Шагающий по мирам бесплатное чтение

Глава 1

Вневременная петля в Дальних мирах, последний эон войны

Этого места нет на карте Живого космоса, потому что его нет в известном пространстве. Глаза смертного не воспринимают то, что видят глаза Локки, Смотрящего Сквозь Туман. Но если бы смертный случайно взглянул на место великой битвы, то увидел бы лишь плоскости полей, нанизанных на сверкающую ось. Так сила духа Локки пронзает время и смеётся над ним. Однако для того, кто сражается с ним, петля времени выглядит как унылая обыденность. Серый берег холодного моря, тучи, затянувшие падающий в них горизонт, и молнии, периодически бьющие в песок, чтобы превратить его в камень. Нет ни единого порыва ветра, ни одного луча звезды, только серый неподвижный туман, безжизненная вода и холодные вспышки молний. Быть здесь – значит заполнить душу унынием, а принять бой в этом месте – значит обречь себя на бесславный конец.

Только тот, чьё сердце является сердцем великого воина, может сражаться в месте, принадлежащем фантазии его смертельного врага. Но у храброго ратника два сердца и воля к победе, которую сложно представить при самом богатом воображении и потому уже сто двадцать пять суток Рива идёт этот бой. Тела обоих противников измождены и истекают кровью. Кто бы из них ни победил, – тело придётся менять на новое.

Но легенда говорит: когда антиривайр бросает вызов тому, кто сильнее его, он сознательно идёт на смерть, получив в такой смерти выгоду для себя. Обычным смертным из Дальней волны творения, что цепляются за свою жизнь, непонятны намерения воинов Рива. Для них смерть есть конец всего, остановка без дальнейшей надежды, их тела и их души превращаются в прах, который рассеивается по вселенной и становится ничем. Для рождённых на Риве или тех, кто стал потомком великого Гильдиона, жизнь – лишь арена для великих битв, а смерть – долгожданный переход на высший уровень существования, где бренное тело не отвлекает бессмертных воинов от их духовных поисков.

Поэтому тот, кто сражается с Локки, не жалеет своё тело и не воспринимает сигналы усталости, голода и боли. Если бы он разрешил себе почувствовать боль от ран, то упал бы замертво, проиграв бой. Этого не может себе позволить великий воин Антирива, потомок гостя волны творения Гильдиона. Он вертит меч над головой, взрывая воздух, песок и небо. Он – адская мельница, что крошит в пыль вневременную петлю пространства. Так он изнуряет Локки, чьи крылья устали за сто двадцать пять суток.

Его шесть рук плетут заново ткань пространства, разрушенную антиривайром, потому что это место, с одной стороны, – арена битвы, а с другой – ловушка, тюрьма для воина, чьим силам нет равного. Живот Локки, что есть железная броня, приоткрывается и выпускает шары газа, от которых антиривайру нечем дышать. У Локки нет оружия и не может быть, ведь он ангел. Крылья черны как ночь; миллиарды кровеносных сосудов лопнули за эти сто двадцать пять суток Рива, и потому крылья стали чёрными, как лик Некроникуса. Сила его воображения, которую он черпает из Фантастической Поэмы, – самое грозное оружие в мире. Ему не может противостоять меч, лазер или напалм. И только дух воина Антирива способен сдерживать мрачные мысли Локки, Смотрящего Сквозь Туман.

Если антиривайр разрушит петлю времени, то выиграет бой и талисман достанется ему. Если Локки удержит достаточно долго созданный им вневременной континуум, силы воина Антирива иссякнут и он падёт замертво в серые волны воображаемого моря. Тогда талисман, парящий в облаках, в самом центре вневременной петли, станет навеки принадлежностью Локки. Для него владеть талисманом принципиально. Слишком многое он скрывает от смертного воина, но последствия потери талисмана будут гораздо сильнее, чем от смерти последнего воина-антиривайра. Поэтому Локки непреклонен и готов потратить все свои силы. Он готов отдать тело, дух и даже имя, но никогда не отдаст талисман.

– Давай прекратим бой, воин. Ты скоро проиграешь, это вопрос времени, а временем здесь управляю я. И я могу сделать твой конец быстрым и безболезненным, чтобы тьма забвения охладила твой пылающий дух. Или я могу продлить агонию до тех пор, пока ты не будешь умолять меня о пощаде, потому что рядом с моим гневом сам Некроникус покажется тебе милосердным богом.

После этих слов серое море загорается синим пламенем, и небеса тоже горят. Жар опаляет тело антиривайра нестерпимой болью. Совсем ослабевший, он падает на раскалённый песок, ставший гранитом. Его кости сломаны, и двигаться нет сил. Локки, проклятый ангел, опускается на гранит, дав передышку уставшим крыльям.

– Сдавайся, не трать моё время. Талисман может принадлежать лишь истинно бессмертным, а не тем, кто себя таковыми вообразил.

– Хорошо. Ты прав, крылатая тварь. – Антиривайр взлетает вверх, хотя его тело готово умереть от невероятных усилий. Он берёт в руки обжигающий ярким светом талисман и подносит его Локки, став на колени. – Мне никогда не победить тебя, потому что я воин, который побеждает в честном бою, а сражаясь с химерами, я бессилен. Возьми талисман, он твой, и убей меня быстро.

– Ты рассудил здраво, но мне нет до тебя дела. Твоя жизнь, антиривайр, никому не нужна, мне была нужна лишь победа. Так что уходи, Локки отпускает тебя.

Антиривайр смеётся и протягивает талисман тому, кто выиграл бой. Этот смех настораживает Локки. Он не знает, должен ли радоваться воин Антирива, проиграв в бою. Но по всем законам Дальней волны – не должен, ведь проигранный бой означает позор для воина. Однако Локки не рассуждает, а берёт из рук воина талисман и вонзает в его умирающее тело меч, выпавший из рук антиривайра. Он убивает его на всякий случай, чтобы до конца быть уверенным в своей победе. Тем самым он нарушает своё обещание, но думает, что не найдётся того, кто бы упрекнул его в этом. Тело, в котором Локки появился в этот раз в Дальней волне творения, слишком несовершенно, чтобы видеть далеко вперёд. Он видит будущее лишь на несколько мгновений, и эти мгновения обещают победу. Он сжимает в руке талисман, испытывая удовлетворение, впервые посетившее его за много эонов.

Талисман становится тёплым, а потом совсем горячим, и Локки снова слышит смех, – тот же смех, что и перед смертью антиривайра, чьё имя ему неизвестно. Ангел с чёрными крыльями отпускает силу воображения, и пылающее море пропадает, вокруг нет ничего, лишь серая мгла, пространство, свёрнутое до плоскости. Только Локки, Смотрящий Сквозь Туман, может существовать в таком пространстве. Он должен быть рад своей победе, но смех звучит в его голове, а талисман становится невероятно тяжёлым, и он непроизвольно отбрасывает его, понимая, что проиграл. Антиривайр внутри талисмана, и тот подчиняется его врагу, в которого Локки только что вонзил меч. Да, он знает, что рождённые на Риве и их братья, антиривайры, могут поглощать металл и становиться частью металлических конструкций, но это знание не спасает ангела, которому нет места в Божественном Эшелоне. Он воет, сотрясая миры, и ищет в свёрнутом пространстве талисман, ставший смыслом его жизни.

Чёрная тень пролетает над утратившим покой Локки. Эта тень легка и скользит так незаметно, что ангел не видит её. Тень может быть угрозой или может быть спасением, но сейчас это ни то и ни другое. Тень, распростёртая на весь сектор, – не больше, чем наблюдатель, ждущий определённого момента. Этот момент настаёт, когда Локки находит талисман и сжимает в руке, сделав её нечувствительной.

Кожа крылатой твари обугливается, и жар от талисмана распространяется на всё тело, но это не имеет для духа Локки никакого значения. Он не намерен отпускать талисман, на поиски которого ушло столько времени в Дальней волне творения. Когда он готов покинуть петлю времени, то видит чёрную тень, затмившую свет далёких звёзд. Он только успевает прошептать: «Это ты, Меродах…», когда петля времени сжимается, и смертное тело Локки умирает, а его вырвавшийся на свободу дух устремляется к Средним мирам.

Талисман падает в бездну времени и пространства, а на дне этой бездны её ждёт тень по имени Меродах. Но раскалённый шар, каким является талисман, пронзает эту тень и проваливается ещё дальше, на планету Скайтрон. Для того чтобы удержать талисман, в котором заключён дух антиривайра, тени недостаточно, нужны алмазные руки и великая воля к жизни.

Тень покидает сектор космоса, где рассеяно смертное тело Локки, и устремляется к Краткой волне творения, пронзив насквозь Среднюю волну. Божественный Эшелон не успевает выставить никакой защиты, когда смертельный холод пронзает весь уровень. Все мысли и процессы в Краткой волне останавливаются. С этого мгновения никто не слышит Фантастической Поэмы – великой силы, качающей на своих волнах всю жизнь в волне творения. Магия умирает, чудеса перестают совершаться, мудрость и дух становятся редкими явлениями. Жизнь продолжается в Средней и Дальней волне творения, но её качественный уровень совсем другой…

И только трагила-сай, официальная магия мира Траг, остаётся неизменной, поддерживаемая невидимой силой. Имя этой силы никто из смертных не решается произносить вслух. Таков последний эон войн ривайров и антиривайров, который закончился со смертью последнего воина-антиривайра.

С тех пор в Живом космосе воцаряется время великого застоя, войны угасают сами собой, планеты отдаляются от своих светил, и связь между галактиками прерывается. Наступает великое время Прозы.

Глава 2

Траг, место Мог, круг магов, три эона спустя

Сфера, сияющая как сверхновая, парит над мостом, соединившим Траг, мир великой магии трагила-сай, и Окутану 2. Эта сфера недоступна для глаз простых смертных, и даже не все маги видят её ослепляющий свет. Место Мог в этом эоне образовано кругом трагилов, адептов единственной в живом Космосе магической линии – трагила-сай, и потому его может видеть только взгляд трагила, прошедшего обряд инициации. Сфера сплетена из снов и волос магов, из их света и смеха, боли и силы. Она клубится энергией, как только что рождённая звезда. Когда магистры трагила-сай создают Мог, арену магов, место силы и встречи мудрецов, Мог становится очень материальным, – это особенность трагила-сай. Трагилов всего двенадцать, и потому Мог неустойчив, парит то над мостом, то под ним, проходя сквозь титановые опоры межпланетного моста.

Руки энергетических двойников соединены, их волосы сплетены, одежды парят рядом, как обрывки снов, и то видны лишь тем, кто хочет их видеть. Огонь пылает в центре сферы, и это самое холодное пламя во вселенной. Говорят, что тот, кто посмеет вступить в пламя Мог, станет подобен полубогам из Средней волны творения. Но кто рискнёт это сделать? Пока что не нашлось столь отважного мага.

Пламя пожирает пространство вокруг, и кажется, что скоро сфера Мог превратится в чёрную дыру, ибо её существование – вызов всем физическим законам Дальней волны. В этом пламени магистры трагила-сай видят то, что заставляет их физические тела сжаться от бессмысленного ужаса. Они видят шагающую смерть. Миры рушатся, рассыпаясь на пылинки. Там, где ступает нога гуманоида, пространство сворачивается и вновь разворачивается, а мир становится другим. Но их разумы отрицают увиденное, они не желают признать очевидное.

«Уже тридцать семь миров не отвечают на наши вызовы, – мыслит Теон Дер-Видд, второй магистр Трага, и сила его мысли – как волна, от которой нет спасения. – Мы никогда не видели ничего подобного. Шагающий не использует силу трагила-сай, но он, несомненно, бессмертный, а я очень давно не видел мага-воина, не трагила…»

То, что он говорит – истинная правда, и оттого место Мог становится зловещим и неуютным, таким же, как и сам Дер-Видд, великий магистр, которому никто не смеет противостоять. Мало кто смотрит на Шагающего по мирам, ибо он ослепляет сильнее, чем сфера Мог, и смотреть на него нет сил даже для тех, кто уверен в своей силе. Круг магов ищет ответы на свои вопросы, но находит вместо этого новые вопросы, на которые также нет ответов. Одна за другой планеты исчезают на глазах у самых сильных магов Дальней волны творения, но всё, что они могут сделать – это испытывать изматывающую злость, подобную той, что выражает Теон Дер-Видд бессмысленными словами.

Для тех, кто родился в прошлом эоне, понятно, что это древние проклятия планетарного пояса Рив, а для тех, кто юн, – это лишь поток брани. В руках магистра пляшет горячий жезл, он вращается вокруг своей оси и раскалён так, что только руки магистра могут удержать его. Пока жезл в руках Дер-Видда, все слушают его и не могут остановить. Когда он долго молчит, жезл переходит в руки седого старца, рождённого без глаз. Он умело вращает жезл и говорит то, что назрело, что в сердце каждого трагила:

– Ты говоришь, Дер-Видд, что мы, великие адепты трагила-сай, должны бояться того, кто не магистр. Ты говоришь, что он разрушает миры и не использует трагила-сай. Так почему же мы, самые сильные маги, должны видеть в нём угрозу? Да, несколько планет не отвечают на твой вызов, но так бывало и раньше, это всего лишь небольшие миры на окраине Живого космоса. Может быть, нам стоит волноваться, но сначала мы хотим видеть свет истины и узнать кто этот гуманоид, которого называют Шагающий по мирам.

