Философия грусти бесплатное чтение

«Лучше, чем секс»

Ты похожа на сны,

Словно в кадрах зелено-бежевых,

Как поцелуи весны

Среди теплых песков прибрежных, и

Ты пахнешь как бриз,

Как пальмы, цветы средь осени.

И как анис,

Окруженный кустарной проседью.

Твои губы на мель

Посадят армаду.

Они как карамель

Под оберткой помады.

Твои волосы – ночь

Беззвездного космоса.

Загар твой точь в точь

Оливок из Родоса.

А глаза – карий лес

Утонул в изобилии.

Они лучше чем секс

Красивее лилий.

«Ozymandias»

Я встретил странника из древних берегов,

Который молвил, что в песочном море

Есть пара ног времён былых богов

От исполинской статуи в чьём взоре

Той головы, что рядом улеглась,

Полунакрытая песочным одеялом

Холодная ухмылкой власть

Свой ужас и приказ распространяла.

Творец скульптуры пережил однако

Всю тиранию зла людей-богов,

Средь пирамид, из книги мертвых знаков,

Беспрекословной веры и рабов.

И монумент тот надпись возвещал

Нам об ужасающих вещах:

«Мне имя Озимандия, я царь царей!

Узри мои деянья и дрожи!

Вокруг мертво всё, груды из камней,

Руины городов, лишь миражи

Былых веков, Некрополь без границы,

Где даже не летают птицы,

Где всё накрыло саваном песка,

Где боль, отчаянье, тоска.

Подумай и сомкни ресницы».

«Тридцатая зима»

Вот опять наступают морозы,

Провожаю тридцатую зиму.

У меня за окном две березы

И осина.

Потерялись в московском лесу

Среди «ПИКовских» башен окрестных

И роняют на землю слезу

Снегопады из бездны небесной.

Белокаменная Москва,

Припудренная снегом.

Я останусь навсегда

В твоем склепе.

«Письмо маме»

Мама, я в этом городе давно,

Завязан с ним я слишком прочно.

Мне не хватает многоточий,

Ломаю о письмо перо.

Здесь звезд не видно,

Крыши мокнут от плотности свинцовых туч.

Свобода гибнет, голос молкнет,

В замок не попадает ключ.

Пожалуй, всё это нормально,

Во тьме я отыщу тропу.

Её подсветит мне фонарь, но

Одного я не пойму:

Чем ближе подойдя к погосту,

Тем меньше значит слово мало.

Всё безразличней стало, просто,

И неизбежней, мама…

Не нужно доставать платочек,

Я пишу тебе, мама, опять многоточие.

Ведь я вырос достаточно сильным сыночком,

Ты прочтёшь и вслух скажешь:

Да, точно.

Я пишу тебе это не от бессилия,

Просто рифмы красивые, а я все же сильный, да.

Вдохновляют меня в парках осины

Со стволами прочными.

Да и всё же нормально,

Стукну оземь я посохом,

Теперь моя грудь наполнена воздухом.

И пускай мои волосы разбавлены проседью

Крахмальной,

Мне серые тучи опять улыбаются,

Я живу в этом городе, мам, и мне нравится.

«Гробы после вождя»

«Новый 2023»

За окнами скрываются черты,

Их размывает в декабре капе́ль.

Бывает так тепло зимой, что ты

Напоминаешь мне апрель.

И этот город оживает впредь:

Воскреснет всё, когда нам не до сна.

Я многое из памяти стереть

Сумел, как с чистого листа

Влюбляюсь я в тебя который год,

И каждый Новый всё сильнее тех,

Что пролетели через дни забот,

А проползли через часы утех.

Мои прекрасные веселые года,

И милый возраст утекает вдаль.

Но может не сегодня, а когда

Переверну тридцатый календарь.

И, кажется, что всё это не вновь,

Я 28 проводил годов.

Моя к тебе вселенская любовь

Важнее слов.

За окнами скрываются черты,

Куранты скоро будут бить.

Мне Новый год сулит мечты

С тобою быть…

«Не вечен»

Сколиозы улиц дышат в спину

Домам, прохожим дамам и аптекам.

Я обнимаю в городе осину,

И не кажусь себе плохим я человеком

В этой крепости безумных и живых:

Крестьян, великих творческих умов,

Агентов ФСБ, но жизнь увы

Меня бросает в коридоры тех домов,

В которых я непрошеный чудак.

Судьба несёт все выше от земли,

В мечети Мекки, либо же в кабак,

Что затерялся в глубине Москвы.

Моя страна красна́, тут как ни понимай:

Красива, самодержавием жестока.

Я на Тверской до парка прыгаю в трамвай,

А мыслями же мчусь меж гор Востока.

Я в тюрьмах завсегдатай – не злодей,

А просто тот, кто лечит наше право

Не оказаться в череде людей,

Кого обидели бесчестием кровавым.

Я – Адвокат кремлевских красных стен,

И заточенный ими в лабиринте

Из формируемых веками тем:

«Кто наш сегодняшний правитель?»

Я – Адвокат в стране вождей,

Поэтов, инженеров, программистов.

Страны из серых туч и из дождей,

А также тёплых черноморских бризов.

И так тому и быть, хоть эфемерен миг,

На то ведь он и миг, что скоротечен.

В стихах своих себе я памятник воздвиг,

Ведь я как вы здесь далеко не вечен.

«О миграции»

Я давно писал о миграции:

Неистовое чувство фальшивого спазма.

Как женский акт имитации

Оргазма.

И давно мне снились дальние чуда,

Это прогноз разумного современника.

Не выбирал я роли иуды

Своего державного племени.

Не выбирал я роли буйного,

Либо бегливого.

Жизнь меня несла струями

Берегливыми.

Всё во мраке задуманном,

Высшим злом замеренным,

В сердце зимы дуют мне,

Но верю я…

Что спасётся отечество

От вождей узурпаторов.

Больше мне сказать нечего,

В этом миге патовом.

«Насмешка над истинной»

Философия – насмешка над истиной.

Религия – комиксы древности.

И казалось, что жить мне немыслимо

В этих державных окрестностях.

Я не читал Заратустры,

Всяких священных писаний.

Есть потолок и две люстры

В комнате взрослых скитаний.

В комнате детских отрывков,

Что несмываемым мелом

Запечатлели мне рифмы

На потолке и на стенах.

Так я и стал поэтом,

Наверное и все же.

Впрочем, поэтому

Подытожим:

Образует наше сознание

Пища из инфо сомнений,

Из памяти, прозы изданий,

Модных веяний,

Боли и сумасшествия,

Великих провалов,

В ожидании пришествия

Христа или федералов.

