Фокусник и его антипод бесплатное чтение

Дизайнер обложки Владислав Т.

Редактор Альбина Ворон

ISBN 978-5-0060-8520-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дисклеймер

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью

Глава 1

То, чему мы удивляемся в науке, противоположно тому, чему мы удивляемся в искусстве фокусника. Фокусник обманывает тем, что показывает простую причинность там, где в действительности существует причинность очень сложная; наука, напротив, заставляет нас верить в сложность причинности там, где всё так легко и понятно. «Самые простые» вещи очень сложны. – Удивительно!
Ф. НИЦШЕ

– И значит, ТЫ мне пишешь один сюжет на протяжении шести лет? – хохот пожилого мужчины в очках поддержали его старые товарищи за столом. – Проваливай из бара, нищий. Кажется, ты уже перебрал сегодня. Сны он придумывает, конечно.

Феймор встал из-за стола и откинул стул в сторону, чем более позабавил местных работяг. Обычно днём они не собираются. Только лютые бездельники и маргинальные личности заполняют собой помещения подобного рода. Недавно местная компания выгнала два десятка сотрудников, и теперь часть из них просиживает свои штаны на скрипящих табуретках. Если они продолжат в том же духе, то уже через неделю их не отличить от местной фауны.

– Не, вы слышали? Этот простак придумал мне сон про мою мёртвую жену. Начитался книжек и присыпал сверху кокаином…

– То пьян, то кокаин, пробурчал себе под нос Феймор. Обычно в баре он находил сумасшедшего компаньона, который выслушивал его истории. Сегодня это не сработало. Да и ночка оказалась унылой на идеи.

Распахнув дверь, он лицезрел ожидаемую картину ноября – месиво из грязи и бранных слов. Днём этот город ещё более мерзкий, чем ночью. Однажды он даже прогулялся в рабочее время, часов в одиннадцать ночи, когда написал три десятка историй. Главное успеть сдать материал, остальное – формальность. Но, вот незадача, день – слишком унылое врем суток. Совершенно нет желания писать даже повторяющиеся сны.

Грузным сапогом он ступил на мягкую поверхность, которая облепила обувь и оставила на ней характерный след. Опираясь на трость, Феймор оглядывал окрестности. Однажды он не успел уехать из этого города, пришлось остаться. Кажется, он даже не выезжал за пределы нескольких улиц. Но это уже невозможно подтвердить или опровергнуть. Слишком много лет прошло с того момента, как он потерял счёт времени.

– Фейм! Я думала, ты уехал лет …дцать назад, – окликнула его пожилая дама, на вид около тридцати. – Невероятно… Ты будто совсем не изменился.

– Элизабет, здравствуй, – немного растерянно молвил он, еле узнав в исхудавшей женщине знакомую. – Я уезжал, но решил вернуться. – Он не умел лгать. Однако, представляя себя кем-то другим, это сделать гораздо проще. Сегодня он Фейм – двадцатилетний молодой человек, который свою жизнь хочет посвятить науке. Это ещё не уставший Феймор – писатель и неудачник.

– Лиззи, – взвизгнула особа, топнув ногой по грязи. – Ты же знаешь, мне не нравится это, Фейм.

Она всегда была капризной. Жаль не взбалмошной, это Лиз подошло бы гораздо больше. Женщина нахмурилась и ждала ответной реакции. Феймор лишь слегка развёл руками. Он не запоминает таких деталей. Тем более, если ему всё равно.

Слушай, мой отец не будет меня долго ждать, а побеседовать с тобой я бы хотела. У нас будет «Вечер музыки» завтра, можешь присоединиться. Я живу всё там же, приходи вечером.

Женщина не дала и шанса ему ответить. Лишь торопливо стряхнула ногой грязь и побежала в противоположную сторону от собеседника, на прощанье махнув рукой.

У Фейма практически не осталось знакомых. Скорее, совсем не осталось. Семнадцатилетняя Лиз – девушка, которая могла стать ему женой. Ещё с младенчества их сватали родители. Однако, наступило время выбора и сопротивления. Это предыдущий коллега – писатель снов, – постарался. Ну, отчасти поспособствовало банкротство семьи Феймора. Лиз выбрала неизвестного поэта в мужья, а Фейм – здравый смысл.

Дождь поспособствовал окончанию прогулки, Феймор поспешно вернулся домой. Сбросив с себя пальто и шляпу, он медленно сел за своё рабочее место. Оно находилось напротив окна, невольно заставляя смотреть в единственный оживлённый отрезок пространства. Капли уменьшают видимость и способствуют концентрации воображения писателя. Он всё-таки решил выбраться на один вечер, но для этого нужно потрудиться днём.

***

– …а затем он достаёт книгу. Его взгляд падает на слова, которые там написаны. Язык для него ещё не знаком. Странные крючкообразные, будто неудачно расписал ручку. В его голове возникают протяжные звуки, почти по слогам – именно так звучит енохианский, – озвучивает Феймор, пока руки не успевают записать мысль на бумаге. – Ты у меня будешь очень интересной личностью, если успеешь запомнить то, что я тебе дарю.

На дворе 1888 год, и Феймор недавно приступил к своим обязанностям. Его предшественник… А чёрт его знает, обычно об этом начальство не распространяется. Те, кто создают сны, должны быть идейными вдохновителями. Своего рода музой для того, кто им приглянулся. Облачать культуру из мысли в некую осязаемую форму.

– Твои сны чистая фантасмагория, Алистер¹. – На этих словах он поставил заветную точку. Подписал лист, добавил к остальной стопке и посмотрел на часы. Он немного сощурился и достал из письменного стола ещё один лист. – Цилиндровый спуск на часах… Пора бы уже, Фриц².

В дверь постучали. Резкий звук пронёсся по вытянутому пространству квартиры и звонко отразился от голых стен. Феймор поспешно схватил стопку бумаги и быстрым шагом направился к двери. Немного согнувшись, он нащупал ручку и потянул её на себя. Грузный силуэт показался на пороге. Писатель протянул ему листы.

– Завтра должно быть больше, – небрежно бросил мужчина прокуренным голосом.

Феймор аккуратно прикрыл дверь. За окном пять утра, и следующие 24 часа прописаны. Он медленно зашаркал к столу, уселся на кресло и смотрел в дальний угол комнаты. Там он хочет расположить камин, если денег хватит. В бокале уже четыре часа неподвижно ожидает бренди.

***

– Кажется, сегодня я хотел пойти к Лиз, – тихо произнёс Феймор. Или даже не произнёс, а лишь пошевелил медленно губами, уголки которых покрылись сухой корочкой. Он её постоянно сдирал до крови.

Писатель любил всепоглощающую тишину, которая была редким собеседником. Однако при удобном случае он лежал закрытыми глазами и глубоко дышал, будто наполняясь той самой окружающей пустотой.

