Кабуки бесплатное чтение
© Денис Сергеевич Захаров, 2024
ISBN 978-5-0062-8606-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
10:00
Мама, а ты меня любишь?
Мама?
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
«Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочёл Её романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим».
Сила, которой наделена Игра, – её правила.
Твой ход засчитан и достаточен для того,
чтобы оказаться здесь…
…и вспомнить о правилах…
Ходы 1—99
Сначала идей нет, тебя тоже нет. Первой ходит жизнь, ты окружён ею. Жизнь не окружает малоценных, так что соберись. Ты можешь окружить ходы реальности, если это получилось, то это серьёзное достижение.
Ко-игра с реальностью – такая же реальность, как и всё остальное. Легко проверить, когда заканчивается игра. Если ты ещё жив – игра продолжается. Играя, чти вероятности и остерегайся величин.
Ходы 100—199
Играй с жизнью изысканно, сооружая пространство контроля, в котором твой контроль так же реален, как реальна жизнь.
Ходы 200—211
Отклонись от узкой природы нормы к широкой иллюзии ошибки.
Когда ты делаешь ход, выглядящий слабым, кто-то может расценить его как ошибку, но, возможно, точнее будет считать такой ход провозглашением твоей победы?
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
«Что это, пролог или надпись на колечке?»
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
Начали?
Предисловие
Кабуки дзюхатибан
Луна так ярко светит!Столкнулся вдруг со мнойСлепец – и засмеялся…
Множится печатное слово. Авторы придумывают романы, рассказы, пьесы, складывают стихи, басни, повести, сочиняют сказки, мифы, былины – наваливают ещё и ещё, как будто до сих пор кишит недостаточно. Писать – решить, в каком платье завтра проснётся судьба. В пёстром и глянцевом мифе о Фаэтоне, в земной и необычной драме «Мартин Иден» или в страстном образе Христа. Но начиная с того момента, как обнаружилось, что судьба замерзает на ветру, несмотря на очереди наделённых ясным умом мыслителей в прихожих ателье, сочинительство стало занятием толпы.
Оказавшись на пороге вместе с иными писаками, я пытался выразить тишину, которую слышал. Я не был требователен к себе, выбрав лёгкий путь, на котором мне было не дано пережить самого себя. Я потакал тем редким ярким бликам света, которые с величайшей учтивостью вели меня на гильотину, кладя голову на камень. Перед тем как вновь умереть, я успевал лишь сказать: «За что?»
Теперь я здесь, на пороге, чтобы заглушить голоса случайности и согреть судьбу. Мне служит исключительно тёмное, чтобы передать тебе белое. Точно так, как на поверхности этого белоснежного листа бумаги проявляются мои чёрные буквы.
Я работаю над этой книгой ни для чего, зная, что у неё нет будущего – она будет разрушена, и считаю, что её производство, возможно, не менее значимо, чем строительство на тысячелетия. В моей книге вы не найдёте эстетики и художественности, повторяющихся бесхребетными скриншотами одной и той же мысли, но встретитесь с её прямой противоположностью – идеей. Мы упакуем Париж и миллионы фотографий Парижа в один мешок, чтобы одним ударом разрубить многослойную ткань системы.
Хватит тосковать по утерянному раю.
Глава 1
Между Роной и Соной
Старый колодец в селе.Рыба метнулась за мошкой…Тёмный всплеск в глубине.
3 апреля 1982 г., Лион, Франция
– Всё в порядке, Бернадетт, я отлично себя чувствую! – Жан-Пьер тепло обнял жену перед отъездом в госпиталь Эдуарда Эррио, хотя немного переживал за то, что пропускал курсы повышения квалификации в Дижоне, но страшная ноющая боль в колене не утихала седьмой день, поэтому он и отправился в соседний Лион показаться врачу.
– Жан-Пьер, у вас в задней части колена серьёзно повреждено сухожилие, необходимо срочное хирургическое вмешательство. Готовы к операции?
– Когда?
– Когда Лион выиграет Лигу, – рассмеялся врач, будучи давним приятелем Жан-Пьера. Футболист сотни раз бывал на маленьких и больших операциях в этом госпитале, и почти весь персонал отлично его знал.
– То есть никогда! – шутил в ответ Жан-Пьер.
– Если говорить прямо, то операцию лучше не откладывать. Здесь ничего серьёзного, обычный случай. Операция будет быстрой и лёгкой, в Рим ехать точно не придётся. Но этой ногой больше сынишки Йозефа теперь не забьёшь, – продолжал беззаботно улыбаться врач.
– Мне показалось или в госпитале как-то пусто и необычно, что-то случилось? – Жан-Пьер отвлёкся от разговора, оглядываясь по сторонам.
– Ca me case les coquilles! Старина, ты что, не читаешь новостей? По всей стране забастовка врачей! Я бы тоже, может, и не вышел на смену, но кому-то ведь работать надо. Bordel de merde! Вот и ношусь от пациента к пациенту, как умалишённый.
– Ну что, значит, оперируем? – боль в ноге вернула Жан-Пьера в разговор.
– Оперируем. Прямо сейчас. Ложись. Я до 451-го добегу, с тобой будет Адам, кстати один из самых лучших стажёров на курсе, будущий Платини этого госпиталя, – хихикнул и, сверкнув белизной медицинского халата, начал наполнять шприц раствором приятель.
– Так, не двигайся, сейчас вколю обезболивающее – и через минут десять приступим к операции, думаю, меньше чем за час управимся.
Анестезиолог вколол дозу и в очередной раз, выбежав из кабинета, полетел по коридору госпиталя, успев на бегу сумбурно выкрикнуть кому-то: «Адам! Fils de pute! Сюда, живо! Присмотри за ним!»
Жан-Пьер слышал звонкое удаляющееся постукиванье каблуков старого приятеля, звук которых так ясно напоминал ему, как он чеканил мяч на первой тренировке «Шалоне».
– Не стоит мне больше выходить на поле, пора остановиться и сконцентрироваться на тренерской деятельности, – бурчал себе под нос Жан-Пьер. Глаза его начали становиться всё тяжелее, а дыхание участилось, конечности начали неметь, и воспринимать эту реальность приходилось всё труднее.
– Эту, эту реальность, эту… Адам? – последнее, что он увидел, это размытое игривое лицо стажёра, флиртующего с медсестрой в дверном проёме его палаты.
Больше Жан-Пьера в сознании никто не видел.
Потому что не умел.
Глава «К»
24 ноября 1971 г., г. Портленд, США
Миллионы людей по всей стране готовятся к празднику Дня благодарения. Все вокзалы и аэропорты забиты людьми – каждый хочет побыстрее попасть домой, чтобы отметить праздник вместе с семьёй. Между тем в аэропорт Портленда входит ничем не примечательный молодой человек с чёрным кейсом в руках…
Он не спеша подходит к стойке регистрации, называет себя и покупает за двадцать долларов наличными билет в один конец на получасовой рейс 305, следующий в Сиэтл. Он поднимается на борт самолёта, занимает своё место, закуривает, заказывает себе порцию коньяка с лимоном.
В дальнейшем пассажиры, которые находились рядом, опишут его как очень спокойного человека, кажущегося вполне приятным.
Глава 2
Звуки кифары
Ливень грозовой!За траву чуть держитсяСтайка воробьёв.
4 апреля 1982 г., Лион, Франция
Французская метеорологическая служба объявила о красном и оранжевом уровнях погодной опасности из-за гроз, сильного порывистого ветра и проливных дождей в семи департаментах на юге Франции. В некоторых районах вода поднялась более чем на метр, затопив первые этажи зданий, подземные парковки и дороги. В департаменте Гар прекращено железнодорожное сообщение, не работают вокзалы и перекрыты автомагистрали. К югу от города Ним за несколько минут из-за сильного дождя уровень реки Рона увеличился на полтора метра, – сообщают со ссылкой на источники журналисты France Regions 3.
– Ух, наконец-то распогодилось! – обрадовалась Бернадетт, закрывая дверь на новый, третий внутренний замок. Цепь защёлкнулась, и дома стало ещё уютнее.
Бернадетт переключила канал.
– Французская метеорологическая служба…
И ещё раз.
– Французская метеорологическая…
И ещё.
– Французская…
И…
– И зачем мне столько каналов, если по всем идут проливные дожди? Ca me fait chier!
Бернадетт выдернула кабель телевизора из розетки, включила Radio Nova и позвонила в госпиталь, вспомнив о муже.
Никто не брал трубку.
Гудок.
И ещё.
И ещё один.
И…
– Алло?! Алло! Здравствуйте! Алло!
– Бернадетт? Срочно приезжайте!
Скип. Дальше… (протокол #1,618) 1%.
Бернадетт рухнула на диван, голова закружилась размашистыми полуокружностями. К ней пришло понимание, что с её мужем произошло что-то ужасное. Она набрала в «Шалон» и, задыхаясь, попросила помочь ей добраться до госпиталя. Оставив сыновей Лорана и Фредерика у родителей, Бернадетт поехала в госпиталь Лиона с двумя сотрудниками клуба.
