Весьма вероятные приключения Морского Конька и его невозможной команды бесплатное чтение

Мальчик и его море

Ты прости, но мне даже не верится,

Что мы войдём в закрытую дверь.

В маленькой деревушке возле города Антверпена жил-был мальчик, который не знал, кем он хочет стать, когда вырастет. У него были светлые кудрявые волосы, тихий, вежливый голос и лёгкое сердце. Такое лёгкое, что из него постоянно расплёскивался смех.

Когда мальчику исполнилось шесть, дедушка подарил ему корабль в бутылке, и малыш эту игрушку просто обожал. Он мог часами разглядывать паруса и снасти, воображать экипаж на борту судёнышка. В его фантазиях фрегат – ну, конечно же, это был фрегат! – пересекал моря и океаны, встречал подводных чудовищ, спасал другие корабли, открывал чудесные острова и совершал настоящие подвиги.

– Тимофей, иди обедать! – звала его мама. Но маленький Тим сидел не шелохнувшись, заворожённый волшебными видениями, сжимая в руках бутылку из толстого стекла. В его ушах океан грохотал так, что мамин голос было не расслышать. И тогда мама приходила с кухни и надирала ему эти самые уши…

– Эй, ты не можешь назвать мальчика Тимофеем, – говорит первый помощник, не отрывая глаз от компаса и лениво поворачивая штурвал. Его тёмный силуэт выглядит клочком тьмы на фоне звёздного неба – моряк стоит на вахте, облачённый, как всегда, в старый рыбацкий плащ и нелепую зелёную шапку.

– Это почему же? – девушка приподнимается на локтях. Она полулежит на палубе – бледная от морской болезни, одетая во все самое тёплое, что нашлось в корабельных рундуках.

– Потому что мальчик живёт возле Антверпена! Дай ему подходящее имя, Кайса! – он называет её исключительно так, на северный манер, хотя обычно она носит другое имя.

– Ладно. Хорошо. Akkoord! – девушка с долгим вздохом опускается обратно на палубу. – Сэм. Пусть его зовут Сэм!

Она на корабле уже четыре дня. Четыре чудовищных дня и четыре невыносимых ночи. Её – тошнит. Тошнит от океана, неба, верёвок, запахов, звуков, людей, разговоров, попыток стоять вертикально или повернуть голову. Никто не предупреждал её, что кроме морской болезни бывает ещё и океанская, и что справиться с ней суждено далеко не каждому. Прекрасный старинный парусник летит по волнам и страдания девушки бесконечны. Днём Кайса спит в гамаке, а ночью лежит на палубе и рассказывает сказки тому, кто стоит у штурвала – чтобы быть хоть каплю менее бесполезной.

Эту историю она начала сегодня. Кайса выдумывает её на ходу, превращая в героев настоящих членов экипажа. Сказка хороша тем, что даже рассказчица пока не знает, чем она закончится. И закончится ли когда-нибудь.

У мальчика Сэма было лёгкое сердце и звонкий смех. А ещё – любознательный ум. Однажды он подумал: а что будет, если кораблик в бутылке спустить на воду? Не в лужу и не в таз, а в настоящее море. Что-то ведь должно случиться? Просто-таки обязано! Это же так правильно – не понятно, почему это не пришло ему в голову раньше. Птичка должна жить в небе, а кораблик – в море!

Какое же везение, что деревушка не далеко от Антверпена, где жил Тим…

– Сэм!

– Verdomme! СЭМ, СЭМ!..

Какое же, говорю, счастье, что деревушка, в которой жил Сэм, как раз находилась на берегу моря – до воды было рукой подать. Среди изломанных чёрных камней и шапок солёной пены малыш нашёл участок спокойной воды, куда аккуратно опустил свою игрушку, чтобы вдоволь ею налюбоваться. Да, все было правильно. Морю может быть хорошо без корабля, но кораблю не может быть хорошо без моря.

Сэм подпёр подбородок рукой, и перед его глазами вспыхнули привычные образы – тяжёлые синие воды до самого горизонта, таинственная чернильная глубина, бесстрашные моряки, несущиеся навстречу приключениям, белые паруса, наполненные ветром…

Он даже не сразу заметил, как одна маленькая, но очень вредная волна подхватила бутылку и бросила её на камни. Сердце Сэма на мгновение провалилось в живот, и он испуганно вскинул ладони к груди. Но кораблик был цел, он только освободился от стеклянного плена и уже уходил прочь от берега, увлекаемый отливом. Мальчик стоял на берегу и смотрел вслед паруснику. Некоторое время Сэму казалось, что он должен расплакаться. Но вдруг его лёгкое сердце наполнилось таким невыразимым счастьем и светом, что он принялся хохотать и подпрыгивать на одной ножке.

Теперь все было на своих местах! Игрушечный фрегат узнал море – как перелётные птицы узнают путь на юг, как деревья узнают весну, как с первого взгляда узнают друг друга влюблённые. Чистое, сияющее счастье. Рождественский колокольный звон, летящий над сверкающим снежным городом. Запах яблочного пирога с корицей в доме любимой бабушки. Все это – и даже больше. Уверенность, что все правильно.

Сэм глядел на кораблик, пока тот не скрылся из виду. И в самый последний момент, прежде чем мачты исчезли за волнующейся бесконечностью (а корабли всегда уходят от берега именно так – потому что Земля круглая), ему показалось, что на реях белыми лепестками распустились паруса. Это было хорошо. Теперь фрегат был готов к долгому плаванию.

– Кажется, этот Сэм не в себе, – тихим вежливым голосом говорит первый помощник, и ветер бросает ему в лицо светлую кудрявую прядь. – Он потерял игрушку. Во всем мире нормальные дети расплакалась бы, а не бегали по пустом берегу, заливаясь смехом.

– Как знать? Возможно, как раз он – в порядке. А вот весь мир вокруг – нет, – Кайса следит за тем, как небо теряет прозрачность. Облака набегают на пунктиры созвездий, и слабый запах дождя приходит с востока. Она тянется за дождевиком и накрывается им с головой. Теперь её не отличить от груды тряпок, брошенной на сыреющей палубе.

