Когда Мой Мир узнает об Этом. Письмо четвертое бесплатное чтение

(Письмо четвертое)

Здравствуй моя милая Виктория.

Я долго размышлял над этим и думаю, что подошло мое время открыться тебе и рассказать всю правду перед тем, как совершу еще один возможно ужасный, бесповоротный поступок в своей прагматичной жизни.

На дворе две тысячи сороковой год, и я чувствую наконец, как мир будущего, о котором мы так долго мечтали на зарождении проекта, начинает превращаться в реальность. Жаль, что этого не увидят те, кто ушел раньше этого начала, и жаль, что эти грандиозные изменения не прочувствуют те, кто придут на эту землю после нас.

Сейчас, когда мне уже за пятьдесят, я осознаю, что это и есть мой тот самый рассвет сил, о котором мне когда-то рассказывали более старшие знакомые, но даже в это преисполненном состоянии я прекрасно понимаю, что не буду жить вечно на этой земле и все свои знания что я передал одному человеку, должны рано или поздно обдумываться им самостоятельно. Пусть он, принимая свои решения берет на себя полную ответственность за будущее нашего проекта.

Поэтому все начатое нами когда-то, теперь передастся в более молодые руки и умы нашего будущего поколения. Которые смогут еще больше модернизировать нашу выстроенную систему, улучшая себя с каждым новым днем, и будут воспитываться внутренне гораздо правильнее и чище чем, когда воспитывались мы.

Ладно, я, пожалуй, начну сначала, ведь ты наверняка знаешь обо мне до сих пор лишь те моменты, о которых я тебе рассказывал на протяжении того времени, когда мы были вместе.

35

Моя история начинается с детской обиды на отца, который постоянно избивал меня и мать, наказывал по каким-то непонятным выдуманным причинам и доводил всем этим меня и мать до слез.

Он вместе с матерью очень любили выпить, но вот только мой отец не знал в этом меры.

Это был примерно одна тысяча девятьсот девяносто первый год.

Мне было тогда, наверное, года четыре, когда это все происходило.

Я был тогда мал, чтобы понимать какого это быть взрослым в тот момент, во время перестройки и новой смены режима.

Я не знал, как зарабатывать деньги и стоять в очередях за товаром, которого не хватает на всех. Не видел бандитов и коммерсантов, которые делили между собой деньги, пытаясь оторвать от кусочка нашей необъятной страны свой кусочек счастья. Я видел только старый черно-белый телевизор, обшарпанные обои на стене, и детские игрушки, в которые наверняка играл лет двадцать пять назад, мой отец в своем детстве.

Я даже не знаю откуда он постоянно возвращался, где он работал, и работал ли вообще?

Моя мама тогда я думал, что и правда работает на ткацкой-фабрике в ночные смены.

Днем, когда она просыпалась, а отца не было дома, к ней приходили подруги принося мне иногда что-нибудь сладкое. Я садился на кровать, которая стояла напротив телевизора и на половину слушая, на половину смотря пытался разобрать что говорят какие-то серьезные люди в костюмах с черно-белого экрана.

Мать с подругами веселилась на кухне, что-то обсуждая и тоже выпивая напитки, которые приносили ее подруги.

К вечеру подруги немного шатаясь и очень радостные уходили из нашей квартиры, и тогда мама садилась ко мне на кровать и обнимая пыталась проявить ко мне свою ласку и заботу рассказывая какую-нибудь историю своей юности.

Мне это было не так интересно, потому что она была девочкой, а все их игры и занятия не вызывали у меня через ее рассказы никакого стремления попробовать.

Через какое-то время после ухода подруг, домой возвращался как всегда уже выпивший отец, и родительская ссора начиналась с порога, плавно переходя на меня, ничего не делающего, смотрящего телевизор в свои четыре года.

И неправильно расставленные игрушки, которые я даже не трогал с прошлого раза, как все расставил по его указаниям верно, становились причиной нового конфликта.

Отец с порога начинал с того, что мать ничего не готовит ему и в конце концов их словесная перепалка сводилась до рукоприкладства, которая потом переносилась на меня, и когда мы с матерью были в слезах после его физических «уроков» он, бурча отправлялся на кухню готовить себе сам, закрыв за собой дверь.

Причины развертывания конфликта всегда были разные, но исход всегда был один. Через пару часов они мерились выгоняли меня из комнаты на кухню, а сами вдвоем оставались там, закрыв дверь на ключ. Затем мать опять собиралась на работу и уходила.

Отец возвращался на кухню и продолжал пить то, что у него было, периодически подзывая меня, чтобы научить как должен жить и выглядеть настоящий мужчина. Я пытался слушать его пьяную невнятную речь, но в мечтах я желал когда-нибудь сбежать с этого места, и чтобы этот человек сидящий со мной на кухне, наконец умер, оставив нас с матерью в покое.

Может быть его советы и были верными, но я знал одно, что никогда не хотел бы быть похожим на такого человека как он, который раздает эти нужные советы, натворив перед этим дел, которые не приемлемы для настоящего мужчины.

С течением времени слезы начали превращаться в злость, которая развивалась с каждым новым скандалом и трепкой все больше и больше.

Я теперь уже яростно думал не о том, чтобы он ушел однажды и не вернулся, я думал, что сам хочу быть тем, кто совершит это, когда я стану чуть старше и мне подвернётся такой случай.

Примерно, когда мне было пять с половиной моя самая страшная мечта детства сбылась.

В один из вечеров, он просто не вернулся домой. Прошло еще два дня, и я уже не смотря на свои желания, начал ждать его, и спрашивать у матери о нем.

Но она не хотела говорить со мной об этом человеке. За пару дней до его последнего ухода из квартиры, они очень сильно поругались, и он достаточно серьезно избил ее.

В тот день, когда это происходило я и сам не сдержался и подбежал защищать мать, которую он таскал за волосы по всей кухне.

Получив очередную затрещину от него, я отлетел на метр и увидел его яростный взгляд, которым он на меня смотрел.

Он ничего не говорил, а молча дал понять, что не ручается за себя и лучше мне не лезть в их ссору. Мать в этот момент старалась избавиться от держащего ее за волосы изверга, но все было безрезультатно.

Я не хотел видеть эту страшную картину и убежал в комнату. Там я опять заплакал, но не от боли, а от своей беспомощности. От того что не могу ничего сделать с тем, что происходит у меня за стеной на кухне.

Спустя неделю после того, как отец исчез, к нам пришел участковый и сообщил матери что ее мужа и моего отца нашли в реке в низ по течению от нашего города местные рыболовы.

По отсыревшим документам, которые все время он носил в своей курточке им удалось вычислить место его проживания.

Хоть я и был на него безмерно зол, за все то, что он сделал с нами, но я помню, что я долго плакал, услышав эту новость.

После того как участковый ушел, мать подошла ко мне и сказала.

– Не плач сын, нас теперь уже никто тронет…

Как бы мне не было печально за отца, я прислушался к ее словам, но даже не представлял какие изменения войдут в мою жизнь после смерти того, кого я так яростно ненавидел.

После смерти отца моя мать начала ходить на свою работу то ночью, то днем, поэтому я часто оставался дома один днем и засыпал один ночью, когда ее не было.

Я не могу вспомнить, о чем я думал в те моменты и чем конкретно я занимался, но страх, и злость покинули меня с отсутствием человека, которого не стало.

Потихоньку пропадала настороженность, когда в дверной замок вставлялся ключ и открывалась дверь в квартиру, теперь это могла сделать только мать.

Со временем я обращал внимание на книги, которые раньше не замечал на книжной полке.

Не знаю почему они так заинтересовывали мое внимание.

К своим шести годам я даже ни одного дня не провел в детском саду.

О каком навыке чтения вообще может идти речь? Я и со сверстниками то не особо умел общаться.

Все дни, того времени вообще никак между собой не отличались. Я как маленький робот просыпался, умывался, и повторял все то, что делал и день назад, после того как проснулся.

У матери появился новый мужчина, и она привела его к нам в квартиру.

Мужчину она мне представила, как дядю Гену.

Сейчас, конечно, я понимаю, что дядя Гена был достаточно хитрым, потому выбрал мою мать для того, чтобы скрываться от наказания, которое его ожидало.

Гена мне нравился тем, что не дрался с моей матерью и не бил меня за выдуманные проблемы, как например расставленные неправильно игрушки.

Но он тоже пил, и когда матери не было дома к нему приходили его друзья, такие же «сидельцы» как он, и на кухне по долго пили, курили и о чем-то разговаривали.

Прислушиваясь к черно-белому телевизору, я старался не вслушиваться в разговоры, с матами, которые летели с шутками и криками с кухни.

После нескольких выходов и возвращений в квартиру, принося «добавку», шатающихся друзей Геннадий выгонял и так же, как отец звал меня на кухню, чтобы поговорить на те темы, которые мне по его мнение необходимо было мне знать для жизни.

Дядя Гена рассказывал мне о жизни по ту сторону забора, которая протекала у него за колючей проволокой.

Я не особо тогда понимал многих «понятий» о которых он мне рассказывает, о каких-то жизненных принципах, которым он старался меня научить, но мне было интересно его слушать, поэтому я молча воспринимал и не отвечал даже тогда, когда он задавал мне какие-то вопросы, потому что я не всегда понимал, какой я должен дать ответ, чтобы ему понравилось мое мышление.

Со временем я к Геннадию привык, и теперь немного подвыпивший он звал меня на кухню и с папиросой в зубах учил меня играть в карты, рассказывая правила и как можно сжульничать, чтобы никто этого не заметил. Мы играли так же с ним в шахматы, которые принесли ему его друзья в один из дней, как подарок.

Он даже разрешал мне гулять на улице одному, хотя я видел, когда посматривал на окно нашей квартиры, что он приглядывает за мной куря в форточку.

Теперь, когда приходили его друзья я сам отправлялся к своим друзьям во двор.

Дети, которые жили в моем дворе и выходили гулять с родителями имея какие-то игрушки ковырялись в песочнице. Я же не имел таких игрушек, с которыми мог выйти во двор, а те, которые мог вынести вызвали бы, наверное, смех у тех, кто играл с настоящими игрушками.

Поэтому пару человек таких как я, лазали по железной гусенице и качались на качели не разговаривая друг с другом, потому что нам было просто нечем поделиться, но, тем не менее, мы смотрели друг на друга так, будто понимали все жизненные тревоги, блуждающие внутри без единого слов.

Вскоре и дядя Гена покинул нашу с мамой квартиру.

Его в очередной раз посадили на долгий срок.

Мы вновь остались с ней вдвоем.

Подружки, которые раньше к ней приходили снова зачистили в нашу квартиру. Теперь они приходили уже не одни, а с парой кавалеров.

Весь этот праздник молодой жизни, с шумом, смехом, постоянными разговорами и объятиями маминых подруг, с этими мужчина на моих глазах, совсем не радовали меня.

Каждый новый день приходили все новые и новые мужчины, подруги, иногда и по несколько раз за день.

На меня никто не обращал внимания, поэтому, я как меня научил дядя Гена самостоятельно собирался и выходил во двор гулять с молчаливыми ребятами, которые так же, как и я, мечтали когда-нибудь сбежать.

34

Моя мать была очень красивая, хотя и отец тоже был симпатичный мужчина, когда я видел их совместные, старые черно-белые фотографии.

Но пьянка начал его губить и когда я вспоминаю отца, который в своей белой горячке на кухне бьет мать, это был уже совершенно другой человек, отличающиеся от того, кто улыбался на какой-то вечеринке с фотокарточки.

Мою мать алкоголизм не забрал в свои объятия, и она оставалась такой же красивой, даже когда отец оставлял ей синяки и ссадины.

Очень жаль, что все эти посиделки с подругами и какими-то неизвестными мужиками, перешли в новую стадию.

Теперь к матери не приходили друзья и не уходили все вместе куда-то после выпитого. Теперь утром к матери стал приходить какой-то мужик. Недолго сидел с ней на кухне обсуждая что-то, и уходил.

Через час после его визита к нам домой приходили каждый день разные мужики, а из квартиры я теперь уходил не по собственной воли, а меня просто из нее выгоняли эти же самые мужики.

Время шло и с каждым новым днем, когда я выходил на улицу и седел в своих детских раздумьях на этой железной «гусенице», я в своем почти семилетнем возрасте прекрасно понимал, что я в этом мире никому не нужен. Даже свое собственной матери.

Это так расстраивало меня, но я не мог с этим ничего поделать.

Я не мог с ней об этом поговорить, потому что хоть я это и понимал, но объяснить ей это, я бы не смог. Поэтому мне просто оставалось жить и ждать, пока настанет тот самый день, когда я выросту и смогу все изменить.

Мая мать, благодаря каким-то своим подругам отдала меня в школу, несмотря на то что я не был в детском саду.

С горем пополам мы собрали все необходимые принадлежности для того, чтобы я смог начать свое обучение.

Самая главная задача, которую я сам себе поставил в школе, была научится читать.

Потому что я хотел понять, что за названия книг пылятся на полках, которые уже давно никто не трогал, и затем раскрыть то таинство что скрывалось в их названиях.

Так как я представлял, кто такой учитель, я впитывал все как губка, все, что она нам рассказывала.

