Батыева Русь бесплатное чтение

ПРОЛОГ

Через восемнадцать лет после смерти правителя Монгольской империи Чингисхана

состоялся знаменательный курултай народов Большой степи и Северной Тартарии: собственно тартарцев (сибирских русов) и представителей десятков племён Степи, которых Чингисхану к тому времени удалось объединить.

На этом курултае сыновья-чингизиды Великого хана, его нойоны и багатуры вместе

с военачальниками Тартарии, исполняя его волю, приняли решение о начале военного похода на половцев, Волжскую Булгарию и Русь, и дойти до самого западного океана.

Главная определяющая роль в этом походе наряду с туменами из самой Монгольской империи отводилась армии Северной Тартарии (Сибирской Руси). В те времена Сибирская Русь была мощным, многолюдным государством. По оценкам некоторых современных учёных население этой страны в тринадцатом веке составляло не менее пятидесяти миллионов человек, что было сопоставимо с населением соседних китайских царств и, по меньшей мере, в два раза превосходило население европейской Руси.

Приход на Русь именно тартарцев, а не пресловутых «татар», подтверждается и русскими летописями того времени. Летописцы писали об этих событиях однозначно:

«…и пришедши с востока ариан множество, и заполонили они Русь». И ни слова о нашествии каких-то «татаро-монгол».

Причины, по которым ариане (тартарцы) под общим командованием Батыя намеревались идти на Русь и дальше на Запад, были очевидны. В результате нескольких жестоких ударов крестоносцев из Европы к 1204 году «почила в бозе» Византийская империя, которая была более-менее лояльна к азиатским народам, а возникшей на её руинах Латинской империи было не до внешних разборок, самой бы выжить в хаосе, наступившем после развала Византии. Поэтому «окормлением» варваров-недохристиан, живущих на Руси, и язычников Азии занялись римские Папы со своими миссионерами. И когда их щупальцы дотянулись до страны Тарха и Тары, чья история уходила на тысячи лет вглубь истории человечества, дети Яви, Прави и Нави посчитали, что пришло время отрубить эти смертельные для них щупальцы..

Тартарцы к тому времени уже знали о «плодах» христианизации своих европейских

братьев по крови. Десятки, если не сотни тысяч, русичей, бежали от насильственной христианизации на север и восток вплоть до самой Тартарии. Знали они, что старая ведическая вера на Руси была утоплена в крови. И хотя, вплоть до восшествия на престол первых Романовых, то тут, то там на Руси волхвы поднимали восстания против чужеродной веры, ведическая Русь умирала и становилась удобным плацдармом для распространения ещё более жестокой католической веры дальше, на восток.

Многие наши политологи и другие «говорящие» головы до сих пор спорят, когда же Запад впервые «осчастливил» нас своими карающими санкциями. Одни из них утверждали, что всё это началось с воссоединения России с Крымом. Другие поправляли, нет, это произошло чуть раньше, когда мы вошли в Афганистан. Третьи робко возражали, что первые санкции на нас наложила ещё средневековая Англия при правлении Ивана Грозного, мол, не пустили их купцов грабить Поморье и Урал. Но не правы ни те, ни другие, ни третьи. Факты же таковы: ещё в 1229 году увидела свет булла (распоряжение) Папы римского о наложении санкций на Русь в которой запрещалось странам католической Европы продавать (поставлять) русичам железо и лошадей, оружие и ткани, продовольствие и бумагу. А в 1232 году очередная булла запретила римским легатам и крестоносцам различных рыцарских орденов заключать мир с восточными варварами полухристианской веры (правоверие-православие) при завоевании их земель. То есть уже тогда Запад вёл войны на наше полное уничтожение!

Правители Тартарии, сам Чингисхан и его сыновья-чингизиды вольно или невольно вели переписку с римскими Папами, правителями европейских и других государств, поэтому хорошо усвоили, что их самих, их народы ждёт, если метастазы католицизма проникнут на их земли…

ГЛАВА 1

Молодой мужчина, по-сути ещё юноша медленно прохаживался взад и вперёд перед дверью, ведущей в храм Тарха и Тары. Он был одет в походный армяк, подпоясанный широким кожаным поясом, на котором висела сабля в ножнах, украшенных витиеватыми золотистыми на вид знаками. Его лицо, на котором совсем недавно появились усы и мягкая ещё курчавистая бородка, имело задумчивый вид.

Служка храма, закутанная в чёрные одеяния старушка, улыбнулась, узнав гостя, и, кивнув ему головой, тут же скрылась за дверью храма. Долгожданным был этот гость и для служителей этого храма и особенно для её главной жрицы. Это был Бату, только что вернувшийся из Каракорума, столицы Монгольской империи. Недавно там состоялся очередной, но совсем не рядовой курултай народов Большой степи. В качестве союзников присутствовали там и несколько военачальников из Тартарии (Сибирской Руси). На нём монгольские нойоны, багатуры и военачальники-тартарцы почти единодушно высказались за начало военного похода на запад, вплоть до берегов Атлантического океана.

Достали уже миссионеры из Рима своими притязаниями на верховенство своей веры. Всюду они шныряли, везде нос свой совали. Именно они вместе с рыцарями тамплиерами учинили бунт в Грастиане, пытаясь вовлечь Тартарию в лоно католической церкви. И хотя удалось тогда подавить бунт, да кровавым он оказался. А сама Грастиана (другое название – Грустина) до сих пор так окончательно и не оклемалась от пожаров во времена бунта, не отстроилась полностью. До сих пор целый район города, где жили в основном бояре, богатые купцы и зажиточная знать, стоял заброшенным, как напоминание о недавних событиях.

Бату провёл ладонью по своей светлой с пепельным оттенком шевелюре и в этот момент услышал за спиной лёгкий скрип открывшейся двери храма. По трём ступенькам, словно птица, порхнула стройная женщина в чёрной ризе и вскоре попала она в объятия Бату. Это была верховная жрица Веселина, как продолжали её называть здесь, в Грастиане.

В своё время, когда она выходила замуж за Джучи, своего первого и единственного мужа, её свёкор, Великий Чингисхан повелел называть впредь эту женщину Джугэ. Но после смерти и её мужа, Джучи и Чингисхана ей пришлось побывать в Каракоруме для поминовения их памяти и братья Бату, Орду и Шибан, да и местные женщины называли гостью не иначе как Уки-хатун, то есть светлоликая.

– Здравствуй, сыночек мой родной! С возвращением тебя…

– Здравствую, мама! Вот приехал тебя проведать, а завтра опять надобно в дорогу собираться.

– Да как же так, сынок? Только приехал, а снова в дорогу собираешься.

Поцеловал Бату матушку в лоб, чуть отстранил от себя. Даже одеяние жрицы и плат чёрный на голове не смогли скрыть былую красоту этой женщины. Так же ярко лучились светом её голубые глаза, также изгибались брови удивительными дугами, также от вести печальной народились в уголках глаз ясных слезинки, готовые сорваться вниз.

– Так надо, матушка. На курултае в Каракоруме решено было поход начать на запад. К Искеру, военному лагерю нашему на Тоболе, уже войска подтягиваются и отсюда, с Тартарии, и из Каракорума, и из Туркестана.

И с заметной гордостью в голосе, добавил:

– Мои дяди: Угэдэй, Чагатай, Толуй и даже наставник мой – Субэтэй, все высказались за то, чтобы этот поход возглавил я!

Веселина невольно всплеснула руками, но вовремя прикрыла рот рукавом, дабы невзначай не ранить словом дурным любимого сына. Ведь только девятнадцать лет ему исполнилось! Неужто других постарше да поопытней его не нашлось стать во главе войска? Другое молвила:

– Рада я за тебя! Совсем взрослым ты стал. Вон, какой орясиной вымахал!

Мать лишь до плеча сына доставала головой. Возмужал, окреп её Бату, совсем в мужчину превратился. Тут же горестно вздохнула Веселина, вспомнила, что и её дорога дальняя ждёт. От Путимира, ставшего одним из верховных волхвов Асгарда Ирийского, весточка пришла – звал он её с двумя-тремя жрицами в столицу духовную Тартарии. Там она должна была продолжить службу свою Тарху и Таре, и не будет ей уже возврата в Грастиану, а значит, не увидит она более сына своего.

– Что тревожит тебя, матушка?

Она виновато развела руками:

– Так и мне надо будет скоро в путь-дорогу собираться. В Асгард Ирийский зовут меня, сыночек. Там теперь буду восславлять отца нашего небесного Тарха и богоматерь нашу Тару-заступницу. Там…– она чуть понизила голос и выдохнула, – братия наша великую башню заканчивает строить с храмами верхними и нижними.

Речь здесь шла о духовной столице Тартарии (легендарном Беловодье) Асгарде, руины которого в 1690 году обнаружил русский географ и картограф Семён Ремезов. Располагался этот древний город сибирских волхвов на месте впадения реки Омь в Иртыш. Само слово «Асгард» означает – «город богов», где «Ась» – это бог, «гард» -

град, город.

Великий храм, о котором упомянула Веселина был построен из прочного камня, доставляемого с гор Ирия (Урала). И был он высотой в тысячу аршин (710 метров!), имел пирамидальное строение, объединяющее четыре храма, стоявших один на другом; при этом нижний храм уходил глубоко под землю, а три остальных возносились чуть ли не до самых облаков. Нижняя часть этого храмового комплекса имела развитую сеть подземных лабиринтов, ходов, галерей, в том числе проходящих под руслами Иртыша и Оми. Словом, это была, казалось бы, несокрушимая твердыня, оплот тартарских волхвов. Сюда в бесчисленные кладовые стекались сокровища и святыни со всего мира. Здесь же сберегались неисчислимые запасы провизии и оружия

Сами волхвы продолжали сохранять и культивировать знания, доставшиеся

тартарцам ещё со времён легендарной Гипербореи.

– Вот как? – удивлённо произнёс Бату и тут же в нежном порыве притянул мать к себе и осыпал её голову поцелуями, – выходит, не увидимся мы больше с тобой, матушка!?

– Выходит так, – выдохнула Веселина.

Она подняла голову и посмотрела на сына снизу вверх. В её глазах металась боль от

предстоящей разлуки, от осознания того, что скоро сын ввергнет себя и своё воинство в сечу кровавую, где правда с неправдой наперегонки скачет.

– Ты вот что, сынок, – она протяжно выдохнула воздух из груди, – ты гони зло из сердца своего. Постарайся решения главные принимать не во гневе, а охолонувшись малость. Помни, хоть многие русичи предали богов наших Тарха и Тару, они ещё не раз пожалеют об этом и поплатятся за предательство своё, а ты кровь невинных зря не проливай, грешно это…

Всё это вспомнилось ему, когда он со своим полутуменом, состоящим из родственных ему борджигинов, подъезжал к крепости Искер. По законам Великой Ясы отец Бату, Джучи имел право распоряжаться только четырьмя тысячами воинов, относящимися к монгольским племенам. Ещё одна тысяча его отряда состояла из тартарцев, причём набранных из тех, чьи предки бежали когда-то из Руси от гонений христиан. В отличие от монгол, которые в военных походах искали себе и славу, и покорение новых народов, с которых можно было собирать богатую дань, потомки русичей, изгнанных из Руси и ставших тартарцами, горели мщением за их поруганную веру, за то, что их отцам и дедам пришлось когда-то покинуть родную землю под натиском христиан.

