Четыре после полуночи бесплатное чтение

Предисловие к Лангольерам

Сюжеты приходят ко мне в разное время и в разных местах: в автомобиле, в дэше, на прогулке, даже на вечеринках. В двух случаях они мне приснились. Но очень редко я начинаю писать, как только у меня сверкнет идея. И у меня нет «блокнота сюжетов». Я не записываю идеи и считаю, что это правильно. Возникает их множество, но лишь немногие из них действительно хороши, однако все без исключения идеи я отправляю в картотеку, которая хранится у меня в голове. Плохие там потихоньку распадаются, поэтому, открыв картотечный ящик и посмотрев, что у меня в загашнике, я нахожу только несколько отличных сюжетов, и каждый с ярким центральным образом.

В «Лангольерах» этот образ — женщина, прижимающая руку к трещине в фюзеляже пассажирского самолета.

Нет нужды говорить, что сам я знаю о пассажирских самолетах очень мало. В этом ни у кого не должно быть сомнений, но образ женщины возникал всякий раз, когда я заглядывал в картотеку в поисках нового сюжета. Такой четкий образ, что я даже ощущал духи женщины — назывались они «L’Envoi»,[1] — видел ее зеленые глаза, слышал испуганное, учащенное дыхание.

Как-то вечером, лежа в постели и уже засыпая, я понял, что эта женщина — призрак.

Помнится, я сел, перекинул ноги на пол и включил свет. Какое-то время посидел, не думая ни о чем… по крайней мере сознательно. А вот в подсознании парень, который в действительности делает за меня всю работу, уже трудился, очищая рабочее место и готовясь запустить все свои машины. На следующий день я (или он) начал писать эту повесть. На это ушел месяц, и она далась мне легче, чем остальные повести в этой книге, слово ложилось за словом, эпизод за эпизодом. Иной раз истории и дети выходят на свет Божий без особых мук, эта повесть — тот самый случай. Из-за чувства обреченности, делающего эту повесть несколько похожей на более раннее мое произведение, «Туман», я решил давать каждой главе старомодные подзаголовки. И закончил я повесть в отличном настроении, с пониманием того, что она удалась… такое со мной случается редко.

Я не привык копаться в деталях, но на этот раз пришлось затратить немало времени на подготовку. Трое пилотов — Майкл Руссо, Френк Соарс и Дуглас Деймон — помогали мне ничего не перепутать. Стоило мне пообещать, что я ничего не разобью в кабине самолета, и они лезли из кожи вон, чтобы снять все мои вопросы.

Все ли я понял и записал правильно? Едва ли. Это не удалось даже знаменитому Даниелю Дефо. В «Робинзоне Крузо» его герой, раздевшись догола, плывет на корабль, который недавно покинул… а затем набивает карманы всякой всячиной, которая может понадобиться ему на необитаемом острове. А в одном романе (опущу и автора, и название) о нью-йоркской подземке писатель принял кабинки ремонтников за общественные туалеты.

Тут у меня подход однозначный: если я что-то изложил правильно — спасибо господам Руссо, Соарсу и Деймону. Если где ошибся — моя вина. И дело не просто в вежливости. Фактологические ошибки не есть результат неверного толкования полученной информации. Причина тому — неумение задать правильный вопрос. Разумеется, я позволил себе одну или две вольности в описании самолета, в который вы скоро войдете. Но вольности незначительные и необходимые для сюжета.

Вот теперь все. Прошу на борт.

Полетаем в недружественных небесах.

ГЛАВА 1

Плохие новости для капитана Энгла. Маленькая слепая девочка. Банда Долтона прибывает в Тобстоун. Странности рейса 29

ГЛАВА 2

Темнота и горы Клад. Нос Водолазки. Нелающие собаки. Паника недопустима! Перемена курса

ГЛАВА 3

Метод дедукции. Случайности и статистика. Возможности для спекуляций. Давление во впадинах. Проблема Бетани. Начало спуска

ГЛАВА 4

В облаках. Добро пожаловать в Бангор. Аплодисменты. Желоб и транспортер. Незвонящие телефоны. Крейг Туми в автономном плавании. Предупреждение маленькой слепой девочки

ГЛАВА 5

Коробка бумажных спичек. Приключения сэндвича с салями. Ещё один пример использования дедуктивного метода. Аризонский Еврей играет на скрипке. Единственный звук в городе

ГЛАВА 6

В западне. Спички Бетани. Впереди участок с двусторонним движением. Эксперимент Алберта. Приход ночи. Тьма и лезвие

ГЛАВА 7

Дайна в долине Теней. Самый быстрый тостер к востоку от Миссисипи. Наперегонки со временем. Ник принимает решение

ГЛАВА 8

Заправка. Слабый свет зари. Приход лангольеров. Утренний ангел. Чистильщики вечности. Взлет

ГЛАВА 9

Прощание с Бангором. Путь на запад сквозь дни и ночи. Взгляд на мир чужими глазами. Дыра во времени. Предупреждение. Решение Брайана. Посадка. Стрельба только начинается

ЗАМЕТКИ ПО ПОВОДУ РОМАНА «СЕКРЕТНОЕ ОКНО, СЕКРЕТНЫЙ САД»

Я принадлежу к тем людям, которые верят, что жизнь состоит из повторяющихся циклов — колеса в колесах, одни цепляются за другие, какие-то вращаются сами по себе, но каждое из них совершает некое постоянное, присущее ему движение. Мне нравится этот абстрактный образ, сравнивающий нашу жизнь с работой какого-то хитроумного механизма. Может быть, потому, что настоящая жизнь, очень близкая и дорогая каждому, кажется нам такой беспорядочной и странной. Как прекрасно иногда отбросить все ненужные мысли и сказать: «Вот он, образец! И, хотя я не знаю, что он означает, но, слава Богу, я, во всяком случае, его вижу!»

Насколько я понимаю, все эти колеса заканчивают свои циклы вращения строго одновременно, и когда это происходит — по моему мнению, это случается примерно каждые двадцать лет, — мы переживаем время окончания своих дел. Психиатры даже ввели в обиход специальный термин для описания этого феномена — они называют его французским словом cloture, которое как раз и означает «окончание», «ограда».

Сейчас мне сорок два года, и, оглядываясь назад на последние четыре года своей жизни, я замечаю все признаки cloture — окончания. Это можно увидеть и в моих произведениях. В романе «Оно» я посвятил возмутительное количество страниц своим размышлениям о детях и освещающей их внутренний мир природной способности очень тонко чувствовать и воспринимать все окружающее. На следующий год я собираюсь опубликовать последний роман из серии о Касл-Роке, который будет называться «Самое необходимое» (последняя история этого сборника под названием «Несущий смерть» представляет собой пролог к этому роману). И наконец, повесть, которая ждет вас во втором томе этой книги, будет, как я думаю, моей последней историей о писателях и их творчестве и о таинственном нечеловеческом пространстве, которое существует между реальностью и вымыслом. Думаю, что добрая половина моих верных читателей, терпеливо выносивших мое увлечение подобной темой, будут счастливы это узнать.

Несколько лет назад я опубликовал роман под названием «Мизери», в котором попытался хотя бы отчасти продемонстрировать, какую огромную власть может получить вымысел над читателями. В прошлом году я опубликовал книгу под названием «Темная половина», где я пытался исследовать обратную ситуацию: какую власть может иметь вымысел над создавшим его писателем. Эта книга была еще в черновиках, а я уже думал о том, что, по всей видимости, можно рассказать обе истории одновременно, если взглянуть на некоторые сюжетные ходы «Темной половины» под принципиально другим углом. Литературное творчество, на мой взгляд, является таинством — таким же, как сновидения, — и прежде я никогда так серьезно не размышлял именно над этим аспектом моего странного и опасного ремесла.

Я знаю, что писатели время от времени переписывают старые произведения — так сделал Джон Фоулз со своим «Магом», так поступил и ваш покорный слуга со своим «Противостоянием», — но на этот раз я имел в виду нечто другое. Мне захотелось взять уже известные элементы и сложить из них совершенно незнакомую конструкцию. Однажды я уже попытался сделать нечто похожее — я воспользовался некоторыми элементами «Дракулы» Брема Стокера для создания своего «Жребия». Такой способ построения нового показался мне очень удобным.

В один прекрасный день поздней осени 1987 года, пока все эти мысли еще в беспорядке роились в моем сознании, я зашел в нашу прачечную, чтобы бросить в стиральную машину грязное белье. Эта прачечная представляет собой маленькую комнатку, и — по случайному любопытству — я остановился у одного из двух окон.

Мы жили в этом доме уже одиннадцать или двенадцать лет, но прежде я ни разу не удосужился выглянуть из этого окна. Причина очень проста: окна расположены на уровне пола, и обычно к ним невозможно подобраться из-за сушилки или корзины с грязным бельем. На этот раз я все-таки преодолел эти препятствия и выглянул наружу.

Из окна видна небольшая кирпичная арка, которая соединяет дом и летнюю беседку. Это место я видел практически каждый день.., но точка, с которой я смотрел на него теперь, была новой. Моя жена расставила на арке около дюжины горшков с растениями, полагаю, для того, чтобы они могли хоть немного глотнуть раннего ноябрьского солнца, и в результате получился симпатичный маленький садик, который был виден только мне. Фраза, пришедшая мне в тот момент, была, конечно, названием истории.

Мне показалось, что это удачная метафора тому, чем день и ночь занимаются писатели — особенно писатели, работающие в жанре фэнтези. Сидеть за печатной машинкой или с карандашом в руке — вовсе не физический акт: с точки зрения духовной деятельности это можно сравнить с наблюдением из забытого всеми окна за совершенно обычными вещами, но с другой, новой точки зрения. Работа писателя в том и заключается, чтобы внимательно смотреть из этого окна и сообщать о том, что он там — под своим углом зрения — видит.

Случается так, что окно разбивается. Думаю, именно это — более чем что-либо другое — является содержанием данной истории: что происходит с бдительным наблюдателем, когда разбивается окно между реальностью и нереальностью и стекла разлетаются во все стороны?

ГЛАВА 1

— Вы украли мой рассказ, — сказал человек, стоявший в дверях. — Вы украли мой рассказ, и с этим нужно что-то делать. Закон есть закон, и справедливость есть справедливость, так что придется что-то делать.

Мортон Рейни, который только что немного вздремнул и еще не совсем ясно воспринимал окружающий мир, не имел ни малейшего представления, что сказать в ответ. Во время работы такого с ним никогда не случалось, не важно, был он больным или здоровым, бодрым или полусонным: он — писатель, и не задумываясь мог вложить в уста своему персонажу какую-нибудь остроумную фразу. Но сейчас Рейни открыл рот и не смог придумать ни одной хлесткой реплики (и даже какой-нибудь посредственной), так что рот ему пришлось снова закрыть.

Этот человек, кажется не совсем, реальным, подумал он. Скорее он похож на персонажа из романа Уильяма Фолкнера. Это наблюдение никоим образом не решало проблему, хотя, безусловно, было справедливым.

Человек, позвонивший в дверь дома Рейни в этом захолустье образца западной окраины штата Мэн, выглядел лет на сорок пять. Он был очень худым. Выражение лица спокойное, почти безмятежное. Глубокие морщины горизонтальными волнами пересекали его лоб, вертикально опускались от уголков губ к скулам и крошечными лучами разбегались во все стороны вокруг светлых, ясно-голубых глаз. О цвете его волос Рейни мог только догадываться, потому что большую черную шляпу с круглой тульей незнакомец надвинул так низко, что она касалась кончиков его ушей. Раньше такие шляпы носили квакеры. Баков у него тоже не было, и вполне возможно, что он мог оказаться абсолютно лысым, как Телли Савалас, прятавший свою лысину под круглой фетровой шляпой.

На нем была голубая рабочая рубашка, аккуратно застегнутая на все пуговицы до отвислой, покрасневшей от бритья кожи на шее, хотя галстук он при этом не надел. Полы рубашки исчезали под голубыми джинсами, которые были ему немного велики. Джинсы оканчивались манжетами, аккуратно лежавшими на паре выгоревших желтых рабочих туфель, годных, пожалуй, лишь для ходьбы по вспаханной борозде в трех с половиной футах от задницы мула.

— Так что же? — спросил он, глядя на продолжающего молчать Рейни.

— Я вас не знаю, — наконец сказал Рейни. Это были его первые слова с тех пор, как он встал с кушетки и открыл дверь. Писатель и сам почувствовал, как невероятно глупо они прозвучали.

— Это мне известно, — сказал человек. — Это не имеет никакого значения. Достаточно того, что я знаю вас, мистер Рейни. — И он снова повторил:

— Вы украли мой рассказ.

Человек вытянул вперед руку, и только теперь Рей и заметил, он что-то держал. Это была стопка листов. Причем не просто какая-то стопка старых бумаг, а рукопись. «Те, кто связан с литературным трудом, — подумал он, — узнают рукопись с первого взгляда. Особенно невостребованную».

Скажи спасибо, старина Морт, что это не пистолет, пронеслась запоздалая мысль. Ты попал бы в ад, даже не успев понять, что тебя убили.

Наконец, с еще большим запозданием, писатель понял, что, по всей видимости, перед ним представитель Племени Безумцев. Ну вот это и случилось; несмотря на то, что три его последних романа были бестселлерами, с посланцем этого легендарного племени он встретился впервые. На Рейни накатило смешанное чувство страха и досады, и все мысли сосредоточились только на одном: как можно скорее и как можно безболезненнее избавиться от этого человека.

— Я не читаю рукописей… — начал Морт.

— Эту вы уже читали, — сказал человек со спокойствием честно отработавшего на поле фермера. — Вы украли ее. — Он повторил это, будто констатируя очевидный факт. Так можно было бы отметить, что солнце уже взошло и начался прекрасный осенний день.

Кажется, сегодня Морта посещали только запоздалые мысли; именно теперь он впервые подумал о том, как ему здесь одиноко. Писатель переехал в дом у озера Тешмор в начале октября, после двух ужасных месяцев в Нью-Йорке. Его бракоразводный процесс подошел к концу только на прошлой неделе.

Дом был большой, но жить, как оказалось, в нем хорошо только летом. Да и сам Тэшморйен — летний городок. Вдоль дороги, огибающей северный берег озера Тэшмор, стояло по меньшей мере двадцать коттеджей, и в июле или августе в большинство из них жили люди.., но сейчас был не июль и не август. Стоял конец октября. «Пожалуй, никто вокруг не услышал бы даже выстрела, — подумал Рейни. — А если бы кто и услышал, то решил бы, что кто-то охотится на перепелов или фазанов — сейчас как раз начался охотничий сезон».

— Я могу уверить вас…

— Я знаю, что вы можете, — сказал человек в черной шляпе все с тем же неземным спокойствием. — Я знаю об этом.

За спиной незнакомца Морг видел его машину. Это был старый фургон, который, судя по внешнему виду, исколесил на своем веку немало дорог но редко имел дело с нормальным асфальтовым покрытием. Он разглядел, что номера на машине были не местные, но так и не понял, какого они штата, — Морг уже давно знал, что ему пора пойти к окулисту и поменять очки. В начале прошлого лета он было собрался совершить эту процедуру, но тут ему позвонил Генри Янг и спросил, кто этот парень, с которым Эми гуляла в парке, — может быть, какой-нибудь родственник? И началась цепь подозрений, которая ужасно быстро и незаметно переросла в бракоразводный процесс. На Морта обрушился целый поток дерьма, и в течение нескольких месяцев ему пришлось тратить все свое время и энергию на отвратительные выяснения семейных отношений. Хорошо было, если он в те времена не забывал сменить нижнее белье. А уж такие эзотерические предприятия, как поход к окулисту, пришлось отложить на неопределенное будущее.

— Если вы хотите высказать кому-нибудь свою обиду, — неуверенно начал Морт, ужасаясь своему голосу, булькающему как паровой котел, — то можете обратиться к моему аген…

— Это дело касается только нас с вами, — терпеливо объяснил стоящий в дверях человек.

Бамп, кот Морта, свернувшись в клубок, лежал на низком мусорном ящике возле дома — в этих местах мусор лучше держать закрытым, иначе еноты растащат его по всему двору. Кот потянулся, спрыгнул на землю и грациозно проскользнул под ногами незнакомца. Тот даже не отвел глаз от лица Рейни.

— Посторонние тут ни при чем. Это касается исключительно нас с вами, — повторил странный мужчина.

— Если вы намерены обвинить меня в плагиате, то предупреждаю, что мне это не нравится, — сказал Морт.

Он старался говорить как можно осторожнее, так как знал, что представители Племени Безумцев могут быть опасны. Не стоит с ним спорить, пожалуй. Но, судя по всему, пистолета у этого человека не было, и Морт прикинул на глаз, что веса в нем фунтов пятьдесят. Кажется, я лет на пять — десять моложе его, подумал Рейни. Он читал где-то, что некоторые душевнобольные обладают невероятной физической силой, но все-таки — будь он проклят, если собирается просто стоять и молча слушать, как этот человек, которого он видит впервые в жизни, утверждает, что он, Мортон Рейни, украл его рассказ. Он не позволит издеваться над собой.

— Я понимаю, что вам это не нравится, — снова заговорил человек в черной шляпе, все так же спокойно и безмятежно; как терапевт, которому нужно успокоить ребенка, прежде чем сделать ему укол. — Но ведь вы это сделали. Вы украли мой рассказ.

— Вам придется уйти, — сказал Морт; он окончательно проснулся и уже не испытывал смущения и неудобства. — Мне нечего вам сказать.

— Да, я уйду. — согласился человек. — Мы поговорим позже.

Он протянул свою рукопись, и Морт машинально чуть не взял ее, едва успев опустить руку, прежде чем его незваный и нежданный гость попытался положить в нее свои бумаги, — как судебный исполнитель, вручающий повестку в суд человеку, долго от нее скрывавшемуся.

— Я не буду это брать, — сказал Морт. И изумился самому себе — насколько все-таки велика приспособляемость человека: стоит кому-то что-то вам протянуть, и ваша первая реакция — взять это. Не важно, чек ли это на тысячу долларов или связка динамита с подожженным фитилем, ваша первая реакция — взять.

— Если вы вздумаете шутить со мной, ничего хорошего из этого не выйдет, — мягко объяснил человек. — Это дело нам придется уладить.

— Вряд ли я смогу вам чем-то помочь. — Морт закрыл дверь перед этим изборожденным морщинами, подержанным и каким-то безвременным лицом.

Писатель испугался всего на секунду или на две. Это произошло, когда до его еще чуть затуманенного сном сознания наконец дошло, что именно говорил этот человек. Потом страх уступил место гневу — гневу из-за того, что его потревожили, когда он спал, и потревожил не кто иной, как представитель Племени Безумцев.

Едва щелкнул замок, страх вернулся. Морт плотно сжал губы, ожидая, что сейчас этот человек снова постучит. Но этого не произошло, и Морт решил, что незнакомец по-прежнему стоит на веранде, спокойный и терпеливый, дожидаясь, когда писатель снова откроет дверь. Ведь рано или поздно он все равно это сделает.

Затем раздался глухой стук и скрип удаляющихся по половицам веранды шагов. Морт прошел в спальню, откуда можно увидеть дорогу. Здесь было два больших окна, одно выходило на дорогу, за которой высился холм, из другого открывался вид на склон, полого опускающийся к безмятежной голубой поверхности озера Тэшмор. В окнах стояли зеркальные стекла, а это означало, что если кто-то попытается затянуть в дом, то не увидит ничего, кроме своего искаженного отражения, пока не уткнется носом в стекло и не прищурит глаза.

Человек в рабочей рубашке и голубых джинсах с манжетами шел к своему старому фургону. Из окна Морт наконец разглядел номера на машине — они принадлежали штату Миссисипи. Ах черт, подумал Морт, когда человек открыл дверцу машины, он оставил пистолет в машине. Он не взял его с собой, так как надеялся, что сможет меня урезонить… Хотя неизвестно, что он имел в виду под этим словом. Сейчас он возьмет пистолет и вернется. Наверняка пистолет в бардачке или где-то под сиденьем…

Но человек сел за руль, помедлил ровно столько, сколько понадобилось ему, чтобы снять свою черную шляпу и бросить рядом на сиденье, затем захлопнул дверцу и завел мотор. В нем что-то изменилось, мгновенно отметил Морт. Но лишь когда нежданный посетитель двинулся по дороге и исчез из поля зрения за густыми кустами, которые писатель вечно забывал подстригать, он понял, что именно изменилось.

Человек возвращался к машине, и в его руке уже не было рукописи.

ГЛАВА 2

Она лежала на веранде. У двери был камень, которым прижимали почту, чтобы газеты и письма не разлетались от ветра по всему двору, глухой стук, который писатель услышал, подтверждал, что незнакомец опустил этот камень на свою рукопись.

Морг стоял в дверях и смотрел на нее, не вынимая рук из карманов штанов цвета хаки. Он знал, что сумасшествие не заразно (за исключением редких случаев длительного контакта с безумцами, предположил он), и все-таки ему совсем не хотелось трогать эту проклятую вещь. Однако, так или иначе, сделать это придется. Рейни пока не знал, сколько времени ему предстоит провести здесь — день, неделю, месяц, год — сейчас все казалось одинаково вероятным, — поэтому он не мог просто оставить эту дурацкую рукопись на веранде. Скоро придет Грег Карстейерс, местный рабочий, ремонтировать крышу и непременно поинтересуется, что это там такое лежит. Хуже того, рабочий наверняка решит, что это бумаги Морта, и придется вдаваться в длительные объяснения, которых дурацкая рукопись вовсе не стоила.

Морт простоял в дверях, пока звук мотора автомобиля посетителя не растворился в мягкой полуденной тишине, затем вышел на веранду, осторожно ступая по ней босыми ногами (крыльцо давно нуждалось в покраске, сухие доски потрескались, и, наступая на них, можно было занозить ногу), и откинул камень в заросшую можжевельником канаву. Поднял небольшую стопку бумаг, сверху лежал титульный лист. Он прочитал:

ДЖОН ШУТЕР

СЕКРЕТНОЕ ОКНО, СЕКРЕТНЫЙ САД

Невольно Морт почувствовал облегчение. Он никогда не слышал о Джоне Шутере,[13] никогда в жизни не читал и тем более не писал рассказ с названием «Секретное окно, секретный сад».

Он направился в гостиную, по дороге бросил рукопись в мусорное ведро, снова лег на кушетку и через пять минут заснул.

Ему приснилась Эми. В эти дни он очень много спал и очень часто видел во сне Эми. После этого Морт часто просыпался от своего хриплого крика и уже перестал этому удивляться. Просто надеялся, что когда-нибудь это пройдет.

ГЛАВА 3

На следующее утро он, как обычно, сидел за компьютером в углу гостиной, специально оборудованном для работы. Компьютер был включен, но Морт смотрел в окно, на озеро. Две моторные лодки прорезали на голубой воде широкие белые полосы. Сначала он решил, что это рыбаки, но лодки ни разу не сбавили ход, а носились по озеру, нарезая круги друг перед другом. «Дети, — решил писатель. — Просто веселятся».

Они не делали ничего интересного, впрочем, как и он сам. С тех пор, как Морт расстался с Эми, он не написал ничего хоть мало-мальски ценного. Правда, как обычно, с девяти до одиннадцати он просиживал перед компьютером, как делал это каждый день в течение последних трех лет (и еще тысячу лет до этого просиживал два часа за старой пишущей машинкой «Ройял»), но с тем же успехом он мог бы все это время носиться с детьми на моторных лодках.

Сегодня за два часа работы Морт Рейни создал следующие бессмертные строки:

Через четыре дня после того, как Джордж окончательно выяснил, что жена изменяет ему, он взглянул Эбби прямо в лицо.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он.

Это было из рук вон плохо.

Это было слишком похоже на настоящую жизнь, чтобы быть хорошо. В реальной жизни Морт никогда не был так решителен. Может быть, в этом и была его проблема.

Он выключил компьютер и, щелкнув кнопкой, понял, что забыл сохранить текст в памяти. Что ж, это к лучшему. Наверное, в его подсознании жил критик, который подсказал, что такой текст и сохранять не стоит.

Миссис Гавин, видимо, уже закончила уборку на лестнице: жужжание пылесоса наконец стихло. Она приходила убираться каждый вторник. Две недели назад Морт сообщил ей о разводе с Эми, и миссис Гавин была так потрясена, что надолго погрузилась в несвойственное ей молчание. Мистер Рейни давно подозревал, что Эми нравилась ей гораздо больше, чем он. И все-таки помощница по-прежнему приходила к нему по вторникам, и Морт решил, что это уже немало.

Он встал и вышел в гостиную. Миссис Гавин спускалась по лестнице. Сжимая в руках шланг, она тащила пылесос за собой. Цилиндрический прибор семенил следом за ней, как механическая собачка, глухо стукаясь о ступеньки. Если бы я вздумал спустить пылесос по лестнице, дергая его за шланг, он бы непременно стукнул меня по ноге и перевернулся, подумал Морт. Интересно, как у нее это получается?

— Добрый день, миссис Гавин, — сказал он и пересек гостиную, направляясь на кухню. Он хотел выпить коку. После бездарной работы его всегда мучила жажда.

— Здравствуйте, мистер Рейни.

Писатель пытался заставить миссис Гавин называть его просто Морт, но она не сдавалась, даже не соглашалась звать Мортоном. Миссис Гавин была женщиной с принципами, хотя эти принципы вовсе не мешали ей называть жену Рейни просто по имени.

Может быть, мне следовало сказать ей, что я застал Эми в постели с другим мужчиной? — подумал Морт, толкая шарнирную дверь. Возможно, после этого она снова бы стала называть ее миссис Рейни.

Это были гадкие мысли. По всей видимости, они были как-то связаны с его творческими неудачами, но Морт ничего не мог с собой поделать. Просто надеялся, что и они тоже когда-нибудь пройдут.., как сны. Подумав об этом, Морт почему-то вспомнил наклейку, которую видел как-то раз на бампере старенького «фольксвагена»: «ЗАПОРЫ НЕ ПРОХОДЯТ».

Едва дверь кухни закрылась за ним, как миссис Гавин крикнула:

— Я нашла в мусоре один из ваших рассказов, мистер Рейни. Решила, что это может вам понадобиться, и положила его на буфет.

Морт не имел ни малейшего представления, о чем идет речь. У него не было привычки бросать неудачные рукописи в мусорное ведро на кухне, а если он и писал какую-нибудь ерунду, особенно в последнее время, то сразу же стирал этот текст не распечатывая или откладывал его в специальную папку, лежащую справа от компьютера.

Рейни даже не вспомнил о человеке в черной квакерской шляпе с изборожденным морщинами лицом.

Морт достал из холодильника две тарелки с какими-то бесформенными остатками, обнаружил бутылку пепси и открыл ее. Бросая пластмассовый стаканчик в мусорное ведро, он увидел прикрепленную скрепкой к буфету рукопись — ее титульный лист был забрызган апельсиновым соком, но все остальное было в порядке.

Теперь он вспомнил. Правильно. Джон Шутер. Один из представителей Племени Безумцев, филиал Миссисипи.

Глотнув пепси, Морт взял рукопись, переложил титульный лист лицом вниз и увидел наверху первой страницы:

Джон Шутер

До востребования

Деллакоурт, Миссисипи

30 страниц

Около 7500 слов

Продаются права на первую публикацию, Северная Америка

Джон Шутер

СЕКРЕТНОЕ ОКНО, СЕКРЕТНЫЙ САД

Рукопись набрана на дорогой бумаге и аккуратно переплетена, но пишущая машинка была совсем никудышной — судя по изношенному шрифту, с буквами кривыми, как зубы старика.

Он прочел первое предложение, затем второе, третье, потом остановился на несколько секунд, чтобы встряхнуться.

Тодд Дауни считал, что женщина, укравшая вашу любовь, которая составляла единственную ценность вашей жизни, была уже не совсем женщиной. Поэтому и решил ее убить. Он решил, что сделать это лучше всего в укромном месте, там, где сходились стены дома и амбара, образовывая острый угол. Он решил, что сделать это лучше всего там, еще у его жены был сад.

— Ах черт! — сказал Морт и положил рукопись, задев рукой бутылку пепси. Жидкость вспенилась, зашипела на стойке и потекла вниз по шкафу. — Ах черт! — выкрикнул он.

Миссис Гавин поспешила ему на помощь и быстро все убрала.

— Ничего страшного. Вы так закричали, что я решила, будто вы порезали горло. Вы не могли бы чуть подвинуться, мистер Рейни?

Он подвинулся, и первым делом она взяла со стойки рукопись и сунула ему в руки. Листы совсем не пострадали — вода потекла мимо. Когда-то у него было довольно неплохое чувство юмора — во всяком случае, Морт так считал, — но сейчас, взглянув на пачку бумаг у себя в руках, он лишь скривился в кислой гримасе. «Прямо сказка про белого бычка», — подумал он.

— Если вы хотели испортить ее, — заметила миссис Гавин, кивая на рукопись и доставая из-под раковины тряпку, — то вы были на верном пути.

— Она не моя, — резко ответил Морт и тут же понял, как смешно это прозвучало.

Вчера, когда уже протянул руку, чтобы взять рассказ у того человека, он подумал о том, как велика сила внушения. Очевидно, это относится ко всем чувствам человека, потому как первое, что Морт ощутил, прочитав эти четыре предложения, было чувство вины… А разве не это пытался вызвать в нем Шутер (если это, конечно, его настоящее имя)? Вы украли мой рассказ, сказал он. А вор должен мучиться угрызениями совести.

— Вы позволите, мистер Рейни? — спросила миссис Гавин, держа в руках тряпку.

Он отошел, чтобы помощница по дому могла убрать пролитую воду.

— Она не моя, — повторил Морт, намереваясь все-таки донести этот факт до ее сознания.

— Да, да, — сказала миссис Гавин, вытирая лужи на стойке и отходя к раковине, чтобы выжать тряпку. — Похоже, что действительно не ваша.

— Здесь написано, что ее автор — Джон Шутер, — объяснил Морт, снова перекладывая титульный лист наверх. — Видите?

Она соблаговолила взглянуть из вежливости на титульный лист и принялась протирать дверцу шкафа.

— А я решила, что это один из ваших — как бишь их там? — псевдонимов. Ведь так называются вымышленные фамилии в писанине?

— Я не пользуюсь псевдонимами. У меня никогда их не было.

На этот раз она все-таки взглянула на него — с деревенской проницательностью и едва заметной иронией, — затем опустилась на колени, чтобы вытереть лужи на полу, и пробормотала:

— Вряд ли бы вы сообщили их мне, если бы они у вас были.

— Простите, что я такой неловкий.

— Это моя работа, — коротко ответила она, даже не взглянув на него.

Морт понял намек и удалился. Он остановился на несколько секунд в гостиной, посмотрел на еще не убранный с ковра пылесос, и в голове снова зазвучал голос незнакомца: Это дело касается только нас с вами. Посторонние тут ни при чем, мистер Рейни. Это касается исключительно нас с вами.

Морт постарался вспомнить лицо странного гостя. Сделать это оказалось несложно — благодаря своей профессии писатель хорошо запоминал лица и жесты. Вспомнив все до мельчайших деталей, Морт пришел к твердому убеждению: это не просто невольное заблуждение или причудливый способ знакомиться со знаменитыми писателями. Этот человек еще вернется.

И Морт Рейни решительно направился в кабинет, так же решительно сворачивая на ходу рукопись в трубочку.

ГЛАВА 4

Три стены кабинета занимали книжные полки, и на одной из них, висящей в стороне от других, стояли написанные им книги. Тут были разные издания, американские и иностранные. Всего за свою карьеру Морт Рейни опубликовал шесть книг: пять романов и сборник рассказов. Поначалу его рассказы и первые два романа нравились только родственникам и ближайшим друзьям. Но третий роман, «Мальчик учителя музыки», сразу же стал бестселлером. После того как Морт добился признания, ранние работы были переизданы и хорошо продавались, но не пользовались такой же популярностью, как его поздние произведения.

Сборник рассказов назывался «Каждый бросает по монете», и большинство вошедших в него рассказов первоначально были опубликованы в мужских журналах, где их украшали фотографии женщин, на которых не было ничего, кроме толстого слоя грима. Но один рассказ впервые увидел свет в известном «Журнале мистических историй Эллери Квина». Рассказ назывался «Посевной сезон», и именно его Морт сейчас нашел в своем сборнике.

Женщина, укравшая вашу любовь, которая составляла единственную ценность вашей жизни, была уже не совсем женщиной — так по крайней мере считал Томми Хейвелок. Он решил убить ее. Даже знал место, где бы мог сделать это, очень подходящее место: в маленьком саду, который она устроила в углу, образованном стенами дома и амбара.

Морт сел и медленно перечитал оба рассказа, переводя взгляд с одного текста на другой. Добравшись до середины, он понял, что читать дальше уже не обязательно. Кое-где встречались маленькие стилистические различия, но основная часть текста совпадала полностью, слово в слово. В обоих рассказах герой убивал свою жену. В обоих рассказах жена была холодной стервозной сукой, неспособной на любовь. Ее не интересовало ничего, кроме ее сада и консервирования овощей. В обоих рассказах убийца хоронит супругу в ее саду, а потом заботливо ухаживает за садом и выращивает удивительный урожай. В варианте Мортона Рейни это были бобы. У Шутера — кукуруза. В обеих историях убийца в конце концов сходит с ума, и в момент, когда его обнаруживает полиция, он жадно пожирает свой урожай и объясняет, что должен был избавиться от нее, что рано или поздно неминуемо должен был избавиться от нее.

Морт никогда не считал себя знатоком жанра ужасов — в «Посевном сезоне», по сути, не было ничего ужасного и сверхъестественного, — и все-таки у читателей от этого небольшого рассказа бегали мурашки по коже. Эми, дочитав его до конца, поежилась и сказала:

— Наверное, это действительно хороший рассказ, но слишком мужской… Боже, Морт, какая куча дряни.

У него и самого этот рассказ вызывал подобные чувства. Пейзажи «Посевного сезона» совсем не располагали к путешествиям v вовсе не являлись «сердцем истории», но все-таки Морт считал, что неплохо поработал, а уж описание домашнего быта Тома Хейвелока ему просто удалось. Это признали и редактор «Журнала мистических историй Эллери Квина», и читатели — рассказ вызвал благоприятную почту. Редактор просил написать для них что-нибудь еще, но с тех пор Морт не писал ничего, хотя бы отдаленно похожего на «Посевной сезон».

— Я знаю, что справлюсь с этим, — сказал Тодд Дауни, вылавливая из кипящего котла еще один початок кукурузы. — Я уверен, что со временем все связанное с ней канет в Лету.

Так закончил свой вариант Шутер.

— Я уверен, что смогу справиться с этим делом, — сказал им Том Хейвелок и выловил из переполненного кипящего котла еще одну порцию бобов. — Я уверен, что со временем ее смерть станет тайной даже для меня самого.

Так закончил рассказ Морт Рейни.

Морт закрыл книгу и задумчиво поставил се на полку. Затем он сел за стол и принялся медленно и методично исследовать его ящики. Стол был большим, таким большим, что заносить его в комнату пришлось по частям. Ящиков было огромное множество. Этот стол считался неприкосновенной собственностью писателя: ни Эми, ни миссис Гавин никогда не открывали его, и в ящиках было полно всяческого хлама, скопившегося за многие годы. Прошло четыре года с тех пор, как Морт бросил курить, и если в доме до сих пор остались какие-нибудь сигареты, то они могли быть только здесь. Если бы он их сейчас нашел, то закурил бы. Хотя обычно не переносил запаха дыма. Если бы сигарет не оказалось, тоже ничего страшного: копаясь в этом хламе, Морт успокаивался. Старые письма, которые отложил, чтобы ответить на них, но так и не сделал этого, теперь казались настоящим антиквариатом, от них веяло чем-то таинственным; открытки, которые он купил, но так и не отправил, кипы рукописей, коробка со старыми кнопками, конверты, скрепки, оплаченные счета. Он мог как в срезе земной коры проследить геологические слои — застывшие останки проведенных здесь летних месяцев. Это успокаивало. Он покончил с одним ящиком и перешел к следующему, все время думая о Джоне Шутере и о только что прочитанном рассказе Джона Шутера — своем рассказе, черт побери!

Самым очевидным был тот факт, что после чтения этого рассказа ему необходима была сигарета. Такая потребность за последние четыре года возникала у него не впервые; были времена, когда едва Морт замечал, что кто-нибудь в соседнем автомобиле выпускает клубы дыма, у него моментально возникало яростное желание закурить. Но ключевым словом всегда оставалось определение «моментально». Такие вспышки быстро проходили, как летний шквал дождя: внезапно с неба падала слепая серебристая дождевая завеса, а через пять минут уже снова сияло солнце. Он никогда не испытывал потребности свернуть по дороге к ближайшему магазинчику за пачкой сигарет.., или покопаться в поисках случайной сигареты в бардачке, как рылся сейчас в своем столе.

Морт чувствовал себя виноватым, и это было просто нелепо. Он не крал рассказа у Джона Шутера, он прекрасно знал, что не делал этого, и все-таки рассказ действительно был украден (а иначе быть не могло. Морт не мог поверить в то, что два разных человека могли случайно написать такие похожие тексты), значит, вероятнее всего, именно Шутер украл рассказ у него.

Ну разумеется.

Это было ясно как день, как нос на его лице.., как круглая черная шляпа на голове Джона Шутера.

И все-таки Морт по-прежнему был расстроен, чувствовал себя выбитым из колеи, виноватым… Он ощущал себя проигравшим в какой-то странной игре, для которой не мог найти подходящего слова. Но почему? Что ж.., потому что…

В этот момент Морт достал из ящика ксерокопию романа «Мальчик учителя музыки» и там, под бумагами, обнаружил пачку сигарет «L&M». Интересно, выпускают ли сейчас такие сигареты? Он не знал. Пачка была старой, смятой, но определенно не пустой. Он вытащил ее, осмотрел со всех сторон. Исходя из законов залегания, или, выражаясь научнее, столоведения, он определил, что купил эту пачку в 1985 году.

Он заглянул внутрь пачки и увидел три маленьких гвоздика, какими забивают крышку гроба. Они были уложены в ряд.

Путешественники во времени из другой эпохи, подумав Морт. Он сунул одну из сигарет в рот и отправился на кухню, чтобы взять спичку из коробки на камине. Путешественники во времени из другой эпохи пробрались сюда сквозь года и столетия. Терпеливые цилиндрические странники, чья миссия — ждать, терпеливо ждать подходящего момента, чтобы наставить меня на путь, ведущий к раку легких. Кажется, наконец-то их время пришло.

— Наверняка у них отвратительный вкус, — произнес он в пустом доме (миссис Гевин уже давно ушла) и подпалил кончик сигареты.

Впрочем, сигареты оказались отнюдь не отвратительными. На вкус они были довольно хороши. Морт направился в свой кабинет, выпуская клубы дыма и чувствуя приятное головокружение. Ах проклятая живучесть пагубных привычек, подумал он. Как сказал Хемингуэй? Ни этим августом, ни этим сентябрем — в этом году ты можешь делать все, что тебе угодно. Но придет время. Оно всегда приходит. Рано или поздно ты снова сунешь что-нибудь в свой большой старый рот. Выпивку, сигареты, может быть, дуло пистолета. Ни этим августом, ни этим сентябрем…

…к сожалению, был октябрь.

Исследуя более поздний слой залеганий в столе, он обнаружил старую банку с солеными орешками. Банка была еще наполовину полной. Попробовать орехи он не решился, но крышка банки оказалась отличной пепельницей. Морт сел за стол, посмотрел на озеро (как и миссис Гавин, лодки, которые раньше там плавали, тоже исчезли), насладился своей старой отвратительной привычкой и обнаружил, что теперь может думать о Джоне Шутере и о рассказе Джона Шутера даже не теряя самообладания.

Безусловно, этот человек принадлежал к Племени Безумцев; теперь в этом не было никаких сомнений. Что же касается того, что Морт испытал, когда обнаружил, что рассказы действительно очень похожи…

Что ж, литературное произведение всегда представляет собой предмет. Конкретный предмет — во всяком случае, к нему можно относиться как к конкретному предмету, особенно если кто-то покупает его у вас. Но в другом, более высоком смысле оно вовсе не является предметом. С одной стороны, любой рассказ столь же конкретен, как ваза, стул или автомобиль. Он представляет собой чернила на бумаге, хотя дело вовсе не в чернилах и не в бумаге. Морта часто спрашивали, откуда он берет свои идеи, и хотя писатель посмеивался над этим вопросом, при этом его всегда охватывал смутный стыд. Потому что в глубине души он чувствовал свою неискренность. Казалось, все вокруг думают, будто где-то существует Центральный Склад Идей (точно так же, как существует кладбище слонов или легендарный потерянный город золота), а у Морта есть секретная карта, с помощью которой он может ездить туда и обратно.

Морг Рейни должен помнить, где именно он был, когда к нему приходила определенная идея. Писатель знал, что идея часто появлялась в результате того, что он увидел или почувствовал некую странную связь между предметами, событиями или людьми, между которыми прежде вроде бы и не было никакой связи. Именно таким образом в его голове рождались замыслы, которые позже воплощались в рассказы и романы. Что же касается того, почему именно Морт видел и чувствовал эти связи и почему, заметив их, испытывал желание описать их.., об этом он не имел ни малейшего представления.

Если бы Джон Шутер пришел к нему и, вместо того чтобы сказать: «Вы украли мой рассказ», сказал бы: «Вы укради мою машину», Морт быстро и решительно справился бы с ним. Даже если бы речь шла о машинах одной модели, одного цвета и года выпуска. Он бы показал человеку в черной шляпе паспорт на свой автомобиль, предложил бы ему сравнить номер на розовой карточке с тем, что выбит над дверцей, и прогнал бы этого Шутера прочь.

Но когда у вас появляется идея рассказа, никто не дает вам под нее закладную. Зарождение идеи проследить невозможно. Разве можно получить закладную под то, что нельзя увидеть, потрогать, понюхать? Когда вы продаете свое произведение, вам прежде всего предстоит понять всю систему финансовых взаимоотношений, вам предстоит выдержать множество неприятностей, так как эти ублюдки — из журналов, газет, книжных издательств и кинокомпаний — будут всячески стараться сбавить цену. Но сама идея приходит к вам свободной, чистой и не связанной никакими финансовыми отношениями. «Вот в чем дело», — решил Морт. Вот почему он испытывал чувство вины, хотя точно знал, что ни слова не переписал у фермера Джона Шутера. Он чувствовал вину, потому что творчество всегда чуть-чуть похоже на воровство. И здесь уж ничего не изменишь. Просто случилось так, что Джон Шутер оказался первым, кто бросил ему в лицо это обвинение. Морт понял, что в глубине души уже давно ожидал чего-то подобного.

Морт смял сигарету и решил было вздремнуть, но подумал, что для оздоровления как умственного, так и физического состояния было бы неплохо что-нибудь съесть, почитать часа полтора, а затем немного прогуляться у озера. Он слишком много спал, а это один из признаков депрессии. Но, не дойдя до кухни, он свернул в гостиную и оказался возле длинной кушетки, стоящей у стеклянной стены. «Черт с ним, — подумал Морт, подкладывая одну подушку под шею, а другую под голову. — У меня депрессия».

Перед тем как погрузиться в сон, он мысленно несколько раз повторил: Я ему еще покажу. Не такой уж он и крутой. Просто плагиатор.

ГЛАВА 5

Ему приснилось, что он заблудился в поле, на котором росла огромная кукуруза. Спотыкаясь, пробирался от одной грядки к другой. Над его головой сверкало солнце, отражаясь от наручных часов, по полдюжине на каждой руке, и все показывали разное время.

— Помогите! — закричал Морт. — Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне! Я заблудился! Мне страшно!

Внезапно колосья кукурузы перед ним зашелестели. С одной стороны из них показалась Эми. С другой стороны вышел Джон Шутер. Оба они держали ножи.

Я уверен, что смогу справиться с этим делом, говорил Шутер, когда они оба, подняв ножи, двигались на Морта. Я уверен, что со временем твоя смерть станет тайной даже для нас самих.

Морт бросился бежать, но чья-то рука — он был уверен, что это была рука Эми, — схватила его за пояс, швырнула на спину. И когда ножи сверкнули в горячем солнце этого громадного секретного сада…

ГЛАВА 6

Его разбудил телефонный звонок. С того времени, как он лег на кушетку, прошел час и пятнадцать минут. Морт с трудом вырвался из кошмара — кто-то преследовал его, это единственное, что он мог ясно вспомнить, — и сел. Тело пылало огнем; казалось, каждый дюйм его кожи был залит потом. Пока он спал, солнце переползло на другую сторону дома и бог знает сколько времени поджаривало его сквозь стеклянную стену.

Морт медленно заковылял в коридор, к столику с телефоном. Он чувствовал себя как водолаз, идущий по дну реки против течения, клевал носом при каждом шаге, во рту стоял вкус кошачьей мочи, Казалось, стоило ему приблизиться на шаг к двери, как та отступала на такое же расстояние назад, и Морту уже не в первый раз подумалось, что ощущения в ару, должно быть, очень похожи на то, что испытывает человек после слишком крепкого сна в жаркий полдень. Хуже всего было даже не физическое состояние. Тяжелее всего было невыносимое, лишающее всяческих ориентиров чувство, будто находишься за пределами самого себя — будто ты просто наблюдаешь за самим собой в телекамеру с затуманенными линзами. Морт поднял трубку, ожидая услышать Шутера. Конечно, это будет он — единственный человек, в этом огромном мире, с которым мне не следует говорить сейчас, когда я в таком беззащитном состоянии, когда одна половина моего сознания, кажется, не знает, где находится другая. Конечно, это он, кто же еще?

— Алло?

Это был не Шутер. Но, услышав голос на другом конце провода, мистер Рейни с грустью понял, что существует по крайней мере еще один человек, с которым ему не следует говорить, пребывая в этом расслабленном состоянии.

— Привет, Морт! У тебя все в порядке? — спросила Эми.

ГЛАВА 7

Немного позднее, в этот же день, Морт надел свою большую красную фланелевую рубашку, которую ранней осенью использовал вместо ветровки, и вышел на прогулку, что следовало сделать гораздо раньше. Кот Бамп пошел было за ним, но скоро вернулся к дому.

Морт брел медленно и задумчиво, вдыхая в себя аромат прелестного дня, казалось, целиком состоящего из голубого неба, красных листьев и золотого воздуха. Он брел, засунув руки в карманы, словно пытаясь кожей впитать спокойствие озера, которое всегда действовало на него умиротворяюще. Морг полагал, что именно за этим сюда и приехал из Нью-Йорка, где, как была уверена Эми, он будет страдать по поводу их уже неминуемого развода.

Это было волшебное место, особенно осенью, и именно здесь писатель чувствовал, что если на планете и есть печальный странник, который нуждается в волшебстве, то это именно он, Мортон Рейни, хотя понятия не имел о том, что будет делать, если вдруг обнаружит, что старое доброе волшебство уже не действует и писательство превратилось в обычное неблагодарное ремесло.

Вскоре Морт понял, что беспокоился зря. Приезжающие на лето уже покинули эти края, и тишина и странное состояние безвременья, которое появлялось у озера Тэшмор осенью, все-таки подействовали на него: освободили от напряжения. Воздух будто ласково массировал ему лицо и руки. К тому же теперь он мог подумать не о каком-нибудь Джоне Шутере, а совсем о другом человеке — мог подумать об Эми.

— Разумеется, со мной все в порядке, — сказал ей Морт, осторожно ворочая языком, как пьяница, который пытается убедить людей, что абсолютно трезв.

По правде говоря, он так одурел от сна, что действительно чувствовал себя немного пьяным. Казалось, слова — осколки мягкой, крошащейся скалы — были слишком велики для его рта. Морт прилагал неимоверные усилия, чтобы поддержать разговор, с трудом пробираясь сквозь общепринятый гамбит телефонной беседы.

— А как ты?

— О, прекрасно, я прекрасно! — Ив трубке послышалась легкая трель смеха, которая обычно означала, что Эми либо флиртует, либо чертовски нервничает.

Морт сомневался, что в данных обстоятельствах ей вздумалось флиртовать с ним. Значит, нервничает. И, осознав это, он почувствовал себя чуть лучше.

— Я просто подумала, что ты там совсем один и, если что-нибудь случится, никто даже не узнает… — Она внезапно замолчала.

— Ну, на самом деле я не один, — мягко успокоил ее Морт. — Сегодня приходила миссис Гавин, и Грег Карстейерс всегда неподалеку.

— Да, я же забыла, что ты собираешься чинить крышу, — сказала Эми.

И он вдруг изумился тому, как естественно вели они этот разговор, будто и не было никакого развода. Послушать нас, подумал Морт, никогда не догадаешься, что в мою постель залез вонючий агент по недвижимости… Или, вернее, туда, где должна была бы быть моя постель. Бывший муж ждал, что к нему вернется гнев — боль, ревность, ярость обманутого, — но от всех этих чувств в его душе остался только легкий, неуловимый след.

— Зато Грег об этом не забыл, — заверил Морт ее. — Он приходил вчера и ползал по крыше полтора часа.

— Ну и что же там с ней творится? Они говорили о крыше еще минут пять или больше. За это время Морт почти проснулся. Они болтали так, словно ничего в их жизни не изменилось, говорили о крыше так, будто собирались провести следующее лето под новой кедровой кровлей, как провели последние девять летних сезонов под старой. Ах, как здорово, что у меня есть эта крыша, подумал Морт. Теперь я могу говорить с этой сукой хоть целую вечность.

Прислушиваясь к самому себе, к своим репликам в разговоре, он все сильнее ощущал нереальность происходящего. Он снова возвращался в полубодрствующее, полусонное состояние зомби, в котором находился, когда ответил на телефонный звонок, и в конце концов понял, что продолжать такой бред больше не в силах. Если это было соревнование в том, кто из них сможет дольше притворяться и врать, что за последние шесть месяцев в их жизни ничего не произошло, то он был готов уступить. Более чем готов.

Она спросила, где Грег будет покупать кедровые доски и собирается ли он нанимать бригаду из города, и Морт перебил ее:

— Зачем ты позвонила, Эми?

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина, и он почувствовал, как Эми, словно женщина, выбирающая шляпку, оценивает его вопрос, размышляя, принять предложенную интонацию или отвергнуть. Проявлялось одно из тех ее качеств — на самом деле их было несколько, — которые Морт откровенно ненавидел: двуличность Эми, о которой сама она даже не подозревала. От этого в нем снова зашевелился гнев.

— Я ведь уже сказала зачем, — наконец ответила она. — Узнать, все ли с тобой в порядке. — Ее голос звучал взволнованно и неуверенно, это обычно означало, что Эми говорит правду (а когда лгала, говорила так, будто сообщала, что земля круглая). — Просто у меня было предчувствие. Ты в них не веришь, но знаешь, что у меня бывают предчувствия, и я верю в них.., правда, Морт?

Сейчас в ее словах не было ни капли привычного оборонительного раздражения. Напротив, Эми говорила так, будто просила его о чем-то.

— Да, я это знаю.

— Так вот, у меня было предчувствие. Я сделала себе сандвич на ленч и почувствовала, что ты.., что, может быть, у тебя не все в порядке. Я держалась сколько могла — думала, это пройдет, но не прошло. В конце концов я позвонила. С тобой действительно все в порядке?

— Да.

— И ничего не случилось?

— Ну, если честно, то кое-что случилось, — наконец признался Морт.

Он вдруг подумал, что скорее всего Джон Шутер (если это его настоящее имя, настойчиво добавлял внутренний голос), прежде чем приехать сюда, пытался найти его в Дерри. Может быть, это Эми дала ему здешний адрес.

— Так я и знала! — воскликнула она. — Ты поранился из-за этого чертова ремонта? Или…

— Капитализации пока не требуется. — Он даже слегка улыбнулся. — Просто мелкие неприятности. Тебе что-нибудь говорит имя Джон Шутер?

— Нет, а в чем дело?

Он с раздражением выдохнул сквозь сжатые зубы. Эми, конечно, умная женщина, но у нее всегда было нечто вроде короткого замыкания между мозгами и языком. Он вспомнил старую шутку о том, что ей нужно ходить в майке с надписью:

СНАЧАЛА ГОВОРИ, ПОТОМ ДУМАЙ.

— Только не руби сплеча. Помолчи несколько секунд и действительно подумай. Этот парень довольно высокого роста, примерно шести футов, лет ему, пожалуй, сорок пять. На вид он кажется старше, но двигается как человек лет сорока пяти. Лицо деревенское, загорелое, все в морщинах. Мне даже показалось, что он похож на персонажа Фолк…

— Что все это значит, Морт?

И нахлынули прежние чувства: он вновь отчетливо понял, почему, испытывая такие муки, он упорно отвергал терзающие его — как правило, по ночам — мысли о том, а не могли бы они хотя бы попытаться каким-то образом приспособиться друг к другу. Морг полагал, что, если будет просить достаточно долго и достаточно усердно, она согласится. Но факты оставались фактами: в их браке было гораздо больше острых углов, чем в отношениях Эми с этим продавцом недвижимости. Вот и сейчас в ее голосе снова появились сверлящие нотки — еще один симптом взаимонепонимания, убившего их семью. Ну и что же ты теперь собираешься делать? — слышалось Моргу в ее словах, в ее настойчивом требовании ответа: В какую историю ты вляпался на этот раз? Ну-ка объясни!

Он закрыл глаза и снова, прежде чем ответить, со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Затем рассказал ей о Джоне Шутере, и о рукописи Шутера, и о своем собственном коротком рассказе. Эми прекрасно помнила «Посевной сезон», но сказала, что никогда не слышала о человеке по имени Джон Шутер — такое имя нелегко забыть, добавила она, и Морг был согласен с ней. Конечно же, Эми не видела Шутера.

— Ты уверена? — все-таки настаивал Морт.

— Да, уверена. — Судя по голосу, ее раздражали глупые расспросы Морта. — С тех пор, как ты ушел от меня, я не видела никого, похожего на человека, которого ты описал. И прежде чем ты снова скажешь мне, чтобы я не рубила сплеча, позволь уверить тебя, что я очень хорошо помню все, что произошло с тех пор.

Эми замолчала, и он понял, что последние слова дались ей с трудом, возможно, даже с настоящей болью. И в глубине души Морт почувствовал, что радуется этому, хотя сознание его при этом вовсе не испытывало никакой радости — оно испытывало отвращение, обнаружив в себе способность радоваться такому поводу. Подлинного праздника, конечно, не было, чувство радости было едва ощутимым и оказалось абсолютно невосприимчивым к попыткам Морта искоренить его.

— Может быть, Тед его видел? — сказал он. Тед Милнер был тем самым агентом по недвижимости. Моргу по-прежнему с трудом верилось, что ради этого агента Эми бросила его, известного писателя. Морг считал, что в этом-то и заключалась одна из причин его неудач, что в этом проявлялось его самомнение, из-за которого он и докатился до нынешнего состояния. Впрочем, он и не собирался доказывать кому-то, а уж тем более самому себе, что был невинным ягненком, разве не так?

— Ты думаешь, сказал что-то смешное? — В голосе Эми прозвучали злость, смущение, печаль и вызов одновременно.

— Нет. — И Морт снова почувствовал усталость.

— Теда здесь нет, — безжалостно продолжила она. — Тед сюда почти не приходит. Я… Я сама хожу к нему.

Спасибо, Эми, что сообщила мне об этом, чуть не сказал Морт, но вовремя спохватился. Было бы здорово хоть один разговор закончить без взаимных обвинений. Поэтому он не стал благодарить бывшую жену за то, что она поделилась с ним этой новостью, не стал говорить бывшей жене, что все еще можно изменить, и больше того — Морт не стал ее спрашивать: «Что, черт побери, с тобой происходит, Эми?»

Главное, он не стал задавать этот вопрос потому, что затем и Эми могла бы спросить о том же самом его.

ГЛАВА 8

Она посоветовала ему позвонить Дейву Ньюсаму, констеблю Тэшмора, — ведь этот Шутер мог оказаться и опасным. Морт сказал, что пока что не видит в этом необходимости, но если «Джон Шутер» появится снова, то действительно звякнет Дейву. Обменявшись еще несколькими расхожими любезностями, оба повесили трубки. Он понимал, что по-прежнему причиняет ей жгучую боль, намекая на то, что, быть может, в эту минуту Тед сидит на стульчике медвежонка Морти или спит в кроватке медвежонка Морти, но просто не мог удержаться и не упомянуть в разговоре Теда Милнера. В конце концов, этот человек стал частью жизни Эми. И потом, ведь она сама позвонила ему. У Эми появилось очередное предчувствие, и она ему позвонила.

Морт добрался до того места, где дорожка, идущая вдоль озера, разветвлялась на две тропинки. Правая карабкалась по крутому берегу и вновь спускалась к шоссе. Мистер Рейни медленно шел по ней, наслаждаясь многоцветием осени. Миновал последний поворот, и перед ним появилась узкая лента черного асфальта. Увидев пыльный голубой фургон с номерами штата Миссисипи, привязанный, как вечно битый пес, к дереву, а рядом — худощавого Джона Шутера, облокотившегося на бампер и скрестившего на груди руки, писатель почему-то даже не удивился.

Морт ждал, что сейчас его сердце бешено забьется и в кровь мощной волной выбросится адреналин, но, как ни странно, сердце его продолжало работать в нормальном ритме. Морт оставался совершенно спокоен.

Солнце, скрывшееся за облаком, теперь снова улыбалось на небе, и осенние краски, и без того яркие, пламенем разгорелись вокруг. Показалась его тень, темная, длинная и четко обрезанная; круглая черная шляпа Шутера выглядела еще чернее, его голубая рубашка — еще голубее. А воздух был таким чистым, что казалось, будто фигура незнакомца была вырезана ножницами из ткани реальности, причем более яркой и жизнеподобной, чем та действительность, которая обычно окружала Мортона. Неожиданно он совершенно четко понял, почему не стал звонить Дейву Ньюсаму.

Правда заключалась в том, что Морт Рейни хотел разобраться с этим делом самостоятельно. Может быть, просто доказать самому себе, что есть еще дела, с которыми я способен разобраться, подумал он и начал взбираться на холм, туда, где, прислонившись к машине, его ждал этот Джон Шутер.

ГЛАВА 9

Пока Рейни брел по тропинке вдоль озера, перебирался через поваленные деревья или не спеша обходил их стороной, задерживался у воды, чтобы метнуть в нее подвернувшийся под руку плоский камень (мальчишкой у Морта это получалось здорово — назывались такие броски «скакалочкой», и камень у него подпрыгивал на воде целых девять раз, но сегодня его лучший результат был равен четырем прыжкам), он думал не только об Эми. Мысли его были и о том, что он будет делать, когда — и если — снова появится Шутер.

Обнаружив, как похожи их рассказы. Морг действительно испытал мимолетное — а может быть, не такое уж и мимолетное — чувство вины, но быстро избавился от него. Он догадывался, что время от времени подобное чувство испытывали все писатели, работающие в художественной литературе. Что касается самого Шутера, то этот человек вызывал у него лишь гнев и раздражение.., при этом Морт даже чувствовал, что несколько разрядился. За последние месяцы в нем скопился огромный заряд ярости, которую писателю не на кого было направить. Самое время найти козла отпущения.

Морт знал старую поговорку о том, что если четыре сотни обезьян будут четыре миллиона лет стучать на четырех сотнях пишущих машинок, то одна из них напечатает полное собрание сочинений Шекспира, но, конечно, не верил. Даже если это было правдой, Джон Шутер вовсе не был обезьяной и прожил вовсе не четыре миллиона лет, хотя его лицо и было изборождено морщинами.

Значит, Шутер переписал «свой» рассказ у него. Морту Рейни оставалось только догадываться, почему мистер выбрал именно «Посевной сезон»: не было никаких сомнений, что Джон Шутер его переписал, — совпадением это никак быть не могло. Хотя Морт Рейни чертовски хорошо знал, что сам он, возможно, действительно украл этот рассказ, как и все остальные свои произведения, — из Великого Банка Идей Вселенной, но никак уж не у мистера Джона Шутера из Великого Штата Миссисипи.

Но откуда именно Шутер его переписал? Морт решил, что это самый важный вопрос: ответ на него и позволит разоблачить Шутера как лжеца и плагиатора.

Вариантов было два, потому что «Посевной сезон» публиковался только дважды — первый раз в «Журнале мистических историй Эллери Квина», а затем в сборнике Рейни «Каждый бросает по монете». Обычно в начале всех сборников есть специальная страница, на которой указаны даты первых публикаций входящих в сборник произведений. Конечно, такая страница была и в книге «Каждый бросает по монете». Морт уже проверил данные о «Посевном сезоне»: впервые этот рассказ опубликовали в июньском номере «Эллери Квина» за 1980 год. Сборник «Каждый бросает по монете» вышел в издательстве «Санкт-Мартин» в 1983 году. С тех пор он выходил еще несколько раз в мягкой обложке, но это уже не имело значения. Морту достаточно было помнить эти две даты, 1980-й и 1983 годы.., и верить, что, кроме литературных агентов и адвокатов издательских компаний, никто не обращает внимания на ту прекрасно оформленную страницу со сведениями о первых публикациях.

Надеясь с помощью этих двух дат уличить Джона Шутера во лжи и надеясь, что Шутер — как и большинство читателей — наивно полагает, будто рассказы, напечатанные в сборнике, прежде не существовали, Морт приблизился к человеку возле машины и остановился перед ним на краю дороги.

ГЛАВА 10

— Уверен, у вас уже была возможность прочитать мой рассказ. — Говорил Шутер небрежно, как человек, обсуждающий погоду.

— Да, я прочел.

Шутер важно кивнул.

— Воображаю, что вам он показался знакомым, не так ли?

— Разумеется, так, — согласился Морт, а затем спросил с той же нарочитой небрежностью:

— Когда вы его написали?

— Я знал, что вы об этом спросите, — сказал Шутер и вместо ответа загадочно улыбнулся.

Его руки по-прежнему были скрещены на груди, ладони спрятаны под самые подмышки. Он выглядел как человек, абсолютно довольный своим местом в жизни, во всяком случае, до тех пор, пока солнце не скроется за горизонтом и не перестанет греть его лицо.

— Что ж, разумеется, — все так же небрежно продолжил Морт. — Я должен об этом спросить. Когда у двоих парней появляется одинаковый рассказ — это, знаете ли, серьезное дело.

— Серьезное, — задумчиво согласился Шутер.

— И чтобы разобраться в подобной ситуации, чтобы решить, кто у кого содрал, надо выяснить, кто написал эти слова первым. — Морт направил свой строгий и бескомпромиссный взгляд прямо в вылинявшие голубые глаза Шутера. — Надеюсь, вы со мной согласны?

Где-то неподалеку в ветвях деревьев самодовольно защебетала синица, затем все снова стихло.

— Полагаю, что да, — согласился Шутер. — Полагаю, что именно для этого я и приехал из Миссисипи сюда.

Морт услышал шум приближающегося автомобиля. Они оба повернулись на звук и увидели спускающийся с холма старенький «скаут», за которым кружился вихрь опавшей листвы. Том Гринлиф, здоровый и крепкий уроженец Тэшмора семидесяти с чем-то лет, был местным рабочим и делал в округе все, что не успевал Грэег Карстейерс. Проезжая мимо. Том поднял в приветствии руку, и Морт помахал в ответ.

Шутер тоже выпростал из-под мышки руку и поднял палец. В этом дружеском жесте, который каким-то странным образом говорил о несметном количестве лет, проведенных в деревне, о бесчисленных и не умещающихся в памяти случаях, когда он точно таким же небрежным жестом приветствовал водителей проезжающих грузовиков, тракторов, сенокосилок и погрузчиков. Затем, когда «скаут» Тома исчез из поля зрения, Джон вернул свою руку на прежнее место. Едва вихрь листвы шурша опустился на землю, терпеливый, непоколебленный, пронзительный взгляд Джона Шутера снова остановился на лице Мортона Рейни.

— Итак, о чем мы говорили? — почти вежливо спросил он.

— Мы пытались установить происхождение. — ответил Морт:

— Это означает..

— Я знаю, что это означает, — перебил Шутер, смерив Морга спокойным и в то же время слегка презрительным взглядом. — Я знаю, что одет как настоящий говнодав, и машина у меня, как у говнодава, и все мои родственники до тридцатого колена были говнодавами, и, возможно, это означает, что я и сам говнодав, но это вовсе не означает, что я — тупой говнодав.

— Действительно, — согласился Морт, — вовсе не означает. Но если вы умны, это вовсе не означает, что вы и честны. По правде говоря, лично я думаю, что чаще всего случается наоборот.

— Если бы я не знал этого раньше, то понял бы на вашем примере, — сухо ответил Шутер.

Морт почувствовал, что краснеет. Он не любил, когда его поддевали, и мало кому позволял так с собой обращаться, но Шутер только-только проделал это с изящной легкостью опытного стрелка, бьющего птицу влет.

Шансы заманить Шутера в западню снизились. Они еще не упали до нулевой отметки, но значительно уменьшились. Ум и остроумие — вовсе не одно и то же, но теперь писатель подозревал, что Шутер обладает и тем, и другим. Что ж, тем более не имело смысла затягивать это дело. Морт не желал находиться в обществе этого человека дольше, чем это было необходимо. Совсем недавно, прогуливаясь по тропинке вдоль озера, он невольно предвкушал это противостояние — как раньше, когда ему предстояло другое противостояние и он наконец понял, что это неизбежно, — может быть, всего лишь потому, что оно сулило какую-то перемену прежнего образа жизни, который стал уже невыносим. Теперь Морт хотел, чтобы все это поскорее кончилось. Он уже не был уверен в том, что Джон Шутер сумасшедший — во всяком случае, не совсем. Внезапно Морт понял, что этот человек действительно опасен: он был просто неумолим. Морт решил больше не ходить вокруг да около, а сразу зайти с козыря и покончить с этой историей.

— Когда вы написали ваш рассказ, мистер Шутер?

— Возможно, меня зовут не Шутер, — вроде бы забавляясь, ответил он. — Возможно, это просто псевдоним.

— Понимаю. Как же ваше настоящее имя?

— Я ведь не сказал, что это не мое имя; я сказал «возможно». В любом случае к нашему делу это не относится. — Он говорил безмятежно и, казалось, больше интересовался облаком, медленно плывущим по бездонному голубому небу к сияющему на западе солнцу.

— Ладно, но мне все-таки хотелось бы знать, когда вы написали этот рассказ. Это имеет к нашему делу прямое отношение.

— Я написал его семь лет назад, — ответил Шутер, все еще изучая облако, сейчас оно чуть коснулось солнца, и его край позолотился. — В 1982 году.

Попал, подумал Морт. Старый коварный ублюдок, он все-таки шагнул прямо в капкан. Он все-таки взял рассказ из сборника. И поскольку «Каждый бросает по монете» вышел в 1983 году, он решил, что может назвать любую дату до этого года. Тебе следует внимательнее следить за выходными данными в книгах, старина.

Он ждал ощущения триумфа, но его не было. Только чувство легкости. Теперь можно без всяких проблем послать этого умника ко всем чертям. Но тут в Морте заговорило любопытство — вечное проклятие писательской братии. Почему, к примеру, именно этот рассказ, который так не похож на все остальные его произведения и совершенно не типичен для него? И вообще, если уж этот парень решил обвинить его в плагиате, то почему выбрал такую неприметную вещь? С тем же успехом он мог бы переписать какой-нибудь бестселлер, например. «Мальчика учителя музыки». Это по крайней мере было бы эффектно, а так все выглядит какой-то нелепой шуткой.

Видимо, решил, что переписать целый роман не так-то просто, подумал Морт и спросил:

— Почему вы так долго ждали? Я хочу сказать, что моя книга рассказов была издана в 1983 году, и с тех пор прошло уже шесть лет Скоро будет семь.

— Потому что я не знал. — Шутер отвел глаза от облака и посмотрел на Морта все с тем же приводящим в замешательство выражением легкого презрения. — Вы небось уверены, что вся Америка, а может, и весь мир только и читает то, что вы пишете.

— Ну уж об этом мне лучше знать, — сухо парировал Морт.

— Но это вовсе не так, — пропуская слова Морга мимо ушей, самоуверенно продолжил Шутер, по-прежнему невероятно спокойно. — Ничего подобного. Я не видел этого рассказа до середины июня. Этого июня.

Морт вспомнил поговорку: «А знаешь ли, мальчик Джонни, что я тебе скажу? Ни разу я не видел свою жену в постели с другим мужиком до середины мая!» Интересно, как отреагирует Шутер, если услышит сейчас нечто подобное?

Рейни взглянул ему в лицо и решил не делать этого. Безмятежность сгорала в его выгоревших глазах, как в жаркий день испаряется за холмами туман. Теперь Шутер был похож на священника, готового огнем и мечом обращать свою паству; и в первый раз Морт Рейни по-настоящему испугался этого человека. И все-таки в нем пылал гнев. Он снова подумал о том же, о чем размышлял в конце своей первой стычки с «Джоном Шутером»: страшно ему или нет. Будь он проклят, если собирается стоять здесь и слушать, как этот человек обвиняет его в воровстве, — особенно теперь, когда сам же и подтвердил ложность этого обвинения.

— Позвольте-ка, я расскажу немного о вас, — сказал Морт. — Такие парни, как вы, очень разборчивы в своем чтении, и то чтиво, которое пишу я, вас, естественно, не устраивает. Вам по душе парни вроде Марселя Пруста и Томаса Харди, верно? По вечерам, подоив корову, вы разжигаете керосиновую лампу, ставите ее на стол, который непременно покрыт красно-белой клетчатой скатертью, и позволяете себе немного расслабиться, почитывая «Тесе» или «В поисках утраченного времени». Может быть, по выходным на вас накатывает страх чего-то неведомого, вы ходите нечесаным по дому и листаете какого-нибудь Эрскина Колдуэлла или Энни Диллард. Наверняка это кто-нибудь из ваших друзей рассказал вам о том, как я переписал вашу честно написанную сказку. Не так ли развивалась эта история, мистер Шутер.., или как вас там?

Морт едва не сорвался на крик, поразившись тому, сколько же в нем скопилось ярости. Впрочем, удивление его было не слишком сильным.

— Нет. У меня нет никаких друзей. — Шутер говорил сухим тоном человека, просто констатирующего факт. — Ни друзей, ни семьи, ни жены. У меня небольшой домик примерно в двадцати милях к югу от Перкинсбурга, и мой кухонный стол действительно накрыт клетчатой скатертью, как вы только что заметили. Но у нас в городе электрический свет А керосиновой лампой я пользуюсь только во время грозы, когда случаются аварии на линии.

— Рад за вас. Шутер не обратил внимания на сарказм Морга.

— Я получил этот дом от своего отца и вложил в него немного денег, которые достались мне от бабушки. У меня действительно есть молочное стадо, около двадцати голов, в этом вы тоже были правы, а по вечерам я пишу рассказы. Полагаю, у вас стоит какой-нибудь модный компьютер с большим экраном, а я работаю на старой пишущей машинке.

Он замолчал, и в течение нескольких секунд оба они слушали шорох листьев, потревоженных легким ветерком.

— О том, что ваш рассказ как две капли воды похож на мой, я узнал сам. Дело в том, что я решил продать свою ферму. Решил, что если будет немного денег, то смогу работать днем, когда у меня свежая голова, а не только с наступлением темноты. Один торговый агент из Перкинсбурга устроил мне встречу с парнем из Джексона, у которого есть несколько молочных ферм в Миссисипи. Я не люблю делать за один раз больше десяти или пятнадцати миль — начинает болеть голова, особенно если надо ехать через большие города» потому что там на дорогах сплошные придурки, — поэтому я поехал на автобусе. И уже собирался сесть в него, но вспомнил, что ничего не купил почитать. Я ненавижу длинные переезды на автобусе, если мне нечего читать.

Морт поймал себя на том, что невольно даже кивнул. Потому что он тоже ненавидел переезды — на автобусе, поезде, самолете или машине, — если не было при нем какого-то более серьезного чтения, чем ежедневная газета.

— В Перкинсбурге нет автобусной остановки — «Грейхаунд» минут пять стоит на центральной площади и выезжает на шоссе. Я уже поднимался по ступенькам этого «хаунда», когда сообразил, что сажусь с пустыми руками, и попросил водителя подождать меня. Но тот сказал, что будь он проклят, если станет ждать, мол, он и так опаздывает и тронется с места ровно через три минуты по его карманным часам. Если я поеду, он будет очень рад, а если нет, то смогу поцеловать его задницу, когда мы снова встретимся.

А ведь он рассказывает как писатель, подумал Морт. Будь я проклят, если это не так. Он попытался выкинуть эти мысли из головы — зачем ему думать об этом? — но сделать это было не так-то легко.

— Тогда я побежал в ближайший магазинчик. Там были какие-то книги, выставленные на старомодных проволочных стендах, которые крутятся во все стороны, — таких же, какие стоят в магазинчике здесь вверх по дороге.

— У Боуи?

— Да. — Шутер кивнул. — Именно там. В общем, я схватил первую попавшуюся книгу. Она могла оказаться карманной Библией, так как я даже не посмотрел на обложку. Но это был ваш сборник рассказов «Каждый бросает по монете». И, насколько мне известно, в нем действительно были ваши рассказы. Все, кроме одного.

Пора остановить этого Шутера. Он уже выпустил пар, и пора заткнуть его котел.

Но Морт с удивлением заметил, что пока ему вовсе не хочется этого делать. Вполне возможно, что Шутер действительно был писателем. Он обладал двумя главными качествами: умением рассказывать сказку так, что вам хотелось дослушать ее до конца, даже если вы уже знаете, каким будет конец, и был так полон дерьма, что едва не скрипел.

Вместо того чтобы сказать — даже если по какой-то дикой прихоти воображения Шутер говорил правду, — что он, писатель, сотворил этот несчастный рассказ за два года до появления сборника, Морт зачем-то уточнил:

— Так значит, вы прочли «Посевной сезон» прошлым июнем в автобусе «Грейхаунд», по дороге в Джексон, куда отправились, чтобы продать свою молочную ферму.

— Нет. Получилось так, что я прочел его на обратном пути. Я продал ферму и возвращался тем же автобусом, но с чеком на шестьдесят тысяч долларов в кармане. Первую половину рассказов я прочел по дороге туда. Они не стали для меня большим потрясением, но помогли скоротать время.

— Спасибо.

Шутер мельком взглянул на него и процедил:

— Я не собирался делать вам комплимент.

— Я в этом не сомневался. Шутер задумался на минуту, затем пожал плечами:

— В общем, на обратном пути я прочел еще два рассказа.., а потом этот. Мой.

Он посмотрел на облако, ставшее теперь бесформенной воздушной массой мерцающего золота, затем снова на Морта. Его лицо было бесстрастным, как и прежде, но писатель внезапно понял, как жестоко ошибался: в этом человеке не было ни толики покоя и безмятежности. Его ввела в заблуждение ироническая маска, которую Шутер надевал на себя, чтобы сдержать свой гнев и не убить Мортона Рейни сразу, прямо голыми руками. Да, лицо Шутера было бесстрастным, но глаза пылали глубокой, дикой яростью, какую Моргу едва ли доводилось прежде видеть. Он понял, что поступил глупо, свернув у озера на эту тропинку, которая вполне могла привести его к гибели от рук этого парня. Человек, стоящий перед ним, был достаточно сумасшедшим — во всех смыслах этого слова, — чтобы совершить убийство.

— Я удивлен, почему никто не заподозрил, что этот рассказ написали не вы — ведь он совсем не похож на другие, ни капельки.

Голос Шутера звучал по-прежнему ровно, но теперь Морт понимал, что это голос человека, который изо всех сил держал себя в руках, старался не сорваться, не схватиться за дубину, не кинуться на своего собеседника; это был голос человека, который знал, что в любую минуту готов совершить убийство, едва услышав, как его собственный голос выходит из-под контроля и наполняется яростью от обиды: голос человека, который знает, как легко можно превратиться в линчевателя.

Морт неожиданно почувствовал себя так, будто попал в темную комнату, пересеченную тонкими, как волоски, проводами, протянутыми к брикету мощной взрывчатки. Трудно было поверить, что всего лишь несколько секунд назад Рейни казалось, будто он держит ситуацию под контролем. Его собственные проблемы — отношения с Эми, бездарное сидение перед компьютером — казались теперь незначительными деталями незначительного пейзажа. В действительности они вообще потеряли всякий смысл. Теперь у Морта была только одна проблема, и заключалась она в том, чтобы не погибнуть, вернуться домой и дожить хотя бы до захода солнца.

Он открыл рот и снова закрыл его. Морт не посмел сказать ни слова, во всяком случае, сейчас. Комнату пересекали натянутые провода.

— Я очень удивлен, — повторил Шутер все тем же низким, ровным голосом.

Теперь его безмятежность казалась жуткой пародией на подлинное спокойствие. Морт услышал свой голос:

— Моя жена. Ей этот рассказ не понравился. Эми сказала, что он совсем не похож на то, что я писал прежде.

— Как он попал к вам? — грозно растягивая слова, спросил Шутер. — Вот что я действительно хочу знать. За каким чертом такой сытый засранец, как вы, забрался в какую-то вонючую дыру в Миссисипи и украл мой чертов рассказ? Для чего вам это понадобилось — если только вы не украли и все остальные свои писульки? Объясните хотя бы, как он к вам попал, этого мне уже будет достаточно.

Ужасная несправедливость этих слов снова пробудила в Морте угасший было гнев. На мгновение он позабыл, что был здесь совершенно один, не считая этого психа из Миссисипи.

— Прекратите, — грубо сказал он.

— Прекратить? — переспросил Шутер, глядя на Морта с неподдельным изумлением. — Прекратить? Что, черт побери, вы хотите этим сказать?

— Вы сказали, что написали этот рассказ в 1982 году, — произнес Морг. — Я написал свой где-то в конце 79-го. Я не помню точную дату, но знаю, что впервые этот рассказ был опубликован в июне 80-го. В журнале. Я опередил вас на два года, мистер Шутер, или как вас там. Если кто-то здесь и является жертвой плагиата, то это, безусловно, я.

Морг не заметил, в какой именно момент Шутер сдвинулся с места. Только что они стояли у машины Шутера, тогда друг на друга: а в следующее мгновение Морг уже был прижат к водительской дверце, руки Шутера сжимали его запястья, а лицо вплотную приблизилось к его собственному, лоб в лоб. А между этими двумя мгновениями у Рейни было лишь неясное ощущение, что его схватили и резко развернули.

— Ты лжешь, — сказал Шутер, и Морг уловил в его дыхании слабый сухой запах корицы.

— Будь я проклят, если лгу! — ответил Морт и ринулся вперед, отталкивая от себя напирающего на него человека.

Шутер был сильным, почти таким же сильным, как Морт Рейни, но Морт моложе, тяжелее, и сзади у него стоял голубой фургон, от которого можно оттолкнуться. Ему удалось ослабить хватку Шутера и отпихнуть его так, что тот, спотыкаясь, отступил на пару шагов.

Сейчас он бросится на меня, подумал Морт. Хотя он не дрался со школьных времен, когда схватка закипала после слов типа «Ты меня толкнул, а теперь получай». Морт был изумлен, обнаружив, что сознание его остается ясным и холодным. Мы будем драться из-за этого бестолкового, дурацкого рассказа. Что ж, пусть! Все равно сегодня я больше ничего не сделаю.

Но этого не произошло. Шутер поднял руки, посмотрел на них, увидел, что они сжаты в кулаки.., и заставил себя разжать пальцы. Морт видел, какое усилие понадобилось этому человеку, чтобы снова подавить свой гнев, и почувствовал благоговейный трепет. Шутер опустил открытую ладонь себе на рот и очень медленно и осторожно вытер губы.

— Докажите это, — глухо сказал он.

— Хорошо. Вернемся вместе в дом. Я покажу вам примечания в книге на странице с выходными данными.

— Нет. Меня не интересует книга. Мне наплевать на книгу. Покажите мне рассказ. Покажите мне журнал с этим рассказом, чтобы я сам мог его прочесть.

— Но у меня здесь нет журнала. Морт хотел сказать что-то еще, но Шутер закинул голову в небо и засмеялся сухим, лающим смехом, звучащим, как удары топора, раскалывающего сухое дерево.

— Нет журнала? — Ярость по-прежнему сверкала в его глазах, но он держал себя в руках. — Я в этом и не сомневался.

— Послушайте, — начал Морт. — Обычно мы с женой приезжаем сюда только на лето. У меня здесь есть экземпляры моих книг и некоторые зарубежные издания, но я публиковался и во многих журналах — со статьями, эссе и, конечно, с рассказами. Эти журналы хранятся в доме, где мы живем круглый год. Это в Дерри.

— Почему же вы сейчас не там? — спросил Шутер.

В его глазах Морт видел одновременно недоверие и злобное удовлетворение. Очевидно, Шутер давно предвкушал, как писатель станет лгать и изворачиваться, и, по мнению Шутера, именно это Морт теперь и делал. Во всяком случае, пытался.

— Я здесь потому, что… — Он запнулся. — А как вы узнали, что я здесь?

— Я просто посмотрел на заднюю обложку той книги, — сказал Шутер, и Морт чуть не шлепнул себя по лбу от досады.

Ну конечно, там была его фотография. Фотографировала сама Эми, и снимок получился просто превосходным. Впереди стоял Морт, на втором плане дом, а сзади простиралось озеро Тэшмор. Фотографию сопровождала простая подпись: Мор-тон Рейни возле своего дома в западном Мэне. Так что Шутер просто приехал в западный Мэн, и наверняка ему не пришлось долго ходить по барам и аптекам здешних городков, чтобы встретить кого-нибудь, кто сказал бы: «Морт Рейни? А как же, черт побери! Поезжайте к Тэшмору. По правде говоря, он мой личный друг!»

Что ж, стал ясен ответ хотя бы на один вопрос.

— Я здесь, потому что мы с женой разошлись, — сказал он. — Развод только закончился. Она осталась в Дерри. А в прежние времена этот дом пустовал.

— Ага, — сказал Шутер.

Тон его голоса снова привел Морта в бешенство. Ты лжешь, словно говорил он, но это уже не имеет большого значения. Потому что я знаю, что ты лжешь. В конце концов, ведь ложь — это твое обычное занятие, не так ли?

— Что ж, я бы все равно нашел вас, не здесь, так в другом месте. — И Шутер посмотрел на Морта твердым взглядом. — Я бы нашел вас, даже если бы вы переехали в Бразилию.

— Охотно верю, — признался Морт. — И все-таки вы ошибаетесь. Или обманываете меня. Я проявляю к вам уважение, надеясь, что это всего лишь недоразумение, потому что вы кажетесь мне достаточно искренним… — О Боже, совсем не кажетесь, подумал Морт, — ..но я опубликовал этот рассказ за два года до того, как вы, по вашим словам, его написали.

Писатель снова заметил в глазах Шутера сумасшедший блеск, но Шутер тут же взял себя в руки: обуздал себя, подобно человеку, который может усмирить собаку со злым характером.

— Вы сказали, что этот журнал у вас в другом доме?

— Да.

— Ив этом журнале напечатан ваш рассказ?

— Да.

— И этот журнал вышел в июне 1980 года?

— Да.

Во время этой утомительной серии вопросов Морт сгорал от нетерпения: перед каждым вопросом Шутер погружался в долгое, задумчивое молчание. Но затем Морг почувствовал слабую надежду; казалось, этот человек сам пытается убедить себя в том, что Морг говорит правду.., пытается убедить себя в том, что сам он должен был давно знать, потому что почти полная идентичность двух рассказов не была совпадением. Морг по-прежнему твердо в это верил, но ему пришло в голову, что Шутер может и не помнить о том, что совершил плагиат. Ведь все-таки этот человек был сумасшедшим.

Морт уже не испугался, как в первый раз, когда увидел ненависть и ярость в глазах Шутера — будто отблески огня, внезапно охватившего амбар и взвившегося в небо. Морт сумел вырваться из его хватки и решил, что теперь, если дело дойдет до драки, сможет справиться.., по крайней мере ему хватит сил повалить этого человека на землю.

И все-таки лучше, если бы до этого не дошло. Морт почувствовал, что Шутер начинает вызывать в нем какое-то странное и вовсе не уместное чувство жалости.

Однако джентльмен продолжал бесстрастно допытываться до истины:

— Тот, другой дом, в котором сейчас живет ваша жена, он ведь тоже здесь, в Мэне?

— Да.

— Она там?

— Да.

На этот раз наступила более длинная пауза. Сейчас он напоминал Морту компьютер, перегруженный информацией. Наконец Шутер сказал:

— Я дам вам три дня.

— Это очень щедро с вашей стороны. Длинная нижняя губа Шутера обнажила зубы, слишком ровные, чтобы поверить, будто дело обошлось без дантиста.

— Не шути со мной, сынок, — сказал он. — Я стараюсь изо всех сил держать себя в руках, и у меня это хорошо получается, но…

— Вы стараетесь! — закричал Морт. — А что, по-вашему, делаю я? Это невероятно! Вы появляетесь ниоткуда и предъявляете мне самое серьезное обвинение, какое можно предъявить писателю. И когда я объясняю, что у меня есть доказательства того, что вы ошибаетесь или намеренно клевещете, вы принимаетесь гладить себя по животику оттого, что вы, дескать, смогли удержать себя в руках. Невероятно!

Шутер опустил веки, отчего вид у него стал слегка глуповатым.

— Доказательства? — возмущенно спросил он. — Я не вижу никаких доказательств. Я слышу, вы что-то говорите, но разговоры — это не доказательство.

— Я же сказал вам! — заорал Морт чувствующий себя совершенно беспомощным, будто боксировал с паутиной. — Я же все вам объяснил!

Шутер долго и внимательно смотрел на него, затем повернулся и запустил руку в открытое окно машины.

— Что вы делаете? — сдавленным голосом спросил Морт Вот теперь он почувствовал прилив адреналина, вот теперь он был готов драться или умереть, скорее, умереть, если… Шутер достанет из машины огромное ружье, которое неожиданно возникло в воображении Морта.

— Просто беру сигареты, — сказал Шутер. — Даю вам время подумать. — И взял с приборной доски пачку «Пэлл-Мэлл».

— Хотите?

— У меня есть свои, — обиженно буркнул Морт и вынул из кармана красной фланелевой рубашки старинную пачку «L&M».

Iни закурили сигареты, каждый из своей пачки.

— Если будем продолжать таким образом, нам придется драться, — наконец произнес Шутер, — Я этого не хочу.

— Боже, я ведь тоже этого не хочу!

— В глубине души хотите, — возразил Шутер, продолжая изучать Морга из-под опущенных век с хитроватой деревенской усмешкой. — В глубине души вы хотите именно этого. Но не думаю, что из-за меня или из-за рассказа. У вас какие-то свои проблемы, и они усложняют нашу ситуацию. В глубине души вы хотите драться, но не понимаете, что если мы начнем драться, то эта драка будет продолжаться до тех пор, пока один из нас не погибнет.

Моргу очень хотелось разглядеть признаки того, что Шутер преувеличивает, дабы произвести на него впечатление, но этих признаков не было. Неожиданно Морт почувствовал холодок внизу спины.

— Так что я собираюсь дать вам три дня. Позвоните своей бывшей жене и попросите ее прислать вам журнал с рассказом, если этот журнал действительно существует. А я вернусь. Конечно, никакого журнала нет; уверен, мы оба это знаем. Но вы произвели на меня впечатление человека, которому следует многое обдумать.

Шутер посмотрел на писателя с выражением сурового сожаления, чем окончательно привел Морга в полное замешательство, и гак же сурово спросил:

— Вы не предполагали, что кто-то может схватить вас за руку, не так ли? Вы никогда не думали об этом.

— Если я покажу вам журнал, вы уйдете? — спросил Морт. (Он обращался больше к самому себе, чем к Шутеру.) — Я просто хочу понять, действительно ли мне стоит тратить время и разыскивать этот журнал.

Шутер резко открыл дверцу машины и скользнул за руль. Морт обнаружил, что этот человек мог двигаться с невероятной скоростью.

— Три дня. Используйте их как хотите, мистер Рейни.

Он завел мотор. Тот глухо захрипел непритертыми клапанами, и увядающий полдень наполнился резким запахом бензинового дыма.

— Закон есть закон, а справедливость есть справедливость. Прежде всего я должен был дать понять, что на этот раз вам не уйти, хотя вы, вероятно, привыкли прятаться от неприятностей, которые всю жизнь сами и создавали. Это первое. — Он равнодушно посмотрел на Морта через опущенное стекло. — Второе — это основная причина, по которой я приехал сюда.

— И что же это? — услышал Морт свой голос. Все это было странно и приводило его в бешенство. А главное, писатель чувствовал, как в его душу неумолимо заползает уже знакомое ощущение вины, будто он, Морт, действительно совершил то, в чем обвинял его этот деревенский сумасшедший.

— Мы еще поговорим об этом. — И Шутер тронул свой старый фургон с места. — А пока подумайте о том, что такое закон и что такое справедливость.