Благодаря первым двум месяцем в школе, я вырвался из постоянных сетей того, что происходило в моей жизни и квартире каждый божий день.

Я столкнулся с детьми разного мировосприятия, у которых были совсем отличные от моих родителей люди, которые совсем иначе их воспитывали.

За этими детьми всегда приходили родители после школы, а я шел домой в полном одиночестве, всегда немного грустный, потому что из всего этого многообразия знаний, эмоций и общения с детьми, которые учились со мной в одном классе, я возвращался в свою старую жизнь, которая не сулила мне ничего хорошего.

В этом состоянии я приходил домой, но мне никто не открывал.

За дверью, как всегда, играла громкая музыка и я понимал, что там кто-то есть, но мне там совсем не рады.

Я выходил во двор, на лавочку, или садился прямо на ступеньки возле квартиры и пытался, разглядывая картинки, разобрать, о чем говорит мне «букварь».

После моего «подъездного обучения» спустя какое-то время, мать открывая дверь, выпроваживая своего очередного мужчину из квартиры и как «ответственная мать» находила меня и звала домой, ругая за то, что она уже начала волноваться где я, будто в этом был виноват именно я.

Я никогда не перечел ей, после того как ушел отец, я боялся думать даже что-то плохое про нее, но, к сожалению, я видел, как меняется ее красота вместе с ее внутренним состоянием.

Приходя домой, я всегда ел то, что было на столе после утреннего приготовления или оставалось после их очередных «посиделок» с подругами или «пиром» с мужчиной.

Два месяца была моя новая жизнь, которая выводила меня на новый уровень осознания, что весь мир не заканчивается на однокомнатной квартире с постоянной чередой мужских лиц и не трезвой мамой, которая о тебе забывает, делая вид что ты все равно нужен.

Сегодня я, конечно, думаю, что тогда это был для меня огромный урок самостоятельности, который учил меня быть терпеливым и делать то, что мне нужно, несмотря ни на что, только ведь я был совсем ребенком, это могло быть не так сурово, как случилось потом. Пусть бы лучше все продолжалось так как было.

Через эти два месяца о которых я пишу, я, как всегда, вернулся домой после школы и дверь как обычно была заперта.

На улице уже было достаточно холодно, поэтому мой выбор был очевиден я встал у подоконника, в лестничном пролете и начал выводить буквы, которые нам задали.

Вдруг в замке нашей квартиры кто-то начал ковыряться.

Меня это немного насторожило, и я обернулся, потому что мать точно знала, как открывается дверь нашей квартиры, а с другой стороны, внутри пробовали все возможные варианты.

Наконец дверь поддалась, и из квартиры выбежал мужчина с широко открытыми глазами.

Он спустился по лестнице словно вообще не заметил моего присутствия в подъезде и пролетев мимо меня с выпученными глазами, в полу скрюченном состоянии, так же сбежал и следующий лестничный пролет.

Я был удивлен, потому что мать не вышла его проводить, и поэтому, когда хлопнула подъездная деревянная дверь с силой, я встал на носочки и посмотрел, как этот полусогнутый мужчина ускорено шел по нашему двору, оглядываясь на наши окна.

Музыка, которая играла из открытой квартиры с распахнутой дверью, вернула меня мысленно в подъезд, где я стоял.

Собрав все школьные принадлежности в свой старый портфель, я отправился домой.

Мне было немного не комфортно, потому что я не знал, что ждет меня там, внутри. Аккуратно, я приоткрыл дверь чуть шире и заглянул на кухню, которая находилась прямо напротив входной двери.

Там никого не было, тогда я сделала еще пару шагов уже в прихожую, музыка так и продолжала играть, а меня никто не встречал.

Когда я заглянул в комнату, я увидел сидевшую на полу бездвижно облокотившуюся на диван мать.

Я позвал ее, но она не отреагировала. Бросив в прихожей свой портфель, я снял обувь и пошел посмотреть почему, она молчит.

Ее белое словно напудренное лицо и темные круги под глазами, дали мне понять, что с ней что-то произошло.

Я начал трясти ее, крича и стараясь разбудить, но вместо этого она просто повалилась на бок.

Меня охватил страх, все вокруг меня замерло. Неужели это конец? – подумал я.

Я на знал, что мне делать и поэтому побежал на лестничную площадку и начал стучаться к нашим соседям.

Мое сердце билось, потому что я хотел ей чем-то помочь, но не знал, как.

Пока я стучался к одному из соседей, открылась дверь соседа, к которому я еще не успел постучать.

Я молча повел его к себе в квартиру, потому что не мог говорить, так как меня сковали эмоции и ком подходящих слез стоял прямо в горле.

Увидев мою мать, лежащую в том виде, в котором я ее застал, дядя Ваня испуганно бросился к выходу сказав, что нужно вызвать скорую. У нас в квартире не было домашнего телефона.

Я присел рядом с лежащей матерью, и взял ее за руку. Мои слезы полились без какого либо, звука.

В подъезде поднялся шум соседей, которым дядя Ваня рассказал о произошедшем, а я молча сидел и смотрел на мать, слыша, как из колонок магнитофона до меня доносятся фразы «Следи за собой, будь осторожен».

Этого пел Виктор Цой из группы «Кино», словно предупреждая и рассказывая мне о том какова может быть в жизни.

Тогда, конечно, я не понимал этого, уже позже в более осознанном возрасте, я встретившись с этой песней и вспомнив в очередной раз всю эту историю, произошедшую с матерью, совершенно по-другому воспринимал смыслы спетых слов.

Мать умерла еще за долго до того, как я вернулся после школы в тот день.

Ее мужчине, который выбежал из квартиры с ошалевшими глазами повезло, потому что я никогда его после этого не видел. Надеюсь, что его жизнь закончилась еще хуже, чем я могу себе это представить.

Уже потом, с возрастом я понимал, что после смерти отца, и нового срока дяди Гены, тот мужик, который приходил к ней ненадолго, каждый день, склонил ее к наркотикам и тогда дома присматривая за мной, она занималась своей «ночной работой», чуть ближе ко мне.

Сейчас я, конечно, ни у кого не узнаю правды, да и вряд ли бы кто-то мне ее рассказал, даже будь родители живы. С этими объяснениями, до которых я самостоятельно дошел, мне были объяснимы некоторые вещи нашей совместной жизни, когда мы жили еще полной семьей, и все настроения отца.

На похороны к матери, я уже не попал.

Меня определили в приют. Где участковый, который приходил к нам рассказывать о смерти моего отца, и социальный работник из школы, попытались мне помочь, найти хоть каких-то из родственников, но все это оказалось безуспешным.

У меня не было никаких ни бабушек, ни дедушек, ни теть и ни дядь, и вновь все мои мысли, о которых я когда-то думал, сидя на железной «гусенице» в нашем дворе воплотились в реальность.

Теперь я остался точно, совершенно один.

Мои документы какое-то время назад принесенные в школу, теперь были перенаправлены в детский дом.

Когда через неделю я с сотрудником этого детского дома собрал необходимые вещи и вышел из родительской квартиры на улицу, чтобы поехать в то место, которое должно было быть моим новым домом, я увидел своих пацанов, с которыми нам все-таки со временем удалось сдружиться после долгого молчания.

Они подбежали и начали спрашивать у меня куда я уезжаю, но мне в этот момент нечего было им ответить, потому что я даже сам не представлял куда я отправляюсь.

Сопровождающая меня женщина, ответила им что я уезжаю в детский дом, и что если они будут плохо себя вести, то и их тоже туда заберут от родителей.

Я думаю, что для ребят это не было угрозой. Они, наоборот, надеялись на это, но ни они, ни я, не знали тогда, что бывает, когда ты покидаешь свой родимый дом.

– А когда он вернется? – спросил один из ребят у этой суровой женщины.

– Еще не скоро… – улыбаясь ответила она.

Мы все подошли к машине. Тетенька открыла мне дверь, и садясь сама на переднее сидение приказала попрощаться с друзьями, потому что нам пора ехать.

Я сказал ребятам номер детского дома, в который я направляюсь, чтобы они когда-нибудь смогли меня навестить, мы нелепо на прощание обменились рукопожатием друг с другу, как это делали взрослые и я сел в машину, отправившись в свое первое путешествие.

Приблизительно через полчаса, мы приехали к детскому дому. На встречу к нам вышла одна из воспитательниц этого учреждения.

Она была очень красивая с черными вьющимися волосами и блестящими зелеными глазами, как у кошки, которые подарили мне в тот момент, какой-то успокаивающий душу гипноз.

Женщина, что привезла меня, отдала ей документы и посмотрев на меня сказала:

– Ну вот, знакомьтесь тут, а мне пора! Знакомься, это твоя воспитательница – проговорила она и показала рукой на черноволосую девушку.

Не знаю, как это объяснить, но, когда она улыбнулась и протянула мне руку, сказав:

– Здравствуй, меня зовут Алена. – я не смело протянул ей руку и так же стесняюсь представился, хотя думал, что после смерти матери не с кем не буду разговаривать.

Да это была именно та Алена, про которую ты можешь подумать.

С этим первым прикосновением я почувствовал от Алены такую доброту и заботу, которую не чувствовал прежде даже от матери.

Девушка держала меня за руку, а я чувствовал тепло ее ладони, от которой мне вроде стало спокойней, но в тоже самое время я был полностью растерян, потому что еще не совсем осознавал зачем и куда меня привезли.

Они обмолвились парой фраз друг с другом, и воспитательница повела меня на территорию детского дома.

Пока мы шли, она поинтересовалась чем я люблю заниматься?

Но как я мог это знать?

Ведь я и не особо много попробовал, в той жизни что была у меня до приезда, в детский дом, поэтому я ответил первое, что было у меня из последнего. Я ответил ей что люблю учиться.

Она по-доброму улыбнулась мне, и сказала, что найдет для меня еще какое-нибудь интересное занятие.

После того, как она провела меня по всей территории и поговорила со мной, мы отправились в комнату, где я должен был жить.

Зайдя в четырехэтажное здание на этой территории и идя до своего будущего места проживания, я осматривал внутреннюю обстановку, и с каждым новым шагом мне становилось более понятно, что это место на самом деле сильно отличается от первого моего впечатления про Алену.

Я даже боюсь представить, как бы все это воспринял, если бы рядом со мной шла одна из воспитательниц, которых я встретил чуть позже.

Мы поднялись на третий этаж. И пока мы шли по длинному коридору на меня из общих комнат глядели уставшие и в тоже время ищущие чего-то глаза детей, которые так же как и я попали сюда лишившись родителей, а может даже встретившись с тем, что я и представить себе не мог на тот момент.

Пару раз пока мы шли по коридору мимо нас промелькнули и более взрослые лица подростков, которые поздоровались с воспитательницей Аленой.

Это были старшие воспитанники, которые помогали воспитателям заботиться о младших.

Все, кто были старше десяти лет жили двумя этажами ниже, дети возрастом до шести лет жили на четвертом этаже, над нами.

Я честно даже не представляю сколько по цифрам в этом четырехэтажном учреждении было всего детей, которые так же, как и я, по какой-то причине остались без родительского попечения и попали сюда в надежде обрести свою новую семью или просто получили возможность остаться живыми, до своего совершеннолетия. Не погибнув где-нибудь на улице словно никому не нужная затравленная собака.

Очень жаль, что мнимая забота о чужом ребенке, которая была у многих из наших воспитателей, какое-то время пока мы этого не понимали, держала на плаву у каждого из нас мысль, что мы еще кому-то в этом мире нужны, кроме самих себя.

Уж лучше бы раньше они прямо сказали нам об этом, что было бы правильней, с их стороны.

Наконец, мы с воспитательницей Аленой, дошли и оказались около общей комнаты с десятью панцирными кроватями, стоящими по пять штук, с каждой стороны.

Войдя во внутрь, я увидел мальчика, который сидя на корточках за дверцей своей тумбочки, что-то в ней искал.

Он, услышал, что кто-то вошел по деревянному скрипучему полу и повернул свою голову с тревожным взглядом.

– Вадим, ты чего здесь делаешь? – спросила его Алена.

– Я вчера кое-что рисовал, и убрал к себе в тумбочку, а сейчас заберу и пойду дальше рисовать – ответил ей Вадим. – Ты теперь будешь жить с нами? – поинтересовался он, переводя на меня свой уже более спокойный взгляд.

Я посмотрел на Алену, потому что не знал, как устроена их система и что меня ждет дальше.

– Ну, смелей же, он тебя не обидит… – улыбнувшись мне, проговорила она.

Я повернул голову обратно к нему и только покачал головой вверх и вниз, в ответ на его вопрос.

– Это моя кровать. – сказал довольный Вадим, хлопая по своей кровати. – А вот эта свободная. – указал он пальцем на ту которая стояла рядом с тумбочкой в которой он искал свой рисунок. – И вон та, тоже. – так же ткнул пальцем Вадим на кровать что стояла напротив входа в эту общую комнату.

Мой первый выбор в жизни был сделан. Я решил, что буду спать на кровати, стоящей рядом со своим новым собеседником, который любит рисовать.

Да и выглядел он как-то дружелюбно, а по словам Алены не обидел бы меня.

