Во власти любви. Книга вторая бесплатное чтение

Дорогой читатель,

если ты видишь это обращение, значит, ты уже знаком с первой частью истории, потому что «Во власти любви» – вторая книга дилогии и НЕ является отдельной.

Обрати внимание, этот роман содержит сцены убийств, пыток, упоминание изнасилования и самоубийства, нецензурную лексику и откровенные сцены. Это авторская вселенная, поэтому иерархия мафии не претендует на достоверность.

Рекомендую свериться со своими триггерами.

С любовью,

твоя Эмилия

Посвящается всем,

кто находится в поиске себя

и своего жизненного пути

Каждый выбор имеет последствия.

Выбирай сердцем…

Пролог

Я всегда любила поспать. И вообще это было мое любимое занятие. После поедания карамели, конечно, которую няня Мариэтта вечно от меня прятала. Как и мама, она очень злилась, когда я, только-только проснувшись, проскальзывала на кухню и лопала десерт без остановки. Но разве можно удержаться, зная, что заветная баночка так и ждала твоего внимания?

Сегодня мама проследила, чтобы я встала пораньше и успела позавтракать, а после подготовиться ко встрече с гостями. Была ли я им рада? Наверное, да, ведь среди взрослых должен был быть ребенок. Но сначала мне не дали выспаться, а потом не разрешили съесть самую вкусную сладость в мире…

– Кто этот мальчик? – спросила я у мамы, пока та расчесывала мои длинные волосы.

– Сын самого близкого друга папы. Они всегда едут издалека, чтобы повидаться с нами. – Ее движения были плавными и расслабляющими, отчего спать хотелось еще больше. – Будь дружелюбной.

– Хорошо, мамочка.

В целом, я была послушным ребенком. Хотя мама и папа могли бы с этим не согласиться.

С другими детьми я общалась довольно редко. Иногда в гости заглядывал Данте, но он был тихим и серьезным и никогда не хотел со мной играть. Наверное, думал, что с девочками не стоит водиться. Но я никогда с этим не соглашалась и пыталась с ним подружиться. Хотела бы я, чтобы сын папиного друга оказался дружелюбнее, чем Данте.

Мама закончила с косичками, переодела меня в голубое пышное платье и ушла проверить, все ли готово к приходу гостей. Я покормила своих рыбок – Чипа и Дейла – и спустилась вниз.

Из гостиной доносились голоса – гости уже прибыли. Но я решила, что торопиться некуда, и первым делом завернула на кухню.

Повар Бенито, длинные усы которого смахивали на червяка, громко обсуждал что-то со своими помощниками. Няни с ними не было. Воодушевившись, я на цыпочках прокралась в кладовую рядом с кухней. Несложно догадаться, что там хранились все запасы, в том числе и мой любимый десерт.

По просьбе мамы карамель с недавних пор стали хранить здесь. Да еще и на са-а-амой верхней полке, чтобы я наверняка до нее не добралась. Но неужели я не найду способ достать банку?

Я включила свет. У стен стояли высокие – нет, просто гигантские! – стеллажи. Они были плотно заставлены различными банками, бутылками и коробками. Но я сразу увидела то, что меня интересовало.

Банка с карамелью стояла на самом верху. Стула или лестницы в кладовой я не нашла, поэтому пришлось соорудить стремянку из того, что было под рукой. Высыпав картошку из деревянного ящика, я подтащила его к полкам и перевернула. На ящик вверх дном поставила прочное жестяное ведро. Оглядев выстроенную пирамидку, я осталась собой довольна.

Затем, мысленно похвалив себя за сообразительность, я забралась на ведро, которое тут же под моим весом пошатнулось. Ну и пусть, я же не трусиха!

Рука потянулась к заветной баночке. Карамель вот-вот будет у меня…

– Почему ты крадешься как вор в собственном доме?

Незнакомый голос заставил меня вздрогнуть, отчего ведро под ногами задребезжало. Чтобы не упасть, я ухватилась свободной рукой за край полки. Другая рука дернулась, задев соседнюю с карамелью банку. Та полетела вниз и со звоном разбилась. Огурцы разлетелись во все стороны, а растекшийся маринад подбирался к ногам напугавшего меня гостя.

Это был мальчик. Очень высокий. С темными волосами и очками в толстой оправе. Он был одет во все черное.

Неужели это его любимый цвет? Почему все черное? Надо будет разузнать, как только закончу тут.

Мальчик стоял у двери, держа руки в карманах брюк, и смотрел на разбитую банку.

– Ты напугал меня. Весь этот беспорядок из-за тебя. Бенито теперь будет ругаться. Это ты виноват! – злилась я на мальчика, а он так и смотрел на огурцы. – Ты вообще меня слышишь?!

Не стой я на шаткой пирамидке из ящика и ведра, точно от досады бы топнула.

– Невежливо молчать, когда к тебе обращаются. Тебя этому не учили?

– А тебя не учили отвечать за свои проделки?

Фу, еще и грубиян!

Мальчик посмотрел на меня и… мамочки! Какой красивый! Даже красивее, чем Данте. Я всегда считала, что на свете не может быть никого лучше Данте, и даже собиралась выйти за него замуж, когда вырасту. Я была готова хоть сейчас, но мама постоянно твердит, что мы еще дети. Ну ничего, я готова и подождать.

Но этот мальчик в черном оказался красивее. Ни грубые очки, ни даже брекеты не портили его внешнего вида. А ямочки на щеках… Они были такими глубокими, что мне хотелось ткнуть в них пальчиком.

– Я просто хотела взять баночку карамели и не могла дотянуться. Но почти сделала это, а ты пришел и напугал меня.

Мальчик посмотрел наверх, сделал пару шагов и встал рядом. Мы оказались на одной высоте и поэтому теперь смотрели друг на друга.

– Маленьким девочкам не стоит есть много карамели. Уверен, по этой причине от тебя ее и спрятали, – заявил мальчик, скрестив руки на груди.

– А сколько же тебе лет? – раздраженно спросила я.

– Девять.

– Когда тебе исполнилось девять?

– Зимой будет.

– Тогда тебе еще нет девяти, а, значит, ты старше меня всего на четыре года, – ответила я, довольная своими навыками счета.

Папа всегда называл меня смышленой и сообразительной, а он никогда не врал.

– Четыре с половиной.

– Не умничай. – Я показала ему язык, но он лишь покачал головой.

Мальчик потянулся к банке и без особых усилий схватил ее. Открыл крышку и подал мне, даже не попробовав сладкое лакомство.

– Держи, мелкая.

– Не называй меня так! – Одной рукой я взяла банку, а второй все еще держалась за полку.

– Как скажешь, мелкая.

– Я же попросила так меня не называть!

Я топнула ногой, но сразу же пожалела об этом: ненадежная конструкция снова пошатнулась.

– А как тебя называть?

– Папа говорит, что я принцесса.

– Ну ладно… – Мальчик почесал затылок. – Будешь принцессой.

Он не отходил в сторону и продолжал глазеть на меня, пока я пыталась слизнуть карамель с ободка открытой банки. Мальчик поморщился.

– Это отвратительно.

– Ничего ты не понимаешь! Это самая вкусная сладость в мире, бестолочь!

– Ага. Из-за которой зубы портятся и чернеют.

– Нет. Смотри! – сказала я, демонстрируя белоснежную улыбку, чтобы он убедился, что черные зубы – страшилки взрослых.

– О чем я и говорил. Вон, вижу, кариес на одном, нет, на двух. Ого…

– Ты врешь!

Его слова меня разозлили, и я со всей силы толкнула мальчика рукой, которой держалась за полку. Ведро заскрипело и зашаталось. Я даже не поняла, как мы оказались на полу. Видимо, я свалилась прямо на вредного мальчишку. Рядом с остатками карамели блестели осколки разбитой банки.

Мальчик не двигался. Его голова была слегка наклонена.

– Эй, ты заснул, что ли?

Мне хотелось накричать на него, отругать, потому что из-за него разбилась целая банка карамели! Да и вообще, дразнить девочек некрасиво!

Мальчик молчал. Я стала трясти его за плечи, верхом усевшись на его животе. Но он не двигался.

– Хватит притворяться, отвечай! Из-за тебя банка разбилась! Вставай, надо убраться, пока Бенито или няня не пришли.

Я повернула голову мальчика к себе. На щеке краснела странная полоска. Откуда она взялась? Я коснулась ее пальцем. Густая, липкая. С волос что-то бежало, пачкая лицо.

Фу.

Я взялась усердно оттирать эту странную краску подолом платья. Я не любила красный цвет. Да и у мальчика, судя по черному костюму, любимым он не был.

Внезапно из кухни раздался голос папы.

– Адриана?!

Он совсем близко и наверняка будет ругаться, когда увидит беспорядок.

«Может, если я тоже засну, папа не будет меня ругать?» – подумала я и тут же слезла с мальчика, легла рядом и закрыла глаза.

Я часто притворяюсь спящей, когда мама слишком рано отправляет меня в постель, а я еще хочу порисовать. Вот и сейчас я старалась не двигаться и изо всех сил делала вид, что сплю. В кладовку вошел папа.

– Черт! – воскликнул он.

Ого! Мама никому не разрешала говорить такие слова! Надо будет обязательно ей об этом рассказать.

– Принцесса, открой глаза! – закричал отец, и я почувствовала, как он поднимает меня. – Вызовите врача!

Что? Зачем нам врач?

Я резко открыла глаза и посмотрела на него:

– Все хорошо, папочка, мы просто дурачились.

– Принцесса, – папа выдохнул и прижал меня к груди.

Затем, опустив меня на пол, он склонился над мальчиком и громко позвал:

– Джованни! Вызови врача! Скорее!

Но я же сказала…

– Сынок, – папа взял в руки лицо мальчика, – очнись!

Сынок? Почему он так его назвал? У папы нет сыновей. Только я.

В этот момент в кладовку вбежала мама, а следом за ней незнакомые мне мужчина и женщина. Последняя тут же побелела, бросилась к мальчику и разрыдалась. Папа подтолкнул меня к маме.

– Почему вы плачете, синьора? Он же просто спит, – обратилась я к женщине, пока мама обнимала меня, посадив к себе на колени.

– У него слабый пульс, но он дышит, – серьезно сказал папа.

Незнакомый мужчина аккуратно поднял мальчика на руки и унес из кладовки, а следом вышли все, кроме меня и мамы.

– Ох, милая. С ним все будет в порядке.

Но я совершенно не понимала, почему все так разволновались. Подумаешь, заснул! Что-то мне подсказывало, что с этим мальчиком мы обязательно подружимся. Ведь он так же, как и я, любит поспать. А карамель он еще полюбит, ничего.

1

Адриана

Может ли человек влиять на свою судьбу?

Многие бы сказали, что нет. Она предопределена, известна заранее, и жизнь лишь подстраивается под ее планы. Все случается так, как рисует карта твоей судьбы.

Но что, если даже один шаг в сторону способен кардинально поменять ход событий? Изменится ли судьба? Или все наши решения и поступки, правильные или неправильные, тоже намечены заранее, и каждый лишь следует шагам прописанного алгоритма? Мы думаем, что одерживаем над судьбой верх, пока на самом деле она манипулирует нами. Как кукловод.

Если это правда, то неужели все, что я знала о себе, – ложь?

Мне всегда казалось, что я в силах изменить судьбу, принимая те или иные решения. Но что, если мой жизненный путь в конечном счете приведет меня на дно, как бы я ни стремилась этого избежать?

Я выросла в мире жестокости и насилия, где смерть воспринималась как нечто обыденное. Никого не удивляли новости об очередной жертве, убийстве или похищении, потому что для Каморры это было в порядке вещей. Как и для меня.

Людям, выросшим в других условиях, сложно понять, что такое мафия. В книгах или фильмах они видят только верхушку айсберга, даже не представляя, что находится под водой.

Хуже всего то, что, как бы ты ни старался держаться от него подальше, этот мир, однажды вцепившись, не отпускал и нагло утаскивал тебя за собой. Ты принадлежал ему с рождения. И сейчас я как никогда чувствовала его хватку, его впивающиеся когти. Виной тому были решения, из-за которых прямо сейчас я стояла в ванной комнате с окровавленными руками.

Я открыла глаза и повернула кран. Сунув руки под прохладную струю, попыталась смыть кровь. Она засохла под ногтями, впиталась в кожу. Я терла ладони мылом, но и это не помогало: красный цвет никак не хотел сходить.

От этой затеи пришлось отказаться, но пятна оставались еще на джинсах и футболке. Но и эти попытки не увенчались успехом. От злости и разочарования я швырнула мыло в раковину. Пятна на одежде стали еще больше. Они будто издевались, хотели напомнить о случившемся, словно мне и без них не хватало тех картинок, что я видела каждый раз, закрывая глаза.

Произошедшее меня вымотало, хотелось спать, но о сне не могло быть и речи. Я ополоснула холодной водой лицо, чтобы хоть немного освежиться. Бесполезно.

Взгляд скользнул по зеркалу на стене, выложенной белой плиткой. Вся комната была белой, и самым ярким пятном в ней являлась я. Грязная и растрепанная.

Дрожащие руки потянулись к волосам и попытались привести их в порядок, но только больше их испачкали. Я вся была в крови, чувствовала ее запах, ее вкус на языке. Если бы желудок был полон, меня бы вырвало.

Ноги предательски подкосились. Ударившись коленями о холодный пол, я совершенно не почувствовала боли. Но внутри сидела другая, такая знакомая мне боль, что разрывала на части. Хотелось вырвать сердце из груди, кричать и плакать, но даже на это я была не способна. Горло сжалось и пересохло, слез не осталось. Я провела рукой по груди, пытаясь унять давление, но тело отвергло эту жалкую попытку. Я так устала.

Откинувшись на стену, я прижала ноги к груди и начала покачиваться, пытаясь унять дрожь и отогнать сон. Каждый раз, когда веки закрывались, я слышала его голос и пыталась не дать ужасному образу снова встать перед глазами.

Открой глаза, принцесса.

Я качалась, пока за дверью не послышался знакомый мужской голос:

– Где она?

Папа.

Я не успела подняться на ноги, как дверь, ударившись о стену, распахнулась, оставив на плитке скол. Папа ворвался в маленькую ванную комнату и полностью ее собой заполнил. Он всегда обладал особой энергией и одним только взглядом мог вселить страх. С момента нашей последней встречи папа немного похудел, волосы стали чуть длиннее. На нем был один из его любимых костюмов. Сильнее всего изменились глаза. Белки покраснели, веки припухли. Уставшие, безжизненные глаза. Другие. А под ними – огромные синяки.

Когда он спал в последний раз?

– Адриана… – Папа глядел на меня сверху вниз.

Я по-прежнему сидела на полу, обхватив ноги руками. Тогда он присел рядом и притянул меня к себе. Обнял крепко, как в детстве, поглаживая мои мягкие непослушные волосы. Но сейчас они были измазаны кровью, как и вся я, как теперь и папин костюм. Но мне не хотелось об этом думать. Мне было так хорошо, как не было, казалось, целую вечность.

– Милая, ты в порядке? – спросил папа, вглядываясь в мое лицо.

Его глаза были полны беспокойства. Он как будто что-то настороженно искал в моем взгляде, и я не стала ничего скрывать, хоть и не была уверена, чего именно он ждал. К виду крови папа давно привык, тем не менее выражение его лица изменилось: в нем появились озабоченность и гнев. Он смотрел на меня в ожидании ответа, но, не получив его, задал еще один вопрос:

– Тебя осматривал врач?

Я не могла найти в себе сил, чтобы ответить ему, поэтому просто кивнула и носом уткнулась в его грудь, вдыхая запахи кожи и сандала.

– Мне так жаль. Прости меня, милая, – он баюкал меня в своих объятиях, целуя волосы. – Прости, что предал твое доверие.

Почему он винит себя? Это я во всем виновата. Папа не сделал ничего, за что мог бы просить прощения. Отец и без того взвалил на себя всю ответственность за смерть мамы и Данте. Но эта ноша была моей. Я хотела сказать ему об этом, но язык будто онемел.

– Прости, принцесса.

Я замерла. Он не может… Нет.

– Не надо, – разорвав наши объятия, я отстранилась. – Не называй меня так. Больше нет.

Папа удивился и пристально на меня посмотрел, пытаясь понять, что могло произойти. Я не знала, что он увидел, но это заставило его отвести взгляд, прежде чем заговорить снова.

– Хорошо, милая. Как хочешь, – он поднял теплую ладонь к моему лицу и смахнул слезы, о которых я даже не подозревала. – Давай поднимайся. Пусть тебя еще раз осмотрят врачи, а после мы поедем домой. Тебя все ждут.

Дом. О каком доме он говорит?

Папа не знал, что Чикаго не был моим домом. Уже нет. Я больше не принадлежала этому месту. А какое все-таки могла назвать своим, еще не знала.

– Я не могу. Мне надо остаться тут, пока…

Пока что? И как действовать в такой ситуации? Да, я виновата, я совершила ужасную ошибку, за которую никогда в жизни себя не прощу. Но что мне делать? Уйти или остаться?

– Милая, послушай. Что бы там ни произошло, мы все решим. Сейчас тебе нужно немного поспать, отдохнуть, а после мы сядем и все обсудим, найдем…

Папины слова прервал громкий женский голос из динамиков снаружи. Сообщение привлекло наше внимание.

– Доктор Стоун, в срочном порядке подойдите в третью операционную!

Третья операционная.

– Что-то случилось…

Я резко встала, отчего голова закружилась, и я пошатнулась. Отец поднялся следом и придержал меня. Голос из динамика все еще звал доктора в третью операционную.

– Что-то случилось. Почему им нужен врач?

– Сейчас это не важно, милая. Тебе нужен отдых.

– Почему они зовут доктора, папа?! – крикнула я, удивив и себя, и отца.

Я никогда не повышала на него голос. Будь я одним из его солдат, он прибил бы меня на месте. Но папа промолчал, видимо, удивленный моим поведением. Я выбежала из ванной комнаты и закричала. Крик пронесся по пустому холлу зоны ожидания. Еще недавно здесь толпился народ, но сейчас холл пустовал, лишь по углам дежурили люди отца. Он вышел следом и, не сказав ни слова, взял меня под руку. Но папа не мог ответить на мой вопрос. Для этого нужен был врач.

Я дернулась и побежала к операционной, оставив позади ругательства отца и его приказ солдатам следить за периметром. У двери нужной палаты какая-то темноволосая женщина открывала своей картой дверь. Я бросилась к ней, но опоздала. Она вошла в операционную, и из-за почти закрывшейся двери перед глазами в свете ярких ламп промелькнуло несколько человек в белом.

Что-то не так.

Словно в подтверждение моих мыслей один из врачей, чей халат был испачкан кровью, тут же сообщил:

– Пульс слишком слабый, жизненные показатели падают, доктор Стоун.

