Первый лорд мафии бесплатное чтение

Джек Макфол
Первый лорд мафии

Глава 1. Не волнуйся, милая, все будет хорошо

Мы принадлежали к одному внутреннему кругу, объединенному общими интересами. Мы — журналисты уголовной хроники, составляли репортажи о кошмарах большого города, оружейных выстрелах и запекшейся крови и шутили между собой. Тем пронзительным январским днем судьба, бросив косой взгляд на место действия и злобно скривившись, разрушила план идеального убийства. Королю сутенеров, хозяину чикагских дам полусвета, явился ангел-спаситель на грузовике с кипой грязного белья. Эта шутка нас очень веселила, и мы жалели, что не сможем сделать ее достоянием широкой общественности. Она так и не вышла за пределы рубрики местных новостей в наших городских газетах.

В один кульминационный момент на уличном перекрестке встретились три машины, и эти шестьдесят секунд решили вопрос жизни и смерти голубоглазого толстяка.

Среди этих машин был фургон с грязным бельем, бесхитростная рабочая лошадка на колесах, абсолютно не подходившая на звездную роль в уличной драме воплотившей лучшие моменты «Полин в опасности»^[1]. В ней было все: кавалерия, спешащая на помощь, и старушка, размахивающая флажком поезду, несущемуся по направлению к разрушенному мосту.

При других обстоятельствах Вальтер Гильдебрандт рассмеялся бы просто и откровенно, если бы его спросили о том, как расписан его рабочий день. Или, скорее, расплылся бы в доброй улыбке. Его ковыляющим фургончиком управляли домохозяйки, которых отвлекал то ребенок, зашедшийся в приступе кашля, то болтливая подруга, висящая на телефоне. Женщины не могли толком спланировать свой день, и Гильдебрандт терпеливо ждал на ступеньках, пока они соберут грязное белье.

«Я давным-давно усвоил одно. Никогда не обещай, что ты будешь вовремя как штык», — робко сказал нам Гильдебрандт, поблескивая стеклами очков, за которыми прятались страх и любопытство. Как же, ему выдался шанс посмотреть и на жертву, и на преступника.

Естественно, мы запечатлели на бумаге изумленные восклицания в связи с тем, что фургончик, который тащился по своим делам без графика и расписания, умудрился повернуть на Клайд Авеню в тот единственный момент, который понадобился хозяину империи борделей, чтобы отменить прощание с миром живых.

Да, мы пропустили тот исторический момент чудесного поворота колес. Это не удивительно, мы были репортерами, а не провидцами.

Сейчас мы понимаем. Тем унылым ветреным днем Вальтер Гильдебрандт, сам того не ведая, изменил картину развития преступности в Америке.

Действие разворачивалось на Саут Шор, в районе, состоящем из двухэтажных частных особняков, принадлежащих людям из высших и средних слоев общества, разделенных кое-где многоэтажками. Этот район в соответствии со своим названием находился на берегу озера Мичиган. Туда подъезжал фургончик с грязным бельем. Там же устроился в засаде синий кадиллак с убийцами. Они выслеживали свою жертву, ждали, когда из района Луп выскользнет черный линкольн.

Лимузин ехал плавно и без рывков. Его водитель отточил свое мастерство во время налетов на банки, изящно ускользая от преследователей.

Это была живописная группа. Шофер — в щегольской коричневой ливрее, по выражению лица которого невозможно было догадаться о его криминальном прошлом. Красивая, стильная, молодая женщина с рыжими волосами. Можно было предположить, что она работает иллюстратором журнала мод — таких женщин обычно сопровождают высокие, мускулистые и загорелые парни. Ее же спутником был низенький, коренастый человечек с землистым лицом.

По улице шли прохожие, их торопливые шаги замерли перед светофором, из пальто торчали задранные вверх подбородки. Глаза внимательно осмотрели лимузин, потом перескочили на изящную фигуру, укутанную в меха. И только когда машина тронулась, мужчина тоже удостоился быстрого взгляда. Однако его образ задержался в памяти уличных бродяг: им, замерзшим и обездоленным, хотелось занять место толстячка, чтобы почувствовать успокаивающее тепло от соприкосновения с плечом элегантной и стройной подруги.

Джентльмен безучастно смотрел в затылок шоферу, он не испытывал желания заглядывать в жадные глаза нищих. Его раздражала их зависть в момент, когда он должен был лишиться всех благ. Завтра состоится суд Горькие, сбивчивые мысли были похоронены под непроницаемым выражением пухлого, почти младенческого лица. Он не хотел ни словом, ни брошенной фразой усугубить горе женщины, сидящей рядом с ним, — на ней была своя маска, она играла в свою игру.

Она знала, что вскоре спутник, терзаемый беспокойством, будет вырван из се объятий, но болтала о незначительных вещах. Как паутиной, они окружали себя притворством, самоотверженностью и великодушием в тщетных попытках ускользнуть от реальности. Вопреки эротическим предположениям уличных зевак они были мужем и женой и направлялись на Саут Шор.

Костлявые ветви высоких вязов раскачивались под порывами ветра, дувшего с озера, но в целом ландшафт, который созерцала миссис Путнам, оставался безжизненным. Из окна эркера ее дома на Клайд Авеню, 7016 не было видно ни пешеходов, ни движущихся машин. Все машины в пределах видимости стояли на парковке.

Она уже хотела отвернуться, когда около многоэтажного дома 7011 на другой стороне улицы остановился лимузин. Он внес нотку изысканности в удручающе скучный пейзаж, и женщина прилипла к стеклу.

Из машины вышел мужчина в мягкой серой шляпе и темно-синем пальто, пошитом так, чтобы скрыть недостатки его приземистой фигуры. Он подал руку своей спутнице. Та подняла воротник из лисьего меха на молескиновом пальто и, быстро пройдя вдоль каменной стены, укрылась в вестибюле.

«Лэнгли!» — прошептала женщина. Ее сведения были ограничены, но в основном она не ошиблась. В своей квартире, на Саут Шор, Джонни Торрио использовал псевдоним «Фрэнк Лэнгли». Миссис Путнам и даже ее друзьям, живущим в здании напротив, было немногое известно об этой паре. Сталкиваясь с кем-нибудь на лестнице, они вежливо улыбались, однако ни перед кем не распахивали двери своего дома. В конце концов, окружающие сошлись на том, что мистер Лэнгли служит брокером в финансовом учреждении на ЛаСаль-Стрит.

Миссис Путнам видела этот лимузин в первый раз. Она решила, что это машина из похоронного бюро, которая привезла супругов Лэнгли с кладбища. Любопытно, что ей пришла в голову именно эта мысль. Ведь уже были взведены курки, а Джей Ти, известный в деловых кругах именно под этим именем, оказался в опасной близости от собственной могилы.

Со своего места Торрио не было видно синего кадиллака, который выехал из ряда припаркованных машин. Он вернулся к лимузину и, опустив голову, разбирал пакеты, которые жена набрала в магазине «Маршалл Филдс».

Миссис Путнам посмотрела на флегматичного шофера. Он ее раздражал. По се представлениям, он должен был выскользнуть с водительского места, склониться и замереть, придерживая дверцу для пассажира.

Краем глаза она заметила скользящие фигуры и, переведя взгляд, увидела, наконец, кадиллак. Из него выпрыгнули двое мужчин, третий остался в машине. У миссис Путнам вырвался сдавленный, еле слышный вскрик. Они держали в руках оружие.

Разделившись, они окружили линкольн. Один из них выстрелил из пистолета 45 калибра в ветровое стекло. Шофер закричал от боли. Очердь из Томми-гана разнесла заднее стекло лимузина. Пули пролетели над склоненной головой Торрио, не задев ее. Выронив пакеты, Торрио попятился от машины. Убийцы надвинулись на него. Пуля попала ему в руку, и он покачнулся. Автоматная очередь раздробила челюсть. Он начал заваливаться вперед, но очередной выстрел поймал его на полпути. Поток автоматных пуль прошил ему легкие и живот.

Он упал лицом вниз на дорогу, разбивая о камень свой разодранный подбородок. Его полное тело содрогнулось в конвульсиях. Дуло револьвера уперлось ему в висок. Щелкнул курок, но выстрела не последовало. Стреляющий выругался. Он разогнулся, сунул руку в карман и вытащил новую обойму.

Внезапно тишина была нарушена. За угол завернул Вальтер Гильдебрандт, который должен был заехать в течение дня на Клайд Авеню, чтобы забрать белье. Громыхание колес его грузовичка и басовитый гул старого мотора заполнили улицу.

Водитель кадиллака нетерпеливо нажал на гудок. Убийца перестал лихорадочно заправлять обойму. Его глаза заметались по сторонам, оценивая ситуацию. Тем временем его товарищ принял решение. С автоматом подмышкой он помчался назад к машине. Человек с револьвером сунул оружие в карман, бросился через улицу прямо перед самым носом грузовика и вскочил в движущийся кадиллак.

Анна Торрио, которая ждала в вестибюле своего мужа, наконец, очнулась от ступора. Кадиллак еще не успел уехать, как она бросилась из дверей к нему и упала на колени. Ее сердце подскочило, когда она услышала: «Не волнуйся, милая! Все будет в порядке. Помоги мне подняться наверх».

Он встал на дрожащих ногах, пошатнулся, и она поймала его. Повиснув у нее на руках, он неверным шагом прошел в вестибюль, оставляя на каменных плитах красные пятна, отмечавшие его путь.

Тем временем женщина на другой стороне улицы боролась с паникой. Миссис Путнам читала в газетах о подобных событиях. В 1925 году, когда сухой закон действовал уже пять лет, в стычках между бутлегерами погибло 194 человека. Но такое не должно было произойти с невинными людьми на Саут Шор. Бедный, бедный мистер Лэнгли! Какая чудовищная ошибка! На трясущихся ногах она подошла к телефону.

Когда полицейские Джордж Линч и Уильям Карлсон приехали на старой колымаге из полицейского управления на Вудлон Авеню, линкольна уже не было. Из окон выглядывали люди, однако на дороге, заляпанной кровью, стояли только Вальтер Гильдебрандт и семнадцатилетний юноша. Этот мальчик, который впоследствии подтвердит заключение полиции о произошедшем событии, выпалил с расширенными от изумления глазами: «Леди ввела его внутрь».

Грязно-пурпурные пятна на темно-зеленом ковре привели полицейских на третий этаж. Прошло некоторое время, прежде чем Анна Торрио распахнула дверь. Она была встревожена и не проявила никакого изумления или интереса к их появлению. Кивнув на телефон, она произнесла: «Я пыталась дозвониться до доктора. Но он не отвечает».

— Что произошло? Ограбление? — спросил Карлсон.

Сделав вид, что не расслышала, она прошла мимо них на кухню. Оттуда она вернулась с мокрым полотенцем. Полицейские последовали за ней в гостиную. Гам, на диване, лежал полный мужчина. Он дышал тяжело и прерывисто. Сняв окровавленное полотенце с его подбородка, она заменила его на чистое.

— Я задал вам вопрос, — раздраженно сказал Карлсон. — Что это было? Ограбление?

Анна встревожено посмотрела на мужа и рассеянно произнесла:

— Нет, нас никто не грабил.

— Послушайте меня, леди, — обреченно и угрюмо сказал полицейский. — Не думайте, что перестрелка — это ваше личное дело.

Он взял телефонную трубку.

Анна сидела рядом с мужем в скорой помощи. Каждый раз, когда он пытался заговорить, она качала головой и умоляла его: «Милый, береги силы».

Но он отчаянно старался что-то ей сказать.

В реанимации больницы «Джексон Парк» он сосредоточил тревожный взгляд на мальчишеском лице, которое маячило перед ним, и отрывисто выдавил из себя: «Пули отравлены чесноком».

Молодой врач поперхнулся: «Отравленные пули! С чего Вы это взяли?»

Джей Ти умоляюще посмотрел на жену. В его глазах, полных страдания, появился стыд. По негласному соглашению они с женой никогда не говорили о его работе. Сейчас же, в минуты крайней опасности, он просил жену рассказать, что он из себя представлял. Ровным голосом, за которым скрывалось горькое унижение, она сказала: «У моего мужа есть враги. Они ни перед чем не остановятся, чтобы причинить ему вред. У него есть основания говорить о яде. Он просит Вас помнить об этом, когда вы будете его лечить».

На лице мужчины, лежащего на носилках, отразилось облегчение. Умница, умница Анна — он всегда мог на нее положиться.

Напряжение постепенно отпускало его. Несмотря на жгучую боль, он размышлял над тем, как все странно сложилось. Как только Торрио понял, что не умрет на этих каменных плитах, первое, что пришло ему в голову, — это мысль о яде. Изобретательность этой уловки настолько поразила его, что он надолго ее запомнил. Итальянские бандиты привезли этот трюк с Сицилии. Они варили пули в луковой воде и обмазывали их чесноком. Таким образом, у них появлялся второй шанс расправиться с человеком. Если клиент не умирал на месте, был шанс, что гангрена в конце концов его прикончит. «Дьявольский настой, — усмехнулся он, — достойный самих Борджиа».

Эта историческая реминисценция сразу пришла ему на ум. Джей Ти был хорошо начитан, являлся преданным поклонником оперы и строгим критиком во всех видах искусства. В свободное время он занимался самообразованием. В мире бизнеса Торрио добился всего собственными силами.

Отбросив скромность, он мог признаться себе, что прошел большой путы от сутенера пятидесятицентовых комнаток до магната, владельца целой сети публичных домов; от хозяина трущобного салуна до лидера самой влиятельной в Чикаго банды бутлегеров^[2].

Он взлетел высоко, но сейчас, за четыре дня до своего сорокатрехлетия, думал, что достиг конца своего жизненного пути. Мы все были в этом уверены. Врачи боялись, что Джей Ти не доживет до следующего утра; журналисты собрались зафиксировать его смерть.

Но, как мог бы сказать целый сонм детективов, прокуроров и федеральных агентов, «нарисуйте Джонни Торрио в углу холста и он выйдет, прихватив вашу кисть».

В атмосфере хирургической приемной, полной боли и отчаяния, не оставалось места для абсурдных идей. Например, для мысли о том, что Джей Ти просто сделал паузу на своем пути великого гангстера, чтобы собраться с силами и уточнить направление.

Ему еще предстояло совершить свое величайшее достижение. Его ловких рук ждала самая большая афера за всю историю мировой преступности.

В ту ночь Джонни Торрио страдал от боли, но по прошествии лет он оглянется назад и вспомнит события этого дня как лучшее, что с ним произошло в жизни. Джей Ти увидит мысленным взором свой Эверест. И его посетит идея, как взобраться по извилистой тропинке на вершину. Как ни странно, если бы его не подстрелили, то взять вершину ему бы не удалось.

Глава 2. Продается запретный плод

«Организованная преступность — это раковая опухоль города. Она превратилась в глубоко укоренившуюся отрасль национальной промышленности», — Президент Линдон Б. Джонсон, 1966 год.

«Ни одна из 24 семей Коза Ностры не была уничтожена. Они только заняли еще более прочное положение и чувствуют себя в большей безопасности, чем когда-либо», — Президент Ричард М. Никсон, 1969 год.

Автоматная очередь, прозвучавшая на Клайд Авеню, вызвала громкое эхо. Спустя сорок один год, в 1966 году, ее отголоски достигли Белого Дома. Прошло время, и, по словам Сенатора Арканзаса Джона Л. МакКленнана, махинации преступников были признаны «величайшей внутренней угрозой для страны». По многочисленным свидетельствам, бомба замедленного действия была заложена в стычке на Саут Шор.

За уличной засадой последовали два события. Король отрекся от власти, и на трон взошел принц крови. Джонни Торрио потерял свой город, а Аль Капоне вместо него стал главой чикагских бандитов. Имя Аль Капоне знакомо многим. Люди неизбежно приходят к выводу, что его возвышение и перемещение на руководящее место стало самым значительным последствием кровавой бойни на Клайд Авеню.

Джонни Торрио

Однако тщательное изучение деятельности этих двоих в течение последующих лет говорит об обратном. Перестрелка стала поворотным пунктом на пути преступности не потому, что она возвысила Лицо со Шрамом^[3], а потому, что Торрио создал видимость того, что уступил свои позиции.

Шрам! Сейчас это имя стало зловещим, вызывающим дрожь эпитетом. Репортеры, писатели и кинодраматурги воспользовались этим прозвищем для своих леденящих кровь историй. Капоне оставил после себя громкое имя.

Торрио, в котором не было ничего наводящего ужас, кроме энергичной деловой аббревиатуры «Джей Ти», оставил после себя Организацию.

Менее десятилетия спустя после того, как хирурги в больнице «Джеймс Парк» его заштопали, Торрио основал Систему, которая, несомненно, позволила ему занять главную нишу в Американском Пантеоне Дурной Славы.

Он основал Национальный Преступный Синдикат — Группировку. Картель, Комбинат, Организацию, Систему, Сообщество, Коза Ностра. Называйте его как угодно. Этот Синдикат до сих пор воплощает программу, разработанную Торрио и нацеленную на прикарманивание львиной доли добычи, полученной в результате легальных и нелегальных мероприятий национального масштаба. Ее размер, по оценкам Дж. Эдгара Гувера, составлял 28 миллиардов долларов.

Аль Капоне

Блестящее достижение со стороны учреждения, основанного бандитом для того, чтобы завладеть вниманием Белого Дома. В 1966 году Президент Джонсон призвал все правоохранительные органы предпринять согласованные действия, чтобы задушить детище Джей Ти, проект которого Торрио набросал в гостиничном номере, в Нью-Йорке, 32 годами раньше.

Первым, кто назвал голубоглазого толстяка отцом-основателем тайного Синдиката^[4], был человек, принадлежащий к числу доверенных лиц. На Торрио указал пальцем Аб Релес, но прозвищу Малыш-Петля на Шею. Малыш знал, о чем говорит. Он был главой Корпорации Убийств, карательного органа Синдиката. Показания Малыша выдержали проверку в залах суда: на их основании семь гангстеров были приговорены к электрическому стулу.

У Торрио были все средства, чтобы стать мистером Большой Босс. Еще до того, как стало известно, что Торрио приютил всех бандитов под гигантским зонтиком, сведущие полицейские и криминальные воротилы называли его мозгом городских трущоб. Они нехотя признавали, что из всех закоренелых преступников у него был самый острый ум.

«Торрио был прародителем современных американских бандитов; самым умным из всех гангстеров», — сказал Элмер Л. При. начальник правоохранительного отдела Министерства финансов Вирджил В. Петерсон, бывший начальник полевого офиса ФБР, вышел в отставку в январе 1970 года после того, как он много лет провел на посту управляющего директора Чикагской Комиссии по преступности. Он называл Торрио «гением организационных решений».

«Чикаго Трибьюн» описала его как «преступника в мире бизнеса, который делает бизнесменов преступниками». Впоследствии Герберт Осбери, автор книг о преступном мире Нью-Йорка, Сан-Франциско, Нового Орлеана и Чикаго, вынес свое заключение: «Торрио был, очевидно, самым эффективным организатором криминальных сообществ невиданно широкого размаха. Он чуть было не стал мистическим „властелином умов“.

Биографии Капоне, Фрэнка Костелло и Чарли (Лаки) Лучано уже написаны. Торрио, как призрачная фигура, мелькает лишь на отдельных страницах. В этом нельзя винить историков; детективы и окружные прокуроры испытывали те же трудности при поиске его отпечатков пальцев. Из-за нехватки информации Торрио отвели проходные роли в жизнеописаниях людей, которые были стольким ему обязаны.

Костелло и Лучано последовали за его указующим перстом при формировании карательных органов; они расставляли стулья за столом Совета Директоров Синдиката, который он создал упорным трудом. Капоне вступил в высшую лигу криминальных авторитетов, работая рассыльным у Торрио. Он заработал свои эполеты под опекой толстяка. Лицо со Шрамом послужил хозяину другим образом. Капоне выступал в роли рекламного щита. Толстогубый, так называли его гангстеры, лишь отвлекал внимание от своего босса, что более чем устраивало Джей Ти.

Торрио был тщеславен по-своему. Когда полиция арестовала его за бродяжничество, он не смог сдержать своего возмущения, что с ним обращаются как с обычным преступником. Но, заметим, что Торрио публично выдал себя только один раз. Не без оснований считая себя королем-львом джунглей преступного мира, он довольствовался тем, что тешил свое тщеславие приватно, без свидетелей.

У него была, позаимствуем цитату, страсть к анонимности. Он избегает главенства подобно тому, как вор на узких улочках прячется от фар полицейских машин. Преступника, по его мнению, не должно быть ни слышно, ни видно. Поэтому, если вам почти ничего не известно о нем, не вините себя. Джей Ти хотел, чтобы так и было.

Торрио заслуживает портрета во весь рост, поскольку сведения о нем дают представление о том, как в Америке развивалась организованная преступность. Он воплощает в себе достижения отдельной криминальной личности: взлет из подвалов нищеты в пентхаус высших кругов большого города. Гангстер прошел путь от лакея чиновников до их хозяина. Перевернув эти роли с ног на голову, он оказал влияние на Таммани Холл^[5], на республиканский и демократический политический аппарат в Чикаго. Торрио был лидером.

Сухой закон сыграл роль пускового механизма для Торрио и его конкурентов в других метрополиях. С помощью золота бутлегеров они заманивали в ловушку политиков, которым до процветания сухого закона они прислуживали в качестве лакеев во время выборов. Претенденты на должность мэра Нью-Йорка стремились получить благословение Фрэнка Костелло; кандидат, выдвинутый в Верховный Суд Нью-Йорка, позвонил Костелло по телефону (по данным полицейского прослушивания) и поблагодарил его за удачно провернутое дельце. Политики из Бруклина и Ньюарка толпами направлялись в кафе Джо Адониса за подачками. Не за едой, а за наличными. Жилет Джо был денежной кассой. Чтобы действовать изящно и не думая, в каждом из четырех карманов находились купюры разного достоинства.

Пивные бароны поставили раздачу взяток на поток. Раньше коррупционеры заключали сделки только с высшим эшелоном политиков и с руководящей верхушкой полиции. Патрульный полицейский считал, что ему повезло, если ему удавалось перехватить доллар-другой у владельца бара, игрока или хозяйки борделя.

Торрио и его товарищи были более демократичными. „Джей Ти всегда был готов потратить доллар, чтобы заработать два“, — рассказывал один из сторонников Торрио журналисту, заслужившему его доверие. Для низших чинов, которыми раньше пренебрегали: патрульных, судейских чиновников, судебных приставов, — взятки стали надежным источником доходов. Начальник чикагской полиции Чарльз С. Фицморрис жаловался: „Шестидесяти процентам моих людей платят, чтобы они смотрели в другую сторону, когда мимо проезжает грузовик бутлегера“.

В платежных списках Джей Ти частные лица соседствовали с государственными чиновниками. Начальник тюрьмы открывал двери исправительных учреждений людям из банды Торрио, мэр положил город у его ног; шериф прокладывал для него путь к завоеванию пригородов. По полученным сведениям, государственный чиновник из Вашингтона покончил с собой из-за того, что он был слаб, а толстяк был изобретателен.

Агенты Министерства финансов обнаружили тайник с алкоголем в шахте

Прошли те времена, когда преступник был заключен в узкие рамки. Тогда для политиков он был прежде всего разбойником, вором, лжецом, громилой с кастетом в руках. Торрио проложил новые пути. Согласно его генеральному плану, преступники бросились на штурм промышленности и бизнеса. Под его крылом бандиты и водители пивных грузовиков времен сухого закона через тридцать лет стали владельцами мегакорпораций в жизненно важных отраслях торговли и сферы услуг. На заседаниях правительственных комитетов Кефауэра и МакКленнана эта информация прозвучала только в 50-х годах.

Слушания в мраморных залах Конгресса поднимали рейтинги телевизионных программ; при этом они не ставили никаких препятствий победному маршу бандитов. Разоблачения 50-х годов показали, что преступный мир значительно улучшил свои технологии. Нитроглицерин для взрыва сейфов был заклеймен как устаревшее средство. Банки и инвестиционные конторы опустошались, а их содержимое переходило в собственность бандитов.

Назвать Торрио Фейгином^[6] было бы несправедливо. Этот литературный герой Диккенса обучал уличных мальчишек мелкому мошенничеству. Более подходящим персонажем является мистер Чипс^[7]. Торрио муштровал своих головорезов, чтобы они могли занять руководящие посты в кабинетах, обшитых панелями из ореха.

Торрио накопил солидный опыт. Он изучал основы бизнеса на практике, постигая секреты второй древнейшей профессии. Управление конгломератом публичных домов научило его нанимать женщин, заинтересовывать мужчин и защищать интересы обоих от наиболее досадного вмешательства: от полисмена, врывающегося в спальню.

Во многом его богатство основывалось на автомобилях, их использовании, а также на горизонтах, которые они открывали. Джей Ти впервые извлек выгоду из автомобиля, предоставившего новые возможности в торговле проститутками. Он открывал загородные бордели. Также его можно с полным правом назвать изобретателем дома терпимости на колесах.

В течение столетий проституцию поддерживали самые высокопоставленные лица. В семнадцатом веке до нашей эры Хаммурапи, стоявший во главе одной из первых цивилизаций, основал систему платежей за услуги проституток. Древние греки возводили статуи, прославлявшие знаменитых гетер. Древние римляне проводили фестивали под названием „флоралии“ в честь очаровательной девицы легкого поведения по имени Флора, хотя празднества не имели ничего общего с ее профессией. Сюэ Тао, знаменитая fille de joie^[8] с лицензией в древнем Китае X века нашей эры, получила признание в качестве поэтессы.

Что же касается сутенеров, то им не ставили памятников. В средние века сводников пороли и отрезали им уши. Если они были неоднократно пойманы на месте преступления, то их сжигали заживо. И в начале двадцатого столетия сводник не стал популярной фигурой. Я нашел этому подтверждение в истории, произошедшей на Саут Шор. В экстренном выпуске газет, посвященном перестрелке, содержались и биографические сведения о жертве. Через своих осведомителей полиция собрала досье на Торрио и поделилась своими знаниями с прессой.

Мой редактор поручил мне пронаблюдать за реакцией жителей на известие о том, что среди них проживает Джекил-Хайд. Новость о том, что Лэнгли — бутлегер, а не брокер, вызвала изумление, но не шок. На Саут Шор проводились вечеринки с коктейлем, которые на самом деле обслуживал розничный торговец Торрио.

Однако соседей ужаснул и шокировал тот факт, что Торрио торговал женским телом. На Саут Шор проживали женщины, которые частенько сталкивались с ним на лестнице. И все они содрогались от ужаса, вспоминая о встречах с этим омерзительным человеком. Они застывали от удивления, когда им описывали место, где он работал. Ибо нельзя было придумать более разные заведения, чем брокерская контора на ЛаСаль Стрит, которую ему приписывало общественное мнение, и „Четыре Двойки“.

Это название было заимствовано из жаргона игроков, и оно отлично подходило для четырехэтажного здания из красного кирпича. Здание было расположено на Саут Вобаш Авеню, 2222. Это был универмаг с незаконным товаром, торговый центр, битком набитый запретными плодами.

На первом этаже располагался спикизи^[9], где продавался муншайн^[10], произведенный в перегонных кубах на Вест Сайде, по 25 центов за рюмку спиртного, а разбавленный скотч и хлебная водка из Канады и Багам — по 75 центов. На втором этаже находилась букмекерская контора. Громкоговорители круглосуточно комментировали скачки по всей стране. На третьем этаже был миниатюрный Монте-Карло: кости, покер, блэк джек, рулетка.

