Итальянское лето с клубничным ароматом бесплатное чтение

Anna Bonacina

L’estate in cui Fiorirono Le Fregole

This edition published by arrangement with Walkabout Literary Agency s.n.c. and Synopsis Literary Agency

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Анна Боначина – итальянская писательница, имеющая степень в области иностранных языков и литературы, а также степень доктора сравнительного литературоведения. В настоящее время она совмещает карьеру писателя с работой библиотекарем. Боначина была финалисткой премии Read Write Eataly и известна своими статьями и репортажами в различных популярных итальянских журналах. Ее литературные произведения отличаются утонченным чувством юмора в сочетании с проработкой тонких характеров, в которых читатели легко находят себя.

* * *

Рис.0 Итальянское лето с клубничным ароматом

Моим маме и папе,
благодаря которым мое детство
было наполнено историями.
И Спэм, которая навсегда
останется жить в Тильобьянко

Пролог

Воскресное утро. Обычное июньское утро в совершенно обычной деревушке.

Крошечная церковь была полна народу: неожиданно налетела сильнейшая гроза, каких в Тильобьянко еще не видали. Или, по крайней мере, не видала Аньезе, а уж она-то прожила там всю жизнь, в розовом домике на самом краю деревни, напротив другого домика, желтого, где жила Эльвира, ее злейший враг.

Аньезе с Эльвирой совпадали по возрасту и интересам и могли бы стать лучшими подругами, но вместо этого стали злейшими врагами и теперь, сидя на противоположных скамейках в первом ряду, прожигали друг друга взглядами.

Их вражда началась гораздо раньше, задолго до этого воскресенья, когда вот-вот должно было произойти событие, которое определит жизни многих обитателей этой маленькой деревушки. В то утро, когда началась наша история, Аньезе сидела в переполненной церкви и думала, что такой грозы в Тильобьянко еще не случалось.

Дон Аттилио, старый-престарый священник, только что неуверенно произнес:

– Идите с миром. – И посмотрел на своих прихожан, будто извиняясь. Идите с миром куда? На улицу, где разразился настоящий гнев Господень? Кто рискнул бы выйти из церкви прямиком в идеальный шторм?

И действительно, жители Тильобьянко, пришедшие в то утро на мессу, поднялись и сгрудились у выхода на открытое деревянное крыльцо, не решаясь двинуться дальше.

– Дон, вы посмотрите, снаружи как в преисподней, – не без оснований заметил Эльвио, которому тогда только-только исполнилось пятьдесят.

– Ох, и в самом деле… – признал священник, чей длинный нос протиснулся сквозь небольшую толпу вперед него самого. Дон Аттилио посмотрел на небо, а потом на увесистые градины, щедро сыпавшиеся на паперть. – Хотите переждать внутри?

– Может, организуем партейку в рубамаццо…[1]

– Нет уж, мне идти надо! – заявил женский голос, и звучал он несколько вызывающе.

Сорок шесть голов одновременно повернулись в ту сторону, но экономка священника Луиза и бровью не повела, как и всегда.

– Луиза, ты куда так спешишь? Только выйдешь, как тебя тут же молнией и шарахнет, – заметила Эльвира.

– Все равно пойду, у меня клубничный джем на плите.

– Ты что же, ушла, а плиту не выключила? – похолодев от ужаса, спросил дон Аттилио.

– Да, но теперь пора как раз выключать, потому что джем уж точно готов.

– Это для клубничного торта? – уточнила Аньезе с нарочито безразличным видом.

– Не лезь не в свое дело, – как всегда, любезно ответила Луиза. Ни разу она даже не упомянула секретный рецепт своего клубничного торта, настолько вкусного, что даже заслужил собственное название: «Супрема»[2].

«Супрема» был предметом гордости и славы Луизы, которая хоть и работала экономкой в доме священника, но по призванию была прирожденным кондитером. Ее легендарный сборник рецептов, потертая тетрадь в черной обложке в пятнах, был сам по себе тайной, еще более загадочной и недоступной, чем «Манускрипт Войнича»[3].

– Пойду! – объявила в итоге Луиза, уже на выходе.

Сорок шесть голов проводили ее взглядами, наблюдая, как она открыла бесполезный зонт в клеточку и решительно направилась прочь от церкви.

– Спорим на двадцать тысяч лир, что ее ударит молнией, – объявил Витторино.

Из-за его плеча откликнулся другой мальчик, уже стоящий на пороге энергичной юности:

– Я в деле!

Его звали Чезаре, и тем утром он пришел в церковь с мамой и своим старшим братом Этторе. Мечтая стать врачом, в глубине души он надеялся своими глазами увидеть последствия удара молнии в человека, от чего все тело наэлектризуется.

В этот самый момент, который присутствующие на воскресной мессе запомнят навсегда, перед церковью Тильобьянко в самом деле ударила молния, а если точнее, она попала прямо в экономку Луизу, с ее зонтиком в клеточку.

Вся церковь закричала. Дон Аттилио упал в обморок.

– Я выиграл! – воскликнул Витторино, который ни разу еще не проиграл ни одного пари.

– А как же теперь ее сборник рецептов? – послышалось бормотание Аньезе, стоявшей подальше.

Три дамы в одинаковых нарядах, подруги еще с колыбели, Кларетта, Розамария и Эвелина, посмотрели на Аньезе с оттенком восхищения. Думать о рецептах, когда Луиза лежала и дымилась на паперти, требовало изрядной храбрости. А эта троица храбрость ценила. Кларетта, недавно овдовев, решила рискнуть и открыть в Тильобьянко продуктовый магазин, единственный в деревушке, который продавал бы «prelibatesse gourmet», изысканные деликатесы. Для полноты картины она думала назвать его ни много ни мало, а «Империей деликатесов».

Именно в тот момент гроза, столь же быстро, как и налетела, решила, что нанесла уже достаточно ущерба и пора уходить. Дождь прекратился, и перед потрясенными взорами прихожан церкви появилась ослепительная радуга.

– Это знак, – прошептала Кларетта, пока дона Аттилио бережно укладывали на скамью в последнем ряду, а Чезаре, будущий хирург, спешил на улицу, посмотреть поближе на сраженную молнией экономку. Когда еще ему представится такой прекрасный шанс?

А далеко-далеко от Тильобьянко, в то же воскресное утро, пока Чезаре бежал к бедной Луизе, распростертой на паперти под почти оскорбительной радугой, Присцилла из группы второго класса детского сада была на игровой площадке, как раз между горкой и песочницей, и протягивала маргаритку одному светловолосому мальчику. Который в ответ толкнул ее так сильно, что она упала и ударилась лбом о скамейку.

Потребовалось тридцать два года, чтобы судьбы этих двоих переплелись.

Глава первая

Венеция, май.

Тридцать два года спустя

–Так что я ушла и оставила там цветы, – рассказывала Присцилла Гринвуд своей подруге Ребекке, симпатичной брюнетке со стрижкой паж.

– Ну хотя бы цветы ты могла взять. Какие, кстати? – Ребекка руководила бизнесом по продаже цветов, поэтому про букет спрашивала как минимум с профессиональным интересом.

– Ну, желтые какие-то. Купальницы?

– Купальницы? Кто вообще дарит букет купальниц? Наверное, это были нарциссы.

– Ребекка, дело совсем не в этом. А в том, что стоит мне заглянуть к своим на ужин, как мама сразу же приглашает первого попавшегося холостяка и пытается меня пристроить.

Но подруга продолжила говорить, почти ее не слушая:

– Как тебе вообще пришли в голову купальницы?

И Присцилла решила последовать ее примеру:

– Вот скажи, где она их находит? Отлавливает на заправке? В супермаркете? Так и вижу, как она внимательно изучает их тележки, выбирая тех, кто не взял детское питание, а потом тыкает пальцем в спину со словами: «Простите, вы, случайно, не свободны? Вижу, вы купили мороженый рыбный суп. Моя дочь тоже еще не замужем. Знаете, она симпатичная! И еще писательница, и даже в какой-то мере успешная, что совершенно необъяснимо. Вот, посмотрите, оставлю вам фото». И сует ему в руку мое фото, как какой-нибудь адепт-сайентолог.

– А я, кстати, где-то читала, что супермаркеты – прекрасное место для охоты. Ведь и холостяки ходят за покупками, – заметила Ребекка, надкусывая маслину, которая явно знавала времена и получше.

Она никогда не улавливала суть беседы, в этом был ее талант. Обычно Присциллу это бодрило, но сейчас вечер ее утомил. Она подняла руку, показывая официанту, что ей нужен еще американо. И крепкий. Что уж поделать.

– Ну он хотя бы принес цветы, – попробовала еще раз Ребекка, которая всегда немного сочувствовала Лючинде, матери Присциллы. – Вдруг он бы оказался интересным человеком… он хотя бы хорошенький?

– Хорошенький? Мужчина не должен быть хорошеньким, уж точно не когда ему исполнилось больше девяти лет! Канарейка Твитти может быть хорошенький, а не мужчина! И в любом случае он занимается продажей недвижимости, и знаешь, сколько он говорил про преимущества плиточного пола? Двадцать шесть минут! ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ! Я засекала.

– Так и что, спустя эти двадцать шесть минут ты встала и ушла, даже не взяв бедные нарциссы?

– Это были не нарциссы. Я знаю, как выглядят нарциссы. Подсолнухи? Так или иначе, нет, я дождалась конца ужина, вежливо попрощалась, всех поблагодарила, поцеловала маму с папой, пожала руку этому типу, а потом да, взяла и ушла.

– Не думаю, что это были подсолнухи. Их бы ты тоже узнала. Они большие и плоские, внутри черные, по кругу лепестки, ну, знаешь? Ты же видела их тысячу раз… и что, он даже не предложил проводить тебя домой?

– Предложил, но я сказала, что иду не домой.

– А куда? – распахнула глаза Ребекка. Виданное ли дело – Присцилла, которая не хочет домой! Она с трудом уговаривала подругу сходить куда-нибудь, и ей едва удалось вытащить ее даже на этот простой аперитив.

– Домой. Я просто сказала, что у меня встреча ровно в полночь перед театром «Ла Фениче»[4], и что я не могу опоздать ни на минуту.

– Представляю выражение лица твоей мамы… И с кем же ты должна была встретиться в полночь у «Ла Фениче»?

– Да ни с кем же, Ребекка! Сосредоточься! Я хотела просто вернуться домой, закрыться там с бутылкой рома и попробовать убить Каллиопу!

Ребекка со звоном опустила бокал белого вина на стол.

– Ты же не всерьез? Ты правда хочешь ее убить?

– Ну конечно! – воскликнула Присцилла, кое-как завязывая рыжие волосы в узел на затылке. – Наконец-то я избавлюсь от этой распутницы.

Седоватый мужчина с пивом в руках, сидящий за соседним столиком, слегка повернул голову – настолько, чтобы в случае чего оставаться в курсе планировавшегося убийства. Его кузен Витторино как раз работал в полиции. Мало ли что.

– Но… а что потом?

– А потом… кто знает. Может, стану писать боевики и триллеры, – ответила Присцилла, пытаясь выловить из бокала кусочек апельсина.

– Например?

– Ну, в таких еще преследуют такси, бродят по сомнительным закоулкам – все в таком духе.

– А мне Каллиопа нравится, – тихонько вздохнула Ребекка.

– А мне – уже нет. Да я ее целых девять лет терпела. Девять. И знаешь, сколько слов я написала утром? Тысячу семьсот восемьдесят девять!

– Это много или мало? – поинтересовалась подруга, которая разбиралась в чемерице, но не в программе «Word».

– Это просто убожество. Полный провал. И это за три часа и двенадцать минут. Ребекка, я не могу. Или я ее убью, или она меня. Девять лет и семь романов спустя я вполне могу заявить, что Каллиопа дель Топацио меня достала, разве нет?

Присцилла почти с ненавистью посмотрела на апельсин, по-прежнему болтавшийся в бокале.

Красавица-блондинка из восемнадцатого века, почти всегда полураздетая, за которую боролись разные мужчины, среди которых самыми настойчивыми определенно были пират Джек Рэйвен, мутный тип, и томный граф Эдгар Аллан. Каллиопа была во всех смыслах полной противоположностью своей создательницы, которая рассказывала о ее приключениях, усевшись на диване в бесформенной толстовке и черных легинсах, как попало собрав торчащие в разные стороны волосы какими-то заколками и захватив с собой шоколад с орехами и картофельные чипсы с перцем.

Пока Каллиопа маялась с насыщенной (даже слишком) личной жизнью, Присцилла в свои тридцать шесть лет, как говорится, решила сушить весла. Она себе позволила влюбиться трижды. После первого случая у нее остался шрамик на лбу, прямо над правой бровью. Вторая страстная влюбленность в университете принесла бессонные ночи и израненное сердце. Третий раз – полгода походов к психологу. Но теперь довольно.

