Кто там шагает правой? бесплатное чтение
© А. Харитонова, художественное оформление, 2023
© Л.К. Алексеева, составление, вступительная статья, комментарии, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
ISBN 978-5-17-154757-8
Разный Маяковский
«Милостивые государыни и милостивые государи!
Я – нахал, для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие.
Я – циник, от одного взгляда которого на платье у оглядываемых надолго остаются сальные пятна величиною приблизительно в десертную тарелку.
Я – извозчик, которого стоит впустить в гостиную, – и воздух, как тяжелыми топорами, занавесят словища этой мало приспособленной к салонной диалектике профессии.
Я – рекламист, ежедневно лихорадочно проглядывающий каждую газету, весь надежда найти свое имя…
Я – …» – так провоцировал и дразнил читателей двадцатидвухлетний поэт в статье «О разных Маяковских» летом 1915 года. Дерзкий вызов был брошен на «Вечере пяти» в петербургском кабаре «Бродячая собака» ещё 11 февраля, когда поэт довел публику до обморока экспрессивными образами и ненормативной лексикой стихотворения «Вам!». Ахматова, вспоминая то событие и чтение Маяковского, писала, что таким и запомнила его – красивым, молодым, большеглазым – среди шокированной публики: он «стоял на эстраде совершенно спокойно и, не шевелясь, курил огромную сигару…»
Действительно, у него незабываемое лицо, которое и сейчас узнаётся мгновенно. Лицо незаурядного человека, которое, даже если бы этот человек не был поэтом, приковывает взгляд. А он был гениальным поэтом – Маяковским. Что же касается желтой кофты, то да, искусством визуальной актуализации вещей Маяковский овладел задолго до современных перформансов и инсталляций и отлично умел сделать костюм, повседневные реалии быта эффектными и яркими, обыгрывая одни и те же предметы и образы в словах и образах. Жёлто черная полосатая кофта и цилиндр мгновенно выделили его талант в число заметных и знаменитых. Вызывающая, богемная одежда молодого поэта скрывала бедность и была одновременно выразительным художественным жестом:
- Невероятно себя нарядив,
- Пойду по земле,
- Чтоб нравился и жегся…
И вот уже второе столетие – и нравится, и жжётся. Причем в разное время – разными своими стихами и проявлениями темперамента.
Так какой же он, Маяковский?
Творческая персонификация Маяковского может быть представлена самыми разными образами его поэзии. В ранней лирике это «бесценных слов мот и транжир» в вызывающей желтой кофте; поэт «с душой, натянутой как нервы про`вода»; заморский страус или крикогубый Заратустра; и даже «не мужчина, а облако в штанах» и т. д. Продолжают эту галерею образов «не для денег родившейся» герой Джека Лондона с киноплаката одноименного фильма, а потом «летающий пролетарий», стихотворец, запросто беседующий солнцем, или «людогусь», разговаривающий с Эйфелевой башней. Влюбленный Щен и советский человек завод, «вырабатывающий счастье». – это тоже Маяковский. А еще «ассенизатор и водовоз», и он же – автор поэм «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо!».
Он всегда жил и писал, как будто на площади, на трибуне, на подмостках сцены, обращаясь ко всем и рассказывая о себе. «Я!» – так называлась его первая книга, куда вошли четыре стихотворения (1913). «Я сам» – это уже его автобиография, где события тридцатипятилетней жизни, изложенные лаконично и кратко, сведены всё к той же ясной позиции: «Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом».
И в этой роли – роли Поэта – он убедителен, неподражаем, хотя она для него не единственная. Его поэтический дар был оттенен и отточен многими способностями и талантами: художник, публицист, драматург, актер, оратор – и всегда смотрящий в будущее борец за новое искусство и его продвижение в массы. Словами его друга и соратника, поэта Бориса Пастернака, новизна у него была «климатически в крови».
Когда футуристическое время сменилось советским, Маяковский, зачисленный литературной критикой в «попутчики», оставался в авангарде борцов за новое искусство. Работал агитатором и пропагандистом в газете, рекламе, плакате, писал публицистические пьесы обозрения, высмеивал пороки молодого государства и будто сквозь «увеличивающее стекло» сатиры показывал мещанские и бюрократические замашки своих сограждан.
Государственные задачи он решил сделать своими творческими задачами и жестоко поплатился за это.
Сменив вызывающую кофту на респектабельный костюм, он по прежнему жил жизнью Поэта, подчиняя ей свое человеческое существование. Обожаемый молодежью – «Авторитетов не было, но был бог: Маяковский», как говорил его младший современник Лев Славин, – он при всей своей знаменитости вызывал настороженность власти, был фигурой спорной и далеко не самой удобной для официального признания.
Когда накал авангарда совпал с исторической ломкой, обрушивающей «тысячелетнее "прежде"», революционерам от искусства казалось, что именно им предстоит открыть людям новый «солнечный край непочатый», указать путь к нему: «Идем запутавшемуся миру на выручу!» Поэтому: кто там шагает правой? – это был вопрос выбора, прорыва, победы. Но не прошло и десяти лет, как Маяковскому самому пришлось отвечать на неудобные вопросы. «Держась левейшего, почему не партийный?» Или: «Ваши стихи непонятны пролетариату, для кого же вы их пишите?» В этом строю ему уже не было места.
И тогда, будто освобождаясь от всего лишнего и наносного, он сделал свой шаг левой… «через хребты веков и через головы поэтов и правительств».
После рокового выстрела 14 апреля 1930 года, потрясшего всю страну, он сначала был полузабыт, а потом назван «лучшим советским поэтом», что, безусловно, было правдой, но вычеркнуло из его биографии всё неудобное, острое, обремененное «порочащими связями». Следом наступило время, когда с «парохода современности» советского Маяковского скинули, предъявив читателям исключительно бунтаря и футуриста в образе «жгучего красавца» – в цилиндре и лайковых перчатках. Наконец, возник «Лиличкин» Маяковский, тем более что своей музе, Лиле Брик, он действительно посвятил всё им написанное. Как бы там ни было, в наш век Маяковский перешагнул уверенно, благополучно освободившись от идеологических скреп. Думается, что и мещанские, обывательские представления о нём ждет та же участь.
В этой книге – «разный Маяковский», хотя в ней лишь малая часть из написанного им. Шесть разделов отражают важнейшие темы его творчества:
Кофта фата – сюда вошли ранние стихи, в которых молодой бунтарь представлен как поэт, художник, узнаваемый «нахал в желтой кофте».
Любовь – это сердце всего – строка из письма Маяковского. Без этой темы невозможно представить себе ни одного поэта. «Громада любовь» – нерв лирики Маяковского.
Выволакивайте будущее – современник и глашатай революции, Маяковский навсегда останется ее поэтом, пристрастным и преданным. Он был нужен революции, как и она – ему: стопроцентное совпадение. В этом разделе стихи о мечтаемом будущем. Каким оно виделось поэту?
Идем путешествовать – он много ездил по стране и за рубежом, выступал, мечтал совершить кругосветное путешествие. Удивлялся и пристрастно сравнивал «их» настоящее с «нашим» будущим. Здесь стихи об этом.
Плохо. О дряни – в советской действительности ему многое не нравилось. К тому, что мешало идти вперед, раздражало глупостью и пошлостью, был беспощаден, обрушиваясь сатирой на пороки человеческого общества. С их «клопиной» обывательской сущностью Маяковский не хотел примириться.
Работа поэта – фантастическая по напряжению, целенаправленная и многофункциональная, как работа большого завода. Титаническая – как ни у кого в ХХ веке. О том, что такое поэзия, зачем и для чего она нужна он размышлял много, выдавая формулы о назначении поэта и поэзии одну лучше другой. Рабочее слово «мастер» было для него синонимом к слову «поэт».
Поэтическая речь Маяковского требует читательского усилия – думания, чувствования, погружения в ритмы и образы невероятного эмоционального накала. И этот опыт чтения у каждого свой – его нельзя преподнести извне.
Трудность и в том, что в его стихах много личного, пережитого – они наполнены людьми, реалиями быта, литературной борьбой, событиями социальной и политической жизни, на которые реагировал и откликался поэт. Поэтому некоторые подробности, обстоятельства, биографические пояснения и справки – капли из реки времени «по имени "Факт"» – собраны в комментариях и могут пригодиться для лучшего понимания произведений.
Он хотел был понят своей страной, своими чи-телями, был убежден, что переиграет время, не исчезнув из него до конца. И был прав: его читают, слушают, поют, увлекаясь мощной энергией, драйвом, размашистым шагом его стихов.
А сам он по прежнему маячит где то впереди: «…Едва ли кто нибудь из вас точно знает события конца XXI века.
А я знаю».
Лариса Алексеева
I
Кофта фата
А вы могли бы?
- Я сразу смазал карту будня,
- плеснувши краску из стакана;
- я показал на блюде студня
- косые скулы океана.
- На чешуе жестяной рыбы
- прочел я зовы новых губ.