Ещё немного… Аккуратно выводи через #21:13, и давай, пожалуйста, в этот раз без Тамам Шуд. 3%.
Жан-Пьер впал в кому. Анестезиолог, которая ассистировала хирургу, перепутала шприцы. И вместо вещества, которое усыпило бы Адамса на несколько часов, вколола ему почти смертельную дозу анестетика. Жена провела в палате несколько дней без перерыва, но в сознание муж так и не пришёл.
Детали? Текстуальные обрывы? 4%.
Из-за забастовки лечащему врачу пришлось следить сразу за восемью больными, одним из которых был ребёнок в тяжёлом состоянии – ему требовалось особое внимание.
Взят из базы, вижу, дальше! Быстрее! Что по подключению «С-Р»? 7%.
Жан-Пьера уложили на койку, не предназначенную для длительного нахождения на ней. В том числе из-за этого одна из подушек соскользнула. Так как он был плохо интубирован, одна трубка блокировала путь к лёгким, а не вентилировала их: кислород не распространился по всему телу, что вызвало остановку сердца. Жан-Пьер впал в кому.
Что-то ещё? Соединяй! 8%.
Ситуацию осложнило то, что за ним следил не опытный медик, а стажёр.
Продолжай. 9%.
Стажёра судили. В суде он признал ошибку. Его оштрафовали и дали год условно. Бернадетт присудили пять тысяч евро.
Пойдёт. Анестезиолог? 10%.
Анестезиолог объяснил, что не смог понять, что у пациента анафилактический шок, из-за тёмного цвета кожи – в то время как белая кожа приобретает голубоватый оттенок.
Отличный запуск! Прикрепи к прошлым протоколам внимание «3», «5», «13», «55» «89» и переводи на подсознание. Что по механике? 11%.
Повреждения мозга катастрофические, двигательные функции пропали. Жан-Пьер в вегетативном состоянии.
Бернадетт? 12%.
Ежедневно навещает мужа. Надеется на выздоровление. Живёт в одной комнате с Жан-Пьером и постоянно ухаживает за ним.
Сложности? 13%.
Финансовые и психологические. Нечем платить за содержание в больнице мужа. И переживает, что умрёт раньше него, так как оставит Жан-Пьера на произвол судьбы.
Перепишем. Проблематика? 14%.
Настойчивость. Более тридцати восьми лет Бернадетт ежедневно следит за Жан-Пьером. Ему уже семьдесят два, они не коммуницировали десятилетиями, но она всё равно верит, что он вернётся.
Окей. Давай в сухом остатке по всем за сегодня. 15%.
Из двухсот пяти спаслись пятьдесят семь – двадцать восемь процентов. В прошлом витке из тридцати трёх членов экспедиции только двадцать три – шестьдесят девять и семь процента.
Так не бывает. Это значит, что, по сути, экипажу было просто наплевать на пассажиров. 16%.
Всё. Переключай меня, я пошла. 20%.
24 ноября 1971 г., г. Портленд, США
Жан-Пьер открыл глаза, но как-то иначе, как прежде от сна.
– Я умер?
– Брр… – вздрогнула и поморщилась женщина, возможно, от самого банального и нелепого вопроса, с которым ей приходилось встречаться по несколько раз на дню. – Бог, считающий себя смертным, – жутко представить. Можешь называть меня Катей, а собственно, как угодно. Добро пожаловать!
– Ка… Что? – Жан-Пьер услышал матовое жужжание двигателей самолёта. – Мы в самолёте? Что со мной случилось?
Катя размашистыми движениями достала из контейнера пучки дрожащей рукколы. 24%.
– …
– Жан-Пьер, пока ты приходишь в себя, сразу сообщу, что здесь мы ненадолго. Так уж вышло, что ты помогаешь мне завершить одно дело. Прости, что не явилась раньше. Если для тебя это имеет значение, то для формальности скажу, что сейчас ты не совсем Жан-Пьер… Кстати, хочешь? – она протянула контейнер к лицу Жан-Пьера…
– Что вы вообще такое несёте? И куда мы летим?
– Не суть, это не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к ситуации.
– А что имеет? Расскажите всё! У меня есть права, я свободный человек, и вы обязаны мне всё рассказать! – бушевал он.
– Ах да! Вот инструкция, – женщина, хихикая, протянула лист бумаги. – Кстати, как сказал бы мой друг Уилл, «в природе нет такой вещи, как свободная переменная». Читай.
⠀
Инструкция:
1. Активную, тасуемую часть системы смещаем на себя.
2. С наружной поверхности смещённой части системы выделяем одну переменную (да, переменная – это ты).
3. Кладём выделенную переменную в неактивную часть системы. При этом положить её нужно на новый сгенерированный текст. Этот текст не будет доступен людям (мы называем их зрителями), так как находится за пределами их внимания. В первую очередь он служит поддерживать выделенную переменную и неактивную часть системы, синхронизируя их друг с другом и в то же время десинхронизируя их с активной частью системы. Начинается тасовка системы. Со стороны зрителей тасовка будет выглядеть обыкновенно – самая типичная жизнь во всех её проявлениях. С обратной же стороны системы выделенная переменная будет чуть выдаваться из этой самой системы, как закладка в книге.
4. Так как теперь новый текст упирается в выделенную переменную (то есть в тебя), можно с лёгкостью надавить на переменную уже существующим давно в системе текстом (так же как стамеской с помощью киянки снимается в нужном месте полотна часть древесины).
5. Когда мы давим таким образом на переменную, для неё система разделяется на две части. Нижнюю часть мы подхватываем и переносим наверх.
6. Переменная остаётся в самом низу системы. Подснятие выполнено.
⠀
Французский футболист Жан-Пьер Адамс умер после 39 лет пребывания в коме. 43%.
– Вы что, сумасшедшая? Что это вообще такое?
– Не переживай так, мы просто немного сместили пространство, нашли тебя и перенесли в ещё не протоколированное пространство. Остальным этого не видно, так как мы остаёмся сзади временного наблюдательного потенциала обывателя. Со стороны реальности обычного человека – это будет очередной обыкновенный кадр. Для видящих ты предстанешь в новой роли. Наша задача с тобой – организовать деструктурилизацию пространства и выполнить подснятие. Мы называем это – инджог.
– Я Жан-Пьер! Я тот, кто я есть. И точка.
– Кто-кто?
– Мужчина, отец, футболист…
Женщина громко посмеялась вслух.
Жан-Пьер только сейчас обнаружил, что его тело претерпело изменения. Узнаваемым остался только голос.
– Мужчина и женщина – это формы, полностью лишённые содержания. Просто кто-то может пережить распад, а кто-то нет. Не бойтесь, мы просто поговорим, оставив спутный след, просто не только в небе. Я раздобыла веки от твоего Света, заплатила легковерностью, страхом и невежеством, чтобы по памяти нарисовать тебе карту пути.
– Кто вы?
– Скоро ты всё поймёшь. Я оннагата. Вот тебе слово, и это ничто. Вот тебе слово, и это всё.
Покинуть рейс 305. У нас обрыв. 55%.
Как назовём? Мы сделали просчёты – ситуация кратковременно отложит гибель протоколов на двадцать один год, потом придётся перезапускаться… Ещё раз! Как назовём? 57%.
– Что именно? Детали!
Механический аэродинамический клин, который предотвращает опускание в полёте вентральной воздушной лестницы самолёта. 59%.
– Лопаткой.
– Готово.
Федеральное авиационное управление распорядилось, чтобы самолёты Boeing 727 были оснащены лопатками Купера. 61%.
– Давай придумаем здесь какой-то эдакий ход, чтобы ни у кого такого не было, станем первооткрывателями. Например…
– С кем вы говорите?
– Cherchez la femme, pardieu! Cherchez la femme!
– Я вообще ничего не понимаю! Искать женщину? Какую? Зачем? Как она выглядит?
– В себе, мой друг, в себе. И помни, что время пластично и непостоянно. Задай себе прямо сейчас лишь один вопрос: «Что тебе делать, если аксиом больше нет?»
Жан-Пьер заплакал.
В протокольной:
– Они все такие – если заплачут, кому угодно слезами голову заморочат и сами себе поверят. 64%.
– Почему именно я? На кого вы работаете? Скажите! Я ведь ничего не умею: не двигаю предметы, не превращаю камни в хлеб, не беременею без оплодотворения и не исцеляю больных. Я не читаю мысли и не могу заглянуть в будущее…
– То есть не обладаете даже самыми распространёнными способностями?
– Эм… Вот именно! – уцепился Жан-Пьер…
– Может, я просто свожу на нет дарования других людей забавы ради, – шутила Катя. Игра вот-вот начнётся.
Переформатирование 93% (фокусировка, число слов 35951… 35952…).
Позитронно-эмиссионная томография и функциональная магнитно-резонансная томография сделаны тоже.
Мы даём тебе второй шанс. Не мухлюй. Не забывай, что шулер, будучи пойманным, сразу изгоняется и больше не принимает участия в игре.
