Бесогон на взводе! бесплатное чтение

Андрей Белянин
Бесогон на взводе!

Ночь. Темнота. Характерные больничные запахи.

Мягкая тишина, прерываемая лёгким поскуливанием.

Холодный кожаный нос тычется в мою ладонь. Я лежу на спине, сна нет, мне тепло, дыхание ровное, но неглубокое, иначе сразу появляется режущая боль в боку справа. Скорее всего, рёбра сломаны, такое уже было. Надо как-то перетерпеть.

Память возвращается медленно, урывками, но хотя бы по порядку.

Например, кто я? Тут всё просто, хоть и не сразу, я — Фёдор Фролов по прозвищу Теодоро, для друзей Тео, бывший представитель чёрной готской субкультуры. Потом, кажется, ещё философ, по крайней мере, меня этому где-то серьёзно учили. А после этого я был солдатом-сверхсрочником, снайпером в спецчастях, отметился в Махачкале, прошёл до Хасавюрта, серьёзно ранен, имею две награды. Но, кажется, жизнь внятно объяснила мне, что война — это не моё.

Сейчас я не гот и не солдат, я скромный послушник в стареньком храме заснеженного села Пияла Архангельской области, служу при отце Пафнутии. Он хороший человек, всё понимает, сам из семьи военных и меня учит. Это основное. Или нет, что-то забылось?

Говорят, будто бы мозг человека после стрессовых ситуаций порой непреднамеренно пытается избавиться от неприятных воспоминаний. Возможно, это произошло и в данном случае. Словно кто-то вырезал кусок киноплёнки из моей памяти, но почему-то я даже не хочу знать, какой именно и кто конкретно это сделал. Пусть всё останется вот так…

— Лизь тебя, — ворчливо прошептал знакомый голос. — Ты дышишь, значит, ты не умер. Если я тебя ещё два раза лизь, мы пойдём гулять?

Гуляют обычно с детьми, так что это, видимо, чей-то настырный ребёнок. У меня детей нет, я уверен. Или получается, что уже есть? Декарт мне в печень, глаза не хотят открываться. Наверное, всё это сон, спасительный, лечащий сон…

Спать у меня сейчас лучше всего получается, хотя именно в снах иногда приходит понимание того, что со мной произошло и почему я не хочу об этом вспоминать. Один такой сон я не мог выкинуть из головы. Остальные смог, а его — нет. Он пробил мне оба виска, словно длинный гвоздь, и до сих пор ледяной сталью обжигает мозг.

Я словно бы видел себя со стороны в жуткой толпе рогатой нечисти, когда самые страшные кошмары становятся реальностью: мой револьвер разряжен, кулаки сбиты в кровь, противник не убывает, а прямо передо мной скалит чудовищные клыки собака самого дьявола. Мне никогда не забыть яростный огонь тех глаз, в них отражалась сама преисподняя, а серное дыхание из звериной пасти отравляло воздух…

— Тео, я тут, я тебе вкусняшки принёс. Я их не съел, я хотел, но не съел, ты же мой друг, на! Кусь их! А я тебе ещё и лапку дам, вставай!

Поскуливание стало громче, может, это не ребёнок вовсе? Ну не знаю тогда кто, может, какая-нибудь говорящая собака? Глупо, конечно, но почему сразу нет? Что с того, что собаки так не умеют, мир вокруг нас невероятно сложен и изменчив.

Помните, как английский писатель-философ-священник Джонатан Свифт вполне аргументированно доказывал, что лошади разговаривают, красочно описывая их язык? Да и фантаст-географ Жюль Верн считал, что собачья пасть гораздо лучше подходит для произношения слов, чем, к примеру, клюв попугая.

Если каким-то одним животным разговаривать можно, то почему никаким другим нельзя? Я бы разрешил. Хотя кто бы и зачем стал спрашивать у меня разрешения?

Снова темнота. Другой голос…

— Как он?

— Не хочет играть, лежит, не взял вкусняшки, не узнаёт меня, обижает собаченьку! Погладь мой зад?

— Фу, Гесс, иди отсюда. Сядь в углу, я сама.

Что-то невероятно лёгкое и нежное коснулось моего лба. Нет, это не была человеческая рука, скорее какой-то предмет, возможно, лебединое перо? Или я просто не заметил, как умер, а сейчас меня осматривают ангелы? Не знаю. Зачем бы я им, вообще без понятия…

Но что-то плавно сдвинуло меня в сторону, вытряхнуло сознание из тела, томно завораживая ставшую сладкой боль, потом закружило, подняв выше звёзд в искристые вихри, в разноцветные облака северного сияния. И вдруг без предупреждения так резко бросило вниз, что у меня зубы клацнули, я резко сел на больничной койке, вытаращив глаза и задыхаясь, словно от удара конским копытом в солнечное сплетение.

— Диоген мне в бочку-у! Где я?

Дневной свет ударил по глазам, знакомое место, кажется, мне уже доводилось бывать в этой палате. Сюда ещё заходил такой обстоятельный мужчина, главный врач, мм… Николай Вениаминович, да?

— Тео! Я тебя лизь!

— Гесс?

В следующую секунду здоровенный комок каменных мышц и самых твёрдых лап на свете попросту сбил меня в прыжке, закатил под кровать и вылизал от шеи до ушей. О, как же я был счастлив вновь видеть эту несносную псину! Самого лучшего добермана на свете и самого верного друга, о котором только может мечтать человек!

На восторженный лай моего пса вкупе с грохотом моего же тела, стула, столика с посудой, чашек, тарелок, пузырьков и чего-то ещё металлического, не успел рассмотреть, раздался тревожный звонок сигнализации.

— Ох, боже ж ты мой, говорили же, что с собакой нельзя! Укусил вас этот кобель, да? — В палату квохча вбежала полная медсестра в зелёном халате. — Я сейчас врача вызову!

— Не надо, он не кусается.

— Неправда, кусаюсь ещё как, — искренне удивился доберман. — Обижаешь собаченьку…

Женщина неуверенно замерла. Я цыкнул зубом на не вовремя разболтавшегося Гесса, попытался встать, держась за кровать, и едва не взвыл от боли — забинтованный локоть левой руки обожгло жидким огнём. Рёбра откликнулись секундой позже.

— Нет, не вставайте, я помогу. — Медсестра кинулась вперёд, осторожно обошла насупленного добермана и, едва ли не приподняв меня на руках, легко усадила на койку.

— У вас сильное растяжение, повезло ещё, что связки не порвали. Плюс два ребра сломаны, на третьем трещина, но хоть удачно, могло быть хуже. А уж мелких и глубоких порезов по всему телу, о-ох… Хирурги над вами колдовали часов шесть, наверное. Вы ведь в аварию попали, да?

— Э-э, наверное, да, — зачем-то согласился я, хотя Гесс опять-таки сделал в мою сторону круглые глаза. — Похоже, со мной в одну бетономешалку засунули пятьдесят сумасшедших кошек.

— И не говорите, вам повезло, что в хорошую клинику попали вовремя. Сидите тут, скоро завтрак принесут. Вы голодный? Это хорошо, значит, выздоравливаете.

Собственно, она сама за меня всё решила, но да, есть, честно говоря, хотелось.

Когда дверь за женщиной закрылась, мы перешли на заговорщический шёпот.

— Гесс, сколько я тут валяюсь?

— Третий день, — честно ответил он.

Хм, я-то думал, что нахожусь в больнице никак не меньше недели. Но при современном уровне медицины, опытных врачах, правильном уходе и молодом организме, наверное, так и есть, три дня — и оклемался. Хорошо, с этим разобрались, идём дальше.

— Как мы здесь оказались?

Это мой короткохвостый друг и напарник знал. По его словам выходило, что мы с ним где-то охотились на нехороших бесов, накрыли большую банду или шайку, дрались там со всеми, всех победили, потом я хлопнул ладонью по карте джокера, и нас перенесло в коридор Системы. Трое мужчин, сидящих в очереди, подхватили меня уже бессознательного, на руках занесли в кабинет, а там был чёрный ангел, который и вызвал помощь.

Потом приехала «скорая», Гесса, разумеется, никто не смел прогнать, да и главврач клиники за него заступился. Я ведь уже лежал тут, так что нас с доберманом немножечко знали. Оставался ещё один вопрос, который жутко хотелось бы прояснить.

— Ты что-то говорил про бесов, это кто?

Доберман шагнул вперёд и, встав на задние лапы, приложил переднюю правую мне ко лбу. В его круглых глазах была тревога.

— Погоди, я серьёзно. Реальные такие бесы с рожками и хвостиками, как из книжек? Ты в них веришь, что ли?

— А то ты не веришь? — удивился он.

— Я столько не пью и наркотиками не балуюсь.

— Не видишь бесов, не веришь в них… Тео, я тебя люблю, что же с тобой сделали?!

Мне не оставалось ничего, кроме как обхватить за шею верного пса. Я ничуть не сомневаюсь в том, что он видел то, что видел. Здесь тема в другом: почему он так свято уверен, будто бы и я обязан это видеть? Данный вопрос равно психологический, как и философский.

По идее, способность видеть, осязать, чувствовать параллельные миры и паранормальные явления довольно часто приписывают животным на уровне метафизики. Причём щедро сдобренной глупыми деревенскими суевериями или околонаучными веяниями. Уже смешно, как образованный человек я обычно на этом поле не играю.

В конце концов, если философия подразумевает любовь к отвлечённому мышлению, то, с одной стороны, это даёт возможность свободного осмысливания любых, даже самых парадоксальных точек зрения, а с другой — совершенно не обязывает принимать их безоговорочно, невзирая на любые, даже самые высокие авторитеты. Тут уж, простите, нам для чего-то дан разум…

Критическое восприятие реальности (как и нереальности) является одним из важнейших, если не ключевых отличий человека разумного от животного. Я же прав?

— Прав, — ответил я сам себе и добавил: — А ещё ты разговариваешь с бесхвостой собакой, и она тебе отвечает. По-моему, это тревожный звоночек. Недаром один пьяный бомж на Московском вокзале в Санкт-Петербурге кричал мне вслед, что экзистенциальное кафкианство до добра не доведёт, ибо изначально деструктивно по сути!

— Тео, ты с кем разговариваешь? — мгновенно навострил уши доберман.

Лысина Сократова! Видимо, сам с собой и своими же глюками.

— Доброе утро, больной. — В дверях показалась новая медсестра, очень милая девушка лет двадцати — двадцати трёх от силы. Она вкатила капельницу и улыбнулась мне. — Пациент Фёдор Фролов, сейчас завтрак принесут, а я вам пока седативное поставлю, не волнуйтесь, это не помешает.

— Спасибо, — ответно улыбнулся я и замер на полуслове, потому что в пластиковом пакете, к которому вела прозрачная гибкая трубка, явно что-то плавало. То ли захлебнувшийся воробей, то ли дохлая мышь, то ли просто случайный кусок грязи. Но это же ненормально, да?

— Простите, а что за препарат?

— Успокоительное. Будете лучше спать, избавитесь от тревожности, ну и для иммунитета как общеукрепляющее полезно.

— Погодите, мне кажется или у вас там мусор какой-то булькает?

— Где?

— Да вот же. — Я ткнул пальцем в тёмный комок.

Молоденькая медсестра проследила за моим взглядом, недоуменно пожала плечами и слегка насупилась:

— Ничего там нет, чистый состав, у нас знаете как строго с гигиеной. За одно нарушение может и глава отделения полететь.

— Но… я же вижу.

Гесс зарычал, словно бы полностью поддерживая мою правоту. Круглые глаза пса также вперились в капельницу, а верхняя губа нервно подёргивалась над клыками. Получается, он тоже это видит? Но кого или что?

— Тео, там, в мешке, голый бес купается. Может, он уже даже и напрудил. Не надо ничего в себя капать.

Медсестра обернулась ко мне с иглой:

— А у вас так здорово получается за собаку говорить! Вы артист, наверное, у нас тут много знаменитостей бывает: писатель Василий Головачёв, актриса Лиза Боярская, ещё Алексей Воробьёв, певец такой, всякие другие. Закатайте рукав.

— Девушка, извините, я не буду.

— Чего не будете?

— Прокапываться.

— Отказываетесь от процедуры?

— Э-э, да, — решительно определился я, скрещивая руки на груди — международный знак протеста и ухода в себя.

— Это неразумно, доктор лучше знает, что вам сейчас необходимо. — Тонкие стальные пальцы сжали моё плечо. — Ложитесь, пожалуйста.

Я нипочём не ожидал бы от миловидной, хрупкой на вид девушки такой нереальной силы. Моё тело отреагировало на автомате, не дожидаясь команды мозга.

— Прошу вас, погодите, пожалуйста. — Я скинул её захват, перекатываясь через кровать и принимая оборонительную стойку. — Можно попросить ко мне главного врача?

— Николай Вениаминович занят, у него совещание. — Личико медсестры странно вытянулось, а между розовых губ вдруг мелькнул длинный раздвоенный язык. — Лягте сию же минуту, капельница — это не больно.

— Ни за что!

— Пациент Фролов, вы начинаете меня нервировать, а нервная медсестра может с первого раза и не попасть в вену.

— Гесс, — позвал я, поскольку девушка загораживала спиной выход, так что пробиться к двери было проблематично. — Приятель, помоги-ка мне!

— Сам выкручивайся, — неожиданно объявил этот короткохвостый изменник. — Бесов он не видит. Мне их за тебя кусь? Не буду.

— Гесс?!

— Я обиделся.

— Да на что же?! — взвыл я, с великим трудом уворачиваясь от гибкой петли с той же капельницы, которую молоденькая медсестра со странностями вдруг попыталась набросить мне на шею.

Та грязно-серая субстанция, которую мой пёс почему-то назвал бесом, заколыхалась, словно бы подпрыгивая и хлопая в ладоши. Память так и не желала возвращаться, будто блоковская капризница, то приближая к себе, то убегая со смехом из подсознания.

Зато мышечная память тела, казалось бы, абсолютно точно знала, что и зачем делает. От двух тычковых ударов иглой я уклонился, на третьем перехватил запястье девушки, вывернул его, рубанул ребром ладони в локтевой сгиб и едва не рухнул на пол от боли!

Меня же предупреждали о травме рёбер, коварная вещь, я увлёкся и почти потерял сознание от резкости собственных движений. Что же тут происходит-то?

Медсестра ловко вывернулась, демонически захохотала рокочущим басом и рыбкой бросилась на меня сверху. Я укатился под кровать, а эта мерзавка, выпустив носом пар, ударила в пол каблучком с такой силой, что на коричневом линолеуме пошли трещины. Не знаю, почему и как, не спрашивайте, по идее он гибкий.

— Гесс, скотина ты эдакая…

— Ничего не знаю, не обижай собаченьку.

— Ты мне поможешь уже или нет?!

— Один раз кусь, — честно предупредил он и укусил за ногу. Но не её, а меня!

— А-а-ай, мать твою за химок и в дышло! Какого хрена… ты… пряник гнойный… тут… свою же… через… в… всем селом драли… чтоб тебя… четыре раза с пируэтами!!

Не помню, кстати, преподавали ли преподаватели (смешно звучит) нам мат в университете? По идее, должны были бы, сколько помню, ребята с параллельных курсов филологии или истории хвастались, что сдают зачёт по теме «Мат как неотъемлемый, яркий и эмоционально-насыщенный пласт русской лексики, табуированный в приличном обществе, но не отрицаемый даже самыми целомудренными учёными занудами», ни больше ни меньше.

Матом в нашей стране можно добиться если и не всего, то уж как минимум многого. И, к моему немалому изумлению, оно тоже сработало в этой ситуации.

— Ой, — тихо сообщила мне медсестра, сидя на полу в распахнутом халатике и белой шапочке набекрень. — А вы кто?

— Фёдор Фролов, снайпер и гот, для друзей Тео, — неуверенно ответил я, всё ещё морщась от боли в рёбрах. — Вы тут, кажется, капельницу забыли.

— Какую капельницу? Зачем? Я вообще в офтальмологии работаю.

— А-а, бывает, — медленно протянул я, первым вставая и подавая ей руку. — Тогда вам пора. Здесь, наверное, травматология какая-нибудь или что-то в этом роде.

Из упавшей на пол капельницы наружу выбрался жирный омерзительный бес в струпьях и разноцветных язвах. Теперь я отлично видел эту поганую тварь. Мой доберман тоже, поскольку быстро пришлёпнул беса тяжёлой лапой, только мокрым брызнуло…

— Так я пойду?

Вежливо проводив милую, хоть и слегка пришибленную девушку до дверей, я осторожно выглянул в коридор. Пока медсестричка, слегка спотыкаясь и держась за стены, ковыляла в своё отделение, та возрастная женщина, что вызвалась принести мне завтрак, тупо сидела за столиком дежурной, уставясь в противоположную стену.

Взгляд абсолютно пустой, в руках застыл пластиковый поднос с тарелкой остывшей гречневой каши и полным стаканом компота. По-моему, это выглядело несколько жутковато.

— Прости, — первым делом сказал я, когда вернулся назад.

Доберман молча подошёл и развернулся ко мне задницей. Ладно, понятно, я так же молча погладил его мосластый зад. Гесс удовлетворённо кряхтел и поскуливал.

— Всё.

— И это всё?! Гладь меня всего!

— Не начинай. Скажи лучше, где моя одежда. Нам пора домой.

Верный пёс мотнул головой в сторону маленького шкафчика в палате. Я с наслаждением (морщась от боли) снял больничную пижаму и тапки, переодевшись в привычный армейский свитер, чёрные джинсы и высокие зимние ботинки со шнуровкой.

Игральная карта джокера по-прежнему лежала в нагрудном кармашке. Старенький, но вполне надёжный наган находился в той же кобуре на поясе. Правда, пустой, без единого патрона. Но если детально вспомнить всё, что с нами произошло в той драке с нечистью, то, наверное, и разряженный револьвер не вызовет лишних вопросов. Когда я закончил и взглянул на себя в маленькое зеркало при умывальнике, всё наконец-то встало на свои места.

Итак, Диоген мне в бочку, я не просто Тео, я — бесогон, ученик отца Пафнутия. Я помню всё и всех. Пусть я никому не пожелаю своей судьбы, но она моя. Мне со всем этим разбираться. Ни вам, ни Системе, никому, только мне. Лично мне, и без вариантов.

— Ну что, приятель, сваливаем?

— Лизь тебя!

— Дай лапку. — Я протянул Гессу игральную карту, и он, улыбнувшись во всю пасть (если такое возможно, а у доберманов возможно всё!), хлопнул по наглой и самодовольной физиономии джокера. Кажется, мы должны были перенестись в…

— От ить же, Пресвятая Богородица, Честная Христова Мать, так то ж, поди, Федька?! — распахнул мне навстречу медвежьи объятия могучий бородатый старик с густыми суровыми бровями. — Живой от! И Геська, собачий сын, тута! От же радость-то, а?

Я узнал его. Сразу узнал, почему-то сердце ёкнуло от одной его улыбки. Это был тот самый человек — наставник, отец, учитель в самом высоком смысле этого слова. Я был бы готов умереть за него, и он так же, не задумываясь, отдал бы жизнь за нас с Гессом. Значит, это мой дом.

— Анчутка! От гляди-ка, кого до нашего от шалашу занесло. Сам от весь подранный, битый-перебитый, от боли-то зубами скрипит, но живой же, от бесогоново семя!

— Амиго! Но пасаран! Мон дье! Держи краба, камрад!

— Держу. — Я послушно пожал руку безрогого красавчика-брюнета с греческим профилем, прекрасно видя, что передо мной крупный бес. — А эта… как её… седая такая…

— Дашка-то? От внученька моя вчерась от уехала, — пожал широкими плечами бородатый старец. — Учёба, вишь, у неё. Колледж-то эмчеэсовский опозданий не прощает, так от оно ж и правильно. Взялся учиться, учись! Куды ж ей от потом без диплома-то? А девиц-то… их от бесогонства я как гнал от, так и гнать буду! Не фиг от им тута делать, ага?

— Воистину, — несколько по-церковнославянски, но всё равно в тему ответил я. — Отче, поговорить бы наедине.

— Как Бог свят, надо, — перекрестился святой отец, но с места не сдвинулся. — Так ты уж садись-ка за стол, чаю от выпей да тут и спрашивай: чего от хотел-то, паря?

«Знать, что тут произошло, пока меня не было?!» — очень, очень хотелось заорать мне, но, надеюсь, до отца Пафнутия и так дошло. Он же у нас сам бывший военный, намёки и всяческие аллюзии ловит с полуслова. И если не всегда сразу способен всё мне объяснить, то, значит, у него на это явно есть вполне себе объективные причины.

Батюшка в очередной раз оказался прав. Я услышал глухое урчание в собственном животе и мгновенно вспомнил про лютый голод. Гесс танцующей балетной рысью убежал на кухню, откуда вернулся после непродолжительной борьбы с нечистым, унося в качестве трофея изрядный полукруг ливерной колбасы в зубах.

Передо мной поставили процеженный куриный бульон, хлеб с маслом, кусок пирога с капустой и крепкий чай. Не знаю, можно ли считать это больничной диетой, но я резко почувствовал готовность к выздоровлению! Анчутка повар от бога, если так можно сказать про беса.

— Ну, от теперь-то, покуда думаешь, чего спросить, сам-то давай рассказывай!

— Я мало что помню, отче. — Чай был слишком горячим, пусть постоит. — Мы попали в какой-то богатый особняк, там было целое логово нечистой силы, мы дрались, потом я пришёл в себя в больнице. Так что давайте сначала вы…

— Добро от, Федька, — качнул бородой отец Пафнутий, расправил усы, покосился на пустую чашку, но доливать не стал. — Не было ничего такого уж страшного-то, по чести от сказать, мы ж в танке! Дашка-то гашетку жмёт, от весь двор свинцом поливает, я тока от пару раз и пальнуть успел противопехотным, от фашисты и залегли все. А когда ты Якутянку-то увёл, так от черти словно бы засомневались от. А сомнения в бою штука-то опасная, сам знаешь…

Да, было такое. Мне приходилось видеть, как молодые ребята, полные романтизма в головах, отравленные либеральными идеями равенства всех людей и ценности каждой отдельно взятой жизни, опускали автоматы посреди боя, предлагая противнику сделать то же самое.

Не знаю, на что они всерьёз рассчитывали: типа возьмёмся за руки, помиримся, подружимся-выпьем, миру мир, конец войне?! На родину их тела доставляли с коробочкой медали поверх цинкового гроба, в бумагах, как правило, писали «пал смертью храбрых при исполнении воинского долга». Хоть какое-то утешение старым родителям. Но не мне их судить, эти парни не были трусами уж точно.

В общем, как продолжил мой наставник касательно недавних событий, рогатые фашисты из пекла восприняли отход Якутянки как некий знак мирного покровительства или компромисса с нашим партизанским отрядом. Такое не редкость, такое бывает.

Возможно, они решили, что сверху (снизу!) дали приказ не дожимать, возможно, просто не ожидали с нашей стороны столь упорного сопротивления. Черти умны, сильны, упрямы, образованны и даже в чём-то элитарны, их трудно убить, но поэтому в массе своей они очень высокомерны, я не говорил? Именно это качество их порой и губит.

Бесов всегда в разы больше, они хуже организованны, вечно грызутся между собой, но зато они всегда ближе к простому человеку и лучше понимают, что же такое представляют собой люди. И те и другие наши извечные враги, просто подход к каждому разный. Фашисты организованно отступили, забрав павших и раненых.

Наш героический танк перепахал весь двор, разнёс половину забора и взбаламутил всё население. Да глупо было бы притворяться, что такая эпическая битва на краю села пройдёт незамеченной. Якутянка обеспечила некий прозрачный купол, благодаря которому ни одна пуля или осколок не ушли в сторону, это в её интересах, но полностью погасить все звуки конечно же не могла.

Меня действительно не было два дня, но Система предупредила, что я в клинике, чтоб никто не волновался. Хотя у наших и времени-то на это не было. За эти дни отец Пафнутий трижды вызывался в отделение полиции к сержанту Бельдыеву, один раз они даже вместе ездили в район. Во всех случаях дело и не пытались возбудить — ни участковому, ни районному начальству не хотелось выглядеть круглыми идиотами в суде.

Типа что зимние ночные стрельбы в Пияле затеяли черти-косплееры в форме злых фашистских оккупантов, а потом приехал православный батюшка на танке, всех спас! Теперь на минуточку представьте, какой нехилый хайп словили бы на этом «НТВ», МВД и РПЦ, вместе взятые? Одни обогатились бы, других расформировали, третьи наверняка бы открестились от всего!

В общем, всё закончилось, как всегда: «смотрите там у меня, ай-ай-ай, чтоб в последний раз, больше миндальничать не будем, закатаем по полной, ишь распоясались, думаете, кое-кому всё можно, только из уважения к вашим прошлым заслугам» и всё такое прочее.

Анчутку, кстати, даже никуда не вызывали ни разу. Задница Вольтерова, да у него, кажется, до сих пор никто внятно и документов попросить не удосужился! Вот как у нас такое возможно? Просто потому что он бес, красавчик и хорошо готовит?

Кстати, с момента завтрака прошло часа два…

— Что у нас на обед? — спросил я.

— Ох ты ж, паря-то, поди, опять голодный, — опомнился святой отец. — И так от вона скулы-то торчат с больничных харчей.

— Гав?! — с надеждой поднял морду доберман, чьи недавние разборки с ливером завершились полной его победой за какие-то полминуты.

— Да что ж от такое-то, и Геська бедный сидит от с утра не кормленный! Анчутка, где тебя черти носят?

— Айне минуте. — На широкий стол тут же легла свежая скатерть. — Дас ист сосисен унд колбасен! Варёный русский капуста, унд свёкла, унд майонезн, пюре ист картофель, кукурузен хлеб, копчёный бекон, баварский пиво. Ах, майн либе Августин, Августин, Августин… Битте шён!

На минуточку я вдруг подумал, что, пожалуй, за нашим шумным столом всё-таки не хватает беззаботного щебетания седой внучки. Но увы, увы, курсант-эмчеэсница Фруктовая уехала в Питер ещё вчера. Было жаль, что мне не удалось с ней попрощаться. Но, быть может, ещё свидимся, планета круглая, да и такая суперактивная девушка вряд ли сможет остаться незамеченной. Тем более что теперь она тоже видит бесов.

— Теперь от твоя очередь, паря, — примерно через часок потребовал отец Пафнутий, когда безрогий красавчик унёс все остатки со стола на кухню. — Согрелся, отъелся, вспомнил, что успел, так от и рассказывай-ка давай от, куда с Якутянкой-то ушли, где от тебя черти-то били? Анчутке-то слушать сие от не возбраняется?

Я подумал и кивнул. Учитывая, сколько времени провёл этот бес рядом с нами, как постоянно вписывался за нас, рисковал своей головой и сражался плечом к плечу… Если уж он не заслужил нашего абсолютного доверия, то хотя бы на толику мужского уважения претендовать всё-таки мог. Это честно.

Потом я рассказал всё в деталях. Как мы ехали с Якутянкой на авто, как попали в странный дом, полный нечисти, как из её рта со мной разговаривал некто, человек, демон, субстанция. Рассказал о возможном предательстве или двойной игре Дезмо, о том, что мне предложили выдать Марту как некий залог мира, о яростной драке, которая началась сразу же после переговоров.

Но я рассказал им только то, что можно. Поскольку некие определённые моменты ещё не были осознаны до конца мною самим, вываливать собственную недоваренную кашу в общую кастрюлю пока, наверное, не стоило. Гесс скромно лежал на полу у моих ног, на редкость ничего ни у кого не выспрашивая. Мирно грыз говяжью кость, просто чесал зубы, категорически ни во что не вмешиваясь, не уточняя детали и не добавляя от себя.

