Любовник для замужней женщины бесплатное чтение

1

Зима в этот год выдалась какая-то робкая. Сыпанула было снежком колючим, морозцем знатным оглушила, да вдруг, словно испугавшись чего-то неожиданно отступила, теплом задышала, тягучими нудными дождями изошла. Будто печальная соседка её, осень, взмолилась: дай, мол, выплакаться напоследок, а там уж верши свои дела морозные как тебе заблагорассудится.

В один из таких дождливых, ненастных дней в аккурат под выходные, в гости к Егорушкиным пожаловала двоюродная сестра Марии – Галина. Жизнь накинула ей столько годков, посчитав которые можно было смело сказать, что она «ягодка опять». Хотя на ягодку Галина похожа не была даже смолоду.

Мужа Галины переводили служить в часть, дислоцировавшуюся на ближайших подступах к Москве, и она прибыла на разведку будущего места жительства эдакой квартирьершей. Разведав всё и вроде бы оставшись довольной увиденным, на обратном пути Галина заглянула к Маше, с которой не виделась несколько лет.

…Муж и сын давно спали, а сестры чаёвничали на кухне и разговаривали по душам. В мойке горой лежала немытая посуда, чуть слышно пахло пригоревшей треской.

– Что я видела-то за эти двадцать лет? – плакалась сестре Галина, дородная женщина с тонким голоском. – Гарнизоны эти проклятые, пьянки вечные, пелёнки-распашонки… Вспомнить-то нечего! Верность ему хранила, как дура! В городке-то военном только подмигни – враз очередь выстроится! Думаешь, оценил? Теперь вот он, паразит, за молоденькой библиотекаршей ухлёстывает и не скрывает даже, кобель проклятый! Эх, Машка, Машка, не упускай время, живи, пока молодая, на всю катушку живи! А то потом станешь, как я локти кусать, да поздно будет. Бабий-то век он, знаешь… Мы, бабы, товар скоропортящийся, чуть морщинки набегут, мужики уже и не взглянут, им молоденьких подавай, кобелям проклятым. Тебе ведь тоже уже сорок?

– Тридцать девять, – уточнила Мария.

– Вот я и говорю, живи, пока молодая. По крайней мере, будет, что вспомнить на старости лет. Ты часом не завела себе кого-нибудь? – заговорщицки понижая голос, спросила она. Мария с некоторым испугом взглянула на Галину и покачала головой.

– Зря! Думаешь, оценит? И не надейся!

…Ложась рядом со сладко похрапывающим мужем, Мария подумала вдруг: может права сестра? Чем, собственно, её жизнь отличается от Галкиной? Та по гарнизонам мыкается, а у неё магазины, готовка, стирка, уборка.

Одно светлое пятно – работа. Она у Марии была довольно интересная, хорошо оплачиваемая, однако за долгие годы тоже успела изрядно поднадоесть: трудно сохранять интерес к тому, чем занимаешься изо дня в день. Разве что муж не изменяет. Но это, скорее всего от лени. Нет, права, права Галка, нужно как-то менять эту однообразную, тоскливую серую жизнь.

Не завела ли она себе любовника, спросила её Галина. Не завела. А ведь могла, представился шанс такой неожиданный пару лет назад закрутить роман. Да ещё какой!

2

Познакомились они в походе, в который снарядил студентов-первокурсников деканат. Поход был посвящён грядущему юбилею – разгрому немецко-фашистских войска под Москвой и пролегал по партизанским местам Подмосковья, конечным пунктом которого являлась деревня Петрищево, где казнена была отважная Зоя Космодемьянская.

Отдав дань подвигу бесстрашной девушки, утомлённые дальней дорогой студенты маленькими группками, как партизаны, рассыпались по окрестному лесу. Жгли костры, пекли купленную в сельмаге картошку, выпивали, пели под гитару.

Но были и такие, кто сразу же отправился на станцию, чтобы вернуться в Москву. Здесь на полупустом перроне под большими круглыми часами Мария и познакомилась с Петром.

А уже на следующий день, с трудом отсидев две пары, он утащил не слишком-то сопротивлявшуюся Машу с последней лекции в Парк Горького, где они катались на каруселях, ели пахнувшие дымом шашлыки, потом бродили по Нескучному саду, расписанному причудливыми осенними красками. Затем взяли лодку на Голицинских прудах, уплыли в укромное местечко, скрытое от посторонних глаз нависшей над тихими водами ивой и целовались до головокружения.

Мария сначала решительно отказалась ехать к Петру в гости, но то ли нашёл он убедительные слова, то ли решительность Марии подтаяла, как мороженое, купленное у метро – она всё-таки поехала.

Через час они уже были у Петра дома, а вскоре и в постели. Точно борцы, крепко обнявшие друг друга они не разжимали сладостных объятий вплоть до лучезарного сентябрьского утра, заглянувшего в окно.

