Письма в Бюро Муз бесплатное чтение

1. Встреча у святой Биргитты

Часы на здании городской ратуши пробили пять. От их глухого стука вздрогнула брусчатка, Нелли спотыкнулась на неровном кирпичике и взмахнула руками, чтобы не упасть. Ремень её потёртого кожаного саквояжа слетел с плеча, сдавив локоть, но она успела его перехватить.

Мужчины и женщины в серых плащах сновали от одной из шести сторон площади к другой под моросящим дождём. Изваяние святой Биргитты1 в центре посерело от влаги, её молодой лик будто сделался старым и суровым. Она стояла спиной к одноимённому бордовому костёлу с острыми шпилями и с укором взирала на новёхонькую светлую ратушу с башенкой. Нелли не ходила в церковь, хотя и уверяла свою мать в обратном.

Последние пару лет статуя казалась ей ещё бесцветнее, чем всем остальным. Как, впрочем, и любой сантиметр этого города. Даже яркие мозаики Витражного бульвара в один миг покрылись толстым слоем дорожной пыли, никто не был обеспокоен тем, чтобы отмыть их. Краски потускнели, износились, будто кто-то опустил на лицо полупрозрачное тусклое забрало. Это случилось в тот день, когда её пригласили в родной город на похороны отца.

Несколько лет назад она переезжала сюда полная надежд и страхов. Впервые ступив на землю Этельсборга с чемоданом в руках, она не знала, в какую сторону идти. В её голове крутились кадры, как мать запихивает её в автобус в провинциальном Мекленмё, а по приезду Нелли стоит на этой самой площади, и шесть примыкающих улиц вертятся калейдоскопом. В прошлом она посещала западный Гёталанд лишь однажды: когда дядя Расмус привозил её поступать в колледж и помогал с поисками жилья. Он провёл большую часть своей жизни в провинции, но к её удивлению, ориентировался в переплетении городских улочек не хуже, чем стерлядь в разветвлённых речных потоках. Где бы они ни находились, дядя всегда знал верный путь или встречал добрых незнакомцев, готовых помочь ему в чём угодно.

Во второй раз Нелли бродила по городу в одиночестве и через каждые тридцать метров спрашивала дорогу у прохожих. Многие просто проходили мимо или говорили нечто невразумительное, но благодаря паре отзывчивых душ она добралась до дома к вечеру, и даже нагоняй от хозяйки не испортил чувства победы после этого испытания. Годы учёбы и работы в Этельсборге сделали своё дело, и Нелли привыкла к новому месту. Она знала все улицы наизусть, но достопримечательности видела в основном снаружи.

По традиции показав язык Биргитте, она возмутила дородного усатого банкира. Он вздёрнул нос и цокнул, отчего цилиндр чуть не спал с его головы. Плечи Нелли понуро опустились. Ещё в студенчестве она завела себе примету: если гримасу никто не заметит, то всё пройдёт хорошо; если же кто-то расстроится, то удача на время её покинет. Святая Бри ещё ни разу её подводила, и девушка ещё почему-то верила, что та обязательно бы скорчила рожицу в ответ.

До отправления автобуса оставалась четверть часа. Она лишь надеялась, что билет не промокнет. Зонт она, разумеется, забыла. А фру Ларссон, несмотря на договорённость отпустить её пораньше, в последний час принесла ей кипу доверенностей. Вся взмыленная, Нелли скинула заламинированные листы начальнице на стол и стрижом вылетела из конторы. Она едва успела забежать домой за праздничным пирогом, который испекла на день рождения бабушки. Относить его на работу она не рискнула, дабы её труд не попался на глаза падкому на сладости главному нотариусу и не был бы безжалостно сожран.

Колючий осенний ветер ущипнул её щёку и завернул полу плаща. Нелли съёжилась, зашагала быстрее, и её облезлые каблуки застучали по мостовой с удвоенной силой. Она почти миновала площадь, как перед ней возник тёмный силуэт.

– Приветствую, фрекен! – Бодро поздоровался он. – Как ваши дела?

Она разглядела его на ходу: стройный мужчина, почти такой же высокий, как она. Капли затерялись в его тёмных локонах и блестели при движении головой. Судя по виду, молодой студент, которых много ошивалось у стен Механического университета. Он был одет в ничем не примечательное пальто, коих тысячами носили на улице, но что-то выделяло его из толпы. Нелли оторопела: улыбка, широкая добродушная улыбка, которыми местные жители никогда не одаривали друг друга. Хмуриться, казалось, было правилом хорошего тона в Этельсборге, а любой нарушивший его становился местным дурачком-изгоем.

Она не ответила на оптимистичный призыв и выдавила из себя, не сбавляя шага:

– Спасибо, не жалуюсь.

Парень увязался следом.

– Что вам нужно? – Резко спросила она.

– Вот, возьмите, – он протянул листовку.

Нелли машинально засунула её в карман и затрусила к улице Лиллы Нюгатан2, что отделяла её от автостанции.

– До свида-а-ния! – Весело крикнул парень.

Она обернулась: он махал ей рукой, и прохожие стали оглядываться. Покраснев, Нелли помахала одними пальцами на прощание и удалилась. Не успела она пройти и двух шагов, как испытала острое желание вновь увидеть человека, так выбивавшегося из толпы. Парень смотрел ей вслед. Она опустила взгляд в пол и тут же зацепилась за яркую деталь: в марше чёрных ботинок мелькали его жёлтые шнурки. Нелли моргнула. Его. Шнурки. Были. Жёлтыми. Она гадала, работал ли он в цирке или сбежал из дурдома, но была уверена в одном: он был чуждым элементов в мерной упорядоченной жизни города, в котором все жили в едином механическом ритме.

Незнакомец потряс кипой бумажек и двинулся в сторону Витражного бульвара, насвистывая весёлую песенку. Опомнившись, она отругала себя за задержку. Вопрос её отъезда зависел от каких-то минут, потраченных на бестактное разглядывание людей. Стоило ей отвернуться, как цвета вновь померкли, серость сгустилась над миром пуще прежнего, оставив лишь рутину, грязь и усталость.

Дорога в восточный Гёталанд не предвещала ничего хорошего: несколько часов в трясущемся автобусе, прибытие глубокой ночью. Если повезёт, где-то в середине пути к ней присоединится дядя Расмус, который был также приглашён на именины. Или кто-то встретит её по приезду. Нелли надеялась, что ей не придётся топать через весь засыпающий городок в одиночестве. Родители всеми силами старались выпихнуть её в крупный город, дать шанс построить светлое будущее, правда, исключительно по своему воображаемому лекалу. Но спустя время родные края казались ей глухой деревней сравнении с историческим Этельсборгом.

За пять минут до отправления Нелли ёрзала на сидении и наблюдала за тем, как темнеет небо. Она непроизвольно шевелила сцепленными в замок пальцами. Грянул гром. Автобус тронулся.

2. Дедушкин пирог

Дядя Расмус так и не сел в автобус: Нелли всматривалась в лица отбывающих и провожающих на его станции и поникла, когда двери с пыхтением закрылись. Из шести часов пути прошло три. В оставшееся время ей удалось прикорнуть в обнимку с саквояжем. Если бы не бдительная соседка, она бы пропустила остановку в Мекленмё, после чего её бы выгнали на большом городском вокзале конечного Липчёпинга.

В темноте она спрыгнула со ступенек прямо в лужу, запачкав сапоги и колготки, и тут же отскочила в сторону, дабы не быть обрызганной спешащим шофёром, который и так пожурил её за задержку. Само тело противилось тому, чтобы сойти здесь.

Ночь сковала лен Эстергётланд своей ледяной хваткой, ветер скулил в сосновых ветвях, чередуясь с уханьем встревоженной совы. Лишь дорожка из моргающих фонарей перпендикулярно трассе свидетельствовала о том, что где-то за кронами деревьев жили люди.

Автостанция погрузилась в сон: её двери заперли на ночь, и ни одна лампочка не осталась гореть внутри. Маленькое здание никто не сторожил: там было нечего брать. Одинокий посетитель, чья машина стояла на парковке для встречающих, набирал номер на диске таксофона. Каждый раз, когда прибор принимал цифру, диск с щёлканьем прокручивался обратно и ударялся об ограничитель. Два расторопных пассажира, которым также не повезло оказаться в Мекленмё, как и ей, шли по грунтовой дороге в сторону домов и вскоре исчезли в лесу. Нелли поплелась за ними. Догнать мужчин она бы не успела, и оставалось лишь надеяться, что к утру её кости не будут обгладывать хищные звери. Возможно, её крик услышат в случае опасности, если она пойдёт достаточно быстро.

Саквояж показался ей очень тяжёлым и своим весом оттянул руку вниз. Нелли поняла, что смертельно устала после напряжённого дня в нотариате, беготни по городу и долгой поездки. Ей хотелось бросить сумку на обочину и сесть рядом, но нужно было идти дальше. Она едва переставляла ноги и считала свои шаги. Ещё десять. Всего десять новых. Ещё немного, и она будет дома. Она уже ближе, чем секунду назад. Осталось совсем чуть-чуть. Нелли перехватила багаж другой рукой и вздохнула: дома ещё даже не показались.

Проходя под конусом фонаря, она услышала гулкий стук по асфальту и обернулась: мужчина из телефонной будки бежал к ней. Нелли вздрогнула и попятилась в тень. У неё не было сил убегать. Человек приближался. Она выронила саквояж и уже хотела отступить в заросли, как знакомый голос привёл её в чувство:

– Нелли, здравствуй! Постой же!

Когда мужчина вышел на свет, она с секунду оглядела его и с радостным кличем кинулась ему на шею.

– Дядя! Я так рада, что ты здесь!

– Ох, собьёшь же с ног.

Запыхавшийся от стометрового спринта, он заключил её в объятия. Ей стало спокойно. Расмус Лундберг, младший брат её матери, был главным добряком в семье. Невысокий и полный, он был бесконечно уютным человеком. Его русые ниспадающие до плеч волосы были зачёсаны назад – причёска дяди словно застыла во времени, детском и беззаботном времени для Нелли, когда жизнь состояла из череды игр, веселья и безобидных проказ. Его закатанные рукава обнажали мощные, привыкшие к труду руки, а штаны на подтяжках поддерживали нависший живот. Возраст Расмуса приближался к пятидесяти, но задора во внутренней печи хватило бы ещё на столько же лет. Рядом с ним Нелли вновь становилась ребёнком.

Она сморгнула слезу облегчения, отпустила его и спросила:

– Когда же ты приехал?

– Где-то полчаса назад. – Ответил он, подбирая её брошенные вещи. – Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Он зашагал в сторону автостанции. Нелли вздохнула, только теперь поняв, какую длинную дистанцию она уже преодолела, но, подстёгиваемая загадочной улыбкой дяди, покорно топала следом. У самой подъездной дорожки Расмус свернул за угол, обвёл племянницу вокруг здания и театрально указал обеими руками на красный Альфа-Ромео 30-х годов.

– Та-дам! Хотел, чтобы ты увидела первой.

– Неужели?! Ты. Купил. Машину? – Воскликнула Нелли.

Дядя выпятил вперёд грудь и добродушно поддразнил её:

– А вот и не угадала: сам собрал из запчастей.

Она не верила своим глазам: раритетный кабриолет с волнообразным крылом выглядел совсем новым. В свете фонаря он блестел так, словно его полировку закончили не раньше минуты назад. Две круглые фары на серебристых штангах частично возвышались над капотом, а на радиаторной решётке красовалось название модели и инициалы RL, видимо, специально сваренные фрезеровщиком.

Нелли обошла автомобиль по кругу. Осторожно, боясь заляпать, прикоснулась к дверному кожуху, провела кончиками пальцев по сидениям из бежевой кожи, слегка стукнула ногтем по фаре, придя в восторг от звонкого эха. Вопрос вырвался из её горла на выдохе:

– Но как?

– Некий господин продавал видавшую виды коробку с убитым корпусом. В моей коллекции нашлось несколько запчастей на замену, остальное искал по миру. Что скажешь?

– Он великолепен! Я так рада за тебя! – Она кивнула на водительское место. – Можно?

– Конечно, садись!

Дядя галантно открыл ей дверь. Нелли взгромоздилась на кресло, её коленям стало тесно, и она сместила их в сторону. Такая машина была рассчитана на одного. Гладкий руль занимал почти всё пространство по центру. Руки потянулись к нему и замерли у клаксона.

– Бр-р-рум-брум, – изобразила работу двигателя Нелли.

Её лицо было таким серьёзным, а губы надутыми, что Расмус рассмеялся. Она выкручивала баранку похлеще гонщиков на Формуле-1, изображала, как сигналит нерадивым водителям, вертела головой якобы на поворотах.

– Ты Сегодня ты нас повезёшь? – Спросил дядя.

– Я бы смогла, если бы умела. Так что, герр Лундберг, нас повезёте вы. Правда, не знаю, как я помещусь. – Пожала плечами Нелли и тут же заверила его с напускной серьёзностью. – Но это не станет препятствием для нашего путешествия. С радостью составлю вам пеший эскорт.

– Ничего, доедем как-нибудь. Ты можешь сесть на багажник, а ноги опустить на сидение.

– Багажник? – Вновь изумилась Нелли. – Но там же…

– А вот и да, он там есть. Но, как ты сама понимаешь, он от другой модели, пришлось импровизировать.

– Ты гений, тебе говорили об этом?

– Могли бы и почаще говорить! Залезай.

Она разулась и залезла выше с туфлями в руках. Дядя отдал ей саквояж, плюхнулся на сидение, отчего Нелли чуть не ойкнула от придавленной ступни, и они медленно поехали по грунтовой дороге.

***

Радость от короткой поездки с дядей рассеялась, стоило им свернуть на подъездную дорожку. Расмус плавно припарковался у дома и нахмурился, увидев по соседству новёхонький форд пинто.

– Не иначе как наша важная птица приземлилась, – буркнул он.

У Нелли по коже пробежали мурашки. Ей казалось, кто-то незримо наблюдает за ними, укрывшись во мраке.

Словно отозвавшись на её мысли, в доме зажегся свет. Нелли перекинула руку через забор, чтобы открыть калитку, в тот же миг дверь дома отворили, и женщина в белом платке и ночной рубашке спустилась вниз, сжимая в руке фонарь.

– Явились-таки, – скрипнула она как старая дверь вместо приветствия.

Услышав этот голос, Нелли застыла на месте. Дядя вышел вперёд, встал между ними и без обиняков сказал:

– И мы тебе рады, Эстрида. Как поживаешь?

– То густо, то пусто. – Она бесцеремонно отодвинула Расмуса и ринулась к девушке, всё ещё говоря с ним. – Подожди, дай хоть на дочку взгляну.

Он сдержанно фыркнул, и понёс вещи в дом. Мать повисла на плечах худощавой Нелли, заставив её согнуться. Как будто загипнотизированная, она боялась лишний раз пошевелиться и жала, когда её наконец отпустят.

– Здравствуй, мама. – Пискнула она, стиснутая грузной женщиной с толстыми плечами.

– Что ты как не родная? А ну обними мать покрепче!

Эстрида Гюллинг была на голову ниже, но на разряд сильнее своей дочери. Попавшись в её мощный захват, человек чувствовал, будто его душил удав. Нелли неуклюже освободила локти и погладила маму по голове.

– Так-то лучше. Заходи в дом.

Нелли тихо выдохнула и поднялась по парадной лестнице.

***

Она ночевала в комнате матери, окна которой выходили на соседский дом. Пробуждение началось с сотрясающейся подушки. Открыв глаза, Нелли увидела лицо Эстриды над собой и вздрогнула.

– Вставай, засоня, – хихикнула мать. – Все развлечения пропустишь.

– Да, я уже иду. – Пробормотала Нелли, прекрасно понимая, что под развлечениями имеются ввиду домашние хлопоты.

Эстрида выпорхнула из спальни, а Нелли умылась водой из подготовленной с ночи миски и переоделась.

Солнце едва встало. Даже соседи пока не выпускали своих кур погулять на октябрьском морозце. Но если фру Гюллинг что-то надумала, то остальные могли лишь подчиниться. Правда, это не распространялось на жену её второго брата Олафа, бежевый форд пинто которого ночью стоял на подъездной дорожке. О нём и шла речь, когда Нелли спустилась на кухню. Оба дяди пили кофе, а Эстрида поджаривала им раггмункары3.

