Тренер. Молодежка бесплатное чтение

Валерий Гуров
Тренер: молодежка

От автора

Все события и герои вымышлены. Любые совпадения с реальными личностями случайны.

Глава 1

«Если б водка была на одного —

Как чудесно бы было!»

Владимир Высоцкий.

— «Столичная» в наличии?

— Восемьсот рублей, — продавщица не подняла глаз, в экран смартфона залипла.

Восемьсот… итить твою мать, только на прошлой неделе за семьсот пятьдесят брал. Я вздохнул, расстраиваясь — дорого водяра стоит, зараза такая. Акцизы понапридумали фантазёры запиджаченные, налоги ввели дополнительные — не нажрутся никак со своей инфляцией.

— Если будете брать, то поторопитесь, дедуль, я кассу через минуту закрываю.

Я вымерил девчонку строгим взглядом. Сама ты дедуль, сопля зелёная, дедулькает тут. Достал купюры, отсчитал восемьсот рублей и на прилавок положил хиленькой, но стопочкой — пусть твой Вартан Оганесович подавится (имя было числилось владельцем магазина на бумажонке под стеклом).

— Буду брать. Меня вообще-то Иван Сергеевич зовут — так, для справки.

Продавщица закатила глаза — мол, достал старый. И что за молодежь пошла? Никакого уважения к старшему поколению не демонстрирует. Эта хорошо хоть не тыкает, а то встречаются и такие распоясавшиеся, у кого тыкалка не выросла, а к старшим по имени отчеству не обращаются. Демократии в сериалах пересмотрели. Сталина на них нет.

Продавщица, не отрывая глаз от телефона, поставила на прилавок 0,5 «Столичной», сгребла купюры, сунула в кассу. Водка смотрелась на прилавке, как молодая Клаудия Шифер на подиуме. Помню раньше такую за 4 рубля 12 копеек торговали, все для людей было — пей не лезет. Вот мы и выпивали после игр второй лиги, надо же расслабляться в автобусе. Первая лига, они да, на самолетах шиковали, пили армянский коньяк — мажорье, а во второй мы на выезд чем придётся добирались, то автобусы, то поезда. Однажды в прицепе трактора катались, с арбузами и ничего, с узбекским Гулистаном ничейку раскатали в 71-м году…

Сейчас же на пенсию в 15 тысяч рублей не разгонишься особо. Но сегодня случай особый. Правда водка ни чета той, что раньше… Башка на утро раскалывается и в другой раз пить или не пить крепко задумаешься.

Но в Питере — пить, я бутылку взял, в авоську сунул и из магазина вышел, прихрамывая — старая травма, двадцать лет на футбольном поле кроликом Энерджайзером отбегал. Это сейчас батарейки сели и фрукт я уже не тот. Скис.

Вечер был поздний и дождливый. Паршивый, под стать настроению. Я полной грудью вздохнул прохладный воздух и пошёл домой. Сегодня случился последний день моей работы в ДЮСШ, где я детишек футболу тренировал. Теперь вот на пенсию попросили, поэтому и задержался допоздна — бумажки подписывал, бюрократию разводил, дела сдавал. Больше тридцати лет тренерского пути осталось за спиной и вот — конец бесславный настал.

— Пора тебе на пенсию деда Ваня, — как сказала молоденькая бухгалтерша с грудью, как два бидона.

Чувства у меня были самые смешанные. Казалось бы, пузырь купил, сала шматок в авоське лежит, тонкими ломтиками нарезать и за карьеру не стыдно. А на душе все равно паршиво так, галиматья… и отмечать сегодня придётся одному, отчего вдвойне грустно. Любка, жена моя, умерла во время трыклятой пандемии. Инфаркт забрал. На вызов скорая ехала дольше двух часов, а когда приехала, то молоденькая фельдшер в маске только руками развела — не дышит твоя бабка, старый. Смятая пятисотрублевая купюра так и осталась сжата в кулаке, всегда деньги врачам совал. Но в тот день спасти Любаню не успели, хотя я верил до последнего.

— Мечтали ведь умереть в один день, — грустно вспомнил я, проходя по пустой аллее и рассматривая капли дождя, моросящие в лучах фонарей уличного освещения.

Мы с Любкой здесь на первое свидание ходили, молодые, верящие, что светлое социалистическое будущее наступает. Вон там, где теперь гаражи стоят, любимая стекляшка располагалась, а какой там подавали сливочный пломбир — пальчики оближешь.

Но хочешь жни, а хочешь куй, все равно получишь… и теперь ощущение у меня такое, как будто вся жизнь зря прожита и я под завесу «буй» получил. А ведь всегда не хватало малости, вот почти дотянулся и ускользает счастье. И работал много, и рук не покладал, но все не складывалось как-то. Сначала с футболом завязал в двадцать с хвостиком, разрыв крестов получил, как раз на матче когда за мной из первой лиги свататься приехали. Это сейчас тебя от крестов на ноги поставят, а в 70-х сразу с футболом заканчивать пришлось. Потом на тренерской карьере точку поставил, когда понадобилось лицензию получать. Всегда по жизни правду матку рубил, чем со многими отношения испортил. Не нравилось людям правду о себе слышать. Так и с тогдашним президентом футбольного союза отношения испортил на корню и безвозвратно. Кто ж знал, что Слава Пшеничкин, которому я в раздевалке на мачте в Ленинграде пистонов вставил, ввысь пойдёт и обиду через года пронесёт. По итогу меня в ВШТ не взяли, комиссия развела руками — вы Иван Сергеевич человек заслуженный, матерый, но у нас 1000 заявок, а отбираем только 60.

Ну и идите в пень, подумал я, а сам пошёл тренировать молодёжь по любителям. Видя как клубы забирают подрастающие таланты, не дав им раскрыться до конца — тяжело вздыхал, ну и выпивал по вечерам горькую. Правда утром хлопну рассольчика, отожмусь раз двадцать, как в старые добрые, почерчу схемы тактические и давай на тренировку пацанов гонять, «людей из них делать», да изыски собственной разработки в игру внедрять. Потом в газетах, интернетах и на телевидении мелькали интервью о том, как моих воспитанников «ограняли» в больших клубах большие тренера своими уникальными методиками. Только методика у меня была всегда своя, уникальная, но кому до этого дело есть.

Из юношеского футбола меня тоже попросили, кто-то из агентов пожаловался, которые у футболистов едва ли не с пелёнок. Мол, тренер Иванов больно неудобный крендель и любовь прививает к клубу, а не к деньгам, сволочь пропитая — пацаны после него от машин дорогих отказываются… пришлось в ДЮСШ устраиваться и с большим футболом раз и навсегда завязать. Принципы дело такое, за них я всегда горой стоял.

Так из-за своей упёртости и прямолинейности, я особых высот не достиг. Понимаю на седьмом десятке, что надо действовать хитрее и оппонента его же картой бить, да поздно уже. И как тут не запьёшь? Жена умерла, денег нет, работа в школе неблагодарная до чертиков. Зато те, кто меня знал всегда говорили, мужик я что надо — крепкий, за дело ратую и с твёрдой позицией по жизни иду.

Потому я и не смог пройти мимо, когда услышал сдавленный женский крик. Следом раздался приглушённый удар.

Остановился.

Голову повернул.

Звук доносился из-за гаражей, там часто случались конфликты у подвыпившей молодежи. Много оно не надо на пьяную голову смуту навести. Однако сейчас я увидел брошенную на газоне туфельку. Что происходит — смекнул быстро, мысли о сале, водке и просмотре записи финала кубка СССР улетучились, я покрепче бутылку водки у основания горлышка стиснул, не с пустыми же руками на разведку идти. И вот так наспех вооружившись, в тёмное пространство шагнул.

Под ногами хрустело разбитое стекло, никто никогда в гаражах не убирался — зачем, если нагадят снова, такая уж молодежь пошла, которая думает только о себе.

У ржавой заброшенной ракушки открылась следующая картина: мужчина в балахоне и спортивных штанах удерживал молодую девушку. На лице блондинки потекла тушь, глаза заплаканные. Грабитель одной рукой закрыл ладонью ее рот, а второй потрошил сумочку. Девчонка на смерть перепуганная, не сопротивлялась, да и, судя по всему, крепко досталось ей. Вон порвана блузка.

Ах ты мерзавчик какой, подумал я и окрикнул грабителя.

— Эй, я тебе уши пообрываю, молодой!

Силы были неравны, грабитель молодой, а я в возрасте. Да и крупнее эта падла раза в два, горилла широкоплечая. Грабитель обернулся, его лицо скрывала медицинская маска, хотел остаться неопознанным.

— Дед, иди куда шёл, не лезь.

Голос грабителя показался больно знакомым, только значения этому я не придал.

— А ну девчонку отпусти, негодяй.

Девчонка сумела ситуацией воспользоваться и укусила грабителя за ладонь.

— Деда Ваня помогите!

Женька что ли, соседка, как тебя дуру в гаражи на ночь глядя занесло в короткой юбке. Беги пока возможность такая есть, дуреха. И она шанс свой использовала — вырвалась, побежала без оглядки. А вот я остался с грабителем один на один.

— Ну ты попал, старый козел! — зашипел тот.

В руках грабителя блеснуло лезвие ножа. Он решительно двинулся на меня, спугнуть собрался, судя по настрою. И может я и отступил бы, подальше от греха, нет в этом ничего зазорного — трезво оценивать свои силы. Однако имелся нюанс — дорога по которой Женька убежала вела в тупик, коммунальщики разрыли на прошлых выходных, да зарыть как обычно забыли. Но девчонка видать об этом не знала, а значит возвращаясь могла снова столкнуться с негодяем, чего я допустить не мог.

Бутылку о гараж — раз и разбил. В руке уже блестит розочка. И не с такими справлялся в свое время. Как-то наш автобус толпа владикавказцев окружила и ничего вырвались, а ребята на Кавказе ой какие горячие.

Но много ли надо со стариком справиться? Вот и грабитель первым успел меня пырнуть — с левой, в брюхо аккуратно, без замаха особого. На пол упала авоська со шматком сала, рядом розочка из ослабшей руки вывалилась. И резкая боль сознание запорошила. Как будто не ножом падлюка ударил, а раскалённый прут вогнал.

Я грузно опустился на землю, тяжело задышал. Схватился за бок, чувствуя как из раны юшка течёт. Понял сразу, что не выживу. Удар ножа прямиком в печень прилетел. Смерть от этого быстрая, но не мгновенная. А убийца вдруг замер, вздрогнул, глядя своей жертве в лицо.

— Иван Сергеич… — прошептал, узнал меня откуда то чертяка.

Следом окровавленной рукой стянул маску на подбородок. Тут-то я понял, кто передо мной и отчего голос знакомым кажется.

— Санька… — прохрипел я.

Глаза слипались, организм стремительно терял кровь. Убийцей оказался Санька Колотушка, некогда самый талантливый нападающий области середины 90-х годов. И физическая боль сразу уступила место боли душевной. Плохо так стало, что я в своё время не добился, не дожал, не доглядел, и мой ученик пошел по кривой дорожке. Это я в большой клуб Сашку не пустил, хотел ещё наиграть, натаскать и побольше ума разума вложить в пустую голову вложить, а тот и закончил карьеру. Дочь родилась, семью кормить нечем стало. Санька то детдомовский, рассчитывать мог только на себя. Вот и пошёл не в первую лигу, а в криминал, загубил я пацану карьеру своими же руками…

— Простите Иван Сергеевич, жизнь заставила, — Сашка поднялся, спотыкаясь бросился прочь.

— Прости и ты меня Сашка, что вот так твоя жизнь сложилось… — прошептал я, видя как растворяется в ночи фигура некогда талантливого нападающего. — Дурак я был, многого не понимал.

Эх, если б можно повторить, жизнь вспять повернуть, тогда я такого ни за что не допущу, думал я, умирая на холодной земле. И судьба услышала, распорядилась дать мне ещё один шанс.

Вспышка.

Ускорение.

Душу подняло из умирающего тела, закружило в вихре и куда-то тотчас понесло. А потом я увидел вместо гаражей, футбольное поле и одиннадцать человек в красно-белой форме… десять — один лежал без сознания на газоне. И моя душа камнем рухнула вниз, прямо в это тело.

* * *

Тело я поначалу не почувствовал.

— Двумя ногами въехал, козел…

— Я не специально, мужики…

— Какой не специально, ты сзади прыгнул, чучело огородное…

Ощущение такое, будто я забыл слуховой аппарат в ухо вставить. Слышимость жуткая, но по интонации ясно — кто-то рядом ругается и взаимные претензии предъявляет. А потом я как из проруби вынырнул. Картинка прояснилась, звуки отчётливей стали и ощущения первые появились. Понял, что лежу на поле футбольном, а вокруг народ — одни в красно-белых футболках, другие в бело-голубых. Грязнючие, как свинюшки! Почему понятно — ливень хлещет поливает и поле превратилось в огород. Игроки толкаются, орут. Между ними бегает главный судья, красную карточку держит в руках.

Вздох.

И левую ногу как пуля прострелила — боль адская, отдало в висках, и я зубы стиснул, глухо застонал.

— Покалечил…

— Врача зовите скорее…

И вот вижу, как передо мной присаживается футболист. Лицо какое знакомое, точно — Федька Чере*ков, подсказывает услужливо память. Но память будто не моя…

— Ванька, держись братан, — суёт в нос ватку. По запаху понятно — нашатырный спирт, им футболисты на поле часто пользуются. Только рецепторы не реагируют толком.

Удаётся приподняться на локтях. Руки утопают в грязи, на красно-белую форму трава налипла. Взгляд падает на левую ногу…

Ох ты ж ешкин кот!

Нога вывернута под неестественным углом. Если правая бутса в хмурое тучное небо смотрит, то бутса на левой ноге безучастно лежит на газоне плашмяком. Щиток вздыблен, гетры в крови измазюканы, а из под колена белок что-то торчит.

Открытый перелом.

Жмурюсь, отворачиваюсь и вижу капитанскую повязку на своём плече.

Потихоньку приходит понимание — идёт игра кубка СССР, финал. Играют «Спартак» и «Динамо», принципиальнейший матч, столичное дерби. Трибуны беснуются:

На табло счёт 2:0 в пользу красно-белых, 82 минута игры, дубль на счету… Ивана Иванова. Наверное, удивиться в пору, но ко мне подбегают врачи. Берут под белы ручки, перекладывают на носилки.

— На три поднимаем и понесли! Три!

С ужасом вижу, как живет своей жизнью нога, переваренной макарониной болтается. Новый приступ острой боли и перед взором возникает пелена тумана.

— Чувствуешь ногу?

Не отвечаю, болевой шок, яйца аж выкручивает против часовой. Тут бы по новой сознание не потерять, но держусь.

— Можешь пошевелить?

В ответ только стискиваю сильнее зубы — доктор на какой черт трогает травмированную ногу за ступню, будто открутить хочет. Дождь только усиливается — врачи бегут к карете скорой помощи, дежурившей у кромки поля. Хлюпают по лужам, носилки раскачивают, газон влажный и неустойчивый. Вот будет умора, если уронят.

— Ванька, терпи!

Слышу слова выходящего на замену футболиста. В глазах «семерки» испуг и сопереживание. Совсем молодой пацан, патлатый. Боковой судья поднимает табличку — 9 номер Иванов уходит, а в игру заходит 7 номер М*стовой.

Мгновение и меня перекладывают в буханку.

— Что с ним? Вы мне пацана залатайте к следующей игре!

Б*сков. Тренер подошёл к буханке, внутрь заглядывает, бледнеет, видя травму своего игрока. Константин Иваныч тут же распоряжается администратору.

— Стар*стину звони, пусть в ЦИТО Приорова везут!

Включаются мигалки, воют истошно сирены. А главный судья даёт свисток о продолжении матча.

Буханка трогается, врачи звонят по радиостанция скорой Лён-В в больницу.

— Иванова везём, ставьте всех на уши, Николай Петрович лично позвонит!

Фельдшер крепко держит меня за руку. Второй врач успокаивает:

— Потерпи парень, мы тебя на ноги поставим, вот увидишь ещё на чемпионат в Италию поедешь…

В руках доктора появляется шприц. Игла входит в бедро и через секунду по телу растекается волна облегчения. Боль отступает, а вместе с ней из изнеможенного тела улетучивается сознание.

Я уже не видел, как меня в красно-белой спартаковской форме заносят в травму, как перекладывают на каталку. И как из подъехавшего Мерседеса выбегает администратор команды, бледный и взмыленный.

Глава 2

Есть расхожая фраза: «Если встал утром и у тебя ничего не болит — значит, ты покойник».

«Гаврилов сейчас весь в железках — через турникет в аэропорту не может пройти.

Если уж выбрал футбол — будь готов ко всему».

Олег Романцев.

Проснулся я из-за грохота и воплей, доносившихся из открытого окна.

— Едрить твою налево, аккуратнее!

Стройка.

Последний год рядом с моей пятиэтажкой строили очередную многоэтажку из гавна и палок силами уважаемых гостей из Средней Азии, и вот так часто бесновался прораб. То цемент разольют, то место стройки в поле после бомбежки превратят. И сегодня видать шебутные делов натворили, а я на ночь окно не закрыл, теперь выслушиваю. Припомнилось, что вчера я на пенсию вышел, что хотел посмотреть кубковый матч под водочку с салом, да видать перебрал и раньше времени вырубился. Поэтому и голова на утро как в тумане, гудит. Ну ничего, сейчас простоквашки домашней жахну, в себя приду.

— Иэх, — с кровати решил подняться.

Но не тут то было, а если было то не тут.

Подняться не вышло. Я с удивлением уставился на собственную ногу. Та покоилась в металлической цилиндрической конструкции — аппарат Иллизарова.

— Ох ты ж…

А потом воспоминаниями накрыло.

Гаражи, Колотушка, девчонка соседская и удар ножа в печень. Вспомнилось странное видение про финал кубка СССР, где я два мяча положил в ворота «Динамо». Привидится же такое!

Нажрался ты видать, Иван Сергеевич, да по пьяни ногу сломал, просто не помнишь ни хрена. Какой там кубок СССР — размечтался!

На локтях приподнялся, и тут меня ожидала новая неожиданность. Лежу то я не в кровати, а на больничной койке в палате. Палата на 6 мест, но кроме меня здесь никого нет.

Огляделся.

То, что на ноге аппарат Иллизарова — это понятно. Но больно местечко на БСМП не похоже. Там то, я в кардиологии прошлой весной лежал, сердце прихватило. Ремонтник тогда делали под «евро», косметику наводили, правда главврач наглая морда деньги не на ремонт направлял, а себе в карман, чтобы с любовницей по Сочам прокатиться. Тут же советское все, причём отличная сохранность, как на консервации — стены метра на два от пола в зелёную краску выкрашены, дальше — побелка. Все чистенько и свеженько. Дверь в палату деревянная и надежная, ни чета нынешним картонкам. У стен койки — основательные, металлические, по три в ряд. И куда, спрашивается меня занесло?

Посмотрел на свои руки и глаза на лоб полезли. Ух ты как… ни морщинки, кожа как попка у младенца гладкая.

От мыслей отвлек грохот из коридора. Я обернулся к двери и увидел, как через дверной проход заехала медицинская тележка, а за ней — медсестра. На тележке куча лекарств, на медсестре белый коротенький халат и чепчик.

— Ой, Ванечка, ну наконец вы в себя пришли! — медсестра подкатила тележку к койке. — Как ваша ножка?

— Терпимо ножка, — соврал я, нога неприятно ныла и тянула.

Вымерил медсестру взглядом. Хорошенькая девчонка, ни дать не взять. Ножки стройные, а под халатиком нижнее белье просвечивает. Груди, как два спелых апельсина, такие у моей жены были в молодости, как раз в ладонь поместятся — уверенная двойка.

— Дочка, а где я?

— Какая я вам дочка, я вас на полтора года старше! — сестричка краской залилась и смущенно начала лекарства на своей тележке перебирать. — В больнице вы, ЦИТО имени Приорова! Вчера к нам в хирургическое привезли со стадиона.

Старше? Да тебе годков хотя бы тридцать есть? Но потом я про свои руки с кожей как у младенца вспомнил и насторожился.

— А год нынче какой, любезная?

Медсестра достала шприц с лекарством.

— 1989-й, вы меня не проведёте своими шуточками, даже не пытайтесь! У меня вообще-то жених есть!

— Какие шуточки? — я переваривал информацию.

Любые «шуточки» я лет так тридцать назад позабыл — за ненадобностью.

— Ну как, мне Манька Шибутько рассказывала, говорит вы ее за одно место щипали, когда она со сборной СССР на матч с Венгрией ездила медсестрой… — девчонка закатила глаза. — Ладно, поворачивайтесь, аккуратненько только, а то набегались и теперь лечиться нужно!

Я повернулся, в этот момент понял, что под простыней на мне ничего нет — голенький. А значит молоденькая медсестра видит все мои прелести. Вообще, конечно, это хорошо, когда девушки мужские прелести видят, но сейчас я даже слегка смутился. Медсестра помазала место укола ваткой пропитанной спиртом, и укол засандалила. Я аж вздрогнул, укол падла оказался болючий.

— Что за травма у меня?

— Открытый перелом! — заверила медсестра. — Но это вам доктор подробно диагноз скажет, через полчаса как раз обход начинается. А пока я вам завтрак принесу, вам надо есть побольше кальция, чтобы кости срастались.

— Что на завтрак? — спросил я, хотя под обезболом есть хотелось не особо и голова кружилась.

— Манная каша.

И медсестра обернулась, делая вид, как будто что-то в тележке ищет, а сама свою пятую точку выпятила так, что мне даже не по себе стало. И вдруг раз тебе и рука сама по себе потянулась к этой самой попе и такая — хлоп по булке всей пятерней. Сестричка захихикала, прочувствовала «нашу любовь».

— Выходит правду о вас Манька говорила, но я без свиданья никуда не пойду, зарубите себе на носу, Иван!

И пошла прочь, укатывая тележку и виляя бедрами. Я помолчал глядя то на свою пятерню, то на медсестру в ракурсе сзади, а потом неожиданно вдруг ощутил то чувство, которое не испытывал с начала 2000-х — что-то в паху зашевелилось, ожило и простыня раз и превратилась в вигвам.

Во дела творятся, изумился я.

В голове постепенно выстраивалась картинка новой реальности. Каким-то бесом я оказался в теле молодого паренька лет тридцати, футболиста судя по всему. Тут то и вспомнились слова, которые я обратил к неведомой силе, прося по жизни мне второй шанс дать. В мистику и прочую лабуду я не верил, но не поверишь тут, когда вот оно и раз, на своей шкуре познавать приходиться.

Так я и лежал хлопая глазами, когда в палату к зашёл мужичок средних лет, с тарелкой манки в руках.

— Ванчоус, здорова!

Над тарелкой подымался пар. Перед койкой стоял мужик в белом пиджаке на чёрную водолазку. Брюнет, роста среднего и с небольшим деловым пузом. Из памяти сразу всплыло — Лёня зовут, администратор команды.

— Ну как тебе Клава, понравилась? — Лёня подмигнул. — Я лично эту девчонку для тебя у главврача выбивал.

Я смекнул, что речь идёт о медсестре, показал большой палец.

— Как самочувствие?

— Че то я с трудом соображаю и не помню ни хрена…

— Все все все, понял — молчи! — Лёня приложил указательный палец к губам. — Тебе надо восстанавливаться. Хавать будешь?

Я головой покачал.

— Если че я с ложечки покормлю, не обломиться… да шучу, братское сердце, чего ты смотришь волком!

Администратор расхохотался. Мне пока не до смеха было.

— Курить, наверное, хочешь?

Лёня достал из кармана пиджака пачку «Мальборо». Показал с гордостью.

— Сечёшь, красно-белые, туда-сюда? — хмыкнул, сигарету вытащил.

Пачку мне протянул. Курить я бросил ещё несколько лет назад, возвращаться к дурной привычке не собираюсь, хотя хотелось до чертиков. Тем более кишиневский Мальборо предлагает, это сейчас в табак черти что суют, а тогда табак табаком был. Вон на боку пачки по-русски написано, что изготовлено на Кишинёвской фабрике по лицензии.

— Ладно, — администратор поставил тарелку с кашей на тумбу рядом с кроватью.

Ложку в гущу молочную гущу вставил, та так и осталась стоять. Сам присел на соседнюю койку. Курить не стал, но вытащил из внутреннего кармана пиджака свёрнутую газету, положил мне на живот.

— Читай, неудивительно, что у тебя под обезболом мозги встали набекрень.

Я газету взял и на первой же полосе обнаружил статью:

«Спартак — победа с горьким привкусом».

Две фотографии, на одной из них красно-белые держат в руках кубок СССР, а вот на второй — бригада врачей уносит с поля… Иванова. Эпизод сразу всплыл в памяти, но сколько бы я не вглядывался в фотографию, узнать человека на ней не мог.

«Спартак 10-й раз в своей истории стал обладателем Кубка СССР, но победу омрачила жуткая травма нападающего красно-белых Ивана Иванова. Подробности на 3 стр».

Я покосился на администратора Лёню, который с важным видом ковырялся спичкой в зубах. Страницу перевернул.

«Кубок СССР: хроники финала» — гласила рубрика.

В прямоугольнике значились составы команд, время проведения матча и число зрителей:

«Спартак» (Москва) — «Динамо» (Москва). 2:0 (0:0). Москва, центральный стадион им. В. И. Ленина, 24 июня. Солнечно 26 градусов 30 000 зрителей. Судьи: Чук (Гомель), В. Бехоев (Орджоникидзе), В. Медведцкий (Волжский).

Голы: Иванов (59, 88).

Удалён: Сабитов.

Ниже шёл сам текст статьи спортивного журналиста:

«Среди всех матчей финал Кубка страны, приковывает к себе особое всеобщее внимание. Спартаковцы и динамовцы выдали восхитительную игру. Розыгрыши Кубка дают понять, что трофей возможно случайно проиграть, но для его выигрыша требуется приложить колоссальные усилия. Так и следует расценивать итог игры — на наш взгляд „Динамо“ проиграло случайно, потому что победа „Спартака“ это результат колоссальных усилий спартаковца Ивана Иванова…

На 59-й минуте игры Иванов перевернул ход встречи, получив в центре поля мяч и в одиночку переиграл половину команды соперника, на подходе к штрафной закрутил мяч в сетку ворот „Динамо“. Бело-голубые попытались контратаковать, с помощью многоходовых комбинаций врывались в штрафную „Спартака“, но Черч*сов был надёжен.

И на 88 минуте Иванов с разрезающей передачи Шалимова, забил второй гол, лишив „Динамо“ кубковых надежд. Однако триумф „Спартака“ омрачился тяжелейшей травмой главного игрока матча. Иванова уже в следующем розыгрыше мяча попытался остановить защитник бело-голубых и применил запрещённый подкат, нанёсший игроку жуткую травму, которая скорее всего вынудит талантливого игрока завершить игровую карьеру…»

Прямо в статье имелись новые фотографии — корчащийся от боли Иванов неподалёку от центра поля, стычка игроков, держащийся за голову Б*сков. И отдельно — комментарий руководства: «не стоит делать скорых выводов, Иванов обязательно вернётся в строй».

Я дочитал статью, испытывая престранные ощущения. С одной стороны я первый раз видел 11-го номера красно-белых, но с другой четко понимал — это и есть я.

Вгоняло в тупик и то, что никакого Иванова, игравшего за Спартак, я не знал. Да и в сезоне 1989 «Спартаком» руководил Романцев. Вот так дела! Однако факт на лицо — статья «Советского спорта» окончательно убедила меня в реальности происходящего.

— Мы сообщили от травме Алле, — заговорил Лёня, когда увидел, что я закончил чтение.

— И что она? — на автомате уточнил я, хотя не знал о ком речь.

— Ванек… — администратор аккуратно взял мою руку, заглянул в глаза. — Ты же знаешь, что Алла всегда была стервой, пусть и чертовски красивой. В общем, твоя жёнушка решила, что проведёт свой отпуск в Сочи до конца.

— Ясно.

Вот тебе и новая подробность — оказывается у бывшего обладателя этого тела стерва-жена. Вообще конечно я никогда не любил стерв, но всегда признавал, что они чертовски хороши в постели. Теперь же, когда появлялись новые подробности так скажем физиологических возможностей нового тела, я отнюдь не прочь красивой жены стервы. По хорошему сексу изголодался за столько то лет.

— И как долго нога будет заживать? — спросил я.

Администратор помолчал. Отпустил мою руку, скрестил руки на груди.

— Не знаю, — честно признался он. — Тебе сделали операцию, а Николай Петрович по своим каналам запросил переслать анализы заграницу в Германию. Там у нас хороший хирург есть, Лиенена из «Боруссии» оперировал в своё время. Помнишь? Двадцать три шва наложили, а он через месяц уже играл.

— И когда будет ответ?

— Ну когда, сам понимаешь, чтобы тебя транспортировать надо разрешение выбить на спецборт… — Лёня плечами пожал. — Не переживай, Николай Петрович лично подключился. Волкову при мне звонил.

— Кто такой?

— Ну как кто — министр гражданской авиации, — пояснил администратор. — Так что пока тут день другой перекантуешься, а дальше в Германию прокатимся. Как тебе кстати палата, а? Заценил, что один лежишь? Не благодари!

В этот момент в дверях палаты появилась сестричка.

— Леонид Анатольевич, вас доктор зовёт. Там результаты какие-то пришли.

— А доктор на больного не хочет посмотреть?

— Там к вам разговор важный… — смущенно пропищала сестричка, косясь на меня.

— Понял — Лёня поднялся с койки, похлопал меня по плечу. — Ты не переживай, начальник наш до генсека доберётся, если понадобиться! К осени уже будешь играть.

Ну и вышел. С врачом поговорить.

Все бы ничего, но врач ждал Лёню прямо возле дверей палаты, а медсестра как будто специально забыла двери прикрыть. Через щёлочку, которую оставила сестричка, я хорошо слышал разговор.

— Плохие новости, Леонид Анатольевич, — говорил врач низким басом. — Из Германии пришёл ответ. У Иванова вашего травма несовместимая с дальнейшей игровой карьерой.

Глава 3

«Когда в жизни делаешь какую-то глупость, чтобы все исправить, порой нужны годы. В футболе все по-другому: вы играете каждые три дня, и есть шанс изменить все здесь и сейчас».

Дженаро Гаттузо.

Очевидно, что судьба дала мне второй шанс. Я помнил для чего оный просил, и намеревался выжать из новой жизни сполна, показав таким ребятам, как Колотушка, что у них есть иная дорожка и при должном желании жизнь по другому складывается. Ну и самому себе хотелось доказать, что есть ещё порох в пороховницах у старика. Старость ведь она в душе наступает, а душой я никогда не старел.

Прежде предстояло подняться на ноги, травма больно неприятная. Ну а разговор между Лёней и врачом не прибавил оптимизма. О транспортировке и реабилитации в Германии теперь не шло речи. О том же, что перелом поставит точку на карьере игрока, я знал безо всяких экспертиз.

Тем лучше, не для того я в новом теле перерождался. Поэтому воспринял спокойно неприятные новости и следующие несколько дней спал, восстанавливался. Заставлял себя принимать пищу в отведённое время, привыкал к новому телу. Опыт реабилитации после тяжёлой травмы у меня присутствовал, от того восстановление проходило легче, чем могло. Хотя нога болела жутко…

Из команды никто больше не приходил. «Спартак» взял Кубок и укатил на выезд, на следующую игру. У молоденькой сестрички закончилась смена. Доктор заходил один раз, поинтересоваться самочувствием, и то для галочки больше. Факт налицо, как только стало понятно, что я отбегался, интерес к моей персоне заметно уменьшился. И я часами занимался тем, что лежал на койке, смотрел в потолок и строил планы.

Медсестра, которая замеряла молоденькую коллегу, каждый раз вслух удивлялась, видя как я широко улыбаюсь бледными болезненными губами.

— Может дозу обезбола снизить, Ванечка? — спрашивала она.

Думала, что я не в себе.

На четвёртый день я уже подолгу сидел на краю койки и занимался гимнастикой, получая невероятный кайф от молодого тела полного сил. Швы заживали быстро, проходила боль, проснулся аппетит. Но то, что произошло дальше удивило даже меня. На пятый день пребывания и в первый рабочий день новой недели пришёл доктор. Я сидел на краю койки и разминал шею вращательными движениями головы.

— Смотрю тебе лучше? — спросил доктор, опершись плечом о дверной косяк и засунув руки в карманы брюк.

— Иду на поправку, — подтвердил я.

— Ну вот и славненько, потому что велено переводить тебя в палату к остальным.

У меня даже бровь приподнялась — вот как.

— Почему, стесняюсь спросить?

— Ну, — доктор вытащил руки из карманов, всплеснул ими. — Велено. Так что готовься, после обхода пойдёшь в седьмую палату полежишь, а через недельку мы швы снимем и тебя выпишем.

И с этими словами вышел. Я смекнул в чем дело — клуб не заплатил за «хоромы» и отдельное размещение. Все просто — зачем клубу инвестиции, которые не принесут дивиденды? То-то же и оно, что незачем. А я из талантливого игрока в одиночку решившего судьбу кубкового финала, разом превратился в неликвид. Когда же «акции» начинают тянуть на дно, от такого актива избавляются. Вот и решили, что пора футболиста Иванова в утиль списать — если ещё на прошлой недели о реабилитации в Германии разговоры велись, о спецборте, а администратор команды у палаты спал, то теперь меня в общую палату переводят.

Помогло, что я уже жизнь прожил и в жизни всякое случалось, поэтому расстраиваться не стал. Велено в общую палату — вопросов нет. Помоложе был бы, так обиду наверняка затаил, но на обиженных как известно воду возят.

