Личные границы. Установить, поддерживать, защищать бесплатное чтение

Что такое граница? Не так просто дать всеобъемлющее определение. Словарь Ожегова говорит, что это «линия раздела между территориями, рубеж». У государства или другой управляемой территории есть явные, обозначенные на местности и описанные границы. У каждого из нас есть наше собственное тело и собственность: то, чем мы пользуемся и распоряжаемся, что можем выбросить, продать, подарить, изменить по своему усмотрению. Обычно мы точно знаем, где «мое» и где «чужое» – то, чем распоряжается кто-то другой. Эти границы не всегда зафиксированы в документах, тем не менее, они существуют в нашем сознании.

Помимо территориальных границ в государстве существуют границы взаимодействия между его гражданами, определяемые законодательством. Законы охраняют личную и имущественную неприкосновенность граждан от посягательств со стороны других субъектов и предусматривают наказания за посягательство на все вышеперечисленное. Эти законы не всегда неизменны. Например, в СССР – государстве, существовавшем с 1922 по 1991 год, с 1936 до 1990 года не было частной собственности, была только личная, коллективная и государственная[1].

Закон защищает не только материальные, но и нематериальные ценности граждан, например честь, достоинство, деловую репутацию и персональные данные (см. статьи 137 и 152 Гражданского кодекса РФ).

Помимо записанных законов есть неписаные правила, которые определяют должное поведения членов этого социума. За их нарушение тоже полагается наказание – но оно закреплено не на бумаге, а в сознании людей и выражается в утрате возможностей общаться, принадлежать к тому или другому более узкому, чем социум в целом, сообществу. Эти правила еще более подвижны, они меняются и во времени, и пространстве. Скажем, если мы начнем обнюхивать своих знакомых при встрече, они сначала сильно удивятся, а потом, с большой вероятностью, не захотят дальше общаться с нами. Но на полинезийском острове Тувалу приветствуют друг друга, прижимаясь щекой к щеке и обнюхивая друг друга. А жители Тибета при встрече высовывают язык[2], тогда как в нашем Отечестве такое поведение позволяют себе только дети, да и тех за это ругают. Если бы такое сделал взрослый, это было бы вопиющим нарушением приличия.

Наше собственное тело – принадлежит ли оно нам? Ответ кажется очевидным: разумеется! Если так, то кто определяет, кто и как часто может к нему прикасаться? И вот здесь ответ уже не так очевиден. То, что привычно и естественно в одних культурах, может быть странным для других.

Рассказывает Ксения К., 50 лет:

«Приехав в Париж, я была страшно удивлена: целуются все, едва знакомые люди, дважды, накрест. В щеки, конечно, не целуются, прикасаются щека к щеке и целуют воздух, но все равно мне это было странно – мы только что познакомились, почему же мы должны целоваться?!»

В 1960-х годах канадский психолог Сидни Журар провел любопытное вычисление: он наблюдал в разных странах за разговорами друзей, сидящих в кафе, в течение часа. За это время в Лондоне (Англия) двое друзей вообще ни разу не дотронулись друг до друга, в Гейнсвилле (Флорида, США) дотронулись два раза, в Париже (Франция) – 110 раз, а в Сан-Луисе (Пуэрто-Рико) – 180 раз[3].

Можно представить, как будет чувствовать себя пуэрториканец в Лондоне – наверное, ему будет не хватать человеческого тепла (в буквальном смысле). А вот лондонцам, с которыми он будет общаться, вероятно, будет казаться, что он постоянно нарушает их личные границы.

Проксемика

Примерно в то же время, когда Журар подсчитывал прикосновения, антрополог Эдвард Т. Холл предложил название «проксемика» для науки о том, как мы используем пространство во время общения. Мы об этом обычно не задумываемся, и, останавливаясь на улице, чтобы перекинуться парой слов с кем-то знакомым, устанавливаем расстояние интуитивно. Тем не менее для нас существует некоторая «нормальная» дистанция, и если собеседник подходит к нам слишком близко, мы делаем шаг назад, чтобы восстановить свой комфорт. И наоборот, если расстояние для нас слишком велико, мы подойдем поближе.

Эдвард Холл опрашивал множество людей в разных странах, чтобы установить закономерности, которыми определяется это расстояние. В некоторых случаях это индивидуальные особенности: есть люди, которым нравится подходить к другим поближе или, наоборот, держаться подальше даже от тех, с кем они оживленно беседуют. Но Эдвард Холл обнаружил, что есть и общие особенности для тех или иных групп. Он сформулировал положение о зонах личного пространства.

4 зоны личного пространства

Интимная дистанция – пространство от телесного контакта, например, объятий, до расстояния, на котором можно шептаться с кем-то. На таком близком расстоянии происходят только очень немногие из наших взаимодействий с другими. Даже рукопожатия, как правило, не происходят на интимной дистанции: вместо этого две приветствующие стороны стоят отдельно, вытягивая руки вперед и сжимая ладони.