— Ты псих! — крикнул Морт, но псих уже мчался по шоссе туда, где оно пересекалось с 23-й магистралью.

Мортон Рейни смотрел вдаль, пока фургон не скрылся из виду, затем медленно побрел назад. Чем ближе он подходил к дому, тем болезненнее ощущал, как пусто стало у него на душе. Исчезли ярость и страх. Он чувствовал только холод, усталость и тоску — тоску по семье, которой у него больше не было и которой — как казалось ему теперь — вообще никогда не было.

ГЛАВА 11

Телефон зазвонил, когда он дошел до половины тропинки, спускающейся к дому. Морт бросился бежать, хотя вовсе не собирался этого делать, и несся как угорелый все оставшееся расстояние, проклиная себя за столь дурацкую реакцию. Собакам Павлова с их рефлексами было до него далеко!

Он распахнул внешнюю дверь и уже нащупал ручку внутренней, когда звонки прекратились. Морт вошел в дом, закрыл за собой дверь и посмотрел на телефон, стоявший на маленьком антикварном столике, когда-то купленном Эми на блошином рынке. В этот момент он легко представил себе, что телефон тоже смотрит на него, терзаясь механическим нетерпением: Только ни о чем не спрашивай меня, босс, — я не создаю новости, я только сообщаю о них. Морт подумал, что, пожалуй, ему следовало бы купить новый телефон с автоответчиком.., хотя, может быть, и не надо. Задумавшись об этом всерьез. Рейни решил, что телефон вряд ли можно назвать его любимым изобретением цивилизации. Если ты действительно кому-то нужен, тебе перезвонят.

Он сделал себе бутерброд и подогрел чашку супа, но понял, что не хочет ничего. Морт чувствовал себя несчастным и одиноким. Кажется, он все-таки немного заразился сумасшествием Джона Шутера. А потому не очень удивился, обнаружив, что в сумме все эти чувства вызывали сонливость.

Морт с некоторой робостью покосился на кушетку, и внутренний голос тут же прошептал: Ну ладно, отдохни. Только помни, что ты можешь убежать, но не сможешь спрятаться. Когда ты, проснешься, все это дерьмо по-прежнему будет здесь.

Это было истинной правдой, но со временем все проходит благополучно проходит О сиюминутных решениях можно сказать только одно — они все-таки лучше, чем никакие. Морт решил, что позвонит домой (его сознание настаивало на том, чтобы думать о доме в Дерри как о «доме», и он подозревал, что это пройдет не скоро), попросит Эми найти экземпляр «Журнала Эллери Квина» с «Посевным сезоном» и выслать ему срочной бандеролью. Затем пару часов подремал на кушетке. Поднялся он часов в семь или около того и, бодрый, прошел в кабинет: где написал еще немного дерьма.

С таким отношением, кроме дерьма, ты ничего не напишешь, упрекнул его внутренний голос.

— Пошел ты! — сказал ему Морт Одно из преимуществ одинокой жизни заключается в том, что можно смело и громко разговаривать с самим с собой и никто при этом не заподозрит, что ты сошел с ума.

Он набрал номер дома в Дерри. В трубке раздались гудки междугородной связи, а затем самый ненавистный из всех телефонных звуков: мерзкий сигнал «занято». Эми с кем-то разговаривала, а если Эми всерьез решила с кем-нибудь поболтать, то беседа могла затянуться на несколько часов. Возможно, даже дней.

— Ох, черт побери! — закричал Морт и с такой силой бросил трубку на рычаги, что аппарат жалобно звякнул.

Ну и что теперь, малыш?

Он подумал, что можно было бы позвонить Изабелле Фортин, которая жила через дорогу, но это показалось ему просто бессовестным. Изабелла и так слишком погрузилась в их с Эми проблемы и делала для них все, разве что только не бегала за покупками. К тому же было довольно поздно — журнал все равно пролежит до утра на почте. Он мог позвонить Эми позднее, и если снова будет занято, тогда уж он позвонит Изабелле.

А сейчас Морт вновь услышал призывную песнь кушетки и просто не мог игнорировать ее.

Он выключил телефон из сети — тот, кто пытался дозвониться, пока Морт шел по тропинке, может еще немного подождать, как и его пустые «будьте любезны», «большое спасибо». Затем, вздохнув, побрел в гостиную.

Он уложил подушки как обычно — одну под голову, другую под шею — и взглянул на озеро, в конце сверкающей золотой дорожки которого опускалось солнце. Никогда в жизни я не чувствовал себя так одиноко и так отвратительно, е удивлением подумал он. Его веки медленно опустились на слегка покрасневшие глаза, и Морт Рейни, который все еще не понял, что такое настоящий кошмар, заснул.

ГЛАВА 12

Ему приснилось, будто он в школе. Этот класс был ему знаком, хотя он не мог вспомнить откуда. Вместе с ним здесь находился и Джон Шутер. На руке у него висела сумка бакалейной лавки. Шутер достал из нее апельсин и принялся задумчиво подкидывать его. Вверх — вниз. Шутер смотрел в сторону Морта, но не на самого Морта; его пронзительный взгляд был устремлен на что-то находящееся за плечом Морта. Рейни оглянулся и увидел стену из обожженных досок, черную классную доску. На мутном стекле над дверью — зеркально — было что-то написано, Он с трудом разобрал:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШКОЛУ ТУМАКОВ!

Надпись на доске прочесть было легче.

ПОСЕВНОЙ СЕЗОН

Рассказ Мортона Рейни

Неожиданно почти у самого уха Морта что-то просвистело. Морт сжался от страха. Это был апельсин. Он ударился в доску, лопнул с противным, чавкающим звуком и растекся по написанным на ней словам.

Морт снова повернулся к Шутеру и закричал срывающимся, визгливым голосом:

— Прекрати!

Шутер снова полез в сумку.

— Что такое? — спросил он спокойным, строгим голосом. — Разве ты не узнаешь эти крова вые апельсины? Какой же ты тогда писатель?

Он бросил еще один апельсин. Тот расплылся малиновым пятном на имени Морта и медленно стек вниз по стене.

— Не надо больше! — пронзительно закричал Морт.

Но упрямый Шутер снова полез в сумку. Его длинные мозолистые пальцы впились в очередной апельсин; на его оранжевой кожуре красными каплями выступила кровь.

— Не надо больше! Не надо больше! Пожалуйста! Не надо больше! Я во всем признаюсь, я признаюсь в чем угодно, только прекрати! В чем, угодно, только прекрати! Только…

ГЛАВА 13

— ..прекрати, только прекрати…

Он падал.

Морт успел схватиться за край кушетки и предотвратить стремительный и наверняка болезненный полет на пол. Он перевернулся на другой бок и, схватившись за подушку, дрожал всем телом, пытаясь удержать в памяти смутные обрывки сна. Он пролежал так несколько секунд.

Кажется, ему снились класс и кровавые апельсины. Вроде бы речь шла о какой-то «школе тумаков». Он едва помнил детали, подробности сна исчезли без следа. Но что бы там ни происходило, это было очень реально. Слишком реально.

Наконец Морт открыл глаза, но ничего вокруг не увидел: пока он спал, солнце давно зашло. Все тело его онемело, особенно у основания шеи, видимо, проспал часа четыре, может быть, даже пять. В темноте он осторожно пробрался к выключателю, ухитрившись пройти возле самого края восьмиугольного кофейного столика со стеклянным колпаком {Морт давно был уверен, что этот столик обладал зачатками разума и с наступлением темноты занимал наиболее выгодную позицию для того, чтобы стукнуть его по коленке), и вышел в коридор, собираясь еще раз позвонить Эми.

По дороге посмотрел на часы. Было четверть одиннадцатого. Значит, проспал около пяти часов.., и это случалось с ним не впервые. Удивительно, что ночью его даже не будет мучить бессонница. Он заснет сразу, едва голова коснется подушки.

Сняв трубку Морт удивился, обнаружив, что в ней царит мертвая тишина, затем вспомнил, что вырвал корень этой проклятой штуковины. Он потянул за провод, пока не добрался до вилки, хотел воткнуть ее в розетку.., и замер. Прямо перед его глазами было окно.

Из окна хорошо просматривался угол веранды — как раз тот, на котором таинственный и неприятный мистер Шутер оставил вчера под камнем «свою» рукопись. За верандой стоял мусорный ящик, и на его крышке что-то было — точнее, были два каких-то предмета. Что-то светлое и что-то темное. Темное выглядело гадко; на какое-то ужасное мгновение Морту показалось, что там копошился гигантский паук.

Он бросил телефонный провод и быстро повернулся к выключателю. Затем в течение какого-то отрезка времени — Морт даже не понял, какого именно, и не хотел этого знать — он потерял способность двигаться.

Светлым предметом был лист бумаги — обычный, восемь на двенадцать, лист писчей бумаги. Хотя мусорный ящик находился от Морга в добрых пятнадцати футах, он без труда мог разобрать несколько слов, написанных на листе крупными печатными буквами. И подумал, что Шутер воспользовался либо карандашом с очень мягким грифелем, либо кусочком угля. ПОМНИ, У ТЕБЯ ТРИ ДНЯ, гласило послание. Я НЕ ШУЧУ.

Темным предметом был его кот Бамп. Очевидно, Шутер сломал коту шею, а потом пригвоздил его к мусорному ящику отверткой, хранившейся у Морта в сарае.

ГЛАВА 14

Морг не помнил, как вышел из ступора. Оцепеневший, он стоял в коридоре возле телефонного столика, глядя в окно на старого доброго Бампа, из груди которого торчала рукоятка отвертки, как раз в том месте, где у кота был белый воротничок, Эми называла его «нагрудничком». А в следующий момент Морт уже был на веранде и злобный ветер рвал на нем рубашку, пронизывая до костей.

Он заставил себя остановиться. Разумеется. Шутер уже уехал. Поэтому и оставил записку. Шутер был не из тех психов, которые забавляются, глядя, как кто-то цепенеет от ужаса. Его безумие было совсем другого рода. Он не задумываясь прикончил Бампа только для того, чтобы показать Моргу, насколько серьезны его намерения. И сделал это так легко, как фермер ломом раскалывает камень. В этом не было ничего личного; просто работа, которую нужно было сделать.

Затем Морт вспомнил неистовое выражение глаз Шутера и задрожал. Вот в этом было много личного. Это — исключительно личное.

— Он верит, что я вор, — прошептал Морт в холодную темноту западного Мэна, и слова, ударяясь о дрожащие зубы, вырвались из его горла рваными кусками. — Этот сумасшедший сукин сын действительно верит, что я украл у него рассказ.

Он подошел к мусорному ящику, и его желудок вывернулся наружу. На лбу выступил холодный пот Морт засомневался, что сможет сделать то, что должен был сделать. Голова Бампа была запрокинута набок, отчего кот выглядел несколько удивленным. Его маленькие, аккуратные острые зубки оскалились в смертельной гримасе. На груди, прямо на (нагрудничке) груди, в том месте, где торчала рукоятка отвертки, выступило несколько капель крови. Бамп был дружелюбным котом. «Он наверняка и не подумал бежать от этого психа. Шутеру не составило никакого труда сделать все что нужно, — подумал Морт и вытер со лба болезненный пот. — Этот безумец подхватил кота, легко, как головку ампулы, свернул ему шею и прибил его к мусорному ящику».

А Морт Рейни в это время мирно спал на кушетке. Впрочем, даже если бы не спал, он все равно ничего бы не заметил.

Морт скомкал листок бумаги, сунул его в задний карман, затем положил руку на грудь Бампу. Еще теплое тельце чуть дернулось от его прикосновения. Желудок Морта снова вывернулся, но он заставил себя обхватать другой рукой желтую пластмассовую рукоятку отвертки и выдернуть ее.

Швырнув отвертку на крыльцо, он зажал бедного старого Бампа в правой руке, как пакет с тряпьем. Желудок Морта был уже в состоянии невесомости и беспрерывно выворачивался наружу. Он приподнял крышку мусорного ящика, закрепил ее специальной подпоркой, предохраняющей от падения. Внутри стояли три ведра. Морт открыл среднее и аккуратно опустил туда Бампа. Кот, будто меховая накидка, плавно опустился на зеленую холщовую сумку.

Морта захлестнуло бешенство. Окажись Шутер рядом в этот момент, Морт не раздумывая кинулся бы на него, повалил бы на землю и задушил — если бы смог.

Берегись — это действительно заразно.

Что ж, может быть, он уже заразился. Ему уже все равно. Дело было не только в том, что Шутер убил единственную живую душу, с которой Морт мог разделить свое одиночество в этом пустом доме у озера; дело было в том, что Шутер сделал это, пока Морт спал, и получилось так, что старина Бамп вызвал у хозяина рвоту, отвлек его чувства на себя.

Но хуже всего было то, что Морту пришлось положить своего доброго кота в мусорный бак — как мешок с хламом.

Я похороню его завтра. Слева от дома, в том, месте, откуда видно озеро.

Да, но сегодняшнюю ночь Бампу придется пролежать в мусорном ящике, потому что какой-то человек — сумасшедший сукин сын! — бродит где-то поблизости и у этого человека имеются какие-то претензии по поводу рассказа, о котором Морт не вспоминал уже лет пять. Этот человек был сумасшедшим, и писатель боялся хоронить любимого кота ночью, потому что, замеченный или незамеченный, Шутер мог оказаться рядом.

Я хочу убить его. И если этот сумасшедший ублюдок еще раз приблизится ко мне, я за себя не ручаюсь.

Он вернулся в дом и запер за собой дверь. Затем внимательно обошел все комнаты, старательно запирая все двери и окна. Справившись с этим, вернулся к окну, выходящему на веранду, и задумчиво поглядел в темноту. Морту была видна отвертка, лежащая на веранде, и темная круглая дыра от нее на крышке мусорного ящика.

Наконец он вспомнил, что собирался еще раз позвонить Эми.

Воткнул вилку в розетку и, медленно нажимая давно знакомые клавиши, последовательность которых была для него неотъемлемой частью дома, думал, стоит ли говорить Эми о смерти кота.

После предварительных гудков повисла необычно долгая пауза. Морт уже собирался повесить трубку, когда наконец раздался последний гудок — такой громкий, что показался ему чуть ли не воем, — а следом за ним механический голос сообщил, что этот номер в настоящее время не обслуживается.

— Вот дела, — пробормотал Морт. — Что ты там натворила, Эми? Болтала, пока телефон не задымился?

Он нажал на «отбой», и, пока решал, звонить или не звонить Изабелле Фортин, и вспоминал номер соседки, телефон в его руке зазвонил.

До этого момента Морт Рейни даже не представлял себе, насколько он выбит из колеи. С визгливым криком он отпрыгнул назад, уронил телефон и чуть сам не упал, споткнувшись о дурацкую скамейку, которую Эми специально купила, чтобы поставить возле телефонного столика, и которой никто, в том числе и сама Эми, никогда не пользовался.

Ухватившись рукой за книжный шкаф, Морт все-таки удержался на ногах. Затем схватил трубку и закричал:

— Алло? Ты, Шутер?

В тот момент, когда, казалось, весь мир медленно, но уверенно переворачивается вверх дном, Морт и представить себе не мог, кто бы еще мог звонить, кроме этого психа.

Но раздался голос Эми, и она почти кричала. Такой тон жены был хорошо ему знаком по последним двум годам совместной жизни. Он означал, что Эми была либо в отчаянии, либо в ярости. Скорее всего последнее.

— Морт? Это ты? Ради Бога, это ты или нет? Морт? М…

— Да, это я,. — сказал он и неожиданно почувствовал навалившуюся усталость.

— Где, черт побери, тебя носило? Я уже три часа пытаюсь до тебя дозвониться!

— Спал.

— Ты отключил телефон. — Она сказала это усталым, но обвиняющим тоном человека, который уже не надеется что-либо изменить. — Что ж, милый, ты выбрал для этого самое подходящее время.

— Я пытался позвонить тебе около пяти…

— Я была у Теда.

— Да? Но дома кто-то был, — настаивал Морт. — Может быть…

— Что значит — кто-то был? — резко спросила она, будто стеганула кнутом. — Кто был?

— Откуда, черт возьми, мне знать, Эми? Ты ведь живешь в Дерри одна, помнишь? Тебе Дерри, мне Тэшмор. Я знаю только, что, когда набрал твой номер, телефон был занят. Если ты была у Теда, значит. Изабелла…

— Я до сих пор у Теда, — произнесла Эми, и теперь ее голос звучал удивительно тихо. — Кажется, теперь мне придется остаться здесь надолго, нравится мне это или нет. Кто-то сжег наш дом, Морт. Он сгорел дотла.

И неожиданно Эми заплакала.

ГЛАВА 15

Он был так сосредоточен на Джоне Шутере, что в ту минуту, стоя в коридоре единственного оставшегося у семьи Рейни дома и прижимая к уху телефонную трубку, немедленно решил, что именно Шутер и поджег их дом. Мотив? Будьте любезны, офицер. Шутер поджег этот дом, старинный викторианский особняк стоимостью около 800 тысяч долларов, чтобы избавиться от одного журнала, а точнее, от июньского номера «Журнала мистических историй Эллери Квина» за 1980 год.

Но мог ли Шутер это сделать? Конечно, нет. Между Дерри и Тэшмором около сотни миль, а тело Бампа было все еще теплым, даже капельки крови на груди не успели засохнуть.

Если только он успел…

Да что с тобой, в самом-то деле? Скоро ты обвинишь Шутера в своем разводе и станешь думать, что спишь шестнадцать часов в сутки, потому что Шутер подсыпает тебе в еду фенобар-битал. А дальше? Может быть, ты обратишься в газеты с письмами о том, что королем американского кокаина является некий джентльмен, самое место которому в вороньей заднице, где-нибудь в штате Миссисипи, по имени Джон Шутер, что это он убил Джимми Хоффа и он же был вторым снайпером, стрелявшим в Кеннеди в ноябре 63-го. Хорошо, пусть Шутер сумасшедший… Неужели ты действительно думаешь: он отмахал сотню миль на север и сжег дотла твой чертов дом только для того, чтобы уничтожить журнал? Ведь этот журнал валяется по всей Америке! Будь серьезнее.

И все-таки… Если он каким-то образом успел…

Нет. Это просто смешно! И вдруг Морт понял, что в любом случае не сможет теперь предъявить Шутеру это чертово доказательство. Или все-таки сможет? Нет, если…

Его кабинет в Дерри находился в задней части дома — в пристроенном гараже.

— Эми, — произнес он в трубку.

— Это так ужасно! — заплакала она. — Я была у Теда и позвонила Изабелле.., она сказала, что по меньшей мере пятнадцать пожарных машин.., заливали из брандспойтов.., толпа.., ротозеи.., зеваки.., ты ведь знаешь, как я ненавижу, когда люди глазеют на наш дом, даже когда он не горит…

Моргу пришлось прикусить губу, чтобы подавить дикий приступ хохота. Засмеяться сейчас было бы хуже некуда, просто жестоко, потому что он действительно знал. Много лет он вел неустанную борьбу и все-таки добился успеха в своей профессии; порой он чувствовал себя путешественником, пробравшимся сквозь опасные джунгли, в которых погибло немало искателей приключений, а он преодолел все препятствия и был вознагражден за это. Эми была счастлива за него, во всяком случае, поначалу, но успех мужа означал для нее потерю собственной индивидуальности. Живя с Моргом, ей все труднее было оставаться независимой личностью.

— Да, да, — сказал он как можно мягче, все еще покусывая губу, чтобы не рассмеяться.

Не хотелось обижать Эми, просто рассмешила ее неудачная фраза, но она бы этого не поняла. Когда они жили вместе, жена часто неверно истолковывала его смех.

— Да, я понимаю, дорогая. Расскажи мне подробнее, что случилось.

— Кто-то сжег наш дом! — всхлипывая, повторила Эми. — Вот и все.

— Ничего не осталось?

— Ничего. Так сказал офицер пожарной команды. — Морг слышал, как она глотает воздух, чтобы сдержать рыдания. — Все сгорело до.., до.., дотла!

— Даже мой кабинет?

— Оттуда в-все и н-началось. — Эми снова заплакала. — Офицер сказал, что они так считают. И это совпадает с тем, что говорит Патти.

— Патти Чемпион?

Чемпионы жили в соседнем доме — справа от особняка Рейни; их участки были отделены друг от друга тисовыми деревьями, за которыми ни та, ни другая семья особенно не ухаживали.

— Да. Подожди секунду, Морт — Она громко всхлипнула, высморкалась и заговорила более спокойно:

— Патти сказала пожарным, что как раз вышла погулять с собакой. Только что стемнело. Она проходила мимо нашего дома и заметила возле него какую-то машину. Затем в доме раздался треск, а потом она увидела в окне твоего кабинета огонь.

— Она запомнила, какой марки была машина? — спросил Морт.

Он почувствовал холод в животе. До него постепенно доходило значение происшедшего, и история с Джоном Шутером начала отодвигаться на второй план. Речь шла не просто о проклятом июньском номере «Журнала мистических историй Эллери Квина» за 80-й год. Речь шла почти обо всех его рукописях, уже опубликованных, еще незаконченных, о первых публикациях, о зарубежных изданиях, об авторских экземплярах.

О, но это только начало! Потеряна библиотека, не меньше четырех тысяч томов. Если повреждения действительно столь серьезны, как говорила Эми, значит, сгорел весь ее гардероб: и от античной мебели, которую она коллекционировала — иногда с его помощью, но чаще самостоятельно, — остались лишь угли и зола. Драгоценности и их личные бумаги, вероятно, уцелели (они хранились под лестницей, в шкафу, который считался огнеупорным), зато превратились в пепел турецкие ковры, тысячи видеокассет стали грудой расплавленной пластмассы, аудио— и видеоаппаратура.., его одежда.., их фотографии.., тысячи мелочей…

Боже, а он еще думал о каком-то дурацком журнале!

— Нет, — ответила Эми на вопрос, о котором сам он почти забыл, пытаясь представить себе истинные размеры катастрофы. — Патти не смогла сказать, какой марки была машина. Она считает, что дом подожгли «коктейлем» Молотова или чем-то похожим, потому что сразу же после звука бьющегося стекла вспыхнуло пламя. Патти шла по дороге, а в это время открылась дверь кухни и оттуда выбежал человек. Бруно залаял на него, но Патти испугалась и оттащила его в сторону, хотя, как она говорит, пес чуть не вырвал у нее из рук поводок.

Этот человек сел в машину и включил фары, они почти ослепили Патти. Она подняла руки, чтобы прикрыть глаза, и машина выскочила на дорогу.., а она прижалась к нашему забору и изо всех сил тащила к себе Бруно, иначе он попал бы под колеса. Потом машина свернула за угол и исчезла.

— Значит, она не разглядела, что это была за машина?

— Нет. Во-первых, было темно, а потом, когда в окнах твоего кабинета вспыхнуло пламя, ее ослепил свет фар. Она побежала к себе и вызвала пожарных. Изабелла говорит, что они приехали очень быстро, но ты же знаешь, какой старый у нас дом.., каким он был старым.., и как быстро горит сухое дерево.., особенно если облить его бензином…

Да, он знал. Их старый, сухой деревянный дом был голубой мечтой поджигателя. Но кто это сделал? Если не Шутер, то кто? Эти ужасные новости, добавившись ко всем остальным событиям прошедшего дня, как отвратительный десерт после отвратительного обеда, окончательно парализовали его способность мыслить логически.

— Он сказал, что, вероятно, это был бензин.., то есть офицер пожарной команды.., он приехал туда первым, а потом полиция, и начали задавать вопросы, Морт, в основном о тебе.., о том, какие у тебя могли быть враги.., враги.., и я сказала, что вряд ли у тебя б-были враги.., я попыталась ответить на все их вопросы…

— Я уверен, ты сделала все что могла, — мягко сказал он.

Эми продолжала говорить, будто не слышала его, разрубая фразы, как оператор, сообщающий вслух зловещие новости в тот момент, когда они выскакивают с телетайпной ленты.

— Я даже не знала, как им сказать о том, что мы разведены.., и, конечно, они об этом не знали… Наконец пришлось Теду сказать им об этом… Морт… Библия моей матери.., она лежала на тумбочке в спальне.., там внутри были фотографии моей семьи.., и.., это была единственная вещь.., единственное, что мне от нее остав-валось…

Ее голос растворился в горестных рыданиях.

— Я буду утром, Эми. Если мне удастся выехать в семь, я буду в Дерри в девять тридцать. Может быть, в девять, вроде бы дороги сейчас пустые. Где ты останешься на ночь? У Теда?

— Да, — шмыгая носом, сказала она. — Я понимаю, Морт, что тебе он не нравится, но не знаю, что бы я делала без него сегодня ночью.., я бы не выдержала.., ты понимаешь.., все их вопросы…

— В таком случае я очень рад, что он был рядом с тобой, — твердо сказал Морт и был поражен своим спокойным и интеллигентным поведением. — Позаботься о себе. У тебя есть твои таблетки? — В течение последних шести лет Эми выписывали транквилизаторы, но она брала их с собой, только если предстоял перелет.., или надо было участвовать в каком-либо официальном мероприятии. Когда требовалось присутствие супруги.

— Они остались в медицинском шкафчике, — мрачно ответила она. — Не важно. Я в порядке. Просто болит сердце.

Морт чуть было не сказал ей, что все-таки они очень похожи друг на друга, но решил не делать этого.

— Я приеду как можно раньше. Но если ты думаешь, что мне лучше приехать сегодня ночью…

— Нет, — сказала Эми. — Где мы встретимся? У Теда?

Внезапно вопреки всякому желанию Морт увидел в своей руке служебный ключ от номера в мотеле. Увидел, как этот ключ поворачивается в замке. Увидел, как медленно открывается дверь. Увидел удивленные лица на простынях, лицо Эми слева, лицо Теда Милнера справа. Спросонья он растерял всю свою напыщенность и был похож на злого карлика из детской сказки. Лишь увидев его всклокоченные волосы, Морт впервые воспринял его как реального человека. Он видел их страх и их голые плечи. И неожиданно в его голове прозвучало: Женщина, укравшая вашу любовь, которая составляла единственную ценность вашей жизни, была уже не совсем женщиной…

— Нет, не у Теда. Может быть, в том маленьком кафе на Витчем-стрит?

— Ты предпочитаешь, чтобы я пришла одна? Ее голос звучал не сердито, но в нем была готовность рассердиться. «Как хорошо я ее знаю! — подумал он. — Каждое движение, каждую интонацию, каждый поворот фразы. И как хорошо она должна знать меня!»

— Нет. Приведи Теда. Это будет замечательно.

Замечательно или не замечательно, но Морт сможет это пережить. Он так решил.

— Значит, в девять тридцать, — сказала Эми, и он услышал, как она вздохнула. — В «Марчмане»?

— Это название кафе?

— Да. Ресторан «Марчман».

— Хорошо. В девять тридцать или чуть раньше… Если я приду первым, то сделаю пометку мелом на дверях…

— ..а если я приду первой, то сотру ее, — закончила она их старую семейную шутку, и они оба грустно рассмеялись.

Морт почувствовал, что даже смех причиняет боль. Ну ладно, допустим, они действительно хорошо знали друг друга. Разве не для этого они провели столько лет вместе? И разве не поэтому так чертовски больно ощущать, что эта жизнь уже в прошлом?

Неожиданно он подумал о записке, которую нашел на крышке мусорного ящика: ПОМНИ, У ТЕБЯ ТРИ ДНЯ. Я НЕ ШУЧУ. И Морту захотелось сказать ей: А знаешь, Эми, у меня тут тоже кое-какие неприятности, но он понял, что не в силах усугублять ее страдания. С этими неприятностями ему следовало справиться самому.

— Случись это чуть позже, ты хотя бы сохранил свои рукописи, — сказала она. — Я с ужасом думаю, сколько ты их потерял. Если бы два года назад ты согласился купить те несгораемые ящики, которые предлагал тебе Херб, может быть…

— Ничего страшного, — сказал Морт. — Новый роман у меня здесь. — Он действительно был здесь. Целых четырнадцать страниц дерьма. — А остальное — черт с ним. Встретимся завтра, Эми. Я…

(люблю тебя) Он плотно сжал губы. Они развелись. Разве мог он все еще любить Эми? Это казалось чуть ли не извращением. И даже если так оно и было, имел ли Морт какое-нибудь право говорить ей об этом?

— Я чертовски сожалею, Эми, — вместо этого сказал он.

— Я тоже, Морт. Очень, очень жаль. — Она снова начала плакать, и ему было слышно, как какая-то женщина, вероятно Изабелла Фортин, стала утешать ее.

— Поспи немного, Эми.

— Ты тоже.

Он повесил трубку. Казалось, в доме стало еще тише, чем было в предыдущие ночи, — он не слышал ни единого звука, кроме завывания ветра и далекого крика гагары на озере. Морт достал из кармана записку, расправил ее и снова прочитал. Такие вещи следует хранить до прихода полиции. Лучше всего даже не прикасаться к ним, пока полицейские детально не изучат их. Эта записка была — оркестр, урежьте марш — УЛИКОЙ.

Что ж, хрен с ним, подумал Морт, снова комкая бумагу. Никакой полиции. Дейв Ньюсам, местный констебль, к обеду уже едва ли помнит, что ел на завтрак, и при этом ни за что не согласится передать дело окружному шерифу или полицейскому управлению. Да и на жизнь Морта пока никто не покушался; кто-то убил кота, но ведь кот — не личность. А после новостей, о которых сообщила Эми, появление Джона Шутера вообще перестало быть важным. Да, он был из Племени Безумцев, у него была навязчивая идея, и он мог быть опасен.., но Морту все сильнее и сильнее хотелось уладить это дело самостоятельно, даже если Шутер был опасен. Особенно если он был опасен.

Дом в Дерри оказался важнее Джона Шутера и его навязчивых идей. Дом был важнее даже того мерзавца, который бросил в окно бутылку с зажигательной смесью. Теперь уже все равно, был ли это Шутер или какой-то другой идиот, страдающий то ли от зависти, то ли от умственной неполноценности, или от того и другого сразу.

Дом оказался важнее. И Эми. Сейчас ей было плохо. Им обоим не повредило бы, если бы Морт предложил ей свою помощь. Может быть, Эми даже…

Он запретил себе думать на эту тему. Ни к чему хорошему такое не приведет.

Морт прошел в спальню, разделся и лег, заложив руки за голову. Где-то далеко снова отчаянно закричала гагара. В который раз он подумал о том, что Шутер мог быть где-то рядом. Представил себе, как Шутер пробирается в кустах и луна освещает его бледное лицо, увенчанное дурацкой черной шляпой. Шутер был крепкий орешек, и, хотя с Бампом он расправился голыми руками и отверткой, не исключено, что у него все-таки есть ружье.

«Нет, — подумал Морт, — вряд ли сейчас он где-то рядом».

Надо будет позвонить. По дороге в Дерри мне нужно будет сделать по крайней мере два звонка. Один Грегу Карстейерсу, а другой Хербу Грикмору. Если я собираюсь выехать в семь, то звонить отсюда слишком рано. Значит, надо это сделать по дороге, с заправочной станции.

Морт повернулся на бок, подумав, что вряд ли сможет уснуть после стольких событий… Сон сразу накрыл его мягкой темной волной, и если кто-нибудь приходил, чтобы взглянуть на него, Морт об этом даже не подозревал.

ГЛАВА 16

Будильник разбудил его в шесть пятнадцать. Полчаса он потратил на то, чтобы похоронить Бампа на клочке земли между домом и озером, а в семь, как и планировал, выехал. Он проехал уже десять миль и подъезжал к Механик-Фоллз — суматошному городку, состоящему из текстильной фабрики, закрытой в 1970 году; пяти тысяч жителей и светофора на пересечении 23-й и 7-й магистралей, — когда заметил, что бак его «бьюика» почти пуст Проклиная себя за беспечность. Морг свернул на заправку. Если бы он заметил это, проехав Механик-Фоллс, то пришлось бы возвращаться пешком, и тогда неизвестно, когда бы он попал на встречу с Эми.

Предоставив заправщику возиться со шлангом, Морт подошел к настенному телефону-автомату, достал из левого заднего кармана свою помятую записную книжку и набрал номер Грега Карстейерса. Он надеялся, что в такое раннее время Грег еще дома, и оказался прав.

— Привет, Грег. Морт Рейни.

— Привет, Морт. Кажется, у тебя какие-то неприятности в Дерри, верно?

— Да. Было в новостях?

— По пятому каналу.

— Как это выглядело?

— Никак, — ответил Грег.

Морт вздрогнул.., впрочем, ему так или иначе предстояло от кого-либо услышать об этом — пусть уж лучше расскажет Грег Карстейерс. Он был дружелюбным длинноволосым парнем, бывшим хиппи, который вскоре после Вудстока примкнул к какой-то невразумительной религиозной секте. У Грега была жена и двое мальчишек, один семи лет, другой пяти, и, насколько Морт знал их, вся его семья была такой же неунывающей и покладистой, как и сам Грек Все настолько привыкли видеть улыбку на его лице, что без нее Грег казался голым.

— Совсем плохо?

— Да, — просто ответил Грег. — Видимо, вспыхнуло как молния. Прими соболезнования, старик.

— Спасибо. Я сейчас еду туда, Грег. Звоню из Механик-Фоллз. Ты можешь оказать мне услугу, пока я доберусь?

— Если ты имеешь в виду кровлю, то, я думаю, она будет…

— Нет, не кровлю. Кое-что другое. Последние два или три дня меня доставал один парень. Псих. Утверждает, что я украл у него рассказ, который он будто бы написал шесть или семь лет назад. Когда я объяснил ему, что написал свой рассказ гораздо раньше и могу это доказать, он пришел в ярость. Я надеялся, что больше его не увижу, но не тут-то было. Вчера вечером, пока я спал, он убил моего кота.

— Бампа? — В голосе Грега промелькнуло удивление, но для него это было равнозначно изумленному воплю. — Он убил Болта?

— Вот именно.

— Ты сказал об этом Дейву Ньюсаму?

— Нет, и не собираюсь. Я хочу сам разобраться с этим психом, если смогу.

— Кажется, твой парень не пацифист.

— Все-таки убить кота и убить человека — разные вещи, — сказал Морт, — и к тому же я думаю, что справлюсь с ним скорее, чем Дейв.

— Что ж, может быть, ты и прав, — согласился Грег. — С тех пор, как ему перевалило за семьдесят, Дейв стал немного медлительным. Что я могу для тебя сделать, Морт?

— Прежде всего я хотел бы знать, где этот парень остановился.

— Как его имя?

— Не знаю. На рассказе, который он мне показал, написано «Джон Шутер», но в разговоре ему хватило ума намекнуть, что это псевдоним. Похоже, так оно и есть. В любом случае не думаю, что он зарегистрировался под этим именем, если остановился где-нибудь в здешнем мотеле.

— Как он выглядит?

— Примерно шести футов роста, сорока с чем-то лет. Лицо побито погодой, все в морщинах.

Морт говорил, и перед ним отчетливо встало лицо «Джона Шутера», будто лицо духа, плавающего в искривленной поверхности магического кристалла медиума. Писатель почувствовал, что руки покрываются мурашками, и поежился. Внутренний голос нашептывал ему: он либо ошибается, либо намеренно вводит Грега в заблуждение. Разумеется, Шутер опасен. И чтобы понять это, даже не обязательно было видеть, как он поступил с Бампом. Морт мог понять это вчера по выражению глаз Шутера. Тогда стоит ли изображать из себя героя?

Потому что. В нем заговорил еще один внутренний голос, и с опасным упрямством. Просто потому что, вот и все.

Первый внутренний голос с беспокойством спросил: Ты хочешь показать ему, какой ты сильный? Неужели все дело только в том, что ты хочешь показать ему, какой ты сильный? Но второй голос не стал отвечать и погрузился в молчание.

— Судя по твоему описанию, он похож на добрую половину фермеров, живущих в округе, — с сомнением произнес Грег.

— Есть пара примет, по которым его легко узнать, — добавил Морт. — Во-первых, он южанин и говорит с сильным акцентом. Носит большую черную шляпу — фетровую, кажется, — как у квакеров. И у него голубой фургон «форд» начала семидесятых. Номера штата Миссисипи.

— О'кей, это уже лучше. Я поговорю с людьми. Если он поблизости, кто-нибудь должен об этом знать. Номера другого штата в это время года должны привлечь внимание.

— Я знаю. — Что-то еще медленно всплывало в сознании писателя. — Первым делом поговори с Томом Гринлифом. Вчера, когда я беседовал с этим Шутером у озера. Том как раз проезжал мимо на своем «скауте». Он помахал нам рукой, и мы ему в ответ. Том должен был хорошо его разглядеть.

— О'кей. Я зайду часам к десяти к Боуи, Том наверняка будет там.

— К Боуи мой псих тоже заходил, упоминал о книжном стенде, который там стоит.

— Что мне делать, если я его найду?

— Ничего, — сказал Морт. — Ничего не делай. Я позвоню тебе сегодня вечером. Завтра вечером я буду уже на озере. В Дерри мне теперь делать нечего, разве что посыпать голову пеплом.

— Как Эми?

— Нашла себе другого парня. — Морт постарался произнести это не слишком обреченно, отчего получилось как раз наоборот. — Теперь Эми с ним будет решать, что ей делать дальше.

— Ох, прости.

— Ничего страшного. — Морт оглянулся на свою машину и увидел, что заправщик протирает лобовое стекло, чего Морт никак от него не ожидал.

— Ты действительно уверен, что сам разберешься с этим парнем?

— Думаю, что да. — И Морт неожиданно понял, что Грег будет чувствовать себя виноватым, если не найдет этого человека, а с Мортом что-нибудь случится.

— Послушай, фее когда я пойду к этому парню, ты можешь пойти со мной.

— Я вынужден буду это сделать, — ответил Грег радостно.

— Он хочет увидеть доказательство, — объяснял Морт, — так что мне просто необходимо достать этот журнал.

— Но ты ведь сказал, что он у тебя есть.

— Да, но парень не поверил. Думаю, что нужно просто сунуть ему этот журнал в рожу и тоща он оставит меня в покое.

— Морт. — Грег поразмыслил над его словами. — Похоже, этот тип действительно сумасшедший, верно?

— Да, конечно.

— Что ж, постараюсь его найти. Позвони мне вечером.

— Позвоню. Заранее спасибо, Грег.

— Не за что. Люди должны помогать друг другу.

— Говорят.

Он попрощался с Грегом и посмотрел на часы. Они показывали половину восьмого, значит звонить Хербу Грикмору было по-прежнему рано, если он не хотел вытащить Херба из постели. Морт решил, что необходимости в этом пока нет и что он позвонит со следующей заправки. Спрятав записную книжку в карман и вытащив бумажник, он вернулся к «бьюику» и спросил заправщика, сколько должен.

— Если наличными, то со скидкой — двадцать два пятьдесят:

— Парень застенчиво взглянул на Морта. — Я хотел спросить, мистер Рейни, не дадите ли вы мне свой автограф? Я читал все ваши книги.

Услышав эти слова, Морт снова подумал об Эми и о том, как она ненавидела охотников за автографами. Сам писатель тоже не понимал их, но и не видел в этом увлечении ничего плохого. А жена считала, что эти люди разворовывают по кусочкам их личную жизнь, это приводило ее в бешенство. Морт всегда внутренне съеживался, когда, кто-нибудь в присутствии Эми обращался к нему с такой просьбой. Иногда он буквально читал ее мысли:

Если ты любишь меня, то почему же не остановишь их? Будто он мог это сделать!

Его работа заключалась в том, чтобы писать книги, которые нравились бы таким парням, как, к примеру, этот заправщик.., во всяком случае, Морту так казалось. Если работа шла успешно, люди просили у него автографы.

Морт нацарапал на протянутой кредитной карточке свое имя (во всяком случае, этот парень помыл ему ветровое стекло) и подумал о том, что если Эми не нравилось, когда он потакал своим читателям — а где-то в глубине души ей это очень не нравилось, хотя, наверное, она сама и не отдавала себе в этом отчета, — то, вполне возможно, он действительно был виноват Но так уж Морт Рейни был устроен.

В конце концов, закон есть закон, как говорил Шутер. А справедливость есть справедливость.

Морт завел мотор и поехал в Дерри.

ГЛАВА 17

Он заплатил семьдесят пять центов за въезд на площадь Аугуста и остановился у телефонов-автоматов. День был солнечный, но ветер мчался с юго-запада, со стороны Литчфилда, через открытую равнину, и был достаточно сильным, чтобы выжать из глаз Морта слезы. Он ощутил на губах их вкус. За последнее время этот вкус совсем не изменился. Впрочем, Морту нравилась такая погода — ему казалось, что ветер забирается ему в голову и выметает пыль из самых потаенных и давно забытых уголков.

Он воспользовался своей кредитной карточкой и набрал нью-йоркский номер Херба Грикмора — домашний, а не рабочий. В офисе «Джемса и Грикмора», литературном агентстве Морта Рейни, Херб не появится еще как минимум час, но Морт знал Херба достаточно долго и не сомневался, что к этому времени тот уже принял душ и теперь потягивает кофе, дожидаясь, пока очистится запотевшее зеркало в ванной, чтобы побриться.

Ему повезло. Херб ответил бодрым голосом, в котором не было уже ни капли сонливости. Ну разве сегодня утром я по-прежнему не в ударе? — подумал Морт и усмехнулся, поеживаясь на холодном октябрьском ветру.

— Привет, Херб! Я звоню тебе из автомата с площади Аугуста. Мой развод завершился, мой дом в Дерри вчера ночью сгорел дотла, какой-то псих убил моего кота, и теперь он холоднее, чем пряжка на ремне землекопа, — словом, скучать мне не приходится.

Рейни даже не представлял себе, как абсурдно звучит перечисление свалившихся на него бед, пока не продекламировал их вслух и чуть сам над собой не рассмеялся. Боже, все-таки здесь было ужасно холодно, что не так уж и плохо. Ведь это прочищает мозги!

— Морт? — осторожно переспросил Херб, будто заподозрил, что над ним хотят посмеяться.

— К вашим услугам.

— Что ты там говорил о своем доме?

— Я расскажу тебе обо всем, но только один раз. Если нужно, записывай, потому что я собираюсь вернуться в машину, прежде чем совершенно окоченею в этой телефонной будке.

Он начал с Джона Шутера и закончил вчерашним разговором с Эми.

Херб, который часто бывал в гостях у Морта и Эми (и который, как догадывался Морт, был совершенно обескуражен их разрывом), выразил удивление и соболезнование по поводу их дома. Он спросил, есть ли у Морта хоть малейшая идея о том, кто это сделал. Морт ответил, что нет.

— Ты подозреваешь этого Шутера? — спросил Херб. — Я понимаю, что кот был убит незадолго до твоего пробуждения, но…

— Думаю, что технически это было возможно, так что пока я не отбрасываю эту версию, — сказал Морт, — но я очень сомневаюсь, что это Шутер. У меня не укладывается в голове, что кто-то мог поджечь дом из двадцати четырех комнат только для того, чтобы уничтожить журнал. И все же это странная история. Понимаешь, Херб, он действительно верит, что я украл его рассказ. Он в этом ничуть не сомневается. Когда я сказал, что могу ему предъявить доказательство, он решил, что мне просто хочется потянуть время.

— Ты.., ты ведь позвонил в полицию, не так ли?

— Да, я звонил сегодня утром, — сказал Морт, не уточняя, куда именно звонил.

Получилось, что и не соврал вовсе — ведь он действительно звонил сегодня утром Грегу Карстейерсу. Если бы Морт стал объяснять Хербу Грикмору, которого отчетливо представлял себе сидящим в гостиной своей нью-йоркской квартиры в аккуратных твидовых брюках и в рубашке с многочисленными застежками, что собирается уладить это дело самостоятельно, агент вряд ли бы его понял.

Херб был хорошим другом, но жизнь воспринимал довольно стереотипно. Это был типичный Aiродской Цивилизованный Человек конца двадцатого века. Он принадлежал к тому сорту людей, которые верят в советы. К тому сорту людей, которые верят в пользу размышлений и готовы много размышлять. Он всегда был готов участвовать в дискуссии, если появлялся повод, и всегда был готов сослаться на Признанные Авторитеты, если повод не находился. Херб понимал, что иногда мужчина должен совершить какой-то мужественный поступок.., но для него это было скорее похоже на фильмы с участием Сильвестра Сталлоне, чем на реальную жизнь, — Что ж, правильно, — Херб облегченно вздохнул. — Тебе и без этого психа хватает неприятностей. Что ты будешь делать, если они его найдут? Обвинишь в нарушении спокойствия?

— Постараюсь убедить его убраться отсюда подобру-поздорову.

Морт старательно поддерживал в себе состояние бодрого оптимизма, ничем не оправданного, но, несомненно, искреннего. Наверняка долго оно не продлится, а пока, размазывая манжетом пальто сопли по лицу, он продолжал улыбаться. Писатель уже забыл, как это приятно, когда твой целовальник растянут в улыбке.

— Как ты это сделаешь?

— Надеюсь, с твоей помощью. У тебя ведь есть папка моих работ, верно?

— Верно, но…

— Тогда мне нужно, чтобы ты нашел в ней июньский номер «Журнала мистических историй Эллери Квина» за 1980 год. Тот, в котором был опубликован «Посевной сезон». Мой экземпляр сгорел в пожаре, поэтому…

— У меня его нет, — мягко перебил Херб.

— У тебя его нет? — Морт был обескуражен, этого он никак не ожидал. — Как нет?

— Потому что я стал твоим агентом только в 82-м. Я храню у себя все твои работы, которые продал лично, но тот рассказ ты продавал сам.

— Ах черт! — Перед внутренним взглядом Морта предстала страница из сборника «Каждый бросает по монете» с выходными данными. Большинство рассказов сопровождалось строкой: «Публикуется с разрешения автора и авторских агентов Джемса и Грикмора». Возле «Посевного сезона» (и еще двух или трех рассказов в сборнике) значилось только: «Публикуется с разрешения автора».

— Прости, — сказал Херб.

— Ну конечно, я ведь посылал его сам — я помню, что писал запрос, перед тем как представить рассказ на рассмотрение. Просто иногда мне кажется, что ты всю жизнь был моим агентом. — Морт еще немного посмеялся, затем добавил:

— Никаких претензий.

— Вот и хорошо, — успокоился Херб. — Хочешь, я позвоню в «Эллери Квин»? У них должны быть старые номера.

— Ты сможешь? — с надеждой спросил Морт — Это было бы замечательно.

— Сделаю первым делом. Только… — Херб помедлил.

— Только что?

— Обещай мне, что, когда этот журнал будет у тебя, ты не пойдешь к этому парню один.

— Я обещаю, — немедленно согласился Морт. Он снова соврал, но какого черта! Ведь Морт уже попросил пойти с ним Грега, и Грег согласился, так что он не будет один. А Херб Грикмор был только его литературным агентом, а вовсе не отцом. И в общем-то его не касается, как Морт будет улаживать свои личные проблемы.

— О'кей. Я позабочусь об этом. Позвони мне из Дерри, Морт. Может быть, все не так плохо, как кажется.

— Хотелось бы верить в это.

— А ты не веришь?

— Боюсь, что нет.

— Ну ладно, — вздохнул Херб и неуверенно добавил:

— Ничего, если я попрошу тебя передать привет Эми?

— Ничего, я передам.

— Хорошо. Держись и спрячься от ветра, Морт. Я слышу, как он завывает в трубке. Ты, должно быть, замерз.

— Мне действительно пора. Еще раз спасибо, Херб.

Он повесил трубку и несколько секунд задумчиво смотрел на телефон. Забыть о том, что в «бьюике» нет бензина, было еще не так страшно. Но забыть о том, что Херб Грикмор стал его агентом только в 1982 году, — это уже непростительно. Хотя ничего удивительного, ведь на него обрушилось столько неприятностей! «Интересно, — подумал Морт, — о чем еще я забыл?»

Его внутренний голос, не тот, который звучал обычно, а второй, возникающий из самых потаенных уголков сознания, неожиданно вновь заговорил: Может быть, ты действительно украл рассказ? Может быть, ты просто забыл об этом?

Возвращаясь к машине, Морт даже рассмеялся от неожиданности. Он никогда в жизни не был в Миссисипи и, несмотря на то что уже много лет работал в литературном бизнесе, еще ни разу не испытывал необходимости в плагиате. Он сел за руль и включил мотор, размышляя о том, что с его внутренним миром происходит нечто странное.

ГЛАВА 18

Морт не верил, что люди — даже если они пытаются быть принципиально честными с самими собой — способны вовремя понять: вот какая-то часть их жизни подходит к концу. Даже когда это совершенно очевидно — не как дважды два, а уже как одиножды один, — люди по-прежнему продолжают верить, что все еще можно вернуть. Теряя что-то дорогое, что-то крайне необходимое им, люди готовы обмануть себя, готовы поверить, что в жизни правят те же законы, что и развитием сюжета в телесериале, и что достаточно им совершить еще одно усилие, и все вернется на свои места. «Без этой способности к самообману человеческая цивилизация была бы еще безумнее» — так полагал Морт Рейни.

Но иногда правда прорывается сквозь все барьеры, и если, думая о своем будущем, вы избегали этой правды, результат будет сокрушительным: она нахлынет на вас, как волны прилива, которые сметают воздвигнутую на их пути дамбу и разносят в щепки ваше убежище.

Одно из таких откровений снизошло на Морта после того, как представители полиции и пожарного департамента удалились, оставив его с Эми и Тедом Милнером, и они втроем медленно обходили еще дымящиеся руины зеленого особняка в викторианском стиле, который простоял на Канзас-стрит под номером 92 сто тридцать шесть лет Именно в это время — время скорбного обхода бывших владений — он понял, что его брак с бывшей Эми Доуд из Портленда, штат Мэн, подошел к концу. Это был не «кризисный период в отношениях», не «временный разрыв». Уже не стоило надеяться, что со временем, как это порой случается, обе стороны пожалеют о своем решении и соединят свой жизни вновь. Это был конец. Их совместная жизнь стала историей. Даже дом, в котором они вместе пережили так много хорошего, превратился в груду бревен, похожих на зубы побежденного великана и все еще тлеющих в яме, которая была раньше подвалом.

Их встреча в «Марчмане», маленьком ресторанчике на Витчем-стрит, прошла довольно гладко. Эми крепко обняла его. Морг в ответ тоже обнял, но когда попытался поцеловать ее в губы, Эми ловко отвела голову в сторону, и он ткнулся губами ей в щеку. Как на дружеской вечеринке. Рада тебя видеть, дорогой.

Тед Милнер, который этим утром тщательно уложил на голове каждый волосок, молча сидел в углу за столиком и наблюдал за ними. В руках он вертел трубку — уже года три он не появлялся без этой трубки на людях. Морт был уверен, что она понадобилась ему только для того, чтобы выглядеть солиднее и старше своих лет. А сколько же ему на самом деле? Точно Морт не знал, но Эми было тридцать шесть, а Тед, с его отутюженными джинсами и расстегнутой на шее рубашкой, должен быть по меньшей мере года на четыре моложе. Морт подумал, а понимает ли Эми, что лет через десять, а то и пять у нее могут возникнуть с Тедом проблемы, но не решился намекнуть ей на это.

Морт поинтересовался, не случилось ли после их разговора чего-нибудь еще. Эми заметила, что нет. К ним подошел Тед и заговорил с еле заметным южным акцентом — гораздо более мягким, чем гнусавая картавость Джона Шутера, — сообщив Морту, что с ним хотят встретиться офицер пожарной команды и лейтенант местного отделения полиции — на «месте происшествия», как он выразился, хотят задать писателю несколько вопросов.

Морт ответил, что это будет чудесно. Тед спросил, не хочет ли он выпить чашку кофе — у них еще есть время. Морт ответил; что это тоже будет чудесно. Тед поинтересовался, как он поживает. И Морт снова употребил слово «чудесно». С каждым разом оно все легче слетало с языка, но почему-то казалось ему все более избитым. Эми, понимая щекотливость ситуации, внимательно следила за их беседой. Ничего удивительного. В тот день, когда он застиг их в постели, Морт пообещал Теду убить его. В действительности же он, наверное, грозился убить их обоих. Морт смутно помнил о том, что там происходило, и подозревал, что любовники тоже плохо соображали в той неприглядной ситуации. Он не знал, что чувствовали по этому поводу два других угла треугольника, но ему «смутность» воспоминаний казалась вполне понятной и милосердной.

Они выпили кофе. Эми спросила о Джоне Шутере. Морт заверил, что контролирует ситуацию, не упомянув ни о коте, ни о записке, ни о журнале. Через некоторое время они вышли из «Марчмана» и прошли к номеру 92 по Канзас-стрит, который раньше был их домом, а теперь стал «местом происшествия».

Офицер пожарной команды и полицейский детектив, как и обещали, встретили их там и задали свои вопросы. Большинство из них сводилось к тому, кто из знакомых Морта мог ненавидеть его до такой степени, чтобы швырнуть ему в кабинет техасский коктейль. Будь Морт один, он бы даже не упомянул о Джоне Шутере, но о нем могла заговорить Эми, поэтому Морту пришлось подробно описать свою встречу с этим человеком.

Офицер пожарной команды Викерхем спросил:

— Этот парень действительно был сердит?

— Да.

— Настолько, что мог приехать в Дерри и поджечь ваш дом? — уточнил полицейский детектив Бредли.

Морг был почти уверен в том, что Шутер не делал этого, и не хотел, чтобы они копались в подробностях этой истории. Иначе пришлось бы рассказать и о том, что Шутер сделал с Бампом. А это расстроило бы Эми; это бы очень ее расстроило.., и открылась бы банка с червями, которую он предпочитает держать, закрытой. «Придется снова чуть-чуть соврать», — решил Морт.

— Поначалу парень действительно был очень зол. Но когда я обнаружил, что два рассказа и в самом деле почти целиком совпадают, то проверил дату первой публикации своего.

— Его рассказ не публиковался? — спросил Бредли.

— Уверен, что нет. Вчера этот человек появился снова, и я спросил, когда он написал свой рассказ. Я надеялся, что Шутер назовет дату позднее моей первой публикации. Вы понимаете?

Детектив Бредли кивнул:

— Вы надеялись доказать, что обскакали его.

— Вот именно. «Посевной сезон» опубликован в сборнике рассказов, вышедшем в 1983 году, но впервые рассказ напечатан в 80-м. Мне повезло. Он сказал, что написал его в 1982 году. Так что, как видите, я его поймал.

Морт надеялся, что на этом все кончится, но Викерхем, офицер пожарной команды, настойчиво переспросил:

— Мы-то видим, мистер Рейни, а увидел ли это он?

Морт вздохнул про себя. Маленькая ложь всегда приводит к тому, что рано или поздно, но приходится либо во всем признаться, либо врать уже по-крупному и до конца. Этот момент настал. В конце концов, все это касалось только его, Морта, и никого больше.

— Да. Он понял, что проиграл.

— И что же он сделал? — спросил Тед. Морт взглянул на него с легким раздражением. Тед оглядывался по сторонам, будто искал свою трубку, которая осталась в машине; на его рубашке не было подходящих карманов.

— Он ушел, — сказал Морт.

Раздражение, вызванное вопросом Теда, которому вовсе незачем было вставлять палки в колеса, помогло ему соврать. Оттого, что при этом он врал и Теду, становилось легче.

— Пробормотал какую-то ерунду, дескать, все это невероятное совпадение, потом прыгнул в свою машину, будто ему подпалили волосы или облили задницу скипидаром, и уехал.

— Вы обратили внимание на марку машины и па номера, мистер Рейни? — спросил Бредли и достал блокнот и шариковую ручку.

— Это был «форд», — сказал Морт — Номера я, к сожалению, не запомнил. Это были номера не Мэна, но сказать точнее… — Он виновато пожал плечами.

Ему все больше и больше не нравилось происходящее. Сначала вроде бы все шло замечательно, он был внимательным и избегал совсем уж откровенной лжи — считал, что скрывает подробности только ради Эми, дабы не рассказывать ей о том, как этот человек сломал Бампу шею и проткнул отверткой. В результате Морт был вынужден рассказывать разным людям разные истории. Но если они соберутся вместе и сравнят его рассказы, ему придется туго. Пока это было маловероятно, если только Эми не встретится с Грегом Карстейерсом или с Хербом Грикмором. Но что, если произойдет стычка, когда Морт с Грегом найдут Шутера и сунут ему в лицо журнал?

Не волнуйся, старина, сказал себе Морт. Скоро все будет позади. При этом он снова ощутил прилив ничем не оправданного оптимизма, нахлынувшего на него во время телефонного разговора с Хербом, и, как и тогда, чуть не захихикал вслух, но вовремя сдержался. Они бы очень удивились, если бы Морт сейчас рассмеялся, и были бы правы.

— Я думаю, что Шутер должен был направиться в… — …туда, откуда он приехал, — закончил Морт, едва запнувшись.

— Надеюсь, что вы правы, — сказал лейтенант Бредли, — и все-таки следовало бы его найти. Вероятно, мистер Рейни, вы действительно убедили его в том, что он проиграл, но это не означает, что Шутер покинул вас в прекрасном расположении духа. Он мог в ярости приехать сюда и поджечь ваш дом просто потому, что вы его обкакали, — простите меня, миссис Рейни.

Эми скривила губы в улыбке и отмахнулась от извинений.

— Вы не думаете, что это возможно? Нет, подумал Морт. Не думаю. Если бы он решил поджечь дом, то ему пришлось бы сначала убить Бампа, а потом уже ехать в Дерри, иначе он бы не успел сделать это до моего пробуждения. В таком случае тело Бампа было бы уже окоченевшим и кровь у него на груди была бы засохшей. А на самом деле все было совсем не так… Хотя я при всем желании не могу сказать им об этом. Они станут интересоваться, почему же я сразу не рассказал им о Бампе, и наверняка решат, что я скрываю от них что-то еще.

— Думаю, что возможно, — согласился Морт, — хотя, по-моему, этот парень не похож на поджигателя.

— Ты хочешь сказать, что он не похож на Снупса? — неожиданно спросила Эми.

Морт изумленно взглянул на нее, затем рассмеялся.

— Точно, — сказал он. — Он действительно южанин, но не Снупс.

— Что это означает? — насторожился Бредли.

— Старая шутка, лейтенант, — объяснила Эми. — Снупсы — это персонажи из какого-то романа Уильяма Фолкнера. Они начали свою карьеру с того, что поджигали амбары.

— Поджигателей как таковых не существует, — сказал Викерхем. — Они появляются в самых разных обличьях. Поверьте мне.

— Что ж…

— Если вас не затруднит, опишите подробнее его машину, — попросил Бредли и приготовился записывать. — Я бы хотел предупредить полицию штата.

Морт решил, что ему лучше снова соврать. И соврать как следует.

— Это был седан. В этом я почти уверен.

— Ага, «форд-седан». Да?

— Думаю, что годов семидесятых, — пробормотал Морт (на самом деле он был уверен, что фургон Шутера вышел с конвейера примерно в те времена, когда парень по имени Освальд[14] избрал президентом Соединенных Штатов Линдона Джонсона[15]) и, помолчав, добавил:

— Номера были светлого цвета. Возможно, из Флориды. Не могу поклясться, но, кажется, это так.

— Ага. А как выглядел сам парень?

— Среднего роста. Со светлыми волосами. В очках. С такой круглой проволочной оправой, как у Джона Леннона. Честно говоря, это все, что я пом…

— Ты же вроде говорил, что на нем была шляпа, — внезапно вмешалась Эми.

От неожиданности Морт даже щелкнул зубами, но тут же благодушно добавил:

— Да. Точно. Совсем забыл. Темно-серая или черная. Только скорее это была кепка. Такая, знаете, с козырьком.

— О'кей. — Бредли захлопнул свой блокнот. — Это уже кое-что.

— Может быть, поджог был просто актом вандализма, какой-нибудь демонстрацией протеста? — спросил Морт. — В романах ничего не происходит просто так, но в реальной жизни, насколько мне известно, это иногда случается.

— Возможно, и так, — согласился Викерхем, — и все-таки проверить не мешает. — Он подмигнул Морту и хитро произнес:

— Иногда, знаете ли, реальная жизнь подражает искусству.

— Мы можем быть еще чем-то полезны? — спросил Тед и положил руку на плечо Эми.

Викерхем и Бредли переглянулись, после чего последний покачал головой:

— Не думаю, во всяком случае, не сейчас.

— Я спрашиваю только потому, что Эми и Морт должны еще встретиться со страховым агентом, пояснил Тед. — И возможно, со следователем их компании.

Его южный акцент все больше и больше раздражал Морга. Он подозревал, что родился Тед на юге — всего на несколько штатов севернее страны Фолкнера,[16] но лично ему на это совпадение было наплевать.

Представители властей пожали Эми и Морту руки, выразили свое соболезнование, попросили сообщить, если они что-нибудь вспомнят, и оставили их, предоставив возможность совершить втроем еще один обход остатков дома.

— Я сожалею по поводу всего этого, — неожиданно сказал Морт.

Она шла между мужчинами и посмотрела так, будто что-то в голосе бывшего мужа изумило ее. Может быть, просто искренность.

— Обо всем. Действительно сожалею, Эми.

— Я тоже, — мягко ответила она и коснулась его руки.

— Что ж, Тедди присоединяется к вам, — сказал Тед с торжественной сердечностью.

Эми повернулась к нему спиной, и в этот момент Морт готов был кинуться на Теда и душить до тех пор, пока у того глаза не выскочат из орбит.

Они шли по улице мимо восточной стороны дома. Раньше в этом месте был глухой угол, образованный стеной дома и его кабинетом. Здесь у Эми находился небольшой сад. Сейчас цветы были мертвы, и Морт решил, что это даже к лучшему. Вся трава выгорела в радиусе двенадцати футов от дома. Если бы растения в это время цвели, они бы засохли, и это было бы совсем печально. Это было бы…

Неожиданно Морт остановился. Он вспомнил рассказы. Рассказ. Можно было назвать его «Посевной сезон», или «Секретное окно, секретный сад», — в любом случае, если откинуть все внешнее и заглянуть в самую суть, это был один и тот же рассказ. Смотреть было не на что, кроме как на голубое небо, во всяком случае сейчас, но до вчерашнего пожара здесь было окно, прямо на том месте, куда сейчас смотрел Морт.

Это было окно в маленькой комнатке рядом с прачечной. Маленькая комнатка, которая стала кабинетом Эми. Именно сюда она приходила подписывать чеки, делать записи в своем дневнике, говорить по телефону.., это была комната, в которой, как он подозревал, несколько лет назад Эми начала писать свой роман. А когда роман погиб, именно в этой комнате она тихо и скромно похоронила его в ящике стола. Стол находился возле окна. Эми любила приходить туда по утрам. Она могла начать в соседней комнате стирку, а потом копаться здесь в бумагах в ожидании зуммера, означающего, что пора выключать стиральную машину и включать сушилку. Эта комната была достаточно обособлена от всего дома, и Эми говорила, что ей всегда нравилось, как здесь тихо и спокойно. Тишина, чистота, спокойный утренний свет. Она любила время от времени выглядывать из окна и любоваться на свои цветы, растущие в глухом углу между домом и пристройкой. В голове Морта зазвучали ее слова: Для меня это самая лучшая комната, потому что туда почти никто — кроме меня — не заходит. Получается, что у меня есть свое секретное окно, которое выходит в секретный сад?

— Морт? — Это Эми произнесла сейчас. Но он не сразу понял, что происходит, спутав голос жены в реальности с голосом, звучащим только в его сознании, — голосом памяти. Но истинным или ложным было это воспоминание? Вопрос не из легких. Ему казалось, что воспоминание было истинным, он пережил столько потрясений из-за Шутера, Бампа и пожара. Разве не могли у него появиться.., галлюцинации? Разве не могло оказаться, что он подгоняет события своей прошлой жизни к Эми, к этому дурацкому рассказу, в котором человек сошел с ума и убил свою жену?

Не дай Бог, не дай мне Бог! Или все-таки я на грани нервного срыва?

— Морт, с тобой все в порядке? — капризно спросила Эми и дернула его за рукав, возвращая к действительности.

— Да, — ответил он, но тут же признался:

— Не совсем. Если честно, мне немного не по себе.

— Может быть, из-за завтрака, — предположил Тед.

Эми кинула на него взгляд, от которого Морт почувствовал себя чуточку лучше. Это был не очень любящий взгляд.

— Завтрак тут ни при чем! — возмущенно заявила она и обвела рукой черное пепелище. — Дело вот в этом. Давайте уйдем отсюда.

— В полдень — встреча с представителями страховой компании, — напомнил Тед.

— Что ж, у нас еще больше часа. Пойдем к тебе, Тед. Я и сама чувствую себя не очень хорошо. Мне бы хотелось посидеть.

— Хорошо, — сказал Тед слегка раздраженным тоном, в котором читалось «и-вовсе-незачем-так-орать», отчего Морту стало еще легче на сердце.

И хотя утром писатель сказал себе, что дом Теда Милнера — это последнее место на земле, где бы он хотел оказаться, сейчас Морт без возражений отправился с бывшей женой и ее любовником.

ГЛАВА 19

Они молча ехали через весь город в восточный район, где находилась квартира, в которой Тед наконец повесил свою шляпу. Морт не знал, о чем думают Эми и Тед. Скорее всего Эми думала о доме, а Тед о том, успеют ли они вовремя на встречу с представителями страховой компании. Зато Морт знал, о чем он сам думает. Он старался понять: сходит с ума или еще нет. Что всплыло из глубин его памяти — реальность или ложные воспоминания?

Все-таки он склонялся к тому, что Эми действительно произнесла когда-то такую фразу о своем кабинете, расположенном по соседству с комнатой для стирки, — это не было ложным воспоминанием. Сказала ли она это до 82-го года, когда так называемый Джон Шутер, по его словам, написал рассказ под названием «Секретное окно, секретный сад»? Этого Морт не знал. Как ни пытался он сосредоточиться, как ни напрягал свой перегруженный, измученный болью мозг, он выдавал лишь краткое и категоричное заключение: точного ответа нет. Но если Эми действительно говорила это, не важно когда именно, могло ли название рассказа Шутера быть простым совпадением? Допустим, что могло. Но не слишком ли много совпадений?

Морт уже смирился с тем, что даже пожар был просто случайным совпадением. Воспоминания о саде Эми не давали ему покоя.., становилось все труднее и труднее верить, что все эти события не связаны друг с другом каким-то странным, возможно, даже сверхъестественным образом.

И разве сам лже-Шутер не был точно так же сбит с толку? Как он попал к вам? — спрашивал он, задыхаясь от ярости и изумления. Вот что я действительно хочу знать. За каким чертом такой сытый засранец, как вы, забрался в какую-то вонючую дыру в Миссисипи и украл мой чертов рассказ? Тогда Морт решил, что либо это еще одно проявление его безумия, либо парень чертовски хороший актер.

Теперь, в машине Теда, писатель впервые подумал о том, что окажись он сам на месте человека, называющего себя Шутером, он вел бы себя точно так же. Можно сказать, что он уже оказался в этом положении. Единственное, чем их рассказы совершенно отличались друг от друга, так это названиями. Оба названия вполне соответствовали самому рассказу, но теперь у Морта появился вопрос, очень похожий на тот, что задавал ему Шутер: Каким образом вам пришло в голову это название, мистер Шутер? Вот что я действительно хочу знать. Каким образом вы узнали, что в двенадцати сотнях миль от вашего Богом забытого городишки в Миссисипи, у жены одного писателя, о котором, как вы утверждаете, никогда раньше не слышали, было ее собственное секретное окно, выходящее на ее собственный секретный сад?

Что ж, выяснить это можно было, разумеется, только одним способом: Грег найдет Шутера, и тогда Морт обязательно спросит его об этом.

ГЛАВА 20

Он отказался от чашки кофе, предложенной Тедом, и попросил кока-колы или пепси. От холодного напитка его желудок немного успокоился. Морт ожидал, что, стоит ему попасть сюда, в эту квартиру, в которой Тед и Эми вили свое семейное гнездышко, поскольку теперь им незачем было прятаться в дешевых загородных мотелях, его захлестнет бессильная ярость. Но ничего подобного не почувствовал. Это была обычная квартира, каждая комната которой провозглашала, что ее владелец — Предприимчивый Молодой Холостяк, Которому Удалось Сделать Это. Морт обнаружил, что способен примириться с таким положением дел, хотя, наблюдая за Эми, испытывал легкое беспокойство.

Он думал о маленьком кабинете Эми, чистом и светлом, с сонным жужжанием сушилки, доносящимся из-за стены; о ее маленьком кабинете с секретным окном, с единственным окном во всем доме, выходящим туда, где стена дома и пристройка образовывали глухой угол. Он думал о том, как много связывало Эми с тем домом и как мало связывает с этим. Но пережить это предстояло ей самой. Через пять минут, проведенных в новом доме своей бывшей жены, который оказался вовсе не ужасным вертепом несправедливости, а вполне обычным домом, Морт понял, что сможет примириться и с этим…

Она спросила, останется ли он в Дерри на ночь. — Как только мы закончим со страховой компанией, я собираюсь вернуться в Тэшмор. Если всплывет что-то новое, они свяжутся со мной.., или с тобой.

Морт улыбнулся ей. Эми улыбнулась в ответ и коснулась его руки. Теду это не понравилось. Поигрывая трубкой, он нахмурился и демонстративно уставился в окно.

ГЛАВА 21

К вящей радости Теда Милнера, на встречу с представителями страховой компании они не опоздали. Его присутствие уже не вызывало у Морта большого беспокойства; в конце концов, Теду дом на Канзас-стрит никогда не принадлежал, даже после развода, а Эми рядом с ним вроде бы чувствовала себя спокойнее, так что Морт махнул на это рукой.

Дон Стрик, агент Объединенной страховой компании, еще раз обошел вместе с ними «место происшествия», а затем пригласил их в свой кабинет Там уже находился человек по имени Фред Эванс, который представился следователем Объединенной компании, специалистом по поджогам. Эванс должен был встретиться с ними раньше, но всю ночь с фонариком и фотоаппаратом «Полароид» ползал по пепелищу, а утром вернулся к себе в мотель, чтобы перед встречей с Рейни хоть немного поспать.

Писателю Эванс очень понравился. Казалось, этот человек действительно сочувствовал их потере, в то время как все остальные, включая и мистера Присоединившегося К Ним Тедди, просто произносили традиционные слова соболезнования перед тем, как приступить к тому, что считали своими текущими делами (для Теда Милнера, например, решил Морт, текущим делом было как можно скорее вытолкать его из Дерри и отправить на озеро Тэшмор).

Фред Эванс не называл 92-й номер по Канзас-стрит «местом происшествия», а называл «домом». Его вопросы, по существу, те же самые, что задавали Викерхем и Бредли, были мягче, детальнее и глубже. Хотя Эванс спал не больше четырех часов, во время беседы он был предельно внимателен, говорил четко и ясно, в глазах его светилось понимание. Поговорив с ним двадцать минут. Морг решил, что если бы ему надо было поджечь свой дом, чтобы получить страховку, то он бы предпочел иметь дело с другой страховой компанией или дождаться, пока этот человек уйдет в отставку.

Покончив с вопросами, Эванс улыбнулся им.

— Вы мне очень помогли. Позвольте еще раз поблагодарить вас за продуманные ответы и за ваше отношение ко мне. Часто люди встают на дыбы, услышав слова «страховое расследование». Понятно, все и без того расстроены, и стоит появиться следователю, как они думают, что их пытаются обвинить в поджоге своей собственности.

— При данных обстоятельствах вряд ли мы могли бы рассчитывать на лучшее отношение, — сказала Эми, и Тед Милнер так неистово кивнул головой, будто был марионеткой, управляемой очень нервным кукловодом.

— Теперь нам предстоит самое неприятное, — сказал Эванс, кивнул Стрику, тот открыл ящик стола и достал папку с отпечатанными на компьютере бумагами. — После таких опустошительных пожаров мы обязаны ознакомить клиентов с полным списком застрахованного имущества. Вам следует подтвердить, что все эти вещи по-прежнему принадлежат вам и в момент пожара находились в доме. Если после последней ревизии мистера Стрика что-то из этого списка было продано или какие-то вещи вывезены из дома, помечайте эти пункты галочкой. — Остановившись, Эванс прикрыл губы кулаком и прокашлялся. — Мне говорили, что вы.., больше не живете вместе, поэтому посмотрите внимательно, что из вещей было вывезено перед пожаром из дома.

— Мы разведены, — прямо сказал Морт — Я живу сейчас в нашем доме на озере Тэшмор. Раньше мы пользовались им только летом, но он отапливается, так что там вполне можно жить и в холодные месяцы. К несчастью, я так и не перевез основную часть своих вещей из этого дома. Отложил на потом.

Дон Стрик сочувственно кивнул. Тед закинул ногу на ногу, поигрывая в руках трубкой и напустив на себя вид человека, которому все происходящее смертельно надоело.

— Изучите список внимательно, — повторил Эванс, взял у Стрика папку и положил ее на стол перед Эми. — Понимаю, что это неприятно — вроде охоты за сокровищами наоборот.

Чтобы заглянуть в бумаги, Теду пришлось опустить свою трубку и вытянуть шею. Его скука исчезла, во всяком случае, на время; в глазах появилось оживление, как у прохожих, глазеющих на последствия страшной дорожной аварии. Эми заметила его взгляд и услужливо пододвинула ему бумаги. Морт, сидящий по другую сторону от нее, снова переложил их на место.

— Ты не против? — спросил он Теда, по-настоящему рассердившись, и это было ясно по его голосу.

— Морт… — тихо произнесла Эми.

— Я не собираюсь раздувать скандал, — сказал Морт, — но это было наше имущество, Эми. Наше.

— Я не думаю… — возмущенно начал Тед.

— Нет, он совершенно прав, мистер Милнер, — вмешался Фред Эванс с мягкостью, которая, как уже понял Морт, вполне могла оказаться обманчивой. — Закон гласит, что вы вообще не имеете права заглядывать в этот список. Обычно, если ни у кого нет возражений, мы закрываем глаза на такие вещи.., но, кажется, в данном случае у мистера Рейни возражения есть.

— Вы чертовски правы, у мистера Рейни действительно есть возражения, — ответил Морт и вцепился руками в колени, чувствуя, как ногти врезаются в мягкую плоть.

Эми переводила недовольный взгляд с Морта на Теда. Морт ожидал, что Тед распустит перья, начнет фыркать и как-то еще выражать свое недовольство, но ничего подобного тот не сделал. Морт решил, что несправедлив к этому человеку, ведь знал его не слишком хорошо (хотя успел убедиться, что, внезапно просыпаясь в номере мотеля, Тед похож на злого карлика). Но Морт хорошо знал Эми: если бы Тед был каким-то вздорным ветрогоном, она бы его уже бросила.

Криво улыбнувшись, обращаясь исключительно к Эми e игнорируя остальных присутствующих, Тед спросил:

— Может, мне лучше пройтись? Морт не смог удержаться.

— Может, нам пройтись вдвоем? — спросил он Теда с фальшивым дружелюбием.

Эми смерила его потемневшим прищуренным взглядом и снова обернулась к Теду:

— Ты не против прогуляться? Это было бы лучше…

— Разумеется.

И Тед непринужденно поцеловал ее в щеку, что стало для Морта еще одним прискорбным откровением: этот мужчина действительно заботился о ней. Может быть, не всегда, но, во всяком случае, сейчас. А Морту уже хотелось думать, что Эми была для Теда всего лишь игрушкой, которая в любой момент могла ему надоесть. Впрочем, это не очень соответствовало тому, что он знал об Эми. Его бывшая жена гораздо лучше его разбиралась в людях.., и гораздо больше уважала себя.

Тед удалился. Эми с упреком посмотрела на Морта:

— Ты доволен?

— Вполне. Послушай, Эми, может, я был не очень деликатен, но мои побуждения вполне искренни. Все эти годы нас многое связывало. Это — последнее, что мы должны сделать вместе, и касается это только нас. Ты меня понимаешь?

Стрик чувствовал себя неуютно. Фред Эванс напротив: он переводил взгляд с Морта на Эми и снова на Морта с оживленным интересом человека, наблюдающего по-настоящему хороший теннисный матч.

— Понимаю, — тихо сказала Эми.

Морт коснулся ее руки, и Эми улыбнулась. Улыбка вышла довольно натянутой, но он решил, что это лучше, чем ничего. Придвинул свой стул поближе, и они склонились над списком, сдвинув головы, как школьники, заполняющие тест. Морту не понадобилось много времени, чтобы понять, почему Эванс так настойчиво предупреждал их. Рейни считал, что представлял себе размеры потерь. Он ошибался.

Пробегая глазами колонки сухого компьютерного текста, Морт подумал, что, если бы кто-нибудь вытащил из дома номер 92 по Канзас-стрит все, что в нем находилось, и разбросал по кварталу на глазах у всего света, он не был бы в большем ужасе! В голове не укладывалось, что всех этих вещей, о существовании которых он едва ли не забыл, больше нет Семь музыкальных центров, четыре телевизора, один с монтажной видеоприставкой. Китайский фарфоровый сервиз и настоящий староамериканский гарнитур — Эми собирала их по одному предмету. Спальню украшала коллекция античного оружия, стоимость которой составляла 14 тысяч долларов. Они никогда не коллекционировали всерьез предметы искусства, но считали себя ценителями и хранили в доме около двенадцати оригинальных произведений. В списке они оценивались в 22 тысячи, но Морта не заботила их цена в долларах.

Он думал о рисунке Н. С. Виса, на котором два мальчика выходили в море на маленькой лодочке. Шел дождь, на мальчиках были плащи и галоши, их губы растянуты в улыбке. Морт любил этот рисунок, теперь и его больше не существовало.

Стеклянные изделия фирмы «Вотерфорд». Спортивный инвентарь, сложенный в гараже: лыжи, десятискоростные велосипеды и старое каноэ. В списке перечислялись три меховые шубы Эми. Он увидел, что она поставила галочки напротив бобровой и норковой шубы — очевидно, они все-таки сохранились, — но быстро пробежала, мимо короткого лисьего полушубка, не пометив его. Это был теплый и модный осенний полушубок. Должно быть, он висел в шкафу. Морт вспомнил, что шесть или семь лет назад подарил ей этот полушубок на день рождения. Теперь и его не было. И «целестроновский» телескоп. Пропал, Огромная головоломка, подаренная им в день свадьбы матерью Эми. Мать Эми была мертва, а теперь и ее подарок тоже развеялся прахом по ветру.

Самый страшный пункт, во всяком случае для Морта, был в середине второго столбика, и снова указанная рядом стоимость в долларах больно ранила его. 124 бутылки вина, гласил пункт, стоимость 4900 долларов. Вино они любили оба. Они не испытывали к нему неистовой страсти, но завели в погребе специальный винный шкафчик, где собирали ценные сорта, и вместе распивали время от времени бутылочку.

— Даже вино, — сказал он Эвансу. — Даже это. Эванс бросил на него странный взгляд, смысл которого Морт не совсем понял, затем кивнул.

— Сам по себе винный погреб не сгорел, потому что в стоящем в подвале баке было очень мало топливного масла и оно не взорвалось. Но температура внутри была очень высока, и большинство бутылок лопнуло. А те несколько штук, которые уцелели… Я не слишком хорошо разбираюсь в вине, но сомневаюсь, чтобы его теперь можно было пить. Может быть, я ошибаюсь.

— Вы не ошибаетесь, — сказала Эми, одинокая слеза скатилась по ее щеке, и она с отсутствующим видом вытерла ее.

Эванс предложил ей свой носовой платок. Она отрицательно покачала головой и вместе с Мортом снова склонилась над списком.

Через десять минут все было закончено. Они расписались в нужном месте, и Стрик заверил их подписи. Буквально через секунду появился и Тед Милнер, будто он наблюдал за происходящим по видеосвязи.

— Что-нибудь еще? — спросил Морт Эванса.

— Не сейчас. Возможно, что-то понадобится. Вы оставили свой адрес в Тэшморе, мистер Рейни?

— Да. — И записал его для Эванса. — Пожалуйста, свяжитесь со мной, если я смогу быть вам полезен.

— Хорошо. — Эванс встал, протянул руку. — Это всегда гадкое дело. Сожалею, что вам пришлось пройти через это.

Они пожали всем руки и оставили Стрика и Эванса писать рапорты. Было уже далеко за полдень, и Тед спросил Морта, не хочет ли он пообедать с ними. Морт отказался.

— Я хочу вернуться домой. Немного поработать и постараться хоть на некоторое время забыть об этом.

Писатель направился к своей машине, будто и в самом деле, приехав в Тэшмор, думал сесть за письменный стол. Ничего удивительного в этом не было. Раньше — по крайней мере вплоть до развода, который был исключением из всех правил его жизни, — Морту всегда казалось, что лучше всего в трудные времена писать. Это было ему необходимо. Когда реальность приносила неприятности, он хотел погрузиться в мир, созданный им самим.

Морт ждал, что Эми попросит его передумать, но она этого не сделала.

— Поезжай осторожно, — сказала она и запечатлела в уголке его губ целомудренный поцелуй. — Спасибо, что приехал и что.., что так благоразумно ко всему отнесся.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать, Эми? Она отрицательно покачала головой, слегка улыбнулась и взяла Теда за руку. Если Морт и ждал от нее какого-то знака, то знак этот оказался слишком очевиден, чтобы его не заметить.

Втроем они медленно двинулись к «бьюику» Морта.

— У тебя там все в порядке? — спросил Тед. — Что-нибудь нужно?

В третий раз Морт обратил внимание на южный акцент этого человека — просто еще одно совпадение.

— Не могу ни о чем думать. — Морт открыл дверцу «бьюика», выловив из кармана ключи. — Откуда ты родом, Тед? Должно быть, ты или Эми мне об этом говорили, но будь я проклят, если помню. Не с Миссисипи?

Тед искренне рассмеялся.

— Нет, Морт, очень далеко оттуда. Я вырос в штате Теннесси. Маленький городок с названием Шутер-Ноб.[17]

ГЛАВА 22

Морт возвращался на озеро Тэшмор, крепко сжимая в руках руль, выпрямив спину, не спуская глаз с дороги. Он сделал погромче радио и каждый раз, чувствуя в середине лба предательские признаки усиленной работы мозга, изо всех сил пытался сосредоточиться на музыке. Не проехав и сорока миль, он заметил, что в шинах упало давление, но махнул на это рукой, даже не подумав заехать на ремонтный пункт. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и головной боли, Морт принялся насвистывать себе под нос.

Он подъехал к дому примерно в половине пятого и как всегда припарковал «бьюик» сбоку от дома. Эрик Клэптон запнулся на самом пике пронзительного гитарного соло, когда Морт выключил мотор. И тишина рухнула на него, как камни в пенистую резину. На озере не было ни одной лодки, в траве — ни одного насекомого.

Потребность облегчиться и потребность подумать — очень похожие ощущения, подумал он, выходя из машины и расстегивая ширинку. И с тем, и с другим можно повременить… Но не долго. Морт Рейни облегчался у машины, размышляя о секретном окне и секретном саде.

Он думал о том, кому мог принадлежать этот сад и кто мог смотреть в это окно. Он думал о том, почему волею судьбы журнал, который понадобился ему для доказательства одному парню, что тот либо сумасшедший, либо мошенник, сгорел в тот самый вечер… Он думал о том, что любовник его бывшей жены, человек, к которому Морт испытывал непреодолимое отвращение, вырос в городке с названием Шутер-Ноб — «Холм Стрелка» и что «Шутер», то есть «Стрелок», был псевдонимом вышеупомянутого сумасшедшего-или-мошенника, ворвавшегося в жизнь Морта Рейни как раз в тот момент, когда вышеупомянутый писатель только начал привыкать к тому, что развод не отвлеченное понятие, а необратимый факт его личной биографии. Он подумал даже о том, что этот человек, Джон Шутер, по его собственному утверждению, обнаружил плагиат Морта Рейни примерно в то же самое время, когда Морт Рейни ушел от своей жены.

Вопрос: Могло ли все это быть совпадением?

Ответ: Технически могло.

Вопрос: Верил ли он сам, что все это было совпадением?

Ответ: Нет.

Вопрос: В таком случае верит ли он в то, что сходит с ума?

Ответ: нет. Не верил и не верю. Во всяком случае, пока, — сказал самому себе Морт, застегнул ширинку и, обогнув угол дома, подошел к двери.

ГЛАВА 23

Он достал ключ, вставил в замок и тут же вынул. Прикоснулся пальцами к дверной ручке и понял, что она чуть повернута. Шутер был здесь… был или до сих пор здесь находится. Ему даже не пришлось взламывать замок. Этот негодяй вошел в дом без всякого труда. Ведь запасной ключ от этого дома Морт хранил в старой супнице на верхней полке сарая, а Шутер заходил в этот сарай за отверткой, которой пригвоздил старину Бампа к крышке мусорного ящика. И теперь он был в доме, шарил по углам.., или прятался. Он был…

Ручка не повернулась. Дверь была по-прежнему заперта.

— Ну хорошо, — сказал Морт. — Ничего страшного.

Он негромко засмеялся и повернул ключ в замке. То, что дверь заперта, вовсе не означало, что Шутера в доме не было. Скорее, наоборот — он мог быть в доме именно тогда, когда Морт меньше всего этого ожидал. Он мог воспользоваться запасным ключом, положить его на место, а затем запереть дверь изнутри, чтобы усыпить подозрения своего противника. Изнутри дверь запиралась простым нажатием кнопки под ручкой. Он пытается вывести меня из себя, подумал Морт, заходя в дом.

Дом был залит пыльным солнечным светом и тишиной. Однако тишина отнюдь не казалась необитаемой.

— Ты хочешь вывести меня из себя, не так ли? — выкрикнул Морт.

Он ожидал, что его голос прозвучит в этой тишине безумно: одинокий человек с признаками паранойи обращается к незваному гостю, существующему, судя по всему, только в его воображении. Но голос звучал вовсе не безумно. Ничего подобного — он звучал как голос человека, попавшего в добрую половину расставленных ему жизнью ловушек. Да, быть наполовину неудачником не так уж здорово, но наполовину — это все же лучше, чем стать ничем.

Он прошел в гостиную с высоким сводчатым потолком, со стеклянной стеной, за которой открывался вид на озеро, и, разумеется, со Знаменитой На Весь Мир Тахтой Морга Рейни, также известной под названием «Кушетка Коматозного Писателя». Его губы растянулись в скупую улыбку. Он почувствовал в паху какими легкими и твердыми стали у него яйца.

— Наполовину неудачник лучше, чем ничего, верно, мистер Шутер? — выкрикнул он.

Его крик замер в пыльной тишине. Он ощущал в этой пыли затхлый запах табака. На глаза ему попалась смятая пачка сигарет, которую он откопал в ящике стола. Ему вдруг показалось, что в доме стоит какой-то ужасно неприятный запах — почти вонь. Запах отсутствия женщины. Нет, дело вовсе не в этом, подумал он — женщины тут ни при чем. Запах, который ты чувствуешь, — это запах Шутера. Ты чувствуешь запах этого человека и запах его сигарет. Не твоих, а его.

Задрав голову, Морт медленно огляделся вокруг. Стена с обоями кремового цвета оканчивалась наверху спальней. Пространство от перил до ступенек было закрыто темно-коричневыми деревянными планками. Эти планки уберегали спящего там от опрометчивого падения вниз. Их тени темными полосами лежали на полу гостиной. В этот момент они напоминали Морту клетку или окно тюремной камеры.

— Вы там наверху, мистер Шутер? — выкрикнул он.

Ответа не последовало.

— Я знаю, что вы пытаетесь вывести меня из себя! — Теперь Морт чувствовал себя нелепо. — У вас ничего не выйдет!

Примерно шесть лет назад они построили в гостиной большой камин с печью из черного камня. Рядом, на специальной стойке, хранились каминные принадлежности. Он схватил совок для угля, взвесил его в руке, отложил в сторону и взял кочергу. Взглянув сквозь планки на спальню для гостей, Морт взмахнул кочергой, как рыцарь, приветствующий королеву. Затем стал медленно подниматься по ступенькам. Он чувствовал, как его мышцы охватывает напряжение, но понимал, что боится вовсе не Шутера; он боялся того, что наверху никого не окажется.

— Я знаю, что ты там! Я знаю, ты пытаешься вывести меня из себя! Я не могу понять только одного — зачем ты все это делаешь, милый, и когда я найду тебя, тебе лучше все мне объяснить!

Он остановился на площадке второго этажа. Сердце тяжело стучало в лопатку. Слева от него была дверь в спальню для гостей. Справа — дверь в ванную для гостей. Внезапно он понял, что Шутер действительно был рядом, но не в спальне. Нет. Он всего лишь хотел создать впечатление того, что находится в спальне. Он хотел, чтобы Морт в это поверил.

Шутер находился в ванной.

И тут: стоя на лестничной площадке с крепко зажатой в руке кочергой, взмокший от напряжения, Морт услышал его. Слабый шорох. Он действительно был там. Судя по звуку, стоял в ванной и чуть шелохнулся. Что ж, давай поиграем в прятки. Я тебя слышу, мальчик Джонни! Ты вооружен, ублюдок?

