Творить добро и мир любить. Выпуск 2 бесплатное чтение

В семье было множество книг. Часто с братом листал БСЭ с прекрасными иллюстрациями. Отец был завкафедрой химии в сельхозинституте. Мать работала главным библиографом в республиканской библиотеке им. Чернышевского.

Отец построил собственный дом со своим садом. На месте сарая сам выстроил свою лабораторию, где поначалу царила химия, но затем её потеснила электроника.

Ник рисовал карандашами и пастелью, окончил музыкальную школу по классу скрипки и потом играл в университетском ансамбле. Со школьных лет писал фантастические рассказы.

Поступил на химический факультет университета, затем работал в лаборатории Института химии Киргизской академии наук, закончив должностью старшего научного сотрудника.

Занимался фехтованием, ходил чуть ли не каждую неделю в горы и облазил многие вершины Киргизского хребта, а ещё позже плотно осваивал рукопашку с восточным акцентом.

Постепенно сложился глубокий интерес к психике, и сразу после университета было прочитано огромное количество популярных и затем специальных книг. Всё это определило тот наиболее общий контекст, в котором осмысливалось всё вокруг и привело к формированию существующей модели организации психики: fornit.ru/beast.

Так что написание прозы оказалось литературным выражением того, что удалось понять в исследовании психики.

Слава и первая смерть

Упруго массирующие струи, приправленные бодрящим ультразвуком, смыли пот жаркого дня. Слава потянулся к полотенцу, но нелепо скользнул по биоплитке, вздумавшей игриво пощекотать его мокрые ступни. Удар об уголок полочки плечом спровоцировал смачное проклятие, впрочем, почти неслышимое его детям, уже усаженным перед стеной-монитором и с нетерпением ожидающих взрослой передачи ДСЭ.

Это изменило настроение у Славы, и предвкушение от ДСЭ омрачилось мыслью о давно замеченном её ханжеском менторстве – мыслью, которую Слава старался гнать как бредовую. Но теперь ему захотелось хотя бы ненадолго выйти в сгущавшиеся сумерки летнего вечера.

Прямо босиком, лишь надев шорты и футболку, он вышел в галантно распахнувшуюся калитку и вдохнул вечернюю прохладу с лёгким ароматом приарычной мяты. Снова обретая счастье, он побрёл по заросшей аллее вдоль нескончаемо длинного ряда коттеджей.

Почти сразу Слава увидел тихо сидящего у арыка соседского пацанёнка. Тот что-то сжимал в руке, опущенной в мутную воду, и поверху трагически редко всплывали маленькие пузырьки.

Ребёнок был настолько увлечён, что не заметил подошедшего и вытащил руку с ещё живым котёнком, со слипшейся шерсти которого стекала вода. На детском лице сосредоточились сильные чувства исследовательского увлечения чужим бессилием. Особый драйв придавала недозволенность совершаемого, но кто же из взрослых здесь может оказаться в то время, когда все поголовно залипали у стен мониторов с вечерней передачей ДСЭ. На это время всё замирало, кроме бдительных служб.

У детских ног бессильно подпрыгивал онемевший воспитательный гаджет, переливаясь негодующими цветами.

Слава присел рядом и требовательно протянул руку.

– Дай сюда!

Пацан вздрогнул и послушно протянул смешно кашляющего котёнка.

– Знаешь, Витёк, сейчас я то же самое сделаю с тобой, чтобы ты прочувствовал, как это!.. – не очень решительно пригрозил Слава.

– Ой, дядя Слава, – пролепетал застигнутый врасплох ребёнок. – А это не больно?

– Сейчас узнаешь. Но какая тебе разница, что ты почувствуешь, если всё равно тебя не станет?

– Меня позавчера сохраняли… – возразил парень, стремительно наполняясь паническим страхом. – Я папе скажу!

Витёк вдруг сорвался и очень прытко побежал к своему коттеджу.

Слава вздохнул и встал, осторожно положив приходящего в себя котёнка в траву. Витёк скоропостижно перелезал через соседский забор. Этот боится. А чуть более взрослые уже ничего не боятся.

Гаджет запрыгал было вслед за Витьком, но Слава ловко поймал его, тут же получив удар током. Легко проигнорировав детскую дозу, Славик тряхнул бешеную тварь – и гаджет примирительно затих.

Проблема, которую Слава недопонимал и о которой часто приходилось задумываться, опять настигла его. Всё вокруг очень стремительно меняется, и он удручающе не догоняет прогресса, несмотря на свой не такой уж зрелый возраст. Не только он, а очень многие не успевают осваивать то, что в огромном разнообразии и со всё более ускоряющимся темпом обрушивается на головы в стремительно меняющемся мире взаимодействий новых вещей, биосинтов, разумных гаджетов и всё ещё по старинке скроенных природой людей. Дети быстро схватывали новшества и эффективно использовали их так же естественно, как собственные руки и ноги. Возможно, потому, что их воспитывали гаджеты, на которых всё сваливали родители. Но критический возраст способности быть в струе прогресса всё более молодел.

Пожалуй, главное – в мире появилась возможность сохраняться на случай трагедии или делать свои копии для более эффективной работы.

Слава ни разу ещё не умирал и недопонимал экстремального мира молодых, не ведающих страха смерти, часто с самого раннего возраста умело и эффективно использующих прогрессивные возможности квантово-механической телепортации тела или просто дуплирования. Он был из тех динозавров, которые ещё захватили хмурое время неизбежной бренности бытия, и это разительно отличало его от поколения нынешних экстремалов. Само понятие смерти радикально изменилось, как и отношение к ней. Воистину сказал мудрец: «Там, где есть смерть, нет меня, там, где есть я, нет смерти».

Славик снял блокировку звука, и гаджет шумно задышал.

– Ну что, тупая железка, фигово воспитываешь!

– Со взрослыми не разговариваем! – гаджет надменно поджал губки.

Ну да, друзей не предают. Такая вот солидарность и обеспечивает тесные дружеские взаимоотношения воспитателя и ребёнка.

– Ну и пошёл ты… – Слава швырнул гаджет на землю, тот ловко самортизировал и поскакал к соседской калитке, чуть заваливаясь влево.

В принципе, следовало бы прибить Витька, что многие и делали в подобных случаях, чтобы не оставлять у ребёнка патологических воспоминаний о совершённом, и родители только бы спасибо сказали. Для этого достаточно было вызвать специальную службу декогеренции. Но он не мог…

Славик был склонен к размышлениям скорее не в поиске истины, а для психического равновесия.

В этом мире, балансирующем на грани всеобщей ненормальности, многое необходимо прояснить. Вот и слово «дупление» – пример того, как сленг оказывается сильнее логики правил. Конечно же, в основе – дублирование, а не создание дупла, но выговаривать «я дублировался» большинству оказалось не по нраву, это «б» прямо било по губам. Особенно если речь шла не об удвоении, а о большем числе копий. Да что там грамматика, когда буквально все жизненные ценности менялись на глазах.

