Рождённые из пепла бесплатное чтение

Глава 1. Из пепла

Церемония не требовала слов. И хорошо. Один из них непременно бы солгал, другой сказал бы правду. Вопрос времени понять, кто был бы первым, а кто вторым?

Короля и королеву повенчали под зловещую тишину беломраморного храма. С улиц и в домах ещё не смыли кровь и пепел. Во дворце распахнули окна, впустили свет, чтобы прогнать с серых камней тени.

Капельки святой воды с кисти Верховного Жреца брызнули на королевскую чету, на пол под их ногами, на лордов, что свидетельствовали за этот союз, на белоснежные статуи богов-покровителей у алтаря. На Богиню милосердия капель не попало.

Коронованные монархи медленно повернулись к своим подданным. Ни у кого из них по отдельности нет прав на престол, и их соединили. Разбавленная кровь станет сильнее в их потомках. Благословенная кровь.

Именно её без счёту сгинуло в недавнюю ночь.

Город полнился слухами о перевороте, погубившем в одночасье королевскую семью и все благородные дома, чьи семьи состояли в родстве с королями. В ту ночь всех потомков извели под корень. Кроме этих двоих, что стоят ныне в коронах спиной к алтарю, а боги смотрят им вослед.

Никто из них не имел прав на престол, но больше не осталось никого. И столица рыдала. Недолго.

Церемония коронации закончилась. Шумно и торжественно запели трубы. Возрадовались вместо плача. Но кого они должны оплакивать: мертвых или живых? По всей столице трубы слушали со смешанными чувствами. Лишь один человек ощущал в душе явное торжество. Вопрос времени понять – кто?

* * *

Три года спустя

Ивор шагал по главной улице, увлекаемый нарядной толпой. Стук множества шагов по мощёным камням, скрип ставен, шумная болтовня взволнованных прохожих, долетавшие издалека звуки музыки. На сегодняшний день возлагали большие надежды. Его заранее объявили переломным – днём конца траура, конца испытаний и тревог.

«Как будто можно закончить траур там, где его не начинали», – проворчал про себя Ивор.

Три года положено оплакивать умершего короля. Не проводить пышных празднеств, не устраивать пиров. Дозволено только короновать наследника. Но с королём умерли все его дети, племянники, дальние родственники. Никто в Адаманте больше не носил королевскую фамилию Канвальд. В одну ночь не стало даже их дочерей, ушедших в другие семейства, – погибли в пожарах.

Никогда ещё Адамант не видел столько крови и огня. Так и назвали: День Крови, Ночь Пепла.

Преступников нашли быстро. Говорят, всему виной какой-то мелкий лорд или рыцарь, оскорблённый на пиру погибшим королём. На его казнь тогда собрался посмотреть весь город.

«Какая чушь!» – подумал Ивор. Мелкий лорд или рыцарь имел столько влияния, что утопил столицу в крови? Извёл под корень королевский род? Бросьте! Те, у кого есть голова на плечах, всё понимали, только вслух боялись произносить. Остальным… остальным сошло любое объяснение.

Пусть о прежнем короле Асвальде народ не говорил ни очень хорошо, ни очень плохо, но смерти ему не желал. А вот о тех, кто так быстро взошёл на трон по кровавым ступенькам, ходило много слухов. И слишком уж убедительно слухи звучали.

Толпа стала кучнее. К шествию присоединялись всё новые горожане. Выходили из тесно построенных двухэтажных домов с вытянутыми чердаками, что с высоты выглядели как опята на корнях дерева. Из окон высовывались дети, женщины махали платками с балкончиков, между которыми через улицу протянули верёвки с цветными флажками.

Все надели свои лучшие наряды, и по ним легко угадывался достаток. Кто побогаче, сверкали брошками на шляпках и шаперонах, хвалились идеально белыми воротниками. Кто победнее, хвастался цветными накидками, чепцами и шапками, незамысловатой вышивкой на платьях и жилетах. Ивор с сомнением оглядел свою сплошь заштопанную рубаху и потёртую кожаную куртку, махнул на этой рукой и пошёл дальше.

Несколько раз сквозь толпу на главной улице протискивались кареты. Увязали как листья в речной тине. Возница щёлкал кнутом то ли лошадей, то ли мешавших прохожих. И всем приходилось прижиматься к обочине, чтобы пропустить очередную знатную шишку вперёд. Многие девушки пытались заглянуть в окна кареты, но оставались разочарованы, увидев лишь занавески или неясные силуэты.

А дорога постепенно уходила вверх к горе, на которой высился королевский дворец. Народу сегодня обещали празднество – конец траура… в котором не скорбели.

Ивор дошёл до площади с общим «течением». Там было не протолкнуться, а нагретый солнцем воздух, несмотря на весну, припекал непокрытую голову. Сверху площадь, должно быть, напоминала цветную мозаику, а люди – её неподвижный узор, так плотно они стояли. Радостно шумели, как прибой.

Над башнями дворца колыхались знамёна с изображением трёх снежных гор – герб страны и королевского рода. Над самой высокой горой парила золотая корона. Говорят, сначала это были просто горы из легенды, а корону добавил позже какой-то честолюбивый монарх.

Трубы торжественно запели. Над людной площадью пролетела стая голубей и скрылась в слепящем солнце. Люди подняли головы вверх к большому балкону. К перилам вышел король Адаманта – их король.

Издалека его можно было разглядеть лишь смутно. Ярко выделялся только лазурный камзол и светлые короткие волосы. Ивор достал из внутреннего кармана увеличительное стекло и сквозь царапины на линзе присмотрелся внимательнее. На лице молодого короля играла довольная улыбка. Он махал толпе рукой, наслаждаясь её шумом, словно это был не обычный городской гвалт, а хвалебные песни лично ему.

На солнце блеснуло серебро, и Ивор увидел чуть позади короля женщину, которую не заметил сразу. Тонкая и миниатюрная, она стояла с безупречной осанкой. Зелёное платье было настолько тёмным, что сошло бы и за траурное, вот только сегодня траур официально окончен.

Король воспользовался этим всецело и издалека напоминал экзотическую птицу, королева же походила на тонкую юркую змею, что прячется в траве. Если бы не серебряная диадема в её туго стянутых в причёске тёмных волосах, то Ивор вовсе не признал бы в женщине монаршую особу.

Затем они скрылись с балкона, и народ отправился к турнирной площади по другую сторону замка. Там уже расставили цветные шатры для поединщиков, музыкантов и танцоров, трибуны и пиршественные столы для знати. Простой люд мог лишь поглазеть на действо издалека и всё же стремился туда попасть, словно там раздавали бесплатные пироги. Не раздавали. Да и попасть смогли не все – слишком много людей пришло сегодня ко дворцу и продолжало прибывать из города внизу.

Ивора зажали с трёх сторон, а впереди маячила чья-то потная шея. Солнце сегодня палило, и липкие капли стекали за шиворот. Ивор уже жалел, что решил прийти. Что он ожидал увидеть? Короля с королевой? Сидят на своих высоких трибунах. Не видел бы их до скончания веков. Довольную толпу? И чему они так радуются? Три года назад все охали, а сейчас забыли. Никто не напомнил о трёхлетней трагедии.

Все предпочли забыть. Но только не те, кто потерял в Ночь Пепла родных. Ведь вместе с благородными семьями сгорели все, кто им служил – стражники, слуги, кухарки, гувернёры, прачки – все. Гости тоже не выжили. А огонь всё жёг. С ветром он перекинулся на соседние дома. Жадно поглотил и их. Треть столицы обратилась в пепел.

Сейчас все празднуют так, словно ничего не было. Но Ивор помнит.

Он высвободил прижатую в толпе руку и снова посмотрел через увеличительное стекло. В просветах между головами, шляпами и чепцами виднелись фигурки пляшущих танцовщиц в ярких нарядах. Из них особенно выделялась одна: в расшитой голубыми цветами юбке она танцевала словно порхающая бабочка. Её движения и жесты подчёркивали достоинства фигуры: вот танцовщица скользнула рукой по тонкой талии, очертила ладонью пышную грудь, опустила руку к покачивающимся в такт музыке бёдрам. Чёрные до пят волосы отливали на солнце синевой. На загорелом до бронзы лице игриво подмигивали зрителям тёмные глаза-угольки.

Любой бы засмотрелся на такую красавицу. Король так вообще не отрывал от неё взгляда. Следил за каждым движением, как зверь за добычей. Королева смотрела на это, поджав тонкие губы.

Но Ивору безразличны и танцы красавиц, и разлады в королевской семье.

«Ирика. Если б ты была жива, то танцевала бы краше. Спи спокойно, любовь моя. Я отомщу за тебя».

Ивор вернулся домой поздним вечером. Как бы ни хотелось уйти с площади раньше, густая, как кисель, толпа не собиралась выпускать его так просто. Пришлось смотреть и на награждение поединщиков, и на цветные огоньки фокусников и слушать бесконечные тосты короля и лордов. Впрочем, всё равно их слова было не расслышать.

– Ну что, развлёкся? Мог бы и меня с собой взять.

На пороге Ивора встретила девушка с озорными глазами, вздёрнутым носом и россыпью веснушек на лице. Она держала в руке поварёшку, словно собиралась кого-нибудь ей огреть, но Ивор понял, что она просто мыла посуду и вышла навстречу, увидев его в окне.

– Талия, я не развлекался там. Ты же знаешь.

– Да ну? А зачем тогда пошёл?

– Увидеть… что-нибудь. Понять.

– Ага, – со знанием дела прищурилась Талия. – И много ты там важного увидел в экзотических танцах прелестниц?

Ивор с улыбкой хмыкнул. Талии до совершеннолетия в семнадцать оставался ещё год, но любой посчитал бы её младше. Она любила принимать вредный вид и с пристрастием допрашивать парней. Талия была обожаемой младшей сестрёнкой для всех, кто здесь бывал. Тем более, родных старших братьев у неё три года как не было.

– Витарр здесь?

– Недавно вернулся, – кивнула через плечо Талия. – Твоя еда на кухне. Холодная, но сам виноват.

Ивор кивнул и ушёл вглубь дома. Это жилище было просторным, но не таким простым, как казалось на первый взгляд. Оно могло вместить куда больше людей, благодаря подземным комнатам. Три года ушло на то, чтобы тайно прорыть такое, и только самые доверенные люди бывали здесь лично.

«И самые невысокие, – шутила Талия, – с такими-то низкими потолками».

Витарр нашёлся в одной из этих тайных комнат. С жёсткой щетиной на квадратной челюсти, широкий в плечах и крупный он создавал впечатление, что смог бы побороть медведя, но всё это видимость. За тёмно-каштановыми кудрями, свисавшими сальными локонами на лоб, прятались невероятно добрые и чуткие глаза.

Рядом с Витарром Ивор выглядел ивовым прутиком – тонким и гибким. С вечно взлохмаченной русой чёлкой и таким взглядом, будто что-то задумал. «Как белка, которая собирается сорвать шишку с самой высокой ветки и продумывает план полёта. Правда без плана приземления», – смеялся над ним Витарр.

В маленьком полутёмном помещении с огромным столом он держал свечу и заучивал карту города. Можно подумать, он и так не знал эти извилистые улочки наизусть.

Никто не знал город так, как Витарр. Большинство помнило только дорогу от дома к месту работы, рынку у площади и ближайшим лавкам, иногда знали свой квартал. В столице от главных дорог вилось и разветвлялось столько запутанных переулков, что любой бы мог заплутать не хуже, чем в дремучем лесу.

А ведь три года назад Этерна была ещё на треть больше. Квартал знати и прилегающие к нему дома и мастерские… теперь там только пепел.

– Вернулся. – Витарр бросил быстрый взгляд на Ивора и снова всмотрелся в карту, выводя толстыми пальцами одному ему видимые линии. – Узнал чего?

– Нет. Прости.

– Ничего, хоть огляделся. Какие они сейчас – наши враги?

– Спокойные. Сытые. Самоуверенные. Вокруг них стражники с щитами. К ним пропускают только личных слуг и сановников. На помостах лучники. Добраться до врагов не проще, чем когда они во дворце, а может, и сложнее.

– Понятно, – коротко изрёк Витарр. – Тогда прежний план – продолжаем наращивать силы.

– Три года прошло… Враги состарятся быстрее, чем мы их победим.

– Обычно ты более терпелив, Ивор. – Витарр поднял на него глаза. – Что-то случилось?

Витарру сейчас около тридцати. Он унаследовал от отца мастерскую на окраине столицы, и его дело процветало. «Ты даже не представляешь, скольким людям надо починить колесо, вырезать полку или игрушку из дерева», – как-то смеялся Витарр.

Он никогда не говорил, кого потерял в пожаре. Всегда становился серьёзным и отмалчивался, когда речь об этом заходила. Только хмурил густые тёмные брови и вцеплялся большими ладонями в край стола.

Три года назад Витарр был первым, кто начал заходить к семьям погибших горожан и предлагать утешение. Где монетами, где сочувствием, и люди за ним тянулись. Многие остались одни, и они объединялись. Так выросла большая подпольная община, где каждый мечтал о справедливости. Не показных казнях козлов отпущения, а наказании реальных виновников. И неважно, как называется стул, на котором они сидят, или какие титулы они ныне носят.

Витарр ждал ответа. Его мягкий голос всегда располагал к беседе. Он снова предлагал утешение.

– Ничего. Просто… Ирику там вспомнил. Она тоже любила танцевать. Ей бы понравился праздник.

Витарр понимающе кивнул. Удивительно, но он помнил имена не только каждого из своей подпольной общины, но и их погибших друзей и родных.

– Они заплатят, – заверил Витарр.

– Заплатят, – грустным эхом отозвался Ивор.

Глава 2. Шпионы

«Меньше говори, больше слушай».

Линн повторяла это про себя, пока шла по коридору замка. Это придавало ей уверенности, пусть и немного. Благодетель, что устроил её сюда на работу, дал такой наказ и велел не бояться. Но Линн боялась всё равно.

«Королева вежлива с власть держащими, но со слугами у неё крутой нрав. Не попадайся ей лишний раз на глаза, когда королева в дурном расположении духа. Но будь внимательна и узнавай причину. Меньше говори с ней, больше слушай, с кем говорит она».

Линн постаралась расправить плечи и занять мысли коридорными гобеленами. Среди сюжетов много сцен охоты, один с донжоном на фоне леса, а ещё с рыцарем на турнире. Без сомнения, в этом дворце правили мужчины.

Но даже так Линн представляла его более красочным, с роскошными коврами, витражными стёклами в стрельчатых окнах, увитыми растениями балконами. Однако крыло с покоями королевы выглядело почти аскетично, словно с тех времён, когда дворец был массивной крепостью для обороны, здесь ничего не поменялось.

Линн уточнила у стражника, в правильном ли направлении она идёт, и он указал ей на одинокую дверь в конце коридора. Странно, что стражник стоял не у самых покоев, а чуть поодаль. «Королева не любит людей вокруг себя», – вспомнила Линн слова благодетеля.

Она остановилась у тяжёлых деревянных дверей с двумя створками и железными кольцами. Несколько раз заносила руку, чтобы постучать.

Ух, а может, королевы там нет? Может, подождать её в другом месте? Линн было боязно. Говорили, что предыдущую служанку королева обвинила в воровстве и чуть не убила на месте. Что стало потом с бедняжкой, неизвестно.

Благодетель выбрал Линн и дал ей много монет за эту работу. Она должна. Тихий неуверенный стук, миг тишины, и за дверью раздалось властное «Войди!»

Линн потянула за кольцо, и створка легко приоткрылась. Без скрипа: здешние петли хорошо смазывали. Линн юрко скользнула в щёлку и очутилась в просторных покоях, в которых… никого не было. Разве она не слышала за дверью голос? Линн так и застыла посреди комнаты и продолжала вертеть головой, рассматривая всё до узоров на тканях.

Покои выглядели намного ярче коридорных интерьеров. Мрачное ощущение здесь рассеивалось. Огромное окно впускало много света, а насыщенно синие портьеры с серебристыми подхватами и пришитыми бусинами напоминали звёздное небо. Над огромной кроватью с резной спинкой высился зелёный бархатный балдахин. У подножия покоился продолговатый сундук с коваными узорами на крышке. На столике у изголовья стояла резная шкатулка.

В узкую разрисованную вазу поставлены ветки дуба с листьями и вокруг них красные маки. Необычный букет. Дубовая ветка нарисована на родовом гербе королевы, но что значат маки? Её любимые цветы?

В середине комнаты стоял письменный стол с деревянными завитушками на ножках. Он был повёрнут так, чтобы на бумаги падал естественный свет из окна. На полу лежал ворсистый ковёр с кромкой серебряно-золотистой вышивки. Одна стена занавешена плотным ковром с замысловатым цветочным узором. Потолок побелён известью.

Увесистый гардеробный шкаф стоял в дальнем конце комнаты, перед ним – шёлковая ширма. Рядом камин и мягкое кресло со столиком и канделябром. В углу в серебряной раме стояло большое прямоугольное зеркало.

Линн подошла к нему и перекинула на плечо светлые локоны, перевязанные в хвост ситцевой лентой. Так долго она сегодня расчёсывала их, чтобы непослушные волосы не походили на птичий пух! Линн покрутилась у зеркала, поправила передник, разгладила складки на плечах. Улыбнулась и подмигнула самой себе в зеркале. В богатой серебряной раме своё отражение нравилось ей больше, чем в маленькой деревянной, но и она казалась себе в нём меньше и незначительнее. Особенно в простом серо-голубом платье служанки.

И тут Линн вскрикнула.

В зеркале прямо на неё смотрели глаза цвета оникса. И то был не морок. У противоположной стены неподвижно, как на шахматной доске перед ходом, стояла королева.

– Кто ты? – два обрывистых слова и холодные глаза.

Линн обуял ужас. Она тут же бросилась госпоже в ноги и схватилась за край её платья.

– Простите меня! Я не заметила вас. Я… я Линн. Ваша личная служанка. С сегодняшнего дня я в вашем распоряжении. Располагайте мной, как вам угодно, королева.

Слова приветствия заучены заранее, и королева это явно поняла. Коротким движением она освободила подол и продолжала строго смотреть на нерадивую служанку.

В тёмно-синем закрытом платье на фоне книжного стеллажа королева казалась почти незаметной. Слуги поговаривали: «В покоях королевы только одно тёмное пятно – сама королева». Её Величество предпочитала тёмные цвета в одежде и сдержанные фасоны платьев. Пока длился траур это не бросалось в глаза, но по истечении срока королева, в отличие от короля, не изменила гардероб и больше напоминала скорбную старую вдову, чем правящую особу.

Единственное, что разбавляло её нынешний наряд, это широкий пояс из металлических колец и пластинок – будто доспехи с кольчугой – слишком тяжёлый и громоздкий для такой миниатюрной женщины.

Среди служанок и вхожих во дворец дворянок ходили пересуды, что у королевы попросту нет вкуса в одежде, и она надевает все самые странные фасоны платьев и украшений. Разумеется, говорили об этом только шёпотом и далеко от крыла с её покоями.

– Я не знаю тебя. Тем более, не нанимала как личную служанку, – ровный голос, лишённый эмоций, холодный, как река подо льдом.

Линн предупреждали. Линн готовилась к вопросам и ответам:

– Главный слуга прислал меня. Он сказал, что кто-то должен прислуживать королеве. Я попросилась на эту должность… госпожа.

Вот только эта ложь. Первая среди многих.

– Водишь дружбу с главным слугой?

– Он был знаком с моими родителями. Я хотела работать во дворце, потому и обратилась к нему. Мы на рынке встретились.

– Кто твои родители?

– Они… они умерли, королева.

– Другая родня?

– Другой нет, королева.

Снова ложь. Линн ужасно боялась, что это вскроется. Но если королева такая, как о ней говорят, лучше ей не знать слабости своих слуг. Кто знает, что стало с предыдущей служанкой и её семьёй. Кухарки шептались, что она не могла украсть, и королева обвинила её либо по мнительности, либо… просто так. Её Величество вполне могла быть мстительна.

– Почему ты хочешь работать во дворце?

– Здесь хорошее жалование…

– И умирают временами.

Линн вздрогнула. Королева сказала это так небрежно.

– Я… почту за честь служить вам, Ваше Величество.

Королева прищурилась. Словно не верила. Пыталась разглядеть за формальными словами истинный смысл. Но не могла увидеть. Мысли в безопасности, пока не облечены в слова.

В комнате повисло молчание. Линн чувствовала, как сердце беспокойно бьётся, и снова проговаривала про себя всевозможные ответы на возражения королевы. Остаться при ней любой ценой. Линн не могла подвести благодетеля.

Но королева молчала. Больше ни о чём не спрашивала. И на миг Линн показалось, что всё пропало.

– Вставай – приказала госпожа, и Линн тут же вскочила на ноги. – Спроси у главного слуги мой распорядок дня и с завтрашнего дня соблюдай. Никогда не входи в мою дверь без стука и в моё отсутствие, не касайся моих книг и бумаг. Только платьев. Ошибёшься – будешь наказана. Станешь лгать – пожалеешь.

Линн кивнула. «Меньше говори, больше слушай».

Она изо всех сил старалась быть спокойной, но ладони дрожали. Слишком много она слышала про королеву, слишком мало в слухах было хорошего. Но остаться. Остаться любой ценой.

Когда королева шагнула к ней, Линн отпрянула, как заяц от лисы, но королева цепкими пальцами удержала её за плечо. Шёпот возле уха звучал громче набата:

– Запомни главное: будь верной мне, и ничего с тобой не случится.

Тонкая, миниатюрная молодая королева. В тёмных закрытых платьях. Белая, почти бледная кожа и глаза цвета ониксов. Волнистые волосы спрятаны в тугом узле. Округлые скулы, точёный нос и природная худоба придавали ей схожесть с птицей. В зрачках стреляли блики.

«Меньше говори, больше слушай» утонуло в её шёпоте.

«Будь верной мне, и ничего с тобой не случится» звенело в памяти колокольным звоном.

Такой Линн увидела Её Величество королеву Адаманта – Микаю Валдис.

* * *

О массивный стол ударил кулак, и миска полетела вниз вместе с остатками жидкого супа.

– Розалин, не вздумай! – в который раз воскликнул Шин, словно громкость возгласа могла придать ему убедительности.

Но в случае с Шином всё наоборот. Горячая голова не раз приводила его к проблемам. И чем громче он возмущался, тем меньше разума участвовало в словах. Его сестра отлично это знала и не раз вытаскивала младшего братишку из неприятностей.

Сейчас к ним в ответ на шум мог постучать, разве что, пропахший пивом владелец дешёвого трактира, в котором Розалин и Шин уже некоторое время жили и изнывали по ночам от гвалта пьянок за тонкой обшарпанной стеной. Самым крепким предметом в комнате выглядел стол, и им не придётся расплачиваться за порчу имущества из-за гнева Шина, но вряд ли он об этом думал.

Сейчас он смотрел на сестру с такой злостью в чёрных глазах и частым дыханием, как будто бежал через весь город, чтобы высказать ей это в лицо. Его кожа, как и у самой Розалин, имела смуглый, почти бронзовый оттенок – обычный для жаркого Элидара. Правильными чертами лица и чуть пухлыми губами Шин так же походил на сестру – это им досталось от матери. И пусть в его чертах ещё присутствовала детскость, со времени Шин, без сомнения, вырастет в привлекательного мужчину. Только ему это безразлично. Куда больше Шина беспокоила привлекательность в глазах других Розалин.

– Всё уже решено, и мне заплатили. Тебе не придётся работать за еду. Я договорилась с торговцем, он отвезёт тебя к маме. Ты ей сейчас нужен.

– И за меня тоже всё решила.

Шин проклял всё на свете. Всех королей и королев, из-за которых простые люди прозябают в нищете. Болезнь матери, что забирает её силы с каждым днём. И свою дату рождения. Кабы он не родился так поздно, то сейчас уже был бы совершеннолетним и мог поискать в столице нормальную работу, и сестре не пришлось бы…

– А как же ты? Ты ведь в змеиное гнездо собралась! Ты ведь уже не сможешь выйти замуж и… мало ли чего там!