Личная дистанция – зона взаимодействия с членами семьи или хорошими друзьями. Случается, что личное или даже интимное пространство нарушают посторонние, например, в переполненном лифте. Но неловкость, которую мы почти наверняка испытаем при этом, продлится недолго. Другое дело – метро в час пик. В этом случае нежелательная близость может продолжаться довольно долго, и ее усугубляет торможение и ускорение на остановках, а также толчея при входе-выходе. Поскольку отстраниться от других людей при этом физически невозможно, мы, вероятно, попробуем отстраниться от всей ситуации психологически, например, слушая музыку в наушниках или закрыв глаза и уйдя в собственные мысли.

В Токио, Сеуле, Рио-де-Жанейро и некоторых других городах в метро есть специальные вагоны, которыми могут пользоваться только женщины, чтобы избежать нарушений их личного или интимного пространства со стороны мужчин.

Социальная дистанция. Остановившись поболтать на улице, мы окажемся с собеседником именно на этом расстоянии. На этом же расстоянии будут беседовать двое коллег в офисе.

Публичная дистанция. Расстояние между лектором и студентами, между выступающим и слушателями. Выступая перед публикой, мы обычно ведем себя иначе, чем в непринужденной беседе: выпрямляемся, принимаем более официальную позу, говорим громче.

Мы редко специально обдумываем дистанцию и замечаем ее обычно только в тех случаях, когда она не соответствует либо ситуации, либо нашим ожиданиям. Если двое коллег в офисе разговаривают, стоя друг к другу ближе, чем это было раньше, мы можем заподозрить, что у них тайный роман, и они бессознательно подают сигнал об изменении их отношений на более близкие. Если на дружеской вечеринке жена не просто сидит рядом с мужем, но кладет руку ему на колено и шепчет что-то на ухо, вероятно, рядом появилась потенциальная соперница, и она стремится заявить о своем «праве собственности» на этого мужчину. Если, наоборот, супруги стараются не прикасаться друг к другу и держатся на расстоянии, можно предположить, что между ними произошел конфликт.

Но личное пространство зависит не только от отношений, оно и варьируется в разных культурах. Когда мы замечаем несоответствие между тем, каким должно быть расстояние, и тем, каким оно является, мы ищем объяснений. Почему этот человек стоит так близко? Он слишком настойчив или агрессивен? Возможно, но может быть и так, что он принадлежит к другой культуре – и его представление о нормативной социальной дистанции отличается от нашего.

Ближе-дальше

Социологи выдвинули теорию, что расстояние, на котором мы общаемся с другими, подвержено влиянию климата, в котором мы выросли и получили навыки общения (в теплых странах расстояние между людьми обычно меньше). Они также разделили культуры на «контактные» и «бесконтактные». К первым относятся Южная Америка, Ближний Восток, Южная Европа. Ко вторым Северная Европа, Северная Америка, Азия – в них люди стоят дальше друг от друга и меньше соприкасаются. Во время одного исследования[4] опросили 9 000 человек из 42 странах: каждому участнику дали схему, показывающую две фигуры, и попросили ответить на вопрос: если вы – человек слева, насколько близко к вам может стоять второй человек? Изменится ли это расстояние, если он – ваш близкий друг или коллега?

После усреднения всех данных получился вот такой результат:

Как можно заметить, аргентинцам и другим жителям Юной Америки требуется меньше личного пространства, чем выходцам из Азии. В некоторых странах незнакомцев держат на расстоянии, но друзьям позволяют подходить ближе – как в Румынии. Саудовцы стоят от друзей дальше, чем аргентинцы от незнакомцев. Венгры держат и незнакомцев, и возлюбленных на расстоянии вытянутой руки – около 75 см.

Есть различия, определяемые полом: женщины держатся от незнакомцев дальше, чем мужчины, – и вот это уже общая черта для всех стран. А также, чем старше мы становимся, тем больше то расстояние, которое мы предпочитаем поддерживать между собой и другими.

Интересно было бы узнать, как повлияла пандемия COVID-19 на эти межкультурные различия, ведь та «социальная дистанция», которую нам приходилось вынужденно поддерживать по медицинским соображениям, была одинаковой для всех стран. ВОЗ рекомендовала поддерживать дистанцию не меньше 1 метра, а безопасной при отсутствии ветра считалась дистанция 1 м 83 см[5], что значительно превосходит даже суровые румынские стандарты. Страдали ли от этого выходцы из теплых стран сильнее, чем северяне или, напротив, опыт близости создал накопительный эффект, который позволил им легче пережить эти временные трудности? Вероятно, эти исследования как раз сейчас проводятся, и в недалеком будущем мы получим ответы на эти вопросы.

Мозг и личное пространство

Наше чувство личного пространства зависит не только от культурных и индивидуальных предпочтений, но и от того, как работает наш мозг – его миндалевидное тело (амигдала), расположенное в височных долях. То самое, которое обрабатывает сильные негативные эмоции, такие как гнев и страх. В 2009 году выяснилось, что оно также связано с социальным взаимодействием[6]. Нейробиологи Калифорнийского технологического института (США) исследовали 42-летнюю женщину с обширным повреждением миндалевидного тела в обоих полушариях мозга, из-за которого она испытывала трудности с распознаванием страха на лицах других и с оценкой надежности человека.