Она должна была еще в четыре года понять, после того первого шрама, что ничего не поделать. Ее подруги встречали скучных, но достойных мужчин и создавали семьи, в то время как она искала романтических приключений как в книгах и в итоге восстанавливалась на сеансах психотерапии. Но с этим покончено. Никаких больше безумных влюбленностей, теперь пусть будут только в книгах.

– Ну ладно, – сдалась Ребекка. – Убивай. Но хотя бы по-хорошему. И не вздумай вставить в похороны подсолнухи. И вообще сначала позвони мне.

– Обещаю.

– Ты помнишь доктора МакМиллана? Вот это был парень что надо, а? – неожиданно сказала Ребекка. – Ты, случайно, и от него избавиться не собираешься? – обеспокоенно взглянув на подругу, уточнила она.

– А… Роджер МакМиллан. Какой был мужчина! Нет, нет, этот живой.

У Присциллы Гринвуд, чья настоящая фамилия была Вердебоско[5], уже сложилась яркая карьера писательницы любовных романов для серии «Harmony Bianca», которая началась с романа под названием «Страсть и реанимация», про очаровательного доктора Роджера МакМиллана, детского кардиохирурга. В него даже сама Присцилла немного влюбилась, потому что герой получился на редкость удачно: темноволосый, чувственный, ласковый, но непредсказуемый. Доктора обожали и мамы его маленьких пациентов, и медсестры отделения, да и всей больницы. Присцилла продумала своего персонажа до мельчайших деталей и даже сейчас, если сосредоточиться, могла представить его лицо. Ах, доктор МакМиллан… Первейшее средство от разочарования в реальных мужчинах. Образ, который всегда ее успокаивал, во всех ситуациях.

Потом Присцилла перешла к историческим романам и придумала Каллиопу, несчастную девушку, которую подстерегало множество опасностей и неудач, и она произвела фурор – сначала во всей Италии, затем в Европе, и наконец Каллиопа завоевала Америку. Но теперь, когда про нее узнали читательницы любовных романов, впервые за всю жизнь Присцилла столкнулась с пресловутым писательским блоком. Другими словами, она влипла.

Присцилла сразу поняла, что если хочет стать настоящей королевой любовных романов, то ее абсолютно итальянское имя нужно поменять. Вы когда-нибудь видели, чтобы королеву любовных романов звали Вердебоско? Так что свое настоящее имя она скрыла под прелестным псевдонимом на английский манер, и так родилась блистательная Присцилла Гринвуд. На обложках ее книг под фото десятилетней давности в краткой вымышленной биографии говорилось, что Присцилла Гринвуд живет на огромном ранчо в Калифорнии, разводит чистокровных лошадей и разрывается между прериями и своим пентхаусом на Пятой авеню в Нью-Йорке.

На самом же деле она жила в небольшой квартирке в Венеции, и ее мама Лючинда звонила ей каждый вечер ровно в восемь, напомнить, что часики неумолимо тикают, и если она продолжит в том же духе, то останется старой девой. И ее вовсе не волновало то, что дочери именно этого и хотелось: холостой жизни в своей квартирке, с диваном и выдуманными историями, не имеющими никакого отношения к реальной жизни. А у Лючинды был поразительный талант жить этой самой реальной жизнью, и она не могла поверить, как так может быть, что дочь его полностью лишена. Лючинде была абсолютно непонятна эта прихоть – воздвигнуть высоченную стену и закрыться в мире своих иллюзий.

Вообще-то Присцилла давно решила жить у тонкой грани между явью и сном, что позволено лишь немногим. И порой те, кто попадают в это место, завороженно глядят в пропасть, которая два мира разделяет.

Случается так, что те, кто с детства растет среди выдуманных миров и историй, потом не могут из них выбраться, и в конечном итоге создают свой собственный мир, надежно защищенный от реальности. Алиса, которая так и не вернулась из Страны чудес, – вот какой была Присцилла.

Реальная жизнь причинила ей боль, так что она нашла убежище, свернувшись клубочком среди пробелов между строк. В безопасности.

– Помнишь тот момент, когда в больнице взорвалась бомба, и он спас всех пациентов из детского отделения? И когда чуть не поддался чарам той мошенницы из фармацевтической компании? – спросила Ребекка.

– Эх, хорошее было время, эпоха Роджера МакМиллана… – вздохнула Присцилла, беря с блюда на столе картофель фри. Теперь фантазия у нее была на нуле, и наверняка всему виной Каллиопа дель Топацио, эта засранка. У нее, если не считать покушений на ее жизнь, все всегда шло хорошо.

Ребекка тем временем с несколько обеспокоенным видом поглядывала на часы.

– Ты торопишься? – спросила Присцилла, очнувшись от ностальгических воспоминаний.

– Эм… я… – смущенно залепетала подруга.

– Ребекка, у тебя встреча? Слушай, если тебе пора…

– Не у меня… – Ребекка виновато опустила взгляд.

– Не у тебя что?

– Ну то есть не у меня встреча. – Она подняла на Присциллу темные, полные муки глаза, напоминая Бемби.

– О нет… – застонала Присцилла, у которой вдруг появилось нехорошее предчувствие.

– В восемь. Но можем пойти уже сейчас!

– Ребекка, и ты туда же… Ради всего святого, это Лючинда тебя заставила? Скажи, если моя мама тебя шантажирует! Что у нее на тебя? Я заплачу больше!

Ребекка явно огорчилась:

– Я подумала, может, вы бы друг другу понравились… это коллега Филиберто, он только что расстался с девушкой.

Присцилла расстроенно взглянула на подругу:

– Еще и только что расстался… Я иду домой.

Она уже поднялась, но Ребекка схватила ее за руку:

– Ты сердишься?

– Нет, но я иду домой. Прекратите это, прошу вас. У меня все отлично, и меня устраивает моя жизнь такой, какая есть. Заведу кота, куплю спицы, буду вязать носки, ты достанешь мне примулы… Просто дайте мне делать то, что я хочу, потому что это лавирование между мужчинами, которых вы пытаетесь мне подсунуть, становится немного утомительным. – И, чтобы немного сгладить впечатление от своих слов, она ласково коснулась черных волос подруги.

Полчаса спустя Присцилла растянулась на кровати с позабытым ноутбуком под рукой, в футболке со Снупи[6] и гольфах, задрав ноги на стену.

На подругу она не сердилась, но если они с ее мамой продолжат в том же духе, Присцилла больше не решится даже просто выйти из дома, и следующий претендент будет ждать ее в темном углу подъезда, между входной дверью и подставкой для зонтиков. И она закончит свои дни как те люди, кто умирает за кухонным столом над блюдом с каракатицей и горошком[7], а заметят это только пару недель спустя, когда зловоние распространится на лестничную площадку. Присцилла содрогнулась.

И, если уж на то пошло, у нее даже внешность подходила для такого сценария: синие глаза, копна медно-рыжих волос, спадавших на плечи волнами, – Присцилла очень напоминала портрет кисти прерафаэлитов и пыталась избавиться от этого сходства при помощи армейских ботинок и футболок с иллюстрациями из комиксов Peanuts.

И, разумеется, крайне важно теперь не умереть за столом на кухне, чтобы ее не нашли в таком виде. Одно дело – отказаться от отношений, но это же вовсе не повод оказаться в полицейских сводках, чтобы соседи и знакомые потом говорили следователям: «Она была хорошим человеком, но такой нелюдимой, и носа из квартиры не казала».

Пришло время сменить обстановку. Поехать в какое-нибудь новое место и там убить Каллиопу.

Так что одним решительным нажатием Присцилла стерла все написанные тысячу семьсот восемьдесят девять слов и набрала в поисковом запросе: «Глухие деревушки арендовать дом».

Даже находчивая Каллиопа дель Топацио не сумеет пережить это лето у черта на куличках.

И вот два дня спустя Присцилла уже писала своему редактору. Они вместе работали над семью романами про Каллиопу, зашивали дыры в сюжете, выискивали исторические и логические неувязки, решали вопросы, которые казались нерешаемыми. Чечилия была ее ангелом-хранителем. Всегда в курсе всего, всегда с подходящим предложением и бутылкой отменного виски наготове. Но теперь даже ей бы не удалось совершить чудо. Присцилле ничего не оставалось кроме как надеяться, что это внезапное бегство из Венеции станет спасением ее пострадавшего воображения.

Чечилия,

Каллиопа не подает признаков жизни, ни малейших. Возможно, она умерла. Будем надеяться. Уезжаю в этом разобраться. Нашла в одной глухой деревушке виллу, всю в цветах, которая выглядит прямо как безумная викторианская мечта (с хорошей дозой опиума) – мне как раз подходит.

Целую,

Твоя удрученная П.

P. S. Кстати, деревушка называется Тильобьянко, клочок земли неизвестно где. Идеальное место, чтобы похоронить труп блондинки легкого поведения.

Нажав кнопку «отправить», Присцилла захлопнула крышку ноутбука и запихнула его в сумку.

Тильобьянко. Хорошо бы местечко оказалось спокойным. Деревня ведь крошечная, если уж там не найти покоя…

Глава вторая

Тильобьянко

Захоти кто описать Тильобьянко, они бы не смогли обойтись без одного слова: переулочки. Эта деревушка, умостившаяся у подножия горы, вся запуталась сама в себе. Дома тянулись вверх вдоль узких, едва ли шире вытянутой руки, улочек. Другими словами, из окна кухни можно было увидеть, что готовит на ужин сосед, заглянуть ему прямо в тарелку и передать соль с одного стола на другой, всего лишь протянув руку через улицу. На деревянных верандах разлились волнами герань и петуньи, и во всей деревне не было никого, кого бы жители не знали по имени. Правда, необходимо упомянуть, что их в Тильобьянко было всего сорок шесть. Ну а вокруг этой горстки домиков простирались поля. Единственная дорога, ведущая из ближайшего города, заканчивалась на маленькой площади с тремя красными скамейками и несколькими фонарями, окруженная церквушкой, небольшим баром и тесным магазинчиком, в котором продавалось, как это часто бывает, практически все, но в очень малом количестве.

Каменные домики и цветущие террасы, мощенные булыжником улочки, которые по мере удаления от центра превращались и вовсе в тропинки – вот что такое Тильобьянко. И если юноши и девушки, как и всегда случается, уезжали отсюда при первой возможности, то те, кто оставался, заботились о деревушке, точно о сувенире на каминной полке: стирали пыль и следили за порядком.

Почти на самой окраине, на улочке, которая периодически разветвлялась на ведущие к полям и лесам тропинки, друг напротив друга стояло два домика: один лимонный, другой розовый, каждый окружен своей невысокой изгородью. В них жили две женщины, которые, как уже упоминалось, были примерно одного возраста, с примерно одинаковыми увлечениями и примерно одной и той же жизнью. И при этом они на дух друг друга не переносили. Их звали Аньезе и Эльвира, а вражда между ними началась из-за шести кустов помидоров и летнего открытого платья и с тех пор не утихала.

Однажды, много лет назад, в уже клонившийся к закату солнечный день, когда Аньезе в огороде боролась со своими плохо растущими помидорами, мимо проходил Марио с газетой под мышкой. Марио, муж Эльвиры и настоящий джентльмен, никак не мог пройти мимо молодой женщины и не предложить свою помощь, раз она столь явно в ней нуждалась. Просто недопустимо! Зато совершенно допустимо для Эльвиры, которая, выйдя из дома, заметила своего возлюбленного супруга в согнутом состоянии в огороде соседки. Которая в свою очередь склонилась над ним, явно движимая намерением показать, что скрывается за вырезом летнего платья.

К чести Аньезе необходимо сказать, что ни о чем, кроме помидоров, она в тот момент не думала, тем более о вырезе, и все же Эльвира не могла поверить, что какая угодно женщина может находиться в нескольких сантиметрах от ее Марио и думать при этом о семействе пасленовых. Поэтому с того момента она, окрестив Аньезе «недостойной женщиной», решила не спускать с нее глаз и ненавидеть со всем страстным упорством. Ничего не изменилось ни после смерти Марио, когда его задавил собственный трактор, ни сейчас, когда им обеим уже стукнуло семьдесят шесть лет.

Как правило, Аньезе вставала с восходом солнца, под прерывистое кукареканье Эваристо, злобного красного петуха Эльвиры, и не проходило ни дня, когда бы она не думала о том, какое чудесное бы из него получилось жаркое с молодым картофелем. Однако в то утро она проснулась раньше петуха и некоторое время лежала в постели в полудреме и, как с ней уже случалось за эти тридцать два года, гадала, куда же делась тетрадь рецептов Луизы.

Конечно, смерть экономки священника была весьма впечатляющей; никто не осмеливался обсуждать тот день вслух, но даже по прошествии стольких лет нет-нет да обменивались взглядами украдкой и полуулыбками. Эта женщина оставила после себя значительное количество войлочных прихваток в виде петухов ее же собственного изготовления, парализованного от ужаса священника и пресловутый сборник рецептов, в котором, как было известно из надежных источников, был также и рецепт «Супремы», клубничного торта, который будто открывал врата в рай.

