Гой бесплатное чтение

Вячеслав Прах
Гой

Повесть первая
Изгой

Я – изгой. Я – дышу. Я наконец-то вне.

Часть первая
Возвращение в Катарсис

«Символ» всегда был со мной. Год, целый год, проведенный в Коробке, я жил с ним. Теперь я полагаю, что если бы все-таки попробовал от него избавиться, вырезать из себя Катарсис навряд ли получилось бы. Хотя, совершив большое усилие над собой, став полноценным жителем Коробки, навсегда отказавшись от тех мест, где «символ» можно приобрести, вместо того окружив себя другими местами, дорогами, людьми, и в итоге – став другим, возможно, я бы не вернулся в Катарсис.

Беспокойно я жил этот год. Беспокойно я спал. В Коробке я не знал опасности, но в Коробке я не знал и себя. Изгой – это не только имя, но и состояние, другая форма мышления, видения, восприятия. Как иная реальность, Катарсис – самостоятельная, независимая от Коробки форма жизни, так и изгои, дети Катарсиса – воды другого мира.

Светлело, когда я вышел в град Покоя. Встретил Рассвет, какая удача, что не Ночью ступил ногой на эти земли. Я не знал точного времени, потому что время здесь шло иначе. Мои часы сразу же вышли из строя, их можно было смело выбросить, больше никакого толку от них не было. Они не имели особой ценности для меня, мне их никто не дарил, да и стоили они не так уж и много, потому я спокойно распрощался с ними и оставил в траве. Теперь нужно было купить другие. Как только я оказался в Катарсисе, «символ» исчез. Он всегда исчезал. Теперь, чтобы выбраться из Катарсиса, нужно было приобрести другую вещь, которая стоит дороже «символа». Попасть в Катарсис проще, чем выбраться из него. Редко кто выбирается. Купить «истому» нельзя было просто так, за деньги. Только один изгой на целый Катарсис был способен передать «истому». Изгои не знали ни имени его, ни как он выглядит на самом деле, хотя легенды они любили сочинять, хлебом не корми – дай слухами любую дыру заполнить. Поговаривали, он из пророков. Побежать на линию стражей и попытаться переть буром – равносильно самоубийству. Если не пристрелят стражи, уничтожит Катарсис. Здесь нет выхода на месте входа, сколько трупов умыло земли града Покоя, прежде чем это стало табу для всех изгоев – и на пальцах не пересчитать. Я не только изгой. Я еще и мазохист. Мне не нужны трудности, мне нужны очень большие трудности.

Стражи, заступившие в смену, их еще называют хранителями Катарсиса – хотя непонятно, для чего его охранять, если забрести в него случайно невозможно, как и случайно покинуть, – лениво пальнули несколько раз в мою сторону. Они стерегли конкретно эти земли, была у них своя задача. Складывалось со стороны впечатление, что они чего-то ждали. Ни в станице Покинутых, ни в Мертвых водах, ни на Землях трупов стражей не было. Стреляли явно в «молоко» и не целились. Они увидели, как я мирно ползу по земле в надежде не привлекать к себе внимания ни их, ни местной нелюди – ванаков. У меня не было с собой ни кинжала, ни ствола, чтобы защититься; хранители стреляли не для того, чтобы меня убить или ранить. Они стреляли, чтобы показать, что они есть, несут свою службу и видят, что происходит вокруг. Стражи в большинстве своем мирные, но и среди них найдутся отморозки, вот одни из них и поприветствовали меня. Один из стражей – мой хороший приятель, Степан, раньше выпивали с ним, да за нашу горькую перетирали. Приятная натура была – или есть? За год моего отсутствия, и к пророкам не ходи, многое поменялось – изгои изведали новые земли, открыли дары, о которых ранее не знали, дополнили свои карты новыми маршрутами. Так было всегда, Катарсис – место, не поддающееся привычной для человека логике, здравому смыслу. Это не Коробка – здесь нет ни давящих стен, ни детей Коробки с компьютером в мозгу, ни роботов, ни безопасности. В этом мире свое время, свои законы, свои правила.

Я вышел к граду без особых происшествий: тихо, спокойно. Как говорится, тише воды, ниже травы в буквальном смысле – полз по земле, как червь. Видел, как один хранитель, стоявший у дороги к граду, поднял голову к небу и долгое время смотрел вверх. После Ночи каждому изгою хотелось посмотреть на мир, которого он был лишен шесть суток, подышать свежим воздухом, проводить Ночь. Это уже стало ритуалом. Бывал я в граде Покоя, который местные изгои называют курортом, и не раз. Один путь в Катарсис – через град Покоя. Град Покоя – это еще не совсем тот опасный, непредсказуемый Катарсис, в этих местах относительно спокойно, чего уже не скажешь о Землях трупов, граде Тишины и станице Покинутых. Много мест в Катарсисе неизведанных, непротоптанных. Никто не знает наверняка размеров его. Поговаривают бывалые изгои, что Катарсис не меньше Коробки, а быть может, и больше, но это только слухи. А если на секунду вообразить себе это, то ни один изгой и тысячной части не познал всего масштаба этой земли. Жил я Катарсисом. А Катарсис живет во мне до сих пор. Не отпускает, как клещ, в нутро вцепился – не вытащишь. Там, в Коробке, я маленькая букашка, пчела единого бетонного улья. А здесь дышу я. Тут изгой я среди таких же изгоев, бродяга среди других бродяг, бездомный среди других бездомных. Чей-то брат, чей-то друг, чей-то враг, и Имя у меня здесь есть. Иметь имя – это много. Это значит быть видимым.

Вот и пригодились карты. Не у каждого изгоя есть и третья часть тех карт, которые есть у меня. А без них в Катарсисе не выжить. Многие бы отдали накопленное за эти карты. Ценность карт в Катарсисе не измеряется деньгами. Их продать может лишь дурак, которому они достались даром. Карты либо передаются, либо меняются на такую же ценность, соизмеримую. И никто не носит карты при себе, находясь в безопасном уголке, вдали от дорог. Их прячут по всей территории, зачастую в труднодоступных местах. Я спрятал свои карты вблизи града Покоя.

Думал, больше никогда не воспользуюсь ими. В самом граде Покоя делать хранилище – все равно что крикнуть на всю округу: карты здесь, берите, мне не жалко. Там каждый метр исследователи исследовали, исследуют и исследовать будут. Работа у них такая. Изо дня в день. Карты свои я закопал в землю метрах в двухстах от града, место то пометил камнями. Здесь на территории ни арагоры, ни бхуты, ни любые другие отпрыски Катарсиса, позубастее ванаков, не водятся, но оружие всегда под рукой быть должно. В Катарсисе изгои, как говорил покойный Питон, опаснее любой нечисти, имеющей нечеловеческий облик. При мне был кинжал, который подарил мне Питон незадолго до смерти, когда мы шли с ним через станицу Покинутых полтора года назад. Редчайший кинжал – ни у одного изгоя такого нет, кинжал бедуинов, который он однажды приобрел на аукционе в станице Покинутых. Не раз выручал меня он. Острый, кости резать можно.

– Здорово, Мирон.

В лачуге Мирона, как всегда, было пыльно, стоял тяжелый запах химикатов собственного производства. Мирон редко проветривал, так как со временем переставал его ощущать. Темно, как в норе у землекопа, не просто так ему и дали имя – Землекоп; не любил он света дневного и старался держаться от него подальше, плодом вечности не выманишь на улицу. Тусклый свет лампы еле-еле освещал помещение, а вернее, только письменный стол, на котором лежали папка и ручка, и лицо человека, сидящего за столом. Мирон занимал большой старый двухэтажный дом у окраины града, а пользовался только несколькими комнатами на первом этаже. За многие годы этот дом уже стал родным для меня, как и сам хозяин. На душе стало радостно, когда я увидел лицо барышника. Так же радостно было, когда я полз по холодной, сырой земле, камни впивались в локти, в колени, а нутро мое пело от счастия, отрадно было ему, что дома я, наконец. Полз, как гусеница, возле убежища хранителей еще час назад. Внутри бурлило, пылало, трещало: «Живой, я снова живой».

– Какие люди, ну, здоров будь, изгой. Злой, какими судьбами предобрая душа пожаловала к нам в пекло?

Мое имя здесь – Злой. Имена себе не выбирают. Катарсис выбирает и клеймит, награждает, кому как угодно – твое имя, как шрам, никуда от него не деться. Злой. Значит, Злой. А прозвали меня так, потому что, будучи непомнящим, не состоявшимся изгоем, я ножом зарезал ванака, который был немногим ниже меня. Тот сбил меня с ног и своей тушей повалил на землю, и все это действие сопровождалось омерзительным фырканьем. Я раскромсал его ножом, как огурец для бутерброда, выпустил кишки прямо на себя. Я на перо сажал его так, будто в меня вселилось нечто другое, чем я не являлся. Я боролся за жизнь, мне было страшно. И благо, что я был голоден, а в желудке было пусто. Признаться, чего уж тут таить, если бы наелся до отвала до этого, то обосрался бы от страха в прямом смысле слова. И такое повидал в Катарсисе. Подобные случаи здесь нередки, особенно в граде Покоя, среди непомнящих. Ванаки – бродящие на четвереньках, имеют длинные острые когти, эти нелюди покрыты густой черной шерстью с ног до головы, чувствуют страх, питаются страхом. Только из-за того, что я боялся его, он на меня и напал. В лагерь я тогда вернулся весь в крови. Как говорят, умытый кровью. Руки в крови, куртка, лицо. В руке нож. Это было мое первое боевое крещение Катарсисом. И тогда он увидел меня, дал мне это имя – Злой. Устами покойного Питона, сидевшего в граде Покоя у огня, наблюдавшего мое возвращение.

Он крикнул на весь град тогда, громко, чтобы все слышали:

– Злой вернулся. Это уже другой человек, дамы и господа. Романтики и приспособленцы. Это другая вода. Злой он!

С тех пор я стал Злым. Непомнящим я был недолго по меркам Катарсиса, многие же остаются на годы и погибают ими – без имени, без голоса. Отвел меня покойный друг Питон от данной участи.

– Присядь ко мне, Злой. Нечего тебе тут одному по граду шариться, да дуру с фигой Мирону таскать.

Еще одна причина, почему многие стремятся попасть в Катарсис, – богатства хранятся в этих опасных землях. Это не золото, не серебро и не платина, и янтарных комнат здесь тоже нет. Богатства другие и названия имеют другие. Самые ценные из них – это информация, карты и порождения самого Катарсиса. А породил Он реку Самсона. Если кто из изгоев находил реку Самсона, тот наполнял все склянки, которые были у него, до краев этой водой. Три глотка воды из реки Самсона давали власть над человеком, выпившим ее, тому, кто воду ему дал. Страшная сила – вода из реки Самсона. Ее продают местным барышникам и немалую цену просят за нее. Река Самсона, порождение Катарсиса, – единственная причина, почему ни один изгой не возьмет стакан воды от ближнего своего, даже от друга или человека, которого знает много лет. Это табу. О нем знает каждый изгой, каждый непомнящий. А если женщине дать эту воду, то до конца своей жизни она будет любить мужчину, подавшего ей эту воду. Ни одно сокровище Коробки не имеет такой ценности, как вода реки Самсона. Ни один бриллиант не стоит столько. За посудину этой воды грабили, убивали, предавали, обманывали. Кровью испачканы склянки с этой водой.

Это не единственное богатство Катарсиса. Их немало, и не все еще исследованы. Как говорят опытные изгои, Катарсис переживает начало времен, и те, которые станут у истоков, обретут богатства, положение в обществе, славу на весь Катарсис и влияние. Многие отправляются на поиски и изучение этих богатств. Естествоиспытатели Катарсиса. Река Самсона появляется после Рассвета и исчезает в течение суток после него. Рассвет – это не то, что принято называть временем перед восходом солнца в Коробке. В Катарсисе Рассвет – это начало жизни, пробуждение после шести суток смертоносной Тьмы, перемалывающей все на своем пути, нередко после голода, холода, и всегда – страха. Когда наступает Рассвет, все, что имеет человеческий облик на этих землях и чувство страха, радуется свету, как новому дню рождения. Пережить Ночь дано не всем. Ночь – это время охоты для порождений Катарсиса. И эти порождения охотятся друг на друга, но чаще всего – на нас. Днем они тоже бродят, но их меньше. Большинство из них спит или прячется до наступления Тьмы. День здесь, так же, как и Ночь, длится шесть суток.

Если бы я появился в Катарсисе Ночью, то до града Покоя я бы не дошел. У меня не было бы ни единого шанса. Я вернулся, благодарю тебя, Катарсис, на Рассвете. С первыми лучами.

Но Землекопу было фиолетово, он никогда особо не радовался наступлению Рассвета, так как решал свои дела в собственном доме, двери и окна которого были плотно забиты досками.

– Вернулся домой, Мирон.

– Так и понял, брат. Удачно вернулся, на Рассвете. Везунчик ты. Недавно только вспоминал Питона.

Это был мой единственный настоящий друг в Катарсисе, мой напарник и боевой товарищ. Изгой Питон, который топтал Катарсис годы в поисках своего, присматривал за градом Покоя во время отсутствия Жиголо. Так прозвали того, потому что любил, когда дура в крови, похвалиться, как там, в другой жизни, в Коробке, дамским искусителем, угодником на хлеб насущный подрабатывал. И Жиголо Катарсис забрал, покойся с миром, Глеб. Храни Катарсис душу твою. Питон долго ко мне присматривался, прежде чем предложить стать напарником. Не шныренком – «принеси-подай, прибери, постирай», а именно напарником. Я попал в Катарсис угрюмым, тихим малым, непомнящим; трепаться особо не любил, в нутро чужое лезть – тоже. Нужна была помощь другому, будь он непомнящим, изгоем, хранителем или барышником, – помогал; нужна была самому помощь в минуту тяжкую – старался всегда на себя одного полагаться. Был себе и рукой в трудную минуту, и пощечиной, когда надо взбодриться, дурь из котелка выбить. А долго присматривался Питон, потому что непомнящих в большинстве своем приспособленцами считал.

– Наслушались соплежуи про реку Самсона. Про дружбу крепкую у изгоев и плоды вечности – вот и прут вперед без карт, без зубов и имени. Сокровища им подавай! Даров захотели да денег полные карманы. А потом хороним в овраге, за градом Покоя. А тех, кого не хороним, за пределы града уже и шоколадкой не выманишь после того, как штаны сменили после первого знакомства с ванаками или костребами. Так и превращаются в приспособленцев, вечно жалующихся на тяжкую долю-долюшку, на Катарсис, ванаков, Ночь, дождевую воду – до бесконечности можно продолжать.

Один из целого града непомнящих сделается настоящим изгоем и будет пробиваться дальше, став одним из естествоиспытателей Катарсиса. И Мирон знает это, статистика – вещь надежная, против нее не попрешь. Погладит по головке бедолагу, сыночка золотого, а затем хлебушка его нарезать отправит, хранителям весточку передать. Или полы помыть в доме, сорочку постирать, поваренком личным пристроит. Выживать-то как-то непомнящим надо, даром никто кормить не будет. А назад дороги нет. Слетелись сюда, как вороны, а обратно отсюда не вылетишь. Да и некуда многим из них. Потому и непомнящие.

– А ты, Злой, чего молчишь, брови насупил? Пойдешь до станицы Покинутых со мной? Напарник мне нужен.

– Пойду, – без раздумий ответил я.

– Вот и славно, Злой, вот и славно.

– Не Злой я, – однажды сказал я своему другу, когда ранним утром отправились в путь неблизкий и разговорились с ним за «жили-были».

– Это уже не имеет никакого значения. Твое имя. Катарсис так решил.

Что-то я глубоко провалился в свои воспоминания, а между тем Землекоп немного постарел, или мне показалось?

– Отвар из цветов сна заварю. Пойдем в гостевую. Ночь закончилась, хвала Катарсису. Не скоро наступит, шесть суток в запасе есть. Вовремя ты пришел, Злой. Человек мне надежный нужен. Дельце есть одно. Я надеюсь, ты вернулся не для того, чтобы сопливую братию байками развлекать под дуру? Деньги, поди, нужны? Но это твое дело. В твое нутро лезть не буду. Захочешь, сам расскажешь, зачем вернулся.

– От отвара откажусь, Мирон. Не обессудь, пью только свое, как и каждый в этом мире.

– Не забывается мир этот, Сашик? А у меня хороший отвар, давно такого не пил, все детальки замажутся, как новенький будешь, – улыбнулся старый товарищ. – И правильно. Не буду соблазнять. Я тоже пью только свое. Придется тебе ходить по округе да воду дождевую из бочек, посудин в свою склянку переливать. Или дождаться очередного дождя. Ближайший источник чистой воды только у Волчьей норы, другой – в станице Покинутых. Вряд ли сейчас отправишься туда. Пойдем тогда, посидим в гостевой без отвара.

В гостевой я не раз выпивал с Мироном дуру. Сидели на твердом диване, на котором он ночью и спал. Ходили слухи, что Землекоп спит на своем любимом стуле прямо за столом, не отходя от дел. Любят изгои потрепаться да у кого шрам от костреба побольше, рассказать. Да небылицу какую-нибудь придумать.

– На сегодняшний день ты здесь один из изгоев будешь. Глеба похоронили, Питона, Оскар подался на Мертвые реки. После твоего ухода Гвоздь приходил, пожил в наших краях несколько месяцев и покинул Катарсис вслед за тобой. Дочь у него там, в Коробке, скучал, бабок подзаработал и вернуться решил. «Истому» ему передали через меня, без «символа», его не он просил. В один конец ушел. Ваня Смирный был, присматривал за деревней несколько недель, потом ушел в станицу Покинутых. Сейчас старшего у нас нет. Как ты смотришь на то, чтобы за градом присмотреть, с непомнящими беседу отцовскую провести, да на путь правильный оболтусов наставить, и заодно несколько дел помочь Мирону решить? Деньгами не обижу.

– Мне бы и самому, оболтусу, на путь правильный встать.

Что за дела?

– Вот это хороший подход. Люблю я это. Беспредельщики в округе объявились, нужно угомонить. Уже троих пацанят загубили.

– Кто такие?

– Не местные. Группа Третьяка. Восемь человек. Заняли дома у дороги, ведущей на Землю трупов.

– Слыхал про Третьяка. Лично с ним не знаком, плохого о нем не говорили. Со многими дружбу водил. Исследователь.

– Я не говорю, что это конкретно он. Из его бригады головорезы. Это точно. Всех троих положили недалеко от их табора. Только остатки по земле ходи, собирай. Ты бы видел, что с ними сделали: ноги в одну сторону, руки в другую, головы в третью. И все в одном месте. Совпадение? Не думаю. Не нравится мне это. И скрытные они. На контакт не идут, сами по себе держатся. Что-то нужно им здесь. Да чем здесь поживиться серьезным можно? Кроме дуры, ручья и цветов сна, ничего в округе не найдешь. Напрашивается вопрос.

– Как давно они в граде Покоя?

– Уже месяц как.

– И за этот месяц троих непомнящих порешили недалеко от их табора?

– Да. Пытался начать диалог с Третьяком. Безрезультатно. Не идет на контакт. Оружие у них есть. При желании вынести табор можно, да изрешетить там все и всех, нужны изгои на это дело. Вперед их всех ногами…

– Погоди ты, Мирон. Нужно во всем разобраться, прежде чем по их души идти. Я тебе так отвечу: побуду в граде недельку-другую, осмотрюсь, с местным контингентом пообщаюсь. Обживусь помаленьку пока. В себя приду. Меня не было в Катарсисе год, нужно поглядеть, что изменилось.

– В Катарсисе каждый день что-то меняется, как и в Гробу. Я тебя услышал.

Землекоп иногда называл Коробку – Гробом. Не хотел возвращаться назад. Пригрел местечко тепленькое и живет себе мирно.

– Встреча с пророками нужна, Мирон.

– С пророками?

– Ага.

– И хотел бы помочь, да не смогу. У самого доступа к ним нет. Могу только по своим связям выйти на тех изгоев, которые знакомы с ними. И тебе организовать встречу. Они выслушают, передадут каждое слово, по дороге не потеряют, хвост на отсечение даю, – усмехнулся барышник. – А если пророки сочтут нужным, сами выйдут на тебя.

– Договорились.

– Ствол есть или пустой?

– Нет.

– Будет. Приходи не позднее белой ночи. Карты взял с собой?

– Нет, пустой в Катарсис прибыл. И змеей налегке прополз. Здесь карты оставил. Думал, уже не воспользуюсь. Пригодились все-таки.

– А «символ» исчез, как всегда?

– Да.

– Злой, вот, пришло только что на ум: если не планируешь больше возвращаться в Катарсис, не хер с собой «символ» брать да карты оставлять на этой земле. Карты принес бы Мирону, Мирон купил бы у тебя их дорого, копейкой бы не обидел, и отправился бы налегке в свою Коробку. Ты уже тогда знал, что вернешься. Не буду много философствовать, мне за это не платят. Если что-то нужно конкретное, ради общего дела, я рад помочь.

– Я не брал «символ» с собой, возвращаясь в Коробку. Я приобрел его там. А карты не продают, сам знаешь, они бесценны. Да и по нужде большой продать их там не составит труда, за деньги того мира. Что твои фантики здешние там?

– Дело твое. Карты твои – богатства твои. Злой, без Ночи и Катарсиса каково там – легче жить?

– Нет, не легче.

– Я так и думал. Здесь все понятно. Каждый день ты знаешь, что делать и как тебе жить. Знаешь кто ты, свое дело, свое имя. Здесь ты свободен. Свободен, мать его… Катарсис. Как от него освободиться? Здесь не снятся кошмары, потому что каждый день новый кошмар наяву. Да что тут говорить. И сам все знаешь. В Коробке тебе снились кошмары, парень?

– Катарсис снится.

– А здесь Катарсис не снится. Снится Коробка, прошлая жизнь.

– Уже отвык от Ночи. А Ночи здесь страшные. Ни на одни сутки покоя нет, и заснуть очень трудно. Там такого нет. А ведь быстро привыкнешь ко всему этому. Втянешься. Потом отвыкать будет трудно.

– А, забыл сказать, новая смерть объявилась. Пока не исследована до конца, и оттого жути нагоняет. Замечена только в одном месте Катарсиса, в лесах, что на землях Мертвых вод. Не ходи туда, Злой. Пусть то место запечатано будет. Гиблое место.

– Вот как. Не томи, Мирон, договаривай.

– «Лотереей» изгои прозвали. Потому что главный приз – остаться живым. Идет себе изгоинушка по дороге, никого не трогает, по сторонам смотрит, прислушивается, а спустя несколько секунд падает замертво. Представляешь, какая каша? Благо не наша. У нас этого нет.

– Такого еще не встречал.

– Вот тебе и новый демон из глубин ада. Получи и распишись.

– Себе оставь. Мне не надо. Сколько непомнящих в граде, говоришь?

– Пять.

– Есть кто-то зубастый? К кому присматриваешься?

– Данила. Вроде неплохой парень. Смелый, не сравнить с остальными. И дуру таскает, и цветы сна, и бегает по поручениям всяким, хочет копейку заработать. Здесь с хранителями, понимаешь ли, хорошие отношения нужно поддерживать, связаны они с пророками, пророки им платят. А Данила работает, ноющим не поддакивает, жертвой себя не считает. Чем-то на тебя похож, каким объявился ты в этих краях впервые. Все помню. Ведь и ты когда-то непомнящим был.