Работавший с ней профессор психологии Ральф Адольфс заметил, что эта женщина, которую называют инициалами СМ, очень общительна и дружелюбна вплоть до «нарушения» того, что другие воспринимают как свое личное пространство. Предыдущие исследования на людях никогда не выявляли связи между миндалевидным телом и личным пространством. Однако из специальной литературы исследователи знали, что обезьяны с поражениями миндалевидного тела предпочитают более тесную близость к другим обезьянам и людям, чем здоровые обезьяны.

Заинтригованные необычным социальным поведением СМ, Адольфс и профессор биологии Дэниел Кеннеди решили сравнить ощущение личного пространства СМ и еще 20 здоровых добровольцев разного возраста, пола и этнической принадлежности. Для этого они разработали эксперимент:

сначала участник стоял на заранее определенном расстоянии от экспериментатора, затем шел по направлению к экспериментатору и останавливался там, где чувствовал себя наиболее комфортно. В среднем комфортное расстояние для 20 участников составило 64 см. Но для СМ оно было почти вдвое короче – 34 см. В отличие от других участников, которые сообщали о дискомфорте, если экспериментатор подходил ближе, СМ хорошо чувствовала себя на любой дистанции, даже если она стояла нос к носу с экспериментатором. Более того, ее предпочтительное расстояние не менялось в зависимости от того, кто был экспериментатором и насколько она была с ним знакома.

У большинства людей дистанция общения со знакомыми меньше, чем с незнакомцами, но для СМ этой разницы не существовало. Можно предполагать, что миндалевидное тело мозга, которое управляет нашим чувством дискомфорта, также регулирует социальную дистанцию, не позволяя нам подходить к другим людям слишком близко. Наш мозг заставляет автоматически, без сознательных усилий уважать чужое пространство.

Во второй части эксперимента исследователи использовали функциональную магнитно-резонансную томографию (фМРТ) для изучения активации миндалевидного тела у отдельной группы здоровых участников. Они были помещены в аппарат фМРТ и затем им сообщали, на каком расстоянии от них находится экспериментатор. Внутри аппарата они не могли видеть или слышать экспериментатора, но их амигдалы активировались, если они считали, что он рядом. Если же они думали, что экспериментатор в другом конце комнаты, их миндалевидные тела не проявляли активности.

Иными словами, достаточно было мысли о присутствии другого, чтобы амигдала активировалась, для этого даже не нужны были конкретные сенсорные сигналы, указывающие на то, что кто-то стоит рядом: звуки, вид или запах.

В отличие от СМ, мы всегда осознаем, когда наше пространство нарушается, подчеркивают исследователи. Хотя предпочитаемая дистанция может варьироваться в зависимости от ситуации, и нам легче терпеть тесноту в метро, чем в офисе. Наше понимание причин и условий происходящего влияет на наши оценки, а они, в свою очередь, влияют на наше самочувствие. Если мы надолго окажемся в среде, где близкая дистанция – норма, вероятно, мы привыкнем к этому, и наше личное пространство изменится, дискомфорт при приближении собеседника уменьшится. Но если эту новую норму кто-то нарушит, миндалевидное тело снова активизируется.

Регулировка

Когда мы оказываемся в новом, тем более отдаленном, месте, мы внутренне готовы к тому, что тамошние жители ведут себя не так, как нам привычно. Но личная культура также может оказаться различной у разных людей. Вступая в общение с новым человеком, мы не так уж редко обнаруживаем, что он многое делает иначе, чем мы. И иногда ведет себя с нами совсем не так, как мы этого ожидаем и как нам было бы приятно. Далеко не всегда он это делает по злому умыслу. Иногда он даже не подозревает о том, что именно он делает, и даже не собирается с нами общаться, но все-таки вторгается в наше личное пространство, которое имеет разные измерения:

Мы слышим (чей-то голос и другие звуки могут быть слишком громкими для нас).

Мы обоняем (и чей-то запах может быть слишком сильным).

На нас смотрят (и чужой взгляд может быть нам неприятен).

К нам прикасаются (и мы не всегда на это согласны).

Испытывая дискомфорт по чьей-либо вине, мы можем сообщить об этом, хотя и не всегда: в некоторых случаях высказаться вслух нам не позволяют негласные общественные нормы – например, мы редко можем сказать другому: «От вас пахнет потом, пожалуйста, отойдите». И тогда ради восстановления своего комфорта мы можем сами увеличивать дистанцию до тех пор, пока не окажемся вне досягаемости для того, что нам мешало.