Знаете, всё тщетно ….

Всё холодно и неумолимо.

Иногда безответно,

В точку или мимо.

С домами и с валютным чеком,

Или бедным с авоськой драной.

Главное человеком

Быть, а не болваном ….

Может поэтом,

Может адвокатом.

Немножечко с приветом,

Каплю неформатным…

«Навсегда уснуть»

Мне, видно, человечий дар

Предрёк мой милый ум.

Горит как сена стог пожар

Мой сон, когда засну.

Я вижу прошлое и день,

Что замыкает в круг

Дыханье, время, смерть и тень

Знакомых и подруг.

Циничный цикл торжества —

Венца чужих побед.

Царей, поэтов, Божества

Мы забываем след.

И повторяем всё как дань,

Меняя реквизит.

Нам главное купить -продать,

Оформить на транзит.

Все повторится вновь и вновь:

Без почвы, просто так.

Театр из солдат и вдов,

Лишь временный антракт.

Мне, правда, сложно объяснить,

Что в царстве обезьян

Величие не сохранить,

Ведь так увы нельзя.

История для дураков:

Лишь войны, церковь, власть.

В коробке стен и потолков

Мы раззяваем пасть.

А жизнь идёт твоя, моя,

Её, его, нас всех.

Мы, наступая на края,

Стремимся только вверх.

Однажды, чуть закрыв глаза,

Ты не откроешь век.

Ведь время не идёт назад,

Исчезнет человек.

А новый повторит твой путь,

И так из года в год.

Боимся навсегда уснуть,

Раззявивши свой рот…

«Москва, москва»

Москва, Москва – печальная пора,

Осанка из железа, кирпича.

Где голуби взлетают со двора,

Разносят здесь окрестную печаль.

За что ж я полюбил тебя, Москва?

За ненависть, державную мечту?

Полна тобой моя незримая тоска,

Но жить я с ней, пожалуй, не сочту.

Орлы с небес вцепились в Кремль твой,

И табуреты в круг сплелись как сталь.

Ты принимаешь в омут с головой

Всех тех, кто бросил взор свой вдаль.

Брусчатка, старые дворы,

Аптеки, тюрьмы, мостовые,

Музеи, красные ковры,

Прощаться не привык увы я

Ни с Родиной, ни с улицей твоей,

Как не клянут твоё сердитое начало.

Я площади люблю, стан фонарей,

Которых раньше не встречал я.

Люблю мосты, кафе, что на краю

Москвы реки нам опьяняют ночи.

Я, честно, даже Ленина люблю,

Что в центре здесь прилёг, как между прочем.

Люблю комфорт-такси и деловые встречи,

Метрдотелей у гостиничных дверей.

Люблю пруды, киоски, вечер,

И в парках соловьиную свирель.

«Я к тебе приду на завтрак»

Я к тебе приду на завтрак,

Буду чуть угрюм – обычным.

Всё, что говорят – неправда,

Всё, что мы едим – добыча.

Вечер, завывают волки,

Мокрые смешные стены…

Больше я не вижу толку

Взращивать другую смену.

Мне из потолка моргает

Жёлтый одуванчик лунный.

Я его к себе впускаю,

С ним не одиноко думать.

О тебе, мой дорогой читатель,

О домах, да звёздах, дюнах,

Сидя на краю кровати,

теребя по старым струнам.

Замыкаемый стенами,

Они держат мою крепость,

Частых с улицей свиданий,

Обретаемую зрелость.

Я к тебе приду к обеду,

Буду как всегда угрюмым.

Видимо беда поэта

В том, чтобы мечтать и думать.

Лето дня расплавит серый

Волновидный риф асфальта,

День приостановит веру

В Бога, заговор, атлантов.

Бьют фонтаны и летают птицы:

Чайки, голуби, сороки,

Воробьи, стрижи, синицы,

Жаль, что улетели Боги.

Я к тебе приду на ужин,

Буду чуть угрюм под вечер.

Мы в Московских тонем лужах,

До свидания, до встречи…

«Властвуй»

Не играй с дьяволом в карты,

Не кидай с чертями кости.

Не ходи к адвокату за правдой

В гости.

Не ищи по подвалам ночью

Поцелуев Луны и Солнца,

Разорвут тебя звери в клочья

Взрослого.

Поменяй местами мебель,

Зашторь окна от окружения.

Твои мысли – всего лишь пепел

После сожжения.

Тротуары Москвы холодные,

А мосты с кривыми осанками.

Огоньками моргает подлыми

«Останкино».

А ты всё не выходишь из комнаты,

Перечитывая Бродского.

В темноте све́чи кажутся потными,

Капая воском.

Вроде ты здесь один – инкогнито,

Телефон твой стоит на «авиа»,

И желание быть запомненным

Оставлено.

Твои стены – четыре подруги,

Соблазняют изменой с пространством.

Твоя мебель – консьержи и слуги.

Властвуй…

«Никогда»

Громче моей страны – смех Сатаны.

Жарче наших преград – лишь ад.

Лучше не слушай бред – здесь запрет

Класть на свои уста воль поста.

Здесь не блаженство – боль,

Полный ноль.

Кто ищет всегда найдёт

И пропьёт.

Я не великий, нет,

А Вы да.

Не видел я столько бед

Никогда.

«Если химия-любовь»

Если химия – любовь,

Значит физика – война.

Душу звёздами укрой,

Тело саваном из дна

Чернозёмного пространства,

Изобилия цветов.

Приотворяясь иностранцем,

Лучшим сыном из сынов,

Ты не знаешь, что когда-то

Уже видел эти сны,

Подгоняя детства даты

Завершением весны.

А теперь неумолимо

Ускользает скорость дней,

И подобно пилигримам

Бродишь по земле своей.

Завербованный отчизной,

Поцелованный женой,

Вдохновлённый пофигизмом

И девизом, что живой.

Принимая мир как данность,

Как коллизию систем,

Сколько нам ещё осталось

В лабиринте этих стен?

«Если наскучил»

Если вам наскучил бренный свет,

А вино безвкусно как вода,

Выйди ночью в леденеющий проспект,

Тень свою повесь на провода.

Тихий город – шумный сон

Из огней и стонов во стенах.

Голуби похожие на сов,

Дней вчерашних унесённый прах.

Крыши, как горбатые коты,

Окна заперты от ведьм.

Жулики балдеют у стены

С шапками смешными набекрень.

Вроде безобразно и не то,

Что все представляют вне тоски.

