопала Колена по спине, и спина отозвалась балийским гонгом. Все вокруг прекратили танцевать и заспешили к столу.

— Ну вот, — сказал Шик. — Теперь мы можем спокойно потанцевать. Давайте поставим пластинку.

И он подмигнул Колену.

— Ну что, станцуем «Подмигнуль»? — предложила Ализа.

Шик рылся в стопке пластинок.

— Шик, потанцуй со мной, — потребовала Ализа.

— Нашел, — сказал Шик и поставил буги-вуги.

Хлоя вопросительно посмотрела на Колена.

— Вы собираетесь танцевать «Подмигнуль» под такую музыку? — спросил Колен. Он был в ужасе.

— А что такого? — удивился Шик.

— Не смотрите на это безобразие, — сказал Колен Хлое.

Он наклонился и поцеловал ее где-то между ухом и плечом. Она вздрогнула, но не шевельнулась. И Колен тоже застыл, не отнимая губ.

Между тем Ализа и Шик вдохновенно танцевали «Подмигнуль» в негритянском стиле.

Пластинка быстро закончилась, и Ализа пошла ставить новую. Шик опустился на диван. Рядом с ним стояли Колен и Хлоя. Шик схватил их обоих за ноги и повалил на диван.

— Ну что, дети мои, лед тронулся? — спросил он.

Колен сел, рядом с ним устроилась Хлоя.

— Милая девочка, правда? — сказал Шик.

Хлоя улыбнулась. Колен молча обнял Хлою и стал небрежно играть с верхней пуговицей ее платья, которое застегивалось спереди.

К ним подошла Ализа.

— Шик, подвинься, я хочу сесть между тобой и Коленом.

Она выбрала пластинку, как нельзя лучше подходившую к случаю, а именно Хлою в аранжировке Дюка Эллингтона. Колен покусывал волосы Хлои чуть выше уха.

— Это ваша музыка, — прошептал он.

Но прежде чем Хлоя успела ответить, все остальные внезапно решили, что ужинать еще рано, и вернулись танцевать.

— Ну вот, они опять здесь, — разочарованно протянула Хлоя.

XII

— Ты собираешься встретиться с ней еще раз? — спросил Шик.

Они сидели за столом перед последним творением Николя — тыквой в орехах.

— Не знаю, — сказал Колен. — Я не знаю, что делать. Понимаешь, она очень строгая девушка. В тот раз, у Исиды, она просто выпила много шампанского…

— И это ей очень шло, — сказал Шик. — Она такая красивая. Не делай удивленное лицо! Представляешь, я сегодня купил «Выбор тошнотности, или тошнотность выбора» Партра на грубой туалетной бумаге.

— Откуда у тебя столько денег? — удивился Колен.

Шик помрачнел:

— Я знаю, что все это очень дорого, но ничего не могу с собой поделать. Партр необходим мне, как воздух. Я его коллекционирую. У меня должно быть все, что он написал.

— Но ведь он чрезвычайно плодовит, — сказал Колен. — Он публикует не меньше пяти статей каждую неделю…

— Да, я знаю, — вздохнул Шик.

Колен предложил ему добавку.

— Как бы мне увидеться с Хлоей? — спросил он.

Шик взглянул на него и улыбнулся:

— Слушай, я тебе морочу голову своим Жан-Солем Партром, а ты страдаешь… Я хочу тебе помочь. Что я могу для тебя сделать?

— Это ужасно, — сказал Колен. — Я в отчаянии, и в то же время я безумно счастлив. Когда настолько сильно желаешь чего-то, это так здорово… Я хотел бы лежать на теплой траве, — продолжал он. — И чтобы вокруг была сухая земля, и солнце, и трава, знаешь, такая сухая, как солома, и ломкая, и вокруг все эти мелкие зверюшки, и мох тоже сухой. Я хотел бы лечь на живот и смотреть. И чтобы там была каменная изгородь, и изогнутые деревья, и мелкие листья. И это было бы здорово, ужасно здорово.

— А при чем здесь Хлоя? — спросил Шик.

— Это все про Хлою, — ответил Колен. — Хлоя в основе всего.

Они замолчали. Воспользовавшись паузой, графин сказал «дзинь!», и хрустальный звон эхом прокатился по стенам.

— Налей себе еще немного сотерна, — предложил Колен.

— Да, спасибо, — отозвался Шик.

Тем временем Николя принес ананасовый десерт с апельсиновым кремом.

— Спасибо, Николя, — поблагодарил Колен. — Посоветуйте, что мне предпринять, чтобы увидеться с девушкой, в которую я влюбился.

— Боже мой, месье, — сказал Николя, — случай наверняка представится… Должен признаться, со мной такого еще не было.

— Разумеется, — потвердил Шик. — Вы — вылитый Джонни Вейсмюллер. Но не всем же так везет.

— Позвольте поблагодарить вас, месье, за этот лестный комплимент. А вам, месье, я бы посоветовал, — сказал повар, обращаясь к Колену, — попытаться получить у лица, в гостях у которого вы повстречали полюбившееся вам лицо, информацию о привычках и круге общения лица, вам полюбившегося.

— Несмотря на всю сложность используемых вами оборотов, я полагаю, Николя, что в ваших словах есть доля истины. Но влюбленный человек обычно ведет себя как полный кретин, именно поэтому я и не сказал Шику, что уже давно рассматривал такую возможность.

Николя вернулся на кухню.

— Этот Николя — просто подарок, — сказал Колен.

— Да, он прекрасно готовит, — согласился Шик.

Они выпили сотерну, и в комнату вошел Николя с огромным тортом.

— Это еще один десерт, — сказал он.

Николя взял нож, но не решился вонзить его в идеально ровную поверхность торта.

— Он слишком красивый, — сказал Колен. — Давай подождем.

— Ожидание, — проговорил Шик, — подобно минорной прелюдии.

— Почему ты так думаешь? — спросил Колен.

Он взял бокал Шика и наполнил его золотистым вином, тяжелым и искрящимся, как густой эфир.

— Сам не знаю, — ответил Шик. — Для меня это тоже было неожиданно.

— Ну, попробуй! — воскликнул Колен.

Они залпом осушили бокалы.

— Потрясающе! — воскликнул Шик, и красные огоньки засверкали у него в глазах.

Колен прижал руки к груди.

— Неплохо, — сказал он, — во всяком случае, ни на что другое это не похоже.

— Ну и что, — возразил Шик. — Ты сейчас тоже ни на кого не похож.

— Мне кажется, что, если мы еще выпьем, появится Хлоя.

— С чего ты взял?

— Спорим? — сказал Колен, протягивая свой бокал.

Шик наполнил бокалы.

— Подожди! — сказал Колен.

Он погасил верхний свет и маленькую лампочку, освещавшую стол. Только в углу, под шотландской иконкой, где Колен обычно медитировал, мерцал зеленоватый свет.

— Вот это да! — прошептал Шик.

Неясное фосфоресцирующее сияние исходило из бокала и рассеивалось в воздухе в виде множества крошечных разноцветных капель.

— Пей! — сказал Колен.

Они выпили. Теперь сияние разлилось по их губам. Колен включил свет. Казалось, он с трудом держится на ногах.

— Один бокал дела не меняет, — сказал он. — По-моему, нам стоит допить бутылку.

— Может быть, разрежем торт? — предложил Шик.

Колен взял серебряный нож и стал рисовать спираль на гладкой белой глазури торта. Внезапно он остановился и с удивлением взглянул на то, что у него получилось.

— Сейчас я попробую кое-что сделать, — проговорил он.

Одной рукой он выхватил лист остролистника из стоящего на столе букета, а в другую взял торт. Быстро вращая его на кончике пальца, он погрузил лист в прочерченную им спираль.

— Вот, послушай, — сказал он.

Шик прислушался и без труда узнал Хлою в аранжировке Дюка Эллингтона.

Шик посмотрел на Колена. Тот был бледен как полотно.

Шик взял из рук Колена нож и уверенным движением вонзил его в торт и разрезал пополам. В одной из половинок они обнаружили новую статью Партра, а в другой — записку. В этой записке Хлоя назначала Колену свидание.

XIII

Колен стоял на углу площади. Он ждал Хлою. Площадь была круглая с церковью и голубями, со сквериком и скамейками, с машинами, автобусами и асфальтом. Солнце тоже ждало Хлою, но ему, в отличие от Колена, было чем себя занять. В ожидании Хлои солнце пускало зайчиков, взращивало фасолевые семена в асфальтовых трещинах, играло ставнями и намекало уличному фонарю, который по недосмотру дежурного электрика остался включенным, что он здесь явно лишний.

Колен теребил края перчаток и готовил приветственную фразу. По мере того как время приближалось, эта фраза менялась до неузнаваемости. Колен не знал, что он будет делать с Хлоей. Может быть, сводить ее в чайный салон? Но атмосфера там скорее тягостная и всегда полно прожорливых сорокалетних дамочек, которые, отставив в сторону мизинчик, поглощают одно пирожное за другим, нормального человека это не может не раздражать. Колен вообще полагал, что гурманство приличествует только мужчинам. В кино она не пойдет. Депутатоторий ее тоже едва ли заинтересует. Коровьи бега — это не для девушек. В больницу Св. Людовика посторонних не пускают, а в Лувре за каждым ассирийским херувимчиком притаился коварный сатир. На вокзале Сен-Лазар скучно: поездов там не осталось — одни багажные тележки.

— Здравствуйте!

Сзади неожиданно возникла Хлоя. Колен быстро снял перчатку, запутался в рукаве, ударил себя по носу, вскрикнул «Уф!» и пожал ей руку. Хлоя рассмеялась:

— У вас такой растерянный вид.

На ней было: пушистая шубка под цвет волос, меховая же шапочка и короткие сапожки, тоже на меху.

Она взяла Колена за руку.

— Вы не возражаете? Вы сегодня какой-то неловкий.

— Да, в прошлый раз мне было проще, — признался Колен.

Она расхохоталась, взглянула на него и расхохоталась с новой силой.

— Вы смеетесь надо мной, — сказал Колен, и вид у него был жалкий. — Будьте ко мне снисходительны.

— Вы рады меня видеть? — спросила Хлоя.

— Да, очень!.. — воскликнул Колен.

Они шли по первому попавшемуся тротуару. С неба спустилось маленькое розовое облачко и повисло прямо над ними.

— Я лечу к вам, — сказало облачко.

— Лети, — согласился Колен.

Облачко окутало их со всех сторон. Внутри было тепло и пахло корицей.

— Нас теперь никто не видит, — сказал Колен. — А мы зато видим всех!

— Оно немножко прозрачное, — заметила Хлоя, — надо быть начеку.

— Это не страшно, так все равно приятней, — сказал Колен. — Чем бы вам хотелось заняться?

— Просто погулять… Вам не будет скучно?

— Расскажите мне что-нибудь.

— Я не умею рассказывать, — призналась Хлоя. — Давайте посмотрим на витрины. Вот эта, например! Забавная, правда?

В витрине на пружинном матрасе сидела привлекательная дама с обнаженным бюстом. Хитроумное устройство начищало ее груди снизу вверх при помощи длинных шелковистых щеточек с тонкой белой щетиной. «Ваша обувь прослужит дольше с элитным гуталином Антипод Преподобного Шарля», — гласила надпись.

— Изящная идея! — сказала Хлоя.

— Не вижу никакой связи, — возразил Колен. — И вообще, гораздо приятнее делать это рукой.

Хлоя покраснела.

— Не говорите так. Терпеть не могу молодых людей, которые говорят девушкам всякие пошлости.

— Простите, — сказал Колен, — я не хотел.

Он так расстроился, что Хлоя улыбнулась и легонько дернула его за рукав, показывая тем самым, что она больше не сердится.

В следующей витрине толстяк в фартуке мясника резал младенцев. Это была рекламная акция Благотворительного Общества.

— Вот куда уходят деньги налогоплательщиков, — возмутился Колен. — Могу себе представить, во что им обходится каждый вечер убирать все это безобразие.

— Они ведь ненастоящие! — воскликнула Хлоя. Она была явно напугана.

— Проверить это все равно нельзя, — философски заметил Колен. — В Благотворительном Обществе младенцев пруд пруди…

— Мне не нравится такая реклама, — сказала Хлоя. — Раньше этого не было. Я не вижу здесь ничего остроумного.

— Это не важно, — ответил Колен. — Такая реклама рассчитана на людей, которые заранее верят во все эти глупости.

— А как насчет этого? — сказала Хлоя, указывая на следующую витрину.

Там на каучуковых колесиках располагался кругленький животик под лозунгом: «Не хотите складок на животе? Гладьте его электроутюгом».

— Я узнаю его! — воскликнул Колен. — Это живот Сержа, моего бывшего повара!.. Интересно, что он здесь делает?

— Не важно, — сказала Хлоя. — Этот живот не заслуживает внимания. К тому же он такой толстый…

— Еще бы, он так хорошо готовил!..

— Идем отсюда, — сказала Хлоя. — Мне надоели эти витрины, видеть их не хочу.

— А что мы будем делать? — спросил Колен. — Может быть, пойдем куда-нибудь выпьем чаю?

— В такое время? К тому же я не люблю чай.

Колен облегченно вздохнул. При этом его подтяжки затрещали.

— Что это за шум? — спросила Хлоя.

— Я наступил на сухую ветку, — пояснил Колен и покраснел.

— Пойдемте в Булонский лес, — предложила Хлоя.

Колен повеселел.

— Отличная идея, — сказал он. — Там как раз никого не будет.

На этот раз покраснела Хлоя.

— Я не это имела в виду. К тому же, — ехидно прибавила она, — мы будем гулять по главной аллее, чтобы не промочить ноги.

Колен легонько сжал ее руку.

— Пойдем по подземному переходу, — сказал он.

Переход был наводнен огромными вольерами, в которых городские власти держали запасных голубей для скверов и памятников. По бокам стояли клетки для воробьев, и был жуткий писк. В переходе было малолюдно, потому что все эти птицы своими крыльями создавали ужасный сквозняк и кругом летали перышки, беленькие и голубенькие.

— Они что, все время шевелятся? — спросила Хлоя, поправляя шляпку, чтобы та не улетела.

— Нет, они все по очереди, — ответил Колен, с трудом удерживая полы своего пальто.

— Пойдемте быстрее. Главное — обогнать голубей. Воробьи как-то поспокойнее, — сказала Хлоя, прижимаясь к Колену.

Они ускорили шаг и вышли из опасной зоны. Облачко за ними не последовало. Оно полетело напрямик и уже дожидалось их у выхода.

XIV

Они сели на темно-зеленую влажную скамейку. Главная аллея была почти пуста, и им было вполне уютно.

— Вам не холодно? — спросил Колен.

— Нет, меня греет облако, — сказала Хлоя и вдруг спросила: — А можно, я все-таки сяду к вам поближе?

— Конечно!.. — обрадовался Колен и покраснел.

У него возникло странное ощущение. Он обнял Хлою за талию. Ее шляпка склонилась в другую сторону, и совсем близко, прямо рядом с его губами, оказались ее блестящие кудри.

— Мне хорошо с вами, — сказал он.

Хлоя молчала. Ее дыхание участилось, и незаметно для самой себя она склонилась к нему еще ближе.

— Вам не скучно со мной? — прошептал ей на ухо Колен.

Она отрицательно покачала головой, и, воспользовавшись этим движением, Колен пододвинулся к ней совсем близко.

— Я… — прошептал он. И тут Хлоя как бы случайно повернула голову, и получилось так, что Колен ее поцеловал. Первый поцелуй был коротким, зато следующий удался на славу. Колен уткнулся лицом в волосы Хлои, и они так и застыли, не говоря ни слова.

XV

— Спасибо, что согласились прийти, Ализа, — сказал Колен. — Вы, кстати, будете единственной дамой…

— Ничего, — сказала Ализа, — Шик разрешил.

— Да-да, — подтвердил Шик.

Однако в голосе Ализы слышались печальные нотки.

— Хлои сейчас нет в Париже, — сказал Колен. — Она уехала с родителями на юг на три недели.

— Ты, наверно, очень страдаешь, — сказал Шик.

— Напротив, я совершенно счастлив, — ответил Колен. — Мы решили пожениться…

— Поздравляю, — сказал Шик.

Он старался не смотреть на Ализу.

— Что у вас случилось? — спросил Колен. — Вы сегодня оба какие-то странные.

— Нет, все в порядке, — сказала Ализа. — Просто Шик переживает из-за всяких глупостей.

— Да нет же, — сказал Шик. — Не слушай ее, Колен. Все в порядке.

— Вы говорите одно и то же и при этом противоречите друг другу, следовательно, один из вас лжет или, может быть, оба. Ладно, пойдем ужинать.

Они переместились в столовую.

— Садитесь рядом со мной, Ализа, — сказал Колен, — и расскажите мне все как есть.

— Шик такой глупый, — начала Ализа. — Он считает, что я не должна у него жить, потому что у него нет денег и он не может меня содержать. Ему стыдно, что он на мне не женится.

— Я последний негодяй, — сказал Шик.

— Я даже не знаю, что вам посоветовать, — признался Колен.

Он был безумно счастлив, и ему тяжело было видеть, как другие страдают.

— Дело не в деньгах, — оправдывался Шик, — Ализины родители никогда не согласятся выдать за меня свою дочь и будут правы. У Партра есть похожая история.

— Да, замечательная книга, — подтвердила Ализа. — Вы не читали, Колен?

— Вот, вот, — сказал Колен, — я уверен, что все ваши деньги уходят на Партра.

Шик и Ализа смутились.

— Это я виноват, — сказал Шик. — Ализа больше не тратит деньги на Партра. С тех пор как мы живем вместе, он ее практически не интересует.

В его голосе слышался упрек.

— Ты мне ближе Партра, и люблю я тебя больше, — ответила Ализа.

Казалось, она вот-вот заплачет.

— Ты у меня такая славная, — сознался Шик. — Я тебя не достоин. Я убежденный коллекционер Партра, это мой недостаток. Простой инженер не может себе позволить такую роскошь.

— Вы меня ужасно расстроили, — сказал Колен. — Мне бы так хотелось, чтобы у вас все было хорошо. Загляните, пожалуйста, под ваши салфетки.

Под салфеткой Шика обнаружился экземпляр «Рвотных масс» Партра в обложке из кожи вонючки американской, а под Ализиной — огромный золотой перстень с тошнотитом.

— Вот это да! — воскликнула Ализа.

Она обняла Колена за шею и поцеловала.

— Ты классный парень, — сказал Шик. — Не знаю, как тебя отблагодарить. К тому же я все равно не могу отблагодарить тебя так, как ты заслуживаешь.

Колен повеселел. Ализа в этот вечер была очень хороша.

— Как называются ваши духи? — спросил он. — Хлоя душится двойной орхидейной эссенцией.

— Я вообще не душусь, — сказала Ализа.

— Это от природы, — подтвердил Шик.

— Чудесный запах!.. — воскликнул Колен. — Как будто гуляешь по лесу, перед тобой ручей, а вокруг — маленькие кролики.

— Расскажите нам про Хлою, — попросила польщенная Ализа.

Николя принес закуску.

— Привет, Николя, — сказала Ализа. — Как поживаешь?

— Отлично, — сказал Николя и поставил поднос на стол.

— Поцелуй меня! — потребовала Ализа.

— Не стесняйтесь, Николя, — сказал Колен. — Я буду очень доволен, если вы с нами поужинаете.

— Да, Николя… — подхватила Ализа. — Поужинай с нами.

— Вы меня так смутили, месье, — сказал Николя. — Не могу же я сесть за стол в таком виде!

— Послушайте, Николя, — остановил его Колен, — если хотите, можете переодеться, но я требую, чтобы вы поужинали вместе с нами.

— Благодарю вас, месье, — сказал Николя. — Пойду переоденусь.

Он поставил поднос и удалился.

— Ну, — продолжила Ализа, — так что Хлоя?

— Берите закуску, — сказал Колен. — Я не знаю, что это, но обещаю, что будет вкусно.

— Рассказывай же наконец! — попросил Шик.

— Мы поженимся через месяц, — сказал Колен. — Но я готов жениться хоть завтра.

— Вам так повезло! — воскликнула Ализа.

Колену стало стыдно, что он такой богатый.

— Послушай, Шик, — предложил он, — хочешь, я дам тебе денег?

Он поймал на себе нежный взгляд Ализы. Он сказал это так искренне, что было видно, как пульсируют в его венах голубые и сиреневые мысли.

— Я думаю, это не поможет, — сказал Шик.

— Ты сможешь жениться на Ализе, — настаивал Колен.

— Ее родители против, — не согласился Шик, — я не хочу, чтобы она с ними поссорилась из-за меня. Она совсем еще девочка.

— Как личность я уже сформировалась, — сказала Ализа, выпячивая свой аппетитный бюст.

— Он не это имел в виду, — перебил ее Колен. — Послушай, Шик, у меня сто тысяч трублон, я дам тебе двадцать пять, и ты сможешь нормально жить. Ты продолжишь работать, и совместными усилиями мы поправим положение.

— Ты себе представить не можешь, как я тебе признателен! — воскликнул Шик.

— Не надо меня благодарить, — сказал Колен. — Просто меня мало волнует мир во всем мире. Я хочу, чтобы счастлив был каждый в отдельности.

В дверь позвонили.

— Пойду открою, — сказала Ализа. — Как вы заметили, я здесь самая молодая.

Она встала, и ее маленькие ножки засеменили по мягкому ковру.

На пороге стоял Николя. Он вышел через черный ход и теперь гордо звонил в парадную дверь. На нем было теплое пальто с бежевыми и зелеными шевронами и фетровая, невероятно плоская шляпа в стиле «янки». На его руках красовались перчатки из кожи беспризорной свиньи, а на ногах — гавиаловые ботинки. Сняв пальто, Николя предстал наконец во всем своем великолепии: велюровый пиджак с ярко-красным мамбасом и брюки цвета голубой нефти с отворотами в пять пальцев, включая большой.

— Какой прикид! — воскликнула Ализа.

— Как дела, племянница? Все хорошеем?

Он ласково погладил ее грудь и бедра.

— Иди к столу.

— Привет, друзья, — сказал Николя, входя в столовую.

— Наконец-то! — воскликнул Колен. — Наконец-то вы заговорили, как все нормальные люди.

— Ну конечно, — сказал Николя. — Я умею говорить как все. Послушай, Колен, а что, если мы все перейдем на «ты»?

— Согласен, — ответил Колен. — Давай начинай первым.

Николя сел напротив Шика.

— Попробуй закуску, — сказал Шик.

— Мужики, — спросил Колен, — будете моими свидетелями?

— С удовольствием, — отозвался Николя. — Только не вздумай нам подсунуть страшненьких свидетельниц. Такое часто случается, уж я-то знаю.

— Я надеюсь, что свидетельницами будут Ализа и Исида, а на роль свадебных педералов я хочу пригласить братьев Демарэ.

— Идет, — одобрил Шик.

— Ализа, — сказал Николя, — сходи-ка на кухню и принеси блюдо из духовки. Я думаю, там все уже готово.

Ализа в точности исполнила распоряжения Николя и принесла массивное серебряное блюдо. Когда Шик приподнял крышку, все увидели две фигурки из гусиного паштета: это были Колен и Хлоя, Колен — в визитке, а Хлоя — в подвенечном платье. Вверху значилась дата бракосочетания, а в самом углу стояла подпись: «Николя».

XVI

Колен мчался по улице.

«У нас будет прекрасная свадьба! Завтра, завтра мы поженимся! И соберутся все мои друзья…»

Улица вела к дому Хлои.

«Хлоя, у вас такие сладкие губы. У вас такая нежная кожа. Я хотел бы видеть мир вашими прекрасными глазами. Ваше тело для меня самое желанное…»

По улице катились стеклянные шарики, за ними бежали дети.