Так что почти сразу же после того, как экономку Луизу испепелила молния, в Тильобьянко развернулись поиски пропавшей тетради. Тридцать два года спустя они все еще продолжались, тихие и непрерывные, и в то июньское утро Аньезе, предававшаяся в кровати размышлениям, в ожидании петушиного крика, пришла к двум железобетонным выводам. Во-первых, проклятая тетрадь с рецептом «Супремы» наверняка спрятана где-то в доме священника. И во-вторых, с этим рецептом она наверняка выиграет конкурс на Фестивале клубники, который каждый год проходил в Тильобьянко в последнее воскресенье июля и на котором разворачивалась безжалостная битва клубничных тортов.

Тильобьянко казался сказочным городком из стеклянного снежного шара, и ежегодный Фестиваль клубники здесь был настоящим событием, с нарядными дамами и развешанными повсюду плакатами.

Боевой дух, проснувшийся в Аньезе, поднял ее с кровати. Встав, женщина открыла окно и с вызовом посмотрела на петуха Эваристо, который воинственно таращился на нее из своего сада.

– Картофель, – пробормотала Аньезе. – Вот чего ты заслуживаешь. – А потом принялась продумывать свой визит к дону Казимиро. Далеко не первый.

В соседнем доме лимонного цвета, который так прекрасно сочетался с розовым коттеджем Аньезе, Эльвира месила тесто для пасты.

Яйца она только утром собрала из-под собственных кур: Клары, Беллы, Джиневры и Чирче.

Хорошие курочки, бравая четверка: каждое утро сносят по свежему яичку. Крепкими руками с силой раскатывая тесто для тальятелле, Эльвира бросила негодующий взгляд на окно Аньезе: вот уже пятьдесят лет они жили бок о бок, и сорок девять из них старались друг на друга не смотреть. С того самого момента, как Аньезе, которая тогда была свежа как роза, строила глазки ее покойному Марьетто.

Более того, словно одного этого было мало, Эльвира несколько раз слышала, как соседка бормочет угрозы ее петуху Эваристо. Угрозы, включавшие в себя использование духовки.

Сворачивая гнездышки из свежей пасты, Эльвира позволила себе ненадолго погрузиться в воспоминания о своем Марьетто.

Аккуратно выложив последнее гнездышко тальятелле, она удовлетворенно вздохнула: теперь можно было отдохнуть и взяться за книгу из серии «Harmony Bianco», настолько зачитанную, что та ждала ее на диване, уже открывшись на нужной странице. Эльвира как раз дошла до того момента, когда обаятельный дерматолог наконец поддался очарованию пухленькой социальной работницы, застенчивой и милой, после чего следовало множество страниц описаний дрожащих разгоряченных тел. Эльвира ждала, какое же препятствие разлучит их, чтобы привести к эмоциональному воссоединению в конце.

Она готова была спорить, что не обойдется без Джессики, распутной медсестры из ночной смены. Эльвира пробормотала ругательство в сторону этой гнусной женщины, но мысли ее уже обратились в другую сторону: хоть серия и неплоха, издательству давно пора выпустить новый роман Присциллы Гринвуд, ее любимой писательницы, создательницы Каллиопы дель Топацио.

Мечтательно заглядевшись в окно, Эльвира вдруг вспомнила: на дворе стоял июнь, а вилла «Эдера» по-прежнему пустовала. Странно.

Тем временем, пока Аньезе продумывала план, который позволил бы ей прочесать дом священника сверху донизу, а Эльвира предавалась мечтам о новых приключениях Каллиопы дель Топацио и ее страстных возлюбленных – графе Эдгаре Аллане и опаснейшем пирате со шрамом Джеке Рэйвене, – атмосфера в деревенском баре накалялась.

Утренняя партия в брискола[8] оказалась кровопролитнее ожидаемого: Эльвио все брал и брал взятки, но и Витторино не сдавался. Вдобавок к этому Анита, разнося капучино, сообщила новости, о которых Эльвира еще не подозревала: что виллу «Эдера» арендовали и в этом году. Однако про нового жильца пока ничего не известно.

От этой загадки забурлил местный книжный клуб, когда его участницы встретились в маленьком и очень промозглом зале деревенской библиотеки. Ну а три пожилые дамы, лучшие подруги, которых все называли «три кумушки», и вовсе места себе не находили. Эвелина, Кларетта и Розамария всегда были в курсе всего, и услышать от других про нового жильца виллы «Эдера» было попросту недопустимо. Они сгрудились снаружи магазинчика Кларетты – того самого, который должен был продавать изысканные деликатесы, а вместо этого предлагал всего по чуть-чуть, от протертых томатов для соуса до сигарет, и который при этом носил гордое название «Империя деликатесов». Вооруженные раскладными стульчиками и шаткими табуреточками, чтобы было удобнее, они склонились друг к другу обсудить подобное недостойное поведение хозяйки виллы.

Ведь они имели полное право знать, кто будет жить вместе с ними в Тильобьянко, разве нет? Три седые головы возмущенно закивали.

Одетые в разные (но не слишком) вариации одного и того же сарафана в цветочек, которые также неплохо заменяют фартуки и разлетаются как горячие пирожки среди дам определенного возраста, особенно летом, три кумушки казались продолжением друг друга. Всю жизнь проведя бок о бок, они даже стали похожи настолько, что, когда звали по имени одну, оборачивались все трое.

– Так что же, мы ничего не узнаем? И когда же нам скажут?

Розамария вздохнула.

– Не могу поверить, что у нас нет права голоса. Почему мы не можем решать, кому сдать виллу? Помните тот раз, когда ее сняла пара и привезла шестерых детей? Во всем Тильобьянко только и слышно было что их вопли.

– Да, просто возмутительно! – Кларетта удрученно покачала головой. – В конце концов это же нам с ними жить, с этими приезжими – а не этой важной синьоре Людовике!

Три головы снова энергично закивали. Всем была известна неприязнь трех кумушек к Людовике, законной владелице виллы «Эдера». Родившись в Тильобьянко, замуж она вышла за богатого и знаменитого адвоката, с которым познакомилась в круизе, и уехала жить в город, оставив виллу пустовать.

Вот уже много лет как она сдавала ее каждое лето – что, по мнению трех кумушек, было совершенно непростительно. Дом предков нельзя сдавать чужакам, которые приезжают, только чтобы мешать и надоедать, – в самом крайнем случае продала бы ее кому-нибудь из местных жителей.

– А помните тот раз, когда приехала одна парочка и даже ни разу в деревню не вышла? Заперлись в доме и так и просидели там два месяца! Мы даже не знали, что за люди! Наверняка наркоманы, – заявила Эвелина со знающим видом.

– Эти были даже хуже детишек. Они что, думали, что заразятся чем-то, разок пройдясь по улице?

Послышался гомон и крики, и три головы повернулись на шум.

– А, близнецы и малышка. Только посмотрите, какая суета. Эта Вирджиния не умеет с ними обращаться, – заметила Розамария.

– Сейчас влетят в магазин и все тут перетрогают, – пожаловалась Кларетта, с неожиданным проворством поднимаясь с низенького стульчика.

В отдалении и правда виднелась компания детей, близнецов Ла Роза вместе со своей няней-подростком, Вирджинией, легко узнаваемых даже издалека как по производимому шуму, так и по светлым головкам всей четверки. Близнецы, Тобиа и Андреа, два хулигана шести лет с сияющими глазами, носились туда-сюда, а их маленькая сестренка, трехлетняя Маргарита, что-то без конца рассказывала Вирджинии, крепко держа ее за руку, а та очень серьезно ей отвечала. Малышка уверенно произносила все слова совершенно неправильно, но ее все равно все понимали. В тот самый момент она громко объясняла, что упала с велосипеда, ударилась коленкой и теперь хочет клубничное мороженое.

Вирджиния, похоже, все это поняла, потому что ответила:

– Со взбитыми сливками?

Кумушки же услышали: «Я упяя с феёпета, у меня поит коенка. Тепей хосю моозеное с куникой, оккей?»

Близнецы в футболках с тираннозаврами промчались между Розамарией и Эвелиной прямиком в магазин, и те даже не успели смерить их недовольным взглядом. В Тильобьянко еще не видели, чтобы эти двое ходили: что бы они ни делали, все бегом.

– У тебя просто нет способностей, – сообщила Эвелина Вирджинии, как только та подошла достаточно близко.

– К чему? – рассеянно уточнила Вирджиния, прислушиваясь к Маргарите, которая ей говорила: «Есе ковь, смоти», отклеивая пластырь от коленки.

– К воспитанию детей, этой парочки. Да и с малышкой не очень выходит, – с определенным удовлетворением пояснила Эвелина, разглядывая уже растрепавшиеся крошечные светлые хвостики малышки.

– Не думаю, – задумчиво возразила Вирджиния, разглядывая продемонстрированную ей пухленькую ножку. – Хотя ты права… кровь еще идет! Налепим новый пластырь, что скажешь?

– Тя! – с довольным видом согласилась девочка.

– Тогда, может, купить тебе пластыри с рисунком прямо здесь, у синьоры Кларетты, хочешь?

– Тя!! – снова завопила малышка.

– Что, еще говорить не умеет? – прокомментировала Розамария. – Моя Паола в ее возрасте уже отлично говорила.

– Ей осталось всего несколько букв выучить, с десяток, а так она превосходно справляется, – возразила Вирджиния.

– Пьевосходно! – завопила Маргарита с праведным негодованием.

– Ах ты зайка! – воскликнула Вирджиния. – Ты произнесла букву «дэ»!

– Тэ, – уверенно повторила Маргарита.

Из магазина доносился оживленный спор близнецов, которые остановились у холодильника с мороженым. Кларетта не спускала с них крайне недовольного взгляда.

– Так, ребятки, – взяла ситуацию в свои руки Вирджиния. – Возьмем каждому по одному. Какое хотите? Скажите мне, и я достану.

– Я хочу фруктовый лед со вкусом кока-колы!

– И я тоже!

– Тогда я возьму апельсиновый!

– Апельсиновый отстой!

– Неправда! – возмутился Тобиа и пнул брата в голень. – Это ты отстой!

– Я сейчас вызову полицию! – закричала Кларетта из-за прилавка. Близнецы, совершенно неотличимые друг от друга и золотоволосые, точно викинги, тут же замерли.

– Ты правда вызовешь полицию?

– И они приедут на машине?

– И с пистолетами?

– Ну конечно, – вмешалась Вирджиния. – Приедут во всем обмундировании. Вряд ли вы хотите провести лето в тюрьме. Выбирайте себе мороженое и пойдем на футбольное поле, там набегаетесь от души.

Кларетта окинула девушку презрительным взглядом.

– Детей так не воспитывают.

– А это и не моя задача. Я всего лишь должна возвращать их родителям живыми каждый день в восемь вечера, – весело отозвалась Вирджиния, открывая холодильник. – Итак, Маргарита, тебе клубничное мороженое… есть только фруктовый лед, но пойдет. Мальчики?

– Тогда и мне! – хором ответили близнецы.

– Пойдемте, – позвала девушка, с тремя порциями клубничного льда в одной руке и одной порцией мятного для себя в другой. – Запишите, пожалуйста, на счет синьоры Ла Розы, – обратилась она к Кларетте.

Женщина проводила ее глубоко неодобрительным взглядом. Фруктовый лед в девять утра. Вот что получается, если оставить троих детей с подростком.

– Пф, – фыркнула она себе под нос, наблюдая, как девушка в футболке, коротких шортах и с собранными в хвост волосами по очереди раскрывает весь фруктовый лед.

– В общем, похоже, нам не положено знать, кто приедет на виллу, – пробурчала Эвелина, которой не терпелось продолжить прерванный этими бестиями разговор.

– Я правда не понимаю, – поддержала Розамария, пока Кларетта снова устраивалась на своем стульчике. – У нас есть все права, я бы даже сказала, это наш долг – знать…

– А я знаю! – перебила ее Вирджиния, даже не подозревая о грозящей ей опасности.

Все трое замерли на своих местах, и шесть пар глаз уставились в уже загоревшее лицо девушки, которая в блаженном неведении посасывала фруктовый лед.

– Что ты знаешь?

– Как зовут нового арендатора виллы «Эдера». А вы не знаете? Мне папа вчера за ужином рассказал, он составлял договор для синьоры Людовики, – объяснила она, помогая малышке держать мороженое. – Маргарита, не прикладывай лед на ранку.

Отец Вирджинии, симпатичный адвокат, являлся партнером небольшой, но процветающей фирмы вместе с обоими родителями малышей Ла Розы, вот почему летом всю троицу, лишенную школы и детского сада, практически воспитывал шестнадцатилетний подросток, которая была очень довольна летней подработкой, к тому же еще и веселой.

– Вы только послушайте, она знает, а мы нет! Да где мы живем?

