Нечётные числа бесплатное чтение

Джей Марш
Нечётные числа

* * *

Пролог: Гаэль, сегодня

Двадцать лет. Сначала горе обрушивается на тебя тяжелейшим бременем, и ты уверен, что не вынесешь его. Спустя два десятилетия ты всё еще держишься, но приложенные усилия меняют тебя. Другие тоже изменились: лишняя морщина на лбу, легкая сутулость, тень во взгляде. Впрочем, никто не любит говорить об этом. Спустя годы наши встречи меньше посвящены смерти и больше – радости существования. Наша жизнь продолжается. В этой традиции, которую мы соблюдаем каждые два года, есть нечто странное: чем больше утешения и успокоения она приносит, тем страшнее это тихое чувство вины. Пять университетских друзей, разъехавшиеся по миру, каждые двадцать четыре месяца собираются вновь, чтобы встретить Новый год. Мы устраиваем праздник, но это одновременно и наказание за ужасные события 1999 года. Иногда я задаюсь вопросом, зачем мы с собой это делаем.

Горе и чувство вины сплавились воедино, в цепь, которая с годами стала немного длиннее. Иногда я забывала про нее. Но попытайся бежать – и эта цепь жестко останавливает тебя, привязывая, как дворового пса, к тому, что случилось 31 декабря двадцать лет назад. Может, у других так же, не могу сказать наверняка.

Двадцать лет. До меня наконец дошла очередь организовывать встречу. Меня всякий раз отправляли в конец очереди не специально. Просто каждый раз в год Гаэль менялись обстоятельства. У кого-то была идея получше, или инсайдерская информация, или предложение, от которого мы не могли отказаться. Но в 2019 году вся ответственность за встречу Нового года была на мне.

Мое предложение насчет шале победило сразу. Конечно, я бы предложила им и другие варианты, но ничто не могло сравниться с шале в Швейцарских Альпах. Там было всё: большая кухня, достаточно места, чтобы каждый из нас мог уединиться, камин и уютное чувство защищенности от зимы. Идеально для двадцатилетия нашей дружбы. Это должен был стать наш лучший Новый год. Но он оказался последним.

Остались бы мы друзьями без совместно пережитой травмы? Если бы Дхан до сих пор был с нами, был бы у нас повод встречаться каждые два года? По моим воспоминаниям, мы были самыми близкими друзьями, просто не разлей вода, и такими бы навсегда и остались. Но сколько из этой близости образовалось уже потом? Возможно, мы впятером так привязались друг к другу, чтобы заполнить пустоту. Пустоту там, где должен был находиться шестой.

Дханеш. Я представила себе его лицо, блестящие черные глаза, подвижные, как летучие мыши, брови, белые зубы в заразительной улыбке. Его голос с южно-лондонским прононсом. То, как он переигрывал, смеха ради изображая индийский акцент. Я закрыла глаза и вздохнула. Прошло двадцать лет, а я всё еще скучала по нему.

Мой разум сорвался с поводка и отправился назад, в ту ночь двадцатилетней давности. Я пыталась одернуть себя и вернуться к мыслям о настоящем или будущем, но путь в прошлое был проторен и слишком хорошо знаком. Невозможно двадцать лет думать об одном и том же и внезапно перестать. Разум так не работает. По крайней мере мой.

Гаэль, 1999

Загородный выезд был идеей Дхана. Где-нибудь в глуши, подальше от шумихи и ожиданий, дерьмовых фейерверков и паршивых вечеринок. Только мы и природа – так мы провожали бы тысячелетие. Мне было удивительно видеть, что мистер Душа Вечеринки отказывается от участия в торжествах, которые случаются раз в жизни, но он настоял на том, что эта ночь должна быть преисполнена смысла. И даже произнес это с ударением на каждом слоге.

Мы согласились. Конечно же. Куда еще мы бы поехали и с кем? Мы всегда были вместе, когда происходило что-то значимое. Что еще важнее, когда незначительное – тоже. Мы были лучшими друзьями, уютной камарильей, и сейчас, смотря в прошлое, я бы описала это как нездоровую созависимость. А двадцать лет назад я даже не знала такого выражения.

Совершенно неожиданно Мика предложил место недалеко от Праги и рассказал про озеро. Симона запротестовала – потому что это то, что всегда делает Симона. Нырять в ледяное озеро – с ума сошел? Оно может быть грязным, и мы все заболеем! А если с сауной что-то пойдет не так? Вокруг не будет ни души на многие километры! Кто нас спасет?

Когда Симона ругалась, ее голос становился выше, и лучше слышался французский акцент. Из-за такой театральной манеры над ней легко было шутить, хотя она и озвучивала наши собственные страхи. Каждый придерживался своей обычной роли. Дхан шутил: надел ее шелковый шарф, как плащ супергероя, и обещал спасти ее. Ловиса сидела рядом с ней, держа за руку и развеивая ее опасения практичными ответами. Кларк дразнил ее, говоря, что она французская королева драмы, а Мика играл отца семейства. Он всё повторял, что его семья выезжала туда каждый год, и никто даже царапины не получил. Дхан изобразил дельфина Флиппера: руки по швам, тело качается поплавком, глаза широко открыты, рот расплылся в широченной улыбке. Никто не мог устоять перед сценкой с дельфином, хотя вряд ли такой нашелся бы в чешском озере.

Надвигающееся приключение выглядело как уход от обыденности. У нас была возможность поучаствовать в чем-то особенном, и я, черт возьми, не могла уронить репутацию нашей женской половины. Выбрав момент, я объявила, что прыгну в ледяное озеро и никто не сможет остановить меня. Ловиса дала мне пять. Протесты Симоны увяли до пожиманий плечами и вздохов – пока она не увидела озеро.

Мы провели Рождество по отдельности, и теперь нам, как и полагается, до одури хотелось сбежать. Все наши самолеты и поезда прибывали в Прагу в разное время, так что мы решили остановиться в одном отеле и встретиться за ужином. На следующий день Мика устроил нам экскурсию по своей столице. Он раздувался от гордости, а мы промерзли до костей. В кои-то веки первой начала жаловаться не Симона! Это была я. Остальные понимали, что такое –15°, и оделись соответствующе. Конечно, я надела толстую куртку, вязаную шапку, перчатки и крепкие ботинки. Мои джинсы так замерзли, что затвердели, как картон, и натирали на каждом шагу. Нос и ягодицы окоченели, и мне очень нужно было выпить чего-нибудь горячего. После десяти минут моих стенаний Мика завел нас в подвальный бар и купил пиво, горячий шоколад и мятный чай для Симоны. Я отогрелась, и мы снова отправились в путь. Прага со всей ее готической атмосферой была прекрасна – по крайней мере то, что я сумела разглядеть среди толп туристов. Но было до смерти холодно.

Утром мы выехали в лесной коттедж Мики. Мое разочарование относительно замка отступило на задний план. Когда Мика впервые предложил нам встретить миллениум в доме его семьи в Чехии, я думала, он имеет в виду аристократический особняк. Я видела фотографии – онлайн, потому что Михаэль не был настолько идиотом, чтобы хвастаться семейным богатством. Так что, когда он объяснил, что речь идет о коттедже на берегу озера, мне пришлось задействовать все свои актерские навыки, чтобы скрыть разочарование. А Дхан понял. Дхан всегда понимал.

– Гаэль, важно то, что мы будем вместе. Да, конечно, трансильванский замок был бы волшебным вариантом…

– Не трансильванский, а богемский.

– Неважно. В замке мы были бы гостями семьи Мики. Вели бы себя как можно приличнее, пытались бы вспомнить, как сказать «спасибо» по-чешски, и не налопаться шампанского через меру. А в коттедже мы будем предоставлены сами себе. Мы сможем готовить, есть, пить и танцевать столько, сколько нам захочется. Более того, мы сможем пропотеть в сауне, пробежаться по снегу и прыгнуть в озеро. Гаэль, это будет лучший Новый год на нашей памяти!

Темно-карие глаза Дхана, одновременно искренние и веселые, не оставляли мне выбора, кроме как сдаться. Я оставила мысли о замке.

– Лучше, чтобы ты оказался прав. В любом случае, речь не о замке как таковом, а о возможности увидеть, как живут те, другие. Я хочу узнать, как это – иметь прислугу, земли, лошадей и павлинов, коридоры, набитые предметами искусства. Всего на одни выходные я хотела бы стать гостьей в загородном доме и насладиться роскошной возможностью нарядиться к ужину.

Он запрокинул голову, засмеялся и хлопнул в ладоши.

– Ты так и не выросла из Джейн Остин, да? Я понимаю, Гаэль, правда. Это мир, где все воспринимают богатство как должное, потому что родились в нем. Конкретно в этом романе эпохи Регентства ты прелестная горничная с красивыми глазами. Несомненно, прекрасный молодой господин отметит твою бойкую натуру и выделит из толпы. И обретешь ты счастливый конец.

– А ты?

– Я? Для Болтливого Смуглого Парня ролей здесь нет. Может, когда мемсаиб поедет в тур по Империи, я мог бы быть Пузатиком в Тюрбане, который обмахивает стол банановым листом. Кстати, о Британской Империи: джин-тоник хочешь?

30 декабря мы выехали из Праги на минивэне Мики. Мне запомнилось, будто мы отправились сразу после завтрака, но этого не может быть, потому что приехали мы уже затемно. В воздухе витали и беспокойство, и возбуждение. Никто из нас, даже сам Мика, не знал, чего именно ждать от трех дней в глуши наедине друг с другом. Конечно, мы встречали вместе и прошлый Новый год, и позапрошлый, но это были арт-клуб на берегу Роны в Женеве и вечеринка первокурсников в университетском городке. Там мы были частью толпы, мы могли раствориться в ней и в любой момент уйти, если было скучно. Не то чтобы такое случалось. Мы держались вместе, иногда танцевали, флиртовали или болтали с кем-то еще из знакомых, но всегда возвращались и садились к своим.

В этот раз всё было иначе. Мы были ближе друг к другу, скорее единое целое, чем шесть отдельных людей, и нам не требовалось сбиваться вместе. Где еще вам хотелось бы встретить новое тысячелетие, как не с пятью лучшими друзьями? Во дворце, в коттедже, в фургоне – какая разница? Мы хотели отпраздновать такое событие вместе и намеревались создать воспоминания на всю жизнь.

Дорога к хижине заняла почти два часа, сквозь снежные заносы и изгибы ландшафта – столь одинаково белые и пустые, будто мы ехали по гигантскому пуховому одеялу. Мы пересекали мосты, видели леса с соснами в белой пыли, показывали друг другу на закат – единственное цветное пятно в палитре. Снежные хлопья превратились из гипнотических серых точек, падающих с белого неба, в гипнотические белые точки, вырисовывающиеся на фоне темно-синего вечера. Возникло ощущение, что мы летим сквозь звезды на космическом корабле.

Разговор потух вместе со светом дня, так что мы ехали в тишине. Мика с Ловисой ехали впереди, мы с Кларком за ними, багаж был между нами. Я взглянула через плечо на задние сидения. Симона заснула на плече Дхана. Мне не было видно, спит он или нет.

Мика включил поворотник, и мы съехали с главной дороги на небольшой съезд через лес. Он был припорошен снегом, и, насколько я помню, встречных машин не было. Меня охватило чувство, что мы где-то в глуши и вне зоны досягаемости. Я локтем подтолкнула Кларка, мы ухмыльнулись друг другу, но ничего не сказали.

– Вот сюда, – сказал Мика, сворачивая на еще более узкую дорогу между деревьями. Здесь лес закончился, и перед нами открылось, насколько хватало взгляда, огромное замерзшее озеро. Минивэн остановился, и мы нетерпеливо выбрались из него, чтобы скорее осмотреть свой дом на ближайшие три праздничных дня.

Дом. Грубый, чертовски простой. Значительно меньше, чем я ожидала. Может, я так и не отбросила мысли о дворце. Всего три комнаты, все с двуспальными кроватями, так что сразу возникла неловкость. Мика и Ловиса по праву заняли хозяйскую спальню. Обе гостевые комнаты были приличного размера, но предназначены для пар. Мы с Кларком прекрасно ладили и уже раньше обменивались телесными жидкостями, но я не собиралась превращать это в привычку.

– Я безумно хочу посмотреть сауну, – сказал Кларк.

Мика отвел нас в конец коридора и открыл дверь. Внутри пахло сосной, там стояли четыре дощатые лавки и разные стулья. В углу была дверь, которая вела в маленькую внутреннюю комнату с единственным черным окошком. Мы с Кларком открыли ее и заглянули внутрь. Там были две широкие полки, что-то вроде контейнера для угля и деревянное ведро с ковшом. Я присоединилась к охам и ахам, потому что это было, как сказала Симона, по-скандинавски очаровательно. Еще это было чертовски зловеще, в духе этакой «Хижины в лесу».

– Можно я буду спать здесь? – спросил Кларк. – Без обид, Гаэль, но, думаю, нам обоим будет проще ночевать в разных комнатах. Не, действительно, мне правда нравится этот древесный запах.

– Можешь спать, где хочешь, – сказал Мика. – Я хочу, ребят, чтобы вам было комфортно. Пока вы располагаетесь, я найду какое-нибудь постельное белье для Кларка. Давайте потом встретимся на кухне. Сегодня будем как местные. Сосиски, сыр, картофельная запеканка, немного пива – всё цивилизованно. Нам же нужно сохранить порох сухим на Новый год!

Все вывалились за дверь, в полном восторге от нашего нового жилища. Остались только мы с Кларком.

Я подошла и уткнулась головой ему в плечо.

– Спасибо, – сказала я. – Ты хороший человек.

Он положил голову на мою.

– Мы всю жизнь выбираем что-то, душечка, – сказал он. – Пусть у нас всегда будет свобода выбора. Знаешь что, можем и позже разобрать вещи. Я хочу чешского пилснера и того вонючего пивного сыра. Вот видишь, ты уже рада, что мы не в одной комнате!

Он поцеловал меня в лоб и широкими шагами направился за остальными в коридор.

Мы никуда не выходили тем вечером. Куда бы? Мика и Ловиса приготовили что-то не слишком запоминающееся на ужин. Мы поиграли, выпили крепкого чешского пива и уставились на огонь, обсуждая, что может значить для нас миллениум. Мы с оптимизмом думали о будущем, друг о друге, о планете. Вместе нам было приятно, комфортно и радостно. Мы с Ловисой сидели на коврике из овечьей шкуры, взявшись за руки и облокотившись на диван, смеясь над ее переводами финских рождественских песен. Дхан высвободился из осьминожьих объятий Симоны, встал перед камином и зарядил речь о новых началах для каждого из нас. Он поблагодарил Мику за место для празднования, поблагодарил всех нас за то, что мы самые лучшие друзья в его жизни, поблагодарил всех, кто варит чешский пилснер. Последнее, что я помню перед тем, как пожелала друзьям доброй ночи, – это то, что я ела какую-то приторную ореховую выпечку. Понятия не имею, откуда она взялась, но она намертво склеила мне зубы, и бóльшую часть я выкинула в огонь. Все пошли спать рано. В конце концов, мы берегли себя для начала нового тысячелетия.

Гаэль, 1999

Часто подготовка к вечеринке оказывается веселее, чем само действо. Мика встал первый, выжал апельсины и, как ни удивительно, испек свежий хлеб. Он здоровался с нами, по одному забредающими на кухню, и, судя по его свежему румянцу, к тому времени уже успел сходить на пробежку.

Завтрак у нас был медленным, мы провели на кухне больше двух часов и выпили по несколько кружек кофе. Не считая нашего хозяина, первой встала я, и почти сразу – Ловиса. Я никак не могла валяться в кровати, когда с кухни доносились такие великолепные запахи. Мы обе подключились к процессу: резали хлеб, накрывали на стол, жарили бекон и омлет для себя, Симоны, Дхана и, в конце концов, Кларка. С завтраком мы покончили к 11:30, и пора было браться за работу.

Мы разбились на три команды: улица, кухня и магазины. Казалось логичным, если не сказать очевидным, что Кларк – увлекающийся походами и лесными лагерями парень с Аляски метр восемьдесят ростом – поможет Мике наколоть дрова и сделать прорубь во льду. И мы все были поражены, когда именно Дхан вызвался надеть куртку, ботинки и шапку и пойти в снега вместе с Микой. Я подумала, что ему захотелось испытать что-то новое. С остальными всё было понятно. Без сомнений, кухня была за Ловисой, и в су-шефы она, естественно, выбрала Симону. Парни будут работать на улице, а мне остаются покупки. Дхан был прав: я всегда буду не более чем горничной. Мы все сели за кухонный стол, составили список необходимого на следующие два дня, скинулись по пятьдесят крон и отправились заниматься каждый своими обязанностями.

Я собиралась поехать на минивэне Мики и чистила лобовое стекло, когда подошел Кларк.

– Дхан и Мика справятся сами, тебе не нужно ехать одной. Давай я помогу?

– Уже говорила это и скажу снова: какой ты хороший человек! Нормально, если я поведу?

Все знали, как я помешана на тачках, так что он спокойно пожал плечами. Хотя снегопад и закончился, я впервые в жизни вела незнакомый автомобиль в таких непредсказуемых условиях. Путь к главной дороге заставил меня понервничать. Когда мы выбрались на чистую и посыпанную песком дорогу, я поняла, что вся вспотела. Я взглянула на Кларка, который в этот момент крутил косяк.

– Спорим, тебе бы хотелось самому сейчас сидеть за рулем?

– Нет уж. Ты справляешься значительно лучше, чем смог бы я. Я просто наслаждаюсь дорогой.

– Врешь. Ты же не собираешься раскуривать его здесь?

– Зависит от остатка пути.

Ближайший город был в сорока минутах езды по извилистым дорогам, и я честно могу признаться, что редко когда мне было так страшно за рулем. Когда мы остановились на забитой машинами открытой парковке, занесенной грязным снегом, мы приняли волевое решение. После всех нервов в пути мы заслужили этот косяк.

Я по-настоящему рекомендую подобный опыт – закупаться в чешском супермаркете, будучи слегка под кайфом. Когда ходишь под флуоресцентными лампами и смотришь на непривычные ценники и странные лица, всё выглядит как веселый сон. Мы потратили больше, чем рассчитывали, в основном на шоколад, и, сложив покупки в минивэне, натрескались чешского эквивалента кексов «Твинки». Кларк предложил повести машину, но даже после пережитого по дороге сюда стресса мое эго не вынесло бы этого. Пока мы ехали назад, тучи разошлись, открыв чистое голубое небо, а снег сверкал, отражая солнце. Мы не разговаривали, только время от времени выдавали подходящие эпитеты.

– Прекрасно!

– Красиво.

– Потрясающе!

– Нереально.

Когда мы вернулись домой, атмосфера там была беззаботной. Мы с Кларком распаковали все продукты, покорно снесли упреки Ловисы относительно забытых пунктов списка и с гораздо бóльшим энтузиазмом отнеслись к горячим сэндвичам с сыром и ветчиной от Симоны. Дхан принялся долго и смешно описывать, как отморозил задницу во время установки фонарей в снегу. Мика объяснил, что они нужны для освещения дороги от сауны к озеру, и разговор снова зашел про то, чтобы пропотеть и затем охладиться в ледяной воде.

Если изначальная реакция Симоны на эту идею была просто неприязненной, то, увидев озеро, она ушла в полный отказ. Ее аргументы имели смысл. Мы будем пить. Рассудок будет затуманен. Рядом нет родственников Мики, которые могли бы присмотреть за нами. Мы во многих милях от любой экстренной помощи. Те, кто хочет совместить раскаленную сауну и ледяную воду, могут принять холодный душ. Или можно нырнуть в озеро завтра, при свете дня, на трезвую голову. Думаю, если бы не необходимость раздеваться, она бы убедила нас, по крайней мере женскую половину. Но, как всегда с нашей эклектичной компанией, мы отвлеклись на вопросы культуры.

Дхан, стоявший за стулом Симоны спиной к раковине, взглянул на озеро и уже темнеющий лес.

– Признаю: я думал, Мика прикалывается. Но после того, как я помогал ему с прорубью и фонарями, я думаю, он серьезно.

– Конечно, я серьезно, – сказал Мика. – Я не шучу такими вещами. Сауна и ныряние в прорубь – это семейная традиция. Я буду счастлив познакомить своих любимых иностранцев с истинно чешским занятием. Но если вы и правда, как говорит Симона, даже подумать не можете о том, чтобы прыгнуть в озеро, на втором месте после проруби – холодный душ. Это не то же самое, но никто не заставляет вас моржевать, если слишком страшно.

– Не страшно, друг, просто мы не подготовлены, – засмеялся Дхан, массируя плечи Симоны. – Я думал, ты шутишь, так что не взял свои плавки, поэтому я не могу.

Отговорка Дхана развеселила всех, и было странно видеть, как он – остроумный шутник и клоун – поразился взрыву хохота в ответ на реплику, которую считал совершенно серьезной.

Ловиса отсмеялась первой.

– И ты считаешь, что это оправдание? Это сауна, Дхан, никто не надевает туда плавки. Все голые.

– Голые! – оглянулся Кларк. – Вы же не серьезно?

Симона закатила глаза и застонала.

– И вот злобные англосаксы снова наносят удар. Что с вами не так, народ? Почему надо так стыдиться человеческого тела? Каждое лето на юге Франции я смотрю, как британцы извиваются под своими полотенцами, боясь показать малейший участок кожи. Почему нельзя спокойно относиться к своему телу?

Ловиса и Мика смеялись и согласно кивали Симоне. Заговорил Мика:

– Всё потому, что британцы и американцы смотрят на обнаженное тело исключительно как на сексуальный объект. Они не способны раздеться, не думая о сексе. Европейцы воспринимают наготу как естественное состояние. При этом смешливого и скабрезного отношения к телесным функциям у нас нет.

Это было одной из его любимых тем, и именно она раздражала меня. Как международные переводчики, мы должны были трижды подумать, прежде чем поддерживать культурные стереотипы.

Дхан запротестовал, но Ловиса перебила его:

– Мы все тут друзья. Если ты смущаешься, можешь остаться в трусах. Если Симона боится озера, она может принять душ. Никто никого не заставляет делать то, что не хочется.

– Для меня не проблема раздеться, – сказал Кларк. Это никого не удивило. Он мог по праву гордиться своим телом и использовал любую возможность продемонстрировать его.

Несмотря на мою лояльность к Дхану, мне совершенно не хотелось, чтобы меня называли зашоренной британкой, которая боится раздеться.

– В чужом монастыре… – я улыбнулась. – Сегодня я собираюсь раздеться, прожариться до печенок, прыгнуть в озеро и вернуться сюда за тем вонючим пивным сыром!

Ловиса и Кларк зааплодировали. На лице Мики расплылась улыбка. Симона утешающе-покровительственно коснулась руки Дхана. Я знала, что это выбесит его.

На ужин у нас была сборная солянка – если считать таковой тщательно продуманное дегустационное меню, представляющее все наши родные культуры. Распланировала и организовала всё снова Ловиса. Выбор блюд граничил с клише, но мы решили, что это будет сардоническим кивком традиции. Основное блюдо было на Мике: карп с картофельным салатом, чешская классика. Для начала ужина – канапе из аляскинского копченого лосося и всё, что к нему полагается. Отдавая должное своим корням, Дхан выбрал в качестве закуски креветочную пакору, за которой последовал буйабес Симоны. На десерт Ловиса испекла классическое финское печенье-звездочки и сварила глёг – что-то вроде глинтвейна. Мое неумение готовить было общеизвестным, так что все вздохнули с облегчением, когда я вызвалась собрать сырную тарелку. Даже я не смогла бы с ней облажаться.

Ловиса испекла печенье, пока мы ездили за покупками, и, поскольку лосось и сыр нужно было только вытащить из холодильника, мы предоставили кухню остальным. Мы с Кларком и Ловисой укутались во всё самое теплое – Ловиса одолжила мне леггинсы под спортивные штаны – и пошли побродить у озера. Солнце садилось, но небо всё еще было ясным, и вечерний свет окрасил всё в розоватые тона. Мы кидались снежками, бегали вокруг деревьев и делали ангелов на нетронутых снежных склонах. Задыхаясь после пробежки наперегонки до дома и уже мечтая вернуться в тепло, мы всё же остановились у дверей еще на минуту, чтобы насладиться происходящим.

Пихты, покрытые снегом, плоская матовая поверхность озера, смутно отражающая небесную синеву, и последние лучи солнца, просвечивающие сквозь лес, создавали настолько идиллическую картину, что хотелось то ли засмеяться, то ли заплакать. Я не сделала ни того ни другого, но достала фотоаппарат в тщетной попытке поймать момент. Увы, затвор примерз намертво. Мы ввалились внутрь, спасаясь от мороза, готовые отрываться, как в последний раз.

Гаэль, 1999

Ужин был не идеальным, но что-то около того. Дхан поставил бутылку шампанского Moёt et Chandon за дверь, чтобы охладить ее, и забыл там. Суп Симоны подгорел, пока она разбиралась со взорвавшейся бутылкой. Мы назвали его Суп из Копченой Рыбы и всё равно съели. Кайфолом Мика всё пытался дозировать алкоголь – «мы не должны сильно опьянеть до сауны и озера!», – но даже Ловиса не обращала на него никакого внимания.

В огромном камине ярко горел огонь, а на столе в баночках мерцали чайные свечи. Мы съели канапе Кларка, стоя вокруг камина и поднимая бокалы охлажденного в холодильнике шампанского за наше здоровье и будущее. Сыпались взаимные комплименты по поводу внешнего вида. Все мужчины были в смокингах, а женщины, по настоянию Симоны и Ловисы, – в вечерних платьях. Мой фотоаппарат оттаял, мы снова и снова позировали в разных комбинациях. Это была Ночь, которую стоило запомнить.

Когда мы в конце концов сели за стол, нас ждали новые сюрпризы. На тарелке у каждого была булочка с флажком соответствующей страны. На сервировочных салфетках из крафтовой бумаги были от руки написаны цитаты из книги или стихотворения. Подстаканниками служили игральные карты, а на каждом бокале красовалось индивидуальное колечко. Ловиса так постаралась сделать этот вечер особенным, что это тронуло всех. Она обещала стать прекрасной мамой, когда родит собственных детей вместо пятерых слегка дисфункциональных ровесников.

Обстановка была столь проникновенной, что мы едва замечали горелый привкус рыбного супа и объявили себя фанатами этого аромата.

На салфетке Мики была цитата из «Невыносимой легкости бытия» Милана Кундеры. Он так нежно посмотрел на Ловису, что мне пришлось отвести взгляд. На моем бокале было колечко с двумя знаками: золотой звездой и феминистским символом, что я одобрила. И засмеялась, увидев колечко Кларка с крошечными плавками – его любимым предметом одежды. Картой Дхана, разумеется, оказался джокер. Я поинтересовалась, кто выбирал символ для Ловисы.

– Я сама. Я лучше всех себя знаю. Так, на обратной стороне салфеток пусто. Постарайтесь не слишком запачкать их, и можно будет после еды написать там друг другу послания. Это будет память на всю жизнь, вместе с пятнами и прочим. Симона, суп был замечательный, теперь очередь закуски от Дхана. Мика, любовь моя, у меня пустой бокал!

Он стал спорить, она проигнорировала это и сама налила себе скромную порцию белого.

Черт бы побрал Дхана и его пакору! Эти маленькие рассыпчатые пирожки, начиненные пикантными креветками, ужасно хотелось еще и еще. Я съела два. Кларк съел три.

– Черт возьми, Дхан! Нужно было просто положить по одной на тарелку, и немного гарнира. Это ведь закуска, ну? Разложить тут перед нами целую кучу до подачи основного блюда – это очень неосторожно.

– Можно подумать, что-то способно испортить тебе аппетит, пивохлёб. Если переживаешь за калории, можем пробежаться наперегонки вокруг дома перед основным блюдом. – Брови Дхана сложились идеальным домиком. Устоять перед этим выражением было невозможно. Даже Мика покачал головой с усмешкой, но взял тарелку с пирожками и убрал ее со стола.

– Я слышал, остывшие, они так же хороши, – сказал он, избавляя нас от искушения перед подачей карпа.

Как только Мика вышел из комнаты, Ловиса наполнила наши бокалы. Разговор снова вернулся к надеждам и мечтам. На этот раз они касались не нашей собственной жизни, а всего мира. Что с нами будет через десять лет? Двадцать? Тридцать? Конечно, жизнь изменится к лучшему. Новые геополитические союзы, мирная политика, добрососедское сотрудничество и больше принятия сильных сторон друг друга. Господи, ну кого я обманываю? Конечно же, мы говорили о себе, проецируя это на что-то большее. Мы были молодыми и самовлюбленными, чего еще ожидать?

Мы до отвала наелись жареным карпом с картофельным салатом и какими-то овощами, названия которых я не знала и забыла спросить до того, как мы их доели. Ловиса убрала тарелки и предложила сделать небольшой перерыв перед следующей подачей. Атмосфера стала более уютной и расслабленной. Разнеженные, наевшиеся и нетрезвые, мы вспоминали наши дружеские шутки и углублялись в воспоминания. Какой безумец в такой момент захочет раздеваться, париться в сауне и прыгать в озеро?

Мика, вот кто.

– Уже почти одиннадцать. Кто хочет в сауну, лучше начать сейчас. Пятнадцать минут паримся, бежим к озеру, прыгаем, бежим обратно и отдыхаем. Потом еще раз.

Раздались стоны – мои, Кларка, Симоны и Дхана.

– Дважды? Да ну, я только один раз.

– Я правда думаю, что лучше отложить это на завтра.

– Нельзя просто посидеть здесь и попить шампанское?

– Можно, Дхан. Но я хочу прямо вот расплавиться в сауне, прыгнуть в чистую ледяную воду и бежать в дом, пока мои кожа и кровь наполняются жизнью. Вот как я хочу начать свой миллениум – чувствуя себя стопроцентно живым!

Он убедил меня. Кроме того, я мечтала снять уже наконец это жесткое платье.

– Я с тобой! – крикнула я и побежала в свободную комнату раздеваться.

Так и получилось, что шестеро разрумянившихся людей, только один из которых был в нижнем белье, потели на сосновых лавках в темном, обшитом деревом помещении, вдыхая горячий воздух. Дхан отпустил пару острот, но никто не засмеялся. Атмосфера мало отличалась от церковной.

Зазвенел таймер, и Мика открыл дверь.