Фейм не спит почти пятнадцать лет. Его отдых состоит из небольших прогулок по, отнюдь, не живописным местам. Ах да, ещё тишина.

В его дверь постучали днём. Три уверенных стука и один шаг назад. Писатель вздрогнул и посмотрел в сторону двери. Решил не открывать, нежданные гости только портили идиллию. Три стука повторились после того, как он подтянулся и скинул ноги на пол с кресла.

– Чего надо? – крикнул он недоброжелательным тоном.

– Вам письмо, сэр, – послышался голос мальчика с жутким французским акцентом.

– Оставь под дверью и проваливай, – уже чуть тише приказал Феймор. – Денег нет, пусть тебе заплатит тот, кто надоумил.

Конверт шелестнул и занял своё место между дверью и её рамой. Кажется, этот небольшой зазор создан для подобного рода жестов. Убедившись, что мальчик ушёл, писатель встал и медленно приоткрыл дверь. Ловким движением он поймал падающий конверт, выглянул из убежища и вернулся обратно.

На конверте аккуратно было выведено «От Лиз».

Фейм попытался понять, как должна работать система открытия конверта. Обычно письма ему не приходили. Или их передавали в качестве открытки. Немногословные родственники были, если говорить точнее.

Вертя конверт в руках, он попытался открепить край у стыковки, но пришлось рвать на две части и соединять лист обратно.

Если забыл, то это сегодня

– Ну, у неё выбора не было, кроме как замужество, – под нос произнёс Фейм и усмехнулся. Её поэт тоже не обладает красноречивостью.

Личное приглашение напрочь отбило желание появляться на празднике жизни. Если тебя там ждут, то это отчасти превращается в обязательство. Мол, особенный гость, которого будет ждать старая знакомая.

Однако поглядеть воочию на тех, кому он прописывает столь усердно сюжеты, захотелось. Феймор даже надеется, что семья Элизабет всё ещё достаточно влиятельная, чтобы вечером он мог увидеть гостей из других городов. Раз уж они так тесно связаны с творческой стороной, то и притягиваться должны подобные лица.

Размяв шею, писатель прошёл до письменного стола и взял стопку чистой бумаги. Сегодня он решил работать с утра, расположившись на полу.

***

Вечером Фейм чистил свою обувь от ноября и прокручивал на повторе симфонию номер пять Чайковского.

Он решил не торопиться и прийти позднее назначенного. Сегодня людям будет сниться нечто посредственное и тривиальное. Что ж, некоторым вообще сны не достаются. Либо они видят копию чужих.

Собравшись, он оглядел тёмную комнату взглядом. Здесь ему нужно оказаться не позднее трёх ночи, чтобы закончить несколько десятков историй. Но это будет позднее, сейчас можно погрузиться в другие мысли.

Феймор захлопнул дверь и прогулялся до соседнего дома.

Город ночью пуст и тих, за исключением небольших улочек, по которым бродят потерянные души. В это время суток трость не поглощала зыбкая грязь, а обувь оставалась практически чистой. Ещё несколько секунд, два глубоких вздоха и он постучал в дверь.

Представившись, Феймор вошёл внутрь и протянул дворецкому верхнюю одежду. Из большого зала уже доносились звуки клавиш, которые с энтузиазмом перебирала Элизабет. Кажется, это импровизация.

Фейм встал у входа в гостиную и осмотрел присутствующих. Ни одного знакомого лица, кроме родителей Лиз.

– Добрый вечер, кажется, мы с вами не знакомы… – мужчина в чёрном протянул руку. – Оскар.

От незнакомца уже веяло абсентом и интересными историями. Он не выглядел как человек, который должен здесь находиться.

– Феймор. – Кивнул в ответ и пожал руку, чувствуя на себе уверенный взгляд собеседника. – Кажется, я могу Вас знать. Но не припомню фамилии.

Оскар засмеялся. Кажется, он какая-то местная знаменитость. Ну, во всяком случае, этот смех намекает на эту теорию.

– Давайте без официальностей. Думаю, мы всё же не знакомы. Вам не кажется, что здесь собрались люди, которые не имеют понятия, что такое искусство? – громким шёпотом заявил Оскар, немного приблизившись к уху писателя и тут же вернувшись в первоначальное положение. После этого жеста с его стороны Фейм точно знал: его вечер начался ещё с утренних дегустаций.

– Не смею возражать. Однако поделитесь своими наблюдениями – почему так решили?

– Видите ли, я успел поговорить со всеми, кто находится в этой комнате. Их взгляды не падают дальше предложенных яств и восхищений перед домом приглашающей стороны. Мне такое не по душе. А Вам, Феймор? И, попрошу, перейти на «ты». Не хочу, чтобы во мне видели только оболочку.

– Разделяю ва… твои взгляды. Если здесь так душно, то, пожалуй, я откланяюсь.

Фейм сам удивился своей решительности. Однако, отступать было поздно.

– Постойте… Я предлагаю побеседовать в дальней комнате и позвать ещё несколько человек с собой. Вдруг мои наблюдения дали сбой.

После этих слов Оскар прошёл внутрь комнаты и растворился в толпе. Писатель бросил взгляд на часы. В голове промелькнула аналогия с Золушкой, это его позабавило. Как можно легко придать небольшому действию отсылку или смысл, иной раз просто перенасытить строку. От этого Фейм обычно избавлялся радикально – переписывал историю с самого начала.

– От тебя, мой друг, был лёгкий шлейф дешёвого виски. Держи, он должен избавить тебя от тяжёлого послевкусия. – Оскар появился также внезапно, как и растворился в толпе. Писатель приподнял бровь, кивнул в знак благодарности и забрал стакан с янтарным напитком. Однако прикасаться к нему не стал. Этот год слишком ярок на заголовки с убийством от отравления ядом.

Рядом с ним была Лиз, её муж и один молодой незнакомец. Оскар решительно пошёл вперёд, немного дёрнув за рукав Фейма.

***

– Получается, ты прописываешь и мне идеи для стихов и прозы? – Оскар заинтересованно слушал Феймора. Не шибко внимательно, изредка поглядывая за беседой троих, которые также последовали за ним. Там что-то более приземлённое.

– Всем. Ну, то есть от обычных сюжетов делают копии. Я же не уникальная машина, которая может написать за ночь миллионы сюжетов. Это невозможно. Есть те, кому не положено видеть сны…

– А почему?

– Не знаю. Это решаю не я. Моё дело – писать.

По выражению лица Оскара было видно, что он параллельно думает о своём, переключаясь то внутрь себя, то взаимодействуя извне.

– Значит, у меня нет своих идей?

– Почему же? Есть. Никто не может полностью запомнить сон. От строчки до строчки. Чтобы каждое слово было откликом. Я это проверял.