Рассказывает Серафима Р., 58 лет

«В парке рядом с домом, где мне нравится гулять, некоторые граждане слушают музыку или радио, причем не через наушники, а громко. Я стараюсь не оказываться рядом с ними. Но бывает, что такие люди садятся неподалеку. Тогда я объясняю, что пришла сюда наслаждаться звуками природы и прошу их с уважением отнестись к этому. Обычно мне не отказывают, уходят или выключают звук. Но бывает и по-другому. Компания подростков не так давно ответила, что у них есть такое же право находиться здесь, как и у меня. Пришлось мне самой уйти, неприятно, но что поделаешь».

В других случаях, как с человеком другой культуры, мы пытаемся объяснить, что «в нашей стране» так не принято. Например, к нам нельзя приходить в гости без звонка. Этот закон устанавливаем мы сами, и никто кроме нас не сможет «опубликовать» его, донести его до нашего окружения. У нас нет возможности наказывать других за его несоблюдение (хотя иногда мы и пытаемся это делать, принимая обиженный вид, крича, плача или замыкаясь в молчании – при этом наказываем заодно и самих себя, погружаясь в переживания, которые не доставляют нам удовольствия). Но у нас есть возможность «вернуться домой», то есть покинуть ситуацию, где мы не чувствуем себя вполне безопасно, и оказаться – внешне и внутренне – там, где нам спокойно. Это и есть действие по защите своих личных границ. Что, конечно, не значит, что мы не должны никогда предпринимать каких-то усилий по преодолению своих ограничений – значит лишь то, что мы можем это делать по собственной воле.

Первыми вопросом о границах задались психоаналитики: Зигмунд Фрейд, его ученик Пауль Федерн, его последователь Дональд Винникот. Причем они рассматривали не только границу между «я» и «не-я», между личностью и окружающим миром, но и внутренние границы между «эго» и другими частями личности (в соответствии с концепцией о ее структуре, состоящей из трех частей: Ид/Оно, Эго/Я, Суперэго/Сверх-я). Также этим вопросом занимались гештальт-терапевты Курт Левин и Фриц Перлз (с некоторыми идеями которых мы познакомимся более подробно в разделе «Защитные механизмы»).

Популярной идея о личных/персональных/психологических границах стала примерно в 1980-х годах ХХ века благодаря развивавшимся в то время на Западе группам поддержки, а затем ее много пропагандировали в книгах о самопомощи.

Я предлагаю в этой книге рассматривать личность как целостную, не разделяя наше представление о своем «Я» и те части личности, которые ускользают от нашего осознания. Хотя мы и будем время от времени вспоминать о том, что они существуют, и пользоваться термином «бессознательное».

Понятно, что психологические границы не совпадают с нашей кожей и выходят далеко за пределы тела, иногда очень далеко. Можно по-разному их описывать – как некую метафорическую оболочку, отделяющую наше представление о себе от нашего же представления обо всем, что мы собой не считаем (при этом все эти представления физически, по-видимому, записываются на одном и том же материальном носителе – в нашем мозге). Или как своего рода чувствующий орган (вроде виртуальной кожи), который пропускает внутрь «питание» или «энергии» из внешнего мира, но также позволяет нам удерживать и накапливать собственную энергию и выводить во внешний мир какую-то часть нашего внутреннего содержания, Здесь сходство с кожей заканчивается, т. к. наш физиологический организм выводит вовне только то, что переработано и ему самому больше не требуется, а мы «отдаем» в мир нечто, пригодное для употребления другими. Можно рассматривать границы как систему решений (основанных на наших убеждениях) о том, как мы намерены действовать в какой-либо ситуации. Некоторая терминологическая путаница в итоге кажется неизбежной, поскольку в разных контекстах «границы», как и «пространство», приобретают разные значения. Будем помнить про то, что все это «лишь способ говорить об этом», по выражению Дона Хуана (персонажа мистической саги Карлоса Кастанеды), и что в нашем случае главная цель – оптимизировать свое самочувствие и взаимодействие с другими.

Аспекты

Границы подразумевают ограничения – и они могут касаться различных аспектов. Все их вряд ли возможно перечислить, однако приведем некоторые:

Время. «На этой неделе у меня свободен для встречи четверг», «У меня есть полтора часа на беседу, после этого мне нужно будет уйти», «Если вы захотите отменить встречу, пожалуйста, сообщите об этом заранее, не позднее чем за сутки».

Эмпатия. «Я понимаю, что тебе плохо, и хотел бы помочь, но прямо сейчас у меня не хватает внутреннего ресурса, чтобы тебя выслушать, давай отложим», «Вижу, что ты рассержен на бывшую жену, и сочувствую тебе, но я не хочу ругать ее с тобой вместе и не хочу это слушать».

Личное пространство. «Мне не нравится, когда меня трогают без предупреждения», «Я готова пожать руку, но, пожалуйста, не обнимайте меня».

Дом. «Пожалуйста, снимите при входе уличную обувь. У меня приготовлены для вас тапочки», «Мне было бы приятно, если бы ты не критиковала мою мебель, когда ты у меня в гостях».

Тема. «Я не хочу обсуждать это сейчас», «Предпочитаю не говорить об этом».

