НА ОЩУПЬ бесплатное чтение

Юлия Резник Наощупь

Аннотация

Она была моей пациенткой. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.

Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач — пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней все, за исключением того, что она принадлежала не мне.

В тексте есть: сложные отношения, связанные судьбы, откровенно и эмоционально.

Глава 1

Она была моей пациенткой. Одной из тысяч других, прошедших за все это время через мои умелые руки. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.

Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач — пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, немного испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней практически все, за исключением лишь того, что она принадлежала не мне…

Это был самый обычный день, но уже с утра я не мог найти себе места. Обжегся свежезаваренным кофе, зачем-то сменил четыре рубашки и распечатал новый одеколон — жутко дорогой и модный подарок начальницы. Не знаю, зачем я надушился, зачем то и дело приглаживал волосы и дергал за отросшую бороду. Все это было абсолютно бессмысленно и бесперспективно, но я… Я ни черта не мог с этим сделать. Это лилось откуда-то изнутри. Пониманием, как надо. Интуитивно, на уровне вопящих в уши инстинктов.

Весь день — сплошная нервотрепка. Пациенты один за другим, их судьбы перед моими глазами. Причудливыми тенями, неясными очертаниями, вспышками образов в голове. Уже привык. Уже не вскакиваю, не хватаюсь за голову, не бегу прочь от этого неконтролируемого потока. А когда только ослеп… Думал, с ума схожу. И не понимал, то ли от водки, которую я в то время глушил запойно, то ли… да черт его знает, от чего?

У меня ушел почти год на то, чтобы научиться хоть как-то контролировать творящееся в голове безобразие. Унять незнакомые голоса и почувствовать, наконец, блаженную, звенящую тишину. Это было самым трудным, что мне доводилось делать в моей долгой, лишенной всякого смысла жизни.

— Добрый вечер. Я… не рано? — Ее голос замер на «я» и вопросительно взмыл вверх на «не рано».

— Вы вовремя.

— Татьяна Голубкина. Мне вас очень рекомендовали… Спасибо, что все же нашли время меня принять.

— Я ознакомился с вашей картой предварительно и уже имею кое-какое представление о нашей с вами работе, но утвердиться в своих мыслях смогу, только лишь посмотрев вас.

— Посмотрев?

— Руками, — пояснил я.

— Тогда… мне, наверное, нужно раздеться.

— Конечно. И сразу ложитесь, — моя рука взмыла в направлении массажного стола, и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. О причинах заминки я догадался как-то сразу и, растянув губы в улыбке, пояснил: — Я незрячий. Так что меня можете не стесняться.

На какой-то миг ее дыхание замерло, а после с шумом вырвалось наружу:

— Ох…

Поразительно, но она действительно не знала о моей слепоте. Обычно эта информация выходила на первый план и бежала едва ли не впереди моего имени. Степан Судак. Слепой кудесник.

Секунду спустя ее одежда зашуршала, а я, наконец, выдохнул, благодарный за то, что она не стала говорить всяких глупостей о том, как ей ей жаль. Это приятно. Правда.

В своем кабинете я прекрасно ориентируюсь. Мне не нужны глаза. Три шага влево — и, включив теплую воду, я тщательно мою руки. Еще два — в сторону — и подхожу к столу, на котором она уже благополучно устроилась — я слышал.

Обычно я предпочитаю сухой массаж и не использую дополнительные средства для лучшего скольжения. Но ее кожа настолько нежная, что так дело не пойдет. Это просто опасно. При интенсивном растирании по сухому запросто могут появиться ссадины и царапины, поэтому нащупываю на столе бутылочку с маслом. Мне не хочется менять ее аромат, и я выбираю средство без запаха.

Она закрыта и немного напряжена. Будто бы не может расслабиться до конца, как бы ни старалась. Понимаю, что это не сиюминутная осторожность. Она такая по жизни. Настороженная, как певчая птичка, отчего-то залетевшая в курятник. Недоверчивая. Исполосованная шрамами. Хмурюсь.

— Давно у вас начались головные боли?

Таня вздрагивает под моими руками, хотя я говорю очень тихо.

— Давно… — выдыхает бесшумно, — я уже и не вспомню, когда.

— Тогда почему только сейчас обратились к врачу?

— Все… усугубилось. Боль распространилась на шею и руки… я стала терять сознание.

Киваю и молча продолжаю дальше. У Тани запущенный случай шейного остеохондроза. Нам предстоит большая работа, но это ничто в сравнении с тем, через что проходят люди, например, с ДЦП.

— Не больно?

— Нет. Хорошо…

Давлю чуть сильнее, разрабатываю мышцы, слой за слоем, проникаю глубже. Надавливаю, и воздух вырывается из ее легких, с каждым моим движением. Ощущаю, как постепенно ее тело покидает напряжение.

Пора заканчивать. На первых процедурах нельзя увлекаться, но оторваться от Тани совершенно не получается, и я, как последний маньяк — скольжу пальцами по ее узкой спине. Спускаюсь к пояснице, потираю ямочки над ягодицами. Она дрожит под моими руками, а я благодарю небо за то, что мои брюки достаточно широкие — пытка становится невыносимой. Отстраняюсь. Беру салфетку и осторожно стираю с кожи избыток смазки. Чувствую ее растерянность. Ругаю себя, что перешел черту. Да, наверное, перешел — и это абсолютно недопустимо. Я только не могу понять, почему Таня настолько удивлена своей реакции на случившееся.

— Вам уже выдали график посещений?

Я знал, что девочки на рецепции все сделали правильно, и мой вопрос был вызван скорее желанием сказать хоть что-то, чем необходимостью услышать ответ.

— График?

— Да, график… Вам должны были расписать время приема и выдать дополнительные рекомендации.

— Ох, да… Конечно. Извините… Мне все уже отдали.

— Хорошо. Я советую вам по возможности заменить один препарат из листа назначений на западный аналог. Он гораздо более эффективный. Так что… если решите прислушаться к моим словам, в рекомендациях вы также найдете его наименование.

— Спасибо, доктор. Я… Мне вас очень рекомендовали.

Молча киваю головой. Мне прекрасно известно, что я на хорошем счету в городе, да и вообще по стране. Запись ко мне на прием расписана на полгода, если не на год вперед, я занят с утра до поздней ночи и, кроме работы, ничего в этой жизни не вижу. Меня это устраивает. Это, наверное, лучшее, что могло бы со мной случиться, после всего.

Уютную тишину кабинета нарушает трель телефона.

— Извините, — неловко бормочет моя пациентка, но трубку все же берет, — Саш, я сейчас не могу говорить. Перезвоню буквально через пару минут… Что? Эээ… Сегодня? Но… у нас же…

Она не договаривает, торопливо прощается и выскальзывает за дверь. А меня окатывает волной разочарования и боли, которая от нее исходит. Уже даже не пытаюсь анализировать природу этого явления. Я просто чувствую, «вижу» посторонних, абсолютно мне незнакомых людей. Это происходит по-разному. Иногда мне приоткрываются целые эпизоды из жизни. Я как будто смотрю кино, но не с начала, а с середины фильма. Не имея представления о том, что было, и каким будет финал. Сцены из чужих жизней — единственное, что я видел за последние годы…

Но гораздо чаще посторонние вторгаются в мою голову на уровне эмоций и ощущений. Реже — я слышу их мысли. Поначалу, когда еще не научился отделять их от своих — думал, с ума схожу. Однако со временем наловчился фильтровать это все, выстраивать блоки вокруг собственных чувств. Стало немного легче.

Три последующих пациента проходят через мои руки на автомате. Мысленно я нахожусь вовсе не с ними. Злюсь на себя, но ничего не могу поделать — меня уносит. Туда… к ней. Недоволен собою страшно. Мало того, что позволил себе абсолютно непозволительное, так еще и всю последующую работу делаю без души, спустив рукава. Что называется, на классе. Хорошо, что во всех трех случаях речь идет об обычном лечебном массаже. Ничего сверх я бы сегодня не смог показать.

Когда за последним пациентом закрывается дверь — с облегчением выдыхаю. Завтра будет легче, так всегда бывает. А пока я наощупь бреду в опустевший тренажерный зал. Физические нагрузки здорово успокаивают. Когда ты выжимаешь пару сотен килограмм — тут уж не до посторонних мыслей. Возможно поэтому я и пристрастился к качалке. Сегодня день ног.

— Привет, Степ. Что-то тебя совсем не видно.

Оборачиваюсь на звук, протягиваю ладонь. Тимур — один из наших самых опытных инструкторов. Плюс тренер по борьбе.

— А ты почему здесь? — удивляюсь я. Мои часы подсказывают, что рабочий день Тима уже давно окончен.

— Тебя буду страховать. Вот какого хрена ты вчера устроил?

Так-так, это намек на то, что я жал без страхующего. Они там что, камеры просматривают? Весело.

— Размялся немного.

— Без страховки!

— Да брось, мамочка. У нас отличные страховочные упоры, — парировал я, добавляя вес.

— Ага… Я вчера как раз просматривал видео, как один придурок чуть не убился, понадеявшись на них, — голос Тимура окрасился кислыми нотками скептицизма.

— Да ладно. Кончай, Тим… Я жал без замков на грифе. Если бы что-то пошло не так, я бы просто сбросил блины.

— И то хлеб, — выдохнул Тим.

— Не учи папку жить. Давай… проваливай! Небось, девицы заждались уже.

— Какие еще девицы?

— Которые приходят на тебя пооблизываться, — хохотнул я. Это, и правда, забавно. Охочих добраться до тела Тимура было хоть отбавляй. Для здешних мужиков эта тема стала поводом для многочисленных шуточек. Взрослых дядек хлебом не корми — дай только поржать.

— И ты — Брут! — фыркнул Тим.

— Ну, вот еще… Тебе просто завидуют. Гордись! — пропыхтел я, разминаясь.

— Ага…

Разговаривать, выполняя силовые упражнения, довольно непросто. Поэтому очень скоро наша беседа сошла на нет, и в зале установилась тишина, которую разбавляли редкий звон снарядов да рваные жадные вдохи. Ошибочно полагать, что для поддержания формы в зале нужно пыхтеть часами. При грамотно составленной программе тренировок и правильно подобранном питании — лично мне достаточно двух-трех полуторачасовых тренировок в неделю. Вот и на этот раз уложился за час. Быстрый душ, раздевалка — и здравствуй, июльская жара.

Если верить часам, на улице ночь. Моя же ночь — круглосуточна и круглогодична. Уже привык. И горечи не испытываю. Моя темнота совсем другая на вкус.

По улице перемещаюсь при помощи трости. Была мысль завести собаку-поводыря, но… Я не хотел ни к кому привязываться. Это было бы лишне. Триста шагов прямо, двадцать влево. Осторожно, ступенька, дорога, и снова бордюр, между домами по вытоптанной дорожке к родной шестнадцатиэтажке.

Раздеться догола, лечь на прохладные простыни и, поддавшись искушению, которое сжирало на протяжении всего вечера, позволить себе… её. Снимаю блоки и задыхаюсь! Тону в черной, клейкой тоске. Захлебываюсь в потоках её слез. Сжимаюсь от острого болезненного чувства собственной ненужности. Таня…

Глава 2

Злюсь. В первую очередь на себя. За то, что так и не научилась отстраняться. Не свыклась, не смогла… Боль скручивает, рисует замысловатые узоры на моей исполосованной душе, заштриховывает старые шрамы, чтобы поверх них нанести свежие. Ведь, несмотря на то, что свободного места давно уже нет — моей агонии нужен простор.

В который раз руки тянутся к телефону. Ненавижу… ненавижу себя за это. Я чертова мазохистка. Или это не я? Что, если меня в принципе нет? Разве я могу быть такой?

Сжимая трубку в ладони, подхожу к зеркалу. Мне жизненно важно увидеть, что от меня прежней еще хоть что-то осталось. Вскидываю взгляд. Все еще красивая. Идеально вылепленные скулы — мой главный козырь. Как и светящаяся гладкая кожа. Иногда меня спрашивают о том, каким чудодейственным средствам я обязана своей красоте. Я смеюсь и отвечаю — слезам. Поверьте, я ни капельки не шучу. Идеальное увлажнение. Правда…

Касаюсь пальцами зеркала. Веду по губам и вверх… Вглядываюсь в отражение собственных глаз в надежде отыскать там что-то от той беззаботной девочки, которой была когда-то — и не нахожу. Ту девочку двадцать лет умерщвляли. Двадцать чертовых лет…

Жадно хватаю воздух и снова нажимаю на иконку Инстаграм. Я давно уже в курсе того, что мой муж мне изменяет. Меняются только лица… На этот раз молоденькая совсем. Симпатичная, но не более. Видимо, на каком-то этапе молодость любовницы вышла для Сашки на первый план. Может быть, он так самоутверждается и бежит от мысли о предстоящей старости? Господи… Какая нелепость, зачем я его оправдываю?!

Ноги не держат. Сажусь на кровать. То самое фото просмотрели уже несколько сотен человек. И я принимаюсь гадать, сколько просмотров приходится на членов нашей семьи. На меня, на сыновей, на сестер моего мужа… О, последние о нем знают все! У Саши с сестрами прекрасные, доверительные отношения. Впрочем, как и у меня. Только я далеко не сразу поняла, что при любом нашем конфликте с мужем брат для них останется братом, а я… Я, как всегда, останусь у разбитого корыта. Меня воспринимали всерьез ровно до того момента, пока я оставалась покладистой. Во всех остальных случаях — меня в лучшем случае игнорировали.

Я выключила телефон и подошла к окну. Слепо уставилась вдаль, но перед глазами все равно стояла фотография той девушки… Явно беременной любовницы моего мужа. Смешно… И больно одновременно. Меня душит истерика. Почему именно сейчас, господи? В двадцатилетний юбилей нашей свадьбы? Это такая насмешка? Или знак? Или… К черту.

Он даже меня не поздравил. Хотя… Разве в подарках дело? Отнюдь. Все дело в том, что для Саши прошедшие двадцать лет ни черта не значили. Все мои жертвы, все мои компромиссы… по большому счету были совершенно напрасны. А ведь я действительно верила, что с возрастом он остепенится. Поймет, как отчаянно сильно его люблю! И, наконец, оценит по достоинству… Разве можно быть такой непроходимой дурой?

Залетела в шестнадцать. Об аборте не допускала и мысли. Как я могла убить ребенка того, кого так сильно любила? Я не смогла. Все последующие годы измены мужа оправдывались тем, что, женив на себе девятнадцатилетнего парня, я не дала ему нагуляться. А значит, во всем происходящем виновата была исключительно я сама. Сколько раз я слышала эту извращенную истину? Не от него, нет! От свекрови, сестер, друзей… Не сосчитать. И я действительно винила себя — вот, что страшно! Изменял он, а винила себя. Теперь поумнела. Да только поздно, наверное. Мне тридцать семь. За плечами двадцать лет брака и мучительной боли. В какой-то момент я с ней даже сроднилась, стала ее рабой…

Сашка сказал, что задержится на работе, что у них очередной план-перехват, господи… Сколько этих планов я повидала за свою жизнь! Если бы полиция в действительности выполняла хотя бы их десятипроцентную норму, наши тюрьмы бы опустели. Все ложь…

Я всхлипнула и в страхе закрыла ладонью рот. Мальчики уже выросли, у каждого из них своя жизнь, но я все равно боюсь разрушиться у них на глазах. Мой старший — довольно успешный спортсмен, гоняет в футбол, живет отдельно и зарабатывает побольше нас с Сашей. Младший… младший сегодня сдал последний школьный экзамен. Он решил пойти по стопам отца. За ним уже закрепили местечко на юридическом факультете престижного вуза. Мои птенчики выпорхнули из гнезда, а я осталась наедине со своим мучительным одиночеством. Мне больше не на что было отвлечься. Я уже не требовалась им, как раньше. Я не могла их даже обнять. Мне вообще стало не к кому прислониться…

Телефон молчал. «План-перехват» затягивался. И моя агония тоже. Слезы лились, и я их зло стряхивала. Секунды тянулись жвачкой. Мне было тридцать семь, но порой мне казалось, что моя жизнь проходит в совершенно ином времяисчислении. Вполне возможно, мне уже сотни лет или даже, может быть, тысячи… Я чувствовала себя древней, как мир, старухой.

Чтобы отвлечься, попыталась вспомнить что-то светлое. Ведь было же мне когда-то хорошо? Наверняка было… Когда Данька родился, или Демид. Я испытала колоссальное, невозможное счастье. И после все радостные моменты моей жизни были связаны с успехами сыновей. Вот и все. Ничего личного. Персонального. Моего…

В памяти всплыл мой сегодняшний прием у рекомендованного Сашкиным начальником массажиста. Вот, кто заставил меня испытать блаженство. Практически сексуальное удовольствие. Вообще не поняла, как так получилось. Просто его руки, вкупе с тихим осипшим голосом, скрутили меня в баранку. Такое случилось впервые за всю мою жизнь. Мне плакать захотелось, когда он отнял у меня свои красивые сильные ладони. Вот, до чего я докатилась… Я так сильно нуждалась в ласке, что она мне виделась даже там, где её не могло быть по определению.

Постояв еще немного, все же улеглась в кровать. Дала себе установку спать. Уже поняла, что муж ночевать домой не придет. Не стоило себя истязать надеждой. Забыться сном, погрузиться в его волшебную анестезию. Сон — он ведь почти как смерть, которая с каждым прожитым днем для меня все желаннее…

Забытье наступало не торопясь, будто нехотя. Странное ощущение, я как будто нахожусь в трансе. Полуявь — полусон, в котором я больше не одна. Кожей чувствовала чье-то присутствие, но мне совершенно не страшно. Я настолько устала от одиночества, что кто угодно рядом лучше, чем никого. Иначе я утону в своем горе. На моей шее ожерелье измен. И эти неподъемные камни вот-вот утащат меня на дно…

Тот, кто рядом, касается моей поясницы. Неторопливо шагает пальцами по моему телу, от самого крестца и вверх по неглубокой ложбинке позвоночника. Перешагивает с одного выпирающего позвонка на другой, поглаживает шершавыми подушечками. Мое дыхание учащается. Это мой сон, я его режиссирую. А потому на месте невидимых рук представляю вполне конкретные. Нет… не мужа. Впервые — не мужа…

Может быть, я схожу с ума, может быть, это безумие — защитная реакция моего организма — я не знаю. Я просто сдаюсь в плен всему происходящему и не пытаюсь анализировать. Невидимая рука неторопливо скользит по моим длинным волосам, аккуратно перебрасывает их через плечо и тут же обхватывает мое горло. Гладит большим пальцем гортань, в то время как вторая ладонь ложится мне на живот. Дыхание перехватывает. Воздух замирает в груди и раскаленным потоком проносится по венам. Мне почти больно. Это сладкая боль, она вытесняет другую — совсем не такую приятную. Его рука на моем животе остается недвижимой, но ее тепло просачивается в меня через поры и сворачивается жарким комком внутри.

И я представляю. Его широкую распластанную ладонь на моем животе. Я вижу длинные смуглые пальцы с аккуратно подрезанными ногтями и выступающие на коже вены. Красиво. Невыносимо, невозможно прекрасно. Я могу так лежать целую вечность, но мой сон движется дальше. Как и руки моего призрачного любовника. С шеи на мочку уха, едва касаясь — вниз. Шершавыми кончиками пальцев трогает через ткань сорочки вершинку соска. Прикосновения едва ощутимы — оттого, возможно, все мои чувства обостряются донельзя. Меня разрывает мириадами противоречивых желаний. Мне хочется продолжать в том же темпе… Мне кажется, я умру, если он не остановится… Но в то же время я абсолютно уверена, что если это случится — смерть за мной придет наверняка!

Рука на животе оживает. Перемещается на бедро и дальше — к самому сокровенному. Через ткань надавливает на мою промежность, находит пальцами жаркий возбужденный бугорок. Я полностью мокрая и готовая для него. Чуть развожу ноги, давая его ласкам больший простор, и захлебываюсь стоном, когда его твердые пальцы скользят по моим лепесткам.

В мой сон врываются посторонние звуки. Я пытаюсь их игнорировать, но в какой-то момент это становится просто невозможно. Открываю веки и наталкиваюсь взглядом на виноватый взгляд мужа.

— Привет.

— Привет. Ты себя хорошо чувствуешь? Ты стонала…

Я сажусь на кровати, стряхивая с себя остатки сна. Он был настолько реальным, что я не сразу прихожу в себя.

— Да… Все нормально… Который час?

— Уже семь…

— О господи… Где ты так долго был?

Зачем я спрашиваю? Чтобы услышать очередную ложь? Это то, что мне действительно нужно? Серьезно? Живот тянет, между ног влажно и скользко. Мое настроение скатывается до отметки ноль. До чего я докатилась… Есть ли вообще в этой пропасти дно?

— Я…

— Только не говори, что был на работе, Голубкин. Даже как-то обидно, что за столько лет ты не придумал более правдоподобной легенды.

Сашка пыжится и возмущенно раздувает ноздри. Чувствую себя зрителем в театре одного актера. И все бы хорошо — да только репертуар безнадежно устарел.

— А я ничего не придумываю, Таня. Заметь, ты все озвучиваешь за меня.

Чувствую, что начинаю скатываться в истерику. Зря. Ведь все статьи, посвященные теме возвращения блудного мужа, начинаются с того, что истерики в данном случае — последнее дело. Доморощенные психологи убеждены, что неверному в родных пенатах должны быть обеспечены максимально комфортные, приближенные к санаторным, условия. Никаких скандалов и, боже упаси, никаких упреков… Улыбка на лице, вкусные завтраки, которыми, почему-то считается, любовница не озаботится. Господи, какая чушь…

— Ну, так озвучь свою версию. Кто тебе мешает?

Я могу собой гордиться. Мой голос почти не дрожит. Я встаю с постели и отхожу к окну. Иначе… Не знаю, что… Вцеплюсь в него, как питбуль. Зубами в глотку.

— Я ухожу, Таня.

— Что?

Мой голос больше похож на хрип. Я собой гордилась? Забудьте… У нас было всякое. Но до этого никогда не доходило. Никогда.

— Я ухожу. Мы давно уже чужие люди…

— Ох, избавь меня от этого! — разворачиваюсь резко, даже в глазах темнеет. Обида с силой давит на сердце, и, мне кажется, оно идет трещинами.

— Ну, вот! А ведь я хотел с тобой нормально поговорить! Как взрослые люди!

Он берет чемодан. Тот, который я покупала для поездки в Грецию, и начинает методично складывать в него свои вещи.

— Подожди… Что ты делаешь? — как последняя дура спрашиваю я и начинаю так же методично возвращать их назад.

— Тань, ну, прекрати, а? Не трави душу…

Я оседаю на пол. Театрально? Возможно. Я и не утверждала, что у нас один Сашка — актер. Мы все живем будто в чертовой Санта-Барбаре.

— Не трави душу? — повторяю, слизывая проклятые слезы с губ. — Это точно твоя реплика, Саша? Может ты перепутал сценарий?

— Бл*дь! Ну, почему всегда так?! Почему нельзя по нормальному?

— По нормальному? — смеюсь, смехом срываю горло, — Знаешь, а я тоже всегда задавалась этим вопросом. Почему нельзя? А, Голубкин? Тебе что не хватает? Жена — умница, красавица, дети — пацаны, гордость для любого нормального мужика… Дом — полная чаша. Секс… раком, боком и с прискоком, я тебе хоть в чем-то отказывала? Су-у-ука! Да я вагинопластику для тебя сделала, чтобы тебе, любимому, потуже было! Я сделала чертову вагинопластику!

— Всему дому об этом расскажи, — буркнул Сашка, дергая замки на чемодане.

— Подожди! — закричала я, вскакивая с пола. — Подожди, Сашка… — выдохнула со всхлипом, встряхнула головой. — У Демида выпускной послезавтра. Мы должны на него пойти… Вместе. Ведь мы же родители! Что я ему скажу? Что тебе не до него?

— Я могу прийти на выпускной вечер.

— Послушай… Пожалуйста, давай не так! Зачем портить ребенку праздник?

— Ему почти восемнадцать, Таня. Не такой уж он и малыш.

Конечно, ему виднее. Сам-то трах*ет не намного более старшую…

— Но все же! Зачем торопиться, Саш? Я прошу два-три дня. Потом… потом уходи, если не передумаешь, я…

Что я — я не знаю. Просто не заглядываю так далеко наперед. Неизвестность меня пугает до дрожи в коленях, и я, как малахольная Скарлетт ОꞌХара, откладываю мысли о будущем до лучшего дня. Я сама от себя бегу… Стыдно за собственное малодушие, стыдно… за ту, кем я стала. Моя женская гордость давно уже втоптана в грязь. Стерта в порошок, развеяна ветром измен. Иногда я мечтаю собрать себя по крупицам, но даже сама не верю, что найду в себе силы на это.

— Ну… Я не знаю. Я уже пообещал…

Он капитулирует. Я это вижу. И мне мерзко от облегчения, которое слабостью распространяется по всему моему телу. Его нерешительность не должна меня делать такой счастливой! Это противоестественно! Но я радуюсь… что мой неверный, гулящий муж остается со мной из жалости.

Сама себя ненавижу.

Глава 3

Не знаю, как прожил следующие тридцать шесть часов — вплоть до прихода Тани. Просто запретил себе думать о ней, отгородившись плотной непроницаемой стеной. Когда наша связь так резко прервалась, я еще несколько раз пытался ее восстановить, но ничего не выходило. Она была уже не со мной. Моя, но чужая.

Я после долго медитировал, в попытке найти баланс, но так до конца и не справился с собственными эмоциями. Таня стала для них толчком, и теперь меня раскачивало из стороны в сторону, как деревянную мачту в шторм. Мне не было покоя. Я презирал себя за то, что позволил сделать. Однако в то же время я не мог не понимать, что если бы она так сильно во мне не нуждалась, у меня ровном счетом ничего бы не вышло. Каким-то непостижимым образом наши души совпали. Поймали одну волну в бесконечном диапазоне звука, чтобы зазвучать в унисон.

Так странно… Всю свою жизнь в этой бескрайней вселенной я находился один. Кружил между галактик, прекращал существование, вновь возрождался, и снова куда-то мчал, пойманный сетью Сансары1… Подхваченный ходом времени. И так уж сложилось, что в этой жизни я видел и понимал даже больше, чем мне бы того хотелось. Но я никогда не думал, что где-то рядом, в параллельных мирах существует тот, кто мне предначертан. Тот, с кем я зазвучу, как самая лучшая песня.

— Можно, доктор?

Её голос музыкой разливается у меня в ушах. Мое тело оживает, моя душа рвется к Тане навстречу.

— Проходите, пожалуйста. Как самочувствие?

— Я… Не знаю.

— Не знаете?

— Да… простите. Глупость такая… Нет времени остановиться и прислушаться к себе. У сына выпускной в школе… — добавляет она, словно это хоть как-то оправдывает ее преступное к себе невнимание. Я слышу шорох ткани, она взволнованно проводит руками по одежде. Хмурюсь.

— А лечение?

— Ох… Я обязательно все сделаю, доктор! Только закончится эта эпопея с выпускным.

— Раздевайтесь, — еще сильнее хмурюсь я и подкатываю ближе столик со всякой нужной медицинской требухой, — без параллельного медикаментозного лечения эффективность массажа снижается в разы.

— Я в курсе… Еще раз извините.

Хочется рявкнуть. Едва сдерживаю себя. Будь на ее месте любой другой пациент, я бы просто напомнил, что хуже он делает только себе, и на этом бы тема была закрыта. Но с ней… Меня беспокоит ее невнимание к себе. Оно меня злит. Как злит и тот, кто с ней рядом. Будь Таня моей, я бы ни за что этого не допустил. Я бы следил за ее здоровьем, я бы… Господи, зачем я об этом думаю?

— Раздевайтесь, — говорю, возможно, чуть более резко, чем следовало.

Таня ничего мне не отвечает, но я слышу стук каблуков, которые она сбрасывает, и шорох одежды. Пытаюсь представить, что это может быть… Платье или брюки? Склоняюсь к мысли, что она предпочла бы платье. Перед глазами возникает ее точеная фигурка. Тонкая талия, округлые бедра, аккуратный животик и пышная грудь, скованная лифчиком цвета пыльной розы. Не знаю, почему, но я практически уверен, что мой мозг транслирует картинку в режиме реального времени. Завожусь с полуоборота. Мгновенно. Зажмуриваюсь, как кретин, но от этого кадры перед глазами никуда не исчезают. Таня отбрасывает лифчик прочь, и я вижу ее соски. Твою ж мать!

— Я готова, доктор.

Подхожу к кушетке, на которой она лежит. Меня так штырит, что не справляюсь с внутренним навигатором и врезаюсь в стол. Опрокидываю стоящие на нём пузырьки. Слышится шум — Таня вскакивает.

— Я сейчас все соберу…

— Я сам!

Она отступает мгновенно! В ней нет этого уродского желания сделать все на свой нос, во что бы то ни стало. Пусть даже ценой гордости другого человека. Да… Она отступает, а я приседаю и начинаю шарить руками по полу. Мне удается довольно быстро собрать салфетки, которые я отправляю в мусорную корзину, и две баночки с маслом для массажа.

— Слева под тумбочкой антисептик… — подсказывает Таня. Я сдвигаю ладонь чуть влево и нашариваю злосчастный пузырек. — Всё! — раздается ее тихий голос. Киваю и вытягиваюсь во весь рост. Возвращаюсь к раковине, мою повторно руки и достаю из шкафа чистые бумажные полотенца.

Меня немного выбило из колеи произошедшее. Все-таки демонстрация слабости всегда дается нелегко. Любому мужчине, даже тому, кто примирился со своим статусом человека с ограниченными возможностями.

— Сегодня мы несколько увеличим нагрузку.

— Ладно…

Я наливаю масло, грею его в ладонях и, наконец, касаюсь ее… Кажется, что в этот момент меня прошибает током, я даже вздрогнул, отчего она, удивленная, завозилась.

— Не шевелитесь, — мой голос осип. А опускаю веки и веду по узкой спине руками. Все, что я при этом испытываю, настолько мощно, что я боюсь отпустить контроль. Не знаю, что со мной случится, если впущу в себя эти чувства. С удивлением отмечаю, что дыхание Тани учащается. Будто мы, и правда, с ней одно целое — я так же жадно пью кислород. Становится жарко, хотя система кондиционирования в нашем спорткомплексе исправно функционирует. Так уж сложилось, что летом в наших широтах уж слишком тепло, а зимой довольно прохладно. И те деньги, которые мы берем за абонемент, подразумевает, что мы не только в курсе этих непреложных истин, но и готовы обеспечить клиентам комфортную температуру в любое время года. Комфортную — это такую, которая в жару не убьет их сердечным приступом. Который, клянусь, вот-вот случится со мной.

Заставляю себя сконцентрироваться на процедуре. Начинаю круговые поглаживания. Иду руками от поясницы к шее. Прислушиваюсь к Таниному частому дыханию. Чем сильнее углубляюсь в её мышцы, тем настойчивее испытываю собственные пределы. Я как будто завоеватель, вплотную подобравшийся к вовсю обороняющейся крепости. Ставлю себя под удар. Пусть тысячи стрел взмоют в небо, для меня нет обратной дороги. Она моя. Я либо сорву банк, либо все проиграю. А без нее ничего не будет… И других не будет. Никогда. Она моя истинная любовь. Я прожил сотни жизней, и каждый раз возвращался на землю лишь для того, чтобы ее отыскать. Осознание правды ставит меня на колени. От моей отстранённости не остается следа, стены падают, и меня закручивает водоворотом.