– Так, мальчики, вы пока познакомьтесь. Вадим, если у него будут какие-то вопросы, на которые ты не сможешь ответить покажи ему где комната воспитателей, а я пока пойду документы положу, и заполню там все. – сказала Алена и подмигнув мне проведя своей теплой ладонью по моей голове, вышла из комнаты, а мы остались с Вадимом вдвоем.

– А почему ты здесь? – спросил у меня Вадим, достав листочек из тумбочки и сев на свою кровать.

Я коротко рассказал ему свою историю, которая произошла у меня с моими родителями, а в ответ он рассказал мне свою.

Он лишился своих родителей, когда ему было пять лет.

Его отец был директором фирмы, которая занималась продажей электроники в те страшные годы. В один злополучный день, когда его родители сидели на кухне, а он играл с машинками в своей комнате, в дверь квартиры кто-то постучал.

Его отец, предвидя что-то неладное, спрятал его в шкафчике под мойкой на кухне, сказав, что они сейчас будут играть в прятки вместе с мамой, и ему было велено не выходить оттуда пока мама сама его не найдет.

Через пару секунды он услышал, как дверь в квартиру открылась и начались крики неизвестных ему людей.

Кто-то из незнакомых голосов спрашивал:

– Кто еще в квартире?

Кто-то из неизвестных голосов кричал ложиться на пол.

Еще через пару секунд из его комнаты послышался новый вопрос.

– Где ребенок?

Мать дрожащим голосом ответила, что он у друга из садика. Вадим услышал глухой удар.

Он слышал, как заплакала его мать и как кричал отец, чтобы ее не трогали, но он слушаясь отца и веря в то, что мать обязательно его отыщет в страхе сидел под раковинной на кухне закрыв лицо руками. За дверью, которая скорей всего спасла его от смерти.

Кто-то из наподдавших спросил у отца про сейф и отец, не задумываясь покорно сказал, что отведет и все покажет, только чтобы они не трогали жену.

Отец Вадима явно понимал, что, если они начнут искать сейф сами, чтобы забрать все содержимое из него, они смогут случайно найти и его сына.

После того как люди, пришедшие к ним в квартиру, по-видимому, получили все что им было нужно, Вадим услышал три громких хлопка, от которых закрыл уши, тут же слышал крик в пересмешку со слезами матери, еще два хлопка и топот выбегающих ног. В квартире повисла гробовая тишина.

Через какое-то время он услышал визг соседки, которая вошла в квартиру и начал кричать, есть ли кто-нибудь живой.

Вадим сидел под раковиной и молча вытирал слезы, которые без остановки текли с его глаз.

Я думаю, Вадим вряд ли рассказывал вам свою историю из детства, когда вы с ним познакомились. Ну теперь его уже нет и ты тоже должна знать об этом кусочке его жизненной трагедии и его не слишком радужной судьбы.

Мне очень жаль, что он столкнулся с такими обстоятельствами, которые повлияли на его жизнь.

За это время пока он жил с нами в детском доме, ему удалось пронести свою доброту до самого последнего момента, пока его не забрала приемная семья.

33

Втягиваясь в новые условия жизни, я с каждым днем становился частью выстроенной системы, в которой был определенный порядок действий и свод правил, написанный взрослыми, но в нем существовал еще один выстроенный порядок, в котором были свои правила игры, придуманные воспитанниками детского дома.

В этих негласных правилах я видел что-то похожее с рассказами и «понятиями», про которые когда-то рассказывал мне друг моей матери, дядя Гена.

Со временем, услышав множество историй из жизни других воспитанников, я стал более с ними открыт, и моя боль утраты, растворялась теперь уже в новой создающиеся семье, в которой каждый, как и я, был одиночкой.

К сожалению Алена, не могла работать круглосуточно. Так как у нее у самой был ребенок, мне приходилось кроме нее в первое время сталкиваться с другими воспитателями, которые были гораздо черствей и не только ко мне, а ко всем воспитанникам нашего детского дома.

Они при всех, могли позволить себе в качество наказания, надавать подзатыльников провинившемуся, за поведение или оттаскать перед всеми, кто был на этаже за ухо наказывая за плохую оценку в школе, чтобы другие увидев это, делали лучше домашнее задание.

Все это было потому, что у воспитателей просто не хватало времени уследить за всеми, кто был под их «чутким» присмотром.

У нас даже принадлежностей то, для выполнения домашних работ не хватало. Поэтому многие оставались «на продленке» и делали свои уроки в школе.

Приходя утром, Алена иногда сама замечала какие-то синяки у воспитанников, а иногда ей рассказывали сами дети и она часто устраивала «взбучку», несмотря на свой юный возраст воспитателям, по поводу рукоприкладства, а те в свою очередь постоянно пытались ее задеть и уколоть в том, что она нас как они выражались, «в жопы целует», а мы радостно их подставляем, и ничего хорошего не получиться, потому что это жопы, а не лбы.

Эти рассказы я слышал от старших ребят, которые приходили нам помогать и жили рядом с воспитательской комнатой, на первом этаже.

А может быть и правда? Методы более взрослого поколения воспитателей, были более эффективными, и не такими уж жестокими как нам детям тогда казалось, и они хоть как-то благодаря этому, держали нас в кулаке таким образом прививая в нас дисциплину.

Для нас, в том мире, в отличие от нынешнего, было одно понятное правило, кто старше и сильней, тот и прав.

Не смотря на эти будни, моя тяга к знаниям не пропадала, и я вместе со всеми ходил теперь в новую школу неподалеку от «дома», как только мои документы передали туда.

Очень правильно и грамотно, с точки зрения психологии что учителя в школе никогда не говорили остальным детям, которые воспитывались дома, что у нас нет родителей и что мы живем совершенно иначе.

Это никак нас не дискриминировало и не ставило в нелегкое положение перед родителями одноклассников, потому что многие родители относились к подобному окружению их детей, очень предвзято.

Не подавая виду, я все так же молча продолжал слушать как общаются между собой дети, которые живут дома.

Они хвастались друг перед другом своими родителями и игрушками, которые у них есть, а я мечтал увидеть своих родителей хотя бы на секундочку.

Я скучал по ним, особенно когда Алена уходила домой.

Она была мне очень близка, как родная тетя или старшая сестра.

Некоторые дети ревностно относились к тем, кто хотел подольше поговорить с Аленой и на фоне этого, я уверен, возникали у нас драки, только совсем по-другому, «придуманному» поводу.

До определенного момента я не хотел вступать с ребятами в конфликты, потому что мне не хотелось драться, так как я на собственном примере знал, что такое боль.

Но, замечая драки, я видел, что, некоторые дети, на нашем этаже гораздо агрессивней чем большинство взрослых, с которыми мне удалось встретится за свою короткую жизнь.

Вот от чего нужно спасать детей, от примера насилия со стороны взрослых. От людей, которые издеваются над своими детьми, не осознавая, или не хотя понимать и верить в то, что прививают детям такое поведение, нанося психологическую травму, с которой нужно будет работать, чтобы избавиться от этой мысли прошлого, которая обрастает какими-то новыми воспоминаниями и остаётся сидеть внутри. Подобно опухоли, с которой можно жить, но тем не менее, она не видна снаружи и только напоминание о ней, заставляет вспоминать этот недуг. И так же, удалив однажды опухоль физически, останется шрам, которые будет напоминать о ней. Память устроена так же, что она ничего не забывает, она зарубцовывает раны переживаний, оставляя такие же шрамы внутри наших мыслей.

У некоторых детей это конечно может быть даже и не издевательство со стороны родителей, которые нанесли психологическую травму.

У Вадима, например, была совершенно другая история, и он был добрый, но в глубине его глаз, всегда виднелся оскал маленького волчонка, которые сможет показать свои клыки, когда кто-нибудь затронет его мысли прошлого.

Я понимаю это все сейчас, со стороны взрослого, который видел этих маленьких детей, которые жили на одном этаже, имея одно расположение и внутреннюю обиду у каждого личную, но тогда для меня все происходящее было неразгаданной загадкой.

Через полгода, как я уже прожил в детском доме, Вадима забрали новые родители, и он перешел в другую школу, которая была ближе с его нынешним настоящим домом.

Его письма передавали нам каждую неделю, он писал их своим корявым почерком, и мы всей общей комнатой пытались разобрать что он хочет нам рассказать, а потом так же вместе писали ему в ответ.

Ему повезло, его забрала какая-то обеспеченная семья.

Он так же, как и дети из школы, писал нам об игрушках, и о том, что у него есть своя комната, в которой он играет, как и прежде, когда у него были родные родители.

Раз в месяц Вадим приезжал нас навестить, и привозил каждый раз какие-нибудь незначительные игрушки, в которые видимо уже наигрался сам.

Как-то так получилось, что теперь старшие ребята, которые общались с Вадимом, начали общаться со мной ближе, взяв меня под свое попечение.

Я не делал ничего лишнего, что было запрещено делать по отношению друг к другу, по негласным правилам «семьи», и поэтому скорей всего я заслуживал их расположение.

Через год моего пребывания там, игрушки потеряли весь смысл, и я уже во всю бегал покуривать с этими старшими ребятами, прячась за школьными гаражами.

Однажды меня вычислила по табачному запаху наша учительница в школе, и передала эту информацию воспитательнице.

Через пару дней, когда я вернулся после учебы, меня ждала хорошая профилактика ремнем с бляшкой.

Я здорово от нее получил по спине ремнем, и услышал достаточно много не очень приятных слов в свой адрес.

Но я не сдал тех, с кем я это делал и перестал ходить за гаражи, всего лишь на полторы недели, пока спина не зажила.

Пацаны со двора, в котором я жил, когда еще у меня были живы родители, иногда добирались до моего детского дома, и мы общались с ними через забор пока Алена выводили погулять младших детей на детскую площадку территории детского дома.

Пацаны рассказывали мне, как они познакомились со взрослыми ребятами и что теперь работают на них, собирая деньги в переходах и возле магазинов. А за это взрослые ребята иногда угощают их сигаретами и дают выпить.

В общем их жизнь протекала по-своему и в тот момент я не думал, что буду участвовать в подобном развлечении.

В первые два года моего нахождения в детском доме я научился воровать во благо нашего общего существования «семьи», когда мы со старших ребят ходили после школы на вещевой рынок.

Мы «работали» группами и у нас все получалось достаточно слаженно, и быстро. Брали правда, что попадется, а уже потом вернувшись в «дом» мерили, и отдавали тем, кому одежда оказывалась по размеру.

Чаще на рынках мы пытались урвать что-нибудь съедобное, но на этом попадались почему-то чаще чем на краже одежды.

Мне повезло, тогда все мои походы проходили гладко.

Алена, честно говоря, видела наши не очень честные поступки, но не рассказывала о них не кому из воспитателей. Она с осуждением показывала нам кулаки и качала головой молча, в надежде что в детский дом не придем милиция.

Она была гораздо лучше наших остальных воспитателей только потому, что у нее не было любимчиков среди нас.

Алена всегда разговаривала с нами находя общий язык, а когда мы были неправы, мы старались все исправить, или сделать так, как она говорит, потому что не хотели ее расстраивать или обидеть.

Возможно так нельзя говорить, но мне тогда хотелось иметь такую маму как Алена и, наверное, больше никакую.

За это время, пока она не уволилась я уже успел услышать и увидеть множество историй о взрослых.

Чего только стоили те люди, которые приходили в детский дом и выбирали себе детей, которых брали на какое-то время к себе домой, а потом возвращали обратно, как товар, который не подошел.

И для таких приемных родителей, мы специально рисовали себе портфолио из рисунков и учили специально заготовленные стихи, про семью, чтобы понравиться тем людям, которые возможно не понравились бы нам, забери они нас к себе домой.

Сначала они советовались с нашим директором и воспитателями. Потом, получив пару рекомендаций, эти будущее родители приходили в расположение, и рассматривали каждого визуально как в питомнике, и уходили иногда, не выбрав никого.

Не думаю, что настоящие родители при рождении, выбирают внешние и внутренние характеристики своего ребенка.

Некоторые из приемных, приходили к нам на этаж с таким видом что снизошли к нам с самых небес и хотят сделать благое дело, взяв из детского дома ребенка, а за это на них свалится благословения, и они будут ходить по воде, но только внутри, я понимал, что и ребенок им нужен не для того, чтобы его направить на путь исправления, прививая семейные ценности, а как раб, выполняющий работу по дому и мелкие указания.

В общем за пару лет хватало разных «персонажей».

Кто-то из детей, несмотря ни на что, старался запасть в душу уходящим родителям и шел с ними рядом до самой двери нашего этажа пытаясь взять за руку или просто потрогать. Кто-то пытался завести с ними беседу хотя они даже на него не смотрели.

Все же некоторым удавалось зацепить, и их приглашали поговорить с родителями наедине, таких детей даже забирали домой, но через неделю или пару, их возвращали обратно, потому что они не вписались в интерьер.

Чтобы жить по-другому, в квартире с новыми родителями, тоже нужно привыкнуть, но никто не понимал и не давал детям такой возможности, эти взрослые считали, что они берут ребенка, который сразу будет жить по их правилам.

Пару раз я сам был на таких «собеседованиях» с родителями, по рекомендации Алены.