- А вы
- ноктюрн сыграть
- могли бы
- на флейте водосточных труб?
Карта будня – ср. с франц. Carte du jour – карта дня, т. е. меню с дежурным набором блюд. Здесь перед нами стихи художника, открывающего мир заново и жаждущего изменить его привычную, будничную картину.
Ноктюрн – от франц. nocturne – «ночной»: музыкальное произведение лирического характера.
Несколько слов обо мне самом
- Я люблю смотреть, как умирают дети.
- Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
- за тоски хоботом?
- А я —
- в читальне улиц —
- так часто перелистывал гро`ба том.
- Полночь
- промокшими пальцами щупала
- меня
- и забитый заборы,
- и с каплями ливня на лысине купола
- скакал сумасшедший собор.
- Я вижу, Христос из иконы бежал,
- хитона оветренный край
- целовала, плача, слякоть.
- Кричу кирпичу,
- слов исступленных вонзаю кинжал
- в неба распухшего мякоть:
- «Солнце!
- Отец мой!
- Сжалься хоть ты и не мучай!
- Это тобою пролитая кровь моя льется
- дорогою дольней.
- Это душа моя
- клочьями порванной тучи
- в выжженном небе
- на ржавом кресте колокольни!
- Время!
- Хоть ты, хромой богомаз,
- лик намалюй мой
- в божницу уродца века!
- Я одинок, как последний глаз
- у идущего к слепым человека!»
Одно из четырех стихотворений, вошедших в первую книгу Маяковского «Я!». Изд. Г.Л. Кузьмина и С.Д. Долинского, 1913.
Владимир Маяковский. Трагедия
- Вам ли понять,
- почему я,
- спокойный,
- насмешек грозою
- душу на блюде несу
- к обеду идущих лет.
- С небритой щеки площадей
- стекая ненужной слезою,
- я,
- быть может,
- последний поэт.
- Замечали вы —
- качается
- в каменных аллеях
- полосатое лицо повешенной скуки,
- а у мчащихся рек
- на взмыленных шеях
- мосты заломили железные руки.
- Небо плачет
- безудержно,
- звонко;
- а у облачка
- гримаска на морщинке ротика,
- как будто женщина ждала ребенка,
- а бог ей кинул кривого идиотика.
- Пухлыми пальцами в рыжих волосиках
- солнце изласкало вас назойливостью
- овода —
- в ваших душах выцелован раб.
- Я, бесстрашный,
- ненависть к дневным лучам понёс
- в веках;
- с душой натянутой, как нервы про`вода,
- я —
- царь ламп!
- Придите все ко мне,
- кто рвал молчание,
- кто выл
- оттого, что петли полдней туги, —
- я вам открою
- словами
- простыми, как мычанье,
- наши новые души,
- гудящие,
- как фонарные дуги.
- Я вам только головы пальцами трону,
- и у вас
- вырастут губы
- для огромных поцелуев
- и язык,
- родной всем народам.
- А я, прихрамывая душонкой,
- уйду к моему трону
- с дырами звезд по истертым сводам.
- Лягу,
- светлый,
- в одеждах из лени
- на мягкое ложе из настоящего навоза,
- и тихим,
- целующим шпал колени,
- обнимет мне шею колесо паровоза.
У футуристической драмы было несколько вариантов заглавий, одно из них – «Железная дорога» – понятно из заключительных строк пролога. В цензуру рукопись пошла без окончательного названия с подписью: «Владимир Маяковский. Трагедия». Это и стало ее названием. Трагедия была поставлена в декабре 1913 года в Петербурге в театре «Луна парк» обществом художников «Союз молодежи». Декорации П. Филонова и И. Школьника. Все роли исполнялись учащимися и любителями. Режиссировал Маяковский. Он же исполнял заглавную роль.
Нате!
- Через час отсюда в чистый переулок
- вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
- а я вам открыл столько стихов шкатулок,
- я – бесценных слов мот и транжир.
- Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
- где то недокушанных, недоеденных щей;
- вот вы, женщина, на вас белила густо,
- вы смотрите устрицей из раковин вещей.
- Все вы на бабочку поэтиного сердца
- взгромоздитесь, грязные, в калошах
- и без калош.
- Толпа озвереет, будет тереться,
- ощетинит ножки стоглавая вошь.
- А если сегодня мне, грубому гунну,
- кривляться перед вами не захочется —
- и вот
- я захохочу и радостно плюну,
- плюну в лицо вам
- я – бесценных слов транжир и мот.
Гунны – древние кочевые племена, вторгшиеся в IV веке из Азии в Восточную Европу. Символизируют собой силу, которая несет гибель цивилизации. Здесь – отсылка к стихотворению В.Я. Брюсова «Грядущие гунны» (1905). Вызывающее стихотворение, впервые прочитанное Маяковским в кабаре «Розовый фонарь», привело публику в ярость. Но именно это и было нужно молодому обличителю общественного спокойствия.
Ничего не понимают
- Вошел к парикмахеру, сказал —
- спокойный:
- «Будьте добры́, причешите мне уши».
- Гладкий парикмахер сразу стал
- хвойный,
- лицо вытянулось, как у груши.
- «Сумасшедший!
- Рыжий!» —
- запрыгали слова.
- Ругань металась от писка до писка,
- и до о о о лго
- хихикала чья то голова,
- выдергиваясь из толпы, как старая
- редиска.
Тему этого стихотворения современники связывали с картинами М. Ларионова «Парикмахерские». Решенные в стилистике вывески, они были хорошо известны Маяковскому.
Рыжий – амплуа циркового клоуна. Маяковский называл себя тогда «рыжим в искусстве».
Кофта фата
- Я сошью себе черные штаны
- из бархата голоса моего.
- Желтую кофту из трех аршин заката.
- По Невскому мира, по лощеным
- полосам его,
- профланирую шагом Дон Жуана и фата.
- Пусть земля кричит, в покое
- обабившись:
- «Ты зеленые весны идешь насиловать!»
- Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
- «На глади асфальта мне хорошо
- грассировать!»
- Не потому ли, что небо голубо`,
- а земля мне любовница в этой
- праздничной чистке,
- я дарю вам стихи, веселые, как би ба бо,
- и острые и нужные, как зубочистки!
- Женщины, любящие мое мясо, и эта
- девушка, смотрящая на меня,
- как на брата,
- закидайте улыбками меня, поэта, —
- я цветами нашью их мне на кофту фата!
Я сошью себе черные штаны. – Образ построен на метафоре «бархатный голос» и восходит к первой главе повести Пушкина «Египетские ночи» (1835). Ср.: «– Что это за человек? – О, это очень большой талант; он делает из своего голоса все что захочет. – Ему бы следовало, сударыня, сделать из него штаны». Маяковский гордился своим красивым, мощным голосом и умением читать стихи.
Желтая кофта – отличительная особенность облика Маяковского во время его публичных выступлений в 1913–1914 годах. Сшитая матерью поэта, она стала символом русского футуризма. В стихотворении реальная кофта превращена в ее поэтический образ – кофту фата из желтого заката с цветами из женских улыбок.
Дон-Жуан – литературный герой, чье имя стало нарицательным обозначением самовлюбленного обольстителя и щеголеватого распутника, фата. Из русских обработок легенды о доне Жуане наиболее известна пьеса А.С. Пушкина «Каменный гость» (1830).
Би-ба-бо – кукла, надеваемая на руку.
Грассировать – произносить звук «р» на французский манер, т. е. с гортанным призвуком.
А все-таки
- Улица провалилась, как нос сифилитика.
- Река – сладострастье, растекшееся
- в слюни.
- Отбросив белье до последнего листика,
- сады похабно развалились в июне.
- Я вышел на площадь,
- выжженный квартал
- надел на голову, как рыжий парик.
- Людям страшно – у меня изо рта
- шевелит ногами непрожеванный крик.
- Но меня не осудят, но меня не облают,
- как пророку, цветами устелят мне след.
- Все эти, провалившиеся носами, знают:
- я – ваш поэт.
- Как трактир, мне страшен ваш
- страшный суд!
- Меня одного сквозь горящие здания
- проститутки, как святыню, на руках
- понесут
- и покажут богу в свое оправдание.
- И бог заплачет над моею книжкой!
- Не слова – судороги, слипшиеся комом;
- и побежит по небу с моими стихами
- подмышкой
- и будет, задыхаясь, читать их своим
- знакомым.
Образы стихотворения восходят к заглавию сборника К. Бальмонта «Горящие здания» (1900) и к его строкам:
- Я хочу горящих зданий,
- Я хочу кричащих бурь!
Рыжий парик – см. комментарий к стихотворению «Ничего не понимают».
Мама и убитый немцами вечер
- По черным улицам белые матери
- судорожно простерлись, как по гробу
- глазет.
- Вплакались в орущих о побитом
- неприятеле:
- «Ах, закройте, закройте глаза газет!»
- Письмо.
- Мама, громче!
- Дым.
- Дым.
- Дым еще!