– Постойте, а что делать, если жульничает сам организатор игры? Если жульничаешь ты?
– Я не организатор.
В протокольной:
– Их почему-то всегда пугает знание о том, что их сознание и так называемая душа рождаются из работы мозга, который подобен вычислительной машине, взаимодействующей с текстуальным. Их пугает, что мозг имеет свои возможности не благодаря мистическому, а благодаря той сложности, которая достигается отношениями между колоссальным числом разнообразных нервных клеток.
– А что, если победа в вашей игре изначально невозможна? Я могу играть по правилам, придерживаться стратегии, побеждать и проигрывать, но что, если сами базовые принципы игры уже ничего не значат, они стали лишь условностью? А единственное, что может случиться с овцой, независимо от того, насколько хорош пастух, – это превращение в сочную отбивную на чьём-то столе.
– Для тебя пока выхода нет. Да и твоя реальность скоро исчезнет. Даже эта, вместе с последней буквой последнего слова этого предложени (я). Но она может не исчезнуть, если ты добудешь «вещь» в виде некой общности, которая продолжит существовать даже тогда, когда ты сам перестанешь в неё верить. И я здесь, чтобы поведать тебе об этом, иначе ты просто умрёшь или уже умер.
– Ну умер и умер, и что? Как ни глянь, всё так же убог и разноплановен в своей убогости доходящий до меня Свет. Всё так же убога жизнь у Бога. Свет давно не божий, а убогий – около божий. А божий – смерк.
– Харкни в Сартра, пни Пруста, ударь Конфуция, переверни Ницше, сожги Вергилия, сделай всё, что захочется, но помни – Бог по-прежнему дышит. И ты точно знаешь, о каком дыхании я говорю и что я понимаю под этим словом. А что насчёт твоих вольных рассуждений о Свете… Он убог для тебя лишь по единственной причине. Свет – светит, с чего ты взял, что он греет?
– В этом и состоит весь мой вопрос. Я понимаю, что само представление о Свете как о хорошем, а о Тьме как о плохом – результат чистейшего культурного предрассудка. Но вот, например, если ты окажешься в герметически закупоренной комнате, не имеющей источников света, то почувствуешь себя слепым и беспомощным. А что произойдёт, если стены и потолок этой комнаты будут покрыты тысячами стоваттных электрических лампочек? Ты всё равно почувствуешь себя слепой и беспомощной.
– Ты начинаешь что-то понимать, дорогой друг.
Протокол почти завершён. 96%.
– Тьма и свет – это единая система. Одна целая «вещь». Поэтому мой свет, который я ищу, он никакой, потому что его нет. Это всего лишь интерпретация интерпретации. Нечто, скрывающиеся за кулисами слова.
– А как же магия?
– Магия примерно так же нравственна, как электричество. Ты можешь пользоваться электричеством для работы аппарата искусственного дыхания или для того, чтобы казнить человека на электрическом стуле. Тот факт, что первое предпочтительнее, не меняет законов физики.
– А что уравновешивает тьму и свет?
97%.
– Равновесие достигается не более чем разновидностями антипси-талантов.
– Что это такое?
– Антипси-талант – весы в руке Фемиды, которые восстанавливают равновесие. Когда муха научилась летать, паук научился плести паутину. Когда моллюск научился отращивать панцирь, птица научилась поднимать их с земли и бросать с высоты.
Есть ещё один такой талант – негапси. Он инвертирует псм-активности. Когда ты благословишь человека с этим талантом, он обратит его в проклятье. Можно и наоборот. Когда он попробует спрогнозировать то, что будет в будущем, увидит то, что было в прошлом.
Ещё есть возвратная пси. Она отвечает за возвращение.
98%.
– Когда меня атаковали, я вспоминала «Баргамлота» Льюиса Кэрролла, тем самым воспроизводя статический шум. Катапси. Абсурд как инструмент.
99%.
– И?
– Однажды, – вдумчиво произнёс Жан-Пьер, – люди вроде меня восстанут и тирании бездушных машин придёт конец.
– Тебе не приходило в голову, что все твои действия предсказаны человеком, которого ты никогда не встречал?
– Нет, Катя. Ныряйте глубже в таз с водой. Вы все мертвы, а я живой.
100%. Завершено.
– Отлично. Я закончила.
Глава 3
Оннагата
Летняя ночь коротка.Засверкали на гусеницеКапли рассветной росы.
В течение двух столетий оннагата были отрезаны от внешнего мира – их путь перестал проходить через брусчатые улицы европейских городов вечной беременности, известных обветшалыми достопримечательностями, в которых всё время что-то происходит, но ничего не случается. То, что иной житель учится симулировать, оннагата испытывают. Оннагата ведут себя именно так, как о них думают, чтобы не искажать правд. На чужое несчастье оннагата смеются, и дело не в том, что им не больно и они бесчувственны, – это способ не смущать и не искажать правд. Если оннагата покажется, что над ними издеваются, – они уйдут. Вы вряд ли когда-нибудь видели оннагата по двум причинам. Во-первых, вы и есть оннагата. Во-вторых, путь завёл оннагата в окия, в котором только мама может оплатить дебют оннагата. Со временем окия превратился в сувенирную лавку, где оннагата симулирует и стимулирует интерес к сувениру, но не оплачивает его. Теперь этот сувенир – бессмысленная вещь для оннагата. Оннагата играет в театре Кабуки.
В Кабуки мало что понятно, но оно отражает и сближает. У зрителя возникают особые отношения с самим собой. Только в Кабуки мужчина может сыграть женщину.
{в мужчине есть женщина, играющая мужскую или женскую роли}
В Кабуки все роли играют мужчины. В Кабуки не было ни одной женщины до этого момента. Теперь театр Кабуки, взяв на себя роль окия, приглашает женщин в труппу.
{в женщине есть мужчина, играющий мужскую или женскую роли}
Глава 4
Ханамити
Ливень грозовой!Замертво упавший,Оживает конь.
21 июня 2021 г., Москва, Россия
Потная рука проскользнула по тыльной стороне кожаного чемодана, оставляя за собой шлейф знакомого аромата. Нащупав угловатость колпачка, ручка рванула ввысь. Нихонто, звеня видом стали, задрожал, Онна-бугэйся оголил себя.
Следующая станция – «Охотный Ряд».
Раздавшийся спасительный женский голос вернул меня к той абсурдной реальности, где трагическая роль тем лучше удавалась мне, чем меньше я впадал в крайности. В вагоне было людно, время каплями конденсата стекало вниз по надписи «Не прислоняться» и застывало на ней льдинкой. Время свидетельствовало о нарушении изоляции системы. Над каждым из нас всё время что-то висит да капает.
Осторожно, двери закрываются.
Раздавшийся спасительный женский голос вернул меня к той абсурдной реальности, где трагическая роль тем лучше удавалась мне, чем меньше я впадал в крайности. В вагоне было людно, рядом со мной стояла тщательно одетая девушка, словно гардероб на сегодня она выбирала под слоганом: «Потянет любую игру». Мужчина по соседству резко ответил на телефонный звонок: «Алло. Да. Всё. Отстань. У меня болит голова». Как я понял, голова у него не болела, но от голоса в трубке могла бы. Он передал устройство девочке, раскинувшейся на сидячем месте по соседству, на вид ей было около пяти. Палец девочки несколько раз прочертил по диагонали экрана – на котором из бликующей черноты появился и запел хор таких же, как она, дошколят. Удивительно, что при наличии сорока поющих голосов молчание одного из хористов, пусть даже имеющего нежнейший голос, можно было не заметить.
Следующая станция – «Чистые пруды».
Раздавшийся спасительный женский голос вернул меня к той абсурдной реальности, где трагическая роль тем лучше удавалась мне, чем меньше я впадал в крайности. В вагоне было людно, впрыск красного, безымянный палец преобразился в дугообразный силуэт, умеренностью и отчётливостью которого порождался безмерный ужас во мне. Видимая часть системы логична, с её помощью я могу дедуктивно вывести несчастье человека. Люди смертны. Я человек. Я смертен. Но мышление, прозябающему в клетках индукции и дедукции, твёрдо и неподатливо. Словно оно вечно устремлено на змей Медузы горгоны. Оцепенение. Аналогии, сравнения, метафоры. Поиск сходств между объектами и феноменами. Люди смертны. Трава смертна. Люди – трава. Так откупорить сознание. Мышление предполагает творческий подход и в конечном итоге даёт возможность открывать гораздо более глубокие истины.
Мужчина, несколькими минутами ранее огрызающийся на телефонный звонок, достал кластер с таблетками, на которых виднелась надпись: «Нурофен». Хитроумное лекарство, заставляющее любить то, что нас сокрушает, рождающее надежду в безысходном мире. Голова, видимо, всё-таки разболелась.
Осторожно, двери закрываются.