Одна голова Дер-Видда застывает в недоумении, а вторая, мёртвая, вдруг начинает вздрагивать, словно желает обрести жизненную силу. Все, кто имеют глаза, становятся незрячими, но и это не спасает их от гнева толстяка Дер-Видда. Он разрушает сферу Мог, и энергетические двойники на миг зависают над мостом, где тысячи существ идут туда и обратно, готовясь к большим Вселенским Играм. Идущие поднимают головы, чтобы увидеть то, чего не дано видеть, и двойники покидают Траг, чтобы вернуться в свои тела.

Таким бесполезным Мог, заполненный гневом Теона Дер-Видда, ещё не был никогда.

Глава 3

Дальняя волна, мост, соединяющий Траг и Окутану 2

«Проигравший имеет право на следующее состязание, выигравший – нет»

(Правила больших Вселенских Игр)

Они идут по мосту так, словно он был здесь всегда, срывая ленты и пуская в воздух шары устойчивого газа. Они идут, кувыркаясь на своих шарообразных телах, несут флаги с треугольными отверстиями. Их мир очень далеко отсюда, но именно им Траг доверил честь открытия вселенского моста. Мост, состоящий из металла и стекла, прекрасен, как замок богов в лучах двух звёзд. Нежнейшее творение бесплотных гениев, результат труда двух миров, трудолюбиво созидающих великое чудо нового эона. Ему нет равных по красоте и тонкости конструкций, не с чем сравнить отделку камнями и прозрачное основание из редкого минерала с Окутаны 5. Звёзды светят под ногами у тех, кто идёт по мосту.

Те, кто хранят легенды, запишут позже, что идея моста приснилась предыдущему верховному жрецу Трага: сам великий повелитель мистерий Меродах нашептал своему верному служителю, как сотворить строение, достойное, чтобы по нему шли боги. Мост, соединивший две планеты, – нонсенс для неповоротливых умов гуманоидов, поэтому его сотворением любуются все, даже существа из Средней волны творения.

Волна крылатых горнианцев следует за шарообразными драгами, открывающими большие Игры. Пыльца с их крыльев осыпает мост золотом, и он сияет, как вызов богам, как памятник величию ума гуманоидов. Сорванные ленты и шары устремляются вверх и лопаются, прикоснувшись к чёрному космосу, где нет ничего. Пространство вокруг моста развёрнуто в трёхмерное, чтобы все гости могли видеть звёзды.

За стрекозами идут мощные и тяжёлые, как орудия войны, кибероиды. Их металлические ноги гулко опускаются на прозрачный мост, но инженерный гений так велик, что мост не содрогается, принимая железных великанов на большие Вселенские Игры. Они несут с собой оружие, которое является частью их совершенных тел, но оно не заряжено, ибо никто на Вселенских Играх не смеет нарушать мир.

Следующими за кибероидами вступают на мост трагилы. Среди них великие магистры и начинающие ученики, но все они одеты в чёрно-красные плащи с изображением солнца и славят имя Меродаха, помогавшего строить мост. Их руки намазаны светящейся краской, так что шествие трагилов самое яркое и красивое.

Три тысячи звездолётов скопились у моста, наслаждаясь трёхмерностью и наблюдая за открытием Вселенских Игр. Кажется, пространство не вместит всех, кто хочет быть зрителем или участником, но это не так, потому что Теон Дер-Видд следит за искажением пространства и продлевает космос, если тот изгибается. Окутана 2 готова принять великое шествие, мост оплетён сладким ароматом цветов и украшен смесью смолы и глины, из которой окутанцы творят фигурки богов. Чтобы гости знали, что их ждут, мир Окутана 2 дует в глиняные рожки, издавая громкие и протяжные звуки. Эти странные мелодии ни на миг не замолкают, так что весь мост входит в резонанс и гудит вместе с рожками.

За трагилами по мосту летят существа, не имеющие организмов – инсталы и сопровождающая их армия насекомых. Мост для них равнозначен звёздному небу, но им нравится пронзать его стеклянную часть и оставаться в ней. Замыкают шествие гуманоиды из мира Сеп, имеющие четыре руки и четыре глаза, они одеты, как древние воины, в железные латы и вооружены примитивным оружием. Ведь в больших Вселенских Играх будет арена битвы.

Тот, кто выиграет бой, получит дар великого судьи Вселенских Игр – Сераписа. Победитель получит секретный талисман, который много эонов подряд Серапис хранил у себя. Никто точно не знает, что представляет собой секретный талисман, и об этом не принято говорить, но многие магистры предвкушают получить то, что сделает их равными с богами. Только Теон Дер-Видд знает, что спрятано за пазухой у безумного Сераписа, но даже он не смеет перечить великому судье Вселенских Игр.

И хотя магия трагила-сай давно уже стала единственным и официальным искусством Живого космоса, далеко не всё открыто её адептам, и есть области тьмы, куда трагила-сай не смеет распространить свои щупальца. Одно из таких загадочных существ – пережиток старых эонов войны, тот, кого называют богом и творцом, великий маг Серапис. Он благожелателен к Трагу и трагила-сай, но если бы захотел, мог бы стереть в порошок и то и другое одной лишь силой мысли. Серапис легко проникает в чужие сны, и там ему нет равных, поэтому трагилы спят очень мало и всегда настороже. Однако традиция не может быть нарушена. Судья Серапис обязан вручить секретный талисман победителю больших Вселенских Игр. Даже могущественный Дер-Видд не может изменить порядок.

Когда шествие, посвящённое открытию вселенского моста, заканчивается, начинаются соревнования. Тридцать три арены на Окутане 2 и пятнадцать на светлой стороне Трага ждут победителей. Сила и ловкость тела противостоят уму и знаниям. Те, кто выходят на арену, могут использовать любые свои возможности, приобретённые или врождённые. Пахнет разогретым железом и кипящим маслом, аромат цветов смешан с запахом крови. Гонг звучит как смертельный набат, когда проигравшего выбрасывают в яму. Там он может умереть или встать, чтобы вернуться к арене и продолжить бой.

Тот, кто выиграл, становится на золотой пьедестал и там находится до конца Вселенских Игр, которые продлятся три оборота Трага вокруг своей оси. Среди победителей Серапис выберет того, кто достоин секретного талисмана. Если, конечно, кто-то из воинов или магов окажется достойным. Дер-Видд помнит времена, когда никто не получал дара от судьи Вселенских Игр, чьё имя нельзя произносить, – лишь потому что судья решал, что достойных не нашлось.

Серапис лишь второй раз является судьёй, но он капризен, как и его предшественник, чьё имя нельзя произносить трагилам. Поэтому Теон Дер-Видд морщит свой серый лоб, когда смотрит на пустующее место судьи – нефритовый трон. Серапис давно уже должен быть там, чтобы приветствовать участников Игр, но, кажется, Серапис полон презрения и место пустует. Магистр предпочёл бы видеть на троне судьи кого-то, рождённого на Траге, владеющего трагила-сай или хотя бы имеющего звание магистра. Ни тем, ни другим не обладает великий Серапис, но слава о нём распространилась на весь Живой космос, и он был избран большинством голосов. Что ж, многое устроено неправильно в больших Вселенских Играх, и если бы Дер-Видд был верховным жрецом, он бы изменил традиции, несмотря ни на что.

Вторые сутки гремит гонг и завывают ненавистные рожки, от которых раскалываются обе головы Дер-Видда. Яма проигравших переполнена зловонными трупами, но по традиции никто не смеет убирать до конца Игр тела проигравших. Победители на пьедестале сталкивают друг друга, продолжая бой, хотя это запрещено правилами. Обезумевшие зрители кричат, надрывая глотки, требуют еще больше зрелищ и крови. Со стороны кажется, что мост вот-вот не выдержит, а арены на Траге уже стали чёрными от внутренностей тех, кто проиграл навсегда.

Смрад и гарь застилают небо Дразды, города на Окутане 2, где на аренах идут состязания. Палят старинные пушки, и потому дышать тяжело, уши немеют и не слышат происходящего. Дер-Видд удаляется на звездолёт, где верховная жрица пребывает во время Вселенских Игр, наблюдая сквозь стекло иллюминатора за тем, как одни существа повергают других в объятия Некроникуса. Её тело истинной трагилки прекрасно чувствует себя как вдали от Игр, так и на самих Играх, где она раздаёт улыбки и поцелуи проигравшим и выигравшим. Дер-Видд думает о том, что его тело более восприимчивое и не может переносить накал страстей. Он не трагил, хотя и родился на Траге и стал самым преданным адептом трагила-сай. Второй магистр – окутанец, к тому же имеющий две головы, а потому иногда он замечает проскользнувшее в глазах верховной жрицы презрение. Она умело прячет свои мысли, но он всё равно их видит.

– Светлого дня тебе, повелительница мудрости.

– И тебе, Теон. Мы ведь на светлой стороне, и здесь всегда утро. Никак не дождёшься конца Вселенских Игр?

– Честно говоря, да, моя повелительница. Я никогда не скрывал своего отношения к этому пиру плоти.

– Ты слишком чувствителен, мой магистр. Этим существам необходимо выпустить пар, иначе они устроят войны. Мы ведь вступили в эру мира, и теперь задача трагила-сай – всеми силами поддержать мир и спокойствие в Живом космосе.

– Любой ценой, моя госпожа?

– Можно сказать и так, Теон. – Она снисходит до того, чтобы обратить на него взор своих пронзительных глаз. И от этого взгляда Дер-Видд застывает, словно его тень прибили гвоздями к железному полу. Он опускает взгляд и покорно ожидает, что скажет та, чья магия трагила-сай сильнее его искусства. – Вселенские Игры – традиция, которая поддерживает равновесие и объединяет многие расы. И мы, трагилы, управляем этим событием. Это проявление нашей власти и мудрости. Живой космос с замиранием ждёт нашего слова, и от нас зависит, как пройдут Игры.

– Но мы не можем отменить их или запретить смерть. Разве это полная власть?

– Со временем мы сможем и это, магистр. Но если несколько воинов, не обладающих силой и равновесием, умрут сегодня, разве это такая большая жертва ради сохранения мира?

Он не спорит с верховной жрицей, лишь молчит, опустив усталые глаза. Суета и громкие звуки невыносимы для него, но ещё хуже слышать из уст Кестаны оправдание бессмысленной смерти. Верховная жрица сегодня в золотой одежде, спадающей до самого пола, она прекрасна, и её формы безупречны. Но огонь, что горит в глазах, когда она посылает одобрение бойне на аренах, делает её похожей на одержимую. Теон Дер-Видд иногда не понимает, почему судьба распорядилась выбрать эту женщину верховной жрицей, но вспоминает, как был сначала ослеплён её красотой, и многое прощает. Мысли его слишком запутаны, а чувства неоднозначны, потому он молчит и просто ждёт, когда закончится безумная бойня и великие маги и воины перестанут убивать друг друга.

– Смотри! – говорит Кестана и указывает на Траг, где одна арена пустует, пока её очищают от крови роботы. – Вон тот, кто разделяет твои взгляды относительно жестокости Вселенских Игр.

Сначала он видит лишь толпу, распевающую гимн Кибертроникусу, и красных саджидов, поджигающих факелы, но потом перед его усталым взором мелькает чья-то белая голова. Теон Дер-Видд дрожит всем круглым телом, что является у него признаком недовольства. Какого дьявола он здесь делает? Но затем магистр теряет из вида светловолосого гуманоида и думает, что это был мираж. Долго он размышляет о своём, не поднимая взгляда, но всё же, когда пауза становится невыносимой, смотрит на верховную жрицу и понимает, что это был не мираж.

Страж Трага, Лот из Чинвата, блуждает мрачной тенью среди безумного веселья Вселенских Игр, и это плохо, очень плохо…

***

Он похож на призрака: полон скорби и уныния. Все вокруг невольно расступаются, когда страж подходит к арене. Хотя у него в руке меч, и этот меч довольно большой, он не похож на воина. Лот из Чинвата выше обычного гуманоида на голову, но его тело не имеет много мышц и кажется слабым. Белые волосы словно выцвели под лучами звезды, а большие глаза смотрят с презрением. Он не похож на других участников Вселенских Игр, спокоен, как ледяные горы Тай-гана, молчалив, как обелиск погибшим на войне в мире Сеп, и взгляд его блуждает в иных пространствах, лишь изредка удостаивая внимания этот мир.

Тем, кто недавно выкрикивал имя победителя, становится неудобно, и они замолкают, когда туманные глаза Лота из Чинвата вдруг останавливаются на них. Веселье замолкает, запах жареного мяса становится невыносимым, и бой на арене прекращается. Некоторые из гостей отходят в сторону, отрезвевшие, словно на них вылили холодной воды, и с горечью во рту. Те, кто ещё сохранил разум, садятся на свои звездолёты и улетают, ибо присутствие стража Трага для них невыносимо.

Он прекрасен, как дух, и холоден, как Некроникус. Идёт по мосту, потому что пришёл с одной целью: увидеть чудо из чудес – мост, соединяющий две планеты. Однако весь мост гудит и жужжит жизнью, он заляпан кровью проигравших и заполнен зловонной толпой обезумевших фанатов. И это великие Вселенские Игры? Это соревнования в силе ума и тела? Это состязания мудрецов и магов? Да… Лот полон презрения – он помнит совсем другие времена. Тогда не было арен, а к Играм допускались только маги. Состязания происходили на ментальном и астральном уровне, и зрители, соответственно, были совсем другого сорта.

– Тля светан! Кастаэрана! – бормочет страж, и те, кто слышали когда-либо язык Рива, разбегаются.

