Кейнс и левое кейнсианство для России бесплатное чтение

Кейнс и левое кейнсианство для России

Апатиты, 2023

Кейнс поставил вопросы о необходимости регулирования рынка государством. Обосновывается необходимость корректировки осуществляемого курса реформ в России с отказом от опоры на неолиберальную доктрину и переходом к опоре на макроэкономическую доктрину неокейнсианского синтеза. Вместо «макроэкономической стабилизации» стагнации необходимо макроэкономическое обеспечение догоняющего развития. В рамках нового курса появится мощный источник финансирования для решительной нормализации и оздоровления ситуации, а также для осуществления всего комплекса реформ. России необходимо не только социальное государство, но и социальный рынок, который обеспечит развитие по 3-4 % в год в течение последующих 20-30 лет.

Кейнсианство, экономическая теория, протекционизм, макроэкономика, управляемая инфляция, стимулирование рынка спросом

Основные аргументы, идеи и принципы денежной теории Джона Кейнса.

Предисловие от «Автора-составителя». 2023

Введение.

1. Экономические последствия версальского договора. 1919 [Фрагменты]

2. Пересмотр Мирного договора. 1921 [Фрагменты]

3. Трактат о денежной реформе. 1923

4. Экономические последствия валютной политики мистера Черчилля. 1925

5. Выводы из Кейнса. 2023

Предисловие от «Автора-составителя».

Книга «Джон Мейнард Кейнс. Избранные произведения» (Кейнс, Избранное, 1993) [1] издана в 1993 в Москве и я, как «автор-составитель» и редактор нынешнего издания, познакомился с ней в 1994 в личной библиотеке своего друга-экономиста. Это была не первая экономическая книга, прочитанная мной, но именно она оказалась настолько идейно близка, что превратила меня из левоцентриста в последовательного левого кейнсианца. Она же окончательно вовлекла меня в сферу экономической теории.

Кейнс общепризнанно признается виднейшим экономистом 20 века, который совершил «кейнсианскую революцию» в экономической теории, став родоначальником течения экономической мысли, получившего название кейнсианства.

Он стал основоположником «макроэкономики» как самостоятельной и довольно сложной экономической дисциплины, заложил основы макроэкономического анализа и разработал теорию макроэкономического регулирования экономики, обосновав необходимость и основные механизмы активной роли государства в экономической жизни.

Эта революция и признание Кейнса, в значительной мере, связаны с его классической книгой «Общая теория занятости, процента и денег» (Общая теория) (1936).

Кейнс исследовал причины кризисов и безработицы (неполной занятости), выстроив следующую цепочку углубления депрессии: падение общего покупательского спроса вызывает сокращение производства товаров и услуг. Это ведет к разорению мелких товаропроизводителей, к увольнениям наемных работников большими предприятиями, и к крупномасштабной безработице. Кроме того, признаются бесперспективными и останавливаются многие строительства, а многие строители лишаются работы. Безработица вызывает снижение доходов населения, то есть покупателей. А это еще больше усиливает дальнейшее падение покупательского спроса на товары и услуги. Возникает замкнутый круг, прочно удерживающий экономику в состоянии хронической депрессии.

Кейнс выступил с программой преодоления депрессии, призвав за счет использования эмиссионных средств развернуть общественные работы по благоустройству улиц в городах и строительству автодорог.

Однако в настоящее время мало кто, даже среди экономистов, знает, что «Общей теории» предшествовал двухтомный «Трактат о деньгах» (1930) (A Treatise on Money), в котором был подведен итог развития денежной теории более чем за столетие.

Кейнс проанализировал все ключевые моменты теории денежного предложения:

– создание новых депозитов банковской системой;

– роль банковских резервов в мультипликативном расширении денежной массы;

– значение центрального банка в контроле за количеством денег;

– использование операций на открытом рынке для регулирования денежного предложения.

При этом под резервами банковской системы Кейнс понимал сумму наличных денег и депозитов в центральном банке, т. е. показатель, который в настоящее время называют денежной базой. Он показал, что мультипликативный эффект создания дополнительной денежной массы равен величине, обратной резервным требованиям банковской системы. Рассматривая механизм функционирования центрального банка, Кейнс показал, что «центральный банк будет в состоянии контролировать объем наличных и банковских денег, если он сможет контролировать объем своих собственных активов». Им также было отмечено, что операции центрального банка на открытом рынке оказывают непосредственное влияние на объем банковских резервов.

Таким образом, можно констатировать, что в «Трактате о деньгах» Кейнсом была сформулирована достаточно целостная теория денежного предложения. После выхода «Трактата о деньгах» Фридрих фон Хайек обвинил Кейнса в отсутствии у него теории капитала и процента, и в неправильном диагнозе причин кризисов. Следует отметить, что в некоторой степени Кейнс признал частичную справедливость упреков, отметив, что эти вопросы следует рассмотреть более тщательно, что и было сделано в «Общей теории» через несколько лет. Но уже в конце 30-х годов победа Кейнса в публичных спорах с Хайеком не только в сфере экономической теории, но и практики, стала неоспоримой. Хайек несколько раз отказывался обсуждать с ним вопросы экономики.

Но через некоторое время в экономической литературе монетаристы стали упрекать Кейнса в недостаточном внимании к чисто денежным проблемам экономической теории. В «Общей теории…» данные проблемы, действительно, самостоятельно уже не рассматриваются, а лишь даются обобщающие выводы.

К мультипликатору относится один ключевой момент, породивший множество недоразумений и претензий к теории Кейнса. Рекомендованные Кейнсом инвестиции за счет дефицита государственного бюджета, профинансированные путем эмиссии новых денежных средств, создавали в конечном счете дополнительную денежную массу, кратную величине денежного мультипликатора. Если инвестиции равны Q, а денежный мультипликатор – v, то количество новых денег, вливаемых в экономическую систему, составит величину Q*v. В результате денежного мультипликатора денег в обращении окажется существенно больше, чем предполагалось при учете только инвестиций. Подобная ситуация имела место во многих странах в 50-е-60-е годы. Это породило споры относительно механизма действия инвестиционного мультипликатора, его взаимосвязи с денежными потоками. Но все эти вопросы детально рассмотрены в «Трактате о деньгах» и для того, чтобы предвидеть печальные последствия, достаточно было лишь объединить (прочитать и осмыслить) две книги Кейнса – «Общей теории» (1936) и «Трактата о деньгах» (1930).

Чтобы нейтрализовать Кейнса, либеральные экономисты предали забвению его «Трактат о деньгах» и «препарировали» «Общую теорию».

Но трактат о деньгах обобщил идеи, которые Кейнс начал формулировать в предшествующих работах, представленных в рассматриваемой нами книге.

Мы представляем читателям не изложение материала книги «Кейнс. Избранное, 1993» [1], ее реферат, а скорее подробное и настойчивое цитирование с добавлением минимального количества комментариев там, где это необходимо. Подчеркиваем, что, по нашему мнению, актуальность и значимость книг Кейнса, к сожалению, за прошедшее время не пропала. Кейнс выступал против классической (либеральной) экономической теории, признавая ее ограниченной, частной, относительно своей «Общей теории» и сформулировал свою «кейнсианскую» макроэкономическую доктрину, которая по многим выводам и рекомендациям стала альтернативна либеральной экономической доктрине.

Нам же ныне предстоит опровергнуть неолиберальную макроэкономическую доктрину.

Текст Кейнса оказался столь плотно насыщен спрессованной информацией, что почти не поддается пересказу и изложению с сокращением. Сокращать почти нечего. Кроме того, хотелось сохранить и продемонстрировать читателю стиль и эмоциональную нагрузку Кейнса.

Сокращенные тексты часто содержат разъяснения Кейнсом заявленных деклараций и зачастую не совсем уж и бесполезны, но надо было хоть что-то сокращать, стремясь оставлять без потери смысла лишь самое главное.

Как редактору, мне пришлось исправить некоторые «нюансы» основных цитат Кейнса. Например, многие слова «нашего» пришлось заменить, о ужас, на «английского». Иногда убраны некоторые малозначительные и малосущественные восклицания и уточнения Кейнса. Иногда чуть подправлены явно ошибочные отдельные формулировки перевода (без сличения с первоисточником). Решаемая задача – не исказить изначального смысл и дух текста Кейнса. Что получилось, то получилось. Не обессудьте.

При этом необходимо помнить, что книги Кейнса писались, когда Британская империя, включающая автономные, хотя и не совсем суверенные Австралию, ЮАР, Канаду и Индию, была подлинным «мировым» государством, по статусу и суммарной экономической мощи большую, чем Соединенные Штаты. США отсиделись за океаном от «европейской» войны, которую в Европе называли «Великой», и в одночасье собрали себе львиную долю мирового банковского золота, превратившись в экономического лидера, быстро поднялись по статусу до уровня Соединенного королевства.

На первом этапе в 1919 Кейнс выступил против жестких и неприемлемых условий Версальского договора для проигравших Великую войну стран. Его отказались услышать политики в кулуарах и на рабочих совещаниях Парижской конференции, но через год-полтора, после прочтения опубликованной им книги, политики и общественность осознали правоту Кейнса и политики были вынуждены отказаться от чрезмерных репарационных требований, существенно их смягчив.

Пока шла война и действовало международное соглашение о стабильности международных цен, т.е. до конца 1918, цены международного обмена были стабильными, несмотря на крайнюю несбалансированность торговли европейских стран. Многие производства были переориентированы на военные нужды, и спад производства большинства товаров мирного потребления вызвал дефицит всего и серьезное инфляционное давление.

В момент окончания войны степень расстройства хозяйственной жизни и валютной системы оказалась такой существенной, что диспропорции международной торговли и несбалансированность торговых балансов многих европейских стран привели к всплеску инфляции. Дефляционная же волна 1922 года породила всеобщую жесткую депрессию.

Во второй книге через два года в 1921 Кейнс настойчиво призывает официально пересмотреть ключевые репарационные решения Версальского договора, осознавая, что многие из его предыдущих призывов услышаны и приняты под давлением реалий экономической жизни.

В третьей книге в 1923 он перешел к рассмотрению денежных и финансовых проблем европейских стран. Кейнс разделил страны на те, которые могут осуществлять дефляционную политику возвращения к довоенным уровням покупательной способности, и те, которым она откровенно противопоказана и которым следует признать девальвацию своих национальных валют, обеспечивая стабилизацию цен на сложившемся уровне.

Ну и в четвертой книге в 1925 в памфлете «Экономические последствия валютной политики мистера Черчилля» Кейнс показал, что дефляционная политика небезопасна (вредна) даже для Англии и призвал министра финансов Черчилля отказаться от неё.

Предложения Кейнса были логичны и осуществимы, но контрастировали с психологией и философией, ключевыми принципами и рекомендациями традиционной экономической теории, потому его настойчиво не слушали, признавая правоту лишь частично, постфактум и скрепя зубы.

Потому Кейнсу и пришлось выступить с девизом «Конец Laissez-faire» (The end of laissez-faire, 1926), а затем написать «Трактат о деньгах» (A Treatise on Money, 1930) и «Общую теорию занятости, процента и денег» (The General Theory of Employment, Interest and Money, 1936).

К сожалению, экономисты Советской России пропустили мимо своего внимания вторую и последующие книги Кейнса и именно это послужило причиной того, что они придерживались «аскетической» модели общественных (хозяйственно-социальных) отношений при «гедонистическом» образе жизни ее элиты, что и послужило одной из главных причин загнивания и крушения системы «реального социализма» в конце 20 века.

Следует подчеркнуть, что в данном издании не рассматривается последняя классическая работа Кейнса – «Общая теория…», – так как каждый уважающий себя экономист и просто интересующийся экономикой человек имеет возможность найти эту книгу целиком и просто обязан прочитать ее, составив о ней самостоятельное представление и отчасти превратившись в кейнсианца. Кроме того, идеи и принципы «Общей теории» вошли во многие курсы «Макроэкономики», «Основ экономической теории» и «Истории экономической мысли».

Чего нельзя сказать о «Трактате о деньгах». Эта книга, без которой «Общая теория» в какой-то мере является урезанной и неполноценной, так и не переведена и не издана в России. Однако она является намеренно забытой и на Западе.

В выполненном нами рассмотрении скрупулёзно процитированы основные идеи из четырех предваряющих «Трактат о деньгах» книг Кейнса из издания (Кейнс. Избранные произведения, 1994 [1]). Эти книги раскрывают его идейный разворот от чистого либерализма и абсолютно свободного рынка к государственно-регулируемому рынку, к необходимости активной антикризисной и (позднее) антициклической политикам, которые можно и следует осуществлять посредством активных стратегий (политик) центральных банков.

Третья из рассматриваемых книг так и называется «Трактат о денежной реформе» (1923), в которой Кейнс сделал первый полноценный подход к «теории денег» («Трактату о деньгах», 1930).

В квадратных скобках даны ссылки на источники. Кроме того, в квадратных скобках даны дополнения и комментарии, некоторые реплики от «автора-составителя». Чаще всего они лишь чуть уточняют и разъясняют приведенные прямые цитаты, но иногда и дополняют современными суждениями на тему книг. Автор-составитель стремился не злоупотреблять вниманием читателя и не подменять Кейнса «посторонними» сегодняшними «отвлеченными» аргументами. Квадратные скобки позволили избавиться и от сносок.

В круглых скобках рядом с «главами» дана нумерация главы и параграфы книг Кейнса. Следует отметить, что не представленные в данном «реферате» главы не представлены и в книге «Кейнс. Избранные произведения.» [1].

А.Леонидов, 2023, Апатиты

Введение.

Краткое представление Кейнса

Джон Мейнард Кейнс (1883-1946) родился в Кембридже в семье преподавателя экономики, логики и философии Кембриджского университета Джона Невила Кейнса и Флоренс Ады Браун, успешной писательницы, занимавшейся также и общественной деятельностью. В частности, она была первой женщиной-мэром Кембриджа.

Кейнс был достаточно высоким человеком, ростом, ориентировочно, 198 см. В Кембридже он стал участником научного кружка, которым руководил популярный среди молодёжи философ Джордж Мур, был членом философского клуба «Апостолы», где завязал знакомство со многими своими будущими друзьями, ставшими членами созданного в 1905-06 годах Блумсберийского кружка интеллектуалов, Членами этого кружка были, например, философ Бертран Рассел, литератор Леонард Вульф и его жена писательница Вирджиния Вульф, литератор Литтон Стрэчи, литературный критик и издатель Клайв Белл и его жена Ванесса.

С 1906 по 1914 годы Кейнс работал в Департаменте по делам Индии, в Королевской комиссии по индийским финансам и валюте.

Первой работой Дж. М. Кейнса стала статья «Недавние события в Индии», напечатанная в марте 1909 г. в «Экономическом журнале». В ней автор попытался установить взаимосвязь между движением цен в Индии и притоком и оттоком золота. Сбор статистических данных привёл молодого учёного, как он писал, в состояние восторга.

В 1908 году Кейнс начинает преподавать в Королевском колледже, куда возвращается по приглашению А. Маршалла, вплоть до 1915 года. Кейнс участвовал в дискуссиях в Клубе политической экономии или Клубе Кейнса, которым он руководил с 1909 г. В Клуб Кейнса приходили студенты, аспиранты, друзья. Членами Клуба Кейнса были многие ставшие потом известными экономисты. Центральной темой дискуссий в клубе были вопросы государственной политики, полемика была направлена против ошибок чиновников.

В 1911 году Кейнса назначают редактором журнала Тhe Economic Journal (Экономического журнала) и он оставался на этом посту до 1944 года.

C 1915 по 1919 год Кейнс служит в Министерстве финансов Британии. Как официальный представитель британского казначейства он стал участником Высшего экономического совета Атланты и участником мирной конференции в Париже в 1919. На конференции выступал против накладывания чрезмерных репараций на Германию и Австрию, считая это решение шагом к дестабилизации экономики Европы и предложил свой план послевоенного восстановления европейской экономики, который не был принят. Кейнс выступал за ряд мер по восстановлению экономики Германии, доказывая, что страна является одним из важных звеньев европейской и мировой экономической системы.

Когда стало очевидным, что нет никакой надежды внести смягчающие изменения в текст Мирного договора, протестуя против принятых решений, он сложил с себя полномочия представителя британского казначейства и покинул службу и конференцию.

После оставления службы в казначействе Кейнс возвращается в Кембридж, где выступает с циклом лекций «Экономические последствия Версальского мирного договора», одновременно осуществляет вёрстку книги с названием «Экономические последствия мира» (The Economic Consequences of the Peace), имея ввиду экономические последствия Версальского мирного договора.

Эти лекции произвели сильное впечатление на студентов и сделали Дж. М. Кейнса героем левых, хотя он никогда к ним не принадлежал. Тем не менее это предопределило возможности его теоретических концепций быть опорой идей лейбористской партии. Книга «Экономические последствия мирного договора» создала Кейнсу репутацию самого радикального среди молодых экономистов. За Кейнсом утвердилась репутация человека, смело бросающегося против течения.

Книга принесла ему всемирную известность. Так, отправляя советскую делегацию на Генуэзскую экономическую конференцию, состоявшуюся в апреле-мае 1921, Ленин дал всем делегатам директиву «знать превосходно книгу Кейнса («Экономические последствия мира») и подобные буржуазные и буржуазно-пацифистские книги и части книг (Лансинг об «империалистском» характере войны и мира 1918-го г. и т. п.). Подготовиться надо так: в речах и заявлениях кратко излагать коммунистическую точку зрения, обставив это изложение так, что де-я, хотя и коммунист, хотя имею такие-то коммунистические взгляды, но желаю для данной аудитории цитировать не коммунистов и ставить вопрос о необходимости аннулировать все долги и т. п. с точки зрения буржуазной.» [2, с. 375]

Анализируя международную и национальную экономическую статистику и особенности биржевой игры, Кейнс стал успешным биржевым спекулянтом и сумел сколотить неплохое состояние. После краха фондового рынка в 1929 году Кейнс потерял почти все свое состояние, но вскоре сумел его восстановить.

Назначенный казначеем Кингс-колледжа, он значительно улучшил финансовое положение этого учебного заведения. В 1911–1944 выполнял обязанности редактора «Экономического журнала» («Economic Journal»), опубликовал большое количество статей в крупнейших газетах. В 1925 женился на русской балерине Лидии Лопуховой и стал театральным меценатом. Оказывал финансовую помощь Кембриджскому художественному театру, что позволило этому театру стать, хотя и только на некоторое время, наиболее значительным британским театром, расположенным вне Лондона.

Увлекался коллекционированием книг и сумел приобрести многие оригинальные работы Исаака Ньютона. Кейнс называл его Последним Алхимиком (англ. «the last alchemist») и посвятил ему лекцию «Newton, the Man».

К моменту смерти Кейнса в 1946 году его инвестиционный портфель оценили в 400 тысяч фунтов стерлингов (сегодня это более 11,2 миллиона), а стоимость коллекции книг и предметов искусства составила 80 тысяч фунтов стерлингов (2,2 миллиона).

В 1920-е годы Кейнс занимается проблемами будущего мировой экономики и финансов. Кризис 1921 г. и последовавшая за ним депрессия привлекли внимание учёного к проблеме стабильности цен и уровня производства и занятости. В 1923 году Кейнс публикует «Трактат о денежной реформе» (A Tract on Monetary Reform, 1923), где анализирует причины и последствия изменения стоимости денег, при этом уделяет внимание таким важным моментам, как влияние инфляции на распределение доходов, роль ожиданий, зависимость между ожиданиями в изменении цен и процентными ставками и т. д. Кейнс не соглашается с политикой Английского банка (центрального банка Англии).

Правильная денежно-кредитная политика, по мнению Кейнса, должна исходить из приоритета поддержания стабильности внутренних цен, а не ставить целью поддержание завышенного курса валюты, как это делало в тот период правительство Великобритании. Кейнс критикует проводимую политику в своём памфлете «Экономические последствия мистера Черчилля» (1925).

С 1925 г., когда Великобритания перешла к золотому стандарту, Дж. М. Кейнс приходит к мысли о том, что ошибки политиков – результат ошибочных теоретических представлений. После этого Кейнс всё больше времени уделяет теоретическим вопросам, в 1930 году выходит его работа «Трактат о деньгах». Кейнс продолжает исследовать вопросы, касающиеся валютных курсов и золотого стандарта. В этой работе впервые появляется идея об отсутствии автоматической балансировки между ожидаемыми сбережениями и ожидаемыми инвестициями, то есть их равенства на уровне полной занятости.

Временами Кейнс проявлял интерес к Советской России и проводимому там в то время экономическому эксперименту. Для этого были и личные основания, поскольку его женой была русская по происхождению балерина. В сентябре 1925 года Кейнс посетил Москву и Ленинград. Результатом явилось опубликование статьи «Беглый взгляд на Россию» («Short View on Russia»), в которой он определил коммунистическую идеологию как форму религии:

Не следует забывать, что Кейнс в значительной степени был критиком капитализма. И хотя здесь его выводы не заходили так далеко, как это было у К. Маркса, они предполагали серьёзную корректировку капиталистической системы на основании предпосылки об отсутствии в рыночной экономике механизма абсолютной саморегуляции.

Дж. М. Кейнс стал центральной фигурой среди экономистов XX столетия, поскольку именно он сформулировал основные принципы «макроэкономики» как самостоятельной экономической дисциплины, позволяющей осуществлять эффективную макроэкономическую стабилизацию и служить базой для бюджетной, валютно-денежной и кредитно-финансовой политик.

Понять отношение Кейнса к экономической науке можно из некролога на смерть своего учителя Альфреда Маршалла, по сути, это его научная программа и идеал учёного-экономиста:

«Экономист должен обладать редким сочетанием талантов… Он должен быть – в известной мере – математиком, историком, государственным деятелем и философом. Он должен мыслить символами и хорошо владеть словом. Он должен понимать частное в контексте общего и уметь одной мыслью с лёгкостью касаться абстрактного, и конкретного. Он должен изучать настоящее в свете прошлого – ради будущего. Ничто в человеческой природе и институтах общества не должно ускользать от его внимания. Он должен быть одновременно целеустремлённым и обращённым к небу, как истинный художник, но при этом твёрдо стоять на ногах и быть практичным, как политический деятель».

Большинство учёных-экономистов относят выход в свет в 1936 году книги Дж. М.Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» к наиболее важным событиям в истории экономической мысли Запада в межвоенный период. В «Общей теории» впервые последовательно подвергнуты критике идеи Адама Смита. Дж. М. Кейнс в «Общей теории» рассматривает нестабильность рыночной капиталистической экономики и впервые в экономической науке доказывает необходимость государственного вмешательства в экономику. Это породило значительное количество научных работ, что сделало учёного одним из самых известных экономистов.

Условия формирования Версальского мирного договора.

[Предваряя представленные в сборнике фрагменты книг Кейнса, следует ввести читателя в курс дела, т.е. кратко представить заключительные аккорды Великой войны, как называли тогда Первую мировую, охарактеризовать ключевые перипетии Парижской мирной конференции и познакомить читателей с условиями Версальского мирного договора, завершившего Первую мировую войну.

Этот параграф сформирован с широким привлечением материалов Википедии и может содержать некоторые непредумышленные искажения в деталях.

В начале 1917 года Германия начала неограниченную подводную войну, в результате чего 6 апреля 1917 года в войну вступили ранее нейтральные Соединённые Штаты Америки.

8 января 1918 года президент США Вудро Вильсон представил Конгрессу проект мирного договора, который может завершить Первую мировую войну, получивший название «четырнадцати пунктов Вильсона» (The Fourteen Points):

(1) Войну должны завершить открытые мирные договоры, открыто обсуждённые, после которых не будет никаких тайных международных соглашений какого-либо рода. Дипломатия должна действовать откровенно и на виду у всех.

(2) Необходима абсолютная свобода судоходства на морях вне территориальных вод как в мирное, так и военное время, кроме случаев, когда некоторые моря будут частью или полностью закрыты в международном порядке для исполнения международных договоров.

(3) Устранение, насколько это возможно, всех экономических барьеров и установление равенства условий для торговли всех наций, стоящих за мир и объединяющих свои усилия к поддержанию такового.

(4) Нужны справедливые гарантии того, что национальные вооружения будут сокращены до предельного минимума, совместимого с государственной безопасностью..

(5) Свободное, чистосердечное и абсолютно беспристрастное разрешение всех колониальных споров, основанное на строгом соблюдении принципа, что при разрешении всех вопросов, касающихся суверенитета, интересы населения должны иметь одинаковый вес по сравнению со справедливыми требованиями того правительства, права которого должны быть определены.

(6) Освобождение всех русских территорий и такое разрешение всех затрагивающих Россию вопросов, которое гарантирует ей самое полное и свободное содействие со стороны других наций в деле получения полной и беспрепятственной возможности принять независимое решение относительно её собственного политического развития и её национальной политики и обеспечение ей радушного приёма в сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя изберёт. И более, чем приём, также и всяческую поддержку во всём, в чём она нуждается и чего она сама себе желает. Отношение к России со стороны наций, её сестёр, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими её нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий.

(7) Бельгия должна быть освобождена и восстановлена, без попытки ограничить суверенитет, которым она пользуется наравне со всеми другими свободными нациями. Никакое другое действие не может более, чем это, послужить к восстановлению между народами доверия к тем законам, которые они сами установили и определяли в качестве руководства для своих взаимных сношений. Без этого целительного акта все построение и все действие международного права будет навсегда поражено.

(8) Вся французская территория должна быть освобождена и оккупированные части возвращены, а зло, нанесённое Франции Пруссией в 1871 году в отношении Эльзас-Лотарингии, которое нарушало всеобщий мир почти что 50 лет, должно быть исправлено, чтобы мирные отношения могли снова быть установлены в интересах всех.

(9) Исправление границ Италии должно быть произведено на основе ясно различимых национальных границ.

(10) Народы Австро-Венгрии, место которых в Лиге Наций мы хотим видеть огражденным и обеспеченным, должны получить широчайшую возможность автономного развития.

(11) Румыния, Сербия и Черногория должны быть освобождены. Занятые территории должны быть возвращены. Сербии должен быть предоставлен свободный и надёжный доступ к морю. Взаимоотношения различных балканских государств должны быть определены дружественным путём в соответствии с исторически установленными принципами принадлежности и национальности. Должны быть установлены международные гарантии политической и экономической независимости и территориальной целости различных балканских государств.

(12) Турецкие части Османской империи, в современном её составе, должны получить обеспеченный и прочный суверенитет, но другие национальности, ныне находящиеся под властью турок, должны получить недвусмысленную гарантию существования и абсолютно нерушимые условия автономного развития. Дарданеллы должны быть постоянно открыты для свободного прохода судов и торговли всех наций под международными гарантиями.

(13) Должно быть создано независимое Польское государство, которое должно включать в себя все территории с неоспоримо польским населением, которому должен быть обеспечен свободный и надёжный доступ к морю, а политическая и экономическая независимость которого, равно как и территориальная целостность, должны быть гарантированы международным договором.

(14) Должно быть образовано общее объединение наций на основе особых статусов в целях создания взаимной гарантии политической независимости и территориальной целости как больших, так и малых государств.

Стоит отметить, что данная мирная декларация была представлена, когда большевики уже взяли власть в России, но еще не разогнали учредительное собрание, т.е. когда гражданская война в России еще не началась.

После трёх лет боёв Германская империя не смогла добиться победы, при этом огромное напряжение экономики, миллионные потери и всё возрастающее превосходство союзных войск поставили немецкое руководство перед фактом, что с каждым днём шансы на победу в войне уменьшаются. С начала 1917 года германская армия на Западном фронте перешла к стратегической обороне. В марте 1917 года немцы отступили к заранее подготовленной оборонительной линии Гинденбурга. Во второй половине 1917 года союзники предприняли несколько крупных операций во Фландрии, стремясь прорвать германскую линию фронта. Высокие потери и сила ударов франко-английских войск привели Верховное командование германских войск к выводу, что долго немецкая армия подобные атаки не выдержит.

Вместе с тем в конце 1917 года началось планирование решительного наступления немецких вооруженных сил на Западном фронте. Предпологалось расчленить союзную группировку войск на севере Франции, британские войска «скинуть в море», а французские заставить отступать к Парижу. Получившаяся бы в результате наступления немецких войск ситуация позволила бы руководству Германской империи инициировать переговоры о мире и при этом вести их с позиции силы.

В России большевики 3 марта 1918 заключили мир с Германией по Брест-Литовскому договору, высвободив большое количество немецких войск. Переброска значительной части этих войск и снаряжения на Западный фронт позволила обеспечить локальное превосходство в силах.

Решительной победы необходимо было добиться до прибытия на фронт дополнительных американских войск. Германия в 1918 году вынуждена была наступать. Весеннее «решительное» наступление немцев вылилось в череду локальных операций: «Михаэль» (21 марта-5 апреля), «Жоржетта» (9-29 апреля), «Блюхер-Йорк» (27 мая – 6 июня), «Грейзенау» (9-13) июня, продолжение на Марне (15 июля – 6 августа) (рис. 1).

С целью прорыва вражеской линию обороны и выхода из позиционного тупика, немецкая армия применила ряд инноваций на тактическом уровне.

Во-первых, наиболее опытные солдаты были сконцентрированы в штурмовых отрядах (нем.: stoßtruppen), использовавших тактику инфильтрации, которая была значительно улучшена и детализирована генералом Оскаром фон Гутьером. Эти отряды захватывали и блокировали важные узлы вражеских укреплений, при возможности проникая в тыл, где атаковали штабы, артиллерийские подразделения и склады снабжения, стараясь быстро захватить территорию. Из таких отрядов было сформировано несколько полных дивизий. Эта тактика давала немецкой армии значительное преимущество при прорыве обороны, но имела и ряд недостатков. Так, в ходе атаки лучшие части немецкой армии несли непропорционально большие потери, при этом качество других подразделений сильно уменьшилось, так как лучшие части были направлены на формирование штурмовых отрядов.

Во-вторых, полковником Георгом Брухмюллером была разработана система организации централизованного управления артиллерийскими массами «Огневой вал» (нем.: Feuerwalze). Артиллерийский огонь перед началом наступления делился на три этапа: 1) огонь по центрам командования и связи; 2) подавление артиллерии; 3) огонь по пехоте противника на линии фронта. Артиллерийская подготовка планировалась короткой, чтобы не дать противнику время на реагирование. Координация войск должна была осуществляться не штабом, а офицерами на линии фронта, что повышало гибкость и эффективность огня. С началом атаки пехоты устанавливался огневой вал, который должен был загнать противника в укрытия и позволить пехоте застать врага в его укреплениях. Все дивизии, предназначенные для наступления, с начала 1918 года были отведены в тыл и в соответствии с новыми инструкциями прошли трёхнедельную подготовку. Основными задачами были отработка способов движения за огневым валом; преодоление препятствий на поле боя; изучение приёмов борьбы с танками противника; взаимодействие с авиацией и артиллерией; сопровождение пехоты инженерными войсками и частями связи.

В-третьих, на основе обобщения опыта боевых действий 1916-1917 годов 26 января 1918 года была издана инструкция «Наступление в позиционной войне». Она дополнялась рядом других инструкций и наставлений, определявших действия различных родов войск и их взаимодействие. Основные положения инструкций сводились к идее прорыва системы обороны противника на широком фронте с целью перейти от позиционной войны к манёвренной. Прорыв планировались осуществить сосредоточением на широком фронте мощных сил и средств и достигнуть методичностью подготовки, внезапностью, быстротой, силой ударов и большой глубиной проникновения в оборону противника. Внезапность обеспечивается скрытностью всей подготовки и короткой (2-4 часа) артиллерийской подготовкой, основанной на отказе от разрушения укреплений противника и на нейтрализации его пехоты и артиллерии массовым применением химических снарядов. Сила первого удара, обеспеченного поддержкой мощной массы артиллерии (до 100 орудий на 1 км фронта) и минометов, должна была ошеломить и деморализовать противника.

В ходе наступления германская армия заняла значительные территории, однако стратегические цели операции не были достигнуты, к тому же немецкие войска были сильно истощены и находились на открытых, т.е. на плохо оборудованных, позициях. Расположение германской армии представляло собой ряд выступов, которые значительно увеличили длину линии фронта. За шесть месяцев боёв численность немецкой армии сократилась с 5,1 миллиона солдат до 4,2 миллиона. Немецкие части и резервы были практически полностью истощены.

Рис. 1. «Решительное» весеннее германское наступление 1918

Причинами неудачи немецких войск явились: утрата внезапности удара, умелая организация французами гибкой и глубоко эшелонированной обороны, которую немцы своевременно не вскрыли и встретить не ожидали, а также отсутствие решающего превосходства в силах в связи с тем, что одновременно с наступлением на Марне в июле 1918 готовилось наступление во Фландрии. Хорошо организовав форсирование Марны, германское командование в ходе наступления, вследствие постоянных налетов союзной авиации и огня артиллерии, испытывало значительные затруднения в питании операции на южном берегу реки. В ходе операции на Марне американские войска впервые действовали подразделениями большой численности и в качестве самостоятельных формирований.

С 1 марта 1918 года немецкие военные для кодирования своих радиосообщений начали использовать шифр ADFGX (с 1 июня шифр был усложнён и стал называться ADFGVX). Несмотря на первоначальные неудачи в расшифровке, французскому криптоаналитику Жоржу Пенвену в апреле 1918 года удалось взломать шифр и прочитать немецкие радиосообщения. Таким образом, французы заранее знали о действиях немецкой армии и могли действовать с оглядкой на поступающую регулярно расшифрованную секретную информацию.

Следует подчеркнуть, что в последний год войны армия Германской империи, как и вся страна, испытывала огромные трудности со снабжением – солдаты страдали от недоедания, всё большую часть экипировки и питания немецких солдат составляли низкокачественные эрзац-продукты. При этом германское командование в пропагандистских целях утверждало, что войска Антанты в результате неограниченной подводной войны испытывают те же проблемы. Когда в ходе наступления немецкие солдаты обнаружили, что противник снабжается намного лучше и более качественными продуктами, это сильно повлияло на моральное состояние немецких солдат, которые предпочитали грабить вражеские склады, а не участвовать в атаке.

В апреле 1918 первая вспышка испанского гриппа произошла в войсках Антанты, а затем и среди германских войск. Три четверти французских, половина британских вооруженных сил и около 900 000 солдат германской армии заболели и были выведены из строя.

Ну и немцы проглядели возможности и усиление значимости танковых войск.

После провала наступления германский Генштаб окончательно убедился в неизбежном проигрыше войны. В этот момент военное руководство решило передать власть в стране (и переложить ответственность) в руки оттеснённого ими ранее от принятия решений политического руководства.

Вместе с тем после неудачи немцев на Марне союзники решили, что настал благоприятный момент для проведения крупномасштабного наступления и стали разрабатывать план окончательного разгрома германской армии. Численность Американского экспедиционного корпуса во Франции к середине 1918 года была доведена до 1 200 000 человек, что нейтрализовало численное превосходство германской армии, достигнутое после Брестского мира. Британские войска также получили подкрепления из Палестины.

Участок основного удара был выбран на реке Сомме в центральной части северного участка Западного фронта, который прикрывала ослабленная 2-я германская армия. Характерной особенностью подготовки 4-й английской армии к наступлению было то, что её передовые части уже с конца апреля вели мелкие бои за улучшение своего тактического положения. В результате 2-я германская армия почти полностью потеряла полосу боевого охранения и оборонялась на недостаточно развитых в глубину позициях. Английское командование по результатам этих боев, а также на основании аэрофотосъемок и данных тактической разведки, задолго до наступления составило себе полную картину системы германской обороны.

Наличие значительного превосходства в артиллерии и массы танков побудило английское командование отказаться от массированной артиллерийской подготовки. Английский план прорыва обороны противника отличался крайней методичностью. Все приготовления к атаке велись скрытно, с применением тщательно продуманных мероприятий по маскировке и введению противника в заблуждение. Район сосредоточения прикрывался союзной авиацией, господствовавшей в воздухе. Благодаря хорошему состоянию путей сообщения в течение последней недели перед началом наступления в район 4-й английской армии прибыло 230 воинских эшелонов и более 60 поездов с боеприпасами. Артиллерия заняла свои позиции в основном в последние две-три ночи перед наступлением, а танки – в ночь на 8 августа. Для введения противника в заблуждение в районе Ипра по распоряжению Хейга была развернута демонстративная подготовка к наступлению.

Правда, в последние дни перед наступлением с передовых позиций 2-й германской армии стали поступать донесения о подозрительных шумах в ближайшем тылу англичан, а воздушная разведка доложила о движении колонны танков. Но все эти сведения верховное командование истолковывало как проявление «нервозности» войск и не придавало им надлежащего значения.

8 августа 1918 года в 4 часа 20 минут, после прохода танками линии передовых частей пехоты, союзная артиллерия открыла мощный огонь по позициям, командным и наблюдательным пунктам, узлам связи и тыловым объектам 2-й германской армии. Одновременно треть артиллерии организовала огневой вал, под прикрытием которого дивизии 4-й английской армии в сопровождении 415 танков двинулись в атаку.

Рис. 2. Контрнаступление союзных войск в августе 1918

Англо-французское наступление явилось полной неожиданностью для германского командования. Туман и массовые разрывы химических и дымовых снарядов закрыли всё, что находилось дальше 10-15 метров от позиций германской пехоты. Раньше, чем германское командование смогло разобраться в обстановке, на позиции немецких войск обрушилась масса танков, обстреливая на ходу из пулеметов встречающихся солдат и уничтожая телеграфные и телефонные линии. Штабы нескольких германских дивизий были врасплох захвачены быстро продвигавшимися вперед английской пехотой и танками. Прорыв германской обороны развивался методично, почти в полном соответствии с разработанным планом. Уже к 13 часам 30 минутам союзники достигли третьего рубежа обороны на глубине около 11 км. Дальнейшее продвижение английских и французских войск в глубь обороны немцев было остановлено ожесточенным сопротивлением германских дивизий, спешно перебрасываемых в район прорыва с других участков фронта.

На следующий день 9 августа наступление союзных войск возобновилось. В сражение полностью вступила 1-я, а 10 августа – 3-я французские армии. Наступление велось теперь на всем фронте от Альбера до реки Уаза, но оно развивалось уже более медленными темпами, постоянно выливаясь в бои местного значения. Германская артиллерия перестроилась для ведения противотанковой обороны, в результате чего английские и французские танки стали нести значительные потери. 13 августа продвижение союзников совсем прекратилось. В результате операции англо-французские войска выполнили поставленную перед ними задачу. Они продвинулись от 10 до 18 км на фронте в 75 км, ликвидировав угрозу Амьену и железной дороге Париж – Амьен.

Германское командование отказалось от наступательных действий и решило перейти к обороне захваченных территорий. «Ни пяди земли не оставлять без ожесточенной борьбы» – таков был приказ германским войскам.

Утром 20 августа 10-я французская армия начала наступление против 9-й германской армии на фронте от Суассона до реки Уаза. 21 августа на севере боевые действия против 1-й германской армии на двадцатикилометровом фронте от Альбера до Арраса начала 3-я английская армия. К исходу 26 августа она вышла на линию Брэ, Бапом, продвинувшись вперед на 10 км. В этот день в наступление включилась и 1-я английская армия. 29 августа она вышла на линию Бюлькур, Дрокур. С 8 по 30 августа армии Антанты на фронте от Суассона до Арраса протяжением в 150 км продвинулись в центре до 35 км, а на флангах – на 15 – 20 км.

30 августа наступление союзников продолжилось сначала на флангах, а затем и в центре, имея целью не дать немецким войскам закрепиться впереди «линии Гинденбурга» (рис. 2). Угроза с обоих флангов вынудила германское командование 2 сентября отдать приказ о дальнейшем отводе войск на фронте между реками Скарн и Вель протяжением в 160 км на позицию Зигфрида. 8 сентября германские войска заняли большую часть тех позиций на фронте от Арраса до реки Эллет, с которых они начали весеннее наступление.

12 сентября началась Сент-Миельская операция. Американское командование сосредоточило на фронте Одимон, Сен-Миель, Норуа протяжением в 64 км 17 пехотных дивизий (из них 3 французские), 2900 орудий, 273 танка и 1100 самолетов. С германской стороны Сен-Миельский выступ обороняли 7 сильно потрепанных дивизий, имевших в своем распоряжении 560 артиллерийских орудий и около 200 самолетов, включая авиацию соседних участков. Кроме того, 3 дивизии находились в резерве. Превосходство над противником, если учесть, что американская дивизия более чем вдвое превышала германскую, было подавляющим. На направлении же главного удара оно было восьмикратным.

Германское командование, получив сведения о подготовке американского наступления, 11 сентября начало отвод войск на заранее подготовленную позицию в тылу Сен-Миельского выступа. 12 сентября германская оборона, захваченная американским наступлением в разгар эвакуации и лишенная большей части своей артиллерии, уже отведенной в тыл, оказалась бессильной. На следующий день Сен-Миельский выступ практически был ликвидирован. 14 и 15 сентября американские дивизии вступили в соприкосновение с новой германской позицией и на рубеже Норуа, Одимон и прекратили наступление (рис. 3).

27 сентября началось наступление 1-й и 3-й английских армий в районе Камбре. 29 октября англичане достигли окраин Камбре, оттеснив немецкие войска на этом участке с позиции Зигфрида.

28 сентября, к северу от реки Лис началось наступление Фландрской группы армий. Была полностью захвачена первая германская позиция и взята часть второй. В последующие дни наступление продолжалось, но из-за плохой погоды темпы его существенно снизились. Переход в наступление Фландрской группы армий не замедлил сказаться на положении 6-й германской армии в районе Армантьера. Охваченная с флангов 1-й и 2-й английскими армиями, она вынуждена была 2 октября начать отход с позиции Зигфрида.

Рис. 3. Весеннее германское и стодневное августовское Антанты наступления 1918

29 сентября южнее 3-й армии в районе Сен-Кантена и Ла-Фера в наступление перешли 4-я английская и 1-я французская армии. К исходу дня 30 сентября позиция Зигфрида была прорвана на 30 км по фронту и на 11 км в глубину. Дезорганизованные германские войска начали отходить.

14 октября наступление союзных войск возобновилось на всем фронте от моря до Мааса. Отступая, германские войска разрушали всё, что было возможно, особенно мосты, железные и шоссейные дороги. Все мосты были превращены в груду развалин, на них спускались паровозы, чтобы замедлить восстановление, фундаменты опор были расшатаны, а насыпи на подходах к мостам уничтожены. Тоннели разрушались при помощи зарядов огромной мощности, взрывы которых приводили в сотрясение почву до вершин пересекаемых гор. Вследствие этого восстановление разрушенных тоннелей оказывалось зачастую более трудным, чем сооружение новых.

Железнодорожные станции сжигались, телеграфное и телефонное оборудование увозилось в Германию, а линии связи, сигнализации и водопровод уничтожались. На железнодорожных станциях оставлялись мины замедленного действия. Разрушения, произведенные при отходе немецких войск, в немалой степени способствовали снижению темпов наступления союзников. Местами они даже теряли из-за этого соприкосновение с отходящим противником.

29 сентября Гинденбург и Людендорф заявили о необходимости формирования нового правительства. 1 октября правительство Германской империи получило отставку, а 3 октября был образован кабинет во главе с принцем Максом Баденским, имевшим среди германской буржуазии и юнкерства репутацию либерала и пацифиста. Уже 4 октября германское правительство обратилось к правительству США с предложением о начале мирных переговоров на основе «Четырнадцати пунктов» Вудро Вильсона.

Однако в Вашингтоне не спешили с перемирием, пытаясь как можно больше ослабить Германию. Президент США не отверг возможность начала мирных переговоров, однако заявил, что требует от Германии гарантий выполнения всех 14 пунктов.

14 октября 1918 началось общее наступление войск Антанты на Западном фронте.

Обмен нотами между правительствами США и Германии об условиях отвода войск с захваченных областей Бельгии и Франции, о прекращении подводной войны и других условиях перемирия продолжался до конца октября. Чтобы сделать Антанту более сговорчивой, Вильгельм II 26 октября уволил в отставку Людендорфа, назначив вместо него первым генерал-квартирмейстером генерала В. Гренера.

Тем временем боевые действия на Западном фронте вступили в завершающую стадию. 5 ноября 1-й американской армии удалось прорвать германский фронт, 6 ноября началось общее отступление германских войск. В это критическое для Германии время в Киле началось восстание матросов германского флота, которое переросло в Ноябрьскую революцию. Попытки подавить революционные выступления оказались безуспешными.

Чтобы не допустить окончательного поражения армии, 8 ноября в Компьенский лес прибыла германская делегация, принятая маршалом Фошем. Условия перемирия, выдвинутые Антантой были следующими:

Прекращение военных действий, эвакуация германской армии в течение 14 дней из оккупированных районов Франции, территорий Бельгии и Люксембурга, а также Эльзас-Лотарингии.

Войска Антанты занимали левый берег Рейна (причем содержание оккупационной армии целиком возлагалось на Германию), а на правом берегу предусматривалось создание демилитаризованной зоны.

Германия обязывалась немедленно возвратить на родину всех военнопленных, а также эвакуировать свои войска с территории стран, входивших ранее в состав Австро-Венгрии, из Румынии, Турции и Восточной Африки.

Кроме того, Германия должна была выдать Антанте 5 тысяч артиллерийских орудий, 30 тысяч пулеметов, 3 тысячи минометов, 5 паровозов паровозов, 150 тысяч вагонов, 2 тысячи самолетов, 10 тысяч грузовых автомобилей, 6 тяжелых крейсеров, 10 линейных кораблей, 8 легких крейсеров, 50 эсминцев и 160 подводных лодок. Остальные корабли германского военно-морского флота разоружались и интернировались союзниками. Блокада Германии сохранялась. Фош резко отверг все попытки германской делегации смягчить условия перемирия.

Фактически выдвинутые условия требовали безоговорочной капитуляции. Однако германской делегации все же удалось несколько смягчить условия перемирия: Количество пулеметов, подлежащих выдаче, было снижено до 25 тысяч, самолетов – до 1700, грузовых автомобилей – до 5 тысяч. Были сняты требования о выдаче подводных лодок. В остальных же пунктах условия перемирия остались без изменений.

9 ноября Вильгельм II был свергнут и бежал в Голландию. 11 ноября 1918 условия были подписаны и было заключено Компьенское перемирие. Следует отметить что, по факту, это была безоговорочная капитуляция.

Союзники Германии по Четверному союзу капитулировали несколько раньше, когда стала очевидна неизбежность капитуляции Германии. 29 сентября капитулировала Болгария, 30 октября – Турция, 3 ноября – Австро-Венгрия.

Парижская Мирная конференция

Положения Версальского мира вырабатывались в течение полугода после этого в рамках Парижской мирной конференции. Различные, зачастую противоречащие друг другу, цели руководителей стран-победительниц привели к длительным дебатам по основным пунктам договора.

Проблема репараций, стоявшая перед участниками Парижской конференции, была одновременно очень простой и предельно сложной. Простоту проблемы сформулировал Ллойд Джордж, сказав, что «кто-то должен был заплатить [за разрушения Великой войны]. Если Германия была не в состоянии платить, это означало, что придётся заплатить британскому налогоплательщику». Сложность была в «составлении счёта к оплате» и выяснении того, сколько Германия в действительности могла заплатить. Сам термин «репарации» в будущем договоре вызвал разногласия на конференции: в соглашении о прекращении огня упоминалось о компенсации «ущерба», но не уточнялось, что именно следовало считать «ущербом». В результате было неясно, действительно ли речь идёт о компенсации ущерба от войны или репарации фактически являются классической контрибуцией, налагавшейся на проигравшую сторону по окончании многочисленных войн XVIII–XIX веков?

Представители США заняли «высокую моральную позицию»: они ничего не хотели для себя, но рассчитывали, что европейцы вернут деньги, которые американское правительство и банки одолжили им во время войны. Для европейцев репарации были как способом безболезненно погасить свои долги, так и возможностью восстановления народного хозяйства. Франция понесла самый крупный прямой ущерб, поскольку север страны (зона «Zone Rouge») был в значительной степени разрушен; Бельгия пострадала больше других стран в процентном отношении; Великобритания потратила больше всех денег.

Вопрос о германских финансовых возможностях был ключевым: если цифра окажется «неподъёмной» для страны, то экономика Германии может рухнуть, что никак не поможет британским экспортерам, надеявшимся получить прибыли на вновь открывшемся немецком рынке; если сумма будет слишком мала, германская промышленность быстро восстановится – что уже не устраивало представителей Франции. Непосредственная материальная заинтересованность всех сторон, участвовавших в обсуждении, приводила к тому, что союзники стремились завысить свои потери, а представители Германии – преуменьшить свои возможности.

Поскольку участники конференции так и не смогли договориться об окончательной сумме репараций и переговоры рисковали затянуться на годы, в Версальский договор было включено лишь положение о специальной комиссии из представителей союзников, которой были даны два года на определение размеров и форм репараций. Впоследствии это привело к тому, что сами платежи для отраслей, требовавших немедленного восстановления, стали поступать слишком поздно, а среди немцев стало популярно обвинение Антанты в том, что она заставила их «подписать незаполненный чек»

Новая Веймарская республика начала своё существование с тяжёлым бременем долгов, а германские национал-социалисты смогли воспользоваться «понятным» недовольством широких слоёв населения. Кроме того, английский экономист Джон Мейнард Кейнс способствовал созданию упрощённой, но убедительной картины формирования экономических условий мира, согласно которой «мстительный» Клемансо, «вечно колеблющийся» Ллойд Джордж и «жалкий» Вудро Вильсон, которого обманули его партнёры по переговорам (теория «февральского заговора», организованного французами и британцами в период отсутствия в Париже президента США, напоминала национал-социалистическую концепцию «удара ножом в спину»), совместно «раздавили» Германию своими требованиями.

Вскоре после открытия конференции Верховный совет Антанты создал комиссию по возмещению ущерба, которая должна была ответить на тесно связанные между собой вопросы: (1) сколько должны заплатить Центральные державы, (2) сколько они были в состоянии заплатить и (3) в какой форме должна была производиться оплата. Подкомитет по последнему пункту встречался редко, но два других подкомитета проводили сессии практически днём и ночью, выдавая в результате многочисленные документы. К 14 февраля комиссия, на деятельность которой влияла внутренняя политика стран, которые представляли отдельные эксперты, уже зашла в тупик: американские эксперты настаивали на относительно умеренной сумме, в то время как их британские и французские коллеги требовали существенно большего. Британцы требовали репараций на сумму в 24 миллиарда фунтов (120 миллиардов долларов), французы – 44 миллиарда фунтов (220 миллиардов долларов); американцы рекомендовали остановиться на сумме 4,4 миллиарда фунтов (22 миллиарда долларов). Кейнс полагал, что Германия могла заплатить не более 2 миллиарда фунтов (10 миллиардов долларов).

Ллойд Джордж продолжил колебаться: с одной стороны, на встречах с Вильсоном и Клемансо он выступал за высокие репарации, с другой – в своём знаменитом «Документе из Фонтенбло», составленном в конце марта, говорил об умеренности. У исследователей складывалось впечатление, что иногда британский премьер прислушивался к «умеренным» экономистам Кейнсу и Монтегю, а иногда – к бывшему управляющему Банком Англии лорду Канлиффу и судье лорду Самнеру.

Последняя пара, прозванная Кейнсом, который крайне неприязненно относился к своим соперникам, «небесными близнецами» (диоскурами), рассматривалась как участниками конференции, так и исследователями, как два «худших человека» в Париже: «Они всегда приходят вместе и их всегда вызывают, когда необходимо совершить какой-то особенно гнусный поступок». Сам Ллойд Джордж позднее утверждал, что и он был потрясён полным отсутствием у «близнецов» здравого смысла. Однако во время подготовки Версальского договора он «лукаво» намекал американцам, что, хотя сам и предпочёл бы более низкие репарации, он не мог заставить «близнецов» согласиться. Сами Канлифф и Самнер полагали, что от них требовалось заключить как можно более выгодную сделку для своей страны; но они были готовы пойти и на компромисс, если бы премьер-министр дал им такое указание.

Министр финансов Франции Луи-Люсьен Клотц – про которого саркастичный Клемансо говорил, что тот был «единственным евреем, которого я знал, который ничего не понимал в финансах», – вызывал презрение у многих участников переговоров о мире с Германией. Они отмечали узость взглядов французского чиновника, который настаивал на том, что в голодающую Германию не следует поставлять продовольствие. Формально именно Клотц отвечал за финансовую сторону договора; при этом решения принимал сам Клемансо, а Клотц был его верным и исполнительным подчинённым.

В частном порядке Клемансо признавал, что Франция никогда не получит того на что надеется, и даже вёл неформальные переговоры об «умеренных» репарациях. Но, как и Ллойд Джордж, Клемансо был обязан беспокоиться об общественном мнении, а большинство французов видели ситуацию просто: Германия вторглась в Бельгию, боевые действия велись на бельгийской и французской земле – Германия должна заплатить. Традиционный подход, согласно которому за войну всегда платит проигравший, также был силён: Франция выплачивала контрибуцию в 1815 году и делала это после 1871 года; теперь пришёл черед немцев.

Французские делегаты довольно быстро осознали, что Великобритания потратила на войну значительно больше, чем Франция, – поэтому включение военных расходов увеличит британскую долю в будущих репарациях. Французские представители изменили свой политический курс, признав, что должны быть включены только прямые убытки – разрушенные города и деревни, затопленные шахты и уничтоженные железнодорожные линии (подавляющее большинство которых находилось на французской территории). Подобная методика расчёта убытков давала бы Франции около 70 % от всех немецких платежей, а Великобритании – 20 %; остальное приходилось на Бельгию, Италию и Сербию. Британцы настаивали на получении 30 %, оставляя французам только 50, а оставшиеся 20 % распределялись бы между остальными державами. Потребовалось много времени – переговоры длились до 1920 года – чтобы получить окончательное соглашение, по которому Великобритании причиталось 28 %, а Франции – 52 %.

В соответствие с изменением методики счета французские делегаты снизили и сумму общих требований к Германии до 8 млрд фунтов (40 млрд долларов), что составило чуть более четверти от того, что они требовали изначально. Однако столь значительные уступки не устроили Канлиффа, представлявшего Великобританию, – он не хотел говорить о сумме менее 9,4 млрд фунтов стерлингов (47 млрд долларов). Именно это разногласие стало причиной отсутствия точной цифры в итоговом тексте договора.

Но это разногласие никак не вписывалось в ярко нарисованную Кейнсом картину переговоров, где «мстительная Франция намеревалась уничтожить Германию», Впрочем, Кейнс в знак протеста покинул конференцию раньше, и не застал окончательных согласований.

Отсутствие конкретной суммы, как записал один из американских экспертов в своем дневнике, «избавит Великобританию и Францию от их проблем с обнародованием небольшой цифры, которую они должны были получить от репараций, – потому что оба премьер-министра считают, что их правительства будут свергнуты, если факты станут известны общественности». Незамедлительно Германия была обязана заплатить только 20 миллиардов марок «в золоте и товарах»; к тому времени, как специальная комиссия установила в 1921 году окончательный итог – 132 миллиарда марок (примерно 6,6 миллиарда фунтов стерлингов или 33 миллиарда долларов) – негативные эмоции в отношении Германии, особенно среди британской публики, уже заметно улеглись.

Условия Версальского договора

Согласно итоговым условиям Версальского мирного договора, Германия возвращала Франции Эльзас-Лотарингию (в границах 1870 года) со всеми мостами через Рейн, передавала Бельгии округа Эйпен-Мальмеди («Восточные кантоны»), а также так называемую нейтральную и прусскую части Морене (рис. 4 и табл. 1).

К новообразованной Польше отходили Позен (Познань), части Померании (Поморья) и ряд других территорий Западной Пруссии; Данциг (Гданьск) и его округ был объявлен «вольным городом» Лиги Наций. Он включался в польскую таможенную систему. Польша получала контроль над железнодорожными и речными путями Данцигского коридора. Регион Мемельланд (Мемельская область) был передан под управление держав-победительниц (в феврале 1923 года был присоединён к Литве). К Чехословакии отошёл небольшой участок территории Верхней Силезии – Глучинская область.

Вопрос о государственной принадлежности Шлезвига, южной части Восточной Пруссии и всей Верхней Силезии предстояло решить на плебисцитах. Земли на правом берегу Одера, Нижняя Силезия, большая часть Верхней Силезии и другие территории остались под управлением Веймарской республики. Регион Саар на 15 лет переходил под управление Лиги Наций – после чего в нём предполагалось также провести плебисцит; угольные шахты Саарского бассейна переходили в собственность Франции.

Германия признавала и обязывалась строго соблюдать независимость Австрии, а также признавала полную независимость Польши и Чехословакии. Вся германская часть левобережья Рейна и полоса правого берега шириной 50 км подлежали демилитаризации – здесь была создана Рейнская демилитаризованная зона. В качестве гарантии соблюдения Германией условий демилитаризации на период от 5 до 15 лет оккупировались районы вокруг мостов через Рейн.

По сравнению с Германской империей, Веймарская республика потеряла десять процентов населения и тринадцать процентов территории; она продолжила оставаться крупнейшей страной в Европе к западу от Советского Союза (табл. 1). Отделение Восточной Пруссии от остальной Германии было связано с рядом трудностей, но такое разделение не было чем-то новым для Пруссии, которая на протяжении большей части своей истории включала в себя эксклавы.

По Версальскому договору на Германию была возложена вся ответственность за ущерб, нанесённый в ходе боевых действий. Бывший император Вильгельм II обвинялся в преступлении против международной морали и в военных преступлениях. Согласно статье 116-й Германия признавала «независимость всех территорий, входивших в состав бывшей Российской империи к 1 августа 1914 года», а также аннулировала Брестский мирный договор – наравне со всеми другими соглашениями, заключёнными ею с большевистским правительством; Бухарестский договор также аннулировался. Статья 116 мирного договора признавала за Россией право получения от Германии соответствующей части репараций.

Рис. 4. Территориальные потери Германии

Статья 117 ставила под сомнение легитимность большевистского правительства в России и обязывала Германию признать все договоры и соглашения союзных держав с государствами, которые «образовались или образуются на всей или на части территорий бывшей Российской империи».

Табл. 1. Потери территории и населения Германии

Германия оставляла свои войска в прибалтийских республиках и в Литве впредь до особого распоряжения союзников. Германия отказывалась от своих прав и преимуществ в Китае, Сиаме, Либерии, Марокко, Египте и соглашалась на протекторат Франции над Марокко и Великобритании над Египтом. Германия должна была признать договоры, которые будут заключены с Турцией и Болгарией.

Всеобщая воинская повинность в Германии отменялась. Армия, состоявшая из добровольцев, должна была быть сокращена до 100 тысяч человек, в том числе до 4 тысяч офицеров. Генеральный штаб и военная академия распускались и не подлежали восстановлению. Срок найма унтер-офицеров и солдат был определен в 12 лет, вновь набираемых офицеров – 25 лет. Все укрепления Германии уничтожались, за исключением располагавшихся на юге и востоке страны. Военный флот был сведён к 6 броненосцам, 6 лёгким крейсерам, 12 контрминоносцам и 12 миноносцам. Иметь подводный флот Германии запрещалось. Остальные германские военные суда подлежали передаче союзникам или уничтожению. Германии запрещалось иметь военную и морскую авиацию, а также дирижабли. Запрещалось иметь бронетехнику (за исключением небольшого количества бронированных автомобилей для нужд полиции). При этом Германия освобождалась от оккупации. Производство оружия по строго контролируемой номенклатуре могло осуществляться лишь под контролем союзников. Для наблюдения за выполнением военных условий договора создавались три международные контрольные комиссии

Германия обязывалась возмещать в форме репараций убытки, понесённые правительствами и отдельными гражданами стран Антанты в результате военных действий: определение размеров репараций возлагалось на особую репарационную комиссию, которая должна была определить к 1 мая 1921 года сумму контрибуции, которую Германия обязана была покрыть в течение 30 лет.

До 1 мая 1921 года Германия обязывалась выплатить союзникам 20 миллиардов марок золотом, товарами, судами и ценными бумагами. В обмен за потопленные суда Германия должна была предоставить все свои торговые суда водоизмещением свыше 1600 тонн, половину судов свыше 1 тысячи тонн, одну четверть рыболовных судов и одну пятую часть всего своего речного флота и в течение пяти лет строить для союзников торговые суда по 200 тысяч тонн в год. В течение 10 лет Германия обязывалась поставлять Франции до 140 миллионов тонн угля, Бельгии – 80 миллионов, Италии – 77 миллионов. Германия должна была передать союзным державам половину всего запаса красящих веществ и химических продуктов и одну четвёртую часть будущего производства до 1925 года.

Экономическими статьями Версальского договора предусматривалось снятие всех ограничений на ввоз товаров из стран-победительниц, свободный пролёт самолётов над территорией Германии; реки Эльба, Одер, Неман и Дунай объявлялись свободными для судоходства в пределах Германии, как и Кильский канал. Речное судоходство на территории Германии ставилось под контроль международных комиссий.

Последствия Версальского договора

Масштабы нарушений договора, который не привёл к «духовной демобилизации» немцев, не ясны по сей день. Однако известно, что гражданские воздухоплавательные клубы внезапно стали очень популярными после 1919 года – а после того, как Гитлер стал канцлером, его правительство смогло почти сразу воссоздать немецкие военно-воздушные силы. Начиная с того же года прусские полицейские силы стали обретать всё более военный облик как в своей организации, так и в подготовке своих членов. Хотя фрайкор (свободный добровольческий корпус – частная военизированная организация), возникший в 1918 году, и был распущен, его члены массово и «с изобретательностью» создавали бригады по трудоустройству, велосипедные агентства, цирки, детективные бюро. Ограничивалось число офицеров в армии до 4 тысяч, но в договоре ничего не говорилось о сержантском составе – в итоге в немецкой армии оказалось 40 тысяч сержантов и капралов.

Германские заводы, производившие танки, были переименованы в «тракторные», а их лаборатории занялись исследованиями в области чрезвычайно тяжёлых тракторов. По всей Европе – в особенности, в Нидерландах и в Швеции – компании с немецкими собственниками работали над созданием новых танков и подводных лодок. Советский Союз считался самым безопасным местом для подобной работы, поскольку был максимально удалён от наблюдателей контрольной комиссии. Веймарская республика проводила выплату репараций, часто задерживая платежи, вплоть до 1932 года; уже после Второй мировой войны долги по репарациям были урегулированы Лондонским долговым соглашением 1953 года.

Практически сразу после подписания Версальского договора в Веймарской республике началась кампания за отмену его условий, в особенности – пункта об ответственности за развязывание войны. По мере того, как воспоминания об отчаянном положении Германии на рубеже 1918–1919 годов стирались из памяти, всё большую популярность набирала версия об «ударе ножом в спину», нанесённом победоносной германской армии продажными политиками и евреями. Внешняя политика Веймарской республики строилась – в основном, если не исключительно – вокруг Версальского договора. Министерство иностранных дел Германии создало специальную секцию по вопросу об ответственности за развязывание войны, которая финансировала критические исследования по данной проблеме – а в пивных ресторанах Баварии молодой участник прошедшей войны Адольф Гитлер собирал толпы слушателей своими громкими и язвительными заявлениями о «постыдном мире». Советская пропаганда также использовала «неслыханный, грабительский мир» (Владимир Ленин) для дискредитации как Лиги Наций, так и капиталистической системы в целом.

Одновременно общественное мнение в Британии и США с каждым годом всё больше склонялось к представлению, что мирные соглашения, заключённые с Германией в 1919 году, были несправедливыми и недальновидными. Многочисленные мемуары и художественные произведения, вышедшие в течение десятилетия после окончания мирового конфликта (включая роман «На Западном фронте без перемен»), показывали широкой аудитории ужасы траншейной войны, которые испытали на себе солдаты с обеих сторон конфликта. Публикация конфиденциальных документов из довоенных архивов, произошедшая в тот же период, подорвала версию о том, что ответственность за войну несёт исключительно кайзеровское правительство – появились исторические труды, в которых «вина распределялась более равномерно».

Националистическим партиям удалось убедить широкие слои немецкого населения в том, что все проблемы Германии – высокие цены, низкая заработная плата, безработица, налоги, инфляция – имеют своим корнем «Версальский диктат». Идея о высокой стоимости участия в мировой войне, поражение в которой не позволило перенести расходы на другую сторону, не находила сторонников. Окончательная сумма репараций, установленная в Лондоне в 1921 году, составила 132 миллиарда золотых марок (или около 6,6 млрд. золотых фунтов стерлингов, равных 33 млрд. золотых долларов) – что было многократно меньше расходов, понесённых любой из Великих держав в годы войны. Благодаря сложной системе дополнительных условий, в действительности Германия обязывалась заплатить менее половины от этой суммы: союзники получили 36 миллиардов марок, из которых только 3 миллиарда не являлись займами (в основном, американскими) правительству в Веймаре. Но эти сухие цифры не мешали уверенности подавляющего большинства граждан Германии, что они платят слишком много. В итоге вопрос о репарациях способствовал ухудшению отношений между Германией и Антантой – а также и между самими союзниками по Великой войне – на протяжении большей части 1920-х и 1930-х годов.

[Заключая столь подробное информационное «вступление», предваряющее изложение собственно книг Джона Кейнса, можно смело заявить, что Версальский договор стал одним из узловых моментов истории начала 20 столетия, характеризующим и определяющим ситуацию середины 20-го. Тема далеко не исчерпана.

При этом, кроме прочего, можно начать задаваться и другими «отвлеченными вопросами». Например, а в какую сумму были оценены территориальные уступки Германии Бельгии, Франции и Дании? На каком основании Польша не только получила независимость от развалившейся Российской империи, но и существенно «приросла» своими западными территориями? «Этническая» принадлежность территорий определила их судьбу, но никак не зависела от значимости «вклада» поляков в победу союзников.

Кроме того, можно выйти на развилку «параллельных историй»: что было бы, если бы германцы после Брестского мира с Советской Россией не бросились в авантюру «решительного наступления», а вложились в оборону и во всеуслышание заявили бы о готовности проведения мирных переговоров? Скорее всего был бы принят «кейнсовский» вариант умеренных контрибуций без территориальных уступок со стороны Германии.

Как бы то ни было, очевидно, что представленные далее предостережения Кейнса относительно последствий договора если и не воплотились буквально и дословно, то по существу были далеко не беспочвенными.]

Глава 1. Средства восстановить Европу

[Фрагменты книги 1 – глава 7, –

«Экономические последствия версальского договора (Кейнс, 1919)]

Предваряя книгу, Кейнс подчеркивает, что был представителем канцлера казначейства в Высшем экономическом совете Антанты и в качестве официального представителя британского казначейства оказался на мирной конференции в Париже в 1919 году. Осознав невозможность выполнения декларируемых на конференции требований и убедившись в невозможности их смягчения, Кейнс сложил с себя полномочия, покинул конференцию и подготовил данную книгу для публичного изложения своей позиции.

В книге Кейнс заявил, что «Европа представляет собой одно неразрывно связное целое. Франция, Германия, Италия, Австрия, а также Голландия, Россия, Румыния и Польша живут общим биением пульса, их внутреннее строение и цивилизация, в сущности, одинаковы. Вместе они процветали, вместе испытывали превратности войны, в которой Англия, вопреки нашему широкому участию и жертвам, экономически стояла особняком (что, в еще большей степени, справедливо и для Америки); все эти страны вместе могут и упасть. Вот в этом и заключается разрушительное значение Парижского мира. Если исход гражданской войны Европы будет тот, что Франция и Италия воспользуются своим временным могуществом победителей для разрушения Германии и Австро-Венгрии, ныне лежащих в изнеможении, то этим они вызовут свое же собственное падение, ибо сами они глубоко и неразрывно связаны с жертвами своей победы скрытыми психологическими и хозяйственными нитями» [1, с. 27].

Кейнс, почти безвылазно находившийся 6 месяцев в Париже, встал на европейскую точку зрения в своих заботах и опасениях, все явственнее осознавая ощущения надвигающейся катастрофы. Участники Высшего экономического совета Атланты, в котором Кейнс был представителем английского канцлера казначейства, ежедневно получали донесения о бедствиях, расстройстве и упадке организации всей Центральной и Западной Европы в странах-победителях и узнавали о страшном истощении стран-побежденных.

«Только в Англии и Америке можно позволить себе не задумываться над создавшимся положение. В континентальной же Европе земля колеблется под ногами, и нет никого, кто не чувствовал бы ее отдаленного гула» [1, с. 26]

Кейнс заявил, что подписанный Версальский «мирный договор не сделал ничего для экономического восстановления Европы, ничего для того, чтобы превратить побежденные центральные страны в добрых соседей; чтобы дать устойчивость вновь созданным государствам; чтобы образумить Россию; он не подготовил пути для осуществления экономической солидарности в среде самих союзников; в Париже не пришли ни к какому соглашению по вопросу о восстановлении расстроенных финансов Франции и Италии и ничего не сделали для согласовании системы Европы и Нового Света.» [1, с. 28]

Кейнс отметил, что Европа не может сама удовлетворять многие свои потребности, она не может даже прокормиться самостоятельно. Она до войны обеспечивала себе средства к существованию посредством хрупкой и в высшей степени сложной организации на основе угля, железа и транспорта, а также непрерывного подвоза продовольствия и сырья с других континентов земного шара. Вследствие разрушения этой организации и перерыва в подвозе часть этого населения оказалась лишенной средств к существованию.

Раскрывая удручающую картину в «центральных» странах, проигравших первую мировую войну, Кейнс цитирует записку германской экономической комиссии, которую представил Парижской мирной конференции граф Блокдорф-Рантцау, и в которой дана оценка последствия условий мирного договора для населения Германии:

«В период жизни двух последних поколений Германия из земледельческой страны превратилась с промышленную. Пока она занималась земледелием, она могла прокормить сорок миллионов жителей. В качестве государства промышленного она обеспечивала существование шестидесяти семи миллионам; в 1913 году ее ввоз пищевых продуктов доходил круглым счетом до двенадцати миллионов тонн. До войны пятнадцать миллионов человек поддерживали свое существование иностранной торговлей, мореплаванием и обработкой, прямо или косвенно, привозных сырых материалов… в следствие сокращения производства. Вследствие экономической депрессии, проистекшей от потери колоний, торгового флота и иностранных капиталов Германия не будет в состоянии ввозить из-за границы необходимое ей количество сырья. Значительная часть ее промышленности поэтому неизбежно обрекается на разрушение. Потребность ввоза пищевых продуктов должна значительно возрасти, а в то же время возможность удовлетворения этой потребности в такой же степени уменьшилась. Поэтому в ближайшее время Германия не сможет дать работы и хлеба многим миллионам своего населения, которые теперь лишены заработка в мореплавании и торговле. Эти миллионы должны бы эмигрировать, однако это физически невозможно всего более по той причине, что многие страны, и притом наиболее важные будут против всякой германской эмиграции. В силу этого выполнить условия мирного договора в буквальном смысле – значит погубить миллионы германских подданных. Эта катастрофа не заставит себя долго ждать, если принять во внимание, что состояние здоровья населения подорвано блокадой по время войны и усилением голодной блокады по время перемирия. Никакая помощь, как бы не была она велика и продолжительна, не может предупредить массовую гибель населения.

Мы не знаем, мы в самом деле сомневаемся, представляют ли себе делегаты стран Согласия неизбежные последствия, которые наступят, если Германия, промышленное государство, с ее густым населением, тесными связями с экономической системой всего мира, с ее потребностью в возе огромных количеств продовольствия и сырья, внезапно окажется отброшенной назад к той фазе развития, в которой ее экономическая жизнь и количество населения находились полстолетия тому назад. Те, кто подписывают этот договор, подпишут смертный приговор многим миллионам германских мужчин, женщин и детей.» [1, с. 29-30]

Кейнс саркастически замечает, что не слышал, чтобы на эти слова кем-нибудь был дан развернутый ответ.

Условия мирного договора, предписываемые Австрийской республике, также совершенно не считаются с безнадежным ее положением. Венская газета «Arbaiter Zeitung» от 4 июля 1919 комментирует их так: «Еще никогда сущность мирного договора не обнаруживала так грубо намерений, руководящих его составителями… В этом договоре каждая статья проникнута бессердечием и безжалостностью, в нем невозможно обнаружить даже признака человеческого сочувствия, он оскорбляет все, что связывает между собой людей, он является преступлением против человечности, против народа, терпящего страдания». [1, с. 40]

Кейнс горько замечает, что в подробностях знаком с австрийским договором, что он присутствовал при составлении многих из его статей, но считает нелегким опровергнуть справедливость этого негодующего протеста.

Обобщая состояние обществ и экономик, Кейнс констатирует, что «наиболее значимые черты нынешнего положения могут быть сгруппированы в три категории: во-первых, абсолютное понижение внутренней производительности в Европе; во-вторых, расстройство транспорта и обмена, посредством которых ее продукты могли бы быть доставлены на места наивысшего спроса; в-третьих, неспособность Европы закупить необходимое количество материалов за океаном.» [1, c. 30]

В числе факторов, снижающих мощность и производительность европейской промышленности, Кейнс относит потерю на пространстве всей Европы значительного количества рабочей силы вследствие гибели людей на войне и длительной мобилизации; истощение рабочей силы из-за хронического недоедания в центральных государствах, истощение почвы из-за недостатка искусственных удобрений в течение войны.

Краткими и емкими штрихами Кейнс раскрывает глубину экономической депрессии, вызванной войной: добыча угля в Европе упала на 30 %, от которого зависит большая часть промышленности и вся система ее транспорта. До войны Германия производила 85 % продовольствия, а к 1919-му производительность почвы понизилась на 40%, количество же рабочего скота уменьшилось на 55 %. Россия вследствие расстройства транспорта и сокращения производства доведена до голодовки. Венгрия ограблена румынами сразу после жатвы. Урожая Австрии достаточно для внутреннего потребления лишь до конца календарного 1919 года.

Но даже когда имеется возможность получить уголь и собрать хлеб, расстройство железнодорожной сети мешает их перевозке; и даже когда товары можно выработать, расстройство европейской денежной системы не допускает их продажи. Производителю необходим потребитель, а его тоже нет, так как ни у кого нет денег для приобретения товаров.

В России состояние подвижного состава безнадежно и это является одним из главных факторов разрухи. В Польше, Румынии и Венгрии положение немногим лучше.

Кейнс подводит итог плачевного состояния Европы: «Сельское население, существующее продуктами своего собственного земледельческого труда, но не имеющего обычного излишка для городов, а также (из-за недостатка материалов и, следовательно, разнообразия и необходимого количества продажной мануфактуры в городах) лишенное побудительных импульсов к продаже пищи в обмен на другие товары; промышленное население, не способное поддерживать свою рабочую силу вследствие недостатка питания, лишенное заработка вследствие недостатка материалов и таким образом не способное восстановить внутреннюю производительность подвозом из-за границы.» [1, c. 32]

После анализа состояния промышленности Кейнс обращается к рассмотрению состояния денежного обращения, подчеркивая, что производя все новые и новые выпуски кредитных билетов правительства могут тайно и относительно незаметно конфисковать значительную часть богатств своих подданных.

[Принятое странами-союзницами соглашение о сохранении в международном обмене «довоенного» уровня цен ориентировало все правительства на смертельно опасную (в общем-то для всех) политику твердых цен. В Российской империи, например, игнорирование инфляции, политика «твердых» закупочных цен на пшеницу и ячмень, вместе с антиалкогольной политикой, привела к отказу крестьян сдавать хлеб по несправедливым «бросовым» ценам, дефициту хлеба и продразверсткам еще в 1916, т.е. при царском правительстве. Таким образом, политика «твердых» цен явилась одной из причин падения царского абсолютизма в феврале-марте 1917 и Февральской революции.]

В последнем периоде войны все воюющие правительства из нужды или по неумению раскручивали эмиссию, разлагая систему денежного обращения и приводя в расстройство всю систему капитализма, т.е. делали то, что, по мнению Кейнса, большевик хотел бы делать предумышленно. Даже когда война закончилась, большинство из правительств из слабости продолжили то же самое злоупотребление. Однако при этом правительства, проявляя легкомыслие, стараясь отвести от себя народное негодование, указывают пальцем на производителей и предпринимателей, повышающих цены, прозванных за это «спекулянтами». Если цены находятся в состоянии непрерывного повышения, то производители или торговцы, закупая в запас некоторое количество сырья или товаров, неизбежно получают дополнительные барыши. Но «спекулянты», фактически, как отмечает Кейнс, являются следствием, а не причиной повышения цен.

Кейнс отмечает, что в Европе после войны наблюдается повсеместное проявление необычайной слабости со стороны капиталистического класса, который вышел из великих триумфов XIX века и еще несколько лет назад был всемогущим повелителем. Капиталисты терпят, что их собственные орудия – правительства, которые они же создали, и пресса, которая куплена ими, – ведут их к разорению и полной гибели. Кейнс с горечью подмечает, что история показывает, что никакой общественный порядок не погибает иначе как по собственной вине.

Выпуск бумажных денег во всей Европе достиг огромных размеров. Воюющие правительства, слишком робкие, неспособные или слишком непредусмотрительные, чтобы добывать необходимые ресурсы посредством займов или обложения, стали печатать кредитные билеты, чтобы свести концы с концами. Польскую марку покупают за 1,5 пенса; австрийскую крону – за 1 пенс. Германская марка ценится ниже 2 пенсов.

Но между тем, как стоимость денег становится слабой и колеблющейся за границей, у себя дома они никогда не теряют полностью свою покупательную силу, даже в самой России. При этом регулирование цен и травля «спекулянтов» с целью ослабить вредные последствия денежного обращения оказывают еще худшее воздействие на внешнюю торговлю.

Страны Европы Кейнс подразделяет на две различные группы, каждая из которых дает своеобразные проявления одного и того же зла; одна группа представляет страны, выключенные из международных отношений блокадой, другая – страны, которые оплачивали свой ввоз средствами своих союзников, т.е. в кредит.

Стоимость бумажной германской марки, выраженная в золоте, равняется приблизительно одной восьмой ее прежней стоимости. Однако цены в Германии по главным предметам промышленности не превышают прежний уровень более чем в пять раз. Такое несоответствие цен мешает ввозной торговле двумя способами. Ввоз сырья оказывается коммерчески неосуществимым и цены ввозимых товаров превышают покупательскую способность населения. Когда оккупационные власти привезли продовольствие, жители не смогли заплатить за них цену, равную себестоимости. Рискованно покупать с помощью заграничного кредита.

Обобщая, Кейнс выделяет «три различных препятствия для оживления торговли: несоответствие между внутренними и внешними ценами, недостаток личного кредита за границей для закупки сырья, необходимого, чтобы обеспечить промышленный капитал и возобновить обмен, и, наконец, расстройство денежного обращения, которое даже кредитные операции делает рискованными или невозможными (помимо обычного риска коммерческой деятельности)» [1, c.37].

Во всех странах Европы финансы чрезвычайно расстроены и ввоз не может быть уравновешен вывозом.

Количество кредитных билетов во Франции в шесть раз превысило их количество до войны. Курс франка в золоте составляет около 60 процентов от его прежней стоимости; это означает, что его стоимость не понизилась соответственно увеличению бумажного обращения. Особенностью и преимуществом положения Франции явилось то, что большая часть ее ввоза не была оплачена, а была покрыта займами у Великобритании и США.

В Италии ее кредитное обращение также в 5-6 раз превысило довоенный уровень, а стоимость лиры в золоте равна примерно половине ее прежней стоимости. Соответствие курса лиры и количества кредитных билетов в Италии оказалось более точным, чем во Франции. «Невидимые» доходы Италии, исходящие от денежных переводов эмигрантов и расходов туристов, пострадали очень сильно. Развал Австро-Венгерской империи лишил ее важного рынка. Зависимость Италии от чужестранного морского транспорта и от ввоза различного сырья дополнительно ухудшили ее положение из-за роста цен во всем мире.

Кейнс приводит удручающую статистику торгового баланса Франции, Италии и Англии (табл. 2).

Табл. 2. Среднемесячные объемы международной торговли, млн. фунтов стерлингов

Применительно к Англии Кейнс делает оговорку, что для нее дефицит торгового баланса не так абсолютно безнадежен, как кажется, так как он не учитывает, что почти все перевозки в Европе осуществляются английским торговым флотом, а это обеспечивает неучтенную прибавку в балансе ежемесячно на 45 млн. фунтов.

Неуравновешенность внешней торговли Франции и Италии ухудшена состоянием бюджетов обеих государств.

Кейнс пишет: «Нежелание Франции повышать обложение общеизвестно. До войны совокупность французского и английского бюджетов, а также среднее обложение на человека были почти равны. Во время войны в Великобритании налоги увеличились с 95 до 265 франков на человека, а во Франции – возросли лишь с 90 до 103 франков. В 1919 финансовом году налоги покрыли менее половины расходов Франции. Французское министерство финансов распродает военные запасы с американских складов и рассчитывает на новые выпуски билетов Французского банка…

Состояние бюджета в Италии лишь немногим лучше. Хотя и здесь премьер-министр Нетти в октябре 1919 накануне общих выборов «счел необходимым дать избирателям безнадежный анализ положения: (1) расходы государства почти втрое превышают доходы; (2) промышленные предприятия, включая железные дороги, телеграф и телефон, дали убыток; хотя народ покупает хлеб по возросшим ценам, эта цена обеспечивает убыток в 1 млрд. лир в год; (3) вывоз из Италии равен только одной четверти от ввоза; (5) военные расходы в месяц поглощают больше денег, чем расходы за весь первый год войны.» [1, c.39]

Кейнс отмечает, что в России, Польше, Венгрии и Австрии бюджета не существует вовсе. Опасность, заключающаяся в усиленном выпуске бумажных денег, «представляет собой длительное явление, конца которому еще не видно.»

В книге констатируется, что эти факторы подрывают кредит европейских стран, необходимый для ввоза сырья и обеспечения промышленного капитала, без которого немыслимо восстановление правильного обмена. Отклоняя экономические силы от состояния равновесия, вместо того чтобы направлять их к нему, эти влияния не излечивают нынешнее тяжелое состояние хозяйственной жизни, а, напротив, способствуют продолжению его.

«Перед нами бессильная, бездеятельная, дезорганизованная Европа, разделенная внутренними распрями, национальной ненавистью, содрогающаяся в усилиях борьбы и муках голода, полная грабежа, насилия и обмана. Чем можно доказать, что эта картина написана в слишком мрачных красках?» [1, c.40]

Россия, Венгрия и Австрия уже на деле переживают то, что для прочей Европы еще ожидается, и демонстрируют пример того, как сильно могут страдать люди и как далеко может зайти разложение общества.

Кейнс горько отмечает, что отчеты о состоянии здоровья населения центральных держав носят такой печальный характер, что чтение их притупляют воображение и ссылки на эти отчеты возбуждают подозрение в преувеличениях. Чтобы дать представление о положении дел, Кейнс приводит три выдержки из подобных отчетов:

«В последние годы войны в Австрии не менее 12 тыс. человек умерло от туберкулеза. В настоящее время по крайней мере 350 тыс. человек требуют лечения от этой болезни… В результате недоедания подрастает поколение с неразвитыми мускулами, связками и мозгом.» (Neu Freie Presse, 1919, 31 мая)

По другому сообщению, врачебная комиссия, отправленная медицинскими факультетами Голландии, Швеции и Норвегии, опубликовала в апреле 1919 в шведской прессе свой отчет изучения условий жизни в Германии: «туберкулез, в особенности среди детей, усиливается в устрашающей степени. Английская болезнь [рахит !?!] представляет еще более серьезное зло и распространяется еще шире. Невозможно бороться с этими болезнями, так как для туберкулезников не хватает молока, а для рахитиков – рыбьего жира. Туберкулез принимает невиданные формы, которые раньше были лишь в исключительных случаях. Болезнь поражает сразу все части тела, излечить ее практически невозможно… Почти такие же роковые формы туберкулез принимает и среди взрослых. В госпиталях от него умирают 90 % больных. Ввиду недостатка пищи бороться с ним невозможно… Он выражается в самых страшных формах, например в форме туберкулеза желез, который превращается в гнойное разложение тела».

Сообщение сотрудника «Vossische Zeitung» от 5 июня 1919 года, который сопровождал миссию Гувера¹ в Рудные горы: «Я посетил крупные сельские округа, в которых 90 % всех детей страдали рахитом и где трехлетние дети едва начинали ходить. Заглянем в любую школу. Вы думаете, что это детский сад для малюток. Нет, это дети семи и восьми лет. Крохотные лица с большими унылыми глазами, с огромным выдающимся рахитическим лбом, слабые руки, представляющие одни кожу и кости, а над искривленными ногами живот, вспухший от голодного отека… Этот ребенок, объяснил дежурный лечащий врач, получает достаточно хлеба, но не становится сильнее. Я выяснил, что он прячет хлеб под свой матрац. Страх голода так вкоренился в его душе, что он собирает запасы пищи, вместо того, чтобы ее есть.»

Кейнс горько замечает, что все же находятся люди, которые думают, что во имя справедливости подобные существа должны платить дань до сорока или пятидесятилетнего возраста, чтобы облегчить бремя налогов британских граждан.

[ 1 – Ге́рберт Кларк Гу́вер, (1874-1964) – американский сенатор, позднее (с 1929 по 1933) 31-й президент США от республиканской партии. С началом 1-й мировой войны помог организовать возвращение на родину 120 тыс. американцев, находившихся к началу войны в Европе. Осенью 1914 года Гувер создал и возглавил комитет помощи Бельгии (Committee for Relief in Belgium), оккупированной немецкими войсками. Он убедил немцев разрешить поставки продовольствия в Бельгию и не реквизировать их для своих нужд, а англичан убедил пропускать поставки через установленную ими морскую блокаду Германской империи. Довольно быстро комитет вырос в крупную организацию, закупавшую продовольствие в Америке и Австралии и доставлявшую его в Бельгию, с собственным флотом, состоявшем из нескольких десятков кораблей. Гувер несколько десятков раз пересекал линию фронта, наладив таким образом важный неофициальный канал связи между воевавшими сторонами. А после официального вступления США в войну в апреле 1917 года, Гувер был назначен главой продовольственного управления США президентом Вильсоном.

В 1918-23 годах Гувер возглавил Американскую администрацию помощи (ААП) – английская ARA (American Relief Administration), оказывавшую продовольственную помощь разорённым войной европейским странам, в том числе «Белой» России.

В 1921-22 годах в Советской России в результате засухи разразился массовый голод, который охватил 35 губерний с общим населением в 90 миллионов человек, из которых голодало около 40 миллионов. Горький 13 июля 1921 года обратился с воззванием, ставшим впоследствии известным как «Ко всем честным людям», с просьбой помочь продовольствием и медикаментами.

Француз Жозеф Нуланс, бывший военный министр, министр финансов, посол в российской империи, который в 1917 проводил политику непризнания и игнорирования Советской власти, а в 1918 организовывал интервенцию стран Антанты в Архангельске и Мурманске и подстрекал контрреволюционеров на восстания, организовал комитет государственной помощи, который выдвинул к правительству Советской России ультиматум признания довоенных и военных долгов царской России, и тем самым блокировал все попытки официальной помощи на Брюссельской (1921) и Генуэзской (1922) конференциях со стороны европейских правительств. Кроме того, Нуланс выдвинул требования самостоятельного доступа представителей его организации для «исследования ситуации на местах».

Ультиматумы Нуланса были отвергнуты правительством Советской России [2, c. 116, c. 549]

Герберт Гувер, вопреки своим консервативным взглядам, принял милосердное решение помочь стонущей от голода Советской России. Но он поставил два условия: чтобы ARA было позволено действовать самостоятельно, доставляя продовольствие непосредственно до населения, и чтобы граждане США, содержащиеся в советских тюрьмах, были выпущены на свободу.

25 июля Горький от имени советского правительства принял это предложение, а 21 августа в Риге ARA официально подписала с Максимом Литвиновым договор о предоставлении помощи «под контролем правительства Советской России» [2, c. 179, c. 555]. Первоначально была оказана помощь, эквивалентная 18,6 млн долларов, которые выделил для этого Конгресс США. Позже к этой сумме добавились частные пожертвования, а также 11,3 млн долларов, вырученных самим советским правительством от продажи золота. К моменту окончания своей деятельности ARA поставила продовольствия и других товаров в пользу России, в общей сложности, на 61,6 млн долларов (или 123,2 млн золотых рублей).]

Средства восстановить Европу

Кейнс пишет, что в предшествующих главах критиковал договор и деятельность политиков в Париже и в мрачных тонах изобразил вероятное настоящее и будущее положение Европы, чтобы избежать самого худшего. Прежде чем переходить к своим предложениям, которыми можно улучшить состояние Европы, Кейнс предложил читателям мысленно сопоставить два контраста – Англию и Россию.

В Англии Кейнс не предвидит возможности катастрофы. В результате войны Англия сделалась беднее, но не сильно истощила. Богатство страны в 1919 близко к ее богатству в 1900. Торговый баланс неблагоприятен, но не так уж серьезно. Дефицит в бюджете значителен, но не до такой степени, чтобы твердое и разумное управление не могло найти из него выхода. [Рабочие добились сокращения рабочего дня, но рост производительности труда способен привести к сохранению прежних объемов производства.]

Кейнс отмечает, что всякий, кто знает английского рабочего, не может сомневаться, что при желании и удовлетворенности своими условиями существования он может выработать за более короткий день не менее, чем вырабатывал ранее за большее количество часов.

Он подчеркивает, что «экономические мотивы и идеалы прежних поколений более не удовлетворяют нас; мы должны найти новый путь. И нам снова приходится ощущать недомогание, связанное с муками рождения нового индустриального порядка.

Другой полюс состояния хозяйственной жизни дает взгляд на Россию, Турцию, Венгрию и Австрию, где самые страшные бедствия, голод, холод, болезни, война, убийства и анархия свирепствует во всей силе, представляя из себя характер несчастий, против дальнейшего распространения которых следует искать средства, если только такие существуют.

Переходя к своим предложениям Кейнс горько констатирует, что в Париже политики упустили удобный случай для смягчения ситуации, который давали шесть месяцев после перемирия, и теперь «ничто уже не может исправить сделанное там зло». [Имеется ввиду именно «Мирный Версальский договор», который, по факту, явился не первым актом мира, а последним актом войны.] «Общество неизбежно должно подвергнуться большим лишениям и большему риску… Все, что можно сделать – это по возможности дать иное направление основным экономическим тенденциям, составляющим подоснову ежедневных событий, и таким образом содействовать восстановлению благосостояния и порядка, вместо того чтобы все глубже повергать нас в несчастье» [1, c. 44]

Людям, которые [как и он сам] думают, что Версальский мир не может войти в жизнь [то есть мертво рожден], через несколько месяцев после его подписания, Кейнс предложил обсудить программу, состоящую из четырех пунктов:

Пересмотр мирного договора.

Погашение взаимной задолженности союзников.

Интернациональный заем и реформа денежной системы.

Отношение Центральной Европы к России.

1.1. Пересмотр мирного договора.             [ 7.1. книги 1 ]

Приступая к изложению системы необходимых корректировок, Кейнс предоставляет слово американскому Президенту Вильсону и английскому генералу Смэтсу, как главным творцам новой международной организации безопасности Лиги Наций, которые верят, что образовании Лиги Наций компенсирует многие недостатки других частей договора и подчеркивали, что цивилизация должна ожидать от Лиги постепенного улучшения условий жизни Европы.

Подписывая договор, генерал Смэтс² в своем выступлении подчеркнул свое, и не только свое, особое мнение: «В договоре имеется постановление о территориальных границах, которые требуют пересмотра. В нем имеется требование гарантий, которые, как мы все надеемся, скоро будут признаны несогласующимися с новым миролюбивым настроением и разоружением наших прежних врагов. В нем предусмотрены наказания, большинство которых при более спокойном отношении должно быть предано забвению. В нем предписаны такие способы вознаграждения победителей, которые не могут не принести ущерба делу оживления Европы и которые в общем интересе было бы желательно сделать более сносными и умеренными. Надеюсь, что Лига Наций еще укажет Европе способ избавиться от разорения, причиненного войной». [1, c. 44]

[ 2 – Ян Христиан Смэтс (1870-1950) – неординарная личность, военный и политический деятель Южно-Африканского Союза, в молодости – активный участник англо-бурской войны (1899-1902) в Трансваале, командовал крупным партизанским отрядом буров, активно участвовал в процессе объединения южноафриканских колоний в Южно-Африканского Союз и в получении им статуса доминиона. Во время 1-й Мировой войны был военным министром ЮАС и руководил захватом германской Намибии; после командовал Британскими экспедиционными силами в Северо-Восточной Африке. На Парижской конференции был одним из представителей Британской имперской периферии, оказался вовлечен в "большую" политику и сумел добиться признания и высокой оценки своих заслуг на широком поле военной, административной и дипломатической деятельности. Включился в теоретическую разработку и практическое воплощение идеи создания международной организации безопасности. На него была возложена задача по разработке устава Лиги Наций, предложил мандатную систему.

Позднее дважды (с 1919 по 1924 и с 1939 по 1948 годы) был премьер-министром ЮАС.

Занимался исследованиями флоры Южной Африки. Стал одним из создателей оригинальной философской системы – холизма.

Выступил пропагандистом создания Организации Объединенных Наций, и был автором преамбулы к уставу ООН.

В итоге Ян Смэтс оказался единственным человеком, который утверждал уставы Лиги Наций и ООН. Кроме этого, он был единственным человеком, который принимал участие в подписании мирных договоров, которые заканчивали Первую и Вторую мировые войны.]

Говоря о возможности пересмотра мирного договора Кейнс отмечает, что такая возможность, в принципе, имеется, и ее создает учредительный Договор Лиги Наций.

Статья XIX устава Лиги Наций гласит, что «время от времени собрание может рекомендовать пересмотр членам Лиги тех договоров, которые сделались неприемлемыми, и рассмотрение международных отношений, продолжение которых могло бы представлять опасность для общего мира.»

Однако статья V договора предусматривает, что «за исключением случаев, специально оговоренных в данном договоре…, решения всех заседаний Собрания и Совета, требует согласия всех членов Лиги, представленных на таком заседании.»

Кейнс, иронизируя, подчеркивает, «не превращает ли это постановление Лигу в учреждение для потери времени во всем, что касается пересмотра какой-либо статьи мирного договора?»

Тем не менее Кейнс призывает осуществить усилия по пересмотру условий договора «через посредство Лиги Наций в надежде, что сила общего мнения сможет заставить строптивое меньшинство отказаться от использования его права вето.»

«Хотя в Версальском Мирном договоре «имеются много частных определений, которые делают его неприемлемым», главным, по мнению Кейнса, является вопрос о репарациях: «Если сумма, требуемая для репараций меньше той, на которую союзники имеют право с силу строгого истолкования условий мирного договора, то излишне перечислять отдельные ее статьи или приводить объяснение относительно ее отдельных составных частей».

Кейнс предложил ограничить репарации с Германии суммой в 2000 миллионов фунтов стерлингов, что немного, но зато реалистично и вдвое больше репараций Франции Германии после франко-германской войны 1871, пленения Луи Наполеона и Парижской коммуны. Кейнс не питал иллюзий относительно гибкости консервативных правительств, действия которых сначала привели к войне, а затем допустили принятия такого малоприемлемого «Мирного» договора. Он рассчитывал на смену правительств и на то, что «новые правительства в главных союзных странах обнаружат более глубокую мудрость и большее великодушие, чем их предшественники».

[Следует напомнить представленные во введении суммы репарационных требований с Германии, рассматриваемые на Парижской конференции. Первоначально французы затребовали 44 млрд золотых довоенных фунтов (220 млрд золотых долларов), британцы – 24 млрд фунтов, а американцы – 4,4. После признания необходимости учета только прямого нанесенного ущерба от принесенных разрушений, объем требований стал составлять 8-9,4 млрд фунтов стерлингов. В итоге в 1921 специальная комиссия установила объем репарационных платежей в сумме 132 миллиарда марок, что составляло около 6,6 миллиарда фунтов стерлингов или 33 миллиарда долларов. Причем в итоговой цифре платежей были включены и погашения дополнительных займов, предоставленных Веймарской республике. По факту, собственно репарационные платежи были существенно меньше и оказались близки «цифре Кейнса».]

«Выданные Германией военный и коммерческий флот и подводные кабели, выданные ей согласно условиям перемирия военные материалы, государственная собственность на уступленных ею территориях», оценены в 500 миллионов фунтов.

Оставшаяся сумма в 1500 млн. фунтов не должна приносить процентов и должна гасится в течение 30 лет по 50 млн. фунтов ежегодно. Репарационная комиссия должна стать подконтрольной Лиге Наций. Исключаются всякие попытки получить возмещение убытков от Австралии. Союзники должны отказаться от своих притязаний на уголь, представленный в дополнении 5 к Мирному договору, но требование Германии возместить Франции ее потери угля вследствие разрушения копей должны остаться в силе. Относительно Саарского бассейна временная уступка его не заносится в счет уплаты Германии, которая получит и копи и территорию назад через 10 лет. Однако взамен Франция должна взять на себя обязательство поставлять половину от того количества лотарингского железа, которое ввозилось из бассейна в Германию до войны. Уже учрежденная Угольная комиссия должна войти в структуру Лиги Наций, расширив ее состав за счет представителей Германии, государств Центральной и Восточной Европы, а также нейтральных северных государств и Швейцарии. Должен быть организован свободный торговый союз под покровительством Лиги Наций при отсутствии протекционистских пошлин.

Определение суммы платежей по возмещению убытков в соответствие с платежеспособной возможностью Германии сделает возможным возрождение надежды и предприимчивости в этой стране, позволит избежать постоянных трений и ненужного давления на Германию, вытекающего из статей договора, которые невозможно исполнить.

Смягчение предписаний по углю и железу создаст для Германии возможность дальнейшей промышленной деятельности и ограничит пределы сокращения производительности.

«Если мой взгляд на нации и их отношения друг к другу будет принят демократиями Западной Европы и финансовую поддержку США, то небо да поможет нам всем!»

«Мы все должны строить нашу деятельность на светлых ожиданиях и верить, что процветание и счастье одной страны приносят то же самое и другим, что человеческая солидарность не является фикцией и что нации еще способны видеть друг в друге своих ближних и братьев». [1, c. 50]

1.2. Погашение взаимной задолженности союзников.       [7.2. книги 1]

Предлагая изменение условий возмещения убытков, Кейнс стоял на точке зрения интересов Германии. «Однако справедливость требует, чтобы столь значительное сокращение суммы репараций сопровождалось ее перераспределением в среде самих союзников… Области, пострадавшие от вторжения неприятелей, должны получить возмещение в первую очередь.» Поэтому «Англия должна отказаться от претензий на денежное возмещение в пользу Бельгии, Сербии и Франции».

«Разрешив таким образом вопрос о репарациях, будет возможно с большей легкостью и большей надеждой на успех поставить на очередь два финансовых предложения, которые одинаково рассчитывают на щедрость со стороны Соединенных Штатов. Первое из них имеет ввиду полное уничтожение межсоюзнической задолженности, вызванной потребностями войны.»

Кейнс был представителем английского казначейства в Совете Антанты и приводит примерную таблицу задолженности, которую мы воспроизводить не будем. Соединенные Штаты выдали кредитов, примерно на 1890 миллионов фунтов. Англия задолжала США 842 млн. фунтов, а сама ссудила другим 1740 млн. Франция должна 1058 млн. фунтов США и Англии почти поровну и ссудила другим 355 млн. Италия задолжала 827 млн. в основном США и Англии почти поровну. Долги России составляют 766 млн. фунтов и в основном приходятся на Англию (568) и Францию (160). Долги Бельгии – 268 млн. почти поровну между тремя кредиторами. Долги Сербии (Югославии) – 60 млн., но имеется договоренность на дополнительный кредит от США еще более чем на 100 млн.

Часть долгов являются безнадежными. По мнению Кейнса, если союзники простят друг другу все перечисленные долги, то чистый убыток США «на бумаге будет означать отказ от суммы около 2000 млн. фунтов, а для Англии около 900 млн.» Франция и Италия выиграют.

«Европа имеет право ожидать такого проявления великодушной щедрости при условии, что она со своей стороны приложит честные усилия … и будет избегать войны … в экономическом смысле и будет работать над восстановлением хозяйственной жизни всего континента. Финансовые жертвы Соединенных Штатов с сравнении с их богатством были неизмеримо меньше, нежели жертвы европейских государств.» [1, c. 53]

«Европа никогда не должна забывать совершенно исключительной помощи, оказанной в течение всей первой половины 1919 года деятельностью Гувера и Американского комитета помощи… Только Американский комитет помощи видел в истинном свете положение европейских дел и относился к ним так, как подобало людям. Гувер был единственным человеком, вышедшим из ордалии парижского общественного мнения с более громкой репутацией. Эта натура с внешностью утомленного Титана, с пристальным взором, видящем всегда настоящие и важные факты европейского положения, привносила в Советы Парижской мирной конференции, когда он принимал участие в заседаниях, именно ту атмосферу деловитости, знания, великодушия и бескорыстия, которая могла бы дать настоящий и приемлемый мир, если бы она была свойственна также и другим окружающим.» [1, с.54]

«Так предполагала и сама Америка, давая деньги, она делала это не для выгодного помещения капитала.»

«Если не будет сделано попытки такого соглашения, то результат войны выразится в создании целой сети тяжких податей, которые одни союзники должны будут платить другим.» [1, c. 55]

Факт огромных финансовых долгов повсюду является угрозой устойчивого финансового положения. Каждый оказался должен соседу огромные суммы.

«Необходимо повсюду зажечь праздничные костры [из долговых расписок]; это является столь настоятельной необходимостью, что если мы не сумеем сделать этого в добром порядке и общем хорошем настроении, причем никто не причинит другому серьезной обиды, то, когда дело дойдет до крайности, может вспыхнуть такой [революционный] пожар, который истребит не только эти бумаги, но и кое-что другое поважнее.» [1, с. 57]

«Европе в течение долгого времени придется зависеть от своего ежедневного труда, а не от щедрости Америки; но, с другой стороны, она не согласится, чтобы плоды этого труда отдавались другим.» [1, c. 58]

1.3. Международный заём.                   [ 7.3 книги 1 ]

Второе предложение, касающееся финансов, избавит Европу от непосредственных бедствий настоящего времени, заключающегося «в превышении европейского ввоза над вывозом, от неблагоприятного денежного курса и расстройства денежной системы. Европейское производство весьма трудно будет запустить в ход без временных мер внешней помощи, … за который уже высказываются в некоторых кругах Франции, Германии, Англии а также Америки». [1, с. 59]

При этом Кейнс делает исходное замечание, что при том положении, какое существует ныне, он не ссудил бы ни пенса ни одному из нынешних европейских правительств в отдельности. Никто не может в такой степени, как пишущий эти строки, сознавать, как справедливо было бы при виде безумия и неуступчивости европейских политиков сказать им так: продолжайте же разлагаться в атмосфере вашего собственного злопыхательства и предоставьте нам идти своей дорогой.

«Если случится то, чего мы должны желать всеми силами, если народы Европы в течение этой же зимы [1919/1920] отвернутся от ложных кумиров, вызвавших эту войну и переживших ее , если в их сердцах вместо ненависти и национализма, во власти которых они еще находятся, займут иные помышления и надежды, надежды на счастье и согласие всей европейской семьи, тогда чувство уважения и сыновней любви могли бы побудить народ Америки отказаться от мелочных возражений и личных выгод и завершить спасением Европы то дело, которое народ Америки начал, избавив Европу от угрожающей ей тирании организованного насилия Германии.» [1, с. 60]

«Главные линии всех возможных схем международного займа с сущности совпадают. Те страны, которые могут оказать содействие, т.е. Соединенное Королевство (Британская Империя) и Соединенные Штаты, должны будут обеспечить иностранный кредит для всех участвующих в войне стран континентальной Европы, как принадлежащих к Антанте, так и ее бывших врагов. … На первое время, например, можно много сделать, располагая суммой в 200 млн. фунтов… при непременном условии возвратности долга.» [1, c. 61]

«В распоряжении Европы окажется необходимый минимум мобильных средств, необходимый для того, чтобы оживить ее надежды, обновить ее экономическую организацию и дать возможность ее внутреннему богатству снова начать функционировать во благо ее тружеников.»

1.4. Отношение Центральной Европы и России.      [ 7.4. книги 1 ]

Кейнс отмечает, что в этой книге очень мало внимания уделил России, но в обсуждении вопроса о способах восстановления экономической жизни Европы необходимо иметь в виду некоторые стороны русской проблемы, которые имеют принципиальную важность.

«С военной точки зрения возможность конечного соединения сил России и Германии вызывает серьезные опасения. Однако такое соединение имеет гораздо большую вероятность в случае, если реакционные движения возьмут верх в обеих странах, между тем как действительное единство целей между Лениным и нынешним германским правительством, представляющем по преимуществу средние классы страны, видится немыслимым. С другой стороны, те же самые люди … еще более трепещут перед успехами большевизма. Им приходится признать, что единственными силами для борьбы с большевизмом внутри России являются контрреволюционеры, а вне ее – восстановление порядка и власти в Германии. ». [1, c. 62]

«Германское правительство [, осуществившее безоговорочную капитуляции Германии,] 30 октября 1919 заявило, что оно продолжает держаться политики невмешательства во внутренние дела России «не только принципиально, но также потому, что эта политика оправдывается практическими соображениями. Будем надеяться, что в конце концов Англия и Франция также примкнут к этой точке зрения, если не по принципу, то по крайней мере на основании практических соображений.» [1, c. 63]

«До войны Западная и Центральная Европа получала из России значительную часть необходимого ей зернового хлеба. После 1914 года потеря русского импорта была возмещена отчасти потреблением запасов, отчасти обильными урожаями Северной Америки, доставленными в Европу благодаря твердым ценам Гувера, но главным образом экономией потребления и недоеданием. После 1920 года потребность в запасах России будет даже значительней, нежели до войны; ведь твердые цены в Америке будут отменены, нормальный рост населения с 1914 потребует почти всего внутреннего производства, а почва Европы еще не восстановит своей прежней производительности. Если торговые отношения с Россией не возобновятся, то пшеница в 1920/21 годах (если не будет исключительного урожая) станет редким и очень дорогим товаром. Таким образом, блокада России, недавно провозглашенная союзниками, представляет неразумную и близорукую меру; мы блокируем не столько Россию, сколько самих себя.»

«Не видно иной возможности восстановить производительность [российского сельского хозяйства] в течении мыслимого периода времени, как посредством германской предприимчивости и организации… Германия обладает опытом, побудительными мотивами и в большом количестве материалами для того, чтобы снабдить русского крестьянина благами, которых он лишен в течение последних пяти лет, чтобы реорганизовать систему транспорта.» [1, c. 64]

«Этот процесс абсолютно не зависит от форм правления в России. … Независимо от того, явится ли форма коммунизма, воплощенная советским правительством, на долгое время соответствующей темпераменту русского народа, такие факты, как оживление торговли, удобств жизни и обычных стимулов к экономической деятельности, едва ли будут благоприятствовать крайним выражениям тех доктрин насилия и тирании, которые представляют результат войны и отчаяния.»

«Если мы даже в мелочах станем сопротивляться всем средствам, с помощью которых Германия и Россия могли бы восстановить свое материальное благополучие только потому, что мы чувствуем национальную, расовую или политическую ненависть к их населению или правительству, мы должны также быть готовы принять все последствия подобных чувств… Если мы не позволим Германии обмениваться продуктами с Россией, и таким образом питаться, ей неизбежно придется конкурировать с нами, домогаясь продуктов Америки.» [1, c. 65]

«Банкротство и упадок Европы, если мы позволим им развиваться, будут отражаться на каждом из нас в течение долгого ряда лет… У нас еще будет время, чтобы пересмотреть лежащие перед нами пути и взглянуть на мир другими глазами… Нам дан лишь один способ влиять на эти скрытые течения; этот способ заключается в использовании тех сил просвещения и воображения, которые изменяют мнение людей. Провозглашение истины, разоблачение иллюзий, уничтожение ненависти, расширение и просвещение человеческих чувств и умов – таковы наши средства.»

Глава 2. Пересмотр Мирного договора

[Фрагменты 1 и 7 глав книги 2 «Пересмотр Мирного договора» (Кейнс, 1921)]

[Прошло 2 года после окончания войны. Несбалансированность и ошибочность финансовых и валютных политик европейских стран только усугубила расстройство денежного обращения. Государственные деятели с упорством, достойным лучшего применения, пытались реализовать ложную кредитно-финансовую политику.

Кейнс отчасти мог даже испытывать внутреннее удовлетворение, так как его предупреждения в значительной мере были услышаны. Но большие политики не любят признаваться в своих ошибках, и по этому задним умом они любят похваляться своей «двойной» мудростью, мол мы и тогда считали этак, а не так, как декларировали, но общественное мнение было против, а идти против общественного мнения себе дороже. Но действовали то мы значительно осторожней и мудрее, чем заявляли в декларациях.]

2.1. Общественное мнение                   [ Глава 1 книги 2 ]

«Политики в своей деятельности вынуждены говорить немало глупостей, однако они претворяют их в действия лишь насколько, насколько считают это допустимым, в надежде, что глупости в поступках как следствие глупостей в словах скоро изобличат сами себя и заставят публику образумиться и стать умнее. Это воспитательная сила Монтессори в применении к особому ребенку – обществу. Кто станет перечить этому ребенку, тому скоро придется уступить место иным наставникам. Поэтому вы должны хвалить прелесть пламени, к которому ребенок тянется рукой… Поощряйте его капризы, но, как мудрый и гуманный страж общества, в то же время зорко наблюдайте момент, когда надо предупредить его, не останавливая: ребенок обожжется и впредь станет умнее…

Ллойд Джордж взвалил на себя ответственность за [Версальский] мирный договор. “Этот договор неразумен, отчасти невыполним, наконец опасен для жизни Европы. В свое оправдание Ллойд Джонс может сказать, что и то, и другое, и третье ему прекрасно известно, но что руководитель демократии вынужден считаться с тем значением, какое имеют в жизни страсти и невежество широких кругов публики. Он может сказать кроме того, что Версальский мир был для своего времени наилучшим компромиссом между требованиями этих кругов и стремлениями главных действующих лиц, вытекающими из их характера. То же касается жизни Европы, то он, Ллойд Джордж, целых два года напрягал свою энергию и ловкость, чтобы избежать или смягчить опасность кризиса…

Отчасти эти оправдания справедливы. Закулисная история мирной конференции, рассказанная ее участниками, французами и американцами, рисует Ллойда Джорджа даже в благоприятном свете: он борется против чрезмерных требований договора, напрягая все усилия, рискуя своим личным положением. В общеизвестной истории двух следующих за подписанием лет Ллойд Джордж представляется как защитник Европы от всех тех опасных следствий им же созданного договора, какие только он был в силах отвратить; он действует с несравненной ловкостью, охраняя если не благоденствие, то по крайней мере спокойствие Европы и хотя редко говорит правду, однако часто руководствуется ею в поступках. И потому он может утверждать, что хотя и окольными путями, но в пределах возможного он все же был настоящим слугой общества.» [1, c. 67]

В отличие от государственных политиков «частные люди могут позволить себе говорить и писать свободно. Вот почему я считаю, что не совершил ошибки, в моей книге «Экономические последствия Версальского договора» делал выводы на основании буквального истолкования этого договора, не совершаю ее и теперь, исследуя результаты его применения. Я доказывал, что многие из его условий невыполнимы; но я не согласен с моими критиками, что именно поэтому договор будто бы безвреден.» [1, c. 68]

«В настоящее время существует два мнения; их различие якобы не в том, что одно является истинным, а другое – ложным, как это было в прежнее время. Теперь их надо характеризовать как «внешнее» и «внутреннее». Первое исходит от публики, и представителями его служат политики и газеты, второе выражают взгляды тех же политиков, журналистов и всякого рода слуг общества всех степеней и рангов, а также тех, которые действуют невидимо для общества, примем мнение это высказывается лишь в тесном кругу.» [1, c. 69]

«Я думаю, что даже в 1919 году рядовой англичанин не верил серьезно в возможность контрибуции; он всегда относился к этому вопросу философски, с некоторой долей критики. … В отношении тогдашних настроений вера в безграничную платежеспособность Германии хотя и включала в себе мало истины, но зато соответствовала более высоким чувствам [справедливого отмщения агрессору], чем противоположное убеждение.» [1, c. 70]

«Вот почему статьи Версальского договора, касающиеся возмещения убытков, теряют свое значение… Я ставлю себе задачу предложений касательно мер, какие должны быть приняты… Пора, наконец, перестать думать, будто тот, кто рассуждает здраво, говоря во всеуслышанье перед публикой, проявляет болтливость и нескромность.»

2.2. Пересмотр мирного договора и устройство Европы.       [ Глава 7 книги 2 ]

«В Англии общественное мнение почти уже завершило свой круг, и премьер-министр [Ллойд Джордж] готовится выиграть победу на новых общий выборах на платформе: запрещение Германии платить, работа для каждого и более счастливая Европа для всех.»

«Оглядываясь в прошлое и перечитывая, что я написал два года назад, я вижу, что опасностей, которые тогда, казалось, нависли над Европой, ныне счастливо удалось избежать… Два года назад договор, который бросил вызов справедливости, милосердию и мудрости, представлял тогдашнюю волю стран-победительниц. Тогда я спрашивал себя: народ, ставший жертвой договора, проявит ли терпение? Или лишения и отчаянье заставят его потрясти самые основы общественного порядка? Теперь у нас есть ответ. Да, жертва оказалась терпеливой.» [1, c. 71]

Кейнс подчеркивает, что ни одна часть мирного договора не была выполнена на деле, за исключением статей о границах и разоружении. Много несчастий, которые я предсказывал как следствие применения главы о репарациях, в действительности не постигли Европу именно потому, что никто серьезно не пытался выполнить предписания договора… Несмотря на упадок торговли и расстройство денежной системы, Европа под внешней оболочкой теперь оказалась гораздо устойчивее и здоровее, нежели два года назад. Смятение в умах отчасти улеглось. Старый порядок, нарушенный войной, отчасти восстановлен; транспорт, за исключением Восточной Европы, в значительной мере налажен; повсюду, кроме России, жатва была обильна, и в сырье для промышленности нет недостатка.

«На этих новых путях все же остаются два препятствия. Во-первых, договор, хотя он и оставался без применения, еще не пересмотрен. Во-вторых, та часть хозяйственной системы, которая слагается из денежных систем, государственных финансов и заграничных курсов [валют], остается почти в таком же расстройстве, как прежде. В большинстве европейских стран все еще нет равновесия между расходами и доходами бюджета, и потому инфляция растет, а международные курсы их валют по-прежнему колеблются. Предложения, которые я высказываю ниже, посвящены главным образом этой проблеме.

Некоторые из предлагаемых ныне планов восстановления Европы содержат слишком большой элемент опеки и слишком сложны, а иногда они исходят из чересчур пессимистических предположений. Больной нуждается не сколько в лекарствах или операциях, сколько в здоровых и естественных окружающих условиях, благодаря которым заработают его собственные восстанавливающие силы. Вот почему надлежащий план должен носить по преимуществу «негативный» характер; он должен быть направлен на устранение различных препятствий, на упрощение положения, на уничтожение бессмысленных и несправедливых пут.» [1, c. 72]

«В главной части мои предложения не новы. Проект частичного или полного уничтожения междусоюзнического и репарационного долгов, ныне всем уже знакомый, по необходимости играет в них крупную роль.» [1, c. 73]

2.3. Пересмотр мирного договора                   [ 7.1 книги 2 ]

[Кейнс долго, в предыдущих 6 главах, которые отсутствуют в книге «Кейнс. Избранное» [1], анализировал договор и состояние экономик и в 7 главе представлены только его результирующее предложения.]

«Оставляя пока в стороне упразднение различных статей договора, которые и без того остаются только на бумаге, а также прекращения оккупации на условиях, изложенных ниже, я хотел бы закончить мой пересмотр договора одним взмахом пера. Пусть нынешняя оценка репараций в 138 млрд. золотых марок [если мы не перепутали курсы валют, то это составляет 6,9 млрд. фунтов] будет заменена суммой в 36 млрд. золотых марок [или 1,8 млрд. фунтов или 9 млрд золотых долларов]» (табл. 3) [1, c. 74]

[В первой книге своего анализа Кейнс давал возможные суммы репараций в британских фунтах. Курс составляет 20 золотых марок на 1 золотой фунт стерлингов.]

Табл. 3. Предлагаемые пропорции репараций

«Теоретически можно допустить предположение, что Германия окажется в состоянии уплатить 1 % прироста и 5 % погашения с этой суммы долга. Однако это может быть достигнуто только поощрением ее промышленности, работающей на вывоз, в такой степени, которая окажется невыгодной для Великобритании, и возложением на ее финансы трудной задачи, которая расстроит ее бюджет и ослабит правительство. Даже если подобный платеж теоретически возможен, я не считаю его практически осуществимым в течение периода в тридцать лет.

Предлагаю, чтобы Британская империя помимо пересмотра договора, о котором говорилось выше, целиком отказалась от своих требований, за исключением суммы в 1 млрд. золотых марок, предназначенных для особых целей, которые будут разъяснены дальше, и чтобы сверх того, Британия взялась удовлетворить претензии Италии и других менее крупных получателей тем, что простила бы им одолженные у нее суммы. Германии пришлось бы уплатить 18 млрд. Франции и 3 млрд. Бельгии, так как я предполагаю, что Соединенные Штаты тоже согласились бы простить безделицу, причитающуюся в их пользу. Эту достаточную сумму Германия должна была бы уплатить ежегодными взносами в размере 6 % годовых (считая 1 % прироста и 5 % погашения) в течение тридцатилетнего периода.» [1, c. 75]

[Описанная Кейнсом схема вообще-то предполагает 25-ти-летний период погашения при пропорциональном платеже за кредит. 30-ти-летняя схема платежей опирается на 1,33 % прироста и 4,67 % погашения.]

2.4. Удовлетворение нужд союзников            [ 7.2 книги 2 ]

«Мое предложение предусматривает полное восстановление опустошенных провинций [Бельгии и Франции] согласно добросовестной оценке принесенных убытков, и в тоже время оно вычеркнет другие параллельные требования, стоящие на пути этому главному требованию». [1, c. 76]

2.5. Помощь новым государствам            [ 7.3 книги 2 ]

«Из доли получений Великобритании я оставил в силе и при новой схеме сумму в 1 млрд. марок золотом; эти деньги предназначены не для нее самой, а для облегчения финансовых проблем двух новых государств, за которые на Англии лежит известная ответственность – Австрия и Польша.

Жители Вены не созданы для трагедии; все мы сознаем, что желать зла городу Моцарта было бы слишком жестоко. Вена была столицей вырождающегося величия; но если она освободится от соблазнов империализма, она станет тем, чем она должна быть, а именно центром торговли и художеств для четвертой части Европы.» [1, c. 77]

Кейнс предлагает «сложить с нее ее долги иностранным правительствам, включая также и невыполнимое обязательство по репарациям», и «снабдить ее в Берлине кредитом в размере 300 млн. марок золотом [или 15 млн. британских фунтов], которым она могла бы пользоваться в течение пяти лет».

«Для прочих новых государств, за исключением Польши, было бы достаточно сложения с них долгов, а для Венгрии, кроме того, также обязательств по репарациям. … Главная проблема Польши может быть решена только временем и возрождением соседних с нею государств. Я рассматриваю только неотложный вопрос реорганизации ее денежной системы и облегчения ее мирных отношений с Германией. Для этой цели я считал бы нужным предоставить ей остаток вышеупомянутого миллиарда, те. 700 млн. золотых марок» [или 35 млн. фунтов]. [1, c. 78]

«По существу изложенная схема весьма проста. Она удовлетворяет главному требованию: поставить перед каждым министром финансов Европы посильную проблему. Даже на бумаге, а еще более в действительности все континентальные страны Европы окажутся в выигрыше. На бумаге Соединенные Штаты и Соединенное Королевство оказываются в проигрыше.»

«В силу Лондонского соглашения Великобритания имеет право на 22 % поступлений от Германии, что составит от 780 до 1010 млн. марок золотом (от 39 млн. до 50,5 млн. фунтов золотом) [в год], смотря по тому, какую сумму предположительно составит германский экспорт.» [Если экспорт Германии составит 6 млрд. марок и если он достигнет 10 млрд.] [1, c. 73]

[Таким образом, курс валют в золоте составляет 20 марок за фунт.]

«Тем не менее под давлением обстоятельств мы не можем рассчитывать на помощь американцев и, если того требует необходимость, Англия должна обходиться без нее. Если Америка не выказывает готовности принять участие в конференции для пересмотра договора и восстановления Европы, то Великобритания должна согласиться на отказ от своих бумажных претензий независимо от поведения Соединенных Штатов.

Вся простота моего плана может быть ясно понята из краткого его резюме: 1) Великобритания и, если возможно, также Америка аннулируют все долги европейских правительств и отказываются от всякой доли в германских репарациях; 2) Германия уплачивает 1260 млн. золотых марок (63 млн. фунтов золотом) ежегодно в течение 30 лет и предоставляет сумму в 1000 млн. марок [50 млн. фунтов] в качестве помощи Польше и Австрии; 3) из ежегодного платежа Германии 1080 золотых марок получает Франция, а 180 млн. – Бельгия.» [1, c. 80]

«Великобритания могла бы обеспечить своим товарам доступ в глубь Германии без уплаты пошлины… Она могла бы добиваться частичного контроля над германской промышленностью.»

«Главный предметом спора является вопрос; можно ли удовольствоваться ежегодным платежом в 63 млн. фунтов золотом? Я допускаю, что Германия могла бы заплатить и несколько более крупную сумму. Однако я рекомендую именно эту цифру, так как, во-первых, она достаточна для восстановления разрушений, причиненных Франции, а во-вторых, она не столь тяжка, чтобы для ее взыскания нас надо было вторгаться в Германию каждую весну и осень. Платеж должен быть определен в такой сумме, которую Германия не могла бы считать несправедливой и которая настолько бы соответствовала бы ее силам, что, и уплачивая ее, она не теряла бы своей энергии в труде. Эти предложения, какими бы умеренными по сравнению с другими они ни казались, возлагают на Германию очень тяжкое бремя.» [1, c. 83]

Глава 3. Социальные последствия изменения стоимости денег

[Глава 1 книги 3]

[Главы 3-7 являются изложением и цитированием глав 1-5 глав книги 3

«Трактат о денежной реформе» (Кейнс, 1923)

[Прошло еще 2 года. Мир в конце 1920 пережил экономический кризис и почти весь 1921 наблюдалась депрессия и дефляция. Кейнс осознал, что дело не в частных просчетах отдельных министров финансов, а в ошибочности общих принципов экономической политики, рассчитанной на восстановление прежних довоенных уровней национальных валют. Он сформулировал программу глобальной корректировки денежной системы.]

«Мы доверяем дело сбережения частным лицам и побуждаем сберегающих помещать свои средства главным образом в денежные документы. Мы возлагает ответственность за производство на предпринимателя, побуждаемого преимущественно стремлением к получению прибыли, которую он пожинает в форме денег. Те, кто не является приверженцем коренных преобразований современного социального уклада, полагают, что указанные начала как отвечающие человеческой природе имеют большие преимущества. Но они не могут правильно функционировать, если то мерило, которое они предполагают устойчивым, – деньги, является неустойчивым.» [1, c. 86]

«Часто полагают, что издержки производства сводятся к трем элементам: вознаграждению рабочей силы, предпринимателя и прибыли на капитал. Но существует еще и четвертый элемент – риск; и вознаграждение за риск является самым тяжелым, но вместе с тем наиболее легко устранимым бременем для производства. Момент риска сказывается наиболее сильно при неустойчивости денежной единицы. Денежные реформы, которые привели бы здоровым принципам денежного обращения в Англии и во всем Мире, уменьшили бы элемент риска, от которого в настоящее время мы терпим непомерный ущерб.»

«Часто утверждают, что научное изучение вопросов денежного обращения невозможно. Чего нам не хватает, так это скорее ясного анализа реальных фактов, чем способности понять уже проведенный анализ. Если новые идеи, всплывающие в разных местах, здоровы и верны, то они рано или поздно пробьют себе дорогу.»

«Значение денег заключается в их покупательной способности. Изменение стоимости денежной единицы, влияющее единообразно и равномерно на все хозяйственные явления, не влечет за собой никаких последствий.» [1, c. 87]

«Отсюда следует, что изменение стоимости денег, или, что то же самое, изменение уровня цен, приобретает социальное значение лишь постольку, поскольку его влияние неодинаково… Изменение стоимости денег, наблюдаемое с 1914 года, приняло такие размеры, что оно вместе со всеми своими последствиями является одним из самых примечательных феноменов хозяйственной истории современного мира.»

«Во время наполеоновских войн и в непосредственно следовавший за ним период наибольшее колебание цен в Англии в течение одного года равнялось 25 %, а наиболее высокий уровень цен в первой четверти XIX века которую мы привыкли считать самым длительным периодом в истории английского денежного обращения, был едва лишь вдвое выше прежнего уровня цен,» и этот подъем длился целых 13 лет. Сравним с этим невероятные колебания последних 9 лет.» (табл. 4)

Табл. 4. Индексы оптовых цен в процентах к 1913 [1, c. 88] [У Кейнса таблица погодовая, но общие тенденции хорошо проглядываются и при пропусках]

* – Первое полугодие.

Кейнс отмечает, что, как видно из таблицы, независимо от стран, нет части света, которая была бы избавлена от сильных ценовых сдвигов: в Соединенных Штатах, где золотой стандарт остался в прежней силе; в Японии, которой война принесла больше выгод, чем затрат; в нейтральной Швеции – в этих станах изменения стоимости денег оказались сопоставимы с таковыми в Англии. С 1914 по 1920 годы имела место инфляция. С 1920 года страны, сумевшие стать хозяевами своего финансового положения, сократили предложение денег и испытали все последствия дефляции.

Кейнс обратился сначала к исследованию влияния инфляции, но затем и дефляции. Дефляцию он считает более вредной.

3.1. Влияние изменения стоимости денег на распределение благ

[1.1 книги 3]

Кейнс принял тройственное распределение общества: класс рантье (инвестирующий класс), класс предпринимателей и класс получающих заработную плату, понимая, что эти классы могут и пересекаться.

I. КЛАСС РАНТЬЕ

«Договоры об уплате денежных сумм в определенные сроки должны будут существовать до тех пор, пака деньги вообще ссужаются, или даются взаймы.» [1, c. 90]

К началу XX века какие договора привели к разделению имущего класса на две группы – «предпринимателей» и «рантье» – нередко с противоречивыми интересами, хотя часто это пересекающиеся группы.

«Класс предпринимателей имеет возможность привлекать к поддержанию своих предприятий не только свое собственное состояние, но и сбережения общества в целом… В течение ста лет эта система действовала в Европе с небывалым успехом и способствовала накоплению средств в небывалой до того степени. Сберегать и капитализировать было одновременно обязанностью и наслаждением весьма многочисленного класса… Мораль, политика, литература и религия этого времени заключили тесный союз для поощрения сбережений. Бог и Мамон были примирены. Мир на Земле людям состоятельным! Богатый мог попасть в царство небесное, если только он был бережлив. Новая гармония снизошла с небесных сфер» [1, c. 90]

«Помещение капиталов ширилось и умножалось… И весь счастливый опыт XIX века создал убеждение, что так будет продолжаться и впредь, а предостерегающие катастрофы прошлого были забыты. Казалось, забыли про отсутствие исторической гарантии того, что деньги всегда останутся одинаковой массой определенного металла или что их покупательная способность останется неизменной. И все же деньги представляют собой не что иное, как время от времени обнародуемое государством законное платежное средство для выполнения денежных обязательств… Нет страны с историческим прошлым, где, начиная с зачатков хозяйственного развития, мы не наблюдали бы неизменного падения реальной стоимости следующих одно за другим платежных средств, игравших роль денег. И это прогрессивное падение стоимости денег в процессе исторического развития не является случайностью; оно может быть сведено к двум моментам – нужде в деньгах правительств и решающему влиянию класса должников.» [1, c. 91]

«Печатание законных платежных средств являлось и является последним резервом, крайней мерой всякого правительства; и ни одно государство или правительство не согласится объявить себя банкротом и не позволит низвергнуть себя прежде, чем прибегнет к этому средству, находящемуся в его расположении.» [1, c. 92]

«В силу обычной роли денег в повседневной жизни это слишком легко забывают, и деньги как таковые рассматриваются как абсолютное мерило стоимости… События всего XIX века благоприятствовали созданию подобных иллюзий. В первую четверть этого столетия на смену очень высоким ценам периода наполеоновских войн пришло быстрое повышение стоимости денег. В последовавшие за этим 70 лет, не считая немногих кратковременных колебаний, цены обнаружили тенденцию к падению и в этом отношении достигли своего низшего предела в 1896 году.»

«Приблизительно одинаковый уровень цен был в 1826, 1841, 1855, 1862, 1867, 1871 и 1915 годах, равно как на одном уровне были цены в 1844, 1881 и 1814 годах. Если индекс цен в 1914 году принять за 100, то за промежуток времени с 1826 по 1914 наиболее сильное отклонение вверх и вниз составило всего 30 пунктов, то есть индекс цен никогда не поднимался выше 130 и не опускался ниже 70. Нет ничего удивительного, что создалось убеждение в устойчивости денежных обязательств с длительными сроками. » [1, c. 93]

«Покупательная способность годового денежного дохода в общем возрастала. С 1826 по 1896 годы … капитальная стоимость консолей [т.е. облигаций консолидированных инвестиционных фондов,] неизменно, за исключением кратковременных отклонений в обратную сторону, возрастала с 79 до 109 пунктов, в то время как покупательная способность годового дохода … повысилась на 50 %. Но, помимо улучшения курса консолей, они доказали свою устойчивость. В царствование Виктории, если не считать годов кризиса, консоли никогда не падали ниже 90, и даже в 1848 году, [году всеевропейской революции,] когда зашатались троны, средняя годовая цена упала только на 5 пунктов… Что же удивительного, если наши отцы считали покупку консолей прекрасным помещением капитала!»

«Так в течение XIX века образовался обширный, могущественный, уважаемый класс людей, зажиточный в отдельности и очень богатый в целом, не владеющий ни недвижимостью, ни землей, ни предприятиями, ни благородными металлами, но только свидетельством на получение ежегодного дохода в деньгах, определенных законом. К такому помещению капиталов прибегали в особенности люди среднего сословия – это своеобразное явление и гордость XIX века. Привычка и необдуманный опыт создали для подобного помещения капиталов неоспоримую славу полной безопасности.»

Во время и после войны реальная стоимость денег понизилась в Англии приблизительно наполовину, во Франции – в восемь раз, в Италии – в двенадцать раз, почти всякую ценность деньги потеряли в Германии, в государствах, образовавшихся на месте бывшей Австро-Венгерской монархии, и в России.

«С 1896 по 1914 год положение рантье ухудшалось: капитальная стоимость его ежегодной ренты снизилась примерно на треть и покупательная стоимость его доходов также понизилась на треть… Между 1914 и 1920 капитальная стоимость ренты снова упала на треть, а покупательная способность доходов – примерно на две трети. Кроме того, основная ставка подоходного налога возросла с 7 с половиной в 1914 до 30 % в 1921.» [1, c. 94]

«Потери класса рантье частично компенсируются его социальной и родственной близостью к классу предпринимателей, нажившему огромные состояния, что сделало возможным частичное возмещение суммы потерь.» [1, c. 95]

«Но события не становятся от этого менее примечательными. Влияние войны и денежной политики, ей сопутствовавшей, выразилось в поглощении значительной доли реальной стоимости богатств класса рантье… На всем континенте сбережения среднего класса, поскольку они были помещены в ипотеки, облигации или банковские вклады, были по большей части уничтожены, и это опыт, впредь, несомненно, изменит сложившиеся взгляды на сбережения и помещения капитала. То, что считали наиболее прочным, оказалось наименее устойчивым. Тот, кто ничего не расходовал, но и не спекулировал, кто был примерным отцом семейства, кто пел гимны постоянству и следовал неуклонно морали созидательных и почтенных предписаний опытных людей, как раз тот именно, кого Судьба, казалось, меньше всего могла захватить врасплох, пострадали больше всех. Какой же урок для будущего мы должны извлечь из всего этого? Главным образом тот, что при господствующей социальной организации в области денежной политики нельзя рекомендовать принцип lasser faire.»

[Напомним, что lasser faire – главный принцип либеральной экономической доктрины – «пусть все идет, как идет»), – иносказательно, «дозволено всё» (что не запрещено) («предоставьте делам идти своим ходом», что предполагает полное невмешательство государства в вопросы экономики. «Невидимая рука» рынка обеспечит оптимальное распределение ресурсов. Изначально, девиз французских распорядителей рыцарских турниров «Пусть все идет, как идет!»]

II. КЛАСС ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ

«Как деловым миром, так и наукой о народном хозяйстве давно признано, что периоды повышения цен подогревают предпринимательский дух. При повышении цен получаемая предпринимателями выгода является обратной стороной потери рантье. При падении стоимости денег лица, обязавшиеся платить определенные суммы из прибылей предприятия, извлекают выгоду благодаря тому, что твердо установленные денежные платежи составят меньшую, чем прежде, часть их денежного оборота… Так, например, сельские хозяева в Европе, получавшие путем ипотек [залога земли] средства для содержания своих хозяйств, теперь почти совершенно освободились от своей задолженности за счет своих кредиторов.» [1, c. 96]

«В период, когда цены из месяца в месяц повышаются, у деловых людей появляется дополнительный и более значительный источник дохода – конъюнктурная прибыль. Будь это торговец или фабрикант, каждый покупает раньше, чем продает… Тот, кто может получить в кредит деньги и не является совершенным неудачником может извлечь прибыль, не прилагая со своей стороны больших усилий. Повторение успеха вызывает ожидание таких успехов в дальнейшем… Даже одного ожидания повышения цен достаточно, чтобы путем спекулятивных сделок вызвать это повышение.»

«Каждый, кто мог бы получить ссуду от своего банкира и на полученные деньги купить какое угодно сырье, мог бы получать прибыль и с среднем заработать в течение года 46 % [годовых]. Банки же давали брали [за ссуду] не выше 7 % и давали всякому, кто позволит унести себя потоку, возможность получать от 30 до 40 % чистой прибыли в год, не проявляя при этом особых таланов. Насколько же велики были шансы тех людей, которые по своему хозяйственному положению и по своему опыту в деле могли наверняка предвидеть невероятное изменение цен отдельных товаров. А в таком положении был каждый торговец и каждый оптовый потребитель сырья, хорошо знакомый с отраслью… Состояния сколачивались в течение нескольких месяцев.» [1, c. 97]

Банки в 1919 давали под 7 % годовых, а цены за год выросли в 1,5 раза, т.е. на 50%. Поэтому все, кто в это время занимался производством и торговлей, выручили за год около 43 % от вложенных средств.

«Экономисты различают так называемые денежные [номинальные] проценты и реальные.»

[ R = N – I – Реальный % равен Номинальному % за вычетом Инфляции в %.

Если кредит оказан из 5 % годовых, а стоимость товаров через год возросла на 3 % за счет инфляции, то фактический процент кредита составил 2 %. 5-3=2 %.

Если кредит оказан из 10 % годовых, а стоимость товаров через год возросла на 6 % за счет инфляции, то фактический процент кредита составил 4 %. 10-6=4 %.

Если же кредит оказан из 5 % годовых, а стоимость товаров через год возросла на 15 %, то фактический процент кредита составил -10 %. 5-15=-10 %.

Если кредит оказан из 10 % годовых, а стоимость товаров через год снизилась на 5%, то фактический процент кредита составил 15 %. 10-(-5)=15 %.

В первых двух случаях кредит легче из-за инфляции. В третьем случае, когда номинальная ставка ниже инфляции, кредит супервыгоден, так как кредитор «подарил» ссудополучателю 10 %. Причем чем выше инфляция, тем лучше кредитополучателю. В четвертом же случае кредит стал суперневыгоден получателю, так как за счет дефляции (снижения цен) реальная ставка кредитования возросла и стала ростовщической, неподъемной.]

[Для третьего случая из рассмотренных четырех,] «когда цены повышаются, должник покроет свой долг кредитору суммой, которая в своем реальном выражении не только не будет включать процентов, но будет меньше первоначально взятой ссуды. Реальный процент понижается до отрицательной величины и должник соответственно обогащается. Правда, поскольку рост цен вызывает ожидание роста цен, попытки использования повышения цен путем расширения кредита влекут за собой повышение процентных ставок на кредит. Уже по этой причине, наряду с другими, высокий учетный процент должен столкнуться с периодом падающих цен [т.е. дефляцией].» [1, c. 98]

[Случай 4 становится суперубыточным для должника. Инфляция становится спекулятивной, вызывает рост ставок кредитования, а затем, после исчерпания спроса «быков», резко проваливается в дефляцию, из-за чего реальные ставки подскакивают и становятся убыточными. Если не перекредитоваться в этот момент под новый, уже минимальный процент, убыток ссудополучателя может стать катастрофичным.]

«Тем не менее в периоды резких колебаний цен денежные процентные ставки не в состоянии правильно или достаточно быстро приспособиться к тому, чтобы воспрепятствовать ненормальному образованию реальных процентных ставок. Ибо денежный [номинальный] процент определяется не [только] фактом повышения цен, но ожиданием [дальнейшего] повышения цен. [При этом] падения цен или совсем не имеет места или наблюдается так редко и в такой форме, что может определять процентных ставок в точном соответствии с данным положением. [Банкир в изменениях номинальной процентной ставки всегда консервативен, и не всегда может правильно решить,] повышать ставки до 10 % и выше, или понижать их до 1 %.»

[При этом необходимо помнить, что речь идет не о долгосрочных кредитах, а о краткосрочных, т.е. на месяц-два.]

[Изменения процентной ставки всегда меньше, чем изменения цен, отстают от них. А если цены проваливаются в дефляцию, то ставка не может составить меньше 1 % для краткосрочных ссуд, да и то, только для доверенных «своих» клиентов.]

Кейнс пишет: «Германия недавно показала пример того, в какой невероятной степени может повышаться денежный процент, если он стремиться идти рука об руку реальной процентной ставкой, когда цены быстро растут в течение долгого времени и у каждого, оправдано или неоправданно, появляется уверенность в дальнейшем их повышении. Но и здесь денежные [номинальные] процентные ставки не успевают за повышением цен. Осенью 1922 года стало сказываться влияние истекшего длительного периода, когда реальный процент в Германии достиг значительной отрицательной цифры. Это значит, что каждый, получивший ссуду и обративший ее в товар, по истечение определенного времени мог убедиться, что стоимость товара в марках значительно выше процентов, уплачиваемых им за кредит. Таким путем на почве общей нужды создавались большие состояний; и больше всего нажились те, которые первыми поняли, что единственный путь для присвоения разницы между реальной и денежной ставкой – это кредит, кредит и кредит.» [1, c. 99]

«При официальной ставке процента Имперского банка в 8 % годовых, за деньги при обеспечении ценными бумагами платили 22 %. В течение первой половины 1923-го учетный процент Имперского банка возрос до 24 % в год, затем до 30 % и, наконец, до 108 %, между тем как на «черном» рынке процент доходил до 3 % в неделю. В момент окончательного крушения денежного обращения, с июля по сентябрь 1923-го ставки «черного» рынка достигли 100 % в месяц. Но по сравнению со степенью обесценения денег даже эти цифры были недостаточны, и тот, кто имел возможность их взять, все-таки наживался.»

«С другой стороны, если средние годовые цены падают на 30-40 %, как это было в Англии и Соединенных Штатах в 1921, то даже банковский процент в 1 % является помехой для сделок, ибо он соответствует высокой реальной процентной ставке. Каждый, кто мог хоть частично предвидеть подобное движение цен, выиграл бы, если бы распродал все запасы и воздержался временно от дальнейших дел.»

«Понятно, что предпринимателю не позволяли сохранять чрезмерные выгоды, извлекаемые им в периоды подъема. Огромное количество «целительных» средств напрасно пускались в ход, чтобы излечить «болезнь времени, средств, которые (как например, борьба против высоких цен и высокой заработной платы, преследование за спекуляцию, налог на сверхприбыль) сами причиняли не меньше зла.» [1, c. 100]

«В дальнейшем приходит депрессия с падающими ценами, которая влияет на положение обладателей товаров в направлении, как раз обратном повышению цен. Чрезмерные потери, абсолютно не соответствующие рентабельности дела, сменяют [прежние] конъюнктурные выгоды; стремление каждого свести к минимуму запасы товаров точно так же приводит промышленность к застою, как прежде стремление к увеличению запасов – к бурному развитию промышленности.»

III. ПОЛУЧАТЕЛИ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ

«Общим местом всех учебников политической экономии является положение, что заработная плата имеет тенденцию отставать от цен, то есть реальный доход получающего заработную плату уменьшается в период повышения цен. Это часто бывало в прошлом и может повторяться сейчас у известных категорий трудящихся, которые попали в неблагоприятную ситуацию или плохо организованы для того, чтобы улучшить свое положение. Однако в Англии, а также в Соединенных Штатах значительные группы рабочих не только смогли воспользоваться своим положением для получения заработной платы, соответствующей прежней ее покупательской силы, но обеспечили себе реальные улучшения, связав его с сокращением рабочего времени.» [1, c. 101]

Железнодорожные служащие, горно-промышленные рабочие, рабочие на верфях, коллективными действиями и твердой организацией повышения заработной платы. «В армии, пожалуй в первый раз в военной истории, во многих отношениях повысился уровень потребностей – солдат был лучше одет, обут и часто лучше питался, чем рабочий, а его жена, получавшая во время войны пособие, в связи с открывшимися новыми возможностями заработка также расширила круг своих потребностей.»

«Тот факт, что предприниматель, помимо обычной прибыли, часто получал значительные конъюнктурные барыши делало его более восприимчивым к требованиям рабочих.» [Да и дефицит рабочей силы в связи с призывом в армию.]

«В этих условиях страна может, не сознавая того, израсходовать в текущем потреблении сбережения, предназначенные для будущего, и может даже «проесть» свой капитал или же не восстанавливать его при прогрессирующем уменьшении его стоимости… Одно из зол обесценения валюты заключается в том, что общество может проживать свой капитал, не замечая этого.» [1, c. 102]

«Период депрессии сказался на рабочем классе скорее в форме безработицы, чем уменьшения реальной заработной платы, но государственная помощь безработным существенно смягчила это зло. Денежная [номинальная] заработная плата следовала за падением цен.»

3.2. Влияние изменения стоимости денег на производство.

[ 1.2. книги 3]

Кейнс обобщает. «Инфляция приводит к перераспределению имуществ, которое очень неблагоприятно для получения ренты, очень выгодно для предпринимателей и при современных промышленных условиях в целом благоприятно для рабочих. Ее очевидное влияние – это несправедливость по отношению к тем, кто предпочел свои сбережения поместить в денежной форме, а не обратил их в материальные ценности.» [1, c. 103]

«Указанное выше свидетельствует о том, что сокращение производства благ, наблюдающееся в Европе со времени войны, в значительной мере связано не с увеличением потребления какого-либо класса, а сокращением накопления капитала… Кроме того, инфляция не только уменьшила склонность рантье к сбережениям, она уничтожила и атмосферу доверия, являющуюся необходимой предпосылкой готовности к сбережениям… Чтобы поддерживать возрастающее количество рабочей силы на прежнем уровне жизни, необходимы не только новые рынки, но и увеличение капитала.»

«С другой стороны, дефляция угрожает в период существования огромного национального долга, выраженного в законных деньгах, нарушением равновесия в пользу класса рантье в такой степени, что бремя налогов для созидающих классов общества окажется нестерпимым.»

«Когда деловой мир правильно или ошибочно находится в ожидании падения цен, производство имеет тенденцию к сокращению, а когда ждут поднятия цен, производство имеет тенденцию к оживлению.» [1, c. 104]

Если ожидается понижение цен, то для предпринимателей выгодно сокращать производство, хотя такая вынужденная бездеятельность обедняет общество в целом. Если же ожидается повышение цен, то выгодно расширять кредит и выводить производство за те пределы, при которых реальный доход является достаточным лишь для возмещения обществу в целом его трудовых затрат.

«Риск связан с недостаточной устойчивостью денежной единицы. В процессе производства необходимы расходы в денежной форме, поскольку выплата заработной платы и производственные затраты осуществляются в денежной форме, и эти суммы через некоторое время возвращаются при обмене готового продукта на деньги. Следовательно предприниматели всегда при повышении цен выигрывают, а при понижении – теряют.» [1, c. 106]

Опасение падения цен вынуждает предпринимателя затормозить производственный процесс, сокращая производство. При этом ожидание изменения цен, если оно всеми разделяется, имеет тенденцию влиять кумулятивно. Когда ожидают повышения цен, то хозяйственная жизнь реагирует на это повышением активности и некоторым повышением цен, а когда ожидания оправдываются, повышение еще более усиливаются. То же и при ожидании падения цен. Относительно слабый толчок часто вызывает значительное понижение.

Кейнс отмечает, что три поколения экономистов признавали, что одни причины вызывают прогрессивное и длительное изменение стоимости денег, другие – колебательные движения в пределах первых. Но изучение периодических колебаний денежной единицы ограничивалось изучением причин, которые вызывают первый толчок. Одни экономисты исходили из того, что причина одна. А другие (и Кейнс представляет это более правдоподобным) придерживались взгляда, что в одних случаях действуют одни причины, а в других – другие.

[Даже в инфляции ее уровень может превышать исходные причины, что задает предпосылку ее будущего снижения, когда рынок осознает свой просчет.]

[Связано это прежде всего с влиянием спекулятивной составляющей, которая формирует разрыв между объемом продаж и объемом потребления, его относительным насыщением относительно завышенных цен. Благоразумные спекулянты начинают сокращать и сбрасывать свои резервы товаров, не дожидаясь резкого разворота тенденций. Неблагоразумные спекулянты, запаздывая, теряют часть своих доходов на понижении цен, вынуждены «сбрасывать» запасы и усиливают тем самым понижающую тенденцию. Но об этом Кейнс умалчивает, лишь намекая всем предшествующим материалом, чтобы не получить обвинения в «социалистических» наклонностях и покушении на свободу рынка.]

«Одна из главных задач настоящего труда состоит в том, чтобы добиться признания, что наилучший метод лечения этой смертельной болезни индивидуалистического строя заключается в том, чтобы устранить саму возможность появления случайного ожидания повышения или понижения цен, а при наступлении такого изменения цен во избежания риска не допустить того, чтобы оно приняло значительно большие размеры…Если бы даже подобная политика и не имела полного успеха ни в пресечении ожидания, ни в избежании действительных изменений, то все же это было бы шагом вперед по сравнению с политикой полного невмешательства…» [1, c. 107]

Кейнс блестяще показал, «что как повышающиеся, так и падающие цены имеют свои специфические недостатки. Инфляция, вызывающая повышение цен, означает несправедливость по отношению к отдельным индивидам и к целым классам, в особенности к получателям ренты, и является неблагоприятной для сбережений. Дефляция, обуславливающее падение цен, неразлучна с обнищанием рабочего класса и потерями для предпринимателя, поскольку она толкает последнего в его стремлении избежать потерь к сокращению производства и является поэтому губительной для рынка рабочей силы… Дефляция не щадит должников, а инфляция ведет к промышленной гипертрофии… Инфляция является несправедливой, а дефляция – стесняющей хозяйственную жизнь…Из двух зол худшим является дефляция, если оставить в стороне гиперинфляцию, как , например, в Германии, ибо для обедневшего мира вызвать безработицу вреднее, чем разочаровать класс рантье.»

«Легче согласиться с тем, что обе представляют зло, которого нужно избегать. Индивидуалистический капитализм сегодняшнего дня (именно потому, что он отдал накопление на откуп индивидуальному раньте, а производство – индивидуальному предпринимателю) основан на предпосылке устойчивой денежной единицы и без нее не может преуспевать, а может быть, даже и существовать.» [1, c. 108]

Глава 4. Государственные финансы и изменение стоимости денег

[Глава 2 книги 3]

[Кейнс продолжает свою публичную просветительскую лекцию и сразу берет «быка за рога». То, что обычно прячут пятым пунктом как малосущественное дополнение, Кейнс ставит в центр рассмотрения.]

4.1. Инфляция как средство обложения            [ 2.1. книги 3 ]

Любое правительство, даже германское или русское [в 1923], может существовать долгое время, просто печатая бумажные деньги. Оно будет получить так в свое распоряжение ресурсы столь же реальные, как и те, которые поступают налоговым путем. Результативность этого средства в известных пределах несомненна, хотя средство это дискредитировано. Оно представляет собой ту форму налогового обложения, уклониться от которой невозможно и которая доступна самому слабому правительству. Такая прогрессирующая инфляция наблюдалась в центральных и восточно-европейских странах в отличие от ограниченной и колеблющейся инфляции в Великобритании и Соединенных Штатах.

Закрепив важнейший вывод, Кейнс резко меняет аспект рассмотрения той же самой проблемы: Количественная теория денег утверждает, что количество наличных денег, в котором нуждается общество, зависит от величины товарных цен. И если производство и потребление товаров остаются неизменными, то три увеличение вдвое цен и заработных плат для оборота потребуется двойная денежная наличность. С другой стороны, увеличение вдвое денежной массы приводит к увеличению вдвое цен и заработных плат.

Кейнс делает замечание, что было бы глупо оспаривать истинность теоретического положения при условии правильной его формулировки и введенных ограничений.

Например, в обращении находятся 9 млн. фунтов стерлингов, которые представляют стоимость 36 млн. зол. долларов. Допустим, что правительство выпустило дополнительно 3 млн. ф. ст. и общая сумма составила 12. Согласно количественной теории денег 12 млн. ф. ст. должны иметь ту же стоимость, т.е. 36 млн. долл. В результате 9 млн., бывших у населения, стали иметь стоимость 27 млн. долл. вместо прежних 36. Таким путем правительство, отпечатав дополнительно 3 млн. фунтов, получило от населения сумму, равную стоимости 9 млн. долл. Инфляция свелась к налогу в 25% на всех обладателей денег.

Тяжесть налога распределена, от него нельзя уклониться, он не сопряжен с расходами по взиманию и поражает свою жертву сообразно богатству. Нет ничего удивительного в том, что поверхностные преимущества этого налога так очаровывают министров финансов. При этом в течение некоторого времени подобный налог приносит правительству даже больше, чем следовало ожидать согласно приведенному расчету. Вначале новые бумажные деньги принимаются по той же самой цене, как если бы все еще имелось в обращении лишь 9 млн. банкнот. Только когда новые бумажки появляются в обращении и их начинают расходовать, [только тогда проявляется товарный дефицит и цены начинают расти,] только тогда люди замечают, что стоимость бумажек меньше, чем прежде. Что же может заставить правительство отказаться от повторения этого процесса?

«Как и другие виды налогов, это обложение, если оно чрезмерно и не соизмеряется с богатством общества, должно уменьшить благосостояние общества и понизить уровень его жизни.» [1, c. 110]

Кейнс риторически восклицает: «Но разве у населения нет никаких путей, чтобы защитить себя от такого грубого грабежа? У него остается только один выход – изменить свои привычки в пользовании денег.»

Население довольно медленно уясняет подлинное положение вещей и не сразу находит из него выход. Первоначально оно вообще убеждено в твердости денег и просто сберегают их, откладывая на будущие покупки. Иностранцы также полагают, что падение курса является временным и скупают валюту, ожидая изменения конъюнктуры и повышения курса денег.

«Вторая фаза наступает, когда население начинает осознавать, что держатели наличности несут особый налог и покрывают правительственные расходы. Население начинает изменять свои привычки и старается свести к минимуму свою бумажную наличность. Это достигается различными способами: (1) вместо хранения неприкосновенной части своих резервов в денежной форме, население помещает их в различные устойчивые предметы, например драгоценности или предметы домашнего обихода; (2) население может сократить время, в течение которого эти суммы расходуются, часто даже ценой больших личных неудобств.» [1, c. 111]

Кейнс приводит почти анекдотичный случай из Москвы: как только торговец распродавал головку сыра, то тут же мчался на центральный рынок, чтобы незамедлительно пополнить запас товара и избавиться от денег.

Во многих сделках, где естественнее и удобней было бы пользоваться отечественной валютой, начинают прибегать к иностранной валюте.

[Все это высвобождает наличные деньги и это подстегивает инфляцию выше того уровня, который получается из простого денежного исчисления инфляции.]

При этом во время быстрого обесценения денег наблюдалось наступление повторяющихся периодов острого недостатка в платежных средствах, так как население в своем рвении избавиться от денег забывало запастись тем минимумом, в котором оно действительно нуждалось. Ставки кредита росла, стремясь к предполагаемому обесценению денег.

Кейнс цитирует проф. Кеннана (Economic Journal, 1921), что «общее допущение, что «эластичность спроса на деньги постоянна», равнозначно утверждению, что одно только изменение количества денег не влияет на готовность и привычки населения обретать покупательную силу в форме наличности. Но при резко выраженных изменениях это допущение не оправдывается; иначе та сумма, которую правительство могло бы извлекать из населения путем инфляции, была бы безгранична.» [1, c. 112]

Чудовищный рост скорости обращения оказывал на повышение цен и ухудшение валютных курсов такое же или даже большее влияние, чем сам рост бумажного обращения. Органы, выпускающие бумажные деньги, иногда жаловались на несправедливость и ненормальность того факта, что деньги по своей стоимости упали ниже, чем это соответствовало бы увеличению бумажного обложения.

Но население вынуждено платить инфляционный налог, чем совсем отказаться от употребления денег.

«Если стоимость денег падает за год наполовину и если зарплата выдается на руки еженедельно и деньги находятся в кармане, в среднем, полнедели, то средства обращаются за год 100 раз, а налог с инфляции как бы будет равен налогу с оборота в 0,5 % с каждой сделки. Даже если стоимость денег падает вдвое за месяц, а деньги будут обращаться раз в день, инфляционный налог составит 2% с каждой сделки.» [1, c. 113]

В такой ситуации, естественно, деньги перестают быть средством сбережения.

«Опыт Германии, Австрии и России являются иллюстрацией ко всему сказанному.» (табл. 5-7) [1, c. 114]

Табл. 5. Показатели инфляции Германии

Табл. 6. Показатели инфляции Австрии

Табл. 7. Показатели инфляции Российской империи

* – Повышение вследствие введения денег в обороты государственных предприятий как результат новой экономической политики.

** – Падение может быть отнесено на счет введения золотого червонца (см. в последующем тексте).

«Таблицы прежде всего показывают, как быстро в период крушения денежного обращения степень обесценения денег обгоняет рост бумажного обращения. В период крушения германской марки, начиная с декабря 1920, степень обесценения германской марки временами в 2 раза превышала размер прироста денежного обращения. В июне 1923 стоимость бумажных денег упала по сравнению с декабрем 1920 в 2500 раз, тогда как бумажное обращение увеличилось только в 200 раз. Цифры, приведенные для Австрии, касаются более поздней стадии разрушения денежной системы. Но если данные для Австрии на июнь 1920 и сентябрь 1923, то соотношение будет аналогично Германским. Данные о России в общем подтверждают те же основные черты.» [1, c. 115]

Кейнс подчеркивает, что приведенные цифры уже относятся к периоду, когда значительное обесценение денег относительно довоенного уровня уже произошло и денежная стоимость бумажного обращения уже значительно ниже нормальной. Так в Германии денежное обращение оценивалось примерно в 6 млрд. золотых марок или 100 марок на душу населения. «Во всяком случае в начале этого времени положение было таково, что все еще надеялись на восстановление валюты, и население не имело никакого представления о том, что его ожидает.» Общая стоимость бумажного обращения падает в 5 раз. «С этого момента … употребление денег все больше сокращается, исключение составляет только мелкая торговля.»

«Но может наступить известный предел, когда малейшего благоприятного обстоятельства будет достаточно, чтобы вызвать мгновенное улучшение. Временное оздоровление германской валюты в феврале 1923 свидетельствуют о том, что … создается техническая возможность для улучшения… Малейшее увеличение доверия к деньгам приводит к усиленному пользованию ими и повышает общую стоимость бумажного обращения. В феврале 1923 Германское правительство смогло … за 2 месяца повысить курс марки вдвое при одновременном увеличении бумажного обращения более чем вдвое.» [1, c. 116]

«В Австрии … мы видим похожую ситуацию: одновременно с ростом доверия к деньгам стоимость бумажного обращения в золоте поднялась примерно в 2,5 раза по сравнению с наихудшим положением в сентябре 1922. Стабилизация при помощи иностранного капитала сделала возможным из-за увеличения доверия к деньгам увеличить бумажное обращение, не нанося вреда самой стабилизации.»

«И в России, кажется, наступает равновесие. Последняя фаза инфляции наступила здесь в середине 1922. К этому моменту инфляция в течение 6 месяцев усилилась в 10 раз и привела к падению общей стоимости бумажного обращения до 4 млн. фунтов стерлингов, что, очевидно, для русского оборота, даже при том его масштабе, недостаточно.»

Кейнс пишет, что примерно в это время общался в Генуе [на Генуэзской конференции в мае 1922] с некоторыми финансистами Советской России: «Они всегда отличались большой сообразительностью и продуманностью решений в области денежной политики… Они утверждали тогда, что бумажный рубль имея законную принудительную силу, может применяться в определенного рода сделках и при минимуме реальной стоимости оставаться в обращении, если даже население в конечном счете ждет его полного обесценения… Всегда есть возможность извлекать ежегодно 3-4 мнл.ф.ст., даже если стоимость рубля падает за год в 10-100 раз (с зачеркиванием для упрощения счета определенного количества нулей. В следующем году в России не без успеха стали проводить такую политику, и при инфляции, немногим больше 100 % в каждые 3 месяца, общую стоимость бумажного обращения им удалось повысить вдвое против наиболее низкой нормы.» [1, c. 117]

Так, за год, с апреля 1922 г. По апрель 1923, только путем зачеркивания одного-единственного нуля в денежной единице за целый год для покрытия государственных расходов была извлечена сумма, равная приблизительно 15 млн.ф.ст.!

Кейнс подчеркивает, что при этом советское правительство совершенно открыто усматривало в инфляции средство обложения и само высчитывало обеспеченную таким образом государству покупательную силу. Цифры изъятия в бюджет составили (1918) 525 млн. зол. рублей; (1919) – 380 млн.; (1920) – 186 …; (1921) – 143; (с января по март 1922) – 58 , что в совокупности составило 130 млн.ф.ст.

«Одновременно Советская власть в целях создания надежного платежного средства, а также основы для внешней торговли вводит новую денежную единицу – червонец, или золотой дукат, со свободным разменом по принципу стандарта фунта стерлингов параллельно с бумажным рублем, все еще необходимым в качестве средства обращения. До сего дня новые банкноты отличаются полной устойчивости. В августе 1923 в обращении их было приблизительно 16 млн. со стоимостью около 16 млн.ф.ст. Вексельный курс их был вполне устойчив, Государственный банк обменивает червонцы на фунты стерлингов по паритету. К середине 1923 общая стоимость бумажного обращения в России, считая «хорошие» и «плохие» деньги вместе, достигла значительной цифры в 25 млн.ф.ст. против едва лишь 4 млн.ф.ст. ко времени Генуэзской конференции (в мае 1922 г.); это явный показатель возвращающегося доверия к бумажным деньгам и восстановления денежного режима. Россия дает поучительный пример (по меньшей мере для текущего момента) параллельного существования здоровых денег для крупных оборотов и разменных денег для повседневных нужд, причем прогрессирующее обесценение последних воспринимается как терпимый налог на оборот.»

«Создание пригодной денежной единицы – предпосылка восстановления нормальных источников дохода. Лучший путь поэтому – это пользование в течение еще некоторого времени «плохими» деньгами как источником дохода, но вместе с тем немедленное создание стабильной счетной единицы как предпосылки восстановления нормальных источников доходов с ежедневным официально установленным курсом по отношению к «плохим» деньгам.»

4.2. Обесценение денег или налог на капитал.             [ 2.2. книги 3 ]

В предыдущем параграфе Кейнс показал, «в какой мере правительство может использовать инфляцию для получения необходимых средств на покрытие государственных расходов. Но инфляция приходит … на помощь государству и иным путем, а именно путем облегчения (reducing) тяжести лежащих на нем обязательств, поскольку таковые имеют денежное выражение. Эти обязательства относятся главным образом к сфере внутренней задолженности. Каждый шаг по пути обесценения явно влечет за собой соответсвенного уменьшение реальных требований держателей ренты к государству.

Было бы слишком несправедливо приписывать правительству умышленное обесценение валюты для достижения указанных результатов. Оно вынуждается к этому (или полагает, что вынуждается) необходимостью удовлетворения государственных потребностей. Внезапные чрезвычайные расходы – во время войны или для оплаты последствий поражения – обычно являются, как полагают, первопричинами временной инфляции. Но основная причина длительного обесценения, т.е. девальвации или политики удержания в течение длительного времени стоимости денег на низком уровне, к которому их привела временная нужда, заключается в том, что восстановление валюты на прежнем уровне сделало бы невыносимо высокими ежегодные платежи по национальному долгу.»

Кейнс дает уточнение, что в подобных случаях, помимо девальвации, есть и другое средство, если, конечно, противники девальвации готовы прибегнуть к нему (чего обычно они не делают), а именно налог с капитала.

«Ни в одной социальной системе, как в античной, так и в современной, предприниматели и трудящиеся не согласятся отдавать классу рантье, или держателей обязательств, больше определенной части своего дохода. Когда возросшие долги требуют сумм, превышающих все возможные пределы, то из всех возможных выходов из данной ситуации выбирают обычно одно из двух. Первый заключается в аннулировании (Repudiation) обязательств. Если не считать эпох революций, этот способ кажется слишком грубым и откровенно безжалостным при его применении; поэтому без революции к такому исходу применительно к внутренней задолженности в западной Европе не прибегают.» [1, c. 121]

«Обесценение денег … превращается в девальвацию, т.е. становится законодательно закрепленным. Европейские страны, недавно вышедшие из войны, … уже встали на этот путь, что уменьшило реальное бремя задолженности на 50-100 %. В Германии национальный долг был таким образом ликвидирован полностью, но владельцы облигаций потеряли все. Во Франции реальный долг равняется лишь трети того, каким бы он был при сохранении паритета франка., а в Италии он составляет только четверть. Мелкие вкладчики безропотно, как это показывает опыт, относятся к этому неслыханному грабежу в то время, как они, несомненно, опрокинули бы любое правительство, если бы последнее попыталось более планомерным и справедливым путем отнять хоть незначительную часть их достояния.» [1, c. 121]

«Вместо того, чтобы распределить бремя между всеми имущими классами сообразно определенной шкале, девальвация всей тяжестью ложится на обладателей процентных бумаг, щадит капиталистов-предпринимателей, даже обогащает их и поражает мелких вкладчиков наравне с владельцами крупных состояний. Это путь наименьшего сопротивления, и ответственность не может быть возложена на отдельных лиц. Можно даже сказать, что это целительное средство само природы, начинающее незаметно действовать, когда политический организм не осмеливается взяться за собственное лечение.»

«Если обеспечение валюты уже произошло, я бы все же не рекомендовал неумной и, вероятно, неосуществимой политики возвращения вспять с помощью налога на капитал.

Серьезным аргументом против обесценения денег по сравнению с налогом на капитал является то обстоятельство, что первое падает исключительно на людей, состояние которых помещено в законные платежные средства и которые в общем среди капиталистов являются далеко не самыми богатыми… К несчастью, мелкие рантье, больше всего страдающие от обесценения валюты, как раз оказываются наиболее консервативно настроенными и больше всех протестуют против налога на капитал, в то время как предприниматели, естественно, предпочитают обесценение денег, которое для них не опасно и даже способствует их обогащению. Совокупное влияние тих двух групп приводит к тому, что страна оказывает предпочтение несправедливому и разрушительному способу обесценения денег.» [1, c. 122]

Но «ничто не может так охранить святость обязательств между индивидами, как неограниченная власть государства изменять то, что стало невыносимым.»

«Опыт показывает, что многие консервативно настроенные банкиры предпочитают (это избавляет также от излишнего умственного напряжения) перенести общественную дискуссию о финансовых проблемах из области логической в область «моральную», т.е. в область, где господствующие интересы без всякой дальнейшей дискуссии могут торжествовать над общественным благом.»

«В Англии разрешение вопроса о налоге не капитал зависит от того, не будет ли покрытие значительной части текущих военных расходов посредством займов более легким и практичным, чем посредством налогов, превосходящих возможности налогоплательшика… Трудно пока предсказывать, каким будет нормальный бюджет, многое зависит от того, на каком уровне стабилизируются цены в фунтах стерлингов. Если уровень цен значительно понизится, будет ли это следствием политики восстановления прежнего золотого паритета или по иной причине, налог на капитал окажется неизбежным. Но если цены установятся на уровне 80-100 % выше, чем до войны, – что является желательным и по иным основаниям, – и если вновь возродиться благосостояние страны, тогда, вероятно, представится возможность сбалансировать бюджет без обложения производительных доходов и без налога на капитал.» [1, c. 123]

«Франция должна добиваться равновесия своего бюджета путем повышения налогов, сокращения расходов и облегчения своей задолженности классу рантье. Ни сколько не сомневаюсь, что французское население, точно так же как и до сих пор, сочтет дальнейшее обесценение, сводимое обычно к злой воле Германии или маккиавелизму Лондона и Нью-Йорка, более консервативным, добропорядочным и в большей степени отвечающим интересам мелких вкладчиков, чем правильно установленный налог на капитал. » [1, c. 125]

Глава 5. Теория денег и валютных курсов

[ Глава 3. книги 3 ]

Кейнс пишет: «Большинство академических трудов, посвященных денежной теории, до последнего времени исходило из предпосылки о золотом стандарте, ввиду чего денежная теория прежде всего должна быть согласована с существующей системой неразменных [на золото] бумажных денег.»

5.1. Количественная теория денег                  [ 3.1. книги 3 ]

«Представление о количественной теории денег часто бывает ложным, а ее защита – неправильной. Теория исходит из того, что полезность денег основана на их меновой стоимости, т.е. на полезности тех благ, которые на них можно купить… Общая полезность денег увеличивается вместе с их массой; … это нарастание должно происходить до предела насыщения.» [1, c. 126]

«Бумажные деньги сами по себе не имеют никакой полезности и, оставляя в стороне их покупательную силу в качестве денег, лишены какой бы то ни было стоимости.»

«Потребности публики направлены не на столько-то граммов или квадратных метров или даже на столько-то бумажных фунтов стерлингов, а на такое количество, которое является достаточным для уплаты еженедельной заработной платы, или для покрытия счетов, или возможных издержек по путешествию, или же для ежедневных покупок в магазинах. На излишек покупают товары или ценные бумаги, или кладут его в банк, который пускает его дальше в оборот, или же, наконец, копят у себя.»

«Количество бумажных денег, которые находятся на руках у населения, определяются не чем иным, как суммой покупательской силы, требующейся населению… Сумма покупательской силы частью зависит от благосостояния населения, частью от его привычек.»

Если К представляет собой количество потребляемых населением «единиц потребления», представляющих собой определенное количество главнейших потребительских благ или иных покупаемых предметов, например товаров, сгруппированных с целью определения прожиточных минимумов; а Р – стоимость «единицы потребления», тогда N – это количество денег, обеспечивающих потребление.

N = Р * K

«Эта формула и представляет собой знаменитую теорию денег. Поскольку К (объем потребления) остается практически неизменной, N (количество денег) и Р (цены) могут одновременно повышаться и понижаться. И если количество денег повышается или понижается, тем соответственно выше или ниже уровень цен.» [1, c. 127]

«Мы, таким образом, оставили в стороне то обстоятельство, что население, включая и деловой мир, с той же целью прибегает к банковским вкладам и чекам, что заставляет банки держать наличные резервы. Но теория может учесть и этот факт. Предположим, что население, включая и деловой мир, находит удобным держать эквивалент К единиц в форме наличных денег, а эквивалент дальнейших К’ единиц – в банках как вклады, которые могут быть востребованы при посредстве чеков, и что банки часть R своих текущих обязательств по отношению к публике (К’) »

N = Р * ( K + R * К’ )

«Поскольку K, К’ и R остаются неизменными, мы приходим к тому же заключению, что и раньше, то есть что N и P могут только одновременно увеличиваться или уменьшаться. Соотношение между K и К’ зависит от степени использования населением банковских учреждений, а абсолютная стоимость этих величин зависит вообще от привычек населения, наконец стоимость R определяется банковской практикой. »

«Допустим, что все обитатели страны (в среднем с учетом всех различий характеров и профессий) привыкли к тому, чтобы в среднем держать у себя наличными одну десятую своих ежегодных доходов и одну пятидесятую своего состояния; тогда общая стоимость денежной массы в стране будет иметь тенденцию равняться сумме этих долей.» [1, c. 128]

«Ошибка, которая часто допускается несведующими сторонниками количественной теории и которая частично служит объяснением, почему эта теория не является общепризнанной, заключается в следующем.» [1, c. 129]

«Каждый признает, что в процессе развития изменяются привычки населения в употреблении денег и банковских кредитов, а равно изменяется практика банков в отношении их резервов. Эти навыки и привычки являются отображением изменений в сфере хозяйственной и социальной организации. В противоположность этому часто предполагали, что изменение массы обращающихся денег само по себе