Любовью их отношения вряд ли можно было назвать. Скорее это было некое любопытство полов, отчасти желание почувствовать себя людьми взрослыми, мужчиной и женщиной. Ведь в юности так хочется побыстрее стать взрослыми! Впрочем, и любопытство и желание и всё, что они себе нафантазировали, испарилось через месяц, когда Маша объявила растерянному Петру, что она, кажется, залетела…

Она и сама растерялась и с ужасом думала, что теперь скажет родителям? Не менее её был взволнован и Петр, он не готов был становиться мужем и отцом, да и не хотел этого.

К счастью, как вскоре выяснилось, Маша ошиблась, всё обошлось благополучно. Однако после этой отрадной для обоих вести молодые люди, не сговариваясь, стали избегать друг друга, желание продолжать отношения у них пропало. В институте они лишь здоровались и поспешно расходились в разные стороны, словно боялись даже несколькими словами обменяться. Когда же институт был окончен, они расстались окончательно, на долгие годы потеряв друг друга из виду.

И вдруг через столько лет судьба случайно свела их вновь. В Инвестиционном фонде, руководителем так называемого среднего звена которого являлась Мария Андреевна Егорушкина, появился Пётр Григорьевич с весьма заманчивым предложением и для самого фонда и для той фирма, где трудился Пётр.

Дело к обоюдной выгоде, окончили скоро, подписали соответствующие документы. А после зашли в кафе и под бокал вина с удовольствием стали вспоминать милые сердцу далёкие уже студенческие годы.

На прощанье обменялись телефонами и в ближайшее время договорились встретиться – обоим очень хотелось вновь увидеться. Потом встречались ещё и ещё раз. Тайные свидания эти – их семьи, разумеется, ни о чём не подозревали, – взбодрили однообразную жизнь Марии, да и Пётра, кажется, тоже. Будто в пресное, давно опостылевшее кушанье, кто-то милосердной рукой бросил щепоть душистых пряностей.

Мария словно помолодела. Какие волнительно-сладостные ощущения испытывала она, возвращаясь домой и сочиняя версию своего непривычно долгого отсутствия, которая к её немалой досаде, не вызывала недоумения ни у безразличного ко всему, кроме книг, мужа ни тем более у сына. А ей так хотелось, чтобы её пытались подловить на противоречиях шитого белыми нитками алиби, слушали недоверчиво или многозначительно молчали, переглядываясь между собой. Но ничего этого и в помине не было. Переодевшись, она повязывала фартук и шла на кухню готовить ужин.

Интересно, думала она, чистя картошку, если бы Андрей узнал, где и с кем она была, он хоть на минуту оторвался бы от своих книг? повысил бы голос? заревновал? А собственно о чём это она? Наверно более целомудренного свидания у людей в их возрасте и вообразить себе было трудно. Они просто гуляли по улицам, вдыхая слабые ещё запахи нарождающейся весны.

Весна кружит головы не только юнцам, но и людям иных возрастов. Мария не думала о своём возрасте. Известно же, что женщине столько лет, насколько она себя чувствует. А ей с недавних пор было не больше двадцати пяти.

Примерно тоже происходило и с Петром. Поседевший, погрузневший он в эту весну чувствовал себя почти юношей и вновь, как в давние времена, тащил Машу в Нескучный сад, на Голицынские пруды, горя желанием отыскать ту плакучую иву, под сенью которой они так самозабвенно целовались когда-то.

Однако ивы уже не было, да и окрестности пруда приняли несколько иные очертания, стали как бы чужими. Не было и лодочной станции. И домой к себе Петр не зазывал Машу, дома его ждали жена, дочь и недавно народившаяся внучка.

Нагулявшись, они заглянули в какой-то ресторанчик, перед входом в который стоял важный швейцар в высоком чёрном цилиндре и бордовой шинели с золотыми эполетами. С лёгким полупоклоном он распахнул перед ними большие стеклянные двери заведения. Толстые ковры скрадывали шум шагов и официанты, казалось, не подходили к столикам, а подлетали, едва только кто-то из посетителей взмахивал рукой.

Они заказали вина и закусок. Пётр всегда славился умением увлекательно говорить на любые темы. Не утратил он этого качества своего и по сю пору, Мария заворожено слушала, глядя в его красивые зелёно-карие глаза. Пётр сыпал остротами, она смеялась, на них обращали внимание за соседними столиками.

Мария рассказала Петру, что про себя называла его всегда «моим Петром первым». И почему. Он в свою очередь честно признался, что как он тогда не пыжился, стараясь казаться опытным мужчиной, Маша тоже у него была первая.