– Знаешь, я хочу взять часть твоих… черт для романа. Ты не против? – вопрос оказался риторический. Потому что и секунды не прошло, как он продолжил. – Вот представь: юноша, чуть за двадцать и совершенно не стареет с годами. Я вижу, что ты писатель. Может, всё это про сны – лихая выдумка, однако, по реакции Элизабет – ты не изменился за пятнадцать лет. Этот юноша хочет жить лишь в своё удовольствие. Он эстет, отчасти романтик.

Оскар замолчал. Кажется, он продумывал персонажа. Тишина отразила эхом уже чужой разговор, который на мгновенье тоже притих.

– Кроме «не стареет» – больше ничего обо мне, – с улыбкой ответил Фейм.

– Но я другого мнения, – оторвавшись от раздумий, продолжил Оскар. – Ты не против имени Дориан?

– Не смею возражать. Ваша идея, – пожал плечами Феймор.

– Отлично. Знаешь, я буду признателен, если ты бы стал моим соавтором. Совершенно не знаю…

– Кажется, Оскар, тебе хватит, – собеседник отодвинул бокал от писателя и покачал головой. – Я напишу для тебя сон. Для всех людей с именем Оскар, ведь ты так и не представился. Там будет Дориан и его тонкая натура.

– Буду признателен, – отозвался писатель.

Полумрак развеял пришедший слуга. Он позвал Лиз обратно в большой зал. Кажется, гости потеряли одного из виновников торжества. Женщина покинула их компанию, оставляя мужа-поэта без поддержки от интересующихся критиков.

– Я буду благодарен, если вы тоже присоединитесь к нашей беседе, – вмешался в разговор о снах поэт. – Кажется, я не представился Феймору. Меня зовут…

Настолько бессвязное имя он не слышал давно. Звук рассёк тишину и совершенно не оставил на слуху, или даже в кратковременной памяти, информацию. Фейм переспрашивать не стал.

– А это мой знакомый критик Джордж.

Феймор пожал руку новым знакомым и немного развернулся, чтобы мог разглядеть их силуэты в полумраке. Поэт уточнил у публики, хотят ли они услышать его новые творения. Мужчины не возражали.

Рифма довольно примитивная для того времени, но вот подбор слов уверял, что грани к ощущениям нет. Изворотливые, лёгкие, мимолётные. Феймору было интересно, как человек с приличным словарным запасом не может усвоить нечто большее, чем основы стихосложения. Закончив, поэт ждал реакции публики. Воцарилась тишина, и Фейм не рискнул её прерывать.

– Если бы ты вложил больше чувств, а не правил сложения, то вышло бы гораздо эффектнее, – молвил Джордж, с неприсущим для него размытым описанием. Кажется, алкоголь влиял на его манеру речи. Обычно он говорит детальнее и более связно.

– Это просто ноябрь. Отвратительно, в общем, – вступил Феймор, сам не ожидая, что так резко высказался на его счёт. – Сколько ты издал книг? Две-три? Не важно. Это слишком… Как копировать сны, понимаешь? Работать только на публику, делать лишь то, что понравится остальным. Купить словарь и отучиться на стихосложение может тот, у кого есть деньги. Хорошо писать – человек, который может чувствовать. Ты либо не умеешь это делать, либо ни разу не отходил от прописанных правил. Поэтому ты и останешься плох, как и пять-десять лет назад.

– Это нужно пережить, для начала – добавил Оскар.

Поэт растерян. Он ничего не добавил, не начал оспаривать или вступать в спор. Невозможно сказать, какое выражение лица было в то мгновенье. Он молча покинул комнату, оставив после себя тишину.

***

В три часа ночи Феймор вернулся домой. Тихо, холодно и пусто – всё, как он и оставлял. Два часа до сдачи материала. Не разуваясь, он прошёл внутрь и взглядом зацепился за фонарь, горящий вдалеке. Медленно шёл снег, который начал покрывать замёрзшую грязь. Здесь редко бывает снег в ноябре, он ещё успеет растаять. Но сейчас это выглядело завораживающе.

Прогрессирующая потеря памяти, а точнее кусочков из прошлого, заставляла его прокручивать моменты из предыдущих лет. Всё то, что было с ним до новой работы.

– Я с каждым днём забываю простые слова. И себя, – тихо произнёс он.

В этот раз дверь открыли спонтанно, даже без стука или предупреждения. Вздрогнув, он обернулся.

– Уже пять. Где? – громко спросил мужчина в чёрном.

– Нет, сейчас… – он не мог посмотреть на часы, слишком темно. – Я уверен, что ещё нет…

– Уже пять часов. Сдавай материал. – Он механически протянул правую руку.

Феймору ничего не оставалось делать, как передать то, что он успел написать днём. Он не видел, но чувствовал, как неодобрительно на него посмотрели.

– Сегодня даже меньше, чем обычно. Это скажется на твоей оплате, – произнёс мужчина и бросил на стол мешочек с деньгами. – За проделанную работу. Тут за полтора месяца.

Он развернулся и вышел прочь из пустого дома. Писатель даже не подошёл к столу. Он закрыл дверь за гостем, расположился на кресле и слушал тишину до момента начала жизни на его улице.

Глава 2

Зимой в городе холодно. Хоть снег и северные ветра в новом году не преследуют также, как в прошлом. Теперь в помещении есть выемка под камин, пока это всё, до чего дошло дело за три месяца после общения с Оскаром.

Феймор написал ему сон про Дориана. Он намекнул, что молодой человек может не стареть, ведь это может делать что-то за него. Например, картина. И объяснить старость нужно в совершенно другом ключе.

Каждый плохой поступок остаётся во внешности человека. Дориан – симпатичный молодой человек, чья картина обезображена до неузнаваемости из-за его гадких выходок.

Фейм узнает Оскара³, после его смерти, по книге. Она будет издана через два года после разговора и через полтора года после зацикленного сна. До его городка роман Уайльда, с небольшим первым тиражом, никогда не доберётся. Впоследствии, он увидит на книжной полке два знакомых имени, спонтанно купит и погрузится в историю, которую сочинил в соавторстве с великим писателем.

***

Иногда и про затянувшуюся зиму можно сказать, что это сплошной ноябрь – серо, скудно, студёно.

Феймор несколько дней мучился от жара и просил выходной. Его просьбу проигнорировали. Писатель не хотел выяснять, куда деваются предыдущие сотрудники и что будет, если он не выдаст хотя бы одного рассказа.

Истории писать в бреду очень легко. Для этого не нужно стараться или уметь – сел и двигай рукой, пытаясь успеть за мыслью. Правда качество страдало, как и сам автор. Через год он это взял себе на заметку – писать больше сюжетов в таком состоянии и откладывать. Оттуда пошли скачки на собаках, черви под кожей и много других прелестных зарисовок, которые спящие не хотят видеть. Но к качеству вопросов нет, к количеству теперь тоже.

