Из архивов памяти бесплатное чтение

Глава первая. Перед поездкой

Эта история, благополучно закончившаяся в августе 1969 года, началась поздней дождливой осенью 1967 года, когда меня, молодого специалиста, без году неделя проработавшего в Центральном институте гематологии и переливания крови, на отчётно-выборном комсомольском собрании избрали в комитет комсомола, где тут же сделали заместителем секретаря по организационной работе. Я, как дисциплинированный человек, исправно выкраивал время из своего весьма плотного рабочего графика и занимался решением довольно скучных, особенно на первых порах, вопросов. Со временем я уже привык регулярно появляться в райкоме комсомола, перезнакомился со всеми его штатными сотрудниками, как правило, симпатичными молоденькими девчонками, и чётко осознал, что имею вполне законную отмазку, позволяющую мне в любое время сбежать с работы под благовидным предлогом, называемым «райком». Правда, я никогда не злоупотреблял такой возможностью просто погулять где-нибудь: все мои отлучки были жизненно необходимы.

Так незаметно пролетело около полутора лет, и вот весной 1969 года я залетел в райкомовский орготдел, где решил какой-то из непрерывно возникающих вопросов, и уже собрался было покинуть райком, как в дверях возникла фигура третьего секретаря Толи Долженко. Не буду утверждать, что мы были знакомы. Я, конечно, мог бы его выделить из толпы при условии, что она собралась в помещении райкома, но, встретив, к примеру, на улице, скорее всего, прошел бы мимо. Он же, как оказалось, о моем существовании вообще только в тот день и узнал.

Все дальнейшие события происходили у меня на глазах. Анатолий задал какой-то вопрос одной из девчонок, и она показала на меня. «Интересно, что это значит», – промелькнуло в голове. Какое-то время Долженко задумчиво меня рассматривал, а затем, по-видимому, приняв решение, окликнул:

– Пойдём ко мне, разговор есть.

Мы вошли в кабинет, он присел на краешек стола и спросил:

– За рубеж поехать хочешь?

Хотелось ли мне? Я даже не знал, что и ответить. С одной стороны, хотелось, но с другой – как подумаешь, сколько это стоит, всякое желание сразу пропадало. Всё это, наверное, прекрасно читалось у меня на лице, но ответ я так и не родил. Тем временем Долженко продолжал разговор, как будто и не задавал провокационный вопрос:

– Есть возможность тебе съездить в Англию или в Финляндию. На первый взгляд, Англия предпочтительней, но я советую согласиться на Финляндию: в такую поездку никогда в жизни больше не попадёшь. Дело в том, что ЦК ВЛКСМ решил организовать группу комсомольцев-медиков. Москва получила два места и отдала их нашему району. Сам бы поехал, но не доктор я, так что будем рекомендовать горкому твою кандидатуру. Быстренько напиши мне все твои данные: фамилию, имя, год рождения, комсомольский стаж, где работаешь, кем и твою должность в комсомоле.

За минутку я всё это написал и отдал Толе. Он не глядя бросил бумагу на свой стол.

– Ну а теперь ответ на твой так и не высказанный вопрос: половину стоимости оплачивает ЦК, вторую – наш райком. Так что, если поедешь, то бес-плат-но, – последнее слово он произнёс по слогам.

Анатолий пожал мне руку и рекомендовал потихонечку читать всё-всё о Финляндии: надо готовиться к комиссии «старых большевиков». Что за зверь эта комиссия, я не знал, а спрашивать не хотелось: ещё за дурачка примет, мол, таких вещей не знает. На этом и расстались.

Прошло больше недели, никаких звонков не было, и я уже решил, что всё это было просто сном. Когда в очередной раз я оказался в райкоме, девочки из орготдела в один голос закричали, что мне надо срочно найти Долженко. Пришлось направиться к нему. Он был на месте.

– Привет, заходи! – закричал Анатолий, как только я заглянул в кабинет. – Твою кандидатуру в горкоме одобрили, так что всё в порядке. Теперь ещё одно дело: мы дадим тебе письмо в твой институт. Если ты добьёшься, что наша просьба будет удовлетворена, в твоём послужном списке появится большой жирный восклицательный знак. – И он протянул мне письмо на бланке райкома, уже подписанное первым секретарём Наташей Марченко. – Да, ещё тебе обязательно надо познакомиться с Раей Гавриловой, комсомольским секретарём из поликлиники № 1. Вы с ней вместе поедете. И готовься к комиссии «старых большевиков», – услышал я напоминание Толи, уже закрывая дверь.

Текст письма был поразительным. Оказывается, именно я один из лучших комсомольцев района, поэтому меня решили наградить поездкой в Финляндию с пятидесятипроцентной оплатой за счёт средств комсомола, а оставшуюся часть райком просит оплатить мой институт. На следующий день райкомовское письмо, «вооружённое» двумя визами с просьбой «Оплатить»: одной – секретаря комитета комсомола Арнольда Котлярова, другой – секретаря парткома Ларисы Ивановны Герасимовой, – лежало на столе директора института.

Через неделю после оплаты путёвки секретарь директора позвала меня расписаться в получении телефонограммы, согласно которой мне необходимо было прибыть в поликлинику № 1 Мосгорздравотдела на совещание по работе с так называемой несоюзной молодёжью. Ответственной за проведение этого мероприятия была назначена Р. Гаврилова.

Ремарка 1. К несоюзной молодёжи относились все молодые люди от 14 до 28 лет, которые не состояли в рядах молодых строителей коммунизма, то есть не были членами ВЛКСМ. Нашей задачей было максимальное снижение этого числа. Методы допускались любые, кроме, разумеется, физического воздействия. Это и было моим основным занятием в то время в комитете комсомола института. В нашем институте работали порядка 100–120 сотрудников в возрасте до 28 лет. На такое количество допускалось не более трёх-четырёх человек, не состоящих в комсомоле.

Совещания по работе с несоюзной молодежью обычно проводились в здании райкома (хотя, конечно, бывали и исключения). Поэтому без всякой задней мысли в назначенный день в десять утра я приехал в эту поликлинику. Милиционер на входе стал изучать вначале телефонограмму, а затем и мои документы.

Что это за поликлиника такая, можете спросить вы, которую охраняет милиция. Отвечаю: таких поликлиник в Москве было несколько.

Ремарка 2. Охране здоровья советских граждан в те годы уделялось большое внимание, но гораздо большее значение для государства имела забота о здоровье так называемого спецконтингента. Он был нескольких уровней: высший составляли члены и сотрудники ЦК КПСС, Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР и ответственные работники союзного значения. Для их обслуживания в Минздраве СССР было даже создано специальное 4-е Главное управление, возглавляемое первым заместителем министра здравоохранения СССР академиком Евгением Ивановичем Чазовым. «Высший эшелон» власти обслуживали спецполиклиника на Ленинских горах и спецбольница в Кунцево, называемая в народе «загородной». Аналогичная структура была создана и в РСФСР, правда, там уровень был пониже, республиканский. Ну а Москва чем хуже? Для обслуживания городской элиты и существовала та самая поликлиника № 1. Вот откуда и милиция при входе в здание.

Милиционер закончил рассматривать мои документы и начал куда-то названивать. Говорил он очень тихо, но фамилию «Гаврилова» мне удалось расслышать.

Вскоре в холле появилась невысокая темноволосая девушка в белом халатике.

– Рая, – представилась она и, проходя со мной мимо милиционера, продолжила: – Толя, конечно, мне говорил, что мы поедем вместе, и просил взять над тобой шефство. Сказал, что ты очень «зелёный» и вообще робкий какой-то. Но я не думала, что нашу встречу он обставит таким образом. Любят они там, в райкоме, выпендриваться, ничего не могут сделать просто так, всё надо с каким-то вывертом, иногда даже противно становится. А в общем там нормальные, хорошие ребята собрались, сам поймёшь.

Мы проболтали с полчаса. Оказалось, она уже пару раз съездила за границу и ничего страшного или неожиданного, непонятного там не происходило. Потом её куда-то позвали, сказав, что на минуточку, но она обречённо махнула рукой:

– Вот так всё время: только начнёшь с человеком по душам говорить, тут же зовут «на минуточку», а сидишь там часами. Ладно, пока! Времени у нас с тобой в Финляндии будет достаточно, там и наговоримся вволю.

Ремарка 3. Я не знаю, был ли специально утверждённый регламент, касающийся зарубежных поездок и их периодичности, но на практике было так: одна поездка раз в три года, при этом первая обязательно в социалистическую страну, чаще всего в Болгарию. А тут молоденькая девчонка, ненамного меня старше, а уже несколько раз была там, «за кордоном».

Прошло ещё несколько дней, и мне позвонила секретарь парткома Лариса Ивановна:

– Володя, завтра к 13:05 нас вызывают на выездную комиссию в райком партии. Будь добр, подготовься как следует.

Трубка звякнула «отбой», а я даже не успел задать вопрос насчет комиссии: что это, зачем и как надо подготовиться, чтобы было «как следует». Пришлось бежать к старшему товарищу, коим являлся уже упомянутый Арнольд Котляров.

«Нолик», как мы его за глаза звали, объяснил:

– В партии очень много людей, общественно активных в прошлом, но которые в силу вполне объективных причин – возраст, здоровье и прочее – уже не могут продолжать вести такой же образ жизни. Вот их и приглашают в подобные выездные комиссии. Надо же понять, достоин человек поездки за границу или нет, не опозорит ли он нашу страну за рубежом. Обычно такую группу коммунистов называют комиссией «старых большевиков», но на самом деле к ним она никакого отношения не имеет. Вопросы там могут быть самыми разными, но чаще всего имеющими отношение к той стране, куда ты должен поехать. Так что читай побольше про Финляндию.

Ремарка 4. Понятие «старый большевик» было введено в 1922 году по предложению Ленина. Тогда же было создано и соответствующее общество, объединявшее членов партии с дореволюционным стажем. Существовало оно в 1922–1935 годах вначале при Комиссии по истории Октябрьской революции и РКП(б) – Истпарт, а затем при Институте В. И. Ленина.

Основным требованием к вступлению в общество было наличие непрерывного партийного стажа в течение 18 лет (то есть по состоянию на год создания Общества, с 1904 года).

Впоследствии критерии причисления к «старым большевикам» стали менее строгими. Этим объясняется, что первоначально в Общество старых большевиков было принято только 64 человека, а к концу прекращения деятельности Общества (1935 год) в нём состояло уже более 2000 человек.

Вот такая информация кочует по страницам интернета, и более в нём ничего не имеется. Я же больше доверяю мнению живых людей, и с таким человеком судьба дала возможность мне встретиться.

В 1960 году я познакомился со студенткой, своей однокурсницей, бабушка и дедушка которой были именно теми самыми «старыми большевиками», принимавшими участие в создании нашей Коммунистической партии. В тридцатые годы, как и тысячи других советских людей, они были репрессированы. Дедушку расстреляли, а бабушка, проведя более 15 лет в тюрьмах и лагерях, вышла после ХХ партсъезда на свободу, получила квартиру, какую-то денежную компенсацию и прикрепление к спецполиклинике, где поправляли здоровье таким вот амнистированным старикам. Мне довелось пару раз поговорить с ней, вернее, послушать её рассказы, и, хотя в то время, по причине беспечной молодости, они меня не очень-то заинтересовали, частичку этих воспоминаний я запомнил.

Помнится, больше всего её возмущало то, что к «старым большевикам» стали причислять и тех, кто вступил в партию до ленинского призыва, который был в 1924 году, и тех, кто, пользуясь оговоркой о необходимости восемнадцатилетнего непрерывного партийного стажа, вступал в неё в 30-е годы, в том числе и работники НКВД, служившие в лагерях ГУЛАГа.

Я не очень волновался перед этой комиссией, но когда мы пришли к назначенному времени в райком партии и нашли свою очередь, то оказалось, что нам ещё ждать и ждать. Каждого желающего съездить за границу допрашивали чуть ли не по десять минут, люди выходили оттуда кто красный, кто, наоборот, белый, и кандидатуры – если не каждого второго, то уж третьего или четвёртого точно – комиссия «зарубала». Вопросы, которые задавали её члены, касались чего угодно, но чаще всего личной жизни будущих отпускников и командированных. Мне вроде бы нечего было опасаться, но нервозность, которая ощущалась чуть ли не физически и словно пронизывала всё помещение, где нас держали, заставила дрожать и меня.

Вдруг откуда-то возник Долженко:

– Привет, вас ещё не впустили? Хорошо, а то я боялся опоздать.

Через несколько минут позвали и нас. По правилам, представлять отъезжающего должен представитель парткома, но в данном случае мою судьбу взял в свои руки секретарь райкома комсомола. Мне задали всего два вопроса, на которые я влёгкую ответил: какую работу написал Ленин, находясь в Финляндии, и кто сейчас президент этой страны? В отношении того, что именно Урхо Калева Кекконен возглавляет Финляндию, я знал наверняка: он оказался заядлым рыбаком и выбрал для этого занятия побережье советского Дальнего Востока. Президент соседнего государства использовал каждую возможность, чтобы прилететь в СССР с «неофициальным дружеским визитом». Посмотрите официальную хронику тех лет: такие визиты на два-три дня бывали чуть ли не каждый месяц. Я знал об этом точно, поскольку мой тесть в то время, работая в аппарате Совета Министров, занимался организацией этих «рыбацких вояжей» финского лидера.

Что же касается книги «Государство и революция», написанной вождём мирового пролетариата в Финляндии, то у меня оказался лишний экземпляр первого издания этой работы, который я решил приготовить в качестве моего личного дара музею Ленина в Тампере. Так что и на этот вопрос я тоже без раздумий ответил.

Меня и пропустили. Толя пожал мне руку, попрощался с Ларисой Ивановной и куда-то умчался – «комсомольский маховик» крутился без остановок.

Поездка была назначена на первые числа августа, и вот примерно двадцатого июля меня отозвали в распоряжение ЦК ВЛКСМ для прохождения инструктажа по поездке. Это мероприятие проводилось в большом конференц-зале здания Бюро молодёжного туризма «Спутник», наверное, специально построенного для таких целей.

Хороший такой зал, ёмкий, человек на сто, наверное, рассчитанный. Не могу сказать, что там был аншлаг, но больше половины мест заполнено было уж точно. Я нашёл Гаврилову, мы сели вместе, покрутили головами по сторонам, заметили, что большинство приглашённых явно переросли комсомольский возраст. Особенно нас поразил один дяденька, которому на вид было наверняка за сорок. Народ собрался опытный. Многие, судя по всему, уже давно знали друг друга, интересно было наблюдать за пожатием рук и взаимными чмоканиями в щёчки.

Начались доклады, сообщения о поездке. Оказывается, едут две группы. Из Москвы обе следуют одним поездом, в Финляндии разъезжаются в разные стороны. Маршрут у обеих групп очень похож, основные города одни и те же: Хельсинки, Тампере, Турку и Лахти. Но у одной группы будет заезд в Лапландию, а у другой – посещение города Мариехамн, столицы Аландского архипелага. Нам объяснили, что по таким маршрутам ездит не более чем по одной группе советских туристов в год. Так вот почему Анатолий советовал ехать именно в Финляндию. Зачитали списки отъезжающих. Мы попали в группу, которая едет по южному маршруту, а руководителем у нас будет второй секретарь ЦК ЛКСМ Белоруссии.

Перечислять всё, о чём в течение двух дней нам рассказывали, я не буду: во-первых, сам мало что запомнил, а во-вторых, это была очевидная элементарная накачка. Но о некоторых моментах упомяну, тем более что со многим мы реально столкнулись в поездке.

Прежде всего нам напомнили, что мы едем в очень сложное время и будем в Финляндии ровно в годовщину ввода в Чехословакию войск Варшавского договора. Так что надо быть готовыми к любым провокациям. Докладчик (думается, это был сотрудник КГБ) отметил следующие моменты:

– Вас будет принимать фирма «Ламаматка», она подотчётна финской компартии. Но всё равно каждый раз, выезжая из гостиницы, обязательно просматривайте свои вещи: могут что-нибудь подложить в чемодан.

Наша же задача при всех встречах с финскими товарищами – проводить разъяснительную работу, объясняя, что это вовсе не оккупация суверенного государства, как это представляют всему миру иностранные средства массовой информации, а наоборот – защита свободы и демократии в Чехословакии.

Возможно, он же, но, может, и другой докладчик очень просил нас не торговать водкой:

– Да, мы понимаем, что денег вам дадут так мало, что даже на сувениры не хватит, а там так многое захочется приобрести. Но не уподобляйтесь американским туристам, которые тащат туда виски в огромных количествах и открыто им торгуют прямо на улицах. В Финляндии действует «полусухой» закон – торговля спиртным резко ограничена, финны любят выпить так же, как и мы, но не позорьте имя советского туриста.

Другой лектор усиленно уговаривал нас заходить только в крупные универмаги, потому что в маленьких магазинах все товары с ценами выставлены прямо в витринах и нет нужды открывать дверь. А вот в антикварные лавки вообще заходить нельзя: там сидят только русские продавцы, бывшие белогвардейцы.

Ну и, наконец, об одежде. Сейчас бы это назвали дресс-код, а тогда докладчик, завершавший мероприятие, попросил подняться на сцену одного из слушателей и на живом примере объяснил, что в привычном нам чёрном костюме с белой рубашкой с галстуком в Финляндии ходят только священники. Поэтому надо одеваться по-простому, а не как на работу.

А для этого нам всем выдали талончики для посещения 200-й секции ГУМа.

Оказалось, что большинство присутствующих знало о таком финале этого странного совещания и встретило последнее сообщение одобрительным гулом.

Я вам рассказал о парадной стороне инструктажа, но, кроме того, была и изнанка партийной жизни, с которой мне тогда впервые пришлось столкнуться: на собрании все сидели молча, аплодируя в определённых местах. Зато в кулуарах шло оживлённое обсуждение, но не самих выступлений, а недомолвок и различных спорных мест в них. В курилке, где все разобрались на группки, слышались из разных углов одни и те же слова: «сколько» и «как». «Сколько» означало количество бутылок водки, которые планируется взять с собой, а «как» – каким образом их можно переместить через границу.

Повсеместно обсуждались вопросы типа «Сколько стоит нейлоновая рубашка?» или ещё какой-нибудь дефицит и за сколько всё это можно продать у нас. Иногда казалось, что мы находимся на каком-нибудь чёрном рынке, а не на инструктаже, проводимом ЦК ВЛКСМ.

В завершение инструктажа нам также напомнили о необходимости взять с собой какие-нибудь сувениры, желательно с ленинской символикой, на что зал отозвался гулом: «Взяли уже, не первый раз, маленькие мы, что ли?» А мы с Раисой переглянулись: об этом мы и не подумали.

– Ладно, я в отделе пропаганды райкома что-нибудь добуду, а ты значков каких-нибудь с Лениным купи, – решительно разделила наши обязанности Рая. – Да, и если сможешь, купи на мою долю пару бутылок водки, деньги потом отдам.