– Катарсис еще не дал имя?

– Нет. Пока Данила. Присмотрись. Подтяни к себе. Подсказывает нутро, недурной парень. Пойдет дальше этих мест.

– Больше никто не выделяется?

– Нет, все, как на подбор – непомнящие, одним словом. Понаберут кредитов у казначея. Пачку сигарет колядуют через день. Убийства эти… Боятся из града нос высунуть. Не все, есть, конечно, парочка, бродят тут недалеко, но толку? Никаких даров не носят… Сам все увидишь. Дала матушка глаза, а котелок варить Катарсис научит.

– Если брать у него уроки, можно и с пустым котелком по Катарсису бродить, пока ему это не надоест, – сказал я. – Отдохнуть хочу, Мирон. Матрас у тебя куплю. Что с тарифами?

– Оставайся здесь, Злой. На моем диванчике выспись с дороги. Чувствуй себя дома. Проснешься, выдам тебе ключи от комнаты на втором этаже. Будете вдвоем с Данилой этаж делить.

– Во как. С чего такая привилегия для непомнящего?

– Говорю же, непростой парень. Прибыль мне какую-никакую приносит.

– Цена вопроса?

– Сочтемся, Сашик. Ты мне, я тебе.

– Так тому и быть. Да, вздремну часок-другой.

– Располагайся, а я пойду работать. Рад тебе, старина.

Землекоп ушел в свой рабочий кабинет. Я снял обувь. Лег на диван и закрыл глаза. Дома. Наконец-то я дома.

Часть вторая
Град Покоя

– Злой! – (После пробуждения зашел к Мирону.) – С отморозками надо решать, могу связаться с другими изгоями, чтобы впряглись в общее дело. Молодняк боится. Продаж мало. Почти все непомнящие сидят в долгах. Про серьезные дары молчу, если раз в две недели изгой со станицы Покинутых придет и продаст несколько литров дуры или дар – уже хорошо, а если несколько даров или один ценный – настоящий праздник. Мало кто ко мне несет дары, обычно к барышнику в станицу Покинутых сразу тащат. Наши места тихие и неинтересные до недавнего времени были. Кому нужно делать такой крюк? А у нас тут ничего, кроме непомнящих и мелочевки всякой. Если кому-то нужно залечь на дно из близких изгоев, у себя спрячу. Или свяжусь с людьми, которые знают, у кого можно получить «истому». Даже просто отлежаться, отоспаться от трудных и опасных дорог Катарсиса. Побыть, как это говорят в Коробке, с природой наедине, хех. Сам знаешь, не зря градом Покоя это место прозвали. Покой здесь был. Это еще не Катарсис, как многие изгои, топчущие дальние земли, считают, но сыграть в ящик – запросто. Детский сад возле геенны огненной. А меня заведующим сада определили. Да вот только скажу я тебе, Злой, ни черта у нас тут уже не спокойно. Да, еще год назад не поспорил бы. Но сейчас время другое, чужаки объявились. А среди них головорезы ходят. Так и всех непомнящих выкосят. Чую, беда большая грядет на наши земли.

– За пацанов так распереживался, Мирон, или за прибыль свою, которую они тебе не несут? Помнится мне, никогда особо непомнящих не жаловал.

– Да, у меня есть свой интерес. Дармоеды они, как считал, так и считаю. Но когда так неспокойно в граде, неспокойно и у самого на душе. Она в воздухе витает, эта отрава, эти нехорошие разговоры, страх и будто приближение беды какой.

– Что у тебя с оружием?

– Револьвер для тебя найду. Вдобавок могу предложить на выбор: лук с дюжиной стрел, метательные ножи – три штуки или сюрикэны, тоже несколько штук найду. Но выбор твой очевиден, Лучник. О твоей связи с этим оружием уже скоро легенды ходить начнут.

– Мне бы посерьезнее, Мирон.

– Запрет, Злой. Запрещено мне продавать посерьезнее. Каналы закрыты. Максимум – на аукционах можешь прикупить редкие штуковины, недавно Ворон, слыхал, бисэнто там прикупил.

– Кто запретил?

– Те, кто могут запретить, Злой. Прямым текстом не скажу.

– Я видел у стражей карабины.

– У них свои каналы. И особое положение в Катарсисе, сам знаешь, под кем ходят они. Изгоям запрещено продавать. Если бы я даже нашел для тебя, мне бы за это влетело.

– Палками скоро защищаться от нелюдей начнем, Мирон? Темнишь ты, недоговариваешь что-то.

– Табу, Злой. Не имею права. С меня за это спрос будет.

– Тогда возьму револьвер, патронов три коробки. При встрече с костребом палка не поможет, да и револьвер не самая лучшая защита, на самоубийство изгоев да непомнящих отправляешь. Раньше…

– Раньше другое время было. Другие правила. Не я это придумал. Ты знаешь, Сашик, я лишь фигура на шахматной доске. Как сказали, так и пойду. Если не пойду или пойду не так, в лучшем случае лишусь своего положения. В худшем – исчезну из земель Катарсиса, а вот какой дорожкой, лучше не знать.

– Твоя история, Мирон. Твой выбор. Лук возьму, давно в руках не держал. Буду тренироваться, реанимировать навыки надо перед выходом из града на опасные земли.

– Получишь. Услуга за услугу.

– Говори.

– Есть на наших землях источник дуры. Вот тебе канистра, если забыл, напоминаю – дура темного цвета, и запах у нее приятный, как у цветка какого.

– Помню. Примерно обозначь территорию.

– На север от табора Третьяка. За привалом стражей. По дороге метров пятьсот. Там дом у тропы, ведущей в станицу Покинутых. В этом доме сейчас Захар со своей бригадой. У Захара спросишь, он подскажет.

– Захара хорошо знаю. Зайду к нему.

Пойду я знакомиться с молодыми.

– Вот тебе постельное белье. Ключи от комнаты. И один рулон бумаги. Больше не дам. Дефицит. Револьвер, три коробки к нему. И лук с дюжиной стрел. И это, Злой, можешь у меня закупиться нужным, если копейка позволяет. А если нет, подойди к Казначею, я за тебя поручусь, кредит выдаст. Третий дом от меня, Орлом кличут. Уже три месяца, как живет с нами, со станицы Покинутых пришел.

– Будь здоров, Мирон. Пойду осматривать жилище.

– Присмотрись к Даниле.

В комнате стоял деревянный стул. Лежали на полу старый мешок, пустой ящик. Железная кровать на пружинах, ржавая, скрипящая, и пустое железное ведро. Не густо. Немного посидел на кровати. Окна забиты, света дневного нет, здесь ничего интересного, решил выйти, поближе познакомиться с местными обитателями.

– Здорово, – сказал я, подходя к костру, у которого собрались непомнящие, кипятившие воду для отвара. – Меня Злым кличут.

У костра сидели пятеро пацанов не старше тридцати и один гораздо старше остальной компании. Даже старше меня на пару-тройку годков.

Коля, Гриб, Пикассо, Серега и Данила. Как я и думал, самый старший из них и был тот самый Данила, которого расхваливал Землекоп. Все по очереди представились.

– Почему Злой? – осторожно поинтересовался Коля. У парня был небольшой шрам на лице, под левым глазом. Пацан худой был, как глист.

– Да, почему Злой? Странное имя, – поддержал Пикассо.

– Ванака ножом раскромсал. А когда вернулся весь в крови, с ножом в руках и диким взглядом, меня прозвали Злым.

– Ого. Как это – одним ножом ванака заколоть? – оживился Гриб. – Тут с револьвером страшно на него идти, и при этом нужно целиться в голову. А вы с одним ножом.

После Гриба все парни перешли со мной на «вы».

– Жить захочешь – узнаешь, как.

– Вы много убили людей? – умеет Коля «правильные» вопросы задавать.

– Кто убил? Я убил? Кого? Ты меня с кем-то путаешь, парень, я тут в лес хожу за грибами, – улыбнулся я.

– А ты с какой целью интересуешься? Зачем тебе эта информация? – в ответ спросил Данила.

– Не, не подумайте. Я не…

– Кто такое первому встречному говорит, Коля?

– Какого самого страшного нелюдя Катарсиса вы завалили? – его прозвали Пикассо непомнящие из-за того, что любил рисовать на земле всякие линии, символы. Хрен поймешь, что. Он объяснил: «Я так ухожу в другую реальность, мне это нужно. Художником никогда не был, и рисовать не умею».

– Ванака.

– Ванака? – переспросили сразу Гриб и Пикассо. – Вы шутите, – настаивал псевдохудожник.

– Ты у меня спросил про самого страшного. Когда я убивал ножом ванака, это было страшнее всего. Мне приходилось убивать арагоров, бхутов, даже костреба, чудом остался жив, но тогда я был подготовлен. Во всех тех случаях я знал, чего мне ожидать. У меня было оружие, патроны, стрелы, опыт. А первая моя встреча с ванаком – я не был к ней готов. Он подкрался ко мне сзади, я был недалеко от града Покоя и чувствовал себя в безопасности в тот момент. Это было испытание. Как сказал потом мой друг Питон, упокой Катарсис его душу, – «теперь он другой». Так и было. В суть смотрел.

– Я слышал про Питона, – вставил свои пять копеек Коля. Данила молча смотрел на костер и слушал.

– Где вы познакомились?

– Прямо здесь. На этом месте, – усмехнулся я. – Большой человек, верный друг. Настоящий гой.

– Вы встречались с пророками? Или это все брехня, что они существуют? Выдумка изгоев?

– Не доводилось.

– Каково стало жить после Катарсиса? – впервые задал вопрос Данила.

– Коробка расскажет. Пойду я, прогуляюсь немного.

Я встал и побрел в сторону табора Третьяка. По пути зашел в дом казначея Орла.

– Мир вашему дому.

– Здорово.

– Мое имя Злой. Прибыл из Коробки. Зашел познакомиться.

– Слыхал о тебе, Злой. Орлом меня кличут. Питона знал лично, несколько раз встречались. Я – единственный казначей в этих краях. Если хочешь сумму положить на сберегательный счет и проценты каждый месяц получать, обращайся. Можешь в долг взять, изначально выдам небольшую сумму, до 500 денег. Если поручится за тебя изгой или барышник, сумму увеличу. Будешь вовремя платить – буду расширять для тебя кредитный лимит. Все просто.

– Уяснил. Не за этим зашел. Поздороваться. Будем живы, свидимся, Орел.

– Бывай.

Град Покоя никак не изменился. Все те же старые, угнетающие дома. Все та же атмосфера относительного спокойствия, как будто стоишь у края неизвестности. Пока стоишь, можешь передохнуть.

У входа в табор Третьяка меня остановили.

– Здорово.

– Здорово. Назовись. И к кому путь держишь?

– Злой я. К бригадиру вашему, Третьяку. Разговор есть.

– Только без фокусов. Проходи. Третьяк на втором этаже дома слева.

Я насчитал семь душ в таборе вместе с Третьяком. Может, кто поблизости бродит, а присутствующих семь.

– Здорово.

– Здорово, – изучающе посмотрел на меня Третьяк. Это был изгой лет сорока пяти, с черными, что смола, глазами и непростым взглядом. Он стоял у окна.

– Мое имя Злой.

– Третьяк. Будем знакомы. У тебя ко мне разговор?

– Да. Я прибыл на Рассвете в град Покоя. Год не был в Катарсисе. Изгой я, и имя мое в Катарсисе знают. Трое непомнящих умерло недалеко от твоего табора, пришел поинтересоваться у тебя, какие есть мысли на этот счет?

– Мирон подослал?

– Землекоп ввел в суть дела. Я – вольная душа.

– С Мироном никаких дел, разговоров не будет. Так ему и передай.

– Мне нет никакого дела до вашей ситуации с Землекопом. У меня личный интерес. Пока я здесь, я присматриваю за градом Покоя. Хочу понимать, что к чему и, если позволит Катарсис, сохранить жизни парней.

– Я и мои люди никакого отношения к этим смертям не имеем.

– Ты можешь поручиться за всех своих людей?

– Я ни при чем. Делать мне нечего – сопляков убивать. За всех своих людей поручиться не могу, диавол его знает, что у каждого на уме. Одно могу точно сказать, у меня и моих людей другие цели, в этих убийствах нет никакого интереса для меня.

– Я хочу узнать, чьих это рук дело. Может, кто из твоих людей что-то видел или слышал?

– Я бы уже знал. Злой… Вспомнил. Ты из бригады Питона?

– У Питона не было бригады. Я такой же вольный изгой, каким и он был. Он – мой друг и напарник.

– Слышал я про Питона и про тебя, Злой. Он же погиб, упокой Катарсис душу его, чего говоришь о нем в настоящем времени?

– Со мной он, Третьяк.

– Чем я могу тебе помочь?

– Мне бы поговорить с каждым из твоих парней, присутствующих здесь.

– Устрою. Одному сейчас в Катарсисе не выжить. Времена другие. Много нечисти развелось и среди Катарсиса порождений, и среди людей. Если захочешь присоединиться ко мне, я найду для тебя место. Про тебя слыхал только хорошее. Вместе безопаснее. Сыт, одет, при оружии будешь. Нужны мне опытные изгои в бригаду. Скоро изменится здесь все, бродяга.

– Приятно слышать, Третьяк. Я не гол, как сокол. В руках оружие держать умею, в свою коробку постоянно вкладываю. Есть личная цель. И в Катарсисе у меня остались товарищи, братья. Даст Катарсис, выживем. А за помощь твою благодарю.

– Можешь с каждым человеком в таборе поговорить. Если что нужно от меня, заходи.

– Бывай.

После долгой и немного утомительной беседы с каждым изгоем из бригады Третьяка я остановился посреди града Покоя и посмотрел в небо. Ни одной птицы, не как в Коробке.

* * *

– Мирон, пообщался я с Третьяком и его людьми. Третьяк сказал, что это не его рук дело, и я ему верю. Насчет своих людей он поручиться не может. Я имел разговор с каждым лично, ни один из них не проявил желания чистосердечно признаться в трех убийствах.

– Валить их надо. Все кодло разом. Вместе с Третьяком. Это их работа. Больше некому. Нужно людей…

– Землекоп, – сказал я спокойно. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Не понимаю, о чем ты, Злой.

– Точно не понимаешь?

– Угу.

– Что у тебя за дела были с Третьяком? Сам расскажешь или мне тебе освежить память?

– Чего тогда пристал, если сам все знаешь? Это не имеет никакого отношения к убийству непомнящих. Душегубцы они, Злой. Послушай мудрого человека.

– Мне кажется, Мирон, другие цели ты преследовал, подбивая меня на убийство Третьяка и его людей. Втемную решил со мною сыграть? Легион его вместе с ним в землю отправить чужими руками. Нет, Землекоп, я на себя это не возьму. Хочешь убить, убивай сам. Ты видел своими глазами, что они порешили тех парней?

– Злой, я повторяю тебе, больше некому. Здесь чужаков нет. Стражи спереди града и сзади. Они не убивают изгоев. Могут несколько раз шмальнуть, чтобы показать, кого бояться надо, да и то не каждый станет – могут и им в спину зубастые изгои пальнуть. Наших не трогают они. Нелюдь только отстреливают, да что-то планируют, не поймешь, что. Да Захар в своем доме у тропы в станицу Покинутых. Не мне тебе говорить за Захара. Одни чужаки в граде Покоя – Третьяк и кодла его.

– Есть дорога на Землю трупов недалеко от табора. Кто угодно мог это сделать, Мирон. Я взялся за это дело, нужно довести его до конца, найти убийцу или убийц этих пацанов. Но со смертью, идущей впереди меня, не войду в табор Третьяка без серьезной на то причины. Бросить остатки тел под его табор тебе самому не кажется странным? Будь он тем убийцей, как ты наговариваешь, он должен быть конченым отморозком, чтобы на такое пойти. И не думаю, что его бригада восприняла бы это лояльно. Аплодисментами. Я пообщался с ними, все в здравом уме. Все делают вид, что стараются жить так, чтобы свои в спину не выстрелили.

– Делают вид. Верно подметил.

– Пойду я, Землекоп. Нужно осмотреться, подумать.

– Может, принесешь карты старому товарищу – взглянуть одним глазком? Перемалевывать у тебя на глазах не буду, но кое-что запомню. В обмен на это постараюсь тебе достать «истому» по первой нужде.

– Уходить пока не собираюсь, только пришел. Бывай, хитрый лис.

Дышать могу.

Наконец могу дышать.

Думал, что покончу с Катарсисом раз и навсегда. Думал, что покину эти места, вместе с нутром изгоя, и страшный сон смогу оставить здесь. Если подумать, сколько еще таких мест, как Катарсис? Если я о них не знаю и не имею ключа к ним, не значит, что их нет. Там, в Коробке, думалось мне, ожидает спокойная, счастливая жизнь. Получив «истому», я унес с собой из Катарсиса и один дар его – воду из реки Самсона. Думал, однажды влюблюсь так, что жизни своей без этой женщины знать не буду, напою ее этой водой – и будет любить она меня до самой кончины. Не сшилось так, как думалось. Не влюбился. А просто красивую женщину – не рискнул. Зачем эта обуза? Покупал телесную близость с женщинами.

Там другой мир. Почти наполовину железный, на другую половину – пока еще из плоти. Там смерть не поджидает на каждом шагу. Думал, что смогу, наконец, расслабиться, снять с души броню. И отдохнуть. Да, там смерть не караулит тебя за каждым поворотом, за каждым холмом, там порождений Катарсиса нет. Там смерть повсюду. Там я не живу, там мертв я, там нет меня. Кто я там? Кто я здесь? Сколько я там был, целый год я ощущал, что меня нет. Я даже сумел отвыкнуть от Катарсиса. От постоянного внутреннего напряжения из-за каждого незнакомого шороха, от бесконечной тревоги. Хотя чувство неуверенности в новом дне только усилилось в Коробке. Я закрывал глаза и видел Катарсис, а открывал глаза и не видел ничего.

Зачем им эта Коробка? Зачем им эта покраска фасадов, стен? Разве они живы? Зачем им свет, разве они умеют смотреть? Я не видел живых. И мертвым я был сам среди них, и среди мертвых я живых не встречал. Бетонный гроб. Беготня бессмысленная. Нервяки. Погоня за деньгами. Конкурентоспособность. Роботы идут по улице, ни одного из них не отличишь от человека. Роботам не нужен отдых, роботы сутками могут работать, скоро муравейник этот растопчут железной ногой. Все заменимо. Не успеют, не успею. Не успею что? В Катарсисе ты никуда не спешишь, это не нами, изгоями, придумано. Это не потому, что по Катарсису хочется гулять, дышать свежим воздухом, исследовать новые земли, а потому что Катарсис не прощает глупости, спешки. И он прав.

Как же мне не хватало этого. Да, здесь смерть не охотник на тебя, а твоя собственная тень. Да, здесь она так разнообразна, что не знаешь, что хуже: угодить в вечный туман и исчезнуть бесследно или чтобы живьем сожрали ванаки, костребы или аграгоры, пока ты еще дышишь, лежишь в луже крови, в небо смотришь и хочешь, чтобы поскорее это закончилось. Катарсис. Это настоящий ад, и места страшнее во всей Коробке не сыщешь.

Но это понятный ад. Здесь понятно, что такое смерть, а что такое жизнь. Здесь, если ты живешь, то знаешь, что живешь, если умираешь, то умираешь. И это дорога в один конец. Там, откуда я пришел, кругом обман. Я целый год был мертвым, а меня обманывали, что я живой. Все, начиная с продавщицы в магазине и заканчивая рекламными плакатами, когда мне пытались впарить то, что мне не нужно, автомобилями, ждущими, когда я перейду дорогу. Будто я есть.

Живу. Дышу. Топчу Катарсис, зная, что каждый шаг может быть последним. Живу, потому что близко истинная, честная и самая настоящая смерть. Там, в Коробке, слишком много разных смертей, замаскированных под жизнь. А здесь такого нет.

Вспоминаю наш разговор с Питоном, когда он впервые повел меня через Мертвые воды. За день до этого он сказал мне:

– Злой, если увидишь перед собой туман, не входи в него. Мертвые воды названы так не потому, что на всей территории реки. Там рек нет. Это неизученная территория, и немногие осмеливаются туда идти. Вечный туман встречается там, своими глазами видел. Шел изгой впереди меня, затем перед ним появился туман. Зашел он в этот туман. И не вышел. Через время туман рассеялся, а изгоя нет.

– Как сам думаешь, что с ним случилось?

– Катарсис его знает. Думал об этом. Много думал. Может, пропал навсегда и блуждает в бесконечности, в местности под названием «ничто». Где нет ни земель, ни вод. Ни изгоев, ни нелюдей, ни Коробки, ни Катарсиса. Ничего. Абсолютная пустота, умноженная на саму себя. Другая версия – вышел он в другой местности, на не истоптанных землях, и отыскал богатства неслыханные и не изученные. А быть может, забрал его Катарсис. Душу его себе.

В мертвых водах я впервые повстречал костреба.

Первая не ночь в комнатушке Землекопа. Окна заколочены, тяжелый воздух. Там, где нет привычной ночи, заколоченные окна скорее плюс, чем минус. Свежим воздухом не надышаться, зато и дневной свет в конце тяжелого дня не мешает уснуть. Часы я купил у Мирона и ручную лопатку. Ближе к часу не ночи уже затихают шумные разговоры в граде, беготня, возня, стуки внизу. Землекоп тоже ложится. Постовой охраняет град, остальные непомнящие укладываются отдыхать. Первая не ночь в Катарсисе. Казалось, что проспал сутки, крепко спал. Ничего не снилось. Совсем. Будто перемотали время, а я, потерянный в пространстве и расслабленный, появился на несколько часов позже.

Второй день в граде я провел с непомнящими, рассказывая свои истории пацанам, а тем временем присматриваясь – кто что собой представляет. Кто есть кто, Катарсис сам покажет, придет время – и к пророку не ходи. Каким бы ты смелым ни знал себя в граде, среди живых, смеясь над историями о Катарсисе, лениво зевая – там, за градом Покоя, оставшись наедине с Ним, успевай рейтузы сушить. Особенно тяжело тем, кто и мыши за свою жизнь не убил. Катарсис покажет, кто ты есть, он знает все о тебе. Это здесь ты – фигура, в безопасности, а там ты либо везунчик, которому сегодня удалось переиграть смерть, либо двухсотый. И излюбленный вопрос живых: что лучше?

Коробка, чертова Коробка, давящая на тебя сверху, преследующая со всех сторон. Какая отрада, ее здесь нет. И того не стихающего пчелиного гула. Здесь тихо. Пока.

– А правда, что вы с Питоном однажды бхута встретили в станице Покинутых, и он с вами поделился каким-то крутым даром Катарсиса?

Я засмеялся. Много разного слышал в своей жизни, но когда твои истории из протоптанного обрастают легендами, домыслами, фантазиями, да еще и такого крутого полета, тут уже трудно сдержать смех. Вспоминается игра детства – «испорченный телефон». Сказал сидящему рядом «собака» – на другом конце говорят уже «Вьетнам». Изгои любят рты проветривать, придумывая всякую небылицу, какой еще Катарсис не слыхал.

– Ага. И не только поделился даром. В напарники набивался. Говорил, будет пожитки таскать, все приказы внимательно слушать и выполнять.

– Да ну. И что, взяли его с собой? – недоверчиво спросил Коля.