Дверь закрылась. Но я слышала, что за ней происходило. В доносившихся голосах чувствовались беспокойство и отчаяние.

– Необходимо ввести адреналин, сейчас же! Подготовьте дефибриллятор, – скомандовала, судя по всему, доктор Стоун.

Казалось, что голоса в операционной заглушали все звуки снаружи.

– Слишком поздно…

Нет.

Нет. Нет. Нет. Это невозможно.

Боже, пожалуйста.

– Нет! – Я стала нажимать на кнопки и стучать в дверь кулаком в надежде, что она откроется.

– Адриана, успокойся, – руки папы подхватили меня, когда я в отчаянии едва не упала на пол. – Тише, милая. Все в порядке.

– Нет! Пожалуйста, папа. Он не может умереть. Он не может! Пожалуйста, папа! Помоги ему, прошу.

Я попыталась вырваться, но он крепко держал меня, прижимая к себе.

– Ш-ш-ш… Тише, милая. Ты причинишь себе вред, Адриана! – Он озирался по сторонам, не переставая успокаивать меня. – Позовите врача! Сейчас же, черт возьми!

– Папа, он не может умереть, – я обхватила ладонями его лицо и повернула к себе. – Не может… Я не убила его. Я не могла этого сделать, папа. Я не должна была этого делать! Верни его, папа! Верни мне его.

Крики и плач раздавались до тех пор, пока тяжелеющие веки не начали смыкаться. Что-то кольнуло в руку, и темнота стала медленно меня поглощать. Но последние несвязные слова вырвались из онемевших губ:

– Он не может оставить меня. Он мой якорь, а я его свет.

Я чувствовала, как тело расслаблялось. Конечности обмякли, накрывал сон. Посторонний шум стих. Лишь слова врача все еще звучали в голове.

Слишком поздно…

2

Адриана

Я открыла глаза. Яркий солнечный свет, льющийся в комнату из окон, ослепил меня. Было слишком светло. Возможно, из-за солнца, а может, из-за долгого сна я почувствовала дискомфорт от сухости в глазах. Как и во рту. Казалось, будто я оказалась в пустыне. Очень хотелось пить.

Я повернула голову и увидела молодую девушку в темно-синей медицинской форме. Она стояла у попискивающих аппаратов и что-то записывала в планшет. Папа говорил по телефону в другом конце комнаты. Его лицо выглядело особенно суровым и жестким. Челюсть сжата, брови нахмурены, волосы слегка взлохмачены. Костюм на нем был помят, привычный, идеально завязанный галстук отсутствовал. Возможно, теперь его попросту некому было завязывать, потому что раньше за этим следила мама. Чтобы дотянуться до шеи отца, ей приходилось вставать на небольшой пуфик, что она и проделывала каждое утро со дня их свадьбы.

– Мисс, как вы себя чувствуете? – обратилась ко мне девушка с теплой улыбкой, чем привлекла внимание папы.

Он тут же сбросил звонок и подошел ко мне.

– Адриана, – склонился надо мной папа, поцеловав в лоб. – Как ты, милая?

Первые несколько минут я не могла вспомнить, как попала сюда, но в целом чувствовала себя лучше, чем…

– Что случилось? – из-за сухости во рту мой голос стал хриплым.

– Выпей немного воды.

В вену левой руки была введена игла капельницы с какой-то прозрачной жидкостью, поэтому папа помог мне сесть и протянул стакан. Я сделала несколько глотков, а он обратился к медсестре:

– Если жизненно важные показатели в норме, я забираю дочь домой.

В этот момент в палату вошла женщина в белом халате. Она выглядела старше медсестры, ее темные волосы спадали на плечи, а очки в толстой оправе мешали разглядеть цвет ее глаз. От женщины исходило странное тепло, которое чувствовалось даже на расстоянии. Она подошла к нам.

– Мисс Моретти, я рада, что вы наконец проснулись. Судя по цвету лица, вам намного лучше, однако…

Медсестра протянула ей планшет и тут же вышла из палаты, словно хотела исчезнуть как можно быстрее. Возможно, ее напугал тон или взгляд отца.

– Я не могу сказать, что готова вас выписать.

– Я не спрашивал разрешения, доктор…

– Стоун, – сказала она, посмотрев на него.

Доктор Стоун.

– Мистер Моретти, послушайте…

– Если у вас припасены какие-то аргументы против или даже просто рекомендации, оставьте их при себе. Я сказал, что она здесь не останется.

Папа никогда не разговаривал так ни с одной женщиной. Его голос был слишком груб, отчего даже у меня по коже побежали мурашки.

– Папа, пожалуйста, – я взяла его за руку, чтобы немного успокоить.

– Тут нам делать нечего, – он посмотрел на меня, и его тон смягчился: – В Чикаго тебя уже ждут наши врачи.

Конечно, на случай необходимости Капо требовалась своя больница с полным составом медицинского персонала. В его деятельности эта предосторожность была обязательной. Там в основном лечились члены Каморры, но она была открыта и для всех жителей Чикаго. В папиной больнице работали люди, которые знали, в каком мире они живут. Те, кто умел молча делать свою работу. Особенно, когда им взамен предлагали покровительство и щедрое вознаграждение.

Но мое состояние мало меня сейчас беспокоило. Я не знала, как задать самый волнующий вопрос. Боялась услышать ответ. Волна ужаса накатывала от одной мысли, что с ним могло случиться что-то страшное.

– Папа, есть новости?

Он молчал, глядя на меня. Я мысленно молилась, чтобы он не произнес тех слов, которые я никогда не хотела бы услышать.

– Мистер Уильямс жив, – ответила вместо отца доктор Стоун.

После ее слов в груди что-то щелкнуло, и я смогла выдохнуть, хотя даже не заметила, в какой момент перестала дышать. Слезы уже бежали ручьем, когда я, взглянув на нее, увидела ее улыбку. Волна облегчения нахлынула на меня, тело содрогалось от нахлынувших эмоций. Счастье и грусть смешались, и я не могла понять, что вызвало эти слезы. Вина, которую я ощущаю? Сожаление от того, что сделала? Или того, что не сделала? Или я просто рада, что Алессио жив?

Он жив. Боже…

Я радовалась, даже если и должна была чувствовать что-то другое. Злость, например, или ненависть к человеку, который мной воспользовался. Однако в сердце не нашлось ни первого, ни второго.

Когда я вернулась в горный домик и увидела его обмякшее, неподвижное тело в луже крови, меня охватил страх. Бледное лицо Алессио искажала гримаса боли. А вокруг так много крови…

В тот момент вся злость вдруг испарилась, и единственное, о чем я думала, – как спасти ему жизнь, пока едет помощь. Я понятия не имела, что в таких ситуациях принято делать. Руки двигались сами по себе, когда я схватила с дивана футболку и прижала ее к ране на животе, пытаясь остановить кровь. Губы непроизвольно шептали, умоляли Алессио остаться со мной. Но он ничего не слышал и никак не реагировал. Пульс под моими пальцами замедлялся, а дыхание становилось все тише.

Я поглаживала его волосы, как он любил. Целовала холодные губы, как делала до этого кошмара. Держала его руку у самого сердца, желая, чтобы оно помогло ему сохранить свое, хотя бы до тех пор, пока люди отца в сопровождении бригады врачей не доставили нас в больницу.

Теплая ладонь сжала мою руку, вырывая из темных воспоминаний о событиях в горном домике.

– Адриана, – обратилась ко мне доктор Стоун. – Он в порядке. Мы перевели его в палату.

– Спасибо, – я не знала, кого благодарила: ее или Бога.

Самое главное, что Алессио жив и у меня будет достаточно времени, чтобы вымолить у него прощение за тот выстрел.

– Пока что, – сквозь стиснутые зубы процедил папа.

Мы обернулись. Улыбка доктора Стоун в одно мгновение исчезла, стоило ей встретиться взглядом с отцом.

– Доктор, оставьте нас наедине, – он смотрел на меня.

Доктор Стоун задержала на нем недовольный взгляд, но не сказала ни слова. Она хотела уйти, но я остановила ее, придержав за рукав.

– Нет, подождите. В каком он состоянии?

Доктор еще раз взглянула на отца, словно дожидаясь разрешения говорить, но папа молчал и все так же пристально смотрел на меня. Похоже, доктор Стоун расценила это как согласие и, проверив записи на другом планшете, начала говорить:

– Мы были вынуждены ввести мистера Уильямса в искусственную кому из-за сильной кровопотери и внутреннего кровотечения. – Я непроизвольно сжала ее руку, услышав эти слова. – Внутренние органы целы. Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько дюймов[1] выше, в лучшем случае она задела бы легкие, в худшем – сердце. Тогда мы не смогли бы его спасти.

Ее слова отозвались болью внутри. Не уверена, что доктор знала подробности случившегося, но казалось, она точно понимала, какие эмоции вызовут ее слова.

Стрелявший промахнулся. Она говорила обо мне.

Несколько дюймов выше, и спасти бы его не удалось. Пуля могла попасть ему в сердце, и тогда я бы потеряла его.

Но был ли он моим, чтобы терять?

– Мы продержим его в таком состоянии до тех пор, пока организм не будет готов к пробуждению. После этого мистеру Уильямсу предстоит период восстановления. Это займет время, но он так яро боролся за жизнь, что, уверена, он быстро поправится.

– Не сомневаюсь, что так и будет, – голос папы прозвучал слишком грубо.

Не было сомнений, что он с трудом сохранял самообладание.

– Мисс Моретти, знайте, что ваш отец моего согласия на выписку не получил, но он был настойчив и требователен. Поэтому, если вам понадобится помощь, звоните. Мои контакты указаны в листе выписки. Выздоравливайте.

Она сняла капельницу, в последний раз мне улыбнулась и направилась к двери. Однако на полпути вдруг развернулась и обратилась к отцу:

– Мистер Моретти, несмотря на ваш статус и всю холодность, что вы демонстрируете, вчера вы доказали, что у всех людей – даже таких, как вы, – есть сердце. Спасибо. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Не дождавшись ответа, женщина вышла из палаты, оставив нас наедине.

Отец с гневом сжимал кулаки, пока не спрятал их в карманах брюк. Он был раздражен. Мало кто остался бы жив после таких слов, что бы они ни значили.

– Мне нужно его увидеть.

Я попыталась встать, но папа остановил меня, крепкими пальцами сжимая плечи и не сводя с меня гневного взгляда.

– Ты никуда не пойдешь. Это не твоя забота. Мы едем домой.

– Это моя забота, папа. Это я выстрелила в него. Из-за меня он мог погибнуть. Я должна попросить прощения. Я должна…

– Ты ничего ему не должна, – прорычал отец.

– Конечно, должна. Я оставила его умирать в луже собственной крови!

– Он жив, потому что ты вернулась за ним. Он похитил тебя, но ты вернулась и спасла ему жизнь. Так что ничего ты ему не должна, черт возьми! – Папа редко ругался в присутствии меня или Люцио. Только когда был слишком зол. – Больше нет.

– Возможно, это и так. Но я не могу снова уйти, пока он в таком состоянии.

– Адриана.

Я знала, что папу будет нелегко уговорить, но мне нужно было в последний раз увидеть Алессио. Я должна была убедиться, что он жив. Возможно, для успокоения совести, а может, чтобы залечить раны на сердце.

– Папа, я прошу тебя. Позволь мне увидеться с ним хотя бы на несколько минут, – я взяла его за руку. – Пожалуйста.

Папа редко отступал. Он Капо, его слово всегда было последним, но и у него были слабости. Мы с мамой знали о них, чем часто пользовались.

– После мы уедем отсюда, и больше ты меня об этом не попросишь. Ваша встреча будет последней. Ты поняла?

Я кивнула, но не смогла произнести ни слова.

Сама мысль, что я увижу Алессио в последний раз, пугала. Возможно, оно и к лучшему. Мы не должны были встречаться, я никогда не должна была чувствовать то, что чувствовала к нему.

Отец помог мне встать с кровати. Я была одета в больничный халат. Мою старую одежду, скорее всего, выбросили, а новая лежала у стены на диване. Я взяла ее и направилась в ванную комнату, чтобы переодеться, пока папа дожидался снаружи.

Натянув черные брюки и свитер с длинными рукавами, я вышла из палаты. Отец разговаривал с кем-то из своих людей. Увидев меня, мужчина в знак приветствия кивнул, после чего, не сказав ни слова, папа повел меня по коридору в нужном направлении.

Всю дорогу до палаты, где лежал Алессио, я пыталась придумать, что скажу ему. Кто-то посчитал бы это глупостью, ведь он в коме и навряд ли меня услышит, но я знала, что постараться стоило.

– У тебя достаточно времени, но не затягивай, – сказал папа, когда мы дошли до нужной палаты.

На меня натянули специальную одежду. Папа поцеловал меня в лоб и ушел. Мужчина из охраны молча встал у стены, глядя в одну точку.

Я, собираясь с мыслями, повернулась к закрытой двери, отделяющей меня от Алессио. Отсюда я слышала лишь тихие звуки, что издавали аппараты внутри. Мне стало страшно. Я не понимала, правильно ли поступаю. Может, мне не стоило входить, или он не захотел бы меня видеть…

Что будет дальше, можно было только догадываться, но папа точно не оставит это дело просто так. Я дала себе обещание поговорить с ним и попросить быть более снисходительным к Алессио, потому что понимала – избежать наказания тот не сможет.

Но разве то, что я сделала, уже не стало для него наказанием?

Я глубоко вдохнула и осторожно открыла дверь. Палата напоминала мою, но здесь стояло гораздо больше аппаратов. Алессио лежал на кровати, множество каких-то трубок, торчавших из его тела, сообщали аппаратам о состоянии тех или иных органов и поддерживали в нем жизнь. Кислородная маска на лице помогала дышать.

Я медленно подошла к кровати. Ноги дрожали, отчего каждый шаг делался короче предыдущего.

От увиденного хотелось рыдать. Я смотрела на него, закрыв рот рукой и стараясь подавить напрашивающиеся слезы.

– Господи…

Я столько раз наблюдала за Алессио, пока он спал. Столько раз исследовала каждую впадину на его лице, знала все неровности и морщинки. Даже с закрытыми глазами я могла бы нарисовать его портрет.

Но тот Алессио, что лежал здесь, не был похож на себя. Его бледная, безжизненная кожа напоминала о тех минутах, когда я нашла его без сознания в горном домике. Прекрасные сапфировые глаза закрыты. Он казался похудевшим на несколько фунтов[2].

Алессио был другим. Потому что я стреляла в него…

Кислородная маска закрывала часть лица. Нижнюю половину тела прикрывала голубая простыня. Живот перебинтован, грудь покрыта электродами, что передавали жизненные показатели на монитор. Пульс, хоть и слабый, рисовал неровную линию кардиограммы. И это было самое главное.

«Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько дюймов выше, в лучшем случае она задела бы легкие, в худшем – сердце. Тогда мы не смогли бы его спасти».

Сейчас я как никогда благодарила Бога, что была худшей ученицей в стрельбе. Если бы я не промахнулась…

Я осторожно села на стул рядом с кроватью, боясь задеть хоть один провод, что удерживал его в этом мире. Я смотрела на Алессио, на его перебинтованный живот, на то место, куда стреляла, и ждала, что негативные эмоции вспыхнут во мне так же, как той ночью, что привела нас в эту палату. Но ничего не происходило. Я больше не чувствовала ненависти, злости, гнева или презрения. Не вспоминала слов, что услышала в разговоре Алессио и того незнакомца в горном домике. Это все было так давно, что казалось сном.

Однако сейчас, видя Алессио в таком состоянии, я ощущала лишь вину, сожаление и боль. Но не за себя, а за человека, оказавшегося тут из-за меня.

Я не монстр. Я не та, кто убивает или нападает на людей, хоть и выросла в мире, наполненном жестокостью. Я ненавидела себя за то, что сделала с Алессио. Он не заслужил смерти, даже если и был в чем-то виновен.

Я не знала, почему он так поступил, почему удерживал меня, скрывая от отца наше местонахождение, и за что он ему мстил. Тот мужчина сказал, что Алессио использовал меня, и именно эти слова стали красным сигналом. Они вывели меня из себя. Я поверила им, потому что так бывало и в моем мире. Девушек использовали в различных целях, и надругательство было самой безобидной из них, а я как-никак была дочерью человека, которому, по словам мужчины, Алессио задумал мстить. Я чувствовала себя преданной, была расстроена, зла за обман, напугана. Я запаниковала, поэтому вместо того, чтобы дать ему возможность объясниться, выбрала, как мне казалось, верное решение. Побег.

Но все пошло не по плану. У меня никогда не было намерения причинить Алессио боль, даже когда я была разбита. Я просто защищалась. Когда он попытался подойти, я испугалась, и сработал инстинкт самосохранения.

«Есть монстры хуже, чем звери», – сказал мне Алессио, когда учил стрелять. Тогда я и не думала, что воспользуюсь его уроками, защищаясь от него самого.

Но, как оказалось, я тоже монстр. Из-за меня он пострадал и сейчас боролся со смертью.

Я колебалась, но все же аккуратно взяла ладонь Алессио и коснулась ее губами. Раньше его кожа была теплой, как и все тело, когда он держал меня в объятиях. Его теплота всегда согревала и снаружи, и изнутри. А сейчас кожа была ледяной.

Я помнила каждое прикосновение его рук и не могла поверить, что все это было ложью. Как слова того мужчины могли быть правдой? Неужели Алессио так тщательно все скрывал и так умело притворялся, что заставил меня поверить в каждое свое слово? Его улыбки и смех, его забота и нежность, наши разговоры, взгляды…

Я смахнула очередную слезу, которая следом за остальными катилась по щеке, перебегая на его ладонь в моих руках. Но Алессио не шевельнулся, не открыл глаза цвета ночного грозового неба. Если бы не дорожка на мониторе, отбивающая сердечный ритм, я бы не поверила, что он жив.

– Мне так жаль, – прошептала я, надеясь, что он услышит. – Я не хотела. Клянусь… Я не хотела причинить тебе боль. Прости меня… Прости, что сделала это. Прости, что убежала, оставив тебя умирать, хотя каждая частица меня просила остаться.

Я сглотнула ком в горле и оставила несколько быстрых поцелуев на его руке.

– Мне жаль, что я так и не дала тебе шанс объясниться. Я жалею, что поверила всему, что услышала от того мужчины, но не набралась смелости поверить тебе, решив, что побег – лучший способ избежать боли. Я так испугалась, – слова застревали в горле и обжигали его, но, вероятно, это была последняя возможность высказаться, поэтому было необходимо найти в себе силы и нужные слова. – Мне было страшно от осознания того, что все пережитое нами за то короткое время, все прекрасные моменты окажутся ложью, игрой для достижения цели. Мне не хотелось верить, что твои чувства оказались фальшивыми. Что мы были лишь иллюзией, моей фантазией. Это убило бы меня. Я подумала, что, если убегу и не услышу слов, подтверждающих доводы незнакомца, то смогу сохранить в сердце частичку того прекрасного, что ты мне подарил.

