Умолкнувший оратор бесплатное чтение

Рекс Стаут
Умолкнувший оратор

1

Ниро Вульф сидел с закрытыми глазами в своем огромном кресле за письменным столом.

— Интересно… — пробормотал он. — Члены Национальной ассоциации промышленников, которые присутствовали на приеме, представляют капитал, оцениваемый в тридцать миллиардов долларов…

Я запер в сейф чековую книжку, зевнул и вернулся к своему столу.

— Очень интересно, сэр, — согласился я. — Но не менее интересно, что доисторические строители могильных курганов оставили в штате Огайо больше следов своей деятельности, чем где бы то ни было. В дни моей юности…

— Заткнись! — рявкнул Вульф.

Я смолчал. Во-первых, дело шло к полуночи и меня клонило в сон, а во-вторых, его замечание, быть может, имело отношение к нашему предыдущему разговору, чего нельзя сказать о моей тираде. Мы обсуждали наши финансовые тяготы, изыскивали возможности уплаты налогов и решали прочие денежные вопросы, среди которых не самой маловажной была проблема выплаты жалованья мне.

Когда я зевнул в третий раз, Вульф вдруг сказал весьма решительно:

— Арчи, возьми блокнот.

В одну минуту сна как не бывало. Когда он продиктовал мне свои распоряжения и я отправился к себе наверх, полученные на завтра задания так завладели моими мыслями, что я вертелся в постели не меньше тридцати секунд, прежде чем меня сморил сон.

2

Разговор наш происходил в среду самого теплого марта за все время существования Нью-Йорка. В четверг погода не изменилась, и я даже не надел пальто, выйдя из нашего особняка на Западной Тридцать пятой улице и направляясь в гараж за машиной. Я был подготовлен к любым случайностям. В бумажнике у меня имелся запас визитных карточек, которые гласили:

АРЧИ ГУДВИН

сотрудник Ниро Вульфа

Западная 35-я улица,

тел.: Проктор 5–5000

В боковом кармане пиджака, помимо обычного содержимого, лежал документ, сфабрикованный мною на пишущей машинке. В нем говорилось. «Разрешение от инспектора Л.Т. Кремера на обследование комнаты в отеле „Уолдорф“ получено. О результатах сообщу по телефону». Сбоку над текстом были нацарапаны чернилами — тоже моя работа, достойная восхищения, инициалы Л.Т.К.

Управление нью-йоркской полиции находится на Двадцатой улице, меньше чем в миле от нас, и в половине десятого я уже сидел перед шикарным старинным письменным столом, владелец которого, восседая во вращающемся кресле, хмуро разглядывал какие-то бумаги. У него было круглое красное лицо, маленькие серые глазки, плотно прижатые к черепу уши. Он перенес на меня угрюмый взгляд и проворчал:

— Я чертовски занят. — Глаза его уставились на три дюйма ниже моего подбородка. — Что это ты расфрантился? Или думаешь, что уже Пасха?

— Я не знаю такого закона, который запрещал бы человеку купить себе новую рубашку и галстук, — решительно отпарировал я. — А может быть, как и полагается детективу, я маскируюсь? Конечно, вы заняты, и я не намерен отнимать у вас время. Хочу просить вас об одолжении. Не для себя, так как совершенно уверен, что окажись я в горящем доме, вы бы немедленно приказали плеснуть в пламя бензину. Я обращаюсь к вам от имени Ниро Вульфа. Он просит вас разрешить мне осмотреть комнату в отеле «Уолдорф», где в прошлый вторник был убит Ченни Бун, и сделать там несколько снимков.

Тут уж инспектор Кремер воззрился на меня, а не на мой новый галстук.

— Боже милосердный! — произнес он наконец с горьким негодованием. — Мало мне и без того неприятностей с этим делом! Не хватало только Ниро Вульфа, и вот он, тут как тут! — Он задвигал челюстью, раздраженно глядя на меня. — Кто ваш клиент?

Я покачал головой.

— Не знаю ни о каком клиенте. Насколько я понимаю, дело просто в научной любознательности Ниро Вульфа. Он интересуется преступлениями, которые…

— Ты слышал мой вопрос? Кто ваш клиент?

— Разрежьте меня на куски, сэр, — подобострастно отозвался я, — выньте сердце и пошлите на исследование в лабораторию, и вы увидите — на нем начертано, что я ничего не…

— Хватит! — Кремер снова уткнулся в бумаги.

Я поднялся с места.

— Я знаю, инспектор, что вы заняты. Но мистер Вульф будет весьма признателен, если вы разрешите осмотреть…

— Чушь! — не поднимая головы, бросил он. — Вы не нуждаетесь ни в каком разрешении для осмотра комнаты и прекрасно эти знаете! Мы проделали там все, что требовалось, а помещение это является частным владением. Впервые слышу, чтобы вы добивались официального разрешения властей. Будь у меня время, я попытался бы узнать, что за этим скрывается, но я слишком занят. Убирайся вон!

— Боже мой! — обескураженно произнес я, направляясь к двери. — Подозрительность. Вечно одна подозрительность!.. Что за человек?!

3

По внешнему виду и манерам Джонни Дарст был чрезвычайно далек от того образа, какой вы могли бы составить о сыщике, служащем в гостинице. Его скорее можно было принять за вице-президента какого-нибудь треста или за стюарда из гольф-клуба. Мы находились в небольшой комнате. Он молча глядел на меня, а я рассматривал обстановку, состоявшую из маленького столика, зеркала и нескольких стульев.

— Скажите, а что вы ищете? — вежливо поинтересовался он.

— Ничего определенного, — сказал я. — Я работаю у Ниро Вульфа, точно так же, как вы работаете у хозяев «Уолдорфа». Он послал меня сюда, и вот я здесь. Ковры поменяли?

Он кивнул.

— Сами понимаете — кровь… Кое-что забрала полиция.

— Судя по газетным сведениям, здесь четыре такие комнаты, по две с каждой стороны сцены?

Он опять кивнул.

— Используются в качестве артистических уборных. Конечно, Ченни Бун отнюдь не был артистом, но он хотел подготовиться к выступлению, и его провели сюда, чтобы никто не мешал. Банкетный зал отеля «Уолдорф» лучше других оборудован…

— Бесспорно! — охотно согласился я. — Хозяева должны платить вам надбавку к жалованью за рекламу. Что ж, весьма признателен.

— Узнали, что было нужно?

— Да, пожалуй.

— Могу показать вам место, откуда он должен был произнести речь.

— Спасибо, в следующий раз.

Он спустился вместе со мной в лифте и проводил до выхода. На прощание он все же, как бы невзначай, спросил:

— А на кого работает Вульф?

— Наивный вопрос, — ответил я. — Он работает во-первых, во-вторых и всегда — на Вульфа.

4

Без четверти одиннадцать я оставил машину на стоянке у Фоли-сквер и вошел в здание, где располагались различные правительственные учреждения.

Я встретил там с десяток сотрудников ФБР, с которыми Вульф и я были знакомы во время войны, когда он выполнял государственные задания, а я служил в военной разведке. Мы с Вульфом решили, что Джордж Спиро, будучи процента на три болтливее, чем остальные, окажется для нас полезным человеком, поэтому именно ему я послал свою визитную карточку. Не прошло и мгновения, как аккуратненькая деловая девица провела меня в аккуратненький деловой кабинет, где меня встретило аккуратненькое деловое лицо — Джордж Спиро из ФБР. Мы церемонно приветствовали друг друга, и затем, придав своему голосу сердечность, он спросил:

— Ну-с, майор, чем мы можем быть вам полезны?

— Окажите мне две любезности, — сказал я. — Во-первых, перестаньте величать меня майором. Я уже давно сбросил форму и, кроме того, страдаю комплексом неполноценности, так как должен был бы носить звание полковника. Во-вторых, у меня просьба от Ниро Вульфа, своего рода конфиденциальная просьба. Конечно, он мог бы просто позвонить шефу, но не хотел беспокоить его по таким пустякам. Речь идет об убийстве Буна. Нам сказали, что в расследование вмешалось ФБР, а, как известно, обычно вы не интересуетесь такими делами. Мистер Вульф хотел бы узнать, может быть, Федеральному бюро нежелательно, чтобы частный детектив проявлял интерес к этому делу.

Спиро все еще пытался играть роль доброжелательного чиновника, но выучка оказалась сильнее его. Он принялся барабанить по столу пальцами, но тут же прекратил и поспешно убрал руку. Сотрудники ФБР не барабанят пальцами по столу.

— Дело Буна? — Наморщил он лоб, словно не зная, о чем идет речь.

— Совершенно верно, дело Ченни Буна.

— Да, да, припоминаю… Скажите, пожалуйста, а почему им интересуется мистер Вульф?

Он наскакивал на меня со всех сторон. Полчаса спустя я ушел с тем, с чем и ожидал уйти, — ни с чем. Надежда на то, что он на три процента более болтлив, чем другие, не оправдалась.

5

Последнее задание оказалось самым трудным. Главным образом потому, что я столкнулся с совершенно незнакомыми мне людьми. Я не знал ни единого человека, связанного с Национальной ассоциацией промышленников, и был вынужден начать с нуля. Как только я поднялся в штаб-квартиру ассоциации на тридцатом этаже здания, расположенного на Сорок первой улице, вся обстановка сразу же произвела на меня дурное впечатление. Приемная была слишком велика, слишком много денег было потрачено на ковры, обои, мебель, а девица за конторкой, хотя и являлась не столь уж плохим экземпляром с изобразительной точки зрения, безусловно, была подсоединена к морозильной камере. Уж так холодна, что я не видел ни малейшего шанса разморозить ее. Я умею быстро сближаться с лицами слабого пола в возрасте от двадцати до тридцати и более лет, при определенном стандарте в очертаниях и окраске, но с этим экземпляром найти общий язык было невозможно. Я понял это с первого взгляда и поэтому, протянув ей свою визитную карточку, сказал, что желаю видеть Хетти Гардинг.

Это оказалось так трудно, словно Хетти Гардинг была богиней-хранительницей храма, а не помощником президента Ассоциации промышленников по связям с общественностью. Наконец, я был пропущен к ней. Просторный кабинет, богатые ковры, комфортабельная мебель. Имелись достоинства и у нее лично. Ей было где-то между двадцатью шестью и сорока восемью годами, рост высокий, хорошо сложена, одета со вкусом, скептический уверенный взгляд.

— Мне доставляет истинное удовольствие видеть самого Арчи Гудвина, явившегося от самого Ниро Вульфа, — заявила она, крепко пожимая мне руку. — Поверьте, истинное удовольствие. По крайней мере, я надеюсь, что это так. Я имею в виду, что вы явились от Ниро Вульфа.

— По прямой, мисс Гардинг. Как пчела летит с цветка.

— Да? А не на цветок? — рассмеялась она.

В ответ рассмеялся и я.

— Так действительно будет ближе к истине. Признаюсь, что я прилетел сюда заполучить бочку нектара. Для Ниро Вульфа. Ему может понадобиться список членов Ассоциации промышленников, которые присутствовали на приеме в отеле «Уолдорф» во вторник вечером. Копия предварительного списка у него имеется, но ему необходимо знать, кто из этого списка не явился на прием, а кто явился сверх списка.

Она молчала. На лице у нее появилось выражение озабоченности.

— Почему бы нам не сесть? — вовсе не по-приятельски предложила она и направилась к креслам, стоявшим у окна. Но я сделал вид, что не заметил этого, и подошел к одному из стульев для посетителей перед ее письменным столом, так что ей пришлось занять свое рабочее место. Моя записка, адресованная Ниро Вульфу, которую я завизировал инициалами инспектора Кремера, покоилась у меня в боковом кармане пиджака, и ей предстояло случайно выпасть на пол кабинета мисс Гардинг. При том, что нас разделял стол, это была несложная операция.

— Интересно, для чего мистеру Вульфу понадобился список? — спросила она.

— Если честно, я могу ответить на ваш вопрос только ложью. — Я улыбнулся. — Список необходим ему, чтобы попросить присутствующих на приеме об автографе.

— Я буду так же честна с вами, мистер Гудвин. — Улыбнулась она в ответ. — Вы, конечно, понимаете, что случившееся несчастье в высшей степени неприятно для нашей ассоциации. Только представьте себе — наш гость, основной оратор на вечере, директор Бюро регулирования цен, убит перед началом приема. Я оказалась в чертовски неловком положении… Ведь в течение последних десяти лет отдел по связям с общественностью, которым я руковожу, считался лучшим, — что я не желаю вменять в заслугу только себе, — и все мои усилия могут пойти насмарку из-за того, что произошло там в течение десяти секунд. Поэтому не…

— Почему вы думаете, что в течение десяти секунд?

Она удивленно заморгала.

— Но ведь… должно быть… так, как все произошло…

— Не доказано, — беспечно сказал я. — Его четыре раза ударили гаечным ключом по голове. Конечно, это можно было проделать и за десять секунд, но предположите, что убийца ударил его в первый раз, Бун потерял сознание, убийца, передохнул, снова ударил его, опять перевел дух, ударил в третий раз…

— Что это вы?! — оборвала она меня.

— Просто демонстрирую, как может проходить расследование убийства. Если бы вы заявили полиции, что преступление совершено в течение десяти секунд, вам бы несдобровать. А у меня это в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Во всяком случае, я этим не интересуюсь. Я пришел по поручению мистера Вульфа, и мы были бы вам чрезвычайно признательны за список, о котором я говорил.

Я приготовился выслушать что-нибудь вроде речи, но опешил при виде того, как она закрыла лицо руками, и, ей-богу, даже подумал, что она вот-вот заплачет от отчаяния по безвременной кончине руководимого ею отдела по связям с общественностью. Это был самый подходящий момент, чтобы бросить записку на ковер, что я и проделал. Мисс Гардинг сидела с закрытым лицом так долго, что я успел бы раскидать по полу целую кипу бумажек. Наконец она отняла руки от лица.

— Извините, — сказала она, — но я не спала две ночи и совершенно разбита. Я вынуждена просить вас уйти. Через десять минут у мистера Эрскина должно начаться еще одно совещание по поводу убийства Буна, и мне надо подготовиться. К тому же вы отлично понимаете, что я не смогу дать список без ведома и согласия свыше. Кроме того, у мистера Вульфа, как я уже слышала, тесные связи с полицией. Почему бы вам не затребовать список у них? И, наконец, скажите мне, я искренне надеюсь, что вы это сделаете, — кто поручил мистеру Вульфу взяться за дело Буна?

Я покачал головой и поднялся.

— Я нахожусь точно в таком же положении, как вы, мисс Гардинг. Я не могу ничего сделать, даже ответить на простой вопрос без санкции свыше. Может быть, мы придем к соглашению? Я спрошу мистера Вульфа, можно ли мне ответить на ваш вопрос, а вы спросите мистера Эрскина, можно ли дать мне список. Желаю успеха вашему совещанию.

Мы пожали друг другу руки, и я не мешкая прошагал по коврам к двери, чтобы она не успела обнаружить на полу записку и вернуть ее мне.

В это время дня движение на улицах такое, что я едва тащился. Остановив машину у старого каменного особняка на Западной Тридцать пятой улице, принадлежащего Ниро Вульфу и являющегося моим домом вот уже в течение десяти лет, я поднялся на крыльцо и попытался отпереть ключом дверь, но она оказалась на засове, и мне пришлось позвонить. Отпер мне Фриц Бреннер, повар и домоуправитель. Проинформировав его, что шансы на получение в субботу жалованья у нас есть, я направился через прихожую в кабинет.

Вульф восседал за своим столом, читая книгу. Только здесь он чувствовал себя удобно. В доме были и другие кресла, сделанные по специальному заказу, с учетом габаритов шефа и с гарантией выдержать нагрузку до четверти тонны. Одно из них стояло в его спальне, второе — на кухне, третье — в столовой, четвертое — в оранжерее, где выращивались орхидеи, и пятое — в кабинете, за его рабочим столом, рядом с огромным глобусом, диаметром почти в три фута, и книжными полками. Именно в этом кресле Вульф проводил большую часть суток.

Как обычно, он даже не поднял глаз, когда я вошел. И как обычно, я не обратил на это ни малейшего внимания.

— Крючки наживлены, — громко сказал я. — Возможно, в этот самый момент по радио передают, что Ниро Вульф, величайший из всех ныне здравствующих частных детективов (когда ему хочется работать, что происходит довольно редко), занялся делом Буна. Включить?

Он дочитал до точки и отложил книгу в сторону.

— Нет, сейчас пора ленча, — сказал он и взглянул на меня. — Наверное, тебя видно всего насквозь. Звонил инспектор Кремер. Звонил Травис из ФБР. Звонил Родде из отеля «Уолдорф». Боюсь, что один из них пожалует сюда, поэтому я и велел Фрицу запереть дверь на засов.

Вот и все, что он произнес в этот момент или, вернее, в течение ближайшего часа, так как появившийся Фриц объявил, что кушать подано. Обед в этот день состоял из свиного филе на кукурузных лепешках с острым томатным соусом, сыра и — венец творения Фрица — кукурузных блинов с медом. Фриц готовил их мастерски. Не успевал один из нас прикончить, скажем, одиннадцатый блин, как немедленно, прямо со сковороды, появлялся двенадцатый.

6

Я назвал это — Операция «Платежная ведомость». Согласен, что такое название дано несколько преждевременно. Помимо жалованья Фрицу Бреннеру, Чарли — уборщику, Теодору Хорстману — цветоводу, который ухаживал за орхидеями, и мне, предстояли и другие расходы, слишком многочисленные, чтобы их перечислять. Однако, исходя из правила называть вещи своими именами, я и назвал это — Операция «Платежная ведомость».

Утром в пятницу мы наконец поймали рыбку, за которой охотились. В четверг вечером произошли два непредвиденных визита. Первым явился инспектор Кремер, вторым — Джордж Спиро из ФБР. Вульф распорядился не принимать их, и они ушли не солоно хлебавши. Я был настолько уверен, что рано или поздно рыбка заглотнет нашу наживку, что всю вторую половину четверга посвятил составлению отчета об убийстве Буна, как оно представлялось мне по газетным сообщениям и из беседы, которую я имел в среду с сержантом Пэрли Стеббинсом. Перечитав свое творение, я решил не приводить его здесь целиком, а ограничиться лишь изложением основных моментов.

Ченни Бун, директор правительственного Бюро регулирования цен, был приглашен выступать с речью на приеме, устраиваемом Национальной ассоциацией промышленников в банкетном зале отеля «Уолдорф». Он прибыл туда без десяти семь, когда приглашенные на прием еще толклись вокруг коктейлей. Его провели в комнату для почетных гостей. Как обычно, она кишела людьми, которые вовсе не должны были там находиться. Выпив коктейль и будучи представлен ряду лиц, и выслушав кучу комплиментов, Бун попросил указать ему укромное местечко, где он мог бы просмотреть текст своего выступления. Буна отвели в комнату рядом со сценой. Его жена осталась в гостиной. Вместе с Буном, на случае если ему что-нибудь понадобится, отправилась его племянница Нина Бун, но он почти немедленно отослал ее и остался один.

Вскоре после этого приехала Фиби Гантер, личный секретарь Буна. Она привезла с собой два консервных ножа, два разводных ключа, две мужские рубашки, две авторучки и детскую коляску — эти вещи должны были фигурировать в качестве экспонатов, иллюстрирующих отдельные положения речи Буна. Мисс Гантер оставалась с Буном не больше двух минут. Вручив ему экспонаты, она отправилась в гостиную выпить коктейль, объяснив, что Бун выразил желание остаться в одиночестве.

В семь тридцать собравшиеся в гостиной были приглашены в зал, и тысяча четыреста человек начали усаживаться за столы, а официанты уже готовы были ринуться в бой. Около семи сорока пяти появился мистер Элджер Кэйтс, руководитель аналитико-статистического отдела Бюро регулирования цен. Он привез последние данные, которые Бун должен был использовать в своем выступлении, и стал его искать. Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент Ассоциации промышленников, велел официанту проводить его к Буну. Официант провел Кэйтса до двери комнаты, в которой находился Бун.

Элджер Кэйтс и обнаружил тело. Бун лежал на полу, голова его была размозжена разводным ключом, валявшимся рядом. То, что в первую очередь сделал Кэйтс, расценивалось газетами одинаково. Правда, одни ограничивались намеками, другие прямо называли вещи своими именами, а именно, что ни один сотрудник Бюро регулирования цен ни в чем ни доверял членам Ассоциации промышленников, считая их готовыми на все, вплоть до убийства. Во всяком случае, вместо того, чтобы вернуться в зал и сообщить о случившемся, Кэйтс нашел за сценой телефон, позвонил управляющему отелем и велел немедленно вызвать полицию.

Такова вкратце картина, которую я нарисовал в своем отчете.

7

В пятницу случилась первая поклевка. Так как каждое утро с девяти до одиннадцати Вульф проводит в оранжерее, я был в кабинете один, когда раздался звонок. Последовала обычная для мира секретарей рутина.

— Мисс Гардинг просит к телефону мистера Вульфа.

Если я начну излагать весь мой разговор сперва с замороженной секретаршей, а затем с мисс Гардинг, это займет не меньше двух страниц. Короче говоря, я сумел втолковать мисс Гардинг, что, когда Вульф занимается своими орхидеями, он недоступен. Она поинтересовалась, когда мистер Вульф освободится и сможет приехать к мистеру Эрскину, и я объяснил, что мой шеф редко покидает дом, тем более по делам.

— Мне это известно! — отрезала она. По-видимому, она провела без сна еще одну ночь. — Но ведь его вызывает мистер Эрскин!

Я понял, что рыбка на крючке, и сделал подсечку.

— Для вас он мистер Эрскин, а для мистера Вульфа никто. Мистер Вульф не любит работать.

Меня попросили не вешать трубку, и я терпеливо ждал. Это продолжалось минут десять, наконец, снова послышался ее голос:

— Мистер Гудвин?

— Постаревший и ставший более мудрым, но все еще он.

— Мистер Эрскин приедет в контору мистера Вульфа сегодня в половине пятого.

Я начал раздражаться.

— Послушайте, связи с общественностью, почему бы вам не упростить дело, дав мне возможность переговорить с мистером Эрскином? Если он приедет в половине пятого, ему придется ждать целых полтора часа. Я же говорил вам: мистер Вульф занимается орхидеями с девяти до одиннадцати и с четырех до шести, и ничто, повторяю, ничто не может изменить этот распорядок дня.

— Просто смехотворно!

— Не спорю. Однако это так.

— Подождите у телефона.

Мне так и не удалось поговорить с мистером Эрскином: слишком велика честь для меня. Однако, преодолев уйму препятствий, мы достигли соглашения. Когда Вульф в одиннадцать часов спустился в кабинет, я объявил:

— Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент Национальной ассоциации промышленников, вместе с сопровождающими его лицами соизволит прибыть сюда в десять минут четвертого.

8

Ровно в три часа десять минут раздался звонок, и я пошел открывать дверь, заметив по дороге Вульфу:

— Это люди того сорта, которых вы часто велите прогонять. Сдерживайте себя. Не забывайте про наши финансовые дела, про Фрица, Теодора, Чарли и меня.

Он даже не рыкнул в ответ.

Улов превзошел все ожидания. В делегации, состоявшей из четырех человек, был не один Эрскин, а целых два — отец и сын. Отцу было лет под шестьдесят, но он не произвел на меня внушительного впечатления. Высокого роста, костлявый и узкоплечий, в дурно сидящем темно-синем костюме, приобретенном в магазине готового платья. И хотя зубы у него были свои, разговаривал он так, словно ему мешала вставная челюсть производства третьесортного зубного техника. Он представил всех: сперва себя, потом остальных. Сына его звали Эдуард Фрэнк, но к нему обращались запросто — Эд. Двое других, представленных в качестве членов исполнительного комитета ассоциации, были мистер Бреслоу и мистер Уинтерхоф. Бреслоу выглядел так, словно родился покрасневшим от гнева и умрет, когда настанет час, в том же раздраженном состоянии. А Уинтерхоф, если бы это и принижало достоинства члена исполнительного комитета Ассоциации промышленников, мог бы подрабатывать, позируя для рекламы виски в качестве изысканного джентльмена старой формации. Он даже носил небольшие, аккуратно подстриженные седые усики.

Что касается сына, примерно моего возраста, я оставляю за собой право высказать свое мнение о нем позже, так как он был явно с похмелья и страдал от головной боли. Его костюм стоил по крайней мере в три раза дороже костюма отца.

Я рассадил их, предоставив Эрскину-старшему красное кожаное кресло перед столом Вульфа и поставив рядом маленький столик, чтобы на нем можно было развернуть чековую книжку и выписать чек.

— Возможно, это пустая трата времени, мистер Вульф, — заговорил Эрскин-отец, — но по телефону мы не смогли получить удовлетворительной информации. Кто-нибудь поручал вам заняться расследованием известного вам дела?

Вульф приподнял брови на одну шестую дюйма.

— Какого дела, мистер Эрскин?

— Ну… Вы понимаете… Смерть Ченни Буна…

Вульф задумался.

— Позвольте мне сформулировать свой ответ следующим образом. Я никому не давал согласия на что бы то ни было и не связан никакими обязательствами.

— В случае убийства существует только одно обязательство, — злобно прошипел Бреслоу, — добиться торжества правосудия.

— О боже, — громко вздохнул Эрскин-сын.

— Если хотите, можете уйти, я все сделаю сам! — с раздражением произнес Эрскин-старший и повернулся к Вульфу. — Какое мнение создалось у вас в связи с этим происшествием?

— Мнения экспертов стоят денег.

— Мы вам заплатим.

— Разумную сумму, естественно, — вставил Уинтерхоф.

— Мнение не стоило бы ни цента, — сказал Вульф, — если бы за ним не стоял эксперт, а я еще не решил для себя, браться ли мне за это дело или нет. Я не люблю работать.

— Кто обращался к вам? — Эрскин-старший во что бы то ни стало хотел это узнать.

— Неблагоразумно спрашивать меня об этом, сэр, — Вульф погрозил ему пальцем. — Я был бы болтуном, если бы ответил на ваш вопрос. Вы явились сюда с целью нанять меня?

— Видите ли… — Эрскин-старший задумался. — Это обсуждалось нами как возможный вариант.

— Вами как частными лицами или как представителями Национальной ассоциации промышленников?

— Это обсуждалось как дело, в котором заинтересована ассоциация.

Вульф покачал головой.

— Решительно не советую вам нанимать меня. Вы рискуете впустую потратить деньги.

— Почему? Разве вы не являетесь квалифицированным специалистом по…

— Я лучший из всех. Но картина достаточно очевидна. Вас беспокоит лишь репутация и положение ассоциации. Общественное мнение уже вынесло свой приговор. Известно, что ваша ассоциация была настроена чрезвычайно враждебно по отношению к Бюро регулирования цен, и в частности к мистеру Буну и проводимой им политике. Девять человек из десяти уверены в том, что они знают, кто убил мистера Буна: Национальная ассоциация промышленников.

— Но ведь это абсурд!

— Конечно, — согласился Вульф. — Однако общественное мнение есть общественное мнение. Национальная ассоциация промышленников осуждена, и приговор вынесен. Единственный способ исправить положение заключается в том, чтобы отыскать истинного убийцу и предать его суду. А вдруг убийца окажется членом вашей ассоциации? Правда, в этом случае недоброжелательство общества перекинется на непосредственного убийцу и если не целиком, то в значительной степени отвлечет внимание от Ассоциации промышленников.

Наши посетители переглянулись. Уинтерхоф мрачно кивнул, а Бреслоу крепко сжал губы, чтобы не взорваться. Эд Эрскин посмотрел на Вульфа так, словно тот был причиной его головной боли.

— Вы говорите, что общественное мнение осудило Ассоциацию промышленников, — заговорил Эрскин-отец. — Если бы только оно! Но того же мнения придерживаются полиция и ФБР! Они действуют прямо как гестапо. Члены такой старой и почтенной организации, как наша ассоциация, казалось бы, должны иметь некоторые привилегии. Ничего подобного! Знаете ли вы, что делает полиция? Связалась чуть ли не со всеми городами Соединенных Штатов! Требует от иногородних членов ассоциации, присутствовавших на приеме, прислать письменные показания!

— М-да… — вежливо пробурчал Вульф. — Но я надеюсь, что полицейские органы на местах снабдят их бумагой и чернилами.

— Что?! — вскинулся Эрскин-старший.

— Какое, черт побери, это имеет отношение к делу?! — пожелал узнать его сын.

Вульф оставил взрывы их благородного негодования без ответа.

— Вероятность того, что полиция найдет убийцу, весьма проблематична. Правда, не изучив внимательно всех обстоятельств дела, я не могу высказать свое мнение как эксперт, но повторяю: мне кажется сомнительным, что полиция отыщет убийцу. Прошло уже трое суток. Вот почему я не рекомендую вам нанимать меня. Следует признать, однако, что в какую бы сумму это ни обошлось вашей ассоциации, обнаружение убийцы стоит любых денег, даже если выяснится, что убийца — один из вас, джентльмены. Если бы меня принудили вести это дело, я бы взялся за него с неохотой. Сожалею, что вам пришлось зря потратить время на посещение моего дома. Арчи!

Подразумевалось, что я должен явить хорошие манеры и проводить их до дверей. Я встал. Они продолжали сидеть, обмениваясь взглядами.

— Я бы пошел дальше, Фрэнк, — произнес Уинтерхоф, обращаясь к Эрскину-старшему.

— А что нам еще остается? — вопросил Бреслоу.

— О боже, лучше бы он оставался в живых, — пробурчал Эд.

Я сел.

— Мы деловые люди, мистер Вульф, — сказал Эрскин-старший. — Понимаем, что вы не можете дать нам гарантии. Но если мы уговорим вас взяться за это дело, сколько вы с нас потребуете?

Не меньше десяти минут ушло у них на то, чтобы уговорить Вульфа, и все они явно почувствовали облегчение, даже Эд, когда тот наконец снизошел к их мольбам. Основным и самым убедительным доводом стали слова Бреслоу о том, что первейший долг каждого помочь правосудию покарать преступника. Была достигнута договоренность об авансе в десять тысяч долларов. Вопрос об окончательном гонораре остался открытым. Они были загнаны в угол. Под диктовку Вульфа я настучал на машинке договор, и Эрскин-старший подписал его.

— Итак, — сказал он, возвращая мне авторучку, — я думаю, будет лучше, если мы расскажем вам все, что знаем о деле.

— Только не сейчас, — покачал головой Вульф. — Я должен систематизировать свои мысли по поводу этой запутанной истории. Лучше, если вы вернетесь сюда вечером, ну, скажем, в девять часов.

Они хором запротестовали. Уинтерхоф заявил, что у него деловое свидание, которое он не может отменить.

— Как вам будет угодно, сэр. Если ваше свидание более важно, чем это дело… Но мы должны приступить к работе без промедления. — Вульф обернулся ко мне. — Арчи, блокнот. Телеграмма: «Прошу принять участие совещании поводу убийства мистера Буна девять часов вечера пятницу двадцать девятого марта у Ниро Вульфа» Поставь мою подпись. Немедленно разошли телеграммы инспектору Кремеру, мистеру Спиро, мистеру Кэйтсу, мисс Гантер, миссис Бун, мисс Нине Бун, возможно, и еще кому-нибудь, позже решим… Готовы ли вы присутствовать, джентльмены?

— Мне думается, — горестно произнес Эрскин-старший, — что вы совершаете ошибку. Основной принцип…

— Расследование веду я, — оборвал его Вульф тоном, какой члены Ассоциации промышленников позволяют себе только по отношению к людям, чьи фамилии никогда не встречаются на бланках фирм в качестве фамилий владельцев и директоров.

Телеграммы были срочные, я сел за машинку, а так как Вульф не любит лишний раз подниматься с кресла, он вызвал Фрица, чтобы тот проводил гостей. Напечатав текст телеграммы (куда проще и быстрее было бы связаться со всеми этими людьми по телефону, но у Вульфа свое мнение на этот счет), я позвонил Лону Коэну в редакцию «Газетт» и узнал у него нужные мне адреса. Ему было известно все. Миссис Бун и ее племянница, приехавшие из Вашингтона, жили в отеле «Уолдорф», Элджер Кэйтс остановился у своих приятелей на Одиннадцатой улице, а Фиби Гантер — на Пятьдесят пятой улице. Пока я записывал адреса, Вульф сидел с закрытыми глазами.

— Осмелюсь предположить, — заметил я, — что нам остается всего-навсего обычный сбор улик. У Эда Эрскина на руках мозоли. Может ли это вам пригодиться?

— Убирайся к черту. — Вульф вздохнул. — А я-то хотел сегодня дочитать книгу…

Он позвонил Фрицу, чтобы тот принес пива.

Я был вынужден признать, что Вульф заслужил мое восхищение. Не своим обращением с богатым клиентом — это обычное дело, особенно во время безденежья. Не тем, что заполучил работодателя, — я и сам бы мог додуматься до этого. Не тем, что вынудил промышленников умолять его взяться за ведение дела, — это избитый прием. Не наитием с телеграммой — восхищаться наитием Вульфа то же самое, что восхищаться снегом на Северном полюсе или зеленой листвой в тропических лесах. Нет. Я восхищался рациональностью его мышления. Итак, он захотел познакомиться со всеми этими людьми. Что бы вы сделали в подобном случае? Надели бы шляпу и отправились туда, где находится интересующий вас человек. Но что, если вам претит сама идея выйти на улицу? Вы бы приносили этого человека к себе. Но были бы вы уверены, что он придет? Вот тут и проявилась рациональность мышления Вульфа. Возьмите, к примеру, инспектора Кремера. Почему он, инспектор уголовной полиции, обязательно должен прийти? Да потому, что он не знает, чего ради Вульф занялся этим делом и насколько глубоко зарылся в него! Именно поэтому Кремер не мог позволить себе остаться в стороне. То же самое и все остальные.

