Жизнь в столице бесплатное чтение

Глава 1. Семейные события

1.1.Первое пристанище

Наша семейная жизнь началась в городе, где мы оба до этого времени не жили. Я приехала в Москву из Новосибирска, а мой муж Виталий постоянно жил и работал в Ленинграде. Но прописан он был в Москве, у матери в 13-метровой комнате коммунальной квартиры. Рынка аренды жилья в то время не существовало и эта комната, через порог которой Виталий перенёс меня на руках, была нашим первым пристанищем. Мать Виталия Фрина Юльевна в то время находилась у сестры в Харькове, но рано или поздно она должна была возвратиться. Сейчас ужасаюсь той ситуации, но тогда ничего страшного я в этом не видела: почти всю предшествующую жизнь провела в тесноте, правда, никогда не жила в коммунальных квартирах. Но мы были уверены, что находиться в таких условиях нам придётся недолго. Виталий, благодаря своим постоянным командировкам на Дальний Восток, сумел накопить денег на кооперативную квартиру, и мы планировали как можно быстрее её купить. Был у нас и более авантюрный вариант – поселиться на юге около моря.

Но прежде всего нам надо было оформить свой брак. Старясь сделать это быстрее, мы обратились в районный ЗАГС, но нам отказали, поскольку первые браки регистрировались тогда только во Дворце Бракосочетания по ул.Грибоедова. Там обнаружилась очередь длинною почти в месяц, а время было летнее, и мы решили в ожидании этой даты совершить преждевременное свадебное путешествие в Крым.

Побросав в сумку купальники, шорты, моё платье и туфли мы направились в Севастополь. Потом мы вспоминали эту, почти пустую сумку, с которой мы отправились в нашу первую совместную поездку, когда в последующих наших путешествиях вся машина была забита предметами для удобного отдыха. Город был выбран не случайно, а как один из возможных вариантов будущего места жительства. На вокзале приезжих встречаликвартирные хозяйки, и мы поехали к первой к нам подошедшей. Оказалось, что её домик довольно далеко от пляжа Учкуевка. Около получаса надо было идти пешком до пристани, а потом переправляться до него на катере. Однако нас это не смущало, большую часть дня мы проводили на пляже и быстро покрылись ровным золотым крымским загаром. В обед мы шли в столовую, ели там, в основном, свой собственный, тут же приготовленный салат из копчёной рыбы, яиц и зелени. С тех пор мы его зовём «Севастопольский».

С запоздалым сожалением вспоминаю, как на пляже я ужасно потешались над толстой, как мне тогда казалось, тёткой, рассказывающей соседкам, как ей удалось сохранить фигуру. Наверное, в наказание за злословие, я потеряла в море обручальное кольцо. Я сразу по приезде в Москву, не ожидая регистрации брака, надела его на палец и наслаждалась своим новым положением замужней дамы. В море кольцо стянуло с пальца сильной волной, и это меня очень расстроило, поскольку считалось плохой приметой.

Не забывали мы и о второй нашей цели путешествия. Прежде чем изучить ситуацию с жильём, решили узнать, будет ли там для меня работа. С работой для Виталия проблемы не было: в портовом городе человека, окончившего Ленинградский Кораблестроительный институт, везде примут с радостью. Я надела специально взятое для этого случая платье и туфли и отправилась в Проектный институт. Выглядела я тогда молодо: тонкая, загорелая и меня приняли за студентку, хотя к тому времени у меня уже был четырёхлетний стаж работы архитектором. Специалисты были им нужны, и я могла начинать работу хоть на следующий день.

Но главным, как всегда, был жилищный вопрос. Мы навели справки, и оказалось, что жилищные кооперативы, на которые мы рассчитывали, там ещё не создавались. Можно было только купить частный дом. Несколько домов на продажу мы посетили и поняли, что жить в них не хотели бы. И с ощущением, что сделали всё, что могли, нисколько не огорчившись, возвратились в Москву.

Мать Виталия была родом из Украины, из города Кременчуга, а отец – с низовий Волги. В год рождения Виталия семья жила уже в Москве. Отец, Михаил Иванович Коломийцев, работал заместителем директора ВАСХНИЛ. В 1934 году он был назначен на пост директора института Механизации, но через 4 дня арестован и в 1938 расстрелян. («Расстрельные списки. Москва 1937-1941 «Коммунарка» Бутово», Москва, Общество Мемориал, Изд-во «Звенья», 2000 г., стр. 206.) Мать училась в аспирантуре и подрабатывала стенографисткой на съездах партии и других мероприятиях. В1938 году она тоже была арестована, как член семьи репрессированного, и отправлена в ссылку на 10лет. Возможно, ей удалось бы этого избежать, но их трёхкомнатная кооперативная квартира в доме на Арбате (теперь одно из зданий МИДа, раньше в этом здании находился Гастроном-2) привлекла внимание сотрудников соответствующих органов. Сначала Фрину Юльевну с маленьким сыном переселили в однокомнатную квартиру в том же доме, а после ареста и её забрали. По возвращению из ссылки в 1956 году, взамен своего жилья она получила только упомянутую выше комнату.

Фрина Юльевна, Виталий, Михаил Иванович

Виталия, которому не было и шести лет, забрали в приёмник для детей врагов народа, размещавшийся в строениях Данилова монастыря. Приёмник был на положении тюрьмы и охранялся солдатами в остроконечных будёновках с примкнутыми штыками, которых Виталий хорошо запомнил. Дальше его должны были направить в детский дом и, как тогда было принято, изменить фамилию, но помог счастливый случай. Один из сотрудников приходивший арестовывать мать, сообщил о местонахождении ребёнка её сестре Софье Юльевне в Харьков. Неизвестно, была ли это его личная инициатива, или так было принято. Софья Юльевна немедленно приехала, забрала Виталия, и он прожил в её семье несколько лет. Виталий с благодарностью вспоминает и её, и её мужа, который позволил взять мальчика в небольшую комнату коммунальной квартиры. Там он учился до 5 класса.

Во время второй мировой войны семья эвакуировалась из Харькова. Софья Юльевна отвезла Виталия к матери в посёлок Качиры под Семипалатинском. Поезд шёл по загруженным железным дорогам целый месяц и часто останавливался из-за бомбёжек. Люди по дороге болели, голодали, умирали, но Виталий и его тётя выжили. Жизнь в ссылке была не лёгкой. Фрина Юльевна работала в какой-то конторе по финансовой части, а на Виталии были все домашние обязанности: огород, дрова, вода, нехитрая еда. К счастью, его соседом был парень постарше, который всё умел делать по хозяйству, и Виталий у него многому научился. Потом он всю свою жизнь самостоятельно делает разные работы – от строительных, электротехнических, ремонта машин и всех приборов до компьютера. Школу Виталий окончил с золотой медалью, которая давала ему возможность поступить без конкурса почти в любые вузы, но происхождение из семьи осуждённых этот выбор ограничивало. Он окончил Ленинградский Кораблестроительный институт и работал по его окончанию в организациях соответствующего профиля. За аналитический ум и обширные познания во многих областях, он имеет репутацию «эксперта по всем вопросам».