Он не мог себе позволить написать плохо для своих «любимчиков». Его разум преломлялся, восприятие проходило через бетонную стену и обратно. Весьма в извращённой форме «те самые» получали открытия, которые опережали своё время. Их приходилось периодически повторять.

Феймор встал из-за стола и вышел прогуляться, укутанный в одеяло и в домашней обуви. Этой ночью ветра не было, лишь скользкая поверхность заставляла его идти медленнее.

– С Вами всё в порядке? – послышался тенор позади.

Фейм обернулся и увидел перед собой пожилого мужчину, укутанного в пальто. Кажется, он недавно вышел из местного театра, потому что несколько минут назад его здесь не было.

– Да. Я решил… – температура и общая слабость сильно ударили в голову. Перед глазами пролетели белые снежинки, объёмный шум в голове нарастал, и он свалился с ног. В такой момент хочется потерять сознание и отдохнуть, но писатель был в сознании. Он не мог пошевелить и пальцем, но перед его глазами оказался незнакомец, который подхватил его.

– Я Вам помогу. – Услышал обрывком Феймор.

Блестящие снежинки, яркий свет и много голосов. У него что-то спрашивали, но звуки не складывались в знакомые слова. Значения не могли сопоставиться с происходящим.

…я жил в небольшом доме, не в комнате. Было две книги и высокий отец. Пирог – по воскресеньям, каждую среду – яблоки. Нет, яблоки только летом и осенью. По средам репетитор и езда верхом. Нет. Езда верхом – это в четверг. Тогда ещё можно было спать дольше обычного. А во снах видел страны и корабли. Они большие, величественные, — картинки из прошлого возникали при открытых глазах. Мыслями он давно не был в помещении.

Один из гостей театра позвал на помощь. Он видел Фейма ранее. Кажется, это один из его бывших учеников. Его занесли в помещение – одна из гримёрных.

Когда приезжали гости, мы бегали с мальчишками и играли. Любили прятаться от взрослых, кидаться камнями в окна. Падать было больно, особенно с деревьев. Даже есть шрам, когда упал. Нет, это упал белобрысый, он ещё ходить несколько недель не мог.

А я прыгал в листья, так мягче. Жёлтые листья были мокрыми после дождя, и ветер насквозь обдувал рубашку. Мокрая обувь разваливалась. Нет, обувь разваливалась из-за камней и падений… Фейм всё ещё не приходил в себя.

Доктор пришёл через сорок минут. В комнату принесли два таза с ледяной водой. Для большего эффекта зачерпнули снега. Одну мокрую тряпку положили на лоб, другими – начали растирать горящее тело.

…и подарили тёплые носки. Они были очень тёплыми, но колючими. У Лиз были сёстры. К тринадцати годам у неё сестёр не было. Чёрная одежда была хорошо отглаженной. Огромная собака издавала звонкий лай и валялась в траве. Чай бабушки Мэри – самый вкусный на свете.

***

В сознанье Фейм пришёл только утром. С ним оставался пожилой прохожий. Большая часть сотрудников театра давно ушли, двое остались проконтролировать дело. Врач дал рекомендации, он также откланялся глубокой ночью.

Писатель дёрнулся и случайно ударил одного из присутствующих по ногам. Умоляя о прощении, он вылетел из стен театра к себе домой. Трое в помещении последовали за ним. Феймор что-то крикнул о том, что он ещё отблагодарит их сегодня, вернувшись в театр. Поскальзываясь и проклиная организм, он влетел в свою комнату и увидел пустой стол. Рассказы забрали, мешочек с деньгами на столе. Он съехал по стене и сел на пол тяжело вздохнув.

Вечером Феймор направился в театр. Ему всё ещё нездоровилось, но он обещал это сделать.

– Как себя чувствуете? – подошёл один из работников театра на входе.

– Я… нехорошо себя чувствую, но решил выразить благодарность всем, кто не отвернулся вчера от меня. – Фейм протянул мешочек с монетами.

– Нет-нет, мы не примем, – ответил собеседник, покачав головой. – Вы можете посидеть с нами после спектакля в гримёрной, если здоровье позволяет. Через полчаса начинаем, у нас сегодня премьера. Билетов нет, но могу провести Вас до лестницы или добавить свой стул на бельэтаже.

– Вы слишком ко мне добры. Пожалуй, я откажусь, – отнекивался писатель.

Через полчаса он сидел и смотрел премьеру какого-то спектакля, название он не успел уточнить. Феймору сложно отказать настойчивым людям. Он хочет это наработать в будущем. Примерно к 1927 году у него начнёт получаться, но не раньше.

Представление началось, заиграла тревожная музыка и…

Дядя привозил сладости из своей страны. Все в округе завидовали, ведь у нас такое не готовили, — в глазах мелькают блики и Фейма вновь выкинуло к воспоминаниям. Холодный пот проступил на лбу, а взгляд устремился далеко за пределы ночной темноты. – люди стояли и смотрели в окна, боялись выйти из своего дома. Был пожар. Нет, стреляли. Или что-то ещё. Мы соревновались в меткости, победитель получал памятные вещички. Я отдал красивый камень отца…

Писатель урывками смотрел представления и свои воспоминания, смешанные с бредом. Сюжет, из потока мыслей и действий на сцене, никак не могли приобрести чёткую картинку. Ближе к концу представления он решил покинуть театр.

Феймор не помнит, как добрался до своей комнаты, и кто дал ему подкурить на улице. Также как и историю, откуда у него появилась сигарета – ранее он не курил. Пройдя в верхней одежде, писатель расположился, по обыкновению своему, в кресле. Пока одна рука помогала ему подносить сигарету, вторая уже писала новые истории для снов.

Этот день будет незабываемым для всех, кто сегодня будет спать. Он взял за основу воспоминания. Именно их, самые сокровенные. Хорошие и гнилые – пусть переживают раз за разом, как он это пережил два дня подряд.

Сегодня он начал курить и не закончит, пока не уйдёт с этой работы.

Его задача – выбить из людей эмоции. Сделать это для всех, кто может уснуть и почувствовать. Он немного взбодрился, вновь ощутив значимость того, что он делает. Отчасти власть, которая его, несомненно, привлекала. Завтра он начнёт писать свои идеи по улучшению с технологической стороны, через неделю будет большой упор на музыку, через месяц будет всплеск страшных снов.

Феймор захотел систематизировать свой труд, довести его до удобного варианта расписания и следовать плану. Тогда будет комфорт, будут идеи…

– И камин в дальнем углу комнаты, – кивнув, сказал он вслух. Чтобы зафиксировать момент. Так он кажется настоящим.

***

– Я бессилен и не умею справляться со своей жизнью. Я слаб и хочу, чтобы меня считали полнейшим идиотом. Чтобы снять с себя всю ответственность. Чтобы было легче. А легче уже не будет, – вздохнув, произнёс незнакомец.

