Под грифом «Совершенно секретно» бесплатное чтение
ПОД ГРИФОМ «СОВЕРЕШННО СЕКРЕТНО».
Вместо предисловия.
Все, о чем вы здесь прочитаете, является чистой воды вымыслом и не в коей мере не может быть поклепом ни на нашу славную систему государственного образования, ни на доблестные правоохранительные органы, тем более, что некоторые факты, упомянутые в этом рассказе, в последнее время были изменены в лучшую сторону.
***
Иван Сергеевич Костров сколько себя помнил, всегда мечтал стать писателем. И вовсе не потому что он был тезкой знаменитого классика. Он постоянно что-то писал. Вернее, сочинял. В детстве ему все время приходили на ум какие-то рифмованные строки:
«Раз, два, три, четыре, пять – начинаем рифмовать» или «мы сейчас пойдем гулять», или «будем, будем сладко спать».
– Ах, ты мой маленький Пушкин! – умилялась мама. – Ну, придумай, придумай что-нибудь еще!
И Ваня придумывал. Стихи лились из его уст, как из рога изобилия. Это он тогда был уверен, что это стихи. Позже, когда мама попыталась пристроить его творения в местную многотиражку, ей заявили:
– Кто вам вообще сказал, что это стихи? То, что тут насочиняли можно назвать рифмоплетством, не более.
Представляете? Вот так прямо и прилепили на него ярлык: «Рифмоплет». Мама, конечно, расстроилась, но Ванечке ничего не сказала. Она подумала, что ведь в школе тоже не дураки работают, а эти «горе издатели» еще локти кусать будут, что не оценили редкостный талант ее сына.
А в школе Ванечка Костров пользовался необычайной популярностью: его стихи «на злобу дня» появлялись в каждой стенгазете. Ваня писал о чистоте и порядке:
«Если бросил ты бумажку,
Назовем тебя букашкой!
За собою убирай!
Сменку брать не забывай!»;
о здоровье и личной гигиене:
«Коль здоровым хочешь быть,
Руки надо с мылом мыть!» или:
«Ты прививки не боись –
Приходи и уколись!»;
не говоря уже о многочисленных «проработках» двоечников, лентяев и прогульщиков.
Однако, учительница литературы Олимпиада Львовна никак не хотела ценить дар своего ученика.
– Ну, что же мне с тобой делать, Костров? – печально вопрошала она, устремив на мальчика грустные серые глаза. – Опять не прочитал ни Гоголя, ни Чехова…
Как будто Ваня собирался стать читателем, а не писателем!
– Может, хотя бы расскажешь о своем тезке? – не отставала учительница.
Ваня честно смотрел в ее глаза, многократно увеличенные линзами очков, а мыслями был где-то далеко-далеко… Своим внутренним взором он уже видел, как ему вручают престижную международную премию, приглашают на конференции, встречи с читателями… Вот он раздает автографы…
– О каком еще тезке? – заинтересованно спросил будущий лауреат, на минутку отвлекшись от своего будущего триумфа.
– О Тургеневе, – вздохнула учительница. – Иване Сергеевиче Тургеневе. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!1» – процитировала Олимпиада Львовна.
«Еще и русский язык! – поморщился Ванечка. – Не было печали: однородные члены предложения, обращение, обстоятельство… Как будто писателю так уж важно знать к какому типу относится то или иное придаточное предложение или какими бывают односоставные предложения!»
Разве не он, не Иван Костров сочинил к неделе русского языка:
С «и» пиши ты:
Ци, жи,ши,
Коль не иностранка.
Но запомни: будет «ы»
В «Цыпа», «цыц», «цыганка».
А еще:
Если после корня «а» -
– В корне будет «и».
Если убежала «а» -
Смело «е» пиши.
Ну, и еще много всего этакого… Разве все упомнишь! А тут: Чехов, Гоголь!
«Но надо запомнить, что еще одного писателя тоже звали Иван Сергеевич!» – отметил про себя Ваня.
В такой ситуации Ивана всегда спасала классная руководительница, Екатерина Дмитриевна.