Наверняка вооружен, решил Морт, но вряд ли у него было ружье. Похоже, со стрельбой его сближал только псевдоним. На вид Шутер был из тех парней, которые чувствуют себя увереннее с более примитивным оружием. Об этом можно было судить и по способу, каким он расправился с Вампом.

Держу пари, что это молоток, подумал Морт и вытер пот с шеи. Он чувствовал, что глаза его чуть не выпрыгивают из орбит при каждом ударе сердца. Ляпов поспорить, что у него молоток из моего сарая.

Больше Морт об этом не думал, пока не увидел Шутера; ясно увидел его перед собой, стоящего в ванной в черной шляпе с круглой тульей и в желтых рабочих ботинках. Его губы были раздвинуты в усмешке, обнажив сделанный в рассрочку зубной протез, и это была даже не усмешка, а настоящая гримаса. По его лицу тоже струился пот, капли стекали вниз по глубоким морщинам, как по жестяным желобам, а в руках у него был.., молоток из сарая, закинутый высоко над плечом, как молоток судьи. Он стоял в ванной и ждал подходящего момента, чтобы опустить молоток. Следующее дело, господин судья.

Я знаю тебя, приятель. Я запомнил номер твоей машины. Я запомнил его в первый же раз, как только увидел тебя. Но заметь, ты выбрал не того писателя, с которым стоило связываться. Кажется, с самой середины мая я хотел кого-нибудь убить, и ты ничем не хуже любого другого.

Морт повернул голову к двери в спальню. Одновременно протянул левую руку к двери в ванную и обхватил пальцами дверную ручку.

— Я знаю, что ты там, — закричал он в закрытую дверь спальни. — Если ты под кроватью, лучше вылезай оттуда! Считаю до пяти! Если на счет «пять» ты не выйдешь, я сам войду туда и.., переверну все вверх дном. Ты слышишь меня?

Ответа не было.., хотя на самом деле он и не ожидал никакого ответа. Или хотел его услышать. Морт крепче обхватил пальцами круглую ручку, но не стал открывать дверь, а решил, что будет выкрикивать цифры в дверь спальни. Он не знал, заметит ли Шутер, если он повернет голову в сторону ванной, но подумал, что, вероятно, заметит. Этот человек был умен. Чертовски умен!

За мгновение до того, как начал считать, он уловил еще какое-то слабое движение в ванной. Морт мог бы не услышать его, если бы не прислушивался так напряженно, сосредоточив на звуках все свое внимание.

— Роз! Боже, ведь он весь обливался потом. Как свинья.

— Два!

Ручка двери в ванную казалась холодным камнем в его сжатых в кулак пальцах.

— Тр…

Морт повернул ручку двери в ванную и толкнул ее с такой силой, что она ударилась в стену, порвав обои и слетев с нижней петли. И он действительно был там, он был там, он надвигался на Морта, вскинув оружие, его зубы обнажились в зверином оскале, а глаза были безумными, совершенно безумными. Морт наотмашь рубанул кочергой, со свистом рассекая воздух. Но ему хватило времени понять, что Шутер тоже взмахнул кочергой, понять, что на Шутере не было черной шляпы с круглой тульей, понять, что это был вообще не Шутер, что это был он, что этим сумасшедшим был он сам. А затем кочерга устремилась в зеркало, висящее над раковиной, и вдребезги разбила его, и серебряные осколки брызнули во все стороны, мерцая в темноте, и в раковину со стены упала аптечка. Дверца аптечки распахнулась, и изнутри, как из раскрытого рта, посыпались пузырьки с каплями от кашля и йодом, пачки горчичников и прочие медицинские мелочи.

— Я убил чертово зеркало! — пронзительно закричал Морт и хотел уже отшвырнуть кочергу, когда в ванной комнате, за мутной пластиковой дверцей в душ, что-то шевельнулось и раздался слабый визг. Усмехнувшись. Морт рубанул кочергой по дверце, проламывая ее насквозь. Затем он закинул кочергу на плечо. Его глаза были широко раскрыты, губы растянуты в гримасе, которую он ожидал увидеть на лице Шутера.

Морт вздохнул и медленно опустил свое оружие. Оказалось, для того, чтобы оторвать пальцы правой руки от кочерги и бросить ее на пол, ему нужно воспользоваться левой рукой.

— Маленький, хитрый, трусливый зверек, — сказал он мышке, испуганно мечущейся по дну ванны. — Что случилось с твоей норкой? — Голос у него был хриплым, низким и странным, совсем не похожим на его собственный голос: такое ощущение бывает, когда впервые слушаешь свой голос записанным на магнитофон.

Морт повернулся и медленно вышел из ванной мимо покосившейся двери, висящей на одной петле. Под его ботинками хрустели осколки разбитого зеркала.

Он хотел только одного: поскорее спуститься по лестнице, лечь на свою кушетку и немного вздремнуть. Сейчас он хотел этого больше всего на свете.

ГЛАВА 24

Его разбудил телефон. Сумерки уже превратились в ночь. Он осторожно пробрался в темноте мимо кофейного столика со стеклянным колпаком, которому так нравилось бить его по коленке. У Морта было странное ощущение, что время каким-то образом растянулось. Правая рука чертовски болела. Со спиной было не лучше. Интересно, с какой же силой он рубанул кочергой по зеркалу? Насколько он поддался панике? Ему не хотелось об этом думать.

Он поднял трубку, даже не пытаясь угадать, кто это мог быть. В последнее время у него такая бурная жизнь, что это может оказаться даже сам президент.

— Алло?

— Как поживаете, мистер Рейни? — спросил его голос, и, отшатнувшись, Морт на мгновение отдернул телефонную трубку подальше от уха, будто это была змея, которая могла его укусить.

— У меня все прекрасно, мистер Шутер, — пробормотал он пересохшими губами. — А как вы?

— Лучше всех, — добродушно отозвался Шутер густым, южным карканьем, навязчивым, как непокрашенный амбар посреди поля. — Хотя я не думаю, что у вас действительно все прекрасно. Кажется, вас вовсе не беспокоит, что вы обворовали другого человека. Правда, вас все-таки поймали с поличным.., и, кажется, это повлекло за собой немало неприятностей.

— О чем вы говорите?

В голосе Шутера послышалось легкое удивление.

— Ну как же, я слышал по радио, что кто-то поджег ваш дом. Ваш другой дом. А потом, когда вы снова вернулись к себе, у вас стоял такой шум, будто с вами случился припадок или вы дрались с привидением. Крики.., грохот… Неужели преуспевающие писатели всегда крушат все вокруг если у них в жизни что-то не клеится?

Боже мои, он был здесь. Он был.

Морт поймал себя на том, что смотрит в окно, будто Шутер все еще мог быть там.., притаился в кустах и разговаривал с Мортом по какому-нибудь беспроволочному телефону. Нелепость, разумеется.

— Журнал с моим рассказом скоро будет у меня, — сказал Морт. — Когда я покажу его вам, вы оставите меня в покое?

В голосе Шутера по-прежнему звучало удивление.

— Журнала с вашим рассказом не существует, мистер Рейни. Мы знаем об этом, вы и я. Он не мог появиться в 80-м году. Откуда он мог взяться в этом журнале, если мой рассказ, который вы украли, написан мной только в 82-м?

— Черт побери, я не крал ваш рас…

— Когда я услышал о вашем доме, — невозмутимо продолжал Шутер, — я прогулялся до киоска и купил «Вечерний экспресс». Там есть фотография того, что осталось. Не много. Кстати, там есть и фотография вашей жены. — Наступила длинная, задумчивая пауза, затем Шутер добавил:

— Она хор-рошенькая. — И намеренно подчеркнул свое деревенское произношение, чтобы Морт не мог не заметить сарказма. — Каким образом такой отвратительный сукин сын, как вы, умудрился отхватить такую хор-рошенькую жену, мистер Рейни?

— Мы разведены. Я уже вам говорил об этом. Может быть, она поняла, какой я отвратительный. Почему бы не оставить Эми в покое? Это дело касается только вас и меня.

Он заметил, что уже второй раз за два дня отвечает на телефонный звонок в полусонном и практически беззащитном состоянии. В результате Шутер почти полностью руководил разговором. Он водил Морта за нос, стрелял в него, как в мишень.

Так возьми и повесь трубку.

Морт не мог. Во всяком случае, пока.

— Только вас и меня, верно? — переспросил Шутер. — Значит, вы никому больше обо мне не говорили?

— Что вы хотите? Скажите мне! Какого черта вам от меня нужно?

— Вы хотите узнать вторую причину, по которой я приехал, да?

— Да!

— Я хочу, чтобы вы написали мне рассказ, — спокойно объяснил Шутер. — Я хочу, чтобы вы написали рассказ, поставили под ним мое имя, а потом отдали бы его мне. Вы должны мне рассказ. Закон есть закон, а справедливость есть справедливость.

Морт стоял в коридоре, сжимая в больном кулаке телефонную трубку, и в середине его лба пульсировала вена. На несколько секунд ярость настолько охватила его, что он чувствовал себя похороненным в ней заживо, а в голове его бессмысленно повторялась одна и та же фраза: «АХ ВОТ КАК! АХ ВОТ КАК! АХ ВОТ КАЮ» — снова и снова.

— Вы меня слышите, мистер Рейни? — спросил Шутер своим спокойным, протяжным голосом, — Если вы не оставите меня в покое, то единственным, что я напишу для вас, — очень медленно, вязким, как сироп, голосом произнес Морт, — будет свидетельство о смерти.

— Ты много разговариваешь, бродяга, — терпеливо сказал Шутер тоном человека, объясняющего тупому ребенку простую задачку, — потому что знаешь, что я не смогу причинить тебе большого вреда. Если бы ты украл у меня собаку или машину, я мог бы забрать твою собаку или машину. Сделать это мне было бы так же легко, как свернуть голову твоему коту. Даже если бы ты попытался меня остановить, я бы справился с тобой и все равно забрал бы то, что мне нужно. Но здесь другое дело. То, что мне нужно, находится внутри твоей головы. Твое добро спрятано надежно, как в сейфе. И я не могу просто выломать дверь и все сжечь. В данном случае я должен придумать какой-то другой способ. Ты меня понимаешь?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал Морт, — но в тот день, когда вы получите от меня рассказ, статуя Свободы наденет платье. Бродяга.

Шутер продолжал, словно размышляя вслух:

— Я бы, конечно, не тронул ее, если бы мог, но мне начинает казаться, что вы не оставите мне такой возможности.

Рот у Морта внезапно пересох, стал сухим, безжизненным и горячим.

— Что… Что вы…

— Неужели вы хотите проснуться как-нибудь вечером и обнаружить Эми прибитой к мусорному ящику? Или однажды утром включить радио и услышать, что она потерпела поражение, сражаясь с бензопилой, которую вы храните в своем гараже? Или что ваш гараж сгорел вместе с ней?

— Вы понимаете, что вы говорите? — прошептал Морт; от гнева и бессильной ярости у него на глазах выступили слезы.

— У вас осталось еще два дня, чтобы как следует обмозговать ситуацию. Лично я подумываю об этом всерьез, мистер Рейни. Я хочу сказать, что будь я на вашем месте, то действительно бы позаботился о ней. И вряд ли я стал бы говорить об этом кому-нибудь еще: не люблю играть с огнем во время грозы. Разведены вы или нет, но мне кажется, что вы по-прежнему испытываете к этой леди какие-то чувства. Вам пришло время немного повзрослеть. Вы не сможете так просто избавиться от меня. Разве вы еще не поняли этого? Я знаю обо всем, что вы делаете, и не оставлю вас в покое, пока не получу то, что мне причитается, — Вы сумасшедший! — закричал Морт.

— Спокойной ночи, мистер Рейни. — И Шутер повесил трубку.

ГЛАВА 25

Еще несколько секунд Морт простоял возле столика, сжимая трубку в руке. Затем схватил телефонный аппарат и чуть не швырнул его о стену. Но, вовремя спохватившись, поставил аппарат на место и сделал несколько глубоких вдохов — пока голова не стала легкой и чуть-чуть не закружилась. Затем набрал домашний номер Херба Грикмора.

После второго гудка трубку сняла Делорес, подружка Херба, и позвала его к телефону.

— Привет, Морт! Что там за история с домом? — Голос Херба чуть удалился от микрофона в трубке. — Делорес, ты не передвинешь сковородку на дальнюю конфорку?

В Нью-Йорке время ужина, подумал Морт, и он хочет дать мне это понять. Кому, черт побери, какое дело до моих неприятностей? Какой-то маньяк грозит превратить мою жену в телячьи котлеты, но жизнь идет своим чередом, верно? И ответил:

— Дом пропал. Страховая компания возместит убытки. — Морт сделал паузу. — Во всяком случае, денежные.

— Сожалею, — сказал Херб. — Я могу что-нибудь сделать для тебя?

— Что касается дома, то ничего, но спасибо за предложение. А вот с рассказом…

— С каким рассказом?

Морт почувствовал, как его рука снова сжимает телефонную трубку, и заставил себя расслабиться. Херб не знает, какая здесь сложилась ситуация. Ты должен помнить об этом.

— Один мой тронутый приятель роет песок, желая взглянуть на этот рассказ, — объяснил он, стараясь, чтобы его голос звучал не так беспечно. — «Посевной сезон». «Журнал мистических историй Эллери Квина»!

— Ах этот! — вспомнил Херб.

Морт снова почувствовал приступ ярости.

— Ты ведь не забыл позвонить, не так ли?

— Нет… Я позвонил, — заверил его Херб. — Просто сейчас уже забыл об этом. Ведь ты потерял свой дом, и все такое…

— Хорошо. И что же они сказали?

— Об этом не беспокойся. Завтра утром они вышлют мне с курьером ксерокопию, и я сразу же перешлю ее тебе федеральной почтой. Она будет у тебя послезавтра в десять часов.

На какой-то момент Морту показалась, что все его проблемы решены, и он почувствовал облегчение. Но тут же вспомнил о том, как блестели глаза Шутера. О том, как он приблизил свое лицо, пока они едва не соприкоснулись лбами. Он вспомнил о сухом запахе корицы, который уловил в дыхании Шутера, когда тот произнес: «Ты лжешь».

Ксерокопия? Он не сомневался, что Шутеру нужен только подлинник.., но ксерокопия?

— Нет, — медленно ответил Морт. — Так не пойдет. Никаких ксерокопий, никаких телефонных звонков от редакторов. Это должен быть экземпляр самого журнала.

— Что ж, это немного сложнее. Видишь ли, в Манхэттене только издательский корпус, а склад со старыми журналами находится в Пенсильвании. Они хранят только по пять экземпляров каждого выпуска — это действительно все, что они могут позволить себе хранить, если учесть, что «Эллери Квин» выходит с 1941 года, там просто сходят с ума, когда у них просят экземпляр взаймы.

— Действуй, Херб! Этот журнал можно найти где угодно — на распродаже или в какой-нибудь библиотеке!

— В библиотеках никогда не найдешь полных комплектов. — Херб сделал паузу. — Значит, говоришь, телефонный звонок тоже не поможет? Ты думаешь, этот парень такой псих, что решит, будто с ним разговаривает один из тысячи твоих агентов?

В трубке было слышно, как Херба спросили:

— Тебе наливать вина?

А он, чуть отодвинув в сторону трубку, ответил:

— Подожди пару минут. Дел.

— Отрываю тебя от обеда, — сказал Морт. — Извини.

— Я выполняю свои обязанности. Послушай, Морт, давай начистоту — этот парень действительно такой псих? Он опасен?

И вряд ли я стану говорить об этом кому-нибудь еще: не люблю играть с огнем во время грозы.

— Не думаю, но я хочу поскорее избавиться от него, Херб. — Морт помедлил, стараясь выдержать правильную интонацию. — За последние полгода на меня обрушился целый поток дерьма. Пожалуй, это единственная проблема, с которой я в состоянии справиться самостоятельно. И я хочу поскорее избавиться от этого идиота.

— Хорошо. — Херб, видимо, принял неожиданное решение. — Позвоню Марианне Джефери из «Эллери Квина». Мы давно знакомы. Если я попрошу ее обратиться к куратору библиотеки — честное слово, Морт, они так и называют этого парня, «куратор библиотеки», — и прислать нам июньский номер за 1980 год, она сделает это. Ничего, если я пообещаю, что ты в благодарность дашь им что-нибудь новое?

— Конечно, — сказал Морт и добавил про себя: скажи им, что рассказ будет подписан именем Джона Шутера, и чуть не рассмеялся вслух.

— Хорошо. Она попросит куратора послать его тебе по федеральной почте прямо из Пенсильвании. Только верни в нормальном состоянии, или тебе самому придется искать такой же журнал на распродаже.

— Есть шансы, что все это произойдет послезавтра? — спросил Морт, в глубине души чувствуя подлую уверенность, что Херб из-за этой истории сочтет его сумасшедшим.., наверняка он считает, что писатель просто делает из мухи слона.

— Думаю, шансов много. Сам понимаешь, я не могу дать гарантию, но все-таки считай, что я ее даю.

— Спасибо, Херб. — искренне поблагодарил Морт. — Ты просто шикарный парень.

— О, блахдрю вас, ма'ам, — ответил Херб, бездарно копируя Джона Уэйна. Он считал, что у него это прекрасно получается, и был безмерно горд своим талантом.

— А теперь иди обедай. И поцелуй от меня Делорес.

Херб по-прежнему был в роли Джона Уэйна.

— Ни черта подобного. Лучше я разрешу ей поцеловать себя, бродяга.

Ты много говоришь, бродяга.

Морт почувствовал такой приступ ужаса, что чуть не заорал. Тот же акцент, то же ленивое, назойливое растягивание гласных. Каким-то образом Шутер поселился в его телефонной линии, и теперь не имело значения, кому Морт пытался позвонить и чей набирал номер, — ему неизменно отвечал Джон Шутер. А Херб Грикмор был просто еще одним из его многочисленных псевдонимов, и…

— Морт? Ты меня слышишь?

Он закрыл глаза. Стоило Хербу заговорить нормально, и все снова встало на свои места. Это был Херб, все тот же Херб. Просто он произнес то же самое слово, которое…

Что?

Просто это один аттракцион этого бесконечного парада совпадений. О'кей. Никаких проблем. Я буду покорно стоять и смотреть, как они проплывают мимо меня. Ничего страшного, я видел уже целую кучу гораздо более впечатляющих образцов.

— Я слышу тебя, — ответил Морт, открывая глаза. — У меня просто закружилась голова оттого, как сильно я тебя люблю.

— Ты шутишь, — сказал Херб, очевидно польщенный. — Скажи, ты действительно в состоянии уладить это дело осторожно и благоразумно?

— Вполне.

— Тогда я думаю, что мне пора идти ужинать со светочем моей жизни.

— Это хорошая идея. До свидания, Херб.., и спасибо.

— Не за что. Я постараюсь сделать все, чтобы ты получил журнал послезавтра. Делорес передает тебе привет.

— Если она собиралась налить тебе вина, держу пари, что она это уже сделала. — И оба они, засмеявшись, повесили трубки.

Как только Морт дал отбой, к нему снова вернулись терзавшие его кошмары. Шутер. В доме было пусто и темно, и все это, разумеется, способствовало игре воображения. И все-таки он не верил, что Шутер был каким-то сверхъестественным существом или же суперпреступником. Иначе бы Шутер знал, что Мортон Рейни не совершал плагиата — во всяком случае, этот рассказ он написал сам. Иначе бы Шутер грабил банки, а не околачивался бы в западном Мэне, пытаясь заполучить какой-то рассказ от писателя, заработавшего большую часть своих денег на романах.

Морг медленно двинулся в гостиную, намереваясь пройти через нее в кабинет и включить свой компьютер, когда внезапная мысль (во всяком случае, этот, рассказ он написал сам) заставила его остановиться.

Что значит «во всяком случае»? Разве он когда-нибудь воровал другую чужую работу?

Впервые с тех пор, как Шутер появился на его крыльце со своей рукописью, Морт всерьез задумался над этим вопросом. Во многих рецензиях высказывалось мнение, что на самом деле его нельзя назвать оригинальным писателем: что часто Морт Рейни пользуется избитыми сюжетами. Он вспомнил, как Эми читала рецензию на «Мальчика учителя музыки», в начале которой критик признавал, что книга написана динамично и увлекательно, а затем сравнивал ее сюжет с сюжетами других произведений. «Ну и что? — сказала она. — Разве эти люди не знают, что на свете существует не больше пяти хороших сюжетов и писатели просто снова и снова пересказывают их с разными персонажами?»

Сам Морт считал, что сюжетов было по крайней мере шесть: успех, неудача, любовь и потеря, месть, двойники, поиски высшей силы, будь то Бог или дьявол. Сейчас он едва вспомнил первые четыре и тут же понял, что в «Посевном сезоне» использовано по меньшей мере три из них. Но можно ли считать это плагиатом? Если да, то каждый новеллист в мире был виновен в этом преступлении.

«Плагиат, — решил Морт, — это открытое воровство». А он никогда в жизни не делал этого. Никогда.

— Никогда, — сказал он, вскинул голову и с вытаращенными глазами зашагал в свой кабинет, как воин, идущий на поле битвы.

Следующий час он провел за компьютером. И не написал за это время ни единого слова.

ГЛАВА 26

Во время бесполезного просиживания за компьютером Морт решил, что обед лучше не съесть, а выпить. Он приканчивал второй бурбон, когда снова зазвонил телефон. Он осторожно приблизился к аппарату, еще раз пожалев о том, что не поставил себе автоответчик, у которого есть по крайней мере одно важное преимущество: вы можете прослушивать поступающие звонки и отвечать только на те, на какие пожелаете.

Не решаясь снять трубку, Морт стоял возле телефона и думал о том, как сильно ему не нравятся звонки современных аппаратов. Когда-то они звонили — даже весело звякали. Теперь издают какой-то пронзительный улюлюкающий шум, похожий на приближающуюся головную боль.

Ну и что, ты снимешь наконец трубку или так и будешь стоять и слушать эти ужасные звуки?

Я больше не хочу с ним разговаривать. Он вызывает у меня страх, он приводит меня в бешенство, и я даже не знаю, какое из этих чувств хуже.

Может быть, это не он.

А может быть, и он.

Два этих предположения снова и снова повторялись у него в голове, и от них было еще хуже, чем от пронзительных трелей телефона, поэтому Морт все-таки поднял трубку и грубо сказал:

— Алло!

А это оказался абсолютно безобидный рабочий Грег Карстейерс.

Грег задал уже набившие оскомину вопросы о доме, и Морт добросовестно ответил на них, думая о том, что все эти разговоры очень похожи на объяснения по поводу внезапной смерти — бесконечное повторение одного и того же постепенно притупляет чувство потери.

— Послушай, Морт сегодня днем я наконец-то поговорил с Томом Гринлифом. — Морту показалось, что голос у Грега немного странный — какой-то осторожный. — Том и Сонни Троттс красят сейчас фасад методистской церкви.

— Ясно. Ты говорил с ним о моем приятеле?

— Да. Том решил, что, должно быть, ты перепутал дни.

— Перепутал дни? Что это значит?

— Видишь ли, — виновато стал объяснять Грег, — Том действительно проезжал вчера днем мимо озера и видел тебя. Он сказал, что помахал тебе и ты помахал ему в ответ. Но…

— Что? — Морт в страхе понял, что сам уже знал ответ.

— Том говорит, что ты был один, — закончил Грег.

ГЛАВА 27

Морт долго молчал. Он был просто неспособен что-либо сказать. Грег тоже молчал, давая ему время подумать. Конечно, Том Гринлиф старше Дейва Ньюсама по крайней мере на три, а то и на все наесть лет, но при этом вовсе не был дряхлым стариком.

— Боже! — наконец тихо произнес Морт.

— Лично я думаю, — робко сказал Грег, — что Том сам мог что-то перепутать. Ты ведь знаешь, он уже не…

— Зеленый юнец, — закончил за него Морт — Я знаю. Но если кто-нибудь в Тэшморе способен с первого взгляда запомнить чужака, то это только Том. Он всегда запоминал незнакомцев, Грег Это одна из особенностей его профессии, верно? — Он поколебался, затем не выдержал:

— Ведь Том смотрел прямо на нас! Он смотрел прямо на нас двоих} Осторожно, стараясь, чтобы это прозвучало как шутка, Грег сказал:

— Ты уверен, Морт, что этот парень тебе не привиделся?

— Я даже не задумывался над этим, — медленно, очень медленно отвечал Морт, — до сего момента. Если ничего этого не было, а я хожу и говорю всем, что это было, то выходит, что я сумасшедший.

— Ох, я вовсе не это имел в виду, — поспешно заметил Грег.

— А я именно это.

Может быть, он этого и добивается, подумал Морт. Может быть, он хочет, чтобы все вокруг считали меня сумасшедшим, — тогда в конце концов это может стать правдой.

Ну да, конечно, а для этого он подговорил старого Тома Гринлифа, чтобы тот все отрицал. Наверняка он попросил Тома съездить в Дерри и поджечь мой дом, а сам остался здесь, чтобы расправиться с моим котом, верно?

А теперь подумай. ПОДУМАЙ как следует. Видел ли ты его? ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли ты его видел?

Морт задумался. Никогда прежде он не задумывался так крепко — даже в тот майский день, когда застал Эми в постели с Тедом и пытался решить, что же ему теперь с ними сделать. Неужели Джон Шутер просто привиделся ему?

Рейни снова вспомнил о том, как стремительно Шутер схватил его и прижал к машине.

— Грег?

— Я слушаю. Морт.

— А машину Том тоже не видел? Старый фургон с номерами штата Миссисипи?

— Он говорит, что за весь вчерашний день не видел на дороге у озера ни одной машины. Только твою, она стояла в конце тропинки, ведущей к озеру. Том решил, что ты наслаждаешься пейзажем.

Это реальность или вымысел?

Он снова ощутил на своих плечах крепкие руки Шутера, снова почувствовал, как этот человек в мгновение ока прижимает его к машине. «Ты лжешь», — сказал ему Шутер. Морт видел вспыхнувшую в его глазах ярость, чувствовал в его дыхании запах сухой корицы.

Его руки.

Хватка его рук.

— Грег, подожди секунду у телефона.

— Конечно.

Морт опустил трубку и попытался закатать рукава своей рубашки. Сделать это оказалось не просто, потому что руки безудержно дрожали. Тогда он расстегнул рубашку, стащил ее с себя и вытянул руки перед собой. Сначала он ничего не заметил, но, медленно выворачивая руки, увидел то, что искал: два желтоватых синяка на внутренней стороне каждой руки, чуть выше локтей.

Это отметины от пальцев Джона Шутера, когда он схватил Морта и прижал к машине.

Внезапно Морт Рейни подумал, что может объяснить происходящее, и ему стало страшно. Не за себя.

За старого Тома Гринлифа.

ГЛАВА 28

Он снова взял телефонную трубку:

— Грег?

— Я здесь.

— Том нормально выглядел, когда ты с ним разговаривал?

— Он был каким-то измученным, — быстро ответил Грег. — Старый глупец не нашел себе лучшего занятия, как целыми днями лазить на ветру по лесам и махать кистью. Эта работа ему уже не по возрасту. У меня было такое ощущение, что Том вот-вот свалится в ближайшую кучу листьев, если вовремя не доберется до постели. Я понимаю, Морт к чему ты клонишь. Действительно, он был таким уставшим, что мог о чем-нибудь забыть, но…

— Нет, я о другом. Ты уверен, что он был просто измучен? Может, он был испуган?

Теперь на другом конце провода наступила долгая тишина. Как бы ни терзало его нетерпение. Морт не осмелился нарушить ее. Он готов был предоставить Грегу столько времени для размышлений, сколько тому было нужно.

— Он был сам не свой, — наконец сказал Грег — Будто что-то.., выбило его из колеи. Я решил, что Том просто очень устал, но, возможно, дело было в чем-то еще. Возможно, усталость тут ни при чем.

— Он мог что-нибудь скрыть от тебя? На этот раз пауза не была такой долгой.

— Не знаю. Наверное, мог. Это все, что я могу сказать с уверенностью, Морт. Теперь я жалею, что не поговорил с ним подольше и как следует на него не нажал.

— Думаю, будет неплохо, если мы с тобой зайдем к нему, — решил Морт. — Немедленно.

Все было так, как я тебе рассказал. И если Том сказал тебе что-то другое, то только потому, что мой друг напугал его до полусмерти. Я сейчас приеду к тебе.

— О'кей. — Грег был явно взволнован. — Но знаешь ли. Том не из тех, кого легко напугать.

— Уверен, что так оно и есть, но Тому уже семьдесят пять, если не больше. Чем старее ты становишься, тем легче тебя напугать.

— Почему бы нам не встретиться прямо у него?

— Хорошая мысль. — Морт повесил трубку, вылил остатки бурбона в раковину и отправился на своем «бьюике» к дому Тома Гринлифа.

ГЛАВА 29

Подъехав, Морт увидел, что «скаут» Тома стоял у задней двери дома, а Грег припарковал свою машину на обочине. На Греге была фланелевая куртка с поднятым воротником; с озера дул довольно сильный ветер.

— С Томом все в порядке, — наконец сказал он Морту.

— Откуда ты знаешь?

Оба старались говорить как можно тише.

— Я увидел его «скаут» и подошел к задней двери дома. Там приколота записка, на которой написано, что у него был трудный день и он рано лег спать. — Грег усмехнулся и отбросил с лица длинные волосы. — А еще написано, что если он кому-нибудь понадобится, то пусть они звонят мне.

— Записка написана его почерком?

— Да. Его огромными каракулями. Я, во всяком случае, сразу узнал его руку. Потом я обошел дом и заглянул в окно спальни. Он там. Окно занавешено, но удивительно, как стекло до сих пор не треснуло от его храпа. Хочешь проверить сам? Морт вздохнул и отрицательно покачал головой.

— Тут что-то не так, Грег. Том видел нас. Обоих. Буквально через несколько минут после того, как проехал Том, человек совсем взбесился и схватил меня за руки. У меня даже синяки остались. Если хочешь, я могу показать.

Грег отрицательно покачал головой.

— Я верю тебе. Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне нравится, какой у Тома был голос, когда он сказал мне, что ты был на озере один. Здесь действительно что-то.., не то. Утром я снова поговорю с Томом. Или, если хочешь, можем поговорить вместе.

— Обязательно. Когда?

— Давай подойдем к церкви в половине десятого. С утра ему нужно выпить две-три чашки кофе — пока Том их не выпьет, из него слова не вытащить. А потом мы на пару минут снимем его с этих чертовых лесов. Может, спасем ему жизнь. Годится?

— Да. — Морт протянул руку. — Извини, что заставил тебя заниматься этой мышиной возней. Грег пожал ему руку.

— Извинений не нужно. Что-то здесь не так. Времени у меня достаточно, и мне любопытно выяснить, в чем тут дело.

Морт вернулся в «бьюик», а Грег сел за руль своего грузовика. Они разъехались в разные стороны, оставив старика в беспокойном сне.

Сам Морт не мог заснуть почти до трех часов утра. Он ерзал и ворочался, пока простыни не превратились в поле битвы, и оставаться в постели стало выше его сил. Тогда, несколько удивленный, он прошел в гостиную к кушетке. По дороге задел ногой подлый кофейный столик, монотонно выругался, лег на кушетку, поправил подушку под головой и мгновенно провалился в черную дыру.

ГЛАВА 30

Проснувшись на следующее утро в восемь часов, Морг решил, что чувствует себя превосходно. Он думал так до тех пор, пока не скинул ноги с кушетки и не сел, однако, едва сделав это, застонал так громко, что следовало бы назвать этот стон сдавленным криком. Несколько секунд Морг не мог пошевелить ни одной мышцей — спина, колени и правая рука невыносимо болели. С рукой было хуже всего, и он принялся осторожно ее массировать.

Он читал где-то, что в состоянии аффекта люди проявляют иногда невероятную силу: могут поднять машину, под которую попал их ребенок, или голыми руками задушить убийцу-добермана — и только потом, успокоившись, понимают, какое невероятное они совершили усилие. Теперь Морт поверил в это. Вчера он так сильно ударил по двери в ванную на верхнем этаже, что сорвал ее с петли. С какой же силой тогда он рубанул кочергой? Судя по тому, как болела рука, гораздо сильнее, чем он хотел. Ему страшно было думать о том, какое впечатление может произвести эта сломанная дверь, если ее увидит человек с менее воспаленным, чем у него, сознанием. Морт знал, что исправлять все эти повреждения придется ему самому — хотя вряд ли он в состоянии будет справиться с ними.

У Грега Карстейерса наверняка уже появились серьезные сомнения по поводу вменяемости Морта, и стоит ему увидеть покосившуюся дверь, разбитое зеркало и сорванную со стены аптечку, как сомнения перерастут в уверенность. Пожалуй, Шутер и в самом деле стремится создать у всех впечатление, что Морт сумасшедший. Сейчас, при свете дня, эта мысль вовсе не показалась абсурдной: напротив, была очень логичной и убедительной.

В половине десятого он обещал встретиться с Гретом у церкви для разговора с Томом Гринлифом. Времени было еще достаточно, но если он будет сидеть и пересчитывать свои болячки, то никогда и никуда не доберется.

Морт заставил себя подняться на ноги и медленно пройти через весь дом в ванную для хозяев. Там он проглотил три таблетки аспирина, пустил из душа такую горячую воду, что в ванной комнате повисли облака пара, и встал под струю.

Ко времени выхода из дома аспирин подействовал. Морт решил, что все-таки сможет пережить и этот день, хотя денек обещал быть не очень веселым и довольно долгим. Ничего. Морт сможет его пережить.

Это второй день, думал он, одеваясь. По телу пробежала легкая судорога от сознания, что завтра наступит конец. Он подумал об Эми, затем снова вспомнил слова Шутера: Я бы, конечно, не тронул ее, если бы мог, но мне начинает казаться, что вы не оставите мне такой возможности.

Новая судорога вернула Морта к действительности. Сначала этот сумасшедший сукин сын убил Бампа, затем стал угрожать Тому Гринлифу (наверняка угрожал Тому Гринлифу), и — Морт все-таки склонялся к этой мысли — возможно, именно он поджег дом в Дерри. Морт понял, что давно уже знал об этом, но не смел признаться даже самому себе. Ну конечно, Шутер должен был поджечь дом, чтобы избавиться от журнала, — он настолько потерял разум, что даже не подумал: в доме было и нечто более ценное. Сумасшедшие не задумываются о таких мелочах.

А Бамп? Наверное, решение убить кота пришло к нему неожиданно. Шутер подошел к его дому, увидел, что кот сидит на крыльце, дожидаясь, когда его впустят в дом, а Морт по-прежнему спит, и убил ни в чем не повинное животное. Добраться так быстро до Дерри было нелегко, но возможно. Он мог это сделать.

А теперь он грозил добраться до Эми.

Я должен предупредить ее, решил Морт, заправляя рубашку в штаны. Я должен немедленно позвонить ей и обо всем рассказать. Одно дело — я сам хочу разобраться с этим человеком, но совсем другое — ждать, пока этот псих доберется до единственной женщины, которую я действительно любил и которая ничего не знает…

Да. И все-таки первым делом он должен поговорить с Томом Гринлифом и добиться от него правды. Пока Том не подтвердит тот факт, что Шутер действительно бродит вокруг и что он действительно опасен, поведение Морта будет казаться здесь всем подозрительным или просто безумным. Поэтому сначала — Том.

Но перед тем как встретиться с Гретом у методистской церкви, он собирался заехать к Боуи и съесть один из знаменитых омлетов с беконом и сыром, которые готовила Герда. Помните, частный детектив Рейни, голодный солдат — плохой солдат. Так точно, сэр. Он прошел в коридор, открыл маленькую деревянную коробочку, висящую на стене возле телефонного столика, и стал нащупывать ключи от «бьюика». Их в коробке не было.

Нахмурившись, Морт прошел на кухню. Ключи лежали на полке возле раковины. Он взял их и с недоумением подбросил на ладони. Разве, вернувшись вчера от Тома, он не положил их в коробку? Он попытался вспомнить, но не смог — не был уверен. Морт так привык, возвратясь домой, бросать ключи в коробку… Если вы спросите человека, который очень любит яичницу, что он ел на завтрак три дня назад, он не сможет вспомнить — будет убежден, что ел яичницу, просто потому, что всегда готовит ее по утрам. Эта ситуация была очень похожей. Морт вернулся домой усталым, больным и озабоченным. Он просто не мог вспомнить.

И ему это не нравилось.

Ему это совсем не нравилось.

Морт прошел к задней двери и открыл ее. На перилах веранды лежала черная шляпа Джона Шутера с круглой тульей.

Морт остановился в дверях, бессмысленно разглядывая шляпу. В его кулаке были зажаты ключи от машины, и солнце блеснуло на свисающем между пальцев медном брелке. В ушах раздавались удары сердца. Оно стучало медленно и задумчиво. Кажется, он ждал этого.

Шляпа лежала на том самом месте, где Шутер оставил свою рукопись. А на дороге стоял «бьюик». Хотя вчера вечером он оставил машину за углом — это Морт точно помнил, — но теперь она стояла здесь.

— Что ты делаешь? — неожиданно закричал Морт, закинув голову в небо, и птицы, беспечно чирикающие в ветвях деревьев, испуганно умолкли. — Ради Бога, скажи, что же ты делаешь?

Но если Шутер и был поблизости, наблюдая за ним, то ничего не ответил. Возможно, потому, что Морт и сам достаточно скоро получит ответы на все свои вопросы.

ГЛАВА 31

Пепельница в кабине «бьюика» была выдвинута, и в ней лежали два сигаретных окурка. Оба без фильтра. Морт подцепил ногтями один из них, и его лицо исказилось гримасой отвращения — он был уверен, что это «Пэлл-Мэлл», сигареты, которые курил Шутер. Так и оказалось.

Он повернул ключ, и мотор тут же заработал. Выходя, Морт не слышал ни звука, но сейчас он завелся так, будто был еще теплым. Шляпа Шутера лежала теперь на багажнике. Морт поднял ее с тем же отвращением, с каким доставал окурки из пепельницы, подхватил пальцами за самый кончик, чтобы только не выронить по дороге. Под ней ничего не было, и внутри нее тоже ничего, только очень старая, пропитанная потом подкладка. Она пахла потом и чем-то еще — остро и неприятно. Этот запах что-то смутно напоминал Морту, но он так и не мог вспомнить, что именно. Он положил шляпу на заднее сиденье — до встречи с Грегом и Томом осталось меньше часа, и ему показалось, что будет лучше, если они не увидят эту чертову шляпу.

Морт не мог объяснить почему, но этим утром ему казалось безопаснее следовать своим инстинктам, чем пытаться понять их причину, поэтому он переложил шляпу в багажник и поехал в город.

ГЛАВА 32

По дороге к закусочной Боуи он снова проехал мимо дома Тома. «Скаута» у дома уже не было. Морт почувствовал беспокойство, но потом решил, что это вовсе не плохой знак, а хороший: следовательно. Том уже начал свой рабочий день. Или тоже отправился к Боуи — Том был вдовцом и чаще всего завтракал где-нибудь в местных заведениях.

Он увидел в закусочной большинство рабочих Тэшмора — они пили кофе и обсуждали наступающий сезон охоты на оленей, но Том (был мертв он был мертв Шутер убил его и угадайте чьей машиной он при этом воспользовался) почему-то не пришел сюда.

— Морт Рейни! — Гарда Боуи, высокая женщина с копной ярко-каштановых волос и роскошной круглой грудью, приветствовала его своим обычным лошадиным басом, доставшимся ей в наследство от матери-прачки. — Сколько лет, сколько зим! Пишете новую замечательную книгу?

— Стараюсь, — сказал Морт. — Вы не сделаете мне ваш особый омлет?

— Черт побери, ни за что! — сказала Герда и громко засмеялась, чтобы стало ясно, что она шутит.

Следом засмеялись официанты в оливковых комбинезонах. На секунду Морту захотелось иметь при себе большое ружье, какое носил под своим твидовым спортивным пальто Грязный Гарри. Пиф-паф, и порядок был бы восстановлен.

Поставив перед ним омлет с тостами, кофе и положив рядом свежий номер местной газеты, она тихо произнесла:

— Я слышала о вашем разводе. Сожалею. Морт поднес чашку кофе к губам — при этом его рука почти не дрожала.

— Спасибо, Герда.

— Вы заботитесь о себе?

— Ну.., пытаюсь.

— Я спросила, потому что вид у вас немного осунувшийся.

— С трудом засыпаю по ночам. Думаю, просто еще не привык к тишине.

— Ни черта подобного — вы не привыкли спать в одиночестве! Но мужчина не должен спать один, Морт, только потому, что его женщина не могла оценить то, что у нее было. Ничего, что я с вами так говорю…

— Ничего, — сказал Морт, хотя ему было неприятно, и он подумал, что Герда Боуи пытается подражать Энн Ландерс.

— ..но ведь вы единственный знаменитый писатель в нашем городе.

— Может быть, это и к лучшему.

Она засмеялась и ущипнула его за ухо. Морту с гало интересно, что бы сказала она и эти парни в оливковых комбинезонах, если бы он укусил ущипнувшую его руку, и поразился тому, как понравилась ему эта идея. Неужели все здесь обсуждают его с Эми? Кто-то говорит, что жена не смогла оценить то, что у нее было, другие говорят, что бедная женщина не выдержала жизни с сумасшедшим человеком, и никто из них не имеет ни малейшего представления о том, что обсуждает, и о том, как Морт жил с Эми, когда у них все было хорошо. «Конечно, так оно и есть, — устало подумал он. — Больше всего на свете люди любят обсуждать тех, чьи имена можно увидеть в газетах».

Он взглянул на свой омлет, и ему расхотелось есть.

Все-таки он принялся ковырять его вилкой и сумел протолкнуть в горло большую его часть. Впереди у него длинный день. Мнение Герды Боуи по поводу его вида и его личной жизни ничего не меняло.

Покончив с завтраком, Морт расплатился и вышел из закусочной (рабочие дружно поднялись и вышли за пять минут до него, один из них задержался, чтобы получить автограф для своей племянницы, у которой сегодня был день рождения). Было пять минут десятого. Сидя за рулем, Морт пролистал газету в поисках того, что пишут об истории с домом в Дерри, и нашел заметку на третьей странице. ПОЖАРНЫЙ ИНСПЕКТОР ИЗ ДЕРРИ СООБЩАЕТ, ЧТО НИКАКИХ СЛЕДОВ ПОДЖИГАТЕЛЯ ДОМА РЕЙНИ ПОКА НЕ НАЙДЕНО, сообщал заголовок. Сама статья занимала меньше половины колонки. Последнее предложение гласило: «Мы не смогли получить комментарий самого Мортона Рейни, известного автора таких бестселлеров, как „Мальчик учителя музыки“ и „Семья Делакоурт“.

Это означало, что Эми не дала км его местный номер телефона. Очень хорошо. Нужно будет поблагодарить ее за это.

Но сначала — Том Гринлиф. «К тому времени, как я доеду до методистской церкви, будет уже двадцать минут десятого. Почти половина». Морт завел мотор «бьюика» и двинулся в путь.

ГЛАВА 33

У церкви, на обочине, была припаркована одна-единственная машина — старинный «форд» с фургончиком и с надписями на каждой дверце:

«СОННИ ТРОТТС, ПЛОТНИЦКИЕ И МАЛЯРНЫЕ РАБОТЫ». Морт увидел на лесах и самого Сонни, маленького человечка лет сорока с абсолютно лысой головой и веселыми глазками. Он размашисто работал кистью, а из магнитофона, стоящего у него в ногах, неслась бодрая музыка Лас-Вегаса — Эд Аймис или Том Джонс, словом, один из тех парней, которые поют, расстегнув три верхние пуговицы на рубашке.

— Привет, Сонни! — окликнул его Морт.

Сонни продолжал красить, двигая кистью в ритм музыке. Певец вопрошал в песне, кто такой мужчина и как он должен поступать в жизни. Когда-то Морт тоже задавал себе эти вопросы, только без сопровождения группы духовых инструментов.

— Сонни!

Сонни вздрогнул. С кончика его кисти слетела капля белой краски, и на какой-то жуткий момент Морту показалось, что и сам маляр вот-вот свалится с лесов. Но Сонни ловко схватился за веревку, повернулся и посмотрел вниз.

— В чем дело, мистер Рейни? Из-за вас я крутанулся, прямо как балерина.

Почему-то Морт вспомнил гнома из диснеевского мультфильма «Алиса в стране чудес» и едва сдержал невольный приступ смеха.

— Мистер Рейни? С вами все в порядке?

— Да.

Морт глубоко вдыхал воздух. Это был трюк, которому он научился в старой церковной школе, существующей уже тысячу лет. Действительно, он не знал более надежного способа сдержать неожиданный позыв смеха. Хотя, как и любой действенный трюк, он был довольно сложен для исполнения.

— Мне показалось, что вы сейчас упадете, Сонни.

— Я не упаду, — позволив себе рассмеяться, сказал Сонни. Он выключил магнитофон, в котором намечалось новое страстное путешествие. — Вот Том, пожалуй, может упасть, а я — нет.

— А где Том? — спросил Морт. — Я хотел поговорить с ним.

— Он позвонил рано утром и сказал, что не сможет сегодня выйти на работу. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился — двоим здесь все равно нечего делать. — Сонни посмотрел на Морга и доверчиво сбавил тон:

— С ним все в порядке, просто он взвалил на себя непосильную ношу. Эта работа ему не по годам. Говорит, что у него что-то со спиной. Может быть. Хотя это на него совсем не похоже.

— Когда это было? — спросил Морт, отчаянно пытаясь, чтобы его голос звучал беззаботно.

— Рано, — сказал Сонни. — Часов в шесть или около того. Я как раз собирался в нужник, для утреннего моциона. У меня все по расписанию. — Сонни был невероятно горд этим фактом. — Конечно, Том хорошо знает, когда я встаю и отправляю свои нужды.

— Но голос у него был не слишком бодрым?

— Нет. Он был совсем не похож на себя. — Сонни сделал паузу, нахмурился, казалось, будто он изо всех сил пытается что-то вспомнить. — Вчера с озера дул крепкий ветер. Должно быть, Том подхватил насморк. Но Томми — железный парень. Дайте ему день-другой, и он будет в норме. Я бы больше беспокоился, если бы он в таком состоянии вздумал лазить по доскам. Я могу чем-нибудь помочь вам, мистер Рейни?

— Нет. — Морт почувствовал, как в груди у него появился твердый комок ужаса — будто кусок скомканного полотна. — Кстати, а Грега вы не видели?

— Грега Карстейерса?

— Да.

— Сегодня утром не видел. Он ведь занимается перевозками. — Сонни засмеялся. — Может спать дольше, чем мы.

— Я просто думал, что он тоже придет встретиться с Томом, — сказал Морт. — Ничего если я немного подожду? Может быть, он появится.

— Будьте моим гостем, — сказал Сонни. — Музыка не мешает.

— Совсем нет.

— Сейчас по телевизору можно заказать потрясные пленки. Нужно просто сообщить им номер своей кредитной карточки. Даже не платить за звонок. — Он склонился над магнитофоном, затем с воодушевлением посмотрел вниз на Морта и благоговейно добавил:

— Это Роджер Уиттекер.

Сонни нажал на кнопку. Роджер Уиттекер сообщил им, что были времена (хотя был уверен, что они и сами об этом знают), когда он пытался откусить больше, чем мог проглотить. Морт тоже переживал нечто подобное, но без сопровождения группы духовых инструментов. Он прогуливался по обочине, с отсутствующим видом рылся в карманах своей рубашки и был немного удивлен, обнаружив, что старая пачка «L&M» все еще была там. Теперь в ней осталась всего одна сигарета. Он закурил, ожидая, что вкус у нее будет противным, и заранее вздрагивая. Но вкус был вполне терпимым. На самом деле вкуса почти никакого не было.., будто бы его украли годы.

Это не единственное, что крадут годы.

Как это правдиво! К делу не относится, но правдиво. Он курил и смотрел на дорогу. Теперь Роджер Уиттекер сообщал ему и Сонни, что корабль стоит в порту и скоро они отправятся торговать в Англию. Сонни подпевал, повторяя последние слова каждой строчки. Не больше; только последние слова. По 23-й магистрали проезжали легковые автомобили и грузовики. «Форд» Грега по-прежнему не появлялся. Морт отшвырнул сигарету, взглянул на часы, увидел, что уже без четверти десять, и понял, что Грег, который был почти религиозно пунктуальным, уже не приедет.

Шутер добрался до них обоих.

О черт!!! Не говори глупостей! Откуда тебе знать?

Я знаю. Шляпа. Машина. Ключи.

Ты не просто спешишь с выводами, ты торопишься как угорелый.

Шляпа. Машина. Ключи.

Он развернулся и снова подошел к лесам.

— Наверное, он забыл, — сказал Морт, но Сонни не услышал его, поглощенный своей работой и песней Роджера Уиттекера.

Морт сел в машину и уехал. Погруженный в свои собственные мысли, он не слышал, как Сонни окликнул его.

Вероятно, его голос перекрыла музыка.

ГЛАВА 34

Он подъехал к своему дому в четверть одиннадцатого, вышел из машины и направился к двери. На полпути повернул назад и открыл багажник. Шляпа по-прежнему лежала там, черная и отвратительная, как жаба в волшебном саду. Подхватив ее, на этот раз не так брезгливо, как прежде, он захлопнул багажник и вошел в дом.

Морт остановился в коридоре, не совсем понимая, что собирается делать дальше.., и неожиданно, без всяких на то причин, надел шляпу себе на голову. Сделав это, он вздрогнул, как вздрагивает человек, хвативший большой глоток чистого спирта. Но дрожь быстро прошла.

И судя по ощущениям, шляпа была ему как раз впору.

Он медленно прошел в ванную для хозяев, включил свет и встал перед зеркалом. Морт чуть не захохотал — в этой шляпе он был похож на мужика с вилами, что на картине Гранта Вуда «Американская провинция». Он похож на персонажа картины, хотя тот парень был изображен с непокрытой головой. Шляпа полностью закрывала волосы Морта, как она закрывала волосы Шутера (если у Шутера вообще были волосы — это был еще не решенный вопрос, хотя Морт предполагал, что при следующей встрече узнает об этом наверняка, поскольку головной убор Шутера был теперь у Морта), и едва касалась верхушек ушей. Это было довольно весело. Просто умора.

Затем неугомонный голос в его голове спросил:

Зачел! ты надел ее? Как ты думаешь, на кого ты похож? На него? — и смех стих. Зачем же он надел эту шляпу?

Он хотел, чтобы ты ее надел, тихо ответил неугомонный голос.

Да? Но почему? Почему Шутер хотел, чтобы Морт надел его шляпу?

Может быть, он хочет…

Ну? — перебил он неугомонный голос. — Хочет что?

Он решил, что голос замолчал, и потянулся к выключателю, когда голос снова заговорил:

…опозорить тебя.

Зазвонил телефон, и Морт подпрыгнул на месте. Виновато стащив шляпу с головы (как человек, который боится, что его застанут в тот момент, когда он примеряет нижнее белье жены), он подошел к телефону, надеясь, что это звонит Грег и что старик у него — рассказал об угрозах Шутера, и Грег забрал Тома к себе. Ради его безопасности. Это было настолько реально, что Морт удивился, как не подумал об этом раньше.

Но это был не Грег. Это звонил Херб Грикмор.

— Все улажено, — весело сказал Херб. — Марианна все сделала. Она просто прелесть.

— Марианна? — тупо переспросил Морт.

— Марианна Джефери из «Эллери Квина»! — напомнил Херб. — «Эллери Квин»? «Посевной сезон»? Июньский номер за 1980 год? Вы понимаете, что я говорю, бвана?

— Ах, — сказал Морт. — О Боже! Спасибо, Херб! Это точно?

— Не сомневайся. Завтра ты его получишь — сам журнал, а не ксерокопию. Он придет утренней почтой. О мистере Шутере что-нибудь слышно?

— Пока нет, — сказал Морт, глядя на черную шляпу в своей руке и по-прежнему ощущая странный, острый запах, который исходил от нее.

— Что ж, отсутствие новостей — хорошие новости. Ты говорил с местными властями?

Разве он обещал Хербу, что сделает это? Точно Морт не помнил, но мог и обещать. В любом случае лучше подыграть ему.

— Да. Старый Дейв Ньюсам решил, что не стоит пока звонить во все колокола, думает, парень просто резвится.

Ужасно гадко врать Хербу, особенно после того, как он оказал такую услугу, но был ли какой-то смысл говорить ему правду? Это было бы слишком безумно, слишком сложно.

— Держи их в курсе. Я думаю, что это важно. Морт, я действительно так думаю.

— Да. Миллион благодарностей за журнал. Ты спас мне жизнь. — И Морт подумал о том, что это была не просто фраза.

— Рад помочь. Помни, что в маленьких городках федеральную почту обычно доставляют прямо на местное отделение. Хорошо?

— Да.

— Как продвигается новая книга? Я давно хотел спросить об этом.

— Отлично!

— Что ж, ладно. Избавляйся от этого парня и возвращайся к работе. Работа спасала и гораздо лучших людей, чем ты или я, Морт.

— Я знаю. Передавай привет своей даме.

— Спасибо. Ты тоже передавай… — Херб внезапно умолк, и Морт буквально услышал, как тот прикусил себе язык.

Трудно привыкнуть к тому, что хорошо знакомые люди уже не общаются друг с другом. Говорят, ч после ампутации болят отрезанные конечности.

— ..привет своим соседям, — закончил он.

— Я понял. Будь здоров, Херберт.

Морт медленно отошел от стола и взглянул на озеро. Сегодня на нем не было ни одной лодки. Похоже, что одной ногой я уже выбрался из этой истории, независимо от того, что еще произойдет. Теперь я могу показать ему этот проклятый журнал. И, может быть, это его успокоит… Хотя, может быть, и нет. Ведь он сумасшедший. О представителях Племени Безумцев никогда не скажешь заранее, что они сделают в следующую минуту. Они способны на все. В этом и заключаются их сомнительные чары. Все возможно.

В конце концов, Грег мог быть и дома — может быть, он просто забыл об их встрече или у него возникли какие-то непредвиденные дела. Чувствуя неожиданную надежду, Морт вернулся к телефону и набрал номер Грега. Когда в трубке раздался третий звонок, он вспомнил, как еще неделю назад Грег говорил ему, что собирается отправить жену и детей к родственникам. На следующий год Меган должна пойти в школу, и уехать им будет уже труднее.

Значит, Грег был один.

(шляпа) Как и Том Гринлиф.

(машина) Молодой муж и старый вдовец.

(ключи) И как же все это произошло? Очень просто — не сложнее, чем заказать по телевизору кассету Роджера Уиттекера. Шутер отправился в дом Тома Гринлифа, но не на своем фургоне — о нет, это было бы слишком похоже на рекламу. Он оставил свою машину припаркованной у дома Морга Рейни или где-то поблизости и отправился к Тому на «бьюике». Там он заставил Тома позвонить Грегу. Может быть, вытащил Грега из постели, но Грег волновался за Тома и поэтому поспешил приехать. Затем Шутер заставил Тома позвонить Сонни Троттсу и сказать ему, что чувствует себя не очень хорошо и не сможет сегодня выйти на работу. Шутер приставил к горлу Тома отвертку и предупредил, мол, не сделаешь все как надо, будешь старым дураком. Том сделал все как надо.., хотя даже Сонни, который был не слишком умен и только вылез из постели, сообразил, что Том говорил как-то странно. Чтобы расправиться с Томом, Шутер воспользовался отверткой. И когда появился Грег Карстейерс, он снова воспользовался отверткой — или чем-нибудь похожим, — чтобы расправиться с ним. И…

Ты должен выбросить это дерьмо из своей головы. В тебе говорят навязчивые воспоминания, а ничего больше. Повтори: и… НИЧЕГО.., больше.

Это, конечно, благоразумно, но не убедило его. Это был не Честерфилд. Это не удовлетворяло.

Обхватив руками голову. Морт медленно обошел весь первый этаж дома.

А как насчет грузовиков? «Скаут» Тома. «рейнджер» Грега? Прибавь сюда еще и «бьюик», и получится, что автомобилей уже целых три штуки — даже четыре, если считать фургон самого Шутера. А Шутер — всего один человек.

Он не знал.., он понимал только одно: что сумасшедшие способны на все.

Снова вернувшись к телефону, Морт вытащил из ящика стола телефонную книгу и принялся искать номер городского констебля. Неожиданно он остановился.

Одним из этих автомобилей был «бьюик». Мой «бьюик».

Он медленно отодвинул телефон и попытался представить себе, как же Шутер справился с таким количеством автомобилей. Ничего у Морта не складывалось. Это было все равно что сидеть перед компьютером, когда идея ускользнула, а перед глазами так и будет мерцать пустой экран. Но он понял, что не хочет звонить Дейву Ньюсаму. Пока не хочет. Морт медленно пошел в кабинет, и тут телефон зазвонил сам.

Это был Шутер.

— Приходите туда, где мы встречались в тот день. Прогуляемся немного. Вы, мистер Рейни, производите на меня впечатление человека, который думает с той же скоростью, с какой старики пережевывают свою кашу, но я готов дать вам столько времени, сколько понадобится. Я еще раз позвоню, позже. Все, кому вы позвоните между этим и следующим моим звонком, будут только на вашей совести.

— Что вы делаете? — Теперь голос Морта едва ли был громче шепота. — Что, черт побери, вы делаете?

В трубке раздались гудки.

ГЛАВА 35

Он прошел к тому месту, где сходились две тропинки, к тому месту, где он разговаривал с Шутером, son когда Том Гринлиф имел несчастье увидеть их. Почему-то он не захотел ехать туда на «бьюике». Кусты по обеим сторонам тропинки были побиты и оборваны, отчего тропинка выглядела диковато. Морт резкими толчками двигался вперед и уже знал, что обнаружит под первым же развесистым деревом… Так оно и случилось: «скаут» Тома Гринлифа; оба его приятеля находились в машине.

Грег Карстейерс сидел, за рулем с откинутой назад головой, и отвертка — на этот раз фирмы «Филипс» — была по самую рукоятку воткнута ему в лоб, над правым глазом. Эта отвертка лежала у Морта в кладовке. На красной пластиковой ручке была большая трещина, и не узнать ее было невозможно.

Том Гринлиф сидел на заднем сиденье. Из его головы торчал кухонный топорик. Глаза были открыты. По ушам струйками стекали мозги. На деревянной ручке топорика красными буквами, полустертыми, но все еще вполне разборчивыми, было написано одно слово: РЕЙНИ. Этот топорик тоже хранился в сарае Морта.

Он не двигаясь стоял возле машины. Вокруг звенели цикады. Где-то над головой выбивал морзянку дятел. Свежий бриз гнал по озеру пенистые волны; вода сегодня была темно-синей, и контрастные белые барашки придавали озеру очень живописный вид.

Позади него раздался шелест. Морт обернулся так резко, что чуть не упал — упал бы, если бы рядом не стоял «скаут», на который можно было опереться. Это был не Шутер. Белка. Она сидела на стволе ветвистого клена, сияющего в красном закатном солнце, и смотрела на него с неприкрытой ненавистью. Морт подождал, пока успокоится его готовое выпрыгнуть из груди сердце. Он ждал, когда белка спрыгнет с дерева. Сердце успокоилось; белка не спрыгнула.

— Он убил их обоих, — наконец сказал он, обращаясь к белке. — Он поехал к Тому на моем «бьюике». Потом поехал к Грегу на «скауте» Тома. Том был за рулем. Он убил Грега. Потом заставил Тома приехать сюда и убил его. Он воспользовался для этого моими инструментами. Потом он пешком вернулся в дом Тома.., или, может быть, поехал туда. Кажется, ему хватило цинизма поехать. Сонни сказал, что голос Тома звучал как-то странно, и я знаю почему. Когда у Сонни раздался этот звонок, солнце уже почти поднялось и Том был уже мертв. Это Шутер позвонил Сонни и говорил с ним, подражая Тому Пожалуй, это было не так уж сложно. Судя по тому, как Сонни сегодня утром врубал музыку, он немного глуховат. После того, как Шутер позвонил Сонни Троттсу, он снова сел в мой «бьюик» и поехал к дому. «Рейнджер» Грега по-прежнему припаркован на обычном месте. Вот так…

Белка стремительно метнулась вверх по стволу и исчезла в горящих красных листьях.

— ..все это и было, — глухо закончил Морг.

Неожиданно он почувствовал на ногах что-то влажное. Он отступил на два шага, вспомнил о стекающих мозгах Тома Гринлифа, ноги его подкосились. Он упал, и мир поплыл у него перед глазами.

ГЛАВА 36

Придя в себя, Морт перевернулся, неуверенно сел и посмотрел на часы. Четверть третьего, но они, должно быть, остановились в это время прошлой ночью. Ведь он обнаружил «скаут» Тома утром, значит, сейчас не мог быть день. Он испытывал неимоверную слабость, впрочем, учитывая обстоятельства, ничего удивительного в этом не было. Но неужели он провалялся без сознания три с половиной часа?

Во всяком случае, секундная стрелка часов по-прежнему бегала по циферблату.

Должно быть, часы завелись, когда я упал, вот и все.

Но это было не все. Солнце изменило положение и уже уходило за облака, заполнившие небо. Цвет озера поскучнел до равнодушной желтизны.

Итак, он почувствовал слабость, упал в обморок, и что дальше? Это невероятно, но, кажется, Морт заснул. За последние три дня он сильно перенервничал и прошлой ночью не мог заснуть до трех часов. Так что это можно назвать комбинацией умственного и психического переутомления. Его сознание просто отключилось. И…

Шутер! Боже, ведь Шутер сказал, что будет звонить!

Он попытался подняться на ноги, но тут же упал и застонал от боли и удивления — ноги подгибались, будто ватные. Казалось, что в них вонзились сотни иголок, икры дрожали от боли и напряжения. Должно быть, Морт упал на какую-то гадость. Какого черта он не приехал сюда на «бьюике»? Если Шутер уже позвонил и Морга не оказалось дома, этот человек может сделать что-нибудь еще.

Он снова попытался встать на ноги, и на этот раз это ему почти удалось. Но когда Морт сделал шаг левой ногой, та отказалась принять на себя вес его тела. Падая, он чуть не ударился головой о борт грузовика и внезапно увидел себя в одном из зеркал «скаута». Выпуклая поверхность превратила его лицо в гротескное чудовище из комнаты смеха. По крайней мере хорошо, что он оставил дома эту проклятую шляпу. «Если бы я увидел ее сейчас на своей голове, — подумал Морт, — я бы закричал, не смог удержаться».

Наконец он вспомнил, что в «скауте» было два мертвеца. Они сидели, медленно коченея, а из их голов торчали его слесарные инструменты.

Морт выполз из тени «скаута», руками закинул свою левую ногу на правую и начал колотить по ней кулаками, как человек, собравшийся зажарить дешевый кусок мяса.

Остановись! — закричал слабый голос — это была последняя крупица здравомыслия в сонме голосов, звучащих в голове Морта, единственный слабый свет разума в том, что казалось теперь громадным вместилищем черных грозовых туч, расположенным между ушами. Остановись. Он сказал, что будет звонить днем, а сейчас только четверть третьего! Еще достаточно времени! Достаточно времени!

А если он позвонил раньше? Может быть, на этом глухом, суконном Юге день заканчивается в два часа?

Если я буду и дальше колотить по своей ноге, то ее окончательно сведет судорогой. Будет интересно посмотреть, как я поползу к своему дому, чтобы успеть ответить на звонок.

Это подействовало. Морт наконец остановился. На этот раз он поднялся на ноги осторожнее и несколько секунд просто постоял (и позаботился о том, чтобы стоять спиной к «скауту» — он не хотел заглядывать внутрь машины) перед тем, как сделать первый шаг Иголки стали пропадать. Сначала он заметно прихрамывал, но постепенно его походка выровнялась.

Он почти миновал кусты, которые Шутер обрезал «скаутом» Тома, когда услышал звук приближающегося автомобиля. Не задумываясь он упал на колени и проследил за промчавшимся мимо ржавым «кадиллаком». Он принадлежал Дону Бейссинджеру, старому алкоголику, который большую часть своего времени проводил пропивая остатки своего когда-то значительного наследства и пользовался дорогой у озера, чтобы срезать угол и добраться до тропы, известной в округе как «дорога Бейссинджера». Морт подумал, что Дон был едва ли не единственным человеком, который жил здесь круглый год.

Как только «кадиллак» исчез из поля зрения, Морт поднялся на ноги и поспешил домой. Теперь он был счастлив, что не поехал на «бьюике». Он знал «кадиллак» Дона Бейссинджера, и Бейссинджер прекрасно знал «бьюик» Морта. Сейчас еще слишком рано, чтобы Дон успел набраться до беспамятства, и он непременно бы запомнил, что машина Морта была припаркована неподалеку от того места, где вскоре обнаружат невероятную, ужасную находку.

Он пытается свалить эти убийства на тебя, думал Морт, хромая по тропинке к дому. Он сделал для этого все: если прошлой ночью у дома Тома Гринлифа стояла какая-то машина, то это наверняка был твой «бьюик». Он убил их твоими инструментами.

Я мог бы избавиться от инструментов, неожиданно подумал он. Я мог бы бросить их в озеро. Наверняка меня бы стошнило, но я бы смог это пережить.

Смог бы? Это еще вопрос. И даже если бы ты это сделал… Шутер наверняка продумал и такую возможность. Кажется, он продумал все варианты. Он знает, что, если ты попытаешься избавиться от топорика и отвертки, а полиция проверит дно озера и все-таки обнаружит их, дело обернется для тебя еще хуже. Ты понимаешь, что он делает? Видишь?

Да. Он видел. Джон Шутер приготовил ему подарок. Это было чучело, вывалянное в дегте и перьях. Большое, блестящее, вымазанное в дегте чучело. Морг шлепнул чучело левой рукой по голове, и рука тут же прилипла. Чтобы отлепить ее, пришлось ударить чучело правой рукой в живот, но от этого правая рука тоже прилипла. Это было… Какое слово он обычно употреблял с этаким самодовольным удовлетворением? «Нечестно», не так ли? Да, именно так. С каждым движением он все больше приклеивался к чучелу Джона Шутера. А теперь?

Что ж, теперь Морт был вынужден врать всем подряд, и, если правда выплывет наружу, ему несдобровать, а в четверти мили от него сидел человек с топором в голове вместо шляпы, и на ручке топора было написано имя Морта. Вряд ли можно было придумать что-нибудь хуже.

Ему показалось, что в пустом доме зазвонил телефон, и он рысью кинулся к крыльцу.

ГЛАВА 37

Шутер не позвонил. Минуты тянулись как конфеты-липучки, а Шутер не звонил. Морт неустанно ходил по дому, дергая и закручивая волосы на голове. Теперь он понимал, что испытывает наркоман, дожидаясь торговца наркотиками.

Дважды он собирался прекратить ожидание и направлялся к телефону, чтобы позвонить властям — не старому Дейву Ньюсаму и даже не местному шерифу, а в полицию штата. Ему вспомнилась старая вьетнамская поговорка: «Убей их всех, и пусть их сортирует сам Бог». Почему бы и нет?

В конце концов, у него была хорошая репутация: он был уважаемым членом двух обществ Мэна, а Джо Шутер был…

Кем же был Шутер?

На ум приходило слово «фантом».

Еще на ум приходило выражение «тень на плетень».

Но не эго остановило Морта. Остановила жуткая уверенность в том, что Шутер позвонит как раз в ту минуту, когда он займет линию.., что Шутер услышит в трубке сигнал «занято», повесит трубку и Морт никогда больше не услышит его.

В четверть пятого начался дождь, крупный отвесный дождь, холодный и мягкий. Он неожиданно упал с белого неба, начал стучать по крыше, листья вокруг дома набухли от влаги.

В десять часов телефон зазвонил. Морт прыгнул к нему. Это была Эми.

Эми хотела поговорить о пожаре. Эми хотела поговорить о том, какой она была несчастной, о том, как она переживала, не только за себя, но за них обоих. Эми хотела сказать ему, что Фред Эванс, следователь из страховой компании, по-прежнему находится в Дерри, по-прежнему роется на месте происшествия, по-прежнему расспрашивает обо всем на свете, начиная с результатов последней ревизии и кончая тем, у кого были ключи от шкафа с вином. И Тед заподозрил в его поведении нечто неладное. Эми хотела спросить у Морта, изменило бы что-нибудь в их жизни, если бы у них были дети.

Морт постарался как можно спокойнее ответить на все ее вопросы и в течение всего разговора физически ощущал, как проходит назначенное Шутером время. Он сходил с ума, думая о том, что сейчас Шутер позвонит ему, услышит, что линия занята, и совершит какое-то новое зверство. Наконец он сказал единственное, что сумел придумать, чтобы закончить разговор и освободить линию: мол, ему нужно в туалет, и если он немедленно не доберется до него, то случится беда.

— Это из-за спиртного? — озабоченно спросила она. — Ты пил?

— По-моему, съел что-то за завтраком, — сказал он. — Послушай, Эми, я…

— У Боуи?

— Да. — И он попытался изобразить, что задыхается от напряжения и боли.

Правда заключалась в том, что он действительно чувствовал, как задыхается. Он и в самом деле захотел в туалет, и это было уже совсем комично.

— Эми, действительно, я…

— Боже, Морт, ведь у нее самый грязный гриль в городе! Иди. Я позвоню позже.

В трубке раздались гудки. Он опустил ее на аппарат, постоял несколько секунд, удивленный и испуганный тем, что его ложные жалобы неожиданно оказались правдой; кишки стянуло в болезненный, пульсирующий узел.

Он побежал в туалет, расстегивая на ходу ремень.

Туалет был близко, и он успел: присел на унитаз, ощущая запах собственных испражнений, со штанами, спущенными до щиколоток, попытался восстановить дыхание и… В это время снова зазвонил телефон.

Морт вскочил, как клоун из коробочки, зацепился коленом за край унитаза и побежал к телефону, придерживая одной рукой штаны и семеня, как девушка в узкой юбке. У него появилось жалкое, стыдливое чувство человека, не успевшего подтереться, и, хотя понимал, что такое может случиться с каждым, Морт неожиданно подумал, что он никогда не читал об этом в книгах — никогда, ни в одной книге.

Ох, жизнь была так похожа на комедию! На сей раз это был Шутер.

— Я видел вас там, — сказал Шутер; голос у него был спокойным и безмятежным, как всегда. — Там, где я их оставил. Со стороны можно было решить, что вас хватил солнечный удар, только ведь сейчас не лето.

— Что вы хотите? — Морт переложил трубку к другому уху Брюки снова соскользнули к щиколоткам. Он плюнул на них. Резинка хоккейных трусов повисла между коленями и бедрами. «Какой прекрасный снимок можно было бы сейчас сделать!» — подумал Морт.

— Я хотел было приколоть на вас записку, но решил не делать этого. — Шутер помолчал, затем презрительно добавил:

— Вас очень легко напугать.

— Что вы хотите?

— Я ведь вам уже сказал, мистер Рейни. Я хочу, чтобы вы написали рассказ вместо того, который вы украли. Разве вы еще не готовы это признать?

Да! Скажи ему «да»! Скажи ему все, что он хочет: что земля плоская, что Джон Кеннеди и Элвис Пресли живы, прекрасно себя чувствуют и дуэтом играют на банджо в кубинском ресторане, что Мерил Стрип — трансвеститка. Скажи ему все, что он ХОЧЕТ.

Но Морт не стал этого делать.

Все неистовство, и крушение, и ужас, и смущение внезапно с воем вырвались из его горла:

— ЯНЕ ДЕЛАЛ ЭТОГО! НЕ ДЕЛАЛ ЭТОГО! Ты СУМАСШЕДШИЙ. И Я МОГУ ЭТО ДОКАЗАТЬ! У МЕНЯ ЕСТЬ ЖУРНАЛ! ПОНЯЛ, ПСИХ? Ты СЛЫШИШЬ МЕНЯ? У МЕНЯ ЕСТЬ ЭТОТ ЧЕРТОВ ЖУРНАЛ!

Ответом на это было отсутствие ответа. Линия стала тихой и мертвой, не слышно даже смутного бормотания фантомных голосов, которые обычно разрывают эту гладкую темноту, похожую на ту, что ползла по стеклянной стене каждую ночь, которую Морт проводил здесь один.

— Шутер? Тишина.

— Шутер, ты меня слышишь?

Снова тишина. Он ушел.

Морт уже медленно опускал трубку, когда голос Шутера, слабый, отдаленный, почти неразличимый, спросил:

— ..сейчас?

Морт снова прижал трубку к уху. Кажется, она весила фунтов восемьсот.

— Что? Я думал, ты повесил трубку.

— У тебя есть журнал? У тебя есть этот мифический журнал? Сейчас? — Кажется, в первый раз Шутер казался расстроенным. Расстроенным и неуверенным.

—Нет. — ответил Морт.

— Ну что же! — с облегчением сказал Шутер. — Думаю, что нам пришло время поговорить…

— Он придет по федеральной почте, — перебил его Морт. — Он будет на почте завтра в десять часов.

— Что будет? — спросил Шутер. — Какая-то мутная бумажка, которую ты сунешь мне в качестве копии?

— Нет, — сказал Морт.

Ощущение, что он все-таки поколебал этого человека, что он прорвался сквозь защитную броню и нанес ему точный и сокрушительный удар, было сильным и убедительным. На какую-то секунду или на две голос Шутера зазвучал почти испуганно, и Морт был несказанно этому рад и подтвердил:

— Журнал. Настоящий журнал.

Наступила еще одна долгая пауза, но на этот раз Морт держал трубку крепко прижатой к уху. Шутер был там. Неожиданно рассказ снова стал центром событий, рассказ и обвинение в плагиате. Шутер пытался помыкать им как мальчишкой из колледжа. Но похоже, что теперь этот человек оставит его в покое.

Когда-то — в той же церковной школе, в которой Морт научился сдерживать смех, — он видел, как мальчик воткнул булавку в жука, ползущего по его парте. Жук был обречен, он извивался под булавкой и медленно умирал. Тоща это зрелище очень опечалило Морта. Теперь он хотел сделать то же самое с этим человеком. С этим сумасшедшим человеком.

— Никакого журнала быть не может, — наконец сказал Шутер. — И рассказа в нем быть не может. Этот рассказ мой!

Морт слышал в его голосе муку. Настоящую муку. Булавка насквозь пронзила Шутера. Теперь он извивался под ней и медленно умирал.

— Завтра в десять он будет здесь, — сказал Морт, — или позже, как только в Тэшмор доставят утреннюю почту. Я буду счастлив встретиться с тобой прямо там. Ты сможешь посмотреть на него. Ты сможешь смотреть на него сколько пожелаешь, ты, чертов маньяк!

— Не там, — сказал Шутер после еще одной паузы. — У тебя дома.

— Забудь об этом. Когда я покажу тебе этот номер «Эллери Квина», я хочу быть в таком месте, где смогу позвать на помощь, если ты кинешься на меня.

— Ты сделаешь по-моему. — Шутер уже вполне контролировал себя.., но еще не так уверенно, как прежде. — А если нет, я увижу тебя в тюрьме штата Мэн по обвинению в убийстве.

— Не смеши меня. — Но Морт почувствовал, как его кишки снова начинают сворачиваться в узел.

— Ты гораздо больше увяз в этих убийствах, чем думаешь, — продолжал Шутер. — И теперь, чтобы выкарабкаться, тебе придется проявить массу сообразительности. Если я просто исчезну, мистер Рейни, то вы обнаружите, что на вашу шею накинута петля, а ноги ласкает костер.

— Ты не испугаешь меня.

— Испугаю. — Шутер говорил почти вежливо. — Хотя и ты тоже начал меня немного пугать. Я никак не могу с тобой разобраться.

Морт молчал.

— Это было бы просто смешно, — сказал Шутер странным, задумчивым голосом, — если бы мы сочинили один и тот же рассказ в разных местах и в разное время.

— Я тоже об этом думал.

— Вот как?

— Но выбросил это из головы, — сказал Морт. — Слишком много совпадений. Если бы речь шла хотя бы об одном и том же сюжете, это было бы еще понятно. Но тот же язык. Тот же чертов стиль!

— Ага. Я думал о том же самом, бродяга. Это уже слишком. Совпадение отпадает. Хорошо, допустим, ты украл его у меня, но будь я проклят, если могу понять, как и когда.

— Перестань! — не выдержал Морт. — У меня есть журнал! У меня есть доказательство! Разве ты не понимаешь? Все кончено! Была ли это какая-то дурацкая игра или просто заблуждение, все кончено! У меня есть журнал!

После долгого молчания Шутер сказал:

— Ну, пока еще его у тебя нет.

— Согласен, — сказал Морт. Неожиданно он почувствовал свою власть над этим человеком. — Так что мы будем делать сегодня?

— Что? Ничего, — сказал Шутер. — Те двое подождут. У одного жена и дети уехали к родственникам. Другой жил один. Завтра утром ты пойдешь и получишь свой журнал. Я приду к тебе где-то в полдень.

— Ты убьешь меня, — сказал Морт и обнаружил, что эта мысль не вызывает у него ужаса — во всяком случае, сейчас. — Если я покажу тебе журнал, твое заблуждение рассеется, и ты убьешь меня.

— Нет! — ответил Шутер, и казалось, что на этот раз он был откровенно удивлен. — Тебя? Нет, сэр! Те двое могли сунуть свой нос в наши дела. Я не мог этого допустить.., и потом, я понял, что могу использовать их, чтобы заставить тебя иметь дело со мной. Увеличить твою ответственность.

— А ты хитрец. Я признаю это. Ты, конечно, псих, но признаю, что ты самый ловкий сукин сын, которого я видел в жизни.

— Что ж, возможно, ты прав, — согласился Шутер. — Если я приду завтра и обнаружу, что ты ушел, мистер Рейни, я посвящу свою жизнь тому, чтобы уничтожить каждого человека в мире, которого ты любишь и ценишь. Я буду жечь твою жизнь, как ветер выжигает тростниковое поле. Ты пойдешь в тюрьму за убийство тех двоих, но тюрьма не будет твоим последним горем. Ты понял?

— Да. Я понял. Бродяга.

— Значит, ты будешь на месте, Морт Рейни.

— А предположи — просто предположи, — что я покажу тебе журнал и там в оглавлении будет мое имя, а в середине — рассказ. Что тогда?

Воцарилась короткая пауза. Затем Шутер сказал:

— Я пойду к властям и признаюсь во всем, что совершил. Но я позабочусь о себе задолго до суда, мистер Рейни. Потому что если все окажется так, как ты говоришь, значит, я действительно сумасшедший. А такой сумасшедший человек… — Он вздохнул. — Такой сумасшедший человек не имеет ни права, ни смысла жить дольше.

Эти слова подействовали на Морта со странной силой. Он не уверен, подумал он. A первый раз он действительно не уверен… Даже я сам никогда не был так не уверен.

Но Морт выкинул эти мысли из головы. У него никогда не было причин быть неуверенным. Это вина Шутера. Шутер сам во всем виноват.

— Откуда мне знать, что ты не заявишь, будто мой журнал — подделка?

Морт ожидал, что ответа не будет или Шутер скажет, что придется поверить ему на слово, но Шутер удивил его.

— Если он настоящий, я пойму. А если он поддельный, мы оба будем знать это. Я не думаю, что ты смог бы за три дня соорудить поддельный журнал, пусть даже в Нью-Йорке на тебя работает целая толпа.

Наступила очередь Морта подумать, и он думал долго, очень долго. Шутер терпеливо ждал.

— Я собираюсь довериться тебе, — наконец произнес Морт. — Сам не знаю почему. Может быть, потому, что теперь у меня самого не так уж много осталось в жизни. Но я не собираюсь доверять тебе очертя голову. Ты придешь сюда. Встанешь на дороге, там, где я смогу тебя видеть и убедиться, что ты идешь без оружия. Я выйду. Это тебя устраивает?

— Вполне.

— Боже, храни нас обоих.

— Да, сэр. Будь я проклят, если до сих пор понимаю, во что я ввязался.., и это не очень приятное чувство.

— Шутер?

— Я здесь.

— Я хочу, чтобы ты ответил на один вопрос. Тишина… «Но приглашающая тишина», — подумал Морт.

— Это ты поджег мой дом в Дерри?

— Нет, — наконец ответил Шутер. — Я был здесь и присматривал за тобой.

— И за Бампом.

— Послушай, — сказал Шутер. — Моя шляпа у тебя?

— Да.

— Мне она понадобится в любом случае.

И линия опустела.

Вот так.

Морт медленно опустил трубку и осторожно пошел в ванную — придерживая штаны рукой, — чтобы закончить свои дела.

ГЛАВА 38

Эми действительно перезвонила, около семи. И на этот раз Морт был способен поговорить с ней почти нормально — так, будто ванная наверху не была разбита и в машине у озера не сидели два мертвеца, коченея в сгущавшихся сумерках.

Эми сказала, что сама поговорила с Фредом Эвансом и у нее сложилось впечатление, будто он то ли знает что-то о пожаре, то ли просто подозревает о чем-то, но не хочет им говорить. Морт попытался успокоить Эми, и до некоторой степени это ему удалось, но сам он при этом снова почувствовал беспокойство. Если Шутер не поджигал дом — а Морт поверил, что этот человек сказал ему правду, — значит, пожар был все-таки.., совпадением?

Рейни не знал, прав он или нет.

— Морт, я так беспокоилась о тебе, — неожиданно сказала Эми.

Это вернуло его к реальности.

— Обо мне? Со мной все в порядке.

— Ты уверен? Вчера мне показалось, что у тебя.., такой странный вид. — Она сделала паузу. — Честно говоря, мне показалось, что ты выглядел как перед.., ну, ты знаешь.

— Эми, у меня не было нервного срыва.

— Конечно, нет, — быстро согласилась она. — Но ты знаешь, что я хочу сказать. Когда эти люди из кино так ужасно обошлись с «Семьей Делакоурт».

Это было одно из самых горьких переживаний в жизни Морта. Кинокомпания «Парамаунт» выплатила аванс в 75 тысяч долларов за приобретение прав на его книгу по самой высокой цене — 750 тысяч долларов — чертовски большие деньги. Они уже чуть было не заплатили эту немалую сумму, когда кто-то вытащил из папок нечто под названием «Домашняя команда», и этот старый сценарий оказался так похож на «Семью Делакоурт», что возникли юридические проблемы. Это был единственный случай в его карьере — во всяком случае, до этого кошмара, — когда над ним нависло обвинение в плагиате. В конце концов было принято решение приостановить выплату аванса. Морт до сих пор не знал, действительно ли на студии забеспокоились по поводу плагиата, или просто им разонравился его роман. Если дело было только в сходстве двух сюжетов, то он не мог понять, как такие чистоплюи вообще могли сделать какое-нибудь кино. Херб Грикмор получил экземпляр сценария «Домашней команды», и Морт обнаружил в нем всего два едва похожих мотива. Эми согласилась с ним.

Эта суета началась как раз в тот момент, когда Морт зашел в тупик, работая над романом, который отчаянно хотел написать. В это же время он должен был совершить рекламный тур по поводу выхода «Семьи Делакоурт» в мягкой обложке. Все это свалилось на Морта Рейни одновременно, и ему пришлось совсем не сладко.

И все-таки у него не было нервного срыва.

— Со мной все в порядке, — настойчиво повторил он, стараясь говорить вежливо.

Много лет назад он заметил в Эми одно удивительное и довольно трогательное качество: если с ней говорить очень вежливо, эта женщина может поверить во что угодно. Он часто думал о том, что если бы эта черта была присуща всем людям — как привыкли мы обнажать зубы, чтобы продемонстрировать ярость или веселье! — войны бы прекратились еще миллион лет назад.

— Ты уверен. Морт?

— Да. Позвони мне, если узнаешь что-нибудь от нашего друга из страховой компании.

— Хорошо.

Он сделал паузу.

— Ты у Теда?

— Да.

— Как у тебя с ним?

Немного помолчав, Эми просто сказала:

— Я люблю его.

— Вот как…

— У меня не было других мужчин, — неожиданно призналась она. — Я всегда хотела сказать тебе об этом. У меня никогда не было других мужчин. Но Тед.., его не ослепило твое имя, просто он увидел меня, Морт. Он увидел меня.

— Ты хочешь сказать, что я не видел?

— Раньше видел. — Голос у Эми был слабый и несчастный. — Но ты так часто покидал меня.

Он вытаращил глаза и моментально приготовился к битве. К битве за справедливость.

— Что? Я не уезжал ни в какие поездки со времен тура по поводу «Семьи Делакоурт»! И та поездка была совсем короткой!

— Я не хочу спорить с тобой, Морт, — мягко перебила его Эми. — Та часть жизни уже закончилась. Я только пытаюсь сказать тебе, что, даже когда ты находился рядом, ты слишком часто уходил. Видишь ли, у тебя была любовница — твоя работа. — Ее голос зазвучал твердо, но Морт чувствовал, что Эми вот-вот заплачет — Как я ненавидела эту суку, Морт Она была симпатичнее меня, умнее меня, веселее меня. Как я могла с ней конкурировать?

— Что ж, давай вини во всем меня, это же так просто, — запричитал он и ужаснулся, чувствуя, что у него перехватило горло. — Чего ты хотела от меня? Чтобы я был водопроводчиком? Чтобы я остался без работы и мы бы жили как нищие? Я больше ни черта не умею делать, неужели ты этого не понимаешь? Я ничего больше не умею!

Морт надеялся, что слезы высохнут, хоть на время, но они не уходили. Кто из них снова потер бок этой ужасной волшебной лампы? Кто виноват на этот раз?

— Я не обвиняю тебя. В этом есть и моя вина. Ты бы никогда не застал нас.., ничего такого не произошло бы.., если бы я не была такой слабой и трусливой. Тед хотел, чтобы мы пришли и обо всем рассказали тебе. Он не раз просил об этом. А я все время его отговаривала. Я говорила ему, что еще не уверена. Я говорила себе, что все еще люблю тебя, что все еще может вернуться на круги своя.., но, наверное, ничего не возвращается. Я… — Она всхлипнула; все-таки она заплакала. — Я никогда не забуду выражение твоего лица, когда ты открыл ту дверь в мотеле. Я унесу твой взгляд с собой в могилу.

Вот и хорошо! — захотелось ему закричать. — Вот и хорошо! Потому что ты просто увидела выражение лица! А мне пришлось все это пережить!

— Ты знаешь о моей любви, — неуверенно сказал он. — Я никогда не таил ее от тебя. Ты знала о ней с самого начала.

— Но я никогда не знала, как крепки ее объятия.

— Ладно, не вешай нос, Эми, Кажется, теперь я с ней расстался. Эми плакала.

— Морт, Морт… Единственное, чего я хочу, это чтобы ты был счастлив. Разве ты не понимаешь этого? Разве ты не можешь быть счастливым?

Но он лишь видел, как ее голое плечо прикасается к голому плечу Теда Милнера. Он видел их глаза, широко раскрытые, испуганные, и волосы Теда, взъерошенные во сне. Он захотел сказать Эми об этом сейчас — хотя бы попытаться, — но передумал. И без того достаточно. Они вдоволь покусали друг друга. Может, когда-нибудь они снова смогут вернуться к этому разговору. Вот только не стоило ей говорить о нервном срыве. У него не было нервного срыва.

— Эми, мне, пожалуй, пора идти.

— Да, нам обоим пора. Тед ушел показывать дом, но он скоро вернется. Я должна приготовить что-нибудь на обед.

— Прости, что спорил с тобой.

— Ты позвонишь, если я тебе понадоблюсь? Я все еще беспокоюсь.

— Да, — сказал он, попрощался и повесил трубку.

Несколько секунд Морт стоял возле телефона, ожидая, что непременно вот-вот разразится слезами. Но слезы ушли. Вероятно, это было по-настоящему ужасно.

Слезы ушли.

ГЛАВА 39

От мерного стука дождя Морт сделался тупым и равнодушным. Он развел в камине небольшой огонь, придвинул стул и попытался прочитать статью в «Харпере», но начал клевать носом, вздрагивая всякий раз, когда его подбородок падал на грудь и из горла вылетал громкий храп. Надо было купить сигареты, подумал он. Несколько затяжек меня бы взбодрили. Но Морт не купил сигарет и вовсе не был уверен в том, что они могли бы его взбодрить. Это была не усталость, а последствия перенесенного шока.

В конце концов он добрел до кушетки, поправил подушки и лег. В темное стекло возле его щеки стучал холодный дождь.

Только однажды, подумал Морт. Я сделал это только однажды. И провалился в глубокий сон.

ГЛАВА 40

Во сне он попал в самый большой в мире школьный класс.

Стены тянулись вдаль на целые мили. Каждая парта была горой, серые квадраты кафеля простирались среди них бесконечной равниной. Часы на стене — огромное холодное солнце. Дверь в коридор закрыта, но Мортон Рейни все-таки прочитал слова; написанные на гофрированном стекле:

УЧЕБНАЯ КОМНАТА ДОМАШНЕЙ КОМАНДЫ

ПРОФ. ДЕЛЛАКОУРТ

Фамилию написали неправильно, подумал Морт. В ней должна быть всего одна буква «л». Но внутренний голос сказал, что он не прав.