– Да, хорошая машина, поздравляю. – Сказал Расмус. – Новая или с рук?

– Ты с ума сошёл? Я не донашиваю машины. Мало ли, где там что проржавело. – Возмутился Олаф и сразу после этого самодовольно улыбнулся. – Прямо с конвейера. Самая первая партия.

– Понятно. Прекрасно, рад за тебя.

Не удовлетворившись коротким обсуждением, старший дядя ринулся в атаку с раскрытыми когтями:

– Ты лучше скажи, что это там за красный трактор во дворе?

Расмус поперхнулся. Их сестра прислушалась. Он осушил чашку, растягивая повисшее в воздухе напряжение, понёс её в раковину, открыл кран и со спокойствием тибетского монаха заговорил:

– Я не видел там никакого трактора, только Альфа-Ромео 1930-го года.

– А, ты про это старьё? – Подскочил старший дядя. – Ему же лет сорок! Как оно вообще ездит? Ты разбиться не боишься?

Взяв с подноса губку и начав медленно протирать кружку, Расмус объяснил:

– Смотри: у него есть двигатель. Когда я выжимаю педаль сцепления и переключаю передачу…

– Нет, ты не понял. – Перебил его Олаф. – Как ЭТО ездит?

– Я всё прекрасно понял, Олли. – Он метнулся к брату и выставил ладони прямо перед его лицом, отчего тот раздул ноздри. – Вот. Эти руки его починили. – Отрезал Расмус.

Олаф уставился на него в упор, его глазки забегали, а шея побагровела.

– Доброе утро. – Решила прервать их немое противостояние Нелли. – Дядя Олаф, мы ещё с вами не виделись. Как доехали?

– О, Нелли, дай-ка на тебя глянуть! – Воскликнул он, проигнорировав её вопрос.

Потрепав её за щёку, как беззащитного щенка, он покачал головой и выдал мнение, о котором его никто не просил, как, впрочем, всегда:

– Да, Эстрида права, ты совсем исхудала. Вон, щёки впали, под глазами синяки. Ты похожа на рыбку, которая барахталась в сети.

– Я ехала сюда до часа ночи, а потом меня подняли ни свет ни заря. У кого угодно так синяки появятся.

Её мать растянула губы в сардонической улыбке, но не стала ничего говорить.

– Где бабуля? – Спросила Нелли у всех сразу.

Олаф отхлебнул остывшего напитка и ответил:

– Представляешь, день рождения у человека, а она пошла доить корову. Вот, бери с неё пример.

Нелли очень хотелось засмеяться: в её голове домашний скот никак не сочетался с образом дяди – импозантного столичного адвоката – и его элегантной супруги –стокгольмского доцента на кафедре международного права. Их десятилетняя дочь также не тянула на доярку и всегда морщилась, если ей приходилось проходить мимо хлева или курятника. Чтобы не подвергать суждения самого уважаемого и ценимого члена семьи сомнениям, она прибегла к фактам:

– Боюсь, корова не поместится в моей мансарде в Этельсборге.

Расмус прыснул.

– Нелли! – Повысила голос Эстрида, мгновенно среагировав на угрозу для авторитета своего близнеца.

Запах подгоревшего картофельного блинчика вынудил её вернуться к готовке.

– А тётя Агата и Вильгельмина тоже здесь? – Сменила тему Нелли.

– Да, – сказал Олаф, – ну и поездочка была, скажу по секрету. Мы даже…

– Что, и новенький форд пинто не помог? – Не удержался Расмус.

Брат одарил его гневным взглядом и сказал:

– Они уже встают.

– Хорошо. – Сказала Нелли, больше не желая быть свидетелем их противостояния. – Я проведаю бабулю и вернусь.

Пока мать ничего не добавила, Нелли юркнула в коридор, обула резиновые сапоги и выбежала через чёрный ход к хозяйственным постройкам.

Единственным человеком, которого она боялась больше собственной матери, была её бабушка Анна, державшая в страхе своих детей и внуков. Всю жизнь она занималась тяжёлым фермерским трудом, который закалил её характер. В свои восемьдесят она обладала куда большей силой воли, чем любой из жителей Мекленмё. Кроме того, она была истовой традиционалисткой и при каждой встрече задавала неудобные вопросы.

Пропустив удар сердца, Нелли открыла дверь в коровник. Равно как и в их прошлую встречу, Анна Лундберг сидела к ней спиной на низкой лавочке и занималась дойкой. Старый скрюченный позвоночник выступал из-под полосатой рубахи. В отличие от прочих людей почтенных лет, она словно разучилась замерзать. Услышав звяканье замка, она обернулась и нахмурила одну бровь.

– Бабушка, здравствуй! – Улыбнулась Нелли. – Поздравляю тебя с…

– Что на тебе надето? Ты выглядишь нелепо. – Отрезала она.

Оглядев себя от груди до сапог, Нелли не нашла, к чему придраться, и просто молчала под суровым взором дряхлой женщины. Чтобы не думать о замечании и не смотреть в глаза личного прокурора, она стала рассматривать глубокие морщины на землистом лице бабушки, её тонкие губы, белые пряди, выбивавшиеся из-под косынки.

– Ты хоть о замужестве-то думаешь? – Перешла она к своему извечному вопросу. – Сидишь в своём нотариате. Тебе двад-цать шесть! Мы должны тебя куда-то пристроить.

– Все собираются завтракать, ба. – Сказала Нелли, выдержав паузу. – Приходи к нам.

Анна махнула рукой и осталась.

***

Нелли проверила, всё ли в порядке с пирогом, и убрала его на антресоль.

В детстве она часто прибегала в пекарню к дедушке Фергюсу, где он учил её замешивать тесто и разрешал украшать сдобные булочки маком и цветными посыпками. А свой коронный лимонный пирог он пёк на каждый праздник: сначала в одиночестве, а потом вместе с внучкой. Дедушки не было с ними более десяти лет. Каждый праздник она повторяла этот рецепт в память о нём.

Когда на одном из таких застолий Нелли заявила, что хочет пойти в кулинарный колледж, а потом открыть свою пекарню, её сестра рассмеялась, а мать грубо осадила: «Ты никогда не станешь пекарем. Ты будешь адвокатом, как дядя, и даже не думай спорить». В тот день у неё внутри что-то надломилось. Ей больше не разрешали ходить в пекарню, и волшебство, которое она там ощущала, так и не вернулось.

Она думала: «Нет, это нормально, что я больше не испытываю детских чувств. В детстве всё кажется зеленее и светлее». И только дедушка смотрел на неё грустными глазами. Единственное, что у них двоих ещё не забрали – это традицию печь лимонный пирог по праздникам.

Олаф и Агата великодушно предложили приютить племянницу в Стокгольме и подготовить её к поступлению, но Эстрида наотрез отказалась создавать им неудобства. Или же боялась, что дочь не потянет, и заранее подготовилась к отступлению? В результате Нелли пришлось искать подработку в Этельсборге, чтобы арендовать жилье и покупать еду. Она вылетела из колледжа на полпути, чем закрыла себе дальнейшее продвижение по службе. Тайну своего провала она оберегала ото всех, надеясь в будущем завершить обучение.

Час спустя к Нелли присоединилась её старшая сестра. Эмилия работала учительницей в единственной школе городка и была полной копией матери: среднего роста, крепко сложенная, но набравшая вес с годами, она маниакально осветляла волосы и по своему обыкновению собирала их в традиционные шведские косы, закреплённые вокруг головы. Нелли думала, что так сестра пытается скрыть свои проплешины, и тайно злорадствовала. Лицо Эмилии было более угловатым, чем у остальных членов семьи, а зрачки размером с бисеринки были едва заметны в бледно-голубых радужках.

– Дорогая, ты как всегда прекрасно выглядишь, – заявила она с порога своим елейным голоском. – А что это у тебя за перо в волосах? Ах, это твоя чёлка, ну извини.

– Привет, Эми. Где же твои дети?

Двое шумных мальчишек с криком вбежали через заднюю дверь, пронеслись через весь дом и выскочили из парадной, чуть не толкнув свою тётю. Их мать лишь с улыбкой пожала плечами. Нелли закатила глаза и фыркнула.

– Ну что, встретила кого-нибудь в своём Этельсберге? – Спросила сестра по пути на кухню.

– …борге. – В который раз поправила Нелли. – Этельсборге. И я хочу обсудить что-нибудь другое. Лукас присоединится к нам?

– Да, он вернётся после проповеди. Увы, не смогла его сегодня послушать. Кстати, ты там у себя ещё ходишь в церковь?

Отношения Нелли с Богом были непростыми. До того, как её профессиональную мечту обескрылили, она верила в садовых фей, и ей даже казалось, что когда-то давно она видела одну среди кустиков морошки. Ей нравилось думать, что некие высшие силы помогают людям в повседневных делах, и она точно знала, какие желания загадала бы, будь у неё волшебная лампа Алладина.

Но после ей сказали, что всё это не правда и существует только один главный Волшебник, правилам которого нужно подчиняться. Она не испытывала такой же радости во время лютеранских ритуалов, какую ощущала, приподнимая в саду листик в поисках сказочных существ.

– Разумеется, да, каждое воскресенье. – Прогундосила Нелли, давая понять, что дела обстоят совсем иначе, но углубляться в тему она не намерена.

– Это замечательно. Мы все молимся за тебя, чтобы Бог спас тебя от одиночества.

Младшая гбллинг приподняла бровь, как бабушка, и увлекла Эмилию на кухню. Не успели они заняться готовкой, как наверху раздался визг Вильгельмины. Зная о попустительском отношении сестры к воспитанию собственных детей, Нелли сказала:

– Продолжай, я посмотрю, в чём там дело.

Она поднялась по лестнице и заглянула в детскую, которую раньше делила с сестрой. Её маленькая кузина сидела на полу и плакала над порванной тряпичной куклой в блестящем шифоновом сарафане. Том и Андрес перекидывали друг другу игрушечную голову с косичками из конского волоса.

– Как вам не стыдно? – Громче обычного спросила Нелли. – Злые мальчишки! Немедленно прекратите!

Эмилия поднялась следом, успокаивающим жестом положила руку на плечо сестры и сказала:

– Они просто играют. Разве мы так с тобой не играли?

– Да, – ответила Нелли, – я прекрасно помню, как ты портила мои вещи. А сейчас ты позволяешь то же самое своим сыновьям. Кто из них вырастет?

Продемонстрировав клыки, Эмилия приподнялась на цыпочках, чтобы компенсировать их разницу в росте, и процедила:

– Как минимум, они будут такими же целеустремлёнными и сильными, как я. А ещё твоё бездетное мнение о воспитании малышей здесь никого не интересует.

Она жестом подозвала смущённого Андреса, в руках которого осталась часть куклы, и передала её Нелли. Том ухмылялся, смотря ей прямо в глаза.

– Мальчики, идёмте со мной. Мы погуляем, и я куплю вам мороженое. А вы, – она кивнула на Нелли и зарёванную Вильгельмину, – приведите себя в порядок.

Когда троица двинулась вниз по центральной улице, девочка выбежала из комнаты. Из родительской комнаты было видно, как кузина прячется в колючих кустах шиповника. Мальчикам она приходилась двоюродной тётей, хотя и была ровесницей младшего.

Вильгельмина родилась, когда Нелли исполнилось шестнадцать, и по возрасту была ближе к племянникам, чем к старшим кузинам. Её судьба была известная родителям ещё до того, как она выбрала свои любимые предметы в школе.

Нелли подобрала туловище её куклы и полезла за швейной шкатулкой. Кое-как сшив обе части игрушки, она поняла, что чего-то не хватает, и забралась на чердак, где сушились травы. Пять минут спустя Гюллинг подошла к зарослям шиповника.

– Тук-тук. – Сказала она, глядя сквозь голые ветви, с которых уже собрали ягоды.

– Уходи! Моей куклы больше нет. Как и твоих вещей.

Вильгельмина уронила голову на колени, обхватила её руками и всхлипнула.

– А как ты смотришь на то, – мягко поинтересовалась Нелли, – чтобы попросить фей починить её?

Девочка подняла на неё своё заплаканное лицо и прокричала:

– Их не бывает!

– Кто тебе такое сказал?

– Мама. И п-папа.

Нелли обошла колючие кусты и села рядом.

– Знаешь, многие взрослые забывают о том, что в детстве видели добрых магических существ. Феи помогали мне, когда мы ссорились с Эмилией: они чинили поломанные игрушки, показывали самые красивые цветы, посыпали меня пыльцой. – Нелли сорвала запоздалый цветок дикой розы и рассыпала лепестки над кузиной. – Я думаю, мы можем попросить их помочь и тебе.

– Как? – Недоверчиво уточнила девочка.

– Ну-у, – протянула Нелли, – вроде они любят сладости. Я делилась с ними конфетами и зефиром. Дома, наверное, этого нет. Но давай положим им мармеладку в секретном месте? Например, в лесу под корягой.

Вильгельмина подхватила камень и со злостью бросила его на соседский огород.

– Мама не разрешает мне ходить в лес. Они не починят мадам Сисси́!

– Ничего страшного, – Нелли успокаивающе погладила её по волосам, – тогда мы найдём новое секретное место. Феям нравятся три вещи: сладость, темнота и время. Они боятся работать у всех на виду. Давай ты найдёшь мармелад, а я поищу укрытие?

Девочка кивнула, они вместе вернулись в дом. Не без удовольствия Нелли вытряхнула старые книги Эмилии из коробки и сложила стопку под кроватью. Если их погрызут мыши, никто не расстроится. Она положила отремонтированную игрушку внутрь и накрыла салфеткой. На улице Вильгельмина с куском мармелада уже переминалась с ноги на ногу.

– Ты готова? – Спросила Нелли.

– Да! Пойдём скорее.

Они обошли весь двор в поисках подходящего места. Рядом с коровником Вильгельмине подурнело, и пришлось уйти на другой конец участка. Лучшим клочком земли признали единственную клумбу, на которую со скрипом согласилась Анна. Сейчас это место напоминало карликовый погорелый лес: все цветы иссохли, их семена валялись ненужными.

– Отлично, – сказала Нелли, – теперь положи угощение на землю, а я накрою его.

Когда младшая выполнила свою часть «ритуала», старшая быстро перевернула коробку вверх дном и накрыла ею импровизированный алтарь.

– А теперь закрой глаза и трижды попроси фей починить мадам Сисси. Но не подглядывай, иначе они испугаются. Я тоже не буду смотреть.

– Обещаешь?

– Да.

Пока Вильгельмина произносила «заклинание», Нелли тихо вытащила мармелад и спрятала в кармане.

– Ты готова проверить? – Подмигнула она.

Девочка кивнула.

– Открывай!

Подняв коробку, Вильгельмина дрожащими руками развернула «саван» из накрахмаленной салфетки и издала радостный клич: её кукла была целой и невредимой, да ещё и в венке из сушёной лаванды. Нелли поспешила предупредить её:

– Вера в чудеса помогает преодолевать трудные времена. Но у каждого чудо своё. Поэтому никому не рассказывай об этом, ладно?

Девочка прижала мадам Сисси к груди, кивнула и с широкой улыбкой убежала в дом. Нелли не знала, чего хотела больше: помочь этому ребёнку или себе в прошлом, когда Эмилия нанизала её войлочную лошадку на прут и сожгла на костре. В тот день феи не вернули её игрушку, но на следующий она нашла за трухлявым пнём сверкающую булавку, которую до самого переезда прикалывала к подолу юбки или изнанке пиджака. Нелли перестала верить в чудеса, когда булавка потерялась, но не хотела, чтобы переставала Вильгельмина.

Оглянувшись напоследок на клумбу таинств, она замерла: среди чёрных палок с иссохшими соцветиями оказался бутон махровой календулы, которого она раньше не замечала.

***

К тому моменту, как старшие женщины вернулись с воодушевляющей проповеди пастора Лукаса, а мужчины – с рыбалки, сестры уже накрыли на стол. Не проронив ни слова за всё время готовки, они расселись по разным концам стола. Нелли порой загадочно переглядывалась с Вильгельминой и больше не расстраивалась из-за выходки сестры.

Всё шло хорошо ровно до тех пор, пока Эмилия не поинтересовалась у мужа:

– Дорогой, вы сегодня помолились за мою сестру?

Как и Нелли, в перемывании соседских косточек он не участвовал. Но поговаривали, что он не отказывал в совете или сочувствии ни одному прихожанину, если к нему обращались. Лукас по привычке поправил очки, пригладил и без того идеально прилизанную причёску и промычал:

– Угу.