Вот уж кто всегда помнил про Ванины заслуги перед школой и обществом. Она всегда убеждала Олимпиаду Львовну пойти навстречу молодому рассеянному дарованию и всегда обещала, что он обязательно все выучит, все прочитает, но потом. Сначала надо выпустить стенгазету ко Дню города, ко Дню учителя, к очередному государственному празднику или школьному мероприятию. После этого она непременно звонила маме, и они подолгу говорили о том, какой Ваня необычайно способный ребенок, как необходимо ему помогать, чтобы он – не дай бог! – не зарыл свой талант в землю, как все восторгаются его творчеством, как много пользы он приносит школе и обществу… и так далее и тому подобное…
Мама тут же принимала все это к сведению и с утра до вечера принималась читать Ванечке то, что он сам не удосуживался… (Ой-ой! Вырвалось) Не находил времени прочитать. Таким образом он все же вполне благополучно переходил из класса в класс и даже ни разу не пропесочил себя в одной из стенгазет.
Шли годы. Иван рос. Зрели гормоны. Какие-то совершенно посторонние мысли начали постоянно копошиться в голове. Хотелось чего-то такого, чего никогда раньше не было…
Чего-то хотелось.
И тут он встретил ЕЁ. Ее звали Галочка Васнецова.
В голове у Вани сразу родились строки: «Я встретил вас, и все былое…2» Но потом он вспомнил, что кто-то уже когда-то нечто подобное сочинил. (Ведь мама, продолжая выполнять обещание, данное Екатерине Дмитриевне, дисциплинированно читала ему весь школьный курс по литературе). Тогда он взял ручку и смело вывел в тетради: «Я помню чудное мгновенье…3» и тут же отбросил ручку в сторону.
Нет, вдохновение не отказало ему (тогда он еще и не знал, что у писателя должно быть это самое «вдохновение») – он понял, что все красивые строки, которые могли бы тронуть девушку его мечты, уже кем-то написаны.
В отчаянии он достал все свои стихи и разодрал их в клочья.
Мама была в шоке. Папа напоил ее валерьянкой и сказал, что еще ни один знаменитый писатель не получил известности при своей жизни. От этого заявления маме стало еще хуже, и они с папой решили, что лучше ребенку взяться за ум и выбрать какую-нибудь более спокойную профессию, которая будет доставлять радость и маме, и папе, и принесет свои плоды еще при жизни их драгоценного отпрыска.
Неожиданно на помощь пришла та самая Галочка Васнецова. Она предложила Ивану поступить вместе с ней в педагогический институт – профессия благородная, ни к чему не обязывающая: пришел, рассказал, опросил, поставил определенное количество пятерок, двоек (сколько разрешит начальство) и продолжай заниматься тем, что тебе нравится.
Иван согласился, подналег на литературу, с которой благодаря маме уже неплохо познакомился и осенью стал студентом первого курса. Вместе с Галочкой.
Ах, Галочка! Галочка… По ночам она являлась к нему во сне. Его лихорадило, он просыпался весь в поту и подолгу не мог снова сомкнуть глаз, все думая и думая о ней. На лекциях он наблюдал, как она сосредоточенно хмурила брови, как время от времени, забывшись, словно маленькая, грызла кончик своей ручки… О, как бы ему хотелось быть кончиком этой ручки, чтобы его касались ее мягкие розовые губки, впивались в него ее острые зубки…
Возвращался он на грешную землю лишь после очередного окрика преподавателя:
– Костров! В чем дело? Почему вы еще не записали ни строчки? Вам все это уже известно? Так, может быть, пойдете и расскажете нам об истории, современном состоянии и перспективах развития филологии? Нет? Очень жаль…
Галочка вступалась за него. Она плела что-то о сложном заболевании глаз, о том, что она пишет лекции под копирку (оказалось, что она действительно так и делала!), что на экзамене Костров обязательно продемонстрирует отличные показатели.
Короче, Галочка заменила Ивану и маму, и Елену Дмитриевну, и, в некотором смысле, Олимпиаду Львовну, так как исключительно благодаря ее стараниям и благотворному, как говорил папа, влиянию Иван Костров все-таки окончил педагогический институт, женился на Галочке и пошел работать в школу.
На деле все оказалось и того проще, чем когда-то описывала его жена. В школе его любили прежде всего за то, что он был мужчиной. Вскоре он стал украшением всех школьных мероприятий. Вспомнив о своем школьном детстве, он принялся выпускать еженедельную стенгазету, чем окончательно покорил сердца работниц народного образования.