Разговор завязался неожиданно для Фейма. Он не успел войти в бар, как ему предложили поговорить. Последние полтора часа они сидят с местным бездельником и поднимают темы, на которые писатель не умеет поддерживать разговор.

– Я просто гадко поступал в жизни. Двойные стандарты, отталкивание и неконтролируемые чувства, – продолжил паренёк. Со стороны похоже на неразделённую любовь или неудачное начало карьеры. Он так лихо перепрыгивал от одного к другому, что Феймор даже не пытался связать всё воедино.

– Что тебе сегодня снилось? – неожиданно спросил Феймор. – Тебе вообще снятся сны?

– Очень редко. Я особо не запоминаю их. Сегодня было что-то о моём детстве. Я большую часть жизни провёл в пансионе. Знаешь, это как старательно забыть о том, что у тебя отваливаются зубы. Вроде, неделю не отваливались. Месяц, а то и два года. А зубы гниют, окалываются. Затем в один день ты выплёвываешь на снег сразу пять, а то и восемь! Так у меня с плохими воспоминаниями. У меня и товарищ на взводе. Он видел, как в детстве утопил свою сестру. Потом даже мне сознался – намеренно умерщвил, но родители никому не говорили. – Парень смотрел вдаль. Он будто наблюдал это перед собой. Пальцы систематически подрагивали. – Тоже что-то снилось, да?

Тут Фейм на секунду замялся. Он может сказать о том, что это и была его цель – вытащить всё из людей, но как много недовольных сюжетом находится поблизости? Какова вероятность соотношения правды и его сломанного носа, в лучшем случае?

– Я видел, будто падаю на снег, и меня утаскивает незнакомец в театр. И пока меня приводят в чувства, я вижу отрывки из прошлого. Они все такие спутанные. Было сложно понять, какие из них происходили на самом деле. Специфика моей работы заставляет запоминать большое количество информации, однако, это играет злую шутку. Я забываю свою жизнь по кусочкам. Кажется, в такой прогрессии, моя память скоро будет опустошена и заполнена настолько, что в одно утро я не вспомню, как открыть глаза. Или не смогу поднять руку, скорее всего не пойму, как дышать. – После этих слов Феймор потянулся к внутреннему карману за сигаретой. Правда подкурить он попросил и в этот раз.

– Да тут мы похожи.

– Не думаю, – тут же добавил Фейм.

– Почему же?

– Как минимум нас разделяет положение во снах, но не будем об этом. Ещё ты уже успел выпить, а я из-за тебя на входе остался, – писатель понял, что ещё несколько вопросов и его ложь перестанет существовать. Все эти дополнительные вопросы про работу, и эти житейские детали из жизни, не придуманы в качестве стандартного поверхностного описания. Поэтому пора завершать эти милые беседы в зябкий февральский вечер.

Феймор выкинул сигарету в сторону и, опёршись на перила, поднялся к двери.

Там его не особо радушно встретили. Особенно те мужички, которые недавно потеряли работу на заводе. Хотя уже прошло четыре месяца. Они перебиваются дешёвым пивом и палёными историями. Писатель старательно не поворачивал голову, хотя один из взглядов он всё же уловил.

– Вали отсюда, сказочник, – радушно встретил хозяин за стойкой. – Тебе здесь не рады. И, если, чёрт возьми, ты действительно как-то связан с этой чертовщиной, тебе не сносить головы.

– И вы верите всем пьяным бредням? Я – писатель. Вот и проверял одну теорию, – Фейму не дали договорить.

– Я не знаю, что такое «теория», но тебе лучше проваливать.

– У меня есть деньги и я хочу…

– Мне плевать, – хозяин бара плюнул ему на пальто. – Уноси ноги, выдумщик.

Был бы Феймор немного смелее или крупнее, то этот плевок растёр по лицу, которое выплеснуло желчь. Он даже не уверен, что ткань не испорчена ядом гадкой персоны. Писатель злобно оглядел всю компанию, которая ютилась каждый вечер, и покинул бар. Смачный удар дверью был сопровождён матами оставшихся. Фейму было противно, он собрал снег с перил, пока спускался, и начал активно тереть кусочек загубленного пальто.

– Ты так быстро, – заметил товарищ по разговору. – неужто тоже выгнали?

– Да. А тебя за что? – Писатель окинул взглядом сидящего паренька.

– Я часто краду выпивку, – усмехнулся он, показывая несколько бутылок за пазухой. – Не хочешь продолжить разговор?

***

Двое полуночных околофилософов расположились у Фейма в комнате. Гостей он не приглашал уже давно, поэтому на дельное замечание тусклого освещения лишь развёл руками. Паренёк расположился на кресле, писатель забрался на стол. Да, это тот самый день – ему понравилось сидеть на столе. Одну ногу поджал к себе, вторая бесполезно болталась и слегка задевала пяткой стену. Там останется след, который Фейм заметит не раньше своего переезда.

– … поэтому я и не люблю ноябрь. Это мерзкий месяц, – закончил Феймор, заметив за собой проскальзывающую жестикуляцию. Раньше он так не делал.

– Допустим. Давай отойдём от ноября и поговорим о чём-нибудь другом. Полчаса про один месяц – перебор, мужик. – гость огляделся по сторонам. – Ты прости, если обижу, но где ты спишь? И не холодно тебе тут? Только кресло и стол.

– Вот об этом я с тобой точно разговаривать не буду.

– Хорошо, понял. Хочешь, я что-нибудь расскажу? – его тощие руки уже не могли долго держать бутылку. Гость был пьян, Фейм ещё нет.

– Ну, давай послушаем.

Феймор открыл ещё одну бутылку пива и сделал глоток, пока собеседник собирается с мыслями.

– Я боюсь тихих комнат. В детстве я находился в тишине часами и благодарил мир за то, что так могло сложиться. Но это было в поле. Природа, своим естеством, меня завораживала. Она тихая, но в ней всегда есть место для жизни и движения. Может, я сейчас путаюсь в том, что говорю и нет последовательности. Надеюсь, ты уловил, о чём я.

– Не совсем. Но, чтобы комната на тебя не давила, если ты об этом, то можем придумать несколько рассказов. Знаешь, чтобы отвлечься. Я иногда так делаю, – предложил писатель. – Ты просто говори, а я запишу.

Фейм не мог выгнать гостя, но смотря на то, что ему не особо уютно в его комнате, он нашёл способ для работы и небольшой отдушины для собеседника.

В первом рассказе шла речь о девушке, что писала картины. Она была слишком бедна, чтобы иметь возможность купить необходимое. Но это не мешало ей остаться художником. Старая белая ткань и найденная рама, на которую она натянула «лист», служило холстом. Кусочек уголька, заточенный ножом, было её перо. Она рисовала серую природу и дом, который сгорел несколько лет назад. Она рисовала на стенах, на песке, на полу. Её история не может быть закончена, ведь она по-прежнему рисует и никогда не перестанет.