Возвратились мы из путешествия по Крыму прямо к регистрации. Время на подготовку к свадьбе нам не требовалось: мы оба не любители пышных торжеств. У меня было простое белое платье, свидетели нашлись сами собой – Виталий встретил знакомого, а ко мне зашла бывшая сотрудница из Новосибирска. Не обошлось и без происшествий. По дороге во Дворец Бракосочетания такси, на котором мы ехали, было вынуждено резко затормозить и я, сидевшая рядом с водителем, врезалась головой в ветровое стекло. Удар был довольно ощутимым, но заметного следа не оставил, что было в тот момент главным. Кстати, эта была уже вторая плохая примета по поводу нашего брака. Возможно, они взаимно уничтожились, поскольку на продолжительность брака не повлияли. Праздничный обед тоже сами соорудили, помню, что среди прочего была жареная утка с яблоками и блинчики тоже с яблоками.

А между тем, я постепенно привыкала к жизни в коммунальной квартире. Оказалось, страшным проступком не выключить свет в местах общего пользования, положить в ванной мыло не на «своё» место и т. п. Надо сказать, что квартира была просторная, не захламленная, с широким коридором и большой кухней и содержалась в полной чистоте. Нашими соседями была пенсионного пара, занимавшая большую из двух комнат квартиры. Муж был тихим и незаметным, а жена Матрёна – особа довольно ядовитая. И хотя с Матрёной мы не ругались, но и нормальных человеческих отношений тоже не получалось. Я ей не понравилась сразу как «понаехавшая». В то время такого термина не существовало, но смысл был тот же что и сейчас. Это настроение разделяла тогда и Фрина Юльевна, которая в мыслях, видимо, видела не такую жену для сына. Однажды мы случайно услышали, как Матрёна её утешала, найдя у меня одно положительное качество: «ну она хотя бы близко работает». Мы эту фразу до сих пор употребляем в подходящих случаях.

Ссор, однако, не было, Фрина Юльевна даже готовила нам еду, аккуратно распределяла деньги на неделю и по воскресеньям покупала торт. В таких условиях мы прожили почти год, но в продолжение этого времени, облегчая нашу общую жизнь, Фрина Юльевна пару раз уезжала на долгое время к сестрам в Харьков. Сразу скажу, что впоследствии её отношение ко мне изменилось к лучшему. Она гордилась моими научными успехами, а также уменьем сохранять мир в семье, шить и готовить. По мере сил она всегда старалась помогать нам в наших делах, например, выверяла опечатки в текстах обоих моих диссертаций. Я тоже оценила её стойкий характер, умение себя вести, интеллигентность и начитанность, необычайную аккуратность. Она обладала феноменальной памятью, хорошо знала немецкий язык и занималась им бесплатно с молодёжью из знакомых ей семей.

В период нашего совместного проживания мы старались как можно чаще бывать вне дома. По вечерам ходили на каток во дворе, в кино и в театр. По воскресеньям на целый день отправлялись кататься на лыжах в Битцевский лес, около которого мы потом жили. Возвращались едва волоча ноги от усталости, до того голодные, что жевали в лесу сосновые побеги.

Готовить я не умела, не то чтобы плохо готовила, а просто не пробовала. Мама ограждала меня от домашних работ, только иногда я мыла полы и ходила в магазин. Но в Москве быстро всему научилась. Виталий имел больший опыт, поскольку и в Казахстане, и в студенческом общежитии приходилось готовить самому. Мне он подарил книгу о вкусной и здоровой пище, которая как раз тогда вышла в свет, и я руководствовалась ею долгое время. Потом появилась книга о французской кухне, образовалось моё собственное собрание рецептов на разных бумажках от хозяек из разных городов, республик и стран.

1.2. Выбор работы

Среди задач обустройства нашей жизни работа была одним из основных. Найти работу в Москве тогда ни для кого не было проблемой, и для нас тоже, задача состояла только в её выборе. Сначала я обратилась в головную организацию Проектного института, в котором работала в Новосибирске. Там в процессе беседы мне предложили назвать изображенную на листе деталь, я указала на сделанную в ней ошибку, и меня тут же были готовы принять. Но я взяла время подумать, и остановила свой выбор на Институте по проектированию предприятий текстильной промышленности. Он находился в пешеходной доступности от дома, что большое удобство и редкость для Москвы. Работа была привычная, ничего нового не надо было осваивать, только ознакомиться с действующими предприятиями. Я съездила пару раз на подмосковные заводы по производству синтетики, пропахшие сероводородным запахом.

Отдел был примерно такой же по величине, как и новосибирский, и располагался в таком же большом зале. В отношениях между людьми я не успела, как следует, разобраться, но мне они показались значительно менее тёплыми и дружественными, чем в прошлом моём коллективе. Меня такая ситуация не расстраивала, почему-то появилось ощущение, что нахожусь здесь временно и я начала опять посматривать на объявления о работе, сама не зная что ищу. Однажды мне попалось на глаза приглашение архитекторов в научно-исследовательский институт, и я тут же туда направилась, тем более что это было в двух автобусных остановках от дома.

Оказалось, что отдел только создаётся и состоит из двух человек – начальника и руководителя группы Эльгена Порфирьевича Григорьева. Они развернули передо мной широкие перспективы, но меня не нужно было уговаривать, я и сама хотела попробовать заняться чем-то новым. Так начался мой научный путь. Новая деятельность казалась мне абсолютно не продуктивной по сравнению с предыдущей, где результатом работы были листы с чертежами. Передо мной поставили задачу графически упростить элементы архитектурных конструкций без потери их информативности и приблизить к международным стандартам. Стандартов в наличии не было, ориентиром служили немногочисленные примеры из публикаций. К тому же, после проектной выучки рука не поднималась вносить в изображения кардинальные изменения. Я быстро откорректировала альбомы деталей и узлов и заполняла рабочее время чтением архитектурных журналов и переводами статей с немецкого языка. Тогда, в 1963 году мне впервые попались незнакомые слова, требующие объяснения: «компьютер» и «алгоритм». Сейчас, когда их знают и младенцы, в это невозможно поверить.

Руководитель отдела был немного странным, и я общалась, в основном, с Эльгеном или Эликом, как его все звали. Он стажировался довольно долго в Америке, где поднабрался новых идей и веяний. Он и выглядел «по-американски»: с короткой стрижкой и моложавый, как мальчишка, хотя был даже немного старше меня. Однажды он мне сказал, что ему негде стричься, и я простодушно вызвалась ему помочь, поскольку сама стригла Виталия. Жил он вблизи института по дороге ко мне домой, так что однажды я к нему зашла и постригла. Меня не беспокоило, будет ли кто дома и что он не женат, потому что я не рассматривала его (впрочем, как и всех других) как мужчину, а только как сотрудника. Элик был доволен, сказал, что я поработала как скульптор, но Виталий весьма удивился и пожелал в дальнейшем оставаться единственным моим клиентом.