С деньгами в то время в нашей семье было настолько туго, что мы, не раздумывая, отдали талон в 200-ю секцию ГУМа кому-то из родственников, готовящемуся к юбилею, что ли, точно не помню. Сказать об этом Гавриловой я постеснялся. Пришлось занять денег у мамы, и не только на четыре бутылки водки, но и на обмен рублей на финские марки.

Местом сбора в день отъезда назначили тот же «Спутник». Мы должны были явиться туда с советским паспортом, вместо которого нам должны выдать заграничный с уже проставленными визами. Поехать в Финляндию нам предстояло с тринадцатью рублями для обмена их на финские марки.

Глава вторая. Мы едем, едем, едем

Наступил долгожданный день отъезда. Взяв в одну руку папин старенький чемодан, с которым он обычно ездил в командировки и санатории и в котором сейчас находились мои вещи, а в другую его же саквояж – была тогда такая смешная тара в два замочка и одну ручку, – где лежали тщательно завёрнутые четыре бутылки водки и кое-какая еда в поезд, я отправился в «Спутник».

Поезд был вечерний, отходящий от Ленинградского вокзала после двадцати двух часов, поэтому я не спешил и к назначенному времени сбора, 18:00, прибыл часа на полтора пораньше. Здание «Спутника» было превращено в некую перевалочную базу: везде лежали чемоданы, коробки, перетянутые ремнями, различные свёртки, а по зданию и около него бродили неприкаянные группы комсомольских активистов. Было интересно, кто из них кто. Я нашёл нашего руководителя и доложил о прибытии. Поставив закорючку в каком-то гроссбухе, он посоветовал мне поставить вещи в кучу, которая находилась неподалёку от него, а самому пойти куда-нибудь погулять и не маячить перед глазами.

Идти было некуда. Я нашел кусок свободного подоконника, с которого можно было хоть как-то контролировать происходящее, и задумался о том, что нас всех ждёт в этой Финляндии. Историю взаимоотношений наших стран я знал довольно-таки хорошо и понимал, что с распростёртыми объятьями финны нас не ждут: вряд ли они забыли итоги войны 1939–1940 годов и наверняка жаждут реванша, если не на поле боя, где они, несомненно, слабее, то в экономике, с которой мне предстоит хоть как-то, хоть одним глазком, но познакомиться.

Подошли автобусы, народ начал загружать в них вещи и рассаживаться по местам, а я всё сидел и думал, думал… Нас, таких «задумчивых», осталось совсем мало и пришлось опять впрячься, нести свои вещи к последнему автобусу и отправиться на вокзал. Около шестого вагона со списком в руках стоял наш предводитель. Процедура посадки в поезд была наипростейшей: ты ему фамилию, он тебе – номер места. Так я попал на верхнюю полку в четвёртое купе, где уже сидел парень лет тридцати.

– Валентин, можно просто Валя, – представился он, протягивая руку.

Назвался и я. Узнав, что я работаю в Институте переливания крови, Валентин даже в ладони хлопнул:

– Здорово. Ещё одна штафирка медицинская попалась. Да ты не обижайся, это я шутя. Представляешь, у нас группа медработников, почти сорок человек, а имеющих отношение к медицине всего четверо: двое из Питера, один москвич, все комсомольцы. Ещё один из Курска, главный врач какой-то больницы, пятидесяти с лишним лет, но тоже косит под комсомольца.

– Почему «один москвич»? Нас двое – ещё доктор Гаврилова, она тоже комсомолка.

– Ну, замечательно. Только Москва и частично Ленинград выполнили указание ЦК и послали медработников.

– А почему Ленинград – «частично»?

– Да я, понимаешь, к медицине никакого отношения не имею: по образованию технарь, сейчас работаю вторым секретарём Ленинградского горкома комсомола. Да и почти все остальные тоже вторые секретари различных обкомов, на остальные-то регионы дали по одному месту. Так что придётся, доктора, вам за нас за всех отдуваться.

– А я тоже не врач, – пришлось признаться и мне. – Я химик, занимаюсь созданием новых кровезаменителей.

И мы рассмеялись. Подошло время отправления, и я отправился поискать Раису, а то как-то нехорошо получается: едем вместе, а я про неё почти забыл. Рая сидела в соседнем купе, куда собралось ещё с пяток девушек. Увидев меня, махнула рукой – мол, всё в порядке.

Я вернулся в своё купе и застал Валентина за странным занятием: он доставал из чемодана бутылки с водкой и пытался засунуть их в карманы донельзя раздувшегося плаща, висевшего на вешалке. Оставалось ещё три бутылки, но никакой возможности засунуть их туда уже не было.

– Да ты рукава у плаща внизу завяжи – вот и место появится, – посоветовал я.

Валентин убрал две бутылки в завязанные рукава, а последнюю поставил на стол.

– Придерётся – открою и разолью по стаканам, – сказал он. – А ты сколько взял?

– Как и положено – две, – ответил я.

– Ну и дурак, – «припечатал» меня репликой Валентин.

В купе постучали. Вошёл странный тип в чёрном костюме и белой рубашке с галстуком, тот самый, которого демонстрировал лектор в качестве негативного примера ношения одежды в Финляндии:

– Ребята, извините, кто-нибудь знает, как выглядят японские иены и сколько они стоят?

Более дурацкий вопрос трудно было даже предположить. Валентин опомнился первым:

– Простите, а кто вы и при чём тут иены?

– Я доцент Уральского политехнического института, – он назвал своё имя, которое, к сожалению, я забыл, – еду вместе с вами в Финляндию. А насчёт иен целая история приключилась. Представляете, в нашем купе едут двое молодожёнов из Японии, они решили свадебное путешествие в Европе провести, а маршрут выискали через Москву, говорят, так намного дешевле. Они долетели до Москвы – и без остановки на наш поезд. В Хельсинки их путешествие и начинается. Так они везут целую кучу своих монеток, говорят, что хотят из каждой страны привезти набор местных монет, которые надеются поменять на иены. Я у них выменял целую кучу, а теперь думаю: не прогадал ли?

Что такое иена, мы не знали, а вот посмотреть на молодых японцев нам захотелось, и мы пошли в купе этого странного типа. Действительно, там сидели девушка и юноша – дети Страны восходящего солнца. Они держались за руки, как будто боялись, что кого-нибудь из них могут похитить. Оказалось, Валентин довольно хорошо владел английским. Нас интересовал один вопрос: почему японцы даже не захотели посмотреть Москву, ведь это один из красивейших городов мира. Ответ нас обескуражил: оказалось, что один из родителей молодожёнов воевал против нас в Маньчжурии и поэтому попросил детей не делать остановку в СССР: «Нельзя останавливаться в доме врага».

Мы хором начали объяснять, что никакие мы не враги, Валя пытался наши бессвязные слова трансформировать в английскую речь, но японцы, продолжая держаться за руки, лишь вежливо молчали и кивали головами, то ли соглашаясь с нами, то ли отвергая наши доводы. Мы посмотрели на иены. Действительно, у них было много различных монет: и круглых, и восьмигранных, и даже с дырочкой посредине. Именно она больше всего и смущала «доцента», придётся называть его так. Он ещё часто будет встречаться в моих воспоминаниях.

Когда мы с Валентином вернулись в своё купе, оказалось, что пришли наши соседки – две молодые симпатичные ленинградки. Мы немного перекусили, а они посетовали на организаторов, которые, несмотря на обращения Ленинградского горкома с просьбой разрешить им сесть в поезд в Питере, ответили отказом. Тем временем поезд стремительно приближал нас к городу на Неве.

Утром я проснулся раньше всех, потихоньку выбрался из купе и пошёл посмотреть расписание движения. Оказалось, что он не заходит в город Ленина, а объезжает его стороной. Так что в Москве, наверное, были правы. Прошло ещё несколько часов, и мы достигли нашей границы. Я пересекал её впервые, и всё мне было в диковинку. «Станция Лужайка» – прочитал я на табличке. Именно это название и запомнилось в качестве пограничного железнодорожного перехода.

Ремарка 5. Начал проверять свою память. Станция Лужайка действительно существует, но она предыдущая. А пограничным пунктом является станция Бусловская Октябрьской железной дороги направления Санкт-Петербург – Хельсинки. Для досмотра пассажиров здесь останавливаются все поезда без исключения, в том числе фирменные «Лев Толстой» и «Аллегро».

Следующая станция, Вайниккала, находится уже на территории Финляндии.

Возможно, память меня и подвела, но, вероятней всего, таможенники и пограничники зашли в наш поезд тогда, сорок с лишним лет назад, именно на станции Лужайка, а Бусловскую построили позже.

Я был почти разочарован прозаичностью действий людей в форме. Они вошли, представились, посмотрели и проштамповали новенькие паспорта, мельком оглядели купе – и всё. Никаких личных досмотров, открывания чемоданов, простукивания стен и тому подобного, к чему я был готов после чтения книг про шпионов и контрабандистов.

Поезд постоял ещё немного и тронулся. За окном проплыла контрольно-следовая полоса, огороженная с обеих сторон колючей проволокой. Так вот она какая, государственная граница!

Ремарка 6. Для современных россиян, которые могут ездить за рубеж практически без проблем, пересечение границы – совершенно незаметное действо, тем более что в основном происходит это в самолётах, высоко над землёй. А в том далёком прошлом каждая поездка «за кордон» была настоящим событием, о котором на семейном уровне буквально слагались легенды.

Гудок локомотива и скрип тормозов означали, что мы уже находимся на территории Финляндии. Проводник пробежал по купе с предупреждением, чтобы никто из них не выходил. Мы начали ждать.

Раздался деликатный стук в дверь, на пороге появились два человека в форме. Прозвучала какая-то фраза на очень певучем языке. Мы поняли, что с нами поздоровались, и в ответ закивали головами и заморгали. Финны-пограничники посмотрели наши паспорта, быстренько сверили наши фамилии в каком-то толстом блокноте и, по-видимому, не нашли ничего такого, что могло бы нам помешать пересечь границу. Четыре раза подряд печать обрушилась на наши визы – и всё, мы в Финляндии.

Одни финны за дверь, следом – другие, таможенники. Толстый финн в красивой форме, которая, к удивлению, очень ловко на нём сидела, почти на чистом русском языке спросил, что мы везём из запрещённых товаров, и, не дожидаясь ответа, попросил меня показать чемодан. Финн покачал его над головой, с удовлетворённым видом вернул его мне назад. Оглядев всё вокруг, он не спеша покинул купе. На бутылке, стоящей на столе, он своё внимание никоим образом не акцентировал.

– Что он делал? – с удивлением спросил я.

– По-видимому, слушал, как булькает водка, прикидывая, много её в чемодане или нет, – ответил много знающий Валентин.

– Но почему он обратился именно ко мне? – продолжал недоумевать я.

– А ты самый подозрительный, – под общий смех вынес свой вердикт Валя.

Вскоре нам разрешили выйти из вагонов. Было прекрасное солнечное утро, но все смотрели только на землю – она вся была усеяна осколками водочных бутылок. Круто же обходятся финны с лишней водкой. Я даже поёжился: спроси таможенник у меня другие вещи для досмотра – и пришлось бы достать саквояж, а там четыре бутылки – мои и Раисы. Даже нехорошо стало. Думаю, не удалось бы доказать, что это не моя водка, а девушки из соседнего купе. Ну да ладно, обошлось, значит, всё в порядке.

Мы спокойно расположились в купе и болтали на всякие темы, совсем не относящиеся к нашему путешествию. Но вдруг по вагону пронеслось:

– Через десять минут выходим, собирайтесь!

Что случилось? Почему? Ведь до Хельсинки ещё несколько часов езды. Оказывается, мы выходим на станции Лахти, откуда и начинается наш маршрут. Торопливый сбор вещей, распихивание их как попало, лишь бы ничего не забыть, – и вот мы все уже стоим в проходе, ожидая остановки состава.

Поезд остановился, и мы высыпали на перрон. Там нас встречал молодой высокий финн, который приветствовал советских туристов на очень хорошем русском языке. Это оказался наш гид, который должен стать нам добрым ангелом-хранителем на все последующие дни в этой стране. На вокзале мы только и успели с ним поздороваться да узнать его имя – Вейкко, что в переводе означает «брат». Так начался наш первый день в Финляндии.

Глава третья. День первый. Знакомство с Лахти и всяческие организационные дела

На вокзальной площади в окружении десятка привычных нам двадцать первых «Волг» с жёлтым фонарём и надписью «TAXI» на крыше стояли и огромные автобусы, в одном из которых разместилась наша группа. Автобус медленно покатился по улицам. Все просто прилипли к окнам: не каждый день можно поглазеть на крупный город чужого государства. Конечно, много из окна не увидишь, но, во-первых, сегодня и завтра у нас запланированы экскурсии по этому городу, а во-вторых, всё равно было очень любопытно и интересно.

Автобус не спеша продолжал движение, а наш гид рассказал немного о себе, о своём отношении к СССР вообще, знании русского языка в частности и попросил называть себя Вениамином, или попросту Веней. «Вейкко-Венька» – именно так его зовут русские друзья. Он из очень небогатой рабочей финской семьи, в которой и отец, и мать – члены финской компартии; кстати, Веня тоже член её молодёжного крыла, финского комсомола. Высшее образование в Финляндии – очень дорогая вещь, которую могут себе позволить лишь весьма обеспеченные люди. Веня с детства мечтал стать врачом, вот финская компартия и отправила его учиться в Ленинградский медицинский институт, пятый курс которого он только что успешно окончил. Казалось бы, можно только порадоваться за парня, но после завершения учёбы ему предстоят такие испытания, что даже не ясно – радоваться или огорчаться.

Дело в том, что ассоциация финских врачей категорически не признавала иностранное медицинское образование. Тогда, в той самой поездке, мы познакомились со структурой финского медицинского образования. Оказалось, что даже после окончания финского института диплом получишь только через три года, которые проведёшь в государственной больнице, работая при этом кем-то типа медицинской сестры или фельдшера. Затем ещё несколько лет работы в государственной структуре, но уже доктором – и только потом сможешь заняться частной практикой. Врачебная специальность – одна из самых высокооплачиваемых в стране, но большие доходы имеют только частнопрактикующие доктора.

Что же касается иностранного образования, то тут намного сложнее: в финском языке практически отсутствуют иностранные слова, даже названия всем известных стран у финнов свои. Так, Россия называется Венайя, Франция – Ранска, да и саму Финляндию финны именуют Суоми, а себя – суомалайсет. То же самое относится и к другим понятиям, особенно техническим и биологическим. Поэтому врачу, получившему образование за пределами Финской Республики, придётся заново сдавать все экзамены экстерном, но уже на финском языке, и только после этого пройти путь обычного финского доктора.

Каждое лето Вениамин приезжает на каникулы на родину, но не отдыхать, а работать:

– Надо немного деньжат подкопить, чтобы экзамены сдавать, они же все платные. Когда в Ленинграде диплом получу, начну сдавать, а то даже санитаром в больницу не возьмут.

А вот и отель, где мы должны провести ночь, – четырёхэтажное здание с лифтом, столпившись у которого мы встретились со львовской группой, покидающей это временное пристанище. В нас безошибочно признали соотечественников и сразу же надавали массу ценнейшей информации:

– Ребята, если это у вас первая гостиница, то учтите: водку можно продать только здесь и только сегодня. Можете оставить бутылки на столе, можете положить под подушку или одеяло, неважно. Главное – достаньте их из чемодана и смело уходите на экскурсию. Вернётесь – на том же самом месте будут лежать марки, по двадцать за каждую бутылку. Завтра в этой, а затем в любой другой гостинице этот номер не пройдёт: финны чётко отслеживают наши маршруты и знают, какой отель у нас первый. Так что не теряйтесь.

Нас с Валентином поселили вместе, девчонок – Раю и ленинградок – также, и мы разбежались по номерам – передохнуть и привести себя в порядок. Затем – обед и первая экскурсия.

Перед обедом мы по совету львовских товарищей положили водку под подушки: я одну, а Валя – то ли две, то ли три. Ещё он сделал одну вещь, удивившую меня: переложил свои вещи в чемодане по-новому и при этом то слегка загибал конец майки, то оставлял на светлой рубашке тёмную коротенькую ниточку.

– Валь, зачем ты это делаешь?

– Хочу посмотреть, полезет кто-нибудь в мои вещи или нас только пугали для вида.

После обеда в гостиничном ресторане мы отправились на экскурсию по городу. Про питание во время нашего турне по стране совсем не хочется вспоминать. В наших студенческих столовых кормили, пожалуй, получше. Завтраки, к примеру, были такие, что не только наесться, но даже слегка утолить голод невозможно: варёное яйцо, кусочек сыра, масло, два куска хлеба и одна чашка чая или кофе… Ну разве этого хватит взрослым мужикам? Да и девушки тоже жаловались на это «изобилие» на столе. Впоследствии я узнал, что такой завтрак называется «континентальный».

Ремарка 7. Но прежде чем я начну свой рассказ, не грех хоть немного узнать о том, что такое Лахти и чем он знаменит, коли нас в первую очередь привезли туда.

В 1969 году, как и сейчас, Лахти находился на седьмом месте среди финских городов. Но если тогда там было чуть больше 65 тысяч жителей, то сейчас – свыше 100 тысяч. Это один из крупнейших культурных центров страны, а что касается спорта, то Лахти – бесспорный лидер. Город известен в международном масштабе своими Лахтинскими играми по лыжным видам спорта, которые проводятся начиная с 1923 года. Город трижды подавал заявки на организацию зимних Олимпийских игр – 1964, 1968 и 1972 годов, однако уступил Инсбруку, Греноблю и Саппоро соответственно.

С осмотра знаменитых лахтинских трамплинов и началась наша автобусная экскурсия. После того как Международный олимпийский комитет в третий раз подряд отказал городу в праве проведения зимних Олимпиад, лыжный комплекс уже не менялся. Мы поднялись на смотровую площадку самого большого трамплина и рассмотрели и город, и его окрестности. Трамплины меня просто поразили. Я всегда был большим любителем наблюдать за соревнованиями летающих лыжников, а теперь вот сам оказался даже выше той точки, с которой начинают свой разгон спортсмены. Это впечатляло.

Об остальных экскурсиях ничего вспомнить не могу, наверное, это были обычные архитектурные памятники, которых за свою жизнь я повидал немало.

Когда мы вернулись в гостиницу, то сразу же заглянули под подушки. Там действительно лежали деньги – у меня две бумажки по десять марок каждая. Я впервые держал в руках валюту зарубежного государства. После этого я посмотрел на Валентина, который с недоумевающим видом перекладывал вещи в чемодане.

– Представляешь, досмотр провели так аккуратно, что я бы и не заметил. Но ни одного моего «маячка» не сохранилось. Нет-нет, ничего не подложили, – как бы в ответ на мой невысказанный вопрос добавил он и заключил: – Надо же, кагэбэшник-то не обманул.

Я лихорадочно пересмотрел свои вещи. Как они лежали в чемодане, конечно же, не запомнил, но и нового в нём ничего не было.

Валя без особого интереса пересчитал деньги, которые обнаружил под подушкой, и позвал меня поскорее собираться на ужин:

– А то что-то есть захотелось.