– Но что было дальше? Ты там?! Эй, человек-тряпка, не спи!

Девушка не спит – она ждёт. Скоро ветер изменит направление, и первый помощник отдаст команду брасопить – разворачивать реи так, чтобы ветер снова был пойман в паруса, а корабль летел над волнами навстречу луне. Тогда моряк вернётся к штурвалу, и она продолжит историю. Следующая её часть – очень важная.

Мальчик Сэм вырос и стал просто Сэмом. Время унесло из его памяти и чудесные видения, и кораблик в бутылке, и чуть грустную улыбку дедушки. Мальчик не знал, кем хочет стать, когда вырастет, а потому стал… никем. У него была работа. Там нужно было очень серьёзно вписывать цифры в документы и постоянно перекладывать бумаги с места на место. Это занимало каждый день: с утра и до вечера. Так что в конце дня оставалось только прочесть вечернюю газету (что-то о войнах, болезнях и политиках) – и отправиться спать.

Сэм взял в ипотеку дом – маленький и скучный. Все комнаты и окна в нём были квадратные. Мебель была от старого городского плотника – как у всех. Правда, в одном углу кухонного окна был виден крошечный кусочек моря, и поначалу Сэм часто замирал, глядя на этот лоскуток живой воды. Но вскоре молодой мужчина перестал его замечать – будто в этом месте образовалось слепое пятно. Дни одинаковыми бусинами нанизывались на нитку его жизни, и он больше не обращал внимания на жару и метель, первые подснежники и рдеющие леса. Странная взрослая бытность – будто в коконе из ваты, где звуки и краски кажутся приглушенными. И даже сердце Сэма перестало быть лёгким, оно больше не расплёскивало смех.

Так продолжалось несколько лет. До тех пор, пока однажды, наблюдая мир из своего плотного кокона, он не свернул не на ту дорогу. Это не метафора и не преувеличение. Сэм просто спутал право и лево – и на развилке случайно свернул на тропинку, идущую вдоль моря.

– Что ж, – сказал он сам себе. – Эта дорога тоже ведёт домой. Лишних десять минут ничего не изменят.

Он не мог предположить, насколько сильно тогда ошибался!

Тропинка вела вдоль моря – крутые обрывы, изломанные чёрные камни и шапки солёной пены внизу. Это место казалось немного знакомым. Но знал он его будто из сна или другой жизни. Сэм думал о бумагах и цифрах, когда взгляд его притянуло яркое пятно, сверкающее среди волн.

На самой сияющей в мире плоскости цвета туркуаз покоился корабль, выкрашенный в солнечно-золотой. Трёхмачтовый фрегат с собранными парусами и носовой фигурой в виде русалки.

Как он назывался?

– «Каравелла»! – мгновенно отвечает первый

помощник.

– Дурное название, – морщится рассказчица. Из-под дождевика торчит только её острый нос. – Банальное. Это как назвать кота Котом или город Городом. Придумай другое.

– Тогда «Морской конёк».

– «Морской конёк» годится. – Кайса усилием воли откладывает все непристойные шутки о коньках, которые обязательно припомнит завтра. Эта ночь – для волшебства.

Сэм спустился на пустынный пляж. Маленькая лодочка будто ждала его там, чтобы доставить к кораблю. Он оглянулся по сторонам, но не увидел никого, кто мог бы запретить ему сесть в шлюпку. Никого, кто окликнул бы и помешал оттолкнуться от берега. Ему все казалось, что вот-вот его обругают, велят вернуться на пляж и дальше – в город, к привычным делам и заботам. Потому что клерку нечего делать в море – это не для него, он ничего не знает и не умеет!

Но вокруг не было ни души.

Когда Сэм поднялся на палубу, ему показалось, что кокон из ваты облетает с него, как пух с одуванчика. Или что разбили бутылку из толстого стекла, в которой он жил все это время. Звуки нахлынули на него – плеск воды, крики чаек, шорохи и скрипы. Запахи – соль и смола. Снасти были шершавыми, дерево под ладонями мокрым. Все вокруг было настоящим. Корабль был живым. Он дышал и говорил. Он был домом и был другом. И Сэм узнал его.

Солнечно-жёлтый кораблик, который вырвался из бутылки, вырос и стал настоящим. Где он скитался все это время? Что он видел? Как он смог вернуться к своему хозяину? Это неважно. Потому что теперь все стало правильно. И Сэм запрокинул голову и принялся хохотать. От счастья. От того, что теперь он знал, кем хочет стать, когда вырастет. Он хотел стать – настоящим!

– И он стал капитаном?

– Можно и так сказать. Ведь это его корабль.

– Ты думаешь, можно просто прийти на борт и стать капитаном?

– Я думаю, что можно просто не быть занудой. Я рассказываю сказку. Если Сэм наберёт команду из розовых единорогов – правда все равно будет на моей стороне, – несколько тяжёлых капель падают на дождевик, но, кажется, непогода обходит судно стороной. Кайса снова приподнимается на локтях.

– Так кого он набрал в команду? – первый помощник оглядывается через плечо – где-то далеко позади клубится гроза. Молнии расчерчивают небо электрическими разломами, но почему-то все происходит в абсолютной тишине. А девушка смотрит вперёд. Там на носу две быстрые тени – жестикулируют так, будто о чем-то спорят. Остальные матросы вахты. Кажется, настало их время тоже стать героями сказки.

Сэм сделал то, что положено делать всякому порядочному капитану в сложившейся ситуации. Не может ведь он управлять кораблём один? Сэм отправился в портовый бар и встретил там настоящих морских бродяг. Оба они были опытными мореходами и занимательными персонажами.