Страж лукавит, потому что на Риве и на Антириве никогда не было таких помоек, а мертвецы были похоронены на отдельной безжизненной планете в пещерах под землёй. И если что-то гнило на Риве, то это только части тел, необходимые для союзников ривайров – кибертронцев. Что-то ещё он говорит, обводя с высоты своего роста толпу пьяных от крови гуманоидов и киберов.

Он не просто полон презрения, он словно выкупался в помоях и теперь с отвращением рассматривает себя, запятнанного Вселенскими Играми. Несколько кибероидов подходят к нему, обнажая оружие, они играют своими мечами, не зная, что те выглядят детскими, если сравнивать их с оружием стража. Ещё раз повторяя свое страшное «кастаэрана», Лот из Чинвата одним ударом отрезает манипулятор кибера, ломает его меч и идёт дальше, не считая возможным задерживаться.

– Смотри, Теон, вот наш страж, бродит как пугало среди ликующей толпы. Его мрачный вид оскорбляет саму суть Игр, где каждый должен быть счастлив победить.

– Да, моя госпожа, я вижу, как от него отворачиваются те, кто веселится. А что он там бормочет?

– Тля светан – это свалка трупов на Риве, очень неприятное место, но наша яма проигравших не лучше, она напоминает Лоту Рив. А кастаэрана – самое страшное проклятье антиривайров. Это пожелание родиться в следующей жизни сексуальным рабом, который до конца дней будет подвергаться насилию. Сделай что-нибудь, Дер-Видд, и быстрее, пока гости не покинули мост и Траг. Уведи Лота!

– Моя великая госпожа Кестана забывает, что Лот из Чинвата является стражем Трага и его обязанность – защищать мир от возможной угрозы. Кто может запретить ему появляться в том месте, где потенциальная опасность как раз очень велика?

– Будь хитрее, Дер-Видд, действуй с позиций гибкости. Вызови его в Чинват для разговора или пообещай то, что интересно стражу. Действуй, потому что я недовольна! Игры должны продолжаться, азарт и страсть – вот их настроение! Сома и вино должны течь рекой, а мечи – громко звенеть. Покой и могильный холод не должны присутствовать на Играх!

– Хорошо, я отправляюсь немедленно, чтобы увести стража.

– Отпусти его!

– Что?

– Ты слышал, Дер-Видд: отпусти стража. Скажи, что верховная жрица Трага больше не нуждается в страже.

– Нельзя, госпожа, это очень старая традиция. Мы заключали договор с Ривом…

– Лот из Чинвата последний воин, Рива больше нет. Если мы нарушим договор, кто посмеет предъявить нам претензии? Этот эон – время трагилов и время славы трагила-сай! А вот время Рива давно ушло.

Теон Дер-Видд медленно направляется к хвосту звездолёта, где расположены планеры. Он не знает, как сказать стражу, что он больше не нужен. Его мысли путаются, а мёртвая голова становится невероятно тяжёлой, словно он несёт на плечах своего брата-близнеца. Когда он готов улететь, слышит, как Кестана его зовет.

– Да, моя госпожа?

– После того, как страж покинет пределы Трага, займись Шагающим по мирам. Пошли самого сильного воина, чтобы он уничтожил врага трагила-сай.

Теон Дер-Видд уверен, что такого воина не найдётся даже среди тех, кто выиграл Вселенские Игры. Но потом он смотрит вниз, где Лот отрубает руку киберу, и зловеще улыбается: кажется, на Траге появился претендент на эту роль.

Когда Дер-Видд спускается на планере к красной арене, Лота из Чинвата там уже нет, а толпа снова яростно выкрикивает имя победителя, и два упрямца бьют друг друга железными кулаками, потому что толпа ждёт победы. Дер-Видд не пытается догнать беловолосого призрака, он возвращается в свой монастырь, потому как знает более простой способ найти Лота из Чинвата, чем искать его среди тысяч существ на великом вселенском мосту.

Глава 4

Дальние миры, Траг, орбитальная станция

Невероятная тишина царит в тёмном коридоре станции, здесь никого нет, и никто из магистров не может слышать мысли Дер-Видда. Здесь он волен думать то, что ему хочется. Он великий маг, и первое, чему он научился на Траге – это скрывать свои мысли и за мудрой улыбкой прятать истинное отношение к происходящему. Если бы верховная жрица услышала его мысли, то жизнь Дер-Видда перестала бы что-то значить, он был бы проклят всем магическим Трагом. Поэтому он чувствует радость и покой здесь, на старой бесполезной орбитальной станции.

Её создали великие воины прошлого, чья судьба когда-то сияла, как яркая звезда; инженерный гений ривайров сотворил это летающее чудо из листов ненужного металла, силы воли и клейкого сока растений. Здесь невероятно холодно, но Теона Дер-Видда это устраивает. Его старое тело постепенно разрушается, несмотря на магию, которой оно пропитано целиком. Вторая голова с каждым циклом становится всё тяжелее, ухо почти приросло к плечу, жидкость в теле не используется, и он становится похож на толстяка, которому тяжело двигаться. Ноги стали тонкими, как у подростка, и каждый раз, ступая на твердь, он боится за хрупкие кости.

Зубы изъедены окутанскими микробами, но избавиться от них он не может: организм по старой привычке требует твёрдой пищи. Он мог бы поменять это тело на другое или улететь с Трага, чтобы стать свободным, но Дер-Видд именно потому считается вторым магистром на планете: он достаточно мудр, чтобы не бежать от своей судьбы, ибо, убегая, он подставит ей спину. Он смирился, чтобы пройти свой путь до конца, не отвлекаясь на мелочи. Единственное, что ему нравится на Траге – это смотреть в огромный иллюминатор орбитальной станции на проплывающие внизу врата кудесников, сияющих ночью загадочным светом. Или смотреть на Единорога, топчущего города в сновидении. А теперь ещё появился мост, чудо из чудес, сверкающая дорога между двумя мирами. Он не видит ни тех, кто спит на мосту в пьяном бреду, усталый после бесконечных драк, ни тех, кто испражняется, свесившись с моста, прямо в свёрнутый космос. Они слишком малы для таинственного разума Дер-Видда, он видит лишь мост, сияющий в нулевой плотности, яркую стрелу времени, венец устремлений гуманоидов…

Когда стыковочный модуль заставляет вибрировать пол, Теон Дер-Видд одевает мягкую обувь, прячет мысли и идёт навстречу молодому трагилу, закутанному в чёрно-красный плащ. Чёрные капли стекают по волосам гостя, и от этого его лицо кажется совсем молодым. Отбросив в сторону полы плаща, ученик опускается на одно колено и склоняет голову, ожидая, когда его заметят. Так принято на Траге уже много циклов.

– Ариман, ты можешь подойти.

– Да, учитель. – Гость встаёт, вытирая лицо от дождя, и наконец-то поднимает свои большие, немного грустные глаза. Резким, как колокол, голосом он выкрикивает: – Да пребудет слава Меродаха вечно!

– Да, пребудет, – задумчиво молвит Дер-Видд, – присядь, и мы с тобой побеседуем.

– Вы хотите дать мне поручение?

– Да, и очень важное поручение. Ты хорошо зарекомендовал себя на последних мистериях, я за тобой наблюдал. Быстрая реакция, гибкий разум, напор и решительность. Ты далеко пойдёшь.

Сесть в зале старой орбитальной станции не на что, а садиться в ритуальном плаще на грязный пол не позволяет правило трагила-сай, но раз учитель попросил, ученик должен подчиниться. Ариман подгибает одну ногу, вторую кладёт на неё и так опускается в неудобной позе на пол. Возможно, учитель хочет испытать его и проверить, можно ли новичку поручить важное задание.

– Вы хотите, чтобы я бросил вызов Шагающему по мирам?

Дер-Видд находит в себе силы улыбнуться и смотрит на неофита с интересом. То ли перед ним безрассудный, но сильный лев, то ли хитрый лис, преследующий свои цели.

– Это означало бы послать тебя на верную и бесполезную смерть. Разве этого ты хочешь, смелый юноша, несущий в себе мудрость трагила-сай?

– Конечно, нет, но если такова ваша воля…

– Я открою тебе секрет: никто из нас, магистров, даже верховная жрица, не знает, как можно победить Шагающего по мирам. Трое великих магов погибли, пытаясь установить с ним контакт, ещё двое пропали без вести, и только один вернулся, для того чтобы вскоре покинуть Траг, не проронив ни слова. Это были лучшие. А что можешь ты, юный трагил, не имеющий даже звания магистра? Или ты спешишь попасть в объятия Некроникуса, чтобы потешить дух смерти своей бесславной кончиной?

Ариман низко наклоняет голову, но это не конфуз и не раскаяние, а скорее вежливость, потому что он понимает: Дер-Видд не предлагает ему сразится с Шагающим по мирам, чья слава опережает скорость света.

– Я думаю, мы должны спросить совета относительно нашего врага у великих существ мира, но не нашего.

– Но кто может быть мудрее магистров трагила-сай?

– Кто-нибудь из Средней волны, например, полубог или великая колдунья.

Дер-Видд смотрит, как загораются румянцем щёки неофита. Он не смеет поднять голову, но перспектива стать посланником в Средние миры кажется ему очень привлекательной, так что он осмеливается бросить быстрый взгляд на Дер-Видда, нависающего над ним, как воздушный шар. Любой из трагилов мечтает отправиться в мир, где нет плоти, а дух творит из первовещества то, что нашёптывает пылкая фантазия. Мир-перевёртыш, где нет зла и добра, где всё бесценно и пусто одновременно. Сила магистров может создать ненадолго портал между мирами, чтобы отправить туда дух великого мага-воина, но проблема в том, что этот дух не должен быть обременён плотью…

– У кого бы ты спросил, Ариман, будь у тебя такая возможность?

Ариман молчит, его щёки становятся красными, как закатная звезда Окутаны. Он думает о том, о ком нельзя думать, кто часто бывает в Средней волне и скользит над мирами, убивая божественным взглядом, кто красивее любого смертного… Но Дер-Видд называет совсем другое имя, и оно опускается на светлый ум неофита, как цветущий сад, полный острых шипов.

– Роза Дроттар, Ариман. Вот у кого мы желаем спросить.

– Но как?

– Да, конечно, повелительница любви не ответит на призыв простого неофита и толстого старика, вроде меня. Наши сердца не поют как птицы, мы не сторонники любви и не носим на сердце цветок белой розы. Это так. И мы даже не можем подняться в Средние миры, ибо рискуем не вернуться оттуда.

– Да, и нам придётся расстаться с телом…

Дер-Видд мрачно кивает головами и рассматривает Аримана двумя глазами, и даже третий, всегда прикрытый, кажется, сейчас смотрит на него. Ариман не может долго выносить взгляд мёртвой головы учителя и опять опускает глаза, только теперь он не краснеет, а бледнеет, как оросское полотно. Если магистр прикажет ему освободить дух от бренных оков физического тела, он согласится, хотя это совсем не входит в планы Аримана.

– Ты всегда думаешь о теле, поэтому имя твоё – Ариман, демон плоти. – Дер-Видд не ослабляет своего цепкого взора, глаза его здоровой головы сощурены, и это значит: всё уже решено. – Но тебе не придётся возноситься в Средние миры, потому что там ты и останешься навсегда. Есть более краткий путь. Если ты внимательно читал легенды Аста Деуса, то должен помнить, что часть великого духа Розы Дроттар воплотилась в дочери её дочери, прекрасной Марисс Та-Лите, что подобна бутону нераскрывшегося цветка. Она наполовину принадлежит нашим мирам, а наполовину – Средним. Марисс – как ниточка судьбы, за которую мы должны потянуть, чтобы распутать клубок тайн. Отправляйся в замок Утренней Росы к дочери дочери Розы Дроттар и спроси её о Шагающем по мирам. Где его найти и кто он, – вот что меня интересует. Воин, который бросит вызов врагу трагила-сай и будет сражаться с Шагающим по мирам, уже определён. Твоя задача – принести мне весточку.

– Я понял, учитель. Но где мне найти замок Утренней Росы?

– Его найдёт твоё намерение. Замок Марисс Та-Литы не находится в определённом месте, он проявляется там, где велико намерение.

– Я не понимаю, Дер-Видд…

– Именно поэтому ты всего лишь ученик, а не магистр. Но это твой вызов, прими его и оправляйся совершенствовать своё искусство трагила-сай. Я дам тебе подсказку: до замка Утренней Росы можно дойти лишь пешком, то есть не используя никакого транспорта. В какую бы сторону ты ни пошёл, иди до тех пор, пока тебе не откроется безбрежное море песка – пустыня Манахар-Сарат; именно там ты найдёшь Розу Дроттар, воплощённую в материальном теле. Только помни, неофит: сила её красоты так велика, что устоять почти невозможно. Если ты не проявишь волю, станешь тенью Любви и навсегда останешься в пустыне Манахар-Сарат.