В общем разговоре, меня хвалил директор, который потом как по сценарию просил рассказать какой-нибудь стишок и показывал мои творческие способности, через поделки и рисунки. Затем потенциальные родители задавали разные вопросы, начиная спрашивать решения примеров, чтобы проверить мою устную математику и заканчивая расспросами что мне нравиться.

Чем больше вопросов мне задавали, тем унизительнее почему-то я себя чувствовал и в какой-то момент, я просто замыкался в себе и не хотел больше разговаривать.

Пару раз выходя из кабинета после слов «мы подумаем» Алена спрашивала у меня, почему я себя так веду, ведь я же могу им понравиться?

Я предпочитал остаться с ней и с ребятами, больше, чем уехать с людьми, которые со временем могут передумать, и я вернусь обратно, с внутренним состоянием еще более брошенного человек, у которого все будут спрашивать, как у остальных вернувшихся, почему так случилось? И мне придется придумывать какие-то оправдания, потому что я не буду знать истинного ответа на этот вопрос, меня же просто вернут, и Алена будет на меня смотреть своим взглядом говорящим, «не переживай, в следующий раз обязательно получиться».

Я такого не хотел видеть, поэтому через пару «приватных» встреч с потенциальными родителями в кабинете директора, я начал специально играть дурака.

32

Возможно, за смирение с трудностями, которая предоставила мне жизнь, за четыре месяца до ухода Алены из детского дома, к нам на этаж привезли новую девочку, которая была моего возраста и в свои девять была очень красивая. Она была похожа на ангелочка, которых я видел на поздравительных открытках.

У нее были волнистые русые волосы и аккуратные черты лица. Глаза был серо голубые и видимо от пережито со своими родителями, взгляд выдавал усталость, но внутри еще не погас огонь надежды, на лучшую жизнь.

Первые два дня она плакала возле своей кровати, и никого кроме Алены не подпускала к себе.

Потом она начала осваиваться и потихоньку отходить от своего состояния.

Я решил подойди и познакомиться с ней, предложив конфеты, которыми меня недавно угостили старшие ребята, а я спрятал их у себя под одеялом.

Вручив ей конфеты, которые она осторожно взяла из моих рук я задал ей тот же самый вопрос, который задал мне Вадим, когда я попал сюда в первый день.

– А почему ты здесь?

Она с грустным глазами, посмотрела на меня проверяя может ли она мне доверять и присела на кровать, я присел с ней рядом. Шёпотом, она, начала свой рассказ:

Мысли Юли явно отличались от девочек сверстниц, которые уже давно жили в детском доме. Ее речь была больше слаженна, хотя она даже не училась в школе.

В ее судьбе были родители, которые не просто пили и периодически избивали, они сами лично заставляли ее ходит и попрошайничать деньги на улице, тем самым зарабатывая себе на «бутылку», и все что оставалось тратили на очень дешевую еду, которая ей и доставалась.

В своем девятилетним возрасте, Юля понимала даже с живыми родителями что помощи ей ждать не от кого. Поэтому она старалась утаить от родителей всю сумму, полученную за день, и часть оставляла у себя стараясь скопить.

Родители, пару раз случайно узнавали об этом тайнике, в ее маленьком сундучке и маленькой девочки устраивали серьезную трепку.

Иногда старшие ребята забирали у нее все, что она «заработала», якобы она находиться на их территории.

За это Юля тоже получала от родителей, что пришла без всего или принесла мало.

Но как бы там не было, она продолжала заниматься попрошайничеством и больше не прятала деньги в квартире, потому что поняла, что это не самое безопасное место для сохранения своих накоплений.

Она прятала какую-то сумму денег в подъезде, под подоконником. Какая разница? Все равно родителям покажется что мало, и они опять изобьют.

Конечно, на ее деньгах не держалась вся семья, но тем не менее мать, которая получала пособие по инвалидности, не могла обеспечить всех троих.

У Юлиной матери не было одной кисти, произошел несчастный случай на производстве, на котором мать работала. После этого происшествия она с горя начала пить, вместе с отцом, которого Юля не видела до семи лет, потому что он отбывал свой очередной срок.

Поэтому маленькой девочке приходилось заниматься по мимо заработка еще и уборкой, под руководством пьяного отца пока такая же пьяная мать спала. Стирать и готовить, она училась по наставлениям иногда вменяемой матери, но также, когда делала что-то не так, получала подзатыльники.

В общем ее жизнь была вообще не сахар.

В один из дней она попросила у женщины, которую уже встречала до этого всего лишь рубль, и та, взяв ее за руку потащила в местное отделение милиции.

Эта женщина сдала ее милиционерам сказав, что видит эту девочку каждый день и каждый день она попрошайничает, попросив у милиционеров, чтобы проверили родителей девочки.

После расспросов у сотрудника из органов опеки в квартиру к Юли вместе с ней отправилась целая делегация.

Оба родителя были уже в «кондиции», поэтому решение о помещении Юли в интернат не заставило себя долго ждать.

Юля сказала, что, если бы она знала, что произойдет такое, она бы ни за что не сказала свой адрес проживания. Пусть лучше бы получила от родителей, когда они пришли бы искать ее в милицию трезвые.

Рассказав все это о своей жизни, она заплакала.

Я попытался ее успокоить, но в этот момент подошел мальчик, который любил всех задирать.

Он был на год старше меня и у нас с ним были пару раз словесные конфликты, но получалось так, что взрослые ребята оказывались радом в этот момент и не допускали нашей схватки.

В тот момент, рядом не было ни воспитателей, ни кого-то еще. Он начал говорит Юле какие-то гадости цепляясь за ее слезы и желая забрать у «новенькой» конфеты, потому что он со своей компанией больше в них нуждается.

Я не знаю может она ему понравилась, и он таким способом хотел привлечь ее внимание, но мне это внимание тогда точно не понравилось.

Зуб на него у меня был заточен уже давно, этот его поступок напомнил все его прошлое по отношению ко мне и к другим, и тем самым он переполнил чашу моего терпение и нежелания конфликтовать.

– Тебе то, чего надо? – спросил я у него и встал с кровати, прихватив его руку, которой он попытался стащить конфеты с Юлиной кровати.

– Пацаны? Конфеты хотите? – спросил он у своей шайке друзей которая приближалась к нам.

– Это твое? – поинтересовался я и легонько оттолкнул его от кровати.

Он, понимая, что его подкрепление прибыло с улыбкой пошел на меня, считая, что научит меня манере делиться со всеми, но он просчитался.

Все получилось как-то само собой.

Первый удар я нанес ему в живот. Все вокруг начали смыкаться в круг, но никто не попытался вступиться.

Я понял, что выхода у меня нет. Либо драться до конца, либо получить по полной программе и упасть в грязь лицом перед девочкой. Я выбрал для себя первое.

Он, чуть отдышавшись после удара в живот, начал со своим покрасневшим лицом приближается ко мне, выражая неистовую ярость.

Махнув наотмашь рукой, вторым ударом я попал ему в бровь.

Он понял, что получает от пацана, который младше его по возрасту и видимо ему стало еще больше обидней за это, чем от боли.

Он набросился на меня и повалив на пол начал душить, сдерживая внутренние слезы.

Не было никого вокруг кто смог бы мне помочь, я видел только его разорённые глаза над собой.

Я пытался разомкнуть его руки, чтобы убрать их от шеи, но у меня не получалось. Позвать я уже никого не мог и вдруг почувствовал, как воздух перестает поступать в мой организм.

В глазах начало мутнеть и на этих последних секундах я увидел, как чья-то рука вцепились в его волосы, а вторая в ухо, и они начали тянуть его в сторону.

Как только его руки разомкнулись, я начал кашлять и хватать жадно воздух.

Это была Юля, она помогла мне в этот последний момент.

Когда я опомнился, приходя в себя нормализуя дыхания, я увидел, как он толкнул ее на пол и опять возвращался ко мне.

В этот момент подоспели старшие ребята, которые дали ему подзатыльник и он, поджав хвост начал говорить, что это я начал драку, а его «шакалята» друзья, начали ему поддакивать.

Я тоже получил подзатыльника, но это было лучше, чем быть задушенным.

Нас с ним развели по разным комнатам, и эта история с дракой закончилась.

После такого знакомства, у нас с Юлей начались приятельские отношение.

Спустя какое-то время, Юля рассказала взрослыми ребятами, когда мы сидели и общались с ними, что на самом деле в той драке это я вступился за нее.

Благодаря ее рассказу, она, возможно не осознавая этого укрепила меня среди ребят как справедливого человека.

В детском доме, Юля наконец пошла в школу, и я помогал ей чем мог, чтобы догнать упущенный материал, который освоил сам, и мы вместе читали, потому что у нее, как и у меня была мечта обучиться этому важному и нужному навыку.

Юлька была очень усердная в своем изучении нового, она очень хорошо все усваивала, где-то даже понимая быстрей чем я.

31

К моему сожалению, как я уже написал, спустя четыре месяца после того, как Юля попала к нам в детский дом, Алена уволилась.

Ну тут, наверное, больше подошло бы, что ей помогли уволиться, потому что будь все хорошо, она бы вряд ли такое сделала.

У Алены, возникали частые разногласия с директором нашего учреждения. Сам, конечно, я этого не слышал, но взрослые ребята говорили нам так.

Конечно, она не кричала об этом при всех, но не верить им я не видел смысла, потому что успел немного узнать, почти за два года что Алена на самом деле за человек.

Она ругалась с начальством из-за того, что те, экономят на нас выделенные государством средства. Из-за коллектива, который понабрал себе разных ставок, но совсем не хочет вести себя с детьми как минимум по-человечески.

Все это время после того, как я попал в детский дом Алена продолжала работать, не смотря на всю несправедливость со стороны начальства по отношению к детям, которых она очень любила.

Но каждому терпению приходит конец, поэтому, когда Надя, ее дочь и твоя близкая подруга заболела, Алена взяла больничный чтобы находиться рядом с дочерью, а потом и вовсе написала заявление, и ушла из нашего детского дома.

Несмотря на это, она приходила нас проведать. Примерно раз в неделю, гораздо чаще чем это делал Вадим, который с новыми родителями потихоньку начала забывать свое перевалочное «гнездо», в виде родного детского дома.

Все ребята узнавали у Алены, где она работает?

И она рассказывала всем одну и ту же историю, что устроилась в другой детский дом, обещая, что как только у них вновь появиться освободятся места, она по возможности всех переведет туда.

Благодаря ее словам, я продолжал валять дурака с возможными приемными родителями, потому что надеялся на то, что рано или поздно меня к себе в другой детский дом заберет Алена, а там я как-нибудь протяну до своих восемнадцати лет.

У Юли через год не стало родители. Они оба уснули пьяные, а у отца как ей рассказали в руках оказалась сигаретка, которая и послужила причиной пожара, который забрал с собой две жизни.

За это время пока она находилась в детском доме, они даже ни разу не навестили ее и даже не попытались жить по-новому, чтобы забрать своего ребенка обратно.

Возможно, будь она рядом с ними, она бы проснулась и почувствовала запах гари, тем самым спася их. А возможно это их суровое наказание, за искалеченную жизнь маленького человека…

Как бы Юля не была сильна внутренне, она все равно каждый день на протяжении этого года ждала и надеялась, что родители опомнятся и наконец заберут ее, поэтому она всячески сопротивлялась знакомству с выбирающими ее возможными новыми родителями.

Юлька стала мне как сестра, я бы не смог ее бросить, но я ей об этом никогда не говорил, возможно зря.

30

Через четыре года после нашего с ней знакомства, в детский дом пришла семейная пара, которая, не задавая лишних вопросов выбрала Юлю.

Мы к тому времени уже переехали на второй этаж, и я помню, как она довольная прибежала ко мне с четвертого, потому что помогала воспитателям нянчиться, и рассказала эту историю про новых родителей, и что уже завтра ее заберут.

Оставив все надежды на возвращение в свой дом, после смерти родителей, Юля все равно хотела жить в семье. И вот, ей показалась что это именно та возможность.

Для меня, ее рассказ показался немного странноватым, но такие случаи уже были у нас, правда детей потом возвращали.

Да и если бы я начала говорить ей о своих переживаниях, она бы восприняла это как зависть.

И, да… Как бы мне не было от этого грустно что мы расстаемся, я верил, что она про меня не забудет, и мы обязательно с ней еще встретимся.

Через неделю после того, как ее забрали, я спокойно лежал на кровати пока воспитатели меня не видели, и читал книгу.

Вдруг в общую комнату забежали встревоженные ребята, которые гуляли на территории и увидели за забором заплаканную Юльку.

Уже не вникая дальше в их рассказ, я, бросив все свои дела отправился за ними в след.

За одной из колон забора, пряталась Юля, что бы ее с территории не заметили воспитатели.

Буквально через секунду я уже был около нее.

Увидев друг друга, мы с ней взглядом условились встретиться в том месте, где была дырка в заборе, через которую обычно все выбегали на «волю» без записок от воспитателей.

Ребята хотели отправиться за забор вместе со мной, но я попросил их остаться и прикрыть меня в случае чего. Вводя воспитателей в заблуждение, до того момента, пока я не вернусь.