Ровно в четыре Вульф сделал последний глоток пива и на лифте вознесся в оранжерею. Я принялся наводить порядок в кабинете, а потом уселся за свой рабочий стол с пачкой газетных вырезок — проверить, не упустил ли я чего-нибудь существенного в отчете по делу Буна. Я был углублен в работу, когда раздался звонок. Открыв дверь, я увидел перед собой типичного агента по продаже пылесосов в рассрочку. Во всяком случае, внешне он выглядел именно так. У него был дружелюбный, ничем не потревоженный взгляд, открытая улыбка. Правда, такой костюм, как у него, я мог бы купить только после смерти богатого дядюшки.

— Привет! — радостно воскликнул он. — Бьюсь об заклад, что вы Арчи Гудвин. Это вы приходили вчера к мисс Гардинг? Она рассказала мне о вас. Или вы не Арчи Гудвин?

— Арчи Гудвин, — подтвердил я. Это был пожалуй самый простой способ заставить его умолкнуть.

— Так я и думал. — Он казался вполне удовлетворенным. — Позвольте войти? Я хотел бы повидать мистера Вульфа. Я Дон О'Нил, но, конечно, для вас это пустой звук. Я президент корпорации «О'Нил и Уордер» и член этого забытого богом собрание древностей под названием Национальная ассоциация промышленников. Я был председателем банкетной комиссии в «Уолдорфе». Поверьте, никогда не забуду того вечера! Председатель комиссии, и вдруг…

Первой моей мыслью было то, что я довольно сносно прожил больше тридцати лет, не будучи знакомым с Доном О'Нилом, и не видел причин, почему бы мне не продолжать жить по-прежнему. Но в то же время я не мог допустить, чтобы мои личные симпатии или антипатии влияли на выполнение служебных обязанностей. Потому я провел его в кабинет и усадил в кресло, после чего сказал, что ему придется подождать полчаса, пока освободится Вульф. На его лице мелькнуло раздражение, но, тут же поняв, что так не продашь ни одного пылесоса, он сказал, что с удовольствием подождет.

Он был в восторге от нашей обстановки и принялся бродить по кабинету, разглядывая все вокруг. Книги — что за библиотека! Большой глобус — чудо, он всегда мечтал о таком, но никак не собрался приобрести, а теперь обязательно…

Вошел Вульф, увидел его и бросил на меня недовольный взгляд. Действительно, я должен предупреждать его о посетителях, чтобы он не появлялся в кабинете не подготовленным к встрече, но ставлю десять против одного что, если бы я доложил ему о приходе О'Нила, он отказался бы его принять и велел пригласить на вечер вместе со всей компанией, а я вовсе не видел необходимости в еще одной трехчасовой передышке для мозгов Вульфа. Шеф так надулся на меня, что сделал вид, будто не признает рукопожатий. Он лишь наклонил голову, самую малость, так, что, будь на ней кувшин с водой не пролилось бы ни капли, потом сел, хмуро поглядывая на посетителя, и коротко спросил:

— Итак, сэр?

О'Нила это не встревожило.

— Я восторгаюсь вашим кабинетом, — сказал он.

— Благодарю вас. Но, смею думать, вы явились сюда не ради этого.

— О, нет, нет, конечно, нет. Будучи председателем банкетной комиссии, я помимо своей воли оказался в гуще событий — я имею в виду убийство этого Буна… Не скажу, что я замешан в нем, это слишком сильное слово, лучше сказать, имею касательство. Действительно, я имею к нему касательство.

— А разве кто-нибудь говорит, что вы замешаны?

— Говорит?! — О'Нил выразил крайнее удивление. — Это не то слово. Полиция считает, что все, кто связан с Ассоциацией промышленников, замешаны в убийстве. Вот почему я утверждаю, что линия поведения исполнительного комитета — в корне неправильна. Не поймите меня превратно, мистер Вульф… — Он умолк, бросив на меня дружелюбный взгляд, словно был уверен в моей поддержке, затем продолжал: — Я являюсь одним из самых прогрессивных членов ассоциации, но идею сотрудничать с полицией, как это делают они, и тратить деньги на частное расследование считаю вздорной. Мы должны заявить полиции, и заявить недвусмысленно: да, было совершено убийство, и, как добрые граждане, мы надеемся, что убийца будет изобличен, но мы не имеем к этому никакого касательства.

— И еще заявить, чтобы они больше не приставали к вам.

— Верно. Совершенно верно. — О'Нил был счастлив найти родственную душу. — Я как раз находился в конторе ассоциации, когда они вернулись и сказали, что наняли вас. Я хочу внести ясность, потому что не люблю действовать за чьей-либо спиной. Я не могу с этим согласиться. У нас начался спор, и я заявил, что иду повидаться с вами.

— Превосходно. Хотите уговорить меня отказаться от этого дела?

— О нет. Я понимаю, что это безнадежно. Разве не так?

О'Нил улыбнулся мне, словно желая сказать: «Ну и тонкая штучка твой босс!» но, не встретив сочувствия, снова повернулся к Вульфу.

— Я рад, что вы так верны своему делу. Скажу откровенно, меня привело сюда чувство ответственности. Как председателя банкетной комиссии. Я видел копию письма, которое вам оставил Фрэнк Эрскин, но не знаю подробностей вашей беседы. Однако десять тысяч долларов задатка?! За простое расследование сумма невообразимая! На своих предприятиях я нанимаю детективов — ну, понимаете, возникают разные взаимоотношения с рабочими, — и меня, вполне естественно, заинтересовало: действительно ли это простое расследование или нет? Я прямо спросил Эрскина — нанял ли он вас для того, чтобы оградить членов нашей ассоциации, ну, как бы это сказать… отвлечь внимание в другую сторону что ли, и он ответил отрицательно. Но я знаю Фрэнка Эрскина. Его ответ меня не удовлетворил. Так я ему и сказал. К несчастью, у меня есть совесть и сильно развито чувство ответственности. Поэтому я и пришел спросить вас…

Вульф скривил губы, но от смеха или негодования не могу сказать. Его реакция на оскорбление зависит исключительно от того, как он себя чувствует в данный момент. Когда на него нападает лень, он и бровью не поведет, даже если кто-нибудь скажет, что он специализируется на бракоразводных делах.

— Я тоже отвечу вам отрицательно, мистер О'Нил. Но боюсь, что это вам не поможет. Предположите, что мистер Эрскин и я — мы оба лжем? Не вижу, что вы тут можете поделать, разве отправиться в полицию и обвинить нас в том, что мы препятствуем правосудию. Но ведь вы и полицию не жалуете. Да, вы и впрямь попали впросак. Сегодня к девяти часам вечера мы пригласили сюда несколько человек, чтобы обсудить это дело. Почему бы и вам не прийти?

— Я приду. Обязательно приду. Я так и заявил Эрскину.

— Вот и хорошо. Не буду больше вас задерживать. Арчи…

Это было вовсе не так просто. О'Нил еще не собирался уходить. Чувство ответственности удерживало его. В конце концов я все же выпроводил его, не прибегая к силе. Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет.

— Как вы думаете, зачем он сюда явился? — Конечно, я понимаю, это он убил Буна, но зачем он тратил и свое время, и наше…

— Это ты его впустил, — кисло отозвался Вульф, — и не предупредил меня. Ты, кажется, забыл, что…

— Ладно, ладно, — весело перебил я. — Все это помогает изучению человеческого характера. Я же и выставил его, не так ли? А теперь нам нужно подготовиться к приему гостей. Их будет человек двенадцать, да нас двое…

Я занялся проблемой кресел. Расставив их в художественном беспорядке, я прислонился к стене и хмуро оглядел наш кабинет. Хотя он был довольно просторный, теперь в нем стало тесно.

— М-да, наша контора нуждается в прикосновении женской руки, — заметил я.

— Еще чего! — прорычал Вульф.

9

В четверть одиннадцатого Вульф, полуприкрыв глаза, откинулся в кресле. Совещание длилось уже более часа.

Их было тринадцать человек. Благодаря моей предусмотрительности в отношении мест для сидения, все обошлось без драки. Контингент промышленников расположился в дальней от моего стола половине кабинета, ближе к двери, выходящей в вестибюль, причем Эрскин занимал красное кожаное кресло. Их было шесть человек — четверо, составлявшие дневную делегацию, включая Уинтерхофа, который должен был находиться на важном деловом свидании, Хетти Гардинг и Дон О'Нил.

Ближе ко мне располагались представители Бюро регулирования цен. Этих было четверо: миссис Бун, вдова; Нина Бун, племянница; Элджер Кэйтс и незваный Соломон Декстер. Ему было около пятидесяти, скорее меньше, чем больше, и он казался кем-то средним между государственным деятелем и лесорубом. До смерти Буна он был его заместителем, а ныне уже сутки исполнял обязанности директора бюро. Он пришел, как заявил Вульфу, по долгу службы.

Между двумя враждебными армиями находились нейтралы, или арбитры: Спиро из ФБР, инспектор Кремер и сержант Пэрли Стеббинс. Я редко видел Кремера таким взбешенным, каким он был к четверти одиннадцатого. Он давно уже сообразил, что Вульф начал свое расследование с пустого места и организовал это сборище исключительно для того, чтобы собрать информацию.

Произошла всего одна безуспешная попытка нарушить мои планы, — в отношении того, как рассадить гостей. Миссис Бун с племянницей приехали раньше девяти, и так как я не могу пожаловаться на зрение, то тут же усадил племянницу в кресло рядом с моим столом. Когда, несколько позже, явился Эд Эрскин, я посадил его в той половине комнаты, которая была оккупирована представителями ассоциации. Мне пришлось несколько раз выйти, чтобы встретить гостей, и, вернувшись в очередной раз в кабинет, я заметил, что Эд бесцеремонно перебрался на мой стул и беседует с племянницей.

— Эта половина комнаты предназначена для Капулетти, — сказал я, приблизившись. — Пожалуйста, сядьте на свое место.

Он повернул голову и вздел в мою сторону подбородок. Его мутный взгляд не сулил ничего хорошего. Справедливости ради скажу, что он не был пьян, но ему и не грозила опасность превратиться в мумию от отсутствия влаги в организме.

— В чем дело? — вопросил он.

— Это мое рабочее место, — отрезал я, — я здесь работаю. Давайте не устраивать дискуссий.

Он пожал плечами и пересел.

— С кем только не приходилось сталкиваться в офисе детективного агентства, — вежливо обратился я к мисс Нине Бун.

— Да, да, сочувствую вам, — отозвалась она.

Не слишком глубокомысленное замечание, однако я улыбнулся ей, желая показать, как ценю ее внимание.

С самого начала, как только Вульф заявил, что он нанят Ассоциацией промышленников, представители Бюро регулирования цен стали поглядывать на него подозрительно и враждебно. Конечно, те, кто читает газеты и слушает радио, в том числе и я, знали, что ассоциация ненавидела Ченни Буна и все, за что он ратовал. Она с радостью вышвырнула бы его на съедение волкам, а сотрудники Бюро цен, со своей стороны, с удовольствием провели бы испытание атомной бомбы над зданием Национальной ассоциации промышленников. Но до этого вечера я не представлял, насколько были накалены их отношения. К давней вражде примешивались два новых фактора. Первый — убийство Ченни Буна, да к тому же на приеме, устроенном ассоциацией, и второй — надежда, что кто-нибудь из неприятельского стана может оказаться на электрическом стуле.

К четверти одиннадцатого были затронуты многие вопросы. Следует заметить, что позиция бюро состояла в том, что якобы все присутствовавшие в гостиной в тот вечер знали, будто Бун находился в комнате за сценой, в то время как промышленники утверждали, что об этом знало не более четырех-пяти человек, не считая присутствовавших там сотрудников бюро. Установить истинное положение вещей было практически невозможно.

Никто не слышал шума из комнаты, где произошло убийство, и не видел, чтобы кто-нибудь входил туда или выходил, за исключением тех, чье посещение было известно и обосновано.

Никого нельзя было исключить из списка возможных убийц по причине возраста, комплекции или пола. Молодой атлет, конечно, размахнется разводным ключом сильнее и быстрее, чем, скажем, старуха, но они оба могут нанести смертельный удар. Тем более что Буна ударили сзади, и первый же удар мог оглушить его или даже убить. К тому же никаких следов борьбы не было обнаружено. Так же как отпечатков пальцев и других улик.

Джордж Спиро включился в дискуссию и в ответ на саркастическое замечание Эрскина-старшего заявил, что хотя расследование убийств не входит в функции ФБР, но тут особый случай: Бун был убит при исполнении служебных обязанностей, находясь на правительственной службе.

Непонятно, кто мог убить Буна, разве что он сам себя убил, потому что абсолютно у всех было алиби. Говоря «абсолютно у всех», я имею виду не только присутствовавших в кабинете Вульфа, но всю тысячу человек, находившихся в отеле «Уолдорф» на приеме. Убийство было совершено в течение получаса, между семью пятнадцатью, когда Фиби Гантер оставила Буну детскую коляску с экспонатами, среди которых были и два разводных ключа, и семью сорока пятью, когда Элджер Кэйтс обнаружил тело. Полиция тщательно проверила — алиби было у всех. Но закавыка заключалась в том, что промышленники доказывали алиби промышленников, а представители бюро — членов бюро. Странно, что никто из Ассоциации промышленников не подтверждал алиби сотрудников бюро, и наоборот. Взять, к примеру, миссис Бун: ни один из членов ассоциации не мог утверждать, покидала ли она гостиную между 7.15 и 7.45. Сотрудники бюро в свою очередь ничего не могли сказать о Фрэнке Томасе Эрскине.

Не было также никаких причин для того, чтобы воспрепятствовать Буну произнести его речь. Она была типично буновской, весьма умеренной, не содержавшей никаких выпадов или угроз в чей-либо адрес, судя по предварительному тексту, розданному представителям печати, в ней не упоминалась ни одна фамилия, и дополнения, внесенные Буном в последний момент, тоже не содержали ничего такого, что могло бы указать на возможного убийцу.

Новое обстоятельство, о котором ничего не сообщалось в прессе, выплыло совершенно случайно благодаря миссис Бун.

Из всех приглашенных к нам не явилась только Фиби Гантер, личная секретарша Буна. Ее имя, конечно, неоднократно упоминалось в течение заседания, но именно миссис Бун открыла нам новое обстоятельство. У меня создалось впечатление, что она проделала это умышленно. До того момента она ничем не привлекала внимания, эта зрелая пышная матрона в летах с пуговкой вместо носа.

Вульф вернулся к вопросу о прибытии Ченни Буна в отель «Уолдорф», и Кремер, который к тому времени кипел от негодования и готов был испариться, саркастически произнес:

— Я пришлю вам экземпляр моих заметок. Пока что Гудвин может записать следующее: Бун с супругой, Нина Бун, Фиби Гантер и Элджер Кэйтс должны были выехать из Вашингтона поездом, отходящим в час дня, но Буна задержало какое-то срочное совещание, и вместе со всеми он выехать не смог. Прибыв в Нью-Йорк, миссис Бун отправилась в отель «Уолдорф», где был заказан номер, а Нина Бун, Фиби Гантер и Элджер Кэйтс поехали в нью-йоркское отделение Бюро регулирования цен. Бун прилетев самолетом на аэродром Ла-Гардия в пять минут седьмого и сразу же отправился в отель. Там к этому времени кроме его жены была и племянница; они втроем спустились в банкетный зал, и их проводили в гостиную. В руках у Буна был небольшой кожаный чемоданчик.

Вот тут то и выяснилось новое обстоятельство.

— Тот самый чемоданчик, — неожиданно вставила миссис Бун, — который мисс Гантер, по ее словам, забыла на подоконнике.

Я удивленно взглянул на миссис Бун. Это было первым свидетельством раскола в рядах сторонников бюро, и оно звучало зловеще из-за тона, каким она произнесла «по ее словам». И тут началось!

— Прошу вас, господа! — призвал к порядку Вульф. — Какой чемоданчик?

— Небольшой кожаный чемоданчик, — пришел на помощь Кремер. — Вроде тех, что носят врачи. В нем были валики для диктофона. Это мне рассказала мисс Гантер. Когда она прикатила в комнату к Буну коляску с экспонатами, он сказал ей, что совещание в Вашингтоне закончилось раньше, чем он предполагал, поэтому до самолета он заехал в контору и в течение часа работал с диктофоном. Валики с записями он привез в Нью-Йорк в том самом чемоданчике и попросил секретаршу перепечатать их. Она взяла чемоданчик с собой в гостиную и забыла на подоконнике. Вот и все.

— Это она так говорит, — упрямо повторила миссис Бун.

— А вы видели у нее в руках чемоданчик, когда она выходила из гостиной? — спросила Хетти Гардинг.

Взоры присутствующих обратились к вдове. Она оглядела всех. Одного слова было достаточно: либо она изменница, либо нет. Она недолго размышляла: встретив взгляд Хетти Гардинг, Бун отчетливо произнесла:

— Нет.

Все вздохнули. Вульф повернулся к Кремеру.

— Что было надиктовано на валиках? Письма? Распоряжения? Что именно?

— Мисс Гантер не знает. Бун ей ничего не сказал. В Вашингтоне тоже никто не знает.

— А о чем шла речь на том совещании, которое закончилось раньше, чем предполагал Бун?

Кремер пожал плечами.

— С кем совещание?

Кремер и этого не знал.

— Мы пытались узнать в Вашингтоне, — сказал Джордж Спиро, — но безуспешно. Мы также не знаем, где провел Бун время между часом и тремя дня. Единственная догадка: с ним пожелал встретиться глава вашингтонского отделения Ассоциации промышленников, чтобы обсудить предстоящую речь Буна, однако он отрицает это.

— Опять, черт возьми! — взорвался Бреслоу. — Опять ассоциация! Это глупо с вашей стороны, Спиро, не забывайте, на чьи деньги содержатся сотрудники ФБР! На деньги налогоплательщиков!

И они стали щедро поливать друг друга грязью. Вульфу опять пришлось вмешаться.

— Вам не нравится, что ваша ассоциация упоминается так часто, но тут уже ничего не поделаешь, сэр, — обратился он к Бреслоу. — При расследовании убийства подвергаются сомнению все, у кого имелись мотивы для совершения преступления. Вы слышали, как инспектор Кремер в начале нашей беседы говорил, что тщательное расследование показало отсутствие у убитого личных врагов. Однако вы не станете отрицать, что у мистера Буна в связи с его служебным положением были враги, и в подавляющем большинстве это члены Ассоциации промышленников.

— Позвольте задать один вопрос, — спросил Уинтерхоф. — Мистер Вульф, разве убийца всегда должен быть врагом убитого?

— Ответьте сами, — отозвался Вульф. — Очевидно, вы для этого и задали вопрос.

— Нет, не всегда, — сказал Уинтерхоф. — Для иллюстрации своей мысли приведу такой пример. Вы не можете утверждать, что присутствующий здесь мистер Декстер был врагом мистера Буна, напротив, они были друзьями. Но если мистер Декстер был обуреваем стремлением занять пост директора Бюро регулирования цен, а он теперь его занял, почему бы ему не принять кое-какие меры, чтобы директорское кресло было свободным? Так же очевидно, что для того, чтобы замести следы, он мог умышленно бросить тень на членов организации, которую смертельно ненавидит.

Соломон Декстер улыбнулся ему далеко не по-братски.

— Вы, кажется, хотите, быть привлеченным к суду за клевету, мистер Уинтерхоф?

— Что вы! Я ведь привел этот пример для иллюстрации своей мысли.

— Во избежание повторения подобных примеров извольте узнать, что в тот вечер я находился в Вашингтоне.

— Мистер Уинтерхоф просто высказал свое предположение, — твердо и спокойно сказал Фрэнк Эрскин.

— Одно из многих, — подхватил Бреслоу. — Можно упомянуть и другие. Они общеизвестны, почему же не сказать о них? Вот, например, уже давно поговаривают об отношениях мистера Буна с его секретаршей и о том, потребует миссис Бун развода или нет. Можно задуматься и о довольно резонной, с точки зрения мисс Гантер, мечте, чтобы мистер Бун развелся с женой, хочет того мистер Бун или нет. Что скажете на это, инспектор? Разве не закономерно интересоваться подобными вопросами?

Элджер Кэйтс вскочил с места и дрожащим голосом воскликнул:

— Я протестую против подобных инсинуаций! Это непорядочно!

Его лицо побелело от негодования. Я и подумать не мог, что он способен на такое. Это он, заведующий аналитико-статистическим отделом Бюро регулирования цен, привез в отель «Уолдорф» последние данные, которые могли понадобиться Буну для его речи, и обнаружил тело. Если бы я увидел его в метро и меня попросили угадать его профессию, я, не задумываясь, сказал бы «бухгалтер», настолько типична была его внешность. Но то, как пылко он встал на защиту чести своего учреждения, не могло не вызвать моей симпатий. Я улыбнулся ему.

Судя по реакции, вызванной его словами, можно было подумать, что промышленники больше всего боятся и ненавидят аналитико-статистический отдел Бюро регулирования цен. Начался галдеж, и они чуть не набросились с кулаками на Кэйтса. Я не мог разобрать ни слова в поднявшемся гаме, кроме возгласа Дона О'Нила:

— Не вмешивайтесь не в свое дело, Кэйтс! Сядьте и заткнитесь!

Повелительный тон О'Нила показался мне довольно странным, ведь Кэйтс состоял на службе не у него. Следом за О'Нилом, изогнувшись в своем кресле, чтобы видеть Кэйтса, Эрскин-старший язвительно заметил:

— Раз вы не считаете президента Ассоциации промышленников заслуживающим доверия и не сообщаете ему о случившемся несчастье, вряд ли вам пристало говорить о порядочности!

Так вот почему они набросились на него! За то, что он сообщил об убийстве Буна в первую очередь управляющему отелем, а не им. Да, пожалуй, ему не следовало так раздражать их.

— Надеюсь, мистер Кэйтс, — продолжал Эрскин, — вам известно, что такие чувства, как ревность, мстительность или зависть, зачастую приводят к насилию, и поэтому вполне естественно говорить о них, коль скоро совершено убийство. Естественно, возникает и такой, например, вопрос… Правда ли, что вы намерены жениться на племяннице мистера Буна? И, может быть, поэтому, зная его отрицательное отношение, хотели предотвратить…

— Вы лжец! — вскричала Нина Бун.

— Скажу только, что спрашивать меня об этом непорядочно! — дрожащим фальцетом произнес Кэйтс. — Если бы такой вопрос мне задали в полиции, я бы ответил, что частично это соответствует действительности, а частично нет. По меньшей мере двести наших сотрудников были бы счастливы видеть мисс Бун своей женой. К тому же я ничего не знаю о том, как отнесся бы мистер Бун к замужеству своей племянницы. — Кэйтс повернулся, избирая себе новую мишень. — Я хотел бы спросить мистера Вульфа, который получает жалованье от промышленников, не приглашены ли мы сюда на судилище инквизиции, типичное для этой организации?

— А я, — заговорил Соломон Декстер голосом, похожим на гудок паровоза в туннеле, — хотел бы проинформировать мистера Вульфа о том, что он далеко не единственный детектив, состоящий на службе этой ассоциации. Вот уже почти год ответственные сотрудники нашего бюро находятся под наблюдением сыщиков. За ними следят самым бесстыдным образом, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь пятнышко в образе их жизни. Не знаю, принимает ли мистер Вульф в этом участие, но…

Промышленники зашумели. Если бы я своевременно не рассадил их, обе армии, возможно, сошлись бы в рукопашном бою. Вульф казался раздраженным, но не сделал попытки прекратить начавшийся гвалт, может быть, опасаясь, что это потребует больше энергии, чем он хотел израсходовать. Но тут встал с места инспектор Кремер и поднял руку, восстановив тем самым относительную тишину.

— Перед тем как уйти, я хотел бы сказать три вещи, — пробасил он. — Первое. Мистер Декстер, могу вас заверить, что Вульф не имеет ничего общего со слежкой за вашими людьми, потому что подобная работа оплачивается весьма низко. Второе. Мистер Эрскин и вы, джентльмены. Полиция хорошо осведомлена, что ревность и все такое прочее зачастую является причиной убийства, и мы не забываем об этом. Третье. Мистер Кэйтс, я знаю Вульфа почти двадцать лет и могу объяснить вам, почему он пригласил всех вас сюда. Просто-напросто потому, что хотел как можно скорее, не выходя из дому и без затрат на бензин, узнать обстоятельства интересующего всех нас дела. Не могу ничего сказать про вас, но я — глупый сосунок, что явился сюда. — Он обернулся. — Пошли, Стеббинс. Вы идете, Спиро?

Конечно, совещание на этом закончилось. Представители Бюро цен были уже сыты им по горло, но промышленники, во всяком случае большинство из них, готовы были остаться и продолжать бой. Тут уж Вульф воспользовался своим правом вето. Когда все поднялись, Эд Эрскин вновь приблизился к Нине, но, как мне показалось издали, она тут же отшила его. Несмотря на то, что я служил у Ниро, который был нанят враждебной ей Ассоциацией промышленников, мне посчастливилось больше. Когда я сказал, что в этой части города достать такси очень трудно, и предложил отвезти ее и миссис Бун на нашей машине, она ответила:

— Спасибо, но нас обещал захватить мистер Декстер.

Просто, откровенно и дружелюбно.

Однако после того, как все ушли, и мы с Вульфом остались одни, выяснилось, что мне все равно не удалось бы проводить ее, даже если бы она согласилась. Я заметил Вульфу:

— Жаль, что Кремер сорвал совещание. Продержи мы их здесь подольше, скажем, недели две или три, мы бы могли кое-что разузнать. Очень жаль.

— Вовсе не жаль, — раздраженно отозвался он.

— Да? — изумился я и сел. — Стало быть, наше совещание имело головокружительный успех? Кто, по вашему, был самым интересным из наших посетителей?

— Мисс Гантер, — ответил он, к моему удивлению.

— Почему?

— Потому что она не пришла. У тебя есть ее адрес?

— Конечно. Я же посылал ей телеграмму…

— Отправляйся и привези ее.

Я посмотрел на него, на часы и снова на него.

— Но уже двадцать минут двенадцатого!

Он кивнул.

— Улицы менее опасны по ночам, меньше движения.

— Не буду спорить. — Я поднялся. — Ассоциация промышленников платит жалованье вам, а вы мне. Ничего не поделаешь.

10

Не в моих правилах делать комплименты молодым женщинам в первые пять минут знакомства, и если сейчас я нарушил это правило, то исключительно потому, что слова сами слетели с моих уст. Когда она открыла мне дверь, а я снял шляпу и вошел, свет падал на ее прическу сзади, и у меня с языка сорвалось:

— Золотой петушок!

— Да, — сказала она. — Я пользуюсь именно этой краской для волос.

Уже в первые десять секунд я увидел, что ее фотографии в газетах несравнимы с оригиналом. Пристроив на вешалку пальто и шляпу, я последовал за ней в гостиную. Не поворачивая головы, она вдруг произнесла:

— Вы уже знакомы с мистером Кэйтсом.

Я решил, что она сказала это так же непроизвольно, как и я, когда делал свое замечание, но тут же увидел Кэйтса, сидевшего в кресле в затемненном углу комнаты.

— Привет, — сказал я.

— Добрый вечер, — просвиристел он, поднимаясь.

— Садитесь. — Фиби Гантер носком поправила загнувшийся угол ковра. — Мистер Кэйтс приехал рассказать мне о вашем совещании. Что вы предпочитаете? Виски? Водку? Джин? Кока-колу?

— Благодарю. — Я с трудом приходил в себя.

Она села на кушетку.

— Вы пришли посмотреть цвет моих волос или по какому-либо другому поводу?

— Извините, если я помешал вам…

— Ничего, ничего, не так ли, Эл?

— Нет, вовсе не ничего, — решительно отозвался Элджер Кэйтс, — если вы действительно хотите знать мое мнение. Не доверяйте ему. Он состоит на службе у промышленников.

— Вы говорили мне об этом. — Мисс Гантер поудобнее устроилась на кушетке. — Но раз ему нельзя доверять, нам остается быть чуть-чуть умнее его, чтобы узнать у него больше, чем он хочет выяснить у нас. — Она посмотрела на меня, и мне показалось, что она улыбается, но я тут же сообразил, что никаких заключений делать нельзя, так подвижно было ее лицо, особенно рот. Итак, она посмотрела на меня, возможно, с улыбкой. — У меня есть своя теория относительно мистера Кэйтса. Он мыслит категориями, которые были в ходу задолго до его рождения. По-видимому, любит читать старомодные романы, а мне кажется, что руководителю аналитико-статистического отдела вообще не следует читать романы. Надеюсь, вы не будете оспаривать это?

— Я не дискутирую с людьми, которые мне не доверяют, — вежливо отпарировал я, — но, думается, вы не правы.

— Не права? В отношении чего?

— В отношении того, что вы умнее меня. В возрасте двенадцати лет я уже был чемпионом Зейнсвилла, штат Огайо, по правописанию.

— Как пишется слово «самоуверенность»?

— Детская задача. — Я взглянул на нее. — Не думаю, что вы считаете, будто поимка преступников это такая работа, которой следует стыдиться.

Я умолк, потому что она, возможно, рассмеялась надо мной, и теперь только смотрел на нее. Это было глупо, потому что именно лицезрение ее внешности мешало моему мыслительному процессу.

— Сдаюсь, — сказал я. — Вы смутили мой покой. Первый раунд за вами. Начинаем второй раунд. Может быть, мистер Кэйтс искренне считает, что нам нельзя доверять, но он в корне не прав. Ниро Вульф ловок и хитер, я признаю это, но как можно подумать, что ради денег он согласится покрыть убийцу?! Это полный идиотизм! Вспомните и скажите, был ли хоть один случай, чтобы из-за денег он отказался от поисков преступника? Предлагаю вам выбор: если вы считаете или знаете, что Буна убил кто-нибудь из сотрудников вашего бюро, и не хотите, чтобы это было раскрыто, немедленно выставите меня и держитесь как можно дальше от Вульфа. Если же думаете, что убийство совершено кем-либо из Ассоциации промышленников, и хотите помочь найти убийцу одевайтесь и поехали к Вульфу. — Я повернулся к Кэйтсу. — Если же вы убили Буна и из чувства порядочности предпочитаете молчать, советую вам поехать с нами и чистосердечно во всем признаться.

— Слышите? Я вам говорил! — торжествующе воскликнул Кэйтс, обращаясь к мисс Гантер.

— Не глупите, — досадливо сказала она. — Я вам все объясню. Поняв, что я умнее его, мистер Гудвин решил отыграться на вас. Знаете, вам лучше уйти. Предоставьте все мне. Увидимся завтра в конторе.

— Нет! — решительно затряс головой Кэйтс. — Он замучает вас. Я не могу позволить, чтобы…

Он говорил долго, но мне вовсе незачем излагать его речь, так как мисс Гантер поднялась с кушетки, подошла к вешалке и сняла его пальто и шляпу. Мне показалось, что в некотором отношении она никак не подходила к должности личного секретаря. Секретарша всегда должна ходить взад и вперед, приносить и уносить бумаги, вводить и провожать посетителей, но, если она постоянно вводит посетителей в искушение, заставляет их следить за тем, как она двигается, о какой продуктивной работе может идти речь?!

Кэйтс, конечно, сдался. Две минуты спустя дверь за ним захлопнулась, и мисс Гантер заняла свое место на кушетке. Я пытался собраться с мыслями, и, когда она, возможно, улыбнулась и предложила, чтобы я продолжил обучать ее таблице умножения, я поднялся и попросил разрешения воспользоваться телефоном.

Сев спиной к мисс Гантер, я набрал номер. Так как Вульф не терпит трезвона, он незамедлительно поднял трубку.

— Это вы, шеф? Говорит Арчи. Я здесь, у мисс Гантер, и мне думается, что ваша затея привезти ее к нам — не из самых удачных. Во-первых, она чертовски умна, но дело не в этом. Она принадлежит к категории тех женщин, о которых я мечтаю последние десять лет, помните, я вам рассказывал? Не скажу, что она красива, это дело вкуса, но отмечу, что она соответствует моему идеалу. Именно поэтому лучше, если я поговорю с ней здесь. Ложитесь спать. Утром я вам обо всем доложу.

Я обернулся к кушетке, но не увидел мисс Гантер. Она стояла перед зеркалом в прихожей в темно-синем пальто с лисьим воротником, пристраивая на голову какое-то темно-синее сооружение.

— Пошли! — небрежно сказала она.

— Куда!

— Не валяйте дурака. — Она отвернулась от зеркала. — Вы же лезли из кожи вон, чтобы уговорить меня поехать к Ниро Вульфу, и вам это удалось. Второй раунд ваш. Когда-нибудь мы сыграем партию-другую в бридж. А пока что я еду к Вульфу, и нам придется отложить бридж до лучших времен. Я очень рада, что вы не считаете меня красивой. Ничто так не раздражает женщину, как слова о том, что она красива.

Пока я надевал пальто, она открыла дверь. По пути к лифту я пытался объясниться: «Я не сказал, что вы некрасивы, я сказал…»

— Я слышала, что вы сказали. Вы расстроили меня. Это больно слышать даже от незнакомца, который к тому же может оказаться врагом. Я тщеславна, в этом мое несчастье. Я считаю себя красавицей.