- Что вы мямлите, мама, мне?
- Видите —
- весь воздух вымощен
- громыхающим под ядрами камнем!
- Ма – а – а – ма!
- Сейчас притащили израненный вечер.
- Крепился долго,
- кургузый,
- шершавый,
- и вдруг, —
- надломивши тучные плечи,
- расплакался, бедный, на шее Варшавы.
- Звезды в платочках из синего ситца
- визжали:
- «Убит,
- дорогой,
- дорогой мой!»
- И глаз новолуния страшно косится
- на мертвый кулак с зажатой обоймой
- Сбежались смотреть литовские села,
- как, поцелуем в обрубок вкована,
- слезя золотые глаза костелов,
- пальцы улиц ломала Ковна.
- А вечер кричит,
- безногий,
- безрукий:
- «Неправда,
- я еще могу с —
- хе! —
- выбряцав шпоры в горящей мазурке,
- выкрутить русый ус!»
- Звонок.
- Что вы,
- мама?
- Белая, белая, как на гробе глазет.
- «Оставьте!
- О нем это,
- об убитом, телеграмма.
- Ах, закройте,
- закройте глаза газет!»
Глазет – разновидность гладкой узорчатой ткани; ее использование для обшивки гробов делало их более дорогими. Здесь речь идет о наживе на смертях и трагедии матерей.
расплакался, бедный, на шее Варшавы – Наступление германской армии 27 сентября – 1 октября 1914 года сопровождалось ожесточенными боями под Варшавой. Продолжая тему своего стихотворения, Маяковский в статье «Без белых флагов», написанной в ноябре 1914 го, писал: «А рядом разве не образ жгучей печали, скорбная ждущая Варшава, с расплакавшимся на шее, обагренным ранами заката вечером?»
пальцы улиц ломала Ковна – В сентябре 1914 года в результате неудачной военной операции русская армия была отброшена в г. Ковно (ныне г. Каунас Литовской Республики).
Я и Наполеон
- Я живу на Большой Пресне,
- 36, 24.
- Место спокойненькое.
- Тихонькое.
- Ну?
- Кажется – какое мне дело,
- что где то
- в буре мире
- взяли и выдумали войну?
- Ночь пришла.
- Хорошая.
- Вкрадчивая.
- И чего это барышни некоторые
- дрожат, пугливо поворачивая
- глаза громадные, как прожекторы?
- Уличные толпы к небесной влаге
- припали горящими устами,
- а город, вытрепав ручонки флаги,
- молится и молится красными
- крестами.
- Простоволосая церковка бульварному
- изголовью
- припала, – набитый слезами куль, —
- а у бульвара цветники истекают
- кровью,
- как сердце, изодранное пальцами пуль.
- Тревога жиреет и жиреет,
- жрет зачерствевший разум.
- Уже у Ноева оранжереи
- покрылись смертельно бледным газом!
- Скажите Москве —
- пускай удержится!
- Не надо!
- Пусть не трясется!
- Через секунду
- встречу я
- неб самодержца, —
- возьму и убью солнце!
- Видите!
- Флаги по небу полощет.
- Вот он!
- Жирен и рыж.
- Красным копытом грохнув о площадь,
- въезжает по трупам крыш!
- Тебе,
- орущему:
- «Разрушу,
- разрушу!»,
- вырезавшему ночь из окровавленных
- карнизов,
- я,
- сохранивший бесстрашную душу,
- бросаю вызов!
- Идите, изъеденные бессонницей,
- сложите в костер лица!
- Все равно!
- Это нам последнее солнце —
- солнце Аустерлица!
- Идите, сумасшедшие, из России,
- Польши.
- Сегодня я – Наполеон!
- Я полководец и больше.
- Сравните:
- я и – он!
- Он раз чуме приблизился троном,
- смелостью смерть поправ, —
- я каждый день иду к зачумленным
- по тысячам русских Яфф!
- Он раз, не дрогнув, стал под пули
- и славится столетий сто, —
- а я прошел в одном лишь июле
- тысячу Аркольских мостов!
- Мой крик в граните времени выбит,
- и будет греметь и гремит,
- оттого, что
- в сердце, выжженном, как Египет,
- есть тысяча тысяч пирамид!
- За мной, изъеденные бессонницей!
- Выше!
- В костер лица!
- Здравствуй,
- мое предсмертное солнце,
- солнце Аустерлица!
- Люди!
- Будет!
- На солнце!
- Прямо!
- Солнце съежится аж!
- Громче из сжатого горла храма
- хрипи, похоронный марш!
- Люди!
- Когда канонизируете имена
- погибших,
- меня известней, —
- помните:
- еще одного убила война —
- поэта с Большой Пресни!
Я живу на Большой Пресне, 36, 24. – По этому адресу Маяковский жил вместе с матерью и сестрами с конца августа 1913 до конца мая 1915 года.
Уже у Ноева оранжереи покрылись смертельно-бледным газом! – Ноева галерея – цветочный магазин Н.Ф. Ноева на ул. Петровка в Москве.
Во время Первой мировой войны французы, а затем немцы впервые применили химическое оружие. Крупнейшая немецкая газовая атака произошла 22 апреля 1915 года около города Ипр (Бельгия).
солнце Аустерлица – в 1805 году под Аустерлицем Наполеон одержал крупную победу над русско норвежской армией. Здесь и далее Маяковский приводит известные факты биографии Наполеона, выстраивая собственный поэтический образ героической личности.
Он раз чуме приблизился троном – в 1779 году во время Египетского похода Наполеон посетил в Яффе (Палестина) чумной госпиталь.
а я прошел в одном лишь июле тысячу Аркольских мостов! – Имеется в виду начало Первой мировой войны.
Мост у селения Арколе (Северная Италия), где во время ожесточенных боев Наполеон не раз подвергался смертельной опасности.
Солнце съежится аж! – Футуристы «объявили войну» Солнцу, издеваясь над старым привычным понятием о солнце как о красоте. Тема «победы над солнцем» звучала в одноименной пародийной опере, написанной В. Хлебниковым и А. Крученых на музыку М. Матюшина, которая была поставлена в 1913 году. Авторы «Победы над Солнцем» воспевали идею строительства нового будущего, которое может быть построено только после разрушения старого.
Вам!
- Вам, проживающим за оргией оргию,
- имеющим ванную и теплый клозет!
- Как вам не стыдно о представленных
- к Георгию
- вычитывать из столбцов газет?!
- Знаете ли вы, бездарные, многие,
- думающие, нажраться лучше как, —
- может быть, сейчас бомбой ноги
- выдрало у Петрова поручика?..
- Если б он, приведенный на убой,
- вдруг увидел, израненный,
- как вы измазанной в котлете губой
- похотливо напеваете Северянина!
- Вам ли, любящим баб да блюда,
- жизнь отдавать в угоду?!
- Я лучше в баре блядям буду
- подавать ананасную воду!
Одно из самых известных стихотворений Маяковского, которым он довел публику до обморока на вечере в артистическом подвале «Бродячая собака». Его обличительный пафос и экспрессивная лексика вызвали взрыв возмущения, а «Бродячую собаку» едва на закрыли за это выступление поэта.
Орден Святого Георгия – высшая военная награда Российской империи. С 1913 года он стал официально называться Георгиевским крестом.
Северянин Игорь (настоящее имя – И́горь Васи́льевич Лотарёв, 1887–1941) – поэт, глава эгофутуристов и участник футуристического турне 1913–1914 годов.
Не только стихи, но и внешний облик, манера выступлений Маяковского и Северянина, читавшего свои стихи нараспев, резко различались.
подавать ананасную воду – По законам военного времени запрещалась продажа спиртных напитков: вместо вина в кафе и барах подавали ананасную воду.
Вот так я сделался собакой
- Ну, это совершенно невыносимо!
- Весь как есть искусан злобой.
- Злюсь не так, как могли бы вы:
- как собака лицо луны гололобой —
- взял бы
- и все обвыл.
- Нервы, должно быть…
- Выйду,
- погуляю.
- И на улице не успокоился ни на ком я.
- Какая то прокричала про добрый вечер.
- Надо ответить:
- она – знакомая.
- Хочу.
- Чувствую —
- не могу по человечьи.
- Что это за безобразие!
- Сплю я, что ли?
- Ощупал себя:
- такой же, как был,
- лицо такое же, к какому привык.
- Тронул губу,
- а у меня из под губы —
- клык.
- Скорее закрыл лицо, как будто
- сморкаюсь.
- Бросился к дому, шаги удвоив.
- Бережно огибаю полицейский пост,
- вдруг оглушительное:
- «Городовой!
- Хвост!»
- Провел рукой и – остолбенел!
- Этого то,
- всяких клыков почище,
- я и не заметил в бешеном скаче:
- у меня из под пиджака
- развеерился хвостище
- и вьется сзади,
- большой, собачий.
- Что теперь?
- Один заорал, толпу растя.
- Второму прибавился третий,
- четвертый.
- Смяли старушонку.