После ужина в номере руководителя состоялось оперативное совещание. Это приглашение ещё в вестибюле отеля сопровождалось неожиданной просьбой, скорее приказом:

– Всем после ужина явиться с бутылкой водки.

В отличие от нас, у шефа был двухкомнатный люкс, где смогли разместиться все члены группы. Начальник выбрал себе помощника – кого-то из секретарей сибирских обкомов. Вначале у нас по списку принимали водку с нашими подписями о её сдаче. Оказалось, около десяти человек явились без бутылок. Руководитель тут же решил этот вопрос, заявив, что по возвращении в Москву он должен написать характеристики на каждого и от того, что он там напишет, зависит дальнейшая карьера каждого из присутствующих. Через несколько минут недостающие бутылки, кроме одной, стояли в углу. При этом всё тот же странный парень в чёрном костюме, которого все теперь звали «доцент», заявил, что он категорически не приемлет алкоголь и поэтому водку не привёз.

Начался второй акт. Нам, опять же под роспись в ведомости, выдали по шестьдесят пять финских марок. А расписывались-то мы за шестьдесят семь с мелочью! Но руководитель группы объяснил, что нам предстоят коллективные траты. Например, на цветы к мемориальной доске на доме, где жил Ленин, но остаток мы получим в последний день пребывания в Финляндии. Многие поначалу заворчали, но такое объяснение удовлетворило недовольных. А когда нас подозвали к столу и в гранёные стаканы (откуда только они взялись в таком количестве в этом маленьком финском городке?) разлили три бутылки из стоящих в углу и дали по бутерброду с колбасой, все окончательно успокоились и под поздравление с тем, что мы благополучно оказались в этой стране, дружно сдвинули стаканы и выпили. Водка была тёплой.

Если бы на этом вечер закончился, то, возможно, некоторых негативных моментов удалось бы впоследствии избежать. Но шефа вдруг потянуло на подвиги, а может быть, и какие-то другие мысли у него в голове появились, и он предложил повторить. Тут человек десять заявили, что тёплая водка с устатку от длительной дороги как-то не идёт, поэтому на оставшихся хватило двух бутылок, и все благополучно пошли по номерам. Ну, возможно, не все, но большинство точно.

Глава четвертая. День второй. Лахти и переезд в Тампере

Ночь прошла спокойно. Утром, сразу после завтрака, мы с вещами вышли из гостиницы и направились к автобусу, который стоял на противоположной стороне улицы. Мои вещи заметно полегчали: водки-то в них уже не было.

С утра у нас была намечена экскурсия в городскую клиническую больницу. Веня сказал, что в таких учреждениях лечатся только бедные слои населения. У кого имеются деньги, ходят к частным докторам и лежат в частных клиниках.

Автобус подъехал к красивым решётчатым воротам, которые открыл охранник, и мы въехали на территорию настоящего парка, засаженного деревьями и цветами, растущими на больших клумбах. Везде стояли скамейки, на которых сидели люди: кто в больничной одежде, а кто и в обычной.

Больница располагалась в длинном многоэтажном здании. Нам всем выдали белоснежные бахилы с завязками, мы надели их на свою обувь, завязали завязки – получилось очень даже смешно, особенно у девушек. В сопровождении старшей сестры в потрясающем по белизне и наглаженности халате, у которой на голове находилось настоящее чудо из также белоснежной и хорошо накрахмаленной косынки, свёрнутой таким причудливым способом, что она выглядела как тиара на голове папы римского, мы поднялись на бесшумном скоростном лифте в терапевтическое отделение.

Мы вступили в широкий коридор с палатами, размещёнными по одной стене. С другой стороны находились различные служебные помещения и довольно-таки большие холлы с креслами и низенькими столиками. По коридору степенно проплывали такие же чудесные создания, как и наша сопровождающая, только головные уборы у всех слегка отличались по конструкции, но были такими же величественными и красивыми. Нас пригласили заглянуть в одну из женских палат: там стояли четыре кровати, и не кое-какие, а специальные медицинские, со всякими необходимыми прибамбасами. В углу был туалет за закрытой дверью. Телевизор стоял так, чтобы его было видно со всех кроватей. Но больше всего нас поразило какое-то странное приспособление, вделанное в стену, у которого стоял столик со стулом.

– Это пневмопочта, – пояснил Веня. – Доктор во время обхода может все свои назначения отправить прямо в аптеку, а оттуда быстренько прибудут лекарства. То же самое предусмотрено с инструментарием и анализами.

Мы потрясённо промолчали. Если это бесплатная муниципальная больница, какие же тогда платные?

Почти до самого обеда мы как зачарованные ходили по этой обычной финской клинике в небольшом финском городке. Посмотрели лаборатории, оснащённые по последнему слову техники, процедурные кабинеты с превосходным оборудованием, физиотерапевтическое отделение – всё было так, как требовала жизнь, как было необходимо для полноценного лечения больных.

Обедать нас повезли в какой-то небольшой ресторанчик на одной из улиц Лахти. Почему именно туда – да кто его знает. Наверное, у Ламаматки был заключён договор именно с этим заведением. Почему возник этот вопрос? Место стоянки автобуса оказалось довольно-таки далеко от ресторана, и нам пришлось толпой идти вдоль по улице. Когда же все расселись за столами, оказалось, что одной девушки не хватает. Самое главное – никто не мог вспомнить, шла ли она вместе со всеми от автобуса. Возникла не очень приятная ситуация, решили подождать ещё немного, а уж затем сообщить в полицию. Девушка подошла минут через десять, когда большинство уже заканчивало обед. На вопрос «что случилось?», последовал обескураживающий ответ:

– А я не корова, чтобы со стадом ходить. Я прошлась по улицам, посмотрела, как люди себя ведут, – мне всё интересно.

– Но ты же знаешь порядок пребывания за границей: ходить можно только в группе не менее чем по трое, – напомнил ей наш шеф.

– Эти порядки пишутся для обычных граждан, а я – секретарь обкома комсомола.

Не знаю, какие меры воздействия применял наш руководитель и применял ли он их вообще, поскольку эта мадам доставила нам впоследствии ещё немало хлопот. Но об этом немного позже.

Следующим объектом для нашего обозрения или ознакомления – выберите более подходящее слово сами – оказался молодёжный жилищный комплекс, построенный прямо в лесу на окраине города.

Мы подъехали к лесному массиву, в котором в хаотичном беспорядке были разбросаны дома разной конфигурации, этажности, окрашенные в разнообразные цвета. Экскурсию проводил молодой финн, один из активистов этого кооператива. Суть его рассказа заключалась в том, что мэрия города выделила для молодых семей земельный участок в лесной зоне с условием, что ни одно дерево не должно пострадать. Среди желающих приобрести или построить собственную квартиру нашлись архитекторы, проектировщики и другие специалисты, которые провели планировку комплекса и оформили все необходимые документы. Далее начался этап строительства. Большинство работ проводили члены кооператива, имеющие соответствующее образование, а что касалось уборки и вывоза мусора, то тут уж все без исключения принимали самое активное участие. Таким образом, некоторым даже удалось сэкономить значительные средства, ну а недостающие выделили банки под очень небольшой процент и на сроки до пятидесяти лет. Я тогда сам вступил в молодёжный жилищный кооператив в Москве, в Чертанове, и мне всё было очень и очень интересно, ведь у нас всё происходило несколько по-иному.

Этот парень, ненамного старше меня, рассказал, что у них вообще очень развита система кредитования, а молодёжи в особенности. Он, например, ездит на третьей машине, которую взял в кредит. Первые две успешно продал и сейчас платит три автокредита. И вот теперь ещё и жилищный кредит, на который ему по решению правления банка предоставлена отсрочка пять лет.

– Иначе мне есть было бы нечего, – рассмеялся он, отвечая на наши вопросы, одним из которых был следующий:

– Интересно, сколько надо зарабатывать, чтобы платить столько кредитов?

– Если я не смогу до конца своей жизни выплатить все кредиты, – пожал плечами парень, – они перейдут моим наследникам. У нас это считается нормальным.

Много времени мы провели, гуляя в этом парке среди только что построенных жилых домов. Не было там ни привычных нам куч строительного мусора, ни разбитых колей, проложенных тяжёлой техникой, – ничего напоминающего о только что законченном строительстве. Подумалось: вот бы сюда наших специалистов направить поучиться.

А затем последовал довольно-таки длительный автобусный переезд в Тампере.

Автобус выбрался на шоссе. С обеих сторон дороги растянулись автозаправки, их было очень много, наверное, с десяток. Выделялись Shell, Esso, Nestle и некоторые другие. Они были такие массивные, солидные, но на удивление пустые: одна, ну две машины, и всё. Зато на заправке Tеboil скопилась целая очередь. Информация, которую нам дал Вейкко, нас очень даже порадовала: оказывается, сеть автозаправок Teboil, широко разбросанная по стране, принадлежит Советскому Союзу и предназначена для реализации советского бензина, дизтоплива и смазочных масел.

Ремарка 8. По опубликованной информации, «Лукойл» купил всю эту сеть у финского владельца, и теперь на этих автозаправочных станциях опять продаются наши нефтепродукты.

Автобус всё бежал и бежал по великолепной, практически пустой асфальтированной трассе, но стрелка спидометра ни разу не пересекла цифру 70, хотя легковые машины нас иногда обгоняли.

Раздавались нетерпеливые возгласы: «Что мы так тянемся! Пусть прибавит скорость!»

Веня обратился к водителю, ответ которого нас почти потряс. Привожу его в переводе Вениамина:

– Разрешённая скорость для автобусов на автобане, – тогда я впервые услышал это понятие, да, наверное, не я один, – семьдесят километров в час. Если вы посмотрите вон туда, вверх, – он указал куда-то рукой, – то увидите вертолёт, с которого контролируют движение на дороге. А я на лесоповал попасть не хочу.

Оказывается, в этой стране с нарушителями правил дорожного движения борются таким оригинальным образом. Поэтому на преодоление каких-то ста тридцати километров у нас ушло более двух часов.

Ещё одна, последняя зарисовка с «обочины финского автобана», и обещаю больше этой темы не касаться. Не помню, на каком шоссе, немало их мы исколесили в ту поездку, мы увидели изумившую нас и одновременно огорчившую донельзя картинку: гору из легковых автомобилей размером с дом в несколько этажей и почти на самой его «вершине» – подъёмный кран, взгромождающий туда, к небесам, очередную машину, снятую со стоящего рядышком трейлера.

– Это автомобильная свалка, куда владелец отслужившей свой срок машины должен её не только сам доставить, но ещё и заплатить весьма приличные деньги за размещение, – пояснил нам Вениамин.

– Наших бы умельцев сюда – все эти машины ещё бы побегали, – сказал кто-то мечтательно.

Вечером в следующей гостинице произошла первая стычка с руководителем. Он вновь собрал всех в своём номере и предложил выпить за успешное окончание первого дня в Финляндии. Валентин от имени объединённой московско-ленинградской группы заявил, что мы приехали сюда не водку пить и если нас будут принуждать к попойкам, то он проинформирует ЦК ВЛКСМ обо всём, что здесь происходило, и, как ему кажется, к его мнению прислушаются, ведь он секретарь одной из крупнейших в стране комсомольских организаций. Мы покинули гостиницу, и к нам присоединилось ещё несколько человек. Но большинство осталось.

Мы были одеты так, как принято в СССР: мужчины в светлых рубашках, светлых же летних брюках и коричневых или чёрных ботинках; девушки – в цветастых платьях приглушённых тонов и светлых босоножках.

Погода стояла прекрасная: было тепло, заходящее солнце, скрываясь за низко расположенными облаками, подсвечивало их в причудливые цвета. Народа на улицах по случаю субботнего вечера было много. Навстречу нам шли группы людей, одетые совершенно непривычно для нас: мужчины носили ярко-красные, розовые или оранжевые рубашки – прямо цыганщина какая-то; а здесь это было, по-видимому, принято, да и модно, наверное, иначе чем объяснить такие яркие мужские одежды. Но чаще всего это относилось к молодёжи. Были и люди, в основном пожилого возраста, одетые поскромнее.

Наша компания не выделялась бы из общей массы, но за нами увязался «доцент». Его чёрный костюм и белая рубашка с галстуком вызывали всеобщий интерес: люди останавливались и даже смотрели нам вслед, и это было, знаете ли, не очень приятно. Мы предложили «доценту» вернуться к гостинице, где мы бы его подождали, пока он не переоденется. Но оказалось, что у него нет ничего взамен – только несколько рубашек, но все они тоже белые.

– Как же так? – спросил Валентин. – На тебе же, дурном, показывали, как не надо в этой стране одеваться. А ты что, глупый, с первого раза не понял? Так второго не будет больше: я напишу, чтобы тебя сделали невыездным. Не ходи больше с нами, не позорь. Мы и так себя не очень ловко чувствуем: они как из магазина, а мы – словно полинявшие какие-то. А тут ещё ты словно пугало огородное бродишь.

Но не выгонишь же человека только за то, что он одет не так, тем более надо чётко соблюдать установку: меньше чем по трое ходить по заграничным улицам нельзя. Так и тащился «доцент» у нас в хвосте, а мы всё шли и шли, запоминая какие-нибудь необычные здания и считая повороты; названия финских улиц нам всё равно были неподвластны.

Удивляло огромное количество пьяных, причём некоторые были в таком состоянии, что просто валялись где-нибудь в укромных уголках, под заборами например.

– В Финляндии, говорят, «сухой» закон. Что-то не заметно. Народ, видать, «не просыхает» от такого «сухого закона», – усмехнулся Валентин и после некоторого раздумья добавил: – А всё говорят – у нас пьют много. На этих посмотрели бы! И что интересно: они, похоже, выпивают индивидуально. Пьяных компаний не видно, поэтому и драки вряд ли случаются. Спокойненько так у них.

В этот момент чисто одетый финн, пытаясь удержаться на ногах, ухватился было за Валькин локоть, но не рассчитал силы и свалился ему прямо под ноги.

– Жаль, Веньку с собой не взяли, – раздался чей-то женский голос. – Он бы нам сейчас политинформацию провёл.

– Да ладно, вернёмся – пусть расскажет, в чём у них тут проблемы-то, – подвёл итог начавшейся было дискуссии Валентин.

Долго мы гуляли в тот вечер по городу, понавидались всякого: и красивых старинных зданий, и современных бетонных коробок, и везде было чисто, всё убрано, во дворах по несколько мусорных баков, порядок полный. Во дворах на специальных площадках – множество машин, среди которых преобладали наши «Волги».

– Поди попробуй у нас «Волгу» купить. ГАЗ план перевыполняет и перевыполняет, а машин нет, все за границу уезжают, – со знанием дела заметила девушка из Горьковского обкома.

В гостиницу вернулись хоть и засветло – в начале августа поздно темнеет, – но очень уставшими. Поэтому решили: Веньку допрашивать с пристрастием будем завтра, а сейчас – ну её, эту Финляндию, спать хочется.

Глава пятая. День третий. Тампере, музей Ленина и сауна финских коммунистов

Утро наступило неожиданно рано: оказывается, пока мы гуляли по городу, с нашим шефом связались из советского посольства и обязали в девять утра быть на какой-то площади, где состоится митинг в честь дня породнённых городов. Есть, оказывается, такой всемирный праздник, о котором мы тогда впервые узнали.

Тампере – побратим Киева, и из столицы Украины должно приехать всё высшее руководство республики, ну и нужна численность «массовки», а тут мы очень даже вовремя нарисовались. Днём же будет товарищеский матч: киевское «Динамо», одна из лучших европейских команд в то время, будет играть со сборной города. Но туда мы не пойдём, там желающих и без нас полно. У нас программа уже вся расписана: днём – возложение цветов к Ленинской мемориальной доске, вечером – встреча с финскими коммунистами. Поэтому все экскурсии по городу переносятся на завтра.

Мы люди подневольные: сказали на митинг – значит, на митинг, позавтракали – и «по кóням», то есть в автобус. Привезли. Огромная площадь, ходят какие-то разрозненные группки людей, ничто не напоминает о каком-то митинге. Мы встали в сторонке, но толпа получилась приличная. Всё-таки нас более тридцати человек, пришлось слегка рассредоточиться. Начал появляться народ, подходили группами и поодиночке. На машинах привезли трибуну, значит, скоро и президиум появится. Действительно, какие-то люди поднялись на сцену, митинг начался, и одновременно стал накрапывать дождь. А мы-то, без зонтов и плащей, постепенно превращались в «мокрых куриц». Неподалёку от нас группа молодых людей стояла с какими-то странными тростями в руках. Они подняли эти «трости», которые превратились в большие зонты, по три человека можно было бы туда спрятать, и на чистейшем русском языке позвали укрыться от дождя наших девочек. Оказалось, это сотрудники советского посольства во главе с послом СССР прибыли в Тампере. Ну, посол на трибуне тоже под зонтиком стоял, а кто там с ним рядом, мы не поняли: далековато было.

Нам объяснили, что никто из руководства Украины не прибыл, поскольку господин Кекконен в отъезде. Поэтому на трибуне лишь председатель киевского горисполкома и мэр Тампере да ещё какие-то чиновники с обеих сторон.

Дождь то затихал, то снова начинал накрапывать, зонты то хлопали, с шумом открываясь, то превращались в тросточки, на которые так удобно опереться. А мы тем временем болтали с молодыми посольскими сотрудниками. Темы были разные, но основная – годовщина ввода войск в Чехословакию. Посольские предупредили нас, что ожидаются митинги протеста и демонстрации с требованием вывода наших войск. «Надо быть бдительными», – говорили они.

Митинг был какой-то безразмерный: всё время кто-то что-то говорил и говорил, уже захотелось есть. Народ на площади сильно поредел. Казалось, что финнов там уже нет – лишь мы и сотрудники советских представительств, согнанные сюда со всей страны, потому что вокруг звучала лишь русская речь, заглушавшая ораторов. Наконец говорильня завершилась, раздались аплодисменты, и мы, распрощавшись с общительными посольскими ребятами, побежали к нашему автобусу.

– Есть будем?! – выкрикнул кто-то.

Ответ был ожидаемым:

– Нас уже три часа ждут в музее Ленина, а затем мы должны спешить на ужин с финскими коммунистами, они же активисты Общества финско-советской дружбы, поэтому придётся обойтись без обеда. Это на пользу многим: им похудеть не мешает.

Мы отправились на цветочный рынок, где был приобретён большой букет красных роз, и автобус отправился на улицу Хямеенпуисто, 28, где Владимир Ильич высказал мысль, что, если в России придут к власти большевики, Финляндия получит независимость.

Ремарка 9. Музей Ленина в Тампере – первый проект, созданный за пределами Советского Союза, и в настоящее время единственный в мире постоянно действующий мемориал, посвящённый жизни и деятельности вождя революции, а также эпохе социализма.

Музей принадлежал обществу «Финляндия – Россия» и работал (в тот период) при поддержке муниципалитета Тампере, а также Министерства образования Финляндии. В музее были созданы постоянные экспозиции «Жизнь Ленина» и «Ленин и Финляндия», а также временные выставки по различным тематикам. Работали тематическая библиотека, архив с открытым доступом и магазин с книгами и сувенирами.