Мне хотелось бы что-нибудь сказать, но я заметил, как у нее дернулся уголок рта, возможно, в усмешке, и промолчал. Из всей этой истории пока ясным было одно: она чертовски хороша.

По дороге на Тридцать пятую улицу мисс Гантер поддерживала со мной светскую беседу, словно я не состоял на службе у промышленников. Войдя в дом, мы нашли кабинет пустым. Я оставил гостью и отправился на поиски Вульфа. Он был на кухне и обсуждал с Фрицем меню на завтра. Я сел на стул, думая о мисс Гантер и ожидая, пока Вульф и Фриц закончат свое дело. Наконец Вульф заметил мое присутствие.

— Она здесь?

— Конечно. Поправьте галстук и причешитесь.

11

В четверть третьего ночи Вульф взглянул на стенные часы и со вздохом сказал:

— Что ж, мисс Гантер, готов выполнить свою часть договора. Я обещал ответить на ваши вопросы после того, как вы ответите на мои. Спрашивайте…

Мне некогда было любоваться ею: по распоряжению Вульфа я вел стенографическую запись беседы и уже исчеркал пятьдесят четыре страницы. Вульф пребывал в настроении, которое я называю «загляни-под-каждый-камень», и некоторые записи не имели никакого касательства к убийству Буна. Правда, кое-что могло оказаться полезным. Главным образом, ее рассказ о том, что она делала в прошлый вторник. Она ничего не знала о совещании, которое задержало Буна в Вашингтоне, и это удивляло её — обычно она была в курсе всех его дел. В Нью-Йорке вместе с Элджером Кэйтсом и Ниной Бун она отправилась в Отделение Бюро регулирования цен. Кэйтс пошел в аналитико-статистический отдел, а они с Ниной принялись помогать сотрудникам бюро отбирать на складе товары, необходимые для иллюстрации предстоящей речи Буна. Там был огромный ассортимент всего, начиная от зубочисток и кончая пишущими машинками, и только к шести часам они управились с работой, отобрав два консервных ножа, два разводных ключа, две рубашки, две авторучки и детскую коляску. Ей помогли вынести все это на улицу, уложили в такси, и она поехала в отель «Уолдорф». Нина отправилась туда раньше. Там мисс Гантер узнала, что Бун готовится к выступлению в одной из комнат за сценой, и представитель Ассоциации промышленников генерал Эрскин проводил ее туда.

— Генерал Эрскин? — переспросил ее Вульф.

— Да. Эд Эрскин, сын президента ассоциации.

Я фыркнул.

— Он бригадный генерал, — объяснила она. — Один из самых молодых генералов в авиации.

— Вы с ним знакомы?

— Нет, но видела его однажды или дважды. Я его терпеть не могу. — На этот раз я не сомневался — она не улыбалась. — Я ненавижу всех, кто связан с Ассоциацией промышленников.

— Понятно. Продолжайте.

Эд Эрскин прикатил коляску к двери и распрощался. Фиби Гантер пробыла у Буна не больше двух или трех минут. Полиция потратила много часов из-за этих двух или трех минут, последних минут жизни Буна. Вульф израсходовал на них две странички моего блокнота. Бун был сосредоточен и хмур больше обычного — ничего удивительного в данной ситуации. Он вытащил из коляски рубашки, разводные ключи и все прочее, разложил на столе, просмотрел сопроводительные документы, напомнил мисс Гантер, чтобы во время его выступления она сверялась по напечатанному тексту и отмечала все отклонения, если он их сделает. Затем он отдал ей чемоданчик с валиками и попросил оставить его одного. Она вернулась в гостиную, выпив два коктейля подряд, вместе со всеми последовала о банкетный зал, отыскала стол № 8, зарезервированный для представителей Бюро регулирования цен, и села. Тут она вдруг вспомнила, что забыла чемоданчик на подоконнике в гостиной. Она никому не сказала об этом, не желая признаваться в своей оплошности, и, извинившись перед сидевшей рядом миссис Бун, хотела было выйти из-за стола, но Фрэнк Томас Эрскин объявил в микрофон:

— Леди и джентльмены, с глубоким прискорбием вынужден сообщить вам известие, по причине которого никому не разрешается покинуть зал…

Лишь спустя час ей удалось попасть в гостиную, но чемоданчика там не оказалось.

Бун говорил ей, что в чемоданчике находятся надиктованные им валики. Вот и все, что ей было известно. Ничего нет странного в том, что он не рассказал ей содержания валиков — она и так бы узнала. Для текущей работы мистер Бун пользовался услугами нескольких стенографисток, но самые важные письма и распоряжения, которые могли содержать конфиденциальные сведения, он записывал на диктофон и давал перепечатывать только ей. Всего было двенадцать таких чемоданчиков с десятью валиками в каждом, и они постоянно путешествовали между мистером Буном и ею. Чемоданчики были пронумерованы. Пропал номер четвертый. Диктофон, которым пользовался Бун, — фирмы «Стенофон».

Мисс Гантер признала, что совершила ошибку. До среды она никому не говорила о пропаже, пока полиция не спросила, что лежало в чемоданчике, с которым она пришла в гостиную. Конечно, какая-нибудь крыса из Ассоциации промышленников донесла об этом полиции. Она объяснила свое молчание тем, что ей было стыдно признаться в халатности, заметив, однако, что молчание не принесло никакого вреда, так как содержимое чемоданчика не могло иметь связи с убийством.

— Четыре человека утверждают, что чемоданчик был у вас, когда вы из гостиной направились в зал, — прошептал Вульф.

Слова Вульфа не произвели на Фиби Гантер никакого впечатления. Она пила виски, разбавленное водой, и курила сигарету.

— Кому вы верите — мне или им? Меня нисколько не удивит, если не четыре, а сорок человек из ассоциации заявят, что подглядывали в замочную скважину и видели, как я убила мистера Буна.

— Но миссис Бун не имеет отношения к ассоциации.

Фиби пожала плечами.

— Мистер Кэйтс рассказал мне: она недолюбливает меня. Ей была ненавистна мысль, что ее муж зависит от меня. Обратите внимание — она не утверждает, что видела у меня чемоданчик, когда я выходила из гостиной.

— А в чем мистер Бун зависел от вас?

— Я была исполнительницей его распоряжений.

— Понимаю, — тихо сказал Вульф. — Но что он получал от вас взамен? Покорность? Лояльность? Дружбу? Счастье? Удовлетворение страстей?

— О боже! — лицо ее исказила гримаса. — Можно подумать, что эти вопросы задает жена какого-нибудь конгрессмена… Мистер Бун видел во мне квалифицированного работника. — Она всплеснула руками. — Неужели вы тоже читаете старомодные романы… Что ж, если вы желаете знать, находилась ли я в интимной связи с мистером Буном, отвечу: нет. Во-первых, у него не было времени для флирта, — так же, впрочем, как и у меня, во-вторых, он был не в моем вкусе. Правда, я поклонялась ему.

— Да?

— Да, — ответила она с ударением. — Он имел дурной характер, был толст, вечно обсыпан перхотью и доводил меня чуть ли не до сумасшествия своими попытками соблюдать режим. Но это был самый честный, самый хороший человек из всех, кого я только знала. И он боролся с грязной шайкой свиней и мошенников. Да, я поклонялась ему, но что касается других чувств…

Казалось, с вопросом о чувствах было покончено. Заполняя страницу за страницей в своем блокноте, я спросил себя, насколько я верю ее словам, и когда понял, что стрелка моей веры достигла цифры «90» и все продолжала ползти вверх, — дисквалифицировал себя за пристрастность.

У Фиби сложилось определенное мнение относительно убийства. Она не сомневалась, что Буна убил кто-то из членов Ассоциации промышленников, причем в одиночку. Он мог быть из тех, кому мешала деятельность Буна как руководителя Бюро регулирования цен или чьи интересы он ущемил. Преступника не заботило, в какое положение он поставит ассоциацию. Поэтому Фиби Гантер соглашалась с Вульфом, что промышленники заинтересованы в поимке убийц.

— Не означает ли это, — спросил Вульф, — что вы лично и ваше Бюро цен предпочли бы, чтобы убийца не был обнаружен?

— Как вам сказать… — пожала она плечами. — Однако, вопреки логике, я хочу, чтобы его поймали.

— Понятно, вы же так высоко ценили мистера Буна… Но, в таком случае, почему вы не пришли вчера вечером?

То ли у нее был заранее заготовлен ответ, то ли ей не надо было его придумывать, но она тут же сказала:

— Не хотелось. Я очень устала и не знала, кого могу встретить у вас. Я уже ответила на тысячи вопросов в полиции и в ФБР и хотела отдохнуть.

— Однако с мистером Гудвином вы все же приехали…

— Конечно. Любая усталая женщина отправилась бы с мистером Гудвином куда угодно, потому что с ним ей не пришлось бы ни о чем думать. — Даже не взглянув в мою сторону, она продолжала: — Однако я не собираюсь провести здесь всю ночь, а время уже позднее. Не пришел ли мой черед задавать вопросы?

Именно в это время Вульф взглянул на часы и со вздохом сказал: «Спрашивайте».

Она переменила позу, пригубила бокал, эффектно откинула голову на спинку кресла и спросила безразличным тоном:

— Кто договаривался с вами от имени Ассоциации промышленников, на что вы дали согласие и сколько они посулили вам за труды?

Вульф растерялся и не мигая уставился на нее:

— О нет, мисс Гантер, так дело не пойдет!

— Почему? Мы ведь договорились!

Вульф понял, что попался в ловушку.

— Ладно, ничего не попишешь… Ко мне приехали мистер Эрскин с сыном, мистер Бреслоу и мистер Уинтерхоф. Затем появился мистер О'Нил. Они наговорили с три короба, но главное наняли меня провести расследование. Я дал согласие попытаться найти убийцу. Во что…

— Кто бы он ни был?

— Да. Не перебивайте. Во что им обойдется мое содействие, покажет будущее. Мой гонорар будет прямо пропорционален расходам.

— Не пытались ли они навязать вам мысль, что убийца не принадлежит к их ассоциации?

— Нет.

— Не создалось ли у вас впечатления, что они подозревают какое-либо определенное лицо?

— Нет.

— Не считаете ли вы, что убийцей является один из них?

— Нет!

— Все нет и нет! Вы ведете нечестную игру! — возмутилась она.

— Я отвечаю на ваши вопросы и не сказал ни слова неправды. Сомневаюсь, что вы были так же честны в отношении меня.

— В чем же я вас обманула?

— Пока не знаю, но узнаю. Продолжайте.

— Простите, — вмешался я, — но еще не было прецедента, чтобы вас допрашивал человек, подозреваемый в убийстве. Следует ли мне все это записывать?

Он даже не посмотрел в мою сторону.

— Продолжайте, мисс Гантер. Мистер Гудвин не мог упустить случая, чтобы не назвать вас подозреваемой в убийстве.

Она тоже игнорировала меня.

— Не считаете ли вы, — спросила она, — что использование в качестве орудия убийства разводного ключа свидетельствует о непреднамеренности убийства? Ведь никто не знал, что там окажется ключ.

— Нет, не считаю.

— Почему?

— Потому что убийца мог явиться вооруженным, но, увидев разводной ключ, решил воспользоваться им.

— И все же, могло ли убийство быть непреднамеренным?

— Да.

— Не создалось ли у вас впечатления, что кто-нибудь из Ассоциации промышленников знает, кто взял чемоданчик?

— Нет.

— Или где он сейчас находится?

— Нет.

— Подозреваете ли вы кого-нибудь?

— Нет.

— Почему вы послали мистера Гудвина за мной? Почему именно за мной, а не за кем-либо другим?

— Потому что вы не ответили на мое приглашение, и я хотел узнать, почему.

Она замолчала, осушила бокал до дна и пригладила волосы.

— Все это чушь, — подчеркнуто произнесла она. — Я могу неделю подряд задавать вам вопросы, но откуда мне знать, говорите ли вы правду? Вы утверждаете, например, что вам неизвестно, что стряслось с чемоданчиком и где он находится, а он, возможно, спрятан в этой самой комнате, может быть, даже в вашем письменном столе. — Она посмотрела на бокал, увидела, что он пуст, и поставила на столик.

Вульф кивнул.

— Я находился в таком же невыгодном положении, когда расспрашивал вас.

— Но мне незачем вам врать!

— Пф! У людей всегда есть причина что-нибудь скрывать. Продолжайте.

— Не стоит, — она поднялась и оправила юбку. — Это бесполезно. Лучше поеду домой и лягу спать. Посмотрите на меня. Похожа на измотанную каргу?

Это снова обескуражило Вульфа. Его отношение к женщинам таково, что они редко спрашивали его, как они выглядят.

— Нет, — буркнул он.

— Опять нет, — улыбнулась она. — А я измотана до предела. Но обычно чем больше я устаю, тем меньше это заметно. Во вторник я пережила самое большое потрясение в жизни, и с тех пор ни разу еще не заснула по-настоящему. — Она обернулась ко мне: — Скажите, пожалуйста, где легче всего поймать такси?

— Я вас отвезу, — сказал я. — Мне все равно нужно поставить машину в гараж.

Она пожелала Вульфу спокойной ночи, мы оделись, вышли и сели в машину. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза.

— Итак, вы имели успех у Ниро Вульфа, — заметил я.

Она промолчала.

В конце Сороковых улиц нас задержал светофор.

— Кажется, у меня сейчас начнется истерика, — сказала она. — Не пугайтесь.

Я посмотрел на нее. В жизни не видел человека, столь далекого от истерики. Когда я остановил машину перед ее домом, она выпорхнула на тротуар — я не успел даже пошевелиться — и протянула мне руку.

— Спокойной ночи. Или это является нарушением ваших правил пожать руку человеку, подозреваемому в убийстве?

Она скрылась в подъезде.

Когда я поставил машину в гараж и вернулся домой, то зашел в кабинет, чтобы проверить, хорошо ли заперт сейф. На моем столе лежала нацарапанная рукой Вульфа записка:

«Арчи, впредь не встречайся с мисс Гантер без моего указания. Умная женщина всегда опасна. Мне не нравится все это дело, и завтра я решу, не отказаться ли от него и от аванса. Утром вызови Пензера и Гора.

Н.В.».

Противоречивость записки свидетельствовала о том, в какой растерянности пребывал шеф. Ставка Пензера составляла тридцать долларов в день, а Гора — двадцать, не говоря уж о неизбежных текущих расходах. То, что Вульф пошел на такие издержки, уже само говорило о том, что задаток он не вернет. Просто он хотел, чтобы я посочувствовал ему.

12

Каким сложным оказалось это дело, я понял еще яснее на следующее утро, когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи и принялся инструктировать Пензера и Гора.

Тем, кто только видел, но не знал Сола Пензера, он мог показаться невзрачным, дурно выбритым, маленьким носатым человечком. Для тех, кто его знал, — для Вульфа и для меня, например, — внешность Сола ничего не значила. Он был одним из лучших детективов в Нью-Йорке и, хотя работы у него хватало, никогда не отказывал Вульфу в помощи. В это утро он сидел в кресле, держа на коленях видавшую виды кепку, ничего не записывал, так как всегда полагался на свою память, и слушал Вульфа. Шеф обрисовал в общих чертах положение дел и велел Солу провести в отеле «Уолдорф» столько часов или дней, сколько понадобится, прислушиваясь и принюхиваясь ко всему и не упуская из виду никого и ничего.

Билл Гор был мощного телосложения, крепко сбитый парень. Он получил задание отправиться в Ассоциацию промышленников и собрать кое-какие сведения. Вульф предварительно созвонился с Эрскином и заручился его содействием.

— Неужели дела обстоят так плохо? — спросил я, когда они ушли.

— Почему плохо? — нахмурился Вульф.

— Вы прекрасно знаете, почему! Пятьдесят долларов в день на объедки! Что в этом гениального?

— А что может поделать гений в этой людской сутолоке?! Больше тысячи человек, у которых имеются мотивы для убийства и возможность его совершить… Черт меня дернул поддаться на твои уговоры!

— Нет уж, сэр! Даже не пытайтесь! — твердо сказал я. — Когда я прочитал вашу записку, я сразу понял, что вы захотите взвалить всю вину на меня. Признаюсь, не думал, что дело так безнадежно, пока не услышал, как вы приказывали Солу и Биллу лазать по всем дырам, которые полиция уже давно обшарила. Если вы не хотите признаться в том, что побиты, вы еще можете выкрутиться. Я выпишу чек на десять тысяч долларов, а вы продиктуете мне письмо, в котором сообщите промышленникам, что в связи с заболеванием коклюшем или, лучше, свинкой вы…

— Заткнись! — рассердился он. — Как я могу вернуть деньги, которые не получал?

— Вы их получили. Чек пришел с утренней почтой, и я внес всю сумму на депозит.

— Боже мой, они в банке?

— Да, сэр.

Он яростно надавил на звонок, чтобы Фриц принес ему пива. Никогда раньше мне не доводилось видеть его в состоянии, столь близком к панике.

Во избежание недоразумений мы получаем газеты в двух экземплярах, и, положив перед Вульфом его порцию, я сел за стол со своей. Сперва я принялся за «Газетт» и на первой же полосе увидел заголовки, сулившие интересные новости. Миссис Бун снова порадовала нас.

Кажется, я еще не упоминал о бумажнике Буна. Это потому, что его пропажа не могла иметь к убийству никакого отношения. Денег в нем Бун не носил, он держал их в портмоне, в заднем кармане брюк. В бумажнике были только его водительские права и фотография жены в подвенечном наряде.

Новость, о которой сообщала «Газетт», заключалась в том, что сегодня утром миссис Бун получила по почте конверт, в котором находились водительские права мистера Буна и ее фотокарточка.

— Интересно, — нарочито громко произнес Вульф, желая привлечь мое внимание.

— Если бы мисс Гантер не связала меня по рукам и ногам, я бы съездил к миссис Бун за этим конвертом, — как бы между прочим заметил я.

— Его уже исследуют со всех сторон в лаборатории Кремера, — буркнул Вульф, и мы снова уткнулись в газеты.

До самого вечера не произошло никаких событий. После ужина, когда мы вернулись в кабинет — это было незадолго до девяти часов, — принесли телеграмму. Я вскрыл ее и протянул Вульфу. Прочитав, он вернул телеграмму мне. Там говорилось:

«Ниро Вульфу, Западная Тридцать пятая улица. Обстоятельства делают невозможной дальнейшую слежку за О'Нилом. Однако это необходимо хотя никаких гарантий нельзя дать.

Бреслоу»

Я вопросительно воззрился на Вульфа.

— Может быть, ты будешь любезен рассказать, что еще предпринял без моего ведома? — устало произнес он.

Я усмехнулся.

— Это вы расскажите мне, по какой ставке вы наняли Бреслоу.

— Стало быть, ты не в курсе?

— Нет. А вы?

— Свяжись с Бреслоу по телефону.

Это оказалось не так просто. В конце концов я вновь обратился к Лону Коэну в редакцию «Газетт» и через три минуты соединил Вульфа с Бреслоу, а сам взял параллельную трубку.

Даже по телефонному разговору можно было предположить, какое раздраженное лицо у Бреслоу и как его всего распирает от гнева.

— Да. Вульф? Удалось что-нибудь разузнать? Да? Да?

— Я хочу задать вам вопрос…

— Да? Что за вопрос? Да?

— Дайте же мне говорить! Скажите, когда будете готовы выслушать меня.

— Я готов. Черт возьми, в чем дело? Какой вопрос?

— Я хочу спросить о телеграмме, которую вы мне послали…

— Телеграмма? Какая телеграмма?! Я не посылал никакой телеграммы!

— Так я и знал. Произошла ошибка. Неправильно указана подпись. Я ждал телеграмму от человека по имени Брестоу. Извините, что потревожил вас. До свидания.

Бреслоу пытался продлить агонию, но Вульф повесил трубку.

— Итак, — заметил я, — он не посылал телеграммы… Но кто же? И почему она подписана его фамилией?

Вульф посмотрел на стенные часы. Было начало десятого.

— Узнай, дома ли О'Нил. Только спроси. Разговаривать с ним буду я.

Вульф на минуту задумался.

— Нет. Пожалуй, оставим его в покое на ночь. Примешься за него с утра, когда он выйдет из дому.

13

Наружное наблюдение, да еще в одиночку, в условиях Нью-Йорка может окончиться чем угодно, в зависимости от обстоятельств. У вас могут высохнуть мозги и невыносимо заболеть мышцы от напряженной десятичасовой слежки, во время которой вы прибегаете ко всем известным уловкам и ухищрениям и изобретаете новые, лишь бы не потерять из виду объект, и вдруг в одну секунду вы упускаете его из-за какой-нибудь мелочи, которую никто никогда не мог бы предусмотреть. Можно потерять его и в первые пять минут, особенно если он подозревает, что за ним следят. Зайдет в какую-нибудь контору или гостиницу и проведет там весь день — плевать ему на то, что вы треплете себе нервы.

Тут ничего нельзя загадывать заранее, но я ожидал, что проведу день впустую, тем более, что было воскресенье. Вскоре после восьми утра я уже сидел в такси на Парк-авеню в районе Семидесятых улиц, в полусотне шагов от парадной двери дома, где проживал О'Нил. Я готов был побиться об заклад, что останусь на том же месте и шесть часов спустя, и двенадцать, хотя и допускал слабую возможность, что в одиннадцать утра мы отправимся в церковь, а в два — обедать в какой-нибудь ресторан. Я даже не мог себе позволить удовольствия почитать воскресные выпуски газет, потому что не спускал глаз с подъезда. Шофер такси, мой старый приятель Герб Аронсон, не мог быть мне полезен, так как никогда не видел О'Нила. Время тянулось медленно, мы болтали о том о сем, и Герб почитывал мне вслух статейки из «Таймс».

В десять часов мы решили заключить пари. Надо было написать на бумажке время, когда наш объект высунет нос из своего убежища, и тот, кто больше ошибется, заплатит другому по центу за каждую проигранную минуту. Герб уже протягивал мне клочок газеты, чтобы я написал на нем свое время, как вдруг на тротуаре возник Дон О'Нил.

— Отложим, — сказал я. — Вот он.

Что бы ни предпринял сейчас О'Нил, все ставило нас в затруднительное положение, потому что привратник уже обратил на нас внимание, даже пытался подозвать Герба для какого-то пассажира. О'Нил бросил в нашу сторону взгляд, и я забился в угол, чтобы он меня не заметил. Потом он что-то сказал привратнику, и тот в ответ покачал головой. Хуже этого ничего не могло быть, разве что О'Нил направился бы к нам и увидел меня.

— Паршиво, — заметил Герб. — Он ждет такси и нам придется последовать за ним, а когда он вернется, привратник скажет, что за ним следят.

— Что же прикажешь делать? — озлился я. — Переодеться цветочницей и торговать на углу фиалками? В следующий раз ты сам разработаешь операцию. Кто знает, может быть, мы еще схватим его по обвинению в убийстве? Хотя мне лично кажется, что вся идея слежки за ним — пустая идея. Заводи! Он садится в такси!

Мы двинулись следом.

— Чушь какая-то, — проворчал Герб. — С тем же успехом мы можем подъехать к нему и спросить, куда он держит путь.

— Помалкивай, — оборвал его я. — У него нет причин думать, что за ним следят, если только его кто-нибудь не спугнул, вот тогда наше дело швах. Держись поближе, чтобы не отстать на светофорах.

Герб хорошо знал свое дело. Движение в воскресное утро было небольшое, и вскоре вслед за О'Нилом мы выехали на Сорок шестую улицу. Там О'Нил свернул влево. Через квартал, на Лексингтон-авеню, он снова свернул и остановился перед Гранд-Сентрал. Герб тоже затормозил. Нас разделяли две машины. Выходя, я подмигнул Гербу: «Ну, что я тебе говорил? Он хочет бежать! Увидимся на суде». Как только О'Нил рассчитался с таксистом и направился в здание вокзала, я последовал за ним. Я все еще не верил, что эта затея к чему-нибудь приведет. С большей приятностью я провел бы воскресенье у друзей в Гринич-виллидж за покером и виски. Тем временем О'Нил, ничего не подозревая, шагал по длинному коридору, затем пересек главный вестибюль с уверенностью человека, имеющего определенную цель. Наконец он свернул, но не к выходу на платформу, а к лестнице, ведущей наверх, в почтовое отделение. Я убавил шаг, не выпуская О'Нила из виду. Он подошел к окошку, протянул квитанцию и минуту спустя получил посылку.

Хотя я находился в метрах двадцати от О'Нила, посылка сразу насторожила меня. Это был небольшой квадратный кожаный чемоданчик. Он взял его и направился к выходу. Теперь я опасался не столько быть обнаруженным, сколько потерять О'Нила. Я буквально наступал ему на пятки. Он вдруг остановился, сунул свою ношу под пальто, прижал поплотнее рукой и застегнулся на все пуговицы. Потом, вместо того, чтобы вернуться к подъезду, выходящему на Лексингтон-авеню, он пошел к выходу на Сорок вторую улицу и, выйдя, направился к отелю «Амбассадор», где обычно стояли такси. Меня он не видел. Вскоре подошло такси, он сел и хотел было захлопнуть дверцу, но я решил, что дело так дальше не пойдет. Конечно, было бы не худо узнать адрес, который он дал шоферу, но я понимал, что если из-за какой-нибудь случайности потеряю из вида кожаный чемоданчик, то мне придется искать другую работу. Я подбежал и придержал дверцу.

— Мистер О'Нил, привет! В центр? Не подвезете?

Не дожидаясь приглашения, я уселся рядом с ним и, желая быть хоть сколько-нибудь полезным, захлопнул дверцу.

О'Нил явно забеспокоился.

— Гудвин? Откуда вы взялись? Я не… Я еду в противоположном направлении.

— Неважно, — весело сказал я. — Я просто хотел задать вам несколько вопросов относительно чемоданчика, который вы прячете под пальто. — И добавил, уже шоферу: — Езжайте. На Восьмой улице повернете налево.

— Решайте, в конце концов, куда вам нужно! — Шофер раздраженно обернулся и воззрился на меня. — Это не ваша машина. Что вообще тут происходит? Ограбление?

— Все в порядке, — успокоил его О'Нил. — Это мой приятель. Езжайте.

Машина тронулась. Мы молчали. О'Нил нагнулся к шоферу и сказал:

— На Пятой авеню сверните направо. — Тот недовольно передернул плечами, но промолчал и, когда мы выехали на Пятую авеню, свернул вправо.

— Ладно, — сказал я, — как вам будет угодно. Но я думал сэкономить время и поехать прямо к Ниро Вульфу. Он проявляет большой интерес к этому чемоданчику. Конечно, спорить в такси не стоит, тем более, что мы не приглянулись шоферу.

О'Нил снова наклонился к водителю и дал свой домашний адрес. Поразмыслив в течение трех кварталов, я решил голосовать против. Из оружия при мне был только перочинный ножик. Наблюдая за домом О'Нила с восьми утра, я догадался, что у него не собирается заседание исполнительного комитета Национальной ассоциации промышленников, но если они там, и особенно, если там генерал Эрскин, то от меня потребуются слишком большие усилия, чтобы уйти оттуда с чемоданчиком. Поэтому, понизив голос, я обратился к О'Нилу:

— Если шофер сознательный гражданин и из нашего разговора поймет, что тут дело связано с убийством, он остановится возле первого же полисмена. Может быть, вы этого хотите, вмешательства полиции? Тогда вам будет полезно узнать, что идея отправиться к вам домой мне не по душе, поэтому, если вы будете настаивать, мне придется показать привратнику свое удостоверение и попросить его позвонить в девятнадцатый полицейский участок на Сто тридцать пятой улице. Представляете, как переполошится ваш дом? Так почему бы нам не посидеть на скамеечке в парке? Погреемся на солнышке и обговорим все без свидетелей. Я понимаю, что выражает ваш взгляд, но учтите: я на двадцать лет моложе вас и каждое утро делаю зарядку.

Он насупился и буркнул шоферу:

— Остановитесь.

Хотя я сомневался, что у него было оружие, но, не желая, чтобы он шарил по карманам, сам рассчитался за такси. Когда машина отъехала, мы перешли через дорогу в Центральный парк и уселись на скамье. Левой рукой он придерживал под пальто чемоданчик.

— Если вы позволите мне осмотреть его снаружи и внутри, это упростит дело, — сказал я.

— Послушайте, Гудвин, — он тщательно подбирал слова. — Я не буду высказывать негодования по поводу того, что вы следили за мной, и все такое прочее. Я только хочу объяснить вам, как чемоданчик — совершенно законным путем, учтите, — оказался у меня. Я не имею ни малейшего представления, что там находится, однако…

— Давайте посмотрим, — перебил я.

— Нет! — категорически отрезал он. — Насколько вам известно, чемоданчик принадлежит мне…

— Вот как?!

— Именно так. И я вправе осмотреть его сам, без посторонних. Я говорю не о юридическом, а о моральном праве. Вы предложили обратиться в полицию, с точки зрения закона, правда, возможно, на вашей стороне. Но ведь вы сами предложили отправиться к Ниро Вульфу! Вы считаете, что полиция отнесется к этому благосклонно?

— Зато благосклонно отнесется Вульф.

— Не сомневаюсь, — О'Нил продолжал настойчиво гнуть свою линию. — Вот видите, ни вы, ни я не желаем вмешательства полиции. Наши интересы совпадают. Давайте взглянем на дело с вашей точки зрения. Вы хотите приехать к своему шефу и сказать. «Вы послали меня выполнить то-то и то-то, я все сделал, вот вам результаты», — и передать ему чемоданчик. Вот чего вы хотите. Так?

— Совершенно точно. Поехали.

— Поедем, обязательно поедем, заверяю вас, Гудвин. — Он говорил так проникновенно, что я чуть не прослезился. — Но какое значение имеет — когда мы поедем? Сейчас или через четыре часа? Никакого? Я никогда в жизни не нарушал слова. Я — бизнесмен, а весь американский бизнес зиждется на честности, абсолютной честности! Мое предложение: я отправляюсь в свою контору, а вы в три часа приедете за мной, или мы встретимся, где вам будет угодно, и отвезем чемоданчик Ниро Вульфу.

— Я не…

— Не перебивайте. Несмотря на бесспорность моих моральных прав, я готов отблагодарить вас, если вы окажете мне услугу. В три часа, когда мы встретимся, я вручу вам тысячу долларов наличными. Гарантирую, что Вульф ничего не узнает об этом. Будь у меня с собой деньги, я дал бы вам эту тысячу сейчас же. Я никогда в жизни не нарушал обещаний.

Я взглянул на часы и сказал. «Десять тысяч».

Он не удивился, только опечалился.

— О такой сумме не может быть и речи, — сказал он грустно. — Тысяча — предел.

Я ухмыльнулся.

— Интересно, до какой суммы я мог бы догнать, но уже без десяти одиннадцать, и через десять минут мистер Вульф спустится в кабинет. Я не люблю заставлять его ждать. К несчастью, сегодня воскресенье, а по воскресеньям я не беру взяток. Так что забудьте об этом. Выбирайте: либо я и вы с чемоданчиком под полой немедленно едем к мистеру Вульфу, либо вы отдадите мне чемоданчик, а сами отправитесь погулять. В ином случае я подзываю полисмена, который ходит по той стороне, и прошу позвонить в участок, чего, признаюсь, я желаю меньше всего, но вы слишком упорно настаиваете на своих моральных правах. До сих пор я не спешил, но, так как мистер Вульф скоро спустится в кабинет, даю вам две минуты на размышление.

Он сделал еще одну попытку.

— Четыре часа! Всего четыре часа отсрочки! Я согласен на пять тысяч, поедем со мной, я вам их тут же вручу…

— Нет. Забудьте об этом. Ведь сегодня воскресенье. Пошли. Дайте-ка сюда чемоданчик.

— Я не выпущу его из рук!

— Как вам будет угодно. — Я встал, вышел на тротуар и стал ждать такси, не спуская глаз с О'Нила.

14

Десять полых черных валиков, примерно в три дюйма диаметром и шесть дюймов длиной, стояли двумя ровными рядами на письменном столе Вульфа. Рядом лежал чемоданчик из добротной толстой кожи, слегка поцарапанный и потертый. Сверху на крышке была оттиснута большая цифра «4», — а на внутренней стороне приклеена карточка — «Бюро регулирования цен, канцелярия Ченни Буна, директора».

Я сидел за своим столом, Вульф — за своим. Дон О'Нил, засунув руки в карманы брюк, нервно шагал из угла в угол. Прием проходил далеко не в дружественной обстановке. Я уже сделал Вульфу обстоятельный доклад, не забыв, конечно, упомянуть о предложении О'Нила одарить меня пятью тысячами долларов. Вульф был настолько самоуверен, что рассматривал любую попытку подкупить меня как личное оскорбление, — то есть оскорбляют его, а не меня! Я часто задумывался, кого бы он порицал, если бы я взял взятку, — себя или меня?

Пока что мой шеф безоговорочно отверг домогательства высокого гостя единолично и раньше всех прослушать валики, и когда О'Нил понял, что его притязания тщетны, на его лице появилось такое выражение, что я, для вящего спокойствия, обыскал его. Оружия у него не оказалось, но это отнюдь не разрядило обстановку. Возникла проблема, как же прослушать эти валики. Завтра, в рабочий день, это было бы проще простого, но в воскресенье… И тут пришел на помощь О'Нил. Глава компании «Стенофон» являлся членом Ассоциации промышленников, и О'Нил был с ним знаком. Он позвонил к нему домой и, не раскрывая никаких подробностей, просил о содействии. Последовало распоряжение управляющему конторой взять из демонстрационного зала диктофон и привезти к Вульфу. Именно его мы сидели и ждали, вернее сидели Вульф и я, а наш гость без устали метался по комнате.