Я подняла глаза и посмотрела на его лицо. Боже, какой он был красивый… Даже в таком состоянии. Помню, как в первый раз увидела Алессио на кухне: я сразу подумала о том, что он должен был стать моделью, а не солдатом отца.

Мои подозрения, как оказалось, были отчасти оправданны. Эта мысль заставила меня улыбнуться и продолжить, несмотря на разрастающуюся боль в груди.

– Я должна была дать тебе возможность договорить. Мне жаль, что я не сделала этого, – моя рука легла на его щеку, боясь задеть трубки и маску. – Думаю, эти слова были бы правдой, даже если все остальное оказалось бы ложью. Знаешь, может, и я бы ответила тебе тем же. Поэтому, если это правда, если ты правда любишь меня, то, пожалуйста, очнись, – мои пальцы едва прикасались к его коже, поднимаясь выше к волосам. – Вернись. Борись.

Мне столько всего нужно было еще сказать, но я отпустила его руку, встала со стула и склонилась над Алессио. Мне хотелось снять маску и ощутить прикосновение его губ, однако я не была уверена, что это не навредит ему. Вместо этого пальцы аккуратно прошлись по изгибам его подбородка, бровям. Прикасались к нему в последний раз.

Я прошептала ему на ухо слова, которых, возможно, он так и не услышит, которые не будут иметь для него значения. Но они были важны для меня. Даже если Алессио никогда меня не простит, если мы никогда больше не встретимся, я хотела, чтобы он знал, что мои чувства к нему были настоящими.

– Живи, Алессио, потому что я тоже люблю тебя.

Напоследок я поцеловала его грудь в том месте, где билось сердце, которое, как я надеялась, сможет исцелиться и полюбить. Другую женщину, в другой жизни. Но оно будет биться, а значит, будет жить.

– Прощай, Алессио.

Я смотрела на дом, в котором провела все свое детство. В нем хранилось много ярких воспоминаний. Глядя на него, я невольно переживала каждое из них заново. Так, например, можно было услышать звонкий смех матери, который разносился по заднему дворику, когда папа кружил ее на руках, а я в это время прыгала вокруг родителей, разделяя их счастье. Еще можно было услышать радостные восклицания Люцио, когда он прятался за спиной у мамы, пока мы с отцом пытались его поймать. Или можно было вспомнить музыку, под которую мама со мной танцевала, а папа с братом смотрели на нас и улыбались. Сколько светлых воспоминаний…

Оставит ли он новые, или с уходом мамы мы не услышим больше в этом доме ни смеха, ни музыки, ни радости?

Из оцепенения меня вывел человек отца, который открыл пассажирскую дверь автомобиля. Он помог мне выйти, пока папа обходил машину, чтобы взять меня под руку.

Это могло бы показаться глупостью, но складывалось впечатление, что особняк лишился своей красоты, лишился заботливых рук, которые за ним ухаживали. Трава теперь была как будто менее зеленой, кусты не такими ровными, отделка не такой идеальной. Все казалось другим.

Папа приобнял меня за плечи, будто догадываясь о нелепых мыслях. Он поцеловал меня в макушку и повел в дом.

Мы вошли, и я поняла, что оказалась права: дом был уже не тем. В нем было слишком тихо. Никакой музыки, никаких разговоров из кухни, даже часы, висящие на стене, остановились. Внутри дома царили холод и пустота.

Наш особняк построил дедушка Лаззаро в период становления Каморры. Когда-то мы жили в нем все вместе, но несколько лет назад они с бабушкой переехали в другую часть города, где, как они говорили, было не так многолюдно.

Да, в нашем доме всегда было шумно. Но каждый звук был частичкой этого особняка, составляя его душу.

Интерьер был преимущественно светлым. Высокие потолки, стены, выкрашенные в молочный цвет, мраморные полы на первом и втором этажах, в зоне прихожей и кухни. Светлый паркет в гостиной и столовой. По всему дому висели картины в стиле классицизма и романтизма – любимые направления мамы в живописи.

В гостиной стоял камин, который чаще всего мы использовали зимой, собираясь поиграть в настольные игры, к которым иногда присоединялся и папа. Вся мебель была подобрана со вкусом: достаточно просто, но изысканно. Эта комната была любимой в доме, и мы постоянно проводили здесь время всей семьей.

Однако сейчас гостиная пустовала. В ней было холодно, как и во всем доме. Но отопление не имело к этому никакого отношения.

– О, mio bambino![3] – со стороны кухни раздался мелодичный голос няни, спешащей к нам навстречу.

Она споткнулась на полпути, но папа успел подскочить и помочь старушке.

– Ох, глупая старуха. Глаза уже почти ничего не видят, – сказала она. Выпрямившись, женщина оправила юбку и похлопала папу по щеке с милой улыбкой на лице. – Grazie, ragazzo mio[4].

Мариэтта все еще называла папу старым ласковым прозвищем, и он ей это позволял. Когда-то она была и его няней, поэтому давно стала частью семьи Моретти. Отец любил ее и всегда относился к ней с большим уважением. Няня заменила ему мать, потому что с бабушкой Амарой отношения были не самыми близкими, а после женитьбы на маме и вовсе испортились. Няня прожила всю жизнь с семьей Моретти, посвятив себя сначала отцу, а потом и нам с Люцио.

– Почему ты ходишь по дому без очков, да еще и так торопишься, Мариэтта? – Папа не был груб, но говорил строго – он беспокоился о здоровье и безопасности своей старой няни.

Она была уже не так молода, как нам бы того хотелось. В свои семьдесят четыре года Мариэтта была слишком активна, но глаза стали ее подводить. Зрение садилось, поэтому она перестала выполнять какую-либо работу по дому, но, несмотря на все недовольства папы, всегда находила себе занятие и сама его отчитывала. Как и сейчас.

– Смени свой тон, ragazzo mio. Я не твой солдат, а ты не мой Капо. Не здесь и не сейчас, – она отбросила его руку и направилась ко мне. – Моя девочка наконец дома. О каких очках и осторожности ты говоришь?

Ее голос дрожал, как и руки, а из-за спешки казалось, что няня вот-вот вновь споткнется. Поэтому я сама сделала шаг к ней и крепко обняла. Мне пришлось наклониться к этой маленькой, но такой сильной женщине. Она крепко прижала меня к себе и заплакала, причитая на смеси английского и итальянского.

Высвободившись из объятий, Мариэтта обхватила мое лицо своими морщинистыми ладонями и сжала мои впалые щеки.

– Mio bambino, ты дома. Моя девочка. О Господь, спасибо, что услышал мои молитвы и привел ее домой, – перекрестилась она и вернулась к моему лицу, исследуя его. – Маринэ, она дома, милая. Моя сладкая девочка.

Мы обе плакали, пока оглядывали и щупали друг друга. Няня словно все еще не верила, что я наконец в безопасности.

– Мариэтта, – грозный голос бабушки раздался позади нас. – Хватит слез. Дай и мне поздороваться с внучкой.

Няня выпрямилась и утерла мои слезы, я сделала то же самое с ней. Стук каблуков стал ближе, поэтому я повернулась и увидела дедушку Лаззаро и бабушку Амару. Они встали рядом с отцом, который все это время молча наблюдал за нами.

Несмотря на свой возраст, дедушка выглядел бодрым. Разница в росте с отцом едва обращала на себя внимание даже с учетом того, что при ходьбе дедушке требовалась трость. Они были похожи, но сейчас дедушка выглядел свежее и казался не таким помятым, как папа.

Его родители выглядели так, словно собирались на званый ужин. Бабушка была одета, как всегда, с иголочки: твидовый ярко-синий костюм и лодочки на каблуках. Крашеные волосы идеально лежали на макушке, на ногтях блестел свежий маникюр в цвет наряда. Жемчужное ожерелье и серьги дополняли изысканный образ. Бабушка не выглядела так, словно недавно потеряла невестку. Она создавала впечатление человека, жизнь которого шла своим чередом и в ней не было причин для скорби.

В этот момент моя прежняя настороженность и обида к ней выросли, превратившись в ненависть и отвращение. Мне хотелось сорвать с нее это чертово ожерелье, стереть с лица макияж вместе с надменной улыбкой. Я знала, что родители отца, особенно бабушка, не любили маму и считали ее недостойной своего сына, но она не имела права пятнать ее память своим поведением.

– Подойди же, дитя.

Дедушка приветственно протянул руки. Я подошла к нему и поцеловала в щеку. Потом быстро чмокнула бабушку, во избежание скандала стараясь не показывать своих истинных эмоций. Однако ни один из них не попытался даже обнять меня. А бабушка еще и успела бросить на меня брезгливый взгляд, оценивая внешний вид.

Да, я была в чертовски ужасном состоянии и выглядела соответствующе, но какое мне до этого дело? Пошла она.

– Где Люцио? – спросила я, обращаясь к няне и папе.

– Он наверху, милая, – ответила Мариэтта, все еще смахивая слезы с морщинистого лица.

– Я хочу увидеться с ним, а после немного поспать. Извините меня.

Я смотрела только на папу, но обращалась ко всем. Сейчас мне было абсолютно плевать на вежливость и манеры, я просто хотела уйти, увидеть брата, а потом закрыться в спальне до конца своих дней.

Папа кивнул, давая свое разрешение, и я сразу побежала наверх, оставляя затихающие голоса позади: бабушка отчитывала отца за то, что он слишком ко мне снисходителен.

Поднявшись на второй этаж, я сразу направилась в восточную часть особняка, где находились наши с Люцио комнаты. Его располагалась ближе к лестнице, моя – чуть дальше. Нужная дверь оказалась открытой, и я без промедлений вошла внутрь. В ней никого не было. Убедившись, что его нет и в ванной, я направилась к себе, но и там его не нашла.

В этой части дома было полно комнат, и я могла бы проверить их все, но что-то подсказывало, где следовало его искать.

Направившись в западное крыло, я заметила, что гостиная стояла пустой, но где-то внизу голоса все еще раздавались. Скорее всего, они доносились из кабинета отца, где тот выслушивал очередную порцию нотаций от своих родителей.

В коридоре, где находились кабинет мамы и родительская спальня, я остановилась у нужной двери.

Какая-то неизвестная часть меня думала, что, открыв дверь, я увижу другую комнату. Но никаких изменений не произошло: все лежало на своих местах, и спальня была такой, какой я ее помнила. Заправленная кровать с двумя тумбочками по сторонам. На той, что стояла с маминой, лежал недочитанный «Мартин Иден» Джека Лондона. Туалетный столик все так же был заставлен многочисленными флаконами духов и косметикой. Семейные фотографии в тех же рамках по-прежнему украшали спальню. Мягкое кресло в углу стояло рядом с небольшой полкой маминых книг, а на спинке стула все еще висел кардиган, связанный няней. Мама любила укутываться в него по вечерам, когда, подбирая ноги, садилась в кресло, чтобы почитать перед сном.

Все осталось на своих местах. Каждая деталь напоминала о маме, словно она все еще была здесь. С нами. Даже в воздухе до сих пор витал ее запах.

Я взяла снимок, который когда-то сделал папа. Мне почти восемь. Мы сидим на белом пушистом ковре, том, что лежит у камина внизу. Мама обнимает меня сзади и щекочет, мы обе смеемся. Казалось, я и сейчас слышала ее мелодичный голос, который звучал тогда во всем доме, наполняя его светом.

Это был день рождения папы. В тот год мы не устраивали грандиозной вечеринки, а праздновали лишь втроем. Тем вечером мама с папой сообщили мне, что скоро я стану сестрой очаровательного мальчика. Этот день стал для меня самым счастливым.

Я провела пальцами по лицу мамы, сохраняя в памяти ее улыбку, и поставила фотографию на место, чтобы продолжить поиски младшего брата уже в гардеробной.

Люцио, как я и предполагала, прятался здесь. Он спал на полу, прижав колени к груди. Все вещи мамы были скомканы рядом, а ее любимое пальто укрывало его мальчишеское тело.

Глядя на спящего брата, обнимающего одежду нашей матери, я не смогла сдержать слез. Закрыв рот рукой и пытаясь восстановить сбившееся дыхание, я осторожно, чтобы не разбудить, села рядом на пол. Я потянулась к его мягким волосам, таким же кудрявым, как у мамы. Если я больше была похожа на отца, то Люцио взял все от мамы. Он – ее маленькая копия.

Я наклонилась к брату и оставила на щеке легкий поцелуй, одновременно вдыхая его запах. Корица и ваниль. Как у мамы.

Когда я отстранилась, Люцио открыл глаза. Он смотрел на меня, замерший и слегка дезориентированный. Но через мгновение брат вскочил, скидывая с себя мамино пальто, и прильнул ко мне, обхватив руками шею.

Мы просидели так несколько минут, не размыкая объятий. Люцио тоже заплакал. Мы не издавали ни звука, лишь наши тела синхронно содрогались от тихих всхлипов. Я стала поглаживать его по спине, баюкая, как младенца, каким он и был для меня до сих пор. Мой маленький братик.

– Я так скучаю по ней, – тихо прошептал он, словно боясь признаться в этом.

– Да, малыш, – я сильнее прижала его к себе, давая понять, что всегда буду рядом и что чувствовать тоску – нормально. – Я тоже.

Люцио сел напротив и посмотрел на меня. В свои двенадцать он был не по годам умен. Несмотря на разницу в возрасте, у нас сложились прекрасные отношения. Мы часто разговаривали на разные темы, практически всем друг с другом делились.

Из раза в раз глядя на него, я не могла поверить, что в один прекрасный день младшему брату придется сменить отца и занять место Капо Каморры. Он был милым мальчиком, слишком добрым и невинным для нашего мира. Мне всегда казалось, что Люцио для него не создан.

– Не говори папе, что нашла меня тут в таком виде, хорошо? – всхлипнул брат и рукавами свитера смахнул со щек слезы.

– Почему нет?

– Он разозлится.

– Конечно же, нет, – успокоила я его.

– Да. Я не должен показывать слабость. Я будущий Капо. А Капо не плачет, как девчонка.

Я попыталась сдержать смешок.

– Хорошо, я не скажу. Но, Люцио, ты скучаешь по маме, и это нормально, – я взяла его руки в свои. – Однажды кое-кто сказал мне, что каждый из нас переживает потерю по-своему. Но это не значит, что есть правильный или неправильный способ делать это. Уверена, папа тоже об этом знает, и он не будет злиться.

Немного помолчав и обдумав мои слова, Люцио поднял голову.

– Этот человек кажется умным. Я хотел бы с ним познакомиться.

В груди от его слов все сжалось.

– Да, я бы тоже этого хотела, – призналась я, хотя понимала, что это невозможно.

Алессио больше не будет частью моей жизни. Я обещала папе и должна сдержать слово. Я сделаю это, если таким образом смогу сохранить Алессио жизнь.

– Давай приберемся тут, пока никто не заметил, – сказала я, поднимаясь с пола.

Мы разложили мамины вещи по местам и через несколько минут вышли из родительской комнаты.

Люцио пошел вниз, где его ждал человек отца. На протяжении двух лет тренировки по самообороне составляли ежедневную рутину брата. Его тщательно готовили к особому дню. Детство продлится еще год, прежде чем он столкнется с ужасами нашего мира. Инициация, или посвящение в Каморру, – это важное событие для любого мальчика его возраста. С наступлением тринадцатилетия он вступит в ряды членов Каморры и официально будет провозглашен преемником Капо.

Проводив брата взглядом, я направилась к себе в комнату и сразу же повалилась на кровать. Через несколько минут усталость меня одолела, и я провалилась в сон.

3

Алессио

Белого света не было. Лишь темнота.

Раньше я никогда не задумывался о смерти, хотя она всю жизнь неотрывно следовала за мной. Я лишь околачивался неподалеку, но никогда не подходил близко, поэтому мысли о ней не занимали мою голову. Однако, как и многие, считал, что на пороге жизни и смерти человек обязательно увидит ослепляющий белый свет, что укажет ему путь.

Это. Все. Ложь.

Поверьте человеку, побывавшему на той стороне.

Но вот свет, льющийся из окна прямо в глаза, слепил точно. Я понятия не имел, где нахожусь и какого черта тут делаю. Лишь фрагменты из прошлого еще были свежи и снова крутились в голове. Я помнил все, что произошло, до тех пор, пока темнота не поглотила меня. Я облажался. Чертовски облажался.

Последнее из воспоминаний – наша ссора с Адрианой, ее заплаканные испуганные глаза. Она услышала разговор с Джоном и сделала свои выводы. Не дала возможности все объяснить и выстрелила.

Черт. Эта девушка выстрелила. В меня.

Это безумие.

Адриана воспользовалась моим пистолетом, из которого я учил ее стрелять, чтобы при необходимости защитить себя. Именно это она и сделала, когда нажала на спусковой механизм.

Как бы ужасно это ни было, то, что она убежала, оставив меня в таком состоянии, ранило куда сильнее. Однако я это заслужил: предал ее доверие, обманом удерживая при себе.

Тем не менее я должен рассказать Адриане, что она играла в моей жизни роль гораздо важнее, чем та, что сулил ей статус дочери Маттео. Намного важнее.

Но как я, черт возьми, тут оказался?

Я проснулся пару минут назад и понял, что нахожусь в палате, где кроме меня никого не было. Все тело покрывали какие-то трубки, рот и нос – кислородная маска. Я чувствовал тяжесть и усталость, словно провел несколько часов в зале. Голова болела, во рту пересохло.

Я снял маску и попытался сесть. Острая боль пронзила левый бок, из-за чего я быстро передумал. Живот был перевязан. Мне захотелось снять бинты и взглянуть на рану прямо под сердцем. Хотелось увидеть дыру, которую Адриана оставила как напоминание о моей ошибке.

Из-за жажды и сухости во рту пришлось тянуться за бутылкой воды, стоявшей на тумбе рядом с кроватью. Безуспешно. Я лишь слегка задел бутылку пальцами, и та упала на пол, покатившись в сторону двери. Черт.

Я уже подумал позвать кого-нибудь, но дверь внезапно открылась. Я вновь попытался сесть, чтобы быть готовым к любому сюрпризу, хотя, не имея под рукой никакого оружия, даже гребаной бутылки, ни о каких шансах справиться с противником не могло быть и речи. Тем более в таком состоянии.

В палату вошла темноволосая женщина в белом халате. Я понял, что это доктор, и немного расслабился.

– Мистер Уильямс, вы очнулись!

Женщину явно обрадовало мое пробуждение. Ее глаза, скрытые под толстой оправой очков, заблестели. Она направилась к монитору рядом с койкой и проверила показатели.