— Все в порядке? — слышу ее нерешительный голос.

Нет… Ни черта! Почему в тебе столько боли, Танечка? Почему ты вся — обнаженная рана? Мне хочется выть. Мне хочется все разнести, к чертям собачьим. Почему?! Почему я не нашел тебя раньше?

Отворачиваюсь к окну, в котором, один хрен, ничего не увижу. Дурацкая привычка. Никак от нее не избавлюсь.

— Мне нужна минуточка.

— Хорошо, — голос Тани наполнен удивлением и покорностью.

Я стою так некоторое время, и лишь обретя контроль, вновь поворачиваюсь к ней лицом:

— Вы что-нибудь слышали о массаже тибетскими чашами?

Кажется, мой вопрос ставит Таню в тупик. Она тихонько откашливается:

— Нет… Понятия не имею, что это за зверь.

Я возвращаюсь к столу. Касаясь ее плеча, приказываю:

— Ложитесь, продолжим…

Она укладывается на кушетку, и я возвращаюсь к прерванному массажу, сопровождая свои действия целым потоком слов:

— Тибетский массаж поющими чашами — это уникальная оздоровительная система, позволяющая восстановить энергетический баланс организма воздействием звука на первопричину заболевания. Методика такого массажа сводится к следующему: чаши накладываются на лежащего человека или расставляются в определенной последовательности вокруг его тела, после чего кручением специальной палочки-резонатора по краю чаши либо ударами по ней специалист извлекает из чаши звук. Из различных комбинаций таких действий и состоит виброакустический массаж.

Я замолчал, и она неожиданно рассмеялась:

— Признайтесь, вы шарлатан?

— Нет, — невольно улыбнулся я в ответ, еще глубже разбивая ее окаменевшие мышцы. Таня застонала, а я продолжил. — Скорее даже, напротив, — на секунду мой голос оборвался, но после уверенно продолжил. — Вам нужен этот массаж, Таня. Он… вызывает глубокое расслабление, уменьшает беспокойство, повышает стрессоустойчивость, способствует нормализации сна…

— А как же ваш плотный график?

— А… Да. Вот черт…

Она тихо смеется, а я, как дурак, счастлив от того, что невольно подарил ей радость.

— Если вы захотите попробовать, я найду время. Просто позвоните…

Заканчивая с массажем, накрываю ее простыней и отхожу к столу, где-то здесь должны храниться мои визитки. Нащупываю клочок картона. Лишь бы не перепутать и не отдать визитку спорткомплекса. Скольжу по картону пальцами — на моих предусмотрено специальное тиснение.

— Не вставайте… Пятнадцать минут — покой! Забыли?

— Извините…

— Нельзя так часто повторять это слово, — заметил я будто бы между прочим, — вот, здесь указан мой телефон. Позвоните, если все же захотите попробовать. В любое время.

Таня отчего-то смущается, я чувствую эту вибрацию. Выдыхаю только тогда, когда она забирает визитку из моих рук. У нас пока нет других точек соприкосновения, но мое желание ей помочь выходит на первый план, и здесь подойдут любые варианты.

Остальное время молчу. Не хочу быть навязчивым — это может ее испугать. Таня и так довольно настороженно отнеслась к моему предложению массажа. Она не была глупой и, очевидно, поняла, что я далеко не для всех готов менять свой рабочий график. А потому мне нужно быть осторожным. В Тане так много трещин, что, боясь распасться на части, она будет бежать от всего, что может хоть как-то её поколебать.

Время стремительно убегает. Таня встает и одевается, и я не могу ее больше задерживать. Да и у меня полно дел. За дверью, я уверен, уже дожидается один известный широкой общественности футболист. А я, как ни как, профессионал. Напоследок не выдерживаю, напоминаю Тане о своем предложении. Слышу ее голос от двери:

— Да-да, тибетские чаши… Я помню.

— Тибетские звуковые чаши, Танюша! — врывается в наш разговор посторонний голос. — Ну, где бы мы еще встретились?!

— Марик?! Какими судьбами? Ты почему не на сборах?!

— Таким потрепанным жизнью старичкам, как я, положены льготы! Ты разве не знала?

— Брось! Тебе всего тридцать два!

— И твой двадцатилетний сыночек уже метит на мое место! Степан, скажите, разве это не преступление, когда у настолько шикарной дамы такие взрослые нахальные детишки?

Таня смеется, обзывает центрального форварда национальной сборной страны безбожным льстецом и, сославшись на срочные дела, торопливо прощается.

Я растерян. У Тани есть дети, это, в принципе, ожидаемо. Но я и представить не мог, что они настолько взрослые.

— Смотрю, ты неплохо знаешь мою предыдущую пациентку, — будто бы невзначай бросаю Марку. Парень довольно разговорчив и моментально подхватывает тему. На это и был расчет.

— Таню? Её все наши знают. Она мать Данила Голубкина. Красотка! Да и он хороший парень… Если бы еще не дышал мне в затылок — цены бы ему не было.

Я больше ничего не спрашиваю. Приходится концентрироваться на работе.

К счастью, мой последний пациент отменяется. И я получаю возможность сделать то, что задумал. Звоню в один из салонов красоты, принадлежащих моей самой близкой подруге наряду со спорткомплексом, в котором я и тружусь. Прошу к телефону Женю. Я редкий и желанный гость в их заведении, поэтому, ничего не спрашивая, она соглашается задержаться допоздна. Приходится взять такси. Хотя я не люблю в них ездить, задерживать Женьку из-за собственной дури мне категорически не хочется. Когда я приезжаю, в салоне царит тишина, и это означает, что рабочий день уже давно закончен.

— Ну, рассказывай, по какому поводу срочность? — раздался прокуренный голос.

— Да без повода. Обреешь меня?

— Под ноль?

— Да. И бороду…

— И не жалко тебе… — сокрушается Женя, подталкивая меня к креслу.

— Так надо, — отмахиваюсь я, не желая обсуждать эту тему. Женька понятливая, с мозгами. В душу не лезет, но при случае с ней можно поговорить обо всем.

Во многих религиях мира считается, что, пройдя пострижение, человек полностью обновляется — как бы рождается заново. Но я стригусь не поэтому. Мне нужно обновить свою тонкую энергию, дабы легче очистить свое сознание. Это поможет мне быть сильнее, если Таня все же обратится за моей помощью.

_________

Сансара1 — круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в «океане сансары», стремится к освобождению (мокше) и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которая является частью «сети сансары»

Глава 4

Чувствую себя наркоманкой, под ударной дозой дури. Я, наверное, и выгляжу так — ненормально. Глаза лихорадочно блестят, движения дерганные и суетливые. Момент истины приближается, а я только и могу, что запрещать себе думать об этом. Уснуть не получается, несмотря на нечеловеческую усталость. Это худшая пытка — хотеть спать до рези в глазах, и не иметь такой возможности. Легкие седативные не помогают. Валерьянка… Валерьянка сейчас настолько дерьмовая, что даже кошки, недоуменно поглядывая, без всякого интереса проходят мимо. Что уж говорить о конченых неврастеничках, вроде меня?

Сегодня у Демида выпускной, а у меня все валится из рук. Еще столько всего нужно сделать, а я никак не могу прийти в норму. Общественная работа на посту главы родительского комитета, которая, несмотря на все нюансы, раньше доставляла лишь удовольствие — теперь ничего, кроме желания удавиться, не вызывает. Тупые вопросы горе-родителей, ответы на которые были озвучены в нашем совместном чате уже, наверное, тысячу раз, сводят зубы. И я всерьез опасаюсь, что если кто-то еще хоть раз спросит, что мы дарим классной руководительнице на выпускной — я сорвусь и обрушу этот чертов чешский сервиз прямо ему на голову.

— Танюша, привет! Подскажи, что-то я прослушала… Как наши дети добираются до ресторана?

— С родителями…

— А разве не проще было бы нанять автобус?

Закатываю глаза и медленно выдыхаю! Это тоже проговаривалось тысячу раз! Централизованные выезды детей требовали стольких согласований, что даже я, имея мужа начальника уголовного розыска, не смогла бы их получить, не поседев.

— Нет, Маргарита. Это очень сложно организовать…

— Но было бы лучше…

— Извини! Мне пора бежать — привезли цветы для оформления зала!

Вру! Вру безбожно! Цветы привезли еще ночью, и композиции для украшения столов в ресторане мои девочки-флористы составляют уже несколько часов. Наш бюджет в этом отношении был весьма ограничен, для многих родителей живые цветы показались непозволительной роскошью, но я все же не отказалась от этой идеи. Мне принадлежал небольшой цветочный магазинчик, и я могла приобрести шикарные сезонные розы по довольно демократичным закупочным ценам.

— Лесь, сколько еще осталось?

— Две композиции на родительские столы…

— Отлично, давайте я чем-нибудь помогу…

Занять руки. Занять голову. Не думать, не думать, не думать… Втыкая веточки черноплодной рябины между кремовых роз и листьев папоротника, я повторяла эти слова как заклинание, но страх все сильнее захлестывал. Он был иррациональным. Во всяком случае, вряд ли бы его понял любой другой человек. Никто не мог уразуметь, почему я так долго терплю измены мужа. Меня считали мазохисткой, мне даже никто не сочувствовал, как это обычно бывает в таких случаях. Глядя на меня, люди скорее крутили пальцем у виска. Им казалось, что это так просто — взять и перечеркнуть все, что было. Стереть из памяти, выдрать из сердца. Разрушить семью… А я не могла! Для меня семья была неприкасаемой. Самым ценным, что вообще может быть. Возможно, оттого, что я сама росла сиротой. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было всего два года. Воспитывала меня старенькая бабушка. Ласковая и добрая… Но даже она не могла заменить мне маму и папу. А потом, как-то сразу из детства, я попала во взрослую жизнь. И, наверное, просто с нею не справилась…

— Тань… Таняяя…

— Да? — очнулась я.

— Телефон…

Я растерянно смотрю на молоденькую девочку, подрабатывающую у меня флористом, и перевожу взгляд на вибрирующий айфон, лежащий чуть в стороне. Увидев, кто звонит, резко хватаю трубку.

— Привет, старший сын… — щедро сдабриваю голос радостью.

— Привет, ма. Ну, рассказывай, как вы там…

— Ничего. У Демида сегодня выпускной, ты помнишь?

— Забудешь тут. Мы с ним чатились вчера до полночи… Все уши мне прожужжал.

— Он может. — Улыбаюсь, почти по-настоящему. Я безумно рада слышать Данила. Он мне нужен сейчас. Очень нужен.

— У вас все хорошо? С папой и…

Голос Данила обрывается, и мое сердце обрывается вместе с ним. Я догадывалась, что и для него беременность отцовой любовницы — не новость, но… даже сейчас не была готова обсуждать эту тему.

— Нормально… Расскажи лучше, как проходят твои сборы!

— Мам… — он ничего не говорит. Между нами повисают непроизнесенные слова и тысячи километров. Я бы хотела его обнять. Моего маленького большого сына. Я бы так хотела его обнять…

— Я ужасно по тебе соскучилась, Данька… Ужасно!

— Я тоже, мама. Ты… ты держись, ладно? И… может, к черту его?! Ну, правда! Сколько можно?!

Сглатываю колючий ком в горле и зажмуриваю глаза. Я не одна… Я не хочу сломаться у посторонних на виду.

— Давай потом, ладно? — наконец выдавливаю из себя.

— Ладно, — вздыхает мое сокровище, — но ты подумай над тем, что я тебе сказал.

Бормочу что-то невнятное в трубку, и разговор постепенно сходит на нет. Откладываю телефон, отворачиваюсь к крошечному окну. Подумай… Над тем, чтобы бросить мужа. Данька, конечно же, намекает на это. Интересно, что бы он сказал, если бы знал, как дело обстоит на самом деле? Что бы он сказал, если бы знал, что это Саша бросает меня? Что это именно я из последних сил цепляюсь за убитый с особой жестокостью труп наших с ним отношений? Что это именно я, как последний маньяк, откапываю его из могилы? Перестал бы он меня уважать, как я уже себя уважать перестала?

— Таня…

— Да?

— Композиции готовы, ты сама их отвезешь в ресторан, или…

— Да, Оль, грузите в машину. Мне все равно еще нужно проследить за украшением зала шарами.

Скольжу взглядом по рядам аккуратных цветочных композиций, составленных в одинаковом стиле. Разница только в том, что для украшения столов выпускников использовались белые розы, а для родительских — темно-алые. Я очень люблю свое дело. Возможно, именно оно не дало мне свихнуться. Цветы — это всегда маленькая радость, а я могу ими любоваться, сколько будет душе угодно. Обычно мне это помогает отвлечься. Обычно… но не сегодня.

Встряхиваюсь, помогаю девочкам разместить цветы в огромном багажнике моей, возможно, не самой женской Toyota RAV4. Моя машина — подарок сына. Свой первый значимый гонорар он потратил на подарок мне. Вот так вот… Возможно, в этой жизни я все делала неправильно, но сыновья у меня получились чудесные! И, наверное, это с лихвой компенсирует все остальное.

В ресторане все под контролем. Сцену украшают гелиевыми шарами, все идет точно по графику. Я с облегчением выдыхаю. Мое время расписано буквально по минутам, и любая задержка некстати. Через полчаса меня ждут в салоне красоты. Я записана на прическу и макияж. На что я рассчитываю — толком сама не знаю. Просто не хочу подвести сына — убеждаю себя. Вряд ли все эти приготовления впечатлят моего мужа настолько, что он передумает от меня уходить. Вздрагиваю. И снова гоню прочь мысли об этом.

Спустя пару часов возвращаюсь домой. Красивая и еще более взвинченная, чем в начале дня.

— Ну, слава богу! Я думал, мне уже никто не поможет с этим чертовым платком!

— Не сердись… — улыбаюсь сыну и отвожу его руки от модного шейного платка, который тот пытается повязать, — отец еще не приехал?

— Нет! — бурчит сынок.

Если сравнивать с Данилом, Демид более гонористый и резкий. Пытаюсь понять, в чем дело на этот раз. Обычное волнение перед ответственным днем?

— Вот… Так гораздо лучше. Ну-ка. Посмотри.

Вместе мы поворачиваемся к зеркалу.

— Ну… Ничего вроде.

— Ага! Тебе сделали отличную укладку.

— Этот козлина сказал, что приедет прямо в школу… — выпалил сын, отворачиваясь.

— Демид! Ты… ты зачем так?

— А ты зачем?! К х*рам гони этого уёб…

— Демид! — одергиваю сына. Меня трясет, я пытаюсь взять себя в руки, но это нелегкая задача. Выдыхаю. — Так, давай договоримся… Сегодня у нас праздник! Мы не думаем о плохом и получаем удовольствие от происходящего. Все остальное решаем… Решаем завтра. Договорились? — смотрю требовательно в глаза сына, так похожие на мои. Он высокий, и мне приходится задирать голову. Удивительно, что наши с Сашкой дети вымахали такими. Ни он, ни я не отличаемся особым ростом.

Демид ничего не отвечает. Просто смотрит на меня как-то странно. А потом молча уходит в свою комнату. А я отправляюсь в свою. Мне нужно переодеться.

— Демид! Выдвигаемся через десять минут! — кричу я, извлекая из шкафа белое платье. У меня не было свадьбы. И, возможно, моя любовь к белым вечерним туалетам объясняется этим. Мой образ дополняют серебристые босоножки, маленький клатч и лихорадочный румянец на щеках.

Выдыхаю только тогда, когда Саша с опозданием появляется в дверях школьного актового зала. Как продержалась до этого — бог его знает. Затылок ломит от напряжения, и все свои усилия я концентрирую на том, чтобы не сорваться. Щеки сводит фальшивой улыбкой. Демида уже вызывают на сцену, когда его отец подходит к нам. Сын улыбается и нарочно задевает его плечом, прокладывая себе дорогу. Сашка плюхается в кресло рядом со мной, пронизывая меня злым, колючим взглядом. Делаю вид, что ничего не произошло. Я счастлива! Мой младший сын окончил школу с отличием. Мне есть, чем гордиться.

— Хорошо хоть этому мои мозги достались, — тихо-тихо комментирует происходящее муж, но я вздрагиваю так, будто бы он вдруг заорал во всю глотку. Саша знает, на что давить. По понятным причинам, я не имела возможности получить высшее образование, и всегда, когда муж хотел меня задеть — данный факт ставился мне в упрек. Я уже привыкла к этому. И сейчас моя болезненная реакция была вызвана вовсе не очередной попыткой меня унизить. Мне до слез стало обидно за старшего сына, которого Сашка… Не сказать, что не любил, нет… Просто… винил, наверное, так до конца и не простив, что моя беременность первенцем вынудила его значительно подкорректировать планы на жизнь. Будто бы это Данька был в том виноват! А не мы сами. Желание впиться в сытую морду Голубкина стало непреодолимым.

Праздничный вечер прошел для меня в каком-то угаре. Сама не знаю, как его пережила. На запланированную встречу рассвета меня уже не хватило. Препоручив Демида одной знакомой супружеской паре, жившей по соседству, я, сославшись на головную боль, пошла к машине.

— Подвезешь?

— Конечно, — покладисто соглашаюсь, разглядывая изрядно подвыпившего мужа. — Куда везти хоть? — не могу удержаться от колкости.

Тот зыркнул на меня и выплюнул зло:

— Домой. Вещи надо забрать!

— Какая необходимость уходить на ночь глядя? — тихо спрашиваю я, сжимая руль так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Большая! Меня, может, ждут!

Молчу в ответ. Иначе… не знаю! Сорвусь. Наделаю глупостей. По ступеням подъезда поднимаюсь, как на голгофу. Он уйдет. Уйдет прямо сейчас, и что тогда? Что я буду делать, как жить? Ради чего? Саша столько лет был центром моего притяжения, что без него я… просто уплыву в открытый космос. В чертов открытый космос. Стаскиваю надоевшие босоножки. Ноги гудят. Отрешенно рассматриваю лопнувшую мозоль на косточке большого пальца. Обхватив себя руками, закрываю пробоину в сердце.

— Не рекомендую тебе настраивать детей против меня… — уже у самой двери оборачивается Саша.

— Против тебя? — моргаю я, чувствуя, как жуткая черная ненависть, переполнив чашу терпения, устремляется вниз по моему телу. — Ты думаешь, я бы стала это делать, Саша?

Захлебываюсь болью. Мы двадцать лет вместе, а он и не знает меня толком… Сжимаю руки сильнее.

— А то ты не видела, как Демид себя вел!

Я стискиваю кулаки и буквально цежу каждое слово:

— Он вел себя по обстоятельствам. Ты сам заслужил такое к себе отношение. Трудно уважать отца-кобеля, который тр*хает все, что движется…

— Заткнись! Я тебя предупредил, Таня! Станешь их подстрекать — со света белого сживу. Поняла?

Саша подходит вплотную ко мне и хватает за горло. Мне не страшно, хотя мой муж далеко не пай-мальчик. Ну, серьезно? Чего мне бояться? Даже если его пальцы сожмутся сильнее, и я умру. Это не страшно… Вполне возможно, это — лучшее, что может со мною случиться. Я сдвигаю голову, чтобы очутиться как можно ближе к нему, наплевав на все усиливающееся чувство удушья. Практически касаюсь губами уха, шепчу:

— А не пошел бы ты на х*й?

Глава 5

Я вскакиваю, как будто от толчка. Сердце колотится, как сумасшедшее, пот струится по лицу. Мне тысячу лет не снились кошмары. Справиться с ними было непросто, но те практики, которыми я овладел в Тибете, со временем позволили мне вернуть гармонию и в собственную жизнь. Тем непонятнее было то, что случилось. Сделав несколько глубоких вдохов, я спустил ноги с кровати. Прошел к окну, нащупал ступней коврик для медитации и опустился на него. Попытался максимально расслабиться, чтобы заглянуть внутрь себя, понять причину беспокойства. Еще раз глубоко вдохнул, чувствуя, как жаркий поток кислорода распространяется по всему моему телу. Сейчас я должен почувствовать легкость… Но этого не происходит. Моя тревога все сильнее нарастает. Тогда я снимаю блоки и устремляюсь вслед за ней.

Что-то с Таней. Вскакиваю на ноги, проверяю время, и в отчаянии провожу рукой по бритой голове. У меня нет ее телефонного номера! Я не знаю, где она живет… Я вообще ничего о ней не знаю, дьявол все забери! Два часа ночи… В спорткомплексе никого нет, а сам я в жизни не отыщу ее контакты в компьютере! Мечусь по квартире, каждой клеткой ощущая, как вся моя хваленая выдержка летит к чертям. Впервые чувствую себя настолько беспомощным. Успокаивает только одно — несмотря ни на что, Таня жива. Чисто физически ей ничего не угрожает. О состоянии ее психики я бы не брался судить. Там все сложно… Вдруг вспоминаю, что сегодня у ее сына выпускной. Это случилось там? Или после? Злюсь, что ничего не вижу. Дьявольски злюсь…

В семь утра не выдерживаю. Звоню нашему администратору и прошу отыскать мне номер Татьяны Голубкиной, вру что-то несвязное, оправдывая срочность, но все же настаиваю! В девятом часу Леночка приезжает в спорткомплекс, хотя открываемся мы не раньше десяти. Спустя еще пять минут закрываюсь у себя в кабинете и диктую Сири заветный номер. Долго слушаю гудки, и в самый последний момент слышу хриплое «алло».

На секунду в трубке повисает тишина. Я ругаю себя, что за столько времени не придумал, как начну разговор. Не нахожу ничего лучше, чем:

— Таня…

— Да… — опять же хрипло и удивленно, а мне ее голос — как наждачкой по спинному мозгу, — а я с кем говорю?

— Это Степан. Степан Судак… ваш врач-реабилитолог.

— Степан Николаевич? Что-то случилось?

— Эээ… — блею, дурак-дураком. — Вообще-то да. Извините за ранний звонок, но… у меня совершенно неожиданно освободилось местечко! И, если вы хотите провести пробный массаж тибетскими поющими чащами, дабы сориентироваться, нужен ли он вам, то мы могли бы попробовать прямо сегодня.

— На сегодня у нас с вами назначен массаж лечебный…

— Да, я помню. Одно другому не мешает.

— Дело не в этом, — Таня откашливается, и ее голос приобретает странные звенящие нотки, — просто я… травмировала спину, и…

В моих висках ломит, а за грудиной печет. Я стискиваю зубы.

— Что-то серьезное? — спрашиваю довольно спокойно, будто это не у меня внутри все звенит от напряжения.

— Нет, обычный ушиб. Я такая неловкая…

Она врет. Не знаю, почему, но я в этом абсолютно уверен.

— Вы были у врача?

— У врача? Зачем? Я просто поскользнулась в ванной.

— Это может быть опасно, — настаиваю, — я могу организовать вам нормальный осмотр в травме без очередей и…

Я замолкаю, и Таня молчит. Между нами повисает невысказанное. Наконец, целую вечность спустя, слышу ее мягкий, напрочь лишившийся всякой колючести голос:

— Спасибо вам. Правда… спасибо. Но я действительно в полном порядке.

— Не поверю, пока не удостоверюсь лично! У вас какие планы на утро?

— Ну… в первую очередь нужно открыть магазин. Мне… принадлежит небольшой цветочный на Набережной.

— Это займет у вас много времени?

— Нет… — вконец теряется та.

— Значит, я вас жду у себя сразу после открытия.

Интуитивно понимаю, что по жизни Таня привыкла уступать. Иду ва-банк. Терять уже нечего. Если я не увижу ее в ближайшее время, то просто сойду с ума. Сам не верю своему счастью, когда она, прежде чем положить трубку, шепчет:

— Хорошо…

И снова ожидание, наполненное колючей тревогой. Она как паутина оплетает меня и зудит на теле. С меня будто бы сняли кожу — настолько остро чувствую эти касания. Вся моя жизнь теперь — это чувства. Я бы должен уже привыкнуть, но в этот раз все происходит настолько остро, что я снова начинаю сходить с ума. И я слышу… обрывки злых фраз, упреки… Чувствую чужие руки, сжавшиеся у меня на шее и отбирающие мой кислород. Ощущаю сладкий смрад перегара и немного кислый — духов. Не её! А потом глаза застилает алым.

— Стёпа… Степан?!

Как сквозь сон, до меня доносится обеспокоенный голос начальницы.

— Привет, Золото, — шепчу я, стряхивая с себя остатки наваждения.

— Все хорошо?

Моей щеки касается мягкая женская ладонь с дрожащими от волнения пальцами.

— Хорошо, — подтверждаю я.

— Ты добрился… — рука скользит вверх и гладит мою голую макушку.

— Да, забегал к Жене недавно.

— Не расскажешь, что за срочность сегодня была?

Пожимаю плечами. У меня нет секретов от лучшей подруги. Но и говорить пока не о чем. Я сам до конца не понимаю, что происходит.

— Так надо, — выдаю, наконец. — Веришь?

Стелла молчит. Наверное, она просто смотрит на меня в попытке найти слова и, наконец, обнимая меня, шепчет куда-то в подмышку:

— Верю, Степочка. Только волнуюсь за тебя… очень.

Обнимаю ее в ответ:

— Я знаю, — выдыхаю печально.

— Извините, я… кажется, рано?

Я поворачиваюсь на звук и с облегчением выдыхаю. Стелла отстраняется.

— Нет, вы как раз вовремя. Проходите…

Раздаются тихие шаги, и в кабинете вновь устанавливается тишина.

— Не буду вам мешать, — раздается голос Стеллы через некоторое время. Я киваю головой, не сводя глаз с того места, где, как мне казалось, стоит Таня.

— Начнем? — спрашиваю у нее, когда дверь за подругой захлопывается.

— Наверное… Что я должна сделать? Раздеться?

— Нет. Это совершенно не обязательно. Укладывайтесь вот на эту циновку, а я приготовлю все необходимое.

Я тянусь к шкафу, где хранится весь необходимый инвентарь. Злюсь, что не догадался захватить из дома кое-что получше, и мысленно делаю зарубку все исправить, если Таня все же решится ко мне прийти в следующий раз. О том, что этого может и не произойти, стараюсь не думать. Извлекаю чаши, расставляю их вокруг пациентки, сопровождая свои действия небольшой вводной лекцией:

— Тибетские поющие чаши известны с давних времен. Это древние бесценные сокровища…

— Насколько древние? — спрашивает Таня, но я не вижу ее реальной заинтересованности в беседе. Складывается впечатление, что она просто заштриховывает тишину словами. Будто тишина — ее худший враг.

— О, очень древние…

— И эти?

— И эти, — заканчиваю приготовления, накрываю Таню хлопковой простыней. — Но все же данные чаши предназначены для массового использования.

— А есть и другие?

— Да. У меня дома. Чаши непревзойденного качества… Мои сокровища.

— И чем же определяется качество этих штуковин?

— На самом деле здесь очень много параметров. Наиболее важные — широта спектра звука, его механика вибрации, длительность звучания, сплав, из которого изготовлена чаша, ну и, конечно, культурная ценность.

Я замолкаю и приступаю к процедуре, выполняя бесконтактный прозвон основной чашей. Три раза, последний — до полной остановки вибрации. Веду резонатором по краю чаши, закрываю глаза, прислушиваюсь к звукам. Вибрация нарастает, и Таня потихоньку расслабляется. Я осторожно перемещаюсь вокруг нее и извлекаю звуки из всех задействованных чаш сначала каучуковым стиком, а потом — в той же последовательности — деревянным. Комбинирую направление воздействия относительно часовой стрелки и осей тела. И завершаю процедуру бесконтактным прозвоном основной чашей по всему телу. Дожидаюсь затухания звука.

Осторожно касаюсь Таниной руки и натыкаюсь на марлевую повязку. Хватаю ртом воздух, глотаю рвущиеся наружу вопросы. Во-первых, потому, что процедура еще не окончена до конца. Во-вторых, наседать на нее вот так — значит, лишний раз отпугнуть. А мне кровь из носу нужно докопаться до сути…

— Сейчас вы должны сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем пошевелить пальцами рук и ног.

— Готово, — несколько секунд спустя шепчет она.

— Потянитесь… Перевернитесь на правый бок и полежите так две-три минуты.

Отступаю в сторону, подхожу к столу, где при помощи чаши приготовил заранее один хитрый травяной чай. Я все еще не знаю, что произошло у Тани, и это меня убивает, но… Теперь я, по крайней мере, уверен, что она не наделает глупостей. Ей лучше, после массажа. Я чувствую.

— Это нужно выпить, — протягиваю ей чашку и усаживаюсь напротив в позе лотоса. Даю ей несколько минут, чтобы прийти в себя, и только потом спрашиваю: — Ну, как?

— Волшебно… Нет, правда! Вы не представляете, насколько мне легче, — в ее голосе снова появляются хриплые удивленные нотки. — Где вы этому научились?

— В Гималаях, в горах Аннапурна и Кайлас, вблизи священных озер Ракшастал и Манасаровар…

— Никогда не думала, что это так… — шепчет она, — спасибо вам огромное… Вы даже не знаете, как мне это было нужно.

— Или знаю, — признаюсь я, но тут же перевожу тему: — Как ваш ушиб?

— Болит, да и только…

— А что с рукой?

— Порезала… Такая глупость — ваза упала.

Таня не успевает даже договорить, как у меня перед глазами возникает сцена — летящие на пол алые, как кровь, розы, и прозрачные осколки стекла.

— Я, пожалуй, пойду, — в ее голосе сейчас преобладают кобальтовые оттенки. Так выглядит ее невозможное одиночество. Я вижу его глазами Тани, иначе оно бы имело вкус, а не цвет.

— Таня…

— Да?

— Если вам будет нужна какая-то помощь, или просто захочется поговорить… неважно, на какую тему, обещайте, что позвоните мне.

— Вы это предлагаете каждому своему пациенту? — негромко интересуется она после короткой паузы, когда я уже, было, решил, что зря это все затеял.

— Нет. Только вам.

— Выходит, я какая-то особенная? — в ее голосе слышится слабая вымученная улыбка, и я не нахожу ничего другого, кроме как ответить:

— Для меня — да.

Она никак не комментирует мои слова, просто выходит за дверь. Только тогда до меня доходит, что мы так и не договорились о следующей процедуре массажа. Выдыхаю с шумом и бьюсь затылком о стену.

Маюсь целый день, я уже не помню, как жил до ее появления. Везде она… Теперь везде она. Не помогают ни зал, ни медитация. И как ей объяснить это все? Как донести, чтобы поверила? Как рассказать, и не прослыть безумным? Она сейчас — открытая рана. Она сейчас — целиком на другом помешана. Или… Закрываю глаза. Чувствую скольжение рук по рукам. По неровным рекам вен, по загрубевшей на солнце коже. Она обнимает меня со спины, касается теплыми губами позвонков у основания шеи, переплетает свои тонкие нежные пальцы с моими — массивными и обветренными. И я задыхаюсь. Мои руки конвульсивно сжимаются, и, наверное, если бы все происходящее было реально, я бы сделал ей больно. Заставляю себя расслабиться, ее губы смещаются ниже, а руки, напротив, стремятся вверх, обхватывают мою лысую голову. Язык чертит жаркую полосу вверх по спине, оставляет влажный след, а кондиционированный воздух холодит мою кожу. Дыхание учащается, когда ее теплая мягкая ладонь осторожно обхватывает мою отяжелевшую мошонку. Шиплю, утыкаюсь лицом в подушку, зубами прихватываю край. А ее зубы смыкаются на моей выдающейся трапеции.