Прежде чем покинуть уютный ресторанчик, Пётр вымолил у Маши согласие днями отправиться с ним на пустующую дачу его приятеля. Говорил он довольно громко, словно забыв, что они не одни. Мария почти по-девичьи смутилась, заметив, как молодая пара за соседним столиком о чём-то негромко переговаривалась, с улыбкой поглядывая на её пылкого кавалера.

Домой она возвращалась весёлая и мечтательная и даже не озаботилась сочинить что-нибудь в своё оправдание на случай, если Андрей всё-таки потребует отчёта, где она была в столь поздний час и почему от неё пахнет вином? У неё аж дыхание перехватило, когда она представила себе, что сейчас может разыграться такая сцена.

Но её ждало полное разочарование, пощекотать нервишки не суждено ей было и на этот раз. Шестилетний сын, заткнув уши «таблетками» – так на молодёжном сленге нынче назывались наушники – забавно дёргался, стоя возле окна в такт одному ему слышимой мелодии, видимо движениями своими подражая какому-то певцу из телевизора, а её благоверный, как всегда уткнулся в книгу, никого и ничего не замечая вокруг. И даже нимало удивился, когда Мария поздоровалась с ним: разве она только что пришла? Хорошее настроение её пропала вмиг, осточертевшая обыденность проглотила его как бегемот морковку.

Накормив своих вечно голодным мужчин, она ушла в ванную, где, наслаждаясь расслабляющими запахами хвои, добавленной в тёплую воду, попыталась воскресить своё прежнее хорошее настроение, вспоминая вечер, проведённый с Петром.

В спальне в своём любимом кресле под бежевым колпаком абажура сидел с книжкой в руках Андрей. Мария уселась на невысокий пуфик перед зеркалом и стала снимать макияж.

Зеркало, как ей показалось, было сегодня почему-то особенно безжалостно к ней. Мария долго всматривалась в него, а потом, грустно улыбнувшись, сказала негромко той, которая тоже пристально разглядывала её:

– Твоя молодость сдохла.

Как быстро всё прошло, думала она, проводя ватным тампоном по лбу, щекам, подбородку. Кажется, только вчера была та её незабываемая первая ночь с Петром, молодым и красивым, как Аполлон, но, сколько воды утекло с тех пор! Лучшие годы пролетели, как миг единый. Как, когда, на что потрачено было драгоценное для каждого человека время юности, молодости? Да ни на что, на пустяки, на глупости. Всё казалось, что ещё немного, и она начнёт, наконец, жить настоящей, полной жизнью. А где она, эта настоящая жизнь? И что вообще такое, настоящая жизнь?

– А кто это сказал, увидав прихорашивающуюся старуху: если для живых – не старайся, если для мёртвых – поспеши? – спросила Мария мужа, поглядев на него через зеркало.

– Кто-то из древних киников. Если не ошибаюсь… э-э… Диоген Лаэртский, – чуть задумавшись, ответил умный, эрудированный и скучный до зубной боли Андрей. – Машенька, не забивай свою хорошенькую головку всякой ерундой, ты по-прежнему молода и красива, – сказал он, не отрывая глаз от книги, словно именно там вычитал эти должные, как он, наверно, полагал, приободрить жену слова.

Повторный роман с Петром угас, так и не разгоревшись, как следует. Поездка на пустующую дачу его приятеля не состоялась: кавалер Марии слёг в больницу с язвой.

Мария посчитала правильным навестить его, однако когда открыла дверь в его палату и увидела сидевшую рядом с ним немолодую женщину и округлившиеся от страха красивые глаза Петра, быстро сориентировалась, заявив, что ошиблась палатой.

Пётр долго ещё названивал ей, пока Марии не надоели эти звонки, и она не поместила его номер в «чёрный список» своего телефона.

Но ведь он знал, где она работает…

3

Тёмно-синий «дэу» Марии Андреевны Егорушкиной каждый раз подъезжал к парковке ровно в десять, хотя часы проверяй. Такая нехарактерная для женщин пунктуальность сделалась давно привычной для сотрудников фонда.

Парковка была уже заполнена машинами сотрудников, но место где обычно останавливалась Мария Андреевна, было не занято.

Как только она выходила из машины, к ней подбегал охранник Борис, светловолосый крепыш с весёлыми глазами и, пытаясь услужить эффектной женщине, интересовался, не нужна ли его помощь: Борис мог произвести и мелкий ремонт, и протереть стёкла или помыть машину.

Иной раз Мария Андреевна озадачивала его какими-то пустяками, но по большей части лишь для того, чтобы не обидеть ретивого парня, изо всех сил старавшегося понравиться ей, её даже забавляли эти его потуги.

Напарник Бориса – Платоныч, бывший военный, чудом выживший в афганской войне, наблюдал за стараниями парня с ухмылкой на тонких губах.