Как и сказал доктор, перевели сразу после обеда. Пришёл крупный санитар, помог перебраться.

— Ты Иванов? — буркнул он, притащив с собой каталку для лежачих больных.

Пожитков у меня никаких не оказалось, переезжали налегке.

В общей палате стало веселее — народ здесь лежал разный, по большей части общительный. А у Арсена, который как выяснилось работал на стройке рядом с больницей (и уронил себе на ногу бетонный блок), даже магнитофон в наличии. Слушали музыку, играли в нарды. Нарды притащил Валентин Никифорович, преподаватель истории из местной школы. Над ним школьники решили подшутить, намылив пол на входе в кабинет. Неудачно вышло — теперь старик лечил перелом шейки бедра. Ещё один «сокамерник» — Володька «Стакан», трудился на местном оборонном заводе и по-пьяни руку в точило сунул, пальцы переломал в труху. А Филипп, молодой мальчишка, которого вчера привезли на скорой, по большей части спал — его автобус сбил.

Шестое место пустовало. Старика дядь Никиту в урологическое перевели, там у него какие-то свои беды с костями имелись, какие именно я так и не понял правда.

Меня в палате узнали сразу — звезда едрит мадрид!

— С детства за красно-белых, — сразу заверил Арсен, в очередной раз проиграв мне в нарды.

Из динамика магнитофона играл супер хит Михаила Муромова

— Слушай, Вань, а ты мне автограф Б*скова можешь достать? Я мужикам на стройке покажу, так обзавидуются!

— Не вопрос, как Б*скова увижу, так сразу для тебя автограф попрошу, — подтвердил я.

— И когда в игру вернёшься, соколик?

На такой вопрос, тоже звучавший по несколько раз на день, я предпочитал либо отмалчиваться, либо отшучиваться.

— Когда рак на горе свиснет, Валентин Никифорович. Арсен, сделай погромче!

— Тебе что эта сучка крашеная Овсиенко нравится? — бурчал Валентин Никифорович, который был самым обычным стариком вечно чём-то недовольным. — Под фонограмму поёт…

— Вы откуда знаете, свечку держали?

— У меня музыкальное образование, класс баян!

Вот так и прошло ещё несколько дней. Я потихоньку расходился, пусть и прихрамывая. Много и часто делал себе массажи, гимнастику проводил. И каждый раз спрашивал, когда меня из больницы выпишут.

За эти дни освоился. Понял, что эта реальность несколько отличается от того 1989 года, в котором я сам когда-то жил, но и как может быть иначе. О том, что происходило узнавал в новостях, которые вечерами Валентин Никифорович слушал и комментировал, сидя на краю койки и покачиваясь взад-вперёд.

— Во творят! Куда партия смотрит!

Из новостей подчерпывал по ситуации, чтобы в обстановке лучше ориентироваться.

Так вспомнил, что именно в это время получил развитие конфликт по Нагорному Карабаху между Арменией и Азербайджаном. Вспомнил, что по дурости советские войска начали выводить из ГДР и Монголии. Знали бы в Кремле чем это по итогу обернётся, эх… Ну и в это же время посыпались республики, грезящие о своей независимости от Москвы. Как собственно сыпался сам Союз, некогда казавшийся нерушимым и вечным — советские люди выходили на многотысячные митинги, появилась первая оппозиционная партия. В Казахстане пришёл к власти Назарбаев…

Но и хорошее было — Горбачёв впервые за несколько десятилетий посетил Китай, растопив лёд между двумя странами. В Союз писателей вернули Солженицына.

— Ты слышал Ванька, ты теперь тоже можешь во всякие Англии и Франции ехать играть, — прокомментировал Валентин Никифорович новость о том, что хоккеист Могильный сбежал в США.

— А мне и без Англий и Франций хорошо, на родине, — ответил я.

А сам улыбнулся кончиками губ — знал бы Валентин Никифорович, что всего через 5 лет в российский чемпионат поедут первые иностранные легионеры из дальнего зарубежья. А поедут ведь. Были конечно и до этого легионеры, вот прямо сейчас за «Крылья Советов» болгарин Теньо Минчев бегал, но то другое совсем — Минчева из Стара-загора пригласили в Братский Куйбышев дружеские связи укреплять. А вот через какие-то пять лет в «Жемчужину» играть Ассаф-аль-Халифа приедет, за деньги. Ну а дальше в Нижнем Новгороде появятся Жуниор и Да Силва, которые откроют дорогу плеяде талантливых бразильцев типа спартаковца Робсона.

Ну и о самом себе чуточку больше удалось узнать. К Арсену заглядывали коллеги и помимо сигарет однажды принесли еженедельник «Футбол», в котором как раз вышла большая статья об 11 номере «Спартака» Иване Иванова с броским названием: «Конец карьеры чемпиона».

Выяснилось, что родился прошлый обладатель этого тела в Краснодаре, дебютировал за ростовский «СКА», где рвал и метал в первой лиге в 1983 году, когда его заметил сам Б*сков. Переходу воспрепятствовал призыв в армию и отправка согласно директиве на службу на Дальний Восток, где целый сезон прежнему Иванову пришлось отбегать в команде второго дивизиона. Но Б*сков оказался настойчив и дождавшись окончания службы, пригласил Иванова в «Спартак», где вытеснил из основного состава другую восходящую звезду Андрея Рудакова, и в марте 1985 года в первом же туре оформил хет-трик в ворота ростовского «СКА», а затем отметился голами в ворота воронежского «Факела» и действующего чемпиона ленинградского «Зенита». Несмотря на феноменальную игру вызов в сборную Иванов так и не получил — Лобановский, возглавивший сборную в 1986 звал туда киевлян, которые, по его мнению, лучше подходили под игру команды.

Потом был золотой 1987 год, когда «Спартак» оставался на первом месте турнирной таблице с первого до последнего тура. А вот сезон 1988 стал личным провалом Б*скова, всего три игрока того состава получили приглашение Лобановского на Евро 1988, где костяк серебрянных призеров составляли как раз футболисты «Динамо» Киев.

Но если в оригинальной истории следующий 1989 год «Спартак» уже выводил на поле будущий «Золотой мальчик» Романцев, то в этой реальности Б*сков ещё держался, хотя и барахтался в середине таблицы после трети чемпионата. По сути своим дублем в ворота «Динамо» Иванов спас тренера и сохранил доверие руководства команды. Тем более странно, что при таких вот вводных Константин Иваныч не счёл возможным навестить свой 11 номер в больнице. Но опять же, это был Б*сков, ничего общего с оригинальным Бесковым не имеющий.

Из газеты же я узнал, что моей женой, той самой стервой, как о ней выражался Лёня, числилась участница «Минской красавицы-88» (где победила Анжелика Ялинская, будущая Агурбаш). Ну что сказать, по части баб губа не дура оказалась у прежнего обладателя тела.

По итогу журналист делал резюме: карьера Иванова висит на волоске…

Потому время проведённое в больнице прошло не зря и мне удалось максимально подготовиться, чтобы на момент выписки, чувствовать себя в реалиях 1989 года, как рыба в воде.

И потому, когда в один из дней меня позвали выписываться и отправлять восвояси (швы сняли пару дней назад), я знал о себе новом немногим меньше прежнего обладателя тела. Выходя, попрощался с теми людьми с кем пришлось последние дни в больнице лежать.

— Ну что Иван Сергеевич, подошло вам время выписываться. Аппарат мы с вами снимать не будем, придётся ещё поносить, чтобы кости как следует срослись. А вот наблюдаться далее в стационаре больше нет смысла, дальше вы сами.

С этими словами доктор поставил печать в выписке и протянул мне.

— В клуб мы звонили, чтобы за вами водителя прислали, но не дозвонились. Видимо команда в Ленинграде задержалась после выезда. Счёт то знаете?

— Неа, трансляции по радио не нашёл, — сказал я.

— Проиграли ваши… крупно, три безответных мяча пропустили на ровном месте. Поэтому придётся вам добираться своим ходом, Иван Сергеевич. Доберётесь?

— Есть другие варианты?

— В том то и дело, что нет.

Сидя с выпиской на руках, я вдруг понял, что одевать мне совершенно нечего. Разве что в больничной пижаме идти народ пугать, которую Лёня в первый же день привёз.

— Леонид Анатольевич случаем одежду не завозил, костюмчик там спортивный? — спросил я.

Идти в больничной пижаме конечно можно, но так из больницы в два счета в дурке окажешься.

— Форма была, в которой вас привезли… да кажется исчезла. Вам одеть нечего? — доктор удивлено приподнял бровь.

— Было бы что одеть, то такие вопросы не задавал.

— Светочка, посмотрите мы можем чем Ивану Сергеевичу помочь? — обернулся доктор к медсестре, сидящей за соседним столом и зарывшейся в куче бумаг.

— Где ж я посмотрю Карен Рубенович! С себя разве что снимать?

— Ну мы фельдшерей форму на списание сдавали, — напомнил доктор. — В начале месяца я на подпись заведующему носил.

— Вы про это…

Медсестра подошла к шкафу, достала оттуда несколько стареньких спецовок — куртки, штаны с медицинским красным крестом.

— Ну не знаю, насколько это подойдёт… — смутилась медсестра.

— Вы их не постирали?

— Так у нас их только в конце месяца забирать будут, — вывернулась Светочка. — Вы что в клуб позвонить не можете, не пойму?

Карен Рубенович закашлялся и зыркнул на медсестру так, что та даже голову в плечи вжала.

Мда…

Сюр какой-то.

Заговор прям против меня. Ну такое наплевательское отношение могло возникнуть только в одном случае — не помог тренеру выигрыш Кубка и судьба Константина Ивановича повисла на волоске. И внутри клуба возникли противоречия, вот сотрудники и вошли в состояние амёбного ничего неделания. Способ такой жопу собственную уберечь и во время передряг место в клубе не потерять. Ну или совсем списали меня, как отработанный материал…

Я уже прикидывал варианты как в больничной пижаме по городу идти, когда медсестра спохватилась.

— Ой, подождите, тут к вам один импозантный мужчина заезжал, усатый такой и прическа под горшок, в первый день и просил ему сообщить, когда вас можно будет навестить… позвонить я забыла, но мы его прямо сейчас на выписку позовём!

Через минуту она уже звонила по номеру. Трубку взяли.

— Фёдор Фёдорович, вашего Иванова выписывают…

Выслушав что-то в ответ, медсестра положила трубку и довольная собой просияла.

— Приедет в течение часа, сказал чтобы вы никуда не уходили без него.

Доктор поднялся из-за стола, протянул руку мне для рукопожатия на прощание.

— Всего хорошего, через пару недель приходите на приём, посмотрим как кости срастаются.

— Вам тоже не болеть.

Я развернулся и почапал на костылях на выход, готовясь выйти в новый мир. Но прежде предстояло дождаться Фёдора Фёдоровича. Что за это за мужичок такой, я не имел ни малейшего понятия.

Глава 4

«Не нервничайте, не тратьте свои нервы, за вас это сделаем мы!»

футбольный комментатор Владимир Стогниенко

Расположился я в коридоре на деревянной замызганной лавке, костыли сложил, о стену опер, ногу больную вытянул. Фёдора Фёдоровича ждал, и ждать пришлось недолго.

— Ванька!

Обернулся на голос. И увидел в дверях мужичка среднего роста, ну и сразу его узнал — Чер*нков. Ну конечно, он и есть Фёдор Фёдорович, можно и догадаться, мой одноклубник.

Чер*нков, улыбаясь, подошёл ко мне, крепко обнял и взъерошил волосы на голове — как старший и опытный игрок, он был рад видеть более молодого футболиста, хотя теперешнее тело было всего-то на пару лет младше полузащитника.

— Ну ты хоть бы позвонил, я все ждал, когда тебе мандарины-шмандарины привезти! Весь как на иголках. Специально же номер свой в ординаторской оставлял.

— Да беспокоить не хотел, Федя, — заверил я. — У тебя сезон в разгаре, тренировки, матчи, разъезды. Чего я тебя буду от дел отвлекать.

Понятно, что футболиста я лично не знал, и видел Фёдора всего во второй раз в жизни. Но видя, что он настроен ко мне дружелюбно и поддерживает, ответил ему тем же.

— Какой там отвлекать, — он отмахнулся. — Я, считай, на следующий день после кубка с «Динамо» связки потянул, теперь месяц нагрузку нельзя давать, из игры выпал… ладно чего мы все про меня. Нога твоя как?

Федя уставился на ногу, которая надо признать выглядела неважно, а в аппарате Иллизарова — неважно вдвойне.

— Ты ж это не за правду? — уточнил он.

— Чего?

— Ну заканчивать с футболом собрался…

— Не знаю, Федь, наши вроде в Германию снимки отправляли, какому-то доктору местному, но там не взялись за реабилитацию. Поэтому я как понял — это все. Финита ля комедия в смысле.

— С Бариным уже общался? Что он говорит? — мигом посерьёзнел полузащитник и лицо его сделалось грустным, вернее — приобрело привычное выражение.

Барином в команде называли Константина Ивановича Б*скова. Кстати не просто так, было время и самих спартаковских футболистов в народе именовали боярами. Оттуда и пошло прозвище главного — барин.

— Как понимаю ему сейчас не до меня, команду из кризиса надо вытаскивать, — предположил я, помня неудачные результаты «Спартака» последних туров. — Честно говоря, ни с кем кроме администратора Лени последние две недели не виделся, да и с тем один раз.

— И что ты один все это время здесь тух? Ну даёшь, Иванов… ребята за тебя спрашивали наперебой, молодые, особенно Санька Мост*вой, Игорек Шал*мов. Хотели прийти, проведать.

— Чего не пришли? Я двери запертыми не держал.

Не люблю разговоры в сослагательном наклонении, если кто-то что-то хочет, то он делает. Ну а если не делает, то не хочет.

— Ну как, я же им сказал, что когда идти можно будет, нас сразу из ЦИПО известят, — выплеснув первые эмоции, полузащитник скинул с плеча спортивную сумку. — Мне сестричка сказала, что тебе одеть нечего?

— Как видишь, одет в то, что есть, — подтвердил я, окидывая взглядом больничную пижаму.

— Понял, ну смотри, — Чер*нков достал из сумки спортивный костюм со спартаковской эмблемой, вручил. — Ну ка? Примерь, должно подойти.

Костюм был свёрнут в рулон, но когда я его развернул, то увидел, что тот хорошо мне подойдёт по размеру, как будто Федя в успел съездить в магазин.

— Пойдёт? Это я у Роди*нова позаимствовал, только ему не слова, — подмигнул полузащитник.

— Рот на замок, вообще не вопрос.

— Переодевайся давай. Если что, шорты у меня тоже есть… мои правда. И не первой свежести, не успел постираться.

Я решил не выдумывать велосипед и переоделся прямо на лавке. Пока дают надо брать, что называется. Думал сначала шорты попросить, предположив, что аппарат Иллизарова в штанину не влезет при всем желании, но не понадобилось. Оказалось достаточно штанину аккуратненько подвернуть и железяка на ура проходит.

Одевшись, скомкал больничную пижаму и оставил лежать на скамье. Хотелось верить, что она больше никогда не понадобится.

— Ну у тебя и видок, Ванек, на Терминатора смахиваешь, — прокомментировал Федор.

Выглядел я действительно странновато, жутковато даже с железной бандурой на ноге. Но всяко лучше, чем идти в город в пижаме.

— Ну что готов, пойдём? Не надо тебе никого предупредить, справку там взять, подпись подмахнуть? — полузащитник плечами пожал. — Рассчитаться может просят?

— Меня уже выписали, — я кивнул на документ, лежавший на лавке.

— А это? — указал полузащитник на аппарат Иллизарова. — Не надо эту бандуру с ноги снимать?

— Не, Федь, это со мной останется. Ты ж сам видел — перелом жуткий был…

— Понял, останется и останется. Ладно… я конечно думал тебе Константин Иваныч звонил и вы пообщались, у нас же сегодня празднование в столовке намечается. — Чер*нков щелкнул увещательным пальцем по сонной артерии. — За Кубок в смысле чествование. Всех позвали. Меня твоя медсестра считай на выходе из квартиры застала Только не говори, что не знал! — добавил Фёдор, видя как я удивился его словам.

— Видимо позвали всех, да не всех. Первый раз слышу о чествовании, а Константин Иваныч если и звонил, то мне ничего не передавали.

— Ну Иваныч наверное думал, что ты к тому моменту не оклемаешься, — предположил Чер*нков. — Ладно чего гадать на кофейной гуще, этот кубок твоя заслуга прежде всего, так что пойдём. Тебе может помочь как? Поддержать?

— Сам справлюсь, не надо.

Передвигался я еще тяжело, хоть и приноровился на костылях как сайгак скакать. Фёдор все же помог мне подняться с лавки, взял выписку, себе в сумку сунул не глядя. Ну и двинулись к выходу.

Чер*нков казался отличным мужиком — открытым и чутким, безо всяких налетов звездной болезни, на которую у полузащитника имелись все основания — популярность футболиста в народе просто зашкаливала. В остальном он производил впечатление мужичка из тех, кому не плевать на ближнего. Прежний обладатель тела наверняка имел с Фёдором дружеские связи, но нынешний я этого попросту не припоминал. Но задружиться с ним был отнюдь не прочь.

Пока ковылял на костылях к двери, Федор дошёл до выхода из больницы, выглянул в окно, макушку почесал.

— Слушай, Ванек, чего спросить хотел, а тебе оно точно надо сейчас с журналистами твою травму мусолить? Может переждет?

— С журналистами? — переспросил я, не совсем понимая суть вопроса.

— Угу, — подтвердил полузащитник, выглядывая в окно. — Они ж не слезут, а у нас времени не то, что много. Опаздывать совсем не хочется, да и Иваныч не любит опоздания, сам знаешь.

— Честно говоря не понимаю о чем ты…

Я запнулся, потому что подошёл к окну и увидел там целую толпу журналистов, не пойми откуда взявшуюся. Я то никого и никуда не звал.

— Не ты их пригласил? — удивленно уточнил Федя.

— Нет конечно!

— Блин, кто-то в больничке похоже о твоей выписке слил. Вот заразы и совесть же людей не мучает. За рубль готовы с потрохами продаться.

— Может они не меня ждут? Мало ли — отделение дополнительно в ЦИПО открыли? — предположил я.

Фёдор посмотрел в ответ таким взглядом, что вопрос снялся сам по себе. С другой стороны, ничего удивительного в том, что журналисты столпились у входа, тема травмы Иванова и как следствие возможного завершения карьеры в разрезе из рук вон плохой игры «Спартака», занимала первые полосы всех газет и журналов. Нет Иванова — нет народной команды, гласили заголовки. Но наглости журналистов в 1989 году было далеко от наглости их местных коллег, особенно из числа папарацци. Те бы уже до палаты добрались. А эти даже внутрь не заходят.

— Походу они за эксклюзивными кадрами охотились, Вань, — предположил Федя.

Я представил первые полосы завтрашних газет с собственной фотографией на костылях и с аппаратом Иллизарова.

— Так, придумал — делаем, как делали в Минске! — предложил полузащитник, поднимая указательный палец.

— Напомни хоть, как делали? — попросил я, понятное дело не помня, как обстояли дела в Минске — память прежнего тела все больше срабатывала на лица, а вот где и что происходило, с этим приходилось чуточку сложнее.

— Подсылаем подсадную утку к журналистам, только вместо Лени сегодня уткой буду я, отвлеку их и переключу внимание, а ты… — Федор сунул руку в карман и достал ключ с надписью «ВАЗ» на тонкой металлической цепочке. — Держи, моя копейка за поворотом стоит, как заведёшь — ко входу подъедешь, и я на ходу на сиденье прыгну! Как тебе план?

— Ты пошутил про подъедешь? У меня ж на ноге железяка, только на механике ездить и сцепление выжимать!

— Блин, точно, ладно, — полузащитник задумался на миг. — Тогда на заднее сиденье ложись, а я следом прибегу!

Сговорились. Я ключи от копейки взял, а Чер*нков гулко выдохнув открыл входную дверь и вышел к журналистам.

— Товарищи, я знаю, что вы Ивана Иванова ждёте, но пока у меня заявление, прошу вашего внимания…

И с этими словами отвёл толпу журналистов от входа в больницу, якобы какое-то заявление делать. Проход открылся, журналисты вслед за Фёдором мигрировали, а я, пользуясь шансом и вооружившись костылями, втопил в противоположную сторону, где за углом стояла копейка полузащитника.

План почти удался.

Именно, что почти — один из журналистов обернулся и увидел меня сваливающего на всех порах.

— Вон он!

Все остальные журналисты разом обернулись. Мгновение и вся толпа бросилась вслед за мной, скрывшимся за углом.

— Ваня беги! — успел только выкрикнуть Федор вдогонку.

Понимая, что журналисты меня попросту сожрут, я кое-как доскакал до красной копейки, одиноко припаркованной у тротуара.

Сунул ключ в личинку дверного замка, открыл и, как и договаривался с Фёдором, нырнул на заднее сиденье автомобиля, тотчас захлопнув за собой дверь. В зеркале заднего обзора увидел как выбежали из-за угла больницы журналисты и принялись оглядываться — потеряли. Иванов будто сквозь землю провалился — нигде нет. Но потом сориентировался юноша лет 17, в котором можно было узнать молодого начинающего репортера-внештатника еженедельника «Собеседник» Игоря Р*бинера.

— Он в машине Фёдора Чер*нкова!

Но прежде чем журналисты успели двинуться к копейки, из-за угла выскочил сам полузащитник, протиснувшийся среди журналистов и со словами «простите, извините, мы опаздываем» бросившийся к автомобилю. Через несколько секунд водительская дверца распахнулась, на переднее пассажирское сиденье спикировала спортивная сумка, а на водительское сиденье плюхнулся сам Федор.

— Ваня, ключи давай!

Я тут же сунул ему ключи. Пока тот ловчился вставить ключ в личинку замка зажигания, табун журналистов уже подбежал к копейке.

— Правда ли, что вы завершили игровую карьеру?

— Сможет ли без вас Спартак выиграть чемпионат?

— Вам ищут замену, как думаете, кто может стать новым 11 номером команды…

Посыпались вопросы с разных сторон. Но Федор тоже не терял времени даром — завёл ВАЗ и дал по газам, обдавая журналистом вонючим дымом из выхлопной трубы. Тяжелая однако доля — журналистская. Копейка вывернула на дорогу и только тогда, когда журналисты остались позади, полузащитник сбавил скорость.

— Ну оторвались, кажется, — подмигнул Чер*нков в зеркало заднего обзора. — Иваныч кстати запретил общаться с прессой после проигрыша Зениту. Так что тут без обид со стороны пишущей братии. К Барину все вопросы.

С этими словами опустил боковое окно, достал сигарету и закурил, ничуть не смущаясь. В то время курить было нормально и курили многие игроки, даже нынешний тренер сборной Карпин, а динамовец Добровольский выкуривал по две пачки сигарет в день.

— А вообще атмосфера не самая приятная в клубе, хуже чем было до кубкового финала, — вздохнул Федор. — Не знаю, чем все закончится.

— Почему так? — заинтересовался я, не лишним виделось понимать вводные внутри своего нового клуба.

— Ну поговаривают, что Николай Петрович готов подписать заявление Иваныча на увольнение, — охотно объяснил Фёдор. — Ты же сам мне рассказывал, забыл?

Чтобы что-то забыть, это надо знать. Я, разумеется ничего Чер*нкову не говорил. Зато историю ухода оригинального Бескова из Спартака накануне чемпионского сезона 1989 года помнил достаточно отчётливо. Много эту историю мусолили в прессе и во всяких мемуарах и биографиях. Якобы после смерти Андрея Петровича Старостина между его старшим братом Николаем Петровичем и тренером Константином Ивановичем обострился старый конфликт (Чапай не мог смириться с динамовским прошлым Бескова) и когда в сентябре 1988 Бесков психанул и написал заявление об уходе по собственному (в дальнейшем он уходить передумал, понятное дело), старший Старостин заявление сохранил. Как я понял, Николай Петрович был не прочь воспользоваться им после череды неудовлетворительных матчей и разгромного поражения от Зенита в Ленинграде.

— Как команда на это реагирует? Изменилось что в мое отсутствие?

— Как… устали все. Сам же знаешь, что он после прошлого сезона половину основы подал на отчисление из команды. Кому такие качели понравятся? Хочется больше стабильности. Я Иваныча уважаю, но такие вещи не поддерживаю. Ну, это я уже тебе говорил.

Фёдор докурил до самого фильтра. Кстати курил он те же самые сигареты, что мне предлагал Лёня в палате.

— Где церемония будет?

— В Тарасовке, мы ж туда едем. Я ж тебе уже говорил.

— Чего не в ресторан?

— Ты чего Николай Петрович не переносит рестораны! — возмутился Федор и удивленно уставился на Ивана через зеркало заднего обзора.

Тарасовка значит Тарасовка. Тем лучше, я как раз планировал отправляться прямиком на спартаковскую базу после выписки. А тут совпало. База находилась в получасе езды от севера-востока Москвы. Добрались до места достаточно быстро. По пути полузащитник вспомнил некоторые подробности крайней игры.

— Представляешь, Ванек, я травмирован, на поле меня нет, а болельщики все равно орут целым сектором: «Что на поле за подкова — это морда Чер*нкова». А наши им отвечают своё: ЗАБИВАТЬ ВСЕГДА ГОТОВ ВСЕМ ПОДРЯД НАШ ЧЕР*НКОВ!

— Классно.

— Но меня то на поле нет!

Заехав на территорию, я заценил легендарную водонапорную башню с деревянным куполом. Забора в 1989 году в Тарасовке ещё не было. Федор спокойно заехал на базу, поехал в сторону главного корпуса, мимо полей, домиков для инвентаря и турников. На одном из полей были установлены кольца с деревянными щитами для игры в баскетбол — игра помогала футболистам отвлечься и напряжение снять. А на окнах главного корпуса висели красно-белые занавески. У входа стояли автомобили, среди которых особо выделялся салатного цвета «мерседес». Я обратил внимание, что значок мерса скручен с капота.

— Главный уже здесь, — прокомментировал полузащитник, останавливаясь рядом с Мерседесом главного тренера и глуша мотор. Следом Фёдор поднял окна на своей копейки, вышел из машины, помог выбраться мне. Подержал костыли, пока я вылезал.

— Ну что, пойдём?

— Идём, надеюсь кормить досыта будут, мне больничная еда осточертела!

— Павловна голодным никого не оставит!

И они двинулись в главный корпус, где уже собрался народ.

— Федь, а Федь, а как проходить чествование будет, ты в курсе?

— Поедим, чай попьём, конверты с премиями получим, да Николая Петровича послушаем… вот бы он не решил Евгения Онегина продолжить читать.

— Онегина?

— Он на обратном пути из Ленинграда читал, чтобы мы музыку не слушали, — охотно пояснил полузащитник.

Вот так, разговаривая обо всем и ни о чем, зашли в столовую. Мне хотелось повидаться живьём с главным тренером, да и с остальными спартаковцами. Но больше всего я хотел понять, что будет дальше и какую судьбу приготовил для меня клуб. Потому как ситуация оставалась подвешенной до сих пор. А чего я терпеть не мог, так это неопределённости, которая мешала строить нормальные рабочие планы.

Глава 5

В столовой уже сидели футболисты, в полном составе команды основы 1989 года. Здесь же присутствовал тренерский штаб из ассистентов Константина Ивановича. Одного из тренеров я сразу же узнал — Пётр Шуб*н. Тот самый, который в 1984 году со своим ростовским СКА разгромил Спартак в Москве со счетом 6:1. Что за игра была, песня! Шесть безответных банок к концу матча от ростовчан и только Чер*нков сумел смягчить жуткий позор красно-белых и разбавит счёт. О том матче до сих пор ходит кричалка:

Шуб*н увидел меня, но отчего-то не отреагировал никак. Даже руку приветственно вскидывать не стал. Сразу сделал вид, будто другим делом занят. Я значения этому не придал, но в голове пометку сделал. Дядька то он неплохой, но по моему личному мнению, добился бы куда большего, продолжи он карьеру главным тренером. Зря он пошёл под Беск*ва в «Спартак»… хотя во многом благодаря такому усилению тренерского штаба, Спартак выиграл чемпионат сезона 1987 года.

Ну каждому своё. Я вслед за Черенк*вым пошёл к столу. Павловна, повар Тарасовки ещё с 1960-х годов, приготовила легендарный спартаковский борщ, который запоминался каждому кто хоть раз бывал в столовой на базе красно-белых. Тарелки с сытным борщом стояли вокруг стола и приятно дымились паром — свежак.

Игроки встретили меня тепло и даже начали аплодировать. Однако от взгляда не могло уйти, как одноклубники озабоченно рассматривают аппарат Иллизарова на ноге. Никто из них понятия не имел насколько серьёзна травма.

Место Черенк*ва располагалось рядом с местом Родион*ва, который не став никого и ничего ждать, уже уплетал борщ Павловны за обе щеки. Но завидев нас прервался.

— Какие люди и без охраны! Федя, ну даёшь, ты откуда Ваньку взял?

Поздоровались. Стул рядом с Родион*вым был всего один, как и тарелка. Места для меня не нашлось.

— Ща, погодите, организуем, — Сергей поднялся, вытер салфеткой борщ с губ. Огляделся.

— Федь, вон стул у стены свободный, захвати для Ваньки. А я пока скажу Павловне, чтобы тарелку борща принесла. Павловна!

Павловной оказалась женщина средних лет, небольшого роста, но пышных форм, одетая в белые халат и чепчик. На груди у неё был нашит спартаковский ромбик. Она разливала борщ.

— У нас Иванов пришёл, поставьте ему тарелочку! Спасибо, Павловна!

Федор сходил к стенке, взял стул, принёс к столу и помог мне сесть. Костыли под стол сложили, чтобы не мешались.

Подошла Павловна.

— Ванечка, как твоё здоровье?

— На поправку иду, — заверил я.

Поставила тарелку, плеснула борща, а потом чутка подумав, вывалила из тарелки шматок мяса покрупнее.

— Кушай, тебе надо восстанавливаться, — заверила и повернулась к Станиславу Черч*сову, сидящему по правую руку от Родион*ва. — Стас, подвинься, пожалуйста, чтобы Ваня поместился, ему ногу некуда ставить. А я тебе сметанки в борщ добавлю.

Черч*сов подвинулся, и я уселся, ногу вытянул. По ту сторону стола сидели Шалим*в, Мост*вой и другие молодые ребята, с интересом смотревшие на меня.

— Ну как нога?

— Что доктора говорят?

Посыпались ожидаемые вопросы — любопытно же игрокам. Я отшучивался, знают ведь «как»:

— Настраиваюсь на следующую игру.

— Ты главное газеты поменьше читай, у нас как обычно любят из мухи слона раздуть, — сказал Черч*сов, размешивая в своей тарелке борща сметану.

В целом в столовой царила отличная атмосфера, не было похоже, что внутри команды имеются противоречия. Футболисты общались, отвешивали шуточки, подкалывали друг друга. Но все же напряжение чувствовалось. Вряд ли это хорошая мина при плохой игре, однако семя раздора росло и крепло. Сезон для «Спартака» складывался двойственно и болельщики, как и сами футболисты с тренерским штабом, чувствовали — что-то идёт не так. Игра не шла, хоть тресни и между тренерским штабом и игроками увеличивались и скапливались противоречия. Беск*в не просто так клал заявление Стар*стину на стол. И не просто так Николай Петрович его себе сохранил до будущих времен.

Ровно в три часа дня двери в столовую открылись. Зашли Стар*стин со своей пружинистой походкой, а следом Беск*в. Николай Петрович выглядел как всегда спокойным и умиротворённым, а вот Константин Иваныч покраснел, как варенный рак и одним своим взглядом был готов рвать и метать. Чапай встал во главе стола, присаживаться не стал, но взялся за спинку стула. Барин рухнул на своё место. Сложил руки на столешнице, переплел пальцы, которые аж побелели на костяшках от напряжения.

Заслуженный мастер спорта СССР, Заслуженный тренер СССР, великий тренер, сейчас Константин Иваныч подбирался к окончанию своего пути, восьмой десяток — серьёзный возраст. Век Беск*ва в «Спартаке» подходил к концу и это было заметно невооруженным взглядом. Вряд ли Константин Иваныч не понимал, что происходит на самом деле. А как человек, привыкший принимать тяжелые, но правильные решения, ему сейчас тяжело вдвойне, потому единственно верным виделось отойти и дать дорогу молодым. Спартаку требовалась свежая кровь, а уход Иваныча виделся неминуемым и единственно возможным. Проблема была лишь в том, что каждый из здесь присутствующих видел благо команды со своей колокольни, и был убеждён, что его мнение единственно верное. И Барин прямо сейчас искал причины своих неудач в игроках, по слухам (которые подтвердил Федор по пути в Тарасовку) собираясь отчислить из команды половину основного состава. Сделать это ему не дал Стар*стин, но и Петровичу связывали руки — профсоюзные руководители не давали ему избавиться от Беск*ва, все ещё веря, что тренер сумеет дать результат и опасаясь, что он перейдёт в Динамо, переманив с собой тех игроков, которых он просил отчислить из команды (настолько нелогично был составлен список Бариным). В общем сложно все.

— Попрошу внимания, — сказал Чапай и все разом замолчали.

Дождавшись тишины, Николай Петрович продолжил и произнёс одну из своих любимых фраз.

— Выигрывает не тот, кто больше может, а тот, кто больше хочет. Поздравляю с победой в Кубке! Мы показали себя одной командой, способной в нужный момент собраться и показать должный результат.