«Пройдут долгие месяцы, прежде чем иссякнут мои поцелуи. Пройдут долгие годы, прежде чем я устану вас целовать: целовать ваши руки, и ваши волосы, и ваши глаза, и вашу шею…»

На улице три маленькие девочки, весело напевая, водили треугольный хоровод. Колен пошел дальше.

«Хлоя, я хочу чувствовать ваши груди на своей груди. Я хочу вас обнять и чувствовать ваши руки у себя на шее, и вашу душистую головку у себя на плече, и вашу нежную кожу, и ваш сладкий запах…»

Небо было ясным и голубым, становилось теплее. На черных деревьях набухали крошечные зеленые почки.

«Хлоя, когда вы далеко, я вижу вас в том самом платье с серебряными пуговицами, но когда же вы были в нем? Нет, не в самый первый раз, а тогда, на том свидании, когда мы сидели на скамье, и оно облегало ваше тело под тяжелой мягкой шубкой…»

Колен вошел в цветочный магазин.

— Я хочу купить у вас море цветов для Хлои, — сказал он.

— Когда мы должны их доставить? — спросила цветочница.

Она была юной и хрупкой, с красными руками. Она очень любила цветы.

— Завтра утром. И ко мне домой тоже отнесите цветы, чтобы вся спальня была в цветах. Принесите лилии, и белые гладиолусы, и розы, и побольше разных белых цветов, и не забудьте, это особенно важно, прислать огромный букет красных роз…

XVII

Братья Демарэ одевались на свадьбу. Их часто приглашали свадебными педералами за представительную внешность. Они были близнецами. Старшего звали Кориолан. У него были черные кудри, нежная белая кожа, девственный вид, прямой нос, голубые глаза и длинные желтые ресницы.

Младшего звали Пегаз. Он был абсолютной копией старшего брата с той лишь разницей, что ресницы у него были зеленые, именно по этому признаку посторонние легко различали близнецов. Они вступили на путь педерастии из естественной склонности, а также по необходимости, но теперь, поскольку им прекрасно платили за свадебное педеральство, они почти уже не работали, а праздность, как известно, губительна и толкает людей к разврату. Так Кориолан накануне согрешил с девушкой. Пегаз был крайне этим возмущен. Он натирал себе поясницу кремом из сперматоидного миндаля, любовался своим отражением в трюмо и методично отчитывал старшего братца.

— Ты в котором часу вчера явился, а? — вопрошал он.

— Не знаю, не помню, — отвечал Кориолан. — Занимайся своей поясницей и оставь меня в покое.

Кориолан выщипывал себе брови медицинским пинцетом.

— Извращенец! — не унимался Пегаз. — Переспать с женщиной. Твой бабушка в гробу бы перевернулся.

— Можно подумать, что ты сам ни разу не пробовал, — перешел в наступление Кориолан.

— Я? Когда это я пробовал? — встревожился Пегаз.

Он перестал массировать поясницу и сделал несколько движений на растяжку, по-прежнему любуясь на свое отражение.

— Ладно, — сказал Кориолан. — Замнем для ясности. Не хочу, чтобы ты краснел. Лучше помоги мне застегнуть штаны.

Они носили специальные штаны, на которых ширинка была сзади, поэтому застегнуться самостоятельно было очень сложно.

— Вот видишь, — торжествовал Пегаз. — Ты не можешь ничего такого припомнить.

— Я же сказал: замнем для ясности, — парировал Кориолан. — Кто сегодня женится?

— Колен и Хлоя, — с видимым отвращением ответил Пегаз.

— Чем они тебе не угодили? — поинтересовался Кориолан. — Колен — славный парень.

— Да, очень славный, — сказал Пегаз с завистью. — Но эта Хлоя, у нее такой пышный бюст, что за мальчика ее никак не примешь.

Кориолан покраснел.

— А мне она нравится, — сказал он. — Ее грудь будит во мне безумные желания… А в тебе? В тебе не будит?

Пегаз был шокирован.

— Ну и поганец же ты! — со злобой выкрикнул он. — Порочный тип. Еще немного, и ты женишься на женщине!..

XVIII

Пюрэ вышел из резницы, за ним следовали Брюхотряс и Кряхобор. Все они несли огромные картонные коробки со всякого рода пышными украшениями.

— Когда приедет грузовик с малявщиками, вы, Иосиф, проводите их к алтарю, — сказал Пюрэ Кряхобору.

Всех профессиональных кряхоборов почему-то зовут Иосифами.

— Будем все красить в желтый? — спросил Иосиф.

— В желтый с фиолетовыми полосками, — уточнил свищщеник Брюхотряс по имени Иммануил Дзюдоист, высокий симпатичный верзила, облачение которого, увенчанное золотой цепью, блестело, как замерзший нос.

— Именно так, — согласился Пюрэ, — ибо сам Еписк прибудет на слабоговение. Пойдемте обрядим хоры, украсим их чем Бог послал.

— А сколько будет музыкантов? — спросил Брюхотряс.

— Шестьдесят тринадцать, — ответил Кряхобор.

— И хор из четырнадцати сирот, — с гордостью добавил Пюрэ.

Кряхобор даже поперхнулся.

— А женятся всего двое, — сказал он восхищенно.

— Вот именно, — проговорил Пюрэ, — с богачами всегда так.

— А народу много будет? — поинтересовался Брюхотряс.

— Очень, — ответил Кряхобор. — По такому случаю я буду держать в руках большую красную алебарду и красную трость с круглым набалдашником.

— На вашем месте, — вмешался Пюрэ, — я бы взял желтую алебарду и фиолетовую трость, так будет гораздо лучше смотреться.

Они подошли к хорам и остановились под ними. Пюрэ нащупал ручку двери, спрятанной в одной из колонн, поддерживающих свод, и потянул дверь на себя. Они поочередно проникли внутрь и стали подниматься по узкой винтовой лестнице, воскрешавшей в памяти Архимедовы открытия. Сверху сочился слабый свет.

Преодолев двадцать четыре витка, они остановились, чтобы перевести дух.

— Тяжело, — прохрипел Пюрэ.

Кряхобор, завершавший процессию, поддакнул, и Брюхотряс, оказавшийся таким образом в круговой осаде, был вынужден также присоединиться к мнению собратьев.

— Нам осталось два с половиной витка, — сказал Пюрэ.

Они вышли на площадку напротив алтаря на высоте ста пятидесяти метров, но разглядеть что-либо внизу было крайне трудно. Туман и облака заполоняли храм и неслись вдоль нефа огромными серыми хлопьями.

— Погода будет отменная, — сказал Брюхотряс, принюхиваясь к облакам. — Пахнет тимьяном.

— Тимьяном с легким лакричным ароматом, — поправил его Кряхобор, — нужно только получше принюхаться.

— Надеюсь, церемония удастся на славу! — воодушевленно произнес Пюрэ.

Они поставили ящики и принялись украшать стулья музыкантов картонными херувимами. Кряхобор разворачивал херувимов, сдувал с них пыль и передавал Брюхотрясу и Пюрэ.

Столбы над их головами устремлялись ввысь и сливались где-то в невидимой вышине. Матовый сливочно-белый камень, ласкаемый нежным отблеском дня, отражал его легкий умиротворяющий свет. А там, в вышине, все было лазурно-голубым.

— Нужно натереть микрофоны, — сказал Пюрэ Кряхобору.

— Сейчас я разберусь с последним херувимчиком и займусь микрофонами, — с готовностью откликнулся Кряхобор.

Он вынул из сумки красную шерстяную тряпочку и принялся энергично натирать ножку первого микрофона. Всего микрофонов было четыре, и стояли они перед стульями музыкантов. Подключены они были так, что каждая мелодия сопровождалась колокольным звоном, причем снаружи был слышен только звон, а внутри — только музыка.

— Поторопись же, Иосиф, — сказал Пюрэ. — Мы с Иммануилом уже все закончили.

— Подождите меня, — попросил Кряхобор, — мне осталось работы минут на пять.

Брюхотряс и Пюрэ закрыли свои короба и составили их в углу, чтобы после церемонии убрать всю утварь по местам.

— Я готов! — крикнул Кряхобор.

Щелкнув лямками парашютов, Пюрэ, Брюхотряс и Кряхобор легко устремились вниз. Три огромных разноцветных бутона с приятным шелковым шелестом раскрылись над их головами, и они мягко приземлились на полированные плиты нефа.

XIX

— Ты думаешь, я красивая?

Хлоя любовалась своим отражением в небольшом серебряном аквариуме, дно которого было посыпано желтым песком. В голубоватых водах весело плескалась красная рыбка. Серая мышка с черными усами, сидя на плече у Хлои, терла лапками нос и наблюдала за игрой отражений. Хлоя надела чулки, легкие, словно фимиам, такого же нежно-молочного цвета, как и ее кожа, и туфли на высоком каблуке из нежной белой замши. Это было, собственно, все, что она успела надеть, не считая тяжелого браслета из голубого золота, делавшего ее запястье еще более хрупким.

— Ты думаешь, мне уже пора одеваться?

Мышь сползла вниз по Хлоиной шее и устроилась на одной из ее грудей. Всем своим видом она совершенно явно говорила, что Хлое давно уже пора одеваться.

— Тогда тебе придется слезть, — сказала Хлоя. — Кстати, сегодня вечером ты вернешься к Колену. Не забудь здесь со всеми попрощаться!

Она поставила мышку на ковер, посмотрела в окно, опустила штору и подошла к своей постели, на которой лежало белое невестинское платье и светлые платья для Исиды и Ализы.

— Вы готовы?

В ванной комнате Ализа причесывала Исиду. На них были туфли и чулки. Больше ничего.

— Вы не хотите поторопиться? — с наигранной строгостью спросила Хлоя. — Я сегодня, между прочим, замуж выхожу. Вы в курсе?

— У тебя еще целый час! — сказала Ализа.

— И ты уже причесана! — подтвердила Исида.

Хлоя расхохоталась и замотала локонами. В ванной было тепло, и Ализина спина выглядела так аппетитно, что Хлоя погладила ее своей маленькой ладошкой. Исида сидела перед зеркалом, доверив Ализе свою шевелюру.

— Прекрати щекотаться! — захихикала Ализа.

Хлоя специально гладила ее в тех местах, где особенно щекотно: по бокам и возле бедер. Кожа у Ализы была теплой и как будто дышала.

— Ты мне все испортишь, — сказала Исида, которая от нечего делать красила себе ногти.

— Вы такие красивые! — восхитилась Хлоя. — Жалко, что вы не можете остаться прямо так, в чулках и туфлях.

— Одевайся, малышка, — поторопила ее Ализа. — А то не успеешь.

— Поцелуй меня, — сказала Хлоя. — Я так счастлива.

Ализа выставила ее из ванной, и Хлоя уселась на своей кровати. Она смотрела на кружева и смеялась. Она надела маленький нейлоновый лифчик. Белые атласные трусики выгодно подчеркивали округлость ее ягодиц.

XX

— Получилось? — спросил Колен.

— Пока нет, — ответил Шик.

Шик уже в четырнадцатый раз пытался завязать галстук Колена, но у него ничего не выходило.

— Может быть, стоит попробовать в перчатках, — предложил Колен.

— С какой стати? — удивился Шик. — Это что, поможет?

— Нет, не знаю, — ответил Колен. — Это я так предложил, на всякий случай.

— Хорошо, что мы начали готовиться заранее, — сказал Шик.

— Да, но это еще не значит, что мы успеем вовремя, — возразил Колен.

— Ничего, успеем, — сказал Шик.

Быстро и проворно завязав узел, он потянул галстук за оба конца. Галстук треснул ровно посередине, оставив в руках Шика два никчемных хвоста.

— Это уже третий, — произнес Колен с отсутствующим видом.

— Ничего, не волнуйся, — успокаивал его Шик.

Он опустился на стул и потер себе подбородок. Вид у него был весьма озадаченный.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал он.

— Я тоже, — отвечал Колен. — Это какое-то безумие.

— Абсолютное, — подтвердил Шик. — Попробую завязать не глядя.

Он взял четвертый галстук и небрежно накинул его на шею Колена, с интересом наблюдая за полетом мохнатого оса. Просунув длинный конец галстука под короткий, Шик протащил его в намечавшийся узел и резким движением вправо дернул вниз. Тут он случайно опустил глаза. Галстук как будто только этого и ждал: он изогнулся и схватил Шика за указательный палец. Шик охнул.

— Тысяча чертей! — взревел он. — Вот скотина!

— Тебе больно? — сочувствующе спросил Колен.

Шик сосал пострадавший палец.

— У меня весь ноготь будет черный, — сказал он.

— Бедняжка! — пожалел его Колен.

Шик что-то пролепетал и посмотрел на коленовскую шею.

— Тихо!.. — прошептал он. — Он завязался. Не двигайся!

Он осторожно попятился, не спуская глаз с галстука, и нащупал на столе позади себя бутылку фиксатора для пастели. Сжав зубами тюбик, Шик бесшумно приблизился к Колену, который демонстративно уставился в потолок, беззаботно мурлыкая.

Струя фиксатора ударила прямо в галстучный узел. Галстук предпринял последнюю отчаянную попытку к бегству и в конце концов сдался.

XXI

Колен и Шик вышли из дому и пешком отправились к Хлое. Николя должен был приехать прямо в церковь, потому что создавал очередной кулинарный шедевр по рецепту Гуффе.

По дороге им попался книжный магазин, у витрины которого Шик встал как вкопанный. В самом центре витрины красовался экземпляр «Тухлятины» Партра, в чудесном лиловом сафьяновом переплете с тисненым гербом герцогини де Будуар. Книга переливалась, как драгоценный камень.

— Вот это да! — воскликнул Шик. — Ты только посмотри, какая прелесть!

— Что там такое? — спросил Колен, подходя к нему. — А, это…

— Именно, — подтвердил Шик.

Ему так хотелось эту книгу, у него даже слюнки потекли изо рта и под ногами возник тоненький ручеек, который, извиваясь вдоль асфальтовых трещин, заструился по кромке тротуара.

— Ну и что? — спросил Колен. — У тебя такой уже есть.

— В таком переплете у меня нет, — сказал Шик.

— Послушай, — взбесился Колен. — Мы опаздываем.

— Он стоит не меньше трублона или даже двух, — сказал Шик.

— Да уж, — подтвердил Колен и пошел дальше.

Шик порылся в карманах.

— Колен! — попросил он. — Одолжи мне денег.

Колен остановился и укоризненно покачал головой.

— Похоже, что обещанных мною двадцати пяти тысяч тебе хватит ненадолго, — сказал он.

Шик покраснел, потупил глаза, но руку все-таки протянул. Схватив деньги, он бросился в магазин. Колен нетерпеливо ждал. Увидев совершенно счастливого Шика, он снова покачал головой, на этот раз понимающе, и губы его сами собой сложились в легкую улыбку.

— Бедный Шик, ты совсем спятил! Сколько ты за него заплатил?

— Какая разница! Пойдем быстрее, мы опаздываем! — радостно ответил тот.

Они ускорили шаг. Шик буквально парил от счастья.

У дома Хлои стояла праздничная белая машина с разряженным шофером. Прохожие останавливались, чтобы полюбоваться. Салон автомобиля, отделанный белым мехом, выглядел уютно. Внутри играла музыка.

Небо было голубым, облака — легкими и прозрачными. Погода стояла не слишком холодная, зима сходила на нет.

Когда они вошли в лифт, пол внезапно вздулся и легким пружинящим движением выбросил их на нужном этаже. Створки распахнулись, они позвонили в дверь, и им сразу открыли. Хлоя уже ждала.

Кроме нейлонового лифчика, атласных трусиков и чулок, на ней было два слоя муслина и огромная тюлевая фата, которая ниспадала с плеч, оставляя голову неприкрытой.

Ализа и Исида были одеты так же, только платья у них были другого оттенка. Их тяжелые ароматные локоны блестели на солнце и волной падали на плечи. Все три девицы были так хороши, что трудно было понять, которая невеста. Но Колен не ошибся. Он не стал целовать Хлою, чтобы не нарушить царившую вокруг нее муслиновую гармонию, и, светясь от счастья, устремился к ее подругам. Ализа и Исида радостно с ним поцеловались.

Всю комнату наполняли цветы, которые накануне выбрал Колен. Постель была разобрана, и на подушке лежал лепесток красной розы. Запах цветов словно соперничал с нежным девичьим ароматом, и Колен наслаждался, как пчелка на весеннем лугу. В волосах у Ализы красовалась сиреневая орхидея, в волосах у Исиды — пурпурная роза, а в волосах у Хлои — белая камелия. В руках она держала букет лилий, а на ее запястье рядом с массивным браслетом из голубого золота был еще один браслет — из блестящих, словно только что сорванных, листьев плюща. На пальце у Хлои переливалось обручальное кольцо, с квадратными и продолговатыми алмазами. Эти алмазы составляли имя «Колен» на языке Морзе. В углу комнаты из-под огромного букета виднелась лысина киномеханика, отчаянно вращавшего ручку камеры.

Ему позировали Хлоя и Колен, а потом Шик, Ализа и Исида, после чего все они вслед за невестой направились к лифту. Под тяжестью фаты трос натянулся так сильно, что им даже не пришлось нажимать на кнопку, и на первом этаже вся компания стремительно выскочила из кабины.

Парадный шофер открыл дверцу машины. Колен и девицы расположились на заднем сиденье, Шик уселся спереди, и они тронулись. Прохожие оборачивались и восторженно махали им вслед, в полной уверенности, что им посчастливилось наблюдать президентский выезд, и потом они еще долго думали о всяких приятных ослепительно-золотистых вещах.

Церковь была неподалеку. Машина описала правильную серцоиду и остановилась у ее ступеней.

На паперти между двух резных колонн Пюрэ, Брюхотряс и Кряхобор встречали жениха и невесту. За их спинами на фоне белого шелка, которым был задрапирован портал, четырнадцать сирот исполняли балетные па. Они были в длинных белых рубашечках, коротких красных штанишках и белых башмачках. На девочках вместо штанишек были надеты крошечные плиссированные юбочки, и в волосах у них сверкали красные перья. Пюрэ бил в барабан, Брюхотряс дул в дудку, а Кряхобор изо всех сил тряс маракасами. Они хором исполнили припев, после чего Кряхобор попытался отбить чечетку, а затем, схватив контрабас, исполнил сногсшибательный хорал на подобающую случаю музыку.

Семьдесят три музыканта уже играли на хорах, и колокола гремели на полную мощность.

Внезапно раздался резкий, диссонирующий аккорд. Это дирижер, увлекшись, подошел к самому краю хоров и рухнул вниз. На его место заступил вице-дирижер, и оркестр снова заиграл слаженно, причем в тот миг, когда дирижер шлепнулся о каменные плиты, музыканты специально взяли другой аккорд, чтобы заглушить грохот падающего тела, отчего церковь содрогнулась до основания.

Колен и Хлоя, как зачарованные, смотрели на Пюрэ, Брюхотряса и Кряхобора, а за дверьми храма ассистенты Кряхобора с трепетом ожидали выноса алебарды.

Пюрэ, жонглируя палочками, словно циркач, отбил последнюю дробь, Брюхотряс извлек из своей дудки такое сверхпронзительное мяуканье, что добрая половина святош, собравшихся на ступеньках, чтобы поглазеть на невесту, впала в неподдельный религиозный экстаз, а Кряхобор, рванув со всей силы последний аккорд, напрочь лишил свой контрабас всех положенных ему четырех струн. И тут сироты, семеня друг за дружкой, спустились по ступенькам и выстроились около машины — девочки справа, а мальчики слева.

Первой вышла Хлоя. Она была ослепительна и великолепна в своем белом платье. За ней появились Ализа и Исида. В последнюю минуту прибыл Николя и присоединился к праздничной процессии. Колен взял под руку Хлою, Николя — Исиду, Шик — Ализу, и все они двинулись вверх по ступеням, причем замыкали шествие братья Демарэ, справа — Кориолан, а слева — Пегаз. Сироты попарно выстроились вдоль лестницы. Пюрэ, Брюхотряс и Кряхобор убрали свои инструменты и принялись водить хоровод в ожидании жениха и невесты.

На паперти, выполнив сложную перестановку, компания приготовилась войти в церковь: Колен встал рядом с Ализой, Николя взял под руку Хлою, а Шику досталась Исида. Братья Демарэ по-прежнему завершали процессию, однако на этот раз Пегаз шел справа, а Кориолан слева. Пюрэ и его приспешники перестали кружиться и встали во главе процесса. Исполняя старинный григорианский хорал, все они двинулись в церковь. Младшие кряхоборы раскалывали о головы входящих шары из тонкого стекла со святой водой и каждому закалывали в волосы палочки курящегося ладана, который на головах у мужчин горел желтым пламенем, а на головах у женщин — фиолетовым.

Прямо у входа в церковь стояли вагонетки. Колен и Ализа сели в первую из них и покатили по темному коридору, в котором горько пахло религией. Грохот вагонетки по громкости не уступал музыке. Доехав до конца коридора, вагонетка вышибла дверцу, повернула под прямым углом и резко остановилась возле появившегося в зеленом сиянии Святого. Святой корчил такие рожи, что Ализа в ужасе прижалась к Колену. По лицам била свисавшая отовсюду паутина, отчего в памяти начинали вяло шевелиться обрывки молитв. Вторым видением была Богоматерь, а третьим — Сам Господь Бог, только вид у него почему-то был крайне недовольный и один глаз подбит. Колен наконец вспомнил всю молитву целиком и прошептал ее на ухо Ализе.

Оглушительно задребезжав, вагонетка въехала под своды бокового нефа и остановилась. Колен вышел и стал поджидать Хлою, которая прикатила следом, а Ализа отправилась на отведенное ей место.

Они взглянули на неф. Народу там было полным-полно. Они увидели всех своих знакомых, которые тем временем слушали музыку и восхищались великолепием обстановки.

Церемония началась. Первыми показались Кряхобор и Брюхотряс в торжественном облачении. Несмотря на пышность риз, они радовались, как дети. За ними вышел Пюрэ, державший под руку Еписка. Все встали, и Еписк уселся в огромное бархатное кресло. Ножки стульев с мелодичным скрипом проехали по каменным плитам.

Музыка внезапно смолкла. Пюрэ встал на колени перед алтарем, трижды хлопнулся лбом об пол, а Брюхотряс направился к Колену и Хлое, чтобы проводить их на положенные им места, в то время как Кряхобор расставлял сирот по обеим сторонам алтаря. В храме теперь установилась полнейшая тишина, и все присутствующие затаили дыхание.

Огромные люстры устремляли пучки света на многочисленные позолоченные предметы, которые, в свою очередь, заливали все вокруг своим отраженным сиянием. Желтые и фиолетовые полосы делали неф похожим на брюшко гигантской лежащей осы, если смотреть изнутри.

Где-то в вышине послышалось неясное пение. По храму поползли облака. От них пахло кориандром и горными травами. В церкви было тепло. Особая атмосфера погружала собравшихся в созерцание благолепия и создавала полную иллюзию отчуждения от внешнего мира.

Перед алтарем, преклонив колена на специальные обитые белым бархатом скамеечки, Колен и Хлоя, взявшись за руки, ждали начала венчания. Стоявший перед ними Пюрэ спешно рылся в огромной книге, поскольку никак не мог вспомнить свой текст. Время от времени он устремлял взгляд на Хлою. Ему нравилось ее платье. Наконец он нашел нужную страницу, гордо выпрямился, подал знак дирижеру, и оркестр заиграл увертюру.

Пюрэ набрал в легкие воздуха и затянул молитву, ему приглушенно вторили одиннадцать рожков, игравших в унисон. Еписк тихо дремал, опершись на посох. Он знал, что, когда понадобится, его разбудят.