Морт стоял на гигантской, простирающейся вдаль канавке для мела, прибитой к огромной доске, и держал кусок мела размером с бейсбольную биту. Он хотел опустить руки, которые ужасно болели, но не мог. Ему нужно было пятьсот раз написать на доске одно и то же предложение: Я не списывал у Джона Кинтнера. Должно быть, он написал его уже четыре сотни раз, но этого было мало. Воровать у человека работу, которая составляла единственную ценность в его жизни, было непростительно. Поэтому теперь он должен был писать, писать и писать и не обращать внимания на голос разума, который пытался прокричать ему, что это всего лишь сон и правая рука болит совсем по другой причине.

Мел скрипел. Отвратительно. Пыль, едкая и почему-то знакомая — очень знакомая, — сыпалась ему на лицо. Наконец Морт окончательно выбился из сил. Его руки опустились, словно их оттянули сумки, набитые свинцовыми ядрами. Он повернулся на канавке для мела и увидел, что в огромном классе была занята только одна парта. За партой сидел молодой парень с деревенским лицом: с такими лицами ходят по борозде за мулами. Светло-каштановые волосы гвоздями торчали на его голове; грубые, побитые и поцарапанные руки были сложены на парте. Он смотрел на Морта бледными, глубоко посаженными глазами. Я знаю тебя, произнес Морт во сне. Верно, бродяга, сказал Джон Кинтнер с протяжным южным акцентом. Только у меня чужие руки и ноги. А теперь продолжай писать. И не пять сотен раз. Пять тысяч.

Морт снова обернулся к доске, но в этот момент его нога соскользнула с края канавки, и, пронзительно закричав, он вывалился из нее наружу и полетел в сухом, пропитанном мелом воздухе, и Джон Кинтнер смеялся, а он…

ГЛАВА 41

…проснулся на полу. Его голова каким-то образом оказалась под подлым кофейным столиком, Морт хватался за ковер и кричал визгливым, пронзительным голосом.

Он был на озере Тэшмор. Не в каком-то таинственном, циклопических размеров школьном классе, а на озере.., и в тумане на востоке всходило солнце.

Со мной все в порядке. Мне просто снился сон, и со мной все в порядке.

Но это было не так. Потому что теперь это был не сон. Джон Кинтнер существовал в реальности. Господи, как же он мог забыть Джона Кинтнера?!

Морт посещал колледж в Бейтсе и специализировался на изучении художественной литературы. Позже, рассказывая о первых шагах молодого литератора, он говорил своим ученикам, что, выбирая такую специализацию, мужчина или женщина совершают самую крупную ошибку в своей жизни, если они хотят писать романы для того, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Эти слова он повторял при любой возможности.

— Идите работать на почту. Фолкнер так и сделал.

Ученики смеялись. Они любили слушать учителя, а сам он был доволен, когда ему удавалось развеселить класс. Это было лучше всего — вряд ли он или кто-то другой действительно могли научить их писательскому ремеслу. А когда занятия подходили к концу, учитель всегда испытывал облегчение. Ученики вызывали у него беспокойство. Он полагал, что причиной этому был Джон Кинтнер.

Морт так и не вспомнил, действительно ли Кинтнер был родом из Миссисипи, но полагал, что это было именно так. Впрочем, Кинтнер мог приехать из любого другого южного штата — из Алабамы, Луизианы или из какого-нибудь рабочего городка северной Флориды. Морт посещал колледж в Бейтсе много лет назад, и с тех пор ни разу не вспомнил о Джоне Кинтнере, который теперь — неожиданным и совершенно необъяснимым образом — всплыл в его памяти.

Это неправда. Ты думал о нем прошлой ночью. Хочешь сказать, что он мне снился, быстро поправил себя Морт, но этот противный тоненький голосок внутри него настаивал на своем.

Нет, еще раньше. Ты думал о нем, когда разговаривал с Шутером по телефону.

Морт не хотел думать об этом. Он не должен думать об этом. Джон Кинтнер остался в прошлом:

Джон Кинтнер не имел никакого отношения к тому, что происходило теперь. Морт встал и в молочном предутреннем свете побрел, пошатываясь, на кухню, чтобы сварить себе крепкий кофе. Побольше крепкого кофе. Но противный тоненький голосок не отставал. Морт взглянул на кухонные ножи, подвешенные к магнитной панели, купленной когда-то Эми, и подумал о том, что если бы он мог зарезать этот тоненький голосок, то немедленно бы сделал это.

Ты думал, что поколебал его, что тебе удалось нанести ему сокрушительный удар. Ты думал, что история снова вернулась к главному пункту: к рассказу и обвинению в плагиате. Шутер хотел помыкать тобой, как мальчишкой из колледжа. Как жалким мальчишкой из колледжа. Как…

— Заткнись! — рявкнул Морт. — Убирайся к черту.

Голос замолчал, но Морт уже не мог забыть о Джоне Кинтнере.

Насыпая трясущейся рукой в кофеварку зерна, Морт подумал о том, как настойчиво и упорно он повторял, что не крал рассказ у Шутера и что вообще никогда не занимался плагиатом.

И все-таки он это сделал.

Однажды.

Только однажды.

— Но ведь это было так давно, — прошептал Морт. — И к этому делу не имеет никакого отношения.

Наверное, так оно и было, только остановить воспоминания было уже невозможно.

ГЛАВА 42

Он учился на предпоследнем курсе. Шел весенний семестр. В классе художественной литературы он был посвящен созданию короткого рассказа. Преподавал парень по имени Ричард Перкинс-младший, который написал два романа, получивших очень хорошие рецензии, но так и не признанных читателями, — из всего тиража продали всего несколько экземпляров. Морт попробовал прочесть один из них и решил, что хорошие рецензии и равнодушие читателей вызваны одной и той же причиной: книги были непонятными. Но парень оказался неплохим учителем — во всяком случае, развлекал дюжину своих учеников.

Одним из них был Джон Кинтнер. Кинтнер только что поступил в колледж, но получил специальное разрешение на посещение этих занятий. И Морт не мог не признать, что парень его заслуживал. Пусть он и простой работяга с Юга, но этот простак, несомненно, обладал литературным талантом.

За время семестра каждый из них должен был написать шесть коротких рассказов или три длинных. Раз в неделю Перкинс зачитывал один из рассказов, который, по его мнению, мог вызвать оживленную дискуссию. На следующем занятии студенты должны были высказать свое мнение о прослушанном. Обычная схема. И вот, на какой-то неделе, Перкинс прочел им рассказ Джона Кинтнера. Он назывался… Как же он назывался?

Морт повернул кран, чтобы налить в кофеварку воды, но замер и, прислушиваясь к звуку льющейся воды, невидящими глазами уставился в туман за стеклянной стеной.

Черт побери, ты же прекрасно знаешь, как он назывался. «Секретное окно, секретный сад».

— Ничего подобного! — обиженно завопил Морт на весь дом; потеряв терпение, он преисполнился решимости раз и навсегда заткнуть этот противный тоненький голосок.., и неожиданно вспомнил.

— «Лютик на дороге», — пронзительно закричал он. — Рассказ назывался «Лютик на дороге», и он не имеет никакого отношения.., ни к чему!

Хотя это было не совсем так. Но Морт вовсе не нуждался в том, чтобы какой-то настырный голосок, звучащий где-то в глубине его больного мозга, постоянно указывал бы ему на это.

Позднее в печати появилось три или четыре рассказа Кинтнера, а затем он где-то исчез (Морт догадывался, что во Вьетнаме — именно там все они исчезали в конце шестидесятых, во всяком случае молодые). «Лютик на дороге» был не лучшим его рассказом.., но достаточно добротным. Кинтнер определенно был лучшим писателем в классе. Ричард Перкинс-младший выделял его из всех учеников, и Морт Рейни не мог с этим не согласиться, так как и сам считал, что Кинтнер писал гораздо лучше, чем Ричард Перкинс-младший. А когда все это осталось в прошлом, Морт поверил, что лучшим был он.

Но был ли он лучше Кинтнера?

— Да-а… — промычал он себе под нос, включая кофеварку. — Я был вторым.

Да. Морт был вторым, и это приводило его в ярость. Он знал, что большинство студентов посещают эти занятия только для того, чтобы убить время, потешить свое самолюбие перед тем, как окончательно проститься с детством и осесть в своих кабинетах и офисах, которые и станут для них настоящим рабочим местом. Творческая деятельность большинства из них будет заключаться в написании статеек для местных газет и сочинении рекламных объявлений о моющем порошке. Морт же поступил в класс Перкинса, будучи совершенно уверен, что станет первым, потому как другого пути у него просто не было. По этой же причине появление в классе Джона Кинтнера стало для Морта потрясением.

Он вспомнил, как однажды попытался поговорить с парнем.., но Кинтнер, который общался с одноклассниками только по необходимости, кажется, едва ли был способен произнести что-либо членораздельное. Если ему приходилось говорить вслух, он мямлил и запинался как мальчик испольщика, чье образование закончилось на четвертом классе. Очевидно, литература была для него единственной возможностью общения с миром.

И ты украл у него рассказ…

— Заткнись, — проворчал Морт. — Ради Бога, заткнись.

Ты был вторым, и это приводило тебя в бешенство. Ты был счастлив, когда Кинтнер ушел, потому что после этого ты снова мог стать первым, каким был всегда.

Да. Правда. А как-то, через год, когда Морт уже готовился к получению диплома, он мыл туалет в крошечной квартирке, которую снимал с двумя одноклассниками, и увидел стопку учебных рассказов, оставшихся после предыдущего семестра. В этой стопке оказался и один из рассказов Кинтнера. Как раз тот, что назывался «Лютик на дороге».

Морт вспомнил, как сидел на потертом, пропахшем пивом ковре в своей спальне, читал рассказ и чувствовал, как снова внутри закипает старая зависть.

Он выкинул остальные работы, но этот рассказ оставил себе.., по причинам, в которых ему не особенно хотелось разбираться.

На втором курсе Морт послал свой рассказ в литературный журнал под названием «Осиновый лист». Рассказ вернули с письмом, в котором говорилось, что редакторам рассказ понравился, «хотя финал довольно невнятный». Текст письма показался Морту слегка снисходительным, но удивительно ободряющим: ему предлагали прислать на редакторский суд какое-нибудь другое произведение.

В течение следующих двух лет он послал в журнал еще четыре рассказа. Ни один из них не приняли, но каждый отказ сопровождался персональным письмом. Морт переживал характерную для начинающих авторов смену настроений — от бурного оптимизма до глубокого безверия. Временами он был убежден, что признание его «Осиновым листом» — лишь вопрос времени. Порой приходил к выводу, что весь редакционный совет журнала состоит из отвратительных подонков с карандашными шеями, что они просто издеваются над ним, дразнят, как голодную собаку, показывая ей кусок мяса и убирая его, когда та прыгает. А иногда представлял себе, как кто-нибудь из них достает из конверта его очередную рукопись и кричит: «Еще один рассказ этого придурка из Мэна! Кто на этот раз хочет написать ему письмо?» И все они заливаются смехом, может, даже катаются по полу и утирают слезы с глаз.

Впрочем, Морт не особенно предавался этой профессиональной паранойе. Он понимал, что пишет хорошо и со временем добьется своего. А в то лето, работая официантом в Рокленде, он вспомнил о рассказе Джона Кинтнера и подумал, что этот рассказ до сих пор валяется где-то в чемодане.

Неожиданно появилась идея: он переделает титульный лист и предложит рассказ «Осиновому листу» под своим именем. Морт решил, что это будет неплохая шутка, хотя теперь, оглядываясь назад, с трудом понимал, над кем он хотел посмеяться и в чем именно эта шутка заключалась.

Он помнил, что не собирался публиковать рассказ под своим собственным именем.., если даже в глубине души такое намерение у него и было, то сам Морт о нем не знал. Если бы произошел невероятный случай и рассказ приняли, он бы отозвал его, сославшись на то, что хочет немного доработать текст. А если бы его отвергли, Морт бы чувствовал некоторое удовлетворение, убедившись, что Джон Кинтнер тоже оказался недостаточно хорош для этого журнала.

Словом, Морт Рейни послал рассказ.

И они его приняли.

И Морт Рейни позволил принять его.

И они прислали ему чек на двадцать пять долларов. В сопроводительном письме это называлось «гонораром».

И они опубликовали рассказ.

И Мортон Рейни, преодолевая запоздалое раскаяние по поводу того, что однажды натворил, получил по чеку эти деньги и опустил их в ящик для сбора пожертвований в церкви Святой Катарины.

Но он чувствовал не только раскаяние. О нет.

Морт сидел за кухонным столом, подперев рукой подбородок, дожидаясь, пока сварится кофе. У него отчаянно болела голова. Он не хотел думать о Джоне Кинтнере и о рассказе Джона Кинтнера. История с «Лютиком на дороге» была самым позорным поступком в жизни известного писателя Морта Рейни; ничего удивительного, что он не вспоминал об этом столько лет И сейчас хотел снова забыть об этом. Ему предстоял очень важный день — может быть, самый важный день в его жизни. Может быть, это был последний его день. Моргу следовало бы думать о том, как он пойдет на почту. Морту следовало бы думать о его противоборстве с Шутером, но из головы все не шли события тех далеких лет.

Когда молодой Рейни увидел журнал, настоящий журнал со своим именем над рассказом Джона Кинтнера, он почувствовал себя лунатиком, проснувшимся далеко от своей постели и обнаружившим, что во сне совершил что-то непоправимое. Как он мог позволить этой шутке зайти так далеко? Боже, ведь он всего лишь хотел пошутить, хотел посмеяться…

Но он позволил этой шутке зайти так далеко. Рассказ был опубликован, и в мире существовала по крайней мере еще дюжина людей, которые знали, что это был не его рассказ, — в том числе и сам Кинтнер. И если кому-нибудь из них попадется в руки «Осиновый лист»…

Сам Рейни никому ничего не сказал — разумеется. Он просто ждал, слабея от страха. Все лето и начало весны он ел и спал очень мало; он похудел, и под глазами у него появились темные круги. От каждого телефонного звонка сердце его стучало, как отбойный молоток, он приближался к аппарату на дрожащих ногах и с холодным потом на лбу, уверенный в том, что это звонит Кинтнер, и первые слова, которые он сейчас услышит, будут: Ты украл мой рассказ, и с этим нужно что-то делать. Пожалуй, я начну с того, что расскажу всем, какой ты вор.

Самым невероятным было именно это: Морт прекрасно все понимал. Он прекрасно понимал, что означает такой поступок для молодого писателя, мечтающего сделать себе имя в литературе. Все равно что играть в русскую рулетку с противотанковым ружьем. И все-таки… Все-таки…

Осень догорала, ничего не происходило, и он постепенно начал успокаиваться. Вышел в свет следующий номер «Осинового листа». Предыдущий номер стал реже попадаться в киосках и на библиотечных столах — его похоронили в куче других журналов или перевели на пленку. Хотя по-прежнему в любой момент могло произойти что-то непредвиденное, — и Морт мрачно полагал, что теперь ему предстоит прожить в ожидании катастрофы всю оставшуюся жизнь. Но как это и случается чаще всего, с глаз долой — из сердца вон.

Затем, в ноябре того же года, пришло письмо из «Осинового листа».

Морт держал его в руках, глядя на свое имя на конверте, и дрожал мелкой дрожью. Его глаза наполнились какой-то жидкостью, слишком горячей и едкой для того, чтобы быть похожей на слезы, и конверт сначала удвоил вес в его руке, а затем утроил.

Поймали. Меня поймали. Они хотят, чтобы я ответил на письмо, которое им прислал Кинтнер… Или Перкинс… Или один из студентов класса… Меня поймали.

Он подумал о самоубийстве — очень спокойно и деловито. У его матери было снотворное. Морт мог бы воспользоваться им. Примирившись с этой мыслью, он вскрыл конверт и медленно вытянул канцелярский лист. Он долго держал его сложенным и думал, не сжечь ли не глядя. Морт не был уверен в том, что сможет прочесть свой смертный приговор. Он боялся сойти с ума.

Давай, черт побери! Разворачивай бумагу и читай. Последнее, что ты еще можешь сделать, это хотя бы узнать о последствиях. Ты не можешь избежать их. Но, ради Бога, стоит хотя бы взглянуть, что они пишут.

И развернул письмо.

Дорогой Морт Рейни!

Ваш рассказ «Глаз вороны» был необычайно хорошо принят читателями. Прошу простить, что так долго не сообщали вам об этом, честно говоря, мы ожидали получить сообщение от вас. Столько лет вы так терпеливо предлагали нам свои работы, что ваше молчание теперь, когда вам наконец удалось «сделать это», несколько озадачивает. Если публикация вашего рассказа чем-то вам не понравилась — шрифтом, дизайном, расположением и т, д., — мы надеемся, что вы сообщите об этом. И, кстати, как насчет другого рассказа?

С уважением. Чарли, Чарльз Палмер, помощник главного редактора.

Морт перечитал это письмо дважды, а затем разразился лошадиным смехом, от которого задрожали стены, — к счастью, дома никого не было. Он слышал выражение «живот надорвать от смеха» и теперь испытал это на себе — он чувствовал, что если не остановится, у него действительно надорвется живот и кишки расползутся по полу. Он уже собирался отравиться, а в журнале хотят знать, понравился ли ему шрифт, которым был напечатан его рассказ! Морт ожидал узнать, что его карьера — не начавшись — уже безнадежно загублена, а они хотели новых рассказов! Новых рассказов!!

Он засмеялся — скорее, завыл — и вскоре его смех превратился в истерический плач. Затем сел на софу, еще раз перечитал письмо Чарльза Пал-мера и плакал до тех пор, пока снова не засмеялся. Наконец Морт встал, прошел в комнату, лег на кушетку, подложил под себя подушки так, как ему нравилось, и заснул.

Эта история сошла ему с рук. Так все и кончилось. И он больше никогда не делал ничего даже отдаленно похожего. Все случилось почти тысячу лет назад, и непонятно, почему теперь это снова всплыло в его памяти и преследует его?

Он не знал, он просто хотел прекратить думать об этом.

— И немедленно, — произнес он в пустой комнате и быстро подошел к кофеварке, стараясь не обращать внимания на головную боль.

Ты знаешь, почему ты вспомнил об этом.

— Заткнись. — Он сказал это довольно дружелюбно, даже весело.., но, взяв кофеварку, заметил, что руки у него дрожат.

Невозможно вечно скрывать свои грехи. Ты, наверное, болен, Морт.

— Заткнись, я же предупредил тебя, — сказал он веселым, дружелюбным тоном.

Ты, должно быть, очень болен. Похоже, что у тебя нервный со…

— Заткнись! — закричал он.

И со всей силы швырнул кофеварку о стену. Она перелетела через кухонную стойку в комнату, несколько раз перевернулась в воздухе, врезалась в стеклянную стену, разбилась вдребезги и замертво упала на пол. Он посмотрел на стеклянную стену и увидел длинную серебристую трещину, которая начиналась там, куда попала кофеварка, и зигзагом тянулась к потолку. Морту казалось, что такая же трещина образовалась у него в голове.

Но противный голос действительно заткнулся.

С трудом передвигая ноги, он прошел в ванную, взял будильник и вернулся в гостиную. На ходу поставил будильник на половину одиннадцатого. В половине одиннадцатого он должен пойти на почту, получить свою посылку, и тогда весь этот кошмар останется позади.

А пока надо поспать.

И желательно на кушетке, где ему всегда спалось лучше всего.

— У меня нет нервного срыва, — прошептал он своему тоненькому голоску, но тот и не собирался спорить.

Морт решил, что голосок испугался. «Вот и хорошо, — подумал он, — так ему и надо», — потому что этот голосок пугал его.

Он всматривался в серебристую трещину на стеклянной стене и вдруг вспомнил о том, как позвал горничную мотеля и попросил у нее служебный ключ. Вспомнил о том, как темно было в комнате и как он стоял в дверях, дожидаясь, пока привыкнет к темноте. Вспомнил их голые плечи. Вспомнил их испуганные глаза. Вспомнил, как закричал. Он не помнил, что именно — и так и не посмел потом спросить об этом у Эми, — но, судя по выражению их глаз, он кричал что-то очень гадкое.

Если когда-нибудь у меня и мог быть нервный срыв, подумал он, разглядывая мерцающую трещину то это случилось бы именно тогда. Черт побери! Это письмо из «Осинового листа» не идет ни в какое сравнение с тем мгновением, когда он открыл дверь номера в мотеле и увидел свою жену с другим мужчиной, лощеным торговцем недвижимостью из какого-то дурацкого городишки в Теннесси…

Морт закрыл глаза и открыл их потому, что рядом с ним кричал какой-то новый голос. Это был будильник. Туман рассеялся, солнце уже взошло, пора идти на почту.

ГЛАВА 43

По дороге Морт неожиданно почувствовал уверенность в том, что федеральная почта уже пришла.., и что сейчас он увидит в окошке огорченную физиономию Джульет, которая сообщит, что для него ничего нет. А как же его доказательство? Оно развеется как дым. Эта уверенность была ни на чем не основана — Херб был предусмотрительным человеком и никогда не давал обещаний, которые не мог сдержать, — но чувство было слишком сильным, чтобы с ним бороться.

Он заставил себя выйти из машины, и путь от дверей почтового отделения до окошка, за которым Джульет Стокер сортировала почту, показался ему длиной по меньшей мере в тысячу миль.

Добравшись наконец до окошка, он попытался заговорить, но слова застряли в горле. Его губы двигались, но гортань слишком пересохла. Джульет взглянула на него и чуть отступила назад. Девушка казалась встревоженной. Хотя, конечно, не такой, как Эми и Тед в момент, когда он открыл дверь номера в мотеле и направил на них пистолет.

— Мистер Рейни? С вами все в порядке? Он прокашлялся.

— Простите, Джульет. Кажется, у меня перехватило горло.

— Вы очень бледны.

И Морт услышал в ее голосе знакомые интонации, которые появлялись у многих обитателей Тишмора, стоило им заговорить с писателем, — это была своеобразная гордость, но с едва заметной долей раздражения и снисходительности: будто он был каким-то ребенком-вундеркиндом, нуждающимся в особой опеке.

— Наверное, вчера вечером съел что-нибудь не то, — сказал он. — Мне что-нибудь прислали по федеральной почте?

— Нет, ничего.

Морт отчаянно схватился за край стойки, и на какой-то момент ему показалось, что сейчас он рухнет на пол, но в то же самое мгновение понял, что девушка вовсе не говорила того, что он будто бы услышал.

— Извините?

Джульет уже отвернулась от него, и, пока рылась в каких-то пакетах на полу, к нему была обращена ее крепкая деревенская задница.

— Я сказала, что вам только одна посылка. — И положила перед ним на стойку пакет.

Морт увидел на пакете обратный адрес «Эллери Квина» в Пенсильвании и почувствовал облегчение. Будто в пересохшее горло влилась холодная вода.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста. Знаете, если начальство узнает, что федеральная почта лежит у нас в таком виде, оно с ума сойдет.

— Спасибо еще раз, я ценю вашу заботу, — сказал Морт.

Теперь, когда журнал был у него в руках, Рейни испытывал жгучую потребность поскорее уйти отсюда, вернуться домой. Ему казалось, что он может умереть, если немедленно не окажется дома. Морт не мог понять, почему так спешит — до полудня оставался еще час с четвертью, — но не мог бороться со своим нетерпением. Смутившись, подумал о том, чтобы дать Джульет на чай, — лишь бы только она заткнулась, а та, заметив его смущение, как истинная янки заговорила еще громче и лукаво спросила:

— Вы ведь никому не скажете, правда?

— Ни за что, — пообещал он, выдавливая из себя улыбку.

— Хорошо, — сказала Джульет Стокер и улыбнулась. — Потому что я видела, что вы делаете. Он остановился у дверей.

— Простите?

— Я сказала, что, если вы это сделаете, меня просто застрелят, — сказала Джульет и заботливо взглянула ему в лицо. — Вам нужно пойти домой и лечь в постель, мистер Рейни. Вы в самом деле очень неважно выглядите.

Я чувствую себя так, будто целых три дня не вылезал из постели, — во всяком случае, ничего полезного за это время я не сделал.

— Что ж, — согласился Морт, — пожалуй, это и в самом деле неплохая идея. Мне действительно немного не по себе.

— Сейчас ходит вирус. Вы могли заразиться. На почту вошли две женщины из Кэмп-Вигмора — весь город подозревал, что они лесбиянки, но застать их с поличным никому так и не удалось, — и Морт улучил момент, чтобы удалиться. Он сел в «бьюик», бережно положил себе на колени голубой пакет. Ему не нравилось, что все вокруг говорят, будто он плохо выглядит, еще меньше Морту нравилось, как работают его мозги.

Это уже не имеет значения. Все почти закончилось.

Он начал открывать конверт, но в это время женщины из Кэмп-Вигмора вышли на улицу и посмотрели на него, склонив головы. Одна из них улыбнулась. Другая засмеялась. Морт неожиданно решил, что лучше вскрыть конверт дома.

ГЛАВА 44

Морт припарковал «бьюик» возле дома, на привычном месте, выключил зажигание.., и в этот момент в глазах у него слегка помутилось. Когда все прошло, он почувствовал удивление и испуг. Неужели с ним действительно было что-то не в порядке? Какие-то физические недомогания?

«Нет, просто сказывается напряжение», — решил он.

Морт что-то услышал — или ему показалось — и быстро обернулся. Позади ничего не было. Не давай воли своим нервам, сказал он себе, дрожа всем телом. Вот и все, что ты должен сделать, — просто не давай воли своим чертовым нервам.

Потом подумал: А ведь у меня был пистолет. В тот день у меня в руках был пистолет Но незаряженный. Потом я сказал им об этом. Эми поверила мне. Не знаю, как Милнер, но Эми поверила и…

Это правда, Морт? Он действительно был незаражен?

Он снова вспомнил о трещине на стеклянной стене, бессмысленный серебряный зигзаг похожий на молнию, который тянулся из самого центра к потолку. Вот так это и происходит, подумал он. Так, это и случается в человеческой жизни.

Затем он опустил голову и снова посмотрел на пакет. Вот о чем ему следовало сейчас думать, а вовсе не об Эми и мистере Теде Поцелуй-Мою-Задницу с Холма Стрелка в черт знает какой глуши штата Теннесси.

Конверт был приоткрыт — теперь повсеместно царит беспечность. Он вытряхнул журнал себе на колени. На обложке яркими красными буквами было написано название «ЖУРНАЛ МИСТИЧЕСКИХ ИСТОРИЙ ЭЛЛЕРИ КВИНА». Под ним, шрифтом поменьше, стояла дата: ИЮНЬ, 1980. А еще ниже перечислялись имена некоторых авторов, представленных в этом выпуске: Эдвард Д. Хок. Рус Ренделл. Эд Макбейн. Патрисия Хайсмит. Лоренс Блок.

Его имени на обложке не было.

Ну разумеется. В те времена Рейни вообще был едва известен как писатель, а уж тем более как автор таинственных историй; «Посевной сезон» был его единственным опытом в подобном жанре. Постоянным читателям журнала его имя тогда ничего бы не сказало, вот редакторы и не вынесли его на обложку. Он перевернул обложку.

Страница с содержанием номера отсутствовала.

Эта страница была вырвана из журнала.

Морт с неистовством перелистал весь журнал, отшвырнул его, затем снова поднял со сдавленным криком. Он и не заметил, что где-то были вырваны страницы, но, пролистав журнал во второй раз, понял, что страниц с 83-й по 97-ю в журнале не было.

— Ты их вырвал! — закричал он.

Он закричал так громко, что его глаза чуть не вылезли из орбит. Он принялся стучать кулаками по рулю своего «бьюика», снова, и снова, и снова. Заревел сигнал.

— Ты вырвал мой рассказ из журнала, сукин сын! Как тебе это удалось? Ты вырвал его! Ты вырвал его! Ты вырвал его!

ГЛАВА 45

Он был уже на полпути к дому, когда молчавший до этого тоненький голосок снова поинтересовался, а как же Шутер мог это сделать. Конверт пришел по федеральной почте из Пенсильвании и попал прямо в руки Джульет, и как же, как же, ради всего святого…

Морт остановился.

Хорошо, сказала Джульет. Хорошо, потому что я видела, что вы делали.

Вот в чем дело! Теперь все ясно. Джульет была замешана во всем этом. Если только…

Если только позабыть о том, что Джульет жила в Тэшморе с незапамятных времен.

Если только позабыть о том, что она вовсе не говорила этих слов. Они прозвучали только в его сознании. Легкое помутнение рассудка.

— И все-таки он это сделал, — сказал Морт. Он вошел в дом и, как только за ним закрылась дверь, изо всей силы швырнул журнал, который взлетел как вспугнутая птица, затрепетал страницами и с хлопком приземлился на полу.

— О да, готов спорить, готов поспорить на свою чертову задницу, он сделал это. Не стоит дожидаться его здесь. Я…

Он увидел шляпу Шутера. Шляпа Шутера лежала на полу у двери в его кабинет.

На несколько секунд Морт замер на месте, сердце загрохотало в барабанных перепонках, затем он на цыпочках двинулся вперед, театрально размахивая руками, будто нелепый мультипликационный герой. Он вытащил из небольшой кучки инструментов кочергу и чуть поморщился, когда конец кочерги звякнул о совок для углей. Сжав кочергу в руке, он осторожно вернулся к закрытой двери, как и в тот раз, когда разбил зеркало в ванной. По пути пришлось обогнуть валявшийся на полу журнал.

Он подошел к двери и замер перед ней.

— Шутер? Ответа не было.

— Шутер, лучше выходи по своей воле! Если мне придется войти и расправиться с тобой, то ты уже никогда больше никуда не выйдешь по своей воле!

Ответа по-прежнему не было.

Морт чувствовал, как его охватывает нервное возбуждение (в действительности он уже не был уверен, что у него еще есть нервы), а затем повернул ручку. Толкнул дверь плечом, с криком ворвался внутрь и принялся размахивать кочергой…

А комната была пуста.

Но Шутер все-таки побывал здесь. Да. Компьютер Морта валялся на полу, монитор был вдребезги разбит. Шутер уничтожил его. На столе, на котором прежде стоял компьютер, теперь громоздилась старая пишущая машинка «Ройял». Стальная поверхность этого динозавра была тусклой и пыльной. В клавиши была воткнута рукопись. Рукопись Шутера, та самая, которую тот миллион лет назад оставил под камнем на веранде.

Это было «Секретное окно, секретный сад».

Морт отбросил кочергу. Будто загипнотизированный, подошел к машинке и взял рукопись. Он медленно перелистал страницы и неожиданно понял, почему миссис Гавин была так уверена, что эта рукопись принадлежит ему.., настолько уверена, что вытащила ее из мусорного ведра. Возможно, она сама не отдавала себе отчета, но ее глаза просто узнали этот шрифт. Ведь она многие годы видела рукописи, которые выглядели точно так же, как рукопись «Секретного окна, секретного сада». Компьютер и лазерный принтер появились у Морта сравнительно недавно. Большую часть своей писательской карьеры он пользовался этим «Ройялом». С годами машинка совсем износилась, а теперь и вовсе пребывала в печальном состоянии, с буквами кривыми, как зубы старика.

Разумеется, она все время была здесь — погребенная в самом дальнем углу кабинета под грудами всевозможных гранок и рукописей.., того, что называют «черновиками». Должно быть, Шутер украл ее, напечатал на ней свою рукопись, а затем, когда Морт ушел на почту, притащил обратно. Конечно. Все логично, разве не так?

Нет, Морт. Никакой логики в этом, нет Ты хочешь совершить логичный поступок? Тогда позвони в полицию. Это будет самым логичным из всего, что ты можешь сделать. Позвони в полицию, попроси их приехать и забрать тебя. Попроси приехать побыстрее, пока ты не успел ничего разрушить. Попроси их приехать прежде, чем ты убьешь кого-нибудь еще.

Морт с диким криком бросил страницы рукописи, и они лениво окружили его, как листопад правды, в мгновение ока рухнувшей на него зигзагом серебристой молнии.

ГЛАВА 46

Никакого Джона Шутера вообще не было. Никогда не было.

— Нет, — сказал Морт.

Он снова крупными шагами начал мерить огромную гостиную. Головная боль вернулась и теперь накатывала волнами.

— Нет. Я ни за что с этим не соглашусь. Я ни за что с этим не соглашусь, никогда.

Но его согласие или несогласие не имело никакого значения. Все части головоломки были налицо, и, когда Морт увидел старую пишущую машинку, они вдруг стали складываться в нужном порядке. Теперь, пятнадцать минут спустя, они все еще складывались, и казалось, что у Морта Рейни уже не хватит сил оторвать их друг от друга.

Он снова и снова вспоминал парня с заправочной станции, который протер ветровое стекло его «бьюика». Морт и не надеялся, что кто-то станет протирать ему стекло, и решил, что парень оказал дополнительную услугу только потому, что узнал писателя, чьи книги ему нравились. Может быть, так оно и было, но ветровое стекло действительно надо было протереть. Лето прошло, но если часто и быстро гонять по проселочным дорогам, то стекло быстро пачкается.

А ему пришлось как следует поездить по проселочным дорогам. Ему надо было в кратчайший срок сгонять в Дерри и обратно, задержавшись ровно настолько, чтобы успеть поджечь дом. На обратном пути он даже не остановился на заправку. А после этого нужно было еще пойти и убить кота, разве не так? Он был занят, занят, очень занят.

Морт остановился посреди гостиной и обернулся, чтобы посмотреть сквозь стеклянную стену.

— Если все это сделал я, то почему же я этого не помню? — спросил он, обращаясь к серебристой трещине в стекле. — Почему я не могу вспомнить даже сейчас?

Он не знал.., но теперь понял, откуда взялось это имя, разве не так? Одна половина от южанина, чей рассказ он украл в колледже; вторая половина от человека, который украл его жену. Все это было похоже на причудливую литературную шутку.

Она сказала, что любит его, Морт. Она сказала, что теперь любит его.

— Черт с ним! Человек, который спит с чужой женой, — вор. А женщина — его сообщник.

Морт с вызовом взглянул на трещину.

Трещина ничего не сказала.

Три года назад Морт опубликовал роман под названием «Семья Деллакоурт». В обратном адресе — после рассказа Шутера — значился город Деллакоурт, штат Миссисипи. Это…

Внезапно он рванулся в кабинет за энциклопедией, поскользнулся и чуть не упал на кучу разбросанных по полу бумаг. Он вытащил том с буквой «М» и нашел статью «Миссисипи». Дрожащим пальцем пробежал по списку городов — список занимал целую страницу, — надеясь вопреки надежде.

Ничего хорошего он там не увидел.

Ни Деллакоурта, ни Делакоурта в штате Миссисипи не было.

Он подумал, не поискать ли Перкинсбург, город, в котором Шутер вроде бы купил его сборник «Каждый бросает по монете» перед тем, как сесть на автобус «Грейхаунд». Но просто закрыл энциклопедию. Зачем зря тратить время? В штате Миссисипи действительно мог быть город с названием Перкинсбург, но теперь это ничего не меняло.

Имя романиста-преподавателя, в классе которого Морт встретил Джона Кинтнера, было Ричард Перкинс-младший. Вот откуда взялось это название.

Да, но я ведь не помнил ничего этого, так, каким же образом?..

Ох, Морт, запричитал тоненький голосок. Ты очень болен. Ты очень больной человек.

— Я не согласен с этим, — снова сказал Морт, ужасаясь невероятной слабости собственного голоса, да разве мог он когда-нибудь представить себе, что жизнь может быть похожа на сон, в котором ты совершаешь нечто совершенно непоправимое?

Ты убил двух человек, прошептал ему тоненький голосок. Ты убил Тома, так как он знал, что в тот день ты был один.

А потом убил Грега, пока он не узнал правду. Если бы ты убил только Тома, Грег позвонил бы в полицию.

Ты не мог этого допустить, пока не закончилась эта ужасная история, которую ты всем рассказывал. Проснувшись вчера, ты был в ужасном состоянии. У тебя онемело и ныло все тело. И это было не только потому, что ты сломал дверь в ванной и разбил зеркало, разве не так?

У тебя было гораздо больше дел. Тебе нужно было позаботиться о Томе и Греге. Ты был прав, правильно рассчитав передвижение автомобилей, но.., человеком, который вернулся пешком в дом Тома, чтобы забрать «бьюик», был ты сам.

Это ты позвонил Сонни Троттсу и притворился Томом. Человек, который только что приехал из какого-то городишки в Миссисипи, не мог знать, что Сонни глуховат, а ты знал об этом. Ты убил их, Морт, ты убил этил: людей! — Я не верю, что это сделал я! — пронзительно закричал он. — Все это — часть его плана! Это всего лишь часть его маленькой игры! Его маленькой психологической игры! А я не.., я не верю…

Остановись, прошептал у него в голове тоненький голосок, и Морт остановился.

На какой-то момент наступила полная тишина в обоих мирах: в том, что находился в голове Морта, и в том, что был снаружи.

И тогда тоненький голосок тихо спросил: Зачем ты сделал это, Морт? Зачем ты пролил столько крови? Шутер все время потел получить от тебя рассказ, но ведь никакого Шутера не было.

Что ты хочешь, Морт? Для чего ты создал Джона Шутера?

Снаружи донесся рокот мотора. Морт посмотрел на часы и увидел, что стрелки показывали ровно полдень. Возглас облегчения и рев триумфа вырвались из его груди, как пламя вырывается из трубы дымохода. То, что у него был журнал, но по-прежнему не было доказательств, не имело уже никакого значения. То, что Шутер мог убить его, тоже не имело никакого значения.

Морт Рейни с легким сердцем готов был умереть, если бы просто знал, что Джон Шутер действительно существовал и что сам Морт не несет ответственности за пережитый им ужас.

— Он здесь! — радостно закричал Морт и выбежал из кабинета. Он дико махал руками над головой и даже слегка подпрыгивал, заворачивая за угол и выбегая в коридор.

Остановившись в дверях, он посмотрел на дорогу, лежащую за покатой крышкой мусорного ящика, к которой был прибит Бамп. Его руки медленно опустились. Темный ужас поразил его мозг. Нет, даже не поразил; мозг провалился, будто чья-то безжалостная рука набросила на него огромную тень. Последний элемент мозаики встал на место.

За мгновение до этого, еще в кабинете, у Морта мелькнуло, что он мог совершить все эти невероятные убийства только потому, что ему недоставало мужества покончить с собой. Теперь он понял, что Шутер говорил правду, когда сказал, что никогда не убьет Морта.

К его дому приближался не воображаемый фургон Джона Шутера, а вполне реальная маленькая «субару». За рулем сидела Эми. Она украла его любовь, а женщина, укравшая вашу любовь, которая составляла единственную ценность вашей жизни, была уже не совсем женщиной.

И все-таки Морт по-прежнему любил ее.

Это Шутер ненавидел ее.

Это Шутер собирался ее убить и похоронить на озере, рядом с Бампом, и это место долго бы оставалось тайной для них обоих.

— Уходи, Эми, — прошептал он беспомощно голосом дряхлого старика. — Уезжай, пока не поздно, еще не поздно.

Но Эми вышла из машины, и в тот момент, когда она захлопнула за собой дверцу, чья-то неведомая рука набросила глубокую тень на голову Морта, и он погрузился во тьму.

ГЛАВА 47

Эми толкнула дверь и обнаружила, что та не заперта. Она вошла, начала звать Морта, затем остановилась. Оглянулась пораженная, широко раскрыв глаза.

В доме царил беспорядок. Мусорное ведро было переполнено. Несколько вялых осенних мух ползало по перевернутому набок алюминиевому чайнику. В воздухе стоял затхлый, прокисший запах. Ей показалось, что это запах испорченных продуктов.

— Морт?

Ответа не было. Она прошла, неуверенно переступая с ноги на ногу, очень сомневаясь в том, что хочет увидеть остальную часть дома. Миссис Гавин была здесь всего три дня назад — каким же образом за это время дом превратился в настоящую помойку? Что случилось?

Эми беспокоилась о Морте практически весь последний год их совместной жизни, но после развода стала волноваться еще больше. Она беспокоилась и, конечно, чувствовала себя виноватой. Эми возложила часть вины на себя и полагала, что так будет всегда. Морт действительно никогда не был сильным.., но величайшая его слабость заключалась в его упорном {а иногда почти истерическом) нежелании признать этот факт В это утро у него был голос человека, стоящего на грани самоубийства. И единственной причиной, по которой Эми согласилась с его просьбой не привозить сюда ее, было опасение, что при виде него Морт — если он действительно балансировал на краю пропасти — мог окончательно выйти из себя.

Мысль об убийстве никогда не приходила ей в голову, не пришла, и сейчас. Даже когда в тот ужасный день, в мотеле, он размахивал перед ними пистолетом. Эми не испугалась. Ни, кзопелькы. Морт не был убийцей.

— Морт? М…

Она обошла кухонную стойку — слова замерли на языке — ив изумлении теперь разглядывала большую гостиную. Повсюду были разбросаны бумаги. Казалось, Морт выложил из ящиков и папок все свои рукописи и разбросал их по дому, как конфетти на какой-нибудь нью-йоркской мессе для черных. Стол был завален грязной посудой. У треснутой стеклянной стены валялась разбитая кофеварка.

И повсюду, повсюду, повсюду было одно слово. Это слово было ШУТЕР.

ШУТЕР. Написано на стенах цветными мелками, которые Морт, должно быть, вытащил из ее ящика с художественными принадлежностями. ШУТЕР. Дважды выведено на стене чем-то похожим на взбитые сливки — разумеется, это были сливки, возле печи валялся грязный миксер. ШУТЕР Нацарапано чернилами на кухонной стойке и карандашом на деревянной ножке письменного стола — ровной колонкой, которая аккуратной полосой спускалась вниз и состояла из одного-единственного слова:

ШУТЕР, ШУТЕР, ШУТЕР, ШУТЕР.

Хуже всего, что это слово большими, высотой в три фута, корявыми буквами было нацарапано на полированной поверхности стола вишневого дерева, словно некая гротескная декларация любви: ШУТЕР.

Отвертка, которой он сделал это, лежала рядом на стуле. Ее железное лезвие было испачкано в чем-то красном. Эми решила, что это следы вишневого дерева.

— Морт? — прошептала она, оглядываясь вокруг.

Теперь она испугалась, что может найти его мертвым, погибшим от своих собственных рук. И где? Конечно, в кабинете. Где же еще? Он проводил там самые важные часы своей жизни; конечно, он решил умереть именно там.

Хотя Эми совсем не хотелось заходить туда, хотя Эми совсем не хотелось находить тело Морга, ноги все-таки несли ее к кабинету. По пути она, даже не взглянув на пол, задела ногой присланный Хербом Грикмором «Журнал мистических историй Эллери Квина».

Эми подошла к двери в кабинет и медленно открыла ее.

ГЛАВА 48

Морт стоял перед своей старой пишущей машинкой: компьютер валялся на полу в куче осколков. Выглядел Морт странно, как сельский священник. Наверное, отчасти из-за позы, которую принял, предположила Эми: он стоял вытянувшись в струнку, заложив руки за спину. Но прежде всего странное ощущение возникало из-за шляпы. Черной шляпы, надвинутой так низко, что она почти касалась его ушей. Эми показалось, что он даже немного похож на мужчину с картины «Американская провинция», несмотря на то, что мужчина был изображен без шляпы.

— Морт? — позвала она слабым и неуверенным голосом.

Он не ответил, только пристально взглянул на Эми. В его глазах блестела жестокость. Она никогда не видела у Морта такого выражения, даже в тот ужасный день в мотеле. Казалось, что это был вовсе не Морт, а какой-то незнакомец, лишь немного похожий на Морта.

Хотя Эми узнала эту шляпу.

— Где ты нашел это старье? На чердаке? — В ее ушах громко отдавалось биение сердца, отчего голос слегка дрожал.

Он должен был найти ее на чердаке. Вокруг распространялся сильный запах нафталина, Эми чувствовала его даже на расстоянии. Морт купил эту шляпу много лет назад в подарочном магазине в Пенсильвании. Они путешествовали по Западу страны.

В Дерри у нее был небольшой сад — в углу, который образовывал дом и пристроенный к нему кабинет: Это был ее сад, но Морт часто пропалывал его и выдергивал сорняки — особенно когда застревал на какой-то идее. Обычно, работая в саду он надевал эту шляпу. Называл ее «шляпой для размышлений». Эми вспомнила, как однажды Морг разглядывал себя в зеркало и пошутил, что ему обязательно надо сфотографироваться в таком виде. «Когда я надеваю шляпу, — сказал он, — я становлюсь похожим на человека, родившегося на суровом севере и привыкшего ходить с плугом за задницей мула».

Позже шляпа исчезла. Должно быть, она переехала сюда и была заброшена куда-то на чердак. Но…

— Это моя шляпа, — сказал он наконец смущенно скрипучим голосом. — Кроме меня, никто не смеет к ней прикасаться.

— Морт? Что случилось? Что…

— Вы ошиблись номером, женщина. Морта здесь нет. Он мертв. — Его пронзительный взгляд был тверд. — Он слишком долго изворачивался» но в конце концов больше не смог врать самому себе и оставил меня в покое. Я даже пальцем его не тронул, миссис Рейни. Клянусь вам. Он избрал способ трусов, чтобы уйти.

— Почему ты так говоришь? — спросила Эми.

— Потому что я всегда так говорю, — сказал он с легким удивлением. — У нас в Миссисипи все так говорят.

— Морт прекрати!

— Разве вы не понимаете, что я говорю? — спросил он. — Вы же не глухая, не так ли? Он умер. Он покончил с собой.

— Прекрати, Морт, — повторила Эми и почувствовала, как из глаз у нее потекли слезы. — Ты пугаешь, меня, мне это не нравится.

— Не имеет значения.

Он расцепил руки за спиной. В одной из них были ножницы из верхнего ящика стола. Взошло солнце, и, когда он щелкнул ножницами, на лезвии блеснул солнечный зайчик.

—Больше вы не будете бояться. — И он медленно пошел на Эми.

ГЛАВА 49

Несколько секунд она в оцепенении стояла на месте. Морт не мог убить ее: если он и был способен на убийство, то наверняка совершил бы его в тот день в мотеле.

Она увидела выражение его глаз и поняла, что Морт тоже знал об этом.

Но это был не он.

Эми закричала, развернулась и кинулась к дверям.

Шутер двинулся за ней, и ножницы в его руке описали серебряную дугу Он бы всадил их по самую рукоятку прямо между лопатками, если бы его нога не заскользила по бумагам, разбросанным на деревянном полу Он растянулся во весь рост с криком, в котором смешались растерянность и гнев. Лезвия воткнулись в девятую страницу «Секретного окна, секретного сада», и их концы обломились. Он ударился губами об пол. Во все стороны брызнула кровь. Пачка «Палл-Малл» — сигарет, которые Джон Кинтнер молчаливо курил на переменах той осенью, когда они с Мортом Рейни посещали курс художественной литературы, — выпала из кармана и заскользила по гладкому деревянному полу, как фишка по игровому столу. Он поднялся на колени, зарычал, его окровавленные губы скривились в жуткой улыбке.

— Вам никто не поможет; миссис Рейни! — закричал он, поднимаясь на ноги; посмотрел на раскрытые ножницы, увидел обломанные концы и нетерпеливо откинул их в сторону. — У меня есть для вас место в саду! Я уже выкопал его. Теперь вы от меня не уйдете!

И побежал за ней к двери.

ГЛАВА 50

Посреди гостиной Эми оступилась. Она задела ногой «Журнал мистических историй» и неуклюже растянулась на боку, ударившись правым бедром и грудью. Она закричала.

Шутер бросился к столу и схватил отвертку, которой убил кота.

— Лежите и не двигайтесь, — приказал он, когда Эми перевернулась на спину и уставилась на него широко раскрытыми, вконец обезумевшими глазами. — Если вы двинетесь, вам будет очень больно. Я не хочу причинять вам боль, миссус,[18] но сделаю это, если понадобится. Мне нужно кое-что забрать, видите ли. Я проделал огромный путь, и мне нужно кое-что забрать, чтобы решить свои проблемы.

Когда он приблизился, Эми, приподнявшись на локтях, оттолкнулась ногами и чуть отодвинулась назад. Волосы упали ей на лицо. Кожа покрылась потом; она чувствовала исходящий от нее запах, горячий и зловонный. Лицо, склонившееся над ней, сияло торжеством: осуждающий лик сумасшествия.

— Нет, Морт! Пожалуйста! Пожалуйста, Морт… Он бросился на Эми, занес отвертку над головой и резко опустил ее. Эми вскрикнула и откатилась влево. Лезвие отвертки вонзилось в ее плоть.

Бедро обожгло болью. Но она нашла в себе силы приподняться на колени, чувствуя, как рвется в клочья ее платье.

— Нет, мадам, — задыхаясь, произнес Шутер, и его пальцы сомкнулись у нее на лодыжке. — Нет, мадам.

Эми оглянулась и сквозь паутину своих волос увидела, что он пытается другой рукой выдернуть отвертку из пола. Черная шляпа с круглой тульей съехала ему на затылок.

Он выдернул отвертку и воткнул в икру ее правой ноги.

Боль была ужасной. Боль была целым миром. Она пронзительно закричала и лягнула его ногой, стараясь попасть но лицу. Удар пришелся ему в нос. Кажется, он был сломан. Шутер хрюкнул и, схватившись за лицо, упал на бок. Эми вскочила. Она слышала вой женщины. Так воют на луну собаки. И не сразу поняла, что это не собака. Это она сама.

Шутер тоже встал. Его вытянутое лицо превратилось в кровавую маску. Маска раскололась посередине, обнажив кривые зубы Морта Рейни. Она еще помнила, как когда-то прикасалась к этим зубам своим языком.

— Ах ты, собачонка, — усмехаясь, произнес он. — Все в порядке, мадам. Вы попали прямо в точку.

И прыгнул на Эми.

Она отпрянула назад. Отвертка выпала из ее ноги и покатилась по полу. Шутер чуть отступил, затем снова прыгнул на нее, почти игриво. Эми схватила стул и швырнула в его сторону. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга поверх стула.., а затем он схватил ее за платье. Эми успела вырваться и отскочить.

— Касается, я с тобой намучаюсь, — задыхаясь, сказал он.

Эми наконец толкнула дверь.

Он бросился за ней, молотя ее по спинет его ногти скользили по ее затылку, пытаясь зацепиться за воротник. Это ему почти удалось, и все-таки он упустил момент, когда мог схватиться поудобнее и развернуть ее к себе.

Эми бросилась бежать мимо кухонной стойки к задней двери. Ее правая туфля хлюпала на ноге. Она была полна крови. Шутер гнался за ней, задыхаясь и выпуская из ноздрей кровавые пузыри.

Толкнув перед собой прозрачную дверь, она споткнулась и растянулась во весь рост на веранде, окончательно потеряв дыхание. Она упала точно на том самом месте, где Шутер оставил свою рукопись. Перевернувшись на спину, Эми увидела, что он приближается к пей. Теперь он приближался к ней с голыми руками, но казалось, что этого было более чем достаточно. Его глаза под полями черной шляпы были суровыми, неподвижными и ужасными.

— Прошу прощения, миссуе, — сказал он.

— Рейни! — закричал над головой Эми чей-то голос. — Остановись?

Она попыталась обернуться, но не смогла. Кажется, растянула шейную мышцу. Шутер и вовсе не обратил на голос никакого внимания. Он упрямо шел на Эми.

— Рейни! Остановись!

— Рейни здесь н… — начал Шутер, а затем в осеннем воздухе раздался сухой щелчок пистолетного выстрела.

Шутер остановился на месте и с любопытством, почти небрежно, взглянул на свою грудь. Там была маленькая дырка. Никакой крови не вытекало — во всяком случае, пока, — но дырочка была. Его указательный палец был отмечен маленькой точкой крови, напоминавшей знак препинания, которым обычно заканчивается предложение. Он задумчиво глядел на эту точку. Затем опустил руки и посмотрел на Эми.

— Детка? — спросил он и растянулся на дощатом полу веранды.

Она перевернулась, умудрилась подняться на локтях и, задыхаясь от рыданий, поползла к нему.

— Морт? — кричала она. — Морт? Пожалуйста, Морт, попытайся что-нибудь сказать!

Но он не собирался ничего говорить, я через некоторое время Эми осознала это.

В течение следующих недель и месяцев она снова и снова будет отвергать этот простой факт его смерти, а потом снова и снова будет осознавать его. Он был мертв. Он был мертв. Он сошел с ума, и теперь он был мертв.

Он сам и тот, кто в результате болезненного состояния души и мозга поселился у него внутри, оба были мертвы.

Эми положила голову ему на грудь и заплакала. Сзади кто-то подошел и успокаивающе положил ей руку на плечо. Эми даже не обернулась.

* * *

Примерно через три месяца после событий на озере Тэшмор Тед и Эми Милнер приехали, чтобы встретиться с человеком, который застрелил первого мужа Эми, известного писателя Мортона Рейни.

Один раз за прошедшие три месяца, во время следствия, они уже виделись с этим человеком, но встреча проходила в официальной обстановке, и Эми не захотела поговорить с ним лично. Тогда это было невозможно. Женщина была благодарна за то, что он спас ей жизнь.., но Морт был ее мужем, она много лет любила его и в глубине души чувствовала, что в тот ужасный момент на курок пистолета нажал не только Фред Эванс.

Она понимала, что придет время, когда ей станет необходимо выяснить все до конца, через год или два, может быть, даже три. Но тем временем произошло нечто такое, что заставило ее действовать быстрее. Эми надеялась, что Тед позволит ей поехать в Нью-Йорк одной, но он проявил настойчивость. Последнее время Тед никуда не отпускал Эми одну: в тот раз ее чуть было не убили.

Эми довольно резко заметила Теду, что он не хочет отпускать ее одну потому, что в тот раз она не предупредила его о своей поездке в дом на озере, но муж только пожал плечами. Так что они вместе приехали в Нью-Йорк, вместе поднялись на сорок третий этаж огромного небоскреба и вместе вошли в крошечную комнатку между кабинетами Объединенной страховой компании, которую Фред Эванс называл своим рабочим домом и в которой он обитал, когда не выезжал на места происшествий.

Эми села в самом дальнем углу и, хотя в комнате было довольно тепло, укутала плечи шалью.

Эванс вел себя любезно и внимательно — как сельский доктор, принимающий пациентку, которую лечил с самого детства. Он нравился Эми. Но есть кое-что, чего он никогда не узнает, подумала она. Я могла бы набраться смелости и сказать ему, а он кивнул бы мне в ответ, но это вовсе не означало бы, что он мне поверил. Он знает лишь о том, что навсегда останется для меня человеком, застрелившим Морта, человеком, которому пришлось смотреть, как я рыдала на груди у Морта, пока не приехала «скорая помощь» и пока один из санитаров не сделал мне укол. Только после этого я позволила забрать тело. Но он никогда не узнает, что даже после этого по-прежнему нравится мне.

Он вызвал из соседнего кабинета женщину и попросил ее принести три большие чашки очень горячего чая. За окном был январь, стояли морозы, дул сильный ветер. Неожиданно Эми захотелось оказаться сейчас в доме у озера Тэшмор. Она подумала о том, как сейчас выглядит само озеро: вода уже наверняка замерзла, и безумный ветер гоняет по льду бесконечные призрачные змейки снежного порошка. Но тут же в ее сознании возникла смутная, но жуткая ассоциация: она увидела Морта, распростертого на полу, увидела пачку «Пэлл-Мэлл», скользящую по доскам, как фишка на игровом столе. Она поежилась, неожиданное желание оказаться в доме у озера Тэшмор исчезло без следа.

— С вами все в порядке, миссис Милнер? — спросил Эванс.

Она кивнула. Мрачно нахмурившись и поигрывая своей трубкой, Тед сказал:

— Моя жена, мистер Эванс, хочет услышать все, что вам известно о происшедшем. Сначала я пытался отговорить ее, но затем пришел к мысли, что так будет лучше. Ее все еще мучают по ночам кошмары, и…

— Разумеется, — сказал Эванс, не то чтобы полностью игнорируя Теда, но обращаясь преимущественно к Эми. — Думаю, что пройдет это не скоро. Если честно, то меня самого мучают кошмары. Я никогда прежде не убивал человека. — Он помолчал, затем добавил:

— Мне повезло: не хватило года, чтобы попасть во Вьетнам.

Эми ответила ему улыбкой. Бледной, но все-таки улыбкой.

— Во время расследования она уже слышала все подробности, — продолжил Тед, — но хочет услышать все это снова, лично от вас, без формальностей.

— Я понимаю, — сказал Эванс и показал на трубку:

— Если хотите, можете курить.

Тед посмотрел на трубку и, будто смутившись, быстро опустил ее в карман пиджака.

— Я пытаюсь бросить.

Эванс взглянул на Эми и спросил все тем же участливым, даже слегка сладким тоном:

— Скажите, какой цели может послужить наша беседа? А если точнее, зачем вам понадобился этот разговор?

— Я не знаю, — тихо и спокойно ответила Эми. — Но три недели назад мы поехали в дом на озере Тэшмор, чтобы навести там порядок — мы выставили этот дом на продажу, — и кое-что произошло. Точнее, произошло целых два события. — Она взглянула на своего мужа и снова улыбнулась бледной улыбкой. — Тед знает, что случилось нечто необычное, поскольку я позвонила вам и назначила эту встречу. Но он не знает, что именно произошло, и боюсь, сейчас мое поведение его очень раздражает. Наверное, он прав.

Тед Милнер не стал отрицать, что поведение Эми его раздражает. Он опустил руку в карман пиджака, чтобы достать трубку, но передумал.

— Эти два события связаны с тем, что произошло в вашем доме на озере в октябре?

— Не знаю, мистер Эванс… Я не знаю, что именно там произошло. Я бы хотела услышать, что известно вам?

— Что ж, — протянул Эванс, откидываясь на спинку стула и отпивая чай из чашки, — если вы пришли, надеясь получить исчерпывающие ответы, боюсь, вы будете глубоко разочарованы. Я могу рассказать вам про пожар. Что же касается того, почему ваш муж сделал то, что он сделал.., вероятно, вам об этом известно гораздо больше, чем мне. Самое странное в этом пожаре было то, что начался он не в самом доме, а в пристроенном к нему кабинете мистера Рейни. Вероятно, эта акция была направлена конкретно против него, но его самого не было в доме.

На пепелище, в том месте, где находился кабинет: мы нашли крупный осколок бутылки. Когда-то в ней было вино — шампанское, если точнее, — но нет никаких сомнений, что после этого в бутылку был залит бензин. На осколке уцелела часть наклейки, и мы отправили по факсу ее копию в Нью-Йорк. Ее идентифицировали как «Мойе э Шандо» тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года. То, что эта бутылка, в которой был коктейль Молотова, именно из вашего бара, не было доказано безусловно, но, по всей вероятности, миссис Милнер, это было именно так. В своем списке вы указали, что дома было больше дюжины бутылок «Мойе э Шандо» восемьдесят третьего и восемьдесят четвертого годов.

Это привело нас к естественному хотя и несколько смелому предположению, что дом подожгли вы или ваш бывший муж. Вы, миссис Милнер, говорили, что ушли и оставили дом незапертым…

— Это до сих пор мучает меня. Уходя ненадолго, я часто забывала запереть дверь. Я выросла в маленьком городке Бангор и так и не избавилась от своих деревенских привычек. Морт часто… — Ее губы задрожали, и Эми замолчала на несколько секунд, сжав их так крепко, что они побелели, но снова взяла себя в руки и тихо договорила:

— Он часто ругал меня за это.

Тед взял ее за руку.

— Это, конечно, не имеет значения, — сказал Эванс. — Даже если бы вы заперли дом, у мистера Рейни все равно была бы возможность проникнуть туда, ведь у него все еще оставались ключи. Правильно?

— Да, — сказал Тед.

— Возможно, если бы вы заперли дверь, наше расследование закончилось бы быстрее, хотя и это вряд ли. Мы никак не можем избавиться от бюрократической текучки. На наших совещаниях рождается масса бесполезных версий. Одна из них заключалась в том, что поджигателем мог быть кто угодно. Ведь у нас были показания миссис Рейни — простите, миссис Милнер — о том, что дом остался незапертым. Но когда мы стали рассуждать исходя из предположения, что бутылка, которую использовали для поджога, взята из бара этого же дома, круг подозреваемых сразу сузился.

— Потому что бар был заперт, — подсказал Тед. Эванс кивнул.

— Вы помните, миссис Милнер, как я спрашивал вас, у кого находятся ключи от этой комнаты?

— Зовите меня Эми, ладно? Он кивнул.

— Вы помните, Эми?

— Да. Мы начали запирать этот бар три или четыре года назад, после того как у нас пропало несколько бутылок с красным столовым вином. Морт решил, что виновата горничная. Мне не хотелось верить в это, потому что мне она нравилась, но я знала, что муж вполне мог оказаться прав. Вероятно, так оно и было. После этого мы начали запирать бар, чтобы ни для кого больше не было соблазна.

Эванс взглянул на Теда Милнера.

— Один ключ от этого бара был у Эми, а второй, как ей казалось, все еще оставался у мистера Рейни. Так что число возможных вариантов было ограниченным. Разумеется, если бы это была Эми, то вы, мистер Милнер, являлись бы ее сообщником, так как вы обеспечивали друг другу алиби на тот вечер. У мистера Рейни алиби не было, но предположительно он находился в это время совсем в другом месте. Но самое главное то, что мы никак не могли найти мотив для преступления. Благодаря его работе и у Эми, и у Морта было хорошее материальное положение. Мы искали отпечатки пальцев, и нам удалось обнаружить два годных образца. Это произошло на следующий день после нашей встречи в Дерри. Оба отпечатка принадлежали мистеру Рейни. Но это тоже нельзя было считать доказательством…

— Нельзя? — изумленно спросил Тед. Эванс отрицательно покачал головой.

— Экспертиза подтвердила, что отпечатки были оставлены незадолго до того, как то, что осталось от бутылки, попало в огонь, но не смогла определить, когда именно. От огня из них испарилось масло. К тому же если наше предположение было верным и эта бутылка действительно хранилась в вашем баре, то кому-то нужно было вынуть ее из пакета или коробки, в которой она продавалась, и поставить на полку. Это могли сделать и мистер, и миссис Рейни, и Морт мог бы утверждать, что отпечатки остались именно после этого.

— Тогда он был уже не в состоянии что-либо утверждать, — мягко сказала Эми.

— Вероятно, вы правы, но тогда мы об этом не знали. Нам известно, что люди, как правило, берут бутылки за горлышко или за верхнюю часть. Эти же два отпечатка находились около донышка и были расположены под очень странным углом.

— Как будто ее несли боком или вверх дном, — вставил Тед. — Разве не так вы сказали на слушании?

— Да. Но те, кто разбирается в вине, обычно так не делают. Чтобы не взболтать осадок. А если это шампанское…

— Его и вовсе нельзя взбалтывать, — сказал Тед. Эванс кивнул.

— Если вы сильно взболтаете бутылку шампанского, она может взорваться от давления.

— Но в этой бутылке было не шампанское, — тихо сказала Эми.

— Нет. Хотя и это по-прежнему не доказано. Я обошел местные заправочные станции и попытался выяснить, не покупал ли в тот вечер кто-нибудь, похожий на мистера Рейни, небольшое количество бензина. Узнать мне ничего не удалось. Я был не очень удивлен, ведь он мог купить бензин в Тэшморе или на любой из сотен заправочных станций по дороге.

Затем я встретился с Патрицией Чемпион, нашей единственной свидетельницей. Я показал ей фотографию «бьюика» выпуска 1986 года — такой автомобиль, по нашим сведениям, был у мистера Рейни. Она сказала, что, может быть, видела эту машину, но наверняка утверждать не может Так что это мне тоже ничего не дало. Я вернулся к дому, чтобы еще раз осмотреть его, и тут пришли вы, Эми. Было раннее утро. Я хотел задать вам несколько вопросов, но вы были очень расстроены. Я спросил, для чего вы пришли сюда, и был очень удивлен вашим ответом. Вы сказали, что собирались поехать на озеро Тэшмор повидать вашего мужа, но перед этим решили взглянуть на сад.

— По телефону Морт все время говорил о том, что он называл моим «секретным окном».., тем, которое выходило в сад. Он сказал, что оставил там что-то. Но там ничего не было. Во всяком случае, я ничего не нашла.

— Во время нашей встречи ваш бывший муж произвел на меня странное впечатление, — медленно сказал Эванс. — У меня сложилось мнение, что он — не совсем в порядке. Дело не в том, что он что-то скрывал от меня, в этом я почти не сомневался. Было в нем что-то еще. Некая отстраненность.

— Да, я тоже это чувствовала. Все сильнее и сильнее. Отстраненность.

— У вас был очень болезненный вид. Я решил, Эми, что, когда вы поедете в Тэшмор, мне лучше последовать за вами, особенно после того как попросили меня не говорить мистеру Милнеру, если он будет искать вас. Мне показалось, вы скрываете от меня истинную причину этой поездки. Я решил, что, поехав за вами, смогу что-нибудь выяснить. И еще я подумал… — Он смущенно замолчал.

— Вы подумали, что со мной может что-нибудь случиться, — продолжила она. — Спасибо, мистер Эванс. Теперь вы понимаете, что он бы меня убил. Если бы вы не поехали за мной, он бы меня убил.

— Я оставил машину на дороге и пошел к дому пешком. Потом я услышал в доме страшный шум и побежал. В этот момент вам удалось вырваться на веранду, а он гнался за вами.

Эванс взглянул на них обоих, внимавших ему с серьезными лицами.

— Я попросил его остановиться, — сказал он. — Я попросил его об этом дважды.

Эми подалась вперед, мягко коснулась его руки, затем снова отклонилась на спинку стула.

— Вот и все, — сказал Эванс. — Все остальное я знаю из газет и из двух коротких бесед с мистером Милнером…

— Зовите меня Тедом.

— Хорошо, Тед. — Кажется, называть по имени Эми Эвансу было намного легче, чем Теда. — Я знаю, что у мистера Рейни было нечто вроде приступа шизофрении и он одновременно представлял себя двумя разными людьми. При этом ни один из этих двоих не догадывался, что оба существуют в одном теле. Я знаю, что одного из них звали Джон Шутер. Из показаний Херберта Грикмора я знаю, что мистер Рейни вообразил, будто Шутер преследовал его из-за рассказа под названием «Посевной сезон», и мистеру Грикмору пришлось достать экземпляр журнала, в котором впервые был опубликован этот рассказ, чтобы мистер Рейни мог доказать факт первой публикации. Мистер Рейни получил этот журнал как раз перед вашим приездом, Эми, — он найден в доме. Конверт федеральной почты, по которой пришел журнал, лежал на сиденье «бьюика», принадлежавшего вашему бывшему мужу.

— Но он вырвал рассказ из журнала, не так ли? — спросил Тед.

— Не только сам рассказ, но и страницу с оглавлением. Он тщательно уничтожил все следы существования этого рассказа. У него был швейцарский армейский нож, которым он, вероятно, и воспользовался. Недостающие страницы были обнаружены в бардачке «бьюика».

— В конце концов существование этого рассказа стало тайной даже для него самого, — мягко заметила Эми.

Эванс, подняв брови, посмотрел на нее:

— Простите?

Она покачала головой:

— Нет, ничего.

— Кажется, я рассказал вам все что мог, — закончил Эванс. — Остальное — лишь домыслы. В конце концов, я ведь страховой следователь, а не психиатр.

— В нем жили два человека, — сказала Эми. — Он сам.., и созданный им персонаж. Тед считает, что имя «Шутер», отложилось у Морта в голове, когда он узнал о том, что Тед родился в маленьком городке под названием Холм Стрелка. Это в штате Теннесси. Я уверена, что он прав. Морт всегда подбирал имена своих персонажей таким способом. Для него эти имена были.., чуть ли не анаграммой.

Больше я ничего не знаю — могу только догадываться. Я знаю, что, когда решался вопрос о съемке фильма по его роману «Семья Делакоурт», у Морта чуть не случился нервный припадок. На киностудии возникли сомнения из-за случайного сходства сюжета романа с другим сценарием, который назывался «Домашняя команда», но тогда там поняли, что Морт не мог видеть их сценарий. И они, и Херб Грикмор все Морту объяснили. Вопрос о плагиате даже не возникал.., разве что только у самого Морта. Он отреагировал на это очень бурно, ненормально. Казалось, эта история распалила в нем давно угасший костер, в котором все еще оставались тлеющие угли.

— А вы не думаете, что он создал Джона Шутера для того, чтобы наказать вас? — спросил Эванс.

— Нет. Шутер возник для того, чтобы наказать самого Морта. Я думаю… — Эми сделала паузу, поправила шаль, плотнее укутывая плечи, и не очень уверенно взяла чашку с чаем. — Я думаю, что когда-то в прошлом Морт действительно украл чье-то произведение. Наверное, это было очень давно, потому что, начиная с «Мальчика учителя музыки», все, что он написал, издавалось большими тиражами, и о плагиате непременно бы стало известно. Сомневаюсь, что Морт вообще опубликовал украденное. Но думаю, что нечто подобное действительно произошло, и именно из той истории и появился реальный Джон Шутер. Не из-за того, что киностудия обратила внимание на его роман, и не из-за.., не из-за моих отношений с Тедом, и даже не из-за развода. Может быть, все это наложилось одно на другое, но думаю, что началась вся эта история еще до того, как мы познакомились. А потом, когда Морт остался один в доме на озере…

— Пришел Шутер, — тихо сказал Эванс. — Пришел и обвинил его в плагиате. Никто так и не уличил мистера Рейни в воровстве, и в конце концов ему пришлось самому наказать себя. Но вряд ли дело только в этом. Ведь он пытался убить вас.

— Нет. — сказала Эми. — Не он, а Шутер. Эванс удивленно поднял брови. Тед с беспокойством посмотрел на нее и снова достал из кармана трубку.

— Настоящий Шутер.

— Я не понимаю вас.

Она снова улыбнулась бледной улыбкой.

— Я сама себя не понимаю. Поэтому и приехала сюда. Не думаю, что наш разговор может иметь какой-то практический смысл — Морт умер, и все кончилось. — но он может помочь мне. Разговор поможет мне спать спокойно.

— Тогда объясните нам, — сказал Эванс.

— Видите ли, когда мы приехали, чтобы привести дом в порядок, по дороге мы остановились на заправочной станции, которая называется «У Боуи». Тед стал заливать в машину бензин — у Боуи самообслуживание, — а я зашла в магазин. Там я встретила человека по имени Сонни Троттс, который обычно работал с Томом. Том был старшим из тех двух рабочих, которых нашли убитыми. Сонни хотел сказать мне, что очень опечален смертью Морта, что он видел Морта накануне его смерти и хотел кое-что рассказать ему, но так и не успел. Речь шла о Томе Гринлифе, точнее, о чем-то, что Гринлиф поведал Сонни, когда они красили фасад местной методистской церкви. Сонни после этого видел Морта, но решил пока что ничего ему не говорить. А потом вспомнил, что это имеет отношение к Грегу Карстейерсу…

— Второму убитому?

— Да. Тогда Сонни обернулся и окликнул Морта, но тот его не услышал. А на следующий день Морт умер.

— И о чем же рассказал этому Сонни мистер Гринлиф?

— О том, что, кажется, видел привидение, — холодно сказала Эми.

Тед и Эванс посмотрели на нее, но не проронили ни слова.

— Сонни сказал, что в последнее время Том стал довольно забывчивым и очень беспокоился по этому поводу. Сам Сонни считая, что это обычный склероз, которым страдают все старики, но Тому пятьдесят шесть лет назад пришлось лечить жену от полной потери памяти, с тех пор он очень боялся, что и с ним случится нечто подобное. Сонни говорил, что когда его приятель забывал дома кисть, то мучился из-за этого весь день. Так вот, Том рассказал Сонни, что Грег Карстейерс спрашивал его, не знает ли он человека, с которым Морт Рейни разговаривал накануне, и сможет ли он узнать его, если увидит снова. Том сказал Грегу, что никого не видел с Мортом, что Морт был один.

Щелкнула спичка. Тед Милнер наконец-то решил разжечь свою трубку. Эванс не обратил на него внимания. Он весь подался вперед и был полностью сосредоточен на рассказе Эми Милнер.

— Говорите прямо. По словам этого Сонни Труттса…

— Троттса.

— Хорошо, Троттса. По его словам. Том Гринлиф все-таки видел кого-то с Мортом?

— Не совсем, — уточнила Эми. — Сонни думает, что если бы Том был уверен, он не стал бы лгать Грегу. Том сказал, что и сам не понял, что именно он увидел. Что он запутался. Что ему показалось безопаснее вообще ничего не говорить об этом. Том не хотел, чтобы кто-нибудь, особенно Грег Карстейерс, с которым они часто работали вместе, узнал, что он не уверен в себе самом. Старик Гринлиф очень боялся, что люди решат, будто он заболел чем-то похожим на то, от чего умерла его жена.

— Простите, я, кажется, не понимаю.

— По словам Сонни, — терпеливо объяснила Эми, — Том проезжал на своем «скауте» мимо озера и видел Морта, который стоял на том месте, где заканчивается тропинка.

— Там, где были обнаружены тела?

— Да. Очень близко. Морт помахал ему рукой. Том тоже помахал в ответ и поехал дальше. А потом Том взглянул в зеркало заднего вида и увидел рядом с Мортом другого человека и старый фургон, стоящий возле них, хотя десять секунд назад ни этого человека, ни машины там не было. И еще: на голове у этого человека была черная шляпа… Но и он, и его машина были прозрачными, и сквозь них все было видно.

— Ох, Эми, — мягко сказал Тед. — Этот человек просто наговорил тебе чепухи. Старческая болтовня.

Она отрицательно покачала головой:

— Не думаю, что Сонни достаточно умен для того, чтобы выдумать такую историю. Он сказал мне, что позже Том все-таки решил связаться с Гретом и рассказать ему, что видел этого человека; но не хотел вдаваться в подробности по поводу его прозрачности. По словам Сонни, старик Гринлиф был просто в ужасе: считал, что у этого события могут быть только два объяснения — либо он все-таки сошел с ума, либо он действительно видел привидение.

— Да, жуткая история, прямо мурашки бегут по телу. — И это было правдой — у Эванса на несколько мгновений руки и лоб покрылись гусиной кожей. — Но все это слухи,., слухи, переданные теперь уже мертвым человеком.

— Да.., но это еще не все. — Эми опустила чашку на стол, взяла свою сумочку и стала в ней копаться. — Я убиралась в кабинете Морта и нашла эту шляпу — эту жуткую черную шляпу. Она валялась за его столом. Я была поражена: я не предполагала, что могу на нее наткнуться, думала, что полиция забрала ее в качестве доказательства или еще для чего-то. Я взяла палку, чтобы вытащить ее оттуда, ткнула в шляпу, и она, перевернулась. Я вынесла ее на палке из дома и выбросила в мусорный ящик. Вы понимаете?

Тед, судя по всему, не понимал. Эванс, очевидно, понял.

— Вы не хотели к ней прикасаться.

— Вот именно. Не хотела прикасаться. Я бросила ее в ящик, и она осталась там, на зеленом пакете для мусора. Я готова поклясться в этом. А потом, примерно час спустя, мне надо было выкинуть старые лекарства, шампуни и прочее, Я открыла крышку мусорного ящика и увидела, что шляпа снова перевернута, а за ленту вставлено вот это. — Она достала из сумочки маленький сложенный лист бумаги и дрожащей рукой протянула его Эвансу. — Когда я нашла эту шляпу за столом, записки в ней не было. Это я точно знаю.

Эванс взял бумагу и несколько секунд держал ее на весу. Ощущение было неприятным. Бумага казалась слишком тяжелой и какой-то странной на ощупь.

— Я думаю, что Джон Шутер все-таки существовал, — сказала Эми. — Я думаю, что он был лучшим созданием Морта — персонажем, который получился настолько живым, что действительно воплотился в реальности.

— А я думаю, что это письмо от привидения. Эванс развернул бумагу. В центре листа было написано несколько строк:

Мадам, прошу простить меня за причиненные неприятности. Ситуация вышла из-под контроля. Теперь я возвращаюсь домой. Я получил мой рассказ, а это все, что мне было нужно. Он называется «Лютик на дороге», и это действительно замечательный рассказ.

Искренне ваш Джон Шутер.

Под аккуратными строками стояла размашистая подпись.

— Это подпись вашего бывшего мужа, Эми? — спросил Эванс.

— Нет. Ничего похожего.

Три человека сидели в кабинете, глядя друг на друга. Фред Эванс чувствовал: надо что-то сказать, но так и не смог придумать, что именно. Через некоторое время тишина и запах табака Теда Милнера стали настолько гнетущими, что никто из них не мог больше этого выдержать. Мистер и миссис Милнер выразили искреннюю признательность, попрощались и покинули кабинет, чтобы как можно лучше распорядиться своими жизнями, а Фред Эванс остался со своей, которой он тоже старался распорядиться как можно лучше.

И иногда, поздно ночью, он и женщина, которая когда-то была замужем за Мортоном Рейни, просыпались оттого, что им снился человек в черной шляпе с круглой тульей, который смотрел на них прищуренными от солнца глазами, и от этих глаз разбегалось множество морщинок. В его взгляде не было любви.., но оба они чувствовали в нем какую-то странную, суровую жалость.

В выражении его лица не было доброты, от него становилось не по себе. Но оба — и Эми, и Эванс, — находясь далеко друг от друга, чувствовали, что, может быть, хоть когда-нибудь сумеют примириться с этим взглядом. И снова возделывать свои сады.

По поводу «Библиотечной полиции»

В то утро, когда началась эта история, я сидел и завтракал со своим сыном Оуэном. Жена уже отправилась наверх принимать душ и одеваться. Как всегда, в семь утра внимание наше было поделено между омлетом и газетой. Уиллард Скотт, привычный гость в нашем доме по будням, вещал с экрана про некую даму из Небраски, которой стукнуло сто четыре года, но ни один из нас внимания на телевизор не обращал. Словом, для семейства Кингов это было совершенно обычное деловое утро.

Оуэн оторвался от спортивного раздела газеты только для того, чтобы спросить меня, не собираюсь ли я сегодня заглянуть в торговый центр — для школьного сочинения ему нужна была книга. Сейчас уже забыл, возможно, речь шла о «Джонни Тримейне» или об «Апрельском утре», романе Говарда Фаста про Войну за независимость. Но помню, что сын мой имел в виду одну из тех книг, которые просто так в магазине не встретишь либо тираж уже распродан, либо ее только собираются допечатывать, либо еще что-то в том же духе.

Я посоветовал Оуэну воспользоваться местной библиотекой, имевшей прекрасную репутацию, так как был уверен, что уж там-то нужная ему книга наверняка найдется. Однако мой отпрыск недовольно буркнул что-то в ответ. Я разобрал всего пару слов, которые сразу привлекли мое внимание. «Библиотечная полиция» — вот что он сказал.

Я отложил свою половину газеты, нажал на пульте кнопку «выкл. звук», удавив Уилларда на полуслове вдохновенного репортажа о конкурсе красоты в Джорджии, и попросил Оуэна сделать мне любезность — повторить сказанное. Парень упирался, но я стоял на своем. Наконец он признался, что библиотекой пользоваться не любит из страха перед Библиотечной полицией. То есть, поспешно добавил мой сын, он прекрасно знает, что никакой Библиотечной полиции в природе не существует. Просто, насколько я понял, давали о себе знать давние детские страшилки, угнездившиеся в глубинах подсознания. Оуэну было лет семь или восемь, когда тетя Стефания, оказывается, поведала ему историю о Библиотечной полиции, и страх перед ней оказался на редкость живучим.

А вот меня рассказ сына привел в восторг. Ведь и я в детстве панически боялся Библиотечных полицейских — безликих и свирепых дяденек, — которые безо всяких там шуточек могли вломиться к тебе домой, если вовремя не вернуть взятые в библиотеке книги. История сама по себе скверная… а что, если книги эти отыскать не удастся? Что тогда? Что сделают с тобой эти громилы? Что заберут взамен пропавших томиков? Я уже давно не вспоминал Библиотечную полицию (хотя лет шесть или семь назад обсуждал эту тему с Питером Штраубом и его сынишкой Беном). Но вот теперь все вопросы, что я задавал себе в далеком детстве, все мои детские страхи снова возвратились ко мне.

В последующие три или четыре дня я постоянно ловил себя на том, что размышляю о Библиотечной полиции, и вскоре у меня стали появляться первые короткие наброски вот этого повествования. Нередко замыслы рождаются у меня именно подобным образом, но, как правило, я их «вынашиваю» намного дольше, чем в данном случае. Как бы то ни было, начав работу над романом, который так и назвал — «Библиотечная полиция», — я еще не слишком ясно представлял, во что это все выльется. Порой даже казалось, что из-под моего пера выйдет нечто забавное, наподобие деревенских кошмариков, которые так удачно лепил Макс Шулман. В конце концов, разве сама идея не забавна? Ну только подумайте — Библиотечная полиция! Чушь какая!

Я окончательно убедился в том, о чем догадывался и раньше: детские страхи поселяются в нас надолго, порой даже навсегда. Сочинительство — это почти всегда самовнушение, и давно забытые страхи, затаившиеся в вашей душе в раннем возрасте, могут неожиданно просыпаться и проявлять себя с необычайной силой.

Именно так и случилось со мной во время работы над новым произведением. А ведь в детстве я обожал посещать библиотеку, не мыслил себя без нее. Где еще можно было раздобыть интересные книги мальчику из довольно бедной семьи? Выстраивая этот роман, я постепенно вспомнил и осознал: когда-то, давным-давно, в глубине души я боялся заблудиться в лабиринте стеллажей книгохранилища, боялся, что меня не заметят в темном углу читального зала и запрут на всю ночь, боялся седовласую старушку-библиотекаршу в пенсне и с почти безгубым ртом; она всегда больно щипалась и шикала на нас, детей, когда мы забывали, где находимся, и начинали разговаривать слишком громко. И конечно же я панически боялся Библиотечную полицию.

В итоге мою новую рукопись постигла та же судьба, что и «Кристину». Написав каких-то тридцать страничек, я заметил, что юмор быстро улетучивается, а еще страниц двадцать спустя повествование уже вело меня по мрачным дебрям подземелья, в которых я так часто блуждал, но самые сокровенные закоулки его до сих пор так и не исследовал. В конце концов мне удалось найти человека, которого я так долго разыскивал, и даже, набравшись храбрости, заглянуть в его безжалостные серебристые глаза. Я попытался набросать его портрет и показать тебе, мой Верный читатель, но не уверен, что мне это удалось.

Дело в том, что, когда я его рисовал, мои руки — как ни совестно в этом признаваться — тряслись от страха.

Глава 1

Замена

А виной всему, как решил потом Сэм Пиблс, был этот чертов акробат. Не нажрись он как свинья столь некстати, Сэм никогда не угодил бы в такой переплет.

Это еще полбеды, думал он с горечью, для которой имел уже полное основание, что жизнь подобна узкому бревну, перекинутому через бездонную пропасть; бревну, по которому нам предстоит пройти с завязанными глазами. Это, конечно, скверно, но не безнадежно. Но вот когда при этом еще в спину толкают…

Но обо всем этом потом. Сначала, еще до Библиотечной полиции, был напившийся в стельку акробат.

В Джанкшен-Сити последнюю пятницу каждого месяца в местном «Ротари-клубе» проводился традиционный вечер ораторов. В последнюю пятницу марта 1990 года бизнесменов должен был развлекать Невероятный Джо, акробат из странствующего цирка «Карри и Трембо».

Телефон на столе Сэма Пиблса в конторе «Компании по недвижимости и страхованию Джанкшен-Сити» зазвонил в четверг, в 16.30. Сэм снял трубку. Он всегда отвечал на звонки сам — лично или с помощью автоответчика, — поскольку являлся единоличным владельцем и служащим «Компании по недвижимости и страхованию Джанкшен-Сити». Человек он был небогатый, но вполне счастливый. Не уставал твердить, что первый «мерседес» — это дело будущего, и довольствовался почти новым «фордом», в придачу владел домом на Келтон-авеню.

Сэм любил повторять, что благодаря своему бизнесу стал стреляным воробьем, что на мякине его не проведешь, хотя и не представлял, что такое мякина. Полагал, что это нечто вроде пластилина.

— «Компания по недвижимости и…»

— Сэм, это Крейг. Акробат шею сломал.

— Что?

— Что слышал! — нервно проорал Крейг Джонс. — Паршивый акробат свернул себе шею!

— Ага, — выдавил Сэм. — Черт! — Затем, чуть поразмыслив, осторожно осведомился:

— Он умер, Крейг?

— Нет, жив, хотя по мне — так лучше бы сдох. В больнице Сидар-Рапидс его дурацкую шею заковали в двадцать фунтов гипса. Билли Брайт мне позвонил и рассказал, что, оказывается, этот тип заявился на утреннее представление пьяный в сосиску и после первого же сальто плюхнулся прямо на голову, хруст был даже на галерке слышен. Словно кто-то на свежую корочку льда наступил.

— Фу-ты! — поморщился Сэм.

— Лично я ничуть не удивлен. Должен же Невероятный Джо оправдывать свою кличку. И вообще — что за дурацкое имя для циркового артиста? Я понимаю — Невероятный Рэндольф. Или хотя бы Невероятный Тортеллини. Но Невероятный Джо? По-моему, у этого парня давненько неладно с мозгами.

— Господи, скверная история!

— Да уж, мы теперь по уши в дерьме. И между прочим, старичок, остались без выступающего на завтрашний вечер.

Сэм уже жалел, что не ушел из конторы ровно в четыре. Крейгу пришлось бы изливать душу перед Сэмом-автоответчиком, тогда как у Сэма-человека было бы больше времени подумать. А он хорошо понимал, что время на раздумья ему понадобится, и очень скоро. Но еще лучше Сэм понимал, что Крейг Джонс не даст на размышление и минуты.

— Да. Похоже, что это так. — Сэм надеялся, что его слова прозвучали философски и с достаточной долей сочувствия. — Прескверная история.

— Разумеется, — подтвердил Крейг и тут же взорвал бомбу. — Но я знаю, ты с радостью заткнешь брешь своим телом и не дашь нашему кораблю пойти ко дну.

— Я? — в ужасе выкрикнул Сэм. — Крейг, ты шутишь! Я и кувырка-то не могу сделать, не говоря уж о сальто…

— На мой взгляд, ты вполне способен порассуждать о важной роли частного бизнеса в жизни нашего городка, — неумолимо продолжил Крейг Джонс. — Второй вариант на выбор — бейсбол. Если и это не устраивает, то тебе остается только снять штаны и потешить аудиторию своим голым задом. Учти, Сэм, я ведь не просто президент ораторского комитета, хотя и это немало. После того как Кенни уехал, а Карл отошел от дел, весь ораторский комитет — это я. Ты должен мне помочь. На завтрашний вечер мне необходим выступающий. Во всем нашем чертовом клубе можно найти лишь полдюжины парней, на которых я могу положиться, и ты один из них.

— Но…

— Ко всему прочему ты единственный, к кому я еще ни разу не обращался в подобной ситуации. Словом, старина, ты избран единогласно.

— Фрэнк Стивенс…

— …уже подменял в прошлом году парня из профсоюза, которого осудили за мошенничество. Как ни крути, Сэм, — очередь твоя. Ты не имеешь права подвести меня. Ты мой должник!

— Но я занимаюсь страхованием! — взвыл Сэм. — Если не выписываю полисы, то продаю фермы! Причем в основном банкам. Любой скажет — во всем свете нет занятия скучнее. Или даже отвратительнее.

— Пустяки, — отмахнулся Крейг, хладнокровно добивая свою жертву. — Сам знаешь, к концу ужина все уже назюзюкаются в стельку. В субботу утром никто и слова из всей твоей речуги не вспомнит. Но в данную минуту мне необходим оратор на завтрашний вечер, и им будешь ты!

Сэм еще вяло поупирался, но Крейг был непреклонен. Все жалобные стенания и доводы Сэма в пух и прах разбивались о его краткие, но веские приказания. Надо. Должен. Придется.

— Ну хорошо, — уступил наконец Сэм. — Хватит! Сдаюсь.

— Вот и умница! — похвалил Крейг, голос его вмиг сделался масленым. — Помни — не больше тридцати минут. На вопросы можно еще минут десять отвести. Если они возникнут, конечно. Впрочем, при желании задницей тоже можешь покрутить. Сомневаюсь, будут ли они в состоянии ее разглядеть, но…

— Хватит, Крейг! — взмолился Сэм. — Это уже чересчур.

— О'кей. Извини! Закрываю поддувало! — Крейг довольно хихикнул.