Шин готов был вырвать свои чёрные грязные вихры, если бы Розалин не пришлось идти во дворец продавать своё тело. Как же так? Она ведь просто потанцевала на празднике! Почему всё сложилось… так?!

– Роза, ну пожалуйста… – попытался он в последний раз.

Розалин подняла упавшую миску на стол и поцеловала брата в макушку.

– Всё будет хорошо. Вряд ли я задержусь там надолго. Даже если мне придётся… у нас будут монеты. Много монет. Настолько много, что мне и не понадобится выходить замуж. Мы отлично заживём. Если нужно, даже маму привезём сюда или переедем в Валенс… как только она поправится.

– Лучше бы ты не танцевала, и тебя никогда не заметили. Лучше бы ты родилась уродиной, – пробурчал на прощание Шин, выскочил через открытое окно на улицу и убежал прочь.

Розалин шумно вздохнула. Ну как тут объяснишь.

Она начала медленно укладывать вещи в мешок. Всё уже решено. Роза по очереди приложила к себе три танцевальных наряда – всё что имела – и покружилась в них в комнатке трактира. На ноге звенькнул браслет с крохотным колокольчиком.

В детстве Шин был самым преданным её зрителем и всегда хлопал в ладоши, когда сестра танцевала. Это искусство кормило их, когда погиб путешествовавший с караванами отец и слегла мать. И сейчас оно будет содержать их на долгие годы вперёд… если Розалин преуспеет.

Их родина Элидар была не самым простым местом для жизни. Ночи холодили до дрожи, а днём солнце раскаляло камни словно в печи. Вся жизнь сосредоточилась в больших городах у озёр или в рощах, что питали свои корни из подземных вод. Кое-где удавалось наладить орошение, и вырастить большие сады финиковых деревьев и плодовые кусты.

Розалин как-то увидела на рынке Этерны, сколько стоит масло из этих плодов, и удивилась, как это Элидар ещё не купается в золоте вместо песков. Они с братом привезли из дома по горшочку и продали масло в Адаманте. Несмотря на то, что их явно обманули с ценой, как Розалин поняла позже, они всё равно на эти монеты жили по сей день. Только и они кончались, а домой отправлять уже нечего.

Их мать Джалин – элидарка лишь наполовину и родилась в Валенсе. Она всегда рассказывала о быстрых реках и зелёных лугах по их берегам, стаях птиц, летающих над домами и щебечущих в окна, и как приходилось защищать от их вездесущих клювиков яблоки, а ещё о садах пышных роз.

Адамант и вовсе представлялся ей страной сказочных богатств и возможностей, но Джалин никогда здесь не бывала. Наверняка бы разочаровалась. Адамант отличался лишь более мягким климатом. Однако столица впечатлила бы – столько людей, жизни, суеты и разных заведений. Хотя… несомненно, тесновата, и запах нечистот был обязательной частью петляющих переулков, в которых можно заплутать не хуже, чем в бескрайней пустыне.

Вот только мать уже не может путешествовать, чтобы увидеть всё своими глазами. С каждым месяцем она слабела, и Розалин взяла содержание семьи на себя и добывала монеты теми талантами, какими умела.

Шин не знал, что невинной его сестра уже не была. Нищета и голод толкают на разные поступки, порой необдуманные. Тот, кто выглядел воплощением добродетели, оказывался подлецом. То был жестокий урок, и Розалин больше не ждала на своём пути ни порядочных мужчин, ни счастья. Она всё брала в свои руки.

Напрасно Розалин весь день и ночь ждала возвращения брата. Свеча уронила весь жир и потухла, но Шин не вернулся. Когда брат серьёзно обижался, он мог пропадать по нескольку дней. Возвращался он всегда голодный и растрёпанный, словно воробушек. Вот только уже светает, и ей пора идти. Не хотелось уходить без прощания, но Шин…

«Глупый воробушек», – снова вздохнула Розалин.

Она спрятала заплаченное ей серебро в его мешок под кроватью, перекинула через плечо свой и закрыла за собой дверь. Когда Розалин доберётся до дворца, солнце уже взойдёт над Адамантом.

Глава 3. Праздность и молитвы

Канцлер Генрих закончил собрание Совета и шёл по коридору в сторону покоев короля. Собрание, на которое король обязан был явиться, потому что канцлер снова поднимал вопрос о его наследнике. Вот и думай теперь: король знал об этом и нарочно не пришёл или попросту валяет дурака. Снова.

Завидев канцлера, стражники в красных мундирах у двери вытянулись в струнке. Личная гвардия короля. Генрих подбирал её сам, и для каждого из них было честью надеть красное. Обычная дворцовая стража носила синие мундиры, а городская – зелёные. Каждый горожанин знал, что синим мундирам надо тотчас освободить дорогу, а при виде красных ещё и склонить голову.

Генрих остановился в шаге от стражников и кивнул на дверь. Её створки соединялись в рельефную деревянную розу, а крупные лепестки служили и дверными ручками. Красиво, а вот стучаться неудобно.

Стражник вытянул руку и постучал вверху. Никто не отозвался. Не прозвучал ответ и на второй стук, и на третий. Стражники обменялись растерянными взглядами. Хотели постучать снова, но канцлер поднял руку и сам потянул за ручку незапертую дверь. На белой перчатке не осталось ни пылинки.

Яркий свет резанул глаза. В комнате горели все свечи, хотя на улице ещё не стемнело. Король Арчивальд сидел за огромным столом и с азартным блеском в глазах рисовал что-то бумаге. Вокруг были раскиданы скомканные обрывки: под столом и стулом, на краю золочёной вазы, в углах под гобеленами, на гардеробе и широкой кровати. Невысохшие чернила оставили след на бежевом покрывале из шёлка.

Канцлер захлопнул за собой дверь, но король даже не повернул головы в его сторону.

Генрих поднял скомканный обрывок у себя под ногами. Это оказался кусок карты города и на нём что-то нарисовано. Похоже, король снова лелеет планы перестроить на свой лад столицу и поставить статую в свою честь. А ведь даже сгоревшие кварталы ещё не восстановили. Не говоря уже о том, что использовать добротные карты как черновик – святотатство.

– Вас недоставало на собрании, Ваше Величество, – откашлялся канцлер и по-деловому заложил руки за спину.

– А, оно закончилось? Я был занят, – небрежно ответил король, не отрываясь от своего занятия. – Было что-то интересное?

– Помимо всего прочего… Совет лордов заметил, что вы стали редко посещать свою королеву.

Арчивальд скривился в лице, выпустил из рук перо и тщательно вытер руки платком с таким видом, словно не чернила его беспокоили, а упоминание жены.

– И что с того?

– Ваше положение на троне не так крепко, пока у вас нет наследника с долей Благословенной крови.

– Старые сказки, – махнул платком король.

– Пусть так, но народ в них верит.

– Какое мне дело до того, кто во что там верит. Народ решает, кто на троне? Нет ведь.

Канцлер терпеливо на это смолчал. Нет, конечно, не народ вручил этому мальчишке корону на бархатной подушке. Останься в живых хоть кто-то из королевской семьи и её ближайшей родни, не видать ему трон. Но что случилось, то случилось.

Люди до сих пор шепчутся, что для Арчивальда всё слишком удачно сложилось. Коронован в шестнадцать лет, но умом за три года не повзрослел. Проводил шумные застолья в период траура. Не скорбел ни по отцу, ни по братьям. Некоторые до сих пор называют его за глаза «король-мальчишка»… и Арчивальд устроил бы массовые казни, если бы узнал об этом.

Впрочем… Генрих держал ситуацию под контролем. Арчивальд на троне – это не самый худший из вариантов развития событий. Страна чуть не скатилась в анархию после Дня Крови и Ночи Пепла. Если бы не удалось обуздать хаос, нашлись бы другие, кто бы это сделал на свой манер.

– Арчи…

– Не смей! – король вскочил со стула и пригрозил канцлеру пальцем, как делал с младых ногтей. – Никогда не смей называть меня этим детским именем… дядя.

– Тогда вы, Ваше Величество, перестаньте называть свою королеву старой кобылой и навестите её ночью, – чопорно ответил Генрих.

– Вот ещё! Она старая кобыла и есть.

Генрих неслышно вздохнул. Королева старше Арчивальда всего на три года, но король упорно не желает видеть в ней молодую женщину.

– Чем же вас так рассердила ваша супруга?

– Она уродливая. И тощая. Ухватиться не за что.

«Вот оно что», – кивнул про себя канцлер. Король любил пышные женские формы и познал их прелести довольно рано. Королева же далека от его идеала. Генрих даже не уверен, что король провёл с супругой хотя бы ещё какую-то ночь после обязательной брачной. Это проблема.

Раньше они оба жили своими жизнями, пока не остались единственными, в чьей родословной значились прежние короли. Род Канвальда столетиями правил Адамантом, и Адамант всё ещё за него держался.

После коронации Арчивальд тут же отказался от своего рода и взял королевскую фамилию, хотя последней Канвальд в его роду была прапрабабка по отцовской линии. Но Арчивальду это безразлично. Совпадение, что его назвали в честь предыдущего короля Асвальда. Мать назвала.

Младшая единоутробная сестра Генриха вышла замуж за главу рода Холденов после смерти его первой супруги. Недолгий брак. Скорая смерть от родовой горячки. Печально и предсказуемо. Генриетта всегда была тонкой и слабой.

Арчивальд не был любимцем в семье, часто на него не обращали внимания, но давали всё, что он просил. Иногда он получал своё обманом. И всё же Арчи всегда предупреждали, что четвёртому сыну наследства не достанется. Он ненавидел за это своих братьев, отца, всех вокруг, бегал за юбками и всячески делал всё, чтобы на него обратили внимание. Прислушивался лишь к дяде.

«Видели бы его теперь», – кивнул самому себе Генрих. Слава богам, что в день переворота Арчи гостил у него. Из другой ветви родственных Канвальдам семей уцелела лишь Микая из рода Валдис. Их союз был предрешён.

– Я хочу другую женщину, – обиженно бросил король.

– Развод вам может дать только Верховный Жрец при единогласном решении Совета. А он не даст. И Совет не согласится. Потому что другой супруги с Благословенной кровью Канвальдов у вас нет, – напомнил Генрих.

– Вы все сговорились.

«Разумеется».

– Что за Благословенная кровь, если не уберегла от смерти весь род? Мне такая не нужна.

– Она нужна народу.

– Вздор. Народу нужны хлеб и зрелища. Им хватит.

«Это он усвоил», – вздохнул Генрих.

В первый год правления нового короля так некстати случился неурожай. Сколько пересудов это породило. За пределами столицы даже пришлось подавлять короткое восстание.

Несколько мелких лордов решили, что неурожай – дурной знак, и новый король не достоин занимать трон. Мелкие интриганы. Надеялись в хаосе откусить свой кусок власти. Напрасно. Генрих обо всём позаботился, а король даже не заметил, что в глубине его владений что-то случилось.

Арчивальду нравилось царствовать и раздавать приказы. Благодаря этому, он терпел придворные церемонии, мог делать вид, что слушает, и играть простые роли. Арчивальд умел лгать. Но только не своему дяде.

Король назначил его на пост канцлера и скинул всё, чем не желал заниматься сам, а Генрих умело держал баланс между тем, чтобы контролировать неразумного племянника, и позволять ему делать то, что тот хочет.

Оставалось найти ключик к королеве. Тень кроваво-огненного переворота до сих пор витала над всеми ними.

* * *

Храм потрясал своими размерами. По традиции он являлся самым большим зданием в городе. Его серебряные шпили тянулись так высоко, словно могли коснуться призрачной вершины, на которой жили боги.

Когда по небу плыли облака – густые и пушистые, как морская пена – это было подножие Божественной горы. Означало, что боги близко к земле. Так, по крайней мере, говорили жрецы.

Никто никогда не смог даже коснуться холодных снегов этой горы, как бы высоко ни забирался. Куда чаще несчастные искатели божьей истины расшибались насмерть. Жрецы говорили, это кара недостойным.

Лишь одного человека боги впустили к себе. Они узрели его добродетели, благословили его кровь и смешали со своей. Человека звали Канвальд, он основал Адамант и стал его первым королём. С тех пор страной всегда правили его потомки – люди, унаследовавшие Благословенную кровь.

Жители всего Адаманта верили, что пока королевство под защитой Благословенной крови, оно и под защитой богов.

Главный храм в столице, посвящённый им, был огромен и великолепен. Столько света и воздуха, что кружилась голова. Узкие высокие витражные окна расцвечивали косые солнечные лучи. Белый начищенный до блеска пол отражал их и играл цветными солнечными зайчиками – голубыми, красными, зелёными и жёлтыми.

Потолок украшали симметричные серо-белые узоры, сверху свисал большой кристалл, который тоже ловил лучи и преломлял их по стенам. Из-за этого главный зал со всей игрой света казался местом не от мира сего. Особенно во время церемоний, когда к освещению прибавлялись нежный запах благовоний и величавый хор одетых во всё белое и золотое жрецов.

Самым внушительным предметом в зале и во всём храме был алтарь со статуями богов. Всего их шестеро: Богиня любви и милосердия, Бог плодородия, Богиня смерти и памяти. Бог возмездия, Бог отваги, Богиня мудрости и знаний. Их белые мраморные изваяния стояли на изображении трёх гор, выложенном цветными камнями: подножия – ляпис-лазурью под цвет ночного неба, склоны – чёрными ониксами, снежные короны – светлым перламутром.

Круглое окно, расположенное высоко на дальней стене, было единственным без цветных стёкол. Оно пропускало естественный солнечный свет, чтобы он падал точно на статуи, из-за чего белый мрамор их тел искрился.

Каждый – от короля до последнего нищего – был вхож в этот храм и мог насладиться красотой места и вознести молитву покровителям.

Но король Арчивальд не отличался набожностью и посещал храм только на обязательных церемониях. Зато королева приходила молиться каждую неделю. Неизменно. Правда в разные дни и разное время. Линн приходилось быть всегда готовой к тому, что Её Величество пожелает выехать из дворца.

Сегодня для визита в храм королева надела бархатное платье цвета вина. Только вот беда: это платье пошло бы ей, будь королева старше лет на пятнадцать. С её молодым маленьким лицом такое платье теряло всю красоту и скорее уродовало. Разумеется, никто не решится сказать об этом королеве лично, и Линн тоже не собиралась.

Она наблюдала, как Микая медленно шагала по просторному залу, и стук её каблуков гулко раздавался в тишине. Удлинённый сзади подол шуршал по белым мраморным плитам. И на миг… Линн показалось, что за королевой струится шлейф крови.

Она вздрогнула и проморгалась. Это просто платье. Всего лишь ткань. Красная, будто чужеродная для белой чистоты храма, ткань.

Микая на миг остановилась у алтаря, подняла взгляд на статуи, но быстро отвернулась и снова зашагала в сторону молельни. Со спины Линн не могла понять, о чём королева подумала.

Служанке надлежало ждать свою госпожу в общих залах, не заходя к ней, чтобы не нарушить таинство молитвы. Но Линн устроилась на эту должность не только для того, чтобы исполнять прихоти королевы.

В зале почти никого не было. Только трое младших жриц увлечённо шептались в стороне. Приезд королевы их не взволновал, они давно привыкли к её визитам. Микая даже не требовала, чтобы её встречали. Она всегда просто входила и направлялась в боковой коридор в молельню, которую держали для неё незанятой.

Иногда королева обменивалась несколькими словами с Верховным Жрецом, но это был просто вежливый разговор – даже заядлые сплетницы не смогли бы раздуть из него новость.

Линн удивлялась, как женщина такого положения и власти может вести себя настолько неприметно, что даже служанкам не о чем посплетничать. Но откуда тогда взялось столько неприятных слухов? Даже в городе болтают и порой такие нелепицы, что впору смеяться или сжалиться над королевой.

«Нет у неё никакой чешуи на коже, которую она скрывает под закрытыми платьями» – хихикнула про себя Линн. Уж она-то лично проверила, когда помогала своей госпоже одеваться.

И всё же благодетель велел Линн присматривать за королевой, а значит, на это должна быть причина. Может, она проводит колдовские ритуалы в самом храме и наводит на других порчу? Про это тоже болтают.

Линн прокралась мимо увлечённых разговором жриц и шмыгнула в дверь, за которой скрылась королева. Линн боялась потеряться, но в молельню вёл прямой коридор.

Статуи в нишах смотрели на неё белыми глазницами, и Линн стало не по себе. Не совершает ли она бесстыдно грех прямо на глазах богов? Но она должна. Должна нарушить правила. Вдруг узнает что-то важное?

Дверь в молельню была прикрыта. Линн зажмурилась и потянула за железное кольцо. Она со страхом ожидала протяжного скрипа, но двери в храме хорошо смазывали. Через узенькую щёлку был виден бордовый шлейф королевы на белом полу. Линн прислушалась и… не услышала ничего.

Королева молилась молча. Ни с кем не разговаривала. Не проклинала своих врагов. Не называла имён. Даже не размыкала губ.

Храм – это место, где молящийся может открыто обращаться к богам, но королева Микая не просила вслух у богов ничего. Не пела ни одной молитвы. Молилась ли она вообще? Или же просто использовала храм, чтобы удалиться в свои мысли?

Когда шлейф зашуршал и зашевелился, Линн кинулась прочь. Она успела вернуться в главный зал, прежде чем её госпожа вышла из коридора и кивнула ей, давая понять, что можно идти.

– Три серебряных? В прошлом году обряд памяти стоил одну, – послышалось в стороне.

– С этого года обряд стоит три. Мне очень жаль, – понимающе ответила кому-то жрица.

– Но у меня… – парень расстроенно пошарил у себя в котомке и по карманам. К его серебряному нашлось только несколько медяков. – Это для умершей в Ночь Пепла. Я заказываю этот обряд каждый год, и что б три серебра… у меня с собой только…

– Мне жаль, – повторила жрица.

– Я оплачу его обряд, – внезапно сказала королева, и все удивлённо повернулись к ней. – Произошедшее тогда – трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет.

Королева Микая не глядя достала из кошеля на поясе целую горсть серебра. Попался даже золотой. Она небрежно бросила монеты в чашу в руках жрицы, словно это был пустяк.

– Это плата за все обряды памяти, что у вас попросят.

После этих слов Микая, ни на кого не взглянув, направилась к выходу, и Линн засеменила следом. Только краем уха услышала конец разговора парня и жрицы.

– Теперь обряд можно провести. Какое имя нам донести до богов?

– Ирика. Восемнадцать лет.

Глава 4. Память пепелища

Ласточка вспорхнула над Этерной. Облетела круглые дворцовые башни, переполошив гнездившихся в проёмах голубей. Нырнула вниз к серому кругу дворцовой площади, чуть-чуть до столкновения поймала потоки воздуха и снова взлетела ввысь.

По городским улицам сновали разноцветные фигурки людей. И каждый был подчинён своему ритму. От главных дорог ручейками расходились переулки, исчезали под арками, снова появлялись под небом, чтобы затеряться в глубине городских кварталов. Вытянутые домики тесно грудились на их берегах и некоторые могли дотянуться друг до друга балкончиками.

На северо-востоке же чернело пятно. Вопреки нарядному городу, домики в той его части рассыпались на угли, а улочки завалены сгоревшими обломками. Северо-восток укрывала от остального города высокая деревянная стена, и никто не мог за неё заглянуть. Кроме ласточки. Она парила на потоках ветра меж печальных скелетов прежде обитаемых домов. Если там и оставались призраки, невинная птица не слышала их плача.

Только охотничий крик дикого ястреба спугнул её полёт, и ласточка кинулась в покосившиеся обломки спасать свою жизнь.

Ивор разбежался и перемахнул на соседнюю крышу, пролетев над узким переулком. Потрескавшаяся черепица хрустнула у него под ногой. Ещё пара улиц, и он попадёт к деревянной стене, что опоясывала сгоревшие кварталы. Скрывала неприглядную правду от остального города. Словно можно просто закрыть глаза и забыть, что здесь погибли сотни людей. Хороших людей. Ни в чём не виноватых.

Ивор спустился по кованой решётке на чужой балкон, чтобы перепрыгнуть на соседний через улицу. Он старался не попадаться никому на глаза, чтобы люди не приняли его за вора. Доказывай потом, что просто шёл навестить пепелище… как и всегда.

Когда он добрался по крышам до стены, солнце уже сияло высоко. Центр столицы сейчас полон людей, но здесь всегда тише… может быть, люди боялись потревожить призраков. Но Ивор не боялся. Призраки будут ему рады. Хотя бы один.

Узкий лаз. Заранее сброшенная вниз верёвка. Ивор очутился среди пепельного кладбища. Пылевое облачко поднялось от его сапог и осело. Три года. Дождь и ветер давно смыли погребённый под обломками прах. Три года…

Жрецы приходили сюда лишь раз, побрызгали водой и ушли. После кварталы заколотили.

Боги. Здесь был кошмар.

В сломанных чёрных остовах Ивор видел дома. Слышал былые голоса. Вспоминал лица местных жителей. Он часто ходил этой дорогой и не забыл её даже теперь. Помнил, как она выглядела, когда всё пожирало пламя. Как ветер распалял огненные языки, разносил жар. Как лопалась краска на стенах. Сгорали цветы в висячих горшках. Трескались опоры. Обваливались крыши. Люди бежали прочь, а им на головы летели горящие обломки и угли.

Ивор тоже бежал. Но не прочь, а к самому кварталу. Он уже шёл туда, когда издали увидел зарево. Огонь взвился вверх, венчал целый квартал жёлтой короной. Пламенные языки лизали потемневшее небо и не могли насытиться.

Ивор кинулся туда со всех ног. Расталкивал тех, кто смотрел, и тех, кто пытался отойти подальше. Спотыкался, падал, снова вставал и бежал, бежал! Когда он добрался, огонь уже, пожрав всё, шёл на спад, но плотный дым забивал горло и слепил глаза.

Ивор собирался прийти сюда к ночи. Ирика ждала его. Она работала садовницей в поместье семьи Уэзерби, и они договорились встретиться под окном, когда все в доме уснут. Она бы спустилась по лозе со второго этажа, и Ивор бы поймал её за талию. Как всегда.

Ивор хотел отвести её к лесу и показать поляну. Там росло много цветов и обитали светлячки, которые так красиво светились по ночам. Ирика бы танцевала среди них как фея. Боги, как она танцевала…

Но Ивор не успел. Он продирался сквозь толпу слишком долго. Его не пускали. Тащили назад. Он кричал им пропустить его. Его ждала Ирика. Она ждала его.

Очнулся Ивор посреди пустой улицы с разбитой головой. Дорога посерела от золы, и его одежда тоже. Огонь уже заканчивал свою страшную жатву и не взял его жизнь.

Ивор тогда с трудом поднялся и смёл с себя серую пыль, скинул лежавшую поперёк груди доску. Кажется, прежде это был кусок ставни. Голова болела и кровоточила, грудь сжималась от кашля, но Ивор шёл, упрямо волоча ноги. Ирика ждала его.

Путь был такой долгий, что глубокую ночь скоро должен был рассеять рассвет. Ясную ночь. Боги были далеко на своей горе и не увидели, что сотворили люди.

Ивор дошёл до места и сразу узнал дом. У этой деревянной подпорки он всегда ждал Ирику днём. Владелец лавки сладостей устал гонять его, ведь Ивор заслонял витрину, но в конце концов оставил в покое. Даже улыбался при виде молодых голубков. За это Ивор однажды купил у него сладость для Ирики, как она ни сопротивлялась здешним ценам.

Теперь эта подпорка разломилась надвое, а второй этаж лавки обвалился на первый. Красивая витрина разбилась и смотрела на Ивора пустым провалом.

Но хуже всего был дом напротив.