Словно после точки запятой

Просишь предложение спасти.

В чьем-то доме варится компот

Из кизила, абрикосов, фейхоа.

Кто-то утром в спешке на завод,

Кто-то одевается в меха.

Я поэт, и это все не то…

Хотя всё-таки и вроде адвокат.

Утром надеваю я пальто.

Этим я не беден, не богат.

Если Вам наскучил бренный свет,

Выйди ночью к старой мостовой.

Ведь тебя здесь не было и нет,

Выйди и немножечко постой.

«28»

Постарели на год конечности,

Всё летаю по жизни как облако

В этом мире бессмертной вечности,

И московских скитаний около.

Дожидаясь столичной осени,

И весну да лето сменяю я.

Год за годом всё больше проседи

В голове моей вменяемой.

Двадцать восемь ещё не много,

Но, наверное, и немало.

Впереди меня лишь дорога,

Да улыбка цвета крахмала.

Да друзей череда и куча.

И вино, что с годами крепче.

Мне, наверное, будет лучше

Забывать о количестве свечек.

А пока преисполнен судьбою,

Справедливой сделкой с сансарой.

В сердце нету моем покоя,

И душа пылает пожаром.

Это вовсе – не грусть застолья,

А лишь чувств моих описание.

Перед вами стою я стоя,

Принимаю пожелания.

Мои мысли – не боль предвзятая

И не тоска.

Дотлевает двадцать девятая

Моя весна.

«И снова осень в Москве»

И лето снова замыкает осень

В своих дождливых поэтических бульварах.

Опять меня порывами уносит

В кудрявые Московские пожары.

Горит листва, а парки пахнут

Могилой ангела, распятого в дворах.

Горит листва, а с нею прахом

Сереют голуби на проводах.

Сезон дождей мне пробуждает чувства,

И вас я ощущаю чуть живей

Давно заиндевелого искусства

В стране поэтов, инженеров и вождей.

Последний лист тоску разносит,

Мигнёт он желтым или красным огоньком,

И лето снова замыкает осень

Своим дождливо-острым каблуком.

«Санкт-Петербург»

В этом городе чёрных и серых домов,

Инженеров, поэтов, забытых сынов,

Повинуясь восторженным мира устам,

Возвышается шпилем над ним Монферран.

Чёрный пёс, Невский сын, монархический сон,

Ты лишь манишь печаль и угрюмую весть.

Почему же тогда я в тебя так влюблён?

В меланхолию всех твоих сказочных мест.

В западне твоих стен нет каналам преград,

В высоте твоих крыш лишь сплошной изумруд.

Чтоб увидеть тебя, дорогой Ленинград,

Не одну ещё душу чертям продадут.

В этом городе старых горбатых мостов,

Музыкантов, художников, блудных отцов,

Где при встрече с прохожим конечно на Вы,

Где нет счета волнам у холодной Невы…

«В московском старом осеннем парке»

В этой местности пахнет листвою,

Мокрой собакой, дохлою птицей.

Сторож разговаривает с собою,

Лижет туман прохожим ресницы.

Я наступаю туфлей в лужу,

Мочу носок, испачкал штанину.

Старый мертвец скребется наружу

Из подземельной глины.

Свинцовое небо спрятало солнце,

Блуждаем по серым тропам.

И памятник чей-то забытый из бронзы

С отливом темно-болотным,

Он неживой и нет, некрасивый,

Напоминает забвение.

Гладит стволы кривые осины

С эпохи советского времени.

Капают капли, то слёзы осени

Разбивают краску скамеечек.

Я молодой, но уже с проседью,

С тоскою повенчанный…

«Не был жив»

Если не был жив ты в этих берегах

Бульварных рек из грязных отпечатков,

Что тро́пами возводятся в ногах

Асфальтом, плиткой и брусчаткой,

То значит не увидел свою тень,

И точно не чихал ты у аптеки.

И значит не тянулся долго день,

А от усталости не закрывались веки.

Ты не влюблялся, не плясал ламбаду,

И не сгорал от голого стыда.

Не пил горячий ром ты до упада,

На утро не болела голова…

Ведь ты не жил… в клочке шестиконечном,

Не потреблял сосновый кислород,

Не канул в старости ты в вечность,

Пройдя сквозь бремя жизни вброд.

«Когда исчезнет всё»

Когда исчезнет всё: и птицы и весна,

Лишь прошлые осколки беглых дней…

Где мы с тобой гуляли по местам

В быстро сгорающих листах календарей.

Любви чем больше, тем больней махать платком

Былым годам, здоровью, жизни, снам.

Я в детстве мальчиком играл с дверным замком,

Сейчас двадцать седьмая в лету канула весна.

Любовь – это проклятие и дар,

Которые мы получаем в дар

Союзом дьявола и Бога.

Сегодня на свидание цветы,

А завтра у могильной ты плиты,

Пустой как ваза, одинокий.

Когда исчезнет все: и птицы и весна,

Прошлостолетние руины городов.

Не сможет лишь одно жить перерастать:

Моя к тебе бессмертная любовь…

«Колесить по свету»

Я обязательно выйду из двери

И из многих задач под небом:

Может быть здоровье проверить,

А может просто за хлебом.

Я пройду вдоль панельного дома,

Мимо кирпичной аптеки,

А моя душа невесома,

Закрываются веки…

В этом мире шестиконечном,

Круглом, шарообразном,

И по сути своей бесконечном,

Удивительно-прекрасном.

Так я, покупая газету,

Хлеб, молоко, машину,

Соберусь колесить по свету,

Покорять вершины.

Мне не чужды родные просторы,

Переулки моей златоглавой,

Но пока дует ветер с Босфора,

И я мчу из державы

Целовать моря, океаны,

Обнимать сладкий ветер,

И впускать в сердце новые страны,

Где ещё не был.

«Мой образ завсегдатаего гостя»

И не был в этих улицах убит

Мой образ завтсегдатаего гостя,

Что с виду может саваном накрыт

Средь старого брусчатого погоста.

Смеялся здесь я пьяный и живой,

А жизнь мне отворяла двери в реку,

Куда я чуть шатаясь с мостовой

В пучину падал иногда с разбегу.

И та река несёт меня сей день,

И бьет о грязные московские пороги.

Но к счастью жить я не устал и мне не лень

Предаться вечности как смерть или налоги.

Да, я расходный для вселенной материал,

Да, я не лучше остальных кто даром

Из полу полный круг дозамыкал

Всем непонятного кольца Сансары.

И я грущу уже который раз

О том, что временно мое существованье.