Игроки ответили аплодисментами. Впрочем, я быстро смекнул, что вслед за поздравлениями будет «но». Так и произошло.

— Сегодня у Спартака очевидный спад игры. Мы большая команда и обязаны смотреть вперёд, чтобы понимать как мы будем радовать наших замечательных болельщиков. Мы играем командой, живем командой, а значит решать мы тоже должны командой! Для этого я попросил собрать вас всех на базе и отменить любые празднования после выигрыша Кубка.

По словам Стар*стина было понятно, что далее намечается разбор полётов.

— Все проиграно кроме чести, — продолжил Николай Петрович, выдав очередной свой афоризм. — И если в этом году нам не стать чемпионами, то взамен мы обязаны показать нашему болельщику ту игру, которую он от нас ждёт! Болельщики ни в чем не виноваты. Вам слово Константин Иванович. Поговорите с командой.

Беск*в поднялся, поправил галстук, густо прокашлялся в кулак.

— Хозяин положения не тот, кто находится с мячом, а тот, кто себя предлагает, — заговорил он. — Я выступал и буду выступать за спартаковскую риторику, комбинационный стиль и все то, что делает нас народной командой. Николай Петрович прав, чемпионами нам не стать, но мы обязаны остаться чемпионами в сердцах наших болельщиков. К нам должна вернуться чемпионская спартаковская игра.

Бесков обвёл присутствующих взглядом, ему в отличие от Стар*стина никто хлопать не стал. Понятно, что следом будет разбор полётов. И никто из присутствующих не хотел становиться его частью.

— У нас есть очевидные проблемы, которые мешают вернуть спартаковскую игру, — продолжил Константин Иваныч. — И эти проблемы имеют вполне определенные персоналии.

— Он так говорит, когда хочет кого-то отчислить из команды, — зашептал Роди*нов мне на ухо.

Я не ответил. Бесков продолжал.

— Любая командная игра строится через полузащитников, они связующее звено и мозг команды. А наши полузащитники второй год подряд нацелены забивать меньше 10 мячей за сезон! Чер*нков!

— Да, Константин Иваныч.

— Сколько у тебя мячей забито в прошлом году?

— Три, Константин Иваныч, — Федя поднялся из-за стола.

— А в этом?

— Два.

— Вот, — Беск*в эмоционально всплеснул руками. — И процент брака в передачах больше тридцати второй год подряд при снижении общего количества передач за игру. Как далеко мы уйдём, если наша полузащита будет грузить по десять мячей за сезон в ворота соперника?

— Константин Иваныч, у нас нападение по сорок мячей за сезон грузит, — возразил Бубн*в на правах ветерана основы красно-белых.

Тренер покраснел пуще прежнего, снова поюлозил галстук.

— Ещё раз повторю, хозяин положения не тот, кто находится с мячом, а тот, кто себя предлагает, а вы все передачи на Иванова и Родион*ва насыпаете, они нападающие, они разберутся! Мало того, что из-за этого у вас процент брака растёт из игры в игру, так вы ещё мне нападающих обленили! Они знают, что все равно получат мяч, даже если будут в невыгодой позиции находиться. И теперь вместо того, чтобы предлагать себя, интересно открываться, они по полю пешком ходят! — от злости Беск*в даже кулаком по столу ударил. Да так, что борщ из его тарелки перелился на скатерть.

— Походу мы с тобой будем сегодня крайними, — шепнул Родион*в.

— Иванов, видите ли! А то, что Ваня в шорах и в упор не видит Сергея Родион*ва в лучшей позиции? Поэтому у Родион*ва 4 мяча за сезон, а у Иванова 15! — распылялся Константин Иваныч. — Вы грузите ему вагон передач за игру, ни дриблинга, ни обострений, а зрители?! Вы о зрителях подумали?! Что вы им вместо комбинационного футбола предлагаете лицезреть! Как от Иванова, будто от деревянной стены сарая нет-нет, да в ворота что-то залетает?!

Большинство сидели с понурыми лицами. Подобные разборы полётов Барин любил и практиковал, все кто хоть раз на них присутствовал, понимали, что это надолго и с тренером лучше не спорить, если хочешь чтобы все побыстрее закончилось. Однако не каждый умел вовремя замолчать. Или не хотел. К спору начали подключаться другие игроки.

— Но это ведь работает, Константин Иваныч, мы без Иванова проиграли три матча подряд, — заметил Евгений Кузн*цов.

— Потому что также продолжаете искать мячом Ивана, а его нет! Все! Нет у Спартака Иванова, закончил карьеру! — выдал Константин Иваныч.

Все ошалели. Игроки понимали, что у главного голеодора травма и восстановление займёт длительное время, но никто не верил, что Ваня набравший лучшую форму за всю карьеру, закончит с футболом вот так. А тут главный тренер прямо заявлял, что на футболе для 11-го номера поставлена точка.

Беск*в на секунду встретился глазами со мной, но взгляд отвёл. И сразу перешёл к делу.

— В общем, чтобы нам вернуть комбинационную игру, команде нужен сильный нападающий в пару Родион*ву. Я ищу другого талантливого футболиста, который впишется в нашу тактическую схему.

Я чувствовал себя так, как будто его из ушата гавном облили. Беск*в всерьёз сваливал ответственность за неудовлетворительные результаты на нападающего, на минуточку наколотившим мячей столько же, сколько остальная команда вместе взятая. Должно быть обидно прежнему мне такое слушать о себе. Нынешний я воспринял слова главного спокойно. Барин оценивал ситуацию со своей колокольни и отвечал за результат, полагая, что так будет лучше команде, а решения тренера не обсуждаются. И логику Константина Ивановича можно понять. Плоха та команда, которая строит игру вокруг одного единственного игрока.

— Вы извините Константин Иванович, но мое мнение, что сильный футболист к нам в команду не пойдёт… — внушительно пожал плечами Бубн*в.

— Ты вообще что такое имеешь ввиду? Спартак это клуб, в котором мечтает оказаться каждый футболист!

— Ну то и имею, второй год в лиге обсуждают, как мы за чемпионство 1987 машины так и не получили.

Беск*в пуще прежнего покраснел, но если раньше он был красный, то теперь багровым сделался. А Буба продолжил баламутить, откинувшись на спинку стула.

— Да и футболистам хочется под защитой себя чувствовать, вон у Газзаева Колыванов прошлый сезон считай мячей не забил, потому что на Бородюка играли, так зато в этом зажигает и никто его из команды не попросил.

— Ты вообще сейчас о чем? — прищурился Константин Иваныч, упираясь кулаками в столешницу.

— Так, мысли вслух, простите пожалуйста, — отступил Бубн*в.

Роди*нов снова подался ко мне и зашептал.

— Это Буба с Ловчев*м общался, переживает жутко, что его в конце сезона из команды попросят, как ветерана.

— Есть основания переживать?

Сергей взглянул на меня, улыбнулся кончиками губ.

— А были основания Жору Ярцева в «Локомотив» выдавливать? А Серегу Шавло в «Торпедо». Гаврилова в «Днепр»? Вспомни Романцева за что выперли?

— Он же карьеру завершил в Спартаке…

— Ага как же, его Беск*в в договорняке обвинил, а Олег мужчина с принципами.

Таких подробностей Иван не знал, но слова нападющего приоткрыли завесу тайны.

«Капитуляцию» Бубн*ва Барин принял, не стал раскручивать, но ответил жестко.

— У нас с вами ещё половину сезона играть, будем возвращать достойную Спартака игру! Без самоедства! Кому не нравится — в конце сезона на выход! Можете к Газзаеву идти, к Садырину — скатертью дорожка. Останутся только те, кому не безразличен Спартак. Теперь награждение за кубок, — чуть успокоившись и остыв, Константин Иваныч поманил к себе Лёню, который держал в руках конверты с деньгами. — Через полчаса у нас теория, чтобы все были как штык!

Лёня пошёл вдоль стола, вручая конверты футболистам. Походя мимо меня Лёня принял придурковатый вид — конверта мне не причиталось. Впрочем, понятно сразу почему — никто не ждал, что Иванов придёт в Тарасовку. Черенк*в никого ни о чем не предупреждал.

— Не знал, что ты придёшь, — промямлил администратор.

И двинулся дальше.

— Лень, а человеку сделавшему дубль в ворота Динамо, премия разве не положена? — этого вопрос задал Черчес*в, всегда отличавшейся повышенным чувством справедливости.

Администратор замер, понимая, что ответить ему нечего, конверта для Иванова действительно нет.

— Это конверты основному составу, а Ваню вчера… — промямлил он, но не договорил. — К руководству все вопросы. Мне как сказано, я так и делаю. Ничего личного, Вань.

— А кто премию выписывает, Николай Петрович? Кому вопросы задавать? — не отступал Стас.

Лёня промолчал и, вручив премиальные Шалим*ву и Мост*вому, пошёл дальше. Сравнявшись цветом лица с Бариным, который прямо сейчас ел борщ. Как говорится — обед по расписанию.

Хотелось верить, что отсутствие конверта для Иванова — просчёт, связанный с пониманием, что меня на сегодняшнем внутрикомандном собрании не будет. Иначе обидно даже за пацана. Он мячи в ворота соперника грузит пачками, а руководства команды шиш крутит в ответ.

— Ты подойди к Иванычу, поинтересуйся, если надо вместе подойдём, — сказал мне Стас. — Наверняка недоразумение.

— Спасибо, — я кивнул.

Как бы то ни было, Стас прав — следовало пообщаться с Бариным с глазу на глаз. Собственно за тем я сюда и ехал, чтобы понять в чем ко мне есть претензия со стороны руководства клуба. Просто так не бросают в больнице лучшего игрока, тому должно иметься объяснение.

Вот и выясним.

Я поднял костыли, тяжело выпрямился и заковылял к теренру. Тот уже доел борщ и собирался уходить вслед за покинувшим столовую Стар*стиным.

— Константин Иваныч!

— Оу!

Тренер остановился, обернулся, но когда увидел кто перед ним — сразу помрачнел. Не было похоже на разговор самого успешного нападающего и тренера.

— Чего ты хотел?

— Поговорить надо, уделите время.

— О чем? Мало мы с тобой разговаривали?

— Я хочу тренерскую карьеру начать, и назначение получить…

— Видеть тебя теперь не хочу! Ты для меня не существуешь! Пустое место! — перебил Константин Иваныч.

Беск*в развернулся и зашагал прочь. Такая реакция стала по меньшей мере неожиданной и определенно указывало на то, что у тренера к игроку присутствовала личная неприязнь, причём довольно большая. Если с Бубн*вым конфликт у тренера находился в стадии зарождения, то с Ивановым имел историю. Откуда история брала корни — другой вопрос. И ответ на него таки хотелось получить. У меня лично неприязнь отсутствовала и обиду Беск*ва я пропускать через себя не собирался, поэтому предпринял вторую попытку заговорить, обогнав Константина Ивановича и перегородив тому дорогу.

— В чем дело то?

— А ты у Бышовца спроси в чем! Больше ноги твоей на базе не будет! — зашипел Барин. — Тебя когда потребуется — вызовут! Вон из команды пойдёшь, предатель, я уж позабочусь…

И с этими словами Бесков вышел из столовой.

Глава 6

«Искренность и честность — самые важные качества. Красота и богатство — это все вторично».

Роберто Карлос

Следующие дни я занялся реабилитацией, которую проходил в обычной районной поликлинике. Записался на приём к врачу, выстоял часовую очередь, как обычный советский гражданин. Нога срасталась охотно, хотя клуб не принимал участие в выздоровлении, и о той же физиотерапии приходилось только мечтать.

Таяли деньги. Сбережений у прежнего Иванова не имелось, что меня не на шутку удивило. По слухам футболист, получавший самые большие премиальные во всем СССР, на деле жил от зарплаты до зарплаты, тратя рубли под ноль. Прежний обладатель этого тела охотно кутил по столичным ресторанам, курил самые дорогие сигареты, пил только элитный алкоголь. Ни и, конечно, дарил неприлично дорогие подарки едва знакомым людям.

Ещё одной статьей расходов (сжирающей большую половину бюджета футболиста) числилась новоиспечённая «женушка» Алла. С ней история приключилась просто аховая. Иванов познакомился с видной красавицей на богемной тусовке в знаменитом ресторане «Арбат», откуда парочка, хорошо выпивши, приехала на квартиру Иванова, а там переспала в первый же день. Криминала в сексе в первую же ночь искать не стоит, но уже на следующий день сладкая парочка подала заявление в ЗАГС, жениться им захотелось. Расписались ребята без очереди (благодаря связям спартаковского администратора Лени, который не шутил, что при надобности может добраться до генсека). По итогу мимолетное знакомство закончилось шикарной свадьбой в том же «Арбате» на 200 человек. Каждый искал в знакомстве что-то своё. Иванову нравилось, что рядом с ним одна из красивейших женщин СССР и к тому же начинающая певица (через того же Лёню удалось договориться запихнуть Аллу для участия в Новой Волне в Юрмале). Ну а Алле нравилось, что она встречается с популярным футболистом, у которого денег куры не клюют и он не прочь их на красавицу жену потратить. Прямо сейчас женушка укатила с подругами на отдых, проводить «медовый месяц» в Сочах и это объясняло, почему Алле глубоко наплевать на травму муженька. Как в футболе бывают договрняки, так и между «влюблёнными» существовали лишь товарно-денежные отношения. О любви между мужчиной и женщиной не шло речи. Речь шла о слитых в унитаз тысячах рублей во имя Бахуса.

— Ты так на меня смотришь, как будто я тебе Америку открываю! — хмыкнул Буба, которого я пригласил к себе на чай в один из дней.

Бубн*в охотно помог мне сделать выводы по положению в клубе, как и по роли в Спартаке прежнего Иванова. Он же подробно рассказал некоторые «особенности» моей личной жизни.

— А Барин что? — спросил я, когда затронули тему Константина Ивановича.

— Что, злой ходит, у него все как всегда, — вздохнул Буба, подымаясь с дивана — на тренировку торопился в Тарасовку.

Задерживать бывшего одноклубника я не стал. Плюс минус все итак понятно.

В Спартаке гремел тяжёлый внутренний конфликт и его непосредственным участником числился прежний Иванов, а теперь по праву наследования — я. Слушаю Бубу, быстро стало понятно, что прежний Иванов оказался весьма хитрожопым товарищем, выгодником из разряда «ласковый теленок двух маток сосет». И его фамилия как будто случайно попала в список «счастливчиков» на отчисление. С «Динамо» тоже история была любопытной. Некоторое время назад судьба Бышовца в «Динамо» повисла на волоске из-за невпечатляющей игры, которая боссов бело-голубых устраивать не могла. Тренеру давали работать, но подыскивали замену. Как часто бывает, от идеи вырастить своего «Моуринью», боссы отказались и чаша весов склонилась к поиску готового варианта. Лучшим из готовых (а главное доступных) вариантов на роль главного тренера стала кандидатура Беск*ва, бывшего динамовца между прочим. С Барином провели закулисные переговоры, возможность выпала знатная — скончался младший Старост*н, а со старшим Николаем Петровичем у Константина Иванович отношения складывались не лучшим образом, Чапай всегда подозревал Беск*ва в симпатии к «Динамо» (во как). По итогу Барин согласился, после чего захотел забрать с собой лучших игроков «Спартака», чтобы их ногами поставить динамовскую игру. Так и появился список игроков «на отчисление». По итогу у Иваныча с переобувкой по цветам не вышло, Бышовец укрепил свое положение в клубе после успеха в Сеуле в 1988 году. Беск*в отозвал список, но вот тебе раз — Иванов от идеи перехода к бело-голубым не отказался и видел себя в динамовской футболке в следующем сезоне. Оттого и стремился впечатлить ЦС «Динамо» на игре в финале Кубка.

Разгребать за прежним обладателем нынешнего тела я не видел смысла. Плохая привычка тащить в новую жизнь старые конфликты, к которым сам ты не имеешь отношения. Поэтому взвесив риски, решил пересидеть бурю и дождаться ухода Барина из Спартака. Я знал, что на смену Константину Иванычу вот-вот придёт Романц*в и клуб через знаменитые «стеночки» откроет себе путь к золотым 90-м. Олег Иванович не станет копаться в прежних противоречиях между Бариным и игроками, да и с потенциальным новым тренером у меня конфликтов вроде как нет. Романц*ев как раз поспособствует достижению поставленных мною целей. В их реализации обойтись без поддержки клуба не получится. Спартак, как одно из крупнейших спортивных обществ в Союзе, мог дать мне то, ради чего я просил у судьбы второй шанс — тренерство в собственной футбольной команде… Тем более, место в штабе Спартака из Орджоникидзе скоро станет вакантным. Другими словами, я ждал вызов в большой кабинет, не торопил события и «на ковре» у Чапая готовился блеснуть тренерскими знаниями для получения должности.

Пока же мне, привыкшему сводить концы с концами, легко далось урезание бюджетов. Из рациона исчезла красная и чёрная икра, ежедневные походы в рестораны и многое другое. Того же Бубн*ва я встречал голым чаем и бубликами. При этом если первые дни я не мог и шага ступить на улице без просьбы дать автограф, то вскоре ситуация изменилась. После нескольких отказов, выданных мной журналистам, число статей в газетах уменьшилось. Тема травмы спартаковского игрока постепенно теряла актуальность и сменялась другими острыми повседневными темами. Меня начали меньше узнавать, а после того как в одном из матчей Сергей Родион*в оформил хет-трик, и вовсе забыли. Это сейчас повсюду фотки, интернет, соцсети, а тогда — не появился пару раз на разворотах газет и идешь в утиль в медиапространстве.

Одновременно, те кто раньше футболиста поддерживал и к нему тянулся, перестали принимать участие в моей жизни. Изредка наведывались Буба, другие ребята из молодых, но их тоже затянули тренировки, игры, выезды. Исчез и Черенк*в, единственный кто звонил мне и предлагал помощь практически ежедневно. Причину исчезновения Фёдора я знал, тот перестал выходить даже на регулярные игры чемпионата. У Феди летом обострялось психическое расстройство, и он ложился на реабилитацию в больницу. Что до Спартака, команда играла крайне неважно, победы чередовались с поражениями, и отставка Бескова маячила на горизонте. Хотя я не исключал, что уважаемому тренеру дадут доиграть сезон в угоду его прежних достижений на поприще.

Единственной весточкой от клуба стал звонок от Лени в один из первых дней.

— Ивана Сергеевича Иванова могу услышать? — строго спросил администратор, когда я поднял трубку.

— Говори, Лень, это я, — сказал я, узнав сходу голос спартаковского администратора.

— Леонид Анатольевич, — поправил вдруг Лёня.

— Как скажешь, Леонид Анатольевич, — согласился я, про себя надеясь, что официоз связан с тем, что Лёня передаёт вызов «на ковёр» из клуба, и, наконец, этот заветный для меня день настал.

— Иван Сергеевич, футбольный клуб «Спартак» уведомляет о том, что вы отчислены из первой команды и переведены в запас согласно поданному заявлению.

— Эм… ну я давно отчислен, вроде вопросов нет? Только не помню, чтобы заявление писал.

— Отныне вы больше не будете получать заработную плату в футбольном клубе «Спартак».

— Понятно. Ещё какие уведомления, Леонид Анатольевич?

— Футбольный клуб «Спартак» уведомляет вас о необходимости в течение 5 календарных дней освободить квартиру и переехать в общежитие 7-го таксомоторного парка Москвы при Мосавтолегтрансе.

— Ясно, — я стиснул пальцами трубку телефона.

Хоть я и не имел никакого отношения к происходящему, но представил насколько обидно было бы услышать подобные слова предыдущему владельцу этого тела. Отчисление виделось логичным шагом, но выселение…

— Также уведомляю, что поскольку вы не можете принимать участия в играх запаса, и во избежание привлечения вас по Статье 209 УК РСФСР, «Спартак» предлагает вам рабочее место сторожем на базе 7-го таксомоторного парка.

— Вы охренели там, Лень? — опешил я. — Какой на хрен сторож? Я — футбольный человек!

— Вань, извини брат, выбил тебе все что мог у Чапая, но ты сам кашу заварил…

И с этими словами положил трубку, не дав задать вопросы. А вопросы были! Как легко в команде сделали виноватым меня — сначала в отсутствии результата в последних играх обвинили, теперь вот я оказывается сам какую-то кашу заварил. Я с минуту смотрел в отверстия на трубке, откуда из динамика шли противные короткие гудки. Вот это вы даёте, спартачи. Ладно, перевести футболиста в запас, это ещё куда ни шло, в конце концов регламенты, протоколы — все это необходимо неукоснительно соблюдать. Но человеку, оформившему дубль в финальном кубковом матче, предлагать работать сторожем в таксопарке…

Бред полный.

Но ожидаемо — Беск*в обещал, что не даст мне жизни и вот, пожалуйста. Получите — распишитесь, товарищ Иванов. Я положил трубку, понимая, что сделать все названое задним числом в клубе не могут и если даже есть «заявление», которое я не подавал, то рассчитать футболиста Иванова без его физического присутствия точно не смогут. Так или иначе, придётся вызывать меня необходимые бумаги подписывать. Тогда то и случится со Стар*стиным разговор. Я молчать не буду.

Примерно так отстояли дела, когда в Москву с отдыха вернулась Алла. То, что «что-то» не так, девушка почувствовала сразу. У такой породы стерв особая чуйка на отсутствие денег.

— Ванюша, я дома!

На пороге квартиры выросла мадам под метр восемьдесят ростом, на каблуках и в коротком сарафане, ногами от зубов и сиськами третьего размера. Лицо ее наполовину скрывание чёрные солнцезащитные очки и широкополая шляпа. В руках она держала светло коричневый чемодан на колёсиках производства Куйбышева.

— Почему ты меня не встречаешь… ой, — она увидела аппарат Иллизарова у меня на ноге и прикрыла рот рукой, вскрикнув. — Это такая травма ужасная?

Алла сняла очки, сложила в футляр и повесила на крючок шляпу. Глаза у неё были симпатичные, а мордашка очень даже милая. Дорогая штучка, что и требовалось доказать.

— Сказал бы, что у тебя такой кошмар!

— И чего, прилетела бы? — я улыбнулся.

— Ну конечно! Я же так тебя люблю, Ванюша… — Алла бросила чемодан, скинула босоножки и в режиме «вижу цель, не вижу препятствий» двинулась в зал, быстро переключившись с травмы муженька на более приземлённые вещи.

По пути правда чмокнула меня в щеку дважды — вот с этим вот «муа-муа».

В хрустальной вазочке Иванов хранил рубли — зарплата, премиальные какие выдадут и все в таком духе. Я именно оттуда таскал деньги последние дни. Сейчас количество рублей в вазе просело и составляло не больше сотни. Ни зарплаты, ни премиальных за последний месяц я не получал, а большую часть налички по прошлому месяцу Алла забрала в Сочи, где спустила все до копейки. Ну а чего, бабки футболист зарабатывал неприличные. Сегодня потратит — завтра снова будут.

— Мы тут с девчонками решили отметить возвращение в Москву в ресторане! — затараторила Алла, сунув клешню в вазочку.

Ну-ну.

Подмывало проучить Аллочку и я думал как этот процесс организовать. Потому с интересом наблюдал, как менялось лицо девушки, когда она вытащила из вазы содержимое — несколько смятых купюр.

— Не поняла? А где? — искренне изумилась она. — Ванюша, мне нужны деньги для ресторана!

— Что где, дорогуша? — я прикинулся под дурочка.

— Деньги… ты их переложил?

Она пошла рыться по стенке, заглядывая в другие вазочки. Изумилась ничего не найдя. Строго посмотрела на меня.

— Ванюша, это такой розыгрыш, где деньги?

— Нет денег, — признался я, вроде честно, но Алла только не поверила.

— Как нет? — она выпучила глаза.

— Как есть, только наоборот.

Понятно, что Алла моим словам не поверила. Облазив верхнюю часть стенки, начала искать в нижних ящичках. И для того красавице пришлось нагнуться. Сарафан без того короткий пополз вверх, собственно давая ответ на вопрос чем таки приглянулась участница конкурса красоты футболисту Иванову. Алла не носила нижнее белье. Совсем, чем вогнала меня в краску. А новое молодое тело тотчас откликнулось за мыслительными процессами в это время проворачивающимся в моей голове. Отсутствие у меня секса давно отпраздновало своё совершеннолетие, я облизал губы.

Тогда то и сформировалось понимание как эту дурочку проучить — именно так, как Алла заслужила. Понятно ведь, что такую интересную позу при обыске нижних полок девушка заняла неспроста.

— Шучу, — сказал я. — Деньги я перепрятал.

— Ура, — Алла тут же выпрямилась, в ладоши захлопала. — Дашь… ой, — снова вскрикнула она и затыкала пальцем с большим кольцом мне «ниже пояса». — Какой ты проказник, я так и знала, что ты будешь по мне скучать, — выдала она довольная тем, что приём «сгибание раком» сработал и дорогой Ванюша расщедрился…

Через полчаса я и Алла лежали на кровати, голые, но довольные. Шорты валялись на подоконнике, а сарафан одиноко висел на изголовье кровати.

— Ты такой ненасытный, — прошептала Алла. — Честно? Я никогда не получала такого кайфа и столько раз.

Хотелось верить, что ее комплимент не связан с последующей просьбой.

— Зай, в общем мне нужна тысяча рублей, дашь? — Алла игриво провела указательным пальцем по моей мускулистой груди.

Настало время сознаваться, что денег нет.

— Алла, дела такие…

И я кратко рассказал по ситуации, наблюдая как меняется лицо девушки. Денег у меня нет, с основы меня перевели в резерв без сохранения заработной платы, из квартиры я переезжаю в общагу, а игровую карьеру завершил.

— Ваня, ты дурак? — выпучила Алла глаза. — И что мне делать?

— Переедем в общагу, нарожаем детишек и будем жить долго и счастливо, — я пожал плечами. — А ты работать со мной в таксопарк пойдёшь, сторожем во вторую смену. Дело?

Алла после этих слов вскочила с кровати, как с раскалённой сковороды.

— Дурак! Ты кого-то себе нашёл? Я так и знала, что ты меня бросишь! — заверещала она, хватая помятый сарафан. — Сегодня я ночую у мамы!

Она оделась и направилась к выходу. Смешная такая, ей правду говорят, а она не верит.

— И знай, что это тебе дорого обойдётся! — заявила она.

— Тысяча рублей? — уточнил я, давя зевок, после секса тянуло ко сну.

Алла замерла, задумалась.

— Две! Иначе я уйду к нападающему Динамо!

— Скатертью дорожка. Дверь за собой закрой, нога ноет на сквозняки.

Через несколько секунд входная дверь хлопнула. Все больше тянуло в сон, и я наверняка бы заснул, но из коридора раздался телефонный звонок. Пришлось подниматься с кровати и плестись, прихрамывая, к телефону. Ходил я по-прежнему с костылями, но теперь с одним и то по большей части для того чтобы ногу попусту не перегружать. Телефон продолжал трезвонить, когда я поднял трубку.

— Иванов слушает.

Звонили из клуба. С другой стороны провода сообщили, что Николай Петрович Стар*стин желает видеть меня в своём кабинете завтра в 9 утра.

Глава 7

Люби «Спартак» в себе, а не себя в «Спартаке»,

Николай Петрович Старостин

К Стар*стину я прибыл сильно заранее назначенного времени. Притчей во языцех в футбольном мире была чёткость и пунктуальность начальника команды «Спартак». Несмотря на почтенный возраст, Николай Петрович прибывал в кабинет чаще всего за час до начала рабочего дня, то есть к 8 утра, когда остальной «Спартак» ещё не работал. Той же четкости и пунктуальности, Николай Петрович всегда требовал от своих подчинённых. Поэтому если сказано прибыть к нему в кабинет к девяти утра, то на месте следует быть заранее.

Кабинет руководителя команды располагался в уютном старом здании рядом с метро «Красносельская», неподалёку от проспекта Мира, там же в располагался Московский городской совет спортивного общества «Спартак». У здания с утра пораньше уже стояли два автомобиля — чёрная «Волга» Чапая и чья-то красная «шестерка». Другие машины отсутствовали. Я был наслышан, что начальник спартаковской команды чаще предпочитал передвигаться пешком, чем на транспорте, но сегодня машина Николаю Петровичу для чего-то понадобилась.

Остановившись у искомого дома, я поднял взгляд и увидел окна кабинета Стар*стина — второй этаж, третье окно от угла. Окна открыли на проветривание, что ещё раз подтверждало — Николай Петрович на рабочем месте.

Подходя ко входу в здание я встретил человека, который в оригинальной истории следующие 10 лет поднимет Спартак на недостижимый уровень и заставит греметь имя клуба во всем мире — Олега Ром*нцева. Выходя из дверей, Олег Иванович увидел меня, коротко кивнул в знак приветствия (судя по всему, до этого Олег и Иван не были знакомы, но знали друг друга в лицо) и сев в «шестерку» незамедлительно уехал. На лице Олега Ивановича запечатлелось явное удовлетворение от посещения общества «Спартак» и одновременно — фирменная задумчивость. Следом из здания вышла другая не менее легендарная личность, но прошлых лет — Игорь Нет*о, Чемпион Европы 1960 года в составе сборной СССР, легенда Спартака и многократный чемпион Союза. Он меня не заметил и погруженный в думы, пошёл вниз по улице в сторону станции метро.

Понятно.

Тут к бабке гадалке не ходи — Стар*стин выбирал нового главного тренера для футбольного «Спартака». Конечно, как и во всем СССР директоров заводов и предприятий выбирали сами рабочие, так и тренера «Спартака» по уставу клуба выбирали сами игроки. Но по факту решение по главному тренеру принимал единолично Чапай. И судя по тому, что Ром*нцев и Нет*о вышли из здания в разном настроении и расположении духа, выбор Николаем Петровичем оказался сделан уже сейчас.

Я зашёл в здание, где имелся турникет, а для того чтобы попасть внутрь — требовалось предъявить пропуск члена спортивного общества. Пропуск с собой не взял, поэтому пришлось объясняться с пожилым бдительным мужчиной — вахтёром.

— Вы куда собрались, молодой человек? — спросил старик, шаря по столу в поисках увеличительных очков.

— Мне к начальнику команды.

— А вы записаны?

— Меня Николай Петрович к началу рабочего дня вызвал — звонили по телефону.

Вахтёр наконец нацепил очки и посмотрел в свою большую тетрадь, поля которой были расчерчены.

— Так, на 9 утра запись, есть такое… — вахтёр запнулся, поднял взгляд и посмотрел на меня, прищурился. — Едрить, это ты Ванька! Совсем слепой стал, не узнал тебя!

— Богатым буду, — улыбнулся я, проходя через турникет.

— Как хоть твоя нога?

— Заживает. Скоро вот обещают эту штуковину снять, — я ткнул пальцем в аппарат Илизарова. — Мешает жутко, не привыкну никак.

— Тц-тц-тцы, — зацокал старик. — Какая жуть, оно к такому и не надо привыкать. На поле когда, играть?

По всей видимости, вахтёр не читал газет, там то завершение карьеры футболиста Иванова смаковали со всех сторон, обсасывая до косточек.

— Наигрался, врачи сказали, что травма несовместима с футболом.

— Типун тебе на язык, вон Гусь к начальнику заходил, 18 сезонов за Спартак отыграл, а ты этот рекорд побьешь! Чего кстати к Николаю Петровичу пришёл?

— Затем и пришёл, чтобы понять, как теперь команде могу пригодиться, — о том, что меня определили в таксопарк сторожем говорить не стал, это ему не к чему знать.

— Иди тогда, он только Олежку и Игоря у себя принимал.

— Не ждать девяти?

— Так свободно ж…

Я снова улыбнулся на прощание позитивному старику, всем сердцем любящему свою работу, поднялся по лестнице и нашёл кабинет начальника команды. Стар*стин делил кабинет с селекционером «Спартака» Валентином Иванычем Покровским, которого на работе ещё не было. Покровский, который привёл в клуб немало известных игроков, прославился как замечательный поэт и его стихи часто публиковали в программках на матч. Один из замечательных стихов висел в рамке на входной двери в кабинет:

Сам Николай Петрович сидел за рабочим столом — глубокий старик, но на удивление подтянутый, бодрый и с неким внутренним благородством, которое хорошо ощущалось при ближайшем знакомстве. Обстановка в кабинете была ничем не примечательной — самое простое убранство. Но наметанный глаз легко видел некоторые интересные детали. Так вдоль стен кабинета висели массивные книжные полки, а в них хранились редкие книги по типу томика Цветаевой из «Библиотеки поэта». В углу стоял небольшой стол, на стене над ним висели фотографии команд и на отдельной вешалке — старенький кожаный чемодан с явно поменянными ручками, весь зашитый перешитый. В стену вмонтирован сейф с документами, открытый — видимо потому что на столе, который содержался в идеальном порядке, лежали листы бумаги, как раз из сейфа.

— Николай Петрович, — поприветствовал сходу я начальника команды, холодно так. — Вызывали?

Сам Стар*стин был занят тем, что протирал бархоткой свои кожаные туфли, настолько начищенные и наполированные, что кожа на них буквально блестела. Я припоминал расхожую байку, что Николай Петрович занашивал ботинки до дыр и одной из его фенечек слыла чистая обувь.

— Вызывал, Иван. Не стой, проходи и присаживайся, будь так любезен, — начальник команды указал на свободный стул рядом со столом.

Николай Петрович имел особую манеру речи и говорил крайне неторопливо как будто на распев, тихо, но заставлял себя слушать. Я прошёл в кабинет, подвинул стул к столу и присел, вытягивая травмированную ногу.