Увертюра, как и весь церемониал, была выдержана в духе классических блюзов. Колен попросил, чтобы в момент обручения была исполнена «Хлоя» в аранжировке Дюка Эллингтона.

Прямо перед Коленом на стене висел пригвожденный к черному кресту Иисус Христос. Вид у него был радостный, судя по всему, он был счастлив, что попал на такую церемонию, и взирал на происходящее с неподдельным интересом. Колен держал за руку Хлою и рассеянно улыбался Христу. Он чувствовал себя немного уставшим. Церемония обошлась ему очень дорого, в пять тысяч трублон, и он был доволен, что все удалось на славу.

Вокруг алтаря было множество цветов. Колену нравилась музыка, которую исполнял оркестр. Он посмотрел на Пюрэ и узнал мелодию «Хлои». Тогда он закрыл глаза, немного наклонился и произнес: «Да».

Хлоя тоже сказала «Да», и Пюрэ крепко пожал им руки. Оркестр заиграл с новой силой, и Еписк встал, чтобы произнести Насупственное Слово. Кряхобор протиснулся меж плотных рядов гостей и пребольно ударил своей тростью по пальцам Шика, который читал свою книгу, вместо того чтобы слушать.

XXII

Еписк удалился. В резнице все поздравляли Колена и Хлою, жали им руки и отчаянно ругались, что, согласно легенде, приносит счастье. Их пытались просвещать по поводу первой брачной ночи, какой-то уличный торговец даже предложил набор порнографических открыток для расширения кругозора, и они неожиданно почувствовали себя ужасно усталыми. Музыка продолжала играть, и гости самозабвенно отплясывали в церкви, где им подносили очищающее душу мороженое и святую воду, а также сандвичи с треской. Пюрэ переоделся в свой будничный костюм с огромной дырой на заду, однако теперь, имея в кармане пять тысяч трублон, он рассчитывал приодеться. К тому же он, как водится, сильно обсчитал оркестр, а дирижеру вообще не заплатил, поскольку тот окончил свое бренное существование еще до начала увертюры. Брюхотряс и Кряхобор раздевали сирот, чтобы убрать их костюмчики на место, причем Кряхобор, являя образец самопожертвования, занимался исключительно девочками. Ассистенты Кряхобора уже разошлись. На улице ждал грузовик малявщиков, которые собирали желтую и фиолетовую краску обратно в свои отвратительные банки.

Стоявшие рядом с новобрачными Ализа, Шик, Николя и Исида тоже принимали поздравления, которые раздавали братья Демарэ. Кориолан изо всех сил льнул к Исиде, поэтому Пегаз щипал его за задницу и обзывал извращенцем.

Наконец осталось человек двенадцать. Это были близкие друзья Колена и Хлои, приглашенные на праздничный банкет. Все они вышли из церкви и бросили прощальный взгляд на усеянный цветами алтарь. На паперти холодный ветер ударил им прямо в лицо. Хлоя закашлялась и быстро спустилась по ступенькам. Она нырнула в теплую машину и, съежившись на подушках, ждала Колена.

Оставшиеся на ступеньках наблюдали, как музыканты, которым никто никогда не платил обещанный гонорар, прямо из оркестровой ямы садятся в свои долговые ямы на колесиках. Музыканты теснились там, как сельди в бочки, и, назло врагу, дули в свои инструменты, причем самый отвратительный звук выходил у скрипачей.

XXIII

Спальня у Колена была квадратная, с высоким потолком. Свет в нее проникал сквозь стеклянную полосу, высотой полметра, которая тянулась вдоль всей стены на расстоянии сто двадцать сантиметров от пола. Пол был устлан густым рыжим ковром, а стены обиты натуральной кожей.

Кровать стояла не на ковре, а на специальном возвышении, где-то посередине между полом и потолком. Добраться до нее можно было по приставной лесенке из стоеросового дуба, отделанной красно-белой медью. Под кроватью располагался будуар. Там стояли книги, удобные кресла и фотографии далай-ламы.

Колен еще спал, а Хлоя уже проснулась и смотрела на него. Ее волосы растрепались, отчего она казалась еще моложе. На кровати оставалась единственная простыня, все прочие предметы разлетелись по разным углам их теплой уютной спальни, которая нагревалась при помощи брандспойтов. Хлоя села на кровати, уткнувшись подбородком в колени, протерла глаза, потянулась и снова повалилась на подушку.

Колен лежал на животе, обняв свою подушку руками, и пускал слюни, как великовозрастный младенец. Хлоя расхохоталась, встала на колени и принялась его трясти. Колен проснулся, приподнялся на запястьях, сел, поцеловал Хлою и только после этого открыл глаза. Хлоя отнюдь не сопротивлялась его поцелую, а напротив, с удовольствием провела его губы по избранным местам. Ее янтарная кожа была ароматной, как марципан.

Серая мышка с черными усами забралась к ним по приставной лесенке и дала понять, что Николя уже ждет. Они вспомнили о предстоящем путешествии и спрыгнули вниз. Воспользовавшись их замешательством, мышка неспешно полакомилась шоколадными конфетами с сапотовой начинкой из большой коробки, стоявшей в изголовье кровати.

Они быстро умылись, надели одинаковые костюмы и устремились на кухню. Николя пригласил их на завтрак в свои владения. Мышка пошла было за ними, но в коридоре она задержалась. Ей показалось, что оба солнца светили недостаточно ярко, и она вознамерилась провести с ними по этому поводу воспитательную беседу.

— Ну что, — спросил Николя, — как спалось?

У него были круги под глазами и подозрительно заспанный вид.

— Прекрасно, — ответила Хлоя и свалилась на стул, потому что у нее не было сил держаться на ногах.

— А ты как? — спросил Колен, незаметно для самого себя сползая на пол.

— Я проводил Исиду домой, — ответил Николя, — и она меня, как водится, напоила.

— А как же ее родители?

— Их дома не оказалось. Зато наличествовали две кузины, и они стали требовать, чтобы я остался.

— Взрослые? — коварно поинтересовался Колен.

— Не знаю, — ответил Николя. — На ощупь одной лет шестнадцать, а другая на пару лет постарше.

— Так ты провел эту ночь с ними? — спросил Колен.

— Ну… — протянул Николя. — Девицы были слегка поддатые, мне пришлось уложить их в постель… У Исиды, в общем-то, большая постель… Там еще оставалось место. Я решил вас не будить и остался спать у нее.

— Так ты там просто спал? — удивилась Хлоя. — У тебя такой измученный вид, наверно, у Исиды ужасно жесткая кровать…

Николя как-то странно закашлялся и поспешил к своим приборам.

— Попробуйте, — сказал он, чтобы переменить тему.

Николя подал им абрикосы, начиненные финиками и черносливом и залитые густой ароматной карамелью.

— А ты машину-то сможешь вести? — спросил Колен.

— Я попытаюсь, — сказал Николя.

— Как вкусно! — воскликнула Хлоя. — Попробуй, Николя.

— Я лучше выпью что-нибудь для бодрости, — ответил Николя.

И на глазах у Хлои и Колена он сготовил себе отвратительное зелье. Он смешал белое вино, ложку уксуса, пять яичных желтков, двух устриц, сто грамм рубленого мяса со сметаной и щепотку гипосульфита натрия. Все это он проглотил со скоростью пущенного на полную мощность циклотрона.

Наблюдая, как корчится Николя, Колен давился от смеха.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Уже лучше, — ответил тот.

И действительно, синие круги под глазами моментально исчезли, как будто Николя протер веки бензином, щеки порозовели.

Он фыркнул, сжал кулаки и радостно заржал.

— Николя, у тебя живот не болит? — забеспокоилась Хлоя.

— Нисколько! — воскликнул Николя. — Я бодр, как никогда. Сейчас подам вам завтрак и поедем.

XXIV

Огромный белый автомобиль осторожно ехал по раздолбанной дороге. Сидя на заднем сиденье, Колен и Хлоя с некоторым беспокойством смотрели в окно. Небо было низким, и какие-то красные птицы летали над телеграфными столбами, едва не задевая за провода. Их резкие крики отражались в свинцовой синеве замерзших луж.

— Почему мы поехали по такой дороге? — спросила Хлоя у Колена.

— Это самый короткий путь, — ответил Колен. — К тому же обычная дорога пришла в негодность. Все ездили только по ней, потому что там всегда хорошая погода, и вконец заездили. Не волнуйся. Николя прекрасно водит.

— И еще этот свет, — сказала Хлоя.

Ее сердце билось сильно-сильно, как жемчужина в тесной раковине. Колен обнял ее и легонько ущипнул за шею, как маленького котенка.

— Да, прижми меня к себе, — сказала Хлоя, втягивая голову в плечи, потому что ей было щекотно. — Мне страшно.

— Хочешь, поднимем желтые стекла? — предложил Колен.

— Да, давай. Лучше разноцветные.

Колен стал нажимать на цветные кнопки, и на месте обычных стекол возникли новые: зеленые, синие, желтые и красные. Казалось, что они едут сквозь радугу, и на телеграфных столбах среди белого меха теперь танцевали пестрые фигурки. Хлоя повеселела.

По обеим сторонам дороги рос бледный мох. Время от времени мелькали голые скорченные деревья. Ветра не было совсем, и под колеса автомобиля ложилась гладью липкая грязь. Николя с трудом управлял машиной, и ему стоило немалых усилий вести ее по этому раскисшему шоссе.

— Не расстраивайтесь, — сказал Николя, оборачиваясь к Хлое, — это ненадолго. Там дальше будет нормальная дорога.

Хлоя посмотрела вправо и вздрогнула. Рядом с очередным столбом стоял странный чешуйчатый зверек и глядел прямо на них.

— Колен, посмотри… Что это?

— Не знаю, — ответил Колен. — Не бойся, он не злой.

— Это рабочий, обслуживающий телеграфную линию, — объяснил Николя. — Они так одеты для того, чтобы грязь не въедалась в кожу.

— Но ведь это… но ведь это ужасно… — прошептала Хлоя.

Колен поцеловал ее.

— Не бойся, моя маленькая, — сказал он, — это обычный человек.

Между тем дорога становилась тверже. На горизонте забрезжил слабый свет.

— Смотри, солнце, — сказал Колен.

— Это не солнце, — отозвался Николя. — Это медные копи. Мы будем проезжать мимо.

Мышь, сидевшая рядом с Николя, повела ухом.

— Ты права, — сказал ей Николя. — Дальше будет теплее.

Дорога все время виляла. Грязь под колесами начинала дымиться. Вокруг витал белый дым. Пахло медью. Наконец грязь стала совсем твердой, и показалось пыльное шоссе, все в трещинах. Далеко впереди воздух дрожал так видимо, как будто где-то внизу находилась огромная печь.

— Мне здесь совсем не нравится, — сказала Хлоя. — Можно, мы поедем по-другому?

— По-другому нельзя, — ответил Колен. — Хочешь почитать? Я взял Гуффе.

Другого багажа у них не было, потому что они рассчитывали купить все необходимое по дороге.

— Убрать цветные стекла? — спросил Колен.

— Да, — ответила Хлоя. — Теперь уже не так темно.

Дорога опять резко повернула, и они очутились посреди копей. Гигантская, иссушенная, покрытая зеленоватой медью равнина уходила за горизонт. Сотни рабочих в герметических комбинезонах возились около огненных горнов. Некоторые из них аккуратно складывали в штабеля топливо, безостановочно поступавшее в электрические вагонетки. Медь под воздействием высокой температуры плавилась и текла красными ручейками, вокруг которых нарастала короста твердой как камень, пористой окалины. Медь стекала в огромные резервуары, откуда гигантские насосы перекачивали ее по специальному трубопроводу.

— Какая ужасная работа! — сказала Хлоя со вздохом.

— Зато платят прилично, — констатировал Николя.

Несколько рабочих остановились, чтобы посмотреть на автомобиль. На их лицах читались жалость и насмешка. Все они были крупные, сильные и выносливые.

— Мы их раздражаем, — сказала Хлоя. — Давайте уедем отсюда.

— Они просто работают… — напомнил Колен.

— Это их не извиняет, — возразила Хлоя.

Николя прибавил газу. Они неслись по растрескавшемуся асфальту под грохот машин и шипение плавящейся меди.

— Мы скоро окажемся на старой дороге, — объявил Николя.

XXV

— Почему у них такой высокомерный вид? — удивилась Хлоя. — Разве работать — это так почетно?

— Им всю жизнь внушали, что это почетно, — ответил Колен. — Принято считать, что человек должен работать. На самом деле никто так не думает. Люди работают по привычке, чтобы ни о чем не думать.

— Мне кажется, что это очень глупо — заставлять людей делать работу, с которой вполне могут справиться машины.

— А кто тогда будет строить эти самые машины? — возразил Колен.

— Да, разумеется, чтобы появилось яйцо, нужна курица, — ответила Хлоя. — Но когда курица уже есть, яйца будут возникать сами собой. Наверно, логичнее начать с курицы.

— Прежде всего нужно выяснить, что мешает создавать машины, — сказал Колен. — Вероятно, для этого просто не хватает времени. Вместо того чтобы работать, люди теряют время: они просто живут.

— Может быть, как раз наоборот? — спросила Хлоя.

— Нет, — ответил Колен. — Если бы они однажды нашли время, чтобы создать машины, потом им было бы нечего делать. То есть я хочу сказать, что они работают для того, чтобы жить, вместо того, чтобы работать для того, чтобы создавать машины, которые бы позволили им просто жить и не работать.

— Как все это сложно, — признала Хлоя.

— Нет, — возразил Колен. — Это предельно просто. Когда-нибудь человечество к этому придет. А пока что все время уходит на производство вещей, которые потом приходят в негодность…

— Ты хочешь сказать, что эти люди не хотели бы сидеть дома, любить своих жен, ходить в бассейн и вообще развлекаться, вместо того чтобы…

— Нет, — ответил Колен. — Они об этом даже не помышляют.

— И все это потому, что они верят, что человек обязательно должен работать?

— Да, и они в этом совершенно не виноваты. Им просто сказали: «Работа — это свято, это прекрасно, это самое главное в жизни, мир принадлежит тем, кто работает». Только выходит так, что они все время работают и не успевают заметить, что им принадлежит мир.

— Они что, глупые? — удивилась Хлоя.

— Да, глупые, — заключил Колен. — Поэтому они так радостно соглашаются с теми, кто утверждает, что нет ничего лучше работы. Это избавляет их от необходимости размышлять, искать и изобретать, для того чтобы потом не работать.

— Давай сменим тему, — предложила Хлоя. — От всех этих разговоров так устаешь. Тебе нравятся мои волосы?

— Очень. Я тебе уже говорил…

Он взял ее на колени и снова почувствовал себя совершенно счастливым.

— Я тебе уже говорил, что люблю тебя всю, в целом и в частностях.

— Тогда давай поговорим об этих самых частностях, — сказала Хлоя, прижимаясь к Колену и ласкаясь, как маленькая змейка.

XXVI

— Простите меня, месье, не желаете ли вы остановиться именно здесь? — нарочито вежливо спросил Николя.

Автомобиль затормозил у гостиницы, находившейся прямо у обочины шоссе. Шоссе было прекрасное, гладкое; на его поверхности переливались солнечные лучи; по обеим сторонам росли безукоризненной формы деревья; зеленела трава; паслись в своих загончиках коровы; ползали по заборам прожорливые червяки; возвышались живые изгороди; яблони склонялись под тяжестью яблок; пестрели кучки сухих листьев; местами пейзаж оживляли небольшие сугробы; в парке перед гостиницей росли пальмы, мимоза, северные сосны, и по одной из тропинок взъерошенный рыжий мальчик волок за собой двух овец и пьяную собаку. С одной стороны от шоссе дул ветер, с другой — царило затишье. Таким образом, каждый мог выбрать, что ему по душе. Каждое второе дерево отбрасывало тень, а из многочисленных канав только одна была заселена лягушками.

— Здесь и остановимся, — сказал Колен. — Место неплохое, а до юга мы все равно сегодня не доберемся.

Николя открыл дверцу и вышел из машины. На нем был элегантный костюм шофера из свиной кожи и такая же фуражка. Он отошел в сторону и взглянул на автомобиль, из которого как раз выходили Колен и Хлоя.

— Машина невероятно замызганная, — констатировал он. — Столько грязи налипло.

— Ничего, в гостинице ее вымоют, — сказала Хлоя.

— Пойди узнай, есть ли у них свободные номера и как там кормят, — обратился Колен к Николя.

— Будет сделано, месье, — сказал Николя, поднося руку к фуражке и отвратительно кривляясь.

Он толкнул калитку из полированного дуба, вздрогнул, обнаружив, что ручка обита бархатом, и его шаги заскрипели по гравию. Преодолев две ступеньки, Николя открыл стеклянную дверь и исчез в глубине здания.

Ставни были опущены, и ни малейший шум не проникал наружу. Солнце согревало упавшие яблоки, из которых вырастали маленькие благоухающие яблони, которые, в свою очередь, мгновенно покрывались миниатюрными плодами. Эта рекурсивная операция продолжалась до бесконечности, но на третьем витке виден был только зеленовато-розовый мох, по которому катились крошечные яблочки размером с булавочную головку.

Множество мелких жужжащих насекомых роилось в солнечном свете. Увеселения, которым они предавались, были совершенно непонятны простым смертным: так некоторые осы преспокойно вращались вокруг собственной оси. С ветреной стороны шоссе доносился шелест злаков и легкий хруст порхающих листьев. Жесткокрылые жуки пытались лететь против ветра, прихлюпывая, как пароход, который плывет против течения, шлепая по воде всеми своими плицами и отчаянно чертыхаясь.

Колен и Хлоя, сидя рядом, молча грелись на солнце, и сердца их синхронно бились в ритме буги-вуги.

Стеклянная дверь открылась, и появился Николя. Его костюм был в беспорядке, фуражка сползла на ухо.

— Тебя что, выставили за дверь? — спросил Колен.

— Никак нет, месье, — ответил Николя. — Они готовы принять вас и вашу супругу, а также привести автомобиль в надлежащий вид.

— Что с тобой стряслось? — спросила Хлоя.

— Уф!.. — сказал Николя. — Хозяина на месте не оказалось, пришлось договариваться с его дочерью.

— Приведи себя в порядок, — потребовал Колен. — Посмотри, на кого ты похож.

— Прошу меня извинить, месье, я счел, что ради двух номеров стоило пойти на жертвы.

— Оденься по-человечески, — потребовал Колен. — И постарайся изъясняться нормальным языком. Хватит играть у меня на нервах.

Хлоя нагнулась, чтобы поиграться со снегом. Его мягкие пушистые хлопья не таяли на ладони.

— Смотри, какая прелесть! — воскликнула Хлоя.

Под снегом показались примулы, васильки и маки.

— Да, красиво, — согласился Колен. — Только не надо брать снег в руки. Ты простудишься.

— Нет, не простужусь, — начала было Хлоя и вдруг сильно закашлялась. Казалось, что кто-то скрипучими ножницами разрезает шелковую ткань.

— Моя маленькая, — сказал Колен, прижимая ее к себе, — когда ты так кашляешь, у меня сердце разрывается.

Хлоя выпустила снежинки из рук, и они медленно, как тополиный пух, полетели вниз, переливаясь на солнце.

— Не нравится мне этот снег, — заметил Николя. — Прошу простить меня, месье, за подобную вольность, — поспешно добавил он.

Колен снял башмак и запустил им в физиономию Николя, который в это момент как раз нагнулся, чтобы вытереть пятнышко на брюках. Услышав над своей головой звон разбитого стекла, Николя стремительно выпрямился.

— Месье, — укоризненно произнес он, — позволю себе заметить, что вы разбили окно своей спальни.

— Ничего, — сказал Колен, — заодно проветримся. Надеюсь, это отучит тебя кривляться.

И, поддерживаемый Хлоей, он запрыгал на одной ножке по направлению к двери. На месте разбитого стекла постепенно вырастало новое, и дверная рама уже покрылась тоненькой пленочкой, которая переливалась всеми цветами радуги.

XXVII

— Как спалось? — спросил Колен.

— Неплохо, а тебе? — ответил Николя, который на этот раз облачился в штатское.

Хлоя зевнула и взяла графин с каперсовым сиропом.

— Это дурацкое окно мешало мне спать, — сказала она.

— Разве оно не затянулось? — удивился Николя.

— Не до конца, — сказала Хлоя. — Родничок еще открыт, и через него как раз и сквозит. Просыпаюсь и чувствую, что у меня вся грудь в снегу…

— Ужасно, — признал Николя. — Я им устрою. Кстати, мы ведь сегодня утром все равно уезжаем.

— Сегодня днем, — уточнил Колен.

— Пойду надену костюм шофера, — сказал Николя.

— Николя, ты опять начинаешь?

— Я случайно, — сказал Николя. Он залпом выпил свой сироп и проглотил бутерброды. — Сейчас посмотрим, что из себя представляет местная кухня, — важно проговорил он, подравнивая карманной дрелью узел своего галстука.

Николя вышел из комнаты, и шаги его затихли, возможно, в направлении кухни.

— Что мы будем делать, моя маленькая? — спросил Колен.

— Целоваться, — сказала Хлоя.

— Разумеется. А потом?

— А потом… я стесняюсь.

— Да, обязательно. Я имел в виду после этого.

— А потом уже пора будет обедать, — сказала Хлоя. — Обними меня. Мне холодно. Этот ужасный снег…

В комнату золотыми волнами вплывало солнце.

— Здесь так тепло, — сказал Колен.

— Да, но мне все равно холодно, — возразила Хлоя, прижимаясь к нему. — А потом я напишу письмо Ализе…

XXVIII

Улица была буквально наводнена поклонниками Партра, которые пытались прорваться в зал, где Жан-Соль должен был читать лекцию.

Они проявляли незаурядную находчивость в своих попытках надуть санитарный кордон, призванный проверять подлинность пригласительных билетов, поскольку в обращение были пущены десятки тысяч фальшивок.

Некоторые хитрецы прибывали на место в катафалках, но догадливые жандармы протыкали гробы стальными пиками, превращая, таким образом, хитрецов в мертвецов и навеки пригвождая их к гробовой доске. От этой операции незаслуженно пострадало немало истинных покойников, последний путь которых пролегал мимо лекционного зала и которым теперь предстояло явиться на страшный суд в дырявом саване. Иные с превеликим трудом садились в Бурже на специальный самолет и прыгали с парашютом. Пожарные направляли на них свои брандспойты, сбивали их прямо над сценой и топили там, как котят. Были и те, кто пытался проникнуть в зал из канализационных труб, но как только голова такого смельчака показывалась над люком, он тут же получал по суставам кованым сапогом, а остальное было уже делом крыс. Однако ничто не могло остановить уцелевших поклонников Жан-Соля. Они всеми силами пытались проникнуть в помещение. Гул голосов вздымался до небес, и эхо витало меж облаками.

И только избранные, только посвященные, только особы приближенные к лектору спокойно проходили сквозь кордон, предъявляя свои пригласительные билеты, которые, кстати сказать, не имели ни малейшего сходства с фальшивыми, и направлялись в зал по узкому проходу, оборудованному вдоль стены, где через каждые полметра стояли вооруженные до зубов тайные агенты, замаскированные под огнетушители. Но и законных гостей оказалось так много, что зал был уже полон, а приглашенные все прибывали.

Шик прибыл сюда еще накануне. Ему удалось за бешеные деньги подкупить швейцара и занять его место, предварительно перебив бедняге рессорой левую ногу, чтобы замена была оправданной. Когда речь шла о Партре, Шик не экономил. Вместе с ним прибытия лектора ждали Ализа и Исида. Они тоже провели в этом здании всю ночь, боясь пропустить столь важное событие. Шик был просто неотразим в темно-зеленой форме швейцара. С тех пор как Колен подарил ему двадцать пять тысяч трублон, к своей основной работе он относился весьма пренебрежительно.