Музей Ленина был открыт 20 января 1946 года, к годовщине его смерти (21 января 1924 года). Учреждение было расположено в Доме рабочих города Тампере, в том же зале, где в 1905 году впервые встретились Ленин и Сталин. Через год в этих же стенах Ленин пообещал признать независимость Финляндии, если большевики придут к власти. Предложение о создании музея было высказано уже в 1920-е годы, вскоре после обретения Финляндией независимости.

В 1965 году на стене Дома рабочих появилась бронзовая памятная доска с барельефом Ленина и надписями на финском и русском языках: «В. И. Ленин высказал в этом здании на состоявшихся в 1905 и 1906 гг. исторических конференциях свою поддержку воле нашего народа к независимости».

После развала СССР и закрытия Центрального музея Ленина в Москве (1993) музей в Тампере остался единственным музеем Ленина в мире, который открыт постоянно. В 1993 году музей посетило наименьшее число туристов, однако впоследствии рост посетителей возрос. Во многом на возрождение интереса к музею повлияла новость от агентства «Рейтер» о том, что тело Ленина якобы будет передано данному учреждению (в действительности это оказалось шуткой директора музея Аймо Минккинена).

Я просто рвался в музей. Мне хотелось понять: правильно ли я поступил, взяв с собой книгу «Государство и революция», которую бережно хранил в сумке вместе с кучей значков и каких-то вымпелов, которые вручила мне Раиса со словами:

– Всё равно у тебя рука занята. Потаскай и мои сувениры.

Экскурсия была довольно скучной. Пожилой финн, который в то время управлял музеем, рассказывал о его истории и экспонатах, которыми было забито всё: стены и простенки, пол, и даже с потолка свешивались какие-то плакаты и вымпелы. К стене был прислонён огромный портрет Ленина, который при всём желании невозможно было бы туда повесить, настолько он был огромен. Финн рассказал нам, что за пару недель до нас в музее побывал Л. И. Брежнев (глава СССР в тот период) и подарил этот портрет. Чувствовалось, что финн с удовольствием убрал бы его куда-нибудь подальше, настолько чужеродной вещью он был в экспозиции.

Экскурсия, которая продолжалась почти два часа, закончилась.

Мы начали вручать свои подарки. Каждый из секретарей региональных обкомов говорил целую речь, вручал свой сувенир, выслушивал ответ и аплодисменты, после чего слово передавалось представителю другого региона. Наконец очередь дошла и до Москвы. Раиса подарила мешочек со значками и целую кучу каких-то вымпелов. Всё вроде закончилось. Народ потянулся к выходу. А я выбрал момент, когда на меня никто не обращал внимания. Придержав за руку Веню, который не понимал, что я от него хочу, отдал книжку, которую привёз, директору музея. Когда Вениамин перевёл название и озвучил год её издания, финн просиял: оказывается, у них именно этого издания работы Ленина не было.

– Поверьте, ваш подарок для нас намного дороже, нежели портрет, подаренный вашим лидером.

Эта оценка «пролилась бальзамом» на моё сердце – вот такими высокопарными словами мне хочется завершить рассказ о посещении музея.

Мы очень спешили: ведь где-то в лесу, на берегу озера, находился дом приёмов местных отделений общества «Финляндия – СССР», а также компартии страны, и там нас уже давно заждались представители этих организаций. Слегка поплутав по городу, наш автобус наконец въехал на большую поляну, где уже стояли какие-то четырёхколёсные машины. Тёмное деревянное одноэтажное здание с большой открытой верандой выглядывало из леса. На шум мотора на террасу вышли несколько пожилых людей, с которыми нам и предстояла сегодняшняя встреча.

Во внутреннем помещении стоял большой стол, изогнутый в форме латинской буквы Z, весь заставленный тарелками с закусками и бутылками с пивом и водой.

На наши извинения за задержку финны отвечали вежливыми улыбками понимания, что митинг дружбы намного важнее дружеского ужина. С их стороны присутствовало десять или одиннадцать семейных пар в возрасте далеко за пятьдесят. Эти седовласые, полные, степенные люди и мы, молодые, задорные, смотрелись резким диссонансом за общим столом. Голодные и нетерпеливые, мы готовы были смести со стола всё съестное, заботливо припасённое для нас, но понимали, что всё здесь не просто так: наверное, предстоят долгие разговоры с вопросами и ответами. Поэтому пришлось набраться терпения и ждать команды «к столу».

Однако неожиданно последовало совершенно другое предложение. Оказалось, что здесь, на берегу лесного озера, на частной территории, принадлежащей местному отделению компартии, находится база отдыха с финской сауной! Нам было непонятно это слово – «сауна»: тогда она ещё не стала непременной принадлежностью любого загородного, да и зачастую и городского дома, и особого желания идти в баню, так нам буквально перевёл это понятие Венька, мы не испытывали. Но хозяева были очень уж настойчивы, и мы смирились – в баню так в баню, только пусть вначале девчонки идут, да чтоб не «размывались» там до бесконечности! На этом и порешили, и большая часть нашей группы, сопровождаемая одной из жён финских коммунистов, отправилась по хорошо видимой тропинке прямо в лес.

«Хорошо, что у нас был гид-мужчина», – подумалось мне, поскольку Венька остался с нами и взял бразды правления в свои руки. С самого начала он представил руководителей обеих сторон, после чего финн, грузный мужчина, секретарь региональной организации компартии, предложил нам не стесняться и подходить к столу. Он взял для начала пивка с закусочкой. Подошёл и я. Но прежде всего меня интересовало, что же едят эти финны. К моему удивлению, на столе стояли тарелки с тонко нарезанной колбасой, помидорами и огурцами, зелёным луком и редиской, а также красной и белой рыбой – всё как у нас, хотя даже и не удивительно, ведь они более ста лет в состав Российской империи входили, обрусели должно быть. Удивление вызвали только лишь горки стручков гороха, возвышавшиеся на столе во всех его концах, крупные ягоды ароматной клубники в августе – в северной стране, однако; и вместо привычного винегрета – нарезанные тонкими ломтиками варёные свёкла и морковь.

Из автобуса принесли несколько бутылок водки, на что финны ответили давно ожидаемым радостным урчанием. Бутылки как быстро появились, так и стремительно исчезли в недрах огромного холодильника, стоявшего в углу. Шеф передал нам указание в сторону водки даже не смотреть – она вся для хозяев.

Я вооружился бутылкой финского светлого пива и какой-то вяленой рыбьей мелочью, похожей на мойву, и отошёл к стене, где Валентин уже отбивал яростные наскоки пары пожилых финнов, хорошо владеющих английским. Речь шла, насколько я мог это понять, о целесообразности использования вооружённых сил чужих государств во внутреннем конфликте, происходившем в Чехословакии. Подобные микродиспуты возникали ещё в паре мест, и в них оказались втянутыми практически все присутствующие. В конце концов наш руководитель подвёл итог всем этим разговорам. Он сказал, что наша армия, наряду с вооружёнными силами других государств – членов Варшавского договора, пришла на чехословацкую землю по просьбе законного правительства этой страны, чтобы предотвратить братоубийственную войну, которая инспирирована из-за океана. Финские коммунисты не нашли, чем можно возразить на такой железобетонный довод, но возникло такое представление, что они всё равно остались при своём мнении. Разговор стал общим и, в общем-то, каким-то натянутым и неинтересным настолько, что я даже перестал напрягаться, чтобы понимать английскую речь. Пиво потихоньку со столов исчезало, так же как и оказавшиеся наиболее популярными закуски: вяленая рыбка, сало и подсушенные, с ярким чесночным вкусом кусочки чёрного хлеба, которые, оказывается, имеют даже специальное название – гренки. А наших девушек всё не было и не было. Пришлось за ними отрядить одну из пожилых финок. Но и после этого прошло около часа, прежде чем девчонки с мокрыми волосами появились в комнате.

Мы попытались начать высказывать нечто возмущённое, но в ответ услышали:

– Идите побыстрей. Посмотрим, когда сами вернётесь.

Нам показали, куда идти, и мы гуськом побежали по лесной тропинке. На самом берегу озера, немного «вдаваясь» в него, стояла срубленная из толстых брёвен изба не изба, я даже не знаю, как назвать это безоконное сооружение.

– Знатный сруб у них получился, – послышалось откуда-то сзади, и я тут же успокоился. «Так вот как выглядит сруб», – промелькнуло в моей голове.

Тропинка, продолжавшая обегать здание, резко снижалась к берегу озера и подвела нас к деревянному настилу, ведущему от воды к двери, находящейся по центру дома, с небольшой тусклой лампочкой наверху. Туда мы все и устремились. Сразу за дверью оказались обширный холл с большим камином, в котором трещали берёзовые дрова, и несколько жёстких деревянных стульев, составлявших всю меблировку этого помещения. Перед камином стояли ящики с запотевшими бутылками пива, лежали большие глубокие корзинки, наполненные коротенькими толстыми сардельками (потом нам объяснили, что правильнее их следует называть шпикачками), и очень длинные металлические двурогие вилки с деревянными ручками. В самом углу стояла длинная вешалка со стопкой банных полотенец. Все быстро обнажились, а Валя, как наиболее продвинутый, тут же наколол одну сардельку на вилку, засунул её в самый огонь и начал крутить в разные стороны. Буквально через секунду по всему помещению разнёсся восхитительный аромат. Шпикачка вся полопалась, жирные капли, сочащиеся из неё, падали прямо на пол.

Валентин освободил место, к которому тут же подошли ещё два человека, и начал, причмокивая и облизываясь, поглощать эту, по-видимому, вкуснотищу, запивая холодным пивом. Я также приготовил орудие для поджаривания и занял очередь, держа открытую бутылку с пивом. Буквально через пару минут я тоже начал пиршество и так увлёкся этим процессом, что даже не заметил, как остался один. «Куда все исчезли?» – мелькнула запоздалая мысль. Но тут дверь за спиной открылась, и на меня полетели холодные брызги:

– Ну, ты, обжора, пойдём наверх, там так здорово.

– Валентин, ну тебя, весь кайф сломал.

– Пойдём, пойдём!

И он потащил меня буквально силой по крутой лестнице куда-то под самый потолок, к низкой дверке (пришлось даже прилично нагнуться, чтобы протиснуться через неё). Дверь за нами захлопнулась, ручки на ней изнутри не было, и мы оказались в небольшом помещении, обитом деревом, с двухъярусной скамейкой, на которой сидели некоторые из наших ребят.

Сказать, что было жарко – ничего не сказать, но, просидев пару минут, я всё ещё был совсем сухим. И только тут понял, что в помещении не было пара – только сухой абсолютно прозрачный горячий воздух. Это да. К температуре я как-то довольно быстро притерпелся, и мне это всё даже стало нравиться. Время от времени кто-нибудь срывался с места и исчезал за дверкой в боковой стенке, которая моментально с шумом хлопала. Я начал потеть, но тут Валькина рука сдёрнула меня и поволокла к этой таинственной двери, которая захлопнулась за нами. Мы оказались почти в полной темноте на деревянном помосте с перилами, уводящими нас в неизвестность. Я оглянулся назад – дверь была видна, но ручки на ней не было, и вернуться в помещение было невозможно. Валька куда-то исчез. Раздался лишь шум человека, с визгами и воплями, сопровождавшими падение в воду. Я осторожненько пошёл на эти звуки. Помост был очень длинным, и вскоре я оказался в полной темноте. Редкие звёзды, пробивающиеся через густую листву, ничего осветить не могли. Вдруг мои ноги лишились опоры, и я полетел куда-то вниз. Это было так неожиданно, что когда я попал в воду, то чуть было не захлебнулся. Захлебнуться-то не захлебнулся, но воды, пока добирался до поверхности, наглотался прилично. Дна я ногами нащупать никак не мог и с максимально возможной скоростью по той световой дорожке на воде, которая образовывалась от лампочки, висевшей над дверью, поплыл на выход. Лампочка, которую я когда-то посчитал тусклой, оказалась вполне нормальной.

На «берег» я выбрался без проблем: один рывок – и я уже за дверью, а там шпикачки и пиво. И снова всё повторяется: вверх по лестнице – падение в воду, пиво со шпикачками. Казалось, что всё это может продолжаться бесконечно. Но сказка закончилась с приходом Веньки, который остудил наш энтузиазм почище озёрной воды:

– Ребята, скоро полночь, старики начинают засыпать, все очень устали. Давайте закругляйтесь.

Ремарка 10. За долгую жизнь я пожарился во многих саунах, в том числе неоднократно и в Финляндии, но такого удовольствия я никогда более не получал. Со временем оно поистёрлось в памяти, и я почти забыл об этом случае. Но пока писал, вспомнились многие ощущения и даже вкус тех самых, первых в моей жизни шпикачек с холодным финским пивом вернулся.

Дальше всё продолжалось обыденно: горячая картошка с каким-то тушёным мясом, тосты, когда наши стаканы с пивом со звоном чокались со стопками с водкой в финских руках, и длинные, всё более запутанные разговоры, которые закончились около двух часов ночи, когда мы помогали финкам грузить их наклюкавшихся до бесчувствия мужей в небольшие дожидавшиеся на стоянке, смешные такие, пузатые автобусики. Там их принимали сонные водители. Через несколько минут мы остались одни, и охранник предложил нам забрать с собой всё, что было на столе. Мы, конечно, отказались. Только кто-то пару бутылок пива прихватил с собой. И вот наш автобус уже ехал в сторону отеля. Длинненький день получился, однако интересно: а когда сувениры-то мы будем покупать? Финские марки карман-то жгут! Наверное, это была последняя разумная мысль, посетившая меня, прежде чем наступил глубокий сон.

Глава шестая. День четвертый. Тампере, театр под открытым небом, дорога до Турку и ночь на море

С самого утра мы собирали вещи. Ну, это так только называлось: на самом деле мы их перекладывали, проверяя, «шмонали» нас в этот раз или всё обошлось. Тактика Валентина оказалась безупречной: наши вещи перешерстили опять, и опять так ловко, что только его «шпионские» уловки позволили это установить. Подложить ничего не подложили, но зачем же они тратят столько сил и времени на перетряхивание чемоданов? Непонятно.

Была ещё одна вещь, которая меня очень беспокоила. Не всё «стыковалось» в моей голове по вчерашней встрече с финскими коммунистами, не получалась у меня целостная картинка.

– Валь, может, я, конечно, совсем глупый, но ведь не ради того, чтобы самим выпить водки, а нас вымыть в бане, старики устроили вчера эту встречу?

– А ты молодец, заметил, хвалю. Нет, конечно. Просьба у них была одна не совсем, как бы это сказать, обычная. Хорошо, что я их сам спросил и все вопросы решил, а то ерунда могла бы получиться. Понимаешь, через месяц они в Питер собираются, уже и визы открыты, и билеты заказаны, вот они и хотели спросить: может, кто им сможет с рублями помочь.

– А что, у них тоже есть ограничения по обмену?

– Да нет, по официальному курсу они могут сколько хочешь поменять, но это дорого и невыгодно. Есть чёрный курс, почти в пять раз выгодней, вот они и хотели, а я им пообещал, что встречу на вокзале и устрою нормальный обмен.

Я стоял ошарашенный и не знал, как на это надо реагировать и что тут можно сказать.

На завтраке нас оповестили о сегодняшней программе: освобождение номеров, автобусная экскурсия по городу, обед, свободное время, театральное представление, переезд в Турку и отплытие на пароме в Мариехамн. Ничего себе программка, напряжённая!

Сразу же после завтрака мы загрузили в автобус свои вещи и отправились на экскурсию по городу – этот эпизод я не помню совершенно, наверное, ничего такого яркого нам не показали. И я залез в Интернет: может, с его помощью всколыхнутся глубины памяти.

Ремарка 11. Тампере (официальное русское название до 1917 года – Таммерфорс) – город на юге Финляндии, второй по значимости городской центр после Хельсинки.

История города насчитывает более двухсот лет. В 1775 году в районе реки Таммеркоски шведским королём Густавом III было основано торговое поселение. Уже через четыре года, в 1779 году, оно получило статус города. В то время Тампере был небольшим городком, занимавшим всего несколько квадратных километров.

В XIX веке, когда Таммерфорс в составе Великого княжества Финляндского был одним из городов Российской империи, он уже представлял из себя крупный торговый и индустриальный центр. В течение второй половины XIX века Таммерфорс составлял почти половину индустриального потенциала Финляндии. Индустриальная мощь города дала ему второе название – «Северный Манчестер».

Во время Гражданской войны в Финляндии (28 января – 15 мая 1918 года) Тампере был местом одного из стратегически важных событий: 6 апреля «белые» взяли город и захватили в плен около 10 000 «красных».

Тампере был известен и как город текстильной и металлургической промышленности. А в 1990-х годах он также стал одним из крупных центров телекоммуникационной индустрии и информационных технологий. Технологический центр Хермия в районе Херванта является представителем этой индустрии.

Одним из самых ранних культовых строений Тампере является Старая церковь, построенная в классическом стиле в 1828 году по проекту архитекторов Карло Басси и Карла Энгеля. В неоготическом стиле была построена в 1881 году церковь Алексантери, а в стиле национального романтизма по проекту Ларса Сонка в 1907 году был возведён Кафедральный собор. В 1966 году в стиле модернизм в районе Калева по проекту архитекторов Райли и Рейма Пиетиля построили современный бетонный храм – церковь Калева.

Единственная православная церковь в честь Александра Невского и святителя Николая была построена в центре Тампере в 1899 году по проекту инженера Т. У. Язукова.

В настоящее время в Тампере проживает более 200 тысяч человек и, по данным опроса общественного мнения, город у финских граждан занимает первое место по уровню привлекательности для проживания.

Почитал эту информацию, но ничего так и не вспомнил. Значит, не зацепил меня Тампере.

Обед ознаменовался двумя открытиями: во-первых, в Финляндии существуют игровые автоматы, причём не только «однорукие бандиты», о которых пишут наши газеты, но и достаточно любопытные, на ловкость. К примеру: монетка ставится на ребро в специальную канавку, расположенную с боковой стороны автомата, с силой толкается и летит или катится по этой канавке, а там много прорезей – широких, с закруглёнными краями. Если монетка попадает в них, то проваливается в банк. Были также прорези ýже и без закруглений. Если монетка попадёт в одну из этих дырок, то ты выиграешь от одной до пяти монет, в зависимости от сложности попадания в эту дырку. Для игры нужно использовать монеты по полмарки – пятьдесят финских пенни, или половину шведской кроны. Самым удивительным было то, что автоматы принимали наши трёхкопеечные монетки! Оказалось, что большинство в нашей группе это знали и тут же начали доставать медяки из карманов. Проиграли все, кроме Валентина, который в конечном итоге остался в небольшом выигрыше – где-то около пяти марок.