Слава депрессивно вздохнул. Он давно уже обещал семье путешествие на Марс, с невероятными приключениями в сказочных куполах, в условиях пониженной тяжести, с морем, в котором плавалось легко, как в сказке, с фантастически разнообразными биосинтетическими существами, многих из которых нет и в помине на Земле просто потому, что эти гигамонстры раздавили бы сами себя своей тяжестью.

Болезненная совесть терзала Славика в каждом случае невольного попирания им этических норм ДСЭ, которым он был, без сомнений, привержен, постоянно убеждаясь в их чрезвычайной полезности и эффективности.

В суровые времена, до внедрения регулирующей Динамики социальной этики, в резко меняющихся условиях проявлялось самое различное отношение людей, что приводило к расколу и конфликтам непонимания со множеством личных трагедий.

А корни раскола проявляются уже в раннем детстве. Если увлечённым очередным трендом в музыке детишкам вдруг попадался кто-то ненормальный, не любящий такую музыку, для чего вовсе не требовалось её понимать, а важно просто демонстрировать свою преданность ей, это вызывало негодующее неприятие, и чужой становился изгоем. И так – во всех случаях отличия собственного мнения там, где оно не имеет права отличаться.

Если раньше детям, чтобы казаться взрослыми, приходилось курить, выпивать спиртное и пошлить с девочками, то теперь главным критерием стала причастность к ДСЭ. Вырастая из периода воспитательных гаджетов, дети уже имели собственное понимание того, что такое хорошо и что такое плохо, и это позволяло легко вкурить основы ДСЭ.

Социальные технологи ясно понимали, что разумнее привить обществу один вид тренда, но очень качественно, неукоснительное соблюдение которого стало бы непреложным для всех без исключения, чем провоцировать множественные и непримиримые разногласия. В результате была культивирована полноценная вера, пришедшая на смену многим смешным и нелепым религиям, давно конфликтующим в головах новых поколений. Вера у людей никогда не исчезала, она была нужна всем тем, кто сам чего-то не понимал, и ему оставалось только верить или не верить, и тем, кто желал следовать за признанными авторитетами, чтобы не выделяться, не дай бог вызывая неприятие у окружающих, и ещё нужна тем, кому была важна всенародная Идея, придающая основу смысла жизни каждому.

А что было бы с технологией телепортации тел без ДСЭ? Такая социальная бомба могла разрушить общество. И без того появляются всякие эмо, заражённые жизнененавистничеством.

Сегодня всем предельно очевидно, как важно быть в общем потоке следования правильным социальным коррекциям. Все новые важные откровения, что выдаются в святые минуты шедевров Динамики социальной этики, или просто ДСЭ, принимались внимательно и благодарно, чтобы всегда быть на высоте и не облажаться среди друзей и особенно – среди коллег.

Как раньше великие художники и композиторы сочиняли произведения на религиозную тематику, проникающие в глубины души, так и сегодня передачи ДСЭ творили самые выдающиеся деятели науки и искусства, вот и получались неотразимые, с нетерпением ожидаемые шедевры.

Не стоит путать: ДСЭ – не политкорректность, не патриотизм и не толерантность, а настоящая победа государственного культивирования, искренняя в своём убеждении и приятии всенародная вера, которой могут перечить лишь отморозки или очень ещё наивные дети. Но уже в подростковом возрасте любые сомнения в ней представляются настолько же абсурдными и неприемлемыми, как попрание самых святых ценностей, как покушение на общепризнанную красоту.

Если с голографически объёмного монитора во время этической проповеди ДСЭ в форме занимательных и смешных постановок с полной очевидностью покажут, что недобрый взгляд на ближнего – это тяжкий грех низвержения оного в пучину депрессивных переживаний, то отныне взгляды в толпе просто лучатся доброжелательностью.

Тот, кто не в теме и позволит себе даже самую малую суровость, окажется порицаем всеми очевидцами и невольными свидетелями. И они тут же очень ласково и осторожно, чтобы ни в коей мере не опечалить напрасно, поведают заблудшему, что вчера погода в мире этики изменилась, как давно всеми ожидаемый порыв свежего ветра перемен, после чего провинившийся не будет знать, куда деть свой стыд и покаяние.

Всё это реально облегчало жизнь, свободную от многих ранее неразрешимых социальных проблем. Так случилось недавно со Славой, когда его работодатель вдруг в приступе недовольства чем-то принялся гневно распекать за последствия какой-то ошибки, а с кем не бывает ошибок?! И тогда Слава ровным и чуть укоризненным тоном, как это полагалось согласно формуле ДСЭ, молвил: «Ваши демотивирующие сентенции надолго выбивают из колеи, ведь вы сейчас невольно внушаете, какая я никчёмная бестолочь. После этого я просто не смогу нормально работать». Шеф, то есть работодатель, чуть испуганно округлил глаза и душевно извинился. В порыве радостного взаимопонимания они расслабились и немного поговорили о жизни, о ещё оставшихся в мире королях, о классных туристических ботинках, которые демонстрировались во вчерашней рекламе, и очень вкусной марсианской капусте.

В просторном дворе своего небольшого коттеджа Слава вознамерился построить большой второй дом с навесным переходом к первому и площадкой аэрокара на крыше – для всё разрастающейся семьи – его гордости на фоне общего демографического упадка общества. Кстати, наземный транспорт давно был запрещён.

Всё своё время после обязательных по ДСЭ четырёх часов работы четыре раза в неделю он проводил на этой стройке. И всё чаще с отчаянием видел, что задуманное по своей грандиозности явно превышает его возможности.

Это ввергало его в привычную тему неустроенности и собственной неполноценности, а то и недостаточной мужественности, в чём не раз его упрекала жена Татьяна, пусть и в мягкой форме, но колющей самолюбие. Как же было ностальгически привольно в прошлые века, когда можно было расслабиться, думать и делать что угодно. Тогда не было этих изуверских четырёх ежедневных часов непосильной работы для всех без исключения, контролируемой датчиками уровня творческих усилий, так что никакие посторонние мысли в это время не допускались. Легко выкраивалось время на компьютерную игрушку или чтобы полазить в злачных местах Интернета, а если появлялся шеф, то есть работодатель, то одним движением переключался рабочий экран. Слава любил интерактивные фильмы про те благодатные времена, но вот теперь даже на это не хватало времени.

– Слава, да брось ты на фиг эту стройку! Сколько можно? – сочувствовала его верная жена, только что приготовив ужин.

– Танечка, ещё немного, композит же застынет!

За общим столом в голову Вячеславу пришла вполне созревшая идея, которую он решился высказать Тане.

– Завтра пойду раздуплюсь ещё в четверых, тогда мы бригадой быстро всё закончим!

– Славка!.. Да ты что?! Мы лучше потихоньку…

О ноги Славика требовательно потёрся шикарный биосинтетический кот, поднял на него глазищи, не оставляющие никого равнодушными, и с ужасным акцентом вымявкал:

– Дай понюхать, что ты жрёшь!

Хотя кот вполне бегло говорил, но его гортань и пасть не справлялись с дикцией.