В тридцать втором рассказе говориться о будущем. Где большие тёплые комнаты и свежий хлеб в каждом доме. Маленькие игрушки у детей и большие проблемы у взрослых. Там, в далёком будущем, забыты голодные годы и музыка играет когда захочется. Абсолютно каждый может услышать музыку, даже если её не играет человек.

В семьдесят третьем кто-то увидит огромную пёструю птицу, которая может исполнить желание. Но только одно и не для тебя. Бескорыстное, искреннее и без хитростей.

Сто восемьдесят первая – мир ломается на две части. Когда-то близкие люди живут по ту сторону земли. Они больше никогда не увидят тебя, но ты сможешь чувствовать их мысли. Не слышать, всё верно. И остался один день, чтобы сделать что-то для них.

К пяти утра они написали больше, чем обычно успевает один Феймор. Тут он задумался о соавторстве. Однако такие бесталантные рукописи может написать кто угодно. Да, это развлечение для спящих, но пользы от них нет. Писатель ещё не понимает, что иногда можно просто посмотреть неинформативный рассказ или небольшую сюжетную линию. Он стремительно набирает обороты для развития культуры, забывая о главном предназначении сна – отдых от действительности.

В дверь постучали, Феймор собрал листы. Шаркая ногами, он подошёл к двери. Прислушавшись, он заметил, что человек с противоположной стороны, будто не дышит вовсе. Достаточно зябко и тяжёлое дыхание легко уловить. Он открыл дверь и протянул написанное.

– Сегодня ты постарался, – сказал мужчина в чёрном и удалился.

***

Весна и лето прошли вскользь. Вначале грязь и солнце, затем солнце и насекомые. Феймор упорядочил своё написание рассказов. Составил что-то вроде графика и планку движения на несколько лет вперёд. Естественно, подвижные цели. Ведь если бы он прописывал сюжет для всех персонажей земли и мог не только намекать на гениальность отдельных персонажей, но и содействовать физически, то это могло закончиться хорошо. Ну, или не очень хорошо. Понятие относительное.

Всё тёплое время года он получал повышенную зарплату, даже обзавёлся вторым креслом. К нему однажды пришла Лиз и её поэт. Не очень хотели задерживаться, но и Фейм этого не желал. Второе кресло для комфортного расположения ног.

Деньги на камин скапливались, а дело не сдвинулось с мёртвой точки.

Так вот, на дворе 1889 год. Ноябрь. Феймор вновь наступает на месяц с неприязнью и движется в неизвестное направление. Трость вязнет в грязи и позволяет оставить на себе след. Сегодня он решил прогуляться по незнакомым улочкам города. Серо, мокро и свежо. Блуждая по окрестностям, он нашёл два замечательных места – кофейню и бар. Кажется, неспроста они располагаются так близко. Но сегодня он пройдёт мимо.

Цирковая труппа разбирала свой шатёр и покидала территорию города. Кажется, они должны были это сделать на пару месяцев раньше. Вот смотришь на них – обычные люди. Живут своей идеей и бесполезным повторением программы изо дня в день.

Каждые выходные к ним ходят одни семьи. Интересно, как им это не надоедает. Работать на новую публику бесполезно. Ведь есть деньги на развлечения у тех же семей, которые от воскресенья до воскресенья… ну, уже было сказано.

Всё остальное было обыденным. Впрочем, как часть улицы, на которой жил писатель. Неспешно он направился обратно.

– Жизнь – чуть позже, сейчас – работа, – тихо произнёс Фэймор вслух, пряча руки в карманы. Его не ждал вкусный ужин дома. Тихо, холодно и пусто – всё, как он и оставлял.

Войдя в комнату, писатель очнулся. Совершенно не уследил за тем, как он прошёл тот же отрезок расстояния и ничего не заметил. Мыслей тоже не сохранил.

Скрипящие дверные петли и запах табака встретили на пороге. Оплошность приоткрытого окна сыграла с ним злую шутку. Теперь, из-за мелкого дождя его листы были мокрыми. Чернила будут расплываться, и неустойчивая мысль писателя рассечёт целостность листа. Он прошёл внутрь, разуваясь на ходу, захлопнул дверь. Окно уже плохо закрывалось, поэтому он закреплял одну раму к другой самодельной щеколдой. Влажные листы он отложил в сторону, не давая пропитаться тем, на которых он будет сегодня работать.

Феймор сидел до наступления темноты и думал о чём-то своём. Хотя этих мыслей практически не осталось. Есть моменты, которые Фэйм будет крутить в голове раз за разом, которые точно не должны пропасть. Но даже сейчас они воспроизводятся как воспоминания под лёгкой туманностью и нечёткими очертаниями. У букв нет формы, у физических явлений нет границ.

Сегодня он понял, что соберёт свои вещи и покинет этот город. Правда так и не знает, есть ли возможность это сделать при его работе. Если он не забудет, то обязательно спросит. Вот только главное – держать это в голове.

Может, это даже не его желание.

– А что изменится, если я перееду? – задал он вопрос самому себе. Всё также вслух. Он почувствовал сухую корочку, которая склеивает губы, когда держишь их долго закрытыми. А открывание отдаётся резкой болью и появлением сукровицы. Он потёр средним пальцем сухую кожу губ и отковырял её. Стало только хуже.

В этот момент мысль о переезде покинула его. Лишь встал вопрос более насущный: как избавиться от физических мелких неприятностей, чтобы потом вернуться к душевным пустотам.

Закат и резкое потемнение за окном его отвлекли. Он понял, что пора браться за дело. А жизнь и душевное состояние пока подождут.

***

Работа в эту ночь была мимолётной. Когда увлечён делом, то совершенно не замечаешь, что происходит вокруг. Но один момент оторвал от погружения.

Услышав крик и хруст замёрзшей грязи, Фейм инстинктивно поднял глаза наверх в сторону окна. Женщина даже не кричала, а выла, срываясь на громкие всхлипы и слова. Их разобрать не вышло, она говорила на другом языке, которого писатель не знал, но слышал ранее.

Мужчину было слышно по грузным шагам и дыханию. Феймору в голову ударило воспоминание про «коллегу в чёрном», тот не дышит совсем.

Писатель в этот момент оцепенел. Он слышал животный крик женщины, которая в беде, но не мог сдвинуться с места. Ему было страшно. Может также, как и ей. Тонкие пальцы женщины скребли по грязи. У неё садился голос, и дыхание через рот стало более явным. Она вдыхала морозную ночь в лёгкие и выплёвывала последние минуты жизни наружу. Она кричала до последнего, плакала и голова её становилась тяжелее, а кровь тягучее.

Один удар, и она молчит. У писателя холодный пот и расширенные зрачки. Он боялся за себя, за неё и за мужчину. Прошла вечность. Феймор всё ещё дышит короткими вдохами, на улице снова тихо. Он не боится смерти, он боится мужчину с ножом. Или топором. Или верёвкой. Чтобы мужчина не сделал женщине, Фейм этого боялся.