Мнение. «У меня другая точка зрения», «Вижу, что мы придерживаемся разного мнения по этому вопросу. Я отношусь к вашему мнению с уважением. Пожалуйста, отнеситесь с уважением к моему».

Отношение. «Мне это не кажется смешным».

Питание. «Спасибо, я ценю ваше желание угостить меня, но я никогда не ем сладкого».

Вещи. «Пожалуйста, не трогайте бумаги у меня на столе», «Пожалуйста, спроси меня, если захочешь в следующий раз взять мои наушники».

Финансы. «Я не готова инвестировать в этот проект», «Я не смогу одолжить денег».

Соцсети. «Мне не нравится то мое фото, которое ты разместила у себя. Мне это неприятно, пожалуйста, убери его».

Выбор слов и фраз, которыми мы сообщаем о своих границах, зависит от нашего опыта и предпочтения – тут нет стандартов. Неизменным остается лишь общий знаменатель – высказывание. Которое, в свою очередь, может быть монологичным или диалогичным.

В первом случае мы просто сообщаем свое мнение или отношение, ответ не обязателен. Во втором случае мы обращаемся к собеседнику с просьбой или пожеланием. И нам важна его реакция, вербальная или невербальная (изменение поведения). Он может согласиться или нет. Но даже согласившись на словах, может поступить по-своему (например, снова захочет нас обнять, хотя обещал этого не делать). Тогда нам придется не только обозначить свои границы с помощью речи, но и предпринять какие-то последующие действия.

Большинство примеров выше связаны с отказом. В ситуации, когда мы не хотим и отказываемся делать что-либо, наши границы проявляются заметнее всего. Но не менее важно умение принимать то, что для нас полезно и способствует нашему развитию. Слишком жесткие границы могут чрезмерно изолировать нас от окружающей среды, мешая нам получать необходимое.

Это про нас

Забота о своих границах – наша персональная задача. Нет смысла ждать, что другие будут вести себя в соответствии с нашими ожиданиями (о которых они не всегда знают, даже если мы думаем наоборот). Если мы нуждаемся в чем-либо, мы просим об этом или вступаем в переговоры, чтобы получить желаемое: мы действуем активно. Если нам что-то не нравится, мы поступаем так, чтобы избежать этого. Если нам не нравится, как с нами разговаривают (или о чем), мы просим изменить тон или тему и прекращаем разговор, если наша просьба не выполняется. Очевидно, что диалог с нами не произойдет без нашего участия. Мы не можем заставить других не задавать нам вопросы, которые нам не по вкусу, но мы определенно способны не отвечать на эти вопросы.

Если мы решили не встречаться с бывшим возлюбленным, мы не приходим в гости к друзьям, куда он приглашен, а если он там неожиданно оказывается, то в соответствии со своим решением покидаем это место.

Нам нет необходимости расстраиваться или обвинять других, или предполагать, по какой причине они делают нечто, что нам неприятно. Наша задача – позаботиться о себе.

О заявлениях

Сообщать или нет о своих границах, зависит от конкретной ситуации. Например: Анне Ж. не нравится, когда ее спрашивают, почему у нее нет детей. Она не хочет разговаривать об этом и приняла решение эту тему не обсуждать. Близким сказала, что говорить об этом не будет, но не стала объяснять почему, поскольку она не обязана разъяснять свои решения. Если ей все же задают вопрос, она отвечает: «Я предупредила, что не буду отвечать. Расскажи мне лучше о себе». Но когда то же самое спрашивает соседка в купе, Анна говорит: «Я никогда не отвечаю на такие вопросы» и тоже переводит разговор на другое.

В некоторых случаях можно действовать без предварительных обсуждений, например, предложить рассказ или вопрос на другую тему, или уйти из неприятного общества, сославшись на срочные дела. А кому-то такие отговорки кажутся нечестными и потому неприемлемыми, поэтому он поступит иначе, объяснив, почему он покидает это собрание.

Некоторые границы приняты в социуме и соблюдаются по умолчанию. Так, не принято брать чужие вещи без спроса. Но в некоторых случаях предварительное обсуждение необходимо. Сказать: «Не трогай вещи в моем ящике» возможно только в том случае, если я договорилась с собеседником о том, что этот ящик – только мой, а не его/ее и не наш общий.

Контроль и ответственность

С физическими и имущественными границами все более-менее понятно – у них есть материальное выражение. Но если речь идет об эмоциях, мыслях, ценностях, идеях, у многих возникают сложности: люди склонны заражаться чужими эмоциями и разделять те убеждения и ценности, которые имеет их окружение.

Крайний случай потери собственных границ – состояние человека в толпе, которое Зигмунд Фрейд (в работе «Массовая психология и анализ человеческого „Я“») описывает как «недостаток самостоятельности и инициативы у индивида, однородность его реакций с реакциями всех других, его снижения, так сказать, до массового индивида». В толпе человек способен на поступки, которые никогда не совершил бы самостоятельно.