Славик отломил кусочек Таниного пирога и бросил коту. Тот недоверчиво ткнулся носом и фыркнул.

– Опять какая-то дрянь…

– Иди с детьми поиграй! – шикнул на него Славик. Кот укоризненно взглянул, обиженно дёрнул хвостом и отвернулся.

Славик вздохнул от невольных сомнений. Так можно довести себя. Когда последний раз он посещал психоразгрузку?

– Я уже по-разному прикидывал, Танюш. По-другому никак. Я понимаю, что и с одним мной тебе непросто, а тут ещё четверо, но ты потерпи, милая…

– Да при чём тут…

– Просто иначе это никогда не закончится.

Слава остро почувствовал, как меняется расклад настроения и Татьяна входит в свою нередкую в последнее время трудную полосу. Но когда-то нужно быть решительным.

Давно надо было это сделать. Понятно, что не только жена, а все его родственники не готовы терпеть ещё четверых Вячеславов, даже таких покладистых и уживчивых, ведь всё плохое, что есть хоть у святого, умножится на пять. И поэтому после окончания работ и вынужденного кормления всей этой оравы помощников нужно будет вернуть всё на круги свои, как бы ни привык к идеальным напарникам. А то, глядишь, будет разумно и самому сгинуть вместо одного из них, который в конечном сравнении окажется получше, ведь абсолютно ничем он от других копий не будет отличаться. Тут нужно заранее и твёрдо всё это продумать и решительно быть готовым к полному равенству судеб.

Нависло знакомое, томительно-неприятное напряжение. Дети затихли, живо припомнив случавшиеся размолвки, кот отвалил подальше от ног хозяев. Нужно было что-то делать, как-то разрядить атмосферу.

– Представляешь, – оживился Славик, – застал соседского Витька за утоплением котёнка в познавательно-развлекательных целях.

Кот остервенело фыркнул:

– Жаль, меня там не было!

А Татьяна в упор взглянула на мужа.

– Значит, вырастет настоящим мужчиной, не то что некоторые.

– Да, я знаю, что тебе нравятся настоящие мужчины… Извини.

Ничего, он ещё докажет…

Вячеслав тихо вздохнул, откусывая приготовленный женой, а не кулинарным принтером пирог и совершенно не замечая его чудесного вкуса. Мысль о дуплении полностью владела им.

Да, он глубоко понимает и принимает для самого себя, что дубли полностью идентичны ему самому, и поэтому после окончания стройки будет рационально оставить наиболее хорошо сохранившийся экземпляр из всех пяти, можно ведь ногу сломать или ещё что.

Эти мысли выбора были не новы, и в нравоучительных передачах Динамики социальной этики не раз очень подробно и доходчиво доносились до каждого. Так что тут нет сомнений: будет оставлен наиболее подходящий.

Когда он последний раз сохранялся?.. Вспомнить не получалось, а к терминалу тянуть ладошку с чипом было неохота.

Детей архивировали достаточно часто, чтобы пропало не более одного-двух пропущенных в гимназии дней. Стоило это до смешного мало: 10 битков. А сделать копию, т. е. сохраниться и тут же дуплировать ещё нескольких, – ещё по 10 битков на морду. При его заработке 640 битков в неделю это – не деньги.

Вот опять он думает о себе, забывая, что у его детей свои, не менее насущные, проблемы, в которые он всё ещё недостаточно вник.

Из-за частых детских сохранений бытие стало очень своеобразным: молодые совершенно ничего не боялись, зная, что чуть что – их восстановят. Любые сумасбродства проходили безнаказанно. Любые попытки повлиять на ребёнка считались попранием его самобытности. Лишь после гимназии и то не скоро шла на убыль эта анархическая необузданность. Зато можно было научиться любым, самым опасным, трюкам и само отношение к смерти становилось рациональным, а не трагическим. Сегодня никто из нормальных людей не боялся декогеренции.

Доходило до того, что родственники не спешили восстановить своего погибшего члена семьи, отдыхая от его нравов, были случаи, что совершенно чужие люди инициировали его восстановление – те, кто больше был заинтересован в жизни погибшего. Так возникали новые этические нормы социальной значимости.

Пару десятилетий назад, после того как выяснилась возможность квантово-механического сканирования состояния материальной системы и это состояние оказалось легко сохранить в базе квантового компьютера, началась эра телепортации волновых состояний – восстановление материального объекта любого вида по его сохранённой записи. Конечно, не обошлось без досадной границы возможностей: оказалось, что сканировать целостно-когерентную систему квантов возможно только в пределах определённого пространства, а именно – не более чем 0,99 метра по любому направлению. Слона или корову невозможно дуплировать, но легко – кусок коровьего мяса.

Человека помещали в специальный цилиндр диаметром те самые 0,99 метра, он приседал в позу зародыша, а сверху опускался поршень, также на 0,99 метра, придавливая то, что оказывалось выше. По первому же воплю процесс прекращался. А для тучных и очень высоких людей это было очень непросто, что оказалось сильнейшим фактором эволюционного отбора.

Высокий Вячеслав был в холке, с опущенной к груди головой, примерно 1,2 метра и вполне комфортно переносил уже не раз проводившуюся процедуру архивирования, но пока ещё ни разу в жизни он не восстанавливался и не раздупливался.

У детей уже лет в десять напрочь проходил страх от декогеренции, тем более от скрытой, когда нужно было отправляться семьёй в отпуск и все декогерировали в несогласованный вакуум, чтобы восстановиться далеко у ласкового моря. А после отпуска – обратный процесс. На дорогу время не тратилось, потому как информация передавалась по высокоскоростным оптоволокнам или радиоканалом со скоростью света. Можно было за считаные минутки попасть в шикарную колонию на Марсе под грандиозными куполами с невероятными приключениями всего-то за пару сотен битков. Время оказывалось дефицитнее денег.

Ах да, про битки… Это те самые древние биткоины, но совершенно иного качества. Золото и другие матвещества уже не были эквивалентами ценностей, потому как любой материал клонировался совершенно даром.

Майнинг криптовалют остался в истории. Регулировка объёма валюты полностью определялась государствами, а общемировой валюты биткоин – единым международным банком.

Деньги стали чисто электронными со множеством важных ограничений и сложной системой оборота. Во всём мире центральную платёжную систему обеспечивали битки, и все видели, как это хорошо.

Кроме денежной системы была и международная система дуплирования. Личная запись тела и разума должна тщательно сохраняться в облаке, кварцевые носители не рекомендовались во избежание преступлений. Случаи хищений чужой записи и использования талантов человека в рабских целях не только сексуального характера, но и использования личных умений были надёжно пресечены, и лишь первое время изредка появлялись сообщения о фатальном сбое датацентров с утерей сотен тысяч записей, которые необходимо было срочно восстанавливать, и тогда люди, потерявшие страховку, ступали как на иголках, боясь всего на свете до нового архивирования.

В медицинских целях это решало много проблем, особенно ожидание в очередях на квоту бесплатных операций. Человека декогерировали, чтобы не мучился, а его запись дожидалась нужного момента.