— Прошу снова об одном и том же, — Стар*стин протирал очки. — Не надо никаких отчеств применительно к моей персоне.

— А как надо?

— Просто Николай Петров, — он ответил не сразу, с минуту разминал губы, как будто что-то жевал.

Пока начальник команды тянул с ответом, мне удалось рассмотреть, что листы на столе это по большой части — расходные ведомости с кучей цифр. Но был среди них один лист, украшенный фирменной спартаковской символикой, на нем вычерчены столбцы, в которые вписаны матчи, проходившие в Москве — игры дубля, второй лиги, основы «Спартака». И почерком написано красивым, каллиграфическим.

— Намотал на ус, Николай Петров! — коротко кивнул я.

— Хорошо, что намотал, — как-то через чур сухо ответил начальник команды и удовлетворенно кивнул, складывая бархотку пополам и пряча. — Как Алла поживает?

Я не сразу смекнул, что спрашивает Николай Петрович про мою «жену». Стар*стин всегда подгружался во все дела команды и охотно интересовался в том числе семейным положением футболистов, выучивал имена жен и детей. При надобности помогал решать бытовые проблемы, которые отвлекали игроков от игры. Тем более удивительным вопрос прозвучал в том разрезе, что свадьбе Иванова и Аллы без году неделя, а о новой жене своего форварда начальник команды уже знал.

— Вернулась из Сочи, хорошо ее там приняли? Я лично звонил в санаторий, чтобы о жене твоей позаботились.

— Вернулась только вчера, не жалуется.

— И когда вы теперь детишек планируете рожать?

— Не в этом году точно, — уклончиво ответил я, не говорить же что вчера Алла со скандалом ушла из дома и вообще я считаю «свою» жену шалашовкой, из тех, что ещё надо поискать.

Я остро чувствовал необходимость задать начальнику свои вопросы, поэтому начал заходить издалека, переключая разговор. Тем более, что сам Николай Петрович к сути дела отчего-то переходить не спешил.

— Вот давно у вас хотел спросить, а откуда название «Спартак» пошло? — пришел в голову вопрос, я смотрел на листок с эмблемой клуба.

— Интересно?

— Ну я б не спрашивал.

Стар*стин вновь принялся губы разминать, от чего малость клинило — на нервы действует жутко, давление прям психологическое. Лишний раз вопросы не захочешь задавать или тысячу раз подумаешь.

— «Спартака» Рафаэлло Джованьоли читал?

— Угу, кто ж не читал.

— Вот оттуда и название появилось, а почему вдруг интересуешься?

Я плечами пожал, ну и попер в «атаку» на Чапая, заранее соломку подстелив.

— Знаете ли, Николай Петров, вот вы у меня о детях с Аллой спрашиваете. Какие дети в коммуналке и без средств к существованию, детей особо не нарожаешь. Но видимо в «Спартаке» это норма вот так бывших игроков хоронить? — я приподнял бровь. — Пытаюсь просто понять, откуда эта норма пошла, может как с названием команды связано… философия у клуба такая?

Николай Петрович, наконец, перестал протирать очки. Надел их и внимательно посмотрел на меня своими большими живыми глазами.

— Это ты у меня как динамовец спрашиваешь, да Иван?

— Причем тут динамовец? Я у вас как игрок «Спартака» спрашиваю, пусть и бывший.

— Как причем? При том, что ты в другой клуб на переход заявление писал. Что в Спартаке тебе не нравится, жаловался? Требовал тебя из команды отчислить после кубка, угрожал связями в министерстве и дружбой с генералами…

— Когда я такое писал? — изумился я, опешив, но быстро себя в руки взял. — Честно говоря, не припомню.

— Ты не припомнишь, а я припоминаю, потому чего ты удивляешься? И причем тут философия клуба? — продолжил Стар*стин. — Я лично заявление твоё подписал, когда ты грозился, что голы перестанешь забивать. А оно теперь вон как обернулось.

Поворот получился весьма неожиданный. Но для того, чтобы сформировать отношения к словам начальника команды, мне требовались доказательства. Вполне возможно, что Николай Петрович брал меня на понт, прощупывал. Не похоже на него, но ни о каком заявлении я не помню, а прежний Иванов, хоть и был парень шибутной, вряд ли мог сотворить такую глупость и так подставиться. Однако я даже не успел возражение озвучить, как Стар*стин открыл верхний ящик рабочего стола, достал оттуда от руки исписанный лист бумаги.

— Вот, пожалуйста, — Николай Петрович положил передо мной заявление. — Ты его по почте отправил на мое имя. Неужто запамятовал?

Я взял заявление, ознакомился, приподнял бровь — так и есть «прошу отчислить, требую…» и далее по списку один в один те угрозы, которые только что начальник команды озвучил. Выходит, что Буба, Черенк*в и остальные ребята не обладали все полнотой информации по конфликту… да уж.

Я оторопел от наглости прежнего обладателя этого тела. Но ещё больше оторопел от того, что Чапай ни слова мне не сказал, когда я приехал в Тарасовку на награждение после победы в Кубке. Теперь то понятно почему меня на мероприятие не пригласили и от чего Константин Иванович так бесновался. Удивительно, что меня под белы ручки не вывели с базы… после такого то! Видимо ни Черенк*в ни остальные футболисты ещё не знали о подлых требованиях прежнего Иванова к руководству клуба… во дела. Остановите люди землю, подумал я. Не складывалось в голове одно — чего тогда меня в больницу привезли, на ноги за границей хотели ставить? Понятно затем от меня «отказались», но прежде ведь администратор всю ночь у палаты ночевал, о Германии Стар*стин договаривался.

— Я заявление не отправлял, — смекнул я, возвращая заявление Чапаю.

— А кто же тогда это сделал? Само? — Николай Петрович наморщил лоб, подбородок положил на кулаки.

— Женушка, Алла меня подставила, — хотел добавить, что с этой женщиной меня больше ничего не связывает, но Николай Петрович снова меня опередил.

— Ну если только Алла тебе диктовала что писать, почерк то на бумаге твой, — и с этими словами он накрыл заявление своей широкой морщинистой ладонью.

Я почувствовал, как по спине пробежал неприятный такой холодок. Бояться я ничего не боялся, пуганый, но как это заявление по партийной линии не пошло, как до столичного совета не добралось… вон там бы случились настоящие неприятности, недолго за решетку отправиться. Оставалось понять — зачем меня вызвали в клуб, если сотрудником я больше не являюсь и нужный компромат на игрока Иванова — тоже в наличии.

— Ну а теперь рассказывай, какие у тебя проблемы и как докатился до жизни такой, — попросил Николай Петрович.

А сам продолжил внимательно изучать свой листок, видимо планируя расписание на день.

Ловко.

И не подготовишься же к такому! Я полагал, что сам буду бочку катить на «Спартак», а получалось совсем наоборот. Николай Петрович подвёл, что я — сам дурак. И действительно же дурак, раз такую дурь удосужился в заявлении написать и ещё по почте официально отправить.

Сказать мне было нечего, все обернулось так, что это ещё надо благодарить клуб, раз заявление вверх не пошло и в ящике стола начальника команды осело. Везением называть, что меня в тот же день не выперли со скандалом. И в таком свете работа сторожем в таксопарке теперь не видилась такой уж ужасной, учитывая имеющиеся вводные. Дожить в квартире дали к тому же… Мда, теперь вопросов к Спартаку не осталось. Действительно, что сам дурак.

Я заерзал на стуле. Что же, теперь надо набраться мужества и уйти, признав, что каждый сам кузнец своего счастья, а своё счастье я так глупо упустил. Пусть и не совсем своими руками.

— Извиняюсь искренне за своё баламутство, — я поднялся со стула, готовясь прощаться и уходить. — Была бы возможность что-либо изменить, изменил, но такой возможности нет.

В голове уже вращались мысли о том, где искать новую работу и куда устраиваться, когда начальник команды остановил меня, не дав уйти.

— Присядь, Иван, я тебя никуда не отпускал. Я теперь твой непосредственный начальник и будь так любезен меня внимательно выслушать.

— Так вы же сами говорите, что уволили…

Чапай в ответ скомкал мое заявление с угрозами и требованиями, выбросил в ведро.

— Вижу же что ты красно-белый, иначе бы про название клуба не спрашивал, — умиротворённо по отечески сказал он. — Вот ты спрашивал про философию клуба, а философия такая, что «Спартак» своих не бросает, даже если они отворачиваются от красно-белых цветов.

Помолчали. Я пытался понять, что все это может значить. Николай Петрович снова поразминал губы.

— Завтра приезжай в клуб, заявление будешь писать, — наконец сказал он.

— Какое заявление?

— Есть у нас решение по тебе.

— И что Константин Иванович решил? — проявил нетерпение я, полагая, что моя судьба находится в руках Барина.

— А он уже не работает у нас в клубе и не решает ничего. Новый главный тренер «Спартака» — Романц*в. И мы с Олегом посовещались и решили тебя на одно любопытное направление поставить, будем детско-юношеский спорт развивать. А ты молодежь потренируешь, опыта наберешься. Справишься — недоразумение будет исчерпано и перед тобой все горизонты откроются. Нет, — Николай Петрович плечами пожал. — Пойдешь значит в таксопарк сторожем. Все честно, Иван.

— Честно… С чем справляться надо?

— Вот завтра и узнаешь, когда бумаги на перевод будешь подписывать. Это тебе в отдел кадров идти.

Он подвинул к себе счёты и посчитал так быстро, будто на калькуляторе, с невероятной скоростью перемещая костяшки — результат вписал в расчётную ведомость.

Разговор был закончен.

Глава 8

Я сгущенку в магазине купил, варенку сделал и наворачивал ее чайной ложкой прямо из банки, пока двое мужичков грузчиков от клуба помогали переезд в общагу организовать. Вещей у Иванова оказалось несколько чемоданов, и отдельно парочка — со шмотьём «жены». Ребята грузчики погрузили чемоданы в буханку, помогли сесть мне и повезли в новое место дислокации. Общага встречала дружелюбно — здесь пахло овсянкой, по коридорам носились дети, я по пути в свою комнату чуть не спотыкнулся о полосатую кошару, которой очень захотелось потереться о железяку на моей ноге. Кошка заверещала и свалила на общую кухню.

— Смотри куда прешь!

Из кухни выскочила тучная барышня в домашнем халате в цветочек и с грудой бигуди на голове. Руки у неё были перепачканы в муке, на лбу выступала испарина.

— Простите, извините.

Я тотчас ретировался в свою комнату. Оной оказался небольшой скворечник с одной кроватью и тумбой. Судьба так и намекала — хорошо не жили, нечего и начинать.

— Товарищ Иванов, окликнул меня один из грузчиков. — Где чемоданы складывать?

Оглядел комнатушку и понял, что складывать то чемоданы негде. Ну не предполагал малый общажный метраж место под шесть увесистых чемоданов со шмотьём.

— Да вот прям у двери оставляйте, разберусь.

Грузчики охотно побросали чемоданы, возведя башню в половину комнаты у двери, сократив вдвое мое жилое пространство. Ну и вместо того чтобы ехать по своим делам дальше, уставились на меня. Я как раз доедал варенку, когда один из грузчиков горло прочистил, привлекая мое внимание.

— Э… спасибо мужики. Может сгущенки кто хочет?

— Сгущенки не надо, а вот спасибо не булькает, — заявил низкорослый жилистый дядька.

Всегда удивлялся, как такие вот кадры весом не больше 50 килограмм умудряются таскать на спиняке тяжести и не складываются под весом пополам. На кармане оставалось немного денег и я сунул руку в брюки.

— Нет, деньгами нельзя — пропью, — широко улыбнулся грузчик, у которого отсутствовали передние зубы.

Понимая чего от меня хотят, вспомнил, что в одном из чемоданов лежит армянский коньяк, который Иванову за дубль в ворота «Арарата» подарили. Подошёл к чемодану, бутылку достал, грузчикам вручил. В прошлой жизни я бы ни за что с такой реликвией не расстался, потому как у коньяка 20 лет выдержки и делался он лично по присмотром «отца» армянского коньяка Маркара Седракяна, но в новом теле от употребления алкоголя я отказался. Не тянуло пить и все тут.

— Держите мужики.

Грузчики довольные ушли, пытаясь поделить между собой коньяк. А у меня начались знакомства с местными жителями.

— Тук-тук-тук! К вам можно?

— Можно.

Дверь грузчики забыли закрыть, и в комнату беспрепятственно шагнула та самая тучная барышня с бигудями на голове, о чью кошку я за малым не спотыкнулся. В руках — тарелка, накрытая вафельным полотенцем. Под ним — выпечка с пылу с жару. Куда-то разом делась былая неприязнь — видать сказали тетечке, что в общагу спартаковская звезда приехала.

— А я вот познакомиться решила с соседом новым, — заулыбалась она, сверкая румянцем на щеках. — Пирожочков сладких принесла, угощайтесь.

— Здрасьте здрасьте.

Я мяться не стал, сразу пирожочек с тарелки ухватил — вкусовые сосочки порадовать. Так-то одной сгущёнкой сыт не будешь, а бабы в доме нет, чтобы кухарить.

— Меня баб Марфа зовут.

— Угу. Ваня.

Пообщались, я подтвердил, что являюсь «тем самым» Ивановым, поулыбался и нарвался на приглашение бабы Марфы отведать ее борща на ужин. Отказываться не стал, как и половину пирожков с ее тарелки умял, а что в живот не поместилось — оставил себе на тумбе, позже съем.

Стоило бабе Марфе уйти, как в дверь снова постучали, на этот раз по настоящему (я попросил бабку дверь закрыть, когда она уходила). Пришлось подыматься и открывать. На пороге стояла свора дворовых мальчишек, с потрёпанным мячом подмышку. Глаза блестят, только с поля — пыльные все.

Выдали они с порога вместо приветствия. Во как, я заулыбался, чувствуя сколько смысла вкладывает детвора в кричалку.

— Чего хотели, молодежь?

— Мы от двора делегация, познакомиться хотим.

Держать детвору на пороге не стал, пустил в комнату, где они расселись на полу. Ну и уставились на меня с открытыми ртами. Мне же хватило мозгов мастерством блеснуть — принялся чеканить здоровой ногой мяч, ну и четвёртым касанием не рассчитал силу удара и угодил в плафон на потолке, благо не разбил… чем кстати привёл детвору в неописуемый восторг.

Ну а когда членов делегации мамки спохватились, я наконец остался один. Доедая варенку, думал о том, что судьба сама снова толкнула меня в детский спорт. Думал правда не долго, за неимением телека, книг или радиоприемника, вырубился в десятом часу, даже не переодевшись. Вымотался накрепко. И даже про борщ бабы Марфы забыл.

Ночью мне снился злосчастный финал кубка СССР, где Иванов травму получил. Собственное воображение показывало момент нанесения травмы с разных углов и с разных камер. Больно не было, что понятно, но каждый раз душа будто уходила в пятки. Наверное, сказалось новое место, хотя я спал крепким сном до самого утра, ни разу не проснувшись.

На следующее утро пришлось приноровиться к благам цивилизации формата общаги. Проснулся от ора соседей, у которых кота заперли на ночь в квартире и он обгрыз комнатные цветы. Потом простоял очередь в совмещённые ванну и туалет. И позавтракав оставшимися с вечера пирожками, вновь поехал в офис «Спартака».

— Иван Сергеевич Иванов? — уточнила худощавая тетка в толстых очках с роговой оправой, кадровик.

— Я.

— Пишите заявление на перевод на другую должность. Вот образец.

— Ручку дадите?

Понятно, что ручки у меня с собой не оказалось. Женщина приспустила очки на переносицу и посмотрела на меня так, как будто я попросил у неё денег в долг.

— Свою надо иметь! Знали ведь куда шли!

Она недовольно поморщилась, но ручку передо мной положила. Я взял предоставленный образец, заявление написал «прошу перевести меня» и все в таком духе.

— Куда переводят то? — уточнил, понимая, что до сих пор не знаю место своей новой работы.

— В пионерский лагерь «Колосок».

Понятно. Ну как — понятно, что ничего непонятно, в смысле. Что за пионерский лагерь мне до сих пор никто не удосужился объяснить. Но сейчас с бумажками разберемся и спрошу. Работа в «Колоске» всяко лучше, чем сторожем в таксопарке.

Вернул кадровику заявление, та все перепроверила, осталась удовлетворена.

— Теперь распишитесь здесь и здесь, — она ткнула пальцем с обгрызенным ногтем в места для подписи.

Не имел никогда привычки особо разбираться в бумажках, которые мне давали на подпись, поэтому подписал не глядя. Взамен получил на руки направление на новое место работы.

— Так что за «Колосок» то? — спросил я. — Можно какой никакой инструктаж по этому пионерскому лагерю получить?

— Не можно, а нужно, Иван Сергеевич, я уже думала, что вы не спросите.

— Так вот спрашиваю.

— Терпения наберитесь! — кадровица зыркнула на меня испепеляющим взглядом. — Вам предстоит работать с трудной молодежью. Олег Иванович, наш новый главный тренер футбольной команды особое внимание детско-юношескому спорту уделяет и недавно побывал на соревнованиях для команд интернатов для трудных подростков. Ребята там по большей части неблагополучные, но дюже талантливые, потенциал на поле большой. Но у кого семья пьющая, кто уже к своим годам делов натворил и за решёткой побывал, а некоторые и по два раза… в общем есть ребята, которые в этом году из интерната и разойдутся кто куда. И Олег Иванович решил таким ребятам дать шанс, чтобы они прежде чем с головой во взрослую жизнь уйти, на футбольном поле себя попробовали. Летом проходят всесоюзные пионерские соревнования, и руководство хочет, чтобы вы собрали команду и на них заявились.

— Понятно. Сделаем, раз руководство хочет, — кивнул я. — Почему мою кандидатуру взяли на столь ответственную работу, если не секрет?

— Потому что вы, Иван Сергеевич, кумир молодежи, по крайней мере им были. А в таком возрасте авторитет для молодых людей крайне важен. Но дети там действительно сложные, — кадровик вздохнула. — Поэтому будьте готовы, это действительно тяжело. Я к чему говорю, у вас испытательный срок назначен, и если для вас работа не подойдет…

— Ну как-нибудь разберёмся, — перебил я.

Зря кстати перебил, кадровица почему-то восприняла это на свой счет.

— Покажете тамошнему директору направление, — через губу объяснила она, озлобившись. — И да, Иван Сергеевич, командировка у нас отдельно не оплачивается, так что можете не раскатывать губу на суточные.

— У матросов нет вопросов, — ни на какие суточные я в принципе не рассчитывал.

— Свободны, раз у вас вопросов нет!

Кадровик убрала свои бумажки в папку с логотипом «Спартака» и демонстративно занялась своими делами. Выходя из кабинета я посмотрел на направление. Посылали меня на должность «физкультурного руководителя», а лагерь «Колосок» находился в Подмосковье. Похоже очень на то, что в Спартаке решил меня куда-то пристроить, дабы в обществе не было кривотолков на тему того, что из клуба выперли травмированного игрока. В слова об интересе Романц*ва к трудным подросткам футболистам — верилось с превеликим трудом.

Как бы то ни было, теперь на руках у меня имелся адрес интерната и собственно направление. Явится на новое место работы мне предстояло уже сегодняшним днём. В Подсмосковье каждый час ходили электрички — с раннего утра и до ночи, по всем направлениям. Поэтому проблем с тем, чтобы добраться на место, проблем не было. Но прежде я планировал заглянуть в больничку, чтобы Карен Рубенович снял с моей ноги дурацкую железяку.

Сказано — сделано. Через полчаса тряски в общественном транспорте, я заходил в кабинет Карена Рубеновича.

— Доктор снимите с меня эту железяку! Сил больше нет!

Врач внимательно посмотрел на меня.

— Это ты Иванов… Во-первых, здравствуй, а во-вторых, это не железяка, а спице-стержневой аппарат Иллизарова, — поправил врач. — Не рано то снимать? Я тебе, кажется, через неделю прием назначал?

Я объяснил Карену Рубиновичу, что уезжаю на новую работу и хотелось бы начать новую жизнь без спиц в ноге. А там возможности ходить не то что в поликлинику, но и в ЦИПО уже не будет. Врач полистал историю болезни, отправил меня на рентген и, изучив снимок, приблуду с ноги согласился снять. Мол, все зажило.

Операция проходила без наркоза, а чтобы легче ее пережить, врач выдал мне таблетку анальгина.

— Присядь.

Присел.

— Пошевели стопой.

Пошевелил. Вроде все как надо работает.

— Ложись на операционный стол, — велел Карен Рубенович, надевая одноразовые перчатки. — Снимать будем без наркоза. Вытерпишь?

— Не пискну.

Я лёг, а на стол рядом легли два гаечных ключа и кусачки. Операция оказалась не столь сложной, как могло показаться, хотя слова про наркоз насторожили. Врач ослабил гайки, фиксирующие стержни и соединяющие кольца аппарата. Взял кусачки и перекусил спицы по кругу, сняв аппарат, как раскрытую книгу с ноги. Следом Карен Рубенович извлёк спицы, используя специально смоченные в спирте салфетки. Осталось самое главное — выкрутить из кости стержни. Я стиснул зубы — больно, жесть как больно, но сам обещал не пищать, поэтому рот на замок и терпим.

Когда все было кончено, доктор перебинтовал ногу, положив первым слоем проспиртованные салфетки.

— К вечеру может закровить, менять до утра необязательно.

— Вы кудесник, Карен Рубенович!

Я встал со стола, сделал первые осторожные шаги и почувствовал облегчение. По привычке сунул врачу денег из последних, но тот не взял.

— Не болейте.

Из больницы я выходил заметно прихрамывая, но чувствуя, что нога срослась как следует. По полю после такой травмы не побегаешь, но если для души мяч погонять, то пожалуйста. В ЦИПО действительно работали кудесники и никакая Германия с такими докторами не нужна.

Ну а дальше потребовалось закрыть «бытовые» дела, чем я и занялся. Вернулся домой в начале первого с твёрдым решением — переехать из Москвы в пионерский лагерь «Колосок», чтобы не тратить деньги и время на электричку. Переть за собой чемоданы, которые достались грузом от прежнего владельца этого тела, я не собирался. Потому сел на кровать, внимательно излучил содержимое чемоданов и отсортировал по принципу «любо» — «не любо». По итогу сократил «сбережения» до одного чемодана, не шибко утрамбованного. Туда сложил все необходимое для начала новой жизни — мыльно-рыльные принадлежности, по паре трусов, носков, спортивный костюм со спартаковской эмблемой. Рубашки с галстуком и пиджак с брюками тоже прихватил. Остальные шмотки решил частично отдать дворовым пацанам, а частично выкинуть за ненадобностью. Пацаны будут прыгать до потолка, когда получат ту же майку с моим именем, а мне эта майка уже незачем. И фильдеперсовые вещички мне тоже не нужны, это прежний обладатель этого тела собирал шмотки по всем советским республикам и зарубежью, куда на выезд с клубом катал, а «физкультурному инструктору» от них никакого толку.

Высунулся из окна, вставил два пальца в рот и оглушительно свистнул.

— Эй, молодёжь!

Ребятня из вчерашней дворцовой делегации висели на турниках. Солнце пекло будь здоров, потому они прятались от жарких лучей в прохладе тени. Играть на футбольной площадке в такое пекло невозможно.

— Дуйте ко мне!

Пацаны даже не задавая вопросов, ломанулись наперегонки к подъезду. Топот по лестнице я слышал из-за закрытой дверей. Когда прибежали, я озвучил им своё деловое предложение:

— Так, ребятня-мелкотня, поможете вынести хлам на мусорку, получите мою футбольную форму.

Я достал из чемодана спартаковскую форму. Ребятня аж завздыхала, заохала.

— По рукам?

Можно и не спрашивать. Через минуту они уже тащили фильдеперсовое шмотьё на свалку, за что и получили комплекты игровой формы. Ну а я избавился от лишнего хлама. Чемоданы решил подарить бабе Марфы, за вчерашние пирожки надо же человека отблагодарить.

— Я не могу взять, Иван, — с порога отказалась женщина, у которой после вчерашних манипуляций с бигуди, волосы напоминали змей Медузы Горгоны.

— А я настаиваю, баб Марф.

Она рассыпалась в благодарностях и прослезилась даже.

Насчёт вещей «жены» думал недолго. Хотел сначала предложить вещи Аллы внучкам бабы Марфы, но больно у моей жёнушки прогрессивно-специфический вкус с тонким флером шалавства. Да и неправильно как-то распоряжаться чужим шмотьём. Решено — я решил оставить шмотки Аллы у вахтёра, чтобы если женушка о них вспомнит, то сможет забрать. Единственное, что я сделал — запхал вещи Аллы вместо двух чемоданов в один, который разбух как гревшийся на солнце бегемот.

Поскольку вахтёр пребывал в соседнем корпусе, пришлось переться с чемоданом через двор. Пацанов просить не стал, сам понес, а когда вышел на крыльцо, перед входом в общагу затормозил автомобиль. Не какая-нибудь копейка или шестерка, а полноценный Мерс, точь в точь, как у Барина, только золотого цвета. За рулём автомобиля сидел молодой человек в спортивном костюме с эмблемой «Динамо» и в черных солнцезащитных очках. Фамилию его я не припомнил, хотя рожа была дюже знакомая, да и ни к чему мне знать, как товарища зовут.

— Здорова Иванов, — молодой человек меня явно знал. — Ты как до такой жизни докатился, что из квартиры на Арбате тебя в вонючую общагу выперли…

Он поднял солнцезащитные очки и своими голубыми глазами окинул меня взглядом, полным пренебрежения.

— Тебе что надо? — холодно спросил я.

— Мне Алка сказала, что у тебя ее чемоданы остались? Просила забрать. Ты ж в курсе, что она у меня теперь живет?

Понятно. Я быстро понял, что передо мной тот самый нападающий московского «Динамо», к которому грозилась уйти моя непутевая жёнушка. Быстро, однако подсуетилась, прошмандовка.

— Эти вещи? — я приподнял чемодан.

— Да, кидай в багажник, я на тренировку опаздываю.

С этими словами динамовец открыл багажник своего Мерседеса, но сам остался сидеть на водительском сиденье — хотел показать свое мнимое превосходство. Поведи он себя иначе, и вполне возможно, что я бы чемоданы отдал — просто потому что хотел поскорее избавиться от того, что связывало с прошлой жизнью. Но никогда не любил, когда люди мнят о себе больше, чем есть на самом деле. Я недолго колебался и вместо того чтобы положить чемоданы в багажник динамовцу, подошёл к мусорке и выбросил все добро в жбан.

— Забирай, вещи твои.

— Ты совсем дебил? — динамовец от удивления выпучил глаза.

— Обращайтесь.

Нужны ему вещи — полный вперёд. Нет, значит бездомным будет чем поживиться, считай хорошее дело сделал. Алла же купит себе новое шмотьё, а ты паренек еще не знаешь с кем на свою голову связался…

Не знаю, полез ли в мусорку динамовец и чем все это действо закончилось, потому что я зашёл в соседний корпус. Там сдал ключи от коммунальной квартиры вахтёрши, расписался.

— Быстро вы, молодой человек! — прокомментировала бабуля, вешая ключи на крючок. — Надеюсь, что вы не успели в комнате ничего набедокурить?

— Не успел бабуль. Да и бедокурить не очень хотелось.

— А чего съезжаете, не понравилось у нас? — неподдельно расстроилась старуха.

Я заверил, что мне все понравилось, и поехал на вокзал, прихрамывая. Как и планировал с одним единственным чемоданом. Когда выходил — динамовца во дворе уже не было, как не было и в жбане чемодана Аллы.

Ребятня снова носилась по футбольной площадке, дождавшись, когда палящее солнце спрячется за тучами. Баба Марфа развешивала постиранное белье.

На вокзал прибыл в три часа, и подошел к кассе купить билет на электричку. Там меня встречала обаятельная кассирша симптяжка.

— Здравствуйте, мне бы билетик до Королева. В одну сторону.

Глава 9

— Вам куда ехать, товарищ? — спросила меня обаятельная девушка в окошке кассы № 2 Ярославского вокзала.

— Мне бы до Королева доехать, что ближайшее? — повторил я, сложил руки на подоконник кассы, заглянул в окошко и улыбнулся.

— Это который Калининград? — уточнила кассирша, покраснев от внимания симпатичного мужчины.

Я вспомнил, что Королев, один из самых крупных по населению наукоградов России, все еще называется Калининград, по имени видного советского деятеля товарища Калинина. Вспомнив, кивнул — до Калининграда, а потом уточнить решил.

— Мне, если быть точным, до пионерского лагеря «Колосок» на Клязьме добраться надо, не сориентируете?

— Сориентирую, у меня дети в этом замечательном пионерском лагере все прошлое лето провели, — призналась кассирша.

— Дети? В девятнадцать лет? — я подмигнул.

Красоткой кассирша не была, да еще и женатая походу, но мне нравилась, как она реагирует на слова. Вот и сейчас, девушка еще больше раскраснелась.

— Это вам до платформы Тарасовской надо, а там уже спросите.

Я бровь удивленно приподнял. В Тарасовку ехать? Серьезно? Так оттуда рукой подать до базы «Спартака». Вон откуда о пионерском лагере в офисе команды узнали.

— С вас 20 копеек за билет, молодой человек.

Я расплатился, забрал билет, отправившись на платформу. СССР доживал последние дни, но детский лагерь на реке Клязьма все еще назывался пионерским. От Ярославского вокзала до платформы Тарасовская ехать порядка сорока минут пути. Я проковылял к электричке, устроился в полупустом вагоне и всю дорогу в окно залипал, на бесчисленные леса, чередующиеся с внушительными промышленными постройками. Эх, какую же мы все-таки страну профукали на ровном месте! Обидно то как. И ведь в футболе также — раньше если был Спартак, то все 11 футболистов основы советские люди. Сборная Олимпиаду выигрывала, Чемпионат Европы брала. Теперь же никто не хочет давать дорогу собственной молодежи, а половина из основного состава команды — по большей части сомнительные легионеры из ближнего и дальнего зарубежья. Но вот сравниться разве какой-нибудь Промес с Игорем Нетто? Ладно Нетто, сейчас уже таких футболистов нет, но тот же Александр Мостовой — голова, Царь, поле видит, как на собственной ладони, талантище, а ему тренером работать не дают, сидит для газет новости комментирует. Ни футбольному союзу не нужен, ни клубам нашим. Им иностранных тренеров подавай, а наши так — не модно это и не статусно.

С такими мыслями я вышел на платформе Тарасовской. Проголодался, поэтому первым делом купил чебурек у уличных торговок. Как добираться до Тарасовки — знал, а вот где пионерский лагерь «Колосок» без понятия. Решил поинтересоваться «не отходя от кассы» у бабульки, которая пирожками и чебуреками на платформе приторговывала.

— Бабуль, а вы не подскажите случайно, как до лагеря «Колоска» добраться? — спросил, пережевывая хорошо прожаренное мясо.

— Пыонэрский лагерь? — промямлила беззубая старуха в платочке, задумалась. — Это тэбе на 71 автобуса, унучок.

И показала мне на старенький желтый Икарус, в который уже заходил народ. Я поблагодарил бабушку и сдачу с чебурека не взял. Ей копейка нужнее, раз на платформе выпечкой приторговывает. Подошел к автобусу, подготовил деньги за проезд, встал в очередь. На лобовом стекле увидел надпись «Пушкино», что смутило. Мне то ни в какое не Пушкино надо.

— В «Колосок» доедем?

Уточнил у прижимистого мужичка в кепке ленинке, он сидел на корточках возле переднего колеса Икаруса, у открытой водительской двери и смолил Приму без фильтра — явно водитель.

— В Пушкино, а если тебе в «Колосок», то выходишь на Пирогово, оттуда до лагеря рукой подать, не заблудишься, — ответил водила, сплевывая налипший на губы табак.

— Держи за проезд, — сунул водителю деньги. — Подскажешь тогда где выходить, а то я не особо ориентируюсь?

— Что там подсказывать, это следующая остановка.

Водила деньги взял, в карман сунул. И тут я понял, что он меня узнал — прищурился поначалу, потом бросился Приму бычковать о каблук туфля, подпрыгивая на одной ноге.

— Ешкин кот, Иванов Иван! Спартак Москва!

— Угу… — я сконфуженно втянул голову в плечи.

— Блин, мужикам в гараже расскажу, так не поверят, что футболиста настоящего возил на своих дровах! Ща… погодь… — водитель бросился к Икарусу, достал оттуда старую пожелтевшую инструкцию к автобусу, сунул мне. — Распишешься, а? Меня Вася зовут. У нас однажды Семенычу с гаража выпало Динамо водителем возить, а мы ж спартаковцы все! Он тогда в лицо Бышовцу сказал — мол, шансов у тебя в Кубке нет.

— Зашибись история, — кивнул я.

— И прав ведь оказался! Ивань, вот здесь вот распишись, а — Васе…

Я накалякал что-то на обороте инструкции, вернул водиле и подумал о том, как бы свинтить по быстрому в салон, место занять. Это прежний Иванов к вниманию к своей персоне привыкший, автографы, фотографии, туда-сюда, а я то че, стесняюсь. Но водила не отставал.

— Забирай! — это он вернул мне деньги за проезд. — Бесплатно тебя повезу, от одного спартаковца другому помощь! Тем более ты ж травму получил серьезную….

— Спасибо.

— Чего спросить хотел, Ванька, тебе в «Колосок» зачем надо?

— Молодежь к спорту приучить доверили.

— Уу-у, — у водилы лицо вытянулось. Не выдержал, решил докурить свой бычок, запыхтел. — А че за молодежь там в этом году — в курсах хоть?