— Мистер О'Нил, — раскрыл глаза Вульф. — Ваше метание взад и вперед чрезвычайно нас раздражает.

— Я отсюда не уйду, — не останавливаясь, заявил О'Нил.

— Может быть, связать его? — предложил я.

Отмахнувшись от меня, Вульф снова обратился к О'Нилу:

— Возможно, нам придется ждать еще час-другой. Что вы имели в виду, говоря, что эта вещь попала к вам законным путем? Объясните.

— Объясню, когда сочту нужным.

— Пф! Я до сих пор не считал вас глупцом!

— Убирайтесь к черту!

Вульф не терпел такого обращения.

— Значит, вы действительно глупец! — резко сказал он. — У вас только две возможности: либо прибегнуть к силе, либо обратиться в полицию. Первое безнадежно — мистер Гудвин может сунуть вас в мешок и забросить на полку. А иметь дело с полицией у вас определенно нет желания, хотя мне непонятно, почему. Ведь вы говорите, чемоданчик попал к вам законным путем. Так вот, когда привезут диктофон и мы научимся им пользоваться, мистер Гудвин выставит вас на улицу, и мы одни прослушаем эти валики. Что вы на это скажете?

О'Нил резко остановился, вынул руки из карманов и взглянул на Вульфа.

— Вы этого не сделаете!

— Я — нет. Это сделает мистер Гудвин.

— Будьте вы прокляты! Что вы от меня хотите?

— Узнать, где вы раздобыли чемоданчик.

— Ладно, расскажу. Вчера вечером…

— Простите. Арчи, блокнот. Продолжайте.

— Вчера вечером, около половины девятого, мне позвонила женщина и назвалась Дороти Ангер, секретаршей-стенографисткой нью-йоркского отделения Бюро регулирования цен. Она сказала, что совершила ошибку — в пакет, адресованный мне, вложила то, что следовало отправить другому адресату. Вспомнила она об этом, лишь вернувшись домой, и боится, что ее уволят. Она попросила меня, когда я получу пакет, вернуть его ей и дала свой адрес. Я поинтересовался, что в нем содержится, и она ответила, что квитанция на получение посылки. Я обещал исполнить ее просьбу.

— Вы, конечно, позвонили ей? — подхватил Вульф.

— Нет. У нее дома нет телефона. Сегодня утром я получил пакет, и в нем…

— Но ведь сегодня воскресенье, — заметил Вульф.

— Знаю, будь оно проклято! Пакет пришел срочной почтой. В нем находились циркуляры относительно лимитов на цены и то, о чем она говорила, — квитанция. Если бы не воскресенье, я позвонил бы в Бюро регулирования цен. — О'Нил махнул рукой. — А впрочем, какая разница, что я хотел сделать! Что я сделал, вы знаете. И вообще, вы знаете, об этом больше, чем я. Ведь это вы все подстроили!

— Вы так думаете? — приподнял бровь Вульф.

— Не думаю, а уверен! — выкрикнул О'Нил. — Иначе Гудвин не оказался бы там! Какую глупость я совершил, явившись к вам в пятницу! Вы, значит, решили найти себе жертву среди членов ассоциации, и ваш выбор пал на меня! Не удивительно, что вы считаете меня глупцом!

Он пронзил Вульфа взглядом, прошел к красному кожаному креслу и, усевшись, сказал совершенно другим тоном, спокойно и сдержанно:

— Но вы увидите, что я не так уж глуп!

— Это заявление ничем не подтверждается, — насупившись, отозвался Вульф. — Скажите, при вас ли пакет, который вы получили?

— Нет.

— А где он? Дома?

— Да.

— Позвоните, пусть кто-нибудь привезет его сюда.

— Ни за что! Я отдам его на экспертизу, но только не вам.

— Тогда вы тем более не узнаете, что записано на валиках, — нахохлился Вульф.

На этот раз О'Нил не пытался спорить. Он воспользовался телефоном на моем столе и распорядился найти на полке пакет и доставить его к Ниро Вульфу. Я подивился. Я готов был поставить пять против одного, что такого пакета вообще не существует и природе и его не окажется на полке, потому что прислуга по ошибке вымела бумажки.

Когда О'Нил сел на место, Вульф сказал:

— Вас ждут большие трудности, если вы хотите убедить кого-нибудь в том, что все это было подстроено мной или мистером Гудвином. Если вы в этом уверены — почему же не желаете обратиться в полицию? Ведь мистер Гудвин хотел это сделать?

— Ничего он не хотел. — О'Нил продолжал сохранять спокойствие. — Он только пугал меня.

— А почему вы испугались?

— Вам чертовски хорошо известно, почему! Потому что я хотел знать, что записано на валиках!

— Так… И вы даже готовы были уплатить пять тысяч. Стоит ли это такой суммы?

— Я должен отвечать?

— Вовсе нет.

Сдерживаясь, чтобы не послать Вульфа подальше, О'Нил сказал:

— А я отвечу! Потому что у меня, так же как и у вас, есть причины подозревать, что Бун записал на валиках нечто, могущее иметь отношение к убийству!

Вульф укоризненно покачал головой:

— Вы сами себе противоречите. Позавчера, сидя в этом самом кабинете, вы говорили, что Ассоциации промышленников незачем вмешиваться в это дело и что вас лично оно не интересует. И вы же пытались подкупить мистера Гудвина, чтобы прослушать валики без свидетелей. Вы хотели обставить всех нас — полицию, ФБР, меня…

— Да, хотел, если вы называете это «обставить»! Я не верил вам раньше, а теперь…

Я мог бы подробно изложить все, что говорилось, это записано у меня в блокноте, но овчинка не стоит выделки. Мне так надоело переливание из пустого в порожнее, что я как ребенок обрадовался, когда раздался звонок в дверь.

О'Нил вскочил с кресла и следом за мной бросился в переднюю. На крыльце стояла средних лет женщина. О'Нил взял у нее пакет.

Вернувшись в кабинет, он протянул Вульфу пакет, который мы принялись разглядывать со всех сторон. Это был фирменный пакет нью-йоркского отделения Бюро регулирования цен. Адрес и фамилия О'Нила напечатаны на пишущей машинке. В правом углу наклеена одна трехцентовая марка, а чуть левее еще пять. Печатными буквами синим карандашом наверху написано: «Срочной почтой». В пакете лежал циркуляр бюро от 27 марта — длинный список изделий из цветных металлов с указанием предельных цен на них.

Вульф вернул пакет О'Нилу, и тот сунул его в карман.

— Почтовые служащие с каждым годом становятся все более небрежными, — заметил я. — Марка в углу проштемпелевана, а остальные нет.

— Как? — О'Нил вытащил пакет и осмотрел его. — Ну и что?

— Ничего, — успокоил его Вульф. — Просто мистер Гудвин любит похвастать своей наблюдательностью.

Я обиделся на Вульфа за его манеру делать мне замечания в присутствии посторонних и только было раскрыл рот, чтобы выразить возмущение, как снова раздался звонок. О'Нил опять последовал за мной, словно проходил испытательный срок в должности привратника.

Пришел человек из фирмы «Стенофон». О'Нил рассыпался перед ним в благодарностях, извинился, что нарушил его воскресный отдых и так далее и тому подобное, а я помог внести в дом аппарат. Он был не так уж тяжел, потому что О'Нил объяснил по телефону, что нам нужен не весь диктофон, а только та часть, которая воспроизводит звук. Человек, доставивший аппарат, за пять минут проинструктировал нас, как им пользоваться, и откланялся.

Проводив гостя, я вернулся в кабинет. Вульф бросил на меня многозначительный взгляд и сказал:

— А теперь, Арчи, подай мистеру О'Нилу пальто и шляпу. Он хочет уйти.

О'Нил рассмеялся или, во всяком случае, сделал попытку рассмеяться.

Желая испытать его, я сделал к нему два быстрых шага. Он отскочил.

— Так вот оно что! — хрипло сказал он. — Захотели перехитрить Дона О'Нила?! Не советую!

— Пф, — Вульф погрозил ему пальцем. — Разве я обещал, что разрешу вам прослушать валики? Было бы неэтично позволить официальному лицу из Ассоциации промышленников слушать конфиденциальные записи директора Бюро регулирования цен, даже после его смерти. Итак, сэр? Вы предпочитаете удалиться сами или…

— Я не уйду отсюда!

— Арчи!

Я направился к О'Нилу. На этот раз он не сдвинулся с места. Судя по выражению его лица, он был готов на все. Я ласково сказал:

— Пойдемте, пойдемте с Арчи… Вы весите не меньше ста восьмидесяти фунтов, мне будет тяжело нести вас на руках.

Он провел удар правой, целясь мне в челюсть, или по крайней мере пытался это проделать, но был слишком медлителен. Я стал заходить к нему сзади, что бы он оказался между мной и дверью, но он развернулся и лягнул меня по колену. Не скажу, что мне было больно, но я терпеть не могу, когда меня пинают ногами. Я слегка стукнул его левой чуть пониже уха, и он отлетел к книжным полкам. Я счел, что теперь он все понял, но он снова набросился на меня, и мне пришлось воспользоваться правой. О'Нил повалился на пол.

Я попросил Вульфа позвонить Фрицу, чтобы тот отпер дверь, и, увидев Фрица в прихожей, подхватил моего поверженного противника за лодыжки и выволок на крыльцо. Фриц вынес ему пальто и шляпу и запер дверь.

— Он член исполнительного комитета Ассоциации промышленников или только председатель банкетной комиссии? Никак не могу вспомнить, — спросил я, вернувшись в кабинет.

— Не люблю драк, — брезгливо сказал Вульф. — Я не велел тебе его бить.

— Он первый пытался ударить меня. Даже ударил. В следующий раз сами расправляйтесь со своими посетителями.

Вульф вздрогнул при одной мысли об этом.

— А ну-ка, заведи машину.

15

Прослушивание десяти валиков заняло у нас больше часа, не считая перерыва на ленч.

Я поставил первый валик, как рекомендовал наш инструктор, но не прошло и нескольких секунд, как Вульф попросил уменьшить скорость. Мне приходилось слышать выступления Ченни Буна по радио и телевидению, и все же я с трудом узнал его голос. На диктофоне он звучал значительно выше, хотя произношение было более отчетливое.

Письмо оказалось длинным, не меньше чем на три страницы через один интервал, и заняло весь первый валик. Заправляя второй валик, я заметил:

— Вам не кажется, что Бун отправлял свои послания на реактивных ракетах и ждал, что ответы прибудут к нему верхом на молнии?

Вульф кивнул и мрачно посмотрел на перекидной календарь.

— Да, тут что-то не так… Бун не мог продиктовать это двадцать шестого марта, в день, когда был убит. Если его письмо адресовано всем управляющим, то это включает и Западное побережье. Ответы он требует к двадцать восьмому марта. Даже, если бы авиапочта работала сверхисправно, на всю эту переписку потребовалось бы минимум пять дней. Следовательно, это письмо продиктовано им не позднее двадцать третьего марта, а то и раньше… Будь оно проклято! Я-то надеялся… — Вульф сжал губы и хмуро поглядел на чемоданчик. — Та женщина сказала, что Бун дал ей чемоданчик номер четыре?

— Вы имеете в виду мисс Гантер?

— А кого же еще, черт побери, я могу иметь в виду?!

— Я и подумал, что вы имеете в виду мисс Фиби Гантер. Если так, то да. Она сообщила, что всего чемоданчиков двенадцать и что Бун дал ей тот, на крышке которого оттиснута цифра четыре, сказав при этом, что в нем лежат валики, надиктованные им в вашингтонской конторе перед отлетом в Нью-Йорк… Мы так разочарованы, что не будем слушать дальше? Или все же продолжим?

— Продолжай.

Мы прослушали все валики. Ничего интересного в них не было, хотя некоторые действительно содержат сведения, не подлежащие огласке. Впрочем, я не дал бы за них и десяти центов. В этих валиках тоже имелись доказательства, что они были надиктованы до двадцать шестого марта.

Я не мог осуждать Вульфа за то, что он пал духом.

Как же все-таки оказалось, что в чемоданчике номер 4 лежат валики, надиктованные задолго до двадцать шестого марта? Самое простое объяснение — что Бун, торопясь на самолет, по ошибке захватил не тот чемоданчик. Но главное, пожалуй, заключалось в другом: могло ли вообще содержание валиков, надиктованных Буном двадцать шестого марта, пролить свет на его смерть?

Вульф откинулся в кресле.

— Я был ослом, согласившись взяться за это дело, — сказал он. — У меня не хватает места для орхидей рода «каттлея». Я мог бы продать эти пятьсот экземпляров и выручить двенадцать тысяч долларов. — Он помолчал. — Запиши все, что есть на валиках, отнеси чемоданчик мистеру Кремеру и расскажи, как мы его заполучили.

— Рассказать ему все?

— Да. Но перед уходом напечатай еще кое-что. Возьми блокнот. Это письмо отправишь всем, кто был у нас в пятницу вечером. Записывай. — Он сморщил лоб, подыскивая подходящие слова, и принялся диктовать: — «Любезно приняв мое приглашение, вы в пятницу вечером явились свидетелем того, что заявление мисс Гантер о забытом ей в гостиной банкетного зала отеля „Уолдорф“ чемоданчике вызвало определенное недоверие. Абзац. В связи с этим сообщу вам об имевшем сегодня место событии. Абзац. Мистеру Дону О'Нилу была прислана по почте квитанция на получение в почтовом отделении Гранд-Сентрал посылки, которая оказалась вышеупомянутым чемоданчиком под номером „4“. Однако большинство валиков, находящихся в нем, были надиктованы мистером Буном до двадцать шестого марта. Извещаю вас об этом ради восстановления справедливости в отношении мисс Гантер».

— Все? — спросил я.

— Да.

— Кремер придет в ярость.

— Бесспорно. Первым делом отправь письма, затем отнеси чемоданчик и привези сюда мисс Гантер.

— Гантер? Фиби Гантер?!

— Да. Ты что, оглох?

— Это опасно. Не рискуете ли вы, возлагая на меня такое поручение?

— Рискую, но мне нужно ее повидать.

— Что ж, за последствия будете отвечать вы.

16

Я позвонил на квартиру Фиби Гантер, но никто не ответил. Выведя из гаража машину, я в первую очередь поехал на Восьмую авеню на почту отправить письма, а потом на Двадцатую улицу.

На десятой минуте разговора с Кремером я услышал:

— Очень интересно, будь я проклят!

Это с полной очевидностью свидетельствовало, что Кремер по горло увяз в болоте. Будь он поблизости от сухого берега, он принялся бы козырять передо мной своими прерогативами и проклинать нас с Вульфом за задержку улики на девять часов четырнадцать минут, угрожать и предупреждать. Но сейчас был даже такой момент, когда мне показалось, что он вот-вот поблагодарит меня. Совершенно очевидно — он был в отчаянии.

Я ушел от Кремера, храня один экземпляр записи в кармане, потому что он был предназначен не для него. Если я должен привезти Фиби Гантер к Вульфу, сделать это было нужно до того, как в нее вцепится Кремер. Хотя вполне естественно, что сперва он захочет узнать, что записано на валиках, — тогда мне давалась некоторая отсрочка. Но если… Короче говоря, я постарался как можно скорее оказаться на Пятьдесят пятой улице.

Привратник позвонил наверх; опять удивленно воззрился на меня и сказал, что меня просят подняться. Фиби открыла мне дверь и пригласила войти. Положив пальто и шляпу на стул, я последовал за ней в комнату, и там, в темном углу опять сидел Элджер Кэйтс, как в прошлый раз.

Не отрицаю, зачастую я бываю слишком прямолинеен, но буду возражать, если кто-нибудь сочтет меня грубым. Однако, вновь застав здесь Кэйтса, я уставился на него и спросил:

— Вы что, живете здесь?

Он посмотрел на меня в упор и сказал:

— Если это вас интересует, то да, живу.

— Садитесь, мистер Гудвин, — возможно, улыбнулась Фиби, усаживаясь на кушетку. — Я вам все объясню. Мистер Кэйтс живет здесь, когда бывает в Нью-Йорке. Это квартира его жены. Она не выносит Вашингтон и сейчас обитает во Флориде. Я не могла достать номер в гостинице, мистер Кэйтс уступил мне квартиру, а сам перебрался к друзьям. Этого достаточно для вашего оправдания?

Я, естественно, почувствовал себя дураком.

— Что ж, выясню у вашего домовладельца, — попытался я отшутиться. — Пока что я тороплюсь, правда, все зависит от того, торопится ли инспектор Кремер. Я звонил вам час назад, но никто не отвечал.

Она потянулась за сигаретами.

— Должна ли я оправдываться перед вами и в этом? Я выходила поесть.

— Вам от Кремера не звонили?

— Нет. — Она нахмурилась. — Я ему нужна? Зачем?

— Я только что отвез ему чемоданчик с валиками, который вы оставили на подоконнике в отеле «Уолдорф».

Не допускаю, что в моем голосе прозвучала угроза, но Элджер Кэйтс резко вскочил, словно я замахнулся на Фиби разводным ключом, и тут же опустился на место. Она не шелохнулась, только задержала сигарету на полпути ко рту.

— Чемоданчик? С валиками?

— Вот именно.

— И вы… А что на них?

— О, это долгая история…

— Где вы его нашли?

— Другая долгая история. Мы еще к этому вернемся, а пока что нужно спешить. Кремер каждую минуту может прислать за вами или даже приехать сам, если только не начнет прослушивать валики. Так или иначе, мистер Вульф хочет побеседовать с вами до Кремера, и я…

— А вам известно, что там записано?

Кэйтс покинул свой темный угол и приблизился к кушетке в полной готовности отразить врага. Я даже не смотрел на него.

— Конечно, известно. Так же как и мистеру Вульфу. Мы прослушали их все до единого. Интересно, но бесполезно. Они надиктованы не во вторник, а значительно раньше.

— Но это невозможно!

— Однако это так…

Раздался звонок. Я понял, кто это звонит, и выругался про себя.

— Вы кого-нибудь ждете? — спросил я шепотом.

Она покрутила головой. Я тут же сообразил, что если уж человек прошел мимо привратника, то он осведомлен о моем присутствии. И все же — попытка не пытка, — я приложил палец к губам, и мы затаили дыхание. Правда, выражение лица Кэйтса явно говорило: «Я делаю это не ради вас, мистер!» Немая сцена продолжалась секунд двадцать, затем из-за двери послышался хорошо знакомый мне голос Пэрли Стеббинса:

— Хватит валять дурака, Гудвин!

Я отпер дверь. Оттолкнув меня, Пэрли прошел в комнату и, сняв фуражку, принялся изображать из себя джентльмена.

— Здравствуйте, мисс Гантер. Здравствуйте, мистер Кэйтс. Мисс Гантер, инспектор Кремер будет чрезвычайно признателен, если вы соблаговолите приехать к нему в управление. Он хотел бы показать вам кое-что… У него находятся известные вам валики…

— Ты сразу взял быка за рога, Пэрли, — заметил я.

— Ах, ты все еще здесь! А я думал, ты уже ушел.

Я обернулся к Фиби.

— Вам, конечно, известно, мисс Гантер, что вы вольны в своих действиях. Некоторые думают, что, если служащий муниципалитета приходит за ними, они обязаны подчиниться. Это заблуждение. У него должно быть для этого специальное предписание, которого нет у сержанта Стеббинса.

— Это правда? — спросила она меня.

— Да. Истинная правда.

— Знаете, — сказала она, — вы умеете влиять на меня. Хотя я почти ничего не знаю про вас — только то, что ваш шеф нанят Ассоциацией промышленников, — я все же доверила бы вам сумку, если бы мне пришлось поправить подвязку. Прошу вас, ответьте за меня. Ехать ли мне к мистеру Вульфу или отправиться с сержантом Стеббинсом?

И тут я совершил ошибку. Дело не в том, что я сожалею о совершенной ошибке, — на жизненном пути нельзя не ошибаться. Плохо, и я признаю это, что я совершил ее исходя не из пользы дела, а исключительно ради Фиби Гантер. Я был бы безмерно счастлив проводить ее к моей машине под ворчание бредущего следом Пэрли. Но я знал, что, если поеду с Фиби Гантер к нам, Пэрли все равно дождется, когда она освободится и отвезет ее в уголовную полицию, где Фиби, возможно, продержат всю ночь. Я совершил ошибку, потому что решил, что мисс Гантер нуждается в отдыхе. Она сама говорила, что чем больше устает, тем лучше выглядит, поэтому мне было ясно, что она вконец измотана.

Итак, я сказал:

— Глубоко ценю ваше доверие. Но лучше вы держите вашу сумочку, а мне доверьте подвязку. А пока что, хотя мне горестно признаться в этом, я советую принять предложение мистера Кремера. Мы еще увидимся.

Двадцать минут спустя я вошел в кабинет и доложил Вульфу:

— Пэрли Стеббинс явился за мисс Гантер до того, как я успел увезти ее, и он понравился ей больше. Она находится сейчас на Двадцатой улице.

Итак, я не только совершил ошибку, но и соврал шефу.

17

В понедельник за весь день не произошло ничего примечательного.

С утра Вульф первым делом доказал, чего мы добились, — вернее, чего не добились, — вызвав к себе в комнату Сола Пензера и Билла Гора для приватной беседы.

«Куча» данных, собранных до сего времени Солом и Биллом, нисколько не утолила голода. Охапки слов, напечатанных на машинке и размноженных на мимеографе, которые Билл Гор приволок из Ассоциации промышленников, могли представить кое-какой интерес для журналов типа «Тайм» или «Лайф», но не для нас. Никто лучше Сола не мог бы справиться с заданием, связанным с пребыванием в отеле «Уолдорф», и все же он не обнаружил там ровно ничего.

Неожиданной проблемой дня стал телефон. Я не мог никуда дозвониться, так как наш телефон был все время занят. Нам звонили беспрерывно. Все же мне удавалось иногда прорваться. Спозаранок я, конечно, принялся звонить мисс Гантер домой и в Бюро цен, но это оказалось совершенно бесполезным делом. По-видимому, в бюро все, от телефонисток до управляющего, знали, что Ниро Вульф нанят Ассоциацией промышленников, и действовали соответственно с этим, укрывая от меня мисс Гантер. Когда же я сделал попытку поговорить с Дороти Ангер, стенографисткой, которая звонила Дону О'Нилу в субботу вечером, оказалось, что никто даже не слышал о такой!

Итак, я ничего не добился по телефону. Не лучше было и со звонками к нам. Кроме обычных приставаний репортеров, которые хотели услышать все новости непременно из уст самого Ниро Вульфа, были и всякие осложнения с клиентами по поводу писем, разосланных Вульфом.

Даже семейство Эрскинов разделилось. Фрэнк Томас Эрскин, отец, хотел заполучить полный текст записей на валиках. Отказ не возмутил его, а крайне изумил. Все казалось ему предельно ясным. Вульф нанят ассоциацией и поэтому вся информация, которую он добывал, являлась собственностью ассоциации. Он настаивал на своих правах, пока не понял, что это бесполезно, и мирно распрощался с Вульфом.

Его сын Эд был более краток. Если все хотели разговаривать только с Вульфом, а не со мной, то ему это было безразлично. Он сказал, что вполне удовлетворится разговором со мной и хочет задать всего один вопрос: можно ли верить О'Нилу, что он получил квитанцию на посылку в пакете, доставленном ему почтой. Я ответил, что это нам известно со слов самого О'Нила, который показал нам пакет, но что этим занимается полиция и лучше всего обратиться туда.

— Весьма обязан, — сказал он и повесил трубку.

День прошел, наступили сумерки и я зажег свет. Перед обедом я еще раз попробовал дозвониться на Пятьдесят пятую улицу, но Фиби Гантер не было дома. После обеда, вернувшись в кабинет, я растянулся на диване, размышляя, как бы вызвать у Вульфа порыв к деятельности, и тут раздался звонок. Я направился в прихожую и распахнул дверь, даже не потрудившись посмотреть, кто пожаловал к нам. Я был рад любому посетителю, даже если бы пришел Бреслоу для дружеской беседы.

В прихожую вошли двое. Я попросил их снять пальто, подошел к двери кабинета и объявил:

— Инспектор Кремер и мистер Соломон Декстер.

Вульф вздохнул и буркнул:

— Проси.

18

Соломон Декстер страдал недержанием речи. Вульф же органически не терпит людей, которые не умеют молчать. Он нахмурился, когда Декстер, даже не поздоровавшись, выпалил.

— Ничего не понимаю! Я справлялся о вас в ФБР и у армейских властей, и всюду вас аттестуют как человека честного и порядочного! Как же вы могли связаться с грязной шайкой лжецов и головорезов?! Чем это объяснить?

— У вас расстроены нервы, — сказал Вульф.

— При чем тут мои нервы! — не унимался Декстер. — Самое черное злодеяние в истории страны, за которым стоит гнусная банда, и любой, любой человек, который связывает себя с нею, недостоин…

— Не кричите на меня! — перебил Вульф. — И успокойтесь. Допускаю, что ваше раздражение оправданно, но мистер Кремер не должен был приводить вас сюда, пока вы не остыли. Мистер Кремер, чего он хочет от меня?

— Он подозревает, что этот фокус с валиками устроили вы, чтобы создать впечатление, будто они находились в Бюро цен, которое хочет свалить вину на промышленников, — проворчал в ответ Кремер.

— Пф! И вы разделяете его подозрение?

— Нет. Вы бы сумели лучше воспользоваться этим.

Вульф снова перевел взгляд на Декстера.

— Если вы спросите, подтасовал ли я это дело с валиками, я отвечу вам отрицательно. Еще будут вопросы?

— Среди служащих бюро ни в Нью-Йорке, ни в Вашингтоне нет никакой Дороти Ангер! — заявил Декстер.

— Боже мой! — с раздражением произнес Вульф. — Конечно, нет!

— Что же это значит?

— А то, что такой особы и не может существовать. Тот, кто проделал фокус с квитанцией на посылку, был ли это сам О'Нил или кто другой должен был выдумать Дороти Ангер.

— Вам виднее! — яростно крикнул Декстер.

— Мистер Декстер, — твердо сказал Вульф, — если вы собираетесь вести себя подобным образом, уходите. Вы обвиняете меня в том, что я связал себя определенными обязательствами отыскать убийцу…

— Как далеко продвинулись вы в ваших розысках? — вмешался Кремер, пытаясь разрядить обстановку.

— Дальше вас, иначе вы не сидели бы здесь!

— В прошлый вечер я просто не понял, почему вы не ткнули пальцем в убийцу, чтобы я арестовал его, — саркастически заметил Кремер.

— А я понял, — сказал Вульф. — Был момент, когда мне показалось это возможным. Один из присутствующих сказал нечто весьма примечательное, но вы помешали мне…

— Что же он сказал? И кто именно?

Вульф покачал головой.

— Я сам до сих пор размышляю над этим… Вы сорвали наше собрание, — с упреком продолжал Вульф. — Если бы вы не вели себя как капризный ребенок, я мог бы кое-чего достичь…

— Признаю — виноват. Я готов на все, чтобы искупить свою вину. Хотите, я прямо сейчас соберу их всех?

— Отличная мысль! — Вульф выпрямился в кресле, его обуял энтузиазм. — Отличная! Прошу вас. Воспользуйтесь телефоном мистера Гудвина.

— Боже мой! — удивленно воззрился на него Кремер. — Вы принимаете мои слова всерьез?

— Конечно, — кивнул Вульф. — Вы бы не пришли сюда, если бы не были в отчаянном положении. Вы бы не были в отчаянном положении, если бы могли придумать, какие еще вопросы и кому следует задать. Вот зачем вы явились сюда. Вызовите всех этих людей и посмотрим, чем я смогу быть вам полезен.

— Что этот человек воображает о себе?! — обернулся к инспектору Декстер.

Кремер не отвечал. Через несколько секунд он поднялся и с тем же хмурым выражением лица подошел к моему столу. Я уже набирал номер. Он взял трубку.

— Дежурный? Инспектор Кремер. Позовите лейтенанта Роуклиффа. Джордж? Слушайте меня внимательно. Возьмите список лиц, собиравшихся у Вульфа в пятницу вечером, свяжитесь с ними по телефону и попросите немедленно приехать к Вульфу, Знаю, знаю, но вы им скажите… Да, обязательно и Фиби Гантер… Минутку… — Он обернулся к Вульфу: — Кого-нибудь еще? — Вульф покачал головой, и Кремер продолжал в трубку: — Все. Сейчас же пришлите сюда Стеббинса. Разыщите, где бы они ни были. Добейтесь, чтобы приехали. Если нужно, пошлите за ними людей. Да, я знаю. Конечно, они поднимут шум, но мне-то какая разница, если я рискую своим местом? В общем, не теряйте времени.

Кремер вернулся в красное кожаное кресло, достал сигару и вонзил в нее зубы.

— Никогда не думал, что дойду до такого…

— Откровенно говоря, — пробормотал Вульф, — я был удивлен вашим приходом. С тем, чем мы с мистером Гудвином снабдили вас вчера, я думал, вы далеко продвинулись в ваших поисках.

— Далеко!.. — Кремер яростно жевал сигару.

— Извините, — сказал Декстер, вставая. — Мне нужно позвонить…

— Если желаете, чтобы вас никто не слышал, наверху есть телефон, — предложил я.

— Нет уж, благодарствую, — он довольно невежливо взглянул на меня. — Я предпочитаю автомат. — Он направился к двери, бросив, что скоро вернется.

— Сейчас мы еще дальше от цели, чем раньше, — сказал Кремер. — Сплошные белые пятна… Какие детали вас интересуют?

Вульф хмыкнул:

— Фотокарточка и водительские права, полученные миссис Бун по почте, конверт. Хотите пива?

— Да. Отпечатки пальцев и все такое прочее отсутствуют. Отправлено в пятницу, в восемь часов вечера, с Центрального почтамта. Отправитель не установлен.

— Что стало известно о валиках?

— Они были надиктованы Буном девятнадцатого марта и перепечатаны мисс Гантер двадцатого. Копии находятся в Вашингтоне, это проверено. Мисс Гантер допускает, что Бун, уходя из конторы, мог захватить не тот чемоданчик. Но если так, то валики, которые он надиктовал во вторник, должны были остаться в его кабинете, а их нет. Никаких следов! Возможно и другое… Мы просили всех, причастных к этому делу, не покидать город, но в четверг Бюро регулирования цен попросило разрешения для мисс Гантер отправиться по срочному делу в Вашингтон, и мы дали ей разрешение. Она вернулась в тот же день самолетом. У нее с собой был чемодан.

Вульф вздрогнул. Одна мысль о том, что кто-то может добровольно летать на самолетах, ужасала его. Он бросил быстрый взгляд на Кремера.

— Вижу, что вы ничего не пропустили. Мисс Гантер ездила в Вашингтон одна?

— Туда одна. Обратно вернулась с Декстером и еще двумя сотрудниками бюро.

— Она не была в затруднении, объясняя эту поездку?

— Эта женщина никогда не бывает в затруднении.

Вульф кивнул:

— Арчи, конечно, согласен с вами.

Это свидетельствовало о том, что мы помирились. Иначе он сказал бы «мистер Гудвин».

Фриц принес пиво и разлил по бокалам.

— Надеюсь, вы беседовали с О'Нилом? — спросил Вульф.

— Беседовал?! — Кремер всплеснул руками. — Беседовал ли я с этим болтуном?!

— Да, поговорить он любит. Арчи рассказывал вам, какой интерес он проявил к содержанию валиков?

— Он до сих пор проявляет, — Кремер отпил пива. — Чудак, он рассчитывал, что сможет оставить этот пакет у себя. Хотел нанять частного детектива, только не вас, чтобы подвергнуть его лабораторному анализу. — Кремер сделал еще глоток. — Вот как обстоит дело. Казалось бы, можно ли мечтать о лучшей улике, чем эта? Фирменный пакет Бюро регулирования цен, срочная доставка, одна марка погашена, остальные нет, напечатанный на машинке адрес… Нужно ли рассказывать вам, что мы только не проделали, включая проверку тысячи пишущих машинок?!

— Пожалуй, нет.

— Это заняло бы всю ночь. Проклятая почта заявляет, что ничем не может нам помочь: у них трудятся новенькие неопытные работницы, и штемпелюют они марки или нет проверить невозможно. — Кремер налил себе еще бокал. — Вы знаете, что из-за этого дела я могу потерять место?

— Ерунда, — махнул рукой Вульф.

— Ну, нет, — возразил Кремер. — Конечно, все инспектора говорят каждый вечер своим женам, что наутро могут стать постовыми полицейскими. Но на этот раз я действительно ни в чем не уверен… С точки зрения руководства уголовной полиции, атомная бомба просто фейерверк по сравнению с этим делом. У начальника нью-йоркской полиции началась пляска святого Витта. Окружной прокурор пытается сделать вид, что его черед наступит, только когда придет время отбирать присяжных. Мэра города по ночам мучают кошмары, и он считает, что, если бы не существовало уголовной полиции, не было бы и убийств. Короче говоря, во всем виноват я один… А как прикажете мне быть? С одной стороны, я не должен пятнать доброе имя видных граждан, даже тех, которые уклоняются от уплаты налогов, а с другой — нельзя забывать про общественное мнение, которое требует, чтобы убийца Ченни Буна не остался безнаказанным. Уже прошло шесть дней после убийства, а я все еще сижу здесь и плачусь вам в жилетку… — Он залпом осушил бокал, поставил его и вытер рот рукой. — Таково положение. Можете втоптать меня в грязь, если сочтете необходимым… Я чертовски хорошо знаю, что ни один из ваших прежних клиентов не подозревался в убийстве, но в данном случае…

— Мой клиент не отдельная личность, а ассоциация, — перебил Вульф. — Ассоциация не может быть убийцей.