- Она, крестясь, что то кричала про
- черта.
- И когда, ощетинив в лицо усища веники,
- толпа навалилась,
- огромная,
- злая,
- я стал на четвереньки
- и залаял:
- Гав! гав! гав!
Дешевая распродажа
- Женщину ль опутываю в трогательный
- роман,
- просто на прохожего гляжу ли —
- каждый опасливо придерживает
- карман.
- Смешные!
- С нищих —
- что с них сжулить?
- Сколько лет пройдет, узнают пока —
- кандидат на сажень городского морга —
- я
- бесконечно больше богат,
- чем любой Пьерпонт Мо`рган.
- Через столько то, столько то лет
- – словом, не выживу —
- с голода сдохну ль,
- стану ль под пистолет —
- меня,
- сегодняшнего рыжего,
- профессора́ разучат до последних иот,
- как,
- когда,
- где явлен.
- Будет
- с кафедры лобастый идиот
- что то молоть о богодьяволе.
- Скло`нится толпа,
- лебезяща,
- суетна.
- Даже не узнаете —
- я не я:
- облысевшую голову разрисует она
- в рога или в сияния.
- Каждая курсистка,
- прежде чем лечь,
- она
- не забудет над стихами моими замлеть.
- Я – пессимист,
- знаю —
- вечно
- будет курсистка жить на земле.
- Слушайте ж:
- все, чем владеет моя душа,
- – а ее богатства пойдите смерьте ей! —
- великолепие,
- что в вечность украсит мой шаг,
- и самое мое бессмертие,
- которое, громыхая по всем векам,
- коленопреклоненных соберет мировое
- вече, —
- все это – хотите? —
- сейчас отдам
- за одно только слово
- ласковое,
- человечье.
- Люди!
- Пыля проспекты, топоча рожь,
- идите со всего земного лона.
- Сегодня
- в Петрограде
- на Надеждинской
- ни за грош
- продается драгоценнейшая корона.
- За человечье слово —
- не правда ли, дешево?
- Пойди,
- попробуй, —
- как же,
- найдешь его!
Йота (греч. Iota) – буква греческого алфавита, которая в некоторых случаях не писалась, а изображалась в виде маленькой чёрточки над другими буквами. Выражение употребляется в переносном смысле, для обозначения самого досконального изучения предмета.
Морган Джон Пирпонт (1837–1913) – американский предприниматель, миллиардер.
в Петрограде на Надеждинской – Надеждинская ул. (ныне – ул. Маяковского), д. 52, кв. 9 – адрес Маяковского с осени 1916 до отъезда в Москву в начале декабря 1917 года.
II
Любовь – это сердце всего
Послушайте!
- Послушайте!
- Ведь, если звезды зажигают —
- значит – это кому нибудь нужно?
- Значит – кто то хочет, чтобы они
- были?
- Значит – кто то называет эти
- плево́чки жемчужиной?
- И, надрываясь
- в метелях полу́денной пыли,
- врывается к богу,
- боится, что опоздал,
- плачет,
- целует ему жилистую руку,
- просит —
- чтоб обязательно была звезда! —
- клянется —
- не перенесет эту беззвездную му́ку!
- А после
- ходит тревожный,
- но спокойный наружно.
- Говорит кому то:
- «Ведь теперь тебе ничего?
- Не страшно?
- Да?!»
- Послушайте!
- Ведь, если звезды
- зажигают —
- значит – это кому нибудь нужно?
- Значит – это необходимо,
- чтобы каждый вечер
- над крышами
- загоралась хоть одна звезда?!
По воспоминаниям Софьи Шамардиной, в которую тогда был влюблен Маяковский, эти стихи он начал сочинять, когда он однажды ее провожал: «Ехали на извозчике. Небо было хмурое. Только изредка вдруг блеснет звезда. И вот тут же, в извозчичьей пролетке, стало слагаться стихотворение…»
Скрипка и немножко нервно
- Скрипка издергалась, упрашивая,
- и вдруг разревелась
- так по детски,
- что барабан не выдержал:
- «Хорошо, хорошо, хорошо!»
- А сам устал,
- не дослушал скрипкиной речи.
- шмыгнул на горящий Кузнецкий
- и ушел.
- Оркестр чужо смотрел, как
- выплакивалась скрипка
- без слов,
- без такта,
- и только где то
- глупая тарелка
- вылязгивала:
- «Что это?»
- «Как это?»
- А когда геликон —
- меднорожий,
- потный,
- крикнул:
- «Дура,
- плакса,
- вытри!» —
- я встал,
- шатаясь полез через ноты,
- сгибающиеся под ужасом пюпитры,
- зачем то крикнул:
- «Боже!»,
- Бросился на деревянную шею:
- «Знаете что, скрипка?
- Мы ужасно похожи:
- я вот тоже
- ору —
- а доказать ничего не умею!»
- Музыканты смеются:
- «Влип как!
- Пришел к деревянной невесте!
- Голова!»
- А мне – наплевать!
- Я – хороший.
- «Знаете что, скрипка?
- Давайте —
- будем жить вместе!
- А?»
Герои лирических стихотворений Маяковского не всегда люди. Поэт часто использовал олицетворения, как здесь: оркестр состоит как бы из живых существ, и у каждого инструмента свой характер и судьба. «Музыкальное» название Маковский даст также своей поэме о любви «Флейта позвоночник».
Военно-морская любовь
- По морям, играя, носится
- с миноносцем миноносица.
- Льнет, как будто к меду осочка,
- к миноносцу миноносочка.
- И конца б не довелось ему,
- благодушью миноносьему.
- Вдруг прожектор, вздев на нос очки,
- впился в спину миноносочки.
- Как взревет медноголосина:
- «Р р р астакая миноносина!»
- Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится,
- а сбежала миноносица.
- Но ударить удалось ему
- по ребру по миноносьему.
- Плач и вой морями носится:
- овдовела миноносица.
- И чего это несносен нам
- мир в семействе миноносином?
Миноносец – небольшой боевой корабль, основным вооружением которого являются самодвижущиеся снаряды (торпеды), раньше называвшиеся минами. Неологизм «миноносица» (ср. с библейским «мироносица») создает «женский образ» военного корабля, вокруг которого разворачивается любовно игровой сюжет стихотворения.
Облако в штанах
Отрывки из поэмы
Тетраптих
- Вашу мысль,
- мечтающую на размягченном мозгу,
- как выжиревший лакей на засаленной
- кушетке,
- буду дразнить об окровавленный
- сердца лоскут;
- досыта изъиздеваюсь, нахальный
- и едкий.
- У меня в душе ни одного седого волоса,
- и старческой нежности нет в ней!
- Мир огро́мив мощью голоса,
- иду – красивый,
- двадцатидвухлетний.
- Нежные!
- Вы любовь на скрипки ложите.
- Любовь на литавры ложит грубый.
- А себя, как я, вывернуть не можете,
- чтобы были одни сплошные губы!
- Приходи́те учиться —
- из гостиной батистовая,
- чинная чиновница ангельской лиги.
- И которая губы спокойно перелистывает,
- как кухарка страницы поваренной
- книги.
- Хотите —
- буду от мяса бешеный
- – и, как небо, меняя тона —
- хотите —
- буду безукоризненно нежный,
- не мужчина, а – облако в штанах!
- Не верю, что есть цветочная Ницца!
- Мною опять славословятся
- мужчины, залежанные, как больница,
- и женщины, истрепанные, как
- пословица.
- Вы думаете, это бредит малярия?
- Это было,
- было в Одессе.
- «Приду в четыре», – сказала Мария.
- Восемь.
- Девять.
- Десять.
- Вот и вечер
- в ночную жуть
- ушел от окон,
- хмурый,
- декабрый.
- В дряхлую спину хохочут и ржут
- канделябры.
- Меня сейчас узнать не могли бы:
- жилистая громадина
- стонет,
- корчится.
- Что может хотеться этакой глыбе?
- А глыбе многое хочется!
- Ведь для себя не важно
- и то, что бронзовый,
- и то, что сердце – холодной железкою.
- Ночью хочется звон свой
- спрятать в мягкое,
- в женское.
- И вот,
- громадный,
- горблюсь в окне,
- плавлю лбом стекло окошечное.
- Будет любовь или нет?
- Какая —
- большая или крошечная?
- Откуда большая у тела такого:
- должно быть, маленький,
- смирный любёночек.
- Она шарахается автомобильных гудков.
- Любит звоночки коночек.
- Еще и еще,
- уткнувшись дождю
- лицом в его лицо рябое,
- жду,
- обрызганный громом городского прибоя.
- Полночь, с ножом мечась,
- догна́ла,
- зарезала, —
- вон его!
- Упал двенадцатый час,
- как с плахи голова казненного.
- В стеклах дождинки серые
- свылись,
- гримасу громадили,
- как будто воют химеры
- Собора Парижской Богоматери.
- Проклятая!
- Что же, и этого не хватит?
- Скоро криком издерется рот.