— В курсах, — я пожал плечами. — Молодые они везде одинаковые.

— Ну вам едрить колотить и задания дают для мастер-классов… — напыщенно фыркнул водитель, но осекся и взглянул на часы — видимо пора отбывать по расписанию. — Ладно, едем, заболтались мы с тобой, а то мне Михалыч люлей вставит, он то за «Топредо» болеет! И если узнает, что я из-за спартача задержался, то вставит вдвойне!

И с этими словами Вася уселся на водительское сиденье Икаруса, еще раз пять поблагодарив меня за автограф, который «я теперь мужикам в гараже похвастаюсь». В салоне Икаруса оказалась как в парильне, хотя окна вон на распашку раскрыты. Примерно половину сидений уже заняты — народ красный, потный, газетами обмахивается. Я прошел в задние ряды, где плюхнулся на потрескавшийся дерматин обивки сиденья, встретившей меня вздыбленным поролоном.

До Пирогово добрались меньше чем за пять минут, деревня, как и говорил водила, оказалась следующей остановкой. Автобус тормознул возле моста, из Икаруса вышел престарелый мужичок, зачапавший в деревню. Я вышел следом.

— Отец, до пионерского лагеря «Колоска» куда идти? — окликнул старика, тот взглянул на меня непонимающим взглядом и пошел себе дальше.

Ясно, я только сейчас заметил на ухе мужичка слуховой аппарат. Помог сориентироваться мой новый знакомый водила Икаруса, отъезжая от остановки, Вася посигналил и махнул рукой вдоль отходящей от моста дороги.

— Тебе туда шуровать! По прямой, не сворачивай.

Уезжая, Вася просигналил ту-ту-ту ту-ту, что переводилось как «Мос-ков-ский Спар-так», ну в смысле я догадался про перевод. Я помахал мужику рукой на прощание и пошел по дороге к лагерю. Идти пришлось порядка километра, дорога подвела к утопающему в зелени заборчику, выкрашенному в скучный болотный цвет, но краска свежая. На ржавой металлической табличке значился адрес, совпавший с адресом из моего направления: «Береговая 31». На месте, значит. Ворота оказались открыты, никакой охраны или чего подобного здесь не было, поэтому я свободно зашел внутрь и, приметив скромное двухэтажное здание из крошащегося кирпича, двинулся к нему, решив, что если искать местное руководство, то только там. По пути огляделся. Судя по тому, что внутри ни души, а сама территория пребывает в относительном порядке, трудную молодежь еще не завезли. Приметил футбольное поле — хорошо утоптанная земля, потрескавшаяся от жары, ворота без сеток, конструктивно совмещенные с баскетбольными щитками… Понятно все. Любопытно, конечно, почему именно это место выбрано базой для будущей команды.

На входной двери здания висела табличка «Пионерский лагерь Колосок». Дверь, как и забор, оказалась свежевыкрашенной, поэтому на ручке висела предупреждающая картонка с надписью «Окрашено». Хорошо, что предупредили, я аккуратно открыл дверь, стараясь не вымазюкаться, зашел внутрь.

Первым и единственным человеком, повстречавшимся в лагере, оказалась уборщица, тщательно выметавшая пол в коридоре. Я на секунду застыл, женщине хоть и было под пятьдесят, но фигурка у нее вполне точеная, спортивная и посмотреть есть на что, «камуфляжный» сарафан, с задачей спрятать прелести не справлялся. Да и женщина так любопытно нагнулась…

— Вам к кому? — она выпрямилась, окинула меня оценивающим взглядом, сдула прядь волос со лба.

— Я по направлению в «Колосок», — ответил, тотчас переводя невинный и немного придурковатый взгляд на настенные часы, которые показывали начало шестого вечера.

— Трудовик? Не пьете? Вредные привычки? Где раньше работали? — тут же по деловому осведомилась она, уперев руки в боки.

— Почти. Физрук я. Молодежь футболу тренировать направили, с Москвы. Но курить не курю, пить бросил, а работать нигде до этого не работал. Впервые устраиваюсь.

Уборщицы всегда слыли любопытными особами, и если хочешь что-то узнать — это сюда, поэтому возражений ее интерес не вызвал. Но когда дама запросила показать ей направление, я малость напрягся, но бумажку все-таки дал. Посмотрит, гляди подскажет куда дальше идти, у меня то в направлении ни номера кабинета, ни фамилии директора. А может у нее такой нестандартный способ познакомиться с мужиками выработан?

— Держите бумаженцию.

Женщина внимательно изучила направление, кивнула несколько раз, а потом отставила свою метлу.

— Идемте, Иван Сергеевич.

— Куда идти?

— Буду вас оформлять. Оганесова Оксана Вадимовна меня зовут, директор пионерского лагеря «Колосок», — представилась она.

Вон оно как. Я, конечно, удивился, что директриса в лагере полы метет, но вида не подал. Прошли на второй этаж, где у Оксаны Вадимовны располагался рабочий кабинет.

— Присаживайтесь, Иван Сергеевич, я сейчас руки быстренько помою и к вам вернусь, — она указала на стул рядом со столом. — Вы извините, что с трудовиком вас перепутала, не можем работника найти второй месяц…

— Бывает, — я коротко пожал плечами в ответ.

Кабинет у директрисы был самый обыкновенный, без излишеств, да и то, что она баба простая и без закидонов по должности — я уже понял, раз сама полы в коридоре подметает. Сел на стул, нога на ногу закинул. Подождал терпеливо когда Оксана Вадимовна вернется. Долго ждать не пришлось, не прошло и минуты, как директриса зашла в кабинет, вытирая руки вафельным полотенцем.

— Ну что Иван Сергеевич, вас значит направили к нам из общества «Спартак». Помню, мне по вам вчера вечером из Москвы звонили… — она снова, теперь внимательно изучила направление, а потом посмотрела на меня, опустив на переносицу очки в роговой оправе. — Вы, если я правильно помню, футболист известный и за сборную Союза играли?

— Было дело, известный, за сборную СССР играл…

— И специфику работы в нашем лагере на текущее лето вам стало быть объяснили тоже?

— А какая специфика может быть? Тренируй себе трудную молодежь с мячиком обращаться, вот и вся специфика, Оксана Вадимовна. Я проинструктирован в отделе кадров и получил заверение, что под выполнение задачи подхожу.

Директриса аж закашлялась.

— Ну вот ваши тоже так говорили по телефону. Мол, Иванов футболист известный, о нем из каждого утюга рассказывают, и он должным авторитетом для ребят обладает. Позвольте я вам сейчас все объясню, послушаете?

— Весь в вашем распоряжении, — я сложил руки на столешницу, показывая, что готов внимательно слушать.

— Вы зря вот так ерничаете, Иван Сергеевич, я спешу вас растроить, что у эти ребят никаких авторитетов в принципе нет, — директриса показала мне руку, на которой волосы дыбом встали. — Вот я вам говорю, а у самой уже мурашки по коже, как представлю чего ожидать. Мне пачками директора интернатов сочувствующие письма шлют, что очень тяжелые подростки в «Колосок» едут.

То, что мне придется работать со сложными детьми — это я знал до того как сюда приехал, предупреждала кадровица. Но уж чего-чего, а трудных подростков никогда не боялся. Поэтому слова директрисы воспринимал спокойно и даже пошутить решил.

— Тяжелые это в смысле весят много, в интернатах кормят хорошо? Так на то и футбол, быстро скинут с боков лишний вес. Спорт и физическая культура творят чудеса, — я приподнял бровь. — Если же вы про то, что у ребят характер трудный, то страшного ничего нет. Сработаемся. В футбольной команде тоже коллектив, знаете ли, не сахар. Представьте пару десятков человек с разными характерами? Так вот их надо одной целью объединить. Не думаю, что здесь специфика работы сильно отличается.

— Вот вам опять шуточки, а я жду с содроганием приезда этих сорвиголов, — она закатила глаза. — Вообще-то, многие из ваших будущих учеников, если вы таки решитесь к нам на работу поступать, на малолетке побывали или из неблагополучных семей. А то, что они в футбол умеют играть, так это ничего не говорит. Знаете для чего они в секции спортивные записываются в своих интернатах?

— И для чего же, просветите?

— Чтобы по стране ездить! Тут соревнования, там…

Она неожиданно для меня достала пачку сигарет, пепельницу на стол поставила и беспардонно закурила. Прямо в кабинете. Детского лагеря. Похоже, что действительно нервничала баба, хотя я никак не мог внять — отчего.

— В общем, благодаря вашему «Спартаку» на этот год наш лагерь «удостоился чести» этих трудных подростков в своих стенах принимать. Не знаю, кому из ваших принадлежит идея реабилитации, — она пожала плечиками, выпуская сигаретный дым и отряхивая с кончика сигареты пепел. — Но вы должны знать, что это все мне жутко не нравится. Вот скажите, какая реабилитация для хулиганов, которые только и знают, что курят, пьют и занимаются, простите, что скажу, беспорядочными половыми связями. Испорченные они, никакая реабилитация не поможет! И в первый же год половина из них снова в тюрьме окажется! Прямо на вашем футбольном поле друг дружку поубивают.

Дальше директриса рассказала чуточку больше подробностей. Выяснилось, что пресловутую реабилитацию поддержали в райкоме комсомола. И если первоначально «команду» планировали собрать из московских интернатов для трудных подростков, то при помощи комсомола, программу расширили на несколько областей центральной части РСФСР. Среди команд провели турнир, на котором и побывали представители «Спартака», а лучших игроков направили в «Колосок».

— Вот мне данные прислали, полюбуйтесь, из 15 человек, семеро бывали на малолетке, у всех есть приводы в милицию, а девятерых не по одному разу задерживали, — директриса вручила мне список с фамилиями.

Я пробежался по списку взглядом, в интересе найти одну единственную фамилию — Сани Колотушки… но найти не нашел. Признаться, настроение малость испортилось, но я не подал виду.

— А вот этот, Павел Ануфриев, он вообще зараза такая, директора своего интерната избил!

— Кошмар какой, — я вернул даме список с отъявленными хулиганами. — Будет капитаном значит.

— Прокофьев из них самый нормальный, у него даже отец есть, живой, то есть он никакой не сирота, но там такой папаша, что жуть… клянется каждый раз, что найдет постоянную работу, а сам в квартире притон наркоманский устраивает.

Директриса наконец докурила сигарету, потушила в пепельнице и впилась в меня взглядом, как будто я был одним из ее нашкодивших пионеров.

— Смотрите, Иван Сергеевич, я может и чрезмерно эмоционально говорю, но это пока мы с глазу на глаз разговариваем, вы еще ко мне на работу не устроились.

— Так, а если устроюсь? У меня последние минут пятнадцать ощущение складывается, что вы меня от работы отговариваете, Оксана Вадимовна. Я же работать хочу.

— Раз хотите, тогда зарубите себе на носу, что когда дети приедут в наш лагерь, то мы об их прошлом не будем вспоминать. Мы за детей в «Колоске» стоим горой. Какие бы они не были хорошие или плохие, это прежде всего дети. И я, как директор лагеря, не приемлю все вот эти вот «зоновские» правила поведения. У нас здесь реабилитация будет проходить и, может быть, именно благодаря «Колоску» ребята получат свой шанс в жизни. Поэтому все через диалог, никакого насилия у нас нет, и не будут, воспитатели не избивают детей, это не правильный воспитательный момент.

— С чего вы взяли, что я кого-то избивать собрался, Оксана Вадимовна? Может это они меня изобьют, как того директора. Я то что, маленький щуплый и нога до конца после травмы не зажила.

— Вы меня, конечно, извините, Иван Сергеевич, но у вас это на лице написано. Скажу вам честно, что если бы не Олег Иванович, то на работу бы я вас не взяла.

Я не нашел ничего лучше, чем плечами пожать. Ну баба и отжигает. То ей «уголовнички малолетние» поперек горла, то она за них рвать готова, все равно как Тузик грелку, то у меня написано на лице, что я кого-то собрался избивать.

— И когда они приедут наши пионеры? — я решил переключить тему. — Надо ж будет пацанов встретить.

— Сегодня… вы точно не передумали к нам в Колосок устраиваться? — сузила глаза директриса и протянула мне обратно направление. — Может вопросы какие у вас есть?

Она действительно сделала все, чтобы любой даже самый прожженный энтузиаст задумался о правильности выбора устраиваться в пионерский лагерь этим летом. Не удивлюсь, если вот такими речами она остальных сотрудников распугала, что теперь ей самой приходиться в коридоре полы подметать. Но отказываться я не собирался, поэтому направление не взял.

— Не передумал, Оксана Вадимовна, оформляйте. Мой единственный вопрос — куда вещи бросить? — я поднял свою спортивную сумку с пожитками. Из Москвы сюда не наездишься.

Директриса вздохнула, сунула мое направление себе в ящик рабочего стола и поднялась из-за стола.

— Идемте, покажу, где вы будете жить.

Глава 10

«Заходите, гости, гости дорогие!

Радость и печаль на всех разделим,

Мы за эти годы стали как родные,

Все, чем Бог послал, тем и отметим!»

Алла Пугачева.

Двухэтажный корпус в самом сердце пионерского лагеря «Колосок» выполнял функции административного здания, места проживания, столовки и чего-то там ещё — я просто слушал через раз рассказ директрисы, решивший устроить мне мини экскурсию по лагерю. Мы прошлись по первому этажу, следом поднялись по лестнице на второй.

— Вот здесь, Иван Сергеевич, у нас размещены четыре обустроенных крыла, три из них выделены для наших деток, а один для персонала, там все комнаты одиночные, — пояснила Оксана Вадимовна, продолжая экскурсию.

Мы зашли в крыло для персонала, где вдоль стен длиннющего полутемного коридора (половина ламп не работала) тянулись двери одиночных номеров.

— Как понимаю, этим лето большая половина мест останется незаселёнными? — спросил я, оглядываясь.

— Ребят мы поселим в одном из крыльев, остальные два останутся незадействованными, это правда, — подтвердила Оксана Вадимовна, приметившая на ковре красное пятно и пытавшаяся оттереть его своим туфлем.

— И остальным детям шиш с маслом вместо пионерского лагеря? — усмехнулся я. — Купайтесь ребятишки в ванной с хлоркой, а не в Клязьме. Жестокие у вас порядки.

— Можно подумать, что Клязьма чистая, как родниковая вода, — директриса театрально закатила глаза. — Но вы правы, других детей мы в лагерь этим летом не принимаем, запрещено. Сверху директива спущена.

Ну понятно, что запрещено. Какой родитель в трезвом уме отправит свое чадо в лагерь, где «экспериментируют» над 15 уголовниками (предлагаю называть вещи своими именами). Никакой, в том то и дело. Вот и огородили «Колосок» на три месяца лета, считай на карантин поставили райский уголок.

— Пойдёмте, Иван Сергеевич, вашу комнату покажу, — директриса бросила затею оттереть пятно, ничего у нее не получалось, въелась грязь.

Прошли вглубь пустующего крыла для персонала. Сунув руки в брюки, я медленно шел по узкому коридору рядом с Оксаной Вадимовной, дыша спертым воздухом внутри помещения. Лето, жара шпарит под тридцать градусов, а кондеров в «Колоске» нет, и в ближайшие годы не предвидится, зато у кого-то хватило мозгов окна позакрывать.

— Чтобы комары не налетали, они у нас здесь размером с кабанов и так больно кусаются, — захихикала директриса.

— Ясно, лучше от жары на стены лезть?

— Пар костей не ломит, Иван Сергеевич. Вы как бывший футболист не должны жары боятся, будет вам.

Мне то будет, спорить я не стал. В век футболиста действительно приходится играть как на жутком пекле, та и в глубокий мороз. Помимо духоты, обращал на себя внимание и вонючий палас на полу, одного взгляда на который было достаточно, чтобы понять — пылесборник. Вот таких красных пятнышек, как пыталась оттереть директриса, было хоть отбавляй. Отчего-то мне казалось, что узнав о визитерах «Колоска» в этом году, подготавливаться и приводить лагерь в порядок, никто не стал.

Вообще, конечно, любопытный здесь затеяли эксперимент с реабилитацией. Я в прошлой жизни отдал немало лет тренерской стезе и нет нет, а шарил местами в методах педагогики и воспитания. Но о таких программах, как в «Колоске» слышал впервые. Правда, если не слышал я, это не означает, что такого нет. Приятно было осознавать, что я живу в стране, где помимо укрепления оборонки и ударного выполнения пятилеток правительство всерьез думает о молодежи и их воспитании. И дядька в чью светлую голову пришла такая крутая мысль, определенно заслуживал уважения.

Другое дело, что теперь остаётся понять, как из уголовничков сколотить настоящую футбольную команду. И бог с ней с командой, как их заставить взять в руки футбольный мяч, когда фактически им это больше не нужно? Бабки молодым нужны и самоутверждение. А футбол сейчас по-прежнему популярный, но далеко не самый простой и финансово интересный вид спорта. Можно отпахать с детских лет, дойти до взрослой команды и сводить концы с концами на небольшой оклад, что, кстати, и делало подавляющее большинство футболистов. Деньги в футболе водятся, кто ж спорит, только реальный заработок получает в лучшем случае несколько десятков человек — звезд из Киева и Москвы. Остальные ребята пашут, как папа Карло, но получают примерно столько же, сколько заводские работяги за станком. Да и из многих тысяч детей, которые связали свою жизнь с футболом, только десятки делают игру своей основной профессией. Зато в 1989 году для молодых открывается все больше перспектив «быстрых» денег, когда не надо себя особо истязать на тренировках. Поэтому вопрос весьма щепетильный. Как завлечь тренироваться молодых, которыепьют, курят и отвязано валяют дурака? Будем выяснять. Вон Оксана Вадимовна не зря крокодиловыми слезами заливается — ближайшие месяцы нам придётся крайне несладко.

Также из разговора выяснилось, что финансировало лагерь общество «Спартак». Правда на мой вопрос, отчего клуб не профинансировал такие элементарные и нужные для футбольной команды вещи, как мячи, экипировка и прочее, директриса смущенно ответила:

— Все будет в самое ближайшее время.

— И когда будет самое ближайшее время, стесняюсь спросить? — я не стал обходить щепетильный вопрос.

— Как только так сразу, Иван Сергеевич, вы думаете, что я просто так на месте директора сижу? Нет, я каждый день шкуру спускаю с поставщиков…

— Единственное о чем я думаю, что на пальцах ребят будет тяжеловато тренировать, — мягко перебил я.

Директриса только плечами пожала внушительно.

— Так Иван Сергеевич, давайте к поселению вернемся. Вообще, в вашем распоряжении целое крыло, выбирайте любую комнату, кроме 7-й, в седьмой руководитель группы от райкома комсомола поселится, поэтому в нее нельзя.

— Руководитель группы?

— А вы как думали, комсомол вместе с ребятами высылает к нам в «Колосок» своего представителя, который будет оценивать работу лагеря и эффективность методики. Вашу в том числе. Поэтому у нас здесь все на серьезном и самом высоком уровне, с должным освещением на верхах.

— Ну, раз на серьезном и самом высоком, кто ж против оствещения, — я остановился возле уютной конуры поближе к лестнице, чтобы не шастать лишний раз по коридорам. Но прежде чем озвучить решение директрисе, спросил:

— Оксана Вадимовна, а вы сама, где будете жить?

— Вам для чего это знать? — изумилась директриса, мой вопрос застал ее в расплох.

— Да вот думаю поближе к вам поселиться.

— Это ещё что за глупости?

— Я просто одиночества жуть как боюсь, — я придурковато пожал плечами.

Оксана Вадимовна аж рот раскрыла.

— Вы ещё и хам, оказывается! Оно и понятно — футболист.

Вспыхнув краской, она зашагала в сторону лестницы, лихо виляя бедрами.

— У меня вообще-то аутофобия, а вы сразу хам! Я, между прочим, жертва психологического насилия и сам нуждаюсь в реабилитации! — продолжил развлекаться я.

Директриса резко остановилась, обернулась и в своём фирменном жесте приступила очки на переносицу.

— Ключи от номеров найдете в дверях, обустраивайтесь, располагаетесь и выходите детей встречать, через пятнадцать минут автобус приедет.

Я проводил ее взглядом, послушал как она цокает про лестнице своими каблучками и подошёл к двери выбранного номера — 8-й. Что же, значит соседом представителя комсомола буду, надеюсь никто не против? Ключ, как и сказала Оксана, торчал из личинки двери.

Комнату отпер.

Зашёл.

Внутри номер оказался вполне приличным по меркам своего времени, ол энклюзив формата «Колосок». Комната размером с кухонку в хрущевке, из удобств — узкая одноместная кровать, аккуратно заправленная постельным бельём с желтоватым оттенком, тумбочка вон стоит с ящиками выдвижными. Не жили богато, нечего и начинать, но на порядок лучше, чем в общаге, так что грех жаловаться, обустроимся — я кинул сумку к кровати. Первым делом открыл окно — проветриваться, внутри номера, как и в коридоре, стояла нестерпимая духота. Обнаружил, что окно защищено москитной сеткой, порванной правда в нескольких местах, но надо отдать должное — хорошо зашитой красными нитками. Заглянул в душ, радует уже то, что санузел прямо в номере и не надо шастать по коридору в одних трусах. Вон в крыле у пацанов один санузел на 15 человек.

Вид из окна впечатлил — отсюда со второго этажа открывался большой песчаный пляж «Колоска» на реке Клязьма. Кстати, пляж вполне себе ничего, чистенький, ухоженный и место тоже удачное, надо заглянуть обязательно.

Любоваться видом долго не пришлось — по дороге к воротам лагеря подъезжал автобус. Такой же «Икарус», как вёз меня сюда от железнодорожной платформы, но густого вишнёвого цвета. В окна «Икаруса» палили мои будущие ученички, высматривали в какую даль их везут и где им придется жить ближайшие недели. Оксана уже стояла у входа в корпус и ждала дорогих гостей. Я быстро переоделся в рубашку и брюки, чтобы выглядеть представительно. Закрыв номер и сунув ключ в карман, спустился на первый этаж и присоединился к директрисе.

— Вас прямо не узнать, Иван Сергеевич, приятно удивлена, — прокомментировала мой внешний вид директриса. — Я то думала, что вы костюмы только в кино видели и ходите исключительно в спортивных костюмах.

— Я спортсмен, но все не настолько запущено, — я подмигнул Оксане Вадимовне в ответ. — Стесняюсь спросить, мы с вами вдвоём в лагере?

— У моих девчат рабочий день до пяти, сверхурочные я никому платить не собираюсь, без того прекрасно работаем! Вам кстати тоже, Иван Сергеевич. Поэтому если вы думаете, что я вам как-то за проживание буду оплачивать, то нет! — она привстав на цыпочки, энергично замахала рукой, приветствуя гостей и для верности нацепила улыбку.

Прям не директор, а образчик. Ну ну.

— Я и не претендую ни на что… — было заикнулся я.

— Все, помолчите, приехали ребята и представитель комсомола, — Оксана Вадимовна не дала договорить. — Постарайтесь вестись себя подобающе случаю!

Что значит «подобающе случаю» спросить не успел, хотя хотел. Директриса бросилась к Икарусу — водила здоровенный дядька на плече которого висел носовой платок, чтобы вытирать пот, остановил автобус. Прежде с удивлением уставился на лезущую под колеса бабу. Натужно заскрипели тормозные колодки, и раскладная дверь «Икаруса» с выразительным дребезжанием открылась.

На пятачок у входа в корпус высыпала толпа ребят. Понятно, что никакими детьми они не были, им всем уже исполнилось 18 лет, о чем я был заранее оповещен, но блин… я рассчитывал увидеть если и не детей, то по крайней мере прыщавых подростков. Здесь же из автобуса вышла орава говнюков с щетиной, широкоплечих и крепких, у одного из них даже наколка на плече красовалась. Почему говнюков? Потому что каждый из них держал в руках бутылку пива и сигарету. Каждый. Хорошо хоть обошлись без беспорядочных половых связей…

— Дыра!

— Куда нас завезли, блин!

— Че за дерьмище!

Ученички, толпясь у автобуса, ржали как кони, матерились и всем видом показывали, что на окружающих им плевать. Вернее нас с Оксаной Владимировной парни попросту не заметили.

Лихие ребята.

Среди них нелепо смотрелась молоденькая девчонка, считай их ровесница — блондинка с курносым носом — кнопкой, голубыми глазами и пухлыми губками. Бедняжка со слезами на глазах буйную компанию пыталась успокоить и приструнить. Выходило слабо. Никак.

— Ануфриев, а ну убери пиво! Прокофьев, прекращай курить! — пищала она сладким девчачьим голоском. — Чего вы меня позорите!

Она бегала между пацанами, пыталась забрать то пиво, то сигареты, злилась. Ануфриев, здоровый лоб, тот самый, кто избил директора детского дома, довольно хрюкая поднял бутылку с пивом над головой. Прокофьева я тоже сразу запомнил — этот патлатый, волосы черные.

— А ты забери, Пупс. Только учти, что мне уже восемнадцать есть и я выпиваю столько, сколько влезет!

Она попыталась, подпрыгнула пару раз, но не смогла достать.

— Ну ты, договаривались…

Красная повязка на плече выдавала в ней «вожатую» этого пионер отряда. Судя по всему, девчонка являлась тем самым деятелем от комсомола, которого приставили к группе трудных подростков для командировки их в лагерь «Колосок». У кого в райкоме хватило мозгов поставить молодую девушку с неокрепшей психикой следить за специфическими ребятами — остаётся гадать. Но программа реабилитации тоже ведь штука довольно специфическая…

Директриса попыталась вмешаться.

— Здравствуйте ребята, добро пожаловать в пионерский лагерь Колосок! Колосок — лучший лагерь Московской области!

И следом запела, отчего даже я испытал чувство испанского стыда.

— Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо… давайте ребята! Споем вместе!

Оксана Вадимовна распевая одну из самых известных песней пионеров рассчитывала, что молодёжь подхватит песню и споёт. Спеть не спели. Зато остановились, уставились на директрису, как на умалишенную тетечку. Ануфриев пива глотнул, Прокофьев сделал затяжку.

— Пусть всегда будет мама… — директриса замолчала, понимая, что задумка с песней провалилась.

— Мать, а мать, ты вообщ�

Глава 1

• «Если б водка была на одного —
• Как чудесно бы было!»

Владимир Высоцкий

– «Столичная» в наличии?

– Восемьсот рублей, – продавщица не подняла глаз, в экран смартфона залипла.

Восемьсот… итить твою мать, только на прошлой неделе за семьсот пятьдесят брал. Я вздохнул, расстраиваясь – дорого водяра стоит, зараза такая. Акцизы понапридумали фантазёры запиджаченные, налоги ввели дополнительные – не нажрутся никак со своей инфляцией.

– Если будете брать, то поторопитесь, дедуль, я кассу через минуту закрываю.

Я вымерил девчонку строгим взглядом. Сама ты дедуль, сопля зелёная, дедулькает тут. Достал купюры, отсчитал восемьсот рублей и на прилавок положил хиленькой, но стопочкой – пусть твой Вартан Оганесович подавится (имя было числилось владельцем магазина на бумажонке под стеклом).

– Буду брать. Меня вообще-то Иван Сергеевич зовут – так, для справки.

Продавщица закатила глаза – мол, достал старый. И что за молодежь пошла? Никакого уважения к старшему поколению не демонстрирует. Эта хорошо хоть не тыкает, а то встречаются и такие распоясавшиеся, у кого тыкалка не выросла, а к старшим по имени отчеству не обращаются. Демократии в сериалах пересмотрели. Сталина на них нет.

Продавщица, не отрывая глаз от телефона, поставила на прилавок 0,5 «Столичной», сгребла купюры, сунула в кассу. Водка смотрелась на прилавке, как молодая Клаудия Шифер на подиуме. Помню раньше такую за 4 рубля 12 копеек торговали, все для людей было – пей не лезет. Вот мы и выпивали после игр второй лиги, надо же расслабляться в автобусе. Первая лига, они да, на самолетах шиковали, пили армянский коньяк – мажорье, а во второй мы на выезд чем придётся добирались, то автобусы, то поезда. Однажды в прицепе трактора катались, с арбузами и ничего, с узбекским Гулистаном ничейку раскатали в 71-м году…

Сейчас же на пенсию в 15 тысяч рублей не разгонишься особо. Но сегодня случай особый. Правда водка ни чета той, что раньше… Башка на утро раскалывается и в другой раз пить или не пить крепко задумаешься.

Но в Питере – пить, я бутылку взял, в авоську сунул и из магазина вышел, прихрамывая – старая травма, двадцать лет на футбольном поле кроликом Энерджайзером отбегал. Это сейчас батарейки сели и фрукт я уже не тот. Скис.

Вечер был поздний и дождливый. Паршивый, под стать настроению. Я полной грудью вздохнул прохладный воздух и пошёл домой. Сегодня случился последний день моей работы в ДЮСШ, где я детишек футболу тренировал. Теперь вот на пенсию попросили, поэтому и задержался допоздна – бумажки подписывал, бюрократию разводил, дела сдавал. Больше тридцати лет тренерского пути осталось за спиной и вот – конец бесславный настал.

– Пора тебе на пенсию деда Ваня, – как сказала молоденькая бухгалтерша с грудью, как два бидона.

Чувства у меня были самые смешанные. Казалось бы, пузырь купил, сала шматок в авоське лежит, тонкими ломтиками нарезать и за карьеру не стыдно. А на душе все равно паршиво так, галиматья… и отмечать сегодня придётся одному, отчего вдвойне грустно. Любка, жена моя, умерла во время трыклятой пандемии. Инфаркт забрал. На вызов скорая ехала дольше двух часов, а когда приехала, то молоденькая фельдшер в маске только руками развела – не дышит твоя бабка, старый. Смятая пятисотрублевая купюра так и осталась сжата в кулаке, всегда деньги врачам совал. Но в тот день спасти Любаню не успели, хотя я верил до последнего.

– Мечтали ведь умереть в один день, – грустно вспомнил я, проходя по пустой аллее и рассматривая капли дождя, моросящие в лучах фонарей уличного освещения.

Мы с Любкой здесь на первое свидание ходили, молодые, верящие, что светлое социалистическое будущее наступает. Вон там, где теперь гаражи стоят, любимая стекляшка располагалась, а какой там подавали сливочный пломбир – пальчики оближешь.

Но хочешь жни, а хочешь куй, все равно получишь… и теперь ощущение у меня такое, как будто вся жизнь зря прожита и я под завесу «буй» получил. А ведь всегда не хватало малости, вот почти дотянулся и ускользает счастье. И работал много, и рук не покладал, но все не складывалось как-то. Сначала с футболом завязал в двадцать с хвостиком, разрыв крестов получил, как раз на матче когда за мной из первой лиги свататься приехали. Это сейчас тебя от крестов на ноги поставят, а в 70-х сразу с футболом заканчивать пришлось. Потом на тренерской карьере точку поставил, когда понадобилось лицензию получать. Всегда по жизни правду матку рубил, чем со многими отношения испортил. Не нравилось людям правду о себе слышать. Так и с тогдашним президентом футбольного союза отношения испортил на корню и безвозвратно. Кто ж знал, что Слава Овсов, которому я в раздевалке на мачте в Ленинграде пистонов вставил, ввысь пойдёт и обиду через года пронесёт. По итогу меня в ВШТ не взяли, комиссия развела руками – вы Иван Сергеевич человек заслуженный, матерый, но у нас 1000 заявок, а отбираем только 60.

Ну и идите в пень, подумал я, а сам пошёл тренировать молодёжь по любителям. Видя как клубы забирают подрастающие таланты, не дав им раскрыться до конца – тяжело вздыхал, ну и выпивал по вечерам горькую. Правда утром хлопну рассольчика, отожмусь раз двадцать, как в старые добрые, почерчу схемы тактические и давай на тренировку пацанов гонять, «людей из них делать», да изыски собственной разработки в игру внедрять. Потом в газетах, интернетах и на телевидении мелькали интервью о том, как моих воспитанников «ограняли» в больших клубах большие тренера своими уникальными методиками. Только методика у меня была всегда своя, уникальная, но кому до этого дело есть.

Из юношеского футбола меня тоже попросили, кто-то из агентов пожаловался, которые у футболистов едва ли не с пелёнок. Мол, тренер Павлов больно неудобный крендель и любовь прививает к клубу, а не к деньгам, сволочь пропитая – пацаны после него от машин дорогих отказываются… пришлось в ДЮСШ устраиваться и с большим футболом раз и навсегда завязать. Принципы дело такое, за них я всегда горой стоял.

Так из-за своей упёртости и прямолинейности, я особых высот не достиг. Понимаю на седьмом десятке, что надо действовать хитрее и оппонента его же картой бить, да поздно уже. И как тут не запьёшь? Жена умерла, денег нет, работа в школе неблагодарная до чертиков. Зато те, кто меня знал всегда говорили, мужик я что надо – крепкий, за дело ратую и с твёрдой позицией по жизни иду.

Потому я и не смог пройти мимо, когда услышал сдавленный женский крик. Следом раздался приглушённый удар.

Остановился.

Голову повернул.

Звук доносился из-за гаражей, там часто случались конфликты у подвыпившей молодежи. Много оно не надо на пьяную голову смуту навести. Однако сейчас я увидел брошенную на газоне туфельку. Что происходит – смекнул быстро, мысли о сале, водке и просмотре записи финала кубка СССР улетучились, я покрепче бутылку водки у основания горлышка стиснул, не с пустыми же руками на разведку идти. И вот так наспех вооружившись, в тёмное пространство шагнул.

Под ногами хрустело разбитое стекло, никто никогда в гаражах не убирался – зачем, если нагадят снова, такая уж молодежь пошла, которая думает только о себе.