— Таня…

Глава 6

Его голос в моей голове — и я вскакиваю. Тело сводит от неудовлетворенного желания, низ живота тянет, между ног снова влажно, а руку жжет, как будто я, и правда, прямо сейчас ласкала его тяжелую налитую плоть. Подрагивающими пальцами отвожу волосы от лица. Если бы не его тихий голос — неизвестно, куда бы завел меня этот странный… нет, наверное, даже не сон. Понятия не имею, как объяснить то, что со мной происходит. Возможно, я слишком далеко зашла в своем желании избавиться от одиночества, которое, по какой-то неведомой причине, отступало в обществе Степана Судака — моего незрячего массажиста.

Встаю с кровати, подхожу к окну, выходящему на закрытый двор нашего многоквартирного дома. Прислоняюсь боком к стене и непроизвольно морщусь. Конечно, я не поскальзывалась в ванной. Я наврала Степану, потому что стыдно было признаться, как я получила свою травму на самом деле. Да и зачем ему эта грязь? Не знаю, почему, но я твердо убеждена, что более чистого человека, чем он, в этом мире найти нереально. Меня преследует совершенно дикая в своем безумии мысль о том, что, вполне возможно, именно благодаря его свету я все еще не потерялась в своей бесконечной ночи.

В мою реальность врываются тени. Картинки вчерашнего вечера. Наш разговор с мужем, его ярость… Самое гадкое, что мне не на что жаловаться! Я сама его спровоцировала. Саша был пьян, и сделать это было очень легко. Вопрос в том, зачем мне это понадобилось? Не знаю! Возможно, чтобы боль физическая заглушила другую боль. Ту, что тупыми кинжалами кромсала мне сердце. Но, скорее, оттого, что я — конченая мазохистка, и мне просто важно знать, что муж еще испытывает ко мне хоть что-то. Ненависть, презрение, жалость… Что угодно, но не равнодушие. Мы были вместе двадцать лет. Больше, чем жили порознь. Я не могу смириться, что эти годы ничего после себя не оставили. Я не хочу утверждаться в мысли о собственной ничтожности. Это нестерпимо больно…

Тру поясницу. Я здорово приложилась о туалетный столик, когда Сашка меня отшвырнул. В нем клокотала ярость, а я, как оголодавший вампир, впитывала ее в себя.

— Шлюхе своей угрожай, — сипела, хватаясь за край столешницы в попытке удержаться на ногах, но голова противно кружилась от недостатка кислорода, и меня все равно качало из стороны в сторону, будто из нас двоих именно я была пьяная.

— Она нормальная девочка, а вот ты, похоже, совсем еба*улась!

— Нормальные девочки не разрушают чужие семьи! Не уводят мужиков из семьи! На это способны лишь низкопробные шлюхи!

Доведенная до предела, я схватила стоящую на столе вазу и, что есть силы, запустила ею в изменника. Может быть, он и прав. Может быть, я и правда схожу с ума. Никогда себе такого не позволяла… Моя ярость копилась долгие годы. Внутри я кипела, как огромный вулкан. И в какой-то момент просто утратила контроль над его стихией.

— Ты, на хрен, совсем больная? — взревел мой муж, сопровождая свои слова метким обратным выстрелом.

Он уклонился. Я — нет. В него летел целый сосуд. В меня — тяжелый осколок дна с неровными краями. Чудо, что он зацепил лишь руку. Возможно, если бы Сашка больше времени уделял своей физической подготовке, как того требует его должность, а не отлынивал от нее, чтобы в очередной раз наставить мне рога, его бросок и вышел бы более точным. И моя агония прекратилась бы…

Трясу головой, отгоняя грешные мысли. В который раз убеждаю себя, что нужно держаться хотя бы ради детей. Возвращаюсь к кровати, беру телефон и принимаюсь разглядывать фото, сделанные на выпускном Демида. Мы с ним отлично смотримся вместе. До сих пор не могу поверить, что он почти на голову выше меня. На одной из фотографий в кадр попал Саша. Движением пальцев увеличиваю изображение на экране и вглядываюсь в родные, знакомые не хуже собственных черты. Мой муж — блондин с яркими голубыми глазами. Невысокий, теперь коренастый, а раньше стройный, как эльф. Симпатичный, не старый. Сорок всего… Для многих в этом возрасте жизнь только начинается! Люди женятся, обзаводятся детьми, а я, может, скоро бабушкой стану. По крайней мере, Данька уже лет пять встречается с одной и той же девочкой, и понятно, к чему дело идет. А может, и лучше? Родят маленького, буду им помогать, отвлекусь хоть немного…

В кровать возвращаюсь ближе к утру. Зарываюсь носом в соседнюю подушку, но не нахожу того, что искала. Белье пахнет кондиционером и свежестью. Тогда я закрываю глаза и вспоминаю аромат, окутывающий меня в кабинете Степана. Ладан… Там пахло ладаном и миртом.

А утром с внеплановым визитом ко мне нагрянули родственнички.

— Алла, Тоня… Какими судьбами?

— Пришли узнать, как ты тут… — прокомментировала старшая сестра моего мужа, бесцеремонно отодвигая меня вглубь квартиры.

— Вас, что, Сашка подослал? — выгибаю бровь.

— Сашка — не Сашка! Какая разница? Где Дёма?

— Демид на турниках… — пожимаю плечами и шлепаю в кухню, понимая, что мне от них уже не отделаться. — Чай, кофе?

— Да ты что, жара такая!

Жара? Да, наверное. Но внутри у меня такой холод, что я постоянно мерзну.

— Ну, так, как ты тут? — повторяет свой вопрос Алла, а я смотрю в ее светлые глаза, так похожие на глаза моего мужа, и не знаю, что ей ответить. Чего она ждет? Что я буду биться в истерике? Может быть. Это мы проходили… Когда я еще верила, что им действительно на меня не плевать.

— Нормально, — пожимаю плечами и морщусь — место ушиба простреливают пули боли.

— Саша сказал, что у тебя случился нервный срыв. Может быть, тебе стоит обратиться к психотерапевту.

Снова пожимаю плечами. Уже привыкла к тому, что сестры мужа раздают советы даже тогда, когда их об этом не просят.

— Думаю, Саша преувеличил проблему, как обычно, интерпретировав мое поведение так, как ему было удобно.

Алла с Тоней переглянулись и на некоторое время замолчали. Несвойственная им тишина. Обычно сестры без умолку болтали или смеялись… Громко.

Пожимаю плечами и заливаю воду в кофемашину. Может, им и жарко, а я никак не проснусь. Сыплю зерна и, опустив веки, вдыхаю их особенный аромат. Каково это — жить, ничего не видя?

— Таня… — голос Тони — средней сестры, звучит непривычно серьезно. Совершенно невольно я напрягаюсь. — Ты должна понять!

— Правда?

— Ну, конечно! Ты ведь была в аналогичной ситуации…

— Это когда же? — немного подумав, добавляю в свой кофе ложку сахара, хотя и пью его обычно черным. Но сейчас во мне столько горечи, что… В общем, сахар — неплохой выход.

— Когда забеременела Данькой!

Я обернулась, неверяще качая головой:

— Я не гуляла с женатым, Тоня. Ты что-то путаешь.

— Я сейчас не об этом! — вспыхнула та. — Ну, подумай, Тань… Она молоденькая, беременная! Конечно, ей нужна поддержка мужчины. Неужели тебе ее совсем не жалко?

Не верю своим ушам. Хлопаю глазами, как последняя дура, в то время как моя нижняя челюсть все сильнее опускается вниз. Я даже слов не нахожу от такой наглости, но, как обычно в таких ситуациях, начинаю сомневаться в себе.

— Не жалко, — наконец выдаю я, бахая банкой с сахаром о столешницу.

— Нет, Тань, мы и тебя понимаем, ты не подумай… Но ему… Вот, что ему, по-твоему, нужно было сделать?

— Ему? Ну, даже не знаю… — из меня сочится сарказм. — Возможно, не гулять, как последний кобель.

— Танечка, ты же прекрасно знаешь, что большинство мужчин такие, так стоит ли портить себе нервы?

Отворачиваюсь к окну, щелкаю кнопкой кофемашины и медленно выдыхаю. Я уже давно не ищу справедливости. Но ее отсутствие все равно задевает. Как и пять — десять лет тому назад. Хотя в чем-то они и правы. Нервы себе портить не стоит, а вот с тем, что все мужики гуляют — лично я никогда не соглашусь. Так просто удобно думать. В равной степени и изменниками, и тем, кому изменили.

— А я и не порчу, Тоня. И вообще… никого не держу.

— Ну, ты-то тоже не горячись! Столько лет терпела, и здесь не стоит опускать руки. Молодежь эта… Сама знаешь, какая ветреная. А Сашка к размеренной жизни привык. Надоест ему скоро эта Вика. И вернется он домой, как миленький. Туда, где все комфортно и привычно.

Искренне смеюсь под их подозрительными взглядами. Нет, я, конечно, понимаю, что каждый мыслит исходя из собственного опыта и субъективного понимания ситуации, но это… Это какой-то сюр. Как вообще можно так лихо всё вывернуть и вывалить передо мной, в надежде на то, что я в очередной раз съем их гнилую правду? Смахиваю слезы смеха с глаз и в который раз за день качаю головой. Сама виновата. Слишком долго прощала, раз они думают, что можно вот так, запросто, с этим ко мне прийти.

— Нет, дорогие. Вы уж извините, но прощать я устала. Все, что угодно, но не ребенок на стороне. Это за гранью даже моего поистине удивительного терпения.

Я озвучиваю то, что давно уже следовало, затыкая глотку воющей внутри безнадеге. Так правильно. Я не имею права прощать. Если хочу, чтобы от меня самой еще хоть что-то осталось. Если не хочу окончательно себя возненавидеть и потерять в той безвольной женщине, которую я все чаще не узнаю в зеркале.

— Ой, Тань, ну что ты из себя недотрогу корчишь?! Тебе ли не знать, что это наиболее легкий способ захомутать мужика?! Это же и дураку ясно, что она специально залетела!

— Как и ты… Ты хочешь добавить — как и ты!

— Нет, я ничего подобного не хотела!

— Да ладно, Алл. Только знаете, что? Ничего я не планировала… Я танцевала отлично, могла построить карьеру. Меня в тот год на Европу пригласили с партнером… Буквально перед тем, как я узнала о своем положении. Так что, вполне возможно, я тоже многое потеряла! Но для меня рождение Даньки компенсировало все, подчистую! Жаль, что не для его отца.

Сестры замолчали, наш разговор зашел в тупик. Пожалуй, впервые мне удалось дать им отпор, и я бы радовалась этому, если бы не чувствовала себя настолько опустошенной. Вскоре с площадки вернулся потный Демид. Он неприветливо поздоровался с тетками, заказал блинчики и пошлепал в душ. А я, сославшись на уйму дел, выпроводила гостей за порог.

После стояния у плиты у меня разболелась голова. Если бы не это — я бы нашла, чем себя занять, а так — бесцельно щелкала пультом, сидя перед телевизором. Боль усиливалась, и чтобы себя отвлечь, я стала вспоминать, как мне было хорошо, когда меня мял Степан. После нескольких процедур с ним мигрень была уже не такой интенсивной, как раньше. А может, так повлиял массаж тибетскими поющими чашами. Я давно не чувствовала себя настолько хорошо, как после этой странной расслабляющей, казалось, каждый мой нерв процедуры. Щелкнула пальцами и вскочила с дивана, вспомнив, что мы так и не договорились о следующем посещении. Схватила телефон, не давая себе шанса передумать:

— Степан Ни…

— Просто Степан, Таня.

Слышу его тихий низкий голос, и уже от одного только этого испытываю блаженство. Очень странно это все. Очень…

— Эээ… Ладно. Я тут вспомнила, что мы не успели договориться о следующей процедуре и… Скажите, у вас еще есть время?

— Конечно. Через два часа, вас устроит?

— Да!

— Тогда буду вас ждать, — ответил он, прежде чем положить трубку.

Теряюсь от такой поспешности, но тут же понимаю, что он просто банально занят! У него пациентов полно! И что-то внутри мне подсказывает, что он никогда не берет трубку, когда работает. Я действительно исключение. Как он мне и сказал… И это подкупает, как ничто другое. Для меня, преданной и неоцененной — это самые желанные слова из всех существующих слов в этом мире. Мне все равно, что за ними скрывается. Мне просто необходимо чувствовать себя нужной, мне это жизненно важно!

Меня охватывает возбуждение, я несусь в душ, сушу волосы, наношу на запястья новый аромат, который совсем не похож на тот, которым я пользовалась всю свою прошлую жизнь, и мчусь в спорткомплекс. Приезжаю почти на полчаса раньше. Нервно улыбаюсь девочкам на рецепции, прохожу по уже знакомым коридорам к белой двери, дергаю ручку — и ничего.

— Степан занимается в зале, — докладывает мне шикарная блондинка, когда я оборачиваюсь. Мы с ней уже виделись.

— Стелла Золото. Я хозяйка спорткомплекса и лучшая подруга Степана. Пойдемте, я вас провожу…

Киваю головой и безропотно следую за женщиной, не до конца понимая, зачем мне прерывать его тренировку. Я действительно пришла раньше, у него было еще полчаса и… Замираю, выхватывая взглядом мощную фигуру Степана. Я никогда не видела его тела. Он всегда был в просторном белом… чём-то, более напоминающем кимоно, и вот теперь… Я ошеломлена. Этот мужчина — он не просто большой… Полный там, или сбитый. Его фигура — это фигура атлета — большие мышцы, плоский рельефный живот и соразмерные всему остальному мышцы ног. Он идеален. Абсолютно ошеломляюще идеален.

Глава 7

Я чувствую Таню прежде, чем мне сообщают о ее появлении. Что, впрочем, происходит не сразу, ведь Стелла в принципе не спешит прерывать мою тренировку. Я понимаю ее замысел и с трудом сдерживаю смех. Моя подруга решила, что, увидев меня во всей красе, женщина, которая понравилась мне впервые за долгие годы, впечатлится. Это так по-женски… Улыбаюсь, несмотря на все опасения и тревоги. И, конечно, не желая подвести Стеллу, играю мышцами изо всех сил. Она фыркает, зная меня, как облупленного, а Таня молчит.

Время не резиновое, я завершаю упражнения и медленно подхожу к своим зрителям.

— Здравствуйте. Вы сегодня действительно раньше.

— Да, я… Извините.

— Ну, что вы… Это вы извините, мне еще в душ. Стелла, попросишь девочек открыть мой кабинет? Думаю, ожидание там будет гораздо комфортнее.

— Конечно.

Резво несусь в душевую, быстро смываю пот, переодеваюсь и так же торопливо возвращаюсь к себе. На секунду теряюсь. Мне тяжело угадать, где сейчас находится Таня, и будто бы понимая мое затруднение, она подает голос:

— Я тут.

— Отлично. Начнем?

Таня располагается на полу, я, как и накануне, расставляю вокруг нее чаши, но это другие сосуды. Не те, что вчера, хотя и они были достаточно хорошего качества. Но это… Это нечто совсем другое. Уникальное, я бы сказал.

— Вам лучше?

Таня с шумом выдыхает и говорит негромко:

— Настолько, насколько это вообще возможно.

Мои руки на секунду замирают, а затем продолжают свое плавное движение.

— Расскажи мне, что с тобой происходит? — перехожу на «ты», потому что довольно странно выкать человеку, от которого тебя ведет, и с которым отношения давно уже вышли за рамки рабочих.

— Зачем? — ее голос едва слышен, и вся она слаба.

— Будет легче.

— Я не знаю… Это так странно. Мы ведь почти незнакомы…

— Тем более. Так проще. Расскажи, Таня… Поделись. Почему в тебе столько боли?

— Это настолько заметно?

— Мне — да. Я слеп, но порой замечаю намного больше, чем все остальные люди. Парадокс моей жизни.

— Это от рождения? Или… — Таня уводит разговор от себя, а мне, в принципе, это не так уж и важно. Главное, что мы перешагнули черту. И вообще разговариваем.

— Я потерял зрение по собственной дурости. Как врач, я долгое время принимал участие в боевых действиях. Потом комиссовался с ранением… И огромным ПТСРом, с которым не справился. В общем, я стал пить. Опустился. Это довольно быстро происходит, если на себя плевать. И ослеп в результате отравления паленой водкой. Это одно из осложнений. В подобном суррогате обычно содержится яд. Метанол. Однократное его употребление может вызвать нарушение нервной системы и слепоту. Вот и вся история.

Вот так, очень сжато, я рассказал Тане практически обо всей своей жизни. Я не любил вспоминать о том времени. Да и в памяти осталось не так чтобы много, ведь когда ты постоянно пьян — в голове вообще ничего не задерживается. Только дни бегут, и времена года сменяют друг друга. Но тебе до этого дела нет. Тебе вообще не до чего нет дела. Твоя жизнь, как кошмарный сон.

— Какая несправедливость… — прошептала Таня.

— Сам виноват… Тань, а, может, ну его… Это все? Пойдем, погуляем?

— Погуляем? — прошелестела она.

— Да! Ты и я. Или… есть что-то, что тебя останавливает? Кто-то… — добавил после короткой паузы.

— Нет! Нет… Вообще-то, мой муж меня бросил. Буквально на днях ушел к ровеснице нашего сына.

— Значит, он дурак. А мне повезло.

— Правда?

Ее голос настолько удивленный, что я только утверждаюсь в мысли о том, как мало она в своей жизни видела. Мои кишки полосует боль.

— Ну, конечно. Так, что? Пойдем?

— А как же чаши? И твоя работа…

— Сегодня воскресенье. По воскресеньям я работаю до обеда, ты — мой последний пациент. И твой массаж мы можем провести позже.

Она соглашается, кажется, даже сама удивленная этим решением. Торопливо переодеваюсь за ширмой. Ругаю себя, что напялил спортивные штаны и простую трикотажную футболку. Не лучший выход для первого свидания, хотя, наверное, как-то глупо мужику моего возраста переживать на этот счет.

Мы выходим на жаркую, воняющую раскаленным асфальтом улицу, и только там я понимаю, что идея с прогулкой в такое пекло — далеко не самая удачная.

— Ух, как парит!

— Да… Может быть, тогда в кафе? Есть здесь неплохое на съезде.

— Отлично. Степ… А ты не против, если мы доберемся машиной? Там кондиционер…

Я пожимаю плечами. Глупо отказываться от хорошего, в принципе, предложения. У Тани шикарная тачка. Меня это заставляет напрячься. Я не уверен, что смогу ей обеспечить тот уровень жизни, к которому она, судя по всему, привыкла.

— Японец?

— Да, Тойота. Сын подарил. Сумасшедший!

В голосе Тани впервые за долгое время слышится радость. Она любит своих детей, очень любит. Я представляю, что это могли бы быть наши дети, и… Нет, лучше не думать. Это больно. А у нас… еще многое впереди.

— Удивительно, что у тебя такие взрослые пацаны.

— Да… Даньку я родила в семнадцать.

— Осуждали?

— Посторонние? Да плевать мне на них! Я такой счастливой в то время была! Не знаю, как все на себе тянула. Саша… мой муж, он сначала в казарме жил при школе милиции. Потом с нами, но все равно учился. Стипендия — копеечная, денег не хватало катастрофически. Помаялись мы так полгодика, и пошла я работать в ночную на хлебопекарню. Днем с Данькой — по дому, а ночью — у печи. Мне тогда казалось, я спать даже стоя могла, — тихо рассмеялась Таня, и я, как оголодавший, впитывал в себя ее смех. — Измученная! Худющая! Одни глаза на лице, но счастли-и-ивая! Кажется, никогда после я такой счастливой не была.

Я слушал Танин рассказ со смешанными чувствами. Удовольствием от того, что она решила открыться, и нестерпимой искрящейся яростью на ее горе-мужа. Учился он, мудак изнеженный, а она на своих плечах… девчонка, семнадцать лет! Как только справилась?!

— Потом снова забеременела! Шок! Неделю плакала. Стояла над раскатанным тестом, из которого вручную лепила булочки, и слезы капали прямо на них. Я в то время уже не была такой наивной. Понимала, что никто эту новость с радостью не воспримет. Даже моя бабушка, которая отдавала нам последнее из своей крошечной пенсии и помогала нянчиться с Данькой, была не в восторге. Что уж говорить о Сашиных родителях, которые и первому внуку не слишком обрадовались? Степан… Мы, кажется, приехали! Кафе называется «Корона»?

— Ага… — я выпрыгнул из машины и обошел ее, чтобы открыть Тане дверь. Не знаю, почему так поступил — меня не учили манерам. Перехватил Танину узкую ладошку, помогая выбраться из машины, и не отпускал.

— Это заведение я не слишком хорошо помню, поэтому просто меня веди и говори о препятствиях. — Соврал ей впервые в жизни, потому что просто не мог отпустить, а хватать ее вот так пока не имел права — мне нужен был предлог.

— Ладно. Здесь бордюр…

Поздно. Я споткнулся.

— Вот черт!

— Осторожно. Низкие ступеньки. Справа дверь… Здесь не очень много народу. Где расположимся? Может быть, у окна?

— Я бы предпочел отдельную кабину. Когда незрячий ест… В общем, не хочу, чтобы на нас пялились.

— Ох… Прости. Я не подумала.

— Ты и не должна была. Все хорошо.

Мы располагаемся в отдельной, отгороженной со всех сторон кабинке. Нам приносят меню.

— Мне… мне прочитать тебе, или…

— Нет, я здешнюю кухню довольно неплохо знаю. Я буду стейк и овощи гриль. Если ты мне расскажешь о своих предпочтениях я, возможно, даже смогу тебе что-то порекомендовать. Или же мы можем пригласить официанта.

— Нет… Лучше ты.

Улыбаюсь и молча киваю. Поверить не могу, что мы вместе. Просто не могу в это поверить.

— Рыба, мясо, морепродукты?

— Морепродукты…

— Здесь вкусные мидии в сливочном соусе и чесноке и неплохие креветки.

Она выбирает креветки и теплый салат с тунцом. Когда официант уходит, над столом повисает смущенная тишина.

— Что-то не так?

— Нет-нет! Просто… думаю о том, что как-то неожиданно это все.

— Тебе неловко? Я тебя смущаю? Может быть, моя слепота?

— О господи, нет!

Меня радует решительный протест в ее голосе. Он омывает мое тело, и я расслабляюсь.

— Тогда расскажи еще что-нибудь о себе.

— Даже не знаю. В моей жизни не происходит ничего интересного. Все до зубовного скрежета однообразно и монотонно.

Я понимаю, что слова Тани — это не очередная попытка перевести разговор. Моя спутница правда не понимает, насколько интересна сама по себе. У нее и мысли нет, что её внутренний мир может заинтересовать хоть кого-то. Таня настолько растворилась в муже и детях, что напрочь забыла о том, что она — отдельная от них единица, и теперь, когда осталась одна… Она не совсем понимала, как ей жить дальше. Я чувствовал ее растерянность. И знал, что ей может помочь.

— Знаешь, мне кажется, тебе нужно срочно что-то менять в этой жизни.

— Может быть… Только как? Понятия не имею.

— Найти себе занятие по душе. То, чем всегда хотела заняться. Ну, не знаю… Пойти в бассейн, на курсы актерского мастерства или прыгнуть с парашютом.

Таня тихо смеется, а я представляю, как это могло бы выглядеть. Как она откидывает голову с шикарной копной каштановых волос, как растягивает губы в улыбке и неловко прикрывает узкой ладонью рот… Как щурятся ее огромные зеленые глаза — красивые и немного испуганные.

Мои размышления прервало появление официанта, и мы замолчали на некоторое время, в ожидании, пока нас обслужат.

— Я любила танцевать! — выдала Таня, когда мы вновь остались одни.

— Танцевать?

— Да! Бальные танцы. С детства ходила в местный ДК, и с партнером мне повезло. На конкурсы ездили, однажды даже попали на чемпионат Европы, представляешь? Но… я как раз забеременела.

Мне больно осознавать, скольким она пожертвовала в этой жизни. Невозможно больно. Никогда бы не подумал, что чужие переживания могут восприниматься настолько остро. Но они врезаются в мою душу битым стеклом. Наверное, когда искренне любишь, не может быть как-то иначе. Ты просто впускаешь в себя другого человека. Со всеми его слабостями и недостатками, со всеми демонами, обитающими в его тьме, со всеми шрамами и разломами. Сорвав маски, видя все уловки, ты капля по капле пускаешь его по венам. И постигаешь любовь… Любовь, которая станет твоей слабостью, и твоей самой непобедимой силой одновременно.

— Ну, вот… Танцы. Почему бы и нет?

— Ты серьезно? — рассмеялась Таня. — Мне тридцать семь… А кружки до которого возраста, ты не знаешь?

— Сейчас нет абсолютно никаких ограничений. Я бы тебе что-то порекомендовал, но в нашем спорткомплексе практикуются только короткие мастер-классы. Зимой танцевали румбу, весной — ирландскую чечетку.

— И ты танцевал?

— Нет! — я притворно возмутился, потому что ее шаловливый вопрос подразумевал именно такую мою реакцию. Все еще улыбаясь, провел по ежику на голове — волосы отрастали быстро. Замер, когда ее пальцы коснулись краешка моих губ.

— Соус, — прошептала она.

Перехватил ее ладонь и опустил наши сплетенные руки на стол. Другой рукой нащупал салфетку, промокнул губы:

— Так лучше?

— Все просто отлично. Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что отвлек меня от проблем. Последнее время я только ими и жила.

— Хм…

Снова за столом повисает пауза, но на этот раз мы оба не спешим ее нарушать. Наши пальцы переплетены, наше будущее — запутано.

— Все равно странно, — настаивает Таня, очерчивая влажными холодными пальцами выступающие вены на моих руках.

— Чему ты все время удивляешься? — не могу не улыбнуться в ответ.

— Тому, насколько легко мне рядом с тобой. Обычно я сложно схожусь с людьми.

— Разве в этом есть какая-то тайна? Все просто! Я — твой человек, Таня. А ты — мой, — я решаюсь озвучить свою правду в надежде на то, что она её не отпугнет. Фактически сейчас я ставлю на кон так много, что меня накрывает волной панической атаки, и совершенно по-детски хочется вернуть свои слова назад.

— Правда? А… как ты это определил?

Глава 8

Как и большинство людей, я — убежденная материалистка. Хотя, возможно, если бы моя жизнь сложилась как-то иначе, я бы и продолжала верить в чудо и сказку. Реальность же не оставила мне ни единого шанса. Я стала циничной и недоверчивой. Я стала совершенно другой.

— По какому принципу я делю людей на своих и чужих? — уточняет Степан.

— Да.

— Во-первых, я это чувствую, — он поднимает левую руку и кладет ее на сердце, а я в который раз залипаю на их красоте. Вспоминаю, что ощущала во сне, когда они меня ласкали, и стыдливо отвожу взгляд, будто бы Степан мог по глазам прочитать мои мысли.

— А во-вторых?

— Ну, не знаю… Здесь много всяческих факторов. Как по мне, они очевидны и довольно не новы. Например, мой человек никогда не бросит в беде. Всегда прикроет спину.

— Как Стелла? — надеюсь, в мой голос не прокрались ревнивые нотки. Это вообще довольно глупо — ревновать практически незнакомого мужчину, но я ревную. Она очень красивая — его начальница и подруга. И мне важно знать, что их связывает. Глупость какая…

— Да. Она — мой человек. Сто процентов.

Оу. Это больно. Иррационально больно, необоснованно! Господи, глупость какая! Сашка прав. Я — чокнутая. Похоже, я что-то придумала себе, чтобы спастись от одиночества, и сама же в это поверила. Мои сны… Они ведь совершенно ненормальны! Может быть, никакого Степана нет? Может быть, и он, и тот покой, что ощущаю, находясь рядом с ним — лишь фантазия моего больного воображения? Иначе почему его так много в моей голове? Откуда все те чувства, что я рядом с ним испытываю? Будто я тысячу лет его знаю. Будто мое тело звенит рядом с ним.

— Стелла исключительная. Но не мне предначертанная.

В его голосе нет сожаления. Я медленно-медленно выдыхаю. Степан как будто понимает все мои страхи и моментально их пресекает. Это вообще нормально? Его пальцы чуть сильнее сжимают мою ладонь, и словно ток проникает в меня.

Это ново. Это остро. В моей жизни был только один мужчина. Тот, который меня предал и не оценил. Но я настолько в него вросла, что никого другого не видела. Их просто не существовало… Других. У меня даже мысли не было поступить с мужем так же, как он поступал со мной. Проучить его, или отомстить таким образом. Даже в самые страшные, наполненные ревущей тоской и безнадегой ночи, когда меня в очередной раз предавали, пришпиливая гвоздями к кресту, что я тащила за собой все это время, я и не помышляла об этом. Будто бы мое тело — храм мужу. И любое на него посягательство — кощунство.

Но теперь… меня преследуют мысли о другом. Большом… сильном… бритом под ноль мужчине — полной Сашкиной противоположности. Я пытаюсь разобраться, что со мной происходит. Размышляю над тем, как далеко готова зайти в наших отношениях со Степаном, и с каким-то ужасом даже понимаю, что если на этой планете и существует человек, которого я могла бы подпустить к себе, то это он! Степан Судак. Слепой кудесник в спортивных штанах.

— Степан…

— Да?

— А почему ты решил подстричься? — я решила сменить тему, а заодно задать вопрос, который волновал меня вот уже несколько дней.

— Чтобы укрепить свой дух. Ты никогда не пробовала медитировать?

— Нет. Я совершенно далека от этих практик.

— А хочешь попробовать?

Вопрос Степана ставит меня в тупик. Я никогда ни о чем таком не думала. Медитация — это что вообще? Шаманская практика? Модное веяние альтернативной медицины? Но глядя на сидящего напротив мужчину, я понимаю, что это нечто, гораздо более глубокое.

— Я не знаю…

— Это совсем несложно даже для новичка, зато медитация очень эффективна в вопросах самопознания. Смотри… Медитирующий человек учится удерживать внимание на своих внутренних процессах, наблюдая за ними как бы со стороны. В любой сложной или стрессовой ситуации — это лучший способ обрести спокойствие и уверенность в собственных силах.

— Да уж… — горько замечаю я, хотя дала себе слово не омрачать наше неожиданное свидание со Степаном нерадостными мыслями, но это не так и легко — заткнуть им глотки. — Иногда моя жизнь мне напоминает разогнавшуюся машину — чем сильнее я разгоняюсь, тем мне сложнее ею управлять. А сейчас мне и вовсе кажется, что я несусь прямо в бетонную стену. — Впервые озвучиваю свои мысли и сама вздрагиваю от того, как они безнадежно звучат.