Постепенно группа разрослась в отдел. Мы располагались в большом зале вместе с конструкторским отделом и отделом по организации производства. На весь этот зал был единственный телефон, который я после вступления в кооператив, долгое время занимала больше всех остальных. Дома у нас телефона не было, и я плотно и на длительное время оккупировала аппарат отдела. Удивительно, что никто мне не сделал ни одного замечания, а между тем, я не только мешала другим, но и говорила прямо над ухом начальницы конструкторского отдела. Ею была Светлова Е.Ф., очень властная современная женщина. Она коротко стриглась, курила, играла в бильярд, ездила на автомашине «Волга», что было тогда большой редкостью, и подбирала себе коллектив почти исключительно из молодых мужчин, в основном, евреев. Как я позже поняла, она была связана с правозащитным движением, и не случайно впоследствии стала тёщей А.И.Солженицина.

Институт был настоящим прибежищем свободомыслящих людей. У нас работала целая группа диссидентов, самой известной из которых была Наталья Горбаневская. Ко времени моего поступлению в институт она уже довольно долго вела активную правозащитную деятельность и была хорошо известна КГБ, тем не менее, трудилась в издательском отделе. Я ничего не знала об этой стороне её жизни и даже после событий 1968 года, когда она с грудным младенцем в коляске вышла на Красную площадь в числе нескольких человек в знак протеста против ввода наших войск в Чехословакию. Только много лет спустя, я узнала о судебном «деле четверых», которое было возбуждено против этой группы, а в 1973 году, будучи в Финляндии, увидела её книги в магазине.

С Натальей Горбаневской я довольно плотно общалась в процессе подготовки изданий двух книг по результатам нашей работы, где я была одним из авторов, а она техническим редактором. В общении она была очень приятной, деликатной и дружелюбной, угощала меня шоколадом. Наталья Горбаневская первая сказала мне, что эти книги могут быть для меня основанием для поступления в аспирантуру и посоветовала это сделать. Тогда я не восприняла этот совет всерьёз, но была благодарна за него.

Разросшийся к тому времени отдел разместили в изолированном помещении. Появился у нас и новый начальник – Валерий Иванович Ретинский, с импозантной внешностью, высокий, с седеющей волнистой шевелюрой, всегда прекрасно одетый, в строгих костюмах с белоснежными рубашками и манжетами на запонках. Он был деликатным, интеллигентным и, как впоследствии оказалось, добрым человеком. Вскоре стало известно, что он не женат, что вызвало большое волнение во всех отделах. Но Валерий Иванович держался отстранено и никому не оказывал особого внимания. К своим сотрудникам относился доброжелательно, никогда не делал никаких замечаний, даже если мы много болтали. В отделе к тому времени было человек десять, все молодые и среди них пять женщин, которым всегда было что обсудить. Как я теперь понимаю, такие начальники редко встречаются в жизни. К счастью, на моём пути такие были и не только в этом случае.

Никакого напряжения в работе не было, как не было и конкретных планов с конечными результатами. Нужно было только оформить представительный отчёт о работе, содержание и объём которой мы же и определяли. Отчёты были наполнены схемами, графиками и даже формулами. Нашим чертёжникам и оформителям было, c чем поработать и показать в ГОССТРОЕ «товар лицом». Валерий Иванович, насколько я помню, не особенно вникал и в содержание нашей работы, во всяком случае, не делал никаких предложений, а только читал и слегка редактировал тексты. Мне он говорил, что я пишу как Хемингуэй, видимо, подразумевая краткость содержания. Но я не была краткой, когда писала на работе личные письма, в то время, как прикреплённый ко мне техник переписывала для меня рецепты французской кухни.

К тому времени мы уже начали исследовать вопросы использования компьютеров в архитектурном проектировании, и были этим увлечены. Работа сплотила наш небольшой коллектив, и мы чувствовали себя почти единой семьёй. Глобальным генератором идей был Элик, а я развивала их на конкретном уровне, поскольку была единственным разработчиком, знающим досконально процесс проектирования. Не буду вдаваться в технические подробности, но к моменту моего перехода в аспирантуру накопилось довольно много материала, и наша группа опубликовала результаты своих работ в довольно объёмном двухтомном труде.

Постепенно отдел пополнился архитекторами из архитектурного института – Игорем Маковецким, и семейной парой Игорем Минаковым и Женей Костогаровой. Кроме того, появились конструкторы, экономист, психолог, чертёжницы и другие люди самых, казалось бы, неподходящих профессий. Отношения в отделе после его расширения оставались, в общем, хорошими и хотя уже не такими дружественными.

Я ощущала в некоторых людях неприязнь, связанную с тем, что «понаехавшие» захватывают ведущие позиции. Эта неприязнь выражалась в мелких подколах такого типа. Как-то одна сотрудница громогласно на весь отдел спросила, почему я не делаю причёску в парикмахерской. Я и правда не любила туда ходить, разве что по особо торжественным случаям. Пока я думала, как ответить, один недавно пришедший и грубоватый на вид сотрудник изрёк:

– «Да если бы Валя ещё и причёску делала, тут бы никого кроме неё и видно не было бы».

Человек поспешил меня выручить, а я, неблагодарная, даже забыла, как его звали.

1.3.Жилищный кооператив

После устройства на работу мы сразу занялись жилищным кооперативом. Обычно они создавались по месту работы, но в наших организациях их не было. Приходилось искать в других местах, причём мы хотели остаться в районе своего проживания, что сужало область поиска. Однако вскоре подвернулся счастливый случай: кооператив научных работников МГУ. Я немедленно туда направилась, представилась архитектором, меня приняли и даже ввели в состав правления.

Строительство нашего будущего дома велось довольно быстро. Я добросовестно посещала стройку, встречалась с прорабом, выявляла и заставляла исправлять недоделки. Как член правления я имела право на выбор квартиры, поэтому заранее знала, где мы будем жить. Менее чем через год после приезда в Москву мы уже имели «свой крупнопанельный замок» (как его называл Виталий) с двумя изолированными комнатами, маленькой кухней, прихожей и раздельным санузлом. Виталий занялся обустройством кухни, а я шила шторы, занавески и прочее. Купить всё это в магазине было сложно, а тканей в продаже было достаточно, причём очень хорошего качества. Как же мы радовались, когда нам поставили телефон. И вообще радовались каждой новой покупке, будь то магнитофон, кинокамера или швейная машинка.

После переезда на новую квартиру стали традиционными воскресные обеды у Фрины Юльевны. Меню было праздничным, тщательно продуманным и всегда включало куриный бульон с крошечными пирожками и домашний торт. На моих званых обедах эти два составляющие тоже присутствуют почти непременно, а торт по её рецепту с некоторыми изменениями стал моим фирменным.

На майские праздники контора, где работал Виталий, организовала для желающих автобусную поездку в Ригу. Осталось в памяти, как в Вильнюсе ночью, на площади рядом с башней Гедимина, пока народ разминал затекшие ноги, мы с Виталием бегом поднялись на самый верх и любовались на город в огнях. В Риге, кроме осмотра достопримечательностей, было зарезервировано

время для покупок, которое мы использовали очень эффективно. На обратном пути под сиденьями стояла набитая вещами сумка, над нашими головами качался пакет посуды со столовым гарнитуром, а в конце автобуса стоял свёрнутый в рулон ковёр. Этот прекрасный шерстяной ковёр лежал на полу спальни почти полвека, и мы заменили его на другой только в Израиле.