Публика в зале выглядела колоритно. Среди мужчин преобладали дерганые лохматые очкарики с замусоленной сигаретой в зубах и арахисовой отрыжкой, а женский пол был представлен чахлыми барышнями с жалкими косичками, обмотанными вокруг черепа, и в канадках, надетых на голое тело и сильно протертых в области бюста.

В большом, наполовину застекленном холле с грубо намалеванными фресками, изображавшими безнадежно уродливых дам, уныло толпились опоздавшие. Их жизненное пространство было сильно ограничено. Стоя в глубине холла на одной ножке, они неуклюже размахивали свободной нижней конечностью, пытаясь распихать напирающих соседей. В парадной ложе, окруженная свитой, восседала герцогиня де Будуар. Истерзанная толпа взирала на нее с нескрываемой ненавистью. Привилегированное положение герцогини особенно нервировало многочисленных философов, скромно примостившихся на складных стульчиках.

По мере того как приближалось начало лекции, толпу лихорадило все больше и больше. Из глубины зала уже доносился смутный гул: там несколько студентов, желая возбудить брожение умов, принялись хором скандировать отрывки из «Нагорной проповеди» баронессы Орци.

Жан-Соль был уже недалеко. Трубный рев слонов возвестил его приближение, и Шик высунулся из окна своей ложи. Он увидел вдали силуэт Жан-Соля, гордо восседающего в своем бронированном паланкине, и отметил про себя, что слоновья спина, бугристая и морщинистая, в лучах красного прожектора выглядела особенно живописно. По углам паланкина расположились отборные стрелки, державшие наготове свои быстрые дротики. Слон уверенно прокладывал себе дорогу в толпе, бесстрастно давя массивными ногами всех, кто попадался у него на пути, и неуклонно двигаясь к цели. Перед входом в зал он опустился на колени, и первыми на землю ступили стрелки. За ними из паланкина легко выпорхнул Партр, и все они медленно двинулись к сцене. Стрелки дротиками расчищали ему путь. Тайные агенты наглухо заперли двери за его спиной. Между тем Исида, Ализа и Шик по секретному коридору устремились за сцену.

Шик предусмотрительно проделал дырочки в кулисе из инкапсулированного бархата, и, усевшись на подушки, они с нетерпением ждали начала. Буквально в метре от них Партр перебирал свои манускрипты. Что-то вроде радужного сияния исходило от гибкого аскетичного тела лектора, и публика, как зачарованная, следила за его малейшими жестами, с вожделением и тревогой ожидая, когда он наконец заговорит.

В зале имели место многочисленные обмороки, вызванные чрезмерным внутриматочным возбуждением, в основном среди женской части аудитории. Сидя на своих подушках, Ализа, Исида и Шик отчетливо слышали учащенное дыхание двух дюжин слушателей обоего пола, пробравшихся под сцену и вынужденных в целях экономии места снять с себя все до последней нитки.

— Ты помнишь? — спросила Ализа, нежно глядя на Шика.

— Да, — отвечал Шик. — Так мы и познакомились…

Он наклонился к Ализе и поцеловал ее.

— Вы что, тоже лежали под сценой? — удивилась Исида.

— Да, это было так чудесно, — ответила Ализа.

— Догадываюсь, — сказала Исида. — Что это там такое?

Шик открыл огромный черный ящик.

— Это фонограф, — пояснил он. — Я его специально купил, чтобы записать речь Партра.

— Здорово! — воскликнула Исида. — Можно не слушать лекцию.

— Да, — подтвердил Шик. — А потом всю ночь наслаждаться. Только мы пока не будем ее слушать, чтобы, не дай бог, не повредить запись, я сначала сделаю копию. А еще я, может быть, договорюсь со студией «Крик души» и налажу коммерческий выпуск этих дисков.

— Я думаю, это очень дорогое оборудование, — предположила Исида.

— В данном случае деньги роли не играют, — сказал Шик.

Ализа вздохнула, так тихо, что никто не услышал ее вздоха, даже она сама.

— Слушайте!.. — воскликнул Шик. — Он сейчас начнет. Я поставил свой микрофон рядом с микрофонами центрального радио, его там никто не обнаружит.

Жан-Соль действительно начал лекцию. Вначале, кроме фотоаппаратных щелчков, не было слышно решительно ничего. Фотографы, журналисты и кинорепортеры не отказывали себе в удовольствии поснимать. Один из них был сбит с ног мощнейшим откатом собственной камеры, и разъяренные коллеги густо посыпали его магниевым порошком. Несчастный вспыхнул, как спичка, и, ко всеобщей радости, угас навеки. Оставшихся забрал подоспевший наряд полиции.

— Вот это удача! — порадовался Шик. — Я буду единственным обладателем записи.

Публика, которая до этого момента хоть как-то себя сдерживала, занервничала и перешла к более активному проявлению своих эмоций. Каждое слово Партра сопровождалось восторженными криками, что делало произносимый им текст совершенно недоступным для понимания.

— Если вам что-то непонятно, не волнуйтесь, — сказал Шик. — Мы еще не раз послушаем эту лекцию в записи.

— Самое главное, что отсюда ничего не слышно, — констатировала Исида. — Он там что-то такое бормочет, как мышь. Кстати о мышах, вам Хлоя пишет?

— Да, я как раз получила от нее письмо, — ответила Ализа.

— Они наконец добрались до места?

— Да, но они недолго там пробудут, потому что Хлоя заболела.

— А как поживает Николя? — невинно поинтересовалась Исида.

— С ним все в порядке, не считая того, что он, по утверждению Хлои, в каждой гостинице умудрился совратить дочь владельца.

— Он славный парень, — признала Исида. — Не понимаю, почему он стал поваром.

— Действительно, странный выбор, — согласился Шик.

— Не вижу ничего странного, — сказала Ализа. — Во всяком случае, это ничуть не хуже, чем коллекционировать Партра, — прибавила она и ущипнула Шика за ухо.

— Хлоя сильно больна? — спросила Исида.

— Не знаю, она пишет что-то про боли в груди.

— Она такая милая, — сказала Исида. — Не могу себе представить, что она серьезно заболела.

— Да вы посмотрите, что делается! — воскликнул Шик.

В потолке образовалось отверстие, из которого выглядывали многочисленные головы. Это отважные почитатели Партра разбили стеклянную крышу. Сзади изо всех сил наседали их собратья, и первопроходцам приходилось держаться за край, чтобы не сорваться.

— Как я их понимаю, — сказал Шик. — Ради такой лекции можно пойти на любые жертвы.

Тем временем Партр отошел от кафедры и представил собравшимся муляжи разнообразных рвотных масс. Особым успехом пользовался муляж, представлявший непереваренное яблоко в красном вине. Зал так ревел, что даже там, где находились Ализа, Исида и Шик, уже невозможно было разговаривать.

— Когда они возвращаются? — кричала Исида.

— Завтра или послезавтра, — отвечала Ализа.

— Мы их так давно не видели.

— Да, с самой свадьбы.

— Никогда не забуду эту свадьбу, — заключила Исида.

— Потому что в тот вечер тебя провожал Николя, — неожиданно вмешался Шик.

К счастью, как раз в это мгновение обвалился потолок, что избавило Исиду от каких бы то ни было объяснений. В зале поднялась страшная пыль. Белые от известки силуэты метались по залу, теряли равновесие и, задыхаясь, падали на пол, заваленный всяческими обломками. Партр прекратил лекцию и стал хохотать, как ребенок, похлопывая себя по ляжкам: ему чрезвычайно нравилось, что образовалась такая куча-мала. В конце концов, изрядно наглотавшись пыли, он начал кашлять так, что задрожали стены.

Шик лихорадочно нажимал на кнопки своего фонографа. Из него выскочил какой-то зеленый лучик, юркнул на пол и скрылся в щели паркета. За ним последовал второй, за вторым — третий. Шик успел выдернуть вилку из розетки в тот самый момент, когда из магнитофонных потрохов уже собиралась вылезти мерзкого вида сороконожка.

— Боже мой, что я наделал! Фонограф сломался. Пыль забила микрофон.

Апокалиптический разгул в зале достиг своего апогея. Партр хлебал воду прямо из графина и собирался уходить, поскольку дочитал последнюю страницу своего манускрипта. И тут Шик решился на подвиг.

— Я предложу ему выйти через кулисы, — сказал он. — Идите вперед, я вас догоню.

XXIX

Проходя по коридору, Николя внезапно остановился. Солнца светили совсем не так ярко, как раньше, это было совершенно очевидно. Желтая керамическая плитка помутнела и покрылась тонким налетом, а лучи, которые прежде весело искрились, теперь безвольно падали на пол и растекались мелкими лужицами, поэтому стены заметно потускнели.

Мыши не обращали особого внимания на эту разительную перемену, и только серая мышка с черными усами вдруг сильно затосковала. Николя решил, что там, на юге, она завязала мимолетный роман и теперь переживает, что они вернулись домой раньше, чем предполагалось.

— Ты чем-то расстроена? — спросил он у мыши.

Мышь с негодованием посмотрела на бледные стены.

— Ты права, — сказал Николя. — Раньше они светили гораздо ярче. Не понимаю, что происходит.

Мышь на мгновение задумалась, покачала головой и сокрушенно развела лапками.

— Я тоже в замешательстве, — признался Николя. — Сколько ни трешь, все равно не помогает. Такое ощущение, что сам воздух здесь изменился.

Он еще некоторое время постоял в задумчивости, покачал головой и пошел дальше. Мышка скрестила лапки на груди и принялась жевать. К своему полнейшему отвращению, она обнаружила, что продавец ошибся и подсунул ей жвачку для котов. Мышка в сердцах выплюнула ненавистную резину.

Между тем Хлоя и Колен обедали в столовой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Николя у Хлои.

— Смотрите-ка, он опять заговорил, как все, — воскликнул Колен.

— Просто на мне не те туфли, не форменные, — пояснил Николя.

— Неплохо, — ответила Хлоя.

У нее были розовые щечки. Глаза блестели. Было заметно, что она счастлива наконец очутиться дома.

— Хлое очень понравился твой пирог с курицей. Она съела половину, — радостно сказал Колен.

— Я польщен, — воскликнул Николя. — Этот пирог не по рецепту Гуффе. Это мое изобретение.

— Хлоя, что ты сегодня хочешь делать? — спросил Колен.

— Да, кстати, к которому часу готовить ужин? — подхватил Николя.

— Я хочу, чтобы мы встретились с Исидой, Шиком и Ализой, — ответила Хлоя, — и пошли на каток, а потом по магазинам и на дискотеку, а еще я хочу купить себе зеленое кольцо.

— Хорошо, — сказал Николя, — тогда я немедленно пойду мыть посуду.

— Только оставайся, пожалуйста, в штатском, — попросила Хлоя, — так всем будет проще, и нам не придется тебя ждать.

— Я возьму из сейфа трублоны, — сказал Колен, — а ты пока всем позвони, и пойдем развлекаться.

— Иду звонить, — согласилась Хлоя.

Она вскочила и помчалась к телефону. Сняв трубку, она изобразила крик лесной совы, отчего автоматически набрался номер Шика.

Николя нажал на рычаг, и грязная посуда по огромной пневматической трубе устремилась в раковину, спрятанную под ковром. Проделав эту операцию, Николя снова направился в коридор.

Серая мышка, стоя на задних лапках, передними натирала помутневшую плитку. Там, где она терла, плитка снова начинала блестеть.

— Вот это да! — удивился Николя. — У тебя выходит просто замечательно.

Мышка остановилась и, тяжело дыша, показала Николя свои маленькие ободранные лапки. Они кровоточили.

— Бедняжка, ты поранилась! — воскликнул Николя. — Оставь, здесь и так достаточно света. Пойдем, я тебя забинтую.

Он посадил мышку в нагрудный карман, так что торчали только маленькие израненные лапки. Мышка задыхалась, глаза ее были закрыты.

Колен вертел ручки сейфа, довольно мурлыкая себе под нос. Впервые за последнее время он не чувствовал острого беспокойства по поводу Хлои, и сердце его стало легким, как апельсин. Сейф был сделан из мрамора, инкрустированного слоновой костью, а ручки — из черно-зеленого аметиста. Стрелка циферблата показывала шестьдесят тысяч трублон. Крышка сейфа открылась с легким щелчком, и улыбка Колена померкла сама собой. Поколебавшись, стрелка остановилась на отметке тридцать пять тысяч трублон. Колен прикинул в уме свои последние траты и пришел к выводу, что эта цифра правдоподобна. Из ста тысяч трублон двадцать пять он отдал Шику, чтобы тот женился на Ализе, пятнадцать ушло на машину, еще пять — на церемонию. Остаток растаял сам собой. Это его немного успокоило.

— Все нормально, — сказал он громко, но голос его звучал как-то странно.

Он взял, сколько хотел, затем, после минутного раздумья, усталым жестом положил половину денег назад, в сейф, и захлопнул крышку. Ручки, приятно пощелкивая, завращались в обратную сторону. Он ударил пальцем по шкале, чтобы проверить, правильно ли она указывает оставшуюся сумму. Затем он встал и некоторое время стоял, как вкопанный. Только теперь он осознал, сколько трублон ему пришлось потратить, чтобы создать Хлое ту жизнь, которой она была достойна. При мысли о Хлое он невольно улыбнулся. Он отчетливо увидел, как она просыпается утром, с волосами, разметавшимися по подушке, когда одеяло так выгодно подчеркивает округлость ее форм. Он представил себе, как он срывает это самое одеяло и любуется ее янтарной кожей… «Сейчас не время думать о таких вещах», — строго сказал он сам себе.

Хлоя одевалась.

— Скажи Николя, чтобы он сделал бутерброды, нам пора выходить, — сказала она. — Мы договорились встретиться у Исиды.

Колен сквозь вырез поцеловал ее в плечо и побежал на кухню. Николя сделал мышке фиксирующую повязку и теперь мастерил ей крохотные бамбуковые костыли.

— Ну вот, — сказал он, — сегодня походишь так, а до завтра все заживет.

— Что с ней? — спросил Колен, поглаживая мышку по голове.

— Она пыталась отчистить плитку в коридоре, — ответил Николя, — и у нее получилось, только вот лапки себе поранила.

— Не волнуйся, плитка сама заблестит, — сказал Колен, обращаясь к мышке.

— Все-таки странно, — произнес Николя, — такое ощущение, что плитка не дышит.

— Ничего, — сказал Колен, — все восстановится. А раньше такого не было?

— Никогда, — ответил Николя.

Колен поглядел в окно.

— Может быть, просто пора менять плитку? — предположил он.

— Это очень дорого, — возразил Николя.

— Ты прав, — согласился Колен, — надо подождать.

— А зачем ты пришел? — спросил Николя.

— Сказать, чтобы ты ничего не готовил, — ответил Колен. — Сделай бутерброды и пойдем.

— Хорошо, я сейчас оденусь, — сказал Николя.

Он поставил мышку на пол, и она устремилась к двери, покачиваясь на своих крошечных костылях, так что по бокам торчали ее длинные черные усики.

XXX

Пока Колен и Хлоя путешествовали, улица сильно изменилась. Листья на деревьях выросли, дома приобрели зеленоватый оттенок и, казалось, вот-вот станут по-летнему кремовыми. Мостовая мягко пружинила под ногами. В воздухе пахло клубникой.

Было еще свежо, но за голубоватыми окнами уже угадывалось дыхание лета. Вдоль тротуаров распускались зеленые и синие цветы. Цветочный сок струился по тоненьким стебелькам со свистом, напоминавшим мокрый поцелуй двух улиток.

Впереди шел Николя. На нем был спортивный горчичного цвета костюм с начесом, под низ был надет свитер с высоким воротом. На груди красовался вышитый лосось по-шамборски, точно такой же, как на 607-й странице кулинарной книги Гуффе. Желтые кожаные башмаки на добротной каучуковой подошве практически не наносили ущерба травяному покрову земного шара, поскольку Николя старался шагать по специальным колеям, предусмотренным для проезда автомобилей.

Вслед за ним, взявшись за руки, шли Колен и Хлоя. Хлоя жадно вдыхала весенний воздух. На ней было скромное белое шерстяное платье и леопардовая, в бензоловых пятнах, накидка. Контуры этих пятен были размыты и причудливым образом наползали друг на друга. Ветер трепал ее пышные волосы, источавшие нежный аромат жасмина и гвоздики.

Колен шел, почти не глядя, ведомый ароматом Хлои, и при каждом вдохе его губы легонько подрагивали. Дома потихоньку расслаблялись и расплывались, поэтому Николя приходилось все время останавливаться и читать указатели.

— С чего мы начнем? — спросил Колен.

— Пойдем по магазинам, — ответила Хлоя. — Мне совершенно нечего надеть.

— Ты не будешь заходить в камилавку сестер Калотт?

— Нет, я хочу пойти по магазинам и купить готовые платья и все остальное.

— Николя, Исида, наверное, соскучилась по тебе, — предположил Колен.

— С чего бы это? — удивился Николя.

— Да нет, это я так…

Они свернули на улицу Сиднея Бечета и оказались перед домом Исиды. У входа гордо покачивалась консьержка в механическом кресле-качалке, мотор которого потрескивал в ритме польки, поскольку кресло было очень старое.

Исида радостно устремилась навстречу гостям. Шик и Ализа уже ждали. На Исиде было красное платье. Увидев Николя, она заулыбалась. Она поцеловала Хлою, а потом они все перецеловались.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала Исида Хлое, — а то я боялась, что ты и впрямь разболелась.

— Мне уже лучше, — отвечала Хлоя, — Николя и Колен так заботливо за мной ухаживали.

— Как поживают ваши кузины? — поинтересовался Николя.

Исида густо покраснела.

— Они каждые два дня у меня про вас спрашивали, — ответила она.

— Милые девушки, — сказал Николя, глядя в сторону, — но до вас им далеко…

— Да, — рассеянно ответила Исида.

— Как вы съездили? — спросил Шик.

— Хорошо, — ответил Колен. — Правда, дорога сначала была ужасная, но потом все устроилось.

— Только вот снег… — задумчиво проговорила Хлоя, — а все остальное было просто замечательно.

Она прижала руку к груди.

— Куда мы пойдем? — спросила Ализа.

— Хотите, я вам вкратце перескажу последнюю лекцию Партра? — предложил Шик.

— Ты много его накупил за это время? — спросил Колен.

— Нет, — сказал Шик.

— А что у тебя с работой?

— Все нормально. Я нашел одного парня, который меня время от времени подменяет.

— Бесплатно? — спросил Колен.

— Почти, — ответил Шик. — Так куда мы идем, на каток?

— Нет, сначала по магазинам, — сказала Хлоя. — Но если мальчики хотят кататься…

— Отличная идея, — воскликнул Колен.

— Я пойду с девицами, — предложил Николя. — Мне, кстати, тоже нужно кое-что купить.

— Хорошо, — обрадовалась Исида. — Вы идите на каток, а мы к вам потом присоединимся.

XXXI

Колен и Шик катались уже целый час, и народу на катке становилось все больше. Мелькали бесконечные девушки и бесконечные юноши, и все они постоянно падали, и за дело снова принимались чистильщики.

Дежурный дисковод опять поставил пластинку, до боли знакомую постоянным посетителям катка. Затем он перевернул ее, чем опять же полностью оправдал ожидания конькобежцев. Но музыка неожиданно остановилась, и изо всех динамиков, не считая одного, который по рассеянности продолжал передавать привычные аккорды, зазвучал глубокий бас, просивший господина Колена пройти на контроль, поскольку его вызывают к телефону.

— Кто бы это мог быть? — удивился Колен.

Он поспешил к бортику и запрыгнул на каучуковую дорожку. Шик устремился за ним. Колен миновал бар и очутился в кабине контролера, где стоял телефон. Дежурный дисковод грубой щеткой сметал с заезженных пластинок стружку, образовавшуюся в результате их чрезмерной эксплуатации.

— Алло! — сказал Колен в трубку.

Некоторое время он слушал невидимого собеседника, и Шик видел, как он бледнеет на глазах.

— Что-то серьезное? — спросил Шик.

Колен жестом попросил его замолчать.

— Я иду, — сказал он и повесил трубку.

Стенки кабины моментально захлопнулись, но они уже успели выскочить наружу. Колен бежал прямо на коньках. Его ноги то и дело разъезжались. В раздевалке он подозвал служащего.

— Откройте мне побыстрее кабинку. Номер 309.

— И мою тоже: 311, — закричал подоспевший Шик.

Служащий лениво поплелся за ними. Колен обернулся, увидел, что тот отстал метров на десять, и остановился. Когда служащий наконец приблизился, Колен размахнулся и с силой ударил его коньком по подбородку. Отрезанная голова подскочила вверх и застряла в вентиляционном отверстии холодильной установки. Колен склонился над телом и взял ключи, которые покойный все еще по инерции сжимал в руке. Затем он открыл одну из кабинок, запихнул туда труп, плюнул на него и устремился к триста девятой. Шик прикрыл за ним дверь.

— Что случилось? — спросил он, тяжело дыша.

Тем временем Колен уже успел снять коньки и обуться.

— Хлоя заболела, — сказал он.

— Серьезно?

— Не знаю, она упала в обморок.

И он побежал прочь.

— Куда ты? — крикнул ему Шик.

— Домой! — на бегу ответил Колен, и его шаги застучали по бетонной лестнице.

На другом конце катка рабочие холодильного отделения, задыхаясь, повыскакивали наружу. Доступ кислорода был прекращен, и они бессильно падали на дорожку.

Ошеломленный Шик так и застыл с коньком в руке, глядя вслед Колену.

Из-под двери кабинки 128 медленно заструился тоненький кровавый ручеек, и вскоре капли пенистой красной жидкости, тяжело дымясь, покатились по льду.

XXXII

Он бежал изо всех сил, и прохожие, словно бумажные кегли, валились ему под ноги и мягко шлепались на мостовую.

А Колен все бежал, и острый угол горизонта, зажатого между домами, летел ему навстречу. Внизу стелилась ночь, темная, мутная, бесформенная и неживая. Небо было бесцветным, острым и плоским, как потолок, и Колен бежал к самой верхушке ночной пирамиды, неизменно спотыкаясь на светлых гранях. Ему оставалось пробежать еще три улицы.

Там на их прекрасном свадебном ложе лежала Хлоя. Ее ясные глаза были открыты, но дышала она с трудом. Над ней склонилась Ализа. Исида помогала Николя готовить восстанавливающий отвар по рецепту Гуффе, а серая мышка своими острыми зубами разгрызала зернышки злаков для этого отвара.

Но Колен всего этого еще не знал, он бежал, и ему было страшно, неужели не достаточно просто быть вместе, нет, нужно еще все время бояться, вдруг она попала в аварию, ее сбила машина, она лежит на кровати, и они не захотят, чтобы я ее видел такой, и попытаются меня не пустить, неужели вы думаете, что я испугаюсь, я хочу увидеть Хлою во что бы то ни стало, нет, Колен, не надо, пожалуйста, не входи. Может быть, она просто поранилась, и завтра уже все будет в порядке, и мы пойдем гулять в Булонский лес и сядем на ту самую скамейку. Я возьму ее за руку, и наши волосы смешаются, и на подушке будет ее аромат. Я всегда пытаюсь отвоевать ее подушку, сегодня вечером мы опять подеремся, потому что моя подушка для нее слишком жесткая, и мне достанется подушка, на которой до этого лежала Хлоя, и наволочка будет пропитана ароматом ее волос.