После герр Аслунд вернулся к чтению газеты, но Нелли знала – это была лишь первая заброшенная удочка.

– А ты, бабуля?

Анна, всё ещё нарядная после посещения церкви, подхватила тему:

– Да, я каждый день молюсь, чтоб ей наконец послали добротного мужа. А то, ишь, сидит себе, в ус не дует, а мы тут руки заламываем.

– Да-да, согласна с тобой, – добавила Эстрида. – У нас же всё в жизни удалось, мы же всё правильно сделали. Осталось только младшую пристроить. Болит у меня за неё сердце, очень болит.

Прожевав фрикадельку, которая никак не лезла в горло, Нелли ответила им всем:

– Что ж, жаль быть пятном на вашей прекрасной семейной репутации.

– Нелли, милая! – Вскрикнула мать фальцетом. – Разве ты не видишь, как повезло Эмилии? Я надеюсь, и у тебя будет дом-полная чаша.

Том показал на тётю вилкой и с ухмылкой съязвил:

– Кому она нужна? Она уже старая. Ста-ра-я!

Его младший брат хихикнул. Агата, вышедшая замуж за Олафа в более позднем возрасте, нахмурилась.

– Томас! – Притворно возмутилась Эмилия. – Не говори так.

– Старая недоучка! – Не унимался он. – Ста-ру-ха. Не-е-е-уч!

Вопрос Анны о том, кто же она тогда, затерялся в криках ребёнка и матери, пытавшейся его успокоить. Эстрида уточнила:

– Что ты имеешь ввиду, дорогой мой? Ты сказал: «Недоучка». Я правильно услышала?

– А ты разве не в курсе, ба? Мама говорила, что Нелли выпнули из колледжа и что она будет работать дворницей. И состарится в одиночестве.

Нелли будто ударили под дых. Она мгновенно встала из-за стола со словами:

– Лучше ещё раз помолитесь за меня господу. Однажды ваши молитвы будут услышаны. – Она отнесла свою тарелку в раковину и вышла подышать.

Как только она закрыла дверь, перешёптывания за её спиной раззадорились до разговора на повышенных тонах. Гюллинг побродила по участку, досчитала до тысячи по-французски и вернулась в дом. Коридор, венчавшийся столовой, имел ответвление в спальню Анны. Оттуда раздавался ритмичный стук, будто кто-то играл в футбол. Заглянув внутрь, Нелли убедилась, что так оно и было: мальчики пинали… её пирог. Её память о дедушке Фергюсе. Результат её двухчасового труда. Верхушка вскрылась и нарезанные кубики лимона валялись по всему полу. Лишь порванная пустая оболочка летала по комнате как потерявший управление НЛО.

Заметив, что Нелли наблюдает из дверного проёма, Андрес прекратил и съёжился. Том развернулся на пятках, увидев, как тётя медленно приближается к нему.

– Убери, дворница. – Тявкнул он, толкнув разрушенный пирог в её сторону.

Нелли села на корточки и также неспеша подняла дырявое тесто. Старший племянник сглотнул. Она улыбнулась и рывком надела мятый корж ему на голову. Всё, что оторвалось, она запихнула ему за шиворот. Том заверещал, Андрес выбежал в коридор с криками: «Мама! Мама!»

Разъярённая тигрица за долю секунды материализовалась в комнате, чтобы защитить своих малышей, в проходе за ней возникло несколько любопытных голов.

– Ты больная?! – Взревела Эмилия, схватив сестру за грудки. – Что ты сделала с моим мальчиком? Как ты могла-а-а?!

Нелли перехватила её запястья и с высоты своего роста рявкнула:

– Это следовало надеть на голову тебе, раз ты такая посредственная мать!

Том стоял в ошмётках пирога и ревел, весь пол был заляпан кусочками начинки, свидетели покинули бардака толпились у дверей.

– Вы видели, что она сделала с моим мальчиком? Видели?! – Орала Эмилия, пытаясь трясти сестру за плечи.

– Вы видели, чем они играли. Видели? – Передразнила её Нелли, обращаясь к свидетелям.

– Кто-нибудь, разнимите их! Олаф, Расмус, сделайте уже что-нибудь! – Потребовала Агата.

Мужчины вышли из ступора и вмешались. Им потребовалось только отцепить старшую сестру от младшей: как только её пухлые пальцы разжались под давлением сильных рук, вторая сразу же отпустила её запястья. Осознав, что она не одержала безоговорочной победы, Эмилия завопила, пока Олаф выводил её:

– Я тебе ещё покажу, гадина! Ты у меня попляшешь! – Её крик приглушился захлопнутой дверью.

Агата обратилась к пастору:

– Лукас, успокойте свою жену, поговорите с ней. – Как только он отправился в комнату, в которой старший дядя закрыл племянницу, она обратилась к Тому. – А ты иди со мной, надо привести тебя в порядок.

Он протащился мимо тёти. Агата положила руку ему на плечо и подтолкнула в сторону ванной. Она сказала дочери:

– Минни, идём с нами, будешь помогать.

С младшей Гюллинг остались мать, дядя Расмус и бабушка. Дождавшись подходящего момента, Эстрида схватилась за голову, вопрошая:

– Что же ты натворила? Как ты вообще… Он же ребёнок! А ты ещё и недоучка! Теперь мы всё знаем. Я разочарована в тебе. Окончательно и бесповоротно!

– Бога ради, Эсси, ты хоть помолчи! – Расмус сжал её плечо. – Этого сорванца давно пора было проучить! – Он вывел её на кухню, несмотря на вялый протест.

Нелли расплакалась и кинулась собирать куски еды:

– Прости, ба. Я не хотела портить твой день рождения. – Бормотала она. – Я приведу всё в порядок, дай мне только пару минут.

Бабушка опустилась рядом с ней на колени и оторвала её трясущиеся руки от уборки.

– Я сожалею только о том, что мы не попробуем твой пирог в этот раз. Но скандал был самым выдающимся за последние годы. – Хохотнула Анна. – Оставь это. Убираться будут Том и Андрес.

– Прости, пожалуйста, – взмолилась Нелли, давясь слезами, – прости меня, прости! Я уйду прямо сейчас, чтобы никого не раздражать.

Бабушка обняла её, гладя по спине.

– Всему своё время, дочка. Она поцарапала тебя?

– Я не знаю. Не важно. – Закачала головой Нелли. – Нет, наверное.

– Переоденься. Если увидишь ранки, мы их обработаем.

Она вытерла слёзы внучки рукавом, прижала её к себе.

– Я уеду, ба! Не хочу быть здесь! Я ужасно виновата перед всеми.

– Хорошо, Нелли, ты вольна уезжать и приезжать, когда захочешь. Но знай: я всегда буду тебе рада.

***

Она обнаружила шесть кровавых отметин от ногтей под своими ключицами, но не стала сообщать об этом: и без того создала переполох. Нелли быстро покидала едва распакованные вещи в саквояж, чмокнула бабушку на прощанье, проигнорировала свою мать, которая сидела со скорбной миной, пока Олаф измерял ей давление, и вышла наружу.

Эмилия зыркнула на неё из окна и показала кулак перед тем, как кто-то утащил её вглубь комнаты и задвинул шторы.

– Подожди! – Крикнула Вильгельмина, сбегая вниз по лестнице.

Нелли вернулась в дом, чтобы девочка не простудилась. Та впопыхах потеряла равновесие и налетела на руки кузины.

– Вот. – Она протянула свой маленький зажатый кулачок и раскрыла пальцы. – Феи просили тебе передать.

Сердце Нелли учащённо забилось: девочка возвращала ей булавку со стразами, которую она считала утерянной много лет назад.

– Спасибо тебе. Спасибо, я так рада. Правда. – Она крепко обняла Вильгельмину и, попрощавшись с ней, вышла к дядюшке Расмусу, который прогревал мотор.

3. Сделка с сумасшедшим

Неделя после возвращения пролетела как в тумане. Нелли подобно фуникулёру курсировала между своей мансардной квартирой на Тегельгатан4 и нотариальной конторой на Фридрихгатан5. Она всеми силами старалась вытеснить из памяти неприятный инцидент, отвлечься от самобичевания из-за расправы над невоспитанным ребёнком. Другая её часть радовалась силе, способной напугать обнаглевшее существо.

Будь она истовой прихожанкой, то смогла бы оценить себя с позиции праведности-греховности или отдать личный самосуд на откуп священнику. Но Нелли не посещала церковь. Единственной связью с каким-либо приходом была статуя святой Биргитты, которой она иногда показывала язык.

Постепенно фрекен Гюллинг начала оттаивать. Она вновь воткнула вилку домашнего телефона в розетку и стала выходить на балкон по вечерам. До полноценных прогулок было ещё далеко, но ступенька за ступенькой она возвращалась к своему былому состоянию.

В понедельник она выпорхнула из офиса, оставив там груз тяжёлого начала недели. Целый день ушёл на перепроверку буковок и цифр в одном заковыристом договоре. Когда она преподнесла фру Ларссон свой вердикт, та полулежала на столе, вчитываясь в ещё один мудрёный документ.

– Да, да… Я позже посмотрю твои вычитки. Сходи на обед. – Предложила эффектная женщина, даже не взглянув на неё поверх оправы «кошачий глаз».

Удивлённая внезапно пробудившейся человечностью, Нелли поспешила воспользоваться шансом. Она посчитала, что булавка вновь начала приносить ей удачу. Всем в конторе, за исключением самой фру Ларссон, разрешалось носить только чёрную и серую одежду и никаких украшений кроме серёжек-гвоздиков. Не избалованная ювелирной роскошью, но прикипевшая к своей броши, Нелли зацепила её за ворот вязаного кардигана.

В прозладном осеннем воздухе с нотами жухлых листьев её нос ухватил тёплый аромат топлёного масла, корицы, травяного чая и расплавленной карамели. Она словно наяву услышала хруст багета, мысленно надавила на мякиш свежеиспечённого хлеба, её обдало жаром из духовки – дедушка Фергюс будто передал ей привет из прошлого. Не тратя времени на раздумья, Нелли пошла по следу, который привёл её к переулку Багери6.

Искомое место оказалось скромной ресторацией примерно на десять столов. Из них лишь половина была занята такими же запоздалыми клерками. Миновав вращающиеся двери, Нелли ощутила тот же запах, что и в начале своего пути, но в концентрате. Она прошествовала вдоль полупустой витрины и обратилась к скучающей девушке в белом фартуке:

– Здравствуйте, фрекен. Пожалуйста, чёрный чай без сахара и круассан с сыром и ветчиной.

– Добрый день. – Она пробила покупку по кассовому аппарату. – С вас шесть крон пятьдесят э́ре.

Нелли заплатила, булочница выдала ей номер на подставке и, вооружившись длинными щипцами, отправилась добывать круассан.

Место у окна показалось ей самым уютным. Как только она устроилась на кожаном диванчике, перед ней разложили приборы и поставили белую ажурную тарелку с круассаном. Его хрустящая маслянистая корочка вызвала ворох воспоминаний, но стоило раз откусить, как первое впечатление вдребезги раскололось: наполовину чёрствый, осевший от выпущенного через надрез воздуха, он и приблизиться не мог к тем простым хлебам на закваске, что Фергюс пёк каждый день.

Положение спасти мог один лишь сладкий чай. Однако вскоре перед ней поставили вовсе не чай, а горячий имбирно-облепиховый отвар. Она приподняла брови, вперилась в стеклянную кружку и уточнила у официанта, который не спешил уходить:

– Прошу прощения? Я этого не заказывала.

– Поверьте, так намного лучше. Только попробуйте, и вы измените своё мнение. – Сказал он. – К здешнему чаю лучше и близко не подходить. Можете считать меня своим спасителем.

Она взглянула на него исподлобья и оцепенела: студент, раздававший листовки на площади. Нелли покосилась на его обувь.

– Как ваши дела, фрекен? – Спросил парень. – И если вам важно знать, то шнурки у меня и правда жёлтые. Смотрите.

Он вскинул ногу в балетном арабеске, покрутил пяткой, демонстрируя со всех сторон своё модное решение. Недовольная тем, что её подловили, Нелли проворчала сквозь зубы:

– Отвечая на ваш первый вопрос: всё идёт своим чередом. Видимо, вы ждёте, что и я поинтересуюсь вашими делами?

– Вовсе нет. Зачем мне это? Вы позволите? – Уточнил он, кивнув на диван напротив, скорее для того, чтобы проинформировать Нелли о своём желании сесть, нежели получить её разрешение.

Не успела она и рта раскрыть, как он уже плюхнулся на сидение. Ей оставалось только откинуться на спинку, увеличив дистанцию между ними. Так просто отказываться от своего места она не собиралась.

Несмотря на её фырканье, парень улыбался самым дружелюбным способом из возможных и не вызывал подозрений в фальши. Не понимая, как кто-то может быть настолько рад пялиться на незнакомого человека, она его упрекнула:

– Какая наглость! Если позволите возмутиться, герр Безымянный. Посмотрите, – она указала рукой на центр залы, – там несколько свободных столов. Чем они вас не устраивают?

– Там нет вас, фрекен. А я к вам по очень важному делу.

Она смерила его взглядом.

– Слушаю, герр… Как вас зовут?

– Ох, приятно, что вы спросили.

Парень стал называть длинное имя, которое приобретало всё больше составных частей. Глаза Нелли округлились. Она запомнила только то, что имя начинается на «М», а в остальном, кажется, имелась завязка, развязка и несколько сюжетных поворотов. Она очнулась на фразе:

– … видя, как вы заскучали, и отдавая себе отчёт в сложности моего имени для людей, предлагаю называть меня просто Муз. А ещё обращайтесь ко мне на ты. Всё же, в нашем деле важна доверительная атмосфера. К чёрту герров и фрекен!

– Хорошо, Муз. Меня зовут Нелли.

– Безумно рад!

Он вскинул руку вперёд. Когда она робко протянула свою в ответ, он сжал её обеими ладонями и энергично потряс. Пальцы Нелли онемели, предплечье почти свело. От прятавшейся в парне силы у неё внутри всё сжалось. Но он снова улыбнулся ей столь приветливо, что её мышцы невольно размякли.

– Перейдёшь к сути дела? – Предложила она.

– С удовольствием. Но для начала спрошу: ты читала моё объявление?

У неё засосало под ложечкой: с его проспектом она поступила точно также, как с любой ненужной макулатурой – выбросила в мусорку вместе с горсткой чеков. Будь реклама Муза размером хотя бы с газетный лист, она бы использовала её для очистки картофеля. Но эта бумажонка не годилась даже для такой задачи.

– Боюсь, оно потерялось. – Соврала Нелли.

– Не страшно. Вот, у меня их полно. – Он вытащил из кармана стопку листочков, отделил один из них и придвинул к центру стола.

Лист переливался мириадами блёсток. Держа его под определённым углом, Нелли видела, как они подобно песчаной мозаике составляют пылающее рассветное небо и поле подсолнухов, а под другим наклоном картинка превращалась в кучерявую вангоговскую ночь, где звёзды затягивались в водовороты облаков. Белоснежное тиснение гласило: «Вдохнём жизнь в ваши идеи и сделаем их явью. Бюро Муз».

– Целое бюро имени тебя?

– Не совсем. Муз – это общее, а не личное имя. У каждого из нас есть своё, уникальное, но для простоты можем ограничиться названием моего рода. А на карточке это слово написано с заглавной буквы потому, что мы весьма самодовольны.

– Вот как. – Сказала Нелли. – Но почему-то я сомневаюсь в твоей принадлежности к… божественному. Видишь ли, у тебя две руки, две ноги. Глаз, ушей и ноздрей – тоже по две штуки. Ты дышишь и говоришь, одет также, как все вокруг, за исключением твоих странных шнурков. И ты мужчина. Какая из тебя муза?

Он взялся за рекламу и сунул её прямо под нос Нелли. Она вздрогнула, увидев там смуглую гречанку в тунике. Только что картинка была другой! Блёстки кружились у ног женщины, сыпались с открытки на стол, а сама она танцевала. Нелли энергично поморгала и уставилась на движущуюся фигуру, а потом на Муза, чьи губы тронула задорная усмешка.

– Услышав «Муз», ты ожидала увидеть длинноногую мадемуазель в прозрачном хитоне и с лирой в руках? Я, конечно, оденусь так, если хочешь, но вряд ли это поможет нам достичь цели.

