Архивариус бесплатное чтение

Ингви Акисон
Архивариус

Пролог

15 сентября 1017 года в Иерусалиме и на всей Святой земле впервые после долгих месяцев изнурительного летнего зноя выдался облачный день.

Паломник, сидящий на берегу реки Иордан, уже не раз поблагодарил Небеса за эти густые облака, неторопливо проплывающие над его головой. Светлые волосы и голубые глаза сразу выдавали в нем человека, проделавшего сюда путь с далекого Севера. И ничто – ни болезни, ни скудная и непривычная еда, ни все прочие испытания, неизбежно выпадающие на долю путешественников, – ничто не доставляло ему такого мучения последние недели, как здешнее безжалостное солнце.

Вчера, в праздник Воздвижения Креста Господня, он поклонился в Иерусалиме Святому Гробу, а ближе к вечеру, когда жара начала понемногу спадать, вместе с девятью другими паломниками отправился совершить омовение в том месте Иордана, где, по преданию, был крещен Христос. Заночевав на полпути под открытым небом, на рассвете богомольцы продолжили свое путешествие и уже к полудню омылись в священных водах.

Сейчас же, когда все ушли осматривать пещеры Иоанна Крестителя и Илии Пророка, расположенные неподалеку, он остался дожидаться их тут… Виной тому было увечье, полученное им около года назад во время битвы на другом конце света. Правая нога его была ампутирована чуть выше колена. Путешествовал бывший воин верхом (осел был куплен в первый же день, как корабль причалил к Святой земле, и сейчас, привязанный неподалеку, сонно жевал траву), а лазать на костылях по пещерам было бы уже полным безрассудством.

На короткий миг выглянуло солнце и вновь скрылось за облаками. Паломник заметил, что в воде прямо перед ним что-то сверкнуло. Рядом росло ветвистое дерево, склонившееся сразу несколькими стволами к реке, и метрах в двух от берега что-то зацепилось между его ветвей и едва виднелось на поверхности.

Вооружившись одним из своих деревянных костылей – при всей его прочности не слишком массивным и не очень тяжелым, – он вытянул что есть сил руку и попробовал подцепить концом костыля неизвестный предмет. Но тот тут же ушел на дно. Тогда, и не подумав так легко сдаваться, он разделся, зашел в мутную воду Иордана и, держась за распростершийся почти параллельно поверхности реки ствол дерева, доковылял до нужного места. Вода там доставала всего лишь до пояса, поэтому обшарить дно не составило большого труда.

Паломник извлек на поверхность увесистое распятие; один из концов креста, возле правой ладони Спасителя, был отколот.

И только он принялся отчищать находку от ила, чтобы посмотреть, не драгоценный ли это, случаем, металл (впрочем, какой безумец швырнул бы в воду столько серебра или золота?), как внезапная невыносимая боль пронзила всё его существо… Из шеи паломника торчала стрела.

Рука разжалась сама собой, и распятие снова исчезло в воде. Перед глазами всё поплыло, однако он заставил себя развернуться всем телом и увидел, как кто-то убегает прочь. Убегавший – видно было только спину – держал в руке лук.

Истекая кровью, паломник каким-то чудом сумел достичь берега.

Он умер, едва выбравшись из воды.

Глава 1

Омерзительно пикающий звук будит меня.

– Выключись, – хриплю я спросонья.

Не реагирует.

Ах да… Смутно что-то припоминая, я тяну руку к будильнику, но неловко задеваю его в темноте и опрокидываю на пол. Назойливый сигнал продолжает досаждать мне оттуда.

– Да чтоб тебя!

Еще толком не проснувшись, я еле-еле дотягиваюсь кончиками пальцев до откатившегося от кровати электронного будильника и, нащупав нужную кнопку, наконец выключаю его.

Впрочем, отреагируй он на мою голосовую команду – я бы сейчас, как обычно, смотрел сны дальше, повернувшись на другой бок. А в данный момент я уже сижу на краю кровати и засовываю ноги в тапки. Просто невероятно! Идея с доисторическим будильником, отключающимся вручную, была поистине гениальной.

Кромешную тьму нарушает лишь зеленоватое свечение цифр 07:03, исходящее от притихшей у меня в руках допотопной электроники.

– Убрать затемнение, – командую я.

В комнату через окно, на какой-то миг ослепляя меня, врывается яркое солнце.

Всё верно. Из прогнозов еще полгода назад следовало, что в Москве сегодня, 10 июля, будет безоблачно и днем до плюс тридцати. Здешние предсказатели погоды не ошибаются.

– Разрешить прием гостя? – доносится до моих ушей немного неестественный голос, едва я успеваю встать и поставить раритетный будильник на место.

Говорил серебристый шкаф, возвышающийся до самого потолка в противоположном углу комнаты. Над его дверцей черными выпуклыми буквами сделана надпись, которую можно хорошо различить даже отсюда: «АТОМНЫЙ СИНТЕЗАТОР». Ниже указана серия и номер модели.

Я снова бросаю взгляд на часы. Что еще за гости в такое время?

Накинув халат и наскоро завязав на нем пояс, я с опаской подхожу к синтезатору. Но после беглого взгляда на дисплей, несколько озадаченный, киваю:

– Разрешаю.

Через мгновение из дверцы выходит она.

– С днем рождения, милый! – Мирослава обнимает меня и целует в губы.

Ее густо подведенные глаза, хлопая огромными ресницами, смотрят на меня в упор. Пухленькие губки с перламутровой помадой расплываются в улыбке. Какая-то прядь, выбившаяся из копны каштановых начесаных волос, щекочет мне нос.

– Спасибо, дорогая, – отвечаю я. – Но зачем же было тратить деньги на андроида? Ведь ты могла поздравить меня сегодня вечером, когда вернешься из Рима.

Иллюзия, что передо мной стоит Мирослава, просто потрясающая.

Умом я, конечно же, понимаю, что Мирослава на самом деле сидит сейчас – или, может быть, даже лежит? – в тысячах километров от Москвы, надев на голову нейрошлем, в то время как меня обнимает неотличимый от нее внешне робот-андроид, синтезированный из атомов в этом самом шкафу буквально минуту назад и теперь дистанционно передающий в ее шлем (и далее прямо ей в мозг) всё, что он здесь видит, слышит, осязает, обоняет и воспринимает на вкус, – а в ответ получающий от ее мозга сигналы к действию.

Но хоть умом я и понимаю всё это, мои чувства как будто отказываются верить…

– Нельзя так зацикливаться на деньгах, Ингви, – обращается она ко мне по имени. Вместо привычного «милый» или чего-нибудь в этом роде. (Ясно, обиделась.) – Просто я вдруг подумала, что тебе будет тоскливо проснуться в свой день рождения одному. И потом, у тебя сегодня юбилей.

Ну, двадцать пять лет я бы юбилеем не назвал…

А кстати, сколько из них я уже провел здесь? Среди всего этого технократического безумия.

Уже почти два года, как я являюсь полноправным гражданином Федерации Ремотус, а такого статуса оказавшиеся здесь удостаиваются ровно после года испытательного срока.

Неужели с того дня, как Судьба забросила меня в Москву, пролетели без малого три года?

– Я люблю тебя, – примирительно говорю я, покрывая поцелуями шею Мирославы, одновременно расстегивая пуговицы на ее блузке.

Мирослава одним ловким движением развязывает пояс на моем халате и сбрасывает его с плеч…

Когда я снова смотрю на часы, они показывают уже 07:30.

– Мне пора, любимый. – Мирослава встает с постели и направляется к шкафу-синтезатору, собирая свою разбросанную по полу одежду. – В Институте третьи сутки подряд работаем как проклятые! Я даже не успела выбрать тебе подарок, прости. – Открыв дверцу, она заходит внутрь. Одной рукой сжимает скомканную одежду, а другой посылает мне воздушный поцелуй. – До вечера! Если не успею к десяти, начинайте праздновать без меня, ладно?

Дверца серебристого шкафа бесшумно закрывается. Еще пара мгновений – и андроид Мирославы, судя по загоревшейся снаружи лампочке, благополучно разложен обратно на атомы. Вместе со всеми его шмотками.

Кстати, а они-то на кой были нужны?!

Когда я захожу в ванную, мои губы сами собой принимаются насвистывать какую-то грустную, но необычайно красивую мелодию. Где же я ее слышал? Ее исполнял, кажется, женский голос. Такой высокий и чуть резковатый.

Покончив с душем – но так и не вспомнив ни слов, ни названия песни, – еще из прихожей я громко кричу:

– Покажи каталог завтрака!

Подойдя к атомному синтезатору, которому была адресована команда, поднимаю и накидываю на плечи провалявшийся всё это время на полу халат.

– Нет, не надо, – передумываю я. – Убери каталог. Любая яичница и любой кофе.

«СТОИМОСТЬ: 4 РЕМО».

Сообщение загорается под описанием заказа, который синтезатор сделал за меня сам методом случайной выборки из сотен – или даже тысяч? – вариантов яичниц и кофе, содержащихся в его каталоге. Начинает настойчиво мигать оранжевый диск справа, и дисплей, как обычно, поясняет: «ОПЛАТИТЬ».

Я прикасаюсь к диску правой рукой.

«ПОДТВЕРДИТЬ ОПЛАТУ».

После повторного прикосновения дверца синтезатора любезно открывается – и я забираю оттуда яичницу-глазунью по-румынски и латте макиато. По крайней мере так следует из описания на дисплее. А не верить ему у меня вообще-то нет никаких оснований.

«Не зацикливайся на деньгах, Ингви». Кажется, так она сказала…

А кто зацикливается?! Если бы я действительно зацикливался, то неужели только что выкинул бы половину ремо – или что-то около того – на этот поднос, эту тарелку, на этот бокал, нож, вилку и даже на ложку с соломинкой для кофе?

Черта с два!

Хорошенько покопавшись в настройках, я бы непременно заставил синтезатор засунуть еду и напиток во что-нибудь, что сам бы предварительно туда поставил!

Согласен – половина ремо не стоит такой возни…

Но потратиться на андроид – совсем другое дело. Это же шестьдесят ремо! Немыслимый удар по нашему с Мирославой семейному бюджету! Даже на службе, согласно инструкциям, я могу без специального разрешения воспользоваться только двумя андроидами в течение одной смены. При реальной на то необходимости. Например, если происходит ограбление и мое моментальное появление там через уличный синтезатор, расположенный где-нибудь неподалеку, упростит дальнейшую работу и нам, и суду. Но для использования третьего андроида за день, что бы там ни происходило, – хоть групповое изнасилование, – инструкции требуют связаться с шефом, обосновать необходимость и получить его формальную санкцию.

Государство, в отличие от Мирославы, умеет заботиться о своем бюджете.

– Первый новостной канал, – произношу я, ставя поднос с завтраком на круглый столик возле окна.

Точнее, возле абсолютно прозрачной внешней стены. Кажется, что стоит сделать шаг – и я полечу камнем в бездну с нашего сто сорокового этажа. К счастью, проектировщики не забыли предусмотреть в этом удивительном материале еще одно свойство. Те, кто глядит сейчас в мою сторону, завтракая в точно таком же небоскребе напротив, видят перед собой лишь отражение неба и солнца. Равно как и я могу различить повсюду на фоне неба лишь нечеткие контуры вознесшихся на километр над землей зеркал.

Одна из стен нашей комнаты превращается в экран. Сев лицом к нему, я беру в руки нож и вилку и принимаюсь за яичницу.

– Согласно последним опросам, – возбужденно рассказывает репортер, смотря на меня со стены, – за повторным запуском «Архивариуса» сегодня в прямом эфире собираются наблюдать почти две трети населения планеты! По словам специалистов, для стороннего наблюдателя всё будет выглядеть следующим образом: аппарат, приблизившись к границе нашей Галактики…

– Любой спортивный канал, – обрываю я.

Как же они задолбали. Весь последний год только и разговоров, что об этом повторном запуске «Архивариуса».

И кстати, как она успеет вернуться из Рима к десяти? Американцы назначили старт на полдень по своему времени – в Москве уже будет восемь вечера. А Мирославе придется проторчать в обсерватории Общеевропейского Института Физики, если память мне не изменяет, по меньшей мере час. «В этот исторический момент», как она выражается. Надеется, что ли, успеть на прямой авиарейс?

Разделавшись с румынской глазуньей и допив кофе под репортаж о 230-х летних Олимпийских играх – проходящих на этой неделе одновременно в двадцати городах планеты, – я закидываю грязную посуду в синтезатор, где ее немедленно постигает та же печальная участь, что и андроид Мирославы.

Из компактной платяной тумбы после нехитрого набора команд появляется моя одежда. Быстро облачившись в безупречно чистые и словно только что отутюженные джинсы и футболку, я завязываю шнурки на кроссовках.

Неужели и правда минуту назад всё это хранилось там внутри в спрессованном виде?

В прихожей, уже открыв дверь, я кое-что вспоминаю:

– Сложи постельное белье и стань диваном!

Отсюда мне не видно, но нет сомнений, что кровать услышала команду и, как обычно, бесшумно ее выполняет.

Взгляд на часы…

Боже мой! Шеф меня убьет. Я должен быть на работе уже через десять минут!

Заперев дверь молниеносным прикосновением правой руки, я бегу по коридору к лифту. Выбежав из подъезда, несусь сломя голову к остановке общественного транспорта.

А ведь если бы Мирослава не синтезировала себе каждое утро шмотки, выбирая в меню атомного синтезатора новинки из модных каталогов, мы бы уже давно обзавелись персональным автомобилем…

Подходит автобус – и я беднею еще на три ремо, прикладывая все ту же руку к оранжевому диску на турникете. Машина на магнитной подушке мягко трогается по команде искусственного интеллекта, пока я, запыхавшийся, еще бреду по салону в поисках свободного места.

Все пассажиры, будто сговорившись, держат правую руку на небольшом расстоянии от своего лица. На экранах – словно сотканных в воздухе пучком света, исходящим из центра ладоней, – все они, конечно же, смотрят сейчас новости, либо разглядывают обновления на страничках друзей в Сети.

Я плюхаюсь на свободное место.

Да, имплант – определенно одно из наиболее удобных здешних изобретений. Имплантированный в ладонь микрокомпьютер, давно заменивший собой и ключи, и кошельки, и паспорта, и телефоны…

Девушка, сидящая рядом со мной, всё никак не может налюбоваться исходящей из ее импланта фотографией ночной Москвы. Снимок сделан, судя по всему, этой ночью – с крутых скал, возвышающихся у южной границы города. На фотографии отлично виден весь Южный квартал. В зеркальных поверхностях небоскребов отражаются бесчисленные звезды и все три Луны…

Я пулей вылетаю из автобуса возле сквера, посреди которого, подобно навозному жуку на лужайке, расположилось невысокое круглое здание ярко-синего цвета. «ПОЛИЦИЯ. ЗАПАДНЫЙ КВАРТАЛ МОСКВЫ. ФЕДЕРАЦИЯ РЕМОТУС», – красуются золотистые буквы над его главным входом.

Нет, ну разве не чудаковатая это была идея? Дать здесь чуть ли не всему подряд земные названия: Москва, Рим, Европа, Америка… Даже естественные спутники Ремотуса они додумались назвать «Луна-1», «Луна-2» и «Луна-3»!

Дверь служебного входа, ощутив прикосновение руки с имплантом, принимается устанавливать мою личность и, удовлетворившись результатом, открывается.

9:00. Надо же. Я умудрился не опоздать.

– Доброе утро, Ингви! – Шеф крепко жмет мне руку. И едва я успеваю вставить «доброе утро», переходит к делу: – Поступил вызов о возможной смерти по неосторожности. Ты с Денисом съездишь проверить.

– Опять кто-то подавился косточкой от черешни?

Я говорю это, уже идя по залу дежурной части к платяной тумбе, которая стоит в небольшом закутке, отгороженном непрозрачной перегородкой.

– Не думаю, – звучит мне в спину бархатистый бас шефа. – Потерпевший находится у себя в квартире, лежит на кровати, накрывшись с головой одеялом, не двигается и не реагирует на попытки связаться с ним по импланту.

– Откуда такие подробности? – интересуюсь я из-за перегородки.

– К нам обратилась его сожительница. Она не может попасть в квартиру – но там установлены их приватные домашние видеокамеры, так что она всё видит.

Действительно, подавившись чем-нибудь, человек вряд ли ляжет на кровать и укроется одеялом. В том случае с черешневой косточкой, который имел место на прошлой неделе, мужчина был найден лежащим на полу в прихожей.

– Ясно. – Я стягиваю с себя футболку и джинсы и вешаю их в шкафчик, куда уже забросил расшнурованные кроссовки. – А почему сожительница не может попасть в квартиру?

– Сообщила, что несколько дней ее не было в Москве, только что вернулась, и за эти дни потерпевший поменял замок на входной двери на более новую модель. Он ее заранее предупреждал об этом. И они как раз договаривались встретиться сегодня утром – прежде, чем он уйдет на работу, – чтобы внести ее данные в новый замок.

Я появляюсь из-за перегородки в извлеченной из платяной тумбы полицейской форме такого же точно ядовитого цвета, что и здание полицейского участка.

– Это вон там, – добавляет шеф, направляя лазерную указку на один из мигающих огоньков на карте Москвы.

Экран на противоположной стене дежурной части, как всегда, показывает круг, разделенный двумя линиями, проведенными по диагонали крест-накрест, на четыре равные доли. Вся западная четверть – наш административный квартал – пестрит множеством красок, резко контрастируя с бледными тонами остальных трех четвертей. (Они лежат вне нашей юрисдикции и, соответственно, не должны отвлекать на себя много внимания).

В самом центре Западного квартала синим огоньком обозначен наш участок. Один-единственный на четверть многомиллионной Москвы.

Город-круг. Кажется, еще древние греки считали эту фигуру совершенной? Какая-то нечеловеческая тяга к правильным формам и линиям, свойственная здешним архитекторам, привела даже к тому, что каждый мегаполис планеты возвышается своими зеркальными небоскребами на идеально плоской поверхности. Какой бы горный ландшафт ни был вокруг. Помнится, Денис рассказывал, что площадки под будущие города выравнивались лазерами еще до того, как приступили к созданию биосферы Ремотуса.

– Авторизация успешно пройдена, – бодро сообщает устройство, заведующее оружием и полицейскими жетонами, как только я прикасаюсь к нему правой рукой. – Поместите вашу левую руку в центральное отверстие.

Послушно последовав указанию, я вскоре вынимаю ее обратно – и вся поверхность левой ладони уже представляет собой светящийся голубым светом полицейский жетон. Одновременно из бокового отверстия устройства появляется рукоятка парализующего пистолета.

Засунув его в предназначенный для оружия карман на брюках, спешу к парковке.

– С днем рождения, дружище! – Денис крепко жмет мне руку, оставляя на ней следы кетчупа с горчицей.

Облокотившись всем своим телом, весящим не меньше ста килограммов, на капот, напарник с аппетитом дожевывает гамбургер.

– Привет! Спасибо.

– Ну что, уже придумал, где будем отмечать?

– Мирослава хотела в каком-нибудь из городских парков… – Я подношу жетон к двери автомобиля. – Она эту идею еще полгода назад высказала. Как только прогноз погоды на сегодня был опубликован.

– А давай в том парке, что рядом с вашим домом? – Денис открывает дверцу с другой стороны. – Я там видел ресторан натуральной кухни. «Усталый суслик» называется. Их сеть варит отличное пиво и продает его во всех своих точках. Образцы они даже запретили использовать для каталогов атомных синтезаторов, представляешь?

Мы оба усаживаемся на передних креслах, и Денис усмехается:

– Впрочем, и правильно сделали. Ты мое мнение насчет всей этой синтезированной дряни знаешь.

Ничто не имеет в жизни такого значения для Дениса, как еда. На его вкус всегда можно положиться.

– Да, давай в том ресторане, – соглашаюсь я.

Правда, если мне прямо сейчас подадут яичницу-глазунью по-румынски и латте макиато, приготовленные традиционным способом, то что-то сильно сомневаюсь, что мой язык почувствует хотя бы малейшее отличие от той «синтезированной дряни», которую я ел на завтрак.

Едва услышав команду «ехать», автомобиль на магнитной подушке – управляемый, как и весь здешний транспорт, искусственным интеллектом – немедленно набирает свою обычную головокружительную скорость. Адрес потерпевшего был перенаправлен в его навигационный мозг из дежурной части, еще когда шеф посветил на карту указкой.

Денис уставился на экран, возникший в воздухе из его жетона, и просматривает информацию, которую я уже и так слышал от шефа.

– Странно всё это, – говорю я, когда экран скрывается обратно в жетоне.

– Что странно?

– Что он лежит на кровати под одеялом. Не мог же он просто взять и умереть во сне?

Вопрос, конечно же, риторический. Когда люди стареют и болеют, смерть во сне не является чем-то необыкновенным – это понятно…

Но что может случиться со спящим человеком, который здоров на все сто процентов?

Ведь даже если он уже не одну сотню раз встретил здесь свой день рождения, выглядит-то он всё равно как восемнадцатилетний. И тело его физиологически как у восемнадцатилетнего.

Здесь у всех так…

– Может, отравился? – высказывает Денис, очевидно, первую пришедшую ему в голову мысль. – Съел или выпил что-нибудь не то и пошел в постель. Ну, смерть и наступила в момент сна.

– Ага, – иронизирую я. – Вместо пива заказал в синтезаторе средство для очистки окон, выпил и не заметил.

– А у тебя есть более правдоподобное предположение?

– Начнем с того, – говорю я, – что еще не известно, является ли это смертью по неосторожности… Впрочем, зачем гадать? Скоро сами всё увидим.

Денис смотрит на меня как на ненормального.

Ну если учесть, что последнее умышленное убийство в Москве произошло уже черт знает сколько лет назад…

Да, согласен – мое предположение выглядит даже поэкзотичней, чем его.

– Войти в систему мониторинга, – обращается Денис к бортовому компьютеру, после чего называет адрес потерпевшего. – Показать окно крупным планом.