– Добро пожаловать в мир живых. Как вы себя чувствуете?

– Во рту сухо. Голова раскалывается.

Женщина подняла бутылку и, открыв крышку, помогла мне сделать пару глотков. Но этого оказалось недостаточно. Я не пил, кажется, целую вечность.

– Не торопитесь. По чуть-чуть. Чтобы ваш организм привык. Кстати, я доктор Стоун, ваш лечащий врач, – она улыбнулась и встала напротив кровати. – Итак, мистер Уильямс, вы пережили сложную операцию, – сделав небольшую паузу, продолжила она. – Нам буквально пришлось вырывать вас из лап смерти. Сейчас ваше состояние стабилизировалось. Для полного восстановления потребуется много работать, но жизненно важные органы не задеты, хоть пуля и прошла в нескольких дюймах от сердца. Вы удачливый человек, мистер Уильямс. Но я предпочитаю думать, что вам повезло с ангелом-хранителем.

Пока я переваривал сказанное, доктор Стоун смотрела на меня так, словно знала то, что мне было неизвестно. Но она не говорила ничего, что, уверен, могла бы или хотела сказать на самом деле.

– Вы проведете здесь еще несколько дней под наблюдением, а затем вам предстоит восстановление. Это займет много времени, но, думаю, с таким рвением вы очень скоро встанете на ноги.

– Как я сюда попал?

– Вас привезли в критическом состоянии на вертолете.

– В какой мы больнице?

– В Бруклинской, сэр.

Какого черта произошло? Кто мог привезти меня сюда? Эти вопросы крутились в голове, но больше всего интересовало другое.

– Я был один?

– Нет.

Сердце забилось сильнее. Пульс участился, из-за чего один из датчиков монитора запищал. Доктор Стоун бросила взгляд на экран прибора, потом снова повернулась ко мне:

– Несколько человек, что нашли вас, привезли в больницу. Больше никого не было.

Она действительно ушла. Возможно, Адриана и позвала на помощь, но сама не вернулась. Последняя надежда рухнула со словами доктора Стоун. Я практически не сомневался, что слышал голос Адрианы, пока окончательно не отключился. Но, похоже, это были галлюцинации.

Вероятно, она нашла способ связаться с отцом. По крайней мере я надеялся, что сейчас Адриане ничего не угрожало, надеялся, что она уже дома. В окружении любимых людей, которым доверяла.

– Мистер Уильямс, нам пришлось ввести вас в искусственную кому, поэтому вам нужно немного отдохнуть. Поспите и дайте организму прийти в себя. В какой-то момент мы чуть не потеряли вас. – Она смотрела на меня сквозь толстые стекла очков. – Ваше сердце на несколько секунд остановилось, пока вы не нашли в себе силы вернуться. Не знаю, что или кто вас вытащил с того света, но об этом лучше подумать позже. Поспите, – она пересекла палату и скрылась за дверью.

Она ошиблась. Я был мертв. Мертв и сейчас.

На этот раз я проснулся от того, что захотел в туалет. А еще я чертовски проголодался. На улице уже стемнело, в палате никого не было. Хотя кого я ожидал здесь увидеть?

Мне стоило огромных усилий встать с кровати. Я подошел к шкафу, где надеялся найти свои вещи, но их там не оказалось. Только свернутый плед, запасная подушка и несколько бутылок с водой. В больничной рубашке, доходившей мне до колен и едва прикрывавшей задницу, я дотащился до выхода из палаты и открыл дверь. Коридор был пуст.

– Эй, есть кто?

Никто не отозвался. Следуя указателям, я поковылял в сторону туалета, еле переставляя босые ноги по холодному полу.

Каждый шаг, каждое движение отзывалось болью, кружилась голова. Закончив свои дела, я остановился у раковины с зеркалом, чтобы помыть руки и ополоснуть лицо. Было слишком поздно, когда я заметил, как в туалет вошли и приставили к моей спине пистолет.

Черт.

– Теперь в палату, ублюдок.

Я медленно поднял голову и посмотрел в зеркало. В отражении меня встретил взгляд молодого парня. Я узнал его.

Орацио – один из солдат Каморры, человек Маттео. Мы несколько раз вместе выполняли мелкие поручения. Он, видимо, был опытным и проверенным солдатом, раз Маттео прислал его за мной. Я, честно говоря, предполагал, что мне придется принять смерть от его собственных рук, а не его посыльного. Но заданием Орацио наверняка было лишь доставить меня, чтобы Маттео сам мог со мной разобраться.

– Медленно и без резких движений мы сейчас выйдем отсюда и направимся в палату, – сказал Орацио, кивая в сторону двери.

– Что потом? – спросил я, подчиняясь.

Я не был идиотом. В таком состоянии я все равно не смог бы ничего сделать, если только причинить себе еще больше вреда. Поэтому, держась за бок, я прошел вперед, пока он подталкивал сзади.

– Потом ты сделаешь то, что скажет Капо. Будешь ждать его решения. Но если ты вздумаешь вытворить что-то, что заставит меня пустить тебе пулю в лоб, я не буду расстроен, а он тем более.

В этом я не сомневался. Маттео мог отдать приказ убить меня на операционном столе или же по пути в больницу. Но я почему-то все еще был жив. Да и Орацио мог убить меня здесь и сейчас, но у отца Адрианы был другой план. Сомнений не было: его месть будет мучительной, а моя смерть – нелегкой.

Маттео Моретти – один из самых жестоких людей в Штатах. Он так просто не забудет, что я удерживал его дочь вдали от него. Маттео счел это похищением, хотя все было не совсем так.

Мы с Орацио двинулись по коридору к палате. Его рука лежала у меня на спине, а вторая все так же держала пистолет у поясницы. По дороге нас увидела медсестра, но тут же, опустив голову, быстро прошла мимо, сделав вид, что не заметила нас. Была ли Бруклинская больница под контролем Каморры?

Возможно, теперь, когда я находился здесь, – да.

Как только мы зашли в палату, Орацио убрал руку с пистолетом со спины и направил дуло мне в лицо.

– Не смей больше выходить отсюда. Сделаешь хоть одно неверное движение и окажешься на том свете. Вся больница окружена, имей в виду.

– Сколько я тут пробуду?

– Сколько потребуется.

– И в чем смысл? Если он и так убьет меня, то почему я все еще здесь, Орацио? – спросил я, продолжая злиться на происходящее.

Голова шла кругом, и я понятия не имел, что происходит. В какую игру захотел поиграть Моретти?

– Тебе поскорее хочется сдохнуть? Я могу это устроить, только дай, мать твою, повод. – Орацио убрал пистолет, бросил к моим ногам черную сумку и вышел за дверь.

Чертов придурок.

Я наклонился и подобрал ее. Внутри была чистая одежда. Никакого телефона и личных вещей. И тут меня осенило. Я потянулся к шее, но медальон с флешкой исчез.

– Твою мать!

От злости я швырнул сумку в стену. Дикая боль пронзила живот, я скорчился. Сквозь больничную рубашку сочилась кровь: швы разошлись. Твою мать.

Ярость внутри нарастала. Все, ради чего я жил последний год, из-за чего я оказался в таком положении, пропало. Не знаю, был ли медальон на мне, когда я оказался здесь, но единственное, что имело сейчас значение, – я облажался по полной. Я потерял все самое важное в этом чертовом мире. То, ради чего продумал план и ради чего влез в дела мафии, уничтожено.

Подсознание кричало, что флешка у Маттео. Как и Адриана.

Проклятье. Адриана. Я потерял ее, не имея шанса объясниться. И ради чего? Чтобы в итоге лишиться всего?

Чувство бессилия сковало горло. Мне необходимо было как можно скорее отсюда выбраться. Если придется встретиться с Маттео в бою, чтобы получить шанс увидеться с Адрианой, я это сделаю. Даже если сегодня суждено случиться моему последнему вздоху, она должна знать, что ничего из того, что произошло между нами, не было ложью. Мои чувства к ней – не фальшь, не притворство и не игра. Каждая частичка меня искренне и без остатка принадлежала Адриане. Она должна знать, что я выбрал ее. Не месть.

Мне просто нужен был план, но у тела уже имелся свой собственный. В комнате стало нечем дышать. Я упал на пол возле кровати, бесцельно за нее уцепившись. Перед глазами все поплыло и закружилось. Бинты под рубашкой стремительно намокали. Нужно было звать на помощь, но сил не хватало даже на вдох. Единственное, что оставалось, – закрыть глаза.

– Не закрывай глаза, Алессио.

– Будь со мной. Держись за меня, прошу.

Я не понимал, воспоминание это или мой мозг играл со мной злую шутку. Но слова эти так отчетливо звучали в голове, что казалось, будто я схожу с ума. Возможно, так воздействовали лекарства. Мелодичный голос Адрианы убаюкивал, словно колыбельная. Под него я был готов засыпать, за него я был готов умереть.

– Живи, Алессио, потому что я тоже люблю тебя.

С тех пор как доктор Стоун нашла меня на полу без сознания и с разошедшимися швами на животе, каждый день стал похож на предыдущий. Сон, еда, упражнения, прием лекарств. Четыре дня я находился под ее особым контролем. Меня караулили десятки вооруженных мужчин, будто так и должно было быть, и ни один полицейский не пришел взять показания из-за пулевого ранения. Никто не осмеливался пойти против Маттео Моретти, и на то были веские причины.

Я не мог выйти из палаты дальше туалета без присмотра Орацио, который круглосуточно меня сторожил. Он ни с кем не менялся, не разговаривал и не отвечал на вопросы.

Но сегодня мой день обещал быть не таким томным, поскольку мне разрешили покинуть больницу. Я не так представлял себе выписку, но это было уже хоть что-то. Если бы я остался тут дольше, точно сошел бы с ума. Или попытался сбежать.

Эта мысль не покидала меня несколько дней, но нужно было трезво оценивать свои силы. А их не было, хотя чувствовал я себя намного лучше. Боль утихла. Швы пока не сняли, но рана заживала, и я мог передвигаться уже без посторонней помощи.

А пару минут назад я проснулся от резкого толчка в плечо.

– Поздравляю. Ты готов к выписке. Собирайся, – сказал Орацио.

Без каких-либо вопросов я повиновался, предположив, что Маттео дал приказ привезти меня.

– Двигайся. И помни, мать твою, никаких глупостей.

Он приставил пистолет к спине, и мы вышли из больницы.

Орацио толкнул меня к пассажирской двери своей черной «Шевроле Малибу» и дождался, пока я сяду внутрь. Только после этого он обошел машину спереди, не опуская направленный на меня пистолет, и сел за руль. Мы выехали с парковки в полной тишине, три такие же машины последовали за нами.

Я усмехнулся, привлекая внимание Орацио.

– Какого черта ты смеешься?

Он вел машину правой рукой, пока на сгибе ее локтя лежала левая с целящимся в меня оружием. Орацио смотрел то на меня, то на дорогу. Если этот парень и дальше продолжит так вести машину, мы умрем раньше, чем того хотел бы Маттео.

– К чему такая осторожность, Орацио? Вы правда думаете, что я чертов Халк и вам потребуется столько людей? Я был всего лишь ищейкой Маттео, а не его головорезом.

– Просто закрой свой рот и не морочь мне голову, – парень явно был напряжен.

Все полчаса до аэродрома мы молчали. Вертолет нас уже ждал.

– Выходи.

Обойдя машину с пистолетом в руках, Орацио приблизился ко мне. Другие автомобили тоже остановились. Из них вышли только двое вооруженных солдат, которые, как я предположил, должны были лететь с нами. Один из них показался мне знакомым, второй – нет.

– Шагай. У нас нет времени.

Приказы этого придурка начинали меня бесить. Если он думал, что нашел себе щенка, который все стерпит, то он чертовски ошибся. Долгое время я сдерживался, чтобы ему не врезать, но мое терпение лопнуло, когда Орацио толкнул меня, желая, видимо, свалить с ног.

Выпрямившись, я резко развернулся к нему лицом, сбил выставленную в мою сторону руку и выхватил пистолет. Парень не успел опомниться, как я притянул его к себе и скрутил в захвате, прижимая дуло пистолета к виску.

– Какого черта? – Орацио безуспешно пытался вырваться.

Солдаты, что собирались лететь с нами, направили на нас пистолеты, давая понять, что готовы в любой момент начать перестрелку. Еще несколько вышли из машин, но замерли на месте.

– Если ты хочешь жить и сохранить свои конечности, предлагаю быть со мной учтивым, – сказал я Орацио, следя за остальными. – Засунь свои приказы в задницу, Орацио, и скажи этим придуркам, что нам не нужно сопровождение. Я не собираюсь убегать.

Я оттолкнул его и, бросив пистолет на землю, направился к вертолету. Я не врал. Бежать было ни к чему. Намерение встретиться с Маттео и решить все вопросы не исчезло. Мне следовало сделать это раньше, прежде, чем все дошло до такого. И хотя предсказать, как пройдет наш разговор и чем закончится встреча, было сложно, варианты сбегать и прятаться не рассматривались. Если он готовит мне погребальную процессию, я приму ее, не унижаясь просьбами о милосердии или пощаде.

Последняя мысль, которая ворвалась в голову перед тем, как я закрыл глаза в ожидании приземления, – смогу ли я увидеть ее вновь? Возможно, Маттео смилостивится и позволит встретиться со своей дочерью прежде, чем вынесет мне смертный приговор.

Мы приехали в одно из казино Каморры. Раньше я никогда не бывал здесь, но знал, что именно в «Императоре» проходили все крупные сделки, а также именно здесь находился подвал для пыток. Места сомнениям, что для меня приготовили второе, не оставалось.

Войдя вместе с Орацио в казино, мы направились по широкому коридору к лестнице, ведущей в подвал.

Обстановка была роскошной, как и подобает таким людям, как Маттео Моретти. Мы не заходили в залы, но я уже был впечатлен: красные ковры, золотые стены, расписные потолки, двери из красного дуба. Шторы подобрали в цвет ковров и мягкой мебели. Статуи греческих богов и богинь расставили по всему холлу. Казалось, что я попал в чью-то резиденцию.

– Скажи боссу, что мы прибыли, – обратился Орацио к человеку в костюме у двери. Мы спустились в подвал.

В нем было холодно. Серые стены и пол в противоположность роскошному холлу наверху выложили камнем.

Каморра не была типичной мафиозной организацией. Ее основная деятельность была направлена на улучшение условий в области закупок сырья, торговли оружием и предпринимательства. Казино, крупные отели, рестораны и строительные холдинги принадлежали семье Моретти с давних времен. С каждым годом дело процветало, и бизнес Моретти вышел и на мировой рынок. Даже на других континентах их фамилия была на слуху.

Порты Каморры служили опорным пунктом для транспортировки оружия и иных видов товаров, за что она получала свой процент. Все крупные организации Синдиката стремились к сотрудничеству с Моретти, и лишь Картель до сих пор держался в стороне.

Война между ними шла уже не один год. Синдикат предпринимал попытки примирить две организации, но вместе с тем особо не вмешивался.

Помимо проблемы с мексиканцами, Маттео работал и над другими внутренними вопросами. Изначально он поручил мне проверить преданность некоторых из его людей. Маттео подозревал, что кто-то из Каморры вел грязную игру. Те события на набитом оружием и порошком складе, когда Якудза выкупала весь товар без участия Маттео, явно это подтверждали.

Мы вошли в одно из помещений подвала. Ничего необычного – абсолютно безликая, похожая на другие комната для допросов, где я неоднократно бывал, пока работал в полиции. Но в этой воняло мочой и кровью. С потолка свисала железная цепь с привязанным к ней крюком. В центре стоял стул, позади него – стол, заваленный всевозможным холодным оружием: ножами различных форм и размеров, дубинками с шипами и другим.

Позади послышались шаги, и я обернулся. Как раз вовремя. В комнату вошли Маттео и его консильери Марио Кастеллано, а также один из головорезов Каморры Фрэнки. Орацио кивнул своему Капо и вышел, закрыв за собой дверь.

Маттео выглядел иначе, собственно, как и Марио, что не удивительно: они оба пережили потерю. Но если второй казался просто уставшим, то первый выглядел так, словно вообще не спал. В его глазах отражались печаль и скорбь, гнев и ненависть.

Марио был довольно старым для консильери: ему шестьдесят шесть. Он планировал передать дела Данте, теперь же остался без наследника. Для своих лет он выглядел достаточно неплохо, но возраст все же брал свое. Просматривая досье каждого из них, я узнал, что Марио страдал от сахарного диабета, который пожирал его изнутри. И, насколько мне было известно, Маттео держали в неведении.

– Ты выглядишь не очень хорошо. Что-то болит?

Я ухмыльнулся, бросив на него такой же оценивающий взгляд, каким он одарил меня.

– Возможно, мне больно так же, как и тебе, – ответил я. – Какой у тебя сегодня показатель, а, Марио?

Его лицо стало пунцовым, а тело напряглось. Маттео же не придал моим словам особого значения или же сделал вид, что не придал, но я увидел на его лице вопросы. Он промолчал, но наверняка захочет разобраться с этим позже.

– Ты, ублюдок! Еще смеешь открывать рот! – Марио дал знак Фрэнки кивком головы, и тот направился ко мне.

Первый удар пришелся прямо в живот. В то самое место, где еще была свежа рана. Сквозь резкую боль я услышал собственный приглушенный стон и согнулся пополам.

Второй удар пришелся по ногам, и я упал на колени. Фрэнки встал сзади и крепко стянул мои волосы, заставляя лицезреть ухмыляющееся лицо Марио и абсолютно хладнокровное – Маттео.

Ему было плевать. Моретти смотрел на меня, стоя возле стены, засунув руки в карманы классических брюк. Его черный костюм, сшитый на заказ, сидел идеально. Под пиджаком нараспашку виднелся черный жилет и такого же цвета рубашка. Верхние пуговицы были расстегнуты, оголяя часть татуировки на груди.

– На кого ты работаешь? – Марио приблизился ко мне.

Я молчал и не сводил с Маттео взгляда.

– Свяжи его.

Фрэнки, получив от Марио приказ, усадил меня на стул и связал руки за спиной. Мы с Маттео изучали друг друга. Каждый преследовал какую-то цель. Я не сопротивлялся, он бездействовал.

Могло показаться, что Маттео просто случайный зритель. Но я знал, что его молчание – лишь затишье перед бурей. Он охотник, что пристально наблюдал за своей добычей перед тем, как на нее наброситься.

Я дал людям Маттео возможность связать меня и принял каждый удар, потому что заслужил этот гнев. Я чувствовал вину перед Адрианой. И если ценой нашей встречи будут удары и издевательства, то я заплачу ее сполна.

– Отвечай, иначе нам придется применить силу другого характера. – Марио кружил вокруг меня, как стервятник, а Фрэнки снова усилил хватку, потянув за волосы. – Картель стоит за всем? Это они организовали нападение в день свадьбы, а ты помог им?