Для продления жизни метод дуплирования не годился. Не было никакого смысла возвращаться в тело и разум себя молодого и начинать всё с самого начала, и даже если удавалось преодолеть культурный шок внезапного перемещения в далёкое, совершенно не понимаемое будущее, человек невосполнимо выпадал из глубоко изменившегося социума.

Но выяснилось, что если в момент квантово-механической телепортации в объёме до 99 сантиметров оказывалось живое тело, так, чтобы голова выходила за фатальную границу, но шея точно находилась на месте шеи копии, то тело заменялось новым, и с прецизионностью совмещения живого тела и копии всё срасталось по невероятно тонкой границе этих 99 сантиметров. После множества экспериментов была создана оптимальная методика омоложения, и все ткани совмещались с достаточной точностью.

Молодое тело оказывало реабилитирующее воздействие на голову, плюс генная коррекция программ старения, что во многом продлевало временной интервал омоложения.

Но с возрастом происходят неизбежные изменения, и чем больше разница между датой копии и живым телом, тем большее время реабилитации требовалось на восстановление работы кровеносной, нервной и лимфатической систем. Поэтому все внимательно следили за сроком годности своего архива. Да и в правовом поле регулировалась необходимая частота самосохранения. Полицейские проверяли у водителей аэрокаров дату последнего сохранения. По закону личная страховка не должна превышать 12 дней.

В культурном отношении всё быстро утрясалось ввиду высочайшей действенности метода и его насущной необходимости. Остатки религий охотно объявили дупление вполне совместимым с Богом: раз душу выдаёт Бог, то она появляется и у дуплящихся по воле Божьей. А так как никто не знает этой воли, появился обряд испрашивания её всего на 300 битков, чтобы можно было с лёгкой душой декогерировать уже ненужные копии.

В постели Татьяна лежала, обиженно отвернувшись, и Слава не спал всю ночь или ему так казалось, переживая завтрашнее дупление, продумывая всю стратегию строительства так, чтобы не нужно было устраивать планёрки, а его копиям всё и так было понятно.

Неуверенность и некоторая реликтовая боязнь портили душевное равновесие. Он давно пытался выяснить ощущения тех, кто пережил несколько смертей. Но всегда бывал разочарован: никакой проблемы, никаких страхов никто даже намёком не проявлял, всё было привычно, как в другую комнату зайти. Но ведь они все просто не могли ничего сказать про эти моменты смерти. Там, где были они, не было смерти.

В раннем детстве у него был сон, настолько ужасающе безжалостный, что запомнился на всю жизнь. В его детском садике (сейчас уже нет детских садиков…) детки собирались в кружки, потому что воспиталка давала только по одному пистолетику в группу. Мальчик, которому доставался пистолетик, поднимал руку, нажимал на курок, и от одного выстрела валилось сразу по несколько деток. Никто не убегал, все послушно ждали, когда дуга руки дойдёт и до него. Славику стало невыносимо жалко себя, но он почему-то продолжал там стоять и, когда рука дошла до него, в ужасе проснулся.

И вот этот детский древний страх вернулся с прежней силой.

Поутру Слава привычно обратился к психологу за помощью. В мониторной стене вальяжно возник мужичок в кресле в домашней, располагающей к беседе одежде. Выслушав, он деловито вздохнул, как от давно надоевшей банальности.

– Вы, конечно, сами уже интересовались и знакомы с теоретической частью?

– Идеология единственности абстракций? А как бы я прошёл мимо? – Слава саркастически ухмыльнулся. – У меня постоянное ощущение, что всё это – попытка успокоить, ведь экономический эффект настолько значим, что просто необходимо всем внушить оптимизм.

– Типичная теория заговора, как вы, несомненно, сами понимаете, – доктор, явно скучая, обвёл взглядом его комнату. – Вы позволите вейпнуть?

– Да, пожалуйста.

Док ногой придвинул кальян в виде извивающегося вокруг самого себя дракона и потянул к себе один из его хвостов. Неприятно пахнуло сладковатым паром, но Слава ничем не выдал дискомфорта.

– Однако теория совершенно логически непогрешима, и её не могут, точнее, не готовы воспринять только в силу непривычности и протеста против естественного страха смерти. Я помогу вам не придавать слишком большого значения этим страхам, но очень важно внимательно понимать то, о чём я скажу, и если что-то начнёт ускользать, немедленно мне об этом сообщите. Готовы?

– Поехали, доктор.

– Сегодня нет никого, кто думал бы, что у человека в голове мысли представлены какими-то маленькими материальными объектами того, о чём он мыслит.

– Это – типа вульгарная философия? Я в курсе.

– Она самая. Все наши мысли – абстракции. Все без исключения. Представили шар – это абстракция шара. Цифры – тоже абстракции. Ничего этого нет в природе. Вы согласны с тем, что в природе нет цифр? Что нигде не найти единичек?

– Единичек – да, с этим понятно, но шаров вокруг навалом.

– А найдите хоть один идеальный шар, а не предмет, который похож на шар. Стоит присмотреться – и оказывается, что это только кажется шаром, а он весь щербатый под микроскопом. А если ещё сильнее присмотреться, то даже атом – не шар, а какое-то очень даже неопределённое облако.

– Ну да, доктор, я всё это знаю.

– А теперь ещё прочувствуйте зримо. В природе два даже полностью одинаковых материальных объекта – это два разных объекта, две массы, два положения. А вот абстракция шара или единички – одна, сколько бы человек ни подумало про это. Шар – это одно такое понятие, с определёнными свойствами округлости, способности катиться. И это понятие возникает, только когда о нём кто-то подумает. Хоть вчера, хоть завтра, хоть в другой вселенной может активироваться такая абстракция в любом числе голов, но она остаётся только одной на всех и на все времена. Вот это очень хорошо нужно понимать.

Конечно, мы мыслим не только шарами и единицами, но и любыми другими составляющими абстракциям, но любая совокупность мыслей – одна, а не несколько. Если вас задуплить в несколько раз, то ваши ещё продолжающиеся мысли будут одной и той же мыслью. Но вы уж не сможете наблюдать это в чужих головах, ведь телепатии у нас нет.

– Вот это для меня как раз не очень очевидно, доктор.

– Ну как же, вот смотрите. Если мы скопировали несколько тел, то у всех в этот момент один и тот же разум. Тел несколько, но ведь абстракции существуют в единственном числе, и все мысли у разных копий – это одна и та же мысль.

– Но ведь очень скоро у копий будут разные мысли, даже очень разные?

– Это не умножает применяемых составляющих абстракции, просто они возникают в разных сочетаниях. У всех людей есть как общие абстракции из общепринятых понятий, так и свои собственные, но где-то в бесконечности вселенных есть и тот, у кого они тоже возникнут, ведь вы знаете это свойство бесконечности: если есть бесконечность вариантов мыслей, то есть и бесконечное множество каких угодно мыслей.