— Возможно. А вот, кажется, и она…

Прозвенел звонок. Я пошел открывать дверь. Передо мной стояла часть нашего клиента в лице Хетти Гардинг. Она была взволнована. Не успев переступить порог, она схватила меня за руку.

— Что случилось? Нашли…

Я погладил ее по плечу.

— Нет, нет, успокойтесь. Просто мы решили созывать наши совещания дважды в неделю.

Я провел ее в кабинет и попросил помочь с расстановкой кресел.

Клиенты пошли один за другим. Большинство гостей отвечало на мое приветствие, как и полагается членам человеческого общества. Только Дон О'Нил смотрел сквозь меня, и весь его вид явно говорил, что, если я хоть пальцем дотронусь до его пальто, придется отправлять его в химчистку, поэтому я позволил ему самому снять пальто и повесить на вешалку. Элджер Кэйтс держал себя не лучше. Зато Нина Бун, которая пришла последней, улыбнулась мне. Не желая остаться в долгу, я проследил за тем, чтобы она заняла то же место, что и в прошлый раз, — рядом со мной.

Было уже без двадцати одиннадцать, прошел ровно час и десять минут с того момента, когда Кремер позвонил по телефону Роуклиффу и распорядился собрать людей. Я встал, оглядел наших гостей и обернулся к Вульфу:

— Как в прошлый раз, нет только мисс Гантер. По-видимому, она не любит собраний.

В комнате царила мертвая тишина.

Кремер подошел к моему столу, позвонил по телефону, потом сказал Вульфу:

— Час назад мои люди разговаривали с мисс Гантер. Она была дома и обещала немедленно приехать.

— Мы не можем больше ждать, — пожал плечами Вульф. — Начинайте.

Кремер прокашлялся и начал:

— Леди и джентльмены! Позвольте объяснить, почему мы собрали вас здесь и что вообще происходит. Надеюсь, вы читаете газеты. Согласно газетам, по крайней мере некоторым из них, это дело не по плечу полиции из-за того, что в нем замешаны влиятельные люди, и поэтому расследование ведется спустя рукава. Думаю, что все вы, без исключения, знаете, насколько это не соответствует истине. Я понимаю, многие из вас полагают, что вам зря докучают в связи с делом, к которому вы непричастны. Прошу не винить за доставленное беспокойство, связанное с приглашением сюда, ни полицию, ни кого другого, кроме убийцы Ченни Буна, который, возможно, находится сейчас за тысячи миль отсюда…

— Для чего вы созвали нас? — зарычал Бреслоу. — Мы это уже слышали!

— Знаю. — Кремер пытался сдержать раздражение. — Вы приглашены не для того, чтобы слушать меня. Сейчас я передам слово мистеру Вульфу, но сперва хочу кое-что сказать. Первое. Вы получили приглашение явиться сюда от имени полиции, однако приглашение это неофициальное. Я беру на себя всю ответственность. Второе. Некоторые из вас могут счесть это приглашение неправомерным вообще, исходя из того, что мистер Вульф нанят Ассоциацией промышленников. На это я скажу, что каждый из вас волен в любой момент покинуть этот дом.

Никто не двинулся с места. Кремер выждал секунд десять, посмотрел на Вульфа и сел.

Вульф глубоко вздохнул и тихо заговорил:

— Беспокойство, причиненное вам, о котором упомянул мистер Кремер, требует краткого комментария. Прошу вашего внимания, господа. Только подобное самопожертвование со стороны отдельного лица или группы лиц может служить…

Я никогда не прерываю Вульфа, так как по многолетнему опыту знаю — уж если он начинает говорить, значит, наконец-то по-настоящему включился в работу. Вот и сейчас он наверняка принял какое-то решение, коль скоро собрал эту компанию на ночь глядя. И все же мне пришлось прервать его. Дверь в прихожую тихонько приотворилась, и я увидел Фрица, который делал мне знаки, чтобы я вышел. Вид у него был встревоженный. Единственная мысль, возникшая у меня, была: уж если Фриц вызывает меня, когда Вульф произносит речь, — значит в доме начался пожар. Я встал и вдоль стены, бочком, пробрался к двери. Выйдя в прихожую, я спросил Фрица:

— Тебя что, укусил кто-нибудь?

— Там… там… — Он замолчал и прикусил губу. Больше двадцати лет Вульф учит Фрица умению владеть собой. — Пойдем, я тебе покажу…

Я последовал за ним в кухню, решив, что произошло какое-нибудь бедствие по линии кулинарии, которое Фриц был не в силах пережить в одиночестве. Но он прошел к двери, ведущей на черный ход. Дверь открывалась на крохотную площадку, отгороженную с другой стороны двустворчатой решеткой, за которой пять ступенек вели наверх, на тротуар. Именно туда, в темноту, шагнул Фриц.

— Вот… — сказал он. — Я вышел проверить запоры…

На цементной площадке, прижимая решетчатые створки так, что их нельзя было открыть, что-то темнело. Я присел на корточки. Хотя ближайший уличный фонарь находился по другую сторону крыльца, шагах в тридцати отсюда, света было достаточно, чтобы увидеть, что там лежало…

Оттолкнув Фрица, я бросился обратно в дом.

В кухне я взял электрический фонарик и через парадную дверь выбежал на крыльцо, спустился на тротуар и затем на пять ступенек вниз. Оказавшись по другую сторону решетки, около лежащего там тела, я наклонился и зажег фонарь. Рядом со мной склонился Фриц.

— Дай, я… — голос его дрожал. — Дай, я посвечу…

— Заткнись, черт возьми! — грубо оборвал я его. — Оставайся здесь!

Я метнулся в кухню к телефону и набрал номер доктора Волмера, который жил с нами по соседству.

— Доктор? Это Арчи Гудвин. Вы еще не спите? Идите к нам, да поскорее. У наших дверей лежит женщина, кажется, она мертва. Я сообщу в полицию, так что вы не особенно прикасайтесь к телу…

Я перевел дух, вытащил из кармана записную книжку и написал:

У нашего крыльца лежит убитая Фиби Гантер. Удар по голове. Позвонил Волмеру.

Вырвав листок, я прошел в кабинет. Меня не было минут шесть, и Вульф все еще продолжал монолог под пристальным взором тринадцати пар глаз. Я протиснулся к столу и положил перед ним записку. Он взглянул на нее раз, другой, вскинул на меня глаза и, не меняя ни позы, ни тона, сказал:

— Мистер Кремер, и вы, мистер Стеббинс, будьте любезны выйти в прихожую. Мистер Гудвин должен вам кое-что сообщить…

Кремер и Стеббинс поднялись с места. Когда мы выходили из кабинета, до нас донеслись слова Вульфа:

— Проблема, которая возникает перед нами, состоит в том…

19

Рядом с убитой был найден кусок водопроводной трубы длиной в шестнадцать дюймов. Фиби Гантер ударили по голове четыре раза. Доктор Волмер констатировал, что смерть наступила мгновенно. На лице у нее были ссадины и царапины, полученные во время падения, губы разбиты — по-видимому, от удара о перила.

Я был вымотан до предела, и поэтому Вульф работал сообща с Кремером, что само по себе представляло уникальное явление. Картина рисовалась им следующим образом: Фиби стала подниматься по ступенькам, убийца пришел вместе с ней или настиг ее возле крыльца (возможно, на крыльце), нанес удар и сбросил вниз. Потом он последовал за своей жертвой и ударил еще три раза, оттащил тело к решетке, где его нельзя было заметить сверху, после чего удалился. Однако не исключалась возможность, что он вернулся на крыльцо, позвонил, и я впустил его в дом и помог снять пальто…

Значит, я находился совсем рядом, когда это произошло, и, если бы ненароком выглянул в тот момент на улицу, все могло быть иначе… Но подумать только, возможно, я даже приветствовал убийцу через несколько секунд после того, как он раскроил ей череп… Я пытался восстановить в памяти лица всех пришедших к нам не было ли в них чего-нибудь подозрительного? Но нет, я не мог припомнить ничего особенного ни в лицах, ни в поведении.

Меня, конечно, попросили составить список, указать, в какой очередности они приходили и хотя бы приблизительный интервал между их появлением. Сами понимаете, я не встречал их с хронометром в руках, но все же готов удостоверить, что мои данные были довольно точны. Во-первых, все приходили поодиночке. Во-вторых, самый короткий интервал между ними был не меньше трех-четырех минут. В общем, список этот ничего не значил. По теории вероятности, не было никакой разницы между Хетти Гардинг, пришедшей первой, и Ниной Бун, которая пришла последней.

Все наши посетители были допрошены, каждый в отдельности, но не исключалась вероятность, повторных допросов, которые могли продлиться всю ночь. Так как всех их уже неоднократно допрашивали в связи с убийством Буна, следователям на этот раз приходилось туго. О чем спрашивать? О том, что произошло на крыльце? Все они пришли между 9.50 и 10.40 вечера, и в течение этого же времени приехала Фиби Гантер и была убита. Спросить их, что ли: «Вы сразу позвонили, как только поднялись на крыльцо, или сперва убили Фиби Гантер?» Ответ был один — они не видели Фиби, позвонили и были встречены мистером Гудвином. О чем еще спрашивать? Ну, можно поинтересоваться приехали ли они на машине, на такси или шли пешком от остановки автобуса или от станции метрополитена, ну а дальше?

Чистая работа, думал я, сидя у окна в своей комнате. Очень чистая, будь он проклят, подлый убийца!

Я уже говорил, рабочая версия была такова, что, совершив убийство, преступник вошел в дом, но следует сказать и о других возможностях. Об одной из них упомянул представитель Ассоциации промышленников Уинтерхоф. Во время допроса он показал: он (Уинтерхоф, изысканный джентльмен с рекламной картинки) неодобрительно относится к загрязнению улиц, в частности, не терпит, когда на тротуар швыряют окурки, и сам никогда этого не делает.

Его жена с дочерьми взяла на этот вечер машину. Поэтому, направившись к Вульфу и не найдя такси, он сел в автобус и доехал до остановки «35-я улица», откуда шел пешком. Примерно в восьмидесяти футах от дома Вульфа он остановился, ища, куда бы бросить окурок, и увидел стоящую в подворотне урну. Он подошел к ней, загасил и бросил окурок в урну и, выйдя на тротуар, вдруг увидел человека, сбежавшего с какого-то крыльца и поспешно направившегося в сторону реки. Подойдя к нашему дому, Уинтерхоф подумал, что человек, возможно, сбежал с нашего крыльца, но не придал этому значения и позвонил. Он заметил лишь, что человек одет в темное пальто и не слишком высок, но и не маленький.

И его слова подтвердились. Из невероятного числа сыщиков, наводнивших наш дом, двое были посланы проверить правдивость слов Уинтерхофа. Через полчаса они вернулись и доложили, что действительно в подворотне одного из ближайших домов стоит урна. Поверх валявшегося в ней мусора они обнаружили загашенный окурок и даже принесли его с собой. Тот же сорт сигарет, который курил Уинтерхоф.

Стало быть, Уинтерхоф не лгал. К сожалению, версию насчет человека, пробежавшего мимо него в сторону реки, проверить было нельзя. С тех пор прошло уже более двух часов, того и след простыл.

Не знаю, что ценного извлекли из этого Вульф и Кремер. Я вообще ничего не соображал с того момента как осветил фонариком лицо Фиби.

Кто-то предложил прибегнуть к помощи микроскопа, и Кремер тут же ухватился за это. Он приказал немедленно собрать всех в столовой и в сопровождении Пэрли Стеббинса и меня направился туда. Стоя перед собравшимися, он сказал:

— Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Кусок трубы…

— Это неслыханно! — взорвался Бреслоу. — Мы уже ответили на все вопросы! Мы позволили себя обыскать! Мы рассказали все, что нам известно! Мы…

Кремер громко приказал Пэрли:

— Встань рядом с ним и, если он не замолчит, заткни ему глотку!

Пэрли двинулся вперед. Бреслоу умолк.

— Мне по горло хватит сегодня оскорбленных самолюбий! — заорал Кремер. Я редко видел его таким разъяренным. — В течение шести дней я был вынужден обращаться с вами нежно, как с грудными младенцами, — вы же такие важные персоны! Отныне будет по-другому! Теперь я знаю, что один из вас убийца. Не ошибусь, если скажу, что тот, кто убил эту женщину, является и убийцей Буна. Я…

— Простите, инспектор, — гневно перебил Франк Томас Эрскин, — но вы сделали заявление, о котором в скором времени пожалеете. Может быть, вы забыли о пробежавшем мимо мистера Уинтерхофа человеке?

— Ничего я не забыл! И не стращайте меня! Продолжаю. Только сперва замечу, что начальник полиции поручил вести следствие мне и одобрил мое решение задержать всех вас. Поэтому чем чаще вы будете перебивать меня, тем дольше останетесь здесь. Ваши семьи оповещены, где вы находитесь. — Кремер обвел всех взглядом и продолжал: — Кусок трубы, которым убита мисс Гантер, был обследован на предмет обнаружения отпечатков пальцев. Это ни к чему не привело. Поверхность слишком шероховата, к тому же труба старая, ржавая, краска от нее отваливается. Убийца должен был крепко держать трубу, и почти наверняка у него на руке остались частицы ржавчины или краски. Я имею в виду не то, что можно различить невооруженным глазом, а мельчайшие частички, которые не сотрешь с кожи и не отряхнешь с одежды. Поэтому исследование будет произведено с помощью микроскопа. Я не хотел везти всех вас в лабораторию и поэтому распорядился доставить микроскоп сюда. Я обращаюсь к вам с просьбой разрешить обследовать ваши руки, перчатки и носовые платки…

— Но я уже вымыла руки, инспектор! — заявила миссис Бун. — Я помогала на кухне готовить сэндвичи, и, конечно…

— Очень жаль, — проворчал Кремер, — но тем не менее мы попытаемся. Даже после мытья могут остаться мелкие частицы. О вашем отношении к моей просьбе сообщите сержанту Стеббинсу. Я занят.

Он круто повернулся и вышел.

Именно в этот момент я почувствовал, что мне нужно немножко успокоиться. Я заглянул в кабинет и сообщил Вульфу, что если я ему понадоблюсь, то буду у себя в комнате.

Микроскоп доставили во втором часу ночи. Я сбежал вниз.

20

Для осмотра рук выбрали мою комнату. Одновременно в ней находилось пять человек: два эксперта, детектив — он вводил и выводил людей, — очередной из подозреваемых и я.

Сам я торчал тут отчасти потому, что не мог оставить без присмотра комнату, а главным образом потому, что никак не мог понять, как я, встречая всех этих людей у двери, сразу не опознал убийцу Фиби. Мне хотелось снова взглянуть на каждого из них. Меня не покидало ощущение о чем, разумеется, я не говорил Вульфу, что сразу опознаю убийцу, стоит мне взглянуть ему в лицо. Не спорю, это было бы новое слово в технике раскрытия преступлений, но именно так я думал. И сейчас, сидя на краю постели, я пристально всматривался в лица, в то время как эксперты с таким же вниманием разглядывали руки.

Первая — Нина Бун, бледная, усталая, неспокойная.

Второй — Дон О'Нил, с налитыми кровью глазами, протестующий, нетерпеливый и в то же время с интересом наблюдающий за происходящим.

Третья — Хетти Гардинг, раскисшая, взволнованная, со взглядом, совершенно лишенным того высокомерия, с каким она разговаривала со мной четыре дня назад, когда я навестил ее на службе.

Четвертый — Уинтерхоф, представительный, крайне обеспокоенный и, наверное, потому обливающийся потом.

Пятый — Эрскин-старший, напряженный и преисполненный решимости.

Шестой — Элджер Кэйтс, с ввалившимися глазами, угрюмый, готовый вот-вот разрыдаться.

Седьмая — миссис Бун, самая подавленная из всех, совершенно растерянная, но пытающаяся держать себя в руках.

Восьмой — Соломон Декстер, опухший, с набрякшими веками, спокойный и с весьма решительным выражением лица.

Девятый — Бреслоу, с плотно сжатым от злости ртом и с глазами взбесившейся свиньи; единственный, кто выдержал мой взгляд и продолжал смотреть на меня, а не на свою руку, когда эксперты изучали ее при сильном свете специальной лампы.

Десятый — Эд Эрскин, насмешливый, скептический, совершенно протрезвевший и чувствующий себя как кот на солнышке…

Я не услышал от экспертов — как и они от меня — ни одного радостного восклицания, которое свидетельствовало бы о важном открытии. Они перебрасывались с каждым из проверяемых короткими фразами, инструктировали их, иногда обменивались замечаниями, и все. Им так и не понадобились всякие там коробочки, пинцеты и прочие инструменты, которые они все время держали под рукой.

— Ну и что? — спросил я, как только они закончили с последним, Эдом Эрскином.

— А то, что о результатах мы доложим инспектору, — ответил один из экспертов.

— Боже милосердный! — с завистью воскликнул я. — Как это, наверное, интересно — служить в полиции и быть приобщенным к ее секретам! Послушайте, для чего, как вы думаете, Кремер разрешил мне присутствовать при вашем занятии? Чтобы сидеть и созерцать потолок?

— Надо полагать, — заметил другой эксперт, — что инспектор проинформирует вас о результатах нашей работы. Филиппс, пойди к инспектору и доложи.

Я пошел в кабинет вместе с Филиппсом. Вульф сидел за столом. Тут же мы застали начальника нью-йоркской полиции, окружного прокурора и двух чиновников ФБР, которые внимательно слушали Кремера. При виде Филиппса он умолк и сердито спросил:

— Ну?

— Господин инспектор, результаты микроскопического обследования рук оказались отрицательными.

— Блестящее достижение, ничего не скажешь! Передайте Стеббинсу, пусть возьмет у всех подозреваемых носовые платки и перчатки и пришлет вам. И дамские сумочки тоже. И пусть не забудет пометить, что кому принадлежит. Постойте! Из карманов пальто… Хотя нет, не так… Пусть он пришлет вам все пальто, шляпы и прочее, а вы тщательно осмотрите вещи, особенно карманы. И постарайтесь ничего не перепутать.

— Слушаюсь, сэр. — Филиппс вышел из кабинета.

Кремер тем временем продолжил разговор с начальником полиции.

— Мы не можем больше находиться в квартире, где временно останавливалась мисс Гантер, — сказал он. — Я не вправе взять на себя также ответственность, да и не располагаю лишними людьми. Квартира принадлежит Кэйтсу. Три опытных детектива обыскивали ее в течение трех с половиной часов и ничего не нашли. Я готов продержать их там всю ночь или пока мы не закончим здесь свои дела и не освободим Кэйтса, но и только. Задерживать дольше Кэйтса и оставлять своих людей у него на квартире я могу лишь в том случае, если получу распоряжение от вас, — он взглянул на начальника полиции, — или от вас, — он перевел взгляд на прокурора.

— Я бы не советовал этого делать, — вмешался Травис, один из чиновников ФБР.

— В конце концов, не такой уж это принципиальный вопрос, его можно решить в зависимости от обстоятельств, — напыщенно заметил прокурор.

Зазвонил телефон. Вашингтон вызывал Трависа. Он подошел к моему столу, где стоял аппарат, и в наступившем молчании поднял трубку. Травис говорил мало, больше слушал своего собеседника. Закончив разговор, он повернулся к нам:

— Мне только что сообщили нечто такое, что имеет прямое отношение к нашей беседе. Во время обыска в вашингтонской квартире мисс Гантер в коробке для шляп обнаружено девять валиков к диктофону «Стенофон».

— Черт возьми! — воскликнул Вульф. — Девять? — Он был так раздражен и рассержен, словно ему подали телячью котлету с прокисшим гарниром. Все удивленно уставились на него.

— Да, девять, — сухо подтвердил Травис, недовольный тем, что Вульф помешал ему остаться в центре внимания. — Детективов неотступно сопровождал один из служащих Бюро регулирования цен, сейчас все они в канцелярии бюро прослушивают записи. — Он холодно взглянул на Вульфа. — Почему вы недовольны, что найдено девять валиков?

— Для вас, очевидно, это ничего не значит, — заносчиво ответил Вульф, — а для меня, что девять, что ни одного. Мне нужно десять.

— Какая жалость — их всего лишь девять! — язвительно сказал Травис и, обращаясь к остальным, добавил: — Мне обещали тотчас позвонить из Вашингтона, если выяснятся еще какие-нибудь важные подробности.

— В таком случае никто вам больше не позвонит, можете не сомневаться, — бросил Вульф и снова закрыл глаза, предоставляя другим до хрипоты обсуждать сообщение из Вашингтона.

Конечно, Вульф держался вызывающе, но его можно было понять. Мало того, что убийство произошло у него под носом, в его дом битком набились незваные гости, и он ничего не мог поделать. Это полностью противоречило его принципам и совершенно выбивало его из колеи. Понимая его состояние и полагая, что ему просто необходимо быть в курсе текущих событий, я решил пойти на кухню и принести ему пива. Легко представить, в каком отвратительном настроении пребывал Вульф, если даже не вспомнил, что ему до сих пор не подали пива!

Когда я вернулся, в кабинете все оставалось по старому. Я обнес присутствующих пивом, распрощавшись при этом с тремя бутылками, а остальные три поставил перед Вульфом. Болтовне в кабинете не видно было конца. Травису снова звонили из Вашингтона, но я не увидел выражения торжества у него на лице, когда он закончил разговор. Там, в Вашингтоне, сотрудники ФБР прослушивали девять валиков, однако ничего такого, что помогло бы напасть на след убийцы, на них не оказалось.

— Таким образом, — вызывающе заявил Травис, давая понять, что у нас нет ни малейших оснований утверждать, будто дело не продвинулось ни на шаг, — теперь уже нет сомнений, что мисс Гантер лгала, так как валики с записями все время находились у нее.

— И только девять, — с нескрываемым раздражением проворчал Вульф.

Это явилось единственным его вкладом в долгую и бесплодную дискуссию о валиках.

Часы показывали пять минут четвертого в ночь на вторник, когда в кабинет вошел Филиппс. В правой руке он держал серое пальто, а в левой шелковый шарф в коричневую полоску. Уже один вид Филиппса говорил, что даже экспертам не чужды эмоции.

— Я могу докладывать, господин инспектор? — спросил он, бросив взгляд на Вульфа и на меня.

— Докладывайте! — нетерпеливо приказа Кремер. — Что у вас?

— Шарф, который вы видите, находился в правом кармане вот этого пальто. На шарфе обнаружены частицы того самого вещества, что покрывает орудие преступления. Таков наш вывод, а дальнейшие лабораторные исследования…

— Иначе и быть не могло! — Кремер с удовлетворением потер руки. — Продолжайте исследования. Кстати, вы уверены в правильности выводов, могу я сейчас же начинать действовать?

— Да, сэр, уверены.

— Чье это пальто?

— Судя по ярлыку, Элджера Кэйтса.

— Да, да, — подтвердил я. — Это пальто Кэйтса.

21

Даже при наличии такой неотразимой улики, как шарф в кармане, требуется немалое искусство, чтобы заставить подозреваемого признаться.

Готовый затянуться спор прервал Травис из ФБР.

— Я нахожусь тут, так сказать, в частном порядке, — начал он, — и в присутствии столь авторитетных представителей местных властей просто не решаюсь выступить с предложением…

— Что у вас? — резко спросил прокурор.

— Я предложил бы поручить дело Кэйтса мистеру Вульфу. Мне доводилось видеть, как он действует, и не стыжусь признать, что мне до него далеко.

— Не возражаю, — сразу согласился Кремер.

Остальные двое взглянули друг на друга и промолчали.

— Вот и хорошо, — поспешно сказал Кремер. — Значит, решено… Вульф, что вы предлагаете?

Вульф слегка приоткрыл глаза.

— Как зовут этого человека? — поинтересовался он.

— Этого? Ах, да! Познакомьтесь: мистер Филиппс — мистер Вульф.

— Мистер Филиппс, передайте пальто мистеру Гудвину, а ты, Арчи, положи его на кушетку под подушки. Шарф дайте мне.

Филиппс без колебаний вручил мне пальто, но с шарфом помедлил и вопросительно взглянул на Кремера.

— Это очень важная улика, сэр, и если стряхнуть обнаруженные на нем частицы…

— Вы что, считаете меня идиотом? — вспылил Вульф.

— Отдайте, отдайте шарф, Филиппс! — торопливо сказал Кремер.

— Благодарю. А теперь, мистер Кремер, прошу привести Кэйтса.

Пока Кэйтс усаживался в указанное Кремером кресло, лицом к Вульфу, мы все не спускали с него глаз, но я бы не сказал, что наши взгляды смущали его.

— Мистер Кэйтс, — начал Вульф, — сейчас я правда, лишь на короткий срок выступаю в качестве официального лица, так как находящиеся тут представители власти поручили мне поговорить с вами. Надеюсь, вы понимаете, что вас-то никто не обязывает терпеть мои вопросы. Вот если бы вы попытались сейчас без разрешения уйти отсюда, вас бы немедленно задержали как очень важного свидетеля и отправили в положенное место, но принуждать вас к нежелательному разговору боже упаси! Что вы на это скажете? Начнем нашу беседу?

— Я слушаю.

— Вы согласны. А почему?

— Потому что, если я откажусь, сейчас же последует вывод, будто я чего-то боюсь и, следовательно, пытаюсь что-то скрыть.

— Резонно. Кажется, мы понимаем друг друга. — Вульф сказал это с таким видом, словно Кэйтс уже сделал важное признание. Он неторопливо вынул из-под стола руку с шарфом, положил шарф перед собой и задумчиво уставился на него, как бы размышляя, с чего начать. Я видел Кэйтса только в профиль и потому не могу сказать, бросил ли он на шарф хотя бы мимолетный взгляд, но что он не вздрогнул и не побледнел, могу утверждать определенно.

— Дважды, когда мистер Гудвин посетил дом на Пятьдесят пятой улице, чтобы повидать мисс Гантер, он заставал там вас. Вы что, были ее близким другом?

— Ну, слово «близкий» едва ли подходит. Однако последние шесть месяцев, занимаясь конфиденциальной работой непосредственно под руководством мистера Буна, я, естественно, часто встречался с мисс Гантер.

— Она по приезде остановилась у вас?

— Ваши люди уже разговаривали со мной на эту тему раз двенадцать, — повернулся Кэйтс к Кремеру.

— Ничего, ничего, сынок, — ответил инспектор. — Это будет тринадцатый раз, только и всего.

— Сейчас очень трудно, а то просто невозможно получить номер в гостинице, — снова обратился Кэйтс к Вульфу. — Конечно, используя свое положение и связи, мисс Гантер могла бы снять номер, но, во-первых, это означало бы нарушение инструкций, которых обязаны придерживаться работники Бюро регулирования цен, а во-вторых, мисс Гантер из принципиальных соображений не прибегала к таким методам. Один из моих приятелей разрешил мне воспользоваться его квартирой, а мисс Гантер я предложил остановиться у меня, тем более, что жена в это время отсутствовала.

— А вообще-то мисс Гантер бывала у вас?

— Нет.

— Вы говорили, что часто с ней встречались в течение последних шести месяцев. Какое у вас сложилось мнение о ней?

— Хорошее.

— Она вам нравилась?

— Да… Как коллега.

— Она со вкусом одевалась?

— Никогда не обращал внимания… Хотя нет… — У Кэйтса перехватило дыхание, но он справился с собой. — Я должен ответить иначе, если вы считаете подобные вопросы существенными и хотите получить исчерпывающие ответы. Мисс Гантер обладала исключительно интересной внешностью и очень красивой фигурой. Я считал, что для женщины, занимающей такое положение, она одевалась очень хорошо, чтобы не сказать больше.

«Если бы Фиби могла слышать его! — подумал я. — Она бы обязательно сказала, что он разговаривает, как персонаж старомодного романа…»

— Следовательно, — продолжал Вульф, — вы должны были замечать, что именно она надевала. Скажите, когда вы последний раз видели на ней вот этот шарф?

Кэйтс наклонился и некоторое время рассматривал шарф.

— Я вообще не помню, чтобы когда-нибудь видел его, — ответил он наконец. — Да, совершенно верно: я никогда не видел на ней этого шарфа.

— Странно, — нахмурился Вульф. — Для нас это важно, мистер Кэйтс. Вы не ошибаетесь?

— Позвольте, я взгляну еще раз. — Кэйтс протянул руку за шарфом.

— Нет, нет! — остановил его Вульф. — Он будет фигурировать в суде по делу об убийстве как вещественное доказательство и требует осторожного обращения. — Не позволяя брать шарф в руки, Вульф дал возможность Кэйтсу рассмотреть его поближе.

Через некоторое время Кэйтс откинулся на спинку стула и покачал головой:

— Я никогда не видел этого шарфа ни на мисс Гантер, ни на ком другом.

— Жаль, очень жаль, — сказал Вульф. — Но не исключено, что вы видели его при недостаточно ярком свете и потому сейчас не можете узнать. Например, вечером на моем крыльце. Нет, нет, это не категорическое утверждение, а всего лишь предположение. Дело в том, что на шарфе обнаружены частицы краски и ржавчины с трубы, которой была убита мисс Гантер. Преступник обернул им конец трубы, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Шарф обнаружен в кармане вашего пальто.

— Чьего пальто? — часто мигая, переспросил Кэйтс.

— Вашего. Арчи, покажи-ка.

Я взял пальто за воротник и подошел к Кэйтсу.

— Пальто ваше, не так ли? — спросил Вульф.

Кэйтс долго смот�

Rex Stout

THE SILENT SPEAKER

Copyright © 1946 by Rex Stout

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK

and The Van Lear Agency

All rights reserved

Серия «Иностранная литература. Классика детектива»

Перевод с английского Ольги Александровой

Оформление обложки Ильи Кучмы

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

© О. Э. Александрова, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство Иностранка®

* * *

Глава 1

Ниро Вулф сидел с закрытыми глазами за письменным столом, откинувшись на спинку огромного кресла.

– Интересный факт… – пробормотал он. – Совместный капитал членов Национальной ассоциации промышленников, присутствовавших на приеме прошлым вечером, оценивается в тридцать миллиардов долларов.

Я запер в сейф чековую книжку, зевнул и вернулся к своему столу.

– Да, сэр, – согласился я, – но не менее интересно, что доисторические строители могильных курганов оставили в штате Огайо больше следов своей деятельности, чем где бы то ни было. В дни моей юности…

– Заткнись! – рявкнул Вулф.

Обидно, конечно, но я смолчал. Во-первых, дело шло к полуночи и меня клонило в сон, а во-вторых, его замечание, возможно, имело отношение к нашему предыдущему разговору, чего нельзя сказать о моей тираде. Мы обсуждали наши финансовые тяготы, изыскивали возможности уплаты налогов и решали прочие денежные вопросы, среди которых не самой маловажной была проблема выплаты мне жалованья. Наши финансы еще не пели романсы, но дела обстояли не лучшим образом. Когда я зевнул в третий раз, Вулф вдруг решительно сказал:

– Арчи, возьми блокнот. Указания на завтра.

В одну секунду сонливость как рукой сняло. Вулф продиктовал мне свои распоряжения и отправился к себе наверх. Полученные на завтра задания настолько завладели моими мыслями, что я вертелся в постели не меньше тридцати секунд, прежде чем меня сморил сон.

Глава 2

Разговор происходил в среду ближе к концу самого теплого марта за все время существования Нью-Йорка. В четверг погода не изменилась, и я даже не надел пальто, выйдя из нашего особняка на Западной Тридцать пятой улице и направляясь в гараж за машиной. Я был подготовлен к любым случайностям. В бумажнике у меня имелся запас визитных карточек, которые гласили:

АРЧИ ГУДВИН

помощник Ниро Вулфа

Западная Тридцать пятая улица, 922

тел.: Проктор 5-5000

В нагрудном кармане пиджака, помимо обычного содержимого, лежал документ, сфабрикованный мной на пишущей машинке. Он был напечатан в виде служебной записки ОT Арчи Гудвина ДЛЯ Ниро Вулфа. В записке говорилось: «Разрешение от инспектора Л. Т. Кремера на обследование комнаты в отеле „Уолдорф“ получено. О результатах сообщу по телефону». Сбоку над текстом были нацарапаны чернилами – тоже моя работа, достойная восхищения, – инициалы: «Л. Т. К.».

Убойный отдел находится на Двадцатой улице, меньше чем в миле от нас, и примерно в половине десятого я уже сидел перед обшарпанным старым письменным столом, владелец которого, восседая во вращающемся кресле, хмуро разглядывал какие-то бумаги. У него было круглое красное лицо, маленькие серые глазки, плотно прижатые к черепу уши. Он перенес на меня угрюмый взгляд и проворчал:

– Я чертовски занят. – Глаза его уставились в точку на три дюйма ниже моего подбородка. – Что это ты так расфрантился? Или думаешь, уже Пасха?