– Зря стараешься, – говорил Платоныч, разламывая пополам сигарету: курить ему запрещали врачи, но не курить он не мог, ограничивал себя половинкой сигареты. – У неё муж и ребёнок.

– А кто у нас муж? – поинтересовался Борис, задумчивым взглядом провожая удалявшуюся в офис ладную фигуру Марии Андреевны.

Он был здесь человеком новым, ещё не всё про всех знал, но очень хотел быть в курсе всего, особенно всех сплетен.

– Учёный какой-то вроде бы, профессор, лекции, говорят, читает, – Платоныч с удовольствием затянулся, чуть задержал дыхание и с наслаждением выпустил струйку дыма.

– Ну лекции мы тоже могём читать, – усмехнулся Борис. – Могу тебе, Платоныч, прочитать лекцию она тему акклиматизации индийских попугаев в некоторых районах Сибири и Дальнего востока. Хочешь?

– Ладно, балабол, иди вон шлагбаум поднимай, Евдокимов едет.

Настоящая зима, снежная, с морозцем лихим началась незадолго до Нового года. Зима означала для Марии возможность встать на лыжи, лыжные прогулки были её давней страстью.

Лыжи Маша обожала с детских лет, порой даже казалось, что сначала она научилась кататься на лыжах, а только потом уже ходить, хотя снег она увидела впервые лет в двенадцать: родилась она в азиатской части Советского Союза. Однако, переехав в Россию, быстро освоилась и вскоре стала первой в школе едва ли не во всех лыжных стартах.

А на соревнованиях районного масштаба неизменно оказывалась в тройке лучших, однако к досаде своей первое место ей так ни разу и не покорилось, девочки из других школ всегда оказывались проворнее её.

Учитель физкультуры Маши, тоже большой поклонник лыжного спорта, особенно биатлона, рисовал перед своей ученицей самые радужные перспективы, если она всерьёз займётся лыжами. Даже предлагал замолвить за неё словечко перед одним весьма именитым тренером, в друзьях которого он ходил.

Мама Марии Вера Витальевна была не против, чтобы дочь связала свою судьбу со спортом, если она этого действительно хочет, то так тому и быть. Просто попросила её подумать хорошенько, профессия спортсмена та ли, что ей нужна?

А шли уже для кого «благословенные», для кого «лихие», а для большинства людей нищенские девяностые года прошлого столетия. О карьере спортсмена Маше пришлось забыть, ведь даже известные своими победами на крупнейших международных соревнованиях лыжники, в том числе и на Олимпийских играх влачили жалкое существование. Так что же говорить о тех, кто никакими заслугами обременён не был?

Однако любовь к лыжам Маша сохранила на всю жизнь и при первой возможности вставала на лыжню и каталась в своё удовольствие.

Какими отточенными были все её движения! Как синхронно работали руки и ноги! Какой уверенный, чёткий ход и какая при этом гордая осанка! Многие попадавшиеся ей навстречу лыжники даже останавливались и восхищённым взглядом провожали её. Мария была этому рада и даже гордилась собой, гордилась, что до сих пор не растеряла навыков спортсмена. Значит, тело помнит всё то, что заложено было ещё в раннем детстве её учителем физкультуры!

Пробежав километров пять Мария брала небольшую передышку, а затем вновь летела по упругой, слегка поскрипывающей под пластиковыми полозьями лыжне.

А перед возвращением домой она непременно отправлялась на горки, названные местными жителями Оленьими, хотя оленей в лесу давно уже никто не видел. Ловко, как завзятый слаломист, объезжала она запорошенные снегом бугорки, выступающие из-под снега веточки.

Но в тот раз она зазевалась, отвлеклась на задорный детский смех и не разглядела торчавший под снегом пенёк, наткнулась на него со всего маха и упала, погнув лыжу.

Вот тут-то и произошло её знакомство с Артуром. Некий молодой человек подъехал к лежавшей Марии, помог подняться и предложил свою помощь. Он был так предупредителен, с таким сочувствием отнёсся к её беде, что Мария разрешила ему проводить себя.

По дороге говорили о лыжах, вспоминали забавные истории, связанные с ними и расставались уже чуть ли не друзьями.

Прощаясь, Мария сказала почему-то, что бывает в лесу каждые выходные и что на следующие непременно придёт вновь, если, конечно, не вмешаются какие-либо непредвиденные обстоятельства. Артур тоже любил кататься и тоже старался вставать на лыжню по выходным.

Красавцем он не был. Среднего роста, худощав со следами от оспы на высоком лбу, висках и скулах. И нос… Про такие говорят, что Бог семерым нёс, да одному достался. Однако обаятельная, располагающая к себе белозубая, как у киноартистов улыбка не оставила равнодушной сердце Марии Андреевны Егорушкиной.