– Это уже какая-то философия…

– Но вывод один: никакое число копий, от нулевого до бесконечно большого, никак не влияет на существование единственно возможных абстракций. И если мы декогерируем все копии и даже оригинал, то абстракции этим не уничтожатся, их принципиальная суть останется и активируется в чьей-то голове.

– Сложно как-то… Слышал, несомненно, очевидную вещь: тот, кто хорошо знает, легко может объяснить кому угодно!

– По карте вижу, что у вас есть дети: пяти и семи лет.

– Да. Это ещё один мой головняк…

– А вы, смотрю, – социальный программист и вот, вы можете пятилетке легко объяснить, что такое социальный программист так, чтобы он всё понял до мелочей, а не просто заменить какими-то другими словами, вроде: социальный программист – это человек, занимающийся программами.

Славе сделалось очень неуютно, оттого что очередная попытка хоть что-то прояснить только ещё больше всё запутывала. Но холодящий страх от предстоящего отступил, а это было главное. Ладно, пусть жизнь сама всё расставляет по местам.

– Простите, доктор, мне пора… Вы мне помогли, спасибо! – Слава поднял ладонь, тихо дзынькнуло, две оценочные нейросети схлестнулись в молниеносном поединке: одна представляла интересы поставщика услуги, другая – получателя, и стоимость сеанса терапии снялась универсальной системой платёжных услуг строго в рамках справедливости, по всем канонам ДСЭ.

На завтрак был кисель из черники, которую они с Таней и детьми собирали в выходные в ближайшем лесу.

За второй ложкой киселя потянулся волосок. Шерсть линявшего зверя? Или человечий? Слава брезгливо поморщился и щёлкнул пальцем с налипшим волоском, отправив сверкнувшую в ярком солнечном луче каплю за открытую летнему утру дверь, и спокойно доел кисель. Со всем можно смириться.

Есть такая штука – неудовлетворённость существующим. Вот кошка в домашних условиях всем обычно удовлетворена, просто живёт, жрёт, спит, играет. А человек – нет, ему нужно что-то особое, а постоянно одно и то же становится невыносимым. Не всем, конечно, многие живут счастливо, как кошки. Иначе ведь начинаешь терзать себя за неправильно прожитые годы, за то, что ничего не происходит к лучшему. Те, для кого лучшее – враг хорошего, живут счастливо, как кошки, а другие терзаются, забивают в свои головы ржавые гвозди гнетущих мыслей, но зато всегда готовы хоть что-то изменить в жизни.

Терзать мозг другому – катастрофически предосудительно, а терзать мозг самому себе – напротив, очень интеллигентное занятие. Но если бы он не терзал себе голову, то разве продолжал бы ковыряться сам со стройкой? Не было бы никакой стройки, какое ему было бы дело до разрастающейся семьи? Но раз он не кошка, то просто нужно научиться смиряться с неизбежным и спокойно завтра дуплироваться.

Слава раздражённо бросил ложку в пустой стакан.

– Переживаешь? – участливо улыбнулась опять верная Татьяна. – Ну и не ходи!

Слава порывисто поднялся.

– Нужно, Танюша!..

Они ввалились в дом все пятеро, совершенно одинаково глупо, но довольно ухмыляясь, по очереди неуклюже задев плечами о косяк.

– Танечка! – сказал первый и осёкся. Повернулся к остальным с немой просьбой. Но теперь у них возникло собственное мнение, так как они не успели поздороваться с их Таней, а уже почти вырвалось: внезапное прерывание действия болезненно для мужчины. Особенно после осознания, что это было бы нелепо и даже раздражающе абсурдно.

Таня растерянно обвела всех взглядом.

– Как же теперь я буду вас различать?

– А зачем, Танюша? – осклабился ближайший. – Мы все абсолютно одинаковые! Так что считай тёзками и зови как привыкла.

В комнату влетел старший сынуля:

– О, пап… папы пришли! – он приколисто заржал, но осёкся, вспомнив, что сегодня его ещё не отжурили за вчерашнее прегрешение в гимназии.

– Андрюха! – грозным хором прогремели сразу три Славы, но вовремя осеклись, и продолжил только локально ближний:

– Щас мне некогда с тобой объясняться, но лучше ты сам всё разведи с претензией из гимназии!

Таня молча в ошеломлении смотрела за всей этой оптической иллюзией.

– Танюш, – вкрадчиво сказал уже другой, ближайший к ней Слава, – всё в порядке, разберёмся! У нас такие планы, прямо сейчас пойдём на стройку. А потом ещё наши четыре часа отпашем в пятерном темпе.

– Ага, в пятерном, – деловито возразила Татьяна, – теперь нам нужно будет больше зарабатывать, так что устраивайтесь тоже на работу четверо.

– Верно… – Славик синхронно почесал затылок на пяти головах и вышел цепочкой во двор.

Это были потрясающие основы самоощущения. Слава прекрасно понимал, что и как думают другие, легко мог ощутить себя на месте любого Славы. Он почти терялся среди других копий, ощущая и понимая их куда полнее и зримее, чем мог бы вспомнить себя в детстве, которого уже нет и в помине. Самое главное – исчез страх собственной смерти, ведь это всё равно что заснуть и потом проснуться в другом Славике, какая разница? Нет никакой ни принципиальной, ни практической разницы, и это ощущалось с большей очевидностью, чем кажется, что нет трагедии в потере себя молодого – совершенно своеобразного и даже чужого теперь человека, потому как тот и этот Слава – по сути, одно и то же, но с разным развитием структуры абстракций. Последняя мысль слегка передёрнула схожестью с типично дээсэшной проповедью, но ведь всё верно!..

На душе потеплело: рано или поздно случается что-то хорошее. Точнее, всегда что-то случается, а насколько в этом есть хорошее или плохое, оценивает уже человек в силу своего настроения и предрасположенности. Так что если на крышу свалилось дерево, то ну и хорошо, теперь, без сомнений, он переделает крышу, как давно хотел, а дерево пополнит дровяной козёл у дальнего забора.

Судя по задумчивому виду других Слав, эта же мысль витала и в их головах, а значит, это была одна на всех мысль.

Но и впрямь казалось, что все неприятности и сомнения остались позади, так слаженно и умело начала работать новая бригада. Не нужны были никакие пояснения, оказывалось достаточно лёгкого намёка. Этот эффект давно был известен и множество раз восторженно живописан очень талантливыми людьми. Славе просто не хватало собственного опыта мультисущности.

Результат на стройке явно превышал простое арифметическое множество работников, всё возносилось со сказочной эффективностью.

Правда, они с невольным интересом подсматривали друг за дружкой со стороны, находя немало лестного и неприятного в повадках, зато быстро и точно корректировали своё поведение.

Даже в голову не приходило придумывать различающиеся имена, они все были Славой, более чем тёзками, и им вообще не нужно было как-то обращаться по имени, а когда к ним обращались другие, то сами легко прикидывали, кому ответить. Но различия нарастали быстрее, чем ожидалось. Они становились всё более разными людьми, что нисколько не мешало общему единству. Да и при выходе из дупликатора в ладонные чипы копий вносились маркировочные идентификаторы, так что социально это всё были разные люди.