- Слышу:
- тихо,
- как больной с кровати,
- спрыгнул нерв.
- И вот, —
- сначала прошелся
- едва едва,
- потом забегал,
- взволнованный,
- четкий.
- Теперь и он и новые два
- мечутся отчаянной чечеткой.
- Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
- Нервы —
- большие,
- маленькие,
- многие! —
- скачут бешеные,
- и уже
- у нервов подкашиваются ноги!
- А ночь по комнате тинится и тинится, —
- из тины не вытянуться отяжелевшему
- глазу.
- Двери вдруг заляскали,
- будто у гостиницы
- не попадает зуб на́ зуб.
- Вошла ты,
- резкая, как «нате!»,
- муча перчатки замш,
- сказала:
- «Знаете —
- я выхожу замуж».
- Что ж, выходи́те.
- Ничего.
- Покреплюсь.
- Видите – спокоен как!
- Как пульс
- покойника.
- Помните?
- Вы говорили:
- «Джек Лондон,
- деньги,
- любовь,
- страсть», —
- а я одно видел:
- вы – Джиоконда,
- которую надо украсть!
- И украли.
- Опять влюбленный выйду в игры,
- огнем озаряя бровей за́гиб.
- Что же!
- И в доме, который выгорел,
- иногда живут бездомные бродяги!
- Дра́зните?
- «Меньше, чем у нищего копеек,
- у вас изумрудов безумий».
- Помните!
- Погибла Помпея,
- когда раздразнили Везувий!
- Эй!
- Господа!
- Любители
- святотатств,
- преступлений,
- боен, —
- а самое страшное
- видели —
- лицо мое,
- когда
- я
- абсолютно спокоен?
- И чувствую —
- «я»
- для меня мало`.
- Кто то из меня вырывается упрямо.
- Allo!
- Кто говорит?
- Мама?
- Мама!
- Ваш сын прекрасно болен!
- Мама!
- У него пожар сердца.
- Скажите сестрам, Люде и Оле, —
- ему уже некуда деться.
- Каждое слово,
- даже шутка,
- которые изрыгает обгорающим ртом
- он,
- выбрасывается, как голая проститутка
- из горящего публичного дома.
- Люди нюхают —
- запахло жареным!
- Нагнали каких то.
- Блестящие!
- В касках!
- Нельзя сапожища!
- Скажите пожарным:
- на сердце горящее лезут в ласках.
- Я сам.
- Глаза наслезнённые бочками выкачу.
- Дайте о ребра опереться.
- Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
- Рухнули.
- Не выскочишь из сердца!
- На лице обгорающем
- из трещины губ
- обугленный поцелуишко броситься
- вырос.
- Мама!
- Петь не могу.
- У церковки сердца занимается клирос!
- Обгорелые фигурки слов и чисел
- из черепа,
- как дети из горящего здания.
- Так страх
- схватиться за небо
- высил
- горящие руки «Лузитании».
- Трясущимся людям
- в квартирное тихо
- стоглазое зарево рвется с пристани.
- Крик последний, —
- ты хоть
- о том, что горю, в столетия выстони!
- <…>
- Мария!
- Имя твое я боюсь забыть,
- как поэт боится забыть
- какое то
- в муках ночей рожденное слово,
- величием равное богу.
- Тело твое
- я буду беречь и любить,
- как солдат,
- обрубленный войною,
- ненужный,
- ничей,
- бережет свою единственную ногу.
- Мария —
- не хочешь?
- Не хочешь!
- Ха!
- Значит – опять
- темно и понуро
- сердце возьму,
- слезами окапав,
- нести,
- как собака,
- которая в конуру
- несет
- перееханную поездом лапу.
- Кровью сердца дорогу радую,
- липнет цветами у пыли кителя.
- Тысячу раз опляшет Иродиадой
- солнце землю —
- голову Крестителя.
- И когда мое количество лет
- выпляшет до конца —
- миллионом кровинок устелется след
- к дому моего отца.
- Вылезу
- грязный (от ночевок в канавах),
- стану бок о бо`к,
- наклонюсь
- и скажу ему на́ ухо:
- – Послушайте, господин бог!
- Как вам не скушно
- в облачный кисель
- ежедневно обмакивать раздобревшие
- глаза?
- Давайте – знаете —
- устроимте карусель
- на дереве изучения добра и зла!
- Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
- и вина такие расставим по` столу,
- чтоб захотелось пройтись в ки ка пу
- хмурому Петру Апостолу.
- А в рае опять поселим Евочек:
- прикажи, —
- сегодня ночью ж
- со всех бульваров красивейших девочек
- я натащу тебе.
- Хочешь?
- Не хочешь?
- Мотаешь головою, кудластый?
- Супишь седую бровь?
- Ты думаешь —
- этот,
- за тобою, крыластый,
- знает, что такое любовь?
- Я тоже ангел, я был им —
- сахарным барашком выглядывал в глаз,
- но больше не хочу дарить кобылам
- из севрской му́ки изваянных ваз.
- Всемогущий, ты выдумал пару рук,
- сделал,
- что у каждого есть голова, —
- отчего ты не выдумал,
- чтоб было без мук
- целовать, целовать, целовать?!
- Я думал – ты всесильный божище,
- а ты недоучка, крохотный божик.
- Видишь, я нагибаюсь,
- из за голенища
- достаю сапожный ножик.
- Крыластые прохвосты!
- Жмитесь в раю!
- Ерошьте перышки в испуганной
- тряске!
- Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою́
- отсюда до Аляски!
- Пустите!
- Меня не остановите.
- Вру я,
- в праве ли,
- но я не могу быть спокойней.
- Смотрите —
- звезды опять обезглавили
- и небо окровавили бойней!
- Эй, вы!
- Небо!
- Снимите шляпу!
- Я иду!
- Глухо.
- Вселенная спит,
- положив на лапу
- с клещами звезд огромное ухо.
Тетраптих – композиция из четырех частей.
Литавры – ударный инструмент семейства барабанов. «Ложит» (правильная форма – класть) – намеренное огрубление образа «перекладываемой на литавры» любви.
Батистовая, т. е. одетая в батист – тонкую ткань, из которой обычно шились белые передники для курсисток и горничных.
Ница – город на южном побережье Франции.
Не мужчина, а облако в штанах – о возникновении этой фразы Маяковский вспоминал в статье «Как делать стихи?» (1925) так: «Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я в целях доказательства какой то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я не „мужчина, а облако в штанах“.
Через два года „облако в штанах“ понадобилось мне для названия целой поэмы».
Это было, было в Одессе – во время футуристического турне 1912–1914 годов Маяковский познакомился в Одессе с Марией Александровной Денисовой (1894–1944). Она стала одним из прототипов самой знаменитой его поэмы.
Конка – вид общественного транспорта, предшественница трамвая. Сопровождавший конку вагоновожатый расчищал дорогу от зевак, звоня в колокол, который дергал за шнурок.
Химеры Собора Парижской богоматери – изваяния мифических чудовищ на здании собора.
Лондон Джек (1876–1916) – популярный в России американский писатель, социалист, автор приключенческих рассказов и романов. По книге Лондона «Мартин Иден» Маяковский написал сценарий фильма «Не для денег родившийся», в котором снялся в главной роли поэта Ивана Нова в 1918 году.
Джиоконда – знаменитая картина Леонардо да Винчи – женский портрет. В 1911 году картина была украдена из Лувра; в 1913 году возвращена в музей.
Помпея – город, расположенный у подножия вулкана Везувий, был разрушен во время извержения Везувия в I веке до н. э.
Клирос – в православной церкви место, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы.
«Лузитания» – круизный лайнер, торпедированный германской подводной лодкой 7 мая 1915 года и сгоревший в открытом море.
Тысячу раз опляшет Иродиадой – По евангельскому преданию, танцевала вокруг блюда с головой казненного проповедника Иоанна Крестителя не Иро-диада, а ее дочь Саломея.
Тело твое…бережет свою единственную ногу – «Я два дня думал над словами о нежности одинокого человека к единственной любимой.
Как он будет беречь и любить ее?
Я лег на третью ночь спать с головной болью, ничего не придумав. Ночью определение пришло. <…> Я вскочил, полупроснувшись. В темноте обугленной спичкой записал на крышке папиросной коробки – „единственную ногу“ и заснул. Утром я часа два думал, что это за „единственная нога“ записана на коробке и как она сюда попала».
Ки-ка-пу – модный в то время эстрадный танец.
Севрские вазы – вазы знаменитого фарфорового завода в Севре (Франция), отличающиеся пышным декоративным убранством.
Флейта-позвоночник
- За всех вас,
- которые нравились или нравятся,
- хранимых иконами у души в пещере,
- как чашу вина в застольной здравице,
- подъемлю стихами
- наполненный череп.
- Все чаще думаю —
- не поставить ли лучше
- точку пули в своем конце.
- Сегодня я
- на всякий случай
- даю прощальный концерт.
- Память!