Я пролез через дырку в заборе, и мы что есть сил побежали с Юлькой в сквер, который находился рядом с «домом». Там то мы иногда и собирались со старшими ребятами после школы.

Было у нас там одно излюбленное тихое местечко.

Прибежав туда, мне удалось получше разглядел Юлю. У меня складывалось такое впечатление, что она проходила в своем платье целую неделю, с того момента как уехала с новыми родителями.

– Что случилось? – спросил я.

Она попыталась начать свой рассказ, но вместо этого из ее глаз вновь потекли слезы.

Чуть успокоившись, она все-таки рассказала, что эти новые родители были не такими уж и хорошими как ей показалось на первый взгляд.

– После того как меня забрали из детского дома мы поехали в какую-то квартиру. – начала Юлька. – Но эта квартира явно не принадлежала этим людям.

Нас троих встретил какой-то мужчина.

Новые родители предложили мне пойти поиграть в комнату, пока они поговорят с дядей на кухне, а потом мы отправятся домой.

Я послушно выполнила их пожелание, хотя, в куклы и игрушки я уже давно не играла.

Зайдя в комнату, я начала рассматривать книги, меня очень заинтересовала книга с оранжевой обложкой.

«Что такое? Кто такой?» У нас в детском доме был только второй том, этой энциклопедии.

Я села в кресло и начала рассматривать картинки, читая интересные ответы на вопросы.

Мне показалось что время пролетело незаметно, и вдруг из прихожей мне послышалось как хлопнула входная дверь, и щелкнул замок.

Я отложила книгу и пошла проверить, есть ли кто-то дома?

Выходя из комнаты, я наткнулась на мужчину, который встречал нас в квартире.

– Ты чего? – спросил он у меня.

– Я услышала, как закрылась дверь, и подумала, что осталась одна в квартире.

– Не переживай, я с тобой. – с ухмылкой произнес он.

– Они что, ушли? – поинтересовалась я.

– Нет, нет, они скоро вернуться, иди играй. – ответил он, и пошел в другую комнату.

Я осторожно села обратно в кресло и начала думать о том, что тут что-то не так.

Через десять минут в квартиру кто-то позвонил.

Мужчина шоркающей походкой проплыл мимо комнаты, в которой была я, и вскочив с кресла я отправилась посмотреть кто пришел.

К моему разочарованию это были не те люди, которые привели меня к нему. Это был какой-то его друг, который звеня бутылками прошел вместе с хозяином на кухню.

Мне стало очень страшно. Я села обратно в кресло и меня тут же охватила паническая мысль. А что, если эти люди больше не вернуться за мной?

Но, я старалась прогнать эти мысли, вновь взяв книгу. Я пыталась прочитать то, что там меня изначально заинтересовало, но громкий разговор товарищей на кухне вновь возвращал меня в тревожные мысли.

Что мне делать?

В таком состоянии внутренний паники прошло около часа, я услышала голос мужчины, который попрощался с хозяином и дверь еще раз хлопнула.

Я встала и решила спросить у мужчины, через сколько вернуться мои новые родители?

Встретившись с ним в коридоре, я поняла, что разговор с ним бесполезен. Он уже стал достаточно пьян, после нашей с ним последней встречи в этом же коридоре, но я попробовала.

– А через сколько они придут?

– Я… Не знаю… Открой им… Когда они придут. – еле собрав слова выпалил он и прошел мимо в свою комнату.

Тогда у меня в голове мелькнула только одна мысль, что мне нужно убегать из квартиры как он уйдет в свою комнату, и уже не ждать этих «новых родителей», которые оставили тринадцатилетнего ребенка, с неизвестным ему мужчиной.

Я посидела еще пять минут в комнате и снова вышла в коридор на цыпочках. Подойдя к входной двери, я начала пытаться открыть ее, но, к сожалению, дверь была заперта на ключ.

В полутемной прихожей на тумбочках я пыталась взглядом отыскать возможные места, где мог лежать ключ от этого проклятого замка.

Конечно же, я тратила свое драгоценное время зря.

Осознание того, что меня забрали из детского дома и теперь ответственность за мою жизнь взяли эти два человека меня совсем не радовала. Я поняла, что меня даже никто искать не будет, ни сегодня, ни завтра, ни даже через неделю.

На сколько они ушли? Я не знала. Да если бы даже и знала, и они вернулись бы через пятнадцать минут, мое желание жить с ними у меня уже пропало.

Квартира была на четвертом этаже, я даже не могла выбраться через балкон. Единственное решение было покричать о помощи в окно.

Как только я об этом подумала, из комнаты вышел мужчина.

– Вы можете мне открыть? – спросила я.

– Нет девочка. Что я потом твоим родителям скажу? – через губу ответил он. – Ты подожди, они тебя заберут. Где им потом тебя искать, если ты уйдешь? – спросил он и обратно зашел в свою комнату.

Я была в замешательстве.

А ведь правда? Меня же потом накажут если они вернуться, а меня не будет у него дома. Где им меня искать?

Садясь обратно в кресло, я продолжила ждать их возвращения, пока мои глаза не начали закрываться.

Я проснулась в кресле утром, от того, что мой живот сжимался от голода. Я не ела ничего с утреннего приема пищи, который был за день до этого в детском доме.

На кухне была какая-то суета, я, протирая глаза пошла туда в надежде встретить там людей, которые привезли меня в эту квартиру.

Кроме этого, пятидесятилетнего мужчины с седой щетиной, жарившего на сковороде омлет, в кухне никого не было.

– Хочешь есть? – увидев меня спросил он.

Я махнула головой подтверждая, что очень голодна.

– Иди умой лицо, скоро все будет. – сказал он и перевел свой взгляд на сковороду.

У меня было неприятное ощущение в этой квартире, даже умываясь мне казалось, что вода какая-то грязная.

Вернувшись на кухню, я увидела на столе две тарелки с омлетом, который приготовил этот мужчина и его самого, ожидающего меня за столом в своей серо-белой майке.

Пока мы кушали он представился мне как Анатолий, и начал расспрашивать обо мне.

Я отвечала на его поставленные вопросы, не спрашивая у него ничего в ответ.

Позавтракав, он попросил меня помыть посуду.

– Я что теперь буду жить с вами? – спросила напугано я, когда он встал из-за стола.

– Нет, они меня попросили приглядеть за тобой. Им что-то нужно по документам оформить. Ты не переживай, помоешь посуду, я тебе что-нибудь интересное расскажу. Я эту книгу, которую ты читала, наизусть знаю.

Он, выходя из кухни провел рукой по моим волосам.

Мне ничего не оставалось как поверить ему.

Я как смогла помыла посуду и отправилась в комнату, где сидела до этого раньше, чтобы дождаться пока новые родители наконец закончат заполнять все документы и придут.

Мужчина уже сидел в кресле, держа в руках книгу с оранжевой обложкой.

– Иди садись? – побил он рукой по подлокотнику кресла.

Мне не очень хотелось сидеть рядом с ним, но я почему-то машинально сделала это.

Он начал рассказывать мне о том, что я читала вчера.

Я слушала его, и мне стало интересно, ведь он знал еще больше, чем мною было прочитано.

В конце своего рассказа, в котором я задавала ему какие-то вопросы, он закрыл книгу и предложил мне посмотрим фильм.

Похлопав мне по ноге, он отложил на столик книгу, встал из кресла и протянул мне руку, чтобы сопроводить в свою комнату, где у него был телевизор с видеомагнитофоном.

Зайдя в комнату, он отпустил мою руку и отправился искать видео кассету, а я села на краешек дивана, напротив телевизора.

Он поставил видео, и сел рядом со мной.

Сначала я не поняла, что за фильм начался. Через пару минут на экране я увидела, как мужчина начал расстёгивать штаны перед женщиной, которая стояла перед ним коленях.

Хозяин квартиры тоже встал передо мной взяв меня за руку и сказал.

– Хочешь потрогать?

Я вырвала руку и посмотрела на него.

– Не бойся сказал он, а я потом куплю тебе все сладости что ты захочешь.

Он начал снимать с себя штаны, и я со всей силы дала ему кулаком по его открывающемуся из-под штанов достоинству и быстро встала с дивана.

– Ах ты, маленькая сука! – выдыхая от боли проговорил он, и прихватил меня за юбку. – Так просто ты не уйдешь, я за тебя уже заплатил. – продолжил он, переведя дух.

На столике рядом с диваном стояли маленькие часы, которые я взяла в руку и пару раз ударила что есть силы, по голове скрюченного от боли мужику.

Я не знаю, как у меня так получилось и куда я ему попала, но после второго удара он рухнул на пол.

Теперь я точно поняла, что ждать мне уже некого.

В стрехе я побежала на кухню и взяла нож, с ним вернувшись обратно в комнату, где он так же продолжал лежать.

Я знала, что ключ от квартиры где-то у него, поэтому решила проверить его штаны.

Отключив телевизор, чтобы не слышать и не видеть эту ужасную картину, я принялась за поиски.

В его карманах штанов, которые были на нем, ключей я не нашла.

Посмотрев по сторонам, на диване, я заметила знакомые мне штаны с лампасами.

Мужчина был в них вчера. Засунув руку в карман, я вытащила оттуда ключ.

Вдруг я услышала, как этот Анатолий, начал кряхтеть и ерзать на полу. Я аккуратно начала его обходить, держа нож в руках так, чтобы если вдруг он нападет на меня я смогла бы защититься.

Другого выхода у меня не было.

После того как я выскочила в коридор из комнаты, я быстрей направилась к входной двери и вставила найденный ключ в замок. Взяв с собой свои сандали, я выбежала на площадку и хлопнув дверью начала быстро спускаться вниз.

Выбежав на улицу, я пару секунд осматривалась, чтобы понять в какую сторону мне лучше побежать. Тут же я поняла, что мне нужно бежать хоть в какую-нибудь, главное подальше от этого места.

Я выбросила нож в мусорное ведро, стоящее рядом с подъездом, так как посчитала, что на улице я в большей безопасности, и побежала куда глядели мои глаза, босиком по прохладному утреннему асфальту.

Я не стала тратить время на то, чтобы надеть сандали, вдруг бы он спускался прямо за мной.

Не знаю сколько по времени я бежала, и оглядывалась думаю, что он побежал за мной, но потом я наконец выдохлась и остановилась.

Оглядевшись вокруг, я поняла, что не знаю этого района, в котором нахожусь.

Я знала, что мне нельзя возвращаться в детский дом, потому что меня наверняка будут искать и отдадут обратно. А я уже ничего не докажу, потому что, стоя возле этих пятиэтажек, я даже не понимала на сколько далеко я нахожусь от дома, где живет Анатолий, потому что пока бежала совсем не запоминала дорогу от него и обратно.

Единственное что я придумала, это спросить у людей на улице про парк, который находится рядом с моим родительским домом, и отправится туда, надеясь, что найду там хотя бы свои сбережения, которые я откладывала до того, как попала в детский дом.

Выйдя из дворов к проезжей части, я увидела людей на остановке.

Подойдя к женщине, я спросила у нее про парк, и она подсказала мне номер автобуса, на котором я смогу доехать, и название остановки, на которой мне необходимо выйти.

Через пару минут нужный мне автобус подъехал, и я зашла во внутрь. Была такая толкучка, я втиснулась и встала у самой двери.

Две остановки мне удалось проехать так, но потом подошла злая кондуктор и потребовала от меня передать ей три пятьдесят. Как я передам у меня не было не копейки?

Конечно, она выгнала меня из автобуса, хотя я сказала ей честно, что у меня нет денег, и просила ее чтобы она разрешила мне проехать пару остановок.

Даже люди, которые стояли в автобусе просили ее, но она ответила им, платите и пускай едет, со мной она бесплатно не поедет.

Конечно же из людей никто за мой проезд платить не собирался. Кому мы нужны? – сказала Юля и слегка улыбнулась, смотря мне в глаза.

Со скандалом, который продолжался мне в спину, я вышла и начал ждать следующего автобуса.

Так с помощью четырех автобусов и очень конфликтных женщин кондукторов, я добралась до нужной мне остановки.

Теперь мне стало спокойней, ведь свой район я знала очень хорошо.

Сначала я отправилась к своему дому, чтобы забрать в подъезде деньги, спрятанные под подоконником.

Мне повезло, спрятанные деньги были на месте. Забрав свои десять тысяч рублей, я купила булку хлеба, и то мне повезло что продавец согласилась взять у меня эти деньги.

Сейчас ведь деньги стали другими, у них убрали нули.

Я с этой булкой хлеба в руках, расстроенная села на лавочку в парке, отламывая маленькие кусочки, и кидая их ходящим около меня голубям, старалась придумать, что мне делать дальше?

Выбор у меня был небольшой…

Или я ищу как мне попасть обратно в детский дом, и рассказываю эту историю директору и воспитателям, в которую они вряд ли поверят. Потому что, если они найдут этих людей, они вдвоем скажут, что я сама убежала и я сама еще окажусь виноватой в этой ситуации и снова попаду к ним в руки, а это будет еще хуже. Или я прячусь и больше не возвращаюсь в детский дом никогда.

– Я решила больше не возвращаться за этот забор… – сказала Юля и показала в сторону откуда мы три минут назад с ней прибежали.