Некогда красивый особняк одного из самых видных родов Адаманта. Светлые стены с лепниной и вьющейся вдоль окон декоративной лозой. Над дверью герб – белый лебедь на чёрном фоне. С той стороны дома у них внутренний сад и беседка, но там Ивор никогда не был, его бы не пустили. Так что он всегда ждал снаружи и со своего места часто видел, как на втором этаже шевелятся белые занавески, а за ними мелькают кокетливые лица маленьких девочек в смешных чепчиках.

Все в доме привыкли, что Ивор приходил за Ирикой. Лорды не обращали на него внимания. Дамы плели свои пересуды, как рукоделие нитками. Ирика говорила, что старая госпожа даже подтрунивала над ней, заговаривала про детишек, на что Ирика так мило смущалась.

Ивор и сам однажды заговорил об этом. Сказал, что научит сыновей или дочек так же ловко лазать по деревьям, как он. Покрасневшая Ирика ткнула его в бок локтем, но её губы улыбались.

Сейчас дом Уэзерби превратился в торчащие из земли балки и чёрные покосившиеся опоры. Обломки, в которых не узнать прежние предметы.

Но тогда сухая дверь ещё не обвалилась, и Ивор видел… видел, что она была заперта снаружи. Под дверь подложили клин. Ивор тогда отбросил помеху и распахнул створки. Душный дым дохнул на него, заставил снова закашлять, а глаза прослезиться. Чадил как потухший факел. Но никто не выбежал навстречу. Ивор даже не смог войти – на первом же шаге споткнулся и обжёгся рукой о горячие доски.

Он звал её. Звал Ирику. Но в доме была тишина. Сад! Вдруг она убежала в сад?

Слепая надежда в тот день искрой пронеслась в сознании. Ивор сам не помнил, как пробрался во внутреннюю часть поместья, но последняя решётка остановила его прямо у сада. Он снова звал Ирику. Смотря на древесные скелеты и сгоревшие цветы, которые она так любила, он звал её до хрипа.

Но сад был пуст и мёртв. Мертва была Ирика.

Сейчас Ивор мог пройти дом насквозь через остывшие обломки и попасть в сад. От убранства там остались только каменные тропинки. Лишь они.

Ирика ходила по ним. Таскала с колодца вёдра для поливки. Пачкала руки в земле, полола клумбы. Танцевала под музыку из верхнего окна. Там юных леди учили играть на инструментах. А Ирика танцевала среди цветов. Как фея.

«Я тоскую по тебе».

Сегодня Ивор снова заказал в храме обряд памяти. Чтобы боги не забыли её имя и отыскали среди душ. Пусть её возьмёт под крыло Богиня любви и милосердия.

А у Ивора на земле остались дела.

«Я оплачу его обряд».

Что, во имя света, это было?

Ивор не понял, кто перед ним. Никто не назвал её по имени или титулу. Да и какая разница? Память о любимой важнее. Но потом, когда Ивор задумчиво выходил из храма, его осенило: богатое платье, служанка рядом, карета и стражники в дворцовых мундирах у ворот.

Теперь он вспомнил, что видел эту женщину однажды. На казни обвинённого в пожаре рыцаря. Она сидела в кресле рядом с тем, кого накануне назвали новым королём. Это была…

Микая Валдис. Та, что заняла неостывший трон королевы Ивайн. Одна из тех, кто пировал в честь обретённой власти, пока неурожайный год чуть не уморил всё королевство голодом.

«Произошедшее тогда – трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет».

Это что? Признание вины? Попытка оправдаться? Замолить грех перед богами? Такие грехи не смываются. Или же она попросту издевалась, так легко выложив в чашу целое состояние в то время, как у простого оборванца даже трёх серебряных не нашлось?

Ивор сжал кулаки. Если бы только он узнал её раньше… и что бы он сделал? У него не было оружия, чтобы нанести один удар наверняка. А без этого… вокруг стояло так много людей, его бы остановили, задержали! И стражники через миг оказались бы рядом. Ивор не покинул бы то место живым. Мог ли он что-то сделать?

Мог ли пролить Благословенную кровь в священном храме… Если душа Ирики смотрела на него с вершины Божественной горы… что бы она сказала на это?

– Ивор! – Талия снова встречала его на пороге, Ивор тепло улыбнулся ей. – Замёрз? Ты забыл свой плащ утром.

– Нет, не забыл. Просто… я бы его порвал и испачкал.

– А-а. Снова ходил туда, – кивнула Талия, даже не спрашивая.

Она тоже потеряла родных в Ночь Пепла. Её мать и двое братьев жили в доме, на который перекинулся огонь из знатного квартала. Талию тогда отправили помочь по хозяйству знакомой старушке. Если бы только в тот вечер не было ветрено… Талия рассказала про семью лишь однажды, выплакала всё на плече у Ивора. А после предпочитала не бередить раны и всегда встречать его с озорной ухмылкой.

– Смотри, что я тебе сделала. Та-дам!

Талия вывернула шерстяной плащ Ивора и показала вышитый белыми нитками цветок с пятью лепестками – негласный символ их подпольного сопротивления. Его носили на внутренней стороне одежды и показывали только самым доверенным соратникам. Это было доказательством того, что перед тобой товарищ. Красивый символ, который объединяет их, пока находится в тайне. Раскрытый же врагом он их погубит.

– Спасибо. Я тоже кое-что тебе принёс.

Ивор аккуратно снял с плеча котомку, запустил туда руку и вынул живую трепыхавшуюся птицу.

– Ласточка! – ахнула Талия.

– Нашёл в развалинах. У неё крыло ранено. Хочешь её выходить?

– Конечно, хочу! Спасибо, Ивор!

Талия подошла к нему и игриво чмокнула в щёку. Конечно, это ничего не значило. Но видеть улыбку Талии было приятно. Она прижала к себе птицу и направилась к лестнице, но обернулась, словно что-то вспомнила:

– Ах да. Тебя Витарр звал. Кажется, что-то важное.

Ивор спустился в подпольные комнаты со свечой. Свет горел только в дальней, где Витарр обычно изучал карты. Но что могло случиться? Витарр знал, куда отправился сегодня Ивор, и всё равно зовёт его?

Дверь оказалась открыта, поэтому стучаться не было нужды. Витарр заслышал его шаги с конца коридора и ждал. Не один. Рядом с ним стояла широкоплечая фигура в тёмном плаще, лишь капюшон был откинут, показывая зачёсанные назад чёрные с маслянистым блеском волосы. Когда гость повернулся к свету, Ивор тотчас его узнал.

Робер. Работает бондарем в паре кварталов отсюда. И один из подпольного сопротивления, что поклялся восстановить справедливость. Робер налаживал контакты, узнавал новости, присматривался к тем, кто мог бы пополнить их ряды. Он поставлял бочки и для дворца и часто отвозил их туда сам. Пытался высмотреть что-нибудь полезное. Неужели нашёл чего?

– Ивор, беда, – сказал без предисловий Витарр. – Похоже, враги узнали о нас.

– Как это? – опешил он.

Несмотря на то, что сопротивление действует неполных три года, они ни разу не давали повода для подозрений, что в городе существует такая сила. Среди народа могли ходить слухи, но не каждый слух оказывался правдой. Пока сопротивление только наращивало силы, устанавливало связи, искало союзников. Да, они спасли нескольких людей от стражи. Пару раз отобрали припасы, которые везли во дворец с Золотых полей, и раздали еду нищим. Один раз удалось напасть на телегу с копьями – лишь потому, что враги везли их тайно, но сплоховали пьяными языками. Но это никак не могли связать с организованной силой – лишь с одиночным разбоем.

– Стражники поймали одного мальчишку, который хотел к нам вступить, – пояснил Робер.

– С каких пор к нам мальчишки вступают? Ты кого нанимаешь? – нахмурился Ивор. Он был против, чтобы дети лезли под мечи, Витарр тоже не одобрял.

– Его зовут Деш. Ему четырнадцать. Побирается по углам с восьми. Зато самомнения хоть отбавляй. Он чуть не вляпался в крупные неприятности, когда решил поиграть в справедливость. Попёр на вооружённого стражника. Если б я того не отвлёк и не утащил мальчишку за угол, мало ли чего случилось бы. Я решил направить его пыл в нужное русло и предложил поработать на нас, а то Деш не угомонился бы.

– И что же?

– Не угомонился, – вздохнул Робер и прикрыл мозолистой ладонью глаза. – Не знаю точно, что произошло, но сегодня мой дом и мастерскую кверху дном перевернули. Я спрятался снаружи у стены и подслушал разговоры стражников. Они арестовали Деша, и он под пытками рассказал им обо мне и сопротивлении.

– Что он такого сделал, раз его пытать взялись? – в ужасе выдохнул Ивор.

– Не знаю! – всплеснул руками Робер. На его лице явственно читалось чувство вины.

– Что он знал о нас?

– Только то, что мы существуем. Больше ничего.

– Уже это много. Что теперь будет с мальчишкой?

– Наверняка казнят.

– Помочь можно?

– Потому я и пришёл, – начал Робер. – Завтра во дворце пир – королевская чета опять развлекается. Мне нужно, чтобы дверь в кухню была открыта. Витарр, ты же знаешь кого-то из тамошних?

– Предупредить могу. Но что ты будешь делать во дворце?

– Вызволять засранца! Погибнет же, дуралей!

– Не вся стража будет праздновать с королём. Что ты там сделаешь? – качнул головой Витарр.

– А что ещё делать? Меня и так уже ищут. Пользы делу от меня теперь никакой.

– Причём тут дело? Мы про твою жизнь говорим, Робер.

– Витарр, я не могу. Чувствую, что сам втянул мальчишку в это. Не подходи я к нему, может, он просто палками или позорным столбом бы отделался. В общем… пойду. Ты только внутрь попасть помоги. Если поймают… клянусь, они ничего от меня не узнают.

Глава 5. Проникновение

Тронный зал светился изнутри. Канделябры освещали каждый уголок и сквозь щёлки занавешенных тяжёлыми портьерами окон игриво дразнили тёмный облачный вечер, что опустился на город внизу. Украшенные цветными тканями и гобеленами стены выглядели нарядно, словно к большому празднику.

На длинных столах рядом с подсвечниками невесомо пахли в вазах цветы, и вокруг них ставили всё новые и новые кушанья. У голодного бы голова закружилась от насыщенных ароматов запечённых с грушами и пряностями уток, медовых настоек с ягодами, пышного белого хлеба, щедро посыпанного специями. Потекли бы слюнки от запаха румяного пирога с персиками, от приготовленной в сливках с чесноком свинины, с которой обильно стекал жир. А губы непременно стали бы липкими от пирожных с воздушных кремом и фруктового щербета с измельчёнными орехами.

И, конечно, вино! Наполненные ещё предыдущими правителями погреба хранили в своих недрах вина самых удачных урожаев с заморских островов.

Всё это великолепие завораживало. Приглашённые на пир дворяне пользовались щедростью короля и поднимали кубки за его здоровье. Дамы шептались за столом, прикрывая улыбки ладошками в шёлковых перчатках, то и дело расправляли свои пышные цветные юбки, поигрывали чуть открытыми плечиками.

За спинами приглашённых играли музыканты. Звуки лютни, флейты, арфы, колокольцев и шеврета складывались в изысканные мелодии.

В центре зала под музыку танцевала девушка с бронзовой кожей и чёрными, как ночь, волосами до пят. Она кружилась, позвякивая маленькими колокольчиками на своих браслетах. Её руки вились в танце как заколдованные дудочкой змеи. Воздушная юбка развевалась, открывая обнажённые лодыжки. Бёдра и открытые плечики покачивались в такт, пышная грудь подпрыгивала. Чёрные большие глаза, обрамлённые густыми ресницами, бесстыдно постреливали в сторону сидящего во главе стола мужчины.

Король Арчивальд не отрывал взгляда от молодой танцовщицы. Он щедро утолял жажду прохладным вином и под столом постукивал ногой в такт движениям экзотической прелестницы. А когда она начала под музыку что-то напевать, то и вовсе чуть не уронил кубок – заслушался.

Рядом с ним сидела королева и смотрела на это с непробиваемым, как доспехи, терпением. На фоне моря ярких тканей Микая выглядела почти чуждо в чёрном платье. Придворные дамы шептались, что она даже не подобрала украшения в тон: на золотистой ленте, затянутой перекрестием у горла, приколота маленькая агатовая брошь в серебре. Зато у короля на грудь свисала тяжёлая золотая цепь с квадратными рубинами и идеально подходила к его камзолу – алому с охрой и расшитому драгоценными камнями.

Микая со скучающим видом обводила нарядный зал глазами и делала вид, что не замечает, как роскошно одетые дамы замолкают при её взгляде. Её серебряный кубок с вином не пустел, и слуга подходил доливать только королю. Микая же водила тонким пальцем по кайме, изредка поглядывая то на Арчивальда, то на танцовщицу. На другом конце стола она заметила канцлера, и он смотрел прямо на неё, словно ожидал от неё действий.

– Что ж, – деланно вздохнула королева. – Я вижу Ваше Величество очень рады окончанию траура, раз устроили грандиозный пир так скоро после недавних праздников. Подобная… щедрость, несомненно, всех впечатлит. Ведь раньше вам приходилось её таить от народа.

Король посмотрел на жену и скривился в лице. Меньше всего ему хотелось сейчас разговаривать с ней. Он ненавидел в этой женщине всё – её внешность, голос, поведение, высокомерный тон, само её присутствие возле него. Арчивальд до сих пор злился, что ему её навязали. И злился тем сильнее, чем дольше был на ней женат.

– Молчи, женщина. Я король, и я решаю, когда и что все будут праздновать. Захочу устроить пир по время чумы – устрою, и никто мне не помешает.

– Не приведи боги нам испытать чуму. Она ведь слепа и не разглядит на голове корону. С нищими может случайно забрать и короля.

Арчивальд тихо выругался. Дядя просил быть с королевой вежливым, навещать её и приглашать на прогулки. Да Арчивальд скорее подарит корону безродной служанке, чем!.. Одно лишь утешение король находил в своём браке – ему нравилось испытывать терпение жены и напоминать о своём более высоком положении.

– Я разрешал тебе отвечать? Женщина должна молчать. Так я приказываю.

– Если бы все женщины замолчали, Вашему Величеству стало бы невероятно тоскливо. Ведь щебетанием одной вы явно наслаждаетесь, несмотря на присутствие законной жены.

Арчивальд внутренне возликовал. Микая сама показала свою слабость.

– Есть женщины, могущие стать королевой на вечер. А есть те, кому и каждый день корона не поможет.

Микая дёрнула головой, качнулись агатовые серьги. И чем дольше она молчала, тем счастливее становился Арчивальд.

– Леди, вы занимаете место.

– Прошу прощения?

– Вам следует уйти и сменить платье.

С этими словами король опрокинул стоящий на краю стола кубок королевы ей       на колени. Микая с возмущением нахмурилась, а Арчивальд продолжал улыбаться и смотреть вперёд. Потом резко поднялся – музыка тут же стихла – и подозвал танцовщицу к себе.

– Король желает познакомиться с твоим искусством ближе, – сказал он.

Королева в тот же миг встала из-за стола и вышла. Все присутствующие проводили её взглядом.

* * *

Линн кралась со свечой и деревянной кружкой по уже знакомому коридору. Она привыкла идти в ту сторону то с охапкой выглаженных платьев, то с подносом еды или кувшином вина, то с метлой и тряпкой. Несмотря на то, что мыло и влажная пыль пахли отвратно для изнеженных дворян, королева никогда не выходила во время уборки и не разрешала Линн заходить в покои одной. Даже страже приказывала стоять не возле дверей, а чуть поодаль.

Это было верным знаком, что Микая могла там что-то прятать. Заходить туда в обычный день было слишком опасным, но сейчас королева веселилась на пиру, и Линн надеялась вернуться до того, как её хватятся. Если не вернётся… ух, даже думать не хотелось. Королева и так ругала служанку за каждую малость. Несколько раз доводила до слёз. Если бы благодетель не обещал защиты, то Линн бы не выдержала.

Покои королевы стерёг только один стражник. У него был скучающий вид. Всем, кому выпало нести караул в этот вечер, чувствовали досаду, ведь, остальные отдыхали и даже перехватывали между делом остатки королевских кушаний. Когда стражник увидел служанку, то придал лицу более строгое выражение.

Линн уговорила себя не бояться.

– Сир, – польстила она ему, ведь так обращались только к рыцарям. – Я принесла вам вина из тронного зала. Там всё равно его много. Хотите?

Стражник удивился и заглянул в кружку. Там и впрямь плескалось вино. Он благодарно принял и залпом выпил всё до капли и даже облизал остатки на губах. Вино и впрямь великолепное – из тех, что подают на королевский стол.

– Неужели леди подумала обо мне, – ухмыльнулся он в ответ и прижал служанку к себе. Она вскрикнула.

– Сир, я не имела в виду ничего такого, только принесла вам вино, – задрожала в его руках Линн, но стражник её как будто не услышал и начал целовать.

– Да ладно тебе изображать недотрогу. Ты же за этим пришла, – приговаривал он, целуя с той жаждой, с какой только что выпил вино… а через несколько долгих мгновений осел на пол.

Линн вырвалась из его рук, тяжело дыша. Щёки алели. Кружка с вином и сон-травой выпала из ладони стражника и прокатилась по полу.

Линн обхватила себя руками и с трудом заставила успокоиться. Нужно сделать дело и забыть этот вечер как страшный сон.

В покоях было почти ничего не видно. Свеча едва выхватывала из тьмы контуры крупной мебели. Линн от страха казалось, что в любом тёмном углу могла стоять королева и молчаливо следить за ней. В чёрном платье Её Величество легко сливалась с ночью, становилась подобно тени. Серые камни стен скрывали её присутствие, делали незаметной среди пестроты королевского великолепия.

«Словно привидение», – подумала Линн. Она хлопнула себя по щеке и мысленно приказала забыть о глупостях. Сначала дело. К счастью, Линн уже очень хорошо знала покои королевы и не споткнулась бы даже с закрытыми глазами.

Однако она не знала, что искать. Благодетель велел обращать внимание на всё необычное. Но королева не делала ничего. В город выезжала только в храм или к портному на примерку новых платьев, хотя от старых ломился шкаф. Один раз по пути она приказала остановиться и купила себе сладость в лавке. Но как ни погляди, то была просто сладость, которую королева съела тут же в карете на глазах у голодной служанки.

Линн оставила свечу на столе и открыла сундук у кровати. Обнаружила там только ткани. «Глупость какая», – поругала себя Линн и отправилась к гардеробу. «Нет, платья мне трогать разрешено, значит, королева не стала бы прятать что-то здесь». Повернула к книжному шкафу – эта идея показалась ей лучше.

Книги не были особенными – легенды о древних королях, божьи заповеди, несколько рыцарских романов, религии и законы других стран, сочинения первого Верховного жреца, военная летопись Канвальдов, генеалогические древа дворянства Адаманта – обычный набор для библиотеки знатной особы.

Линн не собиралась это читать, а просто перетряхнула каждую книгу. Из последней что-то выпало. Сердце забилось чаще. Линн торопливо поднесла бумагу к свету… и ничего не нашла. Просто клочок. Линн с обидой скомкала пустышку.

Оставался стол. Он был чист и прибран. В одном ящике нашлись принадлежности для письма и бумага. Второй заперт. Линн дёргала его изо всех сил, но тщетно. Готова была расплакаться от досады. Неужели королева носит ключ с собой? Нет, Линн всегда помогала ей одеваться, и никакой постоянной цепочки на шее не было. Ключ должен быть где-то в комнате.

Линн посмотрела везде, даже под ковёр заглянула! Она всплеснула руками и задела на краю прикроватного столика шкатулку с украшениями. Этот звук показался ей громче грома. Брошки и бусины рассыпались по полу. У Линн всё внутри заледенело. Она кинулась собирать всё, чтобы ни одна бусинка не выдала её присутствие! И нашла. Маленький ключ, что в первый раз остался незаметен среди горы брошек и серёг, выпал наружу.

Линн благодарила всех богов за удачу и тихонько вставила ключ в замок. Ящик отворился. Там оказался бархатный мешочек с серебряным кольцом внутри: большой многогранный алмаз ловил блики от свечи, по кругу его обрамляли тёмные маленькие камешки – ониксы или аметисты, неразличимые в темноте. Кольцо было настолько маленьким, что точно принадлежало тонкой руке королевы. Линн примерила его на средний палец и едва сумела снять, успев покрыться испариной от страха.

Ещё в ящике ровной стопкой лежали исписанные бумаги. В основном какие-то цифры и пометки. Королева интересуется экономикой. Знает количество замковой стражи и сколько кухарок каждый день трудится на кухне. Есть список всех слуг, их имена, семьи, срок службы и величина жалования. Линн нашла и своё имя, а рядом с ним жирный знак вопроса. Имя же над ней было зачёркнуто рваными линиями, но всё ещё читалось.

«Кэти». Девушка, что служила королеве до Линн. Пометку напротив её имени было не разобрать.

От этого стало жутко. На миг представилось, как и этот злополучный знак вопроса становится нещадным росчерком пера, превращая «Линн» в чернильную кляксу, а саму девушку в изрубленное тело.

Линн стряхнула с себя наваждение и торопливо засобиралась. Она больше не могла здесь находиться. Королева наверняка уже хватилась её. Линн положила бумаги на место, закрыла ящик, вернула ключ. И когда уже хотела броситься вон из комнаты, услышала близкий стук каблуков.

Тук-тук. Словно набат.

Отсюда не уйти! Коридор прямой! Её заметят!

Тук-тук.

И тишина. Каблуки остановились совсем близко, наверное, у спящего стражника. Хоть бы королева ушла звать другую стражу! Но два шага раздались в сторону двери.

В панике и не зная, что делать, Линн задула свечу и спряталась за тяжёлой портьерой за миг до того, как дверь отворилась. Вошла королева.

Линн сжалась всем телом и зажмурилась от страха. Сердце гулко стучало. В горле застрял комок. Ладонь прикрыла рот, чтобы заглушить дыхание.

Зачёркнутое жёсткой рукой имя мрачно лезло в мысли.

Свет из-за приоткрытой двери резанул глаза яркой полосой. Микая медленно прошла по комнате, не зажигая свеч. Остановилась. Линн не могла определить, что та делает и куда смотрит, и от этого становилось только страшнее. Почему королева стоит в темноте?

Одна минута. Две.

Ох, боги. Окружающее плыло под глазами. Лицо раскраснелось. Линн готова была громко всхлипнуть и погубить себя.

Три минуты.

Это всё сон. Просто сон!

Четыре.

О, Богиня милосердия. Помоги. Если королева решит выглянуть в окно…

* * *

Дверь тихо скрипнула. Ночной сквозняк порхнул внутрь и иссяк. Робер прикрыл за собой и проскользнул мимо бочек и мешков с провизией. Кто бы ни помогал сопротивлению отсюда, он сдержал слово, и дверь в назначенный час была отворена, и на кухне, к счастью, никого не оказалось. Робер не стал просить, чтобы человек Витарра его проводил. Нет, Робер виноват во всём сам и будет рисковать один.

Нужно только найти путь вниз. Деш должен быть там.

Робер не пытался красться. Напротив, он бесшумным вихрем проносился по пустым коридорам и останавливался лишь тогда, когда слышал шаги за углом, и нырял в тёмную нишу или за дверь, благо их здесь без счёту, а стража всегда ходит шумно.

Одного пришлось убить. Прятаться было негде, он был готов поднять тревогу! Но Робер оказался быстрее и свернул ему шею крепкими руками. Спрятал тело в подвернувшейся пустой комнате. Всё так… быстро, словно в трансе. Робер не чувствовал ничего. Ни в чём не сомневался. Не думал о чужой смерти и том, что никогда раньше не убивал. Просто шёл вперёд, как заведённый.

Он снял с покойника мундир и надел на себя. Синий. Такие носит рядовая дворцовая стража, в городе иногда их видно. Может, стоило разжиться заранее? Эта тесновата в плечах. Нет времени! Если не разглядывать пристально, то не видно, что мундир ему мал. Зато если Робер встретит ещё кого-нибудь, то хоть выиграет пару мгновений. Надо торопиться. Мертвеца найдут, и тогда дворец превратится в гудящий улей и смертельную ловушку.