Маттео сжал челюсти. Наконец-то, черт возьми, я увидел хоть одну живую эмоцию.

– Оставьте нас.

Его голос прозвучал слишком тихо, но одного тона было достаточно, чтобы Фрэнки отпустил меня и вышел из комнаты. А вот Марио не двинулся места.

– Маттео, не стоит. Позволь мне решить вопрос.

– Я сказал оставь меня, – ответил он и холодно посмотрел на меня.

Пытался он прочитать что-то у меня на лице или же просто хотел запугать, я не знал. Но несмотря на боль, мне было интересно: что он видит, когда смотрит на меня? О чем думает? Что ему рассказала Адриана?

– Конечно. Я буду наверху.

Марио бросил на меня последний взгляд и исчез за дверью.

Мы с Маттео остались наедине. Тишина мгновенно заполнила затхлую комнату. Он снял пиджак и аккуратно повесил на крючок на стене. Закатав рукава рубашки, Маттео оголил предплечье с татуировкой Каморры – оскалившейся пастью волка.

Отец Адрианы подошел ко мне.

– Я задам несколько вопросов, – он убрал руки в карманы. – В твоих же интересах ответить на них быстро и честно.

Я мог бы поклясться, этот ублюдок был холодным, как айсберг. Его лицо ничего не выражало. Непонятно, где тут Адриана могла увидеть теплоту и любовь, о которых рассказывала. Человек, что стоял напротив, выглядел так, словно давно плевал на весь гребаный мир. Словно ему было чертовски скучно.

– За каждый неправильный ответ, даже если он просто мне не понравится, я буду вынужден испачкать руки, – он замолчал на секунду, ожидая реакции или ответа.

Но я молчал и продолжал смотреть на него.

– Итак, начнем. Почему ты приехал в Чикаго?

– А почему нет?

Удар пришелся мне в челюсть. Сильный и долгожданный. Мне хотелось почувствовать его гнев. Увидеть Маттео в ярости, снять с него долбаную маску безразличия.

– Почему ты похитил ее?

– Я бы не назвал это похищением.

Второй удар был сильнее. Голова дернулась. Во рту появился противный металлический привкус.

Сплюнув кровь, я поднял голову. Кулак Маттео покраснел от удара, глаза одичали, но ни один мускул не дернулся на его лице.

– Ты прикасался к моей дочери?

Уверен, этот вопрос мучил его с самого начала. Возможно, Адриана ничего ему не рассказала, и я едва не заулыбался. Но не потому, что боялся гнева Моретти. Мне грело душу, что Адриана решила оставить это между нами.

– Мои руки до сих пор помнят мягкость ее кожи.

Провокация сработала. Холодный панцирь Маттео треснул. Айсберг раскололся и был готов погрести под собой все вокруг. Маттео ударил меня в живот, потом по лицу. Его удары сыпались один за другим. Он задыхался, но не прекращал избивать меня.

Я наслаждался резкой болью в ребрах и животе. Даже вкус крови стал родным.

В один момент Маттео отстранился, тяжело дыша. Его грудь бешено вздымалась и опускалась. Глаза заполняли гнев, ярость и что-то еще, чего я не мог назвать. Правый глаз начал заплывать. Кровь с разбитой брови текла прямо на него, склеивая липкие ресницы.

Маттео отошел и без сил опустился на пол. Он был сломлен. А я смотрел и видел в нем себя.

Оставшись без матери, я возненавидел весь мир. Внутри кипела ярость, хотелось крушить все, что попадалось на глаза, но сил не было. Казалось, что я все время падаю, не успевая подняться. Чувствовал, что из меня вырвали какую-то важную часть, без которой я не мог существовать.

Сейчас передо мной сидел такой же человек, каким когда-то был я. Потерянный. Одинокий. Озлобленный и уставший.

– Какого черта ты сделал это? – Его голос звучал тихо и отрывисто.

Он сидел на полу с закрытыми глазами, подняв голову к потолку. С согнутой в колене ноги свисала рука.

Я сплюнул очередную порцию крови, прежде чем дать ответ без сарказма и провокации:

– Я приехал в твой город, чтобы уничтожить тебя и всю Каморру.

Маттео открыл глаза и с интересом посмотрел на меня.

– Джон Уильямс. Лейтенант полиции. Он бросил жену, страдающую депрессией, и своего восьмилетнего сына, чтобы посвятить жизнь тебе и Каморре, – я сглотнул ком в горле и продолжил: – Год назад ты убил его за то, что он владел важной информацией и мог использовать ее против тебя. Ты убил его. Ты убил моего отца.

После этих слов повисло молчание. Мы смотрели друг на друга, пока Маттео наконец не нарушил тишину:

– Почему тогда ты не убил меня?

Я сжал связанные за спиной руки, чувствуя, как жесткая веревка впивается в кожу. Мне хотелось сорваться с места и прикончить его. Месть бы свершилась, если бы я просто убил Маттео тогда. Я смог бы убить его и сейчас. Но я любил его дочь.

И я должен выбраться отсюда живым, чтобы увидеть Адриану. Она нужна мне.

Я собрал всю волю и терпение в кулак.

– Моим планом было втереться к тебе в доверие и найти доказательства, которые помогли бы отправить тебя за решетку. Я не собирался убивать. Я хотел, чтобы ты гнил в камере до конца своих дней в полном одиночестве. А с твоей преступной организацией было бы покончено.

– Что изменилось? – спросил Маттео.

– Адриана, – мягко ответил я. – Она не была частью плана. Но ты все испортил, подтолкнув ее ко мне.

– Я ее тебе доверил.

– Ты был идиотом, раз пошел на это.

– Да, был, – он умолк, словно обдумывая что-то, а затем спросил: – Что дальше?

– А дальше не смог отпустить ее. – Я практически признавался в своих чувствах к его дочери, о которых она сама еще не знала, и ненавидел себя за это. Но другого варианта не было. – Я не хотел использовать ее против тебя. И пользоваться ею не хотел. Она не заслужила этого. Адриана – свет во всей этой истории. Твоя дочь – причина, по которой ты все еще не за решеткой.

Блеф. Я понятия не имел, что записано на флешке, а теперь ее даже не было у меня на руках.

– Почему она стреляла в тебя?

– Потому что я облажался. Я не смог ей все рассказать. Не успел рассказать о своем выборе.

– И какой же он? – казалось, ему правда было интересно.

– Это уже не важно, не так ли?

Маттео поднялся с пола и подошел ко мне.

– Почему?

Потому что я люблю ее.

– Потому что я сделал правильный выбор.

Думаю, мой посыл был более чем ясен.

Указательным пальцем Маттео надавил на живот, туда, куда попала пуля, выпущенная его дочерью. Он жал с такой силой, что я был уверен: затянувшиеся швы вновь разойдутся. Черт!

Рана ныла, но я старался не подавать виду и смотрел на Маттео. У Адрианы его глаза. И сама она была копией отца. От этого я еще больше его ненавидел.

– Ты гребаный идиот, Алессио. – Маттео сильнее надавил на рану. – Ты сделал неправильный выбор, когда решил, что месть – это верный путь. Ты мог прийти прямо ко мне, но оступился, поверил не тем людям. На этот раз я прощу твою оплошность, потому что дал клятву человеку, которого считал своей семьей. Но ты больше никогда не приблизишься к Адриане. Никогда не посмотришь на нее. А если попытаешься увидеться с ней или заговорить, я убью тебя. Никакая клятва меня не остановит. Даже моя дочь тебе не поможет.

С этими словами он убрал руку и отошел на несколько шагов, разворачивая рукава рубашки и застегивая запонки. Я глубоко вдохнул.

Что он, черт возьми, имел в виду? О какой клятве говорил? Какое отношение это имело ко мне?

– Избавься от «хвоста». И если все еще захочешь найти ответы, то найдешь меня. Это будет щедрым подарком, а возможность ступить на территорию моего города – одноразовой акцией. – Маттео направился к двери, схватив свой пиджак и накинув его на плечо. – Но прежде чем сделать это, подумай, готов ли ты столкнуться с правдой, сынок.

Он бросил на меня последний взгляд и исчез за дверью.

Какого черта только что произошло?

И почему его «сынок» прозвучало как будто знакомо?

Я не успел собраться с мыслями, как в комнату вошел Фрэнки и развязал мне руки. Все болело. Наверное, Маттео сломал мне нос и несколько ребер. Но я был свободен и все еще жив.

Однако меня не покидало ощущение, что я так и не выбрался из той задницы, в которую попал сразу, как только оказался в этом чертовом городе. Почему мне казалось, что упущенная возможность рассказать все Адриане была не самым большим провалом?

Неужели грандиозная ошибка заключалась в моем предположении, что Маттео Моретти – убийца отца?

Проклятье. Мне была нужна помощь.

4

Маттео

Я стоял на кладбище и всматривался в лицо ангела. Ветер шумел в кроне высокого дуба, срывал, кружил листья. Погода менялась, напоминая о приближающейся осени. Первая крупная капля дождя упала на лицо.

Людей здесь было довольно много: ведь никто не выбирает, в какую погоду умереть. Недалеко от меня семья прощалась с кем-то из близких. Когда гроб опустили в землю, все спешно убежали, чтобы спрятаться от начинающегося дождя.

Прощание для меня стало обыденностью. За те несколько недель, что изо дня в день проходили здесь, я видел десятки похорон. Иногда попрощаться с близкими приходили целыми толпами, а порой не было никого, кроме священника. Каждые похороны отличались друг от друга, но исход у всех был один и тот же.

Я видел слезы. Слышал крики отчаяния и слова утешения.

«Все пройдет. Время лечит», – говорили люди, пытаясь поддержать человека, хоронившего своего отца, мать, ребенка, любимого.

Лжецы. Время не лечит, не забирает боль, не делает жизнь лучше, не дает надежду на светлое будущее.

С каждым днем ты лишь больше гниешь изнутри. Грудь разрывается на части, потому что сердце, что принадлежало близкому человеку, рвется из груди, хочет уйти следом за ним. Ты чувствуешь, как умираешь сам. Но при этом каждый день просыпаешься и живешь. Один.

Ты дышишь, а он – нет.

Ты жив, а он – мертв.

Я смотрел на ангела и видел ее. Любовь всей моей жизни. Женщину, что вдохнула в меня счастье, научила смотреть на мир другими глазами. Ее глазами. Она показала мне, что в нем есть не только серые оттенки – с ней я стал различать цвета.

Ее смех дарил мне эмоции, которых я никогда прежде не испытывал. С ней я узнал, что умею любить. Умею любить ее и наших детей.

Маринэ была моей вселенной. Моим воздухом. Она своими руками создала наш мир, дала название и вдохнула в него жизнь. Семья.

Я не торопился создавать семью и не задумывался о детях, хотя понимал, что рано или поздно мне понадобится наследник, потому что этого ждут от Капо. По правде сказать, я не хотел детей, будучи уверенным, что стану никудышным родителем. Жестокий мир не щадил никого, особенно женщин и детей, и я не знал, смогу ли уберечь своих.

Поэтому после того, как отец ушел на пенсию и передал управление мне, я сосредоточился на власти и Каморре, полностью посвятив ей жизнь. Тогда у меня был один приоритет.

Когда же я встретил Маринэ, все в одно мгновение изменилось. То, что казалось важным, отошло на второй план. В тот день я понял, что должен стать сильнее, чем раньше, мудрее и хитрее, чем мог бы быть. Все для того, чтобы защитить ее.

Когда спустя год после нашей свадьбы она объявила о беременности, я чертовски испугался. Я был рад, но страх душил меня, и я ушел из дома, чтобы переварить новость и собраться с мыслями. Я злился на себя и даже на свою жену. Одна мысль о ребенке казалась неправильной. Как монстр, преступник и убийца мог стать отцом?

Ничто в жизни не пугало меня так, как новая роль. В тот момент я был самым трусливым человеком на свете.

Маринэ полюбила меня. Она приняла настоящего Маттео Моретти и его мир, стала его частью. По своему желанию. Да, я бы не отпустил ее, если бы она от меня отказалась, потому что я чертов эгоист. Но Маринэ выбрала меня. Она выбрала нас.

У наших же детей такого выбора не было.

Когда я вернулся домой поздно ночью, Маринэ не спала. Она встретила меня объятиями и прижала к себе. Ее руки гладили мои волосы, а губы шептали слова любви, пока я лежал рядом, положив голову ей на колени.

– Я знаю, что тебе страшно, но и я боюсь. Во мне растет маленькая частичка нас обоих, и именно она станет символом нашей любви. Да, будет сложно, но мы справимся. Ты и я. Уверена, ты будешь прекрасным отцом, любовь моя. А я всегда буду рядом, когда страх или сомнения настигнут тебя.

Ее обещание подарило мне уверенность. И я ей доверился.

Через восемь месяцев я взял на руки крохотный сверток из розового одеяльца. В это мгновение все изменилось. Я понял, что мое сердце стало больше. С того дня оно билось для двух людей, для двух моих девочек.

Маринэ научила меня любить, дарила веру и давала силы. Она помогла мне стать отцом, но хорошим отцом я должен был стать сам.

И с этой задачей я не справился.

– Я подвел тебя, милая, – сказал я, глядя на ангела. – Прости меня.

Дождь усилился и уже хлестал по лицу. Я знал, что мои слова ничего не значат. Сколько бы я ни просил у Маринэ прощения, как бы часто ни приходил сюда, это ничего не изменит. Ее не вернуть.

– Без тебя все не так, – я проглотил предательский ком в горле. Глаза жгло от непролитых слез. Из груди вырвался тихий стон: – Я так скучаю по тебе.

Утерев лицо, я присел на корточки рядом с белым ангелом и губами прижался к выгравированному имени покойной жены, чтобы в очередной раз ненадолго попрощаться.

– До завтра, amore della mia vita[5].

Я положил на могилу свежие лилии и выбросил вчерашние. Они еще не завяли, но Маринэ любила аромат свежих цветов в доме.

Бросив на ангела последний взгляд, я развернулся и пошел по тропинке к холму. Ежедневные посещения могилы стали утренним ритуалом, но цель сегодняшнего визита отличалась от предыдущих.

Жизнь – сука, не правда ли? Я знал это раньше, но сейчас, сознавая, что два родных мне человека покоятся здесь, недалеко друг от друга, ненавидел ее еще больше. Люди, которые знали и понимали меня лучше всех, мертвы.

– Ты опять там всех подговорил? Слишком сыро, не находишь? – Я остановился у одинокой могилы и обратился к небу, будто надеялся, что меня услышат.

Дождь лил как из ведра. Я промок до нитки, но не обращал на это никакого внимания. Погода этого утра отражала мое внутреннее состояние. По привычке я сунул руки в карманы брюк. И, сглотнув очередной подступивший ком к горлу, проговорил:

– Он так похож на тебя в молодости. Я словно вновь с тобой встретился. Столько же огня в глазах, такая же буря в душе. А эта нахальная усмешка, дерзость, сарказм, которые я и в тебе не переносил. Ты создал свою копию, брат мой.

Я закрыл глаза, как тут же увидел своего лучшего друга. Он опустил на мое плечо руку, а на его губах заиграла до ужаса глупая улыбка.

– Прости, мой друг, я не сдержался. – Я поднял ворот пиджака и подул на ладони в попытке согреть их, хотя это, конечно, не помогло. – Он ненавидит меня и убежден, что я стою за твоим убийством. Только по этой причине он приехал в город. Не потому, что решил стать частью семьи, как я предполагал. Он приехал за мной. Знаешь, он произвел на меня впечатление, когда впервые попал ко мне. Но оказалось, что он чертовски глуп, раз проглотил всю эту чушь про твое убийство и тем более решил, что сможет передать меня властям. Он пришел за местью, кто бы мог подумать?

Я знал, что не дождусь ответа, но все равно обращался к нему так, словно он здесь. Такие разговоры тоже вошли у меня в привычку.

– Ты знаешь, что я дал ему возможность вернуть Адриану самому и потому не стал искать их раньше. Ее отсутствие в Чикаго было необходимостью, защитной мерой во время зачистки, поэтому я доверился ему. Однако сейчас, видя, в каком состоянии моя дочь, уже не уверен, что поступил правильно, – я задумался над тем, все ли сделал верно. – Прости, но он облажался. Я запретил ему приближаться к Адриане под угрозой смерти. Надеюсь, он не идиот. В этот раз я закрыл глаза на проступок, потому что дал тебе слово присмотреть за ним, поклялся нашей дружбой. Но если он ошибется во второй раз, то его ничто не спасет. Я должен защитить семью, которая у меня осталась. И если он решит идти против меня, а не рядом со мной, то никакие чувства и клятвы не помогут твоему сыну избежать последствий, Джованни.

Постояв еще несколько минут перед могилой с крестом из черного гранита, я направился к машине. На сегодня разговоров с мертвецами было достаточно.

Быть Капо – значит быть хладнокровным, равнодушным, стойким и сдержанным, чтобы в нужный момент принять правильное решение. Ничто не должно отвлекать его от прямых обязанностей. Капо в любое время дня и ночи обязан нести ответственность за своих солдат, капитанов, каждого члена Каморры. Быть вождем. Никого не волнует, если ты терял близкого, потому что каждый хоть раз в жизни кого-то терял.

Мы привыкли к смертям, нас с детства учили быть и палачами, и судьями, но нас не научили, как самим справляться с потерей любимых.

Раньше я с нетерпением возвращался домой каждый вечер. Я еще на улице мог точно сказать, что приготовили на ужин: запах еды разносился по дому, украдкой выбираясь и во двор.

Маринэ встречала меня нежными поцелуями и теплыми объятиями. Затем за столом в кругу семьи мы обсуждали все произошедшее за день. А после ужина нас ждали посиделки у камина, даже если на улице было тепло. Звонкие голоса и смех стирали всю темноту уходящего дня, наполняли комнату добротой и уютом. А ночью в спальне я любил свою Маринэ, в очередной раз благодаря ее за тот мир, который она мне подарила.

Сегодня дом встретил меня гробовой тишиной. Я прошел в гостиную. Камин не горел, и я уже и не помню, когда его зажигали в последний раз. Столовая пустовала, как и вычищенная до блеска кухня. Все стояло на своих местах, будто к утвари никто не притрагивался, что было вполне ожидаемо.

Я снял мокрый пиджак и, закинув его на плечо, поднялся на второй этаж в комнату, где все еще висели мои вещи. Но я не спал там вот уже месяц.

Ночи проходили либо в «Императоре», либо в кабинете. Я доводил себя до изнеможения, работая большую часть времени с бутылкой в руках. Хотелось отключиться часа на два, а потом на свежую голову вернуться к своим обязанностям, стараясь казаться достойным Капо.