Началось свободное время, и девчонки сразу же потащили нас в магазины. Оказалось, они вызнали всё что хотели у Веньки ещё во время экскурсии. Он показал им какой-то магазин, распродававший товары в связи с ликвидацией, вот туда-то нас и повели. У Раи был подробный план, нарисованный нашим незаменимым гидом на каком-то обрывке бумаги. Руководствуясь этой схемой, мы без труда нашли магазин. Он был в полуподвальном помещении, с огромной в нашем представлении площадью, на которой были размещены разнообразные товары. Девицы тут же умчались в неизвестном направлении, а мы с Валькой степенно прогуливались по практически безлюдному торговому залу. Что надо покупать, нам было абсолютно неясно. Нас окликнула одна из ленинградок:

– Ребята, здесь нейлоновые рубашки по смешным ценам.

– Вот это то, что надо, – оживился Валентин, и мы пошли на голос.

На прилавке действительно лежала гора белых нейлоновых мужских рубашек. Цена – шесть марок за штуку – казалась из области фантастики, а предложение «купи четыре и возьми пятую бесплатно» делало её ещё привлекательней.

– Так, берём по десять штук, – распорядился старший товарищ.

Я пытался протестовать и доказывал, что мне столько не надо, да и денег на такое количество не хватит, но он был неумолим – десяток, не меньше: и на подарки хватит, и продать пару-тройку можно, да и себя нельзя забывать.

– А что касается денег… вот, возьми, – он сунул мне двадцать марок и добавил: – Мне и без этого хватит.

Я не мог с ним спорить, это было бесполезно, и с кучей рубашек мы пошли к кассам. Прямо напротив касс на столах лежала мечта любой советской женщины – газовые набивные платочки по смешной цене – одна марка за штуку. Здесь уже и я знал, что надо брать много, – не менее десятка надо было отрядить только на обязательные подарки, поэтому я набрал двадцать пять штук. В этот момент к кассам подошла Раиса, в руках у неё была красивая детская нейлоновая курточка ярко-красного цвета и ещё куча каких-то вещей.

– Володь, вот этот халатик должен точно подойти твоей жене. – И она протянула мне голубенький стёганый нейлоновый женский халатик за тринадцать марок.

Я потянулся за халатом и заметил, что рукав у красной куртки измазан в чём-то белом. Мой красноречивый взгляд перехватила продавщица. Она остановила Раю, дёрнувшуюся поменять товар, перечеркнула цену (двадцать марок) и написала цифру десять, а затем тряпкой провела по рукаву и стёрла белую побелку. Мы молча смотрели, не понимая, что происходит.

Из магазина мы вышли практически без денег, но зато с объёмными пакетами в руках.

Ремарка 12. В конце 1960-х годов самым модным материалом в нашей стране был нейлон. Мужскую сорочку можно было купить практически в любом женском уличном туалете за двадцать пять, а то и за тридцать рублей, газовый платочек стоил минимум пять рублей, а за стёганый халатик женщины были готовы заплатить и больше сотни.

Так что я накупил всякого барахла почти на полтысячи рублей. Это была невообразимо большая сумма в то время.

– Рай, а кому ты курточку-то купила?

– Сыну, ему скоро семь, в школу в этом году пойдёт.

Надо же, у Раи такой большой сын! Я с уважением посмотрел на неё.

Автобус ждал нас у того же ресторана, где мы обедали; бросив вещи в багажник, мы решили пойти поиграть на автоматах. Каково же было наше удивление, когда мы застали там «доцента». Оказалось, он никуда не уходил и всё свободное время потратил на попытки выиграть; стеклянный «подвал» автомата, где накапливался банк, просто пестрел нашими медяками.

– Сколько же он протащил их сюда? – с удивлением, граничащим с уважением, задал риторический вопрос Валентин.

Все собрались, и мы поехали в театр под открытым небом, где для нас и не только финны подготовили театрализованную постановку на тему войны 1939–1940 годов, получившей в Финляндии название «Зимняя». Мы разместились в довольно-таки большом амфитеатре. Перед нами простиралось поле, задекорированное под зиму: большие сугробы, покрытые чем-то имитирующим снег, отдельные деревья и кусты действительно создавали иллюзию перенесения зрителей в финскую зиму. Несколько «танков» и «орудий», разбросанных по полю и укрытых маскировочной сеткой, неплохая имитация окопов – всё это чётко указывало, что вот-вот начнутся «боевые действия».

И вскоре они действительно начались. Вдали появилась толпа артистов, одетых в форму советских солдат, которые под красным знаменем с огромной красной звездой с серпом и молотом, наверное, чтобы никто не смог ошибиться, размахивая винтовками с криками «ура!», бежали в нашу сторону. Навстречу им из окопов вылезло несколько человек в финской военной форме, которые при поддержке пулемётных очередей и нескольких артиллерийских выстрелов ловко окружили бегущую толпу и, несмотря на значительное превосходство в численности нападавших, взяли их в плен и с поднятыми руками повели в штаб под бурные аплодисменты финских зрителей. Далее действие продолжалось на финском языке в штабе, который находился на сцене, расположенной прямо под нами, и заключалось в утомительно долгом допросе советского генерала, стоящего на коленях с поднятыми руками, его финским коллегой. Насколько мы поняли из краткого перевода Вениамина, речь на допросе шла о коварных планах советского руководства захватить всю Финляндию и поработить финский народ. Закончился этот спектакль сценой наступления малочисленной финской армии и убегающих под свист, улюлюканье и аплодисменты зрителей толп советских солдат.

После просмотра спектакля настроение у нас было подавленное, мы знали об этой войне как об одной из провокаций империалистов, типа на озере Хасан или Халхин-Голе, которые закончились быстрым и полным разгромом захватчиков. А тут такое представление… Не буду пересказывать историю этой войны, в последние годы о ней пишется очень много, но надо учесть: в то время всей правды о ней мы не знали.

Автобус ехал в Турку, и мы слушали рассказ Вениамина о попытках финского правительства бороться с пьянством и алкоголизмом. Привожу его здесь в том виде, как я запомнил.

Тяга финского народа к алкоголю очень велика. Любая книга об истории страны, написанная финскими писателями, начинается с фразы: самая большая беда Финляндии – это алкоголизм. Испокон веков в стране боролись с изготовлением зелёного змия в домашних условиях. Но когда эта борьба, казалось бы, давала положительные результаты за счёт неслыханно жёстких репрессивных мер в отношении самогонщиков и активного участия соседей в хорошо оплачиваемом доносительстве, то население переходило на заводскую продукцию. При этом, поскольку рост доходов граждан опережал увеличение цен на спиртное, то и пьянство продолжалось.

И хотя производство алкоголя обеспечивает значительный доход государственной казне, было принято решение ввести максимальные ограничения на его продажу. Была разработана специальная система реализации спиртного: всем совершеннолетним ежемесячно выдавали специальные карточки с клеточками, в которых были напечатаны цифры от одного до тридцати одного, и «прикрепляли» их к специализированным магазинам Alko, где по предъявлении карточки и личного паспорта можно было приобрести заветную бутылку. После чего обычным компостером в карточке делалась просечка на цифре, соответствовавшей дню покупки, и в специальную ведомость под личную подпись покупателя вносились его паспортные данные. Вроде бы чего такого – покупай хоть каждый день и пей. Но если ты в будний день и без уважительной причины – день рождения или ещё какое семейное торжество – купишь бутылку, бдительный участковый тут же придёт и спросит: мол, а не хочешь ли ты на лесоповал поехать? Именно туда и направляли алкоголиков бесплатно потрудиться на благо родной страны. Короче, если нет повода отметить важное семейное событие, водку можно беспрепятственно покупать только один раз в неделю, по субботам. Вот финны и отрываются по полной. При этом власти вынуждают их употреблять спиртное поодиночке: групповое распитие преследуется по отдельной статье закона. Есть, конечно, и очень дорогие рестораны, располагающие лицензией на продажу алкоголя, но он там стоит столько, что обычному гражданину не подступиться. Только очень богатые люди могут позволить себе эту роскошь.

– А некоторые несознательные иностранные туристы вносят свою лепту в спаивание финского народа, – подытожил свой рассказ Вениамин и с укором посмотрел в нашу сторону.

Тем временем автобус прибыл в порт Турку, и началась посадка на наш паром. Раньше я видел паромы только в кино – такие большущие плавсредства для перевозки машин и людей, которые тянут с противоположного берега канатом. Здесь же перед нами стоял, на первый взгляд, обычный корабль с красивым названием «Скандия», достаточно большой, но я и представить себе не мог, что в него поместятся и наш автобус, и ещё многие десятки автомобилей. Для нас же в то время это было почти немыслимое чудо техники.

Поднявшись на борт, мы увидели перед собой две большие палубы: на верхней расположены сиденья, в которых при желании можно провести всю ночь, этажом ниже – магазины, рестораны, парикмахерская, косметический кабинет и другие заведения, где можно потратить свободное время и лишние деньги. Но более всего нас заинтересовали игровые автоматы – те самые пресловутые «однорукие бандиты», которые стояли двумя группами на нижней пассажирской палубе, под углом друг к другу, «вершиной» которого была разменная касса.

Вениамин объяснил нам, что всё это великолепие закрыто до выхода в море. Пассажиры столпились на самом верху, откуда открывался прекрасный вид на порт и море. Но самое, конечно, главное то, что мы могли наблюдать за действием швартовой команды и отходом судна в плавание. Раздался звонок, и знающие путешественники устремились вниз, где открылись магазины беспошлинной торговли.

Винные и табачные лавочки меня не прельщали, к спиртному я был равнодушен, а покупку пары пачек американских сигарет считал нецелесообразной. Курил я в то время довольно-таки много и полагал, что лучше травиться привычным для организма куревом, чем прыгать с одной марки на другую. Интерес у меня вызвала лишь парфюмерия. Не имея никакого понятия в этой области, я решил на оставшиеся деньги купить подарок своей супруге – флакончик каких-нибудь французских духов. В парфюмерный магазин можно было протиснуться с большим трудом: там находилась почти вся женская часть нашей группы. Нашёл Раису с ленинградками, дал им задание и все деньги, что имелись в наличии, и отошёл в сторонку ждать. Прошло, наверное, не менее получаса – и вот в моих руках маленькая запечатанная коробочка, а в ней, как мне объяснили девицы, находится хрустальный флакончик с притёртой пробкой. На коробочке была надпись Dioressence. Как мне объяснили, это самое последнее изобретение великого мастера. Стоило это удовольствие пятнадцать марок. Я ещё и сдачу получил в размере четырёх марок. Везти их обратно на родину совсем не хотелось, и я решил потратить эти деньги на что-то сверхнеобходимое.

Засунув коробочку в карман, я отправился искать Валентина. В большом салоне на второй палубе его не было, но я заметил «доцента», вокруг которого стояли несколько человек, а он с увлечением им что-то демонстрировал. Заинтригованный, я подошёл поближе. Вот те на – на коленях «доцента» лежал кляссер с последними советскими негашёными марками, и он пытался ими торговать, пересчитывая номинальную рублёвую цену в финскую или шведскую валюту. «Во даёт!» – подумал я и вновь отправился на поиски Вальки.

Нашёлся мой новый приятель в совершенно неожиданном месте: он оккупировал один из «одноруких» автоматов и с увлечением кидал в его бездонную утробу монету за монетой. Лихорадочно мелькали картинки, иногда машина возвращала некое количество призовых монет, но чаще всего они бесследно исчезали в её глубинах. К моему удивлению, абсолютно все автоматы были заняты, к ним даже стояла очередь, правда, очень быстро двигавшаяся: люди бросали одну-две монетки и уходили. Лишь у отдельных машин застряли «ловцы удачи», вокруг которых постепенно скапливались зрители. Я стоял за спиной Вальки и смотрел куда-то в сторону, но почувствовал, как вдруг напряглась его спина, да и сам он стал как будто выше, а затем раздался звон монет, но не тот, когда падает несколько штук, а равномерный шум текущей металлической реки.

– Джекпот, джекпот! – раздались взволнованные голоса. Событие было, по-видимому, не рядовое. Собралась целая толпа, народ спускался с верхней палубы посмотреть на счастливца, а монеты всё сыпались и сыпались. Прибежал невысокий мужчина в тонких очках, хозяин заведения, который принёс большую картонную коробку, куда начал вместе с удачливым игроком пересыпать мелочь из уже переполненной ниши в автомате. Наконец раздалось завершающее звяканье, хозяин поднял коробку и вместе с Валентином скрылся в помещении кассы. Интересно было наблюдать за другими игроками: все бросили свои автоматы и выстроились в очередь к тому, на котором играл Валентин. Но там продолжалась обычная история: на десяток скормленных чудовищу монеток выскакивало в качестве поощрения за активность две или три.

Валька появился из-за двери весь взъерошенный, с блестящими глазами и дурацкой улыбкой, не сходящей с лица.

– Понимаешь, я везунчик по жизни, за что ни берусь, всё сходится, – объяснял он мне своё везение. – В лотереях выигрывал, но так, по мелочи, а тут, – и он приподнял руки, в которых держал по бумажному пакету с тряпичными ручками, – четыреста с лишним монет! Это и марки, и кроны, но, представь, и штук двадцать пятаков – наших, родных. Когда хозяева излишки снимают, то только марки забирают, ну и крон немного, а пятаки – назад, вот их и накопилось, – он нервно хихикнул.

– Ну ладно, что стоим-то? Пойдём сыграем, – предложил я.

Зачем и почему Валентин пошёл к тому же самому автомату, он потом объяснить не мог. Но все стоящие около него люди потеснились, и Валька, все с теми же двумя пакетами, вновь оказался перед мигающей разноцветными огоньками железной громадиной. У игравшей на нём женщины тот как раз съел последнюю монетку, и секретарь горкома комсомола, отвечающий за идеологическую работу в городе на Неве, начал лихорадочно забрасывать в жерло машины монетки из одного пакета. Там оказались русские пятаки и шведские кроны. Вокруг собралась немаленькая такая толпа, многие стояли с высокими бокалами с коктейлями и, присосавшись к трубочкам, неотрывно следили за Валькиными манипуляциями. Он же ничего и никого не видел вокруг, его буквально сжигала непонятная мне страсть. Пакет быстро опустел. Валентин, бросив его на пол, поднял второй, более тяжёлый, и продолжил «кормить» ненасытную машину. Время от времени он встряхивал уставшей правой рукой – а вы сами попробовали бы в течение часа с лишним дёргать довольно-таки увесистый рычаг, – но упорно продолжал бросать монеты и дёргать, дёргать за эту слегка сопротивлявшуюся ручку.

Тут и произошло то, что ни по какой теории не должно было случиться: автомат на секунду замолчал, и вновь из него потекло и потекло – серебро и медь, смешавшись вместе, образовали причудливую картину. Со всех сторон прибежали люди, здесь собрались, вероятно, почти все пассажиры. Второй джекпот в течение часа на одном и том же автомате! Да такого просто не могло быть! На этот раз всё закончилось чуть быстрее: автомат затих через несколько минут; ну сколько в него успели набросать денег другие игроки? Всего ничего. В основном вернулись Валькины.

Мне стало скучно, и я пошёл побродить по кораблю, а у игровых автоматов опять столпились люди. Интересно, на сколько повысил Валентин прибыль игровой фирмы в этот рейс?

За углом я увидел картину, которая заставила меня остановиться: «доцент» стоял в стороне от кассы и что-то объяснял пожилой паре в смешных, каких-то кургузых сюртучках в одинаковую клетку. Состоялся взаимообмен, и старички направились к автоматам, а «доцент» замер, присматриваясь к окружающим.

– Ты чего здесь делаешь? – спросил я.

– Да понимаешь, эти автоматы принимают и марки, и кроны, а ведь за одну крону дают 1,17 марки. Вот я и отлавливаю шведов и уговариваю их поменять кроны на марки один к одному, всё равно ведь проиграют.

– Не понимаю, зачем это тебе нужно?

– Да ты смотри… – И он начал объяснять мне, что, произведя обмен ста монет, он заработает семнадцать марок, а если взять не сто, а тысячу, то это будет… Я впервые увидел человека, которому было в принципе безразлично, на чём заработать деньги.

Было уже совсем поздно, я нашёл свободное место и присел; надо и отдохнуть.

Глава седьмая. День пятый. Аландские острова и их столица

Рано утром все пассажиры потянулись к буфету, где по специальному талончику, которые нам раздал помощник руководителя, выдавали сэндвич и стаканчик чая или кофе на выбор. Оказывается, такой завтрак входит в стоимость билета.

Спрóсите, чем закончилось сумасшедшее везение Валентина? Да тем же, чем и должно было закончиться: он проиграл почти весь второй пакет, и только в самом конце кто-то из наших его немного притормозил. Валька оказался азартным игроманом, таким людям достаточно тяжело бороться с собой.

Ремарка 13. Я знаю за собой такой грех: ещё в детстве, летом на даче в Купавне, проиграл в очко старшим ребятам огромную по тем моим возможностям сумму в долг. Как известно, карточные долги – долги чести: умри, но должен отдать. Для этого по воскресеньям, вместо того чтобы купаться или рыбу ловить, я ездил вместе с младшим братом на велосипеде по берегу озера, собирая пустые бутылки, оставляемые в кустах отдыхающими компаниями, чтобы затем сдать их у станции в маленькой палатке, а деньги отдать своим «кредиторам» – так они себя называли – и, зачеркнув одну цифру суммы долга, подписаться тут же под другой, чуть меньшей. Эта кабала продолжалась бы и дальше, но, на моё счастье, лето заканчивалось, и моих угнетателей их родители увезли в Москву (на следующий год мы уже жили летом в другом месте). Именно тогда я дал себе слово в азартные игры не играть. Оглядываясь сейчас на всю свою жизнь, понимаю, что это слово, в отличие от многих других, даваемых по различным поводам и причинам, я ни разу не нарушил – так сильно меня допёк тогда сбор этой пиво-водочной тары.

Мы оказались где-то в середине Аландского архипелага. Оказывается, в мире и такой есть, и не только на карте, но и в реальности. Вот они, его острова, за бортом нашего парома, медленно лавирующего при подходе к причалу. Это особый регион Финляндии, резко отличающийся от всего, что мы посетили до того. Во-первых, государственный язык на Аландах шведский, поскольку более девяноста процентов населения составляют представители этой национальности. Одно тянет за собой другое. У них свой флаг, свой гимн – вся атрибутика независимого государства. Когда нам на экскурсии по городу всё это рассказывали, в моей голове целый сумбур начался, а уж история этого края вообще заслуживает отдельного рассказа.

Ремарка 14. Аландские острова – это архипелаг, который находится в Балтийском море и является автономной провинцией Финляндии. В состав архипелага входит около 6500 островов общей площадью 1481 квадратный километр. Самым крупным островом считается Аланд, его площадь составляет 685 квадратных километров. Столицей Аландских островов является город Мариехамн с населением 11 000 человек.

История Аландских островов тесно связана с Россией. С 1809 года они входили в состав Российской империи. В 1856 году, после Крымской войны, острова были объявлены демилитаризованной зоной. Следует отметить, что в историю под названием «Крымская война» вошла не только битва за Севастополь, а и одновременные в основном отражённые нападения англо-французских эскадр на Петропавловск-Камчатский, Соловецкий монастырь в Белом море и Кронштадт, на пути к которому лежали Аландские острова.