Витарр сказал, что спуск в подземелья должен быть где-то под восточной башней. Кто бы ни добывал ему информацию прямо из змеиного гнезда, ходить везде не мог. Ещё одна причина сделать всё самому и больше никого не подставлять.

Ах, Деш. Если бы они только не встретились. «Что же ты сказал им, что тебя уволокли сюда?» Робер не винил мальчика ни в чём. Мальчишкам можно бояться за свою жизнь и выживать всеми способами. Мужчинам нельзя.

Мужчинам… Деви хвастался, что он мужчина. Улыбался без одного зуба – в драке выбили. А до чего заливисто смеялся, словно колокольчик звенел. Глупый отважный сын.

Робер пришёл слишком поздно. Обещал погулять с Деви по рынку, но задержался на работе, потому что получил большой заказ. Хотел доделать. Всё отмахивался. Тогда сын обиделся и ушёл гулять сам, и после этого Робер не видел его живым.

Тогда было уже поздно, вечер сменился безлунной ночью. По городу кричали о большом пожаре. Ветер доносил едкий дым. А Робер не знал, куда ему бежать, где искать потерявшегося сына. Не мог же любопытный Деви пойти туда? Да от огня бежать надо подальше! Но Деви был там. Прибежал посмотреть. Как Роберу сказали, увидел девочку возле горящего дома, бросился помочь… и упавшими обломками придавило обоих.

Робер не верил. Пустота развезлась внутри, но он не верил. Рыдал, но не верил. Его утешали, говорили, что сынишка – герой. Ещё юный, а такой храбрый! Но чего стоили все эти похвалы, когда вот он лежит мёртвый у отца на руках? Роберу не нужен герой. Роберу нужен был живой сын.

Деви больше нет. Но Деш ещё жив. На этот раз Робер придёт. Он будет рядом.

Коридоры выглядели одинаково. Сплошной серый шершавый камень. Когда попадалось окно, Робер по расположению города определял направление. Нужна восточная башня. На развилке один проход вёл не прямо, а огибая, и Робер выбрал его. Он не знал, сколько времени прошло, казалось, что слишком много, и пир наверху вот-вот закончится. Робер не боялся за себя. Он боялся снова не успеть и не прийти. Единственное, что в его жизни сейчас важно – это успеть.

Робер слишком поздно остановился и уже сделал шаг за угол. Служанки ходят тише. Две девушки вздрогнули, когда увидели его. Готовы были закричать и броситься наутёк. Но Робер натянуто улыбнулся и картинно поклонился им:

– Леди. Сегодня мой первый день здесь, и я заблудился. Стыдно признать. Если вы меня не спасёте, начальник стражи меня убьёт. Скажите, где я могу найти восточную башню?

Девушки продолжали удивлённо на него смотреть, хлопая ресницами, но всё же показали пальцами направление. Ворованный мундир пригодился.

Робер нашёл винтовую лестницу вниз. Узкой змеёй она вела в подземелье, и ещё на подходе Робер уловил запах гнилого сена, нечистот и крови. Только бы это не была кровь Деша.

– Стой! Кто идёт? – встрепенулся стражник.

Ему понадобилось пара мгновений, чтобы снять закинутые на стол ноги, и Робер успел подойти достаточно близко. Не получится миром – убьёт.

– Смена караула.

– Чего? Не ко времени совсем, – стражник кивнул на песочные часы, с которых песчинки осыпались на три четверти.

– Мне приказали. Я пришёл.

– Кто приказал?

– Командир.

Стражник внимательно присмотрелся к собеседнику. В маленькой караульной висел лишь один фонарь с маленькой свечкой внутри и освещал только левую часть лица стоящего у входа.

– Погоди, я тебя не знаю. Ты кто?

Стражник медленно тянул руку к оружию. Робер неотрывно следил за ним. У него внутри всё сжалось, как у хищника перед прыжком. И прежде чем враг коснулся меча, Робер рванул вперёд и взял его в захват. Хрустнула шея.

Тело мешком повалилось на пол. Робер взял связку ключей со стола и бросился во внутренние помещения темницы, откуда запах крови и нечистот бил в ноздри сильнее всего.

– Деш! Деш, ты где?

Все узники переполошились. В дворцовую темницу отправляли только самых опасных или важных преступников. Остальные быстро получали своё наказание у городской стражи: побои, штраф или позорный столб. Здесь же людей допрашивали всеми известными палачу способами, прежде чем отправить на плаху. Узники стонали и тянули к Роберу грязные исхудавшие руки сквозь прутья решётки, словно это бы что-то изменило.

Робер не знал, кого именно тут держат, да и было всё равно. Он подходил к каждой камере и шёпотом звал:

– Деш! Где Деш? Вы видели его? Совсем мальчишка.

– Я скажу тебе, – просипел один голос, – но освободи меня.

– Освобожу. Где он?

Костлявая рука с отросшим жёлтым ногтем указала налево. Робер кинулся туда. В конце узкого коридора было несколько пустых камер и одна запертая, а вместо прутьев тяжёлая дверь с маленьким решётчатым окошком.

– Деш, ты здесь? Скажи что-нибудь!

– Р-Робер? – слабый тонкий голосок из-за двери.

Робер начал лихорадочно подбирать ключи к замку. Ладони вспотели, в горле першило, а сердце бешено колотилось о рёбра. К концу связки Робер уже был готов голыми руками сорвать дверь с петель, но ключ нашёлся и с тяжёлым скрежетом повернулся в скважине.

В камере была темнота и спёртый вонючий воздух. Сено на полу сгнило, а из угла доносился крысиный писк. Слабый свет факела из коридора чуть разгонял мрак и ужас тюремной камеры, но даже этого хватило, чтобы рассмотреть тело мальчика. Его запястья превратились в кровавую кашу, один глаз заплыл и не видел, на ключице ожог от клейма, светлые почти белые волосы слиплись от пота и крови, а тело – сплошное синее и фиолетовое пятно.

«Они заплатят» – негласный девиз сопротивления. Он вспыхнул в мыслях Робера во всём своём страшном смысле и заполнил его всего до кончиков пальцев, которые Робер ныне сжимал в кулаке. «Они заплатят». До скрежета в зубах. Заплатят.

– Робер? Это ты?

Тонкий голосок вывел его из мрака ненависти, словно окатил холодной водой. Да, Робер здесь не за этим. Он пришёл не убивать, а спасать. Как Деви выбрал своим последним поступком спасение.

– Я здесь, малыш. Я вытащу тебя.

Робер хотел вынести мальчика наружу, но остановила цепь на его ноге. И снова эта связка ключей. Без конца и без края.

– Мне так больно.

– Знаю, маленький. Потерпи.

– Я не маленький, – попытался возмутиться Деш.

– Ну да. Ты большой и смелый.

– Они знают про тебя. Прости.

– Ничего. Они меня не поймают. Убежим отсюда далеко и заживём вместе. Построим большой дом с верандой, у тебя будет своя комната. И мы будем много-много гулять.

Деш хотел что-то ответить, но в этот миг кандалы с шумом рухнули на пол, а свет факела позади накрыла тень.

Робер успел обернуться, прежде чем его ткнули коротким копьём. Наконечник царапнул левый бок. Он схватился за древко и дёрнул на себя. Стражник подался вперёд, и Робер взял того в захват. Но не сломал ему шею, а использовал как щит. Это помогло лишь на несколько ударов. Ещё трое врагов накинулись на него, ударили по голове. Робер рвался, как дикий волк в капкане, рычал, бил, свирепел.

Но не смог. Его прижали к полу и заломили руки. Резанули сухожилие на ноге. И колотили лбом о камень, пропахший кровью и мочой.

– Так вот где нарушитель. За своим пришёл, – изрёк за спиной незнакомый голос. – Может, этот и побольше знает. В карцер его. Не захочет говорить, пытайте мальчишку. Он теперь не нужен.

Робер вырывался и рычал со всей своей яростью. Из глаз катились слёзы. Он снова не успел. Не уберёг и не спас.

«Прости меня, Деш. Прости меня, Деви».

Глава 6. Выбирай

Канцлер Генрих смотрел в большое зеркало и поправлял зелёный камзол перед тем, как пойти на собрание Совета. Одежда, как и всегда, сидела идеально. Брошь и запонки подобраны в тон. А вот волосы на висках поредели и уже начинали выдавать увядание.

Впрочем, внешне канцлеру всегда можно было дать на несколько лет меньше, и он всё ещё считался привлекательным мужчиной, по крайней мере, по меркам молодых вдов. Его как-то спросили, отчего Генрих до сих пор не женился, но тот лишь улыбнулся и сказал, что он весь в делах страны, и нет времени на семью.

«Дела страны…» Между бровями вдруг появилась глубокая складка. Что вчера произошло?

Арчивальд при всех посадил себе на колени танцовщицу, любезничал с ней весь вечер, а потом увлёк в спальню. Оскорблённая королева ушла с пира и чуть не застала Линн, когда та шарилась в её вещах.

Служанка была едва жива от страха, когда прибежала вчера к Генриху. Даже разрыдалась, просила защитить. Микая сильно её пугала. Неудивительно, учитывая, что королева сделала с Кэти. Слухами полнится весь дворец. Если бы Линн предупредила, что хочет порыться в вещах Микаи, нет ничего проще.

Но все они решили сделать по-своему.

Линн пересказала, что увидела в бумагах. Расходные книги? Список работающих во дворце? Количество провизии и перепись оружейной? Интересной была только бумага с именами членов Совета и их взглядами. Королева следила не только за экономикой, но и за политикой внутри Совета. Вот бы такие бумаги нашлись у короля. Кто же ей рассказывает такие подробности? Наверняка Сильвестр.

Интерес королевы к происходящему во дворце и в стране мог значить многое. А мог и не значить ничего, и Микая лишь пытается соответствовать титулу. Короля Генрих хорошо знал, но королева с самого начала была малоизвестной фигурой. Интересно, какие у неё тайны? Что на самом деле Микая думает про Ночь Пепла и свой трон?

Однако более важно, что вчера поймали преступника. Пришёл за мальчишкой и пробрался так далеко в подземелья. Убил двоих стражников. Как такое могло случиться прямо во дворце? Кто ему помог? Выходит, мальчишка сказал правду: в городе зреет восстание?

И вот это уже значило многое.

Генрих пришёл на собрание Совета последним. Четверо лордов уже сидели в мягких креслах за дубовым столом и тихо переговаривались. Перед каждым стоял кубок с вином, чей-то уже пустой. Когда канцлер вошёл, они встали и поприветствовали его вежливыми кивками. Генрих обвёл их взглядом и остановил его на пустом кресле во главе стола.

Арчивальд не пришёл, как и всегда. «Наверное, снова развлекается с танцовщицей». Генрих беззвучно вздохнул и сел на своё место. Писарь начал зачитывать бумагу, которую передал ему канцлер:

– Сегодня на повестке: Норсленд отправил…

– Забудьте про Норсленд. У нас в своих границах беда, – перебили члены Совета.

– Это правда, канцлер? В Адаманте восстание?

– В столице? Прямо у нас под носом!

– Говорят, убийца проник во дворец…

«Все уже всё знают». Генрих бы отдал половину своего состояния, чтобы выследить и взять под контроль все нити, по которым просачиваются сведения в Этерне. Может, он зря столько внимания уделяет королеве? Её дело – соблазнить короля и родить наследника. Она женщина. Она одинока. Она не займёт место канцлера, а вот любой из сидящих рядом мог бы это возжелать.

Три года назад они вместе оседлали хаос. Не дали случиться анархии. Спасли страну от междоусобицы. Теперь, когда всё успокоилось, недавние союзники могли обратиться врагами.

– Уважаемые лорды Совета, – Генрих примирительно поднял руку. – Убийца схвачен. Сейчас его допрашивают. Скоро мы всё узнаем. А если боитесь призраков, то посмотрите в окно.

Трое из четверых и один писарь повернули головы в сторону окна, словно и впрямь могли там что-то разглядеть, но лишь зажмурились от приятного солнечного света.

– Пока не разгорится пожар, не стоит беспокоиться? Вы об этом, лорд Генрих? – ответил за всех лорд Герберт Аргриф, который продолжал смотреть на канцлера.

Обладатель внушительной доли городского имущества и один из самых богатых людей в стране. После смерти родственников прежнего короля все кресла в Совете оказались пустыми, и Герберт потратил немало монет, чтобы получить своё вместе с титулом. Пышная королевская свадьба и многие развлечения короля были оплачены из его кармана.

Герберт выбрал себе гербом горсть золота на коричневом фоне. «Этот вид передо мной всегда, когда я заглядываю в свой кошель», – смеялся он. Все и так прекрасно знали, что титул он получил не за многолетнюю службу. А теперь об этом не забудут и через сто поколений, пока этот герб будет висеть на их доме. Несчастные потомки Аргрифы.

Однако Герберт был не единственным, кто возвысился после Дня Крови и Ночи Пепла. Теперь в Адаманте правит новая знать. Старой осталась лишь королевская Благословенная кровь – пережиток, с которым приходилось считаться.

– Может, стоит обыскать столицу? – неуверенно предложил лорд Поуль.

Мелкий дворянин. Самый младший по знатности род из присутствующих. А всё из-за эксцентричного отца Поуля, который разругался с тогдашним главой семейства Касселей – своим дедом – и объявил, что он основывает собственный род Касселроев. Иронично, что гербом Касселей был четырёхлистный клевер, а Касселрой выбрал чёрного барана, который этот клевер жуёт – всё, чтобы насолить деду, который звал чудаковатого внука паршивой овцой.

Этерна знала Касселей, но не знала Касселроев. Удивительно, что король Асвальд вообще узаконил новое семейство. Правда, как младшую знать, у которой после откола от Касселей не осталось никаких богатств. Зато Кассели жили рядом с кварталом знати и ныне мертвы, а Касселрои живы. По крайней мере один, потому что отец Поуля решил погулять пьяным по крышам и с одной упал насмерть.

Тихий лорд Поуль, который провёл жизнь за извинениями за поведение отца, хорошо подошёл на опустевшее место советника. Канцлер лично одобрил его кандидатуру.

– Обыскать столицу, говорите… Лорд Поуль, как вы себе это представляете? Не думаете же вы, что на мятежниках написано, будто они таковы?

– А было бы удобно, носи они знаки, – улыбнулся своей шутке Герберт.

– Я согласен с канцлером, – взял слово лорд Ларгель Гийом. – Что это за восстание, про которое никто не слышал, которое никого не свергает, ничего не требует и не наносит никому ни малейшего ущерба? Призрак – не более. Вполне возможно, детская игра. Забавно, что россказни одного мальчишки ввергли в страх столь уважаемых и дальновидных членов королевского Совета.

– Если то играют дети, то кто явился вчера во дворец за схваченным мальчишкой? – подался вперёд лорд Сильвестр Гарден, бока которого едва помещались в деревянное кресло.

– Кто явился? Отец. Друг. Сообщник, – пожал плечами Ларгель. – Словом, такой же преступник. Мальчишка угрожал ножом командиру патруля. Наказание за это известно, и его сообщник решил помешать правосудию.

– Благословенны те, у кого есть столь преданные друзья, – усмехнулся Сильвестр и откинулся на спинку. Вернее, попытался, потому что его раздобревшее тело и без того приняло форму кресла.

Сильвестр – сторонник идеи «сытый народ платит больше налогов». Безвреден, хотя и слишком уж похвально отзывается о скромности королевы, «достойно соблюдавшей траур вместе с народом». Занял место по праву особой знатности фамилии.

Его род имеет самую длинную историю и тянется ещё с тех времён, когда начали появляться первые семейства Благословенной крови. Пусть Гардены никогда не роднились ни с одним из них, они всегда были рядом. Их герб: зелёное дерево на жёлтом фоне, потому что первым, кто удостоился титула в семье, был садовник. Гардены рассказывают, что он вырастил тысячи деревьев, чтобы король построил из них флот и отвоевал Красную гавань у пиратов. Правда ли это, свидетельств не осталось.

– Будьте аккуратны с тем, кого благословляете, лорд Сильвестр. Это может бросить на вас тень. Люди подумают, будто вы одобряете преступников.

– Что вы, лорд Ларгель. Я могу даже оплатить верёвку для их виселицы. А вы?

Ларгель скривился и почти успешно это скрыл. Гийомы получили дворянство лишь три поколения назад, зато всегда были богаты. Его семья разводила породистых лошадей и владела несколькими конюшнями, поставлявшими скакунов королевскому двору и семействам Благословенной крови. Только вот беда: в Ночь Пепла дул сильный ветер, и огонь добрался до всех конюшен Гийомов.

Ларгель разорился бы полностью, если бы Генрих не пожаловал ему доход с несколько ферм. Но, сравнивая с былым богатством и прибыльным делом, Ларгель чувствовал только уязвлённую гордость. Любого, кто упоминал при нём деньги, Ларгель ненавидел. Самой оскорбительной шуткой было предложение поменять серебряную подкову на гербе на плуг. Через несколько дней у несчастного шутника померли все лошади. Впрочем, вдруг это совпадение?

Одно Генрих знал точно: Ларгель – надёжный союзник, пока рассчитывает на больший куш от короля.

Они спорили и перебрасывались бесполезными словами. Канцлер пребывал в задумчивости и воспринимал разговоры лордов как городской шум.

«Восстание в Этерне… – палец вычерчивал на столе невидимые линии дворцовых башен, – именно сейчас? Три года назад оно имело бы смысл: полная смена власти, бунт дворян на окраинах, неурожай. Чернь могла взять вилы и потребовать еды, но было тихо. Жрецы – хорошие увещеватели. Особенно если им платят. Почему сейчас?»

– Это просто один мальчишка!

– Который заявил, что он такой не один.

– Под пытками, прошу заметить.

– Лорды! – наконец поднял ладонь Генрих, и все примолкли. – Есть весьма эффективный способ проверить, стоит ли кто-то за мальчишкой и вчерашним нарушителем.

Его пальцы в перстнях в предвкушении забарабанили по столу. Все лорды посмотрели на канцлера в ожидании.

* * *

Несколько дней спустя.

Королева выбрала тёмно-зелёный наряд и оделась. Квадратный вырез на груди был таким высоким, что не распалил бы даже самое жадное воображение, а отсутствие украшений, кроме маленьких серёг, придавало королеве простоватый вид. Сейчас она ничем не отличалась от зажиточных горожанок, а стянутые в тугой узел вьющиеся волосы и вовсе добавляли ей годы. Как и чересчур густые белила.

Вчера король прислал письменное приглашение на прогулку. Настолько вежливое, что, Микая была уверена, сочинял не он. Весь свет видел её унижение на пиру, когда король предпочёл молодую танцовщицу, а королеву практически выставил вон. Вероятно, эта прогулка должна была стать извинением, которого на самом деле не будет.

Говорят, эта Розалин проводит в королевской спальне дни и ночи. О да, Микая знала её имя. Весь дворец сплетничал, что король пишет ей любовные стихи. И что же?

Микая покинула покои и направилась в сторону крыла короля. Все по пути склоняли перед ней головы, но, Микая знала, за спиной шептались и обсуждали события на пиру.

Конечно, ведь других новостей не случилось. Ни убийцы, проникшем во дворец, ни готовящегося восстания против короля. Впрочем, последнее было попросту смешно и грустно одновременно. Несчастные мятежники умрут ни за что.

Арчивальд уже ждал королеву в коридоре, где сходились два дворцовых крыла. Завидев её, он закатил глаза и просто пошёл вперёд к воротам. Микая тоже не стала его приветствовать, но всё же заговорила:

– Полагаю, Ваше Величество были заняты эти дни и не могли прислать королеве новостей. – Арчивальд остановился и Микая вслед за ним, отставая на полшага. – Иначе бы вы непременно успокоили свою супругу и заверили её в безопасности и своём уважении.

Нет, королева не собиралась говорить о танцовщице. Эта шпилька была в руках короля, и Микая не намеревалась устраивать сцен ревности.

Они сели в закрытую карету, окружённую многочисленной стражей в синих и красных мундирах. Окна закрыты плотными бархатными занавесками, и Микая хотела впустить в карету свет, но Арчивальд перехватил её за запястье и отбросил его от окна.

– Куда же мы едем, Ваше Величество? – чопорно спросила Микая.

– Это сюрприз, – улыбнулся король, и от этой самодовольной усмешки королеве стало не по себе.

За всю дорогу она успела передумать все мысли, и одна была мрачнее другой. Несомненно, на «приглашение на прогулку» повлиял канцлер, но что придумал король?

Постепенно к мерному стуку копыт лошадей прибавился городской гул. Вокруг ходило много людей, и стражники криками прогоняли их с дороги. Карета ехала всё медленней, как если бы пробиралась через густую толпу. Гомон прохожих уже преследовал их позади, гудел вокруг и далеко впереди.

Когда карета остановилась, Микая напряглась. Перед ней открыли дверь, и свет ударил по глазам. В следующий же миг она отчётливо увидела городскую площадь и деревянный помост с двумя виселицами, окружённый толпой народа.

– Вот и прогулка, – усмехнулся Арчивальд и вышел из кареты.

Микая замешкалась. Но король не спрашивал, чего она хочет. Он даже протянул ей руку, чтобы якобы помочь сойти со ступеньки. Микая подчинилась и прошла рядом с ним по коридору из строя стражников. Толпу оттеснили от них на несколько шагов.

Королева шла, высоко подняв голову, как подобает ходить знатной леди, но сердце гулко стучало. Путь до другого помоста с двумя креслами казался вечностью. Толпа шумела, и Микае думалось, что она вернулась в прошлое.

На этой же площади три года назад состоялась другая казнь. Горожане тогда собирались ещё затемно, чтобы занять места. Буднично рассуждали о том, а применит ли пытки палач, растянет ли страдания приговорённого или оборвёт его жизнь одним точным ударом?

Всем хотелось зрелища… и все жаждали крови и отомщенья.

Микая тогда сидела рядом с Арчивальдом уже его невестой и будущей королевой Адаманта и смотрела, как осуждённого вели к палачу. Он был весь избит, белая рубашка пропиталась кровью. Из толпы в него бросали камни, проклинали всеми словами, готовы были разорвать, и страже стоило больших усилий довести его живым до места казни.

Его поставили на колени. Объявили, что отныне в глазах людей и богов его имя «Убийца» и «Предатель» за то, что посмел пролить Благословенную кровь. Осуждённому дали время лишь на одну молитву, но он не молился.

Он смотрел на Микаю. И не было во взгляде ни ненависти, ни вины – лишь пустота. Микаю приковал этот взгляд, она не могла сдвинуться с места. Не могла опустить свой взгляд. Он что-то говорил ей, пытался докричаться осипшим горлом. До последнего мига, прежде чем палач отрубил ему голову.

Тогда Микая впервые так испугалась крови. Она закрыла лицо ладонями, почти вскрикнула. Никто не осудил бы её. Она же слабая женщина. Но тихий смешок справа от неё заставил её голос пропасть.

Арчивальд наслаждался. Он не смотрел на свою невесту, а продолжал с интересом следить и хлопать в ладоши тому, как палач поднимал голову казнённого и показывал толпе.

Тело не хоронили. Позже Микая узнала, что его бросили глубоко в чаще на съедение диким животным. Человек, что смотрел только на неё перед своей смертью, больше не существовал.

И сейчас король снова привёл её на казнь. Только теперь вместо меча палач готов взяться за рычаг люка. И Микая догадывалась, кого сегодня будут вешать.

Их привезли в закрытой чёрной повозке. Первым вывели мужчину. От пыток на нём живого места не осталось. Чёрные грязные патлы свисали на опухшее лицо. Обрывки рубашки алели от крови, а сухожилия на ногах перерезаны. Стражникам приходилось почти тащить его на себе.

«Значит, это он проник во дворец…»

А следом из повозки вывели второго, и Микая не сдержала вздох. Совсем ребёнок. Бледный, худой, такой же замученный. Но ребёнок. Когда их привели на помост, он льнул к мужчине, словно сын к отцу, пытался заглянуть ему в глаза, что-то сказать еле ворочавшимся языком. Мужчина ответить не мог. Его язык был вырван… а может, и откушен намеренно.