Вот и сейчас я хотел лишь сменить рубашку и спуститься в кабинет. Но уже у приоткрытой двери заметил приглушенный свет от прикроватной лампы.

Я вошел в спальню и замер. Адриана и Люцио, прижавшись друг к другу, спали на кровати. В руках сын держал рамку с фотографией Маринэ, Адриана обнимала его, уткнувшись лицом в кудрявые волосы.

Я упал в любимое кресло жены. От увиденного сердце сжалось: еще вчера дети были счастливы, а сегодня убиты горем.

Из-за своей мести я перестал приходить домой вовремя, из-за собственного горя забыл о детях. Алкоголь и жажда возмездия вытеснили любые мысли, даже, казалось бы, такие очевидные: не я один потерял Маринэ. Только сейчас, увидев их вместе, я понял, как им плохо и как они друг за друга держались.

Адриана и Люцио потеряли мать. А теперь как будто учились жить и без отца.

Остаток ночи я провел в кресле, в той же мокрой рубашке. Глядя на детей, я понял, что моя боль сильна, но их ноша тяжелее. Поэтому пообещал жене, что отныне они никогда не будут одни, что свет в нашем доме будет гореть.

5

Алессио

Наступила глубокая ночь. Все вокруг погрузилось во мрак, лишь луна ярко освещала темное небо.

Я лежал на мокром асфальте и смотрел на взлетающий вертолет, с которого меня буквально выбросили на каком-то заброшенном аэродроме в Нью-Йорке. Через минуту он скрылся в ночи, и теперь я мог рассмотреть звезды.

Хотя аэродромом это место можно было назвать с натяжкой: одна-единственная взлетная площадка посреди поля, ржавый гараж и старый разобранный кукурузник.

Тело ныло от боли при малейшем движении. Во рту до сих пор ощущался вкус крови, было сложно дышать. Я попытался перевернуться, чтобы сплюнуть, но закашлялся и снова лег на спину.

«Нельзя было позволять Маттео доводить меня до такого состояния», – думал я, глядя на бесконечный темный ковер, усыпанный яркими точками.

Я потерял счет времени, думая о своем. Но мертвую тишину разрезал рев двигателя.

Черт. Только не говорите мне, что этот кретин приехал за мной на мотоцикле…

Я настороженно приподнял голову, но тут же расслабился: из-за угла выехала моя малышка. Не успел черный «Форд Мустанг Шелби» остановиться, как пассажирская дверь открылась, и из автомобиля вылетела Лекси.

Мой друг – кретин…

– Алессио!

Не заглушая двигатель, за ней вышел Алекс. Лекси упала возле меня на колени. Ее лицо в ужасе застыло, а в глазах читался шок.

– О господи! Что они с тобой сделали? – слезы катились по щекам девушки, а руки тряслись.

– Иисус! Какого черта, чувак?

– Что она здесь делает?

Алекс помог мне сесть.

– Мне пришлось! – он развел руками и кивнул в сторону нашей подруги. – Я не смог убедительно соврать, когда ты позвонил. Она скорее мне душу выест, чем отстанет от тебя.

Алекс бросил на Лекси какой-то странный, непонятный мне взгляд.

– Ты же не думал, что я останусь в стороне, пока с тобой такое вытворяют, да? – обратилась ко мне подруга, игнорируя колкости Алекса. – Это из-за той девчонки, да? Кто она такая, Алессио? Почему ты в таком виде?

Черт. Она была права.

– Лекс, все в порядке. Мне просто нужно добраться до дома и немного отдохнуть.

– Мы едем в больницу, – она глянула на Алекса, надеясь на его поддержку, а потом сурово и решительно посмотрела на меня. – Алекс, помоги ему.

Друг взял меня под руку и помог подняться.

Уже сидя в автомобиле, я спросил:

– Почему ты не отправил Лекс в Лондон?

Алекс попытался поймать взгляд Лекси в зеркале заднего вида. Его обеспокоенность не осталась для меня незамеченной, но я решил это не комментировать.

– Чувак, после твоего звонка я сразу же попытался найти причину здесь задержаться, а ее отвез в аэропорт. Но эта амазонка меня раскусила, и я не смог от нее отбиться.

– Эй, вообще-то я еще здесь, – Лекси хлопнула его по плечу и закатила глаза.

По дороге в больницу она пыталась стереть кровь с моего лица влажными салфетками.

– Ты сохранил копии с жесткого диска? – поинтересовался я.

– Ты не просил, – Алекс был сосредоточен на дороге.

Он любил ветер и скорость, поэтому предпочитал машинам мотоциклы. Автомобили, особенно спортивные, Алекс сравнивал с клетками. И тем не менее водил «клетки» довольно неплохо.

– Не прикидывайся идиотом. Я знаю тебя много лет и в курсе, как ты работаешь.

Уголок его губ дернулся. Я тут же расслабился.

– Все у меня.

– О чем это вы, ребята? – спросила Лекси.

– О работе, малышка, – ответил Алекс.

– Не называй меня так.

– Окей, детка.

– Алекс, твою мать! – она вновь ударила его по плечу, но друг лишь рассмеялся. – Это не смешно, придурок!

– Как скажешь, злюка.

Лекси прорычала что-то в ответ, чем только его подстегнула. Их перепалка стала понемногу раздражать, провоцируя головную боль. В конце концов я не выдержал:

– Вы уже либо трахнитесь, либо перережьте друг другу глотки!

В салоне машины повисла тишина, но лишь на секунду. Затем Алекс довольно ухмыльнулся.

– Я предлагаю ей это уже несколько лет, но она считает, что мы несовместимы, представляешь? Как я могу быть с кем-то несовместим, а? Скажи ей, друг!

– Ты просто идиот, Алекс. – Лекси дала ему подзатыльник и, воткнув наушники, недовольно откинулась на спинку сиденья.

Чересчур громкая музыка из ее плейлиста была слышна даже спереди. Мне всегда было интересно, как она до сих пор не оглохла.

– Итак, – сказал Алекс, когда удостоверился, что Лекси не слышит. – Что случилось?

– Я облажался, вот и все, – ответил я после недолгой паузы.

– Я уже понял, но как это связано с Адрианой? И почему у меня есть ощущение, что эта девчонка не просто девчонка? Что ты натворил?

Я не хотел подвергать друзей опасности. Но Алекс и Лекси были единственными людьми в мире, кому я мог довериться. А мне сейчас пригодилась бы любая помощь.

– Объясню все, но позже.

Я кивком головы указал на Лекси, давая понять, что разговор должен состояться без ее участия. Мы оба не хотели, чтобы наша подруга пострадала. Алекс все понял и вдавил педаль газа.

– Мистер Уильямс, как бы вы мне ни симпатизировали, я надеялась, что мы не встретимся в стенах клиники, – заметила доктор Стоун, заканчивая накладывать повязку.

Мы столкнулись в коридоре Бруклинской больницы. Только сейчас я приехал сюда намеренно, рассчитывая, что она и в этот раз в два счета поставит меня на ноги без лишних вопросов и привлечения полиции.

– Да, я тоже, доктор.

Она закончила с перевязкой и протянула небольшой листок бумаги с рецептом обезболивающих.

– Принимать по мере необходимости. Не злоупотреблять ни таблетками, ни физической нагрузкой. И желательно не ввязываться в передряги.

В ближайшее время это будет довольно сложно.

Поблагодарив доктора Стоун, я попрощался и вышел из приемного покоя. В коридоре Алекс и Лекси о чем-то спорили. Они были так увлечены, что даже не заметили, как я подошел и с минуту наблюдал за ними. Друзья и раньше любили выяснять отношения, но с момента моего отъезда из Лондона что-то явно поменялось. Их споры больше напоминали супружеские перепалки.

Неужели Алекс все-таки смог добиться расположения Лекси и ее холодное сердце растаяло?

Не успел я это обдумать, как подруга наконец заметила мое присутствие и тут же бросилась на шею. От резкой боли я скрючился и немного отстранился.

– Боже, прости, я не хотела, – поторопилась извиниться Лекси, прикрыв рот пальцами с длинными черными ногтями.

– Все в порядке, Лекс, – я выпрямился и притянул ее к себе с другой стороны, где ребра были целы, положил руку ей на плечо и поцеловал в макушку. – Поехали отсюда.

Алекс бросил грозный взгляд на мою руку. Отлично. Может, хоть теперь он соберет свое дерьмо в кучу и сделает что-нибудь с их нестабильными отношениями.

По дороге домой я задремал. Возможно, сказалась усталость, а может – обезболивающее. Когда машина подъехала к подземной парковке моего жилого комплекса, я проснулся и заметил, что уже рассвело.

Лекси настояла, чтобы я еще немного поспал. Поэтому, доковыляв до лестницы, я поднялся в спальню.

Она все еще пахла Адрианой, хоть я и понимал, что это маловероятно. На полу до сих пор валялись пакеты с одеждой и обувью, что купила по моей просьбе Марлен.

В ванной все тоже напоминало об Адриане. Ее шампуни, зубная щетка и другие принадлежности лежали на прежних местах. Я не мог отделаться от ощущения, что она отсюда не уходила. Словно Адриана не вырвала из груди мое сердце, покинув меня.

– Эй, дружище, – позвал Алекс из комнаты. – Тебе нужна помощь с душем? Я не особо горю желанием встречаться с твоим дружком, но если надо, могу притвориться слепым.

Я не смог сдержать улыбки. Алекс был тем еще клоуном, но за многие другие его качества я готов был закрыть на это глаза. Стараясь не нагибаться и подавив болезненный стон, я спустил грязные джинсы вместе с боксерами на пол.

– Крикни «огурец», если ты голый.

– Входи.

– Твою мать, чувак! Какого черта?!

Алекс прикрыл глаза рукой, будто никогда не видел мой член. Мы несколько лет жили с ним в одной квартире и видели друг друга голыми чаще, чем хотелось бы. Поэтому его визги были лишь очередным кривлянием.

– Хватит ныть. Лучше помоги снять футболку, или я попрошу Лекси.

– Хрена с два она увидит голым тебя и твоего дружка.

Я так и знал.

Он подошел, стянул с меня окровавленную футболку. Держась за живот, я присел на край ванны.

– Выглядишь херово, – заметил Алекс.

– Спасибо.

– Я понятия не имею, что с тобой сделали и откуда у тебя, как я предполагаю, – он указал на живот, – пулевое ранение. Но ты не уйдешь отсюда, пока все мне не расскажешь.

– Я расскажу, но для начала привези все копии, что у тебя есть.

– Алессио, – он попытался переубедить меня, но я не дал ему договорить.

– Послушай, Алекс, – я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь игнорировать боль. – Это важно. Мне нужно просмотреть все файлы и найти уже эти чертовы ответы. Чтобы я мог прийти к ней, зная, за что боролся и стоило ли оно вообще того. Чтобы быть уверенным, что эту пулю выпустили в меня не напрасно. Иначе я сойду с ума, мужик.

Я посмотрел на Алекса. Он молчал, пока вода заполняла ванну.

– Окей, – согласился наконец друг. – Я пойду, а ты отдыхай. Скоро вернусь, и мы поговорим, хорошо?

– Да. Принеси все копии.

– Хорошо, – он повернулся к двери, но у порога спросил: – Это все из-за нее?

Это все для нее.

Это все – она.

Его вопрос остался без ответа, но Алекс и так все понял. Он кивнул и вышел, оставив меня одного.

Я аккуратно залез в ванну, и вода тут же окрасилась в розовый. В этот момент мне было абсолютно плевать на запрет доктора Стоун мочить швы и принимать горячие ванны. Я закрыл глаза, наслаждаясь тишиной и карамельным запахом шампуня. Моим любимым ароматом. Я так скучал по Адриане. И пусть я чертовски злился на нее, каждый осколок разбитого сердца все еще желал ее.

Я заслужил каждый удар, нанесенный Маттео. Я принял каждый удар, словно он был от Адрианы. Сегодня я бездействовал и был слаб ради нее. Но больше я не дам этому повториться.

Встреча с Маттео и его слова все только усложнили. Таков был его план? Запутать меня? Чего Маттео добивался? Почему отпустил меня? О какой клятве шла речь? Почему это его обращение ко мне было таким знакомым? Что он скрывал?

Этот клубок вопросов нужно было распутать.

«Ты мог прийти прямо ко мне, но оступился, поверил не тем людям».

Что, если Маттео был прав? Сомнения насчет мотивов Джона давно закрались мне в голову. Он появился так вовремя, как раз когда гнев и ярость бурлили во мне, а ненависть застилала глаза.

Я никогда не задумывался об этом, но что, если Маттео Моретти не убивал моего отца? Тогда все было зря.

Мне не давала покоя мысль, что я что-то упускаю. Нужно как можно скорее во всем разобраться. Да, я отказался от мести, но не от правды, поэтому я сделаю все возможное, чтобы до нее докопаться. Надо хорошенько подумать, составить план действий и поговорить с Адрианой так, чтобы ее отцу не пришлось исполнять данное мне обещание.

Наутро я чувствовал себя лучше. Раны все еще ныли, но дышалось чуть свободнее.

Я оделся и пошел на кухню. Внизу Алекс и Лекси о чем-то громко спорили.

– О-о-о, ну, конечно. Ее язык сам залез в твою глотку!

– Боже! Сколько еще раз я должен повторить тебе, что не целовал ту блондинку?

– Она была брюнеткой, идиот.

Остановившись на последней ступени, я облокотился на перила и стал следить за ними из коридора. Эти двое вовсю размахивали столовыми приборами, что-то активно друг другу доказывая. Я даже удивился, что квартира до сих пор пребывала в целости и сохранности.

– Вот видишь! Я даже не помню, какого цвета у нее волосы!

– Конечно, ты же был занят тем, что пробовал на вкус ее язык.

– А-а-а, – Алекс чуть ли не рвал на себе волосы. – Твою мать! Почему я вообще сейчас оправдываюсь?!

Лекси не успела ничего ответить, потому что заметила меня. Я вошел в кухню.

– Как давно вы спите? – как ни в чем не бывало поинтересовался я у обоих, доставая из холодильника апельсиновый сок.

– Мы не спали!

– Я ее не трахал!

Обе реплики прозвучали одновременно. Я чуть не подавился от смеха.

– И никогда не будешь, козел, – буркнула Лекси, отворачиваясь от Алекса.

– Мне кажется, или я слышу в ее голосе обиду? Что скажешь, мой друг? – Алекс обратился ко мне, намеренно игнорируя девушку.

– Мне кажется, она вот-вот оторвет тебе яйца, если ты не прекратишь это дерьмо, – я сделал еще один глоток сока прямо из упаковки. – И я не хочу, чтобы это произошло в моем доме. К тому же у нас есть дела поважнее.

Я кивнул на дверь, намекая Алексу на разговор. Лекси заметила это, подскочила и встала напротив, скрестив руки на груди. Она была ниже практически на голову, но любому стоило ее бояться, когда она начинала злиться.

– Я иду с вами, – заявила она. – И должна знать обо всем, что происходит. Не нужно меня защищать и от чего-то там уберегать. – Она взяла мою руку. – Ты всегда был моей поддержкой в трудные минуты, поэтому даже не думай, что я оставлю тебя одного или с этим озабоченным нарциссом.

Она посмотрела на Алекса – тот молча возмущался.

– Лекс, я не могу позволить тебе в это вмешиваться. Не хочу подвергать опасности. Если с тобой что-то случится, я никогда себе этого не прощу.

– Это не тебе решать.

Я знал, что с этой девушкой было бесполезно спорить, поэтому в конце концов сдался и обнял ее.

– Так, если вы закончили обниматься, – Алекс втиснулся между нами, – мы можем наконец поговорить. Все вместе. Втроем. Нет, забудьте, звучит как приглашение на групповуху, а это не обсуждается.

– Заткнись, Алекс.

Мне чертовски повезло с друзьями. А тот факт, что дела Алекса, из-за которых они с Лекс приехали в Америку, затянулись, был только на руку. Кроме этих двоих я вряд ли мог кому-либо доверять, поэтому пришло время поделиться с ними той частью жизни, которую я так тщательно пытался скрывать.

Я рассказал им все с самого начала. О смерти матери и отца, о том, что подозреваю в убийстве Маттео Моретти, о плане мести, об Адриане. Друзья внимательно слушали, изредка задавая уточняющие вопросы. Когда я рассказал им о выстреле, Лекси вскочила с дивана.

– Что?! – Она принялась ходить по комнате взад-вперед. – Она стреляла в тебя? Как она могла? Боже мой, Алессио! Я убью эту дрянь!

Слова Лекси мне не понравились, хоть я и понимал, что она так за меня заступалась. И тем не менее во мне поднялась волна злости. Я инстинктивно принялся защищать и оправдывать Адриану.

– Это был страх, – сказал я, сжимая кулаки. – Самозащита. Рефлекс. Я видел, как она была напугана и растеряна. Я врал ей все время, что мы были знакомы, держал в глуши вдали от семьи, сломленную, потерявшую мать и… жениха. Она доверилась, а после узнала, что все это ложь. Что ее могли использовать, чтобы навредить отцу.

– Это не повод стрелять в человека! – воскликнула Лекси.

– Разве?

– Ты делал ей больно? Нет, конечно, – она стала загибать пальцы. – Ты угрожал ей? Не думаю. Ты заботился о ней? Уверена, что да. Ты полюбил ее? Даже отвечать не нужно, и так ясно, что ты в нее влюблен, – она снова подсела к нам на диван. – Я не вижу никаких оправданий тому, что она сделала, Алессио.

Она прижалась, аккуратно обнимая меня, чтобы не причинить боль, и заплакала.

– Ты мог умереть, Алессио.

Проклятье.

Я терпеть не мог, когда Лекси плакала. Она была одной из самых сильных девушек, которых я знал. Всегда отдавала больше, чем брала, делилась энергией, добротой и заботой, не думая о себе. Она была невероятно отзывчивым человеком и заслуживала всего самого лучшего. Она и Алекс заменили мне семью, когда никого не было рядом. Я любил Лекси как сестру, и мне было больно видеть ее слезы, зная, что их причиной стал я.

– Все в порядке, Лекс. Я здесь, – я вытер соленые капли с ее щек. – Не нужно ее ненавидеть. Адриана – единственный невинный человек в этой истории. Она жертва, а не убийца.

– Как ты можешь ее защищать? – спросил Алекс, который все это время молчал.

– Потому что я люблю ее.

Признание вырвалось как последние слова с эшафота. Легко. Бездумно. От чистого сердца. Ведь такова была правда.

Я был очарован ею в день нашей первой встречи. Влюбился, когда впервые прижал к себе ее израненную душу. Полюбил, когда услышал ее смех. Любил, когда она пустила в меня пулю, и продолжал любить, умирая. И я люблю ее сейчас.

Алекс переваривал мои слова и смотрел на Лекси. Я знал, что он поймет меня.