- Собери у мозга в зале
- любимых неисчерпаемые очереди.
- Смех из глаз в глаза лей.
- Былыми свадьбами ночь ряди.
- Из тела в тело веселье лейте.
- Пусть не забудется ночь никем.
- Я сегодня буду играть на флейте.
- На собственном позвоночнике.
- Версты улиц взмахами шагов мну.
- Куда уйду я, этот ад тая!
- Какому небесному Гофману
- выдумалась ты, проклятая?!
- Буре веселья улицы у́зки.
- Праздник нарядных черпал и че́рпал.
- Думаю.
- Мысли, крови сгустки,
- больные и запекшиеся,
- лезут из черепа.
- Мне,
- чудотворцу всего, что празднично,
- самому на праздник выйти не с кем.
- Возьму сейчас и грохнусь навзничь
- и голову вымозжу каменным Невским!
- Вот я богохулил.
- Орал, что бога нет,
- а бог такую из пекловых глубин,
- что перед ней гора заволнуется
- и дрогнет,
- вывел и велел:
- люби!
- Бог доволен.
- Под небом в круче
- измученный человек одичал и вымер.
- Бог потирает ладони ручек.
- Думает бог:
- погоди, Владимир!
- Это ему, ему же,
- чтоб не догадался, кто` ты,
- выдумалось дать тебе настоящего мужа
- и на рояль положить человечьи ноты.
- Если вдруг подкрасться к двери
- спа́ленной,
- перекрестить над вами стёганье
- одеялово,
- знаю —
- запахнет шерстью па́ленной,
- и серой издымится мясо дьявола.
- А я вместо этого до утра раннего
- в ужасе, что тебя любить увели,
- метался
- и крики в строчки выгранивал,
- уже наполовину сумасшедший ювелир.
- В карты б играть!
- В вино
- выполоскать горло сердцу изоханному.
- Не надо тебя!
- Не хочу!
- Все равно
- я знаю,
- я скоро сдохну.
- Если правда, что есть ты,
- боже,
- боже мой,
- если звезд ковер тобою выткан,
- если этой боли,
- ежедневно множимой,
- тобой ниспослана, господи, пытка,
- судейскую цепь надень.
- Жди моего визита.
- Я аккуратный,
- не замедлю ни на день.
- Слушай,
- Всевышний инквизитор!
- Рот зажму.
- Крик ни один им
- не выпущу из искусанных губ я.
- Привяжи меня к кометам,
- как к хвостам лошадиным,
- и вымчи,
- рвя о звездные зубья.
- Или вот что:
- когда душа моя выселится,
- выйдет на суд твой,
- выхмурясь тупенько,
- ты,
- Млечный Путь перекинув виселицей,
- возьми и вздерни меня, преступника.
- Делай, что хочешь.
- Хочешь, четвертуй.
- Я сам тебе, праведный, руки вымою.
- Только —
- слышишь! —
- убери проклятую ту,
- которую сделал моей любимою!
- Версты улиц взмахами шагов мну.
- Куда я денусь, этот ад тая!
- Какому небесному Гофману
- выдумалась ты, проклятая?!
- И небо,
- в дымах забывшее, что голубо`,
- и тучи, ободранные беженцы точно,
- вызарю в мою последнюю любовь,
- яркую, как румянец у чахоточного.
- Радостью покрою рев
- скопа
- забывших о доме и уюте.
- Люди,
- слушайте!
- Вылезьте из окопов.
- После довоюете.
- Даже если,
- от крови качающийся, как Бахус,
- пьяный бой идет —
- слова любви и тогда не ветхи.
- Милые немцы!
- Я знаю,
- на губах у вас
- гётевская Гретхен.
- Француз,
- улыбаясь, на штыке мрет,
- с улыбкой разбивается подстреленный
- авиатор,
- если вспомнят
- в поцелуе рот
- твой, Травиата.
- Но мне не до розовой мякоти,
- которую столетия выжуют.
- Сегодня к новым ногам лягте!
- Тебя пою,
- накрашенную,
- рыжую.
- Может быть, от дней этих,
- жутких, как штыков острия,
- когда столетия выбелят бороду,
- останемся только
- ты
- и я,
- бросающийся за тобой от города
- к городу.
- Будешь за́ море отдана,
- спрячешься у ночи в норе —
- я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона
- огненные губы фонарей.
- В зное пустыни вытянешь караваны,
- где львы начеку, —
- тебе
- под пылью, ветром рваной,
- положу Сахарой горящую щеку.
- Улыбку в губы вложишь,
- смотришь —
- тореадор хорош как!
- И вдруг я
- ревность метну в ложи
- мрущим глазом быка.
- Вынесешь на́ мост шаг рассеянный —
- думать,
- хорошо внизу бы.
- Это я
- под мостом разлился Сеной,
- зову,
- скалю гнилые зубы.
- С другим зажгешь в огне рысаков
- Стрелку или Сокольники.
- Это я, взобравшись туда высоко,
- луной томлю, ждущий и голенький.
- Сильный,
- понадоблюсь им я —
- велят:
- себя на войне убей!
- Последним будет
- твое имя,
- запекшееся на выдранной ядром губе.
- Короной кончу?
- Святой Еленой?
- Буре жизни оседлав валы,
- я – равный кандидат
- и на царя вселенной
- и на
- кандалы.
- Быть царем назначено мне —
- твое личико
- на солнечном золоте моих монет
- велю народу:
- вычекань!
- А там,
- где тундрой мир вылинял,
- где с северным ветром ведет
- река торги, —
- на цепь нацарапаю имя Лилино
- и цепь исцелую во мраке каторги.
- Слушайте ж, забывшие, что небо голубо`,
- выщетинившиеся,
- звери точно!
- Это, может быть,
- последняя в мире любовь
- вызарилась румянцем чахоточного.
- Забуду год, день, число.
- Запрусь одинокий с листом бумаги я,
- Творись, просветленных страданием слов
- нечеловечья магия!
- Сегодня, только вошел к вам,
- почувствовал —
- в доме неладно.
- Ты что то таила в шелковом платье,
- и ширился в воздухе запах ладана.
- Рада?
- Холодное
- «очень».
- Смятеньем разбита разума ограда.
- Я отчаянье громозжу, горящ
- и лихорадочен.
- Послушай,
- все равно
- не спрячешь трупа.
- Страшное слово на голову лавь!
- Все равно
- твой каждый мускул
- как в рупор
- трубит:
- умерла, умерла, умерла!
- Нет,
- ответь.
- Не лги!
- (Как я такой уйду назад?)
- Ямами двух могил
- вырылись в лице твоем глаза.
- Могилы глубятся
- Нету дна там.
- Кажется,
- рухну с по`моста дней.
- Я душу над пропастью натянул канатом,
- жонглируя словами, закачался над ней.
- Знаю,
- любовь его износила уже.
- Скуку угадываю по стольким признакам.
- Вымолоди себя в моей душе.
- Празднику тела сердце вызнакомь.
- Знаю,
- каждый за женщину платит.
- Ничего,
- если пока
- тебя вместо шика парижских платьев
- одену в дым табака.
- Любовь мою,
- как апостол во время оно,
- по тысяче тысяч разнесу дорог.
- Тебе в веках уготована корона,
- а в короне слова мои —
- радугой судорог.
- Как слоны стопудовыми играми
- завершали победу Пиррову,
- я поступью гения мозг твой выгромил.
- Напрасно.
- Тебя не вырву.
- Радуйся,
- радуйся,
- ты доконала!
- Теперь
- такая тоска,
- что только б добежать до канала
- и голову сунуть воде в оскал.
- Губы дала.
- Как ты груба ими.
- Прикоснулся и остыл.
- Будто целую покаянными губами
- в холодных скалах высеченный
- монастырь.
- Захлопали
- двери.
- Вошел он,
- весельем улиц орошен.
- Я
- как надвое раскололся в вопле.
- Крикнул ему:
- «Хорошо!
- Уйду!
- Хорошо!
- Твоя останется.
- Тряпок наше́й ей,
- робкие крылья в шелках зажирели б.
- Смотри, не уплыла б.
- Камнем на шее
- навесь жене жемчуга ожерелий!»
- Ох, эта
- ночь!
- Отчаянье стягивал туже и туже сам.
- От плача моего и хохота
- морда комнаты выкосилась ужасом.
- И видением вставал унесенный
- от тебя лик,
- глазами вызарила ты на ковре его,
- будто вымечтал какой то новый Бялик
- ослепительную царицу Сиона евреева.
- В муке
- перед той, которую отда́л,
- коленопреклоненный выник.
- Король Альберт,
- все города
- отдавший,
- рядом со мной задаренный
- именинник.
- Вызолачивайтесь в солнце,
- цветы и травы!
- Весеньтесь, жизни всех стихий!
- Я хочу одной отравы —
- пить и пить стихи.
- Сердце обокравшая,
- всего его лишив,
- вымучившая душу в бреду мою,
- прими мой дар, дорогая,
- больше я, может быть, ничего
- не придумаю.