– Так и что? Кто она?

Но Вирджиния уже была занята, вытирая коленку Маргарите грязнющим платком, вытащенным из кармана одного из близнецов, а девчушка ей тем временем объясняла:

– Ет хоотный! И коенке хоошо.

– Так, синьорина Всезнайка! – не выдержала Эвелина. – Что дальше?

Вирджиния подняла на них удивленный взгляд:

– Дальше?

– Кто приедет на виллу?! – хором выкрикнули три кумушки.

– А, вы об этом… ее зовут Присцилла Вердебоско, она писательница, – ответила девушка, прежде чем попрощаться. – Ребятки, идемте к фонтану, вы все липкие. До свидания. – И спокойно направилась к фонтану в окружении перемазавшихся детей.

Трое старушек несколько секунд задумчиво молчали.

– И кто эта Вердебоско?

– Никогда не слышала.

– Только писательницы нам не хватало.

Глава третья

Вышеозначенная писательница в тот самый момент сидела на шестом месте второго вагона скоростного поезда 3462, пытаясь поддерживать телефонный разговор с матерью, и не сказать, чтобы ей это удавалось. Вот уже десять минут они по кругу обсуждали одно и то же, а на часах было всего-то половина десятого утра.

– Я никак не могу понять, что это за блажь, взять и похоронить себя в съемном доме неизвестно где. Да там же ничего нет, в этой деревне! Что это за отпуск такой? – повторила Лючинда в двенадцатый раз.

– Мама, это не отпуск! Я еду работать!

– И обязательно уезжать так далеко? Хотя бы поезжай к кузине Матильде, она тебя устроит у себя, детишек повидаешь! Может, тогда и я приеду вас навестить…

Присцилла закатила глаза.

– И как же я буду работать, когда вокруг бегает двое детей четырех и шести лет?

Но ее мать не собиралась уступать:

– Ну и что, мир не рухнет, если ты немного побудешь среди людей! Нельзя же вечно отсиживаться в собственном выдуманном мире, и все! Вот твоя двоюродная прабабка была как ты и плохо кончила!

– Которая? Аугуста?

– Именно!

– А как плохо?

– Говорю же, плохо!

– Например, накачалась наркотиками в туалете на вокзале Местре в 1922 году?

– Присцилла! – с укором воскликнула Лючинда.

– Мама, Аугуста была швеей, и все дамы в Венеции обращались только к ней. Мне кажется, «плохо кончила» – вообще не про нее.

– У нее не было детей, понятно? Ни одного!

– О господи… – Присцилла сползла по спинке сиденья.

Лючинда и не думала сдаваться:

– Сойди с поезда и поезжай в Парму к кузине. Я сейчас ей позвоню, спрошу, можешь ли ты пожить у них недельку.

– Мама, нет.

– Я все равно позвоню!

– Ладно, звони. Меня не будет до августа. Как минимум. Поедешь к Матильде – поцелуй за меня детишек и передай, что я всех люблю и навещу их в сентябре.

– Присцилла, подумай о прабабке Аугусте!

– Мама, мы въезжаем в туннель! Пока, целую!

Она поспешно убрала телефон в сумку и повернулась к окну, разглядывая пейзаж. Взять ли один из детективов в мягком переплете, которые она набрала с собой, или немного вздремнуть? Силы у нее уже кончились.

Присцилла каждый раз удивлялась, как простой звонок от матери мог быть таким утомительным. Безупречная способность матери найти и надавить именно на ту точку, где внутри нее сплетались воображение и реальность, поражала. Эта женщина, несмотря на мировую славу дочери, никогда не считала ее занятие настоящей работой. В ее глазах Присцилла была просто домохозяйкой, которая нашла себе хобби, непонятно почему приносящее много денег. Вот только у домохозяйки по определению должен быть муж, а дочь этого была катастрофически лишена.

Присцилла в зависимости от обстоятельств находила позицию матери оскорбительной, удручающей или забавной. В тот день, когда поезд нес ее в Тильобьянко, настал черед отчаяния. У ее матери язык был подвешен хорошо. Ей это давалось легко. Эта женщина, целеустремленная и стойкая, не видела ничего опасного в реальности. Для Присциллы все было иначе. Реальная жизнь была коварной, стоило попробовать защититься, как та вцеплялась когтями, оставляя на руках глубокие царапины. Кроме того, реальности никогда не удавалось одержать верх над безграничным воображением Присциллы. Зато ее воображаемый мир был прекрасен. Он трогательно оберегал ее и никогда не причинял боль.

– Все проходит, – сказала ей Лючинда после очередной трагической влюбленности, когда Присцилла могла лишь свернуться клубочком в своем горе. Но ее мать не сказала, где проходит. Перед глазами? В венах или под кожей? Хорошо быть как Лючинда, сильной и прагматичной, но Присцилле этого дара не досталось. Зато достались другие, более опасные. Она могла любить с храбростью и мужеством, присущим тем, чей разум не скован необходимостью мыслить рационально. И вкладывала в чувство всю себя с той же пылкостью, с которой писала свои книги.

Как часто случается с мечтателями, под маской женщины почти безмятежно жила девочка, и Присцилла об этом прекрасно знала, потому что порой слышала, как плачет эта девочка, похожая на куколку в платье с накрахмаленным передничком и в сапожках. Со временем Присцилла даже научилась любить ее, но ей слишком легко было причинить боль.

Поэтому она решила: хватит эмоций, от которых вздрагивала эта девочка в ее душе, хватит радостных трепетаний сердца, за которыми следует еще более глубокое разочарование, – тут было от чего сойти с ума. Присцилла знала, что никогда не сможет ощутить любовь как многие другие женщины. Знала, что многие по-другому проживают это чувство, гораздо спокойнее, проще. Но она так не могла, поэтому решила, что, пока не закончила свои дни как безумная миссис Рочестер, запертая на чердаке, пора, как говорится, подвести черту. Все. Точка. Навсегда. Мужчины? Даже говорить не о чем.

Каким они оказались разочарованием, сколько любви она отдала тем, кто на самом деле ее не заслуживал. Ее влюбленности напоминали ее же книги, и то, что кому-то могло показаться банальным, она окутывала светом, и в ее глазах они сверкали.

Она воплощала в реальность самые безумные фантазии ради мужчин, которые никогда бы не сумели их оценить. Поэтому с каждым разом разочарование, сокрушительное раздражение и отчаяние все смелее заявляли о себе. Сперва робко, затем все более открыто. Зачем гореть чистым пламенем ради кого-то, кто удовлетворился бы и спичкой? Присцилла обратила свою страсть в работу. Довольно с нее эмоциональных американских горок, они нанесли ей слишком много ран. Она столько раз собирала с пола осколки своего разбитого сердца, что теперь у нее просто не осталось на это сил.

И эта девушка, которая покорила сердца миллионов людей своими книгами, любовью, такой мучительной и изматывающей, пропитывающей страницы книг вместо чернил, решила, что больше никогда не влюбится. И, следовательно, направила всю свою страсть в книги. С реальной жизнью было покончено.

Поэтому Присцилла писала и писала, создавала сюжеты и персонажей, которые завоевывали сердца и соблазняли так, что женщины и девушки всего мира томно вздыхали над ее романами.

Много лет она была идеальной фабрикой по производству историй: восхитительно-любовных романов из чувств и тоски. Слова, полные эмоций и жизни, лились потоком на бумагу. Присцилле доставляло наслаждение ощущать, как фразы сами собой складываются в голове, как постепенно прямо у нее из-под пальцев появляются персонажи, живые, сияющие, как они обретают форму от нескольких прикосновений к клавиатуре ноутбука. Она черпала полные горсти вдохновения из источника, который никогда не пересыхал, и подарила своим героям то, что сама не сумела найти в реальности.

И вот теперь, размышляла Присцилла, глядя из окна поезда на проплывающий мимо пейзаж, что-то сломалось, и на историях, во всяком случае, в ее глазах, постепенно появлялся тонкий налет пыли. И неважно, что пока никто этого не замечал. Она замечала.

Присцилла почти убедила себя, что потеряла способность менять реальность по своему вкусу, создавая новую. Несколько месяцев она искала свою пропавшую творческую жилку, пыталась убедить вдохновение вернуться, но теперь от него не осталось и следа. Ни единого. Источник пересох, и перед ней лежало только пыльное русло, по которому некогда неслись пенящиеся волны ее неистощимой фантазии. А сейчас на его месте – пустыня с трещинами, из которых уже ничего не появлялось.

Что же будет теперь, когда у нее не осталось даже воображения?

А ведь когда-то вдохновения и желания творить было так много, множество кармашков, из которых всегда можно было выудить нужную идею, найти скрытый поворот или извилистую тропинку, будто посланную судьбой, – сколько раз они спасали ее за время писательской карьеры, да и в жизни тоже. Выдумки и маловероятные объяснения раньше сами слетали с языка, ей даже задумываться не приходилось: в те золотые времена достаточно было открыть рот, и вот уже готова отличная история. Но теперь всему этому пришел конец. Историй под рукой больше не осталось, а кармашки, из которых она их вытаскивала, точно кроликов из цилиндра, бесповоротно опустели.

Какая жалость. Ведь, по сути, воображение и было ее способом заработать на жизнь.

Присцилла со вздохом вытащила из сумки пару детективов. Лучше сосредоточиться на проблемах попроще: Рэймонд Чандлер или С. С. Ван Дайн?

Тем временем в той же томной Венеции, из которой сбежала Присцилла, некий мужчина тоже смотрел из окна, поглощенный своими мыслями. Он наблюдал за кружившими в небе голубями и размышлял о смысле не столько жизни, столько отношений. И о силе той незаметной паутины, которая коварно окутывала чувства, а порой и сердца. Вот поэтому так и получилось, что даже он, обычно такой решительный и волевой, теперь тоже стоял и смотрел на голубей, погруженный в непривычно глубокие утренние думы.

На самом деле Чезаре Бурелло, доктор пластической хирургии и косметологии, почетный специалист, одаренный хоть и суровой, но элегантной мужественной красотой, которая покоряла жертв с обезоруживающей простотой, пытался наконец разобраться с довольно банальным вопросом: куда пропала легкость в отношениях?

Куда исчез волнующий трепет, соблазнительная дрожь, мурашки, в конце концов, которые должны сопровождать отношения с такими очаровательными созданиями, как женщины? Все вдруг исчезло, неумолимо поглощенное их тягой к собственничеству и официальному статусу. Медленно, день за днем оно растворялось в этом болоте, где на смену игривости пришло нездоровое желание уз брака.

Так всегда случалось: ни с того ни с сего легкость уступала место жесткости, и с этого момента начинали расходиться длинные трещинки, которые отнюдь не делали отношения увлекательнее, вместо этого превращая их в жалкий триумф компромиссов.

Все начиналось по чуть-чуть, и обычно люди эти подмены даже не замечали – а он замечал, всегда. Вместо шуток и игр приходила степенность и серьезность, вместо приключений – рутина, смех сменялся фырканьем, а страсть – вялостью. Вот почему рано утром в пятницу Чезаре, бесцельно разглядывая летающих над лагуной птиц, спрашивал себя, неужели так будет всегда. Может, где-то все же существует что-то легкое, удивительное, неподвластное постоянному изматывающему давлению реальности? Кто-то, кто с течением времени остался бы цельным и верным себе. Кто продолжал бы сиять.

Неужели в целом мире не найдется ни одной женщины, которая выбрала бы иной путь? Которая могла бы идти рядом с ним, создавая их собственную карту, шаг за шагом, не позволяя условностям диктовать правила? Одна женщина, только одна, жизнь с которой – нечто особенное?

Потому что Чезаре любил женщин. Любил их мягкость, то, как они двигались, это детское выражение, которое нет-нет да появлялось под слоями макияжа и во взгляде. Ему нравилась их гладкая кожа, плавные изгибы тела, впадинки и ложбинки, на которые обычно не обращали внимания, а он замечал сразу. Женщины, по его мнению, были самыми прекрасными созданиями на свете. Волшебными существами, к которым он испытывал безграничное восхищение. Отсюда и вся глубина его уныния, что воодушевление и предвкушение вновь уступали место условностям. Просто дамоклов меч. Неумолимое тиканье, наполняющее минуты мукой, а не восторженным счастьем.

И вот доктор Чезаре Бурелло, который прекрасно справлялся с любыми неожиданностями в операционной, сейчас был искренне обеспокоен, так как в очередной раз женщина, с которой он встречался последние несколько месяцев, по какой-то причине вбила себе в голову, что является его невестой. Официально. Ей не хватало простой радости быть вместе: они должны были, по ее словам, «оформить отношения». И вот он в который раз влип.

Держа в руке чашку с черным кофе, Чезаре как раз думал, как бы переубедить девушку и при этом не ранить ее слишком сильно. Или, в качестве альтернативы, как порвать с ней, если не будет другого выхода. Ну неужели не существует ни одной женщины, которая смогла бы просто жить, без этого желания обязательно давать всему свое название? Роза пахнет розой, как ее ни назови, разве не так говорил старый добрый Шекспир?