– Берите халат и какую-нибудь обувь. Идите вдоль фонарей к озеру как можно быстрее. Дождитесь, пока Симона закрепит страховочную веревку, и тогда я скажу вам прыгать. Пожалуйста, прыгайте по центру, чтобы не удариться, руки держите над головой. Мы с Кларком сразу вытянем вас обратно, а Ловиса с Симоной укутают в халат. Не забудьте сразу же обуться, чтобы не поранить ноги. Потом возвращаетесь в дом и отдыхаете на лавочке. Пить только воду. Когда все будут готовы, желающие смогут сделать это еще раз. Это неповторимое ощущение, обещаю.

Его слова прорезались сквозь мой затуманенный разум и пьяные мозги. Слушайся приказов, иначе… Пушистый зеленый халат с печки, пара плотных пластиковых шлепок – и я направилась за остальными к двери. Жар прозрачным облаком поднимался с наших тел. Ночь была удивительно светлой, луна словно благословляла нас своими серебристыми лучами. Наземные фонари, на которые столько жаловался Дхан, создавали сказочную атмосферу и вели нас к воде, как волшебные светящиеся грибочки.

Я в возбуждении и ужасе уцепилась за Ловису, уже чувствуя ледяной воздух на потных волосах. К моему огромному удивлению, Симона прикрепила петлю к запястью, сбросила халат, разулась и прыгнула первая. Она исчезла в темной воде, вынырнула с руками вверх, и мужчины вытащили ее обратно на лед. Мы с Ловисой бросились кутать и обнимать ее, одновременно натягивая шлепки ей на ноги. Следующим в воду прыгнул Кларк и сразу же вынырнул со звуком, похожим на резкий китовый выдох. Дхан и Мика выловили и его.

Предполагалось, что после погружения мы пойдем в дом, но, несмотря на суровый мороз, нужно было посмотреть на остальных. Следующей пошла Ловиса, войдя в воду практически без брызг, а затем всплыв с поднятыми руками. Вдохновленная таким хладнокровием, я попросила Симону привязать мне страховочную веревку. Сбросив халат, я сняла шлепки и заглянула в темную дыру во льду. Каждый нерв в моем теле бил тревогу. Что там на дне? Коснусь ли я дна? Не хватит ли меня сердечный приступ? Я заглушила все эти голоса, сложила руки над головой, как для молитвы, и прыгнула.

Ледяная вода на горячей коже ощущается как укусы муравьев, электричество или удар в солнечное сплетение. Меня словно охватил огонь, и я мгновенно ощутила первозданную чистоту. Первым моим порывом было сделать вдох, но даже в таком состоянии я понимала, что это плохая идея. Я коснулась ногами чего-то колючего и оттолкнулась прямо вверх, где сильные руки подняли меня из глубины. Ловиса и Симона завернули меня в халат и надели на меня тапки, хотя жар согревал меня изнутри. Следующим пошел Мика – туда и обратно, как рыба. Ему едва ли нужна была помощь Кларка, когда он выныривал, шумно выдыхая воздух, как горбатый кит.

Мы все повернулись к Дхану. Он поднял руки.

– Нет-нет. Таймаут. Дхан и замерзшие озера не сочетаются. Кто первый вернется в дом, тот трусишка! – И удрал вдоль фонарей.

В доме Мика потребовал, чтобы мы отдохнули и прислушались к своему телу. Мы так и сделали – улеглись на деревянные шезлонги и, после нескольких секунд борьбы с искушением поболтать, стали наблюдать, что происходит. У моей крови, у внутренних органов, у кожи была вечеринка. Всё было живое и наэлектризованное. Мне хотелось остаться в таком состоянии навсегда, радоваться и сиять, приветствовать каждую свою клеточку, от пальцев на ногах до мочек ушей.

Мика встал примерно через десять минут и вернулся в сауну. Мы пошли за ним, и вскоре после того, как мы устроились, обнаженные, на разных полках, открылась дверь и вошел Дхан.

– Я струсил, знаю, – сказал он. – Но я сходил в душ. Классное ощущение, да?

Никто не ответил.

– Вы пойдете снова?

Ловиса подняла голову.

– Кто хочет пойти снова – того все поддержат. Кого не радует эта идея, может начать разогревать глёг.

Дхан сел на краю лавки, по-прежнему в трусах. Пот капал мне в глаза, так что я не могла разобрать выражение его лица. Моя голова снова упала на полотенце, и я переключила внимание на гораздо более интересный разговор между мной и моей кожей.

Удивительно, насколько быстро нагота стала естественной. Когда Мика встал, чтобы открыть дверь, его пенис заболтался, а у меня даже не возникло желания хихикнуть. Мы все улыбнулись и надели халаты, предвкушая прыжок. Дхан первым вышел из сауны, но не повернул налево в душевую, а открыл заднюю дверь и зашагал в снег.

– Дхан? – спросила я.

– Я не струшу снова, – сказал он.

Все захлопали, а я почувствовала кайф еще даже до того, как мы вышли на улицу. Снова шел снег. Мы спускались по тропинке, еще больше радуясь путеводным огням у ног.

Когда мы вернулись к проруби, Ловиса обратилась ко мне:

– Гаэль, почему бы тебе не прыгнуть первой? Когда вылезешь, можешь вернуться в дом и разогреть глёг. Как тебе?

Я была вполне за. Я не могла дождаться этого ощущения горящей кожи. С необычным для меня восторженным визгом я сбросила халат и шлепки и побежала к проруби. Я не колебалась, потому что знала, чего ожидать. Но я забыла наставление Мики прыгать в центр. Я прыгнула слишком близко к краю, и лед оцарапал мне ноги, зад и лопатки. Ледяная вода заморозила боль, и, только снимая халат, я почувствовала, как по ногам течет кровь.

– Я поцарапалась, – сказала я Ловисе, когда Дхан и Мика вытаскивали Кларка из воды.

Она подняла край халата, и я услышала ее вздох.

– Иди домой. Сейчас же. Забудь про глёг, я займусь им. Как только мы тут закончим, я приду и достану аптечку. Не волнуйся, выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Она мягко подтолкнула меня в плечо, и я сделала то, что мне сказали, – направилась вверх по тропинке, всё еще ощущая себя веселой и живой, несмотря на жжение в лопатках.

Прямо перед тем, как открыть дверь, я оглянулась в направлении круга огней и силуэтов перед прорубью и остановилась. Мне было любопытно посмотреть, решится ли Дхан. Ровно в этот момент огни погасли. Симона завизжала, мужской голос что-то неразборчиво прокричал, и послышался всплеск воды. Смеха и аплодисментов не было, вместо этого стояла тишина, пока Мика громко не выругался. Все звали Дхана. Из-за паники в их голосе меня пробрал такой мороз, который не вызвала бы никакая погода. Я побежала туда, откуда пришла, но меня остановил резкий крик Мики.

– Гаэль! Неси фонарь, быстро!

Дрожа всем телом, я едва повернула дверную ручку, забежала в дом и стала осматривать вешалку и обувной шкаф. На нижней полке стоял мощный, покрытый резиной фонарик. Я схватила его и включила трясущимися пальцами, пока бежала к озеру. Там я увидела всего четверых.

– Что случилось? – крикнула я дрожащим голосом. – Где Дхан?

Никто не ответил. Мика взял фонарь и направил луч в темную прорубь. Он ходил кругами, равномерно и методично осматривая воду. Кларк встал на колени, запустив руку в темноту проруби. Симона повторяла: «Боже мой, Боже мой, Боже мой», всё выше и выше, пока не заговорил Мика.

– Ловиса, отведи ее домой, вызови полицию и скорую, оденься сама и принеси нам теплую одежду. Мы будем искать дальше. Гаэль, помоги ей!

Симону пришлось уводить от озера силком. Мы втроем неконтролируемо тряслись. Фонарь был у Мики, а огни вдоль тропинки погасли, поэтому мы ничего не видели и несколько раз сбивались с пути. Мы ввалились внутрь, шокированные и замерзшие. Ловиса взяла телефон и набрала номер экстренной службы. Я натянула какую-то одежду и бегала, собирая куртки и ботинки, в то время как Симона стояла у камина, дрожа и повторяя: «Он не хотел ждать, я пыталась надеть веревку, он не дал мне, просто прыгнул, я не успела, свет погас, а он просто прыгнул…»

Открывая переднюю дверь, я услышала хлопок, похожий на звук пробки от шампанского. Далеко в небе взрывались фейерверки, их цвета размывались из-за слез у меня в глазах. Где-то вдали били колокола, а я, спотыкаясь, шла к двум фигурам на льду и осознала, что наступила полночь. Началось новое тысячелетие.

Мика, 2001

Облегчение. Я думал, что, когда мы найдем тело, я испытаю облегчение. Не говорите моему психотерапевту, но часть меня по-прежнему считает, что это могло быть так. Факт в том, что мы не нашли его. Ни той ночью, ни на следующий день, ни когда полиция шерстила озеро после оттепели, ни летом, когда я день за днем нырял возле берега и погружался на глубине. Без тела мы не могли провести похороны. Без тела мы не могли получить свидетельство о смерти. Без тела мы не могли попрощаться. Это было совершенно нелепо. Все понимали, что он не мог выжить в воде такой температуры дольше пятнадцати минут, даже без сплошного слоя льда над головой. Симона, хватаясь за соломинку, снова и снова повторяла, какой он хороший пловец. Я прикусывал губу. Будь он даже современным Марком Шпицем, плыть ему было некуда, и его судьба была очевидна.

К всеобщему удивлению, я сдал экзамены. Сдал не на те звездные оценки, которые предсказывали мои преподаватели, но диплом международного переводчика получил. Не могу выразить, насколько хреново это было. Вся жуткая дрянь, случившаяся с января – осуждение друзей, стыд перед семьей, крах отношений с Ловисой, нервный срыв, – всё это было заслуженно. Когда случалось что-то хорошее, вроде получения статуса переводчика, мне становилось еще хуже. В день выпуска я дошел до предела. Ускользнув с фотографирования и банкета с шампанским, я ушел к себе в квартиру, проглотил все до единой таблетки снотворного и болеутоляющего, которые у меня были, и честно попытался запить всё это литровой бутылкой водки.

Спасла меня Ловиса. Конечно же, она. Иногда мне кажется, что она всегда знает, когда протянуть руку помощи. Она наблюдала за мной, и когда я исчез с мероприятия, которое должно было стать одним из триумфов в моей жизни, она поняла, что что-то пошло не так. Она несколько раз позвонила мне, я не ответил, и она вошла в квартиру сама. Мы расстались мирно, и мне не пришло в голову попросить ключ обратно. Она так и не сказала, что именно произошло в тот день, и я не хочу знать мрачных подробностей. Когда я проснулся, она сидела у моей больничной койки, и ее светлое лицо было добрым, как у монахини, – это всё, что я помню.

В некотором роде Ловиса спасла нас всех. Она предложила провести памятную встречу Нового года через два года после смерти Дхана. Раньше никто и думать об этом бы не смог, но, когда мы получили судебное решение относительно его исчезновения, нужно было что-то устроить. Нам нужно было отметить это, попрощаться. Эта мудрая финская женщина предложила Лондон, родной город Дхана. Мы могли бы пройтись по улицам, где он вырос, попробовать карри в Брик-лейн, побродить по рынкам и выпить пинту London Pride в пивной Сохо. Я сбился со счета, сколько раз голос Дхана проводил нам виртуальную экскурсию по его родному городу. И вот, наконец, спустя два года после его смерти, мы собирались поехать туда без него, чтобы почтить память этого человека.

После предыдущих двадцати четырех месяцев мы все были подавлены и эмоционально сломлены, но случались и моменты легкости и смеха. Не могу сказать, что тот Новый год прошел безусловно успешно, потому что все мы были на разных этапах скорби, и каждый делал маленькие нетвердые шаги, боясь взять другого за руку. Я только начал восстанавливаться в финансовом отношении, и по мере того, как мой банковский счет по крупицам рос, мое чувство обиды, так же по крупицам, начинало угасать.

Мы не пошли на Трафальгарскую площадь, не хотели лезть в пьяную возбужденную толпу. Вместо этого мы прогулялись по пасмурным улицам к Лондонскому мосту и посмотрели фейерверки с Южного берега. Ловиса открыла свой рюкзак и вручила каждому из нас миниатюрную бутылочку игристого. После семи месяцев трезвости я заколебался, но отвинтил крышку. В конце концов, это было для Дхана. Зазвонили колокола, возгласы эхом разнеслись по реке, и начался фейерверк. Мы подняли бутылки, крикнули «за Дхана!» и выпили. Мы обнялись, кто-то со слезами, кто-то спокойно, и молча стояли, наблюдая, как небо окрашивается в разные цвета.

На следующий день мы гуляли в Гринвич-парке, фотографировались и разговаривали с большей легкостью, чем это было возможно в течение долгих месяцев. Под ботинками хрустели заледенелые травинки, а от дыхания в воздухе клубились облака.

Гаэль взяла под руку меня и Симону.

– Нам нужно повторить это снова, – сказала она. – Не каждый год, у нас у всех своя жизнь. Но почему бы не раз в два года? Честно говоря, изначально идея Ловисы меня не убедила. Но происходящее пошло мне на пользу, хотя я говорю только за себя.

– Мне тоже, – согласился Кларк, и все мы утвердительно забормотали.

– Так как насчет того, чтобы повторить в 2003-м? Поедем впятером в какое-нибудь приятное место, узнаем друг у друга, как дела, отпразднуем Новый год и помянем Дхана.

– Чудесная мысль, – сказала Симона, ее красивый носик покраснел на холоде. – Мы должны никогда не забывать его и нашу дружбу. Кроме того, я готова на всё, чтобы законно отдохнуть от семьи в рождественский сезон.

Как свежеиспеченные независимые выпускники, мы все согласились с этим мнением. Так всё и началось. Новогодняя традиция – и благословение, и проклятие.

Ловиса, 2003

Кефалония была, вероятно, первым местом, где каждый из нас по-настоящему праздновал Новый год. Мы были впятером, как и в прошлый раз, но теперь это было гораздо менее болезненно. Конечно, на первом плане было горе, но внутренняя опора стала сильнее. Каждый из нас стал счастливее и стабильнее, чем в прошлый раз, когда мы встречались. Я смогла смотреть на Мику без чувства той безнадежной утраты, которая сделала нас обоих несчастными. И, что важнее всего, Симона выбрала место, которое сотворило свое волшебство.

Я читала «Мандолину капитана Корелли», думаю, вы тоже. Роман Луи де Берньера повествует о свете, свойствах прозрачного воздуха и особой мягкости, которую он придает пейзажу. В этом году мы все получали приличную зарплату и решили забронировать виллу, а не номера в отеле. Мне не терпелось сбежать от североевропейской зимы и насладиться солнцем, песком и оптимизмом.

Всё было именно так, как я надеялась. Мы гуляли по скалам и пляжам, ели на верандах местных кафе, дразнили друг друга и удивлялись тому, как далеко мы продвинулись за три года. Нам было около двадцати пяти, и мы думали, что стали взрослыми. Энергия юности подпитывала нас, и, конечно же, мы учились жизни, но счастье – в неведении. Сочетание достижений и бесконечных возможностей поразило меня, когда мы проводили время вместе. Вдохновляющее чувство силы, господства над жизнью, всех свершений, которые нам еще только предстоят. Ждем с нетерпением. Мы заслужили это, не так ли? Мысль о потенциальных возможностях Дхана неоднократно приходила мне в голову, умеряя оптимистичный настрой относительно нашего будущего.

В Кефалонии никто никуда не торопился. В здешних барах и ресторанах, не закрывшихся на зиму, обитали только местные и избранная группа туристов – либо преданные фанаты этого греческого острова, либо компании с программой вроде нашей. Туристическая часть в любом случае не представляла интереса, а в спокойствии греческих городков было что-то волшебное. Толпы покинули остров, но те, кто остался, стали ближе друг к другу. Включая таких чужаков, как мы. Всё, что имело значение, – это «здесь» и «сейчас».

Однажды днем мы собрали хворост и разожгли костер на берегу. Принеся салаты и лепешки, мы пожарили морепродукты и под крепкое красное вино наблюдали, как солнце тонет в море. К нам подкрался вечерний холод, и, хотя Гаэль и Кларк подкинули в огонь еще дров, я замерзла.

Под предлогом того, что мне нужно в туалет, я собрала все наши контейнеры и алюминиевые подносы в большую сумку и побрела по тропинке в сторону нашей виллы. Свежий ветерок трепал мне волосы, а пальцы ног вдавливались в белый песок. К тому времени, когда я добралась до вершины, я уже тяжело дышала и решила сделать перерыв. Я смотрела на море, вдыхая живительный озон, и наблюдала за звездами. Я никогда не была из тех, кто верит, что умершие родственники машут мне с далеких планет, так что я не почувствовала эмоциональность момента. По крайней мере, точно не с точки зрения единственного события, которое объединило нас пятерых.

Внутри виллы было тихо и темно. Я зажгла свечи с цитронеллой от комаров, прежде чем включить свет. На кухне я пустила горячую воду, чтобы вымыть жирную посуду, когда стеклянные двери открылись и вошла Гаэль. Ее лицо сияло от послеполуденного солнца. Она улыбнулась мне, включила стереосистему, и Red Hot Chili Peppers наполнили комнату энергичными звуками.

Двигаясь в такт музыке, мы вымыли всю посуду, столовые приборы и стаканы и сложили всё обратно в шкафы. Потом мы вынесли бутылку с остатками красного вина на террасу, чтобы дождаться возвращения остальных с пляжа.

– Сегодня было чудесно, – сказала я. – Для меня боль никуда не делась. Возможно, она никогда не уйдет. Но она уже не такая всепоглощающая, как два-три года назад.

Мы смотрели на беспокойный океан, позволяя его переливающимся волнам успокаивать нас.

– Ты права. Становится легче. И Симона выбрала прекрасное место, оно тоже помогает. Самое смешное, что Дхану здесь понравилось бы. Представляю, в каком восторге он был бы от костра на пляже, да?

– Хм.

Гаэль покосилась на меня.

– Что такое?

Я не уверена, что спровоцировало меня, но мне хотелось рассказать кому-нибудь.

– Мой психолог предположил, что такие размышления мне не полезны. Представлять, что Дхану бы понравилось или не понравилось, и всё такое. Я не критикую тебя, просто описываю свою ситуацию.

– Хорошо. – Некоторое время она молчала. – Почему твой психолог думает, что это не полезно?

– Я начала осознавать, что есть два разных Дхана. Есть воображаемая, совершенная версия того человека, которым он должен был стать. Прекрасный отец для ребенка Симоны, заботливый муж, верный друг, душа любой вечеринки. А есть реальный Дхан. Мы вспоминаем его через фильтр произошедшей трагедии. Вспоминаем шутника, комика, хорошего друга, который иногда делал плохие вещи. Я только недавно призналась себе в этом и потом поделилась с моим психологом. Она посоветовала мне начать с прощения.

Она выдохнула.

– Мы давно простили друг друга, Ловиса. Это была не наша вина.

– Я говорю не про прощение самих себя. С чего мне нужно начать, так это с того, чтобы простить Дхана.

– Простить Дхана? За то, что он прыгнул?

– Нет. – Я затараторила, чтобы выговориться до того, как остальные вернутся. – Когда мы поехали в Прагу, во мне кипела ярость. Я не показывала этого, потому что это касалось только Дхана и никого иного.

Я глубоко вдохнула ночной воздух, воспоминания сжали мою грудь.

Гаэль, должно быть, почувствовала, что назревает история, поэтому долила содержимое бутылки в наши стаканы, откинулась на спинку кресла и стала слушать.

– Вы с Симоной свободно говорите по-французски, поэтому вы не ходили на занятия. Между собой мы впятером говорили только по-английски. Вы, наверное, не помните, каким плохим был французский Дхана, но могу поклясться: он был ужасен. После того, как он провалил экзамены за первый курс, он обязательно должен был сдать первый семестр второго курса, иначе его бы отчислили. Он попросил меня позаниматься с ним. Дхан был плохим учеником, и я была разочарована его индифферентным подходом. Честно говоря, он видел во мне заучку и решил, что мне нужно слегка расслабиться. Если бы дело было только в этом, в разнице между нашими подходами к учебе и образованию, это не имело бы особого значения. Я знаю, что я заучка, и могу жить с этим.

Я заметила небольшую кучку обрывков, растущую рядом с моим бокалом. Пальцы рвали одну из салфеток, принесенных с пляжа.

– Девочки-заучки – как черепашки. В конце концов они добираются до финиша, – сказала Гаэль.

Попытка была слабая, но шла от сердца. Я улыбнулась.

– Я не думаю, что кто-то еще знал подробности. В конце концов, мы говорим о делах четырехлетней давности. Месье Роша отклонил мою работу по французскому. Он мог бы завалить меня в том семестре, но дал возможность сдать что-то еще до конца года. Вот почему мне приходилось тратить каждую свободную минуту рождественских праздников, переводя совершенно новый текст. За два дня до того, как мы вылетели в Прагу, я отправила ему факсом свою работу. Он принял ее и поставил мне четверку. Эта единственная ошибка снизила все мои средние показатели.

Гаэль так энергично замотала головой, что ее серьги задергались, как щенячьи хвостики.

– Да ладно! Роша не принял твою работу? Я уверена, что запомнила бы. Ты была его любимицей, ярким примером идеального переводчика. Что, черт возьми, ты сделала не так?

Я посмотрела на залитую лунным светом воду. С пляжа до нас донесся взрыв смеха.

– Ничего. Ничего я не сделала не так. Кто-то другой отправил ровно ту же работу за три дня до этого. Меня обвинили в плагиате, и я получила бы двойку, если бы не отправила другой оригинальный текст до конца года.

Мое лицо вспыхнуло от вновь пережитого смущения. Я повернулась к ней, ожидая, что она поймет.

Пазл наконец сошелся.

– Черт побери! Дхан украл твою работу?

– Да. Дхан украл мою работу. Это было несложно. Он знал расписание моих лекций и время, когда я была в библиотеке или у Мики. Всё, что ему нужно было сделать, – это позвонить в дверь и сказать, что он пришел ко мне. Кто-то из моих соседей впустил его. Он дословно скопировал мою работу с ошибками, которые я исправила в окончательном варианте.

– И ты не сказала об этом месье Роша? Он знал, какой ленивой сволочью мог быть Дхан. Все мы знали. Но переписать твою работу и подставить тебя? Это бессовестно.

– Хочешь чаю? Или еще вина? – Я пошла на кухню, не дожидаясь ответа и чувствуя острую потребность подвигаться, походить и снять напряжение. Открытых винных бутылок больше не было, но у нас была бутылка портвейна. Я заварила мятный чай и наполнила два ликерных бокала рубиновым портвейном. Он выглядел даже не рубиновым, вишнево-красным или алым, а был красно-черным, как венозная кровь.

– Вот так. Чай и портвейн вместо вина. Нет, я не сказала Роша, хотя он дал мне возможность объясниться. Сначала я пошла искать Дхана, чтобы посмотреть ему в глаза и заставить признаться, но он уже уехал домой на Рождество. Он не оставил мне выбора, кроме как переделать работу. Я была так зла и обижена! Клянусь, я могла бы убить его.

Гаэль уставилась на меня с возмущенным выражением лица.

– Дхан, должно быть, знал, что ставит тебя в безвыходное положение. Либо ты приняла бы на себя удар, либо разоблачила бы его как плагиатора. Он понадеялся на твою честь и порядочность, чтобы спасти свою шкуру. Что за черт, Ловиса! Нельзя плохо говорить о мертвых, но сделать такое дерьмо!

У меня не было ответа, и я глотнула портвейн.

– Значит, когда мы встретились в Праге, вы впервые увиделись с тех пор, как ты узнала, что он сделал?

Портвейн был сладким и густым по сравнению с вином, но его вполне можно было пить. Я закрыла глаза, представляя ту сцену. Мы фотографировали, идя по Карлову мосту в Праге, и заметили, что оторвались от остальных. Это был подходящий момент, чтобы припереть его к стенке.

– Он рассмеялся, Гаэль. Он правда рассмеялся. Он сказал, что знает, что это, цитирую, «немного дерзко», но у меня настолько хорошие оценки, что одна проваленная работа не особо повредит. Я попыталась объяснить, какое влияние это могло бы оказать на мою карьеру, если бы я не провела Рождество сидя над новым переводом. Он поаплодировал мне и сказал, что не сомневался, что я что-нибудь придумаю. Ему было всё равно. Пока его задница была прикрыта, я могла идти к черту.

Мой голос немного сорвался, и я пожалела, что порвала ту салфетку.

Мы долго сидели в тишине, глядя на море, но мыслями оставаясь в прошлом. Голоса приближались вместе с хихиканьем и пением.

– Похоже, они допили вино, – улыбнулась я.

Гаэль дотянулась до моей руки.

– Спасибо, что доверилась мне. Сожалею, что тебе пришлось пройти через такой дерьмовый опыт. Твой психолог прав. Ты должна простить его, но, будь я на твоем месте, мне бы понадобилось на это очень много времени. Ты хороший человек, Ловиса.

Но хорошей я не была.

Кларк, 2005

В 2005-м у нас был совершенно другой праздник, потому что я был организатором и мы собирались в Берлин. Я ждал этого намного сильнее, чем путешествия в Кефалонию. Проблем с языком не было – я говорил по-немецки уверенно, если не со стопроцентной точностью. Особенно меня радовало, что ожидался городской молодежный отдых в оживленном месте, а не очередной пенсионерский тур на какой-то остров. Конечно, Дхан мертв. Но мы-то нет. Мы живы, мы собираемся вступить в новые двадцать четыре месяца, полные возможностей. Новый год должен быть возможностью для надежды и оптимизма, для того, чтобы отпустить прошлое. И если это включает в себя ночные клубы, танцы, выпивку и, возможно, наркотики, тем лучше.

Вторая вещь, которую я ввел в тот год, – правило «плюс один». Если бы мы сосредоточились только на нас пятерых и на пропавшем шестом, мы бы никогда не сдвинулись с мертвой точки. Я предложил позвать других важных для нас людей, главным образом потому, что хотел выжать из общения с Хуанитой всю радость до последней капли. Такие женщины, как она, никогда не задерживаются надолго. Сначала они с тобой повсюду, вы чувствуете сильные эмоции и страсть. Потом им становится скучно, и они переходят к следующему приключению, даже не оглядываясь. Вот почему на этот раз я хотел включить в компанию незнакомцев. На мое предложение никто не откликнулся. Я думал было, что идея не прокатила, но в итоге Гаэль пригласила свою сестру. Да! Есть динамика – и всё меняется.

Слушайте, Берлин – это нечто! В отдаче этого места есть анархический оттенок, ощущение, что может случиться что угодно. Неудивительно, думаю, для города, который был разделен и воссоединился вновь. Через шестнадцать лет после падения стены остались физические следы ее присутствия. Но что насчет людей? Любимые, друзья и соседи годами были оторваны друг от друга, пока однажды ночью преграда не была уничтожена. Как адаптироваться к таким глобальным переменам? После того, как первый восторг угас, адаптация вряд ли проходила легко. Люди меняются в разлуке, справляясь с изменившимися обстоятельствами, привыкая к свободе или ее отсутствию. Когда люди развиваются с разной скоростью, внезапное объединение должно стать шоком для обеих сторон. Думаю, некоторые задавались вопросом, разумно ли ожидать, что две страны станут единой за одну ночь. Воссоединения не всегда приносят радость.

Мы избегали туристических достопримечательностей и болтались в причудливых маленьких художественных галереях и барах с живой музыкой. Сестра Гаэль, Орла, была настоящим глотком свежего воздуха, она всегда предлагала обходной путь, чтобы посмотреть граффити, работы уличных артистов или поэтический баттл. Мы ели в «Биркеллере» и ходили по ночным клубам до трех часов ночи, а потом брели домой и покупали пончики. Хуанита танцевала так круто и с таким энтузиазмом, что гипнотизировала всех, кого встречала. Два новых лица в нашей группе сработали как приправа в супе. Всемером даже лучше, чем впятером.

В канун Нового года мы вместе готовили ужин в снятой мной огромной квартире. Затем мы вышли на улицу и желали всем Guten Rutsch в Новый год. Мы отсчитывали секунды до полуночи и танцевали на одной из площадей. Потом мы разошлись. Тусовщики – я, Хуанита, Мика и Орла – хотели пойти в клуб. Девочки не были в восторге от этой идеи, а я не был в настроении их уговаривать. Пытаться осчастливить всех – дело неблагодарное. Кислое выражение лица Симоны в последние два дня практически вывело меня из себя. Несколько раз я спрашивал себя, почему мы, кучка неудачников, снова занимаемся этим, в то время как я мог бы быть совершенно счастлив и без них.

Я имею в виду, что люди растут. Нам было около 20, когда мы встретились, и за эти три года, да, наша связь стала крепче, чем у многих. Я полагаю, что если бы Дхан не умер той ночью, наши пути постепенно разошлись бы. Это совершенно естественно, понимаете? Возможно, мы бы встречались время от времени, промежутки между встречами становились бы длиннее, качество этих встреч ухудшалось бы, пока физическая связь просто бы не иссякла. Мы всё еще могли бы следить за жизнью друг друга через отфильтрованную версию, представленную в социальных сетях. Никакого чувства вины за испарившуюся дружбу. Просто иллюзия близости, обеспеченная расстоянием. Кто бы на такое не согласился?

Может, кто-то бы и не согласился. Ловиса – наша «мамочка», поддерживающая наши пятисторонние отношения, как искусственное легкое. Дни рождения, успехи, переезды, неудачи и любовные дела – всё это заслуживает напоминания или сообщения. Без нее наша связь зачахла бы и умерла, как свежесрезанные цветы на кладбище.

Как у всех мам, у нее есть свой любимчик. Никто не будет отрицать, что это Симона. Любимое дитя зарабатывает свое место добродушным обаянием или беспомощностью. Симона использует последнее. Вечно неуверенная, сбитая с толку, раздражительная и уязвимая, Симона использует любые уловки, чтобы заставить нас всех броситься ей на помощь. На это клюют все, кроме меня. Даже Гаэль снисходит к ее выходкам, но я думаю, что она видит всё насквозь. Почему Симона, местная жительница, не смогла справиться ни с одним практическим действием, необходимым для поступления в университет, так, чтобы кто-то из нас не вел ее за руку?

Женщина она красивая, это правда. Все оборачиваются, когда она входит в комнату. Но она как питайя. Привлекательна снаружи, вроде бы полезная, но внутри всё безвкусно. Может быть, даже немного кислит при втором укусе. Симона манипулирует и хитрит, настраивает людей друг против друга. Классическое поведение младших братьев и сестер, по словам Гаэль, а уж она-то знает. Если этого сдерживающего фактора недостаточно, я должен предупредить вас, друзья мои, что Симона относится к худшему типу европейских снобов.