– Конечно. Нам как раз третьего не хватало. Песню спеть, картошки начистить, сами понимаете, Катарсис Катарсисом, а кушать всегда хочется.

Данила все это время с серьезным видом смотрел на меня. Изучал. По его взгляду я понял, что он понимает. Он был старше меня лет на семь, может, больше. И на сопливого непомнящего, протирающего штаны в граде, подметающего владения Мирона за пачку курева да за склянку дуры, он не был похож. Седые волосы на висках. Кожа на лице грубая, как кора дерева. Лицо худое, вытянутое.

– Бхуты мелкие, злобные, вонючие, представьте себе домовенка из детских историй, только недоброго. И они не те, с кем можно договориться. Во всяком случае, мне такого не приходилось видеть на своем веку, а рассказывать могут всякое. Здесь твой поход до сортира может обрасти слухами. Пошел облегчиться, а вернулся, тебя уже спрашивают: ну, как ты с ванаками повоевал?

Бхут, даже один на твоем пути – почти смерть. Это не ванак, который предпочтет с голоду сдохнуть, чем пойти на того, кто его не боится. Бывает, идешь и в глаза одинокому ванаку смотришь, при себе лук и дюжина стрел за спиной. Подходишь к нему, понимаешь, что кровью его всю землю умоешь, как дождем, и он это понимает. Фыркнет что-то про себя на своем языке и дает тебе дорогу, а сам лыжи в другую сторону развернет. А с этим мелким вонючкой такой фокус не пройдет, встретиться с ним лицом к лицу равносильно самоубийству. Опасная тварь. Они прячутся по домам, никогда не видал и от других изгоев не слышал, чтобы бхуты встречались на улице. Они не ходят по земле, а парят в воздухе. Ходит легенда, что это души изгоев, которые Катарсис принял к себе, тех, что умерли насильственной смертью, неупокоенные души, пытающиеся навредить любому изгою. Нередко в домах, в которых были замечены бхуты, можно было слышать человеческие голоса. И те голоса говорили всякое, сам слышал такое: «Марии передай, чтобы бушлат мой не выкидывала».

Дело было недалеко от станицы Покинутых, но и не близко, чтобы до нее дойти в тот час. Зашли мы в один заброшенный дом с другом. На входе спросили, не занято ли убежище другими изгоями. Громко спросили, так принято. Окна были не заколоченными, значит, никто там на постоянке не жил. Нужно было поспать с дороги. Питон делился со мною своими знаниями, приобретенными за годы выживания в Катарсисе. Он мне честно, как на духу, сказал, что хочет передать весь свой накопленный багаж тому, кому это нужно, и у кого котелок варит. Хоть Питон и ненамного был старше меня, и от естественных причин нам обоим умирать было рановато, он все повторял о своей смерти: «Чувствую ее приближение. Сколько Катарсис топчу, никогда так не чувствовал. Что-то будет, что унесет меня. Будто дали подглядеть отрывок из фильма. А этот фильм – твоя жизнь. Чувствую ее. Неспокойно мне. Не от нелюди погибну я, что-то будет другое».

Питону хотелось поделиться со мной всем тем, за что страдала его душа в этом пекле. Он обучил меня защищаться, изучать. Он поведал обо всех отпрысках Катарсиса, которых видел сам и о которых слышал из верных источников. Рассказал обо всех дарах, которые находил, обо всех трудностях, которые встречались на его пути. Он наполнял меня новыми знаниями, а я внимательно слушал, запоминал и благодарно впитывал в себя, как губка.

Мы возвращались со стороны Земель трупов. То еще место. По пути встретился этот заброшенный дом.

Наша неосмотрительность сыграла с нами злую шутку. Никто не откликнулся, мы бегло осмотрели дом. Там и прятаться было негде, так показалось на первый взгляд. Ржавая, сломанная кровать без матраса. Грязь, разруха. Разбитое стекло на полу. И сверху провод. Шкаф.

– Бхут прятался в шкафу, – сказал Данила.

– Да. В шкафу. Мы осмотрели шкаф, там были какие-то коробки, стоявшие одна на другой. Мы начали доставать из рюкзаков свои пожитки и рубероиды, я убрал осколки стекла. Как вдруг из шкафа выскочило, даже не так – вылетело чудо-юдо, на квартирантов посмотреть. Это была моя первая встреча с бхутом. Никогда до этого в глаза их не видел. Ну и рожа, ему бы в фильме ужасов сниматься. Опасность бхутов в том, что им нельзя смотреть в глаза, их взгляд парализует тебя, они питаются мясом. Можете представить себе, как вас обгладывает мелкий, злой домовенок, пока вы парализованы и не можете пошевелиться? Меня спас Питон. Он в тот же миг достал свой метательный нож и одним точным броском всадил бхуту в живот. Тот улетел вместе с ножом назад и ударился о стену. Лежал на полу. Я не успел ничего сообразить, а Питон уже стоял над трупом.

– Злой, не надо так. Сломай в себе инстинкты, в любой непонятной ситуации сначала действуй, затем думай. У нас не было времени на сомнения. Да и, признаться, шансов тоже. Но мы выжили. Пока.

Он говорил убедительно. Я понимал: то, что нам удалось спасти свои шкуры – это неслыханная удача, подарок Катарсиса. Заслуга Питона.

– Это уже твой второй день рождения в Катарсисе, напарник, – усмехнулся товарищ.

Голод исчез, и сон – тоже. Целую ночь я лежал на своем рубероиде и думал, что пока мы живы, нужно не просто слушать Питона, а извлекать уроки и действовать. «Нет, не я злой, я – глупый наивный малец. А этот матерый изгой, который косит под добряка-одуванчика – самая настоящая машина для убийств», – так я подумал тогда, а утром поделился своими мыслями с другом. Он сказал, что по-другому в Катарсисе никак. «В этом пекле нужно оставаться человеком, какие бы дороги ты ни прошел, сколько бы ада ни выпил, сколько бы крови ни пролил. Человеком надо быть. А машина для убийств – это последствия выживания в Катарсисе, по-другому не выжить. Успевай рейтузы менять. В первую очередь – человеком».

Фразу про рейтузы, к слову, перенял у него.

– Никто не вылез из темных углов дома ночью? – поинтересовался Гриб.

– Нет, все было спокойно. Утром мы перекусили и двинулись в путь. До отеля в станице Покинутых добрались без происшествий.

– Злой, как вы думаете, в граде Покоя маньяк орудует или нелюдь Катарсиса? Эти смерти… Еще месяц назад эти самые парни сидели рядом с нами да воду дождевую кипятили. Сухарь жевали. Кровь в жилах стынет от одной мысли об этом.

– Сейчас у меня ответа нет.

– Я уже забыл, как там, в Коробке. Всего месяц в Катарсисе, а такое чувство, что ничего, кроме Катарсиса, не было, – сказал Коля, а затем добавил: – Злой, там же красивые женщины на каждом шагу? И бедрами виляют, и соки из них текут?

– Красивые. Да только железную леди от дамы из плоти не отличишь. Они ходят по улице, как живые, одеваются, как живые, соблазнительны, как живые. Только заговорив с ними, можно понять подмену. На сложные вопросы у них неживые, шаблонные ответы.

– В Коробке Катарсис снился каждую ночь? – спросил Данила.

Этот тип очень отличался от всех пацанов, собравшихся вокруг меня. Он говорил, как изгой. Он думал, как изгой. И смотрел в глаза, как изгой.

– Я не тот, кого Катарсис решил отпустить. Я ушел из Катарсиса, а он из меня – нет. Я изгой, дитя этой земли, этой жизни, этого состояния. Потому – да, Катарсис снился каждую ночь. Он звал меня обратно.

– Если бы вы нашли ягоду воскрешения, кого бы одного вы выбрали воскресить? – поинтересовался Коля.

С чего он, интересно, взял, что это ягода?

– Даст Катарсис, встречу на своем пути, там будет видно.

– Вокруг смерти – жизнь? А там повсюду смерть? – Данила смотрел прямо в суть. Любопытный персонаж.

– Сколько ты Катарсис топчешь? – обратился я к нему.

– Три месяца.

– Какой самый дальний путь?

– Дом Захара.

– Кого из изгоев знаешь? Кто за тебя может сказать?

– С Сибуром встречались в граде. Самого Захара.

– Сибура я знаю. И Захара знаю. С чем в руках исследуешь Катарсис?

– Нож и револьвер.

– Что тебе нужно от Катарсиса? Чего ты здесь ищешь?

И сам не заметил, как обычный разговор стал похож на допрос. Данила это понял. И я по его взгляду понял, что не пойдет мужчина у меня на поводу.

– Это мое. С этим пришел, с этим и уйду.

– В нутро лезть не буду.

На том и закончили в тот час. Хоть и не было привычной ночи шесть суток в Катарсисе, уже к концу дня начинал ощущать усталость, организм сам просился отдыхать. Решил прогуляться до хранителей, которые держали свою точку, занятый объект вблизи табора Третьяка. Глядишь, и признают старого доброго Злого.

– Что нужно, изгой… Стой, я тебя знаю, Злой, неужто снова к нам пожаловал? Ходили разговоры, что ты завязал.

– Как завязал, так и развязал, – улыбнулся я старому доброму приятелю, с которым не виделся целый год.

Узнал, пройдоха, хранитель града Тишины.

Приятель тоже улыбнулся на все тридцать два.

– Какими судьбами? Подзаработать или насовсем?

– Будет видно, Степан.

– Сашик, пьянчуга ты родная, пропащая душа! Может, по стакану дуры, как в старые добрые времена? У меня ящик ее тут недалеко заныкан. Ради такого случая меня сменят.

– Нет, Степан. Не пью я больше. Нравится трезвым быть.

– Ты же знаешь, брат, я тоже не пью, но с хорошим человеком не выпить – преступление. Дура – не вода, судьбы наши не поломает.

– Как знать, Степа, как знать. Покончил я с этим делом. Скольких парней эта дура сгубила. Эта петля задушила. Мишу Минского помнишь? Недавно ушел под дурой на Рассвете реку Самсона искать, Мирон рассказал, не видели больше изгоя ни живым, ни мертвым. Катарсис этого не прощает. И мне больно, брат. Своя ноша на горбу. Хочу обезболивающего, как и всякий изгой, но не дуру. И рад тебя видеть, обниму, да. Выпить – нет. Не огорчайся. Жить хочу.

– Понял тебя, Злой. Говори, что привело тебя ко мне?

– Слышал про убийства непомнящих недалеко от табора Третьяка?

– Это Катарсис, Злой, здесь каждый день кого-то убивают.

– Может, кто из твоих людей или ты лично видел кого-то подозрительного, не из местных? Кроме наших градских пацанов, Захара и Третьяковской бригады.

– Был один тип. Расхаживал здесь недалеко. Не знаю его. Вроде не из местных, на непомнящего не похож. В глаза не видел, ходил один.

– Остановили его?

– Да кому он нужен, Сашик. Бродит по Катарсису, на рожон не лезет – и пусть бродит, пока Катарсис душу его не забрал. Катарсис, он, сам знаешь, защищает себя лучше любого хранителя.

– Молодой, старый?

– Этого не знаю, не разглядел лица. Слушай, как там мать? Что сказала, когда ты в Коробку вернулся?

– Умерла мать. Не дождалась.

– Горько, брат.

– Горько. Пойду я. Если кого-то постороннего увидишь в наших краях или, может, кто внимание на себя обратит, подозрительный, будь добр, отправь своего человека в град ко мне. Я на втором этаже дома Мирона местечко свое имею. Пока.

– Ты вот – подозрительный, на себя внимание мое обратил, – усмехнулся хранитель. – Тебе-то какой интерес в этом, Злой?

– Я временно присматриваю за непомнящими, Степа. Мирону пообещал, что найду убийцу тех детей. Если сообщишь мне что-нибудь, буду благодарен.

– На Третьяка и бригаду думаешь? – спросил Степан, недовольно прищурившись.

– Не думаю. Нужны факты. А обвинить кого без доказательств – сам знаешь, Степан, и пулю меж глаз получить можно.

– Там все по-другому, Сашик? В Коробке. И медом нам не помазано? – улыбнулся хранитель, почесав ухо.

– Не мне тебе рассказывать, Степан, кто мы и где мы нужны.

– Это верно. Вот знаешь, уже больше года не был дома. И не хочу. Не тянет. Раньше думал, что уйду навсегда – и полыхай он огнем, этот Катарсис. Эти дары, непомнящие, изгои, нелюди. Это небо другое. И жизнь без птиц. И Ночь – одна на целую неделю, и целую неделю в Ночи жить. Мечтал себе – буду добрым, любимым дедом. Дочка родила три года назад. Дед я, старик. Думал, буду с малышней возиться. В игры играть. Сидеть себе на веранде своего домика, да компот абрикосовый попивать. В мастерской ковыряться. Оно так рисовалось в уме. Будто я – подходящий кадр для всей этой семейной идиллии. А на деле – и недели в таких условиях не продержусь. Не мое это. И больше себя не обманываю. Коробка, сука, навязала мне, что я должен жить для семьи, что мое счастье дома, в тишине и покое. А нет там моего счастия, брат. Нет! Вот оно, в Катарсисе. Рядом с трупами ванаков и моих братьев. Злой, я, как и ты, занимаю здесь свое место. Я тоже винтик в этом механизме. В этой, мать ее, системе.

– Понимаю.

– Ладно. Проехали. Не бери в нутро. Давно человека здесь не встречал.

– Степа, когда сменишься, заходи в град ко мне. Посидим. За «жили-были» потреплемся. Я предупрежу в граде о твоем возможном приходе, чтобы фокусов не было. И это, водицы бы мне дождевой начерпать себе в посудину, вторые сутки ни капли во рту.

– Иди в сторону дома Захара. По пути увидишь дом без крыши. Найдешь там ванну, она стоит сразу за домом этим, под открытым небом. Вода грязная в ней, но дождевая. Сами поставили эту ванну давно.

– Благодарю за наводку, Степан.

– Бывай, Злой. Будем живы, свидимся.

– Бывай.

* * *

Естественно, к ванне я не пошел воду черпать. Спросил так, чтобы хотя бы подумать о слабости, а не совершить ее. И пить хотелось, уже думать ни о чем другом не мог. Катарсис будто услышал меня – этой же не ночью начался дождь, за раз я выпил, кажется, больше литра. Хороший дождь, не стихал до утра. Всем градом ставили посудины, чтобы каждый мог накопить себе воды. И каждый знал, что его вода чиста и безопасна. Иначе в Катарсисе не выжить. С приятелем по душам потрещать, помочь в трудную минуту, а воду только свою пить. Слыхал я рассказы Питона, как приятели приятелей… М-да, наслушался вдоволь. Питон говорил:

– Никогда, Злой. Слышишь меня, никогда не бери воду ни у друга верного, ни у знакомого, ни у барышника. Ни у кого, запомни. Смейся с товарищем, сухарь дели, спину прикрывай и другом своим считай, если есть такое внутри, а воду его не пей. Лучше от обезвоживания сдохнуть, чем воду взять у изгоя.

– Даже у друга?

– Даже у друга. У него может при себе две фляги быть – одна для тебя, другая для себя. Но не боись, дождь рано или поздно пойдет. Любит Катарсис надежду у изгоя отнять, дать ему выпить страданий до краев, а затем смиловаться над ним. Запомни мои слова, Злой. Катарсис и спасет, когда уже и спасения ждать не будешь. Умнейший механизм.

– А у тебя?

– Я тебе никогда этого не предложу. И еще, не вздумай барышника обмануть. Это непростые люди, они будут тебе улыбаться, дружбу с тобой водить. Ты принесешь однажды посудину с дождевой водой и потребуешь больших денег за нее, выдав за воду из реки Самсона, барышник выдаст тебе сумму, как договоритесь, на месте. Затем, через несколько дней, тебя найдут в овраге за градом. Ванак будет труп пожирать, да Катарсис тобой удобрять. Уже не первый раз было. Барышники – не те, с кем можно шутить. Защита у них серьезная. Верхи их поставили, верхи их и свергнут, когда придет час.

Еще один день в Катарсисе подошел к концу. За два дня здесь я прожил больше, чем за предыдущие полгода. В последнее время там, в Коробке, я старался не выходить из четырех стен без особой нужды. Хотел снова уйти в запой. Здесь каждый день – это целая жизнь. Может быть, прав Степан. Вот оно, счастие. Быть деталькой этой машины. Катарсис – живой, и каждый, кто думает иначе, тот рано или поздно сыграет в ящик, либо поймет, что сильно заблуждался на этот счет. Здесь не выживают те, кто не считается с ним. Его могут ненавидеть, бояться, уважать, проклинать. Сколько наших душ он принял. Но если не воспринимать его серьезно, не относиться к нему, как к живому механизму – нет, этого он не прощает. Похоже, что это величайший и в то же время самый простой секрет жизни и смерти здесь.

Ближе к полуночи дождь усилился. Все в граде набрали воды для себя и разлетелись по своим гнездам. Сегодня, проходя мимо собравшихся языками почесать непомнящих, краем уха услышал:

– Не нравится мне этот Данила. Непростой ключик. Темная душа. И не боится же в одиночку за дурой да цветами идти, – начал Гриб.

– Да, мутный он, – поддержал его Коля.

Этой не ночью я проснулся от выстрелов. Гриб, заступивший на пост, в кого-то палил, не жалея патронов. Весь град пробудился.

Когда я вышел на улицу, Гриб испуганно посмотрел на меня.

– В кого стрелял? – прямо спросил я у него.

– Там нелюдь. Не описать. Страшный, как диавол.

Еще он что-то пробормотал себе под нос, я не разобрал. Взял в руки свой лук и направился к тому месту, на которое он указал. В конце града. Никого.

Весь град собрался вокруг меня.

– Пикассо и Серега, заступите вместо Гриба.

– Понял, – сказал не художник, а просто рисовальщик всяких штук на земле, и они с напарником заступили на пост.

– А ты со мной пойдешь.

Гриб молча проследовал ко мне в комнату.

– Присаживайся на стул. Около окна.

Присел. На парне лица не было, ноги дрожали. Руки тоже. В глаза не смотрел.

– Что ты видел? Еще раз, и теперь более внятно и со всеми подробностями.

– Ничего подобного в жизни не видел. Страшно.

– Это нелюдь?

– Думаю, да. Какая-то демоническая сущность.

– Он передвигался на четырех или на двух?

– На двух.

– Не может быть, – сказал я. – Неужели костреб залетел в наши края.

– Не костреб это. Мне рассказывали, как выглядит костреб, и Мирон рисунки показывал нам всех известных изгоям нелюдей. Это не он.

– Если не он, кто тогда?

– Дуры хочу.

– Зависим?

– Нет. Иногда выпиваю. Не часто.

– Своя есть?

– Дура ведь не вода. Ее сразу видно по цвету, и густоватая она. У Мирона порой беру, когда своей нет. Сейчас нет.

– Понятно. Дело твое. Пойдем к Землекопу.

Мирон уже не спал, когда мы с Грибом к нему пожаловали.

– Что это были за выстрелы? Кто стрелял?

Землекоп был не в настроении. Разбудили бедолагу ни свет ни заря.

– Я стрелял, – сказал неуверенно Гриб.

– И на хера? Свору ванаков решил шугануть от скуки?

– Нет.

– А что да?

– Видел я нечто. Страшное.

– Давай без соплей. Что видел?

– Двуногого, говорит, видел, – сказал я.

– Каким ветром сюда костребов проклятых занесло? Горе мне. Теперь весь град забьется в один угол, хуже Ночи нелюдь проклятый.

– Не костреб это, говорит.

– А кто тогда?

– Сам был бы рад понять, – пожал я плечами. – Когда пришел и осмотрел место, никого не было.

– Померещилось, может? – Обратился Мирон к пацану. – Здесь всякое мерещится.

– В отца моего демон превратился. Думал, что это покойный отец пришел.

– Не понял.

Я также стоял в недоумении.

– Отца видел. Он сказал: иди ко мне, Толя, давно мы с тобой не виделись. Мы с матерью скучаем по тебе.

– Дальше.

Землекоп внимательно слушал пацаненка. Я тоже.

– Отец и мать умерли лет десять назад, разбились на машине. Я думал, настоящий призрак, хотел было пойти. Никогда не видел призрака – ни отца, ни матери. Душа завыла от услышанного и увиденного, сильно папку с мамкой любил. Да что-то остановило. Направил револьвер в сторону фантома, и в тот момент демон показал свой настоящий облик. Это был нелюдь метра два в высоту. Длинные конечности – как копья. Не то голова, не то череп. Вместо глаз – большие черные ямы. Носа нет. И страшно то, что я понимал – мне конец. Я выстрелил в него, всадил весь барабан от страха. Он не убегал. Напротив, шел ко мне. Только когда послышались шаги, двери заскрипели, он растворился в воздухе. Как будто и не было его. Пули его не брали. Я не знаю, что это за диавол. Но такого вы не показывали нам в своих дневниках, Мирон.

Я посмотрел на Землекопа. Тот посмотрел на меня. Еще какое-то время в доме царила тишина. Хозяин нарушил молчание первым.

– Злой, идите в гостевую. Не успел убрать постель. Уберите в сторону. Сейчас принесу дуры.

Когда Гриб и Мирон выпили, я заговорил:

– Землекоп, это ты рассказал молодняку?

– Что рассказал? – спросил Гриб, растирая глаза.

– Нет. Я не рассказываю то, чего не видел сам и не видели люди, чьим словам я доверяю.

– Кто тогда?

– А я откуда знаю? Не я – и точка.

– Да о чем вы? Кто-то мне объяснит?

– Есть легенда, – начал Мирон. – Легенда – и все. Слухи, выдумки, байки. Повторюсь снова, никто этого не подтвердил.

– Ваар, – сказал я. – Одна из страшилок изгоев. Уже ставшая фольклором.

– Злой дух Катарсиса, перевоплощается в людей, знакомых изгою, чаще всего – мертвых, и пытается заманить к себе. Он не может убить изгоя, но повести за собой в то место, где обитает нелюдь, – запросто.

До сегодняшнего дня, скажу честно, в эту байку я верил так же, как и в то, что Банька одними зубами арагора загрыз. После твоего рассказа, пацан, не знаю, что и думать, – подвел итог Землекоп.

– У него облик, как я описал? Двухметровый рост…

– Нет, не в этом дело, – перебил барышник.

– Он не имеет своего тела. Это дух. Как и говорил ранее, он перевоплощается в человека, хорошо известного своей жертве. А чтобы напугать, превращается в самый страшный кошмар своей добычи. Это не его обличие было, а твой собственный страх.

– Что думаешь по этому поводу, Злой?

Я ничего не ответил Мирону. Чего тут думать.

– Самый большой страх, – сказал про себя парень.

– В этих краях такого не водилось никогда. Гастролеры-костребы, сраные недоптицы, устроившие здесь свое гнездо пару лет назад, были сенсацией нашего града и главной новостью года, – сказал Землекоп, повернувшись ко мне.

– Ты же не придумал все это, верно, пацан? Ты раньше не слышал про Ваара?

– Посмотри на него, Мирон. Он сейчас похож на того, кто такое придумал бы?

– Я хочу выбраться из Катарсиса, – только и сказал Гриб.

– Не все так просто, парень. Одного «хочу» недостаточно. За ручку тебя никто не выведет, а за линию хранителей выбежишь – сам знаешь, что будет, не мне тебе рассказывать.

– Пойдем, – обратился я к пацану.

– Зайди ко мне позже, Злой.

