Пираты Америки бесплатное чтение

А. О. Эксквемелин
Пираты Америки

Об «эпохе пиратов» и авторе книги

Предисловие Наталии Кир.

Кто из нас не зачитывался в свое время (а может быть, и по сей день) «книжками про пиратов»! Чье воображение не волновали бесстрашные и романтические герои Сабатини и Купера, Хагтарда и капитана Мариэта! Однако вряд ли многим из любителей приключенческой литературы известно, что все эти, а также и другие западноевропейские и американские авторы, писавшие в ставшем особо популярным в XIX и XX веках «пиратском» жанре, создавая свои произведения, пользовались в основном одним и тем же первоисточником – той самой книгой, которую вы, читатель, сейчас видите перед собой «Пираты Америки», вышедшие впервые в 1678 году (и выдержавшие с тех пор около 60 изданий на многих языках мира), и по сей день остаются главным и непосредственным источником информации о кипучей деятельности морских разбойников Нового Света. А в свое время появление этой книги стало настоящей сенсацией всеевропейского масштаба. Ее читали запоем в Амстердаме и Париже, Кельне и Лондоне, Мадриде и Риме; в маленькую печатню амстердамского издателя Яна тен Хорна потоком шли заказы. Уже в 1679 году в Германии появилось немецкое издание «Пиратов»; в 1681-1684 годах в Мадриде, одно за другим, три испанских издания; в 1685-1705 годах в Англии бестселлер выходил четыре раза, во Франции – трижды. Среди читателей «Пиратов», несомненно, были Даниэль Дефо и Джонатан Свифт, и кто знает, не почитывал ли их и сам Петр I в бытность свою плотником на саардамских верфях. Ведь именно в то время некоторое количество экземпляров нашумевшей книги попало в Россию. «Пиратов» читали у нас во времена Екатерины. Русский просветитель Ф. В. Каржавин (1745-1812), проживший долгие годы в Северо-Американских Соединенных Штатах и посетивший Кубу, т. е. человек, хорошо знакомый с жизнью и историей Нового Света, готовил перевод «Пиратов» на русский язык, однако по каким-то причинам не завершил его. Впервые в нашей стране эта книга вышла в 1968 году в переводе В. Аронова, тиражом не столь уж большим – 50000 экземпляров, и с тех пор не переиздавалась. Так что, приобретя ее сейчас, вы, читате ль, с полным основанием можете считать, что вам крупно повезло: во-первых, вы стали обладателем литературной редкости, а во-вторых, что, пожалуй, гораздо важнее, вы теперь можете узнать, что называется, из первых рук о пиратах и пиратстве, о природе антильских стран и о жизни людей, населявших их в те далекие времена.

Итак, «Пираты Америки». Однако кто же такой А. О. Эксквемелин? По его собственным словам, врач на службе Французской Вест-индской компании, в 1666 году отплывший на одном из ее кораблей на Антильские острова и за семь проведенных там лет попадавший в самые крутые переделки – от рабства, в котором он оказывался трижды, до участия в одном из походов знаменитого «короля пиратов» Генри Моргана. По национальности, судя по всему, голландец – книга написана на этом языке. Однако в предисловии к испанскому изданию «Пиратов» 1681 года в качестве автора книги указан француз Ж. Эксквемелинг. Английский переводчик в предисловии к изданию 1685 года говорит о фламандце Джоне (?) Эксквемелинге. Переводчик «Пиратов» на французский язык в 1686 году называет автора книги французом – Александром Оливье Эксмелином, причем указывает, что знаком с ним лично. Немецкие же издатели «Пиратов» превзошли всех: в издании 1679 года они окрестили загадочного писателя А. О. Нюрнбергом, а в 1803 году, при очередном переиздании, еще и Йозефом. После этого окончательно стало ясно, что в этом деле ничего, собственно говоря, не ясно и что столь странное для любого европейского языка имя является, скорее всего, псевдонимом. А уж почему автор «Пиратов» предпочел скрыть свое настоящее имя, да еще таким экзотическим образом, остается только гадать – ведь как его жизнь, так и сама эпоха были достаточно бурными. Во всяком случае, единственное, что можно считать более или менее достоверным – это голландское происхождение Эксквемелина. Наиболее весомым аргументом в пользу этой версии является сам язык книги: это явно не перевод, а оригинальный голландский текст, причем, как говорится, «непричесанный», да к тому же изобилующий просторечными словами и оборотами, свойственными языку уроженцев центральных провинций Нидерландов.

В двадцатые-тридцатые годы нашего века в самой Голландии была выдвинута гипотеза о том, что автором «Пиратов» является голландский путешественник и писатель Хендрик Смеекс (1643-1721), который находился в Новом Свете как раз с 1666 по 1673 год, т. е. в то самое время, о котором пишет Эксквемелин. К тому же Смеекс был весьма тесно связан с фирмой Яна тен Хорна и его сына Николааса, в которой в 1708 году издал свою книгу, повествующую о жизни на некоем острове, расположенном в американских тропиках (по мнению голландских исследователей, одна из глав этой книги – о приключениях европейца, попавшего на остров, населенный туземцами, и оказавшегося оторванным от цивилизации – была использована Даниэлем Дефо как основа для создания знаменитого «Робинзона Крузо»). Так вот, по версии голландцев, псевдоним «Эксквемелин» может являться простой перетасовкой букв имени и фамилии «Энрике (испанизированный вариант имени „Хендрик“) Смеекс». Кто знает? У этой гипотезы, как и у других, есть свои «за» и свои «против»…

Единственное, что не подлежит сомнению, это подлинность и достоверность самой книги. «Пираты Америки» – это долетевшее до нас сквозь века живое дыхание той эпохи, когда юный, только нарождавшийся капитализм клинками пиратских сабель энергично прорубал себе путь в Новый Свет.

1492 – одна из тех дат, которые помнят, наверное, все. Это год открытия Америки Христофором Колумбом. Но дело в том, что открытие было взаимным. Европа открыла для себя Новый Свет, Новый Свет открыл для себя Европу. И встреча эта круто изменила судьбы обоих. Уже спустя полвека после первых высадок Колумба на Багамских островах, Кубе и Эспаньоле (Санто-Доминго) вся Центральная Америка, Мексика, северная часть Южноамериканского материка и весь его западный край, от теплого Карибского моря до стылого юга нынешнего Чили, оказались под властью Испании. Конкистадоры, рьяно искавшие легендарную «золотую страну» – Эльдорадо, добрались до фантастически богатых залежей золота и серебра в Мексике и Перу. Только с 1535 по 1660 год из Америки было вывезено в Испанию столько драгоценных металлов, сколько, вероятно, и наполовину не дали к тому времени все, вместе взятые, копи Старого Света за все время своего существования. Половина коренного населения Нового Света – по самым скромным подсчетам, пять или шесть миллионов индейцев – погибла в первые же полтора века испанского господства, причем значительная часть их – на рудниках Мексики и Перу.

Нещадно грабя свои заморские колонии, Испания установила жестчайшую монополию на торговлю с Новым Светом. С начала XVI века единственным из всех испанских портов, имеющим право на торговые сношения со всеми заокеанскими территориями, стала Севилья. Именно сюда прибывали отправляемые через порт Веракрус в Мексике и вначале через Номбре-де-Дьос, а позже – через Пуэрто-Бельо, что на атлантическом берегу Панамского перешейка, награбленные богатства американского континента.

Раз-два в год из Севильи в Америку отправлялся так называемый Золотой флот – караван из нескольких десятков торговых судов под охраной боевых кораблей. Он следовал всегда одним и тем же неизменным, раз и навсегда установленным маршрутом: выйдя из севильской гавани Сан-Лукар-де-Баррамеда на юг, у Канарских островов или островов Зеленого Мыса ложился на западный курс, пересекал Атлантику и либо вдоль цепочки Малых Антильских островов, либо через Багамский канал выходил к Гаване. Далее караван разделялся: часть кораблей направлялась в Веракрус, часть – в Пуэрто-Бельо. Нагрузившись, каждая в соответствующем порту, дарами Нового Света, обе части флотилии вновь соединялись в Гаване и следовали обратно в Севилью, используя попутное течение Гольфстрим.

Начиная с 1537 года ни одно испанское торговое судно не пересекало Атлантику в одиночку – это строжайшее правило диктовалось интересами монополии. А кроме того, с самого начала XVI века доступ в воды, омывающие заокеанские владения испанской короны, был закрыт для кораблей других стран.

Первое время эта система действовала безотказно – ведь Испания и Португалия намного раньше всех других европейских держав проложили себе пути в Индию и Новый Свет. В 1493 году папа Александр VI поделил между этими двумя «соседками» весь подлунный мир, а год спустя они заключили соглашение о демаркации сфер своих будущих захватов, так что в испанской «половине» земного шара оказалась вся Америка, за исключением Бразилии, а в португальской – Бразилия, Африка и Азия.

Стоит ли говорить, что этот полюбовный «раскрой» не вызвал восторга у других морских держав Европы. Вот тут-то в игру и вступили пираты – сначала французские, затем английские, которые, с ведома своих монархов, принялись охотиться за испанскими кораблями, подкарауливая их на традиционных маршрутах Золотого флота, топя суда и захватывая сокровища, предназначавшиеся для пополнения казны Их Католических Величеств. В 1522 году французским корсарам досталась просто фантастическая добыча – все сокровища мексиканского властителя Монтесумы, отправленные в Испанию знаменитым конкистадором, завоевателем Мексики Эрнаном де Кортесом. В 1572 году Френсис Дрейк, удачливейший из английских пиратов, перехватил на Панамском перешейке, на сухопутье, караван с перуанским серебром. Его же кругосветный вояж 1577-1580 годов обернулся разорением и уничтожением множества испанских гаваней на побережье Центральной Америки, Перу и Чили. Чистая прибыль, полученная при этом Дрейком, составила 4700%, львиную долю от коих получила Ее Величество Елизавета, королева Англии, состоявшая пайщицей пиратской фирмы.

Несколько позже морским разбоем занялись и голландцы. Испании приходилось все туже. Пираты не давали ей покоя даже в то время, когда их страна официально не находилась в состоянии войны с испанской короной. Постепенно они захватили целый ряд островов Карибского бассейна, превратив их в свои базы. А Эспаньола была для них своего рода фермой: ее жители, охотники и скотоводы, занимались заготовкой мяса и солонины специально для пиратов.

Важнейшей базой морских разбойников стал остров Тортуга, впоследствии – более крупная Ямайка, захваченная англичанами у Испании в 1655 году. Во второй половине XVII века во всех пиратских «республиках» обитало до 30000 этих людей, называвших себя флибустьерами или буканьерами, причем число их постоянно возрастало.

По соседству же продолжали существовать английские, французские и голландские колонии, превратившиеся к середине XVII века в сплошную сахарную плантацию, где трудились рабы – негры, доставленные из Африки, и белые, попавшие в рабство за долги или по другой причине. Жили там и свободные белые – мелкие фермеры, которые, разоряясь, уходили к пиратам, так же как и беглые рабы. Поэтому национальный состав буканьерской вольницы был довольно пестрым, а говорила она на некоем жаргоне, представлявшем собой смесь английского, французского и голландского языков. Кстати, само название «буканьеры» происходит от слова «букан» – так называлась на этом жаргоне солонина, игравшая столь важную роль в материальном обеспечении пиратских экспедиций.

Особенно пышным цветом расцвело пиратство в шестидесятые-семидесятые годы XVII века – именно в ту пору, о которой рассказывает Эксквемелин, посетивший главные базы морских разбойников. Он был свидетелем, да и участником, многих пиратских акций, в частности, такой (беспрецендентной по масштабам и неслыханной по дерзости), как панамский поход Моргана – пожалуй, известнейшего из пиратов, послужившего Рафаэлю Сабатини прообразом его знаменитого капитана Блада. Читавшие книги Сабатини, конечно же, помнят невероятные повороты судьбы этого романтического и неизменно благородного героя. Так вот, все это действительно происходило в жизни Генри Моргана: раб, бежавший с сахарных плантаций Барбадоса, стал предводителем пиратов, предал огню и мечу множество богатейших городов Испанской Америки, завоевав громкую и ужасную славу и не один смертный приговор, а впоследствии получил от английского короля дворянское звание и пост вице-губернатора Ямайки.

Однако в отличие от романистов Эксквемелин, знавший пиратов не понаслышке, изображает их без всякого романтического ореола, в высшей степени объективно и точно (вплоть до подробных справок о барышах флибустьерских вожаков и стоимости взятой добычи), отнюдь, кстати, не клеймя их позором за жесткость и корысть, а скорее возмущаясь мотовством и нерасчетливостью, противопоказанными истинно деловым людям.

Нет, в книге Эксквемелина вы не найдете ни романтики, ни лирики, столь привычных нам в «книжках про пиратов». Это свидетельство, если хотите – репортаж, это сама жизнь той эпохи и тех людей, с их отвагой, бесшабашностью, великодушием, беспринципностью, жестокостью, словом, со всеми их реальными качествами, со всеми плюсами и минусами.

Это целая энциклопедия стран тропической Америки.

А кроме того, это книга, от которой, раз взяв ее в руки, не оторвешься.

***

В основу перевода, предлагаемого вашему вниманию, положено первое издание «Пиратов Америки» 1678 года; оттуда же воспроизводятся иллюстрации и старинные карты. Однако, поскольку как в этом, так и во всех последующих изданиях транскрипция испанских географических названий и имен весьма неточна и разноречива, она дается здесь по испанскому изданию 1681 года.

ПИРАТЫ АМЕРИКИ

Подробные и правдивые повествования обо всех знаменитых грабежах и нечеловеческих жестокостях, учиненных английскими и французскими разбойниками над испанским населением Америки, состоящие из трех частей:

Часть первая повествует о прибытии французов на Эспаньолу, природе острова, его обитателях и их образе жизни.

Часть вторая повествует о появлении пиратов, их порядках и взаимоотношениях между собой, а также о различных походах против испанцев.

Часть третья повествует о сожжении города Панамы английскими и французскими пиратами, а также о тех походах, в которых автор участия не принимал.

***

В книге имеется приложение^{note 1}

Краткое описание американских владений короля испанского Карла II, их доходов и системы правления.

Кроме того, прилагается краткое описание наиболее интересных мест, находящихся под властью христиан.

Писал А.О. Эксквемелин, который волею судеб был участником всех этих пиратских походов.

Книга иллюстрирована прекрасными гравюрами, картами и портретами. Амстердам. Напечатано у Яна тен Хорна. 1678 год.

Часть первая

Глава первая. Отбытие автора в западную часть Америки на службу во Французскую Вест-индскую компанию. Встреча на море с английским военным кораблем. Прибытие на остров Тортуга

В год 1666, второго мая, мы отбыли из гавани Гавр-де-Грас^{note 2} на корабле «Сен-Жан», принадлежавшем Дирекции Высокой Французской Вест-индской компании, и было на этом корабле двадцать восемь пушек, двадцать моряков, двести двадцать пассажиров, состоящих на службе Компании^{note 3}, и вольных особ со слугами. У мыса Бофлер мы остановились, чтобы встретиться с еще семью кораблями Компании, шедшими из Дьеппа, и военным судном с тридцатью семью пушками и с командой в двести пятьдесят человек. Два корабля направлялись в Сенегал, пять – на Карибские острова, а мы – на остров Тортугу. Вскоре к нам присоединилось еще около двадцати судов, шедших к Ньюфаундленду, и несколько голландских кораблей, которые направлялись в Ла Рошель, Нант и Сен-Мартен. Таким образом, флотилия наша состояла из тридцати судов, и мы готовы были принять бой, ибо узнали, что недалеко от острова Орнай нам пересекли путь четыре английских фрегата (каждый по шестьдесят пушек).

Наш командир кавалер Сурди отдал необходимые распоряжения, и мы пошли под всеми парусами при попутном ветре, а туман очень кстати быстро скрыл нас от англичан. Чтобы избежать встречи с врагом, мы шли вплотную к французскому берегу и встретили фламандский корабль из Остенде. Его шкипер пожаловался нашему командиру, что в это утро был ограблен французским пиратом. Военный корабль тотчас же погнался за пиратом, но догнать его не смог. Тем временем французы, приняв нас за англичан, подняли по всему берегу тревогу, ибо они опасались, что мы совершим высадку. Хотя мы и подняли наши флаги, нам не поверили.

Затем мы отдали якорь у рейда Конкет в Бретани (близ острова Уэссан), чтобы запастись провиантом и пресной водой. Взяв все необходимое, мы снова отправились в путь, намереваясь обойти мыс Ра-де-Фонтено, дабы избежать пролива Сарлинг, где мы рисковали встретиться с английскими военными кораблями. В этом проливе очень сильное течение и множество утесов. Он расположен у французского берега на 48°10' северной широты и весьма опасен, так как его рифы скрыты под водой. Поэтому на нашем корабле все, кому не доводилось здесь плавать, были крещены на следующий манер.

Главный боцман облачился в длинный балахон, надел шляпу забавного вида и взял в правую руку деревянный меч, а в левую – горшок с колесной мазью. Его лицо было вымазано сажей. Он нацепил на себя ожерелье из деревянных гвоздей и прочих корабельных мелочей. Все, кого еще судьба не заносила в эти края, становились перед ним на колени, и он крестил им лбы, ударяя при этом по шее деревянным мечом, а подручные боцмана обливали их водой. Сверх этого каждый «крещеный» должен был отнести к грот-мачте бутылку вина или водки. Впрочем, у кого вина не было, того и не просили об этом. На тех кораблях, которые еще сами не бывали в этих местах, брали вино и с их командиров; все это сносили к мачте и делили.

Голландцев также крестили возле этих утесов. Крестили их и близ утесов Берланга, лежащих недалеко от берегов Португалии на 39°40' северной широты. Это очень опасные рифы, потому что ночью они совершенно не видны из-за высокого берега. Способ крещения у голландцев совсем не такой, как у французов. У них принявшие крещение, словно преступники, трижды прыгали в воду с самой высокой реи, а некоторым, по особой милости, разрешали прыгать с кормы. Но истинным геройством считался четвертый прыжок – в честь Его Высочества^{note 4} или капитана. Того, кто прыгал первым, поздравляли пушечным выстрелом и поднятием флага. Кто не желал лезть в воду, платил по голландским правилам двенадцать стюйверов^{note 5}, а офицеры – половину рейксдалдера^{note 6}. Пассажиры же платили столько, сколько с них потребуют. Со шкиперов кораблей, еще не бывавших в этих водах, брали большую бочку вина; если они противились, в отместку отсекали фигуру на носу корабля, и шкипер или капитан не имели права воспрепятствовать этому. Все полученное передавалось главному боцману, который хранил трофеи до захода в гавань, а там на вырученные деньги покупали вино и делили со всеми находившимися на корабле без исключения. Ни голландцы, ни французы так и не могли растолковать, зачем все это делается, говорили только, что это старый морской обычай. Некоторые утверждают, что этот обычай был установлен императором Карлом V^{note 7}, но в его законах ничего подобного не значится. Я написал обо всем этом, поскольку речь зашла о морских церемониях, теперь же мы снова отправимся в наше путешествие.

Когда мы миновали пролив, нас подхватил попутный ветер, и мы дошли до мыса Финистерре, но там попали в жестокую бурю и потеряли друг друга из виду. Шторм длился восемь дней. Было жалко смотреть, как корабль бросало из стороны в сторону и пассажиры падали с правого борта на бак, не имея сил подняться, потому что всех трепала морская болезнь. Матросы, занятые работой, просто переступали через них. Потом снова все стихло, небо прояснилось, и мы пошли своим курсом так быстро, что вскоре пересекли тропик Рака. Это круг, придуманный звездочетами; он лежит словно пограничная черта по пути солнца на север на 23°30' северной широты. Тут нас снова крестили тем способом, о котором я уже упоминал, потому что у французов в обычае крестить и под тропиком Рака, и под тропиком Козерога. И нас подхватил попутный ветер, что было для нас весьма кстати, поскольку воды уже не хватало и в день приходилось не больше двух муций на человека^{note 8}.

На широте острова Барбадос мы заметили английский пиратский корабль, который вознамерился догнать нас. На нем было двадцать четыре пушки. Но, заметив, что мы сильнее, он ушел от нас. Мы пустились в погоню и выстрелили из наших восьмифунтовых пушек, но паруса у него были лучше, и мы скоро отстали.

После этого мы опять легли на свой курс и вскоре увидели остров Мартинику. Мы стремились к рейду Св. Петра^{note 9}, но разыгравшийся на дальнейшем пути шторм задержал нас. Мы решили было отправиться в Гваделупу, но шторм оказался таким сильным, что мы не смогли пройти и туда. В конце концов, никуда не заходя, мы дошли до острова Тортуги, куда, собственно, и направлялись. Мы проследовали вдоль берега Пунта-Рики^{note 10}, веселого и прекрасного острова, заросшего лесом до самых вершин. Вскоре перед нами открылся остров Эспаньола, который мы опишем позже. И наконец 7 июля этого же года мы достигли острова Тортуги, не потеряв ни одного человека. Здесь были разгружены товары Компании, и корабль с несколькими пассажирами отправился в Кюль де Сак^{note 11}.

Глава вторая. Описание острова Тортуги, растений и плодов. Как там очутились французы и дважды были изгнаны испанцами. А также о том, как автор был там трижды продан

Остров Тортуга находится примерно в двух милях к северу от великого и славного острова Эспаньола. Он лежит на 20°30' северной широты и имеет в окружности около шестнадцати миль. Название свое остров получил из-за сходства с гигантской черепахой (Тортуга по-испански черепаха). Весь остров в скалах. На нем везде большие деревья, которые растут прямо среди камней; земли там почти нет, и их корням деваться некуда. Северная часть острова необитаема и очень неприветлива, там нет ни гавани, ни отмелей, разве что небольшие площадки между утесами. Поэтому заселена лишь южная часть острова, где есть гавань и куда могут приставать корабли. Обитаемая сторона делится на четыре части: самая лучшая из них – Ля бас тер (Низменная земля), именно туда пристают корабли. Там есть селение Кайон, в котором живут богатые плантаторы. Другая, Ле миль плантаж, обжита совсем недавно и славится табаком. Самая западная часть острова называется Ля Ринго. В четвертой части, а называется она Ля Монтань, находятся самые древние плантации этого острова. Гавань хорошая, она защищена от рифов, и к ней ведут два прохода. На дне тонкий песок. В нее могут заходить и семидесятипушечные корабли.

Растительное же царство острова Тортуги необычайно разнообразно. Здесь растут бразильское дерево^{note 12}, красный, белый и желтый сандал. Желтое сандаловое дерево здешние жители называют буа де шандель (свечное дерево), потому что горит оно ярко, словно свеча. Когда ночью идут на рыбную ловлю, из него делают факелы. Растет на острове и лигнум санктум, в других странах его называют покхаут^{note 13}, а также деревья, которые постоянно гноятся какой-то особой смолой, и китайский корень^{note 14}, однако он не так хорош, как ост-индский. Он мягкий и белый, и его охотно едят дикие свиньи, которые вообще ничем не питаются, кроме него. Встречаются здесь алоэ и другие лекарственные растения, а также деревья различных пород, пригодные для постройки кораблей и домов. На острове есть все плоды, которые можно найти на Карибских островах: маниок, батат, иньям^{note 15}, арбузы, испанские дыни^{note 16}, пакиайи^{note 17}, карасоль^{note 18}, мамай^{note 19}, ананасы, плоды акажу^{note 20} и другие, которые я перечислять не стану, чтобы не отвлекать внимания читателей. Сверх этого там множество различных пальм, из мякоти которых можно приготовлять вино, а листьями покрывать дома.

На острове много диких свиней, но охота с собаками на них запрещена, ибо остров мал, а свиней надо беречь на случай, если нападут враги и жителям придется укрываться в лесах. Охота там очень опасна из-за утесов, поросших мелким кустарником. По неосторожности можно с них легко свалиться. Так уже погибло множество людей. На дне между скалами немало скелетов, и никто не может сказать, сколь долго они лежат.

В определенное время года на остров прилетает много голубей, и жители могут прокормиться ими, не ведая нужды в другом мясе. Но проходит время, и голуби становятся несъедобными, потому что они клюют очень горькие семена, худеют и мясо их становится горьким. На берегу всегда много морских и речных крабов. Они огромны и вполне съедобны. Рабы и слуги едят крабов довольно охотно, у них приятный вкус, но для здоровья крабы вредны, ибо если потреблять их часто в пищу, то начинаются такие головокружения, что все идет кругом, и порой люди на короткое время почти слепнут.

Французы, основав в свое время колонию на острове Сен-Кристофер и изрядно укрепив ее, снарядили несколько судов и послали их на запад в поисках новых мест. Вначале они высадились на берегу острова Эспаньолы. Выйдя на сушу, они убедились, что земли там очень плодородные и изобилуют одичавшими быками, коровами, свиньями и лошадьми. Но, взяв в расчет, что никакой выгоды от этих диких стад не будет, пока не устроят загонов (а этого они не могли сделать, потому что остров Эспаньола уже был заселен испанцами), французы решили, что лучше всего обосноваться на острове Тортуге. Без каких-либо потерь они выгнали десять или двенадцать испанцев, которые там жили, и примерно полгода им никто не мешал. Потом на своих каноэ они отправились домой и возвратились с новыми поселенцами, решив заложить на острове плантации. Тем временем испанцы, которые не могли спокойно спать из-за этих приготовлений, снарядили несколько судов и высадились на Тортуге, чтобы занять ее снова. Это им не удалось, потому что французы сразу же скрылись со своим скарбом в лесах, а на следующее утро ушли на каноэ в море. У французов было большое преимущество: у них не было ни женщин, ни детей, каждый мог быстро скрыться, найти себе пропитание и легко известить соотечественников о случившемся и тем самым помешать испанцам построить на острове укрепления.

Испанцы отправились за ними в погоню, думая рассеять их и уморить с голоду, как они это делали с индейцами. Однако у них ничего не вышло, поскольку у французов было много пороха и ружей. Французы выбрали момент, когда почти все испанцы перебрались за ними на большую землю^{note 21}, и возвратились на Тортугу, перебив всех, кто там еще остался, а затем уничтожили и возвратившихся испанцев. Так они снова стали хозяевами острова.

Овладев островом, французы сразу же послали верного человека к губернатору и одновременно военачальнику острова Сен-Кристофер. Они попросили прислать им собственного губернатора, чтобы он правил народом и помог засеять всю землю. Губернатор внял этой просьбе и тотчас же приказал снарядить корабль, стоявший на рейде, отправив на нем в качестве губернатора мосье Ле Вассера. Ле Вассер возглавил большой отряд и взял с собой все необходимое. Как только новый губернатор прибыл на остров, он приказал на одной из скал построить форт, который защитил бы гавань от вражеских кораблей. Этот форт был неприступен, потому что на тропе, ведущей к нему, едва могли разойтись два человека. На склоне горы была пещера, которую использовали как склад оружия, а на вершине имелась удобная площадка для батареи. Губернатор приказал построить рядом с ней дом и установить там две пушки, соорудив для подъема на форт переносную лестницу, которую в случае нужды можно было убрать. На территории форта был вырыт колодец, и воды в нем хватило бы на тысячу человек. Вода поступала из родника, и, таким образом, извне колодец был совершенно недоступен. Вокруг форта разбили плантации, где стали выращивать табак и фрукты.

Когда французы основали колонию и укрепились на острове, они начали ходить на большую землю на охоту, добывать шкуры; те же, кто не имел к этому склонности, повадились грабить испанские берега, что, впрочем, они делали и раньше. А у кого на руках были женщины, остались на острове; некоторые из них занялись разведением табака, другие сбором древесного сока, и каждый добывал себе такими способами пропитание.

Между тем испанцы никак не могли успокоиться и допустить, что французы выживут окончательно их с острова. Они дождались удобного момента, когда большинство французов ушло в море, а часть была на охоте, снарядили каноэ и отправились на Тортугу вторично, прихватив с собой несколько пленных. Испанцев было восемьсот человек, французы не смогли удержать остров и поэтому укрылись в форте. Губернатор приказал срубить вокруг него все деревья, чтобы лучше видеть врагов. Испанцы поняли, что без пушек им форта не взять, и принялись совещаться, как быть дальше. Поскольку все высокие деревья, окружавшие форт, были срублены, открылась возможность обстрелять его с соседней горы. Испанцы отплыли от берега и через некоторое время втащили пушки на эту гору. Гора была довольно высокая, и с ее вершины виден был весь остров. Склоны горы были крутыми и обрывистыми, взобраться наверх было очень трудно. Как это удалось испанцам, я расскажу ниже.

Испанцы привезли много рабов и слуг, среди которых были метисы, или полукровки, и индейцы. Они-то и должны были проложить путь через скалы, чтобы доставить пушки на вершину и устроить батарею, которая открыла бы огонь по форту и принудила французов сдаться. Но как только испанцы принялись за дело, французы нашли способ отбить пушки. Ночью на Тортуге высадились охотники и пираты и тайком взобрались на вершину горы по ее северному склону. К таким делам они были вполне привычны. Испанцы с большим трудом все же втащили пушки на гору, рассчитывая обстрелять форт на следующий день. Они не подозревали о вылазке французов. Но утром (а к тому времени они привели пушки в порядок) французы неожиданно напали на них с тыла и многих из них сбросили с горы. Ни один из испанцев не уцелел, все переломали себе шеи и ноги. Остальных французы тоже перебили без всякой пощады. Те испанцы, которые остались на берегу, поняли, что произошло нечто ужасное, и тут же отплыли и больше уже не пытались захватить остров.

После этого Тортуга оказалась в полной власти губернатора, который хозяйничал на ней вплоть до 1664 года, пока остров не перешел во владение Французской Вест-индской компании и губернатором не был назначен мосье Ожерон. Компания наводнила колонию своими уполномоченными и слугами, решив заняться прибыльной торговлей с испанцами, как это делали голландцы на Кюрасао^{note 22}. Однако Компании не повезло. Она надеялась вступить в сделку с враждебной нацией, а такого быть не могло. Каждый, будь то пират, охотник или плантатор, вначале покупал все в долг, но, когда дело дошло до оплаты, никто платить не стал. Тогда Компания была вынуждена отозвать своих агентов и приказала им продать все, что у нее было, а торговлю свернуть. Все слуги Компании были проданы, кто за двадцать, кто за тридцать реалов^{note 23}. Меня также продали, потому что я был слугой Компании, как назло, имел несчастье попасть к самой отменной шельме на всем острове. Это был вице-губернатор, или помощник коменданта. Он издевался надо мной, как мог, морил меня голодом, чтобы вынудить откупиться за триста реалов, и ни на минуту не оставлял в покое. В конце концов из-за всех этих невзгод я тяжко захворал, и мой хозяин, опасаясь, что я умру, продал меня за семьдесят реалов одному хирургу. Но по выздоровлении я оказался совершенно наг, у меня только и осталось что рубашка да старые штаны. Мой новый хозяин был несравненно лучше: он дал мне одежду и все что было необходимо, а после того как я отслужил у него год, предложил выкупиться за сто пятьдесят реалов, причем он готов был повременить с уплатой до тех пор, пока я не накоплю эти деньги.

Обретя свободу, я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов, или разбойников, вплоть до 1672 года. Я совершил с ними различные походы, о которых и собираюсь здесь рассказать. Но вначале хочу описать остров Эспаньолу, чтобы любознательный читатель ведал все о землях в западной части Америки.