– Что мы должны сделать?

– Для начала мне нужно встретиться с Адрианой.

6

Адриана

– Как думаешь, зайчик или солнце?

Утром я проснулась с намерением провести этот день с Люцио. Хотелось немного его взбодрить. С момента моего возращения я ни разу не видела на лице брата улыбку и практически его не слышала. Он много молчал, особенно в присутствии папы, и это меня пугало.

Я понимала, что все произошедшее стало для него серьезным испытанием, и он, как мог, справлялся со своим горем, но продолжаться так больше не могло. Если эта печаль и дальше будет им овладевать, я потеряю брата.

А еще одной потери я не выдержу…

Люцио сидел на барном стуле и наблюдал за мной, пока я смешивала ингредиенты для кекса. В голове зародился план: испортить тесто, чтобы хоть немного расшевелить мальчика.

Несмотря на юный возраст, Люцио прослыл неплохим кондитером. Он пытался скрыть свои кулинарные способности – ведь, по словам дедушки, будущему Капо не подобало заниматься «никому не нужными вещами», – но о них тем не менее узнали все. Мама всегда поощряла его хобби, папа же считал увлечение временным, поэтому никогда не препятствовал: главное, что возня на кухне не мешала тренировкам и обучению.

Мариэтта рассказала, что с моей несостоявшейся свадьбы Люцио не притронулся ни к одному десерту, не говоря уже о желании самому что-нибудь испечь. Поэтому вчера вечером, пока я лежала в кровати и смотрела из-за бессонницы в потолок, в голову пришла идея.

Было сложно убедить нашего повара Бенито на время предоставить его святилище. Но я сделала это, поклявшись не устраивать на кухне сильный беспорядок и все за собой убрать.

Люцио был не в настроении с того момента, как проснулся, но на просьбу присмотреть за мной, чтобы я не спалила дом, откликнулся. Все в этом особняке прекрасно знали, что одну меня на кухню пускать не стоит.

– Почему ты вообще это затеяла? – спросил братишка, следя со своего места за тем, как одной рукой я лопаткой помешивала тесто, а другой перебирала формочки.

– Сегодня в одном из приютов мамы праздник. Я подумала, было бы здорово приготовить что-нибудь своими руками. Например, пирог и маффины. Это порадовало бы детей.

Отчасти это было правдой. При жизни мама занималась благотворительностью. Открыла фонд и несколько приютов для защиты бездомных, женщин, подвергшихся домашнему насилию, и детей-сирот. Часто устраивала для них праздники, сама готовила еду и отвозила ее в приюты. Каждый год наша семья организовывала благотворительные вечера, чтобы привлечь спонсоров для сбора средств. Конечно, Моретти могли и сами обеспечить не один приют, но мама хотела привлечь к этому как можно больше людей. Чем больше, тем лучше.

Один из таких вечеров я запланировала на следующие выходные. И хотя бабушка заверяла, что проводить такое мероприятие сейчас будет не совсем уместно, а заниматься фондом вовсе не стоило, я настояла на своем. Это было детищем мамы. Она годами работала над своими проектами, привлекала к сотрудничеству десятки международных компаний, вкладывала в них столько сил и времени. Поэтому я не собиралась отказываться от маминого наследия или разрушать его.

– Не уверен, что они будут рады, когда их животы скрутит от твоих маффинов, – что-то наподобие улыбки появилось на лице Люцио, отозвавшись теплотой в груди.

Значит, мы двигались в правильном направлении.

Я высыпала полбанки сахара в миску со взбитыми яйцами и мукой. От увиденного глаза брата чуть не повылазили из орбит.

– Все так плохо? – Я сделала вид, будто мне чертовски жаль переведенных продуктов, хотя на самом деле радовалась, что ему не все равно.

– Правда или ложь?

– Ложь?

Люцио спрыгнул со стула и подошел, обойдя кухонный остров, на котором были разложены все ингредиенты для маффинов и формочки в виде животных и эмодзи для кексов. Он взял посудину, где я пыталась размешать тесто, и вылил содержимое в мусорное ведро.

– Ложь не поможет, Адриана. Ты худший кондитер на свете.

– Эй! Это было жестоко.

– Зато это правда, – он дернул плечом и улыбнулся.

На душе потеплело: я снова видела его улыбку. Мы сделали еще один маленький шажок на пути к его исцелению.

Вместе мы испекли с десяток кексов и дюжину маффинов. Я попробовала один с черничным кремом, а в духовке уже подрумянивались кексы с клубничным. Пока мы доставали очередную партию, зазвонил телефон. Номер был скрыт, из-за чего я невольно напряглась. Отставив выпечку в стороне, вытерла руки полотенцем, собралась с духом и подняла трубку.

– Алло?

– О, Адриана! – удивленный и слегка возбужденный женский голос будто был рад меня услышать. – Я уже думала, ты не ответишь.

– Кто это? – спросила я, бросив взгляд на Люцио, который наблюдал за мной, стоя у плиты.

– Ох, прости. Это Лекси. Девушка из клуба. Помнишь меня? Нас… Эм… познакомили там.

Конечно, я помнила. Даже если бы захотела, не смогла бы забыть тот день.

«Потому что ты моя».

Воспоминания из прошлого нахлынули волной, вынуждая сердце сжаться.

Я знала, что Алессио выписали из больницы пару дней назад. Папа сдержал слово и пообещал отпустить его, как только тот придет в себя и будет готов уехать. Мы достигли согласия, и он его пощадил. Дальнейшая судьба Алессио была мне неизвестна.

Возможно, он уехал обратно в Лондон, а может, остался здесь. Это больше не имело значения. Не должно было иметь. Но я все равно каждый день думала о нем. О проведенных вместе днях в горном домике, о созданном нами мире. Фальшивом мире…

Наверняка Алессио рассказал своим друзьям о том, что в него стреляла я. Что из-за меня он провел шесть дней в коме и был на волосок от смерти.

Но он выжил. Мои молитвы были услышаны.

Почему же Лекси звонила мне?

Она хотела высказать все, что думала обо мне, или же с Алессио случилось худшее?

– Адриана? Ты тут? – голос Лекси вернул меня в реальность.

– Да, извини, – я прокашлялась и кивнула Люцио, давая понять, что он может продолжать без меня. – Привет, Лекси.

– Да. Эм, как ты? Как поживаешь? – казалось, она немного волновалась. Собственно, как и я.

Как я хотела спросить у нее про Алессио! Но разум подсказывал, что нужно сдерживать эмоции, что я и попыталась сделать.

– Все нормально, спасибо. – Я отошла к окну, и, теребя фартук, осторожно спросила: – Что-то случилось, раз ты звонишь?

– Ох, нет. Все хорошо, не переживай.

Тихий стон облегчения вырвался из груди, и я быстро прикрыла рот ладошкой.

– Я сейчас в Чикаго, – она прочистила горло. – Подумала, что мы могли бы встретиться, раз уж я тут. Что скажешь?

Это было плохой идеей. Чертовски плохой. Но я все равно очень хотела повидаться с Лекси. Возможно – всего лишь возможно – тогда я смогла бы узнать что-то об Алессио.

И дня не прошло, чтобы я о нем не думала. Где он сейчас? Чем занят? Бьется ли его сердце так же умиротворенно, как раньше? Мне просто нужны ответы. Если не от него, то хотя бы от других. Мне просто необходимо было убедиться, что он в порядке, и тогда, быть может, я смогла бы двигаться дальше.

– Прости. Я понимаю, что свалилась как снег на голову, и мы даже не подруги… – Лекси говорила так быстро, что я едва улавливала нить разговора. – Я пойму, если ты не захочешь общаться с какой-то чокнутой, но я бы очень хотела встретиться.

Я уловила в ее голосе нотку надежды. Мне не хотелось расстраивать девушку, но видеться с ней было плохой идеей.

Она была неотъемлемой частью воспоминаний, связанных с Алессио, и я не понимала, чего стоило ожидать от этой встречи.

Любой вариант развития событий пугал. Старая Адриана выбрала бы самый простой выход – не знать и не интересоваться, оставаться в неведении. Она бы отказалась от встречи, побоявшись последствий. Но новая больше не хотела жить в страхе.

– Когда? – Мой голос задрожал.

– Ой, правда? Ты придешь?

– Да. Напиши когда и куда, и я подъеду.

– Отлично. Тогда до скорой встречи!

– Лекси, – окликнула я, пока она не сбросила звонок.

– Да?

– Эм… – с Алессио ничего не случилось? – Все хорошо? То есть нет ничего, что я должна знать?

Скажи, что он в порядке.

Я не ждала от нее искренности. Несмотря на дружелюбный тон, Лекси оставалась подругой Алессио, и ей незачем было откровенничать и отвечать на мои вопросы. Но она вновь удивила меня.

– Мы все в порядке, насколько это возможно. До встречи, Адриана.

– Пока.

Удивительно, но я почувствовала облегчение. Может, я и совершила ошибку, но только так я смогу поставить точку. Лекси отправила мне сообщение с адресом кафе, и мы договорились встретиться там завтра после полудня.

– Ну что? Солнце или зайчик? – Я поцеловала младшего брата в щеку, пока он готовил начинку для кексов.

– Фу, опять ты со своими телячьими нежностями, – он поморщил нос, делая вид, будто ему правда противно. Но мы оба знали: Люцио любил их.

– Вот, значит, как? Тебе это не нравится? – я принялась его щекотать. – А так?

– Нет! Прекрати! – В попытке защититься он бросил в меня горсть муки, что вызвало еще больший приступ хохота.

А затем в ход пошли ягоды, джем, шоколад. Я нарушила просьбу Бенито, но совсем не испытывала мук совести. Единственное, что сейчас имело значение, – мой брат смеялся.

Папа работал в кабинете, когда я постучалась в его дверь спустя несколько часов после разгрома кухни.

– Входите.

Я вошла.

– Адриана, – коротко поприветствовал отец, не отрываясь от бумаг.

В детстве мы часто проводили тут время вместе. Пока отец работал, я сидела на полу у его кресла и читала книги, а он периодически поглаживал меня по волосам. После завершения всех важных дел он подсаживался рядом, прямо на пол, и читал мне сам.

Моей первой книгой была «Алиса в Стране чудес». Ее подарил мне папа на четвертый день рождения. Тогда я обиделась, думая, что он хотел сделать подарок девочке по имени Алиса, а потому и купил книжку с таким названием. Четырехлетняя, я, конечно, простила папу, но с условием, что больше он не будет покупать книги с именами других девочек.

– Я принесла твой любимый абрикосовый кекс и кофе, – я подошла к столу из красного дерева и поставила тарелку с чашкой перед папой. – Это Люцио испек.

Он посмотрел сначала на кекс, затем на меня, и я увидела, сколько эмоций это пробудило в его глазах.

– Правда?

– Да, папа, – я приобняла его за плечи.

– Хорошо, – папа еле заметно улыбнулся. – Как он?

Я отстранилась и с гордостью наблюдала за ним, пока он спокойно ел. Папа откусил кусочек кекса и медленно прожевал, наслаждаясь вкусом.

– Неплохо. А завтра будет еще лучше.

Я дала себе слово, что постараюсь сделать все возможное, чтобы укрепить нашу семью. Мама бы этого хотела. Но для начала стоило разобраться в себе. Отпустить прошлое и начать все заново.

– Папа, – я села на пол возле его кресла, как в детстве. Он оторвался от кекса и повернулся ко мне. – Я хотела бы завтра выехать в город, чтобы сделать несколько покупок для благотворительного вечера и увидеться с подругой.

– Подругой? – он с удивлением посмотрел на меня.

Тех девушек, с которыми я общалась на вечеринках семей Каморры, назвать «подругами» можно было с большой натяжкой. Да и за пределами особняка я редко с кем виделась, поэтому реакция отца ничуть меня не задела.

– Да. Мы познакомились недавно. Она из благотворительной организации, – мне пришлось солгать, иначе папа ни за что бы не отпустил меня, знай он, что Лекси – подруга Алессио. – Скоро состоится благотворительный вечер, и мы хотели бы обсудить некоторые моменты и заодно обговорить дресс-код.

– Где вы планируете встретиться? – его рука поглаживала мои волосы, как в детстве.

– Пока не решили, – кафе, предложенное Лекси, не находится под защитой Каморры, поэтому папе это не понравится. – Она завтра напишет.

– Это может быть опасно, милая.

– Папа, пожалуйста. Мы просто посидим, обсудим некоторые вопросы, чтобы вечер прошел на высшем уровне, как это было при маме… – Я замолчала, когда его рука замерла.

Папа обдумывал свое решение. Использовать маму неправильно, но это было необходимо.

– С тобой поедет Энцо.

– Энцо? Телохранитель мамы?

– Да.

– Разве он не ушел на пенсию в прошлом году?

Энцо пришел на службу в тридцать шесть лет и быстро стал для мамы не только лучшим телохранителем, но и хорошим другом.

В прошлом году, перед Рождеством, он сообщил родителям, что хочет передать это дело более молодым солдатам, так как усталость уже давала о себе знать и ему не хотелось допустить ошибку. Это было неожиданно, но благородно с его стороны. Мама такое решение приняла и отпустила его, хотя папа поначалу не соглашался. Он доверял Энцо и не желал видеть рядом с женой кого-то другого.

– Да. Но я попросил его вернуться, и он не отказал. Энцо лучший в своем деле, несмотря на всю чепуху про возраст, что когда-то нам наговорил. Поэтому теперь он всегда будет рядом с тобой.

Я знала Энцо с самого детства, да и права голоса в этом вопросе у меня не было, поэтому согласилась.

– Хорошо, папа.

– Мне нужно еще немного поработать. Ты посидишь со мной?

Я устала. Хотелось привести в порядок мысли перед завтрашним днем, который обещал быть волнительным. Но надежда в голосе отца и печаль в его зеленых глазах заставили меня забыть об усталости. Я поднялась с пола, подошла к полкам, забитым книгами, и выбрала одну из них. «Алиса в Стране чудес».

Страницы книги по краям пожелтели, на корешке виднелись потертости, обложка потускнела и потеряла первозданный вид. За последние шестнадцать лет эту книгу читали бесчисленное количество раз, поэтому неудивительно, что она выглядела потрепанной. Но это было не важно.

Я вернулась на свое любимое место и прислонилась спиной к креслу папы. Он поцеловал меня в макушку и, поглаживая по волосам, вернулся к бумагам и кексу. Почти как в детстве.

7

Адриана

После завтрака с папой, Люцио и Мариэттой, который стал обязательным пунктом в моем плане воссоединения семьи, я ушла к себе готовиться ко встрече с Лекси. Всю ночь меня терзала мысль: правильно ли я поступаю?

Накрутив последний локон, я выключила плойку и положила ее на стол. Твидовый пиджак отлично смотрелся поверх нежно-голубого шелкового топа на бретельках. В цвет топу – туфли-лодочки. Белые брюки клеш сидели идеально, визуально удлиняя ноги. Вспомнив о времени, я поняла, что пора выезжать.

Внизу в гостиной ждали Энцо и отец. Они что-то обсуждали, но как только мой новый телохранитель заметил меня на ступеньках, – умолк, как и папа.

– Я готова, – сообщила я.

– Хорошо, – сказал папа, а после вновь обратился к Энцо: – Мы потом поговорим, позже зайди ко мне.

– Как пожелаешь, Маттео. Еще раз спасибо.

Энцо открыл входную дверь, пропуская меня. Не успела я выйти, как услышала голос Мариэтты, доносившийся с кухни.

– Ах ты негодный мальчишка! Отдай огурцы сейчас же!

Моей страстью была карамель, а вот Люцио обожал соленые огурцы. Мы с папой переглянулись и улыбнулись: оба знали, что именно там происходит.

Вместе с Энцо я подошла к одному из черных «Мерседесов». Он помог сесть на заднее сиденье и закрыл за мной дверь.

– Куда едем, синьорина?

– Кафе в районе Хермоса. Недалеко от парка.

Я знала Энцо с самого детства. Когда была маленькой, то вечно дергала его за усы. Он никогда не ругался, мужественно терпел мои выходки и ни разу не пожаловался родителям.

Сейчас передо мной был седой мужчина с морщинами на лбу и в уголках глаз. Мои любимые усы также сменили цвет. Энцо стал чуть ниже ростом, но нисколько не растерял силы и мощи. Не зная, что ему пятьдесят пять, я точно дала бы ему не больше сорока пяти. Мощный, широкоплечий Энцо одним только взглядом мог напугать кого угодно. Но только не меня. Со мной мужчина всегда был мил и учтив, однако сейчас от его отражения в зеркале заднего вида по коже пробежали мурашки: лицо телохранителя было недовольным.

– Это не наше кафе, синьорина, а значит, место небезопасно. Нужно было предупредить меня заранее, чтобы я смог подготовиться к вашему визиту.

– Все в порядке, Энцо, – я посмотрела в окно. – Там всегда полно народа, и это одно из лучших мест в городе. Уверена, ничего не случится.

– И все же осторожность не помешает, синьорина.

– Просто Адриана. Пожалуйста.

– Как скажешь, Адриана.

– В таком случае мы едем туда.

Остаток дороги мы провели молча. Но я заметила, что Энцо был напряжен и даже раздражен. В конце концов он доложит обо всем папе, но я надеялась, что к тому времени уже узнаю все, что мне нужно.

Кафе «У Люсинды», широкие окна которого выходили на парк Хермоса, было небольшим. Темный деревянный пол, высокие светлые потолки, украшенные лепниной простых форм, похожих на геометрические фигуры, белые колонны – весь интерьер был выдержан в стиле ампир. Глядя на стены, казалось, что вместо краски их покрывала дорогая ткань. Мебель из натурального дерева, обивка стульев такого же голубого цвета, как и шторы на окнах. На каждом столе стояли живые цветы и лампы, которые вечерами делали атмосферу кафе еще уютнее.

Энцо шел рядом, по правую руку от меня. Его глаза сканировали помещение в поисках любой угрозы.

Для полудня пятницы здесь собралось слишком много народу. Я обвела взглядом зал в поисках Лекси и увидела ее за барной стойкой. Она тоже заметила меня и помахала рукой. Улыбнувшись в ответ, я пошла к бару, а Энцо с угрюмым и пугающим выражением лица последовал за мной.

– Тебе не стоит ходить за мной по пятам, – сказала я ему.

– Это место небезопасно, и мы оба знаем, что этой девушки нет в списках партнеров благотворительной организации вашей матери, – Энцо посмотрел на меня с укором, но был прав. Я должна была догадаться, что все будет не так просто. – Кто она, Адриана?

– Энцо, послушай. Она моя подруга и совсем неопасна. Вы с папой преувеличиваете.

– Твой отец беспокоится о тебе.