1965 г. В новой квартире

В Москве некоторое время мы ходили по магазинам, пытаясь подобрать разные предметы мебели для нашей квартиры. Долго ничего не попадалось, но в результате неожиданной удачи Виталий купил добротный финский гарнитур для всей квартиры, который служил нам все годы вплоть до отъезда.

1.4. Поездки по стране

Летом мы совершили большое путешествие, которое началось с плавания на корабле из Феодосии до Батуми. Как раз в день прибытия в пункт назначения там закончились затяжные дожди, и весь город был в туманной дымке. Мы направились в знаменитый Ботанический сад, где долго бродили в полном одиночестве среди экзотических растений и влажных испарений. Атмосфера не располагала к морским купаниям, и мы в тот же день отправились местным поездом в Тбилиси. Поезд не был прямым, надо было сделать пересадку в Поти, где нам пришлось переждать ночь на вокзале. Вокзал был полон местного народа лежащего на скамейках и на полу с мешками, узлами и корзинами. Мы были единственными чужаками и на нас все смотрели своими жгучими глазами. Я даже немного боялась, но всё прошло благополучно.

В Тбилиси мы остановились в гостинице, осмотрели город и посетили семью друга Виталия Тимура. В своём старинном доме недалеко от центра города они устроили в нашу честь вечеринку с набором грузинских блюд, шашлыками, зажаренными вместе с помидорами и баклажанами и ведром крюшона из белого вина с персиками. Нам очень нравилось, как они говорили: «памидори, бадриджани». После этого мы часто, подражая грузинам, говорили также. Для меня визит омрачался тем, что новые белые туфли сильно жали, и гулять в них было одно мучение, но красота была важнее.

Покинув столицу Грузии, мы возвратились на побережье Чёрного моря и проехали через Сухуми и Хосту до Лазоревской. В Сухуми пили сваренный в песке густой кофе, как мне кажется, самый лучший в моей жизни. Может быть, он и не был таким уж хорошим, но был первым настоящим кофе, который я пила. На сельских базарах покупали необыкновенно вкусную домашнюю еду: сыр сулугуни, лаваш, жареных перепёлок. По дороге останавливались на ночь, обычно на туристических базах. В Хосте не оказалось ни отдельной комнаты, ни места в женской половине, пришлось и мне ночевать в мужской комнате. К счастью, кроме нас двоих там никого не было.

В марте 1968 года мы купили машину «Запорожец» – букашка, скопированный с итальянской модели «Фиат-600». Во дворе были большие сугробы после снежной зимы и Виталий, лавируя между ними, приобретал навыки вождения и заодно обкатывал машину. А на первомайские праздники мы поехали на ней через Новгород и Псков в Прибалтику. Виталий практически не имел опыта вождения, но это нас не остановило. Первого мая в день нашего выезда была ужасная погода: холод и мокрый снег. Печка и дворники отказали ещё до выезда из Москвы. Дворники Виталий как-то подправил, хотя они и постоянно останавливались, а с печкой не получилось. Ехать пришлось в холодной машине. Я с ногами закуталась в стёганое одеяло, а Виталий мёрз всю дорогу в своей модной синтетической куртке и ботинках.

Недалеко от Новгорода мы почему-то ехали просёлочной дорогой, и машина провалилась по самое днище в рытвину, полную талой воды. Выбраться из неё самостоятельно было невозможно, но Бог приходит на помощь дуракам и неумелым. Откуда-то (в праздник!) появился трактор и мужики в высоких резиновых сапогах. Они дружно вытянули машину, и нам даже не пришлось выходить из неё. Граница с Прибалтикой была очень чёткой – ровно с неё. как отрезанная ножом, начиналась хорошая дорога. К тому времени улучшилась погода, и все сельские жители вышли на поля, несмотря на выходные дни. Они с интересом и уважением поглядывали на нашу машинку-букашку, которых было ещё совсем не много, как впрочем, и других машин. На дороге мы были практически одни. Автотуризм был развит очень слабо, и можно было без труда останавливаться в любых гостиницах. В Талине мы ночевали в гостинице на центральной площади, на ней же стоял и наш Запорожец.

1.5. Наш сын Миша

1966 г. С сыном

Появление у нас ребёнка вся семья ждала с нетерпением и очень обрадовались, когда я им сообщила, что скоро это случится. Первые дни дома с новорожденным сыном были одними из самых радостных дней моей жизни, я не могла на него наглядеться. Но одновременно эти дни были и довольно трудными. Я была одна, а работы с ребёнкомбыло немало, к тому же я не спала по ночам. После 10 дней такого режима я послала телеграмму маме с просьбой приехать, и через короткое время она была уже у нас, и жизнь мгновенно наладилась. Мама пожила у меня некоторое время, пока я полностью не набралась сил.

После её отъезда я самостоятельно справлялась со всей домашней работой. Возникала проблема только с получением питания для Миши из детской кухни, которая работала до 8 утра. Миша в это время спал, и будить его, одевать, вытаскивать коляску было трудно особенно зимой. Поэтому я старалась сходить на кухню как можно раньше, оставляла его одного и из-за этого всегда очень беспокоилась. Однажды проснулась, быстренько оделась и побежала, но кухня была закрыта. Оглянулась – кругом ни души, только синие сугробы и светит луна. Вернувшись, посмотрела на часы – шёл третий час ночи.

После окончания декретного отпуска, в марте я должна была возвратиться на работу, а Мишу нужно было определить в ясли. Как мы были наслышаны, уход за детьми в яслях был недостаточно хорошим, они порой целыми днями лежали мокрыми в кроватках и часто болели. Мама решительно настаивала не отдавать ребёнка в чужие руки, чтобы он с ранних лет не потерял здоровья. Она снова приехала, пожила у нас некоторое время, а потом забрала его с собой в Новосибирск.

После их отъезда у меня оставалось ещё две недели свободного времени, и мы с Виталием оправились кататься на лыжах в Закарпатье, в живописное место Яремче. Прямого поезда туда не было, приходилось делать пересадку в городе Коломыя, где предстояло провести ночь. На вокзале хозяйки предлагали комнаты, и мы пошли с одной из них. Комната оказалась чудесной: тёплой, уютной с изразцовой печкой и лоскутным одеялом на кровати. Добравшись наутро до Яремче, мы сняли маленький домик, где едва размещалась кровать с продавленной, как гамак сеткой, крошечный стол и такая же крошечная печь. Домик был летний, температура в нём мало отличалась от уличной, но мы возвращались в него только вечером, а целыми днями катались на горе, ходили на лыжах по окрестностям, делая только перерыв на обед.

Обедали мы в ресторане, где тоже было холодно, но отлично и недорого кормили, готовили местные блюда вроде фаршированной телятины с грибами и другие деликатесы. Вечером по дороге домой мы заходили в магазин, покупали вино, колбасу, сыр, хлеб и сладости. Хорошо протапливали печку, варили глинтвейн и чай. Ужинали в тепле, а просыпались утром уже в холодной избе. Умывались снегом, а Виталий даже обтирался им по пояс, и снова шли на гору.