Глава третья. Описание большого и славного острова Эспаньолы

Остров Эспаньола вытянут с запада на восток. Он расположен между 17°30' и 20° северной широты. В окружности этот остров достигает трехсот миль: он простирается на сто двадцать миль в длину и примерно на пятьдесят в ширину и в одном месте суживается. Я не стану утомлять благосклонного читателя историей открытия этого острова, поскольку каждый знает, что его открыл в 1492 году Христофор Колумб, посланный доном Фернандо, королем Испании^{note 24}. С тех пор и поныне остров находится во владениях Испании. На нем много различных городов и прекрасных селений. Все они построены испанцами. Здешняя столица – город Санто-Доминго, и назван он так в честь святого Доминика. Город этот находится в южной части острова на 18°13' северной широты и лежит примерно в сорока милях от крайней оконечности восточного мыса – Пунта-дель-Эспада. Город обнесен каменной стеной, и в нем сильная крепость, господствующая над всей гаванью. Гавань эта превосходна: в ней могут найти пристанище множество кораблей и все они будут надежно защищены от любых ветров, кроме южного. Вокруг города прекрасные плантации, где произрастают разнообразные плоды – все, какие только могут встретиться в этих местах. В городе живет губернатор острова. Его называют здесь президентом. Отсюда снабжают всем необходимым остальные города и селения острова: ведь испанцы не торгуют больше ни в одной гавани, кроме этой. Большинство проживающих здесь людей купцы и лавочники.

Город Сантьяго-де-лос-Кабальерос назван в честь святого Иакова^{note 25}. Он расположен в глубине острова близ 19° северной широты. Окружных стен у него нет. В нем живут охотники и плантаторы. Вокруг города расстилаются превосходные пастбища, где пасутся большие стада диких животных, так что в этих местах выделывают много кож хорошего качества.

К югу от города Сантьяго находится необычайно живописное селение Эль-Котуи, или Нуэстра-Сеньора-де-Альта-Грасиа, что значит Высокая Милость Богоматери. Вокруг нее раскинулись прекрасные плантации, на которых возделывают большое количество какао или шоколада, имбирь, табак, а также добывают тальк^{note 26}.

Испанцы, живущие в тех местах, ходят на своих каноэ на остров Савону ловить рыбу и морских черепах, которые вылезают на берег, чтобы откладывать яйца. Этот остров не достоин особого описания. На нем один песок да множество покхаутов. Испанцы в свое время свозили туда коров и быков, надеясь, что они размножатся, но после нападения каперов весь скот истреблен.

К западу от города Санто-Доминго расположено другое большое селение, и оно называется Эль-Пуэбло-де-Ассо. Жители этого селения поддерживают оживленную торговлю с соседним поселением Сан-Хуан-де-Гоаве, расположенным в самом центре острова. Там много пастбищ, и захватывают они часть острова окружностью миль в двадцать, и пасется в тех местах множество диких коров и быков. В этих краях не встретишь ни одного человека, кроме бродячих пастухов и охотников. Большинство люди смешанных кровей: одни – потомки негров и белых (их называют мулатами), другие – негров и индейцев (их называют алькатрасами)^{note 27}. Немало там и других полукровок: ведь испанцы относятся ко всем небелым женщинам точно так же, как и к своим соотечественницам.

Это селение поставляет большое количество сала и кож, там не занимаются ничем другим. Из-за частых засух обрабатывать тамошнюю землю бесполезно. Вот, собственно, и все, что находится в распоряжении испанцев, начиная от мыса Лобос, лежащего неподалеку от Сан-Хуан-де-Гоаве, до мыса Самана на северо-востоке и от Пунта-дель-Эспада до мыса Лобос. Остальная часть острова населена французами, которые промышляют лесом и работают на плантациях.

На острове много хороших гаваней. Они встречаются начиная от мыса Лобос вплоть до мыса Тибурон, расположенного в западной части острова. Четыре или пять гаваней, пожалуй, самые лучшие в этих местах (они превосходят даже английские) и окружены плантациями, долинами и реками, в которых, наверно, самая лучшая вода на свете. Есть там и отличные отмели, и туда выходят черепахи класть яйца. От мыса Тибурон вплоть до мыса Донья Мария всего две гавани, а от мыса Донья Мария до мыса Сан-Николае (Ле-Моль-Сен-Никола) целых двенадцать прекрасных гаваней. В каждую из них впадает по две или три речки, богатые рыбой. В северной части острова тоже много различных городов и селений, но в свое время они были опустошены голландцами и испанцы покинули их навсегда.

Глава четвертая, повествующая о плодах, деревьях и животных, встречающихся на острове Эспаньоле

Остров Эспаньола богат различными растениями. Здесь есть большие равнины – от пяти до шести миль в окружности. Некоторые из них засажены апельсиновыми деревьями, одни – сладкими сортами, другие – кислыми. Встречаются здесь и лимонные деревья, однако дают они плоды не таких сортов, какие привозят из Испании. По величине эти лимоны не больше куриного яйца и намного кислее обычных. Здесь есть и немало мест, где растут пальмы. Здешние пальмы весьма внушительных размеров и выглядят очень забавно. Некоторые деревья достигают примерно ста двадцати – двухсот футов в высоту, сучьев у них нет, а где-то вверху от ствола отходят широкие стебли, мякоть которых по вкусу напоминает белокочанную капусту. На этих стеблях сидят листья и початки. На каждом дереве не меньше двенадцати таких листьев. Каждый месяц они опадают и снова через месяц на их месте появляются новые. Плоды созревают каждый год, и сидят они прямо на стеблях, которые, как я уже говорил, напоминают по вкусу капусту и вполне съедобны. Если плоды эти прокипятить, то они от капусты не отличаются совсем. Семенами этих пальм питаются дикие свиньи. Листья достигают примерно двух или трех футов в ширину и семи или восьми футов в длину. Листья эти довольно крепкие; ими кроют хижины, для чего их коптят (как это делается, я расскажу позже) и кладут прокопченной стороной внутрь. С внешней стороны эти листья зеленые, с тыльной – белые. Содрав с них кожицу, ее используют как пергамент, и писать на этой кожице можно, как на бумаге. А если внезапно начинается дождь и поблизости нет никакого укрытия, то эти листья дают надежную защиту. В случае надобности из них можно делать ведра и в них держать питьевую воду. Листья эти могут сохранять влагу не дольше семи-восьми дней. Древесина этих пальм необычайно твердая, но сердцевина легко режется ножом. Твердый слой древесины, собственно, не толще трех или четырех дюймов, а ствол настолько могуч, что его едва могут обхватить два человека. Эти деревья встречаются по всему острову и растут на любой, самой неплодородной почве. Из их сердцевины можно приготовлять и вино. Готовят его обычно следующим образом: дерево спиливают примерно в трех или четырех футах от земли, на спиле делают четырехугольный надрез, и со временем в него собирается сок, да такой крепкий, что его уже можно пить.

Французы называют эти пальмы французскими капустными пальмами. Кроме них есть и другие разновидности, которые именуются веерником, колючей пальмой, винной пальмой, железной пальмой, шляпной пальмой, или пальмисте^{note 28}, горной пальмой. Пальмы, которые называются веерными, достигают такой же высоты, что и винные пальмы, их листья напоминают веер и бывают в диаметре семи или восьми футов. Их ствол сплошь усеян шипами длиной до полутора футов. Початки на этих деревьях точно такие же, как и на других пальмах, однако они намного больше и толще и тоже служат пищей для диких зверей. Листья этой пальмы пригодны лишь для покрытия хижин. На хорошей земле эти пальмы растут довольно редко и встречаются чаще всего на песках в скалистых местах.

Колючая пальма получила свое название из-за бесчисленных шипов, усеивающих ее ствол от корней вплоть до самых листьев. Шипы достигают в длину трех-четырех дюймов. Некоторые индейские племена, живущие в Южной Америке, этими шипами наносят узоры на коже или пытают своих пленников. Пытают они следующим образом: пленного привязывают к дереву, обвертывают шипы тряпицей, пропитанной пальмовым маслом, и загоняют их в тело так близко друг к другу, словно они покрывают ствол пальмы. Затем тряпье зажигают. Если пленник при этом напевает, то его объявляют добрым воином и ему не причиняют никакого вреда, если же он орет и визжит, то заключают, что он трус. Об этом я слышал от одного индейца, который сам не раз проделывал подобное над своими врагами. То же говорил и один христианин, долго живший среди индейцев. Однако возвращусь к нашему повествованию и отмечу, что эта разновидность пальмы ничуть не выше веерной, но листья у нее, как у капустной пальмы, хотя сидят и не на столь длинных черенках. Из сока этой пальмы тоже делают неплохое вино, точно таким же способом, который мы уже описали выше. Початки вызревают на этой пальме так же, как и на других, однако ее плоды совсем иного вида – они круглые и не больше даюта^{note 29}. Внутри у них косточка, она очень твердая и по вкусу подобна доброму испанскому ореху. Эти деревья встречаются чаще всего на побережье в низменных местах.

Винная пальма называется так потому, что из нее можно приготовить много вина. В высоту она не больше сорока – пятидесяти футов и на вид весьма необычна. От самых корней и примерно до половины или двух третей высоты ее ствол не толще трех пядей, а затем он раздувается, как французский бочонок. Это утолщение наполнено веществом, которое подобно мякоти капустной кочерыжки, и соком, довольно приятным на вкус. Когда сок перебродит, он становится крепче любого вина. Чтобы добыть сок, дерево валят. А срубить это дерево можно только огромным ножом, который называют мачете. Когда пальма срублена, в сердцевине высверливают четырехугольное отверстие, в средней части расширенное, и эту дыру называют бочкой. В ней-то и толкут мякоть до тех пор, пока она не разбухнет, а затем вычерпывают сок руками.

Из этого дерева можно получить все, что нужно для приготовления вина. Сок очищают листьями, а потом из них же делают сосуды для готового вина и пьют из них. Плоды этого дерева растут точно так же, как и на всех остальных пальмах, но по величине, виду и цвету напоминают вишню и вполне съедобны, хотя вкус у них вяжущий. Эта пальма растет на высоких местах и в скалах.

Дерево пальмисте называют также шляпной пальмой, и из плодов его изготовляют знаменитые испанские четки. Плоды эти невелики и очень тверды. Пальмы же довольно высокие, листьев у них мало, и растут они чаще всего на вершинах больших гор.

На этом острове встречаются и другие большие и высокие деревья. Они дают плоды размером с дыню (кстати, дыни также растут на острове), в самой середке у них косточка не больше куриного яйца, а мякоть по цвету напоминает дыню. Сверху она серая и вкусом сходна с абрикосом. Плоды эти так и называются французскими абрикосами. Дикие свиньи едят их очень охотно. Есть там и другие деревья, например грушевое, пледы которого называют кайемитами^{note 30}. Эти плоды похожи на большие черные сливы и такого же цвета. Сок у них, как молоко, и очень вкусный, внутри плода по пять, изредка по три зерна величиной не больше турецких бобов. Их тоже едят дикие свиньи, но встречаются эти деревья не всюду.

Растут в этих местах и большие деревья генипас^{note 31}. По внешнему виду они напоминают черешню – у них такие же листья, но ветви расставлены очень широко. Их плоды похожи на маковые головки, однако размером они с два кулака. Цвет их скорлупы серый, внутри много мелких семян с кожицей. Семена эти очень странные: кожица у них тонкая, и, проглотив их целиком, можно сильно расстроить желудок. Сок незрелых плодов неприятен на вкус. Он черен как сажа и похож на чернила, но дней через девять выцветает настолько, что все им написанное исчезает бесследно. Древесину этого дерева используют для построек, она очень прочна, и ее легко обрабатывать. Особенно она хороша для кораблей, потому что не боится влаги.

Здесь много и таких фруктовых деревьев, которые уже были описаны другими авторами. Много тут также кедров, испанцы называют их кедрос, а французы – акажу (красное дерево). Кедр очень хорош для постройки кораблей и каноэ. Каноэ – это лодки, выдолбленные из цельного ствола дерева, но плавать на них можно не хуже, чем в шлюпке. Индейцы умеют изготовлять такие каноэ без всяких железных инструментов. Делают они это так: дерево обжигают, когда оно еще стоит на корню, и опаливают должным образом. Когда дерево падает, под ним разводят большой костер и становятся вокруг с водой наготове, заливая те места, которые обгорать не должны. Затем каменным топором выскабливают выгоревшую древесину и получают новое каноэ. На таких каноэ можно пройти миль двадцать, пятьдесят, а иногда даже и добрую сотню.

Дома и корабли строят и из других деревьев, растущих в этих местах, и, между прочим, из плодовых. Лучшие сорта деревьев – мапу, акома, дуб, бразильское дерево, манцилин, каучуковое дерево. Кроме того, здесь в большом количестве встречаются покхаут и разные лекарственные растения – лигнум алоэ, не меньше чем трех видов, кассиа лигна и китайский корень, правда он не так хорош, как ост-индский.

Мапу^{note 32} – дерево на диво толстое и поэтому вполне пригодное для изготовления каноэ, но оно уступает акажу, или кедру, поскольку его древесина более рыхлая и быстро тяжелеет от воды. Дерево акома^{note 33} тоже отличается тяжелой древесиной, по цвету она такая же, как древесина пальм, растущих в тех же местах, хорошо обтесывается и полируется. Эта древесина настолько твердая, что из нее делают мельницы для сахара.

Дуб используют гораздо реже. Он идет на всякие поделки, хотя вполне пригоден и для постройки кораблей. Дуб хорошо сохраняется в воде, и, что особенно важно, его совершенно не берет морской червь в отличие от других пород деревьев.

Бразильское дерево довольно хорошо известно, здесь его называют рыбным деревом. Оно пригодно для многих целей. Это дерево чаще всего встречается на южном побережье острова в местностях Хакмел и Хакина, где легко могут подходить к суше большие корабли.

Дерево манцилин^{note 34} растет у самого берега, его ветви иногда свисают до самой воды. Плоды этого дерева такие, как у яблони ранет, но очень ядовитые: кто съест такое яблочко, у того начинается жар и одолевает страшная жажда, а цвет кожи меняется. Любая рыба, отведавшая этот плод, тоже становится ядовитой. Его сок похож по цвету на инжирное молоко. И стоит лишь дотронуться до дерева, как на теле сразу появляются жгучие пузыри, причиняющие сильную боль. Я испытал это на себе, когда однажды обломил веточку манцилина, чтобы отогнать комаров. Несколько дней кожу отчаянно жгло, все лицо покрылось пузырями, и почти три дня я ничего не видел.

На здешних берегах есть и такие деревья, плоды которых похожи на знаменитые дамасские сливы. У них точно такие же косточки, и бывают эти плоды светлые и темные. Когда они поспевают, на берегу скапливаются стада диких свиней, которые с жадностью пожирают паданцы и сразу же жиреют. Растут эти деревья прямо на песке. По высоте и по форме ветвей они напоминают наш голландский кустарник, который также здесь встречается на дюнах. Это дерево испанцы называют икако.

На острове встречается и другая разновидность плодовых деревьев – абелькосовое дерево^{note 35}. Плоды у него почти такие же, как у икако^{note 36}; ствол очень высокий и толстый, листья, как у грушевого дерева, но плоды не меньше наших дынь и внутри у них косточка величиной с яйцо, мякоть желтая и такая же плотная, как у дыни, и обладает приятным запахом и вкусом. Французы победнее едят их с мясом вместо хлеба.

После этого краткого описания деревьев и плодов, которыми славится остров Эспаньола, следует уделить внимание и различной нечисти, что водится в здешних краях. Правда, ядовитых гадов нет нигде, но зато вдоволь тут комаров, а жалят они так, что нет от них никакого житья, особенно новичкам. Первая их разновидность по своим размерам напоминает наших дневных комаров. Они впиваются в тело и сосут кровь до того, что уже не в силах бывают взлететь в воздух. Из-за них всегда приходится таскать какую-нибудь ветку и беспрерывно махать ею, как корова хвостом. Больше всего они мучают людей по утрам и вечерам. Но пожалуй, самое скверное это то, что они постоянно зудят, и этот гул не смолкает ни на мгновение. Испанцы называют их москитами, а французы – маринганами^{note 37}.

Комары второй разновидности размером не больше песчинки. Летают они совершенно бесшумно, но еще противнее москитов, потому что жалят даже сквозь одежду. Охотники, отправляясь в засаду в заросли, спасаются от них, намазываясь специальным жиром. По вечерам охотникам приходится жечь в хижинах табак или какие-нибудь травы, иначе нет от этих комаров никакого спасения. Летают они и утром, и вечером, и ночью. Днем они, правда, затихают, и, как только поднимается ветерок или наступают первые холода, исчезают. Третья разновидность комаров не меньше горчичного зерна и отличается красным цветом. Они не жалят, но отгрызают на том месте, где садятся, кусочек кожи. Вскоре там появляется струпик, и у людей становится такой вид, будто они поражены неким злым недугом. Эти комары летают днем, ночью их почти не бывает. Испанцы называют их калародами, а французы – рогадос. Есть здесь и такие насекомые, которые по своему виду и окраске похожи на личинок, только побелее и подлиннее. На голове у них два пятнышка. Они светятся ночью так сильно, что, если на дереве сидят два или три таких насекомых, кажется, что сквозь ветки светится огонь. В мою палатку однажды попали три такие личинки. При свете, который они излучали, можно было читать. Мне очень хотелось привезти их в Европу, но они не вынесли наступивших холодов. А надо сказать, что если раздавить такое насекомое или оно само собой лишится жизни, то – странное дело – свет от него сразу пропадает. Этих насекомых испанцы называют москас де фульго^{note 38}. Встречаются здесь и насекомые, которых просто называют кузнечиками. Стоит кому-нибудь пройти мимо них, они поднимают дикий стрекот и разбегаются в разные стороны.

На острове Эспаньоле много всяческих гадов, например змей. Они хотя и не ядовиты, но приносят большой вред, уничтожая кур, голубей и других птиц. Правда, некоторые змеи весьма полезны: они спасают дома от крыс и мышей. Эти змеи очень хитры. Они пищат в точности как крысы, которые, ничего не подозревая, лезут им прямо в пасть и погибают. Змеи не грызут добычу; убив зверька, они первым делом высасывают из него кровь, а затем проглатывают целиком вместе со шкурой и шерстью, переваривая все в утробе без остатка.

Другая разновидность пресмыкающихся – летучие ловцы^{note 39}. Их называют так потому, что они ловят добычу в воздухе. Они не приносят никакого вреда.

Сухопутные черепахи селятся здесь по болотам и разным низким местам. Они царственно вкусны.

Когда поспевает табак, на острове появляется несметное количество гусениц. Напав на табачные плантации, они могут принести огромный вред. Иногда именно так и бывает. Табак приходится при этом срезать и выбрасывать. Эти гусеницы зеленого цвета и толщиной в палец.

Есть тут и пауки до невозможности отвратительные на вид. Их тело размером с яйцо, ноги не меньше, чем у небольших крабов, и волосатые. У них множество зубов черного цвета, не меньше, чем у кроликов. Кусаются они чрезвычайно больно, но не ядовиты. Эти пауки селятся обычно на крышах домов. В зарослях камышей близ воды можно встретить тысяченожек, по-латыни они называются сколопендрами. Тысяченожки очень похожи на скорпионов, но хвоста у них нет. Если вас укусит скорпион, то вам уже ничто не поможет, если же сколопендра, то место укуса распухнет, и затем опухоль пройдет сама собой. Таким образом, на острове нет таких тварей, которые были бы очень вредны для человека.

Раз мы занялись описанием всякой нечисти, то следует упомянуть также и о кайманах – одной из разновидностей крокодилов. На острове их довольно много. Они невероятно длинны и толсты. Некоторые достигают семидесяти футов в длину и двенадцати в ширину. Эти звери необычайно хитры в добывании пищи. Они вытягиваются до предела и плывут, подхваченные потоком воды, словно прелое бревно. Течение гонит их, и в конце концов они оказываются недалеко от берега. Если в этом месте приходят на водопой дикие свиньи или коровы, они моментально бросаются на них и тянут за собой на дно, топя в воде. Чтобы быстро погрузиться, крокодилы глотают перед этим камней на сто или двести фунтов, потому что сами они весят сравнительно немного и нырять без груза им трудновато. Утащив зверя под воду, они оставляют его там дня на три-четыре, пока мясо не протухнет. До этого крокодилы к добыче не притрагиваются, даже не кусают свою жертву.

Стоит растянуть на берегу для просушки шкуру, и кайманы тут как тут. Они затягивают ее на дно и придавливают камнем. Потом дожидаются, пока шкура облысеет. Все это я видел воочию. Теперь мне хотелось бы рассказать о них то, что мне довелось услышать, хотя ни один из сочинителей, писавших о кайманах, таких сведений никогда еще не сообщал. Один вполне достойный доверия человек рассказал как-то мне, что однажды он залез в воду, чтобы промыть шкуру. Появился кайман, Схватил ее зубами и потянул ко дну. Полюбопытствовав, что же станет делать кайман, этот человек позволил ему схватить шкуру и, держа ее за конец, изготовился нырнуть вслед за ним, зажав в зубах острый нож. Но не тут-то было. Кайман вырвал шкуру. В прозрачной воде было ясно видно, что делал кайман. Человек ударил крокодила ножом в брюхо, и тот пошел ко дну и вскоре околел от раны. Мой приятель вытащил его на берег и нашел у него в брюхе камни общим весом по меньшей мере фунтов на сто, самый маленький из них был величиной с кулак. Укрыться от преследования эти звери не могут: ведь даже если им удается скрыться от глаз преследователя, их выдает неприятный запах мускуса. Мускусные железы расположены у них под шкурой: две – у горла, еще две – чуть пониже и еще две – на лапах. На кайманов специально охотятся, чтобы добыть эти железы и продать их в Европу.

Кайманы вылупливаются из яйца. Яйца они кладут раз в год, в мае месяце, прямо на прибрежный песок, зарывают их туда своими лапами. По размерам эти яйца такие же, как гусиные. Скорлупа у них шероховатая. В яйцах есть желток и белок, словно в птичьих, да и на вкус они вполне приемлемы. Из отложенных яиц вылупливаются маленькие кайманы, похожие на цыплят. Они тотчас же бросаются к воде и плавают уже на девятый день после рождения. Их матери в отличие от птиц прячут своих детенышей не под лапами – они просто их берут в пасть. Днем, когда погода хорошая, они выпускают малышей погреться на песке на солнце. Те вылезают и играют близ матери. Однако в случае малейшей опасности детеныши тотчас же скрываются. Я сам видел, как такие детеныши грелись на противоположном берегу у самой воды. Я бросил камень – и все они моментально забрались матери в пасть. Кайманов, которых я здесь описал, иногда попросту называют крокодилами.

Глава пятая, повествующая о различных животных, населяющих остров Эспаньолу, всевозможных птицах, а также о французских буканьерах и плантаторах

Остров этот богат и славен не только множеством дикорастущих плодовых деревьев, но и прекрасными землями, на которых растет все, что ни посеешь. Он изобилует и четвероногими: лошадьми, дикими свиньями, дикими быками и коровами, животные используются не только пропитания ради, но с их помощью жители возделывают поля. На острове много и диких собак, беспощадно уничтожающих других животных. Стоит только телятам и жеребятам отбиться от стада, как собаки набрасываются на них, и если кто-либо не придет на помощь, то тут же пожирают свою добычу. Носятся они стаями, в которых бывает по пятьдесят или шестьдесят собак, и отваживаются нападать даже на стада диких свиней, выхватывая из стада по две или три свиньи.

Как-то раз один буканьер, которому я никак не желал поверить на слово, решил показать мне необычайно интересную вещь. Мы отправились с ним на охоту и услышали топот диких собак, окружавших стадо свиней. Мы тут же приказали слуге отвести наших собак подальше, а сами пошли вперед, держа ружья наизготовку. Подобравшись поближе, мы залезли на дерево и оттуда отчетливо увидели, как собаки окружили одну из свиней, бросившуюся к дереву. Дикая свинья встала на задние ноги, прижалась к стволу и отбивалась от собак клыками, причем те собаки, которым довелось пострадать от ее клыков, больше уже в драку не лезли. Битва продолжалась по крайней мере час. Наконец свинья решила дать деру, но тут одна из собак изловчилась, подобралась сзади и укусила ее. В то же мгновение остальные впились ей в горло и загрызли. Как только свинья перестала шевелиться, все собаки отскочили и залегли вокруг туши. Но стоило появиться собаке-наводчице и вонзить зубы в тушу, как все собаки бросились на тушу и сожрали за каких-нибудь полчаса.

Нужно сказать, что у животных существуют довольно строгие законы, подобные человеческим: они, например, оказывают некоторым особям из своей среды знаки рабского почтения, и именно так поступили собаки в случае с этой дикой свиньей. Человек, который сопровождал меня, рассказал, что ему частенько приходилось наблюдать, что в любой стае есть собака, которая всегда выбегает вперед, принюхивается, и коли почует добычу, то лает раз пять или шесть. Если никто не появляется, она принимается за работу сама. То же самое я замечал и у прирученных собак. Ведь любой охотник держит особую гончую собаку, которая выискивает дичь. Найдя ее, она возвращается к охотнику и ждет, пока тот не убьет дичь и не кинет ей подачки. После этого она снова убегает, в то время как все остальные собаки остаются подле охотника.

Когда губернатор острова Тортуги мосье Бертран д'Ожерон дознался, что дикие собаки приносят неисчислимые беды, нападая на стада диких свиней, и охотникам становится все труднее снабжать жителей плантаций мясом, он немало потрудился, чтобы найти средства избавления от этой напасти. В конце концов в 1668 году он выписал из Франции яд. Когда его доставили, губернатор приказал умертвить несколько лошадей, рассечь их туши и пропитать мясо ядом. Ждали целых шесть месяцев, но собак на острове меньше не стало. Выяснилось, что собак можно приручать. Бывали случаи, что охотники находили собачьи выводки, забирали щенят домой и воспитывали их. Подросших щенков затем брали на охоту.

Но может быть, любознательный читатель сгорает от желания узнать, когда появились на острове эти дикие собаки? Поэтому я поведаю обо всем, что мне известно на этот счет. Когда испанцы захватили остров Эспаньолу, на нем было множество индейцев. Те скоро поняли, что испанцы лишь болтают о дружбе, а на самом деле стремятся поработить их. Они восстали против испанских властей и нанесли им большой ущерб; после этого испанцы истребили буквально всех индейцев. Если кому-нибудь удавалось спрятаться в зарослях, испанцы натравливали собак на индейцев. Догнав индейцев, испанцы рубили их на куски и бросали на съедение собакам, стремясь запугать остальных, чтобы они никогда больше не появлялись в этих местах. Многие из тех, кто спрятался в скалах, погибли от голода. Я собственными глазами видел в скалах пещеру, забитую трупами. По самому скромному подсчету, их там было больше ста. Во время охоты такие пещеры попадаются довольно часто. Когда индейцы полностью исчезли, испанцы бросили своих собак, и они довольно скоро одичали. Так, собственно, там и появились дикие собаки, ибо до этого на острове не было ни одной.

Лошади^{note 40}, которые водятся на острове Эспаньола, невелики. Туловище у них короткое, голова крупная, шея длинная, ляжки толстые – словом, красоты никакой. Они пасутся стадами по две или три сотни голов, и если кого-нибудь завидят, то вожак, который всегда держится впереди стада, словно истинный капитан, подпускает его шагов на пятьдесят или шестьдесят, фыркает и пускается наутек, а за ним устремляется все стадо. Этих лошадей можно довольно легко приручить. Охотники ловят их ради шкур, которые сбывают на берегу моря. На тропинках, по которым обычно ходят стада, натягивают веревки с петлями, и лошади запутываются в них. Тогда их связывают и убивают. Некоторых, впрочем, оставляют в живых, чтобы приручить, и буквально дней через восемь они уже ходят в упряжке не хуже крестьянских лошадей, словно никогда не делали ничего другого.

Не меньше на острове и диких быков и коров, но стада их постепенно редеют, потому что их на каждом шагу поджидают опасности. Их истребляют любым способом и испанцы, ослепленные ненавистью к французам, и дикие собаки, которые пожирают телят, и французские буканьеры. Эти животные довольно крупные и очень злые, когда их преследуют или причиняют им боль, но при встрече с врагом они прежде всего стремятся спастись бегством. Их шкура достигает одиннадцати, двенадцати и тринадцати футов в длину.

Для меня загадка, почему быки и дикие свиньи вообще сохранились на острове Эспаньола: ведь с 80-х годов ежедневно и испанцы, и французы истребляли по полторы тысячи диких свиней. Я убежден, что французы в этом смысле преуспевали больше испанцев. И тем не менее свиней все равно на диво много. Они очень крупные и чаще всего черного цвета, хотя встречаются и другие расцветки. Обычно дикие свиньи пасутся стадами голов по пятьдесят – шестьдесят и, завидев людей, убегают. При этом поросята устремляются вслед за матерями, не отставая от них ни на шаг. Если на них нападают собаки, каждый спасается как может. Диких свиней вполне можно приручить. Я это видел собственными глазами. Однажды мы нашли в кустах несколько маленьких поросят и решили вырастить их на мясо. Когда поросята подросли, они стали бегать за нами, как щенята. Встречая диких свиней, они сперва перехрюкивались с ними, а затем бросались на них, словно собаки.

Остров Эспаньолу населяет множество различных птиц, причем многие из них вполне съедобны. Это – рябчики, которых испанцы называют пинтадос, попугаи, дикие голуби, крабоеды, цапли, вест-индские каплуны, фламинго, рыбаки, фрегаты, грангезиры, гуси, чирки, колибри и прочие, названий которых я просто не знаю.

Итак, рябчиков испанцы называют пинтадос. Нужно сказать, что это название довольно образно, ибо в оперении этих птиц чередуются черные и белые полоски, совсем как у тигров. Гребень у них такой же, как у кур, но очень твердый, словно мозоль. Они и величиной со здешних кур, да и мясо у них на вкус совсем не отличается от курятины. Стоит только одному из рябчиков приметить опасность, и все стадо с шумом скрывается среди деревьев. Яйца рябчики откладывают прямо на землю, так что нередко их теряют. Высиживать эти яйца могут и обычные домашние куры, но, когда цыплята подрастают и слышат призывный шум в лесу, они тотчас же убегают и сразу дичают. Немало здесь и попугаев. Они избегают селиться рядом с полями и гнездятся в старых пальмовых стволах, в местах, где раньше были гнезда других птиц. Пользуются же они покинутыми дуплами потому, что клювы у них изогнутые и долбить себе убежища они не могут. У природы, должно быть, не хватило средств, чтобы приспособить этих птичек к уютной жизни. Есть тут и птички карпентеры, или плотники; их называют так потому, что клювы у них удивительно приспособлены, чтобы долбить дерево, и крепки, как наилучшие топоры. По величине карпентеры невелики, но их клювы в длину достигают полутора дюймов. Карпентеры пробивают дупло всего за восемь дней и успевают за такой же срок устроить в нем гнездо.

На острове засилье диких голубей. Они появляются в строго определенное время подобно голубям на острове Тортуге. Когда с деревьев начинают осыпаться семена, голуби жиреют; подстрелив их, видишь, что они буквально истекают салом. Крабоеды по виду похожи на цапель и живут на озерах, ловя крабов. Поэтому их и называют крабоедами. Мясо у них превосходное. У этих птиц семь желчных пузырей. Во всяком случае содержащееся в них вещество очень похоже на желчь и горькое на вкус. Цапли, которые водятся на этом острове, ничем не отличаются от материковых. Ворон там необычайное множество. Их истребляют собаки, а в голодную пору и охотники. Вороны летают большими стаями и поднимают такой ужасный крик, что мешают людям разговаривать друг с другом. Тамошние вороны очень похожи на наших и в случае нужды, конечно, вполне пригодны в пищу. Вест-индские индюки очень велики – по весу они не уступают обычным индюкам, но формой головы, ног и плюмажа весьма отличается от наших. Клюв и ноги у них как у аистов, крылья белые с двумя черными точками.