Раздавшийся спасительный женский голос вернул меня к той абсурдной реальности, где трагическая роль тем лучше удавалась мне, чем меньше я впадал в крайности. В вагоне было людно, я искал превращения – для него мне нужно было перебрать все парадоксы, придать силу противоречиям, суметь выразить абсурд, предаться мучительной роскоши – найти иголку в стоге сена там, где не то чтобы нет этого самого стога сена с иголкой – нет даже идеи сена. Преодолев избыток логики, я пришёл к тому, что это невозможно, где уже содержалась твёрдая уверенность в том, что это возможно, – важно было терпеливо дождаться того неожиданного скачка, который всё меняет.
Следующая станция – «Сокольники».
В этот раз я не услышал раздавшегося спасительного женского голоса из-за того, что безжизненная запись диктора, объявившая о том, что следующая станция – «Сокольники», заглушила его. Я нажал на паузу, мотнул ползунок в начало и переслушал очередное спасительное сообщение от Неё:
…я хочу увидеть, какой ты станешь! Я научу тебя магии, и вопросы придут. Всё ещё мрачнее, чем тебе видится, нужно брать дело в свои руки. Нам будет достаточно одной пары крыльев. Мне стыдно работать на это чудовище, хоть я защищала не его, а верховенство человеческого права. Я покажу тебе, что увидела. Увидела, где твоя магия в тебе. Приезжай, адрес вышлю текстом. Ты должен знать – теперь добыча он. Муки на кресте оказались бесполезными. Распятые и обманутые ждут нашего слова…
Где моя магия во мне? Магия – опасная вещь. Да и нельзя сбежать из царства Аида, будучи его плодом. Сбежать можно через построенный из себя Тартар. Строгая система ада Данте больше не технологична и не инструкциональна, по крайней мере теперь для нас. Щели стали кругами, пояса скинуты, божественный свет перепутан с огнями на берегу Стикса. Нам больше не нужен Харон, а значит, Камю – профан при всём моём к нему уважении. И себе того же желаю.
…они убеждены в бесполезности любого объяснительного принципа, в том, что учиться нужно у самой чувственной видимости…
…да, ты сказал, что денег мало не бывает. Может, много…
И много тоже. Нет никаких денег. Нет никакого меня. Нет никакой тебя.
А что есть?
Глава 5
Тукдам
Теперь всё поздно.Твой выбор.Прощай, синоби.
19 декабря 2012 г., Москва, Россия
Пока произведения Метерлинка отражали попытки души достичь понимания и любви, сёгунат Токугава руками Гауптмана устроил катастрофу «Титаника». Я ведь потому и в гостях почти не разговариваю. Остальные гости, глядя на меня, тоже умолкают. Некоторые хозяева становятся раздражительными. Зачем мне это? Когда же я не прихожу в гости, люди имеют замечательную тему для разговора.
«Шестой обрушен мост».
Мужчина со скользящим участливым взглядом, дорогим костюмом и стайкой восторженных поклонниц по оба крыла повторял себе, вышагивая по комнате:
«Современная модель государства, которое мы строим, начинается с доверия и на доверии держится. В этом состоит её коренное отличие от иных моделей, культивирующих недоверие и критику».
В комнату ворвался охранник.
– Господин, там на морозе женщина вас ждёт, как распорядитесь?
– Вежливо сообщите ей, что меня здесь нет, меня нигде нет, я в Санкт-Петербурге на встрече.
– Конечно, так и передам. Знаю, не моё дело, а куда мы собираемся?
Два больших чемодана стояли у двери.
– А чьё? Заедем часа на три в Иваново, потом на пару недель в Монополи.
– В Монополи понятно, а что в Иванове?
– Проверить, как реально обстоят там дела на местах. Ничего такого, просто будь добр, позвони Роману и скажи, что мы пересечёмся с ним во Флоренции в конце месяца.
– Считайте, что уже всё готово.
– И ещё достаньте мне, пожалуйста, «Дао Дэ Цзин».
– В переводе Бронислава Виногродского?
На вопрос мужчина не ответил, его отвлёк неожиданный отрывок из вырезок Мандельштама, который он быстро в уме перефразировал:
«Когда, пронзительнее свиста,
я слышу русский язык,
я вижу Пылаеву Екатерину
над кипами конторских книг».
Она же самый натуральный Оливер Твист.
– Господин?
– Ты свободен, оставь меня. Я что-то упускаю.
«Шестой обрушен мост».
Как буквами я могу понять пустой звук?
Простая переделка Флавия Арриана?
Гребцы должны уметь плавать?
Фон Мольтке, Некифор Уран к сыну Тидея пошли?
В мраке брошь блестит?
Отречься от гнева?
Ты можешь быть довольна своей жизнью. Ты можешь быть ценной. Это не важно, когда у тебя нет реальности. Моя задача – провести тебя к игре. Пока вся твоя жизнь здесь – в бессознательных фантазиях. Твоя природа изменчива и стремится к идеальному. Многие трагедии вырастают из радости. Многие радости вырастают из трагедии. Жанр жжётся. У тебя нездоровые отношения со своим «Я». Твой процесс взросления даже не начался. Когда ты смотришь в зеркало – ты видишь метафору. Твоё дело живёт где-то между наблюдением и созданием. Игра – это переживание. Ты столкнёшься с барьерами, где простишься со всемогуществом, живущим в твоей фантазийной деятельности. Твои сновидения подвержены вытеснению. Сон – явление того же порядка, что и жизнь, в отличие от мечты. Сон участвует в отношениях, соотносясь с объектами твоей жизнедеятельности. Мечта изолирована – она рушит тебя. Я диагностирую твоё безумие. Твой промежуточный опыт не имеет ценности. Верни себе детскую интенсивность переживаний. Ты секрет сама для себя. Я оставляю заявку на его раскрытие. Твоя депрессия – положительный признак личностной интеграции. Такова плата – она тяжела. Пройдёт сама, если продолжишь путь, а не вцепишься в себя. Любое дело, которое ты считаешь скучным, скучным делаешь только ты. Быть здоровым – жить в непредсказуемости. Болеть – жить в предопределённости. Быть здоровым сложнее. Реальность, когда ты с ней столкнёшься, разочарует тебя, но ты совладаешь. Найди, где хранится культурный опыт. Обретай целостность, избегая внутренних травм. Травмировать тебя может только твоё собственное мышление. Не избавляйся от тревог – мысли их. Деструктивность – твоя законная важная часть, а не недуг. Приведи её в порядок. Щедрость рождает зависть, поэтому будь внимательна, не обокради и не разрушь себя. Твоё безумие – не болезнь, а лишь доспех, которым ты защищаешься сама от себя, пытаясь приспособиться к окружающему миру.
– А ты в ту ночь ушла из дома?
– Да, я сидела у реки на холме. Если бы я нашла холм повыше, позвала бы тебя.
– Катя, а ты меня любишь?
– Зачем ты ждёшь наводнения в пустыне?
– Я не знаю. Знаю, что скоро наступит ночь, пойду почищу фонарь.
– Можно я тебя поцелую?
– Поцелуй – это на время, а вон те камни в реке – навсегда.
– Завтра, при свете, никто не поймёт, кто почистил фонарь.
– Если бы за всем этим был только ад, ты бы не чистил фонарь. Чем больше скажем друг другу слов, тем мудрее будет наше молчание.
– А в этом городе есть бар?
– Да, он прямо в церкви.
– А почему канадец?
– Помню, мама покупала краску для волос. На коробке была изображена женщина с рыжими волосами.
– Какое отношение это имеет к канадцам?
– Никакого.
– Сэр, вы сами печёте эти слойки?
– Сэр? Почему сэр? Передайте пакет.
– У меня карманы. И плюшку! Спасибо за сдобу.
– Что происходит?
– Я спускаюсь, свет слабеет.
– Встань под деревянным обвесом. Всего полчашечки.
– Ещё сбрую надо.
– Тогда так и пиши.
– Солнце спустилось за церковь. Голубь в колокольне застрял.
– С Рождества едва четыре месяца прошло.
– Час дня.
– Они ж так читать не смогут. Штору поднять?
– Это же для тебя. Как хочешь.
– Влезай и почисти в последний раз фонарь.
Почему я ни разу не бывал на нью-йоркской швейной фабрике?
– Господин?! Вы спите?
– Я чищу фонарь.
– Господин!
Веки открылись.
– Простите, задремал что-то.
– Ладно, что с той женщиной? Зовите её скорее сюда!
– Ушла.
– Я спать.
Мысль протекала быстро и кривоугольно, достигнув размышления о том, что если он вдруг по какой-то причине или без неё возьмёт и захохочет, то она это увидит, а разве можно увидеть смех? Он полагал, что видеть смех – это искажать действительность, смех, ну по крайней мере его смех, необходимо видеть обязательно со звуком – то есть слышать. Но слышать – это не видеть. В какой-то мере тоже да, но если чисто этимологически – нет. Получается, чтобы ему рассмеяться перед ней и не нарушить целостности, нужно удостовериться, что все, кто будут смотреть на него, будут, во-первых, смотреть, а во-вторых, смотреть со звуком. Он не мог позволить себе так рисковать, поэтому смеялся редко и только в проверенные уши под названиями, которые относились исключительно к его реальности, за которую он так давно боролся по всем фронтам.