На территории островов до сих пор нет военных баз и объектов, юноши не призываются на военную службу, а оружие запрещено. Исключением является лишь разрешение на охотничье оружие и оружие для полицейских. Острова имеют уникальный статус автономной провинции Финляндии, который они получили в 1921 году. Жители островов отстояли право на самоуправление и даже выпускают свои собственные почтовые марки. Население составляет около 27 000 человек, проживающих на 60 островах. Остальные считаются необитаемыми. Острова подразделяются на 60 коммун.

Главными достопримечательностями Аландских островов являются крепость Бомарсунд и средневековый замок Кастельхольм. Крепость была построена в 1832 году русскими, поэтому часто её называют «Русская крепость». Однако в 1854 году она была почти полностью разрушена французами в ходе Крымской войны. В настоящее время от крепости остались только стена и части пушек.

В аландской коммуне Сунд находится знаменитый средневековый замок Кастельхольм. Точная дата его основания до сих пор неизвестна, однако первые упоминания о нём датируются 1338 годом. За всю историю своего существования замок дважды был полностью разрушен. Только в XX веке его удалось восстановить и открыть для посещения туристов.

Экскурсия на островах началась в парке на набережной и в музее мореходства, расположенном на двух старинных парусниках. В парке нас поразили многочисленные павлины, разгуливавшие по дорожкам. Куда ни посмотришь – везде виднелись их распущенные хвосты. Доверчивые белки бегали по траве, совсем не боясь людей. Нам предложили для них орешки: вытягиваешь руку, кладёшь на открытую ладонь орех – и тут же появляется белка. Она или мягко спрыгивает с ближайшей ветки, или добирается до тебя по земле, а затем в одну секунду буквально взлетает по твоему телу до плеча, затем уже осторожней добегает до ладони, аккуратно берёт орех двумя передними лапками, встаёт на задние и начинает прямо на твоей ладони разгрызать ореховую скорлупу. Орехи закончились, и я решил провести эксперимент с одной из белок, которая выглядывала из листвы соседнего дерева. Я взял небольшой камень, который был очень похож на фундук, положил его себе на ладонь, которую направил в сторону белки. Зверёк моментально спрыгнул мне на плечо, пробежался по руке, не дотрагиваясь до камешка, больно тяпнул меня за палец, спрыгнул на землю и исчез. Эта история стала для меня хорошим уроком на всю жизнь.

Особенно запомнились посещения исторических судов, навечно пришвартованных около порта. У берега стоял потрясающе красивый парусник Pommern. Нас провели на палубу, позволили походить по кораблю и даже заглянуть в каюту капитана, в которой мне запомнилось огромное ложе с красной шёлковой простынёй под тёмно-малиновым бархатным палантином. В заключение рассказа о Pommern хочется отметить, что этот корабль – один из последних в мире больших парусников и единственный сохранившийся в оригинале четырёхмачтовый барк.

Там же, на набережной, мы посетили музей мореходства, после чего отправились на автобусную экскурсию.

Городок оказался маленьким и тихим. Экскурсия благополучно подошла к концу, много чего любопытного во время неё мы узнали.

После обеда мы подъехали к консульству СССР на Аландских островах. Вот там-то мы ещё разок, наверное, чтобы получше запомнили, прослушали рассказанные другими словами, более доступными, те же самые истории, до которых мы постепенно с вами доберёмся.

У въезда на территорию консульства стоял высокий пожилой, внешне сильно уставший мужчина – это и был советский консул. В глубине небольшого парка стояло двухэтажное здание. Вся территория была огорожена заборчиком высотой не более полуметра, на котором не было ни одного свободного места, – сплошные лозунги, плакаты, другие графические материалы, написанные и на грамотном русском языке, и с ошибками. Все они призывали «срочно», «спешно», «незамедлительно», «как можно быстрее», «немедленно» и т. п. вывести наши, а также другие союзные войска с территории Чехословакии. Никакого митинга не было – то ли власти не допустили, то ли сами протестующие понимали бессмысленность подобного мероприятия.

Ни слова не говоря, консул вошёл в здание и не закрыл за собой дверь, как бы приглашая нас за собой. Мы и пошли. Внутренние двери тоже были открыты. Мы – вначале робко, а затем всё бойчей и бойчей – протиснулись в большой зал, в котором стоял огромный стол со стульями человек на пятьдесят, если не больше, во главе которого стоял хозяин помещения. Консул дождался, когда все рассядутся, после чего представился (я, к сожалению, забыл его фамилию), а затем сказал удивительную вещь:

– Я единственный консул в нашей стране в ранге чрезвычайного и полномочного посла Советского Союза. – Он помолчал немного, как бы проверяя, поняли ли мы значимость его слов, а затем продолжил словами приветствия нас на финской земле вообще и на Аландском архипелаге в частности. Чувствовалось, что человек привык говорить много, речь его лилась совершенно свободно, заученные фразы отвлечённого характера выскакивали одна за другой, а мы, уже слегка уставшие, не выспавшиеся, готовы были на всё плюнуть и завалиться спать прямо здесь, сидя за этим пустым столом.

Консул, как опытный докладчик, почувствовав, наверное, возникшую ситуацию, сменил тему, и сразу же обстановка изменилась, сон у всех пропал, потому что начался живой разговор, который заставил всех прислушиваться к каждому его слову:

– Удивляетесь, наверное, что чрезвычайный и полномочный посол консулом на каком-то маленьком острове назначен? Так это и есть ссылка, самая что ни на есть непочётная. Много лет я служил послом в одной из стран, но кому-то там, – он многозначительно показал вверх, – не угодил. Обычно нас таких, не угодивших, переводят на спокойные должности в столице, но я, по-видимому, сильно кого-то задел. Вот меня сюда и сослали, с пояснениями, что надо, мол, укреплять этот весьма ответственный участок, поскольку мой предшественник слегка, – он усмехнулся, – злоупотреблять начал с тоски по нормальной работе. Вот теперь я здесь тоже тоскую. Ну а если серьёзно, то ситуация следующая: после окончания Второй мировой войны Аландские острова вновь стали абсолютно демилитаризованной зоной, а за советским консульством опять закрепили обязанность наблюдения за этой самой демилитаризацией. А чтобы нам было не скучно одним осуществлять такую важную и ответственную работу, в помощь ещё американцев отрядили. Рядышком построили здание их консульства, и мы теперь на пару с американским коллегой внимательно смотрим, как бы чего не произошло. Каждый день в определённое время мы с ним идём на причал, где стоят два катера под различными флагами, и разъезжаемся в противоположные стороны. В оговорённом месте мы должны встретиться, а затем одновременно вернуться на причал. На этом вся консульская работа здесь практически и заканчивается. Соотечественники попадают на острова крайне редко, иностранцы за визами не обращаются, никаких чрезвычайных происшествий, где требуется консульская помощь, тоже, слава богу, не происходит. Вот и весь объём работы на три штатные дипломатические должности. Помимо меня, есть две должности секретарей плюс шофёр, он же водитель катера, электрик, сантехник и прочая, прочая. Ну а его жена, естественно, выполняет функции повара.

Ремарка 15. В настоящий момент, когда объём этой работы реально вырос, в штате консульства осталась одна дипломатическая должность. Что же касается американцев, то они, возможно, ушли с островов, или я что-то перепутал, но никаких следов их пребывания на Аландах я в Интернете не обнаружил.

– Правда, сейчас, – продолжил консул, – я в этом здании временно и неожиданно остался один: у первого секретаря жена уехала на родину рожать – за границей это, понимаете, не положено. Ну и муж, естественно, с ней вместе. У шофёра отпуск подошёл, моя супруга умчалась с внуками посидеть: у дочери защита диплома. Да ещё второго секретаря журналисты подловили, когда он рубашку в магазине рассматривал, а на магазинном стекле имелась жёлтая полоса, означающая «распродажа». Вот они его через это самое стекло и щёлкнули. На следующий день во всех финских газетах фотографию опубликовали с соответствующими комментариями. Секретаря на родину срочно и отозвали. Вот вы мне и скажите, как от такой «непосильной работы» здесь горькую не запить?

Мы задали консулу массу вопросов и на все получили исчерпывающие ответы. Вопросы приводить не буду, а вот наиболее заинтересовавшими меня ответами я с вами сейчас поделюсь.

– Вы спрашиваете, какая здесь жизнь? Ответить можно по-разному, но я одну только цифру приведу, и вы сами всё поймёте. На всех этих островах имеется лишь один полицейский, он же начальник полиции и по совместительству наш лучший друг. Ну, вы понимаете, это он так заявляет, когда три раза в год приходит перед нашими большими праздниками в гости. Знает, шельма, прекрасно, что мы в это время получаем по диппочте представительские водку, икру и прочие деликатесы. На летний период ему, правда, ещё пару человек в помощь присылают. Ещё лет десять назад аландцы, уезжая из дома, ключ от двери под коврик клали. Теперь же много всякого не очень хорошего люда появилось, особенно летом, вот даже полицию приходится усиливать.

– Финны и шведы – это, как говорят в Одессе, две большие разницы, – продолжал посол. – Первые – форменные алкоголики: покажи финну бутылку водки – он за неё, родимую, для вас всё, что только захотите, сделает. Ну а шведы сексуально помешанные. По международному законодательству территория консульства – это часть нашей страны. Вы себе даже представить не можете, сколько мы их с этой советской земли выгоняем. Идёт такая парочка, видит, что на нашей территории кустики густые, – они в них и шмыгают. Им наплевать, что при этом государственную границу нарушают, этим они не заморачиваются.

– Относительно событий в Чехословакии скажу так, – сказал консул, отвечая на очередной вопрос об этом конфликте. – Шведам, в общем, по барабану, что там происходит. В Хельсинки сложнее. У нас же всё плакатами ограничивается, да вот катер сегодня какая-то сволочь чёрной краской извозюкала. Начальник полиции был, обещал найти мерзавца. Ну а если не найдёт, то говорит, что за казённый счёт перекрасят посудину.

Очень интересную информацию сообщил нам консул и относительно той паромной переправы, благодаря которой мы и оказались на островах. Оказывается, существовало несколько компаний, которые владели маленькими паромами и эти самые переправы осуществляли.

– Несколько лет назад компания «Силья Лайн» закупила новые паромы, на одном из них вы и пришли сюда, – сказал консул. – Три мелкие компании-конкурентки также закупили новые суда, и началась беспрецедентная борьба за потребителя, то есть за пассажира. Если сегодня одна сторона снижает цену за проезд, то завтра – другая; если одна вводит бесплатную приветственную рюмочку ликёра, то другая – подарок для ребёнка, путешествующего с родителями. Прошло чуть менее двух лет, и вот владельцы компаний убедились, что работа паромов не только не приносит прибыли, а наоборот, приводит к сплошным убыткам. Пришлось им смирить гордыню и сесть за стол переговоров, которые закончились, к всеобщему удовольствию, разделом сфер влияния. Теперь паромы ходят по очереди: сегодня одна компания работает, завтра – другая. Этот пример доказывает, что если во главе конкурирующих фирм стоят разумные люди, то компромисс найдётся без особых проблем.

Далее гостеприимный хозяин предложил нам провести дегустацию фирменных горячительных напитков разных стран мира: виски, джина, коньяков и прочей алкогольной продукции, которую в консульство регулярно поставляют с родины. В качестве закуски наши дамы быстренько соорудили бутербродики с отличной микояновской сырокопчёной колбаской, шпротами и прочими рыбными вкусностями, которые в большом количестве находились в консульских холодильниках. Дальнейшая беседа проходила в неформальной, по-настоящему тёплой дружеской обстановке. При этом хозяин практически не употреблял, но подливать не забывал и тосты говорил один интереснее другого.

Всё это привело к вполне закономерному результату – весь остаток вечерней программы оказался подёрнут плотным туманом забвения, но на паром никто не опоздал.

Глава восьмая. День шестой. Турку

Утром на подходе к Турку все собрались на перекус. Вот там, на этом самом завтраке, произошла одна непредвиденная встреча, которая внесла некоторые коррективы в нашу дневную программу. Дело в том, что ещё накануне вечером я на верхней палубе заметил финна, у которого на лацкане пиджака светилась яркая красная капелька – символ донорства. В то время у меня была такая надежда, что я соберу целую коллекцию донорских значков различных стран, а тут вот она, заветная «капелька». Сам я вчера не осмелился подойти к её обладателю, а Вальку было невозможно оторвать от автоматов. Зато ещё вечером, как только до чемодана добрался, достал советскую «капельку» и нацепил её на свою рубашку, причём сделал это безо всякой надежды опять наткнуться на того самого финна.

Но надо же было такому случиться, что на том самом завтраке финн с желанным значком не только нарисовался – он ко мне сам подошёл и на весьма приличном русском языке осведомился, правильно ли он понял, что я добровольно сдаю кровь и именно поэтому ношу такой замечательный значок. Завязался разговор. Вначале я выяснил, что в Финляндии нет, как у нас, платного донорства, просто, если кому-то нужна кровь для переливания, её выделяет государство, но впоследствии бывший больной должен привлечь своих родных, друзей и просто знакомых для возмещения потраченных на него государственных запасов. А вот такой значок дают не просто разовому донору, а активисту движения, и этот значок именной и продаже или обмену не подлежит. Но, если я буду столь любезен, что смогу уступить ему свой значок, он постарается помочь и мне. Какие проблемы-то? Я отцепил «капельку» и тут же отдал её финну.

Он поблагодарил и рассказал, откуда у него такое знание русского языка. Оказывается, у него феноменальные способности к иностранным языкам и он разработал систему их изучения: в течение года учит слова и грамматику по учебникам, затем берёт отпуск и едет в ту страну, где народ говорит на изучаемом языке – вот и всё. Так просто. Русский язык он изучал по такому способу несколько лет назад, и пригодилось.

Подошёл Валентин, я познакомил его с финским донором, и они тут же разговорились о правомочности ввода войск в Чехословакию. Меня эта тема уже довольно-таки утомила, и я собрался пойти погулять по парому, но услышал Валькин вопрос и приостановился. А вопрос-то был с какой-то не совсем понятной мне подковыркой:

– Ну и зачем ты туда-сюда катаешься? Контрабандой, наверное, балуешься?

– Жить-то надо. У меня кафе, пользующееся большой популярностью в Турку, туда знатоки приходят, чтобы понаслаждаться хорошей сигаркой, стаканчиком-другим виски. А где их возьмёшь в Финляндии-то? Вот и приходится раз в неделю на пароме кататься и в беспошлинном магазине отовариваться. Самое трудное – товар через таможню пронести.

– Ну, это-то как раз пустяк, нас-то досматривать не будут. Неси свой товар, поможем!

Через час, когда мы все вышли из парома и расселись по местам, в автобус поднялся наш новый знакомый, который пригласил всех попить чайку в его кафе и немного поговорить на нашем прекрасном, но немного трудном языке.

Никто возражать не стал: в гостиницу ехать было рано, а на экскурсию никогда не поздно, не разбегутся же достопримечательности, пока мы чайку попьём.

Кафе оказалось большим, столиков на двадцать примерно. Вся наша группа без проблем уместилась: сидели и по четверо за столиком, были и пары, а вот наша дружная компания уселась за шестиместный стол. К нам присоединился и хозяин. Завязался разговор, в котором основную роль взял на себя финн. Некоторые его высказывания уже тогда меня удивили и запомнились, а значительно позднее я ещё более осознал, насколько же он был прав. Вот два основополагающих тезиса в его рассуждениях.

Первое: «Мы, финны, считаем, что Финляндия существует благодаря деятельности двух великих людей. Это маршал Маннергейм, который сделал невозможное, – предпринял совершенно немыслимые усилия, чтобы страна уцелела как независимое государство и практически в довоенных границах и во время „Зимней войны“, и после Второй мировой.

Это также Владимир Ленин, который предоставил нам независимость. Понимаете, финская нация весьма древняя, но она всегда была кем-то порабощена и не могла нормально развиваться. Мы жили то под датской, то под шведской, то под русской коронами и только в 1918 году стали независимым государством. Как бы в дальнейшем ни складывались обстоятельства, поверьте, в Финляндии Ленин всегда будет почитаться как величайший человек».

Второе: «Мы очень благодарны России за то, что сначала вы подали нам пример настоящей демократии и благодаря вам весь мир начал развиваться в правильном направлении. А теперь мы говорим спасибо Советскому Союзу, который демонстрирует нам, как не надо жить, чтобы все остальные страны не наделали ошибок, ведь учиться лучше на чужих промахах».

Видя наши недоуменные лица, он пояснил:

– В вашей стране были осуществлены прекрасные демократические преобразования: восьмичасовой рабочий день, шестидневная рабочая неделя, обязательный ежегодный месячный отпуск, установлена минимальная заработная плата, введены бесплатное образование, бесплатная медицинская помощь, санаторно-курортное лечение и прочее, и прочее. Во всём мире хозяева вынуждены были повторять ваши шаги, поскольку в противном случае революции были бы неизбежны. И ваш пример дал мощнейший толчок в развитии всех ведущих стран. Но затем у вас началась какая-то внутренняя борьба с инакомыслием, вы стали самой закрытой страной в мире, у вас практически закончилось демократическое развитие, и вы начали отставать от ведущих стран. Это я и называю вашими промахами, которым нельзя следовать.

Пока он всё это нам рассказывал, официантки поставили на столики корзинки с различными печеньями и булочками и начали разливать чай и кофе. Я попросил чай, и мне в чашку положили какой-то пакетик, а затем налили кипяток.

– Что это?

– А, это новомодное изобретение англичан – чай в пакетиках. А что, у вас его ещё нет?

Пришлось признаться, что подобный чай мы видим первый раз в жизни. Уходя, каждый из нас пятерых уносил сувенир – коробочку пакетированного чая «Липтон», а я к тому же пополнил свою коллекцию финским донорским значком.

Ремарка 16. Жизнь сложилась таким образом, что именно в Турку, вернее в его пригород Райсио, я потом приезжал много-много раз по личным делам, но город практически не запомнил. Впрочем, так же, как и в первый приезд.

О последовавшей за чаепитием экскурсии опять ничего сказать не могу: не очень-то меня интересовали в тот момент архитектурные и прочие достопримечательности. Значительно интереснее было другое – встречи, разговоры и мысли, которые начали появляться: а действительно ли всё так хорошо в «королевстве датском», имея в виду свою родину.

Ремарка 17. В 2004 году Турку отпраздновал своё 775-летие. Этот старейший город Финляндии был первой столицей финского государства. Сегодня Турку является административным центром юго-западной Финляндии. Его часто называют также единственным западноевропейским городом в этой стране, так как все средневековые европейские города имеют четыре общих признака: это река для транспортного сообщения, кафедральный собор для духовной жизни, замок, олицетворяющий мирскую жизнь, и последнее, но не менее важное, – рыночная площадь для торговли. В Турку всё это есть!

Расстояние от Турку до Хельсинки – примерно 170 километров, расстояние до Санкт-Петербурга – около 400 километров. В Турку проживает примерно 180 тысяч жителей. Это пятый по населению город в Финляндии.