Фламинго – это такие птицы, которые водятся только на солончаках, и похожи они на аистов, но ноги и шея у них длиннее и красноватой расцветки. Клюв у фламинго, как у гусей, но кривой и толстый, язык длиной с палец и необычайно вкусен. Фламинго летают стаями, а в каждой стае по пятьдесят – шестьдесят птиц. Если стая садится в поисках пищи, одна из птиц обязательно становится на стражу. Стоит ей заметить малейшую опасность, она дает знак, и мгновенно вся стая снимается с места. Рыбаки – это такие птицы, которые встречаются по берегам рек и питаются одной лишь рыбой, за это их и прозвали рыбаками. По весу они не уступают гусям. Эти птицы ослепительно белые, клюв у них красный, ноги тоже красные. Птицы фрегаты прозваны так за необычайную быстроту полета. Фрегаты летают столь плавно, что трудно приметить хотя бы малейшие взмахи крыльев, и залетают очень далеко в море, а, питаются только свежей рыбой. По размерам они не уступят доброму индюку, а мясо у них похоже на говядину и очень питательно. Фрегаты вьют гнезда на деревьях, растущих прямо в воде, или там, где ветви склоняются над ней или ее касаются. Своих детенышей фрегаты тоже кормят рыбой. Kогда малыши подрастают, они отправляются на край утеса, где учатся хлопать крыльями. Затем они взлетают, да так плавно, словно стрела, выпущенная из лука. Пищу они могут принимать через день. Фрегаты летают настолько быстро, что схватывают рыбу прямо на лету, когда она выпрыгивает из воды, и приносят детям добычу, даже когда все прочие птицы остаются с пустым желудком. Другую разновидность подобных же птиц называют трусливцами, потому что они боятся всех птиц на свете, даже более слабых; клюв у них очень крепкий. Величиной они не больше уток, но клювы у них, как у цапли с зубчиками. Они тоже питаются рыбой, живут на таких же деревьях, как фрегаты, от людей не улетают и при виде их лишь поднимают крик. Если недалеко от острова, где живут трусливцы, проходит корабль, они вылетают в море, садятся на мачты, нередко попадая в руки матросов. На вкус они не очень приятны: мясо их пропитано рыбьим жиром.

Птицы грангезиры называются так потому, что у них очень большое горло. Они заглатывают рыб размером с человеческую голову, хотя сами по размеру не крупнее обычных гусей. Их клюв достигает примерно восьми дюймов в длину и четырех дюймов в ширину. Птицы эти встречаются либо по берегам рек, либо на морском побережье. Дупели здешние такие же, как в наших краях, но они значительно крупнее и жирнее.

Попадаются здесь и эндфогели. Они прилетают в определенное время года и так тучнеют, что, поймав их, надо сначала срезать жир, а потом уже пускать в пищу. То же самое можно сказать и про чирков.

Гуси прилетают на остров раз в год и остаются здесь примерно на три или четыре месяца. Они питаются какими-то семенами, от которых жиреют так, что теряют способность летать. Их можно ловить на ходу, и так мне не раз доводилось поступать. Обычно мы преследовали их до тех пор, пока птицы совсем не выбивались из сил. Тогда мы их нагоняли и забивали камнями. Последний месяц, который гуси проводят на этом острове, они ничего не едят и худеют настолько, что под конец уже могут совершать перелеты.

Колибри – это самые маленькие птички на свете, и их иногда называют также землянками. Они самые красивые птицы и питаются только цветами и травой. Нагнать их в полете могут лишь индейские стрелы. Индейцы сушат колибри и продают их христианам. Охотятся на колибри следующим образом: берут кусочек воска, насаживают его на наконечник стрелы и пускают ее так, чтобы не повредить саму птичку.

Теперь же речь пойдет о французах и о том, как они появились на острове Эспаньола. Как они высадились на острове, я уже говорил прежде и, кроме того, уже упоминал, что им прислали из Франции губернатора и он правил ими целых три года. Теперь поведаю о том, чем французы обычно занимаются, как живут и как выглядят их дома.

Французы, живущие на острове Эспаньола, занимаются охотой, полеводством и каперством^{note 41}. Если слуга освободился от службы, он ищет себе товарищей. Они собирают все, что у них есть, ставят на вещи метки и договариваются, что тому, кто переживет своих товарищей, достается все их имущество. Некоторые при этом оговаривают, чтобы их вещи после смерти передали родственникам или женам. Подписав соглашение, они отправляются либо разбойничать на море, либо на охоту, либо на табачные плантации – словом, туда, где им кажется лучше.

Охотятся французы по-разному: одни стараются добыть кожи, другие – набить диких свиней и продать их мясо плантаторам. Охотников называют буканьерами. Раньше их было на острове человек пятьсот или шестьсот, но сейчас вряд ли больше трехсот. Дичи осталось очень мало, и надо быть очень изворотливым, чтобы поймать кого-нибудь. Охотники проводят в лесах по году, а то и по два. Затем они отправляются на остров Тортугу, чтобы обновить там свой запас пороха, свинца, ружей, полотна и тому подобное. Прибыв туда, они буквально за месяц спускают все, что нажили за год или полтора. Они хлещут водку, словно воду, вино покупают прямо бочонками, выбивают затычки и пьют до тех пор, пока бочонок не опустеет. День и ночь буканьеры шатаются по селениям и славят Бахуса, пока остается хоть грош на выпивку. Между прочим, они не забывают воздать должное и Венере, водят шашни с торговками вином и девками, которые собираются к приезду буканьеров и каперов точно так же, как шлюхи и торговки Амстердама в ту пору, когда туда прибывают корабли из Ост-Индии или военная флотилия. Прожив все свои деньги и даже наделав порой долгов, охотники возвращаются восвояси и снова проводят в лесах по году-полтора. Теперь опишем их образ жизни.

Прибыв на условленное сборное место, охотники делятся на группы человек по пять или шесть. У кого есть слуги, тот отправляется вместе сними, находит удобное место, ставит хижину и устраивает себе жилье, где, кроме того, хранит сухие кожи. Рано утром, как только забрезжит рассвет, охотники собирают собак и отправляются в лес или в такие места, где надеются встретить много добычи. Убив какого-либо зверя, они, по обычаю, сразу же приступают к обработке туши: выпускают из костей мозг и, прежде чем туша остынет, сдирают с нее шкуру. Один из охотников берет эту шкуру и относит на место сбора. Обычно они охотятся до тех пор, пока каждый не добудет себе по шкуре, и кончают примерно в час обеда, иногда чуть раньше, иногда чуть позже. Встретившись в условленном месте, они отдыхают, а слуги, если они их имеют, принимаются сушить кожи и варить обед. Они не едят ничего, кроме мяса. После обеда каждый берет ружье и все отправляются забавы ради стрелять лошадей или птиц. Иногда они устраивают соревнование на меткость. В виде мишени обычно выбирают апельсиновое дерево, по которому нужно стрелять, стараясь сбить как можно больше апельсинов, не задев веток. И получается это у них лихо – я сам тому был свидетелем. В воскресные дни они доставляют добытые шкуры на берег и грузят на корабли. Однажды один слуга, которому очень хотелось отдохнуть в воскресенье, сказал своему господину, что бог дал людям неделю из семи дней и велел шесть дней трудиться, а на седьмой отдыхать. Господин его и слушать не стал и, схватив палку, отколотил слугу, приговаривая при этом: «Знаешь, парень, вот мой приказ: шесть дней ты должен собирать шкуры, а на седьмой будешь доставлять их на берег». Охотники – люди весьма жадные, к слугам они совершенно беспощадны. Говорят, что лучше три года пробыть на галерах, чем служить у буканьера. Рассказывают, что один буканьер так исколотил своего слугу, что решил, будто тот отдал душу богу. Но когда хозяин ушел, слуга поднялся, желая последовать за своим господином. Ноги у него, однако, совсем отнялись, и он не в состоянии был доползти ни до своего господина, ни до места сбора. Так он и остался в лесу без всякого оружия, нужного для добывания пищи. У него с собой не было даже ножа. С ним осталась только собака. Два или три дня он совсем ничего не ел. Затем ему повезло. Он набрел на стойбище диких свиней, и собака, бежавшая радом с ним, поймала поросенка. У слуги не было возможности развести огонь и изжарить поросенка. Но хуже всего было, что он не мог его разрезать. Кое-как ему все же удалось разделать поросенка, и он съел его сырым, оставив часть мяса собаке. Несколько кусков он решил сохранить на черный день, потому что не знал, когда ему удастся добыть что-либо съедобное: ведь встретить людей в таком лесу очень трудно. Однажды, бродя по лесу вместе со своей собакой, он заметил суку, которая несла своим щенкам кусок мяса. Он погнался за ней до самого ее логова, закидал камнями, отнял мясо и тут же сожрал. Потом забрал двух щенков и взял в придачу еще и суку, которая только что ощенилась: в ее сосках было молоко. Спустя некоторое время ему удалось набрести на место, где было много поросят, и добычи этой вполне хватило на него и на его собаку и на щенят. Жизнь стала сносной, и он пробыл в тех местах довольно долго, в надежде, что вот-вот придут охотники. Уйти оттуда он не решался, опасаясь снова остаться без пищи. Между тем щенки подросли и стали вполне пригодны для охоты, так что он теперь уже не страдал от дикого голода. А вот ножа у него не было – большей беды трудно себе вообразить: ведь нечем ему было разделывать добычу. Если его собаки настигали дичь, ему приходилось ждать, пока они не прогрызут шкуру, а затем он уже разрывал тушу руками. Мясо он ел с наслаждением, как наилучший деликатес. Он вел подобное существование месяцев четырнадцать, пока неожиданно не наткнулся на буканьеров. При виде его охотники замерли от испуга – уж больно дико выглядел этот человек. Косматый и грязный, он прикрывал тело лишь куском древесной коры. Слуга рассказал охотникам обо всем, что ему пришлось вытерпеть от своего господина, и, когда те решили взять его с собой, он ответил, что коли его не выкупят, то лучше ему оставаться в лесу, лишь бы только не возвращаться к своему господину. Охотники пообещали дать ему денег для выкупа. Я сам видел, как его привели, и с удивлением обнаружил, что он стал значительно толще и здоровее, чем в ту пору, когда служил у своего господина. Он и потом долго питался одним лишь сырым мясом. Вкус вареного мяса ему был противен. Стоило ему съесть маленький кусочек, как спустя час или два у него начиналась рвота. От сырого же мяса с ним ничего дурного не случалось. Хоть мы его и удерживали сколько могли, но отучить его от сырого мяса нам так и не удалось. То же самое я замечал и с дикими собаками, которым было по месяцу и по два: они совершенно не могли есть вареного мяса.

Я рассказал эту историю, чтобы читатель представил себе, с какой жестокостью и бессердечием обращаются охотники со своими слугами. Кроме того, я желал показать, что человеческий организм может приспособиться к любой пище. Я думаю, что человек может прожить, питаясь даже одной травой подобно некоторым животным, если не сможет найти ничего другого.

На буканьеров нередко нападают испанцы и основательно бьют их. Так случилось, когда на северном берегу острова высадилось пять отрядов из Санто-Доминго (буканьеры обычно молят бога, чтобы не повстречать испанцев). Но у испанцев никогда не хватает смелости встретиться с охотниками в чистом поле, они выслеживают и убивают их в часы сна. Мне приходят на память любопытные случаи. Как-то раз двенадцать испанских всадников поджидали одного буканьера, который рано утром вместе со своим слугой вышел на охоту. Они устроили засаду на тропе, по которой охотник должен был возвратиться домой. Тот приметил следы лошадей и отправился другой дорогой, но скрыться ему не удалось. Испанцы услышали лай его собак и погнались за ним через поле. Увидав их, буканьер понял, что убежать не удастся, и остановился, насыпал пороху и свинца в свою шляпу и положил ее рядом с собой. Его слуга прислонился к нему спиной и сделал то же самое. Так они стали дожидаться испанцев. Двенадцать всадников окружили их с копьями наперевес и приказали сдаться, грозясь четвертовать охотника, если он тотчас же им не повинуется. Однако буканьер не испугался и решил пойти на хитрость, ибо знал, что, попадись он испанцам живым, они его тут же сожгут. Он крикнул им, что сдаваться не намерен и что пристрелит первого, кто к нему сунется, а затем встал на колени, поднял ружье и сделал вид, что вот-вот откроет пальбу. Заметив эти маневры, испанцы тотчас же бежали и оставили охотника и его слугу в покое. Другой буканьер, неожиданно встретившись с отрядом испанцев, пошел прямо к ним навстречу, стреляя из ружья и громко призывая на помощь. Испанцы, заслышав крики и выстрелы, убоялись стычки и отошли. Так он спас себе жизнь.

Есть буканьеры, которые охотятся только на диких свиней. Они солят их мясо и продают плантаторам. И образ жизни у них во всем такой же, как и у добытчиков шкур. Однако мне очень хотелось бы поведать любознательному читателю о том, как они охотятся; зрелище это весьма необычное: ведь преследуют они диких свиней. Эти охотники ведут оседлый образ жизни, не сходя с места месяца по три-четыре, иногда даже и по году. Свое селение они называют буканом. Живут они чаще всего впятером или вшестером, и один из них, как правило, поддерживает связь с каким-нибудь плантатором, поставляя ему мясо круглый год. Когда дело с плантатором завязывается, буканьер забирает у него две или три тысячи фунтов табаку – запас на целый год – и груз этот доставляет к себе с помощью слуги. Кроме того, если у плантатора имеются запасы, буканьер берет у него порох, свинец и собак. Все остальное, что необходимо для охоты, он должен добывать сам. У этих буканьеров в обычае после охоты – а ее они обычно заканчивают после полудня – отправляться стрелять лошадей. Из конины они вытапливают жир, солят его и готовят сало для фитилей. Конский жир они продают плантаторам по цене сто фунтов табаку за горшок. Больше всего буканьеры любят выращивать собак и с выгодой продавать их, когда щенки подрастут. За каждую собаку, которая годится для охоты, в тех местах дают шесть реалов. Эта цена твердая.

Те, кто не связан с плантаторами, как я уже говорил, отправляются в лес группами по семь-восемь человек. Один несет ружья, другой гонит собак, третий остается возле букана. После охоты один из буканьеров принимается коптить мясо и вытапливать сало, чтобы приготовить обед для своих товарищей. Дичи они бьют очень много. Порой они затравливают до сотни свиней только для того, чтобы выбрать из них семь или восемь самых лучших. При этом охотники самок предпочитают самцам, потому что самки значительно жирнее. Иногда попадаются свиньи-одиночки, которые добывают пропитание, отделившись от стада; они очень опасны и для людей, и для собак, если нарваться на них неожиданно. В такие мгновения нужно тотчас же большой палкой оглушить свинью. После охоты буканьеры сдирают со свиней шкуру, обрубают мясо с костей и режут его на куски в локоть длиной, иногда куски чуть больше, иногда чуть меньше. Затем мясо посыпают молотой солью и выдерживают в особом месте часа три или четыре, после чего свинину вносят в хижину, плотно затворяют дверь и развешивают мясо на палках и рамах, коптят его до тех пор, пока оно не станет сухим и твердым. Тогда оно считается готовым, и его уже можно упаковывать. Приготовив две или три тысячи фунтов мяса, охотники поручают одному из буканьеров доставить заготовленное мясо плантаторам. За каждый фунт мяса они получают два фунта табаку.

Теперь, описав жизнь буканьеров, пора перейти к обычаям и быту плантаторов этого острова. Первые лавки на острове Тортуге появились в 1598 году, а поскольку повсеместно все выращивали табак, дела у торговцев шли довольно хорошо. Но остров Тортуга невелик, много плантаций на нем не разведешь, да и к тому же там мало хорошей земли. Тогда плантаторы начали разводить сахарный тростник и варить сахар. Но большая часть жителей Тортуги, как я уже упоминал, предпочла заняться охотой или морским разбоем. Когда охотники высадились на острове Эспаньоле, часть из них снова решила заняться земледелием, приспособив здешние поля Эспаньолы под табак. Первые плантации они завели на северо-западном побережье у Кюль-де-Сака. Эта местность делится на несколько областей: Гранд Аме, Ньер, Рошеле, Пти Гарве, Гран Гарве Оганн. Постепенно население росло, и сейчас на острове около двух тысяч плантаторов. В этих местах плантаторы чувствуют себя в совершенной безопасности, ибо испанцы добраться туда не могут. В первые годы осваивать край было очень трудно. Не хватало пищи, да к тому же леса, окружавшие первые плантации, были полны диких свиней. Но плантаторы как-то умудрились находить себе пропитание, хотя особых запасов у них, конечно, не было. Впрочем, так обстоят дела и теперь.

Наметив участок для будущей плантации, они разбивали его на делянки одна подле другой. За дело принимались, не имея ничего за душой. Собирались они компаниями человека по два или по три или основывали товарищества, закупая на всех топоры, мотыги, ножи, кирки и все прочее, что необходимо. Съестных припасов плантаторы берут впрок сразу фунтов по пятьсот или шестьсот, добавляя к обычному рациону фасоль, которую в Голландии называют фачиолью. Снарядившись должным образом, они отправляются в лес, строят там бревенчатый домик и живут в нем до лучших времен. Сперва они вырубают низкий кустарник и сваливают его в кучи, затем валят большие деревья и обрубают у них сучья; сучья и заготовленный кустарник сжигают, но стволы больших деревьев сохраняют в целости. На новой плантации сперва высевают тот сорт фасоли, который созревает за шесть недель. Потом сажают картофель и маниоку. Когда маниока созревает, ее употребляют в пищу. Картофель созревает за пять или шесть месяцев, маниока – за восемь или девять, а чаще за год. Уже созревшие коренья маниоки можно оставлять в земле еще на год, но затем она портится, и дольше ее держать в земле нельзя. Фасолью, картофелем и маниокой главным образом и питаются плантаторы на новых землях. Фасоль варят с мясом и готовят из нее суп, добавляя яйца. Картофель едят на завтрак, и варят его в небольшом количестве воды, плотно закрывая сосуд тряпкой. Через полчаса он поспевает и по вкусу напоминает каштаны, но едят его с хлебом, приправляя соусом из лимонного сока, свиного сала и испанского перца. Из картофеля приготовляют также особый напиток. Для этого клубни очищают от шелухи, нарезают, заливают водой и спустя несколько дней забродившую массу процеживают через тряпку, получая кисловатый на вкус напиток, очень ароматный и полезный. Плантаторы называют это напиток маби и приготовлять его научились от местных индейцев.

Из маниоки пекут хлеб, который называется касавой. Его готовят так: корни маниоки растирают на железной или медной терке точно также, как в Голландии трут хрен. Когда все приготовлено, маниоку насыпают в мешки из плотной ткани и отжимают, чтобы масса затвердела. Потом маниоку просеивают через кожаное сито и получают нечто подобное древесным опилкам. Их замешивают, и тесто выкладывают на горячий железный лист и пекут. По вкусу поджаренная маниока напоминает кекс. Готовый хлеб выставляют на солнце и держат его обычно на крыше. Мне кажется, что известная поговорка: «Он приехал из страны, где крыши блинами кроют» – как нельзя более подходит к этому краю. Чтобы ничего не пропадало, из отрубей, оставшихся на дне сита, делают лепешки, складывают горкой, дают им забродить и получают затем напиток, который называется вай кау. Он похож на пиво, приятен на вкус и очень полезен.

Плантаторы употребляют в пищу и различные фрукты: бананы, фиги, которые они тушат с мясом, и готовят из них питье точно так же, как и из картофеля. Питье из бананов ничуть не слабее вина, и от него пьянеют и страдают головной болью.

Когда с плантаций удается уже собрать изрядное количество овощей и всего прочего, что пригодно в пищу, которую приготовляют так, как мы уже описали выше, плантаторы начинают разводить табак. Выращивают его следующим образом: вскапывают прямоугольное поле футов по двенадцать в каждую сторону и огораживают его. Потом землю тщательно покрывают пальмовыми листьями, чтобы она не пересохла под палящими лучами солнца. Посеяв табак, поле поливают каждый вечер, конечно, если нет дождя. Когда побеги табака становятся похожими на салат, их пересаживают на грядки, расположенные друг от друга на расстоянии трех футов, причем между табачными побегами оставляют зазоры шириной также в три фута. Сажают табак обычно с января до конца марта. В это время года часто идут дожди, что весьма полезно для молодых растений. На табачном поле не должно быть сорной травы: табак не переносит всех прочих растений. Когда побеги достигают в высоту примерно полутора футов и разрастаются, давая пышный куст, верхушку такого куста срезают: табак не должен расти в высоту, надо, чтобы все соки шли в листья, наполняя их силой. Пока табак растет, плантаторы готовят помещения для просушки. Это – домики длиной в пятьдесят или шестьдесят футов и шириной в тридцать – сорок футов. Внутри этих домиков вбивают стойки и к ним прикрепляют одна над другой рамы. Когда табак полностью созрел, его срезают и сушат. Стоит ему хорошенько подсохнуть, как листья обрывают со стеблей и скручивают. Этим делом занимаются особые работники, которым больше ничего не поручают. После сбора листьев на стеблях завязываются новые побеги.

В общей сложности табак убирают четыре раза в год и отправляют затем во Францию и другие страны; там из него изготовляют жевательный табак и используют как сырье для изготовления красок. Мне хотелось бы еще рассказать, как выращивают сахарный тростник, индиго и гимбес^{note 42}, однако на этом острове или, вернее, в тех местах, о которых здесь идет речь, эти культуры встречаются довольно редко, так что нет смысла их подробно описывать.

Французские плантаторы острова Эспаньола издавна находились под властью губернатора острова Тортуги. Эта власть сохраняется и поныне, что вызывает массу недовольства и даже столкновений. В 1664 году на острове Тортуге было основано отделение Вест-индской компании, и она попыталась сманить на свою сторону плантаторов Эспаньолы. Но те отнюдь не желали работать на Компанию – ведь у себя дома они не подчиняются ни королю, ни Компании – и поэтому решили, что лучше им сидеть сложа руки. Разумеется, Компания по этой причине стала терпеть убытки, и дело начало хиреть. Губернатор Тортуги, которого плантаторы вообще-то уважали, попытался принудить их к работам на Компанию и дал понять, что все товары, в которых плантаторы нуждаются, они должны покупать сами, не приобретая их при этом у чужеземцев, которые приезжают в эти места торговли ради; а с этой целью объявил он, что четыре раза в год во Францию будут отправляться особые корабли под командой его капитанов. Таким образом, заставляя привозить товары из Франции, он одновременно запрещал торговать с чужеземцами на месте. Губернатор тем самым открыл простор предприимчивым дельцам, а остальные остались с носом. Без унизительных просьб невозможно стало купить хотя бы локоть полотна; ну, а уж о том, чтобы продать что-либо, и думать было нечего. А кораблями распоряжались капитаны, и они прежде всего заботились о себе и своих друзьях, а затем уж, если оставалось место в трюмах, дозволяли грузить товар остальным.

В 1669 году плантаторы узнали, что к берегам Эспаньолы подошли два голландских судна. Они решили вступить в сделку с их капитанами и насолить таким образом своему губернатору. Так они и сделали. Немного спустя к ним пожаловал корабль самого губернатора, но высадиться на берег ему не дали и стали даже стрелять по судну. Корабль не осмелился подойти к причалу, вернулся на Тортугу, и все суда губернатора были вынуждены уйти во Францию полупустыми. Тем временем голландцы пристали к острову. Друзья губернатора и офицеры хотели применить силу, но ничего не могли поделать, потому что им сразу же переломали бы шеи. Плантаторы быстро провели все меновые сделки, и оба голландских корабля вышли в море, сверх меры нагруженные кожами и табаком, причем их капитаны пообещали вернуться на остров снова. Они, без сомнения, появились бы там опять, если бы не началась война. Подлости губернатора настолько ожесточили плантаторов, что они собрали с каждого дома по человеку и решили отправиться на каноэ на Тортугу, чтобы вышибить из губернатора дух. С голландцами они договорились, и те посулили им помощь; вероятно, плантаторам удалось бы расправиться с губернатором, если бы не война.

В самый разгар этих событий губернатор Тортуги отправил за помощью во Францию верного человека к королю. Губернатор, сгущая краски, предупреждал, что готовится мятеж и, чего доброго, остров будет потерян. Он получил от короля два боевых корабля для охраны Тортуги. По прибытии они тотчас же отправились усмирять мятежников, но те, вместо того чтобы выразить свою покорность, завидев корабли, собрали всех мужчин и бежали в лес, бросив свои дома; солдаты сожгли их селения. Но губернатор все же обещал помиловать бунтовщиков, и, узнав об этом, плантаторы, которым нечего было ждать от кого-либо помощи, на известных условиях согласились покориться. Правда, губернатор приказал повесить парочку самых явных зачинщиков, но остальных действительно простил и разрешил им торговать со всеми, с кем пожелают. Плантаторы вновь принялись за свои обычные дела и вырастили большое количество отличного табака, так что ежегодно давали от двадцати пяти до тридцати тысяч свертков.

Рабов у плантаторов мало, хозяева работают наряду со своими слугами, а нанимают они их на три года. Идет здесь в общем такая же торговля людьми, как и в Турции, потому что слуг продают и покупают, как лошадей в Европе. Встречаются люди, которые недурно наживаются на таком промысле: они едут во Францию, набирают людей – горожан и крестьян, сулят им всякие блага, но на островах мгновенно продают их, и у своих хозяев эти люди работают, как ломовые лошади. Этим рабам достается больше, чем неграм. Плантаторы говорят, что к неграм надо относиться лучше, потому что они работают всю жизнь, а белых покупают лишь на какой-то срок. Господа третируют своих слуг с не меньшей жестокостью, чем буканьеры, и не испытывают к ним ни малейшей жалости. Больные или здоровые, эти слуги работают прямо под палящими лучами солнца. Труд их совершенно невыносим, и спина у них покрыта струпьями, как у лошади, постоянно таскающей тяжелую ношу. От плохой пищи слуги все время страдают тяжкими недугами и пороком сердца. Они лишаются сил, тело у них пухнет, как у больных водянкой, дыхание становится прерывистым, их терзают рези в желудке. А причина всех этих недугов – это, бесспорно, скверное питание и нечеловеческое обращение. Случается, что в эти места попадают и дети обеспеченных родителей. Их влечет жажда странствий; приходится им очень туго. Они вскоре заболевают, и их состояние ни у кого не вызывает жалости, и никто не оказывает им помощи. Более того, обычно их заставляют работать еще больше. Нередко они падают наземь и тут же умирают. Хозяева говорят в таких случаях: «Шельма готова подохнуть, лишь бы только не работать». Подобное наблюдал я не раз, и хотелось бы мне поведать одну поучительную историю.

Некий юноша из вполне порядочной семьи убежал из дому – уж больно донимал его опекун, родной дядюшка, – и попал в руки одного плантатора. Плантатор зверски издевался над ним, требовал явно непосильной работы и морил голодом. Бедный парень в отчаянии бежал в лес и умер там от голода. Я сам видел его труп, обглоданный собаками.

А вот еще случай: один слуга убежал от своего господина в лес. Но в конце концов его поймали. Плантатор привязал слугу к дереву и бил до тех пор, пока вся спина несчастного не обагрилась кровью. Тогда плантатор намазал спину смесью из лимонного сока, сала и испанского перца и оставил привязанного слугу на целые сутки. Затем он возвратился и принялся его бить снова, пока бедняга не умер у него на глазах. Последние слова, которые тот произнес перед смертью, были: «Дай боже, чтобы дьявол истерзал тебя так же, как ты терзал меня». Спустя три или четыре дня после смерти слуги этого жестокого тирана (иначе не могу я его назвать) плантатора и взаправду стал преследовать какой-то злой дух, и через несколько дней он умер. Его тело было так избито и истерзано, что трудно было признать в нем человека. Мне сдается, тут вмешался сам бог и покарал убийцу за все те зверства, которые он совершил.

Я видел еще трех юношей, которые в отчаянии убили своего господина, ибо он заставлял их работать день и ночь. При этом он их не кормил, и они выпрашивали подаяние у соседей и вымаливали жалкие кусочки касавы. Этих юношей повесили. Перед смертью они сказали, что еще раньше хозяин уже забил до смерти одного их товарища. Такая отвратительная жестокость отличает прежде всего плантаторов, прибывших с Карибских островов. Там они обращаются со своими слугами еще более жестоко, чем на Эспаньоле. На острове Сен-Кристофер жил один плантатор, по имени Бальтесте. Он забил насмерть сотню слуг. Бальтесте стремился показать, будто относился к ним сносно, и выставил поэтому у их тел свежее мясо, яйца и вино. По его мнению, это должно было свидетельствовать о его хорошем отношении к слугам. Трудно объяснить, почему он так поступал, ведь в сущности все суждения о его поступках ему были безразличны: Бальтесте нажил столько добра, что даже все его дети могли разъезжать в собственных экипажах. Он был из числа голландских купцов и на этом острове всем был известен. Я мог бы рассказать еще немало столь же страшных истории, но, думаю, читатель и так сможет составить ясное представление о жестокости плантаторов.

Англичане обращаются со своими слугами не лучше, а, может быть, даже и хуже, ибо они закабаляют их на целых семь лет. И если ты даже и отработал уже шесть лет, то твое положение от этого отнюдь не улучшается и ты должен молить своего господина, чтобы он не продавал тебя другому хозяину, ибо в этом случае тебе никогда не удастся выйти на волю. Слуги, перепроданные своими господами, снова попадают в рабство на семь или, в лучшем случае, на три года. Я видел таких людей, которые оставались в положении рабов в течение пятнадцати, двадцати и даже двадцати восьми лет. И были среди них такие простаки, которые в первый раз продались всего на год и едва ли много получили за это. Во время праздников (а англичане любят отмечать все праздники сытной трапезой и выпивкой) господа дают своим рабам все, что те пожелают, но за плату, и притом весьма изрядную. Англичане, живущие на острове, придерживаются очень строгих правил: любой человек, задолжавший двадцать пять шиллингов, продается в рабство сроком на год или шесть месяцев.

Я лишь бегло коснулся всего, что относится к растительности острова, его жителям и их образу жизни; но мне не хотелось бы отвлекать читателя излишними подробностями этого рода, ибо в мои намерения прежде всего входит познакомить с самими пиратами.

Глава шестая. Пираты и их деяния

Я уже упоминал выше, каким образом попал к пиратам. Я именую всех этих людей пиратами, ибо сами они иначе себя не называют, не прикрываются иными прозваниями или титулами и не подчиняются никому на свете. Об этом свидетельствует такой случай. Однажды король Испании, отправляя послов к французскому и английскому дворам, потребовал от этих монархов, чтобы они покарали тех своих подданных, которые, не зная угомона, то и дело сгоняют испанцев с их насиженных мест и грабят города и поселения, хотя войн Испания ни с Англией, ни Францией давно не ведет. Короли ответили испанским послам, что люди эти им не подчиняются и его Католическое Величество волен поступать с ними как ему заблагорассудится. Король Франции указывал при этом, что на Эспаньоле у него нет ни единой крепости и что он оттуда не извлекает никаких доходов. Король Англии заверил, что он никогда не давал жителям Ямайки приказаний чинить урон подданным Его Католического Величества. Желая остаться в дружбе с испанским двором, английский король даже отозвал губернатора Ямайки и назначил на его место другое лицо. Тем временем пираты и не думали отказываться от своих набегов. В этой книге мне хотелось бы кратко рассказать, как появились пираты на Тортуге, каковы были их важнейшие походы, а также поведать о жизни наиболее прославленных пиратов, об их взаимоотношениях и о снаряжении разбойничьих кораблей.

На Тортуге одним из первых пиратов был Пьер Большой родом из Дьеппа. В 1662 году на маленький барке с отрядом всего лишь двадцать восемь человек он захватил вице-адмирала испанского флота. Это событие произошло у западного побережья острова Эспаньолы, близ мыса Тибурон ( в те времена испанцы ходили Багамским каналом и мимо острова Кайкос). Пьер Большой высадил испанцев на берег, а корабль отправил во Францию.