Ариман готов рассмеяться в лицо учителю, но не смеет. Однажды он видел во сне божественного Бальдура, чьё имя запрещено произносить на Траге, и почти ослеп от Божественной красоты, но нашёл силы отвести свой взор от того, кто воплотил в себе всё самое прекрасное в двух мирах. Сила трагила-сай спасла Аримана от того, чтобы стать рабом Бальдура; так разве не защитит она Аримана перед лицом Марисс Та-Литы, которая наполовину – существо не из этих миров? Ариман не сомневается, что справится, и готов отправиться в путь. Его больше всего беспокоит, как найти место, у которого нет конкретных координат. Именно поэтому он ученик, а мудрый Дер-Видд – великий магистр. Один слеп и самоуверен, а другой видит истину и бессилен…

Глава 5

Мир Траг, долина Единорога

У колеса времени нет обратного хода, об этом знают все, и даже сам Зерван бывает не властен над тем, чтобы развернуть время и один мир обрушить в небытиё, а другому вернуть процветание. И только Единорог не верит в то, что время великого Рива ушло навсегда. Только он один ждёт, когда на чёрном небосклоне загорится алый пояс огней и великие воины вернутся, чтобы покорить жалкий Траг, пленивший его.

Третьи сутки гремят Вселенские Игры, вино льётся рекой, звенят древние мечи, слышны победные песни, и всё население ближайших планет находится на мосту, соединившему Траг с Окутаной 2. Такое событие, происходящее один раз за сто циклов, никто не пропускает, кроме одного существа. Лот, лорд Чинвата, страж Трага, покидает Большие Игры, где ему совсем нет равных, и направляется в дальний путь, к скалистому заповеднику, где всегда царит ночь и не видно восхода звезды.

С тех пор как Траг остановил своё вращение вокруг оси, одна его половина погрузилась в вечный мрак ночи и маги-трагилы покинули её, переселившись туда, где звезда всегда в зените и яркого света достаточно для протекания жизненных процессов. Во тьме остался остров Чинват, место древних мистерий, на котором возвышается невероятно высокая башня Чинват, чья верхушка выходит за пределы атмосферы Трага. В зоне тьмы функционирует несколько городов, там живут трагилы и пришельцы с Окутаны 2, не владеющие магией трагила-сай. Здесь же, на высокой горе посреди ледяного океана, расположены высокие скалы, оградившие долину Единорога, самого странного среди неживых существ дальнего космоса. Единорог, творение великих ривайров, сделан из сплава прочного металла – нирбаниума, и только Лот из Чинвата знает, что нирбаниума больше нет во вселенной, последняя шахта исчезла из Дальней волны вместе с мирами Антирива.

На Траге глупцы рассказывают легенду об огромном сияющем коне, превышающем рост гуманоида в десять раз. Когда лучи звезды падают на статую Единорога, он оживает и проносится по материку, выбивая из-под копыт алмазы и золото. Его рог способен пробить любую стену, потому что Единорог в своем беге не может останавливаться. Воздух раскаляется и бетон плавится там, где Единорог останавливается. Никто из магистров не верит в эту легенду, поскольку статуя Единорога из легендарного мира Рив ни разу не оживала за последние двести циклов, и никто не видел алмазов, разбросанных на земле. Только лорд Чинвата, высокий беловолосый юноша, знает, что это возможно. Ведь его предки могли совершать удивительные вещи, в том числе трансформировать молекулярную структуру своего тела и сращивать её с любым металлом. Они вполне могли создать коня, который оживает.

Он бродит по долине Единорога, такой же печальный и грустный, как и на Вселенских Играх. Потом он находит сияющего Единорога и садится у подножия статуи, чтобы поделиться своим одиночеством. Свет двух молочных лун играет тенями на его мрачном лице. Два одиночества понимают друг друга. Оба они – последние творения ушедшего мира, оба имеют мёртвые души и застывшие сердца, никто из них не оживёт, даже от света звезды, потому что это чужая звезда.

– Я знаю, – очень тихо говорит Лот, пальцами скользя по копыту Единорогу, – ты считаешь, что я не имею права быть недовольным. Я жив и я страж целого мира, я могу участвовать в этой жизни и стать частью Трага. Но это чужой мир и чужая жизнь, к тому же я стал подобен гуманоидом. Да, смотри и проклинай, – я похож на воинов незабвенного Рива, я высокий и сильный, моя реакция намного быстрее, чем у большинства гуманоидов или кибероидов, но я не знаю, кто я и что могу. Я не могу трансформировать тело в металл, я не могу ни выращивать, ни поглощать подличности. Поэтому я не старею, поэтому я не живу. Я, так же как и ты, застыл в мёртвой оболочке, и ничто не может согреть мою душу. Я и ты – два осколка жизни, которым едва нашлось место в чужой вселенной; но помещаемся ли мы в этом месте?

Он не ждёт ответа, и ответа нет, но когда Лот из Чинвата поднимает голову, он видит, как по металлической голове Единорога текут слезы. Он представляет, как оживает сверкающее в лучах лун тело мощного существа, своей мудростью превышающего всех вместе магистров Трага, как проносится освобождённый дух Единорога по равнинам и горам Трага… Лот собирает в карман своего чёрного плаща слёзы Единорога, которые каменеют и превращаются в крупные алмазы.

– Я отдам твои слёзы тем, кому они нужнее, ибо и в этом мире есть скорбь и боль, от которой магистры отгородились светом звезды, которая щедра только к ним. Этот мир болен гораздо сильнее, чем думает, но нет никого, кто бы сказал об этом. Если бы ты смог стать живым, ты бы сказал, а я не могу даже этого, я ведь страж трагила-сай, игрушка магистров, чьё место на тёмной стороне Трага. Это неправильный и чужой мир…

Он не знает, слышит ли его Единорог, но ещё какое-то время блуждает по долине, любуясь в свете лун статуями и памятниками, собранными из разных уголков Дальних миров. Только здесь он чувствует себя на месте, готовый превратиться в один из таких памятников и застыть навсегда, ожидая света звезды, – но только не звезды Трага.

Трагилы никогда не посещают долину Единорога, потому что знают: если чудовище пробудится, то будет в сильном гневе. Ведь мира, куда Единорог желал бы вернуться, больше не существует, время великих героев ушло в прошлое, и даже Зерван, повелитель часов, не может развернуть колесо времени в обратную сторону.

Медленно Лот поднимается по ступеням Чинвата. Он никогда не пользуется лифтом, установленным трагилами, и ходит только пешком. На первой смотровой площадке его встречают две девушки из мира Сеп, уборщицы помещений, и жесткокрылое существо из мира, чьё название неизвестно, которое охраняет Чинват, пока хозяина нет. Они безмолвно склоняются в поклоне, зная, что лорд Чинвата с ними не разговаривает. Слуги ждут, когда Страж Трага их отпустит, но он не спешит и манит рукой к краю смотровой площадки, что находится примерно на высоте звездолёта М-класса. Внизу, под замком Чинват, копошатся существа, их бесчисленное множество, все они представители разных миров. Суетятся, кричат и увлечены своим занятием – выживанием. Под башней, чья верхушка уходит в стратосферу и чьи антенны цепляют проплывающие мимо облака, толкутся, задыхаясь в разрежённом воздухе, совсем другие жители Трага.

– Это рынок? – спрашивает Лот, обращаясь к тем, кто в изумлении застыл в поклоне. Впервые за пятьдесят циклов господин обращается к своим слугам. – Отвечайте!

– Да, господин, – ещё ниже наклоняется одна из девушек мира Сеп, её четыре руки подвижны и похожи на змей, так она выражает волнение и удивление, – это базар низших рас, место, куда трагилам запрещено приходить. Здесь можно купить всё, что угодно, от запасной руки до звездолёта, начинённого напалмом. Базар называется Смрад, потому что над ним всегда стоит зловонье. Тот, кто посещает подобные места, редко моется. Это место не для благородных господ.

– Ну конечно! – смеётся Лот, и его смех холоднее, чем ледяные озёра Тай-гана. – Я каждый раз смотрю на этих существ внизу и не понимаю, в чём смысл их жизни, что могло бы сделать их счастливыми. Они голодны?

– Да, господин, – отвечает та же девушка, и двое других слуг утвердительно кивают головами.

– Они бедны?

– Да, господин.

– Они не видели света звезды?

– Никогда, господин.

– И у них нет надежды?

– Никакой, господин!

– И нет никого, кто бы мог помочь им стать счастливыми?

– Они никому не нужны, господин.

– Это так, господин, это отбросы, они голодны и агрессивны.

Лот из Чинвата бросает вниз алмазы, в которые превратились слёзы Единорога. Он разжимает длинные пальцы – и сверкающие в лунном свете камни падают вниз, на базарную площадь. Некоторое время ничего не происходит, но потом он слышит крики, и движение толпы изменяется. Словно гигантская воронка, тёмное море существ стекается к центру. Там упали алмазы. Море на миг застывает, потом начинается водоворот, в котором тонут надежды Лота, господина Чинвата. Твари с крыльями и без, с клыками и когтями вцепляются в плоть друг друга, разрывают на части, чтобы получить сверкающий камушек, упавший с неба. Многие из них умирают тут же, затоптанные толпой, многие продолжают бессмысленное сражение, и, конечно же, слёз Единорога не хватает на всех.

Лот отворачивается, у него слишком хорошее зрение, чтобы смотреть на это. Он понимает, что ничего в этом мире изменить нельзя. И его дар стал поводом для ещё большей печали. Он вспоминает слова мудрого Дер-Видда: «Если ты не магистр, ты не имеешь права помогать живому существу, идущему по своему, пусть и скорбному пути».

– Господин слишком щедр, – говорит та, которой дали на время право голоса, – но господин не сможет спасти порочные души.

– Ты права, здесь совсем другой Траг, чем тот, что на вселенском мосту или в цитадели магистров. Вы свободны, – говорит Лот, – возьмите жалованье на цикл вперёд и покиньте Чинват. Скоро мы не будем нуждаться друг в друге.

Ровно половина суток Трага проходит, а затем на смотровой площадке, где Лот сидит в медитации, появляется гость. Лот неприветлив, но и не холоден, он кивает головой, предлагая магистру присоединиться к медитации. Некоторое время они так и сидят, опустив головы, а твари внизу покидают базар, оставляя бесполезные трупы.

– Это ты убил их, Страж? – спрашивает видящий истину Дер-Видд. – Ты оборвал жизни тех, у кого, возможно, был шанс выбраться на светлую сторону Трага?

– Я лишь хотел их накормить и сделать чуть богаче. Это преступление, магистр?

– Да, Лот из Чинвата, никто не имеет права прерывать исполнение судьбы. Если существо родилось нищим, голодным и несчастным, только оно само может развернуть ось своей судьбы. Тот, кто вмешается, возьмёт судьбу на себя, а ты ведь этого не хочешь!

Лот молчит. Он мог бы сказать, что магистр совершенно не представляет, чего хочет господин Чинвата, но ему кажется бессмысленным тратить время на такие пустые разговоры, потому что Дер-Видд не тот, кто может ему советовать. Они оба это понимают. Мёртвая голова Дер-Видда тяжелеет и становится безвольной, кажется, что она спит, но это лишь кажется, ведь в ней нет жизни.

– Я был в долине Единорога. Только там я ощущаю, что есть смысл продолжать сражение. Единорог полон вечного терпения, и его время придёт. А моё, Теон, – моё время придёт?

– Возможно. – Магистр очень осторожен в разговоре с тем, кто порождён Антиривом, – миром, ставшим легендой. Он взвешивает каждое слово и не торопится отвечать. В представлениях Трага магистры трагила-сай самые великие и сильные в мирах Дальней волны; конечно, только в этом эоне. Но когда магистр находится рядом с мрачным стражем, никогда не бывшим даже неофитом трагила-сай, по толстому телу Дер-Видда пробегает холодный ветерок ничем не оправданного страха. Страж словно смотрит в самую глубину его души и видит там то, что магистр тщательно скрывает от всех. Часто Дер-Видд мысленно благодарит великого и мудрого Меродаха, не позволившего ривайрам и антиривайрам вступить в ряды трагилов и стать магистрами. Это было бы катастрофой, думает он, рассматривая скользящим взглядом высокого и красивого юношу, прожившего втрое больше, чем сам магистр. – Я говорю, возможно, твоё время придёт. Ты знаешь, почему Единорог спит, закованный в металлическое тело, и не просыпается?

– Потому что его не касается свет звезды.

– Ты хотел сказать – звезды Рива, мой тактичный друг?

– Да, магистр, от тебя нельзя скрыть мысли.

– Ты ошибаешься, лорд Чинвата. Единорог не потому спит, что находится на тёмной стороне Трага, как думают те, кто здесь живут. И не потому, что его может согреть лишь звезда великого Рива, как думаешь ты. Ведь ты сам, страж, живёшь здесь, но не каменеешь!

– Что же тогда?

– Фантастическая поэма, Лот. Она не звучит, и всё чудесное замерло. Сила, которая пронзала волну творения и наполняла её жизнью, исчезла. Наступили времена великой прозы. Поэтому то, что было волшебством, перестало жить, окаменело. Остались только те, кто являются обычными существами, такие, как мы с тобой.

– Это печально, магистр. Я чувствую родство с Единорогом, но твои слова разрывают даже эту тоненькую ниточку.

Дер-Видд замолкает, прикрыв глаза. Он думает, что на самом деле у него намного больше общего с этим утратившим веру в себя юношей, чем с магистрами Трага, почитающими власть и кровь, как великое мерило мудрости. Но он не может ему объяснить, почему делает то, что должен, почему идёт против своего духа, почему подчиняется ударам судьбы и выносит их, не сгибаясь. Лот из Чинвата, последний из антиривайров, найденный им в мире Натрис, не поймёт. Он не часть этих миров, и ничто не может стать для него достаточным основанием для смирения. Хотя кое-что есть… И как раз за этим Дер-Видд и пришёл сюда.