В здании не было лифта. Клиенты взбирались за объектами своих вожделений на своих двоих. Они останавливались на площадке между вторым и третьим этажом, чтобы перевести дыхание. Аромат игры спускался вниз, поощряя и заманивая их. Посетитель глубоко вдыхал смесь фимиама и духов и, воодушевленный, продолжал восхождение. Планировка здания была тщательно продумана. Мужчина вряд ли захочет тащиться на четвертый этаж за глотком алкоголя или за игорной удачей. Но он соберет все силы при мысли о том, что в конце пути его ждет страстная женщина.

Публичный дом был бесцветным деловым учреждением — фабрикой сексуальных услуг, нацеленной на получение сверхприбыли. В маленькой тускло-коричневой гостиной клиент делал свой выбор из полудюжины девиц в тонких рубашках. Они не были обнажены, поскольку праздное созерцание мешало бы ходу бизнеса. Жадные взгляды слишком долго бы останавливались на телах, прежде чем они принимали решение Сделав выбор, гость уходил в отдельную спаленку, в которой стояла койка и стул, чтобы вешать одежду. За ним следовала его красотка с полотенцем и умывальником. А два доллара переходили к новому владельцу.

Болес просторная комната удовлетворяла прихоти эксцентричных посетителей. За пять долларов сексуально пресытившиеся клиенты в поиске необычных удовольствий наблюдали за двумя девушками, исполняющими любовный акт. На жаргоне публичного дома это называлось „цирком“.

На втором этаже, за рядом кассиров-букмекеров, находилась дверь с надписью „частное владение“, которая вела в офис управляющего директора этого своеобразного торгового центра. Джон Торрио был равнодушен к алкоголю, рулетке и продажной страсти. Он существовал в своем мире, в естественной среде, которая окружала его всю жизнь. В логове порока вместе со своими папками, гроссбухами и телефонами он чувствовал себя как дома, подобно банковскому служащему, который ощущает себя комфортно в тишине аскетических кабинетов. Решения Торрио становились законом на пивоварнях, винокуренных заводах, в игорных залах и публичных домах. Все это составляло его империю, штаб-квартира которой находилась в Четырех Двойках. Он управлял кораблем с отлично вышколенной командой. Иногда его подчиненные ворчали в кулуарах, что их лишили инициативы. Они не могли ни замахнуться, ни взвести курок, не получив разрешения босса.

Согласно его наставлениям, в бизнесе для решения проблем следовало применять усилие, но не насилие. Человек, который тащится по улице с разбитым черепом или с огнестрельным ранением, неизбежно попадает в газеты. Глупо привлекать внимание газетчиков и рисковать тем, что публика будет задавать вопросы: „Куда только смотрят полицейские?!“ Подобно Муссолини, другому большому политику, с которым ему предстояло встретиться, он осознал, что „иногда силу приходится применять с хирургической осторожностью“. Джей Ти, как мы обнаружим, организовал в Чикаго два первых ключевых убийства времен сухого закона.

У него был наметанный глаз на возможные проколы. Кабачок Джо урезал свои закупки пива. Мэйбл вечно подпирает стены в гостинице „Наконечник стрелы“. Что случилось с Джо? То ли его бизнес переживает упадок, то ли дело в конкуренте, торгующем нелегальным пивом. Заведующий отделением должен будет выяснить этот вопрос.

В случае с Мэйбл не было никакой загадки. У нее просто отсутствовало то неуловимое нечто, что заставляет мужчин возвращаться снова и снова. Он поставил отметку напротив ее имени в гроссбухе, там, где был указан ее заработок. От нее надо избавиться. Можно заключить сделку с кем-нибудь вроде Лаки Лучано. Несколько раз в месяц Лаки звонил Торрио из Нью-Йорка. Большой человек на темных улицах Бродвея, он хотел стать еще более влиятельным. „Я устрою бордели, такие же популярные, как A&P^[11]“, — хвастался он мадам по имени Коки Фло.

Когда он звонил в Четыре Двойки, в его гортанном голосе появлялись другие нотки. Когда-то Торрио был главарем банды из Нижнего Ист Сайда, где Лаки собирал у владельцев ларьков мелочь за защиту. Тогда Лучано смотрел на Торрио снизу вверх с благоговением и восхищением, и в дальнейшем он так и не избавился от этого чувства.

— Приветствую тебя, Джей Ти. Как всегда, рад с тобой поговорить.

— Я тоже рад услышать твой голос, Чарли.

— У меня есть 15 девушек, которые готовы поехать в Чикаго.

— Высылай их, Чарли. Я тоже сколочу для тебя группу.

Намечалась отличная бартерная сделка. Мэйбл и се непопулярные подружки произведут временный фурор в салонах Манхэттена. В свою очередь, девушки Лучано, потерявшие свежесть, вызовут интерес в публичных домах Торрио. Без новых пополнений публичный дом не мог рассчитывать на постоянную клиентуру. Новые, не попробованные девушки подогревали интерес посетителей.

— Спасибо, Джей Ти. Передавай привет своей прекрасной половине.

Торрио ответил сердечным голосом: „Непременно, Чарли“.

Повесив трубку, он сморщился от неудовольствия. Не стоит передавать Анне привет от сутенера.

В ночь перестрелки мы стали свидетелями столкновения двух миров Джонни Торрио. Нашим гидом была его жена. В комнате ожидания больницы „Джексон Парк“ я увидел Анну. Ее муж находился на третьем этаже, в комнате, куда его перевезли после операции. Она слушала толстого приземистого мужчину с бычьей шеей в ярком клетчатом костюме. В руках он держал широкополую жемчужно-серую шляпу. Бандиты по всей стране копировали его стиль одежды и его шляпы. Лицо со Шрамом — Капоне — пришел отдать должное его превосходительству. Большой босс умирал (по крайне мере, мы так думали). К нему пришел человек, готовый сесть на его место. Я уставился на него с любопытством.

Потом Капоне уехал, и Анна осталась одна. Она сидела очень прямо. Ее фигурка с худенькими плечами была затянута в английский костюм из синей саржи. Ее прелестное лицо было бледным и измученным. Пальцы нервно теребили платиновое обручальное кольцо. Коллеги-репортеры посоветовались с Патришей Догерти, журналисткой из Геральд-Экзамайнер, остроумной брюнеткой. Пат сообщила, что цвет глаз у Анны следует описывать как золотисто-зеленый.

Пат получила задание взять интервью у жены Торрио. Она начала с того, что подошла и спросила заботливым голосом: „Миссис Торрио, принести Вам кофе?“

Анна покачала головой. Журналистка, не спросив разрешения, уселась на диван рядом с ней.

Женщина с темно-рыжими волосами посмотрела Пат прямо в глаза: „Я знаю, что Вы журналистка. И я знаю, что люди говорят о моем муже“.

Она говорила почти безучастно, но затем неожиданно сжала кулаки гак, что ухоженные ногти со свежим маникюром впились ей в ладони.

— Вы думаете, что знаете его, по это не так. Я расскажу Вам о нем. Это замечательный человек. Внимательный, заботливый. Иаш брак был двенадцатью годами ничем не омраченного счастья. Он дал мне доброту, преданность, любовь — все то, что настоящий мужчина должен дать своей жене.

— Посмотрите, что он сделал для своей матери! В прошлом году он возил ее в места, где она родилась. Она уехала оттуда простой крестьянкой, а вернулась самой богатой женщиной селения.

Прекрасный дом. слуги, деньги. И так он поступал всегда. Он заботился о ней с малых лет.

Пат Догерти, осторожно нащупывая нить разговора, сказала:

— Да. я понимаю. Мне только хотелось узнать насчет Капоне. Я видела его здесь. Правда, что они с Вашим мужем близкие друзья?»

Анна произнесла сухо: «Они просто партнеры по бизнесу».

Пат открыла рот, но не успела ничего спросить, как Анна решительно сказала: «Я не встречала Капоне вплоть до этой ночи. Он никогда не бывал у нас дома. У Джонни много деловых партнеров. Однако он никогда не просил меня встречаться с ними. Они никогда не переступали порог нашего дома».

Пат не терпелось задать один животрепещущий вопрос: «Скажите мне честно, как Вы относитесь к тому, что Ваш муж работает с людьми, которых он не хочет знакомить с женой?»

Но в этот момент удача отвернулась от журналистки. Рыжеволосая женщина резко оборвала интервью: «Больше мне нечего сказать. Благодарю за внимание».

В первый и единственный раз Анна нарушила режим секретности, который установил ее муж. Она думала, что вскоре станет вдовой. Резкие газетные статьи звучали для нее некрологами. Она разговорилась в непреодолимом желании оправдать своего мужа.

Недавно я услышал описание семейной жизни Торрио от одного из адвокатов, который представлял его интересы. Адвокат был выходцем из трущоб, однако со временем он выработал аристократические вкусы. Торрио, должно быть, чувствовал некоторое с ним родство. Это объясняет, почему адвокат стал одним из немногих, кто проник в мир Фрэнка Лэнгли.

Однажды в квартире на Саут Шор состоялся обед. За столом завязалась беседа. Из высказываний хозяина становилось понятно, что ряды книг в библиотеке не были декорацией. Торрио не просто много читал. Он обдумывал и хранил в памяти мысли и идеи, изложенные на страницах.

— После обеда мы слушали оперные записи, — вспоминает гость. — Меня позабавило, что Торрио бессознательно размахивал руками, как будто дирижировал оркестром. Он подходил к патефону и останавливал запись на середине, анализировал отрывок, который мы только прослушали, и объяснял, чем он хорош. И мы понимали, что это не пустое бахвальство, Джей Ти испытывал восторг и хотел разделить его с нами Смотря на него и слушая, как он насвистывает арии, я представлял себе полного и радушного преподавателя музыки.

Но странное дело! Только когда он расслаблялся, увлеченный музыкой или разговором о книгах, я осознавал, что передо мной стоял низенький, полный мужчина. Я видел его на деловых встречах, когда дела принимали неприятный оборот. Его голубые глаза были безжалостны, и он отдавал приказания таким голосом, что их бросались выполнять сломя голову. Создавалось впечатление, что перед вами жилистый мужчина с движениями быстрыми, как удар кинжала.

Адвокат задумался. Недавно я читал о Ленине, — продолжил он, — и он напомнил мне Джей Ти. Когда Ленин возглавил революционное правительство в России, он намеренно перестал слушать музыку, которая была для него самым большим удовольствием. «Музыка, — объяснял он, — создаст благодушное настроение. Вам хочется гладить людей по голове, и вы попадаете в ловушку, потому что работа требует от вас, чтобы вы по этим головам били».

— Можно сказать, что у Джей Ти была сила воли тверже, чем у Ленина, — усмехнулся адвокат. — Он тоже был в своем роде диктатором, и если не было другого выхода, он разбивал людям головы. Однако он не боялся, что музыка помешает ему выполнять свою работу.

Наибольшее число клиентов приходило в заведение Торрио по вечерам. Но ничто, кроме большого кризиса, не могло помешать Торрио, закончив работу, закрыть свой кабинет в Четырех Двойках. В этом клубе его не интересовало ничего, помимо подсчета наличности. Он не пил, не курил и не играл в азартные игры. И никто не замечал, чтобы он поднимался на верхний этаж.

У него была очаровательная и преданная жена, которая жила на Саут Шор; на книжных полках у него лежали кладези человеческой мысли; музыка Пуччини и Баха была у него под рукой. Он мог позволить себе покупать лучшие книги и пластинки, и ценил их по достоинству. И радовался присутствию искусства в своем доме, потому что это показывало ему, как высоко он вознесся над невежеством нищеты.

Глава 3. Зовите меня просто Джей Ти

У Томаса Торрио была молодость, жена, маленький сын, работа на виноградниках и амбиции, свойственные итальянцам, живущим в селении Орсара. Все крепкие молодые люди смотрели на запад, в сторону Неаполя, от которого их отделяли 76 миль. Из Неаполя корабли уплывали в Америку.

Неожиданная катастрофа оборвала жизнь и планы Томаса, но темноволосая женщина воплотила его мечту. Его вдова, Мария Карлуччи, работала, откладывая деньги, пока не скопила на поездку в Неаполь. Затем последовало шестнадцатидневное путешествие третьим классом по морю. Утром, в апреле 1884 года, она вышла на берег нью-йоркской гавани. На руках у нее сидел сын в длинной, белой рубашонке, специально прибереженной для такого случая. К рубашке была приколота бирка с надписью «Джон Торрио». Ему было два года и три месяца.

Первые шаги Марии на американской земле вели в иммиграционный офис в Касл Гарден^[12]. Статуя Свободы, дар Франции, еще не была установлена, однако Эмма Лазарус уже написала стихи, которые будут высечены у подножья статуи: «Посылайте мне своих угнетенных, нищих, утомленных, жаждущих обрести свободу». Такие же чувства переполняли сердца новоприбывших, быстро проходивших через Касл Гарден.

Доктор сказал, что у маленького Джонни нет заразных заболеваний. Это было все, что интересовало Дядю Сэма о новом племяннике. Однако уже полвека спустя правительство потратит огромное количество времени и денег, пытаясь отослать его туда, откуда он приехал.

Начальник иммиграционного офиса был обеспокоен тем, чтобы прибывшие не сели на шею обществу. Поэтому ответственность за содержание Марии и ее сына была возложена на брата Марии, который переехал в Америку несколькими годами ранее. Он приютил их в квартире, которую снимал на Нижнем Ист Сайде.

Мария стала работать швеей на фабрике одежды Браунинг-Кинг. В 1886 году она вышла замуж за Сальваторе Капуто и родила двух дочерей. Сальваторе принадлежал бакалейный магазин на Джеймс Стрит, 86. Или это была лавочка, где продавался муншайн?

Когда спустя годы дело дошло до официального бюро по найму, единственным человеком, кто мог пролить свет на это дело, был пасынок Сальваторе — Джонни, который твердил две вещи.

По его словам, отчим был бакалейщиком. После школы маленький Джонни работал разносчиком. Он закончил начальное образование и несколько лет посещал вечернюю школу. Такую версию изложил Джей Ти инспекторам из Службы иммиграции и натурализации. Согласно этой версии, Джонни был юношей, которым могла гордиться любая страна. Однако слишком большой объем продаж в лавочке наводил инспекторов на сильное подозрение, что Джонни солгал, чтобы получить гражданство.

Папа Сальваторе, не имея специального разрешения, заведовал салуном, которые тогда называли «слепой поросенок». За липовой витриной с засохшими овощами продавалось пиво и самогон. В этой нездоровой атмосфере семилетний Джонни работал подсобным рабочим. Он ходил в школу только 13 месяцев. По крайней мере, такую историю он скормил своему адвокату, чтобы поддержать свое ходатайство о помиловании. Она удачно вписывалась в образ человека, который совершал ошибки только потому, что его не научили жить правильно.

Во времена молодости Торрио сыщики в ходе своих расследований были лишены поддержки вычислительных систем и электронного разума. Тогда не было карточек социального страхования; электронной памяти, регистрирующей церковные метрики, школьные табели, записи о найме на работу и о захоронении на кладбище; не было возможности фиксировать нужные страницы на микрофиши. Единственный способ узнать, чем занимался Торрио и его сверстники в годы зеленой юности, — это обратиться в полицейское бюро по идентификации.

Там вы обнаружите, что делал Франческо Кастилья в возрасте семи лет. Он стоял на стреме для воровской банды из восточного Гарлема. Сейчас он более известен под именем Фрэнка Костелло. Десятилетнего Сальваторе Лучано арестовали за воровство в магазинах. Впоследствии пресса, уделявшая ему много внимания, окрестила его Чарли Лучано (но кличке Лаки, или Счастливчик). Джозеф Дото, гордившийся своим смазливым лицом, поменял свое имя на Джо Адонис. Он быстро созрел для сексуальных похождений. «Насильник в двенадцать лет», — сообщает журнал регистрации приводов. Луис (Лепке) Бухгалтер, который впоследствии стал акулой преступного мира, занимающейся вымогательством, был задержан полицейскими в подростковом возрасте за воровство у торговцев-лоточников.

Однако тех, кого интересует Джон Торрио, полицейские файлы заведут в тупик^[13]. Малыш Джонни ни разу не побывал в полицейских участках. Может показаться, что он был образцовым мальчиком. На самом деле, он был очень хитрым мошенником. Ведь в преступном мире нельзя расцвести за одну ночь, как звезда шоу бизнеса во время премьеры.

Его первые восемнадцать лет пролетели, не оставив в истории заметного следа. В девятнадцать лет он стал менеджером боев боксеров-профессионалов. Так он сам о себе рассказывал, и его слова подтвердили старые ветераны полиции, которые его помнили. Занятие юности определило его жизненный путь в дальнейшем. Он был боссом. На него работали молодые бандиты, которых он заставлял драться.

В те времена в штате Нью-Йорк профессиональный бокс был запрещен законом, так как игроки, делавшие ставки на бойцов, часто подстраивали исход боев. Однако так называемые любительские соревнования были разрешены. Старый механизм работал без сучка без задоринки. Торрио, заправлявший целой бандой бездельников, был одним из боссов. Боксер, выигравший ряд боев по предварительному соглашению, выходил на ринг фаворитом. Менеджеры делали на него ставки, а боксер, следуя их инструкциям, проваливал бой. Для своей руководящей роли Торрио взял псевдоним Джей Ти Маккарти. Почему он взял чужое имя, непонятно, однако его выбор инициалов представляет для нас интерес. Под настоящим или вымышленным именем он предпочитал, чтобы его звали просто Джей Ти.

Годы спустя федеральный прокурор заявил в суде, что страсть бандита к соблюдению секретности была навязчивой идеей: «Он не хотел, чтобы его имя произносили вслух».

Делая ставки на беспроигрышные вещи, Торрио в 22 года заключил свою первую крупную сделку в мире алкоголя, проституции и грабежей. Он купил свой первый салун на пересечении Джеймс и Уотер Стрит. Он снял меблированные комнаты, находящиеся по соседству, и поселил там своих потрепанных горлиц. Все они работали в этом бизнесе еще до того, как Торрио появился на свет и были стары, как Буденовский Орлик. И никто этого особенно не скрывал. Юный Торрио уже тогда был реалистом и назначал цены пропорционально обаянию, а не внешности девиц.

Совершая чудеса изворотливости в своем многоотраслевом бизнесе, он строил гармоничные связи. Посетитель бара мог наливаться спиртным, сколько ему было угодно, а потом ненавязчивый голос шептал ему на ухо об удовольствиях, которые ждали его вниз по улице. И если, как это частенько случалось, клиент не мог сам преодолеть эту дистанцию, Торрио всегда был готов подставить свое плечо.

Он приобрел в собственность третье здание, пустой склад, который он превратил в бильярдную. Он тщательно отсеивал бездельников из числа клиентов и осторожно выспрашивал у них об их желаниях и планах на будущее. Наименее тупых он приглашал вступить в воровскую шайку под своим командованием. Дела у Ребят с Джеймс Стрит шли отлично. Их начальник продумывал грабежи, укрывал награбленную добычу и честно выплачивал их долю.

По возрасту многие из подчиненных были старше его, и все они превосходили Торрио физической силой. Уже тогда у него были пухлые щеки и круглый живот. Однако он держал бразды правления с врожденным превосходством. Его спокойные, уверенные манеры внушали людям, что он был рожден, чтобы править, а они — чтобы подчиняться.

Никто не мог ничего с этим поделать. Время от времени кто-нибудь из бандитов пытался оспорить это утверждение. Он смотрел в холодные голубые глаза, полные презрения. Потом несогласный спешил ретироваться, бормоча под нос пустые угрозы и прислушиваясь к внутреннему голосу, который, к его удивлению и беспокойству, настойчиво отговаривал его от открытого протеста.

Он был заботливым работодателем. Его ребята пользовались дополнительными льготами. Их обслуживание в публичном доме было за счет заведения. Он не требовал, чтобы мужчины были лояльны к девицам. Джей Ти понимал, что в некоторых отношениях любительница привлекает больше, чем профессионалка; совращение щекочет нервы больше, чем подчинение. Он построил еще одно здание в дополнение к бильярдной и поставил туда кровати. Каждую ночь в нем проходили вечеринки для женщин. Это нововведение, как и все, что предпринимал Торрио, приносило дополнительные дивиденды. В помощь Ребятам с Джеймс Стрит появилась Женская Банда.

Женщины приносили пользу не только в будуарах. Когда мужчины выходили на дело, девицы находились рядом с оружием и боеприпасами. Они делали высокую прическу из локонов или кос. В этих прическах, превосходящих все выдумки журналов мод, они прятали пистолеты. Ножи они хранили в пышных, сужающихся к низу, рукавах своих платьев.

Таким образом, даже если бы копы поймали грабителей, то они не нашли бы никаких улик. Это один из примеров того, как с самого начала Торрио был верен своему жизненному кредо: никогда не рискуй без необходимости. Полицейские не могли придраться к Ребятам с Джеймс Стрит.

В уличных университетах Торрио был внимательным и наблюдательным студентом. Он понял, что для человека его наклонностей существовал только один путь выжить. Нужно было заключать сделку с политиками. Торрио подписал договор страхования с Таммани Холл.

Сделки с Таммани Холл стали традицией, восходящей к 1835 году, к истории человека по имени Исайя Риндерс. Риндерс завершил свою карьеру игрока на судах Миссисипи, переехал в Нью-Йорк и открыл винный погребок на площади Парадиз. Благодаря напиткам, отпускаемым бесплатно, он сколотил банду. Тем же способом во время выборов он завоевал место в окружном комитете. Политики в то время часто использовали бандитов. Гангстеры из портовых кабаков помогли Фернандо Вуду получить должность мэра в 1855 году. Риндерс пошел дальше. Он стал членом правящего комитета Таммани, начальником полицейского участка в одном из районов Нью-Йорка. В его честь была названа улица, которая сейчас находится в центре города.

Ребята Торрио хорошо поработали на выборах мэра города. Соперником кандидата Таммани, майора Джорджа Б. МакКелана, сына генерала Гражданской Войны, был издатель Уильям Рандольф Херст. Бандитские шайки собирали избирательные бюллетени жульническим способом. Они избивали тех, кто голосовал за Херста, и выкрадывали избирательные урны. Однако, несмотря на это, Херст проиграл всего лишь 3500 голосов.

По предположениям газетчиков, четыре тысячи хулиганов зарабатывали себе на хлеб участием в сорока бандах. На самом деле, в городе существовало всего две большие банды, которые назывались Пять Углов (банда взяла свое название от перекрестка, на котором сходилось пять улиц) и Ребята из Ист Сайда. Все небольшие группировки поддерживали связь с той или другой крупной бандой. Среди небольших банд были Взломщики, Метелки Гудзона, Франты, Перламутровые Пуговицы и банда под невероятным названием «Анютины Глазки». В начале века анютины глазки еще не стали синонимом гомосексуалистов.

В строй на поддержку конгрессменов ребят призывали не чаще одного раза в год, а в остальное время бандитам надо было самостоятельно добывать себе на жизнь. Боссы управляли салунами, дансингами, публичными и игорными домами. Рядовые члены совершали налеты, грабежи на складах и взломы сейфов, и, время от времени, чтобы не терять навыки, отрывались друг на друге, выясняя такие вопросы, как, например, границы между своими и чужими территориями.

Торрио пошел по пути сотрудничества с верховной властью. Он собрал Ребят с Джеймс Стрит под флагом команды Пяти Углов, лидером которой был Пол Келли. Такая система обеспечивала безопасность, не ущемляя при этом их самостоятельности. Если группировка Джеймс подвергалась нападению превосходящих сил, то се босс мог послать сигнал бедствия могущественным Углам. Потом, конечно, приходилось отрабатывать: услуга за услугу. Если банда Углов попадала под обстрел, то Ребята с Джеймс Стрит должны были подолгу чести встать на их сторону.

Союз Торрио с Пятью Углами образовался при посредничестве заместителя Келли. Джек Сирокко управлял дансингом и гангстерским клубом под названием «Жемчужный дом», расположенным через улицу от нынешнего здания Суда США на площади Фоули. Неопрятный человек с дурным характером, Сирокко носил огромную клетчатую шляпу, нахлобученную под таким углом, что она налезала на один глаз. Он брился только раз в месяц.

Единственное, что отличало Торрио в лучшую сторону, так это то, что он использовал бритву гораздо чаще. Однако его одежда была так же неряшлива, а речь — так же вульгарна. Он читал только спортивные новости.

Произошедшим в нем изменениям он был обязан поклонению своему новому кумиру. Пол Келли стал его первым и единственным идолом.

Настоящим именем Келли было Паоло Вакарелли. Темноволосый, черноглазый неаполитанец, он был гибким, пружинистым и мускулистым. Глядя на него, вы не замечали или скоро забывали о его небольшом росте. Он непродолжительное время был профессиональным боксером легчайшего веса, однако звание чемпиона так и не заработал. Возможно, поэтому он покинул ринг в поисках занятия, где мог стать первым. Келли выбрал преступный путь, однако его вкусы и интересы разительно отличали его от коллег. Он был опрятен, одевался в консервативном стиле, изъяснялся на правильном языке, а самообразование дало ему основы французского, итальянского и испанского.

Парочки из высших кругов Нью-Йорка, которые не боялись столкнуться с простолюдинами, посещали кафе и дансинг Келли «Нью Брайтон» на Стрит Грейт Джонс, около Третьей Авеню. В своей газетной истории бандитизма «Апачи Нью-Йорка» журналист Альфред Генри Льюис описывал джентльменские манеры Келли. Женщины, посетительницы кафе, думали, что их разыгрывают, когда спутники говорили им, что сладкоголосый хозяин на самом деле тот самый известный гангстер, о котором они столько читали.

Бандитская коммуна была маленьким анклавом, полным слухов, где немногое оставалось в секрете. Все знали, кто стоял за каждым преступлением. Пунктуальность Ребят из команды Джеймс нравилась Полу Келли. И никто не знал лучше него, что банда хороша в той степени, насколько хорош ее лидер.

Торрио получил приглашение посетить главный офис в дансинге. Неловкость, которую он испытывал в присутствии большого мастера, растаяла под теплом комплиментов Келли. Келли был поражен остротой ума юноши. А Торрио чувствовал громадное удовлетворение, когда во время деловых разговоров замечал одобрительные кивки Келли.

Однако очень часто во время дружеских бесед ему было нечего сказать. Келли говорил о предметах, далеких от преступного мира. Он наслаждался, его черные глаза блестели, приятный голос был полон энтузиазма. Торрио надолго запомнит, как слушал Келли, молчаливый и ничего не понимающий. Он обманывал себя, когда считал, что время и опыт позволят ему сравняться с великим Полом Келли.

Торрио сам смог изменить свой внешний вид. Чуткий Келли воспринял это без комментариев. Кепка, свитер под горло, мешковатые штаны исчезли. Теперь Торрио носил черный котелок, рубашку с высоким белым воротничком, темный деловой костюм. Но дальше он не мог справиться в одиночку, а попросить помощи он стеснялся. Келли очень ловко вышел из положения. Размышляя, с виду бесцельно, о сделанных им открытиях и о пришедших ему в голову идеях, он упоминал названия книг и имена авторов. Он проигрывал пластинки на патефоне и рассуждал о музыке. Названия опер и композиторов откладывались в отличной памяти босса Ребят с Джеймс Стрит.

Торрио часто посещал «Нью Брайтон», и это не прошло бесследно. Полицейские приняли информацию к сведению и отложили ее на будущее.

В воскресном документальном очерке в газете Нью-Йорк Уорлд Альфред Льюис, у которого были друзья в полиции, назвал Джона Торрио вице-президентом банды Пять Углов. Впечатляющая журналистская вольность. Джей Ти, разумеется, прочитал эту статью не раз, так как ни один человек не может остаться равнодушным, впервые увидев свое имя в газетах, однако, будучи бизнесменом, он был недоволен. Потом он решил, что эта статья — первый удар шахтерской кирки в его собственном Эльдорадо.