Если я правильно помню, из всех нас только отец Пафнутий до сих пор пребывает в уверенности, что собаки не разговаривают. Все остальные в курсе болтовни простодушного добермана. И всё-таки, глядя в его честные карие глаза, я понимал, что упускаю нечто важное и весомое, за что, возможно, потом мне всё же придётся держать ответ…

А так в целом мы провели в разговорах весь день, ну до ужина точно. Добрейшей души святой отец, осмотрев мои боевые травмы, лично перебинтовал левый локоть и счёл, что пара дней отдыха мне не повредит. В том плане, что на службу в Систему он меня не пустит, доклад начальству подождёт, а вот неприхотливыми домашними делами загрузит по маковку.

В частности, пока Гесс наслаждался вечерним променадом, я торчал в сарае, вновь маскируя дровами старенький танк. Наверное, стоило бы сказать «новый», в масле, с конвейера, на нём и муха не сидела, хотя произведена машина в прошлом веке. Где же он достал эдакую антикварную махину?

— Устал? — сунул холодный нос мне любопытный доберман.

— Нет, — откликнулся я, морщась от боли в боку, всё-таки по рёбрам меня приложили неслабо.

— Поиграй со мной.

— Гесс, ответь на один вопрос.

— Я тебя люблю! Ты мой друг! Ты самый лучший хозяин на свете! Лизь тебя? Я хороший?

— Ты замечательный. — Опустившись на одно колено, я обнял его за шею.

Мои пальцы случайно коснулись серебряного ошейника, и короткая боль уколола в затылок. Что будет, если я прямо сейчас сниму его с Гесса? Не знаю…

И не хочу знать. Не потому что боюсь, а потому что никогда больше не позволю себе потерять самого верного и преданного друга на свете. Если собаки чем-то и покоряют наши души, то в первую очередь тем, что в зубах приносят к нашим ногам свои же сердца. И кем бы ни был мой пёс, в первую очередь он мой. Всё!

— А какой вопрос?

— Да никакого.

— Тогда пошли играть.

Доберман взвился вверх, невероятным образом умудрившись лизнуть меня в щёку, закинув задние лапы за голову вбок, развернуться и дать два круга галопом по двору для чисто эмоциональной разрядки. Думаю, потом мы гонялись друг за дружкой по свежевыпавшему снегу не менее получаса, я пешком, он всеми мыслимыми аллюрами, но вскоре на крыльцо вышел безрогий бес, поманив нас домой.

— Ты ведь не всё рассказал, амиго.

— Есть проблемы?

— Найн.

— А у меня были, и не хочется вновь напарываться на них без особой причины, — без улыбки ответил я, пытаясь оттолкнуть его плечом. С равным успехом можно было бы попытаться сдвинуть с места бетонную опору моста. Анчутка очень сильный, куда сильнее, чем кажется при первом взгляде. — Кто тот человек или нечеловек, с которым я разговаривал через Якутянку?

— Хан.

— Это имя, типа Хан Соло, воровская кличка или реальный титул?

— На данный момент это всё, что я могу тебе сказать, камрад. И поверь, я сказал много больше, чем следовало. Ферштейн?

— Яволь, — вздохнул я.

Анчутка хмыкнул, показал длинный язык Гессу и пропустил нас в дом. Доберман, скидывая фуфайку в сенях, предложил мне пойти и подержать беса, пока он тяпнет его за мягкое. У Гесса добрая душа и открытое сердце, если ему кажется, что меня обижают, то обидчику всегда кирдык.

Надо не забыть поделиться с напарником вкусняшками за вечерним чаем. И это не благотворительность, он ведь всё равно по-любому выцыганит. Отец Пафнутий потрепал по загривку пса, неожиданно для всех отказался от чая с ватрушками и засел у себя в комнате с очередным увлекательным детективом — то ли Ю Несбё, то ли Оливер Пётч? Они оба хороши.

И это отнюдь не значит, что он так расслабляется, нет, скорее «недушеспасительное чтение» помогает святому отцу лучше думать. А признаем, что, учитывая эпический экшн наших последних приключений, подумать ему ох как было над чем.

Легли рано, спали ровно. Я имею в виду, что почти ничего особенного не произошло, если не считать…

Бэмс! Наверное, меньше чем через час меня разбудил удар тяжёлой собачьей лапы прямо по лбу.

— У тебя оранжевый бес на голове. Я его хлоп, а надо было кусь? Ну, извини собаченьку…

Оранжевый бес, говорите? Пока я пытался вспомнить, что бы это вообще вдруг значило, свет в глазах погас на мгновение. Я как раз только и успел вскочить, кутаясь в тёплое одеяло и сунув ноги в домашние тапки.

…В белом коридоре Системы дожидались своей очереди двое бесогонов… или бесобоев. Разница невелика и скорее относится к ситуационной этике — какую-то нечисть изгоняют, какую-то непременно бьют. С нами поздоровались, вежливо, но осторожно, один, толстяк в несвежей полицейской форме, даже перекрестился на всякий случай.

Лысина Сократова, да нас тут вечно считают то героями, то предателями, то революционерами. И кстати, во всех трёх случаях они немножечко правы.

— Тео и Гесс, верно? — деликатно заметил второй, в спортивном костюме бандюги а-ля девяностые, но с абсолютно интеллигентной манерой речи. — Не подумайте ничего плохого, господа, я как гражданин мира готов принять всё и вся. Но разве вас не убили во время последней операции по захвату логова Бурятки?

— Якутянки, — поправил я. — И не операции, а личной встречи, не логова, а бала, не убили, а лишь намеревались помучить. В остальном всё верно, это мы.

— Второй такой собаки в Системе нет, — важно подтвердил полицейский, ненавязчиво намекая, что уж вторых-третьих-четвертых и пятых ребят вроде меня тут на пятачок пучок!

— Следующий.

Гесс даже не успел дать лапку похвалившему его бесогону.

«Спортсмен» подмигнул нам и тихо спросил:

— Между нами, а вы, случайно, не в курсе, за что Марту уволили? Такая привлекательная девочка была, вся из себя образованная, культурная. Хотя и рыжая, конечно. Считается, что рыжие девушки плохо приспособлены к офисной рутине. Им подвиги подавай, коня, лук со стрелами…

— Марты нет? — обалдело вытаращился на меня мой пёс. — А кто погладит мой зад и даст вкусняшки?! Бросила собаченьку.

— Следующий.

— Господа, моё почтение, — бесобой быстро пожал мне руку и Гессу лапу, — будете в Калуге, милости прошу забегать! В наших пенатах есть такая уютненькая кафешка в центре, «Герои нашего времени». Спросите Константина или Толика, любой десерт за мой счёт!

Мы с Гессом привычно кивнули. Как помнится, нас тут частенько куда-нибудь приглашали, и чаще всего вот так на скаку, без записи нормального адреса и обмена телефонами. Понятия не имею, когда и каким боком коварная судьба закинет нас в этот старинный русский городок, но если даже и да, то, скорее всего, мы там по-любому бесогонить будем, а не бегать по местным кафешкам в поисках всяких там Константинов-Толиков.

— Следующий, — пригласил нас механический голос.

Я поплотнее запахнул на себе одеяло, свистнул добермана и толкнул дверь.

В кабинете за рабочим столом перед открытым ноутбуком сидел тощий чёрный ангел в костюме-тройке, прилизанный пробор на его голове можно было проверять линейкой. Хоть какое-то подобие улыбки на постном лице, наверное, можно было бы увидеть, лишь когда меня будут прилюдно и торжественно жечь на площади в Мадриде, как колдуна или еретика.

— Явились, клоуны?

— Кто обзывается, тот сам на себя называется, — опережая меня, детской скороговоркой ответил мой пёс.

Дезмо только покачал головой, устало поправляя душащий его галстук.

— Фёдор Фролов и доберман Гесс, вот официальное уведомление о вашем увольнении из Системы. Формулировка — «по собственному желанию». Так решило начальство, лично я бы инкриминировал вам раскачивание лодки, предательство, измену, сношения с врагом, продажу души нечистому, провокации и вербовку других бесогонов с целью уничтожения самой Системы изнутри.

— Где Марта? — спросил я, забирая бумагу с приказом.

— Её тоже уволили, — честно глядя мне в глаза, ответил Дезмо.

— Пошли, дружище. — Я хлопнул Гесса по холке. — Здесь нам больше делать нечего.

Пёс опустил морду едва ли не до пола, поскулил, но послушно развернулся на выход.

— Эй. — Чёрный ангел остановил меня.

Я всегда говорю «чёрный», но это из-за цвета его крыльев, так-то он не негр. Хотя, наверное, где-нибудь на Западе не прошла бы такая длинная история без единого темнокожего героя хоть бы и третьего-четвёртого плана. Типа это расизм, да? Плевать, у нас Бельдыев есть, а он башкир…

— Это тебе от Марты. Я дал слово. — Не поднимаясь с кресла, он протянул нам белый запечатанный конверт без подписи.

Доберман резко сделал поворот оверштаг, крутанувшись на задних лапах, ловко цапнул конверт зубами и передал его мне. Сердечно прощаться не стали, благодарить тоже, в конце концов, нас же отсюда выперли. И, как я понимаю, без объяснений и выходного пособия.

— Карту? — обернулся ко мне Гесс.

«Джокер остался дома в кармане свитера», — не успел подумать я, как мы оказались дома.

Ну хоть на этом спасибо, технические службы Системы по-прежнему работают безотказно, в этом смысле честь им и хвала.

…Мы стояли у моей кровати, которая после отъезда курсантки Фруктовой вновь стала моей. В доме было тихо, никто не проснулся, и наше возвращение, как и исчезновение, вроде бы прошло незамеченным. Верный доберман беззаботно зевнул во всю пасть, помахал мне обрубком хвоста и отправился досыпать на своё место. Даже спокойной ночи мне не пожелал, скотина эдакая. Хотя при желании и мог бы.

Впрочем, к последнему я отнёсся философски, тихо щёлкнул переключателем ночника и вскрыл конверт. Да, вот так просто, хотя, конечно, это нарушало все мыслимые традиции. Всё следовало делать иначе. Как всякий нормальный гот я был обязан прочесть прощальное письмо моей девушки именно ночью, при свете луны и звёзд, едва сдерживая скупые слёзы и кусая губы!

Так принято в нашей среде. Но Марта не была готессой, да и назвать её «моей» девушкой было пока слишком самонадеянно. Мы оба стремились к отношениям, но ни мне, ни ей просто не позволяли сделать очередной шаг навстречу. То работа, то бесы, то чёрный ангел, то местные проблемы, то черти, то Якутянка, то… Сколько ж так можно?!

С другой стороны, как философ, наоборот, я мог вообще не вскрывать этот конверт, давая самому себе болезненно-сладостную возможность мыслью растечься по древу. В этом смысле письмо даже не нужно читать, его достаточно самому себе просто придумать и не в одной, а минимум в трёх и более прямо противоположных версиях. К примеру, в лирической, криминальной, драматической, любовной, комической, наркотической, сентиментальной, матерной, бессмысленной, ну и так далее согласно вольно продолжаемому списку.

Да лысина Сократова, всё было не так! Разумеется, ничего ждать и придумывать я не стал, а вскрыл конверт, достав сложенный вчетверо лист бумаги. У Марты был округлый, красивый почерк отличницы. Которым, собственно говоря, было написано всего одно слово: «Прости».

Ниже вместо подписи прилагался отпечаток её губ красной помадой. Коротко, внятно, эффектно, и, самое главное, мечтательно философствовать по этому поводу теперь можно хоть до утра.

Как ни странно, с этими мыслями я очень быстро уснул. Был момент, когда, перед тем как сунуть письмо под подушку, я вдруг захотел поцеловать оттиск её губ, но, хвала Розанову и Кафке, отпустило. Сон накрыл меня сразу, а вот сновидений как таковых, кажется, не было, по крайней мере, я их не помню.

Утром встал сам, довольно бодро, несмотря на колющую боль в боку и левом локте. Переломы рёбер страшны лишь тем, что осколок может поранить печень, лёгкие или другие важные органы. Но, со слов отца Пафнутия, у меня вроде бы лишь пара-тройка серьёзных трещин, значит, достаточно просто бинтовать и не перегружать организм тяжестями. Непонятно, конечно, чего так долго меня проверяли врачи? Ну и бог с ним, заживёт само, главное — перетерпеть.

Оделся я тоже сам, слегка морщась, но в принципе без проблем. Выгул Гесса также прошёл без скрипа по тысячу раз отработанной и утверждённой им же программе. Беззаботный пёс даже не поинтересовался, а что же там было в том запечатанном письме, которое нам вручили в офисе вместе с приказом об увольнении из Системы.

Да и кто для него Марта? Просто рыжая девушка за ноутбуком, раздающая нам задания, гладящая его между ушей, приносящая зефирки и печеньки, а также отвлекающая меня от нашей с ним мужской дружбы. Он быстро её забудет, а я нет.

За завтраком отец Пафнутий, нацепив на нос очки, внимательнейшим образом ознакомился с бумагой, проверил печати и подписи неизвестных мне начальственных лиц, сурово крякнул, огладил бороду и, скомкав приказ, одним широким броском отправил его в растопленную печку.

— От же бюрократы-то безмозглые, прости их господи! Тут от готовишь, готовишь парня-то, опыт свой передаёшь, учишь от его, специалистом делаешь, а они от и кладут на тебя с прибором! Так и что ж, от сам, стало быть, виноват-то, Федька! Говорил от я тебе или нет? Говорил же!

— Все мы всегда что-нибудь говорим. Поконкретнее можно?

— Чтоб ты от с той девицей-то шуры-муры свои заканчивал! Не доведут от бабы-то до добра, энто от тебе все святые старцы-то в любом монастыре скажут.

— Я не монах.

— Молчи уж! От он же мало того что (грех на мне, Боже!) с той рыжей связался, так ещё и Якутянку-то чернявую до нашего села затащил! А разборчивый-то какой? Одна-то, вишь от, у него ангел с крыльями, другая от демон с рогами!

— Нет у неё рогов.

— Сам от знаю, не перечь! — вконец разошёлся батюшка.

Его можно понять, он действительно угрохал на меня кучу сил и времени, а вместо блестящей карьеры бесогона меня без объяснений турнули из Системы коленом под зад. Для него как для учителя и наставника это конечно же большой удар по самолюбию.

— Каша гречневая на молоке с маслом, мёдом, сахаром и кислой клюковкою, — торжественно объявил красавец Анчутка, решительно встревая меж нами с горячим котелком. — До той кашки дозвольте подать ветчинку говяжью нарезную, чёрный хлеб с чесночком, ещё солёное сальце под рябиновую настоечку! Уж не побрезгуйте-с!

Безрогий бес отлично знал свои обязанности, волшебный аромат накрыл всю кухню. Отец Пафнутий ворча сдулся, перекрестил еду, прочёл короткую молитву и жестом пригласил всех оттрапезничать. Всех — это, собственно, нас двоих, меня с доберманом.

Анчутка свои сухарики, или что там у него оставалось, благословлять не позволял, ему ж потом оно поперёк глотки встанет. Он бес, таковым и останется, ни в человека, ни в ангела ему перевоплотиться не суждено. Да он вроде и сам не горит желанием. Скорее всего, ему даже в чём-то нравится у нас, он получает тут бесценный опыт сотрудничества с бесобоями, так сказать, изнутри, потом, наверное, книгу на эту тему писать будет.

— Ладно, паря, прости от старого дурака.

— Бог простит, отче.

— С Богом-то я сам говорить буду, а ты прости!

Хорошо чувствуя напряжение в его голосе, я поспешно простил святого отца, своего учителя и наставника, одновременно попросив на всякий случай прощения и у него. Не важно за что, всегда за что-нибудь да найдётся. И кстати, правильно сделал.

— Прощаю от, паря, со всем смирением прощаю. Так что ж теперь, собирайся-ка, в храм от пойдём. Мне-то службу служить, а тебе об здоровье, скорейшем от выздоровлении-то, да от ещё б и о вразумлении умственном Господа нашего просить надобно. Собирайся от, паря!

Тоже верно, ведь если вспомнить, так моя первостепенная задача — это быть скромным послушником при Воскресенском храме, а уж бесогонить меня отец Пафнутий научил в качестве, так сказать, второй профессии. И да, он тысячу раз прав, всем нам о спасении собственной души думать надо, а не о том, где, когда и как веселее бесов гонять. К тому же запах ладана и дружное псалмопение невинных бабулек у алтаря реально выбивает из головы все мирские мысли.

Марта написала мне короткое «прости», но, наверное, просто забыла добавить «прощай». Что ж, видимо, это слово нужно произнести именно мне? Если так, значит, так…

Воскресенский православный храм от момента строительства и по сей день является главной достопримечательностью села Пияла. Пять куполов, высокая пирамидальная постройка, сплошь дерево без единого гвоздя, более поздний пристрой, крытый белой жестью, плюс невероятное ощущение тишины и покоя, сошедшего на эти потемневшие православные кресты.

Почему-то именно здесь, на исконном русском Севере, незримое присутствие Бога в душе каждого человека, в глазах какого-либо зверя, в дуновении всякого ветра и наклоне любой былинки ощущается совершенно иначе, чем на богатом и щедром юге. Да, где-то там далеко стоят столичные города, высятся белокаменные золотые храмы и людям не приходится пробивать себе путь к церкви по двухметровому слою снега. Прийти и помолиться здесь всегда легко. Плохо ли это? Нет, хорошо!

Но тем не менее в неизбывной милости своей Господь обращает свой взор и на такие вот крохотные, забытые всеми места, благословляя с высоты небесного престола деревянный храм тихой Пиялы. Наши холода, наш труд, нашу любовь к своей земле…

Работа прислужника не особенно тяжела и уж тем более не сопряжена с какими-то особыми моральными тяготами. Обычное дело — подай, принеси, убери, не мешайся под ногами, стой в углу, беги сюда, на тащи, клади аккуратно, говори тихо, молчи в тряпочку. Послушание есть основа основ добродетели человека в церкви. Подчинение тела душе. Смирение. Именно этому я приехал учиться.

Весь день, без перерыва на обед, почти до восемнадцати часов вечера, мы провели в требах, службах, молитвах, пениях, возжигании свечей перед иконами и окуривании ладаном как немногочисленных прихожан, так и полуоблупившихся настенных росписей нашего старенького храма. Мне даже как-то удалось практически отключить голову, полностью погрузившись в свои нехитрые прямые обязанности.

Потом батюшка ещё какое-то время беседовал с местными жителями, терпеливо принимая их ворчание на местные власти, претензии к супругам или детям, а ещё жалобы на соседей, врачей, здоровье, погоду, телевидение… да и всё такое в целом. Меня лично такие вещи скорее бесят, но отец Пафнутий выслушивал всё с каменным лицом римского стоика или игрока в покер.

— А вот соседка-то говорит, что мой от к бабке Мане ходит. Чё от он там забыл-то? Ей уж под сто лет, чё она ему дать-то может, от карга беззубая? Нешто как раз беззубая и может…

— Чую, идёт! А кто? Не знаю. Но ко мне. И я ему эдак-то тихонечко из-за забора как шандарахну поленом по зубам! Он и брык! Какую молитву прочесть, шоб не посадили-то, ась?

— Бабка моя от говорит, что в телевизоре видела деда, которому за девяносто, а он… огурец! Я ей говорю от, дескать, давай, чё, вдруг и у меня… огурец? А она — «эдак чё-то не хочу», романтику ей подавай, за амбаром, говорит… Дак зима ж! Чё, коли от примёрзнем с… огурцом-то, а?! Я к тому, чё, может, бабку мою в святую от воду башкой макнуть. Поможет ли, чё ли?

Нет, не подумайте, будто бы у нас тут, на Севере, народ озабоченный или что это я вам специально такие моменты подбираю. Люди у нас простые, что на уме, то и на языке, фамильярность от субординации нипочём не отличают. Но, с другой стороны, и за спиной у вас тоже ничего говорить не станут из того, что не посмели б прямым текстом вылепить вам в лицо. Согласитесь, это тоже по-своему правильно и Декарт мне в печень, но таки заслуживает уважения.

— А как от муж-то от ней в город от сбежал, так Надюха-то наша каждую ночь стонет! Тока не жалостливо, как от баба в горести, а эдак-то «ох!.. ох!.. о-о-оу!». Матерь Божья, от пресвятые угодники, как сказать-то… Вроде как от удовлетворение она с того получает. Может, над ней-то надобно какую от ни есть молитву спасительную прочесть? Ить сгорит девка. Под семьдесят кило от была, справная, гладкая, а стала-то худее на треть.

— Причастие принимала ли?

— Нет, батюшка. Она от и церкви-то чурается, ровно басурманка какая. Чё ж делать-то, а?

— Бесы в ей, сильные, — уверенно кивнул отец Пафнутий. — Ввечеру от зайду, отмолим.

Я, пожав плечами, отвернулся в сторону. Не моё дело, конечно, но иногда мне кажется, что мы слишком многое списываем на нечистую силу. Нехватка молодёжи на селе, а также вообще трудоспособных мужчин репродуктивного возраста, их естественный переезд в большие города ради заработка и лучших условий жизни вряд ли стоит считать активными происками тех же бесов.

Умирающие или обезлюдевшие деревни — это даже далеко не наша российская, а давно уже общемировая проблема. Но батюшка всегда прав, на то он и батюшка. Пастырь бережёт своё стадо молитвой и словом Божьим, но когда волки наглеют, то, не раздумывая, берётся за ружьё. Сходим, посмотрим, проверим, если там есть какая-то нечисть — изгоним, делов-то.

Перед закрытием храма отец Пафнутий поманил меня пальцем:

— От слыхал, поди, Федька? Домой-то не идём, сперва нам от беса из Надежды Кармухиной изгнать от надобно.

— Вообще-то там не обязательно бес. — Я смущённо прокашлялся в кулак, наставник у нас, конечно, человек прогрессивный, но всё-таки…

— Ты от мне-то голову не морочь! Доктор тут нашёлся. А то ж от я не знаю, почему одинокие бабы-то ночами стонут?! Да тока всё едино, проверить-то мы от должны. Кто у нас бесогон-то?

— Вы.

— Не, не угадал, я-то есть отец настоятель при храме Воскресенском. А от бесогонить — дело молодых, так-то и не спорь, паря. Одевайся по-быстрому, пошли! Чуйка у меня, от сам, поди, знаешь.

Ха, да Диоген мне в бочку, я что, против, что ли? Идём! Только вот револьвера у меня нет, святой воды на всякий пожарный наберу, мат всегда в голове, основные комбинации из пяти-шести слов я помню. Что же ещё? Молитвы, разумеется, именно ими в первую очередь и изгоняются все тёмные духи низшего уровня, в простонародье именуемые бесами.

Мы покинули церковь уже где-то ближе к восьми часам вечера. Отец Пафнутий собственноручно закрыл храм на замок, прочтя соответствующие молитвы и убрав ключ поглубже в карман штанов под рясой. В общем, как вы уже наверняка поняли, несмотря на позднее время, мы пошли бесогонить.

Учитывая, что Пияла небольшое село отнюдь не районного масштаба, кто где проживает из местных, отлично знали все. Батюшке даже не потребовалось уточнять адрес — гражданка Кармухина была прописана в одной из четырёх пятиэтажек на рабочем краю села. Считалось, что эти дома строились под молодых энтузиастов из столичных вузов, но они как-то быстро включили голову, предпочтя реализовать свой потенциал за границей России, а не в её заснеженных провинциях.

— Святую от воду-то взял?

— Так точно.

— Перстень от серебряный у тебя ли?

— Само собой.

— Молитвы-то наизусть помнишь?

— Помню, отче.

— А наган, наган-то забыл!

— Я и не брал его с собой, мы же в церковь шли. Да в кого мне стрелять-то, в несчастную женщину, стонущую по ночам?

— Дерзишь от, паря, — наконец-то догадался отец Пафнутий. — Из-за девицы своей рыжей с ума-то сходишь? Понимаю, сам от молодым был, да тока глупостями-то всякими делу не поможешь. Хочешь от, чтоб назад в Систему взяли?

— Без Марты не хочу. А её тоже уволили.

— А ты от во всём хорошее ищи! Уволили, так, стало быть, от свободна она, — подмигнул мне батюшка. — Адресок-то срисовать не догадался? Ну да от с этим я тебе помогу, бывших бесогонов-то не бывает, дружбу от мы все держим. И коли краса-то твоя хоть от месяц в той Системе отработала, так уж, поди, не потеряется. Держи от, Федька, хвост пистолетом!

Странная поговорка, ни у одной собаки хвост не похож на пистолет, но какой же филолог рискнёт лезть со своими книжными знаниями в живую народную речь? И тем не менее от слов моего наставника на душе действительно стало чуточку легче. Не знаю, как это объяснить…

Я ведь никогда не думал всерьёз, что могу потерять Марту. Согласитесь, трудно терять то, чем в принципе и не обладаешь? Вот именно. А что связывает меня с этой белокрылой ренуаровской красавицей с пылкими перепадами настроения, ругающейся едва ли не матом, но заботливо приберегающей всяческие сласти для моего нахального пса? По факту лишь короткие встречи перед работой по изгнанию всяческой нечисти. Было ли меж нами нечто большее?

Может, и так, спросим у Гесса, который, кстати, сейчас сидит дома в тепле, терроризирует нашего безрогого красавчика и скучает, потому что его с собой не взяли. Вот это, между прочим, тоже неправильно. В церкви собаке делать нечего, это факт, отражающий древнехристианскую традицию. Но в плане покусания всяческих бесов мой ретивый доберман самый лучший напарник на свете, о каком можно было бы только мечтать.

— О чём задумался-то, паря? — неожиданно спросил меня святой отец. — Дошли от, слава богу…

Последние два слова — это почти обязательная присказка, если можно так выразиться. Любой верующий человек должен знать, что всё, происходящее с ним в этом мире, вершится по воле Божьей. Поэтому благодарить за всё и всегда следует именно Всевышнего.

И в радости, и в горе, даже когда нам не дано понять Его промысел; всегда и везде, когда тебя ведёт по жизни вера, ты не останешься один и не впадёшь в отчаяние. Кто-то из святых отцов сказал: «чаю Господнего принятия душой!» И сие верно! А вот «отчаяние» означает отрицание того самого чаяния присутствия Бога…

Разумеется, как современный философ я просто обязан во всём сомневаться, но в данном случае казалось, что «слава богу», произнесенное наставником, очень к месту.

— Второй этаж от. Стучи, паря.

Видимо, я слишком далеко ушёл в свои мысли. Дверного звонка не было, вместо него торчали два перемотанных синей заскорузлой изолентой провода.

— Тук, тук! Вы не верите в Бога? Тогда мы идём к вам, — громко пропел я.

— Федька, заткнись от, не срами меня перед прихожанами, — прошипел батюшка, отвешивая мне воспитательный подзатыльник. Никаких обид, мы оба понимали, что делали, почему, зачем и каковы будут последствия. Я нарывался, он реагировал, но всем же весело, правда?

На стук отозвались не сразу, нам пришлось повторять минимум два раза. Дверь открыла приятная моложавая женщина где-то слегка под сорок, явно ухаживающая за собой и знающая себе цену. Крашенные красной хной волосы, длинный махровый халат с шикарным декольте, устало-томный взгляд синих глаз и блуждающая полуулыбка на пухлых губах. Да, вот такие зрелые красавицы встречаются у нас в сёлах, русский Север богат неразбуженными самоцветами…

— Бог в помощь, Надежда, — уважительно прогудел батюшка, с трудом отводя взгляд от глубокой ложбинки между двух белых холмов.

— Отец Пафнутий, вы? Так чё ж от на пороге стоять, — неспешно засуетилась хозяйка. — Такие гости, проходите от на кухню или в спален… ой!

— Федька, давай от! — подтолкнул меня в спину наставник, плавно уходя в сторону ароматно пахнущей пирожками кухни, а меня направляя прямо лоб в лоб на гражданку Кармухину.

— Чёй-то не поняла я, чё ему давать-то? — засмущалась она, старательно одёргивая подол, но тем больше обнажая пышную грудь.