Первого из них называли Беспечным Танцором. Он всегда сиял, как солнце. Фарфор и огонь, белое и медное, молоко и мёд – Танцор каждому встречному улыбался так, будто свиделся с лучшим другом. Или, по крайней мере – с давним приятелем. Он был тих и грациозен как кошка, бессовестно хрупок и рыжеволос, если видел гору – непременно на неё забирался, сторонился коров и пьяниц. Он умел танцевать танцы всех народов мира, и, когда отплясывал на палубе, городские девушки толпились на пристани, чтобы полюбоваться этим огненным вихрем. Они перешёптывались и хихикали, а Беспечный Танцор знай себе отбивал пятками ритм или кружился, вскидывая руки. Он никогда не смотрел на девиц на пристани, потому что у Танцора была одна тайна. Он был добр, приветлив и ласков. Но у него не было сердца.

Второго морехода величали Мануш, и никто не знал его настоящего имени или названия его родины. Одевался он с изящным артистическим вкусом – будто звезда немого кино. Правда, в любую погоду ходил босой, взлохмаченный и небритый.

– Элеганса романеска! – загадочно отвечал он на вопрос, почему бы к костюму и шляпе не надеть обувь. – Романеска, – многозначительно потрясал он на уровне сердца пальцами, сложенными в щепоть.

Мануш умел говорить на всех языках мира, женщин восторженно называл ведьмами, и каждый день был влюблён в новую. В его заплечном мешке лежал голубой аккордеон, на котором ночами моряк играл на портовых улицах. По утрам Мануш был нелюдим и хмур, а по вечерам – пьян и весел. Ни на одном корабле он не задерживался подолгу. Потому что у Мануша был секрет. Он был скор на слова, ловок и смел. Но у него не было разума.

– Какое точное описание, – первый помощник не улыбается. Теперь он тоже смотрит на две тени, стоящие на носу. Одна движется изящно, будто породистая кошка, другая – порывисто, как хищная птица. – Я заинтригован. Но если у одного из них нет сердца, а у другого – мозгов, то у кого же тогда нет смелости?

Кайса поджимает тонкие губы, пока они сами собой растягиваются в улыбке – если не начать смеяться, то будет не понятно, что она издевается. В темноте не разглядеть выражения лица. Она молчит.

– Это вся команда? Троих человек не достаточно, чтобы управлять трёхмачтовым парусником.

– Давай, все же, не забывать, что «Морской конёк» – не обычный корабль. Он живой и волшебный. Так что троих вполне хватит.

Письма для глубины

Нежная рыба приходит только

по чистой воде —

К тому, чьё сердце открыто

для всех чудес.

Они вышли в море. Не планируя ничего – полагаясь только на волю ветра и волн. День был бирюзовым и солнечным. Сэм стоял на капитанском мостике, и ему казалось, что лёгкие стали огромными, как паруса – столько света и солёного воздуха они могли вместить.

Фрегат шёл день и шёл ночь. И ещё полдня. А потом наступил полный штиль.

Солнце палило безжалостно – так, что казалось, будто дымка поднимается от воды. Тяжёлый влажный воздух стоял горячей стеной, такой недвижимой, что на его фоне даже взмах крыла бабочки ощущался бы ураганом. Верёвки казались лианами, обвивающими не мачты, а вековые деревья в тропическом лесу. Морская гладь представлялась ослепительной пустыней.

На борту «Морского конька» было достаточно сухарей и пресной воды, чтобы не бояться смерти от голода или жажды. Но проблема была не в этом. Жара и безделье – вот верный способ довести до безумия даже профессора математики. Что и говорить о моряках – натурах живых и увлекающихся. К тому же, всякий, кто ходил под парусом, знает, что ветер никогда не приходит, пока ты его ждёшь. Нужно чем-то себя занять.

К четвёртому дню штиля они уже не могли ни танцевать, ни петь, ни играть в карты. Все было невыносимо. Минутная стрелка на карманных часах капитана совершала один шажочек в целый час. Над палубой висела гнетущая тишина. И тогда Сэм сделал открытие. В его сумке оказался целый ворох писчей бумаги. Ведь он попал на корабль, когда шёл с работы! Благословенные белые листы, которые могут стать чем угодно – от картины до договора купли-продажи, от единственного экземпляра любовной поэмы до бумажного кораблика.

Сэм вытащил на палубу чернила и перья. От любовных поэм было решено воздержаться. Писать полагалось письма – всем тем, кто остался на берегу. Складывать письма надлежало в железную коробку с растительным орнаментом, которую поставили у основания самой высокой мачты – она называется «грот».

Никто не знает, кому и что писали члены команды «Морского конька» – не было на борту посторонних, которые могли бы посмотреть через плечо, посмеиваясь в кулак или удивлённо покачивая головой. А потому бумаге было доверено все самое сокровенное и важное. Перья скрипели, Беспечный Танцор писал по-французски, Мануш ронял на белые листы кляксы и дорисовывал их так, чтобы получались рожицы, Сэм уверенными линиями подчёркивал то, на что стоило обратить внимание. Это занятие так увлекло команду, что они даже не заметили, как погода изменилась.

Они строчили послания далёким людям до тех пор, пока грузная, толстобокая капля не упала на письмо Сэма. Прямо на слово «радость». Капитан лежал на животе на тёплых досках и, нахмурившись, глядел, как «радость» расплывается фиолетовым пятном. Он думал – как же просто нарушить радость. А вот если бы Сэм написал там «любовь», или «счастье», или даже «ириска» – с ними было бы не так просто справиться. Вы когда-нибудь пробовали справиться с ириской? Проще все зубы на ней оставить, чем её угрызть.

А потом дождь забарабанил по палубе, и порыв ветра с такой силой бросился на паруса, что «Морской конёк» порядочно качнуло. Моряки бросились к снастям и штурвалу.

Налетел шторм. Настоящий! Море ревело. Вода перекатывалась через главную палубу. Паруса хлопали крыльями альбатроса. Мачты стонали, рулевое колесо вырвалось из рук. Сэм правил в сторону берега – через стену дождя и грохот. Без надежды добраться до спокойной гавани – уж очень далеко они ушли от вод, нанесённых на карты. Молнии сверкали так часто, что один раз морякам пришлось зажмуриться почти на минуту, крепко вцепившись в самое надёжное, что оказалось рядом.