Торрио посылал Келли своих бойцов, однако сам держался в стороне от сражений. Он не был, насколько нам известно, трусом. Просто считал, что командиру не стоит рисковать своей драгоценной головой в делах, которые могут быть выполнены расходным материалом. Келли, напротив, считал, что его место — во главе своих людей. Это убеждение разделял и его главный соперник, Монк (Монах) Истмэн.

Истмэн, полное имя которого было Эдвард Остерман, с гордостью показывал отметины своих драк. У него был сломанный нос, порванные уши и шрамы от ножевых ранений на бочкообразной груди. До того, как стать главарем банды, он работал вышибалой в дансинге на Нью Ирвинг. В дополнение к кулакам он орудовал бейсбольной битой. Подражая скрупулезности гангстеров с Дикого Запада, он делал зарубки на своей бите при каждом разбитом черепе. Установив рекорд одним вечером, он подсчитал 49 отметок и обрушил биту на голову клиента, пьющего пиво. «Я хотел, чтобы получилась круглая цифра — пятьдесят», — объяснял он впоследствии.

Санитары из госпиталя «Бельвью», признавая его заслуги в области непрекращающихся перестрелок и тяжелых увечий, прозвали реанимационную палату «Округом Истмэна». Ему принадлежал зоомагазин на Стрит Брум, однако объемы продаж там были небольшие. Он так любил каждого щенка, каждую канарейку, что просто не мог с ними расстаться.

Люди Истмэна контролировали территорию, ограниченную Монро Стрит, 14 Улицей, Бауэри и Ист Ривер. Пяти Углам принадлежала территория между Бродвеем, Бауэри и Сити Холл Парк. Участок между Пэлл Стрит и Бауэри Ист Сайд оставался спорным. Обладание этой территорией означало новые места под салуны, игорные дома, бордели и привилегию взимания «пошлин» с честных торговцев.

В борьбе за лакомый приз вспыхивали схватки на Бауэри, в китайском квартале и на площади Чэтхем. Сражающиеся использовали ружья, дубинки, пращи и кастеты. За двухлетний период было убито тридцать гангстеров. Жители элегантных Грэмерси Парк и Мюрей Хилл были возмущены кровавыми бойнями, однако их протестам не хватало настойчивости. В глубине души мирные жители надеялись, что гангстеры перестреляют друг друга, оказав им большую услугу. Такие же мысли будут возникать у них во времена сухого закона.

Однажды летним вечером ребята из Пяти Углов зашли на Ривингтон Стрит, находившуюся на территории Истмэна, и совершили налет на игорный дом. Бандиты обменялись несколькими выстрелами, и в ходе перестрелки был убит человек Келли. Отступая, налетчики послали за подкреплением, и Пол Келли мигом вскочил в повозку. Полетели сообщения в места сборищ гангстеров. Торрио, находившийся в бильярдной, послал своих ребят присоединиться к Келли.

Армия Келли и батальоны Истмэна во главе с Монком встретились лицом к лицу под аркой Аллен на эстакаде Второй Авеню. Прозвучали выстрелы, в ближней схватке в ход пошли кулаки и дубинки. Прибыл отряд полиции. Члены обеих группировок отвлеклись от своего основного дела, чтобы прогнать полицейских градом пуль.

Торговцы забаррикадировали окна и спрятались под прилавками. Семьи сгрудились в квартирах. Перестрелка продолжалась несколько часов. Истощение боеприпасов оказалось более эффективным, чем усилия 500 полицейских, стремившихся прекратить драку. Список потерпевших включал в себя троих убитых и двадцать раненых.

Погибшие были рабочими, которые искали укрытия. Гневные протесты жителей и прессы достигли Вигвама, резиденции Таммани, где еще не забыли победу МакКеллана над Херстом.

Большой Тим Салливан, Глава Восточного округа от Таммани, вынес окончательный приговор Истмэну и Келли. «Прекращайте все эти безобразия, или ваша песенка снега», — сказал Большой Тим.

В Вигваме состоялся большой бал. Под аплодисменты девиц и звуки оркестра, игравшего «Сладкая Рози О’Грэди», Истмэн и Келли официально пожали друг другу руки.

Но, как правильно понял Торрио, голубь мира оказался весьма квелой птичкой. Для Истмэна драки были необходимы как воздух. Келли, может быть, и хотел следовать полученному от политиков приказу, но крутой нрав мешал ему смириться. Если Истмэн даст ему хоть малейший повод (а это обязательно произойдет), то Пол не сможет подставить ему вторую щеку.

В этом случае Таммани спустит с цепи копов, которые не пощадят старшего Ребят с Джеймс Стрит, который также был известен как вице-президент Пяти Углов.

Торрио продал свою собственность на Джеймс Стрит и попрощался с ребятами. Он сказал Келли, что у него наметились дела в другом месте. Отчасти это была правда, но существовала также еще одна причина, о которой он не мог сказать вслух. Он не мог признаться, что бежит от тени человека, которому нельзя было больше доверять ничего важного. Чтобы успокоить собственную совесть, он впервые выпалил Полу слова благодарности — за то, что тот подтолкнул его на новый путь.

— Я не сойду с него, Пол, — обещал он.

Келли сказал сердечно: «Удачи, Джей Ти. Только тупой осел не хочет учиться. Если я тебе помог, я рад».

Торрио уехал в Бруклин вместе с невысоким коренастым юношей с ямочкой на подбородке. Фрэнки Йель, первоначально Уэль, был налетчиком, профессиональным убийцей и вымогателем, который грабил наиболее преуспевающих сограждан. Его прозвали «Черная Рука». Это название произошло от того, что на посланиях с угрозами о смерти, обычно стоял черный отпечаток руки.

Молодые люди переехали в район, в котором было полным-полно новых жертв. Грабеж ирландцев, рабочих и торговцев с итальянскими корнями оказался интереснее, чем налеты на убогие квартиры и коттеджи на территории между Бруклинским мостом и Бруклинской военной верфью.

Маскируясь под добропорядочных граждан, они открыли бар на Нэйви Стрит, рядом с верфью. Довольный Йель предложил высокопарно назвать его «Гарвард Инн». Джей Ти сдержанно улыбнулся и согласился. Он не мог похвастаться выдающимся чувством юмора.

Фрэнки Йель

Для нового предприятия Торрио не нужна была банда. Вопреки популярным бытовым предположениям, вымогательство требует индивидуальных, а не коллективных усилий. Это открытие было сделано в Чикаго. Там, борясь с налетчиками, группа богатых итальянских бизнесменов и профессионалов основала общество «Белая Рука». Они убедили жертв дать показания, и в результате было вынесено три приговора.

Таким образом, профессионал должен был действовать в одиночку Действительность доказывала ошибочность еще одного мнения. Считалось, что потерпевший, помня об ужасных историях, которые ему рассказывали в детстве на родине, платил в суеверном страхе перед мафией. В Чикаго же у жертв были жены, дочери и сестры. Вымогатели достигали своих целей, угрожая похитить и изнасиловать их женщин, что не было принято на Сицилии.

Угрозы излагались высокопарным слогом. Возможно, Торрио сочинял эти письма, трудясь над усовершенствованием своего словарного запаса. В качестве примера можно привести письмо, которое получил один чикагский подрядчик:

«Многоуважаемый г-н Сильвани,

Не будете ли Вы сталь любезны, что пошлете мне $2000, если, конечно, Вам дорога Ваша жена. Я нижайше прошу Вас положить деньги у своего порога в течение четырех дней. В противном случае, я клянусь, что через неделю Вашу жену постигнет ужасная смерть.

С наилучшими пожеланиями,

Ваш Друг».

Как и предполагал Торрио, его старое любимое место не стало благодатной почвой для мира и процветания.

Истмэны завязали драку с бандой Пяти Углов прямо в дансинге. Келли послал своих людей в контратаку, и завязалась большая уличная свара. Среди арестованных оказался и Монк Истмэн. Жертв происшествия собрали для опознания заключенных, и один владелец магазина указал на Истмэна, сообщив, что этот человек его ограбил. Монк к своему ужасу понял, что угрозы Таммани стали реальностью. Он был приговорен к десяти годам заключения и сослан в Синг-Синг^[14].

Келли попал в засаду, организованную оставшимися членами группировки Истмэна, и был серьезно ранен. Когда он поправился, то обнаружил, что его люди либо попали в тюрьму, либо пустились в бега. Поняв всю бесперспективность своего лидерства, Келли организовал союз старьевщиков и стал работать представителем профсоюзов, ведущим переговоры с предпринимателями.

Вскоре шестое чувство Торрио снова начало подавать тревожные сигналы.

У лейтенанта полиции Джозефа Петрозино было мощное телосложение, рябое от оспы лицо и непреодолимая ненависть к вымогателям. Впечатленный его подвижническим духом, комиссар полиции Теодоре Бингем позволил ему сформировать отряд не менее ревностных детективов итальянского происхождения.

Петрозино не удалось заставить жертв вымогателей дать показания, в отличие от чикагских горожан. Однако он не пал духом и был уверен в своей моральной правоте. Для суда у него не было достаточно доказательств. Он не мог рассчитывать на судебный приговор, но имел другие способы проучить бандитов. В полицейском участке Джозеф проводил опыты, изучая, насколько далеко голова преступника может отскочить при ударе об стену.

Узнав об этой процедуре, Торрио почувствовал, как его тело покрылось мурашками. Он закрыл глаза, представив себя в виде беспомощной груды тряпья, валяющейся на полу. Он знал, что сможет выдержать избиения. Но унизительность подобной сцены вызывала у него отвращение.

Однажды почтальон принес ему письмо, на котором стоял штемпель Чикаго. Вскрывая его, Джей Ти с любопытством посмотрел на подпись. Он знал, что у него есть дальняя родственница Виктория Колозимо, которая работала в той же области, что и он, но лично они никогда не встречались. Еще до ее брака с Джимом Колозимо ей принадлежало несколько публичных домов в Чикаго.

Он много слышал о ее муже. Люди, приезжавшие из Чикаго: проститутки, сутенеры, игроки, воры, — неоднократно упоминали его. Некоторые, невольно оглядываясь через плечо, как будто кто-то за ними гнался, рассказывали о его отваге. Они называли его Большой Джим, а также — Бриллиантовый Джим. Они утверждали, что говорить об огромных прибылях и сферах влияния в сутенерском бизнесе нужно именно с ним.

Кузина Виктория не сообщала подробностей, но подчеркивала, что дело, с которым она обращается к Торрио, очень срочное. Ее супруг попал в переделку, и они будут признательны, если кузен Джонни приедет в Чикаго и поможет им. Все расходы, разумеется, за их счет.

Письмо вызвало у Торрио положительную реакцию. Можно считать большой удачей, если такая крупная фигура как Бриллиантовый Джим, будет считать себя обязанной за оказанную услугу. Кроме того, учитывая, как складываются дела в Бруклине и Манхэттене, поездка на запад подвернулась очень вовремя.

Глава 4. Городок на фронтире — «Открыто круглосуточно»

Торрио сел на поезд, следующий в Чикаго, с парой книг в соломенном чемодане и с журналом подмышкой. Среди книг были «История Европы» и «История Америки». Журнал был свежим, последний выпуск. Хорошо осведомленный человек, как говорил Пол Келли. — это тот. кто знает свой мир и события, его сформировавшие.

В журнале «МакКлэйрс» среди других новостей он нашел репортаж журналиста из Нью-Йорка по имени Джордж Кибб Тернер о совершенной им поездке в Чикаго.

Рассказывая о квартале красных фонарей Первого округа, Тернер восклицал: «Общество здесь опустилось до уровня более примитивного, чем джунгли». Он подсчитал, что четвертая часть жителей округа, численность которых составляет 35 000 человек, «ведет беспутный образ жизни», а «одна треть местных женщин занимается проституцией».

Тернер составил поразительную финансовую сводку ежегодных инвестиций Чикаго в развлечения и игры: алкогольные напитки — $100 000 000, проституция — $20 000 000, азартные игры — $15 000 000. Жители Первого округа, по подсчетам журналиста, тратят около 90 % денег на ставки в азартных играх и на проституток.

Торрио бессознательно причмокнул губами. Он знал, что Первый округ — это вотчина Бриллиантового Джима Колозимо. Любопытно, как Большому Джиму удалось взобраться на самую вершину? Торрио хотел бы заглянуть в книгу, которая бы расставила по порядку события, сделавшие Чикаго центром продажи плотских удовольствий.

Но на книжных полках было невозможно найти подобного опуса. Его издание было недопустимо по существующим в литературе того времени этическим нормам. Однако со временем, осмотревшись на месте действия, Джей Ти сам сможет составить довольно точное представление об обстоятельствах, определивших облик Чикаго, и ему откроется удивительная история.

Подоплека этой истории видна с самого начала. В 1837 году был принят Устав города (в то время почтенному джентльмену Нью-Йорку исполнилось уже 184 года). Около 4000 жителей ютились на берегах Чикаго Ривер, в лачугах, каморках и в домиках, обшитых досками и служивших временными гостиницами. Этот город иронически прозвали Грязной Дырой Прерий, но также его называли Город-Бум и Город-Последний Шанс. Ободранный и захудалый, тем не менее, он появился в нужном месте и в нужное время.

Нация переживала первый период великой экспансии. Девственные земли запада и северо-запада манили искателей приключений, а Грязная Дыра была началом дороги, ведущей к новым горизонтам.

Лошади, которые тащили за собой фургоны, поднимали тучи пыли па проселочных дорогах, ведущих в город. Пакетботы, приплывавшие по каналу Эри и через Великие Озера, выгружали уроженцев Нью-Йорка и Новой Англии в чикагской гавани. Путешественники проложили кратчайшую дорогу в земельную контору, которую правительство открыло в Чикаго. Уплатив доллар двадцать пять центов за акр земли, они становились владельцами участков в Айове, Небраске. Миннесоте, Канзасе и Дакоте.

Потом переселенцы шли в магазины и покупали там грудинку, муку, табак, топоры и винтовки, покупали столько, сколько вмещалось в их повозки. Поскольку скваттеры^[15] направлялись в пустыню, никто не знал, где и когда они снова смогут запастись всем необходимым. Искатели счастья останавливались на ночь в Чикаго. Многие из них были молодыми холостяками, и в сумерках у них неизбежно возникали мысли об одиноких ночах, которые ждали их впереди. Индейские мужчины, раздраженные тем, как власти раздавали их земли, вряд ли будут с ними особенно дружелюбны. Что уж говорить об индианках из местных племен!

В конце концов, они понимали, что будет просто обидно провести последнюю ночь в последнем, так сказать, оплоте цивилизации, закрывшись в собственном фургоне.

Их размышления были предсказуемы. Чикаго мчался на всех парах по прямой дороге к успеху. Ни одной скучной ночи! Грязная Дыра была Последним Шансом получить кое-что, помимо галет и сухарей. Вплотную к бакалейным и скобяным лавкам лепились лачуги, в которых пили, играли в азартные игры и развлекались с проститутками.

Элеонор Хэррик была первооткрывателем, не хуже любого погонщика на кораблях прерий. Ей принадлежала шаткая постройка на грязной улочке, которая со временем превратилась в Стейт Стрит в центре города.

Две монеты по двадцать пять центов — два четвертака — столько стоили краткие утехи в отдельной комнатке. «Подождите, не уходите», — уговаривала Элеонор. Она была женщиной с выдумкой. Как и Джонни Торрио, который организует похожие развлечения двумя милями южнее и 80 годами позже, она устраивала эротические представления с полуобнаженными девицами. В ее заведении проходили и кулачные бои. Зрители испытывали чувственное возбуждение, болея за победителя, который получал в награду один бесплатный час с проституткой.

Со временем появился новый транспорт. Географический рельеф способствовал появлению железной дороги, которая пришла на смену фургонам фронтира. В конце 50-х годов девятнадцатого века Чикаго стоял на перекрестке железных дорог страны. Торговцы мясом направлялись на скотобойни, перекупщики — на лесопилки и на заводы сельскохозяйственной техники. Дельцы и спекулянты, торопясь осуществить свои меч ты и проекты, занимали свободные участки.

Беспощадные и самоуверенные, они настойчиво гонялись за долларами днем и, не менее упорно, за удовольствиями — ночью. Город уже не был Грязной Дырой, однако он оставался дерзким, энергичным и прямолинейным. На шторах публичного дома Роджера Планта, на Уэлс Стрит, в центре города, светилась позолоченная надпись: «Почему бы нет?»

Профессиональные игроки покидали Цинциннати, Сент-Луис, Новый Орлеан и речные суда Миссисипи и открывали магазины в городе, где тратились большие деньги. Они представляли собой живописное сборище. Джон Сирс (Профессиональный игрок в покер, долгое время считавшийся чемпионом южных территорий США) был специалистом по творчеству Шекспира. Джеймс Ватсон из Кентукки обладал такими изысканными манерами, что друзья уважительно обращались к нему не иначе как Сэр Джеймс. Серебряный Билл Рейли управлял букмекерской конторой и считал аморальным курение и употребление спиртных напитков. Если у клиента в зубах была сигара, а в его внешности был малейший намек на подпитие, его просто не пускали внутрь.

Во время Гражданской Войны подрядчики, воодушевленные предпринимательским азартом, сооружали четырехэтажные здания, в которых не было лифтов. Торговцы отказывались снимать верхние этажи, считая, что клиенты не захотят взбираться на четвертый этаж, чтобы купить себе часы или костюм. Однако Чикаго был готов решить любую проблему. Проститутки (а в городе, по оценкам «Трибьюн», их было около двадцати тысяч) занимали верхние этажи, избегая тем самым проблемы с арендной платой. Насколько нам известно, десятилетия спустя Торрио поддержал эту традицию, поселив своих кокоток в уютном гнездышке на верхнем этаже Четырех Двоек.

Пресса, в том числе и бульварная газетенка города Буффало, укоризненно называла Чикаго самым безнравственным городом страны. Именно эта информация и нужна была Кэрри Уотсон, восемнадцатилетней девушке из Буффало. Кэрри решила стать проституткой. Яркая брюнетка с модной тогда фигурой, формой напоминавшей песочные часы, Кэрри работала служанкой на кухне, получая скудную зарплату. Богатые мужчины, которые за ней ухаживали, уже были женаты, а предложения руки и сердца поступали только от бедняков.

На свои сбережения она купила билет на поезд до Чикаго. Пятьдесят лет спустя седовласая Кэрри, завершившая свою выдающуюся карьеру в мире порока, дала откровенное интервью репортерам.

Приехав в город, она провела собственный опрос общественного мнения на манер Гэллапа.

— Где, — спрашивала она у проституток, — можно найти здесь самый лучший бордель?

Этот вопрос из уст розовощекой девушки потрясал ночных бабочек до глубины души. Придя в себя, они указывали ей на заведение мисс Лу.

Двухэтажное здание на Вест Монро Стриг не имело опознавательных знаков, кроме серебряной таблички с надписью «Мисс Лу Харпер», висевшей над дверным колокольчиком. Мисс Лу была настолько известна, что могла пренебречь красным фонарем над дверью, красными занавесями на окнах и огромным номером на доме — всеми традиционными приманками, благодаря которым центры проституции по всему миру получили название квартала красных фонарей.

«Девушки мисс Лу носили вечерние платья, — вспоминала Кэрри. — В более дешевых заведениях девушки выстраивались в гостиной в неглиже или, в лучшем случае, в тонких рубашках. У мисс Лу девушку и клиента формально представляли друг друзу. Естественно, только по именам. Все было обставлено очень элегантно, и мужчины понимали, что плата должна быть соответствующей. Мы никогда не подавали пиво. Только шампанское.

Я сказала мисс Лу, что работала в публичном доме в Буффало. Я подозревала, что она не захочет нанять девственницу. И, как оказалось впоследствии, я была нрава.

— Девственницам нельзя доверять, — говорила мисс Лу. — Чаще всего они закатывают истерики.

Мисс Лу совершенно не выносила сцен.

Мой первый клиент мог меня выдать. По определенным причинам я не могла скрыть, что он заплатил за девственницу. Сейчас я уже не помню, как он выглядел, но у меня до сих пор стоит перед глазами его ошеломленное и пристыженное лицо. Впрочем, может быть, мне это показалось. Как бы то ни было, он поспешно оделся, дал мне щедрые чаевые и ушел, избегая моего взгляда.

Это был достойный человек. Когда я открыла собственное заведение, мужчины предлагали за девственниц дополнительную плату. Но они-то не были, — Кэрри сморщила нос от неудовольствия, — приличными людьми».

Она провела один год в веселом доме Харпер. Она вынашивала честолюбивые планы самой стать мадам и прилежно изучала секреты мастерства мисс Лу. Кэрри уже созрела для того, чтобы открыть собственное дело, когда один из клиентов, воодушевленный ее уверениями, что «в постели он не имеет себе равных» («Я была хорошей актрисой», — улыбнулась Кэрри), предложил помочь ей устроиться.

Эл Смит был владельцем игорного дома «Берлога». Он купил трехэтажный особняк на Кларк и Полк, из которого в спешном порядке выехала мадам Энни Стюарт. Энни бежала из города после убийства полицейского во время дружеской игры в карты. Ей не понравилось, что полицейский жульничал.

Через год Кэрри и Эл разошлись, а его место занял Сиг Коэн. Он также был игроком и, по мудрому расчету, ростовщиком. Клиенты, которые проигрывались в его клубе, закладывали свои бриллианты у него в лавочке и несли вырученные деньги обратно к игорным столам.

Он мог позволить себе расширить владения Кэрри. Они приобрели соседнее здание, сделали в нем ремонт и присоединили к первоначальному борделю. У Кэрри было три гостиных, 30 спален и музыкальный зал для маленького оркестра, состоявшего из двух скрипок и пианино. Хозяйка, подражая своей бывшей наставнице, одевала своих девочек в элегантные платья. Однако благодаря своему чувству юмора, она внесла фривольный оттенок в убранство дома, который мисс Лу не одобрила бы. Она поставила у входа клетку с попугаем, изображающим сутенера. Птица пронзительно кричала: «Дом Кэрри Уотсон, джентльмены. Не проходите мимо».

Потолки и стены будуара были завешаны французскими зеркалами в парижском стиле. Новые хозяева решили дополнить первоначальную идею. Зеркала висели на стенах и потолках спальни таким образом, что клиент мог наблюдать за собой и своей подружкой во время любовных игр.

Роуз Мэнсон называла свой бордель на Стриг Рэндольф «Зазеркалье», а заведение Лиззи Ален на Норд Диаборн Стрит было известно как «Зеркальный дом». Со временем, как мы увидим, этот публичный дом превратится в Клуб Эверли, такой шикарный, что он будет вызывать у Джонни Торрио комплекс неполноценности.

Для того времени в истории Кэрри Уотсон не было ничего удивительного. Связи между хозяйками публичных домов и игроками были обычным явлением. Это объясняло одно отличительное свойство Чикаго. Игорные дома в городе имели довольно прозаический вид. Они не пытались подражать элегантным клубам Нью-Йорка, таким как огромный особняк Ричарда Кенфилда с бронзовыми дверями, где на обед подавали фазанов и шампанское. В Чикаго владельцы игорных домов предпочитали опустошать кошельки, чтобы построить своим протеже бордели невиданной роскоши. Чикаго мог похвастаться самыми шикарными дворцами терпимости, каких не было на Манхэттене, в Сан-Франциско или Новом Орлеане. Может быть, это объясняется тем, что ослепленные страстью дельцы были родом из Дикси^[16] — края, прославленного своей галантностью.

Энни Стэфорд, которую все называли из-за вспыльчивого характера «Кроткая Энни», была владелицей внушительного заведения на Уэлс Стрит. Этот дом преподнес ей в подарок Кэп Химан. Однажды он неосторожно пообещал жениться на ней, но потом попытался уклониться от обещанного. Энни пришла в его клуб с кнутом в руках и гоняла его по всему заведению вокруг столиков.

Они поженились. В радужном расположении духа невеста пригласила своих товарок по греху на вечеринку в пивную на открытом воздухе, в северной части города. Внезапно она обнаружила, что одна мадам раздает свои визитные карточки. Энни пришла в ярость от такого осквернения своего праздника и принялась избивать гостью. Вечер закончился приездом полицейских, которые, работая как вышибалы, быстро очистили таверну.

Мэри Косгриф, красотка с рыжими волосами и профессиональным прозвищем «Ирландка Молли», окрутила Джорджа Трассела. Он забрал ее из публичного дома Энни Стэфорд и купил ей собственный дом терпимости. Также он подарил ей коня по кличке Декстер. Рысак установил несколько рекордов и занял первое место в сердце Трассела.

Однажды игрок не появился на вечеринке, устроенной в честь дня рождения Молли. Молли выследила его в салуне Сенеки Райта, на Стрит Рэндольф, и принялась осыпать его упреками. Он посоветовал ей вернуться домой к обслуживанию клиентов. Выхватив пистолет из муфты, рыжеволосая красотка три раза выстрелила в него. Трассел, шатаясь, добрался до конюшни и умер прямо у стойла Декстера.

Вся в слезах. Молли упала на колени и начала укачивать его на руках. По описанию «Трибьюн», его кровь запятнала ее «роскошное платье из белого муара». Суд признал ее виновной, но решил, что одного года заключения будет достаточно. В конце концов губернатор Ричард Оглэсби, упрекая судей в отсутствии благородства, помиловал ее еще до того, как она переступила порог тюрьмы.

Чикаго шел вперед семимильными шагами, с ходу перемахивая через препятствия. Катастрофы не могли его разрушить, и через двадцать лет к нему пришло международное признание. Пока же город был дерзким, решительным, отчаянным и своевольным.

В 1871 году банки, бордели, особняки, коттеджи и игорные дома сгорели в пожаре, который уничтожил центральный деловой район и Норд Сайд. Город начал отстраиваться с огромным размахом. Если бы Чикаго захотел, то не дал бы своим вертепам восстать из руин. Однако девушки делали свое дело в лачугах, в то время как кирпичные дома отстраивались заново. Останавливаться было некогда. Спрос был очень велик, учитывая, что на строительство приехали толпы плотников, каменщиков и простых рабочих.

Оправившись от удара и восстановив былое великолепие, в 1893 году город устроил грандиозную Всемирную Американскую Выставку. В белых особняках, выстроившихся напротив озера, посетителям демонстрировали достижения в области науки, промышленности, образования и искусства.

Однако Чикаго чувствовал, что культурных развлечений для его гостей было недостаточно. Толпы людей собирались поглазеть на танец живота танцовщицы по прозвищу «Малышка из Египта». Другой достопримечательностью была парикмахерская Пальмер Хаус, где в пол были вкраплены серебряные доллары. Английский издатель по имени Уильям Т. Стид стал свидетелем выступлений обнаженных артистов на парковой сцене. По его словам, жители Содома и Гоморры не видали ничего подобного; впрочем, проверить это предположение он, конечно, не мог.

Посетители выставки заглядывали в салун «Одинокая звезда» на Норд Стэйт Стрит. Утром они просыпались в переулках с больной головой, голыми и без копейки денег. В их напитки подмешивали хлоралгидрат. Имя бармена вошло в международный сленг как синоним снотворного наркотика. Его звали Микки Финн.

Другие туристы посещали бордели. Клиент вешал одежду на стул, стоявший у стены. Пока он занимался своим делом, сутенер открывал потайную дверь в стене и забирал его вещи.

«Если бы Архангел Гавриил приехал в Чикаго, за неделю он распрощался бы с невинностью», — сказал продавец обуви Дуайт Л. Муди, основатель христианской секты, которая впоследствии выросла в Библейский Институт Муди.

Большинство постоянных жителей Чикаго (500 000 в 1880 году; вдвое больше в 1890 году) были добропорядочными людьми. У них была приличная работа; они создавали семьи, покупали дома и обходили стороной злачные места. Однако многие считали, что уровень их жизни упадет, если агенты и коммивояжеры — вдохновители коммерции и торговли — будут обходить Чикаго стороной.