— Отче наш, Иже еси на небесех! — подняв палец вверх, настоятельно напомнил я. — Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё… и ныне, и присно, и во веки веков.

— Дык… от… аминь, чё ли?

— Аминь, — согласился я, проходя за хозяйкой через гостиную в небольшую полутёмную и от того крайне уютную спальню.

Не уверен, что она и я, мы оба, абсолютно адекватно осознавали происходящее, но стоило мне войти, как дверь за спиной захлопнулась. Я обернулся — позади меня стояли четыре здоровенных мускулистых беса. Чернокожие, гладкие, с африканскими (не путать с афроамериканцами!) чертами морд, презрительными взглядами и массивными кулаками.

Четверо на одного? Хм, это ещё не худший расклад. Худшее было впереди.

— О, бесогон? Надо же, кого к нам занесло… — глухим, совершенно чужим голосом простонала гражданка Кармухина. — Раздевайся. Ложись, раз пришёл.

Я уже не пытался как-то там ответить или прожечь их полным праведного христианского гнева взглядом. Просто перекрестился, а красавицу Надежду вдруг реально начало колбасить прямо на кровати. Во-первых, она вспрыгнула на неё, не снимая тапочек, а во-вторых, следом начала раскачиваться в ритме только ей слышимой музыки.

— Иди ко мне, возьми меня, оседлай меня, как непослушную кобылицу! А может, ты сам меня покатаешь?

Я не совсем понял, о чём она это и, главное, к чему. Четвёрка нечистых злобно хмыкнула. Вообще-то у нас в соседней комнатке православный батюшка из Ордена бесогонов, так что вы тут не очень-то…

— Федька, от ты уж сам давай, — гулко раздалось из-за дверей. — Я от тебя на кухонке-то подожду, похозяйничаю, покуда от чайник-то горячий.

Честно говоря, в обычном режиме я бы этих четырёх черномазых с рожками раскатал в однообразную асфальтовую массу даже без револьвера с серебряными пулями. Похоть, грубость, озлобленность вкупе со скукой, невостребованностью и чисто женской истерикой в общем-то не самый редкий набор. К сожалению. Но как же вы умудрились вскормить такую банду, Надежда, извините, что не по отчеству?

— Простите, Христа ради, я у вас тут чуточку пошумлю. Но сначала один вопрос, ребята: вы в курсе, чем отличается кафкианство от конфуцианства?

Четвёрка бесов неуверенно переглянулась, тот, что крайний слева, сделал осторожный шаг, открыл пасть и… получил в пятак армейским ботинком! То, что их осталось уже трое, остальные тоже поняли не сразу. Вторым сдвоенным ударом кулаков в грудь вмазав в стену того рогача, что был в центре, я сцепился с двумя оставшимися. Двое не четверо, тут всё проще.

Мат, вопли, хрип, яростные крики боли (это я орал!) и многочасовые тренировки по рукопашному бою с бесами (под руководством нашего безрогого повара!), несмотря на недавние травмы, всё ещё позволяли мне успешно ставить на место этих зарвавшихся врагов рода человеческого. Я управился минуты за две-три, впечатав серебряный перстень с христианским крестом в лоб или пятачок каждому, оставив, таким образом, три грязных серых пятна на полу и одно на обоях.

Кстати, сама хозяйка в нашу драку не вмешивалась. Нет, она не визжала, не пыталась звать на помощь, но весьма отстранённо, я бы даже сказал, задумчиво наблюдала за тем, как я их всех отметелил. В её глубоких глазах при этом не было ни сочувствия, ни азарта, ни интереса. И, лишь когда я отдышался, поправив ворот армейского свитера, она наконец-то соизволила хоть что-то сказать:

— Теперь ты мой!

Как вы понимаете, это не совсем те слова, которые ожидаешь услышать из уст спасённого тобой человека. Я ведь только что избавил её от бесов, но, видимо, не от всех, да?

— Именем Господа нашего… — Договорить мне не удалось: гражданка Кармухина, как была в одном халате и тапочках, вдруг прыгнула вперёд, страстно прильнув ко мне вполне себе пышной грудью.

Бить женщину я не мог, да и не собирался, разумеется. Просто надо как-то поделикатнее отделаться от возможного насилия.

— Я не хочу.

— Тсс, глупый. — Она приложила пальчик к моим губам. — Это не важно. Летим!

После чего она с невероятной, совершенно неженской силой приподняла меня за плечи. Если для сравнения вспомнить ту самую медсестру в больнице, так вот та была в десятки раз слабей, а тут…

— Не надо-о, тётенька!

Вместо ответа она одним небрежным броском вышибла мною окно.

— Вот за что мне это? — спросил я сам себя, отплевываясь снегом и кое-как пытаясь встать на четвереньки.

Грозная Надежда Кармухина выпрыгнула за мной следом, глаза её были абсолютно чёрными, без белков, а руки под халатом бугрились громадными накачанными мышцами.

— Отче-е! — успел позвать я, когда почувствовал, что меня подняли под мышки и тянут куда-то вверх.

— Стой! Стой от, Федька, куды? Ты чего творишь-то, паря?! — донеслось из того же окна, но я ничего уже не мог толком ответить, потому что мы с бесноватой женщиной, опасно раскачиваясь, парили вдоль улицы на уровне третьего-четвёртого этажа.

Фокус в том, что на подобной высоте вроде уж не так страшно лететь, как неприятно падать. Фонарей у нас на селе кот наплакал, да и те неработающие. На наш полёт, возможно, вообще бы никто и внимания не обратил, не пытайся нас догнать могучий седобородый батюшка, матюкающийся через слово, да так, что первое время я пожалел, что не могу заткнуть уши.

— От же нечисть-то, хр… тебе в… растопырка пернатая! Да чтоб тебя от в… с разбегу да… и прямо по лбу! Прости от за такие слова, Матерь-то Божия, Царица от Небесная! Но тока я продолжу… Я ей, стервозе, самолично такой… в… на… по самые уши епитимьей, чтоб вообще не… ты ж от… эдакая! Дак убью же… как догоню… если… но… не заводи! От лучше молись, зараза-а!

Летучая гражданка в халате до ответов не снисходила. Я тоже не мог сформулировать ни одной внятной мысли для протеста, голова была занята совершенно другим: во-первых, как не упасть вниз башкой на обледеневшую тропинку между чьими-то дворами, а во-вторых, каким образом всё-таки не дать этой твари озабоченной уйти.

Если кто подумал, что я тут уже забыл, зачем мы вообще пришли в гости к гражданке Кармухиной, так нет уж — страшный бес должен быть изгнан! Даже если ради этого придётся немножечко поболтаться в воздухе, рискуя сломать кому-нибудь печную трубу копчиком.

— Извините, а мы куда-то направляемся по определённому маршруту? — на минуточку забывшись, рискнул спросить я.

Надежда не ответила, её крепкие пальцы с жутко отросшими когтями цепко держали меня под мышками, а полы длинного тёплого халата развевались за её спиной, как паруса. На какой именно тяге летела женщина, сказать не могу, вроде бы крыльев у неё не было, турбин тоже. Наверное, канаты какие-нибудь, как у «колдуна» Лонго, не знаю…

— Прошу прощения, это снова я. Не то чтобы отвлекаю вас, но мы и так идём едва ли не на бреющем, может, всё-таки где-то остановимся и поговорим?

— Я расшибу тебя оземь, оторву голову и с ней буду разговаривать, обгрызая твоё лицо, — не без труда прохрипела Кармухина. Судя по всему, накрыло её неслабо.

Бесноватость как таковая, вообще, не самый приятный вид одержимости, надо признать. Обычная мелкотравчатая нечисть изгоняется молитвой, матом, святой водой или серебряной пулей, наконец, но вот именно такая чёрная мощь требует лечения пальбой со всех орудий одновременно. Кажется, там ещё положено бьющегося в судорогах пациента привязывать к столу в церкви, читать специальные псалмы всю ночь, потом отпаивать святой водой, опять читать, класть на грудь и лоб серебряный крест и…

— К храму от! К храму её уводи, паря-а!

Я услышал крик отца Пафнутия в то самое время, когда уже начал настраивать самого себя на душеспасительный лад. То есть попытался всем всё простить, завещал движимое и недвижимое имущество моему другу доберману Гессу, а Марте просил передать, что я её любил и умер с её нежным именем на устах. Не слишком патетично, нет?

— Вас понял, иду на таран!

Прежде чем гражданка Кармухина въехала в тему, я резко мотнулся всем телом вправо, поймав правую полу её халата, и, проведя столь же нехитрый маневр, левой рукой вцепился в левую.

— Первым делом, опа-а, первым делом са-мо-лё-ты-ы…

Наверное, сейчас со стороны мы действительно походили на большой двухэтажный дельтаплан, потому что снизу начали доноситься голоса случайных прохожих. Или, может быть, правильнее говорить «свидетелей»? Да лысина Сократова, сейчас-то кому какая разница-то…

— Куда прёшь, негодяй?!

— Куда хочу, туда и пру, невежливая вы женщина, — упёрся я, старательно разворачиваясь по ветру.

— Гля от, бабы, чё творится-то?! Надька бесстыжая чужого монашка кудыть-то по небу тащит. А сама врала, чё от на больничном!

— А труселями-то как сверкает, аж глазам больно! Спросить, чё ли, какой стиральный порошок использует? Или от то порошок, да не стиральный? То ж интересно…

— Ох, до чего ж отец Пафнутий-то убивается! Ох, вот оно всё и вскрылося! Ох, поди, так не по каждому-то чернецу голосят! Любовь, она, бабоньки, завсегда любовь, хучь радужная, хучь какая.

— Дуры от! Прокляну! От… от церкви поотлучаю! Ну за что ж оно мне такое наказание-то? У всех прихожане от как прихожане, а мне ж дал Господь северную Пиялу-у, — едва не упал на колени мокрый, как мышь на «Титанике», наш батюшка настоятель. — Федька-а! От, паря, слышишь ли ты меня?!

«Слышу, батьку», — захотелось в тон откликнуться мне, но, наверное, так уж явно плагиатить Гоголя всё-таки не стоило. Хотя… при условии нашего личного знакомства… возможно, скорее всего, и не возбранялось, да что уж там, наверняка он бы не был против. Ну а с Вакулой мы бы вообще на раз-два договорились, он простой парень, честный, без закидонов и больных претензий на авторство.

— Только, видимо, сейчас главное — держать штурвал, — простонал я, когда орлиные (львиные, медвежьи, бабские!) когти врезались мне в кожу через плотный армейский свитер. — Свистать всех наверх! Поднять якоря! Курс зюйд-вест! Шлюпки на воду, бей испанцев, да здравствует королева, правь, Британия, моря-ами!

— Чего ты несёшь? — только и успела удивиться бесноватая баба, когда порывы ледяного ветра в раздутые паруса (пардон, полы халата!) впечатали нас в Воскресенский храм. Меня — физиономией в купол, её прямиком на посеребрённый крест!

Вопль, который издала обречённая гражданка Надежда (тоже хорошо звучит, да?), наверняка разбудил половину села. Мы оба покатились по крыше и рухнули в неубранный снег. Ну то есть вокруг храма на метр его, конечно, бабки счищали, но если лететь сверху по наклонной, то, знаете ли…

— За что? — спросила очистившаяся от бесов женщина из соседнего сугроба. — Кто это сделал? Почему я… голая-а?!

— Возвращаю ваш халат, не жалко, — с трудом ответил я, когда воздух вернулся в лёгкие.

Меня так приложило спиной, что едва не выбило все зубы, печень и почки и что там ещё положено выбивать. Боль в спине жуткая, а при первом же повороте ещё и треснутые рёбра так дали о себе знать, что… Задница Вольтерова, да как же всё это достало-то!

Тем временем к нашей сладкой парочке подоспел отец Пафнутий:

— Надежда, от чтоб… тя… уф! Жива от? Жива-а-а. Нигде ничё не болит? От же и ладушки-и… Бабы, да помогите ж от человеку-то! Ну в смысле сестре вашей в неглиже… тьфу, во Христе, чтоб её…

Не помню, кто там конкретно кинулся ей на помощь, но лично меня на ноги поднял за шиворот уже мой седобородый наставник.

— От же ж фартовый ты, паря! Какого от бесогона Система-то потеряла, а?

Мне трудно было об этом судить, я выковыривал снег из всех возможных и невозможных мест, пытаясь вновь овладеть собственным телом.

— Вставай от, гляну, смирно стой! В глаза мне смотреть! Ну от чё… Главное, что живой, да? Везучий ты, Федька, уважаю…

Типа это такое спасибо, да? Он же сам подставил меня под эту озабоченную любовью и бесами тётку, а когда, к моему немалому изумлению, всё кончилось хорошо, этот бородатый тип делает вид, что так и было задумано. Нет, батюшка! Такие полёты явно не в порядке вещей!

Так я к чему, к тому, что заранее о возможных опасностях предупредить было не судьба?! Видимо, нет. Да, собственно, это без обид, в нашей профессии никто никогда не знает, с чем или кем конкретно нам предстоит столкнуться. Только рёбра всё равно боля-ат…

— Пошли-ка от до дому.

В результате батюшка помог мне не только устоять на ногах, но и разобраться, как ходит левая, как правая и как их соответственным образом передвигать. Друг за другом, осторожно, поступательно, поочерёдно и пошагово. Это было познавательно, я даже увлёкся.

Наверное, будь рядом Гесс, он бы просто довёз меня до дома на санках. Доберманы вполне себе приспособлены как ездовые собаки, если их в этом убедить. Но он сейчас дома, в тепле, а мы тут.

В общем, если вдруг кто чего недопонял, в наши пенаты меня волочил упёртый отец Пафнутий практически на своём горбу. Он у нас могучий дядька, если надо будет, ему под силу и троих таких, как я, из-под артобстрела вытащить. По его личным меркам я вообще практически дрыщ, какие-то шестьдесят пять килограммов нездорового веса.

И кстати, нет! Нет, чтоб вы знали, я не проехался на чужом горбу в рай, он просто сбросил меня у нашего забора, сочтя, что я уже отдышался и дальше вполне себе могу топать сам. В принципе, да, что я и сделал. Там недалеко было. Скользко, правда, но недалеко ведь. Добрался…

Когда добрались до ворот, безрогий бес из последних сил пытался удерживать рвущегося на улицу добермана. Гесс вовремя прекратил ругаться и угрожать, при виде нашей парочки на горизонте быстренько перейдя в заполошный лай. Отец Пафнутий мелко перекрестил подпрыгивающего пса в фуфайке, разрешив ему проскользнуть сбоку и, загребая лапами снег, кинуться мне на грудь.

Ну это примерно как двадцатипятикилограммовой грушей с размаху получить.

— Я скучал! Ты не взял меня с собой. Не пустил бесов гонять. Всё равно лизь тебя! Я хороший?

— Ты лучше всех, — прошептал я, потому что говорить от дикой боли было невозможно. — Слезь с меня, пожалуйста-а…

— Тебе больно? — удивился он, сидя у меня на животе костлявой задницей, не давая даже толком сделать вздох. — А мне хорошо, на тебе тепло.

— Сп…си-бо! — Я попытался было спихнуть его руками, но этот гад тут же разлёгся на мне в полный рост, окончательно выбивая воздух.

— А ты скучал по мне? Ты же любишь меня больше, чем Марту, правда? Погладь меня. Молчишь. Не дышишь. Ты что, умер, что ли? Не смей умирать, не обижай собаченьку!

Возможно, я всё-таки ненадолго потерял сознание, потому что в следующий раз открыл глаза, уже плавно покачиваясь на широких плечах нашего Анчутки, он нёс меня, словно крепкая архангелогородская баба пьяненького в гавань мужа вечером из соседнего кабака.

Мой пёс, покаянно опустив хитрую морду, трусил следом, всем видом изображая полнейшее раскаяние, но сама походка его была крайне фривольной, и огрызок хвоста покачивался вправо-влево в такт какой-то бодренькой мелодии. Безрогий бес занёс меня в сени, помог снять тулуп и шнурованные ботинки, после чего честно сказал:

— Дальше сам, амиго. Я в няньки не нанимался.

— Храни Господь за твою доброту, — в тон поблагодарил я.

Анчутку неслабо перекосило, под греческим носом на миг сверкнула зелёная молния, и из ушей потянулись две короткие струйки дыма. С нечистью иначе нельзя, доверчивое панибратство в подобных случаях заканчивается всегда одним и тем же: перегрызанным ночью горлом…

— Чё от скажу тебе, паря. — Уже дома на кухне отец Пафнутий ещё раз осмотрел меня, безжалостно тыкая во все болючие места. — Я-то и похуже ранения видал, так что жить будешь. Рёбра от перевязывай, раны мажь, от в драки не лезь. Через недельку-то, поди, как новенький бегать будешь!

Ну, Диоген мне в бочку, ему, конечно, виднее, он сам столько раз переломанный и полковым врачом собран, как конструктор «Лего», что верить такому человеку можно. Мне, конечно, хотелось тут же напомнить по теме, что, между прочим, вот прямо сейчас я всем телом ушибся о церковный купол именно по его прямому распоряжению. Кто меня отправил бесов изгонять?

Очень хотелось бы знать, как там сейчас себя чувствует и вторая жертва сегодняшнего полёта. Какой же могучий бес сидел в несчастной женщине, если он не только полностью овладел её умом и телом, но даже смог трансформировать человека? Под мышками наверняка остались синяки от её когтей, если б не свитер и футболка, тётка вообще могла порвать меня в мясо! Уф, слов нет, ответов тоже, а от эмоций мало толку…

Ужинали скромно: гречневая каша с молоком и мёдом, белый хлеб с брусничным вареньем, горячие плюшки с корицей и сахарной пудрой, чёрный чай с добавлением мяты, чабреца и северных трав. Вообще-то считается, что есть сладкое на ночь вредно, но у меня метаболизм хороший, а сам батюшка у нас давно не в тех годах, чтоб хоть в чём-то себе отказывать.

Он скорее свято убеждён в неразумности резко менять устоявшиеся привычки после шестидесятилетнего порога. Так называемый здоровый образ жизни не про него, его и так никаким дубом с размаху по башке не свалишь. Живёт под лозунгом «Дай сюда ватрушку, иди и не греши!».

Ну а кухонный бес у нас и не ест ничего практически, нечисть редко нуждается в земной пище. Исключения, разумеется, есть, как помнится, например, те же восточные джинны. На уроках восточной философии нас учили правильному пониманию глубинных мусульманских традиций, одна из которых гласит, что обычную еду, над которой не была произнесена благодарственная молитва Аллаху, пожирают джинны. Причём прямо из человеческих желудков отступников от истинной веры.

За столом о работе не говорили. Значит, разбор полётов будет перенесён на завтра. Спал я, кстати, хорошо, несмотря на плотный ужин с обилием мучного и сладкого. Четыре плюшки в сахарной пудре у меня бесстыже выцыганил Гесс из-под стола. Отец Пафнутий сделал вид, что не заметил, а Анчутка по-любому не сдал бы добермана, он знает, куда и какой «кусь» бывает за такое предательство.

Легли рано. Утро тоже не пестрело неожиданностями: побудка холодным носом в шею, получасовая прогулка на морозе, осторожная игра в «принеси палку, отдай, на, лови!», лёгкий завтрак, а вот потом…

— В церковь-то идти спешки нет, да и ты от, паря, сегодня там без надобности. Пойдём-ка на воздух, надо от и мне, старику-то, кости поразмять.

Тревожный звоночек в голове за левым ухом позволил предположить, что ничем хорошим это не закончится. Надо ли говорить, как я оказался прав? Батюшка вышел во двор, встал напротив меня, в простой рубахе на голое тело, в тёплых штанах, без шапки, в валенках, и вытащил из поленницы толстый метровый дрын.

— От и слушай сюда, Федька, — деловито начал он, небрежно помахивая тяжёлой палкой с головокружительной скоростью. — То, что тебя от с Системы-то взашей попёрли, ничего не значит. Ты от как бесогоном-то был, так им и остался. А вот прознай вдруг бесы-то, что ты сейчас больной да увечный, как от, думаешь, долго они удобного случая-то ждать станут?

Ответа у меня не было, да и сам вопрос скорее был поставлен фигурально. Зато вполне себе определённо вырисовывались нехорошие предчувствия. Если хоть на секунду задуматься и вспомнить, сколько литров крови я попортил местной и неместной нечисти как в наших краях, так и не в наших, в других странах, временах или измерениях, то и круглому дураку ясно — бесы заявятся сюда уже вчера. Именно так.

— И что? — рискнул спросить я, задать глупый вопрос, хотя ответ казался очевиден.

— Учись от, паря, драться, когда и драться-то не можешь.

После чего примерно с полчаса-час он гонял меня по двору палкой, требуя, чтоб я не только уворачивался, но ещё и переходил в контратаку. Бегать по снегу спиной назад всегда трудно, резко приседать и выпрямляться с травмированными рёбрами тоже не сахар. Падать вбок, уходя от ударов кувырком, как оказалось, вообще невозможно, боль такая, что орёшь в голос и двинуться сам не можешь ни на сантиметр.

— Вставай от, Федька, вставай. — Отец Пафнутий собственноручно помогал мне, поднимая и ставя на ноги. — Нечисть, она-то, поди, ждать не будет. Семь от пуль у тебя в нагане, пусть хоть семерых от и завалишь, а дальше-то что? Порвут тебя, паря!

Мой бедный доберман весь излаялся, глядя в окошко на мои мучения. Но, видимо, батюшка дал строгий приказ Анчутке не выпускать пса из дома, поэтому отдуваться за себя мне приходилось самому. Наверное, где-то ещё через полчаса удары палкой стали всё чаще прилетать в воздух.

— От правильно, паря. Меньше дёргайся, так от, поди, и дольше проживёшь. А вот так-то? А слева, а от ежели снизу-то да с подковыркой?

Что-то я пропускал, что-то ловил, но, как только удавалось отключить голову, полностью предоставив контроль над телом не разуму, но интуиции, дело пошло на лад. Последние минут пятнадцать — двадцать взмокший отец Пафнутий безрезультатно колотил палкой снег, а я успел три или даже четыре раза дать ему сдачи. Не в лицо, разумеется, мы ж оба бывшие военные, субординацию понимаем. Я успешно отмечал его кулаком или ногой в грудь, живот или в плечо. И не так чтоб изо всех сил, это же тренировка, а не уличный мордобой где-нибудь в Перми или Екатеринбурге.

— Добро от, добро! Мне-то пора обеденную служить, на будущей от неделе ещё реставраторов от из райцентра каких-то прислать обещали. А вот ты от чтоб со двора ни ногой! На Геську шибко не надейся, наган-то под рукою держи.

Когда мы вернулись в дом, он отдышался, сменил рубашку, выпил чаю и, раздав нам всем, включая добермана, распоряжения по хозяйству, без спешки отправился в Воскресенский храм.

Теперь уже наша разношёрстная троица уселась на кухне поговорить нос к носу.

— Ты в курсе, когда меня придут убивать?

— Найн, партнёры! Клянусь Маткой Боской Ченстоховской!

— Тео, я его сейчас кусь за одно место, он сразу вспомнит.

— Не надо меня кусать! Я и так всё скажу, подумаешь, не тем именем поклялся, — примирительно подняв руки вверх, покаялся Анчутка. — Да, у меня, как и у многих, есть мелкие бесы в услужении. Адскую иерархию в пекле никто не отменял! Короче, амиго, ке паса?

Гесс, не удержавшись, всё-таки клацнул страшными зубами в считаных миллиметрах от классического носа нашего домашнего беса. Что резко повысило нечистому скорость речи.

— Теодоро, мон ами, ты умудрился обидеть саму Якутянку! Если я — айн, то она такое цвай-драй в геометрической прогрессии, что, майн фройнд, тебе оно надо было? Какая леди, вумен, фемина! Греческая фигура, четвёртый размер, золотое сечение, без стрингов, но в алмазах, ты на фига брыкался-то?

— Я люблю другую.

— А что-нибудь про месть отвергнутой женщины слышал?! Уно кретино, дебило, идиото…

Сколько реальных проблем могла принести с собой эта черноволосая красавица, я, кстати, вполне себе представлял. Причём главная опасность была не столько в ней самой, сколько в том или в тех, чьи интересы она отстаивала. Например, некий Хан, с которым у меня был непродолжительный разговор и о личности которого наш домашний бес категорически отказывался говорить. Думаю, у него были на то причины, и не мне его осуждать, он и так рискует.

Но вернёмся к Якутянке. О том, скольких бесогонов погубила жгучая брюнетка в песцовой шубе и высоких сапожках, меня предупреждал ещё отец Пафнутий. Батюшка сам с ней сталкивался, и не раз, но только если его годы меняли, то над Якутянкой время было не властно. Она демон не последнего ранга, и редко кто сумел выдержать томный взгляд её чёрных глаз, наполненных от края до края беззвёздной темнотой Вселенной…

— Она вернётся, да?

— Ты шутишь, мин херц?! Да кто тебя забудет после того, что ты там устроил на балу? Я, я, дас ист фантастиш!

— Ты всегда это говоришь.

— Я говорю, а ты делаешь!

— Не кричи на Тео, а не то кусь тебя.

— Вот всякую псину лишний раз не спроси… ай! Больно же!

Мой доберман всё сделал правильно. А если кто-то вдруг чего-то там где-то как-то почему-то недопонял или продолжает питать влажные иллюзии, я напомню: Анчутка — это бес. Бес — значит, чужой, тёмный, не за нас. И то, что на данный момент он нам служит, помогая по дому, это, мягко говоря, противоестественно. Этого нельзя забывать.

Безрогого и бесхвостого красавчика держит в узде ряд православных молитв и одна георгиевская ленточка, особым образом повязанная на шее, так, чтоб не снял. Как я уже говорил раньше, достаточно включить телевизор (инет, радио, газеты, логику…), чтобы самостоятельно посмотреть, убедившись раз и навсегда, кто боится ленты святого Георгия.

Где она законодательно (!) запрещена? В какой среде и в каких странах? Нашли? Поздравляю. Вот там и правят бал бесы, а люди… люди изо всех сил им подыгрывают.

— Когда за нами придут?

— За кем за нами, амиго? Нихт ферштейн, жё нэ компран па, ничого не розумию…

— Декарт тебе в печень! Когда за мной придут, так яснее?

— А почему ты спрашиваешь в будущем времени? — искренне удивился наш домашний нечистый, делая самое честное выражение лица.

Сколько я его знаю, это означает примерно полторы-две минуты до… До чего угодно! И лично я потратил их с пользой, залив в серебряную фляжку святую воду. Ох, если б это хоть сколько-нибудь критично могло изменить ситуацию, но хоть что-то, увы… увы… увы…

— Там кто-то пришёл. Не бесы. Там… там Марта! — вдруг нервно втянул ноздрями воздух мой пёс. — Она пришла! А вдруг она забыла принести вкусняшки? Нельзя так обижать собаченьку-у.

Я обернулся к Анчутке, пристально глядя ему в глаза. Он не выдержал, отвёл взгляд и молча указал пальцем на висящий в углу наган в подмышечной кобуре.

— Гран мерси, — захотелось ответить мне в его же стиле.

После чего я быстренько зарядил старенький револьвер семью серебряными пулями, сунул его за пояс и бросился в сени переобуваться. Кто живёт на русском Севере, знает, что зимой на улице в домашних тапочках комфортно первые полторы минуты, потом ноги сковывает мороз ледяным гипсом.

— Гесс, ты со мной?

— Да! Не обижай…

— Собаченьку. Я в курсе. Пошли.

Он радостно завилял обрубком хвоста и поспешил в сени. Никаких серьёзных проблем в том, чтобы самостоятельно надеть фуфайку и армейскую шапку с красной звездой, у него не было. Уши мой пёс всегда опускал вниз, так теплее. Двери тоже открывал левой задней лапой. Когда ему надо.

В общем, во двор к Марте мы вывалились едва ли не в обнимку, поскольку каждый хотел быть первым. Но я сумел в какой-то момент опередить обнаглевшего добермана.