– Со мной все будет в порядке, – я указала ему на столик не слишком далеко от бара, но достаточно, чтобы он не смог услышать, о чем мы будем говорить с Лекси. – Просто присядь здесь и дай мне возможность немного отвлечься. Если хочешь, ты тоже отдохни, я не расскажу папе.

Я попыталась разрядить обстановку, но Энцо шутку не оценил. Он молча сел за указанный мною стол и скрестил руки на груди. Я попыталась сдержать улыбку: в этом милом девчачьем кафе Энцо в черном костюме и рубашке выглядел не то что не устрашающе, а даже немного нелепо.

Я подошла к барной стойке, откуда Лекси с интересом за нами наблюдала.

– Так всегда?

Я не успела ответить, как она спрыгнула со стула и заключила меня в крепкие объятия.

– Я так рада тебя видеть!

– Я тоже, – это была правда. – Только ты меня сейчас задушишь.

– Ох, да, прости, – она отпустила меня. – Присаживайся.

На Лекси были синие рваные джинсы, топ цвета фуксии, серый пиджак и туфли на невысоком каблуке. Длинные каштановые волосы доходили до поясницы, по обеим сторонам от лица – осветленные пряди.

Мы сели на высокие стулья, и к нам сразу подошел бармен в белой рубашке и черном жилете.

– Что вам приготовить, мисс?

– Капучино с карамельным сиропом.

У Лекси уже стоял апельсиновый сок, но она попросила повторить. Приняв заказ, бармен отошел в сторону.

– Ну так что? Так правда всегда происходит? – Лекс кивнула в сторону Энцо.

Я не знала, как много ей было известно. Была ли она вообще в курсе замыслов Алессио? Могла ли участвовать в них? А Алекс? Существовал ли план на самом деле? Могу ли я доверять Лекси и делиться с ней подробностями моей жизни?

Я положила сумку на барную стойку.

– Ты же в курсе, из какой я семьи, да?

– Эм, не совсем. То есть да, но я мало что знаю, если честно, – Лекси вдруг взяла мою ладонь и сжала. – Понимаю, у тебя много вопросов, например, «что мы тут делаем?» или «могу ли я доверять этой чокнутой?». И я готова ответить на каждый из них, но, судя по тому, что мужчина позади тебя пялится на нас с тех пор, как ты подошла ко мне, у нас мало времени, – она посмотрела по сторонам, потом снова на меня. В этот момент бармен подал напитки. – Послушай, я зла и не одобряю то, что ты сделала, но я могу понять тебя. Ты защищала себя, думая, что находишься в опасности, однако не стоило бежать от Алессио. Он не был опасен. Не для тебя. Тебе стоило дать ему шанс объясниться. Уверена, ты бы поняла его мотивы, и мы бы не дошли до этого.

При упоминании его имени мурашки мгновенно покрыли кожу, а тело охватила дрожь.

– Адриана, – к нам подошел Энцо. – Извини, что прерываю, но мне необходимо проверить, что происходит на улице.

Я так увлеклась разговором с Лекси, что не заметила суматоху снаружи. Какая-то небольшая толпа людей окружила машину, припаркованную у кафе.

– Никуда не отходи, пока я не вернусь, это ясно?

– Да.

Энцо бросил косой взгляд на мою собеседницу, отчего ей стало не по себе, и поспешил на улицу. Лекси резко схватила меня за руку и развернула к себе.

– Адриана, ты должна знать, что я никогда бы не поддержала его, если бы знала, что он задумал. Я бы попыталась отговорить его и вразумить.

Что происходит? Она, казалось, говорила искренне, а глаза умоляли верить ее словам. Но что-то внутри подсказывало мне, кричало, что что-то не так. Ее поведение с самого начала казалось странным: внезапный звонок, неожиданное предложение встретиться. Она была взволнована с тех пор, как я пришла, постоянно озиралась, будто искала что-то… или кого-то.

Черт возьми!

– Но он самый родной мне человек, поэтому я сделаю для его счастья все, что потребуется. И поддержу любое решение, если другого не дано.

Нет… Она не могла так поступить.

– Что это значит? – я безуспешно попыталась выдернуть ладонь из ее пальцев.

– Всегда. Ты всегда можешь мне довериться, обещаю. Но сейчас прости, вам обоим это необходимо.

Я не успела отреагировать, как Лекси соскочила со стула, быстро обняла меня и убежала, не дав возможности узнать, в чем же дело. Я поспешила за ней, когда напротив тут же сел какой-то мужчина в черной толстовке. Часть лица скрывал капюшон, наброшенный на бейсболку. Его крепкая рука схватила меня за запястье, не давая отправиться за Лекси. Страх подступил к горлу и начал душить. По коже побежали мурашки. Внутреннее чутье подсказывало, что надвигается катастрофа и пути назад не будет. Я попыталась вырвать руку, но глубокий голос из моих снов на корню пресек любую попытку убежать.

– Принцесса.

О боже…

Ноги стали ватными. Я схватилась свободной рукой за барную стойку, пытаясь удержаться.

Он здесь. Я не верила своим глазам, хотя в глубине души надеялась на эту встречу, когда принимала предложение Лекси. Но сейчас так близко слышать его голос и ощущать теплое прикосновение казалось нереальным. Это сон? Или воображение сыграло со мной злую шутку?

Я не верила в происходящее до тех пор, пока мужчина не поднял голову и его глаза не встретились с моими. Я интуитивно закрыла рот рукой, когда увидела яркий синяк под глазом и сломанный нос: опухший и немного кривой. Губы были разбиты, несколько порезов тянулись по лицу. Алессио выглядел так, словно побывал в аду, а не вышел из больницы с одним пулевым ранением.

Я не заметила, как потянулась к нему, желая прикоснуться к ранам, но вовремя остановилась и опустила руку.

– Что произошло?

Алессио выглядел ужасно. И тем не менее все равно был прекрасен. Его сапфировые, как океан, глаза с тенью грозовых туч оставались такими же глубокими, какими я их помнила. Опущенная борода обрамляла лицо. Она шла ему, как и слегка отросшие волосы, которые спадали на лоб и лезли в глаза. Мне хотелось убрать непослушные пряди, прикоснуться к мягким волосам, запустить в них пальцы. Как ему когда-то нравилось.

– Это не важно, принцесса. У нас не так много времени, а мне столько всего нужно тебе рассказать.

Как же я скучала по этому прозвищу.

Алессио встал со стула и приблизился, попытался коснуться лица. Я отступила. Не потому, что не хотела, а потому что не могла этого допустить. Я так рада была видеть его живым и как-никак здоровым! Хотелось прижаться к нему, обнять и услышать знакомое сердцебиение. Я соскучилась по нему. Но если бы я сделала это, то сломалась бы.

– Ты не должен быть здесь, – я опустила голову. – Если Энцо заметит тебя, это плохо закончится. Уходи…

– Нам нужно поговорить. Я хочу все тебе объяснить, – Алессио вновь сделал шаг, сокращая между нами расстояние, и поднял руку к моему лицу. На этот раз я позволила ему это сделать.

Едва его пальцы коснулись подбородка, жар охватил все лицо, распространяясь по всему телу. Я старалась сдержать стон наслаждения от его близости, но не была уверена, что справляюсь. Он приподнял мне голову, чтобы посмотреть в глаза. Большим пальцем поглаживал уголок моих губ, провел им по нижней губе. От удовольствия я прикрыла глаза.

– Детка, мне так жаль. Прости, – он был так близко, что я кожей чувствовала его дыхание. – Я чертовски сильно облажался. Но поверь, я никогда не планировал ни твоего похищения, ни того, что произошло между нами.

Мы практически прижимались друг к другу. Он опустил голову, чтобы уткнуться в мой лоб, но козырек бейсболки помешал это сделать.

– Мы – это реальность. Никакой лжи и игр. Я никогда не планировал отношения с тобой и всего того, что случилось в том домике. Клянусь тебе. Знаю, что должен объясниться, и я сделаю это. Обещаю, я все исправлю, просто поверь мне. Пожалуйста.

Я верю. Боже, я правда ему верила.

В словах Алессио не было никакого подтекста или злого умысла. А искренность в глазах и голосе невозможно было игнорировать. Сейчас он стоял передо мной такой же, как в тот день, когда я направила на него дуло пистолета. Он, как и тогда, боялся меня потерять. Я видела это в его взгляде, что умолял ему верить, чувствовала в трясущихся руках, которые просили не уходить.

«Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько дюймов выше, в лучшем случае она задела бы легкие, в худшем – сердце. Тогда мы не смогли бы его спасти».

Слова доктора Стоун в очередной раз ворвались в мое сознание, напоминая о содеянном. Слова Алессио ничего не меняли: я пыталась убить его.

– Принцесса, не уходи, – он прижался губами к моему лбу, и, клянусь, я ощутила всю его боль. Всю искренность и сожаление.

– Алессио, – я закрыла глаза, наслаждаясь его голосом и прикосновениями.

Мои руки безвольно повисли вдоль тела. Я жаждала дотронуться до него, но не осмеливалась этого сделать.

– Боже, как я скучал по тебе. По твоему запаху, по твоим глазам…

Алессио прижался ко мне всем телом. Я не успела осознать этого, как кто-то вдруг оттащил его и придавил лицом к барной стойке.

– Ты в порядке, Адриана?

Энцо скрутил руки Алессио за спиной и приставил к боку пистолет. Я вышла из секундного оцепенения и набросилась на телохранителя.

– Энцо, отпусти его!

Мы привлекли внимание официантов и посетителей. Кто-то поспешил покинуть кафе, кто-то с интересом наблюдал за внезапным шоу.

– Тебе лучше послушаться ее, – прошипел от боли Алессио, но продолжил смотреть на меня.

– Энцо, черт возьми, отпусти его! Это приказ!

– Иди в машину, Адриана. Отец ждет тебя дома. Как и нарушителя приказа Капо.

– Иди к черту, – бросил ему Алессио.

Энцо лишь сильнее прижал голову Алессио к барной стойке. Я заметила, как он попытался прикрыть локтем левый бок, то место, куда я стреляла. Ему было больно, но он молчал и не пытался сопротивляться, ясно давая понять, что не собирается причинять никому вред.

– Хватит! Отпусти его! – я попыталась оттолкнуть Энцо.

– Принцесса, поверь мне, хорошо? Я все исправлю, клянусь!

– Заткнись. Ты слишком много болтаешь. Возможно, Маттео стоило тебя убить, а не отпускать со сломанными ребрами.

Что… что он сказал?

– Это сделал папа? – спросила я, не веря своим ушам.

Он дал слово оставить Алессио в покое в обмен на обещание никогда с ним больше не пересекаться. То, что произошло сейчас, случилось не по моей вине. А значит, папа нарушил свое слово.

– Иди в машину, Адриана! Сейчас же!

– О боже мой! Не могу поверить, что это он сделал с тобой, – проигнорировала я Энцо, обращаясь к Алессио. – Мне жаль.

– Все выглядит намного хуже, чем есть на самом деле, принцесса. Просто позволь мне все объяснить.

Я видела мольбу в его глазах, видела все, что не должна была. Его губы шевелились, произнося слова, которые я так хотела и не хотела слышать одновременно. Я закрыла глаза в попытке абстрагироваться.

– Не надо. Пожалуйста.

Если я снова впущу его в свое сердце, все перевернется с ног на голову. Он должен был уйти и не возвращаться.

Алессио не мог любить меня после того, как я оставила его умирать в луже крови. Я была убийцей. Монстром, недостойным любви. Таким же темным человеком, как люди из моего мира, в которых я боялась превратиться. Моя любовь погубит Алессио. Он думал, что в нем живет такая же темнота, но это было не так. Он просто потерялся, сбился с пути.

И пока есть возможность, ему нужно бежать, чтобы мой мир не погубил его. Чтобы я не сделала этого.

– Уходи, Алессио, – мой голос дрожал. – Я прощаю тебя.

– Адриана, не надо.

Игнорируя его, я обратилась к Энцо:

– Мы уходим.

– Иди к машине, тебя ждут. Я поеду следом, – он оторвал Алессио от стойки, но не отпустил ни руки, ни пистолета.

– Мы уходим без него. Пожалуйста, Энцо.

– Адриана, не надо! – прорычал Алессио, глядя на меня. – Я приму все, что приготовит для меня Маттео. Ты дочь Капо. Не проси, не умоляй. Не ради меня.

Боже, даже в такой момент он думал не о себе. Как мне вообще могло прийти в голову, что Алессио вел грязную игру?!

К нам подошли два официанта и, судя по униформе, два охранника кафе.

– Если не ради меня, то сделай это ради мамы, – я посмотрела на Энцо. – Отпусти его, пожалуйста.

И это сработало. Он отпустил руки Алессио и убрал пистолет.

– Мы уходим. Сейчас же.

Я кивнула и в последний посмотрела на Алессио, который стоял напротив, сжав кулаки. Напряженный, но с надеждой в глазах.

– Мне жаль.

– Не надо, не уходи, – он потянулся ко мне, но я отошла назад.

– Прости меня за то, что я сделала, – я сглотнула ком в горле и попыталась сдержать подступающие слезы. – Прощай, Алессио.

– Адриана…

Он хотел сказать что-то еще, но я уже не слушала. Схватив сумку со стойки, выбежала из кафе и села в автомобиль, ожидавший у входа. Энцо вышел следом за мной. Один. Он сел в ту же машину, что и я, вопреки сказанному пять минут назад. Сменив за рулем молодого солдата, завел двигатель.

По улицам родного Чикаго мы ехали молча. Я плакала и не пыталась этого скрывать, потому что понимала, что видела Алессио в последний раз. От этой мысли хотелось плакать еще сильнее и громче. Сердце сжималось, а грудь сдавило так, будто из легких вышел весь воздух. Я опустила окно, впуская свежий воздух. Несмотря на разъедающую боль внутри, я чувствовала облегчение от того, что смогла извиниться перед Алессио, и убедилась, что с ним все в порядке.

Наши отношения с самого начала были обречены на провал. Мы не могли существовать в одном мире. Не говоря уже о папе: он никогда не позволил бы этому случиться. Нам просто повезло, что мы смогли провести те несколько недель вместе, наслаждаясь друг другом.

– Ты в порядке? – Энцо посмотрел на меня в зеркало.

– Ты расскажешь папе? – я сделала над собой усилие, чтобы заговорить.

– Я обязан.

– Хорошо.

На этом все. Больше никаких разговоров. Энцо был немногословен, за что и нравился отцу. Именно поэтому он долгое время служил телохранителем мамы.

Спустя полчаса мы въехали на территорию особняка.

Энцо припарковал машину возле крыльца и развернулся ко мне.

– Однажды твоя мама сказала мне, что самое сложное – любить того, кого любить нельзя. Но еще сложнее его отпустить.

С этими словами он вышел из автомобиля, медленно обошел его, будто давая мне возможность переварить услышанное. Я вытерла слезы и приняла его протянутую руку, мысленно готовясь к разговору с отцом.

С тех пор, как мы приехали, Энцо уже почти час находился в кабинете отца. Я же не сдвинулась с места, ожидая своей очереди. Не отрывая взгляда от собственных пальцев, я раз за разом мысленно возвращалась к тому, что произошло в кафе. Перед глазами все еще стоял его образ. Покалеченное лицо, искаженное болью, не хотело исчезать, даже когда глаза закрывались.

Встреча с Алессио вернула меня в горный домик. Чем больше воспоминаний я вытаскивала из головы, тем больше себя ненавидела.

«Обещай мне, что бы ни случилось, ты выслушаешь меня и дашь нам шанс».

«Не смей ненавидеть меня после».

Эти слова были произнесены в момент, когда мы впервые занялись любовью. Тогда я не придала им особого значения, думая, что они были сказаны в порыве страсти и имели какой-то другой смысл. Однако сейчас, складывая разрозненные кусочки в единый пазл, я стала понимать, что каждое его слово значило намного больше, чем я предполагала. Каждое слово, сказанное им, было правдой.

Алессио не использовал меня, но я нарушила данное ему обещание и вынесла приговор. Как я могла быть так жестока к человеку, который ни разу не повел себя неправильно по отношению ко мне? Боже, какая идиотка…

Я закрыла глаза и уши, притворяясь слепой и глухой, лишь бы игнорировать всю правду, выступившую на поверхность. Я надеялась, что смогу уберечь свое сердце от боли, потому что испугалась своих чувств к нему, но была глупа и наивна, полагая, что таким образом сделаю лучше.

Эмоции взяли верх над моими жалкими попытками держать себя в руках. Но я не могла позволить себе слабость. Больше нет. Поэтому я сжала кулаки, впиваясь ногтями в мягкую кожу ладоней. Раскачиваясь на диване вперед-назад, зажмурилась и подняла голову вверх, пытаясь удержать слезы. Я сглотнула ком, застрявший в горле, и ударила себя по груди, чтобы унять дикую боль, разрывающую грудную клетку. Ничего не помогало.

«Боже, как я скучал по тебе».

Я зажала ладонями уши, пытаясь заглушить его голос, хотя знала, что он из моей головы не исчезнет.

– Милая, что с тобой?

Я открыла глаза и обернулась на голос человека, который мог понять меня, как никто другой. Мариэтта вошла в гостиную и села рядом на диван. Она взяла мои дрожащие руки в свои.

– Пальцы ледяные. Ты замерзла? – она принялась растирать мне ладони.

– Нет. Я… Я жду папу.

Няня бросила взгляд в сторону кабинета отца и посмотрела на меня так пристально, словно пыталась заглянуть в душу. Не найдя в моих глазах ответов, Мариэтта спросила:

– Что произошло, дитя?

– Я совершила ужасную ошибку, bambinaia[6]. – Я еле сдерживалась, чтобы не расклеиться окончательно, но голос выдавал меня с потрохами.

– Расскажешь мне?

Все знали, что случилось после моей свадьбы, но никто не поднимал при мне эту тему. Ни разу за те недели, что я вернулась домой, мы не обсуждали, что произошло в горном домике, пока я была там наедине с Алессио. Я была благодарна за то, что никто не пытался и не нарушал моих границ. Но вместе с тем мне хотелось высказаться, выплеснуть эмоции, потому что они душили меня.

Страх, беспокойство, но больше всего вина и днем и ночью преследовали меня. Во снах я видела одну и ту же картину с Алессио в луже крови, и это сводило с ума. Каждое утро я улыбалась семье, а никто даже не знал, что моя душа трещала по швам. Они не догадывались, что я проводила в ванной больше времени, чем обычно, тщетно пытаясь отмыть испачканные кровью руки. Никто не подозревал, что каждую ночь я закрывала глаза с надеждой поспать хотя бы несколько часов. Они понятия не имели, что я до сих пор слышала звук выстрела и ощущала тяжесть пистолета, словно он все еще был у меня в руках. Никто не знал, что я не могла смотреть на себя в зеркало без мысли о том, что чуть не стала убийцей.