Слушая Юлькину историю, я не понимал, как такое может быть. Уже потом я узнал, как работала эта схема, от более понимающих ребят.

Этот мужик выкупил ее у них, для своих интимных удовольствий в надежде, что девочка сирота ни к кому не обратиться, и не пожалуется, искать ее никто не будет, а уже тем более у него.

Он мог сделать с ней все что захотел, хорошо, что Юля была боевая девчонка и могла постоять и за себя, и за того, кто ей был близок.

Она даже при нашем первом разговоре, когда я сцепился с ее обидчиком показала мне свой характер.

А сколько таких девочек и мальчиков пропадали без вести в то время?

Скольких находи мертвыми и говорили, что он сбежал из детского дома или из приемной семьи.

Сколько извращенцев подобных Анатолию, который хотел надругаться над маленькой девочкой, было у нас в стране?

И скольких детей увозили, продавая за деньги в другие страны? Как говорили к «более ответственным приемным родителям», с совершенно другим воспитанием и менталитетом.

До таких как мы, никому не было никакого дела.

Даже Юля ошиблась, думая, что милиция приходила в детский дом чтобы ее найти. Вообще все было спокойно всю эту неделю.

Мы живыми наверняка создавали большей проблемой чем потерянными без вести.

На тот момент, когда Юля рассказала мне все это, я вообще представить не мог подобного. Я в свои тринадцать лет о таком даже элементарно подумать не мог.

Конечно, это отбило и у меня все желание возвращаться обратно в детский дом, раз там такое происходит.

– Как же ты жила оставшиеся время? Тебя не было целую неделю… – поинтересовался я.

– Девочки, с которыми я общалась, до того, как попала в детский дом, все еще помнят меня.

Они выносили мне попить, когда я просила.

Хлеба я ела по чуть-чуть, чтобы утолить голод, спала на чердаке в своем подъезде.

В мусорных контейнерах я нашла старую телогрейку без воротника, ну вот я и притащила ее на чердак. Ночью было тепло ей укрываться.

– Почему ты у родителей девочки не попросила помощи?

– А ты думаешь они бы меня обратно не отдали? – сказала она и продолжила:

– Жаль, что новых пяти рублей мне хватило ненадолго.

Я, конечно, могла бы заняться своим старым делом, но я побоялась, что меня опять поймают. – с улыбкой сказала Юля.

– А сейчас что ты думаешь делать? – спросил я.

– Ты рассказывал про своих друзей, которые занимаются попрошайничеством подрабатывая у взрослых ребят.

Я знаю, что одной мне уже сейчас не справиться. А так хоть под защитой буду и другие у меня все деньги не заберут.

Поэтому я и пришла. Ты можешь меня с ними познакомить?

Когда Юля меня об этом спросила я все для себя уже решил, и взяв ее за руку повел общаться с ребятами, которые так же, как и мы, жили по своим «семейным» законам улиц, и не известно кому из нас еще жилось хуже.

О нас все токи хоть как-то, но заботились, кормили хотя бы, но, к сожалению, могли предать, этих ребят, уже предали их родители, но вряд ли кормили и заботились.

Так же спрашивая у прохожих мою остановку, мы потихоньку в течении нескольких часов дошли с Юлей до моего района и, ребята не заставили себя долго искать и уже войдя в старый свой двор, я увидел, как на лавочке сидели пацаны и что-то обсуждали.

Заметив меня с Юлей, они начали радостно кричать и свистеть.

– Ты как в эти края попал? – спросил один из них улыбаясь, когда мы подошли.

– Сбежали… – ответил гордо я с улыбкой.

– Ну мы здесь все беглецы. – сказал другой, и все подхватили улыбками и смехом его остроумную шуточку, в которой он возможно выпендривался перед Юлей.

Я спросил у ребят, о месте, где нам можно было бы переночевать, и они рассказали, что через два дома у них есть одно местечко, в подвале, которое они оборудовали под себя, принеся туда старые матрасы и разные тумбочки. В общем все необходимое, что им удалось найти на мусорке.

Это было что-то на подобии базы, где они встречались со взрослыми ребятами, которые ими командовали, и сидели там, когда на улице была плохая погода, а иногда спали там, когда родители пьяные бушевали дома.

Ребята любезно предоставили нам возможность там с Юлей ночевать, ведь места там хватало на всех.

Так же я рассказа им что у нас совсем нет денег, и мы готовы поработать на старших ребят, на что пацаны ответили, что завтра утром старшие придут в «штаб» и мы все с Юлькой узнаем и обо всем поговорим.

Пацаны сбросились заработанными за день деньгами, или их остатками, и мы купили маленький кусочек колбасы и булку хлеб. Мы вшестером отправились в подвал чтобы покушать, где был теперь наш с Юлькой дом, который мы по-боевому прозвали «штаб».

29

На следующий день после нашего первого знакомства со «штабом», как и обещали мои пацаны, пришли взрослые ребята.

Я представлял себе взрослых мужчин под «старшими ребятами», но в подвал спустились точно такие же ребята, как и выпускники нашего детского дома, которые возможно выпустились из другого подобного учреждения.

Их было четверо.

Они забрали у ребят, деньги, которые те насобирали за день до этого, и узнали у них кто мы и откуда.

С ними мы не разговаривали о прошлом и не делились своими переживаниями. Они просто поставили нам с Юлей определенные условия, которые мы должны были выполнять, чтобы не отправиться обратно в детский дом.

Мы сами пришли к ним на крючок, без наживы, просто благодаря красивым рассказам моих пацанов.

Этим «старшикам» даже не нужно было придумать способ, запугивания для нас с ней, все само собой решилось.

С Юлькой у нас было только три варианта.

Бежать и вновь где-то прятаться, возвращаться в детский дом, где даже не хотелось думать о будущем, или остаться «работать» на взрослых ребят.

Мы, недолго думая, просто выполняли их условия собирая деньги на улице. Для мотивации каждому из нас была назначена определенная сумма, которую нужно собрать за день, а иначе в этом же подвале можно было получить «тумаков».

Пацаны, иногда не собрав нужную сумму, пытались отсидеться дома, но за это они получали в два раза больше.

От пьяных родителей, которые избивали их за то, что они убегают из дома, и по несколько дней не приходят домой, а затем получали и от старших ребят за то, что пытались уйти от «ответственности», скрываясь.

Такими были правила нового дома на эти две недели в месте проживания под названием «штаб».

В первый день знакомства с Юлькой, пацаны относились как я видел к ней недоверчиво, но, когда один из них достал спрятанный в штабе припасённый спирт, которым их спонсировали старшие ребята, увидев радостную реакцию Юли, ребята поняли, что она своя, и тоже заулыбались, поставив нам по использованному одноразовому стаканчику, на аналоговую версию обеденного стола. Сделанного из пары деревянных ящиков, накрытых листом ДВП, чтобы мы отметили наш побег и общее знакомство.

Мы все выпили не по одному стаканчику, и начали разговаривать о нашей юношеской нелегкой жизни.

У кого-то она была с родителями, у кого-то без, но не в зависимости от семейного положения у каждого из нас была одна и та же мысль, оторваться от этого состояния и не вспоминать о нем никогда.

Так текли дни.

Этого состояние отвлеченности от происходящего нам помогал достичь спирт, принесенный взрослыми ребятами, которые мы разбавляли. И клей, что мы покупали в хозяйственных магазинах и дышали им, чтоб наконец забыть все происходящее как иной, более красочный сон, после которого жутко болела голова.

Пацаны рассказывали нам истории как их гоняли милиционеры, а мы с Юлей рассказывали про нашу жизнь в детском доме.

В таком ритме мы прожили две недель.

Конечно же рассказы ребят, о зарабатывании денег, когда они приходили к забору детского дома, оказались немного преувеличены. Взрослые забирали почти все, оставляя каждому из нас меньше, чем десять процентов от заработанного.

Но кто думал о справедливости и об ущемлении наших прав, когда вечером еще не совсем понимающих детей, играющих взрослые роли, ждала бутылочка спирта, принесенная утром от старших ребят и дурманящие пары клея, чтобы погрузиться в подвальном помещении совершенно в другой мир, без проблем и переживаний, рядом с такими же понимающими тебя душами.

И мне всегда было очень жалко пацанов, когда они не собирали назначенную перед ними сумму, потому что очень хорошо понимал их страх в глазах. Который напоминал мне мои детские годы, когда отец был еще жив и выбивал из меня кулаками страх физической боли.

Тут ситуация была похожая, мы были все как одна семья только пьяный отец бил не меня, а семью и всегда была вероятность заступившись тоже получать удары от этих людей, которым ты никем не приходишься и поэтому им совсем тебя не жаль.

Среди всей этой показательной «экзекуции» из-за нехватки собранных средств, мне было больше всех страшно за Юлю.

Она была единственная девочка среди нас, и из-за доверяя ко мне попала в этот капкан, из которого было не так много выходов.

Осознавая это и чувствуя себя перед ней виноватым, мне очень хотелось обезопасить ее, чтобы она не оказалась однажды на месте тех, у кого не хватало этих жалких бумажек и монет, которые сокрушались под ударами старших ребят, которые бы смогли оттаскать Юльку за волосы, раздавая пощечины или еще того хуже по-другому бы принуждали найти недостающую сумму…

Мир был очень суров и ужасен для меня в те годы, особенно когда ты понимаешь, что сам заботишься о себе, потому что, так сложились обстоятельства твоей жизни.

Через несколько дней у меня созрел план, и я предложил ребятам делиться друг с другом деньгами, которые мы собирали за день, чтобы у всех было достаточно для того, чтобы отчитаться перед взрослыми «работодателями».

За то, что иногда кто-то приносил чуть больше, чем нужно, его никто по головке не гладил, и уж тем более потом не засчитывал ему этот переизбыток, когда у него в следующий раз удавалось собрать меньше.

Каждый день счетчик обнулялся, и сбор начинался заново.

Так зачем тогда кому-то получать побои если можно его от этого спасти?

Я обсудил эту идею с Юлей, и она согласилась делиться со мной если у меня вдруг не будет хватать денег.

Так же услышав от меня это предложение, Юля рассказала мне по секрету что продолжает прятать деньги, после дневных сборов и что не отдает все, что ей удается насобирать.

Чтобы не быть пойманной, с тем, что она собирает больше нужной суммы, она приносит немного меньше, настолько, чтобы это не было поводом, для кулачного обучения, от старших ребят как правильно собирать средства.

Тогда, встретившись с ее мышлением, за пределами детского дома, я на практике понимал, насколько она практична.

Ее пытались обдурить старшие ребята, но ей все равно удавалось сохранить чуть больше, чем нам всем пацанам, находящимся в этом подвале. Которые даже не задумывались поступить так же, как она, а отдавали все под чистую, боясь чего-то страшного, не воображая другого исхода.

Я не стал рассказывать жителям нашего «штаба», с которыми мы делили кров о секрете Юли, но предложил им свою поддержанную ей идею, и все с блестящими глазами после выпитого в один из вечеров согласились делать так.

Три дня, коллективной взаимопомощи.

Хватило нас всего лишь, на три дня…

Кто-то из ребят понимая, что ему теперь помогут отдать нужную суммой перед старшими ребятами, специально говорил нам, что не собрал ничего, даже не пытаясь этого делать. Кто-то покупал себе на вырученные деньги сладости, которые просвечивали через карманы брюк, но говорил, что ему не хватает чуть-чуть. А один вообще оставил в наглую деньги, у себя чем и подставил нас всех.

В этот самый день взрослые пацаны пришли с пивом, веселые и собрав с нас деньги, решили остаться и поучить нас жизни раздавая в шутку легкие щелбаны, подзатыльники, пенки и ставя подножки.

Тот, кто оставил деньги у себя, после очередной подножки упал и выставил руки вперед перед падением, чтобы не удариться об пол головой, вот тут-то, из его рук и выпали те самые деньги, которые он так бережно хранил и старался спрятать.

Когда старшики увидели это, их веселые лица, играющие со слабыми подростками в свои дебильные игры, превратились в злобные гримасы, которые жаждали крови.

– Ребят, у нас тут крыса! – крикнул сидя на сломанном кресле тот, кто подставил ему подножку, своим взрослым дружкам.

– Я не крыса… Я просто забыл отдать… – начал оправдываться раскрытый «сберегатель», съёженный вставая, чтобы легче принять на себя неожиданную физическую расправу.

– Может еще у кого-то, что-то осталось? – поинтересовался еще один из старших.

Ринат был у них главным. Без его команды старшики не делали ничего.

Слова «Нет» послышались мне с разных сторон нашего подвального помещения, на поставленный вопрос. Все словно замерли в этот момент, только моя голова соображала, как мне нужно спасти этого бедолагу вруна, чтобы он не получил что на самом деле заслуживал, и чтобы взрослые ребята не додумались осматривать каждого на наличие денег, потому что я знал, что у Юли были деньги, которые она еще не успела спрятать в свой тайник.

После того как эта мысль возникла в моей голове я перевел на Юльку свой взгляд и понял, что она внутри начала немного переживать, уловив настроение взрослых ребят и возможные последующие за этим действия, о которых подумал я.

– И давно ты прячешь от нас деньги? – спросил один из старших нависая над попавшимся с поличным.