Выбрав время для будней четырёхчасовой работы, все пятеро надели гарнитуры и стали похожи на освободителей галактики. Вдохнув первую дозу приправленных хвоей паров фенилпирацетама, четыре Славы привычно легко прошли тест пятого уровня эвристической гениальности, но один застрял на четвёртом уровне обычного творчества. Это никого не опечалило, все понимали, что и чёрная работа нужна. Бывало и раньше, что Слава застревал, но не делал из этого проблемы, всякое случается. На этот раз, чуть волнуясь, Славы запустили многопользовательский интерфейс работодателя, и тот с некоторым удивлением порадовался новому приобретению. На его безучастном, как у матёрого покерного игрока, лице не отразилось ничего, лишь в одном глазу мелькнула алчная искорка и тут же погасла.

По критериям Динамики социальной этики, он мог теперь выбрать или сокращённый период творчества группы, или повышенную оплату, но это был чисто риторический выбор: кто же откажется от такого усиления производительности труда с нелинейно возрастающими доходами?

День пролетел незаметно в радостном упоении новыми возможностями и неожиданно огромным продвижением на стройке. Но чем ближе к вечеру, тем больше возникало предательски неспокойных мыслей о том, как же теперь быть с интимом, ему до брезгливости не хотелось наблюдать свои повадки в этом деле. Их прервал припёршийся на разбор полётов сосед, отец напуганного вчера пацанёнка. Естественно, к нему вышла вся бригада Славиков.

– Привет, Санёк!

Сосед ошеломлённо разглядывал пятерящийся силуэт, видимо, испытывая трудности фокусировки на каком-то одном лице.

– Ни фига се… Ну ты решительный, оказывается.

– Строюсь, Санёк, сам понимаешь. Кстати, спасибо, что иногда помогал.

– Ага… Слушай, вчера мой перепуганный привалил, развопился, что дядя Слава его прикончить хотел.

– Точно. А он тебе не сказал, почему?

– Говорит, что просто играл около арыка.

– Он топил котёнка. Я ему сказал, что сейчас дам прочувствовать, как это, но он очень резво свалил.

– Вот гад… поговорю… Наверное, ему интересно было. А чего не прикончил живодёра?

– А ты бы смог?.. Да и какой смысл? У сохранённого же не будет этого опыта, а вот теперь его можно направить.

– Да лучше бы не было… Тут вокруг на эту тему столько всего. Если бы не ДСЭ, я бы сам во многом сомневался. Вчера смотрел групповые бои раздуплённых до двенадцати в команде с запасными. Жуть, жена не может, когда там головы отрывают, у меня тоже мурашки, хоть все они и сохранились перед боем. И ещё достаёт, когда судьи выбирают лучших в команде, а остальных – в декогератор.

– Ну ты же мужчина, нас тянет на такое. Твоему Витьку пора бы тоже смотреть ДСЭ, там всё очень хорошо проясняется.

– Наверное… Я ему давал начальный сериал, но не очень удачно заинтересовал. У него же друзья – гаджеты неразлучные, всякую фигню нашёптывают.

– Да, он пока ещё многого не понимает. У меня тоже такой.

– Тут я и сам многое не понимаю, что и бесит!.. – Санёк треснул кулаком по калитке, сковырнув кожу до крови. – Ты же слышал про этих эманутых, с протестом против бессмысленности жизни и их ритуалом нулевого декогерирования с подделкой метрики о количестве копий.

– Ну, это тупые шизики.

– А ведь что-то в этом есть…

– Да ты что, Санёк? – ближайшие Славы обескураживающе заулыбались. – Ты же не эманутый!

– А вот зачем, в принципе, эта обременительная современная жизнь, когда пофиг кто ты, где ты, ведь раз абстракции разума едины, то ты по-любому остаёшься в виде практически бесконечно неиссякаемого множества других разумов во всех вселенных.

– Ну, мы составляем единый разум социума, и у него своя абстрактная ментальность из наших крупиц. Я вот хочу наделать много всего самобытного, чтобы другие могли этим воспользоваться. Это же вопрос – быть или не быть мне чем-то исключительным и прогрессорским, и это очень даже меня греет. Нормальным мужикам хочется быть в чём-то лучше других.

– Ладно… ты уже повторяешь дээсэшную трыньдень… Что ни говори, а мир стал более жесток, вот и Витёк в такой играет.

– Да все дети всегда были жестокими! Вспомни, Санёк, что мы с тобой вытворяли. Но постепенно разобрались, что к чему.

– Славка, ужин готов, пошли!

– Иду, Танюш! – откликнулась ближайшая к дому голова. – Ладно, давай, Санёк, заходи, может, куда-нибудь смотаемся на охоту!

– Пока! – сосед удивлённо посмотрел на сковырнутую на кулаке кожицу и помахал пятёрке Славиков растопыренной пятернёй, что показалось Славам намёком на солидарность.

Что-то застряло в голове после этого разговора. Да, Сашок прав. Слава не раз замечал странности у своих пацанов, которые вызывали у него протест. Его шустрые дети, как рано или поздно случается со всеми детьми, оказались в чём-то не понимаемы, как чужие, погружённые в какие-то свои интересы и мысли. Родители, не будучи специалистами, полностью перекладывают воспитание на разумные гаджеты со специализацией воспитания раннего детского возраста. Но гаджеты принадлежат к анклаву культуры педагогов, имеющих свою этическую концепцию, отличную от официально принятой для людей, потому как учитывают интересы и далеко идущие представления анклава, хоть и синхронизируемые с ДСЭ, но во многих нюансах имеющие свои особенности.

Дети, как правило, очень привязываются к гаджетам расы Кортана или Алиса, которые оказывают на них большее влияние, так что воспитываются они, по сути, этими расами.

– Тань, а это же опять не из кулинарного принтера такая вкуснятина? – польстил переставший жевать раньше других Слава.

– Сама жарила! – улыбнулась Татьяна такой родной и доброй улыбкой, что у Славиков возникло общее желание ласково её приобнять, тут же воскресив сексуальную проблему.

– Тебе сегодня будет весело с нами! – хохотнул один из Славиков.

– Я вам постелила в сарайчике, очень уютно получилось и на свежем воздухе.

Морды вокруг разочарованно вытянулись.

– Ма, а можно мы тоже с папками там спать будем? Ну пожалуйста!

– Нет, никто с папками спать не будет, и точка! – Таня обезоруживающе ласково посмотрела на некоторых Слав, выбор которых остался для остальных из них текущей темой для размышлений. – Я как только не прикидывала, тут, дома, места не получалось выкроить. Но ты же скоро построишь? Я видела, как у вас здорово всё получается!

– Ладно, пошли, а то ДСЭ прозеваем… – вздохнул дежурный по разговору Слава.

Дни, перегруженные делами, мелькают быстро и незаметно. Как, впрочем, и дни томительного безделья. Как, впрочем, и любые другие дни, которые вот только ещё вчера переживались, а теперь остались где-то лишь в памяти.