Я читал дневник одного очевидца, и мне хотелось бы описать подробнее, как было дело. Сей пират бороздил воды моря уже довольно долго, но добычи никакой у него не было. На корабле кончался провиант, обшивка была довольно ветхая, и любое время судно могло дать течь. И вдруг пираты заметили корабль, отбившийся от большой флотилии. Пьер сразу же приказал поставить паруса и направился за ним следом, не выпуская его из виду. Он решил подойти к кораблю, отрезать все пути к берегу, врасплох совершить на него нападение и взять его на абордаж. Пираты обещали беспрекословно выполнять волю своего вожака, ибо уяснили, что он даст им больше, чем удалось бы добыть им без его помощи, и поклялись друг другу в верности. Командир отдал приказ подойти к кораблю, спрятав все оружие на дне барки. Когда они приблизились, уже смеркалось, и их никто не заметил. Вооруженные только пистолетами и палашами, они взяли корабль на абордаж. Не встретив сопротивления, пираты добрались до каюты, где капитан играл в карты со своими подчиненными, и мигом приставили ему к груди пистолет. Капитан был вынужден сдать корабль, а тем временем остальные пираты бросились туда, где хранилось оружие, и моментально его расхватали. Тех испанцев, которые вздумали обороняться, пристрелили. Еще днем капитана предупреждали, что судно, показавшееся на горизонте, принадлежит пиратам, что встреча с ним сулит беду. Но капитан не внял этим предостережениям и отдалился от других судов. Ему не страшны были даже такие крупные корабли, как его собственный, а тут дело шло о какой-то ничтожной барке. За подобную беспечность ему и пришлось жестоко поплатиться. Барка подошла с подветренной стороны. Испанцы увидели на борту чужеземцев и в ужасе решили, что те свалились прямо с неба, и в один голос вскричали: «Jesus son demonios estos!"^{note 43}. Пираты захватили все имущество матросов, командир присвоил себе корабль, высадил испанцев на берег, а сам отправился во Францию.

Там он, вероятно, и остался, во всяком случае с тех пор он уже не выходил в море.

Узнав о необыкновенном приключении этого пирата, плантаторы и охотники острова Тортуги забросили охоту и полевую страду и также предприняли попытку захватить корабль, чтобы разграбить затем испанские владения. Они снарядили каноэ и встретились у мыса Альваарс. Испанцы перевозили свои товары чаще всего на барках, нагружая их доверху кожами и табаком. Они выращивали табак на продажу в Гавану (испанские корабли не ходили дальше Гаваны, столицы острова Кубы). Пиратам в конце концов удалось захватить несколько барок с кожами и табаком. Они привели их на Тортугу и продали свою добычу торговому судну, которое как раз стояло в гавани. На вырученные деньги они купили порох, свинец и прочий припас, необходимый для их нового ремесла. Вскоре они снова снарядили барку и на сей раз отправились в заливы Кампече, к берегам Новой Испании. Там велась обширная торговля и можно было встретить много кораблей. Пиратам удалось собрать богатую жатву, и спустя два месяца они привели на Тортугу два судна, которые направлялись к Каракасу. Корабли были гружены серебром, и послали их для закупки разных товаров. Возвратившись, пираты не стали задерживаться на берегу и снова вышли в море на захваченных судах. Немного спустя они настолько разбогатели, что флотилия стала насчитывать двадцать судов. На это ушло всего два года. Испанцы, видя, сколь усилились пираты, снарядили два фрегата для защиты своих кораблей и перебили разбойников.

Глава седьмая, повествующая о том, как пираты снаряжают свои корабли, а также об их взаимоотношениях друг с другом

Пираты могли добыть себе корабли в море – это было не очень трудно; и о том, как они это делали, я рассказал выше. Каждый из пиратов, собираясь идти в море, делал то, что считали нужным его товарищи по плаванию. Когда все было готово, пираты собирались в условном месте и поднимались на корабль. У каждого был необходимый запас свинца, пороха и ружей. Отчалив от берега, они обычно начинали совещаться, где лучше запастись провиантом. При этом речь шла прежде всего о мясе. Пираты во время плавания в сущности питаются одной только говядиной. Правда, порой им достаются разные припасы, которые они отнимают у испанцев. Иногда они бьют диких свиней и ловят черепах, мясо которых солят впрок. Бывают случаи, когда пираты намеренно нападают на испанские коррали, за изгородями которых пасутся тысячи диких свиней. В таких случаях пираты подкрадываются, обычно по ночам, к хижине, где живет сторож, порой вытаскивают его из постели и заставляют отдать столько свиней, сколько им надо, а сторож выполняет все, что от него требуют, зная, что пираты в любой миг могут без зазрения совести его вздернуть. Если пираты отправляются на охоту, они берут с собой егеря из соотечественников, который держит свору собак. За это ему перепадает часть добычи. Затем часть пиратов помогает ему засолить и прокоптить мясо – как это делается, я уже рассказывал, – остальные идут на корабль и готовятся к плаванию. Корабль кренгуют и смолят – словом, делают все, что необходимо в таких случаях. Если пираты решили заготовить большой запас мяса, его доставляют на корабль и сбрасывают в трюм как балласт. Из трюма мясо берут для насущных надобностей дважды в день. Когда мясо варят, жир, всплывающий на поверхность, собирают и сливают в маленькое корытце. В этот жир макают особые колбаски. Потом жир используют как приправу. Нередко пиратские кушанья бывают намного вкуснее изысканных блюд, которые подаются на господские столы.

Капитан корабля обязан есть ту же пищу, что и вся его команда до юнги включительно. Если команда желает уважить своего капитана, то ему готовят какое-либо особое блюдо и подают его непосредственно капитану за общий стол.

Когда корабль полностью оказывается подготовленным к отплытию и все ремонтные работы заканчиваются, пираты собираются и обсуждают, куда держать путь и на кого нападать. При этом они заключают особое соглашение, которое называется шасс-парти. В нем указывается, какую долю получают капитан и команда корабля. В таких соглашениях обычно отмечается, что, собрав всю захваченную добычу, должно прежде всего выделить долю егерю (как правило, двести реалов), затем вознаграждение плотнику, принимавшему участие в постройке и снаряжении корабля; плотнику обычно выплачивают сто или сто пятьдесят реалов, и суммы эти вручаются после возвращения из похода. Затем следует доля лекаря (на больших кораблях ему выделяют на медикаменты двести или двести пятьдесят реалов). Из оставшейся суммы выделяют деньги на возмещение ущерба раненым. По особым условиям обычно полагается: потерявшему какую-либо конечность – за правую руку – шестьсот реалов или шесть рабов, за левую – пятьсот реалов или пять рабов; за правую ногу – пятьсот реалов или пять рабов, за левую – четыреста реалов или четыре раба. За глаз причитается сто реалов или один раб, за палец – сто реалов или раб. Парализованную руку приравнивают к руке потерянной. За огнестрельную рану на теле полагается пятьсот реалов или пять рабов. Все эти суммы сразу же изымаются из общей добычи. Все оставшееся делится между командой, но капитан получает от четырех до пяти долей. Остальные же делят все поровну. Юнги получают половинную долю. Если среди пиратов есть такие, которые вышли в плавание вообще впервые, то им выделяется совсем небольшая часть, а остаток идет в общую кассу.

Захватив корабль, команда решает, передавать ли его капитану. Если захваченный корабль лучше их собственного, пираты переходят на него, а свой сжигают. После того как корабль захвачен, никому не дается право грабить имущество, посягать на товары в его трюмах. Вся добыча – будь то золото, драгоценности, камни или разные вещи – делится впоследствии поровну. Чтобы никто не захватил больше другого и не было никакого обмана, каждый, получая свою долю добычи, должен поклясться на Библии, что не взял ни на грош больше, чем ему полагалось при дележке. Это касается как золота, серебра, драгоценностей, так и шелка, льна, хлопка, одежды и свинца. Того, кто дал ложную клятву, изгоняют с корабля и впредь никогда не принимают. Пираты очень дружны и во всем друг другу помогают. Тому, у кого ничего нет, сразу же выделяется какое-либо имущество, причем с уплатой ждут до тех пор, пока у неимущего не заведутся деньги. Пираты придерживаются своих собственных законов и сами вершат суд над теми, кто совершил вероломное убийство. Виновного в таких случаях привязывают к дереву, и он должен сам выбрать человека, который его умертвит. Если же окажется, что пират отправил своего врага на тот свет вполне заслуженно, то есть дал ему возможность зарядить ружье и не нападал на него сзади, товарищи убийцу прощают. Среди пиратов дуэли завязываются довольно легко. Захватив корабль, пленных высаживают при первой же возможности. Но двоих или троих оставляют, чтобы впоследствии продать или заставить делать все, что не хотят исполнять сами. После двух-трех лет добросовестной службы их иногда отпускают.

Нередко пираты ради отдыха высаживаются на том или ином острове. Чаще всего они выбирают острова, лежащие к югу от Кубы. Они вытаскивают корабли на отмель, и часть команды приступает к ремонту. Остальные могут делать все, что им вздумается. Чаще всего они садятся в каноэ и нападают на ловцов черепах байаме. Эти ловцы – люди очень бедные, они ловят черепах на продажу и на вырученные деньги кормят своих жен и детей. А пираты заставляют весь улов отдавать им в течение всего времени, пока их корабли находятся в местах, где водятся черепахи. Более того, если пираты отправляются в места, где водятся черепахи, они увозят рыбаков с собой и отрывают от несчастных жен и детей года на четыре или лет на пять, причем дома не знают, куда увезены пленники и какова их судьба.

Поскольку речь у нас зашла о морских черепахах, а есть немало людей, которые никогда о них ничего не слышали, то, следуя установленному в книге обычаю, мы считаем своим долгом кое-что рассказать о них. В Америке водится много разновидностей черепах. Черепахи самого крупного вида по весу достигают трех или четырех тысяч фунтов. У этих черепах нет твердого панциря^{note 44}, и их легко можно поразить ножом. Все их внутренности заполнены жиром, и мясо совершенно несъедобное. Другая разновидность – зеленые черепахи^{note 45}. Они средних размеров, однако некоторые из них достигают в толщину четырех футов. Их панцирь значительно тверже и покрыт маленькими пластинками толщиной со слюду, используемую в фонарях. Эти черепахи вполне съедобны. Их мясо отличается тонким вкусом, жир зеленого цвета и настолько питателен, что, если готовить их три недели подряд, руки и ноги тяжелеют, а нательная рубашка вся пропитывается салом. Третья разновидность черепах по размерам не уступает второй, но головы у них значительно крупнее. По-английски их называют логерхет, а по-французски – каван. В пищу они совершенно непригодны, потому что от них смердит рыбьим жиром. Черепахи четвертой разновидности чуть поменьше всех прочих, но попадаются и довольно крупные экземпляры. Их называют каретта^{note 46}, и у них точно такой же панцирь, как и у европейских черепах. Обычно они водятся на подводных рифах и питаются мхом и водяными яблоками, которые растут в тех местах. Остальные же черепахи предпочитают морскую траву. Встречаются отмели, которые настолько зарастают морской травой, что напоминают луга Голландии. По ночам черепахи отправляются на эти пастбища целыми стадами. На дне они долго оставаться не могут и должны постоянно подниматься на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха. Надышавшись, они вновь ныряют на дно. Все черепахи откладывают яйца подобно крокодилам, однако у черепашьих яиц нет скорлупы, они покрыты лишь тонкой кожицей, которая ничуть не прочнее, чем пленка куриных яиц. Черепахи размножаются так быстро, что если бы маленьких черепах не уничтожали птицы, то животные эти заселили бы всю местность. Яйца они откладывают три раза в год: в мае, июне и июле, и каждый раз кладут штук по сто пятьдесят, а нередко и по сто девяносто. Когда приходит пора откладывать яйца, черепахи вылезают на берег и вырывают в песке ямки. Потом они откладывают туда яйца и засыпают ямки песком. В течение трех недель яйца вылеживаются под палящим солнцем. Затем из них вылупливаются маленькие черепашки и тут же спешат в море. Как только они попадают в воду, на них сразу же набрасываются чайки. Черепашки не могут вползти на берег, прежде чем им не исполнится девяти дней, и поэтому хорошо, если из сотни выживут два или три детеныша. У черепах есть излюбленные места, где они откладывают яйца. Самым лучшим местом у них считаются острова Кайманы. Это три острова: один большой и два маленьких. Они расположены примерно на 20°45' северной широты, в сорока пяти милях к югу от острова Кубы. Черепахи вылезают на берег в таком количестве, что их отловом ежегодно занимаются команды по крайней мере двенадцати кораблей, как английских, так и французских. Мясо черепах засаливают. Черепахи собираются в этих местах для любовных игр. Они взбираются друг другу на панцирь и не слезают по целому дню, а иногда даже по два. Совершенно непонятно, как эти животные находят путь к островам. Направляясь к заветному месту, черепахи проходят пролив Гондурас, лежащий примерно в ста пятидесяти милях от островов. Случалось, что капитаны кораблей, потеряв курс и не имея возможности ни с кем посоветоваться, отправлялись вслед за потоком черепах и достигали островов Кайманов. Плывут туда только зеленые черепахи, а они-то как раз вполне съедобны. Моряки, оказавшись в этих краях, сразу же начинают охоту. Для этого не нужны какие-либо приспособления: ведь ночью черепахи вылезают на берег, чтобы откладывать яйца. Два человека с дубинами окружают их и, словно рычагом, переворачивают на спину, чтобы лишить их возможности передвигаться. Если на ловлю собралось много кораблей, берег делят на участки. Каждая команда получает делянку определенной длины и затем окружает своих черепах. На расстоянии в пятьсот шагов можно поймать сто черепах. Черепахи каретты кладут яйца где попало и не выбирают для этого особого места. Каваны собираются на островных мысах и откладывают яйца неподалеку от мыса Каточе. Английские пираты называют это место Логерхет^{note 47}. Покинув острова Кайманы, черепахи отправляются к берегам Кубы. Дно там великолепное, и они отъедаются за все то время, которое провели на Кайманах, где они вообще ничего не едят.

Если поймать черепаху и перевернуть ее, то она может пролежать на спине почти месяц и остаться живой. Однако ее жир превращается в слизь и мясо теряет свой вкус.

Но когда черепахи проведут месяц на Кубе, они снова накапливают жир. В ту пору там уже появляются испанские рыбаки. Они вылавливают черепах и снабжают ими города и селения. Охотятся они обычно следующим образом. Рыбаки затачивают четырехгранный гвоздь длиной в два дюйма и насаживают его на палку длиной от двух до трех футов. Получается нечто вроде гарпуна. Стоит черепахе всплыть, чтобы глотнуть воздуха, как палку кидают, словно гарпун. К другому концу палки привязан трос длиной от пятнадцати до шестнадцати футов. Если черепаха снова поднимается на поверхность, в нее кидают еще один гарпун и тогда уже без всякого труда втаскивают в лодку. Черепахи ныряют на глубину до четырех футов. Чем темнее вода, тем для них лучше. Но видны черепахи даже в самую темную ночь, потому что гребут всеми четырьмя лапами, поднимают вокруг себя волны, и их панцирь поблескивает над водой. Зрение у этих черепах отличное, но слух неважный; правда, уж если они что-либо услышат, то поймать их уже невозможно. Зная все это, пираты стремятся заполучить опытных ловцов черепах и держат их в настоящем рабстве столько, сколько захочется.

Любимое занятие пиратов – стрельба в цель и чистка оружия. Оружие у них поистине великолепное – ружья и пистолеты. Ружья пиратов достигают в длину примерно четырех с половиной футов и из них стреляют пулями, которых на фунт идет шестнадцать штук. Есть у пиратов и патронташи, и в них пуль и пороха на тридцать выстрелов. Пираты никогда не расстаются со своими патронташами, и поэтому их никому не удается застать врасплох. Как только они прибывают в какое-либо место с намерением прожить там долго, то тут же начинают совещаться, куда бы лучше отправиться на поиски приключений. Тот, кто знает местные берега, обычно вызывается вести всех остальных. Существует ряд мест, куда пираты стремятся попасть в определенное время года. Пройти в такие места не всегда возможно из-за сильных течений и ветров, и поэтому так уж повелось, что купцы появляются там в строго определенные месяцы. Корабли, следующие из Новой Испании и Кампече, чаще всего идут в Каракас, на острова Тринидад и Маргариту зимой, дабы не повстречать ветер с востока и северо-востока. Навигация в эту сторону прекращается летом: именно в эти месяцы здесь дуют встречные ветры. Летом все корабли отправляются восвояси. Пираты уже хорошо знают все пути, по которым обычно должны следовать корабли, и отлично выбирают места для засады. Если пиратам случается провести в открытом море довольно долгое время без добычи, то они готовы идти на любой риск и нередко добиваются успеха. Приведу в этой связи одну историю.

Один довольно известный пират, по кличке Пьер Француз, родом из Дюнкерка, довольно долго плавал в открытом море на барке с отрядом в двадцать шесть человек. Он держал путь к мысу де ля Вела, стремясь перехватить один корабль на пути из Маракайбо в Кампече. Но это судно он упустил и со всей командой решил отправиться прямо к берегам Ранчерии, чтобы поохотиться на ловцов жемчуга. Ранчерия расположена неподалеку от Рио-де-Аче на 12°30' северной широты, и там есть неплохая жемчужная отмель. Каждый год туда отправляется флотилия из десяти или двенадцати барок. Их сопровождает специальное судно из Картахены с двадцатью четырьмя пушками на борту. На каждой барке бывает обычно по два негра, которые достают раковины на глубине от четырех до шести футов. Пираты напали на флотилию следующим образом. Все барки стояли на якоре у самой отмели. Сторожевой корабль находился примерно в полумиле от этой флотилии. Погода была тихая, и разбойники смогли пройти вдоль берегов, не поднимая парусов, так что казалось, будто это идут какие-то испанцы из Маракайбо. Когда пираты уже подошли к жемчужной отмели, то на самой большой барке приметили они восемь пушек и примерно шестьдесят вооруженных людей. Пираты подошли к этой барке и потребовали, чтобы она им сдалась, но испанцы открыли огонь из всех пушек. Пираты переждали залпы, а затем выпалили из своих пушек, да так метко, что испанцам пришлось довольно туго. Пока испанцы готовились ко второму залпу, пираты взобрались на борт, и солдаты запросили пощады в надежде, что вот-вот к ним на помощь придет сторожевой корабль. Но пираты решили перехитрить стражей. Они затопили свое судно, а на захваченной барке оставили испанский флаг, испанцев же загнали в трюмы; на этом корабле они вышли в открытое море. Сначала на сторожевом корабле обрадовались, полагая, что пиратов потопили, но когда там заметили, что барка отвернула в море, то бросились за ней в погоню. Преследовали они пиратов до ночи, но никак не могли догнать барку, хотя и поставили все паруса. Ветер окреп, и разбойники, рискнув парусами, оторвались от сторожевого корабля. Но тут случилось несчастье – парусов подняли столько, что треснула грот-мачта. Но наш пират не растерялся: он связал пленных испанцев попарно и был готов сражаться против неприятельского корабля с командой всего в двадцать два человека, хотя многие из пиратов были ранены и в бою не могли в нем принять участие. Одновременно он приказал срубить грот-мачту и поднять на фок-мачте и бушприте все паруса, какими только можно было пользоваться при таком ветре. Все же сторожевой корабль догнал пиратов и атаковал их так лихо, что те вынуждены были сдаться. Однако пираты успели выторговать условие, что ни их предводитель, ни они сами не будут в плену таскать камни или известь. (А надо сказать, когда пираты попадут в плен, то их заставляют три или четыре года подряд таскать камни или известь, словно рабов. А когда они становились непригодны для этой работы, их отправляли в Испанию на галионах). Кроме того, пиратам обещали при первой же возможности отослать их в Испанию всей командой. Больше всего наш пират жалел свое добро – у него на борту было на сто тысяч реалов жемчуга, который он награбил на барках. И если бы не несчастье с грот-мачтой, выручка у пиратов была бы весьма изрядной.

Не могу не привести еще одну подобную же историю, начавшуюся столь же удачно и кончившуюся так же печально.

Некто Бартоломео Португалец, родом из Португалии, отплыл с острова Ямайки. На его барке было четыре орудия и тридцать человек команды. Дойдя до острова Куба, он близ залива Коррьентес повстречал корабль, шедший из Маракайбо и Картахены в Испанию через Гавану. На этом корабле было двадцать пушек и семьдесят солдат, а также пассажиры, матросы и разные путешественники. Пираты после недолгого совещания решили напасть на корабль. Они бросились в атаку очень смело, но испанцы выдержали их натиск. Пираты повторили атаку и захватили корабль, потеряв всего человек десять убитыми и четырех ранеными. Весь корабль попал в распоряжение пятнадцати пиратов, испанцев же живых и раненых осталось человек сорок. Ветер был непопутный для возвращения на Ямайку, и пираты, испытывая недостаток в воде, решили идти к мысу Сан-Антонио (на западном берегу Кубы). Не дойдя до мыса Сан-Антонио, они неожиданно натолкнулись на три корабля, которые шли из Новой Испании в Гавану. Корабли изготовились к бою, и затем испанцы захватили пиратское судно и взяли разбойников в плен. Но пиратов больше всего сокрушало, что они потеряли богатую добычу: ведь на корабле было сто двадцать тысяч фунтов какао и семь тысяч реалов в звонкой монете. Через два дня после всех событий разразился жестокий шторм и всю флотилию разметало в разные стороны. Флагман, на котором находились пленные пираты, прибыл в Кампече. На корабль тотчас же поднялись купцы, чтобы выразить благодарность капитану. Они узнали пирата, сеявшего ужас на всем побережье своими убийствами и пожарами. На другой день на борт корабля поднялся судья и попросил капитана отдать ему пирата. Капитан не отказался. Но ни у кого не хватило смелости отправить предводителя пиратов в город. Испанцы боялись, что он убежит, как уже не раз случалось, и оставили его на борту, чтобы на следующий же день соорудить на берегу виселицу и повесить его. Пират хорошо понимал по-испански и о своей участи узнал, подслушав, что говорят матросы. И он решил во что бы то ни стало спастись. Он взял два сосуда из-под вина и крепко заткнул их пробкой. Ночью же, когда все заснули, кроме часового, стоявшего рядом и следившего за каждым его движением, он попытался проскользнуть мимо, но это ему не удалось. Тогда он бросился на часового и перерезал ему горло, причем часовой даже не успел издать ни звука. Пират бросился с кувшинами в воду и выбрался на сушу. Затем он спрятался в лесу и провел там три дня. Уже на другой день солдаты с утра высадились на берег, чтобы изловить пирата. Но хитрец следил за ними издали. Когда солдаты вернулись в город, он отправился вдоль берега в местечко Эль-Гольфо-де-Тристе (расположенное примерно в тридцати милях от города Кампече). Добирался он туда целых четырнадцать дней. Это был очень трудный путь, пират страдал от голода и жажды – ведь по проторенной дороге идти ему было нельзя, там его могли схватить испанцы. Четыре дня ему пришлось отсиживаться на деревьях, не спускаясь на землю. Деревья эти весьма необычны: они растут на берегу и корни у них тянутся, словно ветки, так что по ним можно перебежать с дерева на дерево, хотя сделать это довольно трудно. Все четыре дня у него не было ни крохи еды, правда в сосудах была вода. Он обманывал голод, вылавливая мелких рыбок, которые на вкус подобны улиткам. По пути ему пришлось пересечь большую реку, а плавал он очень плохо. Но коли человек попадет в большую беду, то на ум ему приходит такое, до чего никогда бы он не додумался в обычное время. Пират нашел на берегу старую доску, прибитую волнами. В ней осталось несколько гвоздей. Он выбил гвозди камнем и заточил их так, что они стали острыми и хорошо резали. С их помощью он нарезал лыко, связал несколько древесных стволов и сбил таким образом плот, на котором и переправился через реку… Так он добрался до Тристе, где встретил пиратский корабль с Ямайки. Поведав команде свои приключения, он попросил дать ему каноэ и двадцать человек, дабы вернуть свой корабль, который стоял в Кампече. Пираты исполнили его желание, и восемь дней спустя темной ночью он подошел к городу и бесшумно взобрался на борт. На палубе думали, что на этом каноэ кто-то решил доставить на корабль разные припасы, и, разумеется, жестоко просчитались. Пират захватил корабль, и его люди быстро снялись с якоря и подняли паруса. На борту оказалось еще много товаров, однако деньги уже унесли. Пират быстро позабыл о всех своих злоключениях. У него снова был отличный корабль, и он теперь возомнил, что фортуна и впредь будет сопутствовать ему. Но как раз тогда, когда он решил, что все беды миновали, злая судьба подстерегла его снова. Взяв курс на Ямайку, он недалеко от острова Пинос, лежащего к югу от Кубы, в пору, когда подул южный ветер, налетел на рифы Хардинес. Проклиная все на свете, он был вынужден вместе со всей командой покинуть корабль и вернуться на Ямайку на каноэ. Там он оставался недолго и вскоре снова собрался за добычей, но счастье и на сей раз ему изменило.

О страшной жестокости этого пирата у испанцев знали все. Однако его походы не принесли ему почти никакой выгоды. Я видел, как он умирал в такой нужде, какую редко встретишь на свете.

Теперь в самую пору рассказать еще несколько историй о пирате, который еще до сих пор живет на Ямайке и совершил всяких дел не меньше, чем те разбойники, о которых мы уже упоминали. Хотя он и был родом из Гронингена, но долгое время прожил в Бразилии. Когда Бразилия снова стала португальской, некоторые семьи покинули насиженные места и переселились кто в Голландию, кто на французские или английские острова и даже в Виргинию. Он отправился на Ямайку и, не зная чем заняться и как добыть себе пропитание, подался к пиратам. Вскоре он стал известен под кличкой Рока Бразильца^{note 48}. Начинал Рок как рядовой пират. Ему удалось снискать уважение и собрать вокруг себя людей, которые взбунтовались против своего капитана, захватили его корабль и провозгласили капитаном Рока. Немного спустя они добыли себе корабль, который с большой суммой денег шел из Новой Испании. Захватив его, пираты отправились на Ямайку. Эта удача создала Року среди пиратов большую славу, а сам он сильно возгордился. Перед ним стала трепетать вся Ямайка. Он был груб, неотесан и вел себя словно бешеная фурия. Когда он напивался, то как безумный носился по городу и немало перекалечил людей, которым довелось попасть ему под руку. Никто не осмеливался ему ни в чем перечить, только за глаза говорили, что он дурной человек. А у испанцев Рок стал известен как самый злой насильник и тиран. Однажды он посадил несколько человек на деревянный кол, а остальных связал и бросил между двумя кострами. Так он сжег их живьем, как свиней. А вина этих людей заключалась лишь в том, что они пытались помешать его черному делу и спасти свой свинарник, который он намеревался разграбить.

Как-то Рок отправился искать счастья на побережье Кампече. По пути разыгрался сильный шторм, корабль прибило к суше, и всей команде пришлось покинуть судно и высадиться на берег, причем люди захватили с собой только ружья и небольшой запас пороха и пуль. Место, на которое они высадились, находилось между Кампече и Тристе. Пираты отправились в сторону Тристе, где обычно чинились разбойничьи корабли. Дня через три или четыре, мучимые голодом, жаждой и тяготами трудного пути, пираты так истомились, что не смогли уже идти дальше. Тут, как назло, они повстречали сотню испанских всадников. Капитан Рок ободрил товарищей. Он сказал, что сдаваться ни в коем случае нельзя, лучше умереть, чем попасть в плен к испанцам. Пиратов было не более тридцати, все они были вооружены до зубов. Видя, что капитан их полон отваги, они решили, что лучше умереть всем вместе в бою, но в плен не сдаваться. Между тем испанцы быстро приближались. Пираты подпустили их поближе, чтобы стрелять наверняка, и залп оказался очень удачным. Бой продлился еще полчаса, и испанцы обратились в бегство. Пираты захватили несколько верховых лошадей, добили раненых испанцев и двинулись дальше; потеряли они двух человек да двоих испанцы ранили. Верхом они добрались до берега и приметили недалеко в море испанскую барку с лесом. Пираты выслали шесть человек, чтобы сперва захватить каноэ, которое буксировала барка. Рано утром эти люди захватили каноэ, а затем пиратам удалось овладеть баркой. Провианта у них было очень мало, поэтому они перебили всех лошадей и засолили конину, разыскав на барке запасы соли. Они рассчитывали питаться кониной до тех пор, пока не найдут что-нибудь получше.

Прошло немного времени, и пирату удалось захватить корабль, который шел из Новой Испании в Маракайбо за какао. Он был гружен мукой и вез много денег. С этим-то грузом Рок и вернулся назад на Ямайку, где бесчинствовал со своей командой, пока у них не кончились все деньги. Этот пират принадлежал к тому сорту людей, у которого деньги никогда не лежат без дела – такие люди пьют и развратничают до тех пор, пока не спустят все до последнего гроша. Некоторые из них умудряются за ночь прокутить две-три тысячи реалов, так что к утру у них не остается даже рубашки на теле. Я знал на Ямайке одного человека, который платил девке пятьсот реалов лишь за то, чтобы взглянуть на нее голую. И такие люди совершают много всяческих глупостей. Мой бывший господин частенько покупал бочонок вина, выкатывал его на улицу, выбивал затычку и садился рядом. Все шедшие мимо должны были пить вместе с ним – попробуй не выпей, если тебя угощают под ружейным дулом, а с ружьем мой господин не расставался. Порой он покупал бочку масла, вытаскивал ее на улицу и швырял масло в прохожих прямо на одежду или в голову.

Друг к другу пираты относились заботливо. Кто ничего не имеет, может рассчитывать на поддержку товарищей. У пиратов был кредит и среди трактирщиков. Но на Ямайке кредиторам верить нельзя: ведь за долги они могут запросто тебя продать, и я сам тому не раз был свидетелем. В конце концов продали даже того пирата, который так щедро расплачивался с девкой. Сперва у него было три тысячи реалов, а не прошло и трех месяцев, как его самого продали за долги, и как раз тому, в чьем доме он промотал большую часть своих денег. Но теперь мы снова вернемся к нашему повествованию.

За довольно короткий срок Рок промотал все деньги и был вынужден вместе со своими товарищами снова отправиться в море. На сей раз он попал к берегам Кампече (это были у пиратов излюбленные места). Он добрался туда меньше чем за четырнадцать дней и пересел на каноэ, чтобы пройти к рейду Кампече в надежде встретить какой-либо корабль. Но тут ему не повезло – его самого вместе с каноэ и командой захватили испанцы. Он тотчас же был доставлен губернатору, который приказал посадить его в темную камеру на хлеб и на воду. Губернатор охотно повесил бы его без малейшего промедления, но не решался, опасаясь, как бы этот пират, отличавшийся необыкновенной хитростью, не выкинул какую-нибудь штуку. А Рок сделал так, что губернатору вручили письмо; писал он его сам, но все было сделано так, чтобы убедить губернатора, будто написано оно товарищами узника. Губернатору угрожали и предупреждали его, что если он причинит хоть малейшее зло прославленному Року, то пираты не дадут пощады ни одному испанцу. Получив такое письмо, губернатор, вероятно, сообразил, что вокруг его шеи затягивается петля: ведь разбойник был действительно очень известен. Это был самый знаменитый пират Ямайки, к тому же не раз он совершал набеги на Кампече. Поэтому губернатор решил отправить его с первым же галионом в Испанию, взяв с него клятву, что тот больше никогда не станет разбойничать. На прощание губернатор пригрозил, что, если он попадется снова, его тут же повесят. Пират пробыл в Испании недолго. Все время он искал удобного случая вернуться на Ямайку. Еще на пути в Испанию он раздобыл у рыбаков пятьдесят реалов, купил себе одежду и другие необходимые вещи и вернулся на Ямайку. Прибыв туда, он прославился еще более жестокими грабежами и причинил испанцам множество бед – уж на это он был способен.