Меня мои читатели-почитатели порой упрекают за излишнее осуждение действий ранних христиан на Руси, мол, ничего страшного нет в том, что они «перемололи», нагнули предков наших язычников, зато над нами всеми един крест и единая вера воссияла. А разве не единая вера в прародителей наших Тарха и Тару сияла над предками нашими тысячи и тысячи лет кряду? Силы внешние и враждебные пытались в те времена заставить нас забыть, что славяно-русско-тартарская цивилизация – это древнейшая цивилизация на Земле. Древнее, чем шумерская или египетская, не менее древняя, чем китайская или индийская. В жерновах бесконечных войн между атлантической и гиперборейской ветвями «белой» цивилизации истаяла, исчезла Великая Тартария и её замечательный народ. Кто же за тартарцев поплачется, кто их под защиту возьмёт? Наши нынешние христиане? Это вряд ли. Тот же патриарх Кирилл вообще ведёт счёт годам русской цивилизации только от начала крещения Руси, то есть, если верить ему, нам всего лишь чуть более тысячи лет! И это при том, что царь Пётр Первый «украл» из нашей истории целых пять тысяч лет! Что, мы эти пять тысяч украденных лет не жили, не существовали? Глупость и подлость это по отношению к нашим предкам да и по отгошению к нам, ныне живущим.

Поэтому и горько за наших предков, о которых правители, начиная с дома Романовых и иерархи церковные, забыли и не вспоминают даже, а помнят лишь то, что на виду лежит и палец о палец они не ударяют, чтобы восстановить настоящую историю былого, продолжают придерживаться насквозь лживой трактовки истории нашей страны, нашего народа, написанной во времена Романовых немецкими «историками» шлетцерами да беерами всякими.

От военачальников тартарских, чьи тумены двигались вслед за передовым отрядом Бату, отставая на три дня пути, два курьера прискакали. Один из них, моложавый, белозубый казак коротко кивнул хану:

– Бату-хан, тумены Бажена, Гордыни, Лебедя и Сияна в трёх днях пути от тебя, что передать им?

Бату резко осадил пляшущего под ним коня:

– А то и передай. Пусть также неспешно двигаются за нами. Два дня назад послал я к Искеру полутумен Тихомира. Думаю, хватит у его людей времени на обустройство лагеря для всех нас.

Блеснул зубами второй курьер, Чернек:

– Далеко ли от нас бессермены чингисовы идут?

Чуть развёл руками Бату:

– В месяце пути от нас шли тумены Субэдэя, Бурулдая, да Гуюка с Мэнгу. Но в Искере они будут сами по себе, а мы сами по себе.

Ясень, – первый из курьеров, не преминул подколоть союзников:

– И правда, что монголу сдеется? Куда седельце бросит, там и ночлег.

Не было пока вестей лишь от Туркмен-паши и его тумена под водительством Сельджука. Этот отряд был сборным. В него должны были войти сотни и тысячи из казахов, киргизов, хорезмцев, алан, туркмен и прочих степных искателей приключений.

Но Бату ожидал прибытия тумена из наёмников не позднее тех туменов, что вышли из Каракорума.

Выбор места сбора войск в Искере был не случаен. Искер (в дальнейшем это военное поселение будет называться и Сибирью, и Кашлыком) располагался в месте

слияния рек Тобола и Иртыша. Много позже этих событий в семнадцати верстах ниже по течению Иртыша там заложат город Тобольск. От этого места до гор Ирия (Урал,

Каменный пояс) было, что называется, рукой подать. А по ту сторону Ирия лежала Волжская Булгария, – земли, населённые булгарами, башкирами, мордвой, чувашами и прочим приволжским людом. Там же притаились в прикамских лесах и татары, которых ещё со времён Чингисхана монголы нещадно истребляли. Именно с завоевания этих земель и народов по настоянию полководца Субэтэя намеревался Бату начать свой Западный поход.

Соглядатаи Бату уже прощупали дороги, ведущие за Ирий, прознали, что в неведении находятся и булгары и прочие приволжские народы о надвигающейся на них опасности со стороны рати великой. Да, Бату уступил настойчивым просьбам знаменитого багатура Субэдэя начать поход именно с завоевания этих земель. Помнил прославленный полководец о позоре своём, когда во время переправы через Волгу в 1223 году, отряды монгол и тартарцев подверглись неожиданной атаке войск булгар, башкир и мордвы и много их тогда полегло в стычке кровавой. До сих пор не остыл старый воин от нанесённой ему обиды и позора поражения.

Бату, кстати, давно задумал перенести ставку своего улуса поближе к горам Ирия, так что Искер как нельзя лучше подходил для этой цели. Вместе с ним в Западный поход пошли и его братья: старший – Орду и младший – Шибан. А вот самого младшего брата Тангута Бату намеревался с полутуменом Тихомира оставить в Искере, с тем чтобы превратить временный военный лагерь в столицу улуса Джучи. Этот отряд состоял в основном из немолодых, часто имеющих небольшие увечья бывших воинов, которым предстояло превратиться в строителей и мастеровых. В наше время такие подразделения назывались стройбатами.

По приезду в Искер Бату тут же отправил новых курьеров и к военачальнику Сельджуку и к своим двоюродным братьям-чингизидам, чьи войска слишком уж неспешно продвигались к Искеру. Пора уже было заносить кулак для удара.

ГЛАВА 2

Грек-монах Тодорокис со стоном сполз с лошади на землю. За пятьдесят лет своей жизни он не проехал верхом на лошади столько, сколько за последний год нахождения здесь, в этой холодной, промозглой стране. То ли дело его тёплая, порой даже жаркая Греция, её обжитые города и обустроенные посёлки, храмы, сверкающие куполами, прекрасные иконы, зовущие к молитвам, нарядные ризы священников. В этой же убогой стране полуварваров всё было не так. Казалось бы, двести лет прошло с тех пор,

как христианство пришло на эти земли, а люди продолжали по-волчьи смотреть на пришлых греков-монахов. Свои ведь только-только начали появляться, да и то в крупных городах. Да, на Руси чуть ли не в каждой деревне были свои храмы, да разве храмы это? Убогие, неказистые, без куполов златоверхих, без крестов на шпилях. Каменных, так тех – раз, два и обчёлся, в основном из дерев возведены, мхом за века покрылись. И бог весть, сколько они уже стоят – может сто, может тыщи лет. А рядом с

храмом в этой деревеньке ещё и капище непорушенное языческое уцелело. Срам-то какой! Выходит, днём народ, дабы избежать наказания княжеского, в храм ходит, а ночью к капищу шастает! Вот богохульники-то!

Побывал Тодорокис во многих уже деревнях русичей. Знал, что и после того как идолов языческих из храмов вынесли, в щепы порубили да в огне спалили, многие прихожане щепочки эти утаивали, с ними в храмы шли да молились ночью им. А кому ещё было молиться? Не сразу храмы языческие в православные превратились с их иконами, алтарями да иконостасами. Тогда вера в своих старых богов, их идолов и даже щепочки от них была сильнее, чем вера в лики иконные чужого бога.

Грек, кряхтя и постанывая, обошёл вокруг неказистого деревенского храма, присматриваясь, что нужно сделать чтобы приспособить его для молений по христианскому образцу. Придерживая клобук, поднял он голову, увидел на высоком шпиле ненавистный ему ведический крест. Не крест даже, а коловорот, набранный из изогнутых серебряных планок, из которого вверх как бы росло двуствольное древо жизни, выкованное из металлической проволоки, проржавевшей от времени. Этот языческий крест символизировал двуединое божество русичей (да и тартарцев тоже) –

прародителей славянских, Тарха и Тару.

– Вот это, – монах, брызгая слюной, стал тыкать пальцем вверх, – сорвать немедленно!

Служка храма, Лазарь, согбенный старичок в неопрятной замызганной ризе, закивал головой:

– Сей же час исполню, отче, сей же час.

Рядом с монахами толпилось пять угрюмых мужиков в долгополых рубахах и упорно не поднимающих глаз от своих стоптанных лаптей. Чуть поодаль, возле дома

деревенского старшины Кошты, спешилась дружина княжеская человек в двадцать.

Дружинники расположились в тени под величавыми дубами, а часть их сразу устроила правёж над нерадивым старшинкой. Ещё в прошлом году князь местный приказал сорвать со шпиля храма кощунственный ведический символ. Вот за невыполнение приказа княжеского двое дружинников распнули Кошту на бревне и стали лениво

охаживать его плетьми в две руки.

Уже не первый год вот так, в сопровождении княжеских дружин, по весям русским

от города к городу, от деревни к деревне двигались греческие монахи, приспосабливая старые ведические храмы к служению по новой христианской вере. С деревянными

храмами было проще. Ветхие, на ладан дышащие строения чаще всего сжигали и на

их месте со временем возводили новые. С крепких ещё храмов сшибали ведические кресты, рубили в щепы и сжигали идолов прежних, меняли внутреннее убранство.

Хотя нужно сказать, что те же алтари и кресты во многих церквях вплоть до середины девятнадцатого века так и не появились.

На этот раз Тодорокису пришлось голову поломать. В этом большом селе верующие

сподобились каменную церковь поставить. Узрел он на лицевых сторонах врат, ведущих в церковь и на наличниках знаки ведические непотребные. Написаны там были резью глубокой слова, крамольные для глаз грека: «Род», «Макошь», «Перун», «Сварог», «Тарх и Тара».

– Лазарь, и эту ересь сбить немедля!

Из храма на глазах растущей деревенской толпы вышли двое молодых парней, неся подмышками по два деревянных идола. Обходя угрюмую толпу, они направились к костру, который распалили дружинники рядом с домом старшины. Заржали дружинники, когда возгорелись ярким огнём потрескавшиеся от времени и пересохшие идолы, когда искры от них взметнулись ввысь. Несколько стариков и старух в толпе начали неистово плеваться в сторону веселящихся у костра дружинников. Многие женщины в толпе в слёзы пустились, видя надругательство над их святынями. Да, на глазах толпы вершилось святотатство. Пришлый монах-иноземец хозяйничал в их деревне, как у себя дома, а дружинники княжеские не кинулись на защиту святынь, не остановили эту вакханалию, а в смехе бездумном рассыпались.

Ещё трое мужиков из храма вышли. У двоих из них в сермяжных мешках глухо постукивали каменья, что жертвенник ограждали. А третий, ещё совсем молодой огромный детина, засунув под рубаху небольшой (женский) идол Тары-богоматери, попытался бочком, бочком скрыться за угол здания. Тодорокис со служкой в это времябыл внутри храма и не видел этого. Но и без них было кому присматривать за работными людьми. От костра тотчас вдогонку за Вакулем вприпрыжку побежал один из дружинников.

– Эй, босота сермяжная, ты кудай-то намылился? А ну, стой, говорю!

Невзор, а это был тот самый «бдительный» дружинник, на ходу вытащил плётку

из-за пояса и бегом догнал Вакулю.

– Давай, к костру заворачивай! Ишь чего удумал.