– Я не знаю такого закона, который запрещал бы человеку купить себе новую рубашку и галстук, – парировал я. – А может быть, как и полагается детективу, я маскируюсь? Конечно, вы заняты, и я не намерен отнимать у вас время. Хочу просить вас об одолжении, о большом одолжении. Не для себя, так как совершенно уверен, что, окажись я в горящем доме, вы бы немедленно приказали плеснуть в пламя бензина. Я обращаюсь к вам от имени Ниро Вулфа. Он просит вас разрешить мне осмотреть комнату в отеле «Уолдорф», где в прошлый вторник был убит Чейни Бун, и сделать там несколько снимков.

Тут уж инспектор Кремер уставился на мою физиономию, а не на новый галстук.

– Боже правый! – наконец произнес он с горьким негодованием. – Мало мне неприятностей с этим делом! Не хватало только Ниро Вулфа. И вот он тут как тут! – Кремер задвигал челюстью, раздраженно глядя на меня. – Кто ваш клиент?

– Не знаю я ни о каком клиенте, – покачал я головой. – Насколько я понимаю, дело просто в любознательности Ниро Вулфа. Он интересуется преступлениями, которые…

– Ты слышал мой вопрос? Кто ваш клиент?

– Нет, сэр, – с сожалением отозвался я. – Разрежьте меня на куски, выньте сердце и пошлите на исследование в лабораторию, и вы увидите: на нем начертано, что я ничего не…

– Хватит! – Кремер снова уткнулся в бумаги.

– Я знаю, инспектор, что вы заняты. – Я поднялся с места. – Но мистер Вулф будет весьма признателен, если вы разрешите осмотреть…

– Чушь! – не поднимая головы, бросил он. – Вы не нуждаетесь ни в каком разрешении для осмотра комнаты и прекрасно это знаете! Мы проделали там все, что требовалось, а помещение это является частным владением. Впервые слышу, чтобы вы добивались официального разрешения властей. Будь у меня время, я попытался бы узнать, что за этим скрывается, но я слишком занят. Убирайся!

– Боже мой! – обескураженно произнес я, направляясь к двери. – Подозрительность… Вечно одна подозрительность! Что за человек?!

Глава 3

По внешнему виду и манерам Джонни Дарст был чрезвычайно далек от того представления, которое вы могли бы составить о сыщике, служащем в гостинице. Его скорее можно было принять за вице-президента какого-нибудь треста или за распорядителя гольф-клуба. Мы находились в небольшой комнате. Он молча глядел на меня, а я рассматривал обстановку, состоявшую из маленького столика, зеркала и нескольких стульев. Поскольку Джонни был отнюдь не дурак, я даже не пытался сделать вид, будто что-то скрываю.

– Скажите, а что вы ищете? – вежливо поинтересовался он.

– Ничего определенного, – ответил я. – Я работаю на Ниро Вулфа точно так же, как вы работаете на хозяев «Уолдорфа». Он послал меня сюда, и вот я здесь. Ковры поменяли?

– Сами понимаете – кровь, – кивнул он, – правда, не очень много. Кое-что забрала полиция.

– Судя по газетным сведениям, здесь четыре такие комнаты, по две с каждой стороны сцены?

Он опять кивнул:

– Используются в качестве артистических уборных. Конечно, Чейни Бун отнюдь не был артистом, но хотел подготовиться к выступлению, и его провели сюда, чтобы никто не мешал. Большой бальный зал отеля «Уолдорф» лучше других оборудован…

– Бесспорно! – охотно согласился я. – Хозяева должны платить вам надбавку к жалованью за рекламу. Что ж, весьма признателен.

– Узнали, что было нужно?

– Да, пожалуй.

– Могу показать вам место, откуда он должен был произнести речь.

– Спасибо, в следующий раз.

Он спустился вместе со мной в лифте и проводил до выхода. Мы оба прекрасно понимали, что хозяева отелей одобряют присутствие лишь тех частных детективов, которых сами и нанимают. На прощание он все же, как бы невзначай, спросил:

– А на кого работает Вулф?

– Наивный вопрос, – ответил я. – Он работает, во-первых, во-вторых и в-последних, на Вулфа. Если подумать, то и я тоже. Парень, я преданный.

Глава 4

Без четверти одиннадцать я оставил машину на стоянке у Фоли-сквер, вошел в здание федерального суда и поднялся на лифте.

Я встретил там с десяток сотрудников ФБР, с которыми свел знакомство во время войны, когда Вулф работал на правительство, а я служил в военной разведке. Мы с Вулфом решили, что Дж. Дж. Спиро, будучи процента на три болтливее остальных, окажется для нас полезным, поэтому именно ему я послал свою визитную карточку. Не прошло и мгновения, как аккуратная деловая девица провела меня в аккуратный деловой кабинет, где меня встретило аккуратное деловое лицо – Дж. Дж. Спиро из ФБР. Мы церемонно приветствовали друг друга, и затем, придав своему голосу сердечность, он спросил:

– Ну-с, майор, чем мы можем быть вам полезны?

– Окажите мне две любезности, – сказал я. – Во-первых, перестаньте величать майором. Я уже давно снял форму. Кроме того, я страдаю комплексом неполноценности, так как должен был бы носить звание полковника. Во-вторых, у меня просьба от Ниро Вулфа, конфиденциальная. Конечно, он мог бы просто позвонить вашему шефу, но не хочет беспокоить его по таким пустякам. Речь идет об убийстве Буна. Нам сказали, что в расследование вмешалось ФБР, а как известно, обычно вы не интересуетесь такими делами. Мистер Вулф хотел бы узнать: может быть, Федеральному бюро нежелательно, чтобы частный детектив проявлял интерес к этому делу?

Спиро все еще пытался играть роль доброжелательного чиновника, но выучка оказалась сильнее его. Он принялся барабанить по столу пальцами, но тут же прекратил и поспешно убрал руку. Сотрудники ФБР не барабанят пальцами по столу.

– Дело Буна… – протянул он.

– Совершенно верно, дело Чейни Буна.

– Да-да, припоминаю… Но если оставить на секунду интересы ФБР, то в чем, собственно, состоит интерес мистера Вулфа?

Он наскакивал на меня со всех сторон. Полчаса спустя я ушел с тем, с чем и ожидал уйти, – ни с чем. Надежда на то, что он на три процента болтливее остальных, не оправдалась.

Глава 5

Последнее задание оказалось самым трудным. Главным образом потому, что я столкнулся с совершенно незнакомыми мне людьми. Я не знал ни единого человека, связанного с Национальной ассоциацией промышленников (НАП), и был вынужден начать с нуля. Как только я поднялся в офис ассоциации на тридцатом этаже здания, расположенного на Сорок первой улице, вся обстановка сразу же произвела на меня дурное впечатление. Приемная слишком велика, слишком много денег потрачено на ковры, обои, мебель. И девица за стойкой, хотя и являлась недурным экземпляром с точки зрения экстерьера, безусловно, была подсоединена к морозильной камере. Уж так холодна, что я не видел ни малейшего шанса растопить лед. Я умею быстро сближаться с представительницами слабого пола в возрасте от двадцати до тридцати и более лет, если они отвечают определенным стандартам в плане силуэта и окраски, но с этим образчиком найти общий язык я не мог. Уразумев это с первого взгляда, я протянул ей свою визитную карточку и сказал, что желаю видеть Хэтти Хардинг.

Это вызвало такие трудности, словно Хэтти Хардинг являлась богиней-хранительницей храма, а не помощником президента НАП по связям с общественностью. Наконец я был пропущен к ней. Просторный кабинет, ковры, добротная мягкая мебель. Имелись достоинства и у нее лично, но как раз те, что пробуждают во мне один-два моих самых опасных инстинкта, причем отнюдь не те, о которых некоторые могли бы подумать. Ей было где-то между двадцатью шестью и сорока восьмью годами. Высокая, стройная, со вкусом одетая. Строгий, властный взгляд ее темных глаз буквально с первой же секунды говорил вам, что эти глаза многое в жизни повидали и все знают.

– Мне доставляет истинное удовольствие видеть самого Арчи Гудвина, явившегося от самого Ниро Вулфа, – заявила она, крепко пожимая мне руку. – Поверьте, истинное удовольствие. По крайней мере, я надеюсь, что это так. Я имею в виду, что вы явились от Ниро Вулфа.

– По прямой, мисс Хардинг. Как пчела летит с цветка.

– Да? А не на цветок? – рассмеялась она.

В ответ рассмеялся и я. Теперь мы были на дружеской ноге.

– Так действительно будет ближе к истине. Признаюсь, я прилетел сюда заполучить бочку нектара. Для Ниро Вулфа. Ему может понадобиться список членов НАП, которые присутствовали на приеме в отеле «Уолдорф» во вторник вечером, потому Вулф и послал меня к вам. Копия предварительного списка у него имеется, но ему необходимо знать, кто из этого списка не явился на прием, а кто пришел сверх списка. Ну как, я правильно построил фразу?

Она молчала. На лице у нее появилось выражение озабоченности.

– Почему бы нам не присесть? – вовсе не по-приятельски предложила она и направилась к стульям, стоявшим у окна.

Но я сделал вид, что не заметил этого, и подошел к одному из стульев для посетителей перед ее письменным столом, так что ей пришлось занять свое рабочее место. Состряпанная мной записка Ниро Вулфу, которую я завизировал инициалами инспектора Кремера, покоилась в кармане пиджака, и ей предстояло случайно выпасть на пол кабинета мисс Хардинг, а поскольку нас разделял стол, это была несложная операция.

– Интересно, для чего мистеру Вулфу понадобился список? – спросила она.

– Если честно, я могу ответить на ваш вопрос только ложью. – Я улыбнулся. – Список необходим ему, чтобы попросить автограф у присутствовавших на приеме.

– Я буду так же честна с вами, мистер Гудвин, – улыбнулась она в ответ. – Вы, конечно, понимаете, что случившееся несчастье в высшей степени неприятно для нашей ассоциации. Только представьте себе: наш гость, основной оратор на вечере, директор Бюро регулирования цен, убит перед началом приема. Я оказалась в чертовски неловком положении… Даже если в течение последних десяти лет отдел связей с общественностью, которым я руковожу, оставался на высоте, что я отнюдь не вменяю себе в заслугу, все мои усилия могут пойти насмарку из-за того, что произошло там в течение десяти секунд. Поэтому не…

– Почему вы думаете, что это произошло в течение десяти секунд?

Она удивленно заморгала:

– Но ведь… должно быть… так, как все произошло…

– Не доказано, – беспечно сказал я. – Его четыре раза ударили гаечным ключом по голове. Конечно, это можно проделать и за десять секунд, но предположите, что убийца ударил его в первый раз, Бун потерял сознание, убийца, передохнув, снова ударил его, опять перевел дух, ударил в третий раз…

– О чем это вы?! – оборвала она меня. – Хотите показать, насколько вы несносны?

– Нет. Просто демонстрирую, как могут рассуждать те, кто расследует убийство. Если бы вы заявили полиции, что преступление совершено в течение десяти секунд, вам было бы несдобровать. А у меня это в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Во всяком случае, я этим не интересуюсь. Я пришел по поручению мистера Вулфа, и мы были бы чрезвычайно признательны вам за список, о котором я говорил.

Я приготовился выслушать что-нибудь вроде речи и опешил, увидев, как она закрыла лицо руками. Ей-богу, даже подумал, что она вот-вот заплачет от отчаяния по поводу безвременной кончины связей с общественностью, однако она лишь прижала ладони к глазам и осталась так сидеть. Это был самый подходящий момент, чтобы бросить записку на ковер, что я и проделал.

Мисс Хардинг не отнимала ладони от лица так долго, что я успел бы раскидать по полу целую кипу бумажек, но когда она наконец убрала руки, ее взгляд оставался по-прежнему властным.

– Извините, – сказала она, – но я не спала две ночи и совершенно разбита. Я вынуждена просить вас уйти. Через десять минут у мистера Эрскина должно начаться еще одно совещание по поводу убийства Буна, и мне надо подготовиться. К тому же вы отлично понимаете, что я не могу дать вам список без ведома и согласия начальства. Кроме того, у мистера Вулфа, как я слышала, тесные связи с полицией. Почему бы вам не затребовать список у нее? Кстати, о вашем умении строить фразы. Слушайте, как я говорю, и учитесь. И наконец, скажите мне – я искренне надеюсь, что вы это сделаете, – кто поручил мистеру Вулфу взяться за это дело?

Я покачал головой и поднялся:

– Я нахожусь точно в таком же положении, как и вы, мисс Хардинг. Я не могу ничего сделать, даже ответить на простой вопрос, без санкции свыше. Может быть, мы придем к соглашению? Я спрошу мистера Вулфа, можно ли мне ответить на ваш вопрос, а вы спросите мистера Эрскина, можно ли дать мне список. Успешного совещания!

Мы пожали друг другу руки, и я не мешкая прошагал по коврам к двери, чтобы она не успела обнаружить на полу записку и вернуть ее мне.

В это время дня движение на улицах такое плотное, что я едва тащился. Остановив машину у старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, принадлежащего Ниро Вулфу и являющегося моим домом вот уже в течение десяти лет, я поднялся на крыльцо и попытался отпереть ключом дверь, но она оказалась на засове, и мне пришлось позвонить. Открыл мне Фриц Бреннер, повар и домоправитель. Проинформировав его, что шансы на получение в субботу жалованья у нас есть, я направился через прихожую в кабинет.

Вулф сидел за своим столом и читал книгу. Только здесь он чувствовал себя удобно. В доме были и другие кресла, сделанные по специальному заказу и гарантированно выдерживающие нагрузку до пятисот фунтов. Одно из них стояло в его спальне, второе – на кухне, третье – в столовой, четвертое – в оранжерее на крыше, где выращивались орхидеи, и пятое – в кабинете, за его рабочим столом, рядом с огромным глобусом диаметром более двух футов и книжными полками. Именно в этом кресле Вулф проводил большую часть суток.

Как обычно, он даже не поднял глаз, когда я вошел. И как обычно, я не обратил на это ни малейшего внимания.

– Крючки наживлены, – громко сказал я. – Возможно, в этот самый момент по радио передают, что Ниро Вулф, величайший из всех ныне здравствующих частных детективов, когда ему хочется работать, что происходит довольно редко, занялся делом Буна. Включить?

Вулф дочитал до точки, загнул уголок страницы и отложил книгу в сторону.

– Нет, сейчас время ланча, – сказал он и взглянул на меня. – Наверное, вопреки обыкновению, ты был излишне открыт. Звонил инспектор Кремер. Звонил мистер Трэвис из ФБР. Звонил мистер Роде из отеля «Уолдорф». Боюсь, они могут пожаловать сюда, поэтому я велел Фрицу запереть дверь на засов.

Вот и все, что он произнес в этот момент или, вернее, в течение ближайшего часа, так как появившийся Фриц объявил, что кушать подано. Ланч в тот день состоял из кукурузных лепешек и свиной вырезки в сухарях, кукурузных лепешек и острого томатно-сырного соуса и, наконец, кукурузных лепешек с медом. Фриц умел виртуозно рассчитывать время подачи лепешек. Едва кто-нибудь из нас успевал прикончить, скажем, одиннадцатую лепешку, как Фриц прямо с пылу с жару подавал двенадцатую.

Глава 6

Я назвал это операцией «Платежная ведомость». Согласен, что такое название было дано несколько преждевременно. Помимо жалованья Фрицу Бреннеру, уборщику Чарли, Теодору Хорстману, который ухаживал за орхидеями, мне предстояли и другие расходы, слишком многочисленные, чтобы их перечислять. Однако, исходя из правила называть вещи своими именами, я назвал это именно так.

Утром в пятницу мы наконец поймали рыбку, за которой охотились. В четверг вечером произошли два непредвиденных визита. Первым явился инспектор Кремер, вторым Дж. Дж. Спиро из ФБР. Вулф распорядился не принимать их, и они ушли несолоно хлебавши. Я был настолько уверен, что рано или поздно рыба заглотнет нашу наживку, что всю вторую половину четверга посвятил составлению отчета об убийстве Буна, каким оно представлялось мне по газетным сообщениям и из беседы, которую я имел в среду с сержантом Пэрли Стеббинсом. Перечитав свое творение, я решил не приводить его здесь целиком, а ограничиться лишь изложением основных моментов.

Чейни Бун, директор правительственного Бюро регулирования цен, был приглашен выступить с речью на приеме, устраиваемом Национальной ассоциацией промышленников в Большом бальном зале отеля «Уолдорф». Он прибыл туда без десяти семь, когда приглашенные на прием – тысяча четыреста человек – еще не расселись за столы и расхаживали взад-вперед, переговариваясь и попивая коктейли. Его провели в гостиную для почетных гостей. Как обычно, она кишела людьми, которые вовсе не должны были там находиться. Выпив коктейль, пожав множество рук и выслушав кучу комплиментов, Бун попросил указать ему укромное местечко, где он мог бы просмотреть текст своего выступления. Буна отвели в комнату рядом со сценой. Его жена, пришедшая на прием вместе с ним, осталась в гостиной. Его племянница Нина Бун пошла с Буном на случай, если тому что-нибудь понадобится, но он практически сразу отослал ее в гостиную, и Нина ушла.

Вскоре после того, как Бун с племянницей отправились в Комнату убийства – именно так окрестили ее газетчики, – приехала Фиби Гантер, личный секретарь Буна. Она привезла с собой два консервных ножа, два разводных ключа, две мужские рубашки, две авторучки и детскую коляску. Эти вещи должны были фигурировать в качестве экспонатов, иллюстрирующих отдельные положения речи Буна. Мисс Гантер пожелала немедленно доставить их своему шефу, и кто-то взялся проводить ее в Комнату убийства. Этот некто, член НАП, толкал перед собой коляску с экспонатами, вызывая иронические возгласы гостей. Мисс Гантер оставалась с Буном не больше двух минут. Она вручила ему экспонаты и отправилась в гостиную выпить коктейль, объяснив, что Бун выразил желание остаться в одиночестве.

В семь тридцать собравшиеся в гостиной были приглашены в бальный зал, и тысяча четыреста человек начали усаживаться за столы, а официанты уже готовы были ринуться в бой. Около семи сорока пяти появился мистер Элджер Кейтс, руководитель аналитического отдела Бюро регулирования цен. Он привез последние данные, которые Бун должен был использовать в своем выступлении. Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент НАП, велел официанту проводить его к Буну. Официант провел Кейтса за сцену и показал Комнату убийства.

Элджер Кейтс и обнаружил тело. Бун лежал на полу, голова его была размозжена разводным ключом, валявшимся рядом. То, что в первую очередь сделал Кейтс, расценивалось газетами одинаково. Правда, одни ограничивались намеками, другие прямо называли вещи своими именами, заявляя, что ни один сотрудник Бюро регулирования цен ни в чем не доверяет членам НАП, считая их готовыми на все, вплоть до убийства. Во всяком случае, вместо того чтобы вернуться в зал и сообщить о случившемся, Кейтс нашел за сценой телефон, позвонил управляющему отелем и велел немедленно вызвать полицию.

К вечеру четверга, через сорок восемь часов после того, как произошло убийство, была собрана тысяча деталей, например на рукоятке разводного ключа была обнаружена только грязь, ни отпечатков, ни чего-либо еще и так далее и тому подобное, но основную картину я в своем отчете нарисовал.

Глава 7

В пятницу произошла первая поклевка. Так как каждое утро с девяти до одиннадцати Вулф проводит в оранжерее, я был в кабинете один, когда раздался звонок. Последовала обычная для мира секретарей рутина.

– Мисс Хардинг просит к телефону мистера Вулфа.

Если я начну излагать весь мой разговор сперва с замороженной секретаршей, а затем с мисс Хардинг, это займет не меньше двух страниц. Короче говоря, я сумел втолковать мисс Хардинг, что, когда Вулф занимается орхидеями, он недоступен. Она поинтересовалась, когда мистер Вулф освободится и сможет приехать к мистеру Эрскину, и я объяснил, что мой шеф редко покидает дом, тем более по делам.

– Мне это известно! – отрезала она; по-видимому, провела без сна еще одну ночь. – Но ведь его вызывает сам мистер Эрскин!

Я понял, что рыбка на крючке, и сделал подсечку:

– Это для вас он мистер Эрскин, а для мистера Вулфа – никто. Мистер Вулф не любит работать даже дома.

Меня попросили не вешать трубку, и я терпеливо ждал. Это продолжалось минут десять. Наконец снова послышался ее голос:

– Мистер Гудвин?

– Постаревший и набравшийся мудрости, но все еще он.

– Мистер Эрскин приедет в контору мистера Вулфа сегодня в половине пятого.

Я начал раздражаться:

– Послушайте, мисс Общественные Связи, почему бы вам не упростить дело, дав мне возможность поговорить с мистером Эрскином? Если он приедет в половине пятого, ему придется ждать целых полтора часа. Я же говорил вам: мистер Вулф занимается орхидеями утром с девяти до одиннадцати и с четырех до шести вечера, и ничто, повторяю, ничто не может изменить этого распорядка дня.

– Просто смехотворно!

– Не спорю. Однако это так.

– Обождите у телефона.

Мне так и не удалось поговорить с мистером Эрскином – слишком великая честь для меня. Однако, преодолев уйму препятствий, мы достигли соглашения. Когда в одиннадцать часов Вулф спустился в кабинет, я объявил:

– Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент Национальной ассоциации промышленников, вместе с сопровождающими его лицами соизволит прибыть сюда в десять минут четвертого.

– Приемлемо, Арчи, – пробормотал Вулф.

Откровенно говоря, я хотел бы, чтобы при словах «Приемлемо, Арчи» у меня не так сильно учащалось сердцебиение. Это так по-детски!

Глава 8

Ровно в три часа десять минут раздался звонок, и я пошел открывать дверь, заметив по дороге Вулфу:

– Это люди того сорта, которых вы часто прогоняете, а что еще хуже, приказываете это делать мне. Сдерживайте себя. Не забывайте про наши финансовые дела, про Фрица, Теодора, Чарли и меня.

Он даже не рыкнул в ответ.

Улов превзошел мои ожидания. В делегации, состоявшей из четырех человек, оказался не один Эрскин, а целых два – отец и сын. Отцу было лет под шестьдесят, но он не произвел на меня особого впечатления. Высокого роста, костлявый и узкоплечий, в дурно сидящем темно-синем костюме, приобретенном в магазине готового платья. И хотя зубы у него были свои, разговаривал он так, словно ему мешала вставная челюсть. Он представил всех: сперва себя, потом остальных. Сына его звали Эдвард Фрэнк, но к нему обращались запросто – Эд.

Двое других – мистер Бреслоу и мистер Уинтерхофф – состояли в исполнительном комитете НАП. Бреслоу выглядел так, будто родился красным от гнева и умрет, когда придет его час, в том же раздраженном состоянии. А Уинтерхофф, если бы это не принижало достоинства члена исполнительного комитета НАП, мог бы подрабатывать, позируя для рекламы виски в качестве импозантного джентльмена. У него даже имелись небольшие седые усики.

Что касается сына (я пока не мог называть его Эд), который был примерно моего возраста, я оставляю за собой право высказать о нем свое мнение позже, так как он был явно с похмелья и страдал от головной боли. Его костюм стоил по крайней мере в три раза дороже отцовского.

Я рассадил их, предоставив Эрскину-старшему красное кожаное кресло перед столом Вулфа, и поставил рядом маленький столик, чтобы на нем можно было развернуть чековую книжку и выписать чек.

– Возможно, это пустая трата времени, мистер Вулф, – заговорил Эрскин-отец, – но по телефону мы не смогли получить удовлетворительной информации. Кто-нибудь поручал вам заняться расследованием известного вам дела?

Вулф приподнял брови на одну шестнадцатую дюйма:

– Какого дела, мистер Эрскин?

– Ну… Вы понимаете… Смерть Чейни Буна…

Вулф задумался.

– Позвольте мне сформулировать свой ответ следующим образом. Я никому не давал согласия на что бы то ни было и не связан никакими обязательствами.

– В случае убийства существует только одно обязательство, – злобно прошипел Бреслоу, – добиться торжества правосудия.

– О боже! – громко вздохнул Эрскин-сын.

– Если хотите, можете уйти, я все сделаю сам! – с раздражением произнес Эрскин-старший и повернулся к Вулфу. – Какое у вас создалось мнение в связи с этим происшествием?

– Мнения экспертов стоят денег.

– Мы вам заплатим.

– Разумную сумму, естественно, – вставил Уинтерхофф.

У него был низкий невыразительный голос, а потому Уинтерхофф явно не прошел бы отбор для рекламы виски в качестве импозантного джентльмена.

– Это не будет ничего стоить, – сказал Вулф, – до тех пор, пока не высказано экспертное мнение, а экспертное мнение может быть высказано только тогда, когда я проделаю определенную работу. А я еще не решил для себя, браться мне за это дело или нет. Я не люблю работать.

– Кто к вам обращался? – поинтересовался Эрскин-старший.

– С вашей стороны, сэр, очень нескромно спрашивать меня об этом. – Вулф погрозил ему пальцем. – А я был бы болтуном, если бы ответил на ваш вопрос. Вы явились сюда с намерением нанять меня?

– Видите ли… – Эрскин-старший замялся. – Это обсуждалось нами как возможный вариант.

– Вами как частными лицами или как представителями Национальной ассоциации промышленников?

– Это обсуждалось как дело, в котором заинтересована ассоциация.

– Решительно не советую вам нанимать меня, – покачал головой Вулф. – Вы рискуете впустую потратить деньги.

– Почему? Разве вы не являетесь хорошим специалистом по расследованию сложных дел?

– Я лучший из всех. Но картина достаточно очевидна. Вас беспокоит лишь репутация и положение ассоциации. Общественное мнение уже вынесло свой вердикт. Всем известно, что ваша ассоциация настроена чрезвычайно враждебно по отношению к Бюро регулирования цен и, в частности, к мистеру Буну и проводимой им политике. Девять человек из десяти уверены в том, что они знают, кто убил мистера Буна: Национальная ассоциация промышленников. – Вулф посмотрел на меня. – Арчи, что сказал человек в банке?

– О, только ту остроту, что уже вовсю гуляет. Что НАП расшифровывается как Настоящие и Абсолютные Преступники.

– Но ведь это абсурд!

– Разумеется, – согласился Вулф. – Однако общественное мнение есть общественное мнение. НАП осуждена, и приговор вынесен. Единственный путь исправить положение заключается в том, чтобы отыскать истинного убийцу и предать его суду. А вдруг убийцей окажется член вашей ассоциации? Правда, в этом случае недоброжелательство общества перекинется на непосредственного убийцу и если не полностью, то в значительной степени отвлечет внимание от ассоциации.

Наши посетители переглянулись. Уинтерхофф мрачно кивнул, а Бреслоу крепко сжал губы, чтобы не взорваться. Эд Эрскин посмотрел на Вулфа так, словно тот был причиной его головной боли.

– Вы говорите, что общественное мнение осудило НАП, – заговорил Эрскин-отец. – Если бы только оно! С ним солидарны полиция и ФБР! Они действуют прямо как гестапо. Члены такой старой и почтенной организации, как наша ассоциация, казалось бы, должны иметь некоторые права и привилегии. Ничего похожего! Знаете ли вы, что делает полиция? Связалась чуть ли не со всеми городами Соединенных Штатов! Требует от иногородних членов ассоциации, присутствовавших на приеме и уже вернувшихся домой, прислать письменные показания!

– М-да… – вежливо пробурчал Вулф. – Но я надеюсь, местная полиция снабдит их бумагой и чернилами.

– Что?! – вскинулся Эрскин-старший.

– Какое, черт побери, это имеет отношение к делу?! – возмутился его сын.

Вулф оставил их благородное негодование без ответа.

– Вероятность того, что полиция найдет убийцу, весьма мала. Правда, не изучив внимательно всех обстоятельств дела, я не могу высказать свое мнение как эксперт, но повторяю: мне кажется сомнительным, что полиция отыщет убийцу. Прошло уже трое суток. Вот почему я не рекомендую вам нанимать меня. Следует признать, однако, что, в какую бы сумму это ни обошлось вашей ассоциации, обнаружение убийцы стоит любых денег, даже если выяснится, что убийцей является один из вас, джентльмены. Если бы меня принудили вести это дело, я бы взялся за него с неохотой. Сожалею, что вам пришлось зря потратить время на посещение моего дома. Арчи!

Это был намек на то, что я должен продемонстрировать хорошие манеры, проводив посетителей до дверей. Я встал. Они нет. Вместо этого они переглянулись.

– Я бы рискнул, Фрэнк, – произнес Уинтерхофф, обращаясь к Эрскину-старшему.

– А что нам еще остается? – горестно спросил Бреслоу.

– О боже, жаль, что его нельзя оживить! Все лучше, чем так, – пробурчал Эд.

Я сел.

– Мы деловые люди, мистер Вулф, – сказал Эрскин-старший. – И понимаем, что вы не можете дать нам гарантий. Но если мы уговорим вас приняться за это дело, чем конкретно мы будем вам обязаны?

Не меньше десяти минут ушло у них на то, чтобы уговорить Вулфа, и все они, даже Эд, явно почувствовали облегчение, когда Вулф наконец сдался. Основным и самым убедительным доводом стали слова Бреслоу о том, что первейший долг каждого – помочь свершить правосудие. К сожалению, столик для чековой книжки не пригодился, поскольку в НАП пользовались ваучерами. Была достигнута договоренность об авансе в десять тысяч долларов. Вопрос об окончательном гонораре остался открытым. Они были загнаны в угол. Под диктовку Вулфа я настучал на машинке договор, и Эрскин-старший подписал его.

– Итак, – сказал он, возвращая мне авторучку, – я думаю, будет лучше, если мы расскажем вам все, что знаем о деле.

– Только не сейчас, – покачал головой Вулф. – Я должен систематизировать свои мысли по поводу этой запутанной истории. Будет лучше, если вы вернетесь сюда вечером, скажем в девять часов.

Они хором запротестовали. Уинтерхофф заявил, что у него деловая встреча, которую нельзя отменить.

– Как вам будет угодно, сэр. Если ваша встреча важнее этого дела… Но мы должны приступить к работе без промедления. – Вулф обернулся ко мне. – Арчи, возьми блокнот и запиши телеграмму: «Прошу принять участие в совещании по поводу убийства мистера Буна, которое состоится у Ниро Вулфа в девять часов вечера в пятницу, двадцать девятого марта». Поставь мою подпись. Немедленно разошли телеграммы мистеру Кремеру, мистеру Спиро, мистеру Кейтсу, мисс Гантер, миссис Бун, мисс Нине Бун, мистеру Роде. Возможно, и еще кому-нибудь. Позже решим… Готовы ли вы присутствовать, джентльмены?

– Боже мой! – проворчал Эд. – Почему бы вам не собрать эту толпу в Большом бальном зале «Уолдорфа»?

– Мне кажется, – горестно произнес Эрскин-старший, – вы совершаете ошибку. Основной принцип…

– Расследование веду я! – оборвал его Вулф тем тоном, какой члены НАП позволяют себе лишь по отношению к людям, чьи размашистые подписи никогда не встречаются на бланках фирм против фамилий владельцев и директоров.

Телеграммы были срочные, и я сел за машинку. А Вулф, который не любит лишний раз подниматься со своего кресла, вызвал Фрица, чтобы тот проводил гостей. Пока я печатал текст телеграммы и список имен и адресов, хотя куда проще и быстрее было бы связаться со всеми этими людьми по телефону, так как с некоторыми адресами возникли проблемы, Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Его абсолютно не беспокоили подобные мелочи, поэтому я позвонил Лону Коэну в редакцию «Газетт» и узнал у него нужные мне адреса. Лону было известно все. Они приехали из Вашингтона ради речи, которая так и не была произнесена, и еще не успели покинуть город. Миссис Бун и ее племянница остановились в «Уолдорфе», Элджер Кейтс – у приятеля на Одиннадцатой улице, а Фиби Гантер, личный секретарь Буна, поселилась на Восточной Пятьдесят пятой.

Закончив работу, я спросил у Вулфа, кого еще он хочет видеть, и Вулф ответил, что никого. Я встал, потянулся и посмотрел на Вулфа.

– Осмеливаюсь предположить, – заметил я, – что нам остается всего-навсего собрать улики. У Эда Эрскина на руках мозоли. Может ли это вам пригодиться?

– Убирайся к черту! – Вулф вздохнул. – А я-то хотел сегодня дочитать книгу… А теперь эта адская кутерьма.

Наклонившись вперед всей своей тушей, Вулф позвонил Фрицу, чтобы тот принес пива.

Я стоял возле шкафа и раскладывал по папкам записи об этапах созревания, которые Теодор принес из оранжереи. Должен признать, Вулф действительно заслужил мое восхищение. Не своей идеей найти богатых клиентов – это обычное дело, особенно во время безденежья. Не тем способом, каким он заполучил платежеспособных клиентов, – до такого я и сам мог додуматься. И не тем, как вынудил промышленников умолять его взяться за ведение дела, – это избитый прием. Даже не дерзким ходом с телеграммами. Приходить в восторг от дерзости Вулфа – все равно что умиляться снегу на Северном полюсе или зеленой листве в тропических лесах. Нет. Я восхищался рациональностью его мышления. Итак, он захотел познакомиться со всеми этими людьми. Что бы вы сделали в подобном случае? Надели бы шляпу и отправились туда, где находится интересующий вас человек. Но что, если вам претит сама идея надеть шляпу и выйти на улицу? Вы бы пригласили этого человека к себе. Но были бы вы уверены, что он придет? Вот тут и проявилась рациональность мышления Вулфа. Возьмите, к примеру, инспектора Кремера. Почему он, глава убойного отдела, обязательно должен прийти? Да потому, что не знает, чего ради Вулф занялся этим делом и насколько глубоко зарылся в него! Именно поэтому Кремер не мог позволить себе остаться в стороне. Так же, как и все остальные.