Со временем испанцы убедились, что на море от пиратов нет никакого спасения, и стали плавать значительно реже. Но и это им не помогало. Не встречая кораблей, пираты стали собираться компаниями и грабить прибрежные города и поселения. Первым таким пиратом, занявшимся сухопутным разбоем, был Люис Шотландец. Он напал на Кампече, разграбил его и сжег дотла. После него подобными набегами занялся Мансфельд, который двинулся в Новую Гранаду^{note 49}, рассчитывая дойти вплоть до Южного моря. Но продовольствия было мало, и он был вынужден вернуться. Тогда он захватил остров Санта-Каталина и взял несколько пленников, которые провели его в город Карттаго, находившийся под властью Новой Гранады.

В тех же местах грабил и другой пират с Ямайки, некто Джон Девис. Довольно долго он крейсировал в заливе Покатауро, надеясь встретить корабль, который ходил из Картахены в Никарагуа. Но это ему не удалось, и он решил со всей своей командой отправиться к реке Никарагуа, оставить судно около устья и подняться вверх по течению на каноэ. С наступлением ночи они намеревались войти в город и разграбить дома самых богатых торговцев. На его корабле было девяносто человек и три каноэ. Пираты оставили на судне человек десять, а все остальные сели в каноэ. Дождавшись ночи, они действительно вошли в реку, а днем спрятались среди деревьев (точно так же они скрыли и свой корабль, чтобы его не заметили индейцы, которые ловили рыбу в устье реки). На третьи сутки, где-то около полуночи, они добрались до города. Стража приняла их за рыбаков, промышляющих в лагуне: ведь часть из них хорошо говорила по-испански. Кроме того, среди них был индеец как раз из тех мест. В свое время он бежал, поскольку испанцы хотели обратить его в рабство. Индеец выпрыгнул на берег и убил стражника. После этого пираты пробрались в дома трех или четырех именитейших горожан и забрали все деньги, которые могли обнаружить. Потом разграбили и церковь. Но тут один из церковных служек, вырвавшись из рук пиратов, поднял крик на весь город. Горожане и солдаты тотчас же пробудились, однако пиратам удалось скрыться, захватив с собой всю добычу, какую они смогли унести. Кроме того, они успели захватить с собой пленников, рассчитывая в случае погони использовать их как заложников. Вскоре они добрались до берега, поспешно сели на корабль и вышли в открытое море. Пленникам же велено было вместо выкупа добыть пиратам столько мяса, сколько им было нужно, чтобы добраться до Ямайки. Когда пираты еще были в устье реки, на берег высыпало человек пятьсот испанцев, вооруженных ружьями. Пираты дали по ним залп из пушек. Таким образом, испанцам оставалось лишь бессильно горевать, видя, как уплывает их добро, и проклинать тот миг, когда пираты высадились на берег. Для них было совсем непостижимо, как у пиратов хватило смелости подойти к городу с гарнизоном в восемьсот человек да еще лежащему от берега по меньшей мере в сорока милях. Да к тому же еще пиратам удалось разграбить город за такой короткий срок! Пираты захватили чеканного золота, серебряной посуды и ювелирных изделий на сорок тысяч с лишним реалов. Вскоре разбойник высадился со своей добычей на Ямайке, довольно быстро все прокутил и снова вынужден был отправиться на поиски приключений. Он собрал довольно много пиратов, а поскольку был хорошим командиром, его провозгласили капитаном флотилии из восьми кораблей. На этот раз пираты решили отправиться к северным берегам Кубы в надежде подстеречь флот, идущий из Новой Испании; в случае удачи они могли захватить один из кораблей этого флота, однако им не повезло. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, они решили пройти вдоль берегов Флориды, высадиться и захватить городок Сан-Аугустин-де-ла-Флорида. В этом городке была крепость с двумя ротами солдат. Однако хоть там она и была, но пираты успешно разграбили город и захватили огромную добычу, не понеся почти никаких потерь.

Конец первой части, в которой речь идет главным образом о природе, растениях и жителях описываемых мест. Теперь мы намерены непосредственно перейти к повествованию о пиратах, и с пиратов начинается вторая часть книги.

Часть вторая

Глава первая. Появление Франсуа Олоне и начало его бесчинств

Франсуа Олоне родился во Франции, в местечке Сабль д'Олоне^{note 50}. На Карибские острова он попал еще в молодости (не то солдатом, не то рабом – вполне обычное начало, как мы уже о том упоминали в первой части этой книги). Отслужив свой срок, Олоне отправился сначала к охотникам острова Эспаньолы и прожил среди них довольно долго, а затем примкнул к пиратам и участвовал в набегах на испанцев, причем награбил большое состояние и прославился необыкновенной жестокостью. Я хочу описать лишь самые главные его похождения.

Вначале дважды или трижды он ходил с пиратами, но своего корабля у него не было. Вел он себя так смело, что губернатор острова Тортуги мосье де ля Пляс дал ему корабль: пусть, дескать, попытает счастья. Как раз в это время шла война между Францией и Испанией^{note 51}. Олоне собрал богатую жатву и был так жесток, что испанцы, встречая его в море, дрались до изнеможения, зная, что пощады им не будет, фортуна покровительствовала Олоне, но однажды от него все же отвернулась, и тогда его постигло большое несчастье. У берегов Кампече при штормовом северном ветре он потерял корабль и, спасая жизнь, вынужден был со всей своей командой высадиться на сушу. Испанцы заметили пиратов и большую часть их перебили. Олоне, зная, что ему нельзя ждать пощады от испанцев, и не будучи в силах убежать от них, ибо он был ранен, вымазался кровью и забрался под лежащие вповалку трупы. Когда враги ушли, он отполз в кусты и перевязал раны, облачился в испанское платье и отправился в Кампече. Встретив там несколько рабов, он завязал с ними беседы и обещал, что добьется для них свободы, если они подчинятся его велениям. Рабы поверили ему, украли у своего хозяина каноэ и отправились вместе с этим разбойником на Тортугу. Испанцы же, бросив уцелевших товарищей Олоне в тюрьму, стали допрашивать о нем, но те, ничего толком не зная, ответили, что Олоне погиб. Тогда испанцы отслужили благодарственные молебны и отпраздновали победу, благодаря создателя за то, что он избавил их от страшного разбойника.

Тем временем этот пират, пустившись в плавание на каноэ, благополучно достиг Тортуги. И в мыслях у него не было избрать другое поприще, не чреватое такими опасностями. Возвратившись на Тортугу, он решил во что бы то ни стало приобрести другой корабль. Вскоре Олоне опять отправился в море на небольшом корабле, приобретенном хитростью. У него была команда из двадцати одного человека, и всех он вооружил до зубов. Его путь лежал к северному берегу Кубы, в городок Ла-Вилья-де-лос-Кайос, который вел торговлю с Гаваной кожами, табаком и сахаром. Море в тех местах неглубокое, и испанцы плавают там не на кораблях, а на лодках. Олоне решил захватить несколько лодок, но пиратов приметили местные рыбаки, которым, к счастью, удалось бежать от Олоне. Они тотчас же отправились в Гавану по суше и доложили тамошнему губернатору, что на берегах Кубы появился французский разбойник Олоне с двумя каноэ, что они боятся этого изверга и не осмеливаются вести торговлю, пока он находится в их водах. Губернатор не поверил им, потому что получил письмо из Кампече, а в письме этом сообщалось, что Олоне убит. Однако по просьбе испанцев он приказал снарядить корабль, вооружить его десятью пушками и посадил на него девяносто солдат, отдав им приказ не возвращаться, пока разбойники не будут истреблены. С ними он послал и одного негра-палача и велел ему обезглавить всех разбойников, исключая их вожака. Его губернатор велел доставить в Гавану живым. Итак, этот корабль отправился в Ла-Вилья-де-лос-Кайос; испанцы думали захватить разбойников врасплох, но сами попали впросак, потому что пираты узнали от рыбаков, которых им удалось захватить, и о корабле, посланном в эти места, и о тех карах, которые им посулили испанцы. А рыбаки хотели нагнать страху на пиратов, чтобы те покинули их берега. Но Олоне решил подстеречь корабль и захватить его. На таком корабле он мог бы совершать дела покрупнее и фортуна не покинула бы его.

Все произошло в устье реки, которую испанцы называют Эстера. Корабль появился в два часа ночи. Пираты спрятались за деревьями. Правда, на корабле кое-что заподозрили, но пираты заставили пленных рыбаков подать голос. С корабля их спросили, не видели ли они разбойников, и те ответили, что не видели. Тогда испанцы поверили, будто пираты скрылись, узнав об их приближении. Однако на следующее утро они убедились, что произошло совсем не то, на что они надеялись. Испанцы тотчас же приготовились к бою и открыли огонь с обоих бортов по пиратским каноэ. Выдержав два или три залпа, разбойники улучили удобный момент и бросились на корабль с саблями в руках. Их атака была так стремительна, что они мгновенно загнали всех испанцев в трюм. Олоне приказал им вылезать из люка поодиночке и рубил головы всем подряд. Когда он расправился с доброй половиной испанцев, из люка выглянул негр-палач и закричал: «Senor Capitan no me mate, уо os dire la verdad!», что означало: «Господин капитан, не убивайте меня, я скажу всю правду!» Олоне выслушал его и, закончив свою работу, то есть снеся головы всем остальным испанцам, вручил негру письмо губернатору Гаваны. При этом он поклялся, что и впредь не оставит в живых ни одного испанца, и дал торжественный обет, что скорее наложит на себя руки, чем отдастся испанцам. То же было сказано и в письме, где он добавлял, что надеется когда-либо захватить самого губернатора и поступить с ним по своему усмотрению. Губернатор Гаваны, получив известие о такой необыкновенной победе, рассвирепел и поклялся предать смерти всех разбойников, каких только удастся захватить в этих водах. Однако жители Кубы умолили его не делать этого: ведь разбойники без труда могли истребить целую сотню испанцев, прежде чем губернатору удалось бы поймать хотя бы одного пирата. А без моря жители Кубы обойтись никак не могли, и поэтому-то они настоятельно просили губернатора не делать того, что он задумал.

Наш пират получил корабль, но добычу на нем взял довольно скудную. Олоне набрал новую команду и совершил другой поход, куда более удачный, потому что в бухте Маракайбо он захватил корабль с богатой казной и товарами. Капитан этого корабля шел в Маракайбо за какао. После этого ублаготворенный Олоне вернулся на Тортугу. Но там он пробыл недолго и, снарядив целую флотилию, отправился на испанское побережье, прихватив с собой несколько пленников, чтобы те указали ему дорогу. Он мечтал набрать пятьсот пиратов, захватить Маракайбо и разграбить все селения и города, которые попадутся на пути. Пленники те места знали отлично, особенно один француз, у которого жена была из Маракайбо.

Глава вторая. Олоне снаряжает флотилию для высадки на испанском побережье Америки

Олоне оповестил о своих приготовлениях всех, кто был в море, и спустя два месяца собрал четыреста пиратов, что было вполне достаточно для намеченной цели. На Тортуге жил еще один пират, по имени Мигель Бискайский, который столько награбил в своих походах, что счел за благо угомониться и больше в море не ходил. На острове Тортуге он считался самым главным лицом. Он рассчитал, что, если предприятие Олоне окажется успешным, добыча будет изрядной, и предложил Олоне свои услуги, заверив его, что легко управится со всеми делами на суше, если пираты высадятся на испанских берегах. Порукой тому, говорил он, его прежняя служба, а служил он в сухопутных войсках и участвовал в разных битвах в Европе. Олоне разместил своих людей на восьми судах. Его корабль был самым большим и вооружен десятью пушками.

Во флотилии насчитывалось тысяча шестьсот шестьдесят человек. Пираты вышли с острова Тортуги в последних числах апреля, и их первая стоянка была в Баяле, на северном берегу Эспаньолы. Там к ним присоединился еще один отряд. В Баяле они взяли запасы провизии, необходимой для долгого путешествия. '

В конце июля того же года пираты дошли до восточного выступа острова – мыса Пунта-дель-Эспада – и встретили корабль с какао, направляющийся из Пуэрто-Рико в Новую Испанию. Адмирал Олоне погнался за ним на своем корабле, а остальным дал приказ следовать прежним курсом и ждать его у острова Савоны, лежащего к югу от Эспаньолы, неподалеку от мыса Пунта-дель-Эспада. Олоне гнался за испанцем два часа и вынудил его принять бой; после двух– или трехчасовой схватки судно было захвачено. На его борту находились шестнадцать пушек и пятьдесят солдат. В трюмах корабля оказалось сто двадцать тысяч фунтов какао, сорок тысяч реалов и драгоценностей на десять тысяч песо. Олоне отослал корабль на Тортугу, чтобы там разгрузить его и привести на остров Савону.

Когда флотилия Олоне достигла острова Савоны, ей повстречался корабль, который шел из Куманы с оружием и жалованьем для гарнизона Санто-Доминго. Этот корабль захватили без единого выстрела. На нем было восемь пушек, семь тысяч фунтов пороха, мушкеты, фитили и звонкой монеты на двенадцать тысяч реалов. Начало было удачным – пиратский флот получил отличное пополнение, и сердца пиратов наполнились отвагой.

Когда корабль, груженный какао, прибыл на Тортугу, губернатор тотчас же приказал разгрузить его и спешно отослал со свежим провиантом назад к Олоне. Спустя четырнадцать дней он догнал флотилию. Олоне пересел на этот корабль, а свое собственное судно передал помощнику Антуану дю Пюису. Кроме того, он набрал новых людей взамен погибших и раненных в сражениях. Его флотилия была в отличном состоянии, и каждый готов был драться за добычу.

Когда сборы кончились, все вышли в море и взяли курс на бухту Маракайбо. Эта бухта лежит на материке у Новой Венесуэлы^{note 52} на 12° и нескольких минутах северной широты. В длину она достигает примерно двадцати, а в ширину шестнадцати миль. Перед бухтой расположены острова Арубас и Монхес. В восточную часть бухты вдается мыс Сан-Роман, а в западную – мыс Какиба-Коа. Вся бухта в целом носит название Венесуэльского залива, но пираты ее называют бухтой Маракайбо. У входа в бухту расположены еще два острова, вытянутые с востока на запад. Восточный называется Исла-де-ля-Вихилия – остров Стражи, потому что на самом высоком его холме в центре острова есть дом, в котором день и ночь дежурит дозорный. Другой остров называется Исла-де-Паломас, что означает остров Голубей. За обоими островами лежит внутреннее море, длиной в шестьдесят и шириной в тридцать миль. Вода в нем пресная. В него ведет из открытого моря пролив, который сжат названными островами, и вступить в него очень трудно, ибо шириной он не более, чем дистанция, на которую стреляет восьмифунтовая пушка.

На острове Голубей есть укрепление, которое отлично оберегает остров, ибо всякий, кто хочет попасть во внутреннее море, должен пройти впритык к этому форту. В устье пролива песчаная отмель или банка; глубина в ней не больше четырнадцати футов. Есть в этом месте и другие отмели, такие, как Табласо, на которых глубина всего лишь десять футов, однако она расположена довольно далеко от входа – в сорока милях; есть там и такие мели, глубина которых достигает шести, семи и восьми футов; все они очень опасны. На западном берегу, примерно в шести милях от входа в бухту, расположен город Маракайбо. Вид у него довольно приятный, потому что все дома выстроены вдоль берега и удачно расположены. Город густо заселен. Вместе с рабами в нем три или четыре тысячи жителей. Среди них восемьсот солдат – все испанцы. В городе есть церковь, четыре монастыря и госпиталь. Управляется город вице-губернатором, который подчинен губернатору Каракаса и входит в провинцию Каракас. Тамошние торговцы промышляют кожами и салом. У жителей много скота, а их плантации лежат милях в тридцати от Маракайбо, близ большого селения, которое называется Гибралтар. Эти плантации дают много какао и различные овощи и плоды, которыми снабжают город Маракайбо, поскольку там земля бедная и плохо родит. Каждый день из Гибралтара в Маракайбо отправляются барки, груженные лимонами, апельсинами, дынями и прочей снедью. В Маракайбо их нагружают мясом. В Гибралтаре нет ни коров, ни овец. Перед городом Маракайбо расположена прекрасная гавань, и там можно построить сколько хочешь кораблей, однако лес возят издалека. Неподалеку от города есть еще один маленький остров, который испанцы называют Исла-Борика. На нем разводят коз на шерсть и на сало; козье мясо почти не едят, в пищу идут только молочные козлята, а на мясо разводят овец. Близ Маракайбо кое-где есть плантации, но земля в этих местах скудная и сухая, и поэтому скот очень мелкий.

Побережья тех мест населяют индейцы. Они еще совсем не приручены, и испанцы называют их индиос бравос – немирными индейцами. Индейцы терпеть не могут испанцев и стараются поселиться как можно подальше от них, на западном побережье. Спасаясь от комаров, индейцы ставят дома прямо на деревьях, растущих среди воды. Точно так же выглядят и испанские рыбачьи поселки на восточном берегу. Их дома стоят на воде потому, что земля ниже уровня моря, а не потому, что это лучший способ спастись от комаров. Кроме того, в море впадают здесь семьдесят пять ручьев и ключей, и поэтому вода порой может подняться так высоко, что затопляет окрестности мили на две или на три. Селение Гибралтар часто оказывается под водой. Тогда его жители покидают свои дома и спасаются бегством.

Гибралтар расположен на самом берегу, но от открытого моря находится примерно милях в сорока. Весь провиант он получает из Маракайбо, о чем мы уже говорили. В нем примерно полторы тысячи жителей. Среди них четыреста солдат, остальные – торговцы или ремесленники. Вокруг селения много плантаций какао и сахарного тростника. Земля здесь очень плодородная и богата необыкновенными сортами леса, пригодными для постройки кораблей и домов. Здесь растут кедры толщиной семь футов в обхвате. Из них делают лодки-однодеревки, которые могут ходить под марсовым парусом и называются пирогами. Многочисленные реки хорошо орошают землю. Плантации какао разбиты неподалеку от этих рек, и, когда долго нет дождей, воду пускают на поля, перекрывая русло. Растет здесь и табак, который очень ценится в Европе. Это подлинный виргинский табак, его называют также трубочным табаком.

Гибралтарская округа простирается миль на двадцать, на рубежах ее везде горы и болота. Горы очень высокие и круглый год увенчаны шапками снега. По другую сторону хребта лежит большой город Мерида, которому подчиняется Гибралтар. Один раз в год из Гибралтара выходит караван лошадей и идет через горы в Мериду, но чаще не может выйти, потому что в горах очень холодно и не всякий выдержит стужу. Из Мериды привозят муку, которую доставляют из Перу через Санта-Фе.

Однажды мой знакомый испанец рассказал мне, что в этих горах встречаются люди, очень похожие на индейцев, однако волосы у них короткие и курчавые, а на ногах ногти, как у обезьян. Стреляют они довольно плохо и вообще мало пользуются оружием, но очень хорошо лазают по деревьям и необычайно сильны. Когда испанцы нападают на них с копьями, эти люди тотчас же забираются на ветки и оттуда забрасывают противника всем, что попадается под руку. Никто никогда не слышал, как эти люди разговаривают между собой. Иногда они нападают на плантации, которые лежат неподалеку от гор, и уводят с собой женщин, если только им удается захватить их. Они никогда не причиняют пленницам вреда, разве только что забавляются с ними. Я читал различные описания Америки, но никогда не встречал о них ни одной строчки и думаю, что это какая-нибудь разновидность варваров, живущих в этих местах. Я не раз видел в кустах обезьян, однако испанцы уверяли меня, что это не обезьяны, а люди; они хотя и дики на вид, но совсем непохожи на обезьян. Что ж, создания господни действительно могут быть весьма необычными на вид и на земле живет их немало. Нам сдается, что лагуну Маракайбо мы описали довольно подробно, и благосклонный читатель хорошо представит себе места, где происходило все то, о чем пойдет речь.

Флотилия Олоне вошла в залив Венесуэлы и отдала там якори; испанцы ее не заметили. На другой день рано-рано утром флотилия вышла в лагуну Маракайбо. Отдав якори на песчаной отмели, Олоне высадился и приказал атаковать форт Эль-Фуэрте-де-ла-Барра, потому что, не захватив его, идти дальше было нельзя. Форт был опоясан турами^{note 53}, за ними находилась батарея с шестнадцатью орудиями. Сверху туры были засыпаны землей и служили хорошим укрытием. Пираты высадились на расстоянии испанской мили^{note 54} от крепости и, готовясь к штурму, построились в боевой порядок. В это время комендант форта отправил несколько солдат в засаду. Они должны были напасть с тыла и по возможности смешать ряды пиратов. Тогда остальные сделали бы вылазку. Но пираты выделили с полсотни человек, и они напали на засаду, разгромили ее и не дали возможности испанцам укрыться в крепости. Прочие же пираты кинулись на штурм, и часа три спустя форт пал, хотя у нападавших были только одни ружья. Испанцы, сидевшие в засаде, бежали в Маракайбо и привели в ужас горожан, сказав, что к городу движется по меньшей мере две тысячи пиратов. Город лет десять или двенадцать назад уже подвергался разграблению, и это событие было памятно его обитателям. Горожане тут же принялись собирать имущество и готовиться к бегству. Владельцы кораблей погрузили свое добро на суда и отправились в Гибралтар. Там они сообщили о появлении пиратов и падении форта де-ла-Барра. Кто не имел кораблей, отправился на ослах и лошадях в глубь страны.

Войдя в форт, пираты тотчас же подняли флаги, давая знать всем остальным кораблям, что путь свободен. Затем они сравняли укрепления с землей, сожгли все постройки, заклепали орудия, перенесли раненых на борт и похоронили мертвых. Ранним утром следующего дня пираты поставили паруса и двинулись к Маракайбо, до которого было примерно миль шесть. Ветра не было, и кораблям пришлось плыть по течению. В этот день пиратам удалось продвинуться ненамного. Днем позже они были уже возле Маракайбо и приготовились к высадке под прикрытием пушек. Они были уверены, что в прибрежном лесу испанцы сделали засаду. Пираты сели в каноэ и поплыли к берегу. Когда они подошли поближе, с пиратских кораблей по берегу открыли огонь. Часть людей высадилась на берег, оставшиеся в каноэ вели стрельбу по зарослям, но никто не отвечал. В городе пираты никого не встретили: испанцы ушли вместе с женщинами и детьми. Но во многих домах осталось разное добро: вино, водка, множество кур, свиней, хлеб, мука и так далее. Пираты пришли в полный восторг, потому что уже много недель им не доводилось есть вдосталь, и они поневоле вели самый скромный образ жизни. Команды заняли самые богатые дома на рыночной площади. Затем пираты выставили охрану и превратили городской собор в арсенал. На следующее утро был собран отряд в сто пятьдесят человек, чтобы захватить пленных и узнать, где же спрятали горожане свое добро. Вечером отряд вернулся в город с двадцатью тысячами реалов, несколькими навьюченными ослами и примерно двадцатью пленниками: женщинами, мужчинами и детьми. На следующий день пираты стали пытать пленных, стараясь узнать у них об остальном имуществе. Но никто не признавался. Олоне, для которого смерть десяти или двенадцати человек ровным счетом ничего не значила, выхватил саблю из ножен и на глазах у всех остальных изрубил одного испанца в куски. При этом он кричал, что, если они будут упорствовать, он перерубит их всех без всякой пощады. Ему удалось напугать одного из испанцев, и он согласился повести пиратов туда, где скрывались все горожане. Но те, опасаясь, что попавшие в плен могут их выдать, успели закопать часть сокровищ и все время переходили с места на место, поэтому найти их было очень трудно, разве только случайно. Беглецы так боялись друг друга, что отец не доверял сыну.

Наконец, спустя четырнадцать дней пираты решили отправиться в Гибралтар. Испанцы, зная их силы, снарядили в Гибралтар барку и дали знать, что пираты, по всей видимости, пойдут в Мериду, а заодно попытаются штурмовать и Гибралтар. Жители Гибралтара отправились на шлюпках к губернатору и сообщили ему обо всем, что произошло. Губернатор Мериды долгое время служил во Фландрии в чине полковника. Мужества у него хватало, и он надеялся довольно легко разбить пиратов. Он спустился к Гибралтару с хорошо вооруженным отрядом в четыреста человек и приказал взять оружие местным жителям, а вооружил он не менее четырехсот горожан. Таким образом испанцы могли выставить восемьсот человек. После этого он распорядился поставить на берегу батарею в двадцать два орудия и прикрыть ее турами, а также соорудить редут с восьмью пушками. Прямо от берега шла широкая просека, и он приказал завалить ее и проделать другой проход, ведущий в болото. Это болото было совершенно непроходимо; кто туда попадал, проваливался в трясину по самое колено.

Разбойники ничего не знали об этих приготовлениях. Они доставили пленных на корабль и присоединили к тем рабам, которых захватили в Маракайбо. Так они вошли в Гибралтар. Однако, приблизившись, они увидели развевающиеся повсюду флаги и множество народа. Олоне, как вожак всех пиратов, посоветовался с другими командирами, потом со всеми, кто его окружал, и дал понять, что отступать не намерен, хотя испанцы и узнали �

* * *

Другие названия: Карибские пираты; Пираты Карибских островов; Пираты Карибского моря.

© Аронов В., перевод на русский язык, 1968

© Свет Я., предисловие, 1968

© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2017

Предисловие

«Пираты Америки»-это долетевшее до нас сквозь века живое дыхание той эпохи, когда юный, только нарождавшийся капитализм клинками пиратских сабель энергично прорубал себе путь в Новый Свет.

В 1678 году эта книга впервые увидела свет в тесной и полутемной книгопечатне амстердамского издателя Яна тен Хорна. Ее тираж был распродан мгновенно. Вся Голландия читала «Пиратов» запоем, за эту не слишком объемистую, напечатанную колючим готическим шрифтом книгу расчетливые и прижимистые амстердамские или гаарлемские библиофилы охотно платили бешеные деньги.

В заведение Яна тен Хорна сплошным потоком шли запросы из Парижа и Кёльна, «Пиратов» из-под полы и, разумеется, втридорога продавали в книжных лавках Лондона и Мадрида, Аугсбурга и Венеции.

В 1679 году в Германии «Пираты» появились в немецком переводе, в 1681–1684 годах вышло в свет три испанских издания этой книги; англичане и французы чуть отстали от своих соседей, но в последующие полтора-два десятилетия они обогнали немцев и испанцев: Лондон выбросил в 1685–1705 годах четыре издания «Пиратов», в Париже примерно за тот же срок «Пираты» были изданы трижды.

В исходе XVII и в начале XVIII века «Пираты» пользовались в Европе огромной популярностью. Отнюдь не исключено, что саардамский плотник Петр Михайлов, он же царь всея Руси Петр Алексеевич, в часы своих коротких голландских досугов перелистывал желтоватые страницы тенхорновского издания «Пиратов». Во всяком случае именно в петровское время несколько экземпляров этой книги появилось в Петербурге и Москве. Любомудрам и книгочиям петровского и екатерининского времен «Пираты» были ведомы; в век Державина и Карамзина готовился перевод «Пиратов» на русский язык[1], но книги имеют свою судьбу; и так уж сложились обстоятельства, что только спустя три века после рождения этого древнего бестселлера его русское издание увидело свет.

И надо сказать, что это, пусть и запоздалое, издание выходит на советский книжный рынок весьма своевременно. Именно сейчас, в эпоху полного крушения колониализма, это правдивое сказание о временах его кровавого расцвета приобретает огромную обличительную силу. Подобно шекспировской леди Макбет современный колониализм стремится стереть и замыть следы своих былых злодейств. Однако наряду с другими нелицеприятными свидетельствами давно минувших времен книга о пиратах Нового Света лишает смысла все попытки такого рода.

Пиратский бизнес был неразрывно связан с заморской экспансией. Сокровища, добытые в жестоких абордажных стычках, стекались в кладовые и сейфы лондонских и амстердамских банков. Чернознаменный промысел в антильских и индийских морях убыстрял темп первоначального накопления, содействовал стремительному росту новой, капиталистической формации.

Пираты и работорговцы были ее акушерами, с их кипучей деятельностью сопряжены и пора ее младенчества, и время ее юности и зрелости.

И книга, появившаяся на свет в 1678 году, как раз в ту эпоху, когда колониальные державы Европы осуществляли планы широчайшей экспансии в Новом Свете и на Среднем и Дальнем Востоке, содержала весьма точные и весьма объективные сведения о деятельности антильских пиратов, этих лоцманов и лазутчиков колониализма.

Позже, в XIX и XX веках, «пиратская» тема заняла видное место в западноевропейской и американской литературе. Авторы классических романов и повестей пиратского жанра отдали щедрую дань романтике черного стяга. Фенимор Купер и капитан Мариет, Райдер Хаггард и Саббатини, обращаясь к «Пиратам Америки» как к надежному первоисточнику, усердно наделяли разбойников с больших морских дорог чертами рыцарственности и вольнолюбия.

Спору нет, попадались среди пиратов прекраснодушные бунтари и рыцари без страха и упрека. Однако истинную атмосферу пиратского промысла автор изданной Яном тен Хорном книги передает гораздо правдивее, чем его преемники. И если мы, удовлетворяя ненасытные и вполне справедливые требования любителей приключенческой литературы, даем зеленую улицу Хаггарду и Саббатини, то тем с большим основанием нам следует обратиться к книге, которая была и поныне остается главным и непосредственным источником информации о «золотом веке» морского разбоя.

О самом этом разбое, о причинах, которые вызвали бурный расцвет пиратского промысла в тропических морях Нового Света, и о героях книги, ставшей столь популярной во времена Даниэля Дефо и Джонатана Свифта, вряд ли, однако, уместно говорить, прежде чем читателям не будет представлен автор «Пиратов Америки».

Задача эта не из легких. На первый взгляд решается она просто. На титульном листе тенхорновского издания 1678 года указано, что «Пираты Америки» написаны А. О. Эксквемелином. Сам автор сообщает, что в 1666 году он поступил в качестве хирурга на службу во Французскую Вест-индскую компанию и на одном из ее кораблей отправился на Антильские острова. Там он пробыл семь лет и за это время трижды попадал в рабство, посетил все главные гнезда пиратов на островах Карибского моря и участвовал в походе «короля» морских разбойников Генри Моргана на город Панаму. Судя по всему, автор был соотечественником тен Хорна: писал он на голландском языке, но никаких примет, которые могли бы указывать на иноземное происхождение автора или хотя бы на длительное пребывание в странах, лежащих за рубежами Нидерландов, в книге усмотреть не удается.

Между тем испанский переводчик «Пиратов» дон Антонио Фрейре в своем предисловии к изданию 1681 года писал, что автор этой книги по национальности француз. Фрейре слегка изменил при этом фамилию автора (Эксквемелин превратился у него в Эсквемелинга) и тенхорновские инициалы А. О. вытеснил прописной буквой хотой.

Спустя четыре года английский переводчик, который располагал и тенхорновским изданием, и изданием, подготовленным Антонио Фрейре, объявил автора «Пиратов» фламандцем и назвал его Джоном Эсквемелингом.

По-видимому, транскрибируя имя автора, английский переводчик следовал испанской традиции, но он по каким-то соображениям отверг испанскую версию о происхождении Эксквемелина.

Французский переводчик «Пиратов» Жан Фронтиньер в 1686 году разъяснил дело на свой лад и окончательно тем самым его запутал. Фронтиньер, упомянув, что автор «Пиратов» ему известен лично, сделал его своим соотечественником. При этом во французском издании автор был назван Александром Оливье Эксмелином (Oexmelin). Фронтиньер сообщил также, что автор «Пиратов» трижды посетил Америку, причем первый раз он плавал туда, состоя на голландской службе, а во второй и в третий раз побывал в Новом Свете по поручению испанских властей.

Немцы в эту путаницу внесли свою лепту: в немецком издании 1679 года они назвали автора «Пиратов» А. О. Нюрнбергом, а спустя сто двадцать четыре года в одном из очередных переиздании присвоили ему имя Иосиф.

