Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее бесплатное чтение

Воспоминания

Рис.0 Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее

W W W. S O Y U Z. RU

Предисловие

Николай Андреевич Мудрогель[1] (1868–1942) – один из немногих сотрудников Третьяковской галереи, первые шестнадцать лет работы которого прошли в ближайшем общении и под непосредственным руководством самого ее основателя – Павла Михайловича Третьякова.

Поступив в галерею пятнадцатилетним мальчиком, Мудрогель ко времени смерти П.М. Третьякова уже являлся опытным, прошедшим прекрасную музейную выучку техническим работником, хорошо усвоившим всю сложную специфику музейного дела.

Живя с раннего детства постоянно в доме Третьяковых и работая с юных лет в том окружении людей и событий, среди которых росло и формировалось собрание галереи, он имел возможность в качестве близкого свидетеля наблюдать жизнь и деятельность П.М. Третьякова, а также всю окружающую его обстановку.

От автора этих записок, конечно, нельзя требовать глубоких выводов и правильных оценок всего того, чему он был свидетелем, так как он почти не получил образования и не обладал достаточно широким кругозором. Кроме того, работая над своими воспоминаниями уже в очень преклонных годах, Мудрогель не всегда был точным и объективным в освещении отдельных фактов и событий. Поэтому фактическая сторона записок потребовала и дополнительной проверки, и больших уточнений.

Тем не менее воспоминания Мудрогеля ценны и интересны, как живой документ, как страница истории галереи, и, читая их, нельзя не отдать должное большой наблюдательности автора, его умению остановить внимание читателя на наиболее интересных происшествиях, дать в метких описаниях замоскворецкого купеческого быта того времени нужный фон, на котором особенно ярко выделяется необычная личность П.М. Третьякова и значительность его собирательской деятельности. П.М. Третьяков твердо верил в необходимость и важность своего дела для развития русской культуры, для просвещения народа. Эту большую заслугу П.М. Третьякова перед родиной и обществом Мудрогель сумел понять и по-настоящему оценить.

Личность создателя галереи, П.М. Третьякова, предстает перед читателем во всей ее многогранности и разносторонности; выявляются некоторые дополнительные подробности его отношения к своим коллекциям.

Перед нами, с одной стороны, деловой человек, хороший хозяин, не склонный зря бросать деньги, очень ценящий свое время и труд, с другой стороны – человек исключительной целеустремленности, готовый во имя идеи создания народной галереи русского искусства не считаться ни с какими затратами времени, труда и денег.

Мягкий и отзывчивый в обычной жизни и в своих повседневных отношениях с людьми, П.М. Третьяков делается строгим, взыскательным и твердым, не допускающим никаких компромиссов в вопросах, касающихся непосредственно интересов собрания, его дальнейшего развития, пополнения и сохранности входящих в него произведений.

Из отдельных приводимых Мудрогелем высказываний П.М. Третьякова, из ряда упоминаемых в записках фактов видно, что тот не ограничивался только собирательством. Его глубоко волновали и заботили вопросы лучшего сохранения произведений, связанные, в первую очередь, с их консервацией, а затем с работами по их реставрации. Здесь для Третьякова были одинаково важны и сложные проблемы влияния на художественные произведения света, температуры, состава воздуха, и лучших методов ухода за ними, их уборки, правильного хранения в фондах, упаковки, перевозки и т. д. Он сам разработал инструкцию по работе и обращению с экспонатами и строго следил за выполнением ее техническими работниками.

Приводимые автором записок отдельные случаи мелкой реставрации, производившейся самим П.М. Третьяковым, действительно имели место и находят подтверждение в переписке П.М. Третьякова с И.Е. Репиным.

В записках, несмотря на присущую автору, как это указывалось выше, некоторую упрощенность и узость толкований событий и фактов, хорошо передана общая атмосфера, царившая в доме Третьяковых. Бесхитростно рассказывает Мудрогель о музыкальных вечерах и литературных чтениях, о людях, собиравшихся на них. Интересны его упоминания о личных встречах и беседах с художниками, о их взаимоотношениях с П.М. Третьяковым и его семьей, а также рассказы об истории тех или иных картин, известных ему часто со слов их авторов.

Не говоря уже о хорошем знании техники музейного дела, Мудрогель за многие годы работы в галерее прекрасно изучил все собрание, и поэтому вполне возможно, что П.М. Третьяков мог поручить ему даже такую работу, как составление первоначального списка коллекций. Этот список затем был положен в основу описи произведений галереи, представленной городской думе при передаче ее собрания Москве.