— Привет, любимая! Я жив, я скучал, и я не виноват, что нас обоих уволили.

— Да! Меня уволили из-за тебя! Из-за твоей, блин, дурацкой любви! И чтоб я ещё… хоть раз… вот так… при всех… да никогда!

Я стоял перед ней лицом к лицу, на расстоянии ладони и тая под взглядом её зелёных глаз. Милая моя, да говори что хочешь, я буду молчать. Смотреть в твои глаза, улыбаться в ответ твоей улыбке, вдыхать аромат твоих волос и ни на секунду не задумываться, что нам ещё надо изгонять откуда-то там какую-то там нечисть рогатую.

Лысина Сократова, ну какая кому в принципе разница, мы их побьём или другие бесогоны? Никакой. Даже более того, ребята всегда готовы прикрыть меня, если я очень, очень занят. Как и я в подобной ситуации точно так же прикрою их. Но личную жизнь никто не отменял.

Пока Марта соображала, что бы ещё такое обличающее бросить мне в лицо, я просто обнял её. Она, не сопротивляясь, прильнула к моей груди.

— Тео, ты дурак.

— Мой пёс регулярно говорит мне то же самое.

— Я его люблю.

— А меня?

— Эй, она же сказала тебе, что любит собаченьку! — праведно возмутился доберман, изображая девственную невинность. — Лучше спроси у неё, где вкусняшки? Я их не чую. Она их забыла?!

Рыжая Марта сунула руку во внутренний карман длинной зимней куртки и вытащила пакет сухариков. Не тех, что старательно рекламирует Павел Воля, попроще и подешевле, но наш Гесс любит именно эти. Специально не упоминаю названия фирмы, избегая возможных обвинений в настырной рекламе. Пусть этим режиссёр Бекмамбетов занимается, но я же не он, и всё тут.

— Где ты теперь?

— В Питере. Перевели в другой филиал с офисом в Петропавловской крепости.

— Я приеду.

— Приезжай, буду ждать, — ответила она.

Как это ни странно звучит, мы оба просто не знали, о чём говорить. Хитрый пёсик, в секунды схрумкав сухарики, постарался втиснуться между нами так, чтобы наши руки легли ему на лоб, и расплылся в самодовольной улыбке. Если мне удастся выбраться в северную столицу, разумеется, придётся взять его с собой. Санкт-Петербург ему понравился, его там кормили, фотографировали, гладили и везде пускали без намордника.

— Всё будет норм, тебя восстановят, — после короткого молчания сказала Марта, подняв на меня взгляд. — Там наверху большая шумиха, вы оба слишком неуправляемая парочка, но именно у вас нет ни одного провального задания.

— А Шекспир?

— Не в счёт. Это вообще была неправильная постановка задачи. В конце концов, Шекспира мы принимаем именно таким, и не помоги ты ему раздуть беса самомнения, мир, возможно, вообще бы о нём не узнал.

— Я без тебя не вернусь.

— Вернись. Ты там нужен.

— Если выгнали, то не очень.

— Это временная мера, больше от бессилия, — вздохнула она, пока мы сплетали пальцы на загривке разомлевшего пса. — Вся шумиха из-за нудного Дезмо, но, поверь, он мало что решает. Там всё упёрлось в твои контакты с Якутянкой.

— Ясно.

— Чего тебе ясно? Ясно ему… Что у тебя с ней было?!

— Ничего.

— Гесс? — Марта быстро поймала за ухо моего пса. — Что у него с ней? Они целовались, обнимались, нюхали друг друга, занимались случкой?

— Нет, — пискнул перепуганный доберман и запел курским соловьём, сдавая меня с потрохами.

Рыжая ревнивица в полминуты узнала, что Якутянка не носит ничего, кроме шубы, сапог и бриллиантов, что она очень красивая, что вся раздевалась передо мной и перед ним тоже, что предлагала абсолютно всё, от денег и власти до себя лично, и что конечно же я от всего этого отказался, но глаз в сторону не отводил и вроде бы даже не отворачивался ни разу.

Случки он не видел, поэтому уверен, что её не было. Если бы было, так его чуткий нос сразу сказал бы ему об этом, а уж он-то не стал бы врать такой хорошей девочке, которая носит в кармане вкусняшки для голодной собаченьки. Декарт мне в печень, как же в тот момент я хотел придушить этого болтливого кулацкого подголоска…

— Ну, ок, — неожиданно пожала плечами Марта, одним движением ресниц отпуская мне все грехи, вольные и невольные. — Раз ничего не было, то всё норм. Я всё прощаю. Пока.

— В смысле пока прощаешь?

— Просто пока, мне пора.

— Не уходи. — Я попытался удержать её, и даже Гесс жалобно заскулил.

Моя рыжая мечта быстро поцеловала меня в щёку, исчезнув в морозном мареве так же неожиданно, как и появилась. Это не волшебство, это новые технологии. Если бы у меня были хотя бы зачатки соответствующих знаний, я бы попробовал всё вам объяснить, но, увы, у меня философское образование.

Если кого-то очень уж будут интересовать эти вопросы, то обратитесь к другим бесогонам, а лучше сразу в главные офисы технической и научной поддержки Системы. Могу без опасения сказать, что я, по крайней мере, слышал ещё о четырёх таких крупных точках в Москве, Санкт-Петербурге, Минске и Владивостоке. Наверняка где-то есть ещё. Погуглите в Сети…

Отец Пафнутий вернулся со службы к вечеру. Не один. Вместе с батюшкой в дом зашёл сержант Бельдыев, невысокий, наголо бритый башкир, старше меня пятью годами. Он неплохой человек, из местных, умеющий проявить власть и найти общий язык с селянами. Включая и нашу разношёрстную многонациональную банду — священник, гот, безрогий бес, говорящий пёс.

Каким-то образом в большинстве случаев участковому хватало ума просто отводить в сторону хитрые азиатские глаза. Но сейчас, как я понимаю, у нас очередные проблемы.

— Анчутка, от к чаю бы накрыл, что ль?

— Айне минуте, ваше святейшество!

— Федька, от баньку бы истопить?

— Сделаем, отче.

— Ну а я-то покуда от с полицией нашей пособеседуюсь. Надюха Кармухина-то, вишь, от зараза растакая-то летучая, заявление на нас подала!

— Кхм, вам бы всё шуточки, — прокашлялся сержант, снимая форменную куртку и шапку. — Читать вслух будем? И да, гражданин Фролов, вас я всё-таки попрошу задержаться.

Баня откладывается? Мы переглянулись с батюшкой, и я послушно сел за стол напротив Бельдыева. Да лысина Сократова, кто ж меня отпустит, если в заявлении наверняка на меня же и жалуются? В общем, я не ошибся или ошибся только отчасти, преувеличив собственную значимость.

— Целиком читать не буду, только самое существенное. Кхм, в горле першит… простыл, что ли, где? Так вот. «Пришли ко мне в квартиру без приглашения, с собой тоже ничего не принесли. Провоцировали на действия неприличного характера. Гражданин Ф. Фролов начал первым, а батюшка как человек религиозный и верующий ждал своей очереди на кухне». Это как понимать? Она же прямым текстом обвиняет вас в попытке группового изнасилования. Кхм?

— Мужиков от на селе-то мало, — покачав бородой, печально вздохнул отец Пафнутий. — Чего тока одинокой бабе не нафантазируется…

— О да, с фантазией у неё полный порядок! — успокоил нас Бельдыев, вытирая пот со лба. — Вот читаем: «…халат на мне разорвал, во двор меня голую вывел и над домами соседскими летать заставил…» Это, кстати, про вас, Фролов. Как полетали-то?

— Э-э, по принципу дельтаплана, — столь же честно попробовал объяснить я. — Понимаете, она держала меня под мышки сзади, а я её за полы халата так, чтоб одежда образовывала треугольник. Дальше следовало лишь ловить порывы ветра. Всё легко.

— Легко?! — Участковый чудом не поперхнулся чаем и длинно выругался на незнакомом мне тюркском наречии. — Эта дура озабоченная второе заявление с утра пораньше самолично в райотдел отвезла! Мне звонили уже. Просили срочно достать им такую же траву, что у нас тут полсела курит!

— Да чё там… Какие от полсела-то, ась?

— Такие, отец Пафнутий! У меня восемь свидетелей, которые видели, как гражданка Надежда Кармухина и гражданин Фёдор Фролов в ночном небе в неглиже прилюдно занимались действиями развратного характера! И ещё четыре бабки, которые ничего не видели, но подтвердить готовы, поскольку «Надька шалава известная, а монашек этот завсегда подозрительным был, как бы не маньяк…».

— От нас-то ты чего хочешь, сын от башкирских степей?

— Я? Кхм… ох, я хочу. — Сержант одним длинным глотком выдул весь чай из чашки и поднял на нас усталый взгляд. — Я очень хочу, чтобы вы тут сидели тише воды ниже травы. Чтоб у вас танки не грохотали, чтоб собаки не разговаривали, чтоб женщины в халатиках не летали, чтоб…

Пока он загибал пальцы, у меня перед глазами вдруг всплыли зелёно-голубые картины Марка Шагала. Там тоже летали взад-вперёд по небу разные девицы, кудрявые мужики и странные улыбчивые коровы. К чему я это вспомнил, задница Вольтерова? Не важно. Главное, что к концу разговора сержант Бельдыев крепко пожал нам обоим руки.

— Всё понимаю, всё вижу, только сделать с вами ничего не могу. Нет, заявление не отдам. Я его в рамочку вставлю и на стену повешу. Но вот ещё… кхм…

— Все внимание, — приподнялись мы.

— Как сказать-то, чтоб дураком не выглядеть? Я же тоже голову на плечах имею, книжки разные читал, а «Тайный сыск…» нам ещё в школе милиции рекомендовали. Короче, отец Пафнутий, раз всё вот так наперекосяк выходит, научите и меня, ради аллаха, бесов видеть!

Вот, пожалуй, такого дивного коленкора, как выражается наш батюшка, никто не ожидал. Даже Анчутка высунул любопытный нос из кухни, а доселе мирно дремавший на своём коврике доберман одним пружинистым движением вскочил на ноги.

— Чего ему? — нимало не стесняясь, громко сказал Гесс, добавив на всякий случай — Упс… типа гав-гав?!

Безрогий бес практически в ту же секунду громыхнул пустой кастрюлей об пол, так что все очнулись, переключив внимание в нужную сторону.

— Завтра поговорим от, — решительно перекрестил грудь православный батюшка. — А лучше-то опосля церковных праздников приходи, я-то, поди, посвободнее буду. Это где-то на конец января, добро? Ну там от плюс-минус неделя-то другая, глядишь, по весне обсудим.

Бельдыев всё понял правильно, обиды показывать не стал, подчёркнуто вежливо попрощался со всеми, даже с Гессом, долго глядя в его самые честные-пречестные глаза. Понятно, что заявлению в районе хода не дадут, что никакого дела против нас возбуждено не будет, но и тот факт, что отныне мы находимся на самом остром кончике карандаша в родной полиции, тоже отрицать не стоило.

Реальность имеет ряд весьма специфических черт характера, и более всего она не любит, чтобы её отрицали. Лично я дозрел до осознания этой простейшей истины далеко не сразу. В конце концов, с точки зрения гота принимать мир во всём его многоцветье, таким, каков он есть, уже само по себе преступление и глупость! Поэтому готы имеют лишь две краски, чёрную и красную.

Но если взглянуть на мир глазами философа, то куда проще и логичнее согласиться с реальным порядком вещей, чем пытаться бороться, страдать или менять несовершенство бытия во благо грядущих потомков. «Следующее поколение будет жить при коммунизме!» И вряд ли кто из образованных людей не помнит, чем всё это закончилось. Поэтому увы-с…

Как снайпер, гот, философ и бесогон до кучи я предпочту иную платформу под ногами.

— Проводи от гостя, Федька!

Я проводил сержанта Бельдыева в сени, ещё раз пожал его крепкую ладонь, мы молча посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, чисто по-армейски стукнулись плечами. Теперь он мой брат. Если у него вдруг возникнут проблемы, то они автоматически станут моими, если же меня придётся вытаскивать за воротник, то и он сделает это собственноручно.

Есть вещи, о которых двум мужикам совершенно не обязательно рассуждать долго и вслух. Помните, у Киплинга как было сказано?

Цитирую не дословно, лучше сами перечитайте. Я к тому, что на нашей земле дружба русского и башкира может быть крепче любой британской стали с вензелем королевы на клинке.

— Да, вот, — вдруг резко обернулся он уже на пороге, сунув руку в карман, — тут специальный факс на имя Фёдора Фролова. Почему-то пришло в отделение.

Я раскрыл незапечатанный конверт, достав из него листок бумаги с традиционно короткими строчками текста. Впрочем, какие там строчки, два слова всего: «Вы восстановлены».

Ох ты ж задница Вольтерова, да можно подумать, кто-то тут ждал иного развития сюжета?! Без всякой ложной скромности можем признать, что именно мы с Гессом являемся одними из лучших (или просто удачливых) бесогонов Системы. Несомненно, у них там есть куча других опытных профессионалов, но это же не значит, что стоит так уж резко и безоглядно отказаться от нашего спевшегося боевого дуэта. Мы боевая единица!

Ну и наверху тоже сидят не законченные идиоты. И пусть даже вниз, на места, спускаются весьма противоречивые приказы, но начальство на то и начальство, чтобы в первую очередь включать голову, а уж в последнюю эмоции. В идеале, конечно.

— Пляши от, паря, — победно расхохотался отец Пафнутий, размахивая листочком факса. — И суток-то не прошло, а уже от и восстановили тебя!

— Я не буду работать без Марты.

— Федька, от не гневи Господа Бога…

— Вернут её, вернусь и я.

— Ам сори, джентльмены, — раздался заинтересованный голос с кухни. — Не моё собачье дело, но вдруг ля бель мадемуазель и сама больше не настроена работать в офисе за компом? Всё-таки Санкт-Петербург — это шаг вверх по карьерной лестнице, ву компрёне?

— Тебя от, беса-то безрогого, не спросили, — в тон ответил батюшка, но после минутного размышления поддержал Анчутку: — А может, и прав нечистый-то? Чего толку девице-то молодой в скучном офисе юбку просиживать? Скучно от, поди. А в большом-то городе и развлечений от по вечерам больше, и…

— Кафе, рестораны, театры, квесты, стриптизы, кино, праздники, ярмарки, концерты, уличные гулянья, актерские встречи, неформальное общение, импортный алкоголь, лёгкие наркотики, случайные половые партнёры — короче, полный фарш и дас ист фантастиш!

— Заткнись, — в два голоса грозно посоветовали мы с отцом Пафнутием.

Анчутка мигом заткнулся, инстинкт самосохранения у него всегда на самом высоком уровне, не придерёшься.

— Так пойдёшь, чё ли?

— Нет, сказал же, — упёрся я.

— Карту от тогда верни!

— Забирайте. — Я достал из кармана армейского свитера глянцевую карту джокера, чуть засаленную по краям, передавая её из рук в руки законному владельцу.

Всё это время Гесс нетерпеливо поскуливал, царапая лапами пол и стуча обрубком хвоста. Сказать он ничего не смел, но, сев на задницу, отчаянно жестикулировал передними лапами, словно героический матрос с канонерской лодки «Кореец».

— Ох ты ж царица небесная, как собаку-то плющит, — первым опомнился батюшка. — Ровно чего-то сказать хочет, а от не может, ибо тварь сия бессловесная. Ну-кось, я от, поди, угадаю?

Доберман скорчил страдальческую морду, но потом сам увлёкся новой игрой.

— Чё-то крупное. Шар от? Земля? Собака узкоглазая? Да от! Шар, узкоглазая собака, от и… и… нет? Мяч? Яблоко? Не шар от, не собака, не? Чего ж, энто я узкоглазый? Нет, не я. Федька? Нет. От да кто ж, не Анчутка ли, нет? Да, от не Анчутка. Якутянка узкоглазая? Да! Нет? Не она. Что ж за напасть-то такая круглая от и узкоглазая, а?! Но у ней от точно глаза в щёлочку? Да. Тогда от кто? Японец, казах, китаец? Китаец! От же у меня какая псина-то разумная, китайца круглого изображать научился! Где ты от такого найдёшь? Нигде! От же люблю тебя, Геська, давай-ка от поглажу-то…

Бедный доберман, отчаявшись добиться понимания, опустил морду и, вздыхая, поплёлся к своему коврику. Мне же всё было кристально ясно: шар плюс китаец равно китайский шар или яблоко, а китайское яблоко — это апельсин, что значит по-английски «оранж», то есть где-то рядом уже пляшет оранжевый бес, вызывая меня на ковёр в Систему.

— Отче, мы быстро. — Я перехватил за ошейник верного пса и как есть — не переодеваясь, не вооружаясь — не глядя хлопнул себя ладонью по плечу.

Короткая оранжевая вспышка резанула по глазам, давая понять, что попал я куда надо, а в следующее мгновение мы с Гессом открыли глаза в белом коридоре, набитом галдящими людьми, словно на собрании ЖКХ в многоквартирном доме при обсуждении троекратного повышения тарифов. Хотя тут тема была поинтереснее.

— Куда Марту дели-и?!!

— Это реальная подстава, посаны! Девчулю забрали, а гладкий хрен в смокинге такие задания клепает, что уже шестерых по больничкам разложили. Сложить он нас хочет всех в деревянный ящик! Зуб даю, посаны!

— Что за фигня? С какого фига я должен заниматься этой фигнёй, фиг её знает, да?!

— Казань закрыли, Киев закрыли, Брест закрыли, Воронеж закрыли, Нижний ещё устоял, но там трое бесогонов на всю огромную губернию, у кого-нибудь за это дело, вообще, голова болит? Парни на пределе держатся! Где Марта?

— Товайищи, это пьоизвол! Импейиалисты убьали от йаспьеделения заданий единственного состьадательного человека! Нами правит бездушный, набьиолиненный йобот! (Это пьиличное слово, не сбивайте меня!) Йади чего? Кто за мной, товайищи? Если Система исчейпала себя, её следует уничтожить! Да здьавствует мийовая…

— Уймите уже этого балабола из Ульяновска, ради бога! Все мы понимаем, что творится нечто странное, однако… Однако! Так ли уж всё плохо? Допустим! Допустим, что не все довольны нововведениями. Но когда были довольны все? Положим. Только положим, что о…

— Гля, парни, да тут Тео и Гесс. — Предыдущему оратору, видимо, кто-то закрыл рот чем-то тяжёлым, вроде той же скамейки для посетителей. — Братцы, пропустите их! Пусть они там начальству за нас скажут. Пусть…

В общем, как вы наверняка уже поняли, революционно настроенные массы быстро нашли крайнего. Я никого не осуждаю, они прекрасно знали, кого и почему здесь увольняли чаще других. И да, к слову сказать, Декарт мне в печень, наша с Гессом слава, гуляющая по Системе, всегда была противоречива до крайности: то мы герои, то практически враги отечества!

Но, к моему немалому удивлению, вся разношёрстная толпа разномастно одетых бесогонов в едином порыве дружно расступилась, давая нам дорогу. Мы гордо (особенно доберман, когда надо, у него вид благородный, как у крейсера «Аврора») прошествовали освободившимся коридором почёта до главных (единственных) дверей и, услышав вожделенное (сто раз повторенное) слово «следующий», шагнули в офис Системы.

Внутри за ноутбуком нас встретил Дезмо! Ка-ка-я-а неожиданность, право?

— Припёрлись.

— Мы вас тоже любим.

— Фролов, вот вы ведь уже испортили ей жизнь, — задумчиво и вроде бы ни к кому напрямую не обращаясь, начал чёрный ангел. — Девушку перевели подальше отсюда, типа на повышение. Вам мало? Вы и там намерены доставать её?

— Ананас, — подумав, ответил я.

Гесс покосился на меня, высунув язык. Дезмо тоже, видимо, мало что понял. Ну, ребята, нельзя же быть настолько наивными: если мне задают идиотский вопрос, я вправе дать идиотский ответ.

Ладно, объяснять всё равно ничего не буду, просто перейдём к делу.

— От лица всех присутствующих в коридоре, — начал я как можно громче, так, чтоб меня гарантированно слышали снаружи, — объявляю наше общее и единодушное требование — немедленно вернуть к работе Марту! Она хороший специалист, с душой относится к порученному ей делу и всегда готова поддержать бесогона, попавшего в беду.

Мой пёс дважды гавкнул. За дверью раздался рёв ободряющих голосов. Почему у нас до сих пор нет нормального профсоюза, парни? При такой сплочённости и социальной активности мы бы эту самую Систему как пропеллер вертели! Как там говорили донские казаки? Любо!

Но я не казак, я гот, с меня и обычного согласия достаточно.

— Ваши условия? — тихо спросил чёрный ангел, опуская взгляд в пол.

— Марта работает на том же месте.

— И всё?

— Да, всё. Я не выражаю никаких личных требований, но озвучиваю святую волю восставшего пролетариата, — патетично заверил я. — Ничего для себя, но всё для народа!

— Сволочь ты, Фролов.

— А ну повтори, и я тебя кусь! — грозно предупредил доселе молчавший доберман. — Нет, Тео, ну он первый начал. Можно уже кусь его?

— Нет, вдруг ещё отравишься, — успел предупредить я. — Итак, Марта будет восстановлена, а все, то есть любые обвинения против неё сняты?

Чёрный ангел с идеальным пробором пытался смотреть на меня, словно на досадливую бактерию в микроскопе. Не знаю уж, что он этим пытался добиться, но ни я, ни мой пёс не намеревались ради него вживаться в роль подопытных мышек. Даже чисто гипотетически, нет, не дождётесь, в задницу тебя Вольтерову!

— Надеюсь, вы понимаете, что решение о соответствии должности того или иного работника не в моей компетенции?

— Нам фиолетово.

— Что?

— Поясню, в смысле «ниже плетня, вдоль лампаса!». Это цитата, но вы поймёте.

Дезмо изо всех сил делал вид, что не скрипит зубами. Часто это является первым признаком наличия глистов в организме, но сейчас, разумеется, свидетельствовало лишь о крайней степени раздражения.

— Возможно, мне удастся каким-то образом сообщить начальству о…

— Почему прямо сейчас не сделать это? Что значит «возможно… мне… удастся»? Лысина Сократова, да что сложного в том, чтобы честно доложить о сложившейся обстановке вышестоящим органам? А уж они пусть принимают решение.

— Тогда они и меня уволят!

— Вряд ли это наша проблема, верно? — как можно вежливее улыбнулся я, хотя скрыть ликование в голосе всегда непросто. Гесс вообще ничего не скрывал, откровенно хихикая, виляя хвостом и строя рожи.

На один миг мы встретились с Дезмо глазами. Мне вроде бы удалось отметить некую панику в его взгляде, а он… не знаю, ему видней. На тот момент я ощущал себя максимально лёгким, упёртым и правым, потому что мне нечего было терять.

— Для вас есть задание.

— Нет.

— Не слишком сложное, однако вы должны…

— Мы ничего не должны и ничего не будем делать, пока не будет принято решение по Марте.

— Дьявол вас раздери, Фролов! — Чёрный ангел со стуком захлопнул крышку ноутбука.

А мгновением позже мы с Гессом выдохнули уже дома.

Безрогий бес на миг высунулся из кухни, продемонстрировав чёткий арийский профиль, и вновь исчез, не задавая вопросов. Отец Пафнутий, казалось, тоже не заметил нашего короткого отсутствия, он всё так же сидел за столом, поправляя на носу очки. Хотя по факту оба были предупреждены, куда мы отправляемся, пусть и не знали, зачем конкретно.

Что ж, я позволил верному псу отправиться на кухню наслаждаться ароматами тушёной говядины, а сам по давно сложившейся армейской традиции быстро доложил обстановку батюшке. Тот выслушал вежливо, не без интереса, но чрезмерных эмоций тоже не выказал. Зато, покачав бородой, молча вернул мне карту джокера.

Конечно, его по-прежнему волновало всё происходящее в рамках Системы (недаром же он приложил столько сил к её созданию), но поскольку отошёл от дел (в некоторой степени, так сказать, был с почётом отправлен на заслуженный отдых), то активно туда уже и не лез. Разве что ругался матерно и всё порывался кому-то там звонить, если был чуточку нетрезв. Хотя чего уж там, чуточку нетрезвым отец Пафнутий бывает редко, он или вообще неделями не пьёт, или отрывается так, что всем чертям тошно… От всей широты бескрайней русской души, короче!

Каких-то особенных дел до вечера не нарисовалось. Баню в итоге топил всё тот же Анчутка, я продолжал мазать левый бок и локоть дурно пахнущей, но, видимо, весьма целительной армейской мазью из старых запасов святого отца. Мелкие царапины, ссадины и ранки жутко чесались, но сукровица не показывалась, значит, скоро заживут. После горячей баньки с чистым бельём и общими разговорами был организован холостяцкий ужин без изысков.

Хотя чего уж там врать, безрогий красавчик подал на большой сковородке совершенно обалденную жареную картошку с луком, салом, морковкой, перцем, свежей зеленью и чёрным хлебом, натёртым чесноком. В качестве аперитива предлагалась рябиновая настойка по пятьдесят грамм, но я был не в настроении, Гесс не пил, Анчутке на наливали, так что с молитвой за всех оскоромился только один отец Пафнутий.

Пока я после чая помогал убирать со стола, батюшка, не удержавшись, всё-таки набрал кого-то из своих старых знакомых, поговорил на слегка повышенных тонах у себя в комнатке и, вернувшись, слегка хлопнул меня по плечу:

— От заварил ты всем кашу-то, паря! Вернули девицу твою. Вроде от как даже повысили, тока чтоб ты-то с работы не сбёг.

— Это не потому, что я самый лучший бесогон. Там все ребята поднялись.

— Все орут, да от не всех от слушают, а прислушиваются-то вообще мало к кому! Бесогонишь ты от, конечно, славно, но и подставляешься под когти да рога. Благо хоть от Геська мой тебя прикрывает, один-то давно пропал бы, — оглаживая седую бороду, покивал мой наставник. — Однако что ж, учить-то тебя и впредь буду. А у Системы-то на твою от головушку бедовую уже свои планы.

— Какие?

— А я-то почём знаю? Хоть у той же от Якутянки спроси! Угораздило ж меня притащить от в дом бабьего-то угодника. Одну кралю себе от в Системе завёл, другая-то за ним по всему селу на каблучищах-то почитай чуть от не нагишом бегает, хорошо третья от вовремя к мамке съехала, не то б и внучку-то мою приворожил. Чертяка! Ась?

Ну, положим, тот чертяка, который приворожил Фруктовую внучку отца Пафнутия, зовётся Анчуткой, так что не надо тут стрелки переводить. Впрочем, и спорить сейчас смысла не было, мы все всё прекрасно знали. К тому же в глубине души я всё ещё немножечко переживал насчёт последних разговоров с Дарьей.

Ведь согласись я тогда учить её, как можно правильно видеть бесов, возможно, психологический стресс и не шарахнул бы её обухом по башке. Безрогий Анчутка, слов нет, та ещё сволочь, но он ведь никогда и не притворялся перед нами невинным ангелочком с крылышками. Так что если мы не уберегли от него девушку, то это наша проблема, а не его вина. По факту он же её и пальцем не тронул, верно?

Та же Якутянка, как тут все её называют, она также ничего Дарье не сделала, ни разу не обидела, даже зубки не показала. На минуточку мне вдруг показалось, что отъезд курсантки Фруктовой мог быть скорее паническим бегством. Не от нас, не от любимого дедушки, а от самой реальности. Да, как философ я могу зацикливаться на этой теме, имею право, нас так учили, такое воспитание. Реальность и человек, человек в реальности, реальность в человеке и так далее.

Приложение мрачных готских традиций к кристаллизованной школе русской философской мысли всегда даёт гарантированно непредсказуемый результат. Поэтому и не будем, пока есть более насущные вещи. Собственно, любой, у кого есть собака, понимает, что всегда важней. Пёс всегда расставит правильные приоритеты, или будете вытирать за ним лужи дома.