— Так… думаю, нам нужно все же попробовать. Подскажи, где официант?

Я верчу головой и, замечая мои телодвижения, к нам устремляется симпатичный парень, который нас обслуживал до этого.

— Счет, пожалуйста.

Я волнуюсь. И это состояние нравится мне гораздо больше, чем апатия, в которой я живу последнее время. Чем бы ни обернулась наша медитация — я радуюсь, что вообще на это решилась. Что мне есть, чем заняться и куда пойти.

Счет приносят пару минут спустя. Я гадаю, озвучивать ли Степану сумму, и доставать ли кошелек, но он прерывает все мои размышления, извлекая из кармана штанов пластиковый прямоугольник карты, который кладет прямо на принесенный чек. А еще через несколько минут выясняется, что в заведении какие-то проблемы с терминалом, и нам предлагают оплатить счет наличными. Степан хмурится, лезет в другой карман за телефоном:

— Попрошу кого-нибудь из ребят привезти наличку. Я ее с собой не ношу, за исключением совсем мелких купюр.

— Это ничего. Сейчас многие так делают — в конце концов, везде можно расплатиться картой, — подбадриваю Степана.

— Дело не в этом.

— А в чем же? — удивляюсь я.

— Не хочу вводить людей в грех. Знаешь, сколько раз мне неправильно давали сдачу?

Я теряюсь. Мое сердце сжимается от обиды и какой-то черной, колючей злости. Кем нужно быть, чтобы наживаться на чужой беде? Мне обидно почти до слез за этого стойкого несгибаемого мужчину. Мне обидно до слез… Моргаю, чтобы прекратить сопливое безобразие, хватаю собственную сумочку и извлекаю из кошелька необходимую сумму. В отличие от Степана, я предпочитаю платить наличкой. Возможно, потому, что раньше, в свои голодные годы, мечтала о том, что когда-нибудь мой кошелек будет раздуваться от купюр.

— Степ, не нужно никуда звонить. У меня есть необходимая сумма.

— Предпочитаю платить за нас самостоятельно.

Киваю головой, забывая, что он меня не увидит, и тут же покладисто соглашаюсь:

— Хорошо. Значит, компенсируешь мне эти деньги при первой возможности.

Он все еще хмурится, но уступает. Уходим, не дожидаясь сдачи. Я опять не могу не думать о трудностях, с которыми сталкивается незрячий человек каждый свой прожитый день.

Мы возвращаемся в спорткомплекс, идем рядом по коридорам, в которых Степан прекрасно ориентируется, и снова оказываемся в его кабинете. Здесь мне уже все привычно. Это место ассоциируется у меня с покоем и тишиной. Я озвучиваю свои мысли Степану, а он отвечает, что это как раз то, что нам нужно.

— Я переоденусь. Ты, кстати, тоже можешь, если есть желание. В шкафу халат. Гораздо удобнее медитировать, когда одежда не сковывает тело.

Я послушно беру халат и расстегиваю пуговицы на своей шелковой блузке. Степан заходит за ширму, чтобы меня не смущать, но я имею возможность беспрепятственно за ним наблюдать в отражении зеркала и беззастенчиво этим пользуюсь.

— Медитация учит отстраненности. Со временем такая отстраненность появляется и в обычном состоянии. Ты как бы абстрагируешься от того, что происходит у тебя внутри. Например, если тебя снедает ревность, ты, вместо того, чтобы ей поддаться, просто фиксируешь ее возникновение и останавливаешь этот импульс. Ревность не завладевает тобой, так как остается некая часть тебя, которая спокойно наблюдает за происходящим со стороны. И у тебя появляется возможность этому чувству противостоять. Медитация поможет научиться навсегда отсеивать ненужные эмоции. Она наделит тебя уверенностью в том, что ты сможешь себя контролировать в любой ситуации. Она поможет сохранить спокойствие в условиях жесточайшего психологического прессинга, позволив тебе остаться собой.

Все, что он говорит — довольно интересно. Возможно, даже жизненно важно для меня в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь. И, наверное, мне стоит более внимательно прислушаться к его словам, но вместо этого… Я просто смотрю на Степана. Пожираю его взглядом. И впитываю, впитываю в себя! Втираю в раны собственной женственности. И чувствую, как она во мне воскресает.

Какой же он красивый! Как древнегреческий бог. В нем каждую мышцу видно, каждую! И не верьте тем, кто говорит, что их возбуждает в мужчине лишь интеллект. Скорее всего, в их окружении просто не было по-настоящему красивых мужиков. Либо же те не выказали своей заинтересованности. Это так естественно — хотеть подчиниться самому красивому самцу в стае. Это так по-животному… Без шелухи, образованной сотнями лет эволюции, и насаждаемой кем-то морали.

Проталкиваю в себя застрявший в горле кислород, он царапает мое горло и жжет изнутри. Я делаю жадные рваные вдохи, но не насыщаюсь. Мое тело меня предает. Мне кажется, Степан отчетливо слышит, как участилось мое дыхание. Стыд опаляет щеки, и я резко отворачиваюсь. Грудь ноет, прикосновения к ней кружевного лифчика — неприятные и болезненные. Щелкаю застежкой и стаскиваю его тоже! Степан ясно сказал — мне должно быть комфортно. Не теряя больше ни секунды, запахиваю на себе белый хлопковый халат. Чувствую на нем аромат Степана. Мое возбуждение достигает опасной черты, стоит мне только представить, как эта же ткань, которая сейчас касается моего возбуждённого тела, еще совсем недавно касалась его.

— Что дальше? — сама не узнаю свой голос. Он непривычно хриплый и низкий.

— Присаживайся. Закрой глаза и расслабь веки. Выпрями спину, плечи расслабь…

Я делаю все, что мне велит Степан, и чувствую себя при этом довольно странно. Будто бы это со мною уже происходило когда-то. Мистическое чувство, которое полностью меня захватывает.

— Почувствуй каждый свой вдох и выдох, словно они проходят прямо через твое сердце. Представь, как через сердце с дыханием проходит луч света. А теперь просто задавай себе вопрос «Кто я?» Он должен исходить из твоего сердца, погружайся в себя все глубже… Не спеши, позволяй ответам прийти…

Я убаюкана его голосом, но в то же время никогда в жизни я не ощущала такой концентрации. Это так странно. Каждой клеткой я чувствую энергию. Она вливается в меня искрящимся звенящим потоком. Мне кажется, все мои мысли, мое дыхание, я сама — все обладает волшебной силой. Мои границы исчезают, растворяются. Я вся — Вселенная. Я пульсирую с ней в едином ритме, я несусь среди звезд и планет, и почему-то вижу себя как будто со стороны. Глазами Степана! Я чувствую его энергию, я растворяюсь в ней. Кто я? Чувства нарастают. Меня скручивает узлами странного, не поддающегося описанию желания. Я вся — удовольствие. Медленно открываю глаза, но мои чувства никуда не деваются. Я смотрю на Степана и наблюдаю странное свечение. Оно разноцветной гирляндой проходит по его телу, а самая мощная «лампочка» сияет над его бритой головой.

Я вскакиваю. И все исчезает. На смену эйфорическому счастью приходят непонимание и страх. Что это было?! Что это, мать его, было?! Я судорожно стаскиваю с себя халат и ищу свое белье. Лифчик… Зачем я его сняла?!

— Таня, послушай…

— Мне нужно идти!

— Поговори со мной!

— Не могу… Не сейчас… Может быть, потом.

— Послушай, я могу все объяснить, это все очень неожиданно даже для меня, но этому есть объяснение! Клянусь!

Я лишь качаю головой, зная, что он этого не увидит, и выскальзываю за дверь.

Глава 9

Меня трясет, как после самого жуткого запоя в моей жизни. Я ни черта не понимаю, но одновременно понимаю так много, что осознание истины напрочь выбивает из меня все дерьмо. То, что между нами случилось… не было невозможным, нет. Но такого единения на ментальном уровне люди добивались долгими годами практики. А у нас банальная медитация абсолютно незапланированно переросла в самый настоящий тантрический секс. Нет, я понимаю, что женщине, принимающей сознанием мужчину и желающей близости с ним намного проще синхронизироваться с партнером, но может ли это произойти без соответствующей подготовки? Поднимаюсь с колен и похожу к окну.

Мужчины, имеющие высокую точку сборки1, всегда пользуются повышенной популярностью у женщин. Вот и моя «высокочастотность» воспринимается женщинами более низких каст как сексуальная привлекательность. Я солгу, если скажу, что не понимал, что Таня хочет меня чисто на низшем физическом уровне. Но я недооценил ситуацию. Даже находясь с ней ментально в одной постели, я списывал это на собственные паранормальные способности. Я не допускал мысли, что это наш с ней Эгрегор2, который, по идее, возникает при полной синхронизации энергетических систем партнеров во время сексуальной близости на верхних чакрах3. Это недоступно для низших каст. Выходит, что я каким-то немыслимым образом подтянул Таню до своего духовного уровня.

Подрагивающими руками растираю лицо. То, что шокировало Таню, стало не меньшим шоком и для меня самого. Я, наконец, понял, что со мной происходит в последнее время. Я полностью выпадаю из ощущения самоконтроля. Мое личное «Я», мое индивидуальное сознание исчезает, становясь частью Эгрегора. Меня больше нет, есть мы. Именно поэтому я настолько остро, как никогда в жизни, чувствую Таню.

Я прозрел, став слепым. Я познал себя… И это полностью изменило мою жизнь. В том числе и ее сексуальную составляющую. Меня перестали возбуждать те женщины, которые привлекали раньше. Мои отношения теперь строятся лишь на уровне верхних чакр — любви, разума, сознания. И все мои сексуальные механизмы запускаются лишь командой уровня Сознания. Никаких рефлексов. Я просто не могу заниматься сексом с женщиной, которая не тронула мою голову. А Таня… Таня, сама не понимая, влетела в меня на полной скорости. Наши души проникли друг в друга.

Все усложнилось настолько, насколько это вообще возможно. Я не знал, как объяснить Тане все происходящее. Я боялся за ее психику. Даже мне было нелегко уместить в голове все, что происходило, а ведь этому предшествовали долгие годы практики и медитации. Я учился, я постигал эту науку… А на мою женщину это просто обрушилось. На мою несвободную женщину. Это тоже все усложняло. То, что она столько лет была сосредоточена на другом…

— Степан…

— Да, Стелла?

— Все хорошо? Я видела, как Таня вылетела отсюда, как ошпаренная…

— Я не знаю, Золото… Я не знаю.

— На свете существует не так много вещей, которые могли бы вызвать твое недоумение.

— Это как раз тот случай.

— Хочешь поговорить?

Я задумываюсь над вопросом Стеллы. Хочу ли? Она могла бы понять. Я ей много всего рассказывал об этом, объяснял. В теории она была довольно неплохо подкована.

— Все сложно, знаешь ли. Таня моя. Только она находится далеко не на том уровне, чтобы осознать этот факт и принять его.

— Но это ведь поправимо?

— Наверное. Если она найдет в себе силы довериться мне. Похоже, я здорово все усложнил сегодня.

— Мне жаль…

— Не знаю, почему все пошло псу под хвост! Во-первых, я касался Тани до этого, во-вторых, мы довольно плотно пообедали! Я понятия не имею, как это произошло при таких условиях…

— Да, что произошло, Степа?!

— Мы слились… Мы практически полностью с нею слились!

— Эээ… полагаю, речь идет не о физическом контакте?

— Правильно полагаешь, — я вскочил на ноги и заметался по кабинету, — чакры засветились! Она испугалась… Резко все оборвала — так тоже нельзя!

— Да, вылетела она, явно не в себе… Мы столкнулись в дверях.

— Вот! Ты видела… И как мне теперь поступить? Как объяснить человеку, далекому от всего этого, что между нами произошло?

— Слушай, Степ, а не лучше ли пока просто не вдаваться в детали? Если ваша духовная связь настолько сильна, то, вполне возможно, что она сама все поймет. Постепенно… Ты ее манишь… Для женщины это немаловажно.

— Физика — это здесь, — я опускаю распрямленную ладонь к полу, — А у меня вот тут ядерный взрыв, — стучу костяшками по лысой черепушке.

— А ты начни с того, что понятно ей. Нельзя впервые поставить человека на лыжи и отправить его на зимнюю олимпиаду.

Ладошка Стеллы скользнула по моему лицу — успокаивая. Я обнял ее тонкую талию и опустил лицо в ароматные волосы. Своей жизнью, всем, чем я сейчас являюсь, я обязан этой стальной женщине. Она вытащила меня. Дала новые ориентиры. Именно благодаря ей я попал сначала в Индию, а потом в Тибет.

— Я не знаю, что мне делать, Золото. Я не знаю… Если она меня пошлет…

— Выжди пару дней. Дай ей успокоиться. А после позвони.

И я выжидал. Медитировал и выжидал… И нервничал. Потому что, как я ни старался слиться с Таней — у меня ничего не выходило. Складывалось впечатление, что она отгородилась от меня невидимой бетонной стеной. Я жил, но жил лишь вполсилы. Как наполовину парализованный инвалид. Спустя сутки я не выдержал и набрал ее номер. Она взяла трубку только с третьего раза. Длинные гудки ревели у меня в голове, и я с такой силой прижимал трубку к уху, что еще чуть-чуть, и корпус бы попросту лопнул.

— Да…

— Таня!

— Привет, Степан.

Я зажмуриваюсь и представляю ее лицо. Впитываю в себя ее настороженный голос и дрожу внутри. Я дрожу, как чертов осиновый лист…

— Привет… Скажи, мы можем увидеться?

— Зачем? — ее голос какой-то странный.

— Если я скажу, для того, чтобы окончить назначенный курс массажа, ты мне поверишь?

— Нет.

— Тогда я не буду этого говорить. — Делаю паузу, откидываюсь затылком на стену и устало растираю виски. — Я скучаю по тебе, Таня. Я ужасно по тебе скучаю.

— Правда?

Я почти уверен, что еще немного, и она заплачет. С ней что-то случилось помимо нашего секса. Что-то плохое. Я это чувствую, но все тот же барьер мешает мне увидеть ситуацию глазами Тани.

— Правда, — делаю паузу. — Приедешь ко мне? Хочешь, я что-нибудь приготовлю… Или проведу с тобой еще один сеанс массажа. Я забрал чаши домой, когда понял, что ты не придешь больше…

— Я не знаю…

— Соглашайся! Все будет так, как ты захочешь… Мы можем просто поговорить.

Она замолкает надолго, а после просит продиктовать адрес, что я и делаю, перекрикивая оглушительный грохот сердца в ушах.

Таня приезжает довольно быстро. Я даже не ожидал, поэтому, когда слышу ее голос с трубке домофона, на секунду теряюсь. Излишне шумно гремлю замками. Моя квартира на первом этаже. Секунда — и дверь открывается. Меня сбивает с ног волной дикого болезненного отчаяния. Острой ревности и соленой обиды.

— Степан…

— Да?

— Я не хочу есть, и не хочу массажа…

— А чего же ты хочешь? — сглатываю я.

— Прямо сейчас я не хочу быть одна.

Я слышу, как одна за другой расстегиваются пуговицы на её одежде, а после ткань с шорохом опускается на пол. Туда же отправляются босоножки, сначала одна — потом другая. Таня делает шаг, и её тело замирает в каком-то сантиметре от меня. Я чувствую его жар. Стелла советовала начинать с малого… и я позволяю Таню себе…

Медленно поднимаю руку. Касаюсь ее лица, ощупываю, изучаю… Лепные скулы, лучики первых морщинок у глаз, дрожащие четко очерченные губы. Раскрываю их и проникаю пальцами в рот, касаясь ее языка. Подавляющее большинство людей, читая ту же Камасутру, не могут понять, зачем «извращаться» в сексе, если аналогичного эффекта можно достичь, абсолютно не напрягаясь. В действительности, эти позиции и правда не имеют абсолютно никакого значения для тех, кто не способен ощутить магию перетекания энергии. Я прижимаю пальцем язык к верхнему небу Тани и замыкаю энергетический круг. О, да… Языку в сексе отведена очень важная функция… Таня всхлипывает. Мои влажные пальцы покидают ее рот и по шее опускаются вниз. Пожалуй, на сегодня хватит магии… Нужно себя тормозить… Нужно начинать с малого. Сжимаю пальцы на ее отвердевших сосках, взвешиваю в ладонях тяжелую сочную грудь.

— Ты — красавица, Таня.

— Откуда ты знаешь? — сипит она.

— Я все знаю… Пойдем в кровать.

Разворачиваю Таню спиной к себе, и вместе мы идем в спальню. Она дрожит. Я чувствую вибрацию ее тела.

— Боишься?

— Нет… Просто… у меня был только один мужчина…

Я понимаю. Я все понимаю… Ей нелегко решиться. Тот… человек, он слишком много для нее значил. Его слишком много в ней! Таня хочет повернуться, но я не разрешаю. Укладываю ее на живот, сам нависаю сверху. Ей нужна разрядка. И будет лучше, если в этот момент она не будет переживать о том, кто ей её дает.

Отвлекаюсь на пару секунд, чтобы снять с себя всю одежду. Возвращаюсь к ней. Отодвигаю в сторону волосы, целую выступающие позвонки, медленно спускаюсь вниз по позвоночнику. Таня извивается и тоненько хнычет, подставляясь под мои губы. Спускаюсь к пояснице и ниже — к округлым дугам ягодиц. Прихватываю зубами нежную кожу. Таня чуть сгибает ногу в колене и невольно отодвигает в сторону. Провожу двумя пальцами по ложбинке ануса и надавливаю на сжавшееся кольцо. Она испуганно отстраняется. Ладно… К этому тоже нужно прийти… К пониманию прелести всех видов секса… Прелести соединения различных чакр… К эйфории, вызванной перетеканием энергии по соответствующим энергетическим меридианам и каналам. Половые органы — Свадхистана. Анус — Муладхара. Руки — Анахата. Язык — Аджна…

Таня немного прогибается в пояснице и, опираясь на одно полусогнутое колено, со стоном выпячивает попку. Мои пальцы движутся вниз — прямо к сочной пряно пахнущей сердцевине. Делаю жадный вдох. Я хочу ее до звона в яйцах. Не просто проникнуть изнывающим, сочащимся смазкой членом, а навсегда потеряться в ней. Чтобы мы вместе жили в том Эгрегоре, который создали, поклоняясь нашему божеству. Первое касание языка подобно удару тока. Я чувствую, как меня пронзает запредельное удовольствие. Я перекатываю на языке ее напряженный клитор и растягиваю ее двумя сложенными пальцами. Таня настолько тугая, что я начинаю сомневаться, сможет ли она меня принять.

— Пожалуйста, Степа…

Дергаю ее на себя, устраивая поудобнее, приставляю головку и… Шипим в унисон. Обхватываю ее грудь, подталкиваю выше. Таня упирается в стену руками и откидывается мне на спину. Я все еще в ней. Плотно, до боли в уздечке. Осторожно толкаюсь, сжимаю пальцы на ее спелой груди, придавливаю соски, оттягиваю, заставляя ее петь для меня. Меня ведет, контроли слетают. Я вбиваюсь жестче, обхватываю рукой ее лицо — мне нужны ее эмоции. Я считываю их пальцами… Которые она безжалостно прикусывает и втягивает в жаркий плен рта. Язык к нёбу. Меня подхватывает поток кипящей магмы, мы устремляемся ввысь и падаем-падаем-падаем…

______

Точка сборки1 — что такое точка сборки (ТС) — описано в книгах Карлоса Кастанеды. Точка сборки — орган, воспринимающий мир. Точка сборки подобна бегунку радиоприемника, а чакры подобны конкретным частотам передающих станций. Т. е. чакры — это положение, в которое можно поставить ТС. Точка сборки — некое устройство, которое позволяет нам воспринимать внешний мир. И каждый человек может самостоятельно настраивать это восприятие.

Эгре́гор2 (от древне-греческого «бодрствующий») — в оккультных и новых (нетрадиционных) религиозных движениях — «ментальный конденсат», порождаемый мыслями и эмоциями группы (общности) людей и обретающий самостоятельное бытие; душа вещи (реликвии).

Чакра3 — с древнего санскрита «чакра» переводится как «колесо». За человеческую жизнь отвечает семь основных чакр, в том числе и упомянутые в тексте Свадхистана, Муладхара, Анахата, Аджна. Они располагаются вдоль позвоночного столба. У каждой из чакр свои функции. Одни отвечают за физическое здоровье. Другие — за умственное развитие. Третьи — за душевное состояние человека. Из центра каждой чакры отходит своеобразный стебель, который соединяет ее с позвоночником. Благодаря этому чакры получают доступ к Сушумне. Это самый важный энергетический канал, проходящий вдоль всего позвоночника. Он идет снизу к голове человека и является связующим звеном между энергиями Космоса и Земли.

Именно свечение чакр наблюдали наши герои при своем незапланированном сеансе тантрического секса. В идеале во время тантрического секса светятся чакры, а на головах расцветает цветок лотоса. Но для этого людям вместе нужно практиковать, возможно, не одну жизнь. То, что это у героев случилось практически сразу, и вызвало удивление Степана.

Глава 10

Я как на подушке лежала на мощной груди Степана и мелко подрагивала. Это что вообще было? Секс? Смерть? Жизнь? Это всегда так? Или только с ним? Я никогда такого не испытывала. Даже в те редкие моменты, когда Сашка вспоминал о моем удовольствии и действительно старался. Что, впрочем, случалось нечасто. Я чуть наклоняю голову и тайком втягиваю в себя аромат кожи Степана. Он пахнет ладаном и миртом. Этот запах идет ему намного больше, чем модные духи, которыми от него несло в нашу первую встречу. На мою голову ложится его тяжелая ладонь. Осторожно гладит по волосам и замирает. От его нежности мне хочется плакать.

Моя душа наполнена покоем, а тело — воздушной негой. Мне так хорошо, как, наверное, до этого никогда не было. Блаженное чувство успокоения. Забвения, словно где-то здесь, совсем рядом, находится мой собственный рай. Я хочу купаться в этом чувстве, я хочу впитывать его в себя, дышать им! Запастись им, как верблюды запасают свои горбы жиром, который питает их во время долгих переходов через Сахару, чтобы потом и я, в отсутствие счастья, могла питаться этим запасом.

Нагло веду рукой по его рельефному прессу, очерчиваю каждый продолговатый кубик, и выше, к по-настоящему огромным мышцам груди. Его рука чуть сильнее прижимает меня к себе. Словно счастье обнимает за плечи. Мы молчим. Слов нет. То, что творится в душе, настолько мощно, что я просто не представляю, как это озвучить. Что сказать Степану, чтобы он понял, как много сделал сейчас для меня. Он словно собрал меня заново из тех кусочков битого стекла, что от меня остались.

Чуть меняю положение головы и касаюсь груди Степана губами. Я думала, мне будет противно с чужим мужчиной, но то, что я испытываю сейчас, и близко не похоже на отвращение. Напротив. Я принимаю его. Мне хорошо с ним настолько, что необходимость возвращаться домой убивает. Я не хочу покидать тихую гавань его рук. Мне так в них спокойно! Моя душа была разбитой чашей, а стала цельным витражом. А я не знала даже, что эти острые уродливые осколки с зазубренными краями могут на что-то сгодиться. Я ведь не знала даже…

Касаюсь его ладони у меня в волосах, переплетаю пальцы и немного меняю положение. Целую тыльную сторону руки, веду языком по выступающей вене. Меня завораживают эти реки, отчетливым узором, проходящие по его скульптурным рукам. Мое любимое занятие — плыть по ним пальцами… или языком, и ни о чем не думать. Обхватываю губами большой палец Степана и вспоминаю, что чувствовала, когда они были во мне одновременно с его членом. Я как будто мчалась по невидимому светящемуся кругу… Мне было так хорошо. Невыносимо…

Нашу тишину нарушает урчание в моем животе.

— Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю? — шепчет Степан мне в висок, и от его дыхания по моему телу расходятся теплые волны.

— Мне уже, наверное, пора… — отвечаю нехотя, едва слышно, — который час?

— Еще и девяти нет…

Я сомневаюсь. Меня беспокоит Демид. После того, что случилось вчера… Не знаю, возможно, мне стоит быть дома.

— Я не знаю…

— Соглашайся, Таня… Я просто тебя покормлю. Дай нам час-полтора, не больше…

И я соглашаюсь. На подрагивающих ногах встаю с кровати и чувствую, как из меня вытекает сперма. Это шокирует. Я совершенно по-дурацки всхлипываю.

— Что? — спрашивает Степан, перехватывая мою ладонь. Меня удивляет, как точно он ориентируется в пространстве.

— Мы… не предохранялись… — растерянно замечаю я.

Степан напрягается:

— Это проблема?

Я окончательно теряюсь. Проблема ли это? Наверное — нет. У меня спираль, я — чистая, Степан, очевидно, тоже… Он ведь врач. Просто… глупости, конечно, но со мной тысячу лет такого не случалось. Секс с мужем — только в презервативе. Я не доверяла ему, не могла поручиться, что он где-нибудь что-нибудь не подцепит и не принесет домой. Спираль же я поставила скорее для надежности. Чтобы уж точно не забеременеть. Сашка называл меня кошкой, оба раза — и с первой попытки. Не стоило рисковать…

Я перевожу тему, так и не решив, что ответить:

— Мне нужно в ванную… — озвучиваю очевидное.

— По коридору налево.

Подхватываю свое платье и выхожу из комнаты. Только сейчас обращаю внимание на интерьер. До этого я была слишком взвинчена. Необычно. Абсолютно белые стены, темный деревянный пол, натяжной потолок с подсветкой, большая низкая кровать, шкаф-купе у стены напротив окна. Коридор такой же белый. Он бы мог показаться стерильным, если бы не предметы искусства, развешанные по стенам и красиво подсвеченные. Что-то индийское, или тибетское… Ванная — тоже белая, соединена с туалетом. В ней, как и во всей квартире, царит идеальный порядок. Над раковиной нет зеркала — вот и все отличие от любой другой такой комнаты. В стаканчике — одна зубная щетка. Рядом — тюбик с зубной пастой и лосьон после бритья. Мыло в дозаторе. Я моюсь и с сомнением поглядываю на единственное висящее полотенце. Нет, я абсолютно не брезгую. Как можно, после всего, что было? Просто… просто как-то странно вытираться им.

— Тань, я принес тебе чистое полотенце.

Смело открываю дверь — он все равно ничего не увидит, благодарю и, наконец, завершаю свой туалет.

В кухню иду по запаху. Пахнет кари и еще какими-то специями. На огромной сковородке с толстыми стенками Степан обжаривает овощи, добавляет в них кусочки курицы и осторожно помешивает лопаткой. Я сглатываю слюну. Мне так непривычен вид готовящего мужчины, что я просто любуюсь этой картиной. Саша не мог и яичницы себе пожарить. За готовку всегда отвечала я. Даже когда у меня был токсикоз, я была вынуждена стоять у плиты.

— Очень надеюсь, что ты всеядна… Как-то я не додумался спросить о том, что ты любишь.

— Чтобы это ни было — аромат у него просто изумительный. Тебе помочь?

Я нисколько не вру. Пахнет действительно вкусно, но из рук Степана я бы ела все, что угодно. Залипаю взглядом на его мощной спине. Он надел борцовку и свободные треники. Любой другой мужчина в подобном виде выглядел бы как бомж, но не Степан, у которого такая фигура, что, реши он заняться стриптизом, дамочки бы передрались в очереди за право первой сунуть купюры ему в трусы. У него отличная задница.

Отворачиваюсь неловко, растираю руки. Меня смущает собственная реакция на этого мужчину. Но распущенной я себя не чувствую. Смертельно больным людям для облегчения боли положены опиаты. Это не делает их наркоманами — это облегчает боль. Как и Степан облегчает мою…

— Тебе помочь? — обнимаю его за пояс, шепчу куда-то в спину, чуть ниже лопаток. Без каблуков я настоящий карлик по сравнению с ним. Я чувствую свою женственность и ранимость. Так хорошо, что мне не нужно казаться сильной…

Степан замирает под моими губами, откладывает лопаточку и накрывает мои руки своими — огромными.

— Хочешь, завари нам чай… Я расскажу, как.

— Хорошо…

— Слева на полке чаша. Чуть выше — травяной сбор.

— Вижу.

— Всыпь две столовых ложки и залей горячей водой. Кипятком нельзя, дай воде немного остыть.

В молчании мы накрываем на стол. Еду по тарелкам раскладываю я. Степан говорит, что так выйдет аккуратнее, и я не спорю. Садимся за небольшой прямоугольный стол у окна и принимаемся за свой поздний ужин.

— Расскажешь, что у тебя случилось? — спрашивает уже за чаем, и несмотря на то, что мне даже мысленно не хочется возвращаться к событиям вчерашнего вечера, я чувствую, что должна ему все рассказать. Иначе — будет неправильно. Степан дал мне так много, что я просто обязана вернуть ему хотя бы правду. Жадно втягиваю в себя воздух и медленно выдыхаю:

— Вчера нас… — хмыкаю неловко, — почтил визитом мой муж… бывший, или я даже не знаю, как его называть теперь. Формально мы до сих пор женаты…

Степан кивает головой, давая понять, что внимательно меня слушает, и я продолжаю:

— Не знаю, зачем он приходил. Сказал, за вещами… А тут Демид… Это мой младший сын. Он хороший парень, но вспыльчивый. И то, что отец ушел — понять не смог. Как и простить того. — Снова вздыхаю. Говорить тяжело, я силой выталкиваю слова наружу. — Ну, и завязались они. Слово за слово… Чуть не подрались. Сашка-то хотел ему отцовского леща отвесить, вот только не учел, что вместе с утратой авторитета потерял и право кого-то воспитывать. Демид кинулся на него в ответ. Такая безобразная сцена… Это, конечно, шоком для Сашки стало. И он с чего-то решил, что это я Дёму против него настраиваю… Можно подумать, у восемнадцатилетнего парня своих мозгов нет… Вылетел он, как ошпаренный, и думать забыл о том, что что-то хотел забрать.

Может быть, со стороны казалось, что ничего особенно страшного не произошло, но для меня вчерашний вечер стал каким-то кошмаром. Я заигралась в идеальную семью… Я так упорно поддерживала видимость счастья, чтобы мои дети не знали всей этой грязи, чтобы та их, не дай бог, не запачкала, что когда правда всплыла наружу — я абсолютно не была к ней готова. Перепалка Демида с отцом меня просто дезориентировала. Я поняла, что ничего уже не вернуть. Что мои дети выросли и давно уже все осознали. Возможно, они стали взрослыми даже раньше, чем я могла бы подумать. Что творилось в их душах в этот момент? Почему я недосмотрела? Возможно, я была им нужна больше, чем когда-либо, но я потерялась в собственном горе и ничегошеньки не заметила.

Я не стала рассказывать Степану, что после ухода Саши он мне еще звонил. Что сыпал проклятьями и угрозами, абсолютно меня не слыша. И не желая слышать. Правда была не в его интересах. Гораздо проще было поверить, что я настраиваю детей против него, чем в то, что он сам виноват в происходящем. Потом я пыталась поговорить с Демидом, но он закрылся, и все мои слова не достигали цели. Сын был таким же упертым, как его отец, и таким же скрытным, как и я сама. Я волновалась за него. И молила небо, чтобы он сгоряча не наделал глупостей.