В Средние века в Турку находилась резиденция епископа Финляндии. Было время, когда город носил название Або, поскольку Финляндия входила в состав Швеции. Резиденция епископа и находившийся в городе доминиканский монастырь делали Або религиозным и образовательным центром Финляндии. Это был самый крупный её город, важный торговый центр и порт и один из крупнейших городов шведского королевства. Ещё в Средние века Турку (Або) был известен как научный и культурный центр. С XIII века в городе уже действовали две школы, в 1640 году основаны первый университет (Королевская академия Або) и первая типография Финляндии. По политическим причинам в 1809 году, когда Финляндия входила в состав Российской империи, столица была перенесена в Гельсингфорс (Хельсинки).

Город расположен по обоим берегам реки Аурайоки, которая делит его на северную и южную части. Берега реки соединяют семь мостов. В нижнем её течении людей через эту водную артерию перевозит также небольшой бесплатный паром.

Город был основан на левом берегу реки, где были расположены собор Турку, академия, Старый центр города, ратуша, первые школы и другие важные объекты.

Левый берег реки жители Турку называют «этот берег», или Або, а правый, соответственно, «тот берег», или Турку, что вызвало к жизни шутку: говорят, что паром перевозит людей из Турку в Або.

Жители Турку считают свой город особенным, а себя – отличающимися от других жителей Финляндии людьми. Они говорят, что стать «коренным жителем Турку» можно, только родившись здесь. Они не признают первенства города Хельсинки. Жители остальных регионов Финляндии иногда называют жителей Турку финскими парижанами.

В 2010 году, наряду с Таллином, Турку был избран культурной столицей Европы 2011 года.

Город официально двуязычный: финский язык в качестве основного используют 87,7 %, шведский является родным для 5 % населения.

В начавшейся вскоре после обретения Финляндией независимости гражданской войне Турку был, как и все крупные города, в руках «красных». Война, однако, оказалась быстротечной, и к весне 1918 года «красные» были вынуждены отступить из города.

Порт Турку расположен на берегу Архипелагового моря к западу от центра города. Через порт в год проходит свыше 4 миллионов тонн грузов и свыше 4 миллионов пассажиров. Это единственный в стране порт, оборудованный для принятия железнодорожных паромов. Из морских ворот Турку ежедневно ходят паромы «Силья Лайн» и «Викинг Лайн» в Стокгольм и на Аландские острова, в Мариехамн и Лонгнес.

После обеда мы поехали в гостиницу – в Турку нам предстояло провести одну ночь. К нашему изумлению, на стене здания, у которого остановился автобус, висела вывеска шведского университета, а никакой не гостиницы. Оказалось, мы будем ночевать в студенческом общежитии. «Надо же ознакомиться с условиями проживания финских студентов, сами ещё недавно такими были!» – пояснил наш шеф.

Дверь была закрыта, но после того, как кто-то нажал на кнопку звонка, замок щёлкнул и впустил нас внутрь. Мы вошли в открывшуюся дверь и увидели лестницу, которая начиналась почти сразу же за порогом, занимала весь простенок и вела на второй этаж. Подумалось: интересно, как же здесь на первый этаж попадают, с чёрного хода, что ли, или по лестнице вниз?

С чемоданами в руках мы начали подниматься наверх. На площадке второго этажа, за стеклянной дверкой, была маленькая комнатка – привратницкая или каптёрка, не знаю, как правильно её назвать, – в которой находился паренёк лет девятнадцати, не старше. Когда все прошли через входную дверь, он нажал какую-то кнопку, дверь закрылась, замок щёлкнул, а он вышел к нам. В его руках была коробочка с ключами, к которым были привязаны бумажки с двумя цифрами через чёрточку. Оказалось, что это номера комнат и количество человек, которые могут в них разместиться. К нашему удивлению – общежитие всё же, – там были комнаты для проживания от двух до четырёх человек. Жить мы должны были на третьем этаже, где для нас был выделен отдельный отсек. Ко всеобщему удовлетворению, в эти два дня кроме нас в общежитии никого более не должно было быть. Мы с Валькой взяли ключ от номера на двоих, затащили в него вещи и спустились на улицу. Неподалёку находился ресторан, в котором группа должна была обедать.

Сразу же после обеда мы решили пойти в кино: ещё когда ехали на автобусе, увидели афишу фильма Хичкока «Птицы». Эту ленту в Союзе не показывали, а шума вокруг неё было много, и хотелось иметь о ней хоть какое-то собственное представление. Пусть и на «тарабарском» языке идти будет. Собралось человек десять, если не больше, и мы отправились.

Кинотеатр был рядом – буквально за двумя ближайшими домами. На афише огромными буквами было написано: «Alfred Hitchcok. The Birds» – и нарисованы жуткие чёрные птицы, атакующие женскую фигуру с поднятыми в попытке защититься руками. Без тени сомнения мы взяли билеты. Оказалось, что две ленты крутят там non stop. Нас с фонариком провели в полупустой зал и рассадили на жёсткие стулья. На экране шло какое-то непонятное действо, актёры вели диалоги на неизвестном нам языке с огромным количеством гласных звуков. Было совершенно неясно, что это за фильм. Единственное, о чём мы догадались, – это не «Птицы», но сколько сие загадочное действо будет продолжаться, понять не могли. Возникла даже такая мысль: а может, чёрт с ними, заплаченными деньгами за билеты, да и с самим фильмом – не видели и не надо, таких, как мы, в нашей стране двести с лишним миллионов. Но тут вдруг как по мановению волшебной палочки по экрану побежали титры, и предыдущий сюжет закончился.

Мы сразу же взбодрились и настроились на просмотр нашумевшей оскароносной ленты. Но каково же было наше изумление, когда на экране появились мамонты, а из кустов выбежала в одной набедренной повязке девушка, за которой гнался в подобной же «одежде» молодой парень. Финал этой погони был закономерен: пара упала на траву, ну а чем занялась, вам должно быть вполне ясно. Эпизод закончился. Затем на экране возникли Древний Египет, что было ясно по строящейся пирамиде Хеопса, и всё та же молодая пара, но в уже цивильной одежде. Их общение продолжалось чуть дольше, но с тем же итогом. Далее в течение полутора часов показывали какие-то события или известных личностей, для того чтобы зритель осознал, когда же происходит очередная история. Мы видели и Наполеона, и Гитлера, эпизоды Гражданской войны в США и открытие Америки. Менялись времена, одежды и нравы, но финал оставался всё тем же. По молчаливому согласию всех членов нашей группы, не досмотрев картину до конца, мы покинули кинотеатр и на улице решили разобраться, что же произошло.

Как оказалось, афиша, которая нас завлекла в зрительный зал, только анонсировала фильм Хичкока. Мы не заметили мелких циферок, спускающихся по левому краю афиши, из которых следовало, что фильм начнёт демонстрироваться с 15 августа. А то, на что мы попали, называлось в вольном переводе «История любви всех времён и народов». Постояли, посмеялись, поняли, что надо быть внимательными и не переносить наши обычаи и привычки на иностранную почву. Почему я написал об обычаях или привычках – ну, просто в те годы у нас в стране не было принято вешать афиши кинокартин за две недели до начала их показа.

После возвращения в общежитие я поднялся в нашу комнату, а Валентин задержался у привратника, как он объяснил, чтобы прочистить ему мозги, а то больно неприветливо нас встретил. Прошло довольно много времени, наконец Валька вбежал в комнату, достал из чемодана пару бутылок водки (у него они ещё сохранились), махнул мне рукой, мол, следуй за мной, и вышел из комнаты. Заинтригованный, я пошёл за ним.

В коридоре никого не было, так что прошли мы до лестницы, а затем и до каморки привратника без каких-либо приключений. Финн, скучая, сидел на стуле, но, заметив нас, оживился. Каморка была не такая уж и маленькая. Стол со стулом, которые мы видели, проходя мимо, оказались не самыми последними предметами мебели: там вдоль стенки стоял диванчик с торшером, на котором мы и разместились. Валентин ещё по дороге начал мне рассказывать историю этого паренька, а закончил, пока мы рассаживались на диване.

Парень оказался из очень бедной семьи, но весьма способным, и ему разрешили учиться в кредит. Какой-то банк выделил ему некую сумму, которую он должен будет начать возвращать через пять лет после окончания университета. Чтобы снизить долговую нагрузку, мальчишка вынужден сдавать все экзамены с первого раза – за пересдачу надо платить, а также в каникулы никуда не уезжает, а работает в общежитии: он и на вахте почти круглосуточно, и комнаты убирает, и посуду после завтрака моет. В общем, молодец, труженик, каких поискать.

Валентин продолжил разговор, начатый ранее. Речь, конечно же, шла о Чехословакии, и он пытался доказать правоту ввода войск. Парень же упрямо называл нас оккупантами и фашистами. Спор так ничем и не закончился – переубедить твёрдо уверенного в своей правоте финна не удалось. Разговор зашёл в тупик, Валентин отдал бутылки, а парень в обмен сунул свёрнутые в трубочку деньги. Я тут же набросился на Вальку:

– Зачем ты берёшь у него деньги? Верни назад.

– Просто так он брать не хочет – очень гордый, понимаешь, и подачки не принимает, тем более от нас. После прошлогодних событий в Чехословакии он советских людей перестал уважать совсем, но деньги ему нужны, и есть покупатели на русскую водку. Завтра к нему придут и заплатят по тридцатке, вот он двадцать марок и заработает. Я отдал бы ему и ещё одну, последнюю бутылку, но у него больше нет денег, а мы уезжаем, и он наотрез отказался её взять.

Всё это он мне говорил по дороге в нашу комнату, там мы ещё немного подождали наших спутниц и отправились погулять по городу. Добрели до центра, ещё раз посмотрели на остатки средневекового города. Надёжно тогда строили: несмотря на все человеческие попытки ликвидировать эту красоту, она жива до сих пор.

Был уже вечер, скоро ужин, и мы вернулись в общежитие. А после ужина ещё немного поболтали да и спать легли. Закончился очередной день пребывания в Финляндии, и пока мне здесь всё очень нравилось.

Глава девятая. День седьмой. Оказывается, здесь есть море. Переезд в Хельсинки

Утром за завтраком нам предложили следующую программу сегодняшнего дня: вначале мы собираемся и едем на море; неподалёку от Турку есть городок Наантали с хорошей пляжной полосой, там-то мы и проведём всю первую половину дня. Затем обед, длительный переезд до Хельсинки с посещением какого-то всемирно известного лютеранского собора, ну а напоследок – размещение в гостинице и свободное время.

На прощание помахали нашему вчерашнему собеседнику, я имею в виду привратника, который даже вышел на улицу нас проводить. И вот наш автобус уже весело бежит по шоссе, а мы во всё горло распеваем «Катюшу», «Подмосковные вечера» и прочие популярные во всём мире, по крайней мере, мы были в этом уверены, песни.

Наантали оказался маленьким, очень симпатичным и в то же время весьма древним, хорошо сохранившимся городком на самом берегу Финского залива.

Ремарка 18. Наантали – один из старейших городов Финляндии. Он был основан вокруг средневекового церковного прихода монахами ордена св. Бригитты. Эта церковь до сих пор является крупнейшей в городе. Хартию городских прав поселению даровал шведский король Христофор Баварский в 1443 году. Согласно хартии, поселение получило торговые права и другие привилегии, в связи с чем город начал расти. Он также стал центром паломничества.

В XVI веке, когда католицизм в Скандинавии уступил место протестантизму, приход был закрыт и в городе наступил упадок, который длился до середины XVIII века, когда Наантали стал таможенным пунктом. В период экономического застоя XVI–XVIII веков Наантали получил известность своими вышитыми чулками – это ремесло возникло в нём ещё во времена существования католического прихода.

В 1863 году был основан курорт-спа на мысу Калеванниеми, благодаря чему город стал центром уик-энд-туризма. В 1922 году усадьба Култаранта на острове Луоннонмаа стала официальной летней резиденцией президента Финляндии.

С 1950-х годов начинается экономический расцвет города в связи с основанием вокруг него предприятий тяжёлой промышленности. В 1964 году в состав города были включены его деревенские пригороды.

Помимо спа-курортов, важной достопримечательностью Наантали, обеспечивающей регулярный приток туристов, является тематический парк «Страна муми-троллей» на острове Кайло, рассчитанный на детей дошкольного и младшего школьного возраста. Рядом с «Муми-парком», на соседнем острове Вяски, также существует парк развлечений, функционирующий летом (до 18 августа).

К сожалению, во время нашего пребывания в Наантали никаких развлекательных парков ещё не было и в помине, и мы удовлетворились отдыхом на пляже, достаточно хорошо оборудованном лежаками, зонтиками, а также кое-какими спортивными площадками, например волейбольной, теннисной, и несколькими столами для пинг-понга. В то далёкое время вся молодёжь нашей страны была повально увлечена настольным теннисом, ведь не зря в прекрасной ленте Геральда Бежанова «Самая обаятельная и привлекательная» с Ириной Муравьёвой в главной роли, снятой в 1985 году, так много внимания уделено сценам, где герои играют в пинг-понг. Жаль, что сейчас, как мне кажется, потеряна эта традиция с пользой проводить свободное время, особенно в обеденный перерыв.

Это было замечательно придумано – включить в программу такой кратковременной напряжённой поездки небольшой отдых на морском берегу. Удивительно было только одно – никто не купался в море. Нам, проводящим лето на кавказском или крымском побережьях, это казалось достаточно непривычным. Солнышко светило, как и положено в начале августа, ветерок был вполне умеренным, поэтому не прошло и получаса, как потребность охладиться возникла с такой неодолимой силой, что наша компания встала и дружно пошла к береговой черте, на которую нехотя набегала малюсенькая прибойная волна. Немногочисленные отдыхающие финны привстали или присели на своих лежаках и начали внимательно наблюдать, сможем ли мы войти в это северное море.

Вода оказалась немного холодноватой, думается, что не более 15–16 °C, но мы решили, что русские отступать не имеют права, и бросились в воду. В течение нескольких минут мы и поплескались, и поплавали наперегонки, в основном не для того, чтобы догнать соперника, а, памятуя известный анекдот, чтобы согреться. Когда не спеша вышли на берег, местные жители аплодировали нам. Отдохнули мы на славу: и позагорали, и ещё пару раз окунулись в прохладную водичку, и в волейбол поиграли. Финны тоже собрали команду, но наша сборная не оставила камня на камне от их надежд на победу. А самое главное – мы вволю погоняли маленький целлулоидный шарик.

Но, как всегда, всё хорошее должно было закончиться. Нас отвезли на обед, и вот мы уже в автобусе, который держит свой путь в сторону столицы Финляндии – Хельсинки. Впереди всего-то сто семьдесят километров хорошего асфальта, но, зная, с какой скоростью наш автобус будет ехать, на быстрый приезд мы не рассчитывали.

Сейчас я не могу точно сказать, где расположена та лютеранская церковь, которую мы посетили. Помню только, что нас поразили как внешний вид храма, так и его интерьер. На первый взгляд приземистое и массивное здание потрясло внутри высотой сводов, высоченными узкими окнами, которые при этом пропускали достаточное количество солнечного света. Я впервые попал в такой храм, поэтому с любопытством осматривался: трудно было понять, где ты находишься. Обстановка напоминала концертный зал, поскольку внутри был расположен весьма внушительный оргáн, а на полу стояли длинные деревянные скамейки со спинкой и жёсткие стулья. Этот христианский собор разительно отличался от привычных русскому взгляду православных церквей с их иконостасом и иконами на стенах, запахом благовоний и ладана, умиротворяющим и успокаивающим. Но, несмотря на всю необычность, церковь произвела на нас положительное впечатление.

Закончилась небольшая экскурсия, которую проводил строгий мужчина в чёрной сутане; пока он рассказывал о проекте и архитекторе, я ещё краем уха слушал Венькин перевод. Но когда начались разговоры о том, что именно лютеранское вероисповедание является истинным христианским учением, я отошёл в сторону: не люблю, когда мне навязывают своё мнение.

Так вот, экскурсия закончилась, и пастор, по-видимому, это был именно он, вынес большую книгу, в которой и предложил нам расписаться. Это была книга почётных посетителей, при знакомстве Веня ему объяснил, что наша туристическая группа – особенная, она сформирована по решению ЦК ВЛКСМ. Ну а раз так, то, по мнению священника, мы являемся именно теми посетителями, которым надлежит расписаться в этой книге. Образовалась небольшая очередь, все стремились оставить свой след в истории этой церкви. Наш шеф, который находился где-то в сторонке, увидев столпившихся подопечных, очень заинтересовался, подошёл поближе и когда понял, чем все занимаются, то тут же вмешался:

– Вы что, с ума все сошли? Это же церковь! Как вы можете расписываться в какой-то книге? Хотите продемонстрировать, что по церквям ходите?

Его слова подтолкнули к решительным действиям девицу, которая «не любит ходить со стадом, как корова». Она поступила примитивно просто: взяла и жирно зачеркнула, скорее даже заретушировала все фамилии, города и прочее, что успели оставить пять или шесть человек, в том числе и она сама, в злополучной книге. Священнослужитель чуть не упал в обморок, когда увидел изуродованный фолиант.

– Что вы наделали? Почти перед вами у нас в гостях был ваш лидер и расписался в этой книге. – И он показал нам хорошо знакомую подпись Леонида Ильича на одной из предыдущих страниц.

С испорченным настроением мы вышли из церкви, сели в автобус и покатили размещаться в гостинице.

Она была обычной, с двухместными номерами. Мы с Валентином бросили свои вещи и отправились в ресторан, где будем питаться во время нашего пребывания в Хельсинки. За ужином произошла странная сцена: к нашему руководителю подошла одна из дам, что-то тихо ему сказала и вручила какой-то небольшой предмет. Тут же по цепочке передали приказ: сразу после ужина всем срочно собраться в штабном номере. Собрание началось с напоминания о требовании, которое было нам предъявлено ещё в Москве на инструктаже – не брать с собой никаких документов и фотографий, даже супругов и детей. На вопрос, все ли помнят об этом, в ответ прозвучало единодушное «да». Тогда шеф поднял в руке маленький коричневый блокнотик и спросил:

– А это чья вещь?

Всё та же девица, которая «не любит ходить со стадом», аж подскочила с криком:

– Какое вы имеете право рыться в моих вещах? Отдайте мне его немедленно.

Не обращая никакого внимания на её эмоции, шеф попросил кого-нибудь помочь ей заткнуться и предложил нам заслушать некоторые из записей, сделанных в блокноте, который был обнаружен на столе в её номере. Не буду ручаться за точность приводимых сведений, но за смысл могу совершенно поручиться. Итак, там были краткие выписки из протоколов заседаний обкома ВЛКСМ по работе с трудными подростками с указанием точных дат их проведения. Приводились фамилии, адреса подростков и правонарушения, в которых их обвиняют. В некоторых случаях добавлялись любопытные пикантные подробности, например сведения о родителях малолетнего преступника: отец – алкоголик, мать – проститутка; или «родители находятся в местах лишения свободы, опекой занимается престарелая бабушка» и так далее. Даже я, далёкий от подобных вопросов, понимал, что, попади эти сведения в зарубежные газеты, скандал будет грандиозным. Все стояли, опустив головы, лишь хозяйка блокнота на вопрос, зачем она взяла его с собой, ответила:

– Сразу после возвращения у нас расширенный областной актив по этим вопросам. Мне надо подготовиться к докладу.