…Пока выгуливал перед сном высоко скачущего горным козлом добермана, я, сидя на крыльце, попробовал на пальцах пересчитать друзей и врагов.

Итак, за наших, условно говоря, «воинов света» можно считать отца Пафнутия, Гесса, Марту, сержанта Бельдыева и меня. Также, пожалуй, Дашу Фруктовую, но она далеко. Допустим, ещё дракона из Вавеля. Он обещал одноразовую помощь. Вроде как всё. Нет, можно ещё, конечно, скинуть в список всех знакомых бесогонов, но смысл? Это примерно так же как Анчутка — если надо спасать собственную шкуру, он, не задумываясь, возьмётся за оружие. А вот если чужую, то как знать…

Разумеется, и Система наверняка печётся о своих сотрудниках, но, памятуя ту историю с Грицко в краковских пещерах, верить им на слово — мягко говоря, себя не уважать. Типа мы вам платим, обеспечиваем работой и медицинской страховкой, но дальше вы сами. Такого случая, чтобы Система вдруг сама пришла хоть кому-то на помощь, я не припоминаю, отец Пафнутий тоже о подобном не рассказывал.

Да всех их к Диогену в бочку! Что у нас по поводу врагов? Якутянка, Дезмо, черти, бесы, некий Хан и… вроде как всё. Ну, можно, конечно, вспомнить настырного столичного бизнесмена, но он, похоже, сбежал из Пиялы навсегда. Других нет. Получается, что в принципе силы равны.

Не сказать, чтобы это так уж радовало, паритет сил в данном случае неуместен.

Нарезающий круги по двору доберман старательно кидал в меня снег задними лапами, чтобы я отвлёкся, прекратил заниматься ерундой и наконец-то «поиграл с собаченькой». Давай, давай!

Во многом он прав, за ним стоит какая-то истинная, кондовая и посконная правда жизни. Что ты тут философствуешь, глупый человек? Лучше брось собаке палку, а там уж будь что будет!

Спать все легли рано. Ночью, наверное где-то после двух, моего плеча осторожно коснулись пальцы безрогого беса. Верный неубиваемым армейским привычкам, я вскочил на ноги за считаные доли секунды. Горячая школа в горах не прощает ошибок.

— Тсс, амиго! Не надо меня душить, пер фаворе?

— Какого Фрейда озабоченного…

— К тебе пришли. Я не мог отказать, не мой уровень, ферштейн?

Дальнейшие расспросы не имели смысла, тут уж всегда проще самому встать и посмотреть. Я, как был в трусах, носках, с крестиком на шее, завернулся в одеяло, протопал к разрисованному морозными узорами окну и попытался вглядеться, что же там происходит снаружи? Кому там ещё моя скромная персона могла столь резко понадобиться посреди ночи?

В серебряной раме архангельской зимы был чётко выгравирован силуэт черноволосой женщины в длинной песцовой шубе. Ну вот, стоило о ней вспомнить, как получите, распишитесь…

— Камрад, я с тобой не пойду, — честно предупредил Анчутка. — Хочешь, пулемётным огнём поддержу с крыльца? Но только не лично перед Якутянкой… ам сори, миль пардон, звиняйте, панове, яволь?

— Натюрлих, — в том же тоне ответил я, быстро, но без суеты одеваясь. — Гесса не буди, он мне там вряд ли поможет со своими «кусь-лизь»…

Наш кухонный красавчик вытянулся на манер футболиста Дзюбы, накрывая голову левой, а правой отдавая воинскую честь. В иной ситуации я бы решил, что он просто надо мной издевается, но сейчас ситуация выпирала иным боком.

— Я пошёл.

— Я с пулемётом на крыльце.

На том и порешили, хотя, разумеется, и я и он прекрасно отдавали себе отчёт, что в диалоге с Якутянкой никакое оружие не является сколь-нибудь весомым аргументом. Пули её не берут, гранаты тоже, прямое попадание в лоб бронебойным из пушки? Ну не знаю, наверное, тоже вряд ли.

А уж глушить азиатскую красавицу сверху по кумполу ядрёной ядерной бомбой у нас (слава богу!) не было ни возможности, ни желания. Да тут всю область накроет, в то время как гарантий физического уничтожения демонессы в бриллиантах всё равно нет. Вот такой расклад, играем краплёными…

— Тео, мальчик мой, — промурлыкала черноокая красавица, встречая меня лёгкой полуулыбкой. — Вроде бы расстались недавно, но я успела соскучиться.

— Не могу сказать, что взаимно.

— Ты слишком суров к себе, — притворно вздохнула она и подняла на меня немигающий змеиный взгляд. — Ты ведь помнишь, о чём договорился с… неким господином?

— Ни о чём, — уверенно парировал я. — Он лишь высказал свои влажные пожелания, которые были мною посланы в… соответствующем всем извращённым фантазиям направлении!

— Мм…

— Марту он не получит.

— Ты слишком поспешен в выводах, бесогон, — неуверенно поправляя прядь волос, начала Якутянка. — Со своей стороны мы готовы пойти на определённые компромиссы. Например, ты станешь самым лучшим, самым известным, высокопоставленным изгонителем бесов! Не спеши с ответом. Подумай. Что важнее для человечества? Чем наполнены чаши весов? Обычная офисная мышка по кличке Марта, которая всего лишь является дубликатом техники, раздающей задания, и по логике вещей может быть заменена кем угодно? Или простые люди, повсеместно страдающие от засилья бесов, которых ты, и только ты, можешь остановить? Плюс бриллианты.

— Впечатляет, — согласился я. — Бриллианты — это здорово. Деньги и власть, которые всегда можно употребить на благие цели.

— Вот именно.

— Но не объясните ли мне, в чём конкретная ценность этой девушки? Почему вы так упёрто хотите забрать именно её?

— Поставим вопрос иначе. Почему тебе так важна именно она?

Я недоумевающе уставился на Якутянку. Возможно, она поняла мой взгляд неправильно, потому что широким жестом распахнула шубу. Не берусь судить за всех, но лично я нигде и никогда не видел более великолепного женского тела. Просто поверьте.

— Вам говорили, что такими формами можно свести с ума любого апостола?

— Мне много чего говорили, мой мальчик. — Запахивая песцовую шубу, Якутянка чётко ставила границы между фантазиями и реальностью. Должен признать, что все мои фантазии полностью совпадали с тем, что она реально могла предложить. Тем не менее увы…

— Передайте наверх, что мы не договорились.

— А что скажет собака дьявола?

— Вы о Гессе? Он сейчас спит, видит во сне вкусную косточку, и ничего более его не колышет.

— Ты так наивен, Тео, это возбуждает. — Она многозначительно облизнула губки, но остановилась. — Обещаю, что бы ты ни решил, я не трону тебя! Прощай…

Последние слова Якутянки растаяли в морозном воздухе тёмной ночи. Там, где она стояла секунду назад, не осталось даже отпечатка высоких каблуков в рыхлом снегу. Эта женщина уходила и приходила по собственной воле, не тратя лишних слов и времени.

Ну задница Вольтерова, если диалог и состоялся, то в чью пользу?!

И я и она обоюдно высказали свои мысли или предложения, не более. Сравнения, чья кавалерия круче и у кого больше пушек на позициях, явно не было. Я обернулся к дому.

Безрогий бес поднял над головой руку, изобразив двумя пальцами знак «Виктория», значит, мы чего-то там победили без пулемётной пальбы. Не берусь судить, чего или кого именно, потому что, честно говоря, и сам не знаю. Но не обнажённую демонессу уж точно, она ушла непобеждённой…

— Ну что, как поговорили, амиго?

— Образно выражаясь, выкурили трубку мира.

— Какого кумира?

Я игнорировал последний подкол безрогого беса и, скинув тулуп в сенях, вернулся к себе на койку. Убедился, что все спят, тихо разделся, скользнул под одеяло. Улёгся, закинув руки за голову. Мысли были достаточно короткими, зато ёмкими, с чётким пониманием одного — ничего не кончилось, всё только начинается. То есть, скорее, продолжается развивающимся движением по спирали.

Батюшка мирно похрапывал у себя. Со стороны Гесса также слышалось ровное посапывание, значит, сны приятные. Когда он нервничает или пугается из-за того, что не может кого-то догнать во сне или, наоборот, убежать, то поскуливает, рычит и скребёт лапами пол. Учитывая, какие у доберманов когти на ногах, я первое время аж вскакивал от скрежета, а вдобавок ещё и стружки убирал. Потом привык.

Теперь если моему псу снятся страшные сны, например, колбаса убежала или кто-то конфетками не поделился, то он сам приходит меня будить, пряча холодный нос мне под одеяло. Это значит «вставай, просыпайся, бесчувственный человек, видишь, собаченьке страшно, гладь меня, гладь!».

…Утром все встали вовремя. Рассказывать батюшке о вчерашней встрече было особо нечего. В конце концов, ничего нового не случилось — силы Тьмы хотят Марту, а я её не отдам, ну и ок, всё?

Полезной информации ноль. Так что выгулял добермана, Анчутка накрыл завтрак, отец Пафнутий объявил, что на службе он сегодня и без меня справится, так что мне можно остаться дома, при условии, что продолжу тренировки. Речь шла о повышении скорости стрельбы по движущейся мишени при сохранении точности.

Красавчик-брюнет согласился уделить часок из своего напряжённого графика домашних дел. Выглядело это следующим образом: он бегал по двору, хаотично и без предупреждения кидаясь в меня снежками, а я стрелял в них из воздушной винтовки. Сложность в том, что перезаряжать её на бегу, кувыркаясь и приседая, достаточно хлопотное занятие. Переходить врукопашную не разрешалось ни мне, ни ему. Случайно попасть в беса значило проиграть.

Доберман в фуфайке и ушанке набекрень честно отмечал, сколько снежков я сбил, а от скольких не успел увернуться. Почти часовой спарринг закончился не в мою пользу. С минимальным счётом, но всё равно. Значит, надо продолжать тренировки. Анчутка отвесил мне церемонный поклон в японском стиле и вернулся в дом. Можно отдышаться.

…Мы с Гессом, расслабившись, сидели на крылечке плечом к плечу, когда в наши ворота вкатился розовый шар с помпоном и тоненьким голоском закричал:

— Дяденька монашек, а там вашего отца Пафнутия бьют!

— Так ему и надо, — чуть не сорвалось у меня с языка, потом я посмотрел на воспрянувшего духом добермана и тихо уточнил: — Кто бьёт, где?

— А у мэрии! — весело ответило незнакомое мне дитя, укутанное так, что только кнопка носа торчала. — Там три тётеньки из города приехали, лекарства продавать, а ваш батюшка мимо шёл, они и говорят — «здрасте», а он им — «оглоблею по мордасти!». Я сама видела!

Ох же лысина Сократова! Мне доводилось по жизни видеть людей, торгующих «Эваларом». Если там действительно те кряжистые упёртые тётки, что разъезжают с огромными клетчатыми баулами по области, продавая чудодейственные лекарственные препараты необразованным бабкам и дедам, то лучше б он там с тремя мужиками сцепился, честное слово.

Просто мужчины в драке чаще всего предполагают последствия и голову обычно не выключают, а вот бабы если уж дерутся, так беспощадно и до последнего! К тому же православному батюшке просто не по чину бить женщину, даже если она всучивает его пастве липовые БАДы, в лучшем случае ни от чего не помогающие. В худшем, когда пенсионер или многодетная мать, сопоставив полученный лечебный эффект от слова «ноль» с затраченной суммой в единицу и четыре ноля, впадают в шок, и всё, как минимум инсульт или инфаркт им обеспечен…

Когда мы с девочкой и Гессом подоспели на площадь, то стали свидетелями жуткой сцены. Нет, кстати, не драки! Никто никого не бил, просто небольшая группа сельчан перед мэрией созерцала противостояние «добра» и «зла», но не вполне могла определиться, кто есть кто, что, где, куда и кому?

Нам пришлось остановиться позади всех, так сказать, в последних рядах партера, но при хорошем обзоре действа. А посмотреть было что, тут разворачивался такой спектакль…

— Лекарствия сии суть от есть обман сатанинский! — в полный голос декламировал отец Пафнутий, взобравшись на крашеный постамент памятника Ленину, как на броневик, и даже приняв соответствующую позу. Разве что не картавил и бороду имел раз в двадцать длиннее, шире и красивее, чем у Ильича. — Когда душа-то у человека болит, душу от в церкви лечат, а коли от тело грешное бедствует, так в больницу-то районную идите, от в поликлинику!

— К этим врачам-убийцам?! — подпрыгивая, препирались с ним три немолодые женщины разного возраста и комплекции, в дешёвых пуховиках, сапожках и толстенных вязаных штанах в облипку с начёсом. Как помнится, такие первым носил знаменитый актёр Милляр, играя чёрта в сказке «Ночь перед Рождеством». Но это сейчас не важно, опустим детали…

— Вот недавно в Москве ваши врачи нашли у женщины опухоль, удалили, и она умерла! А надо было всего лишь год-два-три пропить травяное средство пропилено-сабельник-зверобой-N4HOH, никакой химии, производство Германия — Югославия, по смешной цене тысяча четыреста девяносто девять рублей за флакон! Подходите ближе, я сейчас расскажу…

— Ты чё несёшь-то, бесстыдница?! Той Югославии уже сколько лет нет! Нет такой страны-то!

— Страны, может, и нет, а вот лекарство есть! Клавдия Петровна, чего вы копаетесь? Опять электрошокер дома забыли?

Одна из троицы, доселе молча рывшаяся в пузатом бауле, с победным воплем достала небольшой карманный электрошокер. Гесс подобрался к прыжку, но пока мы не вмешивались, интересно же.

— Чё-то не искрит. Батарейки давно меняли?

— Ой я ж ду-ура…

— Коли кого Господь-то наш от наказывает, так от в первую очередь-то ума лишает, — грозно захохотал несгибаемый батюшка, грозя направо-налево тяжёлым серебряным крестом. — Спасайтеся, люди божии, от козней неправедных слуг бесовских с таблетками-то их диавольскими, с ценами-то безбожными от самого лукавого, с помыслами-то корыстными, нечестивыми! Бегите, дети мои, я от, поди, прикрою!

Десяток старушек и, быть может, двое-трое свободных от дел мамаш резко начали мелко креститься, стайка не занятых в садике детишек хихикала, перемигиваясь, а мужиков в толпе и не было, все на работе. Так что общественное мнение неумолимо склонялось в сторону отца Пафнутия, он был брутален, выглядел мучеником и героем. К тому же местный, значит, доверия больше.

— Да снимите его уже оттуда! У нас, между прочим, разрешение на торговлю есть.

— Креста от на вас нет! Людишек наивных грабите, доверчивостью-то ихней злоупотребляете! Не позволю от мне тут паству-то совращать, вовлекая православных христиан во пляски бесовские!

— Нет, ну что такое, взрослый человек, седой, в лекарствах от нервов нуждается, а хулиганит! Куда только полиция смотрит?

— Тьфу от на вас, тьфу! — несмотря на возраст, довольно метко плевался мой бородатый наставник. — Отанафемствую всех троих от по полной, в пекле будете БАДы свои от продавать-то, ага? Да чтоб Люцифер, Князь тьмы, ещё вам от люлей-то за них понаотвешивал!

Одна из тёток, не выдержав, ударилась в обиженные слёзы, из-за здания мэрии уже спешил хмурый сержант Бельдыев. Разборки были короткими, полицию у нас уважают, поэтому все четверо участников местных беспорядков гуськом были направлены в отделение.

Отец Пафнутий шествовал, гордо подняв голову и сведя руки назад, словно в кандалах, а за ним три гастролирующие всучивальницы чудодейственных лекарственных препаратов от всего на свете, гружённые баулами и тоскливо матюкающиеся через каждый шаг. Любопытствующий народ расходился, сочувственно качая головами, так и не придя к единому мнению.

И батюшку жалко, эффектный мужчина, вдовец, с образованием. Но и лекарства тоже, кто их знает, люди-то уж так прямо в глаза-то врать не станут, так что а вдруг…

— День добрый. — Я с доберманом догнал старшего сержанта, замыкающего пёструю колонну.

— Не сказал бы, — строго откликнулся он. — Сколько ж можно вашего дебошира арестовывать? Можно подумать, у меня других дел по охране правопорядка нет.

— Проведите беседу и отпустите.

— А чего я ещё могу? Нам на священнослужителей давить запрещено. Хотя будь моя воля, я б ему впаял от сердца лет восемь строгого режима! Да или расстрелял бы на месте!

Что-то в голосе, даже скорее в тональности, башкирского полицейского вдруг показалось мне странным. Не то чтобы он раньше был душка и добрячок, да и доводили мы его вроде как постоянно, но именно сейчас он сорвался. Практически на пустом месте. Но по своей ли вине?

— Так, заходим по одному, рассаживаемся, — командовал участковый, распахнув двери отделения и включая свет. — Можете не раздеваться, батареи не топят.

— А куда садиться-то, гражданин-товарищ следователь? — спросила самая толстая тётка. — Здесь всего два стула.

— Правильно, один для меня, другой для обвиняемого. Кто у нас обвиняемый?

— Он! — Три указательных пальца (из них два наманикюренные, один с обгрызенным ногтем) ткнули в сторону непримиримого отца Пафнутия.

А вот он-то как раз ни у кого разрешения не спрашивал, сразу вальяжно расселся на крепком стуле напротив Бельдыева. Правильно, ему даже районное отделение уже как дом родной, за месяц меньше трёх раз не забирают.

Сержант снял зимнюю шапку с кокардой, почесал бритый затылок и устало достал лист бумаги.

— Будем составлять протокол?

— В руки от закона российского отдаюся со всем моим смирением, — широко от плеча до плеча перекрестился батюшка. — Ибо от в неподкупность полиции верую, грехов-то не отрицаю и наказание заслуженное от приму как должно. А только перед бесовками-то этими головы от не склоню и везде, где от увижу тока, поганой метлою из села-то гнать стану! За то токмо перед Господом Иисусом Христом от мой ответ и есть!

Три тётки отработанно ударились в истошный крик, я кусал губы, чтобы не заржать, глядя, как мой наставник разыгрывает тут полноценный утренник в детском саду «Киль мэнде, мои цыплятки!», а любопытный пёс смотрел во все глаза, ожидая моей команды хоть кого-нибудь да «кусь, кусь!» от переполняющих его эмоций.

— Ретроград! Ксенофоб! Женоненавистник! Арестуйте его, он Путина не любит!

— Прокляну! Отпою от заживо! Анафему от вам всем! А от Путина-то люблю.

— Молча-а-ать! — в полный голос неожиданно взревел сержант полиции, выскакивая из-за стола, выхватывая из кобуры табельное оружие и взводя курок.

Заткнулись все и сразу. Тётки со страху, а мы с отцом Пафнутием от изумления, потому что на голове Бельдыева, широко расставив ножки, стоял коренастый толстый бес жёлто-коричневого цвета в синюю крапинку. Усталость, нервы, стресс, ярость. Понятно. Человека просто довели.

От себя бы я добавил, что нашему сержанту катастрофически не хватает пары недель отпуска где-нибудь в широких степях родной Башкирии. Пенный кумыс, ароматный мёд, горячая баранина, пасущиеся кони, солнышко на закате, гортанные народные песни, звёзды над головой, так чтоб даже не вспоминать ни о какой полицейской службе. Может быть, ещё бутылка водки или, бог с ним, даже две. Иногда такое надо, пусть!

— Гесс, — шёпотом позвал я, — обходи сзади, там бес.

— Кусь его? — не разжимая зубов, так же тихо уточнил он.

— Если только аккуратно.

— Обижаешь собаченьку…

Да, в тонком искусстве своевременного кусания он профи, его лишний раз ни уговаривать, ни напутствовать не надо, а уж тем более не стоит лезть с советами под руку. Или под лапу? Да Декарт мне в печень, какая тут кому разница…

— Гражданин полицейский, прошу прощения, мы все всё поняли, — осторожно начал я, демонстративно поднимая руки. — Больше не будем. Отпустите хотя бы женщин.

Бельдыев гнусно ухмыльнулся, щуря и без того узкие азиатские глаза, пистолет Макарова в его руке развернулся в мою сторону.

— Не бери от греха-то на душу, мусульманин, — приподнялся батюшка, широкой спиной пытаясь загородить нас всех. — Вижу-то, что бес тобой овладел, на плохое дело толкает от! А ты-то ему и не поддавайся! А ну, матюкнись от, что ль!

Воронёный ствол мгновенно перенаправился в голову моего седого наставника. Один раз пальнёт с такого расстояния, и всё — кому торжественные похороны, кому тюрьма, а там полицейских не любят. Хитромордый доберман, опустив нос ниже колен, жалобно заскулил и спрятался под стол. Разумный тактический ход, ведь из-под стола можно было тяпнуть Бельдыева за такое место, что…

— А-а-ай-я!!! — взвыл укушенный участковый, дважды стреляя в потолок. — Кукайбаш на кутак!

— Чёй-то сказал от, ась?

— Инен батаге, вон отсюда-а! Кит кюттэ, все!

От такого яростного мата-перемата тюркского розлива всех трёх тёток-торговок просто вынесло ногами вперёд вместе с баулами, а наглый бес, захвативший сержанта, начал расплываться на его голове в желеобразную массу. Что, кстати, совсем не означало его поражение. Если сейчас потечёт в ухо, то всё, там уже просто так не достанешь, хоть топором руби.

— Стреляй от, Бельдыев! — первым сориентировался отец Пафнутий.

— Куда стрелять?

— В лоб!

— В лоб? — попробовал прицелиться сержант.

— Да не мне-то, идиот, себе от в лоб!

— Инде мине лемсез, — торжественно перекрестился некрещёный башкир Бельдыев, развернул пистолет и спустил курок. Грохнул третий выстрел!

Как это часто бывает у незадачливых самоубийц, в лоб он себе не попал, потому что на всякий случай присел, но полужидкую жёлто-коричневую массу (не хочу говорить, на что это было похоже) метким выстрелом сбил со своей головы. Мы трое облегчённо выдохнули, а Гесс даже показал мне большой палец — «я его кусь, я хороший мальчик, похвали собаченьку!».

Бледный полицейский, сидя на полу, внимательнейшим образом рассматривал табельное оружие. Он его даже зачем-то понюхал, прежде чем убрать в кобуру. Я подал сержанту руку, помогая подняться.

— Что со мной было?

— Бесы, — кротко ответил батюшка, зыркая глазами по сторонам. — Где бутылку-то держишь, морда твоя азиатская?

Бельдыев указал взглядом на сейф в углу.

— Не заперто.

…В общем, мы с наставником, наверное, часа полтора, если не больше, отпаивали, утешали и успокаивали бедного старшего сержанта. Беса он не увидел, но чужеродное влияние на свой мозг и тело ощутил по полной. Учиться у нас больше не хочет, хочет, чтоб мы раз в неделю освящали отделение, и всерьёз задумывается о скорейшем переходе в православную веру. Ну или на худой конец материться будет почаще, раз бесы этого не любят. Ему нетрудно.

Отец Пафнутий обещался каким-то чудесным образом впоследствии разрешить все назревшие вопросы, поскольку ежеминутно ругающийся полицейский чин тоже так себе пример для общего подражания молодёжи. Имидж властей у нас на районе и так ниже некуда, допустим, мэрия есть, а самого мэра лично я до сих пор ни разу не видел — он всегда в каких-то московских или заграничных командировках. Некоторые столетние бабки по сей день считают, что живут при Хрущёве, и ничего. В смысле на селе ничего кардинально не изменилось, самая надёжная валюта, к примеру, пол-литра, у мужиков ею всё измеряется. И тут уж на власть пеняй не пеняй…

Примерно на эту тему мы рассуждали, пока шли от отделения до дома. Мой пёс беззаботно прыгал вокруг, справедливо считая себя героем дня, а потому гордо облаивая шарахающихся встречных кобелей. В конце концов, победа в этой битве была достигнута собачьими зубами, башкирским матом и одной свинцовой пулей. Ни молитв, ни серебра, мы и так неплохо справились.

Остаток дня прошёл достаточно спокойно, даже как-то по накатанной. Анчутка затопил баню, ранний ужин был подан часам к шести вечера, стол сервирован в сибирском стиле: домашние пельмени ручной лепки с двойным мясом, с говяжьим бульоном, к ним густая домашняя сметана, хрустящие солёные огурцы, оранжевая икра мойвы со сливочным маслом на чёрном хлебе, гречневые блины с сахарным песком, мёд, брусничное варенье, чай и лимон.

Никакого алкоголя, завтра с утра батюшке на службу. Доберман тоже неслабо оторвался со свиными костями, куском трески в две мои ладони, тремя свежими яйцами и большим зелёным яблоком. Он их жутко любит, только дай.

Ночь также прошла без осложнений, тревог и происшествий. Ещё до завтрака я первый заметил оранжевого беса, подкрадывающегося к короткому хвосту развалившегося после утренней прогулки пса. Безрогий красавчик, на миг выглянув из кухни, только присвистнул:

— Да ты популярен, амиго! Опять вести незримый бой, покой нам только снится, их ком цюрюк гнедая кобылица?

— Слушай, ты хоть один иностранный язык полностью знаешь?

— Нет, майн камрад. А зачем?

Действительно, зачем? Он же в эмиграцию никуда не собирается, в очереди за американской грин-картой не стоит, ибо нашему русскому бесу и на исторической родине вполне себе комфортно.

Я быстро собрался (насколько позволяли всё ещё саднящие ребра и локоть), сунул наган в кобуру, налил святой воды в плоскую фляжку, поправил серебряный перстень отца Пафнутия, проверил наличие джокера в кармане и позвал Гесса. Доберман пружинисто вскочил, заметил оранжевого рогатого провокатора, в момент просто затоптав его лапами, словно тлеющий окурок.

Сам переход занимал считаные доли секунды.

В белом коридоре никого не было. Либо мы первые припёрлись, либо в офисе с кем-то работают, либо просто на данный момент ни для кого нет заказов. В любом случае, наверное, стоит сесть и ждать, пока вызовут. Мы с Гессом вежливые и не настырные, вполне можем подождать, как все. Доберман, вздыхая, влез на скамейку, усевшись по-человечески, сгорбил спину и свесил длинные ноги. Жутко неудобно, по-моему…

— Удобно, — ответил он на мой взгляд. — Как думаешь, там Марта или противный Дезмо?

— Если Марты нет, разворачиваемся — и домой.

— Согласен, у Дезмо никогда нет вкусняшек.

— Следующий!

Мы решительно встали. Переглянулись. Дверь отворил я, а нос туда первым сунул мой пёс.

— Заходите, — холодным деловым тоном приветствовала нас рыжая девушка в сине-зелёном бархатном костюме-двойке и белой блузке, словно сошедшая с ренуаровских полотен.

Нет, не тех, где у него толстухи в озере плещутся, а скорее ранний Ренуар, когда он только создавал свой собственный типаж изящной румяной француженки в кафе или с цветами в руках. Хотя признаем, и пышные красотки великого художника всё равно невероятно пластичны и элегантны. Импрессионисты, они вообще любили краски жизни и умели ей радоваться, это вам не Джексон Поллок какой-нибудь.

— Привет, — так же осторожно поздоровались мы. Потому что в прошлый раз у неё тут всё оказалось набито видеокамерами и проявлять истинные чувства друг к другу было чревато.

— Фёдор Фролов и его собака Гесс. — Едва заметным кивком головы Марта подтвердила, что мы ведём себя совершенно правильно. — Добро пожаловать. Учитывая ваши прошлые заслуги и высокий процент положительного решения дел, Система решила дать вам ещё один шанс. Вы полностью восстановлены на работе, ваши банковские счета разблокированы, более того, вам начислены премии за время вынужденного простоя. Однако…

— Я так и знал, что будет подвох, — пожав плечами, сообщил мне доберман. — Нет вкусняшек, не гладит, не любит, жизнь боль!