Это всё мое обостренное чутье, которое я развил до высокой степени точности, будучи американским экспатом. Или, если смотреть их глазами, иммигрантом. Чувство, когда тебя оценивают. Взгляд с ног до головы, фокус внимания на том, что больше всего не устраивает, фальшивая улыбка, комплимент по поводу того, насколько хорош мой французский (с молчаливой оговоркой «для американца»). Использование швейцарского французского сленга, чтобы исключить меня из разговора.

Да уж, был там, всё испытал, получил футболку участника. Я решил быть вежливым с Симоной, но старался ее избегать. И что в итоге? Она начинает встречаться с моим соседом по квартире. Я прихожу домой – она там, повисла на нем, как шарф. Они вдвоем на диване, ее ноги на его ногах, ее рука за головой, чтобы этак приподнять грудь. И, конечно же, то, что творилось ночью. Звуки бесконечных занятий любовью. Так несущественно, когда ты сам встречаешься с кем-то. И так ужасно, когда тебя заставляют это слушать.

– Привет, Кларк! Если ты проголодался, мы приготовили сырное суфле. На кухне еще много осталось.

Засуньте себе это суфле знаете куда, леди, – подумал я.

– Я только что поел, ребята, но спасибо, – сказал я.

Что касается Дхана, то он был под какими-то чарами. Улучив редкую минутку, когда Симона была не у нас, я спросил у него, что он думает по поводу долгосрочности этой интрижки. Я выбрал не лучшее время. Он пытался перезагрузить компьютер и был немного не в себе.

– Симона? Да ну. Слишком требовательна к обслуживанию. Что не так с этой операционкой? Дерьмо!

Он почесал затылок, а потом заметил, что я всё еще здесь.

– Нет, приятель, это просто секс и немного разнообразия. Самое интересное начинается, когда она надевает тот комплект…

Его свист превратился в хмурый взгляд, когда он уставился на экран.

– Сорок минут на перезагрузку? Это шутка такая?

Я видел, что он не думает о нашем разговоре, поэтому не стал продолжать.

Пару дней спустя было солнечно, я направлялся к университетскому городку, любуясь на горы по другую сторону озера. В такие дни я не мог поверить своему счастью. Как давно я хотел изучать языки в многонациональном европейском городе! Прямо здесь, прямо сейчас я жил мечтой. Женевское озеро отражало чешуйчатый узор тонких облаков, наполняя меня иррациональной радостью. Что-то в воде привлекало меня. Озёра, океан, реки, что угодно, я любил их все. Я пробежался по своим языкам. L’eau, el agua, das Wasser… и засомневался. Das или der Wasser? Я уже должен знать такие элементарные вещи. Вспомнив, что я хотел взять в библиотеке несколько детских книг и поработать над своим немецким, я отвел взгляд от озера и направился в университет.

Вдруг рядом со мной из ниоткуда возник Дхан.

– Привет, здоровяк, у тебя есть полчаса?

Его улыбка и блестящие глаза говорили, что он что-то задумал. Снова и снова он убеждал меня уйти с лекций, пропустить занятия и пойти к нему выпить пива, покататься на лодке или отыскать какой-нибудь еще источник острых ощущений. Дхану было трудно отказать.

– Смотря что ты хочешь. Мне никуда не нужно до четырех, поэтому я иду в библиотеку.

– В библиотеку? Есть идея получше. Пойдем со мной в магазин. Мне нужен твой совет.

Он положил руку мне на плечо и повел меня с территории университета. Мы проехали пару остановок на автобусе, Дхан без остановки рассказывал о комедийном шоу, которое он смотрел накануне вечером. Мы вышли в Монту, в самом сердце района Паки. Он повел меня по неизвестному переулку, показывая, чтобы я шел за ним. Паки, как и все европейские кварталы красных фонарей, – это смесь крутизны и грязи. Этот конкретный угол определенно был грязным, со стриптиз-клубами и заведениями для приватных танцев через каждые двадцать метров. Дхан остановился и указал: «Здесь!»

Секс-шоп. На витрине латексные костюмы, от одного взгляда на которые можно подцепить какую-нибудь инфекцию. Я остановился, чувствуя неприятное напряжение в плечах. Всё это было неправильно.

– А зачем, собственно, мы сюда идем?

– За кое-каким комплектом. В качестве подарка на день Святого Валентина Симона пообещала мне, что наденет любой костюм, который я ей куплю. Вот почему мне нужен твой совет. В моем воображении только набор клише из мягкого порно, так что я склоняюсь к дерзкой француженке. Представляешь, с ее-то акцентом?

Мне стало тошно, и я почувствовал привкус желчи в глотке.

– Прости, чувак, я таким не занимаюсь. Вообще не занимаюсь. Может, если ты собираешься прикупить наряд, чтобы разнообразить сексуальную жизнь всякими извращениями, стоит взять на шопинг свою девушку.

Я развернулся и быстро ушел оттуда. Дхан кричал мне вдогонку, но я не обернулся. Просто не мог обернуться. О чем, черт возьми, он думал?

Может быть, я вспоминал всё это дерьмо в половине седьмого утра после трехчасового сна, потому что слышал, как кто-то занимается сексом. Вывалившись из ночного клуба и поймав такси обратно в берлинскую квартиру, мы с Хуанитой легли спать где-то после трех ночи, как поют Dead Kennedys, слишком пьяные, чтобы трахаться. Всем было очевидно, что Орла с Микой поладят, и я был рад за него. За них обоих. Но звуки страсти из соседней комнаты в предрассветной тьме вернули меня в ту маленькую комнату в Женеве, когда я слушал визги и стоны, сжимая кулаки и подгибая пальцы ног, прижимая подушку к голове. Впервые за многие годы у меня снова всё сжалось внутри.

Хотя тогда я не мог признаться в этом, часть меня понимала, что это за чувство. Как человек, который переспал почти с половиной людей в нашем потоке, а также с некоторыми курсом старше и младше, я обладал определенной репутацией. Но слыша, как мой сосед и его девушка играют в хозяина и служанку, я завидовал.

Симона, 2007

Понятия не имею, что бы я делала без Ловисы. Она была рядом со мной при каждом значимом событии моей жизни, начиная с 1997 года. Как я справлялась до того, как мы подружились, я уже не помню. Странно думать, что мы встретились всего десять лет назад, – настолько тесно переплелись наши жизни. На самом деле, мало кто так много пережил в столь юном возрасте. Смерть моего любимого и ее друга, моя прерванная беременность, разрыв Ловисы с Микой, наш выпускной, общая квартира, когда мы только начали работать. Она была свидетельницей на моей свадьбе, на ее же плече я плакала во время развода. Она была сестрой, которую я всегда хотела. Мои биологические сестры, обе старше меня, поверхностны и эгоистичны. Я не думаю, что они заботятся о ком-то, кроме себя, хотя они в очень хороших отношениях с зеркалом в ванной.

Совместная встреча Нового года через раз была идеей Ловисы. Несмотря на то что мне не нравилась идея разделять горе всякий раз, когда приближалась годовщина, их общество утешало и успокаивало меня. В 2003 году на Кефалонии мы больше смеялись, чем плакали. Для швейцарца есть что-то волшебное в пребывании на острове. Несмотря на то что было слишком холодно для купания, большинство дней мы провели на пляже. Солнце, море и необыкновенное освещение действовали как терапевтическое средство, оно окрыляло всех нас, разглаживало морщины и фокусировало внимание на настоящем, а не на прошлом. Мы были, как говорят, в моменте.

В Берлине в 2005-м было не так весело. Присутствие двух незнакомцев меня смущало, а наркотики были для меня проблемой. Кларк всегда экспериментировал с препаратами. Возможно, он ищет что-то, что сделает его счастливым. Лично я не люблю терять контроль. Кроме того, если все вокруг обкурены или под кайфом, или как там они это называют, я оказываюсь за бортом. Еще и властолюбивая сестра Гаэль прилипла к Мике, и компания разделилась на парочки и на одиночек. Вдобавок ко всему я не люблю немецкую кухню.

Еще одна вещь, которая испортила мне поездку, – это секс на одну ночь у Мики. Я была о нем лучшего мнения. Мы все знаем, что у Кларка зуд в промежности, но чтобы Мика? Очень разочаровывающее поведение. Похоже, Ловису это не беспокоило, а если и беспокоило, то она хорошо это скрывала. Я часто задавалась вопросом, почему она не пытается восстановить их отношения. С другой стороны, его интерес к случайному сексу означает, что он ни с кем не встречается всерьез. Мика не из тех парней, что изменяют девушке.

В 2007 году должна была наступить очередь Гаэль организовать новогодние мероприятия. Правда, мы все увиделись в сентябре на десятилетней встрече выпускников. Я не хотела идти туда, несмотря на то что только нам с Ловисой из всего потока не нужно было никуда ехать. Встречи выпускников – это, по сути, соревнование. Кто успешен, кто хорошо выглядит и добился большего? Все сравнивают, хвалят, а после встречи критикуют. Я совсем не горела энтузиазмом. Честно говоря, я была в ужасе от каждой предстоящей минуты. Как оказалось, мне не стоило беспокоиться, потому что рядом была Ловиса.

Первые несколько лет после университета мы с Ловисой жили в одной квартире. Когда я решила купить себе жилье, она переехала подальше от Женевы, чтобы сэкономить деньги. Моя первая квартира была маленькой, но места было достаточно, чтобы в кабинете мог разместиться гость. Квартира Ловисы была больше, но, как по мне, слишком далеко от города. Поскольку у нее были свободная комната и диван-кровать, она предложила два места для ночлега тем, кто успеет попросить первым. Мои отношения с Кларком никогда не были легкими, а Гаэль, как правило, выпивала больше, чем мне было комфортно, поэтому я позвонила Мике. Просто дружеский жест. Он поблагодарил меня, но сказал, что уже забронировал отель, чтобы еще поработать. Так что я вместо встречи гостей пошла покупать платье.

Мы впятером договорились выпить перед встречей, посидеть в гостиной у Ловисы, посмотреть фотографии и вспомнить имена наших одногруппников и связанные с ними скандалы. Мы пили коктейли и строили предположения о предстоящем вечере. Ловиса выглядела потрясающе в черном бархатном платье с длинными перчатками и прозрачной накидкой, ее светлые волосы были высоко собраны. Остальные трое, включая Гаэль, надели смокинги. Хотя я понимаю нежелание соответствовать гендерным стереотипам, не могу сказать, что ее округлые формы идеально подходят для резких линий костюма. У меня было винтажное платье от Dior из шелка цвета шампанского, а бриллианты, колье и серьги Cartier я позаимствовала у сестры, чтобы окончательно быть неотразимой.

Выражение лица Мики сказало всё, что мне нужно было знать. Я буду не только самой стильной женщиной, но и самой популярной – и всё это в окружении настоящих друзей. Предстоящий вечер стал казаться не такой тяжкой обязанностью. Мы выпили друг за друга по «Космополитану» и взяли такси до места встречи – отеля на озере. Вечер был прекрасен. Несмотря на конец сентября, было достаточно тепло, чтобы сидеть на террасе. Я пила шампанское, обнимала старых друзей, принимала комплименты, задавала вежливые вопросы и даже пару раз потанцевала. Гаэль почти не садилась – она кружилась, отплясывала джиттербаг и демонстрировала свое мастерство в ирландских танцах. Кажется, ей было очень весело, и каждый раз, глядя на нее, я не могла сдержать улыбку.

Когда вечеринка начала утихать, мы с Ловисой нашли столик на террасе, а Гаэль удалось достать неоткрытую бутылку шампанского. Уставшие и счастливые, мы сидели и улыбались друг другу, а в воде отражались огни Женевы.

– С тобой сегодня было очень весело, – сказала я Гаэль. – Ты прямо стала душой вечеринки.

– Это правда, – согласилась Ловиса. – Это, видимо, что-то британское. Твоя энергия заполняет пустоту.

Мы на мгновение замолчали, обдумывая слово «пустота». Оно могло бы испортить момент, но тут Гаэль заговорила.

– Спасибо! Было очень весело. Я пока не нашла с кем перепихнуться, но ночь только начинается, и я уже спросила у бармена, когда он уходит с работы. Кажется, у Кларка там всё складывается с этой датской амазонкой. Она не в его весовой категории, но пожелаем ему удачи.

Гаэль и Кларк постоянно искали секса. У них, казалось, не было других целей, кроме как просто с кем-нибудь переспать. Я покачала головой, не понимая, почему это было для них так важно, и оглянулась на пустеющий танцевальный зал отеля. Люди шли домой или отправлялись на афтепати. Мику обычно легко заметить в толпе, но сейчас его нигде не было видно.

– Где Мика? Он уже ушел? – спросила я, зевая.

Гаэль покачала головой.

– Типичный чертов Мика. Он сидит в углу и разговаривает с такими же скучными мужчинами. Ловиса, ты, наверное, уже заметила, но Бернадетт – та рыжая в комбинезоне – призналась мне, что без ума от Мики. Сказать ей, чтобы отвалила?

Ловиса подняла голову и рассмеялась, распуская волосы.

– Конечно нет! Мои отношения с Микой уже в прошлом, но я всё еще люблю его, как люблю и всех вас. Я хочу, чтобы он был счастлив. Он должен веселиться, танцевать, смеяться, заниматься сексом. Видит бог, хоть кто-то должен. Я-то не слишком в этом преуспеваю.

Я рассмеялась, но чувство вины пригасило радость. Мика разорвал эти отношения из-за меня. В горе и панике первых недель 2000 года я была безнадежна в том, что касается практических вопросов. Именно поэтому я шестнадцать недель носила ребенка Дхана, хотя знала, что я не в состоянии рожать. Ловиса организовала аборт и все последующие консультации. Католическая совесть Мики этого не выдержала. Все раны после смерти Дхана, после расследования и мрачных месяцев неопределенности постепенно затянулись, но наше с Ловисой решение прервать нежелательную беременность разбило их отношения на тысячу осколков.

– Я тоже, – сказала Гаэль. – Обычно я не даю обещаний на Новый год, но в этом году я намерена больше заниматься сексом.

– А что с той голландкой, которая тебе нравилась? – спросила я. – Казалось, она идеальна для тебя.

– Мариеке? Она и была для меня идеальна. С точки зрения секса 2006 был урожайным годом: в Амстердаме была она, а в Брюсселе – Стефан. С ним был классический служебный роман, он редактор газеты, с таким сексуальным интеллектом, перед которым я не могу устоять. Мы тискались в лифте, занимались сексом на столе, перепробовали всё и вся. Потом они оба вернулись к своим женам.

– Жаль, – сказала я. Меня всегда удивлял подход Гаэль. Она никогда не смотрела в меню и не принимала обдуманных решений. Она относилась к любви как к фастфуду, хватала его, когда была голодна, и выбрасывала остатки.

– А мне не жаль. Горячий секс добрых семь месяцев с подтянутой женщиной и страстный трехмесячный роман с боссом? Да чтоб в 2008-м было еще больше такого!

Мы чокнулись бокалами и повторили ее желание, а потом замолчали, слушая веселый шум гуляк, выходящих из отеля. Мне не давала покоя пара вопросов, и в расслабленной дружеской атмосфере казалось уместным их задать.

– Гаэль, тебе не нужно отвечать, если не хочешь, но я хочу понять, как ты идентифицируешь себя. Ты бы описала себя как бисексуалку? Или ты натуралка, но интересуешься лесбиянками? Или наоборот? В любом случае, это не важно, я просто пытаюсь понять, как ты видишь саму себя.

Гаэль ласково улыбнулась мне.

– Наша Симона, Королева Раскладывания по Полочкам. Как я идентифицирую себя? Я просто не привередливая. Выпьем, девчонки!

На следующий день я поздно встала и прихорашивалась добрых полчаса, прежде чем сесть на трамвай к Ловисе. Мы планировали позавтракать все вместе. В квартире были только Гаэль и Ловиса. Кларк не вернулся прошлой ночью, и мы обменялись понимающими взглядами. Мика не отвечал на звонки, так что, возможно, у рыжеволосой всё получилось. Я старалась не придавать этому значения. Если Ловиса могла это принять, то и я должна.

Гаэль приготовила кофе, а Ловиса – паннукакку, или финские блины, и мы вышли прогуляться по солнечным осенним улицам Женевы. Мы прошлись по старому городу до площади Нуве и парка Бастионов, где провели так много часов, будучи студентами. Деревья меняли цвет, было свежо. Мы бродили по колоннадам, между гигантскими шахматными досками и вдоль Стены Реформации, вспоминая, кто что делал, с кем и где.

– Помните, как мы втроем пошли к Берлинской стене? Эти бесполезные мужики тогда тоже не смогли выбраться из постели в то утро. Но стена производила впечатление.

Ловиса с грустным светлым лицом, глядя на фотографирующих туристов, нахохлилась.

– Я помню. Она впечатлила всех нас. Шрам посреди города, посреди страны. Шрамы – это не всегда плохо. Иногда они действуют как напоминание, усвоенный урок. Не то чтобы Берлин когда-то забудет это.

Я немного вздрогнула и поплотнее закуталась в шарф. Мы пошли к озеру, каждая погруженная в свои мысли.

– Гаэль? Можно вопрос?

– Снова о моей сексуальной жизни?

Я улыбнулась и покачала головой, спрашивая себя, действительно ли я хочу поднимать эту тему здесь и сейчас.

– Нет. Не про секс.

– Тогда давайте, мадам. Что вы хотите знать?

Я старалась говорить легким тоном.

– Той ночью. Когда ты прыгнула в озеро во второй раз, ты поранилась, да? Поцарапала ноги сзади. У тебя остались следы?

Улыбка Гаэль потухла, когда она подумала об этом.

– Нет, это была легкая царапина. – Она толкнула Ловису плечом. – Я помню, ты сказала мне, что оно выглядит хуже, чем есть на самом деле, и ты была права. Задняя сторона ног, попа и плечо ободрались об лед, но не сильнее, чем при падении на асфальт. Зажило гораздо быстрее, чем всё остальное.

Мне не требовалось уточнять, что означает «всё остальное».

Ловиса покачала головой.

– Я помню, что было много крови. Из-за этого было намного сложнее объяснить всё полиции. Мы были такими глупыми.

Она взяла нас под руки, и мы пошли по набережной, как стена, скрепленная взаимной привязанностью.

Мое уважение к этим двум женщинам побудило меня продолжить.

– Знаете, у меня есть шрам.

– Шрам с той ночи? – спросила Гаэль.

– Или ты имеешь в виду эмоциональный? – спросила Ловиса. Ее голос был полон нежности.

Мое горло внезапно сжалось, я остановилась, слезы потекли из-под плотно закрытых век. Я попыталась вытереть их перчатками, но пролилось еще больше. Гаэль стряхнула кленовые листья со скамейки в парке, и мы сели, я посередине.

Я не пыталась говорить. Я сняла перчатки и просто расстегнула ремешок часов, протянув им правую руку. Чуть ниже запястья белели две отметины, словно головастики плыли по предплечью. Ловиса взяла меня за руку, вопросительно наклонив голову.

Я отрывисто объяснила, пытаясь проглотить набегающие еще и еще слезы:

– Эти следы от ногтей Дхана. Когда он подошел к проруби, я попыталась остановить его. У него не было страховочной веревки, поэтому я схватила его за правую руку и потянула назад. Он был мокрым, потным, и я не могла крепко ухватиться. Он вырвался из моей руки. Вырвался так, будто мы дрались. Он впился ногтями и практически раздавил мою руку, чтобы я отпустила его. После этого остался уродливый синяк, но по сравнению с другими травмами я его почти не заметила. Шрамы от глубоких царапин видны до сих пор. Я не могу понять, почему он это сделал.

Я сглотнула и снова надела часы. Они обе наклонились ко мне, чтобы утешить.

– Хорошо, – сказала Ловиса. – Предположим, он правда дрался. Не с тобой. Со своим страхом. В конце концов он решил, что не может не поучаствовать, собрал всё свое мужество и решил прыгнуть в озеро, пока не передумал. Ты попыталась остановить его, и в панике и возбуждении он не осознавал своей грубости.

– Это возможно, – сказала Гаэль. – У тебя нежная кожа, как у персика. Синяк останется, если я просто ткну тебя пальцем в руку. – И она ткнула меня пальцем.

Я не могла улыбаться.

– Ты не видела его лицо, Гаэль. В этот момент он ненавидел меня.

– Слушай, я не защищаю этого тупого ублюдка. Он прыгнул в озеро, как сумасшедший, и в итоге погиб. Мы все знаем, что Дхан сам виноват.

– Так и есть. Я пытаюсь сказать, что это было нечто большее, чем опьянение. Он был так решителен, так безжалостен… Ох, я не могу объяснить. Тебя там не было.

Гаэль опустила лицо и убрала руку с моего плеча.

Я протянула руку и коснулась ее пальто.

– Прости, это неправда, я имела в виду…

Ловиса вложила свою руку в перчатке в мою.

– Симона, мы никогда не узнаем, что было у него на уме в ту ночь, и попытки угадать его мысли только мешают нам двигаться дальше. Мы еще не оправились от того, что произошло, потому что прошло всего семь лет. Подобные моменты настигают нас, когда мы меньше всего этого ожидаем, и с большей вероятностью будут повторяться, когда мы все вместе. Мы всё понимаем. Так, у меня замерзла спина. Давай найдем кофейню и согреемся. Что скажешь, Гаэль?

Гаэль вскочила на ноги.

– Я скажу: к черту кофейню! Я хочу найти старинный винный бар и выпить бутылку их самого дешевого урожая. – Она протянула мне руку, чтобы поднять меня на ноги. – Пойдем, выпьем белого вина и съедим непристойное количество сыра. Это единственный способ избавиться от похмелья.

В январе у меня появилась возможность поработать синхронным переводчиком в ООН вместо кого-то, кто ушел в декрет. Работа, которую я всегда хотела. Я не могла упустить ее. Я работала как сумасшедшая, читая весь справочный материал, изучая стиль каждого из ораторов, медитируя, чтобы улучшить свою концентрацию, и была незабываемо очаровательной для всех в отделе. Это сработало. Три месяца спустя руководитель отдела переводов предложил мне постоянную работу и несколько собственных проектов. Я согласилась на работу, но отказалась от проектов, сославшись на мужа. Я не упоминала о разводе и всё еще носила обручальное кольцо. Те же женщины вели себя доброжелательнее, когда думали, что я замужем. Кроме того, у кольца было дополнительное преимущество— оно отваживало мужчин. Но не всех – некоторые видели в этом вызов.

Всё, чего я хотела, – это хорошее место для проживания и работа, в которой я преуспеваю. Мужчины всё только портили. Во всяком случае, о романтике я думала в самую последнюю очередь. В своей жизни я любила только одного человека, и так будет всегда.

Кларк, 2009

Десять лет. Эта дата точно обещала быть странной. Я обдумывал идею пропустить этот раз, потому что я женат всего год и я люблю проводить время с женой. Честно говоря, я чертовски уверен, что некоторые из моих друзей перекладывают слишком много ответственности за свое нынешнее дисфункциональное поведение на смерть своего друга, случившуюся десять лет назад. Перспектива, народ, понимаете? На определенном этапе всем нам придется жить дальше. Кому-то из нас уже приходится.

Кэсс знает о традиции и о том, как она возникла. Поскольку она самая крутая женщина на планете, она сказала мне ехать. Они со своей регби-компанией устроят вечеринку в чьем-то доме в Эрлс-Корт, как и каждый год. Одна из вещей, которые мне нравятся в этой женщине, – это то, что она не знает, что такое пассивная агрессия. Если Касс говорит «всё в порядке», значит, всё в порядке. Если это не так, она скажет прямо. Однажды я хотел, чтобы она пошла со мной на лекцию в Festival Hall, посвященную народу хайда-гуай, их культуре и языку. Она сказала, что ей это понравится так же, как мне пойти в паб «Три великих короля», чтобы посмотреть, как Валлаби играют со Спрингбоками. Я всё понял. Я пошел на лекцию в одиночестве и законспектировал ее, в то время как она сидела в пабе и смотрела регби.

Она занимается своими делами, я занимаюсь своими. И одно из моих дел – это встреча каждого второго Нового года с друзьями по универу. Я подозреваю, что этот раз вполне может быть последним.

В 2009-м организовывала всё Симона, хотя была очередь Гаэль. Но она выпала из-за встречи выпускников. Гаэль не жаловалась. Она никогда не жалуется. Какая-то часть меня считает, что мы с Гаэль – близнецы, разлученные при рождении. Если бы я был женщиной, я хотел бы быть Гаэль. Она просто всё понимает. Ты можешь сказать ей что угодно, и она не осудит тебя. Касс думает, что я тайно влюблен в нее, но всё же говорит: «Поезжай на Майорку со своими друзьями!» и не сходит с ума из-за этого. Я не влюблен в Гаэль, но я люблю ее. Вроде как сестру, которую ты защищаешь и о которой заботишься, и всё такое. Хотя она последний человек, который нуждается в защите.

«Майорка», – сказала Симона. «Ни за что!» – сказали мы. «Вы офигеете», – сказала она. Нет, зная Симону, она, наверное, сказала что-то вроде «Я думаю, вы будете удивлены», потому что она окончила пансион благородных девиц. Она была права. Когда я отправляюсь в классное место, я рассказываю об этом: «Эй, народ, я нашел этот отличный бар, прикольный ресторан, крутой остров! Вам стоит это увидеть». Я никогда никому не рассказывал о Дейе, кроме Касс. Никто, кроме нас и местных жителей, никогда не должен знать об этом волшебном, нетронутом, причудливом уголке острова. Иначе все придут и всё испортят, а поэты, и художники, и танцоры уйдут неизвестно куда.

Мы арендовали так называемую «финку» – что-то вроде бывшего фермерского дома с бассейном и тропинкой к морю. Пляж не был частным, хотя, глядя на него, вы могли так подумать. Дом стоял на мысе, и из каждого окна открывался вид на море, а брызги морской воды, разбивающейся о скалы, гипнотизировали, как фейерверк. Мне очень понравилось. Как и со всем, что мне нравится, я хотел поделиться этим с Кэсс, но она была в пабе в Кенсингтоне. В том же году Симона приехала с парнем – Жаком. Он вписался так, как будто мы знали его десять лет. Она должна была остановиться на нем. У мерзкого ублюдка, за которого она в конце концов вышла замуж, были миллионы, три дома и двое детей-подростков, но Жак… Реально, Жак умел играть на саксофоне.

Парни, жены, братья и сестры, мне пофиг. Но в том же году Гаэль пригласила своих родителей. Мы всегда говорили, что можем приехать с кем угодно, но серьезно, родители? Втайне мы все боялись, что нам придется держать себя в руках в присутствии старшего поколения, и про себя бормотали, что она слишком много себе позволяет. Кевин и Ифа оказались потрясающей компанией. Они оба были невероятными рассказчиками, и за каждым приемом пищи мы помирали от хохота. Они интересовались всеми нами и не боялись задавать прямые вопросы. Когда я показал Ифе фотографию Кэсс на телефоне, она поинтересовалась, собираюсь ли я жениться на ней. Когда я сказал, что не уверен, что готов остепениться, она рассмеялась.

– Ну, молодой человек, если то, что я слышала, правда, у вас должны быть весьма натренированные ноги, чтобы гулять еще!

Мика так смеялся, что аж заплакал.

Еще одна вещь, благодаря которой всё прошло как надо, – это музыка. Эта парочка, Кевин и Ифа, умели заставить всех нас и смеяться, и плакать. Владелец местного бара тоже был ирландцем, из Керри, и принял их как своих с первого же вечера, когда мы пришли. Кевин играл на гитаре, Ифа пела, Гаэль удивила всех нас своей игрой на ирландском барабане. Жак присоединился со своим саксофоном, и результат получился эклектичным и причудливым – лучшее развлечение за много лет. У нас была самый веселый Новый год, и мне было стыдно за мысль, что он должен стать последним.

Естественно, я ожидал, что Симона разозлится и помрачнеет, – ведь в центре внимания были другие люди. Но она не разозлилась. Она смеялась и хлопала вместе со всеми, как будто довольная происходящим. Кто знает, может, так и было. Возле бассейна я надел солнечные очки и притворился, что читаю, одновременно наблюдая за представлением. Она рассмеялась в ответ на какой-то комментарий, который прошептал ей Жак, провела пальцем по его груди, проскользнула мимо нас, прыгнула в воду, вылезла мокрая и блестящая, и, светясь влажным купальником, всё еще прилипшим к телу, предложила нам еще сангрии.

Я распознал этот ход. Она намеревалась соблазнять. Но не Жака и точно не меня. Она нацелилась на Мику. Бедный ублюдок!

Однажды, когда мы еще учились в университете, я просидел свою первую утреннюю лекцию, осознавая только то, что у меня вот-вот начнется адская мигрень. Я пошел домой, задернул шторы и лег в постель полностью одетый. Думаю, я провалялся около трех часов. Когда я проснулся, то ощущение ваты в голове всё еще присутствовало, но боль утихла. Была середина дня, и Дхана с Симоной еще несколько часов не ожидалось дома. Я сбросил одежду и, ступая как можно мягче, чтобы не тревожить голову, пошаркал на кухню за стаканом воды.

Как только я повернул за угол, я услышал ее голос. Я остановился, не желая выходить голышом прямиком к Дхану и его подружке. Но она не могла обращаться к Дхану, поскольку говорила по-французски, быстро и жаргонно. Я понял основную суть.

– Ты не понимаешь всех обстоятельств. Он забавный, интересный – парень, которого радостно и без смущения представляешь друзьям. Он без ума от образа французской горничной, а в постели его энтузиазм компенсирует недостаток техники. Но я имела в виду другое. Я на нем практикуюсь.

Другой женский голос, чуть ниже по высоте:

– А как же канадец? Я бы тренировалась на нем.

– Он американец! С Аляски, второй раз на него и не посмотришь. Совершенный бронлё. Неудивительно, что они делят квартиру. Классические бездельники и неудачники, не следящие за гигиеной. А мы с тобой, шушу, заслуживаем лучшего.

Другая девушка пробормотала что-то невнятное.

Симона рассмеялась резким хрипловатым тоном, которого я раньше за ней не замечал.

– Считай, что сейчас мы катаемся по детским маршрутам. Оттачиваем свои навыки.

Я вернулся в спальню и запер дверь. В голове эхом отдавалось одно слово: бронлё. Примерно можно перевести как «идиот».