А ведь он их немало повстречал. И все равно неизбежно наступал тот грустный момент, когда он, чувствуя себя незаконно пойманным в клетку, был вынужден принять меры. Роза, заточенная в определяющее ее название, задыхающаяся в тесных рамках, мало-помалу теряла свой аромат, точно разрушенные чары. И очень жаль, так как его нынешняя девушка была не только красивой, но и энергичной, так что Чезаре очень бы не хотел расставаться.

Слабый звук сообщения вырвал его из дум, и, отойдя от окна, он взял в руки телефон, от души надеясь, что там предложение исправить очередную форму губ. Наивный. Вот она, тут как тут, в восемь тридцать пять утра, спрашивает, во сколько он освободится вечером, смогут ли они поужинать вместе, а на закуску – не хочет ли он на выходных познакомиться с ее родителями, а потом вместе поехать в горы. Ну разве не прекрасная идея?

Чезаре едва заметно содрогнулся. Бесполезно, подумал он, качая головой. Слишком поздно. Не лучше ли сделать быстрый и аккуратный разрез, как в операционной, – так рана затянется быстрее.

Пока же он мог превратить ужин в аперитив-объяснение и вежливо отказаться от родителей и семейного отдыха, решил Чезаре, набирая ответ.

Впрочем, эта женщина была не из тех, с кем можно расстаться легко и с достоинством, он это чувствовал. Лучше на какое-то время исчезнуть: какая-нибудь международная конференция где-нибудь далеко отлично бы подошла, ну или хотя бы отпуск в родных краях. В конце концов, он уже несколько месяцев не виделся с братом.

Убрав телефон, который уже разрывался как сумасшедший, Чезаре вернулся к окну. Он поедет в Тильобьянко. Единственное место, где всегда можно найти покой.

Во всяком случае, он так считал.

Глава четвертая

Эльвира тем временем искала своего Дракулу, черного красавца-кота с острыми, как иглы, зубками. Прошлой ночью он не вернулся домой и до сих пор не явился на завтрак. Не похоже на него. Эльвира подобрала его два года назад – испуганный комочек черной шерсти, забившийся в угол двора. Она взяла его к себе, защищала от невзлюбивших его куриц и особенно от Эваристо, который ощутил сильную потребность пометить территорию.

Все более обеспокоенная, женщина бродила по своему дворику, громко зовя своего кота.

– Тетя Эльвира, ты потеряла Дракулу?

На нее с интересом смотрела Агата, девочка двенадцати лет с растрепанными волосами, рыжими, как зажженная спичка.

– Привет, Агата. Вот никак не могу найти. Вчера не пришел, и сегодня все еще нет…

– Хочешь, я помогу? Знаешь, когда вырасту, я хочу стать сыщицей.

– Спасибо, малышка, я буду очень благодарна.

– Сейчас же начну! – радостно подтвердила девочка и, развернувшись на пятках, со всей скоростью бросилась бежать, пролетев на волосок от Аньезе, которая в тот самый момент выходила из своей калитки и с любопытством посмотрела ей вслед. Все знали, что ни к соседке, ни к Эваристо она симпатии не испытывала, но Дракула ей нравился. Иногда, когда Эльвира не видела, Аньезе пускала его к себе в дом, гладила и даже угощала консервированным тунцом. Поэтому на соседку она взглянула с некоторым участием и пообещала себе тоже заняться поисками бедного котика.

Но сейчас у нее было много дел. Нарядившись в свою лучшую блузку нежного сливочного цвета, она была определенно настроена пойти прямиком в пасторский домик и перевернуть его вверх дном, пока не найдет потерянную тетрадь с рецептами. Она еще не знала, что скажет дону Казимиро, ну да что-нибудь придумает. Вопреки тому, что думала про нее Эльвира, в Аньезе не было ни капли злого умысла, и ни на какие дьявольские планы она была в принципе не способна. Что на самом деле очень жаль, так как сейчас ей не хватало именно какого-нибудь дьявольского плана. Потому что единственное, о чем она могла думать по дороге к пункту назначения, так это о сладком аромате, каким благоухал «Супрема». Она использовала все возможные способы, пытаясь воспроизвести его, но без толку: было просто нереально понять, что же такого Луиза спрятала в своем чертовом торте.

Нет, в этот раз она должна победить, взять реванш за поражение в прошлом году – а чтобы победить, ей нужен рецепт «Супремы». Вот это был бы поворот! Как бы все удивились, а Эльвира так и вовсе обзавидовалась.

«Фестиваль клубники!
Воскресенье, 31 июля, 10:00
Площадь Тильобьянко
Ждем вас на ежегодном конкурсе
клубничных тортов!»

Вот что значилось на плакатах, развешанных по всему Тильобьянко. И в деревушке не было ни одной женщины, которая не мечтала бы победить на этом конкурсе, ставшем с течением времени настоящим событием. Июль не был бы июлем без Фестиваля клубники!

У каждой жительницы Тильобьянко был свой рецепт, и каждый год они старались его улучшить при помощи секретных ингредиентов, порой самых невероятных. Розамария как-то раз добавила в свой хорошую порцию имбиря, и этот торт и правда было сложно забыть. Кто-то в попытке добиться совершенства использовал листочки мяты, палочки корицы, шоколадную стружку, но никому еще не удалось превзойти простой нежный вкус «Супремы».

Украшения здесь были неважны: главное – тесто. Но секрет был утерян вместе с тетрадкой рецептов экономки Луизы и жил теперь только в памяти тех, кто его пробовал, и они говорили о «Супреме» как о чем-то мифическом, с ноткой ностальгии и с уважением, которого редко удостаивается клубничный торт.

С «Супремой» или без, хоть весь мир вокруг рухнет, но каждое последнее воскресенье июля в Тильобьянко проводили конкурс на лучший клубничный торт. В состязании участвовали практически все жители, и все объедались сладостями в ожидании результатов. Честь объявить победителя по очереди возлагалась то на дона Казимиро, то на мэра Фернандо – прекрасный пример разделения церкви и государства.

Площадь украшали красными лентами, устанавливали длинные прилавки, на которых участники с гордостью выставляли свои творения: выстроенные в линию торты пробовали сначала члены жюри, а потом уже оголодавшие зрители. Аньезе прилежно участвовала в каждом конкурсе, представляя на суд клубничные торты самых разных видов, но за все эти годы ни разу не выиграла; поэтому в этот раз решила, что должна обязательно найти потерянную тетрадь рецептов и ни много ни мало, а воскресить «Супрему».

Поэтому (что, впрочем, было предсказуемо), когда Аньезе дошла до пасторского домика, плана у нее все еще не было, и в ответ на ослепительную улыбку священника, который открыл ей дверь в одной рубашке, без сутаны, смогла лишь выпалить:

– Я ищу пропавшую тетрадку экономки Луизы! Это для конкурса тортов. Вы не понимаете, но там – рецепт «Супремы», и я должна, должна, должна его найти!

Дон Казимиро терпеливо вздохнул. Легенда о потерянном рецепте преследовала его с того момента, как он приехал в эту деревню.

– Аньезе, вы снова об этом рецепте? Вы же знаете, что мы его здесь уже искали…

– Ну, значит, плохо искали! Послушайте, святой отец, тетрадь должна быть здесь! Так вы позволите войти?

– И перевернуть весь дом?

– А как еще я смогу ее найти? – с отчаянием в голосе ответила Аньезе.

– Послушайте, сейчас я занят. У меня прихожанин…

– Кто? – тут же спросила сплетница, пытаясь заглянуть за спину священнику.

– Это вас не касается. Возвращайтесь сегодня после полудня, и посмотрим, что сможем сделать, хорошо? – с той же улыбкой предложил дон Казимиро.

– И вы позволите мне поискать везде? – уточнила Аньезе, заметив тележку из супермаркета, принадлежавшую Владимиро, местному сумасшедшему. – У вас там Владимиро?

– Аньезе, идите домой, – теряя терпение, велел священник. – Увидимся позже и раз и навсегда разберемся с этой историей про потерянный рецепт. Вам не приходило в голову, что Луиза не хотела, чтобы его нашли?

– О, это было бы очень на нее похоже! Дать молнии испепелить себя, при этом запрятав рецепт неизвестно куда, аж на тридцать два года, очень на нее похоже! – взорвалась Аньезе. – Я пойду, но позже вернусь. А если вдруг заметите Дракулу, черного кота Эльвиры, скажите мне, потому что все его ищут. – И с этими словами она решительно развернулась и пересекла площадь, напоследок еще раз покосившись на тележку Владимиро. Сколько же там барахла…

Неподалеку от нее, в углу на площади играли дети и их няня. Если в Тильобьянко и был человек, который точно не интересовался конкурсом тортов, так это была Вирджиния. Все воскресенья она, освободившись от детей, возвращенных законным родителям, посвящала своему молодому человеку, Томмазо. По сравнению с его светлой челкой, падавшей на глаза, какой-то там конкурс тортов явно проигрывал. Томмазо был симпатичным парнем, вечно занятым как учебой – он хотел поступить на химический факультет, так и попытками стать следующим мировым чемпионом по компьютерной игре под названием «Королевство сердец и цепей». Оба занятия – максимально домашние, что делало его идеальным парнем для Вирджинии, которая, наоборот, проводила дни на улице в окружении детей.

– Ты не будешь готовить клубничный торт? – как раз спрашивал ее Андреа, отдыхая от бешеной игры в футбол с братом один на один.

– Нет уж, по воскресеньям я с Томмазо.

– Ну-у! – возмутился Тобиа, который при каждом упоминании парня Вирджинии чувствовал укол ревности. – Томмазо страшный! Ты что, его любишь больше, чем нас? – неожиданно подозрительно уточнил он.

– Еще чего, тут и говорить не о чем! – заверила его Вирджиния.

– И слава богу. Но если выиграешь, там полагается приз, ты знала?

– Та, пьис, ты зная? – подтвердила Маргарита.

– Да, но это же не какой-то суперприз, – обескураженно заметила Вирджиния. – В прошлом году они вручили победителю молоток для отбивных.

– Молоток для отбивных! Здорово! – с готовностью хором завопили близнецы с таким энтузиазмом, какого редко удостаивается кухонная утварь.

– Как по мне, тебе надо участвовать, – настойчиво заметил Тобиа.

– Я не умею печь клубничные торты.

– Мы тебе поможем!

– М-м-м-м… посмотрим, – уклончиво отозвалась Вирджиния, а потом воскликнула: – А я купила новый лак! Черный. Кто хочет попробовать?

– Я! – закричали все дети хором.

И о каком-то клубничном торте все и думать забыли.

После длительного и взволнованного обсуждения три кумушки пришли к выводу, что единственный способ защититься от нового обитателя виллы «Эдера» (он же враг и захватчик) – это узнать его. Но как?

Роземарии пришла в голову отчаянная мысль.

– Слушайте, у меня идея. Но не отказывайтесь сразу.

Две подруги выжидательно смотрели на нее.

– Я подумала, что есть только одно место, где мы сможем что-то узнать про эту Вердебоско… – Розамария замолчала, и Кларетта не выдержала:

– Ну? Не могу же я тут весь день торчать!

Розамария собралась с духом:

– Мы должны пойти в библиотеку.

Наступила пугающая тишина.

– Ты уверена? – возразила Кларетта. – Нельзя пойти в книжный Эрнесто? У него, кстати, и марки есть, так я хоть с пользой время потрачу.

– Розамария права! – вдруг воскликнула Эвелина. – Идемте в библиотеку, хочу посмотреть, какая она внутри.

Кларетта повесила на дверь магазина табличку с надписью «Скоро вернусь», и вся троица двинулась в путь к улице Делле Фольи, ведущей в местную библиотеку.

Увидь их кто сзади, с трудом бы сумел отличить одну от другой: три седых шиньона на макушках, все трое низенькие и крепенькие, и даже походка одинаковая – решительная, как у тех, кто никогда не теряет время попусту.

Но когда они добрались до библиотеки, оказалось, что она закрыта.

– Написано, что откроется в три, – прочитала Эвелина, вглядываясь в табличку с расписанием.

Кларетта же продолжала то дергать, то толкать дверь, а Розамария, пытавшаяся сквозь стекло разглядеть, что внутри, начала колотить в окно. Тут она заметила внутри Аманду, библиотекаршу, с высокой покачивающейся стопкой книг в руках.

– Она там, – объявила Розамария. – Я ее видела! Стучим дальше, когда-нибудь она сдастся и пустит нас.

И все трое принялись стучать в окно сильнее прежнего, пока не увидели, что Аманда с безграничным терпением кладет стопку книг на стойку регистрации и идет к ним.