Мы поднялись ко мне в комнату, хотелось с парнем поговорить с глазу на глаз.

– Ты серьезно настроен выбраться из Катарсиса?

– Да. Мне «истомы» не достать, да и ценность, равнозначную ей, вряд ли найти. Пойду к хранителям, буду молить, чтобы закрыли у себя. Все что угодно, сделаю, только бы выжить, да «истому» получить.

– Все что угодно – не самый удачный расклад. Уходи лучше из града. И поискам даров свои светлые дни и не ночи посвяти. Так будет больше шансов выбраться отсюда.

Зачем ты в Катарсис пришел? – просто и без укора спросил я. – Может, помнишь обстоятельства?

– Непомнящий я. Как и другие. По всей видимости, денег заработать. Разбогатеть. Мужчиной стать.

– Мужчиной стать, – повторил я. – Да, преинтереснейший способ. Жалеть не будешь, если карта удачно для тебя ляжет, и найдешь дары, что лыжи назад развернул?

– Может, и буду жалеть, что струсил. Но сгинуть здесь не хочу. Пока сидел с вами и пил дуру, понял, что женщину хочу. Любить хочу. Сына хочу. Всех тех проблем в Коробке, которые пожирают людей, там живущих, – этого хочу. А не смерти повсюду. В последнее время я начал замечать, что у меня едет крыша от этого постоянного ощущения опасности. Оно кругом. Оно витает в воздухе. И спать нормально не могу. Ни ночи нормальной, как в Коробке, ни спокойствия.

– Привыкаешь со временем, – сказал я.

– Нет, не хочу привыкать. И быть таким, как вы, изгои, не хочу. Вы уже не люди. Я вижу, что остаться здесь и стать частью этого мира, который вы называете Катарсисом, – это лишиться со временем чувства жалости, веры в людей, загрубеть до неузнаваемости и ходить в скафандре, как в танке. Вижу я это. Не готов.

– Нет, не лишился я веры в человека, а веры в людей у меня не было никогда. Толпой движет вибрация толпы. И чувства жалости я не лишился – бывает, накатывает. Да только ничем это не поможет ближнему моему, ни живому, ни мертвому – мое чувство жалости. Могу помочь, поделиться патронами, рану перевязать, до града на горбу донести, на дело пойти. Если это не идет вразрез с моими личными представлениями о мироустройстве и целями – помогу, пойду. Изгои – тоже человеки, Гриб. Это иное состояние – быть изгоем. Жить вне. Катарсис слабости не прощает. Приходится стоять крепко на ногах после того, как проснулся. Это выбор и жизненная необходимость.

– Не Гриб, – сказал пацан. – Толик я. Толя.

– Думай сам, Толик, Толя. Твоя жизнь. Твой выбор. Скажу одно, Катарсис проверяет тебя. Никто над тобой смеяться не будет, да и осуждать тоже, если уйдешь к хранителям в ноги падать или искать дары, ценность которых соизмерима с «истомой». А если выберешь второе, то еще неизвестно, захочешь ли после этого уходить – как дар найдешь, да вкус охоты распробуешь. Если останешься жив, кто знает, может, и станешь частью этого мира, изгоем. В любом случае просиживать здесь штаны – не самый удачный выбор.

Когда Гриб ушел, я спустился к Мирону.

– Что там сопляк, уже шмотки собирает?

– Посмотрим. Время покажет. Катарсис с ним здоровался, характер проверял. Штаны прощупывал на наличие яиц, – усмехнулся я.

– Еще одна птичка к хранителям перья намылит. Да не выведет его никто, как он, балбес, не поймет? Ни один хранитель просто так на него «истому» тратить не будет, если у того она имеется, Злой. Останется здесь – ныть да на других жути нагонять. Бездельники. Уже не первый раз было. С каждым годом все мельче и мельче народ.

– Прямо все, Мирон?

– Ну, не все. Большинство.

– Их тут всех по пальцам пересчитать.

– Чего ты пристал ко мне? Мамка я, чтобы всем жопу подтирать да платочек доставать – сопельки утереть? Не хер было в Катарсис лезть, если с Катарсисом не способен жить. Наслушаются о дарах и богатствах неслыханных – и прут. А кто за дарами пойдет? Чувствую, скоро я пойду, если так и дальше будет продолжаться. Да ладно, что бездельничают, балбесы, а скольких похоронили уже на погосте?

– Чтобы мужчинами стать, идут, – подметил я.

– А как же. Мужчинами. Ох, достало это все. Веришь?

– Верю.

– Так что, уходит балбес?

– Похоже на то. Поговорили в моей лачуге. Что надумал по поводу Ваара, Мирон?

– Смысла врать пацаненку этому не вижу. Да и убедителен он в своих красках. Складно малюет. Если так оно есть, что тут поделаешь?

– Не боишься, что однажды наведается в дом к тебе? Отвара из цветов попить да печенькой заесть?

– Да иди ты, Злой. И без меня найдет кого загубить, если захочет. Хреново пахнет это дело, скажу я тебе. Было бы это где-нибудь в станице Покинутых, это одно…

– А здесь что, дерьмо иначе пахнет?

– Не то чтобы. Это было одно из самых безопасных мест Катарсиса, безопаснее только у мамки под грудью. Если и это место лишится курортного статуса, так сказать, то совсем никого здесь не будет, кроме непомнящих, меня с Орлом да хранителей. Торговля и так хуже некуда. Никто сюда возвращаться из опасных земель не станет. А у Начальника в отеле выручка хорошая. Местечко правильное выбрал, как знал, все к нему тащат свои дары…

Что-то еще пробормотал барышник себе под нос, но я не разобрал. Похоже, что-то говорил про продажи вышеупомянутого лица.

– Надо решить задачку с убийствами, Злой, и как можно скорее. Надеюсь, это единичный случай встречи с Вааром в этих местах.

– Дуры надумал сходить принести тебе. Потихоньку обживаюсь, прихожу в себя.

– Далеко пойдешь?

– Далеко пойду, но не сейчас. До Захара прогуляюсь, да до тропы, ведущей на Земли трупов, осмотрюсь, и обратно.

– Понял. Тогда вот тебе два бутыля.

Ближе к не ночи я заглянул к Даниле. Дверь в его комнату была напротив моей. Никто с ним особо не общался из непомнящих. Держался особняком.

– Здорово.

– В четыре утра в поход отправляюсь. Недалеко. К дому Захара, потом обратно через тропу, ведущую на Землю трупов. Пойдешь со мной?

– Пойду, – без раздумий сказал Данила. – За интерес не спрашиваю. Будет желание – поделитесь сами. Что нужно от меня?

– Интерес незамысловатый: дуры набрать по заказу барышника, да воздухом подышать. С Захаром поговорить. Мне нужен напарник.

– Почему я?

– Из здешних парней ты один к дому Захара ходил. Немного освоился в здешних местах. В три тридцать я тебя разбужу.

– Это лишнее. Я сам проснусь.

– В четыре выдвигаемся. Буду ждать на выходе из града. Не опаздывай.

Каждый раз перед тем, как отправиться исследовать Катарсис, я долго не могу уснуть. И эта не ночь не стала исключением. Ваар. До сегодняшнего дня я думал, что это очередная страшилка. Гриб был напуган, помню до сих пор его тремор и тот растерянный взгляд. Такой взгляд бывает у детей, которым кажется, что потерялись в толпе, и мамки с папкой рядом нет. Нужно хотя бы пару часов поспать перед походом. Заставлю себя уснуть.

«– Злой. Если кто предложит сам тебе воды, жажду утолить, скажи так: сначала сам выпей из фляги. Если выпьет и жив останется, все равно не бери его воду. Сегодня он даст тебе дождевой, а завтра – кто знает. Это закон Катарсиса – пей свою воду и оставайся жив. Пока.

Я тебе расскажу историю о реке Самсона, которую мне передал мой погибший друг. Катарсис еще не был тогда даже на толику исследован. Даже те места, которые сейчас топчем мы с тобой, были неизведанными для первых изгоев. Одни из первых выживших после Рассвета отправились в путь. На нетоптаные земли был путь. Заблудились. Закончилась вода. О дожде молили изгои Катарсис. И набрели они на реку, не похожую на остальные. У той реки было два течения. Друг против друга. Набрали они воды из этой реки. Один изгой выпил ее и умер на месте. Другой изгой понял, что воды этой реки – смертельный яд. Набрал этой воды в склянку, что была у него, и в склянку другого изгоя, вернулся, откуда пришел. Про реку не сказал. Был у него неприятель один в поселении, и захотел изгой избавиться от врага своего, думал, что тот умрет. Дал ему выпить воды, оставшись наедине с ним. Вода тогда была такой же ценностью, как и сейчас. Ручей далеко, а опасность близко. Тот сделал три глотка и стал не собой, будто подменили его. Начал ходить по пятам за тем, кто дал ему воды, в приятеля превратился, слушал все, что ему говорят, и следовал сказанному. Увидели другие изгои в поселении, что враг превратился в приятеля и ни на шаг не отходит от пришедшего из земель неизведанных, начали спрашивать. Один из них видел, как воду давал тот врагу. Силой отобрали склянку с водой и заставляли его выпить. Пришедший из новых земель решил все рассказать, чтобы избежать смерти: о таинственной реке с двумя течениями, о том, как одно течение следовало навстречу другому, как упал его напарник замертво, выпив воды из этой реки. Отправились изгои в путь, чтобы воочию увидеть эту удивительную реку. Когда вышли на те земли, где еще вчера была река, увидели пустошь перед собой, реки будто и не было никогда.

– Питон, как сам считаешь, Катарсис – это другая планета со своей скоростью вращения вокруг Солнца? Шесть суток день, и шесть суток Ночь…

– Думал много об этом, Сашик. И сейчас думаю. Кто-то жил здесь до нас, и к пророкам не ходи, много лет. А затем всех не стало. Не из легких задачка. Местная нелюдь привыкла к человеческому мясу. Я пока не дам тебе ответа на этот вопрос, скажу одно – есть в Катарсисе те, кому известно больше, чем нам. И они живут там, где мы с тобой еще не были».

Проснулся в три. Несколько часов все же подремал. В четыре я уже был на выходе из града. На посту стоял Коля. Данила меня ждал. Будить его не пришлось.

Почти в семь утра мы вышли к дому Захара, по пути нам повстречались два ванака, стрелять не пришлось, дали нам дорогу. Сделали мы одну остановку, перекусили, посидели в тишине и продолжили путь.

– Мир вашему дому, Захар.

– Здорово, Злой. Говорили, ты покинул края здешние навсегда.

– Как покинул, так и вернулся, Захар. Это мой напарник, Данила. Взял с собой в помощь. Барышник дуры попросил набрать.

– Дура здесь неподалеку. Покажу тебе. Только за дурой пришел?

– Не только. К тебе я. По делу.

– Слушаю тебя внимательно.

Захар был ниже меня. Седоволосый, не толстый и не худой. Он был известным изгоем, многие его знали. Сколотил небольшую бригаду, верные друзья рядом с ним, заняли этот дом втроем – Сизый, Патрон, Захар. Всех их я неплохо знал. Были общие дела. Крепкие, надежные парни.

– Данила, будь добр, подыши свежим воздухом, да у Сизого и Патрона спроси, где дура, пусть покажут дорогу. Держи мой бутыль.

– Сделаю, – сказал напарник и вышел из дома. Мы остались вдвоем с Захаром. Его братья были на улице.

– Убийство троих. Непомнящие. Недалеко от табора Третьяка. Видел ли кого-нибудь из чужаков, проходил ли кто через тебя со станицы Покинутых в ближайшие недели?

– Постоянно кто-то идет. Либо к барышнику, либо к хранителям, реже на Земли трупов путь держат – страшные те места. Любой чужак подозрителен, Злой. Не знаю, кто непомнящих грохнул и порезал на куски у табора Третьяка, но вот что я тебе скажу: Катарсис уже не тот, что раньше. Многое поведал на своем веку. Уже и сюда Он, хозяин этих земель, захаживает гораздо чаще, чем этого хотелось бы. Чувствую, грядет волна темная на град Покоя. И не останется места в Катарсисе, где можно будет передохнуть и ощутить себя в относительной безопасности. Что-то нехорошее творится в округе. Патрон рассказал, что видел не то изгоя, не то нелюдя Катарсиса недалеко от дома моего. И тот стоял, смотрел на него. Не шевелился, как статуя. Когда Патрон позвал меня, чтобы я взглянул на этого персонажа, тот, по его словам, исчез. Я никого не увидел.

Дни стали неспокойные, Злой. Чувствую кожей – что-то приближается.

– Кого из изгоев видел здесь за последние недели, Захар?

– Мотылька видел. На Землю трупов путь держал. Немого. Больше никого не было.

– Немого в лагере Третьяка видел, – сказал я. – Мотылька давно не встречал.

– И вот еще что, Злой, помнишь страшилку такую про Ваара, что местные трепачи придумали?

– Помню, Захар.

– Так вот, не страшилка это.

– Говори, что хотел сказать, загадок не люблю, Захар.

– Видел я нечто на днях собственными глазами. Сначала подумал, что глюк. Ваня Гиза бродил возле дома этого. Выходил я на улицу отлить. Трезв был, как стеклышко. Не ночь на дворе. Сизый и Патрон отдыхали, у меня бессонница была. Увидел Ваньку.

– Того самого? Друга твоего?

– Ага. Своими глазами видел. Кто сказал бы… Уже больше года, как Катарсис забрал его. Бродил туда-сюда. В какой-то момент остановился, и я понял – он знает, что я смотрю на него. Много повидал, Злой, в этих местах. Аж мехом вовнутрь от увиденного. Закрыл глаза. Помолился. Открыл глаза – он стоит прямо передо мной и смотрит на меня. Как ты сейчас – на таком же расстоянии. И нем, как рыба, только рукой зовет к себе. Чтобы пошел за ним. Понимаю, что дело плохо, и медленно тянусь к стволу. Естественно, стрелять не собирался. Инстинктивно. В опасных ситуациях рука сама тянется к стволу. Привычка. Он понял это, и прямо на моих глазах превращается в большую змею, таких я даже по говноящику не видал. Метра два длиной, толстенная, как столб. Нервы сдали, змей с детства не люблю, начал стрелять. Сизый и Патрон проснулись, выбежали во двор. Змея исчезла. На месте змеи – тело.

– Продолжай.

– Тело Мишки Беззубого. Оболтуса со станицы Покинутых. Тот, как я понял, шел со станицы, и волей случая оказался не в том месте не в то время. А я никого не видел, кроме беса этого, запутал меня. Решето я из бедолаги сделал, хоть бери и муку просеивай. Похоронили парня недалеко от дома. Еще один груз на душу взял.

– Умер на месте?

– Да, сразу Катарсису представился. Молодой парень. И тридцати не было.

И Сизый, и Патрон сразу вспомнили эту страшилку. Про Ваара. Думал, что выдумка это, одна из фантазий местных трепачей.

Я рассказал Захару то, что нам с Мироном поведал Гриб.

– Вот оно как. Говорил я уже, Злой, потонет град Покоя в крови. Ждет его участь Атлантиды. Мы с братьями будем двигаться в станицу Покинутых, в отель, у Начальника комнату снимем, там сейчас относительно спокойно.

– От Катарсиса не убежишь, Захар.

– Дураки бегут от Катарсиса, Злой. Везде найдет. А я повышаю собственные шансы на выживание. Не то место ты выбрал для отдыха, не то.

– Увидим. Сколько ты еще будешь здесь?

– Не больше двух дней. До наступления Ночи хочу успеть.

– Если что увидишь, узнаешь в ближайшие дни, пришли ко мне брата своего, Захар. Нужно довести начатое до конца, любая помощь будет к месту.

– Хорошо, Злой. Взялся – топи до конца.

– Что можешь сказать про напарника моего, Захар?

– Напарник как напарник.

– Бывай, Захар.

– Бывай.

Весь обратный путь до града Покоя мы разговаривали с Данилой. Я узнал, что он старше меня на десять лет. Рано похоронил сына – тот умер от пневмонии. С женой после этого Данила развелся. В Коробке у него не осталось никого, к кому можно было бы вернуться. И у него один путь – вперед. Заговорили про плод вечности.

– Если бы даже и нашел я этот плод, я бы посмотрел на него, изучил со всех сторон ради любопытства и попробовал бы его ликвидировать. Ничего не вернуть, никого не вернуть. Нечего других в заблуждение вводить, давать им надежду. Есть здесь и сейчас. И надо жить, а не плакать по тому, как жил.

– Вот и град виднеется, пойдем, порадуем Мирона дурой, – только и сказал я.

* * *

– Сначала пригуби сам из бутыля, Злой. А затем Данила.

– Да не хочу я, Мирон. Завязал. Но знаю, что таковы правила. Вот. Доволен?

Землекоп усмехнулся, он был доволен.

За два бутыля дуры Мирон неплохо заплатил. Я рассчитался на месте с барышником за револьвер и другие вещи. Деньги разделили пополам с Данилой.

Ближе к вечеру в дверь моей комнатушки постучался Коля, сказал, что Землекоп просил зайти к нему. Ну и лентяй Мирон. Подняться наверх каких усилий стоит!

– Разговор есть, Злой.

Обеспокоен был чем-то Мирон. По глазам увидел.

– Не томи, Землекоп.

– Слух по Катарсису прошел, что известный изгой вернулся. Отсиживается пока в граде Покоя, непомнящих молоком из груди кормит, да дуру барышнику таскает, чтобы две копейки на жизнь заработать. Ты понял, о ком речь.

– Ближе к сути, Мирон.

– Хочет видеть тебя Начальник и поговорить.

Мое дело передать, а решать тебе, Злой. Ты знаешь сам, какие у нас отношения с ним.

– Значит, это тебя беспокоит, барышник? – улыбнулся я.

– Не то чтобы беспокоит, в общем, безопаснее себя чувствуешь, когда вокруг непонятно что творится, а рядом знакомый, проверенный временем и делами человек.

– Не боись, Мирон, а Начальнику пусть передадут, что наведаюсь к нему, когда в граде Покоя свои дела закончу. Ты меня знаешь, Землекоп, не первый день, не стану я бросать начатое, хоть бубликом помани, хоть горы намалюй с дарами необъятными.

– Это лучшая новость сегодня, Злой.

Барышник прямо расцвел на глазах. Довольно потрогал свою пышную бороду и усмехнулся.

– Как там Захар?

– Жив, бродяга. Крепкий прут. Привет не передавал, Мирон.

– Ну и ладно, тоже тогда обойдется. Сдался мне его привет. А Данила как тебе? Годится в напарники?

– Время покажет. Рано что-то говорить, не было ситуаций, чтобы себя на деле проявил.

– Катарсис подкинет, Злой.

– Обязательно подкинет, Землекоп. Пойду я отдыхать. Хочу подумать.

– Ну, бывай, Злой. Много думать вредно.

Мы распрощались.

Третья не ночь в Катарсисе. Спал крепче и дольше, чем в предыдущую. Начинаю снова корнями прорастать в Катарсис. Такое чувство, что никогда его и не покидал, а лишь ставил на паузу жизнь без него. Живой. Ощущаю себя живым. Нужно завтра снова прогуляться с Данилой. И Третьяк прав, и Захар. Неспокойно стало в граде Покоя.

После пробуждения, после всех рыльно-мыльных процедур, экономя оставшуюся воду, я пожаловал к Даниле с деловым предложением.

Он в это время брился у разбитого зеркала, на полу стоял железный таз с остатками дождевой воды. И полотенцем.

– Дело есть, Данила. Прогуляться нужно.

– Не вопрос, прогуляемся.

Уже спустя час мы вышли. Свой путь держали в местность, что западнее хранителей. Мой напарник лишних вопросов не задавал. Остановились, решили присесть да несколько глотков целебной сделать. Присели. Я отошел по нужде.

Данила и не заметил, как я подкрался к нему сзади и дуло своего револьвера направил ему в затылок.

– Назовись, – только и сказал напарник. В его голосе звучало спокойствие. Ему не было страшно.

– Злой.

– Что происходит, Злой?

– Может, ты мне объяснишь, Данила, что происходит?

– Не понимаю, о чем вы?

– Долго еще будешь играть в непомнящего? Кто ты такой, настоящее имя свое назови.

– Данила я.

– Это я уже слышал.

– Вы же не станете меня убивать?

– Не выкай. Прямо говори. Замешан в убийствах молодняка?

– Нет.

– Кто-то заслал?

– Нет.

– Настоящая цель твоего прибытия в град Покоя? Херово ты играешь в непомнящего. Таких, как ты, я вижу среди массы, как ни маскируйся. Не только по глазам, даже не по тому, как разговариваешь – нутро у тебя другое. Этого не скроешь. Из чьей бригады ты?

– Нет, Злой. Все не то. Дай мне объяснение, почему у меня на затылке находится твое железо? Почему спокойно поговорить в комнате со мной ты не счел нужным?

– Я следил за тобой вчера, когда ушел к себе. Ты тихо выбрался из своей норы. И пока все отдыхали, проскользнул мимо Мирона. А на улице в обход града мимо постового проскользнул. Не увидеть змею в кроличьей норе… меня ты явно здесь не ждал.

– И что же ты выследил? Как я гулял по Катарсису не ночью? Чего ты, в самом деле? Не сделал я ничего дурного. Исследовал местность – и только.

– Достаточно увидел. Еще раз – кто ты и какова твоя цель в граде Покоя? Я с тебя теперь глаз не спущу, и Землекопа…

– Гет я. В Катарсисе около двух лет. Из семьи егерей я. В далекой Пустоши корни пустил. Сына моего убила какая-то мразь, еще до истории с этими тремя пацанами, вокруг которых ты сейчас роешь. Сын в Катарсис непомнящим пришел, думаю, меня найти хотел. В граде у Мирона остановился. Однажды не стало его. Пропал. Захар рассказывал, что его парни нашли голову сына неподалеку от их дома, ванак грыз. Ванака отогнали. Голову притащили в дом.

– Значит, Захар все знал о тебе.

– Да, Злой. Я его попросил никому про меня: ни мертвому, ни живому. Однажды я выручил его, он передо мной в долгу.

– Это мы проверим.

– Хоть прямо сейчас к Захару.

– Успеем. Почему решил, что убили твоего сына, а не нелюдь разорвала?

– Был кто-то. Посторонний. Не из местных. Кто-то, с кем его видела бригада Захара за день до исчезновения. Никто ни сном ни духом, кто это был. Вдалеке видели. Не подошли. В граде сын особняком держался, ни с кем дружбу не водил и в напарники не набивался.

– Понятно. Плохо у тебя получается, егерь, непомнящего играть. Никакой из тебя актер. Любой изгой, если проведет время в граде, расколет тебя в две секунды. На тебе клеймо головореза. Нутро у тебя другое, Гет. Слышал я о тебе. И о семье твоей. Не доводилось бывать в ваших краях. Пустошь – земля дальняя.

– Мало кому доводилось. У единиц карты имеются. Главное, что непомнящие поверили. А твоего возвращения в Катарсис никто не ждал.

– Что делать будем, егерь? Как дальше будем землю делить?

Я спрятал револьвер от греха подальше.

– Присаживайся, Злой. Будем говорить.

Я присел рядом с изгоем. Достал из рюкзака пожитки, кусок еды, протянул ему.

– Благодарю. Жить будем, как раньше. Непомнящий я сопливый. Стремящийся изо всех сил себя показать. Угрюмый, мутный, смелый.