Немецкий вариант имени автора «Пиратов» – плод чистейшего недоразумения. Но формы Эксквемелин, Эсквемелинг, Эксмелин объяснимы в куда меньшей степени. Это и не голландские, и не французские, и не фламандские фамилии. Вообще ни в одной стране мира подобные именные звукосочетания немыслимы. Автор явно предпочел укрыться под псевдонимом, и к тому же под псевдонимом весьма странным.

Голландские исследователи не без основания предполагают, что автор «Пиратов» был их земляком. Тому свидетельство язык книги. Правда, тен Хорн располагал кадрами отличных переводчиков, и они могли довести до совершенства любой французский оригинал. Но как раз то обстоятельство, что текст книги не причесан и не отполирован и к тому же пестрит вульгаризмами, свойственными коренному уроженцу центральных провинций Нидерландов, лишает силы гипотезу о переводном характере «Пиратов». Фламандская версия также отпадает, поскольку в тексте книги «фламандизмы» совершенно отсутствуют. Подобного эффекта не смог бы добиться ни один редактор тенхорновского заведения, да и вряд ли бы издатель стал очищать от фламандских привесков рукопись автора, поскольку читатель-голландец в такой чистке не нуждался: фламандские диалектизмы были ему понятны.

Все эти соображения вполне основательны, но они тем не менее не дают еще возможности установить, кто же, собственно, был автором «Пиратов»[2].

Вопрос этот и по сей день остается открытым, однако нам представляется весьма перспективной одна чрезвычайно интересная и любопытная гипотеза, выдвинутая лет сорок назад голландским историком Хогеверфом и поддержанная автором предисловия к голландскому изданию 1931 года Константом Ван Вессеном[3].

Хогеверф и Ван Вессен полагают, что «Пираты» были написаны и переданы тен Хорну голландским путешественником и писателем Хендриком Смексом (1643–1721 гг.). Смекс, побывав в ранней молодости на берегах Западной Австралии и на Яве, а в 1666–1673 годах, то есть как раз в то время, когда совершались те грандиозные пиратские походы, о которых писал Эксквемелин, странствовал в американских землях.

Смекс теснейшим образом был связан с фирмой тен Хорна, и у сына Яна тен Хорна, Николаса, издал в 1708 г. свою книгу «Описание могущественного королевства Кринке Кесмес», в которой повествуется об одном населенном вполне цивилизованными индейцами острове в тропической Америке[4].

Хогеверф полагает, что при перестановке слогов и замене двух букв псевдоним Эксквемелин может быть прочитан как испанизированная форма имени и фамилии Смекса (Энрике Смеекс), и, хотя подобная расшифровка и вызывает некоторые сомнения, нельзя не признать, что в век, когда многие авторы по тем или иным причинам охотно скрывали свои истинные имена, такая метаморфоза была вполне возможна[5].

Так или иначе, несомненно одно: автор «Пиратов» безусловно в конце 60-х и в начале 70-х годов XVII века побывал на Антильских островах и в Центральной Америке и о морских разбойниках тех мест писал основании своего личного опыта и тщательнейших наблюдений.

В силу этого его книга обладает неоценимым достоинством: она достоверна от первой до последней строки. Кем бы ни был этот таинственный Эксквемелин – голландцем или французом, хирургом или моряком, тайным агентом Генеральных Штатов Нидерландов или искателем приключений, на свой риск и страх пробравшимся в пиратские станы, – все его описания точны и соответствуют действительности. И уже не вина автора, если порой эта действительность фантастичнее самого необузданного вымысла…

* * *

В 1492 году Христофор Колумб открыл первые земли Нового Света – Багамские острова, Кубу и Эспаньолу (Гаити). А спустя полвека во владении Испании оказались вся Центральная Америка и Мексика, северные берега Южноамериканского материка и широкая полоса земель вдоль западного его края, которая, захватывая поднебесные гряды Анд, тянулась от Карибского моря до холодных южночилийских лесов.

В Мексике и в стране инков Перу были открыты колоссальные залежи золота и серебра. С 1535 по 1660 год испанцы вывезли из Америки драгоценных металлов на три миллиарда рублей. Вероятно, и половины этой суммы не дали к середине XVII века все копи Старого Света за все время их существования.

По самым скромным подсчетам, пять или шесть миллионов индейцев – половина коренного населения Нового Света – погибли за первые полтораста лет испанского господства, причем значительная часть исконных обитателей американских земель вымерла на горной каторге, в рудниках Мексики и Перу.

Выкачивая несметные богатства американских недр, испанские колонизаторы создали и ввели в действие систему всеобщего ограбления своих заморских владений.

Основой основ этой системы была жесткая монополия на торговлю с Новым Светом. С начала XVI века право на торговые сношения со всеми заокеанскими землями имел единственный испанский порт – Севилья. По ту сторону Атлантики этим правом пользовались только две гавани – Веракрус в Мексике и Пуэрто-Бельо на северном, атлантическом берегу Панамского перешейка[6].

Из Веракруса вывозились мексиканские товары и мексиканское серебро, через Пуэрто-Бельо поступали в Испанию драгоценные металлы из Перу. Перуанское золото и серебро сперва привозилось в Панаму, расположенную на тихоокеанском берегу одноименного перешейка, а затем на мулах доставлялось в Пуэрто-Бельо.

Тем же путем, то есть через Панаму и Пуэрто-Бельо, шли в Испанию товары из Парагвая и Буэнос-Айреса. Испанские власти предпочитали кружной путь – через Перу и Панаму – прямой морской дороге, ведущей из устья Ла-Платы в устье Гвадалквивира, ибо этот кружной маршрут отвечал железным правилам монопольной торговли с Новым Светом.

Раз-два в год из Севильи в Америку отправлялась особая флотилия – несколько десятков торговых судов под охраной боевых кораблей. Порядок следования этого Золотого флота (так в Испании назывались трансатлантические караваны) был установлен на века и никаким изменениям не подлежал.

Постоянны и нерушимы были маршруты Золотого флота. Из аванпорта Севильи – гавани Сан-Лукар-де-Баррамеды Золотой флот шел на юг, у Канарских островов или у островов Зеленого Мыса брал курс на запад, пересекал Атлантику и либо вдоль цепочки Малых Антильских островов, либо через Багамский канал выходил к Гаване, а затем часть его кораблей направлялась в Веракрус, а часть в Пуэрто-Бельо. Суда, идущие в Пуэрто-Бельо, по пути останавливались в гавани Картахена на северном побережье Южноамериканского материка (эта часть Южной Америки у испанцев носила название Tierra Firme, или Материковая земля).

Нагрузившись в Веракрусе и Пуэрто-Бельо серебром, золотом и прочими дарами Нового Света, корабли шли к Гаване. Там обе флотилии соединялись и через Багамский канал выходили из Карибского моря на простор Атлантики. В обратном направлении Золотой флот пересекал океан в струе Гольфстрима на широте Азорских островов.

С 1537 года в Испании действовало строжайшее правило: ни один торговый корабль не должен в одиночку пересекать Атлантику.

Еще в первом десятилетии XVI века испанская корона закрыла всем иноземным кораблям доступ в моря, омывающие ее заокеанские владения. Этим запретом испанские власти надеялись оградить природные сокровищницы Нового Света от нежелательных конкурентов и поставить под жесткий контроль вывоз из них драгоценных металлов в метрополию.

Первое время система запретов и монополий действовала отлично. И объяснялось это тем, что на великие морские пути, ведущие в Америку и Индию, Испания и ее соседка Португалия вышли куда раньше, чем все прочие державы Европы. Недаром в 1493 году папа Александр VI поделил весь подлунный мир между Испанией и Португалией, а в 1494 году обе эти державы заключили соглашение о демаркации сфер своих грядущих захватов. Демаркационная линия 1494 года рассекла от полюса до полюса всю Атлантику. Все, что лежало к востоку от нее, должно было принадлежать Португалии, все, что к западу, – Испании. И когда спустя несколько десятилетий определились контуры земель, открытых в Новом Свете и на восточных рубежах Азии, в «испанской» половине земного шара оказалась вся Америка, за исключением ее бразильского выступа, а в португальской – Бразилия, Африка и Азия.

Но уже в первой четверти XVI века этот самочинный испано-португальский раздел мира вызвал резкие протесты у морских держав Европы.

Французский король Франциск I настойчиво просил королей Испании и Португалии указать ему, где, когда и при каких обстоятельствах Адам завещал этим монархам право на раздел земного шара. Беседы о завещании Адама Франциск I подкреплял некоторыми, и при этом весьма существенными, акциями. С его ведома французские пираты вышли на морские пути Атлантики и начали охоту за испанскими кораблями. В 1522 году эти пираты захватили на большой морской дороге сокровища мексиканского властителя Монтесумы, которые завоеватель Мексики Кортес отправил из Веракруса в Севилью.

Вслед за французами в игру вступили англичане. В Лондоне прекрасно понимали, что нити, связывающие Испанию с ее заморскими владениями, не так уж трудно оборвать или перерезать.

Английские пираты уже в 60-х годах XVI века нанесли чувствительные удары Испании. А в 1572 году удачливейший английский морской разбойник Френсис Дрейк высадился на Панамском перешейке и перехватил на сухопутье караван с перуанским серебром. В 1577–1580 годах Дрейк совершил кругосветное плавание и по пути разорил и опустошил множество чилийских, перуанских и центральноамериканских гаваней. Этот вояж дал ему четыре тысячи семьсот процентов чистой прибыли, причем львиную долю добычи получила английская королева Елизавета, которая была пайщицей пиратской фирмы Дрейка.

В 1588 году после гибели у берегов Англии Непобедимой Армады морская мощь Испании была окончательно подорвана. И с конца XVI века английские, голландские и французские пираты при прямом покровительстве королей Англии и Франции и властей Нидерландской республики все чаще и чаще начинают вторгаться в подбрюшье испанской колониальной империи – в земли и воды Карибского бассейна.

Если бы пиратам удалось твердо обосноваться на тех или иных островах Антильского архипелага, то под угрозу были бы поставлены все операции Золотого флота. Ведь, отсиживаясь в надежных убежищах, совершая частые вылазки из баз, лежащих неподалеку от Гаваны и Веракруса, Пуэрто-Бельо и гаваней Материковой земли, пираты могли постоянно нарушать всю систему перевозок драгоценных металлов, причем эти акции сулили бы им баснословные барыши.

По многим причинам такая пиратская экспансия была чрезвычайно выгодна державам – конкурентам Испании. И Англия, и Франция, и Нидерланды часто вели с Испанией войны, но в силу взаимного соперничества этих держав им не удавалось завершать успешные боевые операции отторжением сколько-нибудь крупных владений испанской короны.

Кроме того, в периоды порой довольно длительных пауз между очередными войнами эти державы волей-неволей вынуждены были воздерживаться от территориальных захватов.

Однако на пиратов нормы международного права и правила дипломатической игры не распространялись. Англия могла лет десять или пятнадцать жить в мире с Испанией, но английские пираты при тайном попустительстве британских властей невозбранно нарушали границы испанской колониальной империи, пускали ко дну испанские суда и захватывали большие и малые острова в антильских морях.

В итоге к 1660 году частично в результате поражений, понесенных в войнах с Англией, Францией и Нидерландами, частично по причине пиратских набегов и захватов Испания утратила почти все свои островные владения в Карибском море. Во власти испанской державы осталось в сущности лишь два острова – Куба и Пуэрто-Рико. На Эспаньоле, этой жемчужине испанской короны, кое-где все еще стояли испанские гарнизоны, но все внутренние области острова и большая часть его западного побережья попали в цепкие руки пиратов.

В 1639 году французские пираты захватили островок Тортугу, лежащий у северных берегов Эспаньолы, у самого входа в Багамский канал. Тортуга стала важнейшей пиратской базой в Карибском бассейне. Внутренние же районы Эспаньолы превратились в огромную пиратскую ферму. Охотники и скотоводы Эспаньолы вели заготовку мяса для пиратских флотилий. Без солонины с острова Эспаньола пиратам и война была бы не в войну. На местном наречии (пираты говорили на странном англо-франко-голландском жаргоне) солонина называлась буканом, и пираты, постоянные ее потребители, присвоили себе кличку буканьеров[7].

Пиратские гнезда, не всегда, впрочем, постоянные, были также на острове Санта-Каталина (Провиденс), у берегов Центральной Америки, на острове Невис (Малые Антильские острова), а с 1655 года, после того как Англия захватила у Испании Ямайку, этот большой остров стал, пожалуй, еще более важной пиратской базой, чем Тортуга.

Во всех этих пиратских «республиках» во второй половине XVII века обитало тысяч двадцать-тридцать буканьеров, и приток новых поселенцев возрастал на протяжении всей этой эпохи.

Пиратские и полупиратские острова лежали по соседству с английскими, французскими и голландскими колониями, которые в 20–50 годах XVII века возникли на Малых Антильских островах и на Ямайке.

Эти англо-франко-голландские острова превратились в сплошную сахарную плантацию. Король-сахар вытеснил все прочие тропические культуры, а его победное шествие сопровождалось стремительным ростом плантационного хозяйства, основанного на рабском труде[8].

Главная английская сахарная колония – остров Барбадос – в 1645 году насчитывала свыше одиннадцати тысяч мелких белых фермеров и пять тысяч восемьсот негров-рабов. А в 1667 году здесь было 745 крупных плантаторов и 82 000 рабов.

Разоренные белые фермеры уходили к пиратам на Тортугу и Эспаньолу, туда же бежали со «сладкой каторги» черные и белые рабы. Поэтому национальный состав в пиратских поселениях был очень пестрым. Преобладали англичане и французы, часто попадались голландцы, довольно много было негров и мулатов.

Буканьерская вольница осела в непосредственной близости от сахарных колоний, однако сколько-нибудь серьезной опасности для колониальных властей и плантаторов пираты не представляли.

Организаторы пиратского промысла направляли кипучую энергию этой вольницы отнюдь не на освободительную борьбу против сахарных магнатов. При поддержке английских, французских и голландских губернаторов сахарных островов пиратские боссы вели охоту на корабли Золотого флота, попутно опустошая прибрежные селения в испанских владениях.

Такое направление пиратского промысла было крайне выгодно и губернаторам, и высоким властям в Париже, Лондоне и Гааге, и английским, голландским и французским купцам и банкирам, прямо или косвенно связанным с пиратскими вожаками.

Действия пиратов ослабляли испанскую колониальную империю, расшатывали ее устои и приносили немалые барыши людям большого бизнеса.

Своего апогея эта деятельность достигла в 60-70-х годах XVII века, то есть именно в ту пору, когда Эксквемелин посетил их главные базы.

Пираты так основательно оседлали антильские морские пути, что порой совершенно прерывали сношения Испании с Кубой, Мексикой и Южной Америкой. Так, о смерти короля Филиппа IV его заморские подданные в 1665 году узнали спустя семь месяцев после того, как прах венценосца был похоронен в Эскуриале.

Порой Золотой флот так и не доходил до берегов Испании – пираты, выхватывая из этой армады свои жертвы, уничтожали ее по частям. А такие операции удавались им отлично. На берегах Тортуги, близ мелких островов у южного побережья Кубы, в Багамском канале у пиратов было множество тайных убежищ, и там они устраивали засады, а из этих засад совершали быстрые набеги на длинные, неповоротливые и трудноуправляемые караваны Золотого флота.

У Эксквемелина подобного рода операции описаны превосходно, со знанием дела.

60-е и 70-е годы XVII века – этот, если можно так выразиться, эксквемелиновский этап в истории антильских пиратов – отмечены пиратскими акциями беспрецедентного масштаба и неслыханной дерзости. Набеги на испанские города, лежащие на Американском материке, приобретают в эту пору характер больших военных кампаний. Захват Маракайбо и Гибралтара (южноамериканского) сперва Олоне, а затем Морганом и особенно панамский поход Моргана – события чрезвычайно важные и знаменательные. По существу они явились свидетельством полного и трагического бессилия Испании и вопиющей бездарности испанских колониальных властей и испанских вое- и градоначальников.

Кампании эти Эксквемелин описывает великолепно, создавая у читателей зримое представление и об обстановке в Испанской Америке, и о боевой тактике наиболее выдающихся пиратских вожаков.

Пожалуй, только один-единственный раз последователям Олоне и Моргана удалась операция такого масштаба. В 1683 году фламандец Ван Хорн, посадив на свои корабли тысячу двести пиратов, предпринял набег на несметно богатый Веракрус и взял там добычу, не уступавшую панамским призам Моргана.

Но поход Ван Хорна относится уже к эпохе упадка пиратского промысла. В конце XVII века деятельность антильских пиратов начала внушать опасения Лондону, Версалю и Гааге. Мавр сделал свое дело: мощь испанской империи была подорвана окончательно и великие европейские державы не нуждались уже в услугах чернознаменных союзников. После Утрехтского мира (1713 г.), завершившего двенадцатилетнюю войну за испанское наследство, обстановка в Карибском море резко изменилась. Франция взяла на себя роль опекуна Испании, Англия, в том же Утрехте, обеспечила себе долю в испанском наследстве: она получила право «асьенто» – ввоза черных рабов в испанские владения и право на торговлю в некоторых гаванях Испанской Америки, и в частности в гавани Пуэрто-Бельо. Для реализации этих вырванных силой привилегий надо было ввести в русло избыточную энергию буканьеров и флибустьеров.

И многопушечные английские и французские фрегаты стали на стражу морских дорог Золотого флота. Пиратский промысел увял, и хотя и не угас окончательно, но златые дни панамской авантюры Моргана ушли в далекое и невозвратное прошлое.

Если обладателем псевдонима Эксквемелин действительно был голландский странствующий сочинитель Хендрик Смекс, то ему довелось дожить до поры заката антильского флибустьерства.

* * *

Мы уже отмечали, что книга Эксквемелина – исторический источник исключительной важности. Возвращаясь к этой «библии пиратской литературы», особо подчеркнем, что она отличается поразительной объективностью. В отличие от авторов последующих времен, подвизавшихся на поприще «пиратской» беллетристики, Эксквемелин не был романтиком.

И беспощадная ясность этой книги, предельно насыщенной богатейшей и тщательно выверенной информацией, позволяет истинной мерой оценить действия и помыслы антильских рыцарей наживы. Порой отчетливо и резко прорисовываются на страницах эксквемелиновской книги фигуры этих паладинов чистогана. Рок Бразилец, грубый, неотесанный, бешеный, словно фурия, герой дерзких набегов и диких кутежей, показан автором во всем его скотоподобии; так же остро и точно описан один из наиболее удачливых пиратов эксквемелиновского времени – Франсуа Олоне. Вот яркий штрих, который характеризует этого отважного изверга лучше многостраничных описаний: «Уж если начинал пытать Олоне и бедняга сразу не отвечал на вопросы, то этому пирату ничего не стоило разъять свою жертву на части, а напоследок слизать с сабли кровь». Этот же Олоне избирал для очередных набегов города, закрепленные наилучшим образом, ибо, чем крепче были стены обреченных на разорение городов, тем большую добычу можно было взять на их пепелище.

Но особенно удачны в книге Эксквемелина главы, посвященные Генри Моргану. Этот, выражаясь пушкинским языком, «полумилорд-полуподлец» дан во всей своей красе. Морган внушает восхищение своей дерзновенной отвагой (достаточно вспомнить его блестящую победу над куда более могущественным противником в горле лагуны Маракайбо), Морган вызывает омерзение своими изощренными жестокостями, Морган вновь пленяет читателя поистине гениальным замыслом Панамского похода и вновь его разочаровывает в той главе, где описываются его безуспешные и совсем не кавалерственные попытки покорения испанской пленницы.

О страшной участи, постигшей Олоне, Эксквемелин распространяется весьма подробно, но, касаясь дальнейшей карьеры Моргана, он лишь указывает, что судьба этого пирата сложилась более удачно.

Добавим, что удача эта была феерической. Бывший раб барбадосского сахарного магната, бывший предводитель пиратов, предавший гибели множество богатейших городов Испанской Америки, стал затем вице-губернатором Ямайки и получил от английского короля дворянское звание.

Вспомним, что двойник Моргана саббатинивский капитан Блад под конец своей пиратской карьеры также удостаивается великих милостей со стороны его величества короля Вильгельма III. Но в сравнении с эксквемелиновским Морганом капитан Блад – это тигр из мехового магазина…

Хотя нам неведома истинная профессия автора «Пиратов», но что в цифирном деле он был весьма силен, сомневаться не приходится. И с аккуратностью опытного казначея он снабжает свои зарисовки пиратской Америки точнейшими справками о барышах флибустьерских вожаков и стоимости добычи, взятой ими на суше и на море.

Антильские буканьеры в представлении Эксквемелина – это прежде всего люди выгодного бизнеса. Спору нет, их промысел сопряжен с риском, но при выручке в одну тысячу или пять тысяч процентов на затраченный капитал риск этот окупается с лихвой.

Корыстные помыслы этих деловых разбойников Эксквемелин не склонен клеймить обличительными сентенциями. Сын страны, которая стала главным ростовщиком Европы, Эксквемелин прекрасно понимал, что технические приемы амстердамских банкиров и эмиссаров ост-индских и вест-индских компаний по существу мало чем отличаются от методов Пьера Большого или Рока Бразильца.

Скорее его возмущает мотовство и нерасчетливость антильских рыцарей наживы, качества, противопоказанные людям деловой складки, денно и нощно радеющим о приумножении своих капиталов.

Несколько слов о стиле «Пиратов». Читателей, у которых представления о флибустьерах и корсарах южных морей связываются с повестями Висенте Ривы Паласьо, Стивенсона и Саббатини, эта книга на первых порах, быть может, несколько разочарует. Нет в ней ни романтики жестоких абордажных стычек, ни гумилевских брабантских кружев, обрызганных кровью, ни зловещих Билли Бонсов с черной повязкой на глазу.

«В год 1666, второго мая, мы отбыли из гавани Гавр-де-Грас на корабле „Сен-Жан“, принадлежавшей Дирекции Высокой Французской Вест-индской компании, и было на этом корабле двадцать восемь пушек, двадцать моряков, двести двадцать пассажиров, состоящих на службе компании, и вольных особ со слугами».

Этой фразой, сжатой и несущей заряд строго необходимой информации, начинается книга. В таком же стиле, стиле путевых записок вдумчивого и наблюдательного путешественника, выдержаны все ее главы.

Ни сочных эпитетов, ни ярких метафор, ни лирических отступлений в книге нет. Кровавые закаты, зеленый мрак непроходимых лесов, синева панамского неба не прельщают этого трезвого и сдержанного летописца пиратской Америки. Его описания растительного и животного царства Эспаньолы, Тортуги, Материковой земли бесстрастны, как опись имущества, и обстоятельны, как отчеты опытного оценщика земельных угодий.

Но зато какое яркое и «емкое» представление о странах тропической Америки создается у читателя этой книги. С полным правом ее можно признать одним из наиболее выдающихся произведений географической литературы XVII века.

Сообщения о боевых операциях пиратов точны и ясны. Их обычаи и нравы, их повседневная жизнь описаны с исчерпывающей полнотой, и при этом так, что у читателя создается четкое и рельефное представление о флибустьерском быте.

Язык книги суховат, чувство меры неизменно владеет автором, все в книге выдержано в строгих «черно-белых» тонах, лексика проста, порой несколько грубовата: ведь повествование ведется от лица заурядного лекаря, волей случая заброшенного на край света, и правила этой хитрой игры Эксквемелин соблюдает с чисто голландской основательностью.

По существу его книга – это великолепный репортаж; вся она «сработана» таким образом, чтобы дать читателю при минимальной затрате изобразительных средств максимальную информацию о ходе событий в флибустьерском мире и о той обстановке, в которой эти события протекают.

И удивительная вещь! Уж коли приступаешь к этой книге, казалось бы отнюдь не предназначенной для легкого чтения, оторваться от нее не можешь…

Впрочем, читатели в этом, вероятно, убедятся сами и должным образом оценят умную книгу одного из умнейших авторов эпохи Пьеров Больших и Джонов Морганов.

В основу перевода положено первое издание «Пиратов Америки» 1678 года. В этом и во всех последующих изданиях транскрипция испанских географических названий и испанских имен весьма неточна и разноречива. В силу этого названия всех пунктов, расположенных в пределах бывших испанских владений в Америке, а также испанские имена даны по испанскому изданию 1681 года. Иллюстрации и старинные карты заимствованы из издания 1678 года.

Я. Свет[(1968)]

Пиратская Америка, или пираты Америки

Подробные и правдивые повествования обо всех знаменитых грабежах и нечеловеческих жестокостях, учиненных английскими и французскими разбойниками над испанским населением Америки, состоящие из трех частей:

Часть первая повествует о том, как и при каких обстоятельствах автор попадает на корабль, об обычаях команды в море и на берегу, о первых встречах с морскими разбойниками и кто они на самом деле, далее рассказывается о прибытии французов на Эспаньолу, природе острова, его обитателях и их образе жизни.

Часть вторая повествует о появлении пиратов, о причинах по которым практически невозможно говорить о нанесении ущерба пиратству в данных широтах, о людях, поднимающих черный флаг над мачтами своих кораблей, о порядках, царящих в их рядах и взаимоотношениях между собой, а также о различных походах против испанцев.

Часть третья повествует о сухопутных походах, учинённых пиратами южных морей против мирного населения нарождающихся новых городов и цветущих колоний, о сожжении города Панамы английскими и французскими пиратами, а также о тех походах, в которых автор участия не принимал.

В книге имеется приложение[9]:

Краткое описание американских владений короля испанского Карла II, их доходов и системы правления.

Кроме того, прилагается краткое описание наиболее интересных мест, находящихся под властью христиан.

Писал А. О. Эксквемелин, который волею судеб был участником всех этих пиратских походов.

Книга иллюстрирована прекрасными гравюрами, картами и портретами. Амстердам. Напечатано у Яна тен Хорна. 1678 год.

Часть первая, повествующая о полном опасностей плавании в южные моря, о людях и природе тех стран, о приключениях столь же страшных, сколь и прекрасных

Глава первая. Отбытие автора в западную часть Америки на службу во Французскую Вест-индскую компанию. Встреча на море с английским военным кораблем. Прибытие на остров Тортуга

В год 1666, второго мая, мы отбыли из гавани Гавр-де-Грас[10] на корабле «Сен-Жан», принадлежавшем Дирекции Высокой Французской Вест-индской компании, и было на этом корабле двадцать восемь пушек, двадцать моряков, двести двадцать пассажиров, состоящих на службе Компании[11], и вольных особ со слугами. У мыса Бофлер мы остановились, чтобы встретиться с еще семью кораблями Компании, шедшими из Дьеппа, и военным судном с тридцатью семью пушками и с командой в двести пятьдесят человек. Два корабля направлялись в Сенегал, пять – на Карибские острова, а мы – на остров Тортугу. Вскоре к нам присоединилось еще около двадцати судов, шедших к Ньюфаундленду, и несколько голландских кораблей, которые направлялись в Ла Рошель, Нант и Сен-Мартен. Таким образом, флотилия наша состояла из тридцати судов, и мы готовы были принять бой, ибо узнали, что недалеко от острова Орнай нам пересекли путь четыре английских фрегата (каждый по шестьдесят пушек).

Наш командир кавалер Сурди отдал необходимые распоряжения, и мы пошли под всеми парусами при попутном ветре, а туман очень кстати быстро скрыл нас от англичан. Чтобы избежать встречи с врагом, мы шли вплотную к французскому берегу и встретили фламандский корабль из Остенде. Его шкипер пожаловался нашему командиру, что в это утро был ограблен французским пиратом. Военный корабль тотчас же погнался за пиратом, но догнать его не смог. Тем временем французы, приняв нас за англичан, подняли по всему берегу тревогу, ибо они опасались, что мы совершим высадку. Хотя мы и подняли наши флаги, нам не поверили.

Затем мы отдали якорь у рейда Конкет в Бретани (близ острова Уэссан), чтобы запастись провиантом и пресной водой. Взяв все необходимое, мы снова отправились в путь, намереваясь обойти мыс Ра-де-Фонтено, дабы избежать пролива Сарлинг, где мы рисковали встретиться с английскими военными кораблями. В этом проливе очень сильное течение и множество утесов. Он расположен у французского берега на 48°10′ северной широты и весьма опасен, так как его рифы скрыты под водой. Поэтому на нашем корабле все, кому не доводилось здесь плавать, были крещены на следующий манер.

Главный боцман облачился в длинный балахон, надел шляпу забавного вида и взял в правую руку деревянный меч, а в левую – горшок с колесной мазью. Его лицо было вымазано сажей. Он нацепил на себя ожерелье из деревянных гвоздей и прочих корабельных мелочей. Все, кого еще судьба не заносила в эти края, становились перед ним на колени, и он крестил им лбы, ударяя при этом по шее деревянным мечом, а подручные боцмана обливали их водой. Сверх этого каждый «крещеный» должен был отнести к грот-мачте бутылку вина или водки. Впрочем, у кого вина не было, того и не просили об этом. На тех кораблях, которые еще сами не бывали в этих местах, брали вино и с их командиров; все это сносили к мачте и делили.

Голландцев также крестили возле этих утесов. Крестили их и близ утесов Берланга, лежащих недалеко от берегов Португалии на 39°40′ северной широты. Это очень опасные рифы, потому что ночью они совершенно не видны из-за высокого берега. Способ крещения у голландцев совсем не такой, как у французов. У них принявшие крещение, словно преступники, трижды прыгали в воду с самой высокой реи, а некоторым, по особой милости, разрешали прыгать с кормы. Но истинным геройством считался четвертый прыжок – в честь Его Высочества[12] или капитана. Того, кто прыгал первым, поздравляли пушечным выстрелом и поднятием флага. Кто не желал лезть в воду, платил по голландским правилам двенадцать стюйверов[13], а офицеры – половину рейксдалдера[14]. Пассажиры же платили столько, сколько с них потребуют. Со шкиперов кораблей, еще не бывавших в этих водах, брали большую бочку вина; если они противились, в отместку отсекали фигуру на носу корабля, и шкипер или капитан не имели права воспрепятствовать этому. Все полученное передавалось главному боцману, который хранил трофеи до захода в гавань, а там на вырученные деньги покупали вино и делили со всеми находившимися на корабле без исключения. Ни голландцы, ни французы так и не могли растолковать, зачем все это делается, говорили только, что это старый морской обычай. Некоторые утверждают, что этот обычай был установлен императором Карлом V[15], но в его законах ничего подобного не значится. Я написал обо всем этом, поскольку речь зашла о морских церемониях, теперь же мы снова отправимся в наше путешествие.

Когда мы миновали пролив, нас подхватил попутный ветер, и мы дошли до мыса Финистерре, но там попали в жестокую бурю и потеряли друг друга из виду. Шторм длился восемь дней. Было жалко смотреть, как корабль бросало из стороны в сторону и пассажиры падали с правого борта на бак, не имея сил подняться, потому что всех трепала морская болезнь. Матросы, занятые работой, просто переступали через них. Потом снова все стихло, небо прояснилось, и мы пошли своим курсом так быстро, что вскоре пересекли тропик Рака. Это круг, придуманный звездочетами; он лежит словно пограничная черта по пути солнца на север на 23°30′ северной широты. Тут нас снова крестили тем способом, о котором я уже упоминал, потому что у французов в обычае крестить и под тропиком Рака, и под тропиком Козерога. И нас подхватил попутный ветер, что было для нас весьма кстати, поскольку воды уже не хватало и в день приходилось не больше двух муций на человека[16].

На широте острова Барбадос мы заметили английский пиратский корабль, который вознамерился догнать нас. На нем было двадцать четыре пушки. Но, заметив, что мы сильнее, он ушел от нас. Мы пустились в погоню и выстрелили из наших восьмифунтовых пушек, но паруса у него были лучше, и мы скоро отстали.