Он ткнул кнутовищем в деревянного божка, которого парень нехотя вытащил из-за пазухи.

– В костёр эту деревяшку трухлявую, в костёр!

Вакуль был местным кузнецом, ростом без малого в добрую сажень. Сверху вниз посмотрел он на тщедушного дружинника. Вот уже третий год подряд Вакуль и его жёнушка Марфа денно и нощно молились Таре-богоматери, чтобы дала она им сына или дочку, а никак у них с первенцем не получалось. И вот теперь последнюю надежду да в костёр? Как-то сам собой сложился кукиш и тут же он оказался у носа оторопевшего дружинника.

– На-кося, выкуси!

После чего, уже не обращая внимания на служивого, кузнец зашагал в сторону окраины села, где стоял его дом. Некоторые из дружинников, что краем глаза следили за перепалкой между их товарищем и деревенским кузнецом повскакали с мест, и их хохот достиг ушей Невзора. И тот, обуянный злостью от непослушания какого-то лапотника, снова догнал кузнеца и крепко перетянул того плетью. Русский человек, известное дело, терпелив донельзя. Многое он может стерпеть и не единожды, но когда

край-беда наступает, когда невмочь уже терпеть, страшен он в гневе своём праведном

становится. Повернулся он лицом к дружиннику, положил бережно божка на землю.

Глянул Невзор в глаза кузнецу, а там и глаз-то нету, словно бельмы белые вместо глаз.

– Ты чего, ты чего орясина этакая, удумал?

Не дал ему договорить Вакуль, сграбастал его за грудки, как пушинку над головой вознёс, крутанул раз-другой да о землю хрясь! Тут уж не до шуток дружинникам стало. Разделились они и кинулись на деревенских, размахивая плетьми. Половина их к толпе кинулась, чтобы не дать ей к дерущимся прорваться. Другая половина, вытащив сабли из ножен, кинулась в сторону кузнеца. А тот, не будь дураком, подхватил плётку, что выронил из рук стонущий Невзор да и давай отмахиваться от нападавших. Ещё пацаном Вакуль пас общинное стадо коров. Правда, там он с длинным кнутом обращался. Но и плётка в сильной, уверенной руке оказалась тем ещё оружием. Уже

двое дружинников от могучих ударов как снопы на землю повалились, уже и саблю,

кем-то из них оброненную, Вакуль с земли подобрал. Да один против восьмерых разве долго выдюжит? Озверевшие от злости дружинники стали теперь не в разнобой нападать, а скопом. Уже не раз и не два чиркнули их сабли по ногам и рукам смельчака.

Уже подломилось могучее тело кузнеца, рухнуло на землю, а Невзор, расталкивая всех,

руку с саблей вознёс над ним, чтобы зарубить его. И тут услышали дружинники визг

баб, грай мужских голосов. Это толпа деревенских, разметав заслон из дружинников, с

ором великим бежала на выручку своему односельчанину. Куда там двадцати против трёхсот, если не больше, рассвирепевших мужиков устоять! Тем более, что в руках у многих из них косы, цепы и вилы появились, чем не оружие?

Невзор и про кузнеца израненного забыл, цыкнул на своих, и побежала рать княжеская к лошадям своим. Туда же и монах Тодорокис засеменил, проклиная всё на свете. Хитрая бестия сразу понял, что жареным тут запахло. Так и ускакала дружина ни с чем. Пока ни с чем. Через несколько дней сюда сам князь местный с полновесной дружиной заявится. В таких случаях князья в своих уделах всю деревню на сутки-двое на откуп дружинникам отдавал. После таких «взбучек» княжеских, если кто и оставался в живых, так только дети малые, несмышлёные, да девушки молодые для утех, да и то ненадолго.

Но в этот раз не удалось дружине княжеской сабельками помахать. Не понаслышке знали люди, что их ждёт за неповиновение антихристианское. Тут же сход стихийный образовался, и решили все сельчане уходить в лес и пробиваться на восток. Там, слышали они, их братья по крови живут и там почитают ещё старых богов. Сколько таких деревень да сёл опустело на Руси за времена охристианивания? Никто не считал, да много их было, людей, не предавших родителей своих.

Нужно сказать, что со времён батыевых и вплоть до восемнадцатого века в ходу у православного церковного клира Руси-России был только Псалтырь. А в нём лишь сто пятьдесят псалмов на все случаи жизни написано. Сама же Библия на русском языке была издана только в девятнадцатом веке. И люди сравнивали: одно дело, когда поп, уткнувшись в Псалтырь, монотонно бубнил с амвона библейские истины, а другое, -когда волхвы вещали. Они тебе и про знамения растолкуют, и сон странный объяснят, и скажут когда сподручнее пахоту или сев начинать. Особо любопытным и про то расскажут, как небо над головой устроено, почему Солнце днём светит, а Луна ночью.

А ещё про почитание родителей земных и небесных напомнят и не преминут восславить их, чтобы жизнь счастливой была, чтобы роженица от бремени своего вовремя разрешилась, чтобы у коровы или козы молоко не перегорело; да мало ли о чём волхвы с людьми толковали. На все вопросы у них были разумные ответы.

Волхвы ведь знания свои несли ещё с седых времён. А попы… что попы? «Верьте нам и всё тут. А те, кто поверит, те и спасутся». С приходом христианства знания были подменены верой. Вот так совершился первый подлог в истории нашей цивилизации. А евреи, написавшие Библию, живут почему-то по своим талмудам да торам. Не загадка ли?

Каток христианизации, круша на своём пути укоренённую тысячелетиями старую

ведическую веру, часто вызывал отторжение у людей. Потому и полыхала на Руси уже

двести лет самая настоящая Гражданская война, в которой простой народ в массе своей не принимал новую веру. Семьи по живому раздирались на части, где отцы и деды за старую веру стояли, а их сыновья, чтобы уйти из-под строгой опеки старших, за новую веру ухватились. Раздрай был и между князьями. Киевские князья, уже принявшие христианство, силой навязывали новую веру князьям владимирским, новгородским и прочим, оттого и драчки между ними веками длились. И Русь в замятне этой слабела на глазах. А слабых заклевать всегда охотники найдутся.. На северо-западных границах то шведы-свеи, то крестоносцы ливонские и прочие огнём и мечом пытались свою, католическую веру принести на наши земли. На южные княжества в 1223 году напали неведомые ещё не то татары, не то монголы. У западных княжеств уже давно

«вась-вась» наметился и с Папой римским, и с соседями-католиками, и лишь маленький шажок оставался, чтобы они сами не превратились в заурядные католические королевства.

Правда в 1223 году тартаро-монголы как пришли на Русь, так и ушли, больше напугав народ, чем разорив. С другой стороны после этого скоротечного набега на южных границах спокойнее стало. Половцы, извечные степные разбойники, вдруг стали замиряться с русичами. Более того, родовитые князья русичей и половцев стали женить своих детей между собой, и к приходу новой волны тартаро-монгол половцы стали союзниками русичей.

Бату с помощью своих соглядатаев проведал и об этом. И потому озлобился он на половцев. Ведь они были всё-таки кочевым, степным народом и должны были, по его мнению, придерживаться Великой Ясы Чингисхана, списки из которой были вручены половецким ханам ещё задолго до начала Западного похода армии Бату, а потому стать на сторону Бату, но этого не произошло. И сыновья Чингисхана объявили половцев своими врагами. Перед вторжением на Русь тартаро-монголы в нескольких битвах нанесли им ряд серьёзных поражений и фактически прижали половецкого князя Котяна с его сильно потрёпанными войсками к самой границе южной Руси.

Кстати, по-большей части светловолосые и голубоглазые половцы имели гаплогруппу R1А, такую же, как и у русичей и тартарцев, то есть они были европеоидами. Вот такая непростая обстановка на Руси и вокруг неё сложилась накануне начала Западного похода тартаро-монгол.

ГЛАВА 3

Гуюк, сын Угэдэя и Мэнгу, сын Толуя ехали рядом, стремя в стремя. Оба они были

чингизидами, оба могли претендовать на трон Великого хана Монгольской империи.

Мэнгу, по крайней мере, внешне выглядел спокойным, а вот его двоюродный брат до сих пор кипел от негодования. Его отец, Великий хан Угэдэй не ему, своему отпрыску,

а полукровке Бату доверил командование объединённым войском, которому скоро надлежало отправиться в Западный поход и этому (теперь уже заочному) спору с отцом не было конца.

– Ну скажи, скажи брат, разве это справедливо? Почему это какой-то Бату будет командовать тобой, мной, нашими багатурами, нукерами?

Мэнгу меланхолично пожал плечами:

– Гуюк, ты не хуже меня знаешь, что Бату сын Джучи и он теперь, если не считать слабака Орду, первый из его сыновей и согласно Ясе нашего деда он, а не ты, или я старший хан после твоего отца, да прибудут его года.

Гуюк нетерпеливо отмахнулся:

– Но это же не так, не так! Орду, а не Бату старший сын у Джучи!

Мэнгу скосил глаза на брата и еле заметно усмехнулся:

– Верно, брат. Но ты же знаешь, что Орду сам попросил Великого хана считать старшим в улусе Джучи не его, а своего брата Бату.

Гуюк с досады так ударил ногайкой по крупу лошади, что та чуть ли не встала на дыбы:

– Да знаю, но лучше бы он этого не делал.

Лицо Мэнгу скривилось в усмешке:

– Не кипятись зря. В бою, сам знаешь, стрелы по-всякому летают, да и кумыс подают иногда не слишком свежий…

Намёк брата был настолько прозрачным, что Гуюк зашёлся в гадком, коротком смешке. Да, перед своим отъездом из Каракорума он был вынужден подчиниться воле отца, согласившись на то, что не он, а Бату теперь главнокомандующий над армией, отправляющейся в Западный поход. Прав Мэнгу – в бою или на пиру всякое может случиться…

Четыре тумена, а это сорок тысяч нукеров, шли за братьями к Искеру. Многие из них прославились в предыдущих походах на тангутов, ханьцев, харезмцев, персов. И среди этих прославленных были такие багатуры и полководцы, как Байдар и Бури – сын и внук Чагатая, Кадан – сын от третьей жены Угэдэя, молодой и горячий Бучек – сын Толуя, умудрённый годами и воинским опытом Кюльхан – сын Чингисхана от второй жены. К этой славной когорте можно было отнести багатуров Бурундая, Китбука и Хулагу – да всех и не перечесть.

Неспешно двигалось монгольское воинство. Ведь за колонной нукеров гнали огромное стадо коров и овец, отбитых у половцев. Пытались те севернее Арала, а потом в верховьях Иртыша остановить продвижение монгольской орды, да где там! Против такой силы нужно было выставлять не растопыренные пальцы, а мощный сжатый кулак. У половцев ни в том, ни в другом случае этого не получилось. Действовали они вразнобой и без всякого согласия между отдельными отрядами. Да и монголы так поднаторели в воинском искусстве, что легко рассеивали по степи половцев. Армия чингизидов всё более и более напоминала до совершенства отлаженную военную машину, которую трудно было остановить.