Директриса, Ольга Николаевна, с придыханием говорила о том, какой талантливый и перспективный этот молодой учитель по фамилии Костров. Даже не посетив ни одного из его уроков, она всем смело рассказывала, что они «просто сказка» и утверждала, что все должны брать пример с этого замечательного педагога.
Мама и папа были счастливы, Галочка то и дело краснела от удовольствия, а Иван, освоившись на новом месте, решил вернуться к творчеству. Стихи он хоть и пописывал для своей стенгазеты, но уже считал их детской забавой – штанишками на лямках, из которых он давно вырос. Он писал рассказы, которые никому не показывал, но в конце концов решил написать некое большое эпохальное произведение. Про себя он называл его автобиографическим романом и, как в детстве, уже видел перед собой ослепляющий блеск софитов, взволнованных почитателей своего таланта и красотку-ведущую одного из новостных телеканалов.
– Неужели все, что описано вами, правда? – прижимая руки к груди и почти касаясь алыми губами черного микрофона спрашивала его она.
– Да-а-а… – степенно растягивая слова многозначительно произносил лауреат всех возможных и невозможных конкурсов. – Все это мне лично пришлось пережить…
Что он напишет, и о чем еще, помимо его самого, будет его роман, Иван пока не знал, но точно был уверен в том, что это будет нечто грандиозное, заслуживающее всеобщего признания и уважения.
Он тщательно обдумывал сюжет своего будущего шедевра. Обдумывал во время уроков, пока его ученики читали параграфы учебника, обдумывал в машине, когда Галочка везла его домой, дома тоже обдумывал, пока она готовила ужин, а затем мыла посуду.
Хорошенько все обдумав, Иван Сергеевич пришел к выводу, что вряд ли кому будет интересно читать про его первые опусы типа: «А ну-ка, в ряд! Шагай отряд!» и о том, как хорошо к нему относилась Екатерина Дмитриевна и, как мама поддерживала все его начинания, и, как Галочка писали за него курсовые, поэтому он решил все немного приукрасить. Чуть-чуть. Кто докажет, что остальное тоже так не делают? В конце концов он пишет художественное произведение, а в художественном произведении возможны разные художественные допущения ради художественности этого произведения. Вот. Не даром ведь он окончил филологический факультет – поднабрался там разных мудростей, что-то да понимает!
Неожиданно пришло то самое вдохновение, о котором он узнал в стенах института и которое ему раньше совершенно не требовалось. Оказалось, при помощи вдохновения все пишется как бы само собой: слова льются чистым говорливым потоком и выстраиваются в правильные сложносочиненные и сложноподчиненные предложения. Кроме того, он понял, что проза весьма выгодно отличается от поэзии: не надо сидеть и думать над ритмом и рифмой. (Хотя Ваня никогда особо этим не мучился – рифмы приходили сами собой, как будто он родился вместе с этим самым вдохновением. «Вдохновение – мое второе имя!» – гордый собою, подумал он и решил, что надо бы запомнить эту фразу и произнести ее когда-нибудь на встрече с читателями или беседе с журналистами).
Итак, он вдохновенно врал на протяжении нескольких часов, а когда глаза начали понемногу слипаться, а мысли путаться, пошел спать.
Галочка уже давно спала, подложив под румяную щечку свою маленькую пухлую руку.
«Какая же она у меня все-таки миленькая, – подумал Иван Сергеевич. – Надо завтра, когда буду писать про свою любовь, придумать какой-нибудь жаркий роман с известной актрисой… или поэтессой?.. Ну, да завтра видно будет!» – решил он и аккуратно, чтобы не разбудить жену, скользнул под одеяло.
***
Галочка Васнецова… (Ой, пардон!) Галочка Кострова, проснувшись поутру, очень удивилась отсутствию своего мужа на его обычном месте. Им, по его просьбе не ставили первых и вторых уроков, поэтому муж высыпался и просыпался только к завтраку, а потом они вместе ехали на работу. Еще больше удивилась она, обнаружив, что муж ее ушел куда-то в одной пижаме – даже его тапочки аккуратно стояли на том самом месте, где он всегда оставлял их, ложась спать.