После этого мы опять легли на свой курс и вскоре увидели остров Мартинику. Мы стремились к рейду Св. Петра[17], но разыгравшийся на дальнейшем пути шторм задержал нас. Мы решили было отправиться в Гваделупу, но шторм оказался таким сильным, что мы не смогли пройти и туда. В конце концов, никуда не заходя, мы дошли до острова Тортуги, куда, собственно, и направлялись. Мы проследовали вдоль берега Пунта-Рики[18], веселого и прекрасного острова, заросшего лесом до самых вершин. Вскоре перед нами открылся остров Эспаньола, который мы опишем позже. И наконец 7 июля этого же года мы достигли острова Тортуги, не потеряв ни одного человека. Здесь были разгружены товары Компании, и корабль с несколькими пассажирами отправился в Кюль де Сак[19].

Глава вторая. Описание острова Тортуги, растений и плодов. Как там очутились французы и дважды были изгнаны испанцами. А также о том, как автор был там трижды продан

Остров Тортуга находится примерно в двух милях к северу от великого и славного острова Эспаньола. Он лежит на 20°30′ северной широты и имеет в окружности около шестнадцати миль. Название свое остров получил из-за сходства с гигантской черепахой (Тортуга по-испански черепаха). Весь остров в скалах. На нем везде большие деревья, которые растут прямо среди камней; земли там почти нет, и их корням деваться некуда. Северная часть острова необитаема и очень неприветлива, там нет ни гавани, ни отмелей, разве что небольшие площадки между утесами. Поэтому заселена лишь южная часть острова, где есть гавань и куда могут приставать корабли. Обитаемая сторона делится на четыре части: самая лучшая из них – Ля бас тер (Низменная земля), именно туда пристают корабли. Там есть селение Кайон, в котором живут богатые плантаторы. Другая, Ле миль плантаж, обжита совсем недавно и славится табаком. Самая западная часть острова называется Ля Ринго. В четвертой части, а называется она Ля Монтань, находятся самые древние плантации этого острова. Гавань хорошая, она защищена от рифов, и к ней ведут два прохода. На дне тонкий песок. В нее могут заходить и семидесятипушечные корабли.

Растительное же царство острова Тортуги необычайно разнообразно. Здесь растут бразильское дерево[20], красный, белый и желтый сандал. Желтое сандаловое дерево здешние жители называют буа де шандель (свечное дерево), потому что горит оно ярко, словно свеча. Когда ночью идут на рыбную ловлю, из него делают факелы. Растет на острове и лигнум санктум, в других странах его называют покхаут[21], а также деревья, которые постоянно гноятся какой-то особой смолой, и китайский корень[22], однако он не так хорош, как ост-индский. Он мягкий и белый, и его охотно едят дикие свиньи, которые вообще ничем не питаются, кроме него. Встречаются здесь алоэ и другие лекарственные растения, а также деревья различных пород, пригодные для постройки кораблей и домов. На острове есть все плоды, которые можно найти на Карибских островах: маниок, батат, иньям[23], арбузы, испанские дыни[24], пакиайи[25], карасоль[26], мамай[27], ананасы, плоды акажу[28] и другие, которые я перечислять не стану, чтобы не отвлекать внимания читателей. Сверх этого там множество различных пальм, из мякоти которых можно приготовлять вино, а листьями покрывать дома.

На острове много диких свиней, но охота с собаками на них запрещена, ибо остров мал, а свиней надо беречь на случай, если нападут враги и жителям придется укрываться в лесах. Охота там очень опасна из-за утесов, поросших мелким кустарником. По неосторожности можно с них легко свалиться. Так уже погибло множество людей. На дне между скалами немало скелетов, и никто не может сказать, сколь долго они лежат.

В определенное время года на остров прилетает много голубей, и жители могут прокормиться ими, не ведая нужды в другом мясе. Но проходит время, и голуби становятся несъедобными, потому что они клюют очень горькие семена, худеют и мясо их становится горьким. На берегу всегда много морских и речных крабов. Они огромны и вполне съедобны. Рабы и слуги едят крабов довольно охотно, у них приятный вкус, но для здоровья крабы вредны, ибо если потреблять их часто в пищу, то начинаются такие головокружения, что все идет кругом, и порой люди на короткое время почти слепнут.

Французы, основав в свое время колонию на острове Сен-Кристофер и изрядно укрепив ее, снарядили несколько судов и послали их на запад в поисках новых мест. Вначале они высадились на берегу острова Эспаньолы. Выйдя на сушу, они убедились, что земли там очень плодородные и изобилуют одичавшими быками, коровами, свиньями и лошадьми. Но, взяв в расчет, что никакой выгоды от этих диких стад не будет, пока не устроят загонов (а этого они не могли сделать, потому что остров Эспаньола уже был заселен испанцами), французы решили, что лучше всего обосноваться на острове Тортуге. Без каких-либо потерь они выгнали десять или двенадцать испанцев, которые там жили, и примерно полгода им никто не мешал. Потом на своих каноэ они отправились домой и возвратились с новыми поселенцами, решив заложить на острове плантации. Тем временем испанцы, которые не могли спокойно спать из-за этих приготовлений, снарядили несколько судов и высадились на Тортуге, чтобы занять ее снова. Это им не удалось, потому что французы сразу же скрылись со своим скарбом в лесах, а на следующее утро ушли на каноэ в море. У французов было большое преимущество: у них не было ни женщин, ни детей, каждый мог быстро скрыться, найти себе пропитание и легко известить соотечественников о случившемся и тем самым помешать испанцам построить на острове укрепления.

Испанцы отправились за ними в погоню, думая рассеять их и уморить с голоду, как они это делали с индейцами. Однако у них ничего не вышло, поскольку у французов было много пороха и ружей. Французы выбрали момент, когда почти все испанцы перебрались за ними на большую землю[29], и возвратились на Тортугу, перебив всех, кто там еще остался, а затем уничтожили и возвратившихся испанцев. Так они снова стали хозяевами острова.

Овладев островом, французы сразу же послали верного человека к губернатору и одновременно военачальнику острова Сен-Кристофер. Они попросили прислать им собственного губернатора, чтобы он правил народом и помог засеять всю землю. Губернатор внял этой просьбе и тотчас же приказал снарядить корабль, стоявший на рейде, отправив на нем в качестве губернатора мосье Ле Вассера. Ле Вассер возглавил большой отряд и взял с собой все необходимое. Как только новый губернатор прибыл на остров, он приказал на одной из скал построить форт, который защитил бы гавань от вражеских кораблей. Этот форт был неприступен, потому что на тропе, ведущей к нему, едва могли разойтись два человека. На склоне горы была пещера, которую использовали как склад оружия, а на вершине имелась удобная площадка для батареи. Губернатор приказал построить рядом с ней дом и установить там две пушки, соорудив для подъема на форт переносную лестницу, которую в случае нужды можно было убрать. На территории форта был вырыт колодец, и воды в нем хватило бы на тысячу человек. Вода поступала из родника, и, таким образом, извне колодец был совершенно недоступен. Вокруг форта разбили плантации, где стали выращивать табак и фрукты.

Когда французы основали колонию и укрепились на острове, они начали ходить на большую землю на охоту, добывать шкуры; те же, кто не имел к этому склонности, повадились грабить испанские берега, что, впрочем, они делали и раньше. А у кого на руках были женщины, остались на острове; некоторые из них занялись разведением табака, другие сбором древесного сока, и каждый добывал себе такими способами пропитание.

Между тем испанцы никак не могли успокоиться и допустить, что французы выживут окончательно их с острова. Они дождались удобного момента, когда большинство французов ушло в море, а часть была на охоте, снарядили каноэ и отправились на Тортугу вторично, прихватив с собой несколько пленных. Испанцев было восемьсот человек, французы не смогли удержать остров и поэтому укрылись в форте. Губернатор приказал срубить вокруг него все деревья, чтобы лучше видеть врагов. Испанцы поняли, что без пушек им форта не взять, и принялись совещаться, как быть дальше. Поскольку все высокие деревья, окружавшие форт, были срублены, открылась возможность обстрелять его с соседней горы. Испанцы отплыли от берега и через некоторое время втащили пушки на эту гору. Гора была довольно высокая, и с ее вершины виден был весь остров. Склоны горы были крутыми и обрывистыми, взобраться наверх было очень трудно. Как это удалось испанцам, я расскажу ниже.

Испанцы привезли много рабов и слуг, среди которых были метисы, или полукровки, и индейцы. Они-то и должны были проложить путь через скалы, чтобы доставить пушки на вершину и устроить батарею, которая открыла бы огонь по форту и принудила французов сдаться. Но как только испанцы принялись за дело, французы нашли способ отбить пушки. Ночью на Тортуге высадились охотники и пираты и тайком взобрались на вершину горы по ее северному склону. К таким делам они были вполне привычны. Испанцы с большим трудом все же втащили пушки на гору, рассчитывая обстрелять форт на следующий день. Они не подозревали о вылазке французов. Но утром (а к тому времени они привели пушки в порядок) французы неожиданно напали на них с тыла и многих из них сбросили с горы. Ни один из испанцев не уцелел, все переломали себе шеи и ноги. Остальных французы тоже перебили без всякой пощады. Те испанцы, которые остались на берегу, поняли, что произошло нечто ужасное, и тут же отплыли и больше уже не пытались захватить остров.

После этого Тортуга оказалась в полной власти губернатора, который хозяйничал на ней вплоть до 1664 года, пока остров не перешел во владение Французской Вест-индской компании и губернатором не был назначен мосье Ожерон. Компания наводнила колонию своими уполномоченными и слугами, решив заняться прибыльной торговлей с испанцами, как это делали голландцы на Кюрасао[30]. Однако Компании не повезло. Она надеялась вступить в сделку с враждебной нацией, а такого быть не могло. Каждый, будь то пират, охотник или плантатор, вначале покупал все в долг, но, когда дело дошло до оплаты, никто платить не стал. Тогда Компания была вынуждена отозвать своих агентов и приказала им продать все, что у нее было, а торговлю свернуть. Все слуги Компании были проданы, кто за двадцать, кто за тридцать реалов[31]. Меня также продали, потому что я был слугой Компании, как назло, имел несчастье попасть к самой отменной шельме на всем острове. Это был вице-губернатор, или помощник коменданта. Он издевался надо мной, как мог, морил меня голодом, чтобы вынудить откупиться за триста реалов, и ни на минуту не оставлял в покое. В конце концов из-за всех этих невзгод я тяжко захворал, и мой хозяин, опасаясь, что я умру, продал меня за семьдесят реалов одному хирургу. Но по выздоровлении я оказался совершенно наг, у меня только и осталось что рубашка да старые штаны. Мой новый хозяин был несравненно лучше: он дал мне одежду и все что было необходимо, а после того как я отслужил у него год, предложил выкупиться за сто пятьдесят реалов, причем он готов был повременить с уплатой до тех пор, пока я не накоплю эти деньги.

Обретя свободу, я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов, или разбойников, вплоть до 1672 года. Я совершил с ними различные походы, о которых и собираюсь здесь рассказать. Но вначале хочу описать остров Эспаньолу, чтобы любознательный читатель ведал все о землях в западной части Америки.

Глава третья. Самое полное и достоверное описание большого и славного острова Эспаньолы

Остров Эспаньола вытянут с запада на восток. Он расположен между 17°30′ и 20° северной широты. В окружности этот остров достигает трехсот миль: он простирается на сто двадцать миль в длину и примерно на пятьдесят в ширину и в одном месте суживается. Я не стану утомлять благосклонного читателя историей открытия этого острова, поскольку каждый знает, что его открыл в 1492 году Христофор Колумб, посланный доном Фернандо, королем Испании[32]. С тех пор и поныне остров находится во владениях Испании. На нем много различных городов и прекрасных селений. Все они построены испанцами. Здешняя столица – город Санто-Доминго, и назван он так в честь святого Доминика. Город этот находится в южной части острова на 18°13′ северной широты и лежит примерно в сорока милях от крайней оконечности восточного мыса – Пунта-дель-Эспада. Город обнесен каменной стеной, и в нем сильная крепость, господствующая над всей гаванью. Гавань эта превосходна: в ней могут найти пристанище множество кораблей и все они будут надежно защищены от любых ветров, кроме южного. Вокруг города прекрасные плантации, где произрастают разнообразные плоды – все, какие только могут встретиться в этих местах. В городе живет губернатор острова. Его называют здесь президентом. Отсюда снабжают всем необходимым остальные города и селения острова: ведь испанцы не торгуют больше ни в одной гавани, кроме этой. Большинство проживающих здесь людей купцы и лавочники.

Город Сантьяго-де-лос-Кабальерос назван в честь святого Иакова[33]. Он расположен в глубине острова близ 19° северной широты. Окружных стен у него нет. В нем живут охотники и плантаторы. Вокруг города расстилаются превосходные пастбища, где пасутся большие стада диких животных, так что в этих местах выделывают много кож хорошего качества.

К югу от города Сантьяго находится необычайно живописное селение Эль-Котуи, или Нуэстра-Сеньора-де-Альта-Грасиа, что значит Высокая Милость Богоматери. Вокруг нее раскинулись прекрасные плантации, на которых возделывают большое количество какао или шоколада, имбирь, табак, а также добывают тальк[34].

Испанцы, живущие в тех местах, ходят на своих каноэ на остров Савону ловить рыбу и морских черепах, которые вылезают на берег, чтобы откладывать яйца. Этот остров не достоин особого описания. На нем один песок да множество покхаутов. Испанцы в свое время свозили туда коров и быков, надеясь, что они размножатся, но после нападения каперов весь скот истреблен.

К западу от города Санто-Доминго расположено другое большое селение, и оно называется Эль-Пуэбло-де-Ассо. Жители этого селения поддерживают оживленную торговлю с соседним поселением Сан-Хуан-де-Гоаве, расположенным в самом центре острова. Там много пастбищ, и захватывают они часть острова окружностью миль в двадцать, и пасется в тех местах множество диких коров и быков. В этих краях не встретишь ни одного человека, кроме бродячих пастухов и охотников. Большинство люди смешанных кровей: одни – потомки негров и белых (их называют мулатами), другие – негров и индейцев (их называют алькатрасами)[35]. Немало там и других полукровок: ведь испанцы относятся ко всем небелым женщинам точно так же, как и к своим соотечественницам.

Это селение поставляет большое количество сала и кож, там не занимаются ничем другим. Из-за частых засух обрабатывать тамошнюю землю бесполезно. Вот, собственно, и все, что находится в распоряжении испанцев, начиная от мыса Лобос, лежащего неподалеку от Сан-Хуан-де-Гоаве, до мыса Самана на северо-востоке и от Пунта-дель-Эспада до мыса Лобос. Остальная часть острова населена французами, которые промышляют лесом и работают на плантациях.

На острове много хороших гаваней. Они встречаются начиная от мыса Лобос вплоть до мыса Тибурон, расположенного в западной части острова. Четыре или пять гаваней, пожалуй, самые лучшие в этих местах (они превосходят даже английские) и окружены плантациями, долинами и реками, в которых, наверно, самая лучшая вода на свете. Есть там и отличные отмели, и туда выходят черепахи класть яйца. От мыса Тибурон вплоть до мыса Донья Мария всего две гавани, а от мыса Донья Мария до мыса Сан-Николае (Ле-Моль-Сен-Никола) целых двенадцать прекрасных гаваней. В каждую из них впадает по две или три речки, богатые рыбой. В северной части острова тоже много различных городов и селений, но в свое время они были опустошены голландцами и испанцы покинули их навсегда.

Глава четвертая, повествующая о плодах, деревьях и животных, встречающихся на острове Эспаньоле

Остров Эспаньола богат различными растениями. Здесь есть большие равнины – от пяти до шести миль в окружности. Некоторые из них засажены апельсиновыми деревьями, одни – сладкими сортами, другие – кислыми. Встречаются здесь и лимонные деревья, однако дают они плоды не таких сортов, какие привозят из Испании. По величине эти лимоны не больше куриного яйца и намного кислее обычных. Здесь есть и немало мест, где растут пальмы. Здешние пальмы весьма внушительных размеров и выглядят очень забавно. Некоторые деревья достигают примерно ста двадцати – двухсот футов в высоту, сучьев у них нет, а где-то вверху от ствола отходят широкие стебли, мякоть которых по вкусу напоминает белокочанную капусту. На этих стеблях сидят листья и початки. На каждом дереве не меньше двенадцати таких листьев. Каждый месяц они опадают и снова через месяц на их месте появляются новые. Плоды созревают каждый год, и сидят они прямо на стеблях, которые, как я уже говорил, напоминают по вкусу капусту и вполне съедобны. Если плоды эти прокипятить, то они от капусты не отличаются совсем. Семенами этих пальм питаются дикие свиньи. Листья достигают примерно двух или трех футов в ширину и семи или восьми футов в длину. Листья эти довольно крепкие; ими кроют хижины, для чего их коптят (как это делается, я расскажу позже) и кладут прокопченной стороной внутрь. С внешней стороны эти листья зеленые, с тыльной – белые. Содрав с них кожицу, ее используют как пергамент, и писать на этой кожице можно, как на бумаге. А если внезапно начинается дождь и поблизости нет никакого укрытия, то эти листья дают надежную защиту. В случае надобности из них можно делать ведра и в них держать питьевую воду. Листья эти могут сохранять влагу не дольше семи-восьми дней. Древесина этих пальм необычайно твердая, но сердцевина легко режется ножом. Твердый слой древесины, собственно, не толще трех или четырех дюймов, а ствол настолько могуч, что его едва могут обхватить два человека. Эти деревья встречаются по всему острову и растут на любой, самой неплодородной почве. Из их сердцевины можно приготовлять и вино. Готовят его обычно следующим образом: дерево спиливают примерно в трех или четырех футах от земли, на спиле делают четырехугольный надрез, и со временем в него собирается сок, да такой крепкий, что его уже можно пить.

Французы называют эти пальмы французскими капустными пальмами. Кроме них есть и другие разновидности, которые именуются веерником, колючей пальмой, винной пальмой, железной пальмой, шляпной пальмой, или пальмисте[36], горной пальмой. Пальмы, которые называются веерными, достигают такой же высоты, что и винные пальмы, их листья напоминают веер и бывают в диаметре семи или восьми футов. Их ствол сплошь усеян шипами длиной до полутора футов. Початки на этих деревьях точно такие же, как и на других пальмах, однако они намного больше и толще и тоже служат пищей для диких зверей. Листья этой пальмы пригодны лишь для покрытия хижин. На хорошей земле эти пальмы растут довольно редко и встречаются чаще всего на песках в скалистых местах.

Колючая пальма получила свое название из-за бесчисленных шипов, усеивающих ее ствол от корней вплоть до самых листьев. Шипы достигают в длину трех-четырех дюймов. Некоторые индейские племена, живущие в Южной Америке, этими шипами наносят узоры на коже или пытают своих пленников. Пытают они следующим образом: пленного привязывают к дереву, обвертывают шипы тряпицей, пропитанной пальмовым маслом, и загоняют их в тело так близко друг к другу, словно они покрывают ствол пальмы. Затем тряпье зажигают. Если пленник при этом напевает, то его объявляют добрым воином и ему не причиняют никакого вреда, если же он орет и визжит, то заключают, что он трус. Об этом я слышал от одного индейца, который сам не раз проделывал подобное над своими врагами. То же говорил и один христианин, долго живший среди индейцев. Однако возвращусь к нашему повествованию и отмечу, что эта разновидность пальмы ничуть не выше веерной, но листья у нее, как у капустной пальмы, хотя сидят и не на столь длинных черенках. Из сока этой пальмы тоже делают неплохое вино, точно таким же способом, который мы уже описали выше. Початки вызревают на этой пальме так же, как и на других, однако ее плоды совсем иного вида – они круглые и не больше даюта[37]. Внутри у них косточка, она очень твердая и по вкусу подобна доброму испанскому ореху. Эти деревья встречаются чаще всего на побережье в низменных местах.

Винная пальма называется так потому, что из нее можно приготовить много вина. В высоту она не больше сорока – пятидесяти футов и на вид весьма необычна. От самых корней и примерно до половины или двух третей высоты ее ствол не толще трех пядей, а затем он раздувается, как французский бочонок. Это утолщение наполнено веществом, которое подобно мякоти капустной кочерыжки, и соком, довольно приятным на вкус. Когда сок перебродит, он становится крепче любого вина. Чтобы добыть сок, дерево валят. А срубить это дерево можно только огромным ножом, который называют мачете. Когда пальма срублена, в сердцевине высверливают четырехугольное отверстие, в средней части расширенное, и эту дыру называют бочкой. В ней-то и толкут мякоть до тех пор, пока она не разбухнет, а затем вычерпывают сок руками. Из этого дерева можно получить все, что нужно для приготовления вина. Сок очищают листьями, а потом из них же делают сосуды для готового вина и пьют из них. Плоды этого дерева растут точно так же, как и на всех остальных пальмах, но по величине, виду и цвету напоминают вишню и вполне съедобны, хотя вкус у них вяжущий. Эта пальма растет на высоких местах и в скалах.

Дерево пальмисте называют также шляпной пальмой, и из плодов его изготовляют знаменитые испанские четки. Плоды эти невелики и очень тверды. Пальмы же довольно высокие, листьев у них мало, и растут они чаще всего на вершинах больших гор.

На этом острове встречаются и другие большие и высокие деревья. Они дают плоды размером с дыню (кстати, дыни также растут на острове), в самой середке у них косточка не больше куриного яйца, а мякоть по цвету напоминает дыню. Сверху она серая и вкусом сходна с абрикосом. Плоды эти так и называются французскими абрикосами. Дикие свиньи едят их очень охотно. Есть там и другие деревья, например грушевое, пледы которого называют кайемитами[38]. Эти плоды похожи на большие черные сливы и такого же цвета. Сок у них, как молоко, и очень вкусный, внутри плода по пять, изредка по три зерна величиной не больше турецких бобов. Их тоже едят дикие свиньи, но встречаются эти деревья не всюду.

Растут в этих местах и большие деревья генипас[39]. По внешнему виду они напоминают черешню – у них такие же листья, но ветви расставлены очень широко. Их плоды похожи на маковые головки, однако размером они с два кулака. Цвет их скорлупы серый, внутри много мелких семян с кожицей. Семена эти очень странные: кожица у них тонкая, и, проглотив их целиком, можно сильно расстроить желудок. Сок незрелых плодов неприятен на вкус. Он черен как сажа и похож на чернила, но дней через девять выцветает настолько, что все им написанное исчезает бесследно. Древесину этого дерева используют для построек, она очень прочна, и ее легко обрабатывать. Особенно она хороша для кораблей, потому что не боится влаги.

Здесь много и таких фруктовых деревьев, которые уже были описаны другими авторами. Много тут также кедров, испанцы называют их кедрос, а французы – акажу (красное дерево). Кедр очень хорош для постройки кораблей и каноэ. Каноэ – это лодки, выдолбленные из цельного ствола дерева, но плавать на них можно не хуже, чем в шлюпке. Индейцы умеют изготовлять такие каноэ без всяких железных инструментов. Делают они это так: дерево обжигают, когда оно еще стоит на корню, и опаливают должным образом. Когда дерево падает, под ним разводят большой костер и становятся вокруг с водой наготове, заливая те места, которые обгорать не должны. Затем каменным топором выскабливают выгоревшую древесину и получают новое каноэ. На таких каноэ можно пройти миль двадцать, пятьдесят, а иногда даже и добрую сотню.

Дома и корабли строят и из других деревьев, растущих в этих местах, и, между прочим, из плодовых. Лучшие сорта деревьев – мапу, акома, дуб, бразильское дерево, манцилин, каучуковое дерево. Кроме того, здесь в большом количестве встречаются покхаут и разные лекарственные растения – лигнум алоэ, не меньше чем трех видов, кассиа лигна и китайский корень, правда он не так хорош, как ост-индский.

Мапу[40] – дерево на диво толстое и поэтому вполне пригодное для изготовления каноэ, но оно уступает акажу, или кедру, поскольку его древесина более рыхлая и быстро тяжелеет от воды. Дерево акома[41] тоже отличается тяжелой древесиной, по цвету она такая же, как древесина пальм, растущих в тех же местах, хорошо обтесывается и полируется. Эта древесина настолько твердая, что из нее делают мельницы для сахара.

Дуб используют гораздо реже. Он идет на всякие поделки, хотя вполне пригоден и для постройки кораблей. Дуб хорошо сохраняется в воде, и, что особенно важно, его совершенно не берет морской червь в отличие от других пород деревьев.

Бразильское дерево довольно хорошо известно, здесь его называют рыбным деревом. Оно пригодно для многих целей. Это дерево чаще всего встречается на южном побережье острова в местностях Хакмел и Хакина, где легко могут подходить к суше большие корабли.

Дерево манцилин[42] растет у самого берега, его ветви иногда свисают до самой воды. Плоды этого дерева такие, как у яблони ранет, но очень ядовитые: кто съест такое яблочко, у того начинается жар и одолевает страшная жажда, а цвет кожи меняется. Любая рыба, отведавшая этот плод, тоже становится ядовитой. Его сок похож по цвету на инжирное молоко. И стоит лишь дотронуться до дерева, как на теле сразу появляются жгучие пузыри, причиняющие сильную боль. Я испытал это на себе, когда однажды обломил веточку манцилина, чтобы отогнать комаров. Несколько дней кожу отчаянно жгло, все лицо покрылось пузырями, и почти три дня я ничего не видел.

На здешних берегах есть и такие деревья, плоды которых похожи на знаменитые дамасские сливы. У них точно такие же косточки, и бывают эти плоды светлые и темные. Когда они поспевают, на берегу скапливаются стада диких свиней, которые с жадностью пожирают паданцы и сразу же жиреют. Растут эти деревья прямо на песке. По высоте и по форме ветвей они напоминают наш голландский кустарник, который также здесь встречается на дюнах. Это дерево испанцы называют икако.

На острове встречается и другая разновидность плодовых деревьев – абелькосовое дерево[43]. Плоды у него почти такие же, как у икако[44]; ствол очень высокий и толстый, листья, как у грушевого дерева, но плоды не меньше наших дынь и внутри у них косточка величиной с яйцо, мякоть желтая и такая же плотная, как у дыни, и обладает приятным запахом и вкусом. Французы победнее едят их с мясом вместо хлеба.

После этого краткого описания деревьев и плодов, которыми славится остров Эспаньола, следует уделить внимание и различной нечисти, что водится в здешних краях. Правда, ядовитых гадов нет нигде, но зато вдоволь тут комаров, а жалят они так, что нет от них никакого житья, особенно новичкам. Первая их разновидность по своим размерам напоминает наших дневных комаров. Они впиваются в тело и сосут кровь до того, что уже не в силах бывают взлететь в воздух. Из-за них всегда приходится таскать какую-нибудь ветку и беспрерывно махать ею, как корова хвостом. Больше всего они мучают людей по утрам и вечерам. Но пожалуй, самое скверное это то, что они постоянно зудят, и этот гул не смолкает ни на мгновение. Испанцы называют их москитами, а французы – маринганами[45].

Комары второй разновидности размером не больше песчинки. Летают они совершенно бесшумно, но еще противнее москитов, потому что жалят даже сквозь одежду. Охотники, отправляясь в засаду в заросли, спасаются от них, намазываясь специальным жиром. По вечерам охотникам приходится жечь в хижинах табак или какие-нибудь травы, иначе нет от этих комаров никакого спасения. Летают они и утром, и вечером, и ночью. Днем они, правда, затихают, и, как только поднимается ветерок или наступают первые холода, исчезают. Третья разновидность комаров не меньше горчичного зерна и отличается красным цветом. Они не жалят, но отгрызают на том месте, где садятся, кусочек кожи. Вскоре там появляется струпик, и у людей становится такой вид, будто они поражены неким злым недугом. Эти комары летают днем, ночью их почти не бывает. Испанцы называют их калародами, а французы – рогадос. Есть здесь и такие насекомые, которые по своему виду и окраске похожи на личинок, только побелее и подлиннее. На голове у них два пятнышка. Они светятся ночью так сильно, что, если на дереве сидят два или три таких насекомых, кажется, что сквозь ветки светится огонь. В мою палатку однажды попали три такие личинки. При свете, который они излучали, можно было читать. Мне очень хотелось привезти их в Европу, но они не вынесли наступивших холодов. А надо сказать, что если раздавить такое насекомое или оно само собой лишится жизни, то – странное дело – свет от него сразу пропадает. Этих насекомых испанцы называют москас де фульго[46]. Встречаются здесь и насекомые, которых просто называют кузнечиками. Стоит кому-нибудь пройти мимо них, они поднимают дикий стрекот и разбегаются в разные стороны.

На острове Эспаньоле много всяческих гадов, например змей. Они хотя и не ядовиты, но приносят большой вред, уничтожая кур, голубей и других птиц. Правда, некоторые змеи весьма полезны: они спасают дома от крыс и мышей. Эти змеи очень хитры. Они пищат в точности как крысы, которые, ничего не подозревая, лезут им прямо в пасть и погибают. Змеи не грызут добычу; убив зверька, они первым делом высасывают из него кровь, а затем проглатывают целиком вместе со шкурой и шерстью, переваривая все в утробе без остатка.

Другая разновидность пресмыкающихся – летучие ловцы[47]. Их называют так потому, что они ловят добычу в воздухе. Они не приносят никакого вреда.

Сухопутные черепахи селятся здесь по болотам и разным низким местам. Они царственно вкусны.

Когда поспевает табак, на острове появляется несметное количество гусениц. Напав на табачные плантации, они могут принести огромный вред. Иногда именно так и бывает. Табак приходится при этом срезать и выбрасывать. Эти гусеницы зеленого цвета и толщиной в палец.

Есть тут и пауки до невозможности отвратительные на вид. Их тело размером с яйцо, ноги не меньше, чем у небольших крабов, и волосатые. У них множество зубов черного цвета, не меньше, чем у кроликов. Кусаются они чрезвычайно больно, но не ядовиты. Эти пауки селятся обычно на крышах домов. В зарослях камышей близ воды можно встретить тысяченожек, по-латыни они называются сколопендрами. Тысяченожки очень похожи на скорпионов, но хвоста у них нет. Если вас укусит скорпион, то вам уже ничто не поможет, если же сколопендра, то место укуса распухнет, и затем опухоль пройдет сама собой. Таким образом, на острове нет таких тварей, которые были бы очень вредны для человека.

Раз мы занялись описанием всякой нечисти, то следует упомянуть также и о кайманах – одной из разновидностей крокодилов. На острове их довольно много. Они невероятно длинны и толсты. Некоторые достигают семидесяти футов в длину и двенадцати в ширину. Эти звери необычайно хитры в добывании пищи. Они вытягиваются до предела и плывут, подхваченные потоком воды, словно прелое бревно. Течение гонит их, и в конце концов они оказываются недалеко от берега. Если в этом месте приходят на водопой дикие свиньи или коровы, они моментально бросаются на них и тянут за собой на дно, топя в воде. Чтобы быстро погрузиться, крокодилы глотают перед этим камней на сто или двести фунтов, потому что сами они весят сравнительно немного и нырять без груза им трудновато. Утащив зверя под воду, они оставляют его там дня на три-четыре, пока мясо не протухнет. До этого крокодилы к добыче не притрагиваются, даже не кусают свою жертву.

Стоит растянуть на берегу для просушки шкуру, и кайманы тут как тут. Они затягивают ее на дно и придавливают камнем. Потом дожидаются, пока шкура облысеет. Все это я видел воочию. Теперь мне хотелось бы рассказать о них то, что мне довелось услышать, хотя ни один из сочинителей, писавших о кайманах, таких сведений никогда еще не сообщал. Один вполне достойный доверия человек рассказал как-то мне, что однажды он залез в воду, чтобы промыть шкуру. Появился кайман, Схватил ее зубами и потянул ко дну. Полюбопытствовав, что же станет делать кайман, этот человек позволил ему схватить шкуру и, держа ее за конец, изготовился нырнуть вслед за ним, зажав в зубах острый нож. Но не тут-то было. Кайман вырвал шкуру. В прозрачной воде было ясно видно, что делал кайман. Человек ударил крокодила ножом в брюхо, и тот пошел ко дну и вскоре околел от раны. Мой приятель вытащил его на берег и нашел у него в брюхе камни общим весом по меньшей мере фунтов на сто, самый маленький из них был величиной с кулак. Укрыться от преследования эти звери не могут: ведь даже если им удается скрыться от глаз преследователя, их выдает неприятный запах мускуса. Мускусные железы расположены у них под шкурой: две – у горла, еще две – чуть пониже и еще две – на лапах. На кайманов специально охотятся, чтобы добыть эти железы и продать их в Европу.