«Ни одному Христианскому Союзу Молодежи не удалось построить большой город», — ворчал Джордж Веллингтон Стритер, который представлял собой колоритную личность. На протяжении нескольких лет он воевал с полицией за большой участок на берегу озера, который, по его словам, принадлежал ему по праву скваттера.

Его точку зрения поддерживало большинство. Картер Дж. Гаррисон I также пользовался поддержкой большинства, учитывая то, что его пять раз выбирали на пост мэра (с 1879 по 1886 год и снова в 1893 году).

Гаррисон родился в Кентукки, он получил хорошее образование, много путешествовал и был во всех отношениях почтенным и уважаемым человеком. Тем не менее, он считал, что от азартных игр и проституции избавиться невозможно. Он цитировал слова Святого Августина: «Уничтожьте проституцию, и волна похоти и прелюбодеяний захлестнет город».

Он считал наиболее разумным сосредоточить игорные дома в одном районе, а публичные дома — в других районах, чтобы таким образом с легкостью держать их под наблюдением. В результате большинство игорных домов расположились на протяжении двух кварталов центральной части Рэндольф Стрит, между Стэйт и Кларк Стрит. Этот район стали называть «Спусковым крючком». Здесь часто затевались стычки между вспыльчивыми игроками. Обычно они использовали автоматический кольт, который делал семь выстрелов при одном нажатии на спусковой крючок.

В городе было три злачных района, самый крупный из которых примыкал к деловому центру, расположенному на юге. В Чикаго существовал закон, запрещающий проституцию, но власти закрывали глаза на существование отдельных кварталов красных фонарей^[17], считая их неизбежным злом.

Между тем, действующие постановления позволяли полиции закрывать притоны, которые выходили из повиновения.

Чикаго был не единственным большим городом, который мирился с существованием районов греха и порока. Исследование 1870-х годов показало, что подобные изолированные кварталы существовали в семидесяти семи городах. Власти простодушно считали, что поскольку мужчине свойственна похоть, то пусть лучше он пойдет в публичный дом, чем будет насиловать честных женщин. Примечательно то, что публичные дома предоставляли свои услуги в то время, которое мы называем пуританской викторианской эпохой, когда у женщин было не тело, а «формы», а слово из трех букв звучало только в барах самого низкого пошиба.

После завершения помпезной Всеамериканской выставки мэр Гаррисон был убит помешавшимся кандидатом на должность хозяина города. Четыре года спустя его сын, Картер Дж. Гаррисон II, был избран в Городской Совет. Он также избирался на должность главы города пять сроков подряд. Подобное пребывание на посту мэра сначала отца, а потом сына, не имеет аналогов в истории США.

При решении проблем с притонами сын следовал примеру отца. Однако рост города внес в его планы некоторые коррективы. Территория района Луп и близлежащие участки потребовались для развития законного бизнеса.

Игроков выгнали из «Спускового крючка», хозяйки домов терпимости лишились своих владений на южной окраине района. Эта часть города была местом пересадки для служащих, работающих в центре. Между тем, в ряды офисных работников вливалось все больше женщин. Чистенькие, благонравные девушки испытывали шок при виде голых куртизанок, которые появлялись в окнах борделей, заманивая клиентов.

Проституток выселили в квартал красных фонарей, расположенный немного южнее. Приблизительно в то же время Саут Сайд Леви переполнили хозяйки борделей и проститутки с Вест Сайда. Фрэнки Райт привезла с собой книжный шкаф с двадцатью непрочитанными книгами. Благодаря этим книгам публичный дом Фрэнки называли «Библиотекой», и она хотела сохранить это солидное название на новом месте. Китти Плант искала дом с конюшней. У нее были два пони, которые играли мужские роли в ее цирковых представлениях.

Миграция была столь велика, что часть притонов осела во Втором округе. Джон Кулин и Майкл Кенна, олдермены от Первого округа, были обеспокоены тем, что все злачные заведения оказались на их территории. По ряду причин их коллеги из Городского Совета расширили южные границы Первого округа с 12 до 31 Улицы. В результате образовался самый большой в стране квартал красных фонарей.

Джонни Торрио поддерживал тесные связи с обоими олдерменами, сначала как помощник, а затем — в качестве их босса.

Кулина называли Джон Цирюльник. Когда-то он работал банщиком в турецких банях. Рослый, веселый парень с густыми, каштановыми усами, он имел славу городского франта, пестрого и яркого, как какаду. Он носил белые шелковые рубашки и темно-малиновый жилет; другой его костюм состоял из фрака цвета бильярдного сукна, лилового жилета, сиреневых брюк, розовых шелковых перчаток и шелкового цилиндра.

Весь опыт политической жизни, на котором держалась эта парочка, принадлежал Майклу Кенна. Контрастируя с шутом Кулином, он был угрюмым, с печальным взглядом и злым языком. По его одежде казалось, что он в любую минуту готов участвовать в похоронной процессии. Его в шутку называли «Коротышкой». Когда он работал разносчиком газет, кто-то обратился к нему: «Эй, коротышка!» Поскольку с тех пор он ненамного вырос, прозвище намертво прилипло к нему.

В Чикаго приближались выборы; бродяги и проститутки, катившиеся по наклонной плоскости, воспрянули духом и заспешили в Первый округ. Кенна размещал их в ночлежках, кормил, поил и посылал по нескольку раз в избирательные пункты (более сорока лет пара Кенна-Кулин была непобедима). Когда в 1897 году начальство Первого округа посетило Нью-Йорк, чикагские газеты писали, что лидеры Таммани сидели рядом с Кенна. В этих статьях чувствовались горделивые нотки. Патриоты Чикаго были в восторге оттого, что их шельмецы получили признание в верхах.

В частной жизни оба были пуританами. Они не курили, не пили и не ходили к распутным женщинам. Оба женились на подругах детства. В обоих случаях брачные союзы прекратила смерть жены. Цирюльнику принадлежал салун «Серебряный доллар» на пересечении Мэдисон Стрит и ЛаСаль, а Коротышке — кабак под названием «Биржа труда» на перекрестке Кларк и Ван Барен. Бандиты, игроки и теневые политики опекали эти бары; женщины туда не допускались.

Ежегодный бал Первого округа был очередным проектом по выуживанию денег. «Трибьюн» в статье, посвященной балу 1904 года, отзывалась об особенностях этого собрания следующим образом: «Если бы ураган разрушил „Колизей“, то в Чикаго не осталось бы ни одного домушника, пьяницы, бандита, взломщика, наркомана и блудницы».

Компания девиц мадам Виктории Шоу посетила музыкальную комедию «Черный жулик» в театре МакВиккера. Девушкам поправились костюмы актеров, и они подготовили себе похожие одеяния для бала Первого округа. Они представили на всеобщее обозрение изношенные блузки, трико и шелковые чулки, доходящие до бедер. Оскорбленный олдермен Кулин отправил их переодеваться назад в публичный дом. Некоторое время спустя он убедил городской совет запретить продажу известной картины с изображением обнаженной купающейся нимфы под названием «Утро в сентябре».

Отстаивая принципы изоляции, Кенна сказал в одном из своих немногочисленных интервью газетчикам: «Женщины должны находиться в определенном месте, где они не мешают честным жителям. Их нужно держать подальше от жилых районов». Потом он добавил от себя: «Я сам никогда не войду в дом, где находятся эти женщины». «И я тоже», — сказал Джон Цирюльник.

Этой парочке, очевидно, требовался постоянный менеджер, кто-нибудь, кто бы смог без отвращения посещать злачные места и собирать с них подати.

Начало карьеры Джима Колозимо было очень похоже на биографию Торрио. Он родился в Палермо, на Сицилии, однако, когда ему исполнился год, его перевезли в Штаты, в Первый округ. Ему не удалось пойти в школу. В восемь лет он уже работал чистильщиком сапог, обслуживающим клиентов в салуне Коротышки.

Он был остроумным, сообразительным парнишкой, и Коротышка, который вовсе не был таким желчным, каким казался, проникся к нему дружескими чувствами. Он устроил Джима работать дворником. Смышленый парень высматривал иммигрантов, приезжающих в округ, и сообщал об их прибытии полицейским Кенна из избирательных участков. Прежде чем стать полноправными горожанами, иммигранты шли к избирательным урнам. Джима повысили до должности инспектора дворников. Эта несуществующая должность хорошо оплачивалась и позволяла Джиму спокойно выполнять политические поручения.

Джим был широкоплечим, мускулистым парнем, ростом намного выше шести футов, со смуглым лицом, блестящими черными глазами и пушистыми черными усами. Женщины находили его привлекательным и распространяли слухи о его мужской силе. У него были свои поклонницы — стайка из шести девиц полусвета.

Для мадам он всегда был желанным гостем. Его шутки и смех тонизирующе действовали на персонал, который страдал от профессиональной болезни — депрессии и жалости к самим себе. Для него каждая шлюха была королевой. Вместо «здравствуй» и «пока» Колозимо страстно шлепал девиц по попке. Он завязал дружбу с Викторией Мореско, девушкой с оливковой кожей, иссиня-черными волосами и черными, как уголь, глазами. Ей принадлежали два публичных дома. Виктория была на шесть лет старше его. Она питала слабость к спагетти, что чрезвычайно портило ее фигуру Тем не менее, Джим предложил ей руку и сердце. Неизвестно, действительно ли он влюбился или просто положил глаз на ее бордели.

Джим мыслил в правильном направлении. Сразу же после церемонии бракосочетания он заказал вывеску и повесил се на наименее обшарпанном публичном доме. Большие золотые буквы гласили: «Виктория». Невеста визжала от восторга. По ее словам, он сделал самый сногсшибательный подарок на свадьбу, который только можно пожелать.

Вики действительно не промахнулась с замужеством. Кенна сделал Большого Джима своим сборщиком налогов, взяток и поборов и личным представителем в Деви. Джим обеспечил себя работой, неплохим доходом, властью, престижем и возможностью заниматься побочными прибыльными делами. Он организовал чикагский вариант итальянской лотереи. Он находил работу иммигрантам и получал проценты от их зарплаты. Он покупал виноград вагонами; в арендуемых им помещениях женщины делали вино, которое Джим продавал, не заботясь о налогах в пользу государства. По слухам, он также занимался вымогательством.

Виктория Мореско-Колозимо

Все это позволило юному чистильщику обуви и дворнику стать Бриллиантовым Джимом. Он носил драгоценные камни в кольцах, на булавках для галстука и запонках. Круглый год Колозимо надевал рубашки из чистейшего белого льна, такие прозрачные, что под ними просвечивало белье. Когда он снимал пиджак, окружающим бросались в глаза шесть бриллиантов весом в один карат на его подтяжках. Когда он снимал штаны, особо приближенные особы могли лицезреть еще один комплект бриллиантов в один карат на внутренней застежке.

Жизнь была ласкова к Большому Джиму, и он наслаждался ею на всю катушку. Он носил в кармане кожаный мешочек, наполненный необработанными бриллиантами. Сидя за бутылкой вина, смеясь и болтая с друзьями, он жизнерадостно перекатывал их на своей большой ладони.

Когда человеку сопутствует долгая полоса везения, он не подготовлен к тому, что солнце может зайти и наступит период холодов. С Большим Джимом произошла похожая история. Сначала он изумился и пытался подшучивать над тенью, которая легла на его жизненный путь. Однако она упорно не исчезала. Он созвал своих самых отчаянных головорезов, но и они не смогли прогнать ее.

Джим старался в поте лица. Он в ярости запускал пальцы в кожаный мешочек. Ему до смерти не хотелось звать кого-то на помощь, но он уже дошел до предела. Колозимо оставалось только надеяться, что этому ловкачу из Нью-Йорка удастся добиться желаемого. Он с нетерпением ждал прибытия кузена Вики.

Глава 5. Полуночный дебют в Чикаго

В двухэтажном особняке, на Саут Коттедж Гроув Авеню, 3418, зазвонил колокольчик. Виктория Мореско Колозимо, с трудом волоча ревматические ноги, прошла по густому персидскому ковру и открыла дверь. Она окинула незнакомца быстрым взором, увидела соломенный чемоданчик и решила, что он уличный разносчик. Она уже открыла рот, чтобы отправить его восвояси, когда он сказал: «Добрый день, кузина Виктория. Я кузен Джонни».

Ее взгляд сосредоточился на маленькой тщедушной фигурке, и двойной подбородок затрясся.

«О боже, нет, — подумала она. — Не может быть!»

Она суетливо пригласила его войти.

— Добро пожаловать к нам домой. — пробормотала опа.

Обернувшись, она закричала подчеркнуто оживленным голосом: «Джим! Кузен Джонни приехал».

Колозимо мгновенно появился в гостиной. На его лице была смесь любопытства и облегчения. Вдруг он остановился как вкопанный, и у него отвисла челюсть.

Большой Джим был без пиджака. Немигающим взором Торрио поглощал бриллиантовое великолепие. Он застенчиво улыбнулся и протянул руку. Потрясенный Джим ответил на рукопожатие и почувствовал прикосновение вялой кисти.

Виктория, стоя за спиной у гостя, предупредительно помотала головой Она поспешно сказала: «Ты, наверное, хочешь помыться с дороги, Джонни. Твоя комната наверху, первая дверь направо. Ты не обидишься, если я тебя не провожу? Я… у меня тут дела».

Она напряженно дождалась, когда затихнет звук его шагов, и приняла оборонительную позицию. «Бог мой, Джим, откуда я знала. Ты же видел газету, которую мне прислали родственники. Вице-президент банды Пяти Углов. Так было там написано».

— Господи Иисусе! — взорвался Колозимо. — Что за вздор! Это не мужчина, а сморчок какой-то. Пошли его на все четыре стороны.

— Джим, он мой кузен. Мы сами его пригласили и должны соблюдать приличия. Мы должны объяснить ему причину. — Она, протестуя, вытянула руки. — Хорошо, я виновата. Ну и ладно, мы выложим ему все начистоту, а он, если захочет, умоет руки.

— Господь всемогущий, ты меня за кого принимаешь, за осла? Ты что думаешь, Колозимо будет делиться своими проблемами с этим недоноском? Выкинь его вон или это сделаю я, — Джим закашлялся, его лицо с тяжелой челюстью исказилось от гнева и разочарования.

— Прекрати сейчас же. Он наш родственник, и ты не посмеешь оскорбить его, — понизив голос, она быстро сказала: — Шшш. Это он Будь с ним поласковее, Джим, я прошу тебя.

Джей Ти вернулся с той же застывшей улыбкой на лице. Ему было любопытно, что лежит в маленьком мешочке, который Колозимо теребит в ладонях. Его голубые глаза заметили растерянность супружеской пары. Надо было привести их в чувство.

Он сказал решительным голосом: «Введи меня в курс дела, Джим. Кто пытается у тебя отгрызть деньжат?»

Джим удивленно хрюкнул. Он в первый раз внимательно посмотрел на гостя. В его голову закралось сомнение. Может быть, этот человечек более крутой, чем кажется на первый взгляд. Колозимо беспомощно замялся. Вики вклинилась в образовавшуюся паузу:

— Расскажи ему, Джим, — сказала она.

Бриллиантовый Джим все еще сомневался. Он прочистил горло. Его лицо покрылось бурым румянцем, он чувствовал себя идиотом. Вцепившись в свой мешочек, он, наконец, сказал:

— Ну, в общем, три парня… Послали мне письмо. Там обычное дерьмо. Двадцать пять штук баксов. Я, естественно, ноль внимания. Так эти, черт подери, ублюдки напали на меня на улице. Тычут мне револьверами в брюхо. Ну, конечно, я не стал рисковать, я еще не спятил. Я их обвел вокруг пальца.

Он говорил с нажимом, подчеркивая, что ни капли не испугался:

— Я собрал стрелков — послал шестерых своих лучших ребят. Но, разрази меня гром, сукиным детям удалось улизнуть. Они снова пишут и звонят по телефону. Они подняли ставку до пятидесяти тысяч долларов.

Джим фальшиво усмехнулся: «Теперь хожу с охраной. А что поделаешь, если у тебя на хвосте висят какие-то отморозки».

Торрио просто и тихо сказал: «Я это улажу».

Колозимо изумленно посмотрел на жену. Она сказала твердо:

— Пусть этим займется кузен Джонни.

Колозимо пожал плечами. Он честно предупредил нахального петушка. Конечно, все это бессмысленно, но по крайней мере, Вики не будет кудахтать, что он оскорбил се кузена. Он оплатит ему обратную дорогу в Бруклин. При условии, что парень выживет.

Одна из первых известных фотографий Джея Ти. Слева направо: «Бриллиантовый Джим», его отец Луиджи Колозимо, Джонни Торрио. 1911 год

Торрио слонялся по дому в течение нескольких дней, и Большому Джиму он пришелся по душе. Когда толстяк распечатал второе письмо и один ушел в ночь, Колозимо посмотрел ему вслед с беспокойством. Он едва не стал его удерживать. Вики побледнела, но ничего не сказала.

Трое мужчин с револьверами наизготовку ждали его в полночь у моста на Рок Айленд, на Арчер Стрит, между Кларк и ЛаСаль.

Торрио отрывисто рассмеялся:

— Положите пистолеты, ребята. Если меня продырявите, пасты не будет. Я к вам с предложением.

— Кончай гонять порожняк, мы уже наслушались всякого блуда, — выругался главный. — Где бабки? И кто ты, черт возьми, такой?

— Джонни Торрио. На востоке я в том же деле, что и вы. Вы знаете Фрэнки Йеля? Лупо Волка?

— Какая, на хрен, разница, кого мы знаем?

— Я просто хочу, чтобы вы, ребята, знали, что имеете дело с другом. Я с вами, приятели. Колозимо дал мне деньги. Но я оставил их дома. И я сейчас скажу вам, почему.

Поскольку его компаньоны заворчали, босс подошел вплотную и уставился Торрио в лицо: «Что за херовы фокусы?»

Торрио снова рассмеялся:

Я просто пытаюсь по-доброму договориться. Вы ребята из моей стаи. Мы говорим на одном языке, ясно? Я хочу обтяпать дельце с Бриллиантовым Джимом. Если я вернусь и скажу, что заставил вас отстегнуть мне, скажем, десять штук, он подумает, что я чертовски крут. Что скажете?

Воцарилось удивленное молчание. Потом бандиты разразились хохотом. Лидер опустил ружье и хлопнул Торрио по спине:

— Торрио, ты нам нравишься. Голова у тебя работает. Но, — он пришел в хорошее настроение от собственной шутки, — тема про десять кусков не прокатит.

Джей Ти не стал спорить:

— Ладно, без обид. На самом деле, я вас не виню. Давайте завтра закроем тему. В полночь, здесь же.

Босс сказал извиняющимся тоном:

— Ты классный парень. Мы бы с тобой договорились, но этот ублюдок Колозимо уже пытался вырыть нам могилу.

— Понятно. Ладно, ваши теплые слова меня утешили. Удачи вам всем.

— И тебе того же, — сказал вымогатель, чтобы не отстать от него в изъявлении любезностей.

Двадцать четыре часа спустя звук лошадиных копыт выманил троицу из-под моста. В свете фонаря показался Торрио. Он сидел один на месте кучера в открытой повозке. Он держал в руках сумку и мягко улыбался. Они жадно бросились к нему.

Внезапно Джо Д’Андреа и Мак Фицпатрик, которые лежали, скорчившись, позади Торрио. вскочили на ноги и выпустили в вымогателей по полной обойме. Все трое упали замертво.

Торрио придерживал вожжи, предвидя, что лошадь может испугаться выстрелов. Он успокаивающе говорил с животным, слегка натягивая повод, а потом неторопливо двинулся прочь.

В особняке Джим и Вики, хранившие напряженное молчание, уставились на него.

— Больше вы о них не услышите, — сказал Джей Ти тихо.

— Мертвы? — быстро прошептал Джим.

— Я обернулся, — сухо сказал Джей Ти, — но они не сделали мне ручкой на прощание.

Будучи не очень близко знакомы с ним, они не поняли, что это был один из тех редких случаев, когда Торрио позволил себе пошутить. На этот раз за шуткой он скрывал свой триумф.

Джим издал радостный вопль. Он схватил маленького человечка в свои медвежьи объятия. Вики суетливо запечатлевала влажные поцелуи на шее своего героя. Джей Ти стоически принимал эти знаки внимания.

— Вина! Выпьем вина за нашего дорогого мальчика! — закричал Джим. Его большая грудь сотрясалась. Жена заковыляла к буфету за графинчиком вина. Торрио скромно отвечал на тосты, отхлебывая маленькими глотками. Он не хотел портить радость хозяевам, сказав, что почти не пьет.

Однако праздник был прерван. Вошел полицейский с почтительным голосом: «Не хочу тебя отвлекать, Джим. Но произошла перестрелка. Несколько парней мертвы, а один из них умирает в окружной больнице. Он зовет тебя».

Лежавший в отделении больницы вымогатель сосредоточил больной взгляд на большом мужчине в белой льняной сорочке. Он слабым голосом сказал по-итальянски: «Колозимо, ублюдок. На пороге смерти я проклинаю тебя».

Большой Джим побледнел и перекрестился. Он сказал хриплым голосом: «Я никогда не встречал этого парня. Не знаю, о чем он говорит»

Вскоре вслед за этим вымогатель присоединился к своим товарищам. Присяжные вынесли вердикт, что убийство было совершено неизвестными. В троице опознали жителей Питтсбурга, и Джим с Торрио вернулись домой.

Сыщик, который сопровождал Колозимо в больницу, знал итальянский. Но полиция понимала, что она ни в чем не может обвинить хозяина Леви. Более того, копы не хотели рисковать своей шкурой и поэтому даже не пытались хоть что-то ему предъявить. Однако им хотелось знать, что же все-таки произошло на самом деле. Во внутренних кругах, в управлении, ходили слухи, что за убийством троицы все-таки стоит Бриллиантовый Джим, и что работа была выполнена новым в городе человеком, Джоном Торрио.

Колозимо, радуясь тому, что опасность исчезла, ни в чем не упрекал его. Но Торрио яростно обвинял себя.

— Я должен был вернуться и прикончить их, — сказал он со злостью. — Это была моя обязанность.

— Ты не виноват, Джонни. Это все мои идиоты. Нм ничего нельзя доверить.

Джонни холодно посмотрел на него: «Они плохие исполнители. И я тоже, как выяснилось».

— Джонни, как насчет того, чтобы работать со мной? Ты мне нужен.

— Спасибо, Джим. Мне надо подумать, — он не хотел казаться пустым человеком, который хватается за любое предложение. — Надо посмотреть, что за дела у меня остались в Бруклине.

Он, конечно, уже знал свой ответ. Леви подарил Колозимо россыпь бриллиантов на накрахмаленные сорочки, и бриллиантовая жила еще. разумеется, не иссякла. Проще говоря, здесь было где развернуться честолюбивому молодому человеку.

Прочитанная в «Трибьюн» статья, укрепила его решимость в том, что Чикаго был местом, созданным как раз для пего. Лейтенант Джозеф Петрозино уехал на Сицилию. Он искал подтверждение тому, что вымогатели из Нью-Йорка находились в розыске за совершенные преступления в собственной стране. Эта информация ускорила бы их депортацию. В Палермо его застрелили, а преступников не нашли. Его коллеги горели желанием отомстить за убитого; так что для вымогателей в Нью-Йорке наступили плохие времена.

Торрио написал Фрэнки Йелю, предлагая ему свою долю в «Гарвард Инн». Он назвал разумную цену и сделка состоялась. Они остались добрыми друзьями. Это хороший пример того, что Торрио всегда был честен со своими товарищами. Впоследствии Фрэнки и его ствол сыграют важную роль в развитии карьеры Джея Ти.

Джонни испытал горькое разочарование, когда узнал о своем первом месте в Чикаго. Пост содержателя публичного дома находился на самом низу иерархической лестницы Леви. Колозимо назначил его управляющим «Саратоги». Это был обветшалый каркасный дом на Диаборн Стрит, 22. Цена за проститутку составляла доллар.

Для человека с его деятельной натурой притон был слишком неудачно расположен. Двумя домами южнее, на Диаборн, находился настоящий алмаз в короне его профессии. Он видел, как около подъезда из экипажей и такси выходят люди, достигшие высокого социального статуса. Светились кончики сигар, белоснежные сорочки оттеняли их роскошные темные костюмы; они пресытились ужинами с шампанским и икрой в увеселительных заведениях. Эти люди входили в клуб Эверли, где их ждали вышколенные камердинеры. Наблюдая за окружающим антуражем, Джей Ти внутренним взором видел неприглядных типов, которые тащились по расшатанным ступеньками его собственного центра сомнительных услуг. Торрио испытывал тошнотворные ощущения. Ему всегда было не по себе, когда он имел дело не с самым лучшим товаром.

Он ловил на себе взгляды сестер Эверли. Они не были похожи на хозяек борделя ни по своим манерам, ни по одежде; прекрасные, как и любая роза из их порочного цветника. Минне было двадцать пять лет; она была тонкой, гибкой, с черными волосами моделей Тициана. Ада была миниатюрной, утонченной, с золотистыми кудрями.

Они происходили из южной семьи. Девушки сбежали из дома, когда получили в наследство 25 000 долларов от своей бабушки. Минна, как самая волевая из них, хотела стать актрисой, сестра следовала за ней по пятам. Они взяли себе псевдоним из подписи своей щедрой бабушки, которая всегда заканчивала письма фразой: «Вечно Ваша!»^[18].

Вид на Диаборн Стрит. Крайний дом справа — Клуб Эверли. Приблизительно 1911 год

После трех недель, проведенных в труппе третьесортного музыкального театра, реалистичная Минна поняла, что ни у одной из них нет задатков будущей звезды. Город Омаха был занят подготовкой Выставки Транс-Миссисипи, и они покинули шоу, чтобы снять меблированные комнаты.

Их цели были неправильно поняты. Когда Минна провела своего первого гостя — скотовода — в его комнату, тот бросил двадцать долларов на туалетный столик. быстро скинул штаны и приказал Минне раздеваться. Минна влепила ему пощечину. Сконфуженный ранчеро быстро ретировался, оставив деньги. Минна от избытка чувств упала на стул. Потом ее взгляд остановился на купюре Поразмыслив немного, она известила сестру, что их планы изменились. Ада, как всегда, ей подчинилась.

Ада Эверли, 1895 год

Собрав самых привлекательных девиц, парочка одела их в вечерние платья и установила рекордную для Омахи плату в 25 долларов. Впоследствии Минна объяснила чикагскому журналисту Чарльзу Уошберну, который написал биографию сестер «Загляните ко мне в гостиную»: «Когда мужчина едет на выставку, он надеется увезти домой наилучшие воспоминания и переживания. Поэтому нет резона предлагать ему услуги за 2 доллара. В его родном городе есть подобные заведения. Вот если он похвастается, что ходил в 25-долларовый дом, тогда его друзья умрут от зависти».

По окончании выставки сестры увезли в Чикаго доход в 60 000 долларов. Они купили два соседних трехэтажных здания, одно из которых было «Зеркальным домом» Лиззи Ален, со спальнями, предназначенными для любителей подглядывать за любовными сценами. Они нашли девиц с приятной внешностью, провели курс обучения, равный по значимости школьному образованию, и создали штат, достойный своих преподавателей.

Тридцать спален предоставляли комфорт и одновременно были готовы выдержать любой натиск. Пружины и матрасы на латунных кроватях с мраморными вставками были особым образом укреплены.

Пять гостиных были названы в соответствии с интерьером и цветовой гаммой: золотая, серебряная, медная, розовая, мавританская. В каждой был фонтан, орошавший комнату запахом духов. В одной из комнат были золотые стулья, золотые занавеси, аквариумы с золотым ободком по краям и золотыми рыбками внутри, золотое пианино за 15 000 долларов и золотая плевательница. Гости подозревали, что вся комната была сделана из золота.