Как только нестерпимо яркая белизна схлынула, мореходы открыли глаза. Шторм отступил так же быстро, как набросился на них. Зато теперь «Морской конёк» обступала непроглядная стена тумана.

– Будто пробираемся через молочный кисель или манную кашу, – заметил Беспечный Танцор, вытягивая перед собой руку. Дальше локтя руки было не разглядеть.

Сэм и Мануш ничего не ответили. Они никогда не видели ни молочного киселя, ни манной каши. Но почти наверняка возненавидели бы их, если бы попробовали. Или нет. Никогда не угадаешь, как просоленный всеми ветрами морской странник отреагирует на манную кашу.

Беспечный Танцор зажёг фонарь. Теперь он сидел, обняв носовую фигуру, перегнувшись через борт как можно ниже и пытаясь разглядеть воду. Что там может быть? Коварные скалы или мель?

Корабль двигался медленно и совершенно бесшумно. Казалось, само пространство изменило свойства вокруг него. В этом густом тумане становилось не по себе.

– Есть ли там кто-нибудь?! – крикнул Беспечный Танцор, просто чтобы разогнать это ощущение, пробегающее холодом по спине. Будто из тумана на тебя кто-то смотрит. Кто-то древний, спокойный и страшный.

– Кто-нибудь? Кто-нибудь? Кто-нибудь? – ответило из тумана эхо. И это было странно. Очень странно – потому что в море не бывает эха.

– Не кричи, – подал голос Сэм с кормы, от штурвала. – Море этого не любит.

– Любит. Любит. Любит… – отозвалось эхо. И Сэм тоже страшно удивился. И тоже почувствовал холодок, стекающий по загривку. И ещё взгляд. Пристальный и равнодушный. Холодный, как медленные изгибы перламутра.

– Мать моя цыганская женщина! – вдруг закричал Мануш с главной палубы. В этот раз эхо ничего не ответило, и это тоже было загадочно и непонятно. Потому что явления природы, в отличие от живых существ, ведут себя последовательно и любимчиков не заводят.

– Что там?! – хором отозвались Беспечный Танцор и Сэм. И было не ясно, чей голос звучит более испуганно.

Несколько долгих, полных гнетущей тревоги секунд их товарищ не отвечал. Воображение рисовало… рисовало… Господи, да воображение вообще ничего не рисовало. Потому что нет ничего страшнее вот такой непроницаемой белизны и испуганного голоса твоего друга – вскрикнувшего и замолчавшего. Чистый, абсолютный ужас, от которого можно поседеть за четыре минуты.

А потом они услышали, как чиркает спичка – раз, другой, третий. И как Мануш ругается по-испански. Трубка никак не раскуривалась, и спичка догорела до самого основания, коротко цапнув его за пальцы.

– Коробка с письмами пропала! – слова его звучали невнятно, будто он говорил, не выпуская мундштука изо рта и засунув обе руки в карманы в поисках новых спичек.

И это, действительно, было так. Коробка, в которую с началом непогоды бросили все исписанные листы, которую надёжно закрыли – чтобы дождь не испортил бумагу. Коробка, которой доверили все самые сокровенные слова – в поднявшейся суматохе так и осталась стоять у основания грот-мачты. Где её и смыло в море.

Прощайте, хорошие и добрые слова. Пока-пока, дружеские шутки на грани приличия. До свидания, признания и откровения. Теперь только рыбам вас читать на дне морском.

А туман вдруг задвигался. За кормой – медленно, будто кто-то лениво перемешивает ту самую манную кашу огромной ложкой. А вот перед носом – быстро-быстро. Будто бесшумный ветер сносил в сторону плотную пелену.

– Вы слышите? – некоторые время Сэм был уверен, что ему просто кажется. Протяжные звуки – будто играет флейта. Или вибрирует струна. Звуки то взлетали вверх, похожие на птичий щебет, то падали вниз, будто архангел Гавриил примеривался к трубам судного дня. Они складывались в мелодию, складывались в слова. В мелодию – холодную и медленную, как изгибы перламутра. Как лунный свет, разлитый по серебряным кубкам.

Беспечный Танцор и Мануш слышали. Слышали песню, летящую над водой. Древнюю, как океан. И ещё слова. Слова складывались в истории. В откровения. В обещания.

– Я знаю эту историю! – Мануш завертелся на месте, пытаясь разглядеть, откуда доносятся звуки. – Это из моего письма! Черт побери! Я только сегодня её вспоминал!

Всё так. Все трое стояли у рулевого колеса и испуганно смотрели друг на друга. А потом туман перед носом «Морского конька» расступился, и корабль медленно остановился. Сам собой.

На открывшемся перед моряками клочке воды была скала. Обыкновенная серая скала – ничем не примечательная, чуть меньше маленькой гостиной, чуть больше большого чулана. На скале сидела обычная ундина.

Она совсем не походила на картинки из детских книг – ни чешуи, ни хвоста, ни острых зубов. У неё была белоснежная, почти прозрачная кожа с голубыми ручейками вен. Гипнотические лунные глаза – тёмные и весёлые. Пепельные гладкие волосы. И длинное, до пят, платье цвета морской волны.

– Это морская дева, – сказал Мануш.

– Это никса, – сказал Беспечный Танцор.

– Это катастрофа, – сказал Сэм.

А ундина ничего не сказала. Она на них даже не смотрела. В руках у неё был гребень, которым она проводила по волосам. На её коленях лежал лист писчей бумаги, покрытый ровными строчками, где то, на что стоило обратить внимание, было аккуратно подчёркнуто. У ног ундины стояла железная коробка с растительным орнаментом. Крышка была откинута, письма небрежно торчали из неё – будто тонкая белая рука уже вынимала их несколько раз, перебирала и бросала обратно.

Ундина читала письмо и превращала его в песню. Пока ещё не в настоящую – отдельные фразы, мотивы, которые она напевала вполголоса.

Сэм так и замер, вцепившись в рулевое колесо:

– Она хочет нас утопить?

– Мы до сих пор живы только потому, что песня её ещё не окончена, – многозначительно и мрачно произнёс Мануш. – Морская ведьма! Как только закончит песню и споёт, – он доходчиво провёл большим пальцем по горлу.