Писатель зажмурил глаза в надежде на то, что он проснётся. От шестнадцатилетнего сна, в который он погрузился в двадцать четыре года. Или двадцать пять. Однако, реальность ему показалась всё та же, ведь он в тот день проснулся и устроился на работу своей мечты – писателем. Или человеком, который придумывает сны, называйте как угодно.

***

В пять утра послышался стук. Фейм стоял у порога. Минута в минуту приходил человек в чёрном и забирал рукописи шестнадцать лет подряд. Он, будто запрограммированный, постучал об дверной косяк, видя, как ждёт его Феймор и протягивает листы. Гость будто не ожидал совершить других действий и по наитию повторил привычные движения и количество шагов на стук.

Человек в чёрном кивнул. Не успел он развернуться, как писатель начал диалог первым, вспомнив о намерениях.

– Я могу переехать? В другой город. Не знаю, как это может повлиять на сдачу материала.

– Спроси это у себя. Я появлюсь в пять утра. Материал должен быть готов.

– Мне не стоит спрашивать о том, как меня найдёте?

– Не стоит.

Он ушёл, не продолжив диалог. После того, как гостя поглотила тьма, Фейм захлопнул дверь. Писатель заметил, что так и не купил камин за шестнадцать лет и все его пожитки могут уместиться в одном чемодане. Феймору оставалось выбрать город и место, где будет жить.

Глава 3

Это заняло порядка двух месяцев. В 1890 году он переехал в соседний город, который был гораздо больше, чем его родной, а по соседству – столица.

В его новой комнате светлые стены, приемлемое освещение и тепло. Есть массивный деревянный стол у окна и одно потрёпанное кресло. Пустую стену украшала картина, которую Фейм купил на барахолке. В массивной раме расположилось то, что уносило в детство и отрочество писателя.

Каждое утро, после работы, он смотрел на яркое пятно на стене. Это единственное, что могло отрезвить его память. Феймор вставал напротив. Писатель смотрел по центру рисунка – изображение становится больше. Медленно пропадал пол, стены и потолок. Оставалась пустота и холод. Такой неприятный пронизывающий холод, который будто разбирал его на части, как и стены. Ложные воспоминания пластом наваливались на тело, но от них было ещё холоднее. При новом витке неподдельных эмоций он медленно наполнялся теплотой изнутри. Пласты льда не рушились, но изнутри было немного спокойнее.

Ничего особенного он так и не вспомнил, даже имена родителей и сколько человек жило в его родительском доме. Но детали могли скрасить момент перед отправкой на покой. После этого ритуала он располагался на кресле, совершенно без сил, и закрывал глаза. Он жалеет о том, что не может просто провалиться в сон.

***

Без собеседников ему становилось скучно. Периодически он вспоминал Лиз, её поэта, Оскара Уальда и паренька из бара. Даже тех безработных, которые просиживали штаны больше года. Ему не хватало знакомых лиц. Это как точка опоры, которую изредка нужно ощущать. Единственное знакомое лицо – человек в чёрном. Он по-прежнему не дышит, забирает материал в пять утра и подкидывает денег, чтобы Фейм продолжал жить. Его расходы увеличились. В новом городе весь запас монет на камин он истратил на дорогу. Ещё обустройство, что немаловажно.

Камин обязательно будет, однажды.

В июле он позволил себе новую рубашку и трость. Конечно предыдущая трость привлекала его больше, но он её благополучно оставил в родном городе. О чём уже не раз пожалел.

Выйдя днём прогуляться он поставил себе цель – познакомиться с местным горожанином. Уже прошло практически полгода, как Феймор разговаривал лишь сам с собой, иногда заводя мысленный разговор с теми, кого знал.

– И ты считаешь, что необходимо нагнетать обстановку? – спрашивает Оскар. Мысленный Оскар.

– Конечно, иногда это помогает. – Пожал плечами Фейм.

– То есть ты хочешь это проверить? – неодобрительно спросил писатель.

– Может быть. Или сделаю позже, – ответил мысленно. – Сомнение есть путь к истине. А истины нет.

***

Солнце съедало всю комнату. Утренние лучи самые агрессивные и безжалостные. Фейм не знал, как отвернуться от яркого света, чтобы глаза смогли отдохнуть. В предыдущей комнате окно располагалось не на солнечной стороне. Этого он не ценил.

Выйдя на улицу, он заметил что его трость погрузилась в брусчатую дорожку. Соскребала пыль из защелин, собирая на себе миллиметры летнего города. Феймор пошёл на знакомую барахолку, которая располагалась близ его жилища. Там есть всё и даже больше, чем нужно писателю для счастья. Ну, относительного счастья.

Пройдя к лавкам со шторами он понял, что денег катастрофически не хватает. За кусок плотной ткани просили неимоверные деньги, хотя это не фирменный магазин. Торговаться Фейм не умел. Даже считал что это ниже его достоинства. Ведь если не можешь себе позволить вещь, то не нужно просить об уступках и давить на жалость. Либо можешь, либо нет.

Он присмотрел плотные чёрные шторы в пол, которые стоили своих денег. Тех, которых у него нет. Немного покрутившись возле них, он развернулся и собирался выходить.

– Господин, у меня тоже есть шторы. Дешевле. Не хотите посмотреть? – окликнул его светловолосый парень. У него было большое родимое пятно на шее и зелёные глаза.

– Хочу. Куда подходить? – писатель обернулся и посмотрел немного вниз. Собеседник оказался на голову ниже его.

– Поближе, я покажу, – машет рукой в сторону незнакомец.

Феймор подошёл к нему и оглядел ближайшие столики с товаром. Штор там не было.

– Тут они везде дорогие. Я могу украсть их для Вас, если есть половина суммы, – тихонько произнёс белобрысый.

Писатель на секунду задумался. С одной стороны – это незаконно. Если поймают паренька и тот укажет на Фэймора, то невесть чем всё может завершиться. С другой стороны – кажется, он проделывает это не в первый раз. Ещё есть риск того, что он просто сбежит. Но спортивный интерес взял своё.

– Ты приносишь шторы, я отдаю тебе деньги, – предложил Фейм.

– Нет уж, деньги вперёд.

– Откуда я знаю, что ты меня не обманешь?

– Ниоткуда. Никаких гарантий, а я своей репутацией могу попрощаться в любую минуту. Ну, если поймают.

– Какой же?

– А, не местный. В общем, давай деньги, я добуду тебе шторы.

Фейму было больше интересно, чем переживать о потере кровно заработанных. Он вытащил из кармана несколько монет и протянул пареньку. Тот быстро забрал и указал на кофейню:

– Располагайся там и следи за представлением. Я скоро вернусь.