В своих записках Мудрогель довольно много места отводит годам существования совета галереи, особенно того периода, когда совет возглавлялся И.С. Остроуховым. К Остроухову он еще при жизни П.М. Третьякова привык относиться с большим уважением, и это, по-видимому, помогло ему правильно разобраться в сложной работе совета и во взаимоотношениях его членов. Мудрогель дает в основном верную оценку деятельности прогрессивной части совета, вполне объективно освещая такое важнейшее мероприятие, как реэкспозиция галереи, произведенная в 1913 году И.Э. Грабарем.

Безусловно, старые кадры технических работников, какими являлись, кроме автора, А.М. Ермилов и недавно скончавшийся А.Г. Догадин, очень помогали совету своим большим опытом, приобретенным еще в период работы в галерее при П.М. Третьякове. Нельзя обойти молчанием их самоотверженную работу по спасению коллекций галереи во время известного московского наводнения 1908 года, что и было отмечено городской думой, наградившей всех их медалями.

В дальнейшем, в сложной обстановке первых годов революции, Мудрогель проявил себя исключительно активным работником, принимавшим непосредственное участие как в производственной, так и в общественной жизни галереи.

На протяжении всей своей долголетней работы в Государственной Третьяковской галерее Мудрогель неукоснительно придерживался усвоенных им от П.М. Третьякова традиций, стараясь передавать их последующим поколениям технических работников, делясь с ними своим громадным опытом и знанием музейного дела. Умер он в 1942 году, во время войны, в эвакуации, вдали от любимой им галереи, которой он, действительно, отдал всю свою жизнь.

Е.В. Сильверсван

Мое детство в доме Третьяковых

Мне сейчас семьдесят два года, и так случилось, что я с самого рождения в течение всей моей жизни был непрерывно связан сначала с домом братьев Третьяковых в Лаврушинском переулке, а потом и с Третьяковской галереей.

Мой отец – Андрей Осипович Мудрогель – был крепостным крестьянином села Толмачи, Звенигородского уезда, Киевской губернии. После освобождения от крепостной зависимости в 1861 году он покинул свою родину и в поисках работы приехал в Москву. Здесь он случайно попал на работу в дом братьев Третьяковых и прослужил у Павла

Михайловича Третьякова двадцать лет – до своей смерти в 1880 году.

Дом Третьяковых тогда еще не имел никаких пристроек. Это был старинный дворянский особняк, переживший нашествие французов на Москву. При доме был большой, чудесный сад. В центральном дворе, при входе в музей, росли тогда высокие вековые деревья – тополя, липы и дубы. В саду были цветы – прекрасные розы, махровые пионы и сирень, а также яблони с китайскими яблочками. За этими яблочками мы, ребята – дети служащих у Третьякова, – иногда охотились, за что нам и попадало от наших родителей. Цветы нашего сада изобразил художник Максимов[2] в ряде этюдов.

Весь верхний этаж дома был занят жилыми комнатами семьи Третьяковых, а в нижнем этаже помещалась их торговая контора, и здесь же были три комнаты лично Павла Михайловича Третьякова – основателя галереи. Сначала оба брата – Павел и Сергей – жили вместе в этом доме, но, когда Сергей Михайлович женился, он переехал из лаврушинского дома в свой новый дом на Пречистенском бульваре, а Павел Михайлович остался со своей семьей[3] в старом доме.

Отец мой сначала не имел определенной работы по дому. Он делал «что укажут». Третьяковы скоро оценили его, и Павел Михайлович стал поручать ему приемку картин, оформление и развеску их и уход за ними в только что возникшей тогда галерее. К этому времени относится и начало сильного увлечения Третьякова собирательством картин. Теперь он мог покупать и большие картины, потому что весь обширный дом был в его полном распоряжении.

Сам Павел Михайлович тогда был еще молодым человеком и только что начал собирать картины. В 1856 году им была приобретена первая картина художника Шильдера[4] «Искушение», и этот год считается теперь годом основания Третьяковской галереи. Картин у него еще было мало. До этого Павел Михайлович собирал только рисунки, акварели, гравюры[5] и хранил их в шкафах и столах своей комнаты, спасая их от выгорания. С покупкой же картин нужно было подбирать рамы, устраивать штанги. Картины требовали развески и ухода. И мой отец мало-помалу становится первым ответственным работником галереи.

Помнить себя я начал рано, с трех-четырех лет. Мне вспоминается большой двор перед домом: двор выстлан камнем, отгорожен решетчатым забором от улицы и от сада. На дворе и в саду всегда тихо, просторно, красиво. Какие-то люди проходят по двору в дом – в ту дверь, где висела маленькая вывесочка: «Контора». Изредка отворяются парадные двери – они помещались на том месте, где теперь главный вход в галерею. Из дома выходили нарядные люди, кучер подавал им коляску, запряженную парой лошадей.