На дисплее появляется ничем не примечательный фрагмент зеркальной стены небоскреба, и напарник торжествующе обращается уже ко мне:

– Видишь? Окно цело. А дверь, как сообщила сожительница, заперта. Как мог убийца запереть ее, уходя? Для этого покойник должен был прикоснулся своей рукой с имплантом к замку снаружи.

Я пожимаю плечами:

– Может, никто и не открывал убийце дверь?

– Как это?

– Ну, жертва могла впустить в квартиру андроид, из своего атомного синтезатора.

– Кого-то из своих знакомых? Ну у тебя и фантазия, Ингви! Может, еще скажешь, что эта самая сожительница его и замочила?

– Но дверь же он, по-твоему, сам открыл кому-то посреди ночи? – возражаю я. – Почему бы и андроида не впустить?

Денис задумывается.

– А может, и не андроид… – продолжаю я. – Может, это вообще какой-нибудь псих, который после убийства так и остался в квартире? Сидит сейчас где-нибудь в ванной.

– Готов поспорить, что и ванную она прекрасно видит. По-твоему, зачем люди камеры у себя в квартире устанавливают?

– Не знаю… – Вопрос застал меня врасплох. – У нас с Мирославой их нет.

– Счастливый ты человек. А вот моя бывшая была такой ревнивой стервой… Чуть ли не силой заставила меня пойти на «добровольную активацию» маячка импланта, представляешь? Ну, чтобы всегда видеть, где я нахожусь. А поскольку оставалась возможность, что я приведу кого-нибудь прямо к нам домой, когда ее самой нету, – напичкала всю квартиру этими чертовыми камерами!

Мы проносимся мимо одного из городских парков.

На траве уже расположились любители утреннего загара. Десятки полуобнаженных тел, мужских и женских, демонстрируют свои совершенные формы, являющиеся результатом труда специалистов по эстетической генетике.

– Причем ведь обычно, – захлебывается Денис от возмущения, – все устанавливают такие камеры без записи. Не знаешь же, когда глянет и проверит, правильно? А эта моя бывшая, представь себе, включала опцию записи и не ленилась потом всё-всё-всё прокручивать!

Парадоксально, но Денис со своей тучной и не вполне правильной фигурой пользуется неизменной популярностью у женщин. Идеальные тела, надо полагать, за много веков уже настолько здесь всем приелись, что обычное, не откорректированное генетической наукой тело производит на женщин такой неожиданный эффект. Неудивительно, что самого Дениса его фигура нисколько не беспокоит.

– Этой сожительницы несколько дней не было в Москве, так? – не унимается Денис. – Вот она камер там и понатыкала. Можешь быть уверен. Я таких, как она, насквозь вижу.

Две или три узкие полоски света пробегают по газону, деревьям, озеру и дорожкам парка. Основная его часть находится в тени, отбрасываемой плотными рядами небоскребов, которые из-за их зеркальных стен практически невозможно различить на фоне неба. Загорающие подыскали себе место в промежутках между тенями. Но через пару часов, когда солнце будет в зените, уже весь парк окажется залитым его ослепительным светом.

Словно наяву я вдруг вижу перед собой залитый солнцем луг, на котором лениво щиплют траву наши овцы. Вижу родительский хутор и водяную мельницу – внушительное свидетельство технического прогресса… ведь еще дед моего деда вращал жернова вручную. Я отчетливо ощущаю запах только что скошенной травы и слышу, как откуда-то доносится пастушеская свирель…

Вспомнил!

Вспомнил, что я непроизвольно насвистывал, принимая сегодня душ! Пару раз на соседском хуторе я слышал, как эту мелодию исполняли на скрипке… вернее, не на скрипке, а как же эта более примитивная штуковина называлась? Как-то на g…

– Приехали. – Голос напарника возвращает меня к реальности.

Автомобиль уже выбрал себе место на парковке. От ближайшего подъезда к нам бежит высокая девушка с обесцвеченными волосами, смотрящимися из-за химической завивки точь-в-точь словно стог сена.

– Добрый день. – Я поднимаю левую руку со светящимся жетоном, как того требует инструкция, и Денис делает то же самое. – Скажите, э-э-э… Красимира, – подсматриваю я в жетоне ее имя, – в поле зрения ваших домашних видеокамер попадает вся квартира?

– Да, конечно.

– И никого постороннего там нет?

– Постороннего? – удивляется она. – В квартире только Радислав, мой гражданский муж. И он почему-то не… А почему вы спрашиваете?

– Да так. На всякий случай.

Денис бросает на меня взгляд, полный сарказма.

Проследовав за Красимирой в подъезд, мы поднимаемся в лифте и, быстро пройдя по коридору, оказываемся у нужной двери. Ощутив прикосновение жетона с только что поступившим на него ордером, дверная панель послушно отъезжает в сторону, целиком скрываясь в стене.

Я захожу первым.

Типовая однокомнатная квартира. Такая же точно, как у нас с Мирославой.

– Радислав! – громко говорю я, сам не знаю зачем, еще из прихожей.

Тишина.

Как и следовало ожидать.

– Не прикасайтесь ни к чему, пожалуйста! – Я успеваю помешать Красимире поднять скомканную черную ткань (ее чулок?), валяющуюся на полу у самой двери. – И подождите здесь в прихожей вместе с моим напарником. Да, и еще… Я попросил бы вас не смотреть сейчас, что показывают домашние камеры.

Убедившись, что экран скрылся в ее руке, я захожу в комнату и направляюсь к кровати. Взяв одеяло за край возле изголовья, осторожно отгибаю его.

Так я и думал…

Лежащее на спине бездыханное мужское тело уставилось в потолок застывшим взглядом. Рот широко открыт, и всё лицо искажено гримасой, которая красноречивее любых слов говорит о том, насколько небезболезненной была смерть. Однако каких-либо видимых признаков насилия на теле нет. За исключением, пожалуй, одного…

Правая кисть руки отсутствует.

Место ее отчленения покрыто густым слоем хорошо свернувшейся крови.

Глава 2

– Всем немедленно выйти в коридор, – командую я, вернувшись в прихожую и постаравшись придать своему голосу максимально официальные нотки.

Красимира и Денис, явно не ожидая такого поворота, беспрекословно подчиняются.

Прикрыв дверь снаружи, я всё тем же тоном спрашиваю сожительницу покойного:

– Когда вы последний раз говорили с Радиславом?

– Около десяти вечера. После этого я легла спать, а когда проснулась и посмотрела… Вы наконец скажете, что с ним?

– У домашних видеокамер включена запись? – отвечаю я вопросом на вопрос, хотя это обычно не в моих правилах.

– Я… я не знаю. Радислав установил их буквально перед моим отъездом. Это была его идея.

Кажется, Денис не может поверить своим ушам.

– Вызывай криминалиста, знаток женщин, – говорю я ему, не в силах больше сохранять начальственный тон. – И проследи, чтобы никто не заходил в квартиру до его прибытия!

Денис кивает, поняв все без лишних вопросов.

Уже у лифта я кричу ему:

– Еще раздобудь судебную санкцию на активацию маячка… имплант похищен. И заодно – санкцию на домашние камеры.

Вдруг они записывают? Впрочем, если и не записывают, большой роли это не сыграет. Мы с Денисом оба прекрасно понимаем, что я установлю личность убийцы и увижу его физиономию на дисплее нашего бортового компьютера уже через считаные минуты.

И как только до некоторых не доходит, что систему мониторинга не обмануть? Какие только трюки люди не выделывают! Интересно даже, что придумал этот тип. Последний раз то был фокус с переодеванием в «слепой зоне». Кажется, в общественном туалете. Да, тот фанатик именно так заявил в своем чистосердечном признании, пока я отвозил его в участок…

Помнится, на стене жилого небоскреба, выходящей на Центральную городскую площадь, на высоте более ста метров – по веревке спустившись из окна в спортивной куртке, капюшон которой скрывал почти всё лицо, – он выполнил баллончиком ту кривую, но поистине внушительного размера надпись: «АРХИВАРИУС – ЧАДО САТАНЫ!» Затем, поднявшись по веревке обратно и покинув здание через подъезд, прямиком направился в расположенный поблизости общественный туалет.

Он, конечно же, знал, что территории такого рода в соответствии с «Актом о частной жизни» не оборудованы средствами наблюдения.

Всех воскрешенных информируют об этом в первый же день – тогда же, когда предупреждают, что абсолютно каждый метр публичного пространства городов планеты находится под зорким и неусыпным наблюдением компьютерной системы.

А воскрешен он был на Ремотусе всего за неделю до этого инцидента…

И по собственным его словам, проторчал он там в одной из кабинок около десяти минут, умудрившись за это время каким-то образом спустить в унитаз куртку, спортивные брюки, кроссовки и даже прихваченную с собой с места преступления трехметровую веревку. Выйдя из уборной в одних лишь шортах, вандал преспокойно направился босиком к себе домой… где я его и задержал в течение часа.

Ну как можно быть настолько тупым, чтобы не догадаться, что программа автоматического поиска сверяет количество всех зашедших и вышедших из таких «слепых зон» и сопоставляет их параметры? Методом исключения компьютер за какую-то долю секунды установил, что именно данный объект, появившийся в пляжном виде на выходе из здания общественного туалета, является тем, кто десятью минутами ранее заходил туда в спортивном костюме. С таким же успехом можно было вычислить его по «слепой зоне», где он надевал его.

Готов поспорить на миллион ремо, что сегодняшний убийца, совершивший преступление в частной квартире – то есть намеренно выбравший «слепую зону»! – тоже из тех, кого Судьба совсем недавно забросила сюда на Ремотус. Ибо прожив здесь хотя бы месяц, человек на такую тупость просто не способен.

– Войти в систему мониторинга, – говорю я, устраиваясь поудобней на сиденье автомобиля. Сообщив бортовому компьютеру адрес Радислава, приказываю показать в ускоренном режиме входную дверь, начиная с десяти ноль ноль минувшего вечера.

На дисплее появляется уже хорошо знакомая мне дверная панель. Цифры в левом верхнем углу лихорадочно сменяют друг друга. К 00:00 перед дверью по-прежнему ничего не происходит. 00:30… 00:45… Я зеваю и потягиваюсь. 00:59… Внезапно запись перескакивает целый час и продолжается как ни в чем не бывало: 02:00… 02:15…

Что это было?!

– Стоп, – обрываю я. – Повторить с часа ноль-ноль.

Отсчет вновь начинается с 02:00.

Какого черта? Такого еще ни разу не случалось.

Дурное предчувствие говорит мне, что самое интересное наверняка произошло в загадочно исчезнувший час. Однако я всё же решаю посмотреть запись дальше. И только зря трачу свое время. Перед дверью не происходит решительно ничего – до тех пор, пока без четверти девять там не появляется Красимира, безуспешно пытающаяся справиться с замком. А затем уже мы втроем.

– Филипп, доброе утро! – здороваюсь я с нашим компьютерным гением.

С экрана, возникшего из моего жетона, на меня смотрит худощавое лицо с орлиным носом. Значительную часть лица скрывают густая борода и длинные волосы. Они частенько бывают у него не особо расчесанными, но таким взъерошенным, как сейчас, я вижу его, пожалуй, впервые.

– Привет, Ингви, – рассеянно отвечает Филипп, покусывая губы. Такой привычки я за ним раньше тоже не замечал.

Похоже, про поздравления по случаю дня рождения он забыл.

– Извини, что отвлекаю, – говорю я. – У меня тут бортовой компьютер глючит. Когда подключаюсь к мониторингу и хочу…

– Если бы твой компьютер! – не дослушивает он.

– В смысле?

Филипп нервно усмехается, после чего производит глубокий вдох, делает выдох и медленно, тщательно подбирая слова, произносит:

– Данные о том, что этой ночью с часа до двух происходило во всём Западном квартале Москвы, стерты.

– Стерты? Что значит «стерты»?! Кем стерты? Как это случилось?

– Пока сам не знаю, – выдавливает из себя Филипп. – Но похоже, что их не восстановить. Так что… если вдруг в это время в квартале произошло что-нибудь серьезное, у нас, похоже, будут проблемы.

«Вдруг». «Что-нибудь серьезное». Когда вообще на Ремотусе последний раз происходило что-либо подобное?

Я спешу поделиться с Филиппом тем, что только что видел собственными глазами.

– Да уж, – мрачно произносит он себе под нос, – это определенно посерьезней, чем испорченное стекло.

Заметив мой вопросительный взгляд, Филипп быстро поясняет:

– Сегодня утром некая горожанка обнаружила, что стекло дверцы ее личного автомобиля разъедено кислотой. Офицер, которому шеф поручил это пустяковое дело, стал просматривать ночные записи и увидел, что с часа до двух данные отсутствуют. Он, как и ты, решил, что вышла из строя его техника, и обратился ко мне. Ну, я вошел в систему со своего компьютера – результат оказался тем же. И вот, буквально пять минут назад я установил, что данные за этот промежуток отсутствуют для всего нашего квартала.

– А мониторинг вообще работал?

– Ночной дежурный говорит, что поглядывал, как обычно, и ничего странного с изображением не было. Ой, прости… – Филипп смотрит куда-то в сторону. – Шеф опять идет. Будет сейчас снова над душой стоять, будто это ускорит дело. Всё, давай, до связи!

Когда Филипп исчезает с экрана моего жетона, я замечаю сообщение от Дениса. Судебные санкции получены. Значит, шеф уже в курсе. Судебное решение автоматически перенаправляется главе полицейского участка. Понятно, почему он идет поторапливать Филиппа. Но он еще не знает, что убийство было совершено именно в этот промежуток времени…

Ладно, предоставлю шефу подробный отчет, как только соберу побольше информации. Покуда он висит над душой у Филиппа, а не у меня, можно хоть что-то успеть выяснить.

– Активировать маячок в похищенном импланте, – командую я, приложив к бортовому компьютеру жетон с только что полученными санкциями.

Несколько мгновений система проверяет правомочность запроса – перед тем, как включит встроенный в имплант Радислава маячок, что позволит немедленно определить его местонахождение. В какой бы точке планеты он сейчас ни находился.

Наконец на дисплее появляется карта, а на ней загорается отметка… Бог ты мой, это же буквально возле меня! Метрах в трех от автомобиля. Справа.

Я изумленно смотрю туда, но вижу только мусорный контейнер, стоящий у края парковки.

Натянув белые резиновые перчатки, лежавшие под сиденьем, и прихватив с собой пакет для вещественных доказательств, бегу к контейнеру.

Приходится изрядно покопаться во всевозможных объедках, прежде чем я нахожу то, что искал. Прохожие и так уже с интересом поглядывают на меня, поэтому я спешу засунуть зловещий вещдок в непрозрачный пакет.

Ну и в чем был смысл отрезать Радиславу руку с имплантом? Чтобы, уходя, запереть за собой дверь? Это лишь немного оттянуло обнаружение трупа. Может быть, чтобы воспользоваться его финансовыми сбережениями?

У другого края парковки я уже давно приметил атомный синтезатор – последнюю модель, но практически ничем не отличающуюся от той, что исправно служит нам с Мирославой дома. Подойдя к нему и воровато оглядевшись по сторонам, достаю вещдок из пакета.

Надеюсь, шеф про эту самодеятельность не узнает.

– Любые солнцезащитные очки, – называю я первую недорогую вещь, которая приходит мне в голову.

«СТОИМОСТЬ: 1,03 РЕМО», – сообщает синтезатор, после чего, как всегда, начинает мигать оранжевый диск справа от дисплея. «ОПЛАТИТЬ». Я прикладываю туда руку Радислава – в полной уверенности, что увижу сейчас сообщение про нехватку средств на счете. Однако вместо этого на дисплее появляется самая обычная завершающая команда: «ПОДТВЕРДИТЬ ОПЛАТУ».

– Отменить заказ, – разочарованно вздыхаю я, но не сдаюсь: – Любые солнцезащитные очки. Тысяча экземпляров!

И на этот раз средств на счете достаточно.

Отменив заказ, прячу руку обратно в пакет. Похоже, убийцу совершенно не интересовали деньги Радислава.

Может, имплант был нужен ему как идентификатор личности?

Как же жаль, что Парламентская комиссия по охране частной жизни запретила постоянную принудительную активацию маячков с записыванием маршрутов. Да мало ли, где эта рука могла побывать с часу до двух? Могла быть подброшена обратно к дому, чтобы мы подумали, будто это лишь способ запереть за собой дверь. А интересовать убийцу могло что-то, к чему Радислав имел служебный доступ.

Где он вообще работал? Если в лавке антиквариата или, скажем, в музее, то, проникнув туда ночью, преступник легко мог завладеть каким-нибудь раритетом с Земли, стоящим многие и многие тысячи ремо…

Но только я собираюсь пойти обратно к автомобилю, чтобы пробить по полицейской базе род деятельности Радислава, как у синтезатора распахивается дверца. Из нее появляется девушка с азиатскими чертами лица, облаченная в снежно-белый комбинезон и держащая в руке чемоданчик.

Отлично, криминалист прибыл.

– Здравствуйте. Заберите это себе. – Я протягиваю ей пакет. – Находилось вот в этом мусорном контейнере.

Девушка низко кланяется.

А, ну да, у китайцев так принято приветствовать. Боясь показаться невежливым, я тоже на всякий случай кланяюсь. Криминалист делает шаг вперед и забирает у меня пакет, широко улыбаясь и кланяясь еще раз.

Как мне когда-то долго пытались растолковать, убийства на Ремотусе стали до того редким происшествием, что иметь собственных криминалистов не только в каждом городе, но даже в каждом Штате Федерации было признано нерациональным. Пускай даже это такой огромный Штат, как Россия. Кажется, уже последние лет сто департамент криминалистики функционирует у китайцев?

– Благодарю вас, – отвечает девушка, заглянув внутрь пакета. Судя по невозмутимому голосу, она в криминалистике не первый день. – Вы любезно сделали за меня часть работы.

Говоря на общем языке Ремотуса, она производит очень забавные интонации. Как будто бы поет. Скорее всего это влияние ее родного китайского. Мой общепланетарный, наверно, тоже кажется ей специфическим?

Черт, а всё-таки как же назывался тот музыкальный инструмент, напоминающий скрипку? Слово начиналось вроде бы на g… Или на d?..

Еще немного, и я совсем забуду здесь родную речь!

– Позвольте проводить вас к месту преступления, – предлагаю я.

Она кивает, и мы молча направляемся к подъезду. И только тут меня посещает мысль, что я так и не выяснил, чем же занимался убитый…

Ладно, спрошу у Красимиры, вряд ли она может этого не знать.

Стоя у входной двери в квартиру и не замечая нашего приближения, Красимира, тряся своей обесцвеченной шевелюрой, хохочет над какой-то шуткой, которую только что отпустил Денис. При этом она не сводит глаз со своего экрана, на котором, безусловно, прекрасно видно мертвое тело Радислава.

Н-да… В былые времена такое поведение сожительницы убитого не могло не вызвать у стражей порядка определенных подозрений. А психологов, как рассказывал Денис, непременно наводило на мысль о нервной защитной реакции организма. Но только не теперь. Теперь… когда уже давным-давно изобретен «Архивариус» и когда в каждом городе планеты функционирует Архив-Служба, круглосуточная и безотказная… разве не более странной выглядела бы Красимира, обливающаяся слезами?

Не тратя время на представление им китаянки, я открываю дверь и жестом приглашаю ее войти.

– Там работают приватные видеокамеры, – говорю я, прежде чем она, как это заведено у криминалистов, оставит нас троих дожидаться результатов снаружи. – Посмотрите, пожалуйста, записи с часа до двух ночи.

На экране, исходящем из руки Красимиры, нам всем троим хорошо видно, как китаянка, прикрыв за собой дверь, ставит свой чемоданчик на пол в прихожей и раскрывает его. Оттуда один за другим выкатываются маленькие роботы, напоминающие пауков с приделанными к кончикам лапок колесиками, и проворно разбредаются по квартире, сканируя всё на своем пути.

Китаянка тем временем методично обнаруживает одну за другой каждую из микроскопических видеокамер, спрятанных в стенах, и внимательно ее разглядывает. Но всякий раз отрицательно мотает головой, после чего отключает ее. Пока изображение на экране не исчезает совсем.

Увы, камеры не записывали. А Красимире действительно незачем подсматривать за криминалистическими процедурами.

– Где работал ваш гражданский муж? – спрашиваю я, осознав, что надежда на быстрое раскрытие преступления только что растаяла.

– Техником на энергостанции, – весело отвечает Красимира, всё еще улыбаясь после той шутки Дениса. – На нашей, Западного квартала.

Интересно, может ли кому-то прийти в голову украсть что-нибудь на энергостанции…

– А кем оказался убийца? – нарушает ход моих мыслей Денис. – И кстати, где он сейчас?

Ну что ж. Самое время поделиться с коллегами проблемой.

– Подождите нас, пожалуйста, здесь, – говорю я Красимире и, повернувшись к Денису, таинственно поясняю: – У меня есть кое-какая оперативная информация.

Мы оба заходим в прихожую и плотно закрываем за собой дверь.

Когда Денис и китаянка узнают от меня о том, что произошло, в квартире на секунду-другую воцаряется тишина, нарушаемая лишь еле слышным потрескиванием пауков-сканеров.

– Срань господня! – Денис хватается за голову.

– Не богохульствуй, – говорю я. – Ты же знаешь, что мне это неприятно.

– Не переживайте, – успокаивает нас китаянка, – никакой катастрофы не произошло. Раз вы не можете вычислить убийцу по системе мониторинга, мы вычислим его по геному. – Она делает паузу, словно ожидая, что кто-то из нас сейчас спросит, что это такое. Но мы молчим с умным видом, и она продолжает: – На основе собранной здесь роботами биоинформации можно будет расшифровать его геном и произвести реконструкцию внешности. Правда, есть одна проблема…

– Какая проблема?! – одновременно вырывается у нас с Денисом.