— Ладно, давай заканчивать. — И Сэм извлек из ящика стола пластинку «Тамс», пилюли от изжоги; ему внезапно показалось, что в ближайшие часов двадцать восемь ему предстоит поглощать их одну за другой. — Сейчас мне по твоей милости придется засесть за эту чертову речь.

— Умница, — похвалил Крейг. — Запомни только — ужин начинается в шесть, а твое выступление назначено на половину восьмого. Что ж, алоха, как говорят у нас на Гавайях. Пока.

— Алоха, Крейг.

Сэм положил трубку, задумчиво уставился на телефон. К горлу уже подкатила горечь. Он громко рыгнул. Проклятие, а ведь еще пять минут назад в желудке были тишь да гладь!

И он проглотил первую пилюлю. Господи, сколько их еще будет?

И вот, вместо того чтобы, как планировал ранее, идти в кегельбан, Сэм заперся дома в кабинете — с блокнотом, тремя остро заточенными карандашами, пачкой «Кента» и полудюжиной банок пива «Джолт». Выдернув из розетки телефон, он закурил и хмуро уставился на желтоватую страничку. Пять минут спустя вывел вверху:

МАЛЫЙ БИЗНЕС: ИСТОЧНИК

ЖИЗНЕННОЙ СИЛЫ АМЕРИКИ

Сэм произнес заглавие вслух, и ему понравилось. Может, и не совсем здорово, но недурно, вполне недурно. Не фонтан, конечно, но куда лучше, чем, скажем: «Коммунизм — угроза и опасность». К тому же прав Крейг — в субботу утром большинство членов клуба будут страдать от такого похмелья, что не вспомнят ни слова из его вчерашней речи. Приободрившись, Сэм начал строчить:

«Когда в 1984 году я переехал в Джанкшен-Сити из могучего и процветающего Эймса…»

— «…вот почему сейчас, как и ясным сентябрьским утром 1984 года, я свято убежден, что малый бизнес не просто источник жизненной силы, но и основа процветания Америки, и даже всего Запада». — Сэм замолчал, загасил сигарету в пепельнице на столе своего офиса и выжидательно посмотрел на Наоми Хиггинс.

— Ну как вам?

Наоми была хорошенькая молодая женщина из Провербии, городка, раскинувшегося в каких-то четырех милях к западу от Джанкшен-Сити. Она жила со старенькой мамой в полуразвалившейся хибаре на берегу речушки Провербия-Ривер. Большинство членов «Ротари-клуба» знали Наоми, время от времени предлагая пари на то, какое событие случится раньше — обрушится ее лачуга или протянет ноги старушка-мать. Сэм не был уверен, заключалось ли хоть одно из таких пари на самом деле, но время от времени в чьих-то устах разговоры об этом возникали вновь и вновь.

Окончив колледж бизнеса в Айова-Сити, Наоми не только прекрасно стенографировала, но и быстро расшифровывала свою скоропись. Поскольку никто из женщин в Джанкшен-Сити таким талантом не обладал, немногочисленные бизнесмены буквально разрывали Наоми на части. Вдобавок, что также не вредило делу, у девушки были изумительные ножки. По утрам в будние дни она поочередно работала на пятерых клиентов — четверых мужчин и одну женщину. Среди них были два адвоката, банкир и два торговца недвижимостью. А днем Наоми возвращалась в свою развалюху, ухаживала за матерью и распечатывала надиктованные тексты.

Сэм Пиблс пользовался услугами Наоми по пятницам с десяти утра до полудня, однако сегодня утром он отложил корреспонденцию в сторону — хотя среди писем были такие, на которые требовалось срочно ответить, — и спросил Наоми, не согласится ли она его выслушать.

— Конечно, — кивнула Наоми.

Она немного встревожилась, подумав, не собирается ли Сэм, который одно время приударял за ней, сделать ей предложение. Но как только Сэм пояснил, что от нее всего-навсего требуется прослушать его тексты, Наоми успокоилась и в течение двадцати шести минут слушала речь с неподдельным вниманием.

— Не бойтесь, говорите правду, — потребовал Сэм, не дав ей и рта раскрыть.

— Хорошо, — одобрила Наоми. — Очень интересно.

— Не опасайтесь меня обидеть, — подначивал Сэм. — Выкладывайте все как есть, начистоту.

— Я и говорю. Все вполне нормально. К тому же, когда вы закончите, они уже…

— Наклюкаются и упадут под стол, — перебил Сэм. — Я и сам знаю.

Если поначалу такая перспектива его даже вдохновляла, то теперь немного разочаровывала. Слушая себя, он и сам пришел к выводу, что речь удалась.

— Одно только… — задумчиво начала Наоми.

— Что? — встрепенулся Сэм.

— Текст немного… как бы сказать… Ну, в общем, суховат, — нашлась она.

— Вот как, — огорченно вздохнул Сэм и протер глаза: до часа ночи он не вставал из-за стола, сначала сочиняя речь, а затем исправляя отдельные места.

— Но это легко поправить, — заверила Наоми. — Загляните в библиотеку и возьмите там пару книжек.

У Сэма вновь заныло под ложечкой, и он поспешно схватил пилюли. Только библиотеки ему не хватало! Ради какого-то идиотского выступления в «Ротари-клубе». Он еще ни разу не посещал местную библиотеку и особого желания нарушать свою традицию не испытывал. Однако Наоми слушала с таким вниманием, так старалась помочь, что с его стороны будет невежливым хотя бы не выслушать девушку.

— Что за книжки?

— Ну… всякая ерунда для развлечения. Вроде… — Наоми замялась, подыскивая нужное сравнение. — Помните жгучий соус-приправу, который подают в китайском ресторанчике?

— Да…

— Вот в таком духе. Шутки всякие, анекдоты. Потом еще очень полезная книга — «Любимые стихи американцев». В ней тоже может оказаться что-то полезное. Вдохновляющее по меньшей мере.

— Неужели там есть стихотворения, посвященные малому бизнесу? — усомнился Сэм.

— Стихотворные цитаты поднимают настроение. Неважно ведь, Сэм, о чем идет речь, главное — как их подать.

— Неужели в библиотеке есть сборники анекдотов специально для подобных случаев? — недоверчиво спросил Сэм, но тут же припомнил: в библиотеках попадаются даже книжонки, посвященные мелкому ремонту и модным парикам.

— Да.

— А вы откуда знаете?

— Одно время, когда Фил Брейкман баллотировался в сенат, я перепечатывала его речи. Он пользовался одной из таких книжек. Название только не помню. Почему-то все время на ум приходит «Бульварный юмор», но это точно не так.

— По-видимому, — согласился Сэм, представляя, какого сногсшибательного успеха добился бы, рассказав пару смачных скабрезностей из «Бульварного юмора».

Однако он уже сообразил, к чему клонила Наоми, и ее предложение начинало нравиться ему все больше и больше. В конце концов, почему бы и в самом деле не приукрасить речь, разбросав тут и там несколько изюминок? Тем более что библиотека для того и существует. Когда не можешь чего-то найти, всегда можно спросить библиотекаря. Он ведь не просто так там сидит, разве нет?

— В крайнем случае можно оставить все как есть, — сказала Наоми. — Они ведь и правда упьются в сосиску. — И с сочувствием посмотрела на Сэма, затем, уже строго, взглянула на часы. — Остался всего час. Займемся письмами?

— Нет, — покачал головой Сэм. — Перепечатайте-ка лучше мою речь.

Он уже принял решение, что в обеденный перерыв прогуляется в библиотеку.

Глава 2

Библиотека (I)

Хотя за годы проживания в Джанкшен-Сити Сэм проходил мимо библиотеки сотни раз, именно сегодня он впервые как следует взглянул на нее и — что удивительно — тут же ее возненавидел.

Публичная библиотека Джанкшен-Сити — мрачная гранитная коробка с узенькими, как средневековые бойницы, оконцами — располагалась на пересечении Стейт-стрит с Миллер-авеню. Крытая шифером крыша выступала козырьком со всех четырех сторон, поэтому из-за сочетания окон-щелей с тенью от крыши фасад был похож на хмурую физиономию каменного истукана. В Айове подобная архитектура была широко распространена, и Сэм Пиблс, торговавший недвижимостью без малого двадцать лет, окрестил этот стиль Средне-Западным Безобразием. Весной, летом и осенью окружавшие здание клены немного скрадывали его отталкивающий вид, но сейчас, в самый разгар суровой айовской зимы, клены стояли голые, а сама библиотека напоминала гигантский склеп.

Сэму почему-то стало не по себе; он и сам не мог понять, в чем дело. Библиотека как библиотека — не тюрьма же времен инквизиции с камерами пыток. К горлу вдруг подкатила изжога. По какой-то странной причине изжога эта напомнила Сэму нечто… кажется, из отдаленного прошлого. Он положил в рот пилюлю, разгрыз ее. Вдруг принял решение. Его речь и без цитат хороша. Не блистательная, но вполне приличная. Да и выступать ему предстояло не в ООН, а в местном «Ротари-клубе». К чертям все! Лучше вернуться в контору и заняться корреспонденцией, на которую утром не хватило времени.

Сэм уже повернул было вспять, но затем подумал: «Дерьмо все это. Чертовски глупо! Хочешь оставаться болваном? Пожалуйста. Но ведь ты согласился выступить, так почему бы не выступить с блеском?»

Сэм в нерешительности остановился на тротуаре перед входом в библиотеку. Сам он любил подтрунивать над «Ротари-клубом». Как, впрочем, и Крейг. Да и Фрэнк Стивенс. Молодые предприниматели Джанкшен-Сити поднимали встречи в клубе на смех. Но при этом почти никогда их не пропускали, и Сэму казалось, что он знает почему: в клубе заводили связи. Начинающий бизнесмен мог познакомиться здесь с настоящими акулами местного делового мира. Вроде Элмера Баскина, например, банк которого два года назад сыграл главную роль в разорении торгового центра в Бивертоне. Или Джорджа Кэнди, который при желании с помощью одного звонка мог раздобыть трехмиллионные инвестиции.

Основной контингент клуба составляли мелкие сошки, болельщики студенческих баскетбольных команд, ребята, которые посещали парикмахерскую «Джимми», а спать ложились не в пижамах, а в майках и боксерских трусах, парни, способные целую ночь напролет кутить в барах. Но попадались среди них и финансовые гении Джанкшен-Сити, воротилы местного бизнеса. Не из-за них ли, кстати, Сэм с завидным постоянством посещал по пятницам этот клуб? И не из-за них ли Крейг так засуетился, когда паршивый акробатишка сломал свою дурацкую шею? Нет, шанс обратить на себя внимание таких людей дорогого стоит… но только в том случае, если не ударишь лицом в грязь! «К концу ужина все уже назюзюкаются», — сказал Крейг, да и Наоми так говорила, но Сэм вдруг с ужасом припомнил: он еще никогда не видел, чтобы Элмер Баскин пил что-нибудь крепче кофе. Никогда. И, возможно, не он один. Да, некоторые, конечно, упьются в стельку… Но отнюдь не все. А правят бал именно те, кто не упивается.

Сыграй по-умному, Сэм, и устроишь свою судьбу. Ничего невозможного в этом нет.

Да. Маловероятно, конечно, но — возможно. К тому же в «Ротари-клуб» Сэма подталкивало не только желание встретить видных деятелей; он всегда гордился своим стремлением вкладывать душу в любую работу. Пусть даже дело и касалось какого-то пустячного выступления. Какая разница?

А тут, его смутила какая-то задрюченная библиотека. Не пасовать же перед ней, в самом деле? Абсолютная дыра — даже кусты вокруг не растут.

Сэм уже двинулся было к крыльцу, но внезапно остановился как вкопанный. Странно, и почему вдруг ему взбрела на ум эта странная мысль? Да, кусты вокруг библиотеки не растут — и что тут такого? Сэм не мог понять, в чем дело, но почему-то именно отсутствие кустов волшебным образом повлияло на него. Забыв сомнения, он решительно поднялся по четырем каменным ступенькам, на мгновение приостановился. Здание казалось совершенно пустым. Он подумал: «Держу пари, что дверь заперта. В пятницу днем библиотека, наверное, закрыта». Почему-то это предположение его согрело.

Однако старинная ручка поддалась нажиму, и тяжелая дверь бесшумно распахнулась внутрь. Сэм очутился в тесном фойе с мраморным полом в черно-белую клетку. В центре одиноко торчал щит на одноногой стойке. На щите крупными буквами было выведено одно слово:

ТИШИНА!

И все. Даже не

МОЛЧАНИЕ — ЗОЛОТО!

Или

ПРОСЬБА НЕ ШУМЕТЬ!

А одно-единственное слово, сердитое и хмурое:

ТИШИНА!

— Ну-ну… — покачал головой Сэм. Пробормотал он это еле слышно, но акустика была такая, что тихое бормотание разнеслось и многократно усилилось под сводами, заставив его поежиться. Сэм буквально ощутил, как отразилось его «ну-ну» от высоких потолков. Вдруг на мгновение показалось, что он снова учится в четвертом классе, а миссис Гластерс собирается устроить ему нахлобучку за дурное поведение. Он боязливо оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что из темного утла вынырнет разгневанная нарушением тишины библиотекарша.

Ладно, хватит дурака валять, приятель. Тебе уже сорок. Ты уже давно отучился в четвертом классе.

Хотя Сэму вовсе не казалось, что это было уж так давно. Именно здесь, в этом странном фойе, четвертый класс представлялся совершенно осязаемым, настолько близким, что его можно было потрогать, лишь слегка вытянув руку.

Осторожно, стараясь не топать, Сэм пересек фойе слева от щита с предупреждающей надписью и вошел в главный вестибюль Библиотеки Джанкшен-Сити.

С потолка (который был футов на двадцать выше, чем в фойе) свешивались стеклянные шары, но ни один из них не горел. Свет проникал через два огромных слуховых окна, прорезанных в крыше. В солнечные дни здесь довольно светло: вестибюль даже выглядел веселым и гостеприимным. Но в эту пятницу небо заволокло свинцовыми тучами, и внутри царил серый полумрак. В углах пугающе темнели неясные тени-паутины.

Сэма Пиблса охватила неясная тревога. Как будто он что-то натворил. Не просто открыл дверь и пересек фойе, а вошел в какой-то незнакомый мир, не имевший ничего общего с захолустным городком в штате Айова, который он порой любил, порой ненавидел, а чаще всего просто воспринимал как должное. Даже воздух в помещении был словно гуще и тяжелее. Тишина же и вовсе казалась материальной — густой, толстой, как одеяло, и ледяной, как снег.

В библиотеке не было ни души.

Со всех сторон высились безмолвные ряды книжных стеллажей. Сэм посмотрел наверх, на зарешеченные окна в крыше, и у него вдруг закружилась голова. На мгновение даже почудилось, что его самого подвесили за лодыжки и он висит вниз головой над глубокой квадратной ямой, заставленной книжными стеллажами.

Тут и там возле стен стояли раздвижные лестницы на резиновых колесах. Посреди обширного пустого пространства возвышались два деревянных островка. Первый — длинная дубовая подставка для журналов. Многочисленные журналы, каждый в пластиковом пакете, стояли в отдельных ячейках. Они чем-то напомнили Сэму шкурки неведомых зверюшек, выставленные на просушку. Плакат на самом верху подставки гласил:

ВОЗВРАЩАЙТЕ ВСЕ ЖУРНАЛЫ НА МЕСТО!

Слева от этого сооружения торчал одинокий книжный шкаф с новенькими книгами; здесь разместились беллетристика и научно-публицистические издания. Плакат на этом шкафу извещал, что все, взятое отсюда, должно быть возвращено не позднее чем через неделю.

Сэм двинулся по широкому проходу между стойкой с журналами и книжным шкафом. Как ни старался он ступать тише, каблуки его звонко цокали, а стук шагов перекатывался эхом под высоченными потолками. Сэм уже жалел, что пришел сюда, а не возвратился в контору.

Все здесь внушало ужас.

На столе библиотекаря мерно жужжал включенный аппарат для просмотра микрофильмов, но и за столом тоже никого не оказалось. Только стояла небольшая табличка, на которой было выведено:

А. ЛОРЦ

Самого же или самой А. Лорц нигде не было видно.

«Должно быть, сидит в каком-нибудь углу, погрузившись в свежий выпуск „Библиотечного журнала“», — подумал Сэм, и ему вдруг захотелось заорать: «Как дела, А. Лорц? Все в порядке?»

Но желание это тут же прошло. Публичная библиотека Джанкшен-Сити совершенно не подходила для подобных ребяческих выходок.

Внезапно Сэму вспомнилась забытая детская считалочка: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить — все равно тебе водить». «Интересно, — подумал Сэм, — если скорчить рожицу или показать язык — заставит ли тебя водить А. Лорц?» И снова оглянулся по сторонам, каждой клеточкой своей впитывая в себя жутковатую атмосферу.

Позабыв уже о своем намерении взять сборник анекдотов или «Любимые стихи американцев» и вопреки собственным ожиданиям заинтригованный этим необычным местом, Сэм направился к двери справа от шкафа с новинками. Судя по табличке, там размещалась детская библиотека. Брал ли он книги в библиотеке, когда был маленьким и жил в Сент-Луисе? Сэму казалось, что да, хотя воспоминания были неясные, расплывчатые, так и норовившие ускользнуть. Тем не менее Сэму вновь стало не по себе. Ему вдруг показалось, что он снова возвращается туда, где уже когда-то, очень давно, побывал.

Дверь была закрыта. На ней висел плакат, изображающий Красную Шапочку, которая только что поняла, что перед ней Серый Волк, а не бабушка. Волк был облачен в бабушкин чепец и в ночную рубашку. С его оскаленных клыков капала пена. На лице Красной Шапочки застыл леденящий ужас. Смысл этой картинки, видимо, состоял в том, чтобы доказать: счастливый конец такой сказки — выдумка взрослых. Только безмозглые родители могут верить этой белиберде, говорило белое как мел лицо Красной Шапочки, а вот дети — никогда!

Замечательно, подумал Сэм. Самый подходящий плакат, чтобы привлечь детишек в библиотеку. Должно быть, малышня его обожает.

Открыв дверь, он заглянул внутрь. И тут же страхи Сэма рассеялись; он был очарован, и мгновенно.

Эта картинка на двери конечно же ровным счетом ничего не значила. Да и сам он, разумеется, посещал библиотеку, будучи малышом; одного взгляда на этот миниатюрный мирок хватило, чтобы все вспомнить.

Отец умер молодым, и Сэма воспитывала мать. Она столько работала, что мальчик видел ее разве что по воскресеньям и праздникам. Если денег на кино после школы наскрести не удавалось — а такое случалось очень часто, — Сэм отправлялся в библиотеку. И вот теперь комната, в которой он оказался, пробудила ностальгические воспоминания, одновременно милые, щемяще тоскливые и чем-то пугающие.

Да, тогда окружавший мир представлялся Сэму совсем крохотным, как и этот мирок, в котором он оказался сейчас. Как и в детстве, светлом и радостном даже в самые дождливые и пасмурные дни, здесь было светло. И никаких тебе висячих шаров из стекла; нет, эту комнату освещали лампы дневного света, укрепленные на низком потолке под матовыми плафонами; все они горели. Столы здесь были совсем маленькие. Стульчики же казались просто игрушечными. Да, взрослые в этом мирке выглядели бы незваными пришельцами, настоящими чужеземцами. Присев за стол, они непременно поддели бы его коленками, а захотев напиться из фонтанчика в дальней стене — расквасили бы себе носы.

Стеллажи с книгами здесь не подавляли, да и потолки были довольно низкие; не настолько, впрочем, чтобы детишкам тут казалось тесно и неуютно. Отсутствовали здесь и нескончаемые ряды угрюмых корешков, а книжки, напротив, были все как на подбор яркие и красочные: синие, красные, желтые. Правил этой Волшебной страной Оз, а принцесса Дороти с друзьями путешествовала из Страны Гилликинов в Страну Кводлингов, стремясь в Изумрудный Город. Сэм вновь ощутил себя мальчишкой, заглянувшим после школы в библиотеку. Каждая книжка здесь словно молила, чтобы ее взяли в руки, потрогали, посмотрели, полистали. И все-таки во всем этом было нечто отталкивающее.

На стене висела фотография щенка с огромными задумчивыми глазищами. Под трогательной мордашкой щенка была начертана одна из величайших человеческих мудростей:

БЫТЬ ХОРОШИМ ОЧЕНЬ ТРУДНО.

На противоположной стене красовался плакат, на котором была нарисована утка с выводком утят; они ковыляли по берегу к воде.

УСТУПИТЕ ДОРОГУ УТЯТАМ! –

призывала картинка.

Сэм посмотрел налево, и улыбка тут же сползла с его лица. На плакате был изображен огромный темный автомобиль, отъезжающий от школы. К боковому стеклу прижался мальчонка, рот которого был широко раскрыт в безмолвном вопле ужаса. А за ним темнел зловещий силуэт неведомого мужчины, вцепившегося в руль. Подпись гласила:

НИКОГДА НЕ САДИСЬ

В МАШИНУ НЕЗНАКОМЦА!

Сэм понял, что и этот плакат, и картинка с Красной Шапочкой были призваны всего-навсего воспитать в детях чувство опасности, но его это почему-то встревожило. Разумеется, дети не должны подсаживаться в машины к незнакомым дяденькам, приглашающим прокатиться, но разве так следует учить этому?

Господи, подумал он, и скольких ребятишек должны по ночам мучить кошмары после этих плакатов?

При виде же следующего плаката, прямо над столом библиотекаря, по спине Сэма пробежал холодок и поползли мурашки.

Мальчик и девочка, лет восьми, в испуге жались друг к другу и пятились от огромного мужчины в полушинели и серой шляпе. Ростом великан был не меньше одиннадцати футов; тень его зловеще падала на поднятые в страхе детские лица. Тень отбрасывала и широкополая, в стиле 40-х годов, шляпа, а глубоко посаженные глаза угрожающе сверкали. Колючий взгляд, казалось, пронизывал бедных детишек насквозь. В вытянутой руке сверкала бляха со странного вида звездой — Сэму показалось, что у нее девять лучей. А то и десять. Призыв внизу плаката был такой:

НЕ СТАЛКИВАЙТЕСЬ

С БИБЛИОТЕЧНОЙ ПОЛИЦИЕЙ!

ХОРОШИЕ МАЛЬЧИКИ И ДЕВОЧКИ

СДАЮТ КНИЖКИ ВОВРЕМЯ!

Сэм вдруг почувствовал во рту приторный вкус. Странный и неприятный. В следующее мгновение вихрем пронеслась пугающая мысль: Я уже где-то видел этого человека! «Нет, это, конечно, нелепо, — отмахнулся Сэм. — Чушь какая!»

Сэм невольно представил, как испугался бы в детстве при виде такого плаката, сколько радости и удовольствия от посещения библиотеки похитило бы у него столь мрачное предостережение, и почувствовал, как внутри вскипает негодование. Сделав шаг к плакату, чтобы рассмотреть странную звезду поближе, он достал из кармана коробочку с пилюлями и уже отправлял одну в рот, когда сзади послышался голос:

— О, здравствуйте!

Сэм подпрыгнул и развернулся, готовый вступить в бой с библиотечным монстром, вырвавшимся на свободу.

Однако никаких монстров не увидел. Перед ним стояла дебелая седовласая женщина лет пятидесяти пяти и придерживала груженную книгами тележку на резиновых колесиках. Ее миловидное, еще не изборожденное морщинами лицо обрамляли серебристые волосы, видимо, после химической завивки.

— Вы, наверное, меня ищете? — спросила она. — Вас мистер Пекхэм сюда направил?

— Нет, я вообще никого не видел.

— В самом деле? Наверное, он уже домой ушел, — развела руками женщина. — Меня это ничуть не удивляет, ведь сегодня пятница. Мистер Пекхэм приходит сюда каждое утро к одиннадцати. Вытирает пыль и читает утреннюю газету. Он у нас вроде вахтера. На сдельной оплате. Иногда, правда, задерживается до часу. Или даже до половины второго — в понедельник, например. В понедельник ведь и пыли больше всего скапливается, да и газеты самые толстые. В пятницу же, сами знаете, совсем тонюсенькие выпуски.

Сэм улыбнулся:

— А вы, значит, библиотекарь?

— Да, — улыбнулась в ответ миссис Лорц. Правда, Сэму показалось, что глаза ее не улыбаются; они смотрели на него пристально и почти холодно. — А вы…

— Сэм Пиблс.

— А, недвижимость и страховка! Знаем, знаем.

— Точно.

— Извините за то, что в главном зале никого не было. Вы, должно быть, решили, что мы уже закрылись, а входную дверь забыли запереть по ошибке.

— Откровенно говоря, — признался Сэм, — я подумал о чем-то подобном.

— С двух до семи — нас здесь обычно трое. В два часа ведь уроки в школах уже кончаются. Дети, видите ли, главные наши читатели. И самые преданные. Лично я в детишках просто души не чаю. Когда-то у меня помощница была, но в прошлом году муниципалитет урезал наш бюджет на восемьсот долларов и… — Миссис Лорц сложила руки вместе и изобразила улетающую птичку.

Жест был забавный и трогательный. «Почему же я не тронут и не улыбаюсь? — удивился Сэм. — Наверное, из-за плакатов», — решил он. Красная Шапочка, кричащий ребенок в автомобиле и хмурый Библиотечный полицейский упорно не шли у него из головы.

Миссис Лорц приветливо и непринужденно протянула ему левую руку — маленькую и пухленькую, как и она сама. Сэм заметил, что кольца на среднем пальце нет; значит, она вовсе не «миссис». Дева. Что ж, обычное дело для маленького провинциального городка. Что-то в этой даме есть карикатурное. Сэм пожал ей руку.

— Вы, по-моему, ни разу у нас не были, мистер Пиблс?

— Да, боюсь, что это так. Прошу вас, зовите меня Сэм. — Он и сам не знал, хочет ли, чтобы эта женщина называла его так, но деловая привычка взяла свое — в маленьком городе легче торговать, когда тебя знают и зовут по имени.

— Спасибо, Сэм.

Он рассчитывал, что и женщина представится в ответ, но та лишь выжидательно смотрела на него.

— Я оказался в затруднительном положении, — начал Сэм. — Наш сегодняшний лектор в «Ротари-клубе» пострадал в результате несчастного случая…

— Ах, какой ужас!

— И не только для него — для меня тоже. Мне придется заменить его.

— О-о-о! — протянула мисс Лорц. Голос ее был преисполнен сочувствия, а вот глаза вдруг как-то странно заблестели. Сэм поймал себя на том, что никак не может подобрать ключик к этой женщине; он, который всегда мгновенно находил контакт с людьми (хотя бы поверхностный); он, почти не имеющий близких друзей, но тем не менее всегда затевающий в лифте разговоры с незнакомцами.

— Вчера вечером я написал речь, а сегодня утром прочитал ее одной молодой женщине, которая стенографирует и перепечатывает…

— Держу пари, что это Наоми Хиггинс.

— Да… откуда вы знаете?

— Наоми ведь у нас завсегдатай. Она кучами берет любовные романы — Дженнифер Блейк, Розмари Роджерс, Пол Шелдон и тому подобное. — Мисс Лорц вдруг перешла на шепот:

— Уверяет, что, дескать, берет эти книжки для матери, но я убеждена, что она и сама их читает.

Сэм расхохотался. Ему не раз приходилось видеть в глазах Наоми мечтательное выражение, столь характерное для поклонниц романтического жанра.

— В любом случае она единственная женщина в нашем городе, обладающая профессиональными навыками секретаря. Так что нетрудно было догадаться, кого вы имели в виду.

— Да, вы правы. Наоми моя речь понравилась — так, во всяком случае, она сказала, — правда, сочла ее несколько суховатой и посоветовала мне воспользоваться…

— «Помощником оратора» — не сомневаюсь!

— Точное название она не вспомнила, но, похоже, имела в виду именно это. — Чуть помолчав, Сэм взволнованно спросил:

— А шутки и анекдоты в нем есть?

— Да, каких-нибудь триста страниц, — ответила мисс Лорц и, вытянув правую руку — тоже без колец, — прикоснулась к его рукаву. — Пойдемте со мной. — Так и провела Сэма до двери, держа за рукав. — Я помогу вам. Надеюсь только, что в следующий раз вы заглянете к нам сами, не дожидаясь критической ситуации. Библиотека у нас, правда, маленькая, но богатая. Впрочем, возможно, я не совсем объективна.

Они вошли в главный зал библиотеки, сразу оказавшись во власти мрачных теней. Мисс Лорц щелкнула несколькими выключателями у двери, и висячие шары вспыхнули, озарив зал мягким желтоватым светом.

— В пасмурные дни здесь бывает довольно мрачно, — доверительно промолвила она, по-прежнему не отпуская рукав Сэма. — Вам-то, конечно, известно, как в нашем магистрате негодуют из-за перерасхода электричества в подобных заведениях… В любом случае об этом несложно догадаться, не правда ли?

— Пожалуй, да, — согласился Сэм, тоже почему-то шепотом.

— Впрочем, это еще пустяки по сравнению со счетами за отопление зимой. — Она закатила глаза. — Нефть у них, видите ли, подорожала. А все эти чертовы арабы… Кошмар, что они вытворяют — нанимают религиозных фанатиков, чтобы убивать писателей!

— Да, тут они, пожалуй, перегибают палку, — согласился Сэм и неожиданно для себя снова вспомнил плакат с высоким мужчиной — тем самым, со странной звездой и зловещей тенью, падавшей прямо на перепуганные детские мордашки.

Он хотел уже спросить про все эти плакаты, но мисс Лорц опередила его.

— Дайте мне одну минутку, — попросила она и вдруг обхватила его за плечи, для чего ей пришлось встать на цыпочки; у Сэма даже мелькнула дурацкая мысль, что библиотекарша собирается поцеловать его, но она лишь таким необычным способом усадила его на деревянную скамью возле шкафа с новинками. — Я знаю, Сэм, где стоят нужные вам книги. Мне даже не надо уточнять это по каталогу.

— Но я бы и сам мог их взять…

— Не сомневаюсь, — сказала мисс Лорц, — но они находятся в справочно-библиографической секции, а я стараюсь по возможности ограничивать доступ туда. Может, я и излишне требовательна, но зато всегда знаю, где что найти. Сами знаете — люди такие неаккуратные, так редко соблюдают порядок. Тяжелее всего, конечно, с детьми приходится, хотя и среди взрослых порой такие хулиганы попадаются. Но вы не беспокойтесь. И глазом моргнуть не успеете, как я вернусь.

Он и не собирался возражать, хотя при всем желании не успел бы этого сделать. Мисс Лорц едва закончила фразу и — была такова. Сэм, сидя на скамье, вновь почувствовал себя четвероклассником, причем почему-то нашкодившим. Словно его наказали за какую-то шалость и запретили играть с другими ребятами.

Сэм слышал, как мисс Лорц возилась в комнатке за абонементным столом. Он осмотрелся по сторонам. Одни книги… ни тебе даже пенсионера какого-нибудь, углубившегося в газету или листающего журнал. Странно. Понятно, что наплыва читателей в такой библиотеке по будням ожидать не приходится, но чтобы совсем никого?

«Был здесь, правда, мистер Пекхэм, — вспомнил он, — но ушел домой, дочитав газету. В пятницу же, сами знаете, совсем тонюсенькие выпуски. Да и пыли — кот наплакал». И тут же сообразил: ведь о том, что мистер Пекхэм и вправду был здесь, он знал лишь со слов мисс Лорц.

Но с какой стати ей понадобилось врать?

Сэм этого не знал, да и сомневался, что библиотекарша солгала; однако сам факт того, что он усомнился в честности столь приятной на вид женщины, удивительным образом подчеркнул главную и странную особенность их знакомства: мисс Лорц не понравилась Сэму с первого взгляда. Даже несмотря на ее улыбки и обходительность.

«Все дело в плакатах. Ты уже заранее невзлюбил ВСЕХ, кто мог развесить подобные творения в детской читальне. Впрочем, не все ли равно? Бери книги и выметайся отсюда».

Сэм беспокойно заерзал на скамье, задрал голову и увидел на стене изречение:

Если хочешь знать, как мужчина обращается с женой и с детьми, посмотри, как он относится к своим книгам.

Ральф Уолдс Эмерсон.

Почему-то и этот афоризм Сэму не приглянулся. Он и сам не знал, по какой причине… возможно, потому, что считал: даже самый заядлый книжный червь должен обращаться с семьей чуточку лучше и бережнее, чем с обычным чтивом. Тем не менее изречение, начертанное золотыми буквами на дубовой панели, по-прежнему бросалось Сэму в глаза, словно призывая поломать голову над этим изречением.

Однако не успел Сэм погрузиться в размышления, как появилась мисс Лорц и приподняла планку, преграждавшую выход из-за стола в читальный зал.

— Кажется, Сэм, мне удалось раздобыть все, что вам требуется, — весело проворковала она. — Надеюсь, вы со мной согласитесь.

И вручила ему две книги. «Помощник оратора» под редакцией Кента Эдельмена и «Любимые стихи американцев». Содержание последней, судя по обложке (облаченной в прозрачную суперобложку), никто не редактировал, в строгом смысле слова; некая Хейзел Феллиман лишь отобрала для нее стихи. «Стихи о любви» — обещала реклама на обложке. «Стихи о матери и родном доме! Шутливые и пародийные! Стихи, которые чаще всего спрашивают читатели „Нью-Йорк таймс бук ревю!“» Из отзывов следовало также, что Хейзел Феллиман «держала руку на поэтическом пульсе всего американского народа».

Сэм воззрился на книгу с некоторым недоверием, но мисс Лорц без труда прочитала его мысли.

— Я понимаю, на первый взгляд они выглядят немного устаревшими, — сказала она. — Особенно в наше время, когда подобной литературы хоть пруд пруди. Не сомневаюсь, что, приехав в Сидар-Рапидс, вы легко в любом магазине найдете дюжину книг для начинающего оратора. Но ни одна из них, Сэм, этой даже в подметки не годится. Лично я считаю, что для любого начинающего лектора эта книга — просто находка.

— Для новичка то есть, — с улыбкой уточнил Сэм.

— В общем, да. Возьмем, скажем, «Любимые стихи американцев». Вторая часть, начинающаяся, если память мне не изменяет, на странице шестьдесят пять, называется «Вдохновение». Здесь вы наверняка найдете изюминку для своего выступления. Кстати, даже в том случае, если ваши слушатели начисто позабудут все остальное, хорошо подобранное стихотворение врежется им в память. Особенно если они слегка…

— Заложили за ворот, — ухмыльнулся Сэм.

— Я хотела сказать — навеселе, — промолвила мисс Лорц с легкой укоризной и протянула ему сборник «Помощник оратора», — хотя не сомневаюсь, вам это лучше известно.

На обложке карикатурист изобразил просторный зал, украшенный флагами. За столами с коктейлями и прочими спиртными напитками небольшими группками сидели мужчины в вечерних костюмах. Все веселились. Мужчина на сцене — тоже в вечернем костюме — радостно ухмылялся. Было видно, что его слушали с восторгом.

— В начале этого раздела приводятся общие советы о том, как строить речь, — сказала мисс Лорц. — Но поскольку мне не кажется, что вы собираетесь сделать риторику своей профессией…

— Это точно! — поспешил согласиться Сэм.

–..то я предлагаю вам начать со следующего раздела, который называется «Речь живая и образная». В нем вы найдете множество шуток и анекдотов, разбитых на три категории: «Как их подготовить», «Как их распалить» и «Как подвести их к финишу».

«Можно подумать, будто речь идет об учебнике для сексуально озабоченных», — подумал Сэм, но вслух, конечно, этого говорить не стал. Однако мисс Лорц снова разгадала его мысли.

— Возможно, это сейчас звучит несколько двусмысленно, но книга была издана в те годы, когда люди были проще и целомудреннее. А именно — в конце тридцатых.

— Да, это точно, — поддакнул Сэм, вспомнив предвоенные фильмы.

— Тем не менее обе книги нисколько не утратили актуальности, — промолвила мисс Лорц, для убедительности постукивая по обложкам костяшками пальцев. — А ведь что, Сэм, главное в бизнесе? Результаты?

— Да… пожалуй, да.

Он устремил на нее задумчивый взгляд, мисс Лорц приподняла брови и спросила:

— О чем вдруг задумались?

— О том, как удивительно это совпадение, — ответил он. — Не сказать чтобы неслыханное, но достаточно редкое. Я пришел сюда, чтобы взять пару книг — просто чтобы расцветить свое выступление, — и вдруг вы приносите мне именно те книги, ради которых я и пришел. Насколько редким можно считать подобное совпадение в жизни, когда даже мясник тебе специально пары приличных телячьих отбивных не подберет?

Она улыбнулась. Искренне на первый взгляд… но только Сэм вновь заметил, что ее глаза не улыбаются, казалось, их выражение не изменилось со времени его прихода — или ее прихода — в детский читальный зал, глаза мисс Лорц пристально разглядывали его.

— Мне кажется, я только что выслушала комплимент!

— Да, мэм. Вы правы.

— Спасибо, Сэм. Большое спасибо. Говорят, лестью можно добиться чего угодно, но, боюсь, мне все равно придется попросить у вас два доллара.

— Вот как?

— Это обычная плата за оформление абонемента для взрослого, — пояснила она. — Он действителен в течение трех лет, а продление обойдется вам всего в пятьдесят центов. Устраивает?

— Вполне.

— Тогда пройдите сюда, пожалуйста.

Сэм проследовал за ней к столу.

Он заполнил формуляр — имя, фамилию, адрес, телефонные номера и место работы.

— О, я вижу, вы на Келтон-авеню живете. Замечательно!

— Мне нравится.

— Дома там большие и красивые — жаль, что вы не женаты.

Сэм испуганно вздрогнул:

— Как вы догадались?

— Так же, как и вы, — с хитрецой и чуть-чуть по-кошачьи улыбнулась мисс Лорц. — Кольца на среднем левом пальчике нет.

— Ах вот оно что! — смутился Сэм и выдавил из себя улыбку. Но, почувствовав, что она вышла не слишком лучезарной, покраснел как рак.

— Два доллара, пожалуйста.

Он протянул две однодолларовые бумажки. Мисс Лорц подошла к допотопной пишущей машинке на маленьком столике и быстро напечатала что-то на ярко-оранжевой карточке. Затем принесла ее к своему столу, расписалась с росчерком внизу, протянула карточку Сэму и попросила:

— Проверьте, пожалуйста, правильно ли я все записала.

Сэм проверил.

— Все верно.

Он заметил, что ее зовут Арделия. Красивое имя, хотя и довольно необычное. Мисс Лорц взяла его новенький формуляр — Сэм припомнил, что это его первый формуляр после учебы в колледже, — и положила под аппарат для просмотра микрофильмов рядом с карточкой.

— Поскольку обе книги из справочно-библиографической секции, — сказала она, — держать вы их можете только одну неделю. В этой секции я храню книги, которые пользуются повышенным спросом.

— Неужели подготовка речей у нас сейчас в моде?

— Да, так же, как книги по ремонту сантехники, показу простейших фокусов, овладению хорошими манерами… Вы просто не поверите, за чем порой обращаются люди в трудную минуту. А вот я это знаю.

— Еще бы.

— Я уже давно занимаюсь этим делом, Сэм. Кстати, продлить срок пользования этими книгами я не могу так что постарайтесь вернуть их к шестому апреля. — Она приподняла голову, и в глазах ее не то чтобы мелькнули огоньки, нет — глаза засияли. Торжественно и жутковато. Сэму вдруг ненадолго представилось, что вместо глаз у Арделии Лорц — две блестящие никелевые монетки.

— А если нет? — осведомился он, натянуто улыбаясь.

И она ответила:

— В противном случае мне придется отправить к вам Библиотечного полицейского.

На мгновение их взгляды скрестились, и Сэму вдруг показалось, что он видит настоящую Арделию Лорц — женщину, в которой нет ни тени очарования, ни мягкости, ни иных черт, какими могла бы обладать незамужняя библиотекарша как женщина.

«Эта женщина может быть опасна, — подумал Сэм, но тут же, немного сконфуженный, отогнал эту мысль прочь. Мрачный день, а возможно, и волнение из-за предстоящей речи — все это повлияло на его настроение. — Она не более опасна, чем сушеная слива… да и не в погоде вовсе дело, и даже не в этой чертовой речи. Все из-за этих паршивых плакатов».

Зажав под мышкой сборник «Помощник оратора» и «Любимые стихи американцев», Сэм уже у двери заметил, что Арделия Лорц провожает его. Он тут же остановился. Библиотекарша удивленно вскинула голову.

— Мисс Лорц, могу я задать вам один вопрос?

— Конечно, Сэм. Я для того и работаю здесь, чтобы на вопросы отвечать.

— Я имею в виду детский зал, — сказал Сэм. — А именно — вывешенные там плакаты. Некоторые из них меня просто поразили. Точнее, почти шокировали.

Он рассчитывал произнести это нравоучительным тоном баптистского проповедника, обнаружившего на столе у прихожанина свежий выпуск «Плейбоя», но так не удалось. «Потому, — решил Сэм, — что я вовсе не в назидание говорю. Я и вправду был шокирован, безо всяких „почти“».

— Плакаты? — удивилась она, но уже в следующий миг ее лоб разгладился, и мисс Лорц рассмеялась. — Понимаю. Вы, разумеется, подразумеваете Библиотечного полицейского и Растяпу Саймона.

— Какого еще Растяпу Саймона?

— Я имею в виду плакат, на котором написано: «НИКОГДА НЕ САДИСЬ В МАШИНУ НЕЗНАКОМЦА!» А Растяпой Саймоном дети прозвали изображенного на нем мальчишку. Того, что кричит.

Должно быть, прозвище ему дали в знак презрения. Что он разорался-то?

— Он не орет, он кричит от ужаса, — сухо пояснил Сэм.

— Кричит, орет — какая разница? — Мисс Лорц пожала плечами. — У нас таких случаев не бывает. Дети у нас славные — очень воспитанные.

— Не сомневаюсь, — произнес Сэм. Уже в вестибюле Сэм снова увидел щит с надписью. Нет, не

МОЛЧАНИЕ — ЗОЛОТО!

Или

ПРОСЬБА НЕ ШУМЕТЬ!

А лишь повелительное и беспрекословное:

ТИШИНА!

— К тому же это ведь с какой стороны посмотреть, не так ли?

— Наверное, — ответил Сэм.

Он прекрасно понимал, что его умело загоняют в угол и последнее слово при этом останется за Арделией Лорц. Сэму вдруг показалось, что для нее такое занятие привычно, и эта мысль тут же настроила его на боевой лад.

— И все-таки, на мой взгляд, такое недопустимо, — уже в дверях продолжил Сэм.

— В самом деле? — вежливо поинтересовалась мисс Лорц.

— Да. Они просто устрашающие. — Сэм наконец высказал то, что его мучило. — Нельзя вешать такие плакаты в местах, где бывают дети.

Сэм мог только надеяться, что слова его не производят впечатления ханжеских нравоучений. Но с досадой заметил, что мисс Лорц улыбается.

— Вы не первый человек, Сэм, кто говорит мне об этом. Бездетные взрослые хотя и редко, но заходят в этот зал, забирают чьих-то детей — дяди, тети, дружки матерей-одиночек, задержавшихся на работе… или люди вроде вас, Сэм.

Которые обращаются сюда в трудную минуту, добавили ее холодные серо-голубые глаза. Люди, которые обращаются сюда за помощью, а потом, ПОЛУЧИВ ее, начинают критиковать библиотекаршу. И как она управляет Публичной библиотекой Джанкшен-Сити.

— Вы считаете, что я возвожу на вас напраслину? — примирительно промолвил Сэм, хотя на самом деле был готов рвать и метать, но привычка следовать правилам хорошего тона одержала верх.

— Вовсе нет. Просто мне кажется, что вы не понимаете. Прошлым летом, Сэм, мы провели голосование — в рамках ежегодной программы летнего чтения. Любой ребенок получает один голос за каждую прочитанную книгу. Таким образом мы поощряем детей, развивая у них привычку к чтению. Лично я вижу в этом свой основной долг.

Мы прекрасно знаем, что делаем, говорил Сэму ее твердый взгляд. В отличие от некоторых. Я еще держусь с вами вежливо. Хотя вы раньше сюда и не заглядывали, а теперь суете нос не в свое дело и еще критиковать меня вздумали.

Он почувствовал себя обвиняемым. Пока эта Лорц не одержала над ним верх в словесной дуэли, но Сэм прекрасно понимал, что его вынуждают отступать.

— Так вот, в результате последнего голосования любимым фильмом у детей был признан «Кошмар на улице Вязов. Часть 5». Любимой рок-группой стала «Ганз энд роузез», а на втором месте оказался Оззи Осборн, который, насколько я знаю, славится тем, что во время концертов откусывает головы живым зверькам. Любимой книгой избрали роман ужасов Роберта Маккаммона «Лебединая песня». Так вот, Сэм, мы никак не можем запастись этой книжкой в достаточном количестве. За несколько недель дети ее до дыр зачитывают. Я даже отдала переплести одну книгу, так ее тут же украли. Какой-то гадкий ребенок. — Библиотекарша обиженно поджала губы. — Второе место занял другой роман ужасов — про кровосмешение и избиение младенцев — «Цветы на чердаке». Он вообще уже пять лет кряду в лидерах ходит. Несколько человек даже «Пейтон плейс» назвали.

И она смерила Сэма вызывающим взглядом.

— Лично я «Кошмар на улице Вязов» не смотрела и смотреть не собираюсь. Я также никогда не слушала и не испытываю желания прослушать хоть одну пластинку Оззи Осборна, равно как и читать Роберта Маккаммона, Стивена Кинга или В. К. Эндрюс. Понимаете, куда я клоню, Сэм?

— Возможно. Вы хотите сказать, что было бы несправедливо… — Он замолчал в поисках подходящего слова, затем вспомнил его:

— …Навязывать детям свои вкусы.

Она снова улыбнулась — одними губами, но не глазами, в которых опять засияли никелевые монетки.

— В какой-то степени, но это не все. Те плакаты, что вы видели в детском читальном зале, присылают нам из Библиотечной ассоциации Айовы.

Она входит в Библиотечную ассоциацию Среднего Запада, а та, в свою очередь, состоит в Национальной библиотечной ассоциации. Последняя и получает львиную долю бюджетного финансирования. Следовательно, существует за счет налогоплательщиков. То есть нас с вами.

Сэм нервно переминался с ноги на ногу. Ему вовсе не улыбалось потратить день на лекцию по библиотечному делу; с другой стороны, разве он не сам на это напросился? Конечно, сам. Лишь в одном он был твердо уверен: Арделия Лорц с каждой минутой нравилась ему все меньше и меньше.

— Библиотечная ассоциация Айовы каждый месяц присылает нам бюллетень, в котором напечатано около сорока репродукций плакатов, — неумолимо продолжала мисс Лорц. — Любые пять мы можем выбрать бесплатно, а вот за каждый из последующих нужно платить три доллара. Вижу, вы уже торопитесь, Сэм, но вы заслужили того, чтобы я вам все объяснила, а мы уже как раз подошли к сути вопроса.

— Я? — встрепенулся Сэм. — Я вовсе не тороплюсь.

Мисс Лорц понимающе улыбнулась, обнажив два ряда ровных зубов; слишком ровных, чтобы быть настоящими.

— У нас есть специальный детский комитет, — сказала она. — Вас интересует, кто входит в его состав? Разумеется, одни дети! Девять человек. Четверо старшеклассников, трое учеников средних классов и двое из начальных. Привлекаем мы только хорошистов и отличников. Они сами выбирают некоторые книги, прошлым летом выбрали новые обои и столы… ну и плакаты, само собой разумеется, тоже они выбирают. Это, как выразился один из младших членов комитета, «самая потеха». Теперь-то, надеюсь, вы понимаете?

— Да, — кивнул Сэм. — Красную Шапочку, Растяпу Саймона и Библиотечного полицейского выбрали сами дети. А все потому, что дети обожают страшилки.

— Совершенно верно! — просияла мисс Лорц. Внезапно Сэм почувствовал, что все — с него хватит. Он уже досыта сыт этой библиотекой. Не плакатами, нет, и даже не библиотекаршей, а самой библиотекой. Она вдруг представилась ему болезненной занозой в заднице. Нет, что бы это ни было — с него хватит!

— Скажите, мисс Лорц, а держите ли вы в детской читальне копию «Кошмара на улице Вязов. Часть 5»? Или пластинки «Ганз энд роузез» и Оззи Осборна?

— Сэм, вы не поняли, — терпеливо начала она.

— А как насчет «Пейтон плейс»? Эту книгу вы тоже храните в детском зале, потому что кто-то из детишек удосужился ее прочитать? — И подумал при этом: «Неужели кто-нибудь по-прежнему читает такое старье?»

— Нет, — покачала головой мисс Лорц, щеки которой от негодования порозовели; эта женщина явно привыкла к тому, чтобы ее слова принимали на веру. — Тем не менее мы держим книжки, в которых описываются вторжения в чужой дом, жестокое обращение с детьми и кражи со взломом. Я имею в виду «Златовласку», «Гензель и Гретель», а также «Джека и фасольку». Я рассчитывала, Сэм, что вы окажетесь понятливее.

«Конечно, вы ведь меня выручили, — подумал Сэм, — а я еще тут капризничаю. А разве вам платят не за то, чтобы вы советовали, какую книгу выбрать?» Однако он снова взял себя в руки. Кстати, что эта Арделия имела в виду под словами «такой человек, как вы»? Впрочем, вдумываться Сэму было некогда, так как он понял, что их дискуссия вот-вот перерастет в жаркий спор. А ведь он пришел сюда только для того, чтобы немного оживить свою речь, а вовсе не ради пререканий по поводу библиотечных правил, тем более в читальном зале для детей.

— Вы уж извините, если я сказал что-то обидное, — произнес он. — А теперь мне и правда пора идти.

— Хорошо, — ответила она. А глаза поведали:

Я не принимаю ваших извинений. Нечего было грубить.

— Наверное, я просто немного нервничаю из-за предстоящего выступления, — добавил Сэм. — Полночи не спал, пока речь готовил.

И, угостив ее своей фирменной улыбкой, Сэм Пиблс поднял портфель.

Мисс Лорц немного успокоилась, однако глаза по-прежнему метали молнии.

— Понимаю. Мы поставлены здесь для того, чтобы служить людям, и рады любой здравой критике со стороны налогоплательщиков. — Она слегка подчеркнула слово здравой, давая тем самым понять, что критика мистера Пиблса к таковой не относится.

Теперь, когда все осталось позади, Сэму хотелось — его так и подмывало — загладить этот дурацкий конфликт, как морщинки на покрывале. «Деловая привычка, — подумал он, — или защитный рефлекс». Вдруг им овладела странная идея — а не поведать ли сегодня вечером в клубе о знакомстве с Арделией Лорц? Общение с ней позволило бы куда лучше понять, чем живет и дышит их городишко, нежели вся заготовленная с таким тщанием речь. Уж тогда его никто не обвинит в сухости. Вдобавок ротарианцам едва ли не впервые в истории клуба выпадет возможность услышать вполне правдивый рассказ.

— Ну хорошо, мы слегка погорячились, — словно со стороны, донесся до него его собственный голос, и тут же он увидел собственную протянутую руку. — Мне, конечно, не стоило затевать этот разговор. Надеюсь, вы не обиделись?

Библиотекарша прикоснулась к его руке. Легонько и как бы вскользь. Рука у нее была холодная. Сэму было очень неприятно. Словно поздоровался с ножкой торшера.

— Нисколько, — сказала мисс Лорц, но взгляд свидетельствовал об обратном.

— Что ж… Тогда мне пора.

— Да. И помните, Сэм, — не больше недели. — Она назидательно приподняла палец.

Полированный ноготь указывал на книги, которые он держал. Мисс Лорц улыбнулась. Что-то в ее улыбке начинало действовать Сэму на нервы, но он никак не мог решить, что именно.

— Мне бы не хотелось высылать к вам Библиотечную полицию.

— И мне тоже, — кивнул Сэм. — Я постараюсь вернуть книги в срок.

— Вот-вот, — промолвила Арделия Лорц, продолжая улыбаться. — Вы уж постарайтесь.

Сэм уже спустился с крыльца, но не прошел и до середины асфальтовой дорожки, как перед его глазами всплыло искаженное ужасом лицо мальчонки (Растяпа Саймон — так его дети прозвали, хотя это не слишком здорово), а с ним нахлынули и мысли; одна показалась Сэму настолько разумной и естественной, что он остановился как вкопанный. Да, предположим, что детский комитет и впрямь способен остановить выбор на подобном плакате… но неужели Библиотечная ассоциация Айовы или какая-либо иная могла отправить такой плакат в детскую библиотеку?

Вспомнив ручонки мальчика, распластавшиеся на стекле автомобиля-похитителя, перекошенный кричащий рот, Сэм вдруг понял, что поверить в такое трудно. Более того — невозможно. А «Пейтон плейс?» Что про нее? Сэм знал, что большинство взрослых уже давно забыли этот роман. Неужели дети могли снова откопать это старье? Нет, и я в это не верю!

Сэм не испытывал ни малейшего желания заполучить вторую инъекцию гнева Арделии Лорц — с него хватило и первой. Но ему вдруг показалось, что сердилась она далеко не на полную катушку. Он машинально обернулся.

Мисс Лорц уже и след простыл. Наружная дверь Библиотеки была закрыта — вертикально прорезанный рот на угнетающе серой и мрачной гранитной физиономии.

Постояв еще немного, Сэм поспешил к машине, которую оставил неподалеку.

Глава 3

Речь Сэма

Успех был ошеломляющий. Начал Сэм с парочки анекдотов в собственной интерпретации (из сборника «Помощник оратора», раздел «Как их подготовить») — про фермера, пожелавшего одним махом продать всю свою продукцию, и про эскимосов, пытавшихся всучить замороженные ужины. Третий анекдот из того же раздела он воткнул в самую середину спича, которая была и правда суховата. Еще один забавный анекдотец он нашел в разделе «Как подвести их к финишу» и уже начал было его переписывать, как вспомнил слова Арделии Лорц. «Даже в том случае, если ваши слушатели начисто позабудут все остальное, хорошо подобранное стихотворение врежется им в память», — сказала она. Полистав «Любимые стихи американцев», раздел «Вдохновение», Сэм, как и предсказала библиотекарша, вскоре нашел небольшое стихотворение, показавшееся ему подходящим. Сэм обвел взглядом обращенные к нему лица собратьев-ротарианцев и сказал:

— Я попытался пояснить вам некоторые причины, которые побудили меня жить и работать в таком тихом и маленьком городке, как Джанкшен-Сити. Надеюсь, что кое в чем вас убедил. В противном случае я себе не завидую.

В ответ грянул дружный хохот, щедро замешанный на густом алкогольном духе. Сэм изрядно вспотел, но настроение у него было приподнятое, и уже верилось, что он успешно выберется из этой передряги. Микрофон дал сбой лишь однажды, никто из присутствующих не покинул зал и не пытался швырять в оратора остатками еды, а немногочисленные свистки были явно одобрительными.

— На мой взгляд, все это гораздо лучше сумел выразить поэт Спенсер Майкл Фри, — добавил Сэм. — Ведь ни для кого не секрет, что все, чем мы здесь торгуем, можно купить гораздо дешевле в торговых центрах крупных городов или их предместий. Владельцы таких центров любят похваляться, что у них можно купить все, что только душа пожелает, при этом не забывая заманивать покупателей бесплатными стоянками для автомашин. Пожалуй, они правы. Почти. Есть в крохотных городках нечто такое, чего ни за какие деньги нельзя приобрести в роскошных торговых центрах, и именно об этом говорит мистер Фри. Стихотворение совсем коротенькое, но с глубоким смыслом. Вот оно:

Чем смиренные души живут на земле —

Не тайна для нас с тобой:

Нужнее всего не вода им, не хлеб,

Не крыша над головой —

Хлеб зачерствеет, вода истечет.

Ветер разрушит крыши,

Но пожатие рук и голоса звук —

Вот песнь, что всегда мы слышим.

Оторвавшись от листка, Сэм второй раз за этот день с удивлением поймал себя на том, что говорит абсолютно искренне. Он вдруг почувствовал себя на верху блаженства. До чего славно обнаружить, что у тебя еще есть сердце, что ты не совсем еще очерствел от бесконечной будничной рутины. Но еще приятнее сознавать, что чувства свои ты можешь высказать вслух.

— И мы, местные предприниматели, предлагаем это пожатие рук. С одной стороны, это немного… но с другой — почти все. Большего не бывает. Оно воистину не имеет пределов. — Сэм перевел дух. — В заключение хочу пожелать скорейшего выздоровления Невероятному Джо, которого мне пришлось заменить. Я хочу поблагодарить Крейга Джонса за предложение выступить перед вами и, наконец, хочу поблагодарить вас за внимание к моей нудной болтовне. Огромное спасибо!

Не успел он закончить последнюю фразу, как послышались первые хлопки, которые быстро сменились дружными аплодисментами; когда же, собрав отпечатанные Наоми листочки, озадаченный таким приемом Сэм сел на место, разразилась настоящая овация.

«Это все виски, — говорил он себе. — Такими же аплодисментами меня проводили бы, расскажи я им, как бросить курить».

Затем ротарианцы начали вставать из-за столов, и Сэм решил, что, должно быть, говорил слишком долго, раз всем уже настолько не терпится уйти. Однако гром аплодисментов не утихал, а в следующее мгновение Сэм заметил, что Крейг Джонс отчаянно подает ему какие-то знаки, и догадался: Крейг хочет, чтобы он встал и поклонился. Сэм лишь выразительно покрутил пальцем у виска: мол, ты спятил! Однако Крейг затряс головой и принялся страстно жестикулировать, словно проповедник, призывающий свою паству петь псалом громче. Сэм уступил ему, встал, поклонился и, к своему изумлению, услышал крики «браво!».

Минуту спустя на аналой поднялся Крейг. Аплодисменты и восторженные возгласы улеглись лишь после того, как он несколько раз постучал по микрофону — звук при этом был такой, словно гигантский кулак в перчатке молотил по крышке гроба.

— Думаю, что все со мной согласятся, — сказал он. — Речь Сэма с лихвой возместила нам деньги, выброшенные на жареного цыпленка, который оказался жестким как подметка.

Шутка Крейга тоже вызвала бурную овацию. И он обратился к оратору:

— Знай я наперед, Сэмми, на что ты способен, я бы уже давно тебя заарканил!

И эту реплику встретили одобрительным свистом и аплодисментами. Не дав им стихнуть, Крейг схватил Сэма за руку и энергично начал ее трясти.

— Просто изумительно! Откуда ты содрал эту речь, Сэм?

— Ниоткуда, — ответил раскрасневшийся Сэм, хотя перед выступлением он выпил лишь слабенький джин с тоником; в голове сейчас приятно шумело. — Я сам ее написал. Взял только пару книжек в библиотеке, чтобы кое-что добавить.

Вокруг них собрались и другие ротарианцы, наперебой поздравляли Сэма и поочередно трясли за руку. Он вдруг почувствовал, что похож на водонапорную колонку во время летней засухи.

— Потрясающе! — гаркнул кто-то ему в самое ухо, и, обернувшись, Сэм узнал Фрэнка Стивенса, который как-то раз подменил на ораторской трибуне профсоюзного лидера, осужденного за мошенничество. — Жаль, на магнитофон твою речугу не записали — могли бы потом на всех углах ее продавать! Бабки заколачивать. Обалденное выступление, Сэм!

— Замечательно, Сэм! — вмешался Руди Перлман; его круглая физиономия раскраснелась и блестела от пота. — Я чуть не расплакался! Ей-богу! А где ты такое стихотворение откопал?

— В библиотеке, — признался Сэм. Он был еще немного не в своей тарелке, но облегчение от того, что испытание благополучно завершилось, уже потихоньку уступало место сдержанному ликованию. Он даже подумывал, что не помешало бы вознаградить Наоми. Не успел он сказать Руди название книжки, как Брюс Инголс ухватил его за рукав и потащил к бару.

— Самая блестящая речь в нашем дурацком клубе за последние два года! — проорал Брюс. — А то и за все пять! Да и кому вообще нужен был этот идиотский акробат? Позволь, я угощу тебя стаканчиком, Сэм. Даже двумя, черт возьми!

До ухода из клуба Сэм пропустил аж целых шесть стаканчиков — угощение друзей, — а вот завершил триумфальный вечер плачевно, облевав коврик для ног с вышивкой «Добро пожаловать!» перед собственной входной дверью.

Случилось это сразу после того, как Крейг Джонс высадил его перед домом на Келтон-авеню. Сэм как раз безуспешно пытался попасть ключом в замочную скважину — задача не из простых, ведь ему мерещились целых четыре ключа и всего три замка, — когда тошнота подступила к горлу, и он просто не успел спрыгнуть с крыльца. Вот почему, отомкнув наконец дверь, Сэм просто нагнулся, приподнял обгаженный коврик и, аккуратно придерживая за углы, швырнул подальше.

Сэм заварил себе кофе, пытаясь прийти в чувство, но в это время зазвонил телефон. Очередные поздравления. Затем позвонил Элмер Баскин, которого и в клубе-то не было. Сэм ощущал себя примерно так же, как Джуди Гарланд в фильме «Рождение звезды», однако насладиться по-настоящему своим успехом мешали приливы тошноты и раскалывающаяся от боли голова. Такова кара за неумеренные возлияния с приятелями.

Включив в гостиной автоответчик, Сэм поднялся в спальню, выдернул из розетки телефонный аппарат проглотил две таблетки аспирина, разделся и лег в постель. Веки сомкнулись сразу, мысли пьяно разбегались. И все-таки, прежде чем уснуть, Сэм успел подумать: «А ведь своим успехом я обязан Наоми… И еще — этой неприятной особе из библиотеки. Хорст, что ли. Или Борщт. Забыл. Надо бы ее тоже отблагодарить».

Он услышал, как внизу звякнул телефон и тут же включился автоответчик. «Молодчина, — подумал Сэм, засыпая. — Делай свое дело, не подводи меня».

И провалился в небытие до десяти утра.

В субботу утром Сэм проснулся с горечью во рту и небольшой головной болью, но быстро утешился тем, что могло быть куда хуже. Коврик было жалко, но Сэм все равно радовался, что успел избавиться от отравы, ведь в противном случае легкой головной болью он бы уже не отделался. Постояв минут десять под душем, вытерся и, обернув голову полотенцем, спустился в гостиную. Горящая на автоответчике красная лампочка напоминала о записи. Сэм нажал кнопку, но лента промоталась назад совсем чуть-чуть; должно быть, записано лишь одно сообщение. Звонок, который слышал Сэм, засыпая. Гудок. Затем:

— Здравствуйте, Сэм. — Сэм, вытиравший голову, нахмурился: женский голос показался ему неуловимо знакомым. — Я слышала, ваша речь удалась на славу. Очень рада за вас.

Это же Лорц, догадался Сэм. Но как она узнала номер моего телефона? Впрочем, его без труда можно было найти в любом телефонном справочнике… да и библиотечный формуляр он ведь тоже заполнил, не так ли? Конечно. И все же по какой-то необъяснимой причине по спине Сэма пробежал холодок.

— Напоминаю, чтобы вы вернули книги к шестому апреля, — продолжала она. И насмешливо добавила:

— Не забудьте про Библиотечную полицию.

Послышался щелчок — библиотекарша положила трубку. На автоответчике замерцала лампочка «Больше сообщений нет».

— Что-то вы мне не нравитесь, мисс Лорц, — пробурчал себе под нос Сэм и направился на кухню делать тосты.

Через неделю после блистательного дебюта в роли клубного оратора Сэм вручил Наоми длинный белый конверт, на котором было написано ее имя.

В эту пятницу дождь лил как из ведра.

— Что это? — подозрительно осведомилась Наоми, снимая плащ.

— Откройте и посмотрите.

Наоми вскрыла конверт и увидела красивую открытку со словами благодарности; к открытке была аккуратно подклеена банкнота с портретом Эндрю Джексона.

— Двадцать долларов! — изумилась Наоми. — За что?

— Ваш совет по поводу библиотеки меня просто спас, — сказал Сэм. — Видите ли, Наоми, речь восприняли на ура. Даже не стыдно похвастаться. Будь я уверен, что вы согласитесь, я бы дал вам полсотни.

Наоми наконец поняла, в чем дело, и по всему чувствовалось, что она довольна. Тем не менее деньги попыталась вернуть.

— Я очень за вас рада, Сэм, но не могу принять такой щедрый дар…

— Можете, — твердо сказал он. — И примете. Считайте, что я подрядил вас своим агентом за эту плату.

— Нет, тогда бы у меня тем более ничего не вышло, — махнула рукой Наоми. — Никогда не умела торговать. Даже когда мы в отрядах скаутов занимались благотворительными распродажами, печенье у меня только родная мать покупала.

— Наоми! — увещевающе произнес Сэм. — Девочка моя… Нет, не пугайтесь — я не собираюсь к вам приставать. Мы это уже выяснили два года назад.

— Верно, — согласилась Наоми, однако нервно оглянулась на дверь, словно пытаясь убедиться, что путь к отступлению свободен.

— Между прочим, после этой чертовой речи мне уже удалось продать два дома и заключить страховые договоры на двести тысяч долларов. Пусть даже и по мелочи, но все равно общая сумма набегает почти на новую машину. Так что, если вы не возьмете эту двадцатку, я себя последним дерьмом буду считать.

— Сэм! — уязвленно вскричала Наоми. Убежденная баптистка, она регулярно посещала вместе с матерью церквушку в Провербии, почти такую же развалюху, как и их собственный домишко. Сэм знал это, поскольку однажды побывал в их лачуге.

Летом 1988 года Сэм дважды приглашал Наоми на свидание. При второй встрече попытался дать волю рукам. Не слишком, правда, настойчиво, но сомнений в его намерениях у Наоми не осталось. Впрочем, Сэм так своего и не добился — по части отражать наскоки противника Наоми дала бы сто очков вперед любому защитнику футбольной лиги. Дело не в том, что Сэм ей не нравился, объяснила она потом, просто показалось, что в «этом плане» ничего у них не склеится. Озадаченный Сэм поинтересовался — почему? Но Наоми только покачала головой. «Есть вещи, которые трудно объяснить, Сэм. У нас ничего не выйдет, я это чувствую. Вы уж мне поверьте». Вот и все, чего он сумел от нее добиться.

— Извините, Наоми, это у меня случайно вырвалось. — Сэм говорил сейчас с покаянным видом, хотя в глубине души сомневался, что Наоми и вправду такая строгая, какой пытается казаться. — На самом деле я хотел сказать, что, если вы не возьмете эту двадцатку, я себя последней какашкой почувствую.

Наоми спрятала деньги в сумочку и посмотрела на Сэма. Как ни старалась она выглядеть строгой, но чуть дрогнувшие в последний миг уголки рта выдали ее.

— Ну вот. Удовлетворены?

— Н-да, надо было дать полсотни, — сокрушенно вздохнул Сэм. — Возьмете полсотни, Оми?

— Нет, — ответила она. — И не называйте меня Оми. Ведь знаете, что мне это не нравится.

— Извините.

— Так и быть, прощаю. Только давайте наконец оставим эту тему. Я уже от нескольких человек слышала, как вы замечательно выступили, — сказала Наоми. — Крейг Джонс просто без ума от вас. Вы и правда думаете, что именно из-за этой речи дела пошли в гору?

— Не исключено… — начал было Сэм, но осекся: затем все-таки продолжил:

— Да, я абсолютно уверен. Порой такое, конечно, случается, но быстро проходит. Как бы то ни было, за последнюю неделю показатели всех моих сделок подпрыгнули до потолка. Скоро, конечно, вновь упадут, но не думаю, что совсем уж до нуля. Если новым клиентам понравится, как я веду дела — а я надеюсь, что будет именно так, — то они останутся со мной.

Сэм откинулся на спинку кресла, переплел пальцы на затылке и задумчиво уставился в потолок.

— А ведь когда Крейг Джонс позвонил и предложил мне выступить, я его в первую минуту просто убить хотел. Честное слово, Наоми, поверьте.

— Верю. Вид у вас был совершенно удрученный.

— В самом деле? — улыбнулся он. — Что ж, вполне возможно. Забавно, как порой все оборачивается. Чистейшее везение, конечно. Если Бог и в самом деле существует, то иногда мне кажется, что он просто не успевает следить за своим хозяйством, — Сэм ожидал, что Наоми отчитает его за святотатство (такое уже не раз прежде случалось), но сегодня она, похоже, решила не ступать на тропу войны. Вместо этого только сказала:

— Если вам и правда пригодились книги, взятые в библиотеке, то можете действительно считать себя везунчиком. Ведь обычно по пятницам библиотека открывается лишь в пять часов вечера. Я хотела предупредить вас, но забыла.

— Вот как?

— Вы, должно быть, застали там одного мистера Прайса, который свои бумажки раскладывал?

— Прайса? — вскинул брови Сэм. — Вы имеете в виду мистера Пекхэма? Вахтера, который там вытирает пыль и утреннюю газету читает?

Наоми покачала головой.

— Сколько я здесь живу, но слышала только про одного Пекхэма — старого Эдди, который уже давно умер. Нет, я имею в виду мистера Прайса, библиотекаря. — Она посмотрела на Сэма, словно недоумевала, как можно быть таким тупицей. — Высокий мужчина, худой. Лет пятидесяти.

— Нет, — пожал плечами Сэм. — Я встретил там только даму. Лорц. Маленькая, кругленькая, седовласая: примерно в том возрасте, в каком женщин притягивает ярко-зеленая синтетика.

На лице Наоми отразилась целая гамма чувств: озадаченное изумление, граничащее с легким гневом, вдруг уступило место подозрению; подозрение же, в свою очередь, сменили веселые искорки, заблестевшие вдруг в ее глазах. Такая последовательность всегда означает только одно: человек понял, что его пытаются одурачить. При других обстоятельствах Сэм, возможно, и пораскинул бы мозгами на сей счет, но, пробегав целую неделю по своим делам, он настолько запустил канцелярию, что уже не хотел отвлекаться.

— Понятно, — хихикнула Наоми. — Значит, мисс Лорц? Должно быть, вы получили массу удовольствия.

— Она, конечно, дама со странностями, — признал Сэм.

— Мягко говоря, — согласилась Наоми. — Хотя на самом деле она совершенно…

В это время зазвонил телефон. Договори девушка эту фразу, Сэм Пиблс, возможно, очень и очень испугался бы. Однако фортуна — как он и сам только что подметил — порой вмешивается в дела людей совершенно поразительным образом. Так случилось и на сей раз. Телефон продолжал звонить.

Берт Айверсон, глава местной ассоциации адвокатов, именно сейчас решил обсудить с Сэмом детали колоссальной страховой сделки — предстоящего страхования нового медицинского центра. В итоге, когда разговор закончился, Сэм уже и думать забыл о мисс Лорц.

Возможная крупная операция по страховке завладела им целиком; ведь в случае удачи он точно приобретет «мерседес-бенц», о котором столько лет мечтал. Да и не так уж важно в конце концов выяснение, какой именно части своего успеха он обязан этому удачному выступлению в клубе.

Наоми же была искренно убеждена, что Сэм просто ее разыгрывал: она слишком хорошо знала, что представляет собой Арделия Лорц, и была уверена, что и Сэм знает ее не хуже. Как-никак эта женщина была замешана в самой громкой и скверной истории из тех, что случились в Джанкшен-Сити за последние двадцать лет… а то даже и вообще после второй мировой, когда Моггинс вернулся после войны с помутившимся рассудком, расстрелял всю свою семью, а затем покончил и с собой. Когда Айра Моггинс сделал это, Наоми еще и на свете не было; но ей даже в голову не пришло, что и история с Арделией случилась задолго до того, как Сэм появился в Джанкшен-Сити.

Как бы то ни было, Наоми быстро выкинула эти мысли из головы и к тому времени, когда Сэм положил трубку, обдумывала, что из диетических продуктов купить на ужин. После этого ровно до двенадцати Сэм диктовал ей письма, а затем пригласил Наоми составить ему компанию за ленчем в ресторанчике «Мак-Кенна». Однако Наоми отказалась, сославшись на то, что ее мать за зиму «совсем ослабла, бедняжка». Про Арделию Лорц они больше не вспоминали.

В тот день.

Глава 4

Пропавшие книги

Обычно Сэм всю неделю довольствовался легкими завтраками — стаканом апельсинового сока и овсяной булочкой, — а вот по субботам (во всяком случае, по тем субботам, когда не страдал похмельем после слишком бурного ротарианского застолья) любил выспаться всласть, встать попозже, прогуляться пешком до расположенного на площади ресторанчика «Мак-Кенна» и за чтением (а не обычным просматриванием) газеты насладиться горячим бифштексом с яичницей. Именно так сложился его распорядок на следующее утро, седьмого апреля. Дождь, накануне ливший весь день, наконец прекратился, и нежно-голубое небо дышало весной. После завтрака Сэм неспешно двинулся домой, останавливаясь перед каждой клумбой полюбоваться на только что распустившиеся тюльпаны и крокусы. Вернулся он домой в десять минут одиннадцатого. Лампочка на автоответчике горела. Сэм нажал кнопку и достал из пачки сигарету, собираясь закурить.

— Здравствуйте, Сэм. — Спичка застыла в шести дюймах от сигареты: вкрадчивый голос Арделии Лорц он не спутал бы ни с каким другим. — Вы меня крайне разочаровали. Почему вы не сдали книги вовремя?

— О дьявольщина! — вырвалось у Сэма. Целую неделю его преследовала какая-то неясная мысль — так порой вертится на кончике языка забытое слово, выводя вас из душевного равновесия. Книги. Проклятые книги. Эта женщина, должно быть, уверовала, что он истый филистимлянин, который только и знает что лицемерно рассуждать о том, каким плакатам место в детской библиотеке, а каким — нет. Вопрос только, отчитает ли она его прямо сейчас или прибережет это удовольствие для личной встречи.

Сэм бросил обгоревшую спичку в пепельницу рядом с телефоном.

— Мне казалось, что я вам четко объяснила, — продолжал ее вкрадчивый и вместе с тем неумолимый голос, — «Помощник оратора» и «Любимые стихи американцев» — книги из справочно-библиографического отдела, которые выдаются только на одну неделю. Я была о вас лучшего мнения, Сэм. Вы меня чрезвычайно разочаровали.

И тут Сэм, к своей досаде, осознал, что стоит, зажав в зубах незакуренную сигарету, и отчаянно, по-мальчишески, краснеет. Как будто он снова очутился в четвертом классе — только на сей раз в углу, да еще и в нахлобученном на голову бумажном колпаке — позорном головном уборе лодыря.

В голосе Арделии Лорц зазвучали снисходительные нотки:

— Тем не менее я решила простить вас и продлить срок; можете вернуть книги до полудня в понедельник. И пожалуйста — не навлекайте на себя неприятности. — Чуть помолчав, она добавила:

— Помните о Библиотечной полиции, Сэм.

— Арделия, детка, тебе это не надоело? — проворчал себе под нос Сэм, но слушать его было некому: Арделия, напомнив про Библиотечную полицию, повесила трубку.

Сэм чиркнул спичкой и закурил. После первой же затяжки его осенило. Быть может, он и проявит некоторую трусость, но зато уладит сложности с мисс Лорц раз и навсегда. Да и вообще — справедливость того требует.

Ведь вознаградил же он Наоми! А теперь отблагодарит Арделию. Сев в кабинете к тому самому столу, за которым сочинял свою знаменитую речь, Сэм придвинул блокнот и начал писать, чуть отступив от фирменной шапки «Со стола СЭМЮЭЛЯ ПИБЛСА»:

Уважаемая мисс Лорц!

Прошу извинить меня за то, что не сдал в срок Ваши книги. Поверьте, мои извинения абсолютно искренни, ведь книги эти очень помогли мне. Прошу Вас принять этот штраф за просрочку. Остальное — в знак моей глубочайшей признательности — оставьте себе.

Искренне Ваш Сэм Пиблс.

Перечитывая записку, Сэм выудил из ящика стола скрепку и подумал было, не поменять ли «Ваши книги» на «библиотечные книги», но решил оставить все как есть. Арделия Лорц, по его глубочайшему убеждению, была из когорты людей, относящих знаменитое высказывание «Государство — это я»[19] целиком на свой счет, даже если «государством» в данном случае и считается местная библиотека.

Он достал из бумажника двадцатидолларовую купюру и прикрепил скрепкой к записке. Затем призадумался, нервно барабаня пальцами по столу. «Эта Лорц может подумать, что я пытаюсь ее подкупить. Обидится и, чего доброго, еще в бутылку полезет».

Впрочем, по большому счету ему было на это наплевать. Сэм прекрасно понимал, что скрывалось за утренним звонком мисс Лорц. Он слегка перестарался, когда высказывал свое мнение по поводу плакатов в детском читальном зале, и теперь библиотекарша пыталась хоть как-то поквитаться с ним. Однако четвертый класс остался в далеком прошлом, да и Сэм уже нисколько не напоминал себя прежнего — запуганного мальчонку, которого ничего не стоило отодрать за уши. Теперь уж он никому не разрешит унижать себя. И тем более не спасует перед какой-то дурацкой старушенцией-библиотекаршей, позволяющей себе выставлять в фойе щиты с наглыми надписями и читать нотации менторским тоном.

— Пошла ты… — громко выругался он. — Не возьмешь у меня деньги — отправь их в библиотечный фонд или еще куда-нибудь.

Сэм положил записку с пришпиленной к ней двадцаткой на стол. Он не питал ни малейшего желания передавать деньги лично, дабы не выслушивать очередную нотацию. Нет, он поступит иначе. Вложит записку с деньгами в одну из книжек, чтобы краешек чуть торчал наружу, сами книжки перетянет парой резинок и сбросит в библиотечный книгоприемник. Прожил же он в Джанкшен-Сити шесть лет, не зная Арделию Лорц; если повезет, то и ближайшие шесть лет обойдется без нее.

Теперь оставалось только найти сами книги.

В кабинете их не было, это точно. Сэм прошел в столовую и посмотрел на журнальном столике, где обычно оставлял вещи, которые должен был возвратить. Там лежали только две видеокассеты из салона Брюса, конверт с грифом «Пейпербой» и две папки со страховыми полисами… Ни «Помощника оратора», ни «Любимых стихов американцев» на столе не было.

— Проклятие, — сплюнул Сэм, почесывая затылок. — И куда, черт возьми, они запропастились?

Он отправился на кухню. В сердцах швырнул свежую газету в картонную коробку и осмотрел стойку. И здесь ничего, если не считать упаковки, из которой он вынул вчера вечером замороженный ужин.

Сэм неторопливо поднимался на второй этаж. На душе у него уже скребли кошки.

В три часа дня Сэм был в бешенстве, рвал и метал. Готов был лезть на стенку. Дважды прочесав весь дом вдоль и поперек, во второй раз перевернув вверх дном даже чулан, он отправился в контору, хотя и был абсолютно уверен, что, уходя с работы в понедельник, прихватил книжки с собой. Ясное дело — и в конторе злополучных книг не оказалось. И вот результат — половина прекрасного субботнего утра в разгар весны потрачена впустую на поиски каких-то дурацких библиотечных книжек.

Голос Арделии Лорц звенел у него в ушах: Помните про Библиотечную полицию, Сэм. Он представлял, как бы возрадовалась эта мегера, узнав, сколько неприятных минут доставила ему. Сэм ничуть не сомневался, что, существуй такая полиция на самом деле, эта женщина непременно натравила бы ее на него. Чем больше он об этом думал, тем сильнее злился.

Сэм бросился к себе в кабинет. Со стола на него укоризненно смотрела записка с двадцаткой.

— Дьявольщина! — в сердцах сплюнул Сэм.

Он уже решил было обшарить дом еще раз, но в последний миг передумал. Бесполезно. И вдруг в его ушах зазвенел голос матери, которой давно не было в живых. Мягкий и увещевающий:

«Помни, Сэмюэль: когда долго не можешь чего-то найти, не стоит тратить время на бесполезные поиски. Сядь и как следует все обдумай. Пошевели мозгами, а ноги побереги до лучших времен».

Сэму было десять лет, когда мать дала ему этот совет; что ж, и теперь, когда ему уже сорок, совет ничуть не утратил актуальности. Сэм сел за стол, зажмурился и попытался припомнить все про эти треклятые книжки с той самой минуты, как получил их из рук мисс Лорц и до… неведомо чего.

Из библиотеки он привез книги к себе в контору, заскочив по пути в пиццерию: там взял себе пиццу с грибами и перчиками, которую умял уже в конторе, заодно просматривая сборник «Помощник оратора». Сэм даже вспомнил, как внимательно следил, чтобы ни одна капля кетчупа не упала на страницы «Помощника», — сейчас, учитывая, что книги вообще пропали, это казалось полным издевательством.

Большую часть дня он работал над речью, вставляя куда нужно шутки, а потом полностью переделал концовку, чтобы подогнать ее под стихотворение. Вернувшись в пятницу днем домой, он привез с собой одну только речь, оставив книги в офисе. В этом Сэм был уверен. В «Ротари-клуб» его отвез заехавший за ним Крейг Джонс; Крейг же подбросил его домой и на обратном пути — как раз вовремя, чтобы Сэм успел облевать коврик перед собственной входной дверью.

Субботнее утро ушло на мучительную борьбу с головной болью и крайне неприятным похмельем; остаток уик-энда он провел дома, читая, смотря телевизор и — что уж греха таить — упиваясь своим триумфом. Ни в субботу, ни в воскресенье он к своей конторе и на пушечный выстрел не приближался. В этом Сэм был уверен на сто процентов.

«Ну ладно, — подумал он. — Теперь начинается самое трудное. Попытайся сосредоточиться». Впрочем, особенно напрягаться ему не пришлось. Сэм мигом вспомнил, что в понедельник без четверти пять уже выходил из офиса, когда позвонил Стю Янгман и попросил выписать здоровенный полис на страхование домашнего имущества. (Затем подобные заказы посыплются как из рога изобилия.) Разговаривая по телефону, Сэм краешком глаза видел, что обе библиотечные книжки лежат на краю стола. И, покидая офис во второй раз, он прихватил их с собой, зажав под мышкой. В том, что это было именно так, Сэм нисколько не сомневался.

В тот же вечер он хотел их сдать, но позвонил Фрэнк Стивенс и пригласил его в ресторан отужинать в семейном кругу. Оказалось, что к Стивенсам приехала племянница из Омахи (Сэм давно убедился в том, как трудно жить холостяку в маленьком городке — даже случайные знакомые моментально становятся сводниками). Ужинали они в «Брейдис Рибсе». Домой он вернулся поздно для будней — в одиннадцать, уже (естественно) совершенно позабыв о книгах. И больше про них не вспоминал. Внезапно навалившиеся заказы отнимали столько времени и сил, что он снова вспомнил про проклятые книжки уже только после звонка Лорщ.

«Что ж, вполне вероятно, что я больше к ним не прикасался. Значит, книги должны быть там, где я их оставил, вернувшись в понедельник с работы». На мгновение зародилась надежда — а вдруг книги просто остались в машине? Но в следующую минуту уже встав, чтобы пойти и проверить, Сэм отчетливо вспомнил, как переложил портфель в руку, зажимавшую под мышкой книги, чтобы вынуть из правого кармана ключ. Нет, в машине их быть не может «Ну и чем ты занялся, когда вошел?» — спросил он себя и мысленно представил, как открыл дверь в кухню, вошел, водрузил портфель на табуретку, покрутил книги в руках и…

— О нет! — Он сжал кулаки. — Только не это. В воздухе отчетливо запахло бедой. На полу, в кухне, между столом и газовой плитой, стояла картонная коробка из-под виски. Насколько Сэм помнил, она была там уже пару лет. Обычно люди при переездах складывают в такие коробки всякое барахло, но некоторым они также заменяют мусорные ведра. Сэм использовал эту коробку под ненужные газеты: каждый день, прочитав газету, швырял ее в эту коробку: точно так же, например, он и сегодня поступил с утренней газетой. А раз в месяц…

— Грязнуля Дейв! — пробормотал Сэм, вскочил из-за стола и бросился на кухню.

Коробка из-под виски с изображением ухмыляющегося Джонни Уокера в монокле была почти пуста. Роясь в газетах, едва прикрывавших дно коробки, Сэм уже знал, что ничего не найдет, но все-таки для очистки совести проверил. Так обычно ведут себя вконец отчаявшиеся люди, которые втайне надеются, что их желание сбудется, если хотеть по-настоящему. В коробке обнаружились только субботняя «Газетт» — от которой он избавился совсем недавно — и газета за пятницу. Ясное дело — никаких книг, ни внизу, ни в середине. Обуреваемый самыми мрачными предчувствиями, Сэм решил позвонить Мэри Вассер, женщине, которая приходила к нему по четвергам убирать.

— Алло, — послышался в трубке слегка встревоженный женский голос.

— Здравствуйте, Мэри. Это Сэм Пиблс.

— Сэм? — Тревожные нотки усилились. — У вас что-то случилось?

Да! В понедельник за мной начнет охотиться эта стерва, что заправляет нашей библиотекой! Возможно, даже запасется распятием и здоровенными гвоздями!

Разумеется, ничего подобного он сказать не мог, и тем более — Мэри, которая относилась к тем несчастным и загнанным душам, что появились на свет под несчастливой звездой и вели жалкое существование из-за своих вечных страхов. Люди, подобные Мэри Вассер, вообще свято убеждены, что ходить по тротуарам нельзя, потому что на голову вот-вот упадет кирпич. Или тяжелый бронированный сейф. Если не кирпич и не сейф, то тебя непременно собьет пьяный водитель. Или цунами. Цунами — в Айове? Да, цунами в Айове. Если же цунами обойдет стороной, то уж шальной метеорит точно не пощадит. И вообще Мэри Вассер была из тех, кто при каждом телефонном звонке прежде всего думает, что случилась беда.

— Нет, ничего, — поспешно ответил Сэм. — Все в полном порядке. Просто я хотел спросить, не видели ли вы в четверг Дейва?

Вопрос чисто формальный: газет все равно уже не было, а Грязнуля Дейв — единственный Газетный Тролль в Джанкшен-Сити.

— Да, видела, — упавшим голосом признала Мэри; похоже, заверения Сэма, что все в порядке, привели ее в полное смятение, и в голосе уже слышался безотчетный ужас. — Он приходил за газетами. Что, не следовало впускать его? Но ведь он всегда приходил, вот я и подумала…

— Успокойтесь, Мэри, все нормально, — прервал ее Сэм с наигранной беззаботностью. — Просто, не увидев газет, я решил проверить…

— Но ведь раньше вы никогда не проверяли! — Голос Мэри сорвался почти на визг. — Скажите, Дейв жив? С ним ничего не случилось?

— Нет, — ответил Сэм. — То есть я ничего про него не знаю. Я только… — И тут его осенило. — Купоны! — выкрикнул он. — Я забыл вырезать газетные купоны в четверг, вот и подумал…

— Ах вот в чем дело! — Мэри мигом успокоилась. — Могу вам дать свои, если хотите.

— Нет, что вы…

— В следующий четверг принесу хоть целую кипу, — жестко заявила она. — У меня их миллионы. — «Все равно мне столько ни к чему, — угадывалось в ее тоне. — То ли кирпич на голову свалится, то ли сосна под собой похоронит, то ли пылесос взорвется. Жить мне осталось считанные минуты, поэтому на кой черт мне эти паршивые купоны?»

— Хорошо, — поспешил согласиться Сэм. — Спасибо большое, Мэри. Просто не представляю, что бы я без вас делал!

— Но вы уверены, что ничего не случилось?

— Абсолютно, — с готовностью соврал Сэм. И тут же сравнил себя с взбесившимся сержантом, поднимающим оставшуюся горстку солдат в бессмысленную атаку на хорошо укрепленное пулеметное гнездо. «Вперед, парни, — враг наверняка дрыхнет там без задних ног!»

— Что ж, будем надеяться, — неуверенно произнесла Мэри, и Сэму наконец удалось повесить трубку.

Тяжело плюхнувшись на табуретку, он тупо уставился на коробку из-под «Джонни Уокера». Итак, как он и предполагал, газеты унес Грязнуля Дейв, который всегда приходил за ненужными газетами в начале месяца. Однако на сей раз он прихватил с собой и еще кое-что: «Помощник оратора» и «Любимые стихи американцев». Сэм прекрасно понимал, во что теперь превратились эти книги. В бумажную массу. Ту самую, что получали, перерабатывая макулатуру.

Грязнуля Дейв был профессиональным алкоголиком. Не будучи в состоянии удержаться на постоянной работе, он занимался утилизацией отбросов, принося тем самым немалую пользу. Собирал стеклотару, а кроме того, как и двенадцатилетний Кейт Джордан, кормился за счет газет. С той лишь разницей, что Кейт ежедневно развозил «Джанкшен-Сити газетт» по домам, а Грязнуля Дейв Данкен раз в месяц собирал их. Сэм часто видел, как Грязнуля толкает перед собой тележку, набитую бутылками, банками и пластиковыми мешками, по направлению к городскому утилю, который располагался между старым вагонным депо и небольшой ночлежкой для бездомных, в которой, как правило, ночевали Грязнуля Дейв и его собратья.