И нету больше времени на вас

Достопочтенные мои желанья.

О вольной прыти, жизни аппетит,

Что проникает в душу через ноздри,

И не был в этих улицах убит

Мой образ завтсегдатаего гостя…

«И где-нибудь на кухне потанцуй»

Когда жизнь становится привычкой,

Ты разбей скорей свинью-копилку.

И Прикупи в киоске за наличку

Коньяку или вина бутылку.

И куда-нибудь воткни магнитофон,

И где-нибудь на кухне потанцуй.

А взор твой лишь на люстру обращён,

Ты вспоминаешь первый поцелуй.

Топчи – топчи, паркет твой заскучал,

И пусть соседям – штукатурка гость.

И вспомни как рассветы ты встречал,

Когда идти уж больше не моглось.

На утро дождь, на вечер зной,

Погода переменчива как ты:

Сегодня добрый, завтра злой,

То был здоров, а то простыл.

Цикличный круг с одним концом…

Харон весь в чёрном и с веслом,

По миру катишься как шар,

То праздник, то сплошной кошмар.

И если же наскучат – покури,

Быть может «Winston», может и чулум.

У нас ещё пол века впереди,

Другого не приходит мне на ум.

«Венчание»

«Пилигрим новых дней»

«Ты и я»

Я начал тебя читать

По слогам.

По небу катились в гладь

Облака.

И запах от клумбы роз

Помогал

Понять, что люблю всерьёз

Твой запа́л:

В глазах, что красивей снов —

Карий лес.

В любви мне не хватит слов,

Принцесса.

Я вождь из семи глубин —

Робин гуд.

С тобою я до седин

Буду глуп.

От всех безмятежных дней

Ты и я,

И наших с тобой идей

Будто пьян.

Мне сердце бьет силой в грудь

Изнутри.

Ты самой счастливой будь

От любви…

«То чувство с которым смотрел на себя»

Опираясь к плечу своего торжества,

Заблудился в ночи одиночества.

Может быть, я его себе выдумал сам,

Вероятней всего мне так хочется.

Шаг за шагом иду, резиной скрепя

Сапогов об асфальтные лужи.

И то чувство, с которым смотрел на себя

Мне давно уже чуждо.

Я заложник своих утопичных идей,

Сам себе не могу дать ответа.

В этих старых краях нищеты и царей,

Докторов, инженеров, поэтов.

Мне читать про себя из «колонки суда»

– «адвокат отрабатывал деньги»

Очень грустно, достоинство нынче пера

Как потёртые стельки:

Столько плесени, хамства и клеветы

В полицейской оправе.

И надеяться на сбыванье мечты

Здесь не каждые в праве.

Отряхнусь и пойду пешеходной тропой

Сквозь дворов закоулки.

Иногда я мерю́сь со своей головой,

Мне давно не до шутки.

Вероятность свихнуться, повышая свой нрав,

Высока до предела.

Здесь у многих, походную сумку собрав,

Совесть вдаль улетела.

Остаётся чеканить своё ремесло,

Слыть в надежде героем.

Своих лучших идей одиночкой – отцом,

Окружённый конвоем…

«Страна Оруэлла»

В стране царей не будь угрюм,

Итак здесь много коридоров

Из серых лиц, из грузных дум,

Международного позора.

Страна орлов, стальных цепей

Закрытых ртов, экранов лживых.

Здесь будь немного веселей,

Горит огонь в сердцах без дыма.

Здесь лестницы ведут к стене,

Уходит из-под ног брусчатка,

И мысли о чужой стране

Нас посещают слишком часто.

И это повод горевать…

Но повод ведь не значит надо!

С утра помятая кровать

Испачкана чужой помадой.

Покрепче кофе завари,

По часовой мешая ложкой.

В экранный ящик не смотри,

Инсинуирует он ложью.

Но главное ты не грусти

И выгни грудь как ветром парус.

Итак осталось пол пути…

Итак вся жизнь сплошной артхаус…

В стране царей не будь угрюм,

Здесь будь немного веселей.

Ведь радость как родник средь дюн

В местах монархов и вождей.

«Друг-друга любили»

Пройдя по старой брусчатке,

Подумал о тех, что здесь были.

О тех кто без всякой оглядки

Друг-друга любили.

Наверно, давно, даже очень:

Лет двести назад или больше,

Он узнавал ее почерк

Из сотен похожих.

И был может он менестрелем,

Или из знатного рода.

Возможно, страдая похмельем,

Любовью до гроба.

И чувства были взаимны,

Здесь на старой брусчатке,

Они мечтали о дивных

Мальчишках, девчатах.

Детей у них было восемь:

Друг на друга похожих.

Лет двести спустя снова осень,

А может и больше…

«Над Москвой»

Над Москвой порхают голуби.

Мне от них в этих крышах не скрыться.

Заморозить бы эти годы мне

В седокаменной старой столице.

И сниму я с гвоздя настроение,

Что под цвет рекламы бульварной.

Я пройдусь сквозь клаксонов пение,

Переходом в Москву-товарную.

Серость неба синью меняется,

Желтый дом гепатитного цвета.

Мое сердце в груди валяется,

Моя песня пока что не спета.

Я люблю этот город праведный,

Купола заменяют солнце.

Третий Рим, Господом неприкаянный,

С кожей бронзовой…

«Сохрани мою тень»

Календарный день

У порожной двери,

Сохрани мою тень,

Контур мой сохрани.

Может быть я устал

И сутулый чуть-чуть,

Свое место искал,

Я прокладывал путь.

А теперь – тишина,

И с комода свеча.

Моя тень мне нужна,

Гладит ангел с плеча

Ее чёрную плоть,

Ее живность и лень.

Наш отец и Госпо́дь,

Сохрани мою тень.

«От простого усложнения» Стихотворение в прозе

Чёрный холст неба разукрашен бесконечностью: от простого усложнения вселенских частиц до моего задумчивого настроения. Энергия космоса дышит мне в ноздри, сливаясь с нейронами моего головного мозга. Троллейбусы электричества тела ходят, не выбиваясь из графика. Их решим может сбить режим наркотрафика. Обычное явление в эпоху нескончаемого желания. Утонув в вечерней тоске, ты восполняешь пробелы души, вклеивая в разорванную киноленту жизни обрывки памяти, что потерял, спеша повзрослеть, теперь не зная, как скинуть скорость. И только вечера́ размышлений поворачивают время вспять. Хоть на миг ты вспоминаешь, что лицо на детской фотографии – это ты, до конца своих дней…

«Импульс тока»

Между нами импульс тока,

Он неслышен и незрим.