Тротуар подбросил Колена вверх, и он сразу оказался на втором этаже. Он поднялся, открыл дверь, в прихожей было тихо и спокойно, никаких людей в черном, никаких священников, только мягкие ковры с серо-голубым рисунком. «Ничего страшного», — сказал Николя, а Хлоя радостно улыбнулась, когда он вошел. Она была так счастлива его видеть.

XXXIII

Колен нежно сжимал в руке теплую доверчивую ладошку Хлои. Она смотрела на него своими ясными, чуть удивленными глазами, и его тревога понемногу рассеялась, но ненадолго. Внизу, у подножия кровати, громоздились поводы для беспокойства. Они отчаянно друг друга колошматили. Хлоя ощущала какое-то странное оцепенение во всем теле, что-то мутное застряло у нее в гортани, и она не знала, как бороться с этой невидимой силой. Хлоя кашляла, чтобы вытеснить ее наружу, но неведомый враг засел где-то очень глубоко. Ей казалось, что стоит вдохнуть, и она окажется в плену, и тогда коварный злодей поглотит ее всю без остатка. Грудь ее еле вздымалась, и мягкие простыни, окутавшие ее длинные голые ножки, придавали спокойствие всем ее движениям. Колен сидел рядом, слегка ссутулившись. Он смотрел на Хлою. Ночь кругами сгущалась вокруг маленького светового пятна, исходящего от лампы в матовом хрустальном колпаке, вмонтированной в стену у изголовья кровати.

— Колен, милый, поставь мне музыку, — попросила Хлоя. — Что-нибудь из твоего любимого.

— Ты слишком устала, — сказал Колен.

Он говорил как бы издалека. Он был бледен. Сердце его билось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Колен чувствовал, что оно раздулось до невероятных размеров.

— Нет, пожалуйста, я хочу музыку, — сказала Хлоя.

Колен встал, спустился по дубовой лесенке и включил проигрыватель. Во всех комнатах стояли динамики, но он включил только тот, который был в спальне.

— Что ты поставил? — спросила Хлоя. Она улыбалась, потому что сама знала ответ.

— Ты помнишь? — спросил Колен.

— Помню…

— Тебе больно?

— Не очень…

Там, где реки впадают в море, образуется невидимая преграда, где пенятся волны и танцуют обломки затонувших кораблей. Так между уличным мраком и комнатным светом всплывали воспоминания, кружились у лампы и погружались во тьму, откуда вновь возникали их белые животы и серебряные спины.

— Посиди со мной, — сказала Хлоя, приподнимаясь на подушках.

Колен лег поперек кровати и положил голову Хлои себе на руку. Легкая кружевная рубашечка причудливым узором обвивала ее золотистую кожу и нежно вздувалась у подножия груди.

Хлоя тронула его рукой за плечо.

— Ты не сердишься? — спросила она.

— За что?

— За то, что я такая глупая…

Она доверчиво потянулась к нему, и он поцеловал ее в ключицу.

— Убери руку под одеяло, ты замерзнешь, моя маленькая.

— Мне не холодно, — сказала Хлоя, — послушай музыку.

В игре Джонни Ходжеса ощущалось что-то воздушное, что-то неизъяснимое и бесконечно чувственное. То была чувственность в чистом виде, бестелесная, неосязаемая.

Под воздействием музыки углы комнаты смягчались и делались округлыми. Колен и Хлоя лежали теперь в самом центре сферы, некогда бывшей их спальней.

— Что это было? — спросила Хлоя.

— The Mood of the Wooed, — ответил Колен.

— Я так и почувствовала, — сказала Хлоя. — Как, интересно, доктор войдет к нам в спальню, когда она такой формы?

XXXIV

Николя открыл дверь. На пороге стоял доктор.

— Я — доктор, — сказал он.

— Хорошо, — ответил Николя. — Попрошу вас последовать за мной. — И он повел его на кухню. — Вот. Попробуйте и скажите мне, что вы об этом думаете.

Он преподнес доктору кремнекальциосодовый сосуд, в котором бурлил напиток необычного цвета, отливавший кассиусовым пурпуром и прозеленью рыбьего пузыря с легким оттенком синеватого хрома.

— Что это? — спросил доктор.

— Отвар… — ответил Николя.

— Это я и так вижу, — сказал доктор, — какой именно?

— Общеукрепляющий, — ответил Николя.

Доктор поднес сосуд к носу, понюхал, оживился, глотнул, попробовал, схватился обеими руками за живот и уронил свой саквояж для инструментов.

— Ну что, действует? — поинтересовался Николя.

— Уф! — пробурчал доктор. — Так и окочуриться недолго… Вы что, ветеринар?

— Нет, — гордо ответил Николя, — я повар. Значит, действует, да?

— Да, неслабый отвар, — признал доктор, — бодрящий.

— А теперь пойдемте к больной, — сказал Николя, — я вас продезинфицировал.

Доктор последовал было за ним, но почему-то повернул не в ту сторону. Казалось, он не вполне владеет ситуацией.

— Послушайте, — сказал Николя, — а вы вообще в состоянии осмотреть больную?

— Видите ли, — отвечал доктор, — я бы хотел проконсультироваться с коллегой. Доктор Членоед сейчас подойдет.

— Хорошо, — сказал Николя, — следуйте за мной.

Он открыл дверь, выходившую на черную лестницу.

— Спуститесь на три этажа, поверните направо, и вы окажетесь там, где нужно, — сказал он.

Доктор стал спускаться, но внезапно остановился.

— Где я нахожусь? — спросил он.

— Вы находитесь именно там, где находитесь, — ответил Николя.

— Вот и славненько, — сказал доктор.

Николя закрыл дверь. В прихожей показался Колен.

— Кто там приходил? — спросил он.

— Доктор. Он мне показался последним идиотом, и я отправил его обратно.

— Как же мы будем без доктора? — спросил Колен.

— Сейчас сюда придет профессор Членоед, — ответил Николя.

— Звучит убедительно, — признал Колен.

В дверь снова позвонили.

— Стой, я сам открою, — сказал Колен.

Пока он шел по коридору, серая мышка вскарабкалась вверх по его ноге и примостилась на правом плече. Колен открыл дверь, и на пороге возник профессор Членоед.

— Здравствуйте, — сказал он.

На нем был черный костюм и ослепительно желтая сорочка.

— Чисто физиологически сочетание черного с желтым соответствует максимальному контрасту, — торжественно изрек профессор. — Кроме того, подобная гамма не вредна для зрения и сразу бросается в глаза водителям, таким образом, я не рискую быть раздавленным.

— Вы совершенно правы, — согласился Колен.

Профессору было около сорока лет и ни годом больше. У него были гладковыбритые щеки, маленькая острая бородка и невыразительные очки.

— Не желаете ли последовать за мной? — предложил Колен.

— Не знаю, — сказал профессор. — Я как-то не уверен… — Но, поколебавшись, он все-таки решился. — А кто у вас болен? — спросил он.

— Хлоя, — ответил Колен.

— В аранжировке Дюка Эллингтона? — поинтересовался профессор.

— Именно, — подтвердил Колен.

— Хорошо, — заключил профессор, — пойдемте к больной. Что же вы мне сразу не сказали? Кстати, что с ней?

— Не знаю, — сказал Колен.

— По правде говоря, я тоже, — признался профессор.

— Но вы ведь попытаетесь это определить? — забеспокоился Колен.

— Для этого мне придется ее осмотреть…

— Так пойдемте же к ней, — сказал Колен.

— Ну, разумеется, — согласился профессор.

Колен подвел его к самой двери, но внезапно спохватился.

— Входите осторожно, она вся круглая, — предупредил он.

— Ничего, я врач, — сказал Членоед. — Так она беременна?

— Что за чушь! — воскликнул Колен. — Комната круглая.

— Что, совсем круглая? — переспросил профессор. — Вы слушали Эллингтона?

— Да, — ответил Колен.

— У меня он тоже есть. Знаете Slap Happy?

— Мне больше нравится… — начал было Колен, но вспомнил, что Хлоя ждет, и открыл профессору дверь спальни.

— Здравствуйте, — сказал профессор и полез вверх по лесенке.

— Здравствуйте, — отвечала Хлоя. — Как поживаете?

— Так себе, — вздохнул профессор. — Меня замучила печень, понимаете?

— Нет, — честно ответила Хлоя.

— Ну разумеется, — сказал профессор. — У вас-то она не болит.

Он наклонился к Хлое и взял ее за руку.

— Температура? — спросил он.

— Я не чувствую.

— В этом-то вся и беда, — сказал профессор. Он сел на кровать. — Сейчас я вас послушаю, вы не возражаете?

— Да, пожалуйста, — согласилась Хлоя.

Профессор достал из своего саквояжа фонендоскоп с усилителем и приложил мембрану к Хлоиной спине.

— Считайте, — приказал он.

Хлоя начала считать.

— Так дело не пойдет, — прервал ее профессор, — после двадцати шести следует двадцать семь.

— Простите, — сказала Хлоя.

— Ладно, достаточно, — проговорил доктор. — Вы кашляете?

— Да, — ответила Хлоя и закашлялась.

— Доктор, что с ней? — спросил Колен. — Это опасно?

— У нее что-то в правом легком, — сказал профессор. — Не знаю, что именно.

— И что же делать? — спросил Колен.

— Вам надо будет прийти ко мне на обследование, — заключил профессор.

— Мне бы не хотелось, чтобы она вставала, доктор, — сказал Колен. — Вдруг ей опять станет плохо, как сегодня.

— Нет, — возразил профессор. — Ничего серьезного у нее нет. Я вам сейчас выпишу рецепт, будете все делать, как я велю.

— Ну конечно, доктор, — послушно сказала Хлоя. Она поднесла руку ко рту и опять закашлялась.

— Не надо кашлять, — сказал Членоед.

— Не надо кашлять, моя милая, — попросил Колен.

— Я не могу не кашлять, — дрожащим голосом ответила Хлоя.

— У нее в легком звучит какая-то странная музыка, — с досадой сказал профессор.

— Это нормально, доктор? — спросил Колен.

— До некоторой степени… — ответил профессор.

Он подергал себя за бородку, и она с сухим хрустом встала на место.

— Когда мы должны прийти к вам на обследование, доктор? — спросил Колен.

— Через три дня, — ответил профессор. — Мне надо приготовить все приборы.

— Вы что, обычно ими не пользуетесь? — поинтересовалась Хлоя.

— Нет, — ответил профессор. — Мне больше нравится собирать из конструктора модели самолетов. Но меня все время отвлекают больные, поэтому я уже год мастерю один и тот же самолет и все никак не могу закончить. Никакого терпения не хватает!

— Да, я понимаю, — сказал Колен.

— Больные преследуют меня, как акулы, — продолжал профессор. — Я подобен человеку, потерпевшему кораблекрушение. Стоит мне утратить бдительность, и эти прожорливые хищники мигом опрокинут мой трепетный челнок.

— Какой красивый образ! — воскликнула Хлоя и тихонько, чтобы снова не раскашляться, засмеялась.

— Имейте в виду, дитя мое, — сказал профессор, хлопая ее по плечу, — образ этот достаточно надуманный. В книге «Гений в штатском», вышедшей 15 октября 1944 года, опровергается бытующая точка зрения, согласно которой акулы едят людей. На самом деле из известных на сегодняшний день тридцати пяти типов акул этим занимаются только три или четыре, причем они никогда не нападают первыми…

— Вы так интересно рассказываете, доктор, — восхищенно произнесла Хлоя.

Доктор ей явно нравился.

— Это была цитата, — ответил профессор. — Я тут ни при чем. Разрешите откланяться.

Он звучно поцеловал Хлою в правую щеку, похлопал ее по плечу и засеменил вниз по лесенке, при этом он случайно зацепился одной ногой за другую, споткнулся о последнюю ступеньку и полетел вниз.

— Оригинальная конструкция, — заметил он, энергично потирая ушибленную спину.

— Простите меня, — сказал Колен.

— И вообще, в этой сферической комнате есть что-то угнетающее, — продолжал профессор. — Попробуйте поставить Slap Happy, может быть, она сама исправится, или хотя бы исправьте ее вручную, рубанком.

— Да, обязательно, — сказал Колен. — За это надо выпить, если вы не возражаете.

— Идет, — согласился профессор. — До встречи, дитя мое, — крикнул он Хлое, выходя из комнаты.

Хлоя смеялась. Снизу ее кровать выглядела как сцена, освещенная электрической лампой. Полосы света падали на ее волосы, как солнечные лучи на весеннюю траву, и все вокруг делалось золотистым, как ее кожа.

— У вас такая красивая жена, — сказал профессор, когда они вышли в прихожую.

— Да, — ответил Колен и вдруг заплакал, потому что почувствовал, как страдает Хлоя.

— Мне, право, неловко, — сказал профессор. — Я хочу вас утешить…

Он порылся во внутреннем кармане пиджака и достал маленький блокнотик в красном кожаном переплете.

— А вот моя, — сказал он.

— Ваша? — переспросил Колен, пытаясь совладать с собой.

— Моя жена, — пояснил профессор.

Колен механически открыл блокнот и разразился хохотом.

— Так я и знал, — сказал профессор. — Каждый раз срабатывает. Не понимаю, что в ней такого?

— Я не… не… не знаю, — пролепетал Колен, корчась от смеха.

— Все вы похожи, — сказал профессор, забирая у Колена свой блокнот. — Вы почему-то считаете, что женщины должны быть красивыми… Ну так что насчет выпить?

XXXV

Колен толкнул дверь аптекарской лавки. Шик, по обыкновению, следовал за ним. Дверь вскричала «дзинь» и со стеклянным звоном обрушилась на сложное сооружение из многочисленных колб и прочего лабораторного оборудования.

На шум прибежал аптекарь, высокий, худой старик с седой взъерошенной гривой.

Он устремился к прилавку, взял трубку, быстро набрал знакомый номер и крикнул:

— Алло! — Звук его голоса напоминал зов сигнального рожка в густом тумане. Под его огромными плоскими черными ступнями пол то и дело ходил ходуном, отчего колбы с какой-то жидкостью опрокидывались на прилавок и обдавали аптекаря множеством брызг. — Алло! Торговый дом Гершвина? Вставьте мне, пожалуйста, новое стекло во входную дверь! Четверть часа? Нельзя ли побыстрее. Ко мне в любую минуту может нагрянуть новый покупатель. Хорошо…

Он положил трубку, и она с силой вцепилась в корпус телефона.

— Чем мог�

I

Колен заканчивал свой туалет. Приняв ванну, он завернулся в широкую махровую простыню, оставив обнаженными только ноги да торс. Он взял со стеклянной полочки пульверизатор и оросил летучим ароматным маслом свои светлые волосы. Янтарный гребень разделил его шелковистую шевелюру на тонкие оранжевые пряди, напоминающие борозды, которые вилкой прокладывает веселый пахарь на блюдце с абрикосовым конфитюром. Отложив гребень, Колен вооружился щипчиками для ногтей и косо подстриг края своих матовых век, чтобы придать взгляду таинственность. Ему часто приходилось это делать – веки быстро отрастали. Колен включил лампочку увеличительного зеркала и придвинулся к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса. У крыльев носа притаилось несколько угрей. Сильно укрупненные, они поразились своему уродству и тут же юркнули обратно под кожу. Колен с облегчением погасил лампочку. Он размотал простыню, стягивающую ему бедра, и кончиком ее принялся удалять последние капельки воды между пальцами ног. Его отражение в зеркале показалось ему на кого-то удивительно похожим – ну конечно же, на того блондина, который играет роль Слима в Hollywood Canteen[1]. Круглая голова, маленькие уши, прямой нос, золотистая кожа. Он так часто улыбался младенческой улыбкой, что на подбородке у него не могла не появиться ямочка. Он был довольно высокий, стройный, длинноногий и вообще очень милый. Имя Колен ему, пожалуй, подходило[2]. С девчонками он говорил ласково, а с парнями – весело. Почти всегда у него было хорошее настроение, а в остальное время он спал.

Проткнув дно ванны, он выпустил из нее воду. Выложенный светло-желтой керамической плиткой пол в ванной комнате имел наклон, и вода стекала в желоб, который находился как раз над столом жильца, занимавшего квартиру этажом ниже. Недавно тот, не предупредив Колена, переставил у себя мебель. Теперь вода лилась на буфет.

Колен сунул ноги в сандалии из кожи нетопыря и надел элегантный домашний костюм – вельветовые брюки бутылочного цвета и атласную фисташковую куртку. Махровую простыню он повесил на сушилку, а коврик для ног перекинул через борт ванны и посыпал крупной солью, чтобы извлечь из него воду. Коврик тут же оплевался – он весь покрылся гроздьями мыльных пузыриков.

Выйдя из ванной комнаты, Колен двинулся на кухню, чтобы лично присмотреть за последними приготовлениями. Как всегда по понедельникам, у него обедал Шик[3], живший неподалеку. Правда, нынче была еще суббота, но Колену не терпелось увидеть Шика и угостить его теми блюдами, которые вдохновенно стряпал его новый повар Николя. Двадцатидвухлетний Шик был ровесником Колена и тоже холостяком, да к тому же он разделял его литературные вкусы, но вот денег у него было куда меньше. Колен же обладал состоянием, достаточным для того, чтобы не работать на других и ни в чем себе не отказывать. А вот Шику каждую неделю приходилось бегать к дяде в министерство, чтобы стрельнуть у него деньжат, потому что профессия инженера не позволяла ему жить на уровне своих рабочих, а командовать людьми, которые и одеты лучше тебя, и едят лучше, весьма затруднительно. Изо всех сил стараясь ему помочь, Колен под любым предлогом звал его обедать. Однако болезненное самолюбие Шика заставляло Колена постоянно быть начеку – он опасался, как бы чересчур частые приглашения не выдали его намерений.

Застекленный с двух сторон коридор, ведущий на кухню, был очень светлый, и с каждой его стороны пылало по солнцу, потому что Колен любил свет. Куда ни глянешь, повсюду сия ли начищенные до блеска латунные краны. Игра солнечных бликов на их сверкающей поверхности производила феерическое впечатление. Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил одну мышку: у нее были длинные черные усы, а серая шкурка на ее стройном тельце чудо как блестела. Повар кормил мышей превосходно, однако разъедаться не давал. Днем мыши вели себя тихо, как мыши, и играли только в коридоре.

Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николя не спускал глаз с приборной доски. Он сидел за пультом управления, также покрытым светло-желтой эмалью. В него были вмонтированы циферблаты различных кухонных аппаратов, стоявших вдоль стены. Стрелка электроплиты, запрограммированной на жаренье индейки, дрожала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот надо было вынимать. Николя нажал на зеленый тумблер, приводивший в действие механический щуп, который легко вонзился в индейку, и в то же мгновение стрелка замерла на отметке «готово». Быстрым движением Николя вырубил энергопитание плиты и включил тарелкоподогреватель.

– Будет вкусно? – спросил Колен.

– Месье может не сомневаться, – заверил Николя. – Индейка откалибрована очень точно.

– А что вы приготовили на закуску?

– Ах, на сей раз я не стал ничего изобретать и занялся чистым плагиатом. У Гуффе[4].

– Да у вас губа не дура! – заметил Колен. – Какой же пассаж его великого творения вы воспроизводите?

– Тот, что изложен на странице шестьсот тридцать восемь его «Поваренной книги». Сейчас, месье, я вам его прочту.

Колен присел на табурет, обитый пористым каучуком, покрытым сверху промасленным шелком в цвет кухонных стен, и Николя начал читать:

– «Запеките паштет как для закуски. Разделайте крупного угря и нарежьте его ломтями толщиной в три сантиметра. Сложите куски рыбы в кастрюлю, залейте белым вином, добавьте соли, перца, тонко нарезанного лука, две-три веточки петрушки, немного тмина, лаврового листа и зубок чесноку…» Правда, мне, увы, не удалось вырвать его так, как положено, потому что зубодерные щипцы у нас совсем разболтались.

– Я велю купить новые, – сказал Колен.

Николя продолжал:

– «…Когда угорь сварится, выньте его из кастрюли и положите на противень. Процедите бульон сквозь шелковое сито, добавьте немного испанки и томите на медленном огне, пока соус не загустеет. Пропустите его сквозь волосяное сито, залейте им рыбу и кипятите минуты две, не больше. Затем разложите куски угря на паштете, украсьте жареными шампиньонами, в середину воткните букет из молок карпа и залейте все это оставшимся соусом».

– Хорошо, – одобрил Колен. – Надеюсь, Шик это оценит.

– Я не имею удовольствия быть знакомым с месье Шиком, – заметил Николя, – но если это блюдо ему не понравится, то в следующий раз я приготовлю что-нибудь другое, и таким образом мне постепенно удастся определить с большой степенью точности всю гамму его вкусовых пристрастий от до до до.

– Конечно, – сказал Колен. – Засим я вас покину, Николя. Пойду накрывать на стол.

Он прошел по коридору в обратном направлении, пересек прихожую и оказался в столовой, служащей и гостиной: ее бежевато-розовые стены и голубой ковер не утомляли глаза, даже когда они были широко раскрыты.

Эта комната, площадью примерно четыре метра на пять, выходила двумя продолговатыми окнами на бульвар Луи Армстронга[5]. Зеркальные стекла раздвигались, благодаря чему весенние ароматы, если, разумеется, таковые имелись снаружи, могли проникнуть и внутрь помещения. Угол у противоположной стены занимал дубовый стол. По двум его сторонам стояли скамьи, а по двум другим – дубовые стулья с подушками из синего сафьяна на сиденьях. Вот и вся меблировка, не считая длинной низкой полки, оборудованной под дискотеку, проигрывателя высшего класса и еще одной полки, симметричной первой, где хранились рогатки, тарелки, стаканы и прочие предметы, без которых цивилизованные люди не садятся за стол.

Колен выбрал голубую скатерть – под цвет ковра. Посредине стола вместо вазы он поставил колбу с двумя заспиртованными куриными эмбрионами, в точности воспроизводившими пластику призрака из балета «Видение розы» в исполнении Нижинского[6], а вокруг разложил веточки мимозы необыкновенной: знакомый ему садовник получил этот новый сорт от скрещения мима и розы, которая вместе с невинностью потеряла и букву «Р». Потом достал с полки белые фарфоровые тарелки с золотыми прожилками, по две каждому, и по прибору из нержавеющей стали с ажурными ручками, в которые между двумя пластинками из плексигласа было вставлено чучело божьей коровки – на счастье. Два хрустальных бокала и две салфетки, сложенные наподобие тиар, завершали сервировку. На все эти приготовления ушло некоторое время. Едва они были закончены, как звонок сорвался с цепи и тем самым известил Колена о приходе Шика.

Колен расправил складочку на скатерти и пошел открывать дверь.

– Как поживаешь? – спросил Шик.

– А ты-то как? – вместо ответа спросил Колен. – Раздевайся и пойдем посмотрим, что делает Николя.

– Новый повар?

– Да, – ответил Колен, – я выменял его у тети, отдал ей моего старого повара и килограмм бельгийского кофе[7] в придачу.

– Ты им доволен? – спросил Шик.

– Похоже, дело он знает. Ученик Гуффе.

– Человека из чемодана?[8] – в ужасе воскликнул Шик, и его черные усики трагически поникли.

– Да нет, болван, Жюля Гуффе, знаменитого кулинара.

– В этом я не силен… Знаешь, кроме Жан-Соля Партра[9], я мало что читаю.

Он пошел за Коленом по выложенному плитками коридору, погладил мышей и попутно зарядил свою зажигалку капелькой солнца.

– Николя, – сказал Колен, входя на кухню, – познакомьтесь, пожалуйста: мой друг Шик.

– Добрый день, месье, – произнес Николя.