– Нужны мне твои ноги! – Возмутилась она.

Он примирительно раскрыл ладони.

– Ну, мало ли, поэтому я решил уточнить.

– И что ты предлагаешь?

Нелли подтянулась ближе, сцепила пальцы в замок оперлась на них подбородком.

– Контракт, который изменит твою жизнь. Но я бы хотел начать издалека. Знаешь ли ты, что такое «ноосфера»?

Она покачала головой.

– Хорошо. Это незримая сфера, которая развивает материю внутри себя под воздействием человеческого разума. Я, ты, они, – Муз окинул руками пространство вокруг себя, – все мы живём в ноосфере и пользуемся её плодами. Любой так или иначе вносит свой вклад в её формирование. Если кто-то совершит открытие, создаст шедевр, придумает новую технику исполнения или сочетание чего-либо, то она расширится. Если же какой-нибудь негодяй сожжёт мировую библиотеку, то ноосфера неизбежно сузится. Именно так Античность была отброшена назад после того, как один идиот спалил Александрийскую библиотеку.

Он кивнул на остывающий облепиховый отвар и спросил:

– Ты его не будешь? – После отрицательного жеста Нелли он пододвинул кружку к себе. – Тогда я возьму. Спасибо.

Он медленно отпил оранжевую жидкость. Несмотря на то, что Гюллинг не собиралась пить ошибочный заказ, она разозлилась. Но воевать за сосуд, к которому уже прикоснулись чужие губы, она не хотела. Парень не выглядел голодным или бездомным, он просто вызывал тревожное ощущение.

– Так вот, – продолжал он, – дабы поддерживать мир в должном состоянии и не давать ему деградировать, появились музы. Мы сами не создаём ничего, но помогаем людям делать это.

– Ты говоришь о Каллиопе?

– Не только. Она была одной из самых известных, ей даже выбрали простое человеческое имя, как и для Эрато, Клио, Терпсихоры, Эвтерпы, Мельпомены, Талии, Полигимнии и Урании. Сейчас некоторые из них улетели в вечность на пенсию, но парочка осталась на руководящих должностях.

– О, вижу, у вас там наверху серьёзная организация. – Съехидничала она, тыкая пальцем в потолок.

– Всё так. – Без обиняков ответил Муз. – И я предлагаю помощь в раскрытии твоего потенциала.

Нелли накрутила чёлку на палец, завела её за ухо, маскируя своё желание повертеть пальцем у виска.

– Я бы тоже хотела начать издалека. Точнее, с улицы Сванехильд через пару кварталов отсюда. Насколько мне известно, там есть больница для душевнобольных. Скажи честно: ты сбежал оттуда?

Он прищурился и лукаво посмотрел на неё сквозь потемневшие щёлочки век.

– Мне всегда нравились безумцы, но, к сожалению, музы с ними не работают – они и без нас справляются. Ты когда-нибудь бывала там? Нет?

– Стараюсь избегать таких мест.

– И зря. Нигде больше мне не встречалась столь мощная концентрация образованных людей с высокими идеями. Но вернёмся к делу: хочешь ли ты найти дело всей своей жизни? Представь то, чем ты занимаешься каждый день: свою работу, дом, дорогу между ними. Что ты чувствуешь, вставая по звону будильника?

– То же, что и все, – буркнула Нелли, – тоску, уныние, сонливость.

– Вот! Я веду к тому, что можно иначе: по-другому, лучше. Без будильника, только по зову сердца. Есть куда более сильная энергия, заставляющая вставать по утрам. И ты, конечно же, можешь её использовать. С моей помощью ты откроешь к ней доступ.

Она хмыкнула и разочарованно произнесла:

– Так не бывает, Муз. У всех есть обязанности, и выполнять свои с улыбкой до ушей я смогу, разве что, в дурмане опиатов. Но все мы знаем, насколько они вредны. Если ты пытаешься втянуть меня в новоявленную секту, то у тебя не получится.

– Вовсе нет. Наркотики, алкоголь – в общем, всё то, что вызывает зависимость, у нас запрещено. Мы – проводники, если так понятнее, агенты, воссоединяющие людей с их призванием. Не каждый способен самостоятельно отыскать…

– Подожди-ка. – Перебила его Нелли. – Объясни мне одну простую вещь: что ты получишь с этого? В чём твоя выгода?

– Может немного твоей благодарности. И гордость за наш общий вклад в ноосферу.

– Нет, зачем тебе это? – Настаивала она, не удовлетворённая ответом.

– Ну-у, – протянул он, – как говорится, сначала было слово. Точнее, два слова: эгре́гор творца. Мы обогащаем его. Ты же не думала, что кто-то там творит в одиночку, правда? – Он указал на облака через окно.

– Эгрегор творца, – повторила Гюллинг незнакомое словосочетание.

Не дожидаясь дальнейших расспросов, Муз добавил:

– Или ментальный конденсат созидателя. Понимаешь ли, при преобладании творящей энергии жизнь на планете сохраняется, а при уходе на отрицательную чашу весов – будет упрощаться, звереть, пока наконец не угаснет. Эгрегор – это общество единомышленников. Человек не только подпитывает его своими деяниями, но и получает поддержку, силы, удачу и прочие блага взамен.

– Как интересно. – Сказала Нелли. – То есть, ваша церковь спасает мир от Судного дня?

– Можешь называть это церковью, если хочешь. Сути это не меняет. Но для справки: я не псих и не сектант.

– И всё же, – не унималась она, – что требуется от такой простой девушки, как я, для подпитки вашего единого разума? Я должна сотворить что-то невероятное?

– Ну-у, – заметил он, – если ты создашь шедевр, то очень поможешь. Но на самом деле ценен любой вклад. Я имею ввиду, тебе не нужно становиться вторым Да Винчи, достаточно просто следовать за зовом сердца.

Её губы поджались.

– Но Муз, если все будут следовать за своим сердцем, то кто будет мыть полы, стоять за прилавком, на страже порядка, работать с цифрами, м-м-м?

– Ну, люди часто совмещают творчество с работой. К сожалению, оно не для всех: многие посвящают себя другому эгрегору. Например, материальному созиданию, вере, исцелению других. Творение – не единственный столп мироздания.

Она взглянула на часы.

– Увы, мне пора. Благодарю за интересную беседу, но мой босс не может ждать.

Нелли встала из-за стола, но Муз тут же схватил её за запястье, отчего её тело будто пронзил разряд тока. На миг лицо парня озарилось отчаянием, но его выражение оно тут же сменилось на нейтральное.

– Бьюсь об заклад, тебя никто не ждёт. – Отметил он. – Рабочий день закончился только что, и ты можешь с чистой совестью идти домой. Уж прости, но, раз ты позволяешь себе прогуляться до булочной, то не очень-то ты занята.

– Отпусти меня, – пропищала Нелли. Голос не слушался хозяйку, стал слабым, неуверенным.

– Только если ты дослушаешь меня и примешь решение. Пожалуйста, вернись на место, я не займу много времени.

Она удручённо села на диван и положила мягкую подушку между собой и столом, будто та могла защитить её от высокого мужчины, который нёс какую-то чушь.

– Буду краток: в вашем районе осталось очень мало творцов, и общий фон провисает. Я пришёл сюда в надежде преуспеть. И рассчитываю, что ты поможешь мне встряхнуть это место. В свою очередь, я помогу тебе реализовать мечту, стать той, кем ты всегда хотела быть.

Он перевернул блестящий флаер, и на нём проступили красные буквы контракта. Они бегали перед глазами Нелли, которая гадала, действительно ли они двигались, или её обманывало зрение. Пытаясь читать слова друг за другом, она не понимала ни единого.

– Ладно, звучит странно, но что я должна сделать, если всё-таки соглашусь?

– Просто напиши своё имя и поставь подпись. Решение за тобой.

Он вынул из кармана ручку и протянул ей. Дрожащими руками она взяла её, расписала на салфетке, а потом криво вывела свой автограф. Когда Нелли подняла глаза, Муза нигде не было. Она встала, опираясь на стол, и на ватных ногах побрела в сторону дома, а объявление гневно скомкала и выбросила в первую урну.

4. Новый сосед

После спонтанного посещения булочной прошла неделя. Ещё несколько дней Нелли озиралась по сторонам, выходя из дома или офиса, но вскоре забыла и о Музе с его тревожными повадками, и о духовном контракте.

Она вернулась домой за полночь: рабочие вопросы не отпускали раньше. Нотариат был открыт до шести, но как только из кабинета фру Ларссон раздавался звон специального колокольчика, практикантка с юридического по имени Гретта переворачивала уличную табличку стороной «Закрыто», и дело продолжалось.

Тихо пробираясь по двору, чтобы не разбудить соседскую собаку, Нелли зашла в подъезд. Она на цыпочках поднималась по скрипучим ступеням в надежде на крепкий сон Аниты – своей пожилой домовладелицы, которая проживала этажом ниже и обладала невероятно чутким слухом и скандальным нравом.

На последнем пролёте что-то зашуршало под ногами. Нелли подняла глаза и обомлела: лунный свет лился сквозь круглое чердачное окно на тонны конфетти и серпантина, отражался от глянцевых жёлтых шариков, привязанных к перилам и дверным ручкам. В ней только что словно проснулось обоняние – или она лмшь обозначила смутно знакомое чувство, витавшее в воздухе, – пространство наполнял аромат цитруса и ванили. Нелли сглотнула слюну и пробурчала:

– Неужели фру Эгдалль сподобилась на кулинарные изыски?

Она спустилась ниже, чтобы убедиться, но запах исчез за незримой завесой, вернулась – и вновь оказалась окутана цитрусом и ванилью. Просвет между дверью напротив и полом был ярким – значит, кто-то находился внутри, и, если брать в расчёт шарики, едва отпраздновал новоселье. Сколько Нелли жила в Этельсборге, квартира на одной лестничной клетке с ней всегда пустовала.

Она распинала серпантин с конфетти и зашла домой. Как только она скинула туфли и размяла пальцы в мягких тапочках, в дверь постучали. Но стоило ей выйти на призыв полуночного посетителя, как снаружи никого не оказалось. Точнее, ничего кроме керамической формы с пирогом.

Свет в соседней квартире погас, но Нелли была уверена, что за ней наблюдают. Она подняла блюдо и скрылась в своём жилище, фантазируя, кто же мог въехать на последний этаж мансардного дома.

***

Утром она безбожно проспала и собиралась впопыхах. Времени готовить завтрак не осталось, и Нелли отрезала кусочек вожделенного пирога. Сунув его в рот, она закашлялась и тут же выплюнула его в салфетку: должно быть, незадачливый пекарь перепутал соль и сахар, отчего от цитруса сохранился только аромат.

Гюллинг метнулась в ванную, чтобы ополоснуть рот, но зубодробительный вкус соли не оставлял её ни на мгновение. Самым обидным было то, что блюдо выглядело аппетитно: его румяный верхний слой повторял плетение, которым дедушка украшал их традиционные лимонные пироги. Добродушный сосед словно попрал память Фергюса. Образ милой старушки или молодой матери-домохозяйки разлетелся в пух и прах. Теперь новый жилец предстал в образе вчерашнего подростка, который уехал в большой город и только-только начал самостоятельную жизнь.

Она выбросила испорченный десерт и выскочила за дверь: нехватка времени давила на неё куда сильнее, чем новые плохо разношенные туфли – на ноги. Чуть не поскользнувшись на серпантине и порванных оболочках от шариков, Нелли побежала вниз по лестнице, но путь ей преградила Анита с совком и веником в руках.

– Куда это вы собрались, фрекен Гюллинг? – Проскрипела она. – Помнится, при заселении вы обещали держать квартиру и площадку перед ней в чистоте.

– Я бы с радостью, фру Эгдалль, но я сейчас сильно спешу. Кстати, и вам доброго утра!

Она попыталась обогнуть старуху, но та схватила её за шкирку с криком:

– Стоя-я-ять!

Невысокая и хилая, она не уступала Нелли в силе.

– Ну-ка приберитесь!

– Но, фру Эгдалль, это не я намусорила! Там новый сосед въехал!

– Ну так заставьте его навести порядок. Или берите это и сделайте сами. – Она протянула ей веник с совком.

– Ладно, – зло бросила Нелли, намереваясь разобраться с соседом.

Вскоре она уже колотила в его дверь, что есть мочи.

– Эй, вы там?! – Кричала она. – Выйдите сейчас же!

Никто не отвечал и не подходил ближе. Она замерла и прислушалась: никакого движения внутри, ни единого шороха.

– Вот чёрт. – Тихо выругалась она и помчалась вниз.

Анита всё ещё стояла в проходе. Победоносно вручив своей постоялице веник с совком, она уселась на несколько ступеней ниже и стала поглядывать из-за костлявого плеча.

Вначале Гюллинг хотела смести весь мусор в квартиру, но тактичное покашливание заставило её передумать. Гневно зыркнув на Аниту, она открыла дверь, выставила пустое ведро и в спешке начала заметать в него остатки чужого празднества.

– Ну, давай же! – Рявкнула она на прилипшую к полу блёстку, которая никак не отдиралась. Пришлось поднимать вручную.

Наконец она собрала весь мусор и поставила ведро в прихожей. Как только Нелли выбежала из квартиры, снизу раздалось победоносное: «Не забудьте протереть пол мокрой тряпкой».

Девушка закатила глаза и рыкнула, но затрусила за тряпкой. Когда она всё доделала и взглянула на время, то обессиленно застонала. Пробегая мимо фру Эгдалль, она бросила помело и совок у её двери и полетела на Фридрихгатан.

Гретта, потупив взор, записала её в тетрадь опозданий, а в обед от фру Ларссон прилетел выговор.

***

– Пусть этот гад только попробует… – Бурчала Нелли по пути домой, представляя, как сосед, из-за которого весь её день пошёл насмарку, должен был обрадоваться внезапной чистоте. – Я всё ему выскажу, пусть только попадётся.

Шанс предоставился в тот же вечер. Поднимаясь, она уже издалека видела проблески под его дверью, а вблизи услышала популярную ритмичную мелодию, которая звучала из каждого динамика в городе.

Нелли залетела домой, бросила сумку на диван, отмыла железной щёткой форму от пирога, размашисто пересекла свой коридор с площадкой и стала колотить по двери до тех пор, пока внутри не стихла играть музыка. Некто приблизился ко входу, и как только дверь открылась, Нелли выкрикнула с глазами по полсотни эре:

– Ты! Но как?

Перед ней, широко улыбаясь, стоял сумасшедший из кафе. Она всучила ему форму, набрала в лёгкие воздуха и разразилась гневной отповедью прежде, чем он успел ответить:

– Ты просто отвратителен! Из-за твоих проклятых блёсток и фантиков мне пришлось корячиться с утра с тряпкой, а я ведь опаздывала на работу! Мне сделали выговор, хотя я вообще ни при чём. И знаешь что? Твой пирог был ужасен, просто худший в моей жизни! Какой недоумок учил тебя печь? Да ты просто издеваешься, псих ненормальный! Вот же свезло тебя встретить! Специально преследуешь меня, чтобы портить жизнь?

Он дождался, пока она выдохнется, и мягко заговорил:

– Прости, кажется, я и правда перед тобой виноват. Моё оправдание в том, что впервые за долгое время я спустился в мир людей и ещё не во всём разобрался. Могу ли я чем-то загладить свою вину?

– Да уже нечем! – Отрезала она, расстреливая его взглядом.

– Значит, тебе просто нужно было выговориться?

– Чёрт возьми, да! – Нелли была шокирована собственной прямотой.

Обычно в ответ на ругань в её городке можно было ожидать оскорблений и затяжной перепалки, а парня ничто из её слов не трогало. Он либо не понимал её чувств из-за своего узкого эмоционального диапазона, либо понимал их слишком хорошо и уворачивался подобно скользкому угрю.

– Мне правда жаль. – Сказал он, почёсывая затылок. – На самом деле, я не хотел тебя преследовать – так работает контракт.

– Что? Тот самый?

Муз утвердительно закивал.

– Он переносит меня как можно ближе к ученику, и я буду появляться рядом до тех пор, пока мы не завершим начатое.

Булавка будто бы в знак подтверждения кольнула ей спину. Нелли ойкнула. Внезапно до неё начало доходить.

– Подожди, так твой контракт – правда? – Изумилась она. – Я думала это бред какой-то.