Над помостом высились две петли. Две. И одна опущена чуть ниже.

Микая вопросительно посмотрела на Арчивальда, а он лишь самодовольно улыбнулся ей и снова повернул голову к виселице. Он будет наслаждаться видом смерти. Как тогда.

Королева отвернулась. Она ничего не сделает с этим. Несчастные глупые мятежники умрут ни за что.

– Смотри. – Король накрыл её запястье ладонью. – Смотри. Ты же хотела на прогулку.

Любой бы не увидел в этом жесте ничего особенного – король взял свою жену за руку. И лишь Микая чувствовала, что не взял, а до боли придавил к ручке кресла.

Она снова взглянула на осуждённых. Мальчик плакал. Он старался держаться, но не мог.

– Прости, Робер, – донёс ветер его слова. – Прости меня.

Мужчина не мог ему ответить, но пытался улыбнуться, ободрить, когда ему на шее затягивали петлю. Его рубаха разорвана на груди и висела клоком, и на мешковатой тёмной ткани на изнанке вышито что-то белое.

Возле палача на помосте возник распорядитель и развернул короткую бумагу.

– Осуждённые Деш и Робер повинны в убийствах стражи и попытке убийства королевской семьи. От имени Его Королевского Величества Арчивальда Канвальда приказ повесить их, а имущество забрать в пользу короны. К казни приступить немедленно. Подпись короля.

Короткое обвинение, и палач готов взяться за левый рычаг. Но Арчивальд махнул рукой и указал на мальчика.

– Сначала его.

Палач подошёл к правому, и мальчишка с петлёй на шее сжался все телом, рвался назад, но верёвка держала крепко.

– Робер… – только успел он проговорить жалобно, прежде чем пол ушёл у него из-под ног.

Толпа охнула и замолчала. Микая напряглась. Она ожидала, что сейчас что-то случится. Но не произошло ничего. Никто из толпы вокруг не шевельнулся. Лишь смотрели, затаив дыхание.

Мальчик барахтался недолго и вскоре сам затих под гробовую тишину городской площади. Мужчина смотрел на это со слезами и бросил в сторону королевской четы взгляд, полный ненависти и презрения. Трудно сказать, кому из монарших особ он предназначался. Возможно, обоим.

Но Арчивальд и не моргнул.

– Вот что будет с теми, кто думает нарушить порядок в стране. Моё правление нерушимо, – объявил он громко.

И на это толпа ответила тишиной.

«Умные мятежники», – подумала Микая.

Палач взялся за правый рычаг.

* * *

Ивор пробирался сквозь толпу. Ему мешали, на него ругались, но он не обращал внимания.

О готовящейся казни объявили ещё день назад. У всех на глазах сооружали виселицу. Вчера прохожие старались обходить её стороной, словно каждый опасался сам на ней оказаться, а сегодня пришли, чтобы посмотреть, как повесят других.

И Витарр, и Ивор, и все из сопротивления знали, кого будут казнить. Вчера в тайных комнатах разразился спор. Почти все, кто был вхож туда, присутствовали, и маленькая комнатка для встреч была забита людьми.

– Мы должны что-то сделать! – Дейн в сердцах ударил кулаком по столу. – Если мы не будем спасать наших, то на что мы годимся?

Ивор ещё при первой встрече с ним быстро понял, что молодой Дейн слишком порывистый, часто делает, а потом думает. Пару раз его чуть не ловили за подглядыванием стражники, и только очень быстрые и крепкие ноги спасали его от темницы, только и мелькала за углом его взлохмаченная копна. Зато вынослив – привык таскать тяжёлые вёдра с водой.

Ивор редко соглашался с Дейном, но сегодня был особый случай. Однако Витарр возражал.

– Их будут хорошо охранять, – обречённо ответил он Дейну. – Они же «опасные мятежники». А сколько воинов у нас? – Дейн хотел что-то сказать, но Витарр ответил на свой вопрос сам. – Ни одного.

И это была горькая правда. Они собирались биться. Собирались воевать. Но среди них не было обученных солдат. Да, некоторые парни очень крепкие, но им ни разу не приходилось сражаться и убивать.

– Так, может, пора уже?

Все обернулись на голос.

– Ивор? – удивился Витарр.

– Сам подумай. Для чего мы вообще тут собираемся? Что планируем делать? До старости будем смотреть на наших врагов из-за угла и бояться? Мы не станем воинами, если не начнём сражаться. Нас уже не так мало, как раньше. Мы не бессильны.

– Ивор. Я собирался найти и привлечь в наши ряды учителя по фехтованию и обучать людей вдали от города.

– Да, но ты его не нашёл. И это было бы долго.

– Зато надёжней, чем бросать наших на мечи стражников, – нахмурился Витарр.

– Знаю, но мы же можем взять числом. Ради Робера. И Деша.

– Ради Деша Робер сам отправился к ним в лапы. Он явно торопился если не спасти мальчишку, то хоть воссоединиться с сыном. Ты сам видел его, Ивор. Ему уже тем вечером было не помочь.

– Но ты одобрил это.

– Я бы его не остановил.

– Ты мог не просить открыть ему дверь в кухню.

– Он бы пошёл через главные ворота!

Витарр редко повышал голос. И сейчас горячился, потому что жестокая истина разрывала изнутри и его. Он нёс ответственность за всё сопротивление. В нём состояли не только мужчины, но и беззащитные женщины, которые тоже делали своё маленькое дело, даже если это, как у Талии, была просто готовка ужина для уставших ребят. Он хотел спасти Робера и Деша, но роль лидера требовала от него безжалостного расчёта в том, что бросить двоих и сохранить остальных – это лучшее решение.

– Умрёт гораздо больше наших, если вмешаемся, – со вздохом заключил Витарр. – Не говоря уж, что мы окончательно раскроем себя.

– Так, может, спросить наших, а не решать за них, а? – вмешался, поглаживая косматую бороду, Торн – старик-извозчик с жилистыми руками. – Если что, могу одолжить телегу для пряток.

– Верно! – поддержал Дейн. – Пусть каждый решает сам, готов он рисковать ради Робера или нет.

– Ивор… – Витарр глянул на него с надеждой.

Ивор всегда во всём поддерживал его. Он был Витарру другом, почти братом. Но сегодня он хотел иного. Ивор хотел перестать прятаться.

– Я согласен рискнуть.

Витарр бессильно уронил голову на грудь. Он мог быть лидером, когда это нужно ребятам. Когда к нему прибегали за помощью и утешением, он мог взять на себя все проблемы мира. Но это нужно не всегда. Когда большинство решало иначе, Витарр не мог ничего сделать, не мог открыто осудить. Это бы только раскололо их ряды. В таких ситуациях Витарр мог лишь настоять на условиях:

– Ладно. Ивор, если наберёшь хотя бы пятнадцать человек, действуйте. Доверяю это дело тебе. Сам всё распланируй. Но если почувствуешь, что ничего не выйдет, отступайте.

Ивор кивнул, и все подпольщики разошлись в ночь. К восходу солнца собрали двадцать человек. Все были воодушевлены. Наконец настоящее дело. Наконец закончилось ожидание. Спасение Робера и Деша стало для всех первым актом войны против тех, кто ради власти утопил город в крови и огне.

Ивор лично сопровождал и оценивал каждый этап плана. Лучше всего было остановить и отбить повозку с пленниками на пути к площади. Один парень из сопротивления работал в шахтах и умел делать из селитры и угля какую-то взрывную штуку. Бросить её под копыта лошадей, и повозка остановится. Тогда можно неожиданно напасть на стражников со спины.

Все затаились в засаде. Натянули на головы капюшоны, на носы платки или шарфы. Многие нервно подёргивали из ножен ножи и кинжалы. Оружие… у них не было даже хорошего оружия на всех. Сам Ивор тоже имел только кинжал. Но всё получится, если не упустить момент.

Улица на удачу почти пустая, многие ушли на площадь. Чем меньше случайных прохожих, тем лучше. Вот она повозка. Едет, громыхая колёсами. Не считая кучера, её охраняли на лошадях восьмеро стражников в шлемах с гребнями и металлических панцирях. Восьмеро… А мятежников было двадцать. Они смогут.

Ивор свистнул условный сигнал. На дорогу выкатилось круглое нечто и громыхнуло с искрами и дымом. Лошади перепугались. Одного ездока сбросило. Пара случайных зевак высунулись из окон. Новый сигнал, и ватага мятежников бросилась на стражу.

В первые мгновения им удалось стянуть с лошадей четверых, в том числе кучера. Ивор предупреждал, чтоб каждый нанёс по одному удару в уязвимое место и нападал на следующего, но уже сразу всё пошло не так. Люди били и кололи снова и снова. С остервенением втыкали в одного и того же врага свои ножи и выплёскивали на него всю накопившуюся за годы ненависть. За всех погибших родных и друзей. За всё.

Это оказалось достаточно долго, чтобы остальные стражники пришли в себя и вынули оружие. Двоих подпольщиков проткнули мечами сразу. Ещё троих ранили, когда те валили стражников на землю.

Ивор не мог на них отвлечься. Он сам схватился с одним усатым в синем мундире, и тот почти дотянулся до него мечом, когда стражника отвлекли ударом сзади, и Ивор с кровавой яростью воткнул в шею последнего кинжал.

И только тогда, когда все враги были мертвы, и пустыми глазами смотрели в облачное небо, Ивор кинулся к повозке.

– Робер! – платок на лице заглушил голос. – Робер, ты здесь? Я сейчас.

Ивор начал шарить глазами по поясам убитых в поисках ключей. Нашёл. Замок щёлкнул и отвалился. Ивор распахнул дверь.

– Робер!

Но пустота смотрела на него. В повозке никого не было.

«Уловка» – мрачное осознание, от которого мир размылся перед глазами.

С тяжёлым дыханием Ивор вытер потное лицо тыльной стороной ладони и посмотрел на кровавое зрелище перед собой. Двое товарищей убиты, среди них Дейн. Четверо ещё истекали кровью и стонали. А повозка пуста.

– Наверное, их повезли в другой и по другой дороге, – сказал позади Дани. Его лицо всё ещё выражало решимость. – Ивор, нас всё ещё много. Мы можем успеть.

– Нам нужно позаботиться о раненых и убитых. Дели число наполовину.

– Я с-смогу дойти сам, – сказал раненый Ховар.

– И я. Спасите Робера и Деша. Иначе всё было зря.

Ивор мрачно посмотрел на запад, где лежала городская площадь. Убитых нужно унести и похоронить. Раненым выделить сопровождение. Десять. С ним смогут пойти только десять человек. Меньше, чем условился Витарр.

Ивор неуверенно кивнул.

– Ладно… Попытаемся ещё раз.

Мёртвых уложили на пойманных лошадей и повели под уздцы. Захватили и оружие стражников. Раненые зажали порезы одеждой, чтобы кровь не капала, и тяжёлой походкой скрылись в переулках. Ивор приставил к ним самого зоркого из товарищей, чтобы он следил, нет ли слежки за ними. На всяких случай наказал идти не в подпольные комнаты, а схорониться в одном из их домов и вызвать травника. Помогал им один за хорошую плату.

Ивор огляделся вокруг. В доме на втором этаже дёрнулась льняная занавеска. Конечно, их видели. Хорошо, если это просто горожане, а не соглядатаи дворца или доносчики.

Ивор с товарищами побежали во всю прыть к площади. Не все вместе, не прямыми дорогами, а разделились и петляли переулками. Выбились из сил окончательно, зато оторвались от возможного преследования. Когда они добрались до места казни, Роберу и Дешу уже надели на шеи петли.

Но они ещё были живы.

– Что будем делать? – спросил Дани. – У нас ещё осталась одна дымная штука. Можно бросить её на край помоста и под шум увести Робера и Деша.

– Да… только если так. Давай её сюда, – рассеянно кивнул Ивор, оглядывая многочисленную стражу и…

Король и королева. Они тоже были здесь. Важно наблюдали за казнью, как тогда три года назад! Если бросить последнюю бомбу на их помост и резко запрыгнуть следом, то… возмездие…

«Либо король, либо Робер, – упрямо твердил внутренний голос. – Выбирай».

«Нет, не только. Король, Робер и ещё твои товарищи. Вот теперь выбирай», – добавил разум.

– Сначала его, – раздалось со стороны помоста, и через несколько мгновений был повешен Деш.

– Ивор, скорее! Может, хоть Робера вытащим! – трясли его за плечи товарищи.

– Я понял. Ничего не делайте, пока я не дам сигнал. Никакой самодеятельности на этот раз, ясно?! – шёпотом прикрикнул на своих Ивор.

Подпольщики кивнули, и Ивор с бомбой в руке начал пробираться сквозь толпу поближе к помостам. Его пихали, ругали за отдавленные ноги, но обращали на него внимание не более мгновения. Все смотрели только на виселицу.

И вот Ивор подошёл на расстояние, с которого мог бросить бомбу на один из помостов. Палач уже держал руку на рычаге рядом с Робером.

«Выбирай».

Ивор занёс руку.

«Выбирай».

На ближайшем чердаке мелькнул солнечный блик. Ивор пригляделся. Лучник! И на крышах тоже. Не меньше дюжины! Держали на прицеле виселицу и площадь. Им же будет всё равно, кого заденет стрелами в толпе!

Ладони вспотели. Кровь товарищей ещё не стёрлась с них. Один бросок. Один свист. И здесь разразится буря. «Выбирай». «Выбирай». «Выбирай»…

В этот миг скрипнул рычаг, и Робер повис, задыхаясь.

Ивор опустил руку. Ивор не свистнул.

Глава 7. Золотой кубок

Ивор сидел в своей комнатке на чердаке и пил. Пустые бутылки валялись вокруг него, и он то и дело отпинывал их подальше, чтобы освободить место для новых.

На столе перед ним горел огарок свечи. Жир растёкся по столешнице и застыл. Снаружи тарабанил крупный дождь. Сквозь щели заколоченного слухового окна внутрь стекали крошечные ручейки. Здесь, на чердаке, буря громыхала особенно ощутимо.

Талия всегда боялась сильного грома, но всё равно зашла на чердак, чтобы проведать Ивора. Однако он не взглянул на неё, а продолжал раскачиваться на стуле и выхлёбывать все запасы алкоголя, какие находились в доме. Когда Ивор в очередной раз запрокинул голову, чтобы отпить, его руку остановила другая – большая и крепкая.

– Ну хватит, – сказал ему Витарр и отобрал бутылку. – Талия за тебя уже волнуется.

– Зачем? Я же сижу здесь. В бепоз… в бе-зо-пас-ности!

Витарр вздохнул и присел напротив.

– Надо было мне пойти с вами. Был бы ещё один человек.

– Был бы ещё один мертвец! Сколько их там уже?

– Пятеро. Уильям умер сегодня.

– Значится… – Ивор начал считать на пальцах. – Двое сразу. Двое с ранами потом. И ещё один сегодня. И впрямь пятеро.

Лишь двое из раненых сумели выжить. Остальных сожгла агония, и даже подоспевший травник не помог.

– Ах, да! Ещё Робер с Дешем. Семеро! – снова качнулся на стуле Ивор. – Семеро прекрасных людей!

– Есть новости, – продолжил Витарр, не обращая внимания на возгласы пьяного друга. – В дом, куда раненые пришли после боя, ворвались стражники. К счастью, всех… живых мы успели увести оттуда ещё ночью. Ты был прав. За вашей засадой наблюдали и узнали, куда пошли Уильям и остальные. Хорошо, что ты предупредил их не ходить сюда.

– Говоришь так, словно я всё сделал правильно…

– Ты уберёг остальных.

– Но я их туда повёл. Это ты был прав. Ох, во имя света, хорошо, что ты тут главный, а не я!

– Будь я главным, туда бы не пошёл никто, – вздохнул Витарр, рассматривая на бутылке блики от свечного огонька. – И ещё… кое-что. Деш и Робер. Их тела оставили висеть на площади.

– Дай угадаю: ловушка?

– Наверняка. Я просил предупредить всех, чтобы не подходили к ним. Хватит нам трупов за последние три дня.

– И теперь они там висят. Что, и ворон кормят?

– Их снимут, когда они… начнут разлагаться.

– И скормят воронам. Или волкам, – пожал плечами в пьяной апатии Ивор.

– Наверняка, – снова вздохнул Витарр и сам отпил из бутылки.

Так они и сидели весь вечер, пока Ивора не сморил сон. Витарр уложил его на кровать и снял с него сапоги.

* * *

Розалин тихо ступала по тёмному коридору. Лёгкий от природы шаг и мягкие ночные туфли – и она стала бесшумной как мышка.

Подумать только: ночные туфли! В её доме про такую роскошь не слыхивали. Здесь же король одевал Розалин в шелка и вставлял в её густые волосы золотые шпильки с драгоценными камнями. Вот бы продать одну такую и передать монеты Шину. Да их бы семье на год хватило! А то и больше. Жаль, что с Шином не удалось попрощаться.

«Надеюсь, этот воробушек послушался и вернулся к маме. Он ведь такой упрямый!»

Но сейчас Розалин нужно было думать о себе и отработать те деньги, что ей дали. Ведь обещали ещё. Всё складывалось не так плохо. Король очарован ей и почти каждую ночь приглашал в спальню. Правда в постели чересчур жаден и порывист, но можно стерпеть. В первую ночь пришлось изловчиться и порезать коленку, чтобы сымитировать первую кровь на простынях.

«Если бы ты была порченой, я бы отправил тебя на конюшню развлекать лошадей», – ухмыльнулся на утро довольный король.

К счастью, Розалин предупредили, что надо делать. Иногда короля удавалось напоить, и тогда даже спать с ним не приходилось. Только раздеться и утром предстать перед ним обнажённой на шёлковых подушках, словно всё так и было.

Боги, кто-то очень хорошо знает, как вести себя с Арчивальдом, и выдал Розалин все секреты.

Король ненавидит, когда его называют коротким именем и даже дяде запрещает. Ему льстит, когда признают его власть. Ради это Розалин в спальне мурлычет ему на ухо «король Арчивальд», и он расплывается в улыбке как кот, которого погладили по животу. И в этот миг готов сделать для Розалин что угодно, выболтать любую тайну.

Вот вам и простая танцовщица. «Имя как у принцессы, а сама – подстилка под мужчин!» – говорили про неё на родине. Сейчас эта «подстилка» вертела правителем Адаманта и узнавала сокровенные секреты королевства.

Розалин остановилась у винтовой лестницы и опасливо заглянула вниз. Под тёмный плащ она надела только нижнее платье из чёрного шёлка – так она сливалась с темнотой. А если какой стражник её всё же увидит, то Розалин заявит, что её вызвал король. В каком ещё виде она может идти в королевскую спальню? Убедительный ответ. Вот только шла она нынче не к нему.

Внизу лестницы слышались голоса. Кажется, стражники жаловались, что из-за убийцы во дворце стало больше работы. Теперь с них строго спрашивали за безопасность король, королева, канцлер, все лорды и командир стражи. Королевские покои всегда были под присмотром. Хотя Арчивальд смеялся, что иногда отсылает стражу от комнаты королевы, оставляя её одну. Кажется, он хочет её так напугать.

Королева… Само присутствие Розалин во дворце, её изысканные шёлковые наряды и роскошные украшения от короля являлись для Микаи насмешкой в лицо. Об этом судачили на всех уровнях власти: от служанок до знатных леди. И Розалин было жаль эту женщину. Впрочем, Розу просили об этом не беспокоиться.

Фигура в плаще стояла в галерее под светом молний из окна и наблюдала за бурей снаружи. Она повернула голову в капюшоне, когда Розалин появилась на том конце вытянутого помещения с картинами. Мелькнувшая вспышка ярко осветила силуэт танцовщицы. Фигура чуть кивнула в знак приветствия и осталась стоять на месте. Розалин должна подойти сама. Она видела лицо под капюшоном, но другим его видеть не стоило.

– Что ты узнала? – начала без предисловий фигура.

– В том доме нашли только мёртвых. Король раздосадован, но не сильно. Больше смеялся, что «дядя провалился». Канцлер, кажется, расстроен провалом.

– Так мятежников потеряли?

– Я поняла, что да – потеряли.

– Кто они такие, известно?

– Нет, известны только имена казнённых. Они из простых. Остальные, похоже, тоже. Король смеялся, что его стражи – неумехи, которые «не смогли отбиться от простаков с кухонными ножами».

– Может ли за мятежниками стоять кто-то из знати?

– Король ничего про это не говорил. Он чувствует себя в своей власти и безопасности. Больше беспокоится канцлер, чем сам Арчивальд.

– Да уж, будь в его дяде хоть капля Благословенной крови, очевидно у нас был бы другой король, – безрадостно отозвалась фигура.

Розалин впервые услышала легенду про Благословенную кровь, когда приехала в эту страну. На её родине верили в божеств природы, и верования Адаманта казались Розалин чуждыми. И всё же здесь вера в шестерых богов и первого короля с Благословенной кровью была очень сильна и влияла на умы людей так же значительно, как боги дождя и земли на урожай в Элидаре.

Адаматскую легенду рассказывали на площадях и в храмах на каждой большой церемонии и по праздникам, проповедники-жрецы ездили по глухим деревням, и каждый раз люди собирались, чтобы ещё раз услышать историю об основании своего королевства.

Однажды человек добрался до высоких снежных гор и молил богов даровать его народу землю. Его люди скитались в поисках дома, где смогли бы жить с семьями, разводить скот, выращивать пшеницу, но один за другим умирали, находя лишь бесплодные пустоши.

Первым внял молитве Бог плодородия. Но чтобы земля отдавала дары, нужно дать ей что-то взамен. Тогда Бог возмездия предложил человеку отдать земле всю свою кровь, и тогда она расцветёт. Человек согласился, порезал запястье, и его кровь потекла в огромную ледяную чашу. Чем больше он отдавал, тем слабее становился, но отступать не желал.

И тогда вмешалась Богиня любви и милосердия. Она убедила богов, что человек доказал свои намерения и распорядится землёй во благо всем. Боги согласились. Каждый из них добавил в ледяную чашу по капле своей крови, и призвали человека испить.

Его порез тотчас исцелился. И в следующий миг человек оказался среди своих людей на зелёной равнине с чистой рекой и лесом, полном ягод и дичи. Человека звали Канвальд, и он основал на том месте королевство. У него родилось пятеро детей, и в каждом текла доля крови, благословлённой самими богами и принадлежащей им самим.

Пока потомки Канвальда правят Адамантом, народ верит, что в каждом короле цветут добродетели всех богов, и земля продолжит жить. А если все потомки умрут, и добродетели покинут сердце последнего короля, то земля снова превратится в пустошь.

Все коренные жители знали эту легенду и отчего-то до сих пор в неё верили, несмотря на то, что Адамантом правили очень разные короли. Может, верили потому, что простой люд почти не видит своих правителей? Если бы они ближе узнали Арчивальда, то усомнились бы, что в нём добродетели всех богов.

– Хочешь что-то спросить? – фигура в капюшоне наклонила голову, не упустив задумчивость Розалин.

– Эта Благословенная кровь в королях так много значит?

Фигура вздохнула и повернулась к окну. Сквозь мокрое стекло виднелись редкие городские огни.

– Вера в это многое значит. Вот почему убить члена королевской семьи – страшнейших грех… по крайней мере, для жителя нашей страны.

Розалин с пониманием кивнула, но тут осознание пронзило её как молния небо.

– Вы хотите… чтобы я…

– Что? Убить Арчивальда? Нет. Твоё дело – только добывать у него сведения.

Розалин облегчённо выдохнула. Она не убийца. Да и кому она сможет навредить этими тонкими руками? Её оружие в другом, и оно не ранит плоть.

Фигура внимательно наблюдала за её реакцией.

– Тебе нравится король, Роза? Он хорошо с тобой обращается? Тебе льстят его подарки?

– Это…

– Говори правду. Я плачу тебе за неё.