Наконец начались земли, примыкающие к Искеру. Здесь, в приречных низинах были вольготные пастбища, и мычащее и блеющее стадо «живого» трофейного мяса растеклось по ним. К Искеру к тому времени подтянулось сорок тысяч тартарцев под командованием военачальника Витомира. Только что в лагере поставили свои походные шатры десять тысяч воинов Сельджука, прибывших из Туркменистана.

Бату дважды высылал навстречу армии Гуюка своих курьеров, торопя его с прибытием в Искер. Лето 1236 года было на исходе и нужно было начинать поход в земли булгар и башкир с мордвой. Именно на такой очерёдности захвата приволжских земель настаивал Субэдэй, правая рука Бату в этом походе. Не зажили ещё обида и душевные раны у старого воина. До сих пор помнил он, как булгары, башкиры, эрзя и даже откуда-то взявшийся отряд недобитых татар вероломно напали на его войско при переправе через Волгу в месте впадения Камы-реки после завершения разведывательного похода на Русь в 1223 году. Кровью, только кровью смоет с себя Субэдэй позор поражения в той битве.

Не выдержал Бату, отправил к Гуюку ещё двух курьеров со словами:

– Даже пустынные черепахи быстрее вас тащутся по земле. С вами или без вас мы тотчас выступаем в поход против булгар. А вы или присоединяйтесь к нам, или с позором возвращайтесь в Каракорум. Думаю, Великий хан Угэдэй по достоинству оценит ваши ничтожные заслуги в этом походе.

Эти ли обидные, но справедливые слова главнокомандующего, проснувшаяся ли совесть, или осознание того, что вся слава и военные трофеи достанутся не ему, Гуюку и его братьям-чингизидам, а выскочке Бату подвигло монголов ускорить своё движение. Перед самым вторжением в Поволжье тумены принцев догнали армию Батыя. Хитрая лиса Субэдэй со своим корпусом лёгкой конницы решил сыграть роль загонщика в облавной охоте. Внезапно появляясь в тылах отрядов булгар и башкир его корпус наводил на противника страшную панику, и те волей-неволей шарахались в

сторону главных сил армии Бату, где их ждало неминуемое поражение. Нужно сказать, что слабое сопротивление нашествию тартаро-монгол оказали и булгары, и башкиры с мордвой. Более того, несколько отрядов мордвы перешло на сторону захватчиков. И это имело своё объяснение. Дело в том, что в 1217 – 1220 годах Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович уже пытался покорить эти земли, и много было убито в этой войне, много было сожжено городов и деревень. И хотя в 1221 году между русичами и теми же булгарами был заключён мир, так и не восстановилась сила некогда самого могущественного государства Поволжья.

В какой-то момент непрерывных сражений Бату даже был вынужден отозвать в свою ставку Субэдэя. Слишком жестоко он вёл себя по отношению к покорённым уже приволжским народам. Ещё немного и в безлюдную пустыню могли превратиться эти земли. С мордвой оказалось проще. Этот народ сопротивлялся тому же Великому князю Владимирскому дольше всех, аж до 1232 года. Вволю покуражились здесь дружины сына Юрия Всеволода, рязанских и муромских князей. Так что мордовские князьки наперегонки в отместку русичам сами становились под стяги батыевой рати.

Единственными, кого не настиг своей карающей десницей полководец Субэдэй, были татары. Отряды потомков некогда могущественного народа, едва не истребивших самих монгол, словно растворились в глухих прикамских лесах. Когда-то Чингисхан, мстя за гибель своего отца, рассеял, распылил татар по всему белому свету. Какая-то их

часть, спасая свои жизни, осела на берегах Камы. Но знали татары, что если монголы доберутся до них, пощады им не будет. Пока глухие леса Прикамья надёжно скрывали татар от их извечных противников. Но через два столетия после этих событий они напомнят о себе созданием Казанского ханства после распада Золотой Орды.

После покорения Приволжья перед тартаро-монголами открылась прямая дорога на русские княжества. А там после нескольких волн христианизации шла своя замятня.

Князьям срединных и северных княжеств вслед за киевскими волей-неволей приходилось выбирать христианство. Не принято было приглашать на общерусские съезды князей-язычников. А куда иголка, туда и нитка. Принимали крещение князья, принимали крещение и дружины княжеские. А вот с простым народом было куда как сложнее. Волнами с запада и с юга на север накатывалось христианство на ведическую Русь. Некоторые исследователи насчитывают до трёх-четырёх таких волн христианизации. Столь медленной (столетиями!) экспансии греко-иудейской веры на земли русичей способствовало само государственное устройство Руси. Вплоть до тринадцатого века она состояла как бы из отдельных княжеств со своими столицами и представляла собой конгломерат-федерацию наподобие легендарного государства

этрусков. Все жизненно важные вопросы (объявление войны, заключение мира, объединение или разъединение княжеств) решались на общерусских съездах. И проходили они до поры до времени в строгом соответствии с Ведами – законами предков, принятыми тысячи и тысячи лет назад. На этих съездах выбирали в князья

лучших из лучших. Именно им поручалось вести дружины на войну, организовывать

мирную жизнь на Руси. Христианство положило конец этому устоявшемуся порядку.

Теперь каждый князь в своём княжестве был «помазанником» божьим и мог творить всё что угодно с подданными своими. И такую власть, порой самодурственную и жестокую, поддерживал церковный клир новохристиан, потому как народ в массе своей отказывался добровольно идти в новые или обращённые христианские церкви и храмы; и священникам, по большей части грекам, приходилось кормиться буквально с рук местных князей.

Зима 1236-1237 годов выдалась на редкость снежной. Пережидая зиму, батыева рать стала лагерем на границе рязанского княжества у реки Мокша. Послал Бату послов своих сразу в несколько ближних княжеств русичей и предложил их князьям отныне дань ему платить. Но князья, все как один отказались это делать, а рязанский князь Юрий Ингварович ещё и присказкой ответил ордынцам, мол, «убъёте нас, всё ваше будет».

Ближе к весне Бату собрал военный совет. На глазах таяло трофейное стадо коров и овец. На глазах таяли запасы фуража и сена для скота и лошадей. Привычные к морозам тартарцы и монголы почти без людских потерь перенесли январские и февральские студёные дни и ночи, а вот военачальник Сельджук плакался Батыю, что чуть ли не после каждой ночёвки из лёгких шатров воинов его тумена выносили по

два-три окоченевших трупа. Не все южане выдерживали русские холода. И всё же весна брала своё. Длиннее становились дни, появились первые прогалины на лесных дорогах. Сама природа и погода толкали армию Бату продолжить поход.

До Европы уже докатились слухи о новом нашествии варваров с востока. Венгерский король Бела Четвёртый сообщил римскому Папе, что ему стало известно от князей пограничных русских княжеств: пришла из-за Волги на Русь рать огромная, в которой не только узкоглазые азиаты были, но и люди, похожие обликом на русичей.

Про Тартарию в Европе уже знали от тех же путешественников отца и сына Поло. Правда, Марко Поло не делал различий между русичами и тартарцами – все они были для него на одно лицо. Через своих миссионеров европейцы знали, что под ударами кочевников пал Китай, Катай, тангутское царство Си Ся, что монголы принялись

методично завоёвывать азиатские государства.

Нужно сказать, что понятие «варвары» католики-европейцы распространяли не только на азиатских кочевников, но и на язычников-тартарцев и даже на русичей, потому как те приняли византийскую, неправильную, с их точки зрения, веру. А после

1054 года, года раскола на католическую и православную ветви христианства, этот раскол только усилился. Европейцы ещё помнили о нашествии скифов, сарматов и гуннов, а вот о каких-то монголах ещё слыхом не слыхивали и видеть их не видывали.

На военном совете главными оппонентами Батыя, Витомира и Субэдэя были Гуюк, Мэнгу и Бури. Эти монгольские принцы настаивали на том, чтобы всей мощью, не распыляясь, последовательно захватывать все русские княжества, лежащие на их пути, не оставляя камня на камне от городов и сёл, а людей угонять в полон.

В конце своей речи Гуюк напыщенно произнёс:

– Русь сейчас слаба, и это может подтвердить наш прославленный багатур Субэдэй, который тринадцать лет назад уже пробовал на зуб русское воинство.

Гуюк при этих словах лишь слегка склонил голову в сторону старого полководца.

Принц был зол на старика за то, что тот был всецело на стороне Бату. Витомир, высокий человек плотного телосложения с мужественным лицом, обрамлённым светлой бородой и усами, покачал головой:

– Нет, принц, мы – тартарцы пришли сюда не сеять смерть и разруху, а склонить русичей к возврату к прежней вере в наших добрых, старых богов. Мой прадед Гостовид бежал когда-то из этих мест за горы Ирия, но бежал не от людей лихих, не от друзей и родных своих, а от притеснений князя местного, что силой заставлял молиться богу иноземному. Таки и нынешний князь рязанский, видимо, стал отступником от нашей веры истинной, а простой люд тут не причём, он и так настрадался уже и под гнётом княжеским.

Бату кивал головой, соглашаясь с доводами Витомира. Вспомнился ему недавний случай. Во время облавной охоты на волков, расплодившихся в округе, он вместе с сотней своих охотников и десятком тартарцев во главе с Витомиром неожиданно выскочили на небольшую, домов в пятьдесят деревушку, затерянную в лесах на другом берегу застывшей Мокши. И такая картина предстала перед его глазами: на утоптанной площадке перед гумном, в котором хранились необмолоченные снопы пшеницы, стояли сани-розвальни, запряжённые лошадью. В них, укрытый шубами сидел безусый ещё юноша, а перед ним к столбу, вкопанному в землю, был привязан мужичок в одних рваных портках, через дыры в которых просвечивалось голое тело. В некотором отдалении от места правежа стояла небольшая, человек в тридцать толпа селян. На

горке брёвен рядом с входом в гумно сидело восемь или десять княжеских дружинников, а двое из них по команде юнца, сидевшего в санях, охаживали плетьми уже вконец окровавленного мужичка.

Наскок ордынцев был настолько неожиданным, что все: и сани с юнцом, и дружинники, и толпа людская – оказались в плотном окружении. Заголосили бабы в толпе, схватились за палаши дружинники, потянулся к вожжам кучер юнца, намереваясь дать дёру. Но уже взял под уздцы лошадёнку один из тартарцев, натянули луки свои нукеры, принуждая дружинников не рыпаться с силой своей малой против

ордынцев.

Спешился Бату, а за ним и Витомир. Прошли они к столбу, где коченел от холода исполосованный плетьми местный мученик. Витомир взмахом руки отогнал от столба палачей, а Бату ткнул своей плёткой в мужика:

– Кто ты? Зачем правёж над тобой учинили? И кто тот барчук, что в санях сидит и

правежом управляет?

У мужичка и тело, и лицо было в шрамах, кровоточащих на морозе, но нашёл он в себе силы голову поднять, губы, посиневшие от холода разомкнуть:

– Барчук в санях, мил человек, то племянник младший князя рязанского Юрия Ингваровича, Бориской кличут. А правёж надо мной Бориска учинил за то, что я грозился дом его спалить.

Бату сдвинул свой малахай на макушку:

– За что это ты так осерчал на хозяина своего?