— Я тебе это и раньше говорил.

— А до меня только сейчас дошло.

— Оба, цыц! — вежливо попросила моя рыжая любовь. — Смотрим в разные стороны. Тео, насвистывай что-нибудь. Гесс, лови!

Пока я послушно начал свистеть «То-ре-адор, сме-ле-е в бой!», из-под стола вылетел ловко пнутый носком синей туфельки пакетик солёных сухариков с сыром. Вот ведь химия же голимая, но все собаки такие погрызушки любят. Мой пёс столь же грациозно поймал пролетающие сухари лапой, а потом зажал под мышкой, так надёжнее. Делиться наверняка не будет, но я и не претендовал.

— Итак, вернёмся к нашим баранам.

— Здесь нет баранов, — на всякий случай завертел головой Гесс, я положил ему руку на холку, успокаивая и ненавязчиво намекая, что как минимум два «барана» всё-таки есть, о них и речь.

Марта тонко улыбнулась, сверилась с ноутбуком и продолжила:

— Задание несложное. Вы отправляетесь в областной театр драмы и комедии в Калуге. Время действия — май месяц, наши дни. Цель — первый помощник режиссёра, усталый, пьющий, подверженный влиянию, не контролирующий себя. Будет не слишком сложно изгнать бесов из одного человека?

— Пока мы его не видели, я воздержусь от гарантий.

— Тео, ты чего? Поехали в театр, побьём всех! А то Шекспира не дал мне кусь, Эдгара По тоже не дал, ты скучный…

Я махнул рукой, да к Фрейду озабоченному, пусть отправляют. Но рыжая красавица вышла из-за стола, улыбнулась мне так, что у меня, похоже, сердце не стучало минуты с полторы, нежно причмокнула губами и объявила:

— И напоследок самая мякотка, меня отправляют вместе с вами-и-и!!! Ребята, я снова работаю в вашей команде как надсмотрщица и контролёр. Норм, да?! Я так счаст-ли-ва-а!!!

Гесс умоляюще обернулся ко мне, и я ладонями зажал ему уши. Слух у собак в несколько раз тоньше человеческого, поэтому, когда рядом с ним вот так визжат от восторга, он-то как раз не очень радуется, ему больно. Хотя вот, с другой стороны, если сам пёс отчаянно лает от переполняющих его чувств, то уши я зажимаю уже себе. Ему оно в порядке вещей, как-то не напрягает.

— Марта, можно вопрос?

— Сколько угодно, — подтвердила она, меж тем нажимая пальчиком клавишу Enter.

Как вы понимаете, глаза мы открыли уже в сонной Калуге. Должен признать, весьма приятный маленький исторический городок в центральной части России. Нас телепортировали (весьма условное «научное» понятие, ибо кто их знает: что и как они там понапридумывали с доставкой агентов к месту работы, лично мне неведомо) на одну из главных улиц, около памятника женщинам-врачам — героиням Великой Отечественной, прямиком напротив открытой веранды кафе «Одесса-мама».

Не буду вдаваться в своеобразное оформление и общий стиль данного заведения, просто, лысина Сократова, не успел в неё толком вдаться (если можно так выразиться?), когда бодрый дедулечка лет эдак под сто двадцать с хвостиком, внешностью и костюмом косящей под старика Хоттабыча, виляя задом так, словно у него там был-таки хвост, на четвереньках забежал по ступенькам в зал. Все посетители неслабо припухли…

— Тео, тут дают вкусняшки! Я голодный, с утра ничего не ел и вчера тоже, вот так! Не кормишь бедную собаченьку, а собаченька голодает!

Обернувшись, я с нескрываемым удовлетворением отметил некоторую растерянность на лице нашего рыжего контролирующего органа. Розовые щёки Марты стали наливаться красным, кажется, вот только теперь она поняла, каково мне в реальности с этим милым на вид пёсиком. Операция в Нижнем Новгороде — это ещё цветочки, так что наслаждайся, любимая…

— У вас есть свободный столик? — тихо спросил я обалдевшего официанта. — Мой дед ещё помнит Троцкого, он немного не в себе, но не буйный, не надо его бояться.

— Как скажете, девушка.

— Чего?

— Э-э… ну, госпожа или сударыня. Как к вам обращаться? — подчёркнуто вежливо уточнил он.

Я столь же подчёркнуто медленно обернулся к хихикающей в кулачок Марте. Очень надеюсь, что скорость смены её настроения вполне себе компенсировалась её же ответственностью за всё происходящее. Потому что лично я всего этого добра уже наелся.

— Ладно, кого мне изображать на этот раз?

Проследив улыбчивый взгляд официанта, я заметил рядом на стене большое зеркало, в котором отражалось широкое конопатое лицо полноватой крашеной тётки лет под сорок, с преизбытком косметики и жёлтыми прокуренными зубами. Неприлично облегающая леопардовая кофта и короткая джинсовая юбка довершали мой позор. Когда-нибудь я собственноручно придушу того системного администратора, что столь причудливо подбирает нам личины к каждому заданию.

— Называйте меня просто баба. Свободный стол в самом дальнем углу, чёрный чай с бергамотом, медовый торт и… и не тяните с заказом. В ваших же интересах, честное слово.

К чести сотрудников кафе, должен признать, что они всё поняли правильно. Видимо, люди были опытными и знающими. На самом деле такое в нашем российском бизнесе встречается далеко не часто и проблем у общепита хватает. Хотя, с другой стороны, именно маленькие кафе и ресторанчики всегда более мобильны, поэтому быстрее отвечают на сиюминутные веяния времени. Тем более что, кажется, именно в этот милый город нас приглашали на десерты в «Герои нашего времени».

— Но пока мы сидим в другом месте, — неизвестно перед кем извинился я, пододвигая Марте стул. — Что-то перекусить или всё-таки достаточно чая?

— Ох, лично я бы чего-нибудь съела! Эй, а меню?

Официант в ту же минуту услужливо выложил перед ней все предложения кафе, ненавязчиво, но многозначительно рекомендуя самое дорогое. Понятное дело, что девушка купилась, с головой уйдя в детальное изучение так называемых исконно одесских блюд. Господи боже, да у нас безрогий красавчик Анчутка такое готовит прямо-таки на раз левой ногой и совершенно бесплатно! Всего лишь по цене самих продуктов, не более.

— Что-нибудь выбрала? — вежливо спросил я.

— Много-много-много мяса для собаченьки, — вместо Марты тут же откликнулся мой пёс, тряся длинной седой бородой на уровне моего колена.

Да пожалуйста, банковская карта у меня с собой, а денег у нас хватает. Я выразительно подмигнул доберману и хлопнул ладонью по стулу:

— Место.

Старый дедушка мгновенно вспрыгнул на высокий стул, усевшись на нём по-собачьи с ногами, и вывалил язык. В нашу сторону старались не смотреть.

— Я хороший мальчик?

— Ты лучший. Милая?

— Не торопи меня, я выбираю…

Шестистраничное меню изучалось так долго, что Гесс начал нервно поскуливать. Я попросил официанта подать ему самый большой и слабо прожаренный стейк с костью, но без перца и соли. Мне только чай и, быть может, кусочек того же медовика, наедаться на задании не слишком разумно. Моя рыжая недотрога, покосившись на повизгивающего в нетерпении дедушку, потребовала и себе стейк, но без кости, зато со всеми специями, а торт она доест мой.

Сразу скажу, с подачей блюд тут не томили. Возможно, нам даже накрыли стол раньше, чем тем, кто сделал свои заказы до нас. Глядя, как мой доберман ворча расправляется с мясом без помощи рук, ножа и вилки, кто-то вообще ушёл из кафе, а кто-то нервно пытался вызвать скорую психиатрическую помощь. Это хорошо, это значит, что люди в Калуге неравнодушные и беспокоятся даже о чужих стариках со странностями.

Пока Марта и Гесс разбирались с кровоточащим мясом, подозрительно косясь друг на дружку (а вдруг у него кусок больше?), я попробовал максимально уточнить задачу нашей будущей операции:

— Сейчас семнадцать десять, начало вечернего спектакля в девятнадцать часов. То есть мы должны обезвредить бесов до открытия дверей, до прихода публики, до третьего звонка, прямо по ходу действия или без разницы?

— Мне без разницы, — честно откликнулась Марта. — Начальству, в принципе, тоже. Замочили беса, и норм, задание выполнено! Детали — это ваши проблемы, главное, чтоб никто не пострадал.

Понятно, пожал плечами я. Никто и никогда не заинтересован в том, чтобы в результате работы спецслужб гибли простые люди. Да, к сожалению, это часто имеет место быть как у нас в стране, так и за рубежом. Увы. Но поверьте, никто не ставит себе специальную задачу ради того, чтоб убрать одного шпиона, закопать его в сотнях трупов ни в чём не повинных граждан.

Это слишком нерационально, если можно так выразиться. Хотя всегда и везде есть адепты «теории заговора», убеждённые, что жилые дома в России взрывали злые сотрудники КГБ лишь затем, чтобы оправдать очередное вторжение в Чечню. Я там был, я знаю…

— Тео, ты не будешь доедать вкусняшку?

— Декарт мне в печень, да забирай весь торт! — Я даже не успел его попробовать, но если у вас в доме доберман, то не стоит щёлкать клювом за столом.

Марта отодвинула тарелку, сыто икнула, прикрыв ладошкой губы, и бровями указала мне на Гесса. А потом склонилась к моему уху, шепча:

— Ты ведь в курсе, что порода вырождается? Говорят, через каких-нибудь десять — пятнадцать лет доберманов не станет. Они исчезнут. Так называемые борцы за права животных запрещают заводчикам отбраковывать щенков, их просто раздают за копейки в «хорошие руки». И да, это спасение жизни щенка, как у знаменитого Гавриила Троеполького в повести «Белый Бим Чёрное ухо». Это трогательно, гуманно и благородно! Я сама обеими руками за бедных щеночков, только вот самой породы как таковой уже не будет. Она размывается. Возможно, твой пёс из последних чистопородных доберманов…

Всегда и всё слышащий Гесс уставился на неё таким взглядом, словно она назвала точную дату и час всемирного апокалипсиса. Потом махнул на всё лапой и вернулся к десерту. В его собачьем мозгу десять — пятнадцать лет были вечностью.

Я попробовал деликатно перевести тему:

— Твоё начальство в курсе, что за тобой охотятся?

— Ты про то, что кто-то там требует мою голову как залог мира? Ой, Тео, это такая ерунда, — ни капли не рисуясь, вздохнула она. — Во-первых, моя ценность как заложницы не имеет ровно никакого значения.

— Для меня имеет.

— Ок! Возможно, но ты не высшая инстанция. Во-вторых, ставить угрозу войны и мира в зависимость от одной девушки-ангела и одного нестандартного бесогона с собакой — это, знаешь ли, всё-таки чревато такими непредсказуемыми последствиями, что…

Я знал. Мне очень хотелось сказать ей, что Гесс отнюдь не простая собака, но, наверное, момент был не самым удачным. Да и будет ли он подходящим хоть когда-нибудь, это тоже ни один Сократ, Декарт, Вольтер, Диоген, Фрейд не ведает. Откуда? У Розанова спросить, что ли…

В общем, мы покинули «Одессу-маму» сытыми, довольными, расплатившись по счёту и на всякий случай оставив весьма неслабые чаевые. Мы могли себе это позволить. До начала спектакля оставалось около часа, а идти пешком до театральной площади было, наверное, минут пятнадцать, не больше. Короткая прогулка тем не менее доставила всем удовольствие.

Марта взяла меня под руку, нимало не смущаясь, что она идёт с уродливой сводной сестрой или с очень страшной подругой. Длиннобородый дедушка весёлым бодреньким козликом скакал вокруг нас, периодически то лая, то подвывая от смены чувств, эмоций и ощущений. Если на нас и косились, то скорее от удивления или недоумения, чем от раздражения. Это приятно, согласитесь?

Сам театр был вполне себе обычным, то есть если вы видели хоть один провинциальный театр, то в той или иной мере гарантированно видели все. Некоторые сохраняли архитектуру ещё дореволюционной купеческой постройки, другие старательно копировали их, добавляя колонны и завитые элементы сталинского ампира. Казань, Астрахань, Саратов, Ульяновск, Ростов, Ставрополь и так далее, сравнивайте сами…

На входе Марта предоставила какое-то солидное удостоверение, документ, якобы разрешающий нам войти и всё там поперещупать. Строгая бабулька-билетёр, явно отдавшая молодость ВЧК, долго проверяла каждую буковку через очки, но в конце концов сдала позиции, уступив нам дорогу. Чему в немалой степени способствовал тот факт, что её стал слишком уж рьяно обнюхивать наш дедушка. А Гесс, он же всё нюхает, ему всё интересно, ему не стыдно, он такой.

— Куда теперь?

— Не знаю. На сцену, наверное, — покривила губки Марта. — Нет, девочки, тьфу, то есть парни, то есть тётка с дедом, так не пойдёт. Я вас должна контролировать, а не направлять. Это же вы профессиональные бесогоны, а я так, пару минут рядом постояла.

— Гесс?

— Чего?

— Нужен помощник режиссёра.

— Тебе нужен, ты и спроси.

— Ну ты сам по запаху его найти можешь?

— Тео, откуда я знаю, как он пахнет?! — искренне удивился моей дубовой непроходимости верный доберман. — Дай мне понюхать его трусы, платок, перчатку, тогда и… Нет!

— Что нет?

— Трусы не хочу. Сам нюхай.

Я почти был готов повестись на длиннющий диалог в стиле «какие трусы, мои, его, ничего не хочу, бери, не надо, снимаю, сам ты дурак и так далее», но Марта казалась слишком серьёзной. Те, кто по роду своей профессии редко ходит бить бесов, всегда уделяют им куда больше внимания, почести и сил, чем, собственно, заслуживают эти многочисленные рогатые недомерки.

А вот зато такие простые ребята вроде нас с Гессом, не задумываясь, калечат нечисть легионами, избавляя от их тлетворного влияния человеческий мир как здесь и сейчас, так и в прошлом. В будущем, наверное, тоже, только пока мы об этом не знаем. Типа подобные игры временных петель осложняют наше восприятие реальности. Вспомним хотя бы, сколько раз бессмертный Терминатор имени Арнольда Шварценеггера шлялся туда и обратно, каждый раз меняя историю. Право, не стоит лезть в эту тему с вопросами, примем как данность, и всё.

— Простите, где тут кабинет помощника режиссёра? — Я резко перехватил за рукав довольно высокого пожилого человека с благородным профилем, красными глазами, изрядным пузом и копной старательно взбитых седеющих волос. Его костюм-тройка явно знавал лучшие времена…

— Мадам, — с чувством ответил он, — у меня через полчаса спектакль, ежели я не пригублю до священнодейства, то зритель встанет и уйдёт неудовлетворённым! А сие грех перед Мельпоменой!

— Где помощник режиссёра? — упрямо повторил я.

Перехваченный артист фыркнул:

— Эта вопиющая бездарность?! Человекоподобное существо, считающее, что великого Чехова надо играть, громко хохоча в голос, а на бессмертном Шекспире непременно придыхать, пуская фальшивую слезу после каждой фразы? Пусть он горит в аду! Ха-ха-ха! Где мой коньяк?

Длиннобородый дедушка, доселе мирно обнюхивающий обувь незнакомого нам актёра, вдруг начал скалить зубы, что существенным образом кое-кому изменило голос и тон.

— Друзья мои, подруги сердечные, я вижу, что вы настоящие ценители истинного театрального искусства! Позвольте представиться, Робэрт, — подчёркнуто с ударением на «э» произнёс он, — Пантелеймонович Забайкальский-Бельский! Ваш скромный проводник по суровым дебрям, ступеням и весям сего забытого людьми и Богом, некогда величественного храма. Между прочим, заслуженный деятель культуры, блиставший на сценах Саранского, Муромского и даже Икрянинского любительского театра Астраханской области! Вот так-с…

Мы с Гессом взяли уже слегка тёпленького артиста под локотки и повели в указанную им сторону. Марта, растирая кончиками пальцев виски, плелась следом. Не уверен, что ей всё так уж нравилось, но, по крайней мере, она не пыталась вмешиваться в ход действия. Очень разумно, кстати.

Господин артист провёл нас через пыльное закулисье, пахнущее свежей краской, скипидаром и опилками, но не как цирковая арена, а своим особым, волшебным, чисто театральным запахом, чарующим и манящим одновременно.

Не знаю, кто как, но лично я люблю театр. Меня так приучили родители. Мама водила меня с трёхлетнего возраста за ручку на театральные ёлки, потом папа на все спектакли, соответствующие моему возрасту, а в юные годы я сам был активным участником студенческих капустников и праздничных мероприятий. Пусть не самым талантливым, но уж активным точно, именно это и позволяло мне сейчас легко вживаться в образы и личины.

Хотя, наверное, не всегда стоит воспринимать окружающую действительность как игру. Ибо с бесами не играют. Их бьют. То есть мы их бьём.

— Вот, пришли. Очень надеюсь, что ничтожество сие находится у себя. Наверняка пьёт! В одно горло! Ну не сволочь ли, господа-товарищи?!

Мы не стали вдаваться в диалог, тем более что заслуженный мастер сцены не особенно в нём нуждался. Он вполне мог довольствоваться высоким обществом себя любимого. По крайней мере, именно так мне показалось на первый взгляд. Я ошибался. Этот человек оказался далеко не так прост…

— Как зовут вашего помощника режиссёра?

— Ничтожество имя ему!

Я понял, что конструктивного разговора всё равно не получится, и обернулся к Марте.

— Постой тут, мы быстро.

Она послала мне воздушный поцелуй, причмокнув губами. Гесс тут же бросился к ней со своим «лизь тебя два раза и погладь мой зад». Лицо Робэрта Пантелеймоновича надо было видеть. Как человек театральный он, конечно, привык ко всякому, но мы можем удивить и не таких могучих зубров.

Пока Марта шутливо (а то и всерьёз) отбивалась от прыгающего вокруг неё на четвереньках благообразного дедули, я деликатно постучал в дверь. В ответ гробовая тишина.

— Позвольте мне, мадам. — Наш проводник благородно шагнул вперёд. — Дайте место артисту своего дела! Скандал — это же моё второе имя. Вот как надо…

Он глубоко вдохнул во всю грудь и на выдохе с размаху шибанул в дверь ногой, что при его росте и весе дало вполне себе ожидаемый эффект — замок просто вынесло к чертям собачьим! Я уважительно протянул ему ладонь для мужского рукопожатия, но он галантно поцеловал мне пальцы. Ах да, я же сейчас в женском облике! Ладно, надеюсь, далеко это дело у нас не зайдёт.

— После вас, мадам!

Мы прошли в довольно-таки большую комнату, где за длинным столом сидел мужчина с внешностью Кощея Бессмертного. В брюках дудочками, вислом свитере, абсолютно лысый, без бровей и ресниц, худой, скрюченные артритные пальцы с неожиданно ухоженными длинными ногтями и проницательный взгляд стальных глаз-буравчиков.

— Что тебе надо, Бельский?

— Забайкальский-Бельский, прошу заметить, — торжественно поправил пузатый артист. — Мой долг мужчины и актёра был сопроводить сюда двух прелестниц и их немножечко тронутого отца. Засим я бы мог и удалиться, но… воздержусь.

— Пошли вон все, или я… — На секунду он вперился в меня, протёр глаза и вдруг резко сменил тон: — Ты кого притащил сюда? Это же бесогон! Ты труп, Бельский, ты труп, сука-а!

— Где сука?! — В кабинет тут же влетел озабоченный старик, быстро осмотрелся и повесил бороду. — Обманули собаченьку, никого здесь нет.

На самом деле было много кого. В помещении откуда ни возьмись вдруг оказалась целая куча бесов, больше полусотни, наверное. Помощник режиссёра взмахнул руками на манер того же Гарри Поттера, и дверь с грохотом захлопнулась. Ого, да тут явно намечается махач…

Артист Забайкальский-Бельский, презрительно скривив губы, вдруг одним резким ударом кулака расплющил по столу мелкого беса, показывающего ему голую задницу.

— Вы их видите? — не сразу понял я.

— Ох, мадам. Вы бы только знали, сколько раз мне приходилось напиваться до чёртиков из-за любви к искусству…

— Убейте их всех! — Приняв позу Гитлера на трибуне, приказал так называемый Кощей Бессмертный. — Всех, всех, всех!

Звучит противоречиво, понимаю, но уж как было, как запомнилось, мне ведь потом по каждой детали отчёт давать. Бесы нахмурились, подобрались, завизжали на манер монгольской орды и пошли врукопашную. Я отметил взглядом пятёрку самых крупных и, достав револьвер, протянул его артисту:

— Стрелять умеете?

— Мадам, вы раните меня в самое сердце таким недоверием. Умею ли я стрелять? Да я шестерых Ленских на сцене порешил!

— Гесс, кусь его!

— Кого? — обернулся ко мне обалдевший от количества возможностей дед.

— Главного.

— Он костлявый.

— Тогда можешь не «кусь». Просто погрызи его как следует.

— Гаси бесогонщину-у!

Драка, как все, надеюсь, уже поняли, была короткой, эпичной и яркой. Великий артист Забайкальский-Бельский расстрелял все семь пуль из моего нагана, но пятёрку самых крупных гадёнышей уложил на месте. Героический дядька, должен признать.

Я плескал во все стороны святой водой, читая молитвы, а потом перешёл на мат. Нечисть вокруг нас валилась пачками, кто от культурного шока, кто захлебнувшись, кто от ожогов, кто просто за компанию теряя сознание. Особой опасности не было, скорее общее заразительное веселье.

Ретивый доберман загнал свою жертву под стол, и, судя по счастливому рычанию, дедушка успешно чесал зубки о чью-то коленную чашечку. Вот уж кто умеет всякому делу отдаваться с душой!

Пока я на минуточку переводил дыхание, изумлённый количеством бесов на почти трезвую голову, господин актёр заполнил образовавшуюся паузу такими витиеватыми матюками, что я невольно заслушался. Правду говорят в народе: всякий сматерится, да не так, как народный артист!

Творческое переосмысление самих основ русского матерного языка вкупе со специфическими подходами, зачитанное хорошо поставленным театральным голосом, полным драматизма и того самого мастерства, которое не пропьёшь, как ни старайся, дало свой эффект. Шоковая терапия заставила противника неорганизованно отступить, полностью оставляя за нами поле боя. Опешившие бесы позорно бежали…

Мы же стояли спина к спине, как трое единственно уцелевших из трёхсот спартанцев, а всё вокруг нас было усеяно телами побитых «персов». Ну, по факту тел, конечно, было немного, в основном грязные лужицы и кучки пепла. Запах горелой шерсти и серы заполнил помещение, окон не было, как тут всё проветривать будут, ума не приложу.

— Эй, ребята! Вы там не скучаете без меня? — несколько раздражённо донеслось из-за двери. — А вот мне, между прочим, скучно.

— Небеса обетованные, — хлопнул себя по лбу храбрый Робэрт Пантелеймонович. — У меня же спектакль через десять минут! Мадам, с благодарностью возвращаю вам ваш револьвер. Весьма признателен за возможность поставить это ничтожество на место. Надеюсь, ваш отец не загрыз его там до смерти? А впрочем, почему бы и нет?! Никто не смеет осквернять храм Мельпомены, где я имею честь служить-с!

— Вы отчаянный тип, — честно признал я.

— Один поцелуй, мадам…

— В зубы дам, — так же откровенно предупредил я, и заслуженный артист отступил с видом хана Тохтамыша перед ликом иконы Владимирской Божьей Матери.

— Гесс, что у нас внизу?

— Он плачет, — виновато высунул нос мой верный доберман. — Я его совсем чуть-чуть кусь, а он сразу в слёзы. Так нечестно! Где мои вкусняшки? У меня нервы!

Когда мы все трое вышли из кабинета рыдающего под столом Кощея Бессмертного, рыжая Марта сделала соответствующую пометку в записной книжке на сотовом. Можно домой?

— Я ничего не видела и видеть не хочу. Но признаю по факту, что бесов вы изгнали, а кое-кого вообще отбесобоили. Норм, задание выполнено, парни!

Мгновением позже мы с напарником выдохнули в нашем тихом (условное понятие) доме отца Пафнутия. Его самого ещё не было, так что нас встречал безрогий красавчик Анчутка.

— Ком цу мир, камрады! Вижу, что ваша банда воинов света вновь победила повстанцев тьмы?

— Хочу есть, — безапелляционно заявил мой пёс, лёгкой рысью направляясь на кухню. — Где моя миска?

— Меньше жрёшь, дольше живёшь.

— Ты это кому? — удивился Гесс, и Анчутка послушно начал накладывать псу отварное мясо, овощи, свежие яйца и зелень.

Если кто думает, что породистую собаку можно кормить разрекламированным «Педигри»… так вот сами они «педи»! Любой хороший пёс нуждается в натуральных продуктах и витаминах, а сбалансированные новомодные «корма» хороши лишь на короткий период, допустим, для перелёта в самолёте, когда собака вынуждена сидеть в клетке в багажном отделении без любимого хозяина и утешения ради грызть что попало. И без клетки тоже никак. К ней надо приучать заранее.

На минуточку представьте: готовы ли лично вы во время полёта услышать тоскливый собачий вой? Вот именно! И я не хотел бы. Для данной цели сухое питание подходит отлично, но по приземлении воздушного судна накормить верного исстрадавшегося друга натуральным мясом — это первое дело! Кстати, и собака привыкнет, что после стресса от перелёта её награждают чем-то вкусненьким. В следующий раз будет меньше нервничать.

В общем, пока Гесс старательно выбивал из Анчутки то, что ему в любом случае положено без споров и вариантов, я успел почистить револьвер, заменить серебряные пули из коробки, присланной контрабандой с «АлиЭкспресс», и даже задуматься о том, что не приходило мне в голову раньше.

Я имею в виду тот доклад, что был передан мною Марте о недавней (но явно не последней!) встрече с Якутянкой. Та тёмная сущность с мужским голосом, что воспользовалась её телом для переговоров, была ли отдельна от неё? Это немаловажный вопрос.

У нас в университете преподавали основы психологии, без знания которых, по сути, невозможно само понятие изучения философии. Так вот, я отлично представляю себе, как в одном человеке (бесе, демоне и т. д.) могут уживаться сразу несколько зачастую взаимоисключающих личностей. Вспомнить хоть ту же «Пятую Салли», если кто читал, конечно?

Почему я счёл, что голос Хана (так назвал его безрогий Анчутка) — это отдельное существо? Что, если это лишь часть самой Якутянки? Она не бес, у неё куда более высокий ранг и статус. Никто, собственно, и не знает какой. Но тот же отец Пафнутий заранее предупреждал, что эта н

Ночь. Темнота. Характерные больничные запахи.

Мягкая тишина, прерываемая лёгким поскуливанием.

Холодный кожаный нос тычется в мою ладонь. Я лежу на спине, сна нет, мне тепло, дыхание ровное, но неглубокое, иначе сразу появляется режущая боль в боку справа. Скорее всего, рёбра сломаны, такое уже было. Надо как-то перетерпеть.

Память возвращается медленно, урывками, но хотя бы по порядку.

Например, кто я? Тут всё просто, хоть и не сразу, я – Фёдор Фролов по прозвищу Теодоро, для друзей Тео, бывший представитель чёрной готской субкультуры. Потом, кажется, ещё философ, по крайней мере, меня этому где-то серьёзно учили. А после этого я был солдатом-сверхсрочником, снайпером в спецчастях, отметился в Махачкале, прошёл до Хасавюрта, серьёзно ранен, имею две награды. Но, кажется, жизнь внятно объяснила мне, что война – это не моё.

Сейчас я не гот и не солдат, я скромный послушник в стареньком храме заснеженного села Пияла Архангельской области, служу при отце Пафнутии. Он хороший человек, всё понимает, сам из семьи военных и меня учит. Это основное. Или нет, что-то забылось?