Она играла с ним. Я понятия не имел, как сообщить эту новость Дхану, но он должен был знать.

В итоге я всё организовал с помощью Аланис Мориссет. У двоих ребят в нашей группе были связи с Джазовым фестивалем в Монтрё. Когда до меня дошли слухи, что Мориссет будет петь там, я попросил кое-кого о помощи и взял два билета. Дома мы постоянно слушали ее Jagged Little Pill, и посмотреть ее выступление вживую было лучшим подарком, который я мог преподнести другу на день рождения. План был готов. По моему предложению Гаэль и Ловиса пригласят Симону на какой-нибудь девичник. Мика предложил скинуться на приличную гостиницу, и я купил билеты на поезд. В ночь на день рождения Дхана я готовил сюрприз ему и Симоне. Она никак не могла догадаться о том, что я задумал. Les jeux sont faits – ставки сделаны.

Он был в восторге. Вдвойне приятно было видеть раздражение Симоны. Она присоединилась к приветствиям и поздравлениям за столом, хотя ее восторг был намного слабее, чем у Мики и Ловисы.

Гаэль сыграла как по нотам.

– Монтрё? О, Дхан, какой облом! Ты всегда можешь остаться здесь, если умираешь со скуки из-за этой Мориссет. У нас с Симоной есть планы посетить Merci La Vie в Институте изящных искусств, поесть морепродуктов и поотбиваться от мужчин. Я смогу соблазнить тебя такой перспективой?

– Ты сможешь соблазнить меня! – сказала Ловиса, и разговор съехал на секс.

Три недели спустя мы с Дханом упаковали чемоданы и сели в поезд до Монтрё, полные восторга и полностью снаряженные для двух дней на музыкальном фестивале. Чистое белье, сменная рубашка, два грамма кокаина, бутылка текилы и немного холодного пива в дорогу. Это важно, так как поездка заняла больше часа. К тому времени, когда мы сошли с поезда CFF Interregio, мы были уже достаточно нетрезвыми и намеревались тусоваться два дня подряд.

Бросив сумки в отеле, мы отправились на улицу. Музыка была повсюду, народ толпился от бульвара и сада на берегу озера до уличных кафе. Мы взяли рёсти, еще пива и наблюдали за людьми с террасы, ухмыляясь восторженным новичкам и старой гвардии, демонстрирующей свою искушенность. Дхан рассказал мне о концертах, на которых был в Лондоне, а я – о важных вехах своего студенчества в Монреале. Мы бродили среди толпы, направляясь к озеру, чтобы полюбоваться видом. То же самое озеро, которое мы видели каждый день в Женеве, но под другим, новым для меня углом.

В отеле мы оценили щедрость Мики. Два люкса в четырехзвездочном отеле с фруктовыми вазами, бесплатной бутылкой шампанского и большими двуспальными кроватями. Этот чешский супергерой в своей сдержанной манере сделал для нас всё возможное. Мы приняли душ, переоделись, выпили шампанское и по полной затянулись коксом. А потом под кайфом отправились на вечернюю программу. Атмосфера была фантастической, погода – приятной, и мы были в самом центре событий. Я это знаю, потому что мы продолжали говорить друг другу одно и то же.

Концерт проходил в Майлс Дэвис Холл, менее чем в десяти минутах ходьбы от нашего отеля. Нам потребовалось больше часа, чтобы добраться туда. Даже не припомню, почему так долго, но мы точно останавливались на дозаправку больше двух раз. Ну, по крайней мере, я не забыл взять билеты.

Мои воспоминания об остатке ночи туманны. Мы танцевали и пели вместе с Аланис, орали друг другу «Она потрясающая» около трехсот раз, аплодировали и махали руками, пока они не заболели. После мы, спотыкаясь, брели по улицам и болтали с парой, которая была на том же концерте. Мы немного выпили с ними, а потом решили вернуться в отель и выпить текилы на балконе. Я продолжал напоминать себе, что нужно рассказать Дхану о Симоне, но срочность почему-то пропала. Хотя в обеих наших комнатах были балконы, у Дхана вид был лучше, поэтому мы открыли бутылку, опустошили мини-бар в поисках безалкогольных напитков и сидели, вспоминая вечер и любуясь на открывающийся вид. Мы старались не шуметь, но не могли удержаться от восторгов. В конце концов зазвонил телефон. Это был менеджер отеля, который от имени всех гостей недвусмысленно сказал нам войти внутрь и закрыть дверь.

Почему-то мы решили, что это самая смешная вещь, которую мы когда-либо слышали. Мы закрыли балконные двери и, хихикая, рухнули на кровать. Я налил нам еще выпить, и мы сели на подушки, превознося достоинства текилы и коки. К тому времени мы говорили о кока-коле, потому что кокаин у нас давно закончился. Я набрался куража и рассказал Дхану о том, что подслушал. Это, казалось, отрезвило его на секунду. Потом он сказал: «Мне плевать на Симону», – и снова начал смеяться. Я с облегчением присоединился и вскоре уже не мог остановиться, слезы катились по моим щекам.

Без предупреждения Дхан наклонился и поцеловал меня. Я был ошеломлен, потому что не было даже намека на то, что он интересуется мужчинами. Мои сексуальные предпочтения не были секретом. Если он или она хочет, я в игре. Я ответил с энтузиазмом, который меня напугал. Дхан мне всегда нравился, но я хорошо это скрывал. Мы были соседями по квартире, вот и всё. Та ночь изменила всё. Уже светало, когда наша страсть наконец иссякла. Мы заснули на влажных сбитых простынях. Последнее, что я помню перед тем, как отключился, был рассказ Дхана о том, как в Монтрё записывали «Дым над водой», а его рука гладила мои волосы на груди.

Когда я проснулся, мои голова и кишечник подавали сигналы тревоги. Сторона Дхана была пуста, и я услышал, что он в душе. Я со стоном поднял с подушки раскалывающуюся голову, оделся и пошел в свою комнату. Это было не просто похмелье, а тот ужасный посткокаиновый отходняк, когда ты как будто сдулся. Я выпил бутылку газированной воды и долго стоял под прохладным душем, думая о том, что, черт возьми, будет дальше.

Телефон зазвонил, когда я одевался.

– Алло?

– Слушай, приятель, нам нужно выезжать из отеля. Уборщики уже дважды постучали. Мы пропустили завтрак и должны были выехать час назад. Ты готов? – Его тон был совершенно нормальным.

– Эм… да, почти.

– Ладно. Увидимся внизу через пять минут. Давай что-нибудь поедим, а потом на поезд домой.

– Ты не хочешь потусоваться? Еще немного послушать музыку?

– Я чувствую себя не очень. Хочу вернуться домой и выспаться в своей постели.

– Хорошо. Увидимся внизу.

Он ждал в вестибюле и быстро улыбнулся мне, но встретился со мной взглядом только на секунду. Я сдал ключи, и по дороге на станцию мы нашли кафе. Мой желудок бурлил, но мы наелись углеводов, при этом стараясь не смотреть друг на друга. Было больно. В конце концов, мне пришлось затронуть эту тему.

– Ну, чтобы не было неловкости между…

Он прервал меня.

– Эй, что произошло в Монтрё, останется в Монтрё, ладно? Это был один раз. Больше не повторится.

Его слова глубоко ранили меня, и я начал понимать. То, что я чувствовал по отношению к Дхану, было бóльшим, чем просто влечение. Я любил его. Прошлая ночь вполне могла разрушить наши отношения, и всё потому, что я не мог упустить такую возможность. Почему я так долго не мог осознать свои чувства?

Это был худший момент, чтобы расставлять все точки над i, так как физически я чувствовал себя мешком с дерьмом, но выбора не было.

– Ты прав. Один раз, и мы оба были не в себе. Забудем об этом.

Будто это было возможно.

Дхан вытер остатки еды на тарелке куском хлеба.

– Да, давай. И, Кларк. Мы никогда больше не говорим об этом. Ни друг другу, ни кому-то еще. Никто никогда не узнает, хорошо? – Впервые за это утро он посмотрел мне в глаза.

Зачем мне делиться близостью и нежностью прошлой ночи с кем-то еще? Это было мое и только мое.

– Узнает о чем? – Я выдавил улыбку. – Память стерта, идем дальше. Ты будешь доедать эту картошку фри? Я еще не наелся.

Дхан криво ухмыльнулся, а в глазах что-то блеснуло. Что-то, чего я раньше не видел.

– Бери. Ты столько ешь, что должен быть вдвое больше. Почему я плаваю через день, не ем мясо и всё равно набираю вес? В то время как ты практически не занимаешься спортом, ешь всякую хрень и не набираешь ни грамма жира.

– Быстрый метаболизм, приятель, – сказал я, угощаясь остатками его еды. – К тому времени, как мы вернемся в Женеву, я снова буду голоден. Возможно, я даже загляну к Мике и Ловисе, чтобы поблагодарить их за помощь в организации этих выходных. А также помочь им во всем, что останется от воскресного обеда.

Он смотрел на меня, его взгляд был мягким.

– Это был чудесный подарок на день рождения. Спасибо. Я незабываемо провел время.

Я встретился с ним взглядом.

– Я тоже.

Это был подходящий момент, чтобы прерваться.

– Мне нужно в туалет. Попросишь у официантки счет?

Я сдержал свое обещание и никому не рассказал, что произошло той ночью. Я бы, наверное, молчал до самой смерти, если бы не Гаэль. У этой женщины есть чутье на недосказанности. Она наблюдала за нами, заметила изменения в динамике и напрямую спросила, верна ли ее догадка. Я всего лишь подтвердил правду. Всё в порядке. Гаэль можно доверять секреты.

Гаэль, сегодня

Рождество с семьей в 2019 году было худшим. Я думаю, что, если бы погода была лучше и мы могли больше гулять, удушающее напряжение уменьшилось бы. Саутволд – прекрасный уголок с фантастической береговой линией, простирающейся на многие мили. Идеально подходит для того, чтобы погулять и сжечь калории после рождественского пудинга. Тем не менее три дня непрекращающегося дождя, плохо скрываемое хвастовство брата и сестры, часы тоскливых телепередач, прерываемых обильными, тяжелыми приемами пищи, и я была готова лезть на стену.

Моему невыносимому брату, который с каждым годом становился всё более напыщенным, запретили упоминать текущую политическую ситуацию из опасения, что они с сестрой подерутся. Мы с Орлой были одного мнения насчет всего этого удручающего хаоса, просто она была в десять раз более страстной в этом вопросе. Неудивительно, я полагаю, поскольку ей приходилось жить с его последствиями. Но Брайан придерживался диаметрально противоположной точки зрения и использовал любую возможность, чтобы подтвердить свои рассуждения. Что еще хуже, его жена, пустышка, не имеющая собственного мнения, соглашалась со всем, что он говорил.

Сытые по горло склоками отпрысков, родители предупредили всех, что еще одно упоминание о политике, и нас попросят уйти. Меня это вполне устраивало. Как ирландский журналист, работающий в Брюсселе, я тоже ужасно устала от дебатов.

Мы должны были поехать в шале в Альпах только в понедельник, но уже на второй день Рождества я позвонила Ловисе, чтобы узнать, могу ли я провести с ней выходные в Женеве. Что угодно, лишь бы сбежать от семьи. Она сразу же согласилась, потому что провела Рождество в одиночестве.

– Ты можешь приехать завтра? – спросила она. – Мы могли бы пойти в бар «Харрис» и наклюкаться. Как в старые добрые времена.

Только Ловиса до сих пор использует такие слова, как «наклюкаться». Шестидесятилетняя в сорокалетнем теле. Я взбодрилась от одного ее голоса.

– Разумеется. Если не получится с самолетом, сяду на поезд. Мне нужно выбраться отсюда, иначе я серьезно рискую совершить братоубийство.

Когда я вышла из самолета в аэропорту Женевы, светило солнце, небо было голубым, и мое настроение сразу поднялось. Три дня тусовок со старой подругой в городе, где мы учились, компенсируют моральный ущерб, нанесенный моими кровными (или кровавыми) родственниками. Квартира Ловисы была приличного размера и располагалась в красивой части города. Зная стоимость аренды в Женеве, я была удивлена, что с зарплатой в НПО она может себе это позволить. Я не задавала вопросов, просто была благодарна за свободную комнату.

Казалось, она была рада меня видеть и смеялась над моими ужасными историями о Рождестве в кругу семьи. Ее кожа была золотистой, а фигура – подтянутой. Я сказала, что она прекрасно выглядит.

– Спасибо. Я вернулась из Ганы только двадцатого числа. Загар еще не сошел.

– Чем ты занималась в Гане? Опять дела с матерями-подростками? – спросила я.

– В этот раз нет. Наша команда обучала медсестер и акушерок. Это было намного лучше моей обычной работы. Знаешь, Гана – такое красивое место. Я подумала: может быть, в следующий раз, когда мы вместе будем встречать Новый год, нам стоит отправиться куда-нибудь вне Европы.

– Мы не всегда ездили в Европу, – возразила я. – Мы были в Нью-Йорке.

– Один раз, – сказала Ловиса. – За двадцать лет мы только раз посетили другой континент.

Я задумалась.

– Кажется, ты права. Может быть, из-за того, что я так много путешествовала и повидала так много мест, встретиться с вами в европейском городе – это как приехать в свой второй дом.

– Кстати, о вторых домах: пошли в «Харрис». Нас там уже ждет пара мохито.

В субботу мы сели на поезд до Лозанны и побродили вдоль озера на пронизывающем ветру. Мы отправили Симоне сообщение, чтобы узнать, хочет ли она присоединиться к нам, но она не ответила. Ловиса казалась замкнутой и гораздо менее разговорчивой, чем прошлой ночью. Я списала это на похмелье и особо не волновалась, наслаждаясь видом озера Леман. Это зрелище никогда не приедалось. Когда похолодало, мы укрылись в кафе на берегу и заказали cafés crèmes.

– Всё поверить не могу, что будет уже двадцать лет, – сказала Ловиса, глядя на горы за водной гладью.

Из всех нас Ловиса больше всего хотела говорить на эту тему.

– Знаю. Странно вышло, что я первый раз организую именно двадцатую годовщину. – Я остановилась, вспомнив 2009-й на Майорке, одну из самых счастливых наших встреч. – Двадцать лет. Иногда всё произошедшее кажется дурным сном.

Она посмотрела на меня своими глазами цвета бутылки «Бомбей Сапфир».

– Я снова ходила к психологу. Впервые за пятнадцать лет почувствовала, что нужно.

– Из-за годовщины? – спросила я.

Она пожала плечами и сделала глоток кофе.

– Вопрос в том, годовщины чего. Знаю, знаю, ты говоришь о смерти Дхана. Я тоже. Но еще я говорю о смерти моих отношений, смерти нерожденного ребенка Симоны, смерти всей нашей невинности. 2000 год был самым ужасным годом в моей жизни. Я искренне верю, что, если бы нас не было друг у друга и я не нашла психолога, я бы не протянула так долго.

Ответить было нечего. Вопреки моей воле, разум вернулся к тем ужасным месяцам. Полицейское расследование, та кошмарная встреча с семьей Дхана, допрос, расставание Мики и Ловисы, Симона, идущая на аборт с ребенком Дхана, попытка самоубийства Мики и слезы, все эти слезы. Я глотнула кофе и покачала головой, как будто это могло освободить меня от цепей, приковывающих к прошлому.

– Это тот же самый психолог? – спросила я. Это был банальный вопрос, но я не могла придумать, что еще сказать. Свой настоящий вопрос я задать не решилась.

Ловиса покачала головой.

– Нет, новый. Она смотрит скорее с точки зрения прогресса, а не прощения. Прошло много времени с тех пор, как я простила всех нас за ту роль, которую мы сыграли. Мику, Симону, Кларка, себя и даже Дхана. Всех, кроме тебя.

Я подняла голову, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Кроме меня? Почему я осталась в стороне?

Она потянулась через стол и убрала прядь волос с моего лба.

– Потому что, Гаэль, тебя там не было.

Может быть, дело было в материнском жесте или блаженном тоне, но во мне закипел гнев, и мне нужно было срочно уйти, иначе я бы выдала что-то злобное. Я пошла к стойке, чтобы спросить официантку, где туалет. Запершись в блестящей кафельной кабинке, я села и вздохнула.

Каждый раз одно и то же. Гаэль не виновата. Гаэль там не было. У Гаэль нет причин чувствовать себя виноватой. Нам хуже. Мы присутствовали в момент смерти друга. Ее там не было. Я дышала и дышала, пока челюсть не начала расслабляться. Наконец я вышла из кабинки и ополоснула лицо и руки. Только после этого я вернулась в кафе.

У Ловисы на лице было другое ее любимое выражение – беспокойство.

– Гаэль, прости, я расстроила тебя? Я не хотела.

Я допила свой подостывший кофе.

– Нет. Просто… может, что-то из этого стоит оставить между тобой и психологом? Понимаешь, о чем я?

Мы расплатились и молча пошли обратно к вокзалу.

В тот вечер я предложила посмотреть фильм. Мы заказали пиццу, надели пижамы и сели рядом на диван, смеясь над девчачьей комедией. Когда кино закончилось, Ловиса вылила остатки вина в бокалы и выключила телевизор. Мы беззаботно болтали о недооцененных женщинах-комиках и грызли корочки от пиццы. Симона написала сообщение, что катается на лыжах с сестрой и поедет сразу в шале. Она прислала нам обеим сердечко и свою фотографию на склонах.

Как всегда, ее красота ослепляла. Она всё еще выглядела максимум на тридцать, несмотря на то что за последние пару лет нам всем исполнилось сорок. Когда мы впервые встретились, ее сногсшибательная красота причиняла мне боль. Как и богатство Мики, внешность Симоны, казалось, давала ей несправедливое преимущество в мире, и меня это всегда возмущало. Но сейчас уже нет. После смерти Дхана я перестала завидовать.

– Эта девушка могла бы носить мешок и выглядеть привлекательно, – сказала Ловиса. – Кажется, она совсем не стареет. Где-то у меня есть фотография с того раза, когда мы были на Кефалонии. Когда это было? В 2003-м?

Она вскочила и открыла шкаф.

– Нет, Кларк повез нас в Берлин в 2003 году, помнишь? Кефалония, скорее всего, была в 2005 году. Организовывала Симона. Вспоминаю все наши встречи, и… Знаю, что нам не позволено иметь фаворитов, но мне больше всего понравились острова. – Мои глаза слипались, и я была готова ко сну.

– Вот! Кефалония и правда была в 2005-м. К старости мы становимся забывчивыми. – Ловиса плюхнулась на диван рядом со мной с фотоальбомом. Настоящие фотографии, наклеенные на прозрачную пленку, каждая подписана аккуратным почерком Ловисы. Эта женщина была анахронизмом, и я любила ее за это.

Мы прижались друг к другу и рассматривали фотографии, вспоминая и напоминая друг другу забытые детали. Там была Симона, стоящая на пляже в Старой Скáле, прикрыв глаза рукой и закрывая лицо от солнца. Мы сравнили снимок с фотографией, которую получили только что. Ловиса была права: Симона почти не изменилась.

Наверное, виноваты были вино, тепло и усталость, но на многих групповых фотографиях я видела пятерых друзей и одну тень. Место, где должен быть человек. Были и кадры последнего вечера. На большинстве я отсутствовала, потому что фотографировала. На одном групповом снимке с автоматическим спуском мы вшестером сидели за обеденным столом в той маленькой комнате. Я почти чувствовала вкус подгоревшего супа, запах пивного сыра, тепло огня, дружбу и чертовски неудобное платье. На этой фотографии что-то было не так, но я не могла понять, что именно. Снова всплыло это мучительное сомнение. Как будто там все эти годы было что-то очевидное. Я была слишком близко, чтобы разглядеть это.

Когда мы перевернули последнюю страницу, сложенные коричневые бумажки упали мне на колени, как осенние листья. Одна из них свалилась на пол. Я подняла ее, развернула и узнала запачканную жиром настольную салфетку из 1999 года. Это была салфетка Кларка, и на ней были цитата из «Великого Гэтсби» Фицджеральда, вдохновляющие послания от каждого из нас и пятна двадцатилетней давности от рыбного супа и красного вина. Даже несмотря на ужас всего происходящего тогда, Ловиса сохранила наши сувениры. Я разворачивала одну салфетку за другой, видя ее аккуратный почерк, свои собственные пьяные каракули и характерный почерк Симоны, Кларка, Мики и, о боже, Дхана.

Через секунду я уже была там, полная уверенного оптимизма в отношении каждого из нас, царапала слова любви и надежды и не могла удержаться от того, чтобы не вставить тайную шуточку. У меня защипало в носу, и слезы, которые, как мне казалось, давно высохли, триумфально вернулись. Я оплакивала их, тех шестерых молодых идиотов, которые думали, что новое тысячелетие принадлежит им.

Ловиса закрыла альбом, и мы молча сидели, глядя на языки пламени в электрическом камине. Ни у нее, ни у меня не было сил двигаться.

– Гаэль? Я хочу извиниться за сегодняшнее. Я думала об этом и поняла, что слова о том, что мне не нужно было прощать тебя, потому что тебя там не было, в некотором смысле обесценивают твое горе. Этим я несправедливо преуменьшаю твои чувства, заявляя при этом о своем горе и вине. Я сожалею о своем эгоизме.

Я высморкалась в салфетку от пиццы.

– Всё в порядке. Правда.

Всё правда было в порядке. Я пережила это и могла обойтись без терапевтических разговоров из вторых рук.

– Спасибо, что сказала. Мне стыдно, что я так бестолково выразилась. Понимаешь, мое намерение было противоположным покровительственному. То, что я хотела сказать сегодня утром, было своего рода признанием.

Больше я не могла выносить откровения о прошлом. Я выпрямилась, чувствуя действие вина.

– Мне нужно переспать с этим. – Я наклонилась, чтобы расцеловать ее в обе щеки. – Доброй ночи. Спи крепко, и спасибо, что сохранила наши воспоминания. Увидимся утром.

Когда я уходила, она тепло улыбалась, глядя на искусственное пламя.

Что до меня, то я лежала в гостевой спальне с опухшими глазами и болью в горле. Мой эмоциональный мозг бормотал успокаивающие мантры и советовал поспать. Мой журналистский мозг добавил новые улики в папку с пометкой «Действительно ли это был несчастный случай?». Эту папку я, скорее всего, никогда не закрою.

«Потому что, Гаэль, тебя там не было».

Мика, 2011

Как по мне, мы стали слишком самодовольными и европоцентричными. Я первый, кто скажет, как важно гордиться своей родиной, своим континентом и восхищаться всем, чего он достиг. Тем не менее это не должно быть в ущерб другим странам, континентам, местам, которые могут предложить что-то другое. Культурная открытость позволяет нам учиться вести дела иначе. Она не дает нам закостенеть, переходя от патриотизма к национализму. Мы не всегда правы.

Только послушайте, как я тут проповедую. Раньше я часто так высказывался, скорее монологом, чем в диалоге, особенно когда мы с Ловисой еще были вместе. Мы попали в эту ловушку самодовольства, думая, что всегда правы. Поскольку мы сходились во взглядах на политику, религию и образ жизни – mens sana in corpore sano, в здоровом теле здоровый дух, – мы оба думали, что всё знаем лучше всех. Мы осуждали своих друзей. Если честно, мы осуждали всех. С тех пор я изменился. Ловиса – не очень. Я до сих пор вижу осуждение в ее глазах, и такие моменты заставляют меня думать, что наше расставание было к лучшему. Вместе мы были бы невыносимы.

Чтобы немного встряхнуться, я предложил Нью-Йорк. И не просто предложил, если честно. Я преподнес эту возможность так же, как преподнес тогда шанс прыгнуть в ледяное озеро – как опыт, который мог быть полезен каждому. И посмотрите, что из этого вышло.

Нет, это было совсем не то же самое. В канун Нового года Нью-Йорк мог предложить что угодно. Я снял нам квартиру в Гарлеме, заказал билеты на шоу, поискал рестораны и праздничные мероприятия, которые мы могли бы посетить, чтобы максимально использовать несколько дней в городе, который никогда не спит. К моему удивлению, все были согласны.

Ловиса горела энтузиазмом больше всех. Она уже несколько раз говорила, что мы должны уехать куда-нибудь подальше. Однако она объясняла это в основном тем, что нам требовалось солнце, а его в Нью-Йорке не особо много. Мне удалось привлечь ее на свою сторону, упомянув знаковые места, известные нам по фильмам: Центральный вокзал, Эмпайр-стейт-билдинг, Бруклинский мост, Центральный парк, Нью-Йоркская публичная библиотека, Таймс-сквер и Пятая авеню. Насколько я понимаю, Кларк хотел туда меньше других. Этот человек был полностью убежденным еврофилом и не собирался возвращаться в Соединённые Штаты. Но даже он, никогда не бывавший в Нью-Йорке, согласился, что было бы забавно съездить в какое-нибудь совершенно новое место и поиграть в туристов.

У меня была дополнительная причина поехать в Америку – язык. Мы, как лингвисты, всегда скрыто соперничали между собой. Это никогда не демонстрировалось явно, но всякий раз, когда мы были в другой стране – Германии, Греции, Франции, Испании, – один из нас всегда говорил на местном языке лучше, чем остальные. Гаэль провела год в Мюнхене, поэтому, естественно, лидировала в Берлине (хотя Симона изо всех сил старалась конкурировать). Греческий Ловисы помогал нам в Кефалонии, французский Симоны был задействован в Женеве или на Корсике, а Кларк в своей непринужденной манере был нашим помощником на Майорке.

Мои языки – чешский, русский, французский и английский – ставили меня в невыгодное положение. Естественно, мы бы никогда не вернулись в Чехию. Вероятность того, что мы проведем Новый год в Москве или Санкт-Петербурге, также была невелика. Единственным моим преимуществом было сотрудничество с американскими разработчиками в моем новом бизнесе. Я провел много месяцев в Кремниевой долине, ища подходящих специалистов для создания своего приложения-переводчика. Я понимал Америку. Мне было там комфортно, будь то Сан-Франциско, Нью-Йорк или Хьюстон. Вот почему я выбрал «Большое яблоко» как площадку для игры на равных.

Все прекрасно провели время. Мы с энтузиазмом вошли в образ туристов. Ничто не было слишком безвкусным, дешевым или банальным, потому что такой опыт бывает раз в жизни. Мы сели на паром до Статен-Айленда. Мы поднялись на лифте на вершину Эмпайр-стейт-билдинг. Мы облетели Манхэттен на вертолете. Мы ездили в Гарлем и обратно на метро или в желтых такси, вскрикивая от новизны ощущений, как будто в кино. Мы ели каджунскую еду в подвале, блины в закусочной, хот-доги на улице и обедали пятью блюдами в Мясном районе Манхэттена в канун Нового года. Всё было именно так, как должно было быть, и хотя мы не должны расценивать какой-либо из наших совместных праздников как личную победу, я думаю, все согласятся, что это была одна из лучших наших встреч.

В день Нового года Симона и Ловиса встали рано, собираясь идти на распродажи. Мысль о том, чтобы пробиваться сквозь агрессивную толпу ради выгодной покупки, казалась адской, поэтому я откосил. Гаэль всё еще была в постели, а Кларк предложил им пройтись вместе до центра города, прежде чем он отправится к мемориалу Граунд-Зиро. Его друг погиб там во время терактов 11 сентября, и он хотел почтить его память. Это была одна из тех прогулок, к которым не стоит присоединяться. Они все ушли, и я открыл свой ноутбук, чтобы ответить на несколько писем. Когда Гаэль встала, мы решили съездить на метро до Центрального парка. Хотелось использовать возможность съесть слойку без воплей Симоны о том, что сыр в выпечке – это ересь.

1 января 2012 года было холодно. Мы с Гаэль вышли со станции «Коламбус Сёркл» наружу, в морозный день. Я натянул шляпу на уши, а Гаэль надела перчатки и взяла меня под руку. Мы гуляли по дорожкам, фотографировались, любовались пейзажами, приветствовали конных полицейских и пропитывались атмосферой Нового года. Миновав стоянку с лошадьми и телегами, мы ненадолго задумались о том, чтобы дать одному из пони немного размяться, но Гаэль заметила, что после прошлой ночи разминка больше требуется нам самим. Вскоре очарование заиндевевших ветвей и голубого неба рассеялось, и ощущение замерзших ног и холодных лиц погнало нас из парка в кафе. Мы сели у окна и, лениво наблюдая за прохожими, пили какую-то чокамокку и ели слойку с голубым сыром.

Мы вместе хихикали над какой-то жертвой моды, которая шла по улице в нелепых ботинках, когда Гаэль задала вопрос.

– Ты злишься на нас после прошлой ночи?

По правде говоря, всё было даже хуже. Я был взбешен недальновидностью своих университетских друзей и разочарован тем, что они не смогли оценить щедрость моего жеста. Я же пытался сделать всё правильно.

– Нет. Конечно нет. Каждый имеет право отказаться от подарка, и даритель не должен принимать это близко к сердцу. Я ни на кого из вас не сержусь, хотя думаю, что вы пожалеете о своем решении.

Она кивнула, продолжая есть слойку ножом и вилкой.

– Я не могу говорить за других, только за себя. Спасибо, что предложил нам возможность инвестировать в свою компанию. Я думала об этом всё утро. Мое решение остается тем же, как и причины, по которым я говорю «нет». Моя основная причина – недостаток средств, но вторая – это золотое правило: я никогда не смешиваю дружбу и бизнес. Дело не в доверии, поскольку я знаю, что ты блестящий предприниматель. Я просто не хочу, чтобы финансовые обязательства как-то влияли на нашу эмоциональную связь.

Я рассмеялся, качая головой. По сути, Гаэль передала мне микрофон, и пришло время признаться кое в чем перед камерами.

– Хорошо, я хочу тебе кое-что рассказать. Если ты считаешь, что это достаточно важно, можешь поделиться с другими. Скажу только, что я не думаю, что это еще кого-то касается.

– Мика, сегодня я не журналист. Я твоя подруга, и ты не должен мне ничего объяснять. К тому же у меня похмелье. Моя голова не готова к серьезному дерьму. Я едва могу справиться с тем, чтобы заказать еще один кофе.

Она подала сигнал бариста, чтобы тот налил еще две порции.

– Я говорю тебе это, потому что ты моя подруга. Ты была рядом со мной в худшие моменты моей жизни. В 2000 году большинство людей думали, что я сошел с ума, зациклившись на поиске трупа. В некотором смысле я полагаю, что потерял чувство перспективы. Мое неустанное стремление найти Дхана заключалось не в том, чтобы увидеть тело и признать, что он мертв. Дело было в том, что я не мог позволить ему сбежать просто так.