По утрам во двор въезжали ломовые извозчики, привозили кипы льняных товаров, сгружали их в амбары, расположенные в углу двора. Эти товары доставлялись из Костромы, где у Третьяковых была большая мануфактурная фабрика. Товары из амбара развозились по магазинам Москвы.

Этот район – Замоскворецкий, – где находился дом Третьяковых, был купеческий, – галерея была окружена небольшими купеческими особняками с такими же прекрасными садами, как и у нас. И жизнь была тогда в Замоскворечье особая, не похожая на столичную. Я еще застал и хорошо помню вблизи галереи на Болотной площади базары, где торговали зерном. На эти базары съезжались не только из окрестностей Москвы, но и из дальних мест. Приезжали на волах с Украины и жили в течение нескольких дней на самом базаре с волами, которых тут же пасли по берегу водоотводного канала. Совсем было похоже на провинцию. Мой отец любил ходить на эти базары, искать своих сородичей с Украины, и часто брал меня с собой. Вечером, когда отец кончал работу, за чайком он рассказывал моей матери, что делалось в доме

Третьяковых, что сказал, что сделал Павел Михайлович. Самого Павла Михайловича называли строгим, «неулыбой», потому что он никогда не только не смеялся, но даже не улыбался.

Он никогда не пил вина, не водил компании с теми, кто не прочь был выпить, и особенно не любил, если пили его служащие. Если замечал, что кто-нибудь из служащих имеет слабость к алкоголю, он сейчас призывал его к себе в кабинет и предупреждал: «Если я еще раз замечу вас пьяным, я вас уволю».

И иногда, действительно, увольнял.

Зато к тем, кто хорошо работал, Третьяков относился с полным доброжелательством. Щедро помогал, когда случалась в семье беда. Моего отца он, по-видимому, ценил высоко, потому что всецело доверил ему свое «самое дорогое», как он иногда называл картины.

Семья Третьяковых в те годы жила внешне так же, как и другие купеческие семьи Замоскворечья. Отец братьев Третьяковых был человек малограмотный, а мать и совсем неграмотная[6]. Отец не дал братьям Третьяковым никакого образования[7]. Павел Михайлович не был ни в каком учебном заведении и всю культурность добыл уже сам, самоучкой и самовоспитанием, а также ежегодными поездками по Европе.

Служащих у Третьяковых было много: няни, кухарки, горничные, прачка, кучер, портниха, сторожа, конторщики в конторе, приказчики в амбаре, бухгалтер. Служили обычно подолгу, – так, прачка Степанида Захаровна поступила к Третьяковым, когда Павел Михайлович был еще совсем маленький. Она потом много рассказывала мне о его раннем детстве. Она уже жила у Третьяковых на покое. Кормили служащих хорошо, потому что я не помню ни одной жалобы на хозяйскую пищу, а жили они во флигеле во дворе. Домашняя прислуга получала пищу от поваров, из кухни семьи Третьяковых. В доме очень строго соблюдались праздники, и Павел Михайлович постоянно следил, чтобы его служащие ходили в церковь. По окончании обедни служащие становились у дверей и всячески старались попасться на глаза хозяину: «Я, дескать, был сегодня в церкви». Случалось, что хозяин говорил потом кому-нибудь:

– А вы сегодня в церкви не были. Это нехорошо. Скажите-ка, почему не были?

Каждое лето семья Третьяковых уезжала на дачу в Кунцево. Дом пустел, окна занавешивались, комнаты верхнего этажа запирались. Но сам Павел Михайлович ежедневно приезжал в Москву точно к началу открытия конторы и весь день занимался торговыми и общественными делами: каждый день бывал в галерее, справляясь, все ли благополучно.

Лет семи и я стал бывать в Кунцеве, – Вера Николаевна Третьякова[8] брала меня и моего брата с собой на все лето. Мы играли там с детьми Третьяковых[9]. Иногда Павел Михайлович заставлял нас чистить дорожки, выпалывать сорную траву на грядах. В такой работе он и сам иногда принимал участие: разметал дорожки, поливал цветы. И детей своих заставлял делать то же. Я так понимаю: он не любил праздности, ему неприятен был вид бездельного человека. Я никогда не видел, чтобы он проводил время праздно.

В воскресенье он оставался на даче, но обычно после завтрака брал маленький чемодан с бутербродами, бутылкой молока и книгами, один уходил в лес до вечера и, забившись в глушь, весь день читал.

Своей дачи в Кунцеве у Третьяковых не было; они нанимали какую-нибудь дачу в Солдатенковском парке – с большими цветниками, с массой деревьев. Кунцево мне тогда казалось сказочным местом – так много цветов росло возле дач и так красив был парк над Москвой-рекой.