В публичном доме не было фиксированной платы. Однако клиент, который оставлял Минне меньше 50 долларов, рисковал в следующий раз услышать сочувственный голос Чарли, мускулистого привратника, похожего на вышибалу, что «заведение переполнено». Девушка получала четверть заработанных денег, и если ей не доставался вдобавок щедрый подарок, равный или превосходящий официальный взнос, то она действительно никуда не годилась. Чаевые девушки оставляли себе. Щедрые финансовые условия приводили к тому, что персонал Минны был абсолютно счастлив.

— Наш штат всегда укомплектован, и многие девушки стоят в очереди, ожидая появления вакансии, — говорила Минна журналисту.

Шампанское стоило 12 долларов за бутылку в гостиной и 15 долларов — в спальне. Ужин на двоих стоил 100 долларов. Выгодный клиент получал завтрак за счет заведения и возможность освежиться в золотой ванне.

Для больших компаний был оборудован банкетный зал на пятьдесят человек в виде личного пульмановского спального вагона президента железной дороги. Таким образом, девушки приветствовали достижения в новой чикагской промышленности. Компания «Пульман Кар Мэньюфэкчеринг» находилась в Чикаго, а Джордж М. Пульман, изобретатель спальных вагонов, жил четырьмя милями южнее заведения Эверли.

Читатели, которые находятся в зрелом возрасте, наверняка вспомнят сцены из немых фильмов, где кавалеры пьют шампанское из туфелек прекрасных дам. Этот обычай пришел не из Вены или Парижа, а с Саут Диаборн Стрит. По крайней мере, так клянется сама Минна.

Это был необыкновенный вечер даже для повидавших все сестер Эверли. Их дом посетили королевские особы. В Чикаго прибыл принц Генрих из Пруссии, брат немецкого кайзера Вильгельма II. В его честь был дан обед в Пульмановском зале.

«Одна из девушек исполняла танец на столе, — рассказывала Минна. — Внезапно ее туфелька свалилась с ноги. Она перевернула бутылку с шампанским, и вино налилось в туфлю. Один из джентльменов поднял туфельку в честь этой девушки и выпил вино. Все смотрели на него с восхищением. Тогда другие девушки — поверьте, они соображают очень быстро — тоже сбросили туфли. Мужчины налили вина и выпили его из туфель. Это было потрясающее зрелище. Так изысканно!»

Минна выражалась всегда очень благовоспитанно. Однажды, когда два аристократа затеяли драку в ее заведении, она поспешила их разнять. «Джентльмены, — закричала она. — Подумайте, что почувствуют ваши родители, когда прочитают, что вы были арестованы в самом известном в стране борделе!»

Драчуны остановились, шокированные грубым словом, сорвавшимся с гyб изысканной мадам.

Но не только клуб Эверли ранил гордость Торрио. Рядом с «Саратогой» находился публичный дом Эда Вайса. Нежная страсть побудила одну из чаровниц «Эверли» бросить свою работу и стать любовницей Вайса. Блондинка с литературными наклонностями, она называла себя Эми Лесли. Таким образом она выражала свое восхищение Эми Лесли, драматургическим критиком из «Чикаго Дейли Ньюз».

Вайс не был джентльменом. Он заставил работать на него девушку. потерявшую голову от любви. Таксисты отлавливали подвыпивших толстосумов, которые впервые приехали в Леви в поисках дома Эверли. Зная, что сестры не пустят к себе пьяниц, они везли их к Вайсу. Глядя затуманенным взором на роскошную Эми, пьяные богачи верили, что они попали во дворец своих грез. Вайс поддерживал в них эту уверенность, назначая такие же цены, как и Эверли.

Торрио страдал от мысли, что у него не было девушки, которая заставила бы даже пьяного в стельку поверить, что он попал в объятия красоток из «Эверли».

Леви расставлял сети для любого вида покупателей. Застенчивые клиенты окружались здесь особой заботой. Глядя на вывеску «Дансинг Фрайберг», мужчины, слишком робкие, чтобы зайти в бордель, испытывали надежду найти себе подругу. Может быть, им удастся подцепить там девушку. Никаких проблем. Девушки были очень любезны. Они как раз могли порекомендовать один отличный отель вниз по улице под названием «Мальборо». За всем этим антуражем стоял Айк Блум, которому принадлежали и «Фрайберг», и «Мальборо».

Публичный дом «Калифорния», услуги за один доллар, был расположен напротив дома Эверли. В огромной гостиной выстраивались вдоль стен двадцать обнаженных девиц. С годами голос мадам Терезы МакКафферти охрип, уговаривая клиентов не откладывать свое удовольствие. Ее девиз был следующим: «Ну же, мальчики! Не теряйте времени. Подцепите себе милашку».

«У Черной Мэй» белых клиентов обслуживали светлокожие молодые негритянки. Морис Ван Бэвер, хозяин борделя «Париж», говорил, что его высококлассные девочки прибыли прямо из столицы Франции. Фирменной услугой дома были оральные контакты, более известные как французская любовь. С вычурными одеяниями Ван Бэвера мог поспорить только костюм Цирюльника Кулина. Его личный кучер носил высокий шелковый цилиндр и темно-зеленую ливрею с тяжелыми золотыми пуговицами.

Существовали бордели с китайскими девочками, другие дома терпимости предлагали дочерей Японии. Чикагские зимы были суровы к восточным куртизанкам. Под яркими кимоно они носили длинное шерстяное белье. Когда холод прокрадывался в плохо отапливаемые дома, они соглашались лишь слегка приспускать свои кальсоны. Эти половинчатые меры вызывали жалобы у клиентов. Дейзи Дэворэ, которая нанимала и японок, и китаянок, решила проблему с помощью дешевых накидок в стиле лошадиных попон. Клиенты получали полный обзор, а у девочек не мерзли спины.

В «Доме всех наций» были представлены все национальности, по крайней мере, так заявляли хозяева. На стенах гостиной висели фотографии девочек с указанием их родины. Здесь заключались многократные сделки. У мужчин часто возникало желание совершить кругосветное путешествие.

Удовлетворяя спрос, Леви стал экзотическим сексуальным базаром. Повсюду было столько женщин готовых на все, что пропал элемент охоты, приключения, и мужчины стали искать ему замену. Оригинальность, новизна, «изюминка» на современном языке — вот что различало пустующие и переполненные публичные дома. «Саратога» на тот момент была просто еще одним заведением, предлагающим женщин. Однако Торрио не хотел, чтобы его имя упоминали в связи с заурядным борделем. Про себя он, конечно, возмущался, что Колозимо не подыскал ему ничего получше, но склад характера не позволял ему обижаться и сидеть сложа руки. Он был твердо настроен продвинуться в империи Бриллиантового Джима, и его успехи были единственной возможностью пробиться наверх. Также для него было важно доказать себе, что ни одна ситуаций не заставит его спасовать.

Остановившись в «Саратоге» во время своего обычного обхода публичных домов. Колозимо был поражен до глубины души:

— Боже правый, Джонни! Что ты сделал с девками?

Шлюхи были одеты в полосатые и клетчатые платьица, которые завязывались бантами на поясе. Они сверкали голыми ногами. В волосах у них были шелковые ленты, завязанные в бантики. На ногах — туфли на высоченных каблуках. Так они напоминали детей, которые играют во взрослых.

Задолго до написания «Лолиты» Набоковым Торрио знал, что у многих мужчин возникает желание переспать с юными невинными девочками. Таких девочек у него, естественно, не было. Он создавал иллюзию. Конечно, чары рассеивались, когда взгляд клиентов переходил с детских ленточек на потрепанные жизнью лица, однако от этого могли пострадать только очень чувствительные люди, а клиенты Торрио не были чувствительными. У Большого Джима тоже была толстая шкура.

— Сногсшибательно, Джонни. У тебя действительно есть мозги. Знаешь что? Эти девки так классно выглядят, что я бы сам их попробовал.

Джей Ти улыбнулся: он не думал, что фокус вышел слишком удачным. Но все же он помог ему выделиться из толпы, и это уже было кое-что. Его бизнес выйдет далеко за пределы «Саратоги», но принцип останется все тот же. Каким бы скудным ни был подручный материал, он постарается сделать его более привлекательным для продажи.

Глава 6. Я настоящая белая рабыня

Чтобы пошатнуть основы порока в Чикаго, доброй души было явно недостаточно. Мало кто достигал в этом успеха, но среди поборников добродетели не было трусов.

Они старались использовать любые средства, даже те, которые имели ничтожные шансы на успех. Только неиссякаемая вера в собственную правоту могла поддерживать Толпу пуритан, которые скромно появились в Городском Совете в начале 1910-х годов.

Мэра звали Фред А. Буссе. Он был торговцем углем и храбрым малым. Бандиты и игроки ходили у него в друзьях. Его закадычный друг Барни Берше убил полисмена и ранил двух других прямо напротив Городского Совета, однако под суд не попал. Мэр проводил вечера в салуне Джона Мерфи на Кларк и Дивижен. Каждый вечер там проходил краткий ритуал.

Джон Мерфи: «Пивные заведения по закону закрываются в час ночи. Сейчас уже час».

Его превосходительство: «Я отменяю эти законы. Их нужно немедленно изменить».

И вот в кабинет к этому стражу закона и порядка, слегка потрепанному после бурной ночи, пришли реформаторы со своей петицией. Они требовали провести тщательный осмотр Леви. Ответ мэра был краток и прост: «Отличная идея».

Он даже вспомнил о ней на следующем заседании Городского Совета и запросил десять тысяч долларов на ее финансирование. Олдермены выдали ему эту сумму. Кенна и Кулин проголосовали «за». Группа фанатиков так обрадовалась этому решению, что подтвердила расхожую фразу: «Верить в реформы в Чикаго может только неисправимый оптимист».

Джиму Колозимо передали указание сверху: «Коротышка советует не дергаться. Никто не пострадает».

Комиссия по расследованию была создана из тридцати добропорядочных граждан, включая священников, бизнесменов и лиц свободных профессий, среди которых было несколько женщин, активно участвующих в общественной жизни. Председателем избрали его Высокопреподобие, настоятеля собора Святого Петра и Павла.

Отряд агентов сыскной полиции во главе с Джорджем Д. Пиландом направился в Леви и провел опрос среди владельцев игорных, публичных домов и питейных заведений. Если они и посещали «Саратогу», то, можете быть уверены, Торрио постарался с ними не сталкиваться. Имя Торрио не прозвучало в связи с происходящим. Ничего удивительного, если учесть, что он был просто рядовым хозяином борделя. Как и все жители Чикаго, он следил за ходом дела по газе там.

Показания опрашиваемых позабавили злонравных и уязвили простодушных жителей в самое сердце. Учитывая отсутствие компьютеров, расследование провело исключительно точные вычисления: ежегодно 5000 шлюх участвовало в 27 300 000 половых актах.

Другие статистические данные показали: в 1020 борделях работают 4000 женщин. В городе около тысячи уличных проституток. Проституция представляет собой отрасль промышленности с годовым доходом около 30 000 000 долларов. Около 50 процентов прибылей отчисляется политикам и полиции.

По полученным сведениям, мадам платили организации Кенна-Кулина ежемесячно 100 долларов за этаж. Иначе говоря, одноэтажная постройка стоила 100 долларов, а трехэтажное заведение — 300 долларов. У владельцев заведений, где играли в покер или в кости, брали 25 долларов в день; за разрешение работать после часа ночи питейные заведения платили 50 долларов еженедельно. Все заведения были обязаны покупать в агентстве Цирюльника Кулина страховку от пожара, грабежа и личного ущерба. Торговцы, поставляющие в дома и бары алкоголь, продукты питания, белье и другие вещи, платили взятки властям округа.

Сообщая последние новости, газеты указали, что не вся выручка оседала в карманах олдерменов. Первый округ был самым значительным индивидуальным вкладчиком в кассу городской демократической партии. Кроме того, Коротышка отрезал кусок пирога и для сторонников из числа оппозиционеров. Если республиканцы придут к власти (как в случае с Буссе), то невредно заранее обзавестись друзьями.

Существовали и другие расходы. Аппарат Кенна содержал целый штат юристов, которые представляли ин тересы владельцев баров в суде. Они не обязательно были хорошими адвокатами, но администрация давала судьям щедрые взятки. Время от времени проститутку, заболевшую туберкулезом, посылали в санаторий в Денвере. Это было вкладом в правильное руководство рабочей силой. Девушки должны были чувствовать, что они работают у заботливого хозяина.

Им действительно была необходима хоть капля участия. Хандра среди них была такой же профессиональной болезнью, как и сифилис. Они искали утешения в алкоголе и наркотиках. Физическая и эмоциональная боль бороздили глубокими морщинами юные девичьи лица. Исследователи находили в дешевых притонах грязные опустившиеся создания, которые еще несколько лег назад пользовались успехом в публичных домах высокого класса. В среднем девушка выдерживала не более пяти лег в высшем эшелоне.

Астрономические цифры количества продажных половых актов, фигурирующие в отчетах, основывались на свидетельствах очевидцев. Привлекательная женщина, давно разменявшая четвертый десяток, делала бизнес в коттедже за пределами района Леви. К ней приходило около 200 клиентов в неделю. У нее служила только одна девушка. Услышав, что ее упрекают в работорговле, мадам подняла брови от возмущения: «Когда девушка в запарке, я ей помогаю».

Пухлая проститутка средних лет призналась, что каждую ночь она приводит к себе в комнату, расположенную на третьем этаже, около тридцати мужчин.

— Какой кошмар! — воскликнула женщина, член комиссии.

— Ну да, — сказала полная куртизанка. — Эти ступеньки вгонят меня в гроб.

Проституция расползалась и постепенно вышла за предписанные законом пределы Леви. На Авеню Мичиган, к востоку от демаркационной линии, расположились бордели, частные дома зажиточных мадам; по улицам прогуливались ночные бабочки. Торговля женским телом развивалась в непосредственной близости от роскошных особняков таких важных персон, как Маршалл Филдс, владелец одноименного универмага, и Филипп Д.Армур, экспортер мяса.

Комиссия небезосновательно полагала, что в дополнение к 5000 проституткам, работающих на полную ставку в борделях и на улицах, существовало еще 10 000 проституток, подрабатывающих в выходные дни. Ищейки подбирали девушек в барах и дансингах за пределами Леви. Они разговаривали с ними и обещали хранить все в тайне. За шестидневную рабочую неделю в магазинах или на фабриках девушкам платили шесть долларов. За рафинированно-меркантильное общение с мужчинами в течение субботнего вечера и воскресенья они получали целых 25 долларов. Почему же они не посвящали более выгодному занятию все свое время? Очевидно, желание сохранить какую-то видимость благопристойности гнало их обратно к фабричным станкам.

Девушки говорили в свое оправдание. что они стали торговать собой не из-за природных склонностей или жадности, а чтобы заработать себе на необходимые вещи.

— Не удивительно, — риторически восклицала комиссия, — что девушки предаются пороку, если от торговли собственным телом они могут получить больше, чем от честной работы.

Своим заключительном отчетом комиссия показала, что ее члены не являются непрактичными фантазерами. Они сделали вывод, что незаконное совокупление мужчины и женщины уходит корнями в далекое прошлое: проституция, по их словам, слишком долго существовала в обществе, чтобы исчезнуть за одну ночь.

«Нужно немедленно принять меры по настойчивой и постоянной борьбе с проституцией, однако ее окончательное искоренение — это дело будущего», говорилось в отчете.

В качестве провидца Коротышка был выше всяких похвал. Никто, действительно, не пострадал. Городской Сонет положил отчет под сукно. Говоря официальным языком, его подшили к делу. Другие города запросили копии этого 400-страничного тома. Его отправили грузовым транспортом, так как почтовая служба отказалась доставлять его, мотивируя свой отказ безнравственностью отчета^[19].

Слушание дела заняло много времени. Между тем Деви был все так же гостеприимен. Для публики полицейское управление объявило новые правила и постановления. В официальных бумагах были казуистически интересные моменты.

Мужчинам было запрещено снимать комнаты в борделях. Выполнение этого указа потребовало бы геркулесовой работы: разрыва извечного союза проститутки и сутенера. Показ обнаженного тела у Терезы МакКафферти, шоу Торрио, направленные на ублажение педофильских наклонностей, и короткие мини-юбки, которые войдут в моду в 1960-х годах, были запрещены следующим указом: «в гостиных не разрешается ношение коротких юбок, прозрачных платьев или другой непристойной одежды».

Согласно постановлению, насильственное удержание и ограничение свободы девушек было строго запрещено. Этот сухой, бесстрастный указ относился к самой пагубной практике торговцев женским телом.

Ни для кого не было секретом, что в Чикаго существует феномен под названием «белое рабство». В суде и полицейских участках хранились записи о молодых невинных девушках, которых заставили заниматься проституцией. Расследуя эти дела. Комиссия по проституции зашла в тупик. Свидетели, хорошо осведомленные об этом виде подпольной деятельности в Леви, притворялись, что им ничего не известно о похищении девственниц.

Эта практика имеет богатое прошлое. Зафиксировано, что в Европе 12 века публичная продажа молодых девушек в проститутки была обычным делом. Графиня дю Барри торговала белыми рабынями задолго до того, как появился этот термин. Ее шпионы похищали девственниц и насильно привозили их для услад короля Людовика XV в его замок в Версале.

За шестнадцать лет до расследования, предпринятого Комиссией по проституции, жителям Чикаго стало известно, что в борделях мужчин обслуживают похищенные девушки, запуганные угрозами убийства. Такие же случаи были описаны в сенсационной книге «Если бы Христос приехал в Чикаго», изданной в 1894 году. Ее автор, Уильям Т. Стид, издатель лондонского «Ревью оф ревьюз», рассказал о похожих историях, произошедших в Англии.

Сюжет этих историй, рассказанных раскаявшимися мадам, был прост. Агенты сутенеров отлавливали девушек на железнодорожных станциях и пароходных пристанях и заманивали их в притоны. Их предупреждали, что в случае неповиновения их ждет смерть. Юные девочки обслуживали клиентов, которые платили большие деньги за их девственность.

Стид привлек внимание публики к Мэри Джефрис, владелице сети борделей. Среди се клиентов были состоятельные и известные люди, включая членов Парламента. Издатель опубликовал копии ее писем, которые она посылала своим клиентам с извещением, что их ждет новая свежая партия девочек. Девушка, работающая на Стида, получила работу служанки в публичном доме Джефрис. Ее разоблачения были опубликованы. Большинство клиентов Джефрис были людьми с сексуальными отклонениями. Детей заставляли участвовать в извращенных действиях. В так называемой комнате для порки обнаженных девушек приковывали цепями, а клиенты избивали их кнутами.

Выдавая себя за сутенера, Стид заплатил сумму в 15 долларов беспутной женщине за ее 13-летнюю дочь. Он посещал бордели и ему со всех сторон предлагали купить молоденьких девочек. Он передал девочку в Армию Спасения и рассказал об этой истории в газетах. Его враги спровоцировали его арест по подозрению в краже детей, и он провел три месяца за решеткой.

Посетив Чикаго в 1893 году, Стид принял участие во Всемирной Американской Выставке и затем остался, чтобы применить на практике свои сыскные способности. Расхаживая в рабочей одежде, он стал завсегдатаем салуна Коротышки и многое узнал о темных сторонах жизни в Чикаго. Ему удалось разговорить нескольких хозяек публичных домов Он узнал, что на чикагских железных дорогах сидят в засаде ищейки из борделей, поджидая девушек, приехавших в поисках работы. Они давали взятки извозчикам, которые отвозили девушек не в отели, как они просили, а в притоны.

Незадолго до слушания дела Комиссией по проституции газетами был пролит свет на несколько случаев.

Сьюзен, пятнадцатилетняя девушка из Айовы, работающая в универсальном магазине, была совершенно очарована симпатичным молодым человеком, которого она встретила в ресторане. Он подмешал ей в кофе снотворное. Она очнулась в борделе Сайма Такхорна на Кулертон и Диаборн. Молодой человек исчез, разбогатев на 50 долларов. Сьюзен храбро сопротивлялась попыткам принудить ее к проституции. Ее изнасиловали, а когда она не покорилась, избили. В ужасе и отчаянии она заколола себя насмерть ножницами. Проститутка, пришедшая в ужас от надругательства над девочкой, позвонила в полицию. Сыщики обнаружили Такхорна как раз, когда он укладывал труп в грузовик.

На дознании в полицейском участке Такхорн поклялся, что девушка добровольно пришла к нему в бордель. Однако, поработав немного, она впала в отчаяние и покончила жизнь самоубийством. Присяжные, состоящие, как всегда, из сомнительных личностей, которым заплатили по доллару, вынесли оправдательный приговор. Такхорн был официально освобожден полицейским судьей Томасом К. Приндивиллом, протеже Кенна.

Эвелин, которой тоже было 15 лет, приехала из Милуоки по объявлению в газете. Она готовилась стать служанкой в одном из чикагских домов.

Ее мнимая работодательница отвела ее в притон Билла Конроя на Саут Армер Авеню, 2115. Сводница получила 10 долларов и гарантированный доход с заработков девушки.

Помогая своему боссу, проститутка Конроя прошептала Эвелин, что если она не подчинится, ее будут пытать и в конце концов убьют. Испуганная девушка выполнила все приказания. Ее предлагали клиентам, которых интересовал только извращенный секс; это было обычной практикой при похищении женщин. Девушка зарабатывала деньги, при этом сохраняя свою девственность. Иногда проходило какое-то время, прежде чем объявлялся мужчина, готовый заплатить высокую цену за привилегию первым обладать девственницей.

Через два месяца Эвелин сбежала и возвратилась в Милуоки. Ее отец воспользовался услугами Клиффорда Рэу, помощника прокурора штата. Рэу, оппонент администрации округа, был руководителем кампании 1909 года, в результате которой Иллинойс стал первым штатом, принявшим закон против сводничества. В первый раз нарушитель закона попадал в тюрьму на срок от шести месяцев до года; если он нарушал закон второй раз, то его заключение могло продлиться от года до десяти лет.

Рэу добился ареста Конроя по обвинению в сводничестве, но содержатель борделя состоял на оплачиваемой службе у администрации округа. Джим Колозимо послал в суд бакалейщика и продавца алкогольных напитков, которые были обязаны своим бизнесом в Леви городским властям. Они дали показания, что были клиентами борделя и что Эвелин сама предложила им совершить извращенный акт. Они поклялись, что она потребовала дополнительную плату и попросила их не говорить ни о чем Конрою. Суд признал сутенера невиновным.

Джейк Гузик

Новость о том, что молодые люди работали профессиональными насильниками, всплыла во время процесса по делу Гарри Гузика, владельца публичного дома на углу 21 Авеню и Диаборн. Торрио был знаком с Гузиком и его братом Джейком, барменом, работающим в борделе. Джейк всегда оставлял отпечатки пальцев на пивных кружках; за это его прозвали «Сальный Палец».

В 1920-е годы он стал вторым человеком на предприятиях Торрио. В то время в Леви было популярно курение опиума, который вызывал яркие галлюцинации. Однако даже любители мака рассмеялись бы, если бы их посетило видение Сального Пальца, которого арестовывает правительство за неуплату налогов на его доход размером в 1 500 000 долларов.

Виоле исполнилось семнадцать. Она приехала из небольшого городка на озере Мичиган. Виола очнулась от наркотического сна в борделе Гузика. Когда она бродила по Чикаго в поисках работы, то встретила молодого человека но имени Гарри Болдинг. За встречей последовал обычный ритуал со снотворным, подсыпанным в кофе.

В смятении от приказаний Гузика Виола набросилась на него с кулаками. Гузик позвал на помощь Болдинга. Тот понял, что если он не заставит девушку подчиниться, то плакали его денежки. Сначала он безуспешно пытался запугать ее, описывая, что случится в случае непослушания. Затем громила ее изнасиловал. Гузик, нахмурившись, созерцал все это. Лишенная девственности женщина теряла свою рыночную цену. Насилие не поколебало решимости провинциалки, и вторая попытка тоже ни к чему не привела.

Тогда Болдинг, отчаявшись, позвал громадного мужчину с бычьей шеей, весом около центнера, по имени Билл МакНамара. Он дважды изнасиловал девушку. Страдая от невыносимой боли, пронизывающей тело, Виола уступила.

Она проработала в борделе три месяца. Единственной одеждой, которую ей выдали, была ночная рубашка. На окне ее комнаты были решетки. И только когда она была с клиентом, за пей не присматривали. Поскольку Виола была сама покорность, вскоре ее охрана немного расслабилась. Ей даже позволили читать газеты. Там она нашла историю о борьбе Клиффорда против торговцев проститутками. Бедняжке удалось написать письмо Рэу и убедить клиента отправить его. Она написала следующее (впоследствии это письмо было опубликовано):

«Я не выходила из дома Гарри Гузика уже три месяца. Мне не дают никакой одежды. Если бы Вы приехали и увидели меня, то Вы бы поняли, что я настоящая белая рабыня. Не злитесь на Пенкла. Я должна была написать это письмо, чтобы выбраться отсюда».

Рэу послал полицейских из департамента прокурора штата на поиски публичного дома. Они нашли и освободили девушку, а Гузика арестовали. Виола увидела Болдинга и МакНамару в доме и опознала их. Их тоже взяли под арест.

МакНамара признал себя виновным и сказал, что зарабатывает себе на жизнь насилием.

— Меня зовут отовсюду. Как только у них появляется непослушная девушка, они посылают за мной.

Клиффорд Рэу

Он сказал, что другие молодые люди тоже занимаются этой профессией. По собственному признанию, он стыдился самого себя.

— Людей, которые занимаются подобным делом, следует отстреливать, — сказал он.

Газетные подшивки и воспоминания Рэу показывают, что Виола употребила известный тогда термин «белая рабыня». Однако стиль ее записки не соответствует этому вычурному термину. Скорее всего, его приписал начитанный журналист. Пьеса под названием «Белая рабыня» вышла в 1880-х годах.

Но каково бы ни было его происхождение, этот термин привлек внимание публики, а обстоятельства дела Гузика вызвали всеобщее негодование. Администрация решила, что оправдать преступников согласно обычной практике будет неверным шагом. Гузик предстал перед судом, который пользовался поддержкой Кенна. и был обвинен как соучастник насильников. Его оштрафовали на 300 долларов. Болдинг и МакНамара не представляли ценности для судьи. Они были осуждены на один год тюремного заключения.

В сточной канаве на Армер Стрит молочник нашел записку, которая была адресована Рэу. В ней было написано следующее:

«Я в дурном доме с марта, а мне всего шестнадцать. Мой отец умер, а мама вышла замуж за человека, который мне не нравится, и поэтому я сбежала из дома. Одна девушка сказала, что я стану актрисой, как она, но привела меня сюда. У меня из одежды есть только тонкая комбинация, иначе я бы сбежала. Прошу вас, придите и заберите меня».

Письмо не было подписано, и в нем не было адреса или какого-либо указания на бордель, из которого оно было послано. Рэу обшарил несколько публичных домов в округе, но не смог найти автора письма.

Рэу добивался осуждения преступников, виновных в насилии над девушками, которых следовало подчинить воле хозяина. Он с удивлением обнаружил, что некоторые девушки умоляли своих мучителей жениться на них, более того, они платили мужчинам за совершение ритуала дефлорации. Девушка по имени Гэйзел уплатила Джеку Дэйли 10 долларов. Рэу сообщили, что один насильник женился на шести своих жертвах. Конечно, подобные пары не жили вместе. Девушки не могли рационально объяснить свое поведение.

«Возможно, им казалось. — думал Рэу. — что женитьба в какой-то мере избавит их от испытанного стыда».

Сводники, которые действовали на свой страх и риск и полагались только на свое везение, не имели понятия о размахе деятельности банд, вышедших на международный уровень.