– Боюсь, что на это уйдет около шести часов.

– Шесть часов? – не понимаю я. – Как такое может быть? Разве эта процедура не занимает от силы десять минут?

– Вы правы. Но перед самым моим отбытием сюда… когда я уже заказала себе андроида и собиралась надевать нейрошлем… с нашими компьютерами произошел странный сбой. Я впервые с таким сталкиваюсь. Всё вскоре заработало снова, но оказались повреждены несколько программ – и среди них как раз та, которая производит реконструкцию по геному.

– Ну так связались бы с Резервным фондом, – резонно замечает Денис, – и получили бы копию программы.

– Вы забываете, что у них сейчас глубокая ночь. Да, когда через шесть часов начнется их рабочий день, мы непременно так и сделаем.

Сказав это, китаянка нагибается и поднимает с пола ту скомканную черную ткань, которую я не позволил поднять Красимире.

– Впрочем, кое-что о внешности убийцы, – продолжает она, разворачивая ткань, – я вам могу рассказать уже сейчас.

Перед нами возникает черная шапочка-маска с прорезями для глаз.

У меня непроизвольно вырывается громкий смешок. Возможно ли, чтобы убийца обронил ее? Осуществить тщательно спланированное преступление, каким-то неведомым образом стерев записи в системе наблюдения целого квартала… и вдобавок лишив криминалистов программы по геномной реконструкции… но при этом обронить маску на месте преступления!

Похоже на откровенную издевку. Или, может быть, он подбросил ткань с чужим биоматериалом, рассчитывая повести нас по ложному следу?

– Роботы просканировали маску, – китаянка словно прочитала мои мысли, – и мобильная лаборатория в этом чемоданчике уже сопоставила данные с другим биоматериалом, обнаруженным в квартире. Маска, безусловно, была на человеке, приходившем ночью к жертве. И взгляните… – Она держит пинцетом волос. – Это из его усов. Длинные пышные усы, их концы он закручивает кверху.

– А что насчет прически? – интересуется Денис.

– Бреется налысо. Согласно имеющимся данным, это тоже можно утверждать с полной уверенностью.

Китаянка возвращается к работе. Сначала она сканирует нас с Денисом, чтобы биоматериал, которым мы успели наследить тут, не попал в перечень улик. Затем отправляется к телу, оставляя нас в прихожей одних.

– Чисто теоретически, – шепчет Денис мне на ухо, – можно взглянуть на эту усато-лысую физиономию еще до обеда.

– Как это?

– Ну, если кто-нибудь из жильцов подъезда случайно наткнулся на него в лифте или коридоре, то у такого свидетеля, – Денис подносит пухлый палец к своему виску и постукивает по нему, – можно прямо у нас в участке, в лаборатории, достать из мозга зрительный образ.

Как же я сразу не сообразил!

Всё верно. Разумеется, из-за стертых файлов система мониторинга не сможет указать на жильцов, которые с часа до двух зашли к себе домой и снова куда-то убежали… либо вышли из квартиры и успели вернуться… Однако она элементарно вычислит каждого, кто в этот промежуток пришел к себе домой и так и остался там до утра, либо вышел из квартиры, а вернулся уже после двух! Элементарно сопоставив их местонахождение до стертого периода и после! Останется только связаться с такими жильцами по их имплантам и поинтересоваться, не встречался ли им данный тип.

А что-либо иное спрашивать у жильцов, пожалуй, просто глупо. С такой звукоизоляцией, как в здешних домах, даже соседи Радислава не могли ничего слышать. Ни разговоров, ни криков. Ровным счетом ничего.

– Правда, что-то я сомневаюсь, – добавляет Денис, – что свидетель, если таковой обнаружится, согласится всё бросить и…

Он замолкает, так как в прихожей снова появляется китаянка.

– Смерть наступила в час двадцать в результате остановки сердца, – сообщает она профессионально бесстрастным голосом. – Перед этим Радислава привязали к стулу и пытали. Электрическими разрядами, не оставляющими заметных следов. Кисть руки была отрезана, когда он еще был жив, при помощи бытового лазера. Кровотечение моментально остановлено обычным средством, которое применяется в медицине.

Все роботы-пауки закатываются обратно в чемоданчик, и китаянка закрывает его.

– Я закончила. Можете вызывать Архив-Службу. Руку с имплантом я им оставила на кровати, возле тела.

– Денис, свяжись с ними, – командую я, открывая дверь и пропуская даму вперед. – И пока они едут, порасспрашивай Красимиру, не пропало ли что-нибудь из квартиры. Пускай походит и посмотрит внимательно, окей? А я попробую найти свидетеля.

Мы с китаянкой спускаемся на лифте и прощаемся возле парковки.

Когда она исчезает в атомном синтезаторе, я вновь усаживаюсь за бортовой компьютер. Спустя пару секунд он немало удивляет меня тем, что в загадочный промежуток ночи никто не покидал своих квартир. И всего двое пришли за это время домой – мужчина и женщина с разных этажей.

Два человека на целый подъезд небоскреба?!

Впрочем, я перестаю удивляться, как только вспоминаю, что сегодня утром говорили по спортивному каналу. В программу 230-х летних Олимпийских игр вчера впервые была включена «тлачтли» – игра в мяч, широко распространенная у майя, ацтеков и всяких прочих индейцев. Соревнования проходили в Мексике, по нашему времени это было уже ночью, и все, кому не надо было утром на работу, смотрели трансляцию либо у себя дома, либо где-то в барах.

Выходит, мне еще повезло, что я нашел даже двух потенциальных свидетелей…

Один из них – женщина – физически присутствует сейчас, согласно вычислениям системы, в своей квартире, расположенной двумя этажами выше, прямо над квартирой Радислава. Однако ее андроид катается на горных лыжах за Полярным кругом.

Мужчина в данный момент телесно находится вне своей квартиры. На городском стадионе он усердно готовится к рыцарскому турниру, который традиционно состоится завтра в рамках Олимпиады.

В ответ на мои многочисленные попытки связаться с ними по имплантам автоответчики каждый раз любезно предлагают оставить сообщение. Гребаный спорт! Сегодня из-за за него одни проблемы. Похоже, мне придется воспользоваться андроидами… Хорошо еще, что на два сеанса не требуется согласований с шефом.

Еще раз крепко выругавшись, я запускаю программу по синтезу моего андроида. Решив начать с лыжницы – ибо каковы шансы оторвать того рыцаря от подготовки к Олимпиаде и немедленно доставить к нам в участок? – я выбираю атомный синтезатор, находящийся ближе всего к горнолыжному спуску, на котором ее андроид катается в данный момент.

Нащупав под сиденьем нейрошлем, достаю его.

В этот момент из подъезда появляются Денис с Красимирой. Следом за ними, в комбинезонах алого цвета, выходят два парня-близнеца (или это девушки? по лицу и фигуре не понять), осторожно несущие за оба конца огромный черный мешок. «АРХИВ-СЛУЖБА», – гласят белые буквы на комбинезонах.

Надо же, как оперативно. Я даже не заметил, когда они приехали.

Приостановив программу и положив шлем на сиденье, выхожу из автомобиля.

– Я вам еще нужна? – кричит Красимира, обращаясь ко мне.

Денис за ее спиной качает головой, давая мне понять, что уже спросил ее обо всем.

– Нет, благодарю вас за показания, – кричу я в ответ. – Остальное мы узнаем у самого Радислава, как только он будет воскрешен.

Близнецы, не обращая на меня никакого внимания, кладут мешок в припаркованный неподалеку фургон такого же алого цвета, что и их форма, и уносятся прочь.

Помахав мне рукой, Красимира исчезает в подъезде.

– Ты уточнил на всякий случай, когда они завершат воскрешение Радислава? – интересуюсь я у подошедшего Дениса.

– Да всё как всегда: через четыре часа, – отвечает он и вздыхает: – Замечательно, конечно, что наука научилась воскрешать умерших… Вот только нам от этого в данном случае мало толку.

– Ты про маску? – не сразу улавливаю я его мысль.

– Про что ж еще? Если бы убийца не был в маске, мы бы извлекли у ожившего Радислава зрительный образ этого гада! Кстати, как прошел опрос соседей?

Я ввожу напарника в курс дела.

И как только мы снова оказываемся в машине, активирую приостановленную программу. Перед тем, как надеть на голову нейрошлем, я стараюсь полностью расслабиться и пару минут ни о чем не думать. Так настоятельно рекомендуется в инструкции.

– Gígja! – вырывается у меня непроизвольно.

Ну почему всегда то, что никак не можешь вспомнить, сколько бы усилий для этого ни прикладывал, вспоминается совершенно неожиданно – когда об этом думаешь меньше всего?

Я чувствую на себе взгляд Дениса. Но он, похоже, решает не отвлекать меня расспросами. Краем глаза мне видно, как он, заинтригованный, подносит свою правую ладонь ко рту и повторяет услышанное слово. Через мгновение имплант выдает вслух краткую справку:

– Название струнного смычкового инструмента древних скандинавов.

Всё верно. Именно так мы его и называли.

Я надеваю шлем.

Глава 3

18 октября 1016 года тихое местечко Ассандун на юго-востоке Англии превратилось в арену кровопролитного сражения.

Юный конунг Кнуд, возглавлявший войско датских викингов, намеревался любой ценой вырвать у англичан победу. Еще в декабре 1013 года его отец, конунг Свен Вилобородый, – в очередной раз вторгшийся в Англию, но на этот раз, не ограничившись сбором дани, вынудивший позорно бежать оттуда короля Этельреда Нерешительного, – был признан английской знатью и духовенством единственным властителем всей их страны; однако он отошел в мир иной всего пять недель спустя. Восемнадцатилетний Кнуд, бесстрашно сражавшийся вместе с отцом во время его последней военной кампании, был тут же провозглашен войском викингов новым королем Англии. Сами же англичане имели на этот счет другое мнение. Не желая более мириться с господством иноземцев, они вновь призвали на трон укрывшегося в Нормандии Этельреда… Увидев, что для подавления восстания сил его не хватает, Кнуд поспешил вернуться в Данию, где при содействии старшего брата (после смерти Свена Вилобородого перенявшего, как и полагалось ему по старшинству, бразды правления в родной стране) собрал намного более многочисленное, чем мог похвастать их отец, войско и флот, – и в августе 1015 года снова ступил на английскую землю. И когда в апреле следующего года Этельред, всё это время едва-едва сдерживавший натиск Кнуда, умер от болезни, бремя противостояния неуемным аппетитам викингов легло на плечи его сына-наследника Эдмунда…

В этот самый день и в этом самом месте, 18 октября 1016 года в Ассандуне, датский конунг рассчитывал взять у Эдмунда реванш за неожиданный разгром, который потерпел от него во время их последней битвы.

– Посмотри-ка туда! – слова Кнуда были обращены к Ингви, сыну Аки, внуку Палнатоки; его личному телохранителю. – Мне привиделось или сам Железнобокий вышел сражаться в первых рядах?

Ингви привстал в стременах и, прищурившись, посмотрел туда, куда указывала увешанная серебряными кольцами рука конунга.

И правда, Эдмунд – который за свое упорство и отвагу, проявленные за эти месяцы в боях с датчанами, уже успел получить в народе прозвище Железнобокий – был сейчас виден спешившимся и орудующим мечом в самом пекле сражения. И в словах Кнуда, как показалось Ингви, вовсе не звучало ноток сарказма. Похоже, он назвал его этим новым прозвищем, искренне восхищаясь таким соперником.

– Полагаю, что это он, – мрачно ответил Ингви, уже догадываясь, чего теперь ожидать от конунга.

– Тогда и мне не пристало более оставаться здесь, – промолвил Кнуд и тут же пришпорил своего коня.

Оба всадника покинули холм, с которого было удобно наблюдать за ходом сражения, и помчались к передовой. Вслед за ними, недоумевая и переглядываясь, поспешили остальные пятеро конных охранников Кнуда.

И когда они были уже на расстоянии брошенного камня от рядов противника, до их ушей донесся громкий возглас. Кто-то кричал с той стороны на английском, однако эти простые слова были бы понятны даже датчанину, прожившему здесь всего пару недель:

– Бегите, англы! Бегите, англы! Эдмунд мертв!

Прокричавшим это был военачальник Эадрик Стреона. Ополченцы из подчинявшейся ему Мерсии храбро сражались – вплоть до этой самой минуты – в рядах английского войска; но теперь были вынуждены выполнять приказ командира. Увидев, что Эадрик со своими людьми покидает поле боя, к бегству один за другим присоединились и остальные.

Ингви взглянул на небо и мысленно поблагодарил Господа. Исход битвы был предрешен. Войско викингов, издавая оглушительный победный рев, бросилось преследовать противника. И кто-то наверняка воздавал сейчас хвалу богу Одину… или, может быть, Тору… живо представляя себе при этом, как валькирии подбирают с поля боя души его павших товарищей и уносят их в Вальхаллу.

Впрочем, вряд ли язычников здесь было много. Крещение Дании было проведено еще Харальдом Синезубым – дедом Кнуда, – и за прошедшие полвека народ с необычайной легкостью перешел в новую веру. Викинги-язычники, на протяжении двух столетий наводившие ужас на весь христианский мир, продолжали привычные свои занятия, вознося хвалу Христу.

– Я хочу видеть тело Железнобокого, – нахмурился Кнуд.

Оставаясь верхом, он вместе с шестью окружавшими его всадниками стал медленно передвигаться среди окровавленных трупов. Ингви, как и подобает личному телохранителю, следовал по правую руку от конунга, один из охранников – слева, а еще по двое – спереди и сзади. У всех шестерых, помимо свисающего с пояса меча, было в руке наготове длинное копье. При помощи него двое движущихся спереди время от времени переворачивали какое-нибудь лежащее вниз лицом тело, чтобы убедиться, что это не Эдмунд.

Внезапно Ингви увидел, как справа от него, буквально из-под самых копыт коня, кто-то стремительно вскочил с земли и замахнулся мечом. И прежде чем он успел что-либо предпринять, меч английского солдата глубоко вошел ему в ногу ниже колена. Нападавший тут же отбросил оружие в сторону и, подпрыгнув, с невероятной энергией выхватил у Ингви копье. Обежав коня спереди, он оказался прямо напротив Кнуда и уже целился в него острием.

Все произошло так быстро, что никто из охранников не успел ровным счетом ничего предпринять. Осознав, что жизнь конунга висит на волоске, Ингви, превозмогая боль в ноге, прыгнул на отчаянного английского солдата, даже не успев вынуть из ножен меч, – и повалил его на землю. Тот сумел достать кинжал и пырнул им датчанина в живот; но это не ослабило стальной хватки вокруг его шеи. От следующего удара в живот телохранителя конунга спасло только то, что один из подоспевших наконец охранников проткнул англичанина копьем.

* * *

Тусклый свет проникал внутрь дома через крошечное оконце и падал на кровать, на которой под теплым пледом из овечьей шерсти, находясь в глубоком бреду, ворочался Ингви.

Ранение, полученное им неделю назад в живот, оказалось на удивление не опасным – кинжал вошел не глубоко и, по всей видимости, не задел никаких жизненно важных органов. Совсем иначе обстояли дела с полученным тогда же ранением в ногу. Уже на третий день конечность была поражена гангреной. Полевой хирург немедленно произвел ампутацию парой сантиметров выше колена, и вот уже четыре дня как новых признаков страшной болезни не появлялось. Однако сильный жар всё не унимался, пациент все последние дни практически не выходил из бреда, в связи с чем врачи не питали на его счет никаких иллюзий. Конунгу, пришедшему проведать своего верного телохранителя, оба врачевателя – разрывающиеся между многочисленными ранеными, доставшимися им после сражения в Ассандуне, и сами уже в результате бессонных ночей выглядящие как нежильцы, – в один голос сказали, что сделано всё возможное и что жизнь больного зависит теперь исключительно от воли Всевышнего.

В те редкие минуты, когда бред отступал и сознание Ингви прояснялось, перед его мысленным взором проносились обрывки случайных воспоминаний…

Вот он – десятилетний мальчишка – стоит перед отцом, виновато опустив голову. Рядом, также не смея поднять глаза и дрожа от страха, стоит Кнуд со своим старшим братом, Харальдом. Когда они все втроем играли этим теплым весенним днем на берегу, соревнуясь, у кого быстрее получится вызвать в сухой деревяшке огонь при помощи осколка стекла, Кнуд каким-то неведомым образом умудрился поджечь находящийся на берегу сарай с лодками. Стремительно распространяющееся по постройке пламя лишь благодаря близости к воде было быстро потушено прибежавшими взрослыми, и ни одна из лодок, к счастью, не успела пострадать.

– Я последний раз спрашиваю: кто из вас это сделал? – кричит взбешенный отец. – Если будете продолжать молчать, выпорю всех троих, клянусь Богом! Начну с тебя, – отец сурово смотрит на Ингви, – а потом ровно по столько же ударов достанется и вам двоим, хоть вы и сыновья конунга.

Ингви в ужасе взглянул на березовый прут в руке отца, но не проронил ни слова. Тогда, без дальнейших увещеваний, отец приступил к делу.

После пятого удара – перенесенного Ингви с той же стойкостью, что и все предыдущие, – Кнуд расплакался и во всем сознался. Несколько мгновений отец растерянно смотрел то на покрасневшие ягодицы сына, то на прут, то на Кнуда. Затем – осознав наконец, что к чему, – приказал Ингви надеть штаны и, ласково потрепав сына по волосам, похвалил его за то, что не выдал друга и повел себя как настоящий мужчина. Уже сегодня, сказал отец, он в вознаграждение получит то, что безрезультатно выклянчивал весь последний год: первый в его жизни настоящий, не игрушечный, боевой меч превосходной работы рейнских мастеров.

А Кнуду запоздалое признание не помогло избежать заслуженной порки. (И только Харальд отделался легким испугом.) Сыновья конунга в соответствии с древней традицией были отданы на воспитание в чужую семью, и глава семейства не должен был делать никаких различий в отношении к собственным отпрыскам и к наследникам престола. Аки, сын Палнатоки, которому конунг Свен Вилобородый доверил воспитание Кнуда и Харальда, никогда не забывал об этом мудром правиле…

* * *

В один из тех моментов, когда сознание Ингви снова обрело ясность, он, едва двигая пересохшими губами, прошептал, уставившись в потолок:

– Господи! Если Ты исцелишь меня, чтобы я смог вернуться домой, за море, и обнять там родных моих…

Ингви умолк, испугавшись своих слов.

В комнате никого не было. Никто не мог его слышать, кроме Того, Кому это предназначалось. Но страх не выполнить то, что он вот-вот собирался пообещать, был именно перед Ним.

– … то вот мой обет Тебе…

И снова сомнения заставили его замолчать.

Однако, поборов себя, он, тщательно обдумывая каждое слово, закончил:

– … немедля после возвращения я совершу паломничество на Святую землю, в град Иерусалим, чтобы поклониться Гробу Твоему Святому!

Чего-то еще не хватало.

Ингви хмурил лоб, по которому крупными каплями бежал пот, мучительно пытаясь вспомнить. Ах да…

– Аминь.

* * *

Восемью месяцами позже, 5 июня 1017 года, небольшая торговая ладья шведского купца, идущая на веслах по реке Волхов, приближалась к Новгороду. Был на ней и праздный пассажир, которого купец после долгого торга о плате согласился взять на борт вместе с его конем. Положив возле себя деревянные костыли, пассажир сидел на палубе среди тюков с янтарем, кожей и воском, вытянув свою единственную ногу, сильно затекшую после многочасового пребывания без движения, и с улыбкой наблюдал, как конь хвостом пытается расправиться с назойливой мухой.

– Эй, датчанин! Ты не мог бы привязать эту чертову тварь от меня подальше? – рявкнул ему один из гребцов, когда конь задел его хвостом то ли по спине, то ли по шее.

Ингви поспешил громко извиниться и проковылял к животному, чтобы привязать его подальше от несчастного норвежца (судя по его диалекту), измотанного – как и остальные гребцы – долгим ходом ладьи против течения и находящего в себе последние силы при виде, еще пока вдалеке, стен Новгорода…

Выздоровев вскоре после данного Богу обета, Ингви, преисполненный благоговейного трепета, при первой же встрече с Кнудом поведал ему о своих планах. Обнимая спасшего его друга и плача одновременно от радости за неожиданное его исцеление и от горечи предстоящей сразу же разлуки, Кнуд приказал дать Ингви с собой столько серебра и золота, сколько тот сможет унести, и попросил Ингви помолиться за него самого у Гроба Господня, если Божья воля будет на то, чтобы паломник-калека с другого конца света достиг своей цели.

Спустя две недели после своего чудесного исцеления Ингви уже был на родном хуторе на острове Фюн, расположенном в самом центре Дании.

– Как ты мог пообещать Всевышнему такое безумие? – не унимался отец. – Ты разве не видел, что тебе уже оттяпали ногу? Да ты вообще слышал, чтобы хоть кто-нибудь из датчан совершил паломничество на Святую землю?! Даже на двух ногах! Ты явно был в бреду. Поэтому объясняю тебе еще раз: ничего страшного, если ты не выполнишь этот свой так называемый обет.

Ингви был непреклонен. И отец мало-помалу понял, что спорить бесполезно. Удалось лишь убедить сына отложить начало паломничества до весны, так как вскоре холода скуют реки льдом и придется неизвестно как зимовать в пути, всё равно тратя время впустую.

Будучи наследным правителем острова Фюн, подчиняющимся напрямую конунгу (которого к тому же когда-то сам и воспитывал), отец Ингви обладал большими связями как в самой Дании, так и у ее ближайших соседей. И после долгих просьб сына он пообещал ему договориться с кем-нибудь из наемников, отправляющихся на службу в многотысячный корпус скандинавов-варягов при императоре Византии, что уже с началом весны на одном из их кораблей – идущих через Балтику, а затем по русским рекам и по Черному морю – Ингви сможет добраться до Константинополя, после чего, примкнув к греческим паломникам, отправится на Святую землю. Вернуться из Константинополя в Данию он смог бы вместе с наемниками, чей срок службы закончился.