Сэм посидел еще немного, барабаня пальцами по столу, затем встал, натянул пиджак и вышел к машине.

Глава 5

Ангол-стрит (I)

Намерения у изготовителей уличного указателя были, конечно, самые благостные, да вот правописание подвело. Доска эта была прибита к лестничной опоре у входа в дряхлый дом близ железной дороги. Надпись на доске гласила:

АНГОЛ-СТРИТ

Поскольку едва ли в айовском захолустье кто-то мог увековечить таким образом Анголу,[20] Сэм решил, что на самом деле имелась в виду «Ангел-стрит», и великодушно подумал: «Пустяки». Даже если и вправду благими намерениями вымощена дорога в ад, все же люди, просто пытавшиеся хоть немного подлатать на этой дороге выбоины и рытвины, заслуживают доброго словца. Прежде, когда Джанкшен-Сити был крупной пассажирской станцией, в этом доме располагались конторы железнодорожной компании. Теперь же лишь две служебные колеи, протянувшиеся на запад и восток, напоминали о старых временах. На остальных путях рельсы давно проржавели и буйно поросли бурьяном. Да и шпал почти не осталось — бездомные, собиравшиеся на Ангол-стрит, охотно пользовались ими для разведения костров.

Сэм приехал сюда без четверти пять. Клонившееся к закату солнце отбрасывало мрачную тень на пустырь, простиравшийся до самой городской окраины. Вдоль немногих домишек громыхал бесконечный товарный состав. Ветер крепчал. Выйдя из машины, Сэм услышал, как скрипит, раскачиваясь на ветру, древняя вывеска «ДЖАНКШЕН-СИТИ», укрепленная над платформой. Даже знаменитый «Солнечный экспресс» когда-то делал здесь единственную во всей Айове остановку по пути в Лас-Вегас и Лос-Анджелес.

Некогда ночлежка была выкрашена в белый цвет; теперь выглядела грязно-серой. Занавески на окнах были чистые, но застиранные чуть ли не до дыр. Во дворе, черном от золы, какие-то сорные травы тщетно пытались пробиться к свету. Сэм почему-то подумал, что, возможно, к июню это у них и получится; пока же сорняки проигрывали битву. У самого крыльца одиноко торчала проржавевшая бочка. К противоположной от указателя «АНГОЛ-СТРИТ» опоре, поддерживающей крыльцо, была прибита доска с надписью:

РАСПИВАТЬ СПИРТНЫЕ НАПИТКИ

В ДОМЕ НЕЛЬЗЯ!

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВОЙТИ СЮДА,

ВЫБРОСЬТЕ БУТЫЛКИ В ЭТУ БОЧКУ!

Сэму повезло. Хотя наступал субботний вечер, а бары и прочие питейные заведения Джанкшен-Сити уже давно распахнули двери для посетителей, Грязнуля Дейв был здесь, причем трезвый как стеклышко. Он как раз сидел на крыльце с парой своих дружков. Все они что-то рисовали на больших квадратах белого картона, время от времени любуясь своим творчеством. Пьянчужка, сидевший за спиной у Грязнули, безуспешно пытался унять дрожь в правой руке, вцепившись в ее запястье левой кистью. Его приятель трудился, высунув от усердия язык, напоминая преждевременно состарившегося дошкольника, пытающегося изобразить рождественскую елку в подарок мамочке. Лучше всех из троицы выпивох, чем-то напомнивших Сэму сморщенные и высохшие на солнце гороховые стручки, выглядел сам Грязнуля Дейв, сидевший в полуразвалившемся кресле-качалке.

— Привет, Дейв, — крикнул Сэм, бодро взбегая на крыльцо; Дейв приподнял голову, прищурился и робко улыбнулся, обнажив сохранившиеся зубы: все пять.

— О, мистер Пиблс!

— Как дела? — спросил Сэм, приветливо кивая.

— Дела-то? — переспросил Дейв. — Дела как сажа бела. — Он посмотрел на своих дружков. — Эй, парни! Поздоровайтесь! Мистер Пиблс ведь у нас адвокат!

Забулдыга, сидевший с высунутым языком, на мгновение приподнял голову, кивнул и снова погрузился в свое занятие. Из его левой ноздри вылезла и зависла длинная, как сосулька, сопля.

— Вообще-то я занимаюсь недвижимостью, — поправил Дейва Сэм. — И страхов…

— Вы мне конфетку принесли? — спросил вдруг трясущийся субъект.

Головы он не поднимал, но стал еще более сосредоточенным. Сэм посмотрел на его творение — кусок картона был испещрен какими-то оранжевыми каракулями, лишь отдаленно напоминавшими буквы.

— Что-что? — переспросил Сэм.

— Это Льюки, мистер Пиблс, — шепнул ему Дейв. — Сегодня он не в лучшей форме.

— Дайте конфетку, отдайте конфетку, какая дрянь слямзила мою конфетку? — протяжно запел Льюки, ни на кого не глядя.

— Э-э-э, видите ли… — замялся Сэм, не зная, что сказать.

— Нет у него конфеток! — проорал Грязнуля Дейв. — Помалкивай в тряпочку, Льюки, и пиши свое объявление! Саре оно к шести нужно! Она нас по-царски вознаградит!

— Конфетку хочу! — заныл Льюки. — А не дадите, так в штаны наделаю!

— Не обращайте на него внимания, мистер Пиблс, — со вздохом попросил Дейв. — Что вы хотели-то?

— Да так, я просто хотел узнать, не видели ли вы в четверг у меня дома пары книжек, когда за газетами приходили? Я их куда-то засунул и все никак найти не могу. Мне их в библиотеку вернуть надо.

— Четвертак дайте, а? — попросил вдруг выпивоха с высунутым языком. — Этого, как его, туб… Таб-бачку хочется!

Сэм машинально полез в карман. Дейв протянул руку и, словно извиняясь, прикоснулся к его запястью.

— Не давайте ему денег, мистер Пиблс. Это же Рудольф. Ему нельзя курить, только проспаться нужно.

— Извините, Рудольф, — развел руками Сэм. — Деньги дома оставил.

— Да, все вы так говорите, — огорченно процедил Рудольф и, вернувшись к своему занятию, пропел:

— Лишь последний дурачок денег даст на табачок!

— Не, книг я не видел, — ответил Грязнуля Дейв. — Вы уж извините, ладно? Я только газеты забрал. Как обычно. Миссис В. была там, она подтвердит. Ничего дурного я не сделал.

Однако его грустные слезящиеся глаза говорили о том, что он не особенно рассчитывает на доверие со стороны Сэма. В отличие от Мэри Грязнуля Дейв Данкен жил не в том мире, где за каждым углом на голову мог бы свалиться кирпич, нет, в его мире кирпичи и в самом деле падали на голову едва ли не ежедневно. И нес он свою тяжкую долю со всем мужеством, на которое только был способен.

— Я вам верю, — сказал Сэм и положил руку Дейву на плечо.

— Я просто взял вашу коробку и вытряхнул все газеты в свой мешок. Всегда ведь так делаю. — виновато добавил Дейв.

— Эх, будь у меня щас даже тыща конфет, я б их все сожрал! — мечтательно сказал Льюки. — Умял бы так, что за ушами б трещало! Сжевал, сожрал… Эх, жвачка! Жвачка-жрачка!

— Я вам верю, — повторил Сэм.

Он потрепал Грязнулю по плечу, невероятно костлявому. И почти тут же ужаснулся — а вдруг у Грязнули блохи? На смену этой панической мысли пришла вдруг совершенно противоположная: интересно, а заглядывал ли сюда хоть кто-то из сытых и самодовольных ротарианцев, перед которыми он так распинался неделю назад? Догадывались ли они о существовании Ангол-стрит? И еще Сэм представил, что, должно быть, Спенсер Майкл Фри не очень задумывался о таких людях, как Льюки, Рудольф и Грязнуля Дейв, когда сочинял стихи про пожатие рук, которое важнее воды, еды и крыши над головой. Сэм вспомнил свою речь — напыщенную, вычурную и хвастливую, — и ему вдруг стало стыдно.

— Хорошо, — кивнул Дейв. — Значит, я могу снова заглянуть к вам в следующем месяце?

— Конечно, — улыбнулся Сэм и спросил:

— Скажите, Дейв, вы ведь отвезли все газеты в утиль, не так ли?

— Вон туда. Только он сейчас закрыт. — Грязнуля Дейв указал в сторону пальцем, который заканчивался желтым изглоданным ногтем.

Сэм кивнул и полюбопытствовал:

— А вы тут чем занимаетесь?

— Да так, время коротаем. — И Дейв показал Сэму свой плакат.

На нем была изображена женщина, державшая огромное блюдо с жареными цыплятами. Сэм сразу обратил внимание на то, как здорово все нарисовано. Пьяница или нет, но талант у Грязнули Дейва определенно имелся. Над рисунком было выведено четким шрифтом:

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ УЖИН

С ЦЫПЛЯТАМИ

В ПЕРВОЙ МЕТОДИСТСКОЙ ЦЕРКВИ

В ПОМОЩЬ ПРИЮТУ ДЛЯ БЕЗДОМНЫХ

«АНГЕЛ-СТРИТ»

15 АПРЕЛЯ

С 18 ДО 20 ЧАСОВ

ПРИХОДИТЕ САМИ И ПРИВОДИТЕ

СВОИХ ДРУЗЕЙ!

— Сразу по окончании состоится встреча с «анонимными алкоголиками», — сказал Дейв, — но об этом на афише писать нельзя. Это считается как бы секретом.

— Знаю, — кивнул Сэм и, чуть помолчав, поинтересовался:

— А вы ходите на эти встречи, Дейв? Можете не отвечать, если не хотите. Я понимаю — это вовсе не мое дело.

— Я хожу туда, — ответил Дейв, — хотя это и трудновато. На месяц меня хватает, порой на два, а как-то раз я вообще целый год не пил. Но тяжко это, ох как тяжко. — Он покачал головой. — Многие люди не выдерживают и снова начинают пить. А я вот стараюсь.

Сэм присмотрелся к женщине, которая держала блюдо с цыплятами. Рисунок поразил его — он был, безусловно, выполнен рукой мастера. А вот изображенная женщина показалась Сэму знакомой, и он спросил:

— Вы имели в виду какую-то определенную женщину?

Дейв широко заулыбался. Потом кивнул:

— Да, это наша Сара, мистер Пиблс. Изумительная женщина. Если бы не она, нашу ночлежку прикрыли бы еще лет пять назад. Это ведь она всегда деньги достает, даже в самый трудный час, когда налоги повышают или инспектора чересчур придираются. Она называет людей, которые жертвуют на приют деньги, ангелами, хотя на самом деле настоящий ангел — это она! Мы ведь в ее честь наш приют окрестили. Жаль только, у Томми Сент-Джона с правописанием в школе неладно было… — Грязнуля Дейв приумолк, глядя на свой плакат. — Теперь-то его уже, правда, в живых нет. Прошлой зимой умер. Печенка отказала.

— Вот как? Очень жаль.

— Не стоит. Отмучился ведь как-никак.

— Жвачка-жрачка! — снова выкрикнул Льюки, вставая. — Жвачка-жрачка! Вот ведь где настоящая жвачка-жрачка, мать вашу!

И он показал Дейву свое творение. Под оранжевыми каракулями был изображен какой-то кошмарный уродец на акульих плавниках. Сэм догадался, что это, видимо, ботинки. В одной руке монстр держал кривую тарелку, заполненную чем-то вроде змей — почему-то синего цвета. Во второй руке уродец крепко сжимал какую-то коричневую штуковину цилиндрической формы.

Дейв взял рисунок и рассмотрел повнимательнее.

— Очень здорово, Льюки, — похвалил он, — Молодчина.

Льюки довольно ощерился, ткнул пальцем в коричневый цилиндр.

— Во, смотри, Дейв! Это ведь настоящая гребаная конфетища!

— Точно. Замечательная работа. Иди домой и включи телик, если хочешь. Там сейчас как раз «Стар трек» крутят. А у тебя как дела, Дольф?

— Когда я выпью, у меня лучше получается, — проворчал Рудольф, отдавая Дейву свое творение: он нарисовал огромную куриную ногу, которую окружала восхищенная толпа мужчин и женщин. — Тут я дал волю воображению, — пояснил Рудольф Сэму с неожиданной враждебностью в голосе.

— А что, мне нравится, — сказал Сэм. Он ничуть не покривил душой. Рисунок Рудольфа напомнил ему карикатуры из «Нью-Йоркера», бывавшие порой настолько сюрреалистическими, что даже он не всегда понимал их смысл.

— Ну и хорошо, — пробурчал Рудольф, пристально глядя на него. — Слушайте, у вас точно нет четвертака?

— Увы, — развел руками Сэм.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — сказал Рудольф. — А с другой стороны — хреново.

Он проследовал за Льюки в дом, и скоро через распахнутую дверь послышалась мелодия музыкальной заставки «Стар трека».

— Только мы и еще несколько парней из «АА» посещаем эти ужины, — произнес Дейв, — но для нас это хоть какое-то развлечение. Льюки, например, давно уже ни с кем не разговаривает. Разве что когда рисует.

— А вот у вас задатки настоящего художника. Честное слово. Почему вы… — начал было Сэм, но осекся.

— Почему я что, мистер Пиблс? — мягко переспросил Дейв. — Не зарабатываю этим себе на жизнь? По той же причине, что не устраиваюсь на постоянную работу. Ушло мое время, безвозвратно потеряно.

Сэм не нашелся что ответить.

— Я пытался когда-то, было дело. Даже учился в школе Лорилларда в Де-Мойне. Лучшее было художественное училище на всем Среднем Западе. Но меня вышибли после первого же семестра. Виски. Ладно, пес с ними. Не хотите кофейку, мистер Пиблс? Может, подождете немного? С Сарой нашей познакомитесь.

— Нет, мне уже пора. Дела ждут. Сущая правда.

— Ну ладно. Вы и правда на меня не сердитесь?

— Нет, конечно!

— Что ж, тогда пойду к ребятам. — Дейв встал. — Славный был денек. А сейчас что-то похолодало. До свидания, мистер Пиблс.

— Счастливо, Дейв.

На сердце у Сэма словно лежал тяжелый камень. Однако он вспомнил еще одну из любимых присказок матери: «Чем дряннее и противнее снадобье, тем быстрее его надо проглатывать». Именно так он и собирался поступить.

Уже подойдя к машине, Сэм вдруг повернулся на 180 градусов и направился к зданию, в котором размещался утиль. Медленно продвигаясь по заросшему бурьяном пустырю, он провожал взглядом товарный состав, исчезающий в направлении к Камдену и Омахе. Красные сигнальные огни на хвостовом вагоне мерцали, как умирающие звезды. По какой-то неведомой причине товарняки всегда нагоняли на Сэма тоску: сейчас же, после разговора с Грязнулей Дейвом, он вдруг почувствовал, и очень остро, свое одиночество. Прежде, встречаясь с Дейвом, Сэм считал его веселым и разбитным парнем. Сегодня же он понял, что впервые увидел истинное лицо этого человека, и Сэму стало совсем грустно и обидно. Жаль Дейва — вконец потерянная личность, и ведь какой одаренный! А талант свой тратит, малюя афишки для благотворительных ужинов.

На подступах к утилю возвышались мусорные завалы. Пожелтевшие газеты, рваные пластиковые пакеты и целый астероидный пояс продавленных пластиковых бутылок и сплющенных жестянок. Окна небольшого дощатого строения были зашторены. Табличка на дверях просто гласила:

«ЗАКРЫТО»

Сэм закурил и повернул назад. Однако не прошел и дюжины шагов, как взгляд его привлекло нечто знакомое. Сердце екнуло. Он наклонился и подобрал обложку «Любимых стихов американцев». На внутренней стороне был проставлен расплывшийся штамп

«СОБСТВЕННОСТЬ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ ДЖАНКШЕН-СИТИ».

Что ж, теперь Сэм знал наверняка, что положил книги на газеты в коробку из-под «Джонни Уокера» и напрочь забыл о них. Во вторник, в среду и в четверг набросал сверху еще газет. В четверг утром заявился Грязнуля Дейв и не глядя привычно вывалил содержимое коробки в свой мешок. Мешок отправился в тележку, тележка — сюда, и вот все, что осталось — заляпанная обложка с размытым штампом.

Отбросив ее в сторону, Сэм медленно побрел к машине. Предстояло весьма неприятное объяснение.

Да, похоже, он влип по самую макушку.

Глава 6

Библиотека (II)

Уже на полпути к библиотеке его вдруг осенило — причем мысль показалась Сэму настолько очевидной и простой, что непонятно, как он до этого не додумался раньше. Да, потерял пару библиотечных книжек; только что узнал, что они уничтожены: придется за них заплатить.

И все!

Сэм с неохотой признался себе, что Арделии Лорц удалось не на шутку запугать его, вернув в давно забытый мир детских страхов. Для младшеклассника, потерявшего библиотечную книгу, мир кончался; ему оставалось только одно — беспомощно дожидаться прихода Библиотечного полицейского. Но ведь на самом деле никакой Библиотечной полиции и в помине не было — и Сэм, став взрослым, прекрасно это понимал. И, вместо того чтобы позволять какой-то мисс Лорц помыкать собой, давно пора поставить ее на место, как и любого наемного служащего, нанятого на деньги честных налогоплательщиков.

«Я войду, извинюсь и попрошу прислать мне счет за возмещение ущерба, — подумал Сэм. — И выкину из головы эту идиотскую историю. Проще пареной репы».

Немного нервничая и чувствуя некоторое смущение (но уже более уверенный в себе), Сэм остановил машину напротив библиотеки. Перед входом горели фонари, мягко освещая ступени лестницы и гранитный фасад здания. Вечером оно уже не казалось Сэму таким мрачным и негостеприимным, как при первом посещении. С другой стороны, такое впечатление могло создаться благодаря прекрасной весенней погоде, столь разительно отличавшейся от хмари того мартовского денька, когда он пришел сюда впервые и познакомился с этим цербером в юбке. Как бы то ни было, но это не мрачная гранитная цитадель с узенькими средневековыми бойницами-окнами, а обычная библиотека.

Сэм уже собрался было выйти из машины, как вдруг замешкался. За какие-то считанные мгновения его осенило. Снова.

Перед его мысленным взором возникло лицо женщины, которую изобразил Грязнуля Дейв. Женщины, державшей блюдо с жареными цыплятами. Дейв называл ее Сара. Она показалась Сэму знакомой, и только сейчас он понял почему.

Это была Наоми Хиггинс.

Поднимаясь по ступенькам лестницы, Сэм разминулся с двумя детишками в костюмчиках для посещения воскресной школы и придержал дверь, прежде чем та успела закрыться. Вошел в фойе с мраморным полом в черно-белую клетку. И первое, что его поразило, был шум. Точнее, приглушенный гул, доносившийся из читального зала. Разительное отличие от мертвой тишины, встретившей его неделю назад.

«Что, ж, ведь сегодня как-никак субботний вечер, — подумал Сэм. — Детишек, наверное, много. К экзаменам готовятся. Но неужели Арделия Лорц могла позволить детям шуметь, пусть даже и не громко? И ведь разрешила! Хотя это совершенно на нее не похоже».

А еще это безмолвное напоминание на одноногой стойке.

ТИШИНА!

Оно исчезло! Вместо него на щите висел портрет Томаса Джефферсона. Под портретом красовалась цитата:

Без книг я жить не могу.

Томас Джефферсон

(из письма Джону Адамсу) 10 июня 1815 года

Чуть постояв перед портретом писателя, Сэм подумал о том, как многое изменилось здесь благодаря его появлению; даже вкус во рту.

Если лаконичный призыв ТИШИНА! вызывал тревогу и беспокойство, подобные тем, что возникают порой, когда у тебя болит живот, а ко рту подкатывает желчь, то от слов «Без книг я жить не могу», напротив, появлялось сладостное предвкушение, подобное тому, какое возникает у голодного при виде наконец-то принесенной пищи.

Поражаясь тому, насколько подобные мелочи влияют на настроение, Сэм вошел в библиотеку и… замер как вкопанный.

Главный зал был ярко освещен, гораздо ярче… Исчезли раздвижные на резиновых колесах лестницы, достигавшие верхних полок. Да они теперь и не нужны, ведь высота потолка составляла уже всего восемь или девять футов вместо тридцати-сорока. Сейчас, чтобы взять книгу с самой верхней полки, достаточно было встать на один из табуретов, что во множестве стояли вокруг. Журналы веером разложены на широком столе возле библиотечной стойки. Длинной дубовой подставки, в прошлый раз напомнившей Сэму приспособление для просушки шкурок неведомых зверюшек, и след простыл. Не было больше и плаката

ВОЗВРАЩАЙТЕ ВСЕ ЖУРНАЛЫ НА МЕСТО!

Одинокий книжный шкаф с новенькими книгами оставался на месте, однако вместо плаката, который извещал, что все взятое здесь должно быть возвращено не позднее чем через неделю, теперь висел другой:

ПРОЧТИТЕ ЭТИ БЕСТСЕЛЛЕРЫ —

ПОЛУЧИТЕ УДОВОЛЬСТВИЕ!

Повсюду сновали и негромко переговаривались посетители — главным образом молодежь.

Кто-то даже тихонько хихикал — и это никого не заботило.

Задрав голову, Сэм уставился на потолок, отчаянно пытаясь понять, что за чертовщина тут творится. Огромных слуховых окон в крыше больше не было, а потолок из сводчатого сделался самым обыкновенным — ровным и прямым. Висячие стеклянные шары уступили место современным флуоресцентным лампам.

Направлявшаяся к абонементному столу женщина со стопкой детективных романов, увидев изумление Сэма, тоже задрала голову и посмотрела наверх. Затем, не найдя там ничего достойного внимания, теперь уже с любопытством уставилась на самого Сэма. Какой-то парнишка за столом, увидев эту сценку, подтолкнул локтем своего приятеля и что-то шепнул. Тот покрутил пальцем у виска. Послышались смешки.

Но Сэм не замечал ни жестов, ни смешков. Он даже не соображал, что стоит сейчас с разинутым ртом, пялясь на потолок. Он пытался понять, что происходит.

«Как будто они не могли за это время переделать потолок! И что из этого? Должно быть, новая конструкция позволяет лучше тепло экономить. Да, но ведь она и словом не обмолвилась про предстоящий ремонт!»

А с какой стати рассказывать ему об этом? В конце концов, Сэм не относился к числу постоянных клиентов.

«Но она даже не была озабочена. Особе со столь консервативными убеждениями предстоящие перемены вряд ли пришлись бы по душе». Верно, конечно. Но еще более Сэма встревожило нечто другое. Замену потолка при всем желании не назовешь пустячным ремонтом. Нет, одной неделей тут никак не обойтись! Да и потом — куда подевались высоченные стеллажи? А бесчисленное множество книг?

Уже многие посетители в открытую рассматривали Сэма, да и один из библиотекарей поглядывал на него из-за абонементного стола. Шум голосов почти прекратился; глядя на Сэма, все невольно затихали.

Сэм протер глаза — в буквальном смысле — и снова посмотрел на невысокий потолок с лампами дневного света. Нет, потолок остался на месте.

Я попал не в ту библиотеку! — осенило его. — Вот в чем дело!

Однако мысль эта, подпрыгнув в его мозгу, словно котенок, испугавшийся собственной тени, тут же убежала. Хотя, по айовским меркам, Джанкшен-Сити считался не самым мелким городком, но при населении в тридцать пять тысяч человек обзаводиться второй библиотекой было просто нелепо. К тому же внешний вид здания, да и общее расположение помещений не позволяли усомниться: библиотека была та же самая… Но тем не менее все внутри изменилось.

Сэм на мгновение подумал, не сбрендил ли он, но тут же отогнал эту мысль прочь. И, оглянувшись по сторонам, наконец заметил, что почти все читатели оторвались от своего занятия и таращатся на него. Его так и подмывало сказать им: «Занимайтесь своими делами — просто я впервые обратил внимание на то, что библиотека за неделю неузнаваемо изменилась». Вместо этого он подошел к столу с журналами и, взяв один, принялся его листать. Уголком глаза Сэм следил за тем, как мало-помалу посетители вернулись к тому, чем занимались прежде.

Решив, что уже способен передвигаться, не привлекая всеобщего внимания, Сэм положил журнал на место и не спеша направился в детский зал. Он чувствовал себя шпионом, крадущимся по вражеской территории. Табличка на дверях не изменилась — те же золоченые буквы на дубовой облицовке, — а вот плакат уже висел другой. Вместо Красной Шапочки, только что сделавшей свое страшное открытие, на картинке были изображены Вилли, Билли и Дилли — озорные племянники Дональда Дака. В купальных плавках они ныряли в бассейн, заполненный книжками. Призыв внизу гласил:

ЗАХОДИТЕ!

ПРЕВОСХОДНОЕ ЧТЕНИЕ.

— Господи, да что тут творится? — пробормотал Сэм себе под нос.

Сердце его бешено стучало, под мышками и на спине проступил пот. Будь дело только в плакате, он бы еще мог предположить, что Лорц уволили… Но ведь все стало совершенно неузнаваемым.

Открыв дверь в детскую библиотеку, он заглянул внутрь.

Там оказался тот же славный мирок с крохотными столами и стульчиками, ярко-синими шторами и фонтанчиком в дальней стене. Но потолок и здесь был такой же, как в соседнем зале, да и плакаты поменялись. Визжащий от ужаса мальчонка в черном автомобиле-седане (Растяпой Саймоном дети прозвали изображенного на нем мальчишку. Того, что кричит. Должно быть, прозвище ему дали в знак презрения. Чего он разорался-то?) исчез, как, впрочем, и Библиотечный полицейский в полушинели и серой шляпе.

Сэм вернулся в главный зал и медленно подошел к абонементному столу, но вдруг почувствовал, что тело его превратилось в некое аморфное желе.

Помощники библиотекаря — юноша и девушка, студенты — смотрели на него. Сэм с досадой заметил их встревоженные взгляды.

Веди себя осторожнее. Нет… держись нормально. БУДЬ САМИМ СОБОЙ. Они и так уже подумали, что у тебя не все дома.

Он вдруг вспомнил Льюки и в ужасе содрогнулся, представив, как орет во весь голос на этих перепуганных ребят, требуя ответить, какая дрянь слямзила его конфетку, и выпрашивая денег на жвачку-жрачку.

Заговорил Сэм тихо и так спокойно, как только мог:

— Извините, вы мне не поможете? Я бы хотел поговорить со старшим библиотекарем.

— Ой, мне очень жаль, — развела руками девушка. — Но мистер Прайс по субботам не работает:

Сэм кинул взгляд на абонементный стол. Как и в прошлый раз, на нем стояла табличка, но на ней уже не было выведено: А. ЛОРЦ. Вместо этого на табличке значилось: М-р ПРАЙС.

Словно сквозь туман он услышал слова Наоми:

«Высокий такой мужчина. Худой. Лет пятидесяти».

— Нет, — покачал головой Сэм. — Не мистер Прайс. И не мистер Пекхэм. Мне нужна женщина. Арделия Лорц.

Юноша с девушкой обменялись озадаченным взглядом.

— Никакая здесь Арделия Лорд не работает, — сказал наконец юноша. — Должно быть, вам нужна другая библиотека.

— Не Лорд, а Лорц, — поправил Сэм; голос его доносился почему-то глухо, словно из подземелья.

— Нет, сэр, вы ошибаетесь, — подтвердила девушка, и Сэм заметил, что она совсем юная, почти подросток.

Почувствовав с их стороны настороженность, Сэм не стал упорствовать, доказывая, что они ошибаются, а не он, и что он, конечно, встречался здесь с Арделией Лорц каких-то восемь дней назад. Тем более что во всем этом была своя логика. Подобно плакатам, косым окнам и деревянной стойке с журналами Арделия Лорц канула в лету.

В его мозгу опять зазвучал голос Наоми: Значит, мисс Лорц? Должно быть, вы получили массу удовольствия.

— Но ведь Наоми-то поняла, о ком идет речь, — пробормотал он.

Оба юных библиотекаря недоуменно смотрели на него.

— Вы уж извините. — Сэм вымучил из себя улыбку. — Что-то у меня день сегодня неудачный.

— Понимаю, — кивнул юноша.

— Все ясно, — хмыкнула девушка. «Считают меня психом, — подумал Сэм. — Я их ничуть не виню».

— Вы еще что-то хотите? — уточнил юноша. Сэм уже открыл было рот сказать, что нет — он уже собрался уносить ноги отсюда, — но в последний миг передумал. В конце концов — назвался груздем, полезай в кузов.

— Скажите, а давно здесь работает мистер Прайс?

Помощники старшего библиотекаря переглянулись. Девушка пожала плечами и ответила:

— Когда мы сюда пришли, он тут уже работал. Хотя мы здесь и недавно, мистер…

— Пиблс, — подсказал Сэм, приветливо протягивая руку. — Сэм Пиблс. Вы уж меня извините. Что-то совсем сегодня не в форме.

Молодые люди уже смотрели на него чуть менее недоверчиво: сработали профессиональные качества Сэма. Ведь он славился умением располагать к себе людей. В противном случае ему бы давно пришлось подыскивать себе новую работу.

— Меня зовут Синтия Берриган, — представилась девушка. — А это Том Стэнфорд.

— Рад с вами познакомиться. — Тон у юного Стэнфорда был неуверенный, но рукопожатием с Сэмом он обменялся, хотя тут же отнял руку.

— Прошу прощения, — позвала читательница детективов. — Может, кто-нибудь мной займется наконец? А то партнеры по бриджу уже заждались меня.

— Я подойду, — бросил Том Синтии и направился к абонементному столу. Девушка вежливо объяснила:

— Мы с Томом в Чейплтонском колледже учимся, мистер Пиблс. А здесь практику проходим. Я уже третий семестр здесь, мистер Прайс меня еще прошлой весной взял. А Том пришел летом.

— Скажите, а мистер Прайс — единственный ваш штатный библиотекарь?

— Да. — Сэму показалось, что он прочитал в ее красивых карих глазах сочувствие. — А у вас что-то не так?

— Не знаю. — И снова, сам того не желая, посмотрел наверх. — Послушайте, а этот потолок всегда здесь был?

— Точно не знаю. — Синтия проследила за взглядом Сэма. — Я уже застала его таким, какой он сейчас.

— Мне просто казалось, что прежде здесь были окна, прорезанные прямо в крыше. Вроде слуховых.

Синтия улыбнулась.

— Так и есть. Просто отсюда их не видно. А вот снаружи, если обойти вокруг здания, они как на ладони. И из книгохранилища их тоже видно. Но оно наверху, на чердаке. Мне кажется, так всегда было.

Всегда.

— А про Арделию Лорц вы даже не слышали?

Синтия покачала головой:

— Нет, извините.

— А как насчет Библиотечной полиции? — вдруг вырвалось у Сэма.

Девушка звонко расхохоталась.

— Эти байки я только от своей тетки слышала. Она вечно стращала тем, что Библиотечный полицейский заберет меня, если не сдам книжки в срок. Я тогда еще совсем маленькая была и жила в Провиденсе, в штате Род-Айленд. Целую вечность назад.

«Целую вечность, — подумал Сэм. — Лет двенадцать, а то и десять назад. Можно подумать, что по земле тогда бронтозавры бродили».

— Что ж, спасибо за сведения, — сказал он. — И извините, если я вас напугал.

— Вовсе не напугали, — возразила Синтия.

— Напугал немножко. Просто мне сначала показалось, что не туда попал.

— А кто такая Арделия Лорц? — осведомился возвратившийся Том Стэнфорд. — Имя вроде бы мне знакомо, но только никак не могу вспомнить, где я его слышал.

— Да я и сам точно не знаю, — отмахнулся Сэм.

— Завтра у нас выходной, — сказал Том, — а в понедельник выйдет мистер Прайс. Может, он сумеет вам помочь.

— Вполне возможно, что я и правда заскочу к нему. Еще раз спасибо.

— Всегда рады помочь вам, мистер Пиблс, — улыбнулся Том. — Боюсь только, что сегодня у нас это не слишком получилось; не повезло.

— Мне тоже, — вздохнул Сэм.

Уже отпирая дверцу своей машины, Сэм вдруг почувствовал, что у него отнимаются ноги. Ему пришлось даже опереться о крышу, чтобы не упасть. Плюхнувшись на сиденье, он сидел, переводя дух и опасаясь, что вот-вот лишится чувств.

«Да что тут происходит, черт побери? Я чувствую себя сродни персонажам Рода Серлинга. „Вашему вниманию представляется Сэмюэль Пиблс, некогда проживавший в Джанкшен-Сити, а теперь торгующий недвижимостью и жизнями в… Сумеречной Зоне“».

Да, с ним происходило нечто подобное. С той лишь разницей, что смотреть по телевизору злоключения героев в «Сумеречной Зоне» было занятно и увлекательно. Но самому оказаться на их месте — совсем иное дело.

Сэм кинул взгляд на здание библиотеки, на входящих и выходящих людей, освещаемых фонарями. Вот и пожилая дама с детективами под мышкой; спешит, должно быть, на свой бридж. Две девчушки сбегают по ступенькам, прижав книжки к груди и весело переговариваясь. Все выглядит абсолютно нормальным… да так оно и есть на самом деле. А вот библиотека, в которой довелось побывать ему неделю назад, была отнюдь не нормальной. Видимо, он так увлекся своей предстоящей речью, что не обратил внимания даже на вопиющие странности.

«Не думай, забудь, — уговаривал себя Сэм, будучи при этом уверен, что на сей раз это будет уже выше его сил. — Вспомни Скарлетт О'Хару: отложи все мысли на завтра. Когда взойдет солнце, все прояснится».

Сэм включил первую скорость и думал о библиотеке всю дорогу домой.

Глава 7

Ночные кошмары

Сэм первым делом проверил автоответчик. Сердце его упало, когда он увидел, что горит лампочка записи.

«Это наверняка Лорц. Не знаю, кто она на самом деле, но мне начинает казаться, что успокоится она лишь, когда меня в психушку упрячут». «Так не слушай!» — посоветовал ему другой участок мозга, однако Сэм был уже настолько сбит с толку, что не мог оценить, здравая это мысль или нет. На первый взгляд — здравая, но вместе с тем какая-то трусливая. Более того…

Заметив наконец, что стоит в холодном поту и кусает ногти, Сэм обескураженно хмыкнул и подумал: От четвероклассника и душевнобольного. Нет уж, милочка, я скорее сдохну, чем уступлю тебе! Он решительно нажал кнопку. — Привет! — послышался пропитой мужской голос. — Меня зовут Джозеф Рэндовски, мистер Пиблс. Или — Невероятный Джо. Я хотел просто поблагодарить за то, что вы меня подменили на встрече этих вегеторотарианцев или как там их… Еще хочу сказать, что шея у меня вовсе не сломана, как поначалу думали, — оказалось, только растяжение. Так что мне уже гораздо лучше. Я отправил вам целую кучу контрамарок на наши шоу. Можете всем друзьям раздать. Будьте здоровы. Еще раз спасибо. Счастливо.

Послышался щелчок, и зажглась лампочка «Больше сообщений нет».

Сэм презрительно фыркнул — если Арделия Лорц хотела его запугать, то почти добилась своего; нажал кнопку перемотки и тут же сообразил. Он привык всегда перематывать ленту на начало, а это значит, что новые сообщения записывались поверх старых. Сообщение Невероятного Джо наверняка стерло предыдущее послание Арделии Лорц. Единственное свидетельство того, что эта женщина существует на самом деле, было уничтожено.

Или нет? Оставалась ведь еще карточка читателя. Сэм своими глазами видел, как эта мегера заполняла ее размашистым почерком с завитушками. Он достал бумажник и заглянул внутрь; проверил содержимое три раза, прежде чем окончательно убедился, что карточка тоже исчезла. И, кажется, догадался почему. Он смутно припоминал, что сунул ее в кармашек на внутренней стороне обложки «Любимых стихов американцев».

Для сохранности.

Чтобы не потерять.

Потрясающе! Лучше и придумать невозможно.

Присев на диван, Сэм сжал ладонями виски. Голова раскалывалась.

Четверть часа спустя, разогревая на плите суп в надежде, что горячая еда снимет головную боль, Сэм вдруг снова вспомнил о том, как поразительно Наоми похожа на женщину с плаката Грязнули Дейва. Вопрос о том, вела ли Наоми двойную жизнь, скрываясь также под именем Сары, сейчас отступил на второй план. Главным Сэму представлялось другое: она знала Арделию Лорц. Правда, восприняла Наоми упоминание об этой даме довольно странно… даже как-то непонятно. В первое мгновение будто испугалась, а затем поспешила перевести все в шутку, а тут еще и Берт Айверсон позвонил…

Сэм попытался проиграть в уме разговор с Наоми, но, к своей досаде, вспомнил лишь какие-то обрывки. Да, Наоми согласилась, что Арделия — дама со странностями, но больше, как ни старался, ничего припомнить не мог. Тогда ведь ему не казалось, что это важно. В те минуты он упивался неожиданными — счастливыми — изменениями в своей карьере. Это и сейчас не утратило актуальности, но по сравнению со всем остальным как-то ушло в тень. Да и вообще — все сейчас ушло в тень. Его мысли без конца возвращались к низкому потолку и изменившейся обстановке библиотеки. Сэм был уверен, что не сошел с ума, но понимал: именно такая судьба ожидает его в том случае, если он не разгадает эту загадку. Казалось, в черепе вдруг образовался бездонный колодец, в котором беззвучно и бесследно исчезало все, что туда попадало. Сэм надеялся, что со временем это ощущение пройдет, но пока это было ужасно.

Повернув уровень газовой горелки на минимум, он пошел в кабинет и отыскал номер телефона Наоми. После трех звонков ему ответил надтреснутый старческий голос. Хотя Сэм и не видел ее уже пару лет, голос он узнал сразу. Это была престарелая мать Наоми.

— Здравствуйте, миссис Хиггинс. Это Сэм Пиблс.

Он приумолк, ожидая услышать что-то вроде «О, привет, Сэм!» или «Как ваши дела?», но в трубке раздавались только тяжелое прерывистое дыхание и сопение. Сэм никогда не был любимчиком миссис Хиггинс, и, похоже, двухлетняя разлука нисколько не растопила ее сердца.

Не дождавшись ответа, Сэм решил заговорить сам.

— Как ваши дела, миссис Хиггинс?

— По-разному, — недовольно процедила старуха.

Сэм был обескуражен. Реплика миссис Хиггинс выбила почву у него из-под ног. Что можно сказать в ответ на такое? «Ах, как жаль!» — никуда не годилось, а «Рад это слышать, миссис Хиггинс!» — еще хуже.

Он вышел из положения, спросив, нельзя ли поговорить с Наоми.

— Ее нет дома, и я не знаю, когда она вернется.

— А вы не сможете передать, чтобы Наоми мне перезвонила?

— Я ложусь спать. И не просите, чтобы я оставила записку. Артрит проклятый окончательно меня достал.

Сэм вздохнул.

— Хорошо, тогда я завтра перезвоню.

— Завтра утром мы идем в церковь, — проскрипела миссис Хиггинс тем же недовольным, безжизненным тоном. — А днем поедем на первый весенний пикник юных баптистов. Наоми там помогает.

Сэм понял, что больше ничего не добьется. Было ясно, что миссис Хиггинс решила оборонять свои редуты до последнего патрона. Он уже хотел попрощаться, но в последнее мгновение передумал.

— Скажите, миссис Хиггинс, не знакома ли вам фамилия Лорц? Я имею в виду Арделию Лорц.

Тяжелое дыхание вдруг прервалось. На минуту воцарилась могильная тишина, затем миссис Хиггинс отчеканила:

— Господи, и долго еще вы, отступники отъявленные, будете нас доводить? Неужто вас это забавляет? Или вы намеренно издеваетесь?

— Вы не поняли, миссис Хиггинс. — Сэм был ошарашен. — Я хотел только узнать…

В трубке громко щелкнуло. Словно миссис Хиггинс переломила о свое колено сухую тросточку. Послышались короткие гудки.

Покончив с супом, Сэм провел полчаса у телевизора. Без толку. Его мысли упорно возвращались к женщине на плакате Грязнули Дейва, перескакивали на обтрепавшуюся обложку «Любимых стихов американцев» или на исчезнувшее изображение Красной Шапочки. Но обрывались неизменно на низком потолке библиотеки.

Наконец Сэм сдался и лег в постель; худшего субботнего дня он и припомнить не мог; мечтал лишь об одном: как бы поскорее уснуть, чтобы забыть об этом ужасе.

Однако сон не приходил.

Вместо сна навалились кошмары.

Самым страшным был тот, в котором Сэму постоянно, навязчиво казалось: «Я теряю рассудок».

Он даже не предполагал раньше, насколько это ужасно. В кино, бывало, герой сидел у психиатра и, схватившись за голову, жалобно причитал: «Ах, доктор, мне кажется, я схожу с ума». А врач утешал его и пичкал таблетками. В действительности же ощущение у Сэма было такое, словно он чесал мошонку и вдруг обнаружил под ней здоровенную опухоль.

Когда стрелки часов едва перевалили за полночь, Сэм пришел к твердому выводу: не могла библиотека настолько преобразиться за какую-то неделю. Но и слуховые окна видеть из читального зала он тоже никак не мог. По словам этой Синтии Берриган, за год, что она проработала в библиотеке, никакого ремонта там не было. Это означало одно: рассудок его помутился. Или в мозгу растет опухоль. А может, у него болезнь Альцгеймера?[21] При одной лишь мысли об этом Сэм похолодел, где-то он вычитал, что сей страшный недуг поражает все более молодых людей. Неужели и его постигла столь чудовищная участь?

Перед его глазами возникла доска объявлений, на которой красными, как корень лакричника, жирными буквами были выведены три слова:

СХОЖУ С УМА

Жизнь у него была самая что ни на есть обыкновенная: заурядные радости и заурядные огорчения: не слишком насыщенная событиями. Пусть он никогда не видел свою фамилию среди рекламных огней, но ведь и повода усомниться в собственном здравомыслии тоже никогда не было. И вот теперь Сэм лежал в смятой постели и силился понять: неужели именно так люди теряют контакт с окружающим миром? С реальным миром. Неужели именно таким образом ты СХОДИШЬ С УМА?

Затем его начали мучить суматошные мысли про Наоми Хиггинс. Неужели она и вправду могла — под вымышленным именем — быть ангелом-хранителем приюта для бездомных Джанкшен-Сити? Нет, невозможно. Или да? Сэм уже начал сомневаться и в своих последних деловых успехах. Неужто все это только плоды галлюцинаций?

Потом он вспомнил про Арделию Лорц, и вот тогда ему стало совсем уже несладко. Сэм вдруг с замиранием сердца представил, что Арделия Лорц прячется в его стенном шкафу или даже под кроватью. Он едва ли не воочию видел, как эта дама, злорадно ухмыляясь, потирает руки с длинными острыми ногтями, как разметались в темноте ее волосы наподобие какого-то причудливого парика. Сэму вдруг показалось, что он рассыплется в прах, если Арделия вздумает прошептать ему на ухо: Вы потеряли книги, Сэм, и теперь вам придется иметь дело с Библиотечной полицией… вы потеряли книги… вы пот-тер-ряли иххх…

Очень скоро Сэм понял, что терпеть эти кошмары больше не в состоянии, и стал нащупывать выключатель ночника. Но тут же оказался во власти нового кошмара: в спальне он был не один, правда, таинственным посетителем оказалась отнюдь не Арделия Лорц. О нет! Перед ним предстал Библиотечный полицейский с исчезнувшего из детской читальни плаката.

Он стоял в полутьме, высокий и бледнолицый, облаченный в полушинель и серую шляпу. Левую щеку зигзагом перерезал зловещий шрам, тянувшийся до самой переносицы. Тогда, в библиотеке, Сэм этого шрама не заметил — возможно, потому, что художник решил не изображать его. Но шрам был. Сэм это точно знал.

«Вы ошиблись насчет кус-стов, — говорил полицейский, слегка присвистывая. — Кус-сты там рас-стут. С-сколько душе угодно. И мы на них с-скоро пос-смотрим. Вмес-сте с вами».

Нет! ПРЕКРАТИТЕ! Пожалуйста — НЕ НАДО!

Сэм наконец нащупал выключатель, но в это мгновение скрипнула половица, и он невольно вскрикнул от ужаса. Вспыхнул свет. В первую секунду Сэму показалось, что он и в самом деле видит высоченного полицейского, но тут же сообразил: это только тень на стене от шкафа. Свесив ноги на пол, Сэм обхватил голову руками. Затем неловко потянулся за пачкой «Кента» на ночном столике.

— Ты должен взять себя в руки, — пробормотал он себе под нос. — Что за дурацкие мысли, черт тебя дери?

Сам не пойму, поспешно отозвался внутренний голос. И не хочу понимать. И кусты эти паршивые хочу навсегда из головы выкинуть. Забыть напрочь. Как и вкус солодки. Ее приторную сладость.

Он закурил и глубоко затянулся.

Страшнее всего было то, что в следующий раз он может на самом деле увидеть полицейского. Или Арделию. Или слово, императора Пеллуцидара. Ведь после такой галлюцинации — а Сэм ничуть не сомневался, что первое посещение библиотеки и знакомство с Арделией Лорц было самой настоящей галлюцинацией, — ему могло привидеться все что угодно. Стоит только представить себе несуществующие слуховые окна и кусты, как уже все становится возможным. Что же делать, когда собственный мозг взбунтовался? Как обуздать его?

Сэм спустился на кухню, по пути везде включая свет и с трудом подавляя желание обернуться и посмотреть, не крадется ли за ним кто. Полицейский с бляхой, например. Сэм понимал, что ему нужно снотворное, но за неимением даже самых обычных успокоительных порошков или таблеток, которые продают без рецепта, — придется обойтись чем-то иным. Он плеснул молока в кастрюльку, подогрел, перелил в кофейную чашку и добавил бренди. Эту процедуру он как-то раз подсмотрел в кино. Попробовав варево, Сэм скривился и хотел было вылить отвратительное пойло в раковину, когда взгляд его упал на электронные часы в панели микроволновой печи. Без четверти час. До рассвета далеко. Долго ему еще представлять, как крадутся по ступенькам его лестницы Библиотечный полицейский и Арделия Лорц — с длинными ножами в зубах.

«Или стрелами, — подумал он. — Длинными черными стрелами. Арделия и Библиотечный полицейский с длинными черными стрелами в зубах. Как вам такая галлюцинация, друзья-приятели?»

Стрелы?

Почему стрелы?

Сэму не хотелось об этом думать. Он уже устал от мыслей, которые вдруг выпархивали из безобидной тени, жаля его, словно шершни.

Я не хочу об этом думать! Не хочу и не буду!

Допив молоко с бренди, он поднялся в спальню и лег в постель.

Выключать ночник Сэм на этот раз не стал и почувствовал себя увереннее. Даже показалось, что он сумеет уснуть еще до того, как Вселенная погибнет от теплового кризиса. Натянув на подбородок шерстяное кашне, он сплел пальцы на затылке и уставился в потолок.

Но ведь ЧТО-ТО из всего этого должно было случиться и на самом деле, подумал он. Не может же ВСЕ быть галлюцинацией… Если, конечно, у меня и сейчас не бред и я не брошен в психушку, затянутый в смирительную рубашку, и лишь представляю, что лежу в собственной постели.

Нет, речь свою он в клубе произнес — это точно. Да и шутками из «Помощника оратора» воспользовался. И стихотворение Спенсера Майкла Фри из «Любимых стихов американцев» вставил в текст. Ни той, ни другой книги у него дома никогда не было, значит, он действительно взял их в библиотеке. Да и Наоми знала Арделию Лорц — по крайней мере имя это произвело на нее впечатление. Но особенно — на ее мать! Бррр! Как будто он ей шутиху под кресло-качалку подложил.

«Нужно поспрашивать вокруг, — подумал он. — Если миссис Хиггинс знакомо это имя, то и другие могут его знать. Не подростки какие-нибудь из Чейплтонского колледжа, а люди, которые прожили в Джанкшен-Сити уже много лет. Фрэнк Стивенс, скажем. Или Грязнуля Дейв».

Сэм наконец забылся. Невидимую грань между бодрствованием и сном он переступил, сам того не заметив; полет его мыслей не только не оборвался, но принял самые причудливые и невероятные формы. Которые, в свою очередь, постепенно сложились в сон. А сон превратился в кошмар. Он снова очутился на Ангол-стрит в компании трех пьянчуг, которые сидели на крыльце и, пыхтя от усердия, трудились над рисунками. Сэм спросил Грязнулю Дейва, чем тот занимается.

— Так, просто время убиваю, — ответил Дейв и почти робко показал свой плакат Сэму.

Сэм сразу узнал Растяпу Саймона. Мальчишка был распят над разведенным костром. В одной руке он сжимал кроваво-красный корень солодки, плавившийся от жара. Одежда Саймона уже полыхала, но он был еще жив. Лицо исказилось в безумном крике. Под вселяющим леденящий ужас изображением была подпись:

ДЕТСКИЙ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ УЖИН

В КУСТАХ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ

В ФОНД ПОДДЕРЖКИ

БИБЛИОТЕЧНОЙ ПОЛИЦИИ

С ПОЛУНОЧИ ДО ДВУХ ЧАСОВ НОЧИ

ПРИХОДИТЕ САМИ

И ПРИВОДИТЕ СВОИХ ДРУЗЕЙ

НА НАСТОЯЩУЮ ЖВАЧКУ-ЖРАЧКУ

— Боже мой, Дейв, что это за ужас! — воскликнул во сне Сэм.

— Ничего ужасного здесь нет, — возразил Грязнуля Дейв. — Детишки зовут этого малого Растяпой Саймоном. Они просто обожают им лакомиться. На мой взгляд, такая пища им очень полезна. Разве не так?

— Взгляните-ка! — выкрикнул Рудольф. — Наша Сара идет!

Сэм поднял голову и увидел Наоми, которая приближалась по пустырю к Ангол-стрит со стороны утиля. Она шла очень медленно, толкая перед собой тележку, битком набитую десятками экземпляров «Помощника оратора» и «Любимых стихов американцев». Солнце за ее спиной садилось — красная огнедышащая печь, — а длинный пассажирский состав громыхал по рельсам, исчезая в пустоши запада Айовы. В нем было вагонов тридцать, причем все были выкрашены в черный цвет. Из окон свешивались, развеваясь на ветру, траурные полотна. Сэм понял, что это поезд-катафалк.

Повернувшись к Грязнуле Дейву, он сказал:

— Это вовсе не Сара. Ее зовут Наоми. Наоми Хиггинс из Провербии.

— Ничего подобного, — возразил Грязнуля Дейв. — Это сама Смерть идет, мистер Пиблс. Смерть ведь тоже женщина.

И вдруг заголосил Льюки. Он визжал, словно свинья в человеческом облике.

— Уи-ии, она конфетки несет! Уи-ии, она конфетки несет! Теперь никакая сука их у меня не возьмет!

Сэм оглянулся, чтобы посмотреть, кого имеет в виду Льюки. Женщина приблизилась, но это была уже не Наоми. Арделия! Одетая в белесую полушинель. Но в тележке были вовсе не конфеты, как считал Льюки, а корневища солодки, туго переплетенные между собой. На глазах у Сэма Арделия схватила пригоршню корней и принялась жевать. Зубы у нее были длинные и какие-то обесцвеченные. Острые и могучие, как клыки вампира. Арделия ощерилась, и изо рта ее брызнула яркая кровь, заляпав розоватым облачком горизонт с заходящим солнцем. Ручейки крови стекали по ее подбородку, обгрызенные корешки падали на землю, обагряя ее кровавым соком.

Арделия воздела руки, которые вдруг превратились в когтистые лапы.

— Вы пот-тер-ряли КНИГ-ГИ! — истошно завопила она и набросилась на Сэма.

Сэм очнулся и подскочил, не смея вздохнуть. Он лежал в самом изножье кровати, сбив в кучу всю постель, мокрую от пота. Из-под приспущенных жалюзи пробивался серый призрачный свет. Часы на столике показывали 5.53.

Он встал и, поеживаясь от прохладного воздуха, прошел в туалет и помочился. Голова немного побаливала — то ли от молока с бренди, то ли от ночных кошмаров. Сэм принял две таблетки аспирина и снова забрался в постель. Натянул одеяло на голову: влажные простыни каждой пропитанной его потом складочкой напоминали о кошмарных сновидениях. Сэм знал, что больше не уснет, но хотел просто спокойно полежать без безумных видений.

Однако, едва коснувшись головой подушки, Сэм вдруг понял: он узнал кое-что еще — не менее поразительное и неожиданное, чем то, что Сара и Наоми — одно лицо. Это было связано с Грязнулей Дейвом и… с Арделией Лорц. Но это был всего лишь сон, подумал Сэм. Я ведь во сне про это узнал.

И погрузился в глубокий, безмятежный сон. Без сновидений. Когда Сэм проснулся, было уже почти одиннадцать. Стоял прекрасный день, и колокольный эвон призывал верующих на молебен. Любуясь свежей травой, залитой ярким солнцем, Сэм не просто взбодрился: он почувствовал себя так, будто родился заново.

Глава 8

Ангол-стрит (II)

Он состряпал себе завтрак — омлет из трех яиц с зеленым луком, апельсиновый сок, целый кофейник кофе — и стал раздумывать, а не сгонять ли еще разок на Ангол-стрит. Сэм не мог забыть то удивительное озарение, которое испытал перед тем как уснуть, и был убежден — это неспроста, однако не уверен в том, что ему надо и впредь заниматься этим безумным делом.

При ярком свете весеннего утра ночные страхи показались ему нелепыми и вздорными. Господи, как хотелось выбросить из головы всю эту дурацкую свистопляску! Ну случилась с ним совершенно странная и необъяснимая история… Ну и что из этого? Да гори она синим пламенем!

В свое время он немало начитался про привидения, предчувствия и всякую прочую чертовщину, однако особой тяги ко всей этой чепухе не питал. Да, порой он с удовольствием смотрел в кино какой-нибудь «ужастик» — и только. Как личность сугубо прагматическая, Сэм вообще не питал интереса к паранормальным явлениям… если таковые вообще существовали. Да, пусть с ним и случилось нечто, скажем, сверхъестественное… Но ведь оно уже в прошлом. Так пусть там и остается.

Она же сказала, что хочет получить книги завтра.

Впрочем, это уже его не слишком тяготило. Даже несмотря на послание, оставленное ею на автоответчике, Сэм больше не верил в существование Арделии Лорц.

Но вот что его действительно интересовало, так это собственное отношение к случившемуся. Сэм вдруг вспомнил лекции в колледже по биологии. Преподаватель рассказывал, как здорово научился бороться человеческий организм с болезнетворными микробами. В памяти даже всплыли его слова о том, что из-за раздутых средствами массовой информации слухах о наступлении рака, гриппа и венерических заболеваний люди прониклись паническим страхом перед этими недугами.

«Между тем, — говорил преподаватель. — в нашем теле есть свои спецподразделения „коммандос“, специально обученные бороться с неприятелем. И такие подразделения не знают пощады. Если бы не эта армия вышколенных бойцов, никто из нас не прожил бы и пары месяцев». Насколько Сэм помнил, организм прибегал к тактике изоляции. Неприятеля окружали и отрезали от источников питания, так что ему оставалось только задрать лапки и умереть. Теперь Сэм убедился, что подобной же тактики придерживается и атакованный мозг. Сэму и прежде не раз и не два случалось ложиться спать, подхватив простуду, но уже на следующее утро он просыпался здоровым. Организм за ночь брал свое, уложив микробы на обе лопатки.

Прошлой ночью случилось нечто подобное — только вместо горла нападению подвергся его мозг. Утром вторгшиеся неприятельские войска, грозящие если не уничтожить, то подчинить себе его рассудок, были окружены и отрезаны от источников питания. Окончательная победа была лишь делом времени. Что-то подсказывало Сэму: раздумывая о случившемся, он лишь играет на руку супостату.

«Вот, значит, как это происходит, — подумал он. — Вот почему газеты пестрят сообщениями о загадочных и необъяснимых явлениях. Первым страдает мозг… а затем организм накапливает силы и переходит в контрнаступление».

И все же Сэма разбирало любопытство. Вот в чем его беда! Неспроста ведь говорят, что любопытство сгубило кошку. С другой стороны — говорят, что у кошки девять жизней, говорят, живуч как кошка.

Кто? Кто так говорит?

Этого Сэм не знал, но решил выяснить. В библиотеке, например.

Опуская посуду в раковину, Сэм улыбался. Он дал себе зарок, что все-таки попытается расследовать эту невообразимую историю.

Хотя бы чуть-чуть.

На Ангол-стрит Сэм вернулся в половине первого. Старенький голубой «датсун» Наоми у входа не слишком удивил его. Он поставил свою машину сзади и поднялся по скрипучим ступенькам, миновав плакат, призывавший выкинуть в урну любые бутылки, которые ты несешь с собой. Сэм постучал, но ответа не услышал. Толкнув дверь, он очутился в просторной прихожей… совершенно голой, если не считать телефона-автомата. Обои в прихожей были чистые, но выцветшие от времени. В нескольких местах подклеены скотчем.

— Эй, есть здесь кто?

Молчание. Он медленно, чувствуя себя незваным пришельцем, пересек прихожую. На двери в гостиную красовались два плакатика, пришпиленные кнопками.

ДРУЗЬЯ БИЛЛА, ВХОДИТЕ!

А вот второй, прикрепленный чуть ниже, показался Сэму глубокомысленным и одновременно совершенно дурацким. Вот что было на нем начертано:

ВРЕМЯ ЗАНИМАЕТ ВРЕМЯ.

Помимо софы, перехваченной в нескольких местах изоляционной лентой, в гостиной были расставлены стулья — почему-то все разные. Стены были увешаны плакатами. На маленьком столике у телевизора — кофеварка. Телевизор выключен.

Медленно ступая, Сэм пересек прихожую: он уже поймал себя на том, что воровато осматривается, поочередно заглянул в три комнаты, выходившие в общий коридор. В каждой из них стояло по две кровати; нигде не было ни души. Все три спаленки поразили своей опрятностью, и каждая поведала собственную историю. Одна, например, насквозь пропахла мастикой. В другой стоял удушливый запах какой-то тяжелой болезни. «Либо здесь кто-то умер, — подумал Сэм, — либо стоит одной ногой в могиле».

В конце коридора располагалась кухня; в ней тоже никого. От солнечных лучей было просторно и светло: выцветший линолеум горбатился на полу подобно песчаным барханам в пустыне. Печь с вмонтированной в нее газовой плитой размещалась в неглубокой нише. Раковина была глубокая и допотопная, эмаль облупилась и пошла ржавыми пятнами. Возле буфета установлены старенькая моечная машина и газовый сушильный шкаф. Здесь пахло вчерашними тушеными бобами.

Сэму кухня понравилась. С одной стороны, все вокруг говорило о любви, с другой — о заботе и выстраданном счастье. Сэм невольно вспомнил кухню своей бабушки, где тоже чувствовал себя хорошо и спокойно, в безопасности. К дверце огромного холодильника была прилеплена магнитиком табличка с призывом:

ГОСПОДИ, БЛАГОСЛОВИ НАС, НЕПЬЮЩИХ!

Снаружи послышались голоса. Сэм подошел к открытому окну. Дул теплый весенний ветерок. За домом уже пробивалась первая зелень; на деревцах, обступивших Ангол-стрит жиденькой изгородью, распустились почки, а вот грядки в небольшом огородике определенно дожидались более теплых дней. На спортивной площадке была укреплена волейбольная сетка, немного провисшая посередине. Справа, на двух подковообразных грядках, робко зеленели первые травинки. Нельзя сказать чтобы зрелище пленяло воображение — впрочем, ничего иного ожидать в это время года и не приходилось, — однако ухоженность, трогательная забота чувствовались и здесь.

На раскладных стульях, расставленных кругом между волейбольной сеткой и клумбами, расположилось около дюжины человек. Сэм сразу узнал Наоми, Дейва, Льюки и Рудольфа. Мгновение спустя он разглядел также Берта Айверсона, самого известного адвоката Джанкшен-Сити, и Элмера Баскина, банкира, которому не довелось услышать знаменитую речь Сэма, но который тем не менее позвонил и поздравил его с успехом.

Порыв ветра всколыхнул клетчатые занавески на окнах и взъерошил седовласую шевелюру Элмера. Банкир, посмотрев на солнце, улыбнулся. Сэм поразился выражению несказанного удовольствия на лице Элмера. Меньше всего он сейчас напоминал богатейшего в городке банкира: совершенно рядовой обыватель, радующийся долгожданной весне и просто наслаждающийся жизнью.

Нереальность увиденного ошеломила Сэма. Уже одно то, что Наоми Хиггинс якшалась тут с бездомными пьяницами, да к тому же под вымышленным именем, было достаточно странно и необъяснимо: присутствие же в этой компании двух столь уважаемых граждан Джанкшен-Сити выглядело совершенно невероятным. В этот миг незнакомый Сэму мужчина в потертых зеленых брюках и фуфайке с эмблемой бейсбольного клуба из Цинциннати поднял руку. Рудольф кивнул ему.

— Меня зовут Джон, — произнес незнакомец. — Я тоже алкоголик.

Сэм отпрянул от окна, ощущая себя не только незваным пришельцем, но и подлым соглядатаем. Шпионом. Он считал, что по воскресеньям «анонимные алкоголики» собираются в гостиной, но сегодня — должно быть, из-за солнечной погоды — они решили побеседовать на свежем воздухе. Сэм был убежден, что это придумала Наоми.

«Завтра утром мы идем в церковь, — сказала миссис Хиггинс, — а днем — на пикник юных баптистов».

«Интересно, известно ли старой миссис Хиггинс, что ее дочь проводила время вовсе не с баптистами, а с алкашами?» — подумал Сэм. И тут же сам решил, что да. Сэму показалось, что он понял, почему Наоми оказалась сыта по горло им уже после второго свидания. Тогда он подумал, что все дело в религии, да Наоми и не пыталась это опровергнуть. Тем не менее после первого свидания — похода в кино — девушка согласилась встретиться с ним снова. А после второго свидания вдруг резко охладела к нему. Так, во всяком случае, показалось Сэму. Во второй раз он повел Наоми в ресторан. И заказал вино. «Откуда, черт побери, мне было знать, что она алкоголичка? Я ведь не ясновидящий!» Разумеется, знать этого Сэм не мог, но тем не менее лицо его запылало. Или… дело вовсе не в спиртном? Либо не только в спиртном? Может, ее беспокоит еще что-то?

Вдруг Сэму стало не по себе. Что случится с ним, если Берт Айверсон и Элмер Баскин — весьма влиятельные и авторитетные личности — узнают, что агент по недвижимости раскрыл их тайну? Пронюхал, что оба они являются членами самого крупного тайного общества? Возможно, и ничего; впрочем, Сэм мало что знал про «АА», одно, правда, он знал точно — первое «А» означало «анонимные», и этим могущественным людям ничего не стоило развеять в прах честолюбивые стремления Сэма и оставить его без работы. Поэтому он решил незаметно улизнуть. Причем руководствовался Сэм, следует отдать ему должное, не только собственными интересами. Людей, сидевших сейчас на заднем дворе Ангол-стрит, объединяло общее несчастье. Обнаружив это совершенно случайно, Сэм вовсе не собирался оставаться здесь и подслушивать.

Возвращаясь по коридору, Сэм заметил стопку бумаги на полочке у телефона-автомата. Рядышком на веревке болтался огрызок карандаша. Сэм не долго думая схватил карандаш и быстро нацарапал на листке: «Дейв! Я заезжал утром, но никого не застал. Хотел поговорить с Вами по поводу некой Арделии Лорц. Кажется, Вам это имя знакомо, а мне необходимо побольше узнать об этой женщине. Не могли бы Вы сегодня вечером позвонить, если представится случай? Мой телефон — 555-8699. Заранее признателен». Затем собрался было отнести записку на кухню, но в последний миг передумал — ему не хотелось, чтобы кто-то из этих людей, вставших на тернистый, но достойный путь исправления, заподозрил, что за ними подглядывали. Особенно не хотелось беспокоить Наоми. Поэтому он оставил записку в гостиной на телевизоре, сложив ее так, чтобы имя Дейва сразу бросалось в глаза. Сэм хотел было положить рядом двадцатипятицентовик для телефона, но передумал. Дейв мог и обидеться.

Сэм удалился, довольный тем, что никто его не заметил. Уже садясь в свою машину, он увидел наклейку на заднем бампере «датсуна» Наоми:

ВОЗДАЙ БОГУ — И ТЕБЕ ВОЗДАСТСЯ.

— Лучше уж Бог, чем Арделия, — пробормотал себе под нос Сэм и постарался отъехать как можно тише.

Ближе к вечеру Сэма стало клонить ко сну — начала сказываться беспокойная ночь. Он включил телевизор, настроился на бейсбол — начинался восьмой иннинг игры «Бостона» с «Цинциннати» — и почти сразу задремал. Вывел его из оцепенения телефонный звонок; Сэм ошалело потянулся к трубке.

— Алло?

— Выкиньте из головы эту женщину! — без всякого вступления заговорил Грязнуля Дейв; голос его чуть дрожал. — Даже не думайте про нее!

— Боже, и долго еще вы, отступники отъявленные, будете нас доводить? Неужто вас это забавляет? Или вы намеренно издеваетесь?

Сонливость Сэма тут же как рукой сняло.

— Дейв, да что же это за женщина такая? Стоит только о ней речь завести, и все тут же шарахаются, словно черти от ладана. Или делают вид, что впервые слышат ее имя. Кто она такая? И чем, черт побери, так запугала всех вас?

Дейв долго не отвечал. Сэм терпеливо ждал, чувствуя, как неистово колотится сердце. Если бы не тяжелое дыхание, которое слышалось в трубке, он бы подумал, что Грязнуля Дейв повесил трубку.

— Послушайте, мистер Пиблс, — наконец заговорил тот, — вы славный человек. Не раз меня выручали в трудную минуту. Без вас и некоторых других я бы не продержался на плаву. Но только не спрашивайте меня про эту гадину! Не могу я о ней говорить. И вам не советую расспрашивать про нее. Вам же лучше будет.

— Звучит как угроза, — промолвил Сэм.

— Вовсе нет! — В голосе Дейва слышалось нескрываемое беспокойство. — Нет, мистер Пиблс, я просто считаю своим долгом предупредить вас — как предупредил бы, увидев, что вы приближаетесь к пропасти с завязанными глазами… Забудьте о ней и никогда больше не вспоминайте. Пусть покойники почивают с миром. Пусть покойники почивают с миром!

Нельзя сказать, чтобы Сэма очень удивили эти слова; ведь все, что с ним случилось, свидетельствовало о том же: Арделии Лорц давно нет в живых. А он — Сэм Пиблс, мелкий агент по страхованию и торговле недвижимостью, — сам того не подозревая, общался с призраком! И ведь не только общался, черт побери! Он уплатил ей два доллара, взял книги, а взамен получил от нее формуляр.

Словом, Сэм не слишком удивился… однако по спине его поползли мурашки. Даже руки покрылись гусиной кожей.

Не надо было тебе соваться в эту историю, твердил кто-то в отдаленном уголке его мозга. Я же тебя предупреждал.

— А когда она умерла? — спросил Сэм; голос его прозвучал глухо и отстраненно.

— Я не хочу это обсуждать, мистер Пиблс! — завопил Дейв и сорвался на визгливый фальцет. — Пожалуйста, не надо!

«Оставь его в покое! — гневно приказал себе Сэм. — У Дейва и без тебя забот полон рот».

Да. Он больше не будет приставать к Дейву — в городе наверняка еще найдутся люди, которые расскажут ему про Арделию Лорц… Нужно только найти правильный подход, чтобы не отпугнуть их. Впрочем, кое о чем ему мог рассказать только Грязнуля Дейв.

— Вы ведь когда-то рисовали плакаты для библиотеки, не так ли? Мне кажется, я вчера узнал вашу руку. Я имею в виду плакат с ребенком в автомобиле. И еще один — с Библиотечным полицейским. Вы ведь са… — Его оборвал на полуслове длинный крик Дейва, полный отчаяния и страха. — Дейв, я хотел только…

— Перестаньте, прошу вас! — зарыдал Дейв в трубку. — Я уже не могу держать себя в руках, и мне остается только умолять вас…

Трубка задребезжала.

— Прекратите! — сказала вдруг Наоми: судя по голосу, она сама готова была расплакаться, тем не менее в ее тоне слышалась ярость. — Оставьте Дейва в покое, вы… чудовище!

— Наоми…

— Когда я здесь, меня зовут Сара, — перебила она. — Но это не важно, Сэм Пиблс, — я одинаково ненавижу вас под обоими именами: и как Сэма, и как мистера Пиблса. Никогда больше не приду к вам. — Голос ее снова повысился. — Ну почему вы преследуете Дейва? Зачем вам понадобилось раскапывать всю эту чертову дребедень? Зачем?

Вконец обескураженный, Сэм спросил:

— Но ведь вы сами послали меня в эту библиотеку, Наоми? Зачем, черт вас побери, если так уж не хотели, чтоб я познакомился с Лорц?

Наоми только ахнула.

— Наоми? Давайте встретимся и…

В ухе больно щелкнуло. Она бросила трубку.

Почти до половины десятого Сэм просидел в кабинете, то и дело глотая пилюли от изжоги. Он составлял список имен в том же блокноте, в котором набрасывал первую версию своей речи. Написав то или иное имя, Сэм какое-то время смотрел на него, затем вычеркивал. До сих пор шесть лет, что он прожил в Джанкшен-Сити, казались ему значительным сроком. До сих пор… Сегодня он понял, что срок этот ничтожен — подобно уик-энду.

«Крейг Джонс», — написал он и, уставившись на бумагу, подумал: «Крейг может знать про Арделию… но наверняка захочет выяснить, чем вызвано мое любопытство». Достаточно ли он знаком с Крейгом, чтобы выложить все без утайки? Безусловно, нет. В Джанкшен-Сити Джонса считали одним из самых перспективных адвокатов; его отличало редкостное честолюбие. Да, несколько раз они приглашали друг друга на деловой обед… в «Ротари-клубе», само собой, общались… и еще как-то раз Крейг пригласил его домой к ужину. Встречаясь на улице, они всегда обменивались вежливыми, но ничего не значащими репликами.

Словом, как ни крути, на дружбу их отношения никак не тянули, а если Сэм и был готов поделиться с кем-то своей сумасбродной историей, то только с другом, а не просто с приятелем, который фамильярно хлопал его по плечу после второй выпитой рюмки.

Короче, и Крейга Джонса пришлось вычеркнуть. За все годы, прожитые в Джанкшен-Сити, Сэм обзавелся лишь двумя достаточно близкими друзьями, один из которых был врач, а второй — полицейский. Однако Росс Фрейм, ассистент доктора Мейдена, воспользовавшись случаем, в самом начале 1989 года перебрался в Гранд-Рапидз, где стал высокооплачиваемым семейным врачом. А Том Уайклиф с первого января перешел в управление дорожной полиции штата Айова. И с тем и с другим Сэм с тех пор не общался — друзей он заводил с трудом, да и сохранить их, как выяснилось, толком не умел.

И что ему оставалось делать? Ответить на этот вопрос Сэм не мог. Но он точно знал, что одно только упоминание имени Арделии Лорц действует на некоторых жителей Джанкшен-Сити, как красная тряпка на быка. Он знал также — или думал, что знает, — будто видел Арделию Лорц воочию, пусть даже она и явилась с того света. Сэм не мог даже утешить себя мыслью, что на самом деле познакомился вовсе не с Арделией Лорц, а с ее родственницей или даже с какой-нибудь полоумной самозванкой. Потому что…

Мне кажется, что я столкнулся с призраком. Возможно, даже не с одним. Мне кажется, сама библиотека тоже предстала передо мной в том виде, какой была в то время, когда Арделия Лорц, действительно заправляла в ней. Должно быть, именно поэтому она показалась мне такой зловещей. На путешествие во времени это не похоже — во всяком случае, я представлял его иначе. Скорее это смахивает на кратковременное пребывание в преддверии ада. Хотя и случилось на самом деле. Я убежден, что вся эта история мне не пригрезилась.

Сэм нервно забарабанил пальцами по столу.

Но откуда она мне звонила? Неужто и на том свете есть телефоны?

Он уставился на список вычеркнутых имен, затем выдрал желтый листок из блокнота. Смял его и выбросил в мусорное ведро.

Не следовало тебе ввязываться в эту историю, продолжало звучать в уголке его мозга. Но он все-таки ввязался. И что теперь? Позвони одному из тех, кому можно доверять. Россу Фрейму или Тому Уайклифу. Сними трубку и позвони.

Но Сэму не хотелось звонить им. Не сегодня по крайней мере. Он понимал, что проявлял малодушие, вызванное отчасти суеверием — уж слишком много неприятностей доставил ему телефон в последнее время, — но чувствовал себя слишком усталым и разбитым, чтобы с этим бороться. Вот если он как следует выспится (а Сэм не сомневался, что с включенной настольной лампой проведет ночь спокойно), то утром, на свежую голову, наверняка придумает что-нибудь стоящее. Более того, он попытается наладить отношения с Наоми Хиггинс и Грязнулей Дейвом… только сначала не мешало бы узнать, что именно послужило причиной разрыва их отношений. Если удастся, конечно.

Глава 9

Библиотечный полицейский (I)

Спал он и впрямь как убитый. Без сновидений. Уже утром, в душе, его вдруг осенило — так случается порой после хорошего отдыха, когда мозг еще не забит всякой ерундой. Так вот, Сэм неожиданно сообразил: ведь библиотека вовсе не единственное место, где можно почерпнуть сведения из истории города. Более того, учитывая, что Сэма интересовали сведения о событиях не столь давних лет, место это было даже и не лучшим. — «Газетт»! — выкрикнул он, смывая с головы пену.

Двадцать минут спустя он уже сидел в кабинете полностью одетый и потягивал кофе. Перед ним снова лежал раскрытый блокнот, в котором Сэм набросал следующее:

1. Арделия Лорц — кто она? Или кем была при жизни?

2. Арделия Лорц — чем она занималась?

3. Публичная библиотека Джанктен-Сити. Перестроена? Когда? Есть ли снимки?

В этот миг у дверей позвонили. Сэм встал и взглянул на часы. До половины девятого, когда он обычно выходил из дома, оставалось всего несколько минут. Сэм уже решил, что вместо обычного перерыва на чашечку кофе забежит в редакцию и просмотрит старые выпуски. Какие именно? Нащупывая в кармане мелочь для мальчишки — разносчика газет, он продолжал ломать голову над этим вопросом, когда звонок прозвучал вновь.

— Иду, Кейт! — крикнул Сэм, подходя к двери и хватаясь за ручку. — Не пережги мне звон…

Задрав голову, он увидел за занавеской, прикрывавшей прозрачную панель двери, здоровенную тень, совершенно не походившую на хрупкого Кейта Джордана.

Липкие пальцы ужаса сдавили горло Сэма. Ему не надо было смотреть на лицо: легкая занавеска не могла скрыть зловещих очертаний до боли знакомой фигуры… и полушинели, конечно. В ту же секунду Сэм ощутил во рту тошнотворно-сладковатый привкус солодки. Он быстро отпустил дверную ручку, но все-таки — на мгновение — опоздал. Язычок замка щелкнул, дверь резко распахнулась внутрь, и Сэм отлетел в кухню. Нелепо размахивая руками в попытке удержать равновесие, он уронил пальто с вешалки.

Вместе с Библиотечным полицейским в прихожую ворвался холодный воздух. Исполин спокойно и не спеша прикрыл за собой дверь. В руке он держал свежий номер «Газетт», скатанный в трубочку. Приподняв ее, как жезл регулировщика, Библиотечный полицейский сказал:

— Я принес вашу газету. — голос его звучал как-то глухо, словно доносился издалека или через толстенное стекло. — Хотел расплатиться с мальчишкой, но тот почему-то убежал. Куда-то спешил, должно быть.

С этими словами он вошел в кухню. Сэм смотрел на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами; точь-в-точь как насмерть перепуганный Растяпа Саймон на плакате.

Мне все это грезится, подумал Сэм. Либо я вижу кошмарный сон, по сравнению с которым предыдущий — ничто.

Но это не было кошмарным сном. Точнее, кошмарным — да, но не сном. Какое-то время Сэм, правда, еще тешил себя надеждой, что он просто сошел с ума. В помешательстве, конечно, радости мало, но ничто на свете не могло быть ужаснее этого человекообразного чудовища, принесшего с собой леденящий холод.

Дом Сэма, выстроенный по старым образцам, отличался высокими потолками, однако Библиотечному полицейскому пришлось пригнуться, чтобы войти, да и теперь, в кухне, верх его серой фетровой шляпы почти касался потолка. А это означало, что ростом он был выше семи футов.

Одет он был в полушинель цвета свинцового сумеречного тумана. Кожа отливала мертвенной белизной. Лицо неподвижное, точно маска. Этот человек не знал ни доброты, ни пощады. Жесткая линия стиснутых губ вдруг напомнила Сэму первое впечатление при виде закрытой двери здания Библиотеки: трещина на лице гранитного утеса. Глаза полицейского были как крохотные серебристые дырочки, пробитые мелкой дробью. Вывернутые веки воспалены, и казалось, вот-вот начнут кровоточить. Ресницы вообще отсутствовали. Но самое страшное заключалось в том, что лицо это было до странности знакомо: да, Сэм его уже видел. Сэму уже приходилось ежиться под этим свирепым, пронизывающим насквозь взглядом, а где-то в отдаленном уголке мозга звучал голос, который повторял, чуть шепелявя:

— Пойдем с-со мной, с-сынок… я полит-сейский.

Зигзагообразный шрам пересекал его лицо именно так, как и представлял Сэм: тянулся через всю левую щеку, проходил под глазом и исчезал за переносицей. Если бы не шрам, то это и был бы тот самый человек с плаката… Или нет? Сэм не был твердо уверен.

— Пойдем с-со мной, с-сынок… я полит-сейский.

И тут Сэм Пиблс, звезда «Ротари-клуба»… намочил в штаны. Сэм почувствовал, как горячие струйки потекли по ногам, но и это показалось ему сущей ерундой. Лишь одно сейчас имело для Сэма первостепенное значение: у него на кухне находилось чудовище, причем — и именно это представлялось Сэму самым страшным — лицо монстра было ему знакомо. Он даже не пытался спастись бегством. Такое ему и в голову не приходило. В воспаленном мозгу Сэма замелькали давно забытые видения. Он вдруг снова стал ребенком, мальчишкой, которого застигли (нет, эта книга не «Помощник оратора») на месте преступления. Вместо того чтобы (нет, эта книга не «Любимые стихотворения американцев») удрать, Сэм сложился в три погибели и свалился между двух табуретов, прикрывая голову руками.

(эта книга…)

— Нет, — еле слышно выдавил он. — Пожалуйста, не надо меня наказывать! Умоляю, не трогайте меня… Я исправлюсь…

Вот до чего он докатился. Впрочем, это не имело значения — гигант в свинцово-серой полушинели (эта книга — «Черная стрела» Роберта Льюиса Стивенсона) высился уже прямо над ним.

Сэм втянул голову в плечи. Ему казалось, что голова стала весить целую тонну. Уставившись в пол, он неистово молился о том, чтобы, подняв глаза — если хватит на это отваги, — убедиться: кошмарное видение сгинуло.

— Посмотрите на меня, — прогудел отдаленный голос.

— Нет! — истошно завизжал Сэм и разразился бессильными слезами.

К охватившему его паническому страху примешалось кое-что еще: безотчетный детский страх и ребяческий стыд. За что-то давно забытое, каким-то образом связанное с книгой, которую он так и не прочитал, — с «Черной стрелой» Роберта Льюиса Стивенсона.

Тюк!

Почувствовав удар по голове, Сэм завопил.

— Пос-смотрите на меня!

— Нет, пожалуйста, не бейте меня! — взмолился Сэм.

Тюк!

Сэм воззрился — со страхом — из-под одеревеневшей руки, и в ту же секунду Библиотечный полицейский снова ударил его скатанной в трубку газетой. Так обычно наказывают безмозглого щенка, напрудившего на ковер.

— Вот, уже лучше, — ухмыльнулся Библиотечный полицейский, обнажив острые зубы, напоминающие клыки.

Он полез в карман полушинели и извлек наружу кожаные «корочки». Развернул их, предъявив Сэму бляху в виде странной многоконечной звезды. Она ярко сияла в утреннем свете. Сэм уже не решался оторвать взгляд от этого безжалостного лица, от серебристых глаз-дырочек; он только жалобно всхлипывал, дрожа от страха.

— Вы задолжали нам две книги, — прогудел Библиотечный полицейский. Голос его по-прежнему доносился как бы издали или из-за толщи стекла. — Мисс Лорц очень недовольна вами, мистер Пиблс.

— Я их потерял, — признался Сэм, плача уже навзрыд.

Он и мысли не допускал, чтобы солгать этому человеку по поводу («Черной стрелы») утраченных книг, как, впрочем, и по любому другому поводу. Перед ним высилась сама власть, сама сила, сама неодолимая мощь. Перед ним был прокурор, судья и палач в одном лице.

«Куда запропастился вахтер? — вдруг ошалело подумал Сэм. — Где этот дурацкий привратник, которому достаточно только нажать пару кнопок, чтобы вернуть меня в нормальный мир, в здравый мир, где ничего подобного случиться не может?»

— Я… я… я…

— Я и с-слышать не хочу ваши жалкие оправдания, — отрезал Библиотечный полицейский. Захлопнув кожаное удостоверение, он вернул его в правый карман. И тут же вынул из левого кармана нож с длинным, остро заточенным лезвием. Сэм, три года кряду зарабатывавший деньги на обучение в колледже, сразу узнал этот нож. Им разрезали картон. Такой нож наверняка имелся в любой американской библиотеке.

— Даю вам с-срок до полуночи. Потом…

И он наклонился, сжимая нож в мертвенно-бледных пальцах. В лицо Сэму дохнул леденящий воздух. Он хотел закричать, но из скованного холодом горла вырвалось лишь сдавленное мычание.

Глава 10

Хро-но-ло-ги-че-ски говоря

Кончик лезвия кольнул его в шею. Сэму показалось, что его ткнули острой сосулькой. На коже выступила алая капля, которая тут же засохла, — крохотная кровавая жемчужинка.

–..потом я приду с-снова, — произнес Библиотечный полицейский странным, чуть шепелявым голосом. — Вы уж постарайтесь найти то, что потеряли, мистер Пиблс.

Нож исчез в левом кармане. Библиотечный полицейский снова выпрямился в полный рост.

— И еще, мистер Пиблс, — зловеще добавил он. — Вы задавали лишние вопрос-сы. Впредь воз-держитес-сь от этого. Вы меня поняли?

Сэм попытался ответить, но лишь глухо простонал. Гигант снова склонился над ним, толкая перед собой волну ледяного воздуха, подобно тому, как баржа гонит впереди себя глыбу льда.

— Не с-суйте нос в дела, которые вас не кас-саются. Вы меня поняли?

— Да! — жалобно всхлипнул Сэм. — Да! Да! Да!

— Очень хорошо. Я ведь с-следить буду. И не я один.

С этими словами огромный пришелец повернулся и, не оглядываясь, двинулся к двери. Он пересек залитый солнцем пятачок, и Сэм заметил, что Библиотечный полицейский не отбрасывал тени. Великан взялся за ручку двери и, не поворачивая головы, прогудел негромким, но нагоняющим страх голосом:

— Отыщите эти книги, мистер Пиблс… Если не хотите увидеть меня с-снова.

И вышел.

Вихрем мелькнуло: нужно срочно запереть дверь. Однако Сэм сумел лишь привстать, как вдруг глаза заволокло серой пеленой, и, упав ничком, Сэм потерял сознание.

— Могу я… помочь вам? — осведомилась сидевшая за столом упитанная женщина.

— Да. Я хотел бы, если возможно, просмотреть кое-какие старые выпуски «Газетт».

— Конечно, — сказала она. — Только извините меня, сэр… но с вами все в порядке? Вы очень плохо выглядите.

— Да, мне немного нездоровится.

— Весной простуды самые противные, — посочувствовала женщина, вставая. — Да и сквозняки везде гуляют. Пожалуйста, пройдите сюда, мистер…

— Пиблс. Сэм Пиблс.

При этих словах его собеседница остановилась и наклонила голову набок. На вид ей было около шестидесяти. Приложив палец с накрашенным красным лаком ногтем к уголку губ, она спросила:

— Вы ведь занимаетесь страхованием, не так ли?

— Да, — кивнул Сэм.

— Я вас почти сразу узнала. Ваша фотография была в газете на прошлой неделе. Вы ведь, кажется, какую-то премию получили?

— Нет, мэм, — покачал головой Сэм. — Я читал лекцию. В «Ротари-клубе». — И тут же подумал: «Чего бы я только не отдал, чтобы повернуть время вспять и послать этого Крейга Джонса в задницу!»

— Да, это здорово, — неуверенно ответила она. — Хотя на снимке вы выглядели иначе.

Сэм зашел за перегородку.

— Меня зовут Дорин Мак-Гил, — представилась женщина, протягивая ему пухлую ручку.

Сэм пожал руку и сказал, что рад познакомиться. Для этого ему пришлось сжать в кулак всю свою волю. Сэм невольно подумал о том, что еще долго не сможет спокойно беседовать с людьми и уж тем более — прикасаться к ним. И куда только девалась его былая обходительность!

Дорин Мак-Гил провела его к устланной ковровой дорожкой лестнице и щелкнула выключателем. Ступеньки были такие узкие, а свет такой тусклый, что Сэм словно кожей ощутил, как возвращаются его страхи. Они окружили Сэма, будто толпа зрителей — филантропа, предлагающего всем желающим бесплатные билеты на супермодное шоу. А вдруг именно там, в полумраке, его поджидает Библиотечный полицейский? Наводящий ужас гигант с мертвенно-бледной кожей и серебристыми глазами, окаймленными кровавыми веками.

«Возьми себя в руки, — велел он себе. — Попытайся успокоиться. Иначе нельзя. Тем более, другого случая уже не будет. Что тебе остается делать, если ты даже по какой-то несчастной лестнице спуститься не можешь? Запереться дома и покорно дожидаться полуночи?»

— Это наш морг, — сказала Дорин Мак-Гил, указывая вниз. — Вам нужно только…

— Морг? — Сердце Сэма судорожно заколотилось. — Морг??

Дорин Мак-Гил расхохоталась.

— У нас его все так называют. Ужасно, да? Вообще-то везде так. Какая-то дурацкая газетная традиция. Но вы не бойтесь, мистер Пиблс, — трупов там нет; только тысячи микрофильмов.

«Мне бы вашу уверенность», — подумал Сэм, следуя за ней вниз по ступенькам. Он был несказанно рад тому, что спускается вторым. Сойдя вниз, Дорин Мак-Гил щелкнула несколькими рычажками. Тут же загорелось множество ламп дневного света, спрятанных в футляры, которые напоминали перевернутые формочки для льда, но только куда большего размера. Лампы осветили довольно просторную комнату с низким потолком, устланную ковром того же темно-синего цвета, что и ступеньки лестницы. Вся комната была заставлена стеллажами, на которых выстроились бесчисленные коробочки. Вдоль левой стены расположились четыре прибора для считывания микрофильмов, походившие на какие-то причудливые фены в парикмахерской.

— Вам нужно расписаться в этой книге, — сказала Дорин Мак-Гил, указывая на толстую книгу, прикрепленную цепью к подставке у двери. — Проставьте там дату и отметьте время прихода. Сейчас, — она сверилась с часами. — двадцать минут одиннадцатого. Потом проставите время окончания работы.

Сэм склонился над книгой и расписался в указанной графе. Предыдущего посетителя звали Артур Мичем. Мистер Мичем приходил сюда 27 декабря 1989 года. Больше трех месяцев назад. Похоже, что это хорошо освещенное и неплохо оборудованное помещение пользовалось не слишком большой популярностью.

— Хорошо здесь, да? — безмятежно спросила Дорин. — А все потому, что федеральные власти выделяют средства на поддержку моргов… или библиотек, если вам так больше нравится. Мне, например — да.

Вдруг в одном из проходов между стеллажами образовалась тень, и сердце Сэма оборвалось. Однако оказалось, что тень принадлежала Дорин Мак-Гил — она чуть наклонилась, дабы удостовериться, что Сэм не поленился проставить дату и время прихода.

«…а ведь ОН не отбрасывает тени. Библиотечный полицейский. И вообще… — Сэм попытался прогнать эти мысли прочь, но увы… — И вообще — я не могу так больше жить. В постоянном страхе. Я просто удавлюсь, если так будет продолжаться. Да, ничего другого мне не остается. И дело не только в страхе перед НИМ — перед этим человеком, или кто он там на самом деле есть. Дело в том, что творится с моим сознанием, когда я вдруг с ужасом понимаю, что оно мне изменяет, а все, во что я верил, бесследно исчезает».