– Король, как и многие мужчины, любит обладать красивыми игрушками. Пока игрушка ему нравится, он будет сдувать с неё пыль. Когда надоест – выбросит. Я… повидала.

– Вместо этого игрушка решила сама стать кукловодом? – заключила фигура.

Розалин поняла, к чему был вопрос, и ответила прямо:

– Не беспокойтесь. Пока вы помогаете моей семье, я не подведу вас…

* * *

Линн было не по себе. Она уже сто раз пожалела, что решила обыскать комнату королевы: чуть не попалась, не нашла ничего важного, канцлер разозлился из-за того, что не предупредила, а королева… Микая не сказала ей за неделю ни слова.

Линн продолжала прислуживать ей. Каждый раз тряслась, заходя в комнату, и не решалась посмотреть королеве в глаза. И та не глядела на неё. Лишь пальцем указывала, что нужно сделать и прибрать.

«Она знает! Она знает!» – каждый раз боялась Линн, но канцлер сказал, что тогда королева бы не оставила её при себе.

Прошла неделя, и Линн постепенно начинала в это верить и успокаиваться. Однако знак вопроса напротив её имени в списке продолжал вертеться у неё в голове. Что королева о ней думает? Что знает?

– Ульфа, ты дружила с Кэти? – спросила Линн служанку, которая отвечала за порядок в гостевых комнатах. Они встречали друг друга на кухне и обычно обменивались жалобами на свою работу.

– Да не то чтоб дружила, – пожала полненькими плечиками Ульфа. – Кэти такая скрытная была. Вся себе на уме. Да вы с ней похожи!

Линн это сравнение не обрадовало.

– Что она рассказывала про королеву?

– А ты до сих пор сама не знаешь? Ты же у неё служишь.

– Мне трудно её понять.

– А зачем тебе её понимать? Леди нужно одевать и раздевать, набирать ванну, когда попросит, стирать её бельё, следить за порядком в покоях. Неужто ещё не разобралась? Тогда удивительно, что тебя не прогнали.

– За что прогнали Кэти? Она что-то не так сделала?

– Не знаю. Я ж её и увидеть-то тогда не успела. Королева как шум подняла. Все сбежались. Говорят, на Кэти живого места не было, вся побитая. А потом её стража уволокла. Больше её и не видел никто.

– Я слышала, Кэти что-то украла.

– Это и я слышала. Только непонятно, как Кэти такой дурой оказалась. Вроде, смышлёная девчонка была, только туман вечно на себя наводила. Вся из себя такая загадочная. Пф. Может, королеве это надоело. Терпение-то у неё короткое. Если кончится – да помогут тебе боги.

– И что? Совсем ничего неизвестно?

– Ну, если и впрямь украла, то руку у неё точно отняли. Хотя за кражу у королевы могли и сразу на виселицу. Но никто ничего не видел. Пропала и всё.

Ульфа говорила об этом так непринуждённо, словно обсуждала наряды леди или роман кухарки с конюхом. Все сплетни сливались для неё в единый поток новостей лишь с двумя оттенками – «интересно» и «не очень».

Линн задумчиво шла по коридору. Вечер выдался тёмный, и все факелы и свечи зажгли раньше обычного. Окна превратились в зеркала.

Линн остановилась у одного из них и пригладила длинные светлые волосы. Поправила плечики и белые рукава-фонарики. Как у личной служанки королевы её платья отличались от обычных у слуг. Она могла одеться наряднее, чтобы радовать глаз своей госпожи. Хотя чистить ковры в покоях и стирать пыль приходилось в любом случае и любом наряде. И всё же Линн выглядела симпатично.

– Вот ты где! Прихорашиваешься?

Линн вздрогнула от возникшего в отражении человека. Он схватил её за локоть и развернул к себе.

– Стражник, – ахнула она, глядя на его мундир, и рука на локте сжалась ещё сильнее.

– Не просто стражник. Помнишь меня? – он почти выплюнул эти слова Линн в лицо.

Она вгляделась в его белёсые брови, большой прямой нос и раздвоенный подбородок и ахнула. Карие глаза смотрели на неё со злостью.

– Ты напоила меня! Меня побили палками и разжаловали, а затем ещё и на неделю в темницу бросили. И всё из-за тебя! Я шёл на повышение!

Стражник тряс её за плечи, словно хотел вытряхнуть душу. По лицу Линн потекли слёзы.

– Я не хотела. Я только…

– Раз я из-за тебя пострадал, придётся тебе отработать.

Линн вскрикнула, когда стражник прижал её к стене. Она плакала и пыталась сопротивляться, когда он начал распутывать шнуровку на её груди, стягивать с плеч платье.

Пока не раздался властный голос:

– Что здесь происходит? – тихий, но холодный и тяжёлый как металл.

Взгляд королевы был ледяным. Её руки медленно палец за пальцем стягивали белые перчатки, словно она собиралась швырнуть их и вызвать кого-нибудь на дуэль. А глаза из-под нахмуренных бровей неотрывно смотрели на сцену перед собой.

Стражник тут же отступил от Линн, и развязанные наполовину шнурки у той на груди тут же сказали королеве всё.

– Ваше Величество, она соблазнила меня. Простите, – забормотал стражник и не смел поднять головы.

– Неправда! – крикнула в слезах Линн и бросилась перед Микаей на колени. – Госпожа, он набросился на меня.

– Она врёт! – ткнул в Линн пальцем стражник.

– Поль из Визарда, – медленно проговорила королева, и стражник тут же в удивлении замолк. Её Величество знала его имя и родину. – Когда я видела тебя в последний раз, ты выпил на посту вместо того, чтобы охранять мои покои.

– Это она напоила меня! Принесла мне вино. Где бы я его взял на посту?.. Ваше Величество, – склонил голову Поль.

Микая же продолжала неотрывно с прищуром смотреть на него.

– Напоила? Разве ты не сам взял вино и выпил до дна? Тебя заставили? – Поль хотел ответить, но королева подняла руку. – Тебя могли за это с позором вышвырнуть из дворца, но я проявила милость. Тебя лишь наказали палками и коротким заключением за то, что ты пил на посту. Эту провинность совершил именно ты и не перекладывай её на других, Поль… – короткий взгляд на Линн. – А вот то, что ты собирался сделать с моей служанкой, может и на плаху потянуть.

Поль побледнел и оттянул от горла воротник.

– Ваше Величество, я потерял голову от гнева. Во имя Богини милосердия, прошу о прощении и помиловании.

– Сейчас ты пойдёшь к своему командиру, Поль. Доложишь, что прогневал королеву, и она велит рассчитать тебя и уволить со службы. Выбери любую причину на своё усмотрение. Не доложишь ты, я скажу ему сама, только причина уже будет моей. Приступай к исполнению немедленно. А если я снова увижу тебя или узнаю, что ты тянул руки к чужим платьям, наказание не будет мягким.

Перед Полем разрушился весь мир. Ещё неделю назад он грезил о высокой должности, а теперь… На негнущихся ногах стражник поплёлся прочь, но его глаза были полны гнева.

– Моя госпожа… – пролепетала Линн всё ещё сидя на полу.

На её лице застыли влажные дорожки от слёз. Линн взглянула мокрыми благодарными глазами на королеву… и тут же вздрогнула. Взгляд Микаи был ледяным.

– За мной, – коротко бросила королева и зашагала по коридору. Край платья зашуршал по серому камню.

Линн мелкими шажками бежала следом и боялась поднять голову. Перед глазами мелькали только пол и подол королевы. Тёмно-красный, словно шлейф из крови. Время казалось летящим с огромной скоростью. Коридор – слишком коротким. Сердце билось, и Линн держала ладонь на груди, чтобы успокоиться. Ей хотелось, чтобы коридор не кончался никогда, но они уже пришли к покоям королевы. Стражники у дверей склонили головы и открыли перед госпожой дверь.

В комнате было светло, а чёрный вечер в окне выглядел провалом в пропасть. Стоит только шагнуть за грань и…

Дверь захлопнулась за Линн, и она снова вздрогнула. Когда подняла глаза, то увидела, что королева у разожжённого камина наливала себе что-то в маленький серебряный кубок. Взгляд тут же привлёк другой кубок на столе – из золота, с узорами на чаше, а на кайме линия крупных прямоугольных рубинов – невероятно красивый. Линн никогда не видела такого у королевы.

– Нравится? – холодно кивнула на кубок Микая, но не стала дожидаться ответа. – А теперь ответь мне: ты знаешь, о чём говорил Поль?

«Она напоила меня!» Линн объял ужас. Если она признается в этом, то королева выведает и всё остальное, и тогда конец! А значит, придётся лгать до конца, уповая на защиту канцлера.

– Н-нет, Ваше Величество.

– Нет?

– Нет, моя королева.

– Значит, тебе нечего мне рассказать?

– Нечего, моя королева.

Пальцы Линн сжимали подол платья и дрожали. Из глаз снова готовы хлынуть слёзы. Боги, пусть королева ей поверит.

– Пей, – вдруг сказала Микая и кивнула на роскошный кубок на столе.

– Ваше Величество? – непонимающе смотрела Линн.

– Тебе же он понравился? Любишь богатство? Пей.

Тон и взгляд Микаи были ледяными. Она держала свой серебряный без узоров кубок и приказывала служанке выпить из золотого.

Линн на негнущихся ногах подошла к столу и взяла кубок в ладони. Вино плескалось с одного края до другого, почти пролилось из-за дрожащих рук. Слёзы всё-таки брызнули. Линн ещё раз вопросительно посмотрела на королеву, словно ждала, что та передумает, но Микая лишь повторила:

– Пей. До дна.

Линн подчинилась. Когда губ коснулся сладкий вкус дорогого вина, Линн удивилась. Пить стало легче. Глоток за глотком в ней расцветала надежда, что ничего не случится. И когда Линн почти допила, её остановила резкая боль внутри. Она подбиралась из глубины и царапала горло, мешала дышать. Линн выронила кубок, и последний недопитый глоток расплылся на светлом ковре красным пятном. Шлейф из крови.

Линн упала на колени и закашлялась. Пыталась выплюнуть из себя эту гадость. Но боль скручивала, заставляла хрипеть, хвататься за всё, царапаться. Линн бросила умоляющий взгляд на королеву, но та не дрогнула. Не улыбалась. Лишь смотрела. И только под конец произнесла:

– Не сон-трава, верно?

Было что-то ещё, но Линн не разобрала. Слух пропал. Она только успела увидеть, что Микая прошла мимо неё, открыла дверь и кого-то позвала. После этого сознание потухло в темноте.

Глава 8. Охота

Череду дождливых дней сменило солнечное утро и обещало прекрасную охоту. Король собирался на неё неделю, выжидая подходящего дня. Несколько раз он приказывал проверить его одежду, коня, снаряжение, и мальчишка-оруженосец носился эти дни как ветер, осматривая каждый шнурок и крючок. Если бы что-то пошло не так, король бы высек мальчишку хлыстом, и положение младшего сына мелкого лорда того бы не спасло.

Арчи всегда любил охоту. Это было одно из немногих достойных развлечений, которыми он мог заняться. Будь его воля, он бы ещё занимался попойками и сажал на колени девок, но те привычки пришлось оставить в прошлом, когда он стал королём.

…Во всяком случае Генрих надеялся, что они в прошлом. Ещё несколько лет назад стоило спустить с племянника глаз, как он тут же оказывался в трактире если не для своего удовольствия, то хотя бы просто назло своему отцу. Теперь же Арчи может приказать доставить весь трактир прямо к себе в комнату.

Сейчас он искренне радовался охоте и созвал на неё всех лордов, дабы обскакать их в стрельбе и количестве дичи. Даже Сильвестру пришлось согласиться, хотя подобные занятия доставляли муки его раздобревшему телу. Все ещё только собирались у дворца, а Сильвестр уже нервно обтирал лысину на макушке белым платком. Несомненно, женское внимание сегодня достанется не ему.

Многие знатные леди собрались у ворот или смотрели из окон дворца, как собирается на охоту большая процессия. Они щебетали как пичужки и игриво улыбались молодым аристократам, которых немало было в свите лордов и короля. Даже стражникам перепадало внимания.

Лорд Ларгель щеголял перед леди и лордами на породистом скакуне – подарке канцлера – и демонстрировал чудеса верховой езды под предлогом разминки. Очевидно, мстил Сильвестру за шпильку в его адрес на собрании Совета.

Лорд Поуль без лишних движений ожидал начала со своей маленькой свитой и не привлекал внимания. Его скромная и непривлекательная внешне персона к этому располагала. Бледная тень. Под стать поведению в Совете.

Богатый лорд Герберт же демонстрировал всем лучшее охотничье снаряжение, какое можно купить за деньги, и хвалился своими гончими. К счастью, ему хватило ума выглядеть скромнее короля.

Арчивальд вышел к собравшимся в оливковом дублете, сияющем драгоценными камнями и обшитом золотыми нитями. Вокруг головы блестел золотой обруч – походный вариант короны. На груди сияла золотая цепь с рубинами. Сапоги начищены до блеска. Несомненно, Арчивальд вырос привлекательным мужчиной… если бы только ещё подправить его характер.

Генрих посмотрел за спину короля и ожидал увидеть выходящую за ним королеву, но вместо Микаи за ним важно выхаживала танцовщица и светилась от счастья. Канцлер тяжело вздохнул. Этого следовало ожидать. Не только весь дворец, весь Адамант, наверное, уже знал о романе короля с экзотической простолюдинкой. Возможно, некоторые простаки нашли бы это романтичным, но королевской семье и её репутации оно не сулило ничего благоприятного.

Когда уже король наиграется этой Розалин? Даже иные знатные леди уже начали поглядывать на неё с обидой и завистью. Вот и сейчас, стоило ей появиться, как выражения их лиц скисли как молоко на жаре.

Но более всех них унижение чувствовала сама королева. О её уродстве тоже сложили легенды – в основном те, кто никогда не видел её воочию. Хотя Генрих признавал, что после пожаров и последующей коронации Микая определённо исхудала и утратила былое очарование. А ведь раньше умела так мило улыбаться, и прядки на её висках вились в смешные кудряшки. Генриху доводилось видеть её до пожара несколько раз, и он помнил каждый.

Сейчас Микая словно другой человек – холодный и неприступный.

Королева вышла последней. Король уже собирался приказать всем ехать, как появилась она. Лорды и леди склонили перед ней головы. Хотя последние едва сдержали смех, завидев её наряд: коричневое верхнее платье с шнуровкой по бокам, под которым виднелось нижнее чёрное. На груди и бёдрах платье «украшала» такая же чёрная вышивка с несуразными завитушками. Ну словно кухарка наряжала.

Стоило королеве отвернуться, как дамы начинали оправлять несуществующие складки на своих ярких бархатных и парчовых нарядах, щеголять обнажёнными ключицами и всячески подмигивать кавалерам. Намекали, что для любования красотой нужно смотреть в их сторону.

Неудивительно, что Микая не желала себе фрейлин из благородных леди, как давно принято у королев в соседних странах, а предпочитала одну личную служанку. Даже у королевы Ивайн в услужении были кастелянша, одевальщица и пара фрейлин, что скрашивали её досуг во время чтения и вышивки. Когда на престол взошла Микая, многие дочери знатных семейств переехали во дворец в надежде стать ближе к королеве… и к королю. Но Микая быстро смела их планы, заявив, что ей не нужны «собеседницы».

Микая видела их насквозь, слышала все их сплетни. И не верила никому. Её ум, наблюдательность и осторожность очень интересовали канцлера.

Правда одевалась Микая хуже, чем раньше. Не будь она уже королевой, ни один знатный жених не обратил бы на неё своё благородное внимание. Генрих бы обвинил в криворукости портного, но королева сама заказывала такие платья. Волосы сейчас были туго стянуты в высокой причёске. Никаких вьющихся прядок.

Арчивальд, когда увидел её, даже не столько по-обычному скривился, сколько удивился. Это странно. Арчи наотрез отказывался приглашать супругу, и Генрих сам при нём написал ей вежливое приглашение от его имени. Надо будет выяснить.

Если бы канцлер не подмечал такие детали, он бы недолго удержался на должности.

Король скомандовал ехать, и все, кто был с лошадьми, тотчас запрыгнули в сёдла. Оруженосцы и слуги отправлялись пешком. Процессия пройдёт через всю главную дорогу к воротам города, и жители сполна полюбуются на событие. Уж чем король их балует, так это зрелищами. Впрочем, он старается не для народа.

Командир стражи тоже ехал с ними и предусмотрительно приказал окружить короля и королеву охраной. Мятежники всё ещё на свободе. Ловушка для них была хороша, но она захлопнулась лишь отчасти. Неизвестно, где они, сколько их по городу, а главное, что собираются делать. Если бы только удалось взять нескольких живыми. В этот раз им бы не удалось откусить себе языки.

Горожане собрались по обочинам дороги и охали на красоту процессии, улыбались, махали платками. Кто бы сказал, что где-то в глубине переулков затаились мятежники?

Король пытался выехать из кольца стражников вперёд, но они поспевали за ним и снова окружали. Арчи явно был недоволен, но хотя бы не стал разводить скандал на глазах у всех. Нужно ему втолковать, что в городе скрываются люди, которые не прочь увидеть его голову на пике.

Себя канцлер тоже окружил стражей, велел обступить и королеву, чтобы ни один стрелок не смог прицелиться. Генрих не смотрел на любопытную толпу, он рыскал глазами по входам в переулки, переводил взгляд на крыши и окна чердаков. Он чувствовал, что мятежники рядом, наблюдают за ними, но сегодня не покажутся.

Процессия выехала в лес без происшествий. Едва Арчивальд оказался за воротами, как помчался вперёд галопом, словно выпущенный на прогулку пёс. Личная стража едва поспевала за ним, только и шуршали впереди листья да хрустели под копытами ветки.

Королева ехала позади и разговаривала с Сильвестром, который с трудом держал равновесие на лошади в рыси.

– …озвучу эту идею на следующем собрании. Мой казначей посчитал, что строительство можно начать уже этой весной.

– Вы очень благородны, лорд Сильвестр. Мы до сих пор ощущаем последствия того страшного пожара, а многие горожане лишились всего. Ваш дом для бедняков принесёт короне славу, – говорила ему королева, но на лице не проявилось ни единой эмоции. Словно застывшая маска в белилах.

Сильвестр того словно не заметил и расфуфырился от гордости как индюк.

– Всё ваша идея, Ваше Величество.

– Моя? – удивилась королева. – Вы что-то путаете, лорд Сильвестр, идея была вашей. Я лишь выразила одобрение.

– Хм, – глубоко задумался Сильвестр, но не стал настаивать. – Надеюсь, вы, Ваше Величество, поможете скромному слуге осуществить сей замысел?

– Вы переоцениваете мои способности, лорд Сильвестр. В моём ведении лишь королевские покои. И даже они мне неподвластны. – Микая скользнула взглядом по спине ехавшей впереди танцовщицы. Та была облачена в песочный шёлк поверх чёрного нижнего платья и парчовый плащ цвета охры с меховым воротником. – Что я могу сделать для столь большого дела?

– Ваше Величество может дать своё благословение. Оно, несомненно, воодушевит всех причастных и принесёт народу добрые вести.

Генрих смотрел на картину перед собой и подумал, насколько та нелепа: полный лысоватый мужчина с толстой потной шеей в белом накрахмаленном воротнике и бархатном берете и тонкая миниатюрная женщина в закрытом платье и со строгой причёской. Трудно было найти более неподходящих друг другу людей. Разве что… нынешние король с королевой.

Белая лошадь Сильвестра вдруг испугалась чего-то в траве, заржала и рванула вперёд, а толстый индюк наклонился назад и едва удержался одной рукой за седло.

– Лорд Сильвестр, у вас всё благополучно? – бросила ему вслед Микая и поскакала за ним. Она в седле держалась безупречно.

В это время вернулся Арчивальд и гордо показал подстреленную куропатку. Вся свита одобрительно закивала. Никто не сомневался, что первым трофей добудет король. После этого все разъехались на поиски дичи. Собаки убежали вперёд. Пара соколов взлетела ввысь.

Танцовщицу король повёл за собой. Вручил ей в руки арбалет и с важным видом рассказывал, как им пользоваться. Она хихикала и смущалась. На жену король демонстративно не обращал внимания.

Микая не любила короля. Это было ясно с первого дня их брака. Но её уязвлённая женская гордость, несомненно, была удобным предметом манипуляций. И даже такой дурак как Арчивальд углядел это и использует.

Охотники зашли далеко в чащу. Королевское сопровождение поредело. Каждый намеревался добыть свою дичь. Арчивальд велел оруженосцу тревожить каждые кусты на случай птицы или зайца, но не везло.

Лес отвечал охотникам величавым спокойствием, бросал ажурные тени на их лица, накрывал холодной весенней свежестью. С листьев ещё не сошла влага дождливых дней, земля пахла сыростью, отпечатывала следы копыт и сапог. В вышине среди шорохов раздавался тихий щебет.

Как вдруг за деревьями раздался крик. Все бросились туда, сминая на пути ветки и траву, пока звуки не вывели их на поляну. На земле с задранным камзолом сидел лорд Сильвестр и кряхтел от боли. Рядом с ним гарцевал на коне и смеялся лорд Ларгель.

– Лорд Сильвестр не справился с конём и изволил упасть, – пояснил сквозь смех Ларгель.

– Ах ты, змей. Ты же нарочно припугнул мою лошадь!

– Вам стоило взять менее пугливого коня. Или вы купили настолько дорогого коня, что не проверили его качество?

Король и его свита вторили веселью. Генрих смолчал. Микая из вежливости пожурила Ларгеля:

– Недостойно смеяться над человеком, который ранен. Даже если он ваш соперник… на охоте.

– Я бы пожал ему руку, Ваше Величество, если бы он был ранен в бою, а так могу только смеяться, – смело заявил Ларгель.

А Сильвестр продолжал кряхтеть над ушибленной ногой и ругаться себе под нос, когда ему помогали встать слуги из его свиты.

– Боюсь, я не в силах продолжать соревнование, Ваше Величество, – обратился лорд к королю. – Вы разрешите мне удалиться?

– От тебя на охоте был один толк – повеселить меня. Считай, что дело сделано. Иди, – рассмеялся король, и униженного Сильвестра увели с поляны под руки.

В этот момент впереди что-то зашуршало, и король тут же крикнул собакам:

– Ату! Ату!

И те бросились в кусты.

– А Ваше Величество добудет мне мех на муфту? Я буду беречь её больше жизни, – прощебетала танцовщица. Она успела спешиться и сорвать белый цветок.

– Смотри. Я добуду столько мехов, что хватит на плащ, – усмехнулся Арчивальд и помчался на коне сквозь ветки за собаками.

– Ах, Его Величество так умел и благороден. И так заботится обо мне. В спальне я отплачу ему своей преданностью и любовью, – проговорила мечтательно танцовщица, словно ни к кому не обращаясь, словно, кроме неё, тут никого не было, но её слышал каждый из свиты и в особенности…

Резкий хлопок привлёк внимание всех людей поблизости. Розалин с несчастным видом прижала ладонь к ушибленной щеке, цветок упал на землю, а Микая стояла над ней с занесённой рукой, и во взгляде горели угли.

Король очень скоро вернулся с пустыми руками и сразу заметил заплаканное и покрасневшее лицо своей любимицы.

– Кто посмел коснуться тебя? Испортить твоё лицо? – требовательно спросил Арчивальд.

– Ваша… гостья неподобающе себя вела, Ваше Величество, – первой ответила королева, и именно её Арчивальд меньше всего хотел сейчас услышать.

– Да как ты посмела коснуться моей собственности!

Услышав о собственности, танцовщица тихо ахнула, но ничего не сказала. Только продолжала изображать несчастный вид. Неужели эта девчонка и впрямь думала, что король в неё влюблён? Глупая. Король Арчивальд не любит никого. И королева Микая это отлично знала.

– Ваша «собственность» находится там, где ей не надлежит, и говорит слова, которые ей не надлежит произносить, – холодно сказала она. – За подобное непотребство королева имеет право отрезать ей язык, но не желает расстраивать Ваше Величество.