— Ты вырастила отличных парней. Не пойму, почему тебя удивляет, что один из них без колебаний встал на твою сторону. Уверен, что и Данил не сплохует.

— Я бы не хотела, чтобы они ссорились с Сашей. Как бы то ни было, он их отец и наши с ним проблемы не должны сказываться на их взаимоотношениях.

— Они должны быть защитой и опорой матери. Точка.

Я говорила, что меня ведет рядом с этим мужчиной? Что я не могу спокойно реагировать, чтобы он ни говорил или ни делал? Отставляю чашку, веду рукой по столу, пока наши пальцы снова не переплетаются. Где-то за пределами этого дома — я несчастна и растеряна. Я сломлена и разбита… И только здесь, в этой тишине, изредка нарушаемой словами, я чувствую, что, возможно, для меня еще не все потеряно.

— Спасибо тебе, Степан Судак… Мне кажется, я бы не справилась без тебя в эти дни.

Он подносит мою руку к губам. Целует коротко, прижимает к своей щеке. Не припоминаю, чтобы мне нравились лысые, в отличие от большинства женщин я никогда не находила это сексуальным, но он… Он нравится мне нереально.

— Неправда. Ты очень сильная, Таня.

Качаю головой:

— Если бы ты знал подробности моей жизни, то не говорил бы так. Меня даже уважать не за что. От той Тани, что я была девчонкой, ничего не осталось. Меня так долго по кусочкам резали… Я сама себя резала… Что, наверное, один скелет и остался.

— Не говори так.

— Это правда. Ведь давно уже можно было все прекратить… Отрезать раз по живому… После первой… ладно, второй измены. А я этого не сделала. Он жрал меня, как раковая опухоль, а я, однажды побоявшись скальпеля, спасалась «химией» самообмана, от которой мне становилось с каждым разом все хуже. Годы шли, опухоль шла метастазами, и сейчас я уже не уверена, что она не поглотит меня совсем. Боюсь, что поздно я решилась на операцию.

— Иди ко мне…

Я вздыхаю. Отрицательно качаю головой, все время забывая, что он этого не увидит.

— Нет, Стёп. Мне, правда, пора… Извини, что испортила вечер. Не нужно тебе это все.

— Не решай за меня. Мне всё нужно, что тебя касается.

Я вскидываю влажный взгляд. Мне снова хочется плакать. Я жалею, что позволила своему прошлому проникнуть в кухню Степана. Даю себе обещание, что в следующий раз, если он, конечно, будет, я буду думать только о нем. Встаю из-за стола, складываю посуду в раковину. Почему-то уверена, что он не позволит мне ее вымыть…

Касаюсь лицом лысой макушки:

— Мне пора…

Глава 11

Очередная бессонная ночь. Я так возбужден визитом Тани, что никак не могу успокоиться. Не физически возбужден, хотя и на этом уровне я хочу ее невероятно. У меня не вышло ограничиться банальным сексом, как то рекомендовала сделать Стелла. Я ощущаю энергию, я монтирую свой окружающий мир сквозь призму своей же внутренней силы. И от этого уже никуда не деться. Когда мы с Таней соединяемся лишь через половые органы — я накапливаю и выравниваю наш энергетический уровень, когда мы включаем в игру руки или язык — наша энергия перетекает по различным энергетическим каналам и меридианам. Я просто не могу игнорировать это чувство. Я улетаю гораздо дальше, чем это может понять любой другой человек.

Ощущаю себя оголенным нервом. Мое чувственное восприятие болезненно обострено. Я выхожу на улицу и делаю жадный вдох. В воздухе пахнет грозой и пылью, чуть прибитой дождем. Жара отступила, разжала свои удушающие объятья — прохлада волной прокатывается по моему разгоряченному телу. Мои эмоции такие яркие, что мне кажется — я прозрел. Хочется в голос рыдать или, напротив, заливаясь смехом — ржать, как гиена. Не передать… не описать словами, каким бы богатым ни был мой словарный запас.

Перехожу дорогу, между домами — к небольшому, поросшему высокой травой пустырю. Опускаюсь на задницу, прямо на землю. Поднимаю лицо к небесам. Я все так же слеп. Но я вижу серый сланец бескрайнего неба. Я вижу мерцание звезд и таинственный лунный свет. Где-то вдалеке вспыхивают и гаснут молнии, сердито рокочет гром, а мое небо безоблачно. А на моем небе — ни пятнышка. Выдергиваю колосок, прикусываю зубами. Пыльная трава… Но сейчас ее вкус ощущается как лучшее, что я когда-либо пробовал. Достаю телефон, задаю Сири команду и слушаю длинные-длинные гудки.

— Алло! — голос Тани звучит придушенно, будто она запыхалась.

— Привет.

— Привет.

— Ты нормально добралась?

— Да. Спасибо, что спросил, — ее голос теплеет, обнимает меня, и я таю, таю, таю…

— Все хорошо?

— Все хорошо, — подтверждает Таня. В трубке что-то шуршит, я представляю, как она устраивается на кровати.

— Как сын?

— Сердитый немного, злой… Но пока без глупостей. Мне бы до того, как Данил вернется, продержаться. Ему брат быстро мозги вправит.

— Вот и хорошо. Тогда не буду мешать. Отдыхай. — Заставляю себя свернуть разговор, но слова рвутся из глотки. — Таня…

— Да?

— Я ужасно по тебе скучаю.

Слышу ее жадный вдох в трубке. Будто она никак не ожидала, что я могу такое сказать. Будто мои слова шокировали Таню настолько, что отобрали ее кислород.

— Я… я…

— Сладких снов, — избавляю ее от необходимости отвечать. — Я буду с тобой этой ночью.

Возвращаюсь домой. Не могу не думать о том, как у нас все запутано. Мы вместе. Мы связаны стальными цепями, но, тем не менее — порознь. Наша пара образовалась давным-давно, в наших прошлых воплощениях. Мы настолько сильно настроены друг на друга, что это никогда уже не отпустит. Мы можем умереть, но, запертые в одном Эгрегоре, мы синхронно родимся заново. И мы будем бродить по одним и тем же дорогам, посещать одни и те же места, пока однажды не встретимся снова. Наш Эгрегор будет тащить нас навстречу друг другу…

Проблема в том, что в нашей паре эта истина открыта лишь мне. Потому что я смог накопить огромный энергетический потенциал, в то время как Таня свой подчистую растратила на другого. Я как горячий чай, наполняющий пустую чашку и передающий ей свое тепло. И теперь, каждый раз ощущая мою энергию, Таня просто не может адекватно на нее реагировать.

Дерьмо.

Утром первым делом звоню своему старому приятелю. Мы вместе служили, нас крутило в одной мясорубке, воспоминания о которой были слишком болезненными для того, чтобы давать им волю.

— Сан Саныч, привет. Судак беспокоит. Помнишь еще такого?

— Степка?! Ну, привет! Только недавно о тебе думал. Как дела, чертяка?

— Живы будем — не помрем. Я по делу.

— Вот так всегда… — притворно вздыхает Сан Саныч, как будто и правда думал, что я мог позвонить просто так. Поболтать. Непревзойденный артист. Жаль, пошел не по той дорожке. Он даже воевал артистично. Будто играл роль супергероя в каком-нибудь голливудском блокбастере, а не ходил по краю на самом деле.

— Мне нужна информация. О человеке…

— Большой человек?

— Да откуда такому в моей жизни взяться, Сан Саныч? Ты не волнуйся, там не тот уровень, который смог бы вызвать конфликт интересов…

— А я и не волнуюсь, Степа. Ты мне главное скажи, что ты знать хочешь?

— Самую общую информацию. Понимать хочу, что за мужик. Чем могут грозить проблемы с ним.

— Тебе?

— Да что ж он мне сделает? Нет. Другому человеку.

— Скинь смс-кой данные. Или… с этим могут возникнуть трудности?

— Нет, я надиктую. Современные технологии здорово облегчают жизнь, знаешь ли.

— Ну-ну, давай уже, технология, — передразнил меня Саня. — Как что-то будет в ответ — наберу.

Как только я понял, с чего мне стоит начать — стало легче. Главное, Таню защитить. А со всем остальным — разберемся. Я не верю, что ее муж так просто уйдет. Такие не уходят с насиженного места. На время — да. Пока жизнь праздником кажется. До первого серьезного потрясения. Такие всю жизнь находятся в движении. Он уже, вроде, покинул вас, но все никак не уберется. Проходит время, и все возвращается на круги своя. Вот это меня и пугает. Он может вернуться в любой момент. И я понимаю, что в Тане недостаточно силы, чтобы этому противостоять. Что рецидив в любой момент может случиться. И я потеряю ее, не успев излечить. Гоню невеселые мысли прочь. И концентрируюсь на нашей с ней связи.

Рабочий день проходит своим чередом. Поток людей, поток боли. У кого-то большей, у кого-то меньшей. Адский труд, но я не хочу другого. Тане не звоню. Её время — последнее в моем графике. Испытываю её предел. Придет без напоминания или нет, вновь испугавшись того, что случилось.

К семи часам извожусь. Кажется, еще мгновение, и я брошусь ее разыскивать. Благо адрес мне теперь известен. И место её работы. Когда дверь медленно открывается, я вздрагиваю.

— Таня…

— Я не рано?

— Нет. — Наша с ней беседа всегда начинается одинаково. Я улыбаюсь и вытягиваю руку перед собой. Она ступает в мои объятья без тени раздумий. Никаких пауз. Мое приглашение — и вот она уже рядом. Обтекает меня своим телом. Между нами лишь ткань одежды.

— Я тоже по тебе скучала. Прости… что не сказала тогда, я…

— Ничего. Ничего…

Опускаю голову. Сегодня обувь Тани явно на плоском ходу, и ее макушка едва дотягивается мне до груди. Вдыхаю ее, дышу ею, живу рядом с ней…

— Спина больше не болит? — шепчу, перебирая пальцами ее шелковистые пряди.

— Что?

— Как твой ушиб? Мы можем продолжить курс медицинского массажа или ограничимся чашами? — я провожу большими пальцами по пояснице, обхватив руками ее тонюсенькую талию.

— Нет-нет, все хорошо. Давай продолжим.

— Раздевайся тогда, — целую в висок. Не могу её не касаться. Мы так и продолжаем стоять, когда Таня вскидывает руки, чтобы стянуть футболку через голову. Преграда между нами становится тоньше. Лишь мой халат и ее невесомый лифчик. Впрочем, и он остается на ней недолго. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Мне нужно сконцентрироваться. Очень нужно!

— Ложись. — Даже мне самому мой голос кажется непривычным. Хриплым, как будто надтреснутым. Таня устраивается поудобнее, и мы начинаем массаж. После того, что между нами случилось, я могу позволить себе некоторые вольности. Как следует отработав воротниковую зону, спускаюсь все ниже и ниже. Я не ограничен временем и могу делать все, что душа пожелает, к тому же Таня совсем не против. Осторожно поглаживаю попку, разминаю бёдра, икры, беру в ладони ее маленькую ножку. Она вся — маленькая и компактная. За исключением разве что довольно тяжелой груди. Нажимаю на точки, осторожно прорабатываю одну ступню и вторую. Улыбаюсь, слушая, как она, совсем не стесняясь, мурлычет. Это совершенно волшебные звуки.

Завершаю процедуру и осторожно склоняюсь к Таниному уху:

— Полежи немного. — Накрываю ее простыней и бреду наощупь к столу. Беру банку, засыпаю травы в чашу.

— Как ловко у тебя выходит, — слышу сонный голос Тани.

— К этому привыкаешь.

— К слепоте? Да, наверное. Но это трудно понять.

— Когда-нибудь я тебе покажу, как это, — обещаю я, — можешь вставать.

Мы пьем чай. Я хочу спросить, и трушу, как последний кретин:

— Он больше не объявлялся?

— Кто? Сашка? Нет. Он теперь, наверное, нескоро придет.

— А если все же появится? Попросится назад?

Таня замолкает. Надолго замолкает, и я уже не уверен, что хочу слышать ответ.

— Я не знаю, — тихо шелестит она. — Танцы на граблях — наша семейная забава.

Как это комментировать? Понятия не имею. Мне бы радоваться, что она ответила честно, но я испытываю лишь суеверный страх. И я отшучиваюсь:

— Ну, и хорошо, что не знаешь. Люди, которые знают все — танцуют на граблях с особым изяществом.

— Степ…

— Да?

— А поехали к тебе? У тебя так спокойно… Мне плакать хочется.

На дорогу уходит каких-то десять минут, даже пешком путь до дома не вызывает у меня много времени, что уж говорить о машине? Вообще я не люблю ездить на пассажирском сиденье, срабатывает внутренний барьер. Но с Таней мне ехать не страшно. Машину она ведет уверенно и плавно.

Первым делом дома идем на кухню.

— Ты голодна?

— Нет. А вот тебя покормить не мешало бы. Хочешь, я что-нибудь приготовлю? Сегодня моя очередь, — её улыбку я не вижу, а слышу в её голосе.

— Если ты этого действительно хочешь. Погоди только, я сейчас…

Выхожу в коридор, отодвигаю в сторону дверь шкафа. Где же он? Щупаю попадающуюся под руки одежду, пока не нахожу его — тонкий шелковый шарф. Когда-то давно я зачем-то его купил в Китае. Мне понравилось, как он ощущался под руками. Возвращаюсь.

— Я здесь.

Иду на звук, поднимаю ладонь, веду пальцами по её красивому лицу.

— Повернись спиной.

Дыхание Тани испуганно учащается, но она делает так, как я прошу. Осторожно сворачиваю шарф в несколько слоев и плотно повязываю у нее на глазах.

— Не давит?

— Нет. Все в порядке. — Ее голос слаб, я с трудом различаю слова.

— А теперь приступай.

— К чему?

— К готовке. Я ведь обещал тебе показать, как это — жить наощупь.

На секунду она теряется. Потом медленно кивает головой:

— Ладно. — Таня несмело тянется к пакету с овощами.

— Что ты видишь?

— Ничего. Темноту. И какие-то светящиеся пятна.

— Так видит темноту любой зрячий человек. А вот как ее видит незрячий, зависит от того, в каком возрасте он потерял зрение. Если как и я — в зрелом, человек мыслит теми же образами, что и зрячие люди. Просто информацию о них он получает с помощью других органов чувств. Ощущаю жар на коже — представляю яркий солнечный свет, слышу шелест листвы — вижу зеленые деревья. Вдыхаю дым костра — и перед глазами золото осени. А вот аромат чайных роз для меня теперь навсегда связан с тобой. — Чуть наклоняю голову, вдыхаю ее нежный аромат. По коже Тани проносится стая мурашек. Я чувствую их пальцами. Я осязаю ее волнение.

— Степан… — выдыхает она.

— Что ты сейчас представляешь? — подношу к носу Тани дольку огурца.

— Огурец, — улыбается Таня. — Это легко.

— Какой он?

— Зеленый.

— Свежий?

— Это можно определить по запаху?

— Можно, но тебе пока будет проще — наощупь. — Нахожу руку Тани, вкладываю в нее огурец и жду ее реакции.

— Я представляю зеленый свежий не слишком большой огурец.

— Видишь? Все просто. Управишься с салатом? А я разогрею мясо.

Таня справляется со своим заданием, хотя и сокрушается, что порезала овощи кое-как. Она отказывается от мяса, но соглашается на салат. Наш ужин на этот раз сопровождается ее сосредоточенным сопением. С моих губ не сходит улыбка. Самый обычный прием пищи для незрячего человека поначалу напоминает квест.

— Слушай, где ты купил такие вкусные овощи? Обалдеть ведь, как вкусно!

— В моих овощах нет ничего особенного. Просто в отсутствие зрения все другие твои чувства обостряются. Абсолютно все… — привстаю, склоняюсь над столом и, наконец, касаюсь ее губ губами.

Глава 12

На вкус Степан — чистое счастье. Его язык проникает в мой рот, и я полностью ему подчиняюсь. Толкаюсь навстречу своим языком, прихватываю губы губами. Удивительно, но мы целуемся с ним впервые. И может быть поэтому, а может оттого, что на моих глазах до сих пор оставалась повязка, мои ощущения какие-то запредельные. Мне кажется, я умру, если это сейчас прекратится.

Тянусь руками к шарфу, но Степан протестует. Перехватывает мои пальцы на тугом узле, отрывается от моих губ:

— Не нужно. Оставь. Так будет острее…

Господи, куда больше? — хочется крикнуть мне, но я послушно отвожу руки. Мою ладонь перехватывает рука Степана. Я раньше не знала, сколько счастья содержится в этих простых касаниях. Не думала, что держать мужчину за руку настолько приятно. Не потому ли, что раньше мне не на кого было опереться? Или, может, дело конкретно в этой ладони? Широкой ладони с камушками мозолей на внутренней стороне. Веду по ним большим пальцем, чуть царапаю ногтями, в то время как наши губы исследуют друг друга. Мы не соприкасаемся телами. И в этом тоже что-то есть.

Так продолжается бесконечно долго. Самые сладкие поцелуи в моей жизни теперь будут ассоциироваться с ароматом зелени и огурцов. Эта мысль заставляет меня рассмеяться.

— Что тебя так развеселило? — спрашивает Степан, прокладывая жаркую влажную дорожку к моей шее и ниже.

— Наши поцелуи пахнут укропом. Представляешь, теперь, каждый раз проходя мимо овощных павильонов, я буду их вспоминать и впадать в горячку…

— Разве это плохо?

Степан ведет носом к моему уху, прихватывает зубами серебряную сережку. Его жаркое дыхание выпускает из своих укрытий сотни мурашек, которые устремляются в забег по моей коже.

— Нет… Наверное, нет…

— Пойдем…

Мне совсем не страшно идти за Степаном наощупь. Прохладу кухонной плитки под ногами сменяет уютное тепло паркета. Еще несколько шагов, и мы оказываемся в спальне. Я понимаю это по запаху — здесь пахнет Степаном намного сильней. Он подводит меня к кровати, кладет мои руки себе на грудь:

— Сними.

Я послушно тяну вверх футболку и наконец касаюсь ладонями его скульптурной груди. Кожа теплая и золотистая. Я так явно представляю происходящее, что совершенно забываю о повязке, поэтому она чуть не слетает с меня, когда я резко отбрасываю прочь свое платье.

— Мне нравится тебя трогать, — признаюсь чуть севшим голосом.

— А мне нравится, когда ты это делаешь.

Осторожно направляя меня, Степан вытягивается на постели. Я недоуменно свожу брови.

— Что ты делаешь?

— Даю тебе увидеть. Увидеть нас. Просто почувствуй это… Отпусти все контроли. Иди туда, куда тебя зовет сердце.

Я не уверена, что до конца понимаю все, что говорит Степан. Мне кажется, он вкладывает в свои слова гораздо больше, чем я могу осмыслить. Это расстраивает. Мне хочется быть лучше для него. Но он человек такой внутренней силы, что рядом с ним я чувствую себя песчинкой. В его спокойной уверенности и абсолютно непоколебимой мужской «самости» как в зеркале отражается моя уродливая слабость. Я не хочу об этом думать сейчас. Гоню прочь из головы всё плохое и максимально расслабляюсь.

Мне нравится его касаться. Да. Скольжу подушечками пальцев по груди, рукам, очерчиваю вены, немного надавливаю. Я чувствую вибрацию, как будто его тело звучит. Так странно. Спускаюсь пальцами ниже, мне кажется, проходит не один час, прежде чем я решаюсь коснуться его члена. Это тоже впервые наяву, но во сне так уже было. Мне знакомо это ощущение тяжести в ладони. Веду вверх по стволу, царапаю уздечку, поглаживаю особенно чувствительное местечко чуть ниже головки. Дрожу, как осиновый лист, а ведь Степан меня не касается даже. Но ведет! Ведет так, что по телу вверх, как по цепочке, заряд детонирует. Короткими жаркими всполохами. Яркими разноцветными вспышками в тех местах, в которых я уже однажды видела свечение. Тогда это зрелище меня испугало. Сейчас же мне не хочется ломать голову над природой этого явления. Я снова концентрируюсь на своих ощущениях.

Степан чуть смещается. Садится на кровати, подпирая стену спиной, и осторожно увлекает меня за собой. Я послушно сажусь сверху, обхватывая его талию своими ногами. Мы соприкасаемся самым откровенным образом. Мое дыхание останавливается.

— Дыши со мной… — приказывает Степан. — Я выдыхаю, ты — делаешь вдох.

Мышцы на моих ногах дрожат. В местах нашего соприкосновения разгорается настоящий огонь, невольно я начинаю о него тереться. Там… Где все по нему изнывает. Степан шумно выдыхает.

— Дыши! — напоминает мне своим низким голосом. Я подчиняюсь. Диафрагма чуть поднимается, и мои соски сплющивает его грудь. Из глотки рвется стон, но прежде губы Степана накрывают мои. Мы смыкаем губы и дышим одним воздухом. Кислород очень быстро подходит к концу, наше дыхание учащается, и когда мне кажется, что я уже не выдержу — Степан отстраняется. Сердце колотится, как сумасшедшее. Я на грани жизни и смерти, мое желание им обладать так велико, что я, как дикарка, теряю контроль и с силой на него опускаюсь. Шиплю. Его руки скользят вверх по моей спине, а губы прижимаются к уху:

— Не торопись… Чувствуй!

И снова — он выдыхает, я — делаю вдох, и снова на двоих одно дыхание, до всполохов перед глазами. Я медленно-медленно раскачиваюсь. Меня подхватывает поток невероятного искрящегося удовольствия. Границы стираются. Меня нет, как будто нега в венах растворила мою плоть. Я поднимаюсь выше и выше. Я лечу…

— Тшш… Помедленнее. Старайся оттягивать удовольствие… Не стремись к нему. Весь смысл в процессе.

Слыша шепот Степана в моих волосах, замедляюсь. Волна оргазма отступает. Я что есть силы сжимаю его мышцами внутри и плавно скольжу вверх — вниз. Снова подхожу к черте, и опять замираю у края. Мои глаза слепы — но я вижу яркие краски! Чуть меняю позу, откидываюсь на локти, не разъединяя наши тела, качаюсь на нем и наблюдаю… я наблюдаю за нами как будто со стороны! Словно я взмыла вверх и зависла где-то у потолка. Я вижу свечение, исходящее от наших тел, но мне больше не страшно. Я словно вернулась домой. Наконец-то домой… Где я не одна. Я сердцем чувствую, что в этом уютном коконе есть кто-то еще. Тот, рядом с кем мое счастье становится бесконечным.

— А теперь кончай…

Слова Степана как будто запускают во мне атомный реактор, в котором наша энергия разгоняется и с бешенной скоростью устремляется вверх. Прямо в голову. Я вижу яркую вспышку. Я ослеплена и наполнена этой энергией под завязку. Во мне так много всего, что слова приходят лишь целую вечность спустя:

— Ты это тоже видишь?

— Да. — Он даже не уточняет. Просто констатирует факт, будто бы наверняка знает, что я хотела спросить.

— Что это, Степа?

— Так светятся наши с тобою чакры.

То, что мне объясняет Степан, находится за гранью моего опыта и понимания. И мне жаль, что у меня не получается уложить его слова в ту жизненную модель, которая мне доступна. Но я вслушиваюсь в то, что он говорит, я стараюсь стать к нему ближе.

— Чакры — это энергетические центры человеческого тела. В них сосредоточена наша сила. Когда мы занимаемся любовью, наша совместная энергия начинает двигаться по неким кругам. Мы их замыкаем, когда включаем в сексуальную игру пальцы и язык, или затрагиваем определённые точки на теле.

— Эрогенные зоны?

— Да… наверное, это определение подходит. Так вот, энергия может замыкаться на разных уровнях. На самом нижнем, на уровне повыше, либо, как у нас, достигать головы.

— То есть существует множество вариантов?

— Именно. Кольцо может состоять из одной-двух чакр, а может — из всех семи. В таком случае получается настолько тесное слияние двух организмов, что возникает третий организм.

— Ребенок? — слабо улыбаюсь я.

— Нет, Таня. Образуется Эгрегор — божество, состоящее из двух человек.

Я вздыхаю. По позвоночнику проходит холодок. Я не думаю, что готова и дальше углубляться в эту тему. Все… слишком странно. Степан понимает мои колебания. Его руки скользят по моей голове и снимают с моих глаз повязку. Мои глаза, оказывается, здорово привыкли в темноте. Даже без света я вижу прекрасно, как кошка. Вскакиваю, когда понимаю, как много прошло времени. Мы занимались любовью почти два часа! С ума сойти. Степан — марафонец.

И мы снова не предохранялись.

— Господи, как уже поздно! Что я скажу Демиду?

— Почему ты обязана что-то ему говорить?

— Да он же мне телефон оборвал! — одной рукой натягиваю на себя платье, второй — подношу к уху трубку.

— Дёмка, привет! Ты чего звонил, милый?

Слушаю бурчание сына, который меня потерял, и наблюдаю за Степаном. Как он плавно встает с кровати, как под смуглой, опаленной солнцем кожей перекатываются его мощные мышцы. Перевожу взгляд на член, который до конца не опал, и невольно облизываю губы. Он так много мне дал сегодня! Я даже бледной тени подобного не испытывала за все тридцать семь лет свой жизни. Но… Существовало большое «но»! Даже этого с ним мне было мало. Меня охватила тоска. Словно я поставила не на то и проиграла. Словно я могла сорвать джек-пот, а выиграла пару сотен. Вроде бы, не в накладе, но все не то…

— Стёпочка, мне нужно бежать…

— Беги, раз такое дело.

В его словах нет упрека. Но чувствую я себя хуже некуда. Как будто воспользовалась им. Дурацкое ощущение, ведь мы оба получили то, что хотели. И это было прекрасно. Это было настолько прекрасно, что ему не могло не понравиться. Веду рукой по щеке, целую чуть выше места, где бьется сердце. Чувствую его размеренные удары и вспоминаю, как мы с ним дышали в унисон — и не было понятно, где заканчивается он и начинаюсь я.

— Позвонишь? — спрашиваю напоследок.

— Позвоню, — улыбается он, — будь осторожна, Таня. — Целует меня в лоб и осторожно подталкивает к двери.

Сегодня душная ночь. Завожу двигатель, включаю климат-контроль. На моем телефоне не только пропущенный от сына. Почему-то я всем очень резко понадобилась. Только успеваю об этом подумать, как телефон снова звонит. Голубкин. Плавно трогаюсь, включаю динамик.

— Алло, — вкладываю в свой голос как можно больше равнодушия. А сердце все равно замирает.

— Тааанюша, привеет!

По тому, как мой будущий бывший муж растягивает слова, я понимаю, что он явно выпил.

— Привет. Ты что-то хотел?

— Угу! Сидим вот с Михалычем… Помнишь Михалыча? Вспоминаем, как отдыхали в горах! Костер! Палатки… ромааантика! Там еще Дёньку какая-то гадость укусила. Вот он орал!

Я притормаживаю у обочины и, вмиг утратив все силы, опускаю голову на сложенные на руле руки. Зачем он это делает? Боже… Зачем он снова вовлекает меня в игру под названием «отрезание хвоста по кусочкам»? Мы ведь это уже проходили… И слезливые, давящие на жалость sms-ки, и фальшивые признания в любви… И больные полные раскаянья глаза, которым я поначалу верила. Что, да… Вот этот раз точно последний. И долгие ремиссии в отношениях, когда казалось, мы абсолютно счастливы, а потом опять узнавала, что — нет… И задыхалась в отчаянье.

— Я все помню, Саша. Это все?

— Нет. Нет… Танюх, слушай… Ты не злись на меня, ладно? Я тебя ведь люблю… — Закусываю костяшку на большом пальце, чтобы не завыть в голос, — ты ведь мать моих детей! Я в тебя корнями пророс!

— К чему эта лирика, Саша? — шепчу, едва находя в себе силы.

— А почему бы и нет?

— Ты выпил, Сашка. Мелешь всякую чепуху. Закругляйся ты там уже. Это я твои загулы терпела, а молодая… Даст тебе пинка под ср*ку и правильно сделает.

Отбиваю вызов и чувствую, как мою освобождённую душу вновь до краев заполняет тоска.

Глава 13

В ту ночь сны мне не снились. Я спокойно спала аж до самого утра. Бессонница отступила, что было довольно странно, учитывая мое психологическое состояние и тот хаос, в который превратилась моя жизнь.

Я встала с кровати, умылась, надела халат и пошла в кухню готовить завтрак. Сегодня мне предстояла встреча с недобросовестным поставщиком, который почему-то решил, что может мне подсовывать некачественный товар. Флористы давно уже жаловались, что цветы с этих поставок несвежие, да я и сама это прекрасно видела, только никак не могла настроиться на серьезный разговор. Мне вообще довольно нелегко проявлять твердость. Моя неуверенность в себе распространялась на все сферы жизни.

— Привет.

— Доброе утро, дорогой. Ты чего так рано вскочил?

— Не спится, — буркнул младший. — Слушай, ты мне расскажешь, что происходит?

— Ты о чем, Дёмка?

Открываю холодильник и пристально изучаю его содержимое. Почему-то смотреть в глаза сыну ужасно неловко.

— Отец вообще свалил, ты где-то до ночи ходишь… Я за тебя беспокоюсь! И Данил! Вот где ты вчера была?!

Вот так. Оказывается, я тема номер один в разговорах моих сыновей. Извлекаю лоток яиц и неловко пожимаю плечами:

— Извини. Я… решила прогуляться. Развеяться. Это плохо, что я не заперлась в четырех стенах?

Демид задумчиво почесал живот.

— Нет, это как раз хорошо. Просто непривычно как-то, я думал…

— Что я буду рыдать у окна? — вскидываю взгляд на сына. Понимаю, что не могу и дальше откладывать наш разговор. Мы так и не обсудили Сашкин уход, как и то, что к нему привело. Собираю в кулак все свое мужество. Я задолжала детям. Жаль, что Данька сейчас не с нами. Это не та тема, в которой я хотела бы повторяться.

— Мам…

— Ты ведь все знаешь, так?

— Знаю. — Демид сводит светлые брови и смотрит на меня исподлобья.

— И как это случилось?

— Да какая разница? Разве в этом дело?

— Не в этом, конечно… Просто нам всем, наверное, нужно привыкать к мысли, что у отца другая семья, что у вас будет… ээээ сводный брат, или сестра.

— У меня есть только один брат! — отрезает мой сын, гневно сверкая глазами. — А то, что этот… где-то там подженился, еще не означает, что и мы примем его шалаву с распростёртыми объятьями.

— Демид!

Мой сын слишком резок. Тон, избранный им в разговоре с матерью недопустим. Я осознаю это в полной мере и поэтому протестую! Но какая-то часть меня не может не радоваться тому, что сыновья, не раздумывая, встали на мою защиту.

— Это правда! — бычится Дёмка. — Извиняться не стану. И не проси.