– Ты бы хотел увидеть, как Единорог оживает? Как возвращается Фантастическая поэма, сила жизни, как течёт божественная энергия, возрождая всё чудесное? Может быть, и твои способности вернутся к тебе?

– Да, я бы желал увидеть Единорога, скачущего по равнинам Трага. Но я не верю в Фантастическую поэму, это выдумки Аста Деуса, легенды, которые магистры возвели в правила. Если бы существовала такая сила, мы бы все от неё зависели и сейчас окаменели, как и Единорог. К тому же, если я стану антиривайром, я буду вынужден поглощать чужие души. Что может быть отвратительнее, чем убийца, не контролирующий свою жажду?

– Ты не прав, Лот. Если судьба создала антиривайров, значит, они были нужны Дальней волне творения. Боги не вмешались, напротив, они дали расе антиривайров возможность развиваться и обосновать свой мир – Антирив.

– Не судьба сотворила нас, а Гильдион, проклятый колдун. Где он сейчас? Поглощён тьмой? Проклят богами? Мёртв? Вернулся во Внеграничье? Мы все носили в себе его вину, вину за своё существование. Я не буду брать на себя груз всей кармы антиривайров. Мне его не унести.

– Но что-то ты всё же хочешь изменить или так и останешься гнить в замке на тёмной стороне?

– Предлагай, я обещаю выслушать, но не более.

– Не знаю, слышал ли ты, Лот, но в Живом космосе появился враг всего мудрого и светлого. Мы не ведаем, кто он и в чём его сила. Он не владеет трагила-сай или другой известной нам магией, но он убивает жизнь и уничтожает миры. Там, где ступает его нога, мир переворачивается, мир перестаёт отвечать и иногда меняется так, что его нельзя узнать. Мы потеряли уже несколько десятков миров на периферии, и никто не осмеливается приблизиться к этому существу.

– Шагающий по мирам? Да, я слышал. Наконец-то кто-то бросил вызов трагилам. Ты ведь не против конкуренции, Дер-Видд? Слишком долго трагила-сай считается непогрешимой и великой.

– Это речи мальчишки, а не воина, Лот. Гибнут целые планеты, миллиарды существ сгинули во тьму Некроникуса, а ты радуешься, что репутация трагила-сай будет подвержена сомнению?

Лот молчит. Дер-Видд прав, даже если это не его битва, наверное, он не имеет права потешаться над чужими поражениями. Он опять смотрит вниз, где над трупами собрались плакальщицы и теперь оглашают остров Чинват жалобным плачем, и не уверен, должен ли он сочувствовать тем, кто не сочувствует другим. Логика подсказывает ему, что нет, но оба сердца говорят, что каждый достоин сожаления и каждый может ошибаться, ведь в этом и есть суть несовершенной природы гуманоидов. Если смеяться над недальновидностью и бессердечием других, значит, нужно самому быть совершенным, а он, Лот, далеко не совершенен. Он, по сути своей, такой же гуманоид, только сильнее и выше ростом.

– Я не прав, Дер-Видд, а ты, как всегда, мудр и потому ты магистр.

– Да, именно так. Я хотел предложить тебе великую битву, но теперь не уверен…

– Битву? Да, я готов, я давно жду войны и битвы, ведь мой неуспокоенный ум рождён на Антириве. Это всё же лучше, чем наблюдать Вселенские Игры или фальшь верховной жрицы…

– Тсс! – Дер-Видд делается бледен лицом, причём его мёртвая голова тоже бледнеет, становится почти синей, отчего ощущение отвращения усиливается и Лот готов отвернуться, лишь бы не видеть двухголового толстяка с усохшими плетями-руками и ногами, как у мёртвой птицы. Однако Дер-Видд считает его отвращение за подобающий страх и совершает непонятные пассы тонкими руками; скорее всего, эти пассы рассчитаны на то, чтобы скрыть мысли от всех, кто хорошо слышит. – Не говори то, в чём не уверен. Этот мир назначил тебя стражем, но этот же мир может и отказать в гостеприимстве.

– Я вернусь в мир Натрис, там страж будет нужнее.

– Не вернёшься, жрица имеет влияние намного большее, чем тебе кажется. К тому же на Натрисе сейчас карантин, космопорт закрыт. И это слишком мелко для тебя, Лот из Чинвата. Я хочу предложить тебе настоящую битву с равным противником.

– Предлагай, не тяни.

– Шагающий по мирам. Убей его, – и станешь великим героем, твоя слава превзойдёт славу героев Рива. Ты станешь спасителем многих миров.

– Но это не моя война, Теон Дер-Видд! И не моя битва. Вас беспокоит Шагающий по мирам, не меня.

– Когда он доберётся до Трага, будет слишком поздно. Ты ведь все ещё страж нашего мира, и этот договор никто не отменял!

– Ты прав, магистр. Но я хочу всё обдумать. У меня есть время?

– Конечно, я скоро вернусь, и ты дашь мне ответ.

– Договорились.

Когда Теон Дер-Видд начинает долгий спуск по бесконечным лестницам Чинвата, он слышит громкий смех Лота. Над чем он смеётся, – магистр даже боится думать. Он надеется, что воин примет вызов, как полагается настоящему герою Рива, если, конечно, он не сбрендил окончательно в своём холодном одиночестве.

Глава 6

Мир Траг, межпланетный мост

Свой путь Ариман начинает на вселенском мосту, соединившем Окутану 2 и Траг. Третьи сутки больших Вселенских Игр сделали всех усталыми, и, несмотря на яркий свет звезды, те, кто сражался, спят прямо на мосту. Зрители давно покинули арены битв, только одинокий слепой монах блуждает среди спящих тел и благословляет тех, кто не нуждается в его благословении. Будущий магистр трагила-сай, Ариман, смеётся над слепым отшельником и, переступая через спящих, идёт по мосту, оставив свои лёгкие сандалии на Траге. Ему кажется, что перейти мост нет возможности, ведь две планеты далеки друг от друга, но на мосту есть врата гиперперехода, которые сокращают путь.

Обернувшись, он улыбается спящим воинам: он, ученик трагила-сай, знает, что побеждает сила разума, а не сила тела. Когда он найдёт Марисс Та-Литу, то будет знать, как победить Шагающего по мирам, и бросит ему вызов, даже если Дер-Видд будет против. Победивший Шагающего станет достойным дара Сераписа, а в том, что дар велик, он не сомневается. Нет смысла скрещивать древние мечи и использовать грубую силу, – победит тот, кто использует разум. Ариман так уверен в силе ума, что отказывается от благословения слепого монаха, который не различает воинов и магистров, всем предлагает прощение…

На Окутане 2 Ариман идёт прямо, проходя как можно скорее арену битвы, потому что она ему противна так же, как и Дер-Видду. Запах крови и плотная энергия арены оскорбляют чистое сердце Аримана, никогда не умерщвлявшего плоть живого существа. Климат Окутаны 2 менее приветливый. Сначала Аримана встречает ледяной ветер, который, как плотная стена, не даёт ему сдвинуться с места. Но ученик трагила-сай имеет несгибаемое намерение и абсолютную веру в себя, что, конечно, сильнее, чем окутанский ураган.

Трое суток он продолжает путь под дождём, так и не обувшись. Ноги его растёрты в кровь, одежда промокла до нитки, но он не сдаётся даже тогда, когда дождь переходит в невиданный на Траге холодный снег. Одежду Ариман выбрасывает, потому что на морозе она становится обременительной – замерзает и превращается в лёд. Когда он готов сдаться и остановиться, чтобы переждать снег, осадки прекращаются, словно Окутана 2 наконец-то смилостивилась над тем, кто так упорен.

Он вступает на песчаную почву, и там солнце согревает его застывшую кровь. Если бы не кровь ящериц кра, которая есть во многих гуманоидах, рождённых на Траге, он бы уже бы умер, и это была бы бесславная и пустая смерть. Чем дальше он идёт, тем больше убеждается: это уже не Окутана 2, это пустыня Манахар-Сарат, волшебное место для волшебных созданий Средней волны. На Окутане 2 нет пустыни и нет такой жаркой звезды, от которой тело высыхает за считанные мгновения, а пить можно только песок: вокруг ни капли влаги.

Есть ещё кое-что, что говорит о необычной природе пустыни, – Аримана преследуют видения. Ему кажется, что сзади, ступая след в след, прямо за его спиной шествует великий и непостижимый Меродах. Ариман видит, как развеваются полы его красного плаща, чувствует, как спину опалили лучи яркого света, слышит божественное бормотание. Когда он осмеливается обернуться, то, конечно же, никого не видит, пустыня совершенно пуста и спокойна. Иногда впереди пролетают колесницы, паря над головой гуманоида, и теми колесницами управляют прекрасные амазонки.

Ариман не смеет смотреть на эту фантазию пустыни, потому как сексуальные желания одолевают его сильнее, чем жажда голода или воды. Но пустыня безжалостна, и вскоре всё вокруг Аримана заполняется призраками, которые пугают, соблазняют, утешают или дразнят ученика трагила-сай. Измождённый, он падает на колени и закрывает глаза руками, не имея сил двигаться дальше. Он не знает, как долго длится свистопляска в пустыне Манахар-Сарат, но вскоре всё затихает: голоса, ветер, шелест песка… И только тогда Ариман смеет поднять голову, намереваясь продолжить свой нелёгкий поход. Он обессилен, но обратного пути нет. Однако Ариман не спешит: перед ним открывается видение замка, тонкого и изящного, пока что расплывчатого, как первые мазки на полотне, но трагил уверен, что нашёл то, что искал. Перед его усталым взором замок Утренней Росы, обиталище дочери дочери Розы Дроттар – нежнейшей женщины в мирах Дальней волны творения – Марисс Та-Литы.

Глава 7

Миры Дальней волны, Сеп

О, великий Сеп, мир смелой мысли и умелых рук! Над тобой плачет вся Средняя волна, над тобой смеётся Тау-синклит маг, над тобой пляшет Некроникус танец смерти, орошая твои развалины чёрными слезами скорби. Кем ты был и что с тобой стало! Побеждённый силой Кундалини, ты остыл к чужим ласкам и утонул в самолюбовании, поэтому все живые существа тебя покинули. Победил ты или проиграл, – не имеет значения, если теперь ты мёртв… Хотя, тут как посмотреть. Четырёхрукие жители Сепа давно оставили мир, где механизмы сошли с ума и стали считать себя живыми. Их бунт был недолгим и банальным. Как только закончилась энергия, механизмы погрузились в спячку, которая длится уже второй эон. Так что Сеп в этом эоне – не более чем свалка испорченных машин, которых не оживит даже сила Кундалини, выпущенная планетарным принципом. Умирающий Сеп существует как наглядный пример тем, кто не может обуздать фантазию. Прозрачный мирок, остекленевший бесплодной похотью, ему ли мечтать о жизни?

О Сепе рассказывают легенды, понизив голос и опустив глаза, но нет никого, кто бы осмелился вернуться в мир, где тостеры и насосы вообразили себя живыми. Если вы спросите у Единорога, то у него есть ответ: будь жив Рив, нашлись бы воины, столь смелые и безжалостные, которые прилетели бы на Сеп и вернули его к жизни. Но и сам Единорог мёртв, и Рива давно нет, так что никто не знает, как поступить с миром Сеп. Однако тот, кто берётся называть Сеп большой механической помойкой, может оказаться неправ.

Один из тридцати шести магических символов погибшего Сепа всё ещё жив – это Жёлтые Весы, воистину уникальное рождение разума и фантазии. Сила Кундалини не властна над тем, что не сотворено руками простых существ. Кто создал их, неизвестно, но Весы до сих пор живы и делают то, что и должны: отмеряют добро и зло. На вид они похожи на обычные аптечные весы, только больше в два раза. На одной их чаше вся горечь мира: война, агрессия, смерть, несчастье и отчаянье. Символ смерти на этой чаше Весов – высохший череп гуманоида. Над ней всегда витает призрак Некроникуса и кружат чёрные птицы, готовые пожирать плоть.

На второй чаше весов расположено добро и счастье, удовлетворение и радость, мир и покой, жизнь и любовь. Там лежит белая роза, которая никогда не вянет – символ повелительницы любви Розы Дроттар. Там свет и тихие песни, там краски рассвета и вздохи влюблённых. Одна половина весов – символ войны, другая – символ мира, а в середине – вектор направленности всех устремлений в Дальней волне – стрелка, указывающая на мир или войну.

Когда Сеп был жив и процветал, большое количество паломников из других миров направлялось поклониться Весам и удостовериться, что стрелка указывает на мир в Живом космосе. Преклонить колени перед великим чудом Живого космоса считалось большой удачей даже для магистров, ведь Весы не всем открывали своё месторасположение. Но сейчас на Сепе полная тишина, всё застыло в глубоком сне, и только Жёлтые Весы живы, и их стрелка показывает войну. Это самое ужасное, что может случиться с Весами, – когда чаша с черепом перевесит чашу с белой розой. Весы очень встревожены этим фактом и теряют смысл своего существования. Всё остальное для Весов Справедливости не важно: одиночество механизму не страшно, энергия не нужна, пенье птиц тоже. Но вот радость Некроникуса, его предвкушение смерти, тьма небытия, готовая поглотить жизнь, – невыносимы…

Когда тридцать три луны Сепа становятся в ряд и планета погружается в зловещий мрак, на её поверхность садится звездолёт, похожий на чёрную остроклювую птицу. Целый эон пустые города крепко спят в серых тенях и видят ужасные сны, не имея силы проснуться. Целый эон спят в бесплодной земле семена растений, мечтая о животворном дожде и ласковых лучах света. Целый эон спят механизмы на вселенской свалке, не видя снов и ни на что не надеясь, пока их сон не нарушает гость на звездолёте, мрачном, как чёрная птица. Но только Весы осязают непрошеного гостя, их стрелка вздрагивает, а чаша войны начинает сильно перевешивать. «Такого не может быть, – рассуждают волшебные Весы, – одно существо, даже очень сильное, не способно наклонить мою чашу, значит, это просто ветер…»

Но ветра нет на безжизненной планете, которую давно покинул планетарный принцип.