Мне было пять-шесть лет, когда Павел Михайлович решил сделать первую пристройку к дому – галерею только для картин. Он боялся, что в доме может случиться пожар, – Тогда картины погибнут. Галерею строил зять Третьяковых, архитектор Каминский[10]. Часть сада была вырублена, и в одно лето выросло двухэтажное здание с двумя обширными залами. Все картины из жилого дома были перенесены в эти залы. В залах были поставлены переборки, так как стен для картин уже не хватало[11].

Всю переноску и развеску картин сделал мой отец с рабочими лично. Я целыми днями вертелся возле него, для меня эта переноска была веселой забавой. Иной раз я подавал рабочим молоток и гвозди.

Павел Михайлович в эти дни был очень доволен, часто приходил из конторы поглядеть, как идет дело. В новые залы было устроено три входа: один – со двора через сад для посетителей, другой – в нижнем этаже из внутренних комнат самого Павла Михайловича и третий – во втором этаже из столовой для семьи и гостей.

С 1873 года галерея была открыта для всех граждан, тогда как прежде осмотр картин допускался лишь с особого разрешения Павла Михайловича. И понятно: неудобно было пускать всех подряд в семейные комнаты дома[12].

Каждый посетитель входил с Лаврушинского переулка сначала во двор, потом через калитку в сад, а из сада в галерею. Посетителей встречал мой отец и пропускал в залы. Работы и заботы тогда отцу моему было достаточно. Он уже занимался только картинами, ничем больше. А картин в эти годы покупалось много[13]. В нижнем этаже жилого дома Павел Михайлович отвел одну из трех своих комнат для обработки картин перед тем, как их вешать в галерее. В этой комнате картина вставлялась в раму, застеклялась, иногда промывалась…

Посетителей в галерее первое время было очень мало. Обычно было так: отец впустит посетителя в галерею, а сам уйдет в комнату пригонять раму или еще что делать. Посетитель ходит по залам совсем один. Иногда отец позовет меня и скажет:

– Беги-ка, Коля, посмотри, что гость там делает.

И я бежал в залы смотреть на гостя, потом опять к отцу:

– Дядя смотрит картинку наверху.

Перед уходом посетитель звонил у двери в колокольчик, приходил мой отец и выпускал его.

Прошло только шесть лет, и Павел Михайлович решил перестроить новые залы, потому что в них оказалось мало света. Опять во дворе и в саду появилась масса кирпичей, бревен, извести. Зал верхнего этажа имел окна только под потолком.

А картины висели в два-три ряда, и свет из окон падал так, что трудно было рассмотреть верхний ряд. Павел Михайлович распорядился заделать окна, а свет дать через стеклянный потолок и стеклянную крышу[14].

Когда после перестройки картины опять были повешены, они намного выиграли, и место для развески картин увеличилось.

– Вот теперь у нас настоящая галерея, как я видел за границей! – говорил хозяин, очень довольный перестройкой. – Только опять тесно; уже некуда вешать, скоро еще строить придется.

В самом деле, картин становилось больше и больше. Картины скупались в Москве, в Петербурге; Павел Михайлович сам их привозил с выставок из Петербурга, ему присылали из магазинов, иногда художники и владельцы приносили сами. Отец мой то и дело ездил в Петербург или в мастерские художников в Москве за новыми и новыми картинами.

В доме Третьяковых и в галерее все чаще и чаще стали появляться художники. Конечно, я тогда еще многих не знал по имени, но видел, с каким почтением говорили о художниках и сами хозяева, и служащие. Иногда для художников устраивались вечеринки в доме; на вечеринках выступали музыканты и играла на рояле сама Вера Николаевна[15].

В доме была отведена комната, где художники, приезжая в Москву, могли жить. Летом, когда семья Третьяковых уезжала на дачу, художников принимала моя мать, готовила им обед, ухаживала за ними. Часто бывал у нас и подолгу живал летом художник Максимов… Он иногда писал этюды в саду Третьяковых. Тогда я непременно вертелся возле него, наблюдая, как холст покрывается красками, как на нем вырастают деревья, появляется стена нашей галереи.

– Ты чей, паренек? Сын Андрея Осиповича Мудрогеля? – спросил меня однажды Максимов. И с того времени у меня с ним завелась дружба.

Иногда он посылал меня за папиросами:

– Сбегай-ка, Коля, купи пачку «Дружка» за пять копеек.

И я со всех ног мчался по переулку к рынку за покупкой, за что получал от художника конфетки.

Но вот скоро вольное житье мое кончилось: мне стукнуло девять лет, и меня отдали в городскую школу…

Учение у меня пошло хорошо, и мои родители уже мечтали, как я кончу эту школу, пойду в большую науку… Но эти мечты скоро оборвались.