Ровно в четыре Вулф сделал последний глоток пива и на лифте поднялся в оранжерею. Я принялся наводить порядок в кабинете, а потом уселся за свой рабочий стол с пачкой газетных вырезок – проверить, не упустил ли чего-нибудь существенного в своем отчете по делу Буна. Я был углублен в работу, когда раздался звонок. Открыв дверь, я увидел перед собой агента по продаже пылесосов. Во всяком случае, судя по внешнему виду, передо мной был типичный агент. У него был незамутненный, дружелюбный взгляд и улыбка. Правда, такой костюм, как у него, я мог купить только после смерти богатого дядюшки.

– Привет! – радостно воскликнул он. – Бьюсь об заклад, что вы Арчи Гудвин. Это вы приходили вчера к мисс Хардинг? Она рассказала мне о вас. Или вы не Арчи Гудвин?

– Арчи Гудвин, – подтвердил я, поскольку это был, пожалуй, самый простой способ заставить его умолкнуть.

– Так я и думал. – Он казался вполне удовлетворенным. – Позвольте войти? Я хотел повидать мистера Вулфа. Я Дон О’Нил, но, конечно, для вас это пустой звук. Я президент корпорации «О’Нил и Уордер» и член этого забытого богом собрания древностей под названием Национальная ассоциация промышленников. Я был председателем банкетной комиссии в «Уолдорфе». Поверьте, никогда не забуду того вечера! Председатель комиссии допустил, чтобы на его банкете убили главного оратора!

Первой моей мыслью было то, что я довольно сносно прожил больше тридцати лет и не будучи знакомым с Доном О’Нилом, а потому не видел причин, почему бы мне не продолжать жить по-прежнему. Но в то же время я не мог допустить, чтобы мои личные симпатии и антипатии влияли на выполнение служебных обязанностей. Поэтому я провел его в кабинет и усадил в кресло, после чего сказал, что ему придется обождать полчаса, пока не освободится Вулф. На его лице мелькнуло раздражение, но, тотчас же сообразив, что так не продашь ни одного пылесоса, он сказал, что с удовольствием подождет.

Он был в восторге от нашей обстановки и принялся бродить по кабинету, разглядывая все вокруг. Книги – что за библиотека! Большой глобус – чудо! Он всегда мечтал о таком, но никак не собрался приобрести, а теперь обязательно…

Вошел Вулф, увидел его и бросил на меня недовольный взгляд. Действительно, я должен предупреждать его о посетителях, чтобы он не появлялся в кабинете не подготовленным к встрече. Однако ставлю десять против одного, что, если бы я доложил ему о приходе О’Нила, он отказался бы принять его и велел пригласить на вечер вместе со всей компанией. Между тем я вовсе не видел необходимости еще в одной трехчасовой передышке для мозгов Вулфа. Он так надулся на меня, что сделал вид, будто не признает рукопожатий, и лишь наклонил голову, самую малость, так что, будь на ней кувшин с водой, не пролилось бы ни капли, потом сел, хмуро поглядев на посетителя, и отрывисто спросил:

– Итак, сэр?

О’Нила это не встревожило.

– Я восторгаюсь вашим кабинетом, – сказал он.

– Благодарю вас. Но, смею думать, вы явились сюда не ради этого.

– О нет, конечно нет. Будучи председателем банкетной комиссии, я помимо своей воли оказался в гуще событий – я имею в виду убийство этого Буна… Не скажу, что я замешан в нем, это слишком сильное слово, лучше сказать – меня это касается. Действительно, меня это касается.

– А разве кто-нибудь предполагает, что вы замешаны?

– Предполагает?! – О’Нил выразил крайнее удивление. – Это еще мягко сказано. Полиция считает, что все, кто связан с НАП, замешаны в убийстве. Вот почему я утверждаю, что линия поведения исполнительного комитета в корне неправильна. Не поймите меня превратно, мистер Вулф… – Он умолк, бросив на меня дружелюбный взгляд, словно записав меня в члены Общества уважаемых граждан, понимающих О’Нила правильно, затем продолжил: – Я являюсь одним из самых прогрессивных членов ассоциации. Я был сторонником Уэнделла Уилки. Но идею сотрудничать с полицией, учитывая то, как они работают, и, более того, тратить наши деньги на частное расследование считаю вздорной. Мы должны заявить полиции, и заявить недвусмысленно: да, было совершено убийство, и, как добропорядочные граждане, мы надеемся, что убийца будет изобличен, но мы не имеем к расследованию никакого отношения, и вообще это не наше дело.

– И еще заявить, чтобы они больше вас не беспокоили.

– Верно. Совершенно верно. – О’Нил был счастлив найти родственную душу. – Я как раз находился в офисе ассоциации, когда они вернулись и сказали, что наняли вас для проведения расследования. Я хочу внести ясность, потому что не люблю действовать за чьей-либо спиной. Но я так не работаю. Мы еще раз поспорили, и я заявил, что иду повидаться с вами.

– Превосходно. – Глаза Вулфа были открыты, а это означало одно из двух: или ему скучно и ничего нового он не узнал, или ему просто не хотелось включать мозги до девяти вечера. – Хотите уговорить меня отказаться от этого дела?

– О нет. Я понял, что это безнадежно. Вы не откажетесь. Ведь так?

– Боюсь, что да. Для этого нужна очень веская причина. Как выразился мистер Бреслоу, самое главное – это торжество правосудия. Такова его позиция. Моя позиция – это то, что мне нужны деньги. А вы, интересно, зачем явились?

О’Нил улыбнулся мне, словно желая сказать: «Ну и тонкая штучка твой босс!» – но, не встретив сочувствия, повернулся с той же улыбкой к Вулфу:

– Я рад, что вы зрите в корень. Скажу откровенно, меня привело сюда чувство ответственности. Как председателя банкетной комиссии. Я видел копию письма, которое вам оставил Фрэнк Эрскин, но не знаю подробностей вашей беседы. Однако десять тысяч долларов задатка?! За простое расследование? Сумма невообразимая! На своих предприятиях я нанимаю детективов. Ну, понимаете, для решения разных трудовых споров. И меня, вполне естественно, заинтересовало, действительно это простое расследование или нет. Я прямо спросил Эрскина, нанял ли он вас для того, чтобы оградить членов нашей ассоциации. Ну, как бы это сказать… Отвлечь внимание, что ли. Он ответил отрицательно. Но я знаю Фрэнка Эрскина. Его ответ меня не удовлетворил. Так я ему и сказал. К несчастью, у меня есть совесть и сильно развито чувство ответственности. Поэтому я и пришел спросить вас…

Вулф скривил губы, но от смеха или негодования – не могу сказать. Его реакция на оскорбление зависит исключительно от того, как он себя чувствует в данный момент. Когда на него нападает лень, он и бровью не поведет, даже если кто-нибудь скажет, что он специализируется на добывании улик для бракоразводных дел.

– Я тоже отвечу вам отрицательно, мистер О’Нил. Но боюсь, это вам не поможет. Предположим, что мистер Эрскин и я – мы оба лжем. Ну и что вы сможете сделать? Разве что отправиться в полицию и обвинить нас в препятствии правосудию. Но ведь вы и полицию не жалуете. Сегодня к девяти часам вечера мы пригласили сюда несколько человек, чтобы обсудить это дело. Почему бы и вам не прийти?

– Я приду. Обязательно приду. Я так и сказал Эрскину.

– Вот и хорошо. Тогда не буду вас больше задерживать. Арчи…

Это было вовсе не так просто. О’Нил еще не собирался уходить. Чувство ответственности удерживало его. В конце концов я все же выпроводил его, не прибегая к физической силе. Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет.

– Как вы думаете, зачем он сюда явился? Конечно, я понимаю, это он убил Буна. Но зачем он тратил и свое время, и наше…

– Это ты его впустил, – холодно отозвался Вулф. – И не предупредил меня. Ты, кажется, забыл, что…

– Ладно-ладно, – весело перебил я Вулфа. – Все это помогает изучению человеческой натуры. Я его впустил, я же его и выставил. А теперь нам нужно приготовиться к приему гостей. Сколько их будет? Человек двенадцать, не считая нас?

И я стал решать проблему, как всех рассадить. В кабинете было шесть кресел, а на диване свободно уместятся четверо, однако, когда речь идет о расследовании убийства, произошедшего всего три дня назад, вряд ли найдутся четыре замешанных в этом деле человека, которые выразят желание сидеть бок о бок. Пожалуй, лучше иметь побольше посадочных мест, и я принес еще пять из гостиной, окнами на улицу, и расставил их в художественном беспорядке, а не рядами, что было бы слишком официально. И хотя комната была приличных размеров, она сразу показалась мне чересчур загроможденной. Я прислонился к стене и, нахмурившись, оглядел свою работу.

– Наш кабинет явно нуждается в женской руке, – заметил я.

– Вздор! – рявкнул Вулф.

Глава 9

В четверть одиннадцатого Вулф, задумчиво прикрыв глаза, откинулся на спинку кресла. Совещание длилось уже более часа.

Их было тринадцать человек. Благодаря моей предусмотрительности в отношении посадочных мест все обошлось без драки. Контингент промышленников расположился в дальней от моего стола половине кабинета, ближе к двери в прихожую. Эрскин занимал красное кожаное кресло. Промышленников было шестеро: четверо членов дневной делегации, включая Уинтерхоффа, который должен был находиться на неотложной встрече, плюс Хэтти Хардинг и Дон О’Нил.

Ближе ко мне расположились представители Бюро регулирования цен. Этих набралось четверо: миссис Бун, вдова; Нина Бун, племянница; Элджер Кейтс и некий Соломон Декстер, явившийся незваным. Ему было около пятидесяти, скорее меньше, чем больше, и выглядел он как нечто среднее между политиком и лесорубом. До смерти Буна Декстер являлся его заместителем, а ныне уже сутки исполнял обязанности директора бюро. И пришел он по долгу службы, о чем и сообщил Вулфу.

Между двумя враждебными армиями находились нейтральные стороны, или арбитры: Спиро из ФБР, инспектор Кремер и сержант Пэрли Стеббинс. Я знал, что Кремер заслуживал красного кожаного кресла, но он был нужен мне в центре, о чем я так прямо ему и сказал. К четверти одиннадцатого Кремер был таким взбешенным, каким я еще сроду его не видел. Он уже давно сообразил, что Вулф начал свое расследование с нуля и организовал это сборище исключительно для того, чтобы собирать, а не предоставлять информацию.

Произошла всего одна безуспешная попытка нарушить мою идеальную рассадку. Миссис Бун с племянницей приехали раньше девяти, а так как я не могу пожаловаться на плохое зрение, то без колебаний усадил племянницу в желтое кресло рядом с моим столом. Когда несколько позже явился Эд Эрскин, я посадил его в той половине комнаты, которую занимали представители ассоциации. Мне пришлось ходить туда-сюда, чтобы встретить гостей, и, вернувшись в очередной раз в кабинет, я заметил, что Эд бесцеремонно перебрался в мое кресло и беседует с племянницей.

– Эта половина комнаты предназначена для Капулетти, – сказал я, приблизившись. – Будьте добры, вернитесь на свое место.

Он повернул голову, вздернул подбородок и уставился на меня. Его мутный взгляд не сулил ничего хорошего. Очевидно, он придерживался теории наличия приобретенного иммунитета к похмелью. Справедливости ради стоит сказать, что он не был пьян в зюзю, но и сухим как лист его тоже трудно было назвать.

– А? Что? – спросил он.

– Это мое место. Я здесь работаю, – отрезал я. – Давайте не будем делать из этого проблему.

Он пожал плечами и пересел.

– С кем только не приходится сталкиваться в офисе детективного агентства! – любезно обратился я к мисс Нине Бун.

– Полагаю, что так, – отозвалась она.

Не слишком глубокомысленное замечание, однако я улыбнулся ей, желая показать, как ценю то, что она взяла себе за труд поддержать разговор, несмотря на нервное напряжение. У нее были темные волосы, карие глаза и упрямый подбородок.

С того самого момента, как Вулф сообщил, что работает на Национальную ассоциацию промышленников, представители Бюро регулирования цен стали поглядывать на него подозрительно и враждебно. Конечно, те, кто читает газеты и слушает радио, в том числе и я, знали, что члены ассоциации ненавидели Чейни Буна и все, за что он ратовал. Они с радостью швырнули бы его на съедение волкам, а сотрудники бюро, в свою очередь, с удовольствием собрали бы всех членов НАП на необитаемом острове, чтобы сбросить на них атомную бомбу. Но до этого вечера я даже не представлял, насколько накалены их отношения. К давней вражде примешивались два новых обстоятельства. Первое – убийство Чейни Буна, да не где-нибудь, а на приеме, устроенном ассоциацией. Второе – надежда, что кто-нибудь из неприятельского стана будет арестован, судим, приговорен и казнен на электрическом стуле.

К четверти одиннадцатого были затронуты многие вопросы как тривиальные, так и важные. Следует заметить, что, по убеждению бюро, все присутствовавшие в тот вечер в гостиной, а возможно, и многие другие были в курсе, что Бун находится в комнате за сценой, в Комнате убийства, в то время как промышленники утверждали, что об этом знали не более четырех-пяти человек, не считая присутствовавших там сотрудников бюро. Установить истинное положение вещей было практически невозможно.

Никто, включая работников отеля, не слышал шума, донесшегося из Комнаты убийства, и не видел, чтобы кто-нибудь входил туда или выходил оттуда, за исключением тех, кому это было положено.

Никого нельзя было исключить из списка возможных убийц по причине возраста, комплекции или пола. Атлетически сложенный молодой мужчина, конечно, размахнется разводным ключом сильнее, чем, скажем, пожилая любительница игры в бридж, но что один, что другая вполне могли быть убийцами. Никаких следов борьбы обнаружено не было. Любой удар, нанесенный сзади, мог оглушить или убить Буна. Дж. Дж. Спиро из ФБР включился в дискуссию и в ответ на саркастическое замечание Эрскина-старшего заявил, что расследование местных убийств не входит в обязанности ФБР, но, поскольку Бун был убит при исполнении обязанностей правительственного чиновника, министерство юстиции проявило законный интерес к этому делу и откликнулось на поступившую от полиции Нью-Йорка просьбу о сотрудничестве.

Оставалось совершенно непонятным, кто мог убить Буна, если только он сам себя не убил, поскольку абсолютно у всех было алиби. Говоря «абсолютно у всех», я имею в виду не только присутствовавших в кабинете Вулфа – у меня не было причин подозревать, что убийца находится среди нас, – но и тысячу четыреста или тысячу пятьсот человек, находившихся в отеле «Уолдорф» на приеме. Убийство было совершено в течение получаса, между семью пятнадцатью, когда Фиби Гантер оставила Буну детскую коляску с экспонатами, среди которых были и два разводных ключа, и семью сорока пятью, когда Элджер Кейтс обнаружил тело. Полиция провела тщательную проверку – у всех было алиби, особенно у тех, кто находился в гостиной. Однако закавыка заключалась в том, что промышленники подтверждали алиби промышленников, а представители бюро – членов бюро. Как ни странно, никто из НАП не подтверждал алиби сотрудников бюро, и наоборот. Взять, к примеру, миссис Бун, вдову: ни один из членов ассоциации промышленников не мог утверждать, покидала ли она гостиную между семью пятнадцатью и семью сорока пятью. Сотрудники бюро, в свою очередь, ничего не могли сказать о Фрэнке Томасе Эрскине, президенте НАП.

Не имелось также свидетельств того, что целью убийства было помешать Буну произнести свою речь. Речь была совершенно в его стиле, весьма умеренной, не содержавшей никаких выпадов и угроз в чей-либо адрес. Судя по предварительному тексту, розданному представителям прессы, в ней не упоминалось ни одной фамилии. Да и дополнения, внесенные Буном в последний момент, не содержали ничего такого, что указывало бы на возможного убийцу.

Новое обстоятельство, о котором ничего не сообщалось в газетах, выплыло совершенно случайно благодаря миссис Бун. Из всех приглашенных к нам не явилась только Фиби Гантер, личная секретарша Буна. Ее имя, конечно, неоднократно упоминалось в течение заседания, но именно миссис Бун открыла нам новое обстоятельство. У меня создалось впечатление, что она проделала это умышленно. До того момента она ничем не привлекала внимания, дама в летах и весьма пышная, но не толстая и вполне ухоженная, с пуговкой вместо носа.

Вулф вернулся к вопросу о прибытии Чейни Буна в отель «Уолдорф». Кремер, который к тому времени уже был готов послать всех к черту и испариться, саркастически произнес:

– Я пришлю вам экземпляр своих записей. А пока Гудвин может занести в протокол следующее: Бун с супругой, Нина Бун, Фиби Гантер и Элджер Кейтс должны были выехать из Вашингтона поездом, отходящим в час дня, но Буна задержало какое-то срочное совещание, в связи с чем он не смог выехать вместе со всеми. Прибыв в Нью-Йорк, миссис Бун отправилась в отель «Уолдорф», где был заказан номер, а Нина Бун, Фиби Гантер и Элджер Кейтс поехали в нью-йоркское отделение Бюро регулирования цен. Бун прилетел самолетом в аэропорт Ла-Гуардия в пять минут седьмого, после чего сразу же отправился в отель и поднялся к себе в номер. Там к этому времени, кроме его супруги, уже находилась племянница. Они втроем спустились в бальный зал, и их сразу проводили в гостиную. У Буна, кроме небольшого кожаного чемоданчика, не было ни шляпы, ни пальто.

– Тот самый чемоданчик, – неожиданно вставила миссис Бун, – который мисс Гантер, по ее словам, забыла на подоконнике.

Я бросил на вдову укоризненный взгляд. Первое свидетельство раскола в рядах сторонников бюро, и то, как миссис Бун произнесла «по ее словам», звучало крайне зловеще. И понеслось. Хэтти Хардинг из НАП тут же подхватила тему:

– И мисс Гантер совершенно не права, потому что четыре разных человека видели у нее в руке этот чемоданчик, когда она выходила из гостиной!

– Это просто удивительно, как… – фыркнул Соломон Декстер.

– Прошу вас, сэр! – погрозил ему пальцем Вулф. – Какой такой чемоданчик? Дипломат? Несессер?

– Небольшой кожаный саквояж, – пришел на помощь Кремер. – Вроде тех, что носят врачи. В нем были валики для диктофона. Мисс Гантер описала его мне. Когда во вторник вечером она прикатила коляску с экспонатами в комнату, где произошло убийство, Бун сказал ей, что совещание в Вашингтоне закончилось раньше, чем он предполагал, поэтому он заехал в офис и в течение часа работал с диктофоном. Валики с записями он привез в Нью-Йорк в том самом чемоданчике и попросил секретаршу расшифровать записи. Она взяла чемоданчик с собой в гостиную, куда пришла выпить коктейль, и забыла на подоконнике. Вот и все.

– Это она так говорит, – упрямо повторила миссис Бун.

– Чепуха! – злобно посмотрел на нее Декстер.

– А вы видели у нее в руках чемоданчик, когда она выходила из гостиной? – спросила Хэтти Хардинг.

Взоры присутствующих обратились к вдове. Она оглядела всех. Одно ее слово – все станет ясно. Она либо предательница, либо нет. Вдова недолго размышляла над подобной альтернативой. Встретив взгляд Хэтти Хардинг, миссис Бун отчетливо произнесла:

– Нет.

Все вздохнули. Вулф повернулся к Кремеру:

– Что было надиктовано на валиках? Письма? Что именно?

– Мисс Гантер не знает. Бун ей ничего не сказал. В Вашингтоне тоже никто не знает.

– А о чем шла речь на том совещании, которое закончилось раньше, чем предполагал Бун?

Кремер покачал головой.

– С кем было совещание?

Кремер снова покачал головой.

– Мы пытались выяснить это в Вашингтоне, – сказал Дж. Дж. Спиро. – Ни о каком совещании ничего не известно. Мы также не знаем, где провел Бун время между часом и тремя дня. Единственная версия состояла в том, что с Буном пожелал встретиться глава вашингтонского отделения НАП, чтобы обсудить предстоящую речь. Однако тот это отрицает.

– Ей-богу, сколько можно?! – взорвался Бреслоу. – Чуть что, так сразу человек из ассоциации! Чертовски глупо с вашей стороны, Спиро! Не забывайте, на чьи деньги содержатся сотрудники ФБР! На деньги налогоплательщиков!

И они стали щедро поливать друг друга грязью. Вулф подобных вещей явно не поощрял.

– Вам не нравится, что ваша ассоциация упоминается так часто. Но тут уж ничего не поделаешь, сэр, – обратился он к Бреслоу. – При расследовании убийства подозреваются все, у кого имелись мотивы для совершения преступления. Вы слышали, как инспектор Кремер в начале нашей беседы говорил, что тщательное расследование не выявило ни улик, ни наличия у убитого личных врагов. Однако вы не станете отрицать, что у мистера Буна в связи с его служебным положением было много врагов, причем в основном члены НАП.

– Только один вопрос, мистер Вулф. Разве убийцей всегда является враг убитого? – спросил Уинтерхофф.

– Вот сами и ответьте, – сказал Вулф. – Вы ведь для этого и спросили.

– Нет, не всегда, – возразил Уинтерхофф. – В порядке иллюстрации своей мысли приведу такой пример. Вы не можете утверждать, что присутствующий здесь мистер Декстер был врагом мистера Буна. Напротив, они были друзьями. Но если мистер Декстер стремился занять пост директора Бюро регулирования цен, каковым он теперь является, почему бы ему не принять кое-какие тайные меры, чтобы директорское кресло стало свободным? Кстати, заметая следы, он мог умышленно бросить тень на членов организации, которую смертельно ненавидит, что и произошло.

Соломон Декстер улыбнулся ему, но как-то не слишком ласково:

– Мистер Уинтерхофф, вы, кажется, хотите быть привлеченным к суду за клевету?

– Ну что вы… Я ведь сказал «в порядке иллюстрации своей мысли».

– Однако тут имеется одна загвоздка. В четверг я до одиннадцати вечера был в Вашингтоне. Ну и что вы на это скажете?

– И тем не менее мистер Уинтерхофф высказал вполне разумное предположение, – отрезал Фрэнк Томас Эрскин.

– Одно из многих, – подхватил Бреслоу. – Можно упомянуть и другие. Они общеизвестны. Так почему бы о них не сказать? Вот, например, уже несколько месяцев ходят слухи о близких отношениях мистера Буна с его секретаршей Фиби Гантер и о том, потребует миссис Бун развода или нет. Можно задуматься и о другом. Поэтому имеется причина, причем, с точки зрения мисс Гантер, довольно веская, для развода Буна с женой, вне зависимости от желания миссис Бун. Ну и что скажете на это, инспектор? Разве при расследовании дел об убийстве не положено интересоваться подобными вопросами?

Элджер Кейтс вскочил с места и дрожащим голосом воскликнул:

– Я протестую против подобных инсинуаций! Это в крайней степени непристойно!

Его лицо побелело от негодования. Я и подумать не мог, что он способен на такое. Именно Кейтс, начальник аналитического отдела Бюро регулирования цен, привез в отель «Уолдорф» последние данные, которые могли понадобиться Буну для его речи, и обнаружил тело. Если бы я увидел его в метро и меня попросили бы угадать род его занятий, то не задумываясь сказал бы: «Аналитик». Он идеально подходил по всем параметрам: по весу, цвету лица и объему грудной клетки. Но то, как пылко он встал на защиту чести своего учреждения, заслуживало уважения. Я ухмыльнулся ему.

Судя по реакции, вызванной его словами, можно было подумать, что промышленники больше всего боятся и ненавидят аналитический отдел Бюро регулирования цен. Все словно с цепи сорвались. Я уловил лишь две реплики: одну сделал Бреслоу, внесший посильную лепту в стоящий в комнате гам, ну а вторую произнес начальственным тоном Дон О’Нил:

– Не вмешивайтесь не в свое дело, Кейтс! Сядьте и заткнитесь!

Повелительный тон О’Нила показался мне довольно странным, ведь Кейтс состоял на службе не у него. Следом за О’Нилом Эрскин-старший развернулся в своем красном кожаном кресле лицом к Кейтсу и язвительно заметил:

– Раз вы не сочли нужным сообщить президенту НАП о случившемся, уж кому-кому, но только не вам говорить о том, что пристойно, а что нет!

Так вот почему они набросились на него! Потому что он сообщил об убийстве Буна в первую очередь управляющему отелем, а не им! Да, пожалуй, ему не следовало ранить их нежные души.

– Надеюсь, мистер Кейтс, – продолжил Эрскин, – вам известно, что такие чувства, как ревность, мстительность или зависть, зачастую приводят к насилию, а потому являются вполне пристойной темой при расследовании убийства. В этой связи было бы уместно спросить вас, например, действительно ли вы планировали жениться на племяннице мистера Буна. И не собирался ли он помешать свадьбе, поскольку не одобрял…

– Вы лжец! – крикнула Нина Бун.

– Пристойно там или непристойно, но вы определенно не вправе спрашивать меня о чем-либо, – дрожащим фальцетом произнес Кейтс. – Если бы подобный вопрос мне задали в полиции, я бы ответил, что это соответствует действительности лишь отчасти. По меньшей мере двести наших сотрудников хотели и, смею предположить, до сих пор хотят жениться на племяннице мистера Буна. И мне не показалось, что мистер Бун имел какое-то определенное мнение по поводу замужества своей племянницы. – Кейтс повернулся, избирая себе новую мишень. – Я хотел бы поинтересоваться у мистера Вулфа, который лично признался, что его услуги оплачивает НАП, не приглашены ли мы сюда для инквизиционного процесса, типичного для этой организации?

– А я, – заговорил Соломон Декстер голосом, похожим на гудок паровоза в туннеле, – хотел бы проинформировать мистера Вулфа о том, что он далеко не единственный детектив, состоящий на службе ассоциации. Вот уже почти год за ответственными сотрудниками нашего бюро ходят хвостом частные сыщики. И самым бесстыдным образом копаются в их биографии в надежде отыскать порочащие сведения. Не знаю, принимает ли мистер Вулф участие в этих операциях, но…

Представители НАП, исполненные благородного негодования, начали громко все отрицать. Если бы я предусмотрительно не рассадил враждующие армии, возможно, они сошлись бы в рукопашном бою. Вулф выглядел раздраженным, но он и пальцем не пошевельнул, чтобы прекратить начавшуюся свару, должно быть, из опасения, что это потребует больше энергии, чем ему хотелось бы израсходовать. Но тут инспектор Кремер встал с места и поднял руку, восстановив тем самым относительную тишину.

– Перед тем как уйти, я хотел бы сказать три вещи, – пробасил он. – Первое. Мистер Декстер, могу вас заверить, что Вулф не имеет никакого отношения к слежке за вашими людьми и изучению их автобиографии, потому что подобная работа слишком плохо оплачивается. Второе. Мистер Эрскин и вы, джентльмены, полиция хорошо осведомлена, что ревность и все такое прочее зачастую является причиной убийства, и мы стараемся об этом не забывать. Третье. Мистер Кейтс, я знаю Вулфа почти двадцать лет и могу объяснить вам, почему он пригласил нас всех сюда. Просто-напросто потому, что хотел как можно скорее, не вставая с кресла и не заставляя Гудвина тратиться на бензин, узнать все обстоятельства дела. Не могу ничего сказать про остальных, но я свалял дурака, явившись сюда. – Он обернулся. – Пошли, Стеббинс. Вы идете, Спиро?

Конечно, совещание на этом закончилось. Представители бюро были уже сыты по горло, и хотя промышленники, во всяком случае большинство из них, выказывали готовность остаться и продолжать схватку, но тут уж Вулф воспользовался правом вето.

Когда все поднялись, Эд Эрскин вновь пересек линию огня и предпринял очередной заход в сторону Нины, но, как мне показалось издали, она с ходу отшила его, даже не раскрывая рта. Я преуспел гораздо лучше, несмотря на то что работал на Ниро Вулфа, нанятого враждебной НАП. Когда я сказал, что в этой части города поймать такси практически невозможно, и предложил доставить их с миссис Бун в отель на нашей машине, она ответила:

– Нас обещал подвезти мистер Декстер.

Коротко и ясно. Я это оценил.

Впрочем, после того как все ушли и мы с Вулфом остались одни, выяснилось, что мне все равно не удалось бы проводить ее, даже если бы она согласилась.

– Жаль, что Кремер сорвал совещание, – заметил я. – Продержи мы их чуть подольше, скажем недели две, мы бы знали, с чего начинать. Очень жаль.

– Вовсе не жаль, – раздраженно отозвался он.

– Неужели? – Я развел руками и снова сел. – Стало быть, совещание имело головокружительный успех? Кто из посетителей, по-вашему, заслуживает особого внимания?

– Мисс Гантер, – ответил он, к моему удивлению.

– Да? И почему?

– Потому что она не пришла. У тебя есть ее адрес?

– Конечно. Я же посылал ей телеграмму…

– Отправляйся и привези ее сюда.

Я посмотрел на него, на часы и снова на него:

– Но уже двадцать минут двенадцатого!

Он кивнул:

– По ночам ездить намного безопаснее. Движение не такое интенсивное.

– Не буду спорить. – Я поднялся. – НАП платит вам, а вы платите мне. Ничего не поделаешь.

Глава 10

Я взял с собой набор ключей, на случай если дом 611 на Восточной Пятьдесят пятой улице окажется старомодным зданием без лифта и с закрытым входом, но это был двенадцатиэтажный улей с тентом над входом и обслуживающим персоналом. Я прошел через просторный холл к лифту, шагнул внутрь и небрежно сказал:

– Гантер.

Не глядя на меня, лифтер лениво закончил зевок и крикнул:

– Эй, Сэм! Это к Гантер!

Появившийся швейцар, мимо которого я благополучно проскочил, смерил меня строгим взглядом.

– Я позвоню ей, – сказал он, – но это пустая трата времени. Как ваша фамилия и из какой вы газеты?

Обычно я стараюсь экономить и не подмазываю персонал, но при сложившихся обстоятельствах, имея возможность не стесняться в расходах, я подумал, что и этот парень вполне может получить малую толику от щедрот НАП. Я вышел из лифта и прошел с ним к коммутатору, после чего, протянув ему десятидолларовую банкноту, сказал:

– Я не из газеты. Я продаю морские раковины.

Он покачал головой и начал манипулировать с пультом. Тогда я положил ему руку на плечо:

– Ты меня недослушал. Это был папа. А вот и мама. – Я выложил еще одну десятку. – Но хочу сразу предупредить: детей не будет.

Но он только снова покачал головой и поднял тумблер. Я был так потрясен, что потерял дар речи. Мне часто приходилось иметь дело со швейцарами, и я вполне способен сразу определить того из них, кто слишком честен, чтобы взять двадцать баксов за сущую ерунду. Но этот явно не относился к данной категории. Его моральные принципы, очевидно, были не столь высоки, а значит, подобная неподкупность мотивировалась чем-то иным. Я оправился от шока, услышав, как он произносит:

– Он говорит, что продает морские раковины.

– Меня зовут, – уточнил я, – Арчи Гудвин, и меня прислал мистер Ниро Вулф.

Швейцар повторил мои слова в трубку и уже через секунду положил ее, посмотрев на меня с удивлением:

– Она сказала, пусть поднимается. Девять-«аш». – Он проводил меня к лифту. – Насчет папы и мамы… Я передумал. Если вы, конечно, все еще не против…

– Я пошутил. У них действительно есть дети. А вот это маленький Хорас. – Я дал ему четвертак, вошел в лифт и сказал лифтеру: – Девять-«аш».

Не в моих правилах отпускать замечания личного характера в первые пять минут знакомства с молодыми женщинами, но на сей раз я изменил себе, поскольку замечание буквально сорвалось у меня с языка. Когда я нажал на кнопку звонка, а мисс Гантер открыла дверь и сказала «добрый вечер» и я, сняв шляпу и шагнув в квартиру, ответил, свет люстры над головой так сиял в ее волосах, что у меня невольно выскочило:

– «Голден бантам».

– Да, – кивнула она, – я действительно крашу волосы именно этим.

Теперь я начал потихоньку понимать, почему швейцар проявил такую неподкупность. Ее фотографии в газетах меркли по сравнению с оригиналом. Повесив мое пальто и шляпу, мисс Гантер провела меня в комнату, но, оказавшись на середине, повернула голову и сказала:

– Вы знакомы с мистером Кейтсом?

Я решил, что она сказала это непроизвольно. Примерно так же, как я сделал свое замечание, но неожиданно увидел Кейтса, сидевшего в кресле в темном углу комнаты.

– Привет, – произнес я.

– Добрый вечер, – просвиристел он, поднимаясь.

– Садитесь. – Фиби Гантер поправила загнувшийся угол ковра носком маленькой красной тапки. – Мистер Кейтс приехал рассказать о вашем совещании. Что будете пить? Скотч? Водку? Бурбон? Джин? Кока-колу?

– Нет, благодарю. – Я с трудом вернул на место съехавшие набекрень мозги.

– Ну… – Она села на диван. – Вы пришли взглянуть на цвет моих волос или по другому поводу?

– Извините, если помешал вам и мистеру Кейтсу.

– Все в порядке, не так ли, Эл?