Сердце бьется как с наскока,

Хочет выскочить с груди.

Врач сказал – тахикардия.

Он – доцент, ему видней.

Но зачем пишу стихи я,

Грузных дум очередей?

Мне диагнозов не надо,

Написал их Остин Джейн.

Твоя алая помада —

Разукраска серых дней.

Электричество над нами,

Старый физик мне сказал:

– Создаётся проводами,

И даёт тепло всем нам.

Недоверчив я к учёным,

Мне нет проку объяснять.

Я всегда в неё влюблённый,

Начинаю сочинять…

За строкой рифмую стро́ку,

Вместе будем до седин.

Между нами импульс тока,

Сердце рвётся из груди.

«Переживания советского мигранта»

Мне теперь совсем не до смеха,

И, наверно, не мне одному.

Ведь когда-нибудь в отпуск уехав,

Мы навеки покинем страну.

Будут снится нам рощи с берёзой,

Да осины что гнутся как мы,

Под нависшей чугунной угрозой

«Поцелуя навылет» страны.

Мы отечества бедные дети.

Мы скитальцы без права мечтать.

Свой рассвет в полумраке я встретил,

Но закат не хочу провожать

В этом месте из грёз и печали.

В этом месте гонимых сынов.

Где мы плакали, где мы кричали,

Не избавив себя от оков.

Не ищите меня вы по свету.

Завтра утром я дверь распахну.

Выйду я в магазин за газетой

И навеки покину страну…

«Оглянитесь, милые»

Эй, оглянитесь, милые

На тро́пы ваших дней.

Расправьте плечи хилые

Полуживых идей,

Своих едва увенчанных,

В забитой голове,

Что улетают к вечеру

Как «мюмзики в мове»

Эй, вы интеллигентные,

Ничуть не хуже тех,

Что обвенчались лентами

С судьбою на успех.

Прекрасное всё временно,

Как и наоборот.

Нам всем земля постелена,

Всё кончится вот-вот.

Взгляните: звезд раздолье…

Ругается прибой…

И сразу меланхолия

Уйдёт сама-собой.

Эй, оглянитесь милые,

На тропы ваших дней.

Сосредоточьте силы вы

К созданию идей…

* Примечание:

«мюмзики в мове» – птицы вдалеке от дома.

«Всегда твердил»

Я всегда твердил, что нам мало счастья,

Когда бритва скользит у чужого запястья.

Мне двуногого жаль, что он так и не понял

Как прекрасно скакать в одного по полю.

Гражданин невидимка не лишен позора,

Потолку никогда не достать до пола.

Так и вам не сыскать ваших душ заблудших,

Отраженье лица растворяя в луже.

Сколько дней и миров нам для радости надо?

На крахмальной рубашке чужая помада.

Забывая в гостях у друга блузку,

Ты приходишь домой, режешь детям капусту.

Я давно уже жду от ангела вести.

Сижу тихо я в старом письменном кресле,

И давно пренебрёг вселенским позором,

Так и Вас полюблю я увы нескоро.

Выхожу я один – променад к магазину.

И люблю хоть одну, но очень сильно.

Я кидаю в мешок килограммы фруктов.

Это все, чтобы не было мне так жутко.

А кругом то и дело пестрятся рекламы,

Чтобы нас усадить поудобней в диваны,

И стереть мои мысли, да и ваши тоже.

Чтобы душу продать за одно не дороже

Рубля, что упал в канаву.

Правда так она стоит на рынке главном.

Потому мы идём на глазах с повязкой,

В страшный сон превращая детства сказку.

Потому удивляемся смерти скорой.

Ваша жизнь занавешена чёрной шторой…

«Далекие странники»

Над домами, над крышами

Их черепичными,

Пролетали чуть слышимо

Визгами птичьими

Чайки белые, милые,

Далекие странники.

Рыбами не любимые,

Неба охранники.

Выше всех былой Ливингстон,

Мне он не кажется

Достигаемым выстрелом.

Кто так отважится?

Дать ветрам состязание,

И гравитации,

Расширяя сознание

В небе пространственном.

Из окна наблюдаю их

У подоконника.

Мир притих неприкаянно,

Как в гостях у покойника.

Аккуратнее всадники…

Скрылись за облаком.

Моих мыслей соратники

С птичьим обликом.

«Встречая день»

Разбилось солнце тёплым светом

О тротуары нежной пыли.

Разлилось по до домам, проспектам,

Сквозь окна по моей квартире.

Немного радости нам надо

В московской серости обычной.

И жёлтый цвет губной помады

От солнца губ на дне столичном,

Как знамя, герб живой природы.

Все мысли вверх к любви и небу.

Сегодня жёлтый снова в моде,

Давно в гостях он у нас не был.

Пройду дворами меж аптеки,

Сверну под аркой навесной.

Я рад, что день прекрасный встретил

С подругой – солнечной весной.

«Четыре стены»

Три стены замыкает четвёртая,

Как разум стесняет груз,

Навитый системной чечёткою,

Боюсь.

Не то чтоб до дрожи, в холод аж.

Тот страх не от трусости нет.

Я просто слуга непокорный ваш,

Пытливый поэт.

Мне время меняет облики,

Мнёт контуры лица.

Я слышу дьявола оклики

На ваших устах.

Вся жизнь – это брызги шампанского:

Родился и вылил в бокал.

Забудь про поэта Сперанского,

Пропал

Он в пучине невежества,

Литературной ханжи.

Писать я намного реже стал

Про жизнь.

Три стены замыкает четвёртая,

Пленный квадрат.

Не стать в него завернутым

Я очень рад…

«Много окон»

В моем доме много О́кон:

Бетон, одетый в гирлянды.

И в одном я сижу одиноко,

Полощу скотчем гланды.

Кто сверху, а кто-то снизу,

По горизонтали и вертикали,

Стряхивает пепел по карнизу,

Наверное тоже поддали.

Плачет дождь, разбивая слезы

О стёкла, о лбы, об аптеки, о стены

Киосков, дома и березы…

Погодные перемены.

А ветер доносит запахи хвои,

Бьет по щекам ладонью воздушной,

И рассыпается в прах по обоям,

Напоминая о жизни минувшей.

Вечер сулит каждой лампочке гаснуть.

Окно за окном, дома все во мраке.

Ещё одну ночь проживём не напрасно

Под контуром звёзд – ночном зодиаке.

А утро разбудит звонком из похмелья.

Тяжёлые ноги заброшу в тапки,

И встану скрипя я с помятой постели,

Встряхну и расправлю лопатки.