Однако, когда весна была уже в полном разгаре, отец по-прежнему отвечал, что найти подходящих людей никак не получается, что надо еще немного подождать. И Ингви понял, что отец просто тянет время, не желая отпускать его. Тогда, улучив момент – не попрощавшись ни с отцом, ни с матерью, ни с братьями и сестрами, – он тайно покинул хутор верхом на коне и, сев на первую попавшуюся ладью, направляющуюся в Швецию, начал свое паломничество. В Бирке, куда причалил корабль, Судьба благоволила ему в тот же день договориться с купцом, везущим свой товар в Новгород…

И вот теперь, когда стены Новгорода уже были видны вдалеке, Ингви гадал, как скоро и за какую сумму ему удастся уломать какого-нибудь местного торговца, направляющегося в Константинополь, взять его с собой.

Двумя часами позже, попрощавшись со всеми на берегу и оставив их разгружать ладью, Ингви уже ехал верхом по улочкам города, нетерпеливо оглядываясь по сторонам в поисках местечка, где можно было бы наконец-то поесть горячего. Накрапывающий весь день дождь стал очень не кстати усиливаться. Кроме того, был уже вечер, и не помешало бы подумать о месте для ночлега.

Увидев корчму, он спешился и начал привязывать коня возле входа.

– Какой маленький лошадка! – прозвучал у него за спиной звонкий женский голос.

Девушка, сказавшая это на ломаном скандинавском, стояла и улыбалась, держа на плечах коромысло с ведрами. Скандинавские кони и правда были карликовыми. Наверно, она впервые видит их, подумал Ингви. Сняв с плеч тяжелое коромысло и пододвинув одно из ведер к «лошадке», девушка принялась гладить животное – в то время как конь, засунув морду в ведро с водой, пил и фыркал с явным удовольствием.

– Я немного говорить ваш язык… немного понимать наш посетитель, – пояснила девушка и, убежав к другому концу корчмы, стала проворно отпирать боковую дверь ключом из висящей у нее на поясе связки. – Лошадка лучше тут, – крикнула она, сделав знак рукой, и исчезла внутри.

Ингви сообразил, что девушка, должно быть, дочка владельца корчмы или же просто работает в ней по найму. А поскольку нередкими посетителями здесь являются заезжие шведы, то нет ничего удивительного в том, что она выучилась у них каким-то скандинавским словечкам и фразам. Выглядела она лет на пятнадцать, а в таком возрасте, рассуждал Ингви, чужеземный язык учится намного легче, чем… Ингви вдруг подумал о том, что ведь уже через месяц ему стукнет двадцать два.

– Спасибо, я сейчас, я быстро! – крикнул он ей вслед.

Придумав, как лучше разместить коромысло на спине коня, он осторожно – боясь расплескать воду из ведер, одно из которых по-прежнему было полно до краев, – заковылял к отпертой двери, одной рукой опираясь на костыль, а другой придерживая движущуюся конструкцию.

Там, в просторном сарае с окном, под суетливое кудахтанье кур девушка показала, куда можно привязать коня.

– Мирослава! – донесся снаружи, откуда-то издалека, грозный женский окрик.

Он повторился еще раза два или три.

– Это мой мама, – сказала девушка. – Я надо работать. Пойдем!

Оставив коня наслаждаться свежим сеном, они вместе отправились в главный зал корчмы. Вскоре, сидя за столом на широкой скамье, Ингви уплетал поданный Мирославой ужин, запивая его медовухой, сваренной здесь же, в их семейной корчме.

И, как оказалось, опасения насчет ночлега были совершенно напрасны. Ближе к полночи, как он понял из объяснений Мирославы, столы в этом просторном зале сдвигаются в угол и помещение за небольшую сумму сдается под ночлег любому, кто готов спать на полу. Обычно набирается не меньше пяти путников, а в некоторые дни даже до двадцати. Матрас и одеяло выдаются за отдельную плату.

– Кстати, меня зовут Ингви, – улыбнулся он, протягивая Мирославе деньги за ночевку на матрасе с одеялом.

– А я Мирослава, – ответила она ему белоснежной улыбкой и почему-то покраснев.

Следующий день Ингви безрезультатно провел в поисках купца, который в ближайшее время вез бы свой товар на рынки Константинополя. Пообщавшись через нанятого переводчика с людьми, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, а затем с людьми, к которым отослали люди, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, – и даже с теми, к кому и они в итоге отослали, – Ингви уже был близок к отчаянию. Но на второй день удача вновь улыбнулась ему.

– Только про скотину на моем корабле забудь, – ударил купец кулаком по столу, смотря одним глазом куда-то направо от Ингви, а другим налево. – Не хочу больше слышать об этом. Переведи ему.

Переводчик перевел, и Ингви решил больше не искушать судьбу. Страшно уродливый и в добавок косоглазый купец уже завтра утром отправлялся с двумя своими судами в Витичев под Киевом, где в течение пары дней соберется торговый флот для совместного плавания в Константинополь. И путешествие это займет, по его словам, полтора месяца.

На изумленный вопрос Ингви, почему так долго, купец во всех красках описал ожидающие их на пути препятствия, сложнейшим из которых – но далеко не единственным – будет шестидесятикилометровый отрезок Днепра, где из-за порогов всем придется раздеваться и лезть в воду, чтобы кто-то нащупывал путь, а кто-то осторожно волок корабли, держа их за нос, борта и корму. Местами придется вообще вытаскивать корабли на берег и катить их, подкладывая брусья… одновременно отбиваясь от воинственных печенегов, обожающих устраивать в таких местах засады… В общем, подытожил купец, пользы от Ингви всё равно не будет никакой, поэтому пусть радуется, что его берут даже за деньги.

Поразмыслив, как лучше поступить с конем, Ингви решил временно оставить его у Мирославы, заплатив её отцу столько, сколько он за это потребует, и дав наперед столько денег на корм, сколько может понадобиться до наступления следующего лета. Возвратиться раньше – как уже понял Ингви – у него может не выйти. Днепр зимой замерзнет, а вернуться в Константинополь, совершив паломничество на Святую землю, ему удастся, быть может, только поздней осенью.

– Если я вдруг вообще не вернусь… – хотел он было что-то сказать Мирославе, когда они оба стояли в сарае возле коня, поглаживая его по спине, но она не дала договорить.

– Я не хочу, чтобы ты завтра ехать.

Она коснулась его руки. Как будто случайно.

– …чтобы ты… никогда… ехать.

Ингви, поборов нерешительность, сжал ее ладонь в своей, и Мирослава, сделав шаг, прижалась к нему всем телом.

Затем, не произнося больше ни слова, она ловким движением задвинула на двери засов и повела его за руку в дальний угол сарая – туда, откуда доносился запах стогов только что скошенной травы…

* * *

14 сентября 1017 года, в праздник Воздвижения Креста Господня, в Иерусалиме можно было встретить сотни христианских паломников, прибывших сюда в основном из соседнего Египта и ближайших областей Византии.

Поток богомольцев почти полностью прекратился в 1009 году, когда халиф аль-Хаким в разгар гонений на христиан повелел стереть с лица земли как сам Гроб Господень, так и возведенный вокруг него храмовый комплекс. К счастью, несмотря на все усилия, рабочие халифа, разрушив Храм, так и не смогли разломать до основания гробницу. И когда в 1012 году матери аль-Хакима, исповедующей христианство, удалось наконец убедить сына прекратить преследования ее единоверцев и разрешить византийским священникам отстроить Храм – Гроб Господень был восстановлен довольно быстро и паломничества возобновились.

Проведя в этот праздничный день, 14 сентября 1017 года, более часа в молитве у каменной плиты, на которой тысячу лет назад, согласно преданию, лежало тело Спасителя – и которая теперь, по мнению всех, лишь чудом избежала уничтожения, – Ингви вышел наружу на не по-осеннему свирепствующую здесь жару.

– Филипп, ты где? – прокричал он по-славянски, пройдясь взад-вперед вдоль строительных лесов, опоясывающих храмовый комплекс, и нигде не обнаружив друга.

Те шесть долгих недель, что длилось путешествие из Киева в Константинополь, Ингви провел в обществе людей, говорящих исключительно на славянских диалектах. И хотя многие с гордостью рассказывали ему о своих скандинавских корнях (ибо прадеды их были не кем иным, как шведскими торговцами, поселившимися на Руси и взявшими себе там жен), смешение со славянским населением зашло уже так далеко, что скандинавский язык был позабыт еще их отцами.

Каково же было облегчение Ингви, когда, отправляясь с группой греческих паломников в плавание на Святую землю, он случайно выяснил, что один из них – монах, зовущийся Филиппом, – владеет как греческим, так и славянским языком! Пытаться с нуля понять еще и греческий у Ингви, наверно, лопнула бы голова.

Филипп был уроженцем Салоник, города со смешанным греко-славянским населением; грек по отцу и македонский славянин по матери, проведший всё свое детство и отрочество среди людей, говорящих на двух языках. Отец его, служивший в Салониках обычным дьяконом, перебрался затем в Константинополь и, как понял Ингви, стал там со временем какой-то важной шишкой при патриархе. Сам же Филипп совсем недавно принял обет монашества и совершал паломничество на Святую землю перед тем, как навсегда заточить себя в монастыре на Афоне.

– Здесь я, здесь, – сказал, запыхавшись, прибежавший откуда-то Филипп. – Я нашел, кто идет на Иордан. Восемь человек. С нами будет десять.

Ингви потеребил висящий на шее амулет. Его дала ему в дорогу Мирослава.

Еще неделю назад он был твердо настроен на то, чтобы в тот самый день, как он исполнит свой обет, примкнуть к паломникам, держащим путь домой в Константинополь. Но Филипп всё-таки сумел уговорить его. В конце концов, дорога из Иерусалима на место крещения Иисуса и обратно займет не более двух дней – а разве способны эти два дня как-то повлиять на то, успеет ли он вернуться к Мирославе до зимы?

Сам Филипп намеревался путешествовать по Святой земле не меньше месяца и горячо убеждал Ингви отправиться вместе с ним сначала к Мертвому морю, а затем посетить Галилею на севере. Где это видано, восклицал он, чтобы человек, проделавший сюда путь с другого конца света, ограничился лишь Иерусалимом и окрестностями?

Но больше двух дней Ингви медлить был не намерен, несмотря ни на какие уговоры друга.

Вечером, когда жара спала, они, примкнув к восьми другим паломникам, отправились на Иордан. Ингви ехал верхом на осле, остальные шли пешком.

– Как ты думаешь, – спросил он Филиппа, смотря на яркие звезды на черном небе, когда они, сделав привал на половине пути и совершив вечернюю молитву, легли спать, – она согласится поехать со мной в Данию после того, как мы поженимся?

Филипп пробормотал что-то. Наверняка уже во сне. Все были так измотаны многочасовой ходьбой по пыльным дорогам, что погрузились в сон, едва накрывшись плащом и подложив, кто что мог под голову.

И только Ингви, ехавший верхом и потому не так уставший, все лежал и смотрел на эти звезды – такие огромные, что, казалось, до них можно дотянуться рукой, – прижимая к сердцу подаренный Мирославой во время их последней встречи амулет.

Глава 4

– Денис, выключи ты уже эту дрянь! – не выдерживаю я, когда из динамиков автомобиля второй раз подряд раздается похожий на поросячий визг голос: «We are animals».

Напарник неохотно выключает музыку. И какое-то время мы несемся по шоссе, каждый молча думая о своем.

Ох уж эта мода на 80-е двадцатого века… Этот жуткий макияж Мирославы. Эти уродливые прически. Когда месяц назад на всей планете была мода на эпоху Барокко, это еще как-то можно было вытерпеть. Но как можно видеть и слушать такое?! Кажется, Денис как раз из двадцатого столетия…

– Слушай, неужели при твоей жизни и правда такое всем нравилось?

Денис пожимает плечами.

– Если честно, я уже и не помню. Я же тебе говорил: прожив тут после воскрешения столько столетий, сколько я, перестаешь что-либо помнить из предыдущей жизни. Словно и не было ее вовсе. Кстати, ты уже последовал моему совету? Записываешь свои воспоминания, пока они еще не исчезли?

– А как же! Вот, послушай.

Я быстро нахожу на импланте файлы и, выбрав случайный фрагмент, читаю вслух и с выражением:

«Филипп пробормотал что-то. Наверняка уже во сне. Все были так измотаны многочасовой ходьбой по пыльным дорогам, что погрузились в сон, едва накрывшись плащом и подложив, кто что мог под голову.

И только Ингви, ехавший верхом и потому не так уставший, всё лежал и смотрел на эти звезды – такие огромные, что, казалось, до них можно дотянуться рукой, – прижимая к сердцу подаренный Мирославой во время их последней встречи амулет».

– Ну как? – интересуюсь я.

– Я что-то не понял, – говорит Денис, – почему ты о себе в третьем лице пишешь?

– А у нас истории только так рассказывались. Предания там всякие, саги. Такой-то пошел туда-то и сделал то-то и то-то. Никогда не слышал, чтобы рассказывали «я пошел и я сделал». Рука не поворачивается так писать. А какая разница? Я же для себя пишу. Как мне удобней, так и пишу.

– Я всё понял, – ехидничает Денис. – Тебе завидно, что о твоем братце Вагне сложили саги, а о тебе – нет. Вот ты и решил самостоятельно исправить историческую несправедливость.

– Очень смешно… Кстати, а вот и персонаж «саги».

Со мной по жетону связывается Филипп.

– У меня хорошие новости, – улыбается он с экрана.

– Я знал, что ты восстановишь стертые данные! – радуюсь я. – Ты настоящий компьютерный гений.

– Нет, погоди. Данные не восстановить. Но оказывается, такая же точно штуковина с утратой данных произошла в системе наблюдения двух других городов – в Риме и Париже. В одном из кварталов каждого города. И за тот же самый период – с часа до двух ночи! Ну, если считать по нашему времени. У них это было с одиннадцати до двенадцати.

– Что же здесь хорошего? Я не пойму.

– А то, что это указывает на какой-то синхронный сбой в системе. Непреднамеренный сбой, понимаешь?

– Непреднамеренный?!

– Ну да. Разве поступали сообщения об убийствах в Риме и Париже? Или каких-то других серьезных преступлениях, совершенных там с одиннадцати до полуночи?

– Э-э-э… нет вроде.

– Ну так вот. Ты ведь не думаешь, что в Риме и Париже данные были стерты специально для того, чтобы мы подумали, будто это непреднамеренный сбой?

– Послушай лучше, что я тебе скажу, Филипп. Десять минут назад я через андроида говорил со свидетелем. Денис вот уже знает…

Я киваю головой в сторону напарника, и Денис машет ему рукой. Филипп с экрана тоже здоровается с ним.

– Это его идея была, – продолжаю я. – Короче, поговорил я с одним мужиком, который ночью натолкнулся на предполагаемого убийцу в подъезде. Лысый, говорит, и с пышными усами. А приметы нам криминалист сообщила. И был тот тип не один, а вместе с рыжеволосой девицей. У нее длиннющие огненные волосы – до попы, говорит. Они стояли там в подъезде и спорили о чем-то, крича друг на друга. Он орал: «Надо вернуться за ней», а она ему: «Нет времени, не успеем до двух». Свидетель это хорошо запомнил.

– И это однозначно наш клиент, – встревает Денис. – «Вернуться за ней» означает: вернуться за маской, которую он обронил в квартире. Тут и думать нечего. Собственно, благодаря маске мы и узнали от криминалиста приметы.

– Да, ты ведь еще не знаешь, – подхватываю я, – у криминалистов произошел компьютерный сбой. Пострадала программа, реконструирующая внешность по геному. Поэтому мы до сих пор и не поймали гада. А свидетель сможет прибыть в участок для изъятия зрительного образа только через два часа. Он сейчас к Олимпиаде готовится, рыцарь хренов… Филипп, будь добр, свяжись с китайцами в департаменте криминалистики, ладно? Узнай, что там у них и как. Ясно же, что их компьютеры и нашу систему мониторинга взломали из одного и того же места.

Филипп – переубежденный, по всей видимости, нашими совместными усилиями, – кивает и уже собирается отключиться.

– Чуть было не забыл, Ингви. С днем рождения тебя! Долгих лет жизни! Надеюсь, мне никогда больше не придется тебя хоронить.

Полицейский автомобиль несет нас по кольцевой дороге к западному выезду из Москвы, и посреди зеленого поля уже виднеется белое здание энергостанции.

Там работал Радислав…

Туда выведавший у него что-то посредством пыток убийца мог добраться за десять минут…

(Ровно за столько дотуда от злополучного дома доедет наш автомобиль, судя по цифрам на дисплее. И это днем, при оживленном движении. Ночью наверняка и того быстрее.)

Туда он мог проникнуть при помощи импланта Радислава в его отрезанной руке, украсть там что-то, а затем – за те же десять минут – вернуться обратно к дому и выбросить руку в мусорный контейнер…

Смерть, по словам криминалиста, наступила в час двадцать. А это означает, что всё вышеперечисленное убийца спокойно мог успеть проделать до двух.

И поскольку из квартиры Радислава ничего не пропало – об этом с уверенностью заявил Денис, поручивший Красимире тщательно осмотреть всё, пока я в андроиде искал свидетелей, – то не заглянуть на энергостанцию было бы просто глупо.

Не сидеть же сложа руки и не ждать целых два часа, пока мы получим зрительный образ!

– Давай-ка глянем, кем Радислав был в той жизни, – предлагает вдруг Денис.

– Зачем?

– Может быть, всё сразу прояснится. Ты, например, в курсе, сколько раз у нас тут Гитлера убивали?

– Нет. А кто это?

– Скажем так, крупнейший говнюк из моего времени. Ну, почти из моего. А ты что, совсем что ли историей не интересовался, когда тебя воскресили?

Я чувствую себя пристыженным.

– Впрочем, не суть, – говорит Денис. – Говнюк он и есть говнюк. Тиран, короче. Так его аж четыре раза Архив-Службе воскрешать приходилось! Представляешь, сколько человек на него зуб имели? Все убивавшие его были, конечно же, новичками на Ремотусе. Воскрес какой-нибудь немецкий еврей, семью которого этот говнюк сгноил в концлагере, пожил денек-другой в Германском Штате, еще толком не адаптировался, не изжил все свои психологические травмы – и тут, бац, встречает на улице жизнерадостного такого и улыбающегося Гитлера, идущего по своим делам… И как только его не убивали! Последний раз, помнится, человек отодрал железный прут из ограждения, повалил этого говнюка на землю и бил по голове, пока все мозги не разлетелись по сторонам. После этого инцидента Гитлер сам попросил о смене внешности и имени.

– Ты что, полагаешь, Радислав тоже был каким-нибудь царем-засранцем?

– Вот сейчас и проверю. Одну секунду.

Автомобиль уже припарковался возле главного входа в энергостанцию, и я – оставляя напарника за бортовым компьютером проверять по полицейской базе данных эту дурацкую версию, – выхожу из машины и направляюсь к двери.

Когда она открывается, без вопросов отреагировав на полицейский жетон, Денис уже догоняет меня:

– Он был на Руси обычным торгашом. Из твоего времени. Ничего примечательного.

– Ясно. Но всё равно хорошо, что ты посмотрел, – утешаю я. – Одной гипотезой меньше.

На пути у нас возникает турникет, и из будки выскакивает взволнованная охранница.

Из-за короткой стрижки я даже не сразу понял, что это девушка.

– С Радиславом что-то случилось? – переводит она беспокойный взгляд с меня на Дениса и обратно. – Его смена началась уже полтора часа назад, а его всё нет. Не выходит на связь. Я уже собиралась сообщить в полицию!

– Он умер, – отвечаю я. – Будет воскрешен приблизительно в два часа дня. Скажите, пожалуйста, этой ночью на станции происходило что-нибудь странное? Возможно, проникновение посторонних или попытка проникновения?

– Ночной охранник, передавая мне утром вахту, ни о чем таком не сообщал.

– А сколько всего человек работали здесь ночью?

– Двое. Охранник и техник. Так всегда в ночную смену. Днем работают трое – главный техник, техник и охрана. А что, собственно, случилось?

Я делаю Денису знак, и он вводит охранницу в курс дела, пока я осматриваю ее будку.

– Это ваше видеонаблюдение, – показываю я на дисплеи, на которых видно, что сейчас происходит во всех уголках станции, – оно автономно или вы подключены к мониторингу Западного квартала?

– Подключены к мониторингу.

– Понятно…

– Может быть, – предлагает охранница, – вам лучше поговорить с главным техником? Он заступил на дневную смену полтора часа назад – в девять ноль-ноль, как и положено. Если за ночь и правда произошло что-то необычное, он наверняка это заметил.

Спустя минуту мы с Денисом, проследовав по длинному коридору в диспетчерскую и поделившись с главным техником нашими опасениями, слышим его заверения:

– Самое главное на месте, ребята. Не беспокойтесь.

Он подходит к едва заметному люку в стене и, приложив к нему правую руку, набирает код.

– Вот, убедитесь сами.

– Что это? – спрашиваю я, когда дверца люка открывается и перед нами на выдвижной панели предстает желтый с черными полосками ящичек.

– Батарея. Больше тут красть злоумышленникам нечего. Да и то если красть, то уж сразу на пяти станциях.

– Стоп, стоп, стоп, – обрываю я. – Нельзя ли всё по порядку? Для чего батарея? Почему пять станций?

В глазах техника явственно читается мысль: «О боже, еще один недавно воскрешенный болван».

– Хорошо, посмотрите вон туда. – Он показывает рукой на стеклянную стену, отделяющую диспетчерскую от соседнего помещения. – Видите там такую же точно батарею, подсоединенную к куче кабелей?

– Вижу, – киваю я.