«В общем, завтра всё будет опять man-made, сделано человеком, дословно – мужчиной. А значит, не столько хорошо, сколько нескучно».
Он был порезан на лекала. Не душегуб и не спаситель – наблюдатель.
Объективным и неизбежным является моя смерть?
Демонизируем?
Почему она не знает пределов своей гибкости?
Парето?
Гуттаперчивость?
Комбинация?
Декаденские конструкции?
«Шестой обрушен мост».
На сто первом километре к юго-востоку от Москвы взревел двигатель. Громкий хлопок автомобильной двери. Мягкий, но уверенный голос вторил в унисон двигателю:
– Женщины, мы едем?
А в это время в ночи Северного Чертаново за окном виднелась многоэтажная постройка. Семнадцатиэтажный скелет с двумя светящимися красными ушами на крыше, похожий контурами на суслика – без национальности, идей и иных идентификаций, – просто дом, напоминающий по очертаниям суслика.
Катя уже около часа вела автомобиль по мокрым дорогам подмосковных лесов по направлению к Москве. Там нужно было забрать ещё одну женщину, ещё одну себя, и двинуться к месту встречи.
Катя понимала, что, обскакав пламя, можно одержать триумф, но эта дорога была не для неё хотя бы просто потому, что удача не благоволит армиям, удача благоволит великим солдатам. А если ты отказываешься воевать сам с собой, ну, если ты так нежен, что тебя надо поставить в стеклянный футляр, то лучше умереть как можно скорее, потому что жизнь не нуждается в таких экзотических растениях. Автомобиль прибавил газу. Может быть, последняя битва окажется важнее Грааля?
– Возможно, я погибну в этом безнадёжном сражении, но сделаю это отважно, родив новый мир. Я же мать.
В это время в Мариинском театре в Санкт-Петербурге.
– Яна Александровна, оглянитесь, вокруг одни женщины и их понурые кабельки.
– Действительно, как собаки слюнявые, бродят за жёнами и подругами.
– Да нет же, Яночка, не кобельки, а кабельки.
– Те, что у тебя пучком из телевизора торчат?! – рассмеялась Яна Александровна. – Да поняла я, поняла! Но разве это сильно что-то меняет?
– Ещё как, дорогая! Мы с тобой где сейчас? В театре. На той неделе после фуршета на ПМЭФ в Эрмитаж ходили, в прошлом месяце на лекции в Париж летали, через три дня на Мальдивы летим на ретрит, или что там у нас будет? А сегодня в ночь после представления с Катей едем. Везде с тобой вдвоём ходим, ездим, летаем. Две женщины – обычное дело. А ты часто видишь в музеях, на лекциях или особенно в театрах пару мужчин?
– Всё верно. В музеях, в театрах, на лекциях большинство – женщины.
– А большинство мужчин где? На футболе, в тюрьме, в психиатрической больнице, в вытрезвителе, в больнице.
– Это да, нам этими глупостями некогда заниматься! Всё, тихо, начинается.
– Ладно, а кабельки-то здесь при чём?
– Тсс!
Она приходит из другого мира.
Противостояние с Ортрудой и Тельрамундом – не схватка добра и зла, схватка за власть.
Музыка. Хольтен.
Грёзы Эльзы. Её глаза завязаны.
Лоэнгрин снимает повязь.
Несоответствие.
Спасение.
Утраченная иллюзия.
Любовь без понимания.
Новый путь.
Сомнение.
Опера «Лоэнгрин», Свадебный хор – Рихард Вагнер.
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
«…Дальше не пройти
Вам этим гребнем; и пытать бесплодно:
Шестой обрушен мост, и нет пути.
Чтоб выйти всё же, если вам угодно,
Ступайте этим валом, там, где след,
И ближним гребнем выйдете свободно».
Глава «А»
24 ноября 1971 г., г. Портленд, США
Миллионы людей по всей стране готовятся к празднику Дня благодарения. Все вокзалы и аэропорты забиты людьми – каждый хочет побыстрее попасть домой, чтобы отметить праздник вместе с семьёй. Между тем в аэропорт Портленда входит ничем не примечательный молодой человек с чёрным кейсом в руках…
Он не спеша подходит к стойке регистрации, называет себя и покупает за двадцать долларов наличными билет в один конец на получасовой рейс 305, следующий в Сиэтл. Он поднимается на борт самолёта, занимает своё место, закуривает, заказывает себе порцию коньяка с лимоном.
В дальнейшем пассажиры, которые находились рядом, опишут его как очень спокойного человека, кажущегося вполне приятным.
Бортпроводницы Флоренс и Тина описывают его внешность следующим образом: на вид тридцать-сорок лет, рост – около ста восьмидесяти пяти сантиметров, вес – около девяноста килограмм, глаза карие. Был одет в чёрное пальто, тёмный костюм, выглаженную белую рубашку и мокасины. Также на нём был чёрный галстук и перламутровая булавка. В общем, никаких особых примет. Такого человека вы всегда заметите, но потом толком и не вспомните. В 14:50 по местному времени рейс 305 поднялся в воздух, а ещё через восемь минут он передал записку двадцатитрёхлетней стюардессе Флоренс Шаффнер. Сперва девушка решила, что этот человек даёт ей свой номер телефона, возможно флиртует. Она берёт записку, но не читает её содержимого, кладя её в карман. Тогда Он подходит к ней, немного наклоняется и вкрадчиво говорит:
– Мисс, вам лучше взглянуть на записку – у меня взрывчатка…
Глава 6
Лоэнгрин
Земля по радиоСтрогие даёт указанияА мне хочется спать
1 ноября 2020 г., г. Париж, Франция
Как видеть, смотря на Солнце?
На кафедре Парижского университета.
– Надеюсь, что профессор такого калибра, как вы, не будет ссылаться на хитреца Джона Грэя, упрощая всё до стереотипов. Как мы вообще что-то из этого сможем сплести?
– Поймите, очевидно, что мужчина и женщина – это не выходцы с разных планет, но что, если эти планеты внутри нас.
– Поясните, что именно вы хотите сказать.
– Давайте представим и воспользуемся этой примитивной на первый взгляд формулой, что мужчина с Марса, а женщина с Венеры. И сразу же обнаружим, что Земля между ними.
– Земля? Это ещё к чему?
– Если немного углубиться в мифологию, то можно обнаружить, что Марс когда-то был мирным богом, олицетворяя собой плодородие и спасение, до той поры, пока не был отождествлён с войной для установления порядка.
– Так…
– Венера – мать спасшегося Энея, потомки которого основали Рим, воплощала собой плодородие и спасение, пока не была отождествлена с красотой для плотской любви.
– …
– Земля – это гипотеза между Марсом и Венерой – предположение, которое предстоит доказать. Марс через гипотезу, «почитая» отца-Юпитера, стремится к Плутону – богу подземного царства и смерти, отменив тьму и смерть в процессе движения к тьме и смерти. Венера, восхищаясь силой Марса, время от времени закрывает глаза на недобрые свойства бога, уносясь с ним всё дальше, пока однажды не ощутит скрипящий холод бездны и, оглянувшись, – не оробеет.
– Что она увидит?
– Вектор. За время, данное Марсу, он сделался сильнее, неся гипотезу к гибели, однако, увидев, где чисто математически может находиться источник света, Венера берёт господство себе. Если воспользоваться уж совсем хиленькой метафорой, то можно сказать, что Венеру от Солнца отделяет Меркурий, отождествлённый когда-то с кошельком. И в благодарность за свет и спасение гипотезы капиталы хлынут в руки Венеры, за ними и власть.
– Звучит уж совсем мякло, ещё раз спрошу: как и что мы из этого сможем построить?
– Мы устроим экспедицию на Венеру. Для этого нам нужна женщина, в которой уже случилась страшная сила планеты, которая станет Евой этих широт, имея способность проникать под собственные ткани.
– Так или иначе под ткани могут проникать многие.
– Но так глубоко, как ей предстоит, пока не удавалось никому. Под давлением в сто атмосфер она погрузится туда, куда страшатся погружаться боги, чтобы передать ландшафт женщины изнутри, снимая скорлупу из пепла былых побед погибших мужчин.
– Да ты пойми – она погибнет, ведь, погружаясь в себя, самое сложное – вернуться. Человек – это парник, жаркий и питательный. Когда на улице холодно, мы в этот парник что-то сеем.
– …
– От человека исходит тепло в самом обыкновенном физическом смысле, и если на человека надеть скафандр и человека в этом скафандре не охлаждать, то через минут десять он умрёт от собственного тепла. Главная механика в скафандре – охладить тело человека, а потом уже обеспечить его кислородом. Так вот, женщина не умеет охлаждаться, она – шуба. Как говорят местные метафизики о них, «днём жарко, но туркмен ходит в халате, потому что ночью будет холодно».