Открою окно, там та же картина:

Роботы в ногу спешат на работу.

Где-то прохожий шнурует ботинок

У двери литейного завода.

Я же читаю заметки из прессы,

Колонка «закон» смердит желтезною.

Обманывать разум тоже полезно,

Чтобы не ссориться с собою.

Я хлопаю дверью, ставя точку

В ведении утра, концентрируя мысли

На том, что пойду воевать в одиночку

С нечистыми, что над отчизной повисли…

«Меняют на газ»

Недосказанных слов —

Сформированных фраз…

У горбатых мостов,

Одиноких без нас,

Свою жизнь провожал,

Закрыв рот на замок,

В стране серых зерка́л,

Одиноких сынов.

Коридоры без стен.

Побелели зрачки.

Вечно ждём перемен,

Но в ответ «помолчи».

«Подожди и поверь,

Не дыши, не кричи».

Нам в закрытую дверь

Не подходят ключи.

Жить в стране без дождей

И морозов нельзя.

Царь сменяет вождей

В стороне от меня.

Мы заложники тем:

«Возмущайтесь в уме».

Всё же ждём перемен,

Пребывая во сне.

Нас двуглавый орёл —

Металлических Бог,

Вызывал на ковер,

И давил словно блох.

Недосказанных слов —

Сформированных фраз…

Мы сменяем отцов

Нас меняют на газ…

«Маятник»

Склеивая обрывки памяти,

Вынимая их из прошлого,

Я понял, что жизнь как маятник,

От злого и до хорошего.

Качает, бьет как молотом,

Сбивая равновесие.

На кофе, едва домолотом,

Гадают живые бесы мне.

Достану коробку с альбомами,

В них фото такие редкие.

Сейчас куда проще с айфонами

Знакомится с плёнкой метрами.

Но нету в них той уникальности,

Наверное, от изобилия.

Нас часто кидает в крайности

От любви к бессилию.

Стирает память как ластиком

Мне время, теряюсь в пространстве я.

И лица давно одноклассников

Забыл в заоблачном странствии.

Наверное, я акцентирую

Слишком много внимания

На жизнь не слишком милую,

Не всем под стать пониманию.

Но мне родней меланхолия,

Чем вешать шторы над зрением.

От правды не так уж больно мне,

Как от жизни сиреневой.

И стал все стабильней маятник:

Качает в одну лишь сторону.

Я сам возведу себе памятник

При жизни, мне всё равно.

«Так тихо»

Так тихо, что слышно,

Как бьется твоё одинокое сердце.

И звезды над крышей,

Её темноте больше некуда деться.

Огнями витрины,

Не греют сирень зимней скованной кожи.

Дворов балерины

Стоптали о тротуары подошву.

Горит, догорает

В огне бледно-розовый отче.

Мне страшно, что ночью

Собаки не лают.

Клуб-дым сигаретный,

Иду, спотыкаясь о талую оземь,

Я вам незаметный,

Тень от фонаря мне прохожий отбросил.

С ним будто простился

В стенах искажённых людских силуэтов.

Мой разум клуби́тся

Среди фонарей и московских проспектов.

«Юмористические формы»

В закат за голубую синь

В припрыжку гарцевали две подруги.

Не страшен был мороз от белой вьюги,

Что гнул стволы молоденьких осин.

– Ты помнишь Ваню? у него, достоинство аж по колено.

Одна другой сказала,

– повезло… А кто сказал?

– по-мойму Лена.

– Так что ж, помчали же к нему,

Зря время тратить понапрасну,

Нас в зиму согревать ненастную,

Ивану суждено лишь одному.

– Вано́ один, а нас до боли двое,

И как нам разрешить сей инцидент?

Не видеть век нам сексуальной воли,

Кому счастливый выпадет билет?

– Да ты смешна, – одна другой сказала —

Тебя я краше, и стройней вдвойне.

Тебе клозет под стать вокзалу,

А принц Иван подходит мне!

Тот спор продлился долго очень,

К порогу дивы подбрили :

«Тук-тук» – Иван, тебя мы хо́чем,

Хотим точнее, нас прими!

– Вы кто такие? Что вам надо?

Не видел я корявей лиц!

Вы будто вышли из зарниц

Уродов редкостных парада.

Я миновал таких сто зим:

От рукоблудия до печки,

И мне милей мирамистин

От грязных рук, чем с вами встреча.

– Иван впусти, такой мороз,

До дому не дойти живыми.

Не уж то стоит наших слез

Твоё радушие? Скажи нам!

– Впущу я вас ночь скоротать,

Но ужин с вас беру как плату!

Вот вам отдельная кровать,

Живу я скромно, небогато.

К утру я вас прошу уйти,

С рассветом, с криком петушиным.

Не буду извергом паршивым,

Желая «легкого» пути.

– Петух ты сам – сказали дивы

И удалились прочь долой,

Уйдя за горизонт красивый

Ночной холодною зимой.

Настало утро, из сугроба

Торчат две пары каблуков,

Несут в селе два новых гроба,

И ставят рядом у крестов.

Мораль проста сего рассказа:

Хранить достоинство и честь,

Не разбивать жизнь словно вазу,

Ещё успеет надоесть.

«Реже замечают»

Меня всё реже замечают

Прохожие из вне.

От факта данного печали

Нет.

Из ста друзей осталось мало,

По пальцам перечесть.

Но мне они достались даром,

И это честь.

Всю жизнь стремлюсь повыше к звёздам,

Всегда боюсь упасть

К оградам, тем что вдоль погоста

В пасть.

Не злю попутную удачу,

Не жгу костры я лжи.

Лет с трёх, наверное, не плачу,

Скажи

Мне сколько время стоит?

Я многое отдам

За вечные с тобой застолья,

Моя мадам.

С тобой одной застыла радость,

Ты ангел мой.

Мечтаю я увидеть старость

С тобой.

«Свой взгляд за горизонт»

Проходят дни, непро́житый февраль,

То снег, то дождь меняет синь заката.

Сквозь эту пелену гляжу я вдаль,

И думается мне, что так и надо.

Но между снов мелькают горизонты

Явлений новых, стен и потолков.

Когда на эту однодневность зол ты,

Меняться даже в мелочах готов.

Проходят дни, позавчерашний смех

Забыл, и может вспомню завтра.

А если нет, не вижу я помех,

Не чувствую глобальную утрату.

Мелькают сигареты, домофон

Звонит не умолкая у соседей.

Мигает жёлтым старый мне плафон,

Желтеет отчего-то, но не светит.