Дорин указала на отдельную полочку с тремя объемистыми папками.

— Это последние выпуски, — сказала она. — Январь, февраль и март девяностого года. В июле библиотека отсылает полугодовой комплект «Газетт» в Гранд-Айленд, Небраска, — на микрофильмирование. В следующий раз мы проделываем ту же операцию в январе. — Она снова вытянула пухлую руку и провела ярко накрашенным ногтем справа налево; похоже, собственный ноготь вызывал у нее нескрываемое восхищение.

— Вот наши микрофильмы — в хронологическом порядке. — Она выговорила сложное слово необычайно тщательно, почти по слогам: «хро-но-ло-ги-чес-ком». — Справа — последние выпуски, слева — древние времена.

И застенчиво улыбнулась, словно давая понять: шутка, мол. Хро-но-ло-ги-чес-ки говоря — если верить улыбке, — все это было просто замечательно. Лучше некуда!

— Спасибо, — поблагодарил Сэм.

— Не за что. Мы ведь здесь именно для того, чтобы помогать вам. — Она снова приложила палец к уголку губ и улыбнулась. — Умеете пользоваться этим прибором, мистер Пиблс?

— Да, спасибо.

— Очень хорошо. Если понадоблюсь — я наверху. Не стесняйтесь, зовите меня.

— Вы… — начал было Сэм, но осекся. Он собирался спросить: «Вы наконец уйдете или нет»?

Дорин приподняла брови.

— Нет, ничего, — покачал головой Сэм. Провожая женщину взглядом, он с трудом подавил в себе желание кинуться за ней следом. Ведь как ни крути, но Сэм вновь оказался в библиотеке Джанкшен-Сити.

И называлась она — морг.

Сэм медленно побрел вдоль стеллажей, уставленных квадратными коробочками с микрофильмами; он не знал, с чего начать. К его радости, свет был достаточно ярок, чтобы в углах не прятались зловещие тени. Сэм не осмелился спросить Дорин Мак-Гил, значит ли для нее что-нибудь имя Арделии Лорц, или хотя бы — что ей известно о том, когда перестраивали городскую библиотеку. Вы задавали лишние вопросы, сказал Библиотечный полицейский, впредь воздержитес-сь от этого. Вы меня поняли?

Да. Еще как понял! И даже знал, что рискует навлечь на себя гнев Библиотечного полицейского, вороша прошлое… С другой стороны, вопросов ведь он не задавал. Напрямую, во всяком случае. Хотя речь шла вовсе не о пустяке. Речь шла о его жизни или смерти.

Я ведь с-следить буду. И не я один.

Сэм нервно покосился через плечо. Никого. Он не мог принять определенное решение. Он ощущал себя даже не замученным, а раздавленным.

— Ты должен это сделать, — хрипло пробормотал он себе под нос, вытирая губы дрожащими пальцами, — должен.

Сэм с усилием выдвинул вперед левую ногу. Немного постоял в этой позе, словно собираясь форсировать вброд неглубокую речушку. Затем тяжело ступил правой ногой. Мелкими шажками, словно на шарнирах, он продвинулся к ближайшему стеллажу. На карточке в самом конце полки значилось:

1987–1989.

Это, конечно, не годится — перестроить библиотеку могли только до 1984 года, когда Сэм перебрался в Джанкшен-Сити. В противном случае он наверняка обратил бы внимание на строительные работы, услышал какие-то разговоры или вычитал об этом в газетах. Впрочем, судя по потолкам, можно предположить, что ремонт производили лет пятнадцать — двадцать назад. Никаких более точных подсказок у него не было. Господи, хоть бы он соображал получше!

Увы, в голове Сэма царил полный бедлам. От случившегося утром мозги поехали набекрень: так повышенная солнечная активность влияет порой на радио- и телетрансляции. Реальность и иллюзорность переплелись в плотный клубок, а Сэм Пиблс, ничтожное, беспомощное и бренное создание, к несчастью, оказался в самой его сердцевине. Стиснутый, словно между жерновами.

Сэм сдвинулся на два ряда левее — главным образом из опасения, что, останься он на месте, вообще может окаменеть, — вдоль стеллажа, помеченного 1981–1983. Взяв наугад первую подвернувшуюся коробку, он устроился перед аппаратом для просмотра микрофильмов. Включил его и попытался сосредоточиться.

Так, сначала нужно вставить катушку на стерженек, затем размотать и закрепить свободный конец на ведущей бобине. Да, все верно. Приборчик был настолько прост в обращении, что с ним без труда справился бы и восьмилетний мальчуган, однако у Сэма вся процедура заняла почти пять минут: у него тряслись руки, да и мысли блуждали. Затем обнаружил, что ухитрился вставить пленку не той стороной. Изображение оказалось перевернутым. Он терпеливо извлек микрофильм, перемотал его и вставил заново. Почему-то это маленькое происшествие не только не вывело его из себя, но даже немного успокоило. На сей раз в первом же кадре появилась первая полоса «Джанкшен-Сити газетт» от 1 апреля 1981 года. Заголовки кричали о внезапной отставке какого-то важного чиновника, о котором Сэм и не слыхал, но его внимание привлекло неброское объявление в самом низу полосы.

РИЧАРД ПРАЙС И ВЕСЬ ПЕРСОНАЛ

ГОРОДСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ

ДЖАНКШЕН-СИТИ

НАПОМИНАЮТ ВАМ,

ЧТО С 6 ПО 13 АПРЕЛЯ

ПРОВОДИТСЯ

НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕЧНАЯ НЕДЕЛЯ.

ПРИХОДИТЕ К НАМ!

Неужели я об этом знал? — подумал Сэм. Иначе чем объяснить, что я сразу выбрал именно эту коробку? Может, я подсознательно помнил, что вторая неделя апреля — Национальная библиотечная неделя?

Пойдем с-со мной, с-сынок, вновь зашептал ему на ухо зловещий голос. Пойдем с-со мной, с-сынок… Я полит-сейский.

По спине Сэма забегали мурашки: позвоночник стиснули ледяные пальцы. Он поспешил заверить голос и самого себя, что ему абсолютно плевать на то, как он выбрал коробку именно с этим номером «Газетт»; главное, что ему повезло.

Возможно.

Он быстро перемотал микрофильм на выпуск от 6 апреля и почти сразу наткнулся на то, что искал. Над логотипом «Газетт» красовалась броская шапка:

НА ВКЛАДКЕ — СПЕЦИАЛЬНЫЙ

БИБЛИОТЕЧНЫЙ ВЫПУСК!

Сэм не мешкая отыскал вкладку. На первой полосе были помещены две фотографии. На одной он увидел здание библиотеки, а на второй — узнал Ричарда Прайса, которого прежде и в глаза не видел. Старший библиотекарь стоял за абонементным столом, немного нервно улыбаясь фотографу. Он выглядел точь-в-точь таким, как описала его Наоми Хиггинс — высокий и худой, в очках и с тонкими усиками. Лет сорока. Однако Сэма больше заинтересовал не сам Прайс, а вид читального зала. Он разглядел тот самый потолок, который поверг его в ужас при повторном посещении библиотеки. Значит, ее перестроили еще раньше. До апреля 1981 года.

Большинство материалов в точности соответствовали ожиданиям Сэма — он читал местную «Газетт» уже шесть лет и хорошо знал редакционный стиль. Восторженно-информативный.

Сэм остановился на заметке, которую написал сам Прайс. Она помещалась на последней полосе вкладки. И называлась так:

«ПУБЛИЧНАЯ БИБЛИОТЕКА

ДЖАНКШЕН-СИТИ

Столетняя история»

Однако надежды Сэма быстро развеялись. Арделия Лорц в заметке даже не упоминалась. Он уже потянулся было к кнопке «Перемотка», но остановился. Взгляд его наткнулся на упоминание о реконструкции библиотеки. Оказывается, это случилось в 1970 году. И еще…

Сэм погрузился в чтение.

«В конце Великой депрессии городской совет выделил 5 тысяч долларов на устранение последствий затопления библиотеки, случившегося во время весеннего паводка 1932 года. Тогда старшим библиотекарем стала миссис Фелисия Кульпеппер. Она с головой отдалась работе, видя перед собой лишь одну цель: обновленную библиотеку, которая должна служить нашему быстро растущему городу.

В 1951 году миссис Кульпеппер скончалась, а ее пост занял Кристофер Лейвин, первый в Джанкшен-Сити специалист-профессионал с библиотечным дипломом. Мистер Лейвин основал мемориальный фонд имени Кульпеппер, которому уже в течение первого года существования удалось собрать на приобретение книг 15 тысяч долларов. Это послужило мощным толчком к развитию нашей библиотеки.

В 1964 году, вскоре после того, как место старшего библиотекаря досталось мне, я поставил своей главной целью провести реконструкцию здания библиотеки. К концу 1969 года нам удалось собрать необходимые средства и приступить к перестройке, однако считаю своим долгом подчеркнуть, что нашим „книжным червям“ и по сей день не посчастливилось бы работать в полностью обновленном здании библиотеки, если бы не самоотверженная помощь горожан, многие из которых безвозмездно трудились в течение месячника „Отстроим нашу библиотеку заново!“ в августе 1970 года.

Кроме того, в 70-х и 80-х годах мы…»

Сэм задумчиво нахмурился. Ему показалось, что в истории городской библиотеки, столь бережно переданной Ричардом Прайсом, чего-то недоставало. Причем похоже, что Прайс намеренно утаил кое-какие сведения. Хро-но-ло-ги-чес-ки говоря, что-то в его повествовании не стыковалось.

В 1951 году место Фелисии Кульпеппер занял некий Кристофер Лейвин. В 1964 году старшим библиотекарем стал Ричард Прайс. Однако заменил ли он на этом посту именно Кристофера Лейвина? Сэм так не считал. Он был почти уверен: после Лейвина старшим библиотекарем стала Арделия Лорц. Именно ее сменил Прайс. А упоминания в заметке она не удостоилась по той причине, что натворила… нечто. Сэм не представлял, что именно, однако понимал: проступок, совершенный ею, был достаточно тяжким.

Убийство, подумал Сэм. Она кого-то убила. Ничего более страшного…

В этот миг на его плечо легла чья-то рука.

Заори Сэм во всю глотку, обладатель руки испугался бы ничуть не меньше, чем он сам, однако Сэм молчал; ужас парализовал его горло. Окружающий мир мгновенно сделался мертвенно-серым, а грудь сдавило, словно на нее наступил слон. Ноги обмякли, превратившись в желе. Если он снова не обмочился, то лишь по какой-то случайности.

— Сэм? — услышал он, голос доносился издалека: приблизительно из Канзаса. — Это вы?

Он круто развернулся, едва не свалившись со стула, и… увидел перед собой Наоми. Сэм попытался хоть что-то сказать, но из сжатого спазмами горла донеслось лишь глухое бульканье. Пол под его ногами покачнулся. Глаза заволокло серой пеленой.

Словно во сне, он увидел, как Наоми отшатнулась назад. Глаза ее испуганно расширились, ладонь взлетела ко рту. Она задела рукой стеллаж с такой силой, что тот покачнулся. Несколько коробочек слетели на пол.

— Оми, — выдавил наконец Сэм.

Собственный голос показался ему комариным писком. Он вдруг припомнил, как еще в детстве, когда жил в Сент-Луисе, поймал бейсбольной шапочкой мышонка, тот так же попискивал, бегая под шапкой в поисках спасительного выхода.

— Сэм, что случилось? — в ужасе спросила Наоми: казалось, она едва удерживается, чтобы не закричать. «Вот славная парочка, — подумал Сэм. — Оба перепугались, словно каких-то монстров вдруг увидали».

— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Вы меня чертовски напугали!

Ах, дьявольщина! — вихрем пронеслось в его мозгу. Опять я при ней выражаюсь! И снова назвал ее Оми. Черт знает что!

Почувствовав себя чуть увереннее, Сэм хотел было привстать, однако почти сразу же передумал. Не стоит рисковать. Сердце еще трепетало как сумасшедшее.

— Я заходила к вам в офис, — стала объяснять Наоми. — Кэмми Харрингтон сказала, что вы здесь. Я хотела перед вами извиниться. Видите ли, тогда мне показалось, что вы намеренно изводите Дейва. Но он поклялся, что это совсем не так, да и сама я, поразмыслив, пришла к выводу, что это совершенно на вас не похоже. Вы всегда были так добры…

— И на том спасибо. — вставил Сэм.

— …да и по телефону казались таким растерянным. Я спросила Дейва, в чем дело, но он мне ничего толком не сказал. Так что, кроме обрывков вашего разговора, я ничего больше не знаю. Если, конечно, не считать того, как Дейв тогда выглядел. Словно вдруг привидение встретил.

«Нет, — подумал Сэм, — это я встретил привидение. А сегодня утром и нечто еще. Куда страшнее».

— Сэм, я хотела вам кое-что сказать о Дейве. А заодно и о себе. Впрочем, про Дейва вы уже знаете, а вот я…

— Я догадываюсь, в чем дело, — промолвил Сэм. — Видите ли, Наоми, в записке я известил Дейва, что никого не видел, но это неправда. Я искал Дейва и случайно… увидел вас. Только поверьте Бога ради — это случайно вышло.

— Я верю вам, — кивнула Наоми. — Но… скажите, Сэм, что с вами стряслось? Ваши волосы…

— Что с ними? — резко спросил он. Вместо ответа она порылась в сумочке и достала пудреницу.

— Сами взгляните.

Сэм посмотрелся в зеркальце, хотя уже точно знал, что увидит.

С половины девятого утра он стал седым как лунь.

— Я вижу, вы нашли своего друга, — обратилась Дорин Мак-Гил к Наоми, когда та вместе с Сэмом поднялась по лестнице: приложив палец к уголку рта, она снова заговорщически улыбнулась.

— Да.

— И вы не забыли расписаться в книге?

— Нет, — ответила Наоми. — Сэм, конечно, забыл, но я расписалась за нас обоих.

— И вернули микрофильмы на место? На этот раз «да» ответил уже Сэм. Хотя абсолютно не помнил, поставил ли на место коробочку. Он мечтал об одном — как бы побыстрее сбежать отсюда.

Дорин казалась смущенной. Потирая нижнюю губу, она склонила голову набок и промолвила, глядя на Сэма:

— И все-таки на фотографии вы выглядели иначе. Только никак не могу взять в толк, что в вас изменилось.

Уже в дверях Наоми ответила ей:

— Он наконец перестал волосы красить.

На улице Сэма разобрал хохот. Настолько дикий и необузданный, что он согнулся в три погибели. Смех был истерический и визгливый, но Сэма это не заботило. Со смехом пришло облегчение. Очищение от скверны.

Наоми терпеливо стояла рядом, не обращая внимания ни на Сэма, ни на любопытные взгляды прохожих. Она даже поздоровалась с кем-то из знакомых. Сэм беспомощно приседал и хлопал себя по ляжкам, одновременно какой-то здравой частичкой мозга сознавая: Она уже видела нечто похожее. Интересно — где? Впрочем, мысль еще не успела окончательно сформироваться, как его осенило. Когда-то Наоми была алкоголичкой, да и потом часто имела дело с запойными пьяницами. Наверняка она и не такое видывала.

«Сейчас она залепит мне пощечину, — подумал он, покатываясь от смеха при мысли о том, как будет торчать в ванной перед зеркалом, втирая в шевелюру патентованную краску для волос. — Непременно — ведь именно так поступают с истериками».

Однако Наоми, судя по всему, так не считала. Она стояла рядом на солнышке и терпеливо дожидалась, пока Сэм овладеет собой. Наконец приступы безудержного хохота затихли, уступив место тихому поскуливанию. В боках у Сэма кололо, а по щекам катились слезы.

— Теперь вам лучше? — участливо спросила Наоми.

— О, Наоми… — начал было он, но тут же вновь покатился со смеху. — Да… Гораздо лучше. Небо и земля.

— Как я вас понимаю, — кивнула она. — Пойдемте… я отвезу вас.

— А куда… — Он громко икнул. — Куда мы едем?

— На Ангол-стрит, — отчеканила Наоми. — Меня очень тревожит Дейв. Утром я там побывала, но его не застала. Боюсь, как бы он снова к бутылке не приложился.

— А разве такое с ним случается редко? — спросил Сэм, ускоряя шаг чтобы не отстать от нее.

Ветхий «датсун» Наоми был припаркован у тротуара рядом с его собственным автомобилем. Почти впритык.

Наоми оглянулась. Сэм прочитал в ее глазах и негодование, и сочувствие. Словно она хотела сказать: Вы совсем не понимаете, что плетете, но я вас не виню.

— Дейв воздерживается уже почти целый год, да только здоровье его оставляет желать лучшего. Вы правы — запои у него бывали не раз, но очередного срыва он может не перенести.

— И случится это по моей вине, — серьезно констатировал Сэм.

Наоми взглянула на него, немного удивленная.

— Нет, — сказала она. — Ни по вашей, ни по чьей-либо еще… Однако в любом случае нельзя допустить, чтобы это случилось. Быстрее. Садитесь в машину. В дороге поговорим.

— И расскажите мне все-таки, что произошло, — попросила она, когда вывела «датсун» на шоссе. — Все без утайки. Дело ведь не только в вашей седине, Сэм. Вы постарели лет на десять.

— Чушь собачья! — фыркнул Сэм. — Скорее на двадцать. А чувствую я себя вообще на все сто.

— Так что же случилось? В чем дело?

Сэм уже собрался было ответить, но, сообразив, что может о нем подумать Наоми, лишь покачал головой.

— Нет, — сказал он, — пока рано. Сначала вы мне кое-что расскажите. Про Арделию Лорц. Я ведь не шутил вчера. И не валял дурака. Все очень серьезно, Наоми. Поэтому прошу вас, расскажите про нее все, что знаете.

Наоми притормозила, свернула к тротуару напротив старого гранитного здания пожарной охраны и пристально посмотрела на Сэма. Даже под слоем косметики было заметно, как побледнело ее лицо.

— Так это правда, Сэм? Вы и в самом деле серьезно?

— Да.

— Но, Сэм… — Она осеклась, словно не зная, как быть дальше, затем заговорила — почти ласково, словно с набедокурившим по незнанию ребенком. — Дело в том, что Арделии Лорц нет в живых, Сэм. Она умерла тридцать лет назад.

— Я знаю, что она умерла. То есть теперь знаю. Но меня интересует все остальное.

— Сэм, даже если вам показалось, что вы видели…

— Я точно знаю, кого я видел!

— Скажите, почему вы считаете…

— Сначала расскажите про нее, — угрюмо настаивал Сэм.

Наоми запустила двигатель, посмотрев в зеркальце заднего вида, она медленно отъехала от тротуара, затем начала:

— Известно мне не так много. Я была пятилетним ребенком, когда она умерла. Поэтому знаю про нее лишь понаслышке. Арделия Лорц посещала первую баптистскую церковь в Провербии, однако моя мать отказывается про нее говорить. Как и остальные старые прихожане. Можно подумать, будто этой женщины никогда не было.

Сэм кивнул.

— Именно такое впечатление сложилось и у меня после статьи мистера Прайса об истории нашей библиотеки. Той самой статьи, которую я читал, когда вы положили мне руку на плечо, напугав так, что я мигом постарел еще лет на двадцать. Да, тогда мне понятно, почему ваша мать рассердилась на меня в субботу вечером, стоило мне только упомянуть Арделию Лорц.

— Господи, вот, значит, вы зачем звонили! О, Сэм… теперь мама и слышать больше о вас не желает.

— По-моему, я и раньше не пользовался у нее особым успехом, но надеялся, что миссис Хиггинс хоть в последнее время подобрела.

Сэм горько усмехнулся, но тут же поморщился — мышцы живота болезненно ныли после приступа истерического хохота. Впрочем, еще час назад Сэм ни за какие коврижки не поверил бы, что способен смеяться. Когда бы то ни было.

— Продолжайте, Наоми, прошу вас.

— Почти все, что мне известно о Лорц, я почерпнула на наших «настоящих» встречах в «АА». Мы пьем кофе, а потом болтаем обо всем, что в голову взбредет.

— Давно вы связаны с «АА», Наоми? — Сэм посмотрел на нее с любопытством.

— Девять лет, — спокойно ответила она. — И уже шесть лет и капли в рот не беру. Увы, я всегда была алкоголичкой. Пьяницами ведь не становятся. Ими рождаются.

— Вот как, — смущенно пробормотал Сэм, но тут же спросил:

— А она тоже была в «АА»? Арделия Лорц.

— Боже упаси! В Джанкшен-Сити она появилась году в пятьдесят шестом или в пятьдесят седьмом. Устроилась работать в библиотеку к мистеру Лейвину. Год или два спустя он внезапно умер — то ли от сердечного приступа, то ли от инсульта, кажется. После этого Лорц заняла его место. Судя по отзывам, обязанности свои она выполняла добросовестно, но вот что касается всего остального… — Наоми болезненно поморщилась.

— Что, что она сделала?

— Она убила двоих детей, а потом покончила с собой. Летом шестидесятого года. Детишек долго искали. Никому и в голову не пришло проверить библиотеку, ведь все знали, что в день их исчезновения она была закрыта. Их нашли только на следующий день, когда библиотека должна была работать, но так и не открылась. В крыше там прорезаны слуховые окна…

— Я знаю.

— …но теперь увидеть их можно только снаружи, потому что изнутри все здание перестроили. Потолки опустили, например. То ли чтобы тепло беречь, то ли еще для чего, не знаю. На этих окнах были здоровенные медные защелки; чтобы их открыть, приходилось дотягиваться шестом. Так вот, Лорц привязала к защелке веревку — должно быть, по раздвижной лестнице наверх залезла — и повесилась. Разумеется, уже после того, как умертвила несчастных детишек.

— Понимаю. — голос Сэма был спокоен, но сердце судорожно колотилось. — А как, каким образом она их убила?

— Не знаю. Никто не рассказывал, а я не спрашивала. Думаю, их смерть была ужасна.

— Да. Наверное.

— Теперь расскажите, что случилось с вами.

— Сначала я хочу узнать, на месте ли Дейв.

— Я сама это проверю. — Наоми сразу нахохлилась. — Вам придется посидеть в машине. Я искренне сочувствую вам, Сэм, и прошу прощения за то, что вчера подумала о вас плохо. Но больше огорчать Дейва я вам не позволю. Даже не рассчитывайте.

— Наоми, но ведь он тоже связан с этим!

— Это невозможно. — отрезала Наоми тоном, не допускающим возражений.

— Черт побери, но ведь в этой проклятой истории все возможно! — взорвался Сэм.

Они уже были недалеко от Ангол-стрит. Впереди громыхал грузовик, направлявшийся, должно быть, в утиль: кузов его был доверху забит ящиками с бутылками и жестянками.

— Мне кажется, вы не поняли, что я вам сказала, — запальчиво произнесла Наоми. — Неудивительно — землянам трудно нас понять. Что ж, Сэм, тогда я скажу это иначе. Все как есть. Так вот: если Дейв еще раз выпьет — он умрет. Теперь ясно?

И метнула на Сэма взгляд, полный ярости, испепеляющий. Настолько красноречивый, что Сэм при всей своей подавленности вдруг осознал нечто, глубоко его поразившее. Прежде он находил Наоми хорошенькой. Сейчас же впервые понял — перед ним по-настоящему красивая женщина.

— А кто такие «земляне»?

— Люди, которым не грозят пьянство, наркотики или даже «травка» и токсикомания, — процедила Наоми, словно нехотя. — Люди, которые могут позволить себе читать мораль и судить других.

Грузовик уже свернул на ухабистую проселочную дорогу, которая вела к возвышавшемуся неподалеку зданию утиля. Напротив дома, на проезжей части, Сэм заметил нечто странное. Но не машину. И в следующий миг догадался: это тележка Дейва.

— Остановите-ка на минутку, — попросил он. Наоми послушно притормозила, но даже не повернулась к нему. Девушка смотрела прямо перед собой. Зубы ее сжались. Щеки покрылись румянцем.

— Вы его любите, — произнес Сэм, — и я рад за вас. А меня, Сара, вы могли бы полюбить? Хоть я и землянин.

— Я не давала вам права называть меня Сарой. Меня крестили под именем Наоми Сара Хиггинс. И они могут звать меня так — ведь они мне ближе, чем родственники. Узы, которые связывают нас, прочнее, чем узы крови. Вы же, Сэм… у вас такого права нет.

— Кто знает, — промолвил Сэм. — Возможно, я тоже стал одним из вас. У вас пьянство. У меня, землянина, — Библиотечная полиция.

— Сэм, я не понимаю… — Во взгляде Наоми читалось недоумение.

— Я тоже. Одно только точно знаю — мне нужна помощь. Отчаянно нужна. Я взял две книги в несуществующей библиотеке, а теперь и эти книги больше не существуют. Я их потерял. Хотите знать, куда они в конечном итоге попали?

Наоми кивнула. Сэм указал налево, где двое мужчин вышли из кабины грузовика и начали его разгружать.

— Вон туда. На свалку. Их перемололи в макулатуру. Стерли в порошок. А после полуночи, Сара, Библиотечная полиция сотрет в порошок меня.

Сэму казалось, что он сидит в стареньком «датсуне» Наоми Сары Хиггинс целую вечность. Дважды уже его рука тянулась к дверце, но он сдерживал себя. Наоми все-таки смягчилась… пусть и немного: если Дейв захочет поговорить, она возражать не станет. В противном случае — ни о какой встрече и речи быть не может.

Наконец дверь открылась. Одной рукой Наоми поддерживала Дейва Данкена за талию, он подволакивал ноги. Сердце Сэма оборвалось. Однако когда они вышли на солнце, Сэм понял — старик вовсе не пьян. На мгновение вдруг совершенно необъяснимо почудилось, будто он снова смотрится в зеркальце пудреницы Наоми. Было видно, что с Дейвом неладно: казалось, его только что постиг тяжкий удар.

Сэм выбрался из «датсуна» и в нерешительности остановился.

— Поднимитесь сюда, — позвала Наоми; в голосе ее сквозили отчуждение и страх. — Я не уверена, что он может спуститься сам.

Сэм поднялся по ступенькам. Дейву Данкену было около шестидесяти лет. В субботу он выглядел на семьдесят, семьдесят пять. Должно быть, выпил, решил Сэм. Сейчас же, когда время близилось к полудню, Дейву можно было дать все сто. А то и двести. Сэм понимал — это из-за него. Бедняга Дейв не выдержал внезапного столкновения с давно забытым и похороненным прошлым.

Но ведь я не знал, подумал Сэм, хотя утешением это было слабым.

Лицо Дейва выглядело бы в точности как выцветший от времени пергамент, если бы не лиловые жилки, сеточками разбегавшиеся по носу и щекам. Опухшие глаза слезились. Губы приобрели синеватый оттенок, в уголках губ пузырилась слюна.

— Я пыталась отговорить, — предупредила Наоми. — Хотела отвезти его к доктору Мейдену, но Дейв сам настоял — он хочет с вами поговорить.

— Мистер Пиблс, — еле слышно пролепетал Дейв. — Вы уж извините, мистер Пиблс. Это все я виноват. Я не…

— Вы ни в чем не виноваты, — отрубил Сэм. — Давайте присядем.

Он помог Наоми подвести немощного Дейва к креслу-качалке и усадить. Сэм и Наоми сели по обеим сторонам от него на ветхих плетеных стульях с провисшими сиденьями. Некоторое время все сидели молча, созерцая железнодорожную насыпь и раскинувшуюся за ней пустошь.

— Значит, теперь она вашей крови хочет? — заговорил наконец Дейв. — Эта мерзавка из самого чрева ада.

— Она напустила на меня кое-кого другого, — ответил Сэм. — С одного из ваших плакатов. Это… Я понимаю, насколько дико звучит, но это — Библиотечный полицейский. Он приходил ко мне утром. Он… — Сэм показал на свои волосы. — Это все из-за него. И это тоже. — Он ткнул в место укола ножом на шее, где багровело пятнышко. — Библиотечный полицейский уверяет также, что у него есть сообщники.

Дейв долго молчал, глядя невидящим взором перед собой, туда, где в отдалении одиноко маячило заброшенное здание бывшего элеватора.

— Человек, которого вы видели, на самом деле не существует, — произнес он наконец. — Вообще никого из них в реальности нет. Кроме… этой стервы-дьяволицы.

— Дейв, вы можете рассказать про нее? — тихо спросила Наоми. — Если нет — скажите, мы поймем. Но если это принесет вам хоть какое-то облегчение, то расскажите. Хорошо?

— Милая Сара, — с чувством промолвил Дейв; взяв ее за руку, он улыбнулся. — Как я люблю вас… Я вам говорил когда-нибудь?

Наоми покачала головой, улыбнувшись ему в ответ. В глазах ее заблестели слезы, словно крапинки слюды.

— Нет, Дейв, не говорили. Но я… очень вам признательна.

— Я обязан все рассказать вам, — сказал он. — И дело вовсе не в каком-то облегчении. Этому нужно положить конец. Знаете, Сара, чем мне запомнилась наша первая встреча в «АА»? Тем, как они говорили, что в этой программе все построено на искренности и доверии. Что чистосердечно каяться во всем содеянном нужно не только перед Господом, но и перед людьми. И тогда я подумал:

«Если все это и правда необходимо, чтобы начать трезвую жизнь, то мне тут ловить нечего. Меня засунут в самую мерзкую ночлежку, где я буду гнить бок о бок с последними отбросами рода человеческого. Ведь я никогда не смогу рассказать всего, что видел и испытал».

— Все мы поначалу так думали, — мягко промолвила Наоми.

— Да, я знаю. Но немногим довелось перенести то, что выпало на мою долю. Впрочем, я старался. Делал все, что было в моих силах. Привел дом в порядок. Но вот об этом я никогда и никому не рассказывал. Даже Господу Богу. Отыскал в самом отдаленном уголке своего сердца каморку и запер ее дверь навсегда.

Сэм увидел, как по морщинкам, избороздившим лицо Дейва, катятся слезинки.

— Да, запер. И ключ выбросил. А потом заколотил дверь досками. А поверх досок приладил стальной щит, который накрепко привернул гайками. И еще забаррикадировал вход тяжеленным шкафом. И даже потом еще разок вернулся, чтобы навалить на шкаф кучу кирпичей. С тех пор вот уже много лет я твержу себе, что с Арделией покончено, что я выбросил эту мерзость из головы. Ее и все то, что она со мной сотворила. Чего я только не принимал, чтобы у меня память отшибло, — все без толку! А с тех пор, как в «АА» вступил, меня постоянно тянуло заглянуть в эту каморку. Словно магнитом. У магнита этого даже имя есть — Арделия Лорц. Потом меня по ночам кошмары стали донимать. Все время плакаты снились, что для нее рисовал, — те самые, которые так детишек стращали… Впрочем, бывали сны и пострашнее. С другими кошмарами их и сравнить было нельзя.

Голос его предательски дрогнул.

— Может, вам лучше передохнуть? — предложил Сэм, вдруг поняв, что, как бы ни хотел выслушать признание, какая-то часть его естества бурно восставала против этого: боялась до паники.

— Нет, отдыхать мне некогда, — отмахнулся Дейв. — Врачи говорят, что у меня диабет, поджелудочная ни к черту, да и от печени мало что осталось. Скоро я уже на вечный отдых устроюсь. Не знаю только — в раю или в аду. Лишь в одном точно уверен: хмельного зелья там не продают. И слава Богу. Словом, отдыхать некогда. Если я когда и расскажу об этом, так только сейчас. — Он осторожно посмотрел на Сэма. — Вы уже поняли, что попали в беду, да?

Сэм кивнул.

— Но еще не осознаете всей серьезности своего положения. Вот почему я должен обо всем рассказать. Мне кажется, что порой… Арделия на какое-то время затаивается. Вот и на этот раз все повторилось: она долго пряталась, а потом — выбрала вас, мистер Пиблс. Еще и поэтому я должен выложить все начистоту. Не могу, правда, сказать, чтобы это мне улыбалось. Вчера после ухода Наоми я купил в лавке бутылку дрянного вина. Уединился на старом дворе, посреди всякого мусора, где раньше столько раз сидел. Откупорил бутылку и знаете, чем пахнет эта бурда? Мне всегда казалось, что так воняют обои в дешевой гостинице, где клопы кишат или сточная канава. И все-таки запах этот всегда привлекал меня. Как вечный сон…

Так вот, держу я бутылку перед носом, принюхиваюсь и слышу голос этой стервы из запертой каморки. Запертой и наглухо заколоченной. Голос как у заживо похороненной. Он и сейчас как живой у меня в ухе звучит: «Правильно, Дейв, молодец, это единственный выход для тебя и для всех таких, как ты. Выпей — и никаких забот больше знать не будешь. До самого конца».

Я уж хотел было глотнуть, как вдруг в самый последний миг учуял запах… Ее запах. И сразу вспомнил ее мертвое лицо, испещренное тонкими ниточками… перекошенный рот… И отшвырнул бутылку. А потом и вовсе разбил о кусок рельса. Ведь надо же наконец покончить с этой дрянью! Очистить наш город от этой падали!

Надтреснутый голос Дейва патетически возвысился, и он прокричал:

— Хватит! Пора покончить с этим дерьмом!

Наоми прикоснулась к его руке. В глазах ее застыл испуг.

— Что у нас происходит, Дейв? В чем дело?

— Сперва я хочу сам убедиться, — сказал Дейв. — Расскажите про вашу беду, мистер Пиблс. Обо всем по порядку. Но только ничего не утаивайте.

— Хорошо, — согласился Сэм. — Но при одном условии. Пообещайте звать меня Сэмом… А я, в свою очередь, никогда больше не назову вас Грязнулей Дейвом.

Рот Дейва растянулся до ушей.

— Хорошо, Сэм. Считайте, что договорились.

— Вот и прекрасно. — Сэм глубоко вздохнул. — А началось все, Дейв, с этого чертова акробата…

Рассказ занял больше времени, чем он ожидал: зато потом, выложив все как на духу, Сэм испытал несказанное облегчение. Он рассказал про Невероятного Джо, про просьбу Крейга Джонса и про совет Наоми. Рассказал, как выглядела библиотека и как он познакомился с Арделией Лорц. По мере того как он говорил, глаза Наоми становились шире и шире. Когда Сэм описал плакат с Красной Шапочкой, Дейв кивнул и объяснил:

— Это единственный, который не я нарисовал. Арделия его с собой привезла. Наверняка она до сих пор этот плакат при себе держит. Мои работы ей нравились, но этот пользовался особой любовью.

— Почему? — спросил Сэм.

Но Дейв только покачал головой и попросил, чтобы он продолжил. Сэм рассказал им про формуляр, про взятые книги, а также про неприятный спор из-за плакатов, вспыхнувший у него с Арделией Лорц.

— Вот оно что, — глухо произнес Дейв. — Тогда все ясно. Я ведь эту поганку знаю. Вы вывели ее из себя, Сэм. Это как пить дать. Вы ее разозлили… и теперь она собирается вас проучить.

Сэм сбивчиво и торопливо пересказал все остальное, но когда добрался до визита Библиотечного полицейского в мрачном сером френче, голос его дрогнул. Сэм едва не плакал; руки снова охватила мелкая дрожь.

— Не принесете водички? — спросил он Наоми внезапно охрипшим голосом.

— Да, конечно.

Наоми отошла на пару шагов, но неожиданно вернулась и поцеловала Сэма в щеку. Прежде чем уйти за водой, прошептала ему на ухо три благословенных слова:

— Я верю вам.

Сэм поднес стакан ко рту — двумя руками, чтобы не расплескать, — и залпом осушил его наполовину. Затем спросил:

— А вы, Дейв? Вы мне верите?

— Да, — кивнул тот. Вид у Дейва был рассеянный, словно он думал о чем-то своем. Сэм понял, что старика его рассказ не удивил. Уж он-то знал эту загадочную Арделию Лорц не понаслышке, и выражение лица его, опустошенного, недвусмысленно свидетельствовало: отношения их были не самыми тесными и дружескими.

Дейв некоторое время сидел молча, но щеки его чуть порозовели. Он смотрел прямо перед собой, туда, где за железной дорогой расстилались бескрайние поля. Месяца через полтора там буйно зазеленеет кукуруза, но сейчас поля выглядели безжизненными и голыми. Дейв проводил взглядом тень облака, похожего на гигантскую хищную птицу, которое медленно скользило по пустырю. Наконец собрался с духом и твердо заявил:

— У моего Библиотечного полицейского — того, что я нарисовал по просьбе Лорц, — никакого шрама на лице не было.

Сэм вспомнил узкое бледное лицо незнакомца, так напугавшего его. Да, шрам у него, безусловно, был — длинный и тонкий: по всему лицу тянулся, от щеки через переносицу.

— И что из того? — спросил он. — Что это может означать?

— Лично для меня — ничего, а вот для вас, мистер… Сэм, может, что-то и означает. Бляху его я знаю… с многоконечной звездой, как вы сказали. Я отыскал ее в одной книге по геральдике, у нас в Джанкшен-Сити, в городской библиотеке. Это Мальтийский крест. Христианские рыцари нашивали его на грудь, отправляясь в крестовый поход. Эти кресты наделялись магической силой. Меня так пленила необычная форма, что я изобразил такой крест на плакате. Но… шрам? Нет. У моего Библиотечного полицейского шрама не было. Кто же тогда ваш полицейский? Кто к вам приходил, Сэм?

— Я не… Я вас не понимаю, — медленно произнес Сэм, но тут же снова услышал зловещий голос:

— Пойдем с-со мной, с-сынок… Я полит-сейский.

И снова почувствовал знакомый привкус во рту. Сладковато-приторный привкус солодки. К горлу подступила тошнота. Чушь какая-то! Он ведь в жизни эту дурацкую солодку не пробовал. На дух ее не выносил.

Откуда ты это знаешь, если и правда никогда ее не пробовал?

— Нет, я вас не понимаю, — неуверенно повторил он.

— Все-таки с вами явно творится что-то неладное, Сэм, — промолвила Наоми. — Вы выглядите так, будто вас ударили под дых.

Сэм метнул на нее раздраженный взгляд. Наоми спокойно посмотрела на него, и Сэм почувствовал, что сердце опять колотится как безумное и грозится выскочить из груди.

— Ладно, оставим пока это, — произнес Дейв. — Хотя откладывать надолго не будем. Вы, Сэм, просто не можете позволить себе такой роскоши. Если хотите выбраться из этой передряги, конечно. Позвольте, теперь я поведаю вам свою историю. Никогда еще об этом не рассказывал, да и не расскажу больше. Но теперь — пора…

Глава 11

Рассказ Дэйва

— Меня не всегда называли Грязнулей Дейвом, — начал он. — В начале пятидесятых я был просто Дейвом Данкеном, всеобщим любимцем и баловнем судьбы, посещал тот самый «Ротари-клуб», в котором выступали вы, Сэм. А почему бы и нет? У меня было собственное дело, приносившее весьма приличный доход. Я расписывал вывески, и мои услуги были нарасхват. В Джанкшен-Сити и в Провербии, а порой и в Сидар-Рапидс. Как-то раз мне даже пришлось нарисовать огромную рекламу сигарет «Лаки Страйк» на бейсбольном стадионе в Омахе. Да, я был модным мастером по этой части. Меня считали лучшим рисовальщиком рекламы на всем Среднем Западе. И не без оснований.

Но, оставаясь здесь, я не переставал мечтать о серьезном искусстве, которое меня всегда притягивало. Профессионального образования я так и не получил — меня вышибли, — правда, это не обескураживало; я знал немало примеров, когда талантливые самоучки пробивались на самый верх.

Вполне возможно, что и мне это удалось бы. Я даже продал несколько картин — немного, ведь я не был обременен семьей, да и вывески приносили мне кучу денег. К тому же, как и большинство художников, почти все эскизы я сохранял для персональных выставок. Я не раз выставлялся. Здесь, в нашем городке, в Сидар-Рапидс, да и в самом Де-Мойне. Про эту выставку даже поместили отдельную статейку в «Демократе». Расписали меня как второе пришествие Джеймса Уистлера.[22]

Дейв приумолк, словно раздумывая, что сказать дальше. Затем приподнял голову и снова уставился на пустынные поля за железной дорогой.

— В «АА» любят рассуждать о людях, которые стоят одной ногой в прошлом, а другой в будущем, начисто забывая о настоящем. Однако порой и правда хочется поразмышлять о том, как сложилась бы твоя жизнь, поступи ты в свое время немного иначе. — Дейв виновато посмотрел на Наоми, которая улыбнулась в ответ и легонько пожала его руку. — Ведь я и в самом деле был тогда на коне и мог достичь любых высот. Однако уже в те годы здорово поддавал. Я не придавал этому никакого значения — ведь я был молод, полон сил, да и уповал на то, что все великие художники черпают вдохновение в вине. Так я считал по крайней мере. И все равно, даже несмотря на это, я мог бы добиться успеха, если бы… не Арделия Лорц, приехавшая тогда в Джанкшен-Сити.

И со мной было покончено.

Я узнал ее по вашему описанию, Сэм, хотя в те годы она выглядела иначе. Вы просто сами ожидали увидеть библиотекаршу такой, а Лорц это вполне устраивало. Когда же она впервые появилась в Джанкшен-Сити — это было в 1957 году, — то была пепельной блондинкой с точеной фигуркой и сногсшибательными формами. Я тогда жил в Провербии и посещал баптистскую церковь. Не могу сказать, чтобы отличался особой набожностью, но в церкви всегда можно было встретить красивых женщин. Одной из них была ваша мать, Сара.

Наоми рассмеялась; тем особым смехом, которым женщины умеют демонстрировать свое недоверие.

— Арделия сразу стала для всех своей в доску. Сейчас-то, когда прихожане ее вспоминают — если, конечно, такое случается. — они наверняка утверждают что-то вроде: «Я сразу поняла: с этой Лорц что-то неладное» или «Я ее мигом раскусила», но тогда все было иначе, вы уж поверьте мне. Все вились вокруг нее — и женщины наравне с мужчинами, — как пчелы вокруг первого весеннего цветка. Не прожив в городе и месяца, она устроилась помогать мистеру Лейвину, но еще за пару недель до этого уже преподавала детишкам из воскресной школы в Провербии.

Не знаю уж, чему именно она их учила, но готов биться об заклад на последний доллар — не Евангелию от Матфея. Малыши были от нее без ума…

Так вот, случилось так, что она привлекла мое внимание… да и я ей приглянулся. Сейчас вы, конечно, не поверите, но в те дни я был хорош собой. Крепкий и загорелый от постоянной работы на свежем воздухе, с соломенной шевелюрой и талией, которой, Сара, даже вы позавидовали бы.

Арделия арендовала загородный домик в полутора милях от церкви; небольшой такой курятничек на отшибе. В нем давно никто не жил, и домишко так нуждался в покраске, как одинокий путник среди песков — в стакане воды. Как-то раз — уже сентябрь в разгаре был — я увидел Арделию в церкви и предложил покрасить стены ее обители.

В жизни больше не встречал таких огромных глаз, как у нее. Должно быть, большинству людей они показались бы серыми, но стоило Арделии только посмотреть на вас в упор, и вы бы голову на отсечение дали, что они серебристые. А именно так она на меня в тот день и посмотрела. И запах от нее исходил какой-то удивительный. Неземной. Никогда с тех пор я его больше не улавливал. Нечто вроде лаванды, но не совсем лаванда. Почему-то мне всегда казалось, что именно так благоухают неведомые маленькие белые цветы, распускающиеся только после захода солнца.

Словом, она покорила меня с первого взгляда, сразила наповал.

Мы стояли совсем близко — наши тела почти соприкасались. На Арделии было бесформенное черное платье — в таких часто ходят старухи — и шляпка с вуалью; в руках она сжимала сумочку. Настоящая набожная пуританка. Да вот только в глазах ее ничего пуританского не было. Как раз напротив, сэр.

«Надеюсь, вы не собираетесь расписать стены моего домика рекламой табака?» — спросила она.

«Нет, мэм, — ответил я. — Я хочу только выбелить его как следует. Пару раз. Прежде я таким делом не занимался, но вам, поскольку вы у нас новенькая, готов сделать исключение. По-соседски, так сказать»…

«Это приятно», — сказала Арделия и прикоснулась к моему плечу.

Дейв кинул извиняющийся взгляд на Наоми.

— Может, не стоит вам дальше слушать, Сара? Сейчас самая пакость начнется. Ужасно стыдно, поверьте, но мне надо душу излить. Очиститься от всего, что мы сотворили с этой гадиной.

Наоми погладила его ссохшуюся, морщинистую руку.

— Говорите, Дейв. Не обращайте на меня внимания.

Он глубоко вздохнул и продолжил:

— Едва она ко мне притронулась, я понял: или эта женщина станет моей, или я погибну. Представляете — а ведь она только прикоснулась ко мне. Один-единственный раз! И Арделия тоже поняла, что со мной творится. Я прочел это в ее глазах. Ох и хитрющие же были эти глаза! И недобрые. Но возбуждали они меня неимоверно.

«Да, Дейв, — сказала она, — это будет вполне по-соседски. Я и сама хочу стать вам очень хорошей соседкой».

Я проводил ее до дома. Бросив всех своих приятелей у дверей церкви. Уж как они меня чихвостили! А ведь даже не представляли, насколько им повезло. Всем, кроме меня.

Мой «форд» стоял в мастерской, а у Арделии машины не было, так что нам пришлось идти пешком. Я был не против, да и Арделия не возражала. Мы отправились по Трумэн-роуд, которая в те дни была обыкновенным проселком, и преодолели почти половину пути, когда Арделия остановилась. Представляете нас вдвоем в разгар теплого дня посреди пустынной проселочной дороги? По одну сторону кукурузное поле Сэма Ордэя площадью в добрый миллион акров, а по другую — бескрайние кукурузные плантации Билла Хампа. Кукуруза выше наших голов и таинственно шелестит, хотя ветра нет. Мой дедушка, бывало, говаривал, что этот шелест — звук растущих побегов. Не знаю, правда это или нет, но впечатление завораживающее, скажу я вам.

«Взгляните! — вдруг говорит Арделия, указывая направо. — Видите это чудо?»

Я посмотрел, но увидел только кукурузу. Так и сказал Арделии.

«Сейчас я вам покажу!» — заявляет она и устремляется в самые заросли. Прямо как была, в черном платье и туфлях на каблуках. Даже шляпку с вуалью не сняла. Я чуть постоял, несколько ошеломленный. Потом услышал ее смех. Она забралась в кукурузу и там смеялась. И я очертя голову кинулся следом за ней. Посмотреть, что она там нашла, но главным образом — из-за ее смеха. Даже не представляете, что я в тот миг ощущал!

Вдруг увидел ее перед собой между двумя рядами кукурузы. Я устремился к Арделии, но она со смехом растворилась и возникла уже в следующем ряду, справа от меня. Я тоже смеялся, гоняясь за ней и бесцеремонно топча посадки Сэма Ордэя. Впрочем, он вряд ли хватился бы такой малости. Так вот, всякий раз как я, весь облепленный свежей зеленью, достигал места, где видел Арделию мгновением раньше, ее уже и след простывал.

Мне стало не до смеха.

Мы играли в прятки около получаса, а мне все не удавалось до нее добраться. Я только распалялся все больше и больше. Вот она впереди, прямо передо мной, а в следующий миг — уже позади, за моей спиной. Порой я замечал ее ногу или руку, да и следы в мягкой земле она, конечно, оставляла, но толку от них не было, потому что они виднелись уже повсюду.

Я начал беситься — моя лучшая рубашка взмокла от пота, галстук развязался, а ботинки покрылись грязью, — но тут Арделия снова мелькнула передо мной. Смеющаяся, с развевающейся вуалью.

«Догоните же меня, Дейв!» — звонко выкрикнула она.

Я только успел ее шляпку схватить, как бесовка опять исчезла. Лишь высокие кукурузные побеги колыхались в том месте, где она была секунду назад. Да, и еще обе ее туфельки там остались, прямо на земле. Я ринулся за ней и вдруг остолбенел — с одного из початков прямо перед моим носом свешивался ее шелковый чулок. А серебристый смех все звенел у меня в ушах не смолкая.

Я сорвал галстук и помчался за ней, не чуя под собой ног и высунув язык, как безмозглый пес, который не понимает, что в такой жаркий день лучше спокойно поваляться в тенечке. И знаете что — я повсюду оставлял за собой сломанную кукурузу, увечил ее и затаптывал. А вот она ни одного даже не повредила. Побеги лишь колыхались, как от легкого летнего бриза.

Скоро я нашел ее платье, затем комбинацию и пояс для чулок. Потом — лифчик и трусики. Смех ее затих. Слышался лишь слабый шелест кукурузы. Я беспомощно стоял и дышал как паровоз, прижимая к груди ее одежду. Вся она пропиталась ароматом Арделии, и этот запах кружил мне голову, сводил с ума.

«Где вы?» — заорал я, но мне никто не ответил.

Я уже совсем потерял голову — а она только этого и добивалась.

«Где ты, черт тебя дери?» — завопил я, вконец обезумев.

И в тот же миг ее белоснежная рука вынырнула из-за зеленого побега и погладила меня по шее. Я так и подскочил.

«Я ждала тебя, — сказала Арделия. — Почему ты так долго не шел? Разве ты не хочешь на меня посмотреть?»

Она схватила меня за руку и увлекла в кукурузу… И я ее увидел. Прекрасную и абсолютно голую, с ногами по щиколотку в грязи и с глазищами… серебристыми, как дождь в туманный день.

Дейв отпил воды, еще и еще, затем продолжил, закрыв глаза:

— Нет, в тот день мы не предались любви посреди кукурузного поля — за все время, что я ее знал, мы вообще ни разу не предавались любви. Но мы всем этим занимались. Я познал Арделию всеми мыслимыми способами, какие только существуют в отношениях между мужчиной и женщиной. Более того, я познал ее так, как вам показалось бы невозможным. Многое я, конечно, забыл, но прекрасно помню ее белоснежное тело и длинные ноги, помню, как ее пальцы нащупывали и стискивали зеленые побеги у самого основания, как она царапала ногтями мои шею и спину.

Это продолжалось до бесконечности. Не представляю, сколько раз познал ее в тот день, но усталости я не знал. Когда мы начали, я был так возбужден, что мог изнасиловать даже статую Свободы: когда мы закончили, я ощущал то же самое!

Я не мог ею насытиться. Ни тогда, ни когда-либо впредь. Арделия это прекрасно понимала.

И все же настала минута, когда мы остановились. Она закинула руки за голову, повела белоснежными плечами — лежа на спине прямо в грязи, — посмотрела на меня своими удивительными глазищами и спросила:

«Ну как, Дейв? Гожусь я в соседки?»

Я сказал, что хочу ее снова, но Арделия только рассмеялась и ответила, мол, требую слишком многого. Я все равно попытался на нее взгромоздиться, но Арделия оттолкнула меня с такой легкостью, с какой сука отпихивает щенка, не желая больше кормить его. Однако я не унимался, и тогда Арделия вцепилась мне в физиономию, расцарапав ее. Это привело меня в чувство. Она была ловка, как тигрица, но раза в два сильнее. Убедившись, что я все понял, Арделия оделась и вывела меня, на дорогу. Я плелся за ней покорно, как ягненок.

Мы прошли пешком до самого ее дома. По дороге не встретили ни души. И слава Богу, ведь выглядел я хуже пугала — весь в грязи, рубашка торчит наружу, галстук в кармане скомкан, а рожа расцарапана. Арделия же, напротив, чистенькая, свеженькая и искрящаяся, как вода в роднике. Прическа аккуратная, волосок к волоску, туфельки начищены, на платье ни пылинки.

Мы пришли, и я начал осматривать дом, прикидывая, сколько на него уйдет краски, когда Арделия вынесла какое-то питье в высоком стакане. С соломинкой и мятным листочком. Я поначалу подумал, что это охлажденный чай, и попробовал. Оказалось — чистейшее виски.

«Ах ты черт!» — выдавил я, чуть не подавившись.

«Не хочешь? — удивленно спросила она, насмешливо улыбаясь. — Могу предложить взамен холодного кофе».

«Нет, хочу», — пробормотал я.

Но я не просто хотел выпить — я ощущал самую настоящую потребность. До тех пор я пытался не пить днем: по-моему, именно это приводит к алкоголизму. Так вот, именно тогда я и сломался. И, сколько мы были с ней знакомы, я пил днем постоянно, каждый день. Последние два с половиной года президентства Айка[23] я не вылезал из запоя.

Пока красил ее дом — и вообще делал все то, что она мне позволяла, — Арделия устроилась работать в библиотеку. Мистер Лейвин без испытательного срока поручил ей детскую библиотеку. Я проводил там каждую свободную минуту — а их у меня было предостаточно. Видя недоумение мистера Лейвина, я пообещал ему бесплатно выкрасить изнутри все читальные залы, и он больше ко мне не приставал. Это Арделия мне посоветовала — и оказалась права, как всегда.

Я плохо помню то время, так как был целиком во власти чар этой женщины. Вернее — совсем и не женщины. Да, это так — она меня приворожила, заколдовала. Поэтому воспоминания о том времени у меня отрывочные и хаотические. Словно узоры в калейдоскопе. Помню, что за месяц до смерти мистера Лейвина она прикрепила к дверям детской читальни плакат с изображением Красной Шапочки, а затем, взяв за руку, подвела к нему какого-то мальчугана.

«Видишь эту маленькую девочку? — спросила у него Арделия. — А знаешь, почему Волк ее съел?»

«Нет», — пролепетал малыш, глаза его были полны слез.

«Потому что она вовремя не сдала библиотечную книжку, — сказала Арделия. — Ты ведь, Уилли, так не поступишь, не правда ли?»

«Нет, никогда», — пообещал мальчик.

«Смотри мне», — сказала она, а затем отвела за руку и усадила за стол.

Малыш — его звали Уилли Клеммарт, и он потом погиб во Вьетнаме — все озирался через плечо, глядя на меня. А я стоял на раздвижной лестнице с кистью в руках и читал по его глазенкам, как по газете. Спасите меня, мистер Данкен! — молили они. Заберите меня! Но что я мог сделать? Я и себя-то не мог спасти.

Дейв полез в задний карман, извлек из его глубин смятый, но чистый носовой платок и шумно высморкался.

— Поначалу мистер Лейвин боготворил Арделию, души в ней не чаял, но затем мнение свое начал потихоньку менять. Всего за неделю до его кончины они вдрызг разругались из-за этого самого плаката с Красной Шапочкой. Мистер Лейвин его просто на дух не переносил. Возможно, и не знал всего, что творилось в детской читальне, но и слепцом не был: замечал ведь, как взирали детишки на этот плакат. Кончилось тем, что он приказал Арделии снять плакат. Тогда-то спор и вспыхнул. Я был под самым потолком, где слышимость неважная, но все равно до меня донеслось предостаточно. Мистер Лейвин упрекал Арделию, что она запугивает ребятишек, а она уверяла, что, дескать, только напугав можно обуздать «этих несносных проказников». Чего она только не наговорила! Но мистер Лейвин стоял на своем, и в конце концов ей пришлось уступить.

В тот вечер Арделия металась по дому, как разъяренная тигрица, которую дети целый день тыкали сквозь прутья клетки острыми палками. Она, в чем мать родила, мерила спальню длинными шагами, а я валялся на постели, пьяный в стельку. Помню только, что, когда она посмотрела на меня, глазищи ее были уже не серебристыми, а кроваво-красными, словно в голове вспыхнул пожар, да и рот выглядел как-то странно, будто пытался отделиться от лица. Так, во всяком случае, мне показалось. Меня тогда такой мороз по коже продрал, что я мигом почти протрезвел. Никогда не видел ничего подобного. И не хотел бы увидеть вновь.

«Я ему отплачу, — процедила Арделия. — Он у меня поплатится, Дейви. Жирная скотина. Увидишь, что я с ним сделаю!»

Я уговаривал ее не делать глупостей, уверял, что она сама потом пожалеет, — словом, нес всякую ахинею. Некоторое время Арделия меня слушала, а затем вдруг с быстротой молнии метнулась ко мне и оседлала. С горящими глазищами, перекошенным ртом. Жуткое зрелище. Я испугался, что она с меня живого кожу сдерет. Но этого не случилось. Арделия прижалась ко мне и пристально всмотрелась в глаза. Не знаю, может, прочитала в них, насколько я напуган, но увиденное ей так понравилось, что она запрокинула голову назад — ее волосы стали щекотать мои бедра — и расхохоталась.

«Хватит болтать, дурачок, — сказала она. — Засади-ка лучше мне. Больше ты все равно ни на что не годен».

Я послушался. Ведь, кроме самого бесстыдного блуда да пьянства, я уже и в самом деле ни на что больше не годился. В конце 1958-го или в начале 1959 года у меня отобрали лицензию, да и отклики на мою работу все чаще были просто уничтожающие. Но мне было на все наплевать — в моих мыслях безраздельно царила Арделия. По городу ползли слухи, что Дейв Данкен спился, что ему нельзя больше доверять… но причиной моего падения всякий раз называли только мое безудержное пьянство. О наших отношениях с Арделией никто не догадывался. Она была дьявольски хитра. От моей репутации не осталось камня на камне, Арделия же всегда выходила сухой из воды. Чистенькой, как девственница перед алтарем.

Мне казалось, правда, что мистер Лейвин что-то подозревает. Поначалу он, видимо, искренне полагал, что я просто влюбился в Арделию и тайком сохну по ней, но потом явно что-то заподозрил. Вскоре мистер Лейвин умер. Утверждали, что от инфаркта, но я знал истинную причину… Как-то раз мы с Арделией предавались любви прямо в гамаке на задней террасе ее дома, причем на сей раз уже она никак не могла насытиться моими ласками. Она терзала меня, пока я не возопил благим матом. Потом свернулась калачиком рядом, довольная, как кошка, слопавшая миску сметаны: в глазищах опять огонь замерцал. Вы, конечно, не поверите, но отблеск этого огня я на своей голой руке увидел. Так оно все и было, это не плод моего разыгравшегося воображения. И я ощущал жар того пламени. Словно рядом с только что угасшим камином сидел.

«Я же обещала тебе, Дейви, что он свое получит», — вдруг сказала Арделия.

Сознание мое было помутнено от пьянства, да и от упражнений наших я был еле жив, поэтому тогда я и не уразумел толком, что она имела в виду. Мне вообще казалось, будто я засыпаю в яме с зыбучим песком.

«Что ты с ним сделала?» — пробормотал я сквозь сон.

«Обняла его. Особым образом, как только я умею. Ты этого не знаешь, Дейви, и, если тебе повезет, никогда не узнаешь. Так вот, я заманила его в книгохранилище, заключила в объятия и показала, какова я на самом деле. И он расплакался. Так перетрусил, что душа в пятки ушла. Расплакался навзрыд, а я обнимала его и слизывала слезинки. Особенные слезинки. — Она так и сказала — „особенные“. — Когда слизала последнюю, у него сердце остановилось».

И тут вдруг ее лицо… изменилось. Исказилось и поплыло, точно под водой оказалось. И я увидел нечто…

Дейв замолчал, глядя перед собой невидящим взором. Его руки стиснули деревянные перила. Пальцы нервно сжимались и разжимались.

— Не помню, — сказал он. — Или не хочу вспоминать. Кроме двух деталей. Глаза у нее красные были и без ресниц, а вокруг рта пузырились толстые складки… но только не кожи, а плоти. Жуткое зрелище. Потом эта плоть стала растягиваться. Кажется, я завопил от ужаса. И тут же мерзкое видение исчезло. Рядом со мной лежала прежняя Арделия, голая и прекрасная — этакая мурлыкающая кошечка.

«Не бойся, Дейви, — сказала она. — Тебе ничто не грозит. Пока ты будешь меня слушаться, разумеется. Пока останешься пай-мальчиком. Сегодня я счастлива, ведь избавилась наконец от этого старого болвана. Теперь меня назначат на его место, и я уж организую работу библиотеки, как сочту нужным».

«Господи, помоги нам», — подумал тогда я, но промолчал. Вы на моем месте тоже предпочли бы держать язык за зубами. Ведь еще минуту назад рядом с вами лежало чудовище с полыхающими глазами, без век; причем так далеко от города, что даже ори вы во все горло, вас бы никто не услышал.

Потом она пошла в дом и вскоре вернулась с двумя стаканами виски. Я напрочь отрубился и больше ничего о том дне не помню.

Библиотеку она не открывала целую неделю… «дань памяти мистера Лейвина», по ее словам, а потом, когда открытие наконец состоялось, на дверях детской читальни вновь красовался плакат с Красной Шапочкой. Еще неделю спустя она попросила меня нарисовать серию новых плакатов.

Дейв помолчал, затем продолжил, почти шепотом:

— Даже сейчас все во мне восстает против этого рассказа. Против всей правды. Я предпочел бы сказать, как сопротивлялся Арделии, боролся с ней, настаивал, что не хочу запугивать бедных детишек… но это было бы враньем. Нет, я все делал, как она мне говорила. Перед Богом грешил. В какой-то степени — из страха перед ней, но главным образом — из раболепного поклонения. Ведь я все еще был на ней помешан. Какая-то низменная часть моей натуры — это, должно быть, свойственно многим из нас — преклонялась перед Арделией. Ее замысел мне нравился. Да-да, нравился.

Вас, конечно, интересует, что именно я делал по ее наущению, но вот всего этого поведать я и не могу. По той простой причине, что не помню. Все в моей памяти перемешалось, как сломанные игрушки в мешках Армии спасения.

Нет, я никого не убивал. Уж в этом-то я твердо уверен. Она пыталась меня заставить… и я почти уступил… но в конце концов все-таки сумел устоять. Только благодаря этому я и выжил, оставаясь наедине со своей совестью. Арделия отобрала у меня душу — лучшую и большую ее часть, — но все-таки не всю.

Дейв задумчиво посмотрел на Наоми, затем перевел взгляд на Сэма. И показалось, что Дейв уже заметно успокоился; возможно, несчастному даже полегчало.

— Помню, как-то осенью 1959 года — да, кажется, это было именно тогда, — она потребовала, чтобы я нарисовал новый плакат для детской читальни. Объяснила свою задумку, и я согласился. Никакого тайного умысла не увидел. Мне даже показалось, что будет забавно. А хотела она, чтобы я изобразил мальчишку, расплющенного паровым катком прямо на улице. И подпись придумала:

ПОСПЕШНОСТЬ ДО ДОБРА НЕ ДОВОДИТ! ВРЕМЕНИ, ЧТОБЫ СДАТЬ КНИГИ В БИБЛИОТЕКУ, У ВАС ПРЕДОСТАТОЧНО.

Сам не знаю, что я нашел в этом смешного. Но охотно согласился. Арделия радовалась как ребенок. Тут же, прямо у нее в кабинете, я и нарисовал плакат. Буквально за несколько минут, ведь я считал, что это просто карикатура… И был уверен, что Арделии мое творение понравится, но не тут-то было. Она насупилась и поджала губы, так что рот почти исчез. Я изобразил карикатурного мальчишку со щелочками вместо глаз, а еще шутки ради пририсовал к губам водителя катка воздушный шар, на котором было написано: «Если у вас есть почтовая марка, можете отправить его вместо открытки».

«Нет, Дейви. — Арделия даже не улыбнулась. — Ты не понял. Этим детей вовремя возвращать книжки не заставишь. Этим ты их просто рассмешишь».

«Что ж, — ответил я, — значит, я просто тебя не понял».

Мы стояли за абонементным столом, и нас могли видеть только выше пояса. Арделия опустила руку, схватила меня за причинное место и, уставившись на меня в упор своими серебристыми глазами, промолвила:

«Я хочу, чтобы ты нарисовал все, как в жизни».

Я даже не сразу понял, что она имела в виду. Потом, когда до меня дошло, не поверил своим ушам.

«Арделия, ты не понимаешь, что говоришь. Если мальчик и в самом деле попадет под каток…»

Тогда она пребольно стиснула мои причиндалы, словно напоминая, кто в доме хозяин, и сказала:

«Это ты не понимаешь меня. Я вовсе не хочу их смешить, Дейви; я хочу, чтобы они рыдали от страха. Возвращайся на место и сделай все как надо».

Голова у меня кругом шла. На столе в кабинете лежал чистый лист ватмана, а рядом стоял стакан виски с соломинкой и листочком мяты; на ватмане я увидел записку от Арделии:

«Д.! На этот раз не жалей красной краски».

Дейв посмотрел на Наоми и Сэма.

— Самым страшным было то, что в кабинет она даже не заходила. Она ни на минуту не оставляла своего места!

Наоми принесла Дейву еще стакан воды. Сэм не преминул заметить, что лицо ее побледнело, а уголки глаз казались красноватыми. Сев рядом, она знаком попросила Дейва продолжать. Старик кивнул и заговорил:

— Я поступил так, как и любой другой алкоголик, окажись он на моем месте. Выпил виски и сделал так, как она хотела. Работал не покладая рук, словно одержимый. Заляпал красками весь ее стол. Мне было на все наплевать. В итоге у меня вышло нечто такое, о чем и вспоминать не хочется… но я помню. От мальчика там мало что осталось. Ботинки валялись неподалеку, а голова была размазана по проезжей части, как блинное тесто по сковороде. А водитель катка — я лишь темный силуэт изобразил — оглядывался через плечо и ухмылялся. Потом я его и на всех прочих плакатах рисовал. Это он, Сэм, сидел за рулем машины, в которой кричал и жался к стеклу похищенный мальчик.

Мой отец бросил нашу семью примерно через год после моего рождения. Мама воспитывала меня в одиночестве. Теперь мне кажется, что на плакатах я рисовал именно отца. В детстве я называл его «темным человеком» и теперь почти уверен: на всех этих плакатах — мой отец. Каким-то таинственным способом Арделия сумела внушить мне его образ…

Так вот, от второго моего плаката Арделия пришла в полный восторг. Развеселилась как дитя.

«Молодчина, Дейви! — вскричала она. — Просто изумительно! Это научит маленьких негодяев уму-разуму. Я повешу его сейчас же!»

И прикрепила прямо над столом в детской библиотеке. И вот тогда меня вдруг как током ударило. Я каким-то образом догадался, что мальчик, которого я изобразил, не кто иной, как Уилли Клеммарт. Сам того не подозревая, я нарисовал его, причем выражение на… на том, что оставалось от лица, было такое же, как в тот день, когда Арделия, взяв Уилли за руку, сама провела его в детский зал.

Я был там во время детского часа и видел, как подействовал мой плакат на пришедших детишек. Они перепугались насмерть. Одна девочка даже расплакалась. А мне было почему-то приятно. Я даже подумал, что, мол, поделом этим проказникам. Пусть знают, что с ними случится, если им вздумается ослушаться Арделию.

Но тут же проснулись совсем другие мысли. «Ты начинаешь думать точь-в-точь, как она, Дейв, — сказал я себе. — А скоро и сам таким, как она, станешь. И вот тогда тебе крышка, парень!»

Тем не менее все продолжалось, как и прежде. Словно я взял билет в один конец и был полон решимости преодолеть этот путь во что бы то ни стало. Ребятишки приходили в библиотеку и пугались до чертиков, а Арделия упивалась страхом детей. Она ведь этим и жила — кормилась их страхом. А я продолжал малевать плакаты. Все я их и не вспомню, но вот Библиотечного полицейского отлично помню. Его я частенько рисовал. На одном плакате, который назывался «И БИБЛИОТЕЧНАЯ ПОЛИЦИЯ ПОРОЙ ОТДЫХАЕТ», я изобразил его на рыбалке с удочкой. Только наживкой на его крючке служил мальчонка — Растяпа Саймон…

Мы превратили детскую читальню в настоящую темницу ужасов. — Голос Дейва предательски дрогнул. — В пыточную камеру для детей. Мы вдвоем — Арделия и я. Но вот что удивительно — дети всякий раз возвращались. За новой порцией страха. И никогда… никогда не рассказывали родителям. Арделия за этим следила.

— Но сами родители! — вдруг вскричала Наоми так, что Сэм от неожиданности подскочил. — Ведь они-то наверняка видели…

— Нет! — прервал ее Дейв. — Родители не замечали ровным счетом ничего. Единственной страшилкой была для них Красная Шапочка. Этот плакат висел у нас постоянно, а вот остальные Арделия вывешивала только перед детским часом, ну и еще в субботу утром. Она ведь, Сара, не людского роду-племени была. Это вы должны себе четко уяснить. Это дьявольское отродье всегда наперед знало, когда зайдут взрослые, и успевало подменить мои творения на невинные плакаты с призывами вроде «ЧИТАЙ И РАДУЙСЯ!».

В те дни я дневал и ночевал в библиотеке. Заказов у меня уже давно не было, и жил я только на старые сбережения. Довольно скоро я начал потихоньку расставаться с вещами: продал телевизор, гитару, машину, а в конце концов — и собственный дом. Но мне это все было до лампочки. Главное, что я был рядом с ней. Ну а будучи все время рядом, я не мог не замечать, что творится в библиотеке. Во время детского часа дети обычно рассаживались вокруг Арделии на стульчиках. А я, небритый, в замызганном комбинезоне, вечно подшофе, устраивался в дальнем углу. Арделия читала вслух — свои излюбленные кошмарные рассказы, — а посередине вдруг умолкала и, наклонив голову, прислушивалась. Детишки начинали тревожно ерзать, но смотрели почему-то в другую сторону, словно просыпались после глубокого сна.

«Сейчас придут взрослые, — говорила она, улыбаясь. — Мы ведь должны как следует приготовиться к их приходу, не правда ли? Есть среди вас хорошие детки, которые мне помогут?»

И все дети как один тут же тянули руки, ибо хотели быть хорошими. Ведь мои плакаты очень недвусмысленно давали знать, какая участь может постигнуть плохих детей. Даже я, пьяный в стельку, послушно тянул руку наравне с ними. Потом одни из них снимали со стен мои плакаты, а другие вынимали из ящиков типографские и развешивали по стенам. Затем Арделия откладывала прочь рассказы-страшилки и начинала читать вслух нечто вроде «Принцессы на горошине». Почти сразу же дверь приоткрывалась и какая-нибудь мамаша интересовалась, как у нас идут дела. Увидев, что детишки слушают Арделию с открытыми ртами, она улыбалась, кивала своему чаду и исчезала.

— А что за рассказы-страшилки вы имели в виду? — поинтересовался Сэм.

Голос его звучал хрипло, а во рту пересохло. По мере того как он слушал, его все больше охватывали страх и гадливость.

— Самые обычные сказки, — ответил Дейв. — Только Арделия переделывала их на свой лад. Для этого ей порой и менять почти ничего не приходилось.

— Я это прекрасно понимаю, — кивнула Наоми. — Читала такие сказочки.

— Не сомневаюсь, — согласился Дейв, — но вы и представить себе не можете, как Арделия ухитрялась извращать их смысл. Причем детишкам все это нравилось; одним — сказки, а другим — сама Арделия. Она ведь притягивала их и очаровывала, как и меня. Не совсем так, конечно, ведь ничего сексуального в их отношениях не было… на мой взгляд. Нет, просто она умела воздействовать на темную сторону натуры, которая дремлет в глубине каждого из нас. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Сэм, припомнив, как и сам в свое время был заворожен, читая «Синюю Бороду», решил, что понял. Дети ненавидят и страшатся мрака… но ведь он их чем-то притягивает, верно? Приманивает..

(Пойдем, с-со мной, с-сынок) Не так ли? Как сладкоголосые сирены (Я полит-сейский) спутников Одиссея.

Правильно?

Правильно?

— Я понимаю вас, Дейв, — произнес он. Дейв кивнул и спросил:

— Вы еще не решили, Сэм? Не определили, кто был ваш Библиотечный полицейский?

— В этом я еще не до конца разобрался, — признался Сэм.

Хотя в глубине души считал, что уже близок к разгадке. Как будто мозги его превратились в океанскую пучину, на дне которой покоился, погрузившись в ил, затонувший корабль. Но не простой корабль. Скорее пиратская шхуна, забитая сокровищами и мертвыми телами. И вот сейчас шхуна начала двигаться в придонном иле и — Сэм этого всерьез опасался — готова была вот-вот всплыть на поверхность. Серая, мрачная, облепленная илом и водорослями. С ухмыляющимся скелетом, навеки прикованным цепями к штурвалу.

— Да, мне тоже кажется, что вы начинаете понимать, — заметил Дейв. — Все это должно проясниться, Сэм. Поверьте мне.

— А я все-таки не поняла, какие именно сказки она извращала, — сказала Наоми.

Дейв кивнул и попытался объяснить:

— Одной из ее самых любимых была «Златовласка». Вы, конечно, ее прекрасно помните, но вот многие жители нашего города — банкиры и адвокаты, инженеры и зажиточные фермеры — знают эту сказку в совершенно ином виде. Они хранят в памяти ту версию, что поведала им Арделия Лорц. Вполне возможно, что кто-то из них уже изложил ее своим детям, даже не подозревая, что в подлинной истории все совсем по-другому. Мне не хотелось бы, чтобы это оказалось правдой, но в глубине души я уверен, что дело обстоит именно так.

В изложении Арделии Златовласка была скверной и испорченной девчонкой. Попав в дом к трем медведям, она принялась ломать и портить все подряд. Перепачкала в грязи отложенное для глажки белье Мамы-медведицы, разорвала в клочья газеты и деловые бумаги Папы-медведя, а сиденье его любимого кресла кухонным ножом превратила в решето. В довершение она изодрала все их книжки. Эту часть Арделия особенно смаковала. А вот Мишуткину кашу Златовласка есть не стала — она отыскала на полке стрихнин и посыпала им кашу вместо сахара. Она даже не подозревала, в чей дом попала, но все равно решила отравить хозяев. Такая вот была маленькая дрянь.

— Боже, какой кошмар! — воскликнула Наоми. Впервые на глазах у Сэма она потеряла самообладание. Руки ее тряслись, а глаза едва не вылезали из орбит.

— Да, — кивнул Дейв. — Но это еще не все. Устав от собственных козней, Златовласка поднялась наверх в спальню, устроила погром и там, а затем уснула в кроватке Мишутки. Три медведя вернулись домой, дружно навалились на Златовласку — именно так выражалась Арделия — и сожрали ее живьем вместе с потрохами. Начали пожирать с ног, а дрянная девчонка визжала от боли, тщетно пытаясь вырваться. В конце концов одна голова осталась. Ее медведи приберегли, потому что уже знали, что случилось с кашей. Они учуяли яд. «Медведи на то и медведи», — назидательно говорила Арделия детишкам, а те только послушно кивали. Ну вот, а потом медведи отнесли голову Златовласки на кухню, сварили в котле и слопали ее мозги на завтрак. Мозги оказались очень вкусными, а медведи с тех пор зажили счастливо.

На крыльце воцарилось мертвенное, почти осязаемое молчание. Потянувшись за водой, Дейв едва не опрокинул стакан и лишь в последний миг сумел его подхватить. Держа спасенный стакан обеими руками, он принялся жадно пить. Затем обратился к Сэму:

— Вас мой рассказ не удивляет?

Сэм молча помотал головой. Он был в шоке. Дейв перевел взгляд на Наоми.

— Теперь вы понимаете, почему я никогда об этом не рассказывал? Почему предпочел запереть свою тайну в каморку?

— Да, — еле слышно прошелестела Наоми. — И еще, мне кажется, я понимаю, почему дети никогда об этом не рассказывали. Есть вещи, которые слишком… чудовищны. Невообразимы.

— Для нас, возможно, Сара, — промолвил Дейв. — А вот для детей… В этом я не уверен. Дети ведь не сразу понимают, что такое настоящее зло. Родители должны втолковать, как его распознать. Вдобавок Арделия не просто запугивала их. Помните, я говорил, что, услышав о приходе родителей, дети вели себя так, словно просыпались после глубокого сна? Так вот, они и в самом деле спали. Только как-то необычно. Это был не гипноз, нет… но нечто подобное. Возвращаясь домой, они напрочь забывали про эти ужасные сказки и плакаты. А вот в подсознании, и в этом я свято убежден, они все прекрасно помнили… Так же как и Сэму в глубине подсознания известно, кто его Библиотечный полицейский.

И сегодня бывшие хорошие детишки — банкиры, адвокаты и зажиточные фермеры — тоже наверняка все это помнят. Я как тогда вижу их — в детских фартучках и коротких штанишках, — как они сидят на стульчиках вокруг Арделии, таращась на нее выпученными от любопытства и страха глазенками. И сейчас, должно быть, когда по ночам их донимают кошмары, они снова становятся прежними детишками. Словно воочию наблюдают, как ее три медведя пожирают Златовласку, как вычерпывают мозги столовыми ложками и как Мишутка носит на голове скальп плохой девочки, словно золотой парик. Они, наверное, и теперь просыпаются в холодном поту, разбитые и полумертвые. Вот какое наследие оставила Арделия нашему городу…

Но и это не все. Худшее еще впереди.

Сказки и плакаты — но главным образом все-таки сказки — порой доводили бедных детей чуть ли не до истерики. А то и до обморока. В таких случаях Арделия говорила остальным:

«Опустите головки и подождите, пока я отведу Билли… или Сандру… или Томми… в ванную и приведу в чувство».

И все детишки как по команде опускали головки. И сидели не двигаясь, словно мертвые. Когда на моих глазах это случилось впервые и Арделия увела в ванную какую-то маленькую девчушку, я прождал пару минут, а потом подошел к детям. Сначала — к Уилли Клеммарту.

«Уилли, — прошептал я и потряс его за плечо. — Как дела, Уилли?»

Он даже ухом не повел. Тогда я снова потряс его, уже чуть сильнее. Он не шелохнулся. Только шумно дышал, словно у него насморк. Веки чуть-чуть приоткрыты, видны лишь белки глаз. Я испугался и обошел других ребятишек, но ни один из них на меня не взглянул, ни слова не произнес.

— Вы хотите сказать, что они были заколдованы? — спросил Сэм. — Подобно Белоснежке, надкусившей отравленное яблочко?

— Да, — кивнул Дейв. — Дети и правда походили на заколдованных. Как, впрочем, и я, хотя и по-другому. Я уже собрался было схватить бедного Уилли за шкирку и встряхнуть как следует, но услышал шаги Арделии и опрометью помчался на место. И сидел не смея дохнуть — так боялся, что она и со мной что-то сотворит.

Арделия вернулась и привела с собой девочку. Теперь на щечках у ребенка играл румянец, а глаза весело блестели. Арделия шлепнула ее по попке, и девочка побежала на свое место. Потом Арделия хлопнула в ладоши и сказала:

«А теперь, все хорошие дети, поднимите головки! Сонечке уже гораздо лучше, и она хочет, чтобы мы дослушали сказку. Верно, Сонечка?»

«Да, мэм», — радостно прочирикала Сонечка.

И тут же дети как по команде вздернули головы. Невозможно было поверить, что еще пару секунд назад все они сидели неподвижно, как истуканы.

Когда эта история повторилась в третий или в четвертый раз, я потихонечку проследовал за Арделией. Я знал, что она нарочно запугивает детей, и понимал, что тому должна быть причина. Сам запуганный до полусмерти, я хотел все-таки выяснить, в чем тут дело.

На сей раз Арделия отвела в ванную Уилли Клеммарта. Она рассказывала детям «Гензеля и Гретель», когда с мальчиком случилась настоящая истерика. Подкравшись к ванной, дверь которой была распахнута настежь, я разглядел Арделию на коленях перед Уилли. Рядом с умывальником. Мальчик уже не плакал, но толком разглядеть его я не мог. Арделия стояла спиной ко мне и почти полностью его загораживала. Я только видел, что руками он опирается на ее плечи, и все. Затем я услышал какой-то странный звук: посасывание такое, наподобие свиста, который издает соломинка, когда бокал уже пустеет. Мне вдруг почудилось, что Арделия… ну, словом, насилует мальчика. Так оно и оказалось на самом деле, но только… иначе.

Я приподнялся на цыпочки, пытаясь разглядеть, что там у них происходит. Больше всего на свете я боялся, что Арделия меня услышит — у нее ведь уши локаторам не уступали, — обернется и пронзит насквозь своими полыхающими глазищами. Но остановиться я уже не мог. Я должен был выяснить, что она делает. И начал потихонечку, дюйм за дюймом, сдвигаться вперед и вправо.

Постепенно из-за ее плеча передо мной предстало лицо Уилли — словно луна, выползающая из-за туч. Если сначала я мог видеть лишь волосы Арделии — золотые локоны и кудряшки, каскадом ниспадающие на плечи, то вскоре моему взору открылось и ее лицо. И вот тогда я разглядел, что она делает.

Кровь в моих жилах заледенела, а ноги подкосились. Увидеть меня они не смогли бы, разве что вздумай я вскарабкаться по водопроводной трубе и барабанить по ней. Глаза Арделии и мальчика были закрыты, но дело вовсе не в этом. Арделия была настолько поглощена своим занятием, что при всем желании не смогла бы сразу оторваться.

Лицо ее полностью утратило человеческий облик. Оно растеклось, словно патока, и приняло форму трубки с расплющенным носом и вытянутыми глазами-щелочками. Мне это напомнило какое-то насекомое… муху, может быть, или осу. И рот ее снова исчез. Он превратился в эту мерзость, которую я уже наблюдал однажды, когда мы с Арделией лежали в гамаке после смерти мистера Лейвина. Вокруг выпяченного рыла снова пузырились толстые складки плоти, испещренные какими-то красными полосками. Поначалу я подумал, что это кровь или даже набухшие под кожей вены, но потом сообразил — это же помада. Губ у нее больше не было, а помада так расползлась на их прежнем месте.

Кончиком рыла Арделия присосалась к глазам Уилли.

Сэм ошарашенно посмотрел на Дейва и даже спросил себя, уж не рехнулся ли рассказчик, чего доброго. Одно дело — призраки, но такое… И тем не менее лицо Дейва светилось столь одухотворенно, что Сэм подумал: Если он и врет, то сам того не сознает.

— Дейв, не хотите ли вы сказать, что Арделия Лорц пила его слезы? — чуть поколебавшись, спросила Наоми.

— Да… и — нет. Она пила «особенные слезы». Те самые, помните? Но ее лицо… Оно походило на размалеванную маску, которую напяливают на себя ряженые в праздник Хэллоуин.

Из уголков глаз Уилли выделялась какая-то розоватая слизь, этакая мутная и жиденькая кашица. Вот ее-то и высасывала Арделия, громко хлюпая. Но это были не слезы, нет. Она пила страх. Каким-то непостижимым образом сумев сделать его реальным, истекающим наружу в виде этих кошмарных слезинок.

— Вы хотите сказать, что Арделия Лорц была вампиром? — спросил Сэм.

Дейв вздохнул с облегчением.

— Да. Совершенно верно. Уже потом, осмелившись об этом подумать, я догадался, что это именно так. Все эти россказни о вампирах, которые прогрызают жертвам шею и пьют кровь, — досужие бредни. Да, они пьют, но вовсе не из шеи и не кровь. Возможно, потом, когда их жертвы вырастают, это и краснеет и становится похожим на кровь. Может быть, именно так и обстояло дело с мистером Лейвином. Наверное. Но это не кровь.

Это страх.

Не знаю, сколько я простоял, не в силах оторвать от них глаз, но вряд ли очень долго — Арделия никогда не уводила ребенка в ванную больше чем на пять минут. Выделения из уголков глаз Уилли начали бледнеть и стали более скудными.

Но вот эта штуковина на конце ее рыла… не знаю, как ее назвать…

— Хоботок, — спокойно подсказала Наоми. — Думаю, это было нечто вроде хоботка.

— Что ж, возможно. Так вот, этот… хоботок на моих глазах начал удлиняться, не желая, видимо, упустить ни одной капли живительной влаги. Я догадался, что процесс подходит к концу. Я также прекрасно понимал, что Арделия убьет меня, если узнает, что я за ней подглядывал.

Я начал медленно пятиться, шаг за шагом. В глубине души я был почти уверен, что спастись мне не удастся, но наконец уперся спиной в косяк распахнутой двери. От ужаса я чуть не заорал, решив, что Арделия каким-то образом оказалась у меня в тылу. Я искренне в это верил, хотя она по-прежнему стояла на коленях прямо у меня на глазах.

Зажав рукой рот, чтобы не взвыть, я ударился в бегство. Мной овладело единственное желание: удрать отсюда, а потом бежать и бежать, не останавливаясь. Пока не упаду замертво.

Я выбрался в то самое фойе с мраморным полом, которое вы видели, Сэм. Где установлен щит с призывом «ТИШИНА!» Там я на мгновение остановился и призадумался. Сейчас Арделия приведет Уилли в детский зал и заметит, что меня и след простыл. Она сразу догадается, что случилось, и устремится за мной в погоню. В том, что она меня поймает, сомнений не было. Я не забыл, как она носилась в зарослях кукурузы.

Словом, я заставил себя возвратиться в детскую читальню. Пожалуй, это был труднейший поступок в моей жизни, но я совладал с собой. Не прошло и двух секунд, как я сел на место, и Арделия вернулась, держа Уилли за руку. Мальчуган, как я и ожидал, сиял и весело смеялся.

«А ну-ка, хорошие дети, поднимем головки! — выкрикнула она, хлопнула в ладоши, и дети дружно уставились на Арделию. — Уилли уже выздоровел и хочет дослушать сказку до конца. Верно, Уилли?»

«Да, мэм», — послушно ответил Уилли. Она чмокнула его в щеку и подтолкнула к стульчику. Затем продолжила рассказ. Я сидел и слушал ни жив ни мертв. И вот когда этот детский час закончился, я запил уже по-настоящему. По-черному. Не зная удержу.

— И чем закончилось эта история? — спросил Сэм. — Что вам об этом известно?

— Не так много, как могло бы, не пей я как свинья, но куда больше, чем хотелось бы. Даже не знаю, сколько еще тянулось это дело. Месяца четыре, должно быть, или шесть, а то и все восемь. Я уже совсем потерял счет времени. Не знал даже — лето или зима стоит. Когда пьяница идет вразнос, Сэм, он уже не видит перед собой ничего, кроме донышка бутылки. Одно только помню — кто-то, похоже, сел Арделии на хвост, и пришло ее время уснуть и сменить облик.

Помню, как однажды ночью в ее доме — ко мне она никогда не приходила — Арделия сказала:

«Я ползаю, как сонная муха, Дейв. Никак не могу избавиться от сонливости. Скоро я уже буду отдыхать. Долго-предолго. Когда настанет время, я хочу, чтобы ты уснул со мной. Я ведь так к тебе привязалась».

Я был, как всегда, пьян в стельку, но от этих слов просто похолодел. Мне казалось, я понял, что она имела в виду, и спросил ее об этом прямо в лоб, но Арделия только рассмеялась.

«Нет, глупыш, совсем не это, — снисходительно сказала она. — Я о настоящем сне говорю, а вовсе не о смерти. Только для этого теперь ты будешь питаться вместе со мной».

От этих слов я мигом протрезвел. Арделия даже не подозревала, что я уже проник в ее тайну и знаю, что она замыслила. Затем стала расспрашивать меня про детей. Какие мне не нравились, какие казались самыми вредными, шумными и непослушными. И говорила:

«Они плохие. Таких давить надо. Они чиркают книги карандашами и странички рвут. Как по-твоему, Дейви, кто из них заслуживает смерти?»

Тогда я понял, что должен непременно вырваться из ее лап, пусть даже ради этого мне придется расстаться с жизнью. Арделия начала меняться. Волосы ее потускнели, да и кожа стала портиться. Дряблой какой-то сделалась, морщинистой. А вокруг рта какие-то красноватые жилки появились. Целая сеточка.

Однажды ночью, в постели, Арделия перехватила мой взгляд.

«Ты заметил, что я меняюсь, Дейви? — И потрепала по щеке. — Так надо, не волнуйся. Все идет как надо. Просто я готовлюсь ко сну. Так всегда бывает, когда я собираюсь погрузиться в очередной сон. Скоро. А ты, если хочешь остаться со мной, должен прихватить одного ребенка. Или двоих. А то и троих. Чем больше, тем веселее! — Она расхохоталась, и в глазах снова заплясали язычки пламени. — Впрочем, я тебя в любом случае бросать здесь не собираюсь. Для меня это небезопасно. Ты понимаешь, что я хочу сказать?»

Я сказал, что понимаю.

«Тогда готовься, Дейв, если тебе жизнь дорога. Уже недолго осталось. Совсем недолго. Если ты не готов, то лучше признайся сразу. Мы покончим нашу связь прямо сейчас — быстро и безболезненно. Тебе только приятно будет».

Она наклонилась ко мне, и я вдруг почувствовал, что изо рта Арделии идет трупный запах. Да-да, от нее несло падалью. Мне даже не верилось, что когда-то я мог целоваться с ней… пусть даже пьяный… Однако тогда я согласился на ее предложение. Видимо, в глубине души я все-таки хотел жить и сказал Арделии, что уйду с ней, но только мне нужно немного времени, чтобы подготовиться. Настроиться, иначе говоря.