Феймор уже чувствовал подвох, но от кофе не отказался. Хоть какая-то компенсация. Он заказал кофе и присел в летнике. Паренёк крутился у лавки со шторами и выжидал момента. Со стороны выбегает мальчишка и хватает одну из тканей, проносясь мимо продавца. Маты и угрозы посыпались в след юного грабителя, и тучный мужичок ринулся за ним. Под шум и переключение внимания парень попытался утащить те самые чёрные шторы. Однако и ему пришлось впасть в бегство. Каким-то неимоверным образом ему удалось свернусь к домам и пропасть. А вот мальчишку поймали. Разразился скандал, незамедлительно нагрянула полиция. Что было дальше – история умалчивает. Присоединились другие торговцы и закрыли обзор на картину событий.

– Господин, я свою часть выполнил. – К нему за стол присоединился статный юноша в новеньком костюме. Под столом уже лежала небольшая коробка. Поправив очки, он протянул руку в белой перчатке. – Арн. Меня зовут Арн.

– Феймор, – представился писатель, пожав руку грабителю.

– Я там ещё несколько штучек для Вас позаимствовал. Это в качестве новоселья. Ну и приглашения на виски в местный бар. Разумеется, за Ваш счёт. – Арн взял свою чашку доппио⁴ и аккуратно попробовал напиток. – Не шедевр. И зерно у них дешёвое.

– А ты эстет, я смотрю, – усмехнулся Фейм. – Давай на «ты». Выражаю благодарность за дополнительные вещички, конечно, но что будет с твоим напарником?

– Кем? А! Он получил свою монету. А то, что не справился с задачей – его проблемы. У меня нет напарников. Во всей работе чувствую азарт.

– Что ж, скажи, где располагается ваш «местный бар». Можно будет на днях свидеться. – Поэт не особо хотел проводить вечер с Арном, но увидел в нём занятного персонажа.

– Следующий перекрёсток после барахолки и налево. Давай вечером через два дня, – предложил парень.

– Я по вечерам работаю. Однако, на часок-другой можно отвлечься.

– Занятно. Так и поступим.

Арн больше не притронулся к кофе. Он встал со стула и кивком попрощался с Феймором. Поправив очки, новый знакомый удалился в сторону жилого массива.

***

Писатель посмотрел на содержимое коробки уже в своей комнате. Чёрные шторы в пол, карандаш, белый камень (кажется, даже драгоценный), одно яблоко и носовой платок. Фейм усмехнулся. Кажется, Арну не важно что красть, главное как.

В комнату больше не врывался свет, а лёгкая полутьма днём давала писателю спокойно отдохнуть.

Яблоко пригодилось в качестве ужина, а белый камень расположился на столе возле стопки бумаги. Фейм часто его смахивал, слишком небольшой предмет интерьера.

Анализировав свои предыдущие заметки, он принялся к написанию новых историй. Для писателей он рассчитал плодотворные ближайшие пять лет. Так, в промежутке с 1890 по 1895 годы из-под пера были изданы: «Приключения Шерлока Холмса», «Разгром» Золя, «Машина времени» Уэллса. В то же время образы помогли создать «Лунная ночь на босфоре» Айвазовского. Ещё к 1898 году открыт полоний и радий, а радио в 1893 году. Вот к изобретению баскетбола он не имел никакого отношения, но игра показалась неплохой.

В пять утра пришёл человек в чёрном. Передача состоялась, Феймор не получил и слова в свой адрес от «коллеги».

Зато после его ухода он остановился и провёл свой утренний ритуал с картиной. В этот раз стены распадались на мелкие кусочки, и когда-то чёрное пространство заполонилось белым. Фейм вспомнил, что делал небольшие записи в свою тетрадь. Научные заметки и небольшие открытия, которые узнал от репетитора. Они ему казались невероятно притягательными. Будто решаешь сложную задачку, но здесь нет определённых правил. Точнее, правила есть, но юный ум ещё не постиг дело насколько хорошо, чтобы ориентироваться в этом свободно.

Холод медленно пропадал, но ноги и шея всё ещё были скованы льдом. Он не может пошевелиться. В голове пытается сложиться картинка того, что там написано, но всё безрезультатно. Мелькают образы, которые больше мешают, чем подсказывают.

Фейма прервал стук в дверь. Он вздрогнул. Бумагу вложили в проём между дверью и её рамой.

– Кажется, этот небольшой зазор создан для подобного рода жестов, – прошептал писатель. Он вспомнил, что эта мысль у него уже появлялась. Но когда и при каких обстоятельствах…

Феймор дождался, когда уйдёт человек по ту сторону двери. Затем он открыл дверь и не успел словить газету. Поспешив забрать ее, он поднял газету и закрыл за собой дверь.

***

В назначенный вечер Фейм пришёл на встречу с Арном. Однако выпивать с малознакомым вором гораздо приятнее, чем познакомиться с местными недовольными безработными. Картина в баре была примерно одинаковой. Интерьер, правда, чуть поновее, но контингент мало отличался от предыдущего излюбленного места писателя.

– А чем ты зарабатываешь на жизнь? Что за такая работа по ночам? – кажется, это приветственная речь Арна. Он заметил Феймора у входа и, положив руку на плечо, сразу начал с вопросов.

– Вполне законная, в отличие от твоей. – Фейм вздрогнул. Ему указали на место в компании трёх человек. Он подошёл и кивнул людям за столом в знак приветствия. – Я писатель.

– О, явно работаешь на государство. Все писаки работают на него и имеют жалкую копейку. А те, кто не работает – рано умирают, – подметил Арн. – Это первый, второй и третий Джим. Да, у них одинаковые имена. И нет, естественно не настоящие.

– Да, рад знакомству. На самом деле не очень рад, – пожал плечами писатель. – Я Феймор.

– Слушай, а это же тоже не настоящее имя? – Арн ударил его по плечу так, чтобы тот не стоял у Джимов над душой и расположился на стуле. Сам присел на соседнее. – ну, странное совпадение такое. Знаешь, если зациклить имя, то выходит один персонаж. Специально так?

– Я не понимаю, о чём ты, – отмахнулся Фейм. Он и правда не понимал.

– Ну, фейМор – Морфей… – Арн махнул рукой. – ладно, не берите в голову.

– Эй, тебе на сегодня морфина хватит, – сказал один из Джимов.

– Эй, тебе на сегодня пора свалить отсюда, – огрызнулся Арн и вышел из-за стола.

***

На удивление компания Джимов и Арна не была плохой. Они рассказывали, как наживались в детстве на барахолках, затем перешли на дома, после чего – банк. На последнем попались. Затем влиятельный человек (кажется, один из родителей этой команды) вытащил их, так удалось избежать суда. Скорее даже казни.

– Я придерживаюсь того мнения, что если ты работаешь на государство – сдохнешь не попробовав кокаин и дорогого шоколада. Чёрт, я даже не знаю, что сейчас из этого дороже, – нахмурился Второй Джим.

Продолжение книги