Подошел бариста с еще двумя кружками какой-то шоколадно-кофейно-зефирной штуки, и Гаэль вздохнула. Было ли это предвкушением кофе или из-за моих излияний, я не знаю.

Она облизала ложку и подперла щеку рукой.

– Давай, выкладывай.

– Хорошо. Я впервые услышал об этой концепции перевода в 1997 году. Когда мы учились в университете, идея искусственного интеллекта и перевода находилась в зачаточном состоянии. Но некоторые уже делали первые шаги от теории к практике. Друг рассказал мне об этом стартапе, и мне стало любопытно. Кроме того, всем было очевидно, что у меня есть стартовый капитал. Даже один из наших профессоров подписался под предложением. Думаю, тебя не удивит, что посредником в сделке был Дхан. Бизнес-план был блестящим, расчеты расходов казались точными, а с финансированием в целом всё было в порядке. Я дал Дхану тридцать штук баксов как одному из четырех участников проекта.

– Потрясающе! Зачинателем твоего нынешнего бизнеса, оказывается, был Дхан! Он был бы в восторге, увидев, какого успеха ты добился.

Я покачал головой и закрыл глаза.

– Что? Что такое, Мика?

– Всё не так, Гаэль. После смерти Дхана я был совершенно не в себе, как ты, наверное, помнишь. После того, как я встал на ноги и сдал выпускные экзамены, я связался с компанией, чтобы проверить, как идут дела. Это был первый раз, когда я лично контактировал с кем-то, потому что все предыдущие сделки проходили через Дхана.

Гаэль поставила кружку. Она явно знала или догадывалась, что будет дальше.

– В начале 1999 года проект выдохся. Дхан «вложил» мои деньги в проект, который уже терпел неудачу и окончательно накрылся через три месяца.

– Мика! – голос Гаэль опустился до шепота.

Я открыл глаза.

– Знаю. Что такое тридцать штук для богатого чешского парниши? Курам на смех, да? Нет. Мне их дали в доверительную собственность. Доверительную, ха! Родители доверили мне их, чтобы я использовал их с умом. И я выбросил всё ради одной амбициозной идеи. Мне потребовались годы, чтобы оправиться от этого морально и финансово. Когда пыль улеглась, я вернулся к этой идее с холодной головой. Я признал, что моя первоначальная реакция была верной. Это была хорошая концепция. Не та идея, которую группа двадцатилеток может воплотить в жизнь за пару месяцев, а то, что команда тщательно отобранных экспертов могла бы разработать за несколько лет. Что я и сделал. Я вернул свои тридцать тысяч, Гаэль, и даже больше. Да, вы должны инвестировать. У нас будет очень счастливый набор акционеров.

– Не сомневаюсь, так всё и будет. Но я не буду одной из них. Ты для меня больше, чем дойная корова. – Она взяла свой кофе и задумалась. – Когда ты вложил эти деньги?

– 17 июня 1998 года. Контракты у меня есть, но не то чтобы они стоили чего-то, кроме полученного урока.

Она изучала меня взглядом.

– Спустя полтора года ты всё еще не знал, что компания разорилась? Это не похоже на тебя, Мика. Ты же всегда тщательно расставляешь все точки над «i». Хочешь сказать, что даже никогда не проверял, как дела?

Солнце садилось, и я снова пересел в тень. Может, поэтому я и хотел ей всё рассказать. У Гаэль было безошибочное чутье на детали.

– Я не мог проверить. Я доверился Дхану. Он делал регулярные доклады, и согласно им у меня были все основания для оптимизма. Но моя интуиция подсказывала мне, что что-то не так. Мой план состоял в том, чтобы спросить у него о том, какие там новости, первого января. Я бы предложил прогуляться по лесу, и мы с Дханом отстали бы. Я знал нужный обходной путь. Когда я убедился бы, что мы одни, я бы прижал его и заставил ответить на пару вопросов. Но этого не произошло. Потому что накануне этого разговора он прыгнул в озеро и исчез. Как рыба с крючка.

Гаэль, сегодня

В воскресенье утром, когда я встала, на кухонном столе рядом с коробками из-под пиццы лежала записка от Ловисы.

Доброе утро! Я надеюсь, ты выспалась. Меня разбудил звонок из офиса. Там взлом. Чертовы мерзавцы! Как босс, я должна поехать туда и написать заявление в полицию. Понятия не имею, какие там повреждения или потери, пока не увижу своими глазами. Кто, черт возьми, грабит благотворительный фонд на Рождество? Сама разберись с завтраком, а я позвоню около обеда. Мика прилетает в два, так что, если я не вернусь к тому времени, можешь впустить его? Л.

Ругательства Ловисы были еще мягче, чем у моей матери. Я приготовила себе французские тосты и кофе, проглядывала газеты до одиннадцати, а потом решила сходить в супермаркет за продуктами для наших выходных в шале. Ловиса позвонила мне, когда я была на кассе. Она собиралась пробыть там еще пару часов, и я заверила ее, что встречу Мику. Мне пришло в голову, что надо освободить ему комнату. В конце концов, Мика попросился в гости раньше меня. Потом я подумала о шуме, который он поднимет, настаивая, чтобы я спала на кровати, а он на диване. Оно того не стоило.

Что-то подтолкнуло меня подойти к шкафу и достать фотоальбом, который мы изучали прошлой ночью. Я пролистнула его, ища групповой снимок, который меня так раздражал. Меня опять что-то зацепило. Как будто некоторые элементы картины были не отсюда… как-то нарушался баланс. Я просмотрела каждую деталь на столе, все карты и символы, посуду и стаканы. Стену позади нас. Одежду. Наши улыбающиеся молодые лица. Затем я обратила внимание на язык тела Дхана.

Он выражал нечто совершенно противоположное его улыбающемуся лицу. Сначала я подумала, что его напряженная согнутость вызвана тем, что он наскоро вернулся, заведя таймер, но это было не так. Это я прибежала от камеры, хихикая от спешки. Вот она я, с широкой улыбкой, широко раскрытыми глазами, с ужасной стрижкой.

Я закрыла голову Дхана большим пальцем, сосредоточившись только на его позе. Он был собран, как спринтер, плечи в напряжении, торс слегка отвернулся от остальных. Возможно, это была просто доля секунды, в которую сделан кадр, но на его лице был идеальный фотографический «чиз». Его тело говорило на другом языке. Оно было полно страха. Он хотел сбежать.

Внезапно я решила встретить Мику в аэропорту. Это было в основном продиктовано страстным желанием увидеть его и совсем чуть-чуть – желанием поговорить с глазу на глаз до возвращения Ловисы. Я ждала у ограждений в зоне прибытия, внимательно изучая каждую волну путешественников, проходящих через двойные двери. Наконец появилась длинная стройная фигура в пуховике и шапке-бини. Он не ожидал, что кто-то его будет встречать, и зашагал в сторону поездов. Я поспешила за ним и схватила его за руку.

– Гаэль! Что ты здесь делаешь? Какой приятный сюрприз! – Он поцеловал меня в обе щеки и крепко обнял.

– Я ваш приветственный комитет. Вы хорошо долетели, сэр? Могу я взять вашу сумку, сэр? Боюсь, лимузин в гараже, сэр, так что нам придется ехать поездом.

– Этот лимузин очень ненадежен. Знаете, я не могу вспомнить ни одного случая, когда бы я приехал в Женеву и он бы работал. По-моему, дело в водителе.

– По-моему, тоже. Классно выглядишь! Здоров как бык. Всё еще бегаешь? – Я ускорилась, чтобы успевать за его широкими шагами.

– Конечно. Весной планирую заняться триатлоном. У тебя какие новости? И где Ловиса с Симоной?

Он стоял ко мне лицом, пока мы ехали под землю на эскалаторе. Стоял он на две ступеньки ниже, и наши головы были почти на одном уровне.

– Я в порядке, если не считать дерьмового Рождества. Не спрашивай – семья. С Ловисой всё в порядке, если не считать дерьмового взлома ее офиса. Она сейчас там, разговаривает с полицией. Симона встретит нас в шале. Она катается на лыжах с одной из своих сестер. – Тут мне в голову пришла мысль. – Вы все на этой неделе собираетесь заниматься зимними видами спорта и вести здоровый образ жизни? Я не уверена, что смогу это выдержать.

Подъехал поезд. Мы нашли пару мест, и Мика поднял свой чемодан на багажную полку с такой легкостью, как если бы это был шоколадный батончик. Он сидел напротив меня, его темно-серые глаза щурились в улыбке.

– Боже мой, нет! Кроме сноуборда, беговых лыж, горных прогулок и скалолазания всю дорогу будут пиво и пирожные. – Он подался вперед и сжал мое колено. – Тебе понравится après ski. Как там Брюссель?

Я пожала плечами.

– Уверена, ты читаешь новости. Последние четыре года всё одно и то же. Журналисту пытаться написать что-то новое о ситуации – это как пытаться высиживать камни. А как Братислава?

Мика встал, чтобы помочь женщине в хиджабе уложить чемодан на полку. Она поблагодарила его по-французски и усадила ребенка за столик напротив.

– Братислава? Прямо сейчас там минус шестнадцать и темно. Не то чтобы я обращал на это внимание, потому что работа невероятно увлекательна. Приложение для перевода сейчас в третьей итерации, и оно популярно как никогда. Все эти годы исследований наконец-то принесли свои плоды. И под плодами я имею в виду арбузы.

Я засмеялась.

– Полагаю, на языке Мики это значит «массовый успех». Или на языке Гаэль – «ты зарабатываешь достаточно, чтобы пачкой денег задушить осла».

Мика заразительно рассмеялся. Мусульманка и ее ребенок отреагировали застенчивыми улыбками, а две пожилые дамы одарили его оценивающим взглядом.

– Как всегда, язык Гаэль побеждает. Да, по словацким меркам моя зарплата исключительна. Сейчас она, пожалуй, равна зарплате работника швейцарского супермаркета.

Из поезда мы пересели на трамвай и приехали к Ловисе почти ровно в четыре. О нашей хозяйке не было ни слуху ни духу. Мы с Микой начали спорить о том, кому должна достаться свободная комната, и он поставил свой чемодан за диван. Я соорудила примитивную закуску из сыра, мясного ассорти и хлеба с бутылкой дешевого столового вина из магазина, в котором я была утром. Мы сидели за столом, жевали, болтали и обсуждали новости. Я не видела этого парня два года, и каждый раз при встрече вспоминаю, как сильно он мне нравится.

– …потому что большинству систем перевода не хватает нюансов. Обеспечить точный перевод без культурного контекста вообще невозможно. Знаю, знаю, кому я рассказываю. Но как только мы берем фразы, которые при буквальном переводе не имеют логики, и помещаем их в культурный контекст, значение меняется. Вот что делает наше приложение намного более сложным, чем любая другая доступная программа языкового перевода. Сейчас мы работаем только на европейском уровне, хотя наши инвесторы видят, какой важный ресурс мы создали. Это выход на мировой рынок, друг мой.

– Да будет долгим твое правление! – сказала я, поднимая бокал. – Теперь я жалею, что тогда не инвестировала. Ты давал нам шанс.

Мика помрачнел и откинулся на спинку стула. Жуя кусочек бри, я ждала, когда он будет готов заговорить.

– Гаэль, я предложил тебе и всем остальным возможность инвестировать, потому что это была не моя идея. Ничего нового или оригинального; просто я развил ее, как смог, и с помощью нескольких блестящих IT-экспертов и выдающихся переводчиков продвинулся чуть дальше. Что тебе нужно понять, так это то, что…

Мой телефон зажужжал. Это было сообщение от Ловисы: «Выезжаю, буду дома к шести. Л.»

Я посмотрела на Мику.

– Она едет. Но ты что-то говорил о приложении для перевода. – Я сохранила легкость в голосе. – На самом деле, я хотела спросить тебя об этом. В прошлом году я встретила профессора Ли, когда он приехал в Брюссель, чтобы обратиться в ЕС за финансированием своего исследования. Он согласился дать интервью. Я думала, что он сможет рассказать мне какие-то секреты, но в итоге всё было ужасно уныло. Я упомянула твое приложение, и он вспомнил, что участвовал в изначальной идее. И самым забавным было…

Мика замер.

– Было?..

Я скрестила руки и посмотрела ему в глаза.

Он уставился на меня, его челюсть затвердела. Потом он засмеялся.

– Я должен был догадаться. Думаю, в глубине души я и догадывался, поэтому и рассказал тебе. Потому что из всех именно ты не остановилась бы на полученной информации. Самым забавным было то, что проект развалился из-за отсутствия финансирования. Так что ты сложила два плюс два и поняла, что мои инвестиции не дошли до них. Я прав?

Я кивнула.

– Что приводит меня к мысли, что Дхан надул тебя на тридцать штук. Я права?

Он несколько секунд обдумывал ответ, почесывая щетину.

– Да, стыдно признаться, но именно это и произошло. Я сам долго не мог это принять. Это были не просто деньги, это было предательство. Я до сих пор не знаю, как он думал, что это сойдет ему с рук. Я понятия не имею, что он сделал с деньгами, и в данных обстоятельствах у меня не было абсолютно никаких шансов попросить его семью вернуть их. – Он покачал головой, его взгляд был отстраненным, затем он снова посмотрел на меня. – Ты правда встретила профессора или просто накопала информацию?

Я пожала плечами и виновато ухмыльнулась. Мне нужно было сохранить его расположение, потому что был еще один жизненно важный вопрос.

– Понемногу и того, и другого. Я действительно встретила его в Брюсселе, но с памятью у него не очень. Пришлось выяснить остальное при помощи нескольких звонков. Мика, когда ты узнал?

Наступила долгая тишина, а в комнате вокруг нас становилось всё темнее. Наконец мы услышали, как где-то в здании хлопнула дверь. Должно быть, пришла Ловиса.

Я подняла голову и посмотрела в глаза Мики, затененные в сумеречном свете.

Когда он заговорил, его голос был едва громче шепота.

– За день до того, как мы расстались на Рождество. Я зашел к ним в квартиру с намерением выбить дерьмо из этого лживого ублюдка. Но, конечно, он уже уехал. То, что я говорил тебе раньше, – правда. Мой план был в том, чтобы разобраться с ним на Новый год. Но я собирался не просто задать несколько наводящих вопросов. Я хотел отомстить.

Его прервал звук ключа Ловисы в замке.

Он схватил меня за руку.

– Факт остается фактом, Гаэль, ему всё равно сошло это с рук.

Он встал, когда дверь открылась.

– Ловиса! Рад видеть тебя!

– Привет, Мика! Какого лешего вы тут сидите в темноте?

Ловиса, 2013

Когда подошла моя очередь снова организовывать встречу, я немного схитрила. Последнюю часть года я провела в Демократической Республике Конго, работая с матерями-подростками, поэтому идея устроить вечеринку для моих университетских друзей не была в моем списке приоритетов. Почему-то казалось неприличным выбирать виллы или апартаменты с ванными комнатами, в то время как молодые жертвы изнасилования пытаются осознать, сколько на них свалилось дополнительной ответственности, связанной с неожиданным материнством. Было начало декабря, когда я поняла, что нужно действовать быстро, чтобы не подвести остальных.

Поэтому я схитрила. Я позвонила коллеге в Женеве, которая работала в той же организации. У ее матери был семейный дом на Корсике, который она могла бы сдать надежным арендаторам. Каким-то чудом его еще не забронировали, и я сняла его по нелепо низкой цене. Без всяких обсуждений я отправила нашей группе подробности, даты и стоимость и сказала: или это, или ничего. Они согласились на это. Лучше всего то, что это снова был остров.

Одна из самых счастливых встреч была в Дейе, на Майорке, в 2009 году. Она должна была стать одной из самых грустных, поскольку это была десятилетняя годовщина, но этот остров нас очаровал. Я повторяю, что когда-нибудь вернусь туда, но я знаю, что не вернусь. Этого не повторить. На Корсике я настолько приблизилась к воссозданию радости Дейи, насколько могла.

А еще это был год, когда я впервые влюбилась после Мики. Я смирилась с одиночеством после того, как встретила и потеряла родственную душу. Я по-прежнему время от времени страстно желала секса, но скорее как китайской еды навынос, и его почти так же легко было найти. А любовь – нет. Главным образом потому, что я упаковала саму идею в ящик в подвале с надписью «Вещи, которые я больше никогда не увижу». Хотела бы я добавить туда еще кое-что – его лицо, когда я рассказала ему о том, что мы с Симоной сделали. К сожалению, этот образ выжжен в моей памяти, и его никогда не получится оттуда удалить.

В тот день, когда я прибыла в тренировочный лагерь в Киншасе, я увидела человека, которому сразу же доверилась. Его звали Фабрис; он был конголезцем и гидом для врачей, медсестер и переводчиков, работающих в организации «Врачи без границ». Люди говорят, что глаза – окна души. Глаза Фабриса были французскими окнами в пол с видом на костры, музыку и закаты, которые можно увидеть только в Африке. Его доброта даже в мелочах, вежливость и чувство самоконтроля вызвали у всех нас симпатию к этому худощавому, поджарому мужчине. И всё же именно потеря контроля, пламя внутри него – вот что привлекло одного мотылька к его огню.

В миссиях НПО, после того как дневная работа завершена, случается много секса. Дело не в похоти, а в комфорте. Каждый ищет теплое место, утешение близостью, безопасную гавань и (как правило) добровольного партнера. Злоупотребления случаются, я этого не отрицаю, и это еще один уровень самоконтроля, над которым нужно работать. В целом, тихая близость в палатке – это не физическое удовлетворение, а скорее жажда нежности и безопасности, это моменты, когда мы можем исцелиться от истощающих психику дней. Я использовала такие возможности, когда могла, и не стыжусь этого. Ты отдаешь столько же, сколько получаешь.

Фабрис не был просто «утешительным одеялом». Внутри меня всё загоралось, когда я видела его, и это лишь отчасти было вызвано физическими побуждениями. Несмотря на всё, что этот человек успел повидать, он обладал сострадательным умом и оптимистичным взглядом на будущее. Это, в сочетании с интеллектуальным анализом того, как этого добиться, делало его неотразимо привлекательным в моих глазах. Мы допоздна засиживались у костра, вполголоса разговаривая о социальных переменах и улучшении нашего мира. Или вставали рано, приносили воду и проводили вместе час, измельчая листья понду, чтобы приготовить хотя бы один питательный обед для наших молодых матерей. Фабрис поддерживал меня.

Во время одной из изнурительных пятичасовых поездок в Киншасу на престарелом джипе мы с Фабрисом были одни. Из-за бандитов, воров и похитителей останавливаться было рискованно, тем более после того, как мы набрали скудный набор лекарств, которые могли себе позволить. Мы попросились на ночлег на огороженной территории миссии, взяли по миске риса и заснули в машине. Мои кости похрустывали, мышцы болели, кожа была покрыта пóтом. В ту ночь мы лежали в объятиях друг друга, касаясь, целуя, обнимая, лаская и отпуская. Это было совсем не похоже на мое обычное представление о занятиях любовью, но его прикосновение было таким нежным и мягким, что я сдалась.

На рассвете муссон бил по крыше джипа, как боевые барабаны. Мы разомкнули объятия и выползли наружу, смывая липкий пот и принимая естественный душ под напором дождя. Никогда в жизни я не была такой одинокой и такой живой.

Мы вернулись в лагерь, и он пробирался в мою палатку почти каждую ночь, если только не был на ночном дежурстве. Мы обнимались, целовались и занимались любовью так долго, что засыпали вконец измотанными. У него было единственное правило – без проникновения. У нас не было презервативов, и угроза ЗППП была постоянной – мы почти каждый день обучали людей тому, как избежать распространения инфекции. Однажды я пошутила, что мы должны снимать на видео, как мы следуем своим же заповедям, и делиться этим со своими учениками. Его тело напряглось, и он замолчал. Я больше никогда не упоминала об этом.

Я любила его! Я любила его так сильно, что ощущала постоянный огонь, он горел в животе, в сердце, в паху.

Даже когда я делала прививки или демонстрировала, как кормить из бутылочки, мои пальцы были недовольны. Всё, что им было нужно, – это его кожа. Мой разум был сосредоточен на сложной задаче – как взять его с собой на Новый год. У него был паспорт, но не было визы. Купить билет на самолет так поздно было практически невозможно. Как отреагируют мои друзья? Его французский был идеальным, так что мы все могли разговаривать, но что они подумают? Кого волнует, что они подумают! Главный вопрос заключался в том, как отреагирует он. Преданный волонтер, посвятивший себя поддержке развивающихся стран, берет неделю отпуска, чтобы слетать с экзотическим бойфрендом на европейский остров, выпить вина, поиграть в легкие игры и съесть столько, что этим можно было бы прокормить весь местный комплекс в течение года. Я не могла подвергнуть себя осуждению.

Он отвез меня в аэропорт, сказал не волноваться и поцеловал на прощание. Слезы текли по моему лицу весь полет, и я так часто сморкалась, что мужчина рядом со мной пересел на другое место. Он, наверное, подумал, что я простужена или чего хуже.

В ожидании автобуса я устроила себе строгий разговор. Ты проведешь неделю в богатой стране, с горячей и холодной водой, полным холодильником, мягкой кроватью с чистыми простынями, в хорошей компании, ни о чем не беспокоясь. Как ты смеешь всё портить, чувствуя себя виноватой и скучая по человеку, который остался там? Наслаждайся этой неделей, пользуйся каждой привилегией, восстанавливай себя и возвращай всё это добро ему, им всем.

Нам всегда требовался день, чтобы акклиматизироваться. Столько всего изменилось. Симона только что вышла замуж, Кларк только что развелся, Мика загорелся своим деловым (и романтическим) партнером, а Гаэль всё время в поисках новой истории или романа. Я решила не делиться Фабрисом. Наши празднования были безопасны, но я понимала, что иногда лучше хранить свои секреты. Нити, связывающие Фабриса и меня, были такими тонкими и хрупкими, но всё же эта связь была самой прочной, которую я когда-либо знала. Не делиться ни с кем – кроме Мики.

Я бы никогда никому не призналась в этом, даже своим лучшим друзьям, но я так и не оправилась от потери любви всей своей жизни. Мы с Микой были созданы друг для друга. Ужас смерти Дхана и аборта Симоны вдобавок к нашей собственной эмоциональной уязвимости разрушили наши шансы в самом начале. Тем не менее я верила, что у нас будет еще одна возможность. Люди слишком легко используют выражение «родственная душа». Правда в том, что когда ты встречаешься со своей родственной душой, ты это понимаешь. Обстоятельства могут разлучить вас, но есть часть тебя, более глубокая, чем сердце, более глубокая, чем интуиция, просто грубый инстинкт, который говорит тебе, что это оно. Это недостающая часть головоломки, которую ты искала. Для меня это Мика.

Я любила его. Я хотела, чтобы он был счастлив. Если он не будет со мной – это грустно, но лучше, чем пытаться принудить его к тому, чего он не хочет. Мой психолог предполагает, что моей мотивацией для организации встреч на Новый год было поддержание этого контакта, я хотела держать дверь открытой, независимо от того, как сильно я страдаю, видя его с другими женщинами. Я думаю, что она слишком упрощает.

В 2013 году нас было восемь. Мы впятером, плюс муж Симоны, девушка Мики и лучший друг Кларка. Мы очень старались, проявляли инклюзивность, оптимизм, любознательность и энтузиазм, но неделя оказалась полным провалом. Кларк, его приятель и муж Симоны ввязались в какое-то соревнование мачо, которое порождало постоянную агрессию во всём, что мы делали. Мика отказался принимать в этом участие и отмахнулся от их игр с выпивкой, занятий спортом и дебатов, объяснив их сексуальной неудовлетворенностью. Это, впрочем, никак не сблизило его с кем-то из нас. Вместо этого он замкнулся в себе, милуясь со своей хорошенькой словацкой девушкой. Я даже имени ее не помню, только брови.

Мы с Гаэль не могли отказаться от активности, потому что нужно было поддержать Симону. Мы гуляли по великолепной сельской местности, наслаждались едой, и у нас даже было несколько хороших моментов. Я ела свежие овощи, каждый день мылась в душе и даже постриглась у Микиной подруги. Она хорошо поработала. Во всём этом были практические преимущества, но обычного эмоционального подъема у меня не случилось. Когда я прощалась, я задавалась вопросом, встретимся ли мы еще и стоит ли встречаться. Эти люди были моими самыми близкими друзьями. Представляя себе жизнь без них, я прослезилась.

Хотя ничто не сравнится со слезами, которые я выплакала, когда обнаружила, что моя виза в Демократическую Республику Конго аннулирована. Я не могла вернуться. Я провела десять дней в хостеле в Марселе, ежедневно ходя в консульство и отстаивая свое дело. У меня не было связи с Фабрисом; там не было ни телефонов, ни компьютеров, ни даже факса. Через команду в Женеве я узнала, что вся наша НПО была выдворена из страны, им пришлось покинуть наш комплекс, наших пациентов, наших помощников и нашу команду на местах. ООН согласилась выслушать наше обращение и попытаться вести переговоры от нашего имени, но это заняло бы месяцы, если не годы. Друзья собрали достаточно денег, чтобы отвезти меня домой, в мою квартиру, где у меня, по крайней мере, были преимущества системы связи. Этого было мало. Конго закрылась и отказала нам в возвращении. Все эти молодые девушки, все их дети, все эти люди, пытающиеся помочь… Мы ничего не могли сделать, кроме как оставить их на произвол судьбы.

Восемь месяцев спустя я получила электронное письмо из миссии, где мы когда-то останавливались. Отец Али рассказал мне, как убежище захватили местные ополченцы. Благодаря тому, что их предупредили заранее, он и другие религиозные лидеры смогли спасти многих жителей и их детей. Сеть помогавших нам медсестер, водителей и охранников рассеялась, предоставленная сама себе. Фабриса он не упомянул.

Гаэль, сегодня

Зимние виды спорта – безумная идея, и людям, которым нравится бросаться вниз с горы на бешеной скорости, на мой взгляд, стоит провериться. Ловиса, Мика и Симона выросли на лыжах и сноубордах, а детство Кларка на Аляске привило ему непреходящую страсть к природе. Я же представляю себе занятия спортом в виде приятной прогулки по пляжу к пабу, в идеале поздней весной или ранней осенью. Погода не слишком жаркая, не слишком холодная и прекрасно подходит для того, чтобы выпить пинту настоящего эля в саду паба. Зимой в Швейцарии даже есть «спортивные каникулы», когда семьи мчатся в альпийские горы, усиленно тренируются и едят фондю. Это не для меня, спасибо! В этом мы с Дханом всегда были согласны. Зимой, как говорил Дхан, вся деятельность должна быть посвящена Великому Негулянию. Он весь год регулярно плавал в красивом бассейне с подогревом и горячим джакузи на улице. Однажды зимой, пока остальные катались на лыжах, я присоединилась к нему – только ради джакузи. Я прекрасно понимала, какое это удовольствие – сидеть в теплой воде, от которой поднимается пар, в то время как снежинки падают тебе на голову.

Казалось уместным, что к двадцатой годовщине мы вернулись в Женеву. Этот город – капризная дива. Иногда она выходит на сцену в ярком солнечном свете, со снежными вершинами, сверкающим озером – попробуй не влюбиться в нее на всю жизнь! В других случаях она холодна и угрюма, отказывается выступать, закутывая свое великолепие в серые мокрые облака. Сегодня она злобно бросала нам в глаза мокрый снег и хлестала по щекам острым, как бритва, ветром. Мы с Микой и Ловисой в очередной раз отправились на азиатский рынок, чтобы купить очередную порцию ингредиентов для нашего банкета, взяли напрокат машину, и Мика повез нас из города в сторону гор.

Как только мы поднялись над хмурым туманом, отражение солнца в снежном ландшафте заставило всех потянуться за солнечными очками. Голубое небо, покрытые снегом леса и чистые асфальтированные дороги, обозначенные красными столбами, направляющими снегоочистители, указывали на то, что мы находимся в горах. Уже должны быть. Швейцария прекрасна, мы знаем это лучше, чем многие. Но всё равно у меня перехватывает дыхание. С приподнятым настроением и в предвкушении мы ехали по потрясающей местности, фотографируя возвышающиеся над ней ледники и затененные долины. Мика вел машину мимо очаровательных деревень с закрытыми ставнями и старинными стенами, которых становилось всё меньше по мере того, как мы проезжали последние километры до нашего шале. Напряжение поднялось по моему позвоночнику и перешло в плечи. Здесь слишком далеко до любых магазинов. Мы будем отрезаны от цивилизации. Если место дерьмовое, все будут винить меня. Почему я выбрала его так безумно далеко?

Когда мы, наконец, достигли вершины заснеженной дороги, шале было освещено, как пряничный домик, и облегчение затопило меня, как теплая волна.

– Смотрится чудесно! – воскликнула Ловиса. – Именно так, как я себе представляла.

Мика припарковался багажником к двери.

– Выбор – супер! Мы и правда в самом сердце природы. Эй, Симона, ты нас опередила!

В дверях стояла хрупкая фигура, освещенная заманчиво теплым интерьером.

– Где вы были? Я тут схожу с ума одна! Этот дом скрипит и стонет! После двух часов, проведенных здесь в одиночестве, мои нервы на пределе. Почему так долго?

– Старая добрая Симона, – пробормотала я.

Мы вышли, размяли затекшие конечности и потащили сумки в дом. Симона обняла Ловису и меня, но наибольшее воодушевление досталось Мике. Справедливо. Она не видела его два года, а мы были постоянным явлением в ее жизни.

– Я думала, вы уже несколько часов назад приедете. Это жуткое место. Когда я приехала, здесь никого не было, но код от ящика с ключами сработал, так что я смогла зайти внутрь с холода.

– Вот почему я всем про это рассказала, – сказала я так сладко, как только могла. – Тот, кто приезжает сюда первым, открывает дом и делает его уютным.

Она поняла намек и прекратила свои драмы.

– Алонзи! Огонь зажжен, и я приготовила любимые пирожки Гаэль – минс-пай.

Минс-пай – это старая шутка. Минс в переводе с французского означает «тонкий», а по-английски это «фарш». Классическое британское нутряное сало и консервированные фрукты в тесте, посыпанные сахаром, никак нельзя назвать «тонкими». Но мы всё равно их съели, потом выпили горячего шоколада и разлеглись на диванах у камина. Мне понравилось это место. Спальни были на двух верхних этажах – три вверху, три внизу. По обоюдному согласию три женщины заняли второй этаж, отправив двоих мужчин наверх.