«Ты просто хочешь упиться впрок, Дейви, — презрительно фыркнула Арделия. — А должен бы на коленях меня благодарить, Дейв Данкен. Без меня ты через год в какой-нибудь вонючей канаве сдохнешь. Со мной же ты обретешь бессмертие».

И тут ее рот вытянулся в трубочку и коснулся моей щеки. Я с трудом сдержался, чтобы не заорать.

Дейви приподнял голову и обвел Сэма и Наоми затравленным взглядом. Затем выдавил вымученную улыбку. Сэм Пиблс навсегда запомнил эту жуткую улыбку, которая до конца дней преследовала его во сне.

— Да, тогда я не заорал, — закончил Дейв. — Но где-то в глубине души крик этот с тех пор звучит не переставая.

— Я рад бы сказать, что в конце концов сумел избавиться от ее власти, но это неправда. Скорее мне просто повезло. Я уже окончательно сделался парией в городе. А ведь помните, Сэм, что некогда и я был членом «Ротари-клуба?» Так вот, к февралю шестидесятого года никто из наших славных ротарианцев не доверил бы мне и уборные мыть. В глазах жителей Джанкшен-Сити я превратился в обычного бродягу. Бывшие друзья, завидев меня, спешили перейти на другую сторону улицы. В те дни я был тощ как спичка, пьянство вытягивало из меня последние соки. Пьянство и Арделия Лорц.

Не раз я думал, что она вот-вот начнет пить и из меня, но почему-то так не случилось. Возможно, толку от меня было мало… Или же дело было в другом. Не думаю, чтобы она меня любила — такая вообще не способна на любовь, — но наверняка страдала от одиночества. Думаю, что жизнь ее — если можно назвать это жизнью — тянулась почти бесконечно, и у нее были…

Скрюченные пальцы Дейва вцепились в коленки, а невидящий взор опять вперился в бескрайнюю пустошь за железнодорожным полотном.

— Да, у нее были спутники — пожалуй, это самое точное слово. Не спрашивайте, почему у меня возникло такое ощущение, ответить я все равно не смогу. Просто не помню. Ни этого, ни многого другого. Но я уверен, что прав. Просто случилось так, что на сей раз Арделия выбрала меня. И я наверняка отправился бы с ней в неведомые дали, если бы ее не разоблачили.

— Кто же ее разоблачил, Дейв? — возбужденно спросила Наоми. — Кто?

— Помощник шерифа. Джон Пауэр. Шерифом округа Хоумстед был в те годы Норман Бимен. Ходячее свидетельство в пользу того, что шерифов следует назначать, а не избирать. В 1945 году, когда он вернулся с войны и чемодан его был битком набит медалями, народ проголосовал за него.

Бимен служил под началом Паттона и добрался до самой Германии. Драчун был отменный и стрелял метко, но вот только как шериф гроша ломаного не стоил. Зато ослеплял всех белозубой улыбкой и совершенно виртуозно ругался. Вдобавок он еще был республиканцем, а в округе Хоумстед это самое главное. Уверен, что, не скончайся Норм летом 1963 года от инфаркта прямо в парикмахерской Хьюи, его переизбрали бы и на следующий срок. Этот период я помню совершенно отчетливо: Арделии к тому времени уже не было, а я немного пришел в себя.

Однако секрет успеха Норма заключался отнюдь не в улыбке и умении браниться. Он был по-настоящему честен. И абсолютно неподкупен. Вдобавок он всегда держал при себе хотя бы одного помощника, который, во-первых, быстро соображал, а во-вторых — не метил на его место. И платил таким помощникам добром. Всякий раз продвигал их по службе, когда сам получал повышение. Да, никто так не заботился о своих парнях, как Норм. Думаю, вы и сейчас найдете на Среднем Западе с десяток шефов полиции и шерифов, которые начинали здесь, в Джанкшен-Сити, на побегушках у Норма Бимена.

А вот Джона Пауэра вы уже не увидите. Он мертв. В некрологе сказано, что умер он от сердечного приступа, хотя ему тогда и тридцати лет от роду не было, да и привычек вредных за ним никогда не водилось. Но я-то знаю правду — Джон скончался от того же приступа, что и мистер Лейвин. Это она его прикончила.

— Почему вы так думаете, Дейв? — спросил Сэм.

— Знаю. В тот день мы с ней должны были умертвить в библиотеке не двоих, а троих детей.

Голос Дейва казался спокойным, но Сэм слышал ужас, затаившийся в его жилах с тех давних пор, словно низковольтный ток в электрических проводах. Даже если половина рассказанного Дейвом была правдой, Сэм и представить себе не мог, в каком животном страхе жил — существовал — этот человек в течение последних тридцати лет. Немудрено, что он искал спасения в бутылке.

— Двое детишек поплатились жизнью — Пэтси Харриген и Том Гибсон. Третий ребенок был для меня платой за вход туда, где правила бал Арделия Лорц. Эта смерть была для Арделии самой желанной, потому что она — эта девочка — первой вывела ее на чистую воду. Причем именно в то время, когда огласка была нужна Арделии менее всего. Звали малютку Тэнси Пауэр — дочь Джона Пауэра.

— Вы, случайно, не о Тэнси Райан говорите? — дрожащим голосом спросила Наоми.

— Именно. Тэнси Райан, которая на почте служит и сейчас посещает наши встречи, Сара. Прежде она была Тэнси Пауэр. Многие из бывших детишек, которые слушали сказки Арделии, сейчас ходят на встречи «АА» вместе с нами, Сэм. Выводы сами делайте… Словом, я тогда едва не убил Тэнси Пауэр… Но и это еще не самое страшное. К сожалению.

Наоми извинилась и вышла. По прошествии нескольких минут Сэм хотел уже отправиться на ее поиски.

— Посидите, Сэм, — предложил Дейв. — Пусть Сара побудет одна. Она замечательная женщина, но ей нужно время, чтобы прийти в себя после такого удара. Представляете, каково это, когда узнаешь, что один из твоих товарищей по несчастью чуть не убил твою лучшую подругу? Она вернется, вот увидите — ведь нашу Сару так просто не согнуть.

Наоми и в самом деле скоро возвратилась. Со свежевымытым лицом — на висках еще блестели капельки воды — она несла поднос с тремя стаканами холодного чая.

— Что, милая, мы наконец переходим на крепкие напитки? — шутливо спросил Дейв. Наоми вымученно улыбнулась в ответ:

— А что делать? Я уже не могла больше держаться.

Сэм мысленно вознес ей хвалу за мужество. В стаканах, тихонько позвякивая, плавали кусочки льда. Сэм снова привстал и взял стакан из дрожащих рук Наоми.

— А теперь заканчивайте свою историю, Дейв, — твердо сказала она, присаживаясь. — Выкладывайте все до конца.

— Осталось рассказать только то, о чем она со мной говорила, — сказал Дейв, — потому как я уже тогда с трудом замечал, что творится вокруг. Так вот, примерно в конце года Арделия сказала, чтобы я больше не появлялся в библиотеке. Заявила, что в противном случае выставит меня вон или даже натравит полицию, если я только посмею слоняться поблизости. Говорила, что уж больно убого я стал выглядеть, а она не хочет, чтобы по городу ползли ненужные слухи.

«Какие еще слухи? — изумился я. — Про нас с тобой, что ли? Кто же такому поверит?»

«Никто, — ответила она. — Но меня вовсе не такие слухи волнуют, дубина ты этакая!»

«А какие?»

«Про тебя и детей», — оказала она.

Вот тогда я, наверное, впервые понял, как низко пал…

Отныне нам оставалось встречаться лишь в ее доме, да и то приходить мне было дозволено лишь с наступлением темноты. Причем я имел право идти по дороге лишь до владений Ордэя. После этого я был вынужден пробираться через поле. Арделия сказала, что мигом выяснит, если попробую ее надуть, и я поверил. Ведь как только серебристые глаза наливались кровью, она видела все! Я приходил к ней между одиннадцатью и часом ночи — в зависимости от количества поглощенного спиртного, — промерзший до мозга костей. А зимы тогда стояли в Айове чертовски холодные. Трезвый человек наверняка не раз и не два замерз бы насмерть прямо посреди кукурузного поля.

Впрочем, в ту ночь, о которой пойдет речь, подобных сложностей не было — в том июле жарища стояла адская. Помню, луна показалась мне какой-то раздутой и почти красной. Все собаки в округе Хоумстед буквально изошлись от лая на нее.

Мне было проще заставить себя шагнуть в жерло вулкана, чем войти в дом Арделии. Всю неделю, да и весь месяц до этого, она еле ползала, едва не засыпая на ходу, но в ту ночь просто рвала и метала. Такой я прежде ее лишь раз видел — в тот вечер, когда мистер Лейвин велел ей убрать плакат с Красной Шапочкой, чтобы детишек не стращать. Поначалу Арделия даже не заметила меня. Без конца бегала взад-вперед по комнате в чем мать родила — если у нее, конечно, была мать, в чем я очень сомневаюсь. Злобная, как тигрица, которой перца под хвост насыпали. Обычно дома она укладывала волосы в пучок на затылке, но сейчас они были распущены и развевались сзади — с такой скоростью она носилась. Даже потрескивали, словно статическим электричеством заряженные. Глазищи полыхали огнем и сверкали, как сигнальные огни на железной дороге, и едва из орбит не вылезали. Все тело лоснилось от пота, и разило от нее — это даже при моем-то притупившемся обонянии! — как из выгребной ямы. С грудей и живота на пол шлепались маслянистые капельки — это я как сейчас помню. Ляжки поблескивали.

Стояла такая удушливая ночь, что воздух, казалось, давит на тебя, как свинцовый. Остается мечтать лишь о грозе или хотя бы о ветерке, но не тут-то было. Только слышно, как кукуруза растет… причем скрипит, словно суставы старика с подагрой, который пытается сам встать ночью, не потревожив жену.

И вдруг я вижу — черт возьми! — а ведь Арделия до смерти напугана! Словно кто-то наконец сумел подселить ей в душу страх Божий. И еще — вся она вдруг сделалась меньше, как-то скукожилась, что ли. Даже волосы стали тоньше, как у ребенка. И поредели — весь череп просвечивал. Поверх старой кожи повсюду нарастала новая — на щеках, вокруг крыльев носа, в уголках глаз и даже между пальцами перепонки образовались. Где только можно, висели и болтались складки. На ходу они даже негромко хлюпали. И вдруг меня осенило. Арделия вела себя как гусеница перед спячкой: она оплетала себя коконом.

Я молча стоял в дверях, наблюдая, как эта бестия носится туда-сюда. Арделия долго меня не замечала, слишком была взбешена. Дважды лупила кулаком стену с такой силой, что пробивала ее насквозь — обои, штукатурку и все остальное. Звук был такой, словно кости трещали, но Арделия и виду не показывала, что ей больно. Да и крови не было. Всякий раз, дубася стену, оно громко вскрикивала, но не от боли. Скорее так вопит разъяренная кошка… но, как я говорил, за ее злостью скрывался страх. И еще: вопила она не просто так, а выкрикивала имя помощника шерифа.

«Джон Пауэр!» — и тут же — бум! И кулак стенку прошибает. «Будь ты проклят, Джон Пауэр! Я покажу тебе, как соваться не в свое дело! Хочешь на меня посмотреть? Прекрасно! Но я тебя проучу, Джон Пауэр! Ты у меня попляшешь!» Она без устали носилась по комнате, а потом снова подпрыгнула к стене, поджала губы и — трах кулаком! Только штукатурка и посыпалась. «Нет, Джон Пауэр, ты не сможешь! — вскричала она. — Ты никогда и пальцем меня не осмелишься тронуть!»

Впрочем, одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять: еще как осмелится. Тем более любой, кто знал Пауэра, мог утверждать: у Арделии есть основания беспокоиться. Помощник шерифа отличался редкой сообразительностью и ничего не боялся. Он был из тех, кому не стоило переходить дорогу.

Пробежав по комнате еще пару раз, Арделия приостановилась на пороге кухни и тут наконец заметила меня. Испепелила взором, свирепо ощерилась, и вдруг губы ее снова стали вытягиваться в длинное рыло — только на сей раз оно было покрыто чем-то вроде паутинки, — и я испугался, что пришел мой смертный час: не в силах наложить лапы на Джона Пауэра, она решила расправиться со мной. Я медленно сполз на пол, прямо в какую-то лужицу. Арделия тут же остановилась. Пламя в глазах погасло, и вся она мгновенно переменилась. На губах заиграла улыбка. Можно было подумать, что я пришел на званый вечер, а сама она не бегала только что голышом, круша все на своем пути и ломая стены.

«Дейви! — воскликнула она. — Как я рада, что ты пришел! Выпей. Для тебя мне ничего не жалко!»

Арделия жаждала убить меня — я прочел это в ее глазах. Но я был ей нужен: не как спутник жизни, нет: она хотела, чтобы я покончил с Тэнси Пауэр. Полицейского Арделия брала на себя, но хотела, чтобы он перед смертью знал: дочери больше нет в живых. Вот для чего я ей понадобился.

«Времени у нас в обрез, — сказала она. — Ты знаешь Пауэра? Помощника шерифа».

Я ответил, что знаю. Добрый десяток раз он арестовывал меня за появление в пьяном виде.

«И как он тебе?» — спросила Арделия.

«Крепкий мужик», — осторожно ответил я.

«К свиньям вас обоих, чертовы ублюдки!» — неожиданно взорвалась она.

Я промолчал. Мне показалось, что так будет разумнее. Арделия сменила гнев на милость и продолжила уже вполне миролюбиво:

«Этот мерзавец сегодня днем пришел в библиотеку и начал копаться в моем прошлом. Буквально бомбардировал вопросами. Хотел выяснить, где я жила перед переездом в Джанкшен-Сити, какую школу посещала… Видел бы ты, Дейви, каким волком он на меня смотрел! Ничего, я его проучу! Будет знать, как вести себя с настоящей дамой!»

«Тебе его не запугать. Пауэр ничего не боится».

«Боится, — ухмыльнулась Арделия. — Меня по крайней мере. Правда, пока полицейский об этом и не подозревает».

Она ухмылялась, но в глазах ее вновь промелькнул страх. Для нападок Пауэр выбрал самое неудачное для «библиотекарши» время — Арделия готовилась к спячке, и сил у нее оставалось меньше обычного.

— Арделия не сказала вам, что побудило Пауэра обратить на нее внимание? — спросила Наоми.

— Это и так ясно, — ответил Сэм. — Дочь ему рассказала.

— Нет, — покачал головой Дейв. — Я ее не спрашивал — боялся даже обратиться к этой фурии, — но почему-то мне не кажется, что она проговорилась. Ведь, покидая библиотеку, дети обо всем начисто забывали… И о сказках, и о том, что вытворяла Арделия в ванной. Впрочем, они не просто забывали, похоже, Арделия обладала способностью внушать им какие-то другие мысли. Во всяком случае, уходили детишки всегда веселыми. И вообще большинство родителей просто боготворили Арделию, готовы были ее на руках носить.

Думаю, Пауэр сам заподозрил неладное, заметив, что Тэнси каким-то образом изменилась. Ведь Арделия, как и любой другой вампир, высасывала из своих жертв нечто вполне осязаемое. Должно быть, Пауэр заметил или как-то почувствовал это.

— Но что заставило его заподозрить именно Арделию? — с недоумением спросил Сэм.

— Я же говорил, Пауэр отличался редкой сообразительностью. Чутье у него было развито, как у настоящей ищейки. Возможно, расспрашивал Тэнси и какие-то ответы дочки ему не понравились. Ведь по приходе в библиотеку он ничего не знал… но явно подозревал что-то. Причем вполне достаточно, коль скоро Арделия на стенку полезла. Помню, больше всего ее вывело из себя — и одновременно испугало — то, как он смотрел на нее. «Я тебя научу, как надо на меня смотреть», — все время повторяла эта бестия. Должно быть, Арделия слишком уверовала в то, что ей ничего не грозит, коль скоро первый же подобный случай выбил ее из колеи. Заставил впервые усомниться в собственной безнаказанности.

— Но ведь он мог поговорить и с другими детьми, — нерешительно предположила Наоми. — А затем сравнил услышанное и подметил какие-то очевидные несовпадения. Наверное, и сами дети смотрели на нее по-разному. Как, например, вы с Сэмом.

— Все может быть, — пожал плечами Дейв. — Как бы то ни было, страх заставил ее поспешить.

«Весь завтрашний день я проведу в библиотеке, — сказала она мне. — Хочу на людях помелькать. Тебе же, Дейви, я поручаю Тэнси Пауэр. Будешь ждать перед домом, пока не убедишься, что девчонка осталась одна. Потом затащишь ее в лес. Можешь делать с ней все что заблагорассудится, но напоследок ты должен перерезать ей горло. И оставь труп там, где его наверняка найдут. Я хочу, чтобы этот ублюдок узнал обо всем до того, как я им займусь».

Я ничего не ответил. Даже рад был, что у меня тогда язык отнялся, ведь я мог такого наговорить, что Арделия вмиг бы мне голову оторвала. Я же сидел за кухонным столом, тупо пялясь на стакан виски, и Арделия, видимо, приняла мое молчание за согласие.

Потом мы перешли в спальню. И легли в постель — последний раз. Помню, я был уверен, что у меня ничего не выйдет; ведь известно, что напуганный мужчина теряет свою силу. Тем не менее все у нас получилось, причем не один раз. Вот как на меня действовала Арделия. Я предавался этим безумным скачкам, пока не лишился чувств. Когда очнулся, Арделия выпихивала меня босыми пятками из постели, и я свалился прямо на залитый солнечным светом пол. Было уже четверть седьмого, рот заливала мерзкая изжога, а голова просто раскалывалась.

«Пора делом заняться, — приказала Арделия. — Только смотри, Дейви, по пути в город никому на глаза не попадайся. Понял? И не забудь: займись девчонкой прямо с утра. Затащи в лес и прикончи. А сам затаись до темноты. Если тебя схватят раньше, я ничем помочь не смогу. Здесь же ты будешь в безопасности. Я устрою так, чтобы завтра утром двое детей оказались в библиотеке, хотя она и закрыта. Я уже выбрала эти отродья — двоих самых мерзких гаденышей во всем городе. Мы отправимся в библиотеку вместе… а потом — нас там найдут. И увидят, что все мы мертвы. Но только мы с тобой, Дейви, вовсе не погибнем; мы освободимся. Славный розыгрыш, верно?»

И она расхохоталась. Сидела на кровати голая и хохотала как безумная, в то время как я извивался у ее ног, словно крыса, проглотившая отравленную приманку. Вскоре ее лицо снова начало превращаться в вытянутое рыло с хоботком, который торчал, как рог на шлеме викинга, а глаза вытянулись в узкие щелочки. Чувствуя, что меня вот-вот вывернет наизнанку, я пулей вылетел из дома, и меня вырвало прямо в палисаднике. А за моей спиной раздавался сатанинский смех Арделии.

Я начал одеваться возле дома, когда вдруг услышал голос Арделии; она обращалась ко мне из окна. Видеть я ее не мог, но каждое слово доносилось отчетливо.

«Не подведи меня, Дейви. Только попробуй меня предать, и тебе конец. И легким он не будет, это я обещаю».

«Я не подведу, Арделия», — пообещал я, не оборачиваясь, чтобы не смотреть на нее.

Знал, что не смогу на нее взглянуть, даже один-единственный раз. Я совсем дошел до ручки. Но все же… какая-то часть моего естества хотела остаться с ней, пойти до конца, даже если это и означало верное помешательство. И я был почти уверен, что пойду с ней. Если, конечно, она с самого начала не замыслила меня подставить. Это было бы вполне в ее духе. Арделия способна на все.

Я пробирался через кукурузное поле в Джанкшен-Сити. Обычно прогулка эта меня отрезвляла и худшие последствия похмелья по дороге исчезали. В то утро все было иначе. Дважды я останавливался поблевать. Во второй раз меня вырвало так жестоко, что я думал, этому конца не будет. Все вокруг было забрызгано моей кровавой рвотой. Когда я снова пустился в дорогу, голова моя болела еще сильнее, а перед глазами плыли круги. Я был уверен, что умираю, но мозг мой так и долбили слова: «Можешь делать с ней все что заблагорассудится, но напоследок ты должен перерезать ей горло».

Я не хотел убивать Тэнси Пауэр, но другого выхода не видел. Противиться Арделии я не мог, ну а потом… всю оставшуюся жизнь готов был нести на себе проклятие. А вдруг Арделия говорила правду и я обрел бы бессмертие? Тогда я обрекал себя на вечные муки.

В те дни железнодорожную станцию окружало множество привокзальных строений: депо, склады, камера хранения. Я забился в старый, почти заброшенный пакгауз на северной стороне и уснул на пару часов. И, очнувшись, почувствовал себя лучше. Я понимал, что остановить Арделию или хотя бы помешать ей невозможно, поэтому устремился к дому Джона Пауэра — за девочкой. Ни на кого не глядя, я прошел через центр города, без конца повторяя про себя: «Я покончу одним махом, чтобы Тэнси не мучилась. Сверну шею, и она даже испугаться не успеет».

Дейв снова вынул носовой платок и дрожащей рукой вытер вспотевший лоб.

— Я дошел уже до грошовой лавчонки, где все продавалось по пять-десять центов; сейчас ее уже нет. Идти мне оставалось всего ничего, и я был уверен, что увижу Тэнси во дворе. Одну… А до леса оттуда рукой подать.

На мгновение я приостановился перед витриной грошовой лавки, и волосы у меня встали дыбом. Там горой громоздились дети! Мертвые дети с выпученными глазами и перепутавшимися и переломанными конечностями. Я невольно вскрикнул и зажал рот ладонью. В ужасе зажмурился. Затем, открыв глаза, понял, что вижу всего лишь груду старых кукол, которые миссис Сигер собиралась рассадить. Узнав меня, старая ведьма замахнулась одной из кукол — убирайся, мол, пьяный дурень! Но я не уходил: не мог оторвать взгляда от кукол. Пытался втолковать себе: это ведь самые обычные игрушки, и больше ничего; любому ясно. Но когда я, снова зажмурившись, открыл глаза, передо мной вновь громоздились мертвые дети. Миссис Сигер, сама того не подозревая, рассаживала за стеклом маленькие трупики. И тут до меня дошло: кто-то пытается передать мне послание; возможно, оно еще не опоздало. Меня вдруг как током ударило: а что, если я еще смогу помешать Арделии? Или по крайней мере сам смогу спастись, пока не поздно.

И вот тогда, Сара, я впервые за всю свою жизнь взмолился Богу. Я молил его дать мне силу. Да, разумеется, Тэнси Пауэр убивать я не хотел. Я мечтал о другом — как бы спасти всех детей.

Я повернул обратно и добрался до ближайшей бензозаправочной станции — сейчас на ее месте универмаг «Три поросенка». По дороге набрал мелких камешков и сунул их в карман. На углу заправки был телефон-автомат… по-моему, он и сейчас там стоит. Я подошел к нему и вдруг сообразил: у меня ведь ни цента при себе нет. Скорее от отчаяния сунул палец в окошечко возврата и — о чудо! — обнаружил там десятицентовик. Теперь всякий раз, когда я слышу, что кто-то не верит в Бога, я вспоминаю то утро и ту десятицентовую монетку.

Сначала я подумал, что надо позвонить миссис Пауэр, но затем сообразил, что лучше связаться с конторой шерифа. Джону Пауэру передадут мои слова, и он обязательно примет какие-то меры: если, конечно, и впрямь подозревает Арделию в… Я плотно прикрыл дверь будки и быстро отыскал нужный номер в справочнике; тогда во многих будках еще лежали телефонные книги. Прежде чем звонить, я набил рот камешками, которые подобрал по дороге.

Трубку снял сам Джон Пауэр… Теперь мне кажется, что именно поэтому погибли Пэтси Харриген с Томом Гибсоном. Да и сам Джон Пауэр — тоже. Я был уверен, что к телефону подойдет диспетчер — тогда это была Ханна Веррил, — и я объясню ей, в чем дело. Услышав же резкий и уверенный голос помощника шерифа, я растерялся и чуть не проглотил камешки. С минуту, должно быть, не мог и слова выдавить.

«Чертовы ребятишки», — проворчал Пауэр, собираясь повесить трубку.

«Постойте! — выкрикнул я. Камешки исказили мой голос до неузнаваемости, словно рот у меня был ватой набит. — Не вешайте трубку!»

«Кто это?» — спросил он.

«Не важно, — ответил я. — Если вам дорога ваша дочь, срочно увезите ее из города и ни в коем случае не подпускайте близко к библиотеке. Я не шучу. Ей грозит серьезная опасность».

На этом все и кончилось. Подойди к телефону Ханна, я сказал бы ей куда больше. Назвал бы имена — Тэнси, Тома, Пэтси… да и про Арделию рассказал бы. Но Пауэр напугал меня; мне почему-то казалось, что, не повесь я трубку, он каким-то образом увидит, что я стою у телефона и трясусь как осиновый лист.

Я выплюнул камешки на ладонь и выбежал из будки. Позвонив, я сбросил с себя заклятие Арделии — так, во всяком случае, казалось, но меня охватила самая настоящая паника. Видели когда-нибудь птичку, которая, влетев в дом, начинает судорожно метаться и колотиться в окна? Нечто подобное творилось и со мной. Я даже позабыл о детях, которым грозила смертельная опасность. Мне вдруг показалось, что Арделия меня видит, что она все время с меня глаз не спускала и теперь хочет со мной разделаться.

Меня обуревало лишь одно желание — спрятаться подальше, с глаз долой. Я быстро пошел по Мейн-стрит. Ближе к ее концу я уже сбился на бег. К тому времени все в моем мозгу смешалось — и Арделия, и Библиотечный полицейский, и темный человек — тот самый, что управлял паровым катком и сидел за рулем автомобиля, увозившего Растяпу Саймона. Я был почему-то уверен, что сейчас все трое преследуют меня в стареньком «бьюике». Добравшись до вокзала, я снова спрятался в уже знакомом пакгаузе. Забился под нижнюю полку стеллажа, весь дрожа в ожидании, что с минуты на минуту нагрянет Арделия. Я был уверен, что стоит мне только поднять глаза, и я увижу ее мерзкое рыло с ободком.

Тогда я ползком выбрался из пакгауза и вдруг прямо посреди кучи прелой листвы у платформы увидел полбутылки вина. Когда-то я сам ее там оставил, а потом начисто позабыл. В три глотка я осушил бутылку, а потом залез под платформу и отрубился. Очнувшись, я решил было, что проспал каких-то несколько минут — освещение и тени ничуть не изменились. Лишь головная боль прошла и желудок от голода подводило.

— Неужели вы проспали целые сутки? — спросила Наоми.

— Нет — почти двое суток! В контору шерифа я звонил около десяти утра в понедельник, а очнулся под платформой, все еще сжимая пустую бутылку, уже в среду, в восемь утра. Да и сон этот был не простой. Не забудьте — я ведь два года почти не просыхал от беспробудного пьянства. Добавьте сюда Арделию, детишек и этот кошмар во время детского часа. Два года я вертелся в настоящем аду. Должно быть, нашлась все-таки здравая частичка моего мозга и сумела неким образом отключить меня на какое-то время… Я был словно в коме.

Так вот, когда я проснулся, все было уже кончено. Мертвых детей еще не нашли, но все уже было позади. Я понял это, как только пришел в себя. Внутри образовалась какая-то странная пустота; такое ощущение возникает, когда проводишь языком по десне, где только что был зуб. Но только пустота эта возникла не где-нибудь, а прямо в моем мозгу. И я понял, в чем дело: Арделии не стало. Дьявольское отродье сгинуло.

Выпрямившись в полный рост, я едва не лишился чувств. От голода, должно быть. И тут увидел Брайана Келли, который служил тогда на станции кладовщиком. Он обходил стоявшие рядком контейнеры и что-то помечал в блокноте. Я с трудом проковылял к нему. Когда Келли заметил меня, лицо его исказила гримаса отвращения. А ведь было время, когда мы с ним распивали на пару в таверне «Домино», которая сгорела дотла за несколько лет до вашего приезда, Сэм. Я не ссорился с Келли — перед ним предстал грязный, вонючий, насквозь пропахший мочой и перегаром оборванец, из волос которого торчали прелые листья.

«Вали отсюда, старикан, не то я легавых позову», — пригрозил он.

Тот день я на всю жизнь запомнил. У пьяницы ведь многое случается впервые. Вот тогда я первый раз в жизни попросил милостыню. Умолял его подать мне четвертак на чашку чая с бутербродом. Келли пошарил в карманах и достал какую-то мелочь. Он даже не отдал мне монеты, а брезгливо швырнул в мою сторону. Мне пришлось ползать и собирать их посреди золы и грязи. Вряд ли он хотел тем самым унизить меня. Скорее просто не желал ко мне прикасаться. И я его не виню.

Увидев, что я собрал деньги, Келли сказал:

«А теперь, старик, проваливай! И помни: я в самом деле позову копов, если ты еще сюда заявишься».

«Не заявлюсь», — пообещал я и поспешил прочь.

Келли так и не узнал меня. К счастью.

По дороге в забегаловку я проходил мимо газетного киоска и, приостановившись, увидел свежий выпуск «Газетт». Вот когда я понял, что проспал двое суток. Число для меня ровным счетом ничего не значило — я уже давно привык без календаря обходиться, — а вот день недели поразил. Я ведь точно знал, что Арделия выпихнула меня ногой из постели в понедельник. А газета вышла в среду. В следующее мгновение я разглядел кричащие заголовки. Оказалось, что я проспал самый громкий день за всю историю Джанкшен-Сити.

«ПОИСКИ ПРОПАВШИХ ДЕТЕЙ ПРОДОЛЖАЮТСЯ»,

гласил один заголовок. Рядом были помещены фотографии Тома Гибсона и Пэтси Харриген. Другой заголовок извещал:

«ВСКРЫТИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО ПОМОЩНИК ШЕРИФА УМЕР ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА».

Внизу — фотография Джона Пауэра.

Я взял одну газету, оставил пятицентовик и, усевшись прямо на тротуар, жадно прочитал обе заметки. Первая, про детишек, была короче. Особой тревоги их исчезновение не вызвало. Шериф считал, что они просто сбежали из дома.

Да, Арделия знала, кого выбрать; эти двое и впрямь считались отъявленными сорвиголовами, которые друг друга стоили. Их постоянно видели вместе, они жили по соседству. К тому же, утверждал автор заметки, обоим родители задали нахлобучку после того, как мать Пэтси увидела, что ее дочь и Том раскуривают сигареты. В Небраске у Тома жил непутевый дядюшка-фермер, и шериф, Норм Бимен, был уверен — там-то и следует искать беглецов. Впрочем, что он еще мог подумать? Эти дети были не из тех, кто проваливается в колодец или тонет в речке. А вот я точно знал, где их следует искать. Вместе с Арделией, которой удалось-таки обвести всех вокруг пальца. Там их и нашли, ближе к вечеру. Меня мало утешало то, что я спас Тэнси Пауэр и себя.

Заметка про помощника шерифа была побольше. Его тело нашли в понедельник вечером. Вчера «Газетт» сообщила об этом, но причина смерти к тому времени была еще неизвестна. Обнаружили Пауэра за рулем собственного автомобиля примерно в миле к западу от фермы Ордэя. В том самом месте, где я обычно сходил с дороги и пересекал кукурузное поле, пробираясь к дому Арделии.

Я сразу догадался, что произошло. Джон Пауэр был не из тех, кто сидит сложа руки, и, должно быть, выехал к Арделии сразу после моего звонка. Возможно, сначала позвонил жене и велел, чтобы она пока не выпускала Тэнси из дома. В газете об этом, правда, не было ни слова, но я не сомневался, что Пауэр поступил именно так.

Увидев его, Арделия, должно быть, смекнула, что я на нее донес, что теперь ее песенка спета. И убила Пауэра. Высосала его, наверное, тем же самым способом, что и мистера Лейвина.

Хоть помощник шерифа и крепкий был мужик, но устоять перед Арделией было не под силу даже ему. Возьмите, к примеру, клен — древесина прочная, но начнешь сок цедить, и могучее дерево до смерти истечет.

Умертвив Пауэра, Арделия сама отвезла его в полицейском автомобиле на место, где и нашли тело. Пусть даже тогда по той дороге — Гарсон-роуд — редко кто ездил, все равно этот поступок требовал незаурядного мужества. Впрочем, что ей еще оставалось делать? Позвонить в контору шерифа и известить, что, мол, беседуя с ней, Джон Пауэр только что скончался от сердечного приступа? Звонок вызвал бы массу ненужных слухов и кривотолков, а ей это было совсем ни к чему. Даже Норм Бимен и тот полюбопытствовал бы, зачем вдруг его помощнику понадобилось бросать все дела и сломя голову мчаться домой к хранительнице городской библиотеки.

Итак, Арделия подвезла тело к ферме Ордэя и, съехав в кювет, бросила там полицейскую машину. Затем возвратилась домой тем же путем, каким обычно добирался я. Через кукурузное поле.

Дейв обвел взглядом Сэма с Наоми, потом снова посмотрел на Сэма.

— Держу пари, что сразу после этого принялась разыскивать меня. Не в том смысле, что прыгнула в машину и объезжала Джанкшен-Сити, заглядывая в мои излюбленные места. Нет, это ей было ни к чему. Арделия давно приучила меня к тому, что она всегда знает, где я нахожусь. Когда я был ей нужен, то независимо от того, сидел ли я на ящике позади парикмахерской, рыбачил на ручье или валялся в стельку пьяный под деревом, она подсылала ко мне мальчугана с запиской, призывающей меня срочно явиться. Она всегда знала, где меня искать. Такой уж у нее был дар.

Но именно в этот, последний раз, когда я был нужен Арделии больше, чем когда бы то ни было, этот дар ее подвел. Я ведь, позвонив Пауэру, не просто уснул. Я отключился полностью. Впал в кому, если хотите. И тот особый внутренний взор, которым, несомненно, обладала Арделия, оказался бессилен. Не знаю, сколько раз она шарила своим взглядом-лучом по тому месту, где я валялся, да и знать не хочу. Одно скажу наверняка: найди эта гадина меня тогда, от меня и мокрого места не осталось бы.

Впрочем, будь у нее чуть побольше времени, она бы в конце концов все равно добилась своего. Меня спасло одно — время было на исходе. Арделия уже готовилась к спячке, и каждая минута была у нее на учете. К тому же она была уверена, что когда-нибудь ее время еще придет и она успеет мне отплатить. И вот сейчас, похоже, этот час пробил.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать, — нахмурился Сэм.

— Понимаете, — грустно произнес Дейв. — Кто взял у вас книги, из-за которых весь сыр-бор разгорелся? Кто их в утиль отправил? Я! Или вы считаете, что Арделия этого не знает?

— Думаете, она до сих пор хочет с вами поквитаться? — спросила Наоми.

— Да, но не так, как в прошлый раз. Теперь ей недостаточно убить только меня. — Дейв с нескрываемым сочувствием посмотрел на Сэма. — Но главная ее цель — вы.

Сэм нервно рассмеялся.

— Не сомневаюсь, что тридцать лет назад она была настоящей секс-бомбой, — произнес он. — Теперь же Арделия вряд ли в моем вкусе.

— Вы и вправду ничего не поняли, Сэм. — с грустью промолвил Дейв. — Ее не ваши любовные утехи интересуют. Она хочет стать вами.

У Сэма отнялся язык. Прошло, должно быть, с полминуты, прежде чем он заговорил.

— Постойте-ка, Дейв. Что-то я не понимаю…

— Вы просто не хотите понять, — сказал Дейв. — Или боитесь — что вполне объяснимо. Что ж, тогда я расскажу вам кое-что еще.

Расправившись с Джоном Пауэром, Арделия отвезла его подальше от своего дома, чтобы не сразу навлечь на себя подозрение. Затем в тот же день поехала в город и открыла библиотеку. В обычное время. Частично потому, что преступник всегда пытается скрыться подальше от места преступления, частично потому, что старалась держаться как всегда. Но подлинная причина состояла в том, что Арделия уже начинала меняться и для этого должна была умертвить этих ребятишек. Не спрашивайте почему, так как мне это неизвестно. Возможно, она, подобно медведю, набивала утробу перед спячкой. Одно знаю точно: ей было крайне необходимо, чтобы детский час состоялся именно в тот понедельник… И она своего добилась.

Во время этого часа, погрузив детей в транс, она сказала Тому и Пэтси, чтобы во вторник утром они пришли к ней, даже несмотря на то, что летом по вторникам и четвергам библиотека не работала. Дети пришли, и Арделия убила их, а сама погрузилась в сон… слишком похожий на смерть. Теперь же, тридцать лет спустя, появились вы, Сэм. Между прочим, вы знакомы со мной, а у Арделии со мной свои счеты… И вдобавок вам известно про Библиотечную полицию.

— Но я не знаю, откуда…

— Вы не ведаете, откуда вам это известно, что делает вас еще более привлекательной и уязвимой жертвой. К тому же вы молоды, одиноки и не имеете близких друзей. Верно?

— Да, было бы верно вплоть до сегодняшнего дня, — сказал Сэм, чуть подумав. — Мои лучшие друзья разъехались по разным городам. Но теперь, Дейв, я считаю вас и Наоми своими друзьями. Настоящими друзьями. И, безусловно, самыми близкими.

Наоми взяла Сэма за руку и пожала ее.

— Я это очень ценю, поверьте, — сказал Дейв, — но большой разницы для вас от этого нет. Ведь и со мной, и с Сарой она тоже собирается разделаться. «Чем больше, тем веселее». Людские жизни требуются ей перед каждой переменой… Думаю, что выход из спячки для Арделии такая же перемена, как и погружение в нее.

— Вы хотите сказать, что она намерена каким-то образом вселиться в Сэма? — спросила Наоми.

— Боюсь, что на самом деле это обстоит несколько иначе. Думаю, что Арделия собирается уничтожить внутренний мир Сэма — то, что и делает его Сэмом. Она намеревается вычистить его изнутри подобно тому, как дети вычищают тыкву, чтобы сделать из нее праздничный фонарик на Хэллоуин. И потом Арделия натянет эту оболочку на себя; для нее это столь же просто, как для вас — облачиться в новый костюм. Потом, когда это случится, рядом с нами окажется мужчина с внешностью Сэма Пиблса, который на самом деле будет мужчиной в той же степени, в какой Арделия Лорц была женщиной. Ведь я всегда знал, что под ее оболочкой на самом деле скрывается нечто — вовсе не рода человеческого.

Откуда взялась Арделия Лорц? Где она жила, прежде чем переехать в Джанкшен-Сити? Уверен, что все документы и справки, которые она предъявила мистеру Лейвину, на поверку оказались бы подделкой. Думаю, излишнее любопытство, которое проявил по отношению к ней Джон Пауэр, и предопределило его участь. С другой стороны, я так же уверен, что где-то существовала и настоящая Арделия Лорц — в Миссисипи, Пенсильвании или в Мэне — и это нечто приняло ее обличье. Теперь оно собирается это сделать снова. Если мы допустим, чтобы это случилось, то очень скоро в каком-нибудь провинциальном городке Калифорнии, Монтаны или Род-Айленда объявится мужчина по имени Сэм Пиблс.

Большинству людей этот мистер понравится. Особенно — детям… Правда, в глубине души они будут его побаиваться, но ни с кем своими страхами не поделятся. Ну и, само собой разумеется, он будет работать в библиотеке.

Глава 12

В Де-Мойн на самолете

Посмотрев на часы, Сэм с удивлением убедился, что уже три часа дня. До полуночи оставалось всего девять часов, а потом… в его дом вернется высоченный мужчина с серебристыми глазами. Или Арделия Лорц. А то и оба вместе.

— Как мне быть, Дейв? Может, прогуляться на кладбище, откопать Арделию и засадить ей в сердце осиновый кол?

— Славный был бы подвиг, — горько усмехнулся Дейв. — Учитывая, что ее кремировали.

— Ах вот как… — Сэм, тяжело вздохнув, откинулся на спинку стула.

— Как бы то ни было, действовать мы теперь будем сообща, — взяв его за руку, твердо сказала Наоми. — По словам Дейва, она собирается разделаться не только с вами, но и с нами, однако не это важно. Главное, что в беде друзья должны держаться вместе. Иначе какие же это друзья?

Сэм поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Спасибо, конечно, но я просто не представляю, чем вы можете мне помочь. Или я — вам. Похоже, все мы бессильны. Если только… — Он с нескрываемой надеждой взглянул на Дейва. — А что, если я сбегу?

Дейв отрицательно покачал головой.

— Она… или оно все видит. Я же говорил вам. Пусть даже вы сейчас вскочите в машину и погоните как сумасшедший. Даже если вас не остановят полицейские и к полуночи вы доберетесь до Денвера, Арделия Лорц уже будет ждать вас там. Или же на каком-нибудь пустынном участке вы вдруг обнаружите, что рядом с вами в машине сидит Библиотечный полицейский.

При одной мысли об этом бледном лице и серебристых глазах, тускло освещаемых лишь мерцающими лампочками на приборном щитке, Сэма бросило в дрожь.

— Так как же быть? — судорожно сглотнув, выдавил он.

— Мне кажется, вы оба знаете, что нужно делать в первую очередь, — ответил Дейв и, допив чай, поставил стакан на ступеньку крыльца. — Только пораскиньте чуть-чуть мозгами и сами поймете.

Все уставились на заброшенный элеватор. Мысли Сэма лихорадочно разбегались; всплывали лишь какие-то бессвязные обрывки из рассказа Дейва и звучал зловеще шипящий голос Библиотечного полицейского: Я и с-слышать не хочу ваши жалкие оправдания… Даю вам с-срок до полуночи. Потом… я приду снова.

Вдруг лицо Наоми прояснилось.

— Ну конечно же! — воскликнула она. — И как же я сразу не додумалась! Но… — И задала Дейву вопрос.

— Есть в Де-Мойне одно местечко, — ответил старик. — «Пелл» называется. Если где и могут помочь, так это там. Звоните им, Сара.

Проводив ее взглядом, Сэм сказал:

— Даже если «Пелл» и в состоянии выручить нас, вряд ли мы успеем туда добраться. То есть попытка, конечно, не пытка…

— Я вовсе не говорил, что вы с Сарой отправитесь туда на машине. Вы полетите на самолете. Из Провербии.

— Я даже не подозревал, что в Провербии есть аэропорт, — признался изумленный Сэм.

— В строгом смысле слова это, конечно, не аэропорт. — Дейв даже улыбнулся. — Скорее полоса утоптанной грязи длиной около полумили, которую Стэн Соумс горделиво величает взлетно-посадочной. А офис «Воздушных линий Западной Айовы» Стэн разместил в собственной гостиной. Поговорите с ним. У Стэна есть собственный самолетик «навахо». Он доставит вас в Де-Мойн и обратно. Часов в восемь-девять уже вернетесь.

— А вдруг его там не окажется?

— Тогда придумаем что-нибудь другое. Но я уверен, что вы его застанете. Если Стэн и любит что-то больше неба, так это землю. А весной фермера от своей земли палкой не отгонишь. Впрочем, он, разумеется, попытается вам отказать — занят, мол, огород не могу бросить и тому подобное… Но вы скажите, что вас прислал Дейв Данкен, который просил передать: «Пришло время расплатиться за бейсбольные мячи». Запомните?

— Да, но что это значит?

— Не важно, — ответил Дейв. — Главное, это на него подействует. А потом, когда прилетите с ним в Джанкшен-Сити, сюда уже не возвращайтесь. Езжайте прямиком в город.

Сердце Сэма учащенно забилось.

— В библиотеку?

— Именно.

— Послушайте, Дейв, я согласен со словами Наоми про друзей, но действовать я должен в одиночку. Ни вы, ни она тут ни при чем. Арделию вызвал к жизни я, мне и расплачиваться…

Дейв схватил Сэма за запястье и стиснул с неожиданной силой.

— Если вы и вправду так думаете, значит, так ничего и не поняли. Не вы вызвали к жизни Арделию. И даже не я. На моей совести загубленные души Джона Пауэра и двух детей — не говоря уж о страхе, который мои плакаты нагоняли на стольких ребятишек, — но помешать ей было не в моих силах. Тем не менее Арделия вернется, чтобы отомстить мне. Если окажется, что мы с вами порознь, она сначала придет ко мне. А уже потом — к другим. Сара права, Сэм. Мы с ней не вас должны защищать, нет; мы все трое должны держаться рядом, чтобы защитить друг друга. Сара ведь теперь тоже знает про Арделию. Если Арделии еще это не известно, то она мигом смекнет, как только появится здесь сегодня ночью. Из Джанкшен-Сити она собирается выбраться уже под вашей личиной, Сэм. Неужели вы считаете, что Лорц оставит свидетелей?

— Но…

— Никаких «но», — отрезал Дейв. — Выбор у нас только один, и это понятно даже такому горькому пьянице, как я, — либо мы выступаем вместе, либо все падем от ее руки. — Он наклонился поближе к Сэму. — Если хотите спасти Сару, то забудьте о геройстве, Сэм, а попробуйте лучше вспомнить, кто был ваш Библиотечный полицейский. У вас нет иного выхода. Ведь Арделия на первого встречного не бросается. У вас был свой Библиотечный полицейский, Сэм. Иначе быть не может. Вы должны вспомнить.

— Я пытался, — пробормотал Сэм, в глубине души понимая, что говорит неправду.

Ведь всякий раз, как он пытался вспомнить этот голос, звук словно растворялся.

(«Пойдем, с-со мной, с-сынок… я полит-сейский») Во рту оставался лишь приторный вкус солодки, которую Сэм никогда не пробовал, но тем не менее люто ненавидел… И все.

— Вы должны вспомнить, Сэм, — настойчиво повторил Дейв. — Иначе мы пропали.

Сэм глубоко вздохнул. Старик легонько прикоснулся указательным пальцем к его затылку и сказал:

— Это ключ к разгадке всей тайны. А возможно, и к тому, что мучило вас всю вашу жизнь, Сэм. К вашему одиночеству и печалям.

Сэм посмотрел на него с испугом. Дейв грустно улыбнулся.

— Да, — промолвил он, — вы ведь и правда одиноки и несчастны, Сэм. Внешне-то молодцом держитесь, но я вас давно раскусил. Хотя до сегодняшнего дня я был для вас только Грязнулей Дейвом, который раз в месяц заявлялся за старыми газетами, но, поверьте, глаза-то у меня на месте. Да и в людях я разбираюсь.

— Ключ ко всему, — тихонько пробормотал Сэм и невольно подумал, возможно ли, чтобы такая удобная штука существовала и в самом деле, а не только в книжках и фильмах про умных психиатров и несчастных больных.

— Именно, — твердо сказал Дейв. — Это, конечно, страшно, Сэм. И, поверьте, я ничуть не виню вас за нежелание как следует порыться в памяти. Но тем не менее это в вашей власти и, уверен, вполне вам по силам. Словом, у вас есть выбор.

— Скажите, Дейв, этому тоже учат в вашей организации?

— У нас многому учат, — улыбнулся он. — Но то, что вы имеете в виду, я уже давно знаю.

В дверях появилась Наоми. Она улыбалась, глаза ее сияли.

— Прелесть, правда? — тихо произнес Дейв.

— Да, — кивнул Сэм, не в силах оторвать взгляд от прекрасного лица молодой женщины.

Он уже понял, что влюбился в Наоми по уши. И был твердо уверен, что Дейв Данкен знает это.

— Он так долго проверял, что я уже забеспокоилась, — сказала Наоми. — Но в итоге нам повезло.

— Замечательно, — сказал Дейв. — Тогда отправляйтесь к Соумсу. Скажите, Сара, библиотека по-прежнему закрывается в восемь вечера?

— Да, в этом я уверена.

— Что ж, тогда часам к пяти я туда подойду. А с вами встретимся за библиотекой у погрузочной платформы. Между восемью и девятью вечера. Но лучше — ближе к восьми. Да и безопаснее. Только, Бога ради, не опаздывайте.

— А как мы войдем? — осведомился Сэм.

— Это уж моя забота, — сказал Дейв. — Поезжайте быстрее.

— Может, позвонить отсюда этому Соумсу? — предложил Сэм. — Узнать хоть, на месте ли он.

— Это без толку. Жена его года четыре назад бросила — к другому ушла. Говорила, что Стэн всегда думал только о своей работе, а ее не замечал — обычное оправдание для женщины, которая уже лыжи навострила. Детей нет. Он сейчас наверняка в огороде трудится. Отправляйтесь, не мешкайте.

Наоми поцеловала Дейва в щеку.

— Спасибо за то, что все рассказали.

— Я и сам рад. Теперь мне гораздо легче, словно гора с плеч свалилась.

Сэм уже собрался было пожать Дейву руку, но в последний миг передумал и тепло обнял старика за плечи.

Стэн Соумс оказался высоким и костлявым, с колючим взглядом, который странно контрастировал с добродушным лицом: поражал его загар — весна еще толком не началась, а лицо Стэна Соумса было уже почти коричневым. Сэм дал бы ему на вид лет шестьдесят. Они отыскали Соумса в огороде за домом, как и предрекал Дейв. К северу, ярдах в семидесяти от забрызганного грязью грузовичка, Сэм разглядел нечто, напоминавшее грунтовую дорогу… однако в самом ее конце торчал крохотный самолетик, накрытый брезентом, а на одиноком шесте развевался флюгер в виде ветрового конуса. Это и был местный аэродром.

— Не могу, — покачал головой Стэн Соумс. — Дел у меня невпроворот, а помочь некому. Вы бы хоть заранее позвонили.

— У нас несчастье, — сказала Наоми. — Дело не терпит отлагательства.

Стэн Соумс вздохнул и развел руками, словно показывая им необъятные масштабы своих невозделанных угодий.

— Знаете, что такое настоящее несчастье? — спросил он. — Это отношение нашего правительства к фермерам вроде меня. Вот что такое несчастье. Слушайте, в Сидар-Рапидс есть один малый, который может…

— Мы не успеем добраться в Сидар-Рапидс, — начал было Сэм. — Дейв предупредил, что вы не…

— Дейв? — навострил уши Стэн Соумс. — Какой Дейв?

— Дейв Данкен. Он велел передать вам, что пришла пора расплатиться за бейсбольные мячи.

Брови Соумса взметнулись на лоб, пальцы сжались в кулаки, и на мгновение Сэму даже показалось, что фермер собирается его ударить. Однако в следующий миг он затряс головой и громко, от души расхохотался.

— Господи, и ста лет не прошло, как старина Дейв вспомнил про старый должок! Ну и дела, черт побери!

И Стэн двинулся к работавшей неподалеку поливочной машине. Затем остановился и прокричал, перекрывая голосом ее гул:

— Идите к самолету, а я пока выключу эту хреновину! Только в болото не провалитесь, не то без обуви останетесь!

Соумс завозился с машиной. Несмотря на шум, Сэму показалось, что он снова слышит, как фермер хохочет.

— А в чем дело? — полюбопытствовала Наоми.

— Сам не знаю — Дейв не объяснил. — Сэм предложил ей руку. — Мадам, позвольте вас препроводить.

Наоми с улыбкой взяла его под руку.

— Благодарю вас, сэр.

Они старательно обогнули болотце, на которое указал Соумс, но на самом его краю Наоми все-таки поскользнулась и по колено провалилась в мутноватую жижу. Как и предсказывал Соумс, ботиночек тут же засосало, и Сэму пришлось выуживать его. Достав облепленный грязью предмет, он тут же подхватил Наоми на руки.

— Ой, Сэм, не надо! — запищала она, громко смеясь. — Надорветесь ведь!

— Ничего подобного, — возразил Сэм. — Вы легкая как перышко.

Тяжести он и впрямь не ощущал, однако голова вскоре закружилась, и уже возле самолета Сэм опустил Наоми. Она приподняла голову и посмотрела ему в глаза. Взгляд был удивительно чист и спокоен. Не думая, Сэм поцеловал ее в губы. В следующее мгновение Наоми обвила руками его шею и поцеловала в ответ.

Когда они оторвались друг от друга, Сэм уже тяжело дышал. А Наоми улыбалась.

— Можете теперь звать меня Сара, — сказала она. — В любое время.

Сэм рассмеялся и снова прильнул к ее устам.

Лететь в «навахо» за спиной у Стэна Соумса было все равно что трястись по круче верхом на норовистом муле. Самолетик так болтало в воздухе, что Сэму даже подумалось, как они могут провести Арделию: пока та расставляет сети на свою добычу, останки ее жертв могут разлететься по всей Айове.

А вот Стэн Соумс, похоже, ничего не замечал. Не обращая внимания на отчаянную болтанку, грозившую вот-вот развалить его ветхий самолетик, пилот-фермер беззаботно распевал во весь голос. Наоми же, судорожно обхватив лицо руками, разглядывала проплывавшие внизу дороги, поля и домики.

Сэм ласково похлопал ее по плечу.

— Вы ведете себя так, словно никогда не летали на самолете! — крикнул он, силясь перекричать комариное жужжание двигателей.

Наоми вдруг улыбнулась, точь-в-точь как восторженная школьница.

— А я и не летала! — задорно выкрикнула она и снова устремила взгляд вниз.

— Ну надо же, — покачал головой Сэм. В следующую секунду самолет резко дернулся, и Сам поспешил затянуть пристежной ремень потуже.

В двадцать минут пятого «навахо» уже катил по взлетно-посадочной полосе окружного аэропорта Де-Мойна. Подъехав к гражданскому терминалу, Соумс заглушил двигатели и открыл дверцу. Увидев, как пожилой летчик обхватил Наоми за талию, помогая ей спуститься, Сэм с изумлением для себя ощутил жгучий укол ревности.

— Спасибо! — поблагодарила Наоми, запыхавшись; щеки ее раскраснелись, глаза сияли. — Это было просто необыкновенно!

Соумс радостно расплылся и вмиг помолодел лет на двадцать.

— Да, я и сам удовольствие получил, — признался он. — Куда лучше, чем на тракторе целый день трястись. — Он перевел взгляд на Сэма. — Слушайте, а что у вас случилось-то? Может, помочь чем могу… как-никак я задолжал старине Дейву нечто большее, нежели разок смотаться в Де-Мойн и обратно.

— Нам нужно побывать в городе, — пояснил Сэм. — В книжном магазине «Пелл». Там для нас пару книжек отложили.

У Стэна Соумса отвалилась челюсть.

— Повторите-ка, — прохрипел он.

— В магазине «Пелл»…

— Я прекрасно знаю, что такое «Пелл», — перебил Соумс. — Впереди новые книги, сзади — всякое старье. Лучшее собрание на всем Среднем Западе, если верить рекламе. Слушайте, не хотите же вы сказать, что оторвали меня от срочных дел и прогоняли сюда из-за пары каких-то книжек?

— Для нас это крайне важно, мистер Соумс. — ответила Наоми. — Для меня сейчас это самое важное в жизни. Да и для Сэма…

— И для Дейва, — вставил Сэм.

— Интересно, смогу ли я понять это, если вы мне расскажете? — с недоумением спросил Соумс.

— Нет, — покачал головой Сэм.

— Вряд ли. — улыбнулась Наоми. Соумс глубоко вздохнул, выпустив воздух через широкие ноздри, и упрятал руки в карманы.

— Что ж, будь по-вашему. Я ведь уже сто лет как Дейву задолжал, а долг платежом красен. К тому же именно со мной эта прелестная девушка совершила свой первый полет. По-моему, первый полет для такой красавицы может сравниться разве что с первой брач…

Он осекся и принялся, понурившись, тыкать носком ботинка в черное покрытие полосы. Наоми, с трудом сдерживая смех, отвернулась. Подмога пришла неожиданно: увидев проезжавший мимо заправщик, Соумс что-то выкрикнул водителю и поспешил к нему.

— Похоже, вы произвели неизгладимое впечатление на нашего доблестного пилота, — заметил Сэм.

— Ну и что? — с некоторым вызовом спросила Наоми. — Мне сейчас так хорошо. Странно, да?

Сэм поправил прядь волос, выбившуюся у нее из-за уха.

— День какой-то безумный. За всю жизнь со мной столько не случалось.

И тут же его внутренний голос вновь напомнил о себе — выплыл из самых отдаленных глубин его сознания и поправил, что это не совсем так. Был уже день и более безумный, чем этот. День «Черной стрелы» и тошнотворного привкуса солодки во рту.

Близкий к панике, Сэм попытался заглушить этот голос.

Если хотите спасти Cаpy, Сэм, то забудьте о геройстве, а попробуйте лучше вспомнить, кто был ваш Библиотечный полицейский.

Нет! Я не могу! Я… не хочу! Мне нельзя!

У вас нет иного выхода. Вы должны вспомнить.

Нет, мне нельзя! Мне запретили!

Вы должны вспомнить, Сэм. Иначе мы пропали.

— Я хочу домой, — пробормотал Сэм себе под нос.

— Вы что-то сказали, Сэм? — спросила Наоми.

— Нет. Просто вырвалось…

— Вы очень побледнели.

К ним подошел Стэн Соумс и, показывая пальцем на водителя заправщика, сказал:

— Доусон разрешил взять его машину. Я отвезу вас в город.

— Мы можем поехать на такси… — начал было Сэм, но Наоми быстро перебила его:

— Время поджимает. Спасибо вам огромное, мистер Соумс.

— Да ладно вам, — отмахнулся тот и вдруг смущенно улыбнулся. — Можете звать меня Стэн. Поехали. Доусон говорит, что из Колорадо циклон идет. Нужно вернуться в Джанкшен-Сити, прежде чем вся эта кутерьма начнется.

Здание, в котором разместился «Пелл», напоминало скорее казарму, нежели современный книжный магазин. Наоми спросила, где можно найти Майка. Ее препроводили к столу обслуживания покупателей, который разместился как раз между секциями, где торговали новыми и подержанными книгами: последняя была заметно больше.

— Меня зовут Наоми Хиггинс. Это я вам сегодня звонила.

— Да, да, конечно, — кивнул Майк. Порывшись на одной из полок, доверху заставленной книгами, он достал два томика и протянул ей — сборник «Помощник оратора» под редакцией Кента Эдельмена и «Любимые стихи американцев». Никогда прежде Сэм Пиблс так не радовался при виде книг. Он с трудом подавил в себе желание выхватить их у Майка и прижать к груди.

— С «Любимыми стихами» все было просто, — сказал Майк, — а вот «Помощник оратора» уже давно не переиздается. Должно быть, «Пелл» — единственный магазин на всем Среднем Западе, где сохранилась эта книжка. Да еще в таком приличном состоянии… Не считая библиотек, разумеется.

— По-моему, они вообще выглядят как новенькие, — расчувствовался Сэм.

— Это подарок?

— В некотором роде.

— Давайте я их заверну понаряднее; это не займет и минуты.

— Нет, спасибо, — отказалась Наоми. Обе книги обошлись им в двадцать два доллара пятьдесят семь центов.

— Поверить не могу, — промолвил Сэм, когда они вышли из магазина и направились к машине. — Как все, оказывается, просто…

— Не волнуйтесь, — промолвила Наоми. — Дальше просто не будет.

По дороге в аэропорт Сэм спросил пилота, не расскажет ли он им про Дейва и бейсбольные мячи.

— Если это не тайна, конечно. А то любопытство, знаете, разбирает.

Соумс покосился на пакет с книгами, который Сэм держал на коленях.

— Меня вообще-то тоже от любопытства распирает, — признался он. — Давайте договоримся так. История с бейсбольными мячами случилась десять лет назад. Я расскажу ее, если вы обещаете, что через десять лет расскажете мне историю с книгами.

— Договорились, — поспешила согласиться Наоми, сидевшая сзади. И тут же добавила то, что вертелось на языке у Сэма:

— Если, конечно, живы будем.

Соумс расхохотался.

— Точно… Как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. Верно?

— Мало ли кому кирпич на голову свалится, — вырвалось у Сэма.

— Вот именно, — сказал Соумс. — На моего единственного сынка в восьмидесятом году как раз такой кирпич и свалился. Под названием белокровие. Или лейкоз, как врачи говорили. Только, на мой взгляд, это и был пресловутый кирпич.

— Господи, какая жалость! — всплеснула руками Наоми. — Как я вам сочувствую!

— Спасибо. Я все себя уговариваю, что уже пережил это, но время от времени тот кошмар возвращается, и мне остается только выть от боли. Наверное, у каждого в жизни есть такое, что остается с ним навсегда.

Такое, что навсегда остается с ним. Пойдем с-со мной, с-сынок… я полит-сейский. Я могу теперь домой пойти, сэр… штраф ведь уплачен, да?

Сэм прикоснулся к дрожащим губам дрожащими пальцами.

— Так вот, с Дейвом мы уже сто лет знакомы, — продолжил Соумс. — Мы выросли бок о бок, в школу вдвоем ходили, да и вообще пуд соли вместе съели. Да и выпивали на пару крепко. Но вот только я потом завязал, а Дейв не сумел… — Соумс сокрушенно покачал головой. — Пьяный или трезвый, Дейв был, пожалуй, лучшим из всех, кто встречался на моем пути. Правда, со временем трезв он бывал все реже и реже, и мы постепенно отдалились друг от друга. Самые тяжкие дни наступили для него в конце пятидесятых. Тогда он вообще не просыхал. Затем стал посещать «АА», и ему чуть полегчало…

Я женился в шестьдесят восьмом. Меня так и подмывало позвать Дейва дружкой на свадьбу, но я не решился. Кстати, заявился он к нам в итоге трезвый как стеклышко, но это было исключение.

— Понимаю, — кивнула Наоми, но Стэн Соумс расхохотался ей в лицо.

— Сомневаюсь, чтобы такая чистая душа, как вы, могла понять проблемы горьких пьяниц, но и на том спасибо. Впрочем, даже пригласи я его дружкой, Лаура — это моя бывшая — костьми бы легла и воспрепятствовала этому. Как бы то ни было, Дейв пришел, а потом, уже когда мой сыночек Джой на свет появился, мы стали встречаться почаще. Дейв вообще всегда относился к детишкам с каким-то удивительным теплом.

Случилось так, что сынишка мой просто бредил бейсболом. Альбомы с наклейками собирал, вкладыши от жвачек… даже просил спутниковую антенну. Чтобы все матчи «Ройалз» смотреть. Он по-настоящему болел за «Ройалз». Уже в восемь лет не только всех игроков наперечет знал, но и их личные достижения, как, впрочем, и игровые показатели едва ли не любого питчера в Американской лиге. Мы с Дейвом несколько раз водили его на игру. Для моего ребятенка это было все равно что по райским кущам прогуляться. Еще пару раз Дейв его сам захватывал — пока я вкалывал. Помню, однажды Лаура мне всю плешь проела, что Дейв напьется как свинья, а ребенка бросит. Но ничего подобного ни разу не случилось. Насколько мне известно, находясь с мальчиком, Дейв за все время ни разу капли в рот не взял.

Мой Джой заболел, но самым страшным для него было то, что он до самого лета на бейсбол ходить не будет, а то и вообще никогда. Это угнетало ребенка куда больше, чем сама болезнь. Когда Дейв пришел его навестить, Джой с плачем в этом признался. Дейв его обнял, как сейчас помню, прижал к груди и сказал: «Ничего страшного, Джой.

Раз ты не можешь пойти на матчи, я тебе сам сюда „Ройалз“ доставлю».

Джой страшно удивился и спросил: «Как, дядя Дейв, — прямо живьем?» Он всегда называл его «дядя Дейв».

«Живьем, наверное, не смогу, — ответил Дейв. — Но особой разницы ты не почувствуешь».

Подкатив к воротам гражданского терминала, Соумс требовательно погудел, и ворота распахнулись. Он проехал прямо к «навахо» и, заглушив двигатель, некоторое время молча сидел, потупившись.

— Я всегда знал, что Дейв необыкновенная личность, — промолвил он наконец. — Но до сих пор не могу понять, как ему удалось сотворить такое и быстро. Знаю только наверняка, что он несколько ночей не спал, ведь за каких-то десять дней управился…

Дейв знал, что мешкать нельзя. Врачи уже сказали: Джою считанные дни жить осталось. У моего малыша шансов не было изначально. Слишком уж поздно поняли, что с ним что-то не то. А эта зараза, она ведь как пожар… Словом, через десять дней Дейв пришел к Джою в больницу с двумя бумажными пакетами.

«Ой, дядя Дейв, что там у вас?» — спросил мой малыш.

Настроение у него было плохое: уже вылезали волосы, а в те дни дети все поголовно носили длинные прически, иначе сверстники их за людей не считали. Так вот, только он увидел дядю Дейва, как щечки сразу зарумянились и глазенки разгорелись.

«Как что? „Ройалз“, разумеется, — невозмутимо ответил Дейв. — Разве я тебе не обещал?» — И высыпал содержимое обоих пакетов прямо на постель.

Господи, я за всю жизнь не видел у своего малыша такой счастливой мордашки! Она засияла, как рождественская елка… и… ох, дьявольщина…

Голос Стэна Соумса с каждой секундой становился все более хриплым. Подавшись вперед, фермер-пилот навалился на рулевое колесо «бьюика» с такой силой, что взревел сигнал. Соумс вынул из заднего брючного кармана клетчатый носовой платок, вытер глаза, а затем с шумом высморкался.

Наоми перегнулась через верх спинки сиденья и прикоснулась к его щеке.

— Мистер Соумс, если вам так тяжело…

— Нет. — Сэм заметил, как по его обветренной щеке скатилась крохотная слезинка: словно капелька росы на утреннем солнце. — Просто воспоминания нахлынули. Какой он был, мой мальчуган! Это больно, мисс, но вместе с тем и радостно. Ведь счастье и боль всегда рядышком.

— Я вас понимаю, — тихонько шепнула Наоми.

— Так вот, когда Дейв перевернул свои пакеты, из них выкатились бейсбольные мячи — их было штук тридцать. Не обычные мячи — на каждом из них было нарисовано лицо игрока бейсбольной команды «Канзас-Сити ройалз» из состава тысяча девятьсот восьмидесятого года. И не просто нарисовано. Это были самые настоящие портреты. Мне не раз приходилось видеть работы Дейва — до того, как он начал пить, — но ни одна не могла сравниться с этими. Все они были как живые — Вилли Айкенс и Фрэнк Уайт, Ю. Л. Вашингтон и Джордж Бретт… Вилли Уилсон и Эймос Отис… Дэн Квезенберри со свирепым взглядом, как наемный убийца из старого вестерна… Пол Сплиторф и Кен Бретт… Всех я сейчас и не вспомню, но Дейв изобразил всю команду, включая тренера, Джима Фрея.

Не знаю, как Дейву это удалось, но он ухитрился смотаться в Канзас-Сити и заполучить у всех игроков автографы — каждый расписался на своем мяче. Кроме Даррела Портера, кэтчера. Он слег с гриппом, но поклялся, что подпишет свой мяч, как только очухается. И подписал.

— Ну и дела, — только и выдавил Сэм.

— Да, и это чудо сотворил Дейв, над которым наши жители посмеивались и которого звали Грязнуля Дейв. Знаете, порой, когда я это слышу, у меня поневоле кулаки сжимаются. Я за Дейва готов кому угодно глотку перегрызть! Как только вспомню, что он сделал для моего сынишки…

Сэм со стыдом подумал, что еще вчера называл Дейва не иначе, как Грязнулей. И посмеивался с Крейгом Джонсом и Фрэнком Стивенсом, глядя, как старик толкает перед собой тележку со старыми газетами. Сэм почувствовал, что щеки его заливает краска.

— Да, это был необычайный поступок. — Наоми снова погладила Стэна Соумса по щеке, и Сэм заметил, что она плачет.

— Видели бы вы лицо моего сынишки! — мечтательно произнес Соумс. — Как он сидел в кровати и разглядывал своих любимцев в бейсбольных шапочках. Описать я это не смогу, но и не забуду до своего последнего вздоха. Да, видели бы вы его мордашку…

Вскоре Джою стало совсем плохо, но он все равно смотрел по телевизору все игры «Ройалз». И с мячиками своими не расставался ни на минуту. Его кровать стояла у окна, и на подоконнике он устроил нечто вроде музея. Выстраивал в ряд девять мячиков с изображениями игроков, которые участвовали в матче. Стоило Фрею произвести замену питчера, Джой тут же убирал один мячик и ставил на его место другой. И всегда сжимал в кулачке мяч с портретом игрока, который стоял с битой, готовый отбить подачу. Так что…

Стэн Соумс осекся и снова спрятал лицо в носовой платок. Сэм видел, как судорожно вздымаются его плечи. Наконец Соумс успокоился.

— Теперь вы знаете, почему я согласился доставить вас в Де-Мойн. Как согласился бы забросить в Нью-Йорк или хоть на край света, если бы только Дейв заикнулся об этом. Таких людей, как Дейв, в нашем мире больше днем с огнем не сыскать. Старина Дейв ведь слеплен из особого теста…

— И вы тоже, — произнес Сэм. Соумс улыбнулся — невесело, криво, — открыл дверцу «бьюика» и сказал:

— Спасибо вам. Только теперь надо поспешить, чтобы с циклоном не столкнуться. Не забудьте свои книжки, мисс Хиггинс.

— Не забуду, — пообещала Наоми, бережно прижимая к груди пакет. — Ни за что.

Глава 13

Библиотечный полицейский (II)

Через двадцать минут после взлета Наоми оторвалась от иллюминатора — она не переставала удивляться крохотным машинкам, которые медленно ползли по тонюсенькой ленточке автострады, — и посмотрела на Сэма. Увиденное испугало ее не на шутку.

Сэм уснул, привалившись щекой к панели, но умиротворения в его лице не было; скорее он походил на человека, страдающего от мучительной боли. Из-под плотно смеженных век медленно просачивались слезинки. Наоми хотела растолкать его, как вдруг услышала дрожащий детский голос. Она ушам своим не поверила — так Сэм разговаривал во сне.

— Я в беде, сэр? — пропищал он.

Тем временем «навахо» очутился среди грозовых туч, и поднялась болтанка. Однако Наоми ничего не замечала. Она уже прикоснулась было к плечу Сэма, но в самый последний миг отдернула руку.

«Кто был ВАШ Библиотечный полицейский, Сэм? Это чудовище опять его мучает», подумала Наоми. «Вы уж извините, Сэм, но я не могу вас разбудить. Не сейчас. Мне кажется, вам уж лучше это перетерпеть. Простите меня, но досмотрите этот сон до конца. Только постарайтесь вспомнить его, когда проснетесь. Вспомните.»

На глазах у Сэма Пиблса Красная Шапочка вышла из пряничной избушки и заторопилась к своей бабушке; но вместо бабушки ее поджидал там злой Серый Волк. Содрав с девочки скальп, он собирался полакомиться ее мозгами, которые выскребал из черепа длинной деревянной ложкой.

Да только что-то во сне не стыковалось: Красная Шапочка вдруг превратилась в мальчика, а пряничная избушка стала двухэтажным домом, в котором маленький Сэм жил с матерью после смерти отца. И еще — вместо пирожков в корзинке лежала «Черная стрела» Роберта Льюиса Стивенсона.

Сэм прекрасно помнил, что прочитал ее, и очень внимательно. Вдруг он осознал: вовсе не к бабушке торопится, а в Сент-Луисскую библиотеку, причем спешка вызвана тем, что срок сдачи книги истек четыре дня назад.

Сэм как бы наблюдал за всем происходящим со стороны.

Вот Сэм-Красная Шапочка остановился на перекрестке, дожидаясь зеленого света. Вот он идет по Джонстаун-авеню с книгой под мышкой (уже без корзинки). Вот заходит в бакалейную лавчонку и покупает ириски «Солодка». Расплачивается долларовой бумажкой, а продавец отсчитывает девяносто пять центов сдачи. Этого более чем достаточно, чтобы заплатить штраф. И вот он снова идет, жует ириску и приближается к библиотеке.

Сэм попытался криком предупредить мальчика. Осторожнее, мальчуган! Там волк! Не ходи туда! Тебя ждет волк!

Но мальчик продолжает идти, пожевывая свою конфетку. Вот он вышагивает по Бриггс-авеню, а библиотека — мрачная коробка из красного кирпича — высится уже совсем близко.

И тут Сэм-Красная Шапочка попытался вырваться из цепких объятий Морфея. Словно почувствовал близость Наоми и реального мира. Он даже слышал мерный рокот двигателей «навахо», который тут же смешивался с гулом машин на Бриггс-авеню, звяканьем велосипедных звоночков и чириканьем пташек в пышных кронах зеленых вязов. Крепко зажмурившись, Сэм пытался оттолкнуть от себя эти видения и вернуться в реальность: он знал, что способен пробиться сквозь скорлупу иллюзий и вырваться на волю. И вдруг…

— Нет, — сказал Дейв. — Не делайте этого, Сэм. Стисните зубы, и потерпите. Если хотите спасти Cаpy от Арделии, досмотрите сон до конца. Вы должны вспомнить своего Библиотечного полицейского. Узнать, кто это был.

— Но я не хочу! Хватит с меня. Я не могу это вспоминать! Я и так уже настрадался.

— Все ваши прошлые страдания, Сэм, — ничто по сравнению с тем, что ждет вас впереди. Поверьте мне.

Сэм открыл глаза, но продолжал смотреть на происходящее во сне не обычным, а внутренним взором.

Вот Сэм-Красная Шапочка уже приближается к ступенькам лестницы, ведущей в восточное крыло библиотеки; в то крыло, где размещалась детская библиотека. Движения его какие-то плавные, почти замедленные; каждый шаг напоминает покачивание маятника в стеклянной коробке старинных дедушкиных часов. Он видит крохотные искорки — вкрапления слюды в бетонных ступеньках, густые заросли кустов, которыми засажена дорожка, увитые плющом кирпичные стены; непонятный, чем-то пугающий латинский девиз Fuimus, non sumus,[24] высеченный полукругом над застекленными дверями с решеткой.

А вот и Библиотечный полицейский. Стоит прямо на лестнице и загораживает путь.

Только он совсем не бледный, а, наоборот, раскрасневшийся. И не высокий, а среднего роста, но зато с широченными плечами. И одет не в полушинель, а в самое обычное пальто. Правда, это очень странно, ведь в Сент-Луисе лето стоит, да и день знойный выдался. А вот глаз его не видно, потому что на носу у Библиотечного полицейского темные очки с круглыми стеклами — такие носят слепые.

Это не Библиотечный полицейский! Это волк! Берегись его! Это волк! Библиотечный ВОЛК!

Но Сэм-Красная Шапочка не слышит. Он ничего не боится. Ведь день в самом разгаре, а вокруг столько людей — странных и порой даже загадочных. К тому же Сэм всю жизнь прожил в Сент-Луисе — чего ему бояться?

Он приближается к незнакомцу в темных очках и вдруг замечает на его лице шрам: тоненькую белесую ниточку, протянувшуюся через всю левую щеку и исчезающую за переносицей.

— Здравствуй, с-сынок, — говорит незнакомец.

Здравствуйте, — отвечает Сэм-Красная Шапочка.

— Рос-скажи мне немного про эту книжку, прежде чем внутрь зашдес-шь, — просит таинственный незнакомец, как-то необычно шепелявя, словно змея шипит. — Я ведь здес-сь работаю.

— Это «Черная стрела», — вежливо отвечает Сэм-Красная Шапочка, — а написал ее мистер Роберт Льюис Стивенсон. Он уже умер. От тубер-клу-роза. Книжка мне очень понравилась. В ней такие драки!

Мальчик ждет, чтобы мужчина в темных очках отошел в сторону и дал ему пройти, но тот стоит на месте. Только наклоняется, чтобы рассмотреть Сэма-Красную Шапочку получше.

Ой, дедушка, какие у тебя маленькие черные глаза!

— Ес-тче один вопрос, — шипит незнакомец. — Твоя книга не прос-срот-чена?

Сердце Сэма-Красной Шапочки холодеет от страха.

— Да… но только совсем чуть-чуть. Всего на четыре дня. Книжка такая большая, а мне на продленке оставаться приходилось…

— Пойдем с-со мной, с-сынок… я полит-сейский. — Человек в пальто и в темных очках протягивает руку. Сэма так и подмывает удариться в бегство. Но ведь он еще ребенок, а перед ним взрослый. К тому же — сотрудник библиотеки. Незнакомый и в пугающих темных очках, олицетворяющий власть. А от власти не убегают; она всемогуща.

Сэм робко приближается к Библиотечному полицейскому. Протягивает руку — ту самую, в которой держит уже почти пустой пакетик солодковых ирисок, — а затем, в самый последний миг, пытается ее отдернуть. Но — поздно. Библиотечный полицейский хватает ее, а пакетик с ирисками падает на ступеньки.

С той поры Сэм-Красная Шапочка и не выносит вкуса солодки.

Человек в темных очках резко притягивает Сэма к себе, сжимая его руку. Хватка у него стальная, словно тиски. Сэму больно. Он начинает плакать. Весело светит солнышко, зеленеет травка, но мир вдруг становится чужим и отдаленным, словно коварный мираж, только что казавшийся явью.

— Я в беде, сэр? — с замиранием сердца спрашивает Сэм.

— Да, — отвечает Библиотечный полицейский. — Еще в какой. С-слушай меня, с-сынок, ес-сли хочешь цел ос-статься. Понял?

Сэм молчит. Язык отнялся. Никогда в жизни он не был так напуган; в немом ужасе таращится на мужчину в темных очках и потихоньку плачет. А тот встряхивает мальчика за плечи.

— Так понял ты или нет?

— Д-да! — лепечет Сэм, и его вдруг пронзает острое желание опорожнить мочевой пузырь.

— Я с-скажу тебе, кто я такой, — продолжает мужчина. — Я полит-сейский из библиотеки на Бриггс-авеню, и я вс-сегда наказываю мальчишек и девчонок, которые забывают вернуть вовремя книжки.

Маленький Сэм-Красная Шапочка уже плачет навзрыд.

— У меня деньги есть, — вспоминает он. — Я вам все отдам. Девяносто пять центов.

И лезет за мелочью в карман. В эту минуту Библиотечный полицейский оглядывается, и его широкое лицо вдруг заостряется, словно у волка или лисы, забравшейся в курятник, но внезапно учуявшей опасность.

— Пойдем, — зовет он и тащит маленького Сэма-Красную Шапочку в густые кусты. — Ты должен с-слушаться полит-сейского!

В кустах сумрачно и страшно. В воздухе пряно пахнет можжевеловыми ягодами. Сэм громко рыдает, захлебываясь от слез.

— Замолчи! — рычит Библиотечный полицейский и резко встряхивает мальчика за шиворот Сэм вскрикивает от боли. Его голова беспомощно болтается на тоненькой шее. Они выходят на какую-то прогалину, где можжевеловые кусты вытоптаны, а папоротники вырваны с корнем. Сэм понимает: Библиотечному полицейскому не просто знакомо это место; он его сам обустроил.

— Замолчи — иначе одним штрафом не обой-дешьс-ся! Я позвоню твоей маме и с-скажу, какой ты гадкий мальчишка! Ты этого хочешь?

— Нет! — вопит Сэм. — Я уплачу штраф! Я заплачу, мистер! Только не бейте меня!

Библиотечный полицейский разворачивает Сэма-Красную Шапочку спиной к себе.

— Руки на с-стену! Нагнис-сь! Рас-стопырь ноги! Пошевеливайс-ся! Быс-стро!

Не переставая всхлипывать и боясь, что мать узнает о его плохом поведении, Сэм — Красная Шапочка покорно выполняет приказания Библиотечного полицейского. Красные кирпичи такие холодные на ощупь: тенистые заросли можжевельника никогда не позволяют солнечным лучам согревать их. Перед его глазами открылось маленькое оконце на уровне ног. Сэм видит, что внизу находится котельная. Над гигантским бойлером висят лампочки с жестяными абажурчиками, напоминающими по форме шапочки китайских кули: тени от труб складываются в причудливые осьминожьи щупальца. У дальней стены котельной, спиной к оконцу, техник-смотритель разглядывает приборную панель и делает пометки в журнале.

Библиотечный полицейский рывком стягивает с Сэма штаны. Вместе с ними соскальзывают и трусы. Мальчик вздрагивает — воздух непривычно холодит оголившуюся попку.

— С-спокойно, — шипит Библиотечный полицейский. — Не двигайс-ся. Заплатишь штраф, с-сынок, и я тебя отпущу… никто даже не узнает.

Что-то горячее и твердое толкает Сэма-Красную Шапочку в попку. Мальчик снова вздрагивает.

— С-спокойно, — повторяет Библиотечный полицейский. Дышит он уже тяжело, со свистом.

Сэм же стоит, не смея дохнуть, он вне себя от ужаса и стыда. Его затянули в кусты, подвергают какому-то нелепому и непонятному наказанию; и все из-за того, что он вовремя не вернул «Черную стрелу»?! Господи, да знай он наперед, что за штраф здесь взимают…

Твердая штуковина раздвигает его ягодицы, и вдруг нутро Сэма — Красной Шапочки пронзает жгучая, невыносимая боль. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Сэм роняет «Черную стрелу» и закусывает зубами собственное запястье, чтобы не кричать от боли.

— С-спокойно, — снова шипит Библиотечный волк. Он уже держит Сэма за плечи и раскачивается взад-вперед, внутрь и наружу, взад-вперед, внутрь и наружу. — С-спокойно… С-спокой-нооооо! О-оо…

Судорожно дыша и рыча, Библиотечный полицейский загоняет в попку Сэма здоровенный железный штырь; Сэм смотрит безумными глазами в котельную — она находится совсем в другом мире, в другой Вселенной, где не случается такое. Он видит, как техник заканчивает вносить записи и направляется к двери. Достаточно ему только повернуть голову, и он увидит в оконце смертельно бледное и измученное лицо страдающего мальчугана с красными от недожеванных ирисок губами. Сэм мечтает о том, чтобы техник увидел его и поспешил на выручку, подобно тому как охотник спас Красную Шапочку, но в глубине души понимает — не бывать этому. Ведь, увидев очередного плохого мальчишку, которого наказывают за несданную в срок книгу, техник-смотритель просто отвернется, с возмущением.

— С-спокой-нооооо! — полушипит-полувизжит Библиотечный волк, а смотритель выходит, так и не обернувшись. Волк загоняет железную палку еще глубже, и на мгновение боль становится такой… что Сэму-Красной Шапочке кажется: все, сейчас его животик разорвется, а железная штуковина проткнет его насквозь и вылезет из пупка.

Библиотечный полицейский наваливается на него, тяжело дыша, у Сэма под его тяжестью подгибаются ноги, и он оседает на колени. При этом железный штырь — нет, он уже не железный — выскальзывает из него, но Сэм чувствует: вся попка промокла. Он боится пощупать ее руками. Боится, что стал уже Сэмом — Кровавой Шапочкой.

Библиотечный полицейский внезапно хватает Сэма за руку и рывком поворачивает лицом к себе. Его физиономия побагровела, на щеках и на лбу выступили пятна.

— Ты только пос-смотри на с-себя! — шипит он, перекосившись от презрения и гадливости. — Тебе не с-стыдно с-стоять передо мной со с-спущенными портками? Или тебе понравилос-сь? Признавайс-ся — понравилос-сь, да? Понравилос-сь!

Сэм молчит. Он только плакать может. Подтягивает кверху трусы вместе со штанами. Попавшая в них трава колет попку. Он пятится от Библиотечного полицейского, пока не упирается спиной в кирпичную стену Библиотеки. Плющ впивается ему в спину, словно костлявые старушечьи пальцы. Но он и этого не замечает. Им владеют лишь стыд, ужас да еще новое, неведомое прежде ощущение своей полной никчемности. Но главное — стыд. Сэм просто не знает, куда от него деваться.

— Ис-спорченный мальчишка! — презрительно фыркает Библиотечный полицейский. — Гадкий, дрянной, паршивый мальчишка!

— Я могу теперь домой пойти, сэр… — Голос Сэма срывается из-за сдерживаемых рыданий. — Штраф ведь уплачен, да?

— Нет, — отвечает Библиотечный полицейский. — Но я тебя отпус-скаю, так и быть. Ес-сли же ты хоть кому-нибудь об этом проболтаешьс-ся — хоть одной живой душе, — я приду к тебе с-снова. И взыщу штраф с-сполна. Ты понял, с-сынок? И не вздумай больше здес-сь околачиватьс-ся! Ес-сли хоть раз попадешьс-ся мне на глаза — тебе конец! Ты понял, с-сынок?

— Да, — отвечает Сэм.

Он прекрасно понимает: стоит ему рассказать о случившемся, и Библиотечный полицейский тут же вернется и снова накажет. По ночам он будет прятаться рядом в стенном шкафу или под кроватью; затаится высоко в ветвях, как гигантская черная ворона. Взглянув на небо, Сэм непременно различит зловещие очертания Библиотечного полицейского, его ухмыляющуюся физиономию со шрамом среди туч. Он будет где угодно; он будет везде.

От этой мысли Сэму делается совсем плохо, и он зажмуривается. Библиотечный полицейский снова хватает его за шиворот и резко встряхивает. Что — да? — шипит он. Что — да? Да, я все понял, отвечает Сэм, не открывая глаз. Библиотечный полицейский отпускает его. Вот и хорошо. Надеюс-сь, ты не забудешь. Когда плохие дети забывают, я их убиваю.

Сэм — Красная Шапочка еще долго сидит с закрытыми глазами, привалившись к кирпичной стене. Ему хочется плакать, но слезы иссякли. На долгие годы, если не навсегда. Наконец он открывает глаза и видит, что рядом никого нет; Библиотечный полицейский его оставил. Возле ног Сэма валяется только раскрывшаяся при падении «Черная стрела».

Сэм ползет на корточках через кусты к свету. Листья щекочут его вспотевшую, замурзанную мордашку, ветви царапают спину и больно хлещут истерзанную попку. Он прихватил «Черную стрелу», но в библиотеку ее не понесет. Он вообще никогда больше не переступит порог библиотеки. Любой — такой уж Сэм дал себе зарок. Он поклялся себе кое в чем еще: никогда никому не скажет про этого ужасного человека и постарается навсегда забыть о случившемся кошмаре.

Сэму кажется, что ему по силам сдержать клятву. Нужно только очень постараться. И он постарается. Достигнув просвета в кустах, Сэм оглядывается по сторонам, словно затравленный звереныш. Смотрит, как на лужайке играют дети. Весело и беззаботно. Библиотечного полицейского поблизости не видно, но это не имеет значения: Библиотечный полицейский все равно следит за ним, незримо и неслышно. Отныне и впредь Библиотечный полицейский всегда будет рядом с ним.

Наконец дети разошлись. Маленький истерзанный мальчик выползает из кустов; рубашка выбилась наружу, в волосах застряли листья, на лице запеклись грязные разводы. Глаза широко раскрыты, в них навсегда застыл страх. Мальчуган карабкается по ступенькам лестницы, бросает испуганный взгляд на непонятные латинские слова, осторожно кладет книгу перед дверью библиотеки и — бросается наутек.

Он мчится, не чуя под собой ног и не разбирая дороги, но это бесполезно — как бы быстро мальчик ни мчался, ему никогда не убежать от сладковато-приторного вкуса солодки на губах. Никогда не удрать от Библиотечного волка, который всегда бежит рядом с ним, невидимый, и нашептывает:

«Пойдем с-со мной, с-сынок… я политс-сейский». Этот зловещий шипящий голос теперь навсегда останется с Сэмом и будет шипеть в темноте и по ночам, а Сэму отныне навсегда суждено в панике бежать от него, крича: «Но ведь я уплатил штраф! Я же расплатился!» И слышать в ответ неумолимое:

— Ты никогда не рас-сплатишься, с-сынок! Никогда!

— Никогда!

— Нико…

Глава 14

Библиотека (III)

Последние минуты перед посадкой на утоптанной полосе грязи, которую Стэн окрестил аэропортом Провербии, были весьма непростые. «Навахо» попал в зону вихревых потоков и жестко приземлился, прыгая, как кузнечик. От удара Сэм подскочил и испустил истошный вопль. Глаза его раскрылись.

Наоми уже давно терпеливо дожидалась, когда он проснется. Не обращая внимания на пристегнутый ремень, врезавшийся в талию, она перегнулась и обняла Сэма. А тот, еще не пришедший в себя, отшатнулся в испуге, но уже в следующую секунду узнал Наоми.

— Все в порядке, Сэм, это я. Вы уже вернулись, вы здесь со мной.

Сэм недоуменно заморгал и с тяжелым вздохом откинулся на спинку кресла.

— Господи, Наоми, — прохрипел он, — если бы вы знали, какой это был кошмар!

Стэн связался с кем-то по радио, и на посадочной полосе их уже встречали. Еще минута, и «навахо» плавно покатился на буксире. Все-таки им не удалось удрать от надвигавшегося циклона, и дождь уже барабанил по корпусу самолета. А в пилотской кабине Стэн Соумс громовым голосом распевал разудалую ковбойскую песню.

— Это был настоящий кошмар? — спросила Наоми, отодвигаясь от Сэма и разглядывая его налившиеся кровью глаза.

— Да. Но случился со мной наяву. В далеком детстве.

— Это был Библиотечный полицейский, Сэм? Ваш Библиотечный полицейский?