Смерть моего отца

В конце осени 1880 года в Петербурге был объявлен аукцион по продаже картин художника В.В. Верещагина[16]. На все подобные аукционы Третьяков непременно выезжал и непременно привозил с них картины. Картин Верещагина в этот раз продавалось очень много, и об аукционе писалось в газетах.

Через несколько дней после отъезда Павла Михайловича в Петербург мой отец при мне сказал, смеясь, моей матери, что в газетах напечатано: «Третьяков купил все коллекции Верещагина, никому не дал купить ни одной картинки». И газету принес мой отец, где Стасов[17] описывал аукцион: «Третьяков убил всех конкурентов рублем. Какую бы цену конкуренты ни назначали, он неизменно скрипел, точно скрипучая телега: «Рубль выше». И картина оставалась за ним. Таким образом, все коллекции Верещагина – туркестанские и индийские – переходят в Москву, в галерею Третьякова».

Скоро и сам Павел Михайлович приехал домой – довольный, радостный. А мы уже все знали: когда у него удачная покупка в Петербурге, он возвращался в Москву с хорошим настроением, все в доме, во дворе, в конторе тоже становились радостными:

– Павел Михайлович купил хорошие картины!

Если же была неудача с покупкой, он приезжал суровый, раздраженный, мало говорил, и все в доме примолкали. Кучер, который встретил его на вокзале после покупки картин Верещагина, сразу увидел, что покупка картин прошла удачно. Ну, а на этот раз радость была всеобщая, и во дворе, помню, много смеялись над газетной статьей, в которой Павла Михайловича называли скрипучей телегой.

Третьяков сказал моему отцу: «Картин так много, что придется делать новую большую пристройку». И вместе с ним выходил несколько раз в сад с саженкой, чтобы наметить, где будут новые залы. Нужно было вырубать много деревьев.

Вера Николаевна и дочери очень сильно опечалились, что сад погибнет.

Мать моя говорила, что у Третьяковых идет разговор:

– Где мы будем гулять? Где будут гулять наши дети?

А Павел Михайлович говорил:

– Места хватит, надо не только о себе заботиться, но и об обществе – строить для всех москвичей и для всех русских людей. Я не для себя одного стараюсь. Придет время, я отдам эту галерею Москве. А для детей я устрою сад поменьше.

Для приемки и упаковки верещагинских картин был отправлен в Петербург мой отец. Поехал он с радостью: он тоже сильно любил картины…

Я не помню точно, сколько времени пробыл отец в Петербурге, только возвратился совершенно больной. Обычно он после такой поездки быстро переодевался и шел к Павлу Михайловичу с докладом. На этот раз даже не переоделся, лег в постель – в жару и в бреду. Мать моя перепугалась, сообщила Павлу Михайловичу. Тот приказал немедленно позвать доктора. Доктор определил воспаление легких. Отец простудился, ночуя на ящиках верещагинских картин в холодных кладовых Академии художеств. Он успел принять картины и упаковать их, но не решился оставить упакованные ящики на сторожей, сам охранял их перед отправкой на железную дорогу, а ночи были очень холодные… Промучившись недели три-четыре, мой отец умер Мне в это время шел двенадцатый год, моему брату было десять[18].

Через два года я окончил школу, Павел Михайлович взял меня на работу в галерею, а моего брата отправил в Кострому к себе на фабрику.

Галерея в 80-х годах

Летом 1882 года я впервые, уже как служащий, приступил к работе в галерее. Старшим надо мной был бывший помощник моего отца Ермилов[19], но все распоряжения я получал лично от Павла Михайловича.

– Работайте так, как работал ваш отец, – иногда говаривал он мне.

Как раз этим летом закончилась очередная пристройка галереи – шесть обширных залов, по три в каждом этаже[20]. Картин уже было много, но особенно мне запомнились: «Неравный брак» Пукирева, «Княжна Тараканова» Флавицкого, «Возвращение с Крымской войны»[21] Филиппова, «Привал арестантов» Якоби, «Фонтан Аннибала» Лагорио[22]. Много было картин Перова[23]. Тут и «Тройка. Ученики-мастеровые везут воду», и «Приезд гувернантки в купеческий дом», и «Птицеловы», и «Странник». Один зал нижнего этажа был целиком занят портретами работы художников конца XVIII и начала XIX века[24] – Антропова, Левицкого, Боровиковского, Аргунова, Рокотова, Матвеева, Тропинина, Венецианова, Брюллова, а также виды Рима, Неаполя и Сорренто работы Сильвестра Щедрина.

В новых залах нижнего этажа были размещены и коллекции картин Верещагина.

1 Мудрогель Николай Андреевич (1868–1942), автор настоящих воспоминаний. Украинская транскрипция его фамилии Мудрогеленко. Работал в галерее с 1882 по 1942 г. в должности старшего музейного служащего. В 1908 г. награжден золотой медалью за спасение художественных ценностей галереи от наводнения. В 1923 г. решением Московского профессионального союза работников просвещения ему было присвоено звание Героя труда.