Изучив окрестности Яремче, мы перебрались в Рахов – центр горнолыжного Закарпатья. Там мы разместились в избе вместе с хозяевами. Они были примерно нашего возраста, приняли нас как друзей и устроили вечеринку в нашу честь с домашними продуктами, самогоном и копчёностями. В Рахове было неплохо, но больше людей и в кафе, где мы питались, кормили не так шикарно. Возвратились домой оба загорелыми, особенно Виталий. Он был на горе в красивом белом свитере и пользовался большим успехом у девушек. Они с ним фотографировались, чтобы дома похвастаться поклонником. А я давала советы: "Встаньте поближе, обнимитесь, шире улыбнитесь".

Весна прошла незаметно, а в июне я прилетела в Новосибирск и нашла Мишу весёлым и здоровым, похожим на гриб – боровичёк. Вскоре мама с Мишей возвратилась в Москву, и мы сделали попытку отдать его в детский сад. Он не хотел туда ходить, плакал и отбивался каждое утро. Плакал он и там и, как позже выяснилось, воспитатели запирали его в тёмную кладовку, поскольку не могли с ним справиться. Мама тоже плакала и настаивала, чтобы мы его оттуда забрали, обещала ещё у нас пожить. Но постоянно жить она у нас не могла, дома также в ней нуждались. И в феврале мама с Мишей улетели в обратно Новосибирск. Оттуда писали письма полные всяких смешных историй. Не буду говорить о своих слезах и переживаниях, но и сейчас, и тогда я искренне считала, что они ничего не стоят по сравнению со здоровьем ребёнка, которое несомненно подвергается риску в яслях. В то время мне и в голову не могла прийти мысль, что эта ситуация может быть истолкована иначе.

В июле я прилетела в Новосибирск и увезла Мишу домой. Билетов на самолёт не удалось достать, и мы ехали двое суток поездом. Мише это очень нравилось, он очень активно себя вёл, весь вагон в него влюбился, все звали к себе в гости. В вагоне ехала девочка его возраста, с которой он играл. По прибытии домой он стал чесаться, и я не сразу поняла, что он подхватил вшей.

1967г. Миша с сестрой Галей и папой

После отъезда Миши домой мама, папа, сестра Галя и все сибирские родственники очень о нём скучали. Мама писала: « Добрый день дорогие мои дети – доченька Валентина, Виталий и внучек Мишенька, мой милый и любимый! Как я скучаю о нём, не могу никак себя успокоить, думаю как он без меня. Никогда вас не забываю, только тёмной ночью, когда уснёшь крепким сном. Мой миленький Мишенька всегда со мной. Если я приеду, то не могу себе представить, как буду уезжать от него. Мне так жалко было оставлять его, так я была расстроена. Однажды вечером мне показалось, что идёт Валя с Мишей. Я только хотела вскричать: «мой Мишенька приехал!», но увидела, что это не они, а только похожие и пошла с печалью. Наверное, Миша читает, он ведь буквы знал, когда я была у вас. Все говорят, что снится, о чём думаешь, а я вот не вижу Мишу во сне. Дедушка его видит часто и Галя видит. А мне нет этого счастья. Я даже завидую».

Детсадовский период прошёл довольно благополучно, хотя Миша ходил туда не очень охотно, но с удовольствием играл с ребятами. Я как-то спросила, есть ли у него в саду друзья, на что он ответил:

– «Да, есть одна женщина в жёлтом пальто».

В него там влюбилась девочка и захотела его поцеловать, но он не позволил, говорил:

– "Мне нет дела, я же в неё не влюблялся".

В 1970 году летом мы поехали на Азовское море на автомашине. Машина была новая «Жигули» и, когда Миша впервые её увидел, он даже отвернулся от избытка чувств. А потом сказал:

– «Чтобы ехать на юг, надо знать дорогу».

Видимо, он был не очень уверен в нашей осведомлённости. Доехали мы благополучно, но вскоре нас ожидала беда. Ночью заболел Виталий, поднялась высокая температура и началась рвота. Утром заболел Миша, и мы решили поехать домой, несмотря на то, что единственный водитель болен (я на напряжённых трассах за руль не садилась). Кое-как свернули свою палатку и, нашему удивлению, все вокруг тоже собирались уезжать. Оказалось, что началась эпидемия холеры. Все дороги в сторону от моря были забиты автомобилями, и движения почти не было из-за пробок. До Москвы мы обычно ехали два дня, но при таких темпах путь мог продлиться надолго. Тогда мы повернули на Днепропетровск, где жила сестра Фрины Юльевны, чтобы быстрее обратиться в больницу. Продвигались медленно и из-за загруженной дороги, и из-за необходимости постоянно останавливаться, потому что у Миши был сильный понос. Но держался он стойко, тихо лежал на заднем сидении, и иногда мне даже удавалось его рассмешить.

В Днепропетровске после обращения в больницу всю нашу семью обязали оставаться в многодневном карантине. Но, к счастью, попалась добрая врачиха, которая оказала необходимую помощь, дала рекомендации и отпустила домой. В Москве анализ подтвердил наличие болезни у Миши, с нами было всё в порядке. Мишу направили в больницу, и опять нам повезло. Его уже забрали в палату, куда он пошёл без плача, сжимая в кулаке маленького Деда Мороза (эта фигурка и сейчас у нас каждый Новый год под ёлкой). Мы с Виталием оба стояли в печали, не в силах уйти, и вдруг врач возвратилась, ведя за руку Мишу. Она сказала, что жалко такого идеального ребёнка класть инфекционную палату, объяснила как за ним ухаживать и отдала нам. Второй раз на этом пути попался хороший человек, вспоминаю их с благодарностью.

Глава 2. Аспирантура

2.1. Поступление и обучение

Намерения поступать в аспирантуру у меня не было. Но однажды разговор на эту тему зашёл с питерским другом Виталия Юрием Герштейном, который сам прошёл этот путь, и считал, что у меня для кандидатской диссертации есть уже все необходимое. Тогда на семейном совете мы решили, что стоит попробовать. Ещё одним человеком, уговаривающим меня поступить в аспирантуру, был мой коллега Игорь Маковецкий. Сам он уже был аспирантом кафедры Архитектуры МИСИ и мог дать мне хорошую рекомендацию при поступлении. Естественно, что туда я и нацелилась. Между прочим, он так и не закончил тогда аспирантуру, отправившись на работу в Организацию Объединённых Наций. Конечно, такой шанс пропустить было невозможно, и на его дальнейшую успешную карьеру отсутствие диссертации не повлияло.

Я не хотела тратить время и силы на вступительные экзамены и решила сдать вместо них все кандидатские минимумы. Немецкий язык прошёл на «хорошо» без подготовки. А «Диалектический материализм» (так, кажется, назывался экзамен), несмотря на подготовку, вытянул только на тройку. Попался «Анти-Дюринг» Энгельса, о котором я имела весьма смутное представление. С такими оценками поступить не было шанса, и я отложила это мероприятие до следующего 1969 года.

