Рыжий Ангел бесплатное чтение
Какая это роскошь, в любой момент иметь
возможность обнять любимого человека.
С. Ахерн
Глава 1
Дом был большой. Комнаты светлые, большие и он ходил по этим пустым комнатам, а их становилось больше и больше. Он искал выход, а находил всё новые и новые комнаты. И уже сил не было от этой пугающей пустоты, от этого множества. И вдруг мамин голос:
– Сыночек, спасибо, мой хороший, всё нормально! На балконе, отдыхаю, вид прекрасный. Всё как ты говорил, мебель прекрасная, очень удобная. Я на балконе, здесь уютно, ноги уже почти не болят.
И он бежал искать маму, на балкон, но всё время попадал в пустые комнаты и ему уже хотелось кричать. Мама была очень красивой и смешливой, мама смеялась совсем рядом, и он проснулся.
Через несколько секунд непонимания кто он, где он, одним мгновением вспомнил, что отдыхает в хорошем пятизвездочном отеле, в Испании. На балконе уснул и не заметил, что уже вовсю жарит солнце, нехорошо это, не обгорел ли? Ощупал лицо, нет ли неприятных ощущений. Неприятных ощущений не было, ожога не было, разве что разогретая кожа. Шезлонги, действительно в этом отеле очень удобные, их можно подстроить под тело, под уставшие ноги. Хотя он уже давно не помнил, как ноги устают. И никуда бежать не надо, не надо искать маму. Мама далеко. И он очень давно не звонил ей, наверное, уже неделю, и она не звонила. Не беспокоит, он просил её не беспокоиться и не беспокоить. Дурак. Высылал ей деньги, нет, не высылал, деньги автоматически маме перечислял банк на её карточку. Он так любил, чтобы всё было удобно. Это тоже было удобно!
А кто смеялся? Он же слышал, что кто-то смеялся и этот смех его разбудил. Осторожно встал, заглянул на соседний балкон и увидел ноги. Ноги были длинные, но полноватые, почти без признаков загара, ноги были слегка отекшими, и он вспомнил разговор, почти не болят. Он ещё раз захотел услышать мамин смех. Позвонил маме и услышал её тихий и почти бесцветный голос:
– Сынок, Сашенька, что случилось? У тебя всё в порядке?
Он долго разговаривал с мамой, рассказывал что-то смешное, пока не услышал её смех, смех был совсем непохожим на смех из его детства или из его сна.
– Что случилось, почему звонишь? Нет Сашенька к тебе не хочу, я роскоши боюсь.
Мама боится роскоши, а могла бы жить красиво, она сама говорила, жить надо красиво. Специально возила подростком в Москву и Ленинград, по музеям, картинным галереям, театрам.
И совсем робкое:
‒ Может соберешься, приедешь? А Таня приезжает, ты помнишь Таню. С соседней улицы. Она такая шикарная стала, богатая. Всем богатая, и телом, и косой, и ростом, всем! Вы вроде даже дружили.
У Александра заныло сердце, он не хотел вспоминать Таню, а Надю вспомнил с гневной тоской. Надя была бедной, и телом, и косой, и росточком, совсем бедненькой, но его так умиляли её костлявые коленки. А Надя их прятала и долго ругалась с редакторами глянцевых журналов, если в журналах появлялись снимки с её неотфотошопленными ногами. Надя была красавица, с интеллектуальным узким лицом и глубоким сильным голосом. Известная певица. А ещё у Нади был вздорный характер, на который Александр не обращал внимания, но тонкие костлявые ноги с узкой щиколоткой и острыми коленками, приводили его в умилительный восторг. Вчера Надя его бросила. Он об этом забыл и вот только сейчас вспомнил. А ещё вспомнил, что он её для этого и привез сюда, в Барселону.
Отчего он её вспомнил? Ах да, он вспомнил что когда-то любил. Таню любил, так нежно, так яростно, так сильно, что мутнело в голове, таяло сердце, и ему ничего не было нужно, только чтобы она была рядом и тогда, рядом с ней, мир становился невыносимо прекрасным, вечным, мощным и понятным.
Вот почему он вспомнил Надю. Вспомнил про любовь и поэтому вспомнил Надю. Считалось, что он любит Надю. По-своему, но любит. А почему по-своему? Ах да! Это же Надя так говорила, ты меня любишь по-своему.