Кайманы вылупливаются из яйца. Яйца они кладут раз в год, в мае месяце, прямо на прибрежный песок, зарывают их туда своими лапами. По размерам эти яйца такие же, как гусиные. Скорлупа у них шероховатая. В яйцах есть желток и белок, словно в птичьих, да и на вкус они вполне приемлемы. Из отложенных яиц вылупливаются маленькие кайманы, похожие на цыплят. Они тотчас же бросаются к воде и плавают уже на девятый день после рождения. Их матери в отличие от птиц прячут своих детенышей не под лапами – они просто их берут в пасть. Днем, когда погода хорошая, они выпускают малышей погреться на песке на солнце. Те вылезают и играют близ матери. Однако в случае малейшей опасности детеныши тотчас же скрываются. Я сам видел, как такие детеныши грелись на противоположном берегу у самой воды. Я бросил камень – и все они моментально забрались матери в пасть. Кайманов, которых я здесь описал, иногда попросту называют крокодилами.

Глава пятая, повествующая о различных животных, населяющих остров Эспаньолу, всевозможных птицах, а также о французских буканьерах и плантаторах

Остров этот богат и славен не только множеством дикорастущих плодовых деревьев, но и прекрасными землями, на которых растет все, что ни посеешь. Он изобилует и четвероногими: лошадьми, дикими свиньями, дикими быками и коровами, животные используются не только пропитания ради, но с их помощью жители возделывают поля. На острове много и диких собак, беспощадно уничтожающих других животных. Стоит только телятам и жеребятам отбиться от стада, как собаки набрасываются на них, и если кто-либо не придет на помощь, то тут же пожирают свою добычу. Носятся они стаями, в которых бывает по пятьдесят или шестьдесят собак, и отваживаются нападать даже на стада диких свиней, выхватывая из стада по две или три свиньи.

Как-то раз один буканьер, которому я никак не желал поверить на слово, решил показать мне необычайно интересную вещь. Мы отправились с ним на охоту и услышали топот диких собак, окружавших стадо свиней. Мы тут же приказали слуге отвести наших собак подальше, а сами пошли вперед, держа ружья наизготовку. Подобравшись поближе, мы залезли на дерево и оттуда отчетливо увидели, как собаки окружили одну из свиней, бросившуюся к дереву. Дикая свинья встала на задние ноги, прижалась к стволу и отбивалась от собак клыками, причем те собаки, которым довелось пострадать от ее клыков, больше уже в драку не лезли. Битва продолжалась по крайней мере час. Наконец свинья решила дать деру, но тут одна из собак изловчилась, подобралась сзади и укусила ее. В то же мгновение остальные впились ей в горло и загрызли. Как только свинья перестала шевелиться, все собаки отскочили и залегли вокруг туши. Но стоило появиться собаке-наводчице и вонзить зубы в тушу, как все собаки бросились на тушу и сожрали за каких-нибудь полчаса.

Нужно сказать, что у животных существуют довольно строгие законы, подобные человеческим: они, например, оказывают некоторым особям из своей среды знаки рабского почтения, и именно так поступили собаки в случае с этой дикой свиньей. Человек, который сопровождал меня, рассказал, что ему частенько приходилось наблюдать, что в любой стае есть собака, которая всегда выбегает вперед, принюхивается, и коли почует добычу, то лает раз пять или шесть. Если никто не появляется, она принимается за работу сама. То же самое я замечал и у прирученных собак. Ведь любой охотник держит особую гончую собаку, которая выискивает дичь. Найдя ее, она возвращается к охотнику и ждет, пока тот не убьет дичь и не кинет ей подачки. После этого она снова убегает, в то время как все остальные собаки остаются подле охотника.

Когда губернатор острова Тортуги мосье Бертран д’Ожерон дознался, что дикие собаки приносят неисчислимые беды, нападая на стада диких свиней, и охотникам становится все труднее снабжать жителей плантаций мясом, он немало потрудился, чтобы найти средства избавления от этой напасти. В конце концов в 1668 году он выписал из Франции яд. Когда его доставили, губернатор приказал умертвить несколько лошадей, рассечь их туши и пропитать мясо ядом. Ждали целых шесть месяцев, но собак на острове меньше не стало. Выяснилось, что собак можно приручать. Бывали случаи, что охотники находили собачьи выводки, забирали щенят домой и воспитывали их. Подросших щенков затем брали на охоту.

Но может быть, любознательный читатель сгорает от желания узнать, когда появились на острове эти дикие собаки? Поэтому я поведаю обо всем, что мне известно на этот счет. Когда испанцы захватили остров Эспаньолу, на нем было множество индейцев. Те скоро поняли, что испанцы лишь болтают о дружбе, а на самом деле стремятся поработить их. Они восстали против испанских властей и нанесли им большой ущерб; после этого испанцы истребили буквально всех индейцев. Если кому-нибудь удавалось спрятаться в зарослях, испанцы натравливали собак на индейцев. Догнав индейцев, испанцы рубили их на куски и бросали на съедение собакам, стремясь запугать остальных, чтобы они никогда больше не появлялись в этих местах. Многие из тех, кто спрятался в скалах, погибли от голода. Я собственными глазами видел в скалах пещеру, забитую трупами. По самому скромному подсчету, их там было больше ста. Во время охоты такие пещеры попадаются довольно часто. Когда индейцы полностью исчезли, испанцы бросили своих собак, и они довольно скоро одичали. Так, собственно, там и появились дикие собаки, ибо до этого на острове не было ни одной.

Лошади[48], которые водятся на острове Эспаньола, невелики. Туловище у них короткое, голова крупная, шея длинная, ляжки толстые – словом, красоты никакой. Они пасутся стадами по две или три сотни голов, и если кого-нибудь завидят, то вожак, который всегда держится впереди стада, словно истинный капитан, подпускает его шагов на пятьдесят или шестьдесят, фыркает и пускается наутек, а за ним устремляется все стадо. Этих лошадей можно довольно легко приручить. Охотники ловят их ради шкур, которые сбывают на берегу моря. На тропинках, по которым обычно ходят стада, натягивают веревки с петлями, и лошади запутываются в них. Тогда их связывают и убивают. Некоторых, впрочем, оставляют в живых, чтобы приручить, и буквально дней через восемь они уже ходят в упряжке не хуже крестьянских лошадей, словно никогда не делали ничего другого.

Не меньше на острове и диких быков и коров, но стада их постепенно редеют, потому что их на каждом шагу поджидают опасности. Их истребляют любым способом и испанцы, ослепленные ненавистью к французам, и дикие собаки, которые пожирают телят, и французские буканьеры. Эти животные довольно крупные и очень злые, когда их преследуют или причиняют им боль, но при встрече с врагом они прежде всего стремятся спастись бегством. Их шкура достигает одиннадцати, двенадцати и тринадцати футов в длину.

Для меня загадка, почему быки и дикие свиньи вообще сохранились на острове Эспаньола: ведь с 80-х годов ежедневно и испанцы, и французы истребляли по полторы тысячи диких свиней. Я убежден, что французы в этом смысле преуспевали больше испанцев. И тем не менее свиней все равно на диво много. Они очень крупные и чаще всего черного цвета, хотя встречаются и другие расцветки. Обычно дикие свиньи пасутся стадами голов по пятьдесят – шестьдесят и, завидев людей, убегают. При этом поросята устремляются вслед за матерями, не отставая от них ни на шаг. Если на них нападают собаки, каждый спасается как может. Диких свиней вполне можно приручить. Я это видел собственными глазами. Однажды мы нашли в кустах несколько маленьких поросят и решили вырастить их на мясо. Когда поросята подросли, они стали бегать за нами, как щенята. Встречая диких свиней, они сперва перехрюкивались с ними, а затем бросались на них, словно собаки.

Остров Эспаньолу населяет множество различных птиц, причем многие из них вполне съедобны. Это – рябчики, которых испанцы называют пинтадос, попугаи, дикие голуби, крабоеды, цапли, вест-индские каплуны, фламинго, рыбаки, фрегаты, грангезиры, гуси, чирки, колибри и прочие, названий которых я просто не знаю.

Итак, рябчиков испанцы называют пинтадос. Нужно сказать, что это название довольно образно, ибо в оперении этих птиц чередуются черные и белые полоски, совсем как у тигров. Гребень у них такой же, как у кур, но очень твердый, словно мозоль. Они и величиной со здешних кур, да и мясо у них на вкус совсем не отличается от курятины. Стоит только одному из рябчиков приметить опасность, и все стадо с шумом скрывается среди деревьев. Яйца рябчики откладывают прямо на землю, так что нередко их теряют. Высиживать эти яйца могут и обычные домашние куры, но, когда цыплята подрастают и слышат призывный шум в лесу, они тотчас же убегают и сразу дичают. Немало здесь и попугаев. Они избегают селиться рядом с полями и гнездятся в старых пальмовых стволах, в местах, где раньше были гнезда других птиц. Пользуются же они покинутыми дуплами потому, что клювы у них изогнутые и долбить себе убежища они не могут. У природы, должно быть, не хватило средств, чтобы приспособить этих птичек к уютной жизни. Есть тут и птички карпентеры, или плотники; их называют так потому, что клювы у них удивительно приспособлены, чтобы долбить дерево, и крепки, как наилучшие топоры. По величине карпентеры невелики, но их клювы в длину достигают полутора дюймов. Карпентеры пробивают дупло всего за восемь дней и успевают за такой же срок устроить в нем гнездо.

На острове засилье диких голубей. Они появляются в строго определенное время подобно голубям на острове Тортуге. Когда с деревьев начинают осыпаться семена, голуби жиреют; подстрелив их, видишь, что они буквально истекают салом. Крабоеды по виду похожи на цапель и живут на озерах, ловя крабов. Поэтому их и называют крабоедами. Мясо у них превосходное. У этих птиц семь желчных пузырей. Во всяком случае содержащееся в них вещество очень похоже на желчь и горькое на вкус. Цапли, которые водятся на этом острове, ничем не отличаются от материковых. Ворон там необычайное множество. Их истребляют собаки, а в голодную пору и охотники. Вороны летают большими стаями и поднимают такой ужасный крик, что мешают людям разговаривать друг с другом. Тамошние вороны очень похожи на наших и в случае нужды, конечно, вполне пригодны в пищу. Вест-индские индюки очень велики – по весу они не уступают обычным индюкам, но формой головы, ног и плюмажа весьма отличается от наших. Клюв и ноги у них как у аистов, крылья белые с двумя черными точками.

Фламинго – это такие птицы, которые водятся только на солончаках, и похожи они на аистов, но ноги и шея у них длиннее и красноватой расцветки. Клюв у фламинго, как у гусей, но кривой и толстый, язык длиной с палец и необычайно вкусен. Фламинго летают стаями, а в каждой стае по пятьдесят – шестьдесят птиц. Если стая садится в поисках пищи, одна из птиц обязательно становится на стражу. Стоит ей заметить малейшую опасность, она дает знак, и мгновенно вся стая снимается с места. Рыбаки – это такие птицы, которые встречаются по берегам рек и питаются одной лишь рыбой, за это их и прозвали рыбаками. По весу они не уступают гусям. Эти птицы ослепительно белые, клюв у них красный, ноги тоже красные. Птицы фрегаты прозваны так за необычайную быстроту полета. Фрегаты летают столь плавно, что трудно приметить хотя бы малейшие взмахи крыльев, и залетают очень далеко в море, а, питаются только свежей рыбой. По размерам они не уступят доброму индюку, а мясо у них похоже на говядину и очень питательно. Фрегаты вьют гнезда на деревьях, растущих прямо в воде, или там, где ветви склоняются над ней или ее касаются. Своих детенышей фрегаты тоже кормят рыбой. Когда малыши подрастают, они отправляются на край утеса, где учатся хлопать крыльями. Затем они взлетают, да так плавно, словно стрела, выпущенная из лука. Пищу они могут принимать через день. Фрегаты летают настолько быстро, что схватывают рыбу прямо на лету, когда она выпрыгивает из воды, и приносят детям добычу, даже когда все прочие птицы остаются с пустым желудком. Другую разновидность подобных же птиц называют трусливцами, потому что они боятся всех птиц на свете, даже более слабых; клюв у них очень крепкий. Величиной они не больше уток, но клювы у них, как у цапли с зубчиками. Они тоже питаются рыбой, живут на таких же деревьях, как фрегаты, от людей не улетают и при виде их лишь поднимают крик. Если недалеко от острова, где живут трусливцы, проходит корабль, они вылетают в море, садятся на мачты, нередко попадая в руки матросов. На вкус они не очень приятны: мясо их пропитано рыбьим жиром.

Птицы грангезиры называются так потому, что у них очень большое горло. Они заглатывают рыб размером с человеческую голову, хотя сами по размеру не крупнее обычных гусей. Их клюв достигает примерно восьми дюймов в длину и четырех дюймов в ширину. Птицы эти встречаются либо по берегам рек, либо на морском побережье. Дупели здешние такие же, как в наших краях, но они значительно крупнее и жирнее.

Попадаются здесь и эндфогели. Они прилетают в определенное время года и так тучнеют, что, поймав их, надо сначала срезать жир, а потом уже пускать в пищу. То же самое можно сказать и про чирков.

Гуси прилетают на остров раз в год и остаются здесь примерно на три или четыре месяца. Они питаются какими-то семенами, от которых жиреют так, что теряют способность летать. Их можно ловить на ходу, и так мне не раз доводилось поступать. Обычно мы преследовали их до тех пор, пока птицы совсем не выбивались из сил. Тогда мы их нагоняли и забивали камнями. Последний месяц, который гуси проводят на этом острове, они ничего не едят и худеют настолько, что под конец уже могут совершать перелеты.

Колибри – это самые маленькие птички на свете, и их иногда называют также землянками. Они самые красивые птицы и питаются только цветами и травой. Нагнать их в полете могут лишь индейские стрелы. Индейцы сушат колибри и продают их христианам. Охотятся на колибри следующим образом: берут кусочек воска, насаживают его на наконечник стрелы и пускают ее так, чтобы не повредить саму птичку.

Теперь же речь пойдет о французах и о том, как они появились на острове Эспаньола. Как они высадились на острове, я уже говорил прежде и, кроме того, уже упоминал, что им прислали из Франции губернатора и он правил ими целых три года. Теперь поведаю о том, чем французы обычно занимаются, как живут и как выглядят их дома.

Французы, живущие на острове Эспаньола, занимаются охотой, полеводством и каперством[49]. Если слуга освободился от службы, он ищет себе товарищей. Они собирают все, что у них есть, ставят на вещи метки и договариваются, что тому, кто переживет своих товарищей, достается все их имущество. Некоторые при этом оговаривают, чтобы их вещи после смерти передали родственникам или женам. Подписав соглашение, они отправляются либо разбойничать на море, либо на охоту, либо на табачные плантации – словом, туда, где им кажется лучше.

Охотятся французы по-разному: одни стараются добыть кожи, другие – набить диких свиней и продать их мясо плантаторам. Охотников называют буканьерами. Раньше их было на острове человек пятьсот или шестьсот, но сейчас вряд ли больше трехсот. Дичи осталось очень мало, и надо быть очень изворотливым, чтобы поймать кого-нибудь. Охотники проводят в лесах по году, а то и по два. Затем они отправляются на остров Тортугу, чтобы обновить там свой запас пороха, свинца, ружей, полотна и тому подобное. Прибыв туда, они буквально за месяц спускают все, что нажили за год или полтора. Они хлещут водку, словно воду, вино покупают прямо бочонками, выбивают затычки и пьют до тех пор, пока бочонок не опустеет. День и ночь буканьеры шатаются по селениям и славят Бахуса, пока остается хоть грош на выпивку. Между прочим, они не забывают воздать должное и Венере, водят шашни с торговками вином и девками, которые собираются к приезду буканьеров и каперов точно так же, как шлюхи и торговки Амстердама в ту пору, когда туда прибывают корабли из Ост-Индии или военная флотилия. Прожив все свои деньги и даже наделав порой долгов, охотники возвращаются восвояси и снова проводят в лесах по году-полтора. Теперь опишем их образ жизни.

Прибыв на условленное сборное место, охотники делятся на группы человек по пять или шесть. У кого есть слуги, тот отправляется вместе сними, находит удобное место, ставит хижину и устраивает себе жилье, где, кроме того, хранит сухие кожи. Рано утром, как только забрезжит рассвет, охотники собирают собак и отправляются в лес или в такие места, где надеются встретить много добычи. Убив какого-либо зверя, они, по обычаю, сразу же приступают к обработке туши: выпускают из костей мозг и, прежде чем туша остынет, сдирают с нее шкуру. Один из охотников берет эту шкуру и относит на место сбора. Обычно они охотятся до тех пор, пока каждый не добудет себе по шкуре, и кончают примерно в час обеда, иногда чуть раньше, иногда чуть позже. Встретившись в условленном месте, они отдыхают, а слуги, если они их имеют, принимаются сушить кожи и варить обед. Они не едят ничего, кроме мяса. После обеда каждый берет ружье и все отправляются забавы ради стрелять лошадей или птиц. Иногда они устраивают соревнование на меткость. В виде мишени обычно выбирают апельсиновое дерево, по которому нужно стрелять, стараясь сбить как можно больше апельсинов, не задев веток. И получается это у них лихо – я сам тому был свидетелем. В воскресные дни они доставляют добытые шкуры на берег и грузят на корабли. Однажды один слуга, которому очень хотелось отдохнуть в воскресенье, сказал своему господину, что бог дал людям неделю из семи дней и велел шесть дней трудиться, а на седьмой отдыхать. Господин его и слушать не стал и, схватив палку, отколотил слугу, приговаривая при этом: «Знаешь, парень, вот мой приказ: шесть дней ты должен собирать шкуры, а на седьмой будешь доставлять их на берег». Охотники – люди весьма жадные, к слугам они совершенно беспощадны. Говорят, что лучше три года пробыть на галерах, чем служить у буканьера. Рассказывают, что один буканьер так исколотил своего слугу, что решил, будто тот отдал душу богу. Но когда хозяин ушел, слуга поднялся, желая последовать за своим господином. Ноги у него, однако, совсем отнялись, и он не в состоянии был доползти ни до своего господина, ни до места сбора. Так он и остался в лесу без всякого оружия, нужного для добывания пищи. У него с собой не было даже ножа. С ним осталась только собака. Два или три дня он совсем ничего не ел. Затем ему повезло. Он набрел на стойбище диких свиней, и собака, бежавшая радом с ним, поймала поросенка. У слуги не было возможности развести огонь и изжарить поросенка. Но хуже всего было, что он не мог его разрезать. Кое-как ему все же удалось разделать поросенка, и он съел его сырым, оставив часть мяса собаке. Несколько кусков он решил сохранить на черный день, потому что не знал, когда ему удастся добыть что-либо съедобное: ведь встретить людей в таком лесу очень трудно. Однажды, бродя по лесу вместе со своей собакой, он заметил суку, которая несла своим щенкам кусок мяса. Он погнался за ней до самого ее логова, закидал камнями, отнял мясо и тут же сожрал. Потом забрал двух щенков и взял в придачу еще и суку, которая только что ощенилась: в ее сосках было молоко. Спустя некоторое время ему удалось набрести на место, где было много поросят, и добычи этой вполне хватило на него и на его собаку и на щенят. Жизнь стала сносной, и он пробыл в тех местах довольно долго, в надежде, что вот-вот придут охотники. Уйти оттуда он не решался, опасаясь снова остаться без пищи. Между тем щенки подросли и стали вполне пригодны для охоты, так что он теперь уже не страдал от дикого голода. А вот ножа у него не было – большей беды трудно себе вообразить: ведь нечем ему было разделывать добычу. Если его собаки настигали дичь, ему приходилось ждать, пока они не прогрызут шкуру, а затем он уже разрывал тушу руками. Мясо он ел с наслаждением, как наилучший деликатес. Он вел подобное существование месяцев четырнадцать, пока неожиданно не наткнулся на буканьеров. При виде его охотники замерли от испуга – уж больно дико выглядел этот человек. Косматый и грязный, он прикрывал тело лишь куском древесной коры. Слуга рассказал охотникам обо всем, что ему пришлось вытерпеть от своего господина, и, когда те решили взять его с собой, он ответил, что коли его не выкупят, то лучше ему оставаться в лесу, лишь бы только не возвращаться к своему господину. Охотники пообещали дать ему денег для выкупа. Я сам видел, как его привели, и с удивлением обнаружил, что он стал значительно толще и здоровее, чем в ту пору, когда служил у своего господина. Он и потом долго питался одним лишь сырым мясом. Вкус вареного мяса ему был противен. Стоило ему съесть маленький кусочек, как спустя час или два у него начиналась рвота. От сырого же мяса с ним ничего дурного не случалось. Хоть мы его и удерживали сколько могли, но отучить его от сырого мяса нам так и не удалось. То же самое я замечал и с дикими собаками, которым было по месяцу и по два: они совершенно не могли есть вареного мяса.

Я рассказал эту историю, чтобы читатель представил себе, с какой жестокостью и бессердечием обращаются охотники со своими слугами. Кроме того, я желал показать, что человеческий организм может приспособиться к любой пище. Я думаю, что человек может прожить, питаясь даже одной травой подобно некоторым животным, если не сможет найти ничего другого.

На буканьеров нередко нападают испанцы и основательно бьют их. Так случилось, когда на северном берегу острова высадилось пять отрядов из Санто-Доминго (буканьеры обычно молят бога, чтобы не повстречать испанцев). Но у испанцев никогда не хватает смелости встретиться с охотниками в чистом поле, они выслеживают и убивают их в часы сна. Мне приходят на память любопытные случаи. Как-то раз двенадцать испанских всадников поджидали одного буканьера, который рано утром вместе со своим слугой вышел на охоту. Они устроили засаду на тропе, по которой охотник должен был возвратиться домой. Тот приметил следы лошадей и отправился другой дорогой, но скрыться ему не удалось. Испанцы услышали лай его собак и погнались за ним через поле. Увидав их, буканьер понял, что убежать не удастся, и остановился, насыпал пороху и свинца в свою шляпу и положил ее рядом с собой. Его слуга прислонился к нему спиной и сделал то же самое. Так они стали дожидаться испанцев. Двенадцать всадников окружили их с копьями наперевес и приказали сдаться, грозясь четвертовать охотника, если он тотчас же им не повинуется. Однако буканьер не испугался и решил пойти на хитрость, ибо знал, что, попадись он испанцам живым, они его тут же сожгут. Он крикнул им, что сдаваться не намерен и что пристрелит первого, кто к нему сунется, а затем встал на колени, поднял ружье и сделал вид, что вот-вот откроет пальбу. Заметив эти маневры, испанцы тотчас же бежали и оставили охотника и его слугу в покое. Другой буканьер, неожиданно встретившись с отрядом испанцев, пошел прямо к ним навстречу, стреляя из ружья и громко призывая на помощь. Испанцы, заслышав крики и выстрелы, убоялись стычки и отошли. Так он спас себе жизнь.

Есть буканьеры, которые охотятся только на диких свиней. Они солят их мясо и продают плантаторам. И образ жизни у них во всем такой же, как и у добытчиков шкур. Однако мне очень хотелось бы поведать любознательному читателю о том, как они охотятся; зрелище это весьма необычное: ведь преследуют они диких свиней. Эти охотники ведут оседлый образ жизни, не сходя с места месяца по три-четыре, иногда даже и по году. Свое селение они называют буканом. Живут они чаще всего впятером или вшестером, и один из них, как правило, поддерживает связь с каким-нибудь плантатором, поставляя ему мясо круглый год. Когда дело с плантатором завязывается, буканьер забирает у него две или три тысячи фунтов табаку – запас на целый год – и груз этот доставляет к себе с помощью слуги. Кроме того, если у плантатора имеются запасы, буканьер берет у него порох, свинец и собак. Все остальное, что необходимо для охоты, он должен добывать сам. У этих буканьеров в обычае после охоты – а ее они обычно заканчивают после полудня – отправляться стрелять лошадей. Из конины они вытапливают жир, солят его и готовят сало для фитилей. Конский жир они продают плантаторам по цене сто фунтов табаку за горшок. Больше всего буканьеры любят выращивать собак и с выгодой продавать их, когда щенки подрастут. За каждую собаку, которая годится для охоты, в тех местах дают шесть реалов. Эта цена твердая.

Те, кто не связан с плантаторами, как я уже говорил, отправляются в лес группами по семь-восемь человек. Один несет ружья, другой гонит собак, третий остается возле букана. После охоты один из буканьеров принимается коптить мясо и вытапливать сало, чтобы приготовить обед для своих товарищей. Дичи они бьют очень много. Порой они затравливают до сотни свиней только для того, чтобы выбрать из них семь или восемь самых лучших. При этом охотники самок предпочитают самцам, потому что самки значительно жирнее. Иногда попадаются свиньи-одиночки, которые добывают пропитание, отделившись от стада; они очень опасны и для людей, и для собак, если нарваться на них неожиданно. В такие мгновения нужно тотчас же большой палкой оглушить свинью. После охоты буканьеры сдирают со свиней шкуру, обрубают мясо с костей и режут его на куски в локоть длиной, иногда куски чуть больше, иногда чуть меньше. Затем мясо посыпают молотой солью и выдерживают в особом месте часа три или четыре, после чего свинину вносят в хижину, плотно затворяют дверь и развешивают мясо на палках и рамах, коптят его до тех пор, пока оно не станет сухим и твердым. Тогда оно считается готовым, и его уже можно упаковывать. Приготовив две или три тысячи фунтов мяса, охотники поручают одному из буканьеров доставить заготовленное мясо плантаторам. За каждый фунт мяса они получают два фунта табаку.

Теперь, описав жизнь буканьеров, пора перейти к обычаям и быту плантаторов этого острова. Первые лавки на острове Тортуге появились в 1598 году, а поскольку повсеместно все выращивали табак, дела у торговцев шли довольно хорошо. Но остров Тортуга невелик, много плантаций на нем не разведешь, да и к тому же там мало хорошей земли. Тогда плантаторы начали разводить сахарный тростник и варить сахар. Но большая часть жителей Тортуги, как я уже упоминал, предпочла заняться охотой или морским разбоем. Когда охотники высадились на острове Эспаньоле, часть из них снова решила заняться земледелием, приспособив здешние поля Эспаньолы под табак. Первые плантации они завели на северо-западном побережье у Кюль-де-Сака. Эта местность делится на несколько областей: Гранд Аме, Ньер, Рошеле, Пти Гарве, Гран Гарве Оганн. Постепенно население росло, и сейчас на острове около двух тысяч плантаторов. В этих местах плантаторы чувствуют себя в совершенной безопасности, ибо испанцы добраться туда не могут. В первые годы осваивать край было очень трудно. Не хватало пищи, да к тому же леса, окружавшие первые плантации, были полны диких свиней. Но плантаторы как-то умудрились находить себе пропитание, хотя особых запасов у них, конечно, не было. Впрочем, так обстоят дела и теперь.

Наметив участок для будущей плантации, они разбивали его на делянки одна подле другой. За дело принимались, не имея ничего за душой. Собирались они компаниями человека по два или по три или основывали товарищества, закупая на всех топоры, мотыги, ножи, кирки и все прочее, что необходимо. Съестных припасов плантаторы берут впрок сразу фунтов по пятьсот или шестьсот, добавляя к обычному рациону фасоль, которую в Голландии называют фачиолью. Снарядившись должным образом, они отправляются в лес, строят там бревенчатый домик и живут в нем до лучших времен. Сперва они вырубают низкий кустарник и сваливают его в кучи, затем валят большие деревья и обрубают у них сучья; сучья и заготовленный кустарник сжигают, но стволы больших деревьев сохраняют в целости. На новой плантации сперва высевают тот сорт фасоли, который созревает за шесть недель. Потом сажают картофель и маниоку. Когда маниока созревает, ее употребляют в пищу. Картофель созревает за пять или шесть месяцев, маниока – за восемь или девять, а чаще за год. Уже созревшие коренья маниоки можно оставлять в земле еще на год, но затем она портится, и дольше ее держать в земле нельзя. Фасолью, картофелем и маниокой главным образом и питаются плантаторы на новых землях. Фасоль варят с мясом и готовят из нее суп, добавляя яйца. Картофель едят на завтрак, и варят его в небольшом количестве воды, плотно закрывая сосуд тряпкой. Через полчаса он поспевает и по вкусу напоминает каштаны, но едят его с хлебом, приправляя соусом из лимонного сока, свиного сала и испанского перца. Из картофеля приготовляют также особый напиток. Для этого клубни очищают от шелухи, нарезают, заливают водой и спустя несколько дней забродившую массу процеживают через тряпку, получая кисловатый на вкус напиток, очень ароматный и полезный. Плантаторы называют это напиток маби и приготовлять его научились от местных индейцев.

Из маниоки пекут хлеб, который называется касавой. Его готовят так: корни маниоки растирают на железной или медной терке точно также, как в Голландии трут хрен. Когда все приготовлено, маниоку насыпают в мешки из плотной ткани и отжимают, чтобы масса затвердела. Потом маниоку просеивают через кожаное сито и получают нечто подобное древесным опилкам. Их замешивают, и тесто выкладывают на горячий железный лист и пекут. По вкусу поджаренная маниока напоминает кекс. Готовый хлеб выставляют на солнце и держат его обычно на крыше. Мне кажется, что известная поговорка: «Он приехал из страны, где крыши блинами кроют» – как нельзя более подходит к этому краю. Чтобы ничего не пропадало, из отрубей, оставшихся на дне сита, делают лепешки, складывают горкой, дают им забродить и получают затем напиток, который называется вай кау. Он похож на пиво, приятен на вкус и очень полезен.

Плантаторы употребляют в пищу и различные фрукты: бананы, фиги, которые они тушат с мясом, и готовят из них питье точно так же, как и из картофеля. Питье из бананов ничуть не слабее вина, и от него пьянеют и страдают головной болью.

Когда с плантаций удается уже собрать изрядное количество овощей и всего прочего, что пригодно в пищу, которую приготовляют так, как мы уже описали выше, плантаторы начинают разводить табак. Выращивают его следующим образом: вскапывают прямоугольное поле футов по двенадцать в каждую сторону и огораживают его. Потом землю тщательно покрывают пальмовыми листьями, чтобы она не пересохла под палящими лучами солнца. Посеяв табак, поле поливают каждый вечер, конечно, если нет дождя. Когда побеги табака становятся похожими на салат, их пересаживают на грядки, расположенные друг от друга на расстоянии трех футов, причем между табачными побегами оставляют зазоры шириной также в три фута. Сажают табак обычно с января до конца марта. В это время года часто идут дожди, что весьма полезно для молодых растений. На табачном поле не должно быть сорной травы: табак не переносит всех прочих растений. Когда побеги достигают в высоту примерно полутора футов и разрастаются, давая пышный куст, верхушку такого куста срезают: табак не должен расти в высоту, надо, чтобы все соки шли в листья, наполняя их силой. Пока табак растет, плантаторы готовят помещения для просушки. Это – домики длиной в пятьдесят или шестьдесят футов и шириной в тридцать – сорок футов. Внутри этих домиков вбивают стойки и к ним прикрепляют одна над другой рамы. Когда табак полностью созрел, его срезают и сушат. Стоит ему хорошенько подсохнуть, как листья обрывают со стеблей и скручивают. Этим делом занимаются особые работники, которым больше ничего не поручают. После сбора листьев на стеблях завязываются новые побеги.