– Да я не прячу, я хотел отдать… Просто у нас новые правила сбора и у меня осталось немного денег.

– Что у вас? – поинтересовался Ринат с другого конца.

– Мы собираем каждый сколько сможем, а вечером добавляем тому, кому не хватает до нужной суммы.

– Это ты придумал? – подходя к нему спросил Ринат.

– Нет. – съёжившись ответил «сберегатель».

– И кто же это у вас тут такой хитрый? – продолжал спрашивать Ринат, осматривая всех, кто был в «штабе».

Все молча смотрели на докладчика, отвечающего на вопросы, но он замолчал видимо поняв, что уже сказал немного больше, чем нужно.

– Э малышня! Че молчите? У вас у каждого есть дополнительные деньги? – рассержено спросил один из старших сидевший в кресле.

– Это я придумал… – вдруг вырвалось из меня.

– Ты че самые умный? – вдруг развернулся и пошел ко мне с вопросом тот, кто стоял нависший над виноватым.

– Нет, я просто хотел…

Я не успел договорить, потому что в глазах словно искры пролетели, я очутился сидящем на полу в метре от того места, где был, щека горела от этого хорошего удара.

У меня сразу промелькнули старые картины перед глазами.

Как опомнился, я резко встал на ноги, боясь, что, если буду сидеть дальше он меня запинает.

Я увидел его разъярённый взгляд, который ко мне приближался. Он был наверно больше зол не на то, что я предложил ребятам такой план, а что я не заплакал после удара или не сжался от боли.

– Остынь! – Сказал откуда-то Ринит подходящему ко мне своему другу. Я в тот момент плохо ориентировался в пространстве и не мог сообразить откуда я слышу его голос.

– Малой, ну ка пойдем, поговорим. – сказал он мне.

Фокус зрения вновь наладился и я увидел его стоящего возле лестницы которая вела на выход подвала.

Мы вышли с ним на улицу и присели на лавочку.

– Ну и давно ты мне бизнес ломаешь? – спросил у меня Ринат.

– Я не ломаю. Просто хотел, чтобы ребята не получали по голове. Три дня уже никто не получал. – сказал я, глядя на него.

Он улыбнулся и спросил.

– Ну и что? Помогло тебе? – указывая на свою щеку пальцем, напоминая мне о прилетевшей пощёчине пару минут назад спросил он.

– Нет… – выдохнул я.

Ринат был один из первых людей кто сказал мне что-то стоящее.

– Ты пойми малой. За все в жизни нужно платить, каждый делает разные поступки кто-то плохие, кто-то хорошие, но при этом нужно что-то отдать или потерять.

Ты сделал доброе дело. На твоем лице это последствия того благого поступка, который ты совершил ради других, но зато они все целы как ты и рассчитывал.

А готов ты дальше жертвовать собой ради тех, кто подставит тебя, как сегодня?

– Я не знал, что так будет.

– Вот видишь? Ты не знал… А я знаю, что, если бы мы с ребятами не назначали определенную сумму, которую в течение дня реально насобирать, никто бы из тех, кто сидит сейчас там, в подвале, даже не пошел бы просить, потому что у них есть какие не какие родители, которые предоставляют им ночлег, которые бросят кость чтобы поесть, и они будут довольны.

Мы даем им возможность попробовать ту жизнь, которую запрещают им пробовать их взрослые, и их за это никто не трогает, но как я уже говорил платить нужно за все. Даже когда ты свободен, но это ты поймешь чуть позже.

Поверь малой, еще неделя с твоим планом, и ты бы сам собирал за всех деньги, вместе со своей подругой, потому что, даря им подстраховку ты делаешь их слабыми.

Его слова имели большой и правильный смысл для меня. Спустя годы я понимаю, что это был урок. Он был прав, но не только в той сложившиеся ситуации, а в целом… Но обо всем по порядку.

– В общем так, малой. – продолжил Ринат после своего объяснения. – Раз ты нам устраиваешь дополнительные трудности из-за того, что у тебя соображалки хватает планы придумывать, пойдешь через два дня со старшими пацанами на дело.

Мы тут узнали, что у одного лоха молодого, твоего возраста кстати, телефон появился сотовый.

Вот хотим у него взять попользоваться. Понимаешь, о чем я?

Я понимающе махнул головой.

Пацаны рядом постоят, на всякий случай, если сам отдавать не захочет.

Заберешь у него трубку, и беги, а там уж нам передашь.

Сделаешь все как надо, будет меньше твоя сумма, которую нужно собирать.

– Тогда и у Юлки! – решительно вставил я.

– Нравиться тебе? – улыбаясь ударив в плече спросил он.

– Она моя хорошая подруга, больше, чем все остальные там… – ответил я, указывая на дом, где был наш подвал.

– Хорошо, тогда и твоя подруга тоже должна будет приносить меньше.

На самом деле в конце уходящего двадцатого века у нас в стране с сотовыми телефонами ходили только важные ребята, и дети достаточно богатых родителей. Было очень трудно купить такой аппарат в личное пользования, простому гражданину страны.

В две тысячи двадцатых годах почти на каждом углу можно было купить это телефоны, но в те дни это была большая редкость…

После разговора с Ринатом, я вернулись ко всем.

Тот, кто спрятал деньги так и не получил от старших ребят, лишь увидел на себе осуждающие взгляды, от ровесников которых он подставил.

Теперь уже никто не с кем не делился деньгами, кто сколько собрал отдавал все до копейки в «казну», а «казна» выдавала процент.

Я никому ничего не говорил про план, о котором рассказал мне Ринат. Да и вообще, после случившегося мне не хотелось делиться со своими пацанами никакой информацией.

Повезло еще что я не сильно получил от старшиков за свои выдумки.

Через два дня я со взрослыми друзьями Рината, отправился во двор, где жил этот парень с телефоном, и усевшись на лавочку мы втроем ждали пока он выйдет на улицу или будет откуда-нибудь возвращаться.

Минуты ожидания летели.

Взрослые ребята начали разговаривать между собой о девчонках и о планах на вечер. Для меня это было серьезное задание, а для них это был пустяк, о котором они совсем не переживали.

Наконец старшики показали мне на парня, который только вышел из подъезда. Может он и был моего возраста, но выглядел он лет на пятнадцать. Это вновь впустило в мои мысли первую встречу с Юлей, когда я подрался с ее обидчиком и своим давним врагом. От этого воспоминания мой боевой дух немного ослаб.

Выдохнув пытаясь настроиться, я подождал пока пацан дойдет до конца дома и отправился за ним.

Оглянувшись через метров двадцать, я увидел, что старшики тоже встали с лавочки и пошли за нами, это прибавило мне немного уверенности и мой шаг стал чуть смелей.

Прибавив чуть-чуть, я догнал отмеченную цель. Чтобы понять, что у него есть телефон, не нужно было обладать проницательными способностями. Он висел у него на веревочке прямо на шеи.

Ему повезло что телефон должен был забрать я, а не какой-нибудь местный наркоман или алкаш. Который вместе с телефоном на веревочки, оторвал бы эту тонкую гусиную шейку мальчишки.

– А что это у тебя такое? – спросил я у него указывая на телефон.

Он не понимающе посмотрел на меня.

– Сотовый телефон… – ответил парень и вдруг остановился.

– Можно посмотреть?

– Ну вот, – проговорил он, взяв его в руку и поближе поднеся к моего лицу, покрутил.

– И что с него звонить можно даже?

– Ну да. Ладно, мне пора в магазин. – ответил он и начал набирать свой ход.

Я посмотрел в сторону и понял, что взрослые ребята уже совсем близко. Они маяковали мне, чтобы я сделал свое дело быстрей.

Поэтому я вновь нагнал мальчишку, и дернув за руку сказал:

– А можешь мне дать на пару дней?

– Нет, я тебя не знаю, а отец мне не разрешает давать его никому в руки.

– Тогда я заберу у тебя его. – сказал я, и в этот момент один из старшиков прихватил его за плечо.

– Ну что у вас тут малые происходит?

Парень немного растерялся и изменился в лице.

– Он у меня телефон забрал… – ответил я и снял с его тонкой шеи веревочку, на которой весел телефон.

Я видел, как он дернулся чтобы вернуть его обратно, но старшики придержали его.

Он посмотрел на того, кто держал его с правой стороны. В ответ от старшего он увидел отрицательное махание головой, которое обозначало на языке жестов «не стоит пацан»

Я резко глянул на второго, который был с левой стороны. Он дернул головой давая мне жест «бежать».

Я тут же опомнился и взглянув напоследок в намокающие от безысходности глаза стоящего передо мной пацану, у которого забирают прямо сейчас телефон. С извинением я кивнул ему головой, развернулся и побежал.

На пустой улице, к сожалению, для него, в тот момент не было совершенно никого, кроме нас, кого он мог бы попросить о помощи.

– Это мой телефон! – услышал я начинающий плакать истеричный голос пацана. – Отпустите! Вы знаете, кто мой отец?

Я повернул голову и увидел, как старшики его отпускают, и он начинает бежать за мной.

Помимо того, что я уже бежал, мой мозг дал мне новую команду ускориться. В этой вспышке адреналина я повернулся вперед и быстрей начал перебирать ногами, а за моей спиной раздался громкий смех старшиков, которые видимо смеялись над моей реакцией.

А как я должен был реагировать по-другому? О такой подставе мы ни с ними, ни с Ринатом, уж точно не договаривались…

Метров сто за собой я слышал догоняющие меня обрывистые всхлипывающие фразы.

– Отдай… Мой… Телефон…

Я боялся поворачиваться, чтобы не тратить драгоценные силы и секунды. Вдруг повторяющиеся слова начали доноситься до меня все тише и тише.

Рискнув, я повернулся, и увидел, что этот пацан наконец остановился, из-за того, что заплакал. Осознав, что за мной теперь никто не гонится, я понял, что и сам теперь могу остановиться, потому что силы бежать у меня уже закончились давно. Я бежал на топливе страха быть пойманным.

Посмотрев на меня со слезами на глазах, и стоном утраты, он развернулся и пошел обратно.

А я отдышавшись с улыбкой спасения отправился в назначенное место встречи со старшиками.

Не знаю, чтобы он сделал если бы ему удалось меня догнать. Но после этой погони мои мысли о старших пацанах изменились в еще более худшую сторону.

Я старался сделать все правильно как сказал мне Ринат, а они как на охоте выпустили гончую собаку на зайца, и жаждали зрелищ, переложив на мои физические возможности, всю ответственность за успех «операции».

Ну а что можно было ожидать от слабоумных восемнадцатилетних идиотов тогда? Которые хотели лишь денег и наслаждений, выполняя указания Рината.

Пока я шел и думал почему взрослые пацаны так поступили, мне на встречу из-за угла дома вывернули как по заказу высших сил, три пацана из другой компании таких же, как и мы, бесхозно оставленных детей, с которыми мои пацаны до моего появления в «штабе» имели некую вражду между друг другом, потому что мы жили в разных районах.

За эти две недели проживания вне детдомовских стен, я пару раз сталкивался с этими ребятами, которые выходили из-за угла, но в других обстоятельствах. Я на правах «собственности» должен был спросить с них, что они делают на нашем районе?

Они были потенциальными нашими конкурентами, которые так же как и мы собирали деньги для своих старшиков на своем районе.

Когда, между нами, молодыми возникали какие-то споры и драки, взрослые с их стороны и нашей, улаживали между собой эти дела.

Они, возможно, выискивали кого-то из наших, потому что шли они достаточно уверенно.

Словно это не они на нашем районе, а я попал к ним.

У меня был с собой «ценный груз», который я должен был передать, а если бы у нас с ними завязалась драка и я в ней бы разбился телефон или того хуже эти трое после победы забрали бы его у меня, моя жизнь была бы неизбежно закончена.

Я решил сменить свое направление и свернул во двор.

Пока я сворачивал во двор в видимость бокового зрения попали вновь эти трое которые уже не просто шли уверенным и достаточно широкими шагами, они бежали чтобы меня нагнать.

Скрывшись из поля их зрения за углом дома я что было накопленных за эту короткую прогулку сил рванул через двор, осознавая, что они не просто так пытаются меня догнать.

Самое подлое было то, что их было трое, а я один. Они гоняли меня между дворами преграждая мне путь в те моменты, когда я думал, что погоня уже закончилось.

Но хорошо, что я знал свой район и все обошлось, мне удалось от них уйти.

Через сорок минут я прибежал за гаражи, где мы договорились о встречи с Ринатом, но там не было никого.

Я подождал немного и поняв, что я просто опоздал пошел в подвал с надеждой что встречусь там со старшиками или лично передам телефон Ринату.

Я знал, что во дворах, где мне предстоит пройти, трое пацанов, пытаются поймать меня для какой-то собственной цели, поэтому я решил пойти вдоль дороги по главной улице в нашем районе, чтобы в случае чего, не оказаться зажатым в ловушке, а иметь пути отступления.

Пару домов оставалось мне пройти до того, как я начну спускаться в наш с пацанами штаб, но тут из двора медленно, никуда не торопясь, показался мне капот милицейской машины.