Отставляю миску с яичной смесью, вытираю руки полотенцем и подхожу вплотную к сыну. Обнимаю его за пояс. Как и всякий мальчик, однажды посчитавший себя большим, он не любит «телячьих нежностей». Но мне нужен этот контакт. Я многое ему не смогу рассказать, и объяснить не смогу многое… В первую очередь опасаясь еще больше расстроить их отношения с Сашкой. Я лишь могу постоять вот так некоторое время. Делясь с ним своим теплом и любовью. Чтобы он никогда не сомневался в том, что с уходом отца между нами все осталось по-прежнему. Что своих детей я все так же беззаветно люблю.

— Не надо извиняться, мой хороший… Не надо.

Дёмка неловко треплет меня по плечу. Его явно смущает сложившаяся ситуация, но он мужественно терпит мою нежность. Я откидываюсь в его руках и улыбаюсь:

— Так что, ты меня до которого часа гулять отпускаешь?

— Гулять?

— Ну, да… А что здесь такого? Дома меня никто не ждет. Буду наверстывать упущенное. Может быть, в клуб какой-нибудь даже пойду, — закинула удочку я, проверяя реакцию сына.

— В клуб?! — Дёня выпучил на меня глаза, а я рассмеялась.

— Ну, а почему нет? Никогда не была. Мне ведь шестнадцать было, когда мы с папой поженились. Я… кроме этого, ничего в своей жизни не видела.

Мои слова заставили Демида призадуматься. Под его изучающим взглядом я вернулась к приготовлению омлета.

— А хочешь, вместе пойдем? — выдал он.

— Куда?

— В клуб! У Даньки есть возможность попасть даже в самые крутые заведения!

— И тебя протащить, — я с намеком покосилась на сына, выливая взбитые яйца в сковороду.

— Почему бы и нет? Мне уже восемнадцать. Ну, так как? Ты с нами?

— Нет, уж, дорогой. Давай-ка соблюдать субординацию. Вы — налево, я — направо, чтобы друг другу не мешать. И не смущать ваших девчонок, — добавляю лукаво.

— Это да, — с намеком шевелит бровями Дёма, заставляя меня качать головой из стороны в сторону. Позер! Знает, что симпатичный, и пользуется этим безбожно.

— Дём…

— А?

— Ты не забываешь пользоваться презервативами?

— Мам!

— Прости, дорогой, но…

— Ты не хочешь, чтобы история повторилась, — кривит губы сынок.

— Я просто волнуюсь за вас. И хочу защитить. Зачем тебе сейчас лишние проблемы?

— Ты жалеешь, что…

— Нет! — не даю Дёмке даже договорить. — Не выдумывай! Ни о чем я не жалею. Вы самое лучшее, что есть в моей жизни.

Демид кивает головой и достает тарелки из шкафа. Завтракаем мы вместе.

Встреча с поставщиком проходит в одном из многочисленных кафе неподалеку от моего магазина. Смотрю на нервного мужичка напротив и прихожу к мысли, что зря я это все затеяла. Мне такого матерого не переговорить. Я ему слово, он мне — тысячу. Вот только вряд ли после этого бесконтрольного потока сознания мои каллы и герберы станут свежее. Нужно разрывать договор, а я ни черта в этом не соображаю. Прав Сашка по поводу моих мозгов — мелькает мысль, но я тут же глушу её, ощущая, как в душе поднимается мутная, как болотная трясина, злость. Эта злость подхлестывает меня, и я делаю то, на что бы никогда раньше не решилась — неторопливо встаю, беру сумку с соседнего стула…

— Эй, послушайте… Вы куда это, Таня?

Я не разрешала называть себя по имени. Оборачиваюсь:

— Знаете, думаю, наша беседа зашла в тупик, и нет никакого смысла в ее дальнейшем продолжении. Последние четыре партии поставленного вами товара были откровенно некачественными. Но вы это отрицаете и, как я понимаю, исправлять ситуацию не планируете. Мне такой вариант не подходит, уж извините. Думаю, нам не остается ничего другого, кроме как расторгнуть наш договор.

— Послушайте, Татьяна, давайте обсудим…

— Нет, — отрезаю я, прежде чем ухожу. Впервые ухожу, оставив за собой последнее слово. Господи, какую легкость я чувствую! Не передать! Как же важно, как жизненно важно говорить «нет» вещам, которые тебя не устраивают! Я только сейчас до конца поняла, как часто, ломая себя, соглашалась с тем, с чем мириться не стоило. Желая понравиться, опасаясь разочаровать, или разочароваться… Но еще чаще — из страха остаться одной. Как много важных «нет» я не сказала!

Чувствую себя почти счастливой. Я еще не знаю, как буду жить дальше, но постепенно, по капле, ко мне приходит понимание того, что с Сашкиным уходом моя жизнь не закончилась. А может быть, даже наоборот! Я возвращаюсь к себе. Медленно, черепашьим шагом, но возвращаюсь… Выхожу из машины возле своего магазина. В теле легкость — мне хочется петь! Едва не подпрыгивая, бегу к двери, а потом резко останавливаюсь. Оборачиваюсь и несколько испуганно смотрю на внушительную вывеску на другой стороне улицы — «Адвокат». Захожу в магазин, нахожу папку с договорами и решительно откалываю нужный. Может, Саша и невысокого мнения о моих умственных способностях, но лично я считаю, что каждый должен занимать своим делом. Поэтому, с договором в руках, я снова выхожу на улицу.

К адвокату прихожу без предварительной записи, поэтому мне приходится подождать. Зато когда мой черед все же доходит, для того, чтобы разобраться в моем вопросе, ей хватает каких-то пяти минут. Оказывается, я могу расторгнуть договор в одностороннем порядке. Зря только переживала. Благодарю удивительно яркую, как для юриста, женщину и устремляюсь к выходу. А после замираю на полпути. В голове шумит:

«Ты никто без меня…»

«Какой цветочный? Что ты смыслишь в бизнесе?»

«Что-то у тебя там раз**ано, Танюха. Будто ты слона родила, а не ребенка…»

«Ну, тр*хнулся разок. С кем не бывает!»

«Хорошо, хоть у Демида мои мозги…»

Медленно оборачиваюсь:

— Извините…

— Да? — вскидывает черные дуги бровей теперь уже мой юрист.

— Скажите, — во рту пересыхает, я пытаюсь сглотнуть, но ничего не выходит, мое горло дерет, — вы занимаетесь бракоразводными процессами?

— Да, конечно. — Женщина откладывает в сторону модные очки, а я тупо киваю головой.

— Хорошо…

— Вас записать на консультацию?

— Что? — вскидываю взгляд, хлопаю растерянно глазами. — Ах… Да, да… Запишите, — с каждым словом мой голос становится тише. Мне кажется, еще чуть-чуть, и из моего рта хлынет алая кровь. Мне физически больно, будто слова — лезвия, которые вспарывают мою глотку. Не знаю, как надолго хватит моей решимо�

Глава 1

Она была моей пациенткой. Одной из тысяч других, прошедших за все это время через мои умелые руки. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.

Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач – пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, немного испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней практически все, за исключением лишь того, что она принадлежала не мне…

Это был самый обычный день, но уже с утра я не мог найти себе места. Обжегся свежезаваренным кофе, зачем-то сменил четыре рубашки и распечатал новый одеколон – жутко дорогой и модный подарок начальницы. Не знаю, зачем я надушился, зачем то и дело приглаживал волосы и дергал за отросшую бороду. Все это было абсолютно бессмысленно и бесперспективно, но я… Я ни черта не мог с этим сделать. Это лилось откуда-то изнутри. Пониманием, как надо. Интуитивно, на уровне вопящих в уши инстинктов.

Весь день – сплошная нервотрепка. Пациенты один за другим, их судьбы перед моими глазами. Причудливыми тенями, неясными очертаниями, вспышками образов в голове. Уже привык. Уже не вскакиваю, не хватаюсь за голову, не бегу прочь от этого неконтролируемого потока. А когда только ослеп… Думал, с ума схожу. И не понимал, то ли от водки, которую я в то время глушил запойно, то ли… да черт его знает, от чего?

У меня ушел почти год на то, чтобы научиться хоть как-то контролировать творящееся в голове безобразие. Унять незнакомые голоса и почувствовать, наконец, блаженную, звенящую тишину. Это было самым трудным, что мне доводилось делать в моей долгой, лишенной всякого смысла жизни.

– Добрый вечер. Я… не рано? – Ее голос замер на «я» и вопросительно взмыл вверх на «не рано».

– Вы вовремя.

– Татьяна Голубкина. Мне вас очень рекомендовали… Спасибо, что все же нашли время меня принять.

– Я ознакомился с вашей картой предварительно и уже имею кое-какое представление о нашей с вами работе, но утвердиться в своих мыслях смогу, только лишь посмотрев вас.

– Посмотрев?

– Руками, – пояснил я.

– Тогда… мне, наверное, нужно раздеться.

– Конечно. И сразу ложитесь, – моя рука взмыла в направлении массажного стола, и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. О причинах заминки я догадался как-то сразу и, растянув губы в улыбке, пояснил: – Я незрячий. Так что меня можете не стесняться.

На какой-то миг ее дыхание замерло, а после с шумом вырвалось наружу:

– Ох…

Поразительно, но она действительно не знала о моей слепоте. Обычно эта информация выходила на первый план и бежала едва ли не впереди моего имени. Степан Судак. Слепой кудесник.

Секунду спустя ее одежда зашуршала, а я, наконец, выдохнул, благодарный за то, что она не стала говорить всяких глупостей о том, как ей ей жаль. Это приятно. Правда.

В своем кабинете я прекрасно ориентируюсь. Мне не нужны глаза. Три шага влево – и, включив теплую воду, я тщательно мою руки. Еще два – в сторону – и подхожу к столу, на котором она уже благополучно устроилась – я слышал.

Обычно я предпочитаю сухой массаж и не использую дополнительные средства для лучшего скольжения. Но ее кожа настолько нежная, что так дело не пойдет. Это просто опасно. При интенсивном растирании по сухому запросто могут появиться ссадины и царапины, поэтому нащупываю на столе бутылочку с маслом. Мне не хочется менять ее аромат, и я выбираю средство без запаха.

Она закрыта и немного напряжена. Будто бы не может расслабиться до конца, как бы ни старалась. Понимаю, что это не сиюминутная осторожность. Она такая по жизни. Настороженная, как певчая птичка, отчего-то залетевшая в курятник. Недоверчивая. Исполосованная шрамами. Хмурюсь.

– Давно у вас начались головные боли?

Таня вздрагивает под моими руками, хотя я говорю очень тихо.

– Давно… – выдыхает бесшумно, – я уже и не вспомню, когда.

– Тогда почему только сейчас обратились к врачу?

– Все… усугубилось. Боль распространилась на шею и руки… я стала терять сознание.

Киваю и молча продолжаю дальше. У Тани запущенный случай шейного остеохондроза. Нам предстоит большая работа, но это ничто в сравнении с тем, через что проходят люди, например, с ДЦП.

– Не больно?

– Нет. Хорошо…

Давлю чуть сильнее, разрабатываю мышцы, слой за слоем, проникаю глубже. Надавливаю, и воздух вырывается из ее легких, с каждым моим движением. Ощущаю, как постепенно ее тело покидает напряжение.

Пора заканчивать. На первых процедурах нельзя увлекаться, но оторваться от Тани совершенно не получается, и я, как последний маньяк – скольжу пальцами по ее узкой спине. Спускаюсь к пояснице, потираю ямочки над ягодицами. Она дрожит под моими руками, а я благодарю небо за то, что мои брюки достаточно широкие – пытка становится невыносимой. Отстраняюсь. Беру салфетку и осторожно стираю с кожи избыток смазки. Чувствую ее растерянность. Ругаю себя, что перешел черту. Да, наверное, перешел – и это абсолютно недопустимо. Я только не могу понять, почему Таня настолько удивлена своей реакции на случившееся.

– Вам уже выдали график посещений?

Я знал, что девочки на рецепции все сделали правильно, и мой вопрос был вызван скорее желанием сказать хоть что-то, чем необходимостью услышать ответ.

– График?

– Да, график… Вам должны были расписать время приема и выдать дополнительные рекомендации.

– Ох, да… Конечно. Извините… Мне все уже отдали.

– Хорошо. Я советую вам по возможности заменить один препарат из листа назначений на западный аналог. Он гораздо более эффективный. Так что… если решите прислушаться к моим словам, в рекомендациях вы также найдете его наименование.

– Спасибо, доктор. Я… Мне вас очень рекомендовали.

Молча киваю головой. Мне прекрасно известно, что я на хорошем счету в городе, да и вообще по стране. Запись ко мне на прием расписана на полгода, если не на год вперед, я занят с утра до поздней ночи и, кроме работы, ничего в этой жизни не вижу. Меня это устраивает. Это, наверное, лучшее, что могло бы со мной случиться, после всего.

Уютную тишину кабинета нарушает трель телефона.

– Извините, – неловко бормочет моя пациентка, но трубку все же берет, – Саш, я сейчас не могу говорить. Перезвоню буквально через пару минут… Что? Эээ… Сегодня? Но… у нас же…

Она не договаривает, торопливо прощается и выскальзывает за дверь. А меня окатывает волной разочарования и боли, которая от нее исходит. Уже даже не пытаюсь анализировать природу этого явления. Я просто чувствую, «вижу» посторонних, абсолютно мне незнакомых людей. Это происходит по-разному. Иногда мне приоткрываются целые эпизоды из жизни. Я как будто смотрю кино, но не с начала, а с середины фильма. Не имея представления о том, что было, и каким будет финал. Сцены из чужих жизней – единственное, что я видел за последние годы…

Но гораздо чаще посторонние вторгаются в мою голову на уровне эмоций и ощущений. Реже – я слышу их мысли. Поначалу, когда еще не научился отделять их от своих – думал, с ума схожу. Однако со временем наловчился фильтровать это все, выстраивать блоки вокруг собственных чувств. Стало немного легче.

Три последующих пациента проходят через мои руки на автомате. Мысленно я нахожусь вовсе не с ними. Злюсь на себя, но ничего не могу поделать – меня уносит. Туда… к ней. Недоволен собою страшно. Мало того, что позволил себе абсолютно непозволительное, так еще и всю последующую работу делаю без души, спустив рукава. Что называется, на классе. Хорошо, что во всех трех случаях речь идет об обычном лечебном массаже. Ничего сверх я бы сегодня не смог показать.

Когда за последним пациентом закрывается дверь – с облегчением выдыхаю. Завтра будет легче, так всегда бывает. А пока я на ощупь бреду в опустевший тренажерный зал. Физические нагрузки здорово успокаивают. Когда ты выжимаешь пару сотен килограмм – тут уж не до посторонних мыслей. Возможно поэтому я и пристрастился к качалке. Сегодня день ног.

– Привет, Степ. Что-то тебя совсем не видно.

Оборачиваюсь на звук, протягиваю ладонь. Тимур – один из наших самых опытных инструкторов. Плюс тренер по борьбе.

– А ты почему здесь? – удивляюсь я. Мои часы подсказывают, что рабочий день Тима уже давно окончен.

– Тебя буду страховать. Вот какого хрена ты вчера устроил?

Так-так, это намек на то, что я жал без страхующего. Они там что, камеры просматривают? Весело.

– Размялся немного.

– Без страховки!

– Да брось, мамочка. У нас отличные страховочные упоры, – парировал я, добавляя вес.

– Ага… Я вчера как раз просматривал видео, как один придурок чуть не убился, понадеявшись на них, – голос Тимура окрасился кислыми нотками скептицизма.

– Да ладно. Кончай, Тим… Я жал без замков на грифе. Если бы что-то пошло не так, я бы просто сбросил блины.

– И то хлеб, – выдохнул Тим.

– Не учи папку жить. Давай… проваливай! Небось, девицы заждались уже.

– Какие еще девицы?

– Которые приходят на тебя пооблизываться, – хохотнул я. Это, и правда, забавно. Охочих добраться до тела Тимура было хоть отбавляй. Для здешних мужиков эта тема стала поводом для многочисленных шуточек. Взрослых дядек хлебом не корми – дай только поржать.

– И ты – Брут! – фыркнул Тим.

– Ну, вот еще… Тебе просто завидуют. Гордись! – пропыхтел я, разминаясь.

– Ага…

Разговаривать, выполняя силовые упражнения, довольно непросто. Поэтому очень скоро наша беседа сошла на нет, и в зале установилась тишина, которую разбавляли редкий звон снарядов да рваные жадные вдохи. Ошибочно полагать, что для поддержания формы в зале нужно пыхтеть часами. При грамотно составленной программе тренировок и правильно подобранном питании – лично мне достаточно двух-трех полуторачасовых тренировок в неделю. Вот и на этот раз уложился за час. Быстрый душ, раздевалка – и здравствуй, июльская жара.

Если верить часам, на улице ночь. Моя же ночь – круглосуточна и круглогодична. Уже привык. И горечи не испытываю. Моя темнота совсем другая на вкус.

По улице перемещаюсь при помощи трости. Была мысль завести собаку-поводыря, но… Я не хотел ни к кому привязываться. Это было бы лишне. Триста шагов прямо, двадцать влево. Осторожно, ступенька, дорога, и снова бордюр, между домами по вытоптанной дорожке к родной шестнадцатиэтажке.

Раздеться догола, лечь на прохладные простыни и, поддавшись искушению, которое сжирало на протяжении всего вечера, позволить себе… её. Снимаю блоки и задыхаюсь! Тону в черной, клейкой тоске. Захлебываюсь в потоках её слез. Сжимаюсь от острого болезненного чувства собственной ненужности. Таня…

Глава 2

Злюсь. В первую очередь на себя. За то, что так и не научилась отстраняться. Не свыклась, не смогла… Боль скручивает, рисует замысловатые узоры на моей исполосованной душе, заштриховывает старые шрамы, чтобы поверх них нанести свежие. Ведь, несмотря на то, что свободного места давно уже нет – моей агонии нужен простор.

В который раз руки тянутся к телефону. Ненавижу… ненавижу себя за это. Я чертова мазохистка. Или это не я? Что, если меня в принципе нет? Разве я могу быть такой?

Сжимая трубку в ладони, подхожу к зеркалу. Мне жизненно важно увидеть, что от меня прежней еще хоть что-то осталось. Вскидываю взгляд. Все еще красивая. Идеально вылепленные скулы – мой главный козырь. Как и светящаяся гладкая кожа. Иногда меня спрашивают о том, каким чудодейственным средствам я обязана своей красоте. Я смеюсь и отвечаю – слезам. Поверьте, я ни капельки не шучу. Идеальное увлажнение. Правда…

Касаюсь пальцами зеркала. Веду по губам и вверх… Вглядываюсь в отражение собственных глаз в надежде отыскать там что-то от той беззаботной девочки, которой была когда-то – и не нахожу. Ту девочку двадцать лет умерщвляли. Двадцать чертовых лет…

Жадно хватаю воздух и снова нажимаю на иконку Инстаграм. Я давно уже в курсе того, что мой муж мне изменяет. Меняются только лица… На этот раз молоденькая совсем. Симпатичная, но не более. Видимо, на каком-то этапе молодость любовницы вышла для Сашки на первый план. Может быть, он так самоутверждается и бежит от мысли о предстоящей старости? Господи… Какая нелепость, зачем я его оправдываю?!

Ноги не держат. Сажусь на кровать. То самое фото просмотрели уже несколько сотен человек. И я принимаюсь гадать, сколько просмотров приходится на членов нашей семьи. На меня, на сыновей, на сестер моего мужа… О, последние о нем знают все! У Саши с сестрами прекрасные, доверительные отношения. Впрочем, как и у меня. Только я далеко не сразу поняла, что при любом нашем конфликте с мужем брат для них останется братом, а я… Я, как всегда, останусь у разбитого корыта. Меня воспринимали всерьез ровно до того момента, пока я оставалась покладистой. Во всех остальных случаях – меня в лучшем случае игнорировали.

Я выключила телефон и подошла к окну. Слепо уставилась вдаль, но перед глазами все равно стояла фотография той девушки… Явно беременной любовницы моего мужа. Смешно… И больно одновременно. Меня душит истерика. Почему именно сейчас, господи? В двадцатилетний юбилей нашей свадьбы? Это такая насмешка? Или знак? Или… К черту.

Он даже меня не поздравил. Хотя… Разве в подарках дело? Отнюдь. Все дело в том, что для Саши прошедшие двадцать лет ни черта не значили. Все мои жертвы, все мои компромиссы… по большому счету были совершенно напрасны. А ведь я действительно верила, что с возрастом он остепенится. Поймет, как отчаянно сильно его люблю! И, наконец, оценит по достоинству… Разве можно быть такой непроходимой дурой?

Залетела в шестнадцать. Об аборте не допускала и мысли. Как я могла убить ребенка того, кого так сильно любила? Я не смогла. Все последующие годы измены мужа оправдывались тем, что, женив на себе девятнадцатилетнего парня, я не дала ему нагуляться. А значит, во всем происходящем виновата была исключительно я сама. Сколько раз я слышала эту извращенную истину? Не от него, нет! От свекрови, сестер, друзей… Не сосчитать. И я действительно винила себя – вот, что страшно! Изменял он, а винила себя. Теперь поумнела. Да только поздно, наверное. Мне тридцать семь. За плечами двадцать лет брака и мучительной боли. В какой-то момент я с ней даже сроднилась, стала ее рабой…

Сашка сказал, что задержится на работе, что у них очередной план-перехват, господи… Сколько этих планов я повидала за свою жизнь! Если бы полиция в действительности выполняла хотя бы их десятипроцентную норму, наши тюрьмы бы опустели. Все ложь…

Я всхлипнула и в страхе закрыла ладонью рот. Мальчики уже выросли, у каждого из них своя жизнь, но я все равно боюсь разрушиться у них на глазах. Мой старший – довольно успешный спортсмен, гоняет в футбол, живет отдельно и зарабатывает побольше нас с Сашей. Младший… младший сегодня сдал последний школьный экзамен. Он решил пойти по стопам отца. За ним уже закрепили местечко на юридическом факультете престижного вуза. Мои птенчики выпорхнули из гнезда, а я осталась наедине со своим мучительным одиночеством. Мне больше не на что было отвлечься. Я уже не требовалась им, как раньше. Я не могла их даже обнять. Мне вообще стало не к кому прислониться…

Телефон молчал. «План-перехват» затягивался. И моя агония тоже. Слезы лились, и я их зло стряхивала. Секунды тянулись жвачкой. Мне было тридцать семь, но порой мне казалось, что моя жизнь проходит в совершенно ином времяисчислении. Вполне возможно, мне уже сотни лет или даже, может быть, тысячи… Я чувствовала себя древней, как мир, старухой.

Чтобы отвлечься, попыталась вспомнить что-то светлое. Ведь было же мне когда-то хорошо? Наверняка было… Когда Данька родился, или Демид. Я испытала колоссальное, невозможное счастье. И после все радостные моменты моей жизни были связаны с успехами сыновей. Вот и все. Ничего личного. Персонального. Моего…

В памяти всплыл мой сегодняшний прием у рекомендованного Сашкиным начальником массажиста. Вот, кто заставил меня испытать блаженство. Практически сексуальное удовольствие. Вообще не поняла, как так получилось. Просто его руки, вкупе с тихим осипшим голосом, скрутили меня в баранку. Такое случилось впервые за всю мою жизнь. Мне плакать захотелось, когда он отнял у меня свои красивые сильные ладони. Вот, до чего я докатилась… Я так сильно нуждалась в ласке, что она мне виделась даже там, где её не могло быть по определению.

Постояв еще немного, все же улеглась в кровать. Дала себе установку спать. Уже поняла, что муж ночевать домой не придет. Не стоило себя истязать надеждой. Забыться сном, погрузиться в его волшебную анестезию. Сон – он ведь почти как смерть, которая с каждым прожитым днем для меня все желаннее…

Забытье наступало не торопясь, будто нехотя. Странное ощущение, я как будто нахожусь в трансе. Полуявь – полусон, в котором я больше не одна. Кожей чувствовала чье-то присутствие, но мне совершенно не страшно. Я настолько устала от одиночества, что кто угодно рядом лучше, чем никого. Иначе я утону в своем горе. На моей шее ожерелье измен. И эти неподъемные камни вот-вот утащат меня на дно…

Тот, кто рядом, касается моей поясницы. Неторопливо шагает пальцами по моему телу, от самого крестца и вверх по неглубокой ложбинке позвоночника. Перешагивает с одного выпирающего позвонка на другой, поглаживает шершавыми подушечками. Мое дыхание учащается. Это мой сон, я его режиссирую. А потому на месте невидимых рук представляю вполне конкретные. Нет… не мужа. Впервые – не мужа…

Может быть, я схожу с ума, может быть, это безумие – защитная реакция моего организма – я не знаю. Я просто сдаюсь в плен всему происходящему и не пытаюсь анализировать. Невидимая рука неторопливо скользит по моим длинным волосам, аккуратно перебрасывает их через плечо и тут же обхватывает мое горло. Гладит большим пальцем гортань, в то время как вторая ладонь ложится мне на живот. Дыхание перехватывает. Воздух замирает в груди и раскаленным потоком проносится по венам. Мне почти больно. Это сладкая боль, она вытесняет другую – совсем не такую приятную. Его рука на моем животе остается недвижимой, но ее тепло просачивается в меня через поры и сворачивается жарким комком внутри.

И я представляю. Его широкую распластанную ладонь на моем животе. Я вижу длинные смуглые пальцы с аккуратно подрезанными ногтями и выступающие на коже вены. Красиво. Невыносимо, невозможно прекрасно. Я могу так лежать целую вечность, но мой сон движется дальше. Как и руки моего призрачного любовника. С шеи на мочку уха, едва касаясь – вниз. Шершавыми кончиками пальцев трогает через ткань сорочки вершинку соска. Прикосновения едва ощутимы – оттого, возможно, все мои чувства обостряются донельзя. Меня разрывает мириадами противоречивых желаний. Мне хочется продолжать в том же темпе… Мне кажется, я умру, если он не остановится… Но в то же время я абсолютно уверена, что если это случится – смерть за мной придет наверняка!

Рука на животе оживает. Перемещается на бедро и дальше – к самому сокровенному. Через ткань надавливает на мою промежность, находит пальцами жаркий возбужденный бугорок. Я полностью мокрая и готовая для него. Чуть развожу ноги, давая его ласкам больший простор, и захлебываюсь стоном, когда его твердые пальцы скользят по моим лепесткам.

В мой сон врываются посторонние звуки. Я пытаюсь их игнорировать, но в какой-то момент это становится просто невозможно. Открываю веки и наталкиваюсь взглядом на виноватый взгляд мужа.

– Привет.

– Привет. Ты себя хорошо чувствуешь? Ты стонала…

Я сажусь на кровати, стряхивая с себя остатки сна. Он был настолько реальным, что я не сразу прихожу в себя.

– Да… Все нормально… Который час?

– Уже семь…

– О господи… Где ты так долго был?

Зачем я спрашиваю? Чтобы услышать очередную ложь? Это то, что мне действительно нужно? Серьезно? Живот тянет, между ног влажно и скользко. Мое настроение скатывается до отметки ноль. До чего я докатилась… Есть ли вообще в этой пропасти дно?

– Я…

– Только не говори, что был на работе, Голубкин. Даже как-то обидно, что за столько лет ты не придумал более правдоподобной легенды.

Сашка пыжится и возмущенно раздувает ноздри. Чувствую себя зрителем в театре одного актера. И все бы хорошо – да только репертуар безнадежно устарел.

– А я ничего не придумываю, Таня. Заметь, ты все озвучиваешь за меня.

Чувствую, что начинаю скатываться в истерику. Зря. Ведь все статьи, посвященные теме возвращения блудного мужа, начинаются с того, что истерики в данном случае – последнее дело. Доморощенные психологи убеждены, что неверному в родных пенатах должны быть обеспечены максимально комфортные, приближенные к санаторным, условия. Никаких скандалов и, боже упаси, никаких упреков… Улыбка на лице, вкусные завтраки, которыми, почему-то считается, любовница не озаботится. Господи, какая чушь…

– Ну, так озвучь свою версию. Кто тебе мешает?

Я могу собой гордиться. Мой голос почти не дрожит. Я встаю с постели и отхожу к окну. Иначе… Не знаю, что… Вцеплюсь в него, как питбуль. Зубами в глотку.

– Я ухожу, Таня.

– Что?

Мой голос больше похож на хрип. Я собой гордилась? Забудьте… У нас было всякое. Но до этого никогда не доходило. Никогда.

– Я ухожу. Мы давно уже чужие люди…

– Ох, избавь меня от этого! – разворачиваюсь резко, даже в глазах темнеет. Обида с силой давит на сердце, и, мне кажется, оно идет трещинами.

– Ну, вот! А ведь я хотел с тобой нормально поговорить! Как взрослые люди!

Он берет чемодан. Тот, который я покупала для поездки в Грецию, и начинает методично складывать в него свои вещи.

– Подожди… Что ты делаешь? – как последняя дура спрашиваю я и начинаю так же методично возвращать их назад.

– Тань, ну, прекрати, а? Не трави душу…

Я оседаю на пол. Театрально? Возможно. Я и не утверждала, что у нас один Сашка – актер. Мы все живем будто в чертовой Санта-Барбаре.

– Не трави душу? – повторяю, слизывая проклятые слезы с губ. – Это точно твоя реплика, Саша? Может ты перепутал сценарий?

– Бл*дь! Ну, почему всегда так?! Почему нельзя по нормальному?

– По нормальному? – смеюсь, смехом срываю горло, – Знаешь, а я тоже всегда задавалась этим вопросом. Почему нельзя? А, Голубкин? Тебе что не хватает? Жена – умница, красавица, дети – пацаны, гордость для любого нормального мужика… Дом – полная чаша. Секс… раком, боком и с прискоком, я тебе хоть в чем-то отказывала? Су-у-ука! Да я вагинопластику для тебя сделала, чтобы тебе, любимому, потуже было! Я сделала чертову вагинопластику!

– Всему дому об этом расскажи, – буркнул Сашка, дергая замки на чемодане.

– Подожди! – закричала я, вскакивая с пола. – Подожди, Сашка… – выдохнула со всхлипом, встряхнула головой. – У Демида выпускной послезавтра. Мы должны на него пойти… Вместе. Ведь мы же родители! Что я ему скажу? Что тебе не до него?

– Я могу прийти на выпускной вечер.

– Послушай… Пожалуйста, давай не так! Зачем портить ребенку праздник?

– Ему почти восемнадцать, Таня. Не такой уж он и малыш.

Конечно, ему виднее. Сам-то трах*ет не намного более старшую…

– Но все же! Зачем торопиться, Саш? Я прошу два-три дня. Потом… потом уходи, если не передумаешь, я…

Что я – я не знаю. Просто не заглядываю так далеко наперед. Неизвестность меня пугает до дрожи в коленях, и я, как малахольная Скарлетт ОʼХара, откладываю мысли о будущем до лучшего дня. Я сама от себя бегу… Стыдно за собственное малодушие, стыдно… за ту, кем я стала. Моя женская гордость давно уже втоптана в грязь. Стерта в порошок, развеяна ветром измен. Иногда я мечтаю собрать себя по крупицам, но даже сама не верю, что найду в себе силы на это.

– Ну… Я не знаю. Я уже пообещал…

Он капитулирует. Я это вижу. И мне мерзко от облегчения, которое слабостью распространяется по всему моему телу. Его нерешительность не должна меня делать такой счастливой! Это противоестественно! Но я радуюсь… что мой неверный, гулящий муж остается со мной из жалости.