При этих словах Арчивальд вскинул со своего плеча заряженный арбалет и направил на Микаю. От этого жеста все потеряли дар речи, в том числе и королева. Стрела смотрела прямо ей в грудь, а палец короля лежал на спусковом крючке.

– Я решаю, кому говорить, кому молчать, а кому отрезать язык. И тот, кто посягает на моё право, заслуживает смерти. Выбирайте, леди: стрела или кинжал?

Над поляной повисла зловещая тишина, только ветер шелестел ветками. Глаза Микаи были полны возмущения. Генрих быстро спешился и опустил арбалет в руках племянника.

– Ваше Величество, похоже, много выпили и не вполне осознают, что делают, – ровно произнёс канцлер, но глаза были строги.

– Пф, – только фыркнул Арчивальд и закинул арбалет обратно на плечо. – Ты иногда такой же скучный, как твоя королева. Вам стоило пожениться, – бросил он, вскочил на коня, подсадил к себе в седло танцовщицу и ускакал.

Королева осталась стоять на месте, не опуская головы.

– Ваше Величество… – канцлер хотел подать ей руку, но она резко вскинула свою, подозвала лошадь, вскочила в седло и поехала вперёд.

* * *

Ивор нёс в котомке гору овощей, а в руках внушительный мешок муки. Талия нагрузила его как вьючную лошадь и настаивала запастись ещё. Ивор пытался остановить её, но Талия по-детски закатила глаза:

– Что? Вас такая орава иногда может нагрянуть – и всех накорми! Пора брать плату за обед.

Иногда Ивор забывал, насколько много она для всех делает: и покормит, и одежду заштопает, и воду с колодца принесёт, и постирает. Подпольщики увлечены большими планами о мести и справедливости, но без этой бытовой заботы вряд ли далеко бы ушли голодные и грязные, в рваных штанах и рубахах.

Конечно, Талия не обслуживала всё сопротивление, только тех, кто жил в основном убежище, как Ивор и Витарр, или часто туда захаживал… некоторых уже нет в живых, и Талия всегда тяжело это переживала.

В последний раз Ивор был слишком пьян, чтобы заметить, с какими слезами на глазах Талия стирала окровавленную одежду, как натёрла о неё руки. Нет, конечно, он был слишком занят собой и своими переживаниями! Заставил её волноваться.

– Прости, что мы взвалили всё это на тебя, – сказал он, и Талия сначала удивилась таким словам, а потом пожала плечами.

– А что мне ещё делать? Я только это умею. Вот бы мне помогать вам в остальных… делах.

– Не надо. Ты делаешь достаточно. Благодаря тебе, у нас есть тёплое место с горячей едой, и мы можем возвращаться домой со спокойной душой.

Ивор пришёл бы в ужас, если бы Талия отправилась на задание. Он не видел её ни в качестве осведомительницы, ни шпионки, ни, упаси свет, в бою. Бойкой она была лишь на язык с друзьями. Её беззащитность всегда напоминала подпольщикам о том, кого они защищают – не только прошлое, но и настоящее, и будущее.

– В последний раз я не смогла тебе помочь. Ты выглядел таким несчастным и… из-за тебя в доме кончился алкоголь!

– Прости. Со мной всё в порядке, правда… и я куплю новый.

Они миновали рынок и шли домой главными дорогами через площадь. Короче было пробежать переулками, но Талия так редко выбиралась в город погулять, что Ивор не смел отнять у неё эту возможность.

С какими горящими глазами она рассматривала наряды горожанок, выпечку и сладости на прилавках, узорные платки. Постоянными спутниками Талии были только кастрюли, щётки да передник.

– Хочешь новое платье?

– Чего? – у Талии округлились глаза.

– Я подумал, что ты заслужила подарок за всё, что делаешь для нас.

Она глянула на идущих мимо девушек – обе в красивых цветных платьях, щебечущие беззаботно о своём – и опустила глаза.

– Н-нет, Ивор. Не надо.

– Почему?

– Я знаю, что вам нужны деньги. Всё, что вы делаете… даже просто приютить кого-то из наших и накормить – на это всё нужны монеты, – Ивор хотел возразить, но Талия угадала его мысли. – Я знаю, что у многих из вас есть обычная работа, но… Ивор, я тоже хочу помогать вам!

– Ты уже помогаешь.

– Но не так! Я каждый день сижу над грязной посудой и думаю, а в безопасности ли ты, Витарр и другие. Что вы делаете? Как сильно рискуете? Может, пока я мою тарелки, и мыло стекает в бадью, вы где-то так же истекаете кровью.

– Талия…

– Ничего! Неважно, Ивор. Мне не нужны новые платья.

Они продолжали идти молча, обходя суетных прохожих. Талия смотрела в землю и больше не наслаждалась прогулкой.

«Молодец, Ивор. Хотел развеселить, а сам расстроил», – поругал себя он и заметил, что Талия остановилась. Она смотрела через на толпу, которая собралась вокруг жрицы из храма, и слушала её.

– …И тогда человек испил крови своей и богов и получил их благословение. Человека того звали Канвальд, он стал первым королём Адаманта, и с тех пор Благословенная кровь течёт во всех его потомках…

Ивор сто раз слышал эту историю. Жрецы всегда повторяли её на службах, важных церемониях и площадях с незапамятных времён. Правда, сейчас стали вещать чаще, чем раньше.

– Сплотитесь, дети света, вокруг потомков Канвальда, ибо его кровь даровала нам родину и защищает нас от несчастий! – жрица вскинула руки в широких белоснежных рукавах.

«Конечно, а то, что это потомки Канвальда поубивали друг друга и сожгли треть столицы, пустяк», – проворчал Ивор. В детстве он, может, и верил в подобные истории, но сейчас научился смотреть на мир своими глазами и думать своим умом.

Даже когда жрица закончила проповедь, и люди начинали расходиться, Талия всё ещё смотрела в её сторону.

– Что-то не так?

– Ивор… Нынешние король с королевой. Они же последние с Благословенной кровью, правильно?

– Так говорят.

– А что случится, если вы… если их не станет? Боги разгневаются?

Ивор тихо вздохнул и посмотрел на высокие шпили храма вдалеке.

– Если эта кровь и имела хоть какое-то значение, то утратила его три года назад. Если боги не ответили тогда, то и теперь не отзовутся.

* * *

Арчивальд вернулся в свои покои и скинул пропахший лесом и землёй дублет. Потная рубашка неприятно липла к телу, но расторопные слуги уже приготовили на кровати свежую, а рядом ванна с нагретой водой.

Арчивальд кивнул самому себе. Всё так, как и должно быть. Роза обещала прийти к нему, когда переоденется. Арчивальду нравилось, когда она касалась его мягкими руками, подставляла для поцелуев пахнущую цветочными духами шею, а её движения и без музыки кружили голову. Иногда Арчивальд не дожидался конца танца и хватал её за талию, привлекал к себе. Она игриво смеялась, позволяла схватить себя за груди, целовать ключицы и спускаться ниже.

С Розой Арчивальд мог забыть обо всём. В особенности о постоянных нравоучениях от дяди, который так и старается подсунуть к нему на ложе старую уродливую кобылу.

Иногда Роза спрашивала Арчивальда о том, что происходит за важными дверями собрания и вместе с ним смеялась над лордами-подхалимами канцлера. С ней политику обсуждать куда веселее, чем с ними. Для женщины все эти подковёрные интриги и планы – просто милые глупости, в которых она ничего не смыслит.

Микая была другой. Статуи в саду и то теплее. И привлекательней. Микая Валдис с первой встречи выглядела тощей как стручок. Арчивальд помнил, какое разочарование испытал при знакомстве, какой крошечной оказалась её грудь, какими худыми бёдра и бледным лицо.

Высокомерная. Безразличная. Одним своим присутствием она напоминала, что их на троне двое, во главе стола всегда ставили два кресла, короны носили они оба. Арчивальд не признавал этого. Старался забыть, не обращать внимания, что кто-то ещё в его дворце раздаёт приказы и именуется «Ваше Величество».

Он выше, чем она. Иногда приходится напоминать об этом ей и всем остальным.

Взгляд упал на стол. Глаза округлились. Руки сжались в кулаки, с губ сорвался короткий вскрик. В груди с каждым вдохом зрел неистовый гнев.

На столе на самом видном месте стоял золотой кубок с рубинами на кайме и узорами на чаше. Кубок, что вчера был отправлен в покои королевы. Кубок, что должен быть ей испит. Кубок, наполненный вином. Кубок, наполненный ядом.

«Да как она посмела».

Король рывком пересёк комнату, с грохотом открыл двери покоев и бросил страже.

– Ко мне эту старую кобылу!

– Ваше Величество?

– Микаю сюда!

Ждать пришлось долго. Слишком долго! Перед ней открыли двери. Она вошла в том же нелепом коричневом платье, но с гордо поднятой головой, словно была здесь хозяйкой. И приподняла бровь.

Король ходил по комнате с раскрасневшимся от гнева лицом. Рубашка распахнута. Он хотел убить эту женщину, свернуть её тонкую лебединую шею. Но не стал. Вместо этого он указал на кубок и сказал единственное слово, в которое вложил всю ненависть и неприязнь к ней:

– Пей.

При взгляде на кубок она растерялась и неуверенно посмотрела на короля. Прижалась к двери, словно хотела сбежать. Арчивальд одним движением снял меч со стены и направил ей в грудь.

– Я сказал: пей. До дна.

Глава 9. Последствия

– Что случилось со служанкой королевы? – требовательно спросил канцлер.

Он только успел переодеться после охоты, как ему доложили об отравлении в покоях Её Величества. Сейчас Генрих сидел в кабинете за столом, скрестив пальцы, а перед ним стояли стражник, другая служанка и лекарь.

– Служанка королевы зашла в покои. Вскоре Её Величество открыла дверь и велела позвать лекаря и прислать кого-нибудь прибраться. Я пошёл выполнять поручение, – отчеканил стражник. Заранее приготовился к ответу.

– Кто первым вошёл в покои королевы? – спросил канцлер.

– Мы вошли одновременно с лекарем, лорд Генрих, – начала служанка, глядя в пол. – Линн… служанка Её Величества лежала на полу. Королева стояла недалеко. Между ними на ковре валялся золотой кубок с пролитым вином.

– Какой золотой кубок? – встрепенулся Генрих. Он знал, что королева предпочитает серебро. Золото же любит…

– Да крупный такой… с большими красными камнями по краю, – служанка изобразила руками круглую кайму.

«Арчивальд…» – вздохнул Генрих. Одно это имя уже объясняло всё.

– У Линн сильное отравление, лорд Генрих, – сказал лекарь.

«Значит, Арчивальд прислал королеве отравленное вино, и она заставила выпить служанку? Умная птичка».

– Где сейчас золотой кубок?

В дверь настойчиво постучали. На пороге оказался один из гвардейцев, стороживших покои короля. Канцлер лично отбирал людей, которые находятся так близко к Арчивальду и охраняют его… а также докладывают обо всех посетителях королевской спальни.

Гвардеец даже не дождался, пока канцлер выставит всех из комнаты, а тут же выпалил:

– Лорд Генрих, король вызвал к себе королеву…

– Да ты издеваешься! – послышался крик Арчивальда и звук удара чего-то металлического о стену.

Дверь в королевские покои была приоткрыта, и происходящее там слышалось на весь коридор. Канцлер остановился на пути к комнате и жестом велел всей страже уйти. Ни к чему им это слышать.

– Как я и сказала, Ваше Величество, это отменное вино. Зря вы тоже не попробовали, – голос Микаи был ледяным.

После этого она вскрикнула. Генрих рывком распахнул двери. Королева сидела на полу и держалась за раскрасневшуюся щёку. Сам Арчивальд напоминал взъерошенного мальчишку с красным от злости лицом и поджатыми губами. Злополучный кубок лежал опрокинутым на полу, а красный след от вина растекался по гобелену с изображением дворца. Словно кровь.

Генрих бросил короткий взгляд на племянника, повернулся к Микае и подал ей руку.

– Леди Микая, прошу прощения за инцидент. Мне прислать стражу, чтобы вас проводили в покои и позвали для вас лекаря?

Королева приняла руку только для того, чтобы встать. После этого она, не взглянув ни на кого, молча вышла из покоев. Стук её каблуков затих вдалеке.

– Тц. Каждый раз, когда эта женщина выводит меня из себя, появляешься ты и защищаешь её. Ты на чьей стороне, дядя? – взъелся Арчивальд.

Генрих поплотнее закрыл дверь комнаты, а потом развернулся и дал нерадивому племяннику сильную оплеуху.

Арчивальд от неожиданности начал оседать на пол, но вовремя схватился за стол. Провёл ладонью от виска к подбородку, словно не верил в произошедшее.

– Ты… – наконец проскрежетал он зубами. – Да как ты!..

Новый удар по щеке – и Арчивальд отшатнулся. На этот раз сел на пол. Снова короткая растерянность и гнев. Генрих же сохранял каменное лицо.

– Я смею, дорогой племянник. Может, тогда вобью в твою голову немного ума, – канцлер сел на стул и строго посмотрел на короля сверху вниз. – Ты хочешь, чтобы тебя прозвали Безумный Арчивальд? Или «король-придурок»?

– Не смей, дядя…

– Если не я, то кто? Я день и ночь собираю по осколкам твою репутацию. А что ты делаешь? Спишь с иноземной танцовщицей. Унижаешь у всех на глазах королеву. Направляешь на неё оружие.

– Она сама виновата. Эта женщина меня оскорбила, – надул губы Арчивальд, ну точь-в-точь как в детстве.

– Ударила на охоте твою танцовщицу? Или ты про отраву, которую ей прислал? А она тебе в ответ – чистое вино. Я бы даже похвалил Микаю за терпение, ведь с тобой так трудно иметь дело!

Арчивальд злился, был в ярости, не скрывал этого. Но не поднимался. Смотрел снизу-вверх. Всё как в детстве. Он мог закатить истерику, но всегда был бессилен против человека по имени Генрих Уриен.

– Слушай меня внимательно, Арчивальд. Ты думаешь, что твой трон крепок? О нет, дорогой племянник. Не будь тебя и Микаи, сюда бы уже слетелись стервятники занимать опустевшие гнёзда. Тебе невдомёк, что, чтобы удержать власть, нужны вы оба?

– Пф. Опять Благословенная кровь? Детские сказки.

– Сказки, в которые верят от Прибрежных земель до восточной границы. Союз вас обоих – вот условие, на котором сейчас держится монархия. Держится на волоске, должен заметить, – канцлер назидательно поднял палец. – Запомни, Арчивальд, чтобы мне не пришлось вбивать эту мысль в тебя подзатыльниками: если рядом с тобой не будет Микаи, твой трон зашатается.

– Я убью всех, кто не подчинится, – король сжал руки в кулаки.

– В самом деле? Поставишь свой трон на пепелище? Будешь раздавать приказы углям? Ты оглянись чуть дальше, чем юбка твоей танцовщицы. Посмотри, кто живёт во дворце, в городе. Множество отпрысков лордов со всех земель наблюдают за тобой. И надо ли говорить, что в письмах домой они строчат вовсе не похвалы в твой адрес? Чернь в твоей собственной столице точит кухонные ножи по твою шею! И единственный, кто стоит между тобой и всем этим, это я.

Генрих тяжело вздохнул. Всегда, всегда он защищал неразумного племянника от его родни, от неприятностей, которые тот творил своими руками. Прошли годы, а племянник так и не поумнел.

– Слушай внимательно, Арчивальд, – продолжил Генрих уже спокойнее, но в его голосе сквозила усталость. – Думай над тем, что ты делаешь. Думай о том, кто это может узнать и использовать. Этот дворец полон ушей и глаз, которые способны раскачать твой трон. Ты можешь доверять лишь мне. Я всегда защищал тебя, Арчи. Слушай, что я говорю, и больше никого.

– Что, не верить даже твоей Микае, про которую ты всё время твердишь? – проворчал Арчивальд.

– Особенно ей. Тебе не нужно ей доверять. Всего лишь будь обходительным и сделай ей детей. Лучше нескольких. Новая знать уже три года строит планы на ваших будущих наследников. Возрождение Благословенной крови в новых семействах. Это укрепит твой трон, свяжет Адамант новыми клятвами. Это твоя единственная надежда состариться королём. Иначе найдутся те, кто напишет на твоём гробу «Арчивальд Холден».

Король резко вскинулся. Ненависть к своему отцу, к своей семье с годами не угасла в нём.

– Ни за что! Я Арчивальд Канвальд.

– Так и веди себя как Канвальд! И в первую очередь… королева.

– А-а, во имя света! Я не выстрелил в неё сегодня! Всего лишь припугнул. Да и от того яда она бы не померла. Вот ты заладил. Я хотел, чтобы эта старая кобыла не ездила на охоту. Повалялась бы в постели, и ничего бы не случилось.

В это Генрих поверить мог. Если бы яд был смертельным, Линн бы не выжила. Но она настолько плоха, что подобную отраву едва ли можно счесть невинным развлечением.

– Думай, Арчивальд. Думай, – сказал последнее слово канцлер, и его лицо напоминало зловещую маску. После этого он встал и молча вышел, оставив короля сидеть на полу.

Арчивальд передёрнул плечами. Холодок пробежал через всё тело. В последний раз дядя так злился несколько лет назад, и в тот день Арчи нашёл мёртвой любимую собаку. Когда Генрих злился, его уроки могли быть жестокими. Но Арчивальд больше не ребёнок.

«Я вижу больше, чем тебе кажется, дядя. Ты защищаешь вовсе не меня. Я тебе ещё покажу».

Вино из золотого кубка впиталось в гобелен бордовыми пятнами.

* * *

Розалин шла в покои короля в свежем золотистом платье, и что-то было не так. Стража, что обычно стояла у самых дверей, караулила в дальнем конце коридора.

Когда Розалин повернула за угол, то чуть не столкнулась с канцлером. Она присела в поклоне. Генрих на миг остановился и взглянул на неё так, что Розалин вздрогнула, а душа ушла в пятки. После этого канцлер ушёл.

Розалин оглянулась на дверь покоев. Та была не по обыкновению приоткрыта. Деревянная роза, что соединялась в рисунок при закрытых створках, казалась разбитой.

«Канцлер не закрыл дверь, когда выходил. Он не беспечен. Нарочно? Или хлопнул так сильно, что приоткрылась?» – думала Розалин. Мелочи. Ей велели подмечать их, читать как книгу. Мелочи могли сказать о ситуации больше, чем слова. Мелочи могли предостеречь.

Они подсказывали Розалин не заходить в эту дверь, словно там ей грозит опасность. Но король звал её. Если она не придёт, он разозлится. Канцлер только что был там, это шанс узнать зачем, пока повод для разговора свеж. Если Розалин узнает что-то ценное, то заработает много монет и отправит их матери с братом.

В комнате царил погром. Подушки валялись на полу, покрывало наполовину скинуто с кровати. Одежда скомкана. Перья и книги разбросаны. Канделябры опрокинуты. В разбитое окно поддувало. Ваза лежала у стены осколками, а цветы увядали на ковре. На упавшей подушке застыло маслянистое пятно от чернил, на гобелене – красное от… вина?

Король ходил по комнате и продолжал скидывать всё, что попадалось ему под руку. Если бы свечи сейчас горели, то не мудрено было бы случиться пожару. Арчивальда это не волновало. Он не боялся огня. Он находил его завораживающим. Но не сейчас. Сейчас он готов был разнести весь дворец.

– Ваше Величество? – проговорила Розалин.

Король замер от её голоса. Он стоял спиной, и Розалин подошла. Коснулась его плеча. Как вдруг он схватил её и повалил на пол. Не как обычно. Вместо поцелуев и жадных ласк, он сомкнул ладони на её шее и сильно сдавил.

Розалин забилась, как птица в силках. Король не останавливался. Его лицо было красным от гнева, во взгляде плескалась ненависть. Он не видел перед собой никого.

– Ваше Величество? – прохрипела Розалин. Он убьёт её. Он действительно может её убить.

И когда перед глазами уже начало темнеть, давление исчезло. Розалин резко вдохнула и закашлялась. Кашляла долго, пока наконец не смогла поднять голову. Арчивальд сидел на полу рядом, прислонившись спиной к кровати. Он посмотрел на Розалин, словно только что увидел её.

– Ваше Величество…

– Уходи… – бросил он. – Убирайся, я сказал!

Розалин подскочила с места и кинулась прочь. Сердце всё ещё глухо стучало. Шея болела. Страшно. Впервые Розалин стало так страшно! Она больше не хотела входить в эту дверь никогда, но…

«Что теперь будет?»

* * *

Ульфа вернулась из города и пережила очередной допрос сначала от стражника насчёт её отлучки, потом от самого канцлера о Линн. После того как во дворец пробрался убийца, командир стражи велел обыскивать всех, кто выходил и заходил.

Да порой так обыскивали, что девушкам приходилось оставаться чуть ли не в нижнем платье, чтобы господа стражники убедились, что служанки не пронесли на себе ничего подозрительного.

«Тьфу! Наверняка они просто пользуются поводом, чтобы раздеть девушек», – топнула ногой от негодования Ульфа.

А вот Линн… говорят, совсем плоха. Королева заставила её выпить яд. Это сразу стало понятно. Ульфа подоспела туда вместе с лекарем, и бедняжка Линн уже была еле жива, а на полу валялся злополучный кубок.

Микая как ни в чём не бывало сидела в кресле. В свете свечей её лицо напоминало восковую маску. Она, не поворачивая головы, лишь небрежно махнула рукой в сторону Линн и не сказала ни слова. Лекарь с помощью стражника унёс Линн, а Ульфе выпало прибираться в покоях. Красное пятно от вина въелось в светлый ковёр. Ульфа стёрла все руки, чтобы его свести.

Золотой кубок коварно поблёскивал и слишком выделялся среди всех предметов комнаты. Ульфа осмотрелась как следует и не нашла в покоях королевы больше ничего золотого – только серебро.

«Заканчивай уборку и помоги мне приготовиться к охоте», – заговорила королева, и Ульфа подчинилась. Затем королева наполнила золотой кубок вином со своего стола и велела на утро отнести… в покои короля? Что здесь творится?

Ульфа сделала и это. И пока вся знать и их свита веселились на охоте, Ульфа аккуратно осмотрела королевские комнаты. Когда ещё выпадет случай заглянуть в обе? Ульфу пускали только в крыло с гостевыми покоями. Окажись она без повода в другой части дворца, у вездесущей стражи возникли бы вопросы.

Ульфа не надеялась что-то найти. Свои самые сокровенные секреты монаршие особы не оставляли бы на виду, а ломиться в запертые ящики и простукивать стены на предмет потайных ниш… Такое поведение нельзя было бы прикрыть уборкой.

Если бы её застала королева, то Ульфу постигла бы судьба Кэти и Линн. Если король… то судьба Робера.

И всё же Ульфа нашла кое-что полезное. В одной из книг королевы была старая схема дворца. Ещё времён его строительства. Все лестницы, коридоры и повороты. Башни, комнаты и тупики.

Каждый слуга знал хорошо только свою часть коридоров и комнат. Чтобы составить полную карту, пришлось бы сложить кусочки знаний по меньшей мере нескольких людей. Но в этом дворце никому нельзя доверять.

Ульфа лишь могла примерно нарисовать свою часть. И каждый из сопротивления уже давно изучил по рисунку путь от кухни вглубь дворцовых коридоров до гостевых покоев, но не дальше. Потому страница с полной схемой казалась сокровищем, от которого у Ульфы загорелись глаза.

Страницу пришлось вырвать.

«Хоть бы королева не зачитывалась по вечерам именно этой книгой…»

Ульфа поскорее покинула покои, прижав к себе ведро с щётками, а под платьем на груди бумагу. Если бы только не обыски, она могла бы сразу вынести карту и передать её Витарру! Но пока пришлось спрятать в библиотеке в одной из самых непримечательных книг.