Но мы можем отказываться от своей воли не только в толпе, как показал социальный психолог Стэнли Милграм, изучавший подчинение авторитету. В 1960-е годы он провел серию экспериментов[7].

Участникам психолог сказал, что исследует как наказание влияет на процесс обучения: «ученик» должен заучивать слова из списка, а «учитель» – наказывать его за каждую ошибку электрическим разрядом, который с каждым разом увеличивался. Роль ученика играл актёр, но добровольцы-«учителя» об этом не знали и думали, что роли распределяются по жребию. Перед началом «учитель» в порядке демонстрации получал один удар током, чтобы удостовериться в реальности происходящего.

После этого «Учителя» сажали перед прибором с переключателями от 15 до 450 В (последнее напряжение в реальности могло бы причинить серьезные физические повреждения), которые сопровождались надписями: «Слабый удар»… «Интенсивный удар»… «Опасно: труднопереносимый удар». Прибор был сделан так, чтобы не возникало сомнений в его подлинности. Актёр, игравший «ученика» делал вид, что получает удары и изображал все более сильные страдания. Если «учитель» колебался, экспериментатор требовал продолжения, заверяя, что он сам несёт ответственность, если с «учеником» что-либо случится. При этом, однако, экспериментатор никак не угрожал сомневающимся «учителям». Более 65 % участников продолжали эксперимент и наносили «ученику» удары такой мощности, что они могли бы привести к смерти, если бы были реальными.

Этот эксперимент проводился с мужчинами и женщинами, обывателями и студентами университета, с «учеником» в звукоизолированной и неизолированной комнате, – результаты отличались, но не сильно. И хотя эксперимент Милграма критиковали за неаккуратность, неточность и тому подобное, более поздние исследования других психологов повторили его основной вывод: большинство людей подчиняются авторитету и по приказу причиняют боль другим людям, даже если им самим это не по душе, а за неповиновение не угрожает никакое наказание.

Это – неприятное и не лестное для нас открытие, но оно полезно: теперь мы знаем, что отказ от личной ответственности и передача ее другим лицам может привести к тому, что мы будем поступать вопреки своим чувствам, убеждениям и желаниям.

Вполне вероятно, что мы не сможем противостоять давлению авторитетов, но, может быть, мы можем постараться избегнуть ситуаций, в которых оно будет на нас оказано.

Личные границы связаны с такими понятиями, как:

Территория

Собственность

Зона влияния

Контроль

Ответственность

Устанавливая границы, мы задаемся вопросами:

Происходит ли нечто на моей территории.

Что мне принадлежит, что мое и что нет (в том числе: мои ли это чувства? Мои ли мысли, убеждения?)

До какой степени я контролирую происходящее/как я могу управлять этим.

Как (и какими средствами) я могу повлиять на происходящее.

За что я несу ответственность/какие обязанности я принимаю на себя/ какими будут для меня последствия моих действий или бездействия.

Границы нужны нам для обеспечения себе безопасности и самостоятельности, а также ради мира с собой и избегания внутренних конфликтов, подобных тому, который испытывали участники проводимого Милграмом эксперимента, которые сочувствовали «ученику» и все же причиняли ему вред.

Установление границ парадоксальным образом дает нам свободу действовать по собственной воле – поскольку мы точно знаем, на что она направлена. В соответствии с этим мы можем отказываться не только от того, что нам неприятно, но и от того, что приятно – в случае, если мы считаем, что для нас это неполезно или что нам следует делать это самостоятельно, Например, мы можем решить покупать себе одежду на личные деньги, хотя могли бы получить ее в подарок, или отказаться от какого-то вида еды, несмотря на то, что эта еда нам нравится. Все это зависит не от внешних оценок, а исключительно от наших собственных представлений о том, каковы мы есть. Но личность – не предмет, а процесс, разворачивающийся во времени, поэтому нет ничего удивительного в том, что границы не представляют собой застывшей данности. Нам требуется жизненный опыт, чтобы понять, что мы из себя представляем, и научиться действовать в соответствии с этим.

Самостоятельность не означает изоляции. Напротив, установленные границы помогают нам общаться открыто, искать точки пересечения интересов всех участников общения, вступать в близкие отношения.

По тому, как наше окружение реагирует на обозначение наших границ, мы можем узнать, в каких отношениях мы состоим. Если в ответ на нашу просьбу уважать наши границы мы встречаем игнорирование, обиду, протест, то такие отношения нельзя назвать здоровыми: в них будет подавленная и открытая агрессия, ущемление и уязвленность, неясность в целях участников и неразрешенные конфликты интересов.

Требование уважения границ может быть односторонним. Есть семьи, где учитываются границы только одного члена семьи. Например, дети не должны шуметь, когда папа отдыхает, но когда дети делают уроки, родители включают на полную громкость телевизор. Или жена требует, чтобы муж не критиковал ее, и при этом прилюдно называет его мнение «дурацкими идеями». Но такая односторонность не ведет к здоровым отношениям. Если продолжение отношений возможно только при постоянном нарушении наших личных границ, возможно, пора задаться вопросом, не слишком ли высока цена и не следует ли нам выйти из таких отношений ради сохранения своей личности.