Ловиса хотела принять ванну, а Мика сказал, что позвонит домой, поэтому мы с Симоной начали готовить ужин – настоящее фондю. Симона, единственная подлинная швейцарка среди нас, сама выбирала ингредиенты. Сырная смесь муатье-муатье – наполовину грюйер, наполовину вашерен; немного картофеля, хрустящий хлеб и приправы для фондю – чеснок, мускатный орех и перец. Она надела фартук, который висел на обратной стороне кухонной двери, и начала давать мне инструкции. Не то чтобы мне нужно было рассказывать, как приготовить фондю, но ее властный тон и фартук в забавном стиле французской горничной казались уместными. Я вспомнила рассказ Кларка о поездке в секс-шоп, так что держала рот на замке, улыбалась про себя и подчинялась приказам.

Во время работы мы спокойно болтали. Лыжный отпуск Симоны с сестрой, мой побег от семьи, последние новости с работы. Затем она так резко вдохнула, что я подпрыгнула. Я со стуком выронила нож, которым резала картошку.

– В чем дело? – спросила я более резким тоном, чем собиралась.

У Симоны были огромные глаза, она говорила дрожащим шепотом.

– Вот он снова. Кто-то ошивается вокруг шале. Слушай, я ничего не выдумываю. Он вернулся.

Я проследила за ее взглядом и увидела темную фигуру в капюшоне за кухонным окном. Пульс участился, и я сглотнула.

– Наверное, консьерж проверяет, что мы благополучно добрались. Я схожу и переброшусь с ним парой слов. Мы не хотим, чтобы кто-то рыскал по соседству, большое спасибо.

Я вытерла руки и прошла в гостиную, Симона за мной. После этого громкий стук в дверь заставил нас обеих вздрогнуть и схватиться за руки. Я посмотрела в глазок и узнала лицо Кларка, уставившееся на меня.

– Кларк! – воскликнула я и распахнула дверь. – Зачем, черт возьми, ты заглядываешь в окна и пугаешь нас до чертиков?

– Привет, ребята! Я просто проверял, что попал в нужное место, прежде чем отпустить таксиста.

Он повернулся и показал большой палец машине, стоящей на холостом ходу. Таксист засигналил и умчался по заснеженной дороге.

– Заходи! Мы писали тебе сообщения, спрашивали, где ты был. Давай, обними меня.

Обняв меня и собираясь обнять Симону, он слегка отступил, чтобы рассмотреть рисунок на ее фартуке.

– Рад видеть, что ты всё еще обыгрываешь этот образ! Эй, здорово видеть вас обеих! Сюда чертовски далеко ехать. Водитель даже не поверил, что шале здесь, потому что его не было на навигаторе. Он был уверен, что я ошибся. Но ошибся он – тут великолепно! Посмотрите на этот камин! – Кларк сбросил верхнюю одежду и открыл рюкзак. – А где Л. и М.?

Словно по сигналу, на лестнице появился Мика, а за ним Ловиса, всё еще в халате.

– Кларк! – Она сияла.

– Единственный и неповторимый. Я привез бутылку невероятного джина.

Ужин был отложен до тех пор, пока мы не поздоровались, не открыли джин Кларка и не выпили за то, что прожили еще два года. Когда Ловиса пошла одеваться, а Мика показал Кларку комнату наверху, чтобы он распаковал вещи, мы с Симоной вернулись на кухню. Я заметила, что она задернула клетчатые шторы, прежде чем продолжить.

Мы обе были погружены в свои мысли и мало разговаривали. Пока ни с того ни с сего, натирая котелок зубчиком чеснока, она не заговорила.

– Швейцарское шале было хорошей идеей, Гаэль. Но здесь что-то явно не так.

Когда Симона драматизировала, она начинала говорить высоким голосом, и ее актерство можно было легко игнорировать. Когда она говорила серьезно, голос у нее становился низким, она обходилась без театральности и была немногословной.

Сейчас она была, несомненно, серьезна. Я ждала, что Симона продолжит.

Она не продолжила.

Симона, 2015

Я часто задавалась вопросом, возникнет ли когда-нибудь во мне это чувство тикающих биологических часов и ощущение неотложности материнства. У меня никогда не было такого. Не могу сказать, связано ли это напрямую с тем, что я прервала свою первую и единственную беременность, или это просто естественное положение вещей. У обеих моих сестер есть дети, и мне очень нравятся мои племянницы и племянники. По крайней мере, больше, чем многие дети. И всё же они не вызывают у меня ни боли, ни тоски, ни даже чувства утраты. В основном мне нравится их видеть, но когда приходит время прощаться, я вздыхаю с облегчением. Моя квартира кажется гаванью спокойствия, чистоты, порядка и свободы по сравнению с хаотичными жилищами моих сестер.

Отсутствие энтузиазма по поводу того, чтобы стать матерью, превратилось в смесь нежелания и страха, когда возникла перспектива стать мачехой. Клод отвечал всем требованиям: богатый, красивый, обаятельный, внимательный, культурный вдовец. На горизонте не будет бывшей жены, омрачающей блестящее будущее. Единственным недостатком, или, лучше сказать, двумя недостатками, были его дети. С первого дня мы вступили в ожесточенную борьбу за внимание Клода. Им было около четырнадцати, может, пятнадцати, так что это не совсем дети. Мальчик был старше девочки, но расчетливой, хитрой интриганкой была именно она. Если бы не она, у меня могли бы сложиться нормальные отношения с ее братом. Но этого не случилось.

С того момента, как их отец возвращался домой из офиса, они требовали от него всего внимания. Иногда по вечерам я не могла закончить ни одного предложения, чтобы меня не перебили, – пока мы наконец не закрывали дверь в спальню. Даже тогда, в самые неподходящие минуты, раздавался стук или жалобный призыв из одной из их спален. Обычно это была дочь. Я приложила все усилия, чтобы убедить их отца, что им нужно пойти в школу-интернат. После успеха «Гарри Поттера» английские школы-интернаты внезапно стали очень популярны. Дети могли свободно изучать английский язык, заниматься британскими видами спорта, такими как крикет или крокет, оттачивать свои манеры и устраивать полночные пиршества в общежитиях со всеми своими маленькими друзьями.

Клод видел логику в моих аргументах, но его сентиментальная сторона всякий раз брала верх. «Они потеряли мать в юном возрасте, chérie. Я не могу сделать так, чтобы они были вдали еще и от отца». Это приводило меня в замешательство. Сильным переговорщиком, который жестко играл на работе, который никогда не удовлетворялся вторым местом, даже играя в теннис с друзьями, манипулировали два мини-тирана, держа его за дурака. Мое уважение к нему растаяло, как и заинтересованность в любой форме близости.

По мере взросления они становились всё более неприятными. Его дочери исполнилось шестнадцать, и я предложила ей походить по магазинам, купить ей одежду, подходящую для молодой женщины. Это была катастрофа! Она хотела бюстгальтеры пуш-ап, высокие каблуки, узкие брюки и короткие юбки. Всё, что выбирала я, удостаивалось не более чем закатывания глаз. После нескольких часов злобных пререканий мы прибыли домой с вещами, которые можно найти в гардеробе обычной проститутки. Хуже того – она начала флиртовать с отцом. Спрашивала его мнение о ее одежде, садилась к нему на колени, хихикала над самыми поверхностными его комментариями, как будто он сказал что-то невероятно остроумное.

Мальчик, в свою очередь, начал лгать, заявляя о всевозможных злодеяниях с моей стороны. Я понятия не имею, как он это делал, но он показывал отцу синяки на плече и обвинял меня в физической агрессии. Я никогда не прикасалась к этому ядовитому маленькому зверьку, в основном потому, что мне было противно. Клод был назначен на должность рефери. Мое слово против слов его сына. Девчонка всегда поддерживала брата и свидетельствовала против меня. В конце концов, пропала моя кредитная карта. Позвонив в банк, чтобы сообщить о потере, я обнаружила, что огромные суммы были потрачены на спортивную одежду, игры, билеты на концерты и Xbox. Я разнесла спальню мальчишки, пока он был в школе, и нашла большинство этих вещей. Выяснилось, что он потратил больше 9000 франков в интернете, побаловав себя и друзей с моего аккаунта.

Брак, не самый крепкий с самого начала, не выдержал напряжения. Мы развелись летом 2015 года, и, благодаря тщательно составленному брачному контракту и поддержке Ловисы, дело было сразу урегулировано и я получила свободу. Я нашла квартиру в десяти минутах от Ловисы и приняла новый образ жизни. Я больше никогда не видела ни Клода, ни его ненавистных отпрысков.

Моя подготовка к Новому году началась в сентябре, и никто об этом не знал. Ловиса уехала на одну из своих миссий, мое возвращение на полную ставку было запланировано на январь, и я сказала своим друзьям, что мне нужен отпуск, чтобы пережить развал брака. Вместо этого я забронировала шесть недель в клинике под Цюрихом. Ни одна из перенесенных мной процедур не могла считаться серьезной операцией, поскольку я хотела, чтобы всё выглядело как можно незаметнее. Тем не менее незаметность стоит денег. Я продала 90 % украшений, которые подарил мне Клод, чтобы заплатить за действительно профессиональную работу. После выздоровления я провела еще месяц в оздоровительном центре, уделяя своему телу столько же внимания, сколько уделила лицу. К тому времени, как я вернулась в Женеву, я была ближе к себе двадцатипятилетней, чем когда-либо.

Далее я провела исследование. К счастью для моего банковского счёта, это потребовало скорее времени, чем денег. Файл о его компании, партнерах, девушках, семье и интересах разросся новыми нюансами и глубиной. Я изучала его присутствие в социальных сетях, делая заметки о книгах, музыке, фильмах и политических взглядах. Под предлогом воспоминаний о старых добрых временах я дважды приглашала Ловису на ужин, пока она была в Швейцарии. Она подала мне несколько очень полезных идей, хотя и не знала об этом. У женщин есть кодекс поведения. Это неписаный кодекс, но мы все знаем его и соблюдаем. Если вы доверите какую-либо личную информацию другой женщине, она обязана ответить вам взаимностью. Это может быть не та же тема или проблема, но близость дружбы подчиняется тем же законам, что и близость секса. Услуга за услугу. Я говорила о своем страхе не угодить мужчине в постели. Как я наряжалась для Дхана его горничной-француженкой и преувеличивала свой акцент, как я преодолевала свое смущение по поводу орального секса с Жаком и как постоянная опасность, что нас прервут, сделала мою личную жизнь с Клодом напряженной и неудовлетворительной.

Если бы я верила в нечто всемогущее, наделяющее людей личными качествами, я бы сказала, что Ловиса получила ту долю материнского инстинкта, которая не досталась мне. Она была сочувствующей и доброй, давала советы в общем смысле слова. Когда я пыталась узнать о ее личном опыте, играя взволнованную и смущенную наивную девушку, она рассказала о некоторых своих встречах во время работы волонтером и в конце концов упомянула несколько уроков, которые усвоила в своих первых серьезных отношениях. Наконец-то я нашла что искала!

На этот раз я собиралась сделать всё правильно.

Я заметила Мику в первый же день в университете, но отвлеклась. Все эти красивые третьекурсники, опытные, утонченные и готовые покорить мир, были неотразимы. Я была как колибри, привлеченная распустившимися цветами. В погоне за невозможным я упустила потенциал собственного курса. После одного недолгого заигрывания и череды неловких свиданий меня осенило, что эти мужчины охотятся за более крупной рыбой и мне следует поискать кого-то в собственном пруду. Когда я думала о своих однокурсниках, Кларк выделялся среди прочих внешностью и телосложением. Я пригласила его на кофе, чтобы обсудить трудности перевода художественного текста. В тот момент, когда я услышала, как он говорит по-французски, я вычеркнула его из своего списка и задумалась, как скоро получится сбежать. Затем в нашу беседу вмешался Дхан со своим обаянием, бровями и комплиментами.

Его французский был еще хуже, чем у Кларка, но он меня рассмешил. К тому времени, как он познакомил меня с Ловисой и Микой, мы уже были парой, как и они. Михаэл Вакала, старший сын в одной из самых богатых семей Чехии. Он был высоким, крепким и тихим, и я задавалась вопросом, как он мог дружить с шумным Дханом и общительным Кларком. Он отвечал всем требованиям, кроме одного, но это был вопрос времени. Я должна была сделать всё, что в моих силах, чтобы свести нас. Так было предначертано.

Первый раз я активно заигрывала с Микой, когда мы были на Кефалонии. Мы с ним и с Кларком еще долго сидели на пляже после того, как ушли Гаэль и Ловиса. Я сказала, что мне холодно, и свернулась калачиком рядом с ним. Он обнял меня и прижал к себе, споря с Кларком о войне в Ираке.

Позже той же ночью я прокралась в его комнату. Он сказал «нет». Прошло слишком мало времени, и он не мог причинить боль Ловисе. Я заплакала и спросила его, считает ли он меня привлекательной, потому что, может быть, однажды… Он сказал «может быть», вывел меня из своей комнаты и запер дверь.

В Берлине я даже не пыталась, потому что на нем, как какая-то противная сыпь, постоянно торчала сестра Гаэль. Когда мы все были на праздновании десятилетия нашего поступления в Женеве, я прямо спросила его, может ли между нами быть что-то. Мы были на балконе, и я была одета в золотое облегающее платье, которое доказывало всем, что ничего не изменилось. Мика очень порядочный. Он обнял меня, поцеловал в обе щеки и сказал, что не знает. Это только усилило мою решимость.

Несколько месяцев я встречалась с Жаком, которого любили все, кроме меня. Потом был Клод, которого ненавидели все, кроме меня. В этом году всё будет иначе. Настала моя очередь организовывать встречи, и я выбрала красивую квартиру всего в нескольких шагах от фонтана Треви. От Гаэль я узнала, что последние отношения Мики потерпели неудачу, потому что его чешка хотела детей, а он – нет. Я была одинока, он

* * *

Пролог: Гаэль, сегодня

Двадцать лет. Сначала горе обрушивается на тебя тяжелейшим бременем, и ты уверен, что не вынесешь его. Спустя два десятилетия ты всё еще держишься, но приложенные усилия меняют тебя. Другие тоже изменились: лишняя морщина на лбу, легкая сутулость, тень во взгляде. Впрочем, никто не любит говорить об этом. Спустя годы наши встречи меньше посвящены смерти и больше – радости существования. Наша жизнь продолжается. В этой традиции, которую мы соблюдаем каждые два года, есть нечто странное: чем больше утешения и успокоения она приносит, тем страшнее это тихое чувство вины. Пять университетских друзей, разъехавшиеся по миру, каждые двадцать четыре месяца собираются вновь, чтобы встретить Новый год. Мы устраиваем праздник, но это одновременно и наказание за ужасные события 1999 года. Иногда я задаюсь вопросом, зачем мы с собой это делаем.

Горе и чувство вины сплавились воедино, в цепь, которая с годами стала немного длиннее. Иногда я забывала про нее. Но попытайся бежать – и эта цепь жестко останавливает тебя, привязывая, как дворового пса, к тому, что случилось 31 декабря двадцать лет назад. Может, у других так же, не могу сказать наверняка.

Двадцать лет. До меня наконец дошла очередь организовывать встречу. Меня всякий раз отправляли в конец очереди не специально. Просто каждый раз в год Гаэль менялись обстоятельства. У кого-то была идея получше, или инсайдерская информация, или предложение, от которого мы не могли отказаться. Но в 2019 году вся ответственность за встречу Нового года была на мне.

Мое предложение насчет шале победило сразу. Конечно, я бы предложила им и другие варианты, но ничто не могло сравниться с шале в Швейцарских Альпах. Там было всё: большая кухня, достаточно места, чтобы каждый из нас мог уединиться, камин и уютное чувство защищенности от зимы. Идеально для двадцатилетия нашей дружбы. Это должен был стать наш лучший Новый год. Но он оказался последним.

Остались бы мы друзьями без совместно пережитой травмы? Если бы Дхан до сих пор был с нами, был бы у нас повод встречаться каждые два года? По моим воспоминаниям, мы были самыми близкими друзьями, просто не разлей вода, и такими бы навсегда и остались. Но сколько из этой близости образовалось уже потом? Возможно, мы впятером так привязались друг к другу, чтобы заполнить пустоту. Пустоту там, где должен был находиться шестой.

Дханеш. Я представила себе его лицо, блестящие черные глаза, подвижные, как летучие мыши, брови, белые зубы в заразительной улыбке. Его голос с южно-лондонским прононсом. То, как он переигрывал, смеха ради изображая индийский акцент. Я закрыла глаза и вздохнула. Прошло двадцать лет, а я всё еще скучала по нему.

Мой разум сорвался с поводка и отправился назад, в ту ночь двадцатилетней давности. Я пыталась одернуть себя и вернуться к мыслям о настоящем или будущем, но путь в прошлое был проторен и слишком хорошо знаком. Невозможно двадцать лет думать об одном и том же и внезапно перестать. Разум так не работает. По крайней мере мой.

Гаэль, 1999

Загородный выезд был идеей Дхана. Где-нибудь в глуши, подальше от шумихи и ожиданий, дерьмовых фейерверков и паршивых вечеринок. Только мы и природа – так мы провожали бы тысячелетие. Мне было удивительно видеть, что мистер Душа Вечеринки отказывается от участия в торжествах, которые случаются раз в жизни, но он настоял на том, что эта ночь должна быть преисполнена смысла. И даже произнес это с ударением на каждом слоге.

Мы согласились. Конечно же. Куда еще мы бы поехали и с кем? Мы всегда были вместе, когда происходило что-то значимое. Что еще важнее, когда незначительное – тоже. Мы были лучшими друзьями, уютной камарильей, и сейчас, смотря в прошлое, я бы описала это как нездоровую созависимость. А двадцать лет назад я даже не знала такого выражения.

Совершенно неожиданно Мика предложил место недалеко от Праги и рассказал про озеро. Симона запротестовала – потому что это то, что всегда делает Симона. Нырять в ледяное озеро – с ума сошел? Оно может быть грязным, и мы все заболеем! А если с сауной что-то пойдет не так? Вокруг не будет ни души на многие километры! Кто нас спасет?

Когда Симона ругалась, ее голос становился выше, и лучше слышался французский акцент. Из-за такой театральной манеры над ней легко было шутить, хотя она и озвучивала наши собственные страхи. Каждый придерживался своей обычной роли. Дхан шутил: надел ее шелковый шарф, как плащ супергероя, и обещал спасти ее. Ловиса сидела рядом с ней, держа за руку и развеивая ее опасения практичными ответами. Кларк дразнил ее, говоря, что она французская королева драмы, а Мика играл отца семейства. Он всё повторял, что его семья выезжала туда каждый год, и никто даже царапины не получил. Дхан изобразил дельфина Флиппера: руки по швам, тело качается поплавком, глаза широко открыты, рот расплылся в широченной улыбке. Никто не мог устоять перед сценкой с дельфином, хотя вряд ли такой нашелся бы в чешском озере.

Надвигающееся приключение выглядело как уход от обыденности. У нас была возможность поучаствовать в чем-то особенном, и я, черт возьми, не могла уронить репутацию нашей женской половины. Выбрав момент, я объявила, что прыгну в ледяное озеро и никто не сможет остановить меня. Ловиса дала мне пять. Протесты Симоны увяли до пожиманий плечами и вздохов – пока она не увидела озеро.

Мы провели Рождество по отдельности, и теперь нам, как и полагается, до одури хотелось сбежать. Все наши самолеты и поезда прибывали в Прагу в разное время, так что мы решили остановиться в одном отеле и встретиться за ужином. На следующий день Мика устроил нам экскурсию по своей столице. Он раздувался от гордости, а мы промерзли до костей. В кои-то веки первой начала жаловаться не Симона! Это была я. Остальные понимали, что такое –15°, и оделись соответствующе. Конечно, я надела толстую куртку, вязаную шапку, перчатки и крепкие ботинки. Мои джинсы так замерзли, что затвердели, как картон, и натирали на каждом шагу. Нос и ягодицы окоченели, и мне очень нужно было выпить чего-нибудь горячего. После десяти минут моих стенаний Мика завел нас в подвальный бар и купил пиво, горячий шоколад и мятный чай для Симоны. Я отогрелась, и мы снова отправились в путь. Прага со всей ее готической атмосферой была прекрасна – по крайней мере то, что я сумела разглядеть среди толп туристов. Но было до смерти холодно.

Утром мы выехали в лесной коттедж Мики. Мое разочарование относительно замка отступило на задний план. Когда Мика впервые предложил нам встретить миллениум в доме его семьи в Чехии, я думала, он имеет в виду аристократический особняк. Я видела фотографии – онлайн, потому что Михаэль не был настолько идиотом, чтобы хвастаться семейным богатством. Так что, когда он объяснил, что речь идет о коттедже на берегу озера, мне пришлось задействовать все свои актерские навыки, чтобы скрыть разочарование. А Дхан понял. Дхан всегда понимал.

– Гаэль, важно то, что мы будем вместе. Да, конечно, трансильванский замок был бы волшебным вариантом…

– Не трансильванский, а богемский.

– Неважно. В замке мы были бы гостями семьи Мики. Вели бы себя как можно приличнее, пытались бы вспомнить, как сказать «спасибо» по-чешски, и не налопаться шампанского через меру. А в коттедже мы будем предоставлены сами себе. Мы сможем готовить, есть, пить и танцевать столько, сколько нам захочется. Более того, мы сможем пропотеть в сауне, пробежаться по снегу и прыгнуть в озеро. Гаэль, это будет лучший Новый год на нашей памяти!

Темно-карие глаза Дхана, одновременно искренние и веселые, не оставляли мне выбора, кроме как сдаться. Я оставила мысли о замке.

– Лучше, чтобы ты оказался прав. В любом случае, речь не о замке как таковом, а о возможности увидеть, как живут те, другие. Я хочу узнать, как это – иметь прислугу, земли, лошадей и павлинов, коридоры, набитые предметами искусства. Всего на одни выходные я хотела бы стать гостьей в загородном доме и насладиться роскошной возможностью нарядиться к ужину.

Он запрокинул голову, засмеялся и хлопнул в ладоши.

– Ты так и не выросла из Джейн Остин, да? Я понимаю, Гаэль, правда. Это мир, где все воспринимают богатство как должное, потому что родились в нем. Конкретно в этом романе эпохи Регентства ты прелестная горничная с красивыми глазами. Несомненно, прекрасный молодой господин отметит твою бойкую натуру и выделит из толпы. И обретешь ты счастливый конец.

– А ты?

– Я? Для Болтливого Смуглого Парня ролей здесь нет. Может, когда мемсаиб поедет в тур по Империи, я мог бы быть Пузатиком в Тюрбане, который обмахивает стол банановым листом. Кстати, о Британской Империи: джин-тоник хочешь?

30 декабря мы выехали из Праги на минивэне Мики. Мне запомнилось, будто мы отправились сразу после завтрака, но этого не может быть, потому что приехали мы уже затемно. В воздухе витали и беспокойство, и возбуждение. Никто из нас, даже сам Мика, не знал, чего именно ждать от трех дней в глуши наедине друг с другом. Конечно, мы встречали вместе и прошлый Новый год, и позапрошлый, но это были арт-клуб на берегу Роны в Женеве и вечеринка первокурсников в университетском городке. Там мы были частью толпы, мы могли раствориться в ней и в любой момент уйти, если было скучно. Не то чтобы такое случалось. Мы держались вместе, иногда танцевали, флиртовали или болтали с кем-то еще из знакомых, но всегда возвращались и садились к своим.

В этот раз всё было иначе. Мы были ближе друг к другу, скорее единое целое, чем шесть отдельных людей, и нам не требовалось сбиваться вместе. Где еще вам хотелось бы встретить новое тысячелетие, как не с пятью лучшими друзьями? Во дворце, в коттедже, в фургоне – какая разница? Мы хотели отпраздновать такое событие вместе и намеревались создать воспоминания на всю жизнь.

Дорога к хижине заняла почти два часа, сквозь снежные заносы и изгибы ландшафта – столь одинаково белые и пустые, будто мы ехали по гигантскому пуховому одеялу. Мы пересекали мосты, видели леса с соснами в белой пыли, показывали друг другу на закат – единственное цветное пятно в палитре. Снежные хлопья превратились из гипнотических серых точек, падающих с белого неба, в гипнотические белые точки, вырисовывающиеся на фоне темно-синего вечера. Возникло ощущение, что мы летим сквозь звезды на космическом корабле.

Разговор потух вместе со светом дня, так что мы ехали в тишине. Мика с Ловисой ехали впереди, мы с Кларком за ними, багаж был между нами. Я взглянула через плечо на задние сидения. Симона заснула на плече Дхана. Мне не было видно, спит он или нет.

Мика включил поворотник, и мы съехали с главной дороги на небольшой съезд через лес. Он был припорошен снегом, и, насколько я помню, встречных машин не было. Меня охватило чувство, что мы где-то в глуши и вне зоны досягаемости. Я локтем подтолкнула Кларка, мы ухмыльнулись друг другу, но ничего не сказали.

– Вот сюда, – сказал Мика, сворачивая на еще более узкую дорогу между деревьями. Здесь лес закончился, и перед нами открылось, насколько хватало взгляда, огромное замерзшее озеро. Минивэн остановился, и мы нетерпеливо выбрались из него, чтобы скорее осмотреть свой дом на ближайшие три праздничных дня.

Дом. Грубый, чертовски простой. Значительно меньше, чем я ожидала. Может, я так и не отбросила мысли о дворце. Всего три комнаты, все с двуспальными кроватями, так что сразу возникла неловкость. Мика и Ловиса по праву заняли хозяйскую спальню. Обе гостевые комнаты были приличного размера, но предназначены для пар. Мы с Кларком прекрасно ладили и уже раньше обменивались телесными жидкостями, но я не собиралась превращать это в привычку.

– Я безумно хочу посмотреть сауну, – сказал Кларк.

Мика отвел нас в конец коридора и открыл дверь. Внутри пахло сосной, там стояли четыре дощатые лавки и разные стулья. В углу была дверь, которая вела в маленькую внутреннюю комнату с единственным черным окошком. Мы с Кларком открыли ее и заглянули внутрь. Там были две широкие полки, что-то вроде контейнера для угля и деревянное ведро с ковшом. Я присоединилась к охам и ахам, потому что это было, как сказала Симона, по-скандинавски очаровательно. Еще это было чертовски зловеще, в духе этакой «Хижины в лесу».

– Можно я буду спать здесь? – спросил Кларк. – Без обид, Гаэль, но, думаю, нам обоим будет проще ночевать в разных комнатах. Не, действительно, мне правда нравится этот древесный запах.

– Можешь спать, где хочешь, – сказал Мика. – Я хочу, ребят, чтобы вам было комфортно. Пока вы располагаетесь, я найду какое-нибудь постельное белье для Кларка. Давайте потом встретимся на кухне. Сегодня будем как местные. Сосиски, сыр, картофельная запеканка, немного пива – всё цивилизованно. Нам же нужно сохранить порох сухим на Новый год!

Все вывалились за дверь, в полном восторге от нашего нового жилища. Остались только мы с Кларком.

Я подошла и уткнулась головой ему в плечо.

– Спасибо, – сказала я. – Ты хороший человек.

Он положил голову на мою.

– Мы всю жизнь выбираем что-то, душечка, – сказал он. – Пусть у нас всегда будет свобода выбора. Знаешь что, можем и позже разобрать вещи. Я хочу чешского пилснера и того вонючего пивного сыра. Вот видишь, ты уже рада, что мы не в одной комнате!

Он поцеловал меня в лоб и широкими шагами направился за остальными в коридор.

Мы никуда не выходили тем вечером. Куда бы? Мика и Ловиса приготовили что-то не слишком запоминающееся на ужин. Мы поиграли, выпили крепкого чешского пива и уставились на огонь, обсуждая, что может значить для нас миллениум. Мы с оптимизмом думали о будущем, друг о друге, о планете. Вместе нам было приятно, комфортно и радостно. Мы с Ловисой сидели на коврике из овечьей шкуры, взявшись за руки и облокотившись на диван, смеясь над ее переводами финских рождественских песен. Дхан высвободился из осьминожьих объятий Симоны, встал перед камином и зарядил речь о новых началах для каждого из нас. Он поблагодарил Мику за место для празднования, поблагодарил всех нас за то, что мы самые лучшие друзья в его жизни, поблагодарил всех, кто варит чешский пилснер. Последнее, что я помню перед тем, как пожелала друзьям доброй ночи, – это то, что я ела какую-то приторную ореховую выпечку. Понятия не имею, откуда она взялась, но она намертво склеила мне зубы, и бóльшую часть я выкинула в огонь. Все пошли спать рано. В конце концов, мы берегли себя для начала нового тысячелетия.

Гаэль, 1999

Часто подготовка к вечеринке оказывается веселее, чем само действо. Мика встал первый, выжал апельсины и, как ни удивительно, испек свежий хлеб. Он здоровался с нами, по одному забредающими на кухню, и, судя по его свежему румянцу, к тому времени уже успел сходить на пробежку.

Завтрак у нас был медленным, мы провели на кухне больше двух часов и выпили по несколько кружек кофе. Не считая нашего хозяина, первой встала я, и почти сразу – Ловиса. Я никак не могла валяться в кровати, когда с кухни доносились такие великолепные запахи. Мы обе подключились к процессу: резали хлеб, накрывали на стол, жарили бекон и омлет для себя, Симоны, Дхана и, в конце концов, Кларка. С завтраком мы покончили к 11:30, и пора было браться за работу.

Мы разбились на три команды: улица, кухня и магазины. Казалось логичным, если не сказать очевидным, что Кларк – увлекающийся походами и лесными лагерями парень с Аляски метр восемьдесят ростом – поможет Мике наколоть дрова и сделать прорубь во льду. И мы все были поражены, когда именно Дхан вызвался надеть куртку, ботинки и шапку и пойти в снега вместе с Микой. Я подумала, что ему захотелось испытать что-то новое. С остальными всё было понятно. Без сомнений, кухня была за Ловисой, и в су-шефы она, естественно, выбрала Симону. Парни будут работать на улице, а мне остаются покупки. Дхан был прав: я всегда буду не более чем горничной. Мы все сели за кухонный стол, составили список необходимого на следующие два дня, скинулись по пятьдесят крон и отправились заниматься каждый своими обязанностями.

Я собиралась поехать на минивэне Мики и чистила лобовое стекло, когда подошел Кларк.

– Дхан и Мика справятся сами, тебе не нужно ехать одной. Давай я помогу?