– Вы живы только потому, что вы – дуралеи, – насмешливо сообщила ундина. Ни один мускул не дрогнул на её лице, а глаза так и остались прикованы к бумаге. – Вы что же, думаете, что мне здесь заняться больше нечем? Каких-то морских оборванцев заманивать?

Слова об оборванцах были немножко обидными, но, честно говоря, правдивыми. Одета команда «Морского конька» была кто во что горазд – драные тельняшки, стоптанные башмаки и заношенные штаны. И хорошо, если все эти элементы одежды вообще присутствовали!

– Это наша коробка! – топнул ногой Беспечный Танцор. Он больше всех обиделся на «оборванца».

– Она упала в море, а значит, это теперь моя коробка. И все, что у неё снаружи и внутри – тоже моё, – морская дева посмотрела ему прямо в глаза, но он не испугался.

– Тебе не может принадлежать все, что оказалось в море, – упорствовал юноша.

– А ты прыгни в воду и проверь, – улыбнулась ундина. И все моряки сразу подумали, что, пожалуй, больше никогда не станут купаться в открытом море.

Она не выглядела злой или разгневанной. Она просто была другой. Древней и отстранённо-любопытной.

А потом она рассмеялась. Звонко, весело, запрокинув голову – так, что серебро сверкнуло в пепельных волосах, так, что хрупкие рёбра заходили под тонкой тканью цвета морской волны, так, что эхо ответило ей из тумана звоном колокольчиков. Да так заразительно, что моряки один за другим тоже начали смеяться, как дети – от души и в полный голос.

И как всегда бывает с разделённым смехом – он сделал их друзьями. Всех четверых. Со всеми их недостатками и сложностями характера. С разницей в воспитании, родном языке, понимании мира и отношении к послеобеденному сну. Секрет этот прост и нерушим, он известен всем детям и бродягам, ночующим под мостами. Вот как он звучит: если вы можете смеяться над одними и теми же вещами – значит, вы можете быть друзьями.

– Когда они встретили ундину, я был уверен, что кто-нибудь в неё влюбится, – первый помощник закидывает руки за голову и потягивается.

– Так все они и влюбились, – Кайса сидит рядом, спрятав ладони в рукава. Кажется, скоро начнёт светать – становится очень холодно. – Но только Мануш влюбился всего на один день – как влюблялся в каждую женщину. Беспечный Танцор влюбился в идею, что он способен влюбиться – потому что у него не было сердца.

– Значит, по-настоящему в неё влюбился только Сэм?

– Да. Но это не мешало им быть друзьями. Ведь он не был окончательным безумцем. А только окончательный безумец может признаться, что полюбил существо из другого мира.

Первый помощник с негодованием качает головой.

– Бедный Сэм! Кажется, ты как автор неоправданно к нему жестока.

Кайса смеётся – звонко, весело, запрокинув голову:

– Не переживай за Сэма. Его ждёт ещё много волшебных историй. Он не уйдёт из этой сказки обиженным.

«Морской конёк» провёл у скалы целый день. На закате моряки пили чай на палубе вместе с ундиной. Она задавала им миллионы вопросов – о корабле, о людях, о жизни на суше, о зверях и птицах, живущих вдалеке от воды. О песнях, которые там поют, о сказках, которые там рассказывают.

Какая жалость, что все песни, которые знали мореходы, были солёными и сальными. На каждую её просьбу спеть, матросы густо краснели и не решались произнести эти непристойности при прекрасной, как зимний рассвет, гостье.

Когда же они расспрашивали морскую деву о жизни под водой, она только качала головой и улыбалась в чашку с чаем, делая очередной глоток.

– Вам пока не стоит этого знать. Однажды. Постепенно. Если в этом будет нужда.

Когда солнце спряталось в море – всё, кроме одного раскалённого острого ломтика, – ундина сказала:

– Теперь мне пора.

Коробку с письмами она им вернула.

– У меня есть условие, – она удержала железный ящик, когда Сэм хотел его взять. Закатное солнце роняло блики на её лицо и волосы, сейчас она выглядела почти как земная женщина: тёплая и живая. – Раз в неделю вы будете бросать в море бутылку, внутри которой будет письмо. Послание, понятное только нам. Рассказ о ваших приключениях или просто то, о чем вы думаете. Я прочту это письмо и превращу его в песню. Вот чего вы не знали о жизни подводного народа: мы не едим глупых моряков – мы питаемся сказками и песнями.

– Но как ты найдёшь эту бутылку в бескрайнем океане?

– Не волнуйся. Всё, что оказывается в море – принадлежит мне. Внутри и снаружи.

Она шагнула в море без всплеска и брызг – и мгновенно исчезла.

– Морская ведьма, – восторженно прошептал Мануш.

– Нужно было спросить, вернётся ли она, – заволновался Беспечный Танцор.

А Сэм просто смотрел на темнеющую воду, в которой больше не было ни искорки цвета морской волны, и думал, что бутылок им негде взять, кроме как от джина. Но что поделаешь. Одна в неделю – таков уговор.

– А этот Сэм не так уж и прост. Глядит в суть.

Кайса смеётся:

– Не хочу, чтобы он показался скучным или, боже упаси, глупым. Зато теперь понятно, почему в море так много писем в бутылках. Бывает, вылавливаешь её полдня, а откроешь – там ерунда. Не ясно, о чем и зачем пишут.

– Это ребята с «Морского конька» отправляют послания ундине?

– Да. Только им понятные вещи. Для остальных – белиберда.

Занимается рассвет. И продолжать сказку пока нет смысла. Потому что нет ничего более волшебного, чем рассвет над океаном. Вода становится розово-фиолетовой. Весь мир наполняется невыразимой нежностью. Это любимый момент первого помощника. Поэтому он каждую ночь ровно в четыре занимает свой пост у рулевого колеса. Чтобы посмотреть, как мир рождается заново, как он становится юным и ласковым, как все лица вокруг наполняются земной красотой.