В близких отношениях установление границ и взаимное согласие на их соблюдение создает пространство уважения и безопасности, которое позволяет отношениям в целом и состоящим в них личностям развиваться.

О ценности гнева

Гнев – эмоция, которую часто осуждают и считают нежелательной. Но как раз гнев указывает на угрозу или уже свершившееся нарушение наших границ. Это базовая эмоция, которая помогает нам отстаивать свои границы или выходить из ситуаций, где они подвергаются нападению. Если у нас есть возможность выразить свой гнев внутри отношений, это признак их здоровья. Также способность выразить свой гнев в социально приемлемой форме без разрушений и унижения других свидетельствует о здоровье личности.

Во многих случаях наши близкие нарушают наши границы случайно или по незнанию, а не для того, чтобы нанести нам ущерб. Тем не менее нашей первой реакцией бывает мстительное желание причинить боль в ответ. Но если бы мы так поступили, это привело бы к эскалации конфликта. Чтобы выразить гнев конструктивно, мы можем сначала в точности определить, что его вызвало, затем описать ситуацию и свои чувства нашему собеседнику, в этом могут помочь такие фразы, как:

Я сержусь…

Меня возмущает…

Мне неприятно…

Я в бешенстве…

Я испытываю недовольство…

В заключение мы можем высказать пожелания на будущее («Пожалуйста, не называй меня больше зайчиком» или «Давай договоримся, что ты будешь спрашивать меня, если захочешь взять мою машину»).

А хроническое подавление гнева ведет к понижению самооценки, росту неуверенности в себе, к чрезмерной уступчивости, пассивной агрессии (выражению злости в виде сарказма, намеков, тайного вредительства) или подавленности – и все это не украшает ни жизнь, ни отношения.

Однако не слишком полезна для отношений и другая крайность – тревожная готовность к самозащите, которую можно описать как «воспаленность границ» и которая ведет к подозрительности (не покушается ли кто-то на мое достоинство?) и конфликтности. Впрочем, такое состояние может быть этапом развития: так могут вести себя подростки, осознающие свою отдельность от родителей, или женщины, восстанавливающиеся после выхода из абьюзивных отношений. В таких случаях повышенная бдительность может быть векторной: она направлена на какую-то категорию окружающих, в упомянутых случаях – на старших родственников, на мужчин.

Чуткость к нарушению границ может быть также не личным, а общественным явлением, этапом развития общества.

О поколении «снежинок»

Этим выражением описываются молодые люди 2010-х годов (то есть рожденные в конце ХХ века), которые очень чутко охраняют свои границы и обижаются или сердятся, когда кто-то с ними не согласен. «Поколение снежинок» был одним из слов года по версии словаря Collins English Dictionary в 2016 году.

Есть версия, что первым про «снежинок» именно в этом значении заговорил Чак Паланик – в его романе «Бойцовский клуб» главный герой Тайлер Дерден обращается к своим последователям: «Ты не особенный. Ты не красивая и неповторимая снежинка. Ты такая же органическая и разлагающаяся материя, как и все остальные». Эти же слова звучат в одноименном фильме, вышедшем на экраны в 1999 году и сразу же ставшем культовым.

А такое название поколения стало популярным после дебатов в студенческих кампусах США в 2016 году – студенты были возмущены культурно недопустимыми (расистскими и сексистскими), с их точки зрения, костюмами на Хэллоуин. Кажется, как раз с тех пор вошло в обиход также и слово «триггер» в значении «то, что может вызвать неприятные чувства», которым стали помечать книги и лекции. Год спустя (в 2017 году) молодежь «триггернули» политические события: пресса сообщала, что после избрания Дональда Трампа президентом США студенты приходили больными и плакали весь день[8].

«Поколение снежинок» используется как неодобрительный ярлык, относимый к людям, которые настолько нетерпимы к любому чужому мнению, что под видом толерантности пропагандируют жесткие запреты на самовыражение и ограничение свободы высказываний. В некоторых западных университетах по настоянию студентов были уволены преподаватели, выражавшие мнения, отличные от мнения студентов.

При этом движение #MeToo (против сексуальных домогательств), которое также связывают с «поколением снежинок» и которое многим казалось чрезмерно эмоциональным, привлекло внимание общественности к проблеме насилия над женщинами – и к распространенности этой проблемы. В этом случае чувствительность, вероятно, была обоснованной и общественно-полезной.

Считается, что общими для «поколения снежинок» являются следующие черты:

Уязвимость,

Повышенная эмоциональность,

Депрессивность,

Чувствительность к нарушениям чьих-либо прав,

Либеральные взгляды,

Озабоченность экологией.