У ржавой заброшенной ракушки открылась следующая картина: мужчина в балахоне и спортивных штанах удерживал молодую девушку. На лице блондинки потекла тушь, глаза заплаканные. Грабитель одной рукой закрыл ладонью ее рот, а второй потрошил сумочку. Девчонка на смерть перепуганная, не сопротивлялась, да и, судя по всему, крепко досталось ей. Вон порвана блузка.

Ах ты мерзавчик какой, подумал я и окрикнул грабителя.

– Эй, я тебе уши пообрываю, молодой!

Силы были неравны, грабитель молодой, а я в возрасте. Да и крупнее эта падла раза в два, горилла широкоплечая. Грабитель обернулся, его лицо скрывала медицинская маска, хотел остаться неопознанным.

– Дед, иди куда шёл, не лезь.

Голос грабителя показался больно знакомым, только значения этому я не придал.

– А ну девчонку отпусти, негодяй.

Девчонка сумела ситуацией воспользоваться и укусила грабителя за ладонь.

– Деда Ваня помогите!

Женька что ли, соседка, как тебя дуру в гаражи на ночь глядя занесло в короткой юбке. Беги пока возможность такая есть, дуреха. И она шанс свой использовала – вырвалась, побежала без оглядки. А вот я остался с грабителем один на один.

– Ну ты попал, старый козел! – зашипел тот.

В руках грабителя блеснуло лезвие ножа. Он решительно двинулся на меня, спугнуть собрался, судя по настрою. И может я и отступил бы, подальше от греха, нет в этом ничего зазорного – трезво оценивать свои силы. Однако имелся нюанс – дорога по которой Женька убежала вела в тупик, коммунальщики разрыли на прошлых выходных, да зарыть как обычно забыли. Но девчонка видать об этом не знала, а значит возвращаясь могла снова столкнуться с негодяем, чего я допустить не мог.

Бутылку о гараж – раз и разбил. В руке уже блестит розочка. И не с такими справлялся в свое время. Как-то наш автобус толпа владикавказцев окружила и ничего вырвались, а ребята на Кавказе ой какие горячие.

Но много ли надо со стариком справиться? Вот и грабитель первым успел меня пырнуть – с левой, в брюхо аккуратно, без замаха особого. На пол упала авоська со шматком сала, рядом розочка из ослабшей руки вывалилась. И резкая боль сознание запорошила. Как будто не ножом падлюка ударил, а раскалённый прут вогнал.

Я грузно опустился на землю, тяжело задышал. Схватился за бок, чувствуя как из раны юшка течёт. Понял сразу, что не выживу. Удар ножа прямиком в печень прилетел. Смерть от этого быстрая, но не мгновенная. А убийца вдруг замер, вздрогнул, глядя своей жертве в лицо.

– Иван Сергеич… – прошептал, узнал меня откуда то чертяка.

Следом окровавленной рукой стянул маску на подбородок. Тут-то я понял, кто передо мной и отчего голос знакомым кажется.

– Санька… – прохрипел я.

Глаза слипались, организм стремительно терял кровь. Убийцей оказался Санька Булава, некогда самый талантливый нападающий области середины 90-х годов. И физическая боль сразу уступила место боли душевной. Плохо так стало, что я в своё время не добился, не дожал, не доглядел, и мой ученик пошел по кривой дорожке. Это я в большой клуб Сашку не пустил, хотел ещё наиграть, натаскать и побольше ума разума вложить в пустую голову вложить, а тот и закончил карьеру. Дочь родилась, семью кормить нечем стало. Санька то детдомовский, рассчитывать мог только на себя. Вот и пошёл не в первую лигу, а в криминал, загубил я пацану карьеру своими же руками…

– Простите Иван Сергеевич, жизнь заставила, – Сашка поднялся, спотыкаясь бросился прочь.

– Прости и ты меня Сашка, что вот так твоя жизнь сложилось… – прошептал я, видя как растворяется в ночи фигура некогда талантливого нападающего. – Дурак я был, многого не понимал.

Эх, если б можно повторить, жизнь вспять повернуть, тогда я такого ни за что не допущу, думал я, умирая на холодной земле. И судьба услышала, распорядилась дать мне ещё один шанс.

Вспышка.

Ускорение.

Душу подняло из умирающего тела, закружило в вихре и куда-то тотчас понесло. А потом я увидел вместо гаражей, футбольное поле и одиннадцать человек в красно-белой форме… десять – один лежал без сознания на газоне. И моя душа камнем рухнула вниз, прямо в это тело.

* * *

Тело я поначалу не почувствовал.

– Двумя ногами въехал, козел…

– Я не специально, мужики…

– Какой не специально, ты сзади прыгнул, чучело огородное…

Ощущение такое, будто я забыл слуховой аппарат в ухо вставить. Слышимость жуткая, но по интонации ясно – кто-то рядом ругается и взаимные претензии предъявляет. А потом я как из проруби вынырнул. Картинка прояснилась, звуки отчётливей стали и ощущения первые появились. Понял, что лежу на поле футбольном, а вокруг народ – одни в красно-белых футболках, другие в бело-голубых. Грязнючие, как свинюшки! Почему понятно – ливень хлещет поливает и поле превратилось в огород. Игроки толкаются, орут. Между ними бегает главный судья, красную карточку держит в руках.

Вздох.

И левую ногу как пуля прострелила – боль адская, отдало в висках, и я зубы стиснул, глухо застонал.

– Покалечил…

– Врача зовите скорее…

И вот вижу, как передо мной присаживается футболист. Лицо какое знакомое, точно – Федька Костиков, подсказывает услужливо память. Но память будто не моя…

– Ванька, держись братан, – суёт в нос ватку. По запаху понятно – нашатырный спирт, им футболисты на поле часто пользуются. Только рецепторы не реагируют толком.

Удаётся приподняться на локтях. Руки утопают в грязи, на красно-белую форму трава налипла. Взгляд падает на левую ногу…

Ох ты ж ешкин кот!

Нога вывернута под неестественным углом. Если правая бутса в хмурое тучное небо смотрит, то бутса на левой ноге безучастно лежит на газоне плашмяком. Щиток вздыблен, гетры в крови измазюканы, а из под колена белок что-то торчит.

Открытый перелом.

Жмурюсь, отворачиваюсь и вижу капитанскую повязку на своём плече.

Потихоньку приходит понимание – идёт игра кубка СССР, финал. Играют «Спартак» и «Динамо», принципиальнейший матч, столичное дерби. Трибуны беснуются:

• Спартак – это мясо,
• Спартак – это сыр
• Спартак – это презер
• Натертый до дыр!

На табло счёт 2:0 в пользу красно-белых, 82 минута игры, дубль на счету… Ивана Павлова. Наверное, удивиться в пору, но ко мне подбегают врачи. Берут под белы ручки, перекладывают на носилки.

– На три поднимаем и понесли! Три!

С ужасом вижу, как живет своей жизнью нога, переваренной макарониной болтается. Новый приступ острой боли и перед взором возникает пелена тумана.

– Чувствуешь ногу?

Не отвечаю, болевой шок, яйца аж выкручивает против часовой. Тут бы по новой сознание не потерять, но держусь.

– Можешь пошевелить?

В ответ только стискиваю сильнее зубы – доктор на какой черт трогает травмированную ногу за ступню, будто открутить хочет. Дождь только усиливается – врачи бегут к карете скорой помощи, дежурившей у кромки поля. Хлюпают по лужам, носилки раскачивают, газон влажный и неустойчивый. Вот будет умора, если уронят.

– Ванька, терпи!

Слышу слова выходящего на замену футболиста. В глазах «семерки» испуг и сопереживание. Совсем молодой пацан, патлатый. Боковой судья поднимает табличку – 9 номер Павлов уходит, а в игру заходит 7 номер Крепостной.

Мгновение и меня перекладывают в буханку.

– Что с ним? Вы мне пацана залатайте к следующей игре!

Бекасов. Тренер подошёл к буханке, внутрь заглядывает, бледнеет, видя травму своего игрока. Константин Иваныч тут же распоряжается администратору.

– Классникову звони, пусть в ЦИТО Приорова везут!

Включаются мигалки, воют истошно сирены. А главный судья даёт свисток о продолжении матча.

Буханка трогается, врачи звонят по радиостанция скорой Лён-В в больницу.

– Павлова везём, ставьте всех на уши, Николай Петрович лично позвонит!

Фельдшер крепко держит меня за руку. Второй врач успокаивает:

– Потерпи парень, мы тебя на ноги поставим, вот увидишь ещё на чемпионат в Италию поедешь…

В руках доктора появляется шприц. Игла входит в бедро и через секунду по телу растекается волна облегчения. Боль отступает, а вместе с ней из изнеможенного тела улетучивается сознание.

Я уже не видел, как меня в красно-белой спартаковской форме заносят в травму, как перекладывают на каталку. И как из подъехавшего Мерседеса выбегает администратор команды, бледный и взмыленный.

Глава 2

«Есть расхожая фраза: „Если встал утром и у тебя ничего не болит – значит, ты покойник“. Гаврилов сейчас весь в железках – через турникет в аэропорту не может пройти. Если уж выбрал футбол – будь готов ко всему».

Олег Татьянцев

Проснулся я из-за грохота и воплей, доносившихся из открытого окна.

– Едрить твою налево, аккуратнее!

Стройка.

Последний год рядом с моей пятиэтажкой строили очередную многоэтажку из гавна и палок силами уважаемых гостей из Средней Азии, и вот так часто бесновался прораб. То цемент разольют, то место стройки в поле после бомбежки превратят. И сегодня видать шебутные делов натворили, а я на ночь окно не закрыл, теперь выслушиваю. Припомнилось, что вчера я на пенсию вышел, что хотел посмотреть кубковый матч под водочку с салом, да видать перебрал и раньше времени вырубился. Поэтому и голова на утро как в тумане, гудит. Ну ничего, сейчас простоквашки домашней жахну, в себя приду.

– Иэх, – с кровати решил подняться.

Но не тут то было, а если было то не тут.

Подняться не вышло. Я с удивлением уставился на собственную ногу. Та покоилась в металлической цилиндрической конструкции – аппарат Иллизарова.

– Ох ты ж…

А потом воспоминаниями накрыло.

Гаражи, Булава, девчонка соседская и удар ножа в печень. Вспомнилось странное видение про финал кубка СССР, где я два мяча положил в ворота «Динамо». Привидится же такое!

Нажрался ты видать, Иван Сергеевич, да по пьяни ногу сломал, просто не помнишь ни хрена. Какой там кубок СССР – размечтался!

На локтях приподнялся, и тут меня ожидала новая неожиданность. Лежу то я не в кровати, а на больничной койке в палате. Палата на 6 мест, но кроме меня здесь никого нет.

Огляделся.

То, что на ноге аппарат Иллизарова – это понятно. Но больно местечко на БСМП не похоже. Там то, я в кардиологии прошлой весной лежал, сердце прихватило. Ремонтник тогда делали под «евро», косметику наводили, правда главврач наглая морда деньги не на ремонт направлял, а себе в карман, чтобы с любовницей по Сочам прокатиться. Тут же советское все, причём отличная сохранность, как на консервации – стены метра на два от пола в зелёную краску выкрашены, дальше – побелка. Все чистенько и свеженько. Дверь в палату деревянная и надежная, ни чета нынешним картонкам. У стен койки – основательные, металлические, по три в ряд. И куда, спрашивается меня занесло?

Посмотрел на свои руки и глаза на лоб полезли. Ух ты как… ни морщинки, кожа как попка у младенца гладкая.

От мыслей отвлек грохот из коридора. Я обернулся к двери и увидел, как через дверной проход заехала медицинская тележка, а за ней – медсестра. На тележке куча лекарств, на медсестре белый коротенький халат и чепчик.

– Ой, Ванечка, ну наконец вы в себя пришли! – медсестра подкатила тележку к койке. – Как ваша ножка?

– Терпимо ножка, – соврал я, нога неприятно ныла и тянула.

Вымерил медсестру взглядом. Хорошенькая девчонка, ни дать не взять. Ножки стройные, а под халатиком нижнее белье просвечивает. Груди, как два спелых апельсина, такие у моей жены были в молодости, как раз в ладонь поместятся – уверенная двойка.

– Дочка, а где я?

– Какая я вам дочка, я вас на полтора года старше! – сестричка краской залилась и смущенно начала лекарства на своей тележке перебирать. – В больнице вы, ЦИТО имени Приорова! Вчера к нам в хирургическое привезли со стадиона.

Старше? Да тебе годков хотя бы тридцать есть? Но потом я про свои руки с кожей как у младенца вспомнил и насторожился.

– А год нынче какой, любезная?

Медсестра достала шприц с лекарством.

– 1989-й, вы меня не проведёте своими шуточками, даже не пытайтесь! У меня вообще-то жених есть!

– Какие шуточки? – я переваривал информацию.

Любые «шуточки» я лет так тридцать назад позабыл – за ненадобностью.

– Ну как, мне Манька Шибутько рассказывала, говорит вы ее за одно место щипали, когда она со сборной СССР на матч с Венгрией ездила медсестрой… – девчонка закатила глаза. – Ладно, поворачивайтесь, аккуратненько только, а то набегались и теперь лечиться нужно!

Я повернулся, в этот момент понял, что под простыней на мне ничего нет – голенький. А значит молоденькая медсестра видит все мои прелести. Вообще, конечно, это хорошо, когда девушки мужские прелести видят, но сейчас я даже слегка смутился. Медсестра помазала место укола ваткой пропитанной спиртом, и укол засандалила. Я аж вздрогнул, укол падла оказался болючий.

– Что за травма у меня?

– Открытый перелом! – заверила медсестра. – Но это вам доктор подробно диагноз скажет, через полчаса как раз обход начинается. А пока я вам завтрак принесу, вам надо есть побольше кальция, чтобы кости срастались.

– Что на завтрак? – спросил я, хотя под обезболом есть хотелось не особо и голова кружилась.

– Манная каша.

И медсестра обернулась, делая вид, как будто что-то в тележке ищет, а сама свою пятую точку выпятила так, что мне даже не по себе стало. И вдруг раз тебе и рука сама по себе потянулась к этой самой попе и такая – хлоп по булке всей пятерней. Сестричка захихикала, прочувствовала «нашу любовь».

– Выходит правду о вас Манька говорила, но я без свиданья никуда не пойду, зарубите себе на носу, Иван!

И пошла прочь, укатывая тележку и виляя бедрами. Я помолчал глядя то на свою пятерню, то на медсестру в ракурсе сзади, а потом неожиданно вдруг ощутил то чувство, которое не испытывал с начала 2000-х – что-то в паху зашевелилось, ожило и простыня раз и превратилась в вигвам.

Во дела творятся, изумился я.

В голове постепенно выстраивалась картинка новой реальности. Каким-то бесом я оказался в теле молодого паренька лет тридцати, футболиста судя по всему. Тут то и вспомнились слова, которые я обратил к неведомой силе, прося по жизни мне второй шанс дать. В мистику и прочую лабуду я не верил, но не поверишь тут, когда вот оно и раз, на своей шкуре познавать приходиться.

Так я и лежал хлопая глазами, когда в палату к зашёл мужичок средних лет, с тарелкой манки в руках.

– Ванчоус, здорова!

Над тарелкой подымался пар. Перед койкой стоял мужик в белом пиджаке на чёрную водолазку. Брюнет, роста среднего и с небольшим деловым пузом. Из памяти сразу всплыло – Лёня зовут, администратор команды.

– Ну как тебе Клава, понравилась? – Лёня подмигнул. – Я лично эту девчонку для тебя у главврача выбивал.

Я смекнул, что речь идёт о медсестре, показал большой палец.

– Как самочувствие?

– Че то я с трудом соображаю и не помню ни хрена…

– Все все все, понял – молчи! – Лёня приложил указательный палец к губам. – Тебе надо восстанавливаться. Хавать будешь?

Я головой покачал.

– Если че я с ложечки покормлю, не обломиться… да шучу, братское сердце, чего ты смотришь волком!

Администратор расхохотался. Мне пока не до смеха было.

– Курить, наверное, хочешь?

Лёня достал из кармана пиджака пачку «Мальборо». Показал с гордостью.

– Сечёшь, красно-белые, туда-сюда? – хмыкнул, сигарету вытащил.

Пачку мне протянул. Курить я бросил ещё несколько лет назад, возвращаться к дурной привычке не собираюсь, хотя хотелось до чертиков. Тем более кишиневский Мальборо предлагает, это сейчас в табак черти что суют, а тогда табак табаком был. Вон на боку пачки по-русски написано, что изготовлено на Кишинёвской фабрике по лицензии.

– Ладно, – администратор поставил тарелку с кашей на тумбу рядом с кроватью.

Ложку в гущу молочную гущу вставил, та так и осталась стоять. Сам присел на соседнюю койку. Курить не стал, но вытащил из внутреннего кармана пиджака свёрнутую газету, положил мне на живот.

– Читай, неудивительно, что у тебя под обезболом мозги встали набекрень.

Я газету взял и на первой же полосе обнаружил статью:

«Спартак – победа с горьким привкусом»

Две фотографии, на одной из них красно-белые держат в руках кубок СССР, а вот на второй – бригада врачей уносит с поля… Павлова. Эпизод сразу всплыл в памяти, но сколько бы я не вглядывался в фотографию, узнать человека на ней не мог.

«Спартак 10-й раз в своей истории стал обладателем Кубка СССР, но победу омрачила жуткая травма нападающего красно-белых Ивана Павлова. Подробности на 3 стр».

Я покосился на администратора Лёню, который с важным видом ковырялся спичкой в зубах. Страницу перевернул.

«Кубок СССР: хроники финала» – гласила рубрика.

В прямоугольнике значились составы команд, время проведения матча и число зрителей:

«Спартак» (Москва) – «Динамо» (Москва). 2:0 (0:0). Москва, центральный стадион им. В.И. Ленина, 24 июня. Солнечно 26 градусов 30 000 зрителей. Судьи: Чук (Гомель), В. Бехоев (Орджоникидзе), В. Медведцкий (Волжский).

Голы: Павлов (59, 88).

Удалён: Сабитов.

Ниже шёл сам текст статьи спортивного журналиста:

«Среди всех матчей финал Кубка страны, приковывает к себе особое всеобщее внимание. Спартаковцы и динамовцы выдали восхитительную игру. Розыгрыши Кубка дают понять, что трофей возможно случайно проиграть, но для его выигрыша требуется приложить колоссальные усилия. Так и следует расценивать итог игры – на наш взгляд „Динамо“ проиграло случайно, потому что победа „Спартака“ это результат колоссальных усилий спартаковца Ивана Павлова…

На 59-й минуте игры Павлов перевернул ход встречи, получив в центре поля мяч и в одиночку переиграл половину команды соперника, на подходе к штрафной закрутил мяч в сетку ворот „Динамо“. Бело-голубые попытались контратаковать, с помощью многоходовых комбинаций врывались в штрафную „Спартака“, но Адыгов был надёжен.

И на 88 минуте Павлов с разрезающей передачи Шалимова, забил второй гол, лишив „Динамо“ кубковых надежд. Однако триумф „Спартака“ омрачился тяжелейшей травмой главного игрока матча. Павлова уже в следующем розыгрыше мяча попытался остановить защитник бело-голубых и применил запрещённый подкат, нанёсший игроку жуткую травму, которая скорее всего вынудит талантливого игрока завершить игровую карьеру…»

Прямо в статье имелись новые фотографии – корчащийся от боли Павлов неподалёку от центра поля, стычка игроков, держащийся за голову Бекасов. И отдельно – комментарий руководства: «не стоит делать скорых выводов, Павлов обязательно вернётся в строй».

Я дочитал статью, испытывая престранные ощущения. С одной стороны я первый раз видел 11-го номера красно-белых, но с другой четко понимал – это и есть я.

Вгоняло в тупик и то, что никакого Павлова, игравшего за Спартак, я не знал. Да и в сезоне 1989 «Спартаком» руководил Татьянцев. Вот так дела! Однако факт на лицо – статья «Советского спорта» окончательно убедила меня в реальности происходящего.

– Мы сообщили от травме Алле, – заговорил Лёня, когда увидел, что я закончил чтение.

– И что она? – на автомате уточнил я, хотя не знал о ком речь.

– Ванек… – администратор аккуратно взял мою руку, заглянул в глаза. – Ты же знаешь, что Алла всегда была стервой, пусть и чертовски красивой. В общем, твоя жёнушка решила, что проведёт свой отпуск в Сочи до конца.

– Ясно.

Вот тебе и новая подробность – оказывается у бывшего обладателя этого тела стерва-жена. Вообще конечно я никогда не любил стерв, но всегда признавал, что они чертовски хороши в постели. Теперь же, когда появлялись новые подробности так скажем физиологических возможностей нового тела, я отнюдь не прочь красивой жены стервы. По хорошему сексу изголодался за столько то лет.

– И как долго нога будет заживать? – спросил я.

Администратор помолчал. Отпустил мою руку, скрестил руки на груди.

– Не знаю, – честно признался он. – Тебе сделали операцию, а Николай Петрович по своим каналам запросил переслать анализы заграницу в Германию. Там у нас хороший хирург есть, Лиенена из «Боруссии» оперировал в своё время. Помнишь? Двадцать три шва наложили, а он через месяц уже играл.

– И когда будет ответ?

– Ну когда, сам понимаешь, чтобы тебя транспортировать надо разрешение выбить на спецборт… – Лёня плечами пожал. – Не переживай, Николай Петрович лично подключился. Волкову при мне звонил.

– Кто такой?

– Ну как кто – министр гражданской авиации, – пояснил администратор. – Так что пока тут день другой перекантуешься, а дальше в Германию прокатимся. Как тебе кстати палата, а? Заценил, что один лежишь? Не благодари!

В этот момент в дверях палаты появилась сестричка.

– Леонид Анатольевич, вас доктор зовёт. Там результаты какие-то пришли.

– А доктор на больного не хочет посмотреть?

– Там к вам разговор важный… – смущенно пропищала сестричка, косясь на меня.

– Понял – Лёня поднялся с койки, похлопал меня по плечу. – Ты не переживай, начальник наш до генсека доберётся, если понадобиться! К осени уже будешь играть.

Ну и вышел. С врачом поговорить.

Все бы ничего, но врач ждал Лёню прямо возле дверей палаты, а медсестра как будто специально забыла двери прикрыть. Через щёлочку, которую оставила сестричка, я хорошо слышал разговор.

– Плохие новости, Леонид Анатольевич, – говорил врач низким басом. – Из Германии пришёл ответ. У Павлова вашего травма несовместимая с дальнейшей игровой карьерой.

Глава 3

«Когда в жизни делаешь какую-то глупость, чтобы все исправить, порой нужны годы. В футболе все по-другому: вы играете каждые три дня, и есть шанс изменить все здесь и сейчас».

Дженаро Гаттузо

Очевидно, что судьба дала мне второй шанс. Я помнил для чего оный просил, и намеревался выжать из новой жизни сполна, показав таким ребятам, как Булава, что у них есть иная дорожка и при должном желании жизнь по другому складывается. Ну и самому себе хотелось доказать, что есть ещё порох в пороховницах у старика. Старость ведь она в душе наступает, а душой я никогда не старел.

Прежде предстояло подняться на ноги, травма больно неприятная. Ну а разговор между Лёней и врачом не прибавил оптимизма. О транспортировке и реабилитации в Германии теперь не шло речи. О том же, что перелом поставит точку на карьере игрока, я знал безо всяких экспертиз.

Тем лучше, не для того я в новом теле перерождался. Поэтому воспринял спокойно неприятные новости и следующие несколько дней спал, восстанавливался. Заставлял себя принимать пищу в отведённое время, привыкал к новому телу. Опыт реабилитации после тяжёлой травмы у меня присутствовал, от того восстановление проходило легче, чем могло. Хотя нога болела жутко…

Из команды никто больше не приходил. «Спартак» взял Кубок и укатил на выезд, на следующую игру. У молоденькой сестрички закончилась смена. Доктор заходил один раз, поинтересоваться самочувствием, и то для галочки больше. Факт налицо, как только стало понятно, что я отбегался, интерес к моей персоне заметно уменьшился. И я часами занимался тем, что лежал на койке, смотрел в потолок и строил планы.

Медсестра, которая замеряла молоденькую коллегу, каждый раз вслух удивлялась, видя как я широко улыбаюсь бледными болезненными губами.

– Может дозу обезбола снизить, Ванечка? – спрашивала она.

Думала, что я не в себе.

На четвёртый день я уже подолгу сидел на краю койки и занимался гимнастикой, получая невероятный кайф от молодого тела полного сил. Швы заживали быстро, проходила боль, проснулся аппетит. Но то, что произошло дальше удивило даже меня. На пятый день пребывания и в первый рабочий день новой недели пришёл доктор. Я сидел на краю койки и разминал шею вращательными движениями головы.

– Смотрю тебе лучше? – спросил доктор, опершись плечом о дверной косяк и засунув руки в карманы брюк.

– Иду на поправку, – подтвердил я.

– Ну вот и славненько, потому что велено переводить тебя в палату к остальным.

У меня даже бровь приподнялась – вот как.

– Почему, стесняюсь спросить?

– Ну, – доктор вытащил руки из карманов, всплеснул ими. – Велено. Так что готовься, после обхода пойдёшь в седьмую палату полежишь, а через недельку мы швы снимем и тебя выпишем.

И с этими словами вышел. Я смекнул в чем дело – клуб не заплатил за «хоромы» и отдельное размещение. Все просто – зачем клубу инвестиции, которые не принесут дивиденды? То-то же и оно, что незачем. А я из талантливого игрока в одиночку решившего судьбу кубкового финала, разом превратился в неликвид. Когда же «акции» начинают тянуть на дно, от такого актива избавляются. Вот и решили, что пора футболиста Павлова в утиль списать – если ещё на прошлой недели о реабилитации в Германии разговоры велись, о спецборте, а администратор команды у палаты спал, то теперь меня в общую палату переводят.

Помогло, что я уже жизнь прожил и в жизни всякое случалось, поэтому расстраиваться не стал. Велено в общую палату – вопросов нет. Помоложе был бы, так обиду наверняка затаил, но на обиженных как известно воду возят.

Как и сказал доктор, перевели сразу после обеда. Пришёл крупный санитар, помог перебраться.

– Ты Павлов? – буркнул он, притащив с собой каталку для лежачих больных.

Пожитков у меня никаких не оказалось, переезжали налегке.

В общей палате стало веселее – народ здесь лежал разный, по большей части общительный. А у Арсена, который как выяснилось работал на стройке рядом с больницей (и уронил себе на ногу бетонный блок), даже магнитофон в наличии. Слушали музыку, играли в нарды. Нарды притащил Валентин Никифорович, преподаватель истории из местной школы. Над ним школьники решили подшутить, намылив пол на входе в кабинет. Неудачно вышло – теперь старик лечил перелом шейки бедра. Ещё один «сокамерник» – Володька «Стакан», трудился на местном оборонном заводе и по-пьяни руку в точило сунул, пальцы переломал в труху. А Филипп, молодой мальчишка, которого вчера привезли на скорой, по большей части спал – его автобус сбил.

Шестое место пустовало. Старика дядь Никиту в урологическое перевели, там у него какие-то свои беды с костями имелись, какие именно я так и не понял правда.

Меня в палате узнали сразу – звезда едрит мадрид!

– С детства за красно-белых, – сразу заверил Арсен, в очередной раз проиграв мне в нарды.

Из динамика магнитофона играл супер хит Михаила Муромова:

• «Яблоки на снегу – так беззащитно мерзнут
• Словно белые весны, что в памяти берегу
• Яблоки на снегу…»

– Слушай, Вань, а ты мне автограф Бекасова можешь достать? Я мужикам на стройке покажу, так обзавидуются!

– Не вопрос, как Бекасова увижу, так сразу для тебя автограф попрошу, – подтвердил я.

– И когда в игру вернёшься, соколик?

На такой вопрос, тоже звучавший по несколько раз на день, я предпочитал либо отмалчиваться, либо отшучиваться.

– Когда рак на горе свиснет, Валентин Никифорович. Арсен, сделай погромче!

• «Позабудь об этом дне, спор не нужен никому.
• Не читай нотаций мне, – мама, это ни к чему».

– Тебе что эта сучка крашеная Овсиенко нравится? – бурчал Валентин Никифорович, который был самым обычным стариком вечно чём-то недовольным. – Под фонограмму поёт…

– Вы откуда знаете, свечку держали?

– У меня музыкальное образование, класс баян!

Вот так и прошло ещё несколько дней. Я потихоньку расходился, пусть и прихрамывая. Много и часто делал себе массажи, гимнастику проводил. И каждый раз спрашивал, когда меня из больницы выпишут.

За эти дни освоился. Понял, что эта реальность несколько отличается от того 1989 года, в котором я сам когда-то жил, но и как может быть иначе. О том, что происходило узнавал в новостях, которые вечерами Валентин Никифорович слушал и комментировал, сидя на краю койки и покачиваясь взад-вперёд.

– Во творят! Куда партия смотрит!

Из новостей подчерпывал по ситуации, чтобы в обстановке лучше ориентироваться.

Так вспомнил, что именно в это время получил развитие конфликт по Нагорному Карабаху между Арменией и Азербайджаном. Вспомнил, что по дурости советские войска начали выводить из ГДР и Монголии. Знали бы в Кремле чем это по итогу обернётся, эх… Ну и в это же время посыпались республики, грезящие о своей независимости от Москвы. Как собственно сыпался сам Союз, некогда казавшийся нерушимым и вечным – советские люди выходили на многотысячные митинги, появилась первая оппозиционная партия. В Казахстане пришёл к власти Назарбаев…

Но и хорошее было – Горбачёв впервые за несколько десятилетий посетил Китай, растопив лёд между двумя странами. В Союз писателей вернули Солженицына.

– Ты слышал Ванька, ты теперь тоже можешь во всякие Англии и Франции ехать играть, – прокомментировал Валентин Никифорович новость о том, что хоккеист Могильный сбежал в США.

– А мне и без Англий и Франций хорошо, на родине, – ответил я.

А сам улыбнулся кончиками губ – знал бы Валентин Никифорович, что всего через 5 лет в российский чемпионат поедут первые иностранные легионеры из дальнего зарубежья. А поедут ведь. Были конечно и до этого легионеры, вот прямо сейчас за «Крылья Советов» болгарин Теньо Кинчев бегал, но то другое совсем – Кинчева из Стара-загора пригласили в Братский Куйбышев дружеские связи укреплять. А вот через какие-то пять лет в «Жемчужину» играть Ассаф-аль-Халифа приедет, за деньги. Ну а дальше в Нижнем Новгороде появятся Жуниор и Да Силва, которые откроют дорогу плеяде талантливых бразильцев типа спартаковца Бобсона.

Ну и о самом себе чуточку больше удалось узнать. К Арсену заглядывали коллеги и помимо сигарет однажды принесли еженедельник «Футбол», в котором как раз вышла большая статья об 11 номере «Спартака» Иване Павлова с броским названием: «Конец карьеры чемпиона».

Выяснилось, что родился прошлый обладатель этого тела в Краснодаре, дебютировал за ростовский «СКА», где рвал и метал в первой лиге в 1983 году, когда его заметил сам Бекасов. Переходу воспрепятствовал призыв в армию и отправка согласно директиве на службу на Дальний Восток, где целый сезон прежнему Павлову пришлось отбегать в команде второго дивизиона. Но Бекасов оказался настойчив и дождавшись окончания службы, пригласил Павлова в «Спартак», где вытеснил из основного состава другую восходящую звезду Андрея Золотова, и в марте 1985 года в первом же туре оформил хет-трик в ворота ростовского «СКА», а затем отметился голами в ворота воронежского «Факела» и действующего чемпиона ленинградского «Зенита». Несмотря на феноменальную игру вызов в сборную Павлов так и не получил – Висковский, возглавивший сборную в 1986 звал туда киевлян, которые, по его мнению, лучше подходили под игру команды.

Потом был золотой 1987 год, когда «Спартак» оставался на первом месте турнирной таблице с первого до последнего тура. А вот сезон 1988 стал личным провалом Бекасова, всего три игрока того состава получили приглашение Висковского на Евро 1988, где костяк серебрянных призеров составляли как раз футболисты «Динамо» Киев.

Но если в оригинальной истории следующий 1989 год «Спартак» уже выводил на поле будущий «Золотой мальчик» Татьянцев, то в этой реальности Бекасов ещё держался, хотя и барахтался в середине таблицы после трети чемпионата. По сути своим дублем в ворота «Динамо» Павлов спас тренера и сохранил доверие руководства команды. Тем более странно, что при таких вот вводных Константин Иваныч не счёл возможным навестить свой 11 номер в больнице. Но опять же, это был Бекасов, ничего общего с оригинальным Бекасовым не имеющий.

Из газеты же я узнал, что моей женой, той самой стервой, как о ней выражался Лёня, числилась участница «Минской красавицы-88» (где победила Анжелика Ялинская, будущая Агурбаш). Ну что сказать, по части баб губа не дура оказалась у прежнего обладателя тела.

По итогу журналист делал резюме: карьера Павлова висит на волоске…

Потому время проведённое в больнице прошло не зря и мне удалось максимально подготовиться, чтобы на момент выписки, чувствовать себя в реалиях 1989 года, как рыба в воде.

И потому, когда в один из дней меня позвали выписываться и отправлять восвояси (швы сняли пару дней назад), я знал о себе новом немногим меньше прежнего обладателя тела. Выходя, попрощался с теми людьми с кем пришлось последние дни в больнице лежать.