– Добрый день, Николя, – ответил Шик. – Скажите, у вас нет племянницы, которую зовут Ализа?

– Есть, месье, – подтвердил Николя. – И, смею заметить, весьма красивая девушка.

– Между вами большое фамильное сходство, – сказал Шик, – хотя по линии бюста некоторое различие имеется.

– Да, у меня с годами грудь стала шире, – уточнил Николя, – а у Ализы она развивалась, так сказать, перпендикулярно, если месье позволит мне называть вещи своими именами.

– Выходит, мы почти что в семейном кругу, – обрадовался Колен, – а вы мне не говорили, Николя, что у вас есть племянница.

– Моя сестра сбилась с пути, – признался Николя. – Она изучала философию. В семье, которая гордится своими традициями, о таких вещах предпочитают молчать.

– М-да, – сказал Колен, – пожалуй, вы правы. Во всяком случае, я вас понимаю. Покажите-ка нам лучше ваш паштет с угрем…

– Сейчас небезопасно открывать духовку, – предупредил Николя, – не то произойдет резкое обезвоживание блюда в результате того, что внутрь проникнет воздух меньшей влажности, чем тот, который ее заполняет.

– Я предпочитаю увидеть это блюдо, когда его подадут на стол, – сказал Шик. – Пусть это будет сюрпризом.

– Горячо одобряю вас, месье, – сказал Николя. – Осмелюсь ли попросить месье разрешить мне вернуться к моим делам?

– Конечно, Николя, пожалуйста!

И повар вновь взялся за прерванную работу, которая состояла в том, что он опрокидывал на тарелки формочки с заливным из морского языка, украшенного ломтиками трюфеля, как и положено для рыбной закуски. Колен и Шик вышли из кухни.

– Не выпьешь ли аперитив? – спросил Колен. – Мой пианоктейль уже настроен, можешь его опробовать.

– Как, пианоктейль уже работает? – спросил Шик.

– Да, и притом отлично. Трудно было его наладить, но результат превзошел все мои ожидания. Я сыграл «Black and Tan Fantasy»[10] и получил совершенно поразительную смесь.

– Какой принцип ты положил в основу механизма?[11] – спросил Шик.

– Каждой клавише соответствует либо какой-нибудь крепкий напиток, либо ликер, либо сироп. Правая педаль добавляет в смесь сбитое яйцо, а левая – кусочек льда. Для получения сельтерской воды надо извлекать тремоло в высоком регистре. Дозы всех ингредиентов определяются длительностью звука: одной шестьдесят четвертой соответствует шестнадцатая часть объема, взятого за единицу, четверти – единица объема, а целой ноте – четыре единицы. Когда играешь медленную мелодию, включается особая система регистров, чтобы доза коктейля не увеличивалась, – иначе порция получилась бы слишком большой, – а только повышалась его крепость. Кроме того, можно, в зависимости от продолжительности мелодии, изменить величину объема, взятого за единицу, уменьшив его, например, в сто раз, чтобы получить напиток, в котором, с помощью особого модератора, учтены все законы гармонии.

– Все это очень сложно, – сказал Шик.

– Механизмом управляет электронное устройство через реле. Не стану вдаваться в детали, ты же сам хорошо разбираешься в этих вещах. Притом, заметь, это еще и пианино, на котором прекрасно можно играть.

– Невероятно! – воскликнул Шик.

– Осталась, правда, одна недоделка, – сказал Колен, – вот никак не налажу правую педаль, которая регулирует сбивание яиц. Пришлось поставить дополнительное сцепление, потому что, когда играешь что-нибудь слишком hot[12], в коктейль попадают куски омлета и их трудно глотать. Со временем я это, конечно, устраню, а пока придется быть повнимательней. Да, забыл сказать, что сливки – это «соль» в контроктаве.

– Сейчас сделаю себе коктейль на мотив «Loveless Love»[13]. Это должно быть нечто невообразимое, – сказал Шик.

– Пианоктейль стоит пока в чулане, который я оборудовал под мастерскую, – сказал Колен, – я не успел еще привинтить к нему деку. Пойдем. Для начала я его запрограммирую на два коктейля граммов по двести.

Шик сел за пианоктейль. Едва замер последний звук, как с сухим треском откинулась середина передней панели и показалась шеренга стаканов. Два из них были наполнены до краев аппетитной на вид жидкостью.

– Когда ты взял фальшивую ноту, я испугался, – сказал Колен, – но, к счастью, она оказалась в той же тональности.

– Он учитывает и тональность? – спросил Шик.

– Не всегда, – сказал Колен, – это была бы чересчур сложная задача. Но некоторая зависимость все же есть. Ну пей, и пошли к столу.

II

– Паштет с угрем просто изумителен, – сказал Шик. – Кто надоумил тебя заказать такое блюдо?

– Идея принадлежит Николя, – сказал Колец. – У нас тут есть, вернее, был угорь, который каждый день появлялся в умывальнике, выползая из крана.

– Забавно! – сказал Шик. – С чего бы это?

– Он дотягивался до зубной пасты и пожирал ее, нажимая зубами на тюбик. Николя пользуется исключительно американской ананасной пастой, и угрю, видимо, она пришлась по вкусу.

– А как он его поймал? – поинтересовался Шик.

– Вместо тюбика с пастой он положил настоящий ананас. Когда угорь лакомился пастой, он ее легко заглатывал и беспрепятственно уползал назад, а тут вышло иначе: чем энергичней он втягивал голову в кран, тем глубже его зубы вонзались в ананас. Николя…

Колен осекся и замолчал.

– Что Николя? – спросил Шик.

– Не решаюсь сказать, боюсь отбить у тебя аппетит.

– Говори, я уже почти все съел.

– Тогда Николя вошел в ванную и бритвой отсек ему голову. Потом открыл кран, и угорь оказался в умывальнике.

– И все? – сказал Шик. – Положи мне еще паштета. Надеюсь, в водопроводной трубе живет и его многочисленное семейство.

– Николя положил на умывальник тюбик с малиновой пастой, так что посмотрим… Послушай, кто эта Ализа, о которой ты с ним говорил?..

– Я как раз о ней думал. Впервые я увидел ее на лекции Жан-Соля. Мы случайно оказались рядом – оба лежали ничком под кафедрой, там мы и познакомилась.

– Какая она? – спросил Колен.

– Я не мастер описывать, – ответил Шик. – Она прелестна…

– А!..

Вошел Николя, неся блюдо с индейкой.

– Садитесь с нами, Николя, – сказал Колен. – Ведь в конце концов, как справедливо заметил Шик, вы почти член нашей семьи.

– Если месье не возражает, я сперва займусь мышами, – ответил Николя. – Я скоро приду. Индейка нарезана… Вот соус…

– Обрати на него внимание, – сказал Колен. – Это сметанный соус из манго и можжевельника, им заполняют мешочки, сшитые из тонко отбитого телячьего филе. Ты на них нажимаешь, и соус течет струйками.

– Нет слов! – воскликнул Шик.

– Не можешь ли ты мне сказать, хотя бы в самых общих чертах, как ты с ней познакомился?.. – продолжал свое Колен.

– Право, не знаю… Я ее спросил, любит ли она Жан-Соля Партра, она ответила, что собирает все, что он пишет… Тогда я ей сказал: «Я тоже…» И всякий раз, когда я ей что-нибудь говорил, она отвечала: «Я тоже…» и vice versa[14]. В конце концов, только для того, чтобы поставить экзистенциальный опыт, я сказал: «Я вас люблю», – а она в ответ воскликнула: «О!..»

– Опыт не удался, – заметил Колен.

– Да, – согласился Шик, – но она все же не ушла. Тогда я сказал: «Мне в эту сторону», – а она ответила: «А мне – нет», и добавила: «Мне в ту».

– Невероятно!

– Тогда я сказал: «И мне тоже в ту». И стал ходить за ней по пятам повсюду, куда бы она ни шла.

– И чем же это кончилось?

– Ну… Просто пришло время ложиться в постель…

Колен поперхнулся, и, чтобы прийти в себя, ему пришлось выпить пол-литра бургундского.

– Завтра мы с ней идем на каток. Завтра воскресенье… Пойдешь с нами? Мы решили идти утром, когда там не так много народа. Я, правда, немного стесняюсь, потому что катаюсь неважно, но зато мы сумеем поговорить о Партре.

– Хорошо, – пообещал Колен. – Я пойду с Николя… Может, у него есть еще племянницы…

III

Колен вышел из вагона метро и поднялся по лестнице. Однако он оказался не там, где рассчитывал, и, чтобы сориентироваться, обошел площадь. С помощью желтого шелкового платка он определил направление ветра, первый же порыв сдул с него цвет и унес на большое здание неправильной формы, которое сразу стало походить на каток «Молитор»[15].

Миновав зимний бассейн, Колен вошел в каменную громаду с бокового входа. Створки стеклянных дверей с медными переплетами, хлопая, вели с ним двойную игру – и впускали, и отталкивали. Колен протянул абонемент, который подмигнул контролеру двумя уже пробитыми глазками. Контролер ответил понимающей улыбкой, что, однако, не помешало ему пробить третий глазок в оранжевой картонке, и она тут же ослепла. Колен без зазрения совести сунул ее обратно в свой бумаговый сафьяник, то есть сафьяновый бумажник, и свернул налево, в устланный прорезиненной дорожкой коридор, где находились кабины для переодевания. На первом этаже свободных мест не было. Поэтому он поднялся по бетонной лестнице на второй этаж. Навстречу ему скакали верзилы – ведь все они были на вертикальных стальных полозьях, – тщетно стараясь сохранить при этом естественность движений. Служитель в белом свитере открыл ему кабину и сунул в карман чаевые, но по всему было видно, что он лжец, что чая не пьет, что для него это не невинные чаевые, а винные или даже коньячные. Он оставил клиента в этом застенке, небрежно начертив мелом его инициалы на специально для этого предназначенном черном прямоугольнике. Колен обратил внимание на то, что у служителя была голова не человека, а голубя[16], и удивился, что он приставлен к катку, а не к бассейну.

С катка подымался овальный скрип полозьев, и музыка, звучавшая из установленных вокруг динамиков, придавала ему весьма сложную структуру. Однако шум, который производили конькобежцы, еще не достиг того уровня громкости, который бывает в часы наплыва, – тогда его можно принять за топот полка, марширующего в слякоть по булыжной мостовой. Колен поискал глазами Ализу и Шика, но их на катке не было. Николя должен был прийти попозже: он еще возился на кухне, готовя обед.

Развязывая шнурки, Колен обнаружил, что на полуботинках уже нет подметок. Он достал из кармана пакетик пластыря, но его оказалось слишком мало. Тогда он положил полуботинки в лужицу под цементной скамейкой и полил их концентрированным удобрением, чтобы кожа снова отросла. Потом Колен надел шерстяные носки в широкую желто-лиловую полоску и ботинки с коньками. Их полозья спереди раздваивались, чтобы легче было поворачивать.

Он вышел из кабины и спустился на этаж ниже. Ноги его вихлялись, пока он брел по дорожкам из перфорированного каучука, которым были устланы бетонные полы коридоров. Но едва он отважился ступить на лед, как ему пришлось опрометью кинуться назад и подняться на две деревянные ступени, не то его сбила бы с ног мчавшаяся во весь опор конькобежка. Блистательно выполнив ласточку, она пожинала лавры, а уборщик тем временем сметал разлетавшиеся во все стороны лавровые листья. И тут Колен вдруг увидел Шика и Ализу, выходивших на лед с другой стороны катка. Он сделал им знак, но они этого не заметили. Тогда он кинулся к ним наперерез потоку катающихся, которые двигались по кругу. Конькобежцы, понося его на чем свет стоит, тормозили и в результате, подшибая друг друга, валились на лед. Эта куча-мала росла с каждой секундой за счет врезавшихся в нее несчастных созданий, отчаянно размахивавших руками и ногами, передергивающих плеча ми и извивавшихся всем телом, прежде чем рухнуть на тех, кто был уже повержен. Лед от солнца подтаял, и под этой растущей на глазах горой тел плескалась вода. Очень скоро там уже собралось девять десятых катающихся, и каток таким образом оказался почти в полном распоряжении Шика с Ализой. Они подъехали к груде беспомощно копошившихся людей. Шик узнал Колена по его раздвоенным конькам и извлек его из самой гущи, вытащив за лодыжки. Они пожали друг другу руки, Шик представил ему Ализу, и Колен пристроился слева от нее, поскольку Шик уже находился одесную.

Посторонившись, они пропустили уборщиков, которые, не надеясь найти в этом живом месиве что-либо, кроме не представляющих никакого интереса продуктов распада личности, вооружились скребками и двинулись к сто ку нечистот, толкая перед собой всю кучу разом. При этом они пели гимн катка «Молитор», сочиненный еще в 1709 году Вайяном-Кутюрье[17]:

• Господа,
• Соблаговолите, пожалуйста,
• Очистить каток,
• Чтобы дать нам возможность
• Произвести уборку.

Все это сопровождалось гудками клаксона, чтобы даже самые закаленные души содрогнулись от ужаса.

Те, кто еще катался, аплодисментами приветствовали такую инициативу, и мусорный люк, поглотив все останки, захлопнулся. Шик, Ализа и Колен вознесли краткую молитву и заскользили по льду.

Колен не спускал глаз с Ализы. По странной случайности на ней был белый свитер и желтая юбка. Ботинки ее тоже были бело-желтыми, и каталась она на «канадах». Дымчатый цвет ее шелковых чулок оттенялся белыми носками, которые она подвернула, чтобы прикрыть верхнюю часть низких ботинок, зашнурованных белыми шнурками, трижды обмотанными вокруг лодыжек. К этому надо добавить ярко-зеленую шелковую косынку и на редкость густую копну вьющихся белокурых волос, которые обрамляли ее лицо. Она смотрела на мир широко открытыми синими глазами, а занимаемая ею часть пространства во вселенной была ограничена гладкой золотистой кожей. Руки и икры у нее были круглыми, талия – тонкой, а бюст очерчен очень четко, словно на хорошей фотографии.

Колен отвел взгляд, чтобы обрести равновесие. Ему это удалось, и, опустив глаза, он спросил Шика, как тот себя чувствует после паштета с угрем.

– Не напоминай мне об этом, – сказал Шик. – Я всю ночь ловил рыбу в своей раковине, надеясь, что и мне удастся поймать угря. Но попадались только форели.

– Николя и из них что-нибудь приготовит! – заверил его Колен. – У вас удивительно талантливый дядя, – сказал он, обращаясь уже к Ализе.

– Он – гордость семьи, – ответила Ализа. – Моя мать все не может утешиться, что вышла замуж за какого-то там доктора математических наук, в то время как ее брат так преуспел в жизни.

– Ваш отец – доктор математических наук?

– Да, он профессор Коллеж-де-Франс[18] и действительный член Академии наук или что-то в этом роде… – сказала Ализа. – Стыдно… в тридцать восемь лет. Мог бы и постараться. К счастью, есть дядя Николя.

– Разве он не собирался прийти сюда сегодня? – спросил Шик.

От светлых волос Ализы исходил изумительный аромат. Колен посторонился.

– Видимо, он опоздает. Утром у него возникла какая-то новая идея. Давайте пойдем ко мне обедать, ладно? Тогда мы узнаем, во что он ее воплотит…

– Отлично, – сказал Шик. – Но если ты рассчитываешь, что я приму твое приглашение, у тебя превратное представление об объективной реальности. Тебе необходимо найти себе пару, чтобы нас было четверо. Иначе я не пущу Ализу к тебе, сам должен понимать.

– Нет! – запротестовал Колен. – Вы только послушайте!..

Но ответа он так и не услышал, потому что один непомерно высокий субъект, который вот уже пять минут упражнялся в скоростном беге, согнувшись в три погибели и весь по давшись вперед, проскочил у него между ногами, и возникшая воздушная волна подбросила Колена на несколько метров вверх. Ему удалось ухватиться за балюстраду второго этажа, он подтянулся, но не вверх, а вниз и, упав, очутился снова рядом с Шиком и Ализой.

– Все же надо бы запретить кататься так быстро, – сказал Колен и перекрестился, потому что конькобежец, врезавшись в стену ресторана на противоположном конце катка, растекся по ней, словно медуза, которую швырнул жестокий ребенок.

Уборщики снова взялись за дело, и один из них водрузил на месте несчастного случая ледяной крест. Пока крест не растаял, дежурный ставил пластинки духовной музыки. Потом все пошло своим чередом. Шик, Ализа и Колен продолжали кружить по льду.

IV

– Вот и Николя! – воскликнула Ализа.

– А вот и Исида[19], – сказал Шик.

Николя еще только проходил через контроль, а Исида уже вышла на лед. Первый поднялся в раздевалку, в то время как вторая подкатила к Шику, Колену и Ализе.

– Здравствуйте, Исида, – сказал Колен. – Познакомьтесь с Ализой. Ализа, это Исида. А Шика вы знаете.

Тут все стали пожимать друг другу руки, и Шик воспользовался этим минутным замешательством, чтобы удрать с Ализой, а Колен и Исида, так и не прерывая рукопожатия, покатились вслед за ними.

– Я рада вас видеть, – сказала Исида.

Колен тоже был рад ее видеть. К восемнадцати годам Исиде удалось обзавестись каштановыми волосами, белым свитером, желтой юбкой, ядовито-зеленой косынкой, желто-белыми ботинками и темными очками. Она была прелестна, но Колен хорошо знал ее родителей.

– На той неделе мы устраиваем прием, – сказала Исида. – По случаю дня рождения Дюпона[20].

– Дюпона? Кто это?

– Мой пудель. Я пригласила всех своих друзей. Вы придете? В четыре часа…

– С большим удовольствием, – ответил Колен.

– И приведите своих приятелей.

– Шика и Ализу?

– Да, они симпатичные… Значит, до воскресенья.

– Вы уже уходите? – спросил Колен.

– Ага, я никогда долго не катаюсь. Я и так здесь уже десять часов, пора и честь знать…

– Ведь сейчас только одиннадцать утра! – воскликнул Колен.

– А я была в баре… Привет!

V

Колен торопливо шел по напоенным светом улицам. Дул резкий сухой ветер, а под ногами хрустел затянувший лужи ледок толщиной с ноготок.

Прохожие прятали подбородки кто во что горазд: в воротники, в шарфы, в муфты, а один даже сунул свой подбородок в птичью клетку, да так, что дверца на пружинке упиралась ему в лоб.

«Завтра я пойду к Трюизмам», – думал Колен.

Это были родители Исиды.

«А сегодня вечером я ужинаю с Шиком…»

«Надо поскорее идти домой, чтобы подготовиться к завтрашнему дню…»

Он широко шагнул, стараясь не наступить на белую полосу зебры-перехода, – она показалась ему опасной. «Если я сумею сделать двадцать шагов, ни разу не наступив на белое, – подумал Колен, – то завтра у меня на носу не вскочит прыщ».

«Ах, все это глупости, идиотизм какой-то, – сказал он себе, в девятый раз наступая на белую полосу, – прыща у меня все равно не будет».

Он наклонился, чтобы сорвать голубовато-розовую орхидею, которую мороз выгнал из земли.

Она пахла, как волосы Ализы.

«Завтра я увижу Ализу…»

Эту мысль следовало гнать прочь. Ализа по праву принадлежала Шику.

«Завтра я там, наверное, найду себе какую-нибудь девушку».

Но мысли его снова возвращались к Ализе.

«Неужто они в самом деле говорят о Жан-Соле Партре, когда остаются одни?»

Может быть, думать о том, чем они занимаются, когда остаются одни, ему тоже не стоило.

«Сколько статей написал Жан-Соль Партр за последний год?»

Так или иначе, он не успеет сосчитать их, прежде чем дойдет до своего дома.

«Интересно, чем Николя будет нас сего дня кормить?»

Если поразмыслить, то в сходстве Ализы и Николя нет ничего удивительного, поскольку они родственники. Но так он как бы невзначай снова вернулся к запрещенной теме.

«Да, все же интересно, чем Николя будет нас сегодня кормить?»

«Я решительно не знаю, чем Николя, который похож на Ализу, будет нас сегодня кормить».

«Николя на одиннадцать лет старше Ализы. Выходит, ему двадцать девять лет. У него большой кулинарный талант. Он нам приготовит фрикандо из телятины».

Колен подходил к своему дому.

«Витрины цветочных магазинов никогда не закрывают железными шторами. Никому и в голову не приходит красть цветы».

Оно и понятно. Колен снова сорвал орхидею, на этот раз оранжево-серую, и ее нежные, отливающие перламутром лепестки поникли.

«Она цвета моей мышки с черными усами… Вот я и дома».

Колен поднялся по каменной лестнице, покрытой ковровой дорожкой. Он всунул в замок серебристо-зеркальной двери золотой ключ.

– Эй, мои верные слуги, ко мне! Я вернулся!

Он швырнул плащ на стул и направился к Николя.

VI

– Николя, вы готовите на ужин фрикандо?

– Вот те раз! Месье ведь меня не предупредил. У меня другие затеи.

– Какого дьявольского черта вы всегда и беспрестанно обращаетесь ко мне в третьем лице?

– Коли месье угодно выслушать мои объяснения, то извольте: я полагаю, что фамильярность допустима исключительно между людьми, которые вместе пасли свиней, а это, как вам известно, не наш случай.

– Вы высокомерны, Николя, – сказал Колен.

– Я горжусь своим высоким положением в обществе, месье, и вы, надеюсь, не поставите мне это в упрек.

– Безусловно, – сказал Колен, – но мне было бы приятней, если б вы держались со мной попроще.

– Я исполнен к месье искренней, хоть и затаенной привязанности.

– Польщен и счастлив, Николя, и, поверьте, отвечаю вам тем же. Итак, чем вы попотчуете нас сегодня вечером?

– Я намерен, снова следуя традициям Гуффе, создать на сей раз фаршированного колбасуся с Антильских островов под соусом из портвейного муската.

– А как его готовят? – заинтересовался Колен.

– Рецепт таков: «Возьмите живого колбасуся и сдерите с него семь шкур, невзирая на его крики. Все семь шкур аккуратно припрячьте. Затем возьмите лапки омара, нарежьте их, потушите струей из брандспойта в подогретом масле и нашпигуйте ими тушку колбасуся. Сложите все это на лед в жаровню и быстро поставьте на медленный огонь, предварительно обложив колбасуся матом и припущенным рисом, нарезанным ломтиками. Как только колбасусь зашипит, снимите жаровню с огня и утопите его в портвейне высшего качества. Тщательно перемешайте все платиновым шпателем. Смажьте форму жиром, чтобы не заржавела, и уберите в кухонный шкаф. Перед тем как подать блюдо на стол, сделайте соус из гидрата окиси лития, разведенного в стакане свежего молока. В виде гарнира подавайте нарезанный ломтиками рис и бегите прочь».

– Нет слов! – воскликнул Колен. – Гуффе воистину великий человек! Скажите, Николя, у меня завтра не вскочит на носу прыщ?

Николя внимательно изучил хобот Колена и пришел к отрицательному выводу.

– Да, пока не забыл, вы танцуете скосиглаз?

– Увы, я все еще танцую вывих или стилем озноб, который с полгода назад вошел в моду в Нейи[21]. В скосиглазе я не силен, знаю только несколько па.

– Как вы думаете, – спросил Колен, – можно за один урок овладеть его техникой?

– Полагаю, что да, – ответил Николя. – В общем-то, это несложно. Важно только не упасть и в безвкусицу не впасть. Например, не танцевать скосиглаз на ритмы буги-вуги.

– Тогда упадешь?

– Нет, в безвкусицу впадешь.

Николя положил на стол грибфрукт, который он чистил во время разговора, и ополоснул руки под краном.

– Вы очень заняты? – спросил Колен.