– Именно из нее в эту самую минуту получает энергию весь Западный квартал Москвы. Вы представляете себе, сколько гигаджоулей ежесекундно сжирают все эти атомные синтезаторы, автомобили, иллюминация мегаполиса и еще черт знает что? А, не представляете, конечно… – машет он рукой. – В общем, другие три квартала сосут энергию из своих энергостанций, из таких же точно батарей. И аналогичным образом все устроено в любом городе по всему Ремотусу.

– А первая батарея? – все равно не понимаю я. – Та, которую вы извлекли из люка. Она-то для чего?

– Резервная. Доставляется на энергостанцию ровно за сутки до того, как, согласно компьютерному прогнозу, запас энергии в рабочей батарее будет исчерпан. Мы получили ее вчера вечером. И сегодня, ближе к полуночи, должны произвести замену.

– Энергию по-прежнему из звезд качают? – интересуется Денис.

Похоже, он более в теме, чем я.

– Да, пока что ничего более эффективного человечество не изобрело, – заметно оживляется техник. – И начинка в батареях все та же. В космосе рядом с десятком звезд, – поясняет он, повернувшись ко мне, – размещены огромные, многокилометровые в диаметре, светочувствительные батареи, которые и добывают энергию. Затем полученную энергию… как бы вам это подоходчивей объяснить-то… ну, скажем так, расфасовывают по таким вот ящичкам-батареям для использования на энергостанциях. Понятно? И одной батареи хватает где-то на год.

– Всего на год? – удивляюсь я. – А почему не «расфасовывать» по батареям, которые были бы раз в сто больше? Место здесь, я смотрю, для этого найдется. Ну, в крайнем случае строили бы энергостанции покрупнее. И тогда не нужно было бы каждый год производить замену рабочей батареи.

– Это очень интересный вопрос, – кивает техник, по-видимому, уже не считающий меня полным болваном. – Разумеется, так бы и сделали. Но все дело в свойствах вещества, которым заполнена батарея. Это вещество было создано физиками специально для хранения огромного количества энергии в малых объемах. И математические модели, когда данное вещество еще только задумывалось, показали одну очень странную вещь… Вы знаете? – спрашивает он, переводя взгляд на Дениса.

– Ну да, – не задумываясь, отвечает напарник. – Если эта дрянь внутри батареек будет превышать некое критическое количество, то при хранении в ней энергии начнутся энергопотери. Что невыгодно. Вроде бы так.

– Энергопотери? Это вы где-то так и прочитали: энергопотери? – Техник хватается за живот и разражается гомерическим хохотом.

Минуту-другую он не может прийти в себя, хохоча так, что по лицу его обильно текут слезы, и повторяя снова и снова: «Энергопотери!»

Наконец он берет себя в руки:

– Прошу прощения, не хотел вас обидеть. Я просто обожаю эту официальную версию! Энергопотери… Ну, можно, конечно, и так это назвать, – ухмыляется он и продолжает уже с абсолютно серьезным лицом: – Математические модели показали, что если взять данное вещество в критическом количестве и закачать в него до отказа энергию, то произойдет неконтролируемый выброс всей закачанной энергии. Другими словами: взрыв, превосходящий по мощности миллионы ядерных взрывов.

– Что за критическое количество? – спрашивает Денис.

– Как в пяти батареях? – догадываюсь я, вспомнив слова техника: «Да и то, если красть, то уж сразу на пяти станциях».

– Совершенно верно. По крайней мере, по слухам. Поймите правильно, – техник разводит руками, – я же не физик. Да и не уверен, что каждый физик получит доступ к такой информации. Но версию с другим количеством я не слышал.

– То есть, если я правильно понял, – подытоживаю я, – существует теоретическая вероятность, что, раздобыв пять таких резервных батарей, кто-то сложит их содержимое вместе и отправит всю планету к чертям собачьим?

– Грубо говоря, да, – соглашается техник. – Но все, конечно же, не так просто. Ведь неизвестно еще, что за оборудование потребовалось бы для осуществления такого плана… не голыми же руками содержимое батарей вычерпывать. Полагаю, вероятность того, что злоумышленники превратятся в пепел в момент вскрытия одного такого ящичка, в разы превышает вероятность каких-либо более серьезных последствий для человечества. Да и вообще… ни на одной станции ничего ведь не пропало, не так ли? Так к чему все эти беспокойства?

Поблагодарив техника за информацию, мы обещаем больше не отвлекать его. А если он вдруг все-таки заметит что-то странное, то, в свою очередь, обязуется немедленно сообщить нам.

На выходе из станции Денис задерживается возле атомного синтезатора, соседствующего с будкой охраны.

– Заказать тебе что-нибудь поесть? – бросает он мне вслед.

Я мотаю головой.

Может, все-таки сообщить в Агентство Безопасности? Терроризм – это вообще-то по их части. Но с другой стороны… на станции ведь ничего не пропало. И вообще тут не происходило абсолютно ничего странного. Зачем же зря дергать людей?

Как же хорошо, что я нашел свидетеля! Очень скоро все прояснится.

– Странные дела. – Денис забирается в машину с куском пиццы и стаканом колы. – Я просмотрел список последних заказов в синтезаторе. Ну, чисто по привычке. Интересно же, вдруг в каталогах появилось что-нибудь новенькое из съестного? Короче… кто-то в час и двадцать пять минут ночи заказывал морфедон.

– Это еда или напиток?

– Да нет, это снотворное. Вырубает моментально, сам когда-то пробовал. По дозировке можно четко рассчитать, сколько минут или часов продлится действие на нервную систему. Заказан был морфедон пятнадцатиминутного действия.

– Зачем это ночной смене?!

– Вот и я о том же.

– В час двадцать пять, говоришь? Так это же через пять минут после смерти Радислава!

– Именно.

– Вот это да. Ночной охранник собирался усыпить техника? Или техник – охранника?

– Чтобы через несколько минут впустить на станцию убийцу…

Пока Денис еще дожевывает свою пиццу, я уже устанавливаю по полицейской базе данных личности обоих, а затем, войдя в систему мониторинга, даю команду вычислить их местонахождение в настоящую минуту.

Техник, как мы вскоре узнаём, расслабляется в одном из московских клубов. Туда он направился сразу после того, как в девять ноль-ноль закончилась его смена. Охранник, сдав в это же время вахту, нырнул в метро и, доехав до остановки «Белый водопад», отправился на природу, исчезнув из поля зрения системы мониторинга.

– Денис, – говорю я, вылезая из машины, – получи разрешение на подключение к спутнику.

– Ты куда?!

– На Белый водопад, – кричу я уже у входа в метро, который находится всего в нескольких шагах от парковки. – Поищу его там. А ты оставайся, будешь координировать, когда увидишь нас со спутника.

– Да это же юрисдикция Северного квартала! Как я получу разрешение на операцию слежения?

– Не знаю, придумай что-нибудь.

Природа…

Десятки и сотни километров, отделяющие мегаполисы друг от друга, отведены на абсолютно дикую природу. Такую, какой она была задумана при создании биосферы Ремотуса. Медведи, лоси, тигры, крокодилы и прочие твари – соответствующие спроектированному для конкретных широт климату – живут там своей собственной жизнью, не смея нарушить пределы обитания человека из-за отпугивающего биоизлучения, которое безотказно действует на них по всему периметру цивилизации.

Благодаря разветвленной сети скоростного метро, раскинувшейся подобно паутине вокруг каждого города планеты, можно легко очутиться в самых укромных уголках природы. Лишь небольшая территория возле выходов на поверхность отведена под рестораны, поля для гольфа, горнолыжные спуски и тому подобные места развлечения. Дальше – человек вступает в царство животных, где ему разрешено передвигаться только на своих двоих.

Впрочем, при покидании территории, прилегающей к метро, автоматически активируется встроенное в каждый имплант биоизлучение, так что никакой волк или комар не рискнет даже приблизиться к человеку.

– Ингви, я вижу его со спутника, – раздается из жетона довольный голос напарника, когда я выхожу из поезда в подземном вестибюле «Белого водопада». – Поднимайся наверх, он идет от водопада в сторону метро.

Поднявшись на эскалаторе, растерянно озираюсь по сторонам.

– Куда идти?

– Видишь лес справа от тебя? Иди прямо туда, там будет тропинка. Иди по ней. Два человека движутся навстречу, один за другим. Их пропусти. Третий – он.

И правда, вскоре мимо проходят двое мужчин, странно разглядывающие меня с ног до головы.

Ну, наверно, весьма необычно встретить посреди леса человека, прогуливающегося в полицейской форме.

– Денис, не напомнишь мне его имя? – прошу я, когда они оба остаются у меня за спиной.

– Сейчас, одну секунду…

Навстречу мне идет парень в джинсовом костюме и бейсболке.

– …Олег.

– Я его вижу.

И когда нас отделяют друг от друга какие-то метры, я, следуя инструкциям, поднимаю левую руку со светящимся жетоном.

– Олег, у меня есть к вам пара вопросов.

Внезапно он разворачивается и сломя голову бросается наутек.

– Стоять!

Я немедленно выхватываю из кармана брюк парализующий пистолет и произвожу серию выстрелов ему вслед.

Поняв, что промахнулся, бросаюсь вдогонку.

– Ну и драпанул, – слышу я в жетоне. – Он уже выбегает из леса и направляется к мосту через водопад.

Когда я оказываюсь на мосту, пятки Олега сверкают уже на том берегу и снова исчезают между сосен и елей.

– Где он сейчас? – спрашиваю я, наконец-то преодолев мост через бурный речной поток, становящийся справа от меня живописным водопадом.

– Пробежал немного по лесу, а потом зачем-то понесся направо. К обрыву.

Я несусь вдоль отвесного обрыва, выбиваясь из последних сил.

Лишь в шаге справа от меня лес заканчивается – и продолжается уже метрах в ста под ногами. Как-то раз мы гуляли тут с Мирославой, наслаждаясь открывающимся видом. Ближайший город, находящийся всего в двух десятках километров отсюда, абсолютно не портит перспективы. Из-за зеркальных стен его небоскребы в обычную погоду просто не различить на фоне затянутого облаками неба. А в такой солнечный день, как сегодня, он подобен огню, полыхающему у самого горизонта.

– Ингви, вы с ним вот-вот столкнетесь! Еще метров пятьдесят.

Спустя мгновения в жетоне раздается возглас:

– Он исчез!

– Как это исчез?! – Я останавливаюсь. – В каком месте исчез?

– Вот где ты сейчас стоишь, под этой елью, там он и исчез только что.

Я недоуменно осматриваюсь вокруг.

Неведомая сила сбивает меня с ног, и – не успев ничего понять – я лечу вниз с обрыва…

Пролетев не меньше трех метров, я всё же ухватываюсь обеими руками за торчащий корень, который лишь чудом не пропарывает мне живот.

Подняв голову, вижу, как из пещеры прямо у меня над головой вылезает Олег. Подтянувшись на руках, он забирается наверх, после чего производит смачный плевок мне в лицо и снова бросается наутек.

– Ингви, ты в порядке? – слышу я в жетоне.

– Этот засранец прятался в пещере и за ногу пытался скинуть меня с обрыва!

– Он сейчас движется обратно к мосту.

– Денис, возле выхода из метро есть атомный синтезатор. Будь у водопада в андроиде, немедленно! Слышишь меня? А я побегу следом за Олегом. Прижмем его на мосту!

И когда я, изловчившись, встаю одной ногой на спасший меня корень, имплант сигнализирует о входящем вызове.

Мама?

– Сынок, с днем рождения тебя!

– Мама, спасибо большое. Я тут… это самое… не могу сейчас говорить… я на службе…

– Хорошо-хорошо. Позвоню вечером. Вагн, твой брат, передает тебе поздравления! Он сейчас гостит у нас.

– Мам, я лучше сам вечером позвоню. Передавай привет Вагну!

Выбравшись наконец на поверхность, я, весь мокрый от пота, бегу обратно той же самой дорогой вдоль обрыва.

Неужели мама по-прежнему живет в Рейкьявике с придурком-исландцем?

Жаль отца. Он рассказывал, что очень хотел жить с ней и после воскрешения. Но этот исландец, как выражается мама, был ее «первой любовью». Еще когда они оба были подростками. Тогда Судьба не позволила им быть вместе, а вот как только встретились здесь…

– Денис, вижу тебя! – кричу я в жетон, когда тучный андроид появляется из лесной чащи на другом берегу.

Олег в этот момент находится уже на середине моста.

– Я вас обоих тоже. Он попался.

Заметив Дениса, охранник останавливается и оглядывается назад. Я захожу на мост.

Словно затравленный зверь, Олег отчаянно озирается по сторонам. Мы с Денисом неумолимо приближаемся с обеих сторон.

Неожиданно наша добыча заскакивает на перила и бросается головой вниз прямо в грохочущие воды водопада.

Мы с Денисом подбегаем к перилам.

Олега поглощает бурлящий поток. Его бейсболка парит еще некоторое время над водой, но вскоре тоже исчезает из виду.

– Прыгай за ним! – командую я. – Тебе ничего не будет. А его, может, еще удастся откачать. Надо как можно скорее узнать всё, что знает он. Ждать четыре часа его воскрешения я не собираюсь.

– Ладно, ладно. – Денис, пыхтя, забирается на перила и слишком долго стоит там в нерешительности, с ужасом смотря вниз.

Я коварно толкаю его.

И андроид напарника, размахивая руками, тут же исчезает в бурлящих водах.

Глава 5

15 сентября 1017 года, на следующий день после праздника Воздвижения Креста Господня, во втором часу после полудня к берегу реки Иордан, сжимая в руке лук и стрелы, осторожно подкрадывался человек в длинном черном плаще.

Ингви, стоявший в это время по пояс в воде, с интересом вертел в руках только что сделанную им находку: большое металлическое распятие с отколотым концом. Филипп и восемь других паломников ушли осматривать расположенные неподалеку пещеры, в которых, по преданию, некогда жили Илия Пророк и Иоанн Креститель, и оставили Ингви в одиночестве дожидаться их возвращения. Забираться внутрь пещер и лазать по ним, имея лишь одну ногу, он всё равно бы не смог.

Человек в черном плаще выждал момент, когда Ингви повернулся к берегу спиной. Выйдя из-за кустарника, он натянул тетиву и, хорошо прицелившись, пустил стрелу паломнику в шею.

Убедившись, что жертва ранена смертельно и второй стрелы не понадобится, он бросился наутек.

* * *

Ингви очнулся в ослепительно-белой комнате.

Вскочив на кровати, он первым делом судорожно ухватился за горло – но ни капли крови на руках не было.

И только теперь он заметил, что под белой одеждой, в которую его кто-то одел, проступают две абсолютно целые ноги…

Всё еще не веря в происходящее, он медленно встал с кровати и несколько раз обошел ее кругом, неуверенно ступая на обе одинаково здоровые ноги.

– Неужели я в раю? – пробормотал Ингви, оглядывая комнату.

Всё в ней было ослепительно-белым. И стены, и пол, и потолок, и даже сама кровать. Ни окон, ни двери в комнате при этом не было, и Ингви никак не мог понять, откуда же льется этот нестерпимо яркий свет.

– Нет, это не рай, – услышал он чей-то голос.

Рядом никого не было. Как и в случае со светом, источник голоса был совершенно непонятен.

– Ты по-прежнему в материальном мире, Ингви, – пояснил Голос. – Вот, посмотри сам!

В одной из стен, неизвестно каким образом, появилась открытая дверь.

Ингви подошел к ней и, сделав шаг, оказался в самом обычном саду с цветами и деревьями. Под ногами зеленела трава, а высоко над головой по синему небу проплывали белые облака.

– Ты Бог? – не удержался Ингви.

Голос, звучавший до этого в белой комнате, теперь всё так же раздавался совсем рядом и не пойми откуда:

– Нет. И даже не дьявол. Ты не видишь меня, но я обычный человек.

– Я не умер?!

– Ты умер, Ингви. Но был возвращен к жизни. Спустя много… очень много, – подчеркнул Голос, – времени. Прошли века.

Ингви опустился на скамейку возле пруда, в котором безмятежно плавали утки. «Должно быть, я в бреду», – подумал он. Всё это никак не укладывалось в голове.

– Спустя шесть веков после твоей смерти, – невозмутимо продолжал Голос, – стала стремительно развиваться наука. Ну, ты же знаешь: все эти врачи, все эти наблюдатели за звездами и всякие прочие ученые, пишущие толстые-толстые книги, пытаясь объяснить, как, по их мнению, устроен человек и весь мир вокруг. И вот в начале двадцать второго столетия от Рождества Христова человечество благодаря этим самым ученым сумело – ни много ни мало – избавиться от старения и болезней. А сделав бессмертными себя, люди задумались над тем, как вернуть к жизни и ушедшие поколения.

– Да что же это за богохульство? – Ингви схватился руками за голову. – Одному только Господу подвластно такое! И Он сам воскресит всех перед Судным днем!

– Всё зависит от толкования Писаний, – уклончиво сказал Голос. – Во многих церквях священники стали объяснять пастве, что никакого противоречия тут нет. Бог властен как сам даровать вечную жизнь и совершить всеобщее воскрешение умерших, так и сделать это руками людей. И никто не посмеет запретить Ему.

– Но как же такое возможно? – не сдавался Ингви. – Как может человек, пускай даже ученый, который своим умом постиг всю природу вещей… как он может воскресить другого человека, умершего много веков назад?!

– Да, это тебе не просто будет понять, – согласился Голос. – Но я помогу тебе. В какой-то момент физики выяснили, что время и пространство являются всего-навсего свойствами материи и, соответственно, на них можно воздействовать материальными методами…

Ингви слушал Голос и, к своему удивлению, понимал его. Будто смысл сказанного напрямую, в обход слов, стал проникать в его мозг. Не это ли имел в виду Голос, когда сказал: «Но я помогу тебе»? Для многих понятий, которые теперь слышал Ингви, на его родном языке не нашлось бы, пожалуй, даже подходящих слов. Да и сам язык, на котором звучал Голос (Ингви только сейчас об этом подумал), это был точно не скандинавский и не славянский. Однако он понимал его и, более того, думал на нем.

– Путем наложения пространств, – продолжал Голос, – сначала была найдена возможность мгновенно перемещаться из одного места в другое, сколь угодно отдаленное. Такой способ передвижения назвали телепортацией. Но намного важней оказалась технология, позволившая перемещаться во времени. Правда, только в прошлое. Путешествие в будущее… – тут Голос замялся. – Ну если не учитывать, что мы с каждым мгновением немного перемещаемся в будущее… Такое путешествие до сих пор остается, увы, лишь научной теорией.

– То есть теперь, – Ингви показалось, что он начал догадываться, – эти ваши ученые могут отправиться в прошлое и, например, не дать тому ублюдку прострелить мне шею?

– Нет, изменить ход истории нельзя. Попытки были, но каждый раз что-то шло не так. То засланный аппарат оказывался не в том времени, то ученым казалось, будто исторические события изменены, – но впоследствии выяснялось, что исходные сведения были неточными и что на самом-то деле события в прошлом изначально именно так и развивались, как они якобы были изменены. Физики до сих пор не могут дать объяснения этим неудачам. А богословы, к слову сказать, используют теперь это как один из аргументов в пользу существования Бога.

– Тогда как происходит воскрешение? Почему речь зашла о перемещении во времени? Если изменить прошлое нельзя, то при чем тут это?

– Я не говорил, что изменить прошлое нельзя, – возразил Голос. – Я сказал: «Изменить ход истории нельзя». Давай я объясню разницу на примере. Предположим, я перемещаюсь в 15 сентября 1017 года, когда ты умер, и незаметно для убийцы делаю слепок с его стрелы. Затем возвращаюсь в настоящее и по слепку изготавливаю точную копию. Наконец, снова отправляюсь в 15 сентября 1017 года и незаметно для убийцы произвожу подмену его стрелы на изготовленную мною копию, после чего благополучно возвращаюсь в настоящее с оригинальной стрелой. Скажи мне, я изменю ход истории?

– Нет, конечно. Меня ведь всё равно подстрелят.

– Верно. Но я изменю при этом прошлое?

– Ну, из моей шеи будет торчать уже не его стрела, а сделанная тобою, – ухмыльнулся Ингви.

– Именно! И как показали эксперименты – такого рода фокусы с подменой объектов каждый раз увенчиваются успехом. Ты уже понял, как совершается воскрешение человека, умершего сколько угодно веков назад?

Ингви сидел на скамейке в саду, нахмурив лоб и отсутствующим взглядом уставившись на уток, плескающихся в воде.

– Не мог же кто-то создать мою… мою… копию, – выдавил он из себя, – оставить ее там истекать кровью на берегу… а меня… еще живого, забрать с собой сюда… и исцелить?

– Не совсем так. Но суть ты уже уловил, – облегченно сказал Голос. – Ты даже не представляешь, на что способна нынешняя медицина! Переливание крови, выращивание новой ноги из стволовых клеток… Всё это ей как раз плюнуть. Кстати, целиком никого не забирают. Подменяют только мозг.

– О господи, – застонал Ингви, снова схватившись за голову.

– …а тело, абсолютно здоровое тело, в котором ты сейчас находишься, было элементарно выращено здесь на основе твоего ДНК. И твой мозг вживлен в него. На самом деле главная сложность Проекта всеобщего воскрешения заключалась совсем в другом. Сложнее всего было придумать, каким образом раздобыть информацию. А информации требуется поистине немало. Необходимо знать точный момент смерти мозга, его точное местонахождение и его точную структуру – конфигурацию всех атомов! – на тот момент. И так с мозгом каждого человека, когда-либо жившего и умершего на Земле. Ты можешь себе это представить?

Ингви, конечно же, не мог. Впрочем, вопрос был риторическим.

– Но решение было найдено, – продолжал Голос. – Был создан «Архивариус» и отправлен в доисторические времена. Я скажу тебе, что такое «Архивариус»… Это аппарат, летающий так далеко от людей, что его не видно. Выше, чем летают птицы, Ингви. Намного-намного выше.