После того как я начала делать попытки поступить в аспирантуру, отношение ко мне со стороны некоторых коллег стало не очень доброжелательным. Дело в том, что ни в нашем, ни в соседних отделах никто, в том числе и имеющие конкретные результаты ведущие разработчики, ещё не защищали диссертаций.

Из числа нескольких, поступавших в аспирантуру, был принят только один упомянутый выше Игорь. Этому были причины не всегда связанные со способностями. Во-первых, почти все потенциальные соискатели были евреями, которых в аспирантуру брали, мягко говоря, неохотно. Во-вторых, не каждый мог себе позволить перейти на почти вдвое меньшую зарплату, да ещё с не гарантированным результатом. И не последнее в этом списке – конкурс был большой.

На следующий год к «политическому» экзамену я уже готовилась основательно, не оставляя слабых мест и сдала злополучный предмет на «отлично». По совету Игоря Маковецкого я встретилась с заведующим кафедрой Архитектуры и одновременно проректором по учебной работе МИСИ Всеволодом Михайловичем Предтеченским. После нашей беседы он согласился быть моим научным руководителем. По его указанию мне разрешили сдать экзамен по специальности, который полагалось сдавать не ранее чем после года обучения. Получив очередную отличную оценку, я завершила весь комплект кандидатских минимумов и была свободна от вступительных экзаменов. Буквально под новый год меня зачислили в очную аспирантуру, и мы отметили это событие одновременно со встречей Нового года. С нами была сестра Зоя, которая выложила на печёночном паштете лимонной корочкой цифры 1969, что и осталось в памяти.

В аспирантуру я поступала с надеждой на то, что у меня не будет никаких проблем с диссертацией. Главный вопрос, волнующий всех при поступлении, был выбор темы и руководителя. Для меня эти вопросы были решены. Больше того, основная часть работы была уже сделана: сданы кандидатские минимумы, публикаций достаточно для защиты. Оставалось чётко структурировать результаты исследований, внести в него некоторые новые задуманные элементы, написать текст диссертации по установленному порядку и оформить результаты внедрения. Самым трудным считалось представить доказательства проверки теоретических положений на практике. Это были акты внедрения разработок в производство, а в моём случае, в проектные институты.

Это тоже удалось сделать, благодаря тому, что я была руководителем по хоздоговорной теме с крупной организацией. От неё и от ряда других институтов я получила подтверждение об использовании моих работ с внушительными цифрами экономического эффекта. Ещё в 1968 г. на конференции в Новосибирске, я познакомилась с Русланом Ивановичем, директором крупного института оборонного характера в Москве. Руслан Иванович заинтересовался моими работами, и передал нашему отделу деньги по хоздоговору на выполнение научных исследований. Потом этот договор перешёл вместе со мной в МИСИ. С Русланом мы работали несколько лет, подружились семьями, ходили друг к другу домой, гостили у него на даче. А в 1973 году вместе ездили на юг с детьми двумя машинами.

В процессе работы я по всем правилам социологических исследований провела довольно интересный экспертный опрос среди специалистов высокого профессионального уровня. Мне нужно было предложить механизм для оценки таких факторов, которые не могут быть выражены в цифрах, например, красота или удобство. Опрос также выявлял некоторые черты и самих опрашиваемых, например, завышенная самооценка или конформизм (приспособляемость к мнению большинства). Я опрашиваемых лично не знала, но мой руководитель В.М. Предтеченский был поражён сходством полученных мной результатов с реальными характеристиками участников опроса. До них эти сведения, естественно, не доводились. Впоследствии, в моей докторской диссертации этот метод был значительно усовершенствован.

Поначалу у меня, как и у всех вновь поступивших аспирантов, сначала не было никаких обязательств, кроме посещения заседаний кафедры и составления планов работ по годам. Поэтому у меня с в аспирантуре появилось ощущение небывалой свободы. По утрам я брала лыжи, переходила через дорогу в наш Битцевский лес и уходила по лыжне довольно далеко. Потом возвращалась, готовила обед, прибирала квартиру, забирала пораньше Мишу из сада, шила себе наряды – в общем, блаженствовала.

Но так продолжалось недолго: всех аспирантов привлекли к руководству проектированием в студенческих группах. Никаких занятий по педагогике перед этим не было, не проверялся и уровень знаний достаточный для руководства проектированием. Промышленное проектирование не представляло для меня труда, но проекты как раз были гражданскими, а ими я раньше не занималась. Эта работа отнимала какое-то время на подготовку и лыжи пришлось оставить. Правда, освоилась я быстро, помог и преподавательский опыт, который приобрела в период работы в Учебном комбинате.

2.2. Аспиранты кафедры

В 1969 году вместе со мной в аспирантуру кафедры поступили четверо: Жанна Кароева, Пётр Буга, Энвер Чиковани и немец их ГДР Харальд (забыла его фамилию). Жанна была москвичкой, дочерью заведующего кафедрой Начертательной геометрии в Архитектурном институте, Петр прибыл из Белоруссии, Энвер – из Сухуми, а Харальд – из Лейпцига. Мы сразу же включились в круг аспирантов всех годов обучения и молодых преподавателей. Основных направлений исследований на кафедре было четыре: звукозащита, теплозащита, освещение и людские потоки. Моя работа была единственной по теме автоматизации проектирования. Поэтому в рамках исследований я ни с кем из аспирантов не контактировала. Общение проходило на кафедре, на разных общественных мероприятиях и на вечеринках. Время от времени кто-нибудь защищал диссертацию, и тогда все шли в ресторан на банкет. Собирались и дома у Жанны на праздники и дни её рождения, где присутствовали и учёные мужи – друзья её отца. Один из них даже пытался переманить меня к себе на кафедру в другой институт. Впоследствии Жанна и Петя поженились. После защиты диссертации Пётр стал заведовать издательским отделом Минвуза СССР. Через него проходили все учебники и учебные пособия, в том числе и мои. К сожалению, он рано ушёл из жизни.

Харальд, возможно из-за ограниченности знания языка, был довольно прямолинейным. На одном из первых наших собраний он спросил, сколько мне лет и, узнав, с сожалением сказал, что я его старше и поэтому не подхожу ему в жёны. При этом не удосужился спросить, подходит ли он мне, не говоря уже о том, что я была замужем. Харальд всю зиму ходил в лёгкой кожаной курточке, и в сильные морозы на него было страшно смотреть. При этом он иногда ещё ел мороженое, заглушая голод. В столовой он есть не мог. Наверное, у него была цель жениться на русской, что он, в конце концов, и осуществил, выбрав энергичную аспирантку с другой кафедры. Точнее, выбрала она его. Потом уже в Лейпциге она проявила бурную активность и «выбила» в институте, где они вместе работали, квартиру. Я посетила их в этой квартире, будучи в командировке, и увидела, что немцы могли бы поучиться у неё скупости. Во время моего к ним визита она сказала что-то вроде того, что хорошо бы, если бы я не хотела есть, а то готовить неохота. Конечно, я не хотела. Харальд слабо протестовал, но ясно было, что в доме он не хозяин.