- В праздник красьте сегодняшнее число.
- Творись,
- распятью равная магия.
- Видите —
- гвоздями слов
- прибит к бумаге я.
Поэма о безнадежной любви к женщине, которая предпочитает лирическому герою поэту человека, способного обеспечить ей бытовое благополучие. Героиня поэмы наделена именем и узнаваемыми чертами внешности и биографии Лили Брик, возлюбленной поэта.
Гофман Эрнст Теодор Амадей (1778–1822) – немецкий писатель романтик, композитор, художник, сочетавший мистику с реальностью.
Вымозжить – от слова «размозжить», т. е. сильно разбить голову (здесь – о каменную мостовую). Маяковский часто употребляет неологизмы с приставкой «вы» со значением полноты, исчерпанности, предела действия.
Судейская цепь – отличительный знак для представителей судебных органов.
Всевышний инквизитор – здесь в значении: обрекающий на пытку.
Млечный Путь – туманное свечение на ночном небе от миллиардов звезд нашей Галактики. Полоса Млечного Пути опоясывает небосвод широким кольцом.
Бахус – бог виноделия у древних греков.
Гретхен – уменьшительное от Маргарита – героиня драматической поэмы И. В. Гёте «Фауст».
Имеется в виду героиня оперы Д. Верди «Травиата», написанной на сюжет повести А. Дюма сына «Дама с камелиями».
Стрелка, Сокольники – места загородных прогулок в Петрограде и Москве, куда отправлялись на рысаках, т. е. в конном экипаже.
Святая Елена – остров, на который был сослан и где умер Наполеон.
Страшное слово на голову лавь! – т. е. извергни, подобно вулканической лаве, слово «нет».
Пиррова победа (от имени эпирского царя Пирра, воевавшего с римлянами) – победа, купленная ценою слишком больших потерь, равносильная поражению. Пирр использовал для атаки на римлян боевых слонов, но разъяренные ранами животные шарахнулись назад, смяв собственную пехоту. Маяковский использует этот сюжет, чтобы выразить собственное крушение: его гений разрушителен для любви.
Бялик Xаим Нахман (1873–1934) – поэт, писавший на древнееврейском языке.
Сион – священный холм в Иерусалиме, на котором стояла городская крепость. Для евреев Сион считается символом Иерусалима и всей Земли Обетованной, к которой еврейский народ стремился со времени рассеяния после разрушения Иерусалимского храма в 70 году н. э.
Король Альберт – бельгийский король. Немцы, наступая на Францию в 1914 году, заняли всю Бельгию.
Лиличка!
- Дым табачный воздух выел.
- Комната —
- глава в крученыховском аде.
- Вспомни —
- за этим окном
- впервые
- руки твои, исступленный, гладил.
- Сегодня сидишь вот,
- сердце в железе.
- День еще —
- выгонишь,
- может быть, изругав.
- В мутной передней долго не влезет
- сломанная дрожью рука в рукав.
- Выбегу,
- тело в улицу брошу я.
- Дикий,
- обезумлюсь,
- отчаяньем иссечась.
- Не надо этого,
- дорогая,
- хорошая,
- дай простимся сейчас.
- Все равно
- любовь моя —
- тяжкая гиря ведь —
- висит на тебе,
- куда ни бежала б.
- Дай в последнем крике выреветь
- горечь обиженных жалоб.
- Если быка трудом умо`рят —
- он уйдет,
- разляжется в холодных водах.
- Кроме любви твоей,
- мне
- нету моря,
- а у любви твоей и плачем не вымолишь
- отдых.
- Захочет покоя уставший слон —
- царственный ляжет в опожаренном
- песке.
- Кроме любви твоей,
- мне
- нету солнца,
- а я и не знаю, где ты и с кем.
- Если б так поэта измучила,
- он
- любимую на деньги б и славу выменял,
- а мне
- ни один не радостен звон,
- кроме звона твоего любимого имени.
- И в пролет не брошусь,
- и не выпью яда,
- и курок не смогу над виском нажать.
- Надо мною,
- кроме твоего взгляда,
- не властно лезвие ни одного ножа.
- Завтра забудешь,
- что тебя короновал,
- что душу цветущую любовью выжег,
- и суетных дней взметенный карнавал
- растреплет страницы моих книжек…
- Слов моих сухие листья ли
- заставят остановиться,
- жадно дыша?
- Дай хоть
- последней нежностью выстелить
- твой уходящий шаг.
Глава в крученыховском аде… – Имеется в виду поэма А. Крученых и В. Хлебникова «Игра в аду», вышедшей двумя изданиями – в 1912 и в 1914 годах.
Себе, любимому, посвящает эти строки автор
- Четыре.
- Тяжелые, как удар.
- «Кесарево кесарю – богу богово».
- А такому,
- как я,
- ткнуться куда?
- Где для меня уготовано логово?
- Если б был я
- маленький,
- как Великий океан, —
- на цыпочки б волн встал,
- приливом ласкался к луне бы.
- Где любимую найти мне,
- такую, как и я?
- Такая не уместилась бы
- в крохотное небо!
- О, если б я нищ был!
- Как миллиардер!
- Что деньги душе?
- Ненасытный вор в ней.
- Моих желаний разнузданной орде
- не хватит золота всех Калифорний.
- Если б быть мне косноязычным,
- как Дант
- или Петрарка!
- Душу к одной зажечь!
- Стихами велеть истлеть ей!
- И слова
- и любовь моя —
- триумфальная арка:
- пышно,
- бесследно пройдут сквозь нее
- любовницы всех столетий.
- О, если б был я
- тихий,
- как гром, —
- ныл бы,
- дрожью объял бы земли
- одряхлевший скит.
- Я
- если всей его мощью
- выреву голос огромный —
- кометы заломят горящие руки,
- бросятся вниз с тоски.
- Я бы глаз лучами грыз ночи —
- о, если б был я
- тусклый,
- как солнце!
- Очень мне надо
- сияньем моим поить
- земли отощавшее лонце!
- Пройду,
- любовищу мою волоча.
- В какой ночи́,
- бредово`й,
- недужной,
- какими Голиафами я зача́т —
- такой большой
- и такой ненужный?
«Кесарево кесарю – богу богово». – Цитата из Евангелия: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божье Богу». Кесарь (цезарь) – царь.
Калифорния – штат в США, богатый золотыми приисками.
как Дант или Петрарка – величайшие деятели итальянского Возрождения: поэт и мыслитель Данте Алигьери (1265–1321) и создатель совершенной лирической формы Петрарка Франческо (1304–1374).
Голиаф – легендарный великан, о котором повествуется в Библии.
Хорошее отношение к лошадям
- Били копыта.
- Пели будто:
- – Гриб.
- Грабь.
- Гроб.
- Груб. —
- Ветром опита,
- льдом обута,
- улица скользила,
- Лошадь на круп
- грохнулась,
- и сразу
- за зевакой, зевака,
- штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
- сгрудились,
- смех зазвенел и зазвякал:
- – Лошадь упала! —
- – Упала лошадь! —
- Смеялся Кузнецкий.
- Лишь один я
- голос свой не вмешивал в вой ему.
- Подошел
- и вижу
- глаза лошадиные…
- Улица опрокинулась,
- течет по своему…
- Подошел и вижу —
- за каплищей каплища
- по морде катится,
- прячется в ше́рсти…
- И какая то общая
- звериная тоска
- плеща вылилась из меня
- и расплылась в шелесте.
- «Лошадь, не надо.
- Лошадь, слушайте —
- чего вы думаете, что вы их плоше?
- Деточка,
- все мы немножко лошади,
- каждый из нас по своему лошадь».
- Может быть
- – старая —
- и не нуждалась в няньке,
- может быть, и мысль ей моя казалась
- пошла́,
- только
- лошадь
- рванулась,
- встала на́ ноги,
- ржанула
- и пошла.
- Хвостом помахивала.
- Рыжий ребенок.
- Пришла веселая,
- стала в стойло.
- И все ей казалось —
- она жеребенок,
- и стоило жить,
- и работать стоило.
В основе стихотворения – реальный случай на улице Кузнецкий Мост, свидетелем которого оказался Маяковский: истощенная трудом и голодом лошадь упала на глазах толпы. Подобные происшествия были одной из характерных черт разрухи и голода тех лет. Реакция Маяковского вылилась в одно из лучших его лирических произведений.
Про это
Отрывки из поэмы
- В этой теме,
- и личной
- и мелкой,
- перепетой не раз
- и не пять,
- я кружил поэтической белкой
- и хочу кружиться опять.
- Эта тема
- сейчас
- и молитвой у Будды
- и у негра вострит на хозяев нож.
- Если Марс,
- и на нем хоть один сердцелюдый,
- то и он
- сейчас
- скрипит
- про то ж.
- Эта тема придет,
- калеку за локти
- подтолкнет к бумаге,
- прикажет:
- – Скреби! —
- И калека
- с бумаги
- срывается в клёкоте,
- только строчками в солнце
- песня рябит.