Весь её внешний вид и тон говорили об одном: она непоколебимо уверена в своём праве делать всё то, что считает необходимым.

После этого собрания наша пятёрка немного погуляла по городу, но настроение было окончательно испорчено, и мы отправились в гостиницу спать, тем более что на улице уже вовсю горели фонари.

Глава десятая. День восьмой. Хельсинки

Утром намеченная на десять часов утра обзорная экскурсия по городу была отложена на неопределённое время. Нашего руководителя с самого утра срочно вызвали в советское посольство, за ним даже машину прислали, а нам был дан строгий приказ: никуда от гостиницы не уходить. Мы и шатались вокруг да около. Место, с точки зрения гуляния, было так себе – ни магазинов, ни каких-то достопримечательностей в пределах досягаемости не было видно. Но вот машина вернулась назад, из неё вылез шеф. Его лицо было багрового цвета с отчётливыми белыми пятнами, руки дрожали. Он вошёл в гостиницу и молча отправился в свой номер, мы шли следом. Когда все собрались, он показал нам газету, в которой был снимок той самой злополучной церковной книги. Правда, фото было необычным – отчётливо читалось всё то, что так тщательно было замазано: все фамилии, адреса и другая информация.

– Дело скверное, – начал руководитель, – во всех финских газетах такие фотографии опубликованы на первых полосах, в большинстве газет две фотографии – такая и со страницей, залитой чернилами. А уж комментарии такие, что страшно даже сказать. Разговаривал по телефону с Москвой, там рвут и мечут. Просили всем передать: в отношении виновных будут приняты особые меры воздействия.

– Какие? – пискнул кто-то сзади.

– Премию дадут, – пообещал руководитель. – В общем, дел накрутили, без ста грамм не разберёшься. Ладно, поехали. Экскурсовод, небось, совсем заждалась.

В автобусе было непривычно тихо. Все сидели, погрузившись в невесёлые раздумья. Оживление наступило, только когда автобус остановился у большого православного храма.

Там мы увидели очень странную картину. Представьте себе собор (Успения Пресвятой Богородицы, как нам пояснила гид), на ступеньках которого сидели и лежали десятки молодых людей в какой-то несуразной, ранее нами не виданной одежде: джинсах клёш в разноцветных заплатках и такого же типа рваных рубашках, с бусами на шее, но, самое главное – с длинными, давно не мытыми и не чёсаными волосами.

– Это хиппи, – пояснила гид. – Они выбрали русский храм, потому что от лютеранских их гоняют, а здесь у них главная тусовка: видно со всех сторон, и главное – никто не беспокоит.

О хиппи я тогда практически ничего не знал, да и, честно говоря, и сейчас знаю немного. Поэтому залез в «Википедию» и другие подобные источники. Вот краткий «экстракт» этой информации:

Ремарка 19. Хиппи («понимающий, знающий») – философия и субкультура, изначально возникшая в 1960-х в США.

Расцвет движения пришёлся на конец 1960-х – начало 1970-х годов. Первоначально хиппи протестовали против пуританской морали некоторых протестантских церквей, а также пропагандировали стремление вернуться к природной чистоте через любовь и пацифизм. Один из самых известных лозунгов хиппи – «Make love, not war!», что означает: «Занимайтесь любовью, а не войной!».

Первое использование слова «хиппи» зафиксировано в передаче одного из нью-йоркских телеканалов, где этим термином была названа группа молодых людей в майках, джинсах и с длинными волосами, протестующих против вьетнамской войны. Культура хиппи имеет свою символику, признаки принадлежности и атрибуты.

Для представителей движения хиппи, в соответствии с их миропониманием, характерно внедрение в костюм этнических элементов: бус, плетённых из бисера или ниток, браслетов («фенечек») и прочее, а также использование текстиля, окрашенного в технике «тай-дай» (или иначе – «шибори»).

Хиппи – пассивный противник «гламурного быдла», гопников, насилия и общества потребления. Штаны – джинсы клёш, с обилием заколок, рваностей и заплаток. На шее – огромное количество бусиков. Длинные волосы перетянуты хайратником – полосочкой ткани, чтобы не спадали (по легенде – чтобы «башню не сносило»). И всюду бесчисленные «феньки», «феньки», «феньки». Хиппари любят всё клетчатое, самый шик – клетчатая рубашка на пару размеров больше, зимой – расписные свитера и матерчатые плащи.

Город оказался немаленьким, но запомнилось мне только то, что мы увидели на знаменитом Олимпийском стадионе, где в 1952 году проходила летняя Олимпиада. В то время она была ещё в памяти: ведь советская сборная впервые принимала в Играх участие. Финны очень гордятся стадионом, поэтому этому спортивному объекту мы посвятили достаточно времени.

Ремарка 20. Началом истории Олимпийского стадиона принято считать 11 декабря 1927 года, когда под эгидой городских властей Хельсинки был основан фонд, призванный собрать средства для строительства спортивной арены, способной принять летние Олимпийские игры.

Строительство объекта продолжалось с 12 февраля 1934 года по 12 июня 1938 года.

Стадион готовился принять XII Олимпийские игры 1940 года, однако они были отменены МОК по причине начала Второй мировой войны.

Спустя двенадцать лет Олимпийский стадион Хельсинки стал главной ареной XV летних Олимпийских игр. В 1990–1994 годах на стадионе прошла генеральная реконструкция.

Здесь установлены два памятника в честь великих финских легкоатлетов, на которые мы не только посмотрели, но на одном из них даже побывали. Речь идёт о знаменитой белой башне, имеющей высоту 72 метра 71 сантиметр, установленной в честь рекорда Матти Ярвинена в метании копья на Олимпийских играх 1932 года. На её верхушке находится смотровая площадка, куда мы поднялись на лифте и откуда полюбовались видами финской столицы. С площадки открывалась панорама жилых кварталов города: видны были Успенский собор, Финский залив и многое другое.

Произвёл сильное впечатление и памятник, представляющий собой скульптуру бегущего человека – «летающего финна», легендарного финского бегуна Пааво Нурми, который выиграл девять золотых и три серебряные медали только на Олимпийских играх, не считая побед в других чемпионатах. Пааво Нурми установил двадцать мировых рекордов в беге на длинные и средние дистанции.

Памятник был заказан в 1924 году после триумфально завершившихся для Финляндии Олимпийских игр в Париже. Бронзовая скульптура выполнена Вяйнё Аалтоненом в 1925 году.

Её оригинал находится в музее Атенеум. В канун открытия летней Олимпиады в 1952 году перед Олимпийским стадионом была установлена копия памятника.

Ремарка 21. Забавно, но летние Олимпийские игры в Хельсинки до сих пор считаются… незаконченными! По сложившимся правилам, на церемонии закрытия нужно было произнести фразу: «Объявляем Игры XV Олимпиады закрытыми». Но спортивные чиновники то ли на радостях, то ли от волнения совсем про это забыли, и Олимпиада «не закрылась» до сих пор.

Экскурсия завершена, нас привезли к отелю на обед, а далее – свободное время. Решили просто поболтаться по городу, посмотреть на улицы и на народ, при случае позаглядывать в окна – в общем, постараться увидеть максимум; должно же у нас сложиться впечатление о загнивающем капитализме, а то только одна поговорка на эту тему вспоминается: «Загнивать-то он загнивает, но каков запах!»

Решили в магазины не заходить: что толку в них без денег-то. Я первым нарушил эту договорённость: на пути попался маленький полуподвальный магазинчик, на витрине которого на специальной подставочке лежал большой серебряный рубль с профилем государя императора Александра III. В то время меня очень интересовали русские монеты, и я не выдержал и спустился по ступенькам. Звякнул колокольчик, из-за портьеры вышел высокий с прекрасной выправкой старик, который, взглянув в мою сторону, спросил:

– И что вас, сударь, интересует-с?

Чётко прозвучала буква «с» на конце слова. Я растерялся и не знал, что ответить. В голове вертелась одна только мысль: «Надо же, настоящий белогвардеец, правильно нас предупреждали».

Во рту всё пересохло, но я всё же кое-как сумел пробормотать:

– Увидел Александровский рубль.

– Будете покупать?

– Да нет, просто хотел посмотреть.

– Он на витрине, там всё видно.

«Белогвардеец» повернулся и скрылся за портьерой. Я вышел из магазина, и вид у меня, наверное, был не очень, потому что Валентин, наблюдавший за мной через окно, спросил:

– Посидим где-нибудь или дальше пойдём?

– Ты понимаешь, он на меня так посмотрел…

– Предупреждали: не надо лазить, куда не следует.

– Даже представить себе не мог, что они правду говорят. Всё казалось, просто нагнетают и нагнетают.

– Ты про кого говоришь-то? – спросила одна из ленинградок.

– Да про кагэбистов. Всё, о чём они предупреждали, совпало, даже про белогвардейца и то правдой оказалось.

Вскоре нам попался большой книжный магазин, и я упросил ребят ненадолго забежать – посмотреть, есть ли русские книги, может, что дешёвое попадётся. Отдел русской книги, не очень большой, но имелся, а в нём даже томик Цветаевой в «Большой серии библиотеки поэта» нашёлся, но цена… У нас на чёрном рынке намного дешевле.

Так мы и шли, переходя с улицы на улицу, заглядывая при случае в незанавешенные окна. Такая возможность была практически повсеместно: ну не принято, видимо, у них отгораживаться шторами от улицы, всё нараспашку. Ничего интересного увидеть не довелось. На удивление скромно живёт народ в столичном граде, а может, это нам просто такие скромные попадались, не знаю. Вот чем мы налюбовались, так это цветами на окнах – на всех подоконниках стояли ящики или горшки разнообразных форм и размеров, и во всех росли цветы, в основном герань. А у нас она считается признаком мещанства, надо же.

Нагулялись вволю, в гостиницу вернулись уже довольно поздно, но, к нашему удивлению, внизу в холле заметили «доцента», который, как оказалось, ждал именно нас:

– Я уже ждать устал. Где вы шлялись-то?

– Ну, во-первых, не шлялись, а гуляли, а во-вторых, что тебе от нас надо-то?

– Ребята, я не понимаю, откуда они узнают, что я русский! Представляете, зашёл в филателистический магазин, хотел им марки предложить – так они сразу поняли, что я из Союза.

– Ну и как, продал?

– Да нет, они почему-то отказались.

– Марки-то покажи.

«Доцент» взял с соседнего стула большой кляссер с сериями негашёных советских марок последних лет. Их там было много, не могу сказать сколько, но кляссер был заполнен под завязку.

– Слушай, – сказал Валентин, – ты, наверное, сам себя хочешь перехитрить. Являешься в таком вот клоунском наряде с советскими марками под мышкой и хочешь, чтобы тебя американцем считали, что ли? Морда русская, прикид советский, марки тоже – вот тебя за провокатора и приняли. А скажи, зачем тебе денег-то финских столько. Здесь, – и он прикинул вес альбома на руке, – наверное, много тысяч картинок имеется. Если бы всё продал, что с их деньгами делать-то стал бы?

Парень был совсем растерян, он переводил взгляд с Вальки то на девчонок, то на меня, то опять на Вальку и молчал.

– Ладно, – сказал Валентин, – пойдём спать. Завтра последний день в этой стране.

Глава одиннадцатая. День девятый. До свидания, Хельсинки, мы возвращаемся домой

Утром оказалось, что до обеда мы совершенно свободны, никаких мероприятий не было намечено, поэтому мы с Валентином решили продать его последнюю бутылку водки. Деньги были ни при чём, у него их накопилось достаточно. Но было жутко интересно и волнительно – вот так пойти в чужой стране и попробовать нарушить её закон. Но американцы же так поступают!

Продавать пошёл, собственно говоря, сам Валька, я же должен был в сторонке его страховать на всякий случай, вдруг полиция появится. Вначале на каком-то пустыре мы ловили одиноких финнов, как правило, никто из них английским не владел, поэтому просто показывали бутылку, но всё было без толку. Некоторые испуганно обходили нас стороной, некоторые отрицательно мотали головой, никто никакого интереса не проявил. Потратив на это занятие около получаса, мы убедились в его бесперспективности и решили пройтись по палаткам, стоящим на небольшой площади. Сначала выискивали торговые точки с продавцами-мужчинами, но их было совсем ничего, поэтому прошлись по всем подряд – и вновь абсолютно без результата.

– Интересно, как же американцы-то торгуют? Почему у них-то получается? Или тот лектор ошибся? Наверное, он был не из «конторы», вот и дезинформировал нас, – поставил жирную точку в своих рассуждениях мой приятель.

Убив в этих безуспешных хождениях более двух часов, мы вернулись в гостиницу: надо же и вещи в дорогу собирать. У меня так и остались чемодан, набитый до отказа, и саквояж, ставший похожим на цилиндр с ручкой, – до такой степени я утрамбовал там свои носильные вещи.

В общем, к обеду мы были полностью готовы и сидели вместе с девчонками, развлекая друг друга разговорами о предстоящей таможне да анекдотами, которых я знал очень много.

Во время обеда нас проинформировали, что заключительное собрание с подведением итогов состоится в штабном номере в четыре тридцать. Явиться надо с вещами, предварительно сдав свой номер, и постараться не опаздывать, потому что автобус придёт в пять тридцать, и мы отправимся прямо на вокзал.

Времени оставалось всего ничего, идти гулять уже смысла не было, да и не хотелось что-то. Насмотрелись мы, наверное, на забугорные прелести, поэтому опять засели в нашем номере и продолжили одно из самых приятных занятий – «чесание языком».

К назначенному времени штабной номер представлял собой камеру хранения, только вещи стояли в полном беспорядке, а так было бы совсем похоже. Всё началось с раздачи нам – под расписку, конечно, – остатка денег: по одной марке с мелочью. Интересно, где же шеф столько мелочи-то набрал, чтобы на всех хватило? Наверное, специально в банк обращался. Если на первые финские марки мы смотрели с каким-то непонятным чувством, даже не знаю, как его и описать, то на эту марку даже и не посмотрели, сунули в карман, да и всё. Может, на вокзале сувенир какой-нибудь удастся купить, а нет – так домой привезём, пусть поглядят, дружно решили мы.

После раздачи денег оказалось, что отсутствует «доцент», но решили, что он, наверное, просто задержался в своём номере.

Каждому из нас также раздали по пакету, в котором был заменитель оплаченного ужина, «сухой паёк»: апельсин, пара бутербродов с колбасой, огурец и какая-то выпечка. Достаточно для того, чтобы вечером перекусить.

В заключительном выступлении шеф поздравил нас с окончанием поездки, пожелал успехов – и всё, никаких упоминаний о негативных моментах, как будто ничего и не произошло.

Ну, и в завершение мероприятия на столе появились три бутылки водки – удивительно, как он их сумел сохранить, – стаканы и гора бутербродов. В этот момент дверь открылась, и вбежал, нет, скорее влетел – настолько стремительно он передвигался – «доцент». Подбежав к столу, он схватил бутылку, налил почти полный стакан и залпом его выпил, никто даже дёрнуться не успел, чтобы его остановить.

– За мной полиция идёт, наверное, арестуют, – выдавил он из себя.

Наступила полная тишина. Первым очнулся руководитель:

– Ты успокойся. Расскажи, что случилось-то.

– Да я одному финну сто рублей на улице продал, а тут полицейский появился. Финн убежал, а полицейский в мою сторону пошёл, вот я и думаю, что он сейчас сюда придёт и меня арестует.

Я смотрел на этого человека и недоумевал: такая жажда денег мне была непонятна, впервые я столкнулся с таким явлением. Большинство присутствующих были со мной солидарны. После ожидания в течение нескольких минут руководитель махнул рукой:

– Да тебе, по-видимому, просто показалось, что он за тобой пошёл. Ладно, давайте отметим это дело, – и он взял в руку бутылку.

А я так и не понял, какое же дело он предложил отметить. Может, то, что полицейский не пошёл за нашим товарищем?

Пришёл автобус, мы, дружно подхватив свои вещи, устремились вниз и начали запихивать чемоданы в его огромные багажники. Вот и вокзал. До подачи состава оставалось ещё немного времени, и мы прошлись по привокзальной площади. На стоянке такси находились практически только наши «Волги». Валька нашёл одного водителя, который прилично владел английским, и спросил его, что привлекает финнов в нашей машине. Мы с удовольствием прослушали перечень всех преимуществ «Волги» перед её конкурентами:

– Очень нетребовательна к качеству топлива, экономна, надёжна, может до ста тысяч без ремонта пробегать. Ну а если что случится, то гаечный ключ, кувалда и хорошие руки – и всё будет в порядке.

Ремарка 22. Второй раз я попал в Финляндию через много лет, году в 1995-м, кажется, но никаких советских или российских автомобилей на финских дорогах не встретил, а для такси использовались только «Мерседесы».

Купив какие-то мелочи на подарки, Валентин, зная историю моей поездки, посоветовал приобрести какую-то ерунду Толе Долженко, не помню уже что, и мы пошли на посадку. Садились так же, как по дороге из Москвы, поэтому я оказался в одном купе с ленинградской группой. И разместились так же: мужчины наверху, девушки – внизу. Поезд шёл, и мы «перебирали» все запомнившиеся моменты нашего путешествия и потихоньку приходили к необходимости пересмотра или хотя бы изменения некоторых, казавшихся до того незыблемыми, взглядов на сосуществование двух наших систем. Не буду конкретизировать, здесь это излишне.

Я стоял в коридоре в ожидании, когда же, наконец, освободится туалет, и тут ко мне подошёл «доцент»:

– Володя, у меня полно финских марок, я даже не потратил те, которые нам официально обменяли. Давай я тебе пару сотен подарю.

Я с недоумением и какой-то жалостью смотрел на него, но тут освободился туалет, и я тут же скрылся в его недрах, а когда вышел назад в коридор, «доцента» там уже не было.

Через несколько часов поезд приблизился к границе. Любитель эффектных приёмов Валентин достал оставшуюся бутылку водки, разлил её по взятым у проводницы стаканам, а остаток поставил на стол, повернув бутылку этикеткой вперёд. Финские таможенники до нашего купе не проявляли к пассажирам никакого интереса – они заходили, оглядывали купе и молча выходили. У нас же они застали поразившую их картину: русские, возвращаясь домой, распивают водку, свидетельством чего служила полупустая бутылка на столе. Со своей стороны, мы, в тот момент, когда дверь открылась и таможенники появились в проёме, дружно сдвинули пять стаканов и лихо опрокинули их в глотки, закусывая финскими бутербродами. Надо было видеть лицо финна – он не знал, что ему делать, но с честью вышел из сложного положения. Увидев пакет, который нам дали в гостинице, предупредил: