Через пять лет бесплатное чтение

Ребекка Сёрл
Через пять лет

becca Serle

IN FIVE YEARS

* * *

Лейле Сейлс, вот уже десять лет озаряющей мою жизнь: пять лет до и пять лет после.

Мы грезили об этом, ибо это уже случилось

«Что-что, а будущее, малыш, стороной тебя не обойдет, – сказал он. – Положись на него смело. Будущее всегда найдет тебя. Стой спокойно, и оно непременно тебя отыщет. Так земля неизменно стремится к морю».

Марианна Уиггинс. Свидетельства невидимого

Мне будет недоставать:

Прогулок по мосту, ведущему в Манхэттен.

Пирогов.

Нора Эфрон

Глава первая

Двадцать пять. Каждое утро, прежде чем открыть глаза, я считаю до двадцати пяти. Отличный способ, чтобы расслабиться, вспомнить, какой сегодня день и год, сосредоточиться, настроиться на серьезный лад и, если уж начистоту, дождаться, когда лежащий рядом со мной Дэвид, мой парень, выберется из постели, включит кофеварку и спальню наполнит аромат жареных кофейных зерен.

Тридцать шесть. Тридцать шесть минут требуется, чтобы почистить зубы, принять душ, протереть лицо тоником, нанести на него дневной крем, накраситься и одеться. Если я мою голову, тридцать шесть минут превращаются в сорок три.

Восемнадцать. Восемнадцать минут занимает путь от нашей квартирки в Марри-Хилл до Восточной Сорок седьмой улицы, где располагается юридическое бюро «Суттер, Бойт и Барн».

Двадцать четыре. По-моему, через двадцать четыре месяца свиданий и ухаживаний самое время съехаться вместе.

Двадцать восемь. Подходящий возраст для помолвки.

Тридцать. Подходящий возраст для замужества.

Меня зовут Данни Кохан, и я верю в магию чисел.

– Удачного собеседования! – приветствует меня Дэвид.

Я замираю на пороге кухни. Собеседование. Сегодня. Пятнадцатого декабря… На мне банный халат, мокрые волосы тюрбаном замотаны в полотенце. Дэвид до сих пор в пижаме, тронутая сединой каштановая шевелюра топорщится в беспорядке. Дэвиду нет и тридцати, а он уже седой как лунь. Но мне это нравится. Седина придает ему своеобразное благородство, особенно когда Дэвид надевает очки. А очки он надевает довольно часто.

– Спасибо.

Я обнимаю его, целую в шею, затем в губы. Бояться мне нечего – я только что почистила зубы, а дыхание Дэвида и без того свежее. Поначалу, когда мы только-только начали встречаться, я думала, Дэвид поднимается раньше меня, чтобы побыстрее выдавить на щетку зубную пасту, и лишь позже, когда мы стали жить вместе, мне открылось, что никакой нужды в этом у Дэвида нет. Таким уж он уродился: его дыхание всегда чистое, как весеннее утро. Чего нельзя сказать обо мне.

– Кофе готов.

Он не успел вставить контактные линзы и близоруко щурится, пытаясь разглядеть чашки. Лицо его страдальчески морщится, и у меня сжимается сердце.

Наконец он находит мою чашку и наполняет ее дымящейся жидкостью. Я открываю холодильник. Дэвид протягивает мне чашку, и я от души разбавляю кофе сливками. Сухими сливками с привкусом фундука. Для Дэвида портить кофе подобным «осветлителем» – настоящее святотатство, но он все равно покупает сливки, лишь бы меня порадовать. Такой вот он человек. Рассудительный и щедрый.

Обхватив ладонями чашку, я присаживаюсь в нише у окна и смотрю на Третью авеню. Марри-Хилл не самый респектабельный район Нью-Йорка, а заполонившие его еврейские общины и выпускницы колледжей в толстовках «Пенн», толпами понаехавшие из приграничных Нью-Джерси и Коннектикута, и вовсе отпугивают от него добропорядочных граждан. Но где еще в этом городе мы смогли бы арендовать двухкомнатную квартиру с оборудованной кухней-столовой в доме с привратником? А ведь, говоря между нами, мы с Дэвидом зарабатываем до неприличия больше денег, чем наши двадцативосьмилетние сверстники.

Дэвид – инвестиционный банкир в компании «Тишман Шпейер», вкладывающейся в недвижимость. Я корпоративный юрист. И сегодня у меня собеседование в ведущей юридической фирме Нью-Йорка. В «Уочтелле». В святая святых. В земле обетованной. В легендарной цитадели из серого бетона и черного гранита на Западной Пятьдесят второй улице. В овеянной славой штаб-квартире, где трудятся выдающиеся юристы страны. Где представляются интересы всех самых знаменитых компаний, от названий которых кружится голова: «Боинг», «Эй-Ти-энд-Ти», «ИНГ Груп». Эпохальные слияния корпораций, сделки, влияющие на мировые рынки, – все происходит внутри этих стен.

Я мечтала работать в «Уочтелле» чуть ли не с пеленок. И когда отец отвозил меня в город полакомиться мороженым в «Серендипити» и сводить на дневной спектакль, мы обязательно глазели на высоченные здания на Таймс-сквер, а иногда, повинуясь моему неодолимому порыву, прогуливались до Западной Пятьдесят второй улицы, и я, запрокинув голову, смотрела и не могла насмотреться на дом под номером пятьдесят один, где располагались головные офисы Си-би-эс и «Уочтелла», обосновавшегося там с 1965 года.

– Ты сразишь их наповал, котенок.

Дэвид потягивается, поднимая над головой руки, и его футболка задирается, обнажая живот. Дэвид длинный и тощий, и стоит ему потянуться, как все его куцые футболки ползут вверх. Впрочем, я ничего не имею против.

– Готова?

– Разумеется.

Когда мне позвонили и пригласили на собеседование, я подумала, что это розыгрыш. Рекрутер из «Уочтелла»? Ага, как же! Наверняка очередной прикол Беллы. Белла – моя лучшая подруга, и ее хлебом не корми – дай над кем-нибудь посмеяться. Взбалмошная блондинка, она блондинка и есть. Один ветер в голове. Однако я ошиблась. И фирма «Уочтелл, Липтон, Розен и Кац» действительно позвала меня на собеседование. Сегодня, пятнадцатого декабря. Я взяла маркер и жирно обвела этот день в ежедневнике, чтобы ничто не стерло его из моей памяти.

– Не забудь, – напоминает Дэвид, – у нас сегодня праздничный ужин.

– Не уверена, что получу работу прямо сегодня, – отвечаю я. – Обычно работодателю требуется время все обдумать.

– Неужто? – игриво ухмыляется Дэвид. – А вот я уже все обдумал.

Дэвид – тот еще Казанова. Обольстит любую. А ведь так и не скажешь, что в этом чопорном и благообразном педанте скрыта целая бездна обаяния и остроумия. Я обожаю его чувство юмора. Оно-то меня к нему поначалу и привлекло.

Я удивленно приподнимаю бровь, и Дэвид тушуется.

– Считай, работа у тебя в кармане, – убеждает он. – Все будет так, как мы задумали.

– Спасибо, что веришь в меня.

Пора уводить разговор в сторону, а то Дэвид того и гляди проболтается. Он просто не умеет хранить секреты и врать. А я и без него знаю, что произойдет сегодня вечером. Сегодня, спустя два месяца после того, как мне исполнилось двадцать восемь лет, Дэвид Эндрю Розен сделает мне предложение.

– Отруби с изюмом и половинка банана? – Дэвид протягивает мне глубокую тарелку.

– Не-а. Сегодня великий день, значит, мне полагается бейгл с треской. Сам знаешь. Только так.

Еще до звонка из «Уочтелла» я, бывало, заглядывала в ресторанчик «У Сарджа», что на Третьей авеню. Салат с треской в бублике-бейгле у них вкуснее, чем в центре, в закусочной «У Каца», а очереди меньше: даже когда в ресторанчик набивается народ, ждать приходится не более четырех с половиной минут. Работают они просто молниеносно.

– Жвачку взяла? – спрашивает Дэвид, присаживаясь рядом.

Я киваю, закрываю глаза и отпиваю кофе. Рот наполняется сладостью, по телу разливается блаженное тепло.

– Что-то ты не торопишься, – замечаю я.

И вдруг меня осеняет: да ведь он давным-давно должен был уйти! Он работает так же, как и фондовые биржи. Неужели, изумляюсь я, он отпросился на целый день? Может, он до сих пор не купил мне кольцо?

– Подумал, надо бы тебя проводить. – Дэвид бросает мимолетный взгляд на часы. «Эппл», мой подарок на вторую годовщину нашего знакомства, которую мы отметили четыре месяца назад. – Однако я действительно засиделся. Решил забежать на тренировку перед работой.

Тренировка, скажет тоже. Дэвид совершенно не спортивный тип. У него абонемент в фитнес-клуб «Эквинокс», но я подозреваю, что за два с половиной года он появлялся там от силы два раза. Он от природы худой как жердь и порой бегает по выходным. И значит, этот его абонемент – выброшенные на ветер деньги. А из-за бессмысленных трат мы обычно ругаемся до хрипоты, поэтому сегодня я прикусываю язык. Не хочу портить этот день. Особенно его начало.

– Конечно, конечно, – соглашаюсь я. – А мне пора собираться.

– Но время есть…

Дэвид обнимает меня, скользит рукой за ворот халата. Я вздыхаю и начинаю отсчет: раз, два, три, четыре…

– Боюсь, так ты неминуемо опоздаешь, – осаживаю его я. – Да и мне надо сосредоточиться.

Он покорно кивает и целует меня.

– Что ж, наверстаем ночью.

– Ловлю на слове.

Я игриво щиплю его за руку.

На прикроватной тумбочке в спальне, на подставке, оживает мобильник, и я спешу на его зов. На экране появляется белокурая голубоглазая богиня-шикса с высунутым языком. Белла. Вот так сюрприз. Если моя лучшая подруга ни свет ни заря на ногах, значит, она еще не ложилась. Обычно она просыпается только к обеду.

– Утро доброе! – усмехаюсь я. – Ты где? Не в Нью-Йорке?

Она зевает. Мое воображение услужливо рисует берег океана, террасу и растянувшуюся в шезлонге Беллу в шелковом, водопадом струящемся кимоно.

– Не, в Париже.

Ну теперь понятно, почему она в состоянии общаться в такую рань.

– А мне казалось, ты улетаешь сегодня вечером…

Я проверяю ее рейс на телефоне: «Американские авиалинии», рейс 57. Вылет из аэропорта Ньюарка в 18:40.

– Решила вылететь пораньше. Папуле приспичило во что бы то ни стало поужинать со мной сегодня. И перемыть мамуле косточки. – Белла замолкает, чихает и продолжает щебетать: – А у вас какие планы?

Неужели она все знает? Наверняка Дэвид ей проболтался. Они с ней два сапога пара: как и Дэвид, Белла язык за зубами держать не умеет. А уж тем более – хранить от меня тайны.

– Сегодня меня ждут великие дела, а вечером – званый ужин.

– Ага, верно. Ужин, – хихикает Белла.

Да, она все знает.

Я переключаю телефон на громкую связь и встряхиваю волосами. На то, чтобы их высушить, потребуется семь минут. Я смотрю на часы. 8:57. Времени – уйма. Собеседование назначено на одиннадцать.

– У меня руки так и чесались позвонить тебе три часа назад.

– Ох, ну это уж чересчур.

– Да ладно, ты все равно бы ответила. Ты же чокнутая.

Ну да, я не отключаю телефон даже ночью.

С Беллой мы дружны с самого детства. Я благовоспитанная еврейская девочка из Мейн-Лайна, аристократического пригорода Филадельфии. И Белла – франко-итальянская принцесса, чьи родители с такой помпой отметили ее тринадцатилетие, что посрамили все проходившие по соседству бар-мицвы. Белла капризная и избалованная. Живая как ртуть. Волшебно прекрасная. Не то что я. Она околдовывает всех, кто оказывается рядом. В нее нельзя не влюбиться: с такой легкостью она дарует свою любовь. И в то же время Белла хрупка и ранима. И под ее нежной кожей бьется столь пылкое сердце, что за него становится страшно – не дай бог оно разобьется.

Банковский счет ее родителей неисчерпаем и всегда под рукой, чего, к сожалению, не скажешь о самих родителях. У них никогда нет времени на дочь. Они никогда не уделяют ей должного внимания. Можно сказать, Белла выросла в моем доме. И мы стали с ней не разлей вода.

– Белль, мне пора уходить. У меня собеседование.

– Точно! В какой-то там почте…

– В «Уочтелле».

– Что наденешь?

– Наверное, черный костюм. Как обычно.

Я мысленно перебираю свой гардероб. Хотя кого я обманываю – я выбрала этот костюм сразу после звонка рекрутера.

– Потрясно, – пренебрежительно фыркает Белла, и я представляю, как она брезгливо морщится, словно в ее крошечный нос-кнопку ударила вонь протухшей рыбы.

– Когда вернешься? – спрашиваю я.

– Думаю, во вторник. Не знаю пока. Если встречусь с Реналдо, махну с ним на Ривьеру на несколько дней. Ты не поверишь, но зимой там так здорово. Вокруг ни души. Все побережье в твоем распоряжении.

Реналдо. Это еще кто? Похоже, он был у нее до пианиста Франческо, но после режиссера Маркуса. Белла постоянно влюблена, постоянно. Но все ее романы, такие глубокие и волнующие, длятся не более пары месяцев. Не помню, был ли у нее хоть когда-нибудь настоящий «друг сердца». Если только в колледже… Да, кстати, а что стряслось с Жаком?

– Повеселись там хорошенько, – напутствую ее я. – Напиши, когда прилетишь, и сбрось фотки, особенно этого твоего Реналдо. Ты же знаешь, я на твоих парней досье собираю.

– Как скажешь, мамочка, – паясничает Белла.

– Люблю тебя.

– А я тебя больше.

Высушив волосы феном, я распускаю их, беру утюжок-выпрямитель и провожу им от корней до кончиков, чтобы не выглядеть курчавым барашком. Вдеваю в уши бриллиантовые сережки-гвоздики и защелкиваю на запястье любимые часы «Мовадо». Сережки мне подарили родители в честь окончания колледжа, а часы – Дэвид на прошлогоднюю Хануку. Черный костюм, вычищенный и выглаженный, висит на дверце встроенного шкафа. Под него, чтобы потрафить Белле, я надеваю красно-белую блузку с оборками. Вдыхаю, так сказать, искру жизни.

Возвращаюсь на кухню и кружусь перед Дэвидом. Дэвид как сидел в пижаме, так и сидит. Неужели он и впрямь взял выходной на целый день?

– Ну как тебе?

– Ты принята! – восторженно восклицает он, притягивает меня к себе и нежно целует в щеку.

– На это я и рассчитываю, – улыбаюсь я.

* * *

Как и ожидалось, в 10:00 «У Сарджа» почти никого нет: постоянные клиенты обычно завтракают здесь с утра пораньше, так что уже через две минуты и сорок секунд я получаю бейгл с треской. Иногда я остаюсь и ем в самом ресторанчике, у стойки у окна, где нет стульев, зато достаточно места, чтобы куда-то приткнуть мою сумку, но сегодня я решаю перекусить на ходу.

Нью-Йорк по-рождественски праздничен. Весело горят уличные фонари, витрины затянуты морозным узором. Всего-то минус один. Жара! Снега нет, и я вольготно цокаю каблуками по чистым мостовым. Хорошее начало – половина дела.

К штаб-квартире «Уочтелла» я подхожу в 10:45. Чувствую от страха ком в горле и от греха подальше выбрасываю недоеденный бейгл. Вот оно. То, ради чего я трудилась последние шесть лет. Да какие там шесть! Последние восемнадцать лет своей жизни! Школьные экзамены, тесты по истории, подготовка к вступительным испытаниям на юридический факультет, бессонные ночи, выволочки от начальства за что-то не сделанное мною, разносы от руководства за что-то сделанное мною, каждый мой вздох, каждый мой шаг – все вело меня сюда, к моей мечте, моей цели.

Кинув в рот подушечку жевательной резинки, я набираю полную грудь воздуха и толкаю дверь.

Дом номер пятьдесят один на Западной Пятьдесят второй улице кажется гигантским лабиринтом, но я точно знаю, в какую дверь мне войти и у какого поста охраны взять пропуск («вход с Пятьдесят второй, пост охраны – прямо напротив двери»). Я столько раз прокручивала этот путь в голове, что могу пройти его с закрытыми глазами. Дверь, турникет, поворот налево – и вот я иду, плавно покачивая бедрами, словно вальсируя: раз-два-три, раз-два-три…

Тридцать третий этаж. Дверцы лифта разъезжаются, и у меня перехватывает дыхание. Бьющая через край энергия захлестывает меня, в висках бешено начинает стучать кровь. Я завороженно гляжу на нескончаемый поток людей, входящих и выходящих в стеклянные двери конференц-холлов. Такое впечатление, что я попала на съемки телесериала «Форс-мажоры» и массовка, нанятая на один день только ради меня, суетится, лишь бы доставить мне удовольствие. Работа так и кипит. Похоже, когда бы я сюда ни заглянула – в любой час любого дня или ночи, – увидела бы то же самое. И в полночь в субботу, и в восемь утра в воскресенье. Вот он, мир, над которым невластно время. Мир, живущий по собственным законам и правилам.

Как же я хочу попасть сюда. В мир моей мечты, моих грез. Где все бросается на чашу весов. Где все кидается на кон. Где приходится идти напролом, не останавливаясь на достигнутом.

Ко мне, застывшей как столб, подлетает девушка в облегающем платье от «Банана Репаблик». Секретарь, сразу видно. Всем юристам «Уочтелла» предписано носить костюмы, а на ней даже пиджака нет.

– Мисс Кохан? – улыбается она. – Сюда, пожалуйста.

– Благодарю.

Мы идем по коридору мимо кубиков-офисов, и я не могу оторвать от них глаз. Стекло, дерево, хром. И непрекращающийся звон денег – дзинь, дзинь, дзинь. Девушка приглашает меня в комнату для переговоров. Внутри длинный стол из красного дерева с графином воды и тремя стаканами. Ничто не ускользает от моего внимания, и я отмечаю, что, вероятно, на собеседование придут два партнера фирмы. Отлично. Превосходно. Я изучила их компанию вдоль и поперек. Да я план помещений могу им нарисовать! Я все знаю наперечет.

Время тянется бесконечно: две минуты, пять, десять. Секретарь ушла. Я раздумываю, не выпить ли мне воды, когда дверь отворяется и в комнату входит сам Майлс Олдридж. Выпускник Гарварда, первый на своем курсе. Редактор «Йельского юридического журнала». Старший партнер «Уочтелла». Живая легенда. Я задыхаюсь от восторга.

– Мисс Кохан, – кивает он, – я с нетерпением ждал нашей встречи, спасибо, что смогли уделить мне время.

– Это честь для меня, мистер Олдридж, – отвечаю я. – Рада с вами познакомиться.

Майлс Олдридж вскидывает бровь. Он приятно удивлен, что я его узнала. Пять баллов, Данни.

– Садитесь, пожалуйста.

Жестом Олдридж указывает мне на стул и, пока я сажусь, разливает воду по двум стаканам. Третий остается нетронутым.

– Начнем, пожалуй. Расскажите немного о себе.

Что ж, это несложно. Ответ на этот вопрос я тщательно продумывала и отшлифовывала на протяжении последних нескольких дней. Итак, я родилась в Филадельфии. Мой отец владел светотехнической компанией, и я лет с десяти начала приходить к нему в офис и помогать разбираться с договорами. Любопытства ради я как-то заглянула в один из них, прочитала и потеряла голову, без памяти влюбившись в сухой язык цифр и деловую лексику, где каждое слово было тщательно подобрано и соответствовало своему истинному значению. Язык юриспруденции показался мне языком настоящей поэзии – поэзии ясной, сильной, могущественной, не допускающей двоякого толкования. Меня озарило: я поняла, кем хочу стать. Я поступила в Юридическую школу Колумбийского университета и окончила ее второй на своем курсе. Устроилась секретарем в Федеральный суд Южного округа Нью-Йорка, и там желание, подспудно зревшее во мне все эти годы, завладело мной целиком и полностью, и я решила стать корпоративным юристом. Окончательно и бесповоротно. Мир высоких ставок, азарта, игры по-крупному, безжалостного соперничества завораживал и манил меня. А еще – что уж кривить душой – меня завораживала и манила возможность заработать уйму денег.

– Уверены?

Да. Я просто рождена для этого мира. Я училась ради него. Ради него я пришла сегодня в «Уочтелл», потому что именно здесь мое место. И вот я в штаб-квартире работы своей мечты. В преддверии рая.

Мы проходимся по моему резюме пункт за пунктом. Олдридж на удивление дотошен, что, впрочем, играет мне только на руку, позволяя показать себя во всей красе. Он спрашивает, почему именно я самый подходящий для них кандидат и какая корпоративная культура кажется мне наиболее уместной. Я признаюсь, что, выйдя из лифта, почувствовала себя как дома в этой лихорадочной суете и бесконечной гонке. «Я не преувеличиваю», – заверяю я. Олдридж смеется.

– Этот мир жесток, – предупреждает он, – а гонка бесконечна. В ней можно и ноги переломать.

Я сцепляю руки в замок и упираюсь ладонями в стол.

– Поверьте, я ничего не боюсь.

Напоследок он задает мне традиционный вопрос. Вопрос, на который у любого кандидата всегда наготове ответ, потому что без него не обходится ни одно собеседование.

– Где вы себя видите через пять лет?

Я глубоко вздыхаю. Слова отскакивают у меня от зубов. И не только потому, что я выучила их наизусть, хотя, разумеется, выучила. А потому, что я говорю искренне. Я верю, что так оно все и будет. Я знаю.

Я начну работать старшим юристом в «Уочтелле». Буду в основном заниматься слияниями и поглощениями. Докажу свою высокую компетентность и невероятную трудоспособность – ничто не укроется от моего бдительного ока. Мне предложат стать младшим партнером.

– А помимо работы?

Выйду замуж за Дэвида, мы переедем в Грамерси и поселимся в квартире, выходящей окнами в парк. У нас будет шикарная кухня и достаточно места для стола на два компьютера. Лето мы станем проводить на морском курорте в Хэмптонсе, а на выходные, при желании, выбираться в горы, в Беркшир-Хилс. Если, конечно, позволит моя работа.

Олдридж явно доволен. Я превзошла все его ожидания. Мы пожимаем на прощание руки, и секретарь ведет меня по коридору мимо кубиков-офисов обратно к лифту. И вот я снова на земле, среди простых смертных. Третий стакан оказался уловкой. Хотели сбить меня с толку. Не вышло.

С собеседованием покончено, и, стало быть, самое время отправиться в Сохо и заглянуть в «Реформацию», мой любимый магазин одежды. Я взяла на работе отгул, так что целый день свободна как птица. А ведь еще только полдень. Полно времени, чтобы подготовиться к вечернему торжеству.

Когда Дэвид обмолвился, что заказал столик в «Радужной комнате», я мгновенно сообразила, чем закончится этот ужин. Помолвку мы обсуждали не раз. Я догадывалась, что он сделает мне предложение в этом году, и все лето ждала его. Но Дэвид выбрал зиму, хотя зимой у него самая горячая пора на работе, да и безумие рождественских каникул подливает масла в огонь. Правда, для меня ничто не сравнится с утопающим в огнях Нью-Йорком, и Дэвид об этом знает. Поэтому помолвка состоится сегодня.

– Добро пожаловать в «Реформацию», – приветствует меня девочка-продавец в черных расклешенных джинсах и белом тесноватом свитерке с завернутым воротом. – Могу я вам чем-нибудь помочь?

– У меня сегодня помолвка, – огорошиваю ее я. – Мне надо что-нибудь соответствующее.

Девчушка пару секунд сконфуженно моргает, и вдруг лицо ее озаряется светом.

– Ах, какая прелесть! – восклицает она. – Взгляните на это. Как вам?

В примерочную я отправляюсь с ворохом одежды: юбками, платьями с открытой спиной, креповыми красными брюками и свободного покроя полупрозрачной кофточкой им под стать. Огненный наряд я примеряю первым. Бесподобно. Дерзко, но не вызывающе. Игриво, но не развязно.

Я всматриваюсь в свое отражение, протягиваю к нему руки и шепчу:

– Сегодня… Вечером…

Глава вторая

«Радужная комната», элитный ресторан с верандами, расположенный на шестьдесят пятом этаже небоскреба Рокфеллер-плаза, 30, – один из самых высоких ресторанов города с потрясающим видом на Манхэттен. Из его величественных окон видны шпили Крайслер-билдинга и Эмпайр-стейт-билдинга, вздымающиеся над океаном небоскребов. Дэвид знает, что я обожаю панорамные виды. На второе или третье наше свидание он пригласил меня на крышу Метрополитен-музея на выставку Ричарда Серры. Под лучами солнца громадные бронзовые инсталляции полыхали, словно в огне пожарища. С тех пор прошло два с половиной года, а у меня от воспоминаний до сих пор мурашки по коже.

Как правило, в «Радужной комнате» проводят только частные вечеринки и для простого люда она закрыта, однако для особых гостей ее двери порой отворяются и посреди недели. «Радужной комнатой», как и помещениями на нижних этажах, владеет и управляет компания «Тишман Шпейер», где работает Дэвид, поэтому возможность зарезервировать столик в первую очередь предоставляется именно ее сотрудникам. Правда, обычно все столики бронируются на годы вперед, но в исключительных случаях…

Дэвид коротает время в ресторанном коктейль-баре «Шестьдесят пять». Веранды уже застеклены, и ничто, несмотря на холод за окнами, не мешает наслаждаться Манхэттеном с высоты птичьего полета.

Мы договорились встретиться прямо в ресторане: раз уж Дэвиду приспичило играть роль «честно отработавшего целый день парня», пусть играет. Когда я вернулась домой, чтобы переодеться, его не было: то ли умчался в последнюю минуту по срочному делу, то ли решил прогуляться и собраться с духом.

На Дэвиде темно-синий костюм, белая рубашка и розово-голубой галстук. В «Радужную комнату», разумеется, необходимо являться при полном параде.

– Ты обворожителен, – восхищаюсь я.

Снимаю и отдаю ему пальто и предстаю перед ним в огненно-красном наряде, которому позавидовала бы пожарная команда. Красный смотрится на мне крайне интригующе. Дэвид присвистывает.

– Ты бесподобна. Выпьешь что-нибудь?

Он отдает мое пальто пробегающему мимо портье, хватается за галстук и нервно теребит его. Это так трогательно, что на мои глаза наворачиваются слезы. На лбу Дэвида блестят капельки пота. Наверняка он всю дорогу сюда шел пешком.

– Конечно.

Мы подходим к бармену. Заказываем два бокала шампанского. Чокаемся. Дэвид устремляет на меня широко распахнутые глаза.

– За будущее, – провозглашаю я.

Дэвид одним махом осушает половину бокала и вдруг спохватывается.

– Боже мой! Неужели я забыл тебя спросить! – Он хлопает по губам тыльной стороной ладони. – Как прошло собеседование?

– Я сделала их! – Торжествующе улыбаясь, я ставлю бокал на барную стойку. – Размазала их по стенке. Все прошло как по маслу. Меня собеседовал сам Олдридж.

– Ничего себе. И сколько времени они взяли «на подумать»?

– Он сказал, что позвонит мне во вторник. Если все сложится удачно, я начну работать у них после рождественских каникул.

Дэвид делает глоток шампанского и крепко обнимает меня за талию.

– Как я горжусь тобой. Еще немного, и сбудутся все наши мечты.

Пятилетний план, который я изложила Олдриджу, вовсе не плод моего воображения. Это наш с Дэвидом совместный проект. Мы придумали его через полгода после знакомства, когда стало ясно, что отношения между нами перерастают в нечто более серьезное. Мы решили, что Дэвид оставит инвестиционно-банковскую деятельность и перейдет работать в хедж-фонд, где больше денег и меньше корпоративной бюрократии. То, что мы переедем жить в Грамерси, даже не обсуждалось: мы оба только о нем и грезили. Остальные детали нашей будущей жизни мы обговаривали спокойно, без суеты и всегда находили общий язык.

– Само собой.

– Мистер Розен, ваш столик готов.

Выросший за нашими спинами официант в молочно-белом фраке ведет нас по коридору в бальную залу.

«Радужную комнату» я видела только в кино, но в реальной жизни она во сто раз прекраснее. Идеальное место, чтобы предложить руку и сердце: изящные овальные столики, круглый танцпол с ослепительно сверкающей люстрой. Ходят слухи, что танцпол кружится под ногами вальсирующих пар. Живописные цветочные композиции навевают мысли о свадьбе и придают зале изысканность и пикантность. Во всем царит атмосфера пышного, хотя и немного старомодного праздника. Женщины в мехах. Перчатки. Бриллианты. Запах тонко выделанной кожи.

– Какая красота, – выдыхаю я.

Дэвид привлекает меня к себе, целует в щеку и шепчет:

– Под стать нашему празднику.

Официант услужливо отодвигает стул. Я сажусь. Взмах руки – и мне на колени опускается белоснежно-белая салфетка.

Нежные, мелодичные звуки постепенно наполняют залу: музыканты в углу играют песню Фрэнка Синатры.

– Это уж слишком, – смеюсь я.

На самом деле я хочу сказать, что все просто волшебно. Как в сказке. Так, как и должно быть. И Дэвиду это прекрасно известно. Дэвид – это Дэвид.

Не скажу, что я человек романтичный. Но романтика не чужда и мне. Я хочу, чтобы мне звонили, приглашая на свидание, а не скидывали эсэмэску; я хочу, чтобы мне дарили цветы после проведенной вместе ночи и просили моей руки под Фрэнка Синатру. И да, именно в декабре, в Нью-Йорке.

Мы снова заказываем шампанское, на этот раз бутылку. На миг ужасаюсь от мысли, во сколько этот вечер нам обойдется.

– Не переживай, – успокаивает меня Дэвид.

Он видит меня насквозь. И за это я его обожаю. Он всегда знает, о чем я думаю. Мы всегда с ним на одной волне.

Нам приносят шампанское. Прохладное, сладкое, пузырящееся. Мы залпом приканчиваем наши бокалы.

– Потанцуем? – предлагает Дэвид.

На танцполе две пары покачиваются в такт «От начала и до конца».

«И в горе, и в радости, и в суете повседневности…»

Меня бросает в жар – а что, если Дэвид подойдет к микрофону и во всеуслышание объявит о нашей помолвке? Вообще-то Дэвид не любит пускать пыль в глаза, но он уверен в себе, да и выступать на публике ему не привыкать. У меня начинают трястись поджилки: не дай бог сейчас принесут суфле в шоколаде с запрятанным внутри кольцом и Дэвид у всех на виду преклонит передо мной колено.

– Ты приглашаешь меня потанцевать? – изумляюсь я.

Дэвид ненавидит танцы. На свадебных торжествах приходится тащить его на танцпол буквально силком. Он считает, у него нет чувства ритма. Разумеется, нет: у парней его почти никогда не бывает, но да что с того? Отплясывать под Майкла Джексона дозволено в любых позах, кроме одной – сидячей.

– Ну да. Мы же в бальной зале.

Он протягивает мне руку и ведет по ступенькам вниз, в ротонду. Песня меняется, теперь это «Никто, кроме тебя».

Дэвид обнимает меня. Две пожилые пары на танцполе одобрительно улыбаются.

– Знаешь, я люблю тебя, – говорит Дэвид.

– Знаю. Я тоже тебя люблю.

Началось? Вот сейчас он и бухнется на колени?

Но Дэвид лишь медленно кружит меня по вращающейся ротонде. Музыка смолкает. Кто-то хлопает в ладоши. Мы возвращаемся за столик. Я, как ни странно, немного расстроена. Неужели я просчиталась?

Нам приносят заказ. Салат. Омар. Вино. Кольца нет ни в клешне омара, ни в бокале с бордо.

Мы почти не едим, только гоняем еду по тарелкам прелестными серебряными вилочками. Дэвид, обычно душа компании, молчит и хмурит брови. Беспокойно вертит в пальцах стакан для воды. «Просто спроси меня, – внушаю я ему, – и я отвечу “да”». Может, выложить ему мой ответ из помидоров черри?

А вот и десерт. Три пирожных: суфле в шоколаде, крем-брюле и «Павлова». Кольца нет ни в заварном креме, ни в шапке взбитых сливок. Я поднимаю глаза на Дэвида, но Дэвид исчез: он стоит на коленях рядом с моим стулом и протягивает мне футляр для кольца.

– Дэвид…

Он яростно мотает головой.

– Помолчи, пожалуйста, хорошо? Дай мне завершить начатое.

Люди перешептываются, замолкают. Кто-то нацеливает на нас камеры смартфонов. Музыка стихает.

– Дэвид, люди смотрят, – шепчу я, но губы мои растягиваются в улыбке. Наконец-то.

– Данни, я люблю тебя. Мы с тобой не сентиментальны, так что долго рассусоливать я не буду, но хочу, чтобы ты знала: наш союз для меня не просто часть задуманного нами плана. Я восхищаюсь тобой, я боготворю тебя, я хочу жить с тобой до скончания века. Мы с тобой не просто родственные души, мы идеально подходим друг другу, и я не представляю свою жизнь без тебя.

– Да, – говорю я.

Он улыбается.

– Может, я все-таки для начала тебя спрошу?

Пара за соседним столиком разражается хохотом.

– Прости, – краснею я. – Да, пожалуйста, спрашивай.

– Даниэль Эшли Кохан, ты выйдешь за меня замуж?

Он открывает футляр. Внутри лежит платиновое колечко с бриллиантом огранки «Кушон» и россыпью треугольных драгоценных камней по краям. Стильное, модное, изысканное. Как раз мне под стать.

– Вот теперь можешь ответить, – напоминает Дэвид.

– Да, – смеюсь я. – Да. Абсолютно и безусловно да.

Он поднимается, целует меня, и зал разражается бурными аплодисментами. Щелкают фотокамеры, слышатся восторженные охи и ахи и благодушные пожелания процветания и счастья.

Дэвид вынимает кольцо из футляра и надевает мне на палец. На мгновение оно застревает на костяшке – от шампанского у меня отекают суставы, – но после свободно скользит вниз и словно прирастает к пальцу. Такое ощущение, что я носила его всегда.

Словно из воздуха появляется официант.

– Комплимент от шеф-повара, – мурлычет он, ставя на стол бутылку. – Наши поздравления!

Дэвид возвращается на место и берет меня за руку. Я завороженно верчу ладонью, любуясь кольцом, искрящимся в отблеске света.

– Дэвид, – вздыхаю я, – это настоящее чудо.

– Тебе идет, – улыбается он.

– Ты сам его выбрал?

– Белла помогла. Я так боялся, что она проговорится. Ты же знаешь, у нее от тебя нет секретов.

Лукаво посмеиваясь, я крепко жму его руку. Он прав, но мне незачем говорить ему об этом. Тем-то и прекрасны наши отношения с Дэвидом, что мы понимаем друг друга без лишних слов.

– Надо же, а я и не догадывалась, – качаю я головой.

– Прости, что сделал тебе предложение столь прилюдно, – Дэвид проводит рукой вокруг себя, – но я не смог удержаться. На меня будто что-то нашло. Это место просто создано для подобного!

– Дэвид… – Я смотрю на него в упор. На своего будущего мужа. – Я стерплю еще десяток предложений руки и сердца при всем честном народе, лишь бы выйти за тебя замуж.

– Стерпишь, как же, – смеется он. – Но у тебя потрясающий дар убеждения, Данни. Это-то мне в тебе и нравится.

* * *

Через два часа мы уже дома. Голодные, с гудящими от шампанского и вина головами. Скрючиваемся перед компьютером и заказываем тайскую еду с доставкой в онлайн-сервисе «Спайс». Да, мы такие. Спустив семьсот долларов за ужином, бежим домой, чтобы умять за обе щеки тарелку жареного риса за восемь долларов. И да будет так вечно.

Я бы переоделась, как обычно, в спортивные штаны, но шестое чувство подсказывает мне, что сегодня, в эту самую ночь, торопиться не следует. Будь я кем-нибудь другим, например Беллой, я бы подготовилась к этой ночи получше: прикупила комплект нижнего белья в одной цветовой гамме, облачилась в него и этак небрежно облокотилась о косяк двери. И к черту пад-тай. Вот только вряд ли я бы тогда обручилась с Дэвидом.

Выпивохи из нас с Дэвидом никудышные: от смеси вина и шампанского нас совсем разморило. Я забираюсь на диван и кладу ноги на колени Дэвида. Он сжимает мои лодыжки и начинает массировать мне стопы, ноющие от долгого хождения на каблуках. Живот сводит от голода, голова шумит, а глаза закрываются сами собой. Я зеваю и через минуту проваливаюсь в сон.

Глава третья

Я лениво просыпаюсь. Сколько же я спала? Перекатываюсь на бок и смотрю на часы на тумбочке. 22:59. Сладко потягиваюсь. Это Дэвид перенес меня на кровать? От жестко накрахмаленных простыней веет свежестью, меня так и тянет снова закрыть глаза и погрузиться в сон, но… Но тогда я пропущу нашу обручальную ночь. Гоню прочь остатки дремоты. Надо допить шампанское и заняться любовью. Ведь именно так проводят подобные ночи! Я зеваю, моргаю, сажусь на кровать и… Дыхание мое учащается, сердце бешено колотится в груди. Это не наша постель. Не наша квартира! На мне багряный деловой костюм и бусы. Где я?

Я сплю? Но это совсем не похоже на сон. Я чувствую руки и ноги, я слышу оглушительное биение сердца. Меня похитили?

Я оглядываюсь. Как я оказалась в этом лофте? На кровати, озаренной огнями, льющимися из огромных, от пола до потолка, окон? Прищуриваюсь… Что там? Лонг-Айленд-Сити? До рези в глазах всматриваюсь в окно, лихорадочно выискивая какие-нибудь знакомые силуэты, и наконец замечаю вдали путеводную звезду – Эмпайр-стейт-билдинг. Я в Бруклине, но где именно? Справа от меня Манхэттенский мост, через реку – застроенный небоскребами деловой центр Нью-Йорка. Значит, я в Дамбо, в «историческом», северо-западном районе Бруклина. Похоже на то. Дэвид отвез меня в отель? На противоположной стороне улицы, в доме из красного кирпича с коричневой амбарной дверью, гремит музыка. Я вижу вспышки камер и гирлянды цветов. Возможно, там празднуют свадьбу.

Лофт небольшой, но просторный. Перед журнальным столиком из стекла и стали – два обитых голубым бархатом кресла. У изножья кровати – оранжевый комод. На полу – цветастые персидские коврики, придающие апартаментам уют и некоторую фривольность. Трубы и деревянные балки выставлены наружу. На стене – постер в виде таблицы для проверки остроты зрения. На постере фраза, слова которой уменьшаются от строки к строке: «Я БЫЛ МОЛОД, МНЕ НУЖНЫ БЫЛИ ДЕНЬГИ».

Черт подери, где я?

И тут я слышу его. Невидимку.

– Проснулась?

Я деревенею. Что делать? Спрятаться? Убежать? В конце лофта, там, откуда доносится голос, виднеется массивная стальная дверь. Если набраться мужества и проскочить мимо, я успею открыть ее раньше, чем…

Он появляется из-за угла, за которым, по всей вероятности, скрывается кухня. На нем черные брюки и рубашка в сине-черную полоску с открытым воротом.

Глаза мои лезут на лоб. Из груди рвется крик, но почему-то я не кричу.

С иголочки одетый незнакомец подходит ко мне, и я отползаю на край кровати, поближе к окну.

– Эй, с тобой все хорошо?

– Нет! – отвечаю я. – Все плохо!

Он скорбно вздыхает. Похоже, мой ответ нисколько его не удивил.

– Ты задремала.

Он задумчиво трет ладонью лоб. Над его левым глазом белеет изогнутый шрам.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.

Я с такой силой вжимаюсь в угол между изголовьем кровати и окном, что едва не продавливаю стекло.

– Да ладно тебе, – шутливо скалится он.

– Ты хоть знаешь, кто я?

– Данни… – Он опирается коленом о кровать. – Почему ты об этом спрашиваешь? Что с тобой?

Знает! Он знает, как меня зовут! Душа у меня уходит в пятки: он так произносит мое имя, словно мы с ним закадычные друзья-приятели.

– Мысли путаются, – жалуюсь я. – Никак не соображу, где я.

– Бывает. Вечер удался на славу, согласна?

Я недоуменно разглядываю себя и вспоминаю, что это платье я купила три года назад, когда я, моя мама и Белла решили прошвырнуться по магазинам. Белла купила себе такое же, только белое.

– Ага, – неопределенно мямлю я.

О чем это он? Где я? Что происходит?

Краем глаза выхватываю телевизор, висящий на стене напротив кровати. Он работает с приглушенным звуком. Передают новости. Внизу экрана светится маленький прямоугольник, показывающий дату и время: 15 декабря, 2025 год. Ведущий в синем костюме бубнит про погоду, позади него на компьютерной карте вихрятся снежные облака. У меня комок подкатывает к горлу.

– Выключить? – участливо интересуется незнакомец.

Я трясу головой. Он мгновенно понимает меня, подходит к журнальному столику, на ходу выпрастывая рубаху из-под ремня брюк, и берет пульт.

– На Восточное побережье Соединенных Штатов надвигается снежная буря. Ожидается резкое ухудшение погоды и выпадение до пятнадцати сантиметров осадков в виде снега. Снегопад продолжится до вторника.

2025 год. Не может такого быть. Пять лет спустя…

Надо мной явно прикалываются. Белла! Кто же еще! Чего она только не вытворяла в детстве и юности. Однажды, на мой одиннадцатый день рождения, она умудрилась затащить к нам на задний двор пони, причем мои родители об этом так никогда и не узнали. Мы с ней вечно подзуживали друг друга, брали друг дружку на «слабо».

Но даже Белле не под силу подменить дату и время на телевизионном канале. Или под силу? Да и кто тогда этот парень? И бог мой, что сталось с Дэвидом?

– Эй, есть хочешь? – оборачивается ко мне незнакомец.

Мой желудок одобрительно урчит. Я почти не притронулась к праздничному ужину, а пад-тай в этой параллельной Дэвиду вселенной, похоже, так и не доставили.

– Нет, – шепчу я.

– Оно и слышно, – усмехается он, склонив голову набок.

– Я не голодна, – уверяю я. – Просто… Просто мне надо…

– Немного поесть.

Он улыбается. Я кошусь на окно – интересно, насколько широко оно открывается.

Осторожно обхожу кровать.

– Переоденешься?

– Я не…

Я замолкаю на полуслове, не зная, как закончить начатую фразу. Вначале не мешало бы выяснить, где мы находимся. И где моя одежда.

Он ведет меня в гардеробную. Я покорно плетусь следом. Гардеробная рядом со спальной нишей, только протяни руку, а в ней – полчища сумок, туфель и одежды, развешанной по цвету. Все ясно. Это моя гардеробная. А значит, это мой лофт. Я в нем живу.

– Я переехала в Дамбо, – объявляю я на всю комнату.

Незнакомец покатывается со смеху. Выдвигает ящик в центре шкафа и вытаскивает спортивные брюки и футболку. Сердце мое замирает. Это его вещи. Он… Он тоже живет здесь. Вместе со мной!

А как же… Дэвид?

Я отшатываюсь, мчусь в ванную. Она слева от гостиной. Захлопываю дверь, защелкиваю замок. Плещу на лицо холодную воду. «Думай, Данни, думай».

Полочки в ванной заставлены милой моему сердцу косметикой. Кремом для тела «Абба», шампунем с маслом чайного дерева. Легкими мазками наношу на лицо увлажняющий крем «Ми Шель». Вдыхаю знакомый запах и немного успокаиваюсь.

На дверных крючках висят халат с моими инициалами (по-моему, он со мной уже целую вечность), черные пижамные штаны на завязках и заношенная толстовка «Коламбия». Снимаю платье. Натягиваю штаны и толстовку.

Провожу по губам маслом шиповника. Открываю дверь.

– Чего изволишь? – кричит незнакомец из кухни. – Макароны или… макароны?

Перво-наперво надо выяснить, как его зовут.

Бумажник!

Мы с Дэвидом зарабатываем по-разному, и расходы на проживание оплачиваем соответствующе: шестьдесят процентов – Дэвид, сорок – я. Этот порядок не изменялся с тех самых пор, как мы стали жить вместе. У меня никогда и мысли не возникало залезть в его бумажник, если не считать тот несчастный случай с новым ножом и страховым полисом Дэвида.

– Макароны – самое то, – кричу я.

Возвращаюсь в спальню, где со стула возле кровати прямо на пол свисают его небрежно наброшенные брюки. Косясь в сторону кухни, украдкой хлопаю по карманам. Вытаскиваю потертый кожаный кошелек с совершенно неразличимой торговой маркой. Быстро копаюсь в нем.

Незнакомец не отрывает взгляд от кастрюли с водой.

Натыкаюсь на две визитки: первая – химчистки, вторая – кафешки «Стамптаун».

Наконец нахожу права. Штат – Нью-Йорк. Имя – Аарон Грегори, возраст – тридцать три года, рост – метр восемьдесят три, глаза – зеленые.

Запихиваю все обратно.

– С чем предпочитаешь – с томатной пастой или песто? – вопрошает он из кухни.

– Аарон? – закидываю я удочку.

Он поворачивается ко мне, расплываясь в улыбке.

– Ну так как?

– С песто, – отвечаю я и захожу на кухню.

Итак, на дворе 2025 год, незнакомец, которого я впервые вижу, мой парень, и я живу в Бруклине.

– От песто и я не откажусь.

Я присаживаюсь за барную стойку. Стулья вишневого дерева с проволочными спинками мне не по нраву. Откуда они тут взялись?

Исподтишка оглядываю своего кавалера. Русые волосы, зеленые глаза, волевой подбородок. Ни дать ни взять – супергерой, сошедший с экрана. Настоящий мачо. Знойный красавец. Как по мне, так чересчур знойный, к тому же, судя по внешности и фамилии, не еврей. У меня щемит в груди. Так вот где я буду через пять лет? В художественном лофте с золотоволосым Адонисом? Бог мой, а что скажет моя мама?

Вода закипает, и незнакомец высыпает в кастрюлю макароны. Валит пар, и Адонис отступает, смахивая со лба бисерины пота.

– А я до сих пор работаю юристом? – вырывается у меня вдруг.

Аарон вскидывает на меня глаза и заливается смехом.

– Разумеется. Вино будешь?

Выдыхаю с несказанным облегчением и киваю. Слава богу, хоть работа осталась прежней. Да, кое-что в моей жизни пошло наперекосяк, но с этим я разберусь. Главное – отыскать Дэвида, выяснить, что приключилось, и вернуть все на круги своя. Я до сих пор юрист. Аллилуйя!

Макароны готовы. Аарон сливает воду, добавляет в кастрюлю песто, трет пармезан. Внезапно меня начинает мутить от голода, и я могу думать только о еде.

Аарон, по-хозяйски снуя по кухне, открывает шкафчик и достает два винных бокала. Он хозяйничает на моей кухне! Точнее, нашей…

Налив красное вино, он через стойку протягивает мне бокал. Бокал вычурный и пузатый. Похоже, как раз для «Брунелло». Я бы такой ни за что не купила.

– Милости прошу ужинать.

Аарон вручает мне глубокую тарелку с дымящимся кушаньем. Не успевает он обогнуть стойку, как я, намотав на вилку прядь макарон с песто, поспешно запихиваю ее в рот. Только тут до меня доходит, что, возможно, все это хитро спланированная игра и Аарон намеревается меня отравить, но – какая разница! Голод сильнее. Я уплетаю угощение так, что трещит за ушами.

Макароны просто объедение – в меру соленые и горячие, и целых пять минут меня не оторвать от тарелки. Когда же я наконец поднимаю голову, то ловлю на себе любопытный и пристальный взгляд Аарона.

– Прости, – извиняюсь я, вытирая салфеткой рот, – такое ощущение, что я не ела несколько лет.

Он понимающе кивает, отодвигает тарелку и усмехается.

– Что ж, у нас два пути. Напиться… Или – напиться и сразиться в «Монополию».

Я без ума от настольных игр, и для Аарона это, само собой, не секрет. Дэвид предпочитает карты. Он-то и научил меня играть в бридж и рамми. Для Дэвида настольные игры – детский лепет. Он считает, что играть следует лишь в те игры, где требуется шевелить мозгами. То есть в бридж и рамми.

– Напьемся, – веселюсь я.

Аарон нежно треплет меня по плечу, встает и отходит, а я не могу пошевелиться: тепло его ладони продолжает согревать меня. Ничего не понимаю. Здесь что-то не так. Странное напряжение разливается в воздухе, затопляя собой все вокруг.

Аарон до краев наполняет вином бокалы. Тарелки остаются сохнуть на стойке. И что теперь? И тут меня озаряет – он собирается отвести меня в спальню. Лечь со мною в постель! Он мой возлюбленный, ему не терпится прикоснуться ко мне. Я кожей чувствую его растущее нетерпение.

Я стрелой бросаюсь к голубому бархатному креслу и с ногами забираюсь в него. Аарон удивленно косится на меня. Косись, косись.

Вдруг меня охватывает неясное предчувствие. Я бросаю взгляд на свою руку и чуть не вскрикиваю от ужаса. На моем пальце сверкает обручальное кольцо! С канареечно-желтым крупным бриллиантом, окруженным крошечными самоцветами. Старомодное и причудливое. Ничуть не напоминающее то, которое Дэвид подарил мне сегодня вечером. Совершенно не в моем вкусе. Однако… Однако именно оно сияет на моем пальце!

Черт. Черт. Черт. Черт.

Я соскакиваю с кресла. Меряю шагами лофт. Что делать? Уйти? Но куда? На свою старую квартиру? Может, Дэвид все еще там? Да нет, вряд ли. Наверняка он уже переехал в Грамерси и женился на какой-нибудь девушке, не страдающей душевными заболеваниями. Но если я расскажу ему, что произошло, возможно, он придумает, как все уладить. Он простит меня, хотя я, похоже, изрядно наломала дров, из-за чего жизнь и развела нас по разные стороны моста, кинув меня в этот лофт в объятия совершенно чужого мне человека. Дэвид с честью выходит из любых затруднений. Голова у него светлая. С этой заковыркой он справится без труда.

Я расправляю плечи и устремляюсь к двери. Прочь, прочь отсюда. От заполонившей комнату чувственности просто нечем дышать. Где мое пальто?

– Ты куда? – окликает меня Аарон.

– В магазин, куплю что-нибудь к чаю, – мгновенно соображаю я.

– К чаю?

Аарон поднимается, подходит ко мне. Обхватывает ладонями мое лицо. Руки его обжигающе холодны, я вздрагиваю, отстраняюсь, но он крепко держит меня, не давая пошевелиться.

– Останься. Прошу тебя, не уходи.

Его глаза, широко раскрытые, влажные, околдовывают меня. В душе моей пробуждается странное чувство… Незнакомое и понятное одновременно. На меня накатывает волна неведомого блаженства. Все вокруг пронизано истомой и негой. Силы оставляют меня. Я хочу… Хочу остаться.

– Хорошо, – шепчу я.

Не отнимая рук от моего лица, он жадно вглядывается в меня, и, хотя решение разделить с ним жизнь кажется мне безумием, я понимаю, что в постели нам скучать не приходится. Потому что… Потому что он сама страсть. Тело мое трепещет от восторга, свет меркнет, пол уходит из-под ног.

Он берет меня за руку и легонько тянет к кровати. Я повинуюсь. Вино ударяет мне в голову, перед глазами плывут разноцветные пятна. Забраться бы под одеяло да и уснуть.

– Пять лет, – бормочу я, присаживаясь на краешек кровати.

Аарон, не отрывая от меня глаз, откидывается на подушки.

– Присоединишься?

Это риторический вопрос.

Он раскрывает объятия, и я безвольно, словно марионетка в ловких руках кукловода, падаю на постель.

Господи боже, он подхватывает меня и притягивает к себе. Его жаркое дыхание опаляет мне щеку.

Он склоняется надо мной. Он вот-вот меня поцелует! Что делать? Неужели позволить? Мысли о Дэвиде и о мускулистых руках Аарона смятенным вихрем проносятся у меня в голове. И, прежде чем я успеваю взвесить все за и против, его губы касаются моих.

Ласково и нежно, словно он догадывается, что мне нужно время привыкнуть к нему. Его язык бережно раздвигает мои губы и скользит внутрь.

О боже.

Я таю как воск. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного. Ни с Дэвидом, ни с Беном, единственным до Дэвида парнем, имевшим на меня серьезные виды. Даже с Энтони, с которым я закрутила мимолетный роман во Флоренции, куда приехала студенткой по обмену. С Аароном все совершенно иначе. Его поцелуи и прикосновения не сравнимы ни с чем. Такое ощущение, что он пробрался в мой мозг и управляет моими эмоциями. Впрочем, мы же в будущем. Может, так оно и есть.

– С тобой точно все хорошо? – спрашивает он, но я не отвечаю и лишь покрепче прижимаюсь к нему.

Его руки проникают под толстовку и – не успеваю я и глазом моргнуть – срывают ее с меня. Прохладный воздух холодит мою обнаженную кожу. Я что, забыла нацепить лифчик? Так и есть – забыла. Аарон опускает голову, целует меня в грудь, лаская губами отвердевший сосок.

Я схожу с ума. Теряю разум. Лишаюсь рассудка.

Как же мне хорошо.

Остальная одежда летит на пол. Откуда-то – возможно, из параллельной вселенной – доносятся звуки ночного города: гудки автомобилей и гудение поездов.

Его поцелуи становятся все настойчивее. Невероятно. Его руки гладят мой живот, губы целуют ложбинку между ключицами. До сих пор я ни разу не вешалась на шею первому встречному – и что теперь? А теперь, и часа не проведя с незнакомцем, я готова заняться с ним сексом.

Жду не дождусь, когда расскажу об этом Белле. Вот уж она повеселится. Она знает толк в… А вдруг я никогда не вернусь? Вдруг этот парень и вправду мой суженый, а никакой не встречный-поперечный и я никогда и ни с кем не поделюсь впечатлениями от этой безумной и…

Аарон проводит большим пальцем по изгибу моего бедра, и все мои размышления о пространстве и времени вмиг улетучиваются через щелку приоткрытого окна.

– Аарон, – шепчу я.

– Да?

Он наваливается на меня всем телом, и я нежно прохожусь ладонями по бугристым, словно холмы, мышцам, вздувшимся на его бронзовой от загара спине, по выпирающим, словно утесы, острым лопаткам. Какое упоение. Я податливо выгибаюсь под ним, незнакомым мужчиной, ставшим почему-то самым близким мне человеком. Он гладит мое лицо, шею, грудь. Осыпает мои губы пламенными поцелуями. Я впиваюсь ногтями в его плечи. Медленно вздыхаю и разом забываю обо всем. Обо всем, кроме одного – Аарона, сжимающего меня в жарких объятиях.

Глава четвертая

Я просыпаюсь, как от толчка, прикладываю руку к бешено бьющемуся сердцу.

– Надо же, – слышу знакомый голос. – Неужели проснулась?

Поднимаю глаза и вижу склонившегося надо мною Дэвида с ведерком попкорна в одной руке и бутылочкой воды в другой. А где вино, которое я только что пила? Только что? Я лихорадочно осматриваю себя. На мне все тот же огненно-красный наряд из «Реформации». Да что со мной приключилось?

Приподнимаюсь на локтях, сажусь. Подо мною – диван. Передо мною – Дэвид в толстовке с эмблемой шахматного турнира и черных спортивных штанах. Итак, мы в нашей квартире.

– А я уж испугался, – ухмыляется Дэвид, – что эту божественную ночь ты продрыхнешь без задних ног. Так и знал, что вторая бутылка нас доконает. Я уже принял две таблетки от головной боли. Будешь?

Поставив попкорн и бутылочку с водой на стол, он наклоняется и целует меня.

– Когда позвоним родителям – сегодня или завтра? Ты же знаешь, они места себе не находят. Я всех предупредил заранее.

Я морщу лоб, осмысливая его слова, и меня прошибает холодный пот. Должно быть, мне все это приснилось, но… Разве бывают такие сны? Еще три минуты назад я кувыркалась в постели с невесть откуда взявшимся Аароном. Мы целовались, обнимались и предавались самому неистовому сексу в моей жизни… Кто бы мог подумать, что я сплю и вижу, как бы закрутить любовь с каким-то там незнакомцем! Я трогаю себя, чтобы поверить в реальность окружающего мира. Щупаю локти, похлопываю ладонями по бокам.

– Что с тобой?

Веселость мигом слетает с Дэвида, в глазах его зажигается тревога.

– Долго я спала? – спрашиваю я.

– Около часа.

Лицо его проясняется. Он придвигается ко мне, и я непроизвольно сжимаюсь: его близость мне неприятна и действует как разряд электрического тока.

– Не переживай, – утешает меня Дэвид, – считай, ты уже принята. Понимаю, ты перенервничала, столько всего произошло в один день, но не сомневайся: они обязательно возьмут тебя на работу. Лучше тебя, Данни, им никого не найти.

«Какую работу?» – чуть не срывается у меня с языка.

– Еду принесли, – говорит Дэвид, отстраняясь. – Я поставил ее в холодильник. Схожу за тарелками.

– Я не голодна, – мотаю я головой.

– Как так – не голодна? – в глазах у Дэвида застывает священный ужас. – А кто час назад ныл, что умирает от голода?

Он выпрямляется и, пропуская мимо ушей мои жалкие протесты, решительно шагает на кухню, открывает холодильник и вытаскивает контейнеры. Пад-тай. Карри с курицей. Жареный рис.

– Все как ты любишь, – весело сообщает он. – Тебе подогреть или холодным съешь?

– Холодным съем, – отвечаю я, поплотнее закутываясь в одеяло.

Дэвид возвращается, балансируя стоящими на тарелках контейнерами. Водружает их на стол, снимает крышки, и я вдыхаю аромат кисло-сладкого соуса и пряных специй.

– Мне приснился безумный сон, – начинаю я.

Может, если я выложу все как на духу, в голове моей прояснится? И я смогу трезво оценить произошедшее?

– Мне… Такой прилипчивый сон – не отвязаться… Я ничего не говорила, пока спала?

– Не-а, – качает головой Дэвид, перекладывает немного рисовой лапши на тарелку и тянется за вилкой. – Думаю, нет. Впрочем, как знать? Я ведь отходил ненадолго, чтобы принять душ.

Он запихивает в рот гигантский ком пад-тая и тщательно пережевывает. Несколько вермишелин падают на пол.

– Кошмар привиделся?

Перед моим мысленным взором возникает Аарон.

– Н-нет, – запинаясь, бормочу я. – То есть не совсем.

– Вот и славно. – Дэвид дожевывает лапшу, откладывает вилку и обвивает меня руками. – Твоя мама звонила дважды. Если мы ничего ей не ответим, боюсь, она примчится сюда собственной персоной. А мне бы не хотелось, чтобы нам мешали сегодня ночью.

Я бросаю быстрый взгляд на свою руку. Кольцо, то самое кольцо, подаренное Дэвидом, вновь на моем пальце. Я выдыхаю.

Назойливо жужжит мой мобильный.

– Наверняка опять Белла, – несколько кисло усмехается Дэвид.

Я вихрем соскакиваю с дивана, хватаю телефон и сломя голову несусь в спальню.

– Я пока новости посмотрю, – кричит мне в спину Дэвид.

Закрываю дверь и отвечаю на звонок.

– Белль!

– Ага! Наконец-то!

Из телефона раздаются громкие голоса: Белла вновь на какой-то вечеринке. Она заливается звонким, как музыка, смехом.

– Наконец-то вы обручились! Поздравляю! Кольцо понравилось? Ну давай же, рассказывай!

– Ты до сих пор в Париже? – спрашиваю я.

– Да!

– А когда вернешься?

– Без понятия. Жак зовет на Сардинию на пару деньков.

Ах, Жак. Явился – не запылился. Наверное, Белла и бровью бы не повела, доведись ей очнуться через пять лет в будущем в чужой квартире.

– Это в декабре-то?

– Мы думаем, сейчас там тихо и романтично.

– Но ты вроде собиралась на Ривьеру с Реналдо.

– Ну, он соскочил, а тут Жак написал, что он в городе и – вуаля! Планы изменились!

Я сажусь на кровать, оглядываю комнату. Кресла с мягким ворсом, которые я купила на первую зарплату от «Кларкнелла». Дубовый комод, привезенный из родительского дома. Старинные бакелитовые светильники, прихваченные Дэвидом из его холостяцкого логова в Тертл-Бей.

Вспоминаю просторный лофт в Дамбо. Обитые голубым бархатом кресла.

– Слушай, я тебе сейчас такое расскажу – закачаешься.

– Да, да, расскажи мне все! – вопит Белла, и я представляю, как она кружится в самом сердце танцпола, расположенного на крыше какого-нибудь парижского отеля, и Жак мягко обнимает ее за талию.

– Даже не знаю, с чего начать. Я спала и… вроде бы не спала. И очутилась в той квартире с тем парнем. Клянусь, все было как наяву! Словно я действительно там побывала. С тобой похожее случалось?

– Ничего подобного, дорогуша! Мы отправляемся в квартал Маре!

– Что? Куда?

– Ой, прости, это я не тебе. Тут у всех с утра маковой росинки во рту не было, да и вообще пора закругляться. Мы тусим уже целую вечность. Подожди, ты сказала – все было как во сне? Эй, а где он это сделал – на террасе или в ресторане?

В трубку врывается разноголосица звуков, хлопанье двери и – тишина.

– В ресторане, – вздыхаю я. – Давай поговорим позже, когда ты прилетишь домой.

– Да нет же, я вся внимание! Я тебя слушаю!

– Нет, не слушаешь, – улыбаюсь я. – Будь там поосторожнее, хорошо?

Так и вижу, как Белла мученически закатывает глаза.

– Да будет тебе известно, – менторски заявляет она, – что во французском и слова-то такого нет, «поосторожнее».

– Враки. А что же тогда означает beaucoup? – хмыкаю я, исчерпав этим загадочным словом все свои познания французского.

– Совсем не то, что ты думаешь, – хохочет Белла. – Но вот что я тебе скажу – тебе тоже не мешало бы как следует повеселиться.

– А я и веселюсь.

– Дай-ка я угадаю. Дэвид смотрит новости по Си-эн-эн, а ты накладываешь маску на лицо. Вот веселуха. А ведь вы только что обручились!

– Не выдумывай, – я трогаю щеку, – какая такая маска? Сплошная сухая кожа!

– Как собеседование? – интересуется Белла. – Я не забыла! Я просто запамятовала!

– Все прошло великолепно, честно. Считай, я уже принята.

– Разумеется, принята. В противном случае во Вселенной жахнет еще один Большой взрыв, а с научной точки зрения такое попросту невозможно. Если я ничего не путаю.

У меня начинает сосать под ложечкой.

– Как вернусь, оттопыримся по полной! С утра пораньше! – обещает Белла.

В трубке снова хлопает дверь, и меня оглушает гул всевозможных звуков. Белла дважды кого-то целует.

– Я не люблю оттопыриваться с утра пораньше, ты же знаешь, – протестую я.

– Зато ты любишь меня!

Белла отключается, и последнее, что я слышу, это рев голосов и какофонию музыки.

В спальню заходит взъерошенный Дэвид. Снимает очки, трет переносицу.

– Устала? – спрашивает он.

– Да не особо.

– Вот и я тоже.

Он карабкается на кровать, обнимает меня, но… Но я не могу. Только не сегодня.

– Пить хочется, – вру я. – С шампанским переборщила. Тебе принести воды?

– Ага, – зевает Дэвид. – И сделай милость, потуши свет.

Я поднимаюсь, щелкаю выключателем и направляюсь в гостиную. Однако вместо того чтобы налить воды, подхожу к окну. Телевизор выключен. Улицы внизу залиты огнями. Уже далеко за полночь, но жизнь на Третьей авеню бьет ключом. Толпы гогочущей молодежи движутся в бары нашей юности – «Джошуа-Три» и «Меркьюри-бар», чтобы до утра отплясывать под музыку девяностых, тех самых девяностых, в которых этой молодежи не было и в помине. Я стою у окна. Мало-помалу шум улиц стихает, и Нью-Йорк переходит на вкрадчивый шепот. Минует несколько часов. Или мне только так кажется? Когда я наконец ныряю под одеяло, Дэвид беспробудно спит.

Глава пятая

Я получаю работу, как же иначе! Они звонят мне через неделю и предлагают зарплату чуть меньше той, на которую я надеялась. Я успешно торгуюсь с ними и на следующий день подаю заявление об увольнении по собственному желанию. Отрабатываю положенные две недели и восьмого января получаю расчет. Через год, чуть ли не день в день, мы с Дэвидом поселяемся в Грамерси. Нам сдают в субаренду чудесную немеблированную квартиру в облюбованном нами доме.

– Поживем здесь, пока что-нибудь не выставят на продажу, – говорит Дэвид.

Еще через год одна из квартир выставляется на продажу, и мы ее покупаем.

Дэвид приступает к работе в хедж-фонде, основанном его бывшим шефом из «Тишмана». Меня повышают до старшего юриста.

Проходит четыре с половиной года. Осень, зима, весна, лето – по кругу. Все идет так, как мы и задумывали. Все. Кроме одного – нашей свадьбы. Мы с Дэвидом так и не поженились. Так и не назначили дату. Отговорок у нас море. Мы вертимся как белки в колесе, и это чистая правда. Нам некуда торопиться, мы пока не планируем обзаводиться детьми. Мы хотим вдоволь попутешествовать. Мы поженимся, когда придет время, но время так и не приходит. В один год у отца Дэвида прихватило сердце, в другой мы переезжали с квартиры на квартиру. Всегда-то у нас находятся причины, веские причины, однако они ничего толком не объясняют. А все дело в том, что стоит нам начать обсуждать свадьбу, как я вспоминаю тот самый час с тем самым незнакомцем из того самого сна в ту самую ночь и пресекаю все обсуждения на корню.

Я даже побывала у психотерапевта, потому что беспрестанно думала о той самой ночи. Она так крепко врезалась мне в память, словно все произошло со мною взаправду. Я лезла на стены, но никому ничего не рассказывала. Даже Белле. Да и что бы я ей сказала? Что проснулась в будущем и занялась любовью с незнакомым мне парнем? Самое ужасное, Белла вполне могла бы мне поверить.

Насколько я понимаю, работа психотерапевта заключается в том, чтобы выяснить, какая такая идея фикс гвоздем засела в вашем мозгу, и помочь вам от нее избавиться. Поэтому спустя неделю я отправилась в Верхний Вест-Сайд к одному хваленому доктору. Все прославленные мозгоправы селятся в Верхнем Вест-Сайде.

В кабинете моего психолога, светлом и благопристойном, царила атмосфера дружелюбия и немного пугающей стерильности. Единственным его украшением служило неведомое мне гигантское дерево. Искусственное оно или живое, я понять так и не смогла. Оно стояло в ногах кушетки, позади стула врача, и дотронуться до него не представлялось никакой возможности.

Доктор Кристина была из тех профессиональных врачевателей душ, которые предпочитают, чтобы их называли по именам. Они искренне верят, что это располагает к ним пациентов. Однако доктор Кристина к себе не располагала. Под ворохом надетых на нее льняных, шелковых и хлопковых туник от «Эйлин Фишер» терялись и ее формы, и ее возраст. Навскидку я дала бы ей лет шестьдесят.

– Что привело вас ко мне? – спросила она.

Однажды я уже сталкивалась с психотерапевтом. После смерти брата. Пятнадцать лет назад, в 1:37 ночи, в нашем доме появились полицейские и сообщили, что мой брат погиб. Вождение в нетрезвом виде. Роковая случайность. Нет, не он вел машину. Он был на пассажирском сиденье. Страшный крик матери до сих пор звенит у меня в ушах.

Психотерапевт вынуждал меня вспоминать о брате и нашей с ним дружбе и даже рисовать картины аварии, какими они виделись моему воображению. Мне, двенадцатилетней, все это казалось несусветной чушью. Я ходила к нему месяц, может, чуть дольше. Я давно выкинула его из головы, и единственное, что помню, – это как после сеансов мы с мамой останавливались у лотка мороженщика, словно я была семилетним ребенком, а не почти тринадцатилетним подростком. Мороженого мне обычно не хотелось, но я тем не менее заказывала два мятных шарика с шоколадной крошкой. Я чувствовала, что должна подыграть маме. И я ей подыгрывала. И подыгрываю до сих пор.

– Мне приснился диковинный сон. То есть я хочу сказать, со мной произошло нечто невероятное.

Доктор кивнула. Шелка заколыхались.

– Вы хотите поговорить об этом?

Да, хочу. Я рассказала о помолвке, о том, что выпила слишком много шампанского, заснула и проснулась в 2025 году в странной квартире с мужчиной, которого прежде не встречала. О том, что я переспала с ним, я умолчала.

Выслушав мою исповедь, доктор Кристина долго не отводила от меня изучающих глаз. У меня даже мурашки по спине побежали.

– Опишите своего жениха, – попросила она.

Я успокоилась. Смекнула, к чему она клонит. К тому, что я сомневаюсь в Дэвиде и мое подсознание пришло мне на выручку, создав альтернативную реальность, в которой надо мной не висел бы дамоклов меч предстоящего супружества.

– Он чудесен, – запротестовала я. – Мы вместе уже более двух лет. Он амбициозен, знает, чего хочет от жизни, и очень добр. Мы слеплены с ним из одного теста.

– Изумительно, – улыбнулась доктор Кристина. – Какой, по вашему мнению, была бы его реакция на произошедшее с вами?

Дэвиду о своих переживаниях я не обмолвилась ни словом. По вполне понятным причинам. Ну, призналась бы я ему, и что дальше? Он бы решил, что я помешалась, и был бы прав.

– Он сказал бы, что это просто сон и что я слишком переволновалась из-за собеседования.

– Значит, это был просто сон?

– Да мне-то откуда знать? Это я у вас хотела спросить.

– Мне кажется, – откинулась в кресле доктор, – вы отчаянно не желаете признавать, что это был сон, и в то же время испытанное вами не дает вам покоя, так как вы не понимаете его смысла.

– И что же, по-вашему, я испытала?

Мне было искренне любопытно, к чему она ведет.

– Я назвала бы это предчувствием. Предостережением. Психосоматическим расстройством.

– То есть, как ни крути, сном?

Она рассмеялась. Очень мелодично, лаская слух. Вновь затрепетали шелка.

– Ну, порой случаются совершенно необъяснимые явления.

– Какие, например?

Она молча уставилась на меня. Наше время истекло.

После сеанса я почувствовала странное облегчение. У меня словно открылись глаза, и я наконец-то увидела все приключившееся со мной в истинном свете: я помешалась. Ну и ладно. Теперь груз ответственности за мой причудливый сон лежит на плечах моего терапевта. А я умываю руки. Пусть доктор Кристина ломает голову над безумием моих грез точно так же, как она ломает голову над чудачествами разведенных супругов, сексуально несовместимых пар и маменькиных сынков. И на четыре с половиной года я позабыла к ней дорогу.

Глава шестая

Июнь. Суббота. Я собираюсь позавтракать с Беллой. Поверить не могу, что мы не виделись почти два месяца! Мы еще ни разу не расставались так надолго, даже в 2015 году, когда Белла целых полтора месяца безвылазно проторчала в лондонском Ноттинг-Хилле, рисуя картины.

В этот раз все дело во мне – я с головой ушла в работу. Чудесную, но совершенно невыполнимую работу. Не просто тяжелую – невыполнимую. Каждый день на меня наваливаются дела, с которыми мне не справиться и за неделю. Я ничего не успеваю. С Дэвидом я вижусь от силы пять минут по утрам, когда мы спросонья приветствуем друг друга на кухне. Единственная отрада, что наши желания совпадают. Мы оба трудимся не покладая рук на благо будущего. Того самого будущего, в котором нам так хочется жить. Которое видится нам одним и тем же.

На улице льет как из ведра. Весна в этом 2025 году выдалась дождливая, что, впрочем, неудивительно, однако не так давно я обзавелась несколькими новыми платьями и хотела бы ими пощеголять. Белла обзывает меня «консерваторшей» за излишнюю, по ее мнению, строгость в одежде, и сегодня я мечтала сразить ее наповал. Но, видимо, не судьба. Я натягиваю джинсы, белую футболку «Мейдвелл», плащ от «Бёрберри» и резиновые, доходящие до щиколотки сапожки. За окнами плюс восемнадцать. В плаще я, конечно, сопрею, но без него замерзну.

Мы договорились посидеть в «Бюветт», крошечном французском бистро в Вест-Виллидже, которое вот уже десять лет является нашим излюбленным местом встречи. Здесь подают самые восхитительные яйца пашот и самые чудесные крок-месье на всем белом свете и варят самый крепкий и ароматный кофе. Прямо сейчас я бы, наверное, выпила целый литр.

Белла обожает это местечко. Знает по именам всех официантов. Раньше, лет десять назад, она часто захаживала сюда, чтобы набросать эскизы.

Я беру такси. Терпеть не могу опаздывать, хотя Белла наверняка замешкается и мне придется ждать ее минут пятнадцать – двадцать. Сколько с Беллой ни договаривайся, она все равно появится минимум на пятнадцать минут позже назначенного срока. Белла постоянно теряется во времени. Постоянно.

Однако сегодня, когда я захожу в бистро, она чинно сидит у окна за столиком на двоих.

На ней алый бархатный пиджак и длинное, слишком длинное для ее метра шестидесяти платье в цветочек с мокрым подолом. Волосы ее распущены и шелковыми, мягкими, как пряжа, локонами ниспадают на плечи. Белла прекрасна. Каждый раз, когда я ее вижу, у меня захватывает дух.

– Поверить не могу! – восклицаю я. – Никак ты меня обскакала?

– Не терпелось с тобой увидеться. – Белла запрокидывает голову, и золотые серьги-обручи мелодично позвякивают, стукаясь об ее шею.

Она вскакивает со стула и крепко-крепко обнимает меня. Я утыкаюсь ей в плечо и с наслаждением вдыхаю знакомый аромат чайного дерева, лаванды и чуточки корицы.

– Я мокрая как мышь! – противлюсь я, но объятий не разжимаю. Наконец-то мы снова вместе. – Я жутко по тебе скучала.

Я засовываю зонтик под стул и вешаю на спинку плащ. Внутри прохладнее, чем мне бы хотелось, и я зябко потираю руки.

– Ты повзрослела. Выглядишь как-то старше, – говорит Белла, удивленно разглядывая меня.

– Вот спасибо, – веселюсь я. – Значит, я превратилась в старую каргу?

– Да ну тебя, я совсем не про то, – отмахивается Белла. – Кофе?

Я киваю.

Она приподнимает чашку, привлекая внимание официанта. Белла заходит в это бистро намного чаще, чем я. Она живет в трех кварталах отсюда, на углу Бликер-стрит и Чарльз-стрит, в особняке из бурого камня. Ее квартира, которую отец купил ей два года назад, занимает целый этаж. Квартира роскошна, богемна, красочна, изящна и отделана с неповторимым, присущим только Белле изумительным вкусом.

– А где же наш дорогой Дэйв? – интересуется Белла.

– В спортзале, – отвечаю я, расправляя салфетку.

– В спортзале?

– Ну, он так сказал.

Белла открывает и закрывает рот. Видимо, ей очень хочется подтрунить над ним, но она не решается. Дэвид ей нравится. То есть я надеюсь, что нравится. Думаю, она предпочла бы видеть рядом со мной кого-нибудь более рискованного или даже безрассудного, способного растормошить меня, вывести за рамки рутинной обыденности. Вот только она забывает, а может, и не понимает, что мы с ней не одного поля ягоды и Дэвид – именно тот, кто мне нужен. Тот, с кем я хочу прожить всю свою жизнь.

– Давай, рассказывай, – тереблю ее я, – как твоя галерея? Как Европа?

Пять лет назад Белла выставляла свои работы в маленькой художественной галерее «Олеандр» в Челси, на северо-западе Нижнего Манхэттена. Выставка имела успех, публика раскупила все, и через некоторое время Белла привезла туда новые картины. Прошло два года, и Олеандр, владелец, предложил Белле приобрести у него галерею. Белла согласилась и купила ее на деньги своего трастового фонда. Теперь она рисует меньше, чем прежде, но я рада, что жизнь ее наконец прочно вошла в колею и обрела некое подобие стабильности. Теперь уж она не сорвется невесть куда и не исчезнет на несколько бесконечных недель.

– Мы распродали почти все работы Депреше. Поверить не могу, что ты все пропустила. Зла не тебя не хватает. Это была выдающаяся выставка. Лучшая из всех, которые я когда-либо устраивала.

Так Белла говорит о каждом художнике. Каждая выставка, по ее словам, «божественна, чудесна, головокружительна». Жизнь для нее – сплошной праздник.

– Дела идут в гору, так что я подумываю нанять еще одну Хлою.

Хлоя – помощница Беллы. Последние три года она работает на Беллу и заведует складом «Олеандра». Она уже дважды поцеловала Беллу, но, похоже, это ничуть не сказалось на их деловых отношениях.

– Так найми.

– У меня появится время заняться скульптурой, а может, я снова начну рисовать. Сколько месяцев я не держала в руках кисточку!

– Порой приходится чем-то жертвовать, чтобы воплотить свои мечты в реальность.

Белла криво улыбается. Приносят кофе. Я вливаю в него сливки и медленно отпиваю дурманящий напиток.

Поднимаю глаза и вижу ухмыляющееся лицо Беллы.

– Чего ты?

– Да ничего. Ну ты даешь! «Жертвовать, чтобы воплотить свои мечты в реальность»! Где ты такого нахваталась? Нормальные люди так не говорят.

– Зато так говорят бизнесмены. Главы компаний. Генеральные директора.

Белла закатывает глаза.

– Господи, в кого ты превратилась…

– Брось, я всегда была такой.

– Не знаю, не знаю… – Белла качает головой, подпирает подбородок руками и пристально смотрит на меня.

Я понимаю, к чему она клонит, но не собираюсь это обсуждать. Действительно ли я всегда была такой? Или в детстве, до смерти брата, я была совсем иной? Беззаботной и легкомысленной девчонкой? Почему мне втемяшилось в голову тщательно распланировать свою жизнь? Потому что я не хотела, чтобы однажды ночью кто-то возник на пороге моего дома и выбил почву у меня из-под ног? Возможно. Но прошлого не вернешь, и теперь я такая, какая есть.

К нам подходит официант, и Белла вопросительно приподнимает бровь, словно спрашивая, готова ли я?

– Да, заказывай.

Белла переходит на французский и, указывая на выбранные в меню блюда, советуется с официантом. Я с упоением слушаю ее речь, наслаждаясь ее звонким, веселым голосом. Белла пыталась научить французскому и меня, но из этой затеи ничего не вышло. Бытует мнение, что языки легче даются тем, у кого доминирует правое полушарие мозга, но мне кажется, это все ерунда. Я думаю, что для общения на чужом языке требуется некая раскрепощенность, свобода самовыражения, умение перевоплощаться. Способность переворошить, словно груду камней, все таящиеся в голове слова и извлечь именно те, что несут в себе сокровенный смысл.

Как-то мы вместе провели в Париже четыре дня. Было нам тогда по двадцать четыре года, Белла посещала летнюю художественную школу, и я приехала ее навестить. В самый разгар ее романа с официантом, работавшим в кафешке четырнадцатого округа. Мы жили в квартире родителей Беллы на улице Риволи. Белла ненавидела это место. «Куда ни глянь, одни туристы», – кипятилась она, хотя мне казалось, что Париж принадлежал только французам, и никому более.

Поэтому все четыре дня мы провели на задворках французской столицы. Вечерами ужинали в бистро на Монмартре, днями бродили по художественным галереям в квартале Маре. Парижские каникулы оставили неизгладимый след в моем сердце. Я ведь довольно редко выбираюсь за пределы Соединенных Штатов. Все мои путешествия – это поездка в Лондон с моими родителями и Дэвидом да ежегодные паломничества на острова Теркс и Кайкос с родителями Дэвида. Париж открыл для меня абсолютно другой мир. Иноземный, старинный, необыкновенный. Мир, будто специально созданный для Беллы.

Может быть, мне следовало ощущать пропасть между нами. Ну как же: моя лучшая подруга чувствовала себя в Париже как дома, а я не находила места в этой чужой для меня стране. Однако все было совсем не так. Я пребывала на седьмом небе от счастья. Неважно, что я была немного не в своей тарелке, – важно, что Белла все равно нянчилась со мной, все равно желала – всегда, постоянно, – чтобы я была рядом с ней как неотъемлемая часть ее вольной, насыщенной событиями жизни.

– Вернемся к нашим баранам, – хмыкнула Белла, когда официант удалился. – Я думаю, жертвенность и достижение целей не имеют между собой ничего общего. Чтобы претворить мечту в жизнь, нужно не урезать себя во всем, довольствуясь малым, а жить на полную катушку, не боясь хватить лишку.

Я отхлебываю кофе. Порой мне кажется, что Белла свалилась с луны: она жонглирует фразами и философскими идеями, понятными только людям ее круга. Людям, которые ни разу не сталкивались с настоящей трагедией. Никто из потерявших в двенадцать лет родную душу никогда не заявит с бесстрастным лицом: «Значит, на то были причины».

– Ладно, пусть каждый останется при своем, – отмахиваюсь я. – Слушай, я сто лет тебя не видела, давай, заговори меня до смерти о Жаке.

Белла улыбается, и краска смущения, заливая ей щеки, поднимается вверх, до самых ушей.

– Что случилось?

– Мне надо кое-что тебе рассказать.

Белла протягивает руку и касается моего запястья.

Я мгновенно напрягаюсь, словно Белла задела какую-то чувствительную струну в моей душе – струну, которую только она одна в состоянии обнаружить. «Она познакомилась с кем-то, – озаряет меня. – Влюбилась». У меня болезненно ноет сердце. Я знаю, что произойдет дальше, и мечтаю лишь об одном: пройти все стадии влюбленности Беллы – увлеченность, одержимость, отвращение, отчаяние, апатию – прямо здесь и сейчас, за чашечкой кофе, – и покончить с ними.

– Как его зовут?

Белла изумленно моргает.

– У меня что, все на лице написано? – растерянно спрашивает она.

– Для меня – да.

– Его зовут Грег, – звонко провозглашает она, вложив в один этот слог всю мощь своего голоса, и отпивает газированную воду. – Он архитектор. Мы переписывались в «Бамбле», на сайте знакомств.

Кофейная чашка чуть не выскальзывает из моих рук.

– Ты пользуешься «Бамблом»?

– Ну да. Понимаю, ты думаешь, стоит мне зайти в магазин купить молока, как я тут же с кем-нибудь познакомлюсь, но, знаешь, в последнее время мне хотелось чего-то другого, а ничего интересного не подворачивалось.

Я перебираю в уме последних ухажеров Беллы, но вспоминаю только фотографа Стивена Миллза. А с ним она встречалась прошлым летом. Почти год назад.

– Кроме Аннабелль и Марио, – ехидничаю я.

Аннабелль и Марио – семейная пара коллекционеров, с которыми Белла крутила недолгую, но пылкую любовь.

– Как же без них, – хитро стреляет она глазами.

– Так что с этим Грегом? – напрямую спрашиваю я.

– Мы вместе всего три недели, Данни, но он просто чудо. Такой классный. Милый и умный. И я… Я надеюсь, он тебе понравится.

– Милый и умный, – хмыкаю я. – Грег, значит?

Она кивает, но тут в облаках пара нам приносят заказанную еду. Яйца пашот и хрустящие французские гренки с икрой, тосты с пюре из авокадо и блюдо с ажурными тонкими блинчиками, присыпанными сахарной пудрой. У меня начинают течь слюнки.

– Еще кофе? – спрашивает официант.

Я киваю.

– Ням-ням, – бормочу я, накидываясь на тост с авокадо. – Объедение.

Яйцо пашот сочится желтком, я ловлю его ложкой, перекладываю к себе на тарелку и до неприличия сладострастно вздыхаю.

– Да ты прямо как безработный на благотворительном обеде, – прыскает Белла.

– Что-что, а работа у меня имеется, – обиженно фыркаю я, подбираясь к блинчикам.

– Ну да, разумеется. – Белла слегка клонит голову набок. – И как она? Пашешь как вол?

– Пашу. Зато работа – лучше не придумаешь.

Меня так и подмывает съязвить, что не всем же груши околачивать, некоторым приходится и спину гнуть, чтобы свести концы с концами, но я сдерживаюсь. Я давно поняла, что грань между объективной критикой и огульным порицанием слишком тонка и не стоит переходить ее, дабы не разрушить нашу дружбу с Беллой.

– Думаю, еще годик, и я стану партнером фирмы.

Белла нетерпеливо ерзает на стуле, платье сбивается набок, сползая с плеча и немного обнажая ключицу. Белла – обладательница пышных форм и соблазнительной фигуры, но сейчас она кажется мне осунувшейся и похудевшей. Помню, в тот месяц, когда за ней увивался Исаак, она потеряла пять килограммов.

А теперь вот Грег. В мою душу закрадывается нехорошее предчувствие.

– Давайте поужинаем все вместе, – предлагает Белла.

– Все вместе?

– Ну да, и Грега прихватим.

Белла закусывает верхнюю губу, выпускает ее и просительно глядит на меня голубыми глазами.

– Данни, можешь мне не верить, но с Грегом у нас все совсем-совсем по-другому. Между нами настоящее чувство, понимаешь?

– У тебя со всеми настоящие чувства.

Белла сердито щурит глаза, и некоторое время мы молча играем в гляделки. Но я не умею отказывать Белле.

– Хорошо, – покорно вздыхаю я, – давайте поужинаем. Выбирай любую ближайшую субботу, она твоя.

Лицо Беллы просветляется, она накладывает на тарелку яйца и блинчики и принимается за еду с аппетитом, который меня несказанно радует. Дождь прекращается, облака рассеиваются, и на небе снова появляется солнце. Когда мы выходим, на улице почти сухо.

Глава седьмая

– А что стряслось с синей рубашкой?

Дэвид появляется из спальни в наглухо застегнутой черной рубашке и темных джинсах. Мы опаздываем. Через десять минут нам надо быть в Сохо, в ресторанчике «Рубироса», но, чтобы добраться до него, нам потребуется минут двадцать. Как минимум. Белла наверняка опоздает, однако не стоит давать ей ни единого шанса меня обставить. Нельзя нарушать заведенный порядок. Я еще от недавнего завтрака с ней не оправилась.

– А с этой что не так? – Дэвид придирчиво разглядывает себя в висящем над диванчиком зеркале.

– Да все так, просто я думала, ты наденешь синюю.

Дэвид плетется обратно в спальню. Я занимаю его место перед зеркалом и крашу губы. На мне черная водолазка без рукавов, синяя шелковая юбка и туфли на каблуках. За окном плюс девятнадцать, однако к вечеру обещают похолодание до плюс семнадцати, и я размышляю, не взять ли мне с собой пиджак.

Дэвид возвращается, на ходу застегивая синюю рубашку.

– Теперь ты счастлива?

– Еще как, – хмыкаю я. – Вызовешь такси?

Дэвид утыкается в смартфон, а я проверяю, не забыла ли я ключи, мобильник и браслет с золотыми бусинами, который полгода назад одолжила у Беллы, да так ей и не отдала.

– Такси подадут через две минуты.

Когда мы подъезжаем к ресторану, Белла поджидает нас у входа. Я теряюсь: она снова взяла надо мной верх. Да и с Грегом, похоже, все кончено, так что ужинать придется втроем. Ну, нам не привыкать. Такое уже случалось дважды: с Даниэлем-галеристом и, если я ничего не путаю, с Даниэлем-барменом. На меня накатывает раздражение, которое быстро сменяется жалостью и покорностью неизбежному. Все как всегда. Всегда одно и то же.

– Прости, – извиняюсь я, выбираясь из машины.

Дверь ресторана распахивается, и передо мной вырастает Грег. Который вовсе не Грег. Потому что он Аарон.

Аарон.

Аарон, чье лицо четыре с половиной года стояло у меня перед глазами. Аарон, чье имя я мысленно повторяла вновь и вновь. Аарон, средоточие томящих вопросов и грез, неотступно преследовавших меня все это время, явился ко мне во плоти и крови.

Так, значит, это был не сон… Ну разумеется нет. Вот же он высится прямо передо мной! Это же он! Он самый! Не киноактер, виденный мною в фильме. Не коллега по работе, с которым я когда-то крупно повздорила. Не попутчик, занимавший соседнее со мной кресло в самолете. Нет, он именно тот, кто он есть, – парень из лофта.

Я отшатываюсь. В голове сумбур. Что делать? Закричать? Дать деру? Но я, словно пригвожденная, застываю на месте. Ноги мои прорастают в асфальт. Вот и ответ на все вопросы: Аарон – парень моей лучшей подруги.

– Милый, это моя лучшая подруга Данни. Данни, а это Грег!

Белла прижимается к нему, обнимает его за плечи.

– Привет, – здоровается он. – Много о тебе наслышан.

Он поднимает мою безвольно повисшую ладонь и пожимает ее. Я жадно всматриваюсь в его лицо, ища малейшие проблески узнавания, но… Конечно, ничего не нахожу. Что бы между нами ни произошло, оно еще не случилось.

Дэвид протягивает руку. Я цепенею, открыв рот, и забываю его представить.

– Это Дэвид, – кое-как выдавливаю я из себя.

Дэвид в синей рубахе пожимает руку Аарону в белой рубахе. Белла светится от счастья. Я хватаю пересохшим ртом внезапно ставший разреженным воздух. Здесь нечем дышать. Мы вот-вот задохнемся!

– Идемте?

Я еле волочу ноги вслед за Грегом-Аароном. Поднимаюсь по ступенькам, захожу в набитый битком ресторан.

– Аарон Грегори, – говорит он администратору.

«Аарон Грегори» молнией мелькает у меня в мозгу. Естественно! Его водительские права!

– Аарон?

– Ах да. Моя фамилия Грегори, но так уж повелось, что друзья зовут меня Грегом.

Легкая тень улыбки скользит по его губам. Такой знакомой мне улыбки. Я теряю самообладание.

Тону. Колени подкашиваются, пол уходит из-под ног, и вот уже я, никем не замечаемая, словно выпущенное из катапульты ядро, несусь сквозь пространство и…

…время.

– Аарон…

Он косится на меня. Он, что б мне провалиться, он! Белла шутит, и Дэвид разражается смехом. Я вдыхаю запах французской розы – духов Беллы, которые можно достать только во Франции.

– Знаю, ты обо мне невысокого мнения, однако я не так плох, как ты думаешь, – подмигивает мне Аарон.

– Невысокого мнения? – ошеломленно бормочу я, спотыкаясь на каждом слове.

– Ну да.

Мы движемся за администратором. Огибаем барную стойку и змейкой проскальзываем между столиками, где две парочки сосредоточенно поедают пиццу и тянут красное вино из широких бокалов.

– Догадаться нетрудно, – шепчет Аарон. – Ты так на меня смотришь. Да и Белла многое мне рассказала.

– И что же она тебе рассказала?

У арки, ведущей во второй зал, Аарон останавливается и протягивает руку, пропуская меня вперед. Я прохожу, задевая плечом его ладонь. О нет, как такое возможно?

– Она рассказывала, что постоянно встречалась с парнями, которые вытирали об нее ноги, а ты, ее чудесная подруга, всегда прибегала по первому зову, чтобы склеить ее разбитое сердце. Она также предупредила меня, что ты вряд ли проникнешься ко мне любовью с первого взгляда.

Мы подходим к столику слева у стены. Из-под арки выныривают Дэвид и Белла.

– Чур, я в углу! – кричит она, плюхается на стул, подбирая под себя ноги, и усаживает меня рядом с собой.

Дэвид и Аарон устраиваются напротив нас.

– И что здесь самое вкусное? – Аарон широко улыбается, берет Беллу за руку и нежно поглаживает ее пальцы.

Я утыкаюсь в меню, хотя и без того знаю, что мы закажем. Пиццу с руколой и салат «Рубироса».

– Все, – смеется Белла, пожимая руку Аарона.

Грудь ее взволнованно вздымается. На ней коротенькое черное платье с оборками и пышными розами от «Зе Куплес», которое мы вместе выбирали в магазине, ярко-зеленые замшевые туфли на каблуках и огромные зеленые пластиковые серьги, то и дело бьющие ее по щекам.

Я прячу глаза. Пытаюсь отгородиться от Аарона, сидящего от меня в полуметре.

– Белла говорит, ты архитектор, – заводит разговор Дэвид, и сердце мое переполняется от любви к нему.

Он всегда знает, о чем спросить и как вести себя в обществе. Правила светского этикета он выучил назубок.

– Верно, – усмехается Аарон.

– А я думала, архитекторов в природе не существует, – ворчу я, не отрываясь от меню.

– Вот он я, – тычет себя в грудь Аарон, покатываясь со смеху. – И я существую.

Я поднимаю на него глаза.

– Она намекает на давнишнюю статью Минди Калинг, написанную миллион лет назад, – неодобрительно мотает головой Белла. – Она утверждает, что архитекторы – выдумки сценаристов романтических комедий.

– Она утверждает? – уточняет Аарон, показывая на меня пальцем.

– Да нет же! Минди! Так утверждает Минди.

По-моему, статью опубликовали в «Нью-Йорк таймс» и называлась она примерно так: «Мифические образы женщин из романтических комедий». В ней Минди разделала под орех мужчин-архитекторов, сочтя их неуемным плодом девичьих фантазий. Досталось и девушкам-трудоголикам и эфемерным девицам мечты. Им Минди также наотрез отказала в праве на существование. А теперь вопрос: кем же в таком случае являемся мы с Беллой?

– Если уж откровенно, – поправляю я подругу, – Минди так отозвалась об архитекторах – писаных красавцах.

Белла хохочет. Перегибается через стол и берет Аарона за руку.

– Слушай, ты нарвался на комплимент. Цени!

– О, ну спасибо тогда.

– Мой отец архитектор, – пожимает плечами Дэвид, но мы его не слушаем. Мы заняты выбором блюд.

– Ребята, вы что будете, – спрашивает Белла, – красное или белое?

– Красное, – в один голос восклицаем мы с Дэвидом.

Белое мы не пьем. Иногда мы пьем розовое, но исключительно летом, а разве то, что творится сейчас за окном, можно назвать летом?

Подлетает официант, и Белла заказывает «Бароло». Пока мы с одноклассниками в старшей школе стопками глушили водку «Смирнофф», Белла удаляла осадок из каберне, переливая вино в декантер.

Я не большая любительница выпить. В школе выпитый накануне алкоголь не давал мне вставать с петухами и мешал утренним занятиям или пробежкам. Сейчас со мной происходит то же самое, только хуже: я не могу сосредоточиться на работе. С тех пор как мне перевалило за тридцать, даже стакан вина валит меня с ног. А после аварии родители ввели в нашем доме сухой закон. Никому не дозволялось выпить ни глотка спиртного. Даже с наперсток. Родители до сих пор не употребляют ни капли.

– Что-то меня сегодня на мясо потянуло, – задумчиво произносит Дэвид.

Мясо? Но мы ведь всегда заказываем либо пиццу с руколой, либо классическую пиццу!

– И меня, – заговорщически ухмыляется Аарон. – Давай сообразим на двоих?

– На двоих я еще ни разу не соображал, – довольно улыбается Дэвид и, хитро поглядывая на меня, кивает на Аарона. – А он мне нравится.

Я смущена, сбита с толку, ошарашена. В голове моей стучит одна только мысль: Аарон – возлюбленный Беллы. Не какое-то там надуманное предостережение, а живой человек, сидящий напротив моей лучшей подруги. Рубаха-парень, веселый, добродушный и в то же время надежный и серьезный. Балагур. Хотя обычно из парней Беллы слова клещами не вытянешь.

Будь он кем-то иным, я бы только порадовалась за нее. Но он тот, кто он есть.

– Где ты живешь? – спрашиваю его я, вспоминая высоченные стены просторного лофта и громадную кровать у окна с потрясающим видом на город.

– В Мидтауне.

– В Мидтауне?

– Ну да, зато до работы близко, – пожимает он плечами.

– Я сейчас…

Я вскакиваю и стремглав несусь в узенький коридор, в туалетную комнату.

– Что случилось? – настигает меня Дэвид. – Ты просто сама не своя. Что происходит?

– Мне нехорошо, – лепечу я.

– Что с тобой?

Я смотрю на него. В его глазах тревога и… что-то еще. Удивление? Досада? Все может быть, я действительно веду себя донельзя странно.

– Не знаю. Внезапно накатило. Прошу тебя, уйдем отсюда.

Он оглядывается, словно сквозь стену пытаясь рассмотреть оставшихся в зале Беллу и Аарона, наверняка озадаченных не меньше него.

– Тебя тошнит?

– Похоже на то.

Дэвид смягчается. Теперь он само участие и забота.

– Я скажу Белле и Аарону, – говорит он, обнимая меня. – Иди на улицу и жди меня там. Я вызову такси.

Я киваю. Выхожу из ресторана. На улице заметно похолодало. Зря я не прихватила пиджак.

Появляется Дэвид. В руках у него моя сумка, за спиной – Белла.

– Он тебе не понравился, – цедит она сквозь зубы и воинственно скрещивает на груди руки.

– О ком ты? Ах! Нет. Просто мне нехорошо.

– Не рассказывай сказки! Ты с гриппом в Токио полетела, а тут с каким-то легким недомоганием справиться не можешь! Чепуха. Просто тебя тошнит от Аарона.

– Неправда, – защищаюсь я, хватаясь за живот. – А с гриппом мне пришлось лететь. Это было по работе!

Еще немного, и меня вправду вырвет. Прямо на ее зеленые замшевые туфли.

– А мне он понравился, – пытается примирить нас Дэвид. – Да и Данни тоже, я уверен. Недавно ее знобило, но мы не захотели отменять встречу.

«Какой же он милый, – с благодарностью думаю я. – Врет и не краснеет. И все ради меня».

– Я позвоню тебе завтра, – обещаю я Белле. – Приятного вам ужина.

Белла упрямо не трогается с места, но подъезжает наше такси, Дэвид открывает дверцу, и я очертя голову ныряю внутрь. Дэвид обходит машину, забирается на сиденье рядом со мной, и мы катим по Малберри-стрит. Белла скрывается в недрах ресторанчика.

– Как думаешь, ты чем-то отравилась? – наклоняется ко мне Дэвид. – Что ты ела?

– Да, наверное, отравилась, – бормочу я, приваливаясь к окну.

Дэвид обнимает меня за плечи и достает телефон. Когда мы приезжаем домой, я переодеваюсь в спортивный костюм и валюсь на кровать.

– Помочь чем-нибудь? – спрашивает Дэвид, присаживаясь на краешек кровати и заботливо подтыкая под меня одеяло.

– Полежи со мной, – прошу я, хватая его за руку.

– А вдруг ты заразная? – улыбается он, высвобождая руку и гладя меня по щеке. – Пойду-ка я заварю тебе чаю.

Я скольжу по нему взглядом. По его карим глазам. По его непокорным, спутанным прядям волос. Сколько я ни упрашиваю его пользоваться гелями – все ведь пользуются! – бесполезно.

– Поспи, – шепчет он. – Утром тебе полегчает.

«Если бы», – с горечью думаю я и мгновенно засыпаю. Мне снится, что я снова вернулась в лофт с огромными окнами и голубыми креслами. Аарона там нет, зато есть Белла. Она вытаскивает из верхнего ящика комода его штаны и, потрясая ими, наступает на меня.

– Что они здесь делают? – вопит она.

Я молчу. Но Белла не отстает, надвигается на меня, как грозовая туча. Все ближе и ближе.

– Что они здесь делают? Отвечай, Данни! Выкладывай начистоту!

Я беззвучно открываю рот, как вдруг комната наполняется водой, и я давлюсь словами, которые все равно не в силах произнести.

Глава восьмая

– И снова здравствуйте, – приветствует меня доктор Кристина.

Дерево на месте. «Фальшивка», – понимаю я. Прошло столько лет, а оно ни капли не изменилось.

– Да, здравствуйте, – заикаюсь я. – Похоже, только вам одной я и могу открыть душу.

– И что же скрывается в вашей душе?

Правда, открывшаяся мне. Да, оказавшись в тех апартаментах, я оказалась в будущем. В том самом будущем, которое настанет пятнадцатого декабря. Ровно через пять месяцев и девятнадцать дней. И не надо крутить пальцем у виска. Я с отличием окончила среднюю школу Харритон и удостоилась чести произнести торжественную речь на выпускном вечере. Я была одной из лучших студенток в Йельском университете и в Юридической школе Колумбийского университета. Я не легковерная простушка и не набитая дура. Я уверена: то был вовсе не сон; я получила предостережение, недоброе пророчество и теперь хочу знать, что мне с ним делать. Как мне поступить, чтобы пророчество никогда не сбылось.

– Я встретилась с ним, – говорю я. – С тем мужчиной. Из сна.

Она вздрагивает. Возможно, у меня разыгралось воображение, но я чувствую, как она мысленно потирает руки. У меня сводит скулы – я предпочла бы обойтись без лишней психологической лабуды. Я не хочу, чтобы меня спрашивали, что, где и когда произошло. Сомневались в моей вменяемости. Интересовались, не вижу ли я привидений. Проверяли, нет ли у меня посттравматического синдрома и так далее и тому подобное. Я хочу только одного: отвратить нависшее надо мной будущее.

– А с чего вы взяли, что это был именно он?

– С того, что знаю его как свои пять пальцев. – Я с вызовом окидываю ее взглядом. – Разве я не упоминала, что мы с ним переспали?

– Надо же! – Доктор резко наклоняется вперед, чуть не вываливаясь из коричневого кожаного кресла. В отличие от дерева, кресло настоящее и новое. – А вот это важная деталь. Почему, как вы думаете, вы ее опустили в предыдущую нашу встречу?

– Потому что я помолвлена. Это же очевидно, – фыркаю я.

– Только не для меня.

– Ну, не знаю, – вздыхаю я. – Опустила, и все. Но у меня нет никаких сомнений, что это он. И сейчас он встречается с моей лучшей подругой.

– С Беллой, – уточняет доктор Кристина, перелистывая записи.

Я киваю. Не припоминаю, чтобы я хоть словом обмолвилась с ней о Белле, но, видимо, обмолвилась.

– Вы невероятно дорожите ее дружбой.

– Да.

– И теперь вас терзает чувство вины.

– Ну вообще-то я пока ничего дурного не совершила.

Доктор подозрительно прищуривается. Я озабоченно потираю лоб.

– Итак, вы помолвлены. С тем же самым человеком, о котором вы говорили в последнюю нашу встречу?

– Да.

– Но с тех пор прошло более четырех лет. Вы собираетесь пожениться?

– Ну, некоторые пары никогда не женятся.

Она понимающе кивает.

– И вы с Дэвидом как раз такая пара?

– Послушайте, – скрежещу я зубами, – я просто хочу сделать так, чтобы это не повторилось или не случилось вовсе. Поэтому я и обратилась к вам.

Доктор Кристина откидывается в кресле, то ли желая отдалиться от меня, то ли расчистить себе дорогу к двери.

– Данни, – произносит она, – мне кажется, в вашей жизни происходит что-то неподвластное вашему разуму и это невероятно страшит вас, так как вы привыкли везде и во всем искать причинно-следственные связи.

– Причинно-следственные связи, – повторяю я.

– Итак, что мы имеем? – доктор Кристина вскидывает руки, выгибая ладони наподобие чашечек весов. – Вы переживаете нечто, идущее вразрез с вашими жизненными принципами. Вы не предпринимаете никаких шагов, чтобы это случилось, но – ах! – оно все равно случается.

– Вот именно, – ворчу я. – А мне надо, чтобы не случалось.

– И как вы собираетесь жить с этим дальше?

– Понятия не имею. Это вы мне скажите!

Но время нашего сеанса – кто бы мог подумать! – уже истекло.

* * *

Я решаю отыскать этот лофт. Мне нужны доказательства, мне нужны факты.

В воскресенье Дэвид собирается на работу, а я на пробежку. Без бега я не мыслю свою жизнь. Долгого бега. Все последнее десятилетие я, можно сказать, провела на бегу. Я бегала по Вест-Сайд-Хайвею и Финансовому кварталу, петляя между высоченными зданиями и шлепая подошвами кроссовок по булыжной мостовой. Я бегала по Центральному парку и мимо водохранилища, наблюдая, как палая листва на водной глади меняет цвет от весеннего, сочно-зеленого, к осеннему, желто-янтарному. Я участвовала в двух марафонах и дюжине полумарафонов. Пробежка творит со мной те же чудеса, что и с другими людьми: прочищает мозг, позволяет собраться с мыслями, взбодриться и расслабиться. А еще она дает мне возможность побывать в разных местах. Когда я переехала в Манхэттен, то могла позволить себе жилье только в его районе под названием Адская кухня. Но мне хотелось побывать везде и всюду. И тогда я побежала.

На заре наших отношений с Дэвидом я пыталась и его вытащить на пробежку, но он останавливался после каждой пары кварталов и канючил булочку, так что в конце концов я махнула на него рукой. В любом случае пробежка – дело одиноких. В одиночестве и думается лучше.

Девять утра. Я бегу по Бруклинскому мосту. В воскресную рань туристов здесь кот наплакал. Никто не путается под ногами, и лишь велосипедисты да такие же любители пробежек, как я, изредка проносятся мимо. Я высоко поднимаю голову, распрямляю плечи, прислушиваюсь к биению сердца. Чувствую, что начинаю задыхаться. Я уже давненько не бегала в такую даль, и легкие горят, разрываясь от непосильной нагрузки.

Само здание я, конечно, не видела, но предполагаю, что оно расположено недалеко от воды – возможно, рядом с Плимут-стрит. Я спускаюсь с моста, перехожу на шаг и по Вашингтон-стрит бреду к реке. Пригревающее солнце разгоняет утреннюю дымку, и на гладкой поверхности воды вспыхивают солнечные блики. Я стягиваю свитер и повязываю его вокруг пояса.

Когда-то в Дамбо была паромная переправа, и промышленный душок так до конца и не выветрился из этого района, где величественные пакгаузы стоят бок о бок с дорогущими торговыми лавками и жилыми домами из стекла и бетона. Я перевожу дыхание и понимаю, что совершенно не подготовилась к поискам. Я могла бы поискать в интернете подходящие под описания дома, составить таблицу, проанализировать ее. И о чем я только думала?

Перед входом в парк Бруклин-Бридж я останавливаюсь и пристально разглядываю кирпичный, занимающий целый квартал дом с застекленными верандами. Нет, не он.

Вытаскиваю телефон. Я этот лофт купила (куплю)? Согласна, я зарабатываю неплохие деньги – настолько неплохие, что большинство моих ровесников о подобных доходах и не мечтают, – но спустить два миллиона долларов на однокомнатный лофт? Это даже мне не по карману. По крайней мере, в ближайшие полгода. Да и какой смысл мне его покупать? Мы живем в чудеснейшей квартире в Грамерси; там настолько просторно, что хватит места и для ребенка, задумай мы его завести. Зачем мне переселяться сюда?

Живот недовольно бурчит, и я поворачиваю на запад в надежде найти какое-нибудь местечко, где можно перехватить яблоко или крендель и хорошенько поразмышлять. Тащусь по Бридж-стрит и через пару кварталов натыкаюсь на кафешку «Мосток» с черным тентом у входа. Кафешка совсем крошечная – стойка, а над ней грифельная доска с меню. Перед стойкой маячат полицейский – отличительный знак того, что здесь варят превосходный кофе, – и молодая мать со спящим младенцем, беседующая на испанском с улыбчивой бариста. Заметив меня, они живо прощаются, и женщина толкает коляску к выходу. Я распахиваю перед ней дверь.

Традиционно заказываю бейгл с треской. Бариста одобрительно кивает – ей по нраву мой выбор.

Заходит какой-то мужчина, покупает кофе. Забегают два подростка, просят бейгли со сливочным сыром. Все здороваются. Все друг друга знают.

Наконец готов и мой бейгл. Я беру бумажный пакет, благодарю бариста и возвращаюсь к реке. Бруклин-Бридж напоминает скорее не парк, а поросший травою луг. Все скамейки заняты, и я пристраиваюсь на валуне, прямо у кромки воды. Вытаскиваю из пакета булочку, откусываю кусок… Умм… Вкуснятина. Не хуже, чем «У Сарджа».

Река приковывает мой взгляд. Сколько себя помню, я всегда была без ума от воды, хотя сейчас в моей жизни ее не так уж и много. Когда я была маленькой, родители брали неделю отпуска на День независимости, и мы отправлялись в Маргейт, курортный городок на берегу Атлантического океана, в штат Нью-Джерси, этакий пригород Филадельфии, если судить по населению. Родители арендовали коттедж, и семь беззаботных дней мы объедались мороженым и носились вместе с сотней других детей по переполненному песчаному пляжу, пока наши родители безмятежно полеживали в шезлонгах, приглядывая за нами. Один из вечеров мы непременно проводили в Оушен-сити, парке аттракционов. Вертелись как безумные на каруселях, лихо гонялись, врезаясь друг в дружку, на машинках, а затем ужинали в пиццерии «Мака и Манко» и отправлялись на пляж, чтобы полакомиться сэндвичами из «Сэк О’Сабса», сочившимися оливковым маслом и красным винным уксусом.

Там, под мостками, мой брат Майкл учил меня курить, и я, с наслаждением вдыхая дымный запах свободы, затягивалась первой в своей жизни сигаретой.

Как только Майкла не стало, мы перестали туда ездить. Почему? Не знаю… Возможно, вернуться туда, где мы были так счастливы все вместе, казалось нам просто кощунством. Осквернением памяти о Майкле и его прерванной жизни…

– Данни?

Я испуганно моргаю и вздергиваю голову. Надо мной, привстав на сиденье велосипеда, возвышается Аарон. В защитном шлеме. Да вы издеваетесь!

Глава девятая

– Ого… Привет. – Я вскакиваю и поспешно запихиваю бейгл в сумку. – Что ты тут делаешь?

На Аароне голубая футболка, штаны цвета хаки и маленький коричневый рюкзачок, перекинутый через плечо.

– Люблю на выходных прокатиться на велике, – он тычет пальцем в рюкзак и мотает головой. – Но если честно, это Белла попросила сгонять меня спозаранку по одному делу.

– О, вот оно как…

Аарон расстегивает шлем. Его спутанные волосы влажно блестят от пота.

– Похоже, тебе уже лучше? – спрашивает он.

– Да, – подбочениваюсь я.

– Отлично. – Он расплывается в улыбке. – Составишь мне компанию?

– А куда ты направляешься?

– Взглянуть на одну квартирку.

Ну разумеется! К черту Гугл! Пусть Аарон сам приведет меня в искомый лофт!

– Так, дай-ка подумаю, – усмехаюсь я. – Квартирка где-то поблизости? На Плимут-стрит?

– Почти. На Бридж-стрит.

Ушам не верю. Неужели все это на самом деле происходит со мной?

– Прекрасно. Пошли.

– Супер.

Он слезает с велосипеда, вешает шлем на руль, и мы отправляемся к Бридж-стрит.

– Бегаешь, значит?

– Сейчас уже реже, а когда-то жить не могла без бега, – признаюсь я и охаю сквозь зубы от боли в левом колене и колики в боку – расплаты за то, что не растянулась как следует и поприседала спустя рукава.

– Как я тебя понимаю. Раньше и я крутил педали без продыху.

– А почему Белла к тебе не присоединилась?

– У нее дела в галерее, вот она и попросила меня сходить на разведку. Думаю, ты сама все поймешь, как только попадешь в эту квартирку. Да стой ты!

Мы как раз подошли к перекрестку, и, если бы не схвативший меня за рукав Аарон, меня бы неминуемо сбила промчавшаяся мимо парочка велосипедистов.

– Эй, будь поосторожнее, хорошо? – грозит он мне пальцем. – Еще не хватало, чтобы ты распрощалась с жизнью у меня на глазах!

Я растерянно моргаю от нестерпимо бьющего солнечного света. Вот я растяпа – не догадалась надеть солнцезащитные очки.

– Ну а теперь пойдем.

Мы переходим улицу и движемся по Плимут-стрит до ее пересечения с Бридж-стрит. Но я же была здесь сегодня! И тут я замечаю его… Я заметила бы его и прежде, не будь так поглощена поиском сэндвича. Дом из красного кирпича с амбарной дверью. Я помню его. Три года назад мы праздновали здесь свадьбу Брианны и Андреа, друзей Дэвида по Уортонской школе бизнеса. Это в нем когда-то располагалось креативное пространство «Галапагос». Это его я видела четыре с половиной года назад той ночью из окна лофта. А у меня за спиной, через дорогу, находится дом номер тридцать семь по Бридж-стрит, куда, собственно, мы и направляемся.

– Гляди под ноги, – предупреждает меня Аарон.

Мы перебираемся через дорогу и подходим к двери. Да, все верно. Это он, дом из кирпича и бетона, почти брат-близнец окружающих его строений, но чуть меньше, чем они, напоминающий пакгауз.

Парадного холла нет, зато есть кнопка звонка и запертая на висячий замок дверь. Аарон вытаскивает из рюкзака связку ключей и перебирает ее в поисках нужного. Первый ключ не подходит, как не подходит и второй, зато третий отмыкает замок, и цепь скользит в ладонь Аарона. Стальная дверь распахивается, и нашим взорам предстает грузовой подъемник. Вторым ключом Аарон отпирает решетку и вызывает лифт.

– А нам вообще можно здесь находиться? – сомневаюсь я.

– Да, – кивает Аарон. – Мой друг – оценщик недвижимости, он-то и дал мне ключи. Сказал, чтобы мы пришли сегодня на смотрины.

Мы. Аарон и Белла.

Лифт с грохотом опускается. Аарон придерживает дверь, пропуская меня внутрь, затем закатывает велосипед. Нажимает кнопку четвертого этажа, и подъемник, механически постанывая и дрожа, ползет вверх.

– Этот домина на ладан дышит, – возмущаюсь я и, с вызовом скрестив на груди руки, гляжу на Аарона.

Он ухмыляется во весь рот.

– Прикольно, что вы с Беллой подружки не разлей вода. Забавно.

– Забавно? – давясь словами, кашляю я в кулак. – Почему?

– Потому что вы совершенно разные.

Не успеваю я открыть рот, как лифт останавливается, мы выходим, открываем двери и оказываемся прямиком в той самой квартире, в которой я побывала четыре с половиной года назад. Достаточно одного взгляда, чтобы понять: это тот самый лофт. Разумеется, тот самый. А в какой еще лофт я собиралась попасть этим утром?

Правда, сейчас он мало напоминает апартаменты, что так запали – или только западут? – мне в душу. Не лофт, а строительная площадка. Сваленные в углу деревянные балки. Проржавевшие трубы и беспорядочно свисающие провода. Стена там, где, насколько мне помнится, не было никакой стены. Ни плиты, ни посудомойки. Ни единого намека на канализацию и водопровод. Ни следа былой роскоши или дизайна. Лишь голая, безликая бетонная коробка.

– Непочатый край работы для архитектора, да? – усмехаюсь я. – Теперь мне все понятно.

Но Аарон пропускает мое замечание мимо ушей. Прислонив велосипед к стене, где, по-моему, вскоре появится кухня, он отходит назад и внимательно оглядывает помещение. Пересекает лофт, устремляясь к окнам, разворачивается и долго осматривается вокруг.

– Белла собирается здесь жить?

Поверить не могу. Ее нынешняя квартира просто шикарна, настоящая сказка. В полностью отреставрированном доме. Квартиру даже не успели выставить на продажу, как Белла ее приобрела. У нее три спальни, окна от пола до потолка, кухня в стиле «камбуз». С чего ей вздумалось переезжать? Она два года обставляла и украшала эту квартиру и до сих пор плачется, что ничего толком не сделала.

Впрочем, Белле быстро все приедается. Ей всегда не терпится приступить к чему-нибудь новому и неизвестному, таящему бездну свежих возможностей. Вероятно, и этот лофт – все та же манящая ее «терра инкогнита». К сожалению, Белла редко доводит – если вообще доводит – начатое до конца. Сколько гениальных замыслов канули в Лету, унося с собой баснословные суммы денег! Достаточно упомянуть ее квартиру в Париже, лофт в Лос-Анджелесе, компанию по выпуску ювелирных украшений, фирму по продаже шелковых шарфов из Таиланда или творческое пространство в Гринпойнте. Продолжать можно бесконечно.

– Собирается, – чуть слышно отвечает Аарон. – Но вначале надо прикинуть, сможет ли.

Аарон рассеян, мыслями он уже далеко от меня. Он впитывает в себя окружающее пространство, прикидывает и рисует в уме картины преображения этого барака в умопомрачительное жилье.

Они же вместе всего два месяца. Восемь недель! Обычно любовные увлечения Беллы длятся и того меньше – четыре недели, но… Дэвид узнал, что мое второе имя – Эшли, только на третий месяц нашего знакомства, а тут невесть откуда взявшийся Аарон уже присматривает для Беллы квартиру! Простукивает стены, протаптывает полы… Я задумываюсь. Какие бы чувства они ни питали друг к другу, их отношения развиваются чересчур быстро. Это не к добру.

– Грандиозный замысел? – интересуюсь я.

– Да не особо, – отвечает он. – Но потенциал у квартирки неплохой. Из нее можно сделать настоящую конфетку. Белла говорит, планов у нее громадье.

– Я знаю.

Аарон вздрагивает и пристально смотрит на меня. На мою одинокую фигурку в черных спортивных штанах и старой студенческой футболке, притулившуюся в уголке этого удушающего лофта, где будущее, словно девятый вал, уже захлестывает нас с головой.

– Я нисколько не сомневаюсь, что ты знаешь, – мягко вздыхает он.

Я ожидала чего-то более резкого.

– Прости, если ляпнул что-то не то. – Он подходит ко мне, и я забываю, как дышать. – По правде говоря, я видел, как ты заходила в кафешку, покружил немного поблизости и поехал вслед за тобой к реке.

Он смахивает упавшую на лоб прядь.

– Не уверен, правильно ли я поступил, поздоровавшись с тобой, но понимаешь… Понимаешь, я до чертиков хочу тебе понравиться. У нас как-то не заладилось с самого начала, но я согласен на все, лишь бы это исправить.

Я отступаю.

– Нет, – хриплю я. – То есть не…

– Нет-нет, я все понимаю. – Он криво улыбается. Нерешительно и несколько смущенно. – Только не думай, что я хочу нравиться всем. Но было бы чудесно, если бы лучшая подруга моей девушки могла бы находиться со мной в одной комнате, согласна?

В одной комнате. В этой комнате. В этом лофте. В этом необжитом просторе.

– Да, – киваю я, – согласна.

Его лицо светлеет.

– Торопиться не надо. Тише едешь – дальше будешь, да? Никаких ужинов. Только газированная вода, хорошо? А там, глядишь, дойдем и до кофе.

Я выдавливаю улыбку. Подслушай нас кто-нибудь, наверняка решил бы, что мы рехнулись.

– Да, неплохо, – бормочу я, не в состоянии придумать более здравого ответа.

– Вот и славно. – Несколько мгновений он выжидательно смотрит на меня. – Белла животик надорвет, когда я расскажу ей о нас. Как думаешь, какова вероятность такой вот встречи?

– В городе с девятью миллионами жителей? Никакой.

– Как думаешь, – Аарон задумчиво смотрит на болтающиеся провода, – что, если здесь разместить…

– Кухню?

– В точку. А там, – он указывает на окна, – спальню. Мы могли бы такую гардеробную сделать – пальчики оближешь.

Мы разгуливаем по лофту еще минут пять. Аарон фотографирует. Когда мы возвращаемся к лифту, звонит мой мобильный. Белла.

– Грег написал мне. Здорово, да? Но ты-то что тут забыла? Ты ведь никогда не бегаешь в Бруклине. Как тебе лофт?

Белла замолкает. Я слышу ее дыхание в трубке – прерывистое, беспокойное.

– Ничего, как по-моему, но ведь у тебя прекрасная квартира, Белла! Зачем тебе куда-то переезжать?

– Значит, лофт тебе не понравился?

Меня так и тянет соврать ей. Сказать, что лофт вызывает во мне отвращение: вид из окон никуда не годится, в квартире вонища хуже, чем на помойке, да и находится она на самом краю света. Я никогда не лгала Белле и не хочу начинать, но и позволить ей купить эти апартаменты я тоже не могу. Ей нельзя, нельзя перебираться сюда. Ради ее же блага! Ради моего…

– Тут работы – поле непаханое, – заявляю я. – И далеко слишком.

– От чего далеко? – раздраженно вспыхивает Белла. – Никто больше не живет в Манхэттене. Здесь дышать нечем. И чего я тут забыла – не понимаю. Раскрой глаза, Данни! Нельзя быть такой узколобой.

– Какой хочу, такой и буду, – пожимаю плечами я. – Но решать все равно тебе. Не я же тут жить собираюсь.

Глава десятая

– Дэвид, мы должны пожениться!

Этот разговор я затеваю в следующую пятницу, когда мы с Дэвидом, сидя на диване, выбираем, что заказать на ужин. Одиннадцатый час вечера. Мы забронировали столик в ресторане на восемь, но одному из нас пришлось задержаться на работе, и второй последовал его примеру. Мы пришли домой десять минут назад и разом повалились на диван.

– Прямо сейчас?

Дэвид снимает очки и оглядывается. Он никогда не протирает очки футболкой, считая, что так только грязь по стеклам больше размазывается. Он поднимается, чтобы сходить за салфеткой, но я хватаю его за руку.

– Дэвид, я серьезно.

– Я тоже. – Он присаживается рядом. – Данни, я неоднократно просил тебя назначить день свадьбы. Мы все это обсуждали не раз. Но ты постоянно отговариваешься – время, мол, не приспело.

– Неправда, – возражаю я. – Мы оба отговариваемся одинаково.

– Значит, начнем заново? – вздыхает Дэвид.

Я киваю.

– Согласен, мы с тобой ведем очень хлопотную жизнь, однако я бы не стал утверждать, что мы на равных откладываем свадьбу. Откладываешь ее ты, а я просто жду, потворствуя твоему желанию.

Терпения Дэвиду не занимать. Мы никогда особо не обсуждали этот вопрос, но я уверена, он не понимает, почему мы так и не поженились. Почему не планируем свадьбу. В суете повседневности мне легко было притвориться, что Дэвида, как и меня, все это не очень-то и волнует. Может, и вправду не волновало. Еще в самом начале наших отношений Дэвид вручил мне кормило власти, потому что знал: мое призвание – стоять у руля. Его это нисколько не смущало. Да и теперь не смущает. Он счастлив, когда счастлива я. Потому мы и живем с ним душа в душу.

– Ты прав. – Я беру его за руки. Очки нелепо болтаются на его указательном пальце, словно качели-балансир. – Но вот я говорю: время пришло. Давай поженимся.

– Чудны дела твои, Господи, – беспомощно щурится Дэвид, наконец догадываясь, что я не шучу.

– Предлагаю тебе руку и сердце.

– Мы и так помолвлены.

– Дэвид, не будь таким букой, – укоряю его я.

– Это так-то ты мне их предлагаешь? – включается в игру Дэвид, напуская на себя обиженный вид. – Неубедительно. Я вот тебя водил в «Радужную комнату».

– Верно.

Не отпуская его рук, я соскальзываю с дивана и встаю на одно колено. В глазах Дэвида пляшут веселые чертенята.

– Дэвид Розен. С первой минуты, когда я увидела тебя в «Десяти колоколах» в синем свитере и с наушниками в ушах, я поняла: ты мой единственный.

Перед моим мысленным взором всплывает молодой интеллектуал с короткой стрижкой и растерянной улыбкой.

– Не было у меня никаких наушников.

– Были. Ты жаловался, что в баре слишком шумно.

– Там всегда слишком шумно, – усмехается Дэвид.

– Вот именно, – я горячо встряхиваю его руки, очки падают на пол, я поднимаю их и кладу на диван рядом с Дэвидом. – Там действительно всегда слишком шумно. И мы оба это знаем. И это прекрасно. Прекрасно, что мы во всем соглашаемся друг с другом: что фильмы не мешало бы сократить минут на двадцать, что пешеходов-тихоходов надо выжигать каленым железом, а на пересмотр одних и тех же сериалов не стоит тратить драгоценное время. Обожаю, как ты это произносишь – драгоценное время.

– Вообще-то я…

– Дэвид! – Я обхватываю ладонями его лицо. – Женись на мне. Ну же. По-настоящему. Я люблю тебя.

Близорукие глаза Дэвида изучающе смотрят на меня. У меня теснит в груди. Раз, два…

– Ну ладно, – говорит он.

– Ладно?

– Ладно.

Он смеется, хватает меня, крепко целует, и мы спутанным клубком рук и ног валимся на пол. Дэвид садится и задевает плечом журнальный столик.

– Ох, черт!

Стеклянная крышка деревянного столика вылетает из пазов.

Мы прекращаем дурачиться и хватаемся за столик.

– Держи за ножки, – командую я Дэвиду.

Толкая и пихая крышку, мы возвращаем ее на положенное место и, тяжело переводя дух, таращимся друг на друга с противоположных концов стола.

– Данни, – откашливается Дэвид, – но почему именно сейчас?

Что мне ему ответить? Что доктор Кристина обвинила меня в нежелании смотреть правде в глаза? Что та же самая причина, по которой я увиливала от замужества, теперь вынуждает меня не откладывая выскочить замуж? Что если я выберу этот путь, то другой порастет травой забвения?

Вместо этого я говорю:

– Время пришло, Дэвид. Мы отлично подходим друг другу. Я люблю тебя. Что еще тебе нужно? Я хочу стать твоей женой. Прости, что так долго с этим тянула.

Я не вру. Я просто не открываю всей правды.

– Прощаю, – расплывается в довольной улыбке Дэвид.

Я никогда не видела его таким счастливым.

Он берет меня за руку и, невзирая на то, что журнальный столик отодвинут на безопасное расстояние от дивана, осторожно ведет меня в спальню, мягко подталкивая в спину до тех пор, пока я не опускаюсь на кровать.

– Я тоже люблю тебя, – шепчет он. – Если вдруг до тебя не дошло.

– Дошло. Я знаю.

Он раздевает меня, волнуясь, как в первый раз, хотя обычно, чтобы заняться любовью, нам не требуется создавать романтическое настроение. Неуемной фантазией мы не отличаемся, да и время нас неизменно поджимает. Впрочем, страсти мы предаемся – да и всегда предавались – со всей душой. Мы с Дэвидом скроены по одним лекалам. Раньше мы частенько обсуждали, что и как для нас лучше, и теперь понимаем друг друга с полувзгляда. Дэвид чуткий и щедрый на ласку, и хотя мы не настолько честолюбивы, чтобы претендовать на звание несравненных любовников, скажу одно: секс с Дэвидом мне никогда не надоест.

Но сегодня все по-иному.

Дэвид протягивает правую руку и начинает расстегивать мою белую рубашку. Его пальцы холодны, и я зябко поеживаюсь. Рубашка на мне старая, от «Джей Кью». Простецкая и унылая. Будничная. А под ней и вовсе тоска – старый потертый бюстгальтер. Впрочем, для сегодняшней ночи все это не имеет никакого значения.

Дэвид не торопится. Смакуя происходящее, он сосредоточенно высвобождает пуговицы из петелек, одну за одной, до самой последней. Я повожу плечами, и рубашка ворохом падает к моим ногам.

Дэвид кладет одну руку мне на живот, другой нащупывает молнию на юбке и медленно тянет ее вниз. Я приподнимаюсь. Меня охватывает огонь желания. Юбка скользит по моим икрам и растекается на полу. Я переступаю через нее, отбрасывая в сторону. Мое нижнее белье от «Натори» режет глаз: лифчик из чистого хлопка не гармонирует с черными шелковыми трусиками. Я быстро избавляюсь от них обоих и опрокидываю Дэвида на постель. Склоняюсь над ним, слегка касаясь грудью его лица. Он приподнимается и кусает ее.

– Ой! – протестующе вскрикиваю я.

– Ой? – недоумевает он, поглаживая меня по спине. – Неужели больно?

– А то! С каких это пор у тебя зубы прорезались?

– С тех самых, – виновато улыбается он. – Прости.

Он прижимается к моим губам и целует меня долго и жарко. Я оттаиваю. Мир восстановлен.

Трясущимися руками Дэвид принимается расстегивать свою рубашку, но я останавливаю его, припечатывая ладонью его ладонь.

– Ты чего? – обалдело спрашивает он. Он взволнован. Грудь его ходит ходуном.

Я молчу. Дэвид пытается подняться, но я наваливаюсь на него, заставляя лечь на спину.

– Данни? – шепчет он.

Вместо ответа я беру его за руку, провожу ею по своему животу и толкаю вниз, в вожделенную впадину. Держу там, не отпуская, бурно дыша. Дэвид робеет, он немного сбит с толку. Я направляю его руку вверх-вниз, вверх-вниз, пока на Дэвида не сходит озарение. Тогда я отнимаю свою руку и вцепляюсь ему в плечи. Наше учащенное дыхание сливается в одно. Я закрываю глаза, отдаваясь слаженному ритму наших движений и чутких пальцев Дэвида. Меня накрывает волной неизмеримого блаженства. Блаженства, принадлежащего только мне, мне одной.

* * *

Все кончено. Мы лежим на кровати, уставившись в телефоны, и выбираем место для праздничного банкета.

– Народ оповестим? – интересуется Дэвид.

– Само собой! – отвечаю я, немного помедлив. – Мы же вступаем в законный брак.

– Ну да, – он снисходительно косится на меня. – И когда ты желаешь, чтобы мы в него вступили?

– Чем раньше, тем лучше. Мы и так потеряли кучу времени. Давай в следующем месяце, а?

Дэвид разражается гомерическим хохотом. Искренним и чуть хрипловатым. Обожаю, когда он так смеется.

– Ну ты и шутница, – вытирая слезы, всхлипывает он.

– Не поняла. – Я бросаю телефон и перекатываюсь к нему под бок.

– Данни, ты что, серьезно? Не сходи с ума.

– Разумеется, я серьезно.

Дэвид печально трясет головой.

– Данни, даже тебе не по силам спланировать и организовать свадьбу за один месяц.

– А кто говорит о свадьбе?

Брови Дэвида лезут на лоб, затем сходятся к переносице.

– Твоя мама, моя. Да что с тобой, Данни! Ты ведешь себя как взбалмошная девчонка. Мы ждали этого момента четыре с половиной года, мы не можем просто взять и расписаться. Смеешься ты, что ли? Ушам не верю.

– Я просто хочу пожениться, и точка.

– Как романтично, – цедит он бесцветным голосом.

– Ты понимаешь, о чем я, – наседаю я.

Дэвид откладывает телефон и пристально смотрит на меня.

– Если честно – нет, не понимаю. Тебе нравится строить планы, организовывать. В этом вся ты! Помнишь, однажды ты такой День благодарения отчебучила – индейка чуть ли не стриптиз на столе танцевала.

– Да, только…

– Данни, я хочу расписаться не меньше твоего. Но давай сделаем все как положено. Так, как мы любим. Хорошо?

Дэвид ласково глядит на меня, а у меня пересыхает горло. Я теряю дар речи. Я так хочу ответить ему «хорошо», но не могу. У меня нет времени на то, что мы любим. Нет времени строить планы. Все, что у меня осталось, – пять жалких месяцев. Пять месяцев, чтобы изменить будущее, где я увожу парня у своей лучшей подруги и поселяюсь с ним в купленном ею лофте. Во что бы то ни стало я должна предотвратить грядущее. Изменить ход времени.

– Я буду трудиться как заведенная, – обещаю я. – Все дела пущу побоку. Как тебе декабрь? Подходит? Совместим медовый месяц с рождественскими каникулами. Повеселимся до упаду.

– Мы евреи, – напоминает Дэвид и снова утыкается в телефон.

– Только представь – зима, пушистый снег, – настырно продолжаю я, делая вид, что его не слышу. – Ну же, Дэвид! Давай поженимся в декабре. Мне невмоготу больше ждать.

Я попала в цель. Дэвид отрывается от экрана, очумело мотает головой, наклоняется ко мне и сочно целует под лопатку. Победа за мной.

– Декабрь? – уточняет он.

Я киваю.

– Что ж, пусть будет декабрь.

Глава одиннадцатая

В четверг мне в руки попадает грандиозное дело одного из наших самых важных клиентов, который, скажем так, совершил настоящую революцию в производстве органических продуктов. Клиент приобрел службу доставки и желает объявить об этом в понедельник, до открытия фондовых рынков. Мы с Дэвидом намеревались скататься в выходные в Филадельфию, чтобы посвятить моих родителей в наши декабрьские планы, но поездку придется отменить.

В восемь вечера, сгорбившись над грудой документов в переговорной, я звоню Дэвиду. Вокруг роятся двенадцать юристов и четверо надрывающих глотки партнеров фирмы. Стол завален опустошенными контейнерами из-под китайской лапши. Не переговорная, а поле битвы. Красота.

– Слушай, я застряла на работе на все выходные, – хриплю я. – Домой меня не жди. Да и с Филадельфией ничего не выйдет.

В трубке фоном бубнит телевизор.

– Что случилось?

– Дело чрезвычайной важности. Больше ничего сказать не могу.

– Вот черт, – расстраивается Дэвид. – Все планы псу под…

– Три дня буду дневать и ночевать в офисе. – Я кашляю, прочищая горло. – Может, махнем к родителям на следующие субботу-воскресенье?

– Я еду к Пату на мальчишник.

– Ах да. В Аризону.

И какого лешего он туда едет – не понимаю. Он ведь терпеть не может накачиваться пивом и стрелять по мишеням. Да и с Патом в последнее время почти не видится.

– Ничего страшного, – успокаивает меня Дэвид. – Позвоним и все им расскажем по телефону. Они и этому будут невероятно рады. А то мне кажется, твоя мама начинает во мне разочаровываться.

Мои родители без ума от Дэвида. А как иначе. Он вылитый мой брат, точнее, мой брат наверняка стал бы копией Дэвида, сложись все по-другому. Таким же умным, спокойным, невозмутимым. С Майклом никогда не было проблем. Он не отлынивал от рутинной домашней работы. Когда его сверстники клянчили у родителей ключи от машины, он участвовал в юношеских конференциях, моделирующих работу Организации Объединенных Наций. Он наверняка подружился бы с Дэвидом. Я нисколько в этом не сомневаюсь. Как жаль, что его нет сейчас с нами. Как жаль, что его больше с нами не будет. И он никогда не порадуется моим успехам на работе и не забежит к нам с Дэвидом в гости. И он никогда не примет приглашение на нашу свадьбу. Столько лет прошло, а мне до сих пор больно.

Два года после того, как мы объявили о помолвке, родители беспрестанно нудели, когда же мы сообщим им дату свадьбы. С тех пор они немного успокоились, но я знаю: они ждут не дождутся, когда мы наконец вступим в брак. Дэвид заблуждается: им так не терпится поженить нас, что они будут прыгать до потолка, даже если мы по-тихому распишемся в ближайшем отделении мэрии.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Кстати, мой папа вроде бы собирался наведаться в город на следующей неделе.

– В следующий четверг, – поправляет меня Дэвид. – Я уже пригласил его на обед.

– Ты прелесть.

Дэвид хрюкает от удовольствия. В переговорную входит Олдридж. Я сбрасываю звонок, даже не сказав Дэвиду «пока». Он не станет на меня дуться. Он поступал точно так же, когда работал в «Тишмане».

– Как наше дельце? – улыбается Олдридж.

Обычно ведущий партнер фирмы не интересуется у старшего юриста, как продвигается «дельце» колоссальной важности, а идет с этим вопросом прямиком к старшему партнеру, но с самых первых моих дней в «Уочтелле» между мной и Олдриджем установились на удивление теплые отношения. Время от времени он приглашает меня в свой кабинет и подробно расспрашивает о работе или помогает дельными советами. Я знаю, что мои коллеги лопаются от зависти, и внутренне ликую. Есть несколько путей продвижения по карьерной лестнице в фирме, занимающейся корпоративным правом, и стать любимчиком ведущего партнера – один из них.

Большинство корпоративных юристов не только знатоки своего дела, но и настоящие акулы-людоеды. Чего не скажешь про Олдриджа. На моей памяти он ни разу не повысил голос. Он умудряется совмещать работу с личной жизнью. Со своим супругом, Джошем, они вместе уже двенадцать лет. У них есть дочка Соня, ей недавно исполнилось восемь. Его кабинет заставлен открытками с рождественскими поздравлениями и семейными фотографиями. Вот Соня в школе, вот они все вместе на отдыхе. Настоящая жизнь за пределами этих четырех стен.

– Работаем не покладая рук, – докладываю я, – однако несколько документов надо будет подписать в воскресенье.

– В субботу, – поправляет меня Олдридж, вызывающе вздергивая бровь.

– Да, я оговорилась, в субботу, – не моргнув глазом, соглашаюсь я.

– Никто не хочет перекусить? – Олдридж поворачивается ко всем присутствующим.

Помимо контейнеров от китайской лапши на столе для переговоров валяются обертки от бургеров из «Пальмовой ветви» и упаковки из-под мелко рубленного салата из «Настоящей Италии», однако, когда кипит такая грандиозная работа, аппетит разыгрывается волчий и есть хочется постоянно.

Пятнадцать юристов одновременно вскидывают головы, осоловело хлопая глазами.

– Спасибо, Майлс, мы сыты, – отвечает за всех Шерри, старший партнер, ведущая это дело.

– Митч! – трубно взывает Олдридж к секретарю, стоящему от него не более чем в трех метрах. – Позвони-ка в пекарню «Левен» и закажи нашим непревзойденным сотрудникам чего-нибудь с кофеином и сахаром.

– Право слово, – хмурится Шерри, – мы наелись под завязку.

– А выглядите голодными, – усмехается Олдридж и выходит из переговорной.

Я искоса наблюдаю за Шерри. Кидая в спину Олдриджа испепеляющие взгляды, она яростно встряхивает головой и возвращается к высящейся перед ней горе документов. Я ее не осуждаю. Порой широкие жесты унижают почище явного пренебрежения. Будь у Шерри время, она, возможно, тоже баловала бы нас всяческими вкусняшками. Но времени у Шерри нет – это привилегия сильных мира сего.

Насмотревшись телесериалов, люди невесть что воображают себе о корпоративных юристах, однако в действительности с героями мыльных опер мы не имеем ничего общего. Ни Шерри, ни Олдридж, ни я не участвуем в судебных разбирательствах. Не представляем в судах ничьих интересов. Мы занимаемся сделками, а не тяжбами. На нашем попечении – коммерческие операции компаний. Мы готовим документы для слияний и поглощений. Помогаем корпорациям выйти на фондовый рынок для публичного размещения акций. Главный герой «Форс-мажоров» Харви занимается как бумажной волокитой, так и судебными баталиями. На практике же юристы нашей фирмы, оспаривающие дела в суде, понятия не имеют, чем мы занимаемся в этом конференц-зале. Они уже лет десять как не касаются никаких документов.

Люди полагают, что ниша корпоративного права, которую мы занимаем, довольно-таки непритязательна: ни тебе жарких судебных прений, ни тебе блестящих телеинтервью. Однако я скажу им одно: ничто не сравнится с сокрушительной мощью печатного слова. Что написано пером – не вырубишь топором. А пером пишем именно мы.

Я люблю строгий порядок проведения сделок и кристально ясный язык документов, где нет места двоякому толкованию или ошибкам. Люблю четкие и однозначные формулировки, в которых белое – это белое, а черное – это черное. Я люблю трубный глас апокалипсиса, когда при завершении сделки – особенно сделки мирового масштаба, которыми, собственно, и занимается «Уочтелл», – возникают непреодолимые препятствия и все, так кропотливо созданное нами, летит в тартарары. Люблю сумбур, разлад и панику и тот сладостный миг, когда в разгар самого безнадежного отчаяния все вдруг разрешается само собой, стороны приходят к согласию и подписывают договоры. Сделка заключена. Дело сделано. Это ли не великое счастье! Никакой день в суде не способен вызвать во мне подобную эйфорию. Договоры скреплены, припечатаны словом. Непреложны. Можно сколь угодно жонглировать ничего не значащими словами, убалтывая судей и присяжных, но попробуйте поймать эти слова и перенести на бумагу, написать их черным по белому, связать нерушимыми узами так, чтобы они уже никогда не разошлись с делом. Это ли не высочайшее искусство? Это ли не истинная поэзия?

В субботу я забегаю домой, чтобы принять душ и переодеться, и только в воскресенье, за полночь, нога за ногу, возвращаюсь, чтобы наконец всласть отоспаться. Дэвид уже видит десятый сон, но на барной стойке меня ждет записка, а на полке в холодильнике – моя обожаемая паста с сыром и перцем из «Л’Артузи». Дэвид, он такой – всегда позаботится и о моей любимой пасте, и о моей любимой шоколадке. Он тоже все выходные провел в офисе, но, в отличие от меня и моих коллег, сотрудники хедж-фонда распоряжаются своим рабочим временем по собственному усмотрению. Я же завишу от прихотей партнеров и клиентов и капризов фондовых рынков. Разумеется, фондовые рынки влияют и на хедж-фонды, однако компания Дэвида занимается долгосрочными инвестициями, и ежедневные авралы его работникам неведомы. «Мой кабинет – моя крепость», – шутит Дэвид.

У меня два пропущенных звонка и три текстовых сообщения от Беллы. Я не отвечала ей все выходные, точнее – всю неделю. Она не знает, что мы с Дэвидом заново обручились на полу в гостиной и всерьез решили пожениться в декабре сего года, как только у нас выдастся свободная минутка.

Я быстро набираю ей послание: «Все выходные трудилась без продыху. Позвоню завтра».

Я не спала почти трое суток, однако меня переполняет бешеная энергия. Документы подписаны! Завтра, то есть уже сегодня, наши клиенты объявят о приобретении компании с годовым оборотом в миллиарды долларов. Это позволит им не только расширить свое присутствие на мировых рынках, но и облагодетельствовать человечество самыми современными технологиями покупки еды.

Я словно под кайфом. Со мной такое бывает, когда мы закрываем важное дело. Я никогда не пробовала кокаин, если не считать того ночного недоразумения в колледже, но, думаю, ощущения схожие. Сердце готово выскочить из груди, зрачки расширены. Я вот-вот пущусь вскачь. Пробегу марафон. Мы победили!

Я беру со стойки початую бутылку кьянти и наливаю вино в бокал. Присаживаюсь за кухонный столик и смотрю в большое окно, выходящее в парк. Там царит полумгла, и лишь огни фонарей освещают деревья и дорожки. Когда я только-только переехала в Нью-Йорк, я частенько околачивалась возле Грамерси-парка, мечтая, что когда-нибудь перееду сюда жить. Время пришло, и нам с Дэвидом вручили ключ от ограды парка. Теперь мы можем там гулять, когда нам вздумается. Но мы, естественно, не гуляем. Нам не до того. Мы сходили в парк в тот единственный день, когда получили ключ: откупорили бутылку шампанского, долго ждавшую своего часа, поздравили друг друга и больше туда не наведывались. Впрочем, смотреть на него из окна тоже сплошное удовольствие. Наш дом расположен очень удобно, в самом центре. Я даю себе обещание, что как-нибудь на днях мы с Дэвидом спустимся в парк со стаканчиками холодного кофе и поговорим о намечающихся свадебных торжествах.

У нас восхитительная квартира. Две комнаты с высоченными потолками, кухня со всем необходимым, столовая, ниша для телевизора и уютный альков с диванчиком. Все убранство выдержано в серо-белых тонах, пастельных и уютных. Не квартира, а загляденье. Просто картинка. Предел всех моих желаний.

Я перевожу взгляд на свою руку с обручальным кольцом. Цепь, сковавшую нас с Дэвидом нерушимыми узами… Допиваю вино, чищу зубы, умываюсь и крадусь в постель. Снимаю кольцо и оставляю его в вазочке на прикроватной тумбочке. Кольцо многообещающе поблескивает в темноте. Я клянусь ему, что завтра с утра первым делом позвоню организатору свадеб.

Глава двенадцатая

В понедельник я сбегаю из офиса в семь вечера, за час до окончания рабочего дня, чтобы встретиться с Беллой в греческой таверне в Вест-Виллидже. В этой крошечной забегаловке готовят самые превосходные греческие блюда в городе. Мы облюбовали ее сразу же по приезде в Нью-Йорк, задолго до того, как я смогла позволить себе ходить в нее по поводу и без.

Все вернулось на круги своя, и Белла опаздывает на пятнадцать минут. Я заказываю ее любимую фасоль с чесноком в оливковом масле. Когда Белла прибывает, фасоль уже на столе.

Она написала мне утром: «Мы сто лет не виделись. Такое чувство, будто ты меня избегаешь» – и потребовала незамедлительной встречи.

Я редко ухожу с работы – если вообще ухожу – раньше времени. Столики в ресторанах мы с Дэвидом всегда заказываем на половину девятого или на девять вечера. Но сейчас всего лишь начало восьмого, на улице, можно сказать, разгар дня, а я сижу в таверне, предвкушая ужин. На такое способна только Белла. Только ей одной удается сбить меня с пути истинного.

– Ну и жарища, – фыркает она, присаживаясь за столик. На ней белое кружевное платье из парчи коллекции «Циммермана» и позолоченные плетеные босоножки. Ее волосы собраны в высокий пучок, а несколько выбившихся прядей волнистым водопадом ложатся на плечи.

– Душно, как в парилке. Здравствуй, лето, называется.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку. Я взмокла в шелковой блузе и юбке-карандаше. Что поделать, в моем гардеробе нет летней одежды. По счастью, кондиционер в таверне включен на полную мощь.

– Как выходные? – спрашивает Белла. – Ты вообще, что ли, глаз не сомкнула?

– Не-а, – ухмыляюсь я.

– Вы только поглядите на нее, – картинно возмущается Белла, – она еще и улыбается!

– Как же мне не улыбаться, если мне это по душе? – Я зачерпываю ложкой фасоль и перекладываю к себе на тарелку. – Что слышно про ваш лофт?

Белла непонимающе хмурится, и вдруг лицо ее озаряется светом.

– А, ты про тот лофт! Я уже подумываю о других апартаментах. В Митпэкинге. Но там все словно с цепи сорвались. Уж и не знаю, осталось ли в этом районе хоть что-то приличное. Выбрать нечего. Все такое заурядное.

– Тебе разонравилась квартира в Дамбо?

– Не знаю, – пожимает она плечами. – Не уверена, что хочу жить там. Магазинов – один на весь район, да и зимой в этом лофте наверняка адова холодища. Широченные улицы, река под боком – брр. Какой-то необитаемый остров.

– Зато метро рядом. И вид из окна потрясающий. А сколько света, Белла. Представляешь, как здорово там рисовать!

– Погоди-ка, – подозрительно щурится Белла. – Тебе ведь лофт не понравился. Ты же на дыбы встала, когда я заикнулась, что собираюсь его приобрести.

Я машу рукой. Да что со мной творится? Слова выскакивают из меня помимо моей воли.

– Право, не знаю. Да и откуда мне знать? В последние несколько лет мой мир ограничен от силы десятью кварталами.

Белла перегибается через стол. Кривит губы в насмешливой улыбке.

– А ну признавайся, тебе этот лофт приглянулся, да?

Я задумываюсь. Голые, но по-своему прекрасные стены. Первозданный хаос, готовый вот-вот пробудиться к жизни. Мощь и умиротворение – все в одном.

– Нет, – твердо качаю я головой. – Ни капельки он мне не приглянулся. Развалюха развалюхой. Я просто играю в адвоката дьявола.

– Нет, он тебе приглянулся, – настырно повторяет Белла, скрещивая на груди руки.

Сама не понимаю, почему не пресекаю этот разговор на корню. Достаточно поддакнуть ей, согласиться, что лофт находится у черта на куличках и зимой в нем будет стоять невыносимый дубак, и покончить с ним раз и навсегда. Я все бы отдала, лишь бы она забыла про эти апартаменты. Чтобы они испарились, словно их и не было. Исчезнут они, исчезнет и тяготеющий надо мною злой рок.

– Нисколечки, – упрямлюсь я. – Дамбо у черта на рогах. И с лофтом этим придется изрядно помучиться. Так сказал Аарон.

Ничего подобного Аарон не говорил, но эта ложь – во спасение.

Белла открывает и молча закрывает рот.

– А как у вас с ним дела? – меняю я тему. – Все хорошо?

Белла вздыхает.

– Аарон сказал, вы там неплохо побалагурили. Он надеется, что произвел на тебя неплохое впечатление, и добавил: «Данни показалась мне такой милой». Умереть не встать.

– Эй, я бы попросила…

– Ты можешь показаться какой угодной, но «милой»… – Белла хмыкает. – Не, этого от тебя не дождешься.

Мысленно я тотчас возвращаюсь лет на двенадцать назад, в до нелепости дорогущий ночной клуб в районе Митпэкинга, перед входом которого зябнут две новоиспеченные жительницы Нью-Йорка: Белла и я. Что тогда было – поздняя осень, ранняя зима? – не знаю, помню только, как стою в коротеньком блестящем платье, одолженном Беллой, и у меня зуб на зуб не попадает от холода. Пальто мы тогда, разумеется, не носили – кто в двадцать лет надевает пальто, отправляясь в ночной клуб?

Белла охмуряет зазывалу-охранника по кличке то ли Зубр, то ли Бизон. Зубробизон из тех парней, которым льстит, когда девчонки-зажигалки вовсю строят ему глазки, и Белла как раз этим и занимается, упрашивая его пропустить в клуб ее подружку.

– Такую же, как ты? – плотоядно скалится он.

– Такую же, как она, – хохочет Белла, взмахивая гривой волос.

– Она? – тычет в меня пальцем Зубробизон.

Сказать, что он разочарован, значит не сказать ничего. Разумеется, кто может сравниться с Беллой! Она затмит любую. Все подруги Беллы обречены пребывать в ее тени. Раньше меня это задевало. Возможно, задевает и сейчас, но за последние годы мы как-то притерлись друг к другу, стали мягче и уступчивее, обрели гармонию. Но в тот вечер у входа в клуб до гармонии нам было далеко.

Белла привстает на цыпочках и что-то шепчет на ухо Зубробизону. Наверняка какую-нибудь белиберду типа: «Да ты что, она же принцесса! Королевских кровей. Пятая в очереди на трон Нидерландов. Одна из Вандербильтов».

Я всегда чувствовала себя дура дурой, когда Белла прибегала к подобным уловкам. В ту ночь в районе Митпэкинга я чувствую себя не лучше, однако молчу, словно воды в рот набрав. Ее дружба – мой бесценный дар. Мое молчание – ее заветное сокровище. Я вношу в ее жизнь покой и постоянство. Она в мою – веселье и краски. По-моему, справедливо. Никто не остается внакладе.

– Прошу вас, дамы, – галантно распахивает перед нами дверь Зубробизон, и мы входим внутрь.

Название клуба напрочь стерлось из моей памяти. То ли «Вжих», то ли «Вжух», то ли «Еклмн». Мы пускаемся в пляс. Парни угощают нас выпивкой. В платье Беллы я кажусь себе настоящей красавицей, и не беда, что оно не в меру коротко, свободно болтается в районе груди и жмет в остальных местах.

За нами приударяют двое. Я окидываю их безразличным взглядом – напрасная трата времени. У меня есть парень. Он учится на юрфаке в Йеле. Мы вместе уже восемь месяцев. Я храню ему верность. Возможно, я выйду за него замуж, но загадывать пока рано.

Куда бы мы ни пришли, Белла кокетничает. Я – нет, и это вызывает в ней бурю негодования. Он дразнит меня «недотрогой» и «гордячкой» и сетует, что я не умею отрываться на полную катушку. Она права, хотя и не совсем. Подобные «отрывы» мне не по душе: они неестественны и ничуть меня не захватывают. Время от времени я пытаюсь играть по навязываемым мне правилам, но каждый раз понимаю, что в выигрыше остается лишь тот, кто плевать хотел на любые правила.

Один из мужчин отпускает какую-то шуточку. Все смеются. Я закатываю глаза.

– А ты такая милая, – язвит он.

С тех пор фраза эта прилипла ко мне как банный лист и стала излюбленной присказкой Беллы.

Я намазываю фасоль на ломтик хрустящего поджаренного хлебца. Хлебец обжигающе горяч, и чеснок с треском лопается у меня во рту.

– В субботу я познакомила Грега с Морган и Ариэль, и им он страшно понравился.

С Морган и Ариэль Белла подружилась около четырех лет назад в галерее, однако теперь они видятся со мной и Дэвидом намного чаще, чем с Беллой. Во-первых, мы всегда знаем, какой столик и где лучше заказать, а во-вторых, нас гораздо проще застать в Соединенных Штатах. Ариэль работает в частной инвестиционной компании. Морган – фотограф, снимает городские пейзажи. В прошлом году у нее вышел шикарно проиллюстрированный подарочный альбом с фотографиями под названием «Взгляд свысока». Публика пришла от него в дикий восторг.

– Неужели?

– Представь себе. Я так надеялась, что ты подобреешь к Грегу…

Я продолжаю молча жевать.

– Ты просто невыносима! Не ты ли вечно твердила, чтобы я взялась за ум и нашла себе достойного парня? Да ты мне весь мозг этим вынесла! И вот я его нашла. А ты… А тебе будто бы наплевать.

– Мне не наплевать, – бурчу я, изо всех сил пытаясь замять этот разговор.

– А по тебе не видно!

Белла раздражена, голос ее срывается, руки взлетают вверх-вниз, словно крылья. Я откидываюсь на спинку стула.

– Да, прости, – выдавливаю я из себя. – Я вижу, как он о тебе заботится, и мне это очень приятно. Я рада за вас обоих.

– Рада?

– Конечно. По всей видимости, он хороший парень.

– Хороший парень? – взрывается от ярости Белла. Не ее в том вина – я веду себя просто по-свински. – Да что за ахинею ты порешь, Данни? Я голову из-за него потеряла! Со мной никогда ничего подобного не случалось! Ну конечно, я каждый раз так говорю, и ты мне больше не веришь, но…

– Я тебе верю.

Упершись локтями в столешницу, Белла перегибается через стол и рассерженно шипит:

– Ау, Данни, что с тобой? Это я, твоя Белла. Ты можешь во всем мне признаться. Ты это знаешь. Почему он тебе неприятен?

Глаза мои увлажняются, и я быстро смаргиваю навернувшиеся слезы. Как странно. И что это на меня нашло? Обычно я никогда не плачу, но сидящая напротив Белла смотрит на меня с такой затаенной надеждой… Она так простодушна и так окрылена любовью, что у меня комок подступает к горлу. Чудовищная тайна снедает меня. В моей жизни произошло нечто необъяснимое и жуткое, но я не могу рассказать об этом Белле.

– Думаю, – бормочу я, – я просто не хочу тебя ни с кем делить. Звучит ужасно, но ты так долго принадлежала мне одной, что теперь я боюсь тебя потерять. От мысли, что ты любишь кого-то еще, я… я просто стервенею. Меня терзает ревность.

Белла довольно улыбается и усаживается на стул. Силы небесные, я все-таки выкрутилась. Слава богу, юридическая закалка не подвела. Белла клюнула. Уж в ревности-то она собаку съела. Она знает, как я выворачивалась наизнанку, лишь бы играть первую скрипку в ее оркестре и всегда, всегда быть рядом с ней, только с ней.

– Но у тебя же есть Дэвид, и мы из-за него не ругаемся, – робко возражает она.

– Верно, но с Дэвидом мы уже почти целый век вместе, а с Аароном все иначе.

Белла согласно кивает.

– Впрочем, ты права, – натужно хихикаю я. – Я веду себя глупо. Сплошная буря эмоций, неподвластных разуму.

Белла заливается смехом.

– Вот уж никогда не думала, что услышу от тебя такое! – Она наклоняется и крепко пожимает мою руку. – Данни, обещаю, ничего не изменится. А если что-то изменится, то только к лучшему. Мы станем чаще встречаться. Так часто, что тебя тошнить будет от одного моего вида.

– Да будет так. Ура! Выпьем же за то, чтобы от одного твоего вида мне становилось дурно.

Белла счастливо ухмыляется. Мы поднимаем бокалы и со звоном чокаемся.

– Значит, он тебе более-менее нравится. Надеюсь… – Белла бурно взмахивает руками. – И ты просто ревнуешь. Давай на этом и закончим. Согласна?

– Разумеется.

– И все-таки он такой… – голос Беллы срывается, глаза заволакиваются туманной дымкой. – Такой… Не подберу слов. Мне кажется, это то самое, настоящее, понимаешь? О котором все только мечтают.

– Белла. Это же прекрасно.

– Ну а у тебя что новенького?

Я набираю полную грудь воздуха и выпаливаю:

– Мы с Дэвидом обручились.

– Данни, – Белла тянется к стакану с водой, – эта новость пахнет нафталином.

– Четырехлетней давности.

– Именно.

– Но на этот раз мы и вправду решили пожениться. Серьезно. В декабре.

Белла ахает. Кидает настороженный взгляд на мою руку, поднимает на меня широко распахнутые глаза.

– Да чтоб мне провалиться! Серьезно?

– Серьезнее не бывает. Сколько можно тянуть резину. Ну да, мы оба чертовски заняты и всегда найдем отговорку, чтобы не идти под венец, но я вдруг поняла, что нам все-таки следует поторопиться.

Белла резко поворачивается к проходящему мимо официанту.

– Бутылку шампанского через десять минут!

Официант убегает.

– Дэвид давно уже просит меня назначить день свадьбы.

– Вот-вот, – соглашается Белла, – но ты все время говоришь ему «нет».

– Не то чтобы я говорю «нет», – оправдываюсь я. – Просто я не говорю «да».

– И в чем же причина столь разительной перемены?

Я гляжу на нее. Мою Беллу. Светлоокую, лучащуюся любовью Беллу. Как, как мне поведать ей о причине, если эта причина – она сама?

– Похоже, – мямлю я, – я наконец-то поняла, чего хочу от будущего.

– А Мерил и Алану вы уже сообщили?

Мерил и Алан – мои родители.

– Мы позвонили им. Они вне себя от счастья. Спросили, не хотим ли мы устроить свадьбу в том роскошном отеле «Риттенхаус».

– Да ладно. В Филадельфии-то? – Белла презрительно морщит носик. – Так и знала, что вы учудите что-нибудь в духе настоящих манхэттенцев. Что-нибудь донельзя тривиальное.

– Так я ведь донельзя тривиальная личность. Просто ты об этом все время забываешь.

Белла усмехается.

– Нет, свадьбу мы сыграем не в Филадельфии. Думаю, в Нью-Йорке найдутся и более подходящие места.

Официант приносит шампанское и разливает его по бокалам. Белла поднимает свой бокал и подносит его к моему.

– За хороших парней, – провозглашает она. – Пусть мы найдем их, пусть мы полюбим их и пусть они полюбят нас.

Я залпом выпиваю пузырящееся шампанское и говорю:

– Умираю с голоду. Можно я сделаю заказ?

Белла разрешает. Я выбираю греческий салат, сувлаки из мяса ягненка, спанакопиту с фетой и шпинатом и жареные баклажаны с кунжутной пастой тахини.

Настоящий лукуллов пир.

– А помнишь, как мы впервые пришли сюда? – спрашивает Белла.

Ни одна наша встреча не обходится без этого вопроса. Белла крайне сентиментальна. Принимая во внимание, сколько нам лет, ее прекраснодушие порой выводит меня из себя. Белла рада-радешенька без конца мусолить любой пустяк, произошедший с нами за последние двадцать пять лет, и лить над ним сладкие слезы. Боюсь, в старости с ней не будет никакого сладу.

– Нет, – отрубаю я. – Это обычный ресторан. Мы постоянно сюда ходим.

Белла возводит глаза к небу и ударяется в воспоминания.

– Ты только-только выпустилась из Колумбийского университета и получила приглашение в «Кларкнелл». Мы праздновали здесь твою первую работу.

– Ничего подобного. Мою первую работу мы отмечали в «Чуваке».

В баре на Седьмой авеню, в который мы постоянно наведывались по ночам в первые три года нашего пребывания в Нью-Йорке.

– Нет! – кипятится Белла. – В «Чуваке» мы встретились с Карлом и Бергом, а потом отправились сюда. Только ты и я.

Да, так оно все и было. Я помню столики со свечами и мисочку при входе, заполненную драже с миндалем. Когда мы уходили, я погрузила в драже обе руки и доверху засыпала конфетами свою сумку. Теперь этой мисочки нет и в помине. Наверное, из-за таких посетителей, как я.

– Возможно, – сдаюсь я.

– Почему тебе так сложно признать, что ты неправа? – качает головой Белла.

– Профессиональная деформация, – усмехаюсь я. – Но, кажется, я действительно припоминаю некую ночь в конце две тысячи четырнадцатого.

– Это было задолго до твоего знакомства с Дэвидом.

– Ага.

– Ты его любишь?

Дурацкий вопрос. Почему Белла задает его, мы ведь обе знаем на него ответ.

– Конечно. Мы хотим одного и того же, думаем об одном и том же. Да мы с ним просто одним миром мазаны, не находишь?

Белла отрезает кусочек феты и водружает на него помидор.

– Значит, ты понимаешь, каково это?

– Каково это – что?

– Найти свою половинку.

Белла сверлит меня взглядом, и я корчусь, словно мне дали под дых. Словно Белла пронзила меня острым кинжалом.

– Прости, – молю я, – прости, если я была груба с Аароном. Он мне нравится, честно. Я полюблю его так же сильно и искренне, как ты. Только не гони лошадей. Попридержи их чуток.

– Даже не проси, – хмыкает Белла, отправляя фету с помидором в рот. – Это выше моих сил.

– Знаю. Но я ведь твоя лучшая подруга. А лучшие подруги обязаны изрекать прописные истины.

Глава тринадцатая

Чем дальше – тем хуже: набивший оскомину удушливо-влажный июль в самом разгаре, и надежд на улучшение погоды нет. Впереди – выматывающий август. В конце месяца, в среду, Дэвид просит меня отобедать с ним в Брайант-парке.

Летом по всему парку расставляют столики, чтобы офисные служащие могли перекусить на открытом воздухе. Контора Дэвида располагается на одной из Тридцатых улиц, моя – на одной из Пятидесятых, так что угол Сорок второй и Шестой авеню – наше волшебное место притяжения. Мы редко обедаем вместе, но, когда обедаем, обычно встречаемся посередине, то есть в Брайант-парке.

Дэвид поджидает меня с двумя салатами нисуаз из «Прета» и моим обожаемым «Арнольдом Палмером», чаем со льдом и лимоном из французской пекарни «Лё пан котидьян». Оба заведения находятся в пешей доступности, и внутри них можно уютно посидеть, когда на улице сыро и холодно. Мы не делаем из еды культа. Я могу три дня подряд питаться одним лишь салатом и млеть от восторга. Сказать по правде, одно из наших первых свиданий происходило как раз в Брайант-парке: мы сидели на улице и ели все тот же салат нисуаз. Дул пронизывающий ветер, и, заметив, что я дрожу, Дэвид размотал свой шарф и, накинув его мне на плечи, побежал к уличному продавцу с тележкой, чтобы купить мне обжигающе горячий кофе. Не бог весть какой знак внимания, однако много говорящий о том, каким Дэвид был… Точнее – есть. Человек, для которого мое счастье – превыше всего.

До Брайант-парка я доезжаю на такси, но не спасает и оно – я вся в поту, хоть выжимай.

– Тридцать восемь градусов жары! – жалуюсь я, падая на стул напротив Дэвида.

Пятки, натертые туфлями на каблуке, вздулись мозолями. За баночку с тальком и немедленный педикюр я готова заложить душу. И когда я в последний раз занималась своими ногтями? Уже и не помню.

– Вообще-то, – поправляет меня Дэвид, вглядываясь в экран смартфона, – тридцать шесть, хотя по ощущениям действительно на градус или два больше.

Я обиженно моргаю.

– Прости, – конфузится Дэвид. – Неудачная шутка.

– Почему бы нам не посидеть внутри?

Я тянусь к «Арнольду Палмеру». Лед растаял, но напиток – вот так чудо! – не утратил бодрящей свежести.

– Потому что нам полезен свежий воздух.

– Тоже мне – свежий, – ворчу я. – И никакой прохлады в ближайшие дни?

– Никакой.

– В такую жарищу еда в горло не лезет.

– Вот и хорошо, – усмехается Дэвид, – потому что обед – всего лишь предлог.

Он шлепает на стол календарь-ежедневник.

– Что это?

– Ежедневник, – поясняет он. – С календарем, адресной книгой и прочим. Пора начинать планировать…

– Свадьбу?

– Да. Свадьбу. Прежде чем всех обзванивать, необходимо все продумать и предусмотреть. Время не ждет. По вечерам мы такие усталые, что у нас нет сил даже поговорить об этом. Поэтому мы и тянем кота за хвост вот уже четыре года.

– Четыре с половиной, – уточняю я.

– Верно, – соглашается Дэвид. – Четыре с половиной.

Он закусывает нижнюю губу и качает головой.

– Нам требуется организатор свадеб, – заявляю я.

– Да. Но прежде чем организовать организатора свадеб, нам надо организовать себя. Настоящие мастера своего дела на дороге не валяются. У многих свадьбы расписаны на два года вперед.

– Знаю, – вздыхаю я. – Знаю.

– Не хочу все взваливать на твои плечи, – продолжает Дэвид. – Думаю, мы могли бы разделить груз ответственности. Я бы с удовольствием тебе помог. Если не возражаешь.

– Разумеется, нет! Буду только рада.

Подумать только, Дэвиду и впрямь не терпится на мне жениться! Он готов жертвовать обедами, чтобы штудировать свадебные журналы.

– Никакой пошлятины, – предупреждает меня он.

– Как тебе только в голову такое взбрело! – возмущаюсь я.

– Полагаю, мы вполне можем обойтись без пышных свадебных торжеств. Слишком много возни, да и мальчишник мне не нужен.

На мальчишнике Пата в Аризоне все пошло наперекосяк. Они заказали не тот отель, а под конец их рейс в аэропорту задержали на девять с половиной часов. В результате все накачались пивом и «Кровавой Мэри», и Дэвид мучился похмельем все выходные.

– А мне даром не сдался девичник. Поднести кольца может и Белла.

– Чудесно.

– Но цветы – только белые.

– Учту.

– Коктейльная вечеринка, и к черту свадебный ужин. Кому он сдался!

– Точно.

– Бесплатный бар. Но никакой «Кровавой Мэри»! А то зальют шары.

Дэвид смеется.

– Ладно, идет. Пусть шары только подкатывают.

Он кидает взгляд на наручные часы.

– Что ж, прогресс налицо. Но мне пора.

– Ну дела! – Я картинно приподнимаю бровь. – Все запланировал и – в кусты?

– А ты созрела пообедать?

Я кошусь на телефон: семь пропущенных звонков и тридцать два новых письма в почте.

– Нет. Я и так опаздываю по всем статьям.

Дэвид поднимается, отдает мне коробочку с салатом. Я ее забираю.

– Мы справимся, – ободряю его я.

– Конечно справимся.

Я представляю уютный зимний вечер, кухню и Дэвида в свитере, с золотым кольцом на безымянном пальце, откупоривающего бутылку вина. Тихую семейную жизнь. Теплоту двух любящих сердец.

– Я счастлива, – шепчу я.

becca Serle

IN FIVE YEARS

* * *

Лейле Сейлс, вот уже десять лет озаряющей мою жизнь: пять лет до и пять лет после.
Мы грезили об этом, ибо это уже случилось

«Что-что, а будущее, малыш, стороной тебя не обойдет, – сказал он. – Положись на него смело. Будущее всегда найдет тебя. Стой спокойно, и оно непременно тебя отыщет. Так земля неизменно стремится к морю».
Марианна Уиггинс. Свидетельства невидимого

Мне будет недоставать:
Прогулок по мосту, ведущему в Манхэттен.
Пирогов.
Нора Эфрон

Глава первая

Двадцать четыре. По-моему, через двадцать четыре месяца свиданий и ухаживаний самое время съехаться вместе.

Двадцать восемь. Подходящий возраст для помолвки.

Тридцать. Подходящий возраст для замужества.

Меня зовут Данни Кохан, и я верю в магию чисел.

– Удачного собеседования! – приветствует меня Дэвид.

– Спасибо.

– Кофе готов.

– Ты сразишь их наповал, котенок.

– Готова?

– Разумеется.

– Не забудь, – напоминает Дэвид, – у нас сегодня праздничный ужин.

– Неужто? – игриво ухмыляется Дэвид. – А вот я уже все обдумал.

Я удивленно приподнимаю бровь, и Дэвид тушуется.

– Считай, работа у тебя в кармане, – убеждает он. – Все будет так, как мы задумали.

– Спасибо, что веришь в меня.

– Отруби с изюмом и половинка банана? – Дэвид протягивает мне глубокую тарелку.

– Не-а. Сегодня великий день, значит, мне полагается бейгл с треской. Сам знаешь. Только так.

– Жвачку взяла? – спрашивает Дэвид, присаживаясь рядом.

Я киваю, закрываю глаза и отпиваю кофе. Рот наполняется сладостью, по телу разливается блаженное тепло.

– Что-то ты не торопишься, – замечаю я.

– Конечно, конечно, – соглашаюсь я. – А мне пора собираться.

– Но время есть…

Дэвид обнимает меня, скользит рукой за ворот халата. Я вздыхаю и начинаю отсчет: раз, два, три, четыре…

– Боюсь, так ты неминуемо опоздаешь, – осаживаю его я. – Да и мне надо сосредоточиться.

Он покорно кивает и целует меня.

– Что ж, наверстаем ночью.

– Ловлю на слове.

Я игриво щиплю его за руку.

– Утро доброе! – усмехаюсь я. – Ты где? Не в Нью-Йорке?

– Не, в Париже.

Ну теперь понятно, почему она в состоянии общаться в такую рань.

– А мне казалось, ты улетаешь сегодня вечером…

Я проверяю ее рейс на телефоне: «Американские авиалинии», рейс 57. Вылет из аэропорта Ньюарка в 18:40.

– Сегодня меня ждут великие дела, а вечером – званый ужин.

– Ага, верно. Ужин, – хихикает Белла.

Да, она все знает.

– У меня руки так и чесались позвонить тебе три часа назад.

– Ох, ну это уж чересчур.

– Да ладно, ты все равно бы ответила. Ты же чокнутая.

Ну да, я не отключаю телефон даже ночью.

– Белль, мне пора уходить. У меня собеседование.

– Точно! В какой-то там почте…

– В «Уочтелле».

– Что наденешь?

– Наверное, черный костюм. Как обычно.

– Когда вернешься? – спрашиваю я.

– Как скажешь, мамочка, – паясничает Белла.

– Люблю тебя.

– А я тебя больше.

– Ну как тебе?

– Ты принята! – восторженно восклицает он, притягивает меня к себе и нежно целует в щеку.

– На это я и рассчитываю, – улыбаюсь я.

* * *

Кинув в рот подушечку жевательной резинки, я набираю полную грудь воздуха и толкаю дверь.

– Мисс Кохан? – улыбается она. – Сюда, пожалуйста.

– Благодарю.

– Мисс Кохан, – кивает он, – я с нетерпением ждал нашей встречи, спасибо, что смогли уделить мне время.

– Это честь для меня, мистер Олдридж, – отвечаю я. – Рада с вами познакомиться.

Майлс Олдридж вскидывает бровь. Он приятно удивлен, что я его узнала. Пять баллов, Данни.

– Садитесь, пожалуйста.

– Начнем, пожалуй. Расскажите немного о себе.

– Уверены?

– Этот мир жесток, – предупреждает он, – а гонка бесконечна. В ней можно и ноги переломать.

Я сцепляю руки в замок и упираюсь ладонями в стол.

– Поверьте, я ничего не боюсь.

– Где вы себя видите через пять лет?

– А помимо работы?

– У меня сегодня помолвка, – огорошиваю ее я. – Мне надо что-нибудь соответствующее.

Девчушка пару секунд сконфуженно моргает, и вдруг лицо ее озаряется светом.

– Ах, какая прелесть! – восклицает она. – Взгляните на это. Как вам?

Я всматриваюсь в свое отражение, протягиваю к нему руки и шепчу:

– Сегодня… Вечером…

Глава вторая

– Ты обворожителен, – восхищаюсь я.

– Ты бесподобна. Выпьешь что-нибудь?

– Конечно.

– За будущее, – провозглашаю я.

Дэвид одним махом осушает половину бокала и вдруг спохватывается.

– Ничего себе. И сколько времени они взяли «на подумать»?

Дэвид делает глоток шампанского и крепко обнимает меня за талию.

– Как я горжусь тобой. Еще немного, и сбудутся все наши мечты.

– Само собой.

– Мистер Розен, ваш столик готов.

Выросший за нашими спинами официант в молочно-белом фраке ведет нас по коридору в бальную залу.

– Какая красота, – выдыхаю я.

Дэвид привлекает меня к себе, целует в щеку и шепчет:

– Под стать нашему празднику.

Нежные, мелодичные звуки постепенно наполняют залу: музыканты в углу играют песню Фрэнка Синатры.

– Это уж слишком, – смеюсь я.

– Не переживай, – успокаивает меня Дэвид.

Он видит меня насквозь. И за это я его обожаю. Он всегда знает, о чем я думаю. Мы всегда с ним на одной волне.

Нам приносят шампанское. Прохладное, сладкое, пузырящееся. Мы залпом приканчиваем наши бокалы.

– Потанцуем? – предлагает Дэвид.

На танцполе две пары покачиваются в такт «От начала и до конца».

«И в горе, и в радости, и в суете повседневности…»

– Ты приглашаешь меня потанцевать? – изумляюсь я.

– Ну да. Мы же в бальной зале.

Он протягивает мне руку и ведет по ступенькам вниз, в ротонду. Песня меняется, теперь это «Никто, кроме тебя».

Дэвид обнимает меня. Две пожилые пары на танцполе одобрительно улыбаются.

– Знаешь, я люблю тебя, – говорит Дэвид.

– Знаю. Я тоже тебя люблю.

Началось? Вот сейчас он и бухнется на колени?

Нам приносят заказ. Салат. Омар. Вино. Кольца нет ни в клешне омара, ни в бокале с бордо.

– Дэвид…

Он яростно мотает головой.

– Помолчи, пожалуйста, хорошо? Дай мне завершить начатое.

Люди перешептываются, замолкают. Кто-то нацеливает на нас камеры смартфонов. Музыка стихает.

– Дэвид, люди смотрят, – шепчу я, но губы мои растягиваются в улыбке. Наконец-то.

– Да, – говорю я.

Он улыбается.

– Может, я все-таки для начала тебя спрошу?

Пара за соседним столиком разражается хохотом.

– Прости, – краснею я. – Да, пожалуйста, спрашивай.

– Даниэль Эшли Кохан, ты выйдешь за меня замуж?

– Вот теперь можешь ответить, – напоминает Дэвид.

– Да, – смеюсь я. – Да. Абсолютно и безусловно да.

Словно из воздуха появляется официант.

– Комплимент от шеф-повара, – мурлычет он, ставя на стол бутылку. – Наши поздравления!

– Дэвид, – вздыхаю я, – это настоящее чудо.

– Тебе идет, – улыбается он.

– Ты сам его выбрал?

– Белла помогла. Я так боялся, что она проговорится. Ты же знаешь, у нее от тебя нет секретов.

– Надо же, а я и не догадывалась, – качаю я головой.

– Стерпишь, как же, – смеется он. – Но у тебя потрясающий дар убеждения, Данни. Это-то мне в тебе и нравится.

* * *

Глава третья

Черт подери, где я?

И тут я слышу его. Невидимку.

– Проснулась?

Глаза мои лезут на лоб. Из груди рвется крик, но почему-то я не кричу.

С иголочки одетый незнакомец подходит ко мне, и я отползаю на край кровати, поближе к окну.

– Эй, с тобой все хорошо?

– Нет! – отвечаю я. – Все плохо!

Он скорбно вздыхает. Похоже, мой ответ нисколько его не удивил.

– Ты задремала.

Он задумчиво трет ладонью лоб. Над его левым глазом белеет изогнутый шрам.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.

Я с такой силой вжимаюсь в угол между изголовьем кровати и окном, что едва не продавливаю стекло.

– Да ладно тебе, – шутливо скалится он.

– Ты хоть знаешь, кто я?

– Данни… – Он опирается коленом о кровать. – Почему ты об этом спрашиваешь? Что с тобой?

– Мысли путаются, – жалуюсь я. – Никак не соображу, где я.

– Бывает. Вечер удался на славу, согласна?

– Ага, – неопределенно мямлю я.

О чем это он? Где я? Что происходит?

– Выключить? – участливо интересуется незнакомец.

2025 год. Не может такого быть. Пять лет спустя…

– Эй, есть хочешь? – оборачивается ко мне незнакомец.

– Нет, – шепчу я.

– Оно и слышно, – усмехается он, склонив голову набок.

– Я не голодна, – уверяю я. – Просто… Просто мне надо…

– Немного поесть.

Он улыбается. Я кошусь на окно – интересно, насколько широко оно открывается.

Осторожно обхожу кровать.

– Переоденешься?

– Я не…

Продолжение книги

Через пять лет бесплатное чтение

Ребекка Сёрл Через пять лет

* * *

Глава первая

* * *

Глава вторая

* * *

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

* * *

Глава девятая

Глава десятая

* * *

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Ребекка Сёрл
Через пять лет