Я замедлил свой шаг, а мое сердце забилось чаще. Волнение мое было из-за того, что меня могли искать из детского дома, поэтому пеших милиционеров я боялся, и всегда уходил. А вот потруля на машине остерегался чуть меньше, но все равно не горел желанием встречается с ними.

Машина вывернула в мою сторону и так же тихо, не торопясь, поехала по главной дороге.

Я прикинулся очень наблюдательным мальчиком, и рассматривал деревья и дома поглядывая на разные предметы, не бросая свой взгляд в сторону милицейского уазика.

Затаив дыхание, я слушал как жужжит мотор, проезжающий мимо машины, и с легкостью выдохнул, когда понял, что они уже позади.

Я улыбнулся внутри сам себе, потому что подумал, что за день у меня уже было очень много переживаний и предстоящая встреча с ребятами и Юлькой вечером, со стаканчиком спиртного немного должна меня утешить.

Скрежет колес послышался сзади.

Коробка передач с шумом переключилась на задний ход, и машина милиции быстро проскочив мимо меня остановилась вновь.

Сердце опять сжалось.

Дверь машины открылась и патрульный с автоматом на перевес, выйдя из салона шел в мою сторону.

– Давай без беготни… – сказал он мне из далека. – Поехали в отдел прокатимся?

Какие мне были «беготни»? Я уже ходил еле-еле. Было такое ощущение что я марафон пробежал за этот день, только медаль не получил.

Он, спокойно подходя ко мне через палисадник, чтобы сопроводить меня до патрульной машины задал мне пару вопросов, о том, где мои родители, где я живу и куда иду. Услышав на них ответы, он все понял, так же как и я понял о том, что очень сильно встрял, еще и с лежавшем в кармане чужим телефоном.

Я молча шел впереди него, и пытался придумать что я скажу воспитателям, когда попаду обратно в детский дом если милиционер узнает, что я сбежал.

Подходя к машине ближе, я расстроился еще больше. С заднего сидения на меня смотрел парень, у которого мы совсем недавно забрали телефон.

Он радостно что-то сказал милиционеру, который сидел за рулем, и тот утвердительно махнул головой сопровождающему меня сзади коллеге.

В этот момент я приостановился, но было уже слишком поздно что-то предпринимать.

– Ну и что ты встал, то? – чуть подтолкнув меня рукой спросил милиционер.

Тут я уже осознав всю картину происходящего со мной, начал думать о еще более суровом месте, которое должно было искупить и исправить все мои прошлые и нынешние ошибки, но к сожалению, этим учреждение был далеко не детский дом.

Взгляд потерпевшего парня провожал меня из окна автомобиля.

Милиционер открыл мне заднюю дверь уазика, где обычно перевозили подозреваемых или нарушителей общественного порядка и жестом руки пригласил самостоятельно забраться во внутрь.

– Друзей твоих сейчас поедем вместе искать…

Я посмотрев на него, отдал ему телефон находящиеся у меня в кармане, и покорно залез не говоря больше ни слова.

Дверь за мной закрылась, я присел на холодную железную лавочку и посмотрел туда откуда падал свет через маленькую решетку, в маленьком окошечке двери, и мысли об очередном заточении заполнили мой разум.

Почему все так? Я же хотел быть свободным. Сначала я думал, что родители забирают мою свободу, потому что они пьют и бьют меня, заставляя выполнять их приказы. Пришло время, их не стало, я стал свободен от этой системы.

Попал в детский дом, там снова какие-то расписания, рамки и ограничения, которые снова создают взрослые, которые все пытаются систематизировать. Эти годы лишили меня детства, знание историй жизни других детей и рассказов старших ребят в детском доме, лишили меня детских мыслей.

Убежав из системы пытаясь быть в очередной раз свободным, я попал в новую систему, которая была еще более сурова, если принимать тот факт, что в ней за тебя вообще никто не несет ответственности кроме тебя, и вот пожив в этой свободе немного, принимая правила, которые она задает, я совершил поступок, который был вынужденной мерой для существования в этой жестокой свободе. Забрав у того, кто имеет все что не имею я, всего лишь предмет роскоши, который поставил на кон мою дальнейшую свободу и жизнь. Неужели так ничтожна человеческая жизнь что предмет созданный человек иногда дороже чем сам человек?

Да, я его не создавал, и сейчас есть предметы и изобретения, которые оцениваются человеческой жизнью.

Это я имею в виду, созданные разработки умов, которые позволили шагнуть вперед всему человеческому виду.

Они явно стоят затраченных сил и времени тех ученых, которые отдали себя в руки науки, без остатка, ради нового шага, изобрели предметы общего пользования для хода прогресса, а не индивидуальные игрушки, которыми можно друг перед другом красоваться.

Сегодня, две тысячи сороковой, почти сорок лет назад, я сделал то, что я сделал, и сейчас не пытаюсь оправдать себя. Воровство – это огромное зло, но возникает оно лишь из зависти, и нехватки чего-то.

Если бы тогда в двухтысячном все эти сотовые телефоны были у каждого человека, как например сегодня. Разве они были бы кому-нибудь нужны?

Если бы они были у всех, производство снизило бы цену от переизбытка и на рынке они бы стоили копейки, соответственно было бы проще купить чем украсть.

Телефоны потеряли бы свою ценность как цель кражи, их бы могли воровать только клептоманы и те, со временем бы перестали это делать.

И так со многими вещами.

В общем я немного ушел в свои размышления, отойдя от событий прошлого.

28

Машина останавливалась много раз пока мы искали моих «друзей». Я не знаю сколько мы ездили по времени и сколка раз за это время я успел поменять поз, сидя в этом закрытом пространстве, но, когда машина сделала свою последнюю остановку и милиционер открыл мне дверь с маленькой решёткой, на улице уже смеркалось, хотя на дворе стояло лето. Я помню, как мой живот просто с ума сходил от голода.

В этом измождённом состоянии меня повели вместе с этим пацаном и его мамой в отдел, к которому мы подъехали. Оказывается, они тоже катались все это время.

Мы шли молча, даже его уставшая от поездок мама не проронила ни слова в мой адрес.

– Никуда не уходи, сиди здесь. – сказал мне милиционер, подведя нас троих к кабинету, а сам открыл дверь и зашел во внутрь.

Я послушно от неизбежности ситуации присел. Рядом со мной сел потерпевший парень и его мама.

Хорошо, что с ним не поехал отец, потому что мне кажется он дал бы мне подзатыльников еще в самом начале моего путешествия, за то, что я так поступил с его сыном. А может он специально не поехал, потому что ему было стыдно за сына, у которого забрали телефон, хотя думаю, что его отец просто был занят своими более важными делами. У богатых в то время тоже были свои причуды и страхи. Это я понял только сквозь время.

Спустя пару минут нашего ожидания, из кабинета вышел следователь и милиционер, который нас привез. Он указал на меня и пошел куда-то по коридору.

– Так, заходите, сейчас остальные приедут… – улыбаясь нам всем, словно звал на праздник сказал серьезным тоном следователь.

Мы по очереди зашли и присели на стулья.

Следователь, начал расспрашивать и записывать показания пацана о том, как все было.

Парня звали Женя. Я думаю, что ты уже поняла кто этот Евгений.

Он описал свое видение ситуации и очередь дошла до меня, но я решил молчать.

А что я мог сказать?

У нас в детском доме было правило. «Как бы и за что, ты не попался, никогда не сдавать своих! Попался ты, а не они.»

И это было, по моему мнению, правильно, если принимаешь на себя какую-то ответственность, то будь готов сам отвечать за свой промах.

У меня ведь тоже был выбор, делать этот поступок или получить с достоинством от старшиков, не доводя тем самым весь план Рината до кабинета следователя, но я выбрал поступить иначе и теперь должен был, как и до этого отвечать только за себя.

– Что за ребята были с тобой? – спросил меня следователь, после того как расспросил обо всем Женю.

Даже если бы я решил все рассказать ему, то моя информация не помогла бы следователю, совершенно ничем.

Я знал только клички старшиков, которые приходят с Ринатом к нам в подвал.

Где живут? Чем занимаются кроме как, «стричь» с нас деньги? Я даже не подозревал. Да мне было это и не интересно.

Эти клички и имена, иголка в стоге сена, которая бы ничего не кому не дала, а я бы чувствовал себя предателем внутри.

– Ты понимаешь, что, если будешь и дальше молчать отправишься в детскую колонию, пока тебе четырнадцать не исполниться? А твоя взрослые друзья будут по улицы ходить и мороженое кушать. Я ведь знаю, что это не сам ты придумал.

– Телефон то у него. Вы что от меня хотите? – не выдержал я молчания, которое повисло в воздухе кабинета.

– Ну вот, хоть заговорил, это уже хорошо. – улыбаясь маме Евгения, сказал довольный следователь.

В этот момент дверь открылась. В кабинет зашел милиционер.

– Слушай, пусть потерпевший посмотрит подходящих по описанию, а то они уже два часа сидят, ждут. Отпускать уже пора невиновных. – без эмоционально произнес он обращаясь к следователю.

– Да, давай, у нас все равно пока разговор не клеиться. – ответил ему следователь.

– Веди! – махнул рукой выйдя в коридор милиционер.

Буквально через пятнадцать секунд, в кабинет начали заходить друг за другом ребята старшего возраста.

Я смотрел на входящих и боялся встретить на входе знакомые лица.

Мой страх не был напрасным, после трех вошедших в кабинет зашли по очереди двое ребят, с которыми я еще утром поджидал на лавочке нашу жертву.

– Это вот эти! – подскочив со стула указывал пальцем на входящих Евгений.

– Точно? – переспросил следователь.

– Да, это точно они, я их запомнил. Они потом еще смеялись, когда я за ним побежал.

– Хорошо, тогда остальных отпускай. – сказал следователь своему коллеге.

– Начальник, мы то в чем виноваты? – заговорил один из старшиков.

– А в том, что вы молодого подстрекайте воровать телефоны.

– Да какие телефоны? Мы просто по улице шли… – начал рассказывать второй помогая первому. – смотрим двое молодых что-то поделить не могут. Вот мы и подошли разобраться.

– Да! Вот этот… – показывая на меня пальцем, вступил опять в разговор первый. – сказал нам, что потерпевший украл у него телефон. Вот мы ему и помогли. Он нас обманул, а вы теперь нас виноватыми сделать хотите?

– Скажи им малой, что так и было… – обратился ко мне с горящим взглядом второй.

– А откуда вы знаете кто потерпевший? – спросил вдруг у них следователь.

– А вор думаете бы на нас пальцем тыкать начал, товарищ следователь? – ответил ему один из взросляков улыбаясь.

– Ну а ты то что скажешь? – обратился следователь ко мне.

Мне ничего не оставалось сделать как опустить голову и согласиться с той версией, которую выдвинули старшие ребята. Тем более по нашему сценарию все было именно так. Но никто не обсуждал со мной то, как мы должны разговаривать если нас вдруг поймают.

Они обезопасили себя, и даже сам Женя слышал весь этот диалог в тот момент, когда мы забирали у него телефон и мог подтвердить каждое их сказанное слово.

Никто не сможет доказать, с какими на самом деле намерениями подходили к нам взрослые ребята.

Правду знали лишь мы втроем со старшиками, но, к сожалению, они решили перевести все стрелки на одного, за которого уже никто не сможет заступиться.

– Так, ладно, разберемся. – посмотрев на меня сказал следователь. – Перепиши-ка их данные на всякий случай. – обратился он к стоящему в дверях милиционеру. – а пока, свободны.

Следователь оперся на спинку стула и смотря на меня стучал ручкой по столу. Я, поднял на него свои глаза и увидел его пристальный взгляд на себе. Он что-то обдумывал.

– Можно вас на секунду? – резко спросил он у мамы Жени, когда все, кто заходил в кабинет вышли.

Женщина встала, и взяв свою сумочку, висевшую на спинке стула, вышла из кабинета.

– Так, давайте тут без драк, и ссор. – сказал следователь, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь.

– Тебя не посадят… – сказал мне вдруг Женя, когда дверь хлопнула.

Я молча взглянул на него.

– Когда мы ехали в машине, мама разговаривала с милиционером. Милиционер сказал ей, что по тебе невидно что ты вор, и что скорей всего тебя заставили сделать это взрослые ребята.

А раз телефон ты отдал, то они поругают тебя и попугают тюрьмой, и затем отдадут родителям, когда они за тобой придут.

– Никто не придет. – ответил резко я ему. – Зачем ты мне это рассказываешь?

– Не знаю. Просто хотел тебе рассказать.

– Мне на самом деле этот телефон не нужен. – вдруг ни с того ни с сего начал Женя. – мне его родители купили, потому что переживают за меня. Заставляют меня с ним ходить постоянно, чтобы я всегда на связи был. Как на улицу не выйду, друзья просят поиграть в «змейку». Мы по очереди играем, а когда батарея в телефоне садиться мне приходиться домой идти, его заряжать, чтобы отец или мать дозвониться могли. Пацаны с девчонками дальше гуляют, а мне домой надо, потом их не найдешь, у них то телефонов нет.

И мне всегда так стремно, когда мне родители при пацанах звонят. Я за тобой то побежал, потому что знаю, что мне от отца достанется что я телефон отдал, еще неизвестно, что за разговор меня ждет, когда мы с мамой домой вернемся.