2 Максимов Василий Максимович (1844–1911), художник жанрист. Учился в Академии художеств (1863–1866). Член Товарищества передвижных художественных выставок с 1874 г. С 1878 г. – академик. В своих произведениях ярко отражал жизнь дореформенного крестьянства. Наиболее значительные его картины «Приход колдуна на крестьянскую свадьбу» (1874), «Семейный раздел» (1876) и «Больной муж» (1881) были приобретены П.М. Третьяковым. В собрании галереи имеются также два этюда Максимова – «Сад при дом» Третьяковых» и «Двор дома Третьяковых» (1877), подаренные им В.Н. Третьяковой, оба с собственноручными надписями художника. На первом: «Только ради сюжета позволяю себЪ оставить Вамъ, добрая ВЬра Николаевна, и въ ожидаши лучшего», на втором: «ВЪръ НиколаевнЬ, на память о плохом пейзажисте, когда получите другой, болъе достойный Васъ, тогда повысьте в датскую 1877». Эти этюды поступили в Государственную Третьяковскую галерею из семьи Третьяковых в 1951 г.

3 Семья Третьяковых: – отец – Михаил Захарович Третьяков (1801–1850); – мать – Александра Даниловна, урожденная Борисова (1812–1899). В собрании галереи имеется ее портрет работы И.Е. Репина (1878); дети: – Павел Михайлович (1832–1898) – основатель галереи. В галерее имеются его портреты работы И.Н. Крамского (1876) и И.Е. Репина (1883 и 1901); – Сергей Михайлович (1834–1892), владелец коллекции картин западной живописи, поступившей после его смерти в собрание галереи. Его портрет работы В.А. Серова (1895) находится в галерее; – Елизавета Михайловна (1835–870), в замужестве Коншина; – Данила Михайлович (1836–1848); – Софья Михайловна (1839–1902), в замужестве Каминская; – Александра Михайловна (1843–1848); – Николай Михайлович (1844–1848); – Михаил Михайлович (1846–1848). Все трое умерли почти одновременно от скарлатины; – Надежда Михайловна (1849–1939), в замужестве Гартунг.

4 Шильдер Николай Густавович (1828–1898), художник жанрист. Учился в Академии художеств (1853–1861). С 1861 г. – академик. Его картина «Искушение», находящаяся в собрании галереи, была первой картиной русского художника, приобретенной П.М. Третьяковым. П.М. Третьяков датировал ее 1856 г., который и признан датой основания галереи. Некоторое расхождение в датировке картины у П.М. Третьякова и художника объясняется тем, что П.М. Третьяков считает картину приобретенной с момента заказа, а сам Шильдер датировал ее временем покупки, то есть 1858 г.

5 В записях сохранившейся карманной книжки П.М. Третьякова за 1853 г. значится покупка картин (от двух до восьми рублей за штуку) на рынке у Сухаревой башни. Однако по приводимым ценам ясно, что под картинами подразумевались гравюры, эстампы, литографии и т. д. Первые записи о покупке картин и рам к ним относятся к 1854 г. Это были картины иностранных художников, из которых семь (голландской школы) при жизни П.М. Третьякова висели в его личных комнатах.

6 Мать П.М. Третьякова – Александру Даниловну Третьякову – никак нельзя назвать «совсем неграмотной». По данным семейного архива и особенно по переписке с ней П.М. Третьякова видно, что она, хотя и «писала с запиночкой», тем не менее была в курсе всех торговых дел и культурных интересов своих сыновей, интересовалась музыкой, театрами и сама играла на фортепьяно. (см. Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи: Фонд № 1, 5886–5888).

7 Утверждение, что Михаил Захарович Третьяков не дал своим сыновьям никакого образования, также неправильно. Они, действительно, не получили систематического образования в учебных заведениях, но из семейного архива Третьяковых известно, что детям стремились дать серьезное образование. Учителя ходили на дом, и отец сам следил за обучением детей. Даже в своем завещании он просит жену сыновей «от торговли и от своего сословия не отстранять и прилично образовывать». (Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи. Фонд № 1, 5286–5288).

8 Третьякова Вера Николаевна (1844–1899), урожденная Мамонтова, жена П.М. Третьякова. Была хорошо образована, интересовалась искусством и музыкой; вполне разделяла интересы и взгляды своего мужа. В собрании галереи имеется два ее портрета работы И.Н. Крамского (1876 и 1879).