Она немедленно позвонила свекрови. Было слышно, как на том конце линии Виолетта Романовна схватилась за сердце. Галочка терпеливо подождала, пока ее свёкор, Сергей Алексеевич, не накапает жене капли, не принесет ей компресс, не усадит ее в кресло, потом спросила:
– Что же мне делать?
– Надо немедленно вызывать полицию! – распорядилась Виолетта Романовна.
– Произошло убийство? – спросил у Галочки дежурный по отделению полиции капитан Воробьев. – Где труп?
– Да что вы! – Галочка с досадой плюнула три раза через левое плечо. – Я очень надеюсь, что нет!
– Зачем же вы тогда звоните? – поинтересовался полицейский. – Вас ограбили? На вас совершено покушение?
– Нет… – пролепетала в конец растерявшаяся госпожа Кострова. – Слава богу, нет! Но мой муж…
– Его похитили?
– Очень может быть! – Галочка почувствовала большую уверенность и слегка приободрилась.
– Есть очевидцы? Вам поступили требования?
– Нет… но… он пропал!
– По такому случаю вам нужно явиться лично и подать заявление о пропаже. Через три дня, – отрезал дежурный капитан и повесил трубку.
Три дня?! Галочка чувствовала, что не выдержит три дня в полной неизвестности. А что если за эти три дня… Нет, нет, нет! Об этом даже не хотелось и думать! Она набрала номер директрисы школы, где они вместе с мужем работали.
– Ольга Николаевна! – зарыдала она в трубку. – Ванечка пропал… в одной пижаме… а тапочки стоят… мне нужен отпуск…
Ольга Николаевна поначалу ничего не могла понять из ее воплей и стонов, но, когда до нее дошло, что она лишилась сразу двух преподавателей русского языка и литературы, да еще и неизвестно на какой срок, она чуть было не проглотила трубку вместе с телефонным аппаратом.
– Немедленно на работу! – закричала она. – И вытри сопли! Ученики не должны видеть тебя в таком состоянии! Я немедленно подключу свои личные связи, и мы найдем нашего Ивана Сергеевича! Найдем, – напоследок грозно пообещала она и отключилась.
Галочка еще какое-то время сидела, теребя в руках телефонную трубку, но потом решила все же ехать на работу. Вести машину в таком состоянии было рискованно, и она поехала на автобусе.
Она рассеянно смотрела в окно думая о своем, когда почувствовала, на себе чей-то пристальный взгляд. Женщина встрепенулась и осмотрелась по сторонам. Час пик уже миновал, и в автобусе было не так много людей. Чуть поодаль от нее у противоположного окна сидели два довольно странного вида человека, оба были как-то необычно одеты, но в наш век смешения всех и всяческих стилей, это не очень удивило Галину Владимировну. Лица их показались ей смутно знакомыми. Особенно одно: слегка удлиненное с высоким лбом, на который чуть спадали волнистые пряди черных волос, с усами и небольшой бородкой, которая, кажется, называется «эспаньолкой», с пронзительными умными глазами, которые в упор рассматривали Галочку сквозь стекла небольших в тонкой золотой оправе очков.
Она слабо улыбнулась ему, такой ни к чему не обязывающей улыбкой – мол: «Да-да, где-то встречались… Помню-помню… и до свидания».
Второй сидел к ней спиной – она видела лишь его странный плащ с какой-то древней доисторической пелериной и темные волосы, спускающиеся почти до воротника этого самого плаща. Незнакомец в очках слегка склонил голову, вероятно, отвечая на ее улыбку и его визави повернулся. Галочка заметила длинный нос, темные усы и чуть насмешливый взгляд карих глаз.
Следующая остановка была ее, и учительница двинулась к выходу. Проходя мимо мужчин, она услышала, как тот, что сидел к ней спиной, проговорил:
– Не прилгнувши, не говорится никакая речь4.
Другой же, в очках, ответил ему:
– Науки и искусства, когда они настоящие, стремятся не к временным, не к частным целям, а к вечному и общему, – они ищут правды5…
«Странно, – подумала Галочка. – Весьма витиевато, но где-то я определенно слышала уже эти слова… Или читала?»