То, что он любил Таню он забыл. Постарался забыть и забыл. Он даже не помнит её лицо. Помнил только её фигуру, тонкую, высокую, с копной смоляных кудрей, а лицо забыл. Хотел забыть и забыл. И боль забыл. Так крепко забыл, что не вспоминал двадцать лет, или сколько там прошло? Девятнадцать лет, семь месяцев и двадцать дней, вот сколько прошло. Ничего не помнил, ни Таню, ни её лицо, только взгляд. Как же причудлива человеческая память, взгляд он помнит, а глаза не помнит. Ничего не помнит. Только боль.
Почему они расстались? Он начал вспоминать. Она что-то ему сказала, он что-то ответил, а она встала, долго и пристально на него смотрела и сказала, он хорошо запомнил, что она ему сказала:
– Не приближайся ко мне. Никогда.
Он помнил эти её слова. Всю жизнь помнил. И её взгляд, наполненный болью и презрением. Это только сейчас он понял этот взгляд, вот сейчас, секунду назад, а тогда совсем не понимал, а почему она сказала такое, и почему смотрела с болью и презрением не понимал. И сейчас не понимает.
Да он, собственно, и не вспоминал никогда, о чем они разговаривали. Он только помнил захлестывающее до краев горе, боль непреходящую. Он помнил, как она уходила, как споткнулась и чуть не упала. И ещё он помнил стон, дикий стон, как протяжный вой волчицы через несколько секунд после того, как скрылась за поворотом её стройная, высокая фигура. А он не мог за ней побежать, не мог посмотреть кому так больно, кто так стонет, что там, за поворотом случилось и жива ли Таня. Совсем не мог, у него отнялись ноги от горя и обиды. Он только звал её. Пока совсем не охрип. Так и нашла его мама, бессильно сидящим на лавочке.
Его увезли лечиться в Москву. Опять в Москву, как в детстве, в клинику неврологических заболеваний. Или как она там называлась? Он пошел через неделю и даже успел поступить в институт, в модный тогда ВУЗ под названием Высшая экономическая школа. Его ждала красивая жизнь. Так говорила мама.
Он опять вышел на балкон и опять решил заглянуть на больные красивые ноги соседки.
– Вы с ума сошли? Напугали.
– Каким образом?
– Ваша тень совершенно неожиданно появилась на моем туловище.
– Надеюсь она к вам не приставала?
– Кто?
– Моя тень.
– Ха – ха – ха! Очень смешно.
– Ну, простите, я не хотел вас пугать.
– Ну, прощаю.
– Вы только приехали?
– Мы второй день.
– Вы не одна?
– Мы одна.
– Вы забавная!
– Я еще и танец могу вам станцевать. Индийский. Хотите? Это ещё забавнее.
– Вы правда забавная. И не пафосная.
– Ну, это как настроение ляжет.
– Это самоирония?
– Это самоиндукция.
– Что?
– Проехали.
– Нет, вы правда интересно ведете диалог.
– А вы пафосный?
– С чего вы взяли?
– Речь у вас такая.
– Наговариваете. Я прост, как табурет.
– У вас четыре ноги? – удивилась собеседница.
– Две. А вы не могли бы мне показаться?
– Кем?
– Что кем?
– Кем я вам должна показаться? Если что я ленивая, двигаться не люблю. Не хочу повышать энтропию вселенной. Я могу только собой.
– Где-то я такое слышал уже. Собой и покажитесь.
– Вы не слышали, читали. Кто-то из фантастов написал об ученом, который был ленив и всем видам развлечений предпочитал горизонтальное положение лежа. Фамилию забыла.
– Чью?
– Да всех, и ученого и писателя фантаста.
– Глеб Горбовский. Стругацкие. Полдень!
Две ноги красиво метнулись и наконец перед Александром явилось лицо хозяйки длинных ног.
– Ух ты! Точно. Стругацкие. Удивили.
Это была женщина лет тридцати, с очень красивой, пока белой, сливочной кожей. Красивое, породистое лицо и странно простодушный взгляд. На голове женщины красовалось нечто, похожее на тюрбан. Она смотрела на него как-то странно. Удивленно и испугано.