Говорят, будто бы мозг человека после стрессовых ситуаций порой непреднамеренно пытается избавиться от неприятных воспоминаний. Возможно, это произошло и в данном случае. Словно кто-то вырезал кусок киноплёнки из моей памяти, но почему-то я даже не хочу знать, какой именно и кто конкретно это сделал. Пусть всё останется вот так…

– Лизь тебя, – ворчливо прошептал знакомый голос. – Ты дышишь, значит, ты не умер. Если я тебя ещё два раза лизь, мы пойдём гулять?

Гуляют обычно с детьми, так что это, видимо, чей-то настырный ребёнок. У меня детей нет, я уверен. Или получается, что уже есть? Декарт мне в печень, глаза не хотят открываться. Наверное, всё это сон, спасительный, лечащий сон…

Спать у меня сейчас лучше всего получается, хотя именно в снах иногда приходит понимание того, что со мной произошло и почему я не хочу об этом вспоминать. Один такой сон я не мог выкинуть из головы. Остальные смог, а его – нет. Он пробил мне оба виска, словно длинный гвоздь, и до сих пор ледяной сталью обжигает мозг.

Я словно бы видел себя со стороны в жуткой толпе рогатой нечисти, когда самые страшные кошмары становятся реальностью: мой револьвер разряжен, кулаки сбиты в кровь, противник не убывает, а прямо передо мной скалит чудовищные клыки собака самого дьявола. Мне никогда не забыть яростный огонь тех глаз, в них отражалась сама преисподняя, а серное дыхание из звериной пасти отравляло воздух…

– Тео, я тут, я тебе вкусняшки принёс. Я их не съел, я хотел, но не съел, ты же мой друг, на! Кусь их! А я тебе ещё и лапку дам, вставай!

Поскуливание стало громче, может, это не ребёнок вовсе? Ну не знаю тогда кто, может, какая-нибудь говорящая собака? Глупо, конечно, но почему сразу нет? Что с того, что собаки так не умеют, мир вокруг нас невероятно сложен и изменчив.

Помните, как английский писатель-философ-священник Джонатан Свифт вполне аргументированно доказывал, что лошади разговаривают, красочно описывая их язык? Да и фантаст-географ Жюль Верн считал, что собачья пасть гораздо лучше подходит для произношения слов, чем, к примеру, клюв попугая.

Если каким-то одним животным разговаривать можно, то почему никаким другим нельзя? Я бы разрешил. Хотя кто бы и зачем стал спрашивать у меня разрешения?

Снова темнота. Другой голос…

– Как он?

– Не хочет играть, лежит, не взял вкусняшки, не узнаёт меня, обижает собаченьку! Погладь мой зад?

– Фу, Гесс, иди отсюда. Сядь в углу, я сама.

Что-то невероятно лёгкое и нежное коснулось моего лба. Нет, это не была человеческая рука, скорее какой-то предмет, возможно, лебединое перо? Или я просто не заметил, как умер, а сейчас меня осматривают ангелы? Не знаю. Зачем бы я им, вообще без понятия…

Но что-то плавно сдвинуло меня в сторону, вытряхнуло сознание из тела, томно завораживая ставшую сладкой боль, потом закружило, подняв выше звёзд в искристые вихри, в разноцветные облака северного сияния. И вдруг без предупреждения так резко бросило вниз, что у меня зубы клацнули, я резко сел на больничной койке, вытаращив глаза и задыхаясь, словно от удара конским копытом в солнечное сплетение.

– Диоген мне в бочку-у! Где я?

Дневной свет ударил по глазам, знакомое место, кажется, мне уже доводилось бывать в этой палате. Сюда ещё заходил такой обстоятельный мужчина, главный врач, мм… Николай Вениаминович, да?

– Тео! Я тебя лизь!

– Гесс?

В следующую секунду здоровенный комок каменных мышц и самых твёрдых лап на свете попросту сбил меня в прыжке, закатил под кровать и вылизал от шеи до ушей. О, как же я был счастлив вновь видеть эту несносную псину! Самого лучшего добермана на свете и самого верного друга, о котором только может мечтать человек!

На восторженный лай моего пса вкупе с грохотом моего же тела, стула, столика с посудой, чашек, тарелок, пузырьков и чего-то ещё металлического, не успел рассмотреть, раздался тревожный звонок сигнализации.

– Ох, боже ж ты мой, говорили же, что с собакой нельзя! Укусил вас этот кобель, да? – В палату квохча вбежала полная медсестра в зелёном халате. – Я сейчас врача вызову!

– Не надо, он не кусается.

– Неправда, кусаюсь ещё как, – искренне удивился доберман. – Обижаешь собаченьку…

Женщина неуверенно замерла. Я цыкнул зубом на не вовремя разболтавшегося Гесса, попытался встать, держась за кровать, и едва не взвыл от боли – забинтованный локоть левой руки обожгло жидким огнём. Рёбра откликнулись секундой позже.

– Нет, не вставайте, я помогу. – Медсестра кинулась вперёд, осторожно обошла насупленного добермана и, едва ли не приподняв меня на руках, легко усадила на койку.

– У вас сильное растяжение, повезло ещё, что связки не порвали. Плюс два ребра сломаны, на третьем трещина, но хоть удачно, могло быть хуже. А уж мелких и глубоких порезов по всему телу, о-ох… Хирурги над вами колдовали часов шесть, наверное. Вы ведь в аварию попали, да?

– Э-э, наверное, да, – зачем-то согласился я, хотя Гесс опять-таки сделал в мою сторону круглые глаза. – Похоже, со мной в одну бетономешалку засунули пятьдесят сумасшедших кошек.

– И не говорите, вам повезло, что в хорошую клинику попали вовремя. Сидите тут, скоро завтрак принесут. Вы голодный? Это хорошо, значит, выздоравливаете.

Собственно, она сама за меня всё решила, но да, есть, честно говоря, хотелось.

Когда дверь за женщиной закрылась, мы перешли на заговорщический шёпот.

– Гесс, сколько я тут валяюсь?

– Третий день, – честно ответил он.

Хм, я-то думал, что нахожусь в больнице никак не меньше недели. Но при современном уровне медицины, опытных врачах, правильном уходе и молодом организме, наверное, так и есть, три дня – и оклемался. Хорошо, с этим разобрались, идём дальше.

– Как мы здесь оказались?

Это мой короткохвостый друг и напарник знал. По его словам выходило, что мы с ним где-то охотились на нехороших бесов, накрыли большую банду или шайку, дрались там со всеми, всех победили, потом я хлопнул ладонью по карте джокера, и нас перенесло в коридор Системы. Трое мужчин, сидящих в очереди, подхватили меня уже бессознательного, на руках занесли в кабинет, а там был чёрный ангел, который и вызвал помощь.

Потом приехала «скорая», Гесса, разумеется, никто не смел прогнать, да и главврач клиники за него заступился. Я ведь уже лежал тут, так что нас с доберманом немножечко знали. Оставался ещё один вопрос, который жутко хотелось бы прояснить.

– Ты что-то говорил про бесов, это кто?

Доберман шагнул вперёд и, встав на задние лапы, приложил переднюю правую мне ко лбу. В его круглых глазах была тревога.

– Погоди, я серьёзно. Реальные такие бесы с рожками и хвостиками, как из книжек? Ты в них веришь, что ли?

– А то ты не веришь? – удивился он.

– Я столько не пью и наркотиками не балуюсь.

– Не видишь бесов, не веришь в них… Тео, я тебя люблю, что же с тобой сделали?!

Мне не оставалось ничего, кроме как обхватить за шею верного пса. Я ничуть не сомневаюсь в том, что он видел то, что видел. Здесь тема в другом: почему он так свято уверен, будто бы и я обязан это видеть? Данный вопрос равно психологический, как и философский.

По идее, способность видеть, осязать, чувствовать параллельные миры и паранормальные явления довольно часто приписывают животным на уровне метафизики. Причём щедро сдобренной глупыми деревенскими суевериями или околонаучными веяниями. Уже смешно, как образованный человек я обычно на этом поле не играю.

В конце концов, если философия подразумевает любовь к отвлечённому мышлению, то, с одной стороны, это даёт возможность свободного осмысливания любых, даже самых парадоксальных точек зрения, а с другой – совершенно не обязывает принимать их безоговорочно, невзирая на любые, даже самые высокие авторитеты. Тут уж, простите, нам для чего-то дан разум…

Критическое восприятие реальности (как и нереальности) является одним из важнейших, если не ключевых отличий человека разумного от животного. Я же прав?

– Прав, – ответил я сам себе и добавил: – А ещё ты разговариваешь с бесхвостой собакой, и она тебе отвечает. По-моему, это тревожный звоночек. Недаром один пьяный бомж на Московском вокзале в Санкт-Петербурге кричал мне вслед, что экзистенциальное кафкианство до добра не доведёт, ибо изначально деструктивно по сути!

– Тео, ты с кем разговариваешь? – мгновенно навострил уши доберман.

Лысина Сократова! Видимо, сам с собой и своими же глюками.

– Доброе утро, больной. – В дверях показалась новая медсестра, очень милая девушка лет двадцати – двадцати трёх от силы. Она вкатила капельницу и улыбнулась мне. – Пациент Фёдор Фролов, сейчас завтрак принесут, а я вам пока седативное поставлю, не волнуйтесь, это не помешает.

– Спасибо, – ответно улыбнулся я и замер на полуслове, потому что в пластиковом пакете, к которому вела прозрачная гибкая трубка, явно что-то плавало. То ли захлебнувшийся воробей, то ли дохлая мышь, то ли просто случайный кусок грязи. Но это же ненормально, да?

– Простите, а что за препарат?

– Успокоительное. Будете лучше спать, избавитесь от тревожности, ну и для иммунитета как общеукрепляющее полезно.

– Погодите, мне кажется или у вас там мусор какой-то булькает?

– Где?

– Да вот же. – Я ткнул пальцем в тёмный комок.

Молоденькая медсестра проследила за моим взглядом, недоуменно пожала плечами и слегка насупилась:

– Ничего там нет, чистый состав, у нас знаете как строго с гигиеной. За одно нарушение может и глава отделения полететь.

– Но… я же вижу.

Гесс зарычал, словно бы полностью поддерживая мою правоту. Круглые глаза пса также вперились в капельницу, а верхняя губа нервно подёргивалась над клыками. Получается, он тоже это видит? Но кого или что?

– Тео, там, в мешке, голый бес купается. Может, он уже даже и напрудил. Не надо ничего в себя капать.

Медсестра обернулась ко мне с иглой:

– А у вас так здорово получается за собаку говорить! Вы артист, наверное, у нас тут много знаменитостей бывает: писатель Василий Головачёв, актриса Лиза Боярская, ещё Алексей Воробьёв, певец такой, всякие другие. Закатайте рукав.

– Девушка, извините, я не буду.

– Чего не будете?

– Прокапываться.

– Отказываетесь от процедуры?

– Э-э, да, – решительно определился я, скрещивая руки на груди – международный знак протеста и ухода в себя.

– Это неразумно, доктор лучше знает, что вам сейчас необходимо. – Тонкие стальные пальцы сжали моё плечо. – Ложитесь, пожалуйста.

Я нипочём не ожидал бы от миловидной, хрупкой на вид девушки такой нереальной силы. Моё тело отреагировало на автомате, не дожидаясь команды мозга.

– Прошу вас, погодите, пожалуйста. – Я скинул её захват, перекатываясь через кровать и принимая оборонительную стойку. – Можно попросить ко мне главного врача?

– Николай Вениаминович занят, у него совещание. – Личико медсестры странно вытянулось, а между розовых губ вдруг мелькнул длинный раздвоенный язык. – Лягте сию же минуту, капельница – это не больно.

– Ни за что!

– Пациент Фролов, вы начинаете меня нервировать, а нервная медсестра может с первого раза и не попасть в вену.

– Гесс, – позвал я, поскольку девушка загораживала спиной выход, так что пробиться к двери было проблематично. – Приятель, помоги-ка мне!

– Сам выкручивайся, – неожиданно объявил этот короткохвостый изменник. – Бесов он не видит. Мне их за тебя кусь? Не буду.

– Гесс?!

– Я обиделся.

– Да на что же?! – взвыл я, с великим трудом уворачиваясь от гибкой петли с той же капельницы, которую молоденькая медсестра со странностями вдруг попыталась набросить мне на шею.

Та грязно-серая субстанция, которую мой пёс почему-то назвал бесом, заколыхалась, словно бы подпрыгивая и хлопая в ладоши. Память так и не желала возвращаться, будто блоковская капризница, то приближая к себе, то убегая со смехом из подсознания.

Зато мышечная память тела, казалось бы, абсолютно точно знала, что и зачем делает. От двух тычковых ударов иглой я уклонился, на третьем перехватил запястье девушки, вывернул его, рубанул ребром ладони в локтевой сгиб и едва не рухнул на пол от боли!

Меня же предупреждали о травме рёбер, коварная вещь, я увлёкся и почти потерял сознание от резкости собственных движений. Что же тут происходит-то?

Медсестра ловко вывернулась, демонически захохотала рокочущим басом и рыбкой бросилась на меня сверху. Я укатился под кровать, а эта мерзавка, выпустив носом пар, ударила в пол каблучком с такой силой, что на коричневом линолеуме пошли трещины. Не знаю, почему и как, не спрашивайте, по идее он гибкий.

– Гесс, скотина ты эдакая…

– Ничего не знаю, не обижай собаченьку.

– Ты мне поможешь уже или нет?!

– Один раз кусь, – честно предупредил он и укусил за ногу. Но не её, а меня!

– А-а-ай, мать твою за химок и в дышло! Какого хрена… ты… пряник гнойный… тут… свою же… через… в… всем селом драли… чтоб тебя… четыре раза с пируэтами!!

Не помню, кстати, преподавали ли преподаватели (смешно звучит) нам мат в университете? По идее, должны были бы, сколько помню, ребята с параллельных курсов филологии или истории хвастались, что сдают зачёт по теме «Мат как неотъемлемый, яркий и эмоционально-насыщенный пласт русской лексики, табуированный в приличном обществе, но не отрицаемый даже самыми целомудренными учёными занудами», ни больше ни меньше.

Матом в нашей стране можно добиться если и не всего, то уж как минимум многого. И, к моему немалому изумлению, оно тоже сработало в этой ситуации.

– Ой, – тихо сообщила мне медсестра, сидя на полу в распахнутом халатике и белой шапочке набекрень. – А вы кто?

– Фёдор Фролов, снайпер и гот, для друзей Тео, – неуверенно ответил я, всё ещё морщась от боли в рёбрах. – Вы тут, кажется, капельницу забыли.

– Какую капельницу? Зачем? Я вообще в офтальмологии работаю.

– А-а, бывает, – медленно протянул я, первым вставая и подавая ей руку. – Тогда вам пора. Здесь, наверное, травматология какая-нибудь или что-то в этом роде.

Из упавшей на пол капельницы наружу выбрался жирный омерзительный бес в струпьях и разноцветных язвах. Теперь я отлично видел эту поганую тварь. Мой доберман тоже, поскольку быстро пришлёпнул беса тяжёлой лапой, только мокрым брызнуло…

– Так я пойду?

Вежливо проводив милую, хоть и слегка пришибленную девушку до дверей, я осторожно выглянул в коридор. Пока медсестричка, слегка спотыкаясь и держась за стены, ковыляла в своё отделение, та возрастная женщина, что вызвалась принести мне завтрак, тупо сидела за столиком дежурной, уставясь в противоположную стену.

Взгляд абсолютно пустой, в руках застыл пластиковый поднос с тарелкой остывшей гречневой каши и полным стаканом компота. По-моему, это выглядело несколько жутковато.

– Прости, – первым делом сказал я, когда вернулся назад.

Доберман молча подошёл и развернулся ко мне задницей. Ладно, понятно, я так же молча погладил его мосластый зад. Гесс удовлетворённо кряхтел и поскуливал.

– Всё.

– И это всё?! Гладь меня всего!

– Не начинай. Скажи лучше, где моя одежда. Нам пора домой.

Верный пёс мотнул головой в сторону маленького шкафчика в палате. Я с наслаждением (морщась от боли) снял больничную пижаму и тапки, переодевшись в привычный армейский свитер, чёрные джинсы и высокие зимние ботинки со шнуровкой.

Игральная карта джокера по-прежнему лежала в нагрудном кармашке. Старенький, но вполне надёжный наган находился в той же кобуре на поясе. Правда, пустой, без единого патрона. Но если детально вспомнить всё, что с нами произошло в той драке с нечистью, то, наверное, и разряженный револьвер не вызовет лишних вопросов. Когда я закончил и взглянул на себя в маленькое зеркало при умывальнике, всё наконец-то встало на свои места.

Итак, Диоген мне в бочку, я не просто Тео, я – бесогон, ученик отца Пафнутия. Я помню всё и всех. Пусть я никому не пожелаю своей судьбы, но она моя. Мне со всем этим разбираться. Ни вам, ни Системе, никому, только мне. Лично мне, и без вариантов.

– Ну что, приятель, сваливаем?

– Лизь тебя!

– Дай лапку. – Я протянул Гессу игральную карту, и он, улыбнувшись во всю пасть (если такое возможно, а у доберманов возможно всё!), хлопнул по наглой и самодовольной физиономии джокера. Кажется, мы должны были перенестись в…

– От ить же, Пресвятая Богородица, Честная Христова Мать, так то ж, поди, Федька?! – распахнул мне навстречу медвежьи объятия могучий бородатый старик с густыми суровыми бровями. – Живой от! И Геська, собачий сын, тута! От же радость-то, а?

Я узнал его. Сразу узнал, почему-то сердце ёкнуло от одной его улыбки. Это был тот самый человек – наставник, отец, учитель в самом высоком смысле этого слова. Я был бы готов умереть за него, и он так же, не задумываясь, отдал бы жизнь за нас с Гессом. Значит, это мой дом.

– Анчутка! От гляди-ка, кого до нашего от шалашу занесло. Сам от весь подранный, битый-перебитый, от боли-то зубами скрипит, но живой же, от бесогоново семя!

– Амиго! Но пасаран! Мон дье! Держи краба, камрад!

– Держу. – Я послушно пожал руку безрогого красавчика-брюнета с греческим профилем, прекрасно видя, что передо мной крупный бес. – А эта… как её… седая такая…

– Дашка-то? От внученька моя вчерась от уехала, – пожал широкими плечами бородатый старец. – Учёба, вишь, у неё. Колледж-то эмчеэсовский опозданий не прощает, так от оно ж и правильно. Взялся учиться, учись! Куды ж ей от потом без диплома-то? А девиц-то… их от бесогонства я как гнал от, так и гнать буду! Не фиг от им тута делать, ага?

– Воистину, – несколько по-церковнославянски, но всё равно в тему ответил я. – Отче, поговорить бы наедине.

– Как Бог свят, надо, – перекрестился святой отец, но с места не сдвинулся. – Так ты уж садись-ка за стол, чаю от выпей да тут и спрашивай: чего от хотел-то, паря?

«Знать, что тут произошло, пока меня не было?!» – очень, очень хотелось заорать мне, но, надеюсь, до отца Пафнутия и так дошло. Он же у нас сам бывший военный, намёки и всяческие аллюзии ловит с полуслова. И если не всегда сразу способен всё мне объяснить, то, значит, у него на это явно есть вполне себе объективные причины.

Батюшка в очередной раз оказался прав. Я услышал глухое урчание в собственном животе и мгновенно вспомнил про лютый голод. Гесс танцующей балетной рысью убежал на кухню, откуда вернулся после непродолжительной борьбы с нечистым, унося в качестве трофея изрядный полукруг ливерной колбасы в зубах.

Передо мной поставили процеженный куриный бульон, хлеб с маслом, кусок пирога с капустой и крепкий чай. Не знаю, можно ли считать это больничной диетой, но я резко почувствовал готовность к выздоровлению! Анчутка повар от бога, если так можно сказать про беса.

– Ну, от теперь-то, покуда думаешь, чего спросить, сам-то давай рассказывай!

– Я мало что помню, отче. – Чай был слишком горячим, пусть постоит. – Мы попали в какой-то богатый особняк, там было целое логово нечистой силы, мы дрались, потом я пришёл в себя в больнице. Так что давайте сначала вы…

– Добро от, Федька, – качнул бородой отец Пафнутий, расправил усы, покосился на пустую чашку, но доливать не стал. – Не было ничего такого уж страшного-то, по чести от сказать, мы ж в танке! Дашка-то гашетку жмёт, от весь двор свинцом поливает, я тока от пару раз и пальнуть успел противопехотным, от фашисты и залегли все. А когда ты Якутянку-то увёл, так от черти словно бы засомневались от. А сомнения в бою штука-то опасная, сам знаешь…

Да, было такое. Мне приходилось видеть, как молодые ребята, полные романтизма в головах, отравленные либеральными идеями равенства всех людей и ценности каждой отдельно взятой жизни, опускали автоматы посреди боя, предлагая противнику сделать то же самое.

Не знаю, на что они всерьёз рассчитывали: типа возьмёмся за руки, помиримся, подружимся-выпьем, миру мир, конец войне?! На родину их тела доставляли с коробочкой медали поверх цинкового гроба, в бумагах, как правило, писали «пал смертью храбрых при исполнении воинского долга». Хоть какое-то утешение старым родителям. Но не мне их судить, эти парни не были трусами уж точно.

В общем, как продолжил мой наставник касательно недавних событий, рогатые фашисты из пекла восприняли отход Якутянки как некий знак мирного покровительства или компромисса с нашим партизанским отрядом. Такое не редкость, такое бывает.

Возможно, они решили, что сверху (снизу!) дали приказ не дожимать, возможно, просто не ожидали с нашей стороны столь упорного сопротивления. Черти умны, сильны, упрямы, образованны и даже в чём-то элитарны, их трудно убить, но поэтому в массе своей они очень высокомерны, я не говорил? Именно это качество их порой и губит.

Бесов всегда в разы больше, они хуже организованны, вечно грызутся между собой, но зато они всегда ближе к простому человеку и лучше понимают, что же такое представляют собой люди. И те и другие наши извечные враги, просто подход к каждому разный. Фашисты организованно отступили, забрав павших и раненых.

Наш героический танк перепахал весь двор, разнёс половину забора и взбаламутил всё население. Да глупо было бы притворяться, что такая эпическая битва на краю села пройдёт незамеченной. Якутянка обеспечила некий прозрачный купол, благодаря которому ни одна пуля или осколок не ушли в сторону, это в её интересах, но полностью погасить все звуки конечно же не могла.

Меня действительно не было два дня, но Система предупредила, что я в клинике, чтоб никто не волновался. Хотя у наших и времени-то на это не было. За эти дни отец Пафнутий трижды вызывался в отделение полиции к сержанту Бельдыеву, один раз они даже вместе ездили в район. Во всех случаях дело и не пытались возбудить – ни участковому, ни районному начальству не хотелось выглядеть круглыми идиотами в суде.

Типа что зимние ночные стрельбы в Пияле затеяли черти-косплееры в форме злых фашистских оккупантов, а потом приехал православный батюшка на танке, всех спас! Теперь на минуточку представьте, какой нехилый хайп словили бы на этом «НТВ», МВД и РПЦ, вместе взятые? Одни обогатились бы, других расформировали, третьи наверняка бы открестились от всего!

В общем, всё закончилось, как всегда: «смотрите там у меня, ай-ай-ай, чтоб в последний раз, больше миндальничать не будем, закатаем по полной, ишь распоясались, думаете, кое-кому всё можно, только из уважения к вашим прошлым заслугам» и всё такое прочее.

Анчутку, кстати, даже никуда не вызывали ни разу. Задница Вольтерова, да у него, кажется, до сих пор никто внятно и документов попросить не удосужился! Вот как у нас такое возможно? Просто потому что он бес, красавчик и хорошо готовит?

Кстати, с момента завтрака прошло часа два…

– Что у нас на обед? – спросил я.

– Ох ты ж, паря-то, поди, опять голодный, – опомнился святой отец. – И так от вона скулы-то торчат с больничных харчей.

– Гав?! – с надеждой поднял морду доберман, чьи недавние разборки с ливером завершились полной его победой за какие-то полминуты.

– Да что ж от такое-то, и Геська бедный сидит от с утра не кормленный! Анчутка, где тебя черти носят?

– Айне минуте. – На широкий стол тут же легла свежая скатерть. – Дас ист сосисен унд колбасен! Варёный русский капуста, унд свёкла, унд майонезн, пюре ист картофель, кукурузен хлеб, копчёный бекон, баварский пиво. Ах, майн либе Августин, Августин, Августин… Битте шён!

На минуточку я вдруг подумал, что, пожалуй, за нашим шумным столом всё-таки не хватает беззаботного щебетания седой внучки. Но увы, увы, курсант-эмчеэсница Фруктовая уехала в Питер ещё вчера. Было жаль, что мне не удалось с ней попрощаться. Но, быть может, ещё свидимся, планета круглая, да и такая суперактивная девушка вряд ли сможет остаться незамеченной. Тем более что теперь она тоже видит бесов.

– Теперь от твоя очередь, паря, – примерно через часок потребовал отец Пафнутий, когда безрогий красавчик унёс все остатки со стола на кухню. – Согрелся, отъелся, вспомнил, что успел, так от и рассказывай-ка давай от, куда с Якутянкой-то ушли, где от тебя черти-то били? Анчутке-то слушать сие от не возбраняется?

Я подумал и кивнул. Учитывая, сколько времени провёл этот бес рядом с нами, как постоянно вписывался за нас, рисковал своей головой и сражался плечом к плечу… Если уж он не заслужил нашего абсолютного доверия, то хотя бы на толику мужского уважения претендовать всё-таки мог. Это честно.

Потом я рассказал всё в деталях. Как мы ехали с Якутянкой на авто, как попали в странный дом, полный нечисти, как из её рта со мной разговаривал некто, человек, демон, субстанция. Рассказал о возможном предательстве или двойной игре Дезмо, о том, что мне предложили выдать Марту как некий залог мира, о яростной драке, которая началась сразу же после переговоров.

Но я рассказал им только то, что можно. Поскольку некие определённые моменты ещё не были осознаны до конца мною самим, вываливать собственную недоваренную кашу в общую кастрюлю пока, наверное, не стоило. Гесс скромно лежал на полу у моих ног, на редкость ничего ни у кого не выспрашивая. Мирно грыз говяжью кость, просто чесал зубы, категорически ни во что не вмешиваясь, не уточняя детали и не добавляя от себя.

Если я правильно помню, из всех нас только отец Пафнутий до сих пор пребывает в уверенности, что собаки не разговаривают. Все остальные в курсе болтовни простодушного добермана. И всё-таки, глядя в его честные карие глаза, я понимал, что упускаю нечто важное и весомое, за что, возможно, потом мне всё же придётся держать ответ…

А так в целом мы провели в разговорах весь день, ну до ужина точно. Добрейшей души святой отец, осмотрев мои боевые травмы, лично перебинтовал левый локоть и счёл, что пара дней отдыха мне не повредит. В том плане, что на службу в Систему он меня не пустит, доклад начальству подождёт, а вот неприхотливыми домашними делами загрузит по маковку.

В частности, пока Гесс наслаждался вечерним променадом, я торчал в сарае, вновь маскируя дровами старенький танк. Наверное, стоило бы сказать «новый», в масле, с конвейера, на нём и муха не сидела, хотя произведена машина в прошлом веке. Где же он достал эдакую антикварную махину?

– Устал? – сунул холодный нос мне любопытный доберман.

– Нет, – откликнулся я, морщась от боли в боку, всё-таки по рёбрам меня приложили неслабо.

– Поиграй со мной.

– Гесс, ответь на один вопрос.

– Я тебя люблю! Ты мой друг! Ты самый лучший хозяин на свете! Лизь тебя? Я хороший?

– Ты замечательный. – Опустившись на одно колено, я обнял его за шею.