– Что за существо посетило меня в такой безлюдный век? – спрашивают Весы, и Сеп содрогается, словно в глубине его ещё есть остатки жизни.

– Кто это прилетел на Сеп, осмелившись нарушить мой карантин? – вопрошают мудрые Весы и сами пугаются своего несуществующего голоса. В ответ все механизмы на Сепе, некогда оживлённые Кундалини, начинают вращать колёсиками, шевелить антеннами и скрежетать ржавыми подшипниками. Но через миг все звуки смолкают, потому что как бы ни хотели механизмы ответить вечным Весам, они не могут, мёртвые и забытые.

– Что за создание смеет тревожить покой моей мудрости? – звенят Весы, обращаясь к гостю, и они получают ответ, на который не рассчитывали.

– Не создание перед тобой, а создающий. – Так странно отвечает гуманоид, который стоит перед Весами и с любопытством их рассматривает. – Не мир создал меня, а я создаю миры.

– Кем бы ты ни был, уходи. В этом мире карантин, Сеп заражён Кундалини. Если не уйдёшь, превратишься в мечту.

– Я уйду, как всегда и поступаю, но сначала ответь мне, старый механизм: что ты такое?

– Ты не знаешь, жалкий гуманоид!? Ты никогда не слышал о великих и мудрых Весах, созданных мыслями богов? О Сеп, о времена! Да простит меня Зерван… Я есть Весы Справедливости, последний живой механизм на Сепе, ко мне приходили миллионы паломников, все они были почтенны и едва смели поднять взор на меня, чудо из чудес.

– И чем это было оправдано?

– Ты дерзок, неуч! Я измеряю добро и зло, войну и мир, я знаю о Вселенной то, чего не знает ни один гуманоид. А кто ты, что смеешь задавать мне вопросы и проверять мою состоятельность? Ты посланник тьмы, сама война, сын Некроникуса?

– Я не война и не тьма, я – энергия. Я неумолим и не болтаю зря. Ты смешной и бесполезный механизм, вообразивший себя божеством среди остальных. Это говорю тебе я, рождённый в мире Земля под именем Элиас Октобан, хотя другое имя нравилось мне больше…

Последние слова звучат в полном одиночестве на совершенно пустой планете, ибо Весы Справедливости больше не живы, они раздавлены тяжёлым сапогом Элиаса Октобана. Прах разносит по Сепу ветер, вдруг рождённый глубокими недрами планеты, и везде, где ветер достигает поверхности, бывшие живые механизмы рассыпаются на песчинки, становятся частью земли.

– Если тебе было интересно, то я тот, кого боятся магистры трагила-сай. Я тот, кто долго ждал, пребывая вне жизни, и теперь вернулся, родился, чтобы стать частью непонятного тебе процесса. Я тот, в ком нуждается любая замкнутая система. Хотя, думаю, тебе это было бы не интересно знать.

Он перешагивает через бесполезную груду металла, которая недавно была великими Весами Справедливости, и смеётся, упиваясь своим безумным смехом, – таким нелепым кажется ему существование механизма, измеряющего добро и зло.

Глава 8

Дальние миры, Окутана 2

На мосту, соединяющем Окутану 2 и Траг, замирают все, кто пришли сражаться. Магистры корчатся в муках боли, воины опускают оружие, и великая тень смерти накрывает Траг. Никто не знает как, но ко всем приходит одна и та же мысль: чудо из чудес, последнее творение богов, Весы Справедливости, сделанные из жёлтого металла, уничтожены, перестали существовать, мертвы… И нет ничего ужаснее, чем исчезновение бессмертных Весов. Теон Дер-Видд выходит на мост и говорит так, чтобы все его слышали:

– Отдадим последнюю дань минутой молчания великому чуду, созданному руками богов, – Весам Справедливости. Их больше нет в Дальней волне. Были они живыми или нет – вопрос для философов, но, как бы там ни было, Шагающий по мирам уничтожил их. Он перешагнул через них, чтобы так же перешагнуть через наш мир и через все живые планеты. Скорбите, смертные, потому что враг уже близко. Сражайтесь в последний раз и пейте хмель, пока вам не станет легче, потому что я не уверен, сможет ли кто-либо из вас остановить наступающий мрак.

Пустыня Манахар-Сарат, замок Утренней Росы

В пустыне Манахар-Сарат усталый путник стоит перед вратами замка Утренней Росы, не решаясь постучать в чертоги красоты. И вот когда после долгих раздумий он чувствует решимость, приходит боль, терпеть которую не может даже тот, кто идёт путем трагила-сай: он падает на горячий песок, ощущая, как опустел мир Сеп и как скорбит весь Траг, потому что ещё один мир пал жертвой безумца, не понимающего, что он творит. Мертвы Весы, которые были последним чудом на Сепе. И сам Сеп вступил в фазу изменений. Его словно накрыла костлявая рука смерти. Когда неофит поднимается с колен, превозмогая боль и не вытирая слёз, которых не стыдится, – перед ним открываются врата, увитые дикими алыми розами, и замок Утренней Росы приглашает войти адепта великого искусства трагила-сай.

Когда он смотрит вблизи на замок Марис Та-Литы, то не верит своим глазам. Хоть Ариман всего лишь ученик, он многое успел увидеть за свою короткую жизнь, но такого волшебства он ещё не видел, и суть происходящего не умещается в его голове. Замок сделан не из кирпича или глины, и даже не из углепластика, как на Траге, он соткан из мельчайших капель воды. Он вполне оправдывает своё название: от такого зыбкого и прозрачного строения веет утренней свежестью. Заблудившееся солнце неизвестного мира играет с отражением внутри замка, и каждая капля светится в ответ на ласковые лучи.

Любоваться этим творением можно бесконечно долго, но жажда и усталость Аримана сильнее, чем восхищение прекрасным. Он без сил падает перед замком из воды и шёпотом называет имя Марис Та-Литы, просит пустить умирающего путника. Врата в замок открываются, и Ариман находит в себе силы войти, он запускает руки в стену и набирает полную горсть прозрачной прохладной воды. Выпив её, он обретает силы, которые отобрала пустыня. Опустившись на колени, он не смеет поднять голову, когда в зал, где стены – водопады, а потолок – белое небо, входит дочь дочери Розы Дроттар, прекрасная Марисс Та-Лита. Её руки проросли розовыми бутонами, волосы зёленые и мокрые, как трава ранним утром, на обнажённом теле растут водоросли и лианы. Только лица её не видно, потому что на голове она держит корзину, полную воды, и вода всё время проливается, увлажняя проросшие сквозь тело розовые бутоны.

– Подними глаза, путник, ты на краю света, но здесь найдешь рай.

Она в несколько раз выше Аримана, но легко наклоняется и обтирает его сухую кожу влажной рукой. Невероятная нега и покой заполняют тело ученика трагила-сай. Он понимает, что должен сопротивляться, но тело становится слабым, он готов отдать всё, чтобы продлить миг нежного прикосновения. Когда руки Марис скользят к его усталой голове и гладят волосы, так уставшие на беспощадном солнце Манахар-Сарат, Ариман забывает о своей миссии, о трагила-сай и о Дер-Видде, который послал его с вопросом к дочери дочери Розы Дроттар. Любовь и счастье переполняют его, проникают в вены и насыщают всё тело. Разум не хочет знать ничего в этом мире, пока руки Та-Литы гладят волосы трагила. Он не помнит предупреждения своего учителя, он чувствует лишь одну благодать, равной которой нигде нет в Дальней волне. Его обнажённое тело выдаёт неусмиримое желание, он падает к ногам Марис и жарко шепчет, обнимая её ноги, белые, как небо над замком Утренней Росы:

– Прекраснейшая из женщин, ты – действительно рай, о котором никто не может мечтать. Но я нашёл тебя и готов остаться. Будь моей женой, подари мне любовь, чтобы мы стали самой счастливой парой в Дальней волне творения!

– Ты неосмотрителен, – она больше не гладит волосы, опалённые чужим солнцем, – предлагаешь мне стать твоей женой, а сам даже не видишь моё лицо. Смотри же!

Он поднимает голову, уверенный, что скоро врата рая откроются ему, самому счастливому гуманоиду в волне творения. Но когда он смотрит на лицо той, что должна нести любовь и негу, содрогается: глаза её (глаза зверя) горят, как два уголька, они пылают гневом, ужасны и невозможны. Они – её равновесие. Вся состоящая из цветов и воды, она пылает гневом, глаза горят, глаза никогда не согревают, они могут только опалить.

– Очень многие маги желали сделать Марис Та-Литу своей рабой! – Она выжигает его темечко горящими глазами. Становится невероятно жарко, и, удручённый, Ариман закрывает лицо от невероятного пламени, которое готово поглотить его. Она немилосердна, как бог гнева. – И ты такой же. Я знаю, с каким вопросом ты пришёл, но ты не получишь ничего, ибо вообразил себя господином и мужем самой Любви!

Её голоса уже давно не слышно, но ещё дольше он не осмеливается убрать руку, которой защищает своё лицо. Теперь он вспоминает предупреждение Дер-Видда и понимает, что старик был трижды прав, это существо опасно… Когда он всё-таки осмеливается открыть глаза, только что созерцавшие красоту и гнев дочери дочери Розы Дроттар, то видит лишь песок вокруг и палящее солнце Манахар-Сарат. Нет Марис Та-Литы, нет её замка, сшитого из капель утренней росы. Нет ничего вокруг – только песок и жара, от которой кружится голова. Сначала он думает, что это был мираж, но на волосах всё ещё сохранилась влага, а тело хранит её запах, лёгкую свежесть, подобную чистейшей прохладной воде. Нет, это был не мираж, он видел ту, о которой не смеют мечтать, и он, жалкий червь, посмел грезить об этой волшебной женщине…

Ариман просит помощи у великого Меродаха, повелителя мистерий. Он погружается в глубокую медитацию, чтобы позвать на помощь Теона Дер-Видда, магистра трагила-сай. Нет ничего позорнее, чем ученик, который не справился с заданием. Если бы он был на Траге, и это было бы испытанием во время мистерий, – всё, что оставалось бы ученику в подобной ситуации – умереть со стыда. Но пустыня Манахар-Сарат так беспощадна, а Ариман ещё не готов расстаться со своим молодым и прекрасным телом. Он зовёт второго магистра Трага, не надеясь на ответ…

Дер-Видд снисходителен, хотя никогда в этом не признается. Когда он в первый раз нашёл замок Утренней Росы, он, подобно Ариману, возжелал недоступную Любовь и был так же выброшен умирать в пустыне. Полный цикл ушёл у него на то, чтобы вернуться обратно на Траг. И только проведя много времени в медитации и размышлении, он второй раз отправился к замку Утренней Расы, очистив своё сердце и ум от опасных мыслей. Он облачился в белые одежды и умолял Марис явить свой чудный лик, обещая, что ни взглядом, ни мыслью не оскорбит ту, чья чистота недостижима для обычного смертного.

И замок вновь появился, Марис Та-Лита отворила врата-водопады и явила себя во всей красе, её гнев сменился на милость, а глаза светились ласковым светом. И произошло то, что Дер-Видд не мог контролировать. Одна его голова, полная ясности и понимания, признала дочь дочери Розы Дроттар великим божеством, неуловимым, как утренняя роса, а вторая вновь возжелала женщину, от которой нельзя отвести взгляд. Вторая голова магистра стала вести речи о том, какой сильной и волшебной парой они станут, как покорят всю Дальнюю волну и подарят друг другу невообразимые ласки. Тогда Дер-Видд умертвил ту голову, которая не смогла устоять перед ликом Марис. Больше ничего не мешало им разговаривать, и Та-Лита открыла магистру те тайны, на которые он даже не рассчитывал. Голова с тех пор так и осталась мёртвой, но Теон Дер-Видд посчитал такую жертву слишком малой, чтобы оплатить подаренную ему мудрость.

Потому он снисходителен к Ариману, у которого нет даже звания магистра; к ученику, так и не обуздавшему желания своего тела. Дер-Видд появляется посреди пустыни, открыв гиперпереход недалеко от того места, где только что растаял замок Утренней Росы. Он даёт еду и питье Ариману, который от жары становится красным и готов потерять сознание. Потом он предлагает одеть белые одежды и смиренно просить Марис Та-Литу быть к ним благосклонной.

– Это не поможет! – Ариман в отчаянье, он злится на себя и на свою постыдную похоть. – Я видел гнев Любви, и этот гнев был неумолим.

– Тогда будь готов умереть в этой пустыне, потому что выхода из неё нет, обратный путь может указать только Марис Та-Лита.