– Да нет, месье! Кухонная аппаратура уже запущена.

– В таком случае я был бы вам очень обязан, если б вы показали мне те па скосиглаза, которые вы знаете, – сказал Колен. – Пойдемте в гостиную, я поставлю пластин ку.

– Я посоветовал бы месье выбрать что-нибудь в том темпе, который создает особую атмосферу, ну что-нибудь типа «Хлои» в аранжировке Дюка Эллингтона или «Концерт для Джонни Ходжеса[22]…», – сказал Николя. – То, что за океаном обозначают словами «moody» или «sultry tune»[23].

VII

– Принцип стиля скосиглаз, что, впрочем, месье, наверно, и сам знает, состоит в интерференции двух динамических систем, вибрация которых строго синхронизирована.

– Я и не предполагал, – удивился Колен, – что тут приложимы термины современной физики.

– В данном случае партнеры находятся на весьма близком расстоянии друг от друга и вибрируют всем телом в ритме музыки.

– В самом деле? – с некоторым беспокойством переспросил Колен.

– Таким образом возникает система статических волн, имеющих, как известно из акустики, равномерные колебания, что немало содействует возникновению особой атмосферы в танцевальном зале.

– Несомненно… – прошептал Колен.

– Наиболее искусным танцорам, – продолжал Николя, – удается создать и дополнительные очаги неких специфических волн, которые приводят в согласные покачивания отдельные части тела. Впрочем, не будем уточнять, какие именно, я лучше продемонстрирую месье, как танцуют скосиглаз.

Колен по совету Николя достал «Хлою», положил пластинку на диск проигрывателя, потом осторожно опустил иглу на ее первую бороздку и стал глядеть, как вибрирует Николя.

VIII

– У месье уже почти получается, – сказал Николя. – Еще одно небольшое усилие – и порядок.

– Но почему, – спросил Колен, обливаясь потом, – это танцуют под такую медленную музыку? Ведь так гораздо труднее.

– Сейчас объясню, – ответил Николя. – По правилам партнер и партнерша находятся на небольшом расстоянии друг от друга. Когда танцуешь под медленную музыку, то колыханье тела можно распределить таким образом, что неподвижной остается только зона вокруг пупка, а голова и ноги свободно вибрируют. В принципе к этому и надо стремиться. Однако, как ни прискорбно, случается, что нескромные люди танцуют скосиглаз на негритянский манер, в быстром темпе.

– Ну и что? – спросил Колен.

– А то, что вибрировать при этом начинают не только голова и ноги, но и чресла партнеров, поскольку неподвижные точки перемещаются из зоны пупка к коленям и грудинным костям.

Колен залился краской.

– Все понятно, – сказал он.

– Если же танцевать в ритме буги-вуги, то получается тем неприличнее, чем прилипчивей мотив.

Колен впал в задумчивость.

– Кто вас научил танцевать скосиглаз? – спросил он Николя.

– Моя племянница… А теоретические основы этого танца я почерпнул из разговоров с зятем. Он ведь действительный член Академии наук, как месье уже знает. Поэтому ему не стоило большого труда осмыслить этот стиль. Он говорил мне, что сам разрабатывал его практически девятнадцать лет назад.

– Вашей племяннице восемнадцать? – спросил Колен.

– И три месяца, – уточнил Николя. – Если я месье больше не нужен, то разрешите мне вернуться на кухню, чтобы наблюдать за аппаратурой.

– Идите, Николя, и спасибо, – сказал Колен и снял пластинку, которая уже остановилась.

IX

«Я надену бежевый костюм, и голубую рубашку, и красный галстук с бежевым узором, и простроченные замшевые полуботинки, и красные носки в бежевую клетку».

«А до этого я тщательно умоюсь и побреюсь и внимательно огляжу себя в зеркале».

«Сейчас пойду на кухню и попрошу Николя…»

– Николя, может быть, мы сейчас немного потанцуем?

– Бог ты мой, если месье настаивает, то я, конечно, готов, но если нет, то я бы предпочел, честно говоря, заняться совершенно неотложными делами.

– Не будет ли нескромно с моей стороны полюбопытствовать, какими именно?

– Я возглавляю философский кружок домашней прислуги нашего квартала, где проводятся чтения на тему: «Сервилизм – это гуманизм»[24], и поэтому мне не пристало пропускать наши занятия.

– Могу ли я поинтересоваться, Николя, чему именно будет посвящено сегодняшнее занятие?

– Сегодня речь пойдет о завербованности[25]. Будут установлены соответствия между понятием завербованности у Жан-Соля Партра, вербовкой наемников в колониальные войска и наймом прислуги в частные дома.

– О, это очень заинтересовало бы Шика! – воскликнул Колен.

– К великому сожалению, занятия нашего кружка закрытые. Их посещает только прислуга. Следовательно, месье Шик не может на них присутствовать, поскольку он ею не является.

– А почему, Николя, вы все время употребляете «прислуга» в единственном числе?

– Месье и сам понимает, что употреблять прислуг во множественном числе было бы распущенностью.

– Вы правы, Николя. Как вы думаете, я встречу сегодня родственную душу?.. Мне хотелось бы встретить родственную душу вроде вашей племянницы.

– Месье не следует думать о моей племяннице, ибо, как явствует из последних событий, месье Шик первым застолбил ее.

– Но, Николя, – сказал Колен, – мне так хочется влюбиться…

Из носика чайника вырвалось облачко легкого пара, и Николя пошел открывать входную дверь. Консьерж принес два письма.

– Почта? – спросил Колен.

– Извините, месье, но это мне, – сказал Николя. – Месье ожидает известий?

– Я хотел бы, чтобы мне написала какая-нибудь девушка. Я бы ее очень любил.

– Однако уже полдень, – заметил Николя – Не желает ли месье позавтракать? Могу предложить рубленые бычьи хвосты, чашку пунша с ароматическими травами и гренки с анчоусным маслом.

– Как вы думаете, Николя, почему Шик отказывается прийти ко мне ужинать с вашей племянницей, если я не приглашу другой девушки?

– Пусть месье меня извинит, но я поступил бы точно так же. Месье ведь вполне хорош собой.

– Николя, – сказал Колен, – если я сегодня же вечером не влюблюсь, и притом по-настоящему, я… я начну коллекционировать сочинения герцогини де Будуар[26], чтобы подшутить над моим другом Шиком.

Х

– Я хотел бы влюбиться, – сказал Колен, – ты хотел бы влюбиться. Он хотел бы idem (влюбиться). Мы, вы, хотим, хотели бы. Они также хотели бы влюбиться…

Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.

– Осталось только надеть пиджак, и пальто, и кашне и натянуть перчатку сперва на правую руку, потом на левую. Шляпы я не надену, чтобы не испортить прическу. Ты что тут делаешь?

Это он обратился к серой мышке с черными усами, которая забралась явно не туда, куда надо, в стакан для зубной щетки, и с самым независимым видом оперлась лапками о его край.

– Предположим, – сказал он мышке, присев на край ванны (четырехугольника из желтого фаянса), чтобы быть к ней поближе, – что я повстречаю у Трюизмов моего старого друга Шоз…

Мышка кивнула.

– Предположим, – а почему бы и нет? – что он придет туда с кузиной. На ней будет белый свитер, желтая юбка и звать ее будут Ал… нет, Онезимой[27]…

Мышка скрестила лапки, явно выразив удивление.

– Да, – согласился Колен, – это некрасивое имя. Но вот ты – мышь, и у тебя усы. Что ж тут поделаешь?

Он встал.

– Уже три часа. Я из-за тебя опаздываю. А вот Шик и… Шик придет туда наверняка очень рано.

Он облизал палец и поднял его над головой, но тут же опустил: палец обдало жаром, как в духовке.

– В воздухе носится любовь, – произнес Колен. – Ух какой накал!.. Я встал, ты встаешь, он встает, мы, вы, они встаем, встаете, встают… Тебе не надоело сидеть в стакане? Помочь?

Но мышка доказала, что не нуждается в помощи. Она самостоятельно выбралась на волю и отгрызла кусочек мыла, похожий на леденец.

– Какая же ты лакомка! – сказал Колен. – Только смотри не испачкай все мылом.

Он прошел к себе в комнату и надел пиджак.

«Николя, видимо, ушел… Вот кто, наверное, знаком с удивительными девушками. Говорят, отейльские девочки, а они, как известно, мастерицы на все руки, охотно поступают в прислуги к философам».

Он притворил за собой дверь.

«В левом рукаве подпоролась подкладка… И как назло, у меня больше нет изоляционной ленты… Что ж, приколочу гвоздиком…»

Входная дверь захлопнулась за ним со звуком, напоминающим шлепок по голой заднице… Он вздрогнул.

«Надо думать о другом… Хотя бы о том, что я могу сломать себе шею, сбегая с лестницы…»

Ворс светло-лиловой ковровой дорожки был вытерт только на каждой третьей ступеньке – Колен в самом деле всегда перепрыгивал через две ступени. Вдруг он зацепил ногой медный прут, прижимавший дорожку, и, чтобы удержать равновесие, схватился за перила.

«И поделом мне, нечего думать о всяких глупостях. Я глуп, ты глуп, он глуп!..»

У него заболела спина. Только внизу он понял, в чем дело, и вытащил из-за ворота злополучный медный прут.

Дверь подъезда захлопнулась за ним, издав звук поцелуя в голое плечо.

«Интересно, что я увижу на этой улице?»

Прежде всего он увидел двух землекопов, которые играли в «классики». Брюхо того, что потолще, сотрясалось не в такт его прыжкам. Биткой им служило распятье, но без креста, одна лишь фигурка, выкрашенная в красный цвет.

Колен прошел мимо. Слева и справа возвышались красивые здания из саманного кирпича. В одном из окон появилась женская головка, над ней, словно нож гильотины, нависла открытая фрамуга. Колен послал красотке воздушный поцелуй, а она вытряхнула ему на голову серебристо-черный шерстяной коврик, которого терпеть не мог ее муж.

Магазины оживляли до жути унылые фасады больших домов. Внимание Колена привлекла витрина: «Все для факиров». Он отметил, что за эту неделю резко подскочили цены на спальные гвозди и стеклянный салат.

Потом ему повстречалась собака и еще два человека. Холод приковывал людей к домам. А те, кому удавалось вырваться из его оков, оставляли на стенах примерзшие клочья одежды и умирали от ангины.

На перекрестке полицейский сунул голову под пелерину и стал похож на большой черный зонтик. А официанты из ближайшего кафе водили вокруг него хоровод, чтобы согреться.

Влюбленные целовались в подворотне.

– Я не хочу их видеть… Я не… Видеть их не хочу… Они меня мучают…

Колен пересек улицу. Влюбленные целовались в подворотне.

Он закрыл глаза и побежал…

Но он их тут же вновь открыл, потому что под веками у него роились прелестницы, и он неизбежно сбился бы с пути. И сразу увидел перед собой одну из них. Она шла в ту же сторону, что и он. Колен глядел на ее белые ноги (она была в мягких сапожках из белой овчины), на ее поношенную шубку из дубленой бандитской кожи и на шапочку, из-под которой выбивались рыжие пряди. В шубе она была широкоплечей, а полы разлетались в стороны, они так и плясали вокруг нее.

«Сейчас я ее обгоню. Я хочу увидеть ее лицо».

Он ее обогнал и заплакал. Ей было не меньше пятидесяти девяти лет. Он присел на край тротуара и разрыдался пуще прежнего. Ему стало легче, а слезы замерзали, с чуть слышным потрескиванием падали и разбивались о гладкий гранит тротуара.

Минут через пять он обнаружил, что находится как раз перед домом Исиды Трюизм. Две девушки, обогнав его, вошли в парадное.

Сердце Колена раздулось до невероятных размеров, потом взмыло вверх, оторвало его от земли, и он влетел вслед за ними.

XI

Уже в вестибюле до него донесся смутный гул приема, который давали родители Исиды. Лестница делала три спиральных витка, и звуки в этом колодце усиливались, как в цилиндрическом резонаторе виброфона. Колен поднимался вслед за девицами, чуть ли не цепляя носом их высокие каблуки. Укрепленные нейлоновые пятки. Туфельки из тонкой кожи. Точеные щиколотки. Потом чуть съежившиеся швы на чулках, будто длинные-предлинные гусеницы, и мерцающие ямочки в подколенных впадинах. Он задержался и отстал от них еще на две ступеньки. Затем снова начал подниматься. Теперь он видел верхнюю часть чулок у той, что слева, двойной слой шелковой сеточки, вздернутой зажимами подвязок, и в полумраке юбки матовую белизну бедер. Юбка другой девицы, вся в бантовых складках, не давала ему возможности насладиться тем же зрелищем, но зато ее обтянутые бобровой шубой бедра двигались куда энергичнее, чем у первой, и между ними то и дело западала интригующая бороздка. Скромность заставила Колена опустить глаза, он уже не отрывал взгляда от ее ног и вдруг увидел, что они остановились на третьем этаже.

Колен пошел в переднюю Трюизмов вслед за девицами, которым горничная отворила дверь.

– Здравствуйте, Колен, – сказала Исида. – Как вы поживаете?

Он привлек ее к себе и поцеловал в висок. Ее волосы чудесно пахли.

– Да ведь сегодня не мой день рождения, – запротестовала Исида, – а Дюпона!

– Где же Дюпон? Я должен его поздравить.

– Это просто ужасно! – воскликнула Исида. – Сегодня утром его отвели к парикмахеру, хотелось, чтобы он был очень красивый. Его постригли, помыли и все прочее, но часа в два сюда примчались трое его друзей с отвратительными старыми костями в зубах и увели его. Представляю, в каком виде он вернется!..

– В конце концов, это его день рождения, – заметил Колен.

Сквозь проем распахнутой настежь двойной двери он увидел девушек и молодых людей. Человек двенадцать танцевали, но большая часть гостей, разбившись на однополые пары, стояли, заложив руки за спину, и обменивались, без сомнения, весьма сомнительными замечаниями.

– Пойдемте, – сказала Исида. – Я покажу, где оставить пальто.

Он последовал за ней, столкнувшись в коридоре с двумя девицами, которые под щелканье сумок и пудрениц шли из комнаты Исиды, превращенной в гардеробную для дам. Там с потолка свисали огромные железные крючья, взятые напрокат в мясной лавке. Чтобы завершить убранство комнаты, Исида одолжила еще у мясника две хорошо освежеванные бараньи головы, которые приветливо скалили зубы с крайних крюков.

Из кабинета отца Исиды, где устроили мужской гардероб, попросту вынесли всю мебель. Гости швыряли одежду прямо на пол, вот и все. Колен поступил точно так же, но задержался у зеркала.

– Пошли, пошли скорей! – торопила Исида. – Я познакомлю вас с очаровательными девочками.

Он взял ее за кисти рук и притянул к себе.

– На вас прелестное платье, – сказал он ей.

Это было простое шерстяное платье фисташкового цвета с позолоченными керамическими пуговицами и низкой кокеткой на спине, выкованной в виде решетки из тонких железных прутьев.

– Вам нравится? – спросила Исида.

– Прелестно! – воскликнул Колен. – А если я просуну руку сквозь прутья, меня никто не укусит?

– Не слишком на это надейтесь, – сказала Исида.

Она высвободилась из объятий Колена и, схватив его за локоть, потащила к эпицентру потоотделения. По пути они налетели на двух вновь прибывших гостей остроконечного пола, заскользили по паркету, сворачивая в коридор, и, прибежав через столовую, присоединились наконец ко всем остальным.

– Кстати, – сказал Колен, – Ализа и Шик уже пришли?

– Да, – ответила Исида. – А теперь разрешите вам представить…

Представляемые девушки в среднем представляли известный интерес. Но среди них была одна, одетая в шерстяное платье фисташкового цвета с большими позолоченными керамическими пуговицами и необычной кокеткой на спине.

– Вот кому меня надо представить, – сказал Колен и придвинулся к Исиде.

Чтобы он успокоился, Исиде пришлось его потрясти.

– Ну, будьте умницей, хорошо?

Но он уже выглядывал себе другую и тянул за руку Исиду.

– Это Колен, – сказала Исида. – Колен, познакомьтесь с Хлоей.

Колен проглотил слюну. Он ощутил во рту горьковатую сладость, как от подгоревшего пончика.

– Здравствуйте! – сказала Хлоя[28].

– Здра… Вы в аранжировке Дюка Эллингтона[29]? – спросил Колен… И убежал, потому что был убежден, что сморозил дикую глупость.

Шик поймал его за полу пиджака.

– Куда это ты несешься? Уже уходишь? Лучше погляди-ка!

И он вытащил из кармана книжечку, переплетенную в красный сафьян.

– Это рукопись «Очерка теории поллюций»[30] Партра.

– Ты ее все-таки нашел? – спросил Колен.

Тут он вспомнил, что решил смыться, и опрометью кинулся к выходу.

Но Ализа преградила ему путь.

– Как, вы уходите, ни разу не потанцевав со мной? – спросила она.

– Извините, – сказал Колен, – но я повел себя как последний идиот, и мне неловко здесь оставаться.

– И все же, когда на вас так смотрят, нельзя отказываться.

– Ализа, – простонал Колен, обняв ее и потершись щекой о ее волосы.

– Что, старик?

– Черт возьми!.. Черт!.. Видите вон ту девушку?

– Хлою?..

– Вы ее знаете? – воскликнул Колен. – Я сказал ей глупость, вот поэтому и хотел удрать.

Он утаил, что в грудной клетке у него громыхало так, словно играл немецкий военный оркестр, в котором барабан заглушал все инструменты.

– Правда, она красивая? – спросила Ализа.

У Хлои были алые губы, темно-каштановые волосы, счастливый вид, и платье было здесь ни при чем.

– Я никогда не решусь! – сказал Колен.

И он тут же бросил Ализу и пригласил танцевать Хлою. Она посмотрела на него. Засмеялась и положила правую руку ему на плечо. Он чувствовал прохладное прикосновение ее пальцев на своей шее. Он уменьшил расстояние между их телами, несколько напружинив правый бицепс, что было результатом приказа, посланного головным мозгом по двум точно выбранным нервам.

Хлоя снова на него посмотрела. У нее были синие глаза. Она тряхнула головой, чтобы откинуть назад свои вьющиеся блестящие волосы, и с решительным видом прижалась виском к щеке Колена.

Кругом воцарилась гробовая тишина, и он почувствовал, что отныне весь остальной мир не стоит для него и выеденного яйца.

Но тут, как и следовало ожидать, пластинка остановилась. Только тогда Колен вернулся к действительности и заметил, что сквозь просвет в потолке на них смотрели жильцы верхней квартиры, что плинтус был прикрыт радужной завесой водяных брызг, что из пробитых в стенах отверстий вырывались пестрые клубы газа и что его подруга Исида стоит рядом и протягивает ему китайский поднос, правда без китайских церемоний, но зато с птифурами.

– Спасибо, Исида, – сказала Хлоя, тряхнув локонами.

– Спасибо, Исида, – сказал Колен и взял крохотный наполеон в сером походном сюртуке.

– Вы зря отказались, они очень вкусные, – сказал он Хлое, но тут же закашлялся, потому что, себе на беду, подавился иголкой ежа, спрятанной в пирожном.

Хлоя засмеялась, обнаружив прекрасные зубы.

– Что случилось?

Не в силах справиться с кашлем, он был вынужден отпустить ее руки и отойти в сторонку, но в конце концов кашель прошел. Хлоя вернулась с двумя бокалами.

– Выпейте, – сказала она, – вам будет лучше.

– Спасибо, – сказал Колен. – Это что, шампанское?

– Смесь.

Он выпил залпом и поперхнулся. Хлоя умирала со смеху. К ним подошли Шик и Ализа.

– Что это с ним? – спросила Ализа.

– Он не умеет пить! – сказала Хлоя.

Ализа тихонько стукнула его по спине, и раздался гулкий звук, словно ударили в гонг с острова Бали[31]. Все тут же перестали танцевать, решив, что пора садиться за стол.

– Вот и хорошо, – сказал Шик. – Никто не будет нам мешать. Сейчас найдем хорошую пластинку…

Он подмигнул Колену.

– Давайте танцевать скосиглаз, – предложила Ализа.

Шик рылся в кипе пластинок, лежащей возле проигрывателя.

– Потанцуй со мной, Шик, – сказала Ализа.

– Вот под эту пластинку, – сказал Шик.

Оказалось, это буги-вуги.

Хлоя ждала, чтобы Колен ее тоже пригласил.

– Надеюсь, вы не станете танцевать скосиглаз под эту музыку? – в ужасе воскликнул Колен.

– Почему? – спросил Шик.

– Не смотрите на них, пожалуйста, – сказал он Хлое.

Он слегка нагнул голову и губами коснулся ее шеи чуть ниже уха. Она вздрогнула, но не отстранилась.

Колен тоже не отнял своих губ.

А тем временем Ализа и Шик великолепно демонстрировали, как танцуют скосиглаз в негритянском стиле.

Пластинка очень быстро кончилась. Ализа высвободилась из объятий Шика и стала искать другую. Шик плюхнулся на диван, возле которого стояли Колен и Хлоя. Вдруг он схватил их за щиколотки, и от неожиданности они повалились на диван рядом с ним.

– Ну, птенчики, порядок?

Колен сел, а Хлоя удобно примостилась возле него.

– Милая девочка, верно? – сказал Шик.

Хлоя улыбнулась. Колен ничего не сказал, но обнял Хлою за шею и стал небрежно играть верхней пуговицей ее платья, которое застегивалось спереди.

Подошла Ализа.

– Подвинься, Шик, я хочу сесть между тобой и Коленом.

Она хорошо выбрала пластинку. Это была «Хлоя» в аранжировке Дюка Эллингтона. Колен покусывал волосы Хлои у уха. Он пробормотал:

– Это в точности вы.

Но прежде чем Хлоя успела ему ответить, все остальные гости вернулись танцевать, сообразив наконец, что еще не время садиться за стол.

– О, как жаль… – сказала Хлоя.

XII

– Тебе удастся с ней снова встретиться? – спросил Шик.

Они сидели за столом и наслаждались последней творческой удачей Николя, который из обыкновенной тыквы сотворил настоящую тыкву под ореховым соусом.

– Не знаю, – ответил Колен. – Просто не знаю, что мне делать. Понимаешь, это очень хорошо воспитанная девушка. В тот раз у Исиды она выпила много шампанского…

– Ей это было к лицу, – сказал Шик. – Она очень красивая. И не гляди на меня так!.. Подумай только, я нашел сегодня издание «Проблема выбора при тошноте»[32] не на ажурной, а на плотной туалетной бумаге!

– Откуда у тебя такие деньги? – спросил Колен.

Шик помрачнел.

– Да, это стоит безумно дорого, но я не могу без этого обойтись, – сказал он. – Партр мне просто необходим. Я коллекционер. Я должен иметь все, что он написал.

– Да он только и делает, что пишет, – сказал Колен. – Пять статей в неделю, не меньше.

– Я знаю, – сказал Шик.

Колен подложил ему еще немного тыквы.

– Скажи-ка лучше, как бы мне снова увидеться с Хлоей?

Шик посмотрел на него и улыбнулся.

– Верно, я тебе только голову морочу своими историями с Жан-Солем Партром, – сказал он. – Мне хотелось бы тебе помочь… Что я должен сделать?..

– Знаешь, это какой-то бред, – сказал Колен. – Я в отчаянии и в то же время немыслимо счастлив. Здорово, когда так дико чего-то хочется… Мне хочется, – продолжил он, помолчав, – лежать на выгоревшей траве, ну, знаешь, когда солнце припекает, и земля совсем пересохла, а трава желтая, как солома, и ломкая-ломкая, и в ней полным-полно всяких букашек, и они мечутся по сухому мху. Лежать ничком и смотреть на все это. И чтобы поблизости была каменная изгородь и корявые деревья с листочками. Тогда сразу все отлегает.