– Ещё бы! И теперь у нас есть обоюдные обязательства.

– Обычно в контрактах под этим скрывается какая-то тягомотная деятельность. Стыдно признаться, но я выбросила твой проспект.

– Не беда! – Ответил Муз.

Он пошарил у себя в кармане и выудил оттуда очередной флаер.

– Вот, у меня их сколько хочешь.

Она внимательно рассмотрела рисунок и текст на обратной стороне. Буквы по-прежнему дрожали и вылетали из головы, но её подпись – та самая, корявая, которую она еле вывела в пекарне, – красовалась внизу. Ни одного сгиба или потёртости – не похоже, что его достали из урны.

– Беда в том, – подал голос Муз, – что теперь наши подписи появляются на всех листах, которые у меня есть. Смотри.

Он вытянул ещё один проспект и показал его Нелли с обеих сторон: тот был абсолютно пустым. Но стоило Музу порвать предыдущий контракт, как текст сразу появился на новом.

– И что же нам делать? – Спохватилась Нелли. – Я специализируюсь на договорах, но в этом не понимаю ни слова.

– Это потому, что ты колеблешься – и с буквами происходит то же самое. Я, например, вижу текст чётко, потому что знаю, чего хочу. Единственный способ избавиться от этой формальности – выполнить наши обязательства друг перед другом.

Гюллинг схватилась за голову и воскликнула:

– О… Боже, и как нам закрыть сделку?

– Найти то, в чём ты хороша, и добиться определённых результатов в этой сфере. Каких именно – мы решим вместе.

– Мы в безвыходной ситуации, Муз. – Криво усмехнулась Гюллинг. – Поздравляю, ты подписал самый худший контракт из возможных. Нам не справиться.

Весёлые морщинки стянули уголки его глаз.

– Поживём – увидим. – Сказал он. – Даю тебе первое задание: поразмысли надо всем до конца недели и откажись от ярой самокритики. Мы обсудим наши следующие шаги. Спокойной ночи.

– Сладких снов, – сказала она захлопнувшейся двери.

Если Муз и правда недавно прибыл к людям, то ему следовало поучиться хорошим манерам.

5. Расширение пространства

Ровно через неделю Муз заявился к ней домой. Хмурая и сонная, она пустила его вопреки желанию проигнорировать настойчивый стук.

– Ты не возражаешь, если я осмотрюсь? – Спросил он и по своему обыкновению прошёл на кухню без разрешения.

– Стой. – Строго сказала Нелли, хватая его за локоть.

Он замер, обернулся с хитрым прищуром и отозвался:

– Да?

– Ты должен уяснить, что, спрашивая чьего-то разрешения, нужно сперва дождаться ответа. И если тебе отказывают, то настаивать неправильно.

– Извини, я это учту. Так можно или нет?

– Валяй. – Махнула рукой она.

Нелли ходила за ним по пятам, чтобы он не утащил ничего ценного. С другой стороны, богатствами она не владела, а серые юбки, пиджаки и жилетки были Музу не по фигуре. Время от времени он производил в уме какие-то расчёты и цокал языком, но никаких комментариев не давал. В конце концов она свыклась с его присутствием и ушла на кухню допивать остывший кофе. Муз ещё немного побродил в одиночестве и вернулся к Нелли. Она предложила ему сесть и поинтересовалась:

– Ну, оценщик, что скажешь о моей скромной обители?

– Когда-то она была уютным местом.

– Объясни. – Тряхнула головой Нелли, готовясь к обороне.

– Я вижу много лишнего. А хлам мешает сосредоточиться. Поэтому, если можно, я бы хотел позаимствовать твои ключи на завтра и привести это место в порядок.

– Ни за что!

– Но, Нелли, отсечь лишнее – первый шаг на пути к благополучию. Наша стандартная процедура, если тебе так важны формальности.

– Я не могу пустить тебя сюда одного. – Она скрестила руки.

Его плечи понуро опустились.

– Ты имеешь ввиду, без присмотра? Без этого шага мы не сможем приступить к следующим. Если хочешь, мы выберем день, когда ты будешь свободна и у тебя получится со мной остаться. Это часов на шесть, не больше.

– Шесть? С ума сойти. – Буркнула она. – Тут же вполне чисто, чего ты ещё хочешь?

– Освободить тебе пространство для вдохновения.

На одном конце линейки стоял риск пустить едва знакомого человека к себе домой на полдня, а на другом – желание поскорее разделаться со злополучным контрактом, который она, вопреки всем вдолбленным в голову правилам, подписала без тщательного изучения.

– Ладно, – сказала Нелли, – я дам тебе ключи завтра.

– Я тебя не разочарую. – Заверил её Муз.

***

Весь день она просидела за секретером как на иголках, гадая, будет её квартира обчищена или перекрашена в цвет его шнурков. От сверхъестественной сущности стоило ожидать чего угодно. Но вернувшись домой и достав свои ключи из-под коврика, Нелли увидела сверкающий чистотой пол и не увидела балконного старья: посуды со сколами, коробок, мутных банок, горшков с засохшими растениями.

Хлам копился здесь с тех пор, как умер её отец, и у Нелли рука не поднималась навести порядок, избавиться от визуального шума, в котором она могла спрятаться от тяжёлых воспоминаний.

Муз снял с оконных рам старые пожелтевшие газеты и приклеил новые, расставил обувь по сезонам, починил косую дверцу шкафа, вычистил пыль из зимнего пальто. Дышать стало легче.

Нелли осторожно выглянула на площадку: в квартире напротив горел свет и играла тихая музыка. Исполненная благодарности, она не знала, как её выразить: в последние дни в её доме не водилось даже шоколадок. Она посмотрела на настенные часы, обулась и за несколько секунд преодолела все лестничные пролёты, завернула за угол дома и влетела в пекарню на первом этаже.

Йохен – ворчливый старик со сморщенным треугольным лицом – закрывал кассу на ключ. Его извечные атрибуты – болотная кепи, очки с толстыми линзами и вязаная жилетка – делали его похожим на английского джентльмена. То ли он умел искусно ремонтировать одежду, то ли однажды закупился батареей одинаковых комплектов – но носил он всегда одно и то же. Он жил всего этажом ниже, прямо напротив фру Эгдалль, которая демонстративно обходила его и его заведение стороной.

– Неужто сама фрекен Гюллинг пожаловала? – Проворчал он. – Боюсь, мы закрыты.

– Она самая, Йохен. И нет, до закрытия осталось время. Есть, чем порадовать голодную белку, которая целый день крутилась в офисном колесе?

Он приглашающе вскинул руку и сказал:

– Раз уж вы здесь, то прошу. Но поторопитесь с выбором. Я не потрачу ни минуты после закрытия, чтобы вас обслужить.

Как и всегда, он предлагал немного: несколько залежалых брецелей, блюдо с маковыми розами-завитушками, которые, должно быть, окаменели ещё в прошлом году, половину пирога с лососем и брокколи, сушёных спрутов, которые, должно быть, застали саму Кальмарскую унию7. Пока она решала, кому из претендентов отдать предпочтение, Йохен завёл свою старую шарманку:

– Видит Бог, я устал от содержания этой забегаловки.

– А как же прибыль, Йохен? Разве ваша пекарня убыточна? – По привычке спросила Нелли, не сильно интересуясь ответом. И по той же самой привычке добавила. – Я вижу пустые полки. Значит, торговля идёт.

– Да куда там! – Отмахнулся старик. – Нет тут приличной прибыли. Уже лет н’дцать как. Подумываю продать лавку за бесценок и провести остаток дней в тишине и покое.

Он порывался пустить пекарню с молотка с тех самых пор, как Нелли въехала в свою мансарду. Она подозревала, что не одно поколение квартирантов выслушивало стенания Йохена.

– Заверните, пожалуйста, половину пирога.

– Вы имели ввиду половину от целого или от половины, иными словами, четверть?

– Всё, что от него осталось, Йохен.

Старик садился на уши каждому пришедшему. Он был одинок. Лишь изредка его навещал старший сын с внуками, а младшая дочь, его любимица, пересекла экватор в поисках лучшей жизни. В тёплую погоду Нелли находила старика во дворе под столетней ивой, жадно вчитывающимся в каждое слово на очередной открытке из тёплой страны, попасть в которую и не надеялся.

– Прошу, фрекен. С вас шесть крон.

Она расплатилась, и отчего-то её взор пригвоздило к владельцу кафе, который сгорбился над кассой. Когда он всё-таки провернул ключ в замке, Нелли поинтересовалась:

– Как поживают ваши внуки?

Он с недоверием уставился на неё. Посетители захаживали к нему редко, а беседу заводили ещё реже. Его лицо просветлело, он нежно заговорил:

– Постигают азы науки. Их отдали в гимназию на площади Микаэлы, там теперь не до проказ. Экие сорванцы! В первый же день сбросили с парапета вазу и сбежали, а директор заставил их вылепить с десяток новых горшков в гончарной. Эти двое были тише воды ниже травы. То-то же! Школа хорошая, хорошая…

– А ваша дочь? Где она сейчас?

– Дык уехала с чёртовым бразильцем! – Его лицо сморщилось ещё сильнее и стало напоминать персиковую косточку. Нелли тут же пожалела о своём любопытстве. – Вряд ли уж вернётся.

Он потряс головой и поправил кепи.

– Но мне кажется, у неё всё хорошо: светлый дом, солнце, пляж в получасе ходьбы… А что ещё старику надо? Только бы у его детей всё было хорошо. Ох, Хельга моя Хельга… Вот продам эту лавку и уплыву в Бразилию! Дочку удивлю…

Нелли показалось, что он зациклился на одной мысли, которую она неудачно подкинула. Дотронувшись до его руки, она предложила:

– Йохен, уже поздно. Вам действительно пора закрываться. Давайте-ка я провожу вас?

Он запер кафе и с благодарностью принял подставленный локоть. Медленно, словно растягивая случайное касание, он семенил за угол, к подъезду, а спутница подстраивалась под его темп. Подъём по лестнице показался ей самым долгим в жизни, но ей хотелось дать хоть какое-то внимание старику.

Йохен пыхтел и мёртвой хваткой цеплялся за перила, его костлявая рука стискивала сустав Нелли. Вместе они преодолели весь путь до третьего этажа. У двери Аниты он попрощался, и девушка вспорхнула наверх.

Муз открыл дверь почти сразу. Она протянула ему пирог, завёрнутый в несколько слоёв вощёной бумаги.

– Как прошёл твой день, фрекен? – Подмигнул он, принимая подарок.

– Как и любой другой, герр Муз. – Улыбнулась она.

– Выпьем чаю?

– С удовольствием.

Он пригласил её войти. Оставив обувь в прихожей, Нелли последовала за ним на кухню, украдкой рассматривая интерьер: его квартира была отражением её собственной – крошечная прихожая, плавно перетекающая в гостиную, средних размеров кухня, спальня с узким балконом, который виднелся из-за приоткрытой двери – но выглядела почему-то намного просторнее. Хрустальные люстры отбрасывали радужные блики на стены и потолок. Их кристаллы звенели мартовской капелью при сквозняке из оконных щелей, а шуму с улицы вторили птичьи трели откуда-то из глубин спальни.

Дома у Муза не хватало статуэток, памятных фотографий, книг, часов и картин, даже просто разбросанных вещей, которые делали помещение живым. В гостиной Муза стояло плетёное кресло-качалка с жёлтым пледом – единственный оттиск его оптимистичной натуры.

Пока Муз нарезал пирог, Нелли отсыпала скрученные в трубочку байховые листья в чайничек в виде слона, ручкой которого служил хвост, а навершием на крышке – погонщик в дорогом наряде. Заварка выливалась через хобот с ситечком.

Устроившись на бархатной табуретке, она сказала:

– Спасибо тебе. Квартира выглядит намного лучше.

– Что ж, мы выполнили первый этап! – Муз поаплодировал сам себе. – И можем продолжать.

– Каким будет следующий? – Спросила Нелли.

– Ну, для начала расскажу тебе о главном правиле Бюро. Оно же самое длинное. В общем, в процессе человек может обнаружить, как в его карман стекаются бессчётные кроны, и заболеть драконьим недугом: стать алчным, сделать деньги самоцелью. Правило гласит, что, если прибыль станет во главу угла, то контракт немедленно разрывают. Потом ответственному музу дают по шапке, а его ученик обычно теряет состояние.

– Значит, вы не отвечаете за богатство? – Уточнила она.

– Да. Наша епархия обслуживает лишь эгрегор творца, который находит удовлетворение в самом процессе.

– Понятно. А что там с вдохновением? Когда мы уже начнём создавать шедевры?

Муз прожевал крупный кусок брокколи и спросил:

– Пройдёшь кро-о-шечный опросник?

– Хорошо.

Он принёс ей карандаш и набранную на машинке анкету. Первый вопрос о том, что её радует, Нелли пропустила. На второй, чем бы ей точно не хотелось заниматься, она ответила: «Рукоделие, живопись, пение, театр, сочинения, танцы и т.д.» Гюллинг сама не знала, как лучше ответить, и размашисто перечеркнула всё написанное.

Муз покосился на лист и покачал головой.

– Подумай ещё. Представь себя на сцене под ярким светом софитов и тысячью восхищённых взоров. Твои движения транслируют по телевизору, дикторы на радио обсуждают их в прямом эфире. Ты чувствуешь себя уверенно и занимаешься тем, что у тебя отлично получается. Тебе не нужны шпаргалки, ведь тело само помнит, что и как нужно делать. Чужое внимание не способно выбить тебя из колеи, ведь ты полностью поглощена процессом. Лёгкая эйфория вызывает приятную ломоту в твоём теле, возбуждение прокатывается от ступней до макушки, опьяняет, ускоряет сердечный ритм. Ты полна энергии и сил. Тебе всё по плечу. Доведя дело до конца, озвучив последний аккорд, сделав финальное па, ты кланяешься зрителям. На тебя обрушиваются шквал аплодисментов. В уголках глаз собираются слёзы счастья. Так чем же ты занимаешься?

Нелли открыла глаза и, покраснев, сказала:

– Я пеку лимонный пирог по рецепту дедушки Фергюса. Тот, который ты завалил.

– Что ж, для начала неплохо. – Улыбнулся Муз. – Научишь меня его печь? Чтобы я больше так не позорился.

– Почему, собственно, нет? Давай попробуем. – Воодушевилась она.

6. Певчие птицы

– Съезд скандинавских муз? – Подняла бровь Нелли. – Когда? Где?

– Через неделю. В Стокгольме.

Она пыталась переварить только что полученную информацию: Муз собирался на какой-то духовный симпозиум, а значит, они всё же могли находиться вдали друг от друга.

– И… зачем тебе туда? – Недоверчиво спросила она.

– Ну, поскольку я начинающий, буду набираться опыта. Меня ждёт много лекций о работе с людьми, семинары по творческим отраслям, супервизия. Последнего, увы, не избежать: работа наставника выматывает, так что нас обязывают.

Нелли прикусила губу: сверхъестественная организация была куда более серьёзной, чем её нотариат. Она не помнила ни одного года, когда бы фру Ларссон и уж тем более её саму куда-то приглашали – даже на городской междусобойчик. Укол профессиональной ревности не укрылся от Муза, который уставился на неё с просил:

– Что с тобой?

– Ничего. – Отмахнулась она. – Ты уже купил билет?

– Он мне не нужен. Одно из преимуществ моего вида заключается в том, что я просто полечу в эфирных потоках.

Ещё одна привилегия – избегать общественного транспорта – окатила Нелли волной зависти. Она бы сама вступила в ряды вдохновителей, только бы никогда больше не трястись в междугороднем автобусе.

– Хотела бы я это увидеть. – Сказала она.

– Вряд ли это возможно, только если ты не экстрасенс. Для тебя я просто исчезну.

Она не знала полного списка чудес, подвластным созданиям вроде него. Дар воодушевлять оборачивался проклятьем вечного преследования. Способность перемещаться в пространстве требовала иногда участвовать в партийных собраниях.

Развалившись на софе, Муз не производил сверхъестественного впечатления: красавцем она бы его не назвала из-за выдающегося носа и непослушных волнистых прядей, которые напоминали ей взрыв фузилли на макаронной фабрике. На его ступнях болтались тапки на размер больше, а в одежде мелькали жёлтые заплатки. Свои несовершенства он не прятал, а наоборот подчёркивал. Она решила, что музы бедны как церковные мыши.