Девушка улыбается холодному солнцу. Завтра она продолжит свою историю. Завтра. А сегодня ей приснятся Сэм, Беспечный Танцор и Мануш. Они будут писать письма, запечатывать бутылки воском и бросать их в море. Как всегда.

Тот, кто поёт колыбельные

Я знаю, что кит поёт в колыбельных,

Пока мир спит на его спине.

Встретить в море другой корабль – большая редкость. Иногда – большая удача, иногда – большая беда. Зависит от того, кто и зачем тебя на этом корабле встречает.

Однажды Мануш сидел на самом высоком рее грота и чинил снасти. Он любил все чинить. А целый парусник – это много работы. Постоянно нужно что-нибудь обновлять, поправлять, проверять, развязывать, связывать, распутывать и штопать.

Вода в этот день была тихой, лёгкие облака бродили по небу, как стадо выпущенных на вольные травы овец. Когда Мануш бросил взгляд на горизонт, ему показалось, что там вдалеке просто ещё одно маленькое облачко, висящее низко над водой.

Странным было то, что три переплетённых верёвки спустя облачко все ещё было на том же месте и совершенно не изменилось. А значит, это было не облако. Мрачный, как всегда по утрам, ром спустился на палубу и заглянул в капитанскую рубку. Не так давно моряки выменяли найденную в море пустую лодку на подзорную трубу. Кажется, пришла пора опробовать её в деле.

На горизонте был корабль. Сияющее-белый, огромный, с поднятым парусами – он оставался на месте, как приклеенный, и на палубе не было ни единой живой души. Можно было подумать, что корабль стоит на рейде – но кому бы пришло в голову бросать якорь так далеко от берега, да ещё и на всех парусах?

– Тысяча морских собак, – прошептал Мануш, не веря своим глазам.

А потом заорал:

– «Морское облако»! Мы нашли «Морское облако»!

Беспечный Танцор так и подпрыгнул у рулевого колеса от его воплей. А Сэм заспанный выскочил на палубу – босой, лохматый и полуодетый:

– Ты чего?! Пожар?! Пираты?!

Но это были не пожар и не пираты. Это была байка, которую сам Мануш несколько дней назад и рассказал.

В портовой таверне только и было разговоров, что об этом. Будто неделю назад огромный и дорогой пассажирский корабль пропал в море. Не так просто, конечно, пропал. Посреди глубокой воды, где не было ни камней, ни мели – «Морское облако» вдруг встало, как вкопанное. При добром ветре, под поднятыми парусами – судно не двигалось ни на дюйм. Так прошло два дня. Пассажиры волновались в своих роскошных каютах, капитан почёсывал бороду, команда разводила руками – никто не мог ничего сделать, и никто не понимал, что происходит.

В конце концов, всех людей посадили в шлюпки, место, где стояло «Морское облако» отметили на карте – и отправились к берегу. Тем более что до берега было не так далеко.

– На борту не осталось совсем никого, а когда они решили за кораблём вернуться, – страшным голосом рассказывал Манушу старый рыбак, перегнувшись через стол, обдавая его крепким винным духом, – на этом месте не нашли ничего! – он театрально развёл руками. Как фокусник, демонстрирующий, что нет у него в рукаве никакого туза. – И с тех пор все «Морское облако» ищут. Огромную награду за него назначили. Если, конечно, удастся привести его в порт. Но пока никто его не видел. Говорят, что сам Морской Дьявол прибрал его к рукам!

Конечно, эта байка была пересказана экипажу «Морского конька». Конечно, они от души поглумились над глупой командой богатой пассажирской посудины. И гоняться за наградой или пропавшим судном не собирались. Но раз уж оно само идёт к ним в руки… Это совсем другое дело!

И моряки развернули фрегат в сторону лёгкой добычи. Вот она – рукой подать. Сверкающий чистотой корабль с парусами белее снега. Такая чистота «Морскому коньку» и не снилась. Чем ближе они подходили к «Облаку» – тем невероятнее оно выглядело.

Палуба, полностью выстланная драгоценным золотистым кедром. Лестницы из тигрового дерева. Рукоятки штурвала, сделанные из слоновой кости, ручки дверей – из янтаря, фальшборты расписаны серебряной краской, а на парусах не было ни заплатки, ни пятнышка.

Команда «Морского конька» мялась на самом краю палубы, не решаясь ступить на неё грязными босыми ногами. На фоне этого судна они выглядели не просто оборванцами, а распоследними нищими, которых и на паперть не пустили бы.

– Мне кажется, для морских бродяг они слишком часто думают о своём внешнем виде, – замечает первый помощник.

Долгим взглядом из-под полуприкрытых век Кайса окидывает его старый рыбацкий плащ и нелепую шапку с помпоном:

– А может, это я часто думаю об их внешнем виде? Всё мечтаю их переодеть в нормальное?

Но делать было нечего. Раз уж взялись – нужно идти до конца. Или до момента, когда станет скучно. И они шагнули на палубу.

В тот же самый момент корабль вздрогнул и застонал. И звук этот был таким низким, громким, протяжным и тоскливым, что даже у Мануша, который никогда не унывал, сердце сжалось от грусти. Стон длился почти минуту, и все это время судно мягко покачивалось из стороны в сторону, хотя волнения не было. Сэм первым пришёл в себя:

– Какая-то чертовщина.

– Думаете, это призраки? – шёпот Беспечного Танцора звучал таинственно и жутко.

– Раз уж мы здесь – нужно все осмотреть. Есть только один способ проверить, что происходит.

И они отправились изучать брошенный корабль.

Теперь «Морское облако» уже не казалось им таким расчудесным. Ковровые дорожки выглядели не просто красными – а кроваво-алыми. Серебряные приборы на столах, хрустальные люстры, зеркала и отполированные до блеска перила – все множило отражения, двигалось вместе с исследователями, так что постоянно хотелось обернуться. Что там мелькнуло на самом краю видимости? Ах, это очередное отражение пялится на тебя из полутёмной каюты.