Мои пальцы случайно коснулись серебряного ошейника, и короткая боль уколола в затылок. Что будет, если я прямо сейчас сниму его с Гесса? Не знаю…

И не хочу знать. Не потому что боюсь, а потому что никогда больше не позволю себе потерять самого верного и преданного друга на свете. Если собаки чем-то и покоряют наши души, то в первую очередь тем, что в зубах приносят к нашим ногам свои же сердца. И кем бы ни был мой пёс, в первую очередь он мой. Всё!

– А какой вопрос?

– Да никакого.

– Тогда пошли играть.

Доберман взвился вверх, невероятным образом умудрившись лизнуть меня в щёку, закинув задние лапы за голову вбок, развернуться и дать два круга галопом по двору для чисто эмоциональной разрядки. Думаю, потом мы гонялись друг за дружкой по свежевыпавшему снегу не менее получаса, я пешком, он всеми мыслимыми аллюрами, но вскоре на крыльцо вышел безрогий бес, поманив нас домой.

– Ты ведь не всё рассказал, амиго.

– Есть проблемы?

– Найн.

– А у меня были, и не хочется вновь напарываться на них без особой причины, – без улыбки ответил я, пытаясь оттолкнуть его плечом. С равным успехом можно было бы попытаться сдвинуть с места бетонную опору моста. Анчутка очень сильный, куда сильнее, чем кажется при первом взгляде. – Кто тот человек или нечеловек, с которым я разговаривал через Якутянку?

– Хан.

– Это имя, типа Хан Соло, воровская кличка или реальный титул?

– На данный момент это всё, что я могу тебе сказать, камрад. И поверь, я сказал много больше, чем следовало. Ферштейн?

– Яволь, – вздохнул я.

Анчутка хмыкнул, показал длинный язык Гессу и пропустил нас в дом. Доберман, скидывая фуфайку в сенях, предложил мне пойти и подержать беса, пока он тяпнет его за мягкое. У Гесса добрая душа и открытое сердце, если ему кажется, что меня обижают, то обидчику всегда кирдык.

Надо не забыть поделиться с напарником вкусняшками за вечерним чаем. И это не благотворительность, он ведь всё равно по-любому выцыганит. Отец Пафнутий потрепал по загривку пса, неожиданно для всех отказался от чая с ватрушками и засел у себя в комнате с очередным увлекательным детективом – то ли Ю Несбё, то ли Оливер Пётч? Они оба хороши.

И это отнюдь не значит, что он так расслабляется, нет, скорее «недушеспасительное чтение» помогает святому отцу лучше думать. А признаем, что, учитывая эпический экшн наших последних приключений, подумать ему ох как было над чем.

Легли рано, спали ровно. Я имею в виду, что почти ничего особенного не произошло, если не считать…

Бэмс! Наверное, меньше чем через час меня разбудил удар тяжёлой собачьей лапы прямо по лбу.

– У тебя оранжевый бес на голове. Я его хлоп, а надо было кусь? Ну, извини собаченьку…

Оранжевый бес, говорите? Пока я пытался вспомнить, что бы это вообще вдруг значило, свет в глазах погас на мгновение. Я как раз только и успел вскочить, кутаясь в тёплое одеяло и сунув ноги в домашние тапки.

…В белом коридоре Системы дожидались своей очереди двое бесогонов… или бесобоев. Разница невелика и скорее относится к ситуационной этике – какую-то нечисть изгоняют, какую-то непременно бьют. С нами поздоровались, вежливо, но осторожно, один, толстяк в несвежей полицейской форме, даже перекрестился на всякий случай.

Лысина Сократова, да нас тут вечно считают то героями, то предателями, то революционерами. И кстати, во всех трёх случаях они немножечко правы.

– Тео и Гесс, верно? – деликатно заметил второй, в спортивном костюме бандюги а-ля девяностые, но с абсолютно интеллигентной манерой речи. – Не подумайте ничего плохого, господа, я как гражданин мира готов принять всё и вся. Но разве вас не убили во время последней операции по захвату логова Бурятки?

– Якутянки, – поправил я. – И не операции, а личной встречи, не логова, а бала, не убили, а лишь намеревались помучить. В остальном всё верно, это мы.

– Второй такой собаки в Системе нет, – важно подтвердил полицейский, ненавязчиво намекая, что уж вторых-третьих-четвертых и пятых ребят вроде меня тут на пятачок пучок!

– Следующий.

Гесс даже не успел дать лапку похвалившему его бесогону.

«Спортсмен» подмигнул нам и тихо спросил:

– Между нами, а вы, случайно, не в курсе, за что Марту уволили? Такая привлекательная девочка была, вся из себя образованная, культурная. Хотя и рыжая, конечно. Считается, что рыжие девушки плохо приспособлены к офисной рутине. Им подвиги подавай, коня, лук со стрелами…

– Марты нет? – обалдело вытаращился на меня мой пёс. – А кто погладит мой зад и даст вкусняшки?! Бросила собаченьку.

– Следующий.

– Господа, моё почтение, – бесобой быстро пожал мне руку и Гессу лапу, – будете в Калуге, милости прошу забегать! В наших пенатах есть такая уютненькая кафешка в центре, «Герои нашего времени». Спросите Константина или Толика, любой десерт за мой счёт!

Мы с Гессом привычно кивнули. Как помнится, нас тут частенько куда-нибудь приглашали, и чаще всего вот так на скаку, без записи нормального адреса и обмена телефонами. Понятия не имею, когда и каким боком коварная судьба закинет нас в этот старинный русский городок, но если даже и да, то, скорее всего, мы там по-любому бесогонить будем, а не бегать по местным кафешкам в поисках всяких там Константинов-Толиков.

– Следующий, – пригласил нас механический голос.

Я поплотнее запахнул на себе одеяло, свистнул добермана и толкнул дверь.

В кабинете за рабочим столом перед открытым ноутбуком сидел тощий чёрный ангел в костюме-тройке, прилизанный пробор на его голове можно было проверять линейкой. Хоть какое-то подобие улыбки на постном лице, наверное, можно было бы увидеть, лишь когда меня будут прилюдно и торжественно жечь на площади в Мадриде, как колдуна или еретика.

– Явились, клоуны?

– Кто обзывается, тот сам на себя называется, – опережая меня, детской скороговоркой ответил мой пёс.

Дезмо только покачал головой, устало поправляя душащий его галстук.

– Фёдор Фролов и доберман Гесс, вот официальное уведомление о вашем увольнении из Системы. Формулировка – «по собственному желанию». Так решило начальство, лично я бы инкриминировал вам раскачивание лодки, предательство, измену, сношения с врагом, продажу души нечистому, провокации и вербовку других бесогонов с целью уничтожения самой Системы изнутри.

– Где Марта? – спросил я, забирая бумагу с приказом.

– Её тоже уволили, – честно глядя мне в глаза, ответил Дезмо.

– Пошли, дружище. – Я хлопнул Гесса по холке. – Здесь нам больше делать нечего.

Пёс опустил морду едва ли не до пола, поскулил, но послушно развернулся на выход.

– Эй. – Чёрный ангел остановил меня.

Я всегда говорю «чёрный», но это из-за цвета его крыльев, так-то он не негр. Хотя, наверное, где-нибудь на Западе не прошла бы такая длинная история без единого темнокожего героя хоть бы и третьего-четвёртого плана. Типа это расизм, да? Плевать, у нас Бельдыев есть, а он башкир…

– Это тебе от Марты. Я дал слово. – Не поднимаясь с кресла, он протянул нам белый запечатанный конверт без подписи.

Доберман резко сделал поворот оверштаг, крутанувшись на задних лапах, ловко цапнул конверт зубами и передал его мне. Сердечно прощаться не стали, благодарить тоже, в конце концов, нас же отсюда выперли. И, как я понимаю, без объяснений и выходного пособия.

– Карту? – обернулся ко мне Гесс.

«Джокер остался дома в кармане свитера», – не успел подумать я, как мы оказались дома.

Ну хоть на этом спасибо, технические службы Системы по-прежнему работают безотказно, в этом смысле честь им и хвала.

…Мы стояли у моей кровати, которая после отъезда курсантки Фруктовой вновь стала моей. В доме было тихо, никто не проснулся, и наше возвращение, как и исчезновение, вроде бы прошло незамеченным. Верный доберман беззаботно зевнул во всю пасть, помахал мне обрубком хвоста и отправился досыпать на своё место. Даже спокойной ночи мне не пожелал, скотина эдакая. Хотя при желании и мог бы.

Впрочем, к последнему я отнёсся философски, тихо щёлкнул переключателем ночника и вскрыл конверт. Да, вот так просто, хотя, конечно, это нарушало все мыслимые традиции. Всё следовало делать иначе. Как всякий нормальный гот я был обязан прочесть прощальное письмо моей девушки именно ночью, при свете луны и звёзд, едва сдерживая скупые слёзы и кусая губы!

Так принято в нашей среде. Но Марта не была готессой, да и назвать её «моей» девушкой было пока слишком самонадеянно. Мы оба стремились к отношениям, но ни мне, ни ей просто не позволяли сделать очередной шаг навстречу. То работа, то бесы, то чёрный ангел, то местные проблемы, то черти, то Якутянка, то… Сколько ж так можно?!

С другой стороны, как философ, наоборот, я мог вообще не вскрывать этот конверт, давая самому себе болезненно-сладостную возможность мыслью растечься по древу. В этом смысле письмо даже не нужно читать, его достаточно самому себе просто придумать и не в одной, а минимум в трёх и более прямо противоположных версиях. К примеру, в лирической, криминальной, драматической, любовной, комической, наркотической, сентиментальной, матерной, бессмысленной, ну и так далее согласно вольно продолжаемому списку.

Да лысина Сократова, всё было не так! Разумеется, ничего ждать и придумывать я не стал, а вскрыл конверт, достав сложенный вчетверо лист бумаги. У Марты был округлый, красивый почерк отличницы. Которым, собственно говоря, было написано всего одно слово: «Прости».

Ниже вместо подписи прилагался отпечаток её губ красной помадой. Коротко, внятно, эффектно, и, самое главное, мечтательно философствовать по этому поводу теперь можно хоть до утра.

Как ни странно, с этими мыслями я очень быстро уснул. Был момент, когда, перед тем как сунуть письмо под подушку, я вдруг захотел поцеловать оттиск её губ, но, хвала Розанову и Кафке, отпустило. Сон накрыл меня сразу, а вот сновидений как таковых, кажется, не было, по крайней мере, я их не помню.

Утром встал сам, довольно бодро, несмотря на колющую боль в боку и левом локте. Переломы рёбер страшны лишь тем, что осколок может поранить печень, лёгкие или другие важные органы. Но, со слов отца Пафнутия, у меня вроде бы лишь пара-тройка серьёзных трещин, значит, достаточно просто бинтовать и не перегружать организм тяжестями. Непонятно, конечно, чего так долго меня проверяли врачи? Ну и бог с ним, заживёт само, главное – перетерпеть.

Оделся я тоже сам, слегка морщась, но в принципе без проблем. Выгул Гесса также прошёл без скрипа по тысячу раз отработанной и утверждённой им же программе. Беззаботный пёс даже не поинтересовался, а что же там было в том запечатанном письме, которое нам вручили в офисе вместе с приказом об увольнении из Системы.

Да и кто для него Марта? Просто рыжая девушка за ноутбуком, раздающая нам задания, гладящая его между ушей, приносящая зефирки и печеньки, а также отвлекающая меня от нашей с ним мужской дружбы. Он быстро её забудет, а я нет.

За завтраком отец Пафнутий, нацепив на нос очки, внимательнейшим образом ознакомился с бумагой, проверил печати и подписи неизвестных мне начальственных лиц, сурово крякнул, огладил бороду и, скомкав приказ, одним широким броском отправил его в растопленную печку.

– От же бюрократы-то безмозглые, прости их господи! Тут от готовишь, готовишь парня-то, опыт свой передаёшь, учишь от его, специалистом делаешь, а они от и кладут на тебя с прибором! Так и что ж, от сам, стало быть, виноват-то, Федька! Говорил от я тебе или нет? Говорил же!

– Все мы всегда что-нибудь говорим. Поконкретнее можно?

– Чтоб ты от с той девицей-то шуры-муры свои заканчивал! Не доведут от бабы-то до добра, энто от тебе все святые старцы-то в любом монастыре скажут.

– Я не монах.

– Молчи уж! От он же мало того что (грех на мне, Боже!) с той рыжей связался, так ещё и Якутянку-то чернявую до нашего села затащил! А разборчивый-то какой? Одна-то, вишь от, у него ангел с крыльями, другая от демон с рогами!

– Нет у неё рогов.

– Сам от знаю, не перечь! – вконец разошёлся батюшка.

Его можно понять, он действительно угрохал на меня кучу сил и времени, а вместо блестящей карьеры бесогона меня без объяснений турнули из Системы коленом под зад. Для него как для учителя и наставника это конечно же большой удар по самолюбию.

– Каша гречневая на молоке с маслом, мёдом, сахаром и кислой клюковкою, – торжественно объявил красавец Анчутка, решительно встревая меж нами с горячим котелком. – До той кашки дозвольте подать ветчинку говяжью нарезную, чёрный хлеб с чесночком, ещё солёное сальце под рябиновую настоечку! Уж не побрезгуйте-с!

Безрогий бес отлично знал свои обязанности, волшебный аромат накрыл всю кухню. Отец Пафнутий ворча сдулся, перекрестил еду, прочёл короткую молитву и жестом пригласил всех оттрапезничать. Всех – это, собственно, нас двоих, меня с доберманом.

Анчутка свои сухарики, или что там у него оставалось, благословлять не позволял, ему ж потом оно поперёк глотки встанет. Он бес, таковым и останется, ни в человека, ни в ангела ему перевоплотиться не суждено. Да он вроде и сам не горит желанием. Скорее всего, ему даже в чём-то нравится у нас, он получает тут бесценный опыт сотрудничества с бесобоями, так сказать, изнутри, потом, наверное, книгу на эту тему писать будет.

– Ладно, паря, прости от старого дурака.

– Бог простит, отче.

– С Богом-то я сам говорить буду, а ты прости!

Хорошо чувствуя напряжение в его голосе, я поспешно простил святого отца, своего учителя и наставника, одновременно попросив на всякий случай прощения и у него. Не важно за что, всегда за что-нибудь да найдётся. И кстати, правильно сделал.

– Прощаю от, паря, со всем смирением прощаю. Так что ж теперь, собирайся-ка, в храм от пойдём. Мне-то службу служить, а тебе об здоровье, скорейшем от выздоровлении-то, да от ещё б и о вразумлении умственном Господа нашего просить надобно. Собирайся от, паря!

Тоже верно, ведь если вспомнить, так моя первостепенная задача – это быть скромным послушником при Воскресенском храме, а уж бесогонить меня отец Пафнутий научил в качестве, так сказать, второй профессии. И да, он тысячу раз прав, всем нам о спасении собственной души думать надо, а не о том, где, когда и как веселее бесов гонять. К тому же запах ладана и дружное псалмопение невинных бабулек у алтаря реально выбивает из головы все мирские мысли.

Марта написала мне короткое «прости», но, наверное, просто забыла добавить «прощай». Что ж, видимо, это слово нужно произнести именно мне? Если так, значит, так…

Воскресенский православный храм от момента строительства и по сей день является главной достопримечательностью села Пияла. Пять куполов, высокая пирамидальная постройка, сплошь дерево без единого гвоздя, более поздний пристрой, крытый белой жестью, плюс невероятное ощущение тишины и покоя, сошедшего на эти потемневшие православные кресты.

Почему-то именно здесь, на исконном русском Севере, незримое присутствие Бога в душе каждого человека, в глазах какого-либо зверя, в дуновении всякого ветра и наклоне любой былинки ощущается совершенно иначе, чем на богатом и щедром юге. Да, где-то там далеко стоят столичные города, высятся белокаменные золотые храмы и людям не приходится пробивать себе путь к церкви по двухметровому слою снега. Прийти и помолиться здесь всегда легко. Плохо ли это? Нет, хорошо!

Но тем не менее в неизбывной милости своей Господь обращает свой взор и на такие вот крохотные, забытые всеми места, благословляя с высоты небесного престола деревянный храм тихой Пиялы. Наши холода, наш труд, нашу любовь к своей земле…

Работа прислужника не особенно тяжела и уж тем более не сопряжена с какими-то особыми моральными тяготами. Обычное дело – подай, принеси, убери, не мешайся под ногами, стой в углу, беги сюда, на тащи, клади аккуратно, говори тихо, молчи в тряпочку. Послушание есть основа основ добродетели человека в церкви. Подчинение тела душе. Смирение. Именно этому я приехал учиться.

Весь день, без перерыва на обед, почти до восемнадцати часов вечера, мы провели в требах, службах, молитвах, пениях, возжигании свечей перед иконами и окуривании ладаном как немногочисленных прихожан, так и полуоблупившихся настенных росписей нашего старенького храма. Мне даже как-то удалось практически отключить голову, полностью погрузившись в свои нехитрые прямые обязанности.

Потом батюшка ещё какое-то время беседовал с местными жителями, терпеливо принимая их ворчание на местные власти, претензии к супругам или детям, а ещё жалобы на соседей, врачей, здоровье, погоду, телевидение… да и всё такое в целом. Меня лично такие вещи скорее бесят, но отец Пафнутий выслушивал всё с каменным лицом римского стоика или игрока в покер.

– А вот соседка-то говорит, что мой от к бабке Мане ходит. Чё от он там забыл-то? Ей уж под сто лет, чё она ему дать-то может, от карга беззубая? Нешто как раз беззубая и может…

– Чую, идёт! А кто? Не знаю. Но ко мне. И я ему эдак-то тихонечко из-за забора как шандарахну поленом по зубам! Он и брык! Какую молитву прочесть, шоб не посадили-то, ась?

– Бабка моя от говорит, что в телевизоре видела деда, которому за девяносто, а он… огурец! Я ей говорю от, дескать, давай, чё, вдруг и у меня… огурец? А она – «эдак чё-то не хочу», романтику ей подавай, за амбаром, говорит… Дак зима ж! Чё, коли от примёрзнем с… огурцом-то, а?! Я к тому, чё, может, бабку мою в святую от воду башкой макнуть. Поможет ли, чё ли?

Нет, не подумайте, будто бы у нас тут, на Севере, народ озабоченный или что это я вам специально такие моменты подбираю. Люди у нас простые, что на уме, то и на языке, фамильярность от субординации нипочём не отличают. Но, с другой стороны, и за спиной у вас тоже ничего говорить не станут из того, что не посмели б прямым текстом вылепить вам в лицо. Согласитесь, это тоже по-своему правильно и Декарт мне в печень, но таки заслуживает уважения.

– А как от муж-то от ней в город от сбежал, так Надюха-то наша каждую ночь стонет! Тока не жалостливо, как от баба в горести, а эдак-то «ох!.. ох!.. о-о-оу!». Матерь Божья, от пресвятые угодники, как сказать-то… Вроде как от удовлетворение она с того получает. Может, над ней-то надобно какую от ни есть молитву спасительную прочесть? Ить сгорит девка. Под семьдесят кило от была, справная, гладкая, а стала-то худее на треть.

– Причастие принимала ли?

– Нет, батюшка. Она от и церкви-то чурается, ровно басурманка какая. Чё ж делать-то, а?

– Бесы в ей, сильные, – уверенно кивнул отец Пафнутий. – Ввечеру от зайду, отмолим.

Я, пожав плечами, отвернулся в сторону. Не моё дело, конечно, но иногда мне кажется, что мы слишком многое списываем на нечистую силу. Нехватка молодёжи на селе, а также вообще трудоспособных мужчин репродуктивного возраста, их естественный переезд в большие города ради заработка и лучших условий жизни вряд ли стоит считать активными происками тех же бесов.

Умирающие или обезлюдевшие деревни – это даже далеко не наша российская, а давно уже общемировая проблема. Но батюшка всегда прав, на то он и батюшка. Пастырь бережёт своё стадо молитвой и словом Божьим, но когда волки наглеют, то, не раздумывая, берётся за ружьё. Сходим, посмотрим, проверим, если там есть какая-то нечисть – изгоним, делов-то.

Перед закрытием храма отец Пафнутий поманил меня пальцем:

– От слыхал, поди, Федька? Домой-то не идём, сперва нам от беса из Надежды Кармухиной изгнать от надобно.

– Вообще-то там не обязательно бес. – Я смущённо прокашлялся в кулак, наставник у нас, конечно, человек прогрессивный, но всё-таки…

– Ты от мне-то голову не морочь! Доктор тут нашёлся. А то ж от я не знаю, почему одинокие бабы-то ночами стонут?! Да тока всё едино, проверить-то мы от должны. Кто у нас бесогон-то?

– Вы.

– Не, не угадал, я-то есть отец настоятель при храме Воскресенском. А от бесогонить – дело молодых, так-то и не спорь, паря. Одевайся по-быстрому, пошли! Чуйка у меня, от сам, поди, знаешь.

Ха, да Диоген мне в бочку, я что, против, что ли? Идём! Только вот револьвера у меня нет, святой воды на всякий пожарный наберу, мат всегда в голове, основные комбинации из пяти-шести слов я помню. Что же ещё? Молитвы, разумеется, именно ими в первую очередь и изгоняются все тёмные духи низшего уровня, в простонародье именуемые бесами.

Мы покинули церковь уже где-то ближе к восьми часам вечера. Отец Пафнутий собственноручно закрыл храм на замок, прочтя соответствующие молитвы и убрав ключ поглубже в карман штанов под рясой. В общем, как вы уже наверняка поняли, несмотря на позднее время, мы пошли бесогонить.

Учитывая, что Пияла небольшое село отнюдь не районного масштаба, кто где проживает из местных, отлично знали все. Батюшке даже не потребовалось уточнять адрес – гражданка Кармухина была прописана в одной из четырёх пятиэтажек на рабочем краю села. Считалось, что эти дома строились под молодых энтузиастов из столичных вузов, но они как-то быстро включили голову, предпочтя реализовать свой потенциал за границей России, а не в её заснеженных провинциях.

– Святую от воду-то взял?

– Так точно.

– Перстень от серебряный у тебя ли?

– Само собой.

– Молитвы-то наизусть помнишь?

– Помню, отче.

– А наган, наган-то забыл!

– Я и не брал его с собой, мы же в церковь шли. Да в кого мне стрелять-то, в несчастную женщину, стонущую по ночам?

– Дерзишь от, паря, – наконец-то догадался отец Пафнутий. – Из-за девицы своей рыжей с ума-то сходишь? Понимаю, сам от молодым был, да тока глупостями-то всякими делу не поможешь. Хочешь от, чтоб назад в Систему взяли?

– Без Марты не хочу. А её тоже уволили.

– А ты от во всём хорошее ищи! Уволили, так, стало быть, от свободна она, – подмигнул мне батюшка. – Адресок-то срисовать не догадался? Ну да от с этим я тебе помогу, бывших бесогонов-то не бывает, дружбу от мы все держим. И коли краса-то твоя хоть от месяц в той Системе отработала, так уж, поди, не потеряется. Держи от, Федька, хвост пистолетом!

Странная поговорка, ни у одной собаки хвост не похож на пистолет, но какой же филолог рискнёт лезть со своими книжными знаниями в живую народную речь? И тем не менее от слов моего наставника на душе действительно стало чуточку легче. Не знаю, как это объяснить…

Я ведь никогда не думал всерьёз, что могу потерять Марту. Согласитесь, трудно терять то, чем в принципе и не обладаешь? Вот именно. А что связывает меня с этой белокрылой ренуаровской красавицей с пылкими перепадами настроения, ругающейся едва ли не матом, но заботливо приберегающей всяческие сласти для моего нахального пса? По факту лишь короткие встречи перед работой по изгнанию всяческой нечисти. Было ли меж нами нечто большее?

Может, и так, спросим у Гесса, который, кстати, сейчас сидит дома в тепле, терроризирует нашего безрогого красавчика и скучает, потому что его с собой не взяли. Вот это, между прочим, тоже неправильно. В церкви собаке делать нечего, это факт, отражающий древнехристианскую традицию. Но в плане покусания всяческих бесов мой ретивый доберман самый лучший напарник на свете, о каком можно было бы только мечтать.

– О чём задумался-то, паря? – неожиданно спросил меня святой отец. – Дошли от, слава богу…

Последние два слова – это почти обязательная присказка, если можно так выразиться. Любой верующий человек должен знать, что всё, происходящее с ним в этом мире, вершится по воле Божьей. Поэтому благодарить за всё и всегда следует именно Всевышнего.

И в радости, и в горе, даже когда нам не дано понять Его промысел; всегда и везде, когда тебя ведёт по жизни вера, ты не останешься один и не впадёшь в отчаяние. Кто-то из святых отцов сказал: «чаю Господнего принятия душой!» И сие верно! А вот «отчаяние» означает отрицание того самого чаяния присутствия Бога…

Разумеется, как современный философ я просто обязан во всём сомневаться, но в данном случае казалось, что «слава богу», произнесенное наставником, очень к месту.

– Второй этаж от. Стучи, паря.

Видимо, я слишком далеко ушёл в свои мысли. Дверного звонка не было, вместо него торчали два перемотанных синей заскорузлой изолентой провода.

– Тук, тук! Вы не верите в Бога? Тогда мы идём к вам, – громко пропел я.

– Федька, заткнись от, не срами меня перед прихожанами, – прошипел батюшка, отвешивая мне воспитательный подзатыльник. Никаких обид, мы оба понимали, что делали, почему, зачем и каковы будут последствия. Я нарывался, он реагировал, но всем же весело, правда?

На стук отозвались не сразу, нам пришлось повторять минимум два раза. Дверь открыла приятная моложавая женщина где-то слегка под сорок, явно ухаживающая за собой и знающая себе цену. Крашенные красной хной волосы, длинный махровый халат с шикарным декольте, устало-томный взгляд синих глаз и блуждающая полуулыбка на пухлых губах. Да, вот такие зрелые красавицы встречаются у нас в сёлах, русский Север богат неразбуженными самоцветами…

– Бог в помощь, Надежда, – уважительно прогудел батюшка, с трудом отводя взгляд от глубокой ложбинки между двух белых холмов.

– Отец Пафнутий, вы? Так чё ж от на пороге стоять, – неспешно засуетилась хозяйка. – Такие гости, проходите от на кухню или в спален… ой!

– Федька, давай от! – подтолкнул меня в спину наставник, плавно уходя в сторону ароматно пахнущей пирожками кухни, а меня направляя прямо лоб в лоб на гражданку Кармухину.

– Чёй-то не поняла я, чё ему давать-то? – засмущалась она, старательно одёргивая подол, но тем больше обнажая пышную грудь.

– Отче наш, Иже еси на небесех! – подняв палец вверх, настоятельно напомнил я. – Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё… и ныне, и присно, и во веки веков.

– Дык… от… аминь, чё ли?

– Аминь, – согласился я, проходя за хозяйкой через гостиную в небольшую полутёмную и от того крайне уютную спальню.

Не уверен, что она и я, мы оба, абсолютно адекватно осознавали происходящее, но стоило мне войти, как дверь за спиной захлопнулась. Я обернулся – позади меня стояли четыре здоровенных мускулистых беса. Чернокожие, гладкие, с африканскими (не путать с афроамериканцами!) чертами морд, презрительными взглядами и массивными кулаками.

Четверо на одного? Хм, это ещё не худший расклад. Худшее было впереди.

– О, бесогон? Надо же, кого к нам занесло… – глухим, совершенно чужим голосом простонала гражданка Кармухина. – Раздевайся. Ложись, раз пришёл.

Я уже не пытался как-то там ответить или прожечь их полным праведного христианского гнева взглядом. Просто перекрестился, а красавицу Надежду вдруг реально начало колбасить прямо на кровати. Во-первых, она вспрыгнула на неё, не снимая тапочек, а во-вторых, следом начала раскачиваться в ритме только ей слышимой музыки.