– Хотел попросить об одолжении. – Заговорил он. – Присмотришь за моими птицами? Их нужно кормить и поить, клетку я сам уберу перед отъездом.

Нелли оскалилась от мелкого злорадства и добавила:

– Твоя очередь давать мне ключ.

– Нет необходимости: я никогда не запираю дверь. У меня и ключа-то своего нет…

***

В первый день без Муза ей показалось, что в доме возник всепоглощающий вакуум. Музыка, которой он наполнял подъезд, эффект чужого присутствия, волнительное ожидание стука в дверь – всё это ушло вместе с ним. Только канарейки разрывались в тоске по хозяину.

Нелли забегала к ним дважды в день. Птицы – жёлтая и оранжевая – стали узнавать её и больше не забивались в угол клетки, как в момент знакомства. Она досыпала им корм, наливала свежей воды в поилку, любовалась тем, как они прыгают с жёрдочки на жёрдочку, чистят перья и хохлятся. Чтобы как-то скрасить их вынужденное одиночество, она ставила одну из пластинок в проигрыватель перед уходом. Закрывая дверь, Нелли представляла, что её волшебный помощник там, внутри, ждёт её также, как она ждала его, и тут же отрекалась от этих мыслей.

Ей уже не хватало Муза, и это начинало беспокоить. Они знали друг друга совсем недолго, и больше всего на свете ей хотелось поскорее завершить контракт, но, чтобы при этом он не уходил к следующему ученику.

– Это глупо, – рассуждала она перед сном, – он не останется здесь навсегда. Однажды мы придумаем нашу амбициозную цель. И, как только добьёмся её, пожмём друг другу руки на прощание. Конец обязательно наступит.

На следующий день она вернулась к пернатым и заметила мелованную брошюрку, прислонённую к клетке. Канарейки самозабвенно обгрызали её края сквозь прутья. Нелли потянулась за листом, отчего воздух пронзило недовольное чириканье. Даже когда объявление было у неё в руках, птицы отказывались признать своё поражение: они повисли на прутьях и раскрывали клювы.

– Вы голодны? – Спросила она. – Ладно, сначала я должна позаботиться о вас.

К ассорти из разноцветных злаков они даже не притронулись, как и к холодной воде из-под крана. Нелли просунула сквозь решётку кусочек яблока, но они продолжали сидеть у передней стенки.

– Чего же вы хотите?

На поддоне клетки она заметила бумажные ленты в мелких дырочках и решила, что птицы так развлекают себя за отсутствием компании.

– Бедняги, скучаете тут без хозяина. – Посочувствовала Нелли. – Будь вы ручными, я бы выпустила вас полетать. Но времени дрессировать вас у меня нет.

Рядом не лежало ничего, что могло бы заменить брошюру. Пришлось порыться в кухонных шкафчиках в поисках газеты. Единственная, с прошлого десятилетия, валялась на самом верху. Гюллинг посчитала её дату последним днём, когда здесь ещё жили люди. Муз не в счёт.

Нелли взгромоздилась на неустойчивую табуретку, взяла газету, порвала её на длинные полоски, часть из которых пропихнула в поддон, а другую скрутила в виде букета и поставила рядом с клеткой. Канарейки стали дружно щипать бумагу, а она вернулась к отложенной брошюре.

На титульной странице чьи-то руки обсыпали торт миндальной стружкой. Текст наверху гласил: «Путь к сладкой жизни прост». Заинтригованная, Нелли раскрыла обложку и увидела разбросанные всюду фотографии ягодного парфе, морковных пирожных, бисквитных рулетов, шоколадных трюфелей и маленьких кексов с кремовыми шапками. Между ними лежали радужные съедобные бисеринки, лепестки белых роз, сахарный жемчуг. Любуясь заманчивым десертным хороводом, она сглотнула слюну.

Растянутая на разворот фраза обещала: «Пройдите его в школе кондитеров Лива Оландера». На последней странице скромно пряталось фото самого преподавателя – серьёзного мужчины средних лет в очках и поварском колпаке. Нелли никогда не слышала о нём раньше, но составитель рассыпался в дифирамбах и потратил полстраницы на перечисление наград, которые мало о чём ей говорили. Заключительным штрихом были выведены телефон, время работы и адрес школы, по удачному стечению обстоятельств находившийся на Бергсгатан8, откуда было рукой подать до «булочного» переулка Багери и нотариата.

Нелли вздохнула: когда-то она бы отдала всё, чтобы попасть на эти курсы. В родной провинции она могла рассчитывать разве что на местечковый кулинарный колледж. Хотя и в него она бы бежала со всех ног. Уж как минимум вприпрыжку, в отличие от опостылевшего юридического здесь, в одном из крупнейших городов страны. Если бы ей только разрешили…

Она положила брошюру рядом с клеткой, походила по комнате, снова взяла её в руки.

– Наверное, это стоит целое состояние. Такой важный герр… – Сказала она канарейкам. – С другой стороны, что мешает позвонить и узнать? Или взять и зайти к ним. Меня же не будут унижать с порога, правда?

Птицы отвлеклись от разгрызания бумаги и уставились на неё.

– Но стоит ли оно того?

Армия грустных образов напалмом прорвала её мысленную оборону. Маленькая Нелли во всеуслышанье заявляет о своём желании стать пекарем, взрослые смеются и улюлюкают. Она со слезами на глазах ставит в духовку лимонный пирог, который впервые приготовила после смерти дедушки. Сестра тем временем больно щипает её за бок со словами: «Не реви по тому, что всё равно не получится!».

В следующем воспоминании соседская девчушка Мелина, как и раньше, идёт вместе с сёстрами Гюллинг в школу, но в самом конце сворачивает в сторону кулинарного колледжа. Эмилия тихо смеётся над ней, а Нелли закипает от злости.

В последнем она стоит и смотрит на то, как Андрес и Том пинают лимонный пирог, и всё становится красным, а потом она ревёт на плече у бабушки.

Тряхнув головой, она представила, что вредные мысли высыпаются через ухо, но они проделывали петлю в воздухе и возвращались в бесконечном водовороте. Нелли стиснула зубы, но её глаза всё равно наполнились слезами. Она была рада, что Муз не видит её такой.

Шелест из клетки возобновился с новой силой. Нелли рухнула на кровать Муза, заправленную лоскутным одеялом. Затхлый запах, который у неё стойко ассоциировался с такими тканями, оказался далёким от того, что она почувствовала: аромат его постели сочетал в себе акватические ноты озона и зелёные – сломанного листа базилика. Нелли перевернулась на живот и зарылась носом в стёганую ткань. Ей стало интересно, естественный ли это запах или все музы пользуются специальным парфюмом.

Вдоволь насладившись потусторонним фимиамом, она обратилась к старой теме:

– Вряд ли. Ведь я могу прочесть то же самое в кулинарных книгах. Так и в чём смысл?

Она поднялась с кровати, расправила вмятины и, помахав птичкам, покинула спальню. В этот раз они остались без патефона.

***

Нелли не считала, сколько дней прошло с его отъезда. В её привычную рутину вклинилось посещение птиц, но и к нему она уже привыкла. Пустота и серость окружающего мира скрашивалась лишь двумя чирикающими комочками – рыжим и жёлтым – которые были рады её видеть. После нехитрой заботы о них она припадала лицом к одеялу на кровати Муза. В остальном она продолжала избегать встреч с фру Эгдалль, стойко сносить вопли Мелинды Ларссон в нотариате, сухо общаться с матерью по телефону.

Весь выходной Нелли то и дело прислушивалась, не шагает ли кто-нибудь по площадке. После того, как она в очередной раз приложила ухо к замочной скважине, её осенило: возможно, музы вообще не пользовались дверьми, а она шпионит за ним, как прислуга из старых фильмов – за хозяевами.

Она села за письменный стол в гостиной, присмотрелась к нему и сдула пыль. Серые частицы взвились в воздух, Нелли, кашляя, с силой отворила окно. Малярная лента со подложенными в щели газетам треснула, в комнату ворвалась бодрящая октябрьская прохладца.

Она высунулась в окно, вдохнула полной грудью и тут же пригнулась, заметив движение. Что-то залетело внутрь с улицы, чуть не попав ей в лоб. Она повернула голову: в её шали застрял нос бледно-жёлтого бумажного самолётика. Нелли покрутила в руках незатейливое оригами, и её ноздри пронзил тот же аромат, что исходил от вещей Муза. Концентрированный, свежий, он ускорил биение её сердца.

Она пересекла комнату, остановилась у трельяжа, чтобы поправить причёску. Распахнув дверь, Нелли чуть не наступила на корзину с пышным бантом на ручке. Дно корзины было устлано соломой, на которой лежало несколько на которой лежало несколько обёрнутых вощёной бумагой кирпичиков. В каллиграфических подписях поверх каждого она узнала названия дорогих сыров.

Ошарашенная, она отставила подарок на скамейку в прихожей и вышла в подъезд одновременно с Музом. С радостным визгом она кинулась ему на шею. Он подхватил её под мышками и покружил на месте. Нелли стукнулась ногой о стремянку, ведущую на крышу.

– Ох! – Вырвалось у неё из груди. Но боль от ушиба ушла ровно в тот момент, как Муз улыбнулся.

– Привет, Нелл.

– Здравствуй. Спасибо за подарок!

Ей не терпелось узнать подробности его путешествия, но такт требовал выполнить пару социальных ритуалов.

– Давай скорее распакуем его. – Предложила Нелли.

– Мне говорили, что некоторые из этих сыров прекрасно сочетаются с горячим шоколадом. – Заметил Муз. – Проверим?

– Ох, жаль, у меня остался только кофе. Почему бы не попробовать с ним?

– Не спеши: у меня есть шоколад.

– Чудесно! – Обрадовалась она. – Тогда с тебя напитки, а с меня нарезка. Ты зайдёшь в гости, или мне зайти к тебе?

– Хм-м, а почему бы нам не расположиться прямо здесь?

Она проследила за его взглядом до лестницы.

– Хорошо, тогда я возьму коврик.

Пять минут спустя они оккупировали верхнюю площадку. Тарелка с кубиками сыра всех оттенков от белоснежного до тыквенно-рыжего стояла между ними, а кружку с дымящимся какао каждый держал в руках.

Нелли покосилась на соседа, который обмакивал сыр в напиток перед тем, как отправить в рот, но не стала говорить об этом, а просто попробовала также. Сочетание текстур ей не понравилось, она поморщилась.

– Что, плохой сыр? – Забеспокоился Муз. – Так и знал, что тот прощелыга меня обдурил.

– Нет-нет, – заверила его Нелли, – он замечательный. Просто мокрым он кажется хуже, чем есть на самом деле.

Сосед пожал плечами. Она приступила к расспросам:

– Как ты съездил? Я хочу знать всё!

– Ну, пф-ф, – заговорил он, не дожевав, – программа была насыщенной. Я даже не думал, что в Швеции столько муз, тем более, начинающих. Познакомился с коллегами из Этельсборга.

– Надо же! И много здесь твоих собратьев?

Муз посчитал в уме, загибая пальцы.

– Пять-шесть стажёров, не меньше. Есть и кураторы, но они себя ничем не выдали, видимо, не хотели общаться с молодняком.

– Как так? Ты никогда не видел своего куратора? – Удивилась Нелли.

– Нет. Мы общаемся письмами.

– И на какой адрес вы их отправляете? Дай угадаю: Небесная канцелярия, дом 1, верховья ноосферы?

– Технически, в небесную канцелярию, но нет. Я просто пишу «Бюро муз» в строке получателя и оставляю письмо на подоконнике, а к утру его забирают. Самая удобная почта Гёталанда, скажу я тебе.

– Ещё и самая быстрая, – буркнула Нелли, вспоминая, как на прошлой неделе бегала до почтамта за выписками из земельного реестра.

Пригубив шоколад, она спросила:

– Что нового ты узнал?

Он начал говорить: эмоционально жестикулируя, смеясь над тонкими шутками Талии, которая выступала на симпозиуме, пародируя речь Полигимнии в лицах, с умным видом рассуждал о высоких материях на сложном языке, которым и сам осторожно оперировал, а Нелли и вовсе поняла лишь пару слов. Затем он делился байками матёрого Фиолетового Муза, заведовавшим всем североевропейским регионом на тонком плане. Погружённые в беседу, они не заметили, как у их разговора появился свидетель.

Анита всегда подбиралась к своей жертве тихо. Она знала каждую скрипучую половицу и старательно их избегала. Её лёгкие, как у балерины, шаги не раз заставали Нелли врасплох. Снизу повеяло холодом. Пирующие как по команде вперились в полумрак уходящей вниз лестницы.

Фру Эгдалль сверкнула золотым зубом из-за перил и тут же исчезла в темноте.

– Наверное, мы слишком шумим. – Прошептала Нелли.

Муз пожал плечами и сказал:

– Ничего же не случилось. Дадим провидению шанс.

– Ага, привидению… – Съязвила она. – Бьюсь об заклад, она сверлила нас взглядом целую минуту. Уверена, когда-то она работала в тайной королевской полиции.

– Ты мыслишь узко: Анита наверняка её возглавляла. – Он изобразил перезарядку ружья и прицелился.

Белоголовая старуха вновь вытянула шею из-за перил и подалась вперёд. В руках она держала блюдо. Когда она почти добралась до верха, Муз вскочил с места, бочком спустился на один уровень с ней и, отвесив гротескный поклон, поприветствовал:

– А, фру Эгдалль, добрый вечер!

– И вам не хворать, юноша. – Сказала она.

Нелли тоже поздоровалась с ней, но без энтузиазма Муза. Старуха смерила её взглядом, словно выбирая, к чему придраться на этот раз. Закатный свет пролился на её лицо через круглое окошко под потолком. Иллюзорно гладкое в лучах засыпающей звезды, оно свидетельствовало былой красоте хозяйки: тонкие черты, высокий лоб с вдовьим мысом, который придавал ему форму сердечка. Пронзительные сапфировые глаза смотрели на Гюллинг без привычной укоризны.

– Мадам, прошу: присоединяйтесь, – пригласил Муз.

Нерешительно, словно боясь попасть впросак в высшем обществе, она протянула ему блюдо с чёрствым овсяным печеньем и сказала:

– Ну что вы, я только хотела удовлетворить своё любопытство. Мне было интересно, кто сидит наверху и что вы едите.

– Фру Эгдалль, угощайтесь, – предложила Нелли, протягивая ей тарелку. – Это сыр из Стокгольма. Очень вкусный.

Переминаясь с ноги на ногу и скрючившись сильнее обычного, Анита спросила, глядя на квартирантку исподлобья:

– Могу ли я обменять немного вашего сыра на печенье? Конечно, если вы не возражаете.

– Да, с удовольствием, – вклинился Муз.

Пересыпая сыр на блюдо, Нелли впервые увидела, как уголки губ Аниты приподнялись. Та, в свою очередь, по одному выложила на опустевшую тарелку печенье, пожелала всем доброй ночи и заковыляла вниз.

Муз сказал ей вслед:

– Если передумаете, мы будем здесь ещё с четверть часа.

Оглянувшись через плечо, Анита со сдержанной улыбкой кивнула.

Прежде чем она спустилась, подаренное ею печенье уже умяли. Жёсткое настолько, что без размачивания в какао оно непременно сломало бы кому-нибудь зуб, оно оказалось ещё и скверным на вкус. Но Гюллинг оценила спонтанный жест домовладелицы, ведь та, вероятно, отдала последнее лакомство, припасённое для чаепития.

– Зачем ты настаивал? – Спросила Нелли, когда замок на двери старухи щёлкнул.

Муз потёр ладони в предвкушении:

– Чувствую, Анита нас ещё удивит. – Объяснил он. – Интуиция никогда меня не подводила.

– Напомни, как давно ты работаешь музом? – Подмигнула она.

– Кажется, что всю свою жизнь.

7. Учёба мечты

Их уютные встречи по вечерам стали традицией. Муз и Нелли поочерёдно приходили друг к другу в гости, располагались то на её кухне, то на его вельветовой софе в гостиной. То и дело на столе появлялись пряники в сахарной глазури и рогалики из кафе Йохена, кривые крендели, которые они пекли сами.

Вот уже несколько дней Муз уговаривал её присмотреться к объявлению, которое, по его словам, было отправлено по межматериальной почте. Но чем оживлённее он описывал эту идею, тем сильнее отпиралась Гюллинг.

– Признайся: ты охладела к своей детской мечте? – Прищурился он.