Ещё до того, как спуститься по лестнице, они условились, что пойдут все вместе. А как вы думали? Они же не герои готического романа, чтобы разбрестись и затеряться в лабиринтах коридоров, навсегда исчезая по одному, и оставляя своих товарищей в ужасе и неведении. Идти нужно было только вместе.

В каютах царил бардак. Люди покидали судно в спешке – теперь это было видно совершенно ясно. Мануш протянул было руку, чтобы «позаимствовать», как он любил говорить, жемчужные бусы – но так ничего и не взял.

Товарищи воззрились на него с удивлением.

– Если этот корабль прибрал Морской Дьявол, то взять с него что угодно – значит навлечь на себя проклятие. Дьявол – король воров. Он всегда найдёт способ вернуть себе своё, и, будь уверен, тебе этот способ придётся не по душе.

С «Морского облака» они так ничего и не взяли. Сэм тоскливо смотрел на книги по навигации в капитанской каюте. Добротные, толстые, с картинками и схемами. Он о таких и мечтать не смел. Сэм осторожно взял один из томов с полки. Присел в уютное кресло всего на минуточку. И погрузился в чтение.

Беспечный Танцор осторожно потрогал маленькую изящную лютню, висящую на стене в обеденном зале. Она была изукрашена сложной резьбой, а струны переливались медленным лунным сиянием. Лютня издала тихий тревожный звук, будто всхлипнула. Танцор смутился и отдёрнул пальцы. Рядом с лютней на стене висел портрет – девушка в газовом бело-розовом платье. Тонкая, вытянутая в струнку, поднявшая руки в балетном па. Юноша залюбовался этим неземным образом.

Мануш развалился на кровати. Каюта, судя по всему, принадлежала богатой даме. Мягкие перины, шёлковые простыни, запах духов и пудры. Все это убаюкивало и успокаивало. В зубах у рома была неизменная трубка – давно погасшая. Он даже не заметил, как сон укрыл его мягким покрывалом, а трубка упала на подушку рядом с нечёсаной бородой.

Да, экипаж «Морского конька» разделился. И погрузился в странное оцепенение. Минутная стрелка делала круг за кругом, но матросы не замечали времени. Каждый из них был увлечён чем-то своим – тем, чего ему не хватало.

Кайса делает многозначительную паузу. Сегодня ночью ей немного легче – она сидит на палубе, завёрнутая в одеяло, облокотившись о фальшборт.

– Вот любишь ты нагнетать, – первый помощник сверяет курс по компасу и звёздам. Он один умеет это делать.

– Хлебом не корми – дай понагнетать, – соглашается девушка. – Но таков жанр. Вы хотите, вообще, остросюжетности или нет?

– А можно её как-нибудь избежать? – Нильс стоит у рулевого колеса. Его поза выдаёт десятилетия в балетных классах – правая нога отставлена далеко в сторону, спина ровная, ладони легко лежат на деревянных рукоятках. – Ночь и так темна, страшна и голодна.

– Голодна – самое тревожное. – Миклош укладывает плотными кругами толстенную верёвку. Его босые пятки так и сверкают, когда он проходится ими по новому пеньковому завитку, вдавливая его в разрастающийся на палубе верёвочный круг.

– Ладно, – вздыхает рассказчица. – Сегодня обойдёмся без трюма, полного крови, и мёртвых матросов, поднимающихся из глубины. Даже без бледных детских лиц, глядящих из зеркал. Вы хоть представляете, на какие жертвы я ради вас иду?!

– Премного благодарны вам, добрая госпожа, – Нильс приподнимает невидимую шляпу и отвешивает поклон.

Никто не знает, как долго продлилось бы это странное состояние, если бы корабль снова не сотряс стон. «Морское облако» заходило из стороны в сторону, и на этот раз так сильно, что хрустальные люстры закачались под потолком, и фарфоровая посуда на столах обеденного зала опасно заскользила к краю. Экипаж «Морского конька» немедленно пришёл в себя.

Они принялись звать друг друга по именам, пытаясь встретиться – но пассажирское судно было большим, а стон все длился и длился. Отчаявшись найти друг друга, моряки бросились вверх по лестницам и один за другим оказались на палубе.

Море вокруг «Облака» бурлило. Не как бывает, если волны встречают отмель или подводные камни. А так, будто ты открыл крышку кастрюли, давно стоящей на печи. Смотришь, а вода бурлит и ждёт, пока ты посолишь её и начнёшь забрасывать морковку, лук, бараньи потроха и чёрный перец.

Что бы ни происходило, ясно было одно – что-то творится под водой. Теперь стало понятно, что и стон раздаётся оттуда. И было в нем столько медленной, длящейся боли, что всякий слышавший понимал – это просьба о помощи.

– Что это?! – прокричал Мануш, но его никто не услышал. Дальше мореходам пришлось объясняться жестами.

– Это что-то под водой, – сказал Сэм.

– Нужно нырнуть и проверить, – сказал Мануш.

– Да вы с ума сошли, – отвечал Беспечный танцор.

– Кто из нас умеет плавать? – спросил Сэм.

– Лучше всех ныряет Танцор, я знаю точно, – сказал Мануш.

Беспечный Танцор ответил жестом непристойным, но доходчивым.

Долго ли, коротко ли, но нырять всё же пришлось ему. Юноша скинул рубаху, ещё раз посмотрел на свои босые ноги, тяжело вздохнул, бросил на товарищей взгляд, полный безмолвного укора, – и бросился в море.

Хоть и казалось, что вода кипит, как бульон в кастрюле – она была самой обычной. Мокрой, солёной, холодной и неприветливой. Очутившись на глубине, Танцор открыл глаза – и сердце его ушло в пятки. Под килем корабля, в воде, полной поднимающихся ввысь пузырьков, похожих на жемчужные нити, простиралось что-то огромное и чёрное. Больше корабля и уж точно больше обычного камня, который он почему-то надеялся увидеть.

Танцор вынырнул:

– Там что-то огромное, – показал он жестом товарищам, перегнувшимся через борт.

– Нужно понять, что это, – ответил Сэм.

– Обплыви его со всех сторон – тогда будет понятно, – показал Мануш.