Проходит жизнь, для разума не явь

Такая перспектива многоточья.

Свой взгляд за горизонт кидаю вплавь,

И возвращаю вам я в междустрочии.

«Этот город»

Кружат голову созвездия улиц,

Озарённых фонарями синими.

Между них, помосты сутулясь,

Натёрты как воском инеем.

А под ними плывут еле слышные,

Полугрязные и полумокрые,

Их в краях этих кличут ледышками,

Что сбивают шваброй под окнами.

Этот город краси́вей, чем кажется,

Если видеть дальше привычного.

И порою стоит отважиться

На ночную прогулку столичную.

Просочиться сквозь по́ры бетонные,

Промочить башмаки в жидкой серости.

Облегчить карманы полные,

И стать ближе к забытой бедности.

Где ещё нам искать вдохновение,

Как ни в улицах с тёртой брусчаткою?

Наша жизнь всего лишь мгновение,

В котором бежим без оглядки мы.

«Для нас»

Запах проникает в комнату,

Сотканную из обоев.

Из всех песен помню ту,

Что для нас с тобою.

Запах хвои, запах сирени,

Южных волн и тины речной,

Где мы вместе на гальке сидели:

Я и ты, мы с тобой.

Пропуская воду сквозь пальцы,

Прикасаясь к вечно живой,

Где кружились две чайки в вальсе

Для нас с тобой.

Будь со мной хотя бы вечность,

Будь моей неизменной судьбой,

Где меняется день на вечер,

Только для нас с тобой.

Кружит голову твой «Нина Ричи»,

Не расстаться бы мне с головой.

остаюсь я на редкость приличным

Для тебя и для нас с тобой…

«С тобой»

Меня все реже замечают

Прохожие извне.

От факта данного печали

Нет.

Из ста друзей осталось мало,

По пальцам перечесть.

Но мне они достались даром,

И это честь.

Всю жизнь стремлюсь повыше к звёздам,

Всегда боюсь упасть

К оградам, тем что вдоль погоста

В пасть.

Не злю попутную удачу,

Не жгу костры я лжи.

Лет с трёх, наверное, не плачу,

Скажи

Мне сколько время стоит?

Я многое отдам

За вечные с тобой застолья,

Моя мадам.

С тобой одной застыла радость,

Ты ангел мой.

Мечтаю я увидеть старость

С тобой.

«Не создавать упрека»

Главное не создавать упрёка,

Тем кто тебе неравен.

И мыслить всегда однобоко,

Наверное, мы не вправе.

Если разум короче юбки,

Если взгляд разни́тся с речью,

Себе делаешь ты уступку,

И будешь несчастлив вечность.

Краеугольный камень сомнений

Всегда тянет разум к бездне.

Всем плевать до того что ты гений,

От того только что неизвестный.

Отвергай шаблонные меры,

Промолчи, и останется тайной.

Обличи себя в новую веру,

Только зла не желай мне.

Вероятность такого успеха

Растворяется дымом в пространстве.

И от действий таких больше смеха,

Чем от инсинуаций.

Остаётся лишь быть человеком:

Может при́нятым или забытым,

Наслаждаться текущим веком,

Нами всеми ещё не дожитом.

«Здесь что-то неживое»

Смесь облаков и яда

От дыма над трубой,

Со мной как будто рядом

Здесь что-то неживое.

За стенами бетона

Лишь блёклые зарницы,

Где я скучал по дому

У берегов столицы.

Запутанный, уставший,

Изнеможенный ликом,

Иконы в грязь упавшей

Страны нашей великой.

Комедия без смеха,

Зато без лживой правды.

Из дома я уехал,

Без дома и зачахну.

«Будем одни»

Когда идёт кровь

И видится свет,

Проходя мимо ларьков

Сигарет,

Мне мерещится дым,

Догорает свеча.

Возвращаюсь к дому седым,

И печаль

Догорает огнём.

У оконных теней

Не оттаял ещё от зимы чернозём,

Но будет теплей.

Мне тревожные сны

Как всегда вспоминать.

Кто же будет в этих краях новизны

Нас спасать.

И мы стали теперь

Чуть взрослей, и конфетные дни

Не дают нам терпеть,

Что мы будем одни.

«Предновогоднее»

Зима, побелели ботинки мои.

В снежную пору, гуталин не в цене.

Банды гирлянд, украшают стекла витрин,

Я прохожу мимо них, поправляя кашне́.

Светится ночь, Москва электричество жжёт.

Я растворяю своё отраженье в метро.

Скоро наступит по плану опять Новый год,

И снова в нашей стране несменяемый трон.

Светит луна, пробивает сквозь небо лучи,

Ловит каток блики жёлтеньких глаз.

Иней лицу убирает по паре морщин,

И это не может не радовать нас.

Сколько ещё таких удивительных зим

Стоит увидеть, стоит простить.

Время течёт по стволам леденённых осин,

Белым снегам на ветвя́х ещё долго гостить.

«О наболевшем»

Знаю, будучи я старым

Не взберусь на гору Эверест,

Не стопчу пески я Занзибара

И других я не увижу мест.

Остаётся мне, пока под силу,

По земле наяривать круги,

Свои ноги длинные по миру

В ход пускать, пока легки.

Распахну по шире шторы,

Постараюсь кофе как всегда не сжечь.

Улечу туда где штормы

Не дадут мне голову сберечь.

Сколько строк я написал в подвале

Своей замкнутой и скованной души.

А теперь я думаю о дали,

Покорении вершин.

Занимайтесь кто чем должен,

Не курите часто натощак.

Свои дни в забвении я до́жил,

Говоря вам о простых вещах.

Может формы с виду и глубо́ки,

Может странно рифмоплетом слыть.

Но по факту миром правят строки,

Между них читая легче жить.

Да, я скоро растворюсь в пространстве

И уйду туда где не сыскать

Наших душ, погибших в государстве,

В целом, всё равно, пускай…

«Останется так»

Стены ржавые, стены пустые,

Я не смогу вас тайком обойти.

А облака в сером небе густые

Не оставляют другого пути.

Я потерял свой исправленный компас,

Старый фонарь мой давно отсырел.

Мне пишут люди: «Артур мы ведь ждём вас»,

Но не найти всех людей этих мне.

Кашляет ворон похлеще старухи,

Плачет ребёнок застрявший в снегу.

Я бы хотел протянуть ему руки,

Но в этой мгле я увы не могу.

Много ль таких бесноватых видений

Будут колоть меня вилкой в живот?