– Вовсе нет: мне нравится печь. Но тратить столько денег на курсы…

– Я не призываю тебя вкладывать все средства в тюльпановые луковицы, как однажды сделали голландцы9. – Сказал Муз. – И даже не предлагаю скупать лотерейные билеты, будь они неладны. Это твой шанс быстро постичь азы того, что тебе нравится.

– А как же книги? Почему бы нам не заниматься по ним?

Он откинул голову на спинку софы и расхохотался.

– Скажешь тоже. Ты знаешь хоть одного человека, который бы купил самоучитель и не бросил бы его в течение недели? Занятия в классе дисциплинируют, там царит соревновательный дух, и… Что ты губы надуваешь? Так и есть. Никто не объяснит тебе материал лучше, чем человек.

– А ты разве не можешь объяснить? Музы же разбираются в созидательных вещах и всё такое.

– О-о-о, нет. – Затряс головой он. – Ребята вроде меня мало что умеют сами, но я буду стоять за твоим плечом и говорить: «Ты сможешь! Ты справишься! Обязательно продолжай». Часто человеку не хватает поддержки – да хоть бы кто-то заметил его старания. Засвидетельствовать акт творения, направить, воодушевить, дать хоть каплю веры в него – для этого и существуют музы. Поверь, я не дам тебе сдаться. Ты лишь должна начать.

Нелли задумалась: поддержка – именно то, чего ей недоставало в прошлом. Если бы хоть один член семьи прислушался к её мнению, она бы уже давно работала кондитером. Не таким титулованным, как Лив Оландер, но ей бы не пришлось начинать всё с нуля в более зрелом возрасте.

– Ну, допустим, – сказала она, – что на моей сберегательной книжке достаточно крон, чтобы оплатить учёбу и расходники. Но их точно не хватит на твоё участие!

– Это не проблема: меня проспонсирует бухгалтерия Бюро.

– Что? У вас есть бухгалтерия? И откуда, позволь узнать, у вас берутся деньги, если при первом поползновении в сторону заработков вы разрываете контракт с учеником?

– Хороший вопрос, фрекен. – Щёлкнул пальцами Муз. – Поговаривают, что гианы раскапывают для нас клады и предсказывают, какие акции взлетят, а от каких стоит немедленно избавиться. Раньше гианы грешили созданием золотых лихорадок, но необходимость обеспечивать нас лишает их этой возможности. К счастью, мне не приходится вникать в столь приземлённые вопросы детально. Этим занимаются те, кто не преуспел в музовском ремесле.

– Ладно, я проверю – но только проверю – достаточно ли у меня средств. – Сказала она, зная, что уже согласилась.

***

Нелли ускорилась до боли в икрах. Её рабочий день заканчивался за полчаса до кондитерских занятий, а от нужной улицы её отделяла половина Фридрихсгатан и кривой переулок Багери. Последний, утыканный пекарнями на любой вкус и кошелёк, был аперитивом для её планов: проходя сквозь него, Нелли чувствовала, как волосы и кожа пропитываются ароматом горячего слоёного теста и горького шоколада.

Конец переулка выходил на середину Бергсгатан – длинной улицы, состоящей из череды террас и ступеней, которые начинались от грузового порта под холмом и заканчивались на приплюснутой площади Микаэлы. Чем выше – тем изящнее становились балконные ограждения, но все их роднили наружные кашпо с разноцветными петуниями, медовыми лобелиями и лианами душистого горошка, что ползли по водостокам и кованым решёткам.

Школа Лива Оландера была на самом верху. Пыхтя и проклиная всё на свете, Нелли совершала восхождение. Она то и дело поглядывала на часы. За несколько минут до назначенного времени она увидела Муза на узкой пешеходной дорожке. Он помахал ей папкой с тетрадями.

– Фух, думала, не успею. – Выдохнула она, поравнявшись.

– Готова открыть для себя мир кулинарных изысков? – Спросил Муз, изобразив магический пасс фокусника.

Не в силах говорить от сбитого дыхания, она кивнула. Он галантно пропустил её вперёд.

Около десяти человек с тетрадями и ручками сидели за столиками импровизированного кафе. К удивлению Нелли, почти все студенты были её ровесниками или старше. Среди них затесалась даже пенсионерка, которая с любопытством рассматривала толпу.

Вскоре из соседней комнаты вышел сам Лив Оландер в кипенно-белом фартуке и поварском колпаке. Разговоры стихли. Он поправил очки, оглядел толпу, поздоровался со всеми и пригласил следовать за ним.

Ученики прошли до конца коридора, миновали тяжёлые стальные двери с окошками и очутились на кухне с огромным п-образным столом. Промышленные морозильники, духовые шкафы, раковины, полки с кондитерской утварью находились напротив узкого пространства с крючками для одежды и длинными скамьями.

Преподаватель переступил красную черту на полу, отделявшую гардероб от зоны для готовки, и жестом призвал всех остановиться.

– Уважаемые студенты, ваше обучение начинается прямо с порога. – Сказал он. – Первое правило этой кухни: за линию можно заходить только с покрытой головой, в фартуке и вымытыми руками.

Он указал на раковины, крючки на стене и скамьи слева и добавил:

– Вы можете переодеться и оставить свои вещи здесь.

Все распределились между двумя скамьями и начали доставать защитную одежду из сумок. Примерно половина нацепила на головы настоящие поварские колпаки и профессиональные однотонные фартуки, которых было не сыскать в обычных хозяйственных магазинах. Нелли стыдливо спрятала свои волосы в шапочку для душа и завязала пояс цветастого передника. Муза, одетого точно также, не волновал его внешний вид: полупрозрачная ткань на волосах превратила его голову в опушённый одуванчик, он увлечённо рассматривал себя в зеркале.

Увидев письменные принадлежности в руках учеников, Лив добавил:

– Отбросьте тетради: они вам не понадобятся. В конце занятий вы будете получать от меня карточки с рецептами. А теперь переступите линию и встаньте вдоль стола. К началу занятий вы должны стоять здесь подготовленными.

Когда шеренга растянулась по всей длине п-образного металлического стола, Нелли заметила, что обладатели однотонных фартуков и профессиональных колпаков держались особняком от «цветных». Она и Муз примостились вдали от обеих групп.

Преподаватель встал в центре и заговорил с куда большей приветливостью, чем вначале:

– Итак, теперь вы готовы. Меня зовут Лив Оландер, но вы можете называть меня Олеандр. С каждым из вас я познакомлюсь в процессе. Мы начинаем наше путешествие с простых чокладболлов…

Хоть для опытного Олеандра чокладболлы были проще пареной репы, и он лепил их, не смотря, Нелли намучилась с кокосовой обсыпкой, которая упорно отказывалась прилипать к шарику из шоколадно-овсяной основы. Изделия Муза – разного размера, с вмятинами – и вовсе развалились в процессе.

***

Три занятия в неделю вытягивали из Нелли все соки. Она разрывалась между требовательной Мелиндой Ларссон днём и не менее требовательным, но тактичным Олеандром вечером. В другие свободные дни они с Музом выполняли домашние задания – пытались воспроизвести пройденные в классе рецепты, чтобы на следующий день вынести их на суд шефа и всей аудитории.

Времени на быт катастрофически не хватало. Вдохновитель помогал ей с уборкой, но готовил он плохо, что сделало его ещё и худшим учеником. Чтобы забить чувство голода, они перекусывали уценёнными булочками из кафе Йохена или уминали остатки своих домашних десертов после «вердикта».

Новое задание – торт Наполеон – пеклось и варилось, отчего на кухне стало душно. Только Муз потянулся к форточке, как Нелли остановила его возгласом:

– Ты что? Перепад температур всё испортит.

Он отступил, она продолжила вручную взбивать масло, чувствуя, как по виску стекает капля пота.

– А это ведь не первый случай, – заметил он.

– О чём ты?

– Ты боишься сделать шаг в сторону, импровизировать, создать себе комфортные условия, в конце концов.

– Но в карточке сказано…

– Брось, там ничего не написано про открытое окно. Лив упомянул это вскользь на занятии. Твоя духовка разогревается быстрее школьной, но ты этого не учитываешь.

– Раз ты такой умный, – процедила Нелли, – то почему твои домашние шедевры каждый раз подгорают и остаются сырыми внутри?

Он поскрёб краешек своего почерневшего коржа в неровной стопке и ответил:

– У меня нет цели научиться этому или перещеголять тебя: ты не тот человек, которого подстегивают соревнования. Но я слежу за твоим прогрессом, подмечаю ошибки, пытаюсь привлечь к ним внимание.

Она резко переставила кастрюлю с плиты на деревянную подставку.

– Да? Тогда почему в классе под чутким руководством у меня всё получается на ура, а дома по чёткой инструкции нет? Даже десерты без запекания, где нельзя свалить всё на духовку.

Нелли осела на табуретке и продолжила свою исповедь:

– Я ничего не добилась за эти недели! Что раньше мне удавался один лимонный пирог, что сейчас. Не понимаю, почему делая то же самое там, я получаю прекрасный результат, а здесь – расплывшуюся жижу? Я безнадёжна. Зря деньги тратила …

Образ строгого Лива Олеандра грозил ей пальцем. Хоть преподаватель никогда и не повышал голоса, его задумчивое накручивание фартучной завязки на палец или поджимание губ говорило само за себя. Крайнюю степень недовольства он выражал во фразе «Ну-с, есть над чем работать» – это значило, что плюсов оного творения он не находил совсем и даже не собирался обосновывать вердикт провала. Больше всего на свете Нелли боялась услышать от него такие слова на очередной дегустации. Даже начальница с её постоянными воплями не вызывала столь самоуничижительных волн. Быть может, потому что мнение Олеандра было для Нелли дороже. Или она боялась разочаровать ещё и Муза.

Он пододвинулся ближе и погладил её по плечу. От участливого прохладного прикосновения по её коже пробежал волнительный разряд.

– Ты идеальный исполнитель, Нел. – Сказал он после недолгих раздумий. – В этом и проблема. Слепое следование инструкции работает только там, где тебя обучали. Дома другая плита, другая посуда. Продукты – из другого магазина. Даже качество зерна для помола будет отличаться в разных поставках одной фирмы. Я имею ввиду, что Лив – профессионал, он интуитивно понимает и использует это, а тебе стоит довериться своему чутью, отпустить желание всё контролировать, ориентироваться в первую очередь на текущие условия, а не на идеальные. Попробуй представить, что слова в карточке сугубо рекомендательны и не являются железобетонной панацеей от творческих неудач.

– А так можно? – Спросила Нелли, смотря в столешницу.

– Конечно! Я тебе разрешаю.

Она открыла окно.

***

О! – Удивился Олеандр, прожевав кусочек наполеона Нелли. – Фрекен, вы постарались на славу. Почти такой же вкус и текстура, как на прошлом занятии.

Увидев обугленные коржи Муза, которые не скрывал даже толстый слой крема, он накрутил завязку фартука на палец и изрёк:

– А вам, молодой человек, есть, над чем поработать.

– Я стараюсь изо всех сил, герр Олеандр. – Ответил Муз.

Нелли стоило трудов сохранить серьёзное выражение лица. Учитель покачал головой и вышел в центр полукруга.

– Итак, сегодня мы готовим ягодное парфе. – Сказал он. – Это холодное сладкое блюдо наподобие мороженого, известное с 1894 года…

Попробовать свои десерты ученикам не удалось: воздушную массу с перемолотыми ягодами, которые каждый выбирал на свой вкус, оставили застывать в морозилке до следующей встречи. Занятие закончилось с наступлением темноты.

Переполненные эмоциями от насыщенного дня, Нелли и Муз спустились почти до самого низа и свернули на узенькую Гарландгатан10. Лежащая параллельно пристани, эта пешеходная улица по праву считалась одной из самых романтичных в Этельсборге. Нити разноцветных гирлянд зигзагом соединяли соседние крыши, а на стенах домов висели старинные фонари. Ровно в полночь лампочки погасли и Гюллинг пробубнила:

– Ну вот…

Муз прикрыл её глаза ладонями и секундой позже убрал руки, но миг его прикосновения отпечатался в её памяти весенней прохладой. Нелли ахнула: все огоньки люминесцировали и замигали с повышенной силой, а он загадочно улыбался. Как ребёнок у витрин с игрушками, Нелли шла и любовалась сотворённым чудом, а Муз подхватил её под локоть, следя, чтобы она не споткнулась.

Волны мурашек бродили по её телу до пересечения с нижней частью Фридрихсгатан. На прощание она оглянулась на световую аллею, которая тут же погрузилась в темноту.

– Кстати, – сказала Нелли, – я нашла твой первый флаер в кармане и прочитала его. Буквы наконец-то перестали плясать.

Вокруг глаз Муза пролегли радостные морщинки.

– Это замечательно. Значит, ты обрела ясность и больше не сомневаешься в выбранном пути.

– Да, – согласилась она.

Утром, когда Гюллинг перечитала волшебный контракт, на который подписалась, её внимательный к закорючкам глаз уцепился за одну деталь. Страх разрушить волшебство приятного вечера проиграл в борьбе с юридическим профессионализмом. Она сказала:

– Я заметила, что графа цели по-прежнему пуста. У тебя не будет проблем из-за этого?

Он хлопнул себя по лбу со словами:

– Линдворм11 зловонный, как же я забыл? – Он зарделся, немного помолчал и добавил. – Признаюсь, мне так нравится проводить с тобой время, болтать обо всякой ерунде, ходить на эти курсы, что из головы вылетело.

По груди Нелли прокатилась тёплая волна, которую тут же смыли следующие слова Муза:

– Порой я забываю о том, кем являюсь и какие обязательства несу. Как бы я ни любил наши повседневные дела, прогулки, мы, скорее, врач и пациент, которым нельзя отлынивать от целительного плана. Понимаешь?

Он распрямил спину, мягко убрал руку из-под её локтя и сделался отстранённо-недоступным. По её сердцу как будто царапнули.

– Нел, не переживай, я подумаю над нашей целью. – Заверил он.

У неё внутри всё упало. Выбор цели неизбежно приближал их к расставанию. Любой грамотно составленный контракт рано или поздно заканчивался и включал в себя результат, к которому стремились стороны. Результат, который можно посчитать, сравнить с ожидаемым и оценить. Ни один контракт не длился вечно.

8. Бегство от констеблей

Йохен меланхолично протирал чашки и посматривал на круглый столик, за которым шептались его постоянные посетители – соседи сверху. Нелли и Муз принесли ему внушительную выручку несмотря на то, что обычно заказывали самые дешёвые блюда. Видя других клиентов сквозь окно, городские зеваки стали чаще заходить в кафе. Владелец перекидывался с каждым парой фраз, отчего его лицо озарялось радостью. Он поздоровался с только что вошедшими и переключил своё внимание на них.

Горячие и, что главное, несладкие пироги в собственном доме были спасением для голодных студентов. Но сейчас аппетита у Нелли не было. Её мысли крутились вокруг завтрашнего экзамена, на котором Олеандр будет присутствовать лишь как наблюдатель.

– Зато у нас осталось меньше конкурентов. – Пытался подбодрить её Муз.

За месяцы обучения многие отсеялись. Первой ушла вечно занятая домохозяйка. Второй исчезла пожилая повариха из заводской столовой, которая осознала, что полученные знания негде применить. После откололся мужчина средних лет, чьей мечтой было научиться печь Принцесстарту12. Он покинул их, как только тема была пройдена. До последнего держалась только склочная Паулина Пауталис, чей излюбленный вопрос «Нет, я конечно всё понимаю, но, когда же мы начнём готовить настоящие десерты?» доводил Лива до белого каления. После новостей об её уходе преподаватель вздохнул с облегчением, как и вся группа.

– Да, – отозвалась Нелли, – остались только мы, пара дипломированных оформителей тортов, молодой повар из фешенебельного ресторана и профессиональный домашний кондитер. На их фоне мы сядем в лужу.

Она уронила голову на столешницу. Муз ласково потрепал её тёмные волосы.

– Так, ну, во-первых, ты не сядешь в лужу. Во-вторых, я планирую приготовить комиссии тако-о-ой десерт, который будет преследовать их в ночных кошмарах. Я много учился и собрал все ошибки воедино, чтобы помочь тебе воссиять.

Она хихикнула, представляя себе лица жюри и самого Олеандра, они отведают шедевр Муза.

– Признайся, ты претворяешься, что не умеешь готовить? – Спросила она.