– Уже говорила это и скажу снова: какой ты хороший человек! Нормально, если я поведу?

Все знали, как я помешана на тачках, так что он спокойно пожал плечами. Хотя снегопад и закончился, я впервые в жизни вела незнакомый автомобиль в таких непредсказуемых условиях. Путь к главной дороге заставил меня понервничать. Когда мы выбрались на чистую и посыпанную песком дорогу, я поняла, что вся вспотела. Я взглянула на Кларка, который в этот момент крутил косяк.

– Спорим, тебе бы хотелось самому сейчас сидеть за рулем?

– Нет уж. Ты справляешься значительно лучше, чем смог бы я. Я просто наслаждаюсь дорогой.

– Врешь. Ты же не собираешься раскуривать его здесь?

– Зависит от остатка пути.

Ближайший город был в сорока минутах езды по извилистым дорогам, и я честно могу признаться, что редко когда мне было так страшно за рулем. Когда мы остановились на забитой машинами открытой парковке, занесенной грязным снегом, мы приняли волевое решение. После всех нервов в пути мы заслужили этот косяк.

Я по-настоящему рекомендую подобный опыт – закупаться в чешском супермаркете, будучи слегка под кайфом. Когда ходишь под флуоресцентными лампами и смотришь на непривычные ценники и странные лица, всё выглядит как веселый сон. Мы потратили больше, чем рассчитывали, в основном на шоколад, и, сложив покупки в минивэне, натрескались чешского эквивалента кексов «Твинки». Кларк предложил повести машину, но даже после пережитого по дороге сюда стресса мое эго не вынесло бы этого. Пока мы ехали назад, тучи разошлись, открыв чистое голубое небо, а снег сверкал, отражая солнце. Мы не разговаривали, только время от времени выдавали подходящие эпитеты.

– Прекрасно!

– Красиво.

– Потрясающе!

– Нереально.

Когда мы вернулись домой, атмосфера там была беззаботной. Мы с Кларком распаковали все продукты, покорно снесли упреки Ловисы относительно забытых пунктов списка и с гораздо бóльшим энтузиазмом отнеслись к горячим сэндвичам с сыром и ветчиной от Симоны. Дхан принялся долго и смешно описывать, как отморозил задницу во время установки фонарей в снегу. Мика объяснил, что они нужны для освещения дороги от сауны к озеру, и разговор снова зашел про то, чтобы пропотеть и затем охладиться в ледяной воде.

Если изначальная реакция Симоны на эту идею была просто неприязненной, то, увидев озеро, она ушла в полный отказ. Ее аргументы имели смысл. Мы будем пить. Рассудок будет затуманен. Рядом нет родственников Мики, которые могли бы присмотреть за нами. Мы во многих милях от любой экстренной помощи. Те, кто хочет совместить раскаленную сауну и ледяную воду, могут принять холодный душ. Или можно нырнуть в озеро завтра, при свете дня, на трезвую голову. Думаю, если бы не необходимость раздеваться, она бы убедила нас, по крайней мере женскую половину. Но, как всегда с нашей эклектичной компанией, мы отвлеклись на вопросы культуры.

Дхан, стоявший за стулом Симоны спиной к раковине, взглянул на озеро и уже темнеющий лес.

– Признаю: я думал, Мика прикалывается. Но после того, как я помогал ему с прорубью и фонарями, я думаю, он серьезно.

– Конечно, я серьезно, – сказал Мика. – Я не шучу такими вещами. Сауна и ныряние в прорубь – это семейная традиция. Я буду счастлив познакомить своих любимых иностранцев с истинно чешским занятием. Но если вы и правда, как говорит Симона, даже подумать не можете о том, чтобы прыгнуть в озеро, на втором месте после проруби – холодный душ. Это не то же самое, но никто не заставляет вас моржевать, если слишком страшно.

– Не страшно, друг, просто мы не подготовлены, – засмеялся Дхан, массируя плечи Симоны. – Я думал, ты шутишь, так что не взял свои плавки, поэтому я не могу.

Отговорка Дхана развеселила всех, и было странно видеть, как он – остроумный шутник и клоун – поразился взрыву хохота в ответ на реплику, которую считал совершенно серьезной.

Ловиса отсмеялась первой.

– И ты считаешь, что это оправдание? Это сауна, Дхан, никто не надевает туда плавки. Все голые.

– Голые! – оглянулся Кларк. – Вы же не серьезно?

Симона закатила глаза и застонала.

– И вот злобные англосаксы снова наносят удар. Что с вами не так, народ? Почему надо так стыдиться человеческого тела? Каждое лето на юге Франции я смотрю, как британцы извиваются под своими полотенцами, боясь показать малейший участок кожи. Почему нельзя спокойно относиться к своему телу?

Ловиса и Мика смеялись и согласно кивали Симоне. Заговорил Мика:

– Всё потому, что британцы и американцы смотрят на обнаженное тело исключительно как на сексуальный объект. Они не способны раздеться, не думая о сексе. Европейцы воспринимают наготу как естественное состояние. При этом смешливого и скабрезного отношения к телесным функциям у нас нет.

Это было одной из его любимых тем, и именно она раздражала меня. Как международные переводчики, мы должны были трижды подумать, прежде чем поддерживать культурные стереотипы.

Дхан запротестовал, но Ловиса перебила его:

– Мы все тут друзья. Если ты смущаешься, можешь остаться в трусах. Если Симона боится озера, она может принять душ. Никто никого не заставляет делать то, что не хочется.

– Для меня не проблема раздеться, – сказал Кларк. Это никого не удивило. Он мог по праву гордиться своим телом и использовал любую возможность продемонстрировать его.

Несмотря на мою лояльность к Дхану, мне совершенно не хотелось, чтобы меня называли зашоренной британкой, которая боится раздеться.

– В чужом монастыре… – я улыбнулась. – Сегодня я собираюсь раздеться, прожариться до печенок, прыгнуть в озеро и вернуться сюда за тем вонючим пивным сыром!

Ловиса и Кларк зааплодировали. На лице Мики расплылась улыбка. Симона утешающе-покровительственно коснулась руки Дхана. Я знала, что это выбесит его.

На ужин у нас была сборная солянка – если считать таковой тщательно продуманное дегустационное меню, представляющее все наши родные культуры. Распланировала и организовала всё снова Ловиса. Выбор блюд граничил с клише, но мы решили, что это будет сардоническим кивком традиции. Основное блюдо было на Мике: карп с картофельным салатом, чешская классика. Для начала ужина – канапе из аляскинского копченого лосося и всё, что к нему полагается. Отдавая должное своим корням, Дхан выбрал в качестве закуски креветочную пакору, за которой последовал буйабес Симоны. На десерт Ловиса испекла классическое финское печенье-звездочки и сварила глёг – что-то вроде глинтвейна. Мое неумение готовить было общеизвестным, так что все вздохнули с облегчением, когда я вызвалась собрать сырную тарелку. Даже я не смогла бы с ней облажаться.

Ловиса испекла печенье, пока мы ездили за покупками, и, поскольку лосось и сыр нужно было только вытащить из холодильника, мы предоставили кухню остальным. Мы с Кларком и Ловисой укутались во всё самое теплое – Ловиса одолжила мне леггинсы под спортивные штаны – и пошли побродить у озера. Солнце садилось, но небо всё еще было ясным, и вечерний свет окрасил всё в розоватые тона. Мы кидались снежками, бегали вокруг деревьев и делали ангелов на нетронутых снежных склонах. Задыхаясь после пробежки наперегонки до дома и уже мечтая вернуться в тепло, мы всё же остановились у дверей еще на минуту, чтобы насладиться происходящим.

Пихты, покрытые снегом, плоская матовая поверхность озера, смутно отражающая небесную синеву, и последние лучи солнца, просвечивающие сквозь лес, создавали настолько идиллическую картину, что хотелось то ли засмеяться, то ли заплакать. Я не сделала ни того ни другого, но достала фотоаппарат в тщетной попытке поймать момент. Увы, затвор примерз намертво. Мы ввалились внутрь, спасаясь от мороза, готовые отрываться, как в последний раз.

Гаэль, 1999

Ужин был не идеальным, но что-то около того. Дхан поставил бутылку шампанского Moёt et Chandon за дверь, чтобы охладить ее, и забыл там. Суп Симоны подгорел, пока она разбиралась со взорвавшейся бутылкой. Мы назвали его Суп из Копченой Рыбы и всё равно съели. Кайфолом Мика всё пытался дозировать алкоголь – «мы не должны сильно опьянеть до сауны и озера!», – но даже Ловиса не обращала на него никакого внимания.

В огромном камине ярко горел огонь, а на столе в баночках мерцали чайные свечи. Мы съели канапе Кларка, стоя вокруг камина и поднимая бокалы охлажденного в холодильнике шампанского за наше здоровье и будущее. Сыпались взаимные комплименты по поводу внешнего вида. Все мужчины были в смокингах, а женщины, по настоянию Симоны и Ловисы, – в вечерних платьях. Мой фотоаппарат оттаял, мы снова и снова позировали в разных комбинациях. Это была Ночь, которую стоило запомнить.

Когда мы в конце концов сели за стол, нас ждали новые сюрпризы. На тарелке у каждого была булочка с флажком соответствующей страны. На сервировочных салфетках из крафтовой бумаги были от руки написаны цитаты из книги или стихотворения. Подстаканниками служили игральные карты, а на каждом бокале красовалось индивидуальное колечко. Ловиса так постаралась сделать этот вечер особенным, что это тронуло всех. Она обещала стать прекрасной мамой, когда родит собственных детей вместо пятерых слегка дисфункциональных ровесников.

Обстановка была столь проникновенной, что мы едва замечали горелый привкус рыбного супа и объявили себя фанатами этого аромата.

На салфетке Мики была цитата из «Невыносимой легкости бытия» Милана Кундеры. Он так нежно посмотрел на Ловису, что мне пришлось отвести взгляд. На моем бокале было колечко с двумя знаками: золотой звездой и феминистским символом, что я одобрила. И засмеялась, увидев колечко Кларка с крошечными плавками – его любимым предметом одежды. Картой Дхана, разумеется, оказался джокер. Я поинтересовалась, кто выбирал символ для Ловисы.

– Я сама. Я лучше всех себя знаю. Так, на обратной стороне салфеток пусто. Постарайтесь не слишком запачкать их, и можно будет после еды написать там друг другу послания. Это будет память на всю жизнь, вместе с пятнами и прочим. Симона, суп был замечательный, теперь очередь закуски от Дхана. Мика, любовь моя, у меня пустой бокал!

Он стал спорить, она проигнорировала это и сама налила себе скромную порцию белого.

Черт бы побрал Дхана и его пакору! Эти маленькие рассыпчатые пирожки, начиненные пикантными креветками, ужасно хотелось еще и еще. Я съела два. Кларк съел три.

– Черт возьми, Дхан! Нужно было просто положить по одной на тарелку, и немного гарнира. Это ведь закуска, ну? Разложить тут перед нами целую кучу до подачи основного блюда – это очень неосторожно.

– Можно подумать, что-то способно испортить тебе аппетит, пивохлёб. Если переживаешь за калории, можем пробежаться наперегонки вокруг дома перед основным блюдом. – Брови Дхана сложились идеальным домиком. Устоять перед этим выражением было невозможно. Даже Мика покачал головой с усмешкой, но взял тарелку с пирожками и убрал ее со стола.

– Я слышал, остывшие, они так же хороши, – сказал он, избавляя нас от искушения перед подачей карпа.

Как только Мика вышел из комнаты, Ловиса наполнила наши бокалы. Разговор снова вернулся к надеждам и мечтам. На этот раз они касались не нашей собственной жизни, а всего мира. Что с нами будет через десять лет? Двадцать? Тридцать? Конечно, жизнь изменится к лучшему. Новые геополитические союзы, мирная политика, добрососедское сотрудничество и больше принятия сильных сторон друг друга. Господи, ну кого я обманываю? Конечно же, мы говорили о себе, проецируя это на что-то большее. Мы были молодыми и самовлюбленными, чего еще ожидать?

Мы до отвала наелись жареным карпом с картофельным салатом и какими-то овощами, названия которых я не знала и забыла спросить до того, как мы их доели. Ловиса убрала тарелки и предложила сделать небольшой перерыв перед следующей подачей. Атмосфера стала более уютной и расслабленной. Разнеженные, наевшиеся и нетрезвые, мы вспоминали наши дружеские шутки и углублялись в воспоминания. Какой безумец в такой момент захочет раздеваться, париться в сауне и прыгать в озеро?

Мика, вот кто.

– Уже почти одиннадцать. Кто хочет в сауну, лучше начать сейчас. Пятнадцать минут паримся, бежим к озеру, прыгаем, бежим обратно и отдыхаем. Потом еще раз.

Раздались стоны – мои, Кларка, Симоны и Дхана.

– Дважды? Да ну, я только один раз.

– Я правда думаю, что лучше отложить это на завтра.

– Нельзя просто посидеть здесь и попить шампанское?

– Можно, Дхан. Но я хочу прямо вот расплавиться в сауне, прыгнуть в чистую ледяную воду и бежать в дом, пока мои кожа и кровь наполняются жизнью. Вот как я хочу начать свой миллениум – чувствуя себя стопроцентно живым!

Он убедил меня. Кроме того, я мечтала снять уже наконец это жесткое платье.

– Я с тобой! – крикнула я и побежала в свободную комнату раздеваться.

Так и получилось, что шестеро разрумянившихся людей, только один из которых был в нижнем белье, потели на сосновых лавках в темном, обшитом деревом помещении, вдыхая горячий воздух. Дхан отпустил пару острот, но никто не засмеялся. Атмосфера мало отличалась от церковной.

Зазвенел таймер, и Мика открыл дверь.

– Берите халат и какую-нибудь обувь. Идите вдоль фонарей к озеру как можно быстрее. Дождитесь, пока Симона закрепит страховочную веревку, и тогда я скажу вам прыгать. Пожалуйста, прыгайте по центру, чтобы не удариться, руки держите над головой. Мы с Кларком сразу вытянем вас обратно, а Ловиса с Симоной укутают в халат. Не забудьте сразу же обуться, чтобы не поранить ноги. Потом возвращаетесь в дом и отдыхаете на лавочке. Пить только воду. Когда все будут готовы, желающие смогут сделать это еще раз. Это неповторимое ощущение, обещаю.

Его слова прорезались сквозь мой затуманенный разум и пьяные мозги. Слушайся приказов, иначе… Пушистый зеленый халат с печки, пара плотных пластиковых шлепок – и я направилась за остальными к двери. Жар прозрачным облаком поднимался с наших тел. Ночь была удивительно светлой, луна словно благословляла нас своими серебристыми лучами. Наземные фонари, на которые столько жаловался Дхан, создавали сказочную атмосферу и вели нас к воде, как волшебные светящиеся грибочки.

Я в возбуждении и ужасе уцепилась за Ловису, уже чувствуя ледяной воздух на потных волосах. К моему огромному удивлению, Симона прикрепила петлю к запястью, сбросила халат, разулась и прыгнула первая. Она исчезла в темной воде, вынырнула с руками вверх, и мужчины вытащили ее обратно на лед. Мы с Ловисой бросились кутать и обнимать ее, одновременно натягивая шлепки ей на ноги. Следующим в воду прыгнул Кларк и сразу же вынырнул со звуком, похожим на резкий китовый выдох. Дхан и Мика выловили и его.

Предполагалось, что после погружения мы пойдем в дом, но, несмотря на суровый мороз, нужно было посмотреть на остальных. Следующей пошла Ловиса, войдя в воду практически без брызг, а затем всплыв с поднятыми руками. Вдохновленная таким хладнокровием, я попросила Симону привязать мне страховочную веревку. Сбросив халат, я сняла шлепки и заглянула в темную дыру во льду. Каждый нерв в моем теле бил тревогу. Что там на дне? Коснусь ли я дна? Не хватит ли меня сердечный приступ? Я заглушила все эти голоса, сложила руки над головой, как для молитвы, и прыгнула.

Ледяная вода на горячей коже ощущается как укусы муравьев, электричество или удар в солнечное сплетение. Меня словно охватил огонь, и я мгновенно ощутила первозданную чистоту. Первым моим порывом было сделать вдох, но даже в таком состоянии я понимала, что это плохая идея. Я коснулась ногами чего-то колючего и оттолкнулась прямо вверх, где сильные руки подняли меня из глубины. Ловиса и Симона завернули меня в халат и надели на меня тапки, хотя жар согревал меня изнутри. Следующим пошел Мика – туда и обратно, как рыба. Ему едва ли нужна была помощь Кларка, когда он выныривал, шумно выдыхая воздух, как горбатый кит.

Мы все повернулись к Дхану. Он поднял руки.

– Нет-нет. Таймаут. Дхан и замерзшие озера не сочетаются. Кто первый вернется в дом, тот трусишка! – И удрал вдоль фонарей.

В доме Мика потребовал, чтобы мы отдохнули и прислушались к своему телу. Мы так и сделали – улеглись на деревянные шезлонги и, после нескольких секунд борьбы с искушением поболтать, стали наблюдать, что происходит. У моей крови, у внутренних органов, у кожи была вечеринка. Всё было живое и наэлектризованное. Мне хотелось остаться в таком состоянии навсегда, радоваться и сиять, приветствовать каждую свою клеточку, от пальцев на ногах до мочек ушей.

Мика встал примерно через десять минут и вернулся в сауну. Мы пошли за ним, и вскоре после того, как мы устроились, обнаженные, на разных полках, открылась дверь и вошел Дхан.

– Я струсил, знаю, – сказал он. – Но я сходил в душ. Классное ощущение, да?

Никто не ответил.

– Вы пойдете снова?

Ловиса подняла голову.

– Кто хочет пойти снова – того все поддержат. Кого не радует эта идея, может начать разогревать глёг.

Дхан сел на краю лавки, по-прежнему в трусах. Пот капал мне в глаза, так что я не могла разобрать выражение его лица. Моя голова снова упала на полотенце, и я переключила внимание на гораздо более интересный разговор между мной и моей кожей.

Удивительно, насколько быстро нагота стала естественной. Когда Мика встал, чтобы открыть дверь, его пенис заболтался, а у меня даже не возникло желания хихикнуть. Мы все улыбнулись и надели халаты, предвкушая прыжок. Дхан первым вышел из сауны, но не повернул налево в душевую, а открыл заднюю дверь и зашагал в снег.

– Дхан? – спросила я.

– Я не струшу снова, – сказал он.

Все захлопали, а я почувствовала кайф еще даже до того, как мы вышли на улицу. Снова шел снег. Мы спускались по тропинке, еще больше радуясь путеводным огням у ног.

Когда мы вернулись к проруби, Ловиса обратилась ко мне:

– Гаэль, почему бы тебе не прыгнуть первой? Когда вылезешь, можешь вернуться в дом и разогреть глёг. Как тебе?

Я была вполне за. Я не могла дождаться этого ощущения горящей кожи. С необычным для меня восторженным визгом я сбросила халат и шлепки и побежала к проруби. Я не колебалась, потому что знала, чего ожидать. Но я забыла наставление Мики прыгать в центр. Я прыгнула слишком близко к краю, и лед оцарапал мне ноги, зад и лопатки. Ледяная вода заморозила боль, и, только снимая халат, я почувствовала, как по ногам течет кровь.

– Я поцарапалась, – сказала я Ловисе, когда Дхан и Мика вытаскивали Кларка из воды.

Она подняла край халата, и я услышала ее вздох.

– Иди домой. Сейчас же. Забудь про глёг, я займусь им. Как только мы тут закончим, я приду и достану аптечку. Не волнуйся, выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Она мягко подтолкнула меня в плечо, и я сделала то, что мне сказали, – направилась вверх по тропинке, всё еще ощущая себя веселой и живой, несмотря на жжение в лопатках.

Прямо перед тем, как открыть дверь, я оглянулась в направлении круга огней и силуэтов перед прорубью и остановилась. Мне было любопытно посмотреть, решится ли Дхан. Ровно в этот момент огни погасли. Симона завизжала, мужской голос что-то неразборчиво прокричал, и послышался всплеск воды. Смеха и аплодисментов не было, вместо этого стояла тишина, пока Мика громко не выругался. Все звали Дхана. Из-за паники в их голосе меня пробрал такой мороз, который не вызвала бы никакая погода. Я побежала туда, откуда пришла, но меня остановил резкий крик Мики.

– Гаэль! Неси фонарь, быстро!

Дрожа всем телом, я едва повернула дверную ручку, забежала в дом и стала осматривать вешалку и обувной шкаф. На нижней полке стоял мощный, покрытый резиной фонарик. Я схватила его и включила трясущимися пальцами, пока бежала к озеру. Там я увидела всего четверых.

– Что случилось? – крикнула я дрожащим голосом. – Где Дхан?

Никто не ответил. Мика взял фонарь и направил луч в темную прорубь. Он ходил кругами, равномерно и методично осматривая воду. Кларк встал на колени, запустив руку в темноту проруби. Симона повторяла: «Боже мой, Боже мой, Боже мой», всё выше и выше, пока не заговорил Мика.

– Ловиса, отведи ее домой, вызови полицию и скорую, оденься сама и принеси нам теплую одежду. Мы будем искать дальше. Гаэль, помоги ей!

Симону пришлось уводить от озера силком. Мы втроем неконтролируемо тряслись. Фонарь был у Мики, а огни вдоль тропинки погасли, поэтому мы ничего не видели и несколько раз сбивались с пути. Мы ввалились внутрь, шокированные и замерзшие. Ловиса взяла телефон и набрала номер экстренной службы. Я натянула какую-то одежду и бегала, собирая куртки и ботинки, в то время как Симона стояла у камина, дрожа и повторяя: «Он не хотел ждать, я пыталась надеть веревку, он не дал мне, просто прыгнул, я не успела, свет погас, а он просто прыгнул…»

Открывая переднюю дверь, я услышала хлопок, похожий на звук пробки от шампанского. Далеко в небе взрывались фейерверки, их цвета размывались из-за слез у меня в глазах. Где-то вдали били колокола, а я, спотыкаясь, шла к двум фигурам на льду и осознала, что наступила полночь. Началось новое тысячелетие.

Мика, 2001

Облегчение. Я думал, что, когда мы найдем тело, я испытаю облегчение. Не говорите моему психотерапевту, но часть меня по-прежнему считает, что это могло быть так. Факт в том, что мы не нашли его. Ни той ночью, ни на следующий день, ни когда полиция шерстила озеро после оттепели, ни летом, когда я день за днем нырял возле берега и погружался на глубине. Без тела мы не могли провести похороны. Без тела мы не могли получить свидетельство о смерти. Без тела мы не могли попрощаться. Это было совершенно нелепо. Все понимали, что он не мог выжить в воде такой температуры дольше пятнадцати минут, даже без сплошного слоя льда над головой. Симона, хватаясь за соломинку, снова и снова повторяла, какой он хороший пловец. Я прикусывал губу. Будь он даже современным Марком Шпицем, плыть ему было некуда, и его судьба была очевидна.

К всеобщему удивлению, я сдал экзамены. Сдал не на те звездные оценки, которые предсказывали мои преподаватели, но диплом международного переводчика получил. Не могу выразить, насколько хреново это было. Вся жуткая дрянь, случившаяся с января – осуждение друзей, стыд перед семьей, крах отношений с Ловисой, нервный срыв, – всё это было заслуженно. Когда случалось что-то хорошее, вроде получения статуса переводчика, мне становилось еще хуже. В день выпуска я дошел до предела. Ускользнув с фотографирования и банкета с шампанским, я ушел к себе в квартиру, проглотил все до единой таблетки снотворного и болеутоляющего, которые у меня были, и честно попытался запить всё это литровой бутылкой водки.

Спасла меня Ловиса. Конечно же, она. Иногда мне кажется, что она всегда знает, когда протянуть руку помощи. Она наблюдала за мной, и когда я исчез с мероприятия, которое должно было стать одним из триумфов в моей жизни, она поняла, что что-то пошло не так. Она несколько раз позвонила мне, я не ответил, и она вошла в квартиру сама. Мы расстались мирно, и мне не пришло в голову попросить ключ обратно. Она так и не сказала, что именно произошло в тот день, и я не хочу знать мрачных подробностей. Когда я проснулся, она сидела у моей больничной койки, и ее светлое лицо было добрым, как у монахини, – это всё, что я помню.

В некотором роде Ловиса спасла нас всех. Она предложила провести памятную встречу Нового года через два года после смерти Дхана. Раньше никто и думать об этом бы не смог, но, когда мы получили судебное решение относительно его исчезновения, нужно было что-то устроить. Нам нужно было отметить это, попрощаться. Эта мудрая финская женщина предложила Лондон, родной город Дхана. Мы могли бы пройтись по улицам, где он вырос, попробовать карри в Брик-лейн, побродить по рынкам и выпить пинту London Pride в пивной Сохо. Я сбился со счета, сколько раз голос Дхана проводил нам виртуальную экскурсию по его родному городу. И вот, наконец, спустя два года после его смерти, мы собирались поехать туда без него, чтобы почтить память этого человека.

После предыдущих двадцати четырех месяцев мы все были подавлены и эмоционально сломлены, но случались и моменты легкости и смеха. Не могу сказать, что тот Новый год прошел безусловно успешно, потому что все мы были на разных этапах скорби, и каждый делал маленькие нетвердые шаги, боясь взять другого за руку. Я только начал восстанавливаться в финансовом отношении, и по мере того, как мой банковский счет по крупицам рос, мое чувство обиды, так же по крупицам, начинало угасать.

Мы не пошли на Трафальгарскую площадь, не хотели лезть в пьяную возбужденную толпу. Вместо этого мы прогулялись по пасмурным улицам к Лондонскому мосту и посмотрели фейерверки с Южного берега. Ловиса открыла свой рюкзак и вручила каждому из нас миниатюрную бутылочку игристого. После семи месяцев трезвости я заколебался, но отвинтил крышку. В конце концов, это было для Дхана. Зазвонили колокола, возгласы эхом разнеслись по реке, и начался фейерверк. Мы подняли бутылки, крикнули «за Дхана!» и выпили. Мы обнялись, кто-то со слезами, кто-то спокойно, и молча стояли, наблюдая, как небо окрашивается в разные цвета.

На следующий день мы гуляли в Гринвич-парке, фотографировались и разговаривали с большей легкостью, чем это было возможно в течение долгих месяцев. Под ботинками хрустели заледенелые травинки, а от дыхания в воздухе клубились облака.

Гаэль взяла под руку меня и Симону.

– Нам нужно повторить это снова, – сказала она. – Не каждый год, у нас у всех своя жизнь. Но почему бы не раз в два года? Честно говоря, изначально идея Ловисы меня не убедила. Но происходящее пошло мне на пользу, хотя я говорю только за себя.

– Мне тоже, – согласился Кларк, и все мы утвердительно забормотали.

– Так как насчет того, чтобы повторить в 2003-м? Поедем впятером в какое-нибудь приятное место, узнаем друг у друга, как дела, отпразднуем Новый год и помянем Дхана.

– Чудесная мысль, – сказала Симона, ее красивый носик покраснел на холоде. – Мы должны никогда не забывать его и нашу дружбу. Кроме того, я готова на всё, чтобы законно отдохнуть от семьи в рождественский сезон.

Как свежеиспеченные независимые выпускники, мы все согласились с этим мнением. Так всё и началось. Новогодняя традиция – и благословение, и проклятие.

Ловиса, 2003

Кефалония была, вероятно, первым местом, где каждый из нас по-настоящему праздновал Новый год. Мы были впятером, как и в прошлый раз, но теперь это было гораздо менее болезненно. Конечно, на первом плане было горе, но внутренняя опора стала сильнее. Каждый из нас стал счастливее и стабильнее, чем в прошлый раз, когда мы встречались. Я смогла смотреть на Мику без чувства той безнадежной утраты, которая сделала нас обоих несчастными. И, что важнее всего, Симона выбрала место, которое сотворило свое волшебство.

Я читала «Мандолину капитана Корелли», думаю, вы тоже. Роман Луи де Берньера повествует о свете, свойствах прозрачного воздуха и особой мягкости, которую он придает пейзажу. В этом году мы все получали приличную зарплату и решили забронировать виллу, а не номера в отеле. Мне не терпелось сбежать от североевропейской зимы и насладиться солнцем, песком и оптимизмом.

Всё было именно так, как я надеялась. Мы гуляли по скалам и пляжам, ели на верандах местных кафе, дразнили друг друга и удивлялись тому, как далеко мы продвинулись за три года. Нам было около двадцати пяти, и мы думали, что стали взрослыми. Энергия юности подпитывала нас, и, конечно же, мы учились жизни, но счастье – в неведении. Сочетание достижений и бесконечных возможностей поразило меня, когда мы проводили время вместе. Вдохновляющее чувство силы, господства над жизнью, всех свершений, которые нам еще только предстоят. Ждем с нетерпением. Мы заслужили это, не так ли? Мысль о потенциальных возможностях Дхана неоднократно приходила мне в голову, умеряя оптимистичный настрой относительно нашего будущего.

В Кефалонии никто никуда не торопился. В здешних барах и ресторанах, не закрывшихся на зиму, обитали только местные и избранная группа туристов – либо преданные фанаты этого греческого острова, либо компании с программой вроде нашей. Туристическая часть в любом случае не представляла интереса, а в спокойствии греческих городков было что-то волшебное. Толпы покинули остров, но те, кто остался, стали ближе друг к другу. Включая таких чужаков, как мы. Всё, что имело значение, – это «здесь» и «сейчас».

Однажды днем мы собрали хворост и разожгли костер на берегу. Принеся салаты и лепешки, мы пожарили морепродукты и под крепкое красное вино наблюдали, как солнце тонет в море. К нам подкрался вечерний холод, и, хотя Гаэль и Кларк подкинули в огонь еще дров, я замерзла.

Под предлогом того, что мне нужно в туалет, я собрала все наши контейнеры и алюминиевые подносы в большую сумку и побрела по тропинке в сторону нашей виллы. Свежий ветерок трепал мне волосы, а пальцы ног вдавливались в белый песок. К тому времени, когда я добралась до вершины, я уже тяжело дышала и решила сделать перерыв. Я смотрела на море, вдыхая живительный озон, и наблюдала за звездами. Я никогда не была из тех, кто верит, что умершие родственники машут мне с далеких планет, так что я не почувствовала эмоциональность момента. По крайней мере, точно не с точки зрения единственного события, которое объединило нас пятерых.