Кто-то сказал мне однажды, что гений

Долго в стране этой не проживёт.

Может я сам нашептал, и все про́клял?

Может фальшивые грёзы в стихах?

Сижу я сухой, но ладони намокли.

Сижу я живой, не развеян мой прах.

Проснусь, и вроде бы все отступило.

Умоюсь, исчезнет все-пагубный мрак.

Еще я немертвый, ещё для вас милый,

И это ещё пусть останется так.

«Дней пылающее пламя»

И в коридоре воздух новый,

Я в жизни стен сменил немало.

Прям как мужей меняют вдовы,

Как пчелы раз за разом жало.

Мне грустно от того что память

Кричит в затылок, чтобы помнил

Те дни, когда я был не в праве

Себя одной тобой заполнить.

Наверное, моё наследство

В качевных перебежках с мамой.

И переезд рождал лишь место,

Что обновляло мои планы.

Все чаще слышится мне шёпот,

Тех кто ушёл и канул в лету.

И слёзы капают на щёку

Сентиментального поэта.

Но время голоса́ удво́ит

В моей душе – большой пустыне.

И шёпот зазвучит конвоем,

Сиреной с привкусом унынья.

Пытаюсь отчуждать я память,

Блокировать воспоминанья.

Но дней пылающее пламя

Сжигает с прошлым расстоянье.

Но только нас с тобой лишь двое,

Ты мой замок к пути в безумство.

Вокруг нас новые обои,

Лишь обновляют наши чувства.

«Моё окружение»

Я был бы счастливей на Родосе

И был бы приличней в Германии,

В крови моей много народностей,

Не всем под стать пониманию.

Я был бы пьянее в Ирландии,

Или смуглее в Мексике,

В кармане лишь липкие фантики,

В кульке недоспелые персики.

И мысли мои гнетущие:

Где лучше, а где противнее.

Друзья мои, вечно ждущие

В забытом московском квартирнике,

Давно не так уж и молоды,

Их руки связала обыденность:

Добыть побольше бы золота,

Но деньги всего лишь видимость,

Навязанная обществом,

Рекламой чужих потребностей.

Наверное одиночество,

Страшнее девчачьей ревности.

Мы верно потомки кочевников,

Цыганских повозок с ви́нами.

Хотим сбежать все зачем-то мы,

Уплыть по морям дельфинами.

И всякий раз так мы и делаем,

Бежим от всего надоевшего.

Ведь мы беглецы умелые,

На транспорте, либо пешие.

Я был бы важнее в Америке,

Стрелял бы на поражение,

Но нету роднее мне берега,

Чем мое окружение!

«Неизбежно одинок»

То чувство, когда ты одинок,

В своей стране не слыть тебе героем.

Усталость валит тебя с ног,

Когда живёшь всё время стоя.

Не спишь, а мысли набекрень

Тебя терзают раз за разом.

И думаешь, что умереть,

Наверное приятней сразу:

Не ждать года́, твой старый хрип,

Твоё давление, отдышку.

Ты одинок и однолик,

И ждёшь, когда настанет крышка.

Ты исписал под сто листов,

Испачкал прозой и стихами.

Не видишь ты спокойных снов,

Дрожишь, окутанный мехами.

Не отвечаешь на звонок,

А смотришь в телефон сквозь стёкла.

Ты неизбежно одинок,

Под небом неизбежно блёклым.

«Бессонный быт»

Я помню свой бессонный быт:

Нет времени для про́стыни.

Стук каблуков, словно копыт,

Мне был милее осени.

И я горел, а пламя дня

Мне всё сжигало в странствии.

Ничто не тешило меня

От данной информации.

Наивно я решил, что вы

Со мной глядели в прошлое.

Разочарован, что, увы,

Дни не были хорошими.

Теперь другой, спокоен я,

Вполне уравновешенный.

Конечно же не без изъян,

Не без греха конечно же.

«За чертогами серых домов»

Где-то там за стенами города,

За чертогами серых домов,

Где не в моде ровные бороды

Одинаковых игроков.

Жизнь течёт, и вода не отравлена

Дней простых и стеклянных идей.

Там играют в театрах лишь Гамлета,

Под мерцанием фонарей.

Мимикрия простая, известная,

Социальных поступков и тел.

И, наверное, там не к месту я,

Но увидеть ту жизнь я б хотел.

Пожирают бетонные демоны

Мои сны, мою душу и плоть.

Огорожен высокими стенами,

Есть желание их расколоть,

Хоть зубами, ломом, ладонями:

Мне роднее чужая земля,

Чтоб домчатся туда в погоне мне,

Сообщить тишине, вот и я.

Может быть это всё моя выдумка,

Нет таких на земле больше мест.

Из кармана я компас выну-ка

И помчусь на поиск небес:

Голубых и немного сиреневых,

А под ними спектакли из дней.

Ставят пьесы, быть может, Онегина,

Под мерцанием фонарей.

«О грусти»

И, наконец, мигает желтым

Лист, что расположен на тропинке.

Где на него шагают толпы

Осени размытые картинки.

Те люди, что на проводе сезона:

Мы провожаем время или лица.

Сегодня проводили мы Кобзона,

А завтра нас проводят, и смириться

Пожалуй надо. Лучше бы не думать

О столь печальном и цикличном гриме,

Ведь молодость когда-то бьет по струнам,

И были все когда-то здесь живыми.

Мне мыслей не собрать всех в кучу,

Да и пускай, не буду так загружен.

Ведь мысли наши о насущном

Бывает травят мою душу.

Наверное, я слишком рано

Сгущаю над своей макушкой небо.

И если рыжая вода течёт из крана,

Её не стоит называть всегда нам ржавой.

Утри же слезы, золотая осень,

Не лей дожди в потёртую подошву.

Где был я, может, и никто не спросит,

Оставив взгляд мой карий в прошлом.

«Когда канем с тобой мы в лету»

Когда канем с тобой мы в лету,

И на камнях холодных цветы

Лепестки подарят ветру,

Нас не будет уже: я и ты.

Когда время двоим прикажет,

Что пора нам выключить свет,

Мы под землю в обнимку ляжем:

Королева и вечный поэт.

Нас окутают саваном взгляды

Всех родных, может старых друзей.

Будет красить в субботу ограды

Свет погоста от фонарей.

И останется лишь живая

Нашей книги страница любви,

Бунтари мои прозы сжигая

У эпохи открытой двери,

Будут плакать и ненавидеть,

Понимать цикличную рань.

Время их успеет обидеть,

Как засохшую летом герань.

Обниму я тебя покрепче,