Мужичок с ненавистью посмотрел в сторону саней:

– Вчерась Бориска со своими халдеями вломился ко мне домой, снасиловали они на моих глазах жёнушку мою, а Настю, дочку мою, Бориска в свои хоромы утащил…

Вернулась она домой только сегодня утром, окровавленная вся… А ей всего четырнадцать исполнилось. Теперь вот висит она в петле в сарае моём, душа неприкаянная…

Витомир что-то быстро сказал своим людям. Те тотчас отвязали от столба мужичка, укрыли его шубами, сдёрнутыми с барчука, а самого его в одном исподнем привязали к

столбу вместо мужичка-страдальца. Бату помнил, как и его деда Чингисхана когда-то распяли у столба и едва не уморили до смерти, и он буквально закипел от негодования. Те же чувства, похоже, испытывал и Витомир. Поделом было бы мужичку, если бы он попусту бахвалился да грозился своему хозяину. Негоже было так поступать. Хозяин тебе и кров, и работу даёт, зачем же кусать руку, хлеб дающую? Но здесь было другое. Здесь обнаглевший от неподсудной власти над людьми высокородный упырь,

надругавшись над женой и дочерью бесправного мужика, его же ещё и наказывал неправедно. Шепнул Бату что-то на ухо Витомиру. И вот княжеские дружинники по приказу тартарца другой правёж устроили. Каждому из дружинников приказали по двадцать ударов плетьми нанести по изнеженному телу барчука. Да уже после шестого палача повис Бориска на столбу без дыхания.

Широко открытыми глазами смотрели на пришлых мужики в толпе, а молодые парни, невест которых успел испоганить Бориска, готовы были сами приложиться плетьми по ненавистному отпрыску, не знавшему что такое совесть и сострадание.

Именно с тех пор поползла молва по Руси: пришёл на землю русскую не очередной кровожадный кочевник-завоеватель, а справедливый хан с крепкой рукой и мягким сердцем…

ГЛАВА 4

Накануне нашествия тартаро-монгол на Русь Великим князем Владимирским был третий сын Всеволода Большое Гнездо, Юрий Всеволодович, а младший брат Юрия, Ярослав по родовому закону должен был править в Киеве. Хотя до 1236 года где Ярослав Всеволодович только не правил! И в Переяславле-Залесском, и в Новгороде раза четыре, а при Батые и Великим князем Владимирским побывал. Так вот перед самым приходом ордынцев Ярослав должен был править в Киеве. Но не лежала его душа к этому убогому престолу, хотя получил он на него право ещё в середине 1236 года не без помощи войска новгородского. Не нравились ему бояре да знать при киевском дворе. Лесть, обман, подкуп, письма подмётные – не престол, а гадюшник. И

тяготился Ярослав престолом этим. В Новгороде же он оставил княжить совсем ещё юных сыновей своих Александра (будущего Невского) и Фёдора, потому не раз и не два в год наведывался к малолеткам своим. А в Киеве… Что в Киеве? Киевская Русь тогда была окраиной русского мира. Это уж потом с помощью поляков да австрийцев

нынешние «свидомые» превратили слово «окраина» в «Украину» и русские, проживающие на этой территории, превратились в украинцев.

В Киев тогда ежегодно наезжали званые и незваные гости: послы из Чехии и Польши, Венгрии и Моравии, легаты от Папы римского да от латинян из Константинополя. И все они наперебой склоняли Ярослава принять их католическую веру. И так его порой эти гости доставали, что сбегал он из Киева с дружиной своей в соседнюю половецкую степь. И со многими половецкими князьками даже успел подружиться. Поучаствовал пару раз на стороне половцев в драчке между ними и досаждающих всем аланами. В походах хоть и малых возмужал Ярослав, окреп телом и

духом. И не утерпел Ярослав, когда прослышал о том, что тевтонцы опять зашевелились на северо-западных рубежах Руси, помчался туда. Уговор у него с братом Юрием был. Ярослав должен был стеречь границы северные и западные, а Юрий с востока страну оборонял. Правда Юрий вот уже несколько лет безуспешно пытался подчинить себе Волжскую Булгарию, земли башкир и мордвы. При этом и сам в походы против них ходил, и сыновей и племянников против них посылал. Да бестолку всё это было. Пустят друг другу кровянку да разбегаются в стороны, – не война, а морока сплошная. И когда с востока нашествие каких-то кочевников началось, Юрий поначалу не слишком озаботился. Сколько этих кочевников прибегало к границам Руси, сколько убегало, не сосчитать. Так и сам князь Юрий считал, так и его воеводы считали: всех гостей незваных, с юга и востока пришедших, побивали, вот и этих, мол, побъём. А Ярослава на северо-западной границе дела уже нешуточные задержали. В декабре 1237 года Папа римский Григорий Девятый своей буллой объявил второй крестовый поход на земли финнов и эстов. Народы эти до сих пор оставались языческими. А перед этим крестовым походом рыцари-монахи из двух орденов – Тевтонского и Меченосцев, по воле того же Папы объединились и создали единый Ливонский орден. Так что силу этот Орден такую набрал, что не только финнов и эстов его миссионеры решили крестить и покорять, они стали зариться и на псковскую землю.

Конечно, не первый раз и не первый год докучали крестоносцы на северо-западных рубежах Руси. Ещё в 1222 году тогдашний князь новгородский Всеволод Юрьевич посылал против них рать под водительством своего брата Святослава, и тот с дружиной своей разметал полки крестоносцев как пушинки. Чуть позже двадцатитысячная рать Святослава осадила ливонскую крепость-замок Ксев. Да своенравный купеческий Новгород взял да изгнал в это же время из города бояр-опекунов вместе с юным князем Всеволодом, и не добили тогда папское волчье логово, отступила рать к Новгороду спесивому. И понеслось… Двумя годами позже крестоносцы осадили в Юрьеве гарнизон воеводы Вячка, но помощь от князя Юрия не подоспела вовремя, и Юрьев пал.

Жестоко расправились тевтонцы и с самим отважным Вячко, ослепив его и вырвав язык, и с дружинниками гарнизона крепости. Мало кому удалось выжить тогда из русичей.

Словом, князь Ярослав разрывался между Новгородом и Псковом, отгоняя жестоких и спесивых католических псов Папы римского от границ Руси. Потому, когда от брата Юрия курьеры привезли по-настоящему тревожные вести о нашествии ордынцев и просьбу направить ему в помощь войска, находящиеся в его подчинении, Ярослав просто физически не мог выполнить просьбу брата. Оголить северо-западную границу,

осаждаемую крестоносцами – это значит отдать на их растерзание богатейшие города Руси – Новгород и Псков. К тому же послы его в Швеции донесли ему, что датский король Вольдемар Второй и Магистр Ливонского Ордена Герман фон Балк заключили между собой договор о разделе Эстляндии и начале совместной войны против русичей.

И эта угроза со стороны западной коалиции была для Ярослава куда весомей угрозы, подступающей с востока…

ГЛАВА 5

Без малого восемьсот вёрст было по прямой между Асгардом Ирийским – городом волхвов, и столицей Тартарии Грастианой. На самом же деле путь для Веселины и её трёх спутниц-жриц: Белославы, Ясны и ПламЕни, был куда более длиньше и извилистей. Им нужно было на струге идти встречь течения Оби до места впадения в неё Ины-реки, а потом по тракту по самой северной кромке Большой степи на лошадях двигаться до места слияния Иртыша и реки Омь. Сейчас, кстати, на том месте город Омск стоит. А тогда труднодоступным, заповедным и сакральным местом был Асгард для тартарцев. Сюда со всей страны Тарха и Тары стекались волхвы, неся свежие новости, и отсюда же во все уголки огромной страны шли волхвы-ходоки. Они в те времена выполняли роль кровеносной системы в человеческом организме. Редки были визиты царя Тартарии в её удалённые уголки. Немногим чаще ходили в них царские дружины для сбора налогов, для утихомиривания северных народцев, пришедших в Сибирь тартарскую, спасаясь от давления ханьцев, террора степных кочевников. Всех их в своё время приютили тартарцы, да стали они время от времени

покусывать руки, хлеб им дающие да жизни сохранившие.

А волхвы как челноки в ткацком станке сшивали, скрепляли страну свою в единое целое, и именно от них люди, живущие на Колыме или Лене знали как и чем живут их собратья на берегах Оби или Амура. Сейчас вот верховный волхв Деян с восемью главными волхвами задумал достроить огромный ведический храм, шпиль которого должен был купаться в облаках.

Одним из главных волхвов к тому времени стал и Путимир, тот самый, что помог

жрице Веселине и её сыну Бату найти убежище от крестоносцев-тамплиеров в лесном ските. Давно он звал Веселину к себе. Давно он испытывал платоническую любовь к этой прекрасной женщине. Он чувствовал, он знал, что и она испытывает к нему те же чувства ещё со времён бунта тамплиеров в Грастиане.

Когда струг с путницами на борту ткнулся в берег затона, с которого начинался когда-то путь по воде для Божидара и Джучи, Белослава – самая старшая из жриц молитвенно сложила руки на груди и быстро прошептала молитву:

– Слава вам, родненькие наши Тарх и Тара, что путь наш водный закончился…

ПламЕна – самая молодая из женщин, не преминула подколоть подругу:

– Не рано ли восславляешь родителей наших небесных, сестра? Я как вспомню, что нам ещё месяц в седлицах на лошадях трястись до Асгарда, так дрожь берёт.

А Ясна – высокая тощая женщина средних лет, на воду пальцем показала:

– Права Белослава! Ты глаза-то разуй свои! Ещё немного и застряли бы мы в пути.

Да, мелкое ледяное крошево, так называемая шуга, уже появилась на поверхности реки. Через неделю-другую ледостав остановил бы до весны небыстрый ход парусного струга по обской воде. Потому и молилась Белослава отцу Тарху да богоматери Таре, что успели жрицы до морозов пройти водную часть пути. Примирила всех Веселина:

– Пойдёмте, сестрицы, на двор постоялый. Девятко поди уж заждался нас.

Девятко был внуком Сбыни, что заведовал местным постоялым двором. У самого Сбыни детей было пятеро, а вот у сынка его – Гудима было аж девятеро! И последыш, родившийся девятым по счёту, и имя получил соответствующее – Девятко.

Давно не наведывалась Веселина в эти места. А они неуловимо менялись прямо на глазах. Рядом с постоялым двором была очищена от леса большая поляна, и на ней густо стояли зимние войлочные юрты кочевников. Если на постоялом дворе останавливались в основном купцы, приезжающие сюда и с юга, и с севера, а также гости из столицы и других городов Тартарии, то в юртах,сменяя друг друга, останавливались порой и на всю зиму отряды нукеров Орду, старшего брата Бату.

После смерти Джучи вся южная часть Большой степи от гор Ирия до Оби входила теперь в улус Орду.

Девятко, ещё молодой могутный мужчина с заметным уже животиком, в это время с работными людьми свозил на дрогах разбросанные по всему лугу копёнки сена ближе к подворью. Как-никак, а зима на носу была, и табун лошадей при постоялом дворе хоть заметно уменьшился числом, да всё равно не меньше ста голов насчитывал. Одно радовало Девятко – бесермены степные, что в юртах жили, от своих лошадок отказываться не собирались, потому и для них работники постоялого двора сено заготавливали, как и для своих.