– Ага, план на миллион.

– У тебя лучше есть, Злой? Или я тебе чем-то мешаю?

– Не сказал бы. Хочу понять для себя. Не люблю, когда дурят голову.

– Про Ваара думал. И знаю, что ты можешь подумать. Не Ваар по кусочкам пацанов всех раскрошил. Здесь что-то другое. Я не до конца понимаю, что именно. Как будто кто-то постоянно впереди меня на один шаг.

– Я ничего и не говорил про Ваара. Опасаться нужно живых. Что думаешь про Третьяка и его бригаду?

– Не они. Но кто-то постарался сделать так, чтобы со стороны казалось, что Третьяк к этому причастен. Да и с Мироном у них свои траблы. Думаю, уже и сам знаешь, старые счеты.

– Да, Катарсис не открыл сейчас. Ты мне вот что скажи: кроме Захара, кто еще в этих краях в курсе про тебя?

– Никто. Только Захар и Землекоп, другие меня никогда в глаза не видели.

– Понятно, намекал, хитрец, чтобы я присмотрелся к тебе, да к себе поближе подтянул. Чем его подкупил? Или тоже должок у него перед тобой?

– Нет. Мирона просто подкупил, чтобы язык за зубами держал. Сам знаешь, Злой, язык-то и укоротить можно, когда человеку заплатили, а он ему всячески мешает жить. И комнатуху у него снял за кровные.

– Значит, прибыль получает с тебя, предприниматель. А я-то думал, по щедрости душевной к себе в дом пустил, дела вас связывают, дары ему таскаешь.

– Да какая там щедрость. Дары – только ширма. Приходится платить.

– Как складно все выходит. Говорил мне Степан про какого-то типа. Чужак бродил по округе, внимания к себе не привлекал. Не из местного контингента.

– Что конкретного он говорил про чужака? И кто такой Степан?

– Ничего конкретного. Степан – это хранитель, мой товарищ. Может, про тебя и говорил.

– Не густо. Про Лотерею, еще одно порождение Катарсиса, слыхал?

– Мирон говорил. Еще одна басня, как думаешь?

– А думаю я так, Злой. Прямым текстом тебе не скажу, если сам до этого не дошел, мои слова не поймешь. А если дошел, то будут они тебе подтверждением. Диавол выбирает места, где ему положено их выбирать. На этом все. Понимай, как хочешь, большего не скажу.

– Как же я люблю загадки, Данила, ты бы только знал.

– Катарсис создает новые капканы. Не один Захар ощущает приближение чего-то грядущего. Что-то наступает. Нутром чувствую. Не думаю, что отель в станице Покинутых – это выход из положения.

– Вот так я Захару и сказал, когда отправил тебя за дурой.

– Захара подорвала немного та встреча с Вааром и труп того мальчугана, шедшего со станицы.

– Ничего. Залатает себя – и снова в бой. Он – крепкая натура. Еще повоюем, – сказал я.

– Знаю Захара давно и ничуть не сомневаюсь.

– Как там, в Пустоши? Говорят, нелюдей тьма, ни пройти, ни пролезть. И Ночь там страшная, без убежища не протянуть и десяти минут.

– Говорят, костребы ванаков рожают. А где протянешь больше, расскажешь? Может, здесь, Злой? Убежище надежное есть. И нелюди есть, и изгои. Повсюду смерть идет по пятам: и в граде Покоя от нее не спрятаться, и в Пустоши. Заблуждение у изгоев относительно града Покоя. Здесь я не ощущаю себя в безопасности, как в детстве у бабуси в селе. Да, не встречал в этой глуши костребов, арагоров, бхутов и призраков. Но здесь другая нелюдь обитает. И мне не нравится, что эта нелюдь себя не показывает. Хотел бы я, Злой, как можно скорее закончить начатое и убраться отсюда подальше. В Пустоши все понятнее. Пока.

– Рома Сказка и вправду в Пустоши бизнес организовал по продаже баек?

– Есть такой экземпляр. Да какой там бизнес. Просит несколько пачек курева и дуры склянку у местных обитателей, любящих погреть уши в его компании. Все рассказывает свои сказки да изгоев развлекает. Успевай придумывать новые. Порой выбирается за дарами. Дальше Пустоши носа не высовывает. Однажды до самого поселения бежал голым, за собой тенью целую свору арагоров приволок. Всей братией отбивались от нелюдей. После того случая замолчал на какое-то время, все подумали, что закончился Рома Сказка. Не будет больше сказок. Ан нет, спустя какое-то время развязал свой язык и продолжил старое дело.

– Вот он какой, Рома Сказка. В отеле у Начальника любят его истории пересказывать.

Предлагали тебе здесь водицы, егерь?

– У меня на этот счет разговор короткий, Злой. Сам пей свою водицу и будь здоров. Приходилось собственную мочу пить, чтобы выжить, но чужой воды в рот не брал.

Егерь помолчал немного и сказал:

– Я вот что подумал, Злой, нужно собрать непомнящих и рассказать все, что известно про Ваара.

– Ты думаешь, Гриб себе рот зашил? Все уже об этом знают.

– Это да. Я о другом: нужно рассказать о нем более подробно, чтобы непомнящие были готовы ко встрече с ним. Он ведь безвреден. Это люди слетают с катушек в его присутствии. История Захара чего стоит. Старику палец в рот не клади, без руки останешься, что говорить про наших грудничков.

– Думаешь, связаны какой-то ниточкой, за которую нужно потянуть, эти убийства с Вааром?

– Приходит на ум, Злой. Будет видно.

– Что можешь сказать про своих братьев, с которыми три месяца дождевую воду не делил? – усмехнулся я. – Лучше с ванаком овраг делить?

– Не лучше, Злой. Сам знаешь. Им пока рано в Катарсис ходить. Думаю, из всех непомнящих Пикассо мог бы стать изгоем. У парня кишка не тонка. Оружие в руках держать может. Видел его на деле: ванаков, решивших испытать удачу, он на посту мужественно отстреливал. Вижу у него в глазах безнадегу, назад дороги ему нет. Да и трепаться, сплетничать не любитель. Потому, даст Катарсис, пойдет вперед. И породит Катарсис еще одного скитальца. Изгоя.

– Насчет Пикассо – тоже к нему присматриваюсь. Не из пугливых малый. После себя нужно будет старшего в граде оставить. Мирон просил дать рекомендацию после ухода.

– Возьми его на прогулку с собой. Поделись опытом. Познакомься поближе. Глядишь, и напарник из него неплохой выйдет.

– Не учи курицу на сено лезть. Что с тобой-то делать, Гет? Какие у самого планы?

– Я в граде Покоя останусь, Злой, пока не найду убийцу сына.

– Твое право. Только сам глупостей не наделай. Гет… Как я понял, ты всю округу здешнюю обошел. Каждый куст проверил.

– Верно, Злой. В таборе Третьяка только не был, да и к хранителям соваться резона нет.

– Какие у самого соображения?

– Есть мысль, с Земель трупов убийца приходит.

– Может, из Коробки каждый раз возвращается? Но «символов» и «истомы» всякий раз не напасешься, должен тогда быть очень непростой и важной фигурой в Катарсисе наш убийца. Вероятность такую надо иметь в виду.

– Думал на этот счет. Подсказывает нутро, из Земель трупов. Тем паче следы одни обнаружил интересные. Но там путаница, пока придержу при себе. А в этих краях прятаться негде. Каждый дом проверил, каждую нору, каждый чердак.

– Почему так легко хранителей отмел?

– Все может быть, Злой.

– Что еще?

– Проститутку недавно хранители притащили. На линии у себя развлекались. Хотел для себя понять, пронюхать эту дорогу, которой ты шел к нам в Град, появившись в Катарсисе. Слышал, веселились. Дуру выпивали. Путана тоже смеялась вместе с ними. Похабные шуточки. Сам понимаешь. А баба красивая, белокурая, в короткой юбке. Может, даже не железная.

– А это сейчас к чему?

– К слову, Злой. Давно я женщин не видел. С самого появления здесь. Слышал ее смех, и внутри аж все закипало. Влетит, понятное дело, стражам за такую оплошность от верхов, не выпустят бабу. Если железная, будут потреблять месяцами, пока не надоест. А если живая – сам знаешь, какая ждет ее участь.

Ты же был недавно там, в Коробке. Правда, что у железной там все мягко и приятно, как у настоящей? Это же надо было такое создать – пользуй, сколько хочешь, не обрюхатишь, и не откажет тебе…

– Не было у меня опыта с железными. Покупал секс, да, но с живыми.

– Говорили, вы с Питоном реку Самсона нашли.

– Было дело.

– Не пожелал женской любви?

– Нет.

– Дело твое. Может, ты и прав. Расскажи мне про Коробку, Злой. Хочу хоть одним глазком подсмотреть, каково сейчас там. Люди все ходят с устройствами в голове?

– Ходят, Данила. Сам знаешь. Мало кто не ходит. В основном те, кто заливает информацию в сеть, да изгои. За год повстречал одного мужичка в баре – не изгой, в Катарсисе не был, но без компьютера в башке. Он мне рассказал, что библиотеки закрывают, а на их месте ставят другие коробки, скоро не останется во всей Коробке ни книжных, ни библиотек. Книги останутся в компьютерах. А в сети, сам знаешь, только та литература, какую можно засеивать в головы.

– Все к этому и шло. Странно, что еще не закрыли. А помнишь, в нашей молодости были телефоны? Сначала такие кирпичи, которыми можно было башку расколоть, как орех, и батареи держали долго, неделями. Потом становились все меньше и меньше. И компьютеры были, машины такие, гудели, нагревались. Системные блоки, толстые мониторы, потом ноутбуки, книжки с экраном. А теперь все в голову зашивают, и этот элемент размером, как ноготь…

– Меньше. Уже меньше.

– Зато там безопасно. Нет этих нелюдей Катарсиса. Костребов…

– Гет, может, не будем себя обманывать?

Егерь вздохнул.

– Да, ты прав. Ностальгия накатила, приятель. Знаю, что Коробка – дерьмо. Потому и бежал. Вырос я в тех краях.

– В тех ли краях вырос, егерь?

– И тут ты прав. Помнишь, Злой, в детстве воду из-под крана пили, а у бабуси в селе из колодца да из родника ходили воду брать. Бесплатная вода была. И привыкли мы к тому, что это подарок наших земель. А сейчас что – дефицит воды. Вода – товар: плати, пей. А та, что бесплатная, отравленная. Не заплатишь – или жди дождя, или ту пей, от которой кони двинуть можно. Что то, что другое – не вариант.

– Все так, Гет. Все так. А Коробку не идеализируй, нечего ее связывать с золотыми воспоминаниями о детстве, с бабусей. Это уже другой мир, ушедший в прошлое и живущий только в нас самих.

Собеседник решил закрыть эту тему. И правильно. Нечего нутро травить.

– Есть еще одна версия – что убийца в этих краях прячется. Но вот где?

– Маловероятно, егерь. Здесь трудно оставаться незамеченным. На Земли трупов ходил?

– Не вижу смысла. Плохие это места. Весь Катарсис не перенюхаешь. Если любит этот гад убивать в граде Покоя, нужно брать его здесь. Мысль покоя не дает…

– Какая?

– Почему меня не попытался прихлопнуть? Я три месяца эту местность топчу и непомнящего из себя корчу. От ванаков бегаю да булочкой наряжаюсь.

– Непрост наш убийца. Говорил же тебе, что изгой тебя в два счета расколет. Не сладкая булочка ты для него. Тоже думал недавно над тем, что он выбирает себе жертвы, а не действует слепо, наугад. Знает заранее, кто его клиент. Хранителей не трогает, бригаду Третьяка – тоже. И тобою брагу не закусишь, Гет. Поганый из тебя актер.

– Идея есть у меня, Злой – опасная, но резонная.

– Выкладывай.

* * *

Организовал я вграде что-то наподобие стрельбища. Чтобы навык, приобретенный в Катарсисе, вспомнить. Учил меня в свое время Питон из лука стрелять…

«– Я не мастер, но основы получил. Передал мне свои знания мой друг, теперь пришло время передать их тебе. Первое занятие будет жить в тебе. Это событие, Злой, – усмехнулся мой друг. – Как удар боксера начинается с ног, так и выстрел лучника начинается со стойки. Я покажу тебе разные стойки. Выберешь сам наиболее подходящую для тебя. Медленным движением, не спеша, отводи плечи назад и расслабь шею. Акромион смотрит назад, и рука свободно действует без участия ременных мышц. Верхний плечевой пояс почти весь разгружаем. Нам нужно задействовать широчайшую мышцу спины. Еще раз. Медленным круговым движением отводи плечи назад, расслабь полностью…

– Так вся романтика стрельбы из лука испаряется.

– Давай, не халтурь, тело спасибо скажет за правильную технику. Чтобы потом не ныл, что мышцы шеи болят. Надо без травм. Вот так. А теперь, не двигая плечевым суставом, роняй нижние ребра в живот. Еще раз».

Да, прав был Питон, запомнил я первое занятие в деталях. Думал, сразу лук и стрелу выдаст.

«– При стрельбе вес тела смещай на переднюю часть стопы. Нужно выдержать баланс, чтобы вперед не упасть и назад не улететь. А теперь еще раз. Стойка. Положение. Поворачивай голову в сторону стрельбы и на толику отклони назад. Баланс. Следи за балансом».

Пока мы дошли до самой стрельбы, я уже перехотел стрелять. Это сейчас, вспоминая его уроки, я ему благодарен за это подробное разжевывание. Не все так просто, как думалось мне, пока я лук в руки не взял и тетиву не натянул.

«– Чем лучше расслабишь кисть, Злой, тем проще будет работать мышцами спины. Вот так… Да, уже лучше. Еще больше. Когда встретишься с нелюдем, про то, как в этот момент расслабить кисть, думать точно не будешь, – улыбнулся Питон. – Потому нужно выработать рефлекс. Чтобы на автомате все делал, как управляешь машиной. Вот, да. Сейчас отлично все. Еще немного можешь отклонить голову назад. О, идеально. Растягиваешь тетиву под челюсть. Фиксируешь. Смотри вперед, на свою цель. Не спеши. Будь спокоен. Это так же просто, как и женщину за грудь трогать, – улыбнулся друг. – Рукоятка лука впивается в лучезапястный сустав. Конкретно вот это место, покажу, чтобы нагляднее было. Понял?

Я кивнул.

– Давай еще раз. Стойка. Плечи. Ребра в живот. Баланс. Голова. Тетиву под подбородок. Упирается жестко в него. Цель. Спокойствие. Выстрел. Неплохо, Злой.

– Слушай, вроде получается.

– Получится, куда денешься. Не раз это оружие спасет тебе жизнь в Катарсисе, Сашик, а правильная техника сохранит тебе здоровье. Давай еще раз. Стойка. Плечи…»

По граду Покоя слух прошел, что у меня появился любимчик среди непомнящих. Что Данилу к себе подтянул, скорешился с ним так, что теперь неразлейвода, хоть в койку одну прыгай. Придумали даже, что после моего ухода он будет за градом присматривать. Рассказал я парням про Ваара. Сказал, чтобы сразу звали к себе остальных, если столкнутся с ним, а не тянулись к пукалке. Не любит Ваар посторонних, а пули ему, что вата больному лепрой.

Еще одна бессонная не ночь в Катарсисе. Мирон подтвердил слова Гета, к Захару идти смысла нет. Гет – личность известная в своем мирке, его мало кто в глаза видел из здешних, не имею в виду один лишь град Покоя, потому как мало кто ходил до Пустоши. Отель в станице Покинутых – излюбленное место многих изгоев. Это здесь нас по пальцам руки пересчитать, а в станице Покинутых таких в разы больше. Собираются в путь далекий – исследовать земли Катарсиса, да новые маршруты кровью исписывать, дары собирать. Вернутся другими за одну ходку, несколько дней не смогут точно сказать, сколько пальцев на руке; после придут в себя и просиживают дни в отеле, да дуру свою пьют. Редко кто покупает дуру. Это здесь, в граде Покоя, непомнящие, еще Катарсиса не видавшие, могут из чужих рук и дуру взять, и отраву. А там, в станице, такого нет. Бывает, в отеле расслабишься, оклемаешься от ходки, а внутри-то все равно ноет, в безопасности особенно – не отпускает. И начинаешь себя дурой травить по новой. Забываешься. Привыкаешь к дуре. Идешь на смерть за дурой, чтобы вернуться и травить себя ею. Забываться. Не нужно этого. Держись, Сашик, подальше от отеля. Отпусти это место – там нет ни тебя, ни Питона. Надо спать, сегодня жив. Благодарю тебя, Катарсис. Завтра будет видно. Нет тебя, Питон, известный на весь Катарсис изгой и естествоиспытатель. Лучник и верный друг. Не хватает тебя, друже. Крепко не хватает. Все. Залепи этот нескончаемый поток. Спать.

Проснулся – светло на дворе. Засыпаешь – светло. Уже совсем скоро наступит Ночь. Весь град ощущает приближение Ночи. Один из самых страшных демонов Катарсиса – Ночь.

Град еще спал. Пикассо стоял на посту. Подошел к нему.

– Как дежурство?

– Спокойно. За всю смену возле града пробежали два ванака. Вдалеке видел хранителей. Куда-то своей дорогой шли.

– Прогуляться собираюсь. Данилу с собой беру. Человек еще один нужен. Пойдешь?

– Пойду.

– Вот и славно.

– Куда путь держим, Злой?

– Дом Захара и Волчья нора. Заночуем там. Вернемся в град завтра.

– Дура? Источник?

– Да. Наберем дуры для Мирона. Прибыль делю на троих. Для себя наберем воды в ручье у Волчьей норы. Давно воду из ручья Катарсиса не пил.

– Нехорошее место, говорят, Волчья нора.

– Поменяешься – сильно языком не чеши. Выспись перед походом. Пойдем в четыре утра. Место сбора – здесь. Ты мне нужен бодрым. И чтобы коробка соображала.

– Понял. Буду в четыре на месте.

– Бывай.

Часть третья
Источник

Зашел я в комнату к соседу. Мирон целый день в делах, слова не вытащишь.

– Говорят местные охламоны, что тьма у тебя в котелке, Гет.

– Тебе все шутки, Злой. За глаза шепчутся, хуже баб. Хоть бы один в лицо сказал чего-нибудь.

– Да какие тут шутки. Пикассо пойдет завтра третьим.

– Решил все-таки его взять. А если не сработает?

– Все может быть.

– Уверен в нем?

– Я ни в ком не могу быть уверен. Пусть пацан немного Катарсис потопчет вместе с нами, успеет еще сам потоптать. Не сработает, будет ему опыт, глядишь, и своих товарищей со временем подобьет на походы.

– В четыре?

– Да. Точка сбора прежняя.

– Что при тебе, Злой?

– Револьвер. Две коробки патронов. Лук с дюжиной стрел. У самого?

– Слышал, что ты лучник хороший. Не одного нелюдя луком положил. Припрятал карабин недалеко от Волчьей норы, когда из Пустоши в град Покоя путь держал. Патронов достаточно.

– Недурно. Кто продал? Запрет же у барышников.

– Сейчас запрет, да. До запрета удалось отхватить экземплярчик. И не два барышника в Катарсисе, Злой, а минимум три. Зак – в наших краях.

– Догадался.

– У малого что при себе? Револьвер?

– Да.

– Что есть. Даст Катарсис, выживем и дело свое закончим.

– Собираемся так, будто дюжина отпрысков Катарсиса, нелюдей проклятых, нас поджидает впереди. И правильно.

– Ко всему нужно быть готовым, – сказал Гет. – Слыхал, что Гриб решил пока остаться в граде?

– Да. Переспал парень со своими мыслями.

– Его воля. Пацаненок вроде неплохой.

– Каково там, в Пустоши, егерь?

– Конкретизируй.

– С дарами густо?

– Тебя только это интересует, Злой?

– Саша. Сашик мое имя. Можешь и так называть. Чем ты живешь в Катарсисе, Гет?

– Заказами живу, Сашик. Знаю свое место, знаю свое дело. Нужно выследить костреба и крылышки ему укоротить – обращаются ко мне. Приходит человек в поселение наше издали, дары при себе имеет и деньги. Делает заказ. У меня есть напарники. Вижу я этого человека в первый и последний раз. И лишних вопросов не задаю.

Вижу я. Вижу, что мечешься ты из стороны в сторону, как маятник. Хоть и спокойствие наружное приобрел в жизни за ценную монету, испачканную кровью своей. Неспокойно на душе. Насколько мне известно, Злой, вы с Питоном напарниками хорошими были…

– Друзьями.

– И дары барышникам жирные таскали. И гуляли так, что весь отель в станице Покинутых веселился за ваш счет и вспоминал добрым словом.

– Было и такое.

– Переосмыслил что-то после смерти друга? Если в душу лезу, а ты против – останови.

– Лезешь, Гет. Лезешь. Да, переродился. Выгадил себя заново. Пытаюсь жить без дуры, но с дырой, и не заглушать ничего. Без дуры труднее.

– Знаю, что труднее. Зато без дуры можно выжить и на мир смотреть, а не в себя. И можно жить. Это иллюзия, что оно легче под дурой.

– Ага. В мутной воде видишь дно, егерь.

– Каждый что-то потерял. Каждый много раз умирал, да все не подохнем никак. Не мне тебе рассказывать, что у нас творится внутри.

– Цель есть. Отель в станице Покинутых мне надо бы десятой дорогой обходить. Нужно уйти подальше от тех мест и попытаться начать все заново.

Сейчас зацепился за это дело, Мирону обещание дал – найти урода, покромсавшего этих детей. Пока этим обещанием и живу.

– Пойдем со мной в Пустоши, когда закончим здесь, если цель твоя не ведет тебя в другую сторону. Покажу тебе дорогу долгую, запомнишь эту дорогу, в карты себе добавишь. Большая ценность.

– Сперва закончить нужно. Ни к кому в бригаду не пойду, Гет. И «принеси-подай» тоже не для меня.

– Я этого тебе и не предлагал. Ты сам знаешь, кем тебе лучше быть. Твое имя у изгоев на слуху, знает тебя Катарсис. И здесь, на этом краю преисподней, и на другом. Ничего дурного о тебе не говорят. Места у нас не самые тихие. Да и люди разные, как и везде. Работа для такого человека, как ты, всегда найдется. Вижу, ты хорошо из лука стреляешь, лучник, и нутро у тебя, как надо. Сам знаешь, такие люди на вес плода вечности. Да и работа бывает разная для надежного человека. Лично готов за тебя поручиться, если возникнет нужда.

– Будет видно. За предложение благодарю. Пойду я. Нужно оружие почистить, да и в дорогу рюкзак собрать.

– Бывай, Злой.

Пустоши. Далекие земли. Никогда не доводилось бывать в тех краях. Говорят, нелюди Катарсиса там самые разные: на любой вкус и цвет. Опасное место. А где в Катарсисе безопасно? И за безопасностью ли я вернулся назад? Не отпустила. Нужно идти вперед, верно говорит Гет. В любом месте можно прижиться и создать мир вокруг себя. Сам котелком понимаю. Нужно отпустить лишний груз, оставить здесь.

Будет видно. Важно закончить начатое. Это сейчас самое главное. Посудины для воды нужно еще будет положить в рюкзак, забыл. Спички есть, хорошо. Клинок взял. Там, в Коробке, у людей совсем другие заботы. Хорошо-то как. Проклятый Катарсис, чтоб его… Как же мне здесь и сейчас хорошо. Скоро Ночь. Давай, дружище, несколько часов перед походом надо себя заставить поспать, еще неизвестно, что ожидает впереди, у источника.