9 Дети П.М. и В.Н. Третьяковых: – Вера Павловна (1866–1940), в замужестве Зилоти; – Александра Павловна (1867–1959), в замужестве Боткина. Принимала после смерти П.М. Третьякова деятельное участие в работе галереи. В качестве члена совета галереи много содействовала пополнению ее собрания картинами молодых художников. Автор книги «П.М. Третьяков в жизни и искусстве», М., «Искусство», 1959. В галерее имеется ее портрет работы И.Е. Репина (1901); – Любовь Павловна (1870–1925), по первому мужу Гриценко, по второму – Бакст. В галерее имеется ее портрет работы Л.С. Бакста (не датирован); – Михаил Павлович (?–1911); – Мария Павловна (1875–1952?), в замужестве Боткина; – Иван Павлович (1878–1887).

10 Каминский Александр Степанович (1829–1897), архитектор художник, муж сестры П.М. Третьякова, Софии Михайловны. В галерее имеется его портрет работы В.Г. Худякова (1850).

11 Эта первая пристройка галереи к дому Третьяковых была начата осенью 1872 г. и закончена весной 1874 г. Она состояла из двух расположенных в двух этажах залов, которые были соединены между собой деревянной лестницей и непосредственно примыкали к жилым комнатам. (В настоящее время залы № 46–48 внизу и № 6 наверху).

12 В 1874 г., с разрешения П.М. Третьякова, в галерею стали допускаться одиночные посетители. Для свободного доступа широкой публики галерея открылась только в 1881 г.

13 Среди большого количества приобретенных П.М. Третьяковым в 60–70-х гг. картин имеются такие значительные произведения, как «Неравный брак» В.В. Пукирева, «Христос в пустыне» и «Портрет Л.Н. Толстого» И.Н. Крамского, «Охотники на привале», «Тройка», «Портрет Ф.М. Достоевского» В.Г. Перова, «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» Н.Н. Ге, «Протодьякон» И.Е. Репина, портреты Н.В. и П.В. Кукольников К.П. Брюллова, пейзажи Ф.А. Васильева, И.И. Шишкина, А.К. Саврасова, А.И. Куинджи и ряд других, составляющих основной фонд собрания галереи.

14 Переделка высоко расположенных окон на стеклянный плафон была произведена в 1879 г.

15 Вера Николаевна Третьякова была ученицей известного в то время музыканта педагога И.В. Риба и прекрасно играла на рояле. Сама она в своем дневнике пишет, что «не мыслит себя без музыки и картин». (Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи. Фонд № 1, 5286–5288.)

16 Верещагин Василий Васильевич (1842–1904), художник баталист. С 1861 г. учился в Академии художеств, откуда вышел в 1863 г. Выставлялся в основном на персональных выставках в России и за границей. В собрании галереи находится около 150 его произведений, приобретенных П.М. Третьяковым. Наиболее известные из них: «Апофеоз войны» (1871), «Представляют трофеи» (1872), «Торжествуют» (1872) – из туркестанской серии; «Побежденные. Панихида», «Перед атакой. Под Плевной» – из серии «Русско турецкая война 1877–1878 гг.» и ряд прекрасных этюдов, привезенных художником из путешествия по Индии. Аукцион индийских этюдов и картин Верещагина состоялся не осенью 1880 г., а весной 1880 г., между 29 марта и 2 апреля.

17 Стасов Владимир Васильевич (1824–1906), историк и теоретик искусства, крупнейший художественный критик, оказавший большое влияние на развитие идейно демократического искусства в России во второй половине XIX в. Был одним из ближайших помощников в собирательской деятельности П.М. Третьякова. По его совету П.М. Третьяковым приобретены многие произведения В. В. Верещагина. (см. Переписка П.М. Третьякова и В.В. Стасова. 1874–1897. М. – Л., «Искусство», 1949, стр. 39 и 43)

18 По поводу смерти А.О. Мудрогеля В.Н. Третьякова записывает в своем дневнике: «Декабря 21. Сегодня умер наш милый человек Андрей Осипович… и вот двое детей А.О. остались у меня на руках 2 мальчика 13 и 8 лет. Надо будет о них подумать». (Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи. Фонд № 1, 1/5288.)

19 Ермилов Андрей Маркович (1854–1928) работал в галерее с 1872 г. до конца своей жизни. Награжден золотой медалью за спасение художественных ценностей галереи при наводнении 1908 г. Решением Московского профессионального союза работников просвещения в 1923 г. удостоен звания Героя труда.

20 Вторая пристройка состояла из трех залов внизу и трех вверху (нижние – в настоящее время залы № 41–43, верхние – № 8–11).

21 Автор имеет в виду приобретенную П.М. Третьяковым картину художника К. Н. Филиппова «Военная дорога между Севастополем и Симферополем во время Крымской войны» (1858), которая и сейчас находится в собрании галереи.