– У самой тверди небесной?

– Хм… ну… – замялся Голос, – считай, что у тверди небесной. Это сейчас не так важно. Важно то, что из «Архивариуса» исходят сканирующие лучи, настроенные на поиск нейронных сигналов. Эти лучи мгновенно обнаруживают мозг любого новорожденного младенца и с тех пор ежесекундно мониторят этот мозг на протяжении всей его жизни, получая информацию о малейших атомных изменениях в его структуре, а также о его текущем местонахождении. И как только мозг умирает – будь то хоть через день после появления на свет, хоть через сто лет, – «Архивариус» сохраняет самую последнюю информацию в своем Архиве.

– И этот ваш «Архивариус», со всей собранной за тысячелетия информацией, так и летает сейчас где-то там под твердью небесной?

– Конечно. Остается только скачивать из его Архива информацию и действовать. Выбрав очередную личность, которой настало время быть воскрешенной, ученые из Архив-Службы сначала, внимательно изучив данные об атомной конфигурации мозга, синтезируют ДНК и выращивают на ее основе молодое и здоровое тело. Затем целиком синтезируют копию мозга – идентичную тому, что умер. Наконец, путем точного наложения пространственно-временного континуума производят подмену: живой мозг мгновенно оказывается в молодом и здоровом теле, так и не умерев, а мертвая копия – в старом теле из прошлого. Ход истории не нарушается, а человек воскрешен.

– И ты один из таких ученых, из Архив-Службы, – догадался Ингви.

– Да. Один из сотен тысяч. И работы у нас чертовски много, – вздохнул Голос. – Проект был задуман как возвращение одного поколения за другим. Начали с недавно ушедшего – и потом двинулись в глубь веков. За работой пролетало десятилетие за десятилетием, столетие за столетием. Сейчас вот воскрешаем тех, чья жизнь оборвалась в 11 веке от Рождества Христова.

– Ну хорошо, хорошо. А почему ты называешь это «смертью» и «воскрешением»? Ведь мой мозг не умирал. Ты сам сказал. Какая же это смерть? Выходит, я просто продолжил жить в другом времени.

– А что есть «смерть» и «воскрешение», с точки зрения ортодоксального христианина? – уклончиво ответил Голос. – Подумай об этом. Душа, как верили тысячелетиями, бессмертна, умереть может только тело, в котором она обитает. И под «воскрешением» понимали не что иное, как воссоединение души с телом – но с преображенным телом, больше не стареющим и не болеющим. Разве не так?

– Разумеется, так, – кивнул Ингви. – Этому научили меня еще в детстве.

– При этом душу считали той субстанцией, которая заключает в себе индивидуальность человека, являясь, по сути, его личностью. Но ученые еще в 20 веке от Рождества Христова перестали пользоваться понятием «душа» для объяснения каких бы то ни было психических феноменов. Сам мозг, его нейронные структуры, стали считать той субстанцией, которая, скажем так, порождает личность.

– Чудаковатая версия.

– В любом случае для науки «душа» уже давным-давно является избыточной гипотезой. Но по существу – задумайся над этим – благодаря «Архивариусу» с человеком происходит фактически то, во что ты верил! Субстанция-носитель личности, то есть мозг, бессмертен. Ведь ни у одного человека, когда-либо жившего, мозг так и не умер. При этом он воссоединяется с преображенным телом.

– Погоди, погоди, – запротестовал Ингви. – Что значит «ни у одного человека» мозг не умер?! Не ты ли сам только что говорил мне, что лучи «Архивариуса» фиксируют момент смерти мозга и сохраняют эту информацию? Да и вообще… – У Ингви появилась спасительная мысль, что он поймал Голос на противоречиях. – Вы добрались пока только до 11 века, как ты рассказывал. А что насчет людей, живших в 5 веке, например? Они-то еще вами не воскрешены. У них, по-твоему, тоже «мозг так и не умер»?

Последнюю фразу Ингви произнес уже откровенно смеясь над всей этой бредовой ситуацией, в которой он почему-то оказался. Казалось, что еще чуть-чуть и дурной сон оставит его.

– Ты задаешь правильные вопросы, Ингви. – Голос был тут как тут. – Я вижу, что ты уже готов для осмысления того, что обычно называют «парадоксами изменений прошлого». Но парадокс не является противоречием. – Судя по всему, поставить Голос в тупик Ингви не удалось. – Когда «Архивариус» мониторил твой мозг 15 сентября 1017 года, он в определенный момент получил информацию о прекращении его жизнедеятельности. Но умер ли мозг? Нет. Просто он мгновенно исчез и был подменен мертвой копией из будущего. Лишь для простоты я чуть раньше назвал это «смертью мозга». И так происходит абсолютно с каждым умирающим человеком. Ну, если говорить откровенно, мы, конечно, не можем знать наверняка, что и в 5 веке с умирающим людьми происходило то же самое. Вдруг Проект по какой-то причине будет прекращен? Дойдем, допустим, до 7 века и остановимся навсегда?

– Да это же легко выяснить, – все еще пытался сопротивляться Ингви, хоть уже и не так уверенно. – Вы скачиваете из Архива информацию, так? Неужели нельзя было глянуть на самые ранние из полученных данных? Кто там у вас был первым, подвергшимся мониторингу… Адам?

– Э-э-э. Ну, зови его так. И что бы это дало?

– Узнали бы, даже не воскрешая его, появилась в его черепушке копия мертвого мозга, присланная из будущего, или же там остался его собственный мертвый мозг.

– А как мы, по-твоему, отличим одно от другого? – рассмеялся Голос. – Когда требовалось изготовить, например, копию для тебя, мы скачали из Архива данные о первых мгновениях мертвого мозга в твоей голове – и по этим данным изготовили точную копию. Но что это были за данные? Естественно, это были данные о копии, которую мы же и подсунули из будущего.

– Всё, всё, всё, хватит!

От парадоксов у Ингви кружилась голова. Он понял, что спорить с Голосом бесполезно.

– Скажи лучше, где я сейчас. В Дании? На Руси? Судя по этой березе в саду, это точно не Иерусалим и не Константинополь.

– Боюсь, мне придется начать ответ немного издалека.

– Только больше без парадоксов, ладно?

– Никаких парадоксов, – пообещал Голос. – Просто спустя четыре века после твоей смерти ученые выяснили, что… как бы тебе это сказать… что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот.

– Господи, я этого больше не выдержу, – взмолился Ингви.

– Разумеется, в Священном Писании сказано, что Бог «поставил Землю на твердых основах, не поколеблется она», и всё такое прочее. Но опять же – богословы не обнаружили тут противоречий. Начали толковать эти библейские фразы как-то иначе. Однако это еще не всё. Спустя некоторое время ученые выяснили, что звезды, которые человек каждую ночь видит высоко над головой, вовсе не приделаны к какой-то там внешней сфере, к некой «тверди небесной». Собственно, и нет никакой тверди.

Ингви слушал молча, уже ничему не удивляясь.

– Все эти звезды – это светила вроде Солнца, только намного более удаленные от Земли. Вокруг многих из них тоже вращаются планеты вроде нашей Земли. И знаешь, Ингви, где ты сейчас? Ты на одной из таких планет. Ее назвали Ремотус, что на латыни означает «отдаленный».

– А что случилось с Землей? – после длительной паузы прервал свое молчание Ингви.

– Ничего страшного. Она стала перенаселенной. Когда ученые изобрели средство от старения и болезней, на Земле уже обитало слишком много людей. Конечно же, когда возможность стать бессмертным забесплатно появилась у всех желающих, это происходило только при одном условии. Человек подвергался процедуре, лишающей его возможности иметь детей…

Ингви в ужасе посмотрел вниз своего живота.

– О, не беспокойся, – поспешил успокоить его Голос. – Всё на месте и в полной работоспособности. Просто дети не появятся. Ну ты сам подумай: если бессмертным людям оставить возможность завести хотя бы по одному ребенку, то население планеты только за год может удвоиться. А если и их дети, повзрослев, заведут по ребенку? А потом и их дети? Это при том, что деды-то и бабки их по-прежнему выглядят как восемнадцатилетние и ни на какой «тот свет» не собираются! В общем, без этой меры человечеству было не обойтись. Однако для воскрешения ушедших поколений места на Земле всё равно уже не было.

– Где Мирослава? – спросил Ингви, сам удивляясь, что только теперь задал этот вопрос.

– Возможно, ты уже сегодня увидишь ее.

«Черт побери, – подумал Ингви, – а не так уж и плохо, что тот ублюдок подстрелил меня на Иордане. Сколько бы еще месяцев я дожидался нашей встречи?»

Но тут же его посетила мысль, от которой он стал мрачнее тучи.

– Она вышла замуж за другого? Когда поняла, что я не вернусь.

– Я не знаю, – ответил Голос. – Ты сам спросишь у нее.

– А кто и почему меня убил?

– Этого я тоже не знаю. Видишь ли, благодаря информации из Архива, в принципе, можно было бы очень неплохо покопаться в мозгах каждого умершего. Ведь знание атомной конфигурации мозга позволяет нам, еще до воскрешения, создать его виртуальную модель… Можно залезть в воспоминания умершего и получить полную картину его жизни. Затем при помощи суперкомпьютеров сопоставить миллионы таких картин друг с другом – и тогда у нас в Архив-Службе были бы наготове ответы на все подобные вопросы… Но нам запрещено это делать из этических соображений. Ты же не хотел бы, чтобы так поковырялись в твоей личной жизни?

Ингви помотал головой.

– Ну так вот. Я даже понятия не имею, что это за Мирослава, о которой ты говоришь. Из воспоминаний умершего – из их виртуальной модели – мы извлекаем только имя и обстоятельства, при которых человек умер. Внешний облик реконструируется по виртуальной, еще не синтезированной, ДНК. Эти данные заблаговременно, за год до воскрешения, размещаются в Сети, и любой житель Ремотуса может найти там близкого ему человека. Затем желающие могут записаться на встречу с воскрешенным.

– Мирослава записалась или нет?! – закричал Ингви.

– Я не знаю. Отдел записи посетителей знает. Но встреча с посетителями будет уже через десять минут. Сам всех увидишь.

Тот, кого Ингви поначалу принял за самого Бога, оказался далеко не такой уж и всеведущей сущностью.

– А почему я тебя не вижу? Как тебя зовут?

– Я всего лишь один из работников Архив-Службы, общаюсь с тобой на расстоянии. Нам не положено сообщать о себе никакой личной информации. У тебя еще есть вопросы?

Ингви призадумался. Надо было как-то скоротать те десять минут, что отделяли его от встречи с неизвестностью.

– Какой сейчас год?

– 2809, – произнес Голос, видимо, не считая более необходимым каждый раз добавлять «от Рождества Христова». – 15 сентября 2809 года. Если тебе интересно, то к реализации Проекта приступили пятьсот лет назад, первого января 2300 года. Ежегодно к жизни возвращали и продолжают возвращать по двести миллионов человек. Так что за эти пять веков, как нетрудно сосчитать, удалось воскресить сто миллиардов.

– Боже мой, откуда такие немыслимые цифры?

– Ну, это в твои времена на всей Земле проживало всего четыреста миллионов. А уже в 19 веке население планеты перевалило за миллиард и с тех пор только росло. В 22 веке, когда люди перестали умирать и размножаться, на Земле было уже четырнадцать миллиардов. Собственно, основная часть воскрешенных – это те, кто жил и умер в 20 и 21 веках.

– И на Ремотусе хватает места для ста миллиардов человек?

– Хватает. Но это почти предел. Для продолжения Проекта подготовлена еще одна планета. Умершие в 9 веке окажутся уже там.

– А на каком языке мы с тобой сейчас говорим и откуда я его знаю? – безо всякой логической связи спросил Ингви.

– Общий язык человечества, был создан искусственно в 23 веке. Его не требуется учить, загружается в мозг во время сна. В том числе – каждому воскрешенному. Чертовски удобная штука! Не представляю, что бы мы без нее делали.

– Какие на Ремотусе законы? – перешел Ингви к очередному вопросу.

– Гуманные, друг мой, гуманные, – засмеялся Голос. – Но ты не волнуйся: после встречи с посетителями тебя всё равно отсюда не выпустят, пока не пройдешь подробный инструктаж на эту тему.

– А что, если я, – пришла вдруг в голову Ингви неожиданная мысль, – прямо сейчас залезу на это дерево и брошусь вниз головой? Ты, кажется, говорил о бессмертии. Преображенное тело, и всё такое прочее.

– Ты разобьешься и умрешь. Но будешь вскоре воскрешен. Разумеется, только в этом смысле человек стал бессмертным – он неизбежно возвращается к жизни.

– А что, если кто-то… не я, предположим, но кто-то другой… не хочет, чтобы его больше воскрешали?

– Это сложный вопрос, Ингви, – ушел от ответа Голос. – Я бы даже сказал, один из сложнейших вопросов, вставших перед человечеством с начала реализации Проекта. Может, я лучше успею ответить на что-нибудь попроще?

Ингви задумался на секунду-другую.

– Ну хорошо, – сказал он. – Как вы ведете войны, если всех убитых вскоре воскрешают?

– Никак. Когда в 22 веке у людей появилась возможность жить вечно молодыми, никто еще и знать не знал про предстоящее воскрешение. Поэтому ценность человеческой жизни необычайно возросла, и войны прекратились. Подумай сам… – Голос помедлил, подыскивая для ошарашенного воина нужные слова. – Одно дело, когда ты знаешь, что всё равно умрешь через какие-то жалкие пятьдесят или семьдесят лет. Почему бы и не расстаться с жизнью чуть пораньше? Ради чего-нибудь. Но когда у тебя есть перспектива полноценно, в нестареющем и неболеющем теле, наслаждаться жизнью бесконечно долго – миллионы и миллионы лет! – а к тебе подходят и говорят: отправляйся-ка завтра на войну… Можешь представить себе, куда народ «послал» таких правителей? Причем это сделали абсолютно все. И те народы, чьи правители мечтали развязать войну, и те, кто мог подвергнуться нападению. Воевать – да и вообще без крайней на то необходимости подвергать свою жизнь опасности – было уже никого не заставить.

– Но как же жизнь после смерти?!

– А что жизнь после смерти? Как оказалось, вера в нее у человечества была сильна лишь тогда, когда люди были смертны. Она играла, так сказать, психотерапевтическую функцию. Тысячелетие за тысячелетием. А кроме того… О, да ты ведь еще не знаешь! – воскликнул Голос. – Еще в 19 веке ученые выяснили, что человек – это вообще-то не что иное, как проэволюционировавшая обезьяна.

Ингви уже давно перестал чему-либо удивляться, но на всякий случай переспросил:

– Обезьяна?

– Ага. Палеонтологические и генетические доказательства появились еще в 20 веке. Но после изобретения путешествий в прошлое эта научная теория стала уже простым эмпирическим фактом. Летательные аппараты, засланные на миллион лет назад, два миллиона, пять миллионов и так далее, дали подробнейшие видеоотчеты о постепенном превращении обезьяны в человека.

Ингви даже не стал говорить: «Какие миллионы, если миру шесть тысяч лет?»

– Ну, если быть точным, – поправился Голос, – не обезьяна, а обезьяноподобное существо. Но это не важно. От шимпанзе ты бы нашего с тобой прапрапра-… и так очень много раз… прадеда вряд ли отличил бы. А этот наш предок, в свою очередь, развился из зверька, которого ты скорее всего принял бы за белку.

– Выходит, что в какой-то момент, – рассуждал Ингви вслух сам с собой, – Творец вложил в проэволюционировавшую обезьяну бессмертную душу. И тогда она стала человеком.

– Католическая церковь провозгласила это еще в 20 веке… Теперь ты понимаешь? Никакие научные открытия и изобретения не способны опровергнуть христианскую веру. Даже если кажется, что они идут вразрез с тем, чему учили и во что верили тысячелетиями, просто изменяется толкование Библии. Однако после открытия животного происхождения человека – еще в 19 веке – всё больше и больше людей переставали верить в присутствие в них некой «души». Они вообще переставали быть религиозными. До 22 века такие люди оставались в подавляющем меньшинстве – хотя в отдельных странах, например в твоей Дании, их было около половины. Но после обретения человечеством вечной молодости неверующих на Земле стало даже больше, чем верующих.

Неожиданно Ингви заулыбался:

– А у меня тогда есть вопрос.

– Задавай. До встречи с посетителями еще есть несколько минут.

– Целью этого вашего Проекта является воскрешение всех когда-либо живших людей, так?

– Так.

– Но если ученые не пользуются понятием «душа», то как вы определите, что цель Проекта достигнута? На какой именно «обезьяне» или, может быть, «полуобезьяне» вы остановитесь? Если Бог в один прекрасный день – пускай даже миллион лет назад – стал вкладывать в животные тела бессмертные души, то тогда существует некий четкий момент появления первого в истории человека. Другой вопрос, как этот день вычислить… Но по крайней мере он есть. А вот если…

– Не продолжай, я понял, – ответил Голос. – Это действительно интересный вопрос. «Архивариус» был отправлен на двести тысяч лет назад. В случайно выбранный день. Люди, анатомически подобные нам, то есть Homo sapiens, появились в эту эпоху. Да, ты прав, рано или поздно человечеству придется абсолютно произвольно решить, на ком конкретно завершить Проект. Самим решить, кто станет нашим «Адамом».

– Но ведь он непременно будет тосковать по своим родителям! – запротестовал Ингви. – И потребует их воссоздания! Я бы, например, не хотел, чтобы остановились на мне.

– Хорошо, а первая обезьяна «с душой» не будет тосковать по матери, вскормившей ее?

– Ну-у-у, – протянул Ингви, – по-видимому, в тот момент, когда Творец вложил в нее бессмертную душу, она внезапно ощутила себя Дитём Божьим, а не животным.

– Что ж, – не стал спорить Голос, – многие здесь на Ремотусе верят, что так оно и было. Но если и ты из их числа, то тебе-то что переживать за такую обезьяну?

– Тоже верно.

– Я тебе могу даже больше сказать, – разоткровенничался Голос. – Помнишь, что «Архивариус» мониторит мозг человека с рождения?

– И?

– Соответственно, нерожденных младенцев воскрешать тоже никто не собирается.

– Ничего себе!

– По крайней мере согласно нынешнему Проекту. Кто знает, может, когда доберемся до этого «Адама», будет изыскан способ вернуть к жизни и миллиарды когда-либо существовавших эмбрионов? Чтобы потом вырастить их в лабораторных условиях.

Ингви был мрачен. Он напряженно думал о чем-то.

– Что такое? – спросил Голос. – У тебя был ребенок, умерший до рождения?

Ингви хмурил лоб и всё так же продолжал молча о чем-то думать.

– Можешь мне всё сказать, – продолжал любопытствовать Голос. – Через пару минут, когда ты уйдешь, я всё равно не буду помнить ни слова из того, что ты мне говорил.

– Как это?

– Таковы правила. Мне сотрут воспоминания о нашей беседе сразу после ее окончания. Как уже стирали много-много раз прежде. Это одно из условий работы в Архив-Службе. Человечество просто помешалось на тайне личной жизни, как это теперь называется.

– Ну хорошо. Просто дело в том, что я… – Ингви неожиданно для самого себя покраснел. – Я не знаю… Она вообще-то не должна была забеременеть после того случая в сарае. Мирослава, о которой я говорил. Но знать наверняка я этого не могу, понимаешь? На следующий день я был вынужден с ней разлучиться. И так и не смог вернуться из-за того ублюдка со стрелой.

– Понимаю.

– Я ведь совершенно ничего не знаю о том, что с ней было после моего отъезда! Может, у нее родился ребенок? Или она пошла к знахарке вытравливать плод. Сообщил ли ей вообще кто-нибудь о моей смерти? О боже… может быть… может быть, она всю свою жизнь думала, что я ее бросил!

Ингви зарыдал. К нему только сейчас начало приходить осознание всего произошедшего.

– Ну что ж, – ответил Голос. – В Сети, в разделе про воскрешения, год назад был размещен анонс: «Ингви, сын Аки. Датчанин. Погиб от руки неизвестного 15 сентября 1017 года на Иордане, близ Иерусалима». И фотка твоей физиономии, реконструированной по ДНК. Так что теперь-то она в курсе.

– А если она не видела анонса?

– Хм… а кстати… не исключено, что ты вообще зря переживаешь. Откуда тебе знать, что она сама от чего-нибудь не умерла вскоре после твоего отъезда?

Ингви эта мысль еще не приходила в голову.

– В таком случае, – продолжал успокаивать Голос, – получается вообще идеальная ситуация. Никто ни по кому особо не страдал. А здесь на Ремотусе тебе долго ждать ее воскрешения не придется.

– С другой стороны, – попытался сам себя подбодрить Ингви, – через минуту меня могут встретить мои внуки и правнуки.

– Тоже неплохой вариант, – согласился Голос. – А теперь вставай. Пора.

Ингви поднялся со скамейки. От волнения у него тряслись ноги.

– Видишь ту калитку? Посреди дощатого забора. Иди к ней и открывай.

Ингви медленно, стараясь еще хоть немного потянуть время, поплелся туда.

– Удачи тебе, – сказал Голос ему в спину.

Пересохшими губами Ингви пробормотал что-то вроде «спасибо, и тебе того же» и влажной рукой взялся за ручку калитки.

Вздохнув, он потянул дверцу на себя.

Глава 6

– Вы там что с Денисом творите? – орет на меня шеф с экрана полицейского жетона.

За окном мелькают стены подземных туннелей, соединяющих остановку «Белый водопад» с наземным выходом возле энергостанции.

– Ингви, ты в своем уме? Гоняться за человеком на территории, находящейся в юрисдикции чужого квартала!

– Как раз собирался предоставить тебе отчет, – оправдываюсь я. – Послушай, там у них на станции что-то нечисто. На энергостанции, где работал убитый Радислав. Иначе зачем бы ночной охранник стал убегать от полиции? А когда мы с Денисом его почти схватили на мосту, он прыгнул оттуда с высоты прямо в водопад! Ты когда-нибудь видел такое?