Сутенеры подыскивали девушек за границей и заманивали их обещаниями женитьбы или выгодной работы в Америке. Билет третьего класса стоил гораздо дешевле тех прибылей, которые приносила работа девушки. Поскольку в иммиграционном департаменте не хватало служащих, то агенты из Нью-Йорка без труда ввозили девушек под видом собственных жен или работниц.

Джордж Ниланд, директор Чикагской комиссии по борьбе с проституцией, был нанят для проведения расследования в Нью-Йорке, которое затеяло «большое жюри» во главе с председателем Джоном Д. Рокфеллером-младшим.

Выступая в роли содержателей борделей, шпионы Ниланда внедрились в самые крупные банды, которые приобретали девушек, доставленных из Европы. Цена одной сделки составляла от 60 до 75 долларов. Часто продавцы получали гарантированную долю из доходов проститутки.

Девушек тысячами доставляли с острова Эллис прямиком в Чикаго. Первое ужасное для себя открытие девушки из Милана, Парижа и Ливерпуля делали в закусочной, в пригороде Чикаго Блю Айленд. Спутник грубо приказывал им раздеться. Затем их оставляли обнаженными в здании с запертыми дверями и решетками на окнах.

Для девушек, не говорящих по-английски, приводили переводчика, но на всех языках смысл ультиматума оставался одним: проституция или смерть. Если девушки проявляли упрямство, их избивали резиновыми кнутами. Их били так, чтобы не причинить вреда внешности и не уменьшить их рыночную цену. По тем же рациональным причинам изнасилование оставляли как крайнее средство.

Банда, использующая бараки на Блю Айленд, возглавлялась Эммой Дюваль, более известной как Эм Француженка. В эти тюремные бараки приезжали владельцы борделей из других городов. Они осматривали обнаженных девушек бесстрастным оценивающим взглядом и делали свои предложения. Колозимо, как представитель борделей Леви, покупал девушек оптом, целыми партиями. Неразобранных девушек Эм Француженка отправляла в два собственных притона в Леви.

Дюваль занималась этим бизнесом восемь лет, прежде чем у Иммиграционной службы возникли подозрения. Ее арестовали и конфисковали бухгалтерские книги. Стоимость пленниц колебалась от 150 до 500 долларов.

В общей сумме хозяйка получила 200 000 долларов. Покупатели обозначались в книгах закодированными номерами. Эта предосторожность спасла Колозимо и его коллег. Эм Француженка уплатила штраф в размере 25 000 долларов и скрылась из страны.

Иммиграционная служба также вычислила чикагскую банду под началом Альфонса Дюфора и его жены, Евы. Их записи показали, что за десять лет они вывезли из-за рубежа 20 000 девушек и продали их за 1 000 000 долларов. В ожидании суда семейная пара заплатила штрафы и сбежала через Канаду в свою родную Францию.

В обеих операциях по разоблачению банд инспекторам из Иммиграционной службы помогал сыщик из Секретной службы, рыжеволосый здоровяк по имени Уильям С. Данненберг. Впоследствии Торрио и Данненберг столкнутся лбами в схватке не на жизнь, а насмерть.

Через несколько лет после ликвидации этих банд Конгресс принял Акт Манна. По этому акту ввоз женщин в страну или их перевозка через границы штатов с аморальными целями считались нарушением Федерального закона.

Этот законопроект был разработан членом палаты представителей Джеймсом Р. Манном по настоянию трудолюбивого Клиффорда Рэу. Дело Гузика и слова, приписываемые Виоле, еще не исчезли из памяти людей, поэтому этот закон стали повсеместно называть Актом о Белых Рабах^[20].

Проведение в жизнь закона было поручено отделу Министерства юстиции, который был изначально предназначен для выслеживания перекупщиков государственных земель и нарушителей антимонопольного законодательства. Сначала он назывался Бюро Расследований, потом был переименован в Федеральное Бюро Расследований. Внедряя Акт о Белых Рабах, ныне всемирно известное ФБР делало первые шаги в качестве национальной организации по борьбе с преступностью.

Выступая в новой роли, Бюро получило боевое крещение в деле, которое началось как самая обычная история. Было получено сообщение о пересечении границ штата при доставке проституток в бордель в Бриджпорте, штат Коннектикут. Агенты обыскали притон. Одна из проституток сказала, что ее послал сюда из Чикаго Джим Колозимо.

Для проведения дальнейшего расследования девушку доставили в городской суд, в Бриджпорте. Затем в суде появились двое мужчин, назвавшихся агентами ФБР, и увели девушку с собой. На следующее утро ее нашли мертвой на кладбище, на окраине города.

Естественно, подозрение пало на Колозимо. Если бы девушка подтвердила свои показания, то он бы отправился в федеральную тюрьму. Ему нужно было действовать очень быстро, чтобы оперативно провернуть план с убийством. Сыщики решили, что кто-то из его чикагских сторонников быстро нанял нью-йоркского киллера. Сотрудники ФБР поговорили с надежными полицейскими из Чикаго. Те вспомнили о человеке по имени Джон Торрио, который уехал из Бруклина, чтобы помочь Колозимо избавиться от троих вымогателей.

Торрио и Колозимо были арестованы. Допрос не привел федералов ни к чему. Оба с искреннем недоумением утверждали, что никогда не слышали о месте под названием Бриджпорт.

— Я знаю только то, что связано с «Саратогой», — сказал голубоглазый юноша со скромным видом мелкого служащего.

Их пришлось отпустить. Агенты Федерального Бюро Расследований почувствовали, что убийство нанесло удар по их репутации. Они были убеждены, что виновниками являются Большой Джим и Малыш Торрио. Они установили пристальное наблюдение за деятельностью в Леви, решив, что если уж мошенники избежали воздаяния за преступление, то они будут наказаны другим образом.

Осведомитель донес, что некий Джо Бэво направляется из Сент-Луиса в Чикаго с шестью проститутками. За ним проследили. Он разместил трех проституток в «Саратоге» Джона Торрио и еще трех — в борделе «Виктория», которым управлял Сэмми Хаэр. Все причастные к делу лица были арестованы.

Дело провалилось. Бэво не хотел портить отношения с чикагскими бандитами. Он заявил, что Торрио и Хаэр ничего не знали о том, что женщины были привезены из другого штата. Агенты были вынуждены отпустить обоих управляющих на свободу.

Это была первая пробная схватка, положившая начало длительной дуэли между Джей Ти и ратью Дяди Сэма. Едва оперившееся ФБР первым испытало горечь поражения. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Глава 7. Красные фонари в спальных районах

В результате перетасовки в Городском Совете там появилось знакомое нам лицо. Карьера в Леви поставила на ответственный пост неизвестного в политике человека.

Картер Г. Гаррисон II, покинувший пост мэра в 1907 году, оставив его Фреду А. Буссе, вернул себе эту должность в 1911 году.

Приблизительно в то же время Джонни Торрио завершил свою интернатуру. Он был освобожден от управления «Саратогой» и назначен первым помощником Колозимо. Случайно или нет, повышение Торрио совпало со смертью проститутки из Бриджпорта.

Торрио купил себе автомобиль. В то время повозок с лошадьми было намного больше, чем легковых автомобилей. Неудивительно, что Торрио стал пионером-автолюбителем. Он всегда интересовался техническими новинками.

Что действительно не соответствовало его характеру, так это вид машины, вернее, ее цвет. Он выбрал огненно-красный. На первый взгляд, этот цвет не сочетался с его стремлением сливаться с окружающим пейзажем.

Но если он все-таки хотел привлечь к себе внимание, то красная машина — это было то, что нужно. Она вызывала соответствующие комментарии.

— Видите вон ту машину? Это едет Джонни Торрио. Правая рука Бриллиантового Джима.

С разрешения Джима Торрио занял положение, к которому у него лежала душа Он стал владельцем недвижимости. Он открыл салун на Арчер Авеню, 2001 и публичный дом на Федерал Стрит, 2118. Он назначил управляющим борделем своего родственника, Рокко Венилло, который предпочитал, чтобы его называли Ванильным Рокси. Уроженец Нижнего Ист Сайда на Манхэттене, Рокси, по собственным утверждениям, был признанным стрелком и налетчиком на Диком Западе, в Монтане.

Мэр Гаррисон ставил проблемы Леви на первое место в своем ежедневнике. Как частное лицо он уделял много внимания газетным отчетам о ходе дел Комиссии по борьбе с проституцией, связанных с белым рабством. Он не изменил своего отношения к изолированному кварталу, который он считал «проблемой более древней, чем сам мир».

Он решил произвести изменения в стратегии управления районом и отдал соответствующие указания полиции. В качестве первоначальных шагов он наметил: уничтожение белого рабства; закрытие борделей на Мичиган Авеню; изгнание уличных проституток из Леви и в целом из города; закрытие баров и борделей, где людям подсыпали наркотики и грабили; запрет любой рекламы, связанной с проституцией.

Короче говоря, мэр хотел оставить только чистые благоустроенные дома с профессиональным штатом, где мужчина мог спокойно удовлетворить свои сексуальные потребности. Он, очевидно, надеялся на то, что непристойным бизнесом будут заниматься благопристойные люди.

Мэр Гаррисон получил приглашение произнести речь в Сент-Луисе. В качестве темы он выбрал, естественно, красоты Чикаго. Поток поздравлений, который полагался ему по окончанию речи, был прерван лукавым жителем Миссури.

— Мистер мэр, я заметил, что вы пропустили одно из чудес Чикаго.

В ответ на недоумевающий взгляд мэра он протянул ему брошюру, в которой содержались фотографии роскошных гостиных Эверли. Минна описывала цветистым языком неземную красоту персонала и незабываемые удовольствия, которые ждут посетителей.

Гаррисон помрачнел. Вернувшись в Чикаго, он отдал приказ закрыть клуб Эверли за нарушение закона о рекламе. Приказ дошел до полицейского участка на 22 Улице. Лейтенант Джон Мартин погрузился в размышления. Он попадет в дурацкую ситуацию, если закроет бордель, а потом обнаружит, что Коротышка Хинки уговорил мэра изменить свое мнение. И он решил переложить ответственность на чужие плечи, бросив приказ на стол отсутствующего инспектора Джона Уилера.

Журналисты, прослышав об указе, бросились к Эверли. Минна, находясь, как всегда, на посту хозяйки, сказала, что полицейских у нее еще не было. В утренних газетах Гаррисон прочитал насмешливые высказывания, что он не в состоянии закрыть самый прекрасный и известный публичный дом в стране. Вызвав полицейского капитана Джона МакВини, мэр дал волю своему гневу.

Через тридцать шесть часов после издания указа лейтенант Мартин появился в клубе и известил Минну и Аду, что их бизнесу пришел конец. Журналисты уже были на месте, чтобы запечатлеть историческое событие.

Минна философски изрекла: «Пусть будет так, как сказал мэр».

Она заказала для всех шампанское и подняла тост:

— Наш корабль затонул. Но это был славный корабль. Давайте прокричим ему «Ура!».

Журналисты попросили се рассказать о доходах, и она выполнила их просьбу, сообщив, что за 11 лет они с Адой заработали примерно 1 000 000 долларов.

Оценивая моральный климат того времени, она сказала:

— У нас ничего бы не вышло, если бы мужчины не обманывали своих жен. Но если бы не жены, обманывающие мужей, мы бы сколотили еще один миллион.

В истории с закрытием заведения Эверли Гаррисон почувствовал скрытую угрозу. Его политическое положение было слишком шатким. Полиции нельзя было полностью доверять, поскольку она слишком долго способствовала развитию проституции, и было неизвестно, как в дальнейшем поведут себя блюстители порядка.

Гаррисон создал полицию нравов и начал подыскивать новые кадры. М.С.Л. Фанкхаузер, майор Национальной Гвардии Иллинойса, был назначен начальником этого отдела. Уильям С. Данненберг ушел с поста агента Секретной службы и стал руководителем текущей деятельности отдела. Рыжеволосый гигант, помогавший Иммиграционной службе при разгроме преступных объединений Дюваля и Дюфора, создал отряд из частных детективов высшего разряда, которых привели к присяге для вступления в должность городских полицейских.

Данненберг от всего сердца ненавидел притоны, где торговали женским телом. За месяц он закрыл почти 200 публичных домов.

Ларри Каллит, бывший полицейский, сделал Данненбергу особое предложение: если бы Данненберг согласился проявить поменьше рвения, то получал бы 500 долларов еженедельно. Сыщик арестовал Каллита за заранее подготовленное взяточничество. Однако Каллит был хорошо подкован в тонкостях права. У несостоявшейся сделки не было свидетелей. Впоследствии этот механизм будет отлажен и станет широко использоваться людьми Торрио. Присяжные не смогли прийти к согласию при вынесении вердикта, и Каллит был отпущен на свободу.

Леви предпринял маневр, в котором отразились организационные способности Торрио на ранней стадии его карьеры. Торговцы женским телом отбросили в сторону философию «Каждый сам за себя» и сплотили ряды, защищаясь от общего врага.

Данненберг врывался в освещенные красными фонарями дома, которые на поверку оказывались пустыми. Он не понимал, что происходит, пока не осмотрел стены борделей. Исследование показало, что в публичных домах было огромное количество потайных дверей, панелей, проходов и тоннелей. Все публичные дома в одном квартале были связаны друг с другом. Как только часовые на улице подавали знак о приближении облавы, проститутки и клиенты сбегали от преследователей в соседний бордель.

Детектив также обнаружил, что его обманывали его собственные глаза. В спальнях, казавшихся пустынными, на самом деле ключом кипела жизнь. К мебели в них добавились большие шкафы. Если проститутки не успевали убежать по потайному коридору, они скрывались в шкафах. Иногда в компании с клиентом. По неподтвержденным слухам, однажды замок шкафа сломался и забытая в нем проститутка задохнулась.

Даннеберг подготовил сокрушительный ответный удар. В ходе прошлых налетов, которые чаще всего происходили по причине неуплаты налогов, существовало своего рода джентльменское соглашение. Клиентам разрешали натянуть штаны и отправиться по домам. Даннеберг применил стратегию равноправия, согласно которой наказывались обе стороны сделки — и проститутка, и клиент. Сладкие парочки вытаскивались из постели, сажались в тюремный фургон и отправлялись в участок. Мужчин штрафовали за непристойное поведение. Их имена печатались в газетах. Прибыли в Леви моментально упали, как акции на Уолл-стрит в черный день.

В офисе Кенна, расположенном над его салуном, была проведена встреча в верхах. На ней присутствовал Цирюльник Кулин, а Колозимо пришел с помощником. Это был дебют Торрио в узких кругах истинной власти.

— У моего мальчика Джонни появилась идея, — сказал Бриллиантовый Джим. — Мы можем чертовски поправить дела, если сплотим всех мадам под собой. Создадим, так сказать, картель.

— И как же мы его назовем? — спросил Кулин с улыбкой.

— «Любящие сестры», — ответил, ухмыляясь, Коло-зимо^[21].

Кулин, чье тучное тело было затянуто в шелковую рубашку лимонного оттенка, запрокинул голову и захохотал.

Отметая всякую фривольность, Кенна отрывисто спросил у неулыбчивого пухлого человечка:

— Зачем нам нужна эта организация?

— Дело в том, олдермен, почтительно сказал Джей Ти, — что мы сможем внушить людям страх и заставить их признать, что у мэра бывают верные мысли.

Торрио изложил свой план.

— Давай действуй, — сказал Хинк.

Проститутки прогуливаются по улицам Леви. Примерно 1911 год

«Любящие сестры» сверили часы, и ровно в полдень, в сияющий июньский день, двери борделей распахнулись. Эффект был такой, как будто раскрылся огромный пестрый зонтик. Проститутки спускались вниз по ступеням в своих самых кричащих тряпках, с огромными сумками через плечо, которые сочетались по цвету с красными туфлями. Их напудренные лица покрывал густой слой румян.

Бесстыдно задирая юбки выше колен, они залезали в трамваи. Они высаживались в жилых кварталах, расположенных по соседству с Леви. Организованными парами они звонили в колокольчики на дверях особняков на Калумет. Прери и Раш Стрит, где жили городские миллионеры.

— Комнаты сдаете? — развязно спрашивали они.

Они стучали в двери коттеджей и разговаривали с домохозяйками, за юбки которых цеплялись любопытные детишки.

Изо рта у них торчали сигареты. Уже это само по себе было шокирующим зрелищем. Большинство прохожих никогда не видело курящих женщин. Распутницы останавливали мужчин, которые шли вместе с женами, и мурлыкали: «Дай прикурить, котик».

Патрульные конные экипажи, вызванные оскорбленными жителями, рванули в жилые районы. Проститутки собрались и вернулись в бордели.

Ошеломленный Чикаго перевел дыхание и погрузился в тяжкие раздумья. На ум пришли предупреждения уважаемых граждан, включая их мэра: «Уничтожьте Леви и гулящие женщины хлынут на улицы». По крайней мере две газеты открыто заявили об этой возможности. Они увидели зерно истины в марше куртизанок. Проститутки разойдутся но жилым районам и бу�

Глава 1. Не волнуйся, милая, все будет хорошо

Мы принадлежали к одному внутреннему кругу, объединенному общими интересами. Мы – журналисты уголовной хроники, составляли репортажи о кошмарах большого города, оружейных выстрелах и запекшейся крови и шутили между собой. Тем пронзительным январским днем судьба, бросив косой взгляд на место действия и злобно скривившись, разрушила план идеального убийства. Королю сутенеров, хозяину чикагских дам полусвета, явился ангел-спаситель на грузовике с кипой грязного белья. Эта шутка нас очень веселила, и мы жалели, что не сможем сделать ее достоянием широкой общественности. Она так и не вышла за пределы рубрики местных новостей в наших городских газетах.

В один кульминационный момент на уличном перекрестке встретились три машины, и эти шестьдесят секунд решили вопрос жизни и смерти голубоглазого толстяка.

Среди этих машин был фургон с грязным бельем, бесхитростная рабочая лошадка на колесах, абсолютно не подходившая на звездную роль в уличной драме воплотившей лучшие моменты «Полин в опасности»[1]. В ней было все: кавалерия, спешащая на помощь, и старушка, размахивающая флажком поезду, несущемуся по направлению к разрушенному мосту.

При других обстоятельствах Вальтер Гильдебрандт рассмеялся бы просто и откровенно, если бы его спросили о том, как расписан его рабочий день. Или, скорее, расплылся бы в доброй улыбке. Его ковыляющим фургончиком управляли домохозяйки, которых отвлекал то ребенок, зашедшийся в приступе кашля, то болтливая подруга, висящая на телефоне. Женщины не могли толком спланировать свой день, и Гильдебрандт терпеливо ждал на ступеньках, пока они соберут грязное белье.

«Я давным-давно усвоил одно. Никогда не обещай, что ты будешь вовремя как штык», – робко сказал нам Гильдебрандт, поблескивая стеклами очков, за которыми прятались страх и любопытство. Как же, ему выдался шанс посмотреть и на жертву, и на преступника.

Естественно, мы запечатлели на бумаге изумленные восклицания в связи с тем, что фургончик, который тащился по своим делам без графика и расписания, умудрился повернуть на Клайд Авеню в тот единственный момент, который понадобился хозяину империи борделей, чтобы отменить прощание с миром живых.

Да, мы пропустили тот исторический момент чудесного поворота колес. Это не удивительно, мы были репортерами, а не провидцами.

Сейчас мы понимаем. Тем унылым ветреным днем Вальтер Гильдебрандт, сам того не ведая, изменил картину развития преступности в Америке.

Действие разворачивалось на Саут Шор, в районе, состоящем из двухэтажных частных особняков, принадлежащих людям из высших и средних слоев общества, разделенных кое-где многоэтажками. Этот район в соответствии со своим названием находился на берегу озера Мичиган. Туда подъезжал фургончик с грязным бельем. Там же устроился в засаде синий кадиллак с убийцами. Они выслеживали свою жертву, ждали, когда из района Луп выскользнет черный линкольн.

Лимузин ехал плавно и без рывков. Его водитель отточил свое мастерство во время налетов на банки, изящно ускользая от преследователей.

Это была живописная группа. Шофер – в щегольской коричневой ливрее, по выражению лица которого невозможно было догадаться о его криминальном прошлом. Красивая, стильная, молодая женщина с рыжими волосами. Можно было предположить, что она работает иллюстратором журнала мод – таких женщин обычно сопровождают высокие, мускулистые и загорелые парни. Ее же спутником был низенький, коренастый человечек с землистым лицом.

По улице шли прохожие, их торопливые шаги замерли перед светофором, из пальто торчали задранные вверх подбородки. Глаза внимательно осмотрели лимузин, потом перескочили на изящную фигуру, укутанную в меха. И только когда машина тронулась, мужчина тоже удостоился быстрого взгляда. Однако его образ задержался в памяти уличных бродяг: им, замерзшим и обездоленным, хотелось занять место толстячка, чтобы почувствовать успокаивающее тепло от соприкосновения с плечом элегантной и стройной подруги.

Джентльмен безучастно смотрел в затылок шоферу, он не испытывал желания заглядывать в жадные глаза нищих. Его раздражала их зависть в момент, когда он должен был лишиться всех благ. Завтра состоится суд Горькие, сбивчивые мысли были похоронены под непроницаемым выражением пухлого, почти младенческого лица. Он не хотел ни словом, ни брошенной фразой усугубить горе женщины, сидящей рядом с ним, – на ней была своя маска, она играла в свою игру.

Она знала, что вскоре спутник, терзаемый беспокойством, будет вырван из се объятий, но болтала о незначительных вещах. Как паутиной, они окружали себя притворством, самоотверженностью и великодушием в тщетных попытках ускользнуть от реальности. Вопреки эротическим предположениям уличных зевак они были мужем и женой и направлялись на Саут Шор.

Костлявые ветви высоких вязов раскачивались под порывами ветра, дувшего с озера, но в целом ландшафт, который созерцала миссис Путнам, оставался безжизненным. Из окна эркера ее дома на Клайд Авеню, 7016 не было видно ни пешеходов, ни движущихся машин. Все машины в пределах видимости стояли на парковке.

Она уже хотела отвернуться, когда около многоэтажного дома 7011 на другой стороне улицы остановился лимузин. Он внес нотку изысканности в удручающе скучный пейзаж, и женщина прилипла к стеклу.

Из машины вышел мужчина в мягкой серой шляпе и темно-синем пальто, пошитом так, чтобы скрыть недостатки его приземистой фигуры. Он подал руку своей спутнице. Та подняла воротник из лисьего меха на молескиновом пальто и, быстро пройдя вдоль каменной стены, укрылась в вестибюле.

«Лэнгли!» – прошептала женщина. Ее сведения были ограничены, но в основном она не ошиблась. В своей квартире, на Саут Шор, Джонни Торрио использовал псевдоним «Фрэнк Лэнгли». Миссис Путнам и даже ее друзьям, живущим в здании напротив, было немногое известно об этой паре. Сталкиваясь с кем-нибудь на лестнице, они вежливо улыбались, однако ни перед кем не распахивали двери своего дома. В конце концов, окружающие сошлись на том, что мистер Лэнгли служит брокером в финансовом учреждении на ЛаСаль-Стрит.

Миссис Путнам видела этот лимузин в первый раз. Она решила, что это машина из похоронного бюро, которая привезла супругов Лэнгли с кладбища. Любопытно, что ей пришла в голову именно эта мысль. Ведь уже были взведены курки, а Джей Ти, известный в деловых кругах именно под этим именем, оказался в опасной близости от собственной могилы.

Со своего места Торрио не было видно синего кадиллака, который выехал из ряда припаркованных машин. Он вернулся к лимузину и, опустив голову, разбирал пакеты, которые жена набрала в магазине «Маршалл Филдс».

Миссис Путнам посмотрела на флегматичного шофера. Он ее раздражал. По се представлениям, он должен был выскользнуть с водительского места, склониться и замереть, придерживая дверцу для пассажира.

Краем глаза она заметила скользящие фигуры и, переведя взгляд, увидела, наконец, кадиллак. Из него выпрыгнули двое мужчин, третий остался в машине. У миссис Путнам вырвался сдавленный, еле слышный вскрик. Они держали в руках оружие.

Разделившись, они окружили линкольн. Один из них выстрелил из пистолета 45 калибра в ветровое стекло. Шофер закричал от боли. Очердь из Томми-гана разнесла заднее стекло лимузина. Пули пролетели над склоненной головой Торрио, не задев ее. Выронив пакеты, Торрио попятился от машины. Убийцы надвинулись на него. Пуля попала ему в руку, и он покачнулся. Автоматная очередь раздробила челюсть. Он начал заваливаться вперед, но очередной выстрел поймал его на полпути. Поток автоматных пуль прошил ему легкие и живот.

Он упал лицом вниз на дорогу, разбивая о камень свой разодранный подбородок. Его полное тело содрогнулось в конвульсиях. Дуло револьвера уперлось ему в висок. Щелкнул курок, но выстрела не последовало. Стреляющий выругался. Он разогнулся, сунул руку в карман и вытащил новую обойму.

Внезапно тишина была нарушена. За угол завернул Вальтер Гильдебрандт, который должен был заехать в течение дня на Клайд Авеню, чтобы забрать белье. Громыхание колес его грузовичка и басовитый гул старого мотора заполнили улицу.

Водитель кадиллака нетерпеливо нажал на гудок. Убийца перестал лихорадочно заправлять обойму. Его глаза заметались по сторонам, оценивая ситуацию. Тем временем его товарищ принял решение. С автоматом подмышкой он помчался назад к машине. Человек с револьвером сунул оружие в карман, бросился через улицу прямо перед самым носом грузовика и вскочил в движущийся кадиллак.

Анна Торрио, которая ждала в вестибюле своего мужа, наконец, очнулась от ступора. Кадиллак еще не успел уехать, как она бросилась из дверей к нему и упала на колени. Ее сердце подскочило, когда она услышала: «Не волнуйся, милая! Все будет в порядке. Помоги мне подняться наверх».

Он встал на дрожащих ногах, пошатнулся, и она поймала его. Повиснув у нее на руках, он неверным шагом прошел в вестибюль, оставляя на каменных плитах красные пятна, отмечавшие его путь.

Тем временем женщина на другой стороне улицы боролась с паникой. Миссис Путнам читала в газетах о подобных событиях. В 1925 году, когда сухой закон действовал уже пять лет, в стычках между бутлегерами погибло 194 человека. Но такое не должно было произойти с невинными людьми на Саут Шор. Бедный, бедный мистер Лэнгли! Какая чудовищная ошибка! На трясущихся ногах она подошла к телефону.

Когда полицейские Джордж Линч и Уильям Карлсон приехали на старой колымаге из полицейского управления на Вудлон Авеню, линкольна уже не было. Из окон выглядывали люди, однако на дороге, заляпанной кровью, стояли только Вальтер Гильдебрандт и семнадцатилетний юноша. Этот мальчик, который впоследствии подтвердит заключение полиции о произошедшем событии, выпалил с расширенными от изумления глазами: «Леди ввела его внутрь».

Грязно-пурпурные пятна на темно-зеленом ковре привели полицейских на третий этаж. Прошло некоторое время, прежде чем Анна Торрио распахнула дверь. Она была встревожена и не проявила никакого изумления или интереса к их появлению. Кивнув на телефон, она произнесла: «Я пыталась дозвониться до доктора. Но он не отвечает».

– Что произошло? Ограбление? – спросил Карлсон.

Сделав вид, что не расслышала, она прошла мимо них на кухню. Оттуда она вернулась с мокрым полотенцем. Полицейские последовали за ней в гостиную. Гам, на диване, лежал полный мужчина. Он дышал тяжело и прерывисто. Сняв окровавленное полотенце с его подбородка, она заменила его на чистое.

– Я задал вам вопрос, – раздраженно сказал Карлсон. – Что это было? Ограбление?

Анна встревожено посмотрела на мужа и рассеянно произнесла:

– Нет, нас никто не грабил.