22 Пукирев Василий Владимирович (1832–1890), художник жанрист. Учился в Московском училище живописи и ваяния, где впоследствии преподавал (с 1861 по 1873 г.). В 1863 г. получил звание профессора. Флавицкий Константин Дмитриевич (1830–1866), художник, автор картин на исторические сюжеты. Учился в Академии художеств. Филиппов Константин Николаевич (1830–1878), художник баталист и пейзажист. С 1850 по 1858 г. учился в Академии художеств. Якоби Валерий Иванович (1834–1902), художник исторического жанра. Учился в Академии художеств с 1856 по 1861 г. Лагорио Лев Феликсович (1827–1905), художник пейзажист. Учился в Академии художеств (1843–1850). Упомянутые автором картины этих художников датируются: «Неравный брак» В.В. Пукирева – 1862 г., «Княжна Тараканова» К.Д. Флавицкого – 1864 г., «Привал арестантов» В.И. Якоби – 1861 г., «Фонтан Аннибала в Рокка ди Папа близ Рима» Л.Ф. Лагорио – 1860 г. Все они приобретены П.М. Третьяковым.

23 Перов Василий Григорьевич (1833–1882), художник жанрист и портретист. Один из основоположников Товарищества передвижных художественных выставок, яркий представитель направления критического реализма в русском изобразительном искусстве 60–80-х гг. XIX в. Учился в Арзамасской школе А.В. Ступина, затем в Московском училище живописи и ваяния, где преподавал с 1871 до 1882 г. Был дружен с П.М. Третьяковым, поддерживал его идею создания музея русского изобразительного искусства и являлся ближайшим советчиком Третьякова в его собирательской деятельности. Первыми картинами Перова, приобретенными П.М. Третьяковым, были: «Сельский крестный ход на пасхе» (1861) и «Чаепитие в Мытищах, близ Москвы» (1862).

24 Ставя перед собой конечную цель – создание национального музея изобразительного искусства, Третьяков не мог ограничить свое собрание картинами современных ему художников и начал приобретать работы русских мастеров XVIII – начала XIX в. Уже в 60-х гг. в галерее были представлены следующие художники: Антропов Алексей Петрович (1716–1795), художник портретист, ученик Л.Каравакка. В собрании галереи наиболее значительные: «Портрет императрицы Елизаветы Петровны» (1751) и «Портрет Петра III» (1756). Аргунов Николай Иванович (1771–1829?), художник портретист. Из крепостных графов Шереметьевых. Учился у своего отца. В собрании галереи имеется ряд портретов его работы, среди которых портреты С.И. и П.М. Вишняковых (1821) приобретены П.М. Третьяковым. Рокотов Федор Степанович (1736–1809?), художник портретист. Учился в Академии художеств (1760–1765). Один из лучших портретов его работы в собрании галереи – портрет А.М. Римского-Корсакова – приобретен П.М. Третьяковым. Левицкий Дмитрий Григорьевич (1735–1822), выдающийся художник портретист, ученик А.П. Антропова. Наиболее известные его работы – «Портрет П.А. Демидова» (1773), «Портрет Урсулы Мнишек» (1782), «Портрет А.Д. Левицкой» (1785) – приобретены советом галереи. Матвеев Федор Михайлович (1758–1826), академик пейзажной живописи. Учился в Академии художеств (1764–1778). Одна из его картин в собрании галереи – «Колизей» (1816) – приобретена П.М. Третьяковым в конце 60-х гг. Тропинин Василий Андреевич (1776–1857), выдающийся портретист. Из крепостных Миниха и Моркова. Учился в Академии художеств с 1799 по 1804 г. у профессора С.С. Щукина. В галерее около 80 картин Тропинина, среди них такие первоклассные произведения, как «Портрет сына» (1818), «Кружевница» (1823), «Портрет Булахова» (1823), приобретены П.М. Третьяковым. Брюллов Карл Павлович (1799–1852), выдающийся художник и педагог. Учился в Академии художеств с 1809 по 1821 г. Автор знаменитой картины «Гибель Помпеи» (1830–1833), находящейся в Государственном Русском музее, и ряда первоклассных картин портретов. Среди приобретенных П.М. Третьяковым произведений Брюллова наиболее известны: «Портрет актера А.Н. Рамазанова» (1821), «Портрет Н.В. Кукольника» (1836), «Портрет археолога М.А. Ланчи» (1851). Щедрин Сильвестр Феодосиевич (1791–1830), пейзажист. Учился в Академии художеств (1800–1812). В 1818 г. был отправлен пенсионером в Италию, где и умер. Третьяковым были приобретены 14 его работ, среди них наиболее известны: «Автопортрет» (1817), «Большая гавань в Сорренто» (1827), «Лунная ночь в Неаполе» (1828), «Веранда, обвитая виноградом» (1828).

Продолжение книги