Аманда вот уже шесть лет работала библиотекаршей в Тильобьянко и с небывалым вдохновением и терпением (дар, необходимый каждому библиотекарю) пыталась возродить деревенскую библиотеку.

Она закупила новые книги, сделала небольшую подборку периодики – как местной газеты, так и других журналов и еженедельников, боролась с урезанным до минимума бюджетом, который ей выделяли, и все это с улыбкой и присущей ей мягкостью. Именно ее мягкий нрав позволял ей с определенной стойкостью справляться со всеми затруднениями, наподобие утреннего визита трех кумушек.

– Библиотека открывается в три, – сообщила Аманда, приоткрыв дверь. – Вы разве не читали расписание? Вот же оно, тут, снаружи, – указала она на табличку, висевшую прямо у них под носом.

– Подумаешь! – возмутилась Эвелина. – А нам нужно сейчас. Ну же, посторонись!

– Дамы, ну в самом деле. Сейчас библиотека закрыта. Вы должны подойти позже, когда откроется, – настаивала Аманда.

– Девочка, ты что, не слышала? Мы не можем торчать тут целый день, – отрезала Розамария.

Все трое оттеснили растерявшуюся бедняжку в сторону и маршем вошли в небольшой зал.

– Так это вот библиотека?

Вся троица, уперев руки в боки, оглядывалась по сторонам. Аманда сочла разумным не отвечать.

– Итак, дамы, что вам так срочно понадобилось? – вместо этого спросила она.

– Вердебоско.

– Что?

– Писательница Вердебоско, что она написала? Как так может быть, что библиотекарь даже не знает, кто это? – взорвалась Кларетта, закатывая глаза.

В который раз проявив безграничное терпение, девушка села за компьютер.

– Давайте я поищу.

Все трое, скрестив руки на груди, мерили ее взглядами.

– К сожалению, в каталоге никакой Вердебоско нет.

– Ха! Я так и знала, что незачем было тащиться в такую даль, – проворчала одна из кумушек.

– А тебе платят за то, что ты тут сидишь? Или ты на добровольных началах? – спросила другая с искренним любопытством.

Аманда жила с матерью, вдовой, помимо прочего вынужденной передвигаться в инвалидном кресле, поэтому определенные навыки в общении с пожилыми дамами у нее были, но мягкий характер матери не подготовил ее к напористым нападкам трех сплетниц, хоть она и знала их с рождения. Так что, смирившись, она вздохнула и открыла окошко поиска в интернете.

– Юная синьорина Всезнайка слишком много о себе мнит, – пробормотала тем временем Розамария.

Тем временем Аманда в два счета нашла ответ на мучивший их вопрос:

– Вердебоско Присцилла. Книги выходят под псевдонимом. Поэтому я ее и не нашла.

– Что-что?

– Псевдоним. Как сценическое имя. Выдуманное, понимаете?

– Вот вам здрасте! Теперь виллу «Эдера» сдают еще и тем, кто пользуется фальшивыми именами! Идемте, мы тут ничего не добьемся, – возмутилась Кларетта, проворно направляясь к двери. Подруги последовали за ней.

– Но… – попыталась их остановить Аманда. – Вы разве не хотите узнать, какой у нее псевдоним и что она пишет?

Но вся троица уже практически вышла на улицу. Аманда пожала плечами и забыла о них в тот же миг, как коротко звякнул телефон.

Вновь оказавшись на улице, Эвелина встала, уперев руки в боки:

– А я знала, что сюда без толку тащиться. Семьдесят семь лет не заходила внутрь. И не без причины!

Остальные две кумушки энергично закивали и дружно двинулись обратно на свой пост у магазинчика.

Глава пятая

Присцилла с головой ушла в книгу С. С. Ван Дайна «Злой гений Нью-Йорка», и чем дальше читала, тем больше ей хотелось бросить Каллиопу на произвол судьбы и попробовать свои силы в классическом детективе, с запертыми комнатами и преступлениями, совершенными при помощи духовой трубки и иглы, смазанной ядом какого-нибудь растения, растущего только в тропиках Папуа – Новой Гвинеи.

Пока она размышляла о самых ужасных способах убийства, напротив нее молодая пара держалась за руки и время от времени бросала друг на друга полные обожания взгляды.

Как эти двое встретились, гадала Присцилла, поглядывая на пару даже с восхищением. Как это вообще возможно? Это же настоящая магия. Узнавать себя, узнавать друг друга, довериться настолько, чтобы поднять взгляд и позволить прочитать в нем все чувства. Нет, правда, как такое возможно?

Рассеянно глядя на проплывающие за окном поля, Присцилла не в первый раз задавалась вопросом, как самое простое и естественное для всех вокруг для нее оказалось невозможным?

Ее последний возлюбленный пару лет назад просто исчез – без единого слова, без прощания. В среду он был, а в четверг – будто никогда и не существовало. Растворился, пуф! – и нет его, как призрак. Присцилла несколько недель думала, что сошла с ума. Как мог человек, с которым ее столько связывало, так поступить с ней? Она отчетливо ощутила длинную иглу, вонзившуюся в краешек сердца, чувствовала, как острие проходит внутрь, оставляя за собой разрыв, трещину вроде тех, что дети перепрыгивают на тротуарах.

С того момента для нее существовало «до» и «после», разделенные этой невидимой раной. А затем что-то в глубине ловко запустило гениальный защитный механизм, и все внутри нее заснуло. Вот так просто, как когда принцесса Аврора укололась веретеном, и весь замок погрузился в сон в тот же миг: служанка с метлой в руке, кот, лижущий лапку, повар на кухне над раскатанным тестом. Даже пламя в камине больше не дрожит, но и не гаснет. Все просто окаменело, и Присцилла вообще больше ничего не чувствовала, только в те редкие и неожиданные моменты, когда плакала. Она могла в супермаркете выбирать мандарины, как вдруг подступали слезы. Тихие. Несвоевременные. И предательские.

Острая заноза, оставшаяся на своем месте, слева внизу, вдруг запульсировала при воспоминании.

Так значит, она еще там. Неподвижная, вонзившаяся так глубоко; всегда готовая острой болью напомнить о своем существовании. Не все еще заснуло.

Лучше думать о смертельных ядах из Папуа – Новой Гвинеи, решила Присцилла, вновь берясь за Ван Дайна.

В это же время Чезаре вел машину по дороге в Тильобьянко, слушая Coldplay на полную громкость. Оставить за плечами все: мелкую месть, драмы, недовольство – на душе уже становилось легче. Деревушка, из которой он после школы бежал так, что только пятки сверкали, казалась ему ужасно скучной, а сейчас приобрела особое очарование, как и все, некогда утраченное. Для него это было путешествие в прошлое, место, где он был не профессором Бурелло, а просто Чезаре. Где все обращались к нему на «ты», и где он мог отдохнуть от лихорадочного темпа жизни. Какое облегчение. Какая свобода.

Настоящая свобода состоит из счастья, думал он, высунув руку из открытого окна автомобиля и глядя на дорогу сквозь солнечные очки. Или, может, наоборот, счастье состоит из свободы. Как бы то ни было, эта парочка друг без друга не может, вот что важно. Ему нравилось чувство влюбленности, и он умел отдаваться ему с энтузиазмом и определенной долей великодушия. Но все сопутствующие проявления его разрушали. И, как казалось Чезаре, решения здесь не существовало, поэтому он сделал песню Adventure of a Lifetime еще громче и с воодушевлением слился дуэтом с Крисом Мартином.

Глава шестая

Агата дала Эльвире слово: она найдет ее кота любой ценой. С рожком мороженого, который девочка пыталась успеть облизать до того, как оно стечет вниз по руке, Агата сидела на лавочке и размышляла над дальнейшими шагами. Морковного цвета волосы она заплела в две косички, чтобы лучше думалось. Она была глубоко убеждена, что у каждого детектива должен быть свой метод. У всех он был, особенно у двух ее любимых сыщиков: мисс Марпл и Эркюля Пуаро.

Агата очень гордилась своим именем, таким же, как у ее любимой писательницы. Она считала знаком судьбы то, что они с Агатой Кристи тезки. С королевой детективов она познакомилась в прошлом году, и с тех пор коллекционировала ее книги, вознамерившись собрать все до последнего романы, написанные божественной Агатой.

Сначала она прочитала все старые детские детективы, которые нашла в библиотеке: «Шпионка Гарриет» Луиса Фитцью, «Дом на Норэм-Гарденс» Пенелопы Лайвли, «Тайну подземного туннеля» Кэтрин Сторр, «Путь на побережье» Филиппы Пирс… Потом Аманда, хоть и с большими сомнениями, учитывая, что читательнице всего одиннадцать лет, посоветовала ей «Убийство в доме викария». Так и родилась эта любовь. Беря одну книгу за другой, Агата вскоре прочитала все романы Агаты Кристи, которые были в библиотеке, и решила, что на все карманные деньги будет покупать новый томик королевы детективов. Настоящая любовь с первых страниц.

Страсть к чтению у нее появилась в семь лет. Мама отвела ее к доктору из-за болей в ухе, которые оказались банальной простудой. Но при виде доктора Этторе, такого уверенного и красивого, в белом халате, сердечко маленькой Агаты забилось чаще. Другими словами, она влюбилась. Вот так, ни с того ни с сего, сидя на кушетке во врачебном кабинете в майке и трусиках с рисунком из вишенок, она вдруг вздрогнула – от любви. Она смотрела на него, завороженная, пока шел осмотр, послушно открывала рот, чтобы доктор с палочкой проверил ее горло, и не пикнула ни когда ей в ухо вставили холодный металлический инструмент, ни даже когда Этторе стукнул ее молоточком по колену. Это многое говорило о силе ее внезапного чувства.

Затем доктор послушал ее сердце какой-то штуковиной на проводочке с двумя наушниками и удивленно наклонил голову, но потом пожал плечами и улыбнулся ей. В конце он похвалил ее, погладил по рыжей макушке и подарил ванильный чупа-чупс.

Уже потом он сказал ее маме, что у Агаты учащенное сердцебиение, и что им нужно прийти еще раз через месяц. Это наверняка было просто от страха, но он предпочел бы убедиться. Через месяц все повторилось: при виде доктора Агату переполнили эмоции, и он вновь сообщил ее маме о своем беспокойстве.

– Очень странно. Пароксизмальная тахикардия, – определил он.

Так и начались эти походы к врачу, просто на всякий случай, и все решили, что у малышки слабое сердце. Все, кроме Агаты, которая прекрасно знала, почему у нее так сильно бьется сердце, но не решалась признаться в своем чувстве. С того момента ей запретили перенапрягаться: больше никакой гимнастики, только прогулки. А еще лучше чтение. И она, которая всегда ненавидела гимнастику в школе, как и вообще любой вид спорта, в этой выдуманной болезни увидела прекрасный выход. Пусть так все и останется, по крайней мере, пока не минует опасность уроков физкультуры – то есть где-то ближе к старшим классам. Вот так Агата открыла для себя радость чтения и с тех пор не смогла остановиться.

Но Агата Кристи принесла своей тезке также и мечту стать детективом, и пропажа котика Дракулы должна была стать ее первым делом. А для этого ей требовалась строгая система; она заставит работать свои «серые клеточки» – в точности как Эркюль Пуаро.

Прежде всего ей казалось очевидным, что если бы Дракула находился поблизости, то сам бы вернулся. Таким образом, было бессмысленно звать его у дома. А раз он не показывался, значит, не мог. И тогда вариантов два: или он убежал слишком далеко от дома и заблудился – может, кто-то забрал его и увез на машине. Или же угодил в ловушку и не мог выбраться.

Что-то предпринять Агата могла только во втором случае. Поэтому она решила, что постучится ко всем жителям деревни и, если Дракула случайно оказался где-то заперт, она его найдет и освободит.

Пока Вирджиния красила ногти своих подопечных в черный цвет, а Эльвира с Агатой искали Дракулу, более чем скромный поезд всего из нескольких вагонов потихоньку подъезжал к крошечной станции Тильобьянко. На которую и сошла Присцилла Гринвуд, нагруженная двумя тяжелыми сумками. При помощи открытой в приложении карты она направилась на поиски своего летнего убежища.

Деревушка показалась ей просто очаровательной: узкие улочки, подоконники все в цветах, все домики разноцветные, с покатыми крышами, прямо как в сказке. А если бы она приехала на машине, то ее попросту было бы негде поставить, учитывая, что главная улица заканчивалась небольшой площадью, от которой тянулись узенькие мощеные дорожки. Таща за собой чемодан на колесиках, Присцилла прошла мимо рыжеволосой девочки с карандашом, воткнутым в одну из косичек, и взгляды их пересеклись. Девочка явно о чем-то серьезно задумалась. Тем временем телефон безапелляционно велел поворачивать налево, пройти по Ивовой улице до ротонды на малюсенькой площади в азалиях, а затем свернуть на Дубовую аллею и идти по прямой до места назначения.