– У меня есть та самая первая женщина. Она обрела способность не умирать от собственного тепла и умение колонизировать другую женщину, не опускаясь на её поверхность. Пока каждая женщина мешает свою кипящую воду алюминиевой ложкой и елозит внутри шубы, чтобы не свариться заживо, первая женщина учится питаться собственным углекислым газом в этой самой шубе, выдыхая живительный кислород. Она съедает свою шубу, в которую её заточил мужчина, рождая себя вновь из этой самой шубы.
– Первая женщина, говоришь? Это конкретная женщина или название проекта?
– Всё одно, но учти, что Первой женщиной может быть и мужчина, в котором та самая женщина и живёт, но может быть и женщина, в которой живёт мужчина. По-всякому может быть. Главное, понимать, что Мужчина, находясь в поисках себя, пожертвовал слишком многим, но так и не смог увидеть и собрать себя сквозь поднявшуюся с поверхности Марса пыль. Доселе всё было стимулировано изучением мужчины, который из века в век только и делал, что стрелял в простынку. Пришло время Первой Женщины.
– Осталось только мне теперь понять, что ты действительно понимаешь под словами «мужчина» и «женщина», потому что эти слова ты постоянно смешиваешь и используешь в разных контекстах, то ли чтобы запутать, то ли нарочно, чтобы я смог обратить внимание на что-то, вот только на что?
В это время на вручении премии «Женщина года»:
– Яна Александровна, эту премию можно было бы смело вручить моему бывшему. Вот только за эти слова я могла бы получить целую истерику от него.
– Истеричная особа этот ваш муж, мне нравится.
Звук то ли хрустальных бокалов, то ли хрустальных мужчин.
– За нас, дорогая!
Глава 7
Путресцин
Сонно качелиВ старом скрипели саду.
15 мая 2023 г., Москва, Россия
Вспышки мерцающего света от галогеновых фар BMW чиновника с номерами правительственной серии AMP в сопровождении пары полицейских подвизгивающих машин, развернувшихся через разделительную полосу на Новом Арбате, осветили силуэт женщины за рулём спортивно-утилитарного Porsche.
«Диковато», – подумала Катя.
Ей и раньше приходилось встречаться с мальчиками, высвободившими ангела путём кататравмы. Ночь женихов достигла своего апофеоза уже давно, когда впервые она собрала в себе то, что поменяло ID на бейдже с четырёхугольным именем «Катя» навсегда, а внутренний сокровенный Меконг перестал быть триллером, оставив жадные попытки дотечь до внешнего туманного Лондона. Тест на вшивость – обязательная часть ритуала для мужчин: мальчики роняют свою хрупкую мистификацию довольно быстро. Мир не такой большой, если отключить потоки ненужного, но найти настоящего мужчину – по-прежнему бзик века. По убеждению многих женщин, настоящие мужчины есть за затонированными окнами дорогостоящих автомобилей или в вязких окопах на передовых всех мировых и бытовых фронтов, сражающихся и погибающих за не свои метафизические галлюцинации.
– Вот же сука! Чуть не убил! – совсем рядом из такси Ford Galaxy вывалилась всегда беспричинно напористая и бесцельно пробивная женщина.
Полицейский – пафосный карикатурный дроссель в руках искушённого механика – человек, сидящий на заднем сидении чёрного затонированного BMW, поглядывал в окно, разглядывая водителя сопровождающей его машины, думая о том, что мужчину в бездну не спрятать, а в китель – да. Кортеж повернул на Моховую и растворился в потоке дёргающихся машин.
Я. Я обитатель земли, несущейся Земли. Я обитатель салона, несущегося автомобиля. Я обитатель состояний, несущейся души. Душа не во мне, а я в ней. Душа… специализированное транспортное средство, предназначенное для перевозки человека? Или нет никакой души? Нет Земли? И нет автомобиля? И нет меня? Сердце захолонуло.
А что есть?
…
– Ты спишь?
– Сплю.
– Или ты притворяешься? О чём твой смысл? Зачем текст этот?
– Не знаю. Я не озабочена сплетнями людей, не планирующих сны.
Что-то выхватываю. Открываю в случайном месте:
«Не слышно птиц. Бессмертник не цветёт,
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывёт,
Среди кузнечиков беспамятствует слово».
– Как так приснилось?! Как смог вспомнить, проснувшись? Бессмертник не цветёт! Два отрицания, чтобы описать долину смерти. Я тоже так хочу.
Блокнот. Старательно вспоминаю сон, ничего не прибавляя:
«Зима. Новый Арбат. Лицо женщины. Два стекла.
Вывернутая перчатка. Справа клокочущее пятно. Места нет для него.
Схожу с дороги в сугроб.
И вдруг эта женщина в облике кителя.
Глажу её по ноге. Пугается.
Тащит. На лёд.
А я зацепился. Перчатками. Намертво. Женщина бежит всё быстрей.
В центр пруда.
Центр. Лёд. И вода.
Холода нет. Значит, плыть. Оглянулся.
Я далеко заплыл. Какой-то дом.
Плыву, выхожу, захожу.
То ли полицейский, то ли она навстречу.
Вы замёрзли! Дышите! Вот так, хорошо.
Вы ещё поживёте.
Я так волновался.
Я рад, что живой.
Что приплыл.
Катя?..
Я?..
Живая?..
Живой?..
– Я прошу прощения. Прошу прощения, конечно, не за то, что мне снится. А за то, что записываю и передаю. Говорят, сны – ответы. Но какой был вопрос?
Блокнот.
Блокнот.
Блокнот.
– Мои неприятности – это ответы на вопросы, которые я не решился задать? Нашёл! Нашёл, что меня волнует!
Она поймёт.
– Разворачивай! Едем!
Она поймёт.
Она поймёт, если я это сделаю. Ей важно, живой ли я.
Но? Откуда Катя? Катя? Кто это? Кто-то явно пишет мной.
– Может быть, просто житейская находка бифуркации, компактифицированные измерения и мамихлапинатапай?
Это не нимб, а аккреционный диск.
Ты думала, что я не смогу найти тебя в аду?
«И она начала отсчитывать деньги, перекладывая их из мешка в сумку, которую я держал. Это было трудное дело, отнявшее много времени. Тут были собраны и перемешаны монеты самых разнообразных чеканок и стран: и дублоны, и луидоры, и гинеи, и пиастры, и ещё какие-то, неизвестные мне. Гиней было меньше всего, а мать моя умела считать только гинеи».
– А это к чему?
– К тому, что смерть – это стыдно.
Как пахла беседа?
Этот аромат не слишком резкий, но скорее необычный. Он напоминает нам папин гараж, где он частенько что-то ремонтировал, а вы тем временем рассматривали разнообразные инструменты и мешали отцу работать, а запоминающимися были именно запахи гаража – всевозможные технические ароматы и запах резины.
Как пахнет смерть?
Как глазированный ванильный сырок.
Глава 8
Первая после Бога
Да не заманитКолдунья ЯмаубаДетей общины.
– Катенька, а где будет наш сногсшибательный разговор? В центре? На Патриарших?! Ты же правда поможешь мне?! – трепетно и несдержанно воскликнула женщина в трико с заднего сиденья и сразу же смущённо заёрзала.
– Я муниципальная ведьма. За результат работы не отвечаю.
В заметках мелким шрифтом было записано:
Екатерина Пылаева Андреевна. Дела на сегодня:
– Вычислить мандат неба, зная свою эдикулу.
– Сидеть неподвижно и смотреть на Юг.
– По одной скрытой жемчужине за раз.
– Напиться и выкурить.
– Простить себя.
Некоторые женщины, находясь рядом с Катей, чувствовали себя незначительно и странно. Сама Катя это не поощряла, но каждый раз, когда её просили разделить один миллион рублей на четыре части, теперь никогда не отсчитывала по двести пятьдесят тысяч, а делила деньги как сдобную булку, отрывая куски случайных сумм, так же было и в её отношениях с этими женщинами, так же было и в её отношениях с собой.
Она могла расколоть и приручить любую женщину, выпотрошив её измазанную всякой гадостью тушку смыслов, набитую отбросами долетевших до этой женщины, проголодавшихся по белку чужеродных текстов, но каждый раз с мушки восприятия другая женщина выскальзывала и обнажала для Кати её саму. Сама Катя относилась к себе по-разному. Сам парадокс незамысловат и заключался в следующем.
Если «Джоконду» вывесить не в Лувре, а в курятнике Псковской области, где каждый день рядом с ней будут пить крепкий дешёвый алкоголь разнорабочие, то эти пьяницы ничего в ней не найдут. «Джоконда» так и умрёт, обсиженная курами… Поэтому так важно, кто её может воспринять. И как.
Важно, кто может воспринять тебя. И как.
Это касалось не только других людей, но и самой Кати по отношению к себе. Она была сама себе и художник, и ценитель собственных галерей, и не замечающий себя пьяница из курятника. Регулярный челночный внутренний бег от Лувра до курятника довольно утомителен и расточителен. Разброс состояний сознания соответствующий. Поиск новых моделей терапий отчаянно приближается к нулю. Она готовила что-то бессмертное, но и явно отдавала себе отчёт в том, что самая глупая смерть – это захлебнуться эликсиром бессмертия.