– Ну что Иван Сергеевич, подошло вам время выписываться. Аппарат мы с вами снимать не будем, придётся ещё поносить, чтобы кости как следует срослись. А вот наблюдаться далее в стационаре больше нет смысла, дальше вы сами.

С этими словами доктор поставил печать в выписке и протянул мне.

– В клуб мы звонили, чтобы за вами водителя прислали, но не дозвонились. Видимо команда в Ленинграде задержалась после выезда. Счёт то знаете?

– Неа, трансляции по радио не нашёл, – сказал я.

– Проиграли ваши… крупно, три безответных мяча пропустили на ровном месте. Поэтому придётся вам добираться своим ходом, Иван Сергеевич. Доберётесь?

– Есть другие варианты?

– В том то и дело, что нет.

Сидя с выпиской на руках, я вдруг понял, что одевать мне совершенно нечего. Разве что в больничной пижаме идти народ пугать, которую Лёня в первый же день привёз.

– Леонид Анатольевич случаем одежду не завозил, костюмчик там спортивный? – спросил я.

Идти в больничной пижаме конечно можно, но так из больницы в два счета в дурке окажешься.

– Форма была, в которой вас привезли… да кажется исчезла. Вам одеть нечего? – доктор удивлено приподнял бровь.

– Было бы что одеть, то такие вопросы не задавал.

– Светочка, посмотрите мы можем чем Ивану Сергеевичу помочь? – обернулся доктор к медсестре, сидящей за соседним столом и зарывшейся в куче бумаг.

– Где ж я посмотрю Карен Рубенович! С себя разве что снимать?

– Ну мы фельдшерей форму на списание сдавали, – напомнил доктор. – В начале месяца я на подпись заведующему носил.

– Вы про это…

Медсестра подошла к шкафу, достала оттуда несколько стареньких спецовок – куртки, штаны с медицинским красным крестом.

– Ну не знаю, насколько это подойдёт… – смутилась медсестра.

– Вы их не постирали?

– Так у нас их только в конце месяца забирать будут, – вывернулась Светочка. – Вы что в клуб позвонить не можете, не пойму?

Карен Рубенович закашлялся и зыркнул на медсестру так, что та даже голову в плечи вжала.

Мда…

Сюр какой-то.

Заговор прям против меня. Ну такое наплевательское отношение могло возникнуть только в одном случае – не помог тренеру выигрыш Кубка и судьба Константина Павловича повисла на волоске. И внутри клуба возникли противоречия, вот сотрудники и вошли в состояние амёбного ничего неделания. Способ такой жопу собственную уберечь и во время передряг место в клубе не потерять. Ну или совсем списали меня, как отработанный материал…

Я уже прикидывал варианты как в больничной пижаме по городу идти, когда медсестра спохватилась.

– Ой, подождите, тут к вам один импозантный мужчина заезжал, усатый такой и прическа под горшок, в первый день и просил ему сообщить, когда вас можно будет навестить… позвонить я забыла, но мы его прямо сейчас на выписку позовём!

Через минуту она уже звонила по номеру. Трубку взяли.

– Фёдор Фёдорович, вашего Павлова выписывают…

Выслушав что-то в ответ, медсестра положила трубку и довольная собой просияла.

– Приедет в течение часа, сказал чтобы вы никуда не уходили без него.

Доктор поднялся из-за стола, протянул руку мне для рукопожатия на прощание.

– Всего хорошего, через пару недель приходите на приём, посмотрим как кости срастаются.

– Вам тоже не болеть.

Я развернулся и поГайдал на костылях на выход, готовясь выйти в новый мир. Но прежде предстояло дождаться Фёдора Фёдоровича. Что за это за мужичок такой, я не имел ни малейшего понятия.

Глава 4

«Не нервничайте, не тратьте свои нервы, за вас это сделаем мы!»

футбольный комментатор Владимир Стогниенко

Расположился я в коридоре на деревянной замызганной лавке, костыли сложил, о стену опер, ногу больную вытянул. Фёдора Фёдоровича ждал, и ждать пришлось недолго.

– Ванька!

Обернулся на голос. И увидел в дверях мужичка среднего роста, ну и сразу его узнал – Костиков. Ну конечно, он и есть Фёдор Фёдорович, можно и догадаться, мой одноклубник.

Костиков, улыбаясь, подошёл ко мне, крепко обнял и взъерошил волосы на голове – как старший и опытный игрок, он был рад видеть более молодого футболиста, хотя теперешнее тело было всего-то на пару лет младше полузащитника.

– Ну ты хоть бы позвонил, я все ждал, когда тебе мандарины-шмандарины привезти! Весь как на иголках. Специально же номер свой в ординаторской оставлял.

– Да беспокоить не хотел, Федя, – заверил я. – У тебя сезон в разгаре, тренировки, матчи, разъезды. Чего я тебя буду от дел отвлекать.

Понятно, что футболиста я лично не знал, и видел Фёдора всего во второй раз в жизни. Но видя, что он настроен ко мне дружелюбно и поддерживает, ответил ему тем же.

– Какой там отвлекать, – он отмахнулся. – Я, считай, на следующий день после кубка с «Динамо» связки потянул, теперь месяц нагрузку нельзя давать, из игры выпал… ладно чего мы все про меня. Нога твоя как?

Федя уставился на ногу, которая надо признать выглядела неважно, а в аппарате Иллизарова – неважно вдвойне.

– Ты ж это не за правду? – уточнил он.

– Чего?

– Ну заканчивать с футболом собрался…

– Не знаю, Федь, наши вроде в Германию снимки отправляли, какому-то доктору местному, но там не взялись за реабилитацию. Поэтому я как понял – это все. Финита ля комедия в смысле.

– С Судариным уже общался? Что он говорит? – мигом посерьёзнел полузащитник и лицо его сделалось грустным, вернее – приобрело привычное выражение.

Сударином в команде называли Константина Павловича Бекасова. Кстати не просто так, было время и самих спартаковских футболистов в народе именовали боярами. Оттуда и пошло прозвище главного – Сударин.

– Как понимаю ему сейчас не до меня, команду из кризиса надо вытаскивать, – предположил я, помня неудачные результаты «Спартака» последних туров. – Честно говоря, ни с кем кроме администратора Лени последние две недели не виделся, да и с тем один раз.

– И что ты один все это время здесь тух? Ну даёшь, Павлов… ребята за тебя спрашивали наперебой, молодые, особенно Санька Крепостной, Игорек Каримов. Хотели прийти, проведать.

– Чего не пришли? Я двери запертыми не держал.

Не люблю разговоры в сослагательном наклонении, если кто-то что-то хочет, то он делает. Ну а если не делает, то не хочет.

– Ну как, я же им сказал, что когда идти можно будет, нас сразу из ЦИПО известят, – выплеснув первые эмоции, полузащитник скинул с плеча спортивную сумку. – Мне сестричка сказала, что тебе одеть нечего?

– Как видишь, одет в то, что есть, – подтвердил я, окидывая взглядом больничную пижаму.

– Понял, ну смотри, – Костиков достал из сумки спортивный костюм со спартаковской эмблемой, вручил. – Ну ка? Примерь, должно подойти.

Костюм был свёрнут в рулон, но когда я его развернул, то увидел, что тот хорошо мне подойдёт по размеру, как будто Федя в успел съездить в магазин.

– Пойдёт? Это я у Баянова позаимствовал, только ему не слова, – подмигнул полузащитник.

– Рот на замок, вообще не вопрос.

– Переодевайся давай. Если что, шорты у меня тоже есть… мои правда. И не первой свежести, не успел постираться.

Я решил не выдумывать велосипед и переоделся прямо на лавке. Пока дают надо брать, что называется. Думал сначала шорты попросить, предположив, что аппарат Иллизарова в штанину не влезет при всем желании, но не понадобилось. Оказалось достаточно штанину аккуратненько подвернуть и железяка на ура проходит.

Одевшись, скомкал больничную пижаму и оставил лежать на скамье. Хотелось верить, что она больше никогда не понадобится.

– Ну у тебя и видок, Ванек, на Терминатора смахиваешь, – прокомментировал Федор.

Выглядел я действительно странновато, жутковато даже с железной бандурой на ноге. Но всяко лучше, чем идти в город в пижаме.

– Ну что готов, пойдём? Не надо тебе никого предупредить, справку там взять, подпись подмахнуть? – полузащитник плечами пожал. – Рассчитаться может просят?

– Меня уже выписали, – я кивнул на документ, лежавший на лавке.

– А это? – указал полузащитник на аппарат Иллизарова. – Не надо эту бандуру с ноги снимать?

– Не, Федь, это со мной останется. Ты ж сам видел – перелом жуткий был…

– Понял, останется и останется. Ладно… я конечно думал тебе Константин Иваныч звонил и вы пообщались, у нас же сегодня празднование в столовке намечается. – Костиков щелкнул увещательным пальцем по сонной артерии. – За Кубок в смысле чествование. Всех позвали. Меня твоя медсестра считай на выходе из квартиры застала Только не говори, что не знал! – добавил Фёдор, видя как я удивился его словам.

– Видимо позвали всех, да не всех. Первый раз слышу о чествовании, а Константин Иваныч если и звонил, то мне ничего не передавали.

– Ну Иваныч наверное думал, что ты к тому моменту не оклемаешься, – предположил Костиков. – Ладно чего гадать на кофейной гуще, этот кубок твоя заслуга прежде всего, так что пойдём. Тебе может помочь как? Поддержать?

– Сам справлюсь, не надо.

Передвигался я еще тяжело, хоть и приноровился на костылях как сайгак скакать. Фёдор все же помог мне подняться с лавки, взял выписку, себе в сумку сунул не глядя. Ну и двинулись к выходу.

Костиков казался отличным мужиком – открытым и чутким, безо всяких налетов звездной болезни, на которую у полузащитника имелись все основания – популярность футболиста в народе просто зашкаливала. В остальном он производил впечатление мужичка из тех, кому не плевать на ближнего. Прежний обладатель тела наверняка имел с Фёдором дружеские связи, но нынешний я этого попросту не припоминал. Но задружиться с ним был отнюдь не прочь.

Пока ковылял на костылях к двери, Федор дошёл до выхода из больницы, выглянул в окно, макушку почесал.

– Слушай, Ванек, чего спросить хотел, а тебе оно точно надо сейчас с журналистами твою травму мусолить? Может переждет?

– С журналистами? – переспросил я, не совсем понимая суть вопроса.

– Угу, – подтвердил полузащитник, выглядывая в окно. – Они ж не слезут, а у нас времени не то, что много. Опаздывать совсем не хочется, да и Иваныч не любит опоздания, сам знаешь.

– Честно говоря не понимаю о чем ты…

Я запнулся, потому что подошёл к окну и увидел там целую толпу журналистов, не пойми откуда взявшуюся. Я то никого и никуда не звал.

– Не ты их пригласил? – удивленно уточнил Федя.

– Нет конечно!

– Блин, кто-то в больничке похоже о твоей выписке слил. Вот заразы и совесть же людей не мучает. За рубль готовы с потрохами продаться.

– Может они не меня ждут? Мало ли – отделение дополнительно в ЦИПО открыли? – предположил я.

Фёдор посмотрел в ответ таким взглядом, что вопрос снялся сам по себе. С другой стороны, ничего удивительного в том, что журналисты столпились у входа, тема травмы Павлова и как следствие возможного завершения карьеры в разрезе из рук вон плохой игры «Спартака», занимала первые полосы всех газет и журналов. Нет Павлова – нет народной команды, гласили заголовки. Но наглости журналистов в 1989 году было далеко от наглости их местных коллег, особенно из числа папарацци. Те бы уже до палаты добрались. А эти даже внутрь не заходят.

– Походу они за эксклюзивными кадрами охотились, Вань, – предположил Федя.

Я представил первые полосы завтрашних газет с собственной фотографией на костылях и с аппаратом Иллизарова.

– Так, придумал – делаем, как делали в Минске! – предложил полузащитник, поднимая указательный палец.

– Напомни хоть, как делали? – попросил я, понятное дело не помня, как обстояли дела в Минске – память прежнего тела все больше срабатывала на лица, а вот где и что происходило, с этим приходилось чуточку сложнее.

– Подсылаем подсадную утку к журналистам, только вместо Лени сегодня уткой буду я, отвлеку их и переключу внимание, а ты… – Федор сунул руку в карман и достал ключ с надписью «ВАЗ» на тонкой металлической цепочке. – Держи, моя копейка за поворотом стоит, как заведёшь – ко входу подъедешь, и я на ходу на сиденье прыгну! Как тебе план?

– Ты пошутил про подъедешь? У меня ж на ноге железяка, только на механике ездить и сцепление выжимать!

– Блин, точно, ладно, – полузащитник задумался на миг. – Тогда на заднее сиденье ложись, а я следом прибегу!

Сговорились. Я ключи от копейки взял, а Костиков гулко выдохнув открыл входную дверь и вышел к журналистам.

– Товарищи, я знаю, что вы Ивана Павлова ждёте, но пока у меня заявление, прошу вашего внимания…

И с этими словами отвёл толпу журналистов от входа в больницу, якобы какое-то заявление делать. Проход открылся, журналисты вслед за Фёдором мигрировали, а я, пользуясь шансом и вооружившись костылями, втопил в противоположную сторону, где за углом стояла копейка полузащитника.

План почти удался.

Именно, что почти – один из журналистов обернулся и увидел меня сваливающего на всех порах.

– Вон он!

Все остальные журналисты разом обернулись. Мгновение и вся толпа бросилась вслед за мной, скрывшимся за углом.

– Ваня беги! – успел только выкрикнуть Федор вдогонку.

Понимая, что журналисты меня попросту сожрут, я кое-как доскакал до красной копейки, одиноко припаркованной у тротуара.

Сунул ключ в личинку дверного замка, открыл и, как и договаривался с Фёдором, нырнул на заднее сиденье автомобиля, тотчас захлопнув за собой дверь. В зеркале заднего обзора увидел как выбежали из-за угла больницы журналисты и принялись оглядываться – потеряли. Павлов будто сквозь землю провалился – нигде нет. Но потом сориентировался юноша лет 17, в котором можно было узнать молодого начинающего репортера-внештатника еженедельника «Собеседник» Игоря Торбинера.

– Он в машине Фёдора Костикова!

Но прежде чем журналисты успели двинуться к копейки, из-за угла выскочил сам полузащитник, протиснувшийся среди журналистов и со словами «простите, извините, мы опаздываем» бросившийся к автомобилю. Через несколько секунд водительская дверца распахнулась, на переднее пассажирское сиденье спикировала спортивная сумка, а на водительское сиденье плюхнулся сам Федор.

– Ваня, ключи давай!

Я тут же сунул ему ключи. Пока тот ловчился вставить ключ в личинку замка зажигания, табун журналистов уже подбежал к копейке.

– Правда ли, что вы завершили игровую карьеру?

– Сможет ли без вас Спартак выиграть чемпионат?

– Вам ищут замену, как думаете, кто может стать новым 11 номером команды…

Посыпались вопросы с разных сторон. Но Федор тоже не терял времени даром – завёл ВАЗ и дал по газам, обдавая журналистом вонючим дымом из выхлопной трубы. Тяжелая однако доля – журналистская. Копейка вывернула на дорогу и только тогда, когда журналисты остались позади, полузащитник сбавил скорость.

– Ну оторвались, кажется, – подмигнул Костиков в зеркало заднего обзора. – Иваныч кстати запретил общаться с прессой после проигрыша Зениту. Так что тут без обид со стороны пишущей братии. К Сударину все вопросы.

С этими словами опустил боковое окно, достал сигарету и закурил, ничуть не смущаясь. В то время курить было нормально и курили многие игроки, даже нынешний тренер сборной Лещин, а динамовец Добровольский выкуривал по две пачки сигарет в день.

– А вообще атмосфера не самая приятная в клубе, хуже чем было до кубкового финала, – вздохнул Федор. – Не знаю, чем все закончится.

– Почему так? – заинтересовался я, не лишним виделось понимать вводные внутри своего нового клуба.

– Ну поговаривают, что Николай Петрович готов подписать заявление Иваныча на увольнение, – охотно объяснил Фёдор. – Ты же сам мне рассказывал, забыл?

Чтобы что-то забыть, это надо знать. Я, разумеется ничего Костикову не говорил. Зато историю ухода оригинального Бекасова из Спартака накануне чемпионского сезона 1989 года помнил достаточно отчётливо. Много эту историю мусолили в прессе и во всяких мемуарах и биографиях. Якобы после смерти Андрея Петровича Классникова между его старшим братом Николаем Петровичем и тренером Константином Павловичем обострился старый конфликт (Гайдай не мог смириться с динамовским прошлым Бекасова) и когда в сентябре 1988 Бекасов психанул и написал заявление об уходе по собственному (в дальнейшем он уходить передумал, понятное дело), старший Классников заявление сохранил. Как я понял, Николай Петрович был не прочь воспользоваться им после череды неудовлетворительных матчей и разгромного поражения от Зенита в Ленинграде.

– Как команда на это реагирует? Изменилось что в мое отсутствие?

– Как… устали все. Сам же знаешь, что он после прошлого сезона половину основы подал на отчисление из команды. Кому такие качели понравятся? Хочется больше стабильности. Я Иваныча уважаю, но такие вещи не поддерживаю. Ну, это я уже тебе говорил.

Фёдор докурил до самого фильтра. Кстати курил он те же самые сигареты, что мне предлагал Лёня в палате.

– Где церемония будет?

– В Тарасовке, мы ж туда едем. Я ж тебе уже говорил.

– Чего не в ресторан?

– Ты чего Николай Петрович не переносит рестораны! – возмутился Федор и удивленно уставился на Ивана через зеркало заднего обзора.

Тарасовка значит Тарасовка. Тем лучше, я как раз планировал отправляться прямиком на спартаковскую базу после выписки. А тут совпало. База находилась в получасе езды от севера-востока Москвы. Добрались до места достаточно быстро. По пути полузащитник вспомнил некоторые подробности крайней игры.

– Представляешь, Ванек, я травмирован, на поле меня нет, а болельщики все равно орут целым сектором: «Что на поле за подкова – это морда Костикова». А наши им отвечают своё: ЗАБИВАТЬ ВСЕГДА ГОТОВ ВСЕМ ПОДРЯД НАШ КОСТИКОВ!

– Классно.

– Но меня то на поле нет!

Заехав на территорию, я заценил легендарную водонапорную башню с деревянным куполом. Забора в 1989 году в Тарасовке ещё не было. Федор спокойно заехал на базу, поехал в сторону главного корпуса, мимо полей, домиков для инвентаря и турников. На одном из полей были установлены кольца с деревянными щитами для игры в баскетбол – игра помогала футболистам отвлечься и напряжение снять. А на окнах главного корпуса висели красно-белые занавески. У входа стояли автомобили, среди которых особо выделялся салатного цвета «мерседес». Я обратил внимание, что значок мерса скручен с капота.

– Главный уже здесь, – прокомментировал полузащитник, останавливаясь рядом с Мерседесом главного тренера и глуша мотор. Следом Фёдор поднял окна на своей копейки, вышел из машины, помог выбраться мне. Подержал костыли, пока я вылезал.

– Ну что, пойдём?

– Идём, надеюсь кормить досыта будут, мне больничная еда осточертела!

– Павловна голодным никого не оставит!

И они двинулись в главный корпус, где уже собрался народ.

– Федь, а Федь, а как проходить чествование будет, ты в курсе?

– Поедим, чай попьём, конверты с премиями получим, да Николая Петровича послушаем… вот бы он не решил Евгения Онегина продолжить читать.

– Онегина?

– Он на обратном пути из Ленинграда читал, чтобы мы музыку не слушали, – охотно пояснил полузащитник.

Вот так, разговаривая обо всем и ни о чем, зашли в столовую. Мне хотелось повидаться живьём с главным тренером, да и с остальными спартаковцами. Но больше всего я хотел понять, что будет дальше и какую судьбу приготовил для меня клуб. Потому как ситуация оставалась подвешенной до сих пор. А чего я терпеть не мог, так это неопределённости, которая мешала строить нормальные рабочие планы.

Глава 5

В столовой уже сидели футболисты, в полном составе команды основы 1989 года. Здесь же присутствовал тренерский штаб из ассистентов Константина Павловича. Одного из тренеров я сразу же узнал – Пётр Курткин. Тот самый, который в 1984 году со своим ростовским СКА разгромил Спартак в Москве со счетом 6:1. Что за игра была, песня! Шесть безответных банок к концу матча от ростовчан и только Костиков сумел смягчить жуткий позор красно-белых и разбавит счёт. О том матче до сих пор ходит кричалка:

• «А на Дону команда есть,
• что со счетом 1:6
• обыграла „Спартака“
• и зовется она СКА!».

Курткин увидел меня, но отчего-то не отреагировал никак. Даже руку приветственно вскидывать не стал. Сразу сделал вид, будто другим делом занят. Я значения этому не придал, но в голове пометку сделал. Дядька то он неплохой, но по моему личному мнению, добился бы куда большего, продолжи он карьеру главным тренером. Зря он пошёл под Бекасова в «Спартак»… хотя во многом благодаря такому усилению тренерского штаба, Спартак выиграл чемпионат сезона 1987 года.

Ну каждому своё. Я вслед за Граблевым пошёл к столу. Павловна, повар Тарасовки ещё с 1960-х годов, приготовила легендарный спартаковский борщ, который запоминался каждому кто хоть раз бывал в столовой на базе красно-белых. Тарелки с сытным борщом стояли вокруг стола и приятно дымились паром – свежак.

Игроки встретили меня тепло и даже начали аплодировать. Однако от взгляда не могло уйти, как одноклубники озабоченно рассматривают аппарат Иллизарова на ноге. Никто из них понятия не имел насколько серьёзна травма.

Место Граблева располагалось рядом с местом Баянова, который не став никого и ничего ждать, уже уплетал борщ Павловны за обе щеки. Но завидев нас прервался.

– Какие люди и без охраны! Федя, ну даёшь, ты откуда Ваньку взял?

Поздоровались. Стул рядом с Баяновым был всего один, как и тарелка. Места для меня не нашлось.

– Ща, погодите, организуем, – Сергей поднялся, вытер салфеткой борщ с губ. Огляделся.

– Федь, вон стул у стены свободный, захвати для Ваньки. А я пока скажу Павловне, чтобы тарелку борща принесла. Павловна!

Павловной оказалась женщина средних лет, небольшого роста, но пышных форм, одетая в белые халат и чепчик. На груди у неё был нашит спартаковский ромбик. Она разливала борщ.

– У нас Павлов пришёл, поставьте ему тарелочку! Спасибо, Павловна!

Федор сходил к стенке, взял стул, принёс к столу и помог мне сесть. Костыли под стол сложили, чтобы не мешались.

Подошла Павловна.

– Ванечка, как твоё здоровье?

– На поправку иду, – заверил я.

Поставила тарелку, плеснула борща, а потом чутка подумав, вывалила из тарелки шматок мяса покрупнее.

– Кушай, тебе надо восстанавливаться, – заверила и повернулась к Станиславу Адыгову, сидящему по правую руку от Баянова. – Стас, подвинься, пожалуйста, чтобы Ваня поместился, ему ногу некуда ставить. А я тебе сметанки в борщ добавлю.

Адыгов подвинулся, и я уселся, ногу вытянул. По ту сторону стола сидели Коноплев, Крепостной и другие молодые ребята, с интересом смотревшие на меня.

– Ну как нога?

– Что доктора говорят?

Посыпались ожидаемые вопросы – любопытно же игрокам. Я отшучивался, знают ведь «как»:

– Настраиваюсь на следующую игру.

– Ты главное газеты поменьше читай, у нас как обычно любят из мухи слона раздуть, – сказал Адыгов, размешивая в своей тарелке борща сметану.

В целом в столовой царила отличная атмосфера, не было похоже, что внутри команды имеются противоречия. Футболисты общались, отвешивали шуточки, подкалывали друг друга. Но все же напряжение чувствовалось. Вряд ли это хорошая мина при плохой игре, однако семя раздора росло и крепло. Сезон для «Спартака» складывался двойственно и болельщики, как и сами футболисты с тренерским штабом, чувствовали – что-то идёт не так. Игра не шла, хоть тресни и между тренерским штабом и игроками увеличивались и скапливались противоречия. Бекасов не просто так клал заявление Классникову на стол. И не просто так Николай Петрович его себе сохранил до будущих времен.

Ровно в три часа дня двери в столовую открылись. Зашли Классников со своей пружинистой походкой, а следом Бекасов. Николай Петрович выглядел как всегда спокойным и умиротворённым, а вот Константин Иваныч покраснел, как варенный рак и одним своим взглядом был готов рвать и метать. Гайдай встал во главе стола, присаживаться не стал, но взялся за спинку стула. Сударин рухнул на своё место. Сложил руки на столешнице, переплел пальцы, которые аж побелели на костяшках от напряжения.

Заслуженный мастер спорта СССР, Заслуженный тренер СССР, великий тренер, сейчас Константин Иваныч подбирался к окончанию своего пути, восьмой десяток – серьёзный возраст. Век Бекасова в «Спартаке» подходил к концу и это было заметно невооруженным взглядом. Вряд ли Константин Иваныч не понимал, что происходит на самом деле. А как человек, привыкший принимать тяжелые, но правильные решения, ему сейчас тяжело вдвойне, потому единственно верным виделось отойти и дать дорогу молодым. Спартаку требовалась свежая кровь, а уход Иваныча виделся неминуемым и единственно возможным. Проблема была лишь в том, что каждый из здесь присутствующих видел благо команды со своей колокольни, и был убеждён, что его мнение единственно верное. И Сударин прямо сейчас искал причины своих неудач в игроках, по слухам (которые подтвердил Федор по пути в Тарасовку) собираясь отчислить из команды половину основного состава. Сделать это ему не дал Классников, но и Петровичу связывали руки – профсоюзные руководители не давали ему избавиться от Бекасова, все ещё веря, что тренер сумеет дать результат и опасаясь, что он перейдёт в Динамо, переманив с собой тех игроков, которых он просил отчислить из команды (настолько нелогично был составлен список Судариным). В общем сложно все.

– Попрошу внимания, – сказал Гайдай и все разом замолчали.

Дождавшись тишины, Николай Петрович продолжил и произнёс одну из своих любимых фраз.

– Выигрывает не тот, кто больше может, а тот, кто больше хочет. Поздравляю с победой в Кубке! Мы показали себя одной командой, способной в нужный момент собраться и показать должный результат.

Игроки ответили аплодисментами. Впрочем, я быстро смекнул, что вслед за поздравлениями будет «но». Так и произошло.

– Сегодня у Спартака очевидный спад игры. Мы большая команда и обязаны смотреть вперёд, чтобы понимать как мы будем радовать наших замечательных болельщиков. Мы играем командой, живем командой, а значит решать мы тоже должны командой! Для этого я попросил собрать вас всех на базе и отменить любые празднования после выигрыша Кубка.

По словам Классникова было понятно, что далее намечается разбор полётов.

– Все проиграно кроме чести, – продолжил Николай Петрович, выдав очередной свой афоризм. – И если в этом году нам не стать чемпионами, то взамен мы обязаны показать нашему болельщику ту игру, которую он от нас ждёт! Болельщики ни в чем не виноваты. Вам слово Константин Павлович. Поговорите с командой.

Бекасов поднялся, поправил галстук, густо прокашлялся в кулак.

– Хозяин положения не тот, кто находится с мячом, а тот, кто себя предлагает, – заговорил он. – Я выступал и буду выступать за спартаковскую риторику, комбинационный стиль и все то, что делает нас народной командой. Николай Петрович прав, чемпионами нам не стать, но мы обязаны остаться чемпионами в сердцах наших болельщиков. К нам должна вернуться чемпионская спартаковская игра.

Бекасов обвёл присутствующих взглядом, ему в отличие от Классникова никто хлопать не стал. Понятно, что следом будет разбор полётов. И никто из присутствующих не хотел становиться его частью.

– У нас есть очевидные проблемы, которые мешают вернуть спартаковскую игру, – продолжил Константин Иваныч. – И эти проблемы имеют вполне определенные персоналии.

– Он так говорит, когда хочет кого-то отчислить из команды, – зашептал Баянов мне на ухо.

Я не ответил. Бекасов продолжал.

– Любая командная игра строится через полузащитников, они связующее звено и мозг команды. А наши полузащитники второй год подряд нацелены забивать меньше 10 мячей за сезон! Костиков!

– Да, Константин Иваныч.

– Сколько у тебя мячей забито в прошлом году?

– Три, Константин Иваныч, – Федя поднялся из-за стола.

– А в этом?

– Два.

– Вот, – Бекасов эмоционально всплеснул руками. – И процент брака в передачах больше тридцати второй год подряд при снижении общего количества передач за игру. Как далеко мы уйдём, если наша полузащита будет грузить по десять мячей за сезон в ворота соперника?

– Константин Иваныч, у нас нападение по сорок мячей за сезон грузит, – возразил Барабанов на правах ветерана основы красно-белых.

Тренер покраснел пуще прежнего, снова поюлозил галстук.

– Ещё раз повторю, хозяин положения не тот, кто находится с мячом, а тот, кто себя предлагает, а вы все передачи на Павлова и Баянова насыпаете, они нападающие, они разберутся! Мало того, что из-за этого у вас процент брака растёт из игры в игру, так вы ещё мне нападающих обленили! Они знают, что все равно получат мяч, даже если будут в невыгодой позиции находиться. И теперь вместо того, чтобы предлагать себя, интересно открываться, они по полю пешком ходят! – от злости Бекасов даже кулаком по столу ударил. Да так, что борщ из его тарелки перелился на скатерть.

– Походу мы с тобой будем сегодня крайними, – шепнул Баянов.

– Павлов, видите ли! А то, что Ваня в шорах и в упор не видит Сергея Баянова в лучшей позиции? Поэтому у Баянова 4 мяча за сезон, а у Павлова 15! – распылялся Константин Иваныч. – Вы грузите ему вагон передач за игру, ни дриблинга, ни обострений, а зрители?! Вы о зрителях подумали?! Что вы им вместо комбинационного футбола предлагаете лицезреть! Как от Павлова, будто от деревянной стены сарая нет-нет, да в ворота что-то залетает?!

Большинство сидели с понурыми лицами. Подобные разборы полётов Сударин любил и практиковал, все кто хоть раз на них присутствовал, понимали, что это надолго и с тренером лучше не спорить, если хочешь чтобы все побыстрее закончилось. Однако не каждый умел вовремя замолчать. Или не хотел. К спору начали подключаться другие игроки.

– Но это ведь работает, Константин Иваныч, мы без Павлова проиграли три матча подряд, – заметил Евгений Пекарев.

– Потому что также продолжаете искать мячом Ивана, а его нет! Все! Нет у Спартака Павлова, закончил карьеру! – выдал Константин Иваныч.

Все ошалели. Игроки понимали, что у главного голеодора травма и восстановление займёт длительное время, но никто не верил, что Ваня набравший лучшую форму за всю карьеру, закончит с футболом вот так. А тут главный тренер прямо заявлял, что на футболе для 11-го номера поставлена точка.

Бекасов на секунду встретился глазами со мной, но взгляд отвёл. И сразу перешёл к делу.

– В общем, чтобы нам вернуть комбинационную игру, команде нужен сильный нападающий в пару Баянову. Я ищу другого талантливого футболиста, который впишется в нашу тактическую схему.

Я чувствовал себя так, как будто его из ушата гавном облили. Бекасов всерьёз сваливал ответственность за неудовлетворительные результаты на нападающего, на минуточку наколотившим мячей столько же, сколько остальная команда вместе взятая. Должно быть обидно прежнему мне такое слушать о себе. Нынешний я воспринял слова главного спокойно. Сударин оценивал ситуацию со своей колокольни и отвечал за результат, полагая, что так будет лучше команде, а решения тренера не обсуждаются. И логику Константина Павловича можно понять. Плоха та команда, которая строит игру вокруг одного единственного игрока.

– Вы извините Константин Павлович, но мое мнение, что сильный футболист к нам в команду не пойдёт… – внушительно пожал плечами Барабанов.

– Ты вообще что такое имеешь ввиду? Спартак это клуб, в котором мечтает оказаться каждый футболист!

– Ну то и имею, второй год в лиге обсуждают, как мы за чемпионство 1987 машины так и не получили.

Бекасов пуще прежнего покраснел, но если раньше он был красный, то теперь багровым сделался. А Дуба продолжил баламутить, откинувшись на спинку стула.

– Да и футболистам хочется под защитой себя чувствовать, вон у Газзаева Колыванов прошлый сезон считай мячей не забил, потому что на Усюка играли, так зато в этом зажигает и никто его из команды не попросил.

– Ты вообще сейчас о чем? – прищурился Константин Иваныч, упираясь кулаками в столешницу.

– Так, мысли вслух, простите пожалуйста, – отступил Барабанов.

Баянов снова подался ко мне и зашептал.

– Это Дуба с Ковчевм общался, переживает жутко, что его в конце сезона из команды попросят, как ветерана.

– Есть основания переживать?

Сергей взглянул на меня, улыбнулся кончиками губ.

– А были основания Жору Ярцева в «Локомотив» выдавливать? А Серегу Шавло в «Торпедо». Гаврилова в «Днепр»? Вспомни Татьянцева за что выперли?

– Он же карьеру завершил в Спартаке…

– Ага как же, его Бекасов в договорняке обвинил, а Олег мужчина с принципами.

Таких подробностей Иван не знал, но слова нападющего приоткрыли завесу тайны.

«Капитуляцию» Барабанова Сударин принял, не стал раскручивать, но ответил жестко.