– Вообще-то у меня на самом деле не получается. И как бы я ни трепыхался, намеренно могу сделать лишь хуже. Но, – он накрыл её ладонь своей, – я верю, что ты справишься и уже завтра будешь обладать вожделенным сертификатом.

Прохлада его руки отзвучала звоном апрельской капели на краю её сознания. Снаружи всё таяло, слипшиеся куски снега со свистом слетали с крыши, одичавшие за зиму вороны неистово гоготали на столетней иве.

– Спасибо, Муз. Я ценю твою поддержку. – Сказала Нелли. – И всё же мне страшно. Вдруг вытяну рецепт, который плохо знаю? Или забуду что-то важное. Или…

– Нет-нет, – замахал руками он, – ты определённо справишься. За пять часов экзамена ты всё вспомнишь. Или сымпровизируешь. Опыт показывает: ты это умеешь. А главное, просто получи удовольствие от процесса, не придавай дяденькам и тётенькам в костюмах большого значения.

Нелли лукавила: ей безумно нравилось готовить. За внешним беспокойством она скрывала другое, глубинное. Контракт, который она всюду носила с собой, жёг карман изнутри. Нелли проверяла его раз в пару дней, но до сих не обнаружила изменений. Зная, что поступает халатно с юридической точки зрения, она не напоминала Музу пустой графе цели. Беспокойство об её заочном включении в текст усилилось с приближением экзамена. Гюллинг боялась: вдруг это и есть их финальная цель?

– Хорошо. – Согласилась она. – Я использую этот шанс в последний раз оторваться на ресторанной кухне.

– Вряд ли он последний, – подмигнул Муз.

***

Экзамен Нелли сдала на отлично, а вот Музу сертификат выдавать отказались. Под шумок он стащил шаблон у распорядителя и прямо в школе заполнял его от руки. Нелли одёрнула его, увидев, как к ним приближается Олеандр. Остальные выпускники, собравшиеся в группу, недовольно зыркнули на них и вполголоса продолжили изливать душу в своём тесном кружке.

Лив поправил очки, задержал взгляд на самодельном документу и обратился к Музу:

– Что могу сказать вам, молодой человек… Кхм, вы проявили чудеса терпения, обучаясь у меня целых полгода. И я благодарю вас за посещение курсов. Но, возможно, вы найдёте лучшее применение своим способностям.

– Спасибо, Олеандр! – Расплылся в улыбке Муз. – Мне было очень приятно творить под вашим руководством. Хоть и получилось, скорее, натворить.

– О, вас ещё будут долго вспоминать. – Добродушно сказал преподаватель. – Члены комиссии были обескуражены, но для них это полезно. Чего только стоила заливка из пережжённой патоки и дроблёная лакрица в коржах! Вы испекли самый чёрный «Шварцвальд», который я только видел.

Они пожали друг другу руки. Затем Лив обратился к Нелли:

– Что касается вас, фрекен, то я впечатлён. Ваш «Миллефолье»13 с глазированным крыжовником выше всяких похвал. Что побудило вас использовать именно эту ягоду? Она давно лежит в морозилке, но её обычно игнорируют.

– Веяние интуиции, герр Олеандр. Ничего более.

Он поцеловал тыльную сторону её ладони, отчего Нелли покраснела, и сказал:

– Продолжайте в том же духе. Желаю вам успехов.

Избегая завистливых взглядов «конкурентов», чьи работы не произвели такого же фурора, Нелли и Муз покинули школу. Довольные собой, они вприпрыжку бежали по площади Микаэлы, радуясь победе и подтрунивая над лицами экзаменаторов, когда те вкусили злополучный «Шварцвальд». Муз так точно пародировал их в пантомиме, что Нелли не могла удержаться от смеха.

В одной из кофеен на Лагерлёфсгатан14 им удалось раздобыть по бумажному стаканчику глинтвейна. Огненный напиток обжигал язык, и они медленно двинулись к парку Линнея15.

Припорошенный снегом английский сад принял их в свои тихие объятия, отрезав от суеты городской автострады. Остывший глинтвейн приятным теплом разливался по телу, отогревал каждую клеточку после долгой прогулки.

– За наш успех! – Поднял «бокал» Муз.

– За наш успех. – Чокнулась с ним Нелли.

Дойдя до памятника Карла Линнея, они раззадорились. Взбодрённые то ли терпким ароматом гвоздики, то ли воспрявшим ликованием, они затянули шведскую народную песенку с быстрым ритмом. Муз водрузил свой стакан на раскрытую ладонь монумента, распростёр руки на манер оперного певца и заголосил во всё горло. Его чистый тенор эхом разносился по округе. Нелли вторила ему фоновой кантиленой. Выводимые им соловьиные рулады, однако, понравились далеко не всем: в пиковом моменте песни по ушам скрежетнул звук полицейского свистка.

Нелли и Муз обернулись: два дородных констебля трусили к ним издалека.

– Бежим! – Испуганно крикнул он, с явным переигрыванием выпучив глаза.

Они метнулись к главной аллее, а оттуда – к ближайшему выходу из парка. Повторный свисток только придал им быстроты. Патрульные силились догнать возмутителей спокойствия, но те оказались проворнее и вскоре скрылись в лабиринте торговых улочек. В одной из подворотен Нелли с Музом рассмеялись. Она выглядывала из-за пустых деревянных ящиков, а он стоял сзади в тени.

Внезапная всепоглощающая тишина обрушилась на неё холодным душем. Болтовня продавцов и покупателей, крики зазывал, лаянье бродячей собаки, стук колёс, гудки автомобилей – все звуки мира исчезли, как стих и её внутренний монолог.

Муз положил руки ей на плечи, сердце Нелли замерло.

– Нел, – позвал он.

В прошлый раз он так обратился к ней, когда пообещал оформить цель их контракта. Она перестала смеяться. В этот же миг её придавило айсбергом всей мировой печали и горечи. Слышать боль в его голосе, заражаться ею, как страданиями душ, которые навечно оставили свои шрамы в ноосфере – было мучительным. Он делился с ней чем-то, чего она боялась не выдержать.

– Нел, – повторил Муз, но она по-прежнему молчала в ожидании чего-то ужасного.

Что плохого он мог ей сказать? Ведь только что они пожинали плоды своего совместного успеха, чествовали друг друга в шутливых победоносных тостах, с напускной серьёзностью делились друг с другом комментариями о проделанной работе. Нелли поняла: он не собирался шутить.

– Кажется, – пробормотал он, не убирая рук с её плеч, – мы добились того, чего хотели. Что скажешь?

В её глазах потемнело, она закусила щёку изнутри. Муз будто растерялся. Обычно открытая и живая, теперь Нелли превратилась в холодное изваяние, не способное ни дышать, ни говорить. Видя её нерешительность, он развил свою мысль до бьющего наотмашь финального аккорда:

– Ты уже на правильном пути. И, возможно, пришла пора завершить наш контракт. Нел…

Она вынырнула из-под ладоней Муза, в развороте вторглась в случайные объятия и поцеловала его. Его руки опустились ей на плечи, потом ниже, а её – сцепились на его затылке. Время, вселенная остановились в сладостном мгновении. Сквозь влюблённую пару словно пропустили мощный электрический разряд, вокруг разрывались вспышки бенгальских огней, порождая то ли животворные искры, то ли залпы смертельных орудий. Его губы – холодные, мягкие – напоминали по вкусу дождевую воду и нектар сорванного цветка медуницы, возносили на Эверест блаженства.

Ощущение причастности к чему-то большему накрыло с головой, чувственный взрыв взмыл ввысь, рассёк небеса и отразил бессчётное число таких же вспышек, за тысячелетия произошедших с людьми. Целуя Муза, она целовала весь мир сразу в каждый момент его существования.

Как только она оторвалась от его губ, элегическое дуновение смело остатки разрушенных столпов мироздания, их тесного мирка, который больше не мог оставаться прежним.

– Нелли, я… – Глухо произнёс он.

– Молчи. – Оборвала она, не желая обрекать свою спонтанность на стыдливую экзекуцию.

– … хотел этого. – Закончил фразу Муз. – Но теперь мы… чёрт, я не знаю, кто или что мы теперь. Я ведь так и не выбрал для нас цель.

Суровая реальность ударила её под дых. Слияние с прекрасным, божественным, принадлежащим каждой душе и одновременно – только им двоим, раскололось о законы сверхъестественного. Гюллинг сердито бросила:

– Я знаю. Я перечитываю этот контракт каждый день и каждый раз боюсь, что эта цель появится.

– Но я должен. Должен, понимаешь? – Сказал он с неожиданной горячностью.

Подвижные глаза Муза словно искали выход из ситуации. Его напряжённые костяшки подрагивали, а грудь вздымалась от резких вдохов.

Нелли страшно хотелось обнять его, заверить, что всё будет хорошо, но страх, что Муз оттолкнёт её, висел на руках пудовыми гирями. Мечущийся перед ней в поисках баланса, хоть какой-нибудь опоры, он демонстрировал крайнюю уязвимость, к которой она была не готова.

– Разве контракт можно считать завершенным из-за одного экзамена? – Засомневалась Нелли.

Взгляд Муза стал цепким, словно он желал проскочить в едва заметную замочную скважину и прицеливался. Она тайно радовалась, что мыслительный процесс сбавил градус его отчаяния.

– Как на счёт открытия твоей пекарни? – С неожиданным доселе спокойствием спросил он.

Предложение прозвучало громом среди ясного неба. Нелли опешила, недоверчиво наклонила голову. Она ни разу не представляла себя в собственной пекарне.

– Боюсь, тогда тебе придётся провести со мной всю жизнь. – Предупредила она с мрачной усмешкой.

– Тебе повезло: я не старею. – Нежно сказал Муз.

– Но я старею, и тебе не повезло.

– Сейчас цель кажется нереалистичной, правда?

Она закивала с поджатыми губами.

– Не беда, так бывает. – Сказал он. – Не нужно бояться. Предоставь мне то, как ты достигнешь этой цели. Ты согласна внести её в контракт?

– Да, – обронила она, хотя мысли кричали, что она не согласна ни на одну мало-мальски измеримую задачу.

Муз вытащил контракт из-за ворота пальто, прислонив лист к колену, накарябал запоздалую строку. Кровь стучала в висках Нелли, когда завершение их сделки стало более конкретным. В её тревожном видении она смотрела ему вслед, а он уходил всё дальше и дальше, пока не растворился в дождливом тумане. Гюллинг спросила, желая сменить тему:

– Ты всегда был таким? Ну… своего возраста.

Он покачал головой.

– Нет. Я ушёл из материального мира раньше, чем то, как я выгляжу сейчас. Может вырасти мечтал? Не знаю.

– Ты помнишь себя прежним?

– Мало что. – Ответил он. – Я не знаю, ни кем я был, ни откуда взялся. Главное, что теперь я с тобой.

Он обнял её. Нелли запустила руки пол полы его укороченного пальто и прикоснулась к тёплой спине сквозь рубашку. Стук пламенного сердца Муза отдавался через рёбра и мышцы, а его дыхание приятно щекотало волосы Нелли над лбом. Она вновь утонула в запахе озона и сломанного листа базилика.

9. Сладкий заказ

Настенные часы тикали так раздражающе, будто кто-то оттягивал язычок рулетки и со свистом отпускал его. Нелли включила радио, но её блуждающие мысли перекрывали шум эфира. Приглушённый смех этажом ниже заставил её вздрогнуть.

Прознав о новой специальности квартирантки, Анита заказала у неё торт на именины. Фру Эгдалль исполнялось восемьдесят, и прошлым вечером Нелли старательно выводила эту цифру на вершине торта «Добош»16. Остатки алой помадки, которую она использовала, засохли, и Нелли подгрызала их от нервов.

Муз, способный утихомирить любую бурю в её душе, в самый ответственный момент сбежал. Гюллинг высунулась в окно по пояс, но не увидела его.

– Взлетел по эфирным путям, что ли… – Буркнула она, расхаживая взад-вперёд по гостиной.

Они с Анитой условились, что, если торт понравится её взыскательным гостьям, то она отдаст Нелли весь свой кондитерский инвентарь, доставшийся в наследство от матери. Сама фру Эгдалль печь не умела и не любила. Также она с трудом избавлялась от ненужных вещей.

Старая техника и формы для бисквитов волновали Нелли меньше, чем одобрение ворчливой старухи. Впервые она готовила что-то для живых людей, а не экзаменаторов или преподавателя. Торты на то и были нужны, чтобы радовать всех и каждого, а не узкий кружок специалистов.

Нелли переживала из-за того, что кулинарная «насмотренность» хозяйки отличалась от её собственной, отчего редкий в их краях «Добош» мог показаться излишне приторным, чуждым. Во время обучения она познала вкус многих десертов, о которых раньше даже не слышала и которые подавались только в изысканных ресторанах или буржуазных стокгольмских столовых. Олеандр советовал постепенно воспитывать свой вкус, на что у Нелли было время, а у пирующих этажом ниже – возможно, нет.

Робкий стук в дверь она услышала не сразу. Когда постучались ещё раз, Гюллинг почти с низкого старта рванула в прихожую. Стряхнув нитку с плеча, она провернула замок и отворила дверь. Анита и три такие же древние старушки переминались на площадке с ноги на ногу.

Нелли вообразила, каких трудов им стоило подняться на верхний этаж, и ощутила укол совести. Если бы ей только позвонили, она бы тут же спустилась вниз, дабы предстать пред главными критиками и смиренно принять их вердикт.

– А вот и наша Нелли. – Представила её остальным фру Эгдалль.

– Фрекен, – обратилась к ней бойкая старушка, тряхнув клюкой, – ваш торт… – она щакашлялась, и у новоявленного кондитера перехватило дыхание, – просто чудо.

Вторая дама в летах – с короткими волосами апельсинового цвета – добавила:

– Я работаю в буфете Национального драматического театра, но никогда не видела там столь изумительного десерта. Дорогие дамы, поддержите меня? – Спросила она остальных, и те согласно закивали. – Мои вам похвалы, фрекен Гюллинг. И обязательно приходите в наш театр.

А третья с лучистыми глазами и поистине материнской теплотой во взгляде спросила:

– Милая Нелли, принимаете ли вы другие заказы?

Не успев отойти от глупой улыбки, девушка промямлила: «Д-да».

– Не знаю, кумушки, сможете ли вы себе это позволить. – С лукавой ноткой произнесла Анита. – Личный кондитер – удовольствие недешёвое.

– О цене договоримся, Ани. – Сказала бабуля с клюкой. – Труд должен быть оплачен. И ты, вроде, кое-что обещала своей квартирантке.

Фру Эгдалль, которая не забывала ничего и никогда, смерила подругу взглядом.

– Ну, разумеется, я помню! – Выдала она не без ехидства. – Нелли, могу ли я позвонить вечером, чтобы ты зашла ко мне за инвентарём? И друга своего пригласи, пусть поможет.

– Да, конечно.

Неформальное обращение – первый признак того, что лёд между ними тронулся – разлило в животе Нелли приятную теплоту. Хозяйские гостьи попрощались и начали спускаться мелкими шажками вслед за именинницей. Две из них перед уходом всучили Гюллинг по несколько крон в качестве чаевых. Она пыталась отказаться, но дамы настояли и напоследок ещё раз пригласили её в театр, в котором каждая из стайки занимала какую-то должность. Насколько она знала, Анита в свои годы продолжала работать там гардеробщицей.

Как только замок на третьем этаже щёлкнул, Нелли вышла из счастливого оцепенения и вернулась в квартиру.

– Вот и первый заработок, – пробормотала она, пересчитывая купюры.

***

После того, как Муз помог перетащить всё добро Аниты наверх, он торжественно вручил Нелли самую толстую тетрадь из всех, что можно было отыскать в канцелярских магазинах.

– Что это? – Спросила она.

– Я решил, тебе пора вести учёт заказов и прибыли. Знаю, не самая увлекательная часть работы, но даже творческим людям приходится сталкиваться с рутиной.

Она открыла тетрадь, недоверчиво покосилась на Муза и пролистала страницы: все они были вручную разлинованы на колонки с подписями «номер», «дата», «сделать к…», «заказчик», «пожелания» и «вознаграждение».

– То есть, – уточнила Нелли, – ты выводишь всё в финансовое русло? Мне кажется, мы ступаем на тонкий лёд. Вдруг наверху узнают, и нам придётся расторгнуть…