– И еще Хлоя? – спросил Шик.

– И Хлоя, конечно, – сказал Колен. – Хлоя в идее.

Они снова помолчали. Этой паузой воспользовался графин, чтобы издать хрустальный звук, который эхом прокатился по стенам.

– Налить тебе еще немного сотерна? – спросил Колен.

– Да, – сказал Шик. – Спасибо.

Николя принес десерт – нарезанный ломтями ананас в апельсиновом креме.

– Спасибо, Николя, – сказал Колен. – Что, по-вашему, мне надо сделать, чтобы вновь встретиться с девушкой, в которую я влюблен?

– Вообще-то говоря, месье, такой случай, конечно, можно себе представить… Но я должен признаться месье, что со мной этого никогда еще не было.

– Естественно, – сказал Шик. – У вас фигура как у Джонни Вейсмюллера[33]. Не каждый может этим похвастаться.

– Благодарю вас, месье, за столь лестный отзыв, он тронул мое сердце, – признался Николя. – А месье я могу посоветовать, – продолжил он, обращаясь к Колену, – попытаться собрать посредством того лица, у которого месье виделся с особой, встреча с коей для месье столь желательна, хоть какие-то сведения о привычках и знакомствах этой особы.

– Несмотря на всю сложность ваших оборотов, Николя, – сказал Колен, – вы в самом деле дали мне разумный совет. Но когда человек влюблен, он, как известно, глупеет. Потому я не сказал Шику, что уже давно хотел бы это сделать.

Николя тем временем отправился на кухню.

– Этот парень неоценим, – сказал Колен.

– Да, – согласился Шик, – он прекрасно готовит.

Они выпили еще сотерна. Николя вернулся с огромным тортом на подносе.

– Дополнительный десерт, – объявил он.

Колен взял нож, но, поглядев на белую глазированную поверхность торта, резать не решился.

– Он слишком красив, – сказал Колен. – Давай немного подождем.

– Ожидание, – сказал Шик, – это прелюдия в минорной тональности.

– Почему ты так говоришь? – спросил Колен.

Он взял бокал Шика и налил в него вина, густого и легкого, как сжатый эфир.

– Не знаю, – сказал Шик. – Мне вдруг пришло это в голову.

– Попробуй! – сказал Колен.

Они подняли бокалы и выпили все до дна.

– Невероятно!.. – сказал Шик, и в глазах его заполыхали красные огоньки.

Колен схватился рукой за грудь.

– Вот это да! – сказал он. – Ни на что другое не похоже.

– Это совершенно не важно, – сказал Шик. – Ты тоже ни на кого не похож.

– Уверен, что, если его много выпить, Хлоя тут же придет.

– Это еще не факт! – сказал Шик.

– Ты меня не подначивай! – сказал Колен, протягивая свой бокал.

Шик наполнил оба.

– Погоди! – сказал Колен.

Он погасил плафон и маленькую лампу, освещавшую стол. Только в углу мерцал зеленоватый свет лампадки под шотландской иконой, глядя на которую Колен обычно медитировал.

– О! – прошептал Шик.

Вино в хрустальных бокалах фосфоресцировало и переливалось всеми цветами, и сверканье это, казалось, исходило от мириад радужных искр.

– Пей! – сказал Колен.

Они выпили. Отсвет вина остался у них на губах. Колен снова повернул выключатель. Он нетвердо стоял на ногах.

– Один раз не в счет, – сказал он. – По-моему, мы можем допить бутылку.

– Не разрезать ли торт? – спросил Шик.

Колен схватил серебряный нож и принялся чертить спираль на белой глазированной поверхности. Внезапно он остановился и с изумлением посмотрел на то, что получается.

– Я сейчас попробую сделать одну штуку, – сказал он.

Одной рукой он взял из стоящего на столе букета острый лист остролиста, другой – торт и, быстро вращая его на кончике пальца, осторожно опустил лист колючкой в прочерченную им борозду.

– Послушай!.. – сказал он.

И Шик явственно услышал «Хлою» в аранжировке Дюка Эллингтона.

Шик посмотрел на Колена. Тот был бледен как полотно.

Шик взял у него из рук нож и решительным движением всадил в торт. Он разрезал его пополам и увидел, что внутри лежит новая статья Партра для Шика, а для Колена – записка, в которой Хлоя назначала ему свидание.

XIII

Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, и были на ней голуби, церковь, сквер, скамейки, а на проезжей части – машины и автобусы. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло тем временем забавляться – бросать, например, тени, проращивать дикую фасоль, играть со ставнями и пристыдить фонарь, все еще горящий из-за беспечности дежурного электрика.

Колен теребил край перчатки и сочинял первую фразу, которую скажет Хлое. По мере того как час свиданья приближался, фраза эта все быстрее менялась. Он не знал, что предложить Хлое. Может, пойти в кондитерскую пить чай? Но там царит такая тоска, и эти прожорливые сорокалетки, которые поглощают по семь пирожных подряд, отставив мизинчики. Нет, это не для него! Обжорство он прощал только мужчинам, для которых оно еще имеет какой-то смысл и не умаляет присущего им достоинства. Кино тоже исключается, она никогда не согласится. И в депутатодром ее не поведешь – ей там не понравится. И телячьи бега не годятся – она испугается. И в больницу Сен-Луи нельзя – туда не пускают. И Лувр он отверг, ведь там за ассирийскими херувимами притаились сатиры. И уж, конечно, о вокзале Сен-Лазар не может быть и речи: там нет ни единого поезда, одни только тележки для багажа.

– Здравствуйте!..

Хлоя подошла не с той стороны, с которой он ее ждал. Он стал поспешно снимать перчатки, но запутался от растерянности, угодил себе кулаком по носу, произнес «Уф!..» и пожал ей руку. Она рассмеялась.

– Что это у вас такой смущенный вид?

На ней была шуба из пушистого меха цвета ее волос, такая же шапочка и короткие сапожки с меховой оторочкой.

Она коснулась локтя Колена.

– Возьмите меня под руку. Что-то вы сегодня нерасторопны…

– Верно, в тот раз у меня лучше получалось, – признался Колен.

Она снова засмеялась, поглядела на него и засмеялась еще громче.

– Вы смеетесь надо мной, – жалобно сказал Колен. – Это немилосердно.

– Вы рады меня видеть? – спросила Хлоя.

– Да!.. – сказал Колен.

Они пошли по первому попавшемуся тротуару. Маленькое розовое облако спустилось с неба и повисло над ними.

– Могу спуститься пониже, – предложило оно.

– Валяй! – сказал Колен.

И облако окутало их. Внутри него было тепло и пахло корицей с сахаром.

– Нас теперь не видно! – сказал Колен. – Но мы их видим!..

– Облако все же довольно прозрачное, – сказала Хлоя. – Не обольщайтесь!

– Не важно, так все же чувствуешь себя лучше, – сказал Колен. – Что будем делать?

– Всего лишь гулять… Вам не будет скучно?

– Тогда говорите мне какие-нибудь слова…

– Я не знаю настолько хороших слов, – сказала Хлоя. – Но можно поглядеть витрины. Вот хоть эту!.. Как интересно!

В витрине красивая женщина лежала на пружинном матрасе. Она была обнажена по пояс, и электрический прибор белыми шелковистыми щетками массировал ей грудь снизу вверх. Надпись гласила: «Берегите вашу обувь, пользуйтесь только гуталином „Антипод преподобного Шарля“[34]».

– Хорошая мысль, – сказала Хлоя.

– При чем тут это! – сказал Колен. – А массаж куда приятней, когда его делают рукой.

Хлоя покраснела:

– Не говорите таких вещей. Я не люблю ребят, которые говорят всякие гадости девушкам.

– Я в отчаянии… Я не хотел…

У Колена и в самом деле был такой отчаянный вид, что она улыбнулась и даже слегка потрясла его за руку, чтобы показать, что не сердится.

В другой витрине толстяк в фартуке мясника резал младенцев. Это была наглядная пропаганда общественной благотворительности.

– Вот на что уходят деньги, – сказал Колен. – Убирать все это каждый вечер стоит, наверно, очень дорого.

– Но ведь младенцы ненастоящие! – с тревогой сказала Хлоя.

– Как знать? В общественных благотворительных заведениях младенцев навалом… – сказал Колен.

– Мне это не нравится, – сказала Хлоя. – Прежде таких ужасных витрин не было. Я не считаю, что это шаг вперед.

– Не важно, – сказал Колен. – Это ведь действует только на тех, кто и без того верит в подобные глупости.

– А это что такое? – спросила Хлоя.

В витрине было выставлено гладкое, круглое, как шар, брюхо на колесах с резиновыми шинами. А под ним надпись: «И на вашем не будет складок, если вы его погладите Электрическим Утюгом».

– Да ведь я его знаю!.. – воскликнул Колен. – Это брюхо Сержа, моего бывшего повара! Как оно здесь очутилось?

– Какая разница? – сказала Хлоя. – Стоит ли горячиться из-за этого живота? К тому же он такой огромный…

– Но Серж так хорошо готовил!..

– Пошли отсюда, – сказала Хлоя. – Я не хочу больше смотреть витрины. Мне это не нравится.

– Что же мы будем делать? – спросил Колен. – Может, выпьем где-нибудь чаю?

– О!.. Сейчас не время… и вообще, я это не очень люблю.

Колен вздохнул с таким облегчением, что подтяжки его затрещали.

– Это что за звук?

– Я наступил на сухую ветку, – покраснев, объяснил Колен.

– Не пойти ли нам погулять в Булонский лес? – предложила Хлоя.

Колен с восторгом посмотрел на нее:

– Отличная мысль! Там сейчас никого нет.

Хлоя покраснела.

– Я не из-за этого. К тому же, – добавила она мстительно, – мы будем ходить только по главным аллеям, чтобы не промочить ноги.

Она взяла его под руку, и он слегка прижал к себе ее локоть.

– Пойдем по подземному переходу, – сказал он.

Вдоль всего перехода с обеих сторон тянулись огромные вольеры, где Городские Уборщики держали запасных голубей для Скверов и Памятников. Там находились также питомники для воробьев и питомнички для воробушков. Люди избегали пользоваться этим переходом, потому что все эти птицы махали крыльями и от этого возникал невероятный сквозняк, вздымавший белые и сизые перышки.

– Они что, вообще никогда не перестают трепыхаться? – спросила Хлоя, надвигая на лоб меховую шапочку, чтобы ее не унес ветер.

– Они все время меняются, – сказал Колен.

Он никак не мог справиться с развевающимися полами своего пальто.

– Давайте пройдем поскорее мимо клеток с голубями. Воробьи не подымают такого ветра, – сказала Хлоя, прижимаясь к Колену.

Они прибавили шагу и вышли из опасной зоны. Облачко не последовало за ними под землю. Оно избрало кратчайший путь и уже ждало их у выхода.

XIV

Темно-зеленая скамейка оказалась сыроватой, но по этой аллее почти никто не ходил, и им было тут неплохо.

– Вам не холодно? – спросил Колен.

– Нет, из-за облачка, – ответила Хлоя. – Но… все же я могу к вам придвинуться.

– О!.. – вырвалось у Колена, и он покраснел.

Ощущение было удивительное. Он обнял Хлою за талию. Шапочка была у нее надета набок, и у самых его губ оказалась копна блестящих волос.

– Мне хорошо с вами, – сказал он.

Хлоя ничего не сказала в ответ. Она только учащенно задышала и незаметно еще плотнее прижалась к нему.

Колен говорил ей теперь почти в самое ухо:

– Вам не скучно? – спросил он.

Она покачала головой, и Колену удалось, воспользовавшись ее движением, еще к ней приблизиться.

– Я… – шепнул он ей уже прямо в ухо, но в этот момент она как бы случайно повернула голову, и Колен поцеловал ее в губы. Это длилось недолго. Зато в следующий раз получилось уже куда лучше. И тогда он уткнулся лицом в волосы Хлои, и так они сидели, не говоря ни слова.

XV

– Как мило, что вы пришли, Ализа, – сказал Колен. – Но вы будете единственной девушкой…

– Не важно, – сказала Ализа. – Шик не против.

Шик это подтвердил. Но, по правде говоря, голос Ализы был не очень веселым.

– Хлои нет в Париже, – сказал Колен. – Она укатила на три недели на юг со своими предками.

– Так ты, наверно, очень несчастен.

– Что ты! Я еще никогда не был так счастлив! – сказал Колен. – Я как раз хотел вам объявить о нашей помолвке…

– Поздравляю, – сказал Шик.

Он старался не глядеть на Ализу.

– Что с вами происходит? – спросил Колен. – Похоже, где-то заело.

– Все в порядке, – сказала Ализа. – Просто Шик глупый.

– Да нет, – запротестовал Шик. – Не слушай ее, Колен. Ничего не происходит.

– Вы говорите одно и то же, но не согласны друг с другом, – сказал Колен, – значит кто-то из вас врет, а может, и оба. Давайте ужинать.

Они прошли в столовую.

– Садитесь, Ализа, – сказал Колен. – Вот сюда, рядом со мной. Вы мне расскажете, в чем дело?

– Шик совсем глупый, – сказала Ализа. – Он говорит, что не должен больше жить со мной, потому что у него нет денег, чтобы меня обеспечить. Ему, видите ли, стыдно, что он на мне не женится.

– Я негодяй, – сказал Шик.

– Право, не знаю, что вам сказать…

Колен сам был так счастлив, что все это его невероятно огорчило.

– Дело ведь не только в деньгах, – сказал Шик, – а еще и в том, что родители Ализы не согласятся на наш брак и будут правы. В одной из книг Партра как раз описана подобная история.

– Это великолепная книга, – сказала Ализа. – Вы ее не читали, Колен?

– Вот вы какие, – сказал Колен. – Не сомневаюсь, что вы по-прежнему тратите все свои деньги на Партра.

Шик и Ализа потупили глаза.

– Это моя вина, – сказал Шик. – Ализа больше ничего не тратит на Партра. С тех пор как она живет со мной, она почти перестала им заниматься.

В голосе Шика звучал упрек.

– Я люблю тебя больше, чем Партра.

Она готова была расплакаться.

– Ты прелесть, – сказал Шик, – я тебя не стою. Но коллекционировать Партра – это мой порок. А инженеру, к сожалению, это не по карману.

– Я в отчаянии, – сказал Колен. – Я так хочу, чтобы у вас все было хорошо… Разверните-ка ваши салфетки.

Под салфеткой Шика лежал томик «Блевотины», переплетенный в кожу вонючки, а под салфеткой Ализы – массивное золотое кольцо во вкусе Бенвенуто Тошнини[35].

– О! – воскликнула Ализа.

Она обвила руки вокруг шеи Колена и поцеловала его.

– Ты мировой парень, – сказал Шик, – не знаю, как тебя отблагодарить. Впрочем, ты сам понимаешь, что я не могу отблагодарить тебя так, как хотел бы…

Колен несколько приободрился. И Ализа была в этот вечер на редкость хороша.

– Какие у вас духи? – спросил Колен. – Хлоя душится орхидеевой квинтэссенцией.

– Я не употребляю духов, – сказала Ализа.

– Это ее естественный запах, – добавил Шик.

– Просто чудо! – воскликнул Колен. – Вы пахнете лесом, где течет ручей и бегают крольчата.

– Расскажите нам о Хлое, – попросила Ализа, которая явно была польщена.

Николя принес закуски.

– Здравствуй, Николя, – сказала Ализа. – Как ты поживаешь?

– Хорошо, – сказал Николя и поставил поднос на стол.

– Ты меня не поцелуешь? – спросила Ализа.

– Не стесняйтесь, Николя, – сказал Колен. – Вы доставили бы мне большое удовольствие, если б согласились с нами поужинать…

– Да, да!.. – сказала Ализа. – Поужинай с нами.

– Месье повергает меня в смущение, – сказал Николя. – Не могу же я сесть за стол в таком виде…

– Послушайте, Николя, – сказал Колен. – Вы можете, если хотите, переодеться, но я вам просто приказываю поужинать с нами.

– Благодарю вас, месье, – сказал Николя. – Пойду переоденусь.

Он расставил закуски и вышел.

– Ну так вернемся к Хлое, – сказала Ализа.

– Ешьте, пожалуйста, – сказал Колен. – Не знаю, что это такое, но, должно быть, вкусно.

– Не томи нас!.. – сказал Шик.

– Я женюсь на Хлое через месяц, – сказал Колен, – но мне хотелось бы, чтобы это было завтра!..

– Да, вам везет.

Колену стало стыдно своего богатства.

– Послушай, Шик, – сказал он, – возьми у меня деньги.

Ализа с нежностью посмотрела на Колена. Он был настолько открытым, что видно было, как голубые и сиреневые мысли пульсируют в венах его рук.

– Это вряд ли нам поможет, – сказал Шик.

– Тогда ты смог бы жениться на Ализе, – сказал Колен.

– Ее родители против, – ответил Шик, – а я не хочу, чтобы она с ними ссорилась. Она еще маленькая…

– Вовсе я не маленькая… – сказала Ализа, выпрямляясь на мягком сиденье, чтобы они обратили внимание на ее соблазнительную грудь.

– Он совсем не это имеет в виду! – перебил ее Колен. – Послушай, Шик, у меня есть сто тысяч инфлянков, я дам тебе четверть этой суммы, и вы сможете спокойно жить. Будешь продолжать работать, и тогда вы вполне сведете концы с концами.

– Я никогда не смогу отблагодарить тебя должным образом, – сказал Шик.

– Не надо меня благодарить, – сказал Колен. – Просто меня в жизни интересует счастье не всех людей, а каждого в отдельности.

Раздался звонок в дверь.

– Пойду открою, – сказала Ализа. – Я ведь здесь самая маленькая, вы сами меня в этом упрекаете…

Она встала, и ножки ее засеменили по мягкому ковру.

Это был Николя, который вышел из квартиры черным ходом и теперь возвращался через парадный в пальто из плотного драпа в зелено-бежевую елочку и в америхамской фетровой шляпе. Перчатки его были из свиной кожи, а ботинки – из настоящего крокодила, но во всем своем великолепии он предстал, лишь сняв пальто: на нем оказался пиджак из коричневого вельвета в перламутровый рубчик и синие в радужный отлив брюки с обшлагом в пять пальцев, включая большой.

– О! – воскликнула Ализа. – До чего же ты шикарен!

– Как дела, племянница? Все такая же красивая?.. – И он провел рукой по ее груди и бедрам.

– Пошли ужинать, – сказала Ализа.

– Привет, друзья, – сказал Николя, входя в комнату.

– Наконец-то вы решили разговаривать нормально! – сказал Колен.

– Конечно! Я могу по-всякому. Но послушайте, – продолжал он, – не перейти ли нам всем на «ты»?

– Охотно, – подхватил Колен. – Опусти-ка свою задницу на стул!

Николя сел напротив Шика.

– Положи себе закуски, – сказал Шик.

– Ребята, вы согласны быть моими шаферами на свадьбе?

– Заметано, – сказал Николя. – Только, чур, чтобы с нами в паре не оказалось мордовороток! Знаем, как это бывает…

– Я попрошу Ализу и Исиду быть подружками невесты, – сказал Колен, – а братьев Демарэ[36] – свадебными педералами.

– Договорились! – сказал Шик.

– Ализа, сбегай-ка на кухню и притащи сюда блюдо из духовки, – распорядился Николя. – Пора его вынимать.

Она в точности выполнила указания Николя и принесла судок из массивного серебра. Шик приподнял крышку, и они увидели, что там лежали две скульптурные фигурки из гусиного паштета, изображающие Колена в визитке и Хлою в подвенечном платье. Над их головами была начертана дата бракосочетания, а в уголке стояла подпись: «Николя».

XVI

Колен бежал по улице.

«Свадьба будет замечательная… Завтра, завтра утром… Придут все мои друзья…»

Улица вела к Хлое.

«Хлоя, ваши губы нежны. Ваша кожа золотиста, как персик. Ваши глаза видят все, как надо, а ваше тело бросает меня в жар…»

Разноцветные стеклянные шарики катились по тротуару, за ними бежали дети.

«Пройдут месяцы, долгие, долгие месяцы, а я все буду целовать вас с ненасытной жадностью. Пройдет столько месяцев, сколько дней в году, сколько часов в году, сколько минут в году, а все не исчерпаются поцелуи, которыми я хочу покрыть ваши руки, ваши волосы, ваши глаза, вашу шею…»

Ему повстречались три маленькие девочки. Они водили хоровод и выводили песенку, вписывая поющий треугольник в танцующий круг.

«Хлоя, я хотел бы, чтобы ваши груди прижались к моей груди, чтобы мои ладони касались вашего трепещущего тела, чтобы ваши руки обхватили мою шею, а ваша благоухающая головка уткнулась мне в плечо, я хотел бы вдыхать ваш запах, ощущать вашу кожу…»

Небо было голубым, ясным, мороз еще держался, но уже не лютовал, как прежде. На четко очерченных черных деревьях тускнели концы веток – там набухали зеленые почки.

«Когда вас нет рядом, я вижу вас в том платье с серебряными пуговицами, но когда же это вы в нем были? Не в первую ли встречу? Нет, в день нашего свидания оно облегало ваше тело под тяжелым и мягким пальто».

Он толкнул дверь и вошел в лавку.

– Мне нужны цветы для Хлои, – сказал он.

– Когда их доставить? – спросила цветочница.

Она была молодая, хрупкая, с красивыми руками. И очень любила цветы.

– Завтра утром. Ко мне домой тоже надо отправить побольше цветов, чтобы вся наша комната была ими завалена, – лилиями, белыми розами и гладиолусами и еще другими белыми цветами. Но главное, не забудьте большой букет красных роз…

XVII

Братья Демарэ, близнецы, одевались, чтобы отправиться на свадьбу. Их очень часто приглашали в качестве свадебных педералов, потому что они выглядели на редкость представительно. Старшего звали Кориолан[37]. У него были черные вьющиеся волосы, белая нежная кожа, невинный взгляд, прямой нос и голубые глаза, опушенные желтыми ресницами.

Младший по имени Пегас выглядел точно так же, с той лишь разницей, что ресницы его были зелеными, и этого обычно оказывалось достаточным, чтобы отличить их друг от друга. Они выбрали карьеру педиков по необходимости и по склонности, но так как они хорошо зарабатывали, выступая в качестве свадебных педералов, им уже почти не приходилось работать, и, увы, это пагубное безделье толкало их время от времени в объятия порока. Вот накануне, например, Кориолан побаловался с одной девицей, и теперь Пегас, стоя перед трельяжем и натирая себе чресла спермацетовым кремом «В мужских объятиях», весьма сурово его отчитывал.

– Нет, ты скажи мне, в котором часу ты вчера пришел домой? – допытывался Пегас.

– Не помню, – отмахнулся Кориолан. – Оставь меня в покое, занимайся своим делом.

Кориолан выщипывал себе брови с помощью медицинского пинцета.

– Ты ведешь себя непристойно! – сказал Пегас. – Девочка! Если бы только твоя тетя это видела!..

– Подумаешь!.. А ты что, никогда этим не занимался? Нет? – грозно наступал на него Кориолан.

– Скажи, когда? – с некоторой тревогой в голосе спросил Пегас.

Он прекратил себя массировать и сделал несколько приседаний перед зеркалом.

– Ладно, не будем уточнять, – сказал Кориолан. – А то сквозь землю провалишься от стыда. Застегни-ка мне лучше ширинку.

У них были брюки особого покроя, с ширинками сзади, которые трудно застегнуть самому.

– А, вот видишь! – ухмыльнулся Пегас. – Тебе нечего сказать!..