– Нет, не в порядке, – решительно возвысил свой тонкий голос Элджер Кейтс, – если вы действительно хотите знать мое мнение. Было бы непростительной глупостью доверять ему и верить его словам. Как я уже говорил, он получает деньги от НАП.

– Да, вы уже это говорили. – Мисс Гантер устроилась поудобнее на диване. – Но раз ему нельзя доверять, нам остается быть чуть-чуть умнее его, чтобы узнать у него больше, чем он хочет выяснить у нас. – Она посмотрела на меня, и мне показалось, что она улыбается, но я тут же сообразил, что ничего определенного сказать не могу – настолько подвижно было ее лицо, особенно рот. Итак, она посмотрела на меня, возможно, с улыбкой. – У меня есть своя теория относительно мистера Кейтса. Он рассуждает так, как было принято задолго до его рождения. По-видимому, любит читать старомодные романы. Вот бы никогда не подумала, что руководитель аналитического отдела вообще читает романы. А вы что думаете?

– Я не хочу говорить о людях, которые мне не доверяют, – вежливо парировал я. – Но не думаю, что вы правы.

– Вы о чем?

– О том, что вы умнее меня. Соглашусь, вы гораздо красивее меня, но вряд ли умнее. В возрасте двенадцати лет я уже был чемпионом Зейнсвилла, штат Огайо, по правописанию.

– Как пишется слово «шпионить»?

– Какое ребячество! – Я бросил на нее сердитый взгляд. – Не думаю, что вы считаете, будто поимка преступников – это та работа, которой следует стыдиться, раз уж у тебя хватает на это мозгов. Кстати, а почему, если вы предполагали, что я к вам приду, то не предупредили швейцара… – Я умолк, потому что она, возможно, смеялась надо мной, и только смотрел на нее, что было не слишком осмотрительно с моей стороны, потому что именно это мешало моему мыслительному процессу. – Сдаюсь, – любезно сказал я. – Вы загнали меня в угол и заставили моргнуть. Первый раунд за вами. Начинаем второй раунд. Быть может, ваш мистер Кейтс настолько же предан вам, как тот парень – как бишь его? – который стоит на горящей палубе, но он болван. Ниро Вулф очень хитер, не буду отрицать, но представить, что он будет покрывать убийцу только потому, что он один из тех, кто подписывает его чеки, – это полный бред! Скажите, был ли хоть один случай, чтобы он отошел в сторону и согласился бы на замену, какой бы хорошей она ни была? Хочу дать вам бесплатный совет. Если вы считаете, что Буна убил кто-нибудь из сотрудников вашего бюро, и не хотите, чтобы это было раскрыто, немедленно выставьте меня вон и держитесь как можно дальше от Вулфа. Если же вы полагаете, что убийство совершено кем-либо из НАП, и хотите помочь найти убийцу, тогда быстро надевайте туфли, пальто и шляпку, и мы поедем к Вулфу. – Я повернулся к Кейтсу. – Если же вы убили Буна и у вас есть мотив, о котором вы из чувства порядочности предпочли умолчать, советую вам поехать с нами, чистосердечно во всем признаться и на этом закончить.

– Что я вам говорил! – торжествующе воскликнул Кейтс, обращаясь к мисс Гантер. – Видите, как он мягко стелет?

– Не глупите, – с досадой сказала она. – Я вам все объясню. Поняв, что я умнее его, мистер Гудвин решил взяться за вас. И у него наверняка есть документальное подтверждение, что вы болван. Знаете, вам лучше уйти. Предоставьте его мне. Увидимся завтра в офисе.

– Нет! – решительно затряс головой Кейтс. – Он будет продолжать гнуть свое! Я не собираюсь…

Он все бубнил и бубнил, но для меня смысла излагать его речь было не больше, чем ему продолжать говорить, так как мисс Гантер поднялась с дивана, подошла к вешалке и сняла его пальто и шляпу. Мне показалось, что она не совсем годилась на роль личного секретаря. Секретарша должна ходить взад-вперед, приносить и уносить бумаги, вводить и провожать посетителей. А если она вызывает постоянное желание ловить каждое ее движение, о какой работе может идти речь?!

Кейтс, конечно, сдался. Две минуты спустя дверь за ним захлопнулась, и мисс Гантер заняла свое место на диване среди подушек. Я пытался собраться с мыслями, и, когда она, возможно, улыбнулась и сказала, чтобы я продолжал дерзать и обучил ее таблице умножения, поднялся и попросил разрешения воспользоваться телефоном.

Она округлила глаза:

– Ну а что требуется от меня? Я должна спросить, кому вы собираетесь звонить?

– Нет, просто сказать «да».

– Да. Телефон прямо за…

– Я понимаю, спасибо.

Телефон находился на маленьком столике у стены, там же стоял табурет. Я выдвинул табурет, сел спиной к мисс Гантер и набрал номер. После первого же гудка Вулф поднял трубку, поскольку терпеть не может, когда звонит телефон.

– Мистер Вулф? Это Арчи. Я здесь, у мисс Гантер, и мне кажется, ваша идея привезти ее к нам не самая удачная. Во-первых, она чертовски умна, но дело не в этом. Она принадлежит к категории тех женщин, о которых я мечтал последние десять лет, помните, я вам рассказывал? Не скажу, что она красива, это дело вкуса, но она точно мой идеал. Поэтому лучше предоставьте ее мне. Она начала с того, что сделала из меня мартышку, но это исключительно потому, что я был в шоке. Возможно, чтобы отойти, мне потребуется неделя, месяц или даже год, потому что очень трудно сосредоточиться на работе при таких обстоятельствах, но вы можете на меня положиться. Ложитесь спать, я свяжусь с вами утром.

Я встал с табурета, повернулся лицом к дивану, но мисс Гантер там не было. Она стояла перед зеркалом в прихожей, в темно-синем пальто с лисьим воротником, пристраивая на голову какое-то темно-синее сооружение.

– Пошли! – небрежно сказала она.

– Куда?!

– Не валяйте дурака! – Она отвернулась от зеркала. – Вы же лезли из кожи вон, чтобы уговорить меня поехать к Ниро Вулфу, и вам это удалось. Второй раунд ваш. Когда-нибудь мы сыграем роббер-другой в бридж. А пока я еду к Вулфу, и нам придется отложить бридж до лучших времен. Я очень рада, что вы не считаете меня красивой. Ничто так не раздражает женщину, как слова о том, что она красива.

Пока я надевал пальто, она открыла дверь. Сумочка у мисс Гантер под мышкой была из того же темно-синего материала, что и шляпка. По пути к лифту я попытался объясниться:

– Я не сказал, что вы некрасивы, я сказал…

– Я слышала, что вы сказали. Вы ранили меня в самое сердце. Это больно слышать даже от незнакомца, который к тому же может оказаться врагом. Я тщеславна, в этом мое несчастье. А так как у меня проблемы со зрением, то я считаю себя красавицей.

– Я тоже… – начал я, но вовремя заметил, что уголок ее рта ползет вверх.

И я не кривил душой. Если кто-то может подумать, что я проворонил все авансы, которые она мне раздавала, не буду спорить, но мне хотелось бы подчеркнуть: я был рядом с ней, смотрел на нее, слушал ее и, что самое ужасное, она действительно была ослепительно красива.

По дороге на Тридцать пятую улицу мисс Гантер поддерживала со мной дружескую беседу, словно я не состоял на службе у НАП. Войдя в дом, мы нашли кабинет пустым. Оставив гостью, я отправился на розыски Вулфа. Он был на кухне и увлеченно обсуждал с Фрицем меню на завтра. Я сел на стул, задумавшись о последних событиях, связанных с мисс Гантер, в ожидании, когда Вулф и Фриц закончат с меню. Наконец Вулф заметил мое присутствие:

– Она здесь?

– Конечно. Поправьте галстук и причешитесь.

Глава 11

В четверть третьего ночи Вулф взглянул на настенные часы и со вздохом произнес:

– Что ж, мисс Гантер, я готов выполнить свою часть договора. Я обещал ответить на ваши вопросы после того, как вы ответите на мои. Спрашивайте.

Мне некогда было любоваться красотой мисс Гантер, поскольку по требованию Вулфа я вел стенографическую запись беседы и, не поднимая глаз, уже исчеркал пятьдесят четыре страницы. Вулф пребывал в настроении, которое я называл «загляни-под-каждый-камень», и, с моей точки зрения, некоторые записи имели примерно такое же отношение к убийству Буна, как историческая переправа армии Джорджа Вашингтона через реку Делавэр. Правда, кое-что могло оказаться полезным. Главным образом ее путевые заметки о передвижениях в прошлый вторник. К своему удивлению, мисс Гантер ничего не знала о совещании, помешавшем Буну отправиться вместе со всеми на поезде. Обычно она была в курсе всех его дел. В Нью-Йорке она вместе с Элджером Кейтсом и Ниной Бун отправилась в отделение Бюро регулирования цен. Кейтс пошел в аналитический отдел, а они с Ниной принялись помогать сотрудникам бюро отбирать на складе товары, необходимые для иллюстрации предстоящей речи Буна. Там был огромный ассортимент самых разных вещей, начиная от зубочисток и кончая пишущими машинками, и только к шести часам они управились с работой, отобрав два консервных ножа, два разводных ключа, две мужские рубашки, две авторучки и детскую коляску. Один из сотрудников помог мисс Гантер вынести все это добро на улицу и поймать такси до отеля «Уолдорф», куда уже уехала Нина. Коридорный поднял товары на этаж, где находился Большой бальный зал и гостиная. Там мисс Гантер узнала, что Бун просил ему не мешать, поскольку он готовится к выступлению в задней комнате, позднее ставшей печально известной как Комната убийства. Представитель НАП, генерал Эрскин, проводил ее туда.

– Генерал Эрскин? – переспросил Вулф.

– Да. Эд Эрскин, сын президента ассоциации. – (Я фыркнул.) – Он бригадный генерал, – объяснила она. – Один из самых молодых генералов в авиации.

– Вы с ним знакомы?

– Нет, но видела его раз или два. Однако, само собой, я его терпеть не могу. – (На этот раз я не сомневался: она не улыбалась.) – Я ненавижу всех, кто связан с НАП.

– Естественно. Продолжайте.

Эд Эрскин подкатил коляску к двери комнаты за сценой и распрощался. Фиби Гантер пробыла у Буна не больше двух-трех минут. Впоследствии полиция потратила много часов на изучение этих двух или трех минут – последних минут, когда кто-то, кроме убийцы, видел Буна живым. Ну а Вулф потратил на них две странички моего блокнота. Бун был сосредоточен и напряжен сильнее обычного – ничего удивительного в данной ситуации. Он вытащил из коляски мужские рубашки и разводные ключи и разложил на столе, просмотрел сопроводительные документы, напомнил мисс Гантер, чтобы во время его выступления она сверялась с напечатанным текстом и отмечала все отклонения от оригинала, которые он сделает. Затем отдал ей кожаный чемоданчик и попросил оставить его одного.

Она вернулась в гостиную, выпила два коктейля подряд, поскольку явно в этом нуждалась, затем вместе со всеми проследовала в бальный зал, отыскала восьмой столик возле сцены, зарезервированный для представителей Бюро регулирования цен, и села. Она как раз ела фруктовый салат, когда неожиданно вспомнила, что забыла кожаный чемоданчик на подоконнике в гостиной. Но никому ничего не сказала, не желая признаваться в своей оплошности, и только собралась было, извинившись перед сидевшей рядом миссис Бун, выйти из-за стола, как Фрэнк Томас Эрскин поднялся на сцену и объявил в микрофон: «Дамы и господа, с глубоким прискорбием вынужден сообщить вам печальную новость, по причине которой никому не разрешается покинуть зал…»

Лишь спустя час ей удалось попасть в гостиную, но кожаный чемоданчик исчез.

Бун говорил ей, что в чемоданчике находятся валики с надиктованными им днем в вашингтонском офисе текстами. Больше она ничего не знала. В том, что Бун не рассказал ей о содержании записей на валиках, не было ничего удивительного, поскольку он редко этим делился. Для текущей работы мистер Бун пользовался услугами нескольких стенографисток, но самые важные письма и распоряжения, которые могли содержать конфиденциальную информацию, он записывал на диктофон и давал перепечатывать только мисс Гантер. Всего было двенадцать таких чемоданчиков с десятью валиками в каждом, и чемоданчики эти постоянно курсировали между мистером Буном и мисс Гантер, а также мисс Гантер и другими стенографистками, поскольку Бун практически всегда пользовался диктофоном. Чемоданчики были пронумерованы. Пропал номер четвертый. Мистер Бун всегда пользовался диктофоном фирмы «Стенофон».

Мисс Гантер призналась, что совершила ошибку. До утра среды она никому не говорила о пропаже, пока полиция не поинтересовалась, что лежало в кожаном чемоданчике, с которым мисс Гантер пришла в гостиную. Конечно, какая-то крыса из НАП донесла об этом полицейским. Она объяснила свое молчание нежеланием признаться в халатности, заметив, однако, что это никому не причинило вреда, поскольку содержимое чемоданчика никак не могло быть связано с убийством.

– Четыре свидетеля утверждают, что, когда вы из гостиной направились в бальный зал, чемоданчик был при вас, – пробурчал Вулф.

Слова Вулфа не произвели на Фиби Гантер особого впечатления. Она как ни в чем не бывало пила бурбон с водой и курила сигарету.

– Или вы верите им, или вы верите мне. Меня нисколько не удивит, если не четыре, а все сорок человек из ассоциации заявят, что подглядывали в замочную скважину и видели, как я убила мистера Буна.

– Вы говорите о членах НАП. Но миссис Бун не имеет отношения к ассоциации.

– Не имеет, – передернула плечами Фиби. – Мистер Кейтс рассказал мне, что она обо мне говорила. Миссис Бун меня недолюбливает. А возможно, хотя я в этом сильно сомневаюсь, она ко мне вполне неплохо относится, но ей ненавистна сама мысль, что ее муж зависит от меня. Обратите внимание, что ей даже не пришлось лгать: она ведь не говорила, что видела у меня в руках чемоданчик, когда я выходила из гостиной.

– А в чем именно мистер Бун зависел от вас?

– В том, чтобы я выполняла его приказания.

– Конечно, – едва слышно пробормотал Вулф. – Но что он получал от вас взамен? Послушание? Преданность? Дружеское участие? Счастье? Экстаз?

– Боже правый! – Лицо ее исказила гримаса отвращения. – Можно подумать, что эти вопросы задает жена какого-нибудь конгрессмена… Мистер Бун получал высококвалифицированную работу. Не стану утверждать, что за те два года, которые я работала на мистера Буна, я не испытывала экстаза, но я всегда оставляла его за дверями офиса, да и вообще я приберегала его на потом, предвидя встречу с мистером Гудвином. – Она всплеснула руками. – Наверное, вы тоже читаете старомодные романы. Что ж, если вам так хочется узнать, была ли у меня интимная связь с мистером Буном, мой ответ «нет». Во-первых, у него не было времени для флирта – как, впрочем, и у меня. Во-вторых, он был не в моем вкусе. Правда, я почти боготворила его.

– Да неужели?

– Да, – ответила она с нажимом. – Он был раздражительным и слишком придирчивым, весьма упитанным и вечно обсыпанным перхотью; более того, он сводил меня с ума требованиями строго соблюдать его расписание. Но это был самый честный, самый благородный человек в Вашингтоне из всех, кого я знала. Он боролся с самой гнусной шайкой свиней и рвачей на всем белом свете. И поскольку сама я человек крайне нерешительный, то боготворила его, а вот где он мог достичь экстаза, тут уж, извините, это не ко мне.

Казалось, вопрос степени экстаза мы закрыли. Заполняя страницу за страницей в своем блокноте, я спросил себя, насколько верю ее словам, и, когда понял, что стрелка моей веры, достигнув отметки «девяносто», продолжает ползти к «ста», дисквалифицировал себя за пристрастность.

У Фиби сложилось определенное мнение относительно убийства. Она сомневалась, чтобы несколько членов НАП, пусть даже двое, могли вступить в сговор с целью убить Буна, поскольку все они были слишком осторожны и не рискнули бы замыслить столь сенсационное преступление. Это мог совершить лишь одиночка, кто-то из тех, кому мешала деятельность Буна как руководителя Бюро регулирования цен или чьи интересы были ущемлены столь сильно, что перспектива запятнать репутацию ассоциации отошла на второй план. Поэтому Фиби Гантер согласилась с Вулфом, что промышленники заинтересованы в поимке убийцы.

– Тогда не означает ли это, – спросил Вулф, – что вы лично и ваше бюро предпочли бы, чтобы убийца не был обнаружен?

– Может, и означает, – призналась мисс Гантер. – Однако я не настолько логична и хочу, чтобы преступника поймали.

– Потому что вы боготворили мистера Буна? Это понятно. Но в таком случае почему вы не приняли мое приглашение прийти вчера вечером, чтобы все обсудить?

То ли у нее ответ был заранее заготовлен, то ли ей не надо было ничего придумывать.

– Потому что мне не хотелось. Я очень устала и не знала, кто еще будет. И я уже тысячу раз ответила на тысячу вопросов в полиции и в ФБР и мечтала отдохнуть.

– Однако с мистером Гудвином вы все же приехали…

– Конечно. Любая девушка, которая нуждается в отдыхе, отправилась бы с мистером Гудвином куда угодно, потому что с ним можно не включать мозги. – Даже не взглянув в мою сторону, она продолжила: – Однако я не собиралась провести здесь всю ночь, а время уже позднее. Теперь моя очередь задавать вопросы.

И тут Вулф взглянул на часы и со вздохом сказал:

– Спрашивайте.

Она переменила позу, сделала глоток бурбона, эффектно откинула голову на спинку кресла из красной кожи и спросила безразличным тоном:

– Кто связался с вами от имени НАП, что они вам сказали, на что вы согласились и сколько они вам платят?

Вулф был настолько поражен, что едва не заморгал глазами:

– О нет, мисс Гантер, так дело не пойдет!

– Почему? Мы ведь договорились!

Вулф понял, что загнал сам себя в ловушку.

– Хорошо, давайте-ка поглядим. Ко мне приехали мистер Эрскин с сыном, мистер Бреслоу и мистер Уинтерхофф. Затем появился мистер О’Нил. Они наговорили с три короба, но в результате наняли меня провести расследование. Я дал согласие попытаться найти убийцу. А во что им…

– Независимо от того, кем бы он ни был?

– Да. Не перебивайте. Во что им обойдется мое содействие, покажет будущее. Мой гонорар будет прямо пропорционален расходам. Мне не нравится НАП. Я анархист.

Вулф явно решил продемонстрировать свою эксцентричность, чтобы максимально использовать ситуацию. Мисс Гантер не обратила на это внимания.

– Не пытались ли они внушить вам, что убийца не принадлежит к их ассоциации?

– Нет.

– Не создалось ли у вас впечатления, что они подозревают какое-либо определенное лицо?

– Нет.

– Не считаете ли вы, что убийцей является один из них?

– Нет.

– Стало быть, вы довольны, что ни один из них не является убийцей?

– Нет.

Она раздраженно всплеснула руками:

– Это глупо! Вы ведете нечестную игру. И только и делаете, что говорите «нет».

– Я отвечаю на ваши вопросы и не сказал ни слова неправды. Сомневаюсь, что вы были так же честны со мной.

– В чем же я вас обманула?!

– Пока не знаю. Еще не знаю. Но непременно узнаю. Продолжайте.

– Простите, – вмешался я, – но у нас еще не было прецедента, чтобы вас допрашивал человек, подозреваемый в убийстве. Следует ли мне все это записывать?

Вулф даже не взглянул в мою сторону:

– Продолжайте, мисс Гантер. Мистер Гудвин всего лишь воспользовался случаем, чтобы назвать вас подозреваемой в убийстве.

Она пыталась сосредоточиться и тоже меня игнорировала.

– Не считаете ли вы, – спросила она, – что использование в качестве орудия убийства разводного ключа свидетельствует о непреднамеренном убийстве? Ведь никто не знал, что там окажется ключ.

– Нет.

– А почему?

– Потому что убийца мог явиться вооруженным, но, увидев разводной ключ, решил воспользоваться им.

– И все же могло ли убийство быть непреднамеренным?

– Да.

– Не создалось ли у вас впечатления, что кому-то из НАП известно, кто взял кожаный чемоданчик и куда он делся?

– Нет.

– Или где он сейчас находится?

– Нет.

– Подозреваете ли вы кого-нибудь?

– Нет.

– Почему вы послали за мной мистера Гудвина? Почему именно за мной, а не за кем-либо другим?

– Потому что вы не ответили на мое приглашение и я хотел узнать причину.

Она замолчала, выпрямилась, допила бурбон и пригладила волосы.

– Все это чушь! – с чувством произнесла она. – Я могу хоть целую неделю задавать вам вопросы, но откуда мне знать, что вы говорите правду? Вы утверждаете, например, будто вам неизвестно, что стряслось с чемоданчиком и где он находится. А он, возможно, спрятан в этой самой комнате. Может быть, даже в вашем письменном столе.

Она посмотрела на свой стакан, увидела, что он пуст, и поставила на столик, на котором обычно выписывали чеки.

– Я находился в таком же невыгодном положении, когда расспрашивал вас, – кивнул Вулф.

– Но мне незачем вам врать!

– Вздор! У людей всегда есть причина что-нибудь скрывать. Продолжайте.

– Не стоит. – Она поднялась и разгладила юбку. – Это бесполезно. Лучше поеду домой и лягу спать. Посмотрите на меня. Я наверняка похожа на старую кошелку, да?

Мисс Гантер снова удалось обескуражить Вулфа. Он явно не привык, чтобы женщины спрашивали его, как они выглядят.

– Нет, – буркнул он.

– Опять «нет», – улыбнулась она. – А я измотана до предела. Но обычно чем больше я устаю, тем меньше это заметно. Во вторник я пережила самое сильное потрясение в жизни и с тех пор очень плохо сплю. – Она обернулась ко мне. – Скажите, пожалуйста, где тут можно поймать такси?

– Я вас отвезу. Мне все равно нужно поставить машину в гараж.

Она пожелала Вулфу спокойной ночи, мы оделись, вышли и сели в машину. Мисс Гантер откинулась на сиденье и на секунду закрыла глаза, затем открыла их, выпрямилась и посмотрела на меня.

– Итак, вы имели успех у Ниро Вулфа, – заметил я, словно разговаривал с незнакомкой.

– Не стоит быть таким холодным. – Она обхватила мою руку чуть пониже плеча и крепко сжала. – Не обращайте внимания. Это ничего не значит. Иногда мне просто хочется чувствовать рядом крепкую мужскую руку. Вот и все.

– Хорошо, я действительно мужчина.

– Как я и подозревала.

– Когда все закончится, я с удовольствием научу вас играть в бильярд или проверять слова в словаре.

– Спасибо. – (Мне показалось, она вздрогнула.) – Когда все закончится.

В конце Сороковых улиц нас задержал светофор.

– Кажется, у меня сейчас начнется истерика, – сказала она. – Не пугайтесь.

Я посмотрел на нее. В жизни не видел человека, столь далекого от истерики. Когда я остановил машину перед ее домом, она выпорхнула на тротуар – я не успел даже пошевелиться – и протянула мне руку:

– Спокойной ночи. Или это является нарушением ваших правил – пожать руку подозреваемой в убийстве?

– Конечно. – (Мы обменялись рукопожатием. Ее рука идеально подходила моей.) – Чтобы поймать ее врасплох.

Она скрылась в подъезде, возможно одарив швейцара коротким взглядом, чтобы подкрепить его мотивацию.

Поставив машину в гараж и вернувшись домой, я зашел в кабинет, чтобы проверить, хорошо ли заперт сейф. На моем столе лежала нацарапанная рукой Вулфа записка:

Арчи, впредь не встречайся с мисс Гантер без моего приказа. Умная женщина всегда опасна. Мне не нравится все это дело. Завтра я решу, не следует ли от него отказаться и вернуть аванс. Утром вызови Пензера и Гора.

Н. В.

Противоречивость записки свидетельствовала о том, в какой растерянности пребывал шеф. Ставка Сола Пензера составляла тридцать долларов в день, а Билла Гора – двадцать, не говоря уже о неизбежных текущих расходах. И если Вулф пошел на такие издержки, значит задаток он возвращать не собирался. Ему просто хотелось, чтобы я пожалел его, поскольку он взялся за такую трудную работу. Я поднялся в свою комнату, мимоходом посмотрев на его дверь на втором этаже. Красная лампочка горела. Значит, Вулф включил сигнализацию.

Глава 12

Всю сложность дела я осознал на следующее утро, когда в одиннадцать часов Вулф спустился из оранжереи и принялся инструктировать Сола Пензера и Билла Гора.

Тем, кто только видел, но не знал Сола Пензера, он мог показаться невзрачным, дурно выбритым, маленьким носатым человечком. Но для тех, кто его знал, для Вулфа и для меня например, внешность Сола не имела значения. Он был одним из лучших оперативников Нью-Йорка, которому из года в год предлагали как минимум в десять раз больше работы, чем у него было возможности и желания выполнить. Однако он никогда не отказывал Вулфу, если действительно мог ему помочь. В то утро он сидел в кресле, держа на коленях видавшую виды кепку и ничего не записывая, так как всегда полагался на свою память, и слушал Вулфа. Тот обрисовал в общих чертах положение дел и велел Солу провести в отеле «Уолдорф» столько часов или дней, сколько понадобится, прислушиваясь и принюхиваясь ко всему и не упуская из виду никого и ничего.

Билл Гор был мощного телосложения, крепко сбитый парень, и одного взгляда на его макушку было достаточно, чтобы понять: он обречен, поскольку в ближайшие пять лет вконец облысеет. Он получил задание отправиться в Ассоциацию промышленников и собрать кое-какие сведения. Вулф предварительно созвонился с Эрскином и заручился его содействием.

– Неужели дела обстоят так плохо? – спросил я, когда они ушли.

– Почему плохо? – нахмурился Вулф.

– Вы прекрасно знаете почему! Пятьдесят долларов в день на объедки! Что в этом гениального?

– Гениального? – Вулф нахмурился, бросив на меня сердитый взгляд. – А что может сделать гений в этой людской сутолоке?! Больше тысячи человек, у которых имеются мотивы для убийства, возможность его совершить и подручные средства. Черт меня дернул поддаться на твои уговоры!

– Нет уж, сэр! Даже не пытайтесь! – твердо сказал я. – Когда я почувствовал, что придется попотеть, а потом прочитал вашу записку, то сразу понял, что вы захотите взвалить всю вину на меня. Признаюсь, не думал, что дело так безнадежно, пока не услышал, как вы приказывали Солу и Биллу облазить все дыры, которые полиция давно обшарила. Вам даже нет нужды признаваться в том, что не справились. Вы вполне можете выкрутиться. Я выпишу НАП чек на десять тысяч долларов, а вы продиктуете мне письмо, в котором сообщите промышленникам, что в связи с тем, что вы подхватили свинку, а еще лучше…

– Заткнись! – рассердился он. – Как я могу вернуть деньги, которые не получал?

– Вы их получили. Чек пришел с утренней почтой, и я внес всю сумму на депозит.

– Боже правый! Деньги в банке?

– Да, сэр.

Он яростно надавил на звонок, чтобы Фриц принес ему пива. Никогда раньше мне не доводилось видеть его в состоянии, столь близком к панике.

– Итак, у вас ничего нет, – безжалостно заявил я. – Совсем ничего?

– Определенно кое-что есть.

– Неужели? И что именно?

– Кое-что мистер О’Нил сказал вчера днем. Кое-что очень интересное.

– Что?

Вулф покачал головой:

– Это задание не для тебя. Я поручу его завтра Солу или Биллу.

Я не поверил ни единому слову. Минут десять я пытался вспомнить все, что говорил Дон О’Нил, после чего мой скепсис только усилился.

В субботу Вулф не дал мне ни одного задания, связанного с делом Буна, не поручил даже сделать телефонный звонок. Звонили исключительно нам, и звонков было очень много. В частности, из газет и конторы Кремера и так далее, причем в основном это была пустопорожняя болтовня. Однако два звонка произвели на меня почти комическое впечатление.

Уинтерхофф, импозантный джентльмен с рекламы виски, позвонил около полудня. Он хотел получить хоть что-то за свои деньги, причем немедленно. В него уже вцепились копы. После многочасовых допросов примерно четырнадцати человек было установлено, что именно Уинтерхофф предложил Буну использовать маленькую комнату за сценой для подготовки к выступлению и именно Уинтерхофф проводил туда Буна. И вот теперь Уинтерхофф пребывал в крайнем волнении. Он объяснил, что знал о существовании этой комнаты из предыдущего опыта организации подобных мероприятий в тех же помещениях, но подобное объяснение полицию явно не удовлетворило. И вот теперь Уинтерхофф хотел, чтобы Вулф подтвердил его невиновность и дал указание полиции оставить его в покое. Его заказ не был выполнен.

Незадолго до ланча позвонил какой-то человек с интеллигентным голосом и представился Адамсоном, адвокатом НАП. Судя по его тону, Адамсон был явно не в восторге по поводу участия Вулфа в расследовании и теперь хотел получить практически всю информацию, включая ежедневный отчет о всех предпринимаемых нами действиях. Он настаивал на личной беседе с Вулфом, что было большой ошибкой с его стороны, поскольку, если бы он выразил желание поговорить со мной, я обошелся бы с ним со свойственной мне учтивостью.

Еще одно требование, которое выдвинула ассоциация буквально в тот же день, когда мы получили от них предварительный гонорар, мы при всем желании не могли удовлетворить. Это требование нам привезла лично Хэтти Хардинг где-то в середине дня, когда Вулф уже ушел к своим орхидеям. Я провел посетительницу в кабинет, где мы устроились на диване. Хэтти Хардинг была все такой же подтянутой и хорошо одетой, а взгляд оставался по-прежнему властным, но внутреннее напряжение уже явно давало о себе знать. Теперь Хэтти Хардинг выглядела скорее на все сорок восемь, чем на двадцать шесть лет.

Она явилась умолять о помощи, хотя обставила все несколько иначе. По ее словам, теперь им приходилось платить чертову прорву денег и вообще вот-вот наступит конец света. Связи с Общественностью были на последнем издыхании. В офис НАП приходили сотни телеграмм от членов ассоциации и друзей со всех концов страны с информацией о газетных передовицах, о резолюциях, принятых в Торговой палате, в различных клубах и сообществах, а также о циркулирующих в народе слухах. И уже не для протокола Хэтти Хардинг сообщила, что поступило одиннадцать прошений об отставке, причем одно от члена совета директоров. Нужно было срочно что-то делать.

Я спросил, что именно.

Хоть что-то, сказала она.

– Типа поймать убийцу?

– Конечно, в том числе и это. – Похоже, для нее это было лишь незначительной деталью. – Необходимо остановить эту безумную шумиху. Возможно, путем заявления, подписанного сотней известных личностей. Или с помощью телеграмм с просьбой помолиться за нас на завтрашней службе, ведь завтра воскресенье…

– Неужели вы рассчитываете, что мистер Вулф станет рассылать телеграммы пятидесяти тысячам проповедников, священников и раввинов?

– Нет, конечно! – всплеснула она руками. – Но что-что, что-что…

– Послушайте, Связи с Общественностью. – Чтобы успокоить Хэтти, я похлопал ее по коленке. – Вы потрясены, я это понимаю. Но НАП, похоже, считает, будто у нас тут универсальный магазин. Тогда вам нужен не Ниро Вулф, а Рассел Бёрдвелл или Эдди Бернейс. У нас специализированный магазин. Единственное, что мы собираемся сделать, – это поймать преступника.

– Боже мой! – сказала она и добавила: – Я сильно сомневаюсь.

– Сомневаетесь в чем? – Я уставился на Хэтти Хардинг. – Что мы собираемся его поймать?

– Да. И все остальные тоже сомневаются.

– Почему?

– Просто сомневаюсь, и все. – Она встретила мой взгляд очень уверенно, затем выражение ее глаз изменилось. – Послушайте, это ведь не для протокола?

– Конечно. Только вы и я. Ну и еще мой босс. Но он никогда никому ничего не рассказывает.

– Я сыта по горло. – Она стиснула зубы совсем как мужчина; губы у нее не дрожали. – Я собираюсь уволиться. Найду другую работу. Буду пришивать пуговицы. В тот день, когда кто-нибудь найдет убийцу Чейни Буна, поймает его и докажет его вину, разверзнутся хляби небесные. Действительно разверзнутся…

Я ободряюще кивнул:

– А что еще такого случится?

Она резко вскочила с дивана:

– Я слишком много болтаю.

– Ну что вы! Этого недостаточно. Мы ведь только начали. Присядьте.

– Нет, благодарю вас. – Ее взгляд снова стал властным. – За долгое время вы первый мужчина, на глазах у которого я развалилась на части. Но только не вздумайте вбить себе в голову, что я знаю какие-то секреты. И даже не пытайтесь вытянуть их из меня. Просто вся эта история выбила меня из колеи, и я потеряла голову. Можете меня не провожать.

И с этими словами она удалилась.

Когда в шесть часов вечера Вулф спустился в кабинет, я изложил ему все подробности нашего разговора. Поначалу Вулф решил, что это его не интересует, но затем передумал. Он хотел узнать мое мнение, и я сообщил, что сомневаюсь, будто Хэтти Хардинг знает хоть что-то, полезное для нас, а даже если и знает, то буквально рассыпалась на куски у меня на глазах, но Вулф вполне может попытаться что-то из нее вытянуть.