* * *

К дому Захара мы вышли к десяти. По пути остановились один раз, сделали небольшой привал. Я разжег костер, художник ходил по округе, палки собирал, подогрели обед свой. Мимо бродила хулиганская тройка ванаков. Нападать не стали. Посмотрели на нас издалека и побрели своей дорогой дальше. Я оперся о кирпичную стену заброшенного, разрушенного домика без крыши и рассказал про один случай из жизни, когда мы с Питоном возвращались из станицы Покинутых в град Покоя.

– Когда вышли на тропу, ведущую в град Покоя, время уже позднее было, устали с дороги. Приняли решение с Питоном переночевать в заброшенном доме возле источника у Волчьей норы. Да заодно и воды набрать. Заканчивалась уже. А когда проснемся, отправиться в путь. Осмотрели дом. Развели костер, холодно было, как сейчас помню. Я сказал другу, что бессонница – подежурю. Он прилег отдохнуть. Не ночь была не тихая. Постоянно доносились какие-то звуки на улице. То шаги слышались, то шепот совсем близко. Я взял револьвер в руку и в любой момент готов был сделать решето из любого нелюдя, решившего сунуться в дом. Двери в доме не было, и я постоянно всматривался в улицу, чтобы понять, каков источник этого шума.

– Саша.

Я повернулся назад. Питон спал. Мне точно послышалось, что произнесли мое имя. Поглядел перед собой.

– Саша.

Непонятно было, из дома доносился этот голос или с улицы. Стало не по себе. Еще раз посмотрел на Питона. Сон у него хороший был, крепко спал.

На всякий случай я подошел к выходу и проверил, не прячется ли кто за стеной. Как будто женский голос был. Или детский. Точно не разберешь. Быстро очень, не растягивая буквы, и как-то нежно, что ли, произнес мое имя. Никого за стеной не было. После этого больше ничего подобного за свое дежурство я не услышал. Когда проснулся мой друг, рассказал ему в подробностях обо всем произошедшем, Питон ответил, что Волчья нора – гиблое место. Бывало, пропадали там изгои, не погибали, а именно пропадали.

– Катарсис уберег, Злой. Не знаю, что это было, хорошо, что остался в доме, нужно валить отсюда и по возможности планировать свой путь так, чтобы не отдыхать у Волчьей норы.

Интересно, почему место назвали Волчьей норой? Никогда не видел и не слышал от других, чтобы там водились волки.

Данила и Пикассо не перебивали. Внимательно слушали. Рассказчик из меня – какой есть, другого нет. По глазам Гета я прочитал: «Злой, если бы не мальчишка, я бы тебе столько историй из жизни рассказал на подобную тематику». Он молчал, как и положено.

– Зачем мы идем туда? – задал вполне логичный вопрос Пикассо.

– Воды из источника набрать. Да и забрать кое-что спрятанное. Место не самое популярное для прогулок у здешних.

– Понятно, – только и ответил парень, еще не до конца понимая, на что он подписался.

Мы уже не застали Захара и его бригады. Недалеко от дороги, ведущей в станицу Покинутых, набрали дуры для Мирона, как он и заказывал. Черт знает, зачем ему столько дуры. Весь Катарсис напоить собрался? Но это уже не наше дело, он платит, мы несем.

– Отправляемся к Волчьей норе. На сборы десять минут: пописать, покакать, полежать на дорожку.

– Не лучше здесь остаться?

Пикассо не понравилась эта затея.

– Не лучше. Через десять минут отправляемся.

Он замолчал и начал прятать в рюкзак недоеденную еду и склянку с водой. Данила посмотрел мне в глаза, я понял, что он готов к дальнейшему пути.

К Волчьей норе мы шли медленно. По пути отправили в мир вечного сна одного ванака, который чего-то перепутал или решил испытать удачу. У дома нас встретил нежданный гость.

Двухметровый костреб стоял у входа в дом и смотрел в нашу сторону. Мы остановились. Я приложил палец к губам. Ни шороха, ни звука. Медленно снял с плеча свой лук и взял его в руки. Данила осторожно потянулся к револьверу.

Костреб наблюдал за нами. Нелюдь был черным, как нефть. Глаза красные, как рубины. Зубы длинные, как ножи, острые. Он шевелил крыльями, а тело его было неподвижно.

И тут непомнящий совершил непростительную ошибку. На нервяке рука дрогнула и живо полезла к оружию. Нелюдь молниеносно полетел в нашу сторону. На все было две секунды, не больше. А больше мне и не нужно было, как учил Питон. Стойка. Ребра в живот. Тетива к подбородку. Цель. Выстрел.

Костреб лежал на земле. Еще живой. Стрела пробила ему горло. Уже после его падения послышались выстрелы. Пикассо стрелял в него, лежащего на земле. Страшно было парню. Очень страшно. Такого экземпляра вблизи он еще не видел. Да и не водились они в этой местности. Редкие гости.

Мы с Данилой посмотрели на непомнящего, губы у того задрожали.

– Убили. Убили нелюдя.

– Ага, – спокойно сказал я, доставая свою стрелу из костреба.

– Прямо в горло. Первоклассный выстрел, Злой, – сказал Гет. Расхвалил меня, поглядим, еще, может, в напарники позовет, егерем быть.

Непомнящий еще долго сидел над трупом полуптицы, полуотродия – отпрыска Катарсиса.

– Ну и тварь. Какое же жуткое создание, посмотрите на глаза. У кого еще из нелюдей красные глаза? А зубы? Такой укус не зашьешь, не замажешь.

– Вот и познакомились вы, Пикассо, – улыбнулся Гет.

– Не надо так, парень, – обратился я к непомнящему. – Если первым нелюдь не нападает на тебя, не стоит дергаться. Бывало не один раз – расходились мирно. Быть может, постоял бы немного, понял, что силы не равны, и улетел бы в небо.

– Это случайно. Я просто…

– Да понятно. Нервяк. С кем не бывает.

– Давайте в град его с собой притащим. Да парням покажем, какого нелюдя сегодня завалили, – оживился Пикассо.

– Если только на своем горбу будешь тащить, – улыбнулся я.

Парень замолчал.

Осмотрели тот самый дом, о котором я рассказывал напарникам.

– Пикассо, на тебе костер. Насобирай побольше веток. Я к источнику. Данила со мной.

Мальчишка остался в доме один. Мы с Гетом встретились недалеко от Волчьей норы, в заранее озвученном месте.

– Нехорошая это затея, – сказал я старому егерю. – Уже и сам не рад, что подписался на это. А если нелюдь какой рядом топчется – парень для него сладкий пряник. Вдруг не успеем.

– Не переживай, Сашик. Успеем, примем любого, кто ближе, чем на десять метров, сунется к дому.

– Для пацана какое испытание. От костреба еще не отошел. Тащить с собой в лагерь захотел, герой.

– Нужно рано или поздно становиться изгоем, Злой. Пусть лучше сейчас, под нашим присмотром.

– За нами могли следить. И видеть, что мы втроем.

– Могли, – согласился Гет. – У тебя были идеи лучше?

Я промолчал.

– Нужно рисковать, Сашик. Не будем же мы в граде Покоя годы ждать непонятно чего. Нужно что-то предпринимать.

– Живец.

– Ага. Зато самый крепкий из тех, что были. Все будет. Не нагнетай.

– Лады.

Мы почти три часа просидели у Волчьей норы. Пацан ни разу не вышел из дома после того, как костер зажег и для розжига насобирал. Время от времени он вставал на ноги, смотрел перед собой, затем снова садился и все время держал в руках револьвер.

– Кто-то идет, – прошептал я. Егерь и без меня заметил.

– Сито пацан сделает из него, если тот молча подойдет к дому. Мальчуган на нервяке конкретном.

– Вижу, – подтвердил я.

– Нужно принимать клиента.

Это был человек в плаще, с рюкзаком на плечах. Мы тихо подкрались сзади к нему. Но не успел незнакомец приблизиться к дому, как вдруг ни с того, ни с сего внезапно обернулся и посмотрел в нашу сторону, будто спиной почувствовал нас.

– Стой, где стоишь. Ближе не подходи, ствол на землю.

– С миром я, изгои.

Он положил пистолет на землю. Я не видел его лица. Пришлось подойти поближе.

– Назови свое имя.

– Мотылек я.

Знал я Мотылька. Несколько раз пересекались в отеле в станице Покинутых. Выпивали дуру. Не успел нигде запачкаться. Тогда. Отзывались о нем хорошо. Никогда в деле не видел его.

– Мое имя Злой. Тот самый Мотылек, о котором я думаю? Подними капюшон.

– Тот самый, Злой. Сколько дуры мы с тобой выпили, друже?

– Здравствуй, Рома.

Я подошел ближе и свободной рукой забрал его ношу. Он думал, что последует рукопожатие, и хотел было первым потянуть руку. Но не стал, когда увидел, что имею интерес к его стволу.

– Нехорошо как-то все это. На огонь пришел я. Думал, напрошусь отдохнуть с дороги у скитальцев, время позднее. Устал. Путь неблизкий держу. До станицы Покинутых. Возвращаюсь с Земель трупов.

– Захар говорил, что видел тебя несколько дней назад.

– Так и было.

– Не обессудь, Мотылек. Пусть пока ствол побудет у меня, от греха подальше. А насчет уголка для отдыха – милости просим.

Он зашел в дом.

– Мир вашему дому, – поприветствовал он Пикассо.

– Здравствуйте.

Когда мы все вчетвером сидели у костра, никто на него железо не направлял, железо было рядом. У каждого из нас.

– Данила и Пикассо. Мои напарники.

Он кивнул.

– Говорили, ты покинул Катарсис.

– Покинул.

– Почему решил вернуться?

– Почему пошел на Земли трупов?

– Изменился ты, друг. Не признаешь старого Мотылька. Я и Питона, друга твоего, хорошо знал.

– Я и себя не признаю порой, Рома. Не держи огорчение. Прошло много времени, даст Катарсис, еще пожмем друг другу руки, да за «жили-были» посидим. Время сейчас неспокойное. Очень неспокойное, Рома.

Он улыбнулся.

– Знаю я, Злой, почему так меня встретил. Знаю и то, почему так смотришь на меня. И чудовище рядом с домом заметил.

– Если есть, что сказать, говори.

Он посмотрел на Данилу. Гет все это время смотрел ему в глаза.

– Данила, говоришь? Непомнящий? Из града Покоя?

– Да.

– Знаю я тебя, Данила. Непомнящий из града Покоя.

– Я тебя не знаю.

– Мы с тобой не успели познакомиться. Я пробыл в поселении на Пустоши всего пару часов, а затем с напарником мы продолжили свой путь.

Гет посмотрел на меня.

– Мотылек, не нужно говорить загадками. Не люблю я этого.

– Чтобы не усугублять, отдай мне мой ствол, Злой, и разойдемся так, будто друг друга не знаем. Не нравится мне у вас. Нехорошо как-то себя чувствую. Не в своей тарелке.

– А где тебе «в своей тарелке», Рома?

– С тем Злым, который буянил в отеле, а затем в драку полез. Помнишь, как Начальник тебя прикладом приложил? Только утром оклемался. Зато был доволен, что, наконец, хорошо поспал.

– Я больше не пью.

– Да не в этом дело. Вернулся из Коробки ты другим, будто мозги промыли. Чуйка у меня, Саша, – не свидимся больше никогда.

– Будет видно.

– А ты, Данила, новичок из хутора Сидорыча…

– Хватит, – не выдержал тот. – Не пой эти песни. Не нужно.

Гету явно не нравился наш гость.

– …один из лучших егерей Пустоши. Не думал я, что вот так однажды буду сидеть с тобой у костра в граде Покоя, у Волчьей норы. Мне казалось, что твой дом – Пустошь.

– Мой дом там, где покой в душе. И этот покой я ищу.

– О чем вы? – наконец послышался голос Пикассо. – Это Данила. Из нашего града. Он всего три месяца в Катарсисе, даже станицу Покинутых в глаза не видел, какая Пустошь, вы его с кем-то перепутали, – улыбнулся парень.

Мы все посмотрели на Пикассо. Он понял, что веселья на наших лицах не было и не будет.

– Значит, три месяца в граде Покоя ты.

– Тебе чего нужно от меня?

– Нервные вы все. Почему такие нервные, Данила?

– Гет я. Для тебя я Гет. Кто может сказать, что видел тебя на Землях трупов в ближайшие дни?

– Может быть, трупы? Достаточно будет? Изгоев там не встретишь. Свои дела у меня там были, и место, где переночевать, я знаю.

– Тогда молись, Мотылек. Молись, если знаешь молитвы.

Я видел, как начал краснеть от злости егерь. Он приподнял свой карабин, который забрал из местечка укромного у источника, я рукой опустил его дуло вниз.

– Не позволяй эмоциям взять верх. Нам нечего ему предъявить. Не делай ошибок, Гет. Свое имя ты создавал в Катарсисе не один год. Все знают тебя как честного, храброго егеря, который знает свое дело и слово держит. Не стоит оно того, чтобы похерить имя свое за пару секунд. Он провоцирует, не знаю, почему. Мотылек, я отдам тебе твой груз. Ступай.

– Ты понимаешь, Злой, что все это не останется между нами. То, как вы поступили со мной, будет известно во всем Катарсисе. От града Покоя и до Пустоши.

– Догадываюсь. Не задерживаю тебя.

Я проверил, на предохранителе ли его ноша, а после положил под ноги Мотыльку. Тот молча встал, забрал рюкзак и ношу свою, без прощания ушел в прочь.

– Неприятный тип. Зря ты его отпустил.

– Кроме того, что он неприятный тип, есть ли объективные причины его убивать?

– Складно брешет. И никто его на Землях трупов не видел. И «случайно» вышел к Волчьей норе.

– Если бы я знал наверняка, что это он, будь уверен, первая же стрела, прилетевшая ему меж глаз, была бы моя. Не кореш он мне. Выпивали пару раз, на этом все. Плохого о нем не говорили.

– Что делать будем с недохудожником? Смотри на него, скоро голова взорвется от всей этой жути, что мы тут нагнали.

– Что делать будем с тобой, творец? – улыбнулся я.

– Я ничего не видел. Ничего не слышал. Ничего не знаю. Будьте уверены, я ничего не скажу.

– Да не боись ты, малец, – засмеялся Гет. – Не похороним тебя тут, за домом, с костребом на пару, чтобы навсегда завязать твой язык. Но помалкивать нужно. Уяснил?

– Да.

– Славно. Вижу по глазам – есть вопрос, отвечу сразу: сына моего убили. Потому я здесь. Но теперь о том, что я в граде Покоя, будет знать каждый изгой и нелюдь. Если ты не скажешь, Мотылек растреплет на весь Катарсис, к пророкам не ходи.

– Понял. Я не скажу, слово даю. Изгоя.

Мы одновременно улыбнулись с Данилой.

– Дал слово изгоя, значит, сдержи.

– Гет, есть…

– Я видел уже его, – сказал пацан.

– Кого?

– Ну, Мотылька этого. Я не знал его имени, но видел один раз. Еще тогда, когда в Катарсис прибыл, в первые дни.

– Продолжай.

– Он заходил к Мирону, наверное, чтобы дары или дуру продать. Когда вышел из дома его, подошел к нам. Рассказывал какую-то историю. Не помню точно, о чем. Спросил у каждого имя, откуда, чем занимались в Коробке. Хотим ли назад вернуться. Посидел вместе с нами немного, перекусил и ушел. Один раз на моей памяти он был в граде Покоя.

Я смотрел на него, когда он вошел. А он – на меня. Не понимал, откуда знакомо мне его лицо. Кажется, он сразу меня узнал.

– Почему раньше не рассказывал об этом? – спросил я. – Сколько ты в граде Покоя?

– Вы и не спрашивали. Пришел на две недели раньше Данилы.

– Он не показался подозрительным?

– Нет, конечно. Настоящий, живой изгой к нам пожаловал. Мы все смотрели на него с открытыми ртами. Первые дни – вся эта романтика, Катарсис, нелюди, изгои, река Самсона, плод вечности… Смотрел, помню, на него, как на высшее существо нашей цивилизации. Бесстрашный. Многое знал, многое повидал. Есть чему поучиться.

– Надо бы Мирона расспросить, – сказал егерь, посмотрев на меня.

– Расспросим, будем живы, зайдем к Мирону. Не знаем наверняка, причастен он к нашему делу, Гет, или нет. Но то, что пришить хотели Мотылька, этого нам не забудут. Не поступают так в Катарсисе без серьезных на то оснований. Нехорошо это. Но хорошо, что ушел, от искушения подальше.

– Знаю, Злой, что не поступают. Если надо будет, объясним изгоям, как есть. Кому надо – поймут, кому не надо, тому и не надо. В неспокойное время – неспокойные изгои. К нему тоже вопросы имеются.

– Будем отдыхать. Дежурить будем по два часа каждый. Есть желающий на первую смену?

– Я присмотрю. Отдыхайте, – сказал Данила. – Все равно спать что-то не хочется. Разбужу тебя, пацан. Ты разбудишь Злого.

На том и решили.

* * *

– Проснись, Злой. Проснись.

Открыл глаза, увидел лицо Гета. Он был чем-то озадачен.

– Малой пропал.

– Как пропал?

– Да вот так. Пожитки и ствол здесь. Разбудил его, когда подошла его очередь. Сам лег спать. Проснулся – его нет. Прежде чем тебя будить, вышел из дома посмотреть, не отошел ли парень отлить, или приспичило, может. Только после того, как осмотрелся, начал тебя будить.

– Херово дело.

– Как в воду пустил. Пацана искать надо. Мехом чувствую, не прогуляться он пошел без пожитков по округе.

– Сначала осмотрим Волчью нору. После – двинем в сторону дома без крыши, где останавливались, после – дом Захара, – подвел итог я.

– Двинули.

– Возьму рюкзак и ствол.

– В путь, Злой, да хранит нас Катарсис. Нехорошо это пахнет, чую.

В нору мы спустились, осмотрелись. Ни парня, ни его следов. Когда покинули нору, отправились к дому без крыши, что стоял около дороги, ведущей к бывшему пристанищу Захара.

– Был он здесь.

Рядом с домом валялся нож Пикассо, рукоятка которого была обмотана белой рваниной. Запомнили оба этот экземпляр.

– Верно ли ты сформулировал свою мысль, егерь?

– Его нож.

– Знаю. Осмотрим здесь все.

К семи мы уже были в граде. Возвращались молча. Преследовало нехорошее чувство. Мирон, по всей видимости, еще спал, дверь его дома была закрыта. Я постучал. Тишина. Не услышал или сделал вид, что не услышал. Я постучал второй раз. Но уже настойчивее.

За дверью услышали с напарником знакомый голос.

– Кого это… чтоб вас… занесло…

Хозяин явно подбирал выражения.

– Поспать не дадут.

Кто?

– Злой и Данила.

– Ну, вернулись из ходки – и вернулись. Молодцы. Дуру можно и днем продать. Зачем Землекопа в такую рань будить? Совесть имейте.

– Малой исчез.

– Что значит – исчез, Злой?

– То и значит – исчез. Вернулись вдвоем.

– Вы, должно быть, шутите.

– Нет, Мирон, – сказал Гет. – Уснули втроем у Волчьей норы. Проснулись вдвоем.

– Заходите.

Мы рассказали Землекопу все, как было. Барышник внимательно слушал.

– Вот как. На живца решили поймать убийцу. И погубили сопляка.

– Мирон, – начал я. – Когда к тебе последний раз заходил Мотылек?

– Давно не было. Несколько месяцев.

– Зачем приходил?

– Да так, продать дары. Какие – не скажу. Конфиденциальность превыше всего. Мне – товар, ему – деньги.

– Мирон, он у тебя ничего не спрашивал по поводу детворы твоей?

– Нет. Такого разговора не было. Злой, Мотылька я знаю давно…

– И я его знал. А вот встретились вчера – и другой человек. Как подменили.

– Ты бы на себя посмотрел, Сашик.

– А что на себя смотреть-то. Я же не женщина – себя разглядывать.

– Мужики, найдите парня – во что бы то ни стало найдите. Каждый куст нашей местности, каждый овраг проверьте, но найдите. Живым или… Так надо. Лучше живым.

– Мог и не говорить. Мы зашли за информацией. Мотылек интересует.

– Сказал, как было.

– До этого он часто к тебе заходил?

– Не часто. В станицу Покинутых, в отель чаще всего дары нес.

– Вот то-то и оно, Мирон. Что вынюхивал здесь – вопрос.

– Я думаю, не при делах он. Совпадение.

– Осторожно с предположениями, Землекоп, однажды ты уже предположил, что Третьяк со своей бригадой…

– А я и сейчас так думаю.

– Упрямый ты.

– Нужно его найти, хлопцы. Найдите.

– В путь, Гет.

– Катарсис нам в помощь.

Егерь предложил разделиться. Чтобы я обследовал южную часть града Покоя, а он взял на себя север.

– Нет, Гет. Пойдем вдвоем. Тем паче не думаю, что здесь, возле града, мы что-то найдем, хранителей много. Туда надо двигать вдвоем.

– Кое-что мне нужно проверить.

– Что именно? – поинтересовался я.

– Злой, ты не помнишь, около того дома, где мы обнаружили нож Пикассо, был люк?

– Не обращал внимания. Нет, не помню там люка.

– Вот и я о том же. Три месяца эту округу топчу, а люк обнаружил только сегодня утром.

– Почему сразу не сказал про люк?

– Сфотографировал в памяти. Переключился на нож. И пока шли к Мирону, думал про нож и Мотылька. Только что всплыла перед глазами картинка.

– Где именно ты заметил этот люк?

– Прямо за домом. Со стороны дома Захара.

– Проверим.

Когда мы обнаружили люк за домом, я, наконец, понял, почему я никогда его не видел, и решил поделиться этим с Гетом.

– Здесь что-то было. Что-то, что закрывало люк. И это что-то убрали. Невозможно было столько времени ходить мимо – и не обратить внимания на него. Мы же еще отдыхали с дороги здесь.

– И я так подумал, Злой. Но что именно было – не помню. Ну что, брат, я поднимаю. На всякий, направь лук со стрелой своей туда, – сказал егерь.

Он сдвинул люк и убрал в сторону. Внизу было темно.

– Лестница есть, – тихо сказал Гет.

– Наша служба и опасна, и трудна, – улыбнулся я. – Лезем.

Мы переглянулись.

– Я могу первым, – сказал я.

– Я по сторонам тогда, страхую сверху, – согласился Данила.

Спустился вниз. Глубоко. Более трех метров. Когда встал на землю, зажег спичку.

– Гет.

– Что там?

– Спускайся. Тебе надо увидеть самому.

– Ну и вонь.

В канализации стоял старый, грязный стол. Валялся матрас с большими пятнами на нем. Человеческие кости. Черепа. Одежда. Много разной одежды.

– Нашел, – вдруг сказал егерь.

Сначала я не понял, что конкретно он имел в виду.

– Часы. Я ему их дарил. Сына они.

Он поднял с пола разбитые наручные часы и положил их в карман.

– Сзади написано его имя. Все это время он был здесь. В граде Покоя. Чутье не подвело, Злой. Вся эта одежда, кости, черепа, зубы. Все эти бумажники, склянки, рюкзаки, пустые банки… Это отморозок на всю голову. Как можно спать, жрать, срать в ведро, когда тебя окружает все это.