Это обман, но Ариман верит учителю и, став на колени, начинает усердно молиться, заставляя свою плоть подчиниться разуму адепта трагила-сай. Он смиренно просит дочь дочери Розы Дроттар простить его желание, затуманившее разум, он готов вырвать глаза, если они станут соблазнять его. Он обещает никогда больше не смотреть на неё, как на женщину, и воспринимать её чистую суть – дух, принадлежащий Средней волне. Вместе с ним усердно молится и Теон Дер-Видд, который знает, что Марис Та-Лита имеет сердце, и это сердце уже прощало его один раз.

Трое суток проходит, прежде чем появляется в пустыне замок Утренней Росы и открывает свои врата тем, кто ни на миг не переставал молиться.

– Войдите, – слышат они холодный голос.

Теперь Марис предстаёт перед гостями замка в серой одежде, укрывающей её длинное тело с головы до пят. Бутоны розы больше не растут на ногах и руках, а лицо закрыто золотой маской, как у Бальдура, божественного принципа Красоты.

– Мы заслужили это, прекрасная дева, – согласен Теон Дер-Видд, он оставляет дары для принцессы замка: великую книгу магистров, сферу золотой энергии и веер Гармонии, колдуньи из мира Транс. – Я, Теон Дер-Видд, прошу тебя проявить благосклонность к ученику, который ослеплён твоей красотой. Страсти бушуют в его душе, потому что он до конца не прошёл путь трагила-сай, он носит имя демона плоти – Аримана. Если ты посчитаешь невозможным ответить на наши вопросы, мы удалимся, и в Манахар-Сарат не останется даже наших следов.

Дер-Видд кривит душой, он знает: если врата открылись и Марис пустила путников, она готова их выслушать. Ариман, сгорая от стыда, низко склоняет голову, не смея поднять глаза. Однако он чувствует, что прожигающий взгляд колдуньи направлен на него и внимательно изучает.

– Мы пришли узнать, как нам победить существо, уничтожающее миры. Имя ему —Шагающий по мирам.

– Почему вы, трагилы, решили, что тот, кого ты называешь Шагающим по мирам, уничтожает планеты и цивилизации?

– Я могу показать тебе, госпожа. – Дер-Видд склоняется ещё ниже. – После того, как он появляется на планете, где существует жизнь, мир изменяется, перестаёт отвечать на вызовы Живого космоса и разрушается.

– Твой ученик считает так же?

Ариман поднимает голову, он готов высказать своё мнение, которое немного отличается от видения магистра, но, встретив его холодный взгляд, вновь склоняется, касаясь лбом мокрого пола.

– Как может быть по-другому? – удивлён Дер-Видд. – Он – наш враг и угрожает всему Живому космосу. Кто может с ним сразиться?

– Не тот, кто силён.

Ответ Марис Та-Литы – загадка, трагилы ждут продолжения, но его нет. Тогда Ариман осмеливается спросить:

– Объясни, как нам понимать твои слова…

– Если Шагающий по мирам – это тот, о ком я думаю, вы не найдёте никого сильнее его.

– Страж Трага – очень сильный гуманоид… – шепчет Дер-Видд, ему хотелось бы получить у Та-Литы подтверждение, что он прав, когда выбрал Лота из Чинвата.

– Не всё можно решить силой, магистр, ты знаешь это не хуже меня. Шагающий по мирам рождён гуманоидом на одной закрытой планете, которая расположена на окраине Живого космоса. Его великий дух ослаблен сердцем гуманоида, вот что может вам помочь. Только тот, кто чист сердцем и помыслами, может бросить вызов Шагающему.

Теон Дер-Видд думает о Лоте из Чинвата, он чист сердцем – хотя и убивал врагов, никогда не нападал без причины и никого не предавал. Он кажется магистру вполне подходящим кандидатом. Совсем о другом думает Ариман: он точно знает, что чист сердцем, он не умерщвлял чужую плоть, он не осквернял себя властью и не имел любовных связей с другими существами.

Да, он, Ариман, бросит вызов Шагающему по мирам, чтобы послужить во славу трагила-сай и получить титул магистра. Он не силён физически, но его дух ни к чему не привязан, он свободен и, значит, чист для сражения. Оба они слепы в своих ожиданиях, это видит Марис Та-Лита и потому отворачивается, намереваясь покинуть замок Утренней Росы, который без неё растает на жадном солнце Манахар-Сарат.

– Последний вопрос, госпожа. – Дер-Видд желает получить точные указания, хотя и знает, что на пути истинного мага таких указаний быть не может. – Есть ли кто-то в Дальней волне, кто может назвать нам имя?

– Откуда мне, затворнице в пустыне, знать всех в Дальней волне? Впрочем, одно существо я знаю. Это тот, кого вы называете именем Серапис. Он может определить, у кого из воинов чисты помыслы и сердце, кто может прервать намерение Шагающего по мирам. Но прежде я бы подумала: а стоит ли становиться на пути у того, кто лучше вас видит, в чём нуждаются миры волны творения?

Это всё, что может сказать магистру и его ученику дочь дочери Розы Дроттар, колдунья из пустыни Манахар-Сарат. Она уходит, теряя маску, и Ариман едва успевает отвести взгляд, чтобы не стать снова рабом её красоты. Замок стекает в жадный песок и питает пустыню, которая прорастает деревьями. Проживут они недолго, никогда не зацветут и будут расти лишь до тех пор, пока не взойдёт беспощадная звезда, но пустыне и этого достаточно, она устала быть бесплодной…

Глава 9

Миры Дальней волны, Траг

Когда Теон Дер-Видд и Ариман проходят в гиперокно, чтобы выйти на мост, что соединяет Окутану 2 и Траг, цитадель трагила-сай, они оказываются не на мосту, а в открытом космосе, свёрнутом в нулевую плотность. Их плоть скручивается и готова разорваться на куски, – и так бы и произошло, не будь Дер-Видд великим магистром. Он успевает начертить мобильное окно, созданное силой его разума и магией трагила-сай. Они материализуются на Траге в том месте, где должен начинаться мост, и несколько мгновений неподвижно лежат, всматриваясь в пустой космос.

– Некроникус да придёт на нашу голову! – рычит Теон Дер-Видд. – Где мост? Где Вселенские Игры?

Моста нет – великого чуда из чудес трагилов, творения инженерного гения двух миров, нет в пространстве. И нет Игр, хотя как раз сейчас должно проходить награждение победителей, и Серапис, судья Больших Состязаний, должен вручать приз – Секретный Талисман.

– Проклятье, что происходит? Кастаэрана, кто посмел…

Ариман показывает вперёд, где на разрушенной арене для сражений сидит одинокая фигура, скрестив ноги. Это гуманоид, смуглый, стройный и с радужными волосами, как и все трагилы, на его плечах игривый ветер раздувает красно-чёрный плащ с восьмиконечной звездой, символом Меродаха. И это самая большая насмешка над Трагом и его традицией, которая может быть. Магистр скрежещет зубами, его мёртвая голова дёргается, глаза наливаются кровью. Он ужасен, даже Ариман спешит отойти в сторону и держится от учителя на расстоянии. Однако когда магистр подходит к одинокой фигуре, играющей с застенчивым ветром, он выглядит спокойным, как будто ничего не произошло.

Хранитель Секретного Талисмана, великий Судья Вселенских Игр, мило улыбается Дер-Видду, лицо его открыто, на нём играет доброжелательная улыбка, только вот два чёрных глаза похожи на очи Некроникуса, словно в них живёт вся тьма Живого космоса.

– Светлого дня тебе, Серапис. Меняешь свой облик, как хамелеон? – спрашивает Теон; он вежлив, холоден и очень-очень спокоен.

– И тебе тёмной ночи, маг. – Серапис дует на ладонь, и на Траге идёт снег, которого тут никогда не было. – Никто не должен знать, как я выгляжу, потому иногда я – трагил, иногда – ещё кто-то, ты же знаешь, Дер-Видд. С чем пожаловал?

– Где мост? – Дер-Видд больше не любезен, напротив, он мрачен, как тьма в глубине Пантеанской впадины.

– Он здесь, только в другом состоянии, – откровенно смеётся Серапис и указывает на обломки, парящие в космосе. Это всё, что осталось от великого моста. – Разве мудрейший из трагилов не видит моста?

– Объясни мудрейшему, зачем ты это сделал!?

– Я не обязан держать ответ перед тобой, смертный. Но сегодня я благодушен и поясню то, что ты должен и сам понимать: да, я разрушил мост и прогнал этих юнцов, чтобы они не позорили Траг. Никто из них не достоин стать хранителем Секретного Талисмана!

– Кастаэрана! Юнцы, возможно, и не достойны, но мост можно было и оставить!

– Нельзя, – улыбается Серапис, и он сама любезность, любуется собой и наслаждается своей проницательностью. Он благосклонно учит неразумного трагила, пока эта роль ему не наскучила, – юнцы не хотели уходить. Как только моста не стало, их словно ветром сдуло. Представляешь, Теон, как они падают в космос, как Некроникус принимает в свои объятия их пустые души! То ещё зрелище, поинтереснее, чем Большие Игры.

– И кто только назначил тебя Судьей? Состязания ведь не завершились, может быть, нашёлся бы достойный!

Серапис улыбается, словно во рту у него что-то очень горькое, а улыбаться надо. Недальновидность магистров трагила-сай кажется ему глупой шуткой судьбы. Никто не назначал его Судьёй, он сам им стал, а вот кто назначил трагилов повелителями Живого космоса, – это тоже непонятно Серапису, однако он достаточно вежлив, чтобы не спрашивать.

– Если бы на ваших играх был достойный, Дер-Видд, он бы не стал махать ржавым мечом и убивать себе подобных, а сразу бы пришёл к Серапису, поклонился бы моим божественным стопам и попросил Талисман. Разве бы я не отдал?

Это ложь и насмешка. Никто не позволяет себе смеяться над трагилами, кроме Сераписа. Дер-Видд думает о том, что Большие Игры – большая ошибка, но ещё большая – назначить пришельца Судьёй. Можно было обойтись и без Секретного Талисмана, тогда мост не был бы разрушен. Теперь Траг будет опозорен перед всем Живым космосом. Над головой Теона Дер-Видда собираются тучи, мёртвая голова просыпается, а в глазах горит огонь. Он готов молнией испепелить Сераписа, и совесть подсказывает ему, что он будет трижды прав.

– Ты не должен был так поступать, пришелец. Ты чужой на Траге, и не тебе менять традиции, не тебе разрушать то, чего ты не создавал! Отдай Талисман и убирайся из нашего сектора, иначе я тебя уничтожу!

Серапис откровенно смеётся и наслаждается гневом Дер-Видда, ибо не так часто можно наблюдать магистра, вышедшего из состояния мудрости и покоя.

– Ты так грозен, Дер-Видд, и я ужасно боюсь твоей магии, но смотри, Серапис умней…

Он достаёт Секретный Талисман – сияющую сферу, на которую невозможно смотреть, не потеряв зрения. Поднимает над головой, и молния ударяет в Талисман. Один удар она выдерживает, но второй вынесет вряд ли…

– Нападай на меня, глупец, и уничтожишь Секретный Талисман, тогда он не достанется никому. И, думаю, Божественному эшелону не понравится, если ты уничтожишь великий артефакт. Я всё ещё готов вручить этот бесценный приз лучшему из лучших. Три тысячи мостов не стоят и крупицы этого Талисмана. Верховная жрица знает об этом и потому она готова построить мост заново, но не простит тебе и никому другому, если я уйду с Талисманом, как ты хотел бы.

Дер-Видд усмиряет свой гнев, он теперь спокоен, и грозные тучи уходят с горизонта. Магистр понимает, что Серапис всё продумал и потому ждал его здесь, возле обломков моста, нацепив плащ трагила-сай… Насмешник, которому нет прощения. Что ж, его время уйдёт когда-нибудь!

– Говорят, ты можешь видеть будущее, Хранитель Талисмана? Разве там нет победы трагилов?

– Я вижу только своё будущее, и там нет поражения, магистр. У тебя ещё есть ко мне вопросы, Дер-Видд?

Дер-Видд имеет вопросы, но для этого он должен смирить гордость, и не будь он магистром самого мудрого искусства трагила-сай, он бы не справился. Но Дер-Видд – истинный маг. Он глотает обиду и теперь совершенно спокоен, следов раздражения нет в речи мудреца:

– Есть один вопрос для тебя, великий Серапис.

– Задавай скорее, я хочу уйти, пока не взошла звезда.

– Я ищу гуманоида, у которого чистые помыслы и золотое сердце. Воина, но не отягощённого судьбой. Ребёнка душой, но с сильным телом, способного сразиться с Шагающим по мирам. Знаешь ли ты такого?

Серапис сбрасывает ненужный плащ и встаёт, выпрямившись во весь рост; теперь он не трагил, а высокий гуманоид с белой кожей и тёмными чёрными волосами. На нём длинные одежды солнцепоклонников.

– Спрашиваешь, знаю ли я сильных существ с чистыми сердцами? Я помню целый планетарный пояс таких воинов, но сейчас из них остался лишь один, и ты знаешь, кто.

– Лот из Чинвата? – восклицает Ариман, и в голосе его слышится откровенное разочарование. Не на такой ответ надеялся ученик магистра. Впрочем, кто такой Серапис, чтобы решать вопросы трагилов? Чужак, тёмная личность, колдун из древних, которому все боятся противостоять. Что он реально может? Возможно, он так стар, что кроме фокусов, способных напугать Дер-Видда, у него ничего не осталось. Как говорят на Окутане 2, рукав этого факира пуст. Его слова – прах, а сам он лишь кукла…

– Да, – соглашается Серапис и прожигает своими чёрными глазами Аримана насквозь, читая в нём, как в открытой книге. – Последний из антиривайров.