- Эта тема придет,
- позвони́тся с кухни,
- повернется,
- сгинет шапчонкой гриба,
- и гигант
- постоит секунду
- и рухнет,
- под записочной рябью себя погребя.
- Эта тема придет,
- прикажет:
- – Истина! —
- Эта тема придет,
- велит:
- – Красота! —
- И пускай
- перекладиной кисти раскистены —
- только вальс под нос мурлычешь с креста.
- Эта тема азбуку тронет разбегом —
- уж на что б, казалось, книга ясна! —
- и становится
- – А —
- недоступней Казбека.
- Замутит,
- оттянет от хлеба и сна.
- Эта тема придет,
- вовек не износится,
- только скажет:
- – Отныне гляди на меня! —
- И глядишь на нее,
- и идешь знаменосцем,
- красношелкий огонь над землей знаменя.
- Это хитрая тема!
- Нырнет под события,
- в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,
- и как будто ярясь
- – посмели забыть ее! —
- затрясет;
- посыпятся души из шкур.
- Эта тема ко мне заявилась гневная,
- приказала:
- – Подать
- дней удила! —
- Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное
- и грозой раскидала людей и дела.
- Эта тема пришла,
- остальные оттерла
- и одна
- безраздельно стала близка.
- Эта тема ножом подступила к горлу.
- Молотобоец!
- От сердца к вискам.
- Эта тема день истемнила, в темень
- колотись – велела – строчками лбов.
- Имя
- этой
- теме:
- . . .!
- Столбовой отец мой
- дворянин,
- кожа на моих руках тонка.
- Может,
- я стихами выхлебаю дни,
- и не увидав токарного станка.
- Но дыханием моим,
- сердцебиеньем,
- голосом,
- каждым острием издыбленного
- в ужас волоса,
- дырами ноздрей,
- гвоздями глаз,
- зубом, исскрежещенным в звериный
- лязг,
- ёжью кожи,
- гнева брови сборами,
- триллионом пор,
- дословно —
- всеми по`рами
- в осень,
- в зиму,
- в весну,
- в лето,
- в день,
- в сон
- не приемлю,
- ненавижу это
- всё.
- Всё,
- что в нас
- ушедшим рабьим вбито,
- всё,
- что мелочи́нным роем
- оседало
- и осело бытом
- даже в нашем
- краснофлагом строе.
- <…>
- Что мне делать,
- если я
- вовсю,
- всей сердечной мерою,
- в жизнь сию,
- сей
- мир
- верил,
- верую.
- Вера
- Пусть во что хотите жданья удлинятся —
- вижу ясно,
- ясно до галлюцинаций.
- До того,
- что кажется —
- вот только с этой рифмой
- развяжись,
- и вбежишь
- по строчке
- в изумительную жизнь.
- Мне ли спрашивать —
- да эта ли?
- Да та ли?!
- Вижу,
- вижу ясно, до деталей.
- Воздух в воздух,
- будто камень в камень,
- недоступная для тленов и крошений,
- рассиявшись,
- высится веками
- мастерская человечьих воскрешений.
- Вот он,
- большелобый
- тихий химик,
- перед опытом наморщил лоб.
- Книга —
- «Вся земля», —
- выискивает имя.
- Век двадцатый.
- Воскресить кого б?
- – Маяковский вот…
- Поищем ярче лица —
- недостаточно поэт красив. —
- Крикну я
- вот с этой,
- с нынешней страницы:
- – Не листай страницы!
- Воскреси!
- Надежда
- Сердце мне вложи!
- Крови́щу —
- до последних жил.
- В череп мысль вдолби!
- Я свое, земное, не дожи́л,
- на земле
- свое не долюбил.
- Был я сажень ростом.
- А на что мне сажень?
- Для таких работ годна и тля.
- Перышком скрипел я, в комнатенку
- всажен,
- вплющился очками в комнатный футляр.
- Что хотите, буду делать даром —
- чистить,
- мыть,
- стеречь,
- мотаться,
- месть.
- Я могу служить у вас
- хотя б швейцаром.
- Швейцары у вас есть?
- Был я весел —
- толк веселым есть ли,
- если горе наше непролазно?
- Нынче
- обнажают зубы если,
- только, чтоб хватить,
- чтоб лязгнуть.
- Мало ль что бывает —
- тяжесть
- или горе…
- Позовите!
- Пригодится шутка дурья.
- Я шарадами гипербол,
- аллегорий
- буду развлекать,
- стихами балагуря.
- Я любил…
- Не стоит в старом рыться.
- Больно?
- Пусть…
- Живешь и болью дорожась.
- Я зверье еще люблю —
- у вас
- зверинцы
- есть?
- Пустите к зверю в сторожа.
- Я люблю зверье.
- Увидишь собачонку —
- тут у булочной одна —
- сплошная плешь, —
- из себя
- и то готов достать печенку.
- Мне не жалко, дорогая,
- ешь!
- Любовь
- Может,
- может быть,
- когда нибудь
- дорожкой зоологических аллей
- и она —
- она зверей любила —
- тоже ступит в сад,
- улыбаясь,
- вот такая,
- как на карточке в столе.
- Она красивая —
- ее, наверно, воскресят.
- Ваш
- тридцатый век
- обгонит стаи
- сердце раздиравших мелочей.
- Нынче недолюбленное
- наверстаем
- звездностью бесчисленных ночей.
- Воскреси
- хотя б за то,
- что я
- поэтом
- ждал тебя,
- откинул будничную чушь!
- Воскреси меня
- хотя б за это!
- Воскреси —
- свое дожить хочу!
- Чтоб не было любви – служанки
- замужеств,
- похоти,
- хлебов.
- Постели прокляв,
- встав с лежанки,
- чтоб всей вселенной шла любовь.
- Чтоб день,
- который горем старящ,
- не христарадничать, моля.
- Чтоб вся
- на первый крик:
- – Товарищ! —
- оборачивалась земля.
- Чтоб жить
- не в жертву дома дырам.
- Чтоб мог
- в родне
- отныне
- стать
- отец
- по крайней мере миром,
- землей по крайней мере – мать.
Поэма писалась в трудное для поэта время – период кризиса в его личных отношениях с Л.Ю. Брик и вынужденного расставания с ней. Он оказался в условиях добровольного домашнего «заключения», чтобы в течение двух месяцев наедине с самим собой разобраться в собственных чувствах, но и понять, каким должен быть новый человек, его любовь, его быт.
Маяковскому были близки идеи мыслителя, представителя русского космизма Николая Фёдоровича Фёдорова (1829–1903), который мечтал с помощью науки воскресить всех умерших людей. Так в футуристической картине мира Маяковского появилась «мастерская человечьих отношений», где будущее соединялось с идеей преодоления времени и грядущим воскрешением.
Поэму «Про это», как и многие другие свои произведения, поэт писал в комнате, расположенной в густонаселенной коммунальной квартире (Лубянский проезд, дом № 3), которую он получил в 1919 году и использовал как рабочий кабинет. Он называл ее «комнатенкой лодочкой» и сравнивал себя с очками, втиснутыми в футляр.
Перекладиной кисти раскистены – образ распятия, кисти рук, прибитые к перекладине креста.
и становится – А – недоступней Казбека – Квазбек – одна из высочайших вершин Кавказского хребта. В переводе с грузинского – «гора с ледяной вершиной». Входящая в состав слова буква А, выделенная в строке, напоминает по начертанию изображение горы.
Тамара и Демон
- От этого Терека
- в поэтах
- истерика.
- Я Терек не видел.
- Большая потерийка.
- Из омнибуса
- вразвалку
- сошел,
- поплевывал
- в Терек с берега,
- совал ему
- в пену
- палку.
- Чего же хорошего?
- Полный развал!
- Шумит,
- как Есенин в участке.
- Как будто бы
- Терек
- сорганизовал,
- проездом в Боржом,
- Луначарский.
- Хочу отвернуть
- заносчивый нос
- и чувствую:
- стыну на грани я,
- овладевает
- мною
- гипноз,
- воды
- и пены играние.
- Вот башня,
- револьвером
- небу к виску,
- разит
- красотою нетроганой.
- Поди,
- подчини ее
- преду искусств —
- Петру Семенычу
- Когану.
- Стою,
- и злоба взяла меня,
- что эту
- дикость и выступы
- с такой бездарностью
- я
- променял
- на славу,
- рецензии,
- диспуты.
- Мне место
- не в «Красных нивах»,
- а здесь,
- и не построчно,
- а даром
- реветь
- стараться в голос во весь,
- срывая
- струны гитарам.
- Я знаю мой голос:
- паршивый тон,
- но страшен
- силою ярой.
- Кто видывал,
- не усомнится,
- что
- я
- был бы услышан Тамарой.
- Царица крепится,
- взвинчена хоть,
- величественно
- делает пальчиком.
- Но я ей
- сразу:
- – А мне начхать,
- царица вы
- или прачка!