1972 г. Подарок от грузинских друзей

Круг общения не замыкался только аспирантами и преподавателями кафедры. Используя возможность научных командировок во время аспирантуры, я полетела в Проектный институт гражданского строительства в Тбилиси. Я знала, что там проводятся исследования близкие к моим разработкам, и, действительно, нашла небольшую группу энтузиастов. Она состояла шести человек примерно моего возраста: пяти мужчин и одной девушки Заиры. Приняли меня чрезвычайно радушно, предложили взять из своих работ всё, что мне нужно для диссертации и поселили у Заиры, которая жила одна. Вечером она приготовила отличный ужин, пришёл её приятель Зураб с домашним вином и мы праздновали почти до утра. На следующий день у меня болела голова, но зато я приобрела друзей. Потом Заира неоднократно останавливалась у меня в Москве, а я у неё в Тбилиси. С Зурабом мы тоже не раз встречались на конференциях, взаимно способствовали публикациям друг друга, писали отзывы на диссертации и статьи. После одной из конференций в большом доме Зураба был банкет, где я присутствовала и слушала прекрасные грузинские песни, исполнением которых славилась его семья.

В течение срока обучения я написала ещё несколько статей в дополнение к имеющимся. Печатала всё сама на пишущей машинке «Идеал», которую мне купил Виталий. Купить машинку было проблемой даже в комиссионном магазине. Власти боялись распространения самиздата, и для покупки требовалось журналистское удостоверение. Помог наш друг, тоже Виталий, который работал тогда журналистом. Диссертацию я писала на нашем маленьком кухонном столе, там же чертила листы для экспозиции. На исходе второго года обучения, за год до окончания срока аспирантуры моя диссертация прошла предварительную защиту на кафедре и в декабре была назначена защита в Совете.

2.3. Защита

Для этого события я сшила себе костюм из прекрасной светло-лимонной итальянской шерсти и думала, что закончила основные приготовления. Но

примерно за неделю до назначенного срока меня вызвал к себе в ректорат мой руководитель. Всеволод Михайлович. В его кабинете, к большому удивлению, я увидела своего коллегу по ГИПРОТИСу. Как оказалось, он пришёл предупредить моего руководителя о кардинальных просчётах в моей работе и рассказать что-то весьма не лестное и обо мне самой. О последнем мне Всеволод Михайлович ничего не сказал, но по ряду замечаний об этом можно было догадаться. Коллега не ожидал такого хода и страшно смутился, а Всеволод Михайлович, не вдаваясь в детали, уверенно заявил, что я успею исправить все недочёты до защиты.

Естественно, я ничего не исправляла: диссертация и автореферат были уже напечатаны. Поступком моего коллеги, не буду называть его фамилию, я была потрясена. Он мне казался честным и правдивым парнем, и я допускаю, что он думал именно то, что сказал. Меня огорчило и удивило, только то, что это не было сказано мне. Мы были почти друзьями, он даже привёз как-то мне милый подарочек из Болгарии, который и сейчас стоит у меня и напоминает о прошедших страстях. Конечно, я давно на него не обижаюсь, хотя он продолжал противостоять мне и при защите докторской диссертации, но не так явно.

Этот случай усилил и без того моё волнение, которое было столь большим, что я даже не разрешила Виталию присутствовать на защите чтобы меня дополнительно не смущать. Он бедняжка простоял всю защиту под дверью аудитории. Однако после первых же фраз я обрела уверенность, чем вызывала одобрение членов совета, которым понравился и мой внешний вид, как потом сказал мне Всеволод Михайлович. Он был председателем Совета и голосование, как и ожидалось, было единогласным.

Банкет Виталий заказал в ресторане «Националь» на ул. Горького человек на 40-45. Я, естественно, сидела во главе стола рядом со своим руководителем. Вино, речи и остроумные комментарии к ним лились рекой. Виталий расположился в самом конце стола, но был вторым центром внимания, вставляя реплики, оживляющие беседу, и следил за порядком подачи блюд и вин. Наша начальница лаборатории, незамужняя красавица рассказывала мне позже, что она сразу его заприметила, устроилась рядом и придвигалась к нему всё ближе и ближе с целью познакомиться. На

её вопрос кто он и как сюда попал, Виталий ответил:

– «Я тот, кто за всё это платит».

Глава 3. Кафедра Архитектуры

3.1. Состав

Сразу после защиты диссертации меня зачислили в постоянный штат кафедры Архитектуры на должность ассистента. Со второго семестра 1972 года я получила постоянную нагрузку в виде руководства курсовым проектированием. В феврале утвердили в ВАКе мою диссертацию и со следующего учебного года, когда я была старшим преподавателем, к этому прибавились и лекции.

1975 г. В.М. Предтеченский

Кафедра Архитектуры была одной их самых больших в институте с числом постоянных сотрудников примерно 60 человек. В то время на кафедре

Л.Ф. Шубин

работали известные профессора старой школы и авторы учебников Л.Б.Великовский, В.М.Ильинский, Л.Ф.Шубин, Л.Г.Осипов, Н.Ф.Гуляницкий, С.Д.Ковригин, И.Н.Себекин, Т.Г.Маклакова. Немало значительных фигур было и среди доцентов, например В.А.Вольнов – один из авторов типовых проектов крупнопанельных жилых домов.

Заведующим кафедрой, как я уже упоминала, был проф. Всеволод Михайлович Предтеченский. Поскольку он был моим научным руководителем, я вскоре стала его помощницей во многих делах: была ответственной за НИР на кафедре, вела его аспирантов, писала за него отзывы на диссертации, была учёным секретарём комиссии Минвуза СССР по совершенствованию высшего образования. Эта комиссия была создана только для выработки рекомендаций, действовала около полугода и состояла исключительно из известных учёных разных специальностей. Среди них был даже известный психолог А.Н.Леоньтьев. За время работы в комиссии я получила некоторое представление о научном мире и массу комплиментов, что делало работу особенно интересной.

Познакомил меня Всеволод Михайлович и со своей семьёй. Его жена Людмила Александровна тепло нас с мужем принимала. Считала его красавцем, не уступающим знаменитым американским актёрам, а нашим сыном они восхищались оба. Мы бывали у них дома, они приглашали нас иногда в Суханово ( подмосковный Дом отдыха архитекторов) на целый день.

Любим Фёдорович Шубин был освобождённым секретарём партийной организации института и профессором нашей кафедры. Он выделялся своей интеллигентностью и манерами поведения, очень солидно и вальяжно держался и прекрасно выглядел, благодаря белоснежной шевелюре, ярким карим глазам и чёрным бровям. Любим Фёдорович хорошо ко мне относился, мы много работали вместе с зарубежными вузами, он способствовал защите моей докторской диссертации, продвинул меня в депутаты Москворецкого районного Совета. Не раз Любим Фёдорович приглашал нас с Виталием к себе домой на празднование Нового Года и по другим случаям. Мать его была потомственной дворянкой и в семье у них сохранились остатки старого уклада жизни: очень красиво сервированный стол со старинной посудой, ритуал рассаживания гостей, застольной беседы и т. п. При этом никакого панибратства и поблажек в работе не было. Однажды на майские праздники мы с Виталием хотели присоединиться к группе яхтсменов для похода на Волгу. Для этого мне требовалось получить разрешение у Любима Фёдоровича не присутствовать на демонстрации, и он мне его не дал.