Всю показавшуюся ей почему-то как никогда долгой рабочую неделю после этого случайного знакомства с Артуром Мария ловила себя на мысли, что думает о нём непозволительно часто, а его обаятельная, белозубая, как у киноартиста улыбка, так и стоит у неё перед глазами.

Накануне очередных выходных Мария по пути домой заехала в спортивный магазин и купила новые лыжи.

4

Мария жила в старом многоэтажном доме, расположенном вдоль Первомайской улицы.

Одно из окон её просторной квартиры выходило на исторический Измайловский остров, окольцованный тёмными водами Серебряно-Виноградного пруда, которые нынче были затянуты тонким слоем льда и припорошены кое-где снегом.

Артур был можно сказать её соседом, он обитал по другую сторону Измайловского леса на шоссе Энтузиастов, занимая небольшую квартирку в мощном, как крепость так называемом «сталинском» доме с лепными потолками и лифтом, похожим на клетку для диких животных.

Они встречались по выходным – так было удобнее Марии. Рано утром, пока муж и сын ещё спали, она брала лыжи и вплоть до обеда «каталась».

В хорошем темпе она пробегала насквозь Измайловский лес, ныряла в подземный переход через шоссе Энтузиастов, где на выходе её неизменно поджидал улыбавшийся своей неотразимой улыбкой Артур.

Как здорово, что в своё время ей так и не удалось поставить рядом с собой на лыжню Андрея! Хорошо, что и Игорёк в отца пошёл, тоже тяжёл на подъём был мальчик.

Артур был умным, начитанным и одиноким человеком. Одиночество порождало неуверенность в себе, особенно это касалось отношений с женщинами, хотя отношений как таковых и не было: в свои двадцать пять Артур был чист и целомудрен, как ангел небесный. Мария это поняла сразу. Но как упоительны были его ласки, с какой готовностью он исполнял то, что она нашёптывала ему в порыве страсти на ушко! И как он был ненасытен в любви. Её Андрей, кажется, даже и во время их медового месяца таким не был.

Марию подноготная Артура интересовала мало, то есть, совершенно не интересовала. Просто полюбопытствовала как-то мимоходом, где его родители? Оказалось, что они живы и здоровы, но давно развелись и у каждого из них новая семья и дети. А Артуру они совместно соорудили эту квартиру, с первого взгляда поразившей Марию своей совсем не холостяцкой чистотой. Был момент, когда она засомневалась даже, действительно ли так уж одинок её хозяин?

Мария, у которой всегда чесались руки совершить какую-нибудь перестановку в квартире, не удержалась и на этот раз. Письменный стол, на её взгляд, стоял совсем не там, где должен был стоять, его нужно было поставить ближе к окну, там больше света. Тоже и кресло, и, конечно же, тумбочка для постели. Мария живо подыскала им более подходящие места.

Артур совершенно не понимал, почему всё должно быть именно так, однако с восторгом соглашался со всем, что предлагала Мария. Обилием же книг, занимавшим чуть ли не весь коридор и полкомнаты Мария удивилась и даже немного опечалилась, опасаясь, что и Артур окажется таким же книжным червяком, как и её муж, скуки и уныния хватало ей и дома.

Но если Андрея ей было уже не переделать, то этого восторженного мальчика без труда можно было направить на пусть истинный, он должен интересоваться исключительно ею, а не книгами. Впрочем, когда её нет, он может делать всё, что ему угодно. Но всё равно столько книг это перебор для такой маленькой квартиры.

– Есть же эти, как их, планшеты, – сказала она. – Туда можно скачать хоть все книги в мире. И читай себе на здоровье. И места в квартире освободиться.

– Нет, мне нравятся именно книги. Я когда покупаю книгу, беру её в руки, листаю, вдыхаю запах типографской краски, глажу её, как ребёнка. Это непередаваемые ощущения, понимаешь? А в планшете что? Текс мёртвый и только. И вообще покупка книг для меня это – праздник.

– Но столько книг, жизни не хватит прочесть все.

– Так уж и не хватит, – потупил взор Артур.

– Ты хочешь сказать, что уже всё это прочёл? – Мария с некоторым недоверием посмотрела на своего молодого любовника.

– Да, – сказал он, почему-то виновато улыбнувшись. Но тотчас же поспешно добавил, словно хотел оправдаться перед Марией за этот свой «нехороший» поступок. – На самом деле их тут не так уж и много. Я бы хотел, чтобы их было больше.

– А, по-моему, и этого более чем достаточно, – возразила Мария. – А вот что тебе действительно необходимо, так это новая мебель. Смотри, какая она у тебя обшарпанная.

Артур безразлично пожал плечами, об этом он как-то никогда не задумывался.