– Кайф ловит.

– Кайф, – прошипел злобно Данила.

– Послушай, Гет. Здесь сейчас оставаться – не самая лучшая идея. Он в любой момент может вернуться. Нужно брать его.

– Пусть вернется, встретим его, как полагается.

– Нет, егерь. Он не тупой. Увидит сдвинутый люк и на лыжню встанет. Потом ищи-свищи по всему Катарсису. Никогда сюда не вернется. Возвращаться в град – тоже не выход. Мы вот что сделаем – вылезем наружу. Отойдем немного от дома, есть одно хорошее место восточнее. Там поваленное дерево. Ниже травы тише воды. Дождемся его.

– А вот и наш паренек. Изгоенок. Гляди, слово сдержал.

– Вижу, Данила. Не сыпь на рану. Пошли.

– Недогрызло. Недогрызло парня.

Час, а может, и больше, мы молчали, спрятавшись за поваленным деревом. Все слова куда-то хором топиться пошли. Каждый из нас видел перед собой ту картину. Каждый из нас немало в Катарсисе повидал. Молчали.

– Не изгой это сделал, – разрушил стену Гет. – Учуял вонь арагора. Много раз выслеживал. В домах, подвалах, норах. Хорошо знаю этот запах. Не человеческий он. Нелюдя нора.

Говорил шепотом.

– И арагор сам люк отодвигает. И, будучи в своей норе, люк на место кладет и чем-то сверху накрывает, чтобы люка видно не было.

– Тоже подумал.

– То-то. Будет видно, Данила.

Помолчали.

– Слышу что-то, – сказал я. Егерь замер.

Прислушались.

Все ближе и ближе доносились голоса. Два голоса. Один из них мы узнали. Присмотрелись, узнали Мотылька. Рядом с ним стоял неизвестный, тоже не то в плаще, не то в длинных лохмотьях, высокий, худой. Не разглядеть лица. Он был выше Мотылька на две головы. Отодвинул люк Мотылек. Второй стоял рядом и смотрел на него. Сначала вниз спустился Мотылек, затем неизвестный.

– Ловушка это, Злой.

– Не понял.

– Нас заманили, – прошептал Гет.

* * *

– Говори прямо. Времени нет загадки разгадывать. Что заметил?

– Будь спокоен. Не делай резких движений, что бы ты ни увидел, Сашик. Все это иллюзия. Держи себя в руках.

– Да о чем ты, скажи. Ничего не вижу.

Данила повернулся ко мне лицом.

– Сына вижу. Стоит перед люком. Мне в глаза смотрел.

– Там никого нет.

– Там никого, Злой. Прав. Заманили.

Когда мы подошли ближе к люку, я понял, о чем говорил егерь. Лук выпал из рук.

– Чтоб тебя, Злой. Иллюзия это, – ударил Данила меня по лицу. – Приди в себя. Лук подбери.

Я быстро поднял лук с земли. В этот момент из люка наружу вылез Мотылек. Я не раздумывал. Тетива к подбородку. Спокойствие. Выстрел. На все это понадобилось не более двух секунд. Стрела проткнула солнечное сплетение изгоя. Гет выстрелил почти в тот же момент. В голову. У Мотылька не было шансов.

– Сейчас стражи сбегутся на выстрел, недалеко они, – сказал я.

– Что увидел, Злой?

– Пришел в себя после твоего отцовского леща. Это потом. Что со вторым делать будем?

Подошли к люку.

– Вылезай. Если вылезешь сам, не сразу пристрелим, – крикнул Данила.

Тишина.

– Я полезу, – сказал Гет.

– Он там сутки просидит, не вылезет, крыса. Без ствола он был. А в канализации ничего из железа не было.

– Осторожнее.

Егерь быстро спустился. Я смотрел вниз.

Он зажег спичку, держа револьвер перед собой.

– Злой…

– Что?

– Нет здесь второго.

– Как – нет?

– Пусто. Никого.

– Невозможно, – сказал я себе под нос.

– Спускаюсь.

Когда спустился, не понял, как это вышло. Залезли вдвоем, а вылез только один.

– Ты же сам видел, Гет? Не глюк же был?

– Видел. Кто знает?

– Его здесь нет. Это факт. В граде будем думы думать, надо подниматься.

– Замкнутое пространство. Некуда прятаться.

– Мы разное видели в Катарсисе, Данила, – напомнил я. – Вылазим.

* * *

В граде Покоя царила тишина. Смерть Пикассо и вся эта мрачная история с Мотыльком и неизвестным затронула за живое каждого из оставшихся в лагере.

Удалось даже немного подремать днем, наверное, от нервяка в сон склонило. Когда проснулся, зашел к Гету.

– Что дальше будешь делать, Данила?

– Закрыл свое. Остались еще вопросы, буду носить в себе. Но уже не здесь.

– Ночь сегодня начнется.

– Ночь переживем, даст Катарсис, и отправлюсь в путь. Пустоши – мой дом.

– Нужно пацанов похоронить.

– Похороним. Святое.

– Не сейчас уже, не успеем. После Ночи.

– Добро. Злой!

– Что смотришь так?

– Чего видел там, у люка?

– Что видел, того нет. Иллюзия.

– Не скажешь?

– Не нужно это никому, Гет. Да и мне тоже.

– Как знаешь. Больно иллюзии видеть.

– Да.

– Арагором воняло там. До сих пор чувствую этот запах.

– Он мог жить там до Мотылька.

– Мог. Эта версия меня устроила.

Не устраивает другое.

– Меня тоже.

– Есть предположения?

– Думается всякое, как и тебе.

– Ваар?

– Говорю же. А ответов нет.

– Что надумал сам: остаешься в граде Покоя или вперед пойдешь? Перед Мироном ты обещание свое сдержал.

– С тобой пойду.

– Не шутишь?

– Нет.

– Думаешь…

– Думаю.

– Лады тогда. После Ночи обсудим, Злой. Надо готовиться к новому демону, шесть суток этот демон не даст нам покоя. Оставь меня, хочу побыть в тишине, пока есть несколько часов. В ближайшие сутки у меня не будет такой возможности.

Через какое-то время мы почти одновременно спустились вниз, к Мирону.

– Я свое дело сделал. Больше меня здесь ничего не держит.

– А жаль, Злой. Куда пойдешь? В станицу Покинутых?

– Нет. В другое место.

– Не скажешь?

– Некому за лагерем присмотреть, не уберегли пацана, – сказал я Землекопу.

Посмотрел на егеря, он понял мой взгляд.

– Вот как оно бывает, Сашик. Когда вилами по воде пишешь, – сказал он.

– Это Катарсис.

– Как ему удалось выманить пацана из дома? – спросил Мирон.

– По-разному можно было. Захотел по нужде сходить, облегчиться. Присел за домом. И все. Нет пацаненка.

– Зачем тогда ствол оставил? Ты бы оставил ствол в доме, если бы приспичило, Злой?

– Я – нет. Думаю, и он бы не оставил.

Что-то, быть может, выманило его из дома. Это Катарсис. Здесь всякое бывает: и померещится, и послышится.

– Гадко все это, граждане изгои. Ну и история.

– Признал сразу тебя. Все так, как мы и думали. Непомнящих выбирал, – сказал я Гету.

– Так кто тела-то жрал? Этого не понял.

Мирон пил дуру.

– Мне по херу, Землекоп, – отрезал Данила. – Что этот Мотылек, что его друган – хрен пойми, человек, или нелюдь, или призрак. Или все вместе. Мне по барабану, кто жрал. Убраться отсюда хочу.

– Ты это, егерь. Запомни мою доброту. Что самую лучшую комнату выделил тебе из всего дома. А брал с тебя немного. Так, для приличия.

– Покажи документы на дом и на землю, старый мошенник, – улыбнулся Данила. – Развел меня, как малое дите.

– Ладно, проехали. Как говорится, много сладкого не надо, а то что-то слипнется. И слова хорошего не услышишь.

– Хорошо. Благодарю тебя: и за жилье, и за молчание.

– Ты это там, на своих землях скажи, чтобы знали изгои про Мирона, – довольно усмехнулся хозяин.

– Пойду я. Побуду один, сколько осталось до Ночи, не скоро еще выпадет такая роскошь, – егерь встал и вышел из комнаты.

Часть четвертая
Ночь

– Решай, Злой, с кем останешься: с нами или с непомнящими?

– «С нами» – это с кем?

– Со мной и казначеем. Он остается у меня. В своем доме окна не заколачивает, свет дневной любит.

– Данила?

– С ними, так решил.

– Я тоже пойду к ним, Мирон. За приглашение благодарю.

– Твой выбор. Тогда предупрежу тебя, как старого приятеля, ты год в Катарсисе не был. Ночи стали страшнее, не каждый может эту ночь пережить.

– А что, Мирон, у тебя какие-то особые условия, чтобы Ночь пережить?

– У тебя есть выбор, Злой.

– И я свой выбор сделал, Землекоп. Даст Катарсис, переживем все эту Ночь.

– Погоди, Сашик. Вот возьми. Еды про запас. Переживешь Ночь, дуры мне принесешь еще, этим и отплатишь. Вам с непомнящими шесть дней что-то жрать нужно будет.

Мирон поставил на стол два ящика. Подготовил к моему приходу. Ожидал, что такое решение приму.

– А за это благодарю, Землекоп. Будет Рассвет, отплачу тебе. Бывай.

– Бывай, Злой.

Мы собрались всем градом в одном доме. Все окна были заколочены, все оружие было при себе. Двери закрыли на засов. Пришла Ночь в Катарсис. Напряжение нарастало, ощущалось волнение парней.

– Злой, может, вы нам историю какую-нибудь интересную расскажете? Из жизни. Чтобы время скоротать и отвлечься, – попросил Данила. Непомнящий из него, как из меня житель Коробки.

– Послушайте. Там что-то есть, на улице, – сказал Коля.

И мы все замолчали. Прислушались.

– Что бы вы там ни услышали – ни при каких обстоятельствах не открывайте дверь, – шепотом сказал я.

– Мы знаем. Уже не одну Ночь пережили. Нам всем жить хочется. А у вас, к слову, это первая Ночь после года нормальных ночей.

Я вернулся в Катарсис на Рассвете, счастливчик. А ведь многие возвращались и в Ночь. Не каждому выпадал счастливый билет – дойти живым до града Покоя.

Наступила тишина в доме. С улицы доносились какие-то звуки, шорохи. Голоса вдалеке.

– Там какая-то женщина с кем-то разговаривает, – сказал Гриб. – Точно, женский голос. Красивый голосок. Как из Коробки.

– Постарайтесь сосредоточиться на своих мыслях или моем голосе. Пока мы в доме, мы защищены. Пока вы слышите мой голос и понимаете мои слова, вы в своем уме. Не прислушивайтесь особо к тому, что там, на улице, говорят, даже когда начнете знакомые голоса слышать. Это еще одно испытание, и его нужно пережить, – сказал я.

– Однажды собрались мы в поход с Питоном – новые дороги исследовать на дары Катарсиса, да карты свои дополнить…

– А у вас большие карты, Злой?

– Какие есть, других нет.

Я начал свою историю…

«– Не река Самсона и не плод вечности – главные богатства Катарсиса. Фолиант ищу я, Злой.

– Что за фолиант?

– Древняя книга, в которой, по слухам, запечатаны все знания, карты, обозначения местности вместе с возможным местонахождением даров, и суть всех процессов, происходящих в Катарсисе. Что такое сам Катарсис. Что такое Ночь. Что такое нелюди и дары. Переплет этой книги – из досок, обтянутых свиной кожей с узорным тиснением, с застежками. Ее возраст – половина тысячелетия. На аукционе фолиант стоил бы столько, что все дары разом можно купить за эти деньги. Если она существует, то, возможно, в ней я смогу найти ответы на свои вопросы, почему внезапно исчезли все жители Катарсиса. Что с ними стало. Какой катаклизм привел к таким глобальным последствиям. Что такое Катарсис, и кому нужно заселять его изгоями.

– А если ее нет? Что, если это одна из выдумок местных трепачей?

– Не может, Сашик, такого быть, чтобы вся эта шелуха – дары, река, плод – не были ширмой, за которой спрятано настоящее богатство. Не верю я в это…»

– Если бы мне пришлось выбирать, – сказал Коля, – я бы никогда не выбрал этот фолиант. Я в школе читать не любил. Литература была одним из самых нелюбимых уроков. Я бы плод вечности выбрал и продал бы его за столько, что до конца моих дней ни в чем бы не нуждался.

– А я выбрал бы воду из реки Самсона, – сказал Серега. – Влюбился бы в женщину, вернувшись в Коробку, полюбила бы она меня на весь остаток своей жизни. И горя бы не знал.

– А ты? – раз пошла такая пьянка, спросил я у Данилы.

– Фолиант бы меня заинтересовал, однозначно, – сказал тихо Гет.

В дверь дома постучали. От неожиданности Гриб аж подпрыгнул.

– Чуть душа под землю не ушла через запасной выход, – сказал он. – Что за диавольщина?

– Откройте. Из станицы Покинутых шел, изгой я. Попал в Ночь. Еле добежал до вашего града. – Настойчиво лупил кто-то в дверь.

– Не рыпайся, – прошептал я Сереге. – Даже не вздумай.

– За мной нелюди бегут. Не выжить мне. Откройте дверь.

– Почему он в нашу дверь стучит? – спросил Гриб. – У нас же нет света в доме, шепотом говорим, мышь на втором этаже не услышит нас.

– Наконец прозвучал правильный вопрос, – сказал Данила.

– Откройте.

– Это испытание, повторяю вам. И отнеситесь к этому соответственно. У нас цель – пережить шесть суток. Во что бы то ни стало мы обязаны эту цель выполнить.

В дверь перестали стучать. Спустя какое-то время послышался смех. Хотел бы я этот смех никогда не слышать.

– Сдохнете вы все. Сдохнете. Немного вам осталось.

Серега смотрел на меня, в его глазах были растерянность и страх. Нехороший взгляд.

– Если никто не станет больше перебивать, продолжу историю свою…

«– По слухам, в свежей могиле он зарыт. На неистоптанных землях. Возле могилы этой протекает ручей с чистой питьевой водой. Выпить нужно этой воды перед тем, как копать могилу.

– Все это похоже на какой-то развод, Питон. Могила. Ручей. Фолиант.

– Будет видно. Так можно было бы сказать и про реку Самсона, если бы сам воочию не увидел ее и не набрал оттуда воды.

– Да, так оно и есть, – не стал я отрицать очевидное. – Зачем тебе все эти ответы?

– Повторяю, Злой, ценность фолианта для тех, кто понимает его подлинную силу, выше всех даров, разом взятых в Катарсисе. Это не просто старинная книга. Это мощное оружие. И если она на самом деле существует и попадет не в те руки, будет большая беда, исправить которую будет почти невозможно.

– Не понимаю тебя.

– Некоторые вещи тебе непонятны не потому, что ты глуп. А потому, что эти вещи не входят в круг твоих интересов. Поймешь, Злой. Не расстраивайся, придет время – обязательно поймешь».

Запасы еды постепенно уменьшались. Воды оставалось на несколько глотков. На третьи сутки начался дождь. Каждый из нас мысленно просил Катарсис прекратить его, чтобы душу не травить. А он, будто издеваясь над нами, продолжался целые сутки. Большое везение, что Гет, поднимаясь на второй этаж, где мы организовали временную уборную, заметил в крыше щель, из которой капала вода. Каждый из нас набрал себе на несколько глотков. И на том спасибо, живы пока.

На пятые сутки почти вся еда закончилась. И произошло кое-что интересное.

– Кто на этот раз стучит? – усмехнулся расслабленно Гриб. Все мы уже привыкли к Ночи и даже ощущали себя в относительной безопасности в этом доме.

– Открывайте, парни. Мирон это, – послышался знакомый голос.

Все непомнящие посмотрели на меня. Данила смотрел на дверь.

– Барышника голос, точно, – сказал Гриб.

– Ага, – поддержал Серега.

– Не отвечайте, – сказал спокойно я. – Барышник лучше в землю полезет, чем выйдет из своего дома. Нелюди Ночи это. Не барышник.

– Злой, открой дверь. Хватит в игры играть, да детвору запугивать страшилками. Я вам еды ящик принес. Уже, поди, закончилась. Здесь пока тихо, в граде никого нет, кроме нас. Откройте. Сколько еще буду ногами стучать, руки отваливаются.

Гриб сделал движение, скорее неосознанное. Все были на нервах, я в том числе. Не нравилось мне это.

– Сиди, сопляк, – рубанул я. – Даже не вздумай.

Мне показалось на секунду, что если бы он решил подойти к двери и тронуть засов, я бы его рукой за шею схватил и поднял над землей. Поставить под угрозу не только свою жизнь, но и жизни всех нас… Дурные мысли ворвались мне в коробку.

– Я и не думал, – немного огорченно отозвался он.

– А ты, Злой, так жить хочешь. Хочешь, да? Не ищи, и, может, останешься жить. В любом случае рано или поздно сдохнешь, как и Питон. Всем вам туда дорога.

– Слыхали, как барышник заговорил? – улыбнулся я. – Как будто черт в него вселился.

Обстановка начала разряжаться. Напряжение постепенно спадало. Спустя какое-то время начались шутки, вспомнились анекдоты. А Гриб даже историю рассказал, как однажды над градом костреба, парящего в небе, увидел.

Прошла Ночь. Пережили ее.

Пришел Рассвет в град Покоя, и вместе с ним пришло чувство шаткого внутреннего спокойствия и расслабленности.

Отодвинули засов и вышли на улицу. Парни припали к земле, думал, землю целовать начнут, ан нет, воду хлебали из луж.

Гриб крикнул на весь град:

– Ура! Пережили ночь!

Я разделил с ним его неконтролируемые эмоции и похлопал Данилу по плечу. Он стоял рядом и улыбался, глядя на пацанов, пивших воду с земли.

– Пережили, приятель. Пережили.

– Пережили, Злой, – улыбнулся он мне. – Наконец, пережили.

* * *

Гриб напросился с нами в поход. На Катарсис одним глазком поглядеть да опыта набраться.

– Было время подумать. Хочу попробовать выбраться отсюда. Только не назад, а вперед. Не так просто мне было то видение дано. Возьмите меня с собой. Под ногами мешаться не буду, что скажете, сделаю. Буду идти, сколько надо, могу без перерыва.

– Головой идти надо, – сказал подошедший к нам Гет. – А не без перерыва.

– Возьмем парня с собой, Данила?

– Почему бы и нет? Пусть идет. Еще один боец нам лишним не будет.

Оказавшись на месте, Гриба мы отправили заняться костром. А сами спустились вниз.

– Злой, тут барахла самого разного кучи, сжечь бы все это. Вместе с этим местом. Смертью все здесь смердит.

– Всю одежду разом сожжем. Ножи, ложки, вилки, часы, кольца, кресты сложим в рюкзаки. Надо бы закопать вместе с пацанами.

– Так и сделаем. Что с этим? Я его хоронить не буду.

– Я тоже, Гет.

– Не мучает вопрос тебя, Злой?

– А толку от него? Растворился. Померещилось, может?

– Еще одна иллюзия? Мы слышали, как оба разговаривали. Должно быть, эта мразь поехала котелком вместе с нами, и все втроем поймали глюк. Да не верю я в это. Был второй. Точно был.

– И что теперь. Где его искать прикажешь?

Вынесли потихоньку и парней, и их вещи. Одежду сожгли.

– Почему не здесь, Злой?

– Ванаки выкопают. Падальщики они. Не вариант здесь. Похороним на погосте в граде. Среди наших уснувших: и непомнящих, и изгоев.

– Это мысль.

Толя, Гриб который, сам напросился спуститься в люк и посмотреть своими глазами. Мы отговаривать не стали, было понятно, что не костры разжигать ему в Катарсисе хотелось да барахло жечь, а жути хапнуть. Залиться увиденным до краев. Залился. Замолчал. Всю дорогу назад не сказал ни слова.

– Завтра утром отправляемся в путь. Дорога дальняя, Злой. Тройку не ночей будем спать, где придется, может, и под открытым небом.

– Напугал изгоя рекой Самсона.

– Пожитков у Мирона закупим. Да еще дуры ему сегодня принесем. Знаю место дара одного, посмотрим по времени, может, прогуляемся до Земель трупов. До источника обязательно дойти надо, воды в склянки набрать в дорогу… Стрел побольше возьми. Патронов.

– Пойдем через станицу? – поинтересовался я.

– Да.

– Отлично. Заскочу к Начальнику на два слова.

– Дело твое. В отеле засиживаться не резон.

– Мне тоже интереса нет.

– Обрисуй весь путь.

– Град Покоя – станица Покинутых. Станица Покинутых – Мертвые воды. Мертвые воды – Град Тишины. Град Тишины – Пустоши.

– Сколько, по-твоему, дней уйдет?

– До следующей Ночи должны успеть. Не бу-ду загадывать, Злой. В дороге все может произойти. Даже самые близкие маршруты можно пройти так, как самые дальние не ходил. Не меньше пяти точно.

– Барышника два на пути. Мирон – град Покоя. Начальник – станица Покинутых. Или я кого-то упустил, путь этот не знаю и его обитателей, соответственно?

– Все правильно. Два. В Мертвых водах и граде Тишины барышников не встретим.

– Что в граде Тишины творится?

– Катарсис. Как и везде. Смерти не меньше, чем в Мертвых водах. Будем идти максимально тихо и осторожно, чтобы без шума и пыли.

– Дальше начала Мертвых вод не был. Весь Катарсис малюет Мертвые воды самым опасным местом в этом мире. Град Тишины тоже малюют мрачными красками.

– Поменьше слушай, Злой. Не так страшны Мертвые воды, как их штурмуют языками под дуру в отеле. Языком мы все штурмовики, и языком диавол страшнее ближнего своего.

Не был ни разу – будешь. Увидишь все сам. Не нагоняй жути заранее – и все будет, как и должно быть. Ладушки?

– Ага.

– Удивил меня малой. Толя который.

– А чего ты хотел? Зубы режутся у парня.

– Насмотрелся за сегодня столько, сколько за три месяца в граде не видал.

– Надо смотреть и слушать. Без этого никак.

Тоже думал, что побежит к хранителям, умолять тех будет, чтобы выбраться помогли.

– Навеяло о своем, далеком. Родила как-то сука двоих щенков. Один рыжий, как мать. Короткошерстный. Подвижный, кусался. Второй – лохматый, как медведь. Медленный. Добрый. Лишний раз рот не открывал, все бегал ко мне, чтобы я его гладил. Мне лет семь было. Отец сказал, что оставит короткошерстного рыжика, потому что он злой. И будет хорошо службу нести. А этого лохмача кому-нибудь пристроим. Случилось так, что меня не было дома, уезжал куда-то. Вернулся на следующий день. Медведь изменился до неузнаваемости. Он нападал на рыжика, кусал его, рычал. Показывал, кто хозяин. Начал гонять соседских котов, на прохожих гавкать. Я долго не мог понять, что произошло. Немного повзрослел – понял. Отец оставил лохматого, и прозвали его Барсом. Около двадцати лет пес нес службу отменно. Был злым, когда нужно, и ласковым, когда просил погладить.

– Посмотрим, Гет.

– Пойдем через хранителей или в обход?

– Через хранителей. Попрощаться с товарищем хочу.