Вся старшая кафедральная публика выглядела очень достойно – всегда в официальных костюмах и при галстуках, с прямой осанкой и седыми головами. Мой коллега Игорь Маковецкий называл их «белыми песцами». Заседания кафедры всегда вёл сам Всеволод Михайлович, но всю организационную работу вёл его заместитель Лев Георгиевич Осипов.

Лев Георгиевич был весьма занятной личностью, выглядел сгорбленным старичком с хитрым прищуром глаз. Он любил шутить и рассказывать анекдоты, часто не вполне приличные, а также говорить женщинам вещи, вводящие в смущение,что его очень забавляло. Однажды я, проходя мимо него, поздоровалась, но он, как обычно, смотрел вниз и не поднял головы. Я подумала, что он меня не заметил и, увидев снова через некоторое время, опять поздоровалась. На этот раз он удивлённо вскинул глаза и сказал:

– «Мы же уже встречались!».

На моё:

– «Я думала, что вы не видели меня, вы не посмотрели…», он ответил:

– «А зачем мне на вас смотреть, я же видел ваши ноги».

Но, несмотря на шутки и балагурства Льва Георгиевича, порядок на кафедре был строгий. Все боялись и его, и его острого языка. В то же время он проявлял и небывалую доброту. Когда одна из преподавательниц, жившая в Москве на птичьих правах, оказалась без крыши над головой, он приютил её на время у себя в квартире в доме на Котельнической набережной, где жил вдвоём с женой. Я как-то была у них в гостях, квартира хоть и трехкомнатная, но, заставленная массивной старинной мебелью, выглядела даже тесной.

Профессора старой школы Ильинский В.М. и Великовский Л.Б. не состояли в партии, держались независимо, и по любым вопросам их слово было решающим. Они были мне очень симпатичны. Своей

1972 г. Дружеский шарж

обстоятельностью и чёткими формулировками в выступлениях, которые всегда совпадали и с моим мнением, нравился мне и профессор Шевцов К.К. Он пришёл к нам из военного института и был в чине полковника. Впоследствии я включила его в комиссию по Архитектуре Минвуза ССС, которую возглавляла несколько лет в последние годы работы в институте.

В молодёжную группу преподавателей кафедры входили упомянутый выше Юрий Тимянский, Валерий Холщевников, Анатолий Герасимов, Анатолий Кондратенков, Аркадий Захаров, Алексей Соловьев, Юрий Алексеев, Лия Павлова и другие. Юрий Тимянский был человеком талантливым и разносторонним. Кроме отличной профессиональной подготовки, он рисовал, писал стихи, тексты для передачи «радио-няня» и многое другое.

Впоследствии стал профессором, но по-прежнему писал стихи на разные темы, в том числе и о знаменитых людях и политических деятелей. В своё время он на какой-то праздник написал стихи и обо мне: «И на конгрессы звали Валю, и на симпозиум вели, но там, где Валю узнавали, забыть о Вале не могли». Архитектор Валентин добавил к этому дружеский шарж.

Валерий Холщевников был парнем прямолинейным, жёстким, нацеленным во всех своих действиях на успех и продвижение в карьере. В конце концов, он стал крупным специалистом в области своей научной деятельности. Поскольку я пишу о событиях многолетней давности, то использую прошедшее время, хотя многие упомянутые люди живут и сейчас. Анатолий Герасимов был добродушным, мягким и весёлым человеком, всегда готовым, если требуется, помочь.

Алексей Соловьёв держался вежливо и отстранённо, никогда не высказывал свою точку зрения и в наших тусовках участия не принимал. Он знал английский и немецкий языки, что было тогда большой редкостью. Много лет спустя он возглавил кафедру Архитектуры, но тогда до этого момента был ещё длинный путь.

Неординарным человеком во многих отношениях был Аркадий Захаров. Иногда с хитрой искоркой в глазах он задавал провокационные вопросы, например, по внутренней политике партии. Было непонятно, действительно ли ему интересно моё мнение или это какая-то проверка. Неординарной была и его личная жизнь, но это другая история.

С Лией Павловой мы были подругами, нас сближало много общего: обе приехали из крупных провинциальных городов, обе считались хорошими преподавателями, успешно развивали свои научные направления, следили за модой, шили, хорошо готовили, и каждая считала другую, более энергичной. Я высоко ценила Лиины таланты, в том числе и организационные. Она решала сложные бытовые вопросы, а муж занимался исключительно творчеством. Муж Лии Леонид Павлов был известным архитектором и хорошим художником. Она и сама рисовала и выставляла свои работы в Доме Архитекторов. А я давала основание считаться более активной в научной сфере: последняя по времени присоединилась к группе молодёжного состава кафедры, я первая опубликовала книгу и защитила докторскую диссертацию. С Лией и её мужем мы иногда вместе отмечали праздники, дни рождения, новый год.

Всей жизнью кафедры заправляли две старшие лаборантки, они негласно, но отчётливо конкурировали между собой. Одна была, по слухам, фавориткой Льва Георгиевича, а вторая – приближённой Всеволода Михайловича. Пожалуй, их боялись больше, чем самих руководителей. Ко мне они сначала отнеслись настороженно, а потом я установила хорошие отношения с обеими. Обе они были умными женщинами с высшим образованием, но излишне суровыми и придирчивыми. Вероятно, чувствовали некую несправедливость в том, что молодые девицы защищают диссертации и становятся преподавателями, а они остаются обслуживающим персоналом. Одна из них мне рассказала, что её шеф предложил написать за неё работу и подготовить к защите, а затем – «три часа позора и будет тебе хорошая жизнь».

3.2. Условия работы

Институт в моё время размещался на Шлюзовой улице в старом здании. Там располагался ректорат и все административные службы. Поскольку помещений там было не достаточно, некоторые факультеты занимали другие здания в разных частях Москвы. Потом был построен большой комплекс на Лосиноостровкой и сначала часть, а постепенно и все структуры института туда переместились. А пока, при в острой нехватке помещений большая наша кафедра располагалась в трёх комнатах. В двух их них проводились консультации студентов, в одной сооружена светотехническая лаборатория. Даже у профессоров не было официально закреплённых за ними столов. Негласно они были распределены, но ими пользовались ими только при личном присутствии. В остальное время они занимались любым преподавателем. Кстати, у меня был такой стол, поскольку я отвечала за научную работу и хранила там разные бумаги и документы. Помещения кафедры всегда были заполнены народом, особенно в период сдачи проектов. Вокруг преподавателя, принимающего зачёт, стояла плотная толпа студентов, а часть их, уже пройдя первую проверку, на соседних столах исправляла ошибки в своих работах. На проверку листов у каждого студента уходило уйма времени. В период сдачи проектов я часами сидела в окружении студентов, не поднимаясь с места.