Марии было приятно сознавать, что молодой человек – на взгляд он был моложе её лет на пятнадцать, ровно настолько, насколько она была младше своего мужа, – так искренне ей увлечён. Значит, ещё не вышла в тираж баба, коль молодёжь на неё заглядывается!

Мария не задумывалась о том, сколько продлится эта связь. Когда ей наскучит это приключение, она сама поймёт, вот тогда всё и закончится. Но это будет потом. А пока она наслаждалась тем, что имела.

Интересно, как прореагировала бы Галина, если бы узнала, что она завела себе любовника? Похвалила бы? Позавидовала? Впрочем, теперь ей было не до этого. Мужа её, кажется, прокатили с переводом, Галина расстроилась не на шутку, последний их разговор по телефону она весь проплакала и сыпала проклятья на голову какого-то полковника Абушева, который вроде бы препятствует назначению мужа. Сетовала как всегда на жизнь свою поганую и на измены негодяя мужа.

А Мария чувствовала себя превосходно с некоторых пор. Со всеми была добрее доброго и на работе и дома. Домашних своих баловала частенько кулинарными изысками, как бы пытаясь загладить свою вину перед мужем, да и сыном тоже. Она по-прежнему любила своего умненького мужа, а измена – хоть это слово ей было не по душе, – ну что ж тут поделаешь? Природа требует своего, это раз.

А два – Андрей почти совсем перестал обращать на неё внимание как на женщину. Кому такое понравится? И потом она же не знает, чем он там занимается после лекций со своими студентками! Может – ха-ха! – с какой-нибудь наиболее способной проводит дополнительные занятия у неё дома!

Сама эта мысль до слёз рассмешила Марию, когда она только представила себе, как её благоверный хорохорится перед молоденькой студенткой!

Выходя из машины на парковке, она даже не заметила, что продолжает смеяться.

– У вас, Мария Андреевна, последнее время очень хорошее настроение, – сказал, подбегая к ней, охранник Борис. – Не поделитесь секретом, как этого добиться?

– Не поделюсь! – продолжала смеяться Мария. – Вымой, пожалуйста, машину, какой-то грузовик обрызгал её всю. Заранее спасибо.

Борис, как всегда сладким взглядом проводив элегантную женщину, отправился за ведром в сторожку, где его напарник Платоныч заваривал чай.

– Садись, пей, а то простынет, с помывкой успеешь. У меня конфеты есть, «Мишка на севере». Хочешь?

– Я, Платоныч, хочу Машку на юге, – ухмыльнулся Боря, присаживаясь за круглый столик, укрытый вытертой клеёнкой.

– Знаешь, как говорят: хороша Маша, да не наша.

– Пока не наша, – с уверенностью в голосе поправил его Борис.

Андрей, добродушный толстячок, без жены обедать не садился ещё и потому, что лень было разогревать еду, накрывать на стол. Поэтому всегда терпеливо ждал Марию с лыжных прогулок. А Игорёк перехватит что-нибудь на ходу, бутерброд или холодную, в «мундире» картошку и хоть бы вообще обеда не было!

Маша всегда возвращалась примерно в одно и тоже время. С румянцем во всю щёку, с сиявшими радостью глазами. Глядя на жену, Андрей говорил, что лыжные прогулки ей явно идут на пользу, что после них она вся такая… такая… Но найти подходящий для сравнения образ он не мог и умолкал, любуясь очаровательной женой.

– Я тоже думаю, что на пользу, – пряча улыбку, соглашалась с мужем Маша.

О, как возликовала её душа, вкусив запретный плод, сладкий сок которого дурманил голову, как хорошее вино! Вот что значит жить полной жизнью!

– Тебе тоже покататься с матерью не мешало бы, – сказал однажды Андрей сыну. – А то сидишь целыми днями дома!

Маша замерла, ожидая ответа мальчика. Но Игорёк оказался достойный сыном своего отца.

– Да не хочу я, – отмахнулся он.

Зима постепенно вступала в свои законные права, «лыжные прогулки» Марии только начинались…

5

То, что Артур не был красив, нисколько не смущало Марию. Она считала, что красота не самое ценное качество мужчины. У Артура была масса других достоинств. Он был добр, нежен, послушен, готов был исполнить любые её прихоти. А если бы на его месте был какой-нибудь записной красавец?

Нет, Артур устраивал Марию во всех отношениях. Именно такой любовник и был ей нужен. И вообще, её всё устраивало. И потом она ни на минуту не забывала о его обаятельной, белозубой, как у киноартиста улыбке, эта улыбка в глазах Марии перевешивала все недостатки Артура, даже его большой нос, которые она просто не хотела замечать.