Вовремя. Если бы она взяла с собой страницу, то стража на выходе нашла бы на ней даже такой клочок бумаги, и тогда конец! Меры безопасности усилили чересчур. Даже вход через кухню теперь сторожили!

Ульфа всё объяснила Витарру, и он понял. Напротив, похвалил, что не стала рисковать тайком, а открыто вышла с пустыми руками. Тень от смерти Робера всё ещё витала над всеми ими зловещим предупреждением. А карту можно вынести, когда всё поутихнет.

Витарр не торопился действовать. Многих из сопротивления это начинало злить, но его авторитет удерживал их от глупости. Судьба Деша и Робера, а затем и смерти Дейна и остальных в день казни поумерили пыл у многих.

Ульфа не торопилась. Когда после переворота во дворец нанимали новых людей, она вызвалась одной из первых. Конечно, её расспросили, проверили, но не нашли ничего подозрительного. Она была просто девушкой, которая искала работу, после того как старая хозяйка умерла от старости, а новая привела в дом своих слуг, и прежним места не осталось.

Во дворце в День Крови зарезали не только королевскую семью, но и многих слуг и стражников. Говорят, по коридорам текли алые реки. Комнаты короля и королевы, принца и принцессы пропитались Благословенной кровью, и ничто не могло смыть с пола и шёлковых простыней этот грех. Их покои до сих пор закрыты. Словно стёрты из памяти.

Из-за того, что дворец подобно столице наполовину опустел, оставшимся у власти пришлось нанимать новых людей в услужение. Всех проверяли, допрашивали, а потом снова проверяли. Нынешние правители не доверяли никому.

У Ульфы хорошие рекомендации и живые родители – никакой связи с Ночью Пепла. Отец ещё работал плотником на руднике, хотя возраст уже ослабил его руки. Ульфа была абсолютно чиста перед всеми, кто искал подвоха в новых слугах. Вот только…

Витарр увидел её, когда Ульфа молилась на пепелище. На обряд памяти в храме у неё не было серебра, потому она могла только приходить к сгоревшему кварталу и шептать имя близкой подруги, что не выбралась оттуда в злополучный день.

Витарр заговорил с Ульфой. Он сочувствовал, предлагал выговориться. Но ей было безразлично сочувствие окружающих. Ульфа просто хотела жить дальше. Витарр не стал настаивать. Он никогда ни к чему не принуждал.

Но чем больше Ульфа служила во дворце, тем больше грязи видела во всём и всех, кого окружала власть. И сколь ничтожны для этих людей все остальные.

Она умела слушать и говорить с равными себе. Собирала новости, отделяла правду от сплетен. Это стало для неё тем важным делом, в котором Ульфа чувствовала, что хоть что-то значит. И этим мстила всем властолюбивым слепцам, что считали слуг пустым местом и инструментом без ума и собственной воли.

Однажды Ульфа снова встретила Витарра в городе и в порыве грусти пересказала ему то, что выведала во дворце. Витарр так располагал к разговору, что Ульфа неожиданно для себя выложила ему всё! Он молча выслушал, ушёл. А при следующей встрече сказал, что Ульфа спасла этими сведениями одну невинную жизнь.

И она тогда подумала: «Если бы и тогда кто-то спас одну жизнь, это могла оказаться жизнь моей подруги».

С тех пор Ульфа постоянно рассказывала Витарру всё, что удавалось узнать. А он спустя время доверил ей тайну, что их в городе большое подполье, и она не одинока в жажде справедливости. Витарр ни о чём её не просил. Лишь уговаривал быть осторожней, не рисковать понапрасну. Он заботился о каждом, кто был под его крылом. Это притягивало людей к нему.

Только раз он попросил оставить дверь в кухню открытой и уйти. В тот вечер во дворец пробрался Робер. Ульфа не знала его близко. Она вообще почти не знала никого из подполья – только Витарра, Ивора и ещё несколько имён.

И всё же ей стало грустно от того, какая судьба постигла Робера и того мальчика Деша.

Порой Ульфа чувствовала бессилие, но общее с подпольщиками дело помогало ей не унывать. Быть бодрой. Улыбаться. Не просто чистить ночные горшки и менять бельё в комнатах, снося нотации от всех вышестоящих, а делать что-то важное, из-за чего и её жизнь казалась ей важной.

Сейчас Ульфа гордилась, что смогла добыть карту. Почти добыть. Вынести её и передать Витарру оказалось не проще, чем попасть в королевские покои. Ульфа рассказала ему, где спрятала этот клочок бумаги, и ждала, что от кухни стражу уберут, но всё напрасно. Нельзя было ни выйти, ни оставить дверь открытой.

Стражник уже начинал косо поглядывать на частые заходы Ульфы на кухню. И та каждый раз делала вид, что пришла за мучным. К счастью, пухленькое тело Ульфы внушало веру, что так оно и есть.

Наступил вечер. В тёмных восточных окнах мерцали городские огни. По сравнению со светлыми улицами столицы дворцовые коридоры были темнее. Если какому дворянину захочется пройтись, то рядом всегда будет слуга со свечой. В одиночку же слугам не давали слишком тратить свечи. Главный слуга ругался.

«Пф. Да этот скупердяй наверняка кладёт себе часть выделенных на освещение монет в карман».

Ульфа продолжала ворчать про себя и не заметила, как коридоры стали ещё темнее, что уже казалось странным. Экономия экономией, но в этой части дворца живёт член Совета лорд Ларгель. Для него никто не стал бы жалеть самые изысканные восковые свечи, и главному слуге досталось бы первому за нерасторопность.

Но чем дальше заходила Ульфа, тем темнее становилось. Уже не встречалось ни единой зажжённой свечки, а тусклый свет проникал только через окна от городских огней.

Ульфа остановилась. Что-то было не так. Что-то происходило. Что-то важное. Ульфа сделала полшага вперёд, но тут же застыла. Желание всё разузнать боролось со страхом.

Она мельком глянула на правую дверь, что находилась в нескольких ярдах впереди. Как вдруг та открылась, и из неё вышло четверо людей, чьи лица до самых глаз закрывала чёрная ткань. Один держал окровавленный кинжал. Они выскользнули из комнаты тихими тенями. Но городской свет из окна было не обмануть, замершая в испуге Ульфа увидела их… и они увидели Ульфу.

Глава 10. Виновные и невинные

Член Совета лорд Ларгель мёртв. Эта новость разлетелась по дворцу в мгновение ока.

Генриху доложили утром, едва он встал. Он одевался и завтракал в глубоких размышлениях о том, что же случилось. Одна за другой нити событий выскальзывали из рук, поражали непредсказуемостью. Генрих был уверен, что знает об этом дворце всё.

Единственной неизвестной картой оставалась королева. Генрих не мог понять, знает ли её настоящую или маска с белилами настолько приросла к коже, что за ней ничего не осталось.

Мог ли Генрих в погоне за тайнами королевы проглядеть что-то более очевидное? Что находится рядом…

Ларгель был самым преданным сторонником. Пока он надеялся на милости в будущем, канцлер мог рассчитывать на него в любом деле. Ларгель не отличался большим умом, но он был послушен и грел кресло в Совете. Теперь стройная картина мира разрушена. Нужно поскорее найти ему замену.

«У Эверсов в прошлом месяце родилась дочь. Можно намекнуть на возможность союза с будущим принцем… если король с королевой соизволят такого наконец заделать», – размышлял Генрих весь путь по коридору к спальне Ларгеля.

Там ничего не убирали с ночи, хотя побывали многие. Ларгель лежал в кровати на спине. К нему ворвались и закололи во сне. Багровое пятно растеклось по белой ночной рубашке на груди, впиталось в простынь и перину. Ларгель смотрел вверх с широко открытыми глазами. Возможно, последней его мыслью было удивление.

– Где тела стражников? – спросил Генрих за спину.

– Их нет, лорд канцлер.

– Что значит «нет»? – обернулся Генрих, и командир стражи вытянулся в струнку.

– Возле комнаты никого не было, мой лорд.

– Кто должен был стоять в карауле возле комнаты Ларгеля и в этом коридоре? – строго спросил канцлер.

– Король велел собрать всю стражу и провести ночные тренировки. От комнат других лордов и королевы тоже были все отозваны и… от вашей. Я узнал об этом только утром, – поспешил заверить в своей невиновности… или некомпетентности командир стражи.

– Если тебе не докладывают, что весь дворец на целую ночь остался без защиты, то зачем ты здесь нужен? – нахмурился Генрих и внутренне содрогнулся. Ситуация была так похожа на ту, когда в одну ночь не стало всех из королевской семьи и их родни. – А что король? С чего ему вдруг это понадобилось?

– Он просто отдал приказ, мой лорд. Велел вас и меня не будить, а просто прошёл по коридорам и всей страже приказал следовать за ним. Его Величество вывел их на площадь и всю ночь наблюдал за их тренировками, даже сам фехтовал.

«Арчи…»

– Лорд канцлер! Мне сказали, вы здесь. Срочное донесение!

В комнату ворвался молодой безусый стражник, и канцлер узнал в нём заместителя командира и по совместительству его кузена. Родственные связи на должностях процветали не только среди дворян, но это лишь укрепляло связи между людьми. Главное – держать за ниточки основных.

– В чём дело?

– Нашли убийцу!

– Кто он?

– Лорд Сильвестр.

– Что-что? – брови Генриха взлетели вверх.

– Это лорд Сильвестр, лорд канцлер. Мы обыскали его комнату и нашли кинжал в крови. Ещё свежей.

В мыслях тут же всплыли все стычки этих двоих на собраниях и последняя ссора на охоте, но чтобы надутый индюк вдруг решил…

Генрих редко спускался в темницы – лишь в случаях, когда допрашивали важных узников. Свои глаза и уши надёжней докладов. Но всякий раз он чувствовал неприязнь к этому ржавому, смешанному с каменной пылью и мочой запаху. Надушенный платок всегда лежал в кармане камзола, но не смог бы защитить от вони.

Ни один уважающий себя дворянин без веской причины не станет пачкать себя пребыванием здесь. И теперь тут был заперт один из них. После гибели дворян с Благословенной кровью, Сильвестр Гарден сразу стал представителем одной из самых знатных семей Адаманта, что обеспечило ему место в Совете.

И теперь он здесь среди рвани и вони. Высоким больно падать.

– Дядя, долго ты. Я уже всё узнал.

Арчивальд довольный собой шагал по коридору темницы в сопровождении личной гвардии, камзол распахнут. Из окошка дальней камеры слышались стоны.

– Ваше Величество? Что вы делаете в таком месте? – Генрих явно удивился.

– Я могу ходить по всем местам, канцлер. Я король, – пожал плечами Арчивальд.

– Несомненно, Ваше Величество. Однако увидеть вас в казематах – исключительное явление.

– Я допрашивал Сильвестра, – махнул рукой король. – К слову, он под пинками всё признал. Почти.

Это удивило Генриха ещё больше. Эта ночь, это утро – всё происходящее не укладывалось в голове, уплывало из рук как вода. Когда события успели так выйти из-под контроля?

Арчивальд смотрел ему в глаза и явно наслаждался замешательством дяди. Вот уж поистине исключительное явление. Несносный мальчишка.

– Очень быстро вы во всём разобрались, Ваше Величество. Слишком быстро.

– Да ясно всё было с самого начала. Мне как сказали про Ларгеля, я так и подумал, что это толстяк Сильвестр. Ну кто ещё на него зуб точил после охоты?

– Сомневаюсь, что всё так просто, Ваше Величество.

«Это ты за маленькую обиду можешь закатить скандал с убийством, а Сильвестр хоть и дурак, но не настолько».

– Всё просто, дядя! – развёл руками Арчивальд. – Это ты зарылся в своих интригах и не видишь ничего у себя под носом. Ищешь заговоры и сложные планы, когда их нет. Хватит уже об этом. Пойдём. Я устал тут стоять.

– А фехтовать ночью не устали?

– Мне надо было выпустить пар, – снова пожал плечами король. – Я ж не знал, что на утро такое развлечение выпадет.

– Ваше Величество, – вздохнул Генрих, меж бровей залегла глубокая складка. Но он быстро взял себя в руки и расправил плечи. С племянником насчёт его ночной и утренней оживлённости он поговорит потом, сейчас следовало понять, что произошло на самом деле.

– Я должен сам услышать всё от Сильвестра.

Генрих прошёл мимо короля в сторону темницы.

– Хм-м, нет. Не выйдет, – вдруг заявил Арчивальд.

Генрих остановился на полушаге и обернулся.

– Это почему же?

– Я велел отрезать ему язык. Уже отрезали.

Генрих нахмурился и посмотрел в дальний конец коридора. Вот чьи это приглушённые стоны.

– Как же он теперь всё расскажет?

– Он уже рассказал. Мне. Слова короля достаточно для правосудия. Завтра Сильвестра казнят. Хоть какое-то зрелище. И моей жене должно понравиться. Он ведь был её собачкой. Можешь отослать ей официальное приглашение на «прогулку».

«Арчи!..»

* * *

«Быстро», – так подумал бы любой, кто хоть немного знал положение дел. Сильвестр со своим телосложением не убил бы и гуся, не то что прокрасться и убить человека. Прятать орудие убийства в своих покоях? Что за нонсенс! Что происходит в этом дворце?

Микая размышляла об этом весь вчерашний день и сегодняшнее утро. Ещё и пропала её временная служанка Ульфа. Королева велела её позвать, но вернулся совсем другой слуга. Ульфы нигде нет. Пропала в ту же ночь, что убили Ларгеля.

Королева отворила запертый ящик и принялась перебирать бумаги со списками слуг. Ульфа из Рудных гор. Семья живёт там. Уехала к ним? Если она виновна, то пропажа объяснима. Если нет, то может быть мертва. Случайная жертва или закономерный итог?

В дверь постучали.

– Ваше Величество. Король приглашает вас на прогулку и будет ожидать у ворот, – сообщил слуга.

Микая кивнула ему.

– Передай, что я приду.

«Прогулка»! Он приглашает её на казнь Сильвестра. И он не позволит ей отказаться.

Снова тёмная карета. Цоканье копыт по брусчатке. Бормотание прохожих, идущих на площадь. Снова эшафот и два кресла на соседнем помосте. Арчивальд ездил на казнь, как на представление артистов на ярмарке. Радовался словно ребёнок.

– Ваше правосудие было скоропалительным, Ваше Величество, – тихо сказала Микая.

Король глянул на неё с кислым выражением лица.

– Вечно ты портишь всё веселье. Надо было тебе видеть, как этот боров Сильвестр корчится на полу и лижет сапоги.

– Разумеется, корчился, его же пытали.

– К слову, он и про тебя говорил. Что-то блеял про «королева меня знает, я бы никогда». Так что я мог отправить палачу и тебя. За соучастие. Будь благодарна, что не стал, и молчи.

– Ваше Величество. Это по вашему приказу убили Ларгеля?

Вопрос был направлен прямо, подобно стреле. Глаза смотрели в глаза. Но король не дрогнул. Просто ответил:

– Да.

Карета продолжала качаться. Лошади цокать копытами. Люди переговариваться вокруг. Они шли смотреть на казнь.

– И вы обвинили Сильвестра. Приказали подкинуть ему кинжал.

– Да.

– Зачем?

– Дядя меня разозлил, и я убил его «собаку». И обвинил твою. Всё просто. Никаких запутанных заговоров.

– …Что сказал об этом канцлер?

– А что он скажет? Даже не понял ничего. Дядя видит далеко, но не видит того, что у него под носом.

– И вы…

– Хватит, женщина, – Арчивальд раздражённо махнул рукой. – Дядя разозлил меня из-за тебя. Поэтому ты тоже будешь наказана. Ты не любишь казни, вот и будешь смотреть на неё до конца. Трёх зайцев одним выстрелом. Ну не молодец ли я?

Король улыбался до ушей. И смотрел на Микаю с той наглостью, с какой любил на людях показывать свою власть.

– Да… это было остроумно, – проговорила наконец королева и перевела взгляд на город за окном.

«Мерзавец».

* * *

Когда Ивор пришёл на площадь, та уже была полна людей. Кто-то тихо переговаривался, что король зачастил с казнями. Другие гадали, кого на этот раз повесят. Третьи призывали разуть глаза и увидеть, что нет виселицы – есть плаха и пенёк, а палач поджидает с огромным мечом.

«Обезглавливают только дворян», – подумал Ивор, и происходящее заинтересовало его ещё больше. Что могло произойти в этом дворце? Неужели наконец-то змеи пожирают друг друга?

Ивор вытянул шею и огляделся поверх голов. Витарр тоже был где-то здесь и попросил высматривать, не мелькнёт ли где белый чепчик служанки, который всегда носила Ульфа.

Недавно она заверила, что достала подробную карту замка, а после этого ни разу не показывалась из дворца. Но на такие зрелища выходят посмотреть и слуги, и дворяне… насладиться чужой смертью.

Ивор оглядел крыши. Нигде не стояло ни единого стрелка, стражи собралось гораздо меньше, чем при казни Робера. Сегодня мятежников не ждали. За нынешнего приговорённого не вступится никто.

Тюремная повозка подъехала к краю площади. Преступника должны провести через всю толпу, чтобы каждый мог в него плюнуть или бросить камень. Если он и впрямь дворянин, то его преступление должно быть серьёзным… или напротив, лёгким. Разве нынешним монархам нужен весомый повод для казни?

Они сидели в креслах на соседнем помосте напротив плахи. Ивор достал из внутреннего кармана увеличительное стекло и посмотрел в сторону короля. Тот расслабленно облокотился на ручку кресла, а на губах играла улыбка. Король наслаждался предстоящим зрелищем.

В противовес ему королева сидела с прямой осанкой, почти не касаясь спинки кресла. На лице в белилах как будто застыла маска. Губы поджаты. Это могло значить что угодно.

Приговорённого вывели из повозки. Полный лысоватый человек с несчастным видом. Он еле стоял на ногах, и стражники почти тащили его под локти. Белоснежная рубашка посерела, а на груди и вокруг рта виднелись алые подтёки. Из глаз текли слёзы. Ивор не знал этого человека и что тот сделал, но его вид вызывал жалость.

«Все, кто побывал в дворцовых темницах, выглядят так, – был уверен Ивор. – Бедные Робер и Деш»…

Приговорённого привели на помост, поставили на колени перед пнём. Распорядитель зачитал приговор:

– Осуждённый бывший член Совета лорд Сильвестр Гарден повинен в убийстве члена Совета лорда Ларгеля Гийома.

«Член Совета?» По всей площади прокатились удивлённые охи. Они казнят такого важного человека?

– Убийство члена Совета! – переговаривались люди.

– От имени Его Королевского Величества Арчивальда Канвальда, – продолжал распорядитель, – приказываю обезглавить осуждённого и конфисковать из его имущества в пользу короны тридцать тысяч золотых монет. К казни приступить немедленно. Подпись короля.

Жрец позволил Сильвестру прочитать молитву, но тот лишь поднял голову и бросил умоляющий взгляд на королеву. Она не шелохнулась.

После этого взметнулся меч палача, толпа ахнула и затихла. На плаху упала тяжёлая голова. Кровь растеклась по дереву.

* * *

«Арчивальд, что ты наделал?»

Генрих стоял у окна и наблюдал, как королевская карета подъезжает к воротам. Представление на площади закончилось.

Быстро. Слишком быстро всё случилось. Арчивальд подписал указ о казни так скоро, что Генрих ничего не успел сделать. Когда бумага с королевской печатью попала к хранителю канцелярии, а затем и к глашатаю, всё уже было решено.

И эти тридцать тысяч золота. Даже для Гарденов сумма велика.

Бессилие гневило и возмущало Генриха до глубины души. Три года… нет, больше… он выстраивал картину власти, поддерживал равновесие, оберегал племянника. А теперь этот племянник просто плюёт ему и всем его стараниям в лицо. Показывает зубы и делает вид, что ни при чём.

Из окна было видно, как король соскочил с подножки кареты и даже не обернулся, чтобы подать руку своей жене. Ей помог выйти слуга.

На следующее утро из этого же окна Генрих увидел, как на площадь прискакал всадник. Дорожная одежда, но стать дворянина. В ремнях седла заложен меч. Он спрыгнул с коня ещё до того, как тот остановился, и взбежал по ступенькам крыльца. Стража должна была остановить его и узнать личность. Генриху не было видно, что происходит под самым окном, но через короткое время к нему постучали.

– Лорд канцлер. Прибыл Седрик Гарден и требует аудиенции у короля.

«Вот. Началось».

Колесо событий ускорило оборот.

Глава 11. В последний раз

– Я требую объяснений, по какому праву был казнён мой отец? – Слова, брошенные в гневе. Упрёк, не взирая на статус.

Седрик Гарден был единственным сыном лорда Сильвестра, но унаследовал гордую стать и упрямый характер от матери, как и её большие глаза цвета стали и волевой подбородок. В отца больше пошла его сестра Сесилия, которую любили за мягкость и доброе сердце. Когда оставшаяся в столице Сесилия написала брату, что их отца вот-вот казнят, Седрик прискакал домой как ветер, но всё равно опоздал на день.

Никто не ждал подобных событий. Лорд Сильвестр Гарден – член королевского Совета, видный аристократ одним днём обвинён в убийстве без шанса на обжалование приговора и казнён без последнего слова. Никто по законам Адаманта не мог так поступить с дворянином.

– Он казнён по праву короля за убийство, – лениво ответил Арчивальд сидя на троне, словно растолковывал очевидные вещи.

– Мой отец не убийца. И никто не смеет его так называть без расследования.

Во взгляде Седрика горели гнев и возмущение. Арчивальд ответил ему тем же.

– Никто не смеет возражать решению короля и так разговаривать с ним. Одно моё слово – и ты последуешь за свои отцом!

– Его Величество хотел сказать, чтобы вы усмирили свой гнев и взглянули на ситуацию целиком, – перевёл слова короля Генрих.

Канцлер всегда стоял за троном, но вовсе не тенью. Напротив, Генрих Уриен сиял ярче своего монарха. Во всех вопросах люди прислушивались именно к канцлеру. Король на его фоне выглядел капризным мальчишкой. Приближённые гадали, нарочно ли Генрих так выделяется, или на фоне неблагоразумного племянника у него попросту нет выбора.

– И какова же была ситуация, что моего отца бросили в темницу, изувечили там и отказали в королевском суде? Он бы доказал свою невиновность.

– В его покоях было орудие убийства, – поспешил ответить Генрих, пока Арчивальд не наломал ещё больше дров. – После лорд Сильвестр, будучи человеком чести, признал своё преступление и что гнев от ссоры с лордом Ларгелем затмил его разум.

– Не верю!

– Я сам слышал, – махнул рукой король.

Канцлер откашлялся.

– Я признаю, что приговор был скоротечным и способ казни… недостойным вашего в прошлом добродетельного отца. По закону стоило дать ему выбор и возможность умереть с достоинством и без шума. В знак извинения за… оскорбление имени вашей семьи король, – канцлер кивнул в сторону трона, – назначает вас членом Совета на место вашего покойного отца. Разумеется, вопрос про тридцать тысяч золотых также закрыт.

Генрих надеялся, что этого будет достаточно. Гардены – влиятельная и богатая семья, и Сильвестр идеально занимал своё кресло. Но Седрик не отличался податливостью и гибкостью своего отца. Он предпочитал рубить с плеча и никогда об этом не жалеть.

– Вы убили моего отца, оскорбили наше имя позорной казнью, а теперь пытаетесь купить моё прощение должностью? Не будет этого, канцлер. Три года назад моя семья поддержала вас и нового короля. Мы были верными союзниками, склоняли остальных дворян верить вам и Благословенной крови. Во имя мира, в котором Адамант так нуждался, потому что Норсленд уже точил зубы по наши границы. Теперь вы лишились этого союза. Сожалею, но отныне семья Гарден не станет помогать вам своим влиянием. Мы сами очистим своё имя сами, своими делами. Только дела будут от имени Гарден – не Совета и не короля.

Седрик сделал короткий поклон, развернулся на каблуках и зашагал прочь, не давая никому шанса его переубедить.