Тот, у кого нет врага, сокрушит себя сам.
– А что насчёт денег?
А что насчёт денег, так это старо как мир. Хочешь больше денег – расширь список индульгенций. Некоторыми пунктами этого длинного известного священного списка Катя пока не пользовалась, но зато любила то, на чём прыгала. Каждый новый пункт, подаренный ей, воспринимался восторженно, ведь индульгенция – очень модный подарок не только в пятнадцатом веке. Шабаш – что бы это ни значило, опосредовал той самой опасной экспериментальной практике, на которую они ехали в центр Москвы. Контуры сего действа были чётко ясны – указать на новые явления и распространить идеи, которые станут отправными точками для новых исследований… и, конечно, финансовых измерений отношений, ведь всем прекрасно нынче известно, что «после Бога – деньги первые».
Катя где-то слышала, что философия денег, основанная на системе предпосылок, по которым денег надо иметь как можно больше, совершенно антибиологична. Не всегда лучше иметь как можно больше кальция, лучше иметь – оптимальное количество кальция для питания организма. Слишком хорошо – это уже нехорошо… Но как понять, сколько достаточно именно тебе? Что такое ограбление банка по сравнению с банковской системой?
Катя переключилась.
– Императрицы, – обратилась Катя к сидящим в салоне автомобиля щебечущим женщинам, – запомните, если хотите иметь много денег, выглядите так, как будто вы этого заслуживаете.
– Хитрая уловка, Катюш! – рассмеялась пьяненькая женщина в трико. – Походит на банальную экзистенциальную аферу…
– Лишь выбор отношений: гнаться или идти навстречу. Ну и хоть приобретёшь врагов поприличнее… – заулыбалась Катя. – Если ты задолжала банку тысячу рублей – это твоя проблема. Если ты задолжала банку два миллиарда – это проблема банка. И мы, как ты наверняка уже поняла, уже не только про банки и деньги, а про отношения. Деньги – символ прав на труд других людей.
– И всё равно денег хочется много-много! – гоготала женщина в трико.
– Нет никаких денег. Есть только наши мысли о деньгах. А «золотая узда не сделает клячу рысаком».
– Да проехали, а почему именно Патриаршие? Довольно тривиально.
– Там всё началось. В Pino.
– Всё равно как-то в лоб, чертовски по-булгаковски!
– Ну и что, вы уж меня простите, но это как с минетом. Сосать в Москве – это не так печально, как в регионах. Шабаш на Патриарших – это не так печально, как в Егорьевске.
Рядом с женщиной в трико на заднем сидении с самого начала поездки сидел человек в капюшоне и всю дорогу молчал, постоянно думая, откуда у него выработалась новая дурная привычка – быть трезвым.
Женщины разлили по пластиковым стаканчикам то ли белое сухое вино, то ли плескающуюся скорбь памяти о себе.
– В рот, по-пылаевски! – выкрикнула Катя, чётко осознавая, что звучит это порой вульгарно и вычернено, и в этом поддержку от тех, от кого обычно надо, она получала нечасто, но память о том, что поддержание максимального числа боевых сил соответствует интересам стороны, обладающей в данный момент большим игровым пространством, она помнила.
Заиграла группа «Сплин»:
«Сколько лет прошло, всё о том же гудят провода.
Всё того же ждут самолёты…
…
Скоро рассвет, выхода нет».
Женщина в трико начала постанывать, плакать и тихонько подпевать, а на куплетах истерично хихикать.
Человек в капюшоне вдруг, неожиданно произнёс:
– Выходов нет, есть только переходы.
– Ха! – алкоголь в женщине не унимался. – Бывают ситуации, когда нет ни единого шанса.
– Если шанса нет, то есть шанс, что он появится.
– Демагогия…
– Да, мы все что-то говорим, но как бы мы это ни делали, мы можем сделать это только плохо.
– Постой, представь, – девушка в трико повернулась и обратилась к соседу по заднему сиденью, – ты пишешь книгу просто отвратительным, ужасным языком. Читать не то что невозможно, а так трудно, как пробираться через джунгли Филиппинских островов. И тебе обязательно нужен человек, редактор-профессионал, который знаком с языком лучше, чем ты, который может…
– Редактирование – это выражение того же, но другими словами. Это важно, когда ты что-то рекламируешь или продаёшь кому-то, но совершенно не касается мира идей. Качество передачи, собственно как и качество восприятия, меня не волнует. Ваять можно научить каждого, но тогда пришлось бы учить Микеланджело, как не делать этого. То же самое – с великими авторами.
– Есть вещи настолько очевидные и простые, что редактирование – это просто неотъемлемая часть такого произведения. Ну представь, прямо сейчас ты что-то говоришь, и я пишу эти тысячи слов, которые получатель сможет заменить одним всем понятным тезисом. Зачем все эти нагромождения. Как будто ты лезешь на гору и все время соскальзываешь с мысли.
– Всё простое не предшествует сложному, а расцветает из него. Сделать ясно, понятно, правильно – остановиться на пути к новой простоте через увиденное сложное. Глупцы игнорируют сложность. Прагматики терпят её. Массы избегают её. Гении устраняют сложность через преодоление. Не авторы, а читатели параметризуют мир автора. Смысл дарует получатель. В каком-то смысле только гениальный читатель может сделать книгу великой. Так много хороших идей исчезает бесследно, попав в пучину семантики… И мои пусть тоже, в них нет ничего ценного для неищущего. А ищущий найдёт… Не у меня, так где-то ещё. Да и когда так долго читаешь чью-то книгу, всё удовольствие проходит.
– Ты мнишь себя гением?
– Я лишь хочу привести один пример. Автор «Крёстного отца» Марио Джанлуиджи Пьюзо во время адаптации книги для съёмок фильма понятия не имел, как это делать, поскольку ранее не писал сценариев. После выигрыша двух «Оскаров» он всё же решил купить книгу-учебник по сценарному искусству. B первой главе было сказано: «Изучите «Крёстного отца»…
– Ты не Марио Пьозо!
– Ну, почём знать, почём знать.
– Он гений. И точка, – завершила Катя.
На переднем сиденье сидел темнокожий молодой человек и что-то бурчал себе под нос:
– Эту реальность, эту реальность… – Жан-Пьер хотел вмешаться в разговор, но решил, что о мёртвых либо хорошо, либо никак. Поэтому про женщину в трико и чванливого «гения» в капюшоне ничего не сказал.
– О! А пусть скажет Жан-Пьер… – женщина в трико наливала себе очередной стаканчик.
– Жан-Пьер, – Катя взяла мужчину за колено и аккуратно повела руку вверх по ноге, будто читая его мысли, – а скажи, что такое фактор смерти?
– Смерть!
– Ты же футболист, так?
– Угу, – буркнул себе под нос Жан-Пьер.
– Что такое фактор гола в футболе? Разве это гол? Вот ты, Жан-Пьер, вроде так долго в футбол играешь, а простое не различаешь, – Катя заулыбалась и мягко, мелодично запела:
Кто будет петь мне,
Кутая меня в вечный сон?
На моём пути к Хель,
Ступая по этой дороге,
Мне холодно, так холодно…1
– Ты сама же прекрасно знаешь, что для описания картинки необходимо примерно десять тысяч слов. Но как ты сможешь описать какое-либо множество из десяти тысяч слов с помощью картинок?
– Это можно сделать только двумя способами, но работать будет третий.
– Что я несу? Срочно объяснись.
– Обмен между человеком, машиной и алгоритмом подобен игре «Музыкальные стулья». Неистовый бег под музыку вокруг двух стульев всегда оставит третьего неловко стоять.
– Ещё! Ищи!
– Если ваша машина говорит по-русски, её, вероятно, сделали не в России. То есть любая машина обнаруживает наличие беспорядка, а не наводит порядок, так как что?
– Я не хочу отвечать за это! Отвечать за свои идеи. Как перейти от неформального к формальному с помощью формальных средств?
– Помнить. Помнить. Помнить. Приблизительный ответ на правильный вопрос ценится гораздо больше, чем точный ответ на неправильный вопрос. Завтра никогда не наступает. Длится вечное сегодня. Не будущее замкнётся смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня.
– Жвачку дуешь – мягкая. Собрала в комок, кинула – твёрдая.
Нагреешь – размягчается.
– Будду можно лишь понюхать. Любовь – не искусство.
– Я медитирую на солнце. Как можно хоть на что-то медитировать? Скатертью дорога! Нет уж, жестковато.
– Скажите мне, подписываю ли я бумагу, что перестала быть живой и увольняюсь. Или я жива?
– Компилятор строит миры из чужих идей, а аферист сочиняет идеи для чужих миров. Чем занята ты?
– А здесь можно купать? Центр. Пруд есть. Дети! Дети! Дети!
– Здравствуйте, Христос Воскрес!