Пройдя мимо розового и желтого домиков, Присцилла оказалась практически на тропинке, которая вела вверх и уперлась в большую кованую калитку. Открыв ее, Присцилла будто по волшебству очутилась в саду настолько огромном, что страх заблудиться в нем уже не казался таким уж необоснованным. Гигантские магнолии и сладко пахнущие шелковицы, березы, орешники, мириады цветов всех видов и сортов, чтобы ни летом, ни зимой сад не выглядел пустым. Вдоль аллеи, ведущей к дому, были высажены белые и розовые гортензии, на лугу цвели дикие незабудки, а вдоль каменных оград, увитых плющом, росли розы всех цветов и размеров.

Но вилла «Эдера»[9] поражала воображение не только своим необъятным и крайне ухоженным парком: сама вилла представляла собой внушительный викторианский особняк цвета пыльной розы. Как подобное здание оказалось здесь, на окраине деревушки вроде Тильобьянко – этим вопросом задавались многие. Ответ крылся в жизни мужчины по имени Гуальтьеро дель Пиццо, графа без гроша за душой, который приходился прапрадедом синьоре Людовике дель Пиццо, нынешней владелице.

Гуальтьеро, в обиде на судьбу, которая подарила ему титул графа, но не дала средств, чтобы ему соответствовать с должной элегантностью, придумал отправить своего младшего сына в Америку. На дворе стояли пятидесятые годы девятнадцатого века, и граф надеялся, что сын станет искателем золота в Клондайке и наживет состояние. Его сын, тот еще упрямец, воспринял слова отца очень серьезно и, когда спустя пять или шесть лет после его отплытия в Новый Свет граф умер, не рискнул вернуться без денег. Хотя поговаривали, что сын не вернулся скорее из мелкой мести отцу за эту ссылку.

Вновь в Тильобьянко он появился лишь десятилетие спустя, состоявшимся мужчиной с солидной долей прибыли от золотых приисков. В пику семье, которая сперва отослала его за океан, а потом посмеивалась над его упорством, он построил виллу на первом же холме деревни. Так особняк возвышался над окрестностями, оставаясь при этом скрытым от чужих глаз среди деревьев, цветов и извилистых тропинок бескрайнего сада. За пятнадцать лет, проведенных в Америке, он открыл для себя сложную красоту и мрачное очарование викторианской архитектуры, и поэтому велел украсить особняк разнообразными башенками, окнами с квадратами витражного стекла, эркерами, дверцами, добавил к этому крутые скаты крыш, замысловатые лестницы и потайные уголки. Однако выкрашено все было в белый и розовый цвета, чтобы порадовать мать, единственную, кто надеялся увидеть его живым, и неважно, с деньгами или без.

Ромео, мастер на все руки, нанятый синьорой Людовикой, следил за домом и садом, и за всем, что касалось виллы, от водопровода до подрезания роз. Накануне он как раз сходил на виллу, снял укрывавшие мебель чехлы, проверил горячую воду и подготовил сад для новой гостьи, которая наконец приехала.

Кое-как, мелкими шажками, сражаясь с большущим чемоданом на колесиках, которые крутились по своему усмотрению, то есть плохо, удерживая на плече сумки: большую дорожную и обычную дамскую, Присцилла поднималась к вилле, забрав ключи у того же Ромео, который только и сказал:

– Я все сделал и теперь ухожу.

Если у девушки и мелькнула надежда, что мужчина предложит ей помочь, то она ошиблась. Но стоило ей открыть калитку, увидеть распростершийся впереди изумительный сад и особняк, такой бело-розовый, точно гигантский леденец, как Присцилла, уронив все на землю, так и застыла, пораженная.

В этот самый момент неподалеку от виллы большая черная машина парковалась поперек главной площади, почти что у «Империи деликатесов» и в опасной близости от внимательных глаз Кларетты, Эвелины и Розамарии, которые как по команде одновременно вытянули шеи, проверяя, кто же это приехал.

Дверцу распахнули уверенным движением, и из машины вышел высокий элегантный мужчина, вооруженный солнечными очками и плутовской улыбкой, – мужчина, которого вся троица знала еще ребенком.

Доктор Чезаре Бурелло, звезда и безусловная гордость всего Тильобьянко, пытаясь сбежать от очередной слишком влюбленной в него женщины, вернулся домой.

Глава седьмая

Аманда, открыв библиотеку, теперь стояла у стеллажей с длинным списком книг, которые должны были стоять на своих местах, но не стояли. Она терпеть не могла искать их и не находить, когда они были нужны. Каждый раз она воспринимала это как предательство.

На то, чтобы прочесать шкафы в поисках недостающих томов, у нее практически не оставалось времени, потому что вот-вот во всей красе должны были явиться дамы из книжного клуба, которые каждый вечер пятницы собирались в библиотеке. Эти рьяные читательницы ловко маневрировали между любовными романами и книгами на остросоциальную тематику, с достоинством выбирая между «Посланием в бутылке» Николаса Спаркса и «Читая «Лолиту» в Тегеране» Азар Нафиси. В этот раз выбор пал на любовь, и встреча посвящалась книге «Страсть никогда не умирает» Присциллы Гринвуд.

Книги Присциллы Гринвуд пользовались большим спросом в библиотеке: Аманда заказала по несколько копий всех ее романов, и все они уже истрепались от бесконечного чтения. Главная героиня книг, Каллиопа дель Топацио, завоевала сердца пугающего количества женщин.

Сама Аманда знала все про Каллиопу: ее похитил пират Джек Рэйвен, разными способами соблазнял граф Эдгар Аллан, но похититель тоже не отставал, она была на волосок от гибели во время шторма, ее несправедливо обвиняли в убийстве, краже и колдовстве, она едва не попала на виселицу и на костер, и ей выжгли на плече позорное клеймо в виде черной лилии. Аманда также знала, что Каллиопа разрывается между изысканными ухаживаниями графа и захватывающей, хоть и пугающей жизнью, которую предлагал ей пират. И, хотя сама Аманда не являлась страстной поклонницей этой серии, винить главную героиню она не могла. Выбор и в самом деле был сложный.

Аманда могла назвать все семь книг в точном хронологическом порядке по дате выхода и была в курсе, что за два года плодовитая писательница не издала больше ни одного романа, и ее поклонники уже начали проявлять признаки беспокойства.

Единственное, чего Аманда не знала, во всяком случае до этого дня, так это что Присциллу Гринвуд, женщину, над книгами которой страстно вздыхали читательницы в Тильобьянко – да и во всем мире, – на самом деле зовут Присцилла Вердебоско. И она при этом не подозревала, что вышеназванная писательница в этот самый момент находится на вилле «Эдера» в нескольких сотнях метров от нее. Как и от дам из книжного клуба, которые шумной невежественной толпой как раз ввалились в библиотеку.

Среди них была одна, которая чувствовала себя в точности как сошедшая со страниц Каллиопа дель Топацио: страстно и тайно влюбленной. Это была Лаура, единственная незамужняя в их компании, которая из-за этого факта постоянно ощущала себя несколько неполноценной. Главным образом потому, что была не замужем не оттого, что осознанно выбрала независимость, а потому, что томилась от невозможной и тайной любви, которая год от года не ослабевала, а, наоборот, росла, все больше принимая форму одержимости. Но что она могла сделать? Она его любила. И все же никогда, никогда не призналась бы даже в толике сжигающего ее чувства подругам – она скорее стерпит оковы и боль, в точности как Каллиопа.

В книжный клуб также входили: Ирена, председательница и основательница клуба, ее кузина Маринелла, Мариза с сестрой Ловизой и Элеонора.

– Итак, дамы, – тоном настоящей председательницы начала Ирена, затянутая в серый брючный костюм. – Можем начинать?

Маринелла вытащила бумажный пакет с круассанами и положила на стол.

– Девочки, угощайтесь! – с энтузиазмом воскликнула она.

Аманда, как и всегда, сделала вид, что таблички, запрещающей есть в библиотеке, не существует. Все равно никакие ее жалобы ни к чему бы не привели. На самом деле даже Ирена не одобряла эту, по ее словам, варварскую привычку осквернять раздачей круассанов и фокаччини[10] встречу, которая во всех смыслах должна быть исключительно интеллектуальной. С момента основания книжного клуба она решительно боролась за то, чтобы придать их собраниям дух аристократичного аскетизма – каким кичилась сама.

К брючным костюмам, серым или другого нейтрального цвета, Ирена питала настоящую страсть. Никто никогда не видел, чтобы она носила что-либо другое, и в душе председательница питала надежду, что и другие участницы клуба переймут ее строгий элегантный стиль.

Порой она мечтала, что сможет обязать их всех носить форменную одежду. Ну или хотя бы брошь или значок, утонченный и торжественный знак отличия, который придал бы ее детищу подобающую значимость. В мечтах Ирены ее книжному клубу выделяли отдельную комнату в муниципалитете – как они, несомненно, заслуживали – вместо этой сырой комнатушки в библиотеке.

– Все прочитали книгу? – обратилась к собравшимся Ирена, пытаясь придать собранию хотя бы толику официальности.

– О, эта книга просто чудо… Я бы многое отдала, чтобы за мной ухаживал граф Эдгар Аллан. Да я бы убила ради графа Эдгара Аллана! – воскликнула одна из них.

– Да какой граф! Как снулая рыба… Другое дело тот красавчик-пират! И чего эта дурында Каллиопа еще сомневается? – вмешалась другая. – Кто ее спас из моря? Кто ее принес на пустынный остров и скрепил их любовь горячей страстью?

– Это было похищение! – возмутилась первая.

– Да, но какое… – мечтательно вздохнула Лаура.

– Кто-нибудь знает, когда выйдет новая книга? Мне очень нужно! – воскликнула Маринелла, которая не признавала полумер.

– Кто-нибудь знает, кто снял виллу «Эдера»? – вдруг ни с того ни с сего спросила Мариза.

У нее была неприятная для других привычка перескакивать с одного на другое. И сначала все действительно посмотрели на нее с упреком, но затем вся группа подозрительно замолчала. Вообще-то хороший вопрос.

– А я знаю! – завопила Ловиза, простодушно игнорируя тот факт, что они все еще находятся в библиотеке, и продолжила: – Это женщина. Она приехала одна, ее зовут Присцилла Вердебоско!

Аманда резко подняла голову от компьютера.

– Как вы сказали? – переспросила она.

Женщины из книжного клуба не привыкли слышать голос библиотекарши, и все как одна повернулись к ней практически с возмущением.

– Простите, – пробормотала молодая девушка. – Но вы сказали «Присцилла Вердебоско»?

– Чего ей от нас надо? – раздраженно влезла Лаура.

Аманда улыбнулась, казалось бы, невинной улыбкой – но на самом деле это была улыбка человека, который знает, что ему пришли хорошие карты.

– Если вы мне пообещаете больше никогда не есть в библиотеке, я вам кое-что расскажу. И это вам понравится. Поверьте.

Шесть голов склонились над столом, совещаясь.

Наконец Ирена как председательница объявила решение:

– Хорошо. Но это должно быть что-то действительно стоящее.

– Присцилла Вердебоско, женщина, которая сняла виллу «Эдера», и теперь живет рядом с нами… на самом деле вы ее хорошо знаете.

Аманда наслаждалась моментом, но тишина становилась угрожающей.

– Дамы, я рада вам сообщить, что Присцилла Вердебоско – не что иное, как настоящее имя Присциллы Гринвуд!

Всем шестерым дамам показалось, что они плохо расслышали или не так поняли:

– Что?

– Как? Кто?

Аманда повторила:

– Я говорю, что ваша любимая писательница сейчас находится в двух шагах отсюда.

Она никогда не видела таких одновременно неподвижных и в то же время взбудораженных женщин. На мгновение Аманда испугалась, что все шестеро перестали дышать.

А затем Лаура взяла круассан и откусила большой кусок.

– Ну… эти-то мы уж доедим? – попыталась оправдаться она.

Библиотекарша пронзила ее убийственным взглядом.

В это время Присцилла, бросив чемодан с сумками в коридоре, бродила по комнатам виллы, и сердце у нее билось сильно-сильно. Виданное ли дело, взять и вдруг перенестись в начало прошлого века. И подумать только, эта вилла станет ее домом почти на целый месяц!

Она была просто великолепна. Начищенный паркет, огромные окна, украшенные лепниной потолки, растрескавшаяся местами штукатурка пастельного цвета, из-под которой виднелась белая краска: все было просто идеально! Казалось, будто внутри виллы время остановилось, и Присциллу окутало ощущение спокойствия и умиротворения. Никакой спешки и драмы: только особняк, над которым не властно время, и сад вокруг, который в это время года представлял собой просто взрыв красок, но также наводил на мысли об осени красной и золотистой листвой. В тени, вплотную к стене, росла необыкновенная акация, которая чудесным образом еще не отцвела, наполняя воздух душистым ароматом. Величественная магнолия отбрасывала тень на одну из террас, ту, что поменьше, с треснутым каменным выступом, на котором удобно устроился кованый столик и стул. Это место понравилось Присцилле больше всего: именно там она разберется с Каллиопой дель Топацио.