– Послушайте меня, леди, – обреченно и угрюмо сказал полицейский. – Не думайте, что перестрелка – это ваше личное дело.

Он взял телефонную трубку.

Анна сидела рядом с мужем в скорой помощи. Каждый раз, когда он пытался заговорить, она качала головой и умоляла его: «Милый, береги силы».

Но он отчаянно старался что-то ей сказать.

В реанимации больницы «Джексон Парк» он сосредоточил тревожный взгляд на мальчишеском лице, которое маячило перед ним, и отрывисто выдавил из себя: «Пули отравлены чесноком».

Молодой врач поперхнулся: «Отравленные пули! С чего Вы это взяли?»

Джей Ти умоляюще посмотрел на жену. В его глазах, полных страдания, появился стыд. По негласному соглашению они с женой никогда не говорили о его работе. Сейчас же, в минуты крайней опасности, он просил жену рассказать, что он из себя представлял. Ровным голосом, за которым скрывалось горькое унижение, она сказала: «У моего мужа есть враги. Они ни перед чем не остановятся, чтобы причинить ему вред. У него есть основания говорить о яде. Он просит Вас помнить об этом, когда вы будете его лечить».

На лице мужчины, лежащего на носилках, отразилось облегчение. Умница, умница Анна – он всегда мог на нее положиться.

Напряжение постепенно отпускало его. Несмотря на жгучую боль, он размышлял над тем, как все странно сложилось. Как только Торрио понял, что не умрет на этих каменных плитах, первое, что пришло ему в голову, – это мысль о яде. Изобретательность этой уловки настолько поразила его, что он надолго ее запомнил. Итальянские бандиты привезли этот трюк с Сицилии. Они варили пули в луковой воде и обмазывали их чесноком. Таким образом, у них появлялся второй шанс расправиться с человеком. Если клиент не умирал на месте, был шанс, что гангрена в конце концов его прикончит. «Дьявольский настой, – усмехнулся он, – достойный самих Борджиа».

Эта историческая реминисценция сразу пришла ему на ум. Джей Ти был хорошо начитан, являлся преданным поклонником оперы и строгим критиком во всех видах искусства. В свободное время он занимался самообразованием. В мире бизнеса Торрио добился всего собственными силами.

Отбросив скромность, он мог признаться себе, что прошел большой путы от сутенера пятидесятицентовых комнаток до магната, владельца целой сети публичных домов; от хозяина трущобного салуна до лидера самой влиятельной в Чикаго банды бутлегеров[2].

Он взлетел высоко, но сейчас, за четыре дня до своего сорокатрехлетия, думал, что достиг конца своего жизненного пути. Мы все были в этом уверены. Врачи боялись, что Джей Ти не доживет до следующего утра; журналисты собрались зафиксировать его смерть.

Но, как мог бы сказать целый сонм детективов, прокуроров и федеральных агентов, «нарисуйте Джонни Торрио в углу холста и он выйдет, прихватив вашу кисть».

В атмосфере хирургической приемной, полной боли и отчаяния, не оставалось места для абсурдных идей. Например, для мысли о том, что Джей Ти просто сделал паузу на своем пути великого гангстера, чтобы собраться с силами и уточнить направление.

Ему еще предстояло совершить свое величайшее достижение. Его ловких рук ждала самая большая афера за всю историю мировой преступности.

В ту ночь Джонни Торрио страдал от боли, но по прошествии лет он оглянется назад и вспомнит события этого дня как лучшее, что с ним произошло в жизни. Джей Ти увидит мысленным взором свой Эверест. И его посетит идея, как взобраться по извилистой тропинке на вершину. Как ни странно, если бы его не подстрелили, то взять вершину ему бы не удалось.

Глава 2. Продается запретный плод

«Организованная преступность – это раковая опухоль города. Она превратилась в глубоко укоренившуюся отрасль национальной промышленности», – Президент Линдон Б. Джонсон, 1966 год.

«Ни одна из 24 семей Коза Ностры не была уничтожена. Они только заняли еще более прочное положение и чувствуют себя в большей безопасности, чем когда-либо», – Президент Ричард М. Никсон, 1969 год.

Автоматная очередь, прозвучавшая на Клайд Авеню, вызвала громкое эхо. Спустя сорок один год, в 1966 году, ее отголоски достигли Белого Дома. Прошло время, и, по словам Сенатора Арканзаса Джона Л. МакКленнана, махинации преступников были признаны «величайшей внутренней угрозой для страны». По многочисленным свидетельствам, бомба замедленного действия была заложена в стычке на Саут Шор.

За уличной засадой последовали два события. Король отрекся от власти, и на трон взошел принц крови. Джонни Торрио потерял свой город, а Аль Капоне вместо него стал главой чикагских бандитов. Имя Аль Капоне знакомо многим. Люди неизбежно приходят к выводу, что его возвышение и перемещение на руководящее место стало самым значительным последствием кровавой бойни на Клайд Авеню.

Джонни Торрио

Однако тщательное изучение деятельности этих двоих в течение последующих лет говорит об обратном. Перестрелка стала поворотным пунктом на пути преступности не потому, что она возвысила Лицо со Шрамом[3], а потому, что Торрио создал видимость того, что уступил свои позиции.

Шрам! Сейчас это имя стало зловещим, вызывающим дрожь эпитетом. Репортеры, писатели и кинодраматурги воспользовались этим прозвищем для своих леденящих кровь историй. Капоне оставил после себя громкое имя.

Торрио, в котором не было ничего наводящего ужас, кроме энергичной деловой аббревиатуры «Джей Ти», оставил после себя Организацию.

Менее десятилетия спустя после того, как хирурги в больнице «Джеймс Парк» его заштопали, Торрио основал Систему, которая, несомненно, позволила ему занять главную нишу в Американском Пантеоне Дурной Славы.

Он основал Национальный Преступный Синдикат – Группировку. Картель, Комбинат, Организацию, Систему, Сообщество, Коза Ностра. Называйте его как угодно. Этот Синдикат до сих пор воплощает программу, разработанную Торрио и нацеленную на прикарманивание львиной доли добычи, полученной в результате легальных и нелегальных мероприятий национального масштаба. Ее размер, по оценкам Дж. Эдгара Гувера, составлял 28 миллиардов долларов.

Аль Капоне

Блестящее достижение со стороны учреждения, основанного бандитом для того, чтобы завладеть вниманием Белого Дома. В 1966 году Президент Джонсон призвал все правоохранительные органы предпринять согласованные действия, чтобы задушить детище Джей Ти, проект которого Торрио набросал в гостиничном номере, в Нью-Йорке, 32 годами раньше.

Первым, кто назвал голубоглазого толстяка отцом-основателем тайного Синдиката[4], был человек, принадлежащий к числу доверенных лиц. На Торрио указал пальцем Аб Релес, но прозвищу Малыш-Петля на Шею. Малыш знал, о чем говорит. Он был главой Корпорации Убийств, карательного органа Синдиката. Показания Малыша выдержали проверку в залах суда: на их основании семь гангстеров были приговорены к электрическому стулу.

У Торрио были все средства, чтобы стать мистером Большой Босс. Еще до того, как стало известно, что Торрио приютил всех бандитов под гигантским зонтиком, сведущие полицейские и криминальные воротилы называли его мозгом городских трущоб. Они нехотя признавали, что из всех закоренелых преступников у него был самый острый ум.

«Торрио был прародителем современных американских бандитов; самым умным из всех гангстеров», – сказал Элмер Л. При. начальник правоохранительного отдела Министерства финансов Вирджил В. Петерсон, бывший начальник полевого офиса ФБР, вышел в отставку в январе 1970 года после того, как он много лет провел на посту управляющего директора Чикагской Комиссии по преступности. Он называл Торрио «гением организационных решений».

«Чикаго Трибьюн» описала его как «преступника в мире бизнеса, который делает бизнесменов преступниками». Впоследствии Герберт Осбери, автор книг о преступном мире Нью-Йорка, Сан-Франциско, Нового Орлеана и Чикаго, вынес свое заключение: «Торрио был, очевидно, самым эффективным организатором криминальных сообществ невиданно широкого размаха. Он чуть было не стал мистическим „властелином умов“.

Биографии Капоне, Фрэнка Костелло и Чарли (Лаки) Лучано уже написаны. Торрио, как призрачная фигура, мелькает лишь на отдельных страницах. В этом нельзя винить историков; детективы и окружные прокуроры испытывали те же трудности при поиске его отпечатков пальцев. Из-за нехватки информации Торрио отвели проходные роли в жизнеописаниях людей, которые были стольким ему обязаны.

Костелло и Лучано последовали за его указующим перстом при формировании карательных органов; они расставляли стулья за столом Совета Директоров Синдиката, который он создал упорным трудом. Капоне вступил в высшую лигу криминальных авторитетов, работая рассыльным у Торрио. Он заработал свои эполеты под опекой толстяка. Лицо со Шрамом послужил хозяину другим образом. Капоне выступал в роли рекламного щита. Толстогубый, так называли его гангстеры, лишь отвлекал внимание от своего босса, что более чем устраивало Джей Ти.

Торрио был тщеславен по-своему. Когда полиция арестовала его за бродяжничество, он не смог сдержать своего возмущения, что с ним обращаются как с обычным преступником. Но, заметим, что Торрио публично выдал себя только один раз. Не без оснований считая себя королем-львом джунглей преступного мира, он довольствовался тем, что тешил свое тщеславие приватно, без свидетелей.

У него была, позаимствуем цитату, страсть к анонимности. Он избегает главенства подобно тому, как вор на узких улочках прячется от фар полицейских машин. Преступника, по его мнению, не должно быть ни слышно, ни видно. Поэтому, если вам почти ничего не известно о нем, не вините себя. Джей Ти хотел, чтобы так и было.

Торрио заслуживает портрета во весь рост, поскольку сведения о нем дают представление о том, как в Америке развивалась организованная преступность. Он воплощает в себе достижения отдельной криминальной личности: взлет из подвалов нищеты в пентхаус высших кругов большого города. Гангстер прошел путь от лакея чиновников до их хозяина. Перевернув эти роли с ног на голову, он оказал влияние на Таммани Холл[5], на республиканский и демократический политический аппарат в Чикаго. Торрио был лидером.

Сухой закон сыграл роль пускового механизма для Торрио и его конкурентов в других метрополиях. С помощью золота бутлегеров они заманивали в ловушку политиков, которым до процветания сухого закона они прислуживали в качестве лакеев во время выборов. Претенденты на должность мэра Нью-Йорка стремились получить благословение Фрэнка Костелло; кандидат, выдвинутый в Верховный Суд Нью-Йорка, позвонил Костелло по телефону (по данным полицейского прослушивания) и поблагодарил его за удачно провернутое дельце. Политики из Бруклина и Ньюарка толпами направлялись в кафе Джо Адониса за подачками. Не за едой, а за наличными. Жилет Джо был денежной кассой. Чтобы действовать изящно и не думая, в каждом из четырех карманов находились купюры разного достоинства.

Пивные бароны поставили раздачу взяток на поток. Раньше коррупционеры заключали сделки только с высшим эшелоном политиков и с руководящей верхушкой полиции. Патрульный полицейский считал, что ему повезло, если ему удавалось перехватить доллар-другой у владельца бара, игрока или хозяйки борделя.

Торрио и его товарищи были более демократичными. „Джей Ти всегда был готов потратить доллар, чтобы заработать два“, – рассказывал один из сторонников Торрио журналисту, заслужившему его доверие. Для низших чинов, которыми раньше пренебрегали: патрульных, судейских чиновников, судебных приставов, – взятки стали надежным источником доходов. Начальник чикагской полиции Чарльз С. Фицморрис жаловался: „Шестидесяти процентам моих людей платят, чтобы они смотрели в другую сторону, когда мимо проезжает грузовик бутлегера“.

В платежных списках Джей Ти частные лица соседствовали с государственными чиновниками. Начальник тюрьмы открывал двери исправительных учреждений людям из банды Торрио, мэр положил город у его ног; шериф прокладывал для него путь к завоеванию пригородов. По полученным сведениям, государственный чиновник из Вашингтона покончил с собой из-за того, что он был слаб, а толстяк был изобретателен.

Агенты Министерства финансов обнаружили тайник с алкоголем в шахте

Прошли те времена, когда преступник был заключен в узкие рамки. Тогда для политиков он был прежде всего разбойником, вором, лжецом, громилой с кастетом в руках. Торрио проложил новые пути. Согласно его генеральному плану, преступники бросились на штурм промышленности и бизнеса. Под его крылом бандиты и водители пивных грузовиков времен сухого закона через тридцать лет стали владельцами мегакорпораций в жизненно важных отраслях торговли и сферы услуг. На заседаниях правительственных комитетов Кефауэра и МакКленнана эта информация прозвучала только в 50-х годах.

Слушания в мраморных залах Конгресса поднимали рейтинги телевизионных программ; при этом они не ставили никаких препятствий победному маршу бандитов. Разоблачения 50-х годов показали, что преступный мир значительно улучшил свои технологии. Нитроглицерин для взрыва сейфов был заклеймен как устаревшее средство. Банки и инвестиционные конторы опустошались, а их содержимое переходило в собственность бандитов.

Назвать Торрио Фейгином[6] было бы несправедливо. Этот литературный герой Диккенса обучал уличных мальчишек мелкому мошенничеству. Более подходящим персонажем является мистер Чипс[7]. Торрио муштровал своих головорезов, чтобы они могли занять руководящие посты в кабинетах, обшитых панелями из ореха.

Торрио накопил солидный опыт. Он изучал основы бизнеса на практике, постигая секреты второй древнейшей профессии. Управление конгломератом публичных домов научило его нанимать женщин, заинтересовывать мужчин и защищать интересы обоих от наиболее досадного вмешательства: от полисмена, врывающегося в спальню.

Во многом его богатство основывалось на автомобилях, их использовании, а также на горизонтах, которые они открывали. Джей Ти впервые извлек выгоду из автомобиля, предоставившего новые возможности в торговле проститутками. Он открывал загородные бордели. Также его можно с полным правом назвать изобретателем дома терпимости на колесах.

В течение столетий проституцию поддерживали самые высокопоставленные лица. В семнадцатом веке до нашей эры Хаммурапи, стоявший во главе одной из первых цивилизаций, основал систему платежей за услуги проституток. Древние греки возводили статуи, прославлявшие знаменитых гетер. Древние римляне проводили фестивали под названием „флоралии“ в честь очаровательной девицы легкого поведения по имени Флора, хотя празднества не имели ничего общего с ее профессией. Сюэ Тао, знаменитая fille de joie[8] с лицензией в древнем Китае X века нашей эры, получила признание в качестве поэтессы.

Что же касается сутенеров, то им не ставили памятников. В средние века сводников пороли и отрезали им уши. Если они были неоднократно пойманы на месте преступления, то их сжигали заживо. И в начале двадцатого столетия сводник не стал популярной фигурой. Я нашел этому подтверждение в истории, произошедшей на Саут Шор. В экстренном выпуске газет, посвященном перестрелке, содержались и биографические сведения о жертве. Через своих осведомителей полиция собрала досье на Торрио и поделилась своими знаниями с прессой.

Мой редактор поручил мне пронаблюдать за реакцией жителей на известие о том, что среди них проживает Джекил-Хайд. Новость о том, что Лэнгли – бутлегер, а не брокер, вызвала изумление, но не шок. На Саут Шор проводились вечеринки с коктейлем, которые на самом деле обслуживал розничный торговец Торрио.

Однако соседей ужаснул и шокировал тот факт, что Торрио торговал женским телом. На Саут Шор проживали женщины, которые частенько сталкивались с ним на лестнице. И все они содрогались от ужаса, вспоминая о встречах с этим омерзительным человеком. Они застывали от удивления, когда им описывали место, где он работал. Ибо нельзя было придумать более разные заведения, чем брокерская контора на ЛаСаль Стрит, которую ему приписывало общественное мнение, и „Четыре Двойки“.

Это название было заимствовано из жаргона игроков, и оно отлично подходило для четырехэтажного здания из красного кирпича. Здание было расположено на Саут Вобаш Авеню, 2222. Это был универмаг с незаконным товаром, торговый центр, битком набитый запретными плодами.

На первом этаже располагался спикизи[9], где продавался муншайн[10], произведенный в перегонных кубах на Вест Сайде, по 25 центов за рюмку спиртного, а разбавленный скотч и хлебная водка из Канады и Багам – по 75 центов. На втором этаже находилась букмекерская контора. Громкоговорители круглосуточно комментировали скачки по всей стране. На третьем этаже был миниатюрный Монте-Карло: кости, покер, блэк джек, рулетка.

В здании не было лифта. Клиенты взбирались за объектами своих вожделений на своих двоих. Они останавливались на площадке между вторым и третьим этажом, чтобы перевести дыхание. Аромат игры спускался вниз, поощряя и заманивая их. Посетитель глубоко вдыхал смесь фимиама и духов и, воодушевленный, продолжал восхождение. Планировка здания была тщательно продумана. Мужчина вряд ли захочет тащиться на четвертый этаж за глотком алкоголя или за игорной удачей. Но он соберет все силы при мысли о том, что в конце пути его ждет страстная женщина.

Публичный дом был бесцветным деловым учреждением – фабрикой сексуальных услуг, нацеленной на получение сверхприбыли. В маленькой тускло-коричневой гостиной клиент делал свой выбор из полудюжины девиц в тонких рубашках. Они не были обнажены, поскольку праздное созерцание мешало бы ходу бизнеса. Жадные взгляды слишком долго бы останавливались на телах, прежде чем они принимали решение Сделав выбор, гость уходил в отдельную спаленку, в которой стояла койка и стул, чтобы вешать одежду. За ним следовала его красотка с полотенцем и умывальником. А два доллара переходили к новому владельцу.

Болес просторная комната удовлетворяла прихоти эксцентричных посетителей. За пять долларов сексуально пресытившиеся клиенты в поиске необычных удовольствий наблюдали за двумя девушками, исполняющими любовный акт. На жаргоне публичного дома это называлось „цирком“.

На втором этаже, за рядом кассиров-букмекеров, находилась дверь с надписью „частное владение“, которая вела в офис управляющего директора этого своеобразного торгового центра. Джон Торрио был равнодушен к алкоголю, рулетке и продажной страсти. Он существовал в своем мире, в естественной среде, которая окружала его всю жизнь. В логове порока вместе со своими папками, гроссбухами и телефонами он чувствовал себя как дома, подобно банковскому служащему, который ощущает себя комфортно в тишине аскетических кабинетов. Решения Торрио становились законом на пивоварнях, винокуренных заводах, в игорных залах и публичных домах. Все это составляло его империю, штаб-квартира которой находилась в Четырех Двойках. Он управлял кораблем с отлично вышколенной командой. Иногда его подчиненные ворчали в кулуарах, что их лишили инициативы. Они не могли ни замахнуться, ни взвести курок, не получив разрешения босса.

Согласно его наставлениям, в бизнесе для решения проблем следовало применять усилие, но не насилие. Человек, который тащится по улице с разбитым черепом или с огнестрельным ранением, неизбежно попадает в газеты. Глупо привлекать внимание газетчиков и рисковать тем, что публика будет задавать вопросы: „Куда только смотрят полицейские?!“ Подобно Муссолини, другому большому политику, с которым ему предстояло встретиться, он осознал, что „иногда силу приходится применять с хирургической осторожностью“. Джей Ти, как мы обнаружим, организовал в Чикаго два первых ключевых убийства времен сухого закона.

У него был наметанный глаз на возможные проколы. Кабачок Джо урезал свои закупки пива. Мэйбл вечно подпирает стены в гостинице „Наконечник стрелы“. Что случилось с Джо? То ли его бизнес переживает упадок, то ли дело в конкуренте, торгующем нелегальным пивом. Заведующий отделением должен будет выяснить этот вопрос.

В случае с Мэйбл не было никакой загадки. У нее просто отсутствовало то неуловимое нечто, что заставляет мужчин возвращаться снова и снова. Он поставил отметку напротив ее имени в гроссбухе, там, где был указан ее заработок. От нее надо избавиться. Можно заключить сделку с кем-нибудь вроде Лаки Лучано. Несколько раз в месяц Лаки звонил Торрио из Нью-Йорка. Большой человек на темных улицах Бродвея, он хотел стать еще более влиятельным. „Я устрою бордели, такие же популярные, как A&P[11]“, – хвастался он мадам по имени Коки Фло.

Когда он звонил в Четыре Двойки, в его гортанном голосе появлялись другие нотки. Когда-то Торрио был главарем банды из Нижнего Ист Сайда, где Лаки собирал у владельцев ларьков мелочь за защиту. Тогда Лучано смотрел на Торрио снизу вверх с благоговением и восхищением, и в дальнейшем он так и не избавился от этого чувства.

– Приветствую тебя, Джей Ти. Как всегда, рад с тобой поговорить.

– Я тоже рад услышать твой голос, Чарли.

– У меня есть 15 девушек, которые готовы поехать в Чикаго.

– Высылай их, Чарли. Я тоже сколочу для тебя группу.

Намечалась отличная бартерная сделка. Мэйбл и се непопулярные подружки произведут временный фурор в салонах Манхэттена. В свою очередь, девушки Лучано, потерявшие свежесть, вызовут интерес в публичных домах Торрио. Без новых пополнений публичный дом не мог рассчитывать на постоянную клиентуру. Новые, не попробованные девушки подогревали интерес посетителей.

– Спасибо, Джей Ти. Передавай привет своей прекрасной половине.

Торрио ответил сердечным голосом: „Непременно, Чарли“.

Повесив трубку, он сморщился от неудовольствия. Не стоит передавать Анне привет от сутенера.

В ночь перестрелки мы стали свидетелями столкновения двух миров Джонни Торрио. Нашим гидом была его жена. В комнате ожидания больницы „Джексон Парк“ я увидел Анну. Ее муж находился на третьем этаже, в комнате, куда его перевезли после операции. Она слушала толстого приземистого мужчину с бычьей шеей в ярком клетчатом костюме. В руках он держал широкополую жемчужно-серую шляпу. Бандиты по всей стране копировали его стиль одежды и его шляпы. Лицо со Шрамом – Капоне – пришел отдать должное его превосходительству. Большой босс умирал (по крайне мере, мы так думали). К нему пришел человек, готовый сесть на его место. Я уставился на него с любопытством.

Потом Капоне уехал, и Анна осталась одна. Она сидела очень прямо. Ее фигурка с худенькими плечами была затянута в английский костюм из синей саржи. Ее прелестное лицо было бледным и измученным. Пальцы нервно теребили платиновое обручальное кольцо. Коллеги-репортеры посоветовались с Патришей Догерти, журналисткой из Геральд-Экзамайнер, остроумной брюнеткой. Пат сообщила, что цвет глаз у Анны следует описывать как золотисто-зеленый.

Пат получила задание взять интервью у жены Торрио. Она начала с того, что подошла и спросила заботливым голосом: „Миссис Торрио, принести Вам кофе?“

Анна покачала головой. Журналистка, не спросив разрешения, уселась на диван рядом с ней.

Женщина с темно-рыжими волосами посмотрела Пат прямо в глаза: „Я знаю, что Вы журналистка. И я знаю, что люди говорят о моем муже“.

Она говорила почти безучастно, но затем неожиданно сжала кулаки гак, что ухоженные ногти со свежим маникюром впились ей в ладони.

– Вы думаете, что знаете его, по это не так. Я расскажу Вам о нем. Это замечательный человек. Внимательный, заботливый. Иаш брак был двенадцатью годами ничем не омраченного счастья. Он дал мне доброту, преданность, любовь – все то, что настоящий мужчина должен дать своей жене.

– Посмотрите, что он сделал для своей матери! В прошлом году он возил ее в места, где она родилась. Она уехала оттуда простой крестьянкой, а вернулась самой богатой женщиной селения.

Прекрасный дом. слуги, деньги. И так он поступал всегда. Он заботился о ней с малых лет.

Пат Догерти, осторожно нащупывая нить разговора, сказала:

– Да. я понимаю. Мне только хотелось узнать насчет Капоне. Я видела его здесь. Правда, что они с Вашим мужем близкие друзья?»

Анна произнесла сухо: «Они просто партнеры по бизнесу».

Пат открыла рот, но не успела ничего спросить, как Анна решительно сказала: «Я не встречала Капоне вплоть до этой ночи. Он никогда не бывал у нас дома. У Джонни много деловых партнеров. Однако он никогда не просил меня встречаться с ними. Они никогда не переступали порог нашего дома».

Пат не терпелось задать один животрепещущий вопрос: «Скажите мне честно, как Вы относитесь к тому, что Ваш муж работает с людьми, которых он не хочет знакомить с женой?»

Но в этот момент удача отвернулась от журналистки. Рыжеволосая женщина резко оборвала интервью: «Больше мне нечего сказать. Благодарю за внимание».

В первый и единственный раз Анна нарушила режим секретности, который установил ее муж. Она думала, что вскоре станет вдовой. Резкие газетные статьи звучали для нее некрологами. Она разговорилась в непреодолимом желании оправдать своего мужа.

Недавно я услышал описание семейной жизни Торрио от одного из адвокатов, который представлял его интересы. Адвокат был выходцем из трущоб, однако со временем он выработал аристократические вкусы. Торрио, должно быть, чувствовал некоторое с ним родство. Это объясняет, почему адвокат стал одним из немногих, кто проник в мир Фрэнка Лэнгли.

Однажды в квартире на Саут Шор состоялся обед. За столом завязалась беседа. Из высказываний хозяина становилось понятно, что ряды книг в библиотеке не были декорацией. Торрио не просто много читал. Он обдумывал и хранил в памяти мысли и идеи, изложенные на страницах.

– После обеда мы слушали оперные записи, – вспоминает гость. – Меня позабавило, что Торрио бессознательно размахивал руками, как будто дирижировал оркестром. Он подходил к патефону и останавливал запись на середине, анализировал отрывок, который мы только прослушали, и объяснял, чем он хорош. И мы понимали, что это не пустое бахвальство, Джей Ти испытывал восторг и хотел разделить его с нами Смотря на него и слушая, как он насвистывает арии, я представлял себе полного и радушного преподавателя музыки.

Но странное дело! Только когда он расслаблялся, увлеченный музыкой или разговором о книгах, я осознавал, что передо мной стоял низенький, полный мужчина. Я видел его на деловых встречах, когда дела принимали неприятный оборот. Его голубые глаза были безжалостны, и он отдавал приказания таким голосом, что их бросались выполнять сломя голову. Создавалось впечатление, что перед вами жилистый мужчина с движениями быстрыми, как удар кинжала.

Адвокат задумался. Недавно я читал о Ленине, – продолжил он, – и он напомнил мне Джей Ти. Когда Ленин возглавил революционное правительство в России, он намеренно перестал слушать музыку, которая была для него самым большим удовольствием. «Музыка, – объяснял он, – создаст благодушное настроение. Вам хочется гладить людей по голове, и вы попадаете в ловушку, потому что работа требует от вас, чтобы вы по этим головам били».

– Можно сказать, что у Джей Ти была сила воли тверже, чем у Ленина, – усмехнулся адвокат. – Он тоже был в своем роде диктатором, и если не было другого выхода, он разбивал людям головы. Однако он не боялся, что музыка помешает ему выполнять свою работу.

Наибольшее число клиентов приходило в заведение Торрио по вечерам. Но ничто, кроме большого кризиса, не могло помешать Торрио, закончив работу, закрыть свой кабинет в Четырех Двойках. В этом клубе его не интересовало ничего, помимо подсчета наличности. Он не пил, не курил и не играл в азартные игры. И никто не замечал, чтобы он поднимался на верхний этаж.

У него была очаровательная и преданная жена, которая жила на Саут Шор; на книжных полках у него лежали кладези человеческой мысли; музыка Пуччини и Баха была у него под рукой. Он мог позволить себе покупать лучшие книги и пластинки, и ценил их по достоинству. И радовался присутствию искусства в своем доме, потому что это показывало ему, как высоко он вознесся над невежеством нищеты.