Толик после обеда пошел к Мирону в хижину, взял два пустых бутыля и заказ на дуру. К концу дня вернулся парень с дурой. Там, у костра, когда сжигали хлам, нарисовали ему местность на листке бумаги. Где ручей, где дура. Где дом Захара и тропа в станицу Покинутых.

Не побоялся, чертеныш, пойти в одиночку, нашел-таки место сам, без чьей-либо помощи. Мирон был доволен. Может, наконец, бизнес начнет процветать. А там, глядишь, и по дары ходить будет. Да старшим в граде среди непомнящих станет.

Было позднее время, я собирал рюкзак в дальнюю дорогу, в дверь моей комнатушки постучали.

– Заходи.

Явился тот самый Толик.

– Не помешаю?

– Говори, раз пришел.

– Расскажите мне, Злой, о Катарсисе перед уходом. Что-то, что мне обязательно пригодится.

– «Хочу знать, но не знаю, что». Что конкретно интересует о Катарсисе?

– Чтобы правилом стало на многие годы. Мудрость.

– Не относись к Катарсису несерьезно. Он этого не прощает. Многие поплатились за это.

– Теперь я ощущаю, что Он – живой. Это живой организм. Все взаимосвязано: эти земли, нелюди, дары, смерти, Ночь. Рассвет.

– Да ты и сам, Толик, смотрю, кое-что понимаешь. Где этого нахватался, признавайся.

– Здесь. В граде Покинутых. Сегодня впервые сам пошел за дурой.

– Слыхал. Так держать. Полы в доме Мирона мыть – неперспективное дело.

– Это понял я. Но кто-то должен мыть. Страшно было. Очень страшно.

– Знаю. Что повстречал на пути?

– Ванак побежал на меня. Стрелял в голову. Отправил отдыхать в царствие покоя.

– Вот тебе еще один совет, парень: помогай изгою, приходи на выручку в трудную минуту, но сам в трудную минуту только на себя одного полагайся. Не жди помощи в ответ.

– Понял. Спасибо.

– Катарсис покажет.

Почувствовал себя важным наставником Катарсиса, дожили. В философы записался.

– Еще одна взрослая рекомендация, пригодится в здешних местах. Если товарища твоего убили, а сам выжил, похорони. Не оставляй нелюдям-падальщикам. Выкопай яму и предай земле, если ситуация позволяет, найди труднодоступное место для погребения. Оплакивать и нутро травить будешь позже, когда доберешься до ближайшего безопасного места. Твой товарищ не хотел бы, будучи невидимым изгоем с крыльями, чтобы ты из-за своих соплей не услышал впившегося в шею ванака или костреба.

Будь здоров.

– Спасибо за советы.

– Бывай.

Один из немногих случаев, когда перед дальним походом я крепко уснул и мог бы проспать еще долго, часов семь, не меньше. Но этому не суждено было случиться. Меня разбудил крик. Даже не крик, а вопль. Будто кого-то режут.

Кричал Коля. Когда вышел из дома с луком в руках, обнаружил еще одну картину, достойную премии Катарсиса, мать его. Сергея, который был молчалив, как рыба, и незаметен, как отцовский ремень на шкафу, кто-то порубил на части прямо у входа в град. Вернее, даже не порубил, а порвал. Ему оторвали все конечности. Чем больше я видел в Катарсисе, тем меньше я видел.

– Вот и сходили в Пустоши, Злой, – сказал подошедший сзади Гет с карабином в руках. – Хорошо сходили.

Часть пятая
Гость

– Пора валить из града Покоя, – сказал Землекоп.

Я, Гет и Мирон сидели на диване, на нашем излюбленном месте. В гостиной, на первом этаже.

– Погоди валить. Я думал, будешь уговаривать нас остаться.

– Какое, к черту, остаться. Детей в руки – и на линию, к хранителям. Там поспокойнее будет. Есть люди, помогут. А вы можете идти своей дорогой, это единственное верное решение в сложившейся ситуации. Такой чертовщины в граде Покоя не было никогда на моей памяти. Никогда.

– Мы остаемся, – сказал я.

– С чего бы это?

– Не один Мотылек парней резал. Нужно отыскать тварь – и к стенке, – выпалил Гет.

– Надо пересмотреть дело. Данила прав. Есть второй душегуб. И пока он здесь, не будет покоя в граде. А убежите на линию к хранителям – есть вероятность, что найдет и там. Ты же видишь, Землекоп, что изгоев он не трогает, на непомнящих охоту ведет.

– Если останетесь, бесплатно можете жить, сколько понадобится. И на помощь мою рассчитывать – тоже. В разумных пределах, разумеется.

– И на том благодарю.

– Усилить нужно охрану в граде. По две души теперь будут на пост заступать. В граде нас теперь четверо из скитальцев: я, Гет, Гриб и Коля. Мы с егерем тоже будем дежурить с парнями.

– Половина суток – моя с непомнящим. Половина – твоя, Гет.

– Так и сделаем.

В дверь Мирона постучали.

– Кто?

– Толя это, Гриб.

– Чего надо?

– Непомнящий пришел, из Коробки. Изгоем хочет стать.

– Вот и пополнение прибыло, Злой, – улыбнулся Данила. – Пятеро теперь.

– Давно никого не было. Не самое удачное время становиться изгоем, – сказал хозяин, открывая дверь.

– Самое удачное, – озвучил мои мысли Гет.

Перед нами стоял парень лет двадцати пяти. Русые волосы. Ростом невысок. Не упитанный, но и не дистрофик.

– Давно институт закончил? – спросил Мирон.

– Нет. Два года назад.

– Профессия?

– Учитель языка и литературы.

– Во как. Не кисло. Кафку нам зачитаешь?

– «Превращение», «Процесс» или, может быть, «Замок»?

– Еще один в Катарсис приперся: и грамоте обучен, и книжки умные читал. Изгой, мать его.

– Жизни хочу настоящей.

– Вот тут-то ты к месту, филолог. Сейчас в этих стенах Катарсис имя тебе дал.

– «Филолог»? Согласен.

– Кафкой будешь, – усмехнулся Землекоп.

Парнишка понял, что первое испытание Катарсиса – это Мирон, а не добраться живым до града Покоя.

– Ну, я бы предпочел…

– А это уже предпочитай там, откуда пришел. С оружием обращаться умеешь?

– Из револьвера по бутылкам стрелял.

– Стрелял по бутылкам…

Вот как поступим. Спать будешь с непомнящими. На револьвер заработаешь. Гриб возьмет тебя с собой в путь, принесете дуры. Будешь получать свою долю за каждый поход и потихоньку выплачивать за ствол.

– У меня деньги есть.

– О. Приятный разговор. А так и не скажешь. Смотри-ка, дела идут все лучше и лучше.

– Но на прогулку по Катарсису с радостью пойду.

– Стало быть, с радостью? – переспросил Землекоп.

– Да.

– Многие приходят в Катарсис с таким самонадеянным видом, пока их по кускам по округе не начнешь потом собирать.

– Я пришел в Катарсис с целью.

– Что у тебя за цель? – в разговор влез я.

– Найти фолиант.

– Приехали, – демонстративно вздохнул Мирон.

– Почему именно фолиант?

– Ценность большая у книги этой. Не интересны мне ни реки Са�

Повесть первая
Изгой

Я – изгой. Я – дышу. Я наконец-то вне.

Часть первая
Возвращение в Катарсис

– Здорово, Мирон.

– Какие люди, ну, здоров будь, изгой. Злой, какими судьбами предобрая душа пожаловала к нам в пекло?

Он крикнул на весь град тогда, громко, чтобы все слышали:

– Злой вернулся. Это уже другой человек, дамы и господа. Романтики и приспособленцы. Это другая вода. Злой он!

– Присядь ко мне, Злой. Нечего тебе тут одному по граду шариться, да дуру с фигой Мирону таскать.

– Вернулся домой, Мирон.

– Так и понял, брат. Удачно вернулся, на Рассвете. Везунчик ты. Недавно только вспоминал Питона.

– А ты, Злой, чего молчишь, брови насупил? Пойдешь до станицы Покинутых со мной? Напарник мне нужен.

– Пойду, – без раздумий ответил я.

– Вот и славно, Злой, вот и славно.

– Это уже не имеет никакого значения. Твое имя. Катарсис так решил.

Что-то я глубоко провалился в свои воспоминания, а между тем Землекоп немного постарел, или мне показалось?

– От отвара откажусь, Мирон. Не обессудь, пью только свое, как и каждый в этом мире.

– Мне бы и самому, оболтусу, на путь правильный встать.

Что за дела?

– Кто такие?

– Не местные. Группа Третьяка. Восемь человек. Заняли дома у дороги, ведущей на Землю трупов.

– Как давно они в граде Покоя?

– Уже месяц как.

– И за этот месяц троих непомнящих порешили недалеко от их табора?

– В Катарсисе каждый день что-то меняется, как и в Гробу. Я тебя услышал.

– Встреча с пророками нужна, Мирон.

– С пророками?

– Ага.

– Договорились.

– Ствол есть или пустой?

– Нет.

– Будет. Приходи не позднее белой ночи. Карты взял с собой?

– А «символ» исчез, как всегда?

– Да.

– Дело твое. Карты твои – богатства твои. Злой, без Ночи и Катарсиса каково там – легче жить?

– Нет, не легче.

– Катарсис снится.

– А здесь Катарсис не снится. Снится Коробка, прошлая жизнь.

– Вот как. Не томи, Мирон, договаривай.

– Такого еще не встречал.

– Вот тебе и новый демон из глубин ада. Получи и распишись.

– Себе оставь. Мне не надо. Сколько непомнящих в граде, говоришь?

– Пять.

– Есть кто-то зубастый? К кому присматриваешься?

– Катарсис еще не дал имя?

– Нет. Пока Данила. Присмотрись. Подтяни к себе. Подсказывает нутро, недурной парень. Пойдет дальше этих мест.

– Больше никто не выделяется?

– Во как. С чего такая привилегия для непомнящего?

– Говорю же, непростой парень. Прибыль мне какую-никакую приносит.

– Цена вопроса?

– Сочтемся, Сашик. Ты мне, я тебе.

– Так тому и быть. Да, вздремну часок-другой.

– Располагайся, а я пойду работать. Рад тебе, старина.

Землекоп ушел в свой рабочий кабинет. Я снял обувь. Лег на диван и закрыл глаза. Дома. Наконец-то я дома.

Часть вторая
Град Покоя

– Что у тебя с оружием?

– Мне бы посерьезнее, Мирон.

– Кто запретил?

– Те, кто могут запретить, Злой. Прямым текстом не скажу.

– Я видел у стражей карабины.

– Палками скоро защищаться от нелюдей начнем, Мирон? Темнишь ты, недоговариваешь что-то.

– Табу, Злой. Не имею права. С меня за это спрос будет.

– Получишь. Услуга за услугу.

– Говори.

– Помню. Примерно обозначь территорию.

– Захара хорошо знаю. Зайду к нему.

Пойду я знакомиться с молодыми.

– Будь здоров, Мирон. Пойду осматривать жилище.

– Присмотрись к Даниле.

– Да, почему Злой? Странное имя, – поддержал Пикассо.

– Ванака ножом раскромсал. А когда вернулся весь в крови, с ножом в руках и диким взглядом, меня прозвали Злым.

После Гриба все парни перешли со мной на «вы».

– Жить захочешь – узнаешь, как.

– Вы много убили людей? – умеет Коля «правильные» вопросы задавать.

– Кто убил? Я убил? Кого? Ты меня с кем-то путаешь, парень, я тут в лес хожу за грибами, – улыбнулся я.

– А ты с какой целью интересуешься? Зачем тебе эта информация? – в ответ спросил Данила.

– Не, не подумайте. Я не…

– Кто такое первому встречному говорит, Коля?

– Ванака.

– Ванака? – переспросили сразу Гриб и Пикассо. – Вы шутите, – настаивал псевдохудожник.

– Я слышал про Питона, – вставил свои пять копеек Коля. Данила молча смотрел на костер и слушал.

– Где вы познакомились?

– Прямо здесь. На этом месте, – усмехнулся я. – Большой человек, верный друг. Настоящий гой.

– Вы встречались с пророками? Или это все брехня, что они существуют? Выдумка изгоев?

– Не доводилось.

– Каково стало жить после Катарсиса? – впервые задал вопрос Данила.

– Коробка расскажет. Пойду я, прогуляюсь немного.

Я встал и побрел в сторону табора Третьяка. По пути зашел в дом казначея Орла.

– Мир вашему дому.

– Здорово.

– Мое имя Злой. Прибыл из Коробки. Зашел познакомиться.

– Уяснил. Не за этим зашел. Поздороваться. Будем живы, свидимся, Орел.

– Бывай.

У входа в табор Третьяка меня остановили.

– Здорово.

– Здорово. Назовись. И к кому путь держишь?

– Злой я. К бригадиру вашему, Третьяку. Разговор есть.

– Только без фокусов. Проходи. Третьяк на втором этаже дома слева.

Я насчитал семь душ в таборе вместе с Третьяком. Может, кто поблизости бродит, а присутствующих семь.

– Здорово.

– Мое имя Злой.

– Третьяк. Будем знакомы. У тебя ко мне разговор?

– Мирон подослал?

– Землекоп ввел в суть дела. Я – вольная душа.

– С Мироном никаких дел, разговоров не будет. Так ему и передай.

– Я и мои люди никакого отношения к этим смертям не имеем.

– Ты можешь поручиться за всех своих людей?

– Я хочу узнать, чьих это рук дело. Может, кто из твоих людей что-то видел или слышал?

– Я бы уже знал. Злой… Вспомнил. Ты из бригады Питона?

– У Питона не было бригады. Я такой же вольный изгой, каким и он был. Он – мой друг и напарник.

– Со мной он, Третьяк.

– Чем я могу тебе помочь?

– Мне бы поговорить с каждым из твоих парней, присутствующих здесь.

– Можешь с каждым человеком в таборе поговорить. Если что нужно от меня, заходи.

– Бывай.

* * *

– Валить их надо. Все кодло разом. Вместе с Третьяком. Это их работа. Больше некому. Нужно людей…

– Землекоп, – сказал я спокойно. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Не понимаю, о чем ты, Злой.

– Точно не понимаешь?

– Угу.

– Что у тебя за дела были с Третьяком? Сам расскажешь или мне тебе освежить память?

– Делают вид. Верно подметил.

– Пойду я, Землекоп. Нужно осмотреться, подумать.

– Уходить пока не собираюсь, только пришел. Бывай, хитрый лис.

Дышать могу.

Наконец могу дышать.

– Как сам думаешь, что с ним случилось?

В мертвых водах я впервые повстречал костреба.

– Да ну. И что, взяли его с собой? – недоверчиво спросил Коля.

Мы возвращались со стороны Земель трупов. То еще место. По пути встретился этот заброшенный дом.

– Бхут прятался в шкафу, – сказал Данила.

– Это уже твой второй день рождения в Катарсисе, напарник, – усмехнулся товарищ.

Фразу про рейтузы, к слову, перенял у него.

– Никто не вылез из темных углов дома ночью? – поинтересовался Гриб.

– Сейчас у меня ответа нет.

– В Коробке Катарсис снился каждую ночь? – спросил Данила.

– Если бы вы нашли ягоду воскрешения, кого бы одного вы выбрали воскресить? – поинтересовался Коля.

С чего он, интересно, взял, что это ягода?

– Даст Катарсис, встречу на своем пути, там будет видно.

– Вокруг смерти – жизнь? А там повсюду смерть? – Данила смотрел прямо в суть. Любопытный персонаж.

– Сколько ты Катарсис топчешь? – обратился я к нему.

– Три месяца.

– Какой самый дальний путь?

– Дом Захара.

– Кого из изгоев знаешь? Кто за тебя может сказать?

– С Сибуром встречались в граде. Самого Захара.

– Сибура я знаю. И Захара знаю. С чем в руках исследуешь Катарсис?

– Нож и револьвер.

– Что тебе нужно от Катарсиса? Чего ты здесь ищешь?

– Это мое. С этим пришел, с этим и уйду.

– В нутро лезть не буду.

– Что нужно, изгой… Стой, я тебя знаю, Злой, неужто снова к нам пожаловал? Ходили разговоры, что ты завязал.

– Как завязал, так и развязал, – улыбнулся я старому доброму приятелю, с которым не виделся целый год.

Узнал, пройдоха, хранитель града Тишины.

Приятель тоже улыбнулся на все тридцать два.

– Какими судьбами? Подзаработать или насовсем?

– Будет видно, Степан.

– Нет, Степан. Не пью я больше. Нравится трезвым быть.

– Понял тебя, Злой. Говори, что привело тебя ко мне?

– Слышал про убийства непомнящих недалеко от табора Третьяка?

– Это Катарсис, Злой, здесь каждый день кого-то убивают.

– Остановили его?

– Молодой, старый?

– Этого не знаю, не разглядел лица. Слушай, как там мать? Что сказала, когда ты в Коробку вернулся?

– Умерла мать. Не дождалась.

– Горько, брат.

– На Третьяка и бригаду думаешь? – спросил Степан, недовольно прищурившись.

– Там все по-другому, Сашик? В Коробке. И медом нам не помазано? – улыбнулся хранитель, почесав ухо.

– Не мне тебе рассказывать, Степан, кто мы и где мы нужны.

– Понимаю.

– Ладно. Проехали. Не бери в нутро. Давно человека здесь не встречал.

– Благодарю за наводку, Степан.

– Бывай, Злой. Будем живы, свидимся.

– Бывай.

* * *

– Даже у друга?

– А у тебя?

– Да, мутный он, – поддержал его Коля.

Когда я вышел на улицу, Гриб испуганно посмотрел на меня.

– В кого стрелял? – прямо спросил я у него.

– Там нелюдь. Не описать. Страшный, как диавол.

Весь град собрался вокруг меня.

– Пикассо и Серега, заступите вместо Гриба.

– А ты со мной пойдешь.

Гриб молча проследовал ко мне в комнату.

– Присаживайся на стул. Около окна.

Присел. На парне лица не было, ноги дрожали. Руки тоже. В глаза не смотрел.

– Что ты видел? Еще раз, и теперь более внятно и со всеми подробностями.

– Ничего подобного в жизни не видел. Страшно.

– Это нелюдь?

– Думаю, да. Какая-то демоническая сущность.

– Он передвигался на четырех или на двух?

– На двух.

– Не может быть, – сказал я. – Неужели костреб залетел в наши края.

– Если не он, кто тогда?

– Дуры хочу.

– Зависим?

– Нет. Иногда выпиваю. Не часто.

– Своя есть?

– Понятно. Дело твое. Пойдем к Землекопу.

Мирон уже не спал, когда мы с Грибом к нему пожаловали.

– Что это были за выстрелы? Кто стрелял?

Землекоп был не в настроении. Разбудили бедолагу ни свет ни заря.

– Я стрелял, – сказал неуверенно Гриб.

– И на хера? Свору ванаков решил шугануть от скуки?

– Нет.

– А что да?

– Видел я нечто. Страшное.

– Давай без соплей. Что видел?

– Двуногого, говорит, видел, – сказал я.

– Не костреб это, говорит.

– А кто тогда?

– Сам был бы рад понять, – пожал я плечами. – Когда пришел и осмотрел место, никого не было.

– Померещилось, может? – Обратился Мирон к пацану. – Здесь всякое мерещится.

– В отца моего демон превратился. Думал, что это покойный отец пришел.

– Не понял.

Я также стоял в недоумении.

– Отца видел. Он сказал: иди ко мне, Толя, давно мы с тобой не виделись. Мы с матерью скучаем по тебе.

– Дальше.

Землекоп внимательно слушал пацаненка. Я тоже.

– Злой, идите в гостевую. Не успел убрать постель. Уберите в сторону. Сейчас принесу дуры.

Когда Гриб и Мирон выпили, я заговорил:

– Землекоп, это ты рассказал молодняку?

– Что рассказал? – спросил Гриб, растирая глаза.

– Нет. Я не рассказываю то, чего не видел сам и не видели люди, чьим словам я доверяю.

– Кто тогда?

– А я откуда знаю? Не я – и точка.

– Да о чем вы? Кто-то мне объяснит?

– Ваар, – сказал я. – Одна из страшилок изгоев. Уже ставшая фольклором.

– У него облик, как я описал? Двухметровый рост…

– Нет, не в этом дело, – перебил барышник.

– Что думаешь по этому поводу, Злой?

Я ничего не ответил Мирону. Чего тут думать.

– Самый большой страх, – сказал про себя парень.

– Ты же не придумал все это, верно, пацан? Ты раньше не слышал про Ваара?

– Посмотри на него, Мирон. Он сейчас похож на того, кто такое придумал бы?

– Я хочу выбраться из Катарсиса, – только и сказал Гриб.

– Пойдем, – обратился я к пацану.

– Зайди ко мне позже, Злой.

Мы поднялись ко мне в комнату, хотелось с парнем поговорить с глазу на глаз.

– Ты серьезно настроен выбраться из Катарсиса?

Зачем ты в Катарсис пришел? – просто и без укора спросил я. – Может, помнишь обстоятельства?

– Непомнящий я. Как и другие. По всей видимости, денег заработать. Разбогатеть. Мужчиной стать.

– Привыкаешь со временем, – сказал я.

– Не Гриб, – сказал пацан. – Толик я. Толя.

Когда Гриб ушел, я спустился к Мирону.

– Что там сопляк, уже шмотки собирает?

– Прямо все, Мирон?

– Ну, не все. Большинство.

– Их тут всех по пальцам пересчитать.

– Чтобы мужчинами стать, идут, – подметил я.

– А как же. Мужчинами. Ох, достало это все. Веришь?

– Верю.

– Так что, уходит балбес?

– Похоже на то. Поговорили в моей лачуге. Что надумал по поводу Ваара, Мирон?

– Не боишься, что однажды наведается в дом к тебе? Отвара из цветов попить да печенькой заесть?

– А здесь что, дерьмо иначе пахнет?

– Дуры надумал сходить принести тебе. Потихоньку обживаюсь, прихожу в себя.

– Далеко пойдешь?

– Далеко пойду, но не сейчас. До Захара прогуляюсь, да до тропы, ведущей на Земли трупов, осмотрюсь, и обратно.

– Понял. Тогда вот тебе два бутыля.

– Здорово.

– Почему я?

– Это лишнее. Я сам проснусь.

– В четыре выдвигаемся. Буду ждать на выходе из града. Не опаздывай.

– Мир вашему дому, Захар.

– Здорово, Злой. Говорили, ты покинул края здешние навсегда.

– Дура здесь неподалеку. Покажу тебе. Только за дурой пришел?

– Не только. К тебе я. По делу.

– Слушаю тебя внимательно.

Продолжение книги

Гой бесплатное чтение

Вячеслав Прах Гой

Повесть первая Изгой

Часть первая Возвращение в Катарсис

Часть вторая Град Покоя

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть третья Источник

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть четвертая Ночь

* * *

Часть пятая Гость

Повесть перваяИзгой

Часть перваяВозвращение в Катарсис

Часть втораяГрад Покоя

Вячеслав Прах
Гой

Повесть первая
Изгой

Часть первая
Возвращение в Катарсис

Часть вторая
Град Покоя

Часть третья
Источник

Часть четвертая
Ночь

Часть пятая
Гость

Повесть первая
Изгой

Часть первая
Возвращение в Катарсис

Часть вторая
Град Покоя