Увидев путниц, прошедших через воротца ограды, Девятко чуть ли не вприпрыжку бросился им навстречу. Ещё месяц назад курьер из Грастианы привёз весть о том, что надобно будет ему подготовить в дорогу четыре основных и четыре запасных лошади.

А узнав, кто на этих лошадях отправится в путь, он своему шорнику – старику Ефиму наказал седельца сшить помягче.

Услышав гомон на улице, на крыльцо постоялого двора вышел крупный мужчина в рубашке до колен, с непокрытой головой и накинутой на плечи меховой епанче. Это был Некрас, сотник отряда тартарцев. Правда сотни ратников в его отряде не было ещё со времён начала похода армии Витомира к Искеру, где она стала под стяги Бату. Но два десятка казаков, в основном, пожилых у Некраса всё-таки были. Он от того же курьера своё задание получил – обеспечить охрану жриц на пути к Асгарду.

Девятко к тому времени добежал до женщин и стал истово поклоны поясные им отвешивать:

– С прибытием благополучным в обитель нашу, матушки наши святые! Не утомила ли вас дорога по Оби-реке?

Веселина приложила свою озябшую ладошку к вспотевшему лбу мужчины, к которому налипла труха от сена:

– Да погодь ты трындеть! Плыли, плыли и приплыли, чего уж! Дай взглядом тебя окинуть. Ишь, вымахал-то как! Я ведь тебя, Девятушка, мальцом сопливым последний раз видела, а сейчас вон какой стал.

Влезла с разговором своим и ПламЕна, самая шустрая из жриц:

– Матушка Веселина не всё обсказала. Попали мы раз в такой шторм, что едва не утопли, благо успели вовремя укрыться в затоне у кожевников и бурю переждать.

Сейчас на левом берегу в этом месте городок Кожевниково стоит, а тогда со всей округи свозили туда шкуры,снятые с диких и домашних животных, и местные мастера делали из них добротную меховую одежду и обувь.

К каждой из жриц подошёл Девятко, каждая из них ладошками своими чело его осенила. Голос Веселины заметно построжел, когда она снова обратилась к Девятко:

– Ты коней нам в дорогу приготовил? Да припасы какие, да охрану для нас?

На широком открытом лице парня заиграла добродушная улыбка:

– Всё, матушка, сготовил, как мне передали, а по охране… – он быстро оглянулся назад и, приметив на крыльце Некраса, весело добавил, – вот с этим чертякой договаривайся.

Недолюбливал Девятко сотника. Служивый вечно его задирал почём зря. Да и то сказать, не владел Девятко так же виртуозно как сотник палашом, а на лошади верхом ездил как чучело соломенное, не его это было, вот и задирал его Некрас. Сотник же себе цену знал. Не кинулся он навстречу приезжим, чинно дождался, когда жрицы поднимутся на крыльцо и лишь тогда в лёгком поклоне подставил свой лоб под

благословение жриц. Предупреждая вопрос Веселины, сотник виновато развёл руками:

– Извиняй, матушка, но только десять казаков тебя сопровождать будут, больше дать не могу. Витомир у меня почти всех подчистую забрал. Хорошо хоть сотня нукеров бесерменских здесь ошивается, но я ими не распоряжаюсь.

Веселина понимающе кивнула головой. Западный поход, который затеяли тартарский царь Добромысл и Великий хан Угэдэй, требовал много, очень много воинов. Заколыхалось сердце у ней в груди. Ведь всю эту армаду людскую предстоит вести в поход её сыну, девятнадцатилетнему юнцу!

В путь их небольшой отряд выступил через два дня. Некогда было рассиживаться.

Каждая следующая ночь была холоднее прошедшей. А уже на полпути к Асгарду в барабинской степи попали путники в жуткую метель. Но казаки исстари были народом

многоопытным. Поставили лошадок в круг, одели на их спины попоны, на морды навесили торбы с овсом, женщины и казаки в центре устроились, укрывшись грубыми дерюгами. Так вьюжную ночь и пересилили. А с утра и полдня не прошли – новая напасть. Выскочил на них отряд в полста нукеров и давай куражиться, кто такие, откуда да куда идёте. Особенно усердствовал в этом толстый монгол, сидевший на низкорослой лошадке. Чуть было не сгрёб с седла Пламену, младшую из жриц, да Некрас вовремя вмешался:

– Ты чего творишь, дундук недотымкнутый? А ну отстань от девахи! Не знаешь кто перед тобой сейчас?

На плоском лице монгола заиграла похотливая ухмылка:

– Да известно кто, баба! А мы, монголы, охочи до баб.

Сотник недвусмысленно положил руку на рукоять палаша:

– Перед тобой мать самого Бату, чертяка ты этакий!

На лице толстяка ухмылка тотчас сменилась на угодливое выражение:

– Прости, казак, не знал я об этом.

Нукеров после этого словно ветром сдуло. Дальше путь отряда пролегал по берегу Иртыша. На реке полным ходом шла шуга и даже отдельные льдины. Над водой стелился туман, и когда подъехали казаки и жрицы близко к Асгарду диво, дивное увидели они. В разрывах тумана увидели они огромный, уступами поднимающийся

вверх храм волхвов – асгардскую башню. Вдруг выглянувшее из туч солнце осветило эту громадину, и заиграли блёстками снежные шапки на уступах храма. Верхушка его терялась в выси и лишь едва угадывалась в разрывах поднимающегося от земли тумана и нависающих над ним облаков.

Веселина рассталась с Некрасом и остальными тартарцами. Один из встречающих волхвов повёл жриц в чертоги среднего храма, где им выделили несколько келий. Скромная вечерняя трапеза прошла быстро, и скоро остались в зале Путимир и Веселина вдвоём. Не смели они на людях показывать своё расположение друг к другу.

Каждый из них давал обет безбрачия, каждый из них всю жизнь свою положил на служение Тарху и Таре. И всё же давно между ними искра божья пробежала. Долго стояли они, обнявшись, не смея переступить черту прочерченную обетом. Не нужно им было слова лишние произносить. Давно их существа тянулись друг к другу. И не важно, что их виски посеребрила уже седина. Сейчас они чувствовали себя молодыми, очень молодыми…

Для жриц выделили придел ко второму надземному храму. В самый нижний, подземный храм женщин не допускали. Путимир лишь намекнул жрицам, когда они ходили, знакомясь с расположением помещений, что внизу под ними оружие для волхвов-воинов хранится да припасы всякие. Когда же привёл он жриц на площадку третьего храма, и те посмотрели вниз, все, даже разбитная ПламЕна, юркнули назад, во внутренние помещения. Страшно им стало оттого, что они увидели. Люди и лошади, копошившиеся внизу, на земле, казались с высоты маленькими букашками. На такую высоту даже птицы не забирались. А вот в чертоги самого верхнего четвёртого храма Путимир категорически запретил подниматься.:

– Там только верховный волхв Деян и мы – главные волхвы храмов небесных, можем находиться, женщинам там не место.

ПламЕна не удержалась от вопроса, спросила шёпотом:

– Наверно, святой Деян там с самими родителями нашими небесными разговаривает?

Путимир спрятал улыбку в усы и бороду. Наивность молодой жрицы умиляла:

– Да, сестра, его молитвы доходят до небес быстрее наших.

Однажды заметила Веселина суету во дворе. Несколько дюжих волхвов сновали между храмом и длинным рядом из телег, запряжённых в двойки лошадей. Было раннее утро, и всё же Веселина приметила, что ноша, завёрнутая в дерюгу, у каждого из волхвов была довольно увесистой. А через три часа погрузки обоз тронулся в путь. На каждой телеге сидело по два-три волхва-воина, одетых в дорожные тёплые одежды, опоясанные поясами с прицепленными к ним монгольскими саблями.

Путимир на вопрос Веселины ответил просто:

– Не первый такой обоз отправляем мы в даль далёкую. На заход солнца мы, тартарцы с союзниками монголами, войной пошли, а на восход – с миром, хотя и туда

оружие приходится везти. Не везде люди мирные живут.

– Далеко ли те края мне неведомые? – спросила женщина.

– Далеко, радость моя. В Новую Тартарию обоз этот отправился. Сначала, вишь, на телегах пойдут, потом пересядут в кочи морские и океан Великий пересекут. Там, в Новой Тартарии, тоже наши люди живут. А через год ещё один такой же обоз отправится туда. А с ним и я в Новую Тартарию пойду. И там надобно веру нашу истинную крепить.

Он долгим испытывающим взглядом посмотрел на Веселину:

– Не желаешь ли и ты ко мне присоединиться?

Жрица ответила ему радостно-удивлённым взглядом:

– Куда ты, туда и я…

Тартарцы давно открыли для себя Северную Америку. С их прибытием на этот материк между восточным и западным побережьями со временем появились сотни капищ с идолами деревянными и каменными. Дети Тарха и Тары и там продолжали восславлять своих родителей небесных. И их потомки пусть уже с малой долей родной крови продолжали это делать вплоть до прихода на материк европейских «цивилизаторов». От деревянных идолов за прошедшие столетия, понятное дело, и следов не осталось, истлели они от времени, а вот каменным идолам досталось от переселенцев из Европы. Свергались каменные идолы ими на землю. Но их было настолько много, что из них вдоль побережий морских волноломы делали.

Но не все следы тартарцев удалось уничтожить пришлым захватчикам. В одной из резерваций индейцев на Среднем западе США, рядом с водопадом на реке Колумбия, есть так называемая «скала плача». На этой отвесной круче выбиты или нарисованы сотни ликов наших прежних богов: Рода, Яра, Тарха и Тары. Для индейцев местной резервации это место являлось и сейчас является чем-то вроде капища языческого, и они по-прежнему считают это место святым. Выходит, в северо-американских индейцах, по крайней мере, в какой-то их части течёт кровь одного из славянских племен, когда-то перебравшихся из Азии в Новый Свет, а может и тартарцев, попавших туда в более поздние времена…

ГЛАВА 6

Хмурым было утро 16 декабря 1237 года, когда тартаро-монгольские тумены растеклись вокруг Рязани, приготовляясь к штурму первого крупного города русичей. .Накануне, в конце осени этого года, армия Бату, залечив не раны даже, а царапины,

полученные при завоевании Волжской Булгарии, княжеств башкир и мордвы, встала лагерем на южных рубежах рязанского княжества. Русичи до сих пор толком не представляли себе, кто пришёл на их земли. А чужаки были многоопытными, закалёнными в боях воинами. Без малого двадцать лет – десять лет ещё при жизни Чингисхана, и десять после его смерти в 1227 году эти воины вели беспрерывные войны то с тангутами, то с ханьцами, то с чжурчженями, то с хорезмийцами. На пути к Руси смели они со своего пути половцев, меркитов, ногайцев и ещё бог знает кого. И

теперь за год, покорив приволжские земли, подступили они к землям русичей.