Внутри виллы было тихо и темно. Я зажгла свечи с цитронеллой от комаров, прежде чем включить свет. На кухне я пустила горячую воду, чтобы вымыть жирную посуду, когда стеклянные двери открылись и вошла Гаэль. Ее лицо сияло от послеполуденного солнца. Она улыбнулась мне, включила стереосистему, и Red Hot Chili Peppers наполнили комнату энергичными звуками.

Двигаясь в такт музыке, мы вымыли всю посуду, столовые приборы и стаканы и сложили всё обратно в шкафы. Потом мы вынесли бутылку с остатками красного вина на террасу, чтобы дождаться возвращения остальных с пляжа.

– Сегодня было чудесно, – сказала я. – Для меня боль никуда не делась. Возможно, она никогда не уйдет. Но она уже не такая всепоглощающая, как два-три года назад.

Мы смотрели на беспокойный океан, позволяя его переливающимся волнам успокаивать нас.

– Ты права. Становится легче. И Симона выбрала прекрасное место, оно тоже помогает. Самое смешное, что Дхану здесь понравилось бы. Представляю, в каком восторге он был бы от костра на пляже, да?

– Хм.

Гаэль покосилась на меня.

– Что такое?

Я не уверена, что спровоцировало меня, но мне хотелось рассказать кому-нибудь.

– Мой психолог предположил, что такие размышления мне не полезны. Представлять, что Дхану бы понравилось или не понравилось, и всё такое. Я не критикую тебя, просто описываю свою ситуацию.

– Хорошо. – Некоторое время она молчала. – Почему твой психолог думает, что это не полезно?

– Я начала осознавать, что есть два разных Дхана. Есть воображаемая, совершенная версия того человека, которым он должен был стать. Прекрасный отец для ребенка Симоны, заботливый муж, верный друг, душа любой вечеринки. А есть реальный Дхан. Мы вспоминаем его через фильтр произошедшей трагедии. Вспоминаем шутника, комика, хорошего друга, который иногда делал плохие вещи. Я только недавно призналась себе в этом и потом поделилась с моим психологом. Она посоветовала мне начать с прощения.

Она выдохнула.

– Мы давно простили друг друга, Ловиса. Это была не наша вина.

– Я говорю не про прощение самих себя. С чего мне нужно начать, так это с того, чтобы простить Дхана.

– Простить Дхана? За то, что он прыгнул?

– Нет. – Я затараторила, чтобы выговориться до того, как остальные вернутся. – Когда мы поехали в Прагу, во мне кипела ярость. Я не показывала этого, потому что это касалось только Дхана и никого иного.

Я глубоко вдохнула ночной воздух, воспоминания сжали мою грудь.

Гаэль, должно быть, почувствовала, что назревает история, поэтому долила содержимое бутылки в наши стаканы, откинулась на спинку кресла и стала слушать.

– Вы с Симоной свободно говорите по-французски, поэтому вы не ходили на занятия. Между собой мы впятером говорили только по-английски. Вы, наверное, не помните, каким плохим был французский Дхана, но могу поклясться: он был ужасен. После того, как он провалил экзамены за первый курс, он обязательно должен был сдать первый семестр второго курса, иначе его бы отчислили. Он попросил меня позаниматься с ним. Дхан был плохим учеником, и я была разочарована его индифферентным подходом. Честно говоря, он видел во мне заучку и решил, что мне нужно слегка расслабиться. Если бы дело было только в этом, в разнице между нашими подходами к учебе и образованию, это не имело бы особого значения. Я знаю, что я заучка, и могу жить с этим.

Я заметила небольшую кучку обрывков, растущую рядом с моим бокалом. Пальцы рвали одну из салфеток, принесенных с пляжа.

– Девочки-заучки – как черепашки. В конце концов они добираются до финиша, – сказала Гаэль.

Попытка была слабая, но шла от сердца. Я улыбнулась.

– Я не думаю, что кто-то еще знал подробности. В конце концов, мы говорим о делах четырехлетней давности. Месье Роша отклонил мою работу по французскому. Он мог бы завалить меня в том семестре, но дал возможность сдать что-то еще до конца года. Вот почему мне приходилось тратить каждую свободную минуту рождественских праздников, переводя совершенно новый текст. За два дня до того, как мы вылетели в Прагу, я отправила ему факсом свою работу. Он принял ее и поставил мне четверку. Эта единственная ошибка снизила все мои средние показатели.

Гаэль так энергично замотала головой, что ее серьги задергались, как щенячьи хвостики.

– Да ладно! Роша не принял твою работу? Я уверена, что запомнила бы. Ты была его любимицей, ярким примером идеального переводчика. Что, черт возьми, ты сделала не так?

Я посмотрела на залитую лунным светом воду. С пляжа до нас донесся взрыв смеха.

– Ничего. Ничего я не сделала не так. Кто-то другой отправил ровно ту же работу за три дня до этого. Меня обвинили в плагиате, и я получила бы двойку, если бы не отправила другой оригинальный текст до конца года.

Мое лицо вспыхнуло от вновь пережитого смущения. Я повернулась к ней, ожидая, что она поймет.

Пазл наконец сошелся.

– Черт побери! Дхан украл твою работу?

– Да. Дхан украл мою работу. Это было несложно. Он знал расписание моих лекций и время, когда я была в библиотеке или у Мики. Всё, что ему нужно было сделать, – это позвонить в дверь и сказать, что он пришел ко мне. Кто-то из моих соседей впустил его. Он дословно скопировал мою работу с ошибками, которые я исправила в окончательном варианте.

– И ты не сказала об этом месье Роша? Он знал, какой ленивой сволочью мог быть Дхан. Все мы знали. Но переписать твою работу и подставить тебя? Это бессовестно.

– Хочешь чаю? Или еще вина? – Я пошла на кухню, не дожидаясь ответа и чувствуя острую потребность подвигаться, походить и снять напряжение. Открытых винных бутылок больше не было, но у нас была бутылка портвейна. Я заварила мятный чай и наполнила два ликерных бокала рубиновым портвейном. Он выглядел даже не рубиновым, вишнево-красным или алым, а был красно-черным, как венозная кровь.

– Вот так. Чай и портвейн вместо вина. Нет, я не сказала Роша, хотя он дал мне возможность объясниться. Сначала я пошла искать Дхана, чтобы посмотреть ему в глаза и заставить признаться, но он уже уехал домой на Рождество. Он не оставил мне выбора, кроме как переделать работу. Я была так зла и обижена! Клянусь, я могла бы убить его.

Гаэль уставилась на меня с возмущенным выражением лица.

– Дхан, должно быть, знал, что ставит тебя в безвыходное положение. Либо ты приняла бы на себя удар, либо разоблачила бы его как плагиатора. Он понадеялся на твою честь и порядочность, чтобы спасти свою шкуру. Что за черт, Ловиса! Нельзя плохо говорить о мертвых, но сделать такое дерьмо!

У меня не было ответа, и я глотнула портвейн.

– Значит, когда мы встретились в Праге, вы впервые увиделись с тех пор, как ты узнала, что он сделал?

Портвейн был сладким и густым по сравнению с вином, но его вполне можно было пить. Я закрыла глаза, представляя ту сцену. Мы фотографировали, идя по Карлову мосту в Праге, и заметили, что оторвались от остальных. Это был подходящий момент, чтобы припереть его к стенке.

– Он рассмеялся, Гаэль. Он правда рассмеялся. Он сказал, что знает, что это, цитирую, «немного дерзко», но у меня настолько хорошие оценки, что одна проваленная работа не особо повредит. Я попыталась объяснить, какое влияние это могло бы оказать на мою карьеру, если бы я не провела Рождество сидя над новым переводом. Он поаплодировал мне и сказал, что не сомневался, что я что-нибудь придумаю. Ему было всё равно. Пока его задница была прикрыта, я могла идти к черту.

Мой голос немного сорвался, и я пожалела, что порвала ту салфетку.

Мы долго сидели в тишине, глядя на море, но мыслями оставаясь в прошлом. Голоса приближались вместе с хихиканьем и пением.

– Похоже, они допили вино, – улыбнулась я.

Гаэль дотянулась до моей руки.

– Спасибо, что доверилась мне. Сожалею, что тебе пришлось пройти через такой дерьмовый опыт. Твой психолог прав. Ты должна простить его, но, будь я на твоем месте, мне бы понадобилось на это очень много времени. Ты хороший человек, Ловиса.

Но хорошей я не была.

Кларк, 2005

В 2005-м у нас был совершенно другой праздник, потому что я был организатором и мы собирались в Берлин. Я ждал этого намного сильнее, чем путешествия в Кефалонию. Проблем с языком не было – я говорил по-немецки уверенно, если не со стопроцентной точностью. Особенно меня радовало, что ожидался городской молодежный отдых в оживленном месте, а не очередной пенсионерский тур на какой-то остров. Конечно, Дхан мертв. Но мы-то нет. Мы живы, мы собираемся вступить в новые двадцать четыре месяца, полные возможностей. Новый год должен быть возможностью для надежды и оптимизма, для того, чтобы отпустить прошлое. И если это включает в себя ночные клубы, танцы, выпивку и, возможно, наркотики, тем лучше.

Вторая вещь, которую я ввел в тот год, – правило «плюс один». Если бы мы сосредоточились только на нас пятерых и на пропавшем шестом, мы бы никогда не сдвинулись с мертвой точки. Я предложил позвать других важных для нас людей, главным образом потому, что хотел выжать из общения с Хуанитой всю радость до последней капли. Такие женщины, как она, никогда не задерживаются надолго. Сначала они с тобой повсюду, вы чувствуете сильные эмоции и страсть. Потом им становится скучно, и они переходят к следующему приключению, даже не оглядываясь. Вот почему на этот раз я хотел включить в компанию незнакомцев. На мое предложение никто не откликнулся. Я думал было, что идея не прокатила, но в итоге Гаэль пригласила свою сестру. Да! Есть динамика – и всё меняется.

Слушайте, Берлин – это нечто! В отдаче этого места есть анархический оттенок, ощущение, что может случиться что угодно. Неудивительно, думаю, для города, который был разделен и воссоединился вновь. Через шестнадцать лет после падения стены остались физические следы ее присутствия. Но что насчет людей? Любимые, друзья и соседи годами были оторваны друг от друга, пока однажды ночью преграда не была уничтожена. Как адаптироваться к таким глобальным переменам? После того, как первый восторг угас, адаптация вряд ли проходила легко. Люди меняются в разлуке, справляясь с изменившимися обстоятельствами, привыкая к свободе или ее отсутствию. Когда люди развиваются с разной скоростью, внезапное объединение должно стать шоком для обеих сторон. Думаю, некоторые задавались вопросом, разумно ли ожидать, что две страны станут единой за одну ночь. Воссоединения не всегда приносят радость.

Мы избегали туристических достопримечательностей и болтались в причудливых маленьких художественных галереях и барах с живой музыкой. Сестра Гаэль, Орла, была настоящим глотком свежего воздуха, она всегда предлагала обходной путь, чтобы посмотреть граффити, работы уличных артистов или поэтический баттл. Мы ели в «Биркеллере» и ходили по ночным клубам до трех часов ночи, а потом брели домой и покупали пончики. Хуанита танцевала так круто и с таким энтузиазмом, что гипнотизировала всех, кого встречала. Два новых лица в нашей группе сработали как приправа в супе. Всемером даже лучше, чем впятером.

В канун Нового года мы вместе готовили ужин в снятой мной огромной квартире. Затем мы вышли на улицу и желали всем Guten Rutsch в Новый год. Мы отсчитывали секунды до полуночи и танцевали на одной из площадей. Потом мы разошлись. Тусовщики – я, Хуанита, Мика и Орла – хотели пойти в клуб. Девочки не были в восторге от этой идеи, а я не был в настроении их уговаривать. Пытаться осчастливить всех – дело неблагодарное. Кислое выражение лица Симоны в последние два дня практически вывело меня из себя. Несколько раз я спрашивал себя, почему мы, кучка неудачников, снова занимаемся этим, в то время как я мог бы быть совершенно счастлив и без них.

Я имею в виду, что люди растут. Нам было около 20, когда мы встретились, и за эти три года, да, наша связь стала крепче, чем у многих. Я полагаю, что если бы Дхан не умер той ночью, наши пути постепенно разошлись бы. Это совершенно естественно, понимаете? Возможно, мы бы встречались время от времени, промежутки между встречами становились бы длиннее, качество этих встреч ухудшалось бы, пока физическая связь просто бы не иссякла. Мы всё еще могли бы следить за жизнью друг друга через отфильтрованную версию, представленную в социальных сетях. Никакого чувства вины за испарившуюся дружбу. Просто иллюзия близости, обеспеченная расстоянием. Кто бы на такое не согласился?

Может, кто-то бы и не согласился. Ловиса – наша «мамочка», поддерживающая наши пятисторонние отношения, как искусственное легкое. Дни рождения, успехи, переезды, неудачи и любовные дела – всё это заслуживает напоминания или сообщения. Без нее наша связь зачахла бы и умерла, как свежесрезанные цветы на кладбище.

Как у всех мам, у нее есть свой любимчик. Никто не будет отрицать, что это Симона. Любимое дитя зарабатывает свое место добродушным обаянием или беспомощностью. Симона использует последнее. Вечно неуверенная, сбитая с толку, раздражительная и уязвимая, Симона использует любые уловки, чтобы заставить нас всех броситься ей на помощь. На это клюют все, кроме меня. Даже Гаэль снисходит к ее выходкам, но я думаю, что она видит всё насквозь. Почему Симона, местная жительница, не смогла справиться ни с одним практическим действием, необходимым для поступления в университет, так, чтобы кто-то из нас не вел ее за руку?

Женщина она красивая, это правда. Все оборачиваются, когда она входит в комнату. Но она как питайя. Привлекательна снаружи, вроде бы полезная, но внутри всё безвкусно. Может быть, даже немного кислит при втором укусе. Симона манипулирует и хитрит, настраивает людей друг против друга. Классическое поведение младших братьев и сестер, по словам Гаэль, а уж она-то знает. Если этого сдерживающего фактора недостаточно, я должен предупредить вас, друзья мои, что Симона относится к худшему типу европейских снобов.

Это всё мое обостренное чутье, которое я развил до высокой степени точности, будучи американским экспатом. Или, если смотреть их глазами, иммигрантом. Чувство, когда тебя оценивают. Взгляд с ног до головы, фокус внимания на том, что больше всего не устраивает, фальшивая улыбка, комплимент по поводу того, насколько хорош мой французский (с молчаливой оговоркой «для американца»). Использование швейцарского французского сленга, чтобы исключить меня из разговора.

Да уж, был там, всё испытал, получил футболку участника. Я решил быть вежливым с Симоной, но старался ее избегать. И что в итоге? Она начинает встречаться с моим соседом по квартире. Я прихожу домой – она там, повисла на нем, как шарф. Они вдвоем на диване, ее ноги на его ногах, ее рука за головой, чтобы этак приподнять грудь. И, конечно же, то, что творилось ночью. Звуки бесконечных занятий любовью. Так несущественно, когда ты сам встречаешься с кем-то. И так ужасно, когда тебя заставляют это слушать.

– Привет, Кларк! Если ты проголодался, мы приготовили сырное суфле. На кухне еще много осталось.

Засуньте себе это суфле знаете куда, леди, – подумал я.

– Я только что поел, ребята, но спасибо, – сказал я.

Что касается Дхана, то он был под какими-то чарами. Улучив редкую минутку, когда Симона была не у нас, я спросил у него, что он думает по поводу долгосрочности этой интрижки. Я выбрал не лучшее время. Он пытался перезагрузить компьютер и был немного не в себе.

– Симона? Да ну. Слишком требовательна к обслуживанию. Что не так с этой операционкой? Дерьмо!

Он почесал затылок, а потом заметил, что я всё еще здесь.

– Нет, приятель, это просто секс и немного разнообразия. Самое интересное начинается, когда она надевает тот комплект…

Его свист превратился в хмурый взгляд, когда он уставился на экран.

– Сорок минут на перезагрузку? Это шутка такая?

Я видел, что он не думает о нашем разговоре, поэтому не стал продолжать.

Пару дней спустя было солнечно, я направлялся к университетскому городку, любуясь на горы по другую сторону озера. В такие дни я не мог поверить своему счастью. Как давно я хотел изучать языки в многонациональном европейском городе! Прямо здесь, прямо сейчас я жил мечтой. Женевское озеро отражало чешуйчатый узор тонких облаков, наполняя меня иррациональной радостью. Что-то в воде привлекало меня. Озёра, океан, реки, что угодно, я любил их все. Я пробежался по своим языкам. L’eau, el agua, das Wasser… и засомневался. Das или der Wasser? Я уже должен знать такие элементарные вещи. Вспомнив, что я хотел взять в библиотеке несколько детских книг и поработать над своим немецким, я отвел взгляд от озера и направился в университет.

Вдруг рядом со мной из ниоткуда возник Дхан.

– Привет, здоровяк, у тебя есть полчаса?

Его улыбка и блестящие глаза говорили, что он что-то задумал. Снова и снова он убеждал меня уйти с лекций, пропустить занятия и пойти к нему выпить пива, покататься на лодке или отыскать какой-нибудь еще источник острых ощущений. Дхану было трудно отказать.

– Смотря что ты хочешь. Мне никуда не нужно до четырех, поэтому я иду в библиотеку.

– В библиотеку? Есть идея получше. Пойдем со мной в магазин. Мне нужен твой совет.

Он положил руку мне на плечо и повел меня с территории университета. Мы проехали пару остановок на автобусе, Дхан без остановки рассказывал о комедийном шоу, которое он смотрел накануне вечером. Мы вышли в Монту, в самом сердце района Паки. Он повел меня по неизвестному переулку, показывая, чтобы я шел за ним. Паки, как и все европейские кварталы красных фонарей, – это смесь крутизны и грязи. Этот конкретный угол определенно был грязным, со стриптиз-клубами и заведениями для приватных танцев через каждые двадцать метров. Дхан остановился и указал: «Здесь!»

Секс-шоп. На витрине латексные костюмы, от одного взгляда на которые можно подцепить какую-нибудь инфекцию. Я остановился, чувствуя неприятное напряжение в плечах. Всё это было неправильно.

– А зачем, собственно, мы сюда идем?

– За кое-каким комплектом. В качестве подарка на день Святого Валентина Симона пообещала мне, что наденет любой костюм, который я ей куплю. Вот почему мне нужен твой совет. В моем воображении только набор клише из мягкого порно, так что я склоняюсь к дерзкой француженке. Представляешь, с ее-то акцентом?

Мне стало тошно, и я почувствовал привкус желчи в глотке.

– Прости, чувак, я таким не занимаюсь. Вообще не занимаюсь. Может, если ты собираешься прикупить наряд, чтобы разнообразить сексуальную жизнь всякими извращениями, стоит взять на шопинг свою девушку.

Я развернулся и быстро ушел оттуда. Дхан кричал мне вдогонку, но я не обернулся. Просто не мог обернуться. О чем, черт возьми, он думал?

Может быть, я вспоминал всё это дерьмо в половине седьмого утра после трехчасового сна, потому что слышал, как кто-то занимается сексом. Вывалившись из ночного клуба и поймав такси обратно в берлинскую квартиру, мы с Хуанитой легли спать где-то после трех ночи, как поют Dead Kennedys, слишком пьяные, чтобы трахаться. Всем было очевидно, что Орла с Микой поладят, и я был рад за него. За них обоих. Но звуки страсти из соседней комнаты в предрассветной тьме вернули меня в ту маленькую комнату в Женеве, когда я слушал визги и стоны, сжимая кулаки и подгибая пальцы ног, прижимая подушку к голове. Впервые за многие годы у меня снова всё сжалось внутри.

Хотя тогда я не мог признаться в этом, часть меня понимала, что это за чувство. Как человек, который переспал почти с половиной людей в нашем потоке, а также с некоторыми курсом старше и младше, я обладал определенной репутацией. Но слыша, как мой сосед и его девушка играют в хозяина и служанку, я завидовал.

Симона, 2007

Понятия не имею, что бы я делала без Ловисы. Она была рядом со мной при каждом значимом событии моей жизни, начиная с 1997 года. Как я справлялась до того, как мы подружились, я уже не помню. Странно думать, что мы встретились всего десять лет назад, – настолько тесно переплелись наши жизни. На самом деле, мало кто так много пережил в столь юном возрасте. Смерть моего любимого и ее друга, моя прерванная беременность, разрыв Ловисы с Микой, наш выпускной, общая квартира, когда мы только начали работать. Она была свидетельницей на моей свадьбе, на ее же плече я плакала во время развода. Она была сестрой, которую я всегда хотела. Мои биологические сестры, обе старше меня, поверхностны и эгоистичны. Я не думаю, что они заботятся о ком-то, кроме себя, хотя они в очень хороших отношениях с зеркалом в ванной.

Совместная встреча Нового года через раз была идеей Ловисы. Несмотря на то что мне не нравилась идея разделять горе всякий раз, когда приближалась годовщина, их общество утешало и успокаивало меня. В 2003 году на Кефалонии мы больше смеялись, чем плакали. Для швейцарца есть что-то волшебное в пребывании на острове. Несмотря на то что было слишком холодно для купания, большинство дней мы провели на пляже. Солнце, море и необыкновенное освещение действовали как терапевтическое средство, оно окрыляло всех нас, разглаживало морщины и фокусировало внимание на настоящем, а не на прошлом. Мы были, как говорят, в моменте.

В Берлине в 2005-м было не так весело. Присутствие двух незнакомцев меня смущало, а наркотики были для меня проблемой. Кларк всегда экспериментировал с препаратами. Возможно, он ищет что-то, что сделает его счастливым. Лично я не люблю терять контроль. Кроме того, если все вокруг обкурены или под кайфом, или как там они это называют, я оказываюсь за бортом. Еще и властолюбивая сестра Гаэль прилипла к Мике, и компания разделилась на парочки и на одиночек. Вдобавок ко всему я не люблю немецкую кухню.

Еще одна вещь, которая испортила мне поездку, – это секс на одну ночь у Мики. Я была о нем лучшего мнения. Мы все знаем, что у Кларка зуд в промежности, но чтобы Мика? Очень разочаровывающее поведение. Похоже, Ловису это не беспокоило, а если и беспокоило, то она хорошо это скрывала. Я часто задавалась вопросом, почему она не пытается восстановить их отношения. С другой стороны, его интерес к случайному сексу означает, что он ни с кем не встречается всерьез. Мика не из тех парней, что изменяют девушке.

В 2007 году должна была наступить очередь Гаэль организовать новогодние мероприятия. Правда, мы все увиделись в сентябре на десятилетней встрече выпускников. Я не хотела идти туда, несмотря на то что только нам с Ловисой из всего потока не нужно было никуда ехать. Встречи выпускников – это, по сути, соревнование. Кто успешен, кто хорошо выглядит и добился большего? Все сравнивают, хвалят, а после встречи критикуют. Я совсем не горела энтузиазмом. Честно говоря, я была в ужасе от каждой предстоящей минуты. Как оказалось, мне не стоило беспокоиться, потому что рядом была Ловиса.

Первые несколько лет после университета мы с Ловисой жили в одной квартире. Когда я решила купить себе жилье, она переехала подальше от Женевы, чтобы сэкономить деньги. Моя первая квартира была маленькой, но места было достаточно, чтобы в кабинете мог разместиться гость. Квартира Ловисы была больше, но, как по мне, слишком далеко от города. Поскольку у нее были свободная комната и диван-кровать, она предложила два места для ночлега тем, кто успеет попросить первым. Мои отношения с Кларком никогда не были легкими, а Гаэль, как правило, выпивала больше, чем мне было комфортно, поэтому я позвонила Мике. Просто дружеский жест. Он поблагодарил меня, но сказал, что уже забронировал отель, чтобы еще поработать. Так что я вместо встречи гостей пошла покупать платье.

Мы впятером договорились выпить перед встречей, посидеть в гостиной у Ловисы, посмотреть фотографии и вспомнить имена наших одногруппников и связанные с ними скандалы. Мы пили коктейли и строили предположения о предстоящем вечере. Ловиса выглядела потрясающе в черном бархатном платье с длинными перчатками и прозрачной накидкой, ее светлые волосы были высоко собраны. Остальные трое, включая Гаэль, надели смокинги. Хотя я понимаю нежелание соответствовать гендерным стереотипам, не могу сказать, что ее округлые формы идеально подходят для резких линий костюма. У меня было винтажное платье от Dior из шелка цвета шампанского, а бриллианты, колье и серьги Cartier я позаимствовала у сестры, чтобы окончательно быть неотразимой.

Выражение лица Мики сказало всё, что мне нужно было знать. Я буду не только самой стильной женщиной, но и самой популярной – и всё это в окружении настоящих друзей. Предстоящий вечер стал казаться не такой тяжкой обязанностью. Мы выпили друг за друга по «Космополитану» и взяли такси до места встречи – отеля на озере. Вечер был прекрасен. Несмотря на конец сентября, было достаточно тепло, чтобы сидеть на террасе. Я пила шампанское, обнимала старых друзей, принимала комплименты, задавала вежливые вопросы и даже пару раз потанцевала. Гаэль почти не садилась – она кружилась, отплясывала джиттербаг и демонстрировала свое мастерство в ирландских танцах. Кажется, ей было очень весело, и каждый раз, глядя на нее, я не могла сдержать улыбку.

Когда вечеринка начала утихать, мы с Ловисой нашли столик на террасе, а Гаэль удалось достать неоткрытую бутылку шампанского. Уставшие и счастливые, мы сидели и улыбались друг другу, а в воде отражались огни Женевы.

– С тобой сегодня было очень весело, – сказала я Гаэль. – Ты прямо стала душой вечеринки.

– Это правда, – согласилась Ловиса. – Это, видимо, что-то британское. Твоя энергия заполняет пустоту.

Мы на мгновение замолчали, обдумывая слово «пустота». Оно могло бы испортить момент, но тут Гаэль заговорила.

– Спасибо! Было очень весело. Я пока не нашла с кем перепихнуться, но ночь только начинается, и я уже спросила у бармена, когда он уходит с работы. Кажется, у Кларка там всё складывается с этой датской амазонкой. Она не в его весовой категории, но пожелаем ему удачи.

Гаэль и Кларк постоянно искали секса. У них, казалось, не было других целей, кроме как просто с кем-нибудь переспать. Я покачала головой, не понимая, почему это было для них так важно, и оглянулась на пустеющий танцевальный зал отеля. Люди шли домой или отправлялись на афтепати. Мику обычно легко заметить в толпе, но сейчас его нигде не было видно.

– Где Мика? Он уже ушел? – спросила я, зевая.

Гаэль покачала головой.

– Типичный чертов Мика. Он сидит в углу и разговаривает с такими же скучными мужчинами. Ловиса, ты, наверное, уже заметила, но Бернадетт – та рыжая в комбинезоне – призналась мне, что без ума от Мики. Сказать ей, чтобы отвалила?

Ловиса подняла голову и рассмеялась, распуская волосы.

– Конечно нет! Мои отношения с Микой уже в прошлом, но я всё еще люблю его, как люблю и всех вас. Я хочу, чтобы он был счастлив. Он должен веселиться, танцевать, смеяться, заниматься сексом. Видит бог, хоть кто-то должен. Я-то не слишком в этом преуспеваю.

Я рассмеялась, но чувство вины пригасило радость. Мика разорвал эти отношения из-за меня. В горе и панике первых недель 2000 года я была безнадежна в том, что касается практических вопросов. Именно поэтому я шестнадцать недель носила ребенка Дхана, хотя знала, что я не в состоянии рожать. Ловиса организовала аборт и все последующие консультации. Католическая совесть Мики этого не выдержала. Все раны после смерти Дхана, после расследования и мрачных месяцев неопределенности постепенно затянулись, но наше с Ловисой решение прервать нежелательную беременность разбило их отношения на тысячу осколков.

– Я тоже, – сказала Гаэль. – Обычно я не даю обещаний на Новый год, но в этом году я намерена больше заниматься сексом.

– А что с той голландкой, которая тебе нравилась? – спросила я. – Казалось, она идеальна для тебя.

– Мариеке? Она и была для меня идеальна. С точки зрения секса 2006 был урожайным годом: в Амстердаме была она, а в Брюсселе – Стефан. С ним был классический служебный роман, он редактор газеты, с таким сексуальным интеллектом, перед которым я не могу устоять. Мы тискались в лифте, занимались сексом на столе, перепробовали всё и вся. Потом они оба вернулись к своим женам.

– Жаль, – сказала я. Меня всегда удивлял подход Гаэль. Она никогда не смотрела в меню и не принимала обдуманных решений. Она относилась к любви как к фастфуду, хватала его, когда была голодна, и выбрасывала остатки.

– А мне не жаль. Горячий секс добрых семь месяцев с подтянутой женщиной и страстный трехмесячный роман с боссом? Да чтоб в 2008-м было еще больше такого!

Мы чокнулись бокалами и повторили ее желание, а потом замолчали, слушая веселый шум гуляк, выходящих из отеля. Мне не давала покоя пара вопросов, и в расслабленной дружеской атмосфере казалось уместным их задать.

– Гаэль, тебе не нужно отвечать, если не хочешь, но я хочу понять, как ты идентифицируешь себя. Ты бы описала себя как бисексуалку? Или ты натуралка, но интересуешься лесбиянками? Или наоборот? В любом случае, это не важно, я просто пытаюсь понять, как ты видишь саму себя.

Гаэль ласково улыбнулась мне.

– Наша Симона, Королева Раскладывания по Полочкам. Как я идентифицирую себя? Я просто не привередливая. Выпьем, девчонки!

На следующий день я поздно встала и прихорашивалась добрых полчаса, прежде чем сесть на трамвай к Ловисе. Мы планировали позавтракать все вместе. В квартире были только Гаэль и Ловиса. Кларк не вернулся прошлой ночью, и мы обменялись понимающими взглядами. Мика не отвечал на звонки, так что, возможно, у рыжеволосой всё получилось. Я старалась не придавать этому значения. Если Ловиса могла это принять, то и я должна.

Гаэль приготовила кофе, а Ловиса – паннукакку, или финские блины, и мы вышли прогуляться по солнечным осенним улицам Женевы. Мы прошлись по старому городу до площади Нуве и парка Бастионов, где провели так много часов, будучи студентами. Деревья меняли цвет, было свежо. Мы бродили по колоннадам, между гигантскими шахматными досками и вдоль Стены Реформации, вспоминая, кто что делал, с кем и где.

– Помните, как мы втроем пошли к Берлинской стене? Эти бесполезные мужики тогда тоже не смогли выбраться из постели в то утро. Но стена производила впечатление.