Он снимает одежды солнцепоклонников. На горизонте восходит звезда Трага. Серапис теперь не похож даже на обычного гуманоида, он в чёрной гладкой коже, а волосы его, как длинный шлейф, спадают на арену состязаний. Во рту появляются клыки, и от этого он становится зловещим. Прежде чем уйти, бросает горсть песка в сторону чёрного неба, и обломки моста начинают движение. Сначала медленно и неповоротливо, потом всё быстрее и быстрее, подчиняясь невидимой силе, пока не соединяются, образуя мост между Трагом и Окутаной 2. Это настоящая магия, которая непостижима для трагилов. Пока они с невероятным удивлением смотрят на сверкающий мост, Серапис уходит в туман, не оборачиваясь и не прощаясь, хотя это очень невежливо по обычаям Трага. Впрочем, кто он такой, чтобы соблюдать обычаи Трага?

Дер-Видд и Ариман идут к гиперпереходу, чтобы отправиться на остров Чинват к тому, чьё имя так и не назвал великий Серапис.

Глава 10

Мир Траг, остров Чинват

Башня Чинват прекрасна как никогда в свете одной из мёртвых лун Трага. Такая высокая, что кажется – её шпили царапают ночное небо и луну, сияющую на полнеба. Первый в этом цикле снег падает на головы магистров, вселенская тишина заставляет их искать хоть какой-то источник звука. Кажется, всё застыло, как в сказке о мёртвых принцессах, всё вокруг безжизненно или спит, ожидая неведомого сигнала. На тёмной стороне Трага, куда не достигают солнечные лучи, всегда холодно, зима длится вечно, а ночь и того дольше. Здесь сердце трагила перестаёт биться, а луна – единственное, чему можно молиться. Магистр и его ученик мёрзнут, стоя у врат Чинвата, и не решаются войти без приглашения. Ариман дрожит всем телом, он не привык к холоду, всегда жил на светлой стороне и вырос под жаркими лучами звезды.

– Давай войдём, Дер-Видд, пока кровь в моих жилах не превратилась в лёд! Не может быть, чтобы Страж Трага был не рад видеть магистра планеты, которую он охраняет!

– Наверное, ты прав, – бормочет Дер-Видд, и они вступают в обитель Стража, один в нетерпении, другой – полный сомнений. Без приглашения на Траге не принято проникать в чужие башни.

Пока они поднимаются по двум тысячам ступенек, есть время на раздумье. Дер-Видд думает о своей речи, о том, что он скажет лорду Чинвата, чтобы это прозвучало убедительно. Мысли Аримана намного запутанней. Сначала он испытывает неприязнь к Лоту, осколку старой истории мира, ненавидит его за то, что Серапис указал на антиривайра, говоря о том, кто способен бросить вызов Шагающему по мирам. Но чем больше он об этом размышляет, тем больше ему кажется, что судьба на его стороне и великий Меродах смотрит на Аримана, раздвинув плотное полотно звёзд.

Пускай Лот попробует первым сразиться с Шагающим. Он всё равно проиграет и будет сметён, ведь он не адепт трагила-сай. Но пока он будет сражаться с врагом Трага, Ариман увидит слабые стороны Шагающего по мирам и потом использует чужой опыт для своей победы. Похоже, всё складывается так, как надо.

Когда они подходят к первой смотровой площадке, Ариман готов поддержать Дер-Видда и приложить все силы, чтобы убедить Лота сразиться с пришельцем, пожирающим миры. Первые погибнут неудовлетворёнными, чтобы проложить дорогу истинным героям, трагилам. Вызов Шагающего по мирам, как железная перчатка, брошен именно магистрам, тем, кто в этом эоне сильнее всех. Это не битва рождённого на Антириве и забывшего родство со своей расой.

– Тихой ночи тебе, Лот из Чинвата! – кланяются магистр и его ученик, один искренне приветствуя самого сильного на планете воина, другой – пряча коварную улыбку и холодный взгляд.

– И тебе светлого дня, Теон Дер-Видд!

Лот ждёт их на смотровой площадке, замечая чужое присутствие у башни Чинват задолго до того, как магистры решаются войти без приглашения. Он не считает нужным приветствовать молодого трагила в ритуальных одеждах с символом Меродаха – многоконечным солнцем. Он вообще не считает Меродаха великим, а учеников трагила-сай – способными к мудрости.

– Это мой ученик, Ариман. Мы пришли ещё раз поговорить с тобой о Шагающем по мирам.

– Я принял решение не вступать в чужие битвы, кроме тех, которые угрожают миру Траг непосредственно. То, что происходит на окраинах Живого космоса, не волнует меня.

– Но ты – Страж и обязан подчиняться приказам магистров! – заявляет Ариман, и слова его звучат слишком дерзко для ученика.

Лот ничего не отвечает, словно эта речь обращена не к нему. Он смотрит на долину Единорога, которая располагается вдали и, освещённая безжизненной луной Трага, кажется залитой жидким серебром. Смотреть на неё можно бесконечно долго, особенно если ждёшь, когда пробудится Единорог.

– Прикажи ему, Теон, он не сможет не повиноваться, иначе потеряет свое звание Стража.

– Нет, Ариман, мы можем только умолять Стража, ведь не мы его назначили защитником планеты.

Дер-Видд прав, и Ариман замолкает; он уверен, что в конце концов найдётся способ убедить упрямца. Пусть отправится на свидание с Некроникусом и падёт, заслужив славу слабака. И тогда Ариман вступит в бой, используя магию трагила-сай, причём так, как не решаются магистры Трага – для тотального уничтожения. Это будет новая эра на Траге, и старые магистры отойдут в тень, уступив место новому поколению воинов-магов, таких как Ариман – уверенных в себе и не имеющих моральных принципов. Если, конечно, он победит…

– Расскажи мне о Шагающем по мирам. – Лот обращается к Дер-Видду, смотрит прямо в его третий глаз, который сейчас внимательно наблюдает за лордом Чинвата.

– Нам известно очень мало. Он гуманоид, или, во всяком случае, выглядит, как гуманоид. Мужчина, не стар и не молод. Владеет магией, которая нам неизвестна. Это не трагила-сай, но он силён. Он не объявляет войну, но передвигается на боевом звездолёте один и, опустившись на какую-либо планету, меняет в ней всё так, что мир переворачивается. Из каких побуждений он это делает, я не знаю. Магистры собирали магический круг в месте Мог, но ответа не получили. Мне лишь удалось убедить всех быть бдительными. Пока что он далеко от нас, в мире Натрисс, но если завтра он окажется на Траге и решит его переделать по своему усмотрению, – нам нечем будет ответить.

– А как же ваша хвалёная трагила-сай?

– Трагила-сай может остановить любую силу! – уверен Ариман.

– Тогда зачем нужен я? – улыбается Лот. – Отправьте к нему лучших магистров, пусть примут бой.

– Мы уже отправляли. – Теон Дер-Видд задумчив, он подаёт знак Ариману покинуть смотровую площадку, и тот, низко поклонившись, уходит прочь, спускается по ступенькам замка Чинват, чьи шпили достигают мёртвой луны Трага.

О том, чем закончилась встреча магистров трагила-сай и Шагающего по мирам, Дер-Видд не сообщает, он и сам не знает – магистры не вернулись. Он просит прощения за своего ученика, объясняя всё его горячностью.

– Он сам хотел отправиться в бой, чтобы защитить Траг, но мудрый Серапис указал на тебя. Он не назвал имени, но указание было однозначным.

– Серапис мудр, в этом нет сомнений, но на этот раз он ошибся. Мой оплот – мой замок. Мне здесь хорошо, и я не хочу покидать Чинват. Да, здесь холодно и одиноко, но это как раз то, что мне нужно, так что, Дер-Видд, будь добр и поищи другого героя.

Дер-Видд уходит, не понимая, что он сделал не так, однако он уважает чужое решение и не может настаивать. Ему понятна любовь к дому, пусть даже такому странному, как Чинват. Он сам давно оставил родной дом и планету, на которой родился, для того чтобы не быть привязанным ни к чему, но он ведь магистр, а Лот – нет, и это многое объясняет. Внизу, у ворот башни, Дер-Видда ждёт нетерпеливый Ариман.

– Он согласился, учитель?

– Увы, нет, но мы должны принять его решение и найти другого претендента.

– Но ведь Серапис указал на Лота.

– Да, и мне это кажется странным…

– Я знаю, что делать. Возможно, упрямец Лот передумает.

Дер-Видд внимательно смотрит на своего ученика и не узнаёт его. Тот, кто был стеснителен и несмел, разговаривает с магистром почти на равных, мало того, смеет не соглашаться и предлагать свои идеи. То, что Ариман не может контролировать свои желания, это Дер-Видду известно, потому он всё ещё ученик, но то, что он перечит тому, кто мудрее и опытнее, кажется элементарным неуважением. Но Дер-Видд выше того, чтобы считать себя обиженным, он пожимает плечами и ради любопытства готов выслушать план Аримана.

– Говори.

– На окраине Живого космоса, на дальней из дальних планет по имени Дратанида хранится звездолёт ривайров. Это самый мощный и быстрый транспорт в Живом космосе, он сделан из ластинида, прочнейшего металла во вселенной. Никто из магистров не может привести в действие этот звездолёт, но Лот сможет, он ведь рождён на Риве.

– На Антириве.

– Неважно. Возможно, если мы переместим звездолёт сюда и расскажем Лоту об этом, он захочет летать на нём. Но нашим условием будет битва с Шагающим по мирам.

– В том, что ты говоришь, есть рациональное зерно.

Дер-Видд не уверен, что Лот поступит именно так, но другого героя у него нет. Он думает о Дратаниде, планете-свалке, чья поверхность полностью завалена мусором. Да, действительно, где-то там спит в обломках металла корабль ривайров, забытый и заброшенный. Запустить его остывшие двигатели могут лишь те, в чьих венах течёт кровь рождённых на Риве. Лот привязан к Чинвату лишь потому, что он напоминает ему строения Антирива, но корабль, созданный руками его далёких предков, может стать ценным подарком.

– Учитель, отправляйтесь на Дратаниду, а я останусь здесь, наблюдать за Лотом. Я уверен, скоро ситуация изменится и Страж покинет Траг, чтобы бросить вызов Шагающему по мирам.

– Кто знает…

Дер-Видд открывает гиперокно, чтобы переместиться на Дратаниду, и бросает взгляд на своего ученика. Глаза того светятся коварством и нетерпением. Кажется, он что-то задумал. Впрочем, Дер-Видд не боится за Лота, поскольку тот является самым сильным существом на Траге.

Как только магистр покидает Траг, Ариман вызывает Лота по рации и просит срочно прибыть на место Больших состязаний, где началась потасовка среди победителей. «Они так долго ждут Сераписа, что их нетерпеливость выплёскивается наружу», – сообщает Ариман. Дождавшись, когда Лот покинет Чинват, он бросает во врата факел. Пламя разгорается неохотно, в башне холодно и на стенах изморозь, но вскоре жадные языки пламени начинают облизывать податливый материал башни. Пластик и металл загораются не сразу, но часть башни сделана из гаранзы – оросского дерева большой плотности, и именно эта часть Чинвата горит сильно и быстро. Совсем скоро луна Трага озаряется гигантским пламенем – и это огромная беда для всего Трага.

Глава 11

Звание магистра на Траге даётся тому, кто, подобно Локки, может видеть сквозь туман – знать, к каким последствиям в будущем приводят поступки, совершённые в прошлом. Ученики трагила-сай не могут этого знать, они не заглядывают в будущее даже на несколько шагов. Поэтому они не предоставлены сами себе, а за них принимают ответственность учителя, которые ведут неофитов узкой тропой мудрости к полному осознанию своих действий. Если же ученик допускает неправильные действия, за него отвечает магистр, который позволил этому действию свершиться…

Когда Теон Дер-Видд, второй магистр Трага, видит сожжённую башню Чинват, вначале он ощущает только глубокую боль; потом приходит страх. Он принимает вину на себя, потому что его ученик сотворил то, чего не должен был делать. И, приняв эту вину, как неподъёмный груз, он ощущает всю скорбь Стража и его одиночество. Собирая мысли, магистр думает о том, как отстроить заново Чинват, потом понимает, что это не нужно. Так распорядилась судьба, это поворот в судьбе Лота, господина Чинвата, это переломный момент в жизни самого Дер-Видда, Аримана и всего Трага. Скорее всего, планета лишилась своего защитника. Но отстранение Лота было одобрено верховной жрицей, в этом нет ничего неожиданного. Кроме того, что Траг лишился защитника, сам Теон приобрёл врага, и очень серьёзного врага. И смягчить эту вражду не способен никто.

– Ариман!!!

Голос Дер-Видда подобен грому, глаза горят красным огнём. Он так грозен был только в месте Мог, когда убеждал других магистров объявить войну Шагающему по мирам.

– Да, учитель!

Ариман не испытывает ничего, кроме гордости. Он считает, что поступил так, как нужно. Он пахнет дымом, и лицо его светится удовольствием. Дер-Видд смотрит на него и не понимает, как такой человек мог стать учеником трагила-сай. Теперь ему закрыты любые пути мудрости, ибо он не зря назван Ариманом: бес непокорности и неведения укоренился в нём слишком глубоко. Это вина магистра, который не рассмотрел в ученике гниль сердца, не увидел его безумной целеустремлённости и эгоизма.