– Летальный исход?

– Пока не знаю. Денис был в андроиде, сразу бросился за ним. Может, еще удастся спасти. И поскорее вытрясти из него всё, что он скрывает!

– Вот уж нет. Никакого «вытрясти». Слышишь меня? Патруль Северного квартала уже едет туда, это их юрисдикция.

– Хорошо, хорошо, – успокаиваю я шефа, втайне надеясь, что Денис уже выбивает из Олега всё, что нужно. – А я сейчас быстренько переговорю с ночным техником. Он в нашем квартале, в одном из клубов.

– Ладно, но чтобы после этого сразу в участок! Кто тут иначе на вызовы ездить будет, пока вы с Денисом херней страдаете?

– Вот только заеду на стадион за свидетелем, и вместе с ним прямиком в участок, – обещаю я.

– Что еще за свидетель?!

– Мужик видел предполагаемого убийцу Радислава. Вместе с сообщницей. Долго сейчас объяснять, но нет сомнений, что это были именно они.

– Хочешь извлечь из мозга зрительные образы?

– Ну да.

– И свидетель добровольно согласился?

– Ага, сознательный попался, – киваю я. – Вот только сразу не мог, к сожалению. Участвует завтра в рыцарском турнире на Олимпиаде, готовится сейчас на стадионе.

– Ну, так и быть, – соглашается шеф. – Вези его в участок. Но чтобы больше никакой самодеятельности, слышишь меня?

– Непременно! До связи, шеф.

Уже спустя пять минут эскалатор доставляет меня на поверхность, и я подбегаю к нашему припаркованному поблизости автомобилю. Денис всё еще сидит там с нейрошлемом на голове.

Забравшись внутрь, я на всякий случай еще раз проверяю актуальное местонахождение ночного техника. Убедившись, что он по-прежнему в клубе, сообщаю адрес бортовому компьютеру, и машина трогается с места.

Денис снимает шлем.

– Ну как он? Выжил?

Напарник мотает головой:

– Голова вдребезги разбита о подводные камни.

Денис так тяжело дышит, будто и в самом деле только что нырял в воду.

– Андроид ты прямо там бросил?

– Нет, конечно. Пришлось немного помятым добежать до синтезатора возле метро.

– Это правильно, молодец.

Автомобиль сворачивает с кольцевой и мчится по длинным городским магистралям.

– Слушай, Денис, ты не мог бы опять связаться со спутниковой службой? Уж не знаю, как тебе удалось получить разрешение на слежку вне нашей юрисдикции. Но сейчас нужно срочно выяснить, что этот охранник делал там возле Белого водопада до моего появления.

– А ты сначала не хочешь ни за что извиниться?

– Хмм, – задумываюсь я. – А, да. Прости, что спихнул тебя с перил. Но ты бы сам не прыгнул! Я же видел.

– Уже практически прыгал, – огрызается Денис. – Мне просто надо было рассчитать прыжок.

– Ну хорошо, хорошо. Я ведь извинился.

Вскоре на дисплее бортового компьютера появляется лицо девушки, кажущееся мне очень знакомым.

– Дорогая, – обращается к ней Денис, – это снова я. Еще одна ма-а-аленькая просьба!

Вспомнил. Однажды он притаскивал ее на какую-то вечеринку.

– Сначала пропадаешь на полгода и не отвечаешь на звонки, – чуть ли не плачет девушка с дисплея, – а теперь, как только тебе что-то понадобилось, так сразу «дорогая».

– Знаю, знаю, я свинья, – соглашается Денис. – Сегодня же вечером всё искуплю, вот увидишь. Обещаю! Но нам сейчас позарез нужны записи с того спутника. Можешь устроить? С девяти ноль-ноль и до появления там моего напарника. Все перемещения Олега на природе возле Белого водопада.

Девушка, едва заметно улыбнувшись, на мгновение исчезает с дисплея.

– Как это сегодня вечером? Ты про мой день рождения не забыл?

– Да тихо ты, – шепчет Денис. – Ничего я не забыл. Неужели ты думаешь, что я и правда с этой дурой опять встречаться буду?

И впрямь свинья.

Девушка появляется вновь.

– Ничего не понимаю, – взволнованно говорит она. – Этих записей нет! За любое другое время есть. Про другие территории есть. А этих нет!

Мы с Денисом переглядываемся. И похоже, что ни он, ни я сильно не удивлены.

– Ну, все равно спасибо, дорогая! Целую.

Когда бортовой дисплей гаснет, я замечаю, что автомобиль уже паркуется возле какого-то клуба.

– Приехали, Денис. Давай мы с тобой вот как сделаем. Я пойду переговорю с ночным техником. А ты за это время наведайся в квартиру Олега. Проведи обыск. Ты сегодня только одним андроидом пользовался?

– Одним.

– Вот и отлично. – Я выбираюсь наружу. – Сам я уже два израсходовал, а у тебя, выходит, еще один остался. На третий нам шеф фиг разрешение выдаст.

– Понял. Уже запрашиваю ордер, – произносит Денис перед тем, как я захлопываю дверцу.

– Да, еще… – кричу я ему снаружи. – Скажи Филиппу про записи со спутника, окей?

Денис кивает, и я спускаюсь по ступенькам, ведущим в подвальное помещение.

Тяну на себя тяжелую входную дверь.

«Oh, oh, oh, sweet child o’ mine…»

Мне кажется, что я оглох.

Как люди могут находиться здесь да еще и общаться друг с другом под такой рев, доносящийся со сцены?

Ночной техник полусидит-полулежит в окружении не очень большой, но очень развеселой компании, и эта кружка пива, стоящая перед ним на столе, ему уже явно лишняя.

– Виктор, – я подглядываю его имя в жетоне, – мне надо задать вам несколько вопросов. Пожалуйста, выйдите со мной на улицу.

– Офицер, – техник с трудом ворочает языком, – у меня нет секретов от друзей! Хотите пива? Принести офицеру пива! – орет он в сторону барной стойки.

– Нет, нет, благодарю вас, – машу я бармену, вопросительно смотрящему на нас.

Что ж, вытащить его на улицу в таком состоянии вряд ли удастся. Придется спросить прямо здесь.

– Скажите, пожалуйста, Виктор. Этой ночью на работе, в период с часа до двух, вы засыпали на пятнадцать минут?

Техник смотрит на меня, вытаращив глаза.

Не проходит и двух секунд, как вся его пьяная компания разражается дружным хохотом. Какая-то девица даже падает со стула. Техник, остававшийся все это время мрачнее тучи, вдруг тоже начинает хохотать вместе со всеми.

Но от моего внимания не ускользает, что получается у него это как-то не очень естественно.

Схватив Виктора за воротник, я бесцеремонно тащу его в сторону туалета.

– Что вы делаете? Какое… какое вы имеете право? – вопит он, пытаясь сопротивляться. – Я буду жаловаться!

В туалете, одной рукой держа его за шиворот, другой я затыкаю в раковине сливное отверстие резиновой пробкой и пускаю холодную воду. Как только раковина наполняется до краев, перекрываю кран и погружаю голову техника в раковину, изо всех сил удерживая ее под водой.

Тело неистово брыкается, а голова пускает со дна пузыри.

Наконец, опасаясь, как бы он всё-таки не захлебнулся, я ослабляю хватку – и моя жертва падает на пол, производя один за другим судорожные вдохи.

– Скажите, пожалуйста, Виктор, – повторяю я свой вопрос, присев на корточки рядом с ним. – Этой ночью на работе, в период с часа до двух, вы засыпали на пятнадцать минут?

– Да… да, – хрипит техник и еще долго не может откашляться.

– Вы помните, когда точно это произошло?

– Естественно, помню. Как только понял, что задремал, – в ужасе вскочил и посмотрел на часы. Было без четверти два. Как долго проспал, не знаю. Ума не приложу, что со мной произошло! Раньше никогда такого не случалось. Нам строжайше запрещено спать во время смены!

– Я ничего не скажу вашему начальству, – обещаю я. – Если и вы тоже… насчет того, что я вас…

– О, конечно, конечно, – радуется техник. – А можно поинтересоваться? С каких это пор полиции есть дело до того, что кто-то спит на работе?

– Всего доброго, Виктор, – уклоняюсь я от ответа и спешу поскорее убраться из омерзительного клуба.

Когда я еще поднимаюсь по ступенькам, жетон сигнализирует о входящем вызове.

Блин, ну чем он там опять недоволен?

– Ингви! Срочная информация! – говорит шеф. – Полиция тех кварталов Рима и Парижа, где тоже проблемы с мониторингом, только что обнаружила тела ночных техников. Ну, со своих энергостанций, ты понял. Со следами пыток. И у обоих отсутствуют правые кисти рук. Шефы тех полицейских участков теперь в одной рабочей группе со мной это расследуют.

– Передавай им, чтобы арестовывали ночных охранников.

– Да они уже в курсе. Я тебе что хочу сказать… Есть судебная санкция на принудительную доставку твоего свидетеля. Действуй и поживее!

Я смотрю на часы.

12:25.

– Уже выезжаем! Я с ним вообще-то и так договаривался на двенадцать сорок.

Денис стаскивает с головы нейрошлем, когда наш автомобиль уже мчится по шоссе в направлении городского стадиона.

– Ты будешь смеяться, Ингви.

– В чем дело?

– У него наркота в квартире.

– Какая еще наркота?!

– Какая-какая. Запрещенная. Тяжелый наркотик. В синтезаторе такое не закажешь.

– Выходит, он еще и наркоман…

– Выходит, он из-за этого бегал от нас. За хранение такой отравы как минимум год в подземном бункере Луны-3 светит! Вот он, когда мы его прижали, психанул и прыгнул с моста.

– Ничего подобного, – возражаю я. – Мне ночной техник только что сознался, что дрыхнул на работе. Неожиданно для себя отрубился, а проснулся без четверти два. Ясно?

– А ты какой вопрос ему задал?

– Что значит какой? – не понимаю я, к чему он клонит. – Спросил напрямую. Засыпал ли он этой ночью на работе, в период с часа до двух, на пятнадцать минут.

– А вот теперь представь, – хихикает Денис, – ну, просто предположи на секунду, что он и есть их сообщник и что это он заказывал морфедон и усыпил охранника. Что ж, по-твоему, ему еще оставалось ответить? «Нет, это не я заснул, это тот, кого я усыпил, заснул»?

Мысль, что техник обвел меня вокруг пальца, никак не хочет укладываться в голове.

– С другой стороны, – пытаюсь я оправдываться, – одно другое не исключает. Почему бы ублюдкам, которые готовили убийство Радислава и проникновение на энергостанцию, не сговориться с работающим там наркоманом?

Денис продолжает противно хихикать.

Н-да. Забавно, если в Риме и Париже сейчас происходят аресты ни в чем не повинных охранников…

Я делюсь с напарником свежей новостью от шефа.

– Что-нибудь еще интересное у него дома заметил? – меняю я тему.

– Больше ничего. В смысле, ничего противозаконного.

– А что-нибудь странное?

– Ну, насколько я тебя знаю, ты и киберприставку для Игры странной считаешь. У него валяется такая.

– То еще извращение, – соглашаюсь я. – А он от какого времени и места тащится? Не посмотрел?

– Посмотрел. Святая земля начала 11 века. Я даже сразу про тебя вспомнил… А к тебе, кстати, создатели Игры приходили? Просили вынуть из твоего мозга зрительные образы Иерусалима или Иордана того времени?

– Не-а, – мотаю я головой. – Для этого у них и без меня материала хватает. Меня они месяц назад уговаривали поделиться образами викингских набегов на Англию начала 11 века.

– Это само собой, – говорит Денис. – Было бы даже странно, если бы к тебе не обратились… И как? Ты их послал куда подальше?

– Естественно. Не понимаю, в чем удовольствие сидеть днями напролет с киберприставкой на голове?

– О, это я тебе могу объяснить. Помнится, когда воскресили всех из конца 18 и начала 19 веков, в Игре довольно быстро была создана киберреальность Наполеоновских войн. Я подумал: дай-ка попробую. В итоге… больше года безвылазно проторчал там! Отключался, только чтобы поесть и в туалет сходить. Засасывает, Ингви. Ты даже не представляешь как!

– А в чем вся прелесть-то этой искусственной реальности?

– Видишь ли, здесь, на Ремотусе, от такой тихой и безмятежной жизни у людей со временем крыша начинает ехать. Вот мы с тобой в полиции служим. У нас хоть какой-то драйв и адреналин в повседневной жизни встречается…

– Сегодня особенно.

– А у других? У ста миллиардов других? Ни войн тебе, ни страха быть ограбленным и избитым, ни боязни заболеть, ни риска остаться без крыши над головой. Видимо, так уж устроен человек, так уж его мозг эволюционировал в условиях постоянного стресса, что от райской жизни он со временем… – Денис крутит пальцем у виска. – Вот и было найдено решение. В Игре ты уже через час начинаешь ощущать всё происходящее вокруг тебя абсолютно реальным, понимаешь? В тебя стреляют, ты от кого-то спасаешься бегством, ты абсолютно ясно осознаёшь, что вот-вот можешь умереть. Сердце колотится как ненормальное! Это словно сеансы психотерапии, после которых возвращаешься к обычной реальности – и можешь худо-бедно выносить ее еще какое-то время. До очередного погружения в Игру.

– Всё равно извращение. Уж лучше тогда как наш рыцарь… Кстати, мы уже почти приехали.

Вдали виднеется разноцветное здание городского стадиона.

– Я пока его там в андроиде дожидался, – продолжаю я мысль, – посмотрел немного на тренировки. Представляешь, несется он верхом на коне – весь в латах, конь тоже в латах, в одной руке копье, в другой щит. А навстречу ему такой же точно чудик на коне скачет. И хрясть друг друга острием копья! Оба с коней рухнули и встать сами не могут. Ждут, пока их на ноги поставят. Я тогда, собственно, и подбежал к нему, спросил быстренько, не видел ли он ночью того лысого типа в подъезде своего дома… Вот это адреналин так адреналин! А если ему острием копья в смотровую щель на шлеме попадут? Я, конечно, понимаю, что новый глаз в тот же день вырастят из стволовых клеток. Но представь, каково это – получить копьем себе в глаз! И не в какой-то там киберреальности, а вот прямо так.

– На Руси же вроде рыцарей не было.

– Я его спросил, он сам вообще из 21 века. Но увлекся, говорит, этим историческим спортом. А завтра, когда на Олимпиаде будет день рыцарских турниров, ему предстоит сразиться, среди прочего, с настоящими испанскими, немецкими и какими-то там еще рыцарями, жившими в Средние века. Для него это огромная честь, говорит. Поэтому так тщательно тренируется. Сильно извинялся, что не может прямо немедленно всё бросить и поехать со мной в участок.

– А лыжница что? – интересуется Денис. – Ты, когда нейрошлем снял, сказал только, что рыцарь встретил в подъезде усатого типа с рыжеволосой девицей и услышал, о чем они спорили. А потом ты сразу дал автомобилю команду ехать на энергостанцию.

– Лыжница никого не встречала, – вздыхаю я. – Ни в подъезде, ни в лифте, ни в коридоре. Зря я с нее начал. Как думаешь, она сейчас себе за Полярным кругом физиономию отмораживает тоже ради адреналина?

– Не себе, андроиду.

– Знаешь ли, – не соглашаюсь я, – пока я там от атомного синтезатора до горного склона прошелся, а потом еще и обратно, то ощущение было точь-в-точь, будто у меня самого с лица кожу содрали. Я даже, когда шлем снял, в зеркало посмотрел.

– Ну, ощущения-то все в голове. Так что неудивительно. А насчет адреналина… Ты в курсе, что одно время люди тут, на Ремотусе, в поисках острых ощущений стали массово совершать самоубийства?

– Правда? Не слышал такого.

– Это давно уже было. В первые десятилетия Проекта. Чего только не вытворяли! Кто-то с крыши небоскреба прыгал, кто-то на шоссе выбегал прямо перед несущимся грузовиком. И всех их потом раз за разом Архив-Службе воскрешать приходилось. Из-за этого и был в итоге принят закон, предусматривающий за самоубийство уголовную ответственность.

– Ясно.

– С тех пор стали заказывать себе андроида и в нем с небоскреба прыгать. Ощущения, как говорят, абсолютно те же, а ответственность только административная. За порчу брусчатки и хулиганство. Ну, надо постараться, конечно, на голову кому-нибудь не приземлиться, а то будет еще и статья за непредумышленное убийство.

– Мне один раз такой идиот чуть было на голову не свалился. Буквально в метре от меня рухнул.

– Вот видишь, – говорит Денис. – А ты еще спрашиваешь, зачем Игра. Затем, чтобы такие идиоты нам на голову не падали.

Автомобиль уже подыскивает себе место для парковки возле стадиона.

В это время из моего жетона возникает взъерошенная голова Филиппа.

– Данные мониторинга никто не стирал! – вырывается у него одним залпом. – Взлом системы был произведен ровно в час ночи, и ведение записи отключено до двух. То есть запись изначально не велась.

– И что из этого? – не понимает Денис.

– А то, что со спутниковой службой ситуация совсем иная. Ровно в тот момент, когда вы обратились к ним, произошел взлом и записи были моментально стерты. Сами подумайте: почему бы преступникам не взломать спутниковую службу заблаговременно и просто не отключить ведение записи? Технически это делается абсолютно так же, как и с мониторингом. А кроме того, китайцы говорят, что сбой с их компьютерами…

– Да, криминалист нам говорила, – перебиваю я, вспомнив. – Сбой произошел сразу после того, как мы с Денисом вызвали ее на место происшествия.

– Выходит, – до Дениса тоже начинает доходить, – преступники следят за нами?

– Следят и принимают меры, – кивает Филипп, теребя бороду. – Возможно, они не предполагали, что кто-то так рано обнаружит тело техника в Москве. В Париже и Риме тела техников были обнаружены только после того, как прошло больше часа с начала их смены. А из-за того, что у них там время на два часа раньше, это произошло всего пятнадцать минут назад… В качестве жертв были выбраны одинокие мужчины, которых никто сразу не спохватится. Но, поскольку квартира Радислава была напичкана домашними камерами, его сожительница – хоть и не находилась там – видела, что он не подает признаков жизни под одеялом. Обратившись так рано в полицию, она, я думаю, нарушила им все планы.

– Какие еще к черту планы? – восклицаю я. – Мы же с Денисом были на энергостанции. Главный техник четко сказал, что там ничего не пропало.

О боже.

Неприятная догадка…

Нет. Не может быть, чтобы и главный техник был с ними заодно.

– Откуда я знаю, какие планы? – сердится Филипп. – Как бы то ни было, за вашими с Денисом действиями они внимательно следят. Учтите это. Как только доставите в участок свидетеля, дайте мне проверить свои жетоны. Теоретически возможно, что они дистанционно подсосались к жетонам и ведут прослушку.

На этой радостной ноте Филипп оставляет нас.

– Не понимаю, – Денис вылезает из автомобиля, с опаской косясь на свой жетон, – как мог какой-то час-полтора нарушить им планы? Предположим, мы бы вообще только сейчас – как в Париже и Риме – обнаружили тело Радислава и вызвали криминалиста… То же самое сделали бы коллеги из других двух городов… И там у себя в Китайском Штате криминалисты за десять минут восстановили бы по ДНК физиономии всех трех убийц. И что? Этого они не опасались? Но почему-то опасались, что хотя бы один из них будет арестован чуть ранее?

– Ну… – Я тоже с опаской посматриваю на жетон, запирая им дверцу автомобиля снаружи. – Быть может, за это время они рассчитывали все вместе дружно телепортироваться на Землю?

– И что? Там их по запросу Ремотуса не арестуют столь же неотвратимо? И почему еще ночью было не сбежать на Землю?

– Или же, – посещает меня очередная догадка, – планировалось в тот момент, когда китайцы запустят программу по геномной реконструкции, незаметно подсосаться к их компьютерам и выдать ложную картинку? Но нужен был еще часик-другой для этого. Поняли, что из-за нас не успеют – и решили действовать нахрапом. Просто грохнули китайцам всю программу.

Пока мы с Денисом добираемся до главного входа на стадион, где свидетель должен ждать нас, я успеваю высказать еще с десяток версий на эту тему.

– Всё, замолчи! Голова сейчас лопнет, – умоляет Денис. – Ты только подумай, как они там сейчас… – он показывает на жетон, – ржут над твоими гениальными версиями.

Рыцарь, как мы и договаривались, стоит возле ступенек. Непривычно видеть его без всей этой груды металла.

– Подбросите потом обратно? – просит он первым делом. – Тренер меня чуть не убил, когда узнал. Говорит, мне еще отрабатывать и отрабатывать удар, времени в обрез.

– Не волнуйтесь, – отвечаю я. – Вся процедура займет от силы пять минут. Затем лично отвезу вас обратно на стадион. Пойдем.

– А эта процедура, – беспокоится он, пока мы идем к машине, – не вызовет головокружений или каких-нибудь нарушений моторики?

– Ну что вы? – подключается к успокаиванию Денис. – После извлечения из мозга зрительных образов свидетели всегда без малейших осложнений возвращаются к обычным занятиям. Как-то раз срочно доставили к нам в участок хирурга, прямо из операционной. И ничего. Скальпель у него потом в руках не дрожал. Не жаловался.

Успокоенный, как мне показалось, свидетель садится на заднее сиденье, и мы трогаемся.

На эстакаде прямо перед нами еле тащится пассажирский автобус. Наш автомобиль начинает обгон слева.

Я рассеянно смотрю на лица пассажиров автобуса, уставившиеся на экраны своих имплантов. Впереди салона, держась за поручень, стоит мужчина, чье лицо…

Я помню его!