Монголы, как и их союзники тартарцы, действовали при покорении чужих территорий в соответствии с Великой Ясой Чингисхана. И её принципы были просты:

«Если ты силён – сопротивляйся, но потом не жди пощады. Если слаб – сдавайся на милость победителю и плати дань, и останешься жив, и будешь благоденствовать почти так же как и победитель». Но беда была в том, что русские князья до этого нашествия, легко побивавшие и готов-остготов, и половцев, и печенегов, и хазаров, и греков византийских с фракийцами, не сразу поняли, с кем они схлестнулись в этот раз. К тому же распри, раздиравшие Русь после начала христианизации, не усилили, а наоборот, ослабили её и крепко ослабили. А тут ещё, пользуясь моментом, на западные рубежи страны вновь стали нападать присмиревшие было, крестоносцы римского Папы.

Соблюдая законы войны и Ясу своего деда, Бату послал в Рязань послов и потребовал платить ему дань десятинную от всего: от выращенного урожая, от выловленной в реках рыбы, от поголовья лошадей, коров и овец, от казны своей. Не дожидаясь ответа от рязанского князя, Бату наводнил земли вокруг самой Рязани, Пронска, Коломны, Переяславля-Залесского летучими отрядами своей разведки. Он всегда помнил слова Чингисхана о том, что любая битва начинается за неделю, а то и две до самой битвы. Его разведывательные отряды не вступали в боестолкновения с

заградительными отрядами русичей. Другая у них была задача: где и как пролегают дороги к городам, есть ли переправы через реки, или достаточно ли прочный лёд установился на них. На глаз разведчики определяли, сильны ли укрепления вокруг городов, силён ли там гарнизон.

В целом русичи-воины были гораздо лучше «упакованы»: они одевали современные по тем временам пластинчатые кольчуги, которые было не просто пробить стрелой. Головы защищали конусными шлемами, выдерживающими прямые сабельные удары. Да и боевая конница русичей, особенно тяжёлая, представляла собой мощную силу, похожую чем-то на танковые клинья во времена Великой Отечественной войны.

Но такие «бронированные» дружины были малочисленны, рассчитанные, скорее всего

на отражение прежних «не структурированных» степных разбойников. А армия Бату в начале Западного похода имела численность не менее чем в сто тысяч воинов и после захвата Поволжья «приросла» ещё не менее чем двадцатью тысячами воинов, причём обозлённых на русичей из-за их постоянных притязаний на земли приволжских княжеств.

Одним из главных преимуществ тартаро-монгольских войск, помимо их многочисленности, была дьявольская маневренность за счёт наличия лёгкой конницы и целого арсенала осадных орудий типа катапульт и баллист.

Рязанский князь Юрий Ингварович не знал этих тонкостей. Его отец и деды десятилетиями отражали и весьма успешно, наскоки кочевников, начиная от «неразумных хазар» и кончая нынешними кипчаками-половцами. И эту новую напасть он думал так же легко отразить, при этом не слишком утруждая себя разведкой и сбором информации о неведомом противнике.

Единственное, что он вовремя сделал – это то, что отослал послов Батыя во Владимир, мол, пусть в столице голову ломают над этим вопросом. Разослал он и своих курьеров в ближние княжества с тем, чтобы от них помощь получить, если что. Но тот же князь Михаил Черниговский в просьбе рязанцам высокомерно отказал, мол, «ишо чего, руки марать о каких-то кочевников, сам управишься». Примерно в том же духе ответили и многие другие удельные князья. Не «припекло» тогда ещё русских князей, не «припекло».. Сказались тут и былые распри и недомолвки. Тот же Михаил Черниговский в 1223 году вот так же обращался за помощью к рязанскому князю, когда с юга на его землю неожиданно напали тумены Субэдэя и Джелмэ. Отказал тогда рязанский князь в помощи, да и в битве на реке Калка участия не принял.

Пока суть да дело, отправил Юрий Ингварович к Бату послов, во главе которых был его сын Фёдор. Не поскупился и на богатые подарки, надеясь либо откупиться, либо выиграть время для подготовки к отражению нападения тартаро-монгол. Но, видимо, или самого Бату, или его братьев-чингизидов подарки эти не устроили, а может и не на всех хватило. Ведь в Западном походе участвовало аж семь принцев чингизидов! И во время пира, устроенного Батыем в честь княжича Фёдора и его послов, между тартарцами и монголами, с одной стороны, и Фёдором и его боярами, с другой стороны, уже изрядно выпившими, драчка началась. Со стороны бояр в сторону пирующих чингизидов нет-нет да срывались обидные слова типа: «ах вы язычники этакие», «ах вы бесермены чумазые». Монголы, может, и не понимали о чём бормочут бородатые бояре княжеские, а вот тартарцы, те поняли их слова и оскорбились очень. Не выдержал даже Витомир, всегда казалось бы спокойный и невозмутимый:

– Как смеете вы, предавшие наших общих богов, чем-то нас попрекать?

Принц Гуюк, услышав в голосе военачальника тартарцев угрожающие нотки в адрес послов, тоже подлил «масла в огонь». Уставившись осоловевшими глазами в Фёдора, нагло спросил он:

– Ты женат, княжич?

Фёдор, не зная, куда клонит принц, пожал плечами:

– Женат.

На лице Гуюка глазки превратились в узкие щелочки, а голос словно мёдом смазали:

– Тогда привези сюда свою женку, её сестру, свою сестру, только маток их не привози, старые они уже…

Громкий хохот заметался под сводами просторного шатра. О чём дальше можно было говорить после такого оскорбления? Вскочил Фёдор и бояре его на ноги, хлоп, хлоп по поясам, а оружия-то при них не было, все мечи на входе в шатёр нукеры из ханской стражи у них забрали, а кинжалами много не намашешься. Монголы ведь азиаты, а у них и от одной пиалы с медовухой «крышу» сносило, не может их организм алкоголь переваривать. Бату с Витомиром и глазом моргнуть не успели, а Фёдора и трёх его бояр чингизиды прямо за столом умертвили. И когда Бату прекратил эту вакханалию, дело было сделано. Из всей посольской миссии лишь старый пестун княжича Фёдора, дядька Фокий, что был снаружи шатра, в живых и остался. Его Бату приказал не трогать. Он и привёз на дрогах тела убитых в Рязань и весть о жестокой расправе с послами. Да, теперь над всеми рязанцами угроза нависла.

Увидели они со стен города, как закружили, засуетились бесермены вокруг. Нужно сказать, что большинство городов в раннюю средневековую эпоху, в том числе и Рязань, представляли собой мощные укреплённые крепости. Внутри такой крепости был детинец (что-то вроде кремля), средний и столичный районы города. Вдоль крепостных стен Рязани пролегал ров, заполненный водой. От рва к стене шла площадка в два аршина шириной, так называемая берма. Сразу за ней поднимался крутой земляной вал, а уже из него на пять саженей вверх (десять метров!) поднимались довольно толстые стены с башнями, выступающими из них.

Объехал Бату со своими военачальниками весь город-крепость вокруг и, удовлетворённые осмотром, вернулись они к реке Воронеж, где лагерем стояла их армия. После чего привычно занялись подготовкой к штурму. А князь Юрий Ингварович, горя праведным гневом после убийства его сына, собрал под стяги свои дружины из Пронска и Мурома. Из Владимира прискакал курьер, сообщивший, что

собирается там рать в помощь Рязани под водительством сына Великого князя, Всеволода Юрьевича. Но нетерпелив, оказался рязанский князь, решил своими силами наказать бесермен неразумных за их коварство и злодейство.

Ничего не знал князь о повадках чужаков. Его дружина только выехала из крепости, а уже десятки глаз теперь следили за перемещениями войска рязанского. Расступились тартаро-монголы в обе стороны, пропуская рать Юрия Ингваровича, организовав своеобразный коридор. А ещё перед русской ратью то появлялся, то исчезал летучий отряд лёгкой монгольской конницы. Это был излюбленный приём у монголов ещё со времён Чингисхана. Быстро налетая на головную часть колонны русской рати, монгольские лучники выпускали в неё по две-три стрелы и тут же стремительно ретировались. Так повторялось до тех пор, пока дружина Юрия Ингваровича не упёрлась в берег реки Воронеж. А река, надо сказать, в те времена была куда полноводнее нынешней. Она и в наше время коварна и опасна своими омутами и водоворотами, а тогда и вовсе не просто её было форсировать.

Не зря Бату почти месяц потратил на разведку окрестностей. Тартарцы, пропустив колонну русичей, тут же зашли в тыл, отрезая им путь к отступлению. И началось…

Слева и справа во фланги ударили тумены Субэдэя и Бурундая, тартарцы Витомира

напёрли с тыла, прижимая русскую рать к самой реке. А на противоположном берегу реки за битвой спокойно наблюдали ещё несколько туменов, в том числе отряды Сельджука, башкирского хана Нарыша и мордовского князька Пуриха.

Началась страшная сеча. Ведь и для тартаро-монгол это была первая в этом походе битва с русскими воинами. И увидел Бату как страшны в бою русичи. Каждый из них, прежде чем упасть с коня сражённым стрелой или сабельным ударом, успевал отправить на небеса троих, а то и пятерых нукеров. Да, мелковатые телом и массой монгольские нукеры как пушинки отлетали после ударов русичей, закованных в броню.

Лишь тартарцы были, пожалуй, во всём равны воинам рязанского князя и постепенно теснили их всё ближе и ближе к реке. Да и стрелы нет-нет да находили прорехи в броне русичей и таяло их войско на глазах. А монголы не только искусно владели луками со стрелами. Их арканы метко летели в цели и падали один за другим русичи на землю, а там их добивали нукеры длинными копьями. К концу дня тысячи трупов усеяли берег реки. И трупов нукеров было раза в два больше, чем трупов русичей.

Внимательно следил за битвой с той стороны реки Бату. Вот дал он знак, и тумен Сельджука в обход места сечи переправился на тот берег. Ещё раз взмахнул он рукой, и заиграли боевые горны, разлилась дробь барабанов. По этому сигналу тартарцы ввели в бой свой резерв, мощно ударив в тыл рязанцам, а свежий тумен Сельджука вспорол,

разорвал в клочья последние обороняющиеся ряды русичей, смял их окончательно, и скоро некому было поднять меч на противника неведомого.

В этой битве, где Бату задействовал в общей сложности только три неполных тумена, погибли муромские князья Юрий Давыдович, Олег Юрьевич, а сам князь рязанский Юрий Ингварович, раненый в руку и ногу, лесными тропами был вывезен дружинниками с поля боя и доставлен в Рязань. Хотя есть и другая версия, что всё-таки погиб он на берегу реки Воронеж. Но тело его там так и не нашли.

Теперь знал Бату, что Рязань оказалась беззащитной. Почти вся дружина рязанская полегла на поле боя. В городе оставался лишь немногочисленный гарнизон. Но, как говорится, пришла беда – отворяй ворота. Всё взрослое население встало на защиту стен. И половину защитников составляли женщины и их юные сыновья.

Бату и Витомир впредь решили действовать более осмотрительно. Они поняли, что в лице русичей они встретили достойных противников. Действительно, если уж малая, всего тысяч в восемь дружина рязанцев нанесла им такой урон, то что будет при штурме стен крепости? Тут и принцы-чингизиды свой норов показали. Настаивали они на том, чтобы начать всеобщий штурм стен города, а это значило, что неминуемо будут большие потери, и получится, что армия Бату, только начав Западный поход, рискует потерять тысячи и тысячи своих воинов; до похода ли потом будет. Как говорится, не до жиру, быть бы живу.