– Вы даже забыли о своей лени.
– Да прямо захотелось увидеть человека с такой прекрасной памятью. ‒ Рассеянно как-то сказала.
Сосед исчез.
Через несколько секунд появился и протянул ей книгу Стругацких.
– Взял почитать с собой. Утопии захотелось.
– А могли бы и не разоблачаться.
– Саша, – представился знаменитый ловелас, миллионер и самый выгодный холостяк страны, – Да вот что-то не захотелось гоголем перед вами ходить.
Посмотрела на него насмешливо и тоже представилась:
– Тата. Это не имя. Это кличка. Могли бы для интереса и гоголем.
– Для чьего интереса.
– Вопрос ребром. Заинтересованных не нашлось!
– Я пытался зацепить ваше самолюбие.
– Получили бы удовольствие?
– Надеялся.
– Я просто ловко увернулась.
– Вы собираетесь на обед?
– Разве уже пора? – Заглянула в свой телефон.
– Надо же. Время летит. Скоро Новый год.
– Сейчас апрель.
– Вот именно. Уже апрель и время обеда.
– Все-таки вы забавная.
– Вы тоже забавный, вроде как.
– Хороший повод сходить вместе пообедать.
– Пожалуй. Я буду готова минут через десять.
Глава 2
Она вышла из своего номера ровно через десять минут. Длинная белая туника до середины икр, летящая, с красиво отделанным воротом из разноцветных камней, с узором по подолу. Светлые босоножки, пышные темные локоны по плечи. Соседка была невероятно хороша собой. У неё была красивая походка. Прямая спина и шаг балерины. Похвалил за пунктуальность.
– Мне не хотелось вас огорчать перед обедом. А то несварение и прочие беды, зачем это нам, – ухмыльнулась.
Та ещё штучка, ведь теперь, наверное, будет неделю мстить за его попытку зацепить самолюбие.
– Тата, ты очень красивая.
– Спасибо, мы уже на ты?
– Возражаете?
– Нет.
Она улыбнулась ему простодушной улыбкой, но такой нежной, что у него внезапно заколотилось сердце.
– Так дело не пойдет.
Вот черт, зачем он сказал это вслух.
– Еще как пойдет, Саша? – она опять ухмыльнулась.
В ней была сексуальность, не нарочитая, природная и вряд ли она её осознавала.
– Что случилось?
Она была чем-то встревожена.
– Тебе плохо?
– Мне хорошо.
– А почему за сердце держишься?
Он не заметил, как положил себе на грудь руку, чтобы унять сердцебиение.
– Все в порядке, возможно это привычка.
– Возможно, ты мне врешь, глядя в глаза.
– Возможно.
Он не любил врать. И не любил, когда его ловили на лжи.
– Остановись. Дай руку. Правую.
Она нажала ногтем какую-то точку на мизинце, его пронзила острая боль, едва не вскрикнул, но сердцебиение прекратилось.
– Лучше?
– Да. Ты врач?
– Нет. Я начитанная.
Он смотрел ей в глаза и вдруг вспомнил, что он ловелас, мачо и мастер кружить девкам голову. Конечно, она не юная дева, но она так сильно ему нравилась. Захотелось подчинить её себе. Сделать своей женщиной.
– Пойдем.
Зацепил тем самым мизинцем её мизинец и держась за руки они направились к лифтам. Руку отнимать не стала. В лифте было прилично народу. Ему показалось мало её одного пальца, всей ладонью провел по запястью и переплел свои пальцы с её.
Он ждал что она освободится, боялся этого и незаметно для себя сжимал её руку крепче и крепче.
– Всё хорошо. Я с тобой. – Сказала почти насмешливо. Почти. И почти испугано.
Или он сейчас получит по морде или обнимет и прижмет её к себе. Обнял и прижал. Лифт приехал, пора выходить. Пальцы не разжимал. Не хотел.
– Саша, ты что это за эксперименты затеял? Нервы мои испытываешь?
– Не твои, а свои. Мне надо так.
– Хорошо, надо так надо. А я такие же права имею.
– Нет, если собралась со мной сражаться.
– А если не сражаться?
– А если не сражаться, то такие же.