Это же тот самый вандал, который испоганил зеркальную стену небоскреба надписью «АРХИВАРИУС – ЧАДО САТАНЫ!» Я арестовал его прямо у него в квартире. И квартира эта…

Да-да, он живет здесь неподалеку. Его дом возвышается возле автобусной остановки перед эстакадой, мы ее только что проехали.

Интересно, надолго ли мы отбили у него желание разукрашивать стены религиозными граффити? В тот раз фанатик отделался небольшим штрафом, но если вновь вытворит что-нибудь подобное, то не досчитается на своем счету уже нескольких тысяч ремо.

Вандал встречается со мной взглядом.

Пристально посмотрев на меня пару секунд, он… черт, что это он делает?!. он разрывает у себя на груди рубашку.

Наш автомобиль, обогнав автобус, пристраивается спереди.

Я оборачиваюсь, чтобы и дальше понаблюдать за ненормальным. Денис и свидетель, заметив мои ерзания, тоже оборачиваются. Через лобовое стекло автобуса, не имеющего водителя, нам троим хорошо видно, как мужчина, разорвав рубашку, нащупывает у себя что-то в районе сердца. И делает резкое движение…

Фонтан крови, вырываясь у него из груди, забрызгивает всё лобовое стекло.

В тот же момент автобус делает необъяснимый рывок вперед и ударяет нашу машину.

Я больно впечатываюсь в спинку сиденья, но уже в следующий момент автомобиль начинает вертеться и швыряет нас троих по салону из угла в угол.

Вскоре автомобиль переворачивается и делает кувырок за кувырком.

Словно оказавшись в невесомости, мы с Денисом и свидетелем летаем по салону, сталкиваясь друг с другом и не в силах ничего поделать.

В глазах у меня темнеет, а в голове проносится мысль, что ведь мы находимся на самом высокой точке эстакады – и лишь мгновения отделяют нас от падения с моста на проносящиеся где-то там далеко внизу автомобили.

Немыслимая боль раздается в левом плече, и я теряю сознание.

Глава 7

– Офицер, вы меня слышите?

Женский голос заставляет меня открыть глаза.

– Отлично, офицер, – продолжает девушка, одетая в форму врача «Скорой помощи». – Я сейчас отвезу вас в больницу, вам надо долечиться.

Выходит, я не умер. Это хорошая новость.

– Что с другими? – спрашиваю я, не увидев в салоне «Скорой помощи» больше никого.

– С кем?

– В полицейском автомобиле, кроме меня, были еще двое.

– Не знаю, – пожимает плечами врач. – К упавшему с эстакады автомобилю выехала другая «Скорая». А мы, команда из пяти машин, были вызваны к автобусу. Четыре уже увозят раненых пассажиров в больницу, вы находитесь в пятой. По всей видимости, перед падением полицейского автомобиля вас выбросило наружу. Вас нашли лежащим без сознания у самого края моста. Наверно, оторванная рука осталась в автомобиле.

– Что?!

Я вскакиваю на носилках. Левой руки действительно нет. От самого плеча.

– Вы только не волнуйтесь. – Девушка предпринимает попытки уложить меня обратно. – Как только приедем в больницу, сразу отрастим вам новую руку. Здесь в «Скорой» для этого нет необходимого оборудования. Я только остановила кровотечение и вколола обезболивающее. Ну, еще заживила, конечно же, ваши бесчисленные переломы и гематомы.

– Мне нужно срочно увидеть остальных, – отталкиваю я ее и выскакиваю из машины.

– Вы отказываетесь от госпитализации?!

– Да-да, отказываюсь. Езжайте. Будет минутка, заскочу за новой рукой. Спасибо!

Я подбегаю к ограждению, в котором зияет внушительное отверстие, и смотрю вниз.

Возле нашего раскореженного автомобиля еще дежурит «Скорая».

– Погодите! – кричу я, осознав, что жетон остался в оторванной руке, а без него мне не так-то просто будет тормознуть на эстакаде чей-нибудь автомобиль.

– Я рада, что вы передумали, – отвечает девушка.

– Да нет. Подвезите меня, пожалуйста, к месту падения. Это очень важно.

Спустя пару минут возле разбившегося полицейского автомобиля оказываются уже две «Скорые».

– Огромное спасибо! – говорю я, вылезая наружу. – Обязательно забегу к вам за рукой!

Заглянув в «Скорую», снова одиноко стоящую возле груды металлолома, я вижу то, что и следовало ожидать. Денис и свидетель лежат там накрытые с головой.

– Вы, случайно, не находили моей руки? – спрашиваю я у пристально разглядывающего меня врача.

– Так это, значит, ваше. – Он достает из контейнера со льдом руку в синем полицейском рукаве. – Пришить ее прямо сейчас, к сожалению, не смогу. Мы это делаем в больнице. Но, если хотите, можем отрастить вам там новую.

– Архив-Службу вызвали?

– Разумеется. Как только констатировал смерть. Вот, дожидаюсь их тут, чтобы передать тела. А вас, значит, выбросило из машины еще наверху? Я так сразу и подумал, когда обнаружил эту руку, зажатую между сиденьем и окном. Но я и представить себе не мог, что вы живы.

В руке, которую врач уже собрался класть обратно в контейнер, раздается входящий вызов.

Я выхватываю ее.

– Ингви! – восклицает шеф, появившийся из жетона. – Рад, что ты жив. Ты почему отказался от госпитализации? Я всё сейчас видел по мониторингу. Что ты там еще надумал?

– Скажи мне лучше… что это было? – Я подхожу к обломкам автомобиля. – Почему автобус ударил нас? Да еще и сразу после того, как тот чокнутый что-то с собой сделал. Ты уже просмотрел всё это в записи?

– Просмотрел. На этот раз с записями всё в порядке. Это был андроид того вандала-фанатика. Как обычно, от андроида исходил сигнал, и по сигналу мы установили, что управлял андроидом сам вандал, не кто-то иной.

– Хорошо, но что он с собой сделал?

– Он вырвал из себя то, что андроидам заменяет сердце. Я в этом сам, если честно, не очень силен, – смущенно признается шеф. – У них там в роли сердца какой-то источник питания. Короче, его он и выдрал. И перед тем, как вырубиться, направил его на бортовой компьютер автобуса.

– И это вызвало резкое прибавление скорости?

– Да. Буквально на секунду. Автобус здорово толкнул вас и сразу остановился. Бортовой компьютер сгорел к чертям собачьим.

– Ты с таким раньше сталкивался? – недоумеваю я. – В смысле, чтобы андроид вырывал у себя этот чертов источник питания? Да еще и выводил из строя технику таким способом?

– Нет, впервые такое вижу.

– Где он сейчас? Этот ненормальный. Ты уже выслал патруль арестовывать его?

– Ингви, о нем не беспокойся. Ты бы лучше скорее в больницу ехал. Тот идиот, выйдя из своей квартиры, направился на крышу своего небоскреба. Он там молится.

– Молится?

– Вот именно. Всё это время. Бежать никуда не собирается. Я уверен, что с делом, которое вы с Денисом расследовали, это никак не связано. Да, свидетель погиб, но… Это совпадение. Подумай сам: до этого нам не оставляли записей, так? А сейчас они есть. Почему бы преступникам вновь не стереть их?

Я пожимаю плечами.

– Просто этот псих увидел тебя, – без капли сомнения в голосе продолжает шеф, – что-то у него в голове переклинило, и вот имеем то, что имеем. Пошлю арестовывать его, как только у нас появятся свободные руки. Сейчас тут не до него, честное слово. А ты немедленно в больницу, слышишь? Это приказ!

– Так точно, – отвечаю я, и грозное лицо шефа исчезает с жетона.

Ну уж нет. Совпадение. Ха!

Я снова заглядываю в «Скорую».

– Держите, – протягиваю я скучающему врачу свою оторванную руку. – Заеду за ней в больницу чуть позже.

Если Филипп прав, то от жетона всё равно сейчас больше неприятностей, чем пользы.

Я несусь на своих двоих вдоль трассы к ближайшему небоскребу. Там на крыше, если не опоздаю, вытрясу из этого ненормального всю его дурь.

Но… Как же я это сделаю? Тогда в клубе я освежил ночного техника в раковине с водой. А что я смогу сделать на крыше, да еще и одной-единственной рукой?

Перед подъездом, сверкая в лучах солнца своим серебристым корпусом, стоит атомный синтезатор…

Есть идея!

– Рулон скотча, – прикладываю я руку к его оранжевому диску. – И веревку длиной один метр.

Да, пожалуй, метра

Пролог

Истекая кровью, паломник каким-то чудом сумел достичь берега.

Он умер, едва выбравшись из воды.

Глава 1

Омерзительно пикающий звук будит меня.

– Выключись, – хриплю я спросонья.

Не реагирует.

– Да чтоб тебя!

– Убрать затемнение, – командую я.

В комнату через окно, на какой-то миг ослепляя меня, врывается яркое солнце.

Я снова бросаю взгляд на часы. Что еще за гости в такое время?

– Разрешаю.

Через мгновение из дверцы выходит она.

– С днем рождения, милый! – Мирослава обнимает меня и целует в губы.

Иллюзия, что передо мной стоит Мирослава, просто потрясающая.

Но хоть умом я и понимаю всё это, мои чувства как будто отказываются верить…

Ну, двадцать пять лет я бы юбилеем не назвал…

А кстати, сколько из них я уже провел здесь? Среди всего этого технократического безумия.

Неужели с того дня, как Судьба забросила меня в Москву, пролетели без малого три года?

Мирослава одним ловким движением развязывает пояс на моем халате и сбрасывает его с плеч…

Когда я снова смотрю на часы, они показывают уже 07:30.

Кстати, а они-то на кой были нужны?!

Покончив с душем – но так и не вспомнив ни слов, ни названия песни, – еще из прихожей я громко кричу:

– Покажи каталог завтрака!

– Нет, не надо, – передумываю я. – Убери каталог. Любая яичница и любой кофе.

«СТОИМОСТЬ: 4 РЕМО».

Я прикасаюсь к диску правой рукой.

«ПОДТВЕРДИТЬ ОПЛАТУ».

«Не зацикливайся на деньгах, Ингви». Кажется, так она сказала…

Черта с два!

Согласен – половина ремо не стоит такой возни…

Государство, в отличие от Мирославы, умеет заботиться о своем бюджете.

– Первый новостной канал, – произношу я, ставя поднос с завтраком на круглый столик возле окна.

– Любой спортивный канал, – обрываю я.

Как же они задолбали. Весь последний год только и разговоров, что об этом повторном запуске «Архивариуса».

Неужели и правда минуту назад всё это хранилось там внутри в спрессованном виде?

В прихожей, уже открыв дверь, я кое-что вспоминаю:

– Сложи постельное белье и стань диваном!

Отсюда мне не видно, но нет сомнений, что кровать услышала команду и, как обычно, бесшумно ее выполняет.

Взгляд на часы…

Боже мой! Шеф меня убьет. Я должен быть на работе уже через десять минут!

Я плюхаюсь на свободное место.

9:00. Надо же. Я умудрился не опоздать.

– Опять кто-то подавился косточкой от черешни?

– Откуда такие подробности? – интересуюсь я из-за перегородки.

– Это вон там, – добавляет шеф, направляя лазерную указку на один из мигающих огоньков на карте Москвы.

Засунув его в предназначенный для оружия карман на брюках, спешу к парковке.

– С днем рождения, дружище! – Денис крепко жмет мне руку, оставляя на ней следы кетчупа с горчицей.

– Привет! Спасибо.

– Ну что, уже придумал, где будем отмечать?

Мы оба усаживаемся на передних креслах, и Денис усмехается:

– Впрочем, и правильно сделали. Ты мое мнение насчет всей этой синтезированной дряни знаешь.

Ничто не имеет в жизни такого значения для Дениса, как еда. На его вкус всегда можно положиться.

– Да, давай в том ресторане, – соглашаюсь я.

– Странно всё это, – говорю я, когда экран скрывается обратно в жетоне.

– Что странно?

– Что он лежит на кровати под одеялом. Не мог же он просто взять и умереть во сне?

Но что может случиться со спящим человеком, который здоров на все сто процентов?

Здесь у всех так…

– Ага, – иронизирую я. – Вместо пива заказал в синтезаторе средство для очистки окон, выпил и не заметил.

– А у тебя есть более правдоподобное предположение?

Денис смотрит на меня как на ненормального.

Ну если учесть, что последнее умышленное убийство в Москве произошло уже черт знает сколько лет назад…

Да, согласен – мое предположение выглядит даже поэкзотичней, чем его.

Я пожимаю плечами:

– Может, никто и не открывал убийце дверь?

– Как это?

– Ну, жертва могла впустить в квартиру андроид, из своего атомного синтезатора.

– Но дверь же он, по-твоему, сам открыл кому-то посреди ночи? – возражаю я. – Почему бы и андроида не впустить?

Денис задумывается.

– Не знаю… – Вопрос застал меня врасплох. – У нас с Мирославой их нет.

Мы проносимся мимо одного из городских парков.

Вспомнил!

– Приехали. – Голос напарника возвращает меня к реальности.

– Да, конечно.

– И никого постороннего там нет?

– Да так. На всякий случай.

Денис бросает на меня взгляд, полный сарказма.

Я захожу первым.

Типовая однокомнатная квартира. Такая же точно, как у нас с Мирославой.

– Радислав! – громко говорю я, сам не знаю зачем, еще из прихожей.

Тишина.

Как и следовало ожидать.

Так я и думал…

Правая кисть руки отсутствует.

Место ее отчленения покрыто густым слоем хорошо свернувшейся крови.

Глава 2

Красимира и Денис, явно не ожидая такого поворота, беспрекословно подчиняются.

Прикрыв дверь снаружи, я всё тем же тоном спрашиваю сожительницу покойного:

– Когда вы последний раз говорили с Радиславом?

– У домашних видеокамер включена запись? – отвечаю я вопросом на вопрос, хотя это обычно не в моих правилах.

– Я… я не знаю. Радислав установил их буквально перед моим отъездом. Это была его идея.

Кажется, Денис не может поверить своим ушам.

Денис кивает, поняв все без лишних вопросов.

Уже у лифта я кричу ему:

А воскрешен он был на Ремотусе всего за неделю до этого инцидента…

Что это было?!

– Стоп, – обрываю я. – Повторить с часа ноль-ноль.

Отсчет вновь начинается с 02:00.

Какого черта? Такого еще ни разу не случалось.

– Филипп, доброе утро! – здороваюсь я с нашим компьютерным гением.

– Привет, Ингви, – рассеянно отвечает Филипп, покусывая губы. Такой привычки я за ним раньше тоже не замечал.

Похоже, про поздравления по случаю дня рождения он забыл.

– Если бы твой компьютер! – не дослушивает он.

– В смысле?

– Данные о том, что этой ночью с часа до двух происходило во всём Западном квартале Москвы, стерты.

– Стерты? Что значит «стерты»?! Кем стерты? Как это случилось?

«Вдруг». «Что-нибудь серьезное». Когда вообще на Ремотусе последний раз происходило что-либо подобное?

Я спешу поделиться с Филиппом тем, что только что видел собственными глазами.

– Да уж, – мрачно произносит он себе под нос, – это определенно посерьезней, чем испорченное стекло.

Заметив мой вопросительный взгляд, Филипп быстро поясняет:

– А мониторинг вообще работал?

Я изумленно смотрю туда, но вижу только мусорный контейнер, стоящий у края парковки.

Надеюсь, шеф про эту самодеятельность не узнает.

– Любые солнцезащитные очки, – называю я первую недорогую вещь, которая приходит мне в голову.

– Отменить заказ, – разочарованно вздыхаю я, но не сдаюсь: – Любые солнцезащитные очки. Тысяча экземпляров!

И на этот раз средств на счете достаточно.

Отменив заказ, прячу руку обратно в пакет. Похоже, убийцу совершенно не интересовали деньги Радислава.

Может, имплант был нужен ему как идентификатор личности?

Отлично, криминалист прибыл.

– Здравствуйте. Заберите это себе. – Я протягиваю ей пакет. – Находилось вот в этом мусорном контейнере.

Девушка низко кланяется.

Еще немного, и я совсем забуду здесь родную речь!

– Позвольте проводить вас к месту преступления, – предлагаю я.

Ладно, спрошу у Красимиры, вряд ли она может этого не знать.

Не тратя время на представление им китаянки, я открываю дверь и жестом приглашаю ее войти.

Интересно, может ли кому-то прийти в голову украсть что-нибудь на энергостанции…

– А кем оказался убийца? – нарушает ход моих мыслей Денис. – И кстати, где он сейчас?

Ну что ж. Самое время поделиться с коллегами проблемой.

Мы оба заходим в прихожую и плотно закрываем за собой дверь.

– Срань господня! – Денис хватается за голову.

– Не богохульствуй, – говорю я. – Ты же знаешь, что мне это неприятно.

– Какая проблема?! – одновременно вырывается у нас с Денисом.

– Боюсь, что на это уйдет около шести часов.

– Шесть часов? – не понимаю я. – Как такое может быть? Разве эта процедура не занимает от силы десять минут?

– Ну так связались бы с Резервным фондом, – резонно замечает Денис, – и получили бы копию программы.

Перед нами возникает черная шапочка-маска с прорезями для глаз.

– А что насчет прически? – интересуется Денис.

– Бреется налысо. Согласно имеющимся данным, это тоже можно утверждать с полной уверенностью.

– Как это?

Как же я сразу не сообразил!

Он замолкает, так как в прихожей снова появляется китаянка.

Все роботы-пауки закатываются обратно в чемоданчик, и китаянка закрывает его.

– Я закончила. Можете вызывать Архив-Службу. Руку с имплантом я им оставила на кровати, возле тела.

Мы с китаянкой спускаемся на лифте и прощаемся возле парковки.

Два человека на целый подъезд небоскреба?!

Выходит, мне еще повезло, что я нашел даже двух потенциальных свидетелей…

Нащупав под сиденьем нейрошлем, достаю его.

Надо же, как оперативно. Я даже не заметил, когда они приехали.

Приостановив программу и положив шлем на сиденье, выхожу из автомобиля.

– Я вам еще нужна? – кричит Красимира, обращаясь ко мне.

Денис за ее спиной качает головой, давая мне понять, что уже спросил ее обо всем.

Помахав мне рукой, Красимира исчезает в подъезде.

– Ты про маску? – не сразу улавливаю я его мысль.

Я ввожу напарника в курс дела.

– Gígja! – вырывается у меня непроизвольно.

– Название струнного смычкового инструмента древних скандинавов.

Всё верно. Именно так мы его и называли.

Я надеваю шлем.

Глава 3

– Полагаю, что это он, – мрачно ответил Ингви, уже догадываясь, чего теперь ожидать от конунга.

– Тогда и мне не пристало более оставаться здесь, – промолвил Кнуд и тут же пришпорил своего коня.

– Бегите, англы! Бегите, англы! Эдмунд мертв!

– Я хочу видеть тело Железнобокого, – нахмурился Кнуд.

* * *

– Господи! Если Ты исцелишь меня, чтобы я смог вернуться домой, за море, и обнять там родных моих…

Ингви умолк, испугавшись своих слов.

– … то вот мой обет Тебе…

И снова сомнения заставили его замолчать.

Однако, поборов себя, он, тщательно обдумывая каждое слово, закончил:

Чего-то еще не хватало.

Ингви хмурил лоб, по которому крупными каплями бежал пот, мучительно пытаясь вспомнить. Ах да…

– Аминь.

* * *

Увидев корчму, он спешился и начал привязывать коня возле входа.

– Какой маленький лошадка! – прозвучал у него за спиной звонкий женский голос.

– Спасибо, я сейчас, я быстро! – крикнул он ей вслед.

Там, в просторном сарае с окном, под суетливое кудахтанье кур девушка показала, куда можно привязать коня.

– Мирослава! – донесся снаружи, откуда-то издалека, грозный женский окрик.

Он повторился еще раза два или три.

– Это мой мама, – сказала девушка. – Я надо работать. Пойдем!

– Кстати, меня зовут Ингви, – улыбнулся он, протягивая Мирославе деньги за ночевку на матрасе с одеялом.

– А я Мирослава, – ответила она ему белоснежной улыбкой и почему-то покраснев.

– Я не хочу, чтобы ты завтра ехать.

Она коснулась его руки. Как будто случайно.

– …чтобы ты… никогда… ехать.

Ингви, поборов нерешительность, сжал ее ладонь в своей, и Мирослава, сделав шаг, прижалась к нему всем телом.

* * *

Ингви потеребил висящий на шее амулет. Его дала ему в дорогу Мирослава.

Но больше двух дней Ингви медлить был не намерен, несмотря ни на какие уговоры друга.

Глава 4

Напарник неохотно выключает музыку. И какое-то время мы несемся по шоссе, каждый молча думая о своем.

– Слушай, неужели при твоей жизни и правда такое всем нравилось?

Денис пожимает плечами.

– А как же! Вот, послушай.

Я быстро нахожу на импланте файлы и, выбрав случайный фрагмент, читаю вслух и с выражением:

– Ну как? – интересуюсь я.

– Я что-то не понял, – говорит Денис, – почему ты о себе в третьем лице пишешь?

– Очень смешно… Кстати, а вот и персонаж «саги».

Со мной по жетону связывается Филипп.

– У меня хорошие новости, – улыбается он с экрана.

– Я знал, что ты восстановишь стертые данные! – радуюсь я. – Ты настоящий компьютерный гений.

– Что же здесь хорошего? Я не пойму.

– А то, что это указывает на какой-то синхронный сбой в системе. Непреднамеренный сбой, понимаешь?

– Непреднамеренный?!

– Э-э-э… нет вроде.

Я киваю головой в сторону напарника, и Денис машет ему рукой. Филипп с экрана тоже здоровается с ним.

Там работал Радислав…

Туда выведавший у него что-то посредством пыток убийца мог добраться за десять минут…

Продолжение книги

Архивариус бесплатное чтение

Ингви Акисон Архивариус

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 4

Глава 5

* * *

Глава 6

Глава 7

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Ингви Акисон
Архивариус