– А говорят, я ничего не делаю!
Катя допела песню, достала что-то изо рта и вместе с пропуском положила в руку озадаченного охранника, который дослушивал песню женщины за рулём спортивно-утилитарного Porsche.
– Проезжайте, вас уже ждут.
Глава 9
Развёртывание
Верный пёс,Ты всегда рядомВ час беды.
13 июня 1782 г., Гларус, Швейцария
– Анна, вы обвиняетесь в отравлении дочери врача и судьи Иоганна Якоба Чуди и проговариваетесь к безотлагательной смертной казни. Вам отрубят голову. Вы – ведьма и должны умереть за своё колдовство. Вы признаёте свою вину?
Валики завращались, а верёвка натянулась, послышался хруст суставов и оглушительный крик женщины, лежащей на дыбе. Верёвка ослабла – крик повторился – шипы вонзались глубоко под кожу. Палач ухмылялся и очевидно получал удовольствие от происходящего.
– Пожалуйста…
– Я спрашиваю ещё раз, – палач резким движением вновь натянул верёвки, – вы признаёте свою вину?! Сознайтесь! Или я буду вечно протягивать вас на этой дыбе.
Анна терпела уже больше часа истязания над собой, но сил становилось всё меньше. И она не выдержала.
– Да, да! Я была с дьяволом, он явился мне в облике чёрного пса. Я хотела убить девочку!
Тень от кувшина с водой содрогнулась, обретая черты неизвестного силуэта.
– Анна, – обратилась тень, – нам удалось, девочка жива. Ты вылечила дочь врача, который мог погубить её. Ты вылечила дочь конюха, который мог погубить её. Ты вылечила дочь судьи – и потеряешь голову за это сегодня. Такова судьба «последней женщины» здесь. Потерпи чуть-чуть, протоколы оформляются – бюрократия, что уж, сама понимаешь. Оформим как международный скандал, обвиним швейцарцев в применении средневековых методов в эпоху Просвещения, ну и дальше по списку.
– Для чего это всё?
– Придёт новое время, и всё будет готово для «первой женщины»… Ты спасёшь и спасёшься.
– Но ты, кто ты? Дьявол? Бог?
– У меня много имён. Анубис, Геката, Гермес. Я храню границу между мирами, ту точку, где смерть становится возрождением, где таится сила возобновления. Проводник.
– В чём твоя роль?
– Я связан с первым этапом «делания», которое в психологическом плане означает вхождение в хаос, разъединение, распад. Некий «сагдид», после которого я связываю в безвременье миры через просеивание.
– А зачем ты здесь?
– Глейпнир. Ты последняя женщина, последний человек, который может его создать.
– Глейпнир – миф. Волшебная цепь, которую сделали гномы из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьего дыхания и птичьей слюны. Тонкая и мягкая, как шёлк, цепь.
– Детям в школе так и объясняют. Хочешь что-то спрятать – спрячь на самом видном месте.
– Что мне нужно сделать, чтобы его создать?
– Глейпнир – это ты. Тебе придётся отдать жизнь в знак отсутствия злых намерений. Ты спасла девочку, пожертвовав своей жизнью. Они ещё не знают, что она исцелится. Это знаешь только ты и я. Тебя обвиняют в колдовстве. Ты последняя женщина, убитая за то, что ведьма здесь. Ты нужна, чтобы изготовить глейпнир.
– Что?..
Гларус окатила ночь.
Сурт едет с юга
с губящим ветви,
солнце блестит
на мечах богов;
рушатся горы,
мрут великанши,
в Хель идут люди,
расколото небо.
Сидела старуха
в Железном Лесу
и породила там
Фенрира род;
из этого рода
станет один
мерзостный тролль
похитителем солнца.
Будет он грызть
трупы людей,
кровью зальёт
жилище богов;
солнце померкнет
в летнюю пору,
бури взъярятся —
довольно ль вам этого?
Представитель Гларуса в парламенте Швейцарии Фриц Шиссер подал прошение к снятию всех обвинений с Анны Гёльди. Парламент Швейцарии признал её дело судебной ошибкой. По словам очевидцев, на заседании рядом с судьёй сидел чёрный пёс. Власти признали юридическую ошибку, в результате которой обезглавили женщину. Это произошло 27 августа 2008 года, спустя 226 лет. Анна Гёльди считается последней женщиной в Европе, казнённой по обвинению в том, что она была ведьмой.
Глава «Б»
24 ноября 1971 г., г. Портленд, США
Миллионы людей по всей стране готовятся к празднику Дня благодарения. Все вокзалы и аэропорты забиты людьми – каждый хочет побыстрее попасть домой, чтобы отметить праздник вместе с семьёй. Между тем в аэропорт Портленда входит ничем не примечательный молодой человек с чёрным кейсом в руках…
Он не спеша подходит к стойке регистрации, называет себя и покупает за двадцать долларов наличными билет в один конец на получасовой рейс 305, следующий в Сиэтл. Он поднимается на борт самолёта, занимает своё место, закуривает, заказывает себе порцию коньяка с лимоном.
В дальнейшем пассажиры, которые находились рядом, опишут его как очень спокойного человека, кажущегося вполне приятным.
Бортпроводницы Флоренс и Тина описывают его внешность следующим образом: на вид тридцать-сорок лет, рост – около ста восьмидесяти пяти сантиметров, вес – около девяноста килограмм, глаза карие. Был одет в чёрное пальто, тёмный костюм, выглаженную белую рубашку и мокасины. Также на нём был чёрный галстук и перламутровая булавка. В общем, никаких особых примет. Такого человека вы всегда заметите, но потом толком и не вспомните. В 14:50 по местному времени рейс 305 поднялся в воздух, а ещё через восемь минут он передал записку двадцатитрёхлетней стюардессе Флоренс Шаффнер. Сперва девушка решила, что этот человек даёт ей свой номер телефона, возможно флиртует. Она берёт записку, но не читает её содержимого, кладя её в карман. Тогда Он подходит к ней, немного наклоняется и вкрадчиво говорит:
– Мисс, вам лучше взглянуть на записку – у меня взрывчатка…
После этих слов бортпроводница тут же открывает и читает записку:
«У меня в рюкзаке взрывчатка, и я готов использовать её по необходимости. Я хочу, чтобы Вы сели рядом со мной».
Текст записки был написан чёрными аккуратными печатными буквами.
Как только Флоренс дочитала, Он сразу изъял записку, приоткрыл рюкзак и показал бортпроводнице странное устройство, которое впоследствии она опишет как что-то похожее на взрывчатку. После Он просит её передать пилотам свои требования:
«200 000 долларов в десятидолларовых непомеченных купюрах. Два парашюта. Дозаправка в Сиэтле».
Передав требования пилотам, стюардесса возвращается к нему. Он сидит на своём месте в причудливых солнцезащитных очках, а из наушников слышится Extra Terra «Blockchain».
Пилот Вильям Скотт связывается с аэропортом Сиэтл/Такома, докладывая о ситуации на борту. Диспетчеры в срочном порядке передают всю полученную информацию о произошедшем местным и федеральным властям.
Пассажиры самолёта до сих пор ни о чём не догадываются из-за того, что Он действует тихо и скрытно. Никакой паники. О ситуации знают все, кроме пассажиров рейса 305.
По громкой связи пилоты уведомили пассажиров, что посадка в Сиэтле задерживается из-за небольших технических проблем. Пока самолёт находился в небе, многие не понимали всей серьёзности ситуации. В это время глава Northwest Airlines Дональд Найроп даёт добро на выполнение всех требований. Полиция и ФБР за несколько часов находят необходимую сумму денег и парашюты. Аварийная команда наготове.
Глава 10
Исповедь ёкаев
Идёшь по облакам,И вдруг на горной тропкеСквозь дождь – вишнёвый цвет!
11 июня 2018 г., Северодвинск, о. Ягры, Россия
Большинство жертв ведьмовских процессов были мужчинами. Во многих странах в колдовстве обвиняли преимущественно женщин, в России – мужчин.
Дорога блеснула в хрусталике глаза.
Я, как существо низшей мифологии, часто принимаю активное участие в жизни людей, встречаюсь с ними, по случаю превращаясь в человека или что-то подобное, поэтому почти во всех мифологиях такие, как я, имеют большее значение, чем известные и распиаренные божества, действующие, как правило, в мифическое время первотворения.
Я точно знаю, что патриархат – это отцовский моральный гендер, но не мужской. Есть зазор между мужским и отцовским, между женским и материнским. А если женщина принимает на себя роль отца – это не матриархат, а всё ещё патриархат. Парадоксально, но матриархат – это когда мужское сливается с материнским. Я та самая великая «ужасная» мать, которая изменит всё. Этой матерью являюсь я, ей может оказаться мой «муж», «отец», «друг», «брат» или вон тот странный незнакомец на другом конце улицы. Матриархат – это не власть «сильной» женщины, отцовский архетип в области морали работает там так же. Матриархат – это власть «слабого» мужчины, чья сила и кроется в этой самой «слабости».