Сама себя ненавижу.

Глава 3

Не знаю, как прожил следующие тридцать шесть часов – вплоть до прихода Тани. Просто запретил себе думать о ней, отгородившись плотной непроницаемой стеной. Когда наша связь так резко прервалась, я еще несколько раз пытался ее восстановить, но ничего не выходило. Она была уже не со мной. Моя, но чужая.

Я после долго медитировал, в попытке найти баланс, но так до конца и не справился с собственными эмоциями. Таня стала для них толчком, и теперь меня раскачивало из стороны в сторону, как деревянную мачту в шторм. Мне не было покоя. Я презирал себя за то, что позволил сделать. Однако в то же время я не мог не понимать, что если бы она так сильно во мне не нуждалась, у меня ровном счетом ничего бы не вышло. Каким-то непостижимым образом наши души совпали. Поймали одну волну в бесконечном диапазоне звука, чтобы зазвучать в унисон.

Так странно… Всю свою жизнь в этой бескрайней вселенной я находился один. Кружил между галактик, прекращал существование, вновь возрождался, и снова куда-то мчал, пойманный сетью Сансары[1]… Подхваченный ходом времени. И так уж сложилось, что в этой жизни я видел и понимал даже больше, чем мне бы того хотелось. Но я никогда не думал, что где-то рядом, в параллельных мирах существует тот, кто мне предначертан. Тот, с кем я зазвучу, как самая лучшая песня.

– Можно, доктор?

Её голос музыкой разливается у меня в ушах. Мое тело оживает, моя душа рвется к Тане навстречу.

– Проходите, пожалуйста. Как самочувствие?

– Я… Не знаю.

– Не знаете?

– Да… простите. Глупость такая… Нет времени остановиться и прислушаться к себе. У сына выпускной в школе… – добавляет она, словно это хоть как-то оправдывает ее преступное к себе невнимание. Я слышу шорох ткани, она взволнованно проводит руками по одежде. Хмурюсь.

– А лечение?

– Ох… Я обязательно все сделаю, доктор! Только закончится эта эпопея с выпускным.

– Раздевайтесь, – еще сильнее хмурюсь я и подкатываю ближе столик со всякой нужной медицинской требухой, – без параллельного медикаментозного лечения эффективность массажа снижается в разы.

– Я в курсе… Еще раз извините.

Хочется рявкнуть. Едва сдерживаю себя. Будь на ее месте любой другой пациент, я бы просто напомнил, что хуже он делает только себе, и на этом бы тема была закрыта. Но с ней… Меня беспокоит ее невнимание к себе. Оно меня злит. Как злит и тот, кто с ней рядом. Будь Таня моей, я бы ни за что этого не допустил. Я бы следил за ее здоровьем, я бы… Господи, зачем я об этом думаю?

– Раздевайтесь, – говорю, возможно, чуть более резко, чем следовало.

Таня ничего мне не отвечает, но я слышу стук каблуков, которые она сбрасывает, и шорох одежды. Пытаюсь представить, что это может быть… Платье или брюки? Склоняюсь к мысли, что она предпочла бы платье. Перед глазами возникает ее точеная фигурка. Тонкая талия, округлые бедра, аккуратный животик и пышная грудь, скованная лифчиком цвета пыльной розы. Не знаю, почему, но я практически уверен, что мой мозг транслирует картинку в режиме реального времени. Завожусь с полуоборота. Мгновенно. Зажмуриваюсь, как кретин, но от этого кадры перед глазами никуда не исчезают. Таня отбрасывает лифчик прочь, и я вижу ее соски. Твою ж мать!

– Я готова, доктор.

Подхожу к кушетке, на которой она лежит. Меня так штырит, что не справляюсь с внутренним навигатором и врезаюсь в стол. Опрокидываю стоящие на нём пузырьки. Слышится шум – Таня вскакивает.

– Я сейчас все соберу…

– Я сам!

Она отступает мгновенно! В ней нет этого уродского желания сделать все на свой нос, во что бы то ни стало. Пусть даже ценой гордости другого человека. Да… Она отступает, а я приседаю и начинаю шарить руками по полу. Мне удается довольно быстро собрать салфетки, которые я отправляю в мусорную корзину, и две баночки с маслом для массажа.

– Слева под тумбочкой антисептик… – подсказывает Таня. Я сдвигаю ладонь чуть влево и нашариваю злосчастный пузырек. – Всё! – раздается ее тихий голос. Киваю и вытягиваюсь во весь рост. Возвращаюсь к раковине, мою повторно руки и достаю из шкафа чистые бумажные полотенца.

Меня немного выбило из колеи произошедшее. Все-таки демонстрация слабости всегда дается нелегко. Любому мужчине, даже тому, кто примирился со своим статусом человека с ограниченными возможностями.

– Сегодня мы несколько увеличим нагрузку.

– Ладно…

Я наливаю масло, грею его в ладонях и, наконец, касаюсь ее… Кажется, что в этот момент меня прошибает током, я даже вздрогнул, отчего она, удивленная, завозилась.

– Не шевелитесь, – мой голос осип. А опускаю веки и веду по узкой спине руками. Все, что я при этом испытываю, настолько мощно, что я боюсь отпустить контроль. Не знаю, что со мной случится, если впущу в себя эти чувства. С удивлением отмечаю, что дыхание Тани учащается. Будто мы, и правда, с ней одно целое – я так же жадно пью кислород. Становится жарко, хотя система кондиционирования в нашем спорткомплексе исправно функционирует. Так уж сложилось, что летом в наших широтах уж слишком тепло, а зимой довольно прохладно. И те деньги, которые мы берем за абонемент, подразумевает, что мы не только в курсе этих непреложных истин, но и готовы обеспечить клиентам комфортную температуру в любое время года. Комфортную – это такую, которая в жару не убьет их сердечным приступом. Который, клянусь, вот-вот случится со мной.

Заставляю себя сконцентрироваться на процедуре. Начинаю круговые поглаживания. Иду руками от поясницы к шее. Прислушиваюсь к Таниному частому дыханию. Чем сильнее углубляюсь в её мышцы, тем настойчивее испытываю собственные пределы. Я как будто завоеватель, вплотную подобравшийся к вовсю обороняющейся крепости. Ставлю себя под удар. Пусть тысячи стрел взмоют в небо, для меня нет обратной дороги. Она моя. Я либо сорву банк, либо все проиграю. А без нее ничего не будет… И других не будет. Никогда. Она моя истинная любовь. Я прожил сотни жизней, и каждый раз возвращался на землю лишь для того, чтобы ее отыскать. Осознание правды ставит меня на колени. От моей отстранённости не остается следа, стены падают, и меня закручивает водоворотом.

– Все в порядке? – слышу ее нерешительный голос.

Нет… Ни черта! Почему в тебе столько боли, Танечка? Почему ты вся – обнаженная рана? Мне хочется выть. Мне хочется все разнести, к чертям собачьим. Почему?! Почему я не нашел тебя раньше?

Отворачиваюсь к окну, в котором, один хрен, ничего не увижу. Дурацкая привычка. Никак от нее не избавлюсь.

– Мне нужна минуточка.

– Хорошо, – голос Тани наполнен удивлением и покорностью.

Я стою так некоторое время, и лишь обретя контроль, вновь поворачиваюсь к ней лицом:

– Вы что-нибудь слышали о массаже тибетскими чашами?

Кажется, мой вопрос ставит Таню в тупик. Она тихонько откашливается:

– Нет… Понятия не имею, что это за зверь.

Я возвращаюсь к столу. Касаясь ее плеча, приказываю:

– Ложитесь, продолжим…

Она укладывается на кушетку, и я возвращаюсь к прерванному массажу, сопровождая свои действия целым потоком слов:

– Тибетский массаж поющими чашами – это уникальная оздоровительная система, позволяющая восстановить энергетический баланс организма воздействием звука на первопричину заболевания. Методика такого массажа сводится к следующему: чаши накладываются на лежащего человека или расставляются в определенной последовательности вокруг его тела, после чего кручением специальной палочки-резонатора по краю чаши либо ударами по ней специалист извлекает из чаши звук. Из различных комбинаций таких действий и состоит виброакустический массаж.

Я замолчал, и она неожиданно рассмеялась:

– Признайтесь, вы шарлатан?

– Нет, – невольно улыбнулся я в ответ, еще глубже разбивая ее окаменевшие мышцы. Таня застонала, а я продолжил. – Скорее даже, напротив, – на секунду мой голос оборвался, но после уверенно продолжил. – Вам нужен этот массаж, Таня. Он… вызывает глубокое расслабление, уменьшает беспокойство, повышает стрессоустойчивость, способствует нормализации сна…

– А как же ваш плотный график?

– А… Да. Вот черт…

Она тихо смеется, а я, как дурак, счастлив от того, что невольно подарил ей радость.

– Если вы захотите попробовать, я найду время. Просто позвоните…

Заканчивая с массажем, накрываю ее простыней и отхожу к столу, где-то здесь должны храниться мои визитки. Нащупываю клочок картона. Лишь бы не перепутать и не отдать визитку спорткомплекса. Скольжу по картону пальцами – на моих предусмотрено специальное тиснение.

– Не вставайте… Пятнадцать минут – покой! Забыли?

– Извините…

– Нельзя так часто повторять это слово, – заметил я будто бы между прочим, – вот, здесь указан мой телефон. Позвоните, если все же захотите попробовать. В любое время.

Таня отчего-то смущается, я чувствую эту вибрацию. Выдыхаю только тогда, когда она забирает визитку из моих рук. У нас пока нет других точек соприкосновения, но мое желание ей помочь выходит на первый план, и здесь подойдут любые варианты.

Остальное время молчу. Не хочу быть навязчивым – это может ее испугать. Таня и так довольно настороженно отнеслась к моему предложению массажа. Она не была глупой и, очевидно, поняла, что я далеко не для всех готов менять свой рабочий график. А потому мне нужно быть осторожным. В Тане так много трещин, что, боясь распасться на части, она будет бежать от всего, что может хоть как-то её поколебать.

Время стремительно убегает. Таня встает и одевается, и я не могу ее больше задерживать. Да и у меня полно дел. За дверью, я уверен, уже дожидается один известный широкой общественности футболист. А я, как ни как, профессионал. Напоследок не выдерживаю, напоминаю Тане о своем предложении. Слышу ее голос от двери:

– Да-да, тибетские чаши… Я помню.

– Тибетские звуковые чаши, Танюша! – врывается в наш разговор посторонний голос. – Ну, где бы мы еще встретились?!

– Марик?! Какими судьбами? Ты почему не на сборах?!

– Таким потрепанным жизнью старичкам, как я, положены льготы! Ты разве не знала?

– Брось! Тебе всего тридцать два!

– И твой двадцатилетний сыночек уже метит на мое место! Степан, скажите, разве это не преступление, когда у настолько шикарной дамы такие взрослые нахальные детишки?

Таня смеется, обзывает центрального форварда национальной сборной страны безбожным льстецом и, сославшись на срочные дела, торопливо прощается.

Я растерян. У Тани есть дети, это, в принципе, ожидаемо. Но я и представить не мог, что они настолько взрослые.

– Смотрю, ты неплохо знаешь мою предыдущую пациентку, – будто бы невзначай бросаю Марку. Парень довольно разговорчив и моментально подхватывает тему. На это и был расчет.

– Таню? Её все наши знают. Она мать Данила Голубкина. Красотка! Да и он хороший парень… Если бы еще не дышал мне в затылок – цены бы ему не было.

Я больше ничего не спрашиваю. Приходится концентрироваться на работе.

К счастью, мой последний пациент отменяется. И я получаю возможность сделать то, что задумал. Звоню в один из салонов красоты, принадлежащих моей самой близкой подруге наряду со спорткомплексом, в котором я и тружусь. Прошу к телефону Женю. Я редкий и желанный гость в их заведении, поэтому, ничего не спрашивая, она соглашается задержаться допоздна. Приходится взять такси. Хотя я не люблю в них ездить, задерживать Женьку из-за собственной дури мне категорически не хочется. Когда я приезжаю, в салоне царит тишина, и это означает, что рабочий день уже давно закончен.

– Ну, рассказывай, по какому поводу срочность? – раздался прокуренный голос.

– Да без повода. Обреешь меня?

– Под ноль?

– Да. И бороду…

– И не жалко тебе… – сокрушается Женя, подталкивая меня к креслу.

– Так надо, – отмахиваюсь я, не желая обсуждать эту тему. Женька понятливая, с мозгами. В душу не лезет, но при случае с ней можно поговорить обо всем.

Во многих религиях мира считается, что, пройдя пострижение, человек полностью обновляется – как бы рождается заново. Но я стригусь не поэтому. Мне нужно обновить свою тонкую энергию, дабы легче очистить свое сознание. Это поможет мне быть сильнее, если Таня все же обратится за моей помощью.

Глава 4

Чувствую себя наркоманкой, под ударной дозой дури. Я, наверное, и выгляжу так – ненормально. Глаза лихорадочно блестят, движения дерганные и суетливые. Момент истины приближается, а я только и могу, что запрещать себе думать об этом. Уснуть не получается, несмотря на нечеловеческую усталость. Это худшая пытка – хотеть спать до рези в глазах, и не иметь такой возможности. Легкие седативные не помогают. Валерьянка… Валерьянка сейчас настолько дерьмовая, что даже кошки, недоуменно поглядывая, без всякого интереса проходят мимо. Что уж говорить о конченых неврастеничках, вроде меня?

Сегодня у Демида выпускной, а у меня все валится из рук. Еще столько всего нужно сделать, а я никак не могу прийти в норму. Общественная работа на посту главы родительского комитета, которая, несмотря на все нюансы, раньше доставляла лишь удовольствие – теперь ничего, кроме желания удавиться, не вызывает. Тупые вопросы горе-родителей, ответы на которые были озвучены в нашем совместном чате уже, наверное, тысячу раз, сводят зубы. И я всерьез опасаюсь, что если кто-то еще хоть раз спросит, что мы дарим классной руководительнице на выпускной – я сорвусь и обрушу этот чертов чешский сервиз прямо ему на голову.

– Танюша, привет! Подскажи, что-то я прослушала… Как наши дети добираются до ресторана?

– С родителями…

– А разве не проще было бы нанять автобус?

Закатываю глаза и медленно выдыхаю! Это тоже проговаривалось тысячу раз! Централизованные выезды детей требовали стольких согласований, что даже я, имея мужа начальника уголовного розыска, не смогла бы их получить, не поседев.

– Нет, Маргарита. Это очень сложно организовать…

– Но было бы лучше…

– Извини! Мне пора бежать – привезли цветы для оформления зала!

Вру! Вру безбожно! Цветы привезли еще ночью, и композиции для украшения столов в ресторане мои девочки-флористы составляют уже несколько часов. Наш бюджет в этом отношении был весьма ограничен, для многих родителей живые цветы показались непозволительной роскошью, но я все же не отказалась от этой идеи. Мне принадлежал небольшой цветочный магазинчик, и я могла приобрести шикарные сезонные розы по довольно демократичным закупочным ценам.

– Лесь, сколько еще осталось?

– Две композиции на родительские столы…

– Отлично, давайте я чем-нибудь помогу…

Занять руки. Занять голову. Не думать, не думать, не думать… Втыкая веточки черноплодной рябины между кремовых роз и листьев папоротника, я повторяла эти слова как заклинание, но страх все сильнее захлестывал. Он был иррациональным. Во всяком случае, вряд ли бы его понял любой другой человек. Никто не мог уразуметь, почему я так долго терплю измены мужа. Меня считали мазохисткой, мне даже никто не сочувствовал, как это обычно бывает в таких случаях. Глядя на меня, люди скорее крутили пальцем у виска. Им казалось, что это так просто – взять и перечеркнуть все, что было. Стереть из памяти, выдрать из сердца. Разрушить семью… А я не могла! Для меня семья была неприкасаемой. Самым ценным, что вообще может быть. Возможно, оттого, что я сама росла сиротой. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было всего два года. Воспитывала меня старенькая бабушка. Ласковая и добрая… Но даже она не могла заменить мне маму и папу. А потом, как-то сразу из детства, я попала во взрослую жизнь. И, наверное, просто с нею не справилась…

– Тань… Таняяя…

– Да? – очнулась я.

– Телефон…

Я растерянно смотрю на молоденькую девочку, подрабатывающую у меня флористом, и перевожу взгляд на вибрирующий айфон, лежащий чуть в стороне. Увидев, кто звонит, резко хватаю трубку.

– Привет, старший сын… – щедро сдабриваю голос радостью.

– Привет, ма. Ну, рассказывай, как вы там…

– Ничего. У Демида сегодня выпускной, ты помнишь?

– Забудешь тут. Мы с ним чатились вчера до полночи… Все уши мне прожужжал.

– Он может. – Улыбаюсь, почти по-настоящему. Я безумно рада слышать Данила. Он мне нужен сейчас. Очень нужен.

– У вас все хорошо? С папой и…

Голос Данила обрывается, и мое сердце обрывается вместе с ним. Я догадывалась, что и для него беременность отцовой любовницы – не новость, но… даже сейчас не была готова обсуждать эту тему.

– Нормально… Расскажи лучше, как проходят твои сборы!

– Мам… – он ничего не говорит. Между нами повисают непроизнесенные слова и тысячи километров. Я бы хотела его обнять. Моего маленького большого сына. Я бы так хотела его обнять…

– Я ужасно по тебе соскучилась, Данька… Ужасно!

– Я тоже, мама. Ты… ты держись, ладно? И… может, к черту его?! Ну, правда! Сколько можно?!

Сглатываю колючий ком в горле и зажмуриваю глаза. Я не одна… Я не хочу сломаться у посторонних на виду.

– Давай потом, ладно? – наконец выдавливаю из себя.

– Ладно, – вздыхает мое сокровище, – но ты подумай над тем, что я тебе сказал.

Бормочу что-то невнятное в трубку, и разговор постепенно сходит на нет. Откладываю телефон, отворачиваюсь к крошечному окну. Подумай… Над тем, чтобы бросить мужа. Данька, конечно же, намекает на это. Интересно, что бы он сказал, если бы знал, как дело обстоит на самом деле? Что бы он сказал, если бы знал, что это Саша бросает меня? Что это именно я из последних сил цепляюсь за убитый с особой жестокостью труп наших с ним отношений? Что это именно я, как последний маньяк, откапываю его из могилы? Перестал бы он меня уважать, как я уже себя уважать перестала?

– Таня…

– Да?

– Композиции готовы, ты сама их отвезешь в ресторан, или…

– Да, Оль, грузите в машину. Мне все равно еще нужно проследить за украшением зала шарами.

Скольжу взглядом по рядам аккуратных цветочных композиций, составленных в одинаковом стиле. Разница только в том, что для украшения столов выпускников использовались белые розы, а для родительских – темно-алые. Я очень люблю свое дело. Возможно, именно оно не дало мне свихнуться. Цветы – это всегда маленькая радость, а я могу ими любоваться, сколько будет душе угодно. Обычно мне это помогает отвлечься. Обычно… но не сегодня.

Встряхиваюсь, помогаю девочкам разместить цветы в огромном багажнике моей, возможно, не самой женской Toyota RAV4. Моя машина – подарок сына. Свой первый значимый гонорар он потратил на подарок мне. Вот так вот… Возможно, в этой жизни я все делала неправильно, но сыновья у меня получились чудесные! И, наверное, это с лихвой компенсирует все остальное.

В ресторане все под контролем. Сцену украшают гелиевыми шарами, все идет точно по графику. Я с облегчением выдыхаю. Мое время расписано буквально по минутам, и любая задержка некстати. Через полчаса меня ждут в салоне красоты. Я записана на прическу и макияж. На что я рассчитываю – толком сама не знаю. Просто не хочу подвести сына – убеждаю себя. Вряд ли все эти приготовления впечатлят моего мужа настолько, что он передумает от меня уходить. Вздрагиваю. И снова гоню прочь мысли об этом.

Спустя пару часов возвращаюсь домой. Красивая и еще более взвинченная, чем в начале дня.

– Ну, слава богу! Я думал, мне уже никто не поможет с этим чертовым платком!

– Не сердись… – улыбаюсь сыну и отвожу его руки от модного шейного платка, который тот пытается повязать, – отец еще не приехал?

– Нет! – бурчит сынок.

Если сравнивать с Данилом, Демид более гонористый и резкий. Пытаюсь понять, в чем дело на этот раз. Обычное волнение перед ответственным днем?

– Вот… Так гораздо лучше. Ну-ка. Посмотри.

Вместе мы поворачиваемся к зеркалу.

– Ну… Ничего вроде.

– Ага! Тебе сделали отличную укладку.

– Этот козлина сказал, что приедет прямо в школу… – выпалил сын, отворачиваясь.

– Демид! Ты… ты зачем так?

– А ты зачем?! К х*рам гони этого уёб…

– Демид! – одергиваю сына. Меня трясет, я пытаюсь взять себя в руки, но это нелегкая задача. Выдыхаю. – Так, давай договоримся… Сегодня у нас праздник! Мы не думаем о плохом и получаем удовольствие от происходящего. Все остальное решаем… Решаем завтра. Договорились? – смотрю требовательно в глаза сына, так похожие на мои. Он высокий, и мне приходится задирать голову. Удивительно, что наши с Сашкой дети вымахали такими. Ни он, ни я не отличаемся особым ростом.

Демид ничего не отвечает. Просто смотрит на меня как-то странно. А потом молча уходит в свою комнату. А я отправляюсь в свою. Мне нужно переодеться.

– Демид! Выдвигаемся через десять минут! – кричу я, извлекая из шкафа белое платье. У меня не было свадьбы. И, возможно, моя любовь к белым вечерним туалетам объясняется этим. Мой образ дополняют серебристые босоножки, маленький клатч и лихорадочный румянец на щеках.

Выдыхаю только тогда, когда Саша с опозданием появляется в дверях школьного актового зала. Как продержалась до этого – бог его знает. Затылок ломит от напряжения, и все свои усилия я концентрирую на том, чтобы не сорваться. Щеки сводит фальшивой улыбкой. Демида уже вызывают на сцену, когда его отец подходит к нам. Сын улыбается и нарочно задевает его плечом, прокладывая себе дорогу. Сашка плюхается в кресло рядом со мной, пронизывая меня злым, колючим взглядом. Делаю вид, что ничего не произошло. Я счастлива! Мой младший сын окончил школу с отличием. Мне есть, чем гордиться.

– Хорошо хоть этому мои мозги достались, – тихо-тихо комментирует происходящее муж, но я вздрагиваю так, будто бы он вдруг заорал во всю глотку. Саша знает, на что давить. По понятным причинам, я не имела возможности получить высшее образование, и всегда, когда муж хотел меня задеть – данный факт ставился мне в упрек. Я уже привыкла к этому. И сейчас моя болезненная реакция была вызвана вовсе не очередной попыткой меня унизить. Мне до слез стало обидно за старшего сына, которого Сашка… Не сказать, что не любил, нет… Просто… винил, наверное, так до конца и не простив, что моя беременность первенцем вынудила его значительно подкорректировать планы на жизнь. Будто бы это Данька был в том виноват! А не мы сами. Желание впиться в сытую морду Голубкина стало непреодолимым.

Праздничный вечер прошел для меня в каком-то угаре. Сама не знаю, как его пережила. На запланированную встречу рассвета меня уже не хватило. Препоручив Демида одной знакомой супружеской паре, жившей по соседству, я, сославшись на головную боль, пошла к машине.

– Подвезешь?

– Конечно, – покладисто соглашаюсь, разглядывая изрядно подвыпившего мужа. – Куда везти хоть? – не могу удержаться от колкости.

Тот зыркнул на меня и выплюнул зло:

– Домой. Вещи надо забрать!

– Какая необходимость уходить на ночь глядя? – тихо спрашиваю я, сжимая руль так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– Большая! Меня, может, ждут!

Молчу в ответ. Иначе… не знаю! Сорвусь. Наделаю глупостей. По ступеням подъезда поднимаюсь, как на голгофу. Он уйдет. Уйдет прямо сейчас, и что тогда? Что я буду делать, как жить? Ради чего? Саша столько лет был центром моего притяжения, что без него я… просто уплыву в открытый космос. В чертов открытый космос. Стаскиваю надоевшие босоножки. Ноги гудят. Отрешенно рассматриваю лопнувшую мозоль на косточке большого пальца. Обхватив себя руками, закрываю пробоину в сердце.

– Не рекомендую тебе настраивать детей против меня… – уже у самой двери оборачивается Саша.

– Против тебя? – моргаю я, чувствуя, как жуткая черная ненависть, переполнив чашу терпения, устремляется вниз по моему телу. – Ты думаешь, я бы стала это делать, Саша?

Захлебываюсь болью. Мы двадцать лет вместе, а он и не знает меня толком… Сжимаю руки сильнее.

– А то ты не видела, как Демид себя вел!

Я стискиваю кулаки и буквально цежу каждое слово:

– Он вел себя по обстоятельствам. Ты сам заслужил такое к себе отношение. Трудно уважать отца-кобеля, который тр*хает все, что движется…

– Заткнись! Я тебя предупредил, Таня! Станешь их подстрекать – со света белого сживу. Поняла?

Саша подходит вплотную ко мне и хватает за горло. Мне не страшно, хотя мой муж далеко не пай-мальчик. Ну, серьезно? Чего мне бояться? Даже если его пальцы сожмутся сильнее, и я умру. Это не страшно… Вполне возможно, это – лучшее, что может со мною случиться. Я сдвигаю голову, чтобы очутиться как можно ближе к нему, наплевав на все усиливающееся чувство удушья. Практически касаюсь губами уха, шепчу:

– А не пошел бы ты на х*й?

Глава 5

Я вскакиваю, как будто от толчка. Сердце колотится, как сумасшедшее, пот струится по лицу. Мне тысячу лет не снились кошмары. Справиться с ними было непросто, но те практики, которыми я овладел в Тибете, со временем позволили мне вернуть гармонию и в собственную жизнь. Тем непонятнее было то, что случилось. Сделав несколько глубоких вдохов, я спустил ноги с кровати. Прошел к окну, нащупал ступней коврик для медитации и опустился на него. Попытался максимально расслабиться, чтобы заглянуть внутрь себя, понять причину беспокойства. Еще раз глубоко вдохнул, чувствуя, как жаркий поток кислорода распространяется по всему моему телу. Сейчас я должен почувствовать легкость… Но этого не происходит. Моя тревога все сильнее нарастает. Тогда я снимаю блоки и устремляюсь вслед за ней.

Что-то с Таней. Вскакиваю на ноги, проверяю время, и в отчаянии провожу рукой по бритой голове. У меня нет ее телефонного номера! Я не знаю, где она живет… Я вообще ничего о ней не знаю, дьявол все забери! Два часа ночи… В спорткомплексе никого нет, а сам я в жизни не отыщу ее контакты в компьютере! Мечусь по квартире, каждой клеткой ощущая, как вся моя хваленая выдержка летит к чертям. Впервые чувствую себя настолько беспомощным. Успокаивает только одно – несмотря ни на что, Таня жива. Чисто физически ей ничего не угрожает. О состоянии ее психики я бы не брался судить. Там все сложно… Вдруг вспоминаю, что сегодня у ее сына выпускной. Это случилось там? Или после? Злюсь, что ничего не вижу. Дьявольски злюсь…

В семь утра не выдерживаю. Звоню нашему администратору и прошу отыскать мне номер Татьяны Голубкиной, вру что-то несвязное, оправдывая срочность, но все же настаиваю! В девятом часу Леночка приезжает в спорткомплекс, хотя открываемся мы не раньше десяти. Спустя еще пять минут закрываюсь у себя в кабинете и диктую Сири заветный номер. Долго слушаю гудки, и в самый последний момент слышу хриплое «алло».

На секунду в трубке повисает тишина. Я ругаю себя, что за столько времени не придумал, как начну разговор. Не нахожу ничего лучше, чем:

– Таня…

– Да… – опять же хрипло и удивленно, а мне ее голос – как наждачкой по спинному мозгу, – а я с кем говорю?

– Это Степан. Степан Судак… ваш врач-реабилитолог.

– Степан Николаевич? Что-то случилось?

– Эээ… – блею, дурак-дураком. – Вообще-то да. Извините за ранний звонок, но… у меня совершенно неожиданно освободилось местечко! И, если вы хотите провести пробный массаж тибетскими поющими чащами, дабы сориентироваться, нужен ли он вам, то мы могли бы попробовать прямо сегодня.

– На сегодня у нас с вами назначен массаж лечебный…

– Да, я помню. Одно другому не мешает.

– Дело не в этом, – Таня откашливается, и ее голос приобретает странные звенящие нотки, – просто я… травмировала спину, и…

В моих висках ломит, а за грудиной печет. Я стискиваю зубы.

– Что-то серьезное? – спрашиваю довольно спокойно, будто это не у меня внутри все звенит от напряжения.

– Нет, обычный ушиб. Я такая неловкая…

Она врет. Не знаю, почему, но я в этом абсолютно уверен.

– Вы были у врача?

– У врача? Зачем? Я просто поскользнулась в ванной.

– Это может быть опасно, – настаиваю, – я могу организовать вам нормальный осмотр в травме без очередей и…

Я замолкаю, и Таня молчит. Между нами повисает невысказанное. Наконец, целую вечность спустя, слышу ее мягкий, напрочь лишившийся всякой колючести голос:

– Спасибо вам. Правда… спасибо. Но я действительно в полном порядке.

– Не поверю, пока не удостоверюсь лично! У вас какие планы на утро?

– Ну… в первую очередь нужно открыть магазин. Мне… принадлежит небольшой цветочный на Набережной.

– Это займет у вас много времени?

– Нет… – вконец теряется та.

– Значит, я вас жду у себя сразу после открытия.

Интуитивно понимаю, что по жизни Таня привыкла уступать. Иду ва-банк. Терять уже нечего. Если я не увижу ее в ближайшее время, то просто сойду с ума. Сам не верю своему счастью, когда она, прежде чем положить трубку, шепчет:

– Хорошо…

И снова ожидание, наполненное колючей тревогой. Она как паутина оплетает меня и зудит на теле. С меня будто бы сняли кожу – настолько остро чувствую эти касания. Вся моя жизнь теперь – это чувства. Я бы должен уже привыкнуть, но в этот раз все происходит настолько остро, что я снова начинаю сходить с ума. И я слышу… обрывки злых фраз, упреки… Чувствую чужие руки, сжавшиеся у меня на шее и отбирающие мой кислород. Ощущаю сладкий смрад перегара и немного кислый – духов. Не её! А потом глаза застилает алым.

– Стёпа… Степан?!

Как сквозь сон, до меня доносится обеспокоенный голос начальницы.

– Привет, Золото, – шепчу я, стряхивая с себя остатки наваждения.

– Все хорошо?

Моей щеки касается мягкая женская ладонь с дрожащими от волнения пальцами.

– Хорошо, – подтверждаю я.

– Ты добрился… – рука скользит вверх и гладит мою голую макушку.

– Да, забегал к Жене недавно.

– Не расскажешь, что за срочность сегодня была?

Пожимаю плечами. У меня нет секретов от лучшей подруги. Но и говорить пока не о чем. Я сам до конца не понимаю, что происходит.