– Ненавижу вас, собачьи дети, – показал Беспечный Танцор.

Обплывать это огромное и чёрное пришлось долго. Так долго, что руки и ноги Беспечного Танцора окоченели в холодной воде. Но он продолжал свой путь – выныривая на поверхность, чтобы сделать быстрый вдох, и снова погружаясь, чтобы, в конце концов, увидеть, как на чёрном подводном теле открывается сияющий круг.

Это был глаз. Он был огромный круглый и жёлтый. С вертикальным черным зрачком. Глаз посмотрел прямо на юношу, и море наполнилось новым стоном. Под водой он звучал просто невыносимо.

Этот звук рассказывал историю мирного и древнего существа. Одного из тех, что поют колыбельные, чтобы успокоить бури и предотвратить цунами. Существа, живущего на глубине, но раз в сто семьдесят лет, поднимающегося на поверхность, чтобы спеть свою песню небу – в ту самую ночь, когда все планеты и солнце выстраиваются, чтобы её услышать. Существа, неизвестного ни людям, ни морскому народу – только в легендах, которые рассказывают ребятишкам самые старые и мудрые ундины, можно встретить огромную чёрную тень, поющую о внутренней тишине. Никто не знает его имени, ведь создание это ушло на глубину ещё до того, как Господь сотворил Адама и велел ему дать имена всему, что существует.

Беспечный Танцор парил в воде среди серебристых струек воздуха, тянущихся ввысь. Иногда они казались ниточками, на которых он подвешен, как марионетка. Иногда – сигналами азбуки Морзе, летящими в поднебесный мир – просьбой о помощи. История морского зверя вспыхивала в воображении юноши и гасла – будто свет пульсировал на обратной стороне век, показывая невероятные картины…

В этот самый момент стон смолк, и Сэм с Манушем вытащили Беспечного Танцора из моря.

Он тяжело дышал и выплёвывал солёную воду:

– Что случилось? – его взгляд метался между лицами друзей – бледными, как кислое молоко. – Что?!

– Ты чуть не утонул, – отвечал Сэм. Капитан бросился в море прямо в одежде, и теперь холодные струйки стекали с него на дощатую палубу. – Ты просто нырнул и… и всё. Что произошло?

– Не знаю, – юноша растерянно моргал, – мне кажется, я просто… уснул. И видел невероятный сон.

– Под водой? – Мануш бросил на Сэма быстрый взгляд и покрутил пальцем у виска.

– Что тебе снилось?

И Беспечный Танцор пересказал свой сон. О древнем и мирном подводном звере, поющем колыбельные для бурь.

– А теперь ему больно! – Танцор ухватил Сэма за локоть. – Якорь с «Морского облака» вонзился ему в спину и накрепко застрял. И зверь висит в воде, боясь двинуться, чтобы не потопить корабль – потому что не хочет навредить людям.

Мануш снова принял многозначительный вид, покивал, вытянув губы, и покрутил пальцем у виска. Капитан «Морского конька» только отмахнулся от него:

– Так или иначе, нужно его вызволять!

Дело это оказалось совсем не простым. Теперь моряки ныряли, обвязанные верёвкой. А тот, кто держал эту верёвку за другой конец, внимательно следил за карманными часами – чтобы начать вытаскивать товарища ровно через минуту, на случай, если тот уснул, убаюканный присутствием глубоководного зверя.

В воду погружались теперь по очереди, чтобы не замерзать. Первые пятнадцать погружений мореходы исследовали, что же там случилось: где этот якорь, насколько глубоко он засел в теле чёрной громадины, под каким углом. Вот уж где познания Сэма в геометрии, наконец, пригодились!

Якорь – в некотором смысле, наконечник стрелы, только не заточенный. Вперёд он движется легко, ведомый собственной тяжестью и сужающейся к окончанию формой. Обратно идёт тяжело. Цепляется за всё вокруг развёрнутыми назад рогами, тащит, тянет, не отпускает.

В общем, дело было плохо.

Вода больше не бурлила, и Сэм неподвижно висел над пропастью, глядя в жёлтый разумный глаз.

– Якорь засел глубоко, и если тянуть – будет совсем плохо. Нам придётся сделать два глубоких надреза, чтобы вынуть его, не вырвав кусок

мяса, – он изо всех сил концентрировался на этих мыслях. Но они были слишком сложными. – Будет больно. Потом боль станет меньше. Мы поможем, – так было легче. Он повторял это снова и снова, глядя в полновесную жёлтую луну с чёрной полосой посередине, пока его не дёрнули за верёвку наверх.

Следующие тридцать погружений они проводили сложную операцию. Самыми острыми ножами вспарывали гладкую чёрную шкуру – глубже, глубже, до самых изогнутых рогов якоря. Вначале зверь оглушительно ревел, но так и не двигался с места. Потом просто стонал – безнадёжно, устало, как давно болеющая и предчувствующая смерть собака, пришедшая в гостиную и положившая голову на колени хозяина.

– Скоро станет легче. Мы поможем. Скоро это кончится. Скоро ты отправишься домой, – шептал Сэм, перегнувшись через борт.

Кровь у зверя была красной. Как у человека. Она вырывалась из раны и клубилась, как кучевые облака в самый жаркий летний день. А потом облака постепенно расползались, бледнели, из кучевых становясь перьевыми, потом просто туманом, а потом лёгкой дымкой вокруг корпуса корабля.

Солнце уже клонилось к закату, когда голова Мануша показалась над водой.

– Кажется, готово, – прокричал он. – Можно тащить!

И Сэм с Беспечным Танцором потащили!

Якорь медленно двигался через сделанные для него прорези. Как не старались моряки – он сопротивлялся. Морской зверь издавал странный звук – высокий и нетерпеливый, будто закипающий чайник. Минута за минутой, дюйм за дюймом, они продвигались к спасению.

А потом что-то дёрнулось, вздрогнуло, натянулось – и якорь пошёл совсем легко, рассекая уже одну только воду, а не плоть морского чудовища. Кажется, звук прокатился раскатом грома от горизонта до горизонта – это был вздох облегчения.