Сегодня те, кто был молод в 2016-м году, уже взрослые люди. Снизилась ли их чувствительность и ранимость? Было бы интересно узнать это! В любом случае их деятельность породила последующие волны социальной активности. Нет другого способа узнать пределы своего влияния, как попытавшись выйти за них. Они плакали при избрании Трампа, и это могло показаться нелепым, но ведь Трампу и в самом деле не удалось остаться в президентском кресле на второй срок. Нет ли в этом их заслуги?

Но разговор о влиянии личных границ на социальные процессы скорее в ведении социологов, и в дальнейшем мы будем говорить только об индивидуальном поведении в типичных житейских ситуациях.

Отказывать – трудная задача. Мы стараемся не разочаровывать других, если это в наших силах. Нам не нравится выглядеть эгоистами. Гораздо приятней быть готовым всегда прийти на помощь. Но со «всегда» бывают сложности. Не каждый раз у нас достаточно ресурсов: сил, времени, внимания, пространства, материальных ценностей. Нам приходится делать выбор между своими потребностями и чужими. И когда мы все-таки делаем этот выбор в пользу другого, то этот другой часто принимает наш поступок как должное, словно иначе и быть не могло. И благодарность выражает лишь формально, а то и не выражает вовсе.

Рассказывает Зинаида Р., 58 лет

«Недавно я посчитала, сколько мне должны. На квартиру не хватило бы, а на комнату так да. Почему-то я постоянно даю кому-то в долг. Некоторые возвращают. Три года назад я дала триста тысяч в долг медсестре, которая делала мне уколы на дому. Как я могла ей отказать? Она честно отдает по три-пять тысяч каждый месяц. Но эти суммы рассасываются без следа, не получается их складывать. Я на ремонт пыталась накопить, но куда там, даже стены не могу покрасить».

Возможно, если бы мы владели искусством говорить «нет», то совершали бы добрые дела только тогда, когда у нас есть для этого энергия. Может быть, мы и тогда бы не получили благодарности – это ведь дело добровольное, но нам, по крайней мере, не было бы обидно.

Рассмотрим еще несколько случаев.

Ирина Николаевна К., 64 года, пенсионерка

«Я договорилась с подругой в парк идти, надела спортивный костюм, взяла скандинавские палки, только вышла из подъезда, звонит дочь и просит приехать прямо сейчас сидеть с внучкой, у дочери срочное дело. Мне не хочется, я настроена на другое времяпрепровождение, да и неудобно перед подругой. Но у дочери, наверно, правда важное дело. А может, и нет, может, ее тоже подруга куда-то позвала, но она ж так не скажет».

Елена Б., 33 года, менеджер по продажам

«Если шеф просит, я всегда выхожу в дополнительную смену, потому что рассчитываю на повышение».

Лена И., 8 лет, ученица 2-го класса «В»

«Я дала подружке играть свою куклу, боюсь, что она ее сломает, но ведь мы же подруги, значит, отказывать нельзя».

К нам обращаются с просьбой – а мы хотели бы, чтобы нас об этом не просили! Потому что если уж попросили, то мы не можем отказать.

Такие просьбы часто воспринимаются как нарушение нашей личной границы. Хотя формально она в целости и сохранности: нас же не держат под прицелом. Нашей жизни ничто не угрожает. Тем не менее, ощущение угрозы присутствует. Мы боимся что-то потерять, лишиться чего-то ценного. И чаще всего это «что-то» – хорошее отношение другого к нам. В случае с руководителем еще и надежда на повышение, но и эта надежда тоже крепко связывается с хорошим отношением начальника: повысить должны за безотказность, а не за собственно профессиональные качества.

Этот страх заставляет нас брать у себя то, что нужно нам самим (время и силы) и отдавать их другому. Получается, что мы сами нарушаем собственные границы! Почему мы это делаем?

Мы слышим свое внутреннее «не хочу», но страх заставляет нас играть роль какого-то другого человека – более свободного, щедрого, эмпатичного, уступчивого, чем мы есть на самом деле. Потому что нам кажется, что такие люди больше заслуживают любви и хорошего отношения.

Также мы, вполне вероятно, следуем правилам, которые когда-то усвоили, признали ценными для себя. Эти две причины чаще всего действуют одновременно.

Леночка И. помнит о том, что мама учила ее делиться. И, конечно же, отношения с мамой для нее очень важны. Она слушается маму. Леночка также думает, что подружка будет довольна, получив для игры куклу, и что они будут лучше дружить.

У Ирины Николаевны К. ситуация на первый взгляд другая. Но вот ее история: «Я поздний ребенок и сама родила поздно. Моей матери было в это время сильно за шестьдесят. Я старалась не просить ее о помощи, хотя мне было трудно, и я мечтала, чтобы кто-то посидел с ребенком, дал мне хотя бы час-другой отдыха. Когда я узнала, что дочь беременна, сразу сказала себе, что всегда буду откликаться на ее просьбы». Ирина Николаевна добавляет, что у них с дочерью отношения неровные, дочь не раз обижалась и надолго уходила со связи, и сейчас Ирина Николаевна предпочитает «не провоцировать» ее на обиду, возможную в случае отказа.