– Саш, сколько времени надо быть знакомыми, чтобы иметь право выносить мозг.
– Шесть часов, тридцать шесть минут.
– Осталось всего шесть часов пять минут. Я потерплю. Нет, погоди, почему это мне шесть часов, а тебе можно сразу.
– Ты тоже не веришь в магию точных цифр? Что мне можно сразу?
– Не верю, верю в кривые. Ты собираешься присваивать.
– Ты уверена, что я хочу что-то присвоить?
– Конечно.
– И что же это?
– Не что, а кто. Ты пытаешься меня присвоить.
– А ты хочешь присвоить меня?
Женщина с кличкой вместо имени смутилась. По-настоящему смутилась. Подумала, опустив очи долу и призналась:
– Я точно не знаю, чего я хочу, но присвоить тебя или что-то наподобие, да, хочу. – подняла бровь, плечиком пожала, – Но сначала мне надо разобраться.
– В чем разобраться?
– В порядке действий.
– Тата, ты меня пугаешь или объясняйся, или, я что-либо сам придумаю.
– Я не знаю в каком порядке действовать, сначала тебя присвоить, а потом в тебе разобраться или сначала в тебе разобраться, а потом присвоить.
Она явно нервничала.
– Конечно сначала присвоить, потом разберешься носить или выбросить.
– Ты очень умный.
– И красивый.
– Это не так важно. Имей ввиду, это мое убеждение, а не попытка задеть твое самолюбие.
– Очень хочется тебя поцеловать.
– У меня мораторий, шестичасовой. И не я это установила.
– Может отменим.
– Торгуешься?
– Нет, изучаю возможности.
– Ха-ха!
Они уже дошли до ресторана. Куда это они вырулили? Странно, он здесь впервые, в этом зале. Обычно… Хотя, это обычно было очень давно, он тогда ещё не ждал никакого счастья и он уже не помнит как там было в том обычно.
Шведский стол предлагал разнообразные блюда. Тата взяла три салата, с авокадо и креветками, из листьев цикория, фруктовый и приличный кусок тунца с небольшой порцией гарнира.
Она так увлеклась выбором блюд, что упустила из виду своего соседа и уже сидела тоскуя, размышляя к худу это или к добру, как на её столик приземлился сначала поднос с тремя салатами, приличным куском рыбы, двумя пузатыми огромными бокалами, красивым стеклянным кувшином с красным вином и наконец пред очи её предстал сам красавец, ловелас и сердцеед, завидный холостяк.
Она вспомнила его. Ещё там, на балконе. И сын на него похож. Она только что вспоминала его когда-то юное лицо. Разве так бывает? Любить человека и не помнить его лицо. Даже всю прессу гламурную вспомнила. Кто там у него последняя девушка? Вроде певица. Не певичка, а настоящая певица. И то, слава Богу! Такое было бы разочарование. А оно уже было, разочарование. Или забыла? И хорошо, что он не узнает её. Она сделает всё, чтобы не узнал. Соблазнит его и бросит. Нет, не будет бросать. Соблазнит и присвоит. Да, так будет правильно.
В ней что-то изменилось. Он это почувствовал.
– На минуту нельзя оставить. Что у тебя произошло?
Сощурила глаза, нарочито сделала. Как будто уличить в чем-то хочет.
– Тата, если ты задумала играть в кошки-мышки, спасибо, конечно, за соблюдение гендерных правил, то должен предупредить, я эти игры освоил в совершенстве. Ты проиграешь. В этой игре очень легко проиграть.
Глава 3
Она смотрела на него как-то не так. Не так, как до этого. И почему-то ему взгляд был знаком. Тряхнул головой. Помогло.
– Ты просто в мышку не играл. У кошки свои правила, у мышки свои. С мышкой всё не просто, она может думать о себе, что она кошка.
– Сложную игру ты затеваешь. Когда я подошел ты уже была другая. Что произошло?
– Я вспомнила, кто ты такой. Читаю иногда всякий глянец и гламур. Напрягает, что ты это почувствовал. Куда она делась?
– Тебе интересно или это любопытство?
– Хочу определить положение дел и принять или нет решение о продлении моратория.
– Нет, давай не будем продлевать. Лучше отмени его. Она меня бросила. Причину не знаю.