Пожалуй, в таком месте ее героиня легко воспрянет вновь, Присцилла и глазом моргнуть не успеет. Совсем не удивительно, если Каллиопа вдруг появится, такая живая и сияющая, в пышном платье с кринолином, готовая к новым необыкновенным приключениям. Где-то в дальнем уголке души Присцилла и сама чувствовала себя так, будто перешагнула едва заметную трещинку между жизнью реальной и воображаемой.

Обнаружив, что трется щекой о гладкую ткань занавесей, Присцилла неожиданно пришла в себя. Какого черта вообще происходит? Что это за позорный приступ романтичности? Нежно гладить занавески, вы только подумайте! Кем она себя возомнила, Скарлетт О’Харой? Определенно виновата магнолия, подумала Присцилла, подхватывая сумки.

Она сюда приехала не занавески нюхать. А похоронить надоевшую блондинку со всеми ее кринолинами.

– Ну, что тут у вас новенького? – тем временем спрашивал доктор Чезаре Бурелло у своего брата Этторе.

Эти двое были похожи друг на друга. Единственное внешнее отличие – черная с проседью бородка, которую отрастил Чезаре. В остальном же оба были высокие, темноволосые, загорелые – и красавцы, такие, что женщины оборачивались вслед. Но если Чезаре вполне заслуженно можно было назвать тем еще сердцеедом и он вовсю пользовался своей красотой, то Этторе свою держал взаперти на чердаке, так что даже забыл про нее. Всего два года разницы – и при этом братья не могли обладать менее схожими характерами. Оба выбрали своей профессией медицину, но если Чезаре уехал из родной деревушки, то Этторе решил остаться в Тильобьянко и стал единственным доктором в округе.

Устроившись на двух расшатанных деревянных стульях в саду Этторе, в тени мощного орешника, братья открыли бутылочку белого, идеально охлажденного вина.

– Мы же в Тильобьянко, Чезаре, что, по-твоему, тут происходит? – рассмеялся Этторе. – Партии в рубамаццо, бегающие туда-сюда дети.

– Именно то, что мне нужно, – с удовлетворенным вздохом ответил Чезаре, устраиваясь поудобнее.

Этторе понимающе взглянул на него: он знал брата даже слишком хорошо.

– И от какой же женщины ты сбежал в этот раз?

– Господи, ты просто не понимаешь… Они так и липнут! Все! Пара ужинов, немного покувыркаться в постели – и они тут же протягивают руку, чтобы я надел кольцо им на палец!

– Не такая уж и безумная просьба, – заметил Этторе.

– Исключено, – отрезал его брат. – Женщины мне нравятся, но и свобода тоже. И ни от того, ни от другого я отказываться не собираюсь. Я просто проведу здесь какое-то время, скажем две-три недели, а потом вернусь к своей обычной жизни – как раз конгресс в Дубае начнется. Ты ведь и сам что-то не рвешься жениться – или я неправ?

– Я не женат только потому, что до этого момента не встречал нужной женщины, – возразил его брат.

Но Чезаре, конечно же, был поглощен самим собой и не обратил внимания на конкретные слова, которые решил использовать Этторе.

– А вот как ты ухитрился среди своих пассий не встретить ту единственную – вот это загадка, – тем временем продолжил Этторе, посмеиваясь. – Я начинаю думать, что это должно быть какое-то внеземное создание, – добродушно подкалывал он брата. – И кстати, о внеземных созданиях, как дела у Бьянки?

– О, Бьянка – моя неизменная отрада и счастье, хотя бы она. Но внеземное создание уж точно не попадется мне в этой очаровательной глуши с цветочками на подоконнике – можешь мне поверить. Если и существует совершенно безопасное место, где никто не вскружит голову, это Тильобьянко, – самоуверенно заявил Чезаре тоном человека, который знает, о чем говорит, и, заложив руки за голову, откинулся на спинку стула, покачиваясь на задних ножках.

К своему возрасту Чезаре Бурелло пока не осознал, что жизнь расставляет ловушки именно там, где меньше всего ждешь.

Глава восьмая

Дон Казимиро выбрал Тильобьянко примерно по той же причине, что и Присцилла: он нуждался в спокойствии. Тридцать два года назад он прибыл сюда, полный благих намерений и желания утешить множество душ жителей этого затерявшегося среди холмов местечка. Тильобьянко казался ему раем на земле: прелестные террасы, утопающие в цветах, небольшая булочная, всегда источавшая ароматы свежеиспеченного хлеба, дети, со счастливым смехом бегающие по улицам в полной безопасности, мамы с домашними сладостями и милые старушки, с которыми можно вести задушевные беседы.

Сейчас же он с удивлением понял, что нашел не только все это, но и гораздо больше. Потому что, хотя террасы действительно были всегда в цвету, из булочной доносились божественные ароматы, а дети свободно и безопасно бегали по улицам, дон Казимиро в конце концов оказался среди общества по крайней мере своеобразного. Старушки, без сомнения милые, не вылезали из бара. Какие там душеспасительные беседы: он как-то попробовал вовлечь их в подобный разговор о том, что их ждало после того, что он тактично назвал «Большим путешествием». Так в ответ ему досталось только «Тю!» и несколько сложенных в кукиш рук. В следующий миг он обнаружил, что уже сидит за столом с бокалом хорошего красного вина и играет в «Скопоне»[11], где его безжалостно ободрали как липку.

С синьорами вышло не лучше: в тот момент, когда священник подошел к тем, кого уже в то время называли кумушками, не успел он и глазом моргнуть, как его тут же взяли в плен. И следующие несколько часов дон Казимиро был вынужден просидеть на раскладном стульчике у недавно открытого магазинчика Кларетты, «Империи деликатесов», не шевелясь и выслушивая все, что у них накопилось сказать про предыдущего священника, дона Аттилио, скончавшегося несколько месяцев тому назад от старости и шока после драматичной кончины своей экономки. Сейчас же всей троице было на тридцать два года больше, но своего излюбленного места, с которого они следили за всем происходящим в деревне, кумушки так и не оставили.

Дон Казимиро, в ту пору еще молодой священник, был потрясен, но не сломлен, и теперь мог похвастаться стройными рядами прихожан на воскресных проповедях, несколькими хорошими друзьями и приличным количеством людей, которые, вне зависимости от своей религиозности, доверяли ему и приходили облегчить душу.

Одной из них была и Аньезе, которая в этот момент сидела на стуле в доме священника, изрядно измотанная и столь же подавленная. Дон Казимиро предоставил ей полную свободу действий, надеясь раз и навсегда избавиться от ее одержимости этим сборником рецептов, и женщина в самом деле перерыла весь дом сверху донизу – и не нашла ничегошеньки. Поэтому теперь опустошенно сидела на стуле и качала головой с печальной покорностью.

– Я просто не понимаю, просто не понимаю…

Священник взял стул и сел рядом с ней, за стол с клеенчатой скатертью в клеточку, на который он только что поставил две чашечки кофе и тарелку с бискотти. Аньезе не притронулась ни к кофе, ни к печеньям: разочарование и тоска сжигали ее изнутри. Она была уверена, что сборник рецептов Луизы здесь, где еще он мог быть? Она прочесала всю деревню, чуть ли не до изнеможения довела всех родственников Луизы – и, кстати, не только она одна, – а в итоге ничего.

Сборник рецептов исчез. Испарился. Улетучился. Аньезе уже ненавидела эту экономку и ее дьявольский злобный ум.

Пришло время посмотреть правде в глаза: секрет торта «Супрема» умер вместе с этой ведьмой Луизой. Пора смириться.

Так что Аньезе схватила бискотти и надкусила. Отличный хрустяш, сливочный, покрытый капельками шоколада сверху. Очень вкусно.

– Скажите-ка, дон, вы сами приготовили эти бискотти? А рецепт у вас есть?

Итак, Присцилла вступила в полное владение виллой «Эдера» со всеми своими нехитрыми пожитками – которые включали в себя чемодан и большую сумку со всякими вещами первой необходимости. Среди них было несколько платьев, строго в гамме от черного до серого, резинки для волос, чипсы с перцем, романы, молочный шоколад с орехами – и, конечно же, ее верное оружие, ноутбук.

В конце последнего романа, «Страсть никогда не умирает», Присцилла оказалась в тупике: все семь книг красавица Каллиопа, правда не пренебрегая при этом другими страстными молодыми людьми, металась между графом Эдгаром Алланом и пиратом Джеком Рэйвеном, и пришла пора ей уже выбрать одного из них. Или же умереть каким-нибудь подходящим способом: при родах, от яда, утонуть в море или же от удара элегантным стилетом с рукоятью, инкрустированной перламутром. Просто смешно. Прямо эмблема ее ускользнувшего вдохновения.

Таким образом Присцилла оказалась на распутье с тремя вариантами: убить Каллиопу, не оставив улик? Или заставить свою героиню выбрать между элегантной, достойной, хоть и унылой жизнью с графом или же страстной и полной опасностей – с пиратом? Что же ей делать? Точнее, что же делать этой дурынде Каллиопе?

Прообразом Эдгара Аллана Присцилле послужил граф де Ферсен из «Розы Версаля»[12], а пирата она списала с капитана Харлока[13]. Это оказался выигрышный ход, и каждая женщина возрастом больше тридцати подсознательно узнавала два секс-символа из своего детства и влюблялась. Но поистине гениальной идеей было воссоздать Каллиопу из праха Кэнди-Кэнди[14]. Она сделала ее красивее и сексуальнее, но несчастья и злоключения ее преследовали те же самые. И даже выбор меж двух претендентов напоминал тот, что должна была сделать Кэнди – между Теренсом, жестоким самоуверенным красавцем, и Энтони, милым, нежным, но призраком.

Играя с этим вечным треугольником, тремя персонажами, которых она тасовала по своему усмотрению, Присцилла завоевала сердца читательниц всех уголков мира. И это глухое местечко казалось ей идеальным, чтобы спрятаться здесь вместе с безжизненным трупом этой фифы. Во всяком случае, она так надеялась.

C крошечной террасы, нависавшей над парадным крыльцом и лестницей, у той стены виллы, что скрывалась в зелени магнолии, открывался вид на всю деревню – достаточно было перейти в уголок, где ветви деревьев не так сильно мешали, и Тильобьянко представал во всей красе. Присцилла поставила ноутбук на кованый столик. Может, хотя бы этот пейзаж принесет ей вдохновение. А может, ей стоит перенести Каллиопу в итальянский городок, освободить от ее извечных воздыхателей, подарить пару лет целомудрия и наконец выдать замуж за местного пекаря? После стольких потрясений она это заслужила: хороший конец и отставка.

1 Рубамаццо (от ит. Rubamazzo, «Укради колоду») – популярная в Италии быстрая и веселая карточная игра. – Здесь и далее – прим. переводчика.

2 «La Suprema» (ит.) – «Великая».

3 Манускрипт Войнича – иллюстрированная рукопись неизвестного автора на неизвестном языке с использованием неизвестного алфавита. Точное время изготовления рукописи остается неизвестным, но документально ее история прослеживается с XVI века.

4 «Ла Фениче» (от ит. la Fenice – «Феникс») – оперный театр в Венеции, впервые открылся в 1792 году и находится на Campo San Fantin.

5 Verdebosco (ит.) – то же, что и Greenwood по-английски, дословно «Зеленый лес».

6 Снупи – вымышленный пес породы бигль, популярный персонаж серии комиксов Peanuts, созданный художником Чарльзом М. Шульцем в 1950-х годах.

7 Одно из любимейших итальянцами блюд.

8 Брискола (ит. – briscola) – карточная игра на взятки, очень популярна в Италии, используется колода из сорока карт, цель – набрать как можно больше очков.

9 Название виллы также означает «плющ», от edera (ит.).

10 Фокаччини (ит. – focaccini) – круглые булочки, которые можно готовить с начинкой, как мини-пиццу, использовать вместо хлеба или разрезать пополам и делать сэндвичи.

11 Scopone scientifico (scopa) – «Метла», итальянская карточная игра на набор очков.

12 Манга Риёко Икэды и аниме, одно из наиболее известных произведений для девушек, выходило в 1972–1973 годах, остается классикой в Японии. Действие происходит во времена правления Людовика XVI и Великой французской революции. По произведению был снят художественный фильм «Леди Оскар».

13 Главный герой франшизы «Космический пират Капитан Харлок» (Space Pirate Captain Harlock), персонаж создан Лэйдзи Мацумото, впервые появился в Gun Frontier, выходившей в 1972–1975 гг.

14 Японский роман, манга и аниме, выходили в 1975–1979 годах, один из первых аниме-сериалов, показанных в России в начале 1990-х. Главная героиня Кэнди – блондинка, сирота и большая оптимистка.

Продолжение книги