– Так надо, – выдаю, наконец. – Веришь?

Стелла молчит. Наверное, она просто смотрит на меня в попытке найти слова и, наконец, обнимая меня, шепчет куда-то в подмышку:

– Верю, Степочка. Только волнуюсь за тебя… очень.

Обнимаю ее в ответ:

– Я знаю, – выдыхаю печально.

– Извините, я… кажется, рано?

Я поворачиваюсь на звук и с облегчением выдыхаю. Стелла отстраняется.

– Нет, вы как раз вовремя. Проходите…

Раздаются тихие шаги, и в кабинете вновь устанавливается тишина.

– Не буду вам мешать, – раздается голос Стеллы через некоторое время. Я киваю головой, не сводя глаз с того места, где, как мне казалось, стоит Таня.

– Начнем? – спрашиваю у нее, когда дверь за подругой захлопывается.

– Наверное… Что я должна сделать? Раздеться?

– Нет. Это совершенно не обязательно. Укладывайтесь вот на эту циновку, а я приготовлю все необходимое.

Я тянусь к шкафу, где хранится весь необходимый инвентарь. Злюсь, что не догадался захватить из дома кое-что получше, и мысленно делаю зарубку все исправить, если Таня все же решится ко мне прийти в следующий раз. О том, что этого может и не произойти, стараюсь не думать. Извлекаю чаши, расставляю их вокруг пациентки, сопровождая свои действия небольшой вводной лекцией:

– Тибетские поющие чаши известны с давних времен. Это древние бесценные сокровища…

– Насколько древние? – спрашивает Таня, но я не вижу ее реальной заинтересованности в беседе. Складывается впечатление, что она просто заштриховывает тишину словами. Будто тишина – ее худший враг.

– О, очень древние…

– И эти?

– И эти, – заканчиваю приготовления, накрываю Таню хлопковой простыней. – Но все же данные чаши предназначены для массового использования.

– А есть и другие?

– Да. У меня дома. Чаши непревзойденного качества… Мои сокровища.

– И чем же определяется качество этих штуковин?

– На самом деле здесь очень много параметров. Наиболее важные – широта спектра звука, его механика вибрации, длительность звучания, сплав, из которого изготовлена чаша, ну и, конечно, культурная ценность.

Я замолкаю и приступаю к процедуре, выполняя бесконтактный прозвон основной чашей. Три раза, последний – до полной остановки вибрации. Веду резонатором по краю чаши, закрываю глаза, прислушиваюсь к звукам. Вибрация нарастает, и Таня потихоньку расслабляется. Я осторожно перемещаюсь вокруг нее и извлекаю звуки из всех задействованных чаш сначала каучуковым стиком, а потом – в той же последовательности – деревянным. Комбинирую направление воздействия относительно часовой стрелки и осей тела. И завершаю процедуру бесконтактным прозвоном основной чашей по всему телу. Дожидаюсь затухания звука.

Осторожно касаюсь Таниной руки и натыкаюсь на марлевую повязку. Хватаю ртом воздух, глотаю рвущиеся наружу вопросы. Во-первых, потому, что процедура еще не окончена до конца. Во-вторых, наседать на нее вот так – значит, лишний раз отпугнуть. А мне кровь из носу нужно докопаться до сути…

– Сейчас вы должны сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем пошевелить пальцами рук и ног.

– Готово, – несколько секунд спустя шепчет она.

– Потянитесь… Перевернитесь на правый бок и полежите так две-три минуты.

Отступаю в сторону, подхожу к столу, где при помощи чаши приготовил заранее один хитрый травяной чай. Я все еще не знаю, что произошло у Тани, и это меня убивает, но… Теперь я, по крайней мере, уверен, что она не наделает глупостей. Ей лучше, после массажа. Я чувствую.

– Это нужно выпить, – протягиваю ей чашку и усаживаюсь напротив в позе лотоса. Даю ей несколько минут, чтобы прийти в себя, и только потом спрашиваю: – Ну, как?

– Волшебно… Нет, правда! Вы не представляете, насколько мне легче, – в ее голосе снова появляются хриплые удивленные нотки. – Где вы этому научились?

– В Гималаях, в горах Аннапурна и Кайлас, вблизи священных озер Ракшастал и Манасаровар…

– Никогда не думала, что это так… – шепчет она, – спасибо вам огромное… Вы даже не знаете, как мне это было нужно.

– Или знаю, – признаюсь я, но тут же перевожу тему: – Как ваш ушиб?

– Болит, да и только…

– А что с рукой?

– Порезала… Такая глупость – ваза упала.

Таня не успевает даже договорить, как у меня перед глазами возникает сцена – летящие на пол алые, как кровь, розы, и прозрачные осколки стекла.

– Я, пожалуй, пойду, – в ее голосе сейчас преобладают кобальтовые оттенки. Так выглядит ее невозможное одиночество. Я вижу его глазами Тани, иначе оно бы имело вкус, а не цвет.

– Таня…

– Да?

– Если вам будет нужна какая-то помощь, или просто захочется поговорить… неважно, на какую тему, обещайте, что позвоните мне.

– Вы это предлагаете каждому своему пациенту? – негромко интересуется она после короткой паузы, когда я уже, было, решил, что зря это все затеял.

– Нет. Только вам.

– Выходит, я какая-то особенная? – в ее голосе слышится слабая вымученная улыбка, и я не нахожу ничего другого, кроме как ответить:

– Для меня – да.

Она никак не комментирует мои слова, просто выходит за дверь. Только тогда до меня доходит, что мы так и не договорились о следующей процедуре массажа. Выдыхаю с шумом и бьюсь затылком о стену.

Маюсь целый день, я уже не помню, как жил до ее появления. Везде она… Теперь везде она. Не помогают ни зал, ни медитация. И как ей объяснить это все? Как донести, чтобы поверила? Как рассказать, и не прослыть безумным? Она сейчас – открытая рана. Она сейчас – целиком на другом помешана. Или… Закрываю глаза. Чувствую скольжение рук по рукам. По неровным рекам вен, по загрубевшей на солнце коже. Она обнимает меня со спины, касается теплыми губами позвонков у основания шеи, переплетает свои тонкие нежные пальцы с моими – массивными и обветренными. И я задыхаюсь. Мои руки конвульсивно сжимаются, и, наверное, если бы все происходящее было реально, я бы сделал ей больно. Заставляю себя расслабиться, ее губы смещаются ниже, а руки, напротив, стремятся вверх, обхватывают мою лысую голову. Язык чертит жаркую полосу вверх по спине, оставляет влажный след, а кондиционированный воздух холодит мою кожу. Дыхание учащается, когда ее теплая мягкая ладонь осторожно обхватывает мою отяжелевшую мошонку. Шиплю, утыкаюсь лицом в подушку, зубами прихватываю край. А ее зубы смыкаются на моей выдающейся трапеции.

– Таня…

Глава 6

Его голос в моей голове – и я вскакиваю. Тело сводит от неудовлетворенного желания, низ живота тянет, между ног снова влажно, а руку жжет, как будто я, и правда, прямо сейчас ласкала его тяжелую налитую плоть. Подрагивающими пальцами отвожу волосы от лица. Если бы не его тихий голос – неизвестно, куда бы завел меня этот странный… нет, наверное, даже не сон. Понятия не имею, как объяснить то, что со мной происходит. Возможно, я слишком далеко зашла в своем желании избавиться от одиночества, которое, по какой-то неведомой причине, отступало в обществе Степана Судака – моего незрячего массажиста.

Встаю с кровати, подхожу к окну, выходящему на закрытый двор нашего многоквартирного дома. Прислоняюсь боком к стене и непроизвольно морщусь. Конечно, я не поскальзывалась в ванной. Я наврала Степану, потому что стыдно было признаться, как я получила свою травму на самом деле. Да и зачем ему эта грязь? Не знаю, почему, но я твердо убеждена, что более чистого человека, чем он, в этом мире найти нереально. Меня преследует совершенно дикая в своем безумии мысль о том, что, вполне возможно, именно благодаря его свету я все еще не потерялась в своей бесконечной ночи.

В мою реальность врываются тени. Картинки вчерашнего вечера. Наш разговор с мужем, его ярость… Самое гадкое, что мне не на что жаловаться! Я сама его спровоцировала. Саша был пьян, и сделать это было очень легко. Вопрос в том, зачем мне это понадобилось? Не знаю! Возможно, чтобы боль физическая заглушила другую боль. Ту, что тупыми кинжалами кромсала мне сердце. Но, скорее, оттого, что я – конченая мазохистка, и мне просто важно знать, что муж еще испытывает ко мне хоть что-то. Ненависть, презрение, жалость… Что угодно, но не равнодушие. Мы были вместе двадцать лет. Больше, чем жили порознь. Я не могу смириться, что эти годы ничего после себя не оставили. Я не хочу утверждаться в мысли о собственной ничтожности. Это нестерпимо больно…

Тру поясницу. Я здорово приложилась о туалетный столик, когда Сашка меня отшвырнул. В нем клокотала ярость, а я, как оголодавший вампир, впитывала ее в себя.

– Шлюхе своей угрожай, – сипела, хватаясь за край столешницы в попытке удержаться на ногах, но голова противно кружилась от недостатка кислорода, и меня все равно качало из стороны в сторону, будто из нас двоих именно я была пьяная.

– Она нормальная девочка, а вот ты, похоже, совсем еба*улась!

– Нормальные девочки не разрушают чужие семьи! Не уводят мужиков из семьи! На это способны лишь низкопробные шлюхи!

Доведенная до предела, я схватила стоящую на столе вазу и, что есть силы, запустила ею в изменника. Может быть, он и прав. Может быть, я и правда схожу с ума. Никогда себе такого не позволяла… Моя ярость копилась долгие годы. Внутри я кипела, как огромный вулкан. И в какой-то момент просто утратила контроль над его стихией.

– Ты, на хрен, совсем больная? – взревел мой муж, сопровождая свои слова метким обратным выстрелом.

Он уклонился. Я – нет. В него летел целый сосуд. В меня – тяжелый осколок дна с неровными краями. Чудо, что он зацепил лишь руку. Возможно, если бы Сашка больше времени уделял своей физической подготовке, как того требует его должность, а не отлынивал от нее, чтобы в очередной раз наставить мне рога, его бросок и вышел бы более точным. И моя агония прекратилась бы…

Трясу головой, отгоняя грешные мысли. В который раз убеждаю себя, что нужно держаться хотя бы ради детей. Возвращаюсь к кровати, беру телефон и принимаюсь разглядывать фото, сделанные на выпускном Демида. Мы с ним отлично смотримся вместе. До сих пор не могу поверить, что он почти на голову выше меня. На одной из фотографий в кадр попал Саша. Движением пальцев увеличиваю изображение на экране и вглядываюсь в родные, знакомые не хуже собственных черты. Мой муж – блондин с яркими голубыми глазами. Невысокий, теперь коренастый, а раньше стройный, как эльф. Симпатичный, не старый. Сорок всего… Для многих в этом возрасте жизнь только начинается! Люди женятся, обзаводятся детьми, а я, может, скоро бабушкой стану. По крайней мере, Данька уже лет пять встречается с одной и той же девочкой, и понятно, к чему дело идет. А может, и лучше? Родят маленького, буду им помогать, отвлекусь хоть немного…

В кровать возвращаюсь ближе к утру. Зарываюсь носом в соседнюю подушку, но не нахожу того, что искала. Белье пахнет кондиционером и свежестью. Тогда я закрываю глаза и вспоминаю аромат, окутывающий меня в кабинете Степана. Ладан… Там пахло ладаном и миртом.

А утром с внеплановым визитом ко мне нагрянули родственнички.

– Алла, Тоня… Какими судьбами?

– Пришли узнать, как ты тут… – прокомментировала старшая сестра моего мужа, бесцеремонно отодвигая меня вглубь квартиры.

– Вас, что, Сашка подослал? – выгибаю бровь.

– Сашка – не Сашка! Какая разница? Где Дёма?

– Демид на турниках… – пожимаю плечами и шлепаю в кухню, понимая, что мне от них уже не отделаться. – Чай, кофе?

– Да ты что, жара такая!

Жара? Да, наверное. Но внутри у меня такой холод, что я постоянно мерзну.

– Ну, так, как ты тут? – повторяет свой вопрос Алла, а я смотрю в ее светлые глаза, так похожие на глаза моего мужа, и не знаю, что ей ответить. Чего она ждет? Что я буду биться в истерике? Может быть. Это мы проходили… Когда я еще верила, что им действительно на меня не плевать.

– Нормально, – пожимаю плечами и морщусь – место ушиба простреливают пули боли.

– Саша сказал, что у тебя случился нервный срыв. Может быть, тебе стоит обратиться к психотерапевту.

Снова пожимаю плечами. Уже привыкла к тому, что сестры мужа раздают советы даже тогда, когда их об этом не просят.

– Думаю, Саша преувеличил проблему, как обычно, интерпретировав мое поведение так, как ему было удобно.

Алла с Тоней переглянулись и на некоторое время замолчали. Несвойственная им тишина. Обычно сестры без умолку болтали или смеялись… Громко.

Пожимаю плечами и заливаю воду в кофемашину. Может, им и жарко, а я никак не проснусь. Сыплю зерна и, опустив веки, вдыхаю их особенный аромат. Каково это – жить, ничего не видя?

– Таня… – голос Тони – средней сестры, звучит непривычно серьезно. Совершенно невольно я напрягаюсь. – Ты должна понять!

– Правда?

– Ну, конечно! Ты ведь была в аналогичной ситуации…

– Это когда же? – немного подумав, добавляю в свой кофе ложку сахара, хотя и пью его обычно черным. Но сейчас во мне столько горечи, что… В общем, сахар – неплохой выход.

– Когда забеременела Данькой!

Я обернулась, неверяще качая головой:

– Я не гуляла с женатым, Тоня. Ты что-то путаешь.

– Я сейчас не об этом! – вспыхнула та. – Ну, подумай, Тань… Она молоденькая, беременная! Конечно, ей нужна поддержка мужчины. Неужели тебе ее совсем не жалко?

Не верю своим ушам. Хлопаю глазами, как последняя дура, в то время как моя нижняя челюсть все сильнее опускается вниз. Я даже слов не нахожу от такой наглости, но, как обычно в таких ситуациях, начинаю сомневаться в себе.

– Не жалко, – наконец выдаю я, бахая банкой с сахаром о столешницу.

– Нет, Тань, мы и тебя понимаем, ты не подумай… Но ему… Вот, что ему, по-твоему, нужно было сделать?

– Ему? Ну, даже не знаю… – из меня сочится сарказм. – Возможно, не гулять, как последний кобель.

– Танечка, ты же прекрасно знаешь, что большинство мужчин такие, так стоит ли портить себе нервы?

Отворачиваюсь к окну, щелкаю кнопкой кофемашины и медленно выдыхаю. Я уже давно не ищу справедливости. Но ее отсутствие все равно задевает. Как и пять – десять лет тому назад. Хотя в чем-то они и правы. Нервы себе портить не стоит, а вот с тем, что все мужики гуляют – лично я никогда не соглашусь. Так просто удобно думать. В равной степени и изменниками, и тем, кому изменили.

– А я и не порчу, Тоня. И вообще… никого не держу.

– Ну, ты-то тоже не горячись! Столько лет терпела, и здесь не стоит опускать руки. Молодежь эта… Сама знаешь, какая ветреная. А Сашка к размеренной жизни привык. Надоест ему скоро эта Вика. И вернется он домой, как миленький. Туда, где все комфортно и привычно.

Искренне смеюсь под их подозрительными взглядами. Нет, я, конечно, понимаю, что каждый мыслит исходя из собственного опыта и субъективного понимания ситуации, но это… Это какой-то сюр. Как вообще можно так лихо всё вывернуть и вывалить передо мной, в надежде на то, что я в очередной раз съем их гнилую правду? Смахиваю слезы смеха с глаз и в который раз за день качаю головой. Сама виновата. Слишком долго прощала, раз они думают, что можно вот так, запросто, с этим ко мне прийти.

– Нет, дорогие. Вы уж извините, но прощать я устала. Все, что угодно, но не ребенок на стороне. Это за гранью даже моего поистине удивительного терпения.

Я озвучиваю то, что давно уже следовало, затыкая глотку воющей внутри безнадеге. Так правильно. Я не имею права прощать. Если хочу, чтобы от меня самой еще хоть что-то осталось. Если не хочу окончательно себя возненавидеть и потерять в той безвольной женщине, которую я все чаще не узнаю в зеркале.

– Ой, Тань, ну что ты из себя недотрогу корчишь?! Тебе ли не знать, что это наиболее легкий способ захомутать мужика?! Это же и дураку ясно, что она специально залетела!

– Как и ты… Ты хочешь добавить – как и ты!

– Нет, я ничего подобного не хотела!

– Да ладно, Алл. Только знаете, что? Ничего я не планировала… Я танцевала отлично, могла построить карьеру. Меня в тот год на Европу пригласили с партнером… Буквально перед тем, как я узнала о своем положении. Так что, вполне возможно, я тоже многое потеряла! Но для меня рождение Даньки компенсировало все, подчистую! Жаль, что не для его отца.

Сестры замолчали, наш разговор зашел в тупик. Пожалуй, впервые мне удалось дать им отпор, и я бы радовалась этому, если бы не чувствовала себя настолько опустошенной. Вскоре с площадки вернулся потный Демид. Он неприветливо поздоровался с тетками, заказал блинчики и пошлепал в душ. А я, сославшись на уйму дел, выпроводила гостей за порог.

После стояния у плиты у меня разболелась голова. Если бы не это – я бы нашла, чем себя занять, а так – бесцельно щелкала пультом, сидя перед телевизором. Боль усиливалась, и чтобы себя отвлечь, я стала вспоминать, как мне было хорошо, когда меня мял Степан. После нескольких процедур с ним мигрень была уже не такой интенсивной, как раньше. А может, так повлиял массаж тибетскими поющими чашами. Я давно не чувствовала себя настолько хорошо, как после этой странной расслабляющей, казалось, каждый мой нерв процедуры. Щелкнула пальцами и вскочила с дивана, вспомнив, что мы так и не договорились о следующем посещении. Схватила телефон, не давая себе шанса передумать:

– Степан Ни…

– Просто Степан, Таня.

Слышу его тихий низкий голос, и уже от одного только этого испытываю блаженство. Очень странно это все. Очень…

– Эээ… Ладно. Я тут вспомнила, что мы не успели договориться о следующей процедуре и… Скажите, у вас еще есть время?

– Конечно. Через два часа, вас устроит?

– Да!

– Тогда буду вас ждать, – ответил он, прежде чем положить трубку.

Теряюсь от такой поспешности, но тут же понимаю, что он просто банально занят! У него пациентов полно! И что-то внутри мне подсказывает, что он никогда не берет трубку, когда работает. Я действительно исключение. Как он мне и сказал… И это подкупает, как ничто другое. Для меня, преданной и неоцененной – это самые желанные слова из всех существующих слов в этом мире. Мне все равно, что за ними скрывается. Мне просто необходимо чувствовать себя нужной, мне это жизненно важно!

Меня охватывает возбуждение, я несусь в душ, сушу волосы, наношу на запястья новый аромат, который совсем не похож на тот, которым я пользовалась всю свою прошлую жизнь, и мчусь в спорткомплекс. Приезжаю почти на полчаса раньше. Нервно улыбаюсь девочкам на рецепции, прохожу по уже знакомым коридорам к белой двери, дергаю ручку – и ничего.

– Степан занимается в зале, – докладывает мне шикарная блондинка, когда я оборачиваюсь. Мы с ней уже виделись.

– Стелла Золото. Я хозяйка спорткомплекса и лучшая подруга Степана. Пойдемте, я вас провожу…

Киваю головой и безропотно следую за женщиной, не до конца понимая, зачем мне прерывать его тренировку. Я действительно пришла раньше, у него было еще полчаса и… Замираю, выхватывая взглядом мощную фигуру Степана. Я никогда не видела его тела. Он всегда был в просторном белом… чём-то, более напоминающем кимоно, и вот теперь… Я ошеломлена. Этот мужчина – он не просто большой… Полный там, или сбитый. Его фигура – это фигура атлета – большие мышцы, плоский рельефный живот и соразмерные всему остальному мышцы ног. Он идеален. Абсолютно ошеломляюще идеален.

Глава 7

Я чувствую Таню прежде, чем мне сообщают о ее появлении. Что, впрочем, происходит не сразу, ведь Стелла в принципе не спешит прерывать мою тренировку. Я понимаю ее замысел и с трудом сдерживаю смех. Моя подруга решила, что, увидев меня во всей красе, женщина, которая понравилась мне впервые за долгие годы, впечатлится. Это так по-женски… Улыбаюсь, несмотря на все опасения и тревоги. И, конечно, не желая подвести Стеллу, играю мышцами изо всех сил. Она фыркает, зная меня, как облупленного, а Таня молчит.

Время не резиновое, я завершаю упражнения и медленно подхожу к своим зрителям.

– Здравствуйте. Вы сегодня действительно раньше.

– Да, я… Извините.

– Ну, что вы… Это вы извините, мне еще в душ. Стелла, попросишь девочек открыть мой кабинет? Думаю, ожидание там будет гораздо комфортнее.

– Конечно.

Резво несусь в душевую, быстро смываю пот, переодеваюсь и так же торопливо возвращаюсь к себе. На секунду теряюсь. Мне тяжело угадать, где сейчас находится Таня, и будто бы понимая мое затруднение, она подает голос:

– Я тут.

– Отлично. Начнем?

Таня располагается на полу, я, как и накануне, расставляю вокруг нее чаши, но это другие сосуды. Не те, что вчера, хотя и они были достаточно хорошего качества. Но это… Это нечто совсем другое. Уникальное, я бы сказал.

– Вам лучше?

Таня с шумом выдыхает и говорит негромко:

– Настолько, насколько это вообще возможно.

Мои руки на секунду замирают, а затем продолжают свое плавное движение.

– Расскажи мне, что с тобой происходит? – перехожу на «ты», потому что довольно странно выкать человеку, от которого тебя ведет, и с которым отношения давно уже вышли за рамки рабочих.

– Зачем? – ее голос едва слышен, и вся она слаба.

– Будет легче.

– Я не знаю… Это так странно. Мы ведь почти незнакомы…

– Тем более. Так проще. Расскажи, Таня… Поделись. Почему в тебе столько боли?

– Это настолько заметно?

– Мне – да. Я слеп, но порой замечаю намного больше, чем все остальные люди. Парадокс моей жизни.

– Это от рождения? Или… – Таня уводит разговор от себя, а мне, в принципе, это не так уж и важно. Главное, что мы перешагнули черту. И вообще разговариваем.

– Я потерял зрение по собственной дурости. Как врач, я долгое время принимал участие в боевых действиях. Потом комиссовался с ранением… И огромным ПТСРом, с которым не справился. В общем, я стал пить. Опустился. Это довольно быстро происходит, если на себя плевать. И ослеп в результате отравления паленой водкой. Это одно из осложнений. В подобном суррогате обычно содержится яд. Метанол. Однократное его употребление может вызвать нарушение нервной системы и слепоту. Вот и вся история.

Вот так, очень сжато, я рассказал Тане практически обо всей своей жизни. Я не любил вспоминать о том времени. Да и в памяти осталось не так чтобы много, ведь когда ты постоянно пьян – в голове вообще ничего не задерживается. Только дни бегут, и времена года сменяют друг друга. Но тебе до этого дела нет. Тебе вообще не до чего нет дела. Твоя жизнь, как кошмарный сон.

– Какая несправедливость… – прошептала Таня.

– Сам виноват… Тань, а, может, ну его… Это все? Пойдем, погуляем?

– Погуляем? – прошелестела она.

– Да! Ты и я. Или… есть что-то, что тебя останавливает? Кто-то… – добавил после короткой паузы.

– Нет! Нет… Вообще-то, мой муж меня бросил. Буквально на днях ушел к ровеснице нашего сына.

– Значит, он дурак. А мне повезло.

– Правда?

Ее голос настолько удивленный, что я только утверждаюсь в мысли о том, как мало она в своей жизни видела. Мои кишки полосует боль.

– Ну, конечно. Так, что? Пойдем?

– А как же чаши? И твоя работа…

– Сегодня воскресенье. По воскресеньям я работаю до обеда, ты – мой последний пациент. И твой массаж мы можем провести позже.

Она соглашается, кажется, даже сама удивленная этим решением. Торопливо переодеваюсь за ширмой. Ругаю себя, что напялил спортивные штаны и простую трикотажную футболку. Не лучший выход для первого свидания, хотя, наверное, как-то глупо мужику моего возраста переживать на этот счет.

Мы выходим на жаркую, воняющую раскаленным асфальтом улицу, и только там я понимаю, что идея с прогулкой в такое пекло – далеко не самая удачная.

– Ух, как парит!

– Да… Может быть, тогда в кафе? Есть здесь неплохое на съезде.

– Отлично. Степ… А ты не против, если мы доберемся машиной? Там кондиционер…

Я пожимаю плечами. Глупо отказываться от хорошего, в принципе, предложения. У Тани шикарная тачка. Меня это заставляет напрячься. Я не уверен, что смогу ей обеспечить тот уровень жизни, к которому она, судя по всему, привыкла.

– Японец?

– Да, Тойота. Сын подарил. Сумасшедший!

В голосе Тани впервые за долгое время слышится радость. Она любит своих детей, очень любит. Я представляю, что это могли бы быть наши дети, и… Нет, лучше не думать. Это больно. А у нас… еще многое впереди.

– Удивительно, что у тебя такие взрослые пацаны.

– Да… Даньку я родила в семнадцать.

– Осуждали?

– Посторонние? Да плевать мне на них! Я такой счастливой в то время была! Не знаю, как все на себе тянула. Саша… мой муж, он сначала в казарме жил при школе милиции. Потом с нами, но все равно учился. Стипендия – копеечная, денег не хватало катастрофически. Помаялись мы так полгодика, и пошла я работать в ночную на хлебопекарню. Днем с Данькой – по дому, а ночью – у печи. Мне тогда казалось, я спать даже стоя могла, – тихо рассмеялась Таня, и я, как оголодавший, впитывал в себя ее смех. – Измученная! Худющая! Одни глаза на лице, но счастли-и-ивая! Кажется, никогда после я такой счастливой не была.

Я слушал Танин рассказ со смешанными чувствами. Удовольствием от того, что она решила открыться, и нестерпимой искрящейся яростью на ее горе-мужа. Учился он, мудак изнеженный, а она на своих плечах… девчонка, семнадцать лет! Как только справилась?!

– Потом снова забеременела! Шок! Неделю плакала. Стояла над раскатанным тестом, из которого вручную лепила булочки, и слезы капали прямо на них. Я в то время уже не была такой наивной. Понимала, что никто эту новость с радостью не воспримет. Даже моя бабушка, которая отдавала нам последнее из своей крошечной пенсии и помогала нянчиться с Данькой, была не в восторге. Что уж говорить о Сашиных родителях, которые и первому внуку не слишком обрадовались? Степан… Мы, кажется, приехали! Кафе называется «Корона»?

– Ага… – я выпрыгнул из машины и обошел ее, чтобы открыть Тане дверь. Не знаю, почему так поступил – меня не учили манерам. Перехватил Танину узкую ладошку, помогая выбраться из машины, и не отпускал.

– Это заведение я не слишком хорошо помню, поэтому просто меня веди и говори о препятствиях. – Соврал ей впервые в жизни, потому что просто не мог отпустить, а хватать ее вот так пока не имел права – мне нужен был предлог.

– Ладно. Здесь бордюр…

Поздно. Я споткнулся.

– Вот черт!

– Осторожно. Низкие ступеньки. Справа дверь… Здесь не очень много народу. Где расположимся? Может быть, у окна?

– Я бы предпочел отдельную кабину. Когда незрячий ест… В общем, не хочу, чтобы на нас пялились.

– Ох… Прости. Я не подумала.

– Ты и не должна была. Все хорошо.

Мы располагаемся в отдельной, отгороженной со всех сторон кабинке. Нам приносят меню.

– Мне… мне прочитать тебе, или…

– Нет, я здешнюю кухню довольно неплохо знаю. Я буду стейк и овощи гриль. Если ты мне расскажешь о своих предпочтениях я, возможно, даже смогу тебе что-то порекомендовать. Или же мы можем пригласить официанта.

– Нет… Лучше ты.

Улыбаюсь и молча киваю. Поверить не могу, что мы вместе. Просто не могу в это поверить.

– Рыба, мясо, морепродукты?

– Морепродукты…

– Здесь вкусные мидии в сливочном соусе и чесноке и неплохие креветки.

Она выбирает креветки и теплый салат с тунцом. Когда официант уходит, над столом повисает смущенная тишина.

– Что-то не так?

– Нет-нет! Просто… думаю о том, что как-то неожиданно это все.

– Тебе неловко? Я тебя смущаю? Может быть, моя слепота?

– О господи, нет!

Меня радует решительный протест в ее голосе. Он омывает мое тело, и я расслабляюсь.

– Тогда расскажи еще что-нибудь о себе.

– Даже не знаю. В моей жизни не происходит ничего интересного. Все до зубовного скрежета однообразно и монотонно.

Я понимаю, что слова Тани – это не очередная попытка перевести разговор. Моя спутница правда не понимает, насколько интересна сама по себе. У нее и мысли нет, что её внутренний мир может заинтересовать хоть кого-то. Таня настолько растворилась в муже и детях, что напрочь забыла о том, что она – отдельная от них единица, и теперь, когда осталась одна… Она не совсем понимала, как ей жить дальше. Я чувствовал ее растерянность. И знал, что ей может помочь.

– Знаешь, мне кажется, тебе нужно срочно что-то менять в этой жизни.

– Может быть… Только как? Понятия не имею.

– Найти себе занятие по душе. То, чем всегда хотела заняться. Ну, не знаю… Пойти в бассейн, на курсы актерского мастерства или прыгнуть с парашютом.

Таня тихо смеется, а я представляю, как это могло бы выглядеть. Как она откидывает голову с шикарной копной каштановых волос, как растягивает губы в улыбке и неловко прикрывает узкой ладонью рот… Как щурятся ее огромные зеленые глаза – красивые и немного испуганные.

Мои размышления прервало появление официанта, и мы замолчали на некоторое время, в ожидании, пока нас обслужат.

– Я любила танцевать! – выдала Таня, когда мы вновь остались одни.

– Танцевать?

– Да! Бальные танцы. С детства ходила в местный ДК, и с партнером мне повезло. На конкурсы ездили, однажды даже попали на чемпионат Европы, представляешь? Но… я как раз забеременела.

Мне больно осознавать, скольким она пожертвовала в этой жизни. Невозможно больно. Никогда бы не подумал, что чужие переживания могут восприниматься настолько остро. Но они врезаются в мою душу битым стеклом. Наверное, когда искренне любишь, не может быть как-то иначе. Ты просто впускаешь в себя другого человека. Со всеми его слабостями и недостатками, со всеми демонами, обитающими в его тьме, со всеми шрамами и разломами. Сорвав маски, видя все уловки, ты капля по капле пускаешь его по венам. И постигаешь любовь… Любовь, которая станет твоей слабостью, и твоей самой непобедимой силой одновременно.