Сожалела она лишь о том, что на столь ею любимые лыжные прогулки теперь практически не оставалось времени. Те полчаса, которые иногда удавалось выкроить ей до или после встречи с любовником, конечно же, удовлетворить её не могли. Но, в конце концов, чем-то же надо было пожертвовать!

– И откуда у тебя такая любовь к лыжам? – весело удивлялся Артур. – Ты на севере родилась, что ли?

– Да я в раннем детстве и снега-то не видела! – смеялась Мария. – Я ведь в Туркмении родилась, папа там в то время служил. Мы с ним почти всю Среднюю Азию объездили. А в восемьдесят восьмом году он погиб. Несчастный случай произошёл, взорвался комплект боеприпасов, а папа рядом находился. Мы тогда уже в Душанбе жили, хотели остаться там навсегда рядом с его могилой.

Но вскоре девяносто первый год наступил, Союз развалился, пришлось собирать манатки и бежать в Россию. Нам с мамой хоть повезло, было к кому…

– Мария вдруг замолчала, выражение лица её сделалось жёстким. – Знаешь, как мы жили там последнее время? – сказала она чуть погодя. – Света в домах не было, жгли свечи, хотя и их было очень трудно достать.

Приходилось по нескольку раз использовать воск уже обгоревших свечей.

Не было горячей воды, газа, отопления… Мы с мамой раздобыли, не помню уж, где печку-буржуйку, а на дрова шёл даже паркет из квартиры.

Но самое страшное не в этом было. Почти животная ненависть вспыхнула вдруг у «коренного населения» к русским, будто это такие, как мы с мамой были виноваты во всех случившихся с ними бедах. А ведь мама такие сложные операции делала, скольким жизнь спасла. Всё было забыто! Русских можно было оскорбить, ударить лишь за то, что ты русский.

Главное, что ты – не из их стаи. А женщин они вообще за людей не считали. Не дай Бог, если тебе надо было куда-нибудь ехать на городском транспорте, одной, без мужчины. Это был настоящий кошмар. Местные дикари так и норовили в толпе облапить, залезть под платье. И попробуй только возмутись, крик подними, – враз по физиономии схлопочешь! Или к всеобщей радости тебя выбросят из автобуса. Могли даже и на полном ходу…

Когда русские стали уезжать, посмеивались: не уезжайте, нам нужны рабы, кричали эти скоты. А теперь довольны, что в России им метлы дают в руки, на что ещё годны эти недоумки!

Мария опять замолчала. Растерянно молчал и Артур. Для него, бывшего в ту пору ещё ребенком, услышанное от Марии стало полным откровением.

– Когда я раньше ходила на рынок и видела эти наглые рожи, мне порой казалось, что кто-то из них подбежит ко мне и полезет под платье. Омерзительное ощущение… Как жаль, что этих нелюдей пускают в Россию!

– Хочешь, я с тобой буду ходить? – храбро предложил Артур.

Мария с благодарной улыбкой посмотрела его щупленькую фигуру, нежно провела руками по волосам своего самоотверженного любовника и чмокнула в щёку.

– Не нужно, это в первое время после переезда было. Теперь уже всё в порядке.

Мария помолчала и вскоре перевела разговор на иную тему, более благодатную.

– Знаешь, я, когда в первый раз на лыжи встала и метра не проехала, свалилась. А потом ничего, обучилась быстро, очень понравилось и теперь не понимаю людей, не любящих кататься на лыжах. Это же так здорово! Вот, например, мой Андрей…

Впервые произнеся в квартире любовника имя мужа, она почувствовала вдруг какую-то неловкость и замолчала на полуслове. А после недолгой паузы объявила, поглядев на висевшие над письменным столом часы, что ей уже пора.

– Ты на них не смотри, они у меня всегда спешат. Побудь ещё, пожалуйста, побудь! – робко попросил Артур.

Мария почувствовала, что не в силах отказать в просьбе этому мальчику, подкреплённой к тому же с его стороны нежными поцелуями…

Следовавшая за Новым годом неделя была нерабочей. И Мария с Артуром встречались каждый день. Пару раз они даже вставали на лыжи, таково было желание Марии. И как Артур этому не сопротивлялся, пытаясь удержать любимую женщину у себя дома, у него ничего не получилось.

С наступлением зимы, с того случайного знакомства с Артуром, она точно зажила другой жизнью, более интересной, более насыщенной. Хандра, долго ею владевшая, слетела с неё вместе с последними, осенними листьями.

Частенько вспоминала она теперь добрым словом и свою двоюродную сестру, ведь это с её благословения, так сказать, произошли столь благодатные перемены в её жизни. Галина вслух высказала то, о чём она, возможно, не решилась бы даже подумать.

Новогодняя неделя кончилась быстро. А концовку её омрачило то, что Артур прихворнул, зачихал, закашлял. И их последнее свидание перед наступавшей недельной разлукой прошло совсем не так, как бы им того хотелось.