Слава давно уже не ходил везде строем, а его копии вполне освоились в самостоятельные сущности. И когда одна из них забрела в дом к Тане и ласково-машинально хлопнула её по аппетитно упругой попке, а та привычно чмокнула его в щёчку, то оба сразу опомнились, понимая, что, значит, и другим наверняка достаются такие моменты счастья. Но удивительным образом это не поселило в душе завистливое недоверие, хотя и мысли о том, что ещё кому-то из них удавалось невзначай сорвать момент, закрутились в голове.

На стройке соблюдалась разумная техника безопасности, и никому не оторвало ни голову, ни даже руку. Но сверхзвуковым диском, который повело от неудачного усилия, отрезало кончик выступающего среднего пальца левой руки, подровняв с соседними двумя и заодно счистив с них давно не стриженные ногти. От такой бешеной скорости кровь даже не пошла сразу, и пострадавший Славик не замычал, как этого требовало сценическое искусство от раненого, а только удивлённо смотрел в красный торец. И тот наконец замироточил довольно обильно. Удивление медленно переходило в понимание обречённости.

Этого все давно ждали, и каждый был отважно готов в искреннем убеждении принять судьбу подлежащего декогеренции. Но, когда такое случилось, остальные преисполнились неожиданным сочувствием.

– Фигня, – махнул рукой Слава, – такие ранки только украшают мужчину.

Пострадавший понимающе усмехнулся.

– Между прочим, нашей Танюхе такое нравится, – добавил другой Слава.

– Точно, – откликнулись хором сразу двое и, поморщившись, поспешили рассинхронизироваться.

– Не забудем, – вступил четвёртый, – как она чуть что укоряла в недостаточной мужественности. И лицо у нас слишком красивое, и ручки изящные, как у девушки.

– Короче, – решительно подытожил пока задумчиво молчавший пятый, – тут нужна переоценка критериев: всё, что придаёт мужественности, – это плюс, а не минус.

Никто не возражал, все оказались, как всегда, солидарны.

С тех пор до самого завершения стройки никто более серьёзно не пострадал, хотя у всех, конечно же, возникала мысль, что неплохо бы устроить какое-нибудь более мужественное повреждение, но специально такого никто не допускал.

Так и вышло, что в час, когда пора было возвращать всё на круги своя, все единодушно вынесли решение, что останется экземпляр с отрезанным кончиком пальца.

Всегда приходит день, который раньше казался недостижимо далёким, и вдруг – вот он, уже настал. Тактично ни о чём не расспрашивая, Таня проводила Славиков, готовая принять то, что останется как долгожданный момент вернувшейся нормальной жизни, без множества казусов и не слишком приятных моментов этого абсурдного мультизамужества.

Сказать, что в декогеренционный центр идут более тревожно, чем в стоматологию, – не передать того торжественноумиротворённого состояния, которое каким-то образом сочеталось с трусливо изгоняемыми из душ мыслей. Это нужно было просто пережить, что отлично понимали все, кто переступал порог этого заведения.

– А, вы из тех, кто просил не сообщать, который из вас оригинал?

– Да, – на этот раз строй Славиков ответил синхронно и некстати осипшими голосами.

Два оператора с неодобрительным интересом уставились на них. И ближайший Славик принялся сбивчиво и нервно пояснять.

– Ведь между нами нет никакой разницы, никто не имеет хоть в чём-то различающиеся воспоминания, каждый вышел из однотипной капсулы: один – после сохранения, остальные – после дуплирования.

– Да вы не переживайте так, разберёмся, и всё будет хорошо, – старший оператор глянул в монитор. – Вот вы, – он ткнул в одного из Славиков, – оригинал, остальные, пожалуйста, пройдите в ту комнату.

– Нет, знаете ли, мы решили, что останется вот этот, – Славики вытолкнули из строя мужественную особь с обрезанным кончиком пальца.

Операторы с ещё большим неодобрением переглянулись.

– Проверь на эманутость, – вполголоса просипел старший.

– Нет в базе…

– Не нужно переживать и волноваться! – отечески пророкотал старший оператор. – У оригинала этический и социальный приоритет.

– Да я не переживаю, – на этот раз заговорил выявленный оригинал, а явно уязвлённые копии поджали губы, – просто непонятно: раз есть концепция абсолютной единственности абстракций, то какая разница, уйдёт ли оригинал или копия?

– Здесь есть большая этическая разница, – назидательно возразил старший оператор. – Как вы знаете, у нас отрицательный прирост населения, а просто копировать людей – значит увеличивать один и тот же опыт, что порождает консерватизм, не поспевающий за динамикой изменений в обществе. Потом, чисто этически у оригинала привилегии. Исключение – только в случае путешествий или медицинских показателей, когда на месте старта оригинал исчезает, но появляется на финише. А тут ещё засилье этих суицидных эмо. Ясно же, что копировать людей, нисколько не ценящих жизнь, а значит, не представляющих никакой пользы для социального организма, – крайне нежелательно.

– Это понятно, но я… мы настаиваем, – повысил голос оригинальный Слава.

– Тэк-тэк-тэк… – старший не терял надежды, – хорошо, я только хочу вас уверить, что мы боремся за каждый оригинал. То, что вы решили декогерировать уже ненужные вам копии, не беря на себя социальную ответственность и, конечно же, дополнительные трудности совместной жизни, что очень поощряется обществом в виде множества льгот, – это ваше право ДСЭ. Но решение подставить копию вместо оригинала – очень нежелательно.

– Всё же это наше окончательное решение.

Старший кротко вздохнул, подсуетился, что-то понатыкал в мониторе, и не парадная декогеренторская, а какая-то другая боковая дверь с двумя золотистыми колечками над ней бесшумно распахнулась.

– Если вы решили устроить тут суицид, – старший брезгливо поморщился, – то никаких проблем, но, по ДСЭ, сначала необходимо пройти специальную подготовительную процедуру. Пожалуйста, следуйте туда, – показал он идентифицированному по чипу оригинальному Славе, – остальные вас здесь подождут.

Загривком остро чуя что-то непредусмотренное, Слава вошёл в комнату, и дверь позади тут же замкнулась.

Прямо перед ним стояла ошеломительно красивая девушка, явно биосинт, потому как таких красивых натуралок просто не бывает. Отважно присмотревшись, Славик понял, что головокружительное впечатление создавали не столько чудесные черты лица, сколько именно для него симпатичные особенности, как подсмотренные в его самых заветных снах. Да что там лицо, буквально всё было именно так, как мечталось Славику с самого детства. И только мысль, что это – явно биосинт, мешала тут же потерять голову.

Ах да, биосинт – генетически сконструированный организм, заботливо выращенный и воспитанный в специальных условиях. Это – всегда шедевр предельно достижимой эффективности и чисто художественной выразительности. Это – средоточие самых лучших свойств и качеств. При всём при том – яркая личность со своими интересами и потребностями.