Она задумалась. Она думала все уроки напролет, но так ей ничего и не вспомнилось, к тому же, мысли ее постоянно возвращались к мужу и к этому ужасному правилу, по которому подать заявление в полицию можно было только через три дня…
На последнем уроке к ней в класс заглянула Сашенька, миловидная толстушка, работающая секретарем директора.
– Галина Владимировна, – пропела она своим приятным воркующим голоском. – Вас Ольга Николаевна срочно к себе вызывает, а я пока с вашим классом побуду.
Случись это в любое другое время Галочка бы встревожилась – неожиданные визиты в кабинет директора ни в годы учебы в школе, ни теперь не сулили ничего хорошего, но теперь ей было все равно.
«Пусть хоть уволит! – думала молодая учительница. – Мне сейчас самое главное: отыскать мужа, а там все само встанет на свои места. Учителей постоянно не хватает – без куска хлеба не останемся».
Тем не менее, она осторожно постучалась и с опаской заглянула в директорский кабинет.
– Можно?
У стола директрисы сидел высокий статный мужчина.
– Проходи, Кострова, – распорядилась Ольга Николаевна. – Вот познакомься: мой бывший ученик, а теперь… – она с гордостью, сложив на груди руки посмотрела на мужика. – Подполковник Коржиков.
Сердце у Галочки яростно застучало: «Неужели какие-то новости о Ванечке? Дай бог, чтоб хорошие!» Она уже хотела сплюнуть через плечо, но присутствие директрисы и этого подполковника удержало ее от столь необдуманного поступка.
– Проходи, Кострова, – еще раз повторила директриса и указала своей подчиненной на стул напротив подполковника. – Проходи и поведай нам все, что у тебя там произошло. Я из твоих путанных объяснений поняла только, что ты хочешь отлынить от работы. Так вот, голубушка, ничего не получится! Будешь работать, как миленькая, а Петенька… – она закашлялась и со значением посмотрела на своего бывшего ученика. – Я хотела сказать Петр…
– Петрович, – быстро подсказал понятливый бывший ученик.
– Вот-вот, – продолжила Ольга Николаевна. – Петр Петрович будет заниматься поисками твоего муженька. А я потом спрошу с него… – она многозначительно замолчала, но Галочка знала, что ее мужу при любом раскладе ничего не будет: единственный мужчина в коллективе, пишет стихи, играет на гитаре – такого в любой школе с ногами и руками, как говорится, оторвут и пылинки еще сдувать будут.
Галочка подсела к столу и начала свой рассказ, как вчера вечером Ванечка засиделся за своим романом, при этом она тоже многозначительно посмотрела на директрису (ни одна она умеет делать эффектные паузы!). Галочка не помнит, во сколько ее муж лег спать, но когда она проснулась, его не было. Молодая женщина разрыдалась.
Директриса привычно нажала кнопку селектора, но потом, очевидно, вспомнила, что отправила Сашеньку в класс к Галине Владимировне, и сама сбегала и принесла ей стакан воды, в который тут же накапала успокоительное. (Стратегический запас подобных средств вместе с коньяком и шоколадными конфетами всегда хранится в каждом директорском сейфе).
Лишившаяся своего «кормильца» учительница немного успокоилась и принялась жаловаться на капитана Воробьева, и на странные правила подачи заявления о пропавших, но подполковник прервал эти сетования, накрыв ее руку своей большой мозолистой ладонью.
– Это все несущественно, – степенно проговорил он. – Я немедленно займусь поисками пропавшего из личной благодарности к Ольге Николаевне, – он слегка склонил голову, повернувшись к директрисе, – и вашему благородному труду, – закончил он, уже глядя Галочке в глаза.
– Спасибо, – растерянно пролепетала Галочка, не зная, что еще сказать.
Директриса вновь взяла бразды правления в свои руки.
– Вот что, Кострова, одевайся, – приказала она. – И отведешь Коржикова… Я хотела сказать господина полицейского на место преступления…
Галочка ойкнула и была готова вот-вот снова расплакаться, но тут вмешался сам господин полицейский.
– Пока еще ничего точно сказать нельзя, – проговорил он с явным укором посмотрев на свою бывшую учительницу. – Преступника нельзя назвать преступником, пока это не доказано, пропавшего нельзя назвать пропавшим, пока не доказано обратное, следовательно, место преступления не является таковым, пока не доказано, что там действительно что-то произошло.