– Предупреждала ведь тебя, разгорячённый не ешь снег! – выговаривала Мария своему юному любовнику, как ребёнку малому. – Вот результат не послушания! Тридцать семь и пять, – она встряхнула градусник и убрала его в футляр.

– У меня с детства горло слабое, – признался Артур, ужасно раздосадованный так некстати приключившейся с ним болезнью.

– Тем более, должен был думать, ты ж не маленький! Или ещё маленький? – Мария ласково потрепала его по волосам.

Артур нахмурился. Он не любил, когда она называла его маленьким.

Мария заставила его лечь в постель, а сама, усевшись в кресло с высокой и не слишком удобной спинкой, принялась внимательно исследовать содержимое коробки с лекарствами, которые нашла у Артура.

Он с улыбкой поинтересовался, хорошо ли она в них разбирается?

– Как-никак медучилище окончила, – последовал неожиданный для Артура ответ.

– А почему дальше учиться не стала? Почему в институт не пошла? – Закутанный в плед, Артур сидел на постели и маленькими глоточками пил приготовленный Марией горячий чай с малиной.

– Какой там институт, о чём ты! Мы в Россию почти, что нищими приехали, квартиру-то вместе с мебелью за гроши продали. А здесь нужно было на хлеб зарабатывать, до учёбы ли? А потом замуж вышла, Игорька родила… Вот это лекарство будешь принимать три раза в день после еды, – закончив, наконец, ревизию небогатой аптечки Артура, сказала Мария. – А завтра я ещё кое-что тебе принесу.

Всю неделю Артур усердно лечился, однако встать на ноги к выходным так и не смог. Температура не спадала, жутко болела голова, и проклятый кашель нещадно терзал его слабую грудь. На неделе к нему два раза заезжала Мария, приносила лекарства, давала рекомендации.

В субботу, досыта накатавшись на лыжах, она тоже пришла. Артуру было уже гораздо лучше, но о полном выздоровлении говорить было рано. Увидев Марию, он попытался обнять её, но она тотчас же погасила этот порыв.

– Погоди, я с мороза, дай согреться.

– Я тебя согр… – не договорив, Артур зашелся в страшном кашле, отчего слёзы выступили на его круглых, как пуговицы, глазах.

– Ну, вот видишь, – посочувствовала ему Мария. – Ты, наверно, не пьёшь питьё, какое я тебе приготовила?

Выбив из своей хиленькой груди остатки кашля и отерев комочком зажатого в кулаке платка слезящиеся глаза, Артур жестом показал: пью, мол.

Примерно через час Мария ушла, пообещав на днях наведаться вновь. Оставшись один, Артур до самого вечера ни разу не кашлянул. Даже зло взяло, что ж он при Марии-то так грохал!

Розовощекая, пахнувшая морозцем Мария, как вихорь ворвалась в квартиру. И жизнь в ней сразу закипела. Игорёк, несмотря на отчаянное сопротивление, был отправлен гулять во двор, Андрей потопал на рынок за картошкой. Сама Мария, приняв душ, занялась приготовлением обеда.

Разительные перемены, произошедшие в последнее время с женой, в какой-то степени удивляли Андрея. Неужели, думал он, обычные лыжные прогулки способны так изменить человека? Замкнутая, раздражительная женщина, она в какие-то полтора месяца сделалась весёлой, радостной.

Может, и ему стоило встать на лыжи, взбодриться, стряхнуть с себя привычную уже лень? А то ведь и вправду он слишком засиделся, залежался, заработался. А нужно держать себя в форме, иначе неудобно перед своими студентами будет.

– Ты завтра опять на лыжню? – как-то за обедом спросил он Марию.

– Собираюсь, а что? – насторожилась она.

– Вот подумал, может, и мне с тобой махнуть?

Это неожиданное намерение мужа никак не нарушило планов молодой женщины, завтра она не собиралась идти к Артуру. И в тоже время совместные прогулки с Андреем в дальнейшем были совершенно ей не нужны. Их надо было пресечь, что называется, в зародыше. И Мария быстро придумала, как это сделать: находчивости ей было не занимать.

На следующее утро, морозное и солнечное, встали всей семьёй на лыжню: капризничавшего Игорька тоже взяли с собой. Мария с первых же метров задала такой темп, что минут через десять Андрей выдохся и запросил пощады. Не получив её – Мария сделала вид, что не слышит его призыва, – попытался из последних сил настичь жену. Но ему это, конечно же, не удалось.

Напротив того, с каждым метром отставание его и Игорька от Марии становилось всё более обескураживающим. Впрочем, вскоре Мария всё же пощадила их, в первую очередь из-за сына. Тот просто остановился посреди лыжни и с укором смотрел на мать.