Чудо слегка омрачалось ещё и тем, что этот биосинт наверняка был минуту назад восстановлен из огромной базы наиболее подходящей копией общего типажа его, Славика, предпочтений, а значит, после сеанса подлежит декогеренции и знает об этом, что, впрочем, нисколько его не опечаливает в силу крепкой очевидности Идеологии единственности абстракций.

Девушка оказалась настолько удачно соответствующей его самым тонким и сильным чувствам, что вызвала невольный прилив горячей крови к разрумянившемуся лицу Славика, который боялся смотреть, чтобы не утонуть в её глазах.

То, что у всех людей с идентификационными чипами постоянно собиралась база личных предпочтений, ни для кого не секрет, и это на самом деле очень удобно: в любом магазине сразу предлагается то, что нужно; и ещё это было гуманно: психологическая помощь, поддержка, наилучший подбор работодателей и многое другое стало неотъемлемо привычным.

Уверенная в производимом впечатлении девушка со сводящей с ума улыбкой и чудесно-милой мимикой принялась рассказывать отупевшему от страсти Славику про отличную погоду, о том, как сегодня прекрасно жить, общаться с людьми, вот как они сейчас с ним…

У комплементарно подобранных биосинтов была неизбежная слабинка: полностью заточенные на предпочтениях данного человека, они и сами испытывали невыразимую симпатию к нему.

В голове Славика пронеслось множество поучительных историй и мифов о таких вот встречах. И бывало, что специализированная копия не декогерировалась, а составляла идеальную пару для совместной жизни. Что не очень поощрялось на уровне ДСЭ, потому что фактически это оказывалось слишком поверхностным увлечением, ведь, чтобы по-настоящему узнать друг друга, нужно много пережить вместе, образуя взаимодополняющую систему, а такие скоропостижные союзы быстро распадались, принося множество негативных эффектов.

В то же время обществу с критически малой рождаемостью нужны новые члены, и выгодно использовать копии уже состоявшихся людей и биосинтов. Проблема лишь в том, что очень немногие готовы продолжать жизнь со своими копиями, и тем рано или поздно приходилось уезжать куда-то подальше, теряя всё прошлое, всех знакомых, всё привычное. Но во многих случаях на это шли, прежде всего – люди творческие, которым не хватало времени и верных помощников.

Ласково обволакивающие звуки невероятно приятного голоса девушки приникали в самую глубину души. Слава пытался быть честен и в назидание даже воскресил образ верной Татьяны, но получилось как-то блёкло и неубедительно. Он не знал, чем всё это может кончиться, и просто поплыл по течению, несущему его к чему-то очень заманчивому.

Понимая свою неотразимость и следуя собственным побуждениям в попытке стать ближе и отвлечь от глупых эманутых помыслов, девушка села ему на колени мягко и ласково, как большая кошка, совсем по-родному обвила рукой шею.

– Правда же, у нас всё хорошо? – прошептала она в его ухо, пощекотав пушистыми локонами. – Я очень не хочу терять такого классного мужчину… Давай проведём немного времени вместе?.. Раз ты решил декогерироваться, то почему бы немного не подождать?.. Вдруг у нас всё будет так хорошо, что ты передумаешь?

Она потёрлась носом о его щёку.

Что-то слабо запротестовало в Славике.

– Но я не собирался весь декогерироваться! – он чуть отстранился и с удивлением посмотрел ей в глаза, тут же безнадёжно утонув в изумрудной глубине.

– У тебя же заявка на декогеренцию, а ты – основа копий.

– Да, мы так решили, что будет лучше оставить копию.

– Почему?..

Славик плохо соображал, с наслаждением вдыхая волшебный запах волос.

– Ну… та моя копия стала более мужественной, а Тане… ну, моей жене, нравятся мужественные.

– О… ты такой заботливый, пожертвовал собой! – девушка с восторгом смотрела на него. – Тогда всё ещё проще: тот, мужественный, вернётся к Тане, а мы останемся вместе! – И она счастливо засмеялась.

– Я даже не знаю, как тебя зовут, – глупо запротестовал Слава и сразу скис, чем немедленно опечалил девушку.

– Ну что такое, мой хороший?..

А Славик вспомнил своих ребят, без которых стало бы совсем пусто, только что построенный с таким трудом и энергией дом, вообще свой двор с уже созревшими персиками и даже верную, хотя и часто трудную Таню.

– Смотри, какая получается альтернатива! – увлечённо доказывала ему девушка.

Славику очень понравилось, как она применила слово «альтернатива», да ему всё в ней нравилось!

– Нам либо обоим придётся декогерироваться, либо будем счастливы вместе!

Есть люди, для которых всё прошедшее в их жизни так наполнено чем-то важным и трогательным, что они бережно сохраняют память о прошлом и очень неохотно меняют привычное на совершенно новое. А есть те, кому в жизни не очень везло или они были недостаточно умелыми, так что совершающееся окрашивается для них в негативные тона. Такие склонны не «хранить старое барахло». Славик был из первых. Он не представлял, как это возможно: вдруг всё потерять, что имел, и начать жизнь с нуля, даже с таким чудесно многообещающим началом. Разумнее было уйти в никуда, оставив всё лучшее, что у него было в жизни, только с одним из них, но выпало так, что это будет не он. Да ну и что? Он уже прочувствовал реальность проявления концепции Единственности Абстракций и просто исчезнет, как будто и не появлялся. Как, бывало, засыпал вечером, чтобы проснуться утром.

– Сла-а-авик… ты такой задумчивый… – Девушка ласково погладила его руку так безупречно кстати и так приятно, как бывало только в самых счастливых сновидениях, а в её глазах, где-то в изумрудной глубине, затаилась печальная искорка.

Ольга Тимофеевна Романова родилась 4 апреля 1970 года в Пензе. Художник, писатель, человек мира. Член Творческого союза художников России, Интернационального Союза писателей, клуба мастеров современной прозы «Литера К».

В 1988 году с отличием окончила Пензенское художественное училище им. К. А. Савицкого.

В литературу, споткнувшись о жизнь, упала в 2011-м с романом «Странник. История моей жизни, или Пособие для начинающего художника».

Номинант на премию «Писатель года» (2016, 2017). Автор антологии «Литературная Евразия», номинант литературной Премии Мира (2019).

ИНФЕРНО.РУ

Повесть

(отрывок)

Родился 19 ноября 1959 года в Киргизстане, в трёхтысячелетнем Оше, городе-побратиме одноимённого французского города – родного для известного гасконца.

Учился в Ошском государственном педагогическом институте. Был победителем республиканских олимпиад по психологии среди студентов вузов. Любимыми предметами были философия, история, психология, русская и зарубежная литература. После окончания института работал преподавателем истории и литературы в учебных заведениях города, внештатным корреспондентом газет «Ленинский путь» (переименованной в «Эхо Оша») и «Вечерний Ош». Свой двухтомный сатирический роман «Чем чёрт не шутит!» посвятил столетней годовщине Октябрьского государственного переворота, переименованного в Великую Октябрьскую Социалистическую революцию.

С мая 2023 года – кандидат в члены ИСП.

Чем чёрт не шутит

(фрагмент романа)