– У нас с вами ещё половину сезона играть, будем возвращать достойную Спартака игру! Без самоедства! Кому не нравится – в конце сезона на выход! Можете к Газзаеву идти, к Садырину – скатертью дорожка. Останутся только те, кому не безразличен Спартак. Теперь награждение за кубок, – чуть успокоившись и остыв, Константин Иваныч поманил к себе Лёню, который держал в руках конверты с деньгами. – Через полчаса у нас теория, чтобы все были как штык!

Лёня пошёл вдоль стола, вручая конверты футболистам. Походя мимо меня Лёня принял придурковатый вид – конверта мне не причиталось. Впрочем, понятно сразу почему – никто не ждал, что Павлов придёт в Тарасовку. Граблев никого ни о чем не предупреждал.

– Не знал, что ты придёшь, – промямлил администратор.

И двинулся дальше.

– Лень, а человеку сделавшему дубль в ворота Динамо, премия разве не положена? – этого вопрос задал Адыгов, всегда отличавшейся повышенным чувством справедливости.

Администратор замер, понимая, что ответить ему нечего, конверта для Павлова действительно нет.

– Это конверты основному составу, а Ваню вчера… – промямлил он, но не договорил. – К руководству все вопросы. Мне как сказано, я так и делаю. Ничего личного, Вань.

– А кто премию выписывает, Николай Петрович? Кому вопросы задавать? – не отступал Стас.

Лёня промолчал и, вручив премиальные Коноплеву и Крепостному, пошёл дальше. Сравнявшись цветом лица с Судариным, который прямо сейчас ел борщ. Как говорится – обед по расписанию.

Хотелось верить, что отсутствие конверта для Павлова – просчёт, связанный с пониманием, что меня на сегодняшнем внутрикомандном собрании не будет. Иначе обидно даже за пацана. Он мячи в ворота соперника грузит пачками, а руководства команды шиш крутит в ответ.

– Ты подойди к Иванычу, поинтересуйся, если надо вместе подойдём, – сказал мне Стас. – Наверняка недоразумение.

– Спасибо, – я кивнул.

Как бы то ни было, Стас прав – следовало пообщаться с Судариным с глазу на глаз. Собственно за тем я сюда и ехал, чтобы понять в чем ко мне есть претензия со стороны руководства клуба. Просто так не бросают в больнице лучшего игрока, тому должно иметься объяснение.

Вот и выясним.

Я поднял костыли, тяжело выпрямился и заковылял к теренру. Тот уже доел борщ и собирался уходить вслед за покинувшим столовую Классниковым.

– Константин Иваныч!

– Оу!

Тренер остановился, обернулся, но когда увидел кто перед ним – сразу помрачнел. Не было похоже на разговор самого успешного нападающего и тренера.

– Чего ты хотел?

– Поговорить надо, уделите время.

– О чем? Мало мы с тобой разговаривали?

– Я хочу тренерскую карьеру начать, и назначение получить…

– Видеть тебя теперь не хочу! Ты для меня не существуешь! Пустое место! – перебил Константин Иваныч.

Бекасов развернулся и зашагал прочь. Такая реакция стала по меньшей мере неожиданной и определенно указывало на то, что у тренера к игроку присутствовала личная неприязнь, причём довольно большая. Если с Барабановым конфликт у тренера находился в стадии зарождения, то с Павловым имел историю. Откуда история брала корни – другой вопрос. И ответ на него таки хотелось получить. У меня лично неприязнь отсутствовала и обиду Бекасова я пропускать через себя не собирался, поэтому предпринял вторую попытку заговорить, обогнав Константина Павловича и перегородив тому дорогу.

– В чем дело то?

– А ты у Бышовца спроси в чем! Больше ноги твоей на базе не будет! – зашипел Сударин. – Тебя когда потребуется – вызовут! Вон из команды пойдёшь, предатель, я уж позабочусь…

И с этими словами Бекасов вышел из столовой.

Глава 6

«Искренность и честность – самые важные качества. Красота и богатство – это все вторично».

Роберто Карлос

Следующие дни я занялся реабилитацией, которую проходил в обычной районной поликлинике. Записался на приём к врачу, выстоял часовую очередь, как обычный советский гражданин. Нога срасталась охотно, хотя клуб не принимал участие в выздоровлении, и о той же физиотерапии приходилось только мечтать.

Таяли деньги. Сбережений у прежнего Павлова не имелось, что меня не на шутку удивило. По слухам футболист, получавший самые большие премиальные во всем СССР, на деле жил от зарплаты до зарплаты, тратя рубли под ноль. Прежний обладатель этого тела охотно кутил по столичным ресторанам, курил самые дорогие сигареты, пил только элитный алкоголь. Ни и, конечно, дарил неприлично дорогие подарки едва знакомым людям.

Ещё одной статьей расходов (сжирающей большую половину бюджета футболиста) числилась новоиспечённая «женушка» Алла. С ней история приключилась просто аховая. Павлов познакомился с видной красавицей на богемной тусовке в знаменитом ресторане «Арбат», откуда парочка, хорошо выпивши, приехала на квартиру Павлова, а там переспала в первый же день. Криминала в сексе в первую же ночь искать не стоит, но уже на следующий день сладкая парочка подала заявление в ЗАГС, жениться им захотелось. Расписались ребята без очереди (благодаря связям спартаковского администратора Лени, который не шутил, что при надобности может добраться до генсека). По итогу мимолетное знакомство закончилось шикарной свадьбой в том же «Арбате» на 200 человек. Каждый искал в знакомстве что-то своё. Павлову нравилось, что рядом с ним одна из красивейших женщин СССР и к тому же начинающая певица (через того же Лёню удалось договориться запихнуть Аллу для участия в Новой Волне в Юрмале). Ну а Алле нравилось, что она встречается с популярным футболистом, у которого денег куры не клюют и он не прочь их на красавицу жену потратить. Прямо сейчас женушка укатила с подругами на отдых, проводить «медовый месяц» в Сочах и это объясняло, почему Алле глубоко наплевать на травму муженька. Как в футболе бывают договрняки, так и между «влюблёнными» существовали лишь товарно-денежные отношения. О любви между мужчиной и женщиной не шло речи. Речь шла о слитых в унитаз тысячах рублей во имя Бахуса.

– Ты так на меня смотришь, как будто я тебе Америку открываю! – хмыкнул Дуба, которого я пригласил к себе на чай в один из дней.

Барабановохотно помог мне сделать выводы по положению в клубе, как и по роли в Спартаке прежнего Павлова. Он же подробно рассказал некоторые «особенности» моей личной жизни.

– А Сударин что? – спросил я, когда затронули тему Константина Павловича.

– Что, злой ходит, у него все как всегда, – вздохнул Дуба, подымаясь с дивана – на тренировку торопился в Тарасовку.

Задерживать бывшего одноклубника я не стал. Плюс минус все итак понятно.

В Спартаке гремел тяжёлый внутренний конфликт и его непосредственным участником числился прежний Павлов, а теперь по праву наследования – я. Слушаю Бубу, быстро стало понятно, что прежний Павлов оказался весьма хитрожопым товарищем, выгодником из разряда «ласковый теленок двух маток сосет». И его фамилия как будто случайно попала в список «счастливчиков» на отчисление. С «Динамо» тоже история была любопытной. Некоторое время назад судьба Бышовца в «Динамо» повисла на волоске из-за невпечатляющей игры, которая боссов бело-голубых устраивать не могла. Тренеру давали работать, но подыскивали замену. Как часто бывает, от идеи вырастить своего «Моуринью», боссы отказались и чаша весов склонилась к поиску готового варианта. Лучшим из готовых (а главное доступных) вариантов на роль главного тренера стала кандидатура Бекасова, бывшего динамовца между прочим. С Сударином провели закулисные переговоры, возможность выпала знатная – скончался младший Классников, а со старшим Николаем Петровичем у Константина Павлович отношения складывались не лучшим образом, Гайдай всегда подозревал Бекасова в симпатии к «Динамо» (во как). По итогу Сударин согласился, после чего захотел забрать с собой лучших игроков «Спартака», чтобы их ногами поставить динамовскую игру. Так и появился список игроков «на отчисление». По итогу у Иваныча с переобувкой по цветам не вышло, Бышовец укрепил свое положение в клубе после успеха в Сеуле в 1988 году. Бекасов отозвал список, но вот тебе раз – Павлов от идеи перехода к бело-голубым не отказался и видел себя в динамовской футболке в следующем сезоне. Оттого и стремился впечатлить ЦС «Динамо» на игре в финале Кубка.

Разгребать за прежним обладателем нынешнего тела я не видел смысла. Плохая привычка тащить в новую жизнь старые конфликты, к которым сам ты не имеешь отношения. Поэтому взвесив риски, решил пересидеть бурю и дождаться ухода Сударина из Спартака. Я знал, что на смену Константину Иванычу вот-вот придёт Татьянцев и клуб через знаменитые «стеночки» откроет себе путь к золотым 90-м. Олег Павлович не станет копаться в прежних противоречиях между Судариным и игроками, да и с потенциальным новым тренером у меня конфликтов вроде как нет. Татьянцев как раз поспособствует достижению поставленных мною целей. В их реализации обойтись без поддержки клуба не получится. Спартак, как одно из крупнейших спортивных обществ в Союзе, мог дать мне то, ради чего я просил у судьбы второй шанс – тренерство в собственной футбольной команде… Тем более, место в штабе Спартака из Орджоникидзе скоро станет вакантным. Другими словами, я ждал вызов в большой кабинет, не торопил события и «на ковре» у Гайдая готовился блеснуть тренерскими знаниями для получения должности.

Пока же мне, привыкшему сводить концы с концами, легко далось урезание бюджетов. Из рациона исчезла красная и чёрная икра, ежедневные походы в рестораны и многое другое. Того же Барабанова я встречал голым чаем и бубликами. При этом если первые дни я не мог и шага ступить на улице без просьбы дать автограф, то вскоре ситуация изменилась. После нескольких отказов, выданных мной журналистам, число статей в газетах уменьшилось. Тема травмы спартаковского игрока постепенно теряла актуальность и сменялась другими острыми повседневными темами. Меня начали меньше узнавать, а после того как в одном из матчей Сергей Баянов оформил хет-трик, и вовсе забыли. Это сейчас повсюду фотки, интернет, соцсети, а тогда – не появился пару раз на разворотах газет и идешь в утиль в медиапространстве.

Одновременно, те кто раньше футболиста поддерживал и к нему тянулся, перестали принимать участие в моей жизни. Изредка наведывались Дуба, другие ребята из молодых, но их тоже затянули тренировки, игры, выезды. Исчез и Граблев, единственный кто звонил мне и предлагал помощь практически ежедневно. Причину исчезновения Фёдора я знал, тот перестал выходить даже на регулярные игры чемпионата. У Феди летом обострялось психическое расстройство, и он ложился на реабилитацию в больницу. Что до Спартака, команда играла крайне неважно, победы чередовались с поражениями, и отставка Бекасова маячила на горизонте. Хотя я не исключал, что уважаемому тренеру дадут доиграть сезон в угоду его прежних достижений на поприще.

Единственной весточкой от клуба стал звонок от Лени в один из первых дней.

– Ивана Сергеевича Павлова могу услышать? – строго спросил администратор, когда я поднял трубку.

– Говори, Лень, это я, – сказал я, узнав сходу голос спартаковского администратора.

– Леонид Анатольевич, – поправил вдруг Лёня.

– Как скажешь, Леонид Анатольевич, – согласился я, про себя надеясь, что официоз связан с тем, что Лёня передаёт вызов «на ковёр» из клуба, и, наконец, этот заветный для меня день настал.

– Иван Сергеевич, футбольный клуб «Спартак» уведомляет о том, что вы отчислены из первой команды и переведены в запас согласно поданному заявлению.

– Эм… ну я давно отчислен, вроде вопросов нет? Только не помню, чтобы заявление писал.

– Отныне вы больше не будете получать заработную плату в футбольном клубе «Спартак».

– Понятно. Ещё какие уведомления, Леонид Анатольевич?

– Футбольный клуб «Спартак» уведомляет вас о необходимости в течение 5 календарных дней освободить квартиру и переехать в общежитие 7-го таксомоторного парка Москвы при Мосавтолегтрансе.

– Ясно, – я стиснул пальцами трубку телефона.

Хоть я и не имел никакого отношения к происходящему, но представил насколько обидно было бы услышать подобные слова предыдущему владельцу этого тела. Отчисление виделось логичным шагом, но выселение…

– Также уведомляю, что поскольку вы не можете принимать участия в играх запаса, и во избежание привлечения вас по Статье 209 УК РСФСР, «Спартак» предлагает вам рабочее место сторожем на базе 7-го таксомоторного парка.

– Вы охренели там, Лень? – опешил я. – Какой на хрен сторож? Я – футбольный человек!

– Вань, извини брат, выбил тебе все что мог у Гайдая, но ты сам кашу заварил…

И с этими словами положил трубку, не дав задать вопросы. А вопросы были! Как легко в команде сделали виноватым меня – сначала в отсутствии результата в последних играх обвинили, теперь вот я оказывается сам какую-то кашу заварил. Я с минуту смотрел в отверстия на трубке, откуда из динамика шли противные короткие гудки. Вот это вы даёте, спартачи. Ладно, перевести футболиста в запас, это ещё куда ни шло, в конце концов регламенты, протоколы – все это необходимо неукоснительно соблюдать. Но человеку, оформившему дубль в финальном кубковом матче, предлагать работать сторожем в таксопарке…

Бред полный.

Но ожидаемо – Бекасов обещал, что не даст мне жизни и вот, пожалуйста. Получите – распишитесь, товарищ Павлов. Я положил трубку, понимая, что сделать все названое задним числом в клубе не могут и если даже есть «заявление», которое я не подавал, то рассчитать футболиста Павлова без его физического присутствия точно не смогут. Так или иначе, придётся вызывать меня необходимые бумаги подписывать. Тогда то и случится со Классниковым разговор. Я молчать не буду.

Примерно так отстояли дела, когда в Москву с отдыха вернулась Алла. То, что «что-то» не так, девушка почувствовала сразу. У такой породы стерв особая чуйка на отсутствие денег.

– Ванюша, я дома!

На пороге квартиры выросла мадам под метр восемьдесят ростом, на каблуках и в коротком сарафане, ногами от зубов и сиськами третьего размера. Лицо ее наполовину скрывание чёрные солнцезащитные очки и широкополая шляпа. В руках она держала светло коричневый чемодан на колёсиках производства Куйбышева.

– Почему ты меня не встречаешь… ой, – она увидела аппарат Иллизарова у меня на ноге и прикрыла рот рукой, вскрикнув. – Это такая травма ужасная?

Алла сняла очки, сложила в футляр и повесила на крючок шляпу. Глаза у неё были симпатичные, а мордашка очень даже милая. Дорогая штучка, что и требовалось доказать.

– Сказал бы, что у тебя такой кошмар!

– И чего, прилетела бы? – я улыбнулся.

– Ну конечно! Я же так тебя люблю, Ванюша… – Алла бросила чемодан, скинула босоножки и в режиме «вижу цель, не вижу препятствий» двинулась в зал, быстро переключившись с травмы муженька на более приземлённые вещи.

По пути правда чмокнула меня в щеку дважды – вот с этим вот «муа-муа».

В хрустальной вазочке Павлов хранил рубли – зарплата, премиальные какие выдадут и все в таком духе. Я именно оттуда таскал деньги последние дни. Сейчас количество рублей в вазе просело и составляло не больше сотни. Ни зарплаты, ни премиальных за последний месяц я не получал, а большую часть налички по прошлому месяцу Алла забрала в Сочи, где спустила все до копейки. Ну а чего, бабки футболист зарабатывал неприличные. Сегодня потратит – завтра снова будут.

– Мы тут с девчонками решили отметить возвращение в Москву в ресторане! – затараторила Алла, сунув клешню в вазочку.

Ну-ну.

Подмывало проучить Аллочку и я думал как этот процесс организовать. Потому с интересом наблюдал, как менялось лицо девушки, когда она вытащила из вазы содержимое – несколько смятых купюр.

– Не поняла? А где? – искренне изумилась она. – Ванюша, мне нужны деньги для ресторана!

– Что где, дорогуша? – я прикинулся под дурочка.

– Деньги… ты их переложил?

Она пошла рыться по стенке, заглядывая в другие вазочки. Изумилась ничего не найдя. Строго посмотрела на меня.

– Ванюша, это такой розыгрыш, где деньги?

– Нет денег, – признался я, вроде честно, но Алла только не поверила.

– Как нет? – она выпучила глаза.

– Как есть, только наоборот.

Понятно, что Алла моим словам не поверила. Облазив верхнюю часть стенки, начала искать в нижних ящичках. И для того красавице пришлось нагнуться. Сарафан без того короткий пополз вверх, собственно давая ответ на вопрос чем таки приглянулась участница конкурса красоты футболисту Павлову. Алла не носила нижнее белье. Совсем, чем вогнала меня в краску. А новое молодое тело тотчас откликнулось за мыслительными процессами в это время проворачивающимся в моей голове. Отсутствие у меня секса давно отпраздновало своё совершеннолетие, я облизал губы.

Тогда то и сформировалось понимание как эту дурочку проучить – именно так, как Алла заслужила. Понятно ведь, что такую интересную позу при обыске нижних полок девушка заняла неспроста.

– Шучу, – сказал я. – Деньги я перепрятал.

– Ура, – Алла тут же выпрямилась, в ладоши захлопала. – Дашь… ой, – снова вскрикнула она и затыкала пальцем с большим кольцом мне «ниже пояса». – Какой ты проказник, я так и знала, что ты будешь по мне скучать, – выдала она довольная тем, что приём «сгибание раком» сработал и дорогой Ванюша расщедрился…

Через полчаса я и Алла лежали на кровати, голые, но довольные. Шорты валялись на подоконнике, а сарафан одиноко висел на изголовье кровати.

– Ты такой ненасытный, – прошептала Алла. – Честно? Я никогда не получала такого кайфа и столько раз.

Хотелось верить, что ее комплимент не связан с последующей просьбой.

– Зай, в общем мне нужна тысяча рублей, дашь? – Алла игриво провела указательным пальцем по моей мускулистой груди.

Настало время сознаваться, что денег нет.

– Алла, дела такие…

И я кратко рассказал по ситуации, наблюдая как меняется лицо девушки. Денег у меня нет, с основы меня перевели в резерв без сохранения заработной платы, из квартиры я переезжаю в общагу, а игровую карьеру завершил.

– Ваня, ты дурак? – выпучила Алла глаза. – И что мне делать?

– Переедем в общагу, нарожаем детишек и будем жить долго и счастливо, – я пожал плечами. – А ты работать со мной в таксопарк пойдёшь, сторожем во вторую смену. Дело?

Алла после этих слов вскочила с кровати, как с раскалённой сковороды.

– Дурак! Ты кого-то себе нашёл? Я так и знала, что ты меня бросишь! – заверещала она, хватая помятый сарафан. – Сегодня я ночую у мамы!

Она оделась и направилась к выходу. Смешная такая, ей правду говорят, а она не верит.

– И знай, что это тебе дорого обойдётся! – заявила она.

– Тысяча рублей? – уточнил я, давя зевок, после секса тянуло ко сну.

Алла замерла, задумалась.

– Две! Иначе я уйду к нападающему Динамо!

– Скатертью дорожка. Дверь за собой закрой, нога ноет на сквозняки.

Через несколько секунд входная дверь хлопнула. Все больше тянуло в сон, и я наверняка бы заснул, но из коридора раздался телефонный звонок. Пришлось подниматься с кровати и плестись, прихрамывая, к телефону. Ходил я по-прежнему с костылями, но теперь с одним и то по большей части для того чтобы ногу попусту не перегружать. Телефон продолжал трезвонить, когда я поднял трубку.

– Павлов слушает.

Звонили из клуба. С другой стороны провода сообщили, что Николай Петрович Классников желает видеть меня в своём кабинете завтра в 9 утра.

Глава 7

«Люби „Спартак“ в себе, а не себя в „Спартаке“»

Николай Петрович Классников

К Классникову я прибыл сильно заранее назначенного времени. Притчей во языцех в футбольном мире была чёткость и пунктуальность начальника команды «Спартак». Несмотря на почтенный возраст, Николай Петрович прибывал в кабинет чаще всего за час до начала рабочего дня, то есть к 8 утра, когда остальной «Спартак» ещё не работал. Той же четкости и пунктуальности, Николай Петрович всегда требовал от своих подчинённых. Поэтому если сказано прибыть к нему в кабинет к девяти утра, то на месте следует быть заранее.

Кабинет руководителя команды располагался в уютном старом здании рядом с метро «Красносельская», неподалёку от проспекта Мира, там же в располагался Московский городской совет спортивного общества «Спартак». У здания с утра пораньше уже стояли два автомобиля – чёрная «Волга» Гайдая и чья-то красная «шестерка». Другие машины отсутствовали. Я был наслышан, что начальник спартаковской команды чаще предпочитал передвигаться пешком, чем на транспорте, но сегодня машина Николаю Петровичу для чего-то понадобилась.

Остановившись у искомого дома, я поднял взгляд и увидел окна кабинета Классникова – второй этаж, третье окно от угла. Окна открыли на проветривание, что ещё раз подтверждало – Николай Петрович на рабочем месте.

Подходя ко входу в здание я встретил человека, который в оригинальной истории следующие 10 лет поднимет Спартак на недостижимый уровень и заставит греметь имя клуба во всем мире – Олега Татьянцева. Выходя из дверей, Олег Павлович увидел меня, коротко кивнул в знак приветствия (судя по всему, до этого Олег и Иван не были знакомы, но знали друг друга в лицо) и сев в «шестерку» незамедлительно уехал. На лице Олега Павловича запечатлелось явное удовлетворение от посещения общества «Спартак» и одновременно – фирменная задумчивость. Следом из здания вышла другая не менее легендарная личность, но прошлых лет – Игорь Брутто, Чемпион Европы 1960 года в составе сборной СССР, легенда Спартака и многократный чемпион Союза. Он меня не заметил и погруженный в думы, пошёл вниз по улице в сторону станции метро.

Понятно.

Тут к бабке гадалке не ходи – Классников выбирал нового главного тренера для футбольного «Спартака». Конечно, как и во всем СССР директоров заводов и предприятий выбирали сами рабочие, так и тренера «Спартака» по уставу клуба выбирали сами игроки. Но по факту решение по главному тренеру принимал единолично Гайдай. И судя по тому, что Татьянцев и Брутто вышли из здания в разном настроении и расположении духа, выбор Николаем Петровичем оказался сделан уже сейчас.

Я зашёл в здание, где имелся турникет, а для того чтобы попасть внутрь – требовалось предъявить пропуск члена спортивного общества. Пропуск с собой не взял, поэтому пришлось объясняться с пожилым бдительным мужчиной – вахтёром.

– Вы куда собрались, молодой человек? – спросил старик, шаря по столу в поисках увеличительных очков.

– Мне к начальнику команды.

– А вы записаны?

– Меня Николай Петрович к началу рабочего дня вызвал – звонили по телефону.

Вахтёр наконец нацепил очки и посмотрел в свою большую тетрадь, поля которой были расчерчены.

– Так, на 9 утра запись, есть такое… – вахтёр запнулся, поднял взгляд и посмотрел на меня, прищурился. – Едрить, это ты Ванька! Совсем слепой стал, не узнал тебя!

– Богатым буду, – улыбнулся я, проходя через турникет.

– Как хоть твоя нога?

– Заживает. Скоро вот обещают эту штуковину снять, – я ткнул пальцем в аппарат Илизарова. – Мешает жутко, не привыкну никак.

– Тц-тц-тцы, – зацокал старик. – Какая жуть, оно к такому и не надо привыкать. На поле когда, играть?

По всей видимости, вахтёр не читал газет, там то завершение карьеры футболиста Павлова смаковали со всех сторон, обсасывая до косточек.

– Наигрался, врачи сказали, что травма несовместима с футболом.

– Типун тебе на язык, вон Гусь к начальнику заходил, 18 сезонов за Спартак отыграл, а ты этот рекорд побьешь! Чего кстати к Николаю Петровичу пришёл?

– Затем и пришёл, чтобы понять, как теперь команде могу пригодиться, – о том, что меня определили в таксопарк сторожем говорить не стал, это ему не к чему знать.

– Иди тогда, он только Олежку и Игоря у себя принимал.

– Не ждать девяти?

– Так свободно ж…

Я снова улыбнулся на прощание позитивному старику, всем сердцем любящему свою работу, поднялся по лестнице и нашёл кабинет начальника команды. Классников делил кабинет с селекционером «Спартака» Валентином Иванычем Покровским, которого на работе ещё не было. Покровский, который привёл в клуб немало известных игроков, прославился как замечательный поэт и его стихи часто публиковали в программках на матч. Один из замечательных стихов висел в рамке на входной двери в кабинет:

• «Пусть не особенно легка
• Сегодня жизнь для Спартака,
• Но мы, болельщики страны,
• Родному обществу верны
• Спартак наш друг и наш кумир,
• Недаром весь футбольный мир
• Запомнил красно-белый стяг
• И имя гордое – Спартак!»

Сам Николай Петрович сидел за рабочим столом – глубокий старик, но на удивление подтянутый, бодрый и с неким внутренним благородством, которое хорошо ощущалось при ближайшем знакомстве. Обстановка в кабинете была ничем не примечательной – самое простое убранство. Но наметанный глаз легко видел некоторые интересные детали. Так вдоль стен кабинета висели массивные книжные полки, а в них хранились редкие книги по типу томика Цветаевой из «Библиотеки поэта». В углу стоял небольшой стол, на стене над ним висели фотографии команд и на отдельной вешалке – старенький кожаный чемодан с явно поменянными ручками, весь зашитый перешитый. В стену вмонтирован сейф с документами, открытый – видимо потому что на столе, который содержался в идеальном порядке, лежали листы бумаги, как раз из сейфа.

– Николай Петрович, – поприветствовал сходу я начальника команды, холодно так. – Вызывали?

Сам Классников был занят тем, что протирал бархоткой свои кожаные туфли, настолько начищенные и наполированные, что кожа на них буквально блестела. Я припоминал расхожую байку, что Николай Петрович занашивал ботинки до дыр и одной из его фенечек слыла чистая обувь.

– Вызывал, Иван. Не стой, проходи и присаживайся, будь так любезен, – начальник команды указал на свободный стул рядом со столом.

Николай Петрович имел особую манеру речи и говорил крайне неторопливо как будто на распев, тихо, но заставлял себя слушать. Я прошёл в кабинет, подвинул стул к столу и присел, вытягивая травмированную ногу.

– Прошу снова об одном и том же, – Классников протирал очки. – Не надо никаких отчеств применительно к моей персоне.

– А как надо?

– Просто Николай Петров, – он ответил не сразу, с минуту разминал губы, как будто что-то жевал.

Пока начальник команды тянул с ответом, мне удалось рассмотреть, что листы на столе это по большой части – расходные ведомости с кучей цифр. Но был среди них один лист, украшенный фирменной спартаковской символикой, на нем вычерчены столбцы, в которые вписаны матчи, проходившие в Москве – игры дубля, второй лиги, основы «Спартака». И почерком написано красивым, каллиграфическим.

– Намотал на ус, Николай Петров! – коротко кивнул я.

– Хорошо, что намотал, – как-то через чур сухо ответил начальник команды и удовлетворенно кивнул, складывая бархотку пополам и пряча. – Как Алла поживает?

Я не сразу смекнул, что спрашивает Николай Петрович про мою «жену». Классников всегда подгружался во все дела команды и охотно интересовался в том числе семейным положением футболистов, выучивал имена жен и детей. При надобности помогал решать бытовые проблемы, которые отвлекали игроков от игры. Тем более удивительным вопрос прозвучал в том разрезе, что свадьбе Павлова и Аллы без году неделя, а о новой жене своего форварда начальник команды уже знал.

– Вернулась из Сочи, хорошо ее там приняли? Я лично звонил в санаторий, чтобы о жене твоей позаботились.

– Вернулась только вчера, не жалуется.

– И когда вы теперь детишек планируете рожать?

– Не в этом году точно, – уклончиво ответил я, не говорить же что вчера Алла со скандалом ушла из дома и вообще я считаю «свою» жену шалашовкой, из тех, что ещё надо поискать.

Я остро чувствовал необходимость задать начальнику свои вопросы, поэтому начал заходить издалека, переключая разговор. Тем более, что сам Николай Петрович к сути дела отчего-то переходить не спешил.

– Вот давно у вас хотел спросить, а откуда название «Спартак» пошло? – пришел в голову вопрос, я смотрел на листок с эмблемой клуба.

– Интересно?

– Ну я б не спрашивал.

Классников вновь принялся губы разминать, от чего малость клинило – на нервы действует жутко, давление прям психологическое. Лишний раз вопросы не захочешь задавать или тысячу раз подумаешь.

– «Спартака» Рафаэлло Джованьоли читал?

– Угу, кто ж не читал.

– Вот оттуда и название появилось, а почему вдруг интересуешься?

Я плечами пожал, ну и попер в «атаку» на Гайдая, заранее соломку подстелив.

– Знаете ли, Николай Петров, вот вы у меня о детях с Аллой спрашиваете. Какие дети в коммуналке и без средств к существованию, детей особо не нарожаешь. Но видимо в «Спартаке» это норма вот так бывших игроков хоронить? – я приподнял бровь. – Пытаюсь просто понять, откуда эта норма пошла, может как с названием команды связано… философия у клуба такая?

Николай Петрович, наконец, перестал протирать очки. Надел их и внимательно посмотрел на меня своими большими живыми глазами.

– Это ты у меня как динамовец спрашиваешь, да Иван?

– Причем тут динамовец? Я у вас как игрок «Спартака» спрашиваю, пусть и бывший.

– Как причем? При том, что ты в другой клуб на переход заявление писал. Что в Спартаке тебе не нравится, жаловался? Требовал тебя из команды отчислить после кубка, угрожал связями в министерстве и дружбой с генералами…

– Когда я такое писал? – изумился я, опешив, но быстро себя в руки взял. – Честно говоря, не припомню.

– Ты не припомнишь, а я припоминаю, потому чего ты удивляешься? И причем тут философия клуба? – продолжил Классников. – Я лично заявление твоё подписал, когда ты грозился, что голы перестанешь забивать. А оно теперь вон как обернулось.

Поворот получился весьма неожиданный. Но для того, чтобы сформировать отношения к словам начальника команды, мне требовались доказательства. Вполне возможно, что Николай Петрович брал меня на понт, прощупывал. Не похоже на него, но ни о каком заявлении я не помню, а прежний Павлов, хоть и был парень шибутной, вряд ли мог сотворить такую глупость и так подставиться. Однако я даже не успел возражение озвучить, как Классников открыл верхний ящик рабочего стола, достал оттуда от руки исписанный лист бумаги.

– Вот, пожалуйста, – Николай Петрович положил передо мной заявление. – Ты его по почте отправил на мое имя. Неужто запамятовал?

Я взял заявление, ознакомился, приподнял бровь – так и есть «прошу отчислить, требую…» и далее по списку один в один те угрозы, которые только что начальник команды озвучил. Выходит, что Дуба, Граблев и остальные ребята не обладали все полнотой информации по конфликту… да уж.

Я оторопел от наглости прежнего обладателя этого тела. Но ещё больше оторопел от того, что Гайдай ни слова мне не сказал, когда я приехал в Тарасовку на награждение после победы в Кубке. Теперь то понятно почему меня на мероприятие не пригласили и от чего Константин Павлович так бесновался. Удивительно, что меня под белы ручки не вывели с базы… после такого то! Видимо ни Граблев ни остальные футболисты ещё не знали о подлых требованиях прежнего Павлова к руководству клуба… во дела. Остановите люди землю, подумал я. Не складывалось в голове одно – чего тогда меня в больницу привезли, на ноги за границей хотели ставить? Понятно затем от меня «отказались», но прежде ведь администратор всю ночь у палаты ночевал, о Германии Классников договаривался.

– Я заявление не отправлял, – смекнул я, возвращая заявление Гайдаю.

– А кто же тогда это сделал? Само? – Николай Петрович наморщил лоб, подбородок положил на кулаки.

– Женушка, Алла меня подставила, – хотел добавить, что с этой женщиной меня больше ничего не связывает, но Николай Петрович снова меня опередил.

– Ну если только Алла тебе диктовала что писать, почерк то на бумаге твой, – и с этими словами он накрыл заявление своей широкой морщинистой ладонью.

Я почувствовал, как по спине пробежал неприятный такой холодок. Бояться я ничего не боялся, пуганый, но как это заявление по партийной линии не пошло, как до столичного совета не добралось… вон там бы случились настоящие неприятности, недолго за решетку отправиться. Оставалось понять – зачем меня вызвали в клуб, если сотрудником я больше не являюсь и нужный компромат на игрока Павлова – тоже в наличии.

– Ну а теперь рассказывай, какие у тебя проблемы и как докатился до жизни такой, – попросил Николай Петрович.

А сам продолжил внимательно изучать свой листок, видимо планируя расписание на день.

Ловко.

И не подготовишься же к такому! Я полагал, что сам буду бочку катить на «Спартак», а получалось совсем наоборот. Николай Петрович подвёл, что я – сам дурак. И действительно же дурак, раз такую дурь удосужился в заявлении написать и ещё по почте официально отправить.

Сказать мне было нечего, все обернулось так, что это ещё надо благодарить клуб, раз заявление вверх не пошло и в ящике стола начальника команды осело. Везением называть, что меня в тот же день не выперли со скандалом. И в таком свете работа сторожем в таксопарке теперь не видилась такой уж ужасной, учитывая имеющиеся вводные. Дожить в квартире дали к тому же… Мда, теперь вопросов к Спартаку не осталось. Действительно, что сам дурак.