И не принял он план штурма крепости, предложенный братьями-чингизидами. Другое решение он принял. Теперь и днём и ночью в три выбранных места в крепостной стене били и били катапульты, медленно, но верно пробивая бреши в стенах. Начался обстрел города из баллист, и заполыхали в нём пожары, и от дыма и угара спасения не было ни малым, ни старым. Отвлекая защитников стен от ремонта образовавшихся брешей, на приступ стен в этих местах были брошены отряды хорезмийцев, башкир и мордвы. Штурмовые отряды каждый день менялись на свежие. И такая тактика сыграла свою роль. У защитников, наоборот, времени на отдых практически не оставалось. Измученные непрерывной осадой защитники порой засыпали на ходу с мечами в руках и становились лёгкой добычей отдохнувших нукеров. Да и с перекусом, чтобы восстановить свои силы, у защитников тоже были проблемы, не давали им времени на это бесермены.

На третий день штурма в городе заполыхали сплошные пожары, а в некоторых местах в небо взвились огненные смерчи. И некому их было тушить, все ведь до мальцов и юнцов безусых на стенах стояли. В двух местах в стенах были пробиты сплошные бреши, и вот-вот в город могли ворваться нападавшие.. Но продолжали ещё

рязанцы лить на головы нападавших кипяток и кипящую смолу, обстреливать их из луков, сбивать с лестниц камнями и рогатинами и сами лестницы откидывать от стен.

Уже не раз и не два врукопашную сходились русичи и ордынцы на гребнях стен. И всё же истаяли силы защитников. На пятый день штурма, в ночь с двадцатого на двадцать первое декабря тумены Бату ворвались в город. Но даже после этого ещё двое суток бои шли на каждой улице, в каждом доме, на площадях рязанской столицы.

Обозлённые сопротивлением, озверевшие от крови нукеры даже церкви, где нашли убежище дети, старики и женщины, не пощадили. Все жители без разбора были вырезаны поголовно. Сама Рязань была сожжена дотла, а стены города-крепости взрывами были разрушены тартарцами. В общей сложности полтумена (а это пять тысяч воинов) потеряла армия Бату при штурме города. После взятия Рязани Бату повёл свою армию вверх по застывшей Оке попутно разрушив небольшие городки Ожег, Ольгов, Борисов-Глебов и частично разрушил полупустой Переяславль-Залесский.

Во время одного из привалов у Ольгова на армию Бату неожиданно напала дружина русичей численностью чуть больше полутора тысяч воинов. Это рязанский боярин Евпатий Коловрат, только что вернувшийся с черниговщины, решил отомстить ордынцам за разрушенную Рязань, за погибших товарищей своих, за поруганных жён и

дочерей. Под этот мощный удар русичей попал тумен Сельджука, и крепко потрепали его ратники Коловрата. Но вскоре взяли в кольцо окружения смельчаков нукеры из туменов Гуюка и Бури, и чтобы не терять зря своих людей, обстреляли они из баллист воинство русское, а оставшихся в живых зверски добили. Когда подъехал Бату к месту расправы, в живых оставалось лишь пятеро раненых русичей. Они, став в круг, до последнего защищали уже бездыханное тело боярина Коловрата.

Гуюк уже готов был дать команду своим лучникам, чтобы те добили окровавленных, израненных смельчаков, но крикнул ему Бату:

– Не сметь их трогать!

Принц Гуюк злобно прошипел, оглянувшись на Бату, и начал поднимать руку, чтобы дать команду на стрельбу лучников. Бату подъехал к нему вплотную и недвусмысленно положил руку на эфес сабли:

– Я собственноручно отрублю тебе руку, если ты дашь команду стрелять.

– Но почему?! Это враги и они должны быть уничтожены!

– Да, это враги. Но они герои. Я дорого бы дал за то, чтобы в моей армии были такие герои.

И уже обращаясь к Субэдэю, своей «правой» руке, чей авторитет в армии Бату был

непререкаем, приказал:

– Пусть эти пятеро смельчаков, – ткнул он в раненых русичей, – увезут тело своего военачальника и похоронят достойно, он заслужил этого.

ГЛАВА 7

Ещё при жизни Джучи, Великий Чингисхан отдал во владение ему и его сыновьям все земли, лежащие к западу от Иртыша, в его верховьях, а также по рекам Тобол и Ишим. На север улус Джучи простирался почти до Асгарда Ирийского, что стоял в месте впадения в Иртыш реки Омь. На юг земли джучидов простирались вплоть до Хорезма. На западе эти владения ограничивались горами Ирия и рекой Яик.

После того как старший брат Бату, Орду заявил новому Великому хану Угэдэю, что он отказывается от власти в улусе Джучи в пользу своего младшего брата, Бату поступил благородно, по-родственному. Он отдал в распоряжение Орду большую часть улуса Джучи (по площади это территория современного Казахстана). Со временем эта часть улуса Джучи стала называться Белой Ордой. В случае какой-то военной угрозы Белая Орда сразу превращалась в левое крыло (фланг) улуса Джучи.

Сам Орду был человеком не амбициозным, незлобивым, рассудительным и ещё при жизни Чингисхана имел авторитет и уважение как среди своих младших братьев, рождённых от жён Джучи, так и среди их нукеров и багатуров. Просто в отличие от того же Бату он не обладал достаточной напористостью, харизмой лидера, боевым духом настоящего военачальника. О таких говорят, он хороший исполнитель, но… не орёл. Тем не менее, в Западном походе тартаро-монгол под его руководством находилась половина армии от улуса джучидов. А его сыновья: Удур, Тука-Тимур, Шинкум возглавляли отряды из левого крыла армии Бату.

Младший брат Бату, Шибан получил во владение восточную часть Большой Степи вплоть до верховий Енисея, Хорезмское и Бухарское ханства. Он тоже принял активное участие в Западном походе. Он покорял Волжскую Булгарию, княжества башкир и мордвы. В одном из сражений его тумен наткнулся даже на отряд татар, неведомо откуда взявшихся, но те, поняв кто перед ними, сбежали прямо с поля боя, бросив своих союзников, башкир. И потом в течение более ста лет татары даже носа не показывали из северо-уральских лесов, где они прятались от своих ненавистных врагов.

Шибан принимал участие во взятии Козельска, вторгался вместе с Бучеком в Крым, а в ходе Западного похода его тумен брал Киев, прошёлся он по землям Словакии и Чехии, а затем, объединившись с корпусом Байдара, принял участие в знаменитой битве при Легнице.

Ещё в Искере до начала Западного похода Бату собрал братьев у себя в шатре:

– Братья, я выполнил волю отца нашего Джучи, и теперь у каждого из вас есть свой родовой улус. И вот что я хочу вам сказать.

Он затуманенным взглядом скользнул по лицам братьев:

– На севере от ваших владений в месте, где в Иртыш впадает река Омь, стоит Асгард Ирийский, город волхвов тартарских. В нём сейчас должна находиться моя мать, главная жрица храма Тарха и Тары. Я её всегда называл матушкой Веселиной. Среди монголов она была известна под именем Джугэ…

Орду несколько раз кашлянул в кулак и вопросительно уставился на брата:

– Зачем ты об этом нам рассказываешь? Мы знаем твою мать и относимся к ней с искренним уважением и любовью….

Бату нетерпеливо перебил брата:

– Ты, да! А вот Шибан не слишком жаловал её вниманием, когда она приезжала в Каракорум, а его мать Несер даже интриги плела против неё.

Заёрзал Шибан на своём валике:

– Моя мать тут не причём . Это всё козни матери Мэнгу Соркактани-беги и жены Великого хана Угэдэя Дорегене. Они всегда были настроены против нашего отца…

Бату с готовностью кивнул головой, соглашаясь на этот раз с Шибаном:

– Более того, ходили слухи, что именно они отравили нашего отца, и дед Чингис даже своё расследование проводил по этому случаю, правда смерть его не дала провести это расследование до конца.

– Я тоже слышал о слухах, ходивших по Каракоруму. Во всём виноваты матери наших двоюродных братьев. Эти глупые женщины делали всё для того, чтобы убрать с дороги тех, кто мог претендовать на престол Великого хана, торили дорогу к власти для своих сыновей…

Бату вяло отмахнулся рукой:

– Теперь это прошлое, а прошлое, как и реку не повернёшь вспять. Я об одном вас прошу. Сами не ходите походом и детям с внуками своими скажите, чтобы не ходили они на Асгард. Тартарцы наши союзники. Я сам наполовину тартарец. Когда наш дед Чингис брал Ургенч, Бухару и Самарканд именно тартарцы показали себя сильными воинами. Нам не с руки с ними ссориться, тем более сейчас, накануне начала большого похода на запад.

Бату задумчиво посмотрел поверх голов братьев на кусок небесной сини в проёме шатра и со вздохом произнёс:

– Недавно курьер из Асгарда мне весточку принёс. Моя мать с несколькими

жрицами решила навечно покинуть нашу Ойкумену. Большой обоз тартарцев где по суше, где по рекам идёт сейчас на восход солнца к океану Великому.

У Шибана от удивления округлились глаза:

– Кто их гонит туда? Зачем отправились в столь дальний путь?

Усмехнулся Бату:

– Дойти до Великого океана, это сделать всего лишь полдела. Там, за океаном другая обширная земля лежит, названная Новой Тартарией. Ещё деды дедов тартарцев нашли эту землю за океаном и пришли туда на кочах морских, и осели там, и размножились.

Пришли туда сразу и волхвы, а вот жриц ещё не было. А теперь всё там, у тартарцев будет, чтобы жизнь на чужбине наладить по образцу и подобию своей родины.

Орду положил ладонь на руку Бату:

– Сочувствую тебе, брат. Любая мать отдаёт нам, своим детям частицу сердца и тепла, и лишиться этого – тяжесть великая.

А Шибана другое взволновало:

– Выходит, за этим океаном земли ещё никем не занятые простираются?

Усмехнулся Бату, понимая, куда клонит его младший брат:

– Нет, брат. И на тех землях племена неведомые живут. И поначалу не радовались они приходу чужаков. Но тартарцы народ умный и многотерпимый. Они и с племенами этими сдружились и мир сейчас на той земле стоит.

Мы, нынешние, по капризу или злому умыслу правителей из династии Романовых почти ничего не знаем о Великой Тартарии, о самих тартарцах, об их владениях в Северной Америке. А ведь та же Русско-Американская компания в Северной Америке

была создана не на пустом месте! У русских там были свои надёжные союзники – потомки тех же тартарцев. Много ли мы знаем об этом? Да почти ничего! Историю Российской империи писали для нас немецкие лжеисторики: всякие миллеры, бееры и

шпенглеры, и эту историю нам ещё долго предстоит распутывать.

Войско Великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича замешкалось по разным причинам и опоздало прийти на помощь Рязани. Узнав о том, что Рязань пала, Юрий собрал у Коломны все наличные силы Северной Руси. Этот город был последним рубежом перед городом-крепостью Москвой. Уже находясь в Коломне, Юрий послал гонцов к своему брату, Ярославу Всеволодовичу уже не с просьбой, а требованием привести его войска сюда же, под Коломну. Но опоздал с этим Юрий.