Глава 3. Зовите меня просто Джей Ти

У Томаса Торрио была молодость, жена, маленький сын, работа на виноградниках и амбиции, свойственные итальянцам, живущим в селении Орсара. Все крепкие молодые люди смотрели на запад, в сторону Неаполя, от которого их отделяли 76 миль. Из Неаполя корабли уплывали в Америку.

Неожиданная катастрофа оборвала жизнь и планы Томаса, но темноволосая женщина воплотила его мечту. Его вдова, Мария Карлуччи, работала, откладывая деньги, пока не скопила на поездку в Неаполь. Затем последовало шестнадцатидневное путешествие третьим классом по морю. Утром, в апреле 1884 года, она вышла на берег нью-йоркской гавани. На руках у нее сидел сын в длинной, белой рубашонке, специально прибереженной для такого случая. К рубашке была приколота бирка с надписью «Джон Торрио». Ему было два года и три месяца.

Первые шаги Марии на американской земле вели в иммиграционный офис в Касл Гарден[12]. Статуя Свободы, дар Франции, еще не была установлена, однако Эмма Лазарус уже написала стихи, которые будут высечены у подножья статуи: «Посылайте мне своих угнетенных, нищих, утомленных, жаждущих обрести свободу». Такие же чувства переполняли сердца новоприбывших, быстро проходивших через Касл Гарден.

Доктор сказал, что у маленького Джонни нет заразных заболеваний. Это было все, что интересовало Дядю Сэма о новом племяннике. Однако уже полвека спустя правительство потратит огромное количество времени и денег, пытаясь отослать его туда, откуда он приехал.

Начальник иммиграционного офиса был обеспокоен тем, чтобы прибывшие не сели на шею обществу. Поэтому ответственность за содержание Марии и ее сына была возложена на брата Марии, который переехал в Америку несколькими годами ранее. Он приютил их в квартире, которую снимал на Нижнем Ист Сайде.

Мария стала работать швеей на фабрике одежды Браунинг-Кинг. В 1886 году она вышла замуж за Сальваторе Капуто и родила двух дочерей. Сальваторе принадлежал бакалейный магазин на Джеймс Стрит, 86. Или это была лавочка, где продавался муншайн?

Когда спустя годы дело дошло до официального бюро по найму, единственным человеком, кто мог пролить свет на это дело, был пасынок Сальваторе – Джонни, который твердил две вещи.

По его словам, отчим был бакалейщиком. После школы маленький Джонни работал разносчиком. Он закончил начальное образование и несколько лет посещал вечернюю школу. Такую версию изложил Джей Ти инспекторам из Службы иммиграции и натурализации. Согласно этой версии, Джонни был юношей, которым могла гордиться любая страна. Однако слишком большой объем продаж в лавочке наводил инспекторов на сильное подозрение, что Джонни солгал, чтобы получить гражданство.

Папа Сальваторе, не имея специального разрешения, заведовал салуном, которые тогда называли «слепой поросенок». За липовой витриной с засохшими овощами продавалось пиво и самогон. В этой нездоровой атмосфере семилетний Джонни работал подсобным рабочим. Он ходил в школу только 13 месяцев. По крайней мере, такую историю он скормил своему адвокату, чтобы поддержать свое ходатайство о помиловании. Она удачно вписывалась в образ человека, который совершал ошибки только потому, что его не научили жить правильно.

Во времена молодости Торрио сыщики в ходе своих расследований были лишены поддержки вычислительных систем и электронного разума. Тогда не было карточек социального страхования; электронной памяти, регистрирующей церковные метрики, школьные табели, записи о найме на работу и о захоронении на кладбище; не было возможности фиксировать нужные страницы на микрофиши. Единственный способ узнать, чем занимался Торрио и его сверстники в годы зеленой юности, – это обратиться в полицейское бюро по идентификации.

Там вы обнаружите, что делал Франческо Кастилья в возрасте семи лет. Он стоял на стреме для воровской банды из восточного Гарлема. Сейчас он более известен под именем Фрэнка Костелло. Десятилетнего Сальваторе Лучано арестовали за воровство в магазинах. Впоследствии пресса, уделявшая ему много внимания, окрестила его Чарли Лучано (но кличке Лаки, или Счастливчик). Джозеф Дото, гордившийся своим смазливым лицом, поменял свое имя на Джо Адонис. Он быстро созрел для сексуальных похождений. «Насильник в двенадцать лет», – сообщает журнал регистрации приводов. Луис (Лепке) Бухгалтер, который впоследствии стал акулой преступного мира, занимающейся вымогательством, был задержан полицейскими в подростковом возрасте за воровство у торговцев-лоточников.

Однако тех, кого интересует Джон Торрио, полицейские файлы заведут в тупик[13]. Малыш Джонни ни разу не побывал в полицейских участках. Может показаться, что он был образцовым мальчиком. На самом деле, он был очень хитрым мошенником. Ведь в преступном мире нельзя расцвести за одну ночь, как звезда шоу бизнеса во время премьеры.

Его первые восемнадцать лет пролетели, не оставив в истории заметного следа. В девятнадцать лет он стал менеджером боев боксеров-профессионалов. Так он сам о себе рассказывал, и его слова подтвердили старые ветераны полиции, которые его помнили. Занятие юности определило его жизненный путь в дальнейшем. Он был боссом. На него работали молодые бандиты, которых он заставлял драться.

В те времена в штате Нью-Йорк профессиональный бокс был запрещен законом, так как игроки, делавшие ставки на бойцов, часто подстраивали исход боев. Однако так называемые любительские соревнования были разрешены. Старый механизм работал без сучка без задоринки. Торрио, заправлявший целой бандой бездельников, был одним из боссов. Боксер, выигравший ряд боев по предварительному соглашению, выходил на ринг фаворитом. Менеджеры делали на него ставки, а боксер, следуя их инструкциям, проваливал бой. Для своей руководящей роли Торрио взял псевдоним Джей Ти Маккарти. Почему он взял чужое имя, непонятно, однако его выбор инициалов представляет для нас интерес. Под настоящим или вымышленным именем он предпочитал, чтобы его звали просто Джей Ти.

Годы спустя федеральный прокурор заявил в суде, что страсть бандита к соблюдению секретности была навязчивой идеей: «Он не хотел, чтобы его имя произносили вслух».

Делая ставки на беспроигрышные вещи, Торрио в 22 года заключил свою первую крупную сделку в мире алкоголя, проституции и грабежей. Он купил свой первый салун на пересечении Джеймс и Уотер Стрит. Он снял меблированные комнаты, находящиеся по соседству, и поселил там своих потрепанных горлиц. Все они работали в этом бизнесе еще до того, как Торрио появился на свет и были стары, как Буденовский Орлик. И никто этого особенно не скрывал. Юный Торрио уже тогда был реалистом и назначал цены пропорционально обаянию, а не внешности девиц.

Совершая чудеса изворотливости в своем многоотраслевом бизнесе, он строил гармоничные связи. Посетитель бара мог наливаться спиртным, сколько ему было угодно, а потом ненавязчивый голос шептал ему на ухо об удовольствиях, которые ждали его вниз по улице. И если, как это частенько случалось, клиент не мог сам преодолеть эту дистанцию, Торрио всегда был готов подставить свое плечо.

Он приобрел в собственность третье здание, пустой склад, который он превратил в бильярдную. Он тщательно отсеивал бездельников из числа клиентов и осторожно выспрашивал у них об их желаниях и планах на будущее. Наименее тупых он приглашал вступить в воровскую шайку под своим командованием. Дела у Ребят с Джеймс Стрит шли отлично. Их начальник продумывал грабежи, укрывал награбленную добычу и честно выплачивал их долю.

По возрасту многие из подчиненных были старше его, и все они превосходили Торрио физической силой. Уже тогда у него были пухлые щеки и круглый живот. Однако он держал бразды правления с врожденным превосходством. Его спокойные, уверенные манеры внушали людям, что он был рожден, чтобы править, а они – чтобы подчиняться.

Никто не мог ничего с этим поделать. Время от времени кто-нибудь из бандитов пытался оспорить это утверждение. Он смотрел в холодные голубые глаза, полные презрения. Потом несогласный спешил ретироваться, бормоча под нос пустые угрозы и прислушиваясь к внутреннему голосу, который, к его удивлению и беспокойству, настойчиво отговаривал его от открытого протеста.

Он был заботливым работодателем. Его ребята пользовались дополнительными льготами. Их обслуживание в публичном доме было за счет заведения. Он не требовал, чтобы мужчины были лояльны к девицам. Джей Ти понимал, что в некоторых отношениях любительница привлекает больше, чем профессионалка; совращение щекочет нервы больше, чем подчинение. Он построил еще одно здание в дополнение к бильярдной и поставил туда кровати. Каждую ночь в нем проходили вечеринки для женщин. Это нововведение, как и все, что предпринимал Торрио, приносило дополнительные дивиденды. В помощь Ребятам с Джеймс Стрит появилась Женская Банда.

Женщины приносили пользу не только в будуарах. Когда мужчины выходили на дело, девицы находились рядом с оружием и боеприпасами. Они делали высокую прическу из локонов или кос. В этих прическах, превосходящих все выдумки журналов мод, они прятали пистолеты. Ножи они хранили в пышных, сужающихся к низу, рукавах своих платьев.

Таким образом, даже если бы копы поймали грабителей, то они не нашли бы никаких улик. Это один из примеров того, как с самого начала Торрио был верен своему жизненному кредо: никогда не рискуй без необходимости. Полицейские не могли придраться к Ребятам с Джеймс Стрит.

В уличных университетах Торрио был внимательным и наблюдательным студентом. Он понял, что для человека его наклонностей существовал только один путь выжить. Нужно было заключать сделку с политиками. Торрио подписал договор страхования с Таммани Холл.

Сделки с Таммани Холл стали традицией, восходящей к 1835 году, к истории человека по имени Исайя Риндерс. Риндерс завершил свою карьеру игрока на судах Миссисипи, переехал в Нью-Йорк и открыл винный погребок на площади Парадиз. Благодаря напиткам, отпускаемым бесплатно, он сколотил банду. Тем же способом во время выборов он завоевал место в окружном комитете. Политики в то время часто использовали бандитов. Гангстеры из портовых кабаков помогли Фернандо Вуду получить должность мэра в 1855 году. Риндерс пошел дальше. Он стал членом правящего комитета Таммани, начальником полицейского участка в одном из районов Нью-Йорка. В его честь была названа улица, которая сейчас находится в центре города.

Ребята Торрио хорошо поработали на выборах мэра города. Соперником кандидата Таммани, майора Джорджа Б. МакКелана, сына генерала Гражданской Войны, был издатель Уильям Рандольф Херст. Бандитские шайки собирали избирательные бюллетени жульническим способом. Они избивали тех, кто голосовал за Херста, и выкрадывали избирательные урны. Однако, несмотря на это, Херст проиграл всего лишь 3500 голосов.

По предположениям газетчиков, четыре тысячи хулиганов зарабатывали себе на хлеб участием в сорока бандах. На самом деле, в городе существовало всего две большие банды, которые назывались Пять Углов (банда взяла свое название от перекрестка, на котором сходилось пять улиц) и Ребята из Ист Сайда. Все небольшие группировки поддерживали связь с той или другой крупной бандой. Среди небольших банд были Взломщики, Метелки Гудзона, Франты, Перламутровые Пуговицы и банда под невероятным названием «Анютины Глазки». В начале века анютины глазки еще не стали синонимом гомосексуалистов.

В строй на поддержку конгрессменов ребят призывали не чаще одного раза в год, а в остальное время бандитам надо было самостоятельно добывать себе на жизнь. Боссы управляли салунами, дансингами, публичными и игорными домами. Рядовые члены совершали налеты, грабежи на складах и взломы сейфов, и, время от времени, чтобы не терять навыки, отрывались друг на друге, выясняя такие вопросы, как, например, границы между своими и чужими территориями.

Торрио пошел по пути сотрудничества с верховной властью. Он собрал Ребят с Джеймс Стрит под флагом команды Пяти Углов, лидером которой был Пол Келли. Такая система обеспечивала безопасность, не ущемляя при этом их самостоятельности. Если группировка Джеймс подвергалась нападению превосходящих сил, то се босс мог послать сигнал бедствия могущественным Углам. Потом, конечно, приходилось отрабатывать: услуга за услугу. Если банда Углов попадала под обстрел, то Ребята с Джеймс Стрит должны были подолгу чести встать на их сторону.

Союз Торрио с Пятью Углами образовался при посредничестве заместителя Келли. Джек Сирокко управлял дансингом и гангстерским клубом под названием «Жемчужный дом», расположенным через улицу от нынешнего здания Суда США на площади Фоули. Неопрятный человек с дурным характером, Сирокко носил огромную клетчатую шляпу, нахлобученную под таким углом, что она налезала на один глаз. Он брился только раз в месяц.

Единственное, что отличало Торрио в лучшую сторону, так это то, что он использовал бритву гораздо чаще. Однако его одежда была так же неряшлива, а речь – так же вульгарна. Он читал только спортивные новости.

Произошедшим в нем изменениям он был обязан поклонению своему новому кумиру. Пол Келли стал его первым и единственным идолом.

Настоящим именем Келли было Паоло Вакарелли. Темноволосый, черноглазый неаполитанец, он был гибким, пружинистым и мускулистым. Глядя на него, вы не замечали или скоро забывали о его небольшом росте. Он непродолжительное время был профессиональным боксером легчайшего веса, однако звание чемпиона так и не заработал. Возможно, поэтому он покинул ринг в поисках занятия, где мог стать первым. Келли выбрал преступный путь, однако его вкусы и интересы разительно отличали его от коллег. Он был опрятен, одевался в консервативном стиле, изъяснялся на правильном языке, а самообразование дало ему основы французского, итальянского и испанского.

Парочки из высших кругов Нью-Йорка, которые не боялись столкнуться с простолюдинами, посещали кафе и дансинг Келли «Нью Брайтон» на Стрит Грейт Джонс, около Третьей Авеню. В своей газетной истории бандитизма «Апачи Нью-Йорка» журналист Альфред Генри Льюис описывал джентльменские манеры Келли. Женщины, посетительницы кафе, думали, что их разыгрывают, когда спутники говорили им, что сладкоголосый хозяин на самом деле тот самый известный гангстер, о котором они столько читали.

Бандитская коммуна была маленьким анклавом, полным слухов, где немногое оставалось в секрете. Все знали, кто стоял за каждым преступлением. Пунктуальность Ребят из команды Джеймс нравилась Полу Келли. И никто не знал лучше него, что банда хороша в той степени, насколько хорош ее лидер.

Торрио получил приглашение посетить главный офис в дансинге. Неловкость, которую он испытывал в присутствии большого мастера, растаяла под теплом комплиментов Келли. Келли был поражен остротой ума юноши. А Торрио чувствовал громадное удовлетворение, когда во время деловых разговоров замечал одобрительные кивки Келли.

Однако очень часто во время дружеских бесед ему было нечего сказать. Келли говорил о предметах, далеких от преступного мира. Он наслаждался, его черные глаза блестели, приятный голос был полон энтузиазма. Торрио надолго запомнит, как слушал Келли, молчаливый и ничего не понимающий. Он обманывал себя, когда считал, что время и опыт позволят ему сравняться с великим Полом Келли.

Торрио сам смог изменить свой внешний вид. Чуткий Келли воспринял это без комментариев. Кепка, свитер под горло, мешковатые штаны исчезли. Теперь Торрио носил черный котелок, рубашку с высоким белым воротничком, темный деловой костюм. Но дальше он не мог справиться в одиночку, а попросить помощи он стеснялся. Келли очень ловко вышел из положения. Размышляя, с виду бесцельно, о сделанных им открытиях и о пришедших ему в голову идеях, он упоминал названия книг и имена авторов. Он проигрывал пластинки на патефоне и рассуждал о музыке. Названия опер и композиторов откладывались в отличной памяти босса Ребят с Джеймс Стрит.

Торрио часто посещал «Нью Брайтон», и это не прошло бесследно. Полицейские приняли информацию к сведению и отложили ее на будущее.

В воскресном документальном очерке в газете Нью-Йорк Уорлд Альфред Льюис, у которого были друзья в полиции, назвал Джона Торрио вице-президентом банды Пять Углов. Впечатляющая журналистская вольность. Джей Ти, разумеется, прочитал эту статью не раз, так как ни один человек не может остаться равнодушным, впервые увидев свое имя в газетах, однако, будучи бизнесменом, он был недоволен. Потом он решил, что эта статья – первый удар шахтерской кирки в его собственном Эльдорадо.

Торрио посылал Келли своих бойцов, однако сам держался в стороне от сражений. Он не был, насколько нам известно, трусом. Просто считал, что командиру не стоит рисковать своей драгоценной головой в делах, которые могут быть выполнены расходным материалом. Келли, напротив, считал, что его место – во главе своих людей. Это убеждение разделял и его главный соперник, Монк (Монах) Истмэн.

Истмэн, полное имя которого было Эдвард Остерман, с гордостью показывал отметины своих драк. У него был сломанный нос, порванные уши и шрамы от ножевых ранений на бочкообразной груди. До того, как стать главарем банды, он работал вышибалой в дансинге на Нью Ирвинг. В дополнение к кулакам он орудовал бейсбольной битой. Подражая скрупулезности гангстеров с Дикого Запада, он делал зарубки на своей бите при каждом разбитом черепе. Установив рекорд одним вечером, он подсчитал 49 отметок и обрушил биту на голову клиента, пьющего пиво. «Я хотел, чтобы получилась круглая цифра – пятьдесят», – объяснял он впоследствии.

Санитары из госпиталя «Бельвью», признавая его заслуги в области непрекращающихся перестрелок и тяжелых увечий, прозвали реанимационную палату «Округом Истмэна». Ему принадлежал зоомагазин на Стрит Брум, однако объемы продаж там были небольшие. Он так любил каждого щенка, каждую канарейку, что просто не мог с ними расстаться.

Люди Истмэна контролировали территорию, ограниченную Монро Стрит, 14 Улицей, Бауэри и Ист Ривер. Пяти Углам принадлежала территория между Бродвеем, Бауэри и Сити Холл Парк. Участок между Пэлл Стрит и Бауэри Ист Сайд оставался спорным. Обладание этой территорией означало новые места под салуны, игорные дома, бордели и привилегию взимания «пошлин» с честных торговцев.

В борьбе за лакомый приз вспыхивали схватки на Бауэри, в китайском квартале и на площади Чэтхем. Сражающиеся использовали ружья, дубинки, пращи и кастеты. За двухлетний период было убито тридцать гангстеров. Жители элегантных Грэмерси Парк и Мюрей Хилл были возмущены кровавыми бойнями, однако их протестам не хватало настойчивости. В глубине души мирные жители надеялись, что гангстеры перестреляют друг друга, оказав им большую услугу. Такие же мысли будут возникать у них во времена сухого закона.

Однажды летним вечером ребята из Пяти Углов зашли на Ривингтон Стрит, находившуюся на территории Истмэна, и совершили налет на игорный дом. Бандиты обменялись несколькими выстрелами, и в ходе перестрелки был убит человек Келли. Отступая, налетчики послали за подкреплением, и Пол Келли мигом вскочил в повозку. Полетели сообщения в места сборищ гангстеров. Торрио, находившийся в бильярдной, послал своих ребят присоединиться к Келли.

Армия Келли и батальоны Истмэна во главе с Монком встретились лицом к лицу под аркой Аллен на эстакаде Второй Авеню. Прозвучали выстрелы, в ближней схватке в ход пошли кулаки и дубинки. Прибыл отряд полиции. Члены обеих группировок отвлеклись от своего основного дела, чтобы прогнать полицейских градом пуль.

Торговцы забаррикадировали окна и спрятались под прилавками. Семьи сгрудились в квартирах. Перестрелка продолжалась несколько часов. Истощение боеприпасов оказалось более эффективным, чем усилия 500 полицейских, стремившихся прекратить драку. Список потерпевших включал в себя троих убитых и двадцать раненых.

Погибшие были рабочими, которые искали укрытия. Гневные протесты жителей и прессы достигли Вигвама, резиденции Таммани, где еще не забыли победу МакКеллана над Херстом.

Большой Тим Салливан, Глава Восточного округа от Таммани, вынес окончательный приговор Истмэну и Келли. «Прекращайте все эти безобразия, или ваша песенка снега», – сказал Большой Тим.

В Вигваме состоялся большой бал. Под аплодисменты девиц и звуки оркестра, игравшего «Сладкая Рози О’Грэди», Истмэн и Келли официально пожали друг другу руки.

Но, как правильно понял Торрио, голубь мира оказался весьма квелой птичкой. Для Истмэна драки были необходимы как воздух. Келли, может быть, и хотел следовать полученному от политиков приказу, но крутой нрав мешал ему смириться. Если Истмэн даст ему хоть малейший повод (а это обязательно произойдет), то Пол не сможет подставить ему вторую щеку.

В этом случае Таммани спустит с цепи копов, которые не пощадят старшего Ребят с Джеймс Стрит, который также был известен как вице-президент Пяти Углов.

Торрио продал свою собственность на Джеймс Стрит и попрощался с ребятами. Он сказал Келли, что у него наметились дела в другом месте. Отчасти это была правда, но существовала также еще одна причина, о которой он не мог сказать вслух. Он не мог признаться, что бежит от тени человека, которому нельзя было больше доверять ничего важного. Чтобы успокоить собственную совесть, он впервые выпалил Полу слова благодарности – за то, что тот подтолкнул его на новый путь.

– Я не сойду с него, Пол, – обещал он.

Келли сказал сердечно: «Удачи, Джей Ти. Только тупой осел не хочет учиться. Если я тебе помог, я рад».

Торрио уехал в Бруклин вместе с невысоким коренастым юношей с ямочкой на подбородке. Фрэнки Йель, первоначально Уэль, был налетчиком, профессиональным убийцей и вымогателем, который грабил наиболее преуспевающих сограждан. Его прозвали «Черная Рука». Это название произошло от того, что на посланиях с угрозами о смерти, обычно стоял черный отпечаток руки.

Молодые люди переехали в район, в котором было полным-полно новых жертв. Грабеж ирландцев, рабочих и торговцев с итальянскими корнями оказался интереснее, чем налеты на убогие квартиры и коттеджи на территории между Бруклинским мостом и Бруклинской военной верфью.

Маскируясь под добропорядочных граждан, они открыли бар на Нэйви Стрит, рядом с верфью. Довольный Йель предложил высокопарно назвать его «Гарвард Инн». Джей Ти сдержанно улыбнулся и согласился. Он не мог похвастаться выдающимся чувством юмора.

Фрэнки Йель

Для нового предприятия Торрио не нужна была банда. Вопреки популярным бытовым предположениям, вымогательство требует индивидуальных, а не коллективных усилий. Это открытие было сделано в Чикаго. Там, борясь с налетчиками, группа богатых итальянских бизнесменов и профессионалов основала общество «Белая Рука». Они убедили жертв дать показания, и в результате было вынесено три приговора.

Таким образом, профессионал должен был действовать в одиночку Действительность доказывала ошибочность еще одного мнения. Считалось, что потерпевший, помня об ужасных историях, которые ему рассказывали в детстве на родине, платил в суеверном страхе перед мафией. В Чикаго же у жертв были жены, дочери и сестры. Вымогатели достигали своих целей, угрожая похитить и изнасиловать их женщин, что не было принято на Сицилии.

Угрозы излагались высокопарным слогом. Возможно, Торрио сочинял эти письма, трудясь над усовершенствованием своего словарного запаса. В качестве примера можно привести письмо, которое получил один чикагский подрядчик:

«Многоуважаемый г-н Сильвани,

Не будете ли Вы сталь любезны, что пошлете мне $2000, если, конечно, Вам дорога Ваша жена. Я нижайше прошу Вас положить деньги у своего порога в течение четырех дней. В противном случае, я клянусь, что через неделю Вашу жену постигнет ужасная смерть.

С наилучшими пожеланиями,

Ваш Друг».

Как и предполагал Торрио, его старое любимое место не стало благодатной почвой для мира и процветания.

Истмэны завязали драку с бандой Пяти Углов прямо в дансинге. Келли послал своих людей в контратаку, и завязалась большая уличная свара. Среди арестованных оказался и Монк Истмэн. Жертв происшествия собрали для опознания заключенных, и один владелец магазина указал на Истмэна, сообщив, что этот человек его ограбил. Монк к своему ужасу понял, что угрозы Таммани стали реальностью. Он был приговорен к десяти годам заключения и сослан в Синг-Синг[14].

Келли попал в засаду, организованную оставшимися членами группировки Истмэна, и был серьезно ранен. Когда он поправился, то обнаружил, что его люди либо попали в тюрьму, либо пустились в бега. Поняв всю бесперспективность своего лидерства, Келли организовал союз старьевщиков и стал работать представителем профсоюзов, ведущим переговоры с предпринимателями.

Вскоре шестое чувство Торрио снова начало подавать тревожные сигналы.

У лейтенанта полиции Джозефа Петрозино было мощное телосложение, рябое от оспы лицо и непреодолимая ненависть к вымогателям. Впечатленный его подвижническим духом, комиссар полиции Теодоре Бингем позволил ему сформировать отряд не менее ревностных детективов итальянского происхождения.

Петрозино не удалось заставить жертв вымогателей дать показания, в отличие от чикагских горожан. Однако он не пал духом и был уверен в своей моральной правоте. Для суда у него не было достаточно доказательств. Он не мог рассчитывать на судебный приговор, но имел другие способы проучить бандитов. В полицейском участке Джозеф проводил опыты, изучая, насколько далеко голова преступника может отскочить при ударе об стену.

Узнав об этой процедуре, Торрио почувствовал, как его тело покрылось мурашками. Он закрыл глаза, представив себя в виде беспомощной груды тряпья, валяющейся на полу. Он знал, что сможет выдержать избиения. Но унизительность подобной сцены вызывала у него отвращение.

Однажды почтальон принес ему письмо, на котором стоял штемпель Чикаго. Вскрывая его, Джей Ти с любопытством посмотрел на подпись. Он знал, что у него есть дальняя родственница Виктория Колозимо, которая работала в той же области, что и он, но лично они никогда не встречались. Еще до ее брака с Джимом Колозимо ей принадлежало несколько публичных домов в Чикаго.

Он много слышал о ее муже. Люди, приезжавшие из Чикаго: проститутки, сутенеры, игроки, воры, – неоднократно упоминали его. Некоторые, невольно оглядываясь через плечо, как будто кто-то за ними гнался, рассказывали о его отваге. Они называли его Большой Джим, а также – Бриллиантовый Джим. Они утверждали, что говорить об огромных прибылях и сферах влияния в сутенерском бизнесе нужно именно с ним.

Кузина Виктория не сообщала подробностей, но подчеркивала, что дело, с которым она обращается к Торрио, очень срочное. Ее супруг попал в переделку, и они будут признательны, если кузен Джонни приедет в Чикаго и поможет им. Все расходы, разумеется, за их счет.

Письмо вызвало у Торрио положительную реакцию. Можно считать большой удачей, если такая крупная фигура как Бриллиантовый Джим, будет считать себя обязанной за оказанную услугу. Кроме того, учитывая, как складываются дела в Бруклине и Манхэттене, поездка на запад подвернулась очень вовремя.

Глава 4. Городок на фронтире – «Открыто круглосуточно»

Торрио сел на поезд, следующий в Чикаго, с парой книг в соломенном чемодане и с журналом подмышкой. Среди книг были «История Европы» и «История Америки». Журнал был свежим, последний выпуск. Хорошо осведомленный человек, как говорил